III. Археология и Новый Завет. (XVII-XX кн.)

Ἀρχ.XVII, 9–11 гл.; περὶ ἀλώς.II, 1–6.

История Ирода, соединяя порванные нити Ветхого Завета и Нового, соприкасается своими последними событиями с Историей Евангельской, находя в последней весьма важные новые черты для своего дополнения и освещения, равно как и сама, уделяя многое для разъяснения и подтверждения последней. Ирод Флавия и Ирод Евангелия – что может быть согласнее и историчнее? Старый злодей, тревожащийся при одной вести о каком-то «новорожденном Царе Иудейском»; – хитрый проныра, столь дипломатично пытавшийся употребить и неведомых пришельцев в орудие своего кровавого замысла; – бессердечный тиран, ради Одного Младенца избивающий целый околоток невинных малюток… – как все это прекрасно дорисовывает и подтверждает исторический образ болезненно-подозрительного, демонски-коварного и мрачно-бесчеловечного Ирода, начертанный И. Флавием. Без особых натяжек, можно восстановить немало и других характерных черт Ирода или его правления в Евангельских событиях, и находить вообще немало благодарного материала для уразумения многих характерных проявлений народного духа времен Спасителя. Мы знаем, например, каким высоким почетом пользовались до Ирода фарисеи, являя в себе образец пламенного патриотизма и безраздельно владея мыслями и чувствами всего простого народа, – и как, не смотря на всю свою смелость, они должны были стушеваться пред решительными мерами Ирода; ближайшим результатом этой перемены было то богатое последствиями явление, что они, попрятавшись по школам, замешиваясь в толпы народа, усиленно продолжали втайне воспламенять юношество и народ ненавистно к Римлянам и Ироду, их орудию, причем – неразборчивые в средствах для ослеплявшей их мести, они особенно ревностно и успешно воспитывали народ в этом направлении путем искусственно-остроумных применений к современным лицам и событиям (в данном случае Ироду и Римлянам) всего, что только представлялось в Писании наиболее богопротивным и гнусным. И нет ничего невозможного, что именно это самое не мало способствовало развитию и преобладанию того искусствено-софистического, зиждущегося на тонких намеках и отдаленно-темных сближениях способа толкования Св. Писания, который убил дух жизни в Иудейском Богословии и стал одной из мертвых сетей, коими фарисеи опутали Израиля и заградили глазам его истинный смысл Св. Писания и грядущих событий (Богородский, Об Ироде.) Весьма возможно далее, что Ироду более, чем кому-либо другому, обязаны своим извращением Мессианские представления Иудеев, сведенные мало-помалу их распаленным ненавистью к утеснителям воображением в ложный образ Мессии, в Котором, вместо Кроткого Учителя любви и Спасителя всего мира, они приучились ждать Царя-Мстителя, имеющего прежде всего обагрить свои руки кровью врагов Израиля. Наконец, не осталась без знаменательных последствий вся вообще политика Ирода, во всем угождавшего Римлянам-язычникам, которые сильно наводнили всю страну, заквасили Иерусалим, с любопытством переполняли внешние дворы храма, перенеся сюда ту неблагопристойную шумливую суету, обычно господствовавшую в языческих храмах, за которую дом молитвы получил от Спасителя столь нелестное уподобление вертепу разбойников (Мк.11:17).

Достойно – с другой стороны – особенного внимания, что именно царствование этого кровожадного тирана избрано было временем дарования миру Предопределенного от века «Царя мира». Под тяжким кошмаром царствования узурпатора, при громе ужасов, не смолкавшем за все это царствование, – так благоприлично было совершиться величайшему таинству непостижимого вочеловечения Бога-Слова, так благовременно было пропеть переутомленной земле тот «мир», который несло ей осуществление величественной тайны: «с нами Бог!». Лучшее люди того времени, действительно, и горели нетерпеливым желанием и ожиданием Обетованного Избавителя.⁸⁴⁴ Время было явиться Ему по самому состоянию не только маленькой Иудеи, но и всего остального мира, сплоченная под могучею рукою единоначальствующего Кесаря, как бы нарочито для облегчения веры языкам «во едино владычество Божества"…

И – Он явился!. Явился, и – казалось бы, земля с распростертыми объятиями должна была принять этот священнейший дар неба? Казалось бы, небо должно было поглотить землю, и земля претвориться в небо? Казалось бы, вдохновленная Небожителям этим чудным актом Божественной любви к человечеству песнь должна была огласить не только Вивлеемскую мглу, но и чертоги царские, сделать своими слушателями не только скромных пастухов, но тем паче сильных и знатных мира сего? Но что же мы видим вместо всего этого? «Слышав Ирод царь смутися и весь Иерусалим с ним» (Мф.2:3). Смущение Ирода еще понятно, но что значит это смущение столицы Мессииной, города Давидова, при отрадном известии о явлении Давножданного и Желанного Царя? Тупое принятие великой вести, указывает, по-видимому, на неожиданность ее и совершенную не подготовку к ней. Иосиф Флавий может послужить здесь к весьма важному пояснению дела, как вообще последние книги его Археологии составляют неизмеримую заслугу этого писателя для последователей Евангелия. Имея в виду, что время рождения Спасителя, падающее на Декабрь (25) 4-го года до нашей эры, и первые слухи о Нем – совпадали с последними и самыми грозными вспышками его неутолимой кровожадности, мы не должны удивляться, что, изнемогавший под двойным гнетом Римским и Иродовым, народ Иудейский более тревожится сенсационным известием, нежели увлекается им. Дальнейшие Евангельские известия как нельзя более оправдали эти народные тревоги, приписав Ироду столь свойственное ему и вполне правдоподобное злодеяние. Подобное же гибельное влияние должно было оказывать ожесточение народного духа на его нравственное настроение и вообще на религиозные устои его жизни, превратив, с одной стороны, благочестие, имевшее фарисейскую окраску, в мрачный фанатизм, а с другой – саддукейский рационализм в полное равнодушие к высшим Мессианским упованиям Израиля, делающее столь понятным ненависть саддукеев ко всякому народному движению, основывавшемуся на этих упованиях, и тупое довольство их сытым и пьяным сегодняшним днем (Богородский).

«Изомроша ищущии души Отрочате!» (Мф.2:20.) – так кончилась последняя попытка – обезопасить свой престол – для кровожадного узурпатора, подвигшегося на смертную брань против безоружного Младенца… Согласно последнему (3-му) его завещанию, наследие царства предоставлялось Архелаю, в то время как два другие сына Ирода назначались тетрархами: один, Антипа – Галилеи и Переи, другой, Филипп – Гавланитиды, Трахонита, Батанеи и Пании. Новый царь Иудейский тотчас же должен был отправиться в Рим за утверждением в правах наследия. Но прежде чем отбыть эту повинность, Архелаю понесчастливилось вынести неприятное столкновение с Иудеими, потребовавшими немедленного отмщения Иродовым советникам за смерть казненных Иродом раввинов Иуды и Матфия. Не успев усмирить так не кстати появившееся волнение мерами убеждения, и опасаясь, что оно может принять слишком широкие размеры в виду огромного стечения народа на праздник Пасхи, – Архелай решился во чтобы то ни стало подавить мятеж силой; первый отряд воинов, отправленный для усмирения, народ в ожесточении забросал камнями, едва дав возможность спастись немногим; за то пущенное потом в дело пешее и конное войско восстановило порядок, перебив несколько тысяч граждан. Отпраздновав, таким образом, свое восшествие на престол, Архелай поспешил в Рим, оставив своим заместителем брата Филиппа. Одновременно с Архелаем, туда же направились стопы Антипы, предназначавшегося вторым завещанием Ирода в наследники престола, и надеявшегося теперь выпросить силу именно этому завещанию, тем более, когда все сродники Иродова дома, приняв его сторону, согласились заявить Кесарю, что они лучше желали бы видеть страну под непосредственным римским правлением, чем в руках не Антипы.

Август был в немалом затруднении относительно того, как решить это дело, и обратился к помощи совета из своих друзей. Допущенные в собрание искатели Иудейской короны красноречиво высказались за свои права устами ловких поверенных: за Антипу держал речь славный оратор Антипатр, за Архелая известный дипломат Ирода Николай Дамаскин. Август склонился более на сторону последнего и объявил Архелая достойнейшим наследовать царский трон, замедлив, впрочем, окончательным, утверждением его в царских правах.

Между тем, в Иудее анархические беспорядки шли своим чередом. «Возмутился весь народ Иудейский», по выражению Иосифа, и хотя Вар, легат Сирийский, успел несколько подавить волновавшийся Иерусалим, поставив в нем легион солдат, однако, восстание возгорелось со всей силой, как только Вар отбыл в Антиохию. Поводы к этому второму возмущению дал присланный Кесарем в Иудею прокуратор Сабин, который должен был править страной до окончательного решения вопроса о престолонаследии. Ненасытный корыстолюбец настолько бесцеремонно спешил поживиться своими полномочиями, что выведенный из терпения народ, стекшийся в несметном количестве в Иерусалим на праздник Пятидесятницы, с трех сторон окружил римских легионеров и около храма завязал с ними ожесточенную свалку, кончившуюся тем, что Римляне подожгли роскошные крытые галереи, служившие Иудеям господствующей позицией, и, произведя страшное кровопролитие, разграбили храмовые сокровища, коих одному Сабину удалось прикарманить до 400 талантов.

Это было уже сигналом непримиримой вражды между Иудеями и Римлянами, началом того беспримерного в истории человечества восстания за свободу и идеалы, которое окончилось для Иудеев столь плачевной утратой всякой свободы и самобытности. Завязавшись в Иерусалиме, восстание быстро перекинулось в другие города и откликнулось даже в Галилее. Сабин вынужден был укрыться в укрепленном дворце Ирода и, осажденный усилившимися Иудеями, отсиживался здесь в ожидании выручки Варом. В Галилее известный уже Иуда, сын Езекии, из-за которого Ирод попал под суд Синедриона, разнес в пух и прах Сепфорийский дворец и – horribile dictu! – осмелился помышлять водрузить рядом с покровительствуемым Римлянами и свой престол. В Перее дерзнул на такую же анти-Римскую затею любимый раб Ирода Симон, и уже увенчанный короной от своих соумышленников испепелил и разграбил царские палаты в Иерихоне и по всей этой области (вскоре пойман и казнен Гратом). Наконец, с той же самонадеянной мечтой выступали не мало и других самозванцев, из коих несколько позже отличался в особенности некий Афронг (Ἀθρόγγης), который также, увенчав свою пастушескую главу царской диадемой, гулял по всей Иудее, истребляя повсюду ненавистных Римлян, где бы только они ни попались. Таким образом, это было своего рода Иудейское «смутное время», когда вся страна наэлекитризовалась ненавистью к чуждому преобладанию, и, пользуясь наступившим междуцарствием, каждый спешил по-своему ловить рыбу в мутной воде, забывая, что единодушное восстание за свободу родины было бы теперь главной священной обязанностью, и никогда не имело столько шансов на успех.

Встревоженный состоянием Иудеи, Вар мобилизовал два последних Сирийских легиона, присоединил к ним вспомогательные войска некоторых царей и четвертовластников и поспешил на выручку Иерусалимского легиона, усмиряя по пути огнем и мечем неблагополучные по войне местности.⁸⁴⁵ Заслышав о приближении грозных римских сил, осаждавшие Иерусалимский дворец Иудеи, преобладающее большинство коих составляли провинциалы, прибывшие в Иерусалим на праздники, потеряли мужество и разбежались, предоставляя коренному населению города расплачиваться за все происшедшее. Моментально поспешил испариться также и Сабин, злодеяния которого не обещали ничего хорошего при беспристрастном разборе дела Варом. Успокоив Иерусалим и казнив главных зачинщиков, коих нашлось сразу до 2.000 человек, Вар «водворил порядок» в стране, и позволил даже Иудеям отправить к Кесарю депутацию, чтобы от имени всего народа выразить нежелание иметь кого бы то ни было из Иродиан царями и испросить у него позволения жить по своим собственным законам. Депутация, состоявшая из 50 знатнейших Иудеев, застала в Риме вопрос о преемнике Ирода еще нерешенным и произвела на Кесаря сильное впечатление, после того, как к ней присоединили свой голос 8.000 Римских Иудеев. В собрании, специально открытом для выслушивания этой депутации в храме Аполлона, Иудейские представители довели до сведения слушателей длинный список всех ужасных и возмутительных деяний Ирода и добрый почин в том же направлении оставленного им в преемники, и в заключении этих достаточно убедительных аргументов заявляли, что ни один Иродианин не пригоден более для спокойного царствования в Палестине и что спокойствие это, на которое имеет право всякая страна, теперь возможно единственно при предоставлении Иудее права жить по собственным законам, хотя бы под прокуратурой Рима. Гениально-ловкая изворотливость Николая Дамаскина, вступившегося за Архелая, в значительной мере ослабила эту аргументацию Иудеев, и состоявшееся вскоре же постановление Кесаря явилось в следующей резолюции, утверждавшей в существенных пунктах Иродово завещание: Архелай получает намеченные ему уделы: Иудею, Самарию и Идумею, за исключением отписанных к Сирии городов – Газы, Гадары и Гиппоса, и с титулом ἐθνάρχος вместо царского⁸⁴⁶; Антипа получает тетрархию в Галилее и Перее, и Филипп – тоже в Батанее, Трахонитиде и Авранитиде.

Таким образом, монархия Ирода распалась на 3 отдельные провинции, из коих каждая закончила по-своему в общем недолгую историю.

Из данных Евангелия о состоянии Иудеи непосредственно после Ирода можно указать почти только одно упоминание имени его преемника Архелая. Но и при этом упоминании Евангелист дает характерное подтверждение данных Иосифа о жестокости Архелаева правления и смутных событиях, сопровождавших его воцарение на престоле Ирода. «Слышав, яко Архелай царствует во Иудеи вместо Ирода отца своего, – читаем у Матфея, Иосиф обручник Пресв. Девы убояся тамо ити… и отъиде в пределы Галилейские».⁸⁴⁷ Когда бы ни происходило описываемое Евангелистом событие, до отправления Архелая в Рим, когда ему пришлось усмирять бунт Иудеев, или уже по возвращении из Рима, – соль Евангельского замечания остается во всей силе и, несмотря на краткость, подтверждает блестяще мысль Иосифа, что Архелай был наследником столько же престола, сколько вместе с тем и самого кровожадного характера своего отца – Ирода.

Ἀρχ.ХVIII, 2, 1; 4, 6; 10; περὶ ἀλ.II. 9, 1; 6, (о Филиппе). Ἀρχ. XVIII, 2, 1 и 3; 4, 5; 5, 1–3; 7, 1–2; περὶ ἀλ.II, 9, 1; 6; Мф.14:1–11; Мк.6: 14–28; Лк.3:19 и д.; 9:7–9; 13:31 и д.; 13: 7–12 (об Антипе).

Судьбы всех наследников Иродовой монархии решились окончательно вскоре же и одинаково печальным образом – обращением их уделов в Римские провинции. Намереваясь посвятить судьбе Иудеи после Ирода особый обзор, мы предпошлем ему обзор данных Иосифа о состоянии и судьбе тетрархий, во главе коих стояли два меньшие сына Ирода – Филипп и Антипа.

История первого с его тетрархией представляет мало чего-либо выдающегося. Получив в удел себе Батанею, Трахонитаду, Авранитиду, Гавланитиду, Панию⁸⁴⁸ и, по Ев. (Лк.3:1), также Итурею, – области большей частью позднего иуданизирования, причем неиудейский элемент (сирийский или греческий) даже был преобладающим – Филиип, по своему кроткому характеру представлявший настоящее исключение в семье Ирода, (честолюбивой, властолюбивой, жестокой и тиранической), не оставляет возможности сказать о себе что-либо другое, кроме похвального. Мягко, справедливо и мирно управляя своим уделом, он оставался верен традициям своего отца в том разве только, что подобно ему жаждал своей славы в величественных сооружениях. Памятником этих трудов его остались два отстроенные им города – Кесария⁸⁴⁹, названная так по имени Кесаря и известная также в Евангелии (Мф.16:13; Мк.8:27) под именем Kecaрии Филипповой, и Вифсаида, названная в честь дочери Кесаревой – Юлией⁸⁵⁰, заново воздвигнутый город, который Schürer склонен считать отличным от упоминаемого в Евангелии⁸⁵¹, в виду различия по местоположению. О мягкости и добросовестности Филиппова правления любопытно замечание Иосифа, делаемое им при упоминании о его смерти⁸⁵²: «он обнаружил в своем правлении скромное и миролюбивое расположение духа. Всю свою жизнь он провел в своем владении. И когда куда выезжал, окружал себя самой небольшой свитой, и всюду за ним носимо было кресло, на котором он чинил суд, и коль скоро встречался кто-либо, имеющий нужду в его защите, он без замедления разбирал дело, садясь на кресло, и давал такой или иной приговор». К Римлянам и Кесарю он старался быть в самых дружественных отношениях, пользуясь, без сомнения, особым благоволением у Кесаря, о чем могут свидетельствовать и созданные им города. Принимая в соображение преимущественно язычествующее население его удела, можно без удивления отметить, что эти отношения достигали размеров не возможных для Иудеи; так по крайней мере, явствует из того факта, что на монетах Филиппа прежде всего появились изображения Кесаря, что, наряду с изображением храма, посвященного Кесарю Иродом в Панее, придает этим монетам тип чисто языческий.

Из частной жизни Филиппа Иосиф, между прочим, упоминает о браке его с Саломией, дочерью известной из Евангелия Иродиады, причем брак этот был бездетным. После смерти Филиппа (на 37-году правления и в 20 г. Тиверия и ³³/₃₄ по Хр.), тетрархия его была отчислена Тиверием в состав Сирийской провинции, сохраняя некоторое время свободу в сборе и употреблении податей. Несколько лет спустя тетрархии Филиппа не только возвращена была самостоятельность Калигулой, подарившим ее (см. Schürer I, 373 прим. 45 летом 39 г.) Агриппе, сыну казненного своим отцом Аристовула, следовательно – внуку Ирода и Мариамме⁸⁵³, но и отличена пожалованием царского звания ее правителю. Факт этот важен, между прочим, по своей тесной связи другим, в свою очередь важным по своему отношению к истории Иоанна Крестителя.

Оставляя историю Агриппы в качестве обладателя тетрархии Филипповой до приличного ей места, мы воспроизведем здесь историю другой одновременной ей Галилейско-Перейской тетрархии, правителем которой был Антипа, ближе соприкасавшийся к Священной Истории и более знакомый нам по Евангельским событиям.

Получив в удел более лучшую, плодородную и густонаселенную храбрыми и свободолюбивыми обитателями часть монархии Ирода⁸⁵⁴, Антипа⁸⁵⁵ по своему характеру и правлению был настоящей копией своего отца, которому он мало уступал коварством, честолюбием, корыстолюбием и жестокостью (хотя Иосиф и выражается о нем ἀγαπῷν τὴν ἡαυχίαν).⁸⁵⁶ Лучшую характеристику его лукавства и хищничества дали ему уста Спасителя, наименовавшего его «лисицей».⁸⁵⁷ Как все Иродиане, он не жалел средств на изысканные сооружения, и так же связал свое имя с восстановлением старых или построением новых городов⁸⁵⁸, между которыми особенной заботой об украшении пользовался его главный город Тивериада, имевший в значительной степени языческий характер.⁸⁵⁹ Соприкасаясь пределами своей тетрархии с такими давними хищниками как Арабы, Антипа не мало способствовал обезопашению своих подданных вновь воздвигнутыми на окраинах страны укрепленными пунктами, да и самый брак его с дочерью Арабского царя Ареты не без основания заподазривают в простой политической расчетливости, обеспечивавшей покой его страны лучше всяких укреплений и вооружений, если только брак этот не был внушен ему Августом.⁸⁶⁰

Из времени прокураторства Пилата (26–36 по Хр.) над Иудеей, обращенной в провинцию, Антипа заявляет себя вместе с своими братьями жалобой на упомянутого прокуратора (вероятно, после 31 г.) за постановку во дворце Иерусалимском оскорбительных лицеподобий⁸⁶¹, являясь и в этой своей черте настоящим сыном Ирода, несмотря на собственные языческие сооружения в Тивериаде, вынуждаемым выставлять себя, защитником национально-Иудейских интересов. Известные Евангельские упоминания о его путешествиях в Иерусалим на Пасху (Лк.23:7) и отсутствие на его монетах каких-либо изображений изобличает ту же уступку его народным воззрениям, столь же, впрочем, мало одухотворенную собственными соответствующими убеждениями на этот счет, как и у отца его Ирода.

За время последних 10 лет, правление Антипы ознаменовалось инцидентом, стяжавшим ему столь печальную известность и начавшим для него ряд крайних заключений. Отправляясь в Рим – неизвестно по какому делу и в какое время – и посетив при отъезде своего сводного брата Ирода, он увлек жену его⁸⁶², честолюбивую Иродиаду⁸⁶³, по отношению к которой, имея в виду неточное выражение у Евангелистов⁸⁶⁴, Филипп был не мужем, а зятем, (и, при том, никак не раньше убиения Крестителя, см. Mф.14:11; Мк.6:22, 28), женатым на ее дочери, Саломии. Прелюбодейство не ограничилось единичным увлечением: на предложение главного из прелюбодеев Ирода Антипы продолжать беззаконие под формально-заключенным супружеством, другая (Иродиада) взяла с него слово, что он отвергнет свою первую супругу – дочь Ареты – и даст возможность легального водворения в его доме для продолжения преступной связи. С обещанием этого, Ирод поспешил в Рим. Беззаконное намерение его не утаилось, между тем, от оскорбленной Арабской царевны, и последняя поспешила предупредить катастрофу позорного отвержения добровольным удалением к своему родителю, тотчас же поднявшему в отмщение ее оружие. Столкновение враждовавших сторон⁸⁶⁵ разрешилось полным разгромом Иродовых сил, в чем все Иудеи видели наказание Божие за убиение Иоанна Крестителя, совпавшее с историей его беззаконного деяния с Иродиадой. Делаемое, по поводу сего последнего замечания, свидетельство Иосифа о Крестителе – одно из самых важных для нас мест во всей Археологии, и мы должны остановиться на нем подробнее. Оно читается так:… «(по кончине Иоанна) многие Иудеи думали, что Ирод погибелью воинств наказал был от Бога в отмщение за смерть Иоанна, проименованного Крестителем, ибо он повелел лишить жизни этого праведного мужа, возбуждавшего Иудеев к добродетели и соблюдению справедливости в отношении друг к другу и благочестия в отношении к Богу, приводя ко крещению; при этом крещению придавал значение при том условии, чтобы пользовались им для очищения от пороков, а не для очищения одного тела, и располагались душой к справедливости. И как к нему приходили многие (ибо проповедью его весьма увлекались), то убоялся Ирод, чтобы столь сильное влияние на умы не вызвало восстания (ибо все старались они делать по его совету); посему он счел за лучшее предупредить всякое осложнение его, смертью, нежели после возбуждения смуты раскаиваться в допущенной небрежности. Так Иоанн по этому подозрению Ирода был закован и в вышеупомянутой крепости Махер заключен и там убит. По кончине его Иудеи думали, что последовавшая воинству Иродову гибель была мщением Божьим за смерть сего мужа».⁸⁶⁶

В этом важном свидетельстве, подлинность которого – кстати, отметить – никто не подвергал сомнению, за исключением Blondel’a⁸⁶⁷, мы должны обратить внимание на те черты, коими дополняется повествование о сем Евангелия, и в свою очередь дополнить первое такими чертами, коих оно не имеет. Дополнение это должно иметь место в характеристике, во-первых, деятельности Крестителя, и во-вторых – отношений его к тетрарху Ироду. Что касается понятий Иосифа о покаянно-проповеднической деятельности Иоанна, то выраженные во вкусе образованного греко-римского мира, эти понятия оставляют желать лучшего, уступая верностью и точностью краткому показанию синоптических Евангелий. Мы не будем настолько требовательны в отношении к нашему историку, чтобы обвинять его за умолчание о тех чертах учения и крещения Иоанновых, по коим то и другое имели столь тесное неразрывное отношение ко пришествию Христа. Христианскому читателю, хорошо знакомому с Евангелием, предоставляется самому взвесить этот пробел Иосифа, неизбежный в его отречении от Мессианской идеи. Мы же с своей стороны только отметим одну неточность, которая, так сказать, заставляет Иосифа довести свой нейтралитет по отношению ко Христу не только до пренебрежения Им Самим, но и истиной самого общего, вполне отвлеченного от Мессианской идеи (насколько это возможно), представления относительно крещения Иоаннова. Мы по справедливости не должны оставлять Иосифа без этого упрека там, где он в прямую противоположность не менее общего и нейтралитетного по отношению к Meссии понятия о крещении Иоанна у Ев. (Мк.1:4): «Иоанн… проповедая крещение покаяния во оставление грехов», – ухитряется добавить ἐφ’ ἁγνείᾳ τοῦ σόματος.

Зная цену такому игнорированию Мессианского элемента в деятельности Крестителя Иосифом, все свои Мессианские чаяния и Иудейские достояния сложившим у ног Веспасиана и Римлян, в пылу безрассудной лести, мы перейдем к обсуждению тех мотивов, коими руководился Ирод в своих отношениях к Иоанну, закончившихся столь печальной судьбой последнего.

Следует вполне одобрить то, что Иосиф дал место в своем, рассказе народному мнению, что гибель Иродова войска была отмщением Божьим за кровь Праведника. Был или нет сам Иосиф того же мнения – сказать трудно, но что он счел нужным остановиться на нем, показывает нечто большее его холодного беспристрастия. Важнее вопрос, насколько верна та связь, в какой поставляет Иосиф событие убиения Крестителя не с дальнейшей судьбой Ирода, а с предшествующими отношениями его к Иоанну, – насколько верно объяснение, что в событии заключения Иоанна в узы и казни его играли главную и, по Иосифу, как будто единственную роль политические мотивы, боязнь всенародного возмущения, для которого казалось достаточным одного мановения со стороны Иоанна к народу, находившемуся под его могучим влиянием? Как известно, Евангелие предлагает другую причину заключения и убиения Иоанна – в обличениях, коими праведник не давал покоя Ироду за преступное сожительство с женой брата. Спрашивается, каков из этих двух объяснений дает более действительные выводы к устранению Иоанна, и если оба они имеют достаточную для того силу, нет ли каких-либо особых причин, побуждавших Иосифа остановиться на таком, а не на ином объяснении? Обыкновенно, большинство исследователей не только совмещают, как однородный, оба указанные объяснения, но и склонны бóльшую важность придавать объяснению Иосифа, в виду его кажущегося превосходства пред объяснением Евангелия, имеющим более частный, чуждый всякого политического элемента, характер. Допуская то же самое совмещение обоих объяснений, отнюдь не исключающих друг друга, мы, однако, не видим никакой нужды давать более предпочтения объяснению Иосифа. Бесспорно, и правдоподобно то, что движение, произведенное вдохновенным проповедником в массах народа, могло действительно беспокоить Ирода и, при крайне слабом тогда разграничении политических и религиозных надежд народа, повести к брожению и в политической области, несмотря на свой дотоле исключительно религиозный характер. Но мы имеем также более глубокие основания утверждать, что такое проблематичное беспокойство Ирода должно было ослабляться до последней степени корректных и совершенно исключавшим всякие опасения отношениями Крестителя к Ироду. Но глубоко-верному замечанию Евангелиста (Мк.6:20) Ирод боялся всего более именно смерти, а отнюдь не жизни любимого народом Праведника. Мало того: он «ведый его мужа праведна и свята, соблюдаше его» (т.е., берег его); более того: »послушав его, многа творяше», и в сладостьего послушание». Очевидно, нет никакой надобности придумывать более сильное объяснение трагической судьбы Крестителя, как то, какое находим у Евангелиста. Что могло быть сильнее для Ирода обстоятельства, что его «Иродия гневашеся» на Обличителя ее беззаконного сожительства, и "хотяшеЕго убити?». И почему могло быть мало одного этого для убиения Праведнику, когда мы знаем столь ужасную силу женской злобы, в особенности из фамилии Ирода, когда знаем в Ироде столь послушного раба своей одалиски, исполняющего самые безумные ее прихоти, вроде поисков в Рим за титулом царства? Все это получает еще более убедительной силы, при соображении, какое мы считаем правдоподобным для объяснения того, почему Иосиф не остановился на этом, а нашел другое объяснение. Он имел, кажется, на то свои особые основания, если только знал указываемую Евангелием суть дела. Читая его рассказ о браке Ирода с Иродиадой, нельзя не заметить, как он ослабляет беззаконность этого деяния до последней возможной степени. Он как будто совсем отказывается усвоить этому деянию ту кличку, какой оно обычно заслуживает, и представляет дело не более ни менее, как самой заурядной историей второго вполне законного брака с законным разводом в завязке. Сам с легким сердцем «отпустивший» от себя жену, родившую уже 3 сынов, чтобы переменить ее на другую⁸⁶⁸, и вообще имевший столь свободные мнения о браке и разводе⁸⁶⁹ – он, очевидно, не мог удовлетворяться тем объяснением, какое вошло в Евангелие, и приурочивает другое, более общего характера. Таким образом, в том самом, что заставляет многих предпочитать объяснение Иосифа, самим последним заложены данные, заставляющие при более внимательном наследовании, отдавать это предпочтение объяснению Евангелия.

Косвенным опровержением объяснения Иосифа служить самое упоминаемое им место заключения Иоанна: это была крепость Махерунт, по восточную сторону Мертвого моря, только что отвоеванная Иродом от аравийского Ареты.⁸⁷⁰ Совершенно непонятно, при представлении дела Иосифом, то, каким образом столь опасный узник мог содержаться в только что отвоеванном пункте и вообще вблизи неблагополучных по войне мест? Здесь может быть объяснен только самый факт перехода к Ироду названной крепости: последняя именно могла быть возвращена Аретой Ироду под давлением Тиверия, которому Ирод успел пожаловаться на Арету, и во всяком случае крепость эта была исконной принадлежностью Иудейской области, а не Ареты, оставаясь таковой и после, несмотря на временный захват Аретой.⁸⁷¹

Столкновение с Аретой, мстившим за честь дочери, могло стоить Ироду больших жертв, если бы не вмешательство Кесаря. По приказу последнего, Сирийский наместник Вителлий, несмотря на не сочувствие Ироду, отправился на Арету войной, будучи обязан представить его живого или мертвого. На пути в этот неохотный поход, Вителлий имел случай обнаружить весьма симпатичную благородную снисходительность к Иудейскому народу, обратившемуся к нему с просьбой – не проходить чрез их пределы с знаменами, имевшими лицеподобные изображения: уступая этой просьбе, Вителлий направил свои легионы обходом, и сверх того сам заехал в Иерусалим с Иродом и друзьями своими, чтобы почтить Бога Иудеев приличными жертвами. Встреченный с честью признательным народом, умевшим показать себя здесь вполне достойным разумного снисхождения, Вителлий пробыл в Иерусалиме три дня, успев за это короткое время – неизвестно почему – лишить первосвященнического достоинства Ионафана и пожаловать оное Феофилу, брату его. Пришедшее, затем, (на 4 день) известие о смерти Тиверия († 16 Март. 37 г.) сняло с Вителлия неприятное для него полномочие⁸⁷², и оставив поражение Антипы без реванша, он вернулся со своими войсками в Антиохию.

Около этого же времени должно было иметь место участие Ирода в важных переговорах между Вителлием и царем Парфян, давшее повод для упомянутой ссоры Вителлия с Иродом, причем повествование об этом Иосифа подлежит некоторому исправлению. Суть дела такова. Парфянский царь Артабан, внушавший давно уже опасения своим неблагонадежным соседством с Римскими владениями со стороны Армении, подвергся опасной агитации со стороны своих близких особ, подкупленных Вителлием. Спасая свою особу, Артабан удалился в более отдаленные провинции, между тем как Вителлий воспользовался этим для водворения на Парфянском царстве римского претендента Тиридата (36 г.). Но вскоре же Артабан с сильным войском низверг своего соперника и вернул свою власть.⁸⁷³ Тогда Вителлий, по инструкциям из Рима, поспешил пригласить Артабана в союз с Римлянами, каковой и был заключен у Евфрата. Участие Ирода в этом событии выразилось собственно только в пышных угощениях союзников под богатым шатром на Евфратском мосте; но успев предварить официальное сообщение Вителлия о приятных результатах переговоров – своим частным известием Кесарю, Ирод предвосхитил похвалу последнего за этот успех и оказал, таким образом, Вителлия «медвежью» услугу, которой тот никак не мог ему простить. Все это происходило, по представлению Иосифа, еще во время Тиверия, и, между прочим, смерть последнего Иосиф представляет удобным поводом, который помог враждовавшему с Иродом Вителлию прекратить поход против Иродова врага Ареты. Однако, сопоставляя это известие с точнейшими датами Светония и Диона Кассия, а также не непридавая значения и молчанию Тацита в VI кн. Летописей, мы вправе придти к заключению, что описываемое Иосифом событие должно было иметь место уже при Калигуле. Впрочем, все недоразумение здесь может заключаться и в одном имени. Если оставить дату Иосифа, что переговоры происходили во время Тиверия, то это были переговоры между Вителлием и Тиридатом летом 30 г., а не Артабаном. Если же оставить имя Артабана в переговорах с Вителлием, тогда должно отодвинуть самое событие ко временам Калигулы; поправку Иосифа в последнем смысле Schürer считает более вероятной, так как летом 30 года Ирод был вовлечен в собственное дело с Аретой, но для сохранения других, стоящих в самой тесной связи дать Иосифа, кажется более удобною поправка первого рода.

Честь жены и разрыв с Аретой были для Ирода не единственными жертвами страсти к Иродиаде. Вскоре Ирод принес в жертву ее честолюбию свое господство и свободу. Это было в самом начале царствования Калигулы, при котором брат Иродиады Агриппа успел добиться такой милости Кесаря, как тетрархия Филиппа с царским титулом.

Снедаемый завистью к Агриппе и неотвязчивостью Иродиады, укорявшей его за недостаток раболепных заискиваний пред Кесарем, Ирод отправился просить и себе царства у Кесаря, но уличенный послом Агриппы⁸⁷⁴ в корыстолюбии и некоторых компрометирующих его доверие к Риму обстоятельствах, потерял и то, что имел: тетрархию его получил вызвавший его зависть Агриппа (в начале 40 года), а сам он вместо царства попал в ссылку (в Испании), где и кончил свою прелюбодейную и пророкоубийственную жизнь⁸⁷⁵ вместе со своей обольстительницей, которая в злой гордости не отказалась остаться верной ему и в несчастии.

Таким образом, обе тетрархии – Антипова и Филиппова объединились в руках одного властителя, Агриппы I, продолжив после небольшого перерыва свое существование и при преемнике его Агриппе ΙΙ, при котором знаменитая Иудейская война положила конец всем превратностям монархии Ирода и начала новое существование всей Сирии и Палестины в качестве одной Сирийской провинции.

Но прежде чем приступить к обозрению истории Агрипп I и II, мы уделяем дальнейшее место обзору данных Иосифа о судьбах третьей части Иродового наследия – Иудеи, как имеющей для нас всего более важности и соприкосновенности с Евангельскими событиями.

Ἀρχ. XVΙΙ, 13; περὶἀλ.ΙΙ, 7.

Воля Ирода касательно Иудеи и Архелая, как уже известно, осуществилась не вполне. Из назначенных ему завещанием Ирода – Иудеи, Самарии и Идумеи от него отобрали три больших города (Газа, Гадара и Гиппос) и, чтó всего существеннее, он не получил царского титула, отличенный от своих сонаследников лишь званием ἐθνάρχος’а⁸⁷⁶… Надо полагать, что обещанного ему при этом царского титула он не показал себя достойным, раз не получил оного.

Это был настоящий ὠμότης καὶ τυραννίς – жестокий и грубый тиран, вполне достойный сын своего отца, успевший за самое непродолжительное правление оставить после себя из всех его сыновей наиболее дурную память. Подобно Антипе, он усвоил себе фамильное иаименование «Ирода»⁸⁷⁷, и сумел действительно поддержать это «милое» имя с честью. Едва успев прибыть в Иудею по утверждении в своихъ правах, он уже ознаменовывает свое торжество произвольным свержением первосвященника Иоазара и возведением на его место брата его Елеазара, которого вскоре постигла та же участь. Не менее беззаконно заявил он себя присвоением себе Глафиры, жены своего брата Александра, несмотря на имевшихся от последнего детей и на проклятия Иудеев за свое беззаконие⁸⁷⁸, усугубленное отвержением первой своей жены (Мариаммы). Наряду с неприглядными чертами характера, Архелай наследовал от своего отца, подобно всем Иродианам, также строительную горячку, в результате которой явились роскошно реставрированный Иерихонский дворец с его знаменитыми садами, и заново устроенная дача, названная им Архелаидой, прославившаяся также своими пальмовыми рощами.

Вскоре, однако, деспотизм и непосильное бремя Архелаева правления переполнили меру терпения его подданных. В Рим явилась новая депутация от Иудейской и самарийской аристократии и принесла Кесарю горькие жалобы на не оправдавшего ожиданий ефнарха. Разгневанный Кесарь, не желая даже лично сноситься с Архелаем по этому делу, тотчас же призвал к себе его уполномоченного при Римском дворе и немедленно повелел ему ехать в Иудею и привезти своего господина к себе.

Представ суду Кесаря, Архелай не смог принести достаточного оправдания во взведенных на него обвинениях, и тотчас сослан был (6 г. по Хр.) в Галльский город Виенну, провладев Иудеей около 9 лет.⁸⁷⁹ После этого Иудея переходит под непосредственное Римское управление, и в качестве «annexum» Сирийской провинции, управляется особым прокуратором из всадников до 66 г., с небольшим лишь перерывом 41–44, когда она еще раз (и уже последний) побывала под властью Иродианина – (Ирод Агриппа I).

Ἀρχ.XVII, 13, 5; XVIII, 1–4, 8 и далее; περὶἀλ.ΙΙ, 8–10, и далее.

Новое положение Иудеи в качестве Римской провинции может быть представлено на основании данных Иосифа в таком виде.

Не состоя в постоянной и непосредственной, а только, так сказать, экстренной зависимости от Сирийской провинции⁸⁸⁰, Иудея (и позднее вся Палестина) получала собственного наместника из всадников, называвшаяся procuratоr’ом⁸⁸¹ и номинально зависавшего от Императорского наместника Сирии.⁸⁸² Это был, таким образом, третий класс Императорских провинций, по классификации Страбона⁸⁸³, – из тех, который по живучести и своеобразности своей культуры или по совершенной некультурности не представлялись удобными для строгого введения в них обычного обще-Римского порядка. Сохраняя относительную самостоятельность юрисдикции в своей провинции, Иудейский прокуратор имел в Сирийском свой высший контроль, с правом и обязанностью последнего в особо важных обстоятельствах являться для упорядочения дел и направлять их по собственному благоусмотрению.⁸⁸⁴ Известны два случая, едва ли не исключительные, когда являвшиеся в Иудею Сирийские наместники, может быть, с нарочитыми на то полномочиями, привлекали даже к ответственности местную прокуратуру за упущения или неисправности службы и лишали их полномочий по собственному суду.⁸⁸⁵

Резиденцией прокуратора Иудейского был собственно не Иерусалим, а Кесария⁸⁸⁶, где помещением для прокуратора служил (Деян.23:35) πραιτώριον τοῦ Ἡρώδου – дворец Ирода, обращенный в преториум. Только в дни массового стечения народа, по случаю больших праздников в Иерусалиме, прокуратор обычно находился там, в предупреждение каких-либо беспорядков, пребывая во дворце Ирода⁸⁸⁷, представлявшем сильную крепость⁸⁸⁸, которая могла давать помещение целым отрядам находившихся в его распоряжении солдат и выдерживать (как было при восстании в 4 г. до Хр. и 66 по Хр.) не раз продолжительные осады во время народных бунтов.

Как в уголовных, так и гражданских делах, судебная власть в Иудейской провинции оставлена была в руках туземного правосудия, руководившегося туземными законами, но в чрезвычайных случаях решения суда (хотя не всегда) нуждались в подтверждении прокуратора, власть которого простиралась в данном случае μέχρι τοῦ κτείνειν ἐξουδίαν⁸⁸⁹, с не столь частыми допущениями возможности апелляции к суду Кесаря.⁸⁹⁰

Вообще, подле носивших внешний характер функций деятельности прокуратора, Иудейскому народу на первых порах была оставлена в значительной степени внутренняя свобода и самоуправление (свобода культа ограждалась даже государственной защитой).⁸⁹¹ Присяга верности Кесарю требовала от него более союзничества, нежели верноподданничества Кесарю, как это было уже во время Ирода.⁸⁹² Из характеристики внутреннего устройства страны Иосифом во времена прокураторов видно, что перемена в положении дел после Архелая сводилась в сущности к замене монархического образа правления аристократическим: ἀριστοκρατία μὲν ἦν ἡ πολιτεία, τὴνδὲ προστασίαν τοῦ ἔθνους οἱ ἀρχιερεῖς ἐπεπίστευντο. Если так, то аристократический Синедрион, во главе с первосвященником (προστάτης τοῦ ἔθνους), очевидно, отправлял собственно правительственные функции страны, роль же римского прокуратора de jure (de facto, однако, видим гораздо более самодержавное вмешательство прокуратора в дела Иудеи) должна была сводиться собственно к простому надзору за правильностью и порядком в отправлении этих функций.

Располагая значительными военными силами для защищения провинции от внешних и внутренних врагов, и надзирая за порядком в делах правления, прокураторы были также финансовыми чиновниками Императора, в кассу которого (fiscus, а не в сенатское aerarium) поступали подати и пошлины с Иудеи, как Императорской провинции⁸⁹³, причем орудием для сбора пошлин служили нередко Иудейские власти, в свою очередь прибегавшие для того к помощи особых откупщиков, – мытарей.⁸⁹⁴ Частые поголовные жалобы населения, раздававшиеся на подати, как в 17 г. по Хр.⁸⁹⁵, и пошлины, достаточно свидетельствуют, насколько эти операции были тяжелы и ненавистны для Иудеев («мытари и грешники» не только в Евангелии, но и в раввинистической литературе фигурируют всегда вместе); – чтó, в связи с участившимися за последнее десятилетие до войны посягательствами на его священнейшие достояния и чувства, дало столь много горячего материала для поголовного ополчения Иудеев за свои права.

Как ни бедственно было для Иудейства правление Ирода и его сыновей, сообщавших своей римофильской политикой тот особый колорит национально-Иудейской жизни, который Спаситель наименовал «Иродовой закваской», – однако, новое положение Иудеи, существенно изменившееся с обращением ее в Римскую провинцию, представляло еще более данных для обезличения Иудейской народности, еще более опасности для драгоценнейших заветов и идеалов оной, чем прежде. При всем своем римофильстве, Иродиане были или достаточно рассудительны, или слишком бессильны, чтобы посягать на то, что было неприкосновенным правом народа, – на его священнейшие чувства. Чуждые признания этих прав на исключительность, римляне, понятно, не желали знать никакой неприкосновенности в религиозных воззрениях фарисеев и соблюдениях заповедей, опутывавших подобно сети ежедневную жизнь Иудея, и тем более не могли предчувствовать, чтобы весь народ в самых заурядных и, по видимости, безразличных вещах готов был противопоставить всяким принудительным мерам добровольное обречете на поголовное самоуничтожение. Усугубив свою чуткость ко всяким обезличивающим его национальную физиономию до небывалых размеров, этот народ видит теперь даже в таких с точки зрения Рима совершенно безобидных мероприятиях, как перепись (census), посягательство на священнейшие права своей Богопринадлежности⁸⁹⁶, и час от часу приходит к тому ужасному убеждению, что непосредственное Римское управление, которое одно время даже предпочиталось подчинению власти Иродиан, еще более несовместимо с правами Теократии. Очевидность горькой истины и соответствующее разочарование интенсивно возрастали по мере того, как олицетворителями власти Рима в Иудее стали выступать все более и более недостойный личности, которые, как все чины низшего ранга, бахвальствуя своим самовластием, считали за ничто приносить в жертву своим низким страстям самые законные требования народа, пока, наконец, это гнуснейшее издевательство над ним и отчаяние заглушило всякие надежды на лучшее и подвигло на смертельную борьбу, закончившую так печально судьбы Израиля.

Оба прокуратурных периода, пережитых Иудеей в качестве Римской провинции, составляются одинаковым числом прокураторов – 7. Посему, для бóльшей определенности, все дальнейшее, сверх самостоятельного деления на §§, естественно представляется в II отделах: I. Первая седмерица прокураторов (6–41 г.), и после перерыва (царствование Агриппы I, 41–44 г.) – II. Вторая седмерица прокураторов (44–66 г.).

Ἀρχ.XVIII кн.