Глава VII. Перемены на императорском престоле – воцарение Никифора

Перемены на императорском престоле – воцарение Никифора; патриарх Никифор, преемник Тарасия (†806 г. 25 февр.); восстановление в сан эконома Иосифа; оппозиция преп. Феодора; Собор 809 года; отлучение и заточение преп. Феодора; переписка его из заточения; восстановление общения с патриархом по смерти императора Никифора и возвращение в Студийскую обитель; кончина игумена Платона.

Мы уже упоминали выше, что одною из причин переселения преп. Феодора с братией из Саккудиона в Студийский монастырь был страх от нашествия арабов. Война греков с ними затянулась. Ирина чувствовала слабость своих сил. Гордые греки должны были просить мира у арабов. Императрица обязалась платить им дань. Позорным казалось это для греков. Давно ли они были победителями арабов? Лев III с горстью солдат умел отразить их от стен столицы. Константин V победоносно ходил против арабов на дальний восток. А теперь позорный мир был заключен. Кто же виноват? Не Ирина ли императрица? Она не сумела сберечь казны, расстроила войско, удалила способных полководцев. И многие патриоты со вздохом воспоминали об иконоборческих императорах. Этим и объясняется та легкость, с которою была свергнута с престола императрица Ирина.

Узурпатором явился государственный казначей Никифор. Он выслал Ирину из столицы и заключил ее в монастырь на острове Лесбосе. Замечательно, друзья Ирины не оказали ей защиты. Патриарх Тарасий венчал на царство Никифора. Даже преп. Феодор признал, что государственные дела при Ирине были в худом состоянии, и замена ее с точки зрения государственных интересов была желательна. «Благому Богу нашему, писал он императору Никифору, промышляющему о церкви Своей, благоугодно было поставить Ваше благочестие царем над настоящим родом христиан, дабы не только мирское управление, находившееся в худом состоянии, было устроено хорошо, но и церковное, если есть в нем какой недостаток, было исправлено»¹²². Значит, и по мыслям преп. Феодора, перемена династий на императорском троне была делом благоугодным Богу, благопромышлявшему о людях своих, верных христианах. Правда историк Феофан замечает по поводу удаления следующее: «Одни (из иночествующей братии, кажется) удивлялись, как Бог допустил, чтобы исповедница веры подпала такому горю, другие как будто не верили своим глазам, и думали, что они видят во сне; третьи, наконец, плакали, воспоминая ее благодеяния к ним, и все вместе проклинали как нового императора, так и короновавшего его»¹²³ т. е. патриарха Тарасия. Ничего нет удивительного, что нашлись и такие лица, которые посылали проклятия новому императору. Не принимая в соображение интересов государственных, они благоговели пред памятью Ирины, как восстановительницы иконопочитания. Кто скажет, каким будет новый император? Не предстоит ли церкви новое испытание? Это соображения и опасения высшего порядка. Но без сомнения высказывалась боязнь, и за ближайшие интересы. Давно ли иноки были классом общества, не имевшим права на существование? Давно ли их жестоко преследовали? При Ирине положение монахов изменилось к лучшему. Боязнь обратных перемен заставляла некоторых из них не верить своим глазам. Так велик был их страх. Но факт оказался вне всяких сомнений. Новый император принял бразды правлений. Это было 31 октября 802 года.

Никифор был при Ирине государственным казначеем. Своими глазами видел он безрасчетное расточение государственной казны бывшею государыней. Тогда же выработалась у него программа расходований государственного достояния более бережливого. В этом отношении он напоминал Льва III Исаврянина. Уже это многим не нравилось. «Император Никифор по-видимому был не хуже прежних благочестивых царей, замечает жизнеописатель преподобного Феодора, а на самом деле далеко отступал от них, ибо известно, что вера без дел мертва есть"¹²⁴. Так записал монах Михаил. В словах его выразился взгляд многих иноков на нового императора. По вопросу об иконах он держался примера благочестивых императоров. За это биограф и одобряет его, хотя и своеобразно. Ему кажется, что это было делом лицемерия или по крайней мере бесплодной веры. Но дела императора? Они чувствительно затрагивали интересы монастырей и их обитателей и далеко не в пользу их. Отсюда и гнев иноков и отзывы об императоре Никифоре, совсем для него неблагоприятные.

Осуждая экономическую государственную деятельность своей предшественницы на троне, император Никифор заявил себя деятельным хозяином. Начал он с заботы об увеличении средств государственной казны. Для этой цели первее всего он проявил бережливость. Император прекратил выдачу безвозвратных пособий обителям и частным лицам. Он неблагосклонно смотрел и на тех из мирян, которые делали вклады и разные пожертвования в монастыри. Уже это затрагивало интересы монахов. Последние готовы были воспоминать лучшие для них дни царствования Ирины. Но это еще не все, что сделал император в ущерб интересам иноков. Он обложил монастыри податями и повинностями наравне с имуществом частных лиц. Это могло вызвать совсем понятное негодование на императора со стороны иноков. Но и в среде мирян многие были недовольны хозяйственною деятельностью Никифора. Он конфисковал имущество лиц, обогатившихся при Ирине. Конечно, эти лица за это едва ли благодарили императора. Наконец, Никифор восстановил все подати и повинности с народа, которые отменены были Ириною. Казна скоро пополнилась. Император стал отдавать деньги купцам в рост. Капиталы возвращались в казну с процентами. Такова деятельность императора Никифора на экономически государственной почве.

Эта деятельность доставила ему вражду монахов, многих частных лиц, да и простых сословий. Мероприятия императора были перетолкованы. Царя стали называть скупым, новым фараоном, Ахавом, несправедливым, по резкому выражению того времени «злым сосудом»¹²⁵, и подозревали в тайном иконоборстве. Не удивительно, что недовольных им было много. Составлялись заговоры против императора, бывали и покушения на жизнь его. Но видеть везде и в заговорах и покушениях только руку монахов далеко несправедливо. Заговор полководца Вардана никаким образом уже нельзя объяснить враждою иноков. Вардан восстал против Никифора во второй год правления его. Тогда еще не выяснились начала экономической деятельности царя. Иноки не были еще враждебно настроены по отношению к нему. Только предвзятое нерасположение к монахам заставляет позднейших историков вплетать их без достаточных оснований в этот заговор против Никифора. Правда, в позднейшем восстании патриция Арсавира (808 г.) замешено было несколько лиц епископского сана и монашеского чина. Но участие их опять не свидетельствует, что это восстание организовано было исключительно монахами. Наконец, в 811 г., сделал покушение на жизнь императора какой-то человек в иноческом одеянии. Его заключили в дом умалишенных. Что же, неужели можно со всею решительностью утверждать, что и это злодейское дело иноков? Да и император то сам не признал покушения за дело монахов, хотя уже в это время вел борьбу с ними.

С 806 года началась у императора Никифора борьба с иноками на почве церковной. Февраля 25-го скончался патриарх Тарасий. Император озабочен был выбором преемника ему. Дело серьезное было. По-видимому так смотрел на это и Никифор. Он не пренебрегал советами людей опытных, дороживших интересами церковными. Между прочим он обращался с письмом и к игумену Студийского монастыря, Феодору. До нас дошло ответное письмо преподобного, адресованное императору. Письмо эго интересно во многих отношениях. Оно характеризует взгляд игумена на отношение церкви к государству, на значение в государстве высшего представителя духовной власти, на порядок избрания его. Сказав о том, что восшествие на престол Никифора было делом Божьего промышления о христианском народе, преп. Феодор выражает и ту мысль, что и церковное управление должно быть предметом забот государя. «По благодати Божией, в одной части, продолжает он, христолюбивое царствование Ваше уже сделало исправления и еще более сделает, укрепляемое вышнею помощью; остается теперь и другой части получить подобное исправление и устроение. Это может быть даровано после Бога и с Божией помощью, Вами чрез совершение законного избрания будущего архипастыря. Но так как ты и от нас грешных и недостойных, желал узнать представляющееся нам, то вот, как бы пред Господом, имеющим судить нас, ответь наш, за который мы будем давать отчет в день суда: мы не знаем и не ведаем никого, не потому, чтобы оскудели сияющие жизнью и словом, – ибо есть известные и Богу и людям, хотя не в равной мере, и особенно твоей просвещенной душе, – но потому, что благоразумие и желание Вашего царства требуют такого, который мог бы просвещенным сердцем постигать уставы Божии, быль бы по сану и чину постепенно возведен от низшего к высшему... Он должен блистать пред прочими, как солнце между звездами. Не видя такого, мы и не осмеливаемся подать голос; но как бы для памяти, с покорностью и с почтением предлагаем, чтобы, делая выбор из епископов, из игуменов, из столпников, из заключенных, потом из клира и из самых сановников, обратили внимание на преимуществующих пред прочими умом, благоразумием и жизнью. Пусть же сойдут и столпники, пусть выйдут и заключенные, потому что ищется полезное для всех; рассуди и сообрази, и вместе с ними избери достойнейшего... Бог даровал христианам эти два дара: священство и царское достоинство; ими устрояется, или украшается земное, как на небе. Посему, если которое нибудь из них будет недостойное, то и все вместе с тем необходимо подвергнется опасности»¹²⁶. Преподобный Феодор отклонил от себя рекомендацию кандидата на патриарший престол¹²⁷. Но он ясно выразил, какой человек по качествам своим должен и может занять его. Патриаршая власть (священство) равна царской. Одна другую восполняет и одна без другой не имеет богодарованной полноты. Священство и царское достоинство есть единство в двойстве. Разделить их нет возможности. Можно только злоупотребить. Царская власть может, что и было так недавно, в дни иконоборцев, вторгнуться в церковь, ослабить власть священства. Но злоупотребление есть нарушение Божественного права. Задача мудрого императора восстановить равновесие в случаях его нарушения. Ясно, что преп. отец развивает точку зрения, теорию византийскую. Здесь в принципе всегда признавалось единство и равенство властей духовной и гражданской. Церковь живет в государстве и помогает ему своими средствами. Государство не оставляет церкви в нужные для нее времена. О западной теории превосходства духовной власти преп. Феодор и понятия не имеет. Для него это было бы вопиющею несправедливостью.

Далее, преп. Феодор намечает и лиц, из которых должен быть произведен выбор патриарха. На ряду с епископами, монахами и клириками упомянуты и сановники, люди светского звания, если будут достойны первосвятительского сана. Наличными качествами для оценки их достоинства признаются ум, благоразумие и беспорочная жизнь. Качества эти одинаково должны быть присущи как духовным, так и светским кандидатам. След. с этой стороны не полагается различия. Да в то время и по образованию не было резкого различия между духовными и светскими лицами. Школа была одна для тех и других.

Наконец, преп. Феодор заявляет, что новоизбранный кандидат должен быть «по сану и чину постепенно возведен от низшего к высшему». Конечно, в христианской православной церкви с давних пор установилась правильная постепенность при возведении в разные степени иерархий. Диакона не посвящают непосредственно во епископа, минуя степени священника. Если бы избран был на епископскую кафедру мирянин, то он должен был пройти все степени священства, начиная с низшей. Преподобный Феодор требует постепенности. Вопрос заключается только в том, как он разумеет эту постепенность? Конечно, постепенно можно пройти все степени иерархий в одну неделю и даже менее времени. Но несколько позднее во дни знаменитого Константинопольского патриарха Фотия вопрос этот вызвал жаркие споры между восточною и западною половинами церкви. Западная практика требовала продолжительного пребывания в каждой степени священства и запрещала возводить мирян на высшие иерархические степени. Патриарху Фотию между другими пунктами обвинения становилось и то, что он из мирян возведен был в высший духовный сан. Конечно, Фотий проходил кратковременно все низшие степени. Обвинение разумело не скачек, а именно кратковременность. И в Константинопольском патриархате тогда приверженцы патриарха Игнатия готовы были поддерживать римскую точку зрения вопреки практики восточной церкви¹²⁸. Некоторые из современных нам историков возводят и на преп. Феодора Студита обвинение в том, что он с игуменом Платоном «продолжали упорно держать оппозицию против царя по разным вопросам: то по вопросу о возведении в патриарха, прямо из мирян, государственного секретаря Никифора, то по вопросу о снятии отлучения с эконома Иосифа»¹²⁹. Последнее верно, а первое голословно. Если бы Феодор был противником практики возведения и мирян на высшие духовные степени, когда они удовлетворяли своими качествами требованиям со стороны образования и жизни, то он, конечно, не упомянул бы и в письме к императору среди кандидатов на патриаршую кафедру сановников. Далее, мы имеем прямые указания, что возведение Никифора из мирян в сан патриарха никогда не ставило Феодора в оппозицию к нему. Вот что писал сам Феодор патриарху Никифору: «Твое блаженство, когда ты был возведен, мы приняли как и исповедали это открыто пред тобою. С того времени доселе мы, как подобает, поминаем твое блаженство при священнодействии... Ты возлюблен нами с самого начала»¹³⁰. Ясно, что преп. Феодор не разделял той точки зрения, которую отстаивали впоследствии игнатиане вслед за западною церковью и быть может некоторые из современных ему иноков менее образованных.

Избрание преемника патриарха Тарасия состоялось в апреле месяце 806 года. Избран был единодушно сановник, государственный секретарь, Никифор. Это был образованнейший человек своего времени. Он принадлежал к иконопочитателям и был в родстве с патриархом Тарасием. Жизнь его не подвергалась упрекам даже со стороны врагов. Словом выбор произведен был весьма удачно. Время было еще тяжелое. Посему и нужен был человек с большим умом, тактом и умением пользоваться обстоятельствами во благо церкви¹³¹.

Тяжелым было положение патриарха на Константинопольской кафедре. Трудно было соблюсти равновесие в отношениях к императорам. Последние вторгались в область церковную в ущерб интересам и правам иерархическим. У императоров проявлялось желание трактовать патриарха наравне с высшими чиновниками, которых можно было менять по произволу. Но не это еще одно делало положение патриарха тяжелым. Борьба партий становила его между двух огней. Малейшая уступка, обусловленная благоразумием, со стороны патриарха в пользу одной какой либо партии вызывала бурю негодования в другой. Так как партии появлялись по разным вопросам, и потому было их много, то и патриарх, как высший представитель духовной власти, на которого многие желали опираться, во всякое время был объектом нападок той или другой партии. Чем сильнее была партия, тем чувствительнее была ее оппозиция.

Патриарх Никифор с первых же дней святительства своего должен был нести на себе всю тяжесть положения патриарха того времени. Кроме старой оппозиционной партии иконоборцев, патриарх подвергся нападениям со стороны, как говорится, своих. Противниками его явились иноки Студийского монастыря во главе с игуменом Феодором. Причиною нападок их на патриарха было исключительно старое дело пресвитера эконома Иосифа. Известно, что этот пресвитер совершал незаконный брак императора Константина VI с Феодотией, фрейлиною императрицы Ирины. По низвержении Константина, пресвитер Иосиф подвергся церковному суду. Его на частном соборе лишили сана. Приговор этот остался в силе. Иосиф не апеллировал. Целых девять лет прошло, как решено было дело о незаконному браке. Иосиф оставался экономом, но, как лишенный сана, не священнодействовал.

Императору Никифору пресвитер Иосиф оказал большую услугу во время восстания полководца Вардана. Этот последний в 803 году с преданным ему войском двинулся из Малой Азии к столице, объявляя Никифора незаконными императором, похитителем престола. Бунтовщик уже был недалеко от Константинополя, как получил от императора Никифора увещание и обещание полного прощения. Вероятно эконом Иосиф был посредником между императором и Варданом в переговорах их и содействовал прекращению восстания мирными средствами. Известно, что Вардан бросил воинов, сподвижников своих, и постригся в устроенном им монастыре с именем Саввы. Император Никифор был, конечно, доволен исходом восстания и желал отблагодарить эконома Иосифа. Быть может последний подсказал, какую благодарность он желает получить. Как бы то ни было, только император Никифор в 803 году обращается к новому патриарху Никифору с просьбою снять отлучение с эконома Иосифа. Замечательно, император не обращался с такою просьбою к патриарху

Тарасию, хотя государственные услуги Иосифа совершены были во дни патриаршества Тарасия. Кажется, справедливо будет допустить, что император Никифор достаточно понимал затруднительное положение последнего в случае, если бы он снял отлучение с Иосифа. Сам Тарасий применяясь к обстоятельствам временно терпел эконома, не подвергая его суду церковному. После низвержения императора Константина VI, патриарх по требованию императрицы, монахов и других лиц на соборе осудил Иосифа. Восстановить последнего значило бы осудить свое дело, суд собора. Государственная заслуга Иосифа не умаляла его церковной вины, за которую он и понес церковное наказание. Государственную услугу должна была наградить государственная власть своими средствами, не вторгаясь в область церковную.

Что представлялось затруднительным для патриарха Тарасия, то едва ли менее затруднительно было и для его преемника. Однако император просит патриарха Никифора разрешить эконому Иосифу священнослужение. Патриарх предвидит следствия разрешения. Против него вооружатся все те, которые нападали и на Тарасия по тому же делу, пока он не осудил Иосифа¹³². Против него восстанут и все почитатели памяти покойного патриарха Тарасия. Восстановить Иосифа значило оскорбить честь усопшего патриарха и собора, осудившего эконома. Но с другой стороны отказать императору в его просьбе, значило вооружить его не лично только против непослушного первосвятителя, но и быть может против всей церкви.

Патриарх предположил разрешить Иосифу священнодействие. В городе стали ходить слухи о том, что далеко не все одобряют решения патриарха. Первосвятитель и сам знает, откуда ожидать ему нападения. Но он не терял надежды на миротворение оппозиционных голосов. В палатах патриарших открывается совещание, собор из епископов, архимандритов и игуменов. На соборе присутствует и Студийский игумен Феодор. Обсуждается решение патриарха по делу эконома Иосифа. Голоса разделились. Многие одобряли решение патр. Никифора. Но нашлись и такие, которые высказались против. Во главе их стоял игумен Феодор. На утро он написал патриарху письмо, из которого мы узнаем, что совещания носили характер не совсем мирный. «Нет необходимости излагать в письме, обращается игумен Студийский к патриарху, ангелу твоего блаженства то, что высказано было устами, хотя не одних нас смиренных. Но дабы собравшиеся вчера по твоему повелению собор епископов, изрекший нечто несогласное с тем, что на нем сказано было нами, не смутил священного твоего слуха, мы почли пристойным представить кратко всю сущность нашего оправдания. Мы, блаженнейший, православны во всем, отвергаем всякую ересь и принимаем всякий признанный собор вселенский и поместный, а также и изреченные ими священные и канонические постановления твердо содержим. Ибо не совсем точно соблюдает слово истины тот, кто считается содержащим правую веру, а не руководствуется божественными правилами. Кроме того мы принимаем и законные, по временам употребляемые святыми, приспособления к обстоятельствам; ибо и настоящее сношение нас смиренных с твоею святостью касательно извержения эконома есть дело поступающих не точно по правилам, но весьма приспособляющихся к обстоятельствам и уступающих». Сказав далее о сношениях своих по этому же делу с патриархом Тарасием, Феодор продолжает: «И твою святость мы также приняли в достоинстве архиепископа, равно как и поминаем тебя каждый день при священнослужении, и ни в чем не разногласим, как только касательно эконома, низложенного священными правилами по многим причинам, особенно же потому, что после девятилетнего отлучения он опять стал священнодействовать, и при том не в потаенном каком нибудь месте, – это было бы еще сносно, без нашего участия в деле, – но в самом источнике нашей святыни, т. е. на явном общении с тобою вместе находится и вместе служит постоянно. Посему справедливо и праведно и нужно для избежания соблазна народам Божиим и особенно нашему званию, чтобы недостойно вторгшийся быль отлучен от священнослужения, а мы продолжали бы поминать твою святость и иметь общение со всяким иерархом и священником, не осужденным явно по учению Григория Богослова». Далее он предупреждает, что в случае неисполнения этого совета его, может произойти раскол, а потому и советует патриарху избавить всех от соблазна. «О пустяках пусть пустословят желающие; и клеветники пусть клевещут. Мы готовы на всякое оправдание, на всякое опровержение обвинительного предложения. Мы твои друзья и хвалители, также и благочестивейших и победоносных владык наших»¹³³. Письмо это писано в 806 году, след. в первые месяцы патриаршества Никифора. Видно, что дело восстановления Иосифа только еще вызвало толки. Глава оппозиции, Феодор, указывает на опасность в будущем.

Преподобный Феодор Студит, указывая на опасности, вызываемые делом восстановления Иосифа, защищается против того, что пришлось ему выслушать на соборе. Говорили тут очевидно в смысле благоприятном для пресвитера Иосифа. Конечно, участники совещания не могли сказать, что эконом понес наказание невинно. Они признавали виновность его, но готовы были покрыть ее известною теорией приспособления к обстоятельствам. Да к тому же ведь Иосиф, казалось им, уже довольно долго нес наказание и тем заслужил снисхождение. Игумен Феодор не допускал этой теории в таких широких границах. В восстановлении Иосифа он усматривал соблазн для христиан, а в будущем раскол. Вероятно на соборе не преминули вспомянуть старое – оппозицию Феодора патриарху Тарасию. Быть может кто-либо сказал нечто колкое для него. Это нисколько не оскорбило игумена. Он знает, что отстаивает правое дело и готов за него потерпеть, как уже раз терпел. Но для него желаннее мир, который может доставить патриарх. Не боязнь страданий, ссылки и прочих злоключений, а боязнь нарушения церковного мира беспокоит его. Но того же самого боится и патриарх, если ему исполнить требование Феодора вопреки желанию императора. Патриарх понимает, что Студийский игумен с своей точки зрения прав; но ему тяжело то, что не понимают его временного послабления, вызванного обстоятельствами, во благо церкви. Оппоненты опасаются появления раскола в церкви от снисходительного решения патриарха, но не боятся тех бед, которые могут постигнуть церковь в случае исполнения требований их. Патриарх Никифор пока не может взять назад своего, одобренного собором, решения относительно восстановления в священном сане эконома Иосифа. Последний священнодействует, участвует в сослужении с патриархом. Что же Студийский игумен? Он молчит. Но уже не видят Феодора в сослужении с патриархом, хотя в обители своей он возносит на литургии имя его и императора. Что же это значить? Сам Феодор прекрасно объясняет это. «Пока было время уклонятся и скрывать обстоятельство несообщения нашего с экономом Иосифом, мы делали это, писал Феодор к Саккудионским братиям, руководясь не страхом, хотя мы и грешники, но приспособляющеюся к обстоятельствам снисходительностью, подражая некоторым образом святым отцам нашим, которые, поступая так же в надлежащее время, избавляли себя от искушений, с одной стороны щадя слабых и злобных, а с другой несколько отступая по примеру кормчих, чтобы спустя немного достигнуть желаемой цели»¹³⁴. Итак и преп. Феодор допускает приспособление к обстоятельствам и не по личным соображениям или по страху, но по любви к слабым и злобным и в надежде некоторою уступчивостью достигнуть желаемого, т. е. сохранить мир церкви. «Сколько зависело от меня, писал Феодор к патриарху Никифору от 808 г., я всячески остерегался в последние два года, чтобы это дело не обнаружилось, рассуждая сам в себе: так как я, не имея епископского достоинства, не могу обличать, то для меня достаточно оберегать себя самого и не входить в общение с ним и с теми, которые заведомо служат вместе с ним, пока не прекратится соблазн»¹³⁵. Это не мешало Феодору поминать и патриарха и императора при богослужении в эти два года¹³⁶.

Что же заставило преп. Феодора выйти из своего молчания? Почему он заговорил, и громко заговорил, против нарушителей Божией правды? Повод к прекращению молчания подали сами противники Феодора. В одном письме он напоминает брату своему Иосифу, Архиепископу Солунскому, о том, что молчание его было перетолковано и понято, как знак согласия. «Ухватившись за молчание, противники старались отклонить нас от борьбы»¹³⁷. Вероятно преп. Феодор разумеет слухи, которые ходили по городу, что дело Иосифа покончено благополучно, что он признан восстановленным, и главные противники его замолчали. Однако это молчание тревожило тех, которые заинтересованы были восстановлением Иосифа. Не всегда же молчание бывает знаком согласия. Ведь случается тишина и пред бурею. Студийские иноки во главе с Феодором не вошли в общение с патриархом. Вот прибыл к ним погостить архиепископ Солунский Иосиф, брат игумена Феодора. Сколько было праздников, в которые патриарх совершал литургии соборно с градским духовенством и проживавшими временно в столице епископами и архимандритами. Но архиепископ Иосиф ни одного раза не служил с патриархом. Что же означало это? Не случайностью ведь было это? Главный чиновник почтового ведомства (Δογοθέτης τοῦ δρόμου) взял на себя поручение вызнать причину молчания студийских иноков и в частности необщения Иосифа с патриархом. К последнему он обращается с следующим вопросом: «для чего ты доселе не вступаешь в общение с нами и с патриархом, тогда как прошло столько праздников? Скажи откровенно причину?» Архиепископ не отказался от ответа. Вот что сообщил он чиновнику: «Я не имею ничего ни против благочестивых императоров наших, ни против патриарха, но против эконома, повенчавшего прелюбодея и за это низложенного священными правилами». Чиновник на это заметил: «Благочестивые императоры наши не имеют в тебе нужды ни в Солуне, ни в каком-либо другом месте»¹³⁸. Намек ясный. Но теперь и для защитников эконома Иосифа стало не менее ясно, что молчание их противников совсем не было знаком согласия. Архиепископ прямо указал, что он не имел открытого общения с патриархом и императорами¹³⁹ из-за Иосифа. Логофету не дали подробного объяснения, насколько правы в своей оппозиции противники эконома. Но за этим дело не стало. Игумен Феодор от лица престарелого Платона пишет три письма одно за другим к монаху Симеону, родственнику императора Никифора. «Из прежнего мы знаем, отец, каков ты был во отношении к нашему смирению при всех случающихся скорбях, умиротворяя и устрояя все на пользу; и теперь знаем, что ты опечалился по случаю исповедания брата при настоящих обстоятельствах». Исповедание брата – это вышеприведенный ответ логофету архиепископа Иосифа. Представляется, что монах Симеон узнал об этом ответе и опечалился, ожидая всего недоброго для архиепископа Иосифа и его друзей. Но студийское братство не боится, заявляя, что им, оппонентам, «нечего делать, когда есть заповедь Божия и отеческие правила, отстраняющие нас от общения с такими людьми». Но при этом преп. Феодор указывает, что причиною разрыва служит только эконом Иосиф. Сей последний открыто нарушил два канонических правила, из которых одно гласить: «пресвитеру на браке двоеженца не пиршествовать, понеже двоеженец имеет нужду в покаянии»¹⁴⁰, а другое – «определено и сие: когда на состоящих в клире бывает донос, и объявляются некоторые обвинения: тогда... аще желают, как и должно, защищати свое дело и попещися о доказательствах своея невинности, да учинять сие в течении года, в который должны быти вне общения. Аще же в течении года вознерадят очистити свое дело: то после сего никакий глас от них да не приемлется»¹⁴¹. Если у двоеженца пиршествовать недозволено, то как же можно было не только это делать, но и повенчать явного прелюбодея? А пресвитер Иосиф совершил незаконный брак. Далее, осужденный и лишенный сана, он не апеллировал в течении десяти лет. Продолжительность молчания, по смыслу правила, сделала восстановление Иосифа уже невозможным. Вот причина разрыва общения Феодора с патриархом. Игумен указывает, что по делу Иосифа он с братией перенес уже страдания. Господь укрепит его и на предстоящий подвиг. Но лучше было бы «если бы нам остаться в том положении, как в последние десять лет» т. е. чтобы Иосиф был отлучен, и общение с патриархом было восстановлено¹⁴². Так оканчивается первое письмо. Вскоре преп. Феодор тому же монаху Симеону послал второе, в котором шире и обстоятельнее рассматривает сложность греха эконома Иосифа. Он приводит молитву из чина венчания: Сам Владыко, ниспосли руку твою... и находит, что Иосиф, читавший ее при венчании императора Константина VI с Феодотией, богохульствовал, явно показывая, что он презирает глаголы Господа, Который называет прелюбодеем всякого, иже пустить жену (Мф. 19:9). Преподобный недоумевает, «как земля, тотчас разверзшись, не поглотила, как Дафана и Авирона, провозвестника лжи, называющего тьму светом и старающегося представить Христа впадшим в противоречие?». Вероятно Господь по милосердию своему пощадил его, отверзая виновному дверь покаяния. Но последний презрел промышление Божие о нем и вместо слез вторгся в церковь и опять объявлен священником. И это беззаконие он «старается выдать за правду и, так сказать, представить себя святее Предтечи и Крестителя... выражая не словами, а самыми делами, что Иоанн Предтеча заблуждался, неуместно и незаконно обличая и подвергшись смерти». Какое презрение уставов Божиих! восклицает преподобный. Посему то и просит он монаха Симеона довести об этом до сведения императоров и патриарха. Пусть экономь Иосиф останется в должности эконома, но престанет священнодействовать. К этому сводятся требования преп. Феодора¹⁴³. Видимо монах Симеон исполнил просьбу его. В третьем письме к тому же Симеону от имени брата своего Иосифа он писал: «прекрасно сделала святость твоя, что предложила ответы нашего смирения освященному слуху их»¹⁴⁴. Но Феодор не знает еще, какое впечатление произвели на императора и патриарха его письма. Доносились слухи, что защитники эконома Иосифа стоят на своем. Они неизменно ссылаются на известную теорию приспособления к обстоятельствам. Один из преданных Феодору чиновников, магистр Феоктист, сообщил ему об этом. Игумен написал последнему письмо, в котором высказал свой взгляд на применение теории приспособления к обстоятельствам. «Предел приспособления, писал преп. Феодор, состоит в том, чтобы ни совершенно нарушать какое нибудь постановление, но в случае, когда можно сделать малое послабление по времени и обстоятельствам, дабы таким образом легче достигнуть желаемого, не вдаваться в крайность и не причинить вреда важнейшему». В таком смысле применяли теорию и Апостолы, как Павел, и св. Отцы, как Василий Великий и Златоуст¹⁴⁵. Восстановление эконома Иосифа в сане уже нельзя оправдать этою теориею приспособления.

Скоро игумену Феодору пришлось услышать отзыв патриарха о нем с братией. Одному иноку Студийской обители, Иоанну, прилучилось быть у патриарха Никифора по какому-то делу. Патриарх в разговоре с ним о Студийских монахах высказался так: «вы отщепенцы от церкви». Очевидно святитель недоволен был оппозицией иноков по делу эконома. Поэтому в отзыве его проглядывает некоторая раздраженность. Конечно, инок Иоанн передал о своем разговоре с патриархом игумену Феодору. Последний долгом счел снять с себя тяжелое обвинение. Он написал патриарху письмо, в котором сообщает ему об огорчении, причиненном отзывом первосвятителя и позволяет себе спросить, справедливо ли причинена им скорбь чадам своим? В оправдание же свое игумен пишет: «Мы не отщепенцы, святая глава, от Церкви Божией; да не случится этого с нами никогда! Хотя мы и повинны во многих других грехах, однако мы православны и питомцы кафолической церкви, отвергающее всякую ересь и принимающие все признанные вселенские и поместные соборы, равно как и изреченные ими канонические постановления. Ибо не вполне, а в половину православный тот, кто по видимому содержит правую веру, но не руководствуется божественными правилами. И твое блаженство, когда ты был возведен, мы приняли, как и исповедали это открыто пред тобою. С того времени доселе мы, как подобает, поминаем твое блаженство при священнодействии; и, свидетель Бог, если бы в тот день ты захотел войти в общение с нами, то мы имели бы общение с тобою, нисколько не сомневаясь; потому что ты возлюблен нами с самого начала. Но это молва – ради эконома, которого низложила сама истина». Далее он определяет степень виновности эконома и просит патриарха запретить ему священнослужение, дабы «паршивостью одного не заразилась Церковь»¹⁴⁶. Патриарх не отвечал на это письмо, на что Феодор жалуется¹⁴⁷. Монах Симеон, с которым он переписывался по этому же делу, не оправдал надежд его, склонившись на сторону императора¹⁴⁸.

Вдруг игумен получает письмо от старого друга своего, аввы монастыря Св. Саввы, проживавшего в Риме. И друг, не зная хорошо дела, обвиняет Феодора в отщепенстве. Последний не хочет остаться в долгу у друга. Он пишет Василию, таково имя аввы, длинное письмо, в котором повторяет известные нам обвинения на Иосифа и просит принять это к сведению¹⁴⁹. Так как авва Василий вероятно сообщил что нибудь, не благоприятное для Феодора, из отзыва римского папы, то последний отвечает и на это сообщение. Ответ весьма примечательный. «До папы же, пишет Феодор, какое нам дело, так ли он поступает, или иначе? Он, просто, возносится на собственных крыльях, по пословице. Ибо, когда он сказал, что нисколько не заботится об явных грехах священника, то не священника какого нибудь, но Главу Церкви он осмеял чрез это и презрел, так что нам стыдно и слышать». О своих отношениях к патриарху Никифору преп. Феодор сообщает Василию, что «мы ни в чем с ним не разногласим, кроме только дела об Иосифе, и когда этот будет отлучен от священнослужения, то мы тотчас войдем в общение с ним. При том он возлюбленный нам муж, не только потому, что он глава нашей Церкви, но и потому, что издавна уважаем нами, и прекрасные деяния жизни его мы не перестаем превозносить». Однако разрыв с патриархом Никифором по делу эконома Иосифа уже в 808 году заставил преп. Феодора сделать доклад римскому папе. Послом в Риме от лица Феодора явился архимандрит Епифаний. Вот почему авва Василий мог спросить друга своего, на каком основании он перенес дело в чужую епархию? Феодор не приводит оснований в своем ответе, кроме общей оговорки, что Сам Бог рассудит, прав он в этом случае, или нет. Кажется, Феодор не видел основания в известном 4-м правиле поместного Сардикийского собора, на которое так усердно стали ссылаться папы, как на каноническую основу для вмешательства своего в дела восточной Церкви. Да и друг его, Василий, не признает силы этого правила, иначе он не возбудил бы и вопроса об основаниях перенесения дела об экономе в чужую епархию. Кажется, для Феодора основанием служили только единичные примеры прошлого.

Всплывшее наружу необщение Студийских иноков с патриархом быстро приняло характер открытого разрыва. Патриарх уже честит Студийцев эпитетом отщепенцев. Студийцы рассылают письма к разным лицам, выясняя причины своего необщения. Многое в этих письмах было далеко нелестным и для императора. Последний усматривает в этом личное оскорбление для себя. Он желает хотя бы строгими мерами заставить оппонентов молчать. В 809 году снова в Константинополе собран был собор по делу эконома Иосифа. Благоприятное для последнего решение собора было совсем неблагоприятно для Студийских монахов. Восстановление Иосифа в священном сане было признано, а противники эконома подвергнуты отлучению. Вместе с церковным отлучением главнейшие из них были сосланы из обители на Принцевы острова и заключены в одиночные помещения. Среди узников был и преп. Феодор.

Соборное решение вызвало со стороны Студийского игумена более широкую переписку. В Царьграде восторжествовало дело неправое. И император и патриарх стали на защиту разрушителя Божиих заповедей. Поборники правды подвергнуты заключению. Где же им найти защиты? Кто ополчится за истину? Преп. Феодор еще прежде сообщил о своих обстоятельствах до ссылки в Рим. Теперь снова взор его обращается туда же. В Царьграде нет свободы речи. Некому тут сказать истины в глаза царям и патриарху. Да если бы и нашелся какой либо самоотверженный человек, то голос его едва ли бы произвел впечатление. Много говорил и писал сам Феодор и сподвижники его, да вот теперь томятся все в заключении. Но не это страшно и бедственно; а то, что попирается истина святая, Божия правда. Иное будет дело, если в защиту ее заговорит римский патриарх. Он человек независимый от императора. Без страха и опасений за себя и за церковь может он восстать на защиту истины. Пусть пока по первому сообщению Феодора чрез архимандрита Епифания дан ответ как будто неблагоприятный, о чем известил авва Василий. Но ведь можно подумать, что папа недостаточно вник в дело. Да дело то тогда еще и не заходило так далеко. Иное теперь. Беззаконие получило вторично соборное оправдание. И вот преп. Феодор отправляет первое письмо к римскому папе. Письмо это замечательно во многих отношениях. «Святейшему и верховнейшему отцу отцов, Льву, господину моему апостольскому Папе, Феодор, нижайший пресвитер и игумен Студийский. Так как великому Петру Христос Бог даровал вместе с ключами Царства Небесного и достоинство пастыреначальства, то к Петру, или преемнику его, необходимо относиться обо всем, нововводимом в кафолической Церкви отступающими от истины. Научившись этому от древних святых отцов наших, и мы, смиренные и нижайшие, по случаю происшедшего и ныне нововведения в нашей Церкви, почли долгом сначала чрез благочестивейшего архимандрита, брата и сослужителя нашего Епифания, а теперь смиренным письмом нашим донести о том ангелу верховного твоего блаженства. Так, божественнейшая глава всех глав, состоялось, по выражению пророка Иеремии, соборище преступников и собрание любодействующих (Иер. 9:2). Ибо, что там сказано об идольском прелюбодеянии, то здесь совершилось утверждением прелюбодейной связи. Те и другие совершили нечестие против одного Господа, те преступлением закона, а эти преступлением Евангелия. И на этом они не остановились, составив на первом собрании чрез принятие сочетавшего прелюбодеев и сослужение с ним недозволенное соборище, по выражению божественного Василия; но как бы стараясь получить себе название совершенных еретиков, они на другом открытом соборе подвергли анафеме не соглашающихся с беззаконным их учением, или лучше, всю кафолическую Церковь, и из тех, которые встретились им, одних изгнали далеко, других заключили под стражу, возобновив опять гонение по здешнему обыкновению. В оправдание свое они опираются на нечестивом доводе: утверждают, что прелюбодейное сочетание есть приспособление к обстоятельствам; постановляют, что божественные законы не простираются на царей; осуждают защищающих истину и правду до крови, подобно Предтече и Златоусту; возвещают, что каждый из епископов имеет власть над божественными правилами, не смотря на содержащиеся в них постановления... Что же нужно сказать об этом? Не апостольские ли слова яко ныне антихристы мнози быша (1Ин. 2:18), если мы все люди не подлежим власти божественных законов и правил? Донося об этом неложно¹⁵⁰, мы смиренные возносим христоподобному блаженству твоему то же воззвание, которое верховный апостол с прочими апостолами произнес ко Христу, когда на море восстала буря: спаси ны, архипастырь поднебесной Церкви, погибаем. Поступи по примеру учителя твоего Христа, и простри руку к нашей Церкви, как Он к Петру, Он – к начинавшему утопать в море, а ты – к погрузившейся уже в бездну ереси... Ибо если они, присвоив себе власть, не побоялись составить еретический собор, между тем как не властны составлять и православного собора без вашего ведения, по издревле принятому обычаю; то тем более справедливо и необходимо было бы божественному первоначальству твоему составить законный собор, чтобы православным учением Церкви отразить еретическое, чтобы и твое верховное достоинство со всеми православными не подвергалось анафеме от новых суесловов, и желающие воспользоваться этим прелюбодейным собором, как поводом к беззаконию, не устремились свободно ко греху»¹⁵¹. С таким письмом обращается игумен Феодор к римскому патриарху. Он доводит до сведения его о соборном деянии и о решении собора относительно эконома Иосифа. Весьма характерны взгляды отцов на основания к восстановлению последнего. По мнению их Иосиф действовал, применяясь к обстоятельствам допустив незаконное дело, касающееся царя, под давлением последнего. Правда, пресвитер был осужден собором, но собор же и может разрешить его. По воззрению отцов дело это частное, других церквей оно не касается и чужих интересов не затрагивает. Не так смотрит на решение соборное преп. Феодор. Для него оно имеет принципиальное значение. Собор, во-первых, установил беззаконное правило жизни вопреки учению Спасителя. Он ввел соблазнительное для всех новшество, ересь, развязал руки любителям греха. Решение это имеет не частный характер, но общий, затрагивает принцип жизни христианской. Во-вторых, по каким побуждениям собор узаконил беззаконное дело? Очевидно в угоду и под давлением императора. Не даром собор как бы признал, что законы не простираются на царей. Император Никифор вторгся в область церковную и лишил церковь свободы. Следовательно нарушен другой принцип – независимости церкви от государства. И прежде во дни царствования Константина VI преп. Феодор ратовал за свободу церкви. И теперь он готов жизнью пожертвовать за нее. Но собор 809 года с легким сердцем удовлетворил посягательству императора Никифора. Да имел ли он на это право? На поставленный вопрос преп. Феодор отвечает отрицательно. Константинопольский патриарх с подведомыми ему епископами не имел права и ставить вопроса об этом. И первый и второй суть принципиальные вопросы и могут обсуждаться только на соборах вселенских с представителями от всех патриархов. Чего же домогается теперь преп. Феодор? Он хочет, чтобы римский патриарх возбудил вопрос о необходимости законного собора. Единолично решить намеченные пункты папа не имеет власти. Таковое решение его было бы совсем неавторитетно и не произвело бы желанного действия. Но как старший, первый между патриархами, папа должен близко принять к сердцу то дело, за которое стоить Феодор. Пример прежних пап может воодушевить и настоящего, как и самому Студийскому игумену пример некоторых восточных отцов дал повод обратиться с просьбою к римскому патриарху.

Ясно, преп. Феодор высоко ставит голос римского папы в делах церковных. Для него папа есть преемник Ап. Петра, старший из иерархов. Такое высокое положение налагает на него обязанности старшего в семье пастырей и пасомых всей Церкви, но не дает никаких преимуществ власти помимо собора. От мыслей о папском главенстве преп. Феодор был слишком далек. Для него и самое старшинство папы по чести основывается хотя и на преемстве от Апостола Петра, но более есть результат благоприятного политического положения Рима. Над Петром был Христос, и над Римом в церковном отношении должен бы первенствовать Иерусалим. К Иерусалимскому патриарху преп. Феодор писал: «Ты первый из патриархов, хотя по числу и считаешься пятым. Ибо где Епископ душ и Архиерей всех и родился, и совершил все божественные дела, и пострадал, и погребен, и воскрес, и жил, и вознесся, там без сомнения высшее достоинство»¹⁵². Но в действительности этого нет. Положение города в греко-римском государстве достоинство первенства по чести перенесло к Риму. Но это дело уже исторической случайности, а не результат божественного определения, касающегося существа церкви. Последняя для Феодора есть пятиглавое тело¹⁵³.

На письмо Феодора римский патриарх ответил устно чрез Епифания, прислав Студийскому игумену свое благословение. Эго дало ему смелость написать второе письмо. В сем последнем он выясняет, насколько велико преступление эконома Иосифа и принявших его в общение. Они нарушили Евангелие и весь закон¹⁵⁴. Не особенно надеясь на силу своих писем к папе, Феодор одновременно отправляет письмо к авве Василию, прося и его ходатайствовать пред римским патриархом. Желание преп. игумена сводится к тому же, чтобы собран был собор для осуждения «составивших собор против Евангелия Христова и подвергших анафеме держащихся его»¹⁵⁵. В том же году или в следующем преп. Феодор из заключения послал несколько писем к разным лицам. Темою для них служило развитие той мысли, что «они, т. е. принявшие соборно в общение эконома Иосифа и разрешившие его от запрещения, не просто еретики, но отступники от Евангелия Божия, проклинатели святых и нарушители правил»¹⁵⁶. Отсюда уже преп. Феодор делает и практические выводы – советует прекратить всякое общение с друзьями Иосифа»¹⁵⁷.

Письма Феодора в пределах константинопольского патриархата производили свое действие. Многие из монахов, увлекшись примером его и советом, порвали общение с патриархом и с теми епископами, которые участвовали на соборе, восстановившем Иосифа. По местам являлись обличители их. Понятно, и друзья эконома Иосифа не хотели терпеливо сносить обличений. Поднялось настоящее гонение на противников соборного решения. Кроме того, что их предали отлучению, начались стеснения, побои, бичевания и изгнания. Иногда дело доходило до крайнего предела жестокости. Так, солунский епископ, поставленный на место Иосифа, брата Феодора, подверг бичеванию игумена Евфимия. В первый раз игумену нанесли 266 ударов, а потом, спустя немного времени, еще 400 ударов ремнями по спине¹⁵⁸. Подобную жестокость применяли и ко многим другим лицам¹⁵⁹. Но что же предпринял запад, на который Феодор так много возлагал надежд? Прежде чем на западе собрались сделать что-нибудь, в Византии произошли важные события. Император Никифор пошел войною на славян. Болгарский князь Крум с войском ворвался в пределы империи. Хотя Никифор не был воином, однако сам повел войска против болгар. Война затянулась. Греки вначале были победителями. Болгарский князь просил было у Никифора мира. Последний, упоенный победою, хотел в конец ослабить своих врагов. Но вдруг дело приняло иной оборот. Греки стали отступать. Болгары устроили им засаду. Сам император Никифор попался в плен. Жестокий болгарский князь обезглавил его и из черепа пил вино. Биограф преп. Феодора сообщает, что, отправляясь в поход, император посетил игумена. Не за благословением, впрочем, он приходил, а еще раз убеждал Феодора признать эконома Иосифа восстановленным. Но преподобный, конечно, не согласился и, кроме того, самому царю предсказал печальный исход войны¹⁶⁰.

Преемником Никифора был сын его, Ставракий. Он, сопутствуя на войне отцу своему, получил в битве смертельную рану. Едва довезли его до столицы. Чрез два месяца Ставракий скончался в страшных муках¹⁶¹.

Престол императорский перешел к зятю Никифора, куропалату Михаилу Рангабэ (с 811 г.). Это был человек добрый, набожный, но со слабым характером. Биограф преп. Феодора называет его «христианнейшим и верным о Господе»¹⁶².

Как любитель и почитатель иноческого чина, император Михаил тотчас же по воцарении отдал приказ освободить из заключения всех иноков и сосланным повелел возвратиться в свои обители. Преп. Феодора и его сподвижников снова увидели в Студийском монастыре. Теперь нужно было восстановить общение с патриархом. Феодор не мог ничем поступиться из своей программы, которую он обнародовал еще в 809 году. Вот что писал он тогда к хартулярию Николаю: «Нет у нас никакого препятствия к общению с архиереем, кроме дела об экономе, низложенном божественными правилами. Когда он будет отлучен от священнослужения, как прежде по благоизволению Бога и святейшего патриарха и благочестивых владык наших, то мы тотчас станем и служить вместе, и иметь общение, и простирать руки, нисколько не входя в разбирательство сослужения его с тем в последние три года, по приспособлению к обстоятельствам, не по страху, но ради пользы и спасения. Пусть умолкнут лжесвидетельствующие уста, восстающие на мир Божий и говорящие, что, если эконом будет отлучен от священнослужения, то мы найдем причину к низложению архиерея нашего, как уже служившего вместе с низложенным, потом к осуждению и предшествовавшего святейшего патриарха; коварны уста, говорящие так; это выдумка клеветников и ненавистников, не желающих исцеления приключившегося недуга Церкви»¹⁶³. Итак условием соединения с патриархом преп. Феодор выставил только одно отлучение от священнослужения эконома Иосифа. Сослужение с ним патриарха подводится под случайное и временное приспособление к обстоятельствам. Все, происшедшее между собором и монахами после 809 года, должно быть предано забвению.

Посредниками между патриархом Никифором и преп. Феодором явились император Михаил и папа древнего Рима. Император личными беседами и убеждениями содействовал примирению, а папа прислал письмо¹⁶⁴. Желанный мир был восстановлен. Эконом Иосиф снова был запрещен. Феодор с братией вошел в общение с патриархом. От 811 года он уже писал к игумену Антонию: «Так как по благоволению преблагого Бога не стало того, от кого произошло разногласие в нашей церкви и водворился мир по мановению, устроению, благосклонности и, прибавлю, по убеждениям победоносных и христолюбивых наших императоров, равно и при содействии и защите святейшего патриарха нашего, ибо отныне так надобно называть его, то да приимет и ваше преподобие обсужденное и определенное нами»¹⁶⁵. Так как преп. Феодор имел большой авторитет среди монахов, то, вероятно, все иноки, следуя его примеру, вошли в общение с патриархом. Настали желанные дни внутреннего мира. Студийский игумен беспрепятственно теперь начал отправлять обязанности духовного руководителя многочисленной братии. Число монахов возросло. Некоторые из учеников преподобного игумена получили благословление на основание обителей вдали от столицы. Но все новые обители не порывали своей связи с Студийским монастырем. Настоятели их за счастье для себя почитали быть учениками игумена Феодора, получать от него наставления и советы. И эти малые обители носили наименование студийских, обозначая этим свою связь с старшим большим монастырем¹⁶⁶. Преп. Феодор был общим отцом студийских иноков. Да и из других монастырей черноризцы с великим почтением и уважением относились к нему. Преп. Феодор стал как бы общим отцом монахов. Но не одним монахам он был известен. Его знали и в Риме, почитали и в Константинополе. Слава Феодора доходила и до Александрии и Палестины. Вместе с славою исповедника шла слава его, как ученого мужа, авторитетного в решении вопросов богословских. К его голосу будут прислушиваться, его книгами широко пользоваться и письмами воодушевляться. Тяжелым ударом лично для Феодора была смерть игумена Платона¹⁶⁷. Многое дорогое для него терялось с отходом в вечность духовного отца его. Но покорный воле Божией, Феодор умерил печаль и почтил почившего надгробным словом. Погребение совершал патриарх. Стечение народа было многочисленное¹⁶⁸. Казалось, с того же дня и установилось празднование памяти во святых отца студийских иноков, Платона¹⁶⁹. Этим более всего утешен был Феодор. Но в скором времени ожидали его и многих других с ним новые испытания и на этот раз более тяжелые, чем прежде бывшие. Эти испытания принесло с собою воцарение на престоле византийского императора Льва, по происхождению Армянина.