Предислoвие к 1-му изданию.

Около полувека тому назад, именно с 1835 года, на Западе в богословском мире вспыхнула упорная и ожесточенная борьба веры с знанием, религии с философией, критики с Евангелием, – борьба, конца которой не видно еще и в настоящее время. На летописных страницах этой борьбы поставлены известные имена ученых богословов как католического, так и протестантского мира: с одной стороны –Штраус, Мишле, Фрауэнштедт, Фишер, Вейссе, Вильке, Бруно Бауэр, Люцельбергер, А. Швейцер, Ф. X. Баур, Швеглер, Целлер, Кэстлин, Планк, Шнитцер, Гильгенфельд, Ричль, Фолькмар, Шенкель, Кейм, Вейцзеккер, Гаусрат, Вейсс и многое множество их подражателей и популяризаторов в роде Ренана; а с другой–Штейфель, Толюкк, Неандер, Ульман, Гешель, Габлер, Дорнер, Шаллер, Розенкранц, Эбрард, Герикэ, Баумгартен, Беттхер, Дитлейн, Гартинг, Нимейер, Ринк, Гейнрих Тирш, Лехлер, Лянге, Шафф, Лекебуш, Лютгардт, Визелер, Вейцель, Блеек, Газе, Бунзен, Эвальд и друг. Право­славное богословие также не может оставаться совершенно раввнодушным к этой борьбе уже по одному тому, что вызов сделан не католичеству или протестантству со всеми их многочисленными разветвлениями, а христианству вообще.

Как увидит читатель, виновником этой борьбы по-справед­ливости следует считать Штрауса; впрочем взрыв, произведенный Штраусом, первоначально был не особенно больших размеров; к сожалению, он был только слишком внезапный, совершенно неожиданный, и в этом – его главная сила, в этом – вся его могучесть. До появления в свет Штраусовой „Жизни Иисуса“, т. е. пред 1835 годом, на Западе в богословском мире царило какое-то особенное затишье, и все, по-видимому, обещало христианскому миру самое розовое будущее. Рационализм уже давным-давно был со­вершенно уничтожен, вырван с корнем из богословской почвы и по всем пунктам признан несостоятельным банкротом. В 1831 году сошел в могилу Гегель, а года через три за сим туда же отправился и Шлейермахер († 1834). Непонятая философия первого находилась по-видимому в полном согласии с христианским богословием, а его человекобывание абсолютного, вочеловечение Бога, недальновидные ученики Гегеля были склонны ограничи­вать только исключительно исторической личностью Христа, и правая сторона этой новой философской школы по-видимому господствовала беспрекословно повсюду. Ученики Шлейермахера почти оставили скептические приемы своего учителя и обратились к уяснению и раскрытию истин положительных и притом – в духе христианского вероучения. Критики почти не существовало совсем; научные исследования отличались вообще какой-то нерешительностью, неуверенностью, склонностью и желнием полного примирения с христианством и даже католичеством. Католические ученые, чувствуя под ногами твердую почву, только с насмешкою и презрением отвечали как философии вообще, так и евангельской критике в частности. Тюбингенский Баур остался одиноким, и его последнии критические исследования были прочитаны лишь небольшим круж­ком его учеников. Бойкое, но вместе с тем часто и очень резкое перо Генгстенберга и его газеты „Evangelische Kirchenzei­tung“, правда, нравилось далеко не всем, но тем не менее оно было терпимо, было даже необходимо, как спасительное противоядие лишь недавно умолкнувшему неверию и отрицанию. Вследствие всего этого можно было придти только к тому отрадному заключению, что примирительному направлению (в наилучшем значении этого слова) принадлежит будущее ясное и долговременное, что между верою и знанием, религией и философией, евангельской историей и ее критикою наконец заключено твердое и неразрывное единение... Да, в это время действительно улыбалась надежда на продолжи­тельный мир и невозмутимое спокойствие! И вдруг раздался взрыв именно с той стороны, откуда его по-видимому никак нельзя было и ожидать. Молодой тюбингенский магистр, репетент того древнего почтеннейшего учреждения, которое гордилось именами Бенгеля, Шторра, Флатта и Штейделя, – Давид Штраус по-своему свел счет всей евангельской истории, и если только не подвергать сомнению истинности слагаемых и непригодности вычитаемых, то итог получился ужасный. Оказалось (будто бы), что вся евангель­ская история есть миф, что все наши святые верования и убеждения, все наши нравственные понятия и мотивы, вся наша надежда на вечное будущее, находящееся по ту сторону гроба, – не имеют под собой твердой исторической почвы, что все величественнейшее здание христианства, его истории и Церкви построено на песке, что целых 18 веков, пережитых почти половиной всего человечества, нужно низринуть в ужасную, зияющую, безконечную пропасть, что до сих пор человечество жило лишь какими-то пустыми иллюзиями, мифами, баснями, путалось в каких-то непрерывных и систематических ошибках и погрешностях, само не узнало себя, само себя противопоставило себе в отдельной личности, само обожало себя, или – вернее – обожало свое самоизмышление, свои фантазии, свой вымысел...

Первоначальное впечатление, произведенное крайними выводами Штраусовского исследования, было поистине ужасно, безотрадно, тяжело, а между тем возбуждение, произведенное сочинением Штрауса сначала только в Тюбингене и Вюртемберге, как электрический толчок, как неудержимый поток горячей лавы, мгно­венно разлилось по всей Германии, перешло ее границы, отозвалось наконец и у нас. Не прошло и пяти лет, как сочинение Штрауса выдержало целых четыре издания в самом громадном количестве экземпляров. Вздремнувшее-было совсем немецкое богословие мгновенно встало на ноги. Но первые противники Штрауса, к сожалению, были слишком ошеломлены этим столь неожиданным взрывом. Приведенные в сильное замешательство, они не знали, что им делать, за что ухватиться, чтоб потушить этот пожар, и потому нередко вместо воды лишь подливали в него одно масло, – ставили в вину Штраусу то, чем он мог только гордиться. Прежде всего молодой ученый – Штраус был лишен своего места и удален от службы, и только уже затем начался ряд первоначально довольно неудачных попыток – сгладить то по­трясающее впечатление, которое было произведено его книгой. Впоследствии на помощь к Штраусу, когда он был готов уже пасть под ударами своих противников, явился сам его учитель, другой немецкий ученый – Ф. X. Баур с целой массой своих последователей и популяризаторов. Он пользовался болышим авторитетом, чем Штраус, а потому и борьба приняла характер самый упорный и ожесточенный. Все шансы победы были по-видимому на стороне отрицания; по крайней мере в его пользу говорило и обаяние новизны, и цельные, крупные ученые труды. Утомленный прозой жизни и сухостью гегельянского отвлечения, западно-европейский христианский мир ложно видел в этом направлении новое, живое веяние истины – и потому с лихорадочной напряженностью ринулся к нему. Между тем истинная христианская богословская литература бездействовала, как бы давая возможность отрицанию высказаться вполне и свободно. Благодаря этому, западная литера­тура положительно наводнилась учеными, серьезными, массивными, критическими, хотя к сожалению лишь отрицательными исследованиями. Для противодействия им очевидно также нужны были серъезные и крупные труды; потребность в них стала ощущаться все более и более, и вот в ближайшие к нам годы, когда время для них вполне созрело, они действительно явились, от них повеяло уже истинной новой жизнью для христианского духа, ныне все более и более отвращающегося от отрицания, которое, мельчая с каждым годом и не имея основания для себя внутри, ищет его во вне, то в пессимизме, то в материализме...

Эта полувековая борьба западного богословия, так много при­чинившая зла у себя на Западе, не осталась к сожалению без разрушительного влияния и на воззрения нашего общества. Лучшим проводником этого влияния, как и вообще разрушительных идей Запада последнего времени в нашем обществе, главным образом был недостаток серьезного и основательнаго религиозно-нравственного воспитания нашего юношества; много содействовала этому при­скорбному явлению также и известная часть нашей прессы, сама необдуманно увлекшаяся односторонними воззрениями Запада и также необдуманно, но ревностно распространявшая их в нашем обще­стве; наконец, значительную долю участия в этом деле следует приписать и поверхностному знакомству нашего общества, слишком доверчивого ко всему западно-европейскому, с заграничной рацио­налистической литературой.

Правда, устои христианства слишком крепки, чтобы можно было опасаться этой борьбы; истинной христианской Церкви, по словам Спасителя, не одолеют и врата ада; венец победы никогда не перейдет в руки врагов. Тем не мение прискорбные слу­чайности всегда возможны; как во всякой борьбе, и здесь могут быть не только раненые, но и убитые, павшие, погибшие. „Христианская Церковь“–говорит Эбрард, один из известнейших протестантских западных апологетов–„может со спокойным сердцем смотреть на все эти сатурналии, – с спокойным сердцем, но не с пустыми руками“. Отрадно отметить тот факт, что наша бого­словская литература в последнее время стала серьезно относиться и делать должную критическую оценку всем сколько-нибудь замечательным произведениям западной отрицательной критики, излагая вместе с тем более или менее обстоятельно и положительные основания православнаго вероученея. Русской богословской литературе можно сделать упрек только за то, что до сих пор она касалась лишь вопросов частных, отдельных, нередко слишком специальных и потому малодоступных для большинства читающей публики, и доселе не представила полного, ясного и систематического ответа на все роковые вопросы, затронутые отрицательной критикой.

Мы впрочем далеки от той мысли, чтобы книга или наука были в силах научить человека веровать . Вера есть несомненно дар Божий, дело Божьего милосердия, и никто не может уверовать во Христа, если не Отец Небесный привлечет его, при его собственном к тому стремлении. Иудей собственными глазами ви­дели дела Христа, собственными ушами слышали Его учение, и многие из них однако же не уверовали в Него... Наука только тогда вступает в свои права, когда она имеет дело с человеческим разсудком или – точнее – с его недоконченной работой– сомнением. И если это сомнение касается религиозных вопросов, то дело истинной науки–разсеять его, отрезвив разсудок и указав сердцу на врата христианского храма. Если ложная наука За­пада при помощи диалектики отторгла от Церкви и довела до полуверования, полуотрицания многих лиц, не окрепших в вере и правилах христианской жизни, то истинная наука при помощи Церкви объязана снова возвратить их к вере, кротко указав им на их прежние заблуждения.

Такую именно цель – дать в руки оружие для защиты от искушения ложной образованности – имели в виду и мы при написании настоящего нашего сочинения, предмет которого составляет самая сущность христианского вероучения. Разоблачить ложь и указать на истину – вот цель предлагаемой читателю книги. Для достижения этой цели нам надлежало собрать и расположить в определенной системе все те более или мение заслуживающие серъезного внимания возражения, которые были направляемы отрицательной критикой против исторической, а отчасти и догматической стороны евангельских повествований, равно как и все то, что лучшего было выработано богословской наукой в опровержение этих возражений; затем нам нужно было взвесить достоинство этих двух противоположного направления работ перед глазами самих читателей и таким образом получить возможность восстановить истинный смысл еван­гельской истории. Само собой понятно, что для достижения этой цели нам приходилось на время оставлять церковную точку зрения на богодухновенность наших евангельских повествований и брать в руки оружие, каким пользовалась сама отрицательная критика. За­дача в высшей степени обширная и нелегкая! Для ее полного разрешения потребен труд непосильный для отдельной личности; чтобы всесторонне разрешить эту задачу, необходимы многие делатели... Тем не мение, если наша книга, при помощи Божией, разгонит хотя маленькое облачко сомнения на горизонте молодого, но пытливого ума, наша цель будет вполне достигнута и наш труд будет вполне вознагражден,

Feci quod potui, faciant meliora potentes!

Харьков.

1 декабря 1882 года