I. Материалы для биографии епископа Порфирия.

А) Книга моего бытия – собственноручные дневники и автобиографические записки, преосвящен. Порфирия, начинающиеся с 3-го мая 1841 г. и оканчивающиеся 20-м октября 1884 г.; и те и другие заключаются в десяти томах в л. и семнадцати памятных книжках.

1. За 1841,1844 и 1845гг. – в одной книге в л.(IА1).Под 1. первым годом описывается «Поездка архимандрита Порфирия из Петербурга в Вену» в виде дневника от 3-го до 23-го мая, почти всегда с обозначением дней недели, но не всегда с описанием каждого дня отдельно, – иногда несколько чисел или дней описываются вместе, в особенности когда эти числа падают на время, проведенное в дороге. Поездка совершена была через Вильну, Брест-Литовск, Радзивилово на русской границе, затем через Броды, Злочов и Львов. Это – краткое описание (на 31 листе без нумерации) путевых впечатлений, местностей и лиц; довольно подробно о. Порфирий говорит о своем пребывании во Львове. Эти заметки написаны начисто, судя по почерку, вскоре после окончания путешествия; но потом пересмотрены не один раз, как видно по разнообразившемуся с течением времени почерку поправок, сделанных, несомненно, в разное время.

2. Чтобы следовать хронологическому порядку, нужно вставить между статьями этой книги описание дневников преосвященного Порфирия за 1843 г., которые содержатся в четырех и в большей половине пятой памятных карманных книжках малого формата. Никаких дневников или записок за промежуточный год, т.е. 1842, не найдено в бумагах преосвящ. Порфирия. Существовали ли таковые, или нет, в настоящее время трудно сказать на основании имеющихся и нам доступных данных.

Дневник 1843 г. следует начать книжкой IA2/β, хотя собственно он начинает правильно вестись в книжке с надписью «Memoranda»; но здесь начало дневника вне России с сентября месяца. Можно однако предположить, что у преосвящ. Порфирия были повседневные записки или заметки и за те месяцы этого года, по крайней мере за некоторые, когда он был в пределах своего отечества, как это видно из заметок, нахядящихся в двух следующих книжках. Первая из этих книжек, о которых будет говорено сейчас, отмечена сигнатурой IA2/α; – она состоит из 93 л. в 8-ю д. и имеет надпись на переплете: «1843-е лето Господне (Книга бытия моего) № 5». В ней заключается, секретное отношение директора канцелярии обер-прокурора святейшего синода Сербиновича к архимандриту Порфирию от 7 января 1843 г., за № 84, с препровождением прошений диакона Вильгельма Пальмера святейшему синоду о допущении его, «по XXXIII апостольскому правилу, к общению св. таинств в православной церкви, если, после должного испытания, не найдено в нем будет никакой ереси», в русск. перев. бакалавра Василия Долоцкого; сюда присоединено рекомендательное письмо шотландского еписк. Матфея, данное диакону Пальмеру, ко «всем православным и кафолическим епископам, к которым может дойти сие послание»; в нем удостоверяется, что диакон – истинно православный. За этим следуют: копии с секретной переписки святейшего синода с министерством иностранных дел об отправлении на восток русского духовного лица инкогнито, о чем о. Порфирий не раз говорит в своем константинопольском дневнике 1843 г. Далее идут заметки по дням января месяца о разных духовных лицах и церковных учреждениях в Российской церкви и после 70 листа находится печатный рассказ о погребении с.-петербургского митрополита Серафима, составленный надо полагать о. Порфирием (из Спб. Вед. 1843 г. № 25), а на л. 71 Высочайший рескрипт, данный митрополиту с.-петербургскому Антонию, и за этим идут опять заметки до 81 нумерованного листа. С этого листа по конец книги помещено следующее (на 9 ненум. листах, из них только первый означен числом 63, но неверно): отношение директ. канц. обер-прокурора св. синода К.С. Сербиновича от 14 сентября 1842 г. к о. Порфирию, с вызовом последнего приехать в Петербург из Вены; – за этим следует, неоконченный ответ о. Порфирия; далее идет другое отношение того же директора к о. Порфирию на ответ последнего, потом – молитва русского простолюдина в белорусском крае», 2 священные песни скопцов и заметки автобиографические и между прочим под 31 марта о том, что его и его служителя обокрали: у него были похищены 1700 руб. ассигн., все кресты, ордена и все столовое и чайное серебро и кроме того «книжка, в которой записаны были (о. Порфирием) для памяти статистические сведения о настоящем состоянии Палестины и Сирии и ученые заметки о Крыме». По этому поводу о. Порфирий замечает: «Не худо было бы внушить всем ворам, чтобы они не похищали у ученых монахов их книг и рукописей, а брали бы одни деньги, кои не так нужны им».

Вторая книжка (IA3/β) составляет начало дневников 1844 г., но в самом ее начале помещено несколько данных, относящихся к 1843 г.; они служат в некотором роде дополнением к поденным заметкам, помещенным в предыдущей книге. Эти данные начинаются заметкой: «27 мая 1843. Витебск». За этим следуют заметки отрывочными выражениями иногда даже одним словом, значение которых не всегда сразу понятно, как напр. в начале: «Пр. Иосиф.⁵ Пр. Василий⁶ (карандашом). – Облигации – Мароничы.» В этой же заметке говорится о секуляризации монастырских имений в Западном крае, бедности тамошнего населения и причинах этого явления. Рассуждая по вопросу о поминовения вселенских патриархов, отмечает между прочим «мнениe здешнего (т.е. западного) края, что в России духовенства, или его истинного достоинства нет, и что воссоединение униатов спасет русскую церковь, дав ей истинных духовных», по «мнению одной дамы». Все это изложено на двух страницах одного листочка, на обороте которого вверху записаны денежные счета 1842–1843. На обороте последнего листка и на листке, приклеенном к нижней доске переплета, следует продолжение этих заметок: «Витебск (карандашом, а остальное чернилами, которыми наведено по писанному карандашом). Верстах в 4 есть правосл. монастырь Марков 1-го класса, мужской. По штату положено 22 человека. – На лицо монахов в. мало – до 5. – Местоположение – хорошо. – Князь Огинский. Хелмский епископ зависит от Галицк. митрополита; у него 240 церквей. Ошибки правительства. Лучше бы в одно время воссоединить и его, говорил преосвящ. Василий. – Дом преосвящ. Василия обращен из иезуитск. костела и монастыря. Священные статуи. Испуг. Осмотр собора и починка оного. – Как все переменяется на свете!! – В Витебске 12 правосл. приходов; один катол. костел. – Церковь снаружи хороша. Город называется по имени речки – Витьба. Город весь построен на холмах. Преосвящ. Василий называется Полоцкий и Витебский. Обед скоромный. – Из Порфирия сделали Парфения. – Михневич иеромонах. Какие перемены!! – Бритой протопоп в камилавке фиолетовой – с крестом. Бритой монах с бакенбардами в рясе и подряснике с палкой! – Барышни (лет по 14) ходят пешком в панcиoн без лакея и с лакеем». После всего этого следует: «NB. Зерцало смотрения или очевидность, вывеска т.е. лицезрения принадлежащее о. иеpoмонaxy многоболезненному Пимену». Далее следует на 13 листочках расход с 18 мая по 18 сентября, с означением станций от Петербурга до Одессы, при чем здесь отмечены мельчайшие предметы расхода; последний оканчивается крупными платежами в Бейруте. Тут же отмечен адрес с.-петербургского купца Комарова с заметкой: «5 братьев у него, с одним из них Семеном я путешествовал по Палестине», и затем: «Спросить Анфима. 1) Какое влияние имели на св. Гроб последняя война России с Турцией! – Не было ли опасности? Были ли выкупы? Какие последствия добрые? 2) О делопроизводстве. – 3) О высылке денег из России, и о особом назначении их... 4)О притеснениях от армян, от католиков. 5) О эпохах, когда армяне вторглись до Куместально... 6) О Кар. горе». Заканчиваются эти заметки 1843 г. изречением в католическом духе: «Облачко есть Божия Матерь: а обильный дождь – И. Христос», которое есть не более как вольное подражание французской Фразе, записанной над русской: «Les mots de S^te Vierge sur le mont Carmel: «je ne vois rien, si non une nuée légère, qui devait donner une grande et féconde pluie...». Ha обороте 14 листка начинаются дневники 1844 года. Вышеозначенный заметки написаны были частью карандашом, частью чернилами, но потом дневник был пересмотрен и карандашные заметки местами наведены чернилами.

Все вышеописанные поденные отметки носят на себе характер случайных заметок, сделанных без соблюдения строгой хронологической последовательности или какой-либо систематичности; они делаются по поводу чего-либо или между прочим. Совсем другое видим в дневниках заграничных, начинающихся со второй половины этого года, т.е. 1843 г. Тут является уже более или менее строгая хронологическая последовательность и в них отмечаются явления не только важные, но и второстепенные, – одним словом все, заслуживающее в том или другом отношении внимания просвещенного и ученого русского человека. Как сказано выше, эти дневники заключаются в следующих 4½ карманных памятных книжках малого формата.

Первая (IA2/αα) из них с надписью на верхней доске кожаного переплета «Memoranda» вся исписана карандашом. На первых 5½ листах сделаны выписки из отчета обер-прокурора Святейшего Синода за 1841 год. Далее идет дневник, начиная с 20 сентября 1843 г., когда о. Порфирий простился с друзьями в Одессе и cел на пароход, чтобы отправиться в Константинополь, куда он прибыл 22 числа этого месяца. Отсюда следуют записи до 29 числа того же месяца о константинопольской жизни и приключениях. Эти записи продолжаются в следующей книжке (IA2/β) в папке, купленной в Константинополе, которая исписана частью карандашом, частью чернилами за исключением 8 белых листочков; здесь записи начинаются продолжением 29 сентября и доведены до 15 октября, когда о. Порфирий оставил Константинополь, как видно из следующей отметки под этим числом: «Прощай Константинополь! До свидания! – Я еду в Сирию на Австр. пароходе. Аминь» (3 раза). Дневник оканчивается таким молитвенным воззванием преосвящ. Πорфирия: «Господи благослови путь мой и сохрани мя здрава, невредима и беспорочна, и благослови начинания мои и дела мои, во славу пресвятого имени Твоего и в пользу св. Православной Церкви». Что действительно эта книжка есть продолжение предыдущей, видно из ΝΒ на первом ее листке. «Смотри книжку с надписью Memoranda; в ней начало дневника». Нa последнем листочке сделаны библиографические заметки и выписка из Страбона на итальянском языке о Малой Азии. На листе, приклеенном к нижней доске переплета сделаны заметки о путешествии морем из Константинополя до о. Кипра. – В обеих книжках есть не мало весьма любопытных рассказов и заметок. Можно полагать, что обе эти книжки написаны не в дни, которые здесь отмечены, а позже, когда накоплялся материал. Между прочим это видно из того, что вторая книжка куплена 8 октября, а дневник в ней идет с продолжения 29 сентября; обе книжки довольно чисто написаны.

Третья книжка также (IA2/γ) в папке, составляет дневник

веденный в Палестине с 26 октября но 15 ноября 1843 г. в начале только в кратких словах и общих рубриках; но затем довольно подробный, – писанный частью карандашом, частью чернилами. Весьма интересны здесь описания местностей и этнографическая заметки.

Четвертую книжку (IA2/δ)составляют палестинские дневники, с 9 ноября по 7 декабря включительно, писанные чернилами, кроме начальных 3½ листочков, писанных карандашом. Первые семь дней есть отчасти повторение дневников предыдущей книжки, в которых оставлены только специальные описания топографические и т.п., а описания впечатлений там перечеркнуты и перенесены сюда. К концу этой книжки прибавлены три снимка, сделанные от руки пером и карандашом, с разных памятников.

Наконец остальная часть декабря месяца заключается в «Harwoods improved paper-memorandum book. № 34. London», с маркой заведения (IA2/ε), в кожаном переплете, в которой 4 листика заняты печатным английским текстом – заглавием и объяснениями о разных памятных книжках. Дневники тоже палестинские 1843 г. занимают почти ¾ книжки, – с 7-го декабря по конец его; остальная часть приходится на январь 1844 г., с 1 по 21 число. Три последние листочка в верхних частях были облиты водой и вследствие этого красноватые чернила расползлись, хотя весь облитый текст удобочитаем. – В этих обеих книжках не мало весьма интересных археологическо-топографических описаний и заметок и кроме того в самом начале последней книжки и в конце ее приведены три греческие и латинские надписи из разных мест Палестины и две-три исторические заметки о неверности слуха о гибели поклонников 12 декабря (какого года?) в Яффе и др.

К 1844 г. собственно относятся 5 памятных книжек малого формата, писанных большею частью чернилами, и кроме того 34 л. in fol. в вышеуказанном томе «Книги бытия моего»; в них содержится продолжение дневника путешествия по Палестине и Сирии с 21 числа января по 22 число августа; за сент. – декабрь сделано только несколько отметок. Кроме текста, в них находится не мало рисунков, сделанных карандашом, и надписей; во вторую и пятую вложены два рисунка Капернаума и Назарета, взятые из какого-то русского иллюстрированного издания, – в величину книжки. Во 2-й книжке 13 начальных листов заняты расходными заметками, о которых было сказано выше.

(IА3/α) – карманная записная или памятная из черного шагрина переплете английского изготовления, к которому листы (60+2 коричневого цвета в начале и в конце) прикреплены медной шпилькой так, что последнюю можно раздвинуть и вставить другие листы. К нижней доске переплета приделан из-внутри портфельчик и для его закрытия клапан, а к обороту верхней доски переплета приделано место для карандаша. На последнем – коричневом листе приклеена марка торговой фирмы заведения, выпускающего такие книжки: «Hadwood""s Improved Patent Memorandum Book». Заметки в этой книге начинаются на первом коричневом листе следующими отрывочными отметками, вероятно, того же года, сделанными на скорую руку: «27 янв. Продажа дома. – Игумен духовник – биты. – Игумен пророка Илии – шубник прислан патриархом, а старый сделан экономом здесь. – Подворья в Италии. Каталог подворья», а под самым числом: «Получены письма. Холодно, пасмурно. Мнения арабов о греках. 28. – Дождь. – После обеда перестал. – 29. Курение на восточн. стор. Мерт. моря. Горы около озарены, как будто пылают в 6½ часов пополудни». Под этим стоит: «1844 г. Январь. Февр.» На лицевой стороне первого белого листа сделано также несколько заметок различного содержания карандашом. Сперва был нарисован набросок или эскиз плана какого-то грузинского монастыря в Палестине, судя по греческим записям в середине плана:

Впрочем отметки, по-видимому, сделаны позже. Кроме того в разных местах имеются записи: «водопровод, скала, развалины (два раза), Urtas». К топографии этого же места, вероятно, относится и «Офская гора». С правой стороны листа, начиная с его половины, сделаны следующие отметки: «23 Января. Чем Архиереи живут. Булгары в соединении с русскими. Русский дух. – Митр. Вразумления. Отчего Вифлеемск. Apx(иepeй) сослан? Школы для блисира ἀπό τὴν μεγάλην ἐκκλησίαν. Архиереи δουλοι; они хотят жить в епархиях attamen conditio sine qua non. Патриарх высылает». Почти на плане отмечено: «Пр. Дионисий не обедал бы, если бы знал». – На обороте этого же листа записано следующее: «Предшественник Пр. Дионисия Венедикт умер в Царь-граде, а перед ним Поликарп, который устроил и ξενοδοχειον в Вифлееме, в самом монастыре». Далее приводится греческая надпись с отметкой с левой стороны: «В приделе св. Георгия перед цар. дверьми найден сей камень», а с правой: «Этот камень мраморный». Надпись следующая: ὀ ταφος τοῦ πανιε ρωτατου μῥοπολιτ ου τῆς αγιας βηθλεεμ. κυριου αθανασι ου :· αχμθ:· οκτοβρι ω. ιε:·

За этим приведена сдающая «надпись на евангелии рукописном в Вифл(ееме)». "Ἐςαχώθην τὸ παράγιον εύαγγέ λιον τῆς ἀγιωτάτης μ ^τ ροπολεως βηθλεεμ διà χειρος τοῦ π ^το αν ^τ μ ^τ ροπολη ^τ ». του ταύτης τῆς ἀγ βηθλεεμ γρηγορίου: δια ἐξόδου Κυριου Μω ισή. εις μνημόσηνον αὐτοῦ καί σονδρομῆς τῶν ἰερέων τῆς ἀγίας βηθλεεμ Κυρίου Σωλωμοντως. καί Κυρίου Νικολάου καί διακόν὆ σαϊτη: μηνί ί὆νίῳ

χ ^τ ς τ὆ _Ѵ54; ςΘξβ ιν ^Τ β: –

После этого приводится в виде «алфавита сего евангелия» несколько факсимиллированных слов и букв. Из всех этих отметок видно, что все они касаются Вифлеема.

Со второго белого листка начинаются дневники, мелко писанные чернилами, за исключением 1½ листка вначале и 12½ в конце, исписанных карандашом. По окончании книжка была просмотрена, судя по исправлениям, сделанным в разных местах большей частью карандашом вскоре после ее написания, судя по почерку. Записи поденные начинаются с 22 января и ведутся до 12 февраля включительно довольно подробно, напр. 22 число занимает 23 листка, разумеется, написанные не в тот же день, а только через 4 дня, как это видно из отметки в конце этого числа впрочем с ошибочным годом: «1843 года января 27 и 28 писано». По содержанию – это описание Вифлеема и его окрестностей, на конце которого находится план вифлеемской базилики с довольно подробным описанием ее и некоторых ее частей, а также и вифлеемской пещеры, в которой родился Христос, и приведены три надписи: две греческие и одна латинская. Весьма интересны и даже важны заметки о бытовых чертах местных обитателей, а также о разных духовных лицах православного и других исповеданий. Есть тут несколько замечаний по болгарскому церковному вопросу, по поводу болгар поклонников (хаджиев), довольно усердно посещавших св. места. Немало также обстоятельств, современных нашему автору, описано в этих дневниках.

Продолжение этих дневников идет в памятной книжке IА3/β, которая описана была выше. Записи здесь начинаются на обороте 15 листа с 12 февраля и продолжаются до 13 марта на ненумерованных листах; после этого идут 24½ не исписанных листа, за которыми следуют последние 3½ лл. с отметками, служащими главным образом продолжением 13 марта, как значится в начале этих отметок. Поденные записи здесь кратче, чем в предыдущей книжке, тем не менее они также весьма интересны. В этой книжки содержатся дневники путешествия по Палестине, начиная с Иерусалима, откуда наш автор выехал 23 Февраля, по направлению к Назарету, который на этот раз служит пунктом отправления в разные стороны от него. Останавливаясь главным образом на местных предметах и обстоятельствах, о. Порфирий заносить иногда в свои дневники рассказы о лицах и фактах, весьма отдаленных, если о них он узнает во время своего путешествия. Так он под 18 февраля передает целый интересный рассказ о ясском (молдавском) митрополите Вениамине.

«Вечером о. Григорий передал мне рассказ одного австрийск. молдована о митрополите ясском Beниaмине... Первый и старинный дом боярский, – Разново (чит. Разнован). Его фамилия. – Сын покойного старика Разнова, воспитанный во Франции и долго живший в Италии, принял католическую веру и возвратился в Яссы. Митрополит Вениамин уговорил (sic) его бросить латинство, но тщетно. Запечатание домовой церкви этого католика... Его злоба на митрополита за это... Католик Разнова хочет жениться по любви на православной молдованке из первой и богатой фамилии. Митрополит не благословляет брака... Господарь уговаривает святителя, родители невесты упрашивают его обвенчать невесту. Митрополит не хочет, и даже выезжает в монастырь Формозу (чит.: Фрумоасу), не отказываясь от престола, но поручив управление церковью одному из своих архиереев. – По случаю перенесения костей одного бояра в монастырь Формозу сын покойного (разумеется, господаря) и потом господарь и наш русский консул упрашивают его (т.е. митрополита) вернуться в Яссы и совершить обычную церемонию. Митрополит упорствует и даже выговаривает господарю и консулу, что они не помогают ему управлять церковью, а напротив подкапывают древние основания церкви. – Народ волнуется и с своими духовными выходит в горы упрашивать митрополита, чтобы он возвратился. Он не слушает. Быть всеобщему бунту!» Восклицает о. Порфирий.

Не менее интересно и продолжение этого рассказа, имеющее уже прямое отношение к Св. земле.

«Австрийский молдован, говорить далее наш автор, часто бывает в Яссах, потому что он закупает в Молдавии скот. Он говорит, что из Австрии нет поклонников. Не пускают. Дают билет или паспорт не более как на 3 месяца. А он сам, как купец, имеет годовой паспорт для торгу в Молдавии; да и правительство его не знает, что он ездит в Иeрусалим, полагая, что он торгует в Молдавии.

Замечательно, что в патриархии нет ни игуменов, ни архимандритов из молдован. Может статься, нет и иepoмонахов. Не знаю, не понимаю, как молдаване и валахи исповедуются здесь. Тоже разумей и о сербах и болгарах».

Однако такое мнение о. Порфирия о румынах в Палестине едва ли справедливо и точно, потому что в дальнейших своих записках постоянно встречаются упоминания о молдованах в том или другом месте Св. земли.

Преосвященный Порфирий посещает все сколько-нибудь известные по священной и гражданской истории места; при этом на более замечательных из них останавливается дольше, сообщая множество, данных главных образом о современном ему состоянии посещенных местностей. По преимуществу он обращает внимание на положение церкви, затем на этнографический состав населения, на отношение представителей каждой народности между собой и на положение и состояние инославных исповеданий. Вот какие местности он между прочим посетил с одной стороны Назарета: Тивериадское озеро, Табарию, Капернаум, Каны, Яффу, Магул, Фавор, Дебур и др. Подробнее всего он описывает Назарет и католический кармелитский монастырь у горы Кармила. Свои дневники он не везде вел во время посещения самих месте, а отлагал их до более удобного времени, судя по заметке, сделанной в конце записи под 1 марта: «Описание Назарета отлагаю, – говорится там, – до возвращения в сей град; в Табарии писал дневники». И действительно рассказ о Назарете помещен под 7 марта; сперва был под 8-м числом, но потом это число здесь замарано и перенесено в конец описания. Продолжение записи под 13 марта было сперва написано карандашом, а потом сверху наведено чернилами. Здесь описываются достопримечательности кармелитского монастыря и Кармила, при чем приводятся две латинские христианские надписи первой половины нынешнего столетия. Оканчиваются записи на лицевой стороне последнего листа отметками расходов на лошадей во время путешествия, начиная с 23 февраля и оканчивая 16 марта; но по-видимому, начала этих отметок нe достает.

Продолжение этих дневников находится в 1-м томе «Книги бытия моего», отмеченном знаком ΙΑ1; здесь они занимают 36 л. in fol., заключая в себе записи с 27 марта по 30 апреля. Следовательно является пропуск или, вернее, пробел на 10 дней, – с 17 по 26 число марта. Записи здесь сделаны начерно мелким письмом и впоследствии они пересмотрены и исправлены, впрочем вскоре после их написания, судя по почерку исправлений. За этим следует описания народных обычаев при крестинах и похоронах на 1½ л. и затем «Плачь Израильтян о запустении Иерусалима», также на 1½ л. В конце этого Плача написано: «Смотри книжку». – В этих довольно подробных дневниках автор описывает свое пребывание в Иерусалиме и свидания с разными духовными лицами, проживавшими в окрестностях св. града, по преимуществу в Вифлееме, где митрополитом был друг о. Порфирия, Дионисий. Здесь рассеяно не мало хотя мелких, но тем не менее весьма интересных подробностей о состоянии православной церкви и духовенства в Палестине. Весьма любопытны приводимые автором целиком разговоры разных представителей местного общества; в них часто излагаются суждения и взгляды этих лиц на положение Св. земли. Вообще для изображения быта эти дневники имеют большое значение. – Дневники за Май и часть Июня заключаются в памятной книжке IА3/γ, имеющей на черном корешке надпись «Jerusalem 1844», которая состоит из 219 ненумерованных листков; из этих листков исписаны довольно мелко и в разное время 197, а следующее за ними 20½ чисты и последние 1½ заняты расходными счетами 1849 г., которые затем перечеркнуты: здесь сосчитана стоимость провизии и нескольких других предметов, закупленных в довольно большом количестве в бытность о. Порфирия на востоке. Только в двух местах, – листы 81 и 100, отмечены нумерацией. Листков в книжке было больше; но несколько из них вырезано после того, как книжка была написана. Так от листка 119 осталась ¼ затем следующий за ним 120 вырезан весь; видно на оставшемся корне только по несколько букв. Кроме того, между 135 и 136 листками вырезана целая тетрадь и притом так, что по оставшимся от них частям невидно, исписаны ли были вырезанные листки или нет. Книжка вся написана чернилами, но по-видимому, разными, – то бледными, то более черными; только листок, приклеенный к верхней доске переплета, да последние 1½ листка писаны карандашом. Текст книжки пересмотрен и исправлен; в двух-трех местах перечеркнуты даже целые листки. На лицевой стороне 5-го листка, где идет речь о прудах Соломоновых, а именно о двух из них, поперек следующих слов, заключающийся в трех строках: «Богатые водоемы; но при беспечности правительства вода не доходить и до Вифлеема и пропадает в горах и юдолях», написано карандашом «неправда!». Вообще видно, что эта книжка была только черновая и должна была быть переписана. Кроме того, на л. 197, где оканчивается весь текст, отмечено начало статьи: «История лавры освященного Саввы» с выноской внизу листка: «Напишем ее по возвращении в Pocсию». Нa лицевой стороне 38 листка не написано примечание, для которого оставлено место, вероятно, автор хотел привести место из книги Робинсона к следующим своим словам: «В Вирсавии я не был; но надобно справиться с описанием Робинсона, который посещал это св. место». – Перед началом дневников, на листке, приклеенном к верхней доске переплета, сделаны краткие отметки в нескольких словах под 13–20 и 23 мая о том, что заключается в записях под эти числа в тексте. Такая же отметка находится и под 8 июня на обороте последнего листка, хотя это число находится вначале следующей книжки. Дневники начинаются с 1 мая и кончаются 7 июня; но записей за несколько дней здесь не достает вследствие того, что вырваны листки. Так в записи 26 мая не достает середины; затем от 28 мая сохранилось только начало, за которым, вследствие того, что многие листки вырваны, следует непосредственно 4 июня. – Содержание книжки составляет описание поездка из Иерусалима в Хеврон, Хермень, Маон, Ютту, Газу, Аскалон и их окрестности до 11 мая, когда путешественник возвратился во Св. Град, где пробыл до 26 мая; за сим следует описание поездки в монастырь св. Саввы Освященного и потом самого монастыря до конца текста в книжке. В этих описаниях отмечено много бытовых черт и современных происшествий в Палестине.

Остальная часть июня месяца до 29 числа заключается в следующей книжке (IA3/δ) того же формата, переплета и с теми же надписями, как и предыдущая; она состоит из писанных 181 (вм. бывших 198) листков, частью нумерованных, частью ненумерованных, а именно нумерованы только следующие листки: 15, 20, 25, 30, 36, 48, 55, 60, 65, 70, 75, 77, 80, 85, 90, 95–97, 100, 105, 110–138 (139–150 вырезаны), 151–153 (154–157 вырезаны), 158–198. Некоторый места книжки даже целые страницы перечеркнуты, что доказывает, что она была пересмотрена и исправлялась в 1849 г., это видно кроме того и из помарок и надписании в разных местах. Записи ведутся поденно, начиная с 8 июня, не всегда однако без пропусков и без исключений: зачеркнутые места изложены далее в несколько ином виде. Так между 153 и 158 листками вырезано 5 листков, но несомненно, что содержание их изложено на следующих за ними листках, судя по тому, что оставшийся от зачеркнутого текст на обор. 153 и лицевой стороне 158 листков изложен далее. Исключение же листков 139–150 сделано, по-видимому, до написания книжки, судя потому, что на оставшихся частях от вырезанных листков нет следов письма. Кроме того начало записи под 13 июня на обороте 153 листка зачеркнуто и снова начато на листке 158 только другими словами и в более распространенном виде. Видно, что при исправлении о. Порфирий не все оставлял в первоначальном виде, а кое-что выбрасывал, зачеркивал, или писал по по тексту, что известное место «вздор»; так на обор. 30 листка, это слово написано поперек следующего места: «Судя по устройству сей усыпальницы, полагаю, что она принадлежала знатному семейству и что она в. древняя». – Перед началом дневников, на листке, приклеенном к верхней доске переплета, отмечено в двух строках прежде всего: «1844. Апреля 26. – За книгу сию уплачено 14 пиастров». Затем следует сжатое изложение некоторых отдельных записей за 22, 23, 26, 29 и 30 июня и 1–3, 6–7, после которых идет продолжение этого изложения на листке, приклеенном ко второму переплету, за 10, 11, 13 и 15 июля с несколькими NB о предметах, относящихся к этим же записям. В начале записей стоит надпись. «Дневник», затем "месяц июнь». Вот начало записи под 8 июня, которое определяет и содержание всей книжки: «В ожидании обещанной в патриархии исторической записки о неприязненных действиях Римского и Армянского духовенства на св. местах⁷, я решился осмотреть⁸ некоторые окрестности⁹ Иерусалимские, имеющие известность библейскую, как то: Гаваон, Массифу, Бетхорон, Раму, Веероф, Лузу и пр., и пр. и посетить христианские православные деревни, принадлежащие Иерусал. патриархии, как-то Эн-Арик, Бир-ес-Зéт¹⁰, Джифну и Тайпе. Решено и сделано». Кроме отмеченных мест, о. Порфирий посетил еще и следующие: Вефиль, Дору, Гай, Эл-Иcaвиe, Анафоф, Гицме, Махмас, Гаваи, Вифанию, Феκοю и несколько других. Это путешествие продолжалось до 14 июня, когда наш путешественник приехал в Иерусалим. За этим, без означения числа, на л. 183, следует «Спасенная невеста – происшествие в Иерусалиме», – статья, которая продолжается под 22-м июня до конца дневников, следовательно и книги, т.е. до 1 июля, после которого в самом конце дневника прибавлена впоследствии следующая заметка:

«1846 года. Июля 5 дня.

Я встретился в Дарданелах с игуменом Руск. Феодоров. монастыря в Иерусалиме, и он поведал мне, что дочь Дауда выдана за другого молодого араба».

Эта весьма любопытная и интересная история, сообщающая целый ряд печальных явлений между православными Палестины, показываете вместе с тем, каким влиянием пользовался там о. Порфирий. В виду этого она заслуживаете передачи подробной. Сущность ее заключается в первых строках рассказа нашего путешественника, «Смежно с Русским Федоровским монастырем в Иерусалиме», повествуете он, «есть высокий каменный дом. В нем живут православный араб Дауд с своим семейством. Он содержит свой дом и пропитывает себя, жену и детей своих трудами рук своих, работая восковые свечи для церквей и для поклонников¹¹. Труд, воздержание, бережливость, честность и богобоязненность составляют его богатство; посему он пользуется общим уважением и почетом в Иерусалиме. Так как он женат на адрианопольской гречанке, то все дети его и он сам говорят по-новогречески. В прошлом апреле месяце он шумно праздновал свадьбу старшего сына своего; а в июне расстроилась свадьба дочери его и расстроилась неприятным образом. Бог спас красоту и невинность от жениха лиходея, и спас посредством моего недостоинства. – Жених дочери Дауда, тоже православный араб иерусалимский, есть близкий родственник герондиссы, т.е. наложницы наместника патриаршего, архиепископa лидского Кирилла. Она-то засватала свою роденьку за дочь Дауда... Дауд знал отца женихова, как доброго христианина и честного человека, и потому решился отдать дочь свою за сына его в той надежде, что он пойдет по следам отца, и что при покровительстве наместника торг его и зятя пойдет успешнее. Пο арабскому обычаю жених прислал своей невесте брачное вено, т.е. платья и головной убор с грудными украшениями, состоящими из одних золотых монет турецких, и по временам угощал отца и мать и родных своей невесты». Через два года умер отец жениха и этот последней стал вести жизнь разгульную и беспорядочную. Это заставило Дауда призадуматься, тем более что его дочери было только 13 лет. После многих горьких слез, мать ее стала упрашивать мужа отказать жениху и отослать ему назад брачное вено. «По обычаю это можно было сделать», говорит о. Порфирий; «но как сладить с герондиссой архиепископа? Как потушить ярость обиженного честолюбия преосвященной монахини?... Но во всех странах света женский ум лучше всяких дум», продолжает наш автор. «Жена Дауда, бойкая гречанка, дала ему такой нечаянный и неопровержимый совет, который в миг уничтожил все страхи и расчеты его и заставил его покориться вдохновению и воле ее. Однажды, в час искреннего домашнего совещания о судьбе дочери, после разных сомнений; споров, тревог, надежд, она вдруг сказала Дауду: «знаешь ли что пришло мне на мысль? Дочь наша еще молода; не погубим своего цветочка; перед наместником Кириллом нас защитит московский архимандрит, который, как все говорят, приехал сюда по царскому повелению; откажем жениху. Когда деспот будет грозить тебе и принуждать тебя играть свадьбу, тогда ты пойдешь к архимандриту, объявишь ему наше горе, и попросишь его заступиться за правое дело. Говорят, что он очень ласков ко всем и весьма добр. Если он согласится вступиться, то наши архиереи не посмеют огорчить его отказом». Дауд, который передал впоследствии о. Порфирию эти слова, позвал священников, которые должны были засвидетельствовать, что невеста, ее отец и мать не согласны принять жениха, и вследствие этого последние могли бы послать назад жениху брачное вено. «Жених, его родня, герондисса наместника и сам он взбесились» повествует о. Порфирий. «Наместник позвал к себе Дауда; посыпались советы, увещания, просьбы, угрозы. Дауд смиренно кланялся и отклонял как мог вынужденный брак. Героидисса сердилась, кричала, топала ногами и угрожала, что наместник предаст его проклятию, если он станет противиться их воле». Дауд просил срока три дня. Между тем жених назначил день свадьбы в день Петра и Павла. Тогда Дауд, чтобы прекратить дело, 22 июня утром позвал опять священников и упросил их отвести брачное вено в дом жениха. Последний прогнал священников и побежал в дом невесты, бросил вено на пол и стал бранить и бить Дауда так, что ему вышиб один зуб. Сцена была крайне печальная; о. Порфирий передает ее так. «В Феодоровском монастыре послышался крик, вой, плач, мы выбежали на террасу; смотрим: в проулке Латинского монастыря Спасителя толпятся священники, арабы, арабки; одна здоровая и сильна булгарка схватила жениха и тащит его в проулок. Потом все исчезли. Дауд заперся в своем доме. Спустя несколько минуть послышался выстрел, потом сильный стук и шум человеческих голосов. Мы опять вышли из своих келий и увидели, что жених с своими закадычными приятелями изволит отбивать ворота дома своей невесты. Тогда наш игумен тотчас дал знать об этом архиепископу лиддскому, и последний прислал двух турок-кавасов патриархии, которые прибили жениха тут же на месте преступления и на плечах утащили его домой, а соучастники его разбежались. Тогда сердце мое растерзалось. Больно было видеть лютость и злость человека, помраченного невежеством, страстями и пороком. А что происходило в душе невинной девушки при мысли о женихе разбойнике?». Патриарший наместник снова призывает Дауда, которого старается склонить, уговаривая его помириться с женихом; но Дауд прямо объявил, что скорее умрет, чем отдаст дочь свою в руки разбойника. Архиепископ, видя, что все это ни к чему не ведет, произнес на него проклятие, присовокупив, что у отлученного от церкви возьмут дочь и насильно. Дауд придя домой созвал к себе родственников для совещания. Тогда все решили избавиться от проклятия и мести архиепископа принятием унии и потому согласились идти на другой день к французскому консулу просить у него защиты и покровительства. «Эта решимость в таком важном случае ни мало неудивительна; ибо арабы и за деньги переменяют веру», замечает о. ПорФирий. Но жена Дауда слезами и мольбами, а духовник их архиепископ Набулузский устрашениями гнева Божьего и погибели вечной дали делу другой оборот, о котором наш автор рассказывает следующее. «Вечером, когда народ уже перестает ходить по улицам, рассказывает о. Порфирий, Дауд пришел ко мне в келью, и со слезами рассказав мне свое горе, умолял меня вступиться за несчастное семейство и спасти невинную девушку от злой участи. «Если вы не поможете нам, то остается нам принять унию: другого средства к спасению мы не имеем»; так заключил он свои жалобы. – Я задумался. Сердце мое побуждало меня оказать помощь угнетенному семейству и удержать его в православной церкви, а рассудок запрещал мне вмешиваться в чужое и притом семейное дело, напоминая мне то переменчивость намерений человеческих, то дерзость быть судьей архиереев, то неприятную и невыгодную размолвку с ними, тогда как по назначению моему я должен сохранять мир и дружбу с ними. Эта борьба несносная терзала мою душу. Я не знал, кого более слушаться, сердца или рассудка, и в этой нерешимости принужден был еще дознать решимость Дауда, хотя тонкое чувство говорило мне, что мое coмнениe, моя осторожность послужит тяжким и несправедливым испытанием отеческому сердцу». О. Порфирий старался успокоить Дауда, – советовал ему помириться с женихом; по когда понял, что араб твердо на все решился, то обещал ему ходатайствовать за него перед первым наместником патриарха, но вместе с тем советовал ему не торопиться, а подождать два-три дня, может быть, архиепископ сам образумится и раздумает затевать брак против воли его, матери и девушки. Но Дауд убедительно упрашивал поспешить заступничеством. «Мы будем медлить говорил он сквозь слезы, а они успеют совершить свой замысел через турецкую власть; отошлют меня в Саввинский монастырь как помешанного в уме, и потом насильно обвенчают мою дочь». Эти слова окончательно вывели о. Порфирия из раздумья, – «ибо я знал, говорит наш автор, что наместники патриарха имеют гражданское право наказывать христиан, ссылать их в монастыри, заключать в тюрьму и пр.». Он обещал Дауду, что на другой день пойдет к архиепископу петро-аравийскому и «поправит дело, во что бы то ни стало». 23-го июня о. Порфирий был у владыки-судьи. Разговор их весьма рельефно рисует нравственное состояние высших духовных греческих властей в Палестине и чтобы показать это, приводится следующий отрывок из дневника о. Порфирия.

« – Владыка святый! Я пришел поговорить с вами наедине об одном важном деле. Прошу вас удостоить меня вашим вниманием.

– И телесный и духовный слух мой открыт для вас, отвечал ласково митрополит.

– Без cомнения вам известно печальное происшествие, случившееся вчера в деле православного араба.

– Дауда? Знаем, знаем. Э! пустое дело, семейная ссора...; подобные случаи и передки между арабами; они варвары, батюшка, варвары.

– Пустое дело, владыка, да следствия его печальны. От искры загорается пожар. Ведь, Дауд со всей родней своей хочет принять унию под покровительством французского консула.

– Кто вам сказал это?

– Я слышал об этом от достоверных людей.

– Наши говорили вам? Не верьте им; и между ними есть лжебратия.

– Я давно не видал ни одного из ваших старцев, и прошу Я давно не видал ни одного из ваших старцев, и прошу вас не подозревать никого из них. Я умею напиться воды из ближайшего источника.

– Будьте спокойны, о. архимандрит, и верьте мне что пожара не будет.

Я заметил, что митрополит хотел отделаться пустыми отрицаниями и скрытностью, и потому решился заставить его быть искренним, и склонить его в пользу Дауда.

– Приятно верить вашему проречению, – продолжал я. Но горестно слышать, что искры семейного раздора брошены из монастыря св. Гроба. Весь мир оправдывает Дауда, и обвиняют преосвящ. Кирилла и его герондиссу.

– Арабы злодеи! – закричал митрополит, покраснев. Они ненавидят нас и поносят. Вы им верите, а нас обвиняете.

– Что вы говорите владыка! Я обвиняю вас? Я? Отрок малый перед вами? Я пришел только сказать вам то, что слышал, и, если это правда, просить вас – потушить дело, которое чернить все святогробское братство, и удержать в православии несколько душ христианских. Честь вашего братства дорога для меня, так же как и моя собственная; и мне больно думать, что не завтра, так после завтра уменьшится стадо Христово, и без того малое и слабое.

– Да не верьте слухам. Они преувеличены.

– Положим, что они даже несправедливы. Но, кажется, благоразумие заставляет устранять и ложные, вредные слухи, и особенно, когда многочисленные враги наши готовы воспользоваться ими ко вреду нашему. Вы знаете, что теперь Иерусалим сделался местом европейским. Думаете ли вы, что консулы и попы английскиe не знают вчерашнего происшествия? И можно ли надеяться, что они пощадят вас и скроют разнесшийся по всему городу слух, что монахиня, герондиса наместника патриаршего, мешается в семейное дело, заводит ссоры, гонит невинных, и голубицу отдает на растерзание лютому ястребу?

– Боже мой! Куда нам деваться от врагов? сказать митрополит с тяжким вздохом.

– Есть убежище.

– Где оно?

– В вашей власти и справедливости. Оставьте в покое Дауда, накажите дерзкого жениха, или скажите ему, чтобы он взял свое брачное вено; сделайте это, как можно, скорее, и бесчестье отнимется от вас.

– Постараемся как-нибудь уладить дело.

Я весьма обрадовался этому вызову митрополита, и дорожа минутой его расположения к справедливости, спросил его тоном братской простоты, понизив голос свой:

– А скажите, владыка, почему герондисса Лиддского принимает сильное участие в молодом арабе?

– Он родственник eе.

– Как? Араб родственник гречанке? Это что-мудрено.

– Ничего мудреного нет тут. Вот их родословие. Давно, – не помню годов, был здесь один архимандрит и протосингелл. По слабости своей он прижил дочь. Отсюда выслали его и с дочерью в Влахобогданию для управления тамошними имениями св. Гроба. Он пожил там несколько лет и умер; а дочь его, лет 12 или 13 возвратилась в Иерусалим. Здесь не знали, что делать с ней; выслали было ее в Яффу к одному арабу; но она убежала и оттуда и опять явилась в Иерусалиме. Тогда выдали ее за здешнего араба, и вот сын-то ее и есть жених дочери Дауда. А герондисса Лиддского приходится сродни его матери, и потому она приняла участие в мальчишке и засватала его за дочь Дауда. Дауд согласен был на этот брак; а теперь, бездельник, противится и стыдит нас перед целым светом.

– Я не знал этой истории; и признаюсь вам, она довольно соблазнительна. Грех монашеский приносит горькие плоды.

– Но дети не отвечают за грехи родителей.

– Не отвечают, но часто наследуют их слабости. И внук протосингелла оказался негодяем. И так есть чего пугаться Дауду. Какому отцу захочется отдать дочь свою за шалуна, за разбойника? Дауд имеет, особенно теперь имеет полное право отказать ему в руке своей дочери. Зачем же приневоливать, огорчать, убивать родительское сердце? Не грешно ли перед Богом обрекать невинную девушку позору и несчастью? И что это за брак, который хотят заключить против воли отца, матери и невесты? Это ли брак о Господе? – Я прошу вас, владыка, предупредить зло, и скажу вам откровенно, что если герондисса Лиддского будет угрожать и мстить Дауду, и если он обратится в унию, то я не умолчу об этом; поеду в Россию и везде буду говорить, что вы сами причиной распространения унии.

– Говорите что вам угодно. Но грех и наказание при вас будет.

– Не думаю, чтобы грешно было тушить пожар, истреблять яд, предупреждать зло. Ревность по православию есть святая добродетель, – сказал я в припадке душевной лихорадки.

– Вы не любите нас, и защищаете арабов.

– Бог знает меру моей любви к вам; а арабов и жалею и готов защищать их перед целым светом.

– Они не имеют никакой веры; они варвары, злодеи.

– Вы дайте им веру; вы сделайте их кроткими агнцами. Ибо вы – пастыри их.

– Они не слушают нас.

– Не удивительно: ибо вы не любите их, презираете их. Это – народ-мученик. Магометане угнетают его; и какое утешениe получают арабы от вас? Им даже помолиться негде. Сельские церкви находятся в самом жалком положении.

– Вы забываете, что мы находимся под турецким игом.

– Однако же, турки не запрещают вам починивать церквей и даже строить их вновь на старых основаниях; и еще менее запрещают украшать их иконостасами. А в сельских церквах ваших вовсе нет ни икон, ни риз, ни…

– Где же нам взять иконописцев? А по рукоположении каждого священника мы даем им подризник, поручи, епитрахиль, фелонь, дискос и потир; они не берегут их.

Я хотел было сказать митрополиту, что ризы даются священникам поношенные и на всю жизнь, и что лучше бы давать им деревянные сосуды, а не свинцовые. Но промолчал, и заговорил о священниках.

– Священники ваши не понимают своих обязанностей, таинства свершают кое-как, держат в церквах скотину. Вместо того, чтобы наставлять их, вы их выгоняете от себя, как презренных рабов. Когда они стучатся в двери ваших келий и творят молитву, δί εύχῶν (= молитвами св. отец); вы отвечаете им: рухмингон (ступай вон) – прочь подлец!

– Мы не принимали к себе арабских священников, дабы не уронить архиерейского достоинства. А о просьбах их докладывает нам драгоман.

– В первый раз в жизни слышу, что достоинство apxиepея унижается от приема священников в дом. Владыка! Каждый епископ есть кифара, a иереи – струны; этο не я говорю, а св. Игнатий Богоносец. Видите, в какой близкой связи поставляют св. отцы епископов и священников.

– Мы не понимаем их языка.

– Почему же вы не учитесь по-арабски? И этим вы охлаждаете к себе арабов. Но положим, что уже поздно вам учиться местному языку; по крайней мере, пусть драгоман передает сам их просьбы в их присутствии.

– Не вам вводить новые обычаи.

– И так все останется у вас по старому? Не будет учреждено училищ для воспитания сынов арабских священников? Арабки-вдовы, сироты и калеки не будут иметь приюта в женских монастырях? Араб не может быть ни архиереем, ни послушником монастырским?

– Это не наше дело; про-то знает патриарх.

Я замолчал, потому что разговор сделался крупным, и уклонился от главной цели. Нужно было дать другой оборот речи.

– Не буду спорить с вами, владыка, – продолжал я. Не мое дело указывать вам. Простите меня великодушно, если я оскорбил вас.

– Тот не оскорбляет, кто вразумляет, отвечал митрополит, и поцеловал меня в висок».

Спустя два дня после этого свидания, спутник о. Порфирия, диакон Григорий, пошел по своему делу к apхиепископу Лиддскому, который при виде о. Григория не утерпел, чтобы не выразить своего неудовольствия против о. Порфирия. Он поручил диакону объявить о. архимандриту, что он считает его простым богомольцем и не понимает, кто приставил нашего путешественника быть его судьей, так как ни патриарх, ни Poccийский Синод не писали в Иерусалим о судейских правах архимандрита Порфирия. Кроме того архиепископ просил передать последнему, что Дауд должен по обычаю арабскому уплатить жениху издержки за угощение. «Когда о. Григорий, рассказывает о. Порфирий, пересказал мне все это; то я, желая кончить неприятнoe дело, упросил его сходить к Лиддскому и дать ему следующий ответ: «Архимандрит Порфирий и не думал быть вашим судьей, но если он вступился за Дауда, то это сделал, потому что гонимое семейство просило у него защиты, и потому что он, по долгу сына церкви православной, желал спасти Дауда и родных его от тяжкого греха, каков есть перемена веры. Архимандрит просит вас кончить дело в пользу Дауда, и он выйдет из Иерусалима тогда только, когда увидит успокоенным невинное семейство. Что касается до уплаты денег за издержки жениха, то архимандрит жертвует их столько, сколько придется по расчету». Архиепископ даром, что чрезвычайно упорен, продолжает о. Порфирий, одумался, смягчился, и решил уступить моей настойчивости». Но за то потребовал от Дауда 700 пиастров, чем он вызвал большое негодование между арабами, так как это противно арабским обычаям; с Даудом особенно восставали священники.

День 29 июня принес о. архимандриту Порфирия новые хлопоты. Утром архиеп. Неаполийский прислал к нему сказать, что желает его видеть. Этот архиепископ был духовником жены Дауда; он не расположен был к Лиддскому архиепископу, и был большим врагом всех герондисс. Поэтому не трудно было о. Порфирию угадать, что нужно было от него архиепископу; «стало быть, по случаю какой-нибудь завязки, гадает о. Порфирий, он будет жаловаться мне и просить меня рассечь узел». И действительно, он слишком много говорил о темных сторонах греческого духовенства в Палестине; а он в сильных выражениях жаловался на превратный образ жизни монахов иерусалимских, передает наш автор; оплакивал бесчестье, какое наносят герондиссы святогробскому братству; неоднократно повторял: горе делающим беззаконие, горе называющим черное белым и белое черным; упрекал Лиддского в женоугодии; говорил, что он в противность арабским обычаям заставляет Дауда платить деньги, потому что ежели невестa отказывает жениху, то отсылается только брачное вено, и ничего бoлеe: и наконец просил меня прекратить соблазн. «Будь второй Нафан, говорил он о. Порфирию с воодушевлением, идите и смело, с дерзновением, обличите беззаконие; не бойтесь, потому что одного присутствия вашего здесь трепещут те, у которых совесть нечиста и помрачена». Вероятно эти слова воздействовали на о. Порфирия, судя по разговору, происшедшему между ним и митроп. петро-аравийским Мелетием. Вот что говорит о. Порфирий об этом.

«Вечером я посетил митрополита Мелетия, и с евангельскими воодушевлениями говорил ему, что надобно прекратить соблазн, что несчастна та церковь, которой управляют монахини, а но епископы, что ежели похотливое воззрение на жену есть грех, то что же сожитие с женами, что горе тем, через которых соблазн приходить в мир, что ежели в мире нравственное pacтлениe отвратительно, то в монастырях и на св. местах оно ужасно и пр. Митрополит стал защищать местный обычай иметь монахам герондисс. «Апостол Петр, – говорил он,– водил с собою сестру-жену; а мы преемники его. Самому Господу жены служили; почему же и нам не принять их служения и послушания. Притом, не мы первые ввели обычай принимать в свои кельи герондисс; это уже издавна ведется здесь. Зло меньшее все же лучше зла большого. Ну, пусть мы, по вашему, любодеи, блудодеи; мы отдадим отчет в этом Богу. – Эта апология ужаснула меня, и я в порыве священного негодования сказал ему: – «Богу и людям, владыко! Ежели вы так думаете, ежели вы так чувствуете, то я скажу вам не обинуясь, что отнимется от вас царство Божие и дастся другим. И что я говорю? Оно уже отнимается от вас; Христос оставляет вас, бежит от вас. Православная церковь видимо слабеет, умирает в Палестине.

– Что же нам делать? Мы бессильны. Турки нас гнетут; Армяне нас обижают; Латины насильно отнимают у нас овец. Никто нас не защищает; никто не поддерживает.

– Турки, Армяне, Латины... а позвольте вас спросить: кто причиной кровавой вражды православных христиан Вифлеема и Бетжалы? Не вы ли расторгли там брак против обычая, и тем подали повод к вражде? Почему вы не помирите их?

– Кровавая месть есть наследственный порок арабов. Невозможно истребить его.

– А я думаю, что возможно. Тот христианин из Бетжалы, которого жену отдали другому, теперь ищет примирения и просит только денег с нового мужа жены его. Сей последний не в состоянии удовлетворить его по бедности своей. Почему же вы не дадите своих денег.

– Если мы уплатим деньги, то все арабы скажут, что мы виноваты.

– И так еще будет литься кровь христианская от недостатка вашего самоотвержения и от ложного стыда вашего?

– Мы не имели власти; мы не можем управиться с арабами.

– Если вы не можете, так другие управятся с ними.

Услышав это, митрополит изменился в лице, снял камилавку, и в порыве оскорбленного самолюбия сказал, чего я не ожидал.

– Так Дионисия, митрополита Вифлеемского, вы прочите на мое место?

– Владыко святый! Мое ли это дело? Я об этом никогда не думал.

Последовало обоюдное молчание от смятения душевного. Молчание после размолвки весьма неприятно. Я опять начал говорить:

– Ради Бога прошу вас, владыко, сделать доброе дело, успокоить семейство Дауда. Скажите преосвященному Кириллу, что если непременно нужно уплатить жениху 700 пиастров, то Дауд найдет эти деньги. Сказал ему также, что я твердо решился защищать невинное семейство во что бы то ни стало.

– Будьте спокойны, о. архимандрит – Постараемся исполнить вашу просьбу».

И действительно дело устроилось. О. Порфирий рассказывает в конце книги следующее: «Утром я позвал к себе Дауда и уговорил его взнести требуемую сумму, дав ему 400 пиастров безвозвратно». Потом под 1-м июля он заметил: «кончилось дело по моему желанию. Жених взял назад брачное вено; Дауд отсчитал (sic) ему 700 пиастров; невеста спаслась от разбойника». – Наконец о. Порфирий помирился и с митрополитом Мелетием; он говорит: «На другой день митрополит петро-аравийский пришел ко мне вечером. Мы поладили». Так окончилось это, столь запутанное, дело.

Подобные факты или предметы, описание которых не вполне закончено в этой книжке, встречаются и в других местах ее. Так в записи под 8 числом встречаются две ссылки карандашом на «Записки 1849 года. На обороте л. 138, в самом конце записи под 12 числом, встречается даже такая заметка: «Марш Ассир(ийского) войска в Иерусалиме. NB. Изложение сего предмета отлагаю до другого времени». На обороте же 34 листка недостает примечания, для которого оставлено место. Здесь, по всей вероятности, должна быть ссылка на какое-либо сочинение об Атарофе. – Кроме того при описание некоторых местностей встречаются планы и контуры, сделанные от руки самим о. Порфирием, так напр. развалины около Рамы, или развалины церкви в Вефиле; иногда начертано даже направление дороги или течения реки или водопада. Вообще нужно заметить, что это – одна из почти законченных частей дневника о. Порфирия, хотя только в черне, и вместе с тем одна из очень интересных книжек его «Книги бытия моего». Здесь является не одни описания местностей, но встречается целый ряд археологических и исторических припоминаний и даже изысканий. Кроме того в ней рассеяно множество весьма важных заметок по этнографии и современному состоянию Палестины.

Следующие за этим месяцы до конца года или, вернее, второе полугодие 1844 г. описаны к книжке (IA3/ε), одинакового формат и вида, с теми же надписями, как и предыдущая, только в красном корешке. Книжка состоит из 325 ненумерованных листков, из которых 26 чисты, неисписаны; остальные написаны частью карандашом, частью чернилами рукой о. Порфирия в разное время и притом с обоих концов. Листков здесь было больше, но несколько вырезано в начале и конце книжки. Заключающиеся в ней дневники начинаются с 18 июля; предшествующие этому числа, по крайней мере часть их, помещались, по всей вероятности, на вырезанных с самого начала листках; может быть здесь находилось описание библиотек св. Гроба, как можно думать на основании следующей заметки: «Июль, от 22–26 я занимался обозрением греческих древних рукописей, хранящихся в монастыре св. Гроба (см. в начале сей книжки)». С 18 числа начинается описание поездки в Вифлеем, деревню Горнюю или Ен-Карем, а отсюда в деревни Кустуль, Собу, Сатафь, – поездки, продолжавшейся до 21 июля, когда наш путешественник возвратился в Иерусалим. С 24 по 26 число, согласно вышеприведенной заметке, изложено краткое описание или, вернее, oбозрениe греческих библиотек в Иеруcaлиме на восьми свободных, не пришитых к книжке листках; оно начинается 22 числом, где отмечено: «Обозревал библиотеку в Иерусалимской патриархии». Здесь обозрено 13 рукописей больше богословского содержания, между которыми о. Порфирий отмечает более выдающиеся. Так по поводу «Ἐυαγγέλιον τοῦ Λουκά ἐλληνιστί καί άραβ... он замечает: «Рукопись XI столетия» и затем «Из сей рукописи вырезан один лист с знаком моим +; такой же знак оставлен и в рукописи на предыдущ. листе». За этой заметкой следует запись под 26 числом; а под 27-м начинается краткое описание «иерусалимских монастырей», А) »женских», а именно: св. Василия и св. Евфимия Великого, и Большой Панагии, – и затем Б) «монастырей мужских», а именно: Георгиевского, Архангельского, Авраамиевского, Cирианского, св. Димитрия, Иоанна Предтечи, Николая; затем монастырей на Базете: Дев, Магдалины, Факи и нескольких иерусалимских церквей и после этого начерчен карандашом план части Иерусалима: »Снимка местности Иерусалима с Базеты близ Дамаских ворот«. Далее следует описание разных достопримечательностей Иерусалима, и затем опять идет краткое описание монастырей Крестовского и несколько других достопримечательностей Иерусалима и обстоятельств из жизни автора во время нынешнего его пребывания в св. граде. Между прочим здесь он рассказывает, что 3 августа «Иерусалимский синод в полном собрании (в 10 часу утра) возложил на меня (т.е. о. Пοрфирия) золотой наперсный крест на фиолетовой ленте с частью животворящего древа, и снабдил меня грамотой»... 7 августа о. Порфирий снова выехал из Иерусалима, посетил Абогош, Еммаус, Лидду, Яффу, Keccapию, Акру, Тир, Сидон, в интересном описании которого приводить он между прочим «замечание об ослах», представляющее следующее «завещание ослов»: «Ослы завещают подковы цыганам, копыта англичанам на рожки и гребни, а голос Богу. ΝΒ. На шиле написано: сколько верст может пройти осел», – Ильинский монастырь и Бейрут. 22-го августа, когда он уехал из Сирии в Константинополь, собственно и кончаются дневники 1844 г. Что это так, видно из нескольких слов о. Порфирия, следующих непосредственно за дневниками: «Сентябрь. – Сентября 1-го дня рано утром я прибыл в Константинополь. На другой день явился к посланнику. – В течение сентября и октября ежедневно и неутомимо занимался составлением отчетов о церкви палестинской. – По представлении отчетов г. посланнику, я приготовлялся к путешествию в Египет чтением разных писателей о землe солнца и о судьбе христианства на ней, – в ожидании из Петербурга разрешения совершить сиe путешествие. В этом приготовлении прошли месяцы ноябрь и декабрь». – Таким кратким упоминанием о жизни константинопольской о. Порфирий ясно указывает на различие в том, какую роль он играл в Палестине и столице Оттоманской империи. Там он был активным деятелем, желавшим знать или, по крайней мере, старавшимся знать все, что делается в Св. земле, и действительно многое узнававшим и притом не мало такого, что ему одному было доступно, благодаря исключительному его положению. Вследствие этого и дневники его палестинские в высшей степени интересны по своему содержанию, и по обнародовании их, они будут украшением русской литературы о Св. земле. Таким же характером отличаются и дневники, заключающееся в последней книжке; и здесь описания сопровождаются снимками, планами и контурами разных предметов и местностей, сделанными от руки самим о. Порфирием. По самый большой интерес в важность для нас в ней имеют тe бытовые черты населения палестинского, коренного и пришлого, которые во множестве рассеяны в дневниках, а также изображение роли, какую играли официально и неофициально разные представители инославных вероисповеданий на Св. земле во время пребывания о. Порфирия, сношения его с ними и разными представителями православного населения и т.п. Между тем нынешнее его пребывание в Константинополе отмечено только двумя-тремя словами, не смотря на то, что продолжалось целых четыре месяца. После заметки о пребывании в Константинополе, следует целая статья «Смерть и погребение патриарха иерусaлимского. Избрание нового патриарха», где прекрасно рисуются тогдашние отношения между патриархиями константинопольской и иерусалимской. Статья эта служить как бы продолжением дневников, хотя в ней излагается только определенный предмет. Сущность дела в следующем. 16 Декабря 1844 г. в Константинополе, где проживали тогда иерусалимские патриархи, умер патриарх св. града Иерусалима Афанасий. Константинопольский патриарший синод, главным образом светские заправилы его, Вогориди, правитель о. Самоса, Мисеяни, хиосец, – банкир могущественного сераскира Риза-паши, логофет Аристархи, а за одно с ними митрополиты никомидийский, кизический, иоаннинский (янинский) и др., желая из корыстолюбивых целей подчинить иерусалимскую патриархию влиянию константинопольской, хотели воспользоваться смертью Афанасия и назначить на место его одного из членов синода константинопольского. Между тем Афанасий еще при жизни назначил себе по обычаю преемника, – митрополита Фаворского Иерофея, против которого направлена вся интрига, устроенная фанариотами. Последние, чтобы заявить о подчинении иерусалимского патриарха константинопольскому, начали с того, что отпевали патриарха не в церкви иерусалимского подворья, а в великой церкви, т.е. церкви константинопольской патриархии, при том для краткости как мирянина; затем хотели опечатать все имущество Афанасия и назначили попечительство над его имением. Кроме того они постарались внушить турецкому министру иностранных дел, при извещении о смерти Афанасия и при испрошении позволения константинопольскому синоду избрать в патриархии кого-либо из членов первого, что а) «Константинопольский патриарх и синод имеют законное право назначить иерусалимским патриархом кого они изберут, и кого султан утвердит; b) что иерусалимские патриархи незаконно усвоили себе власть – заживо назначать себе преемника, потому что сия власть принадлежит одному султану; с) что архиепископ фаворский участвовал, с покойным патриархом во всех злоупотреблениях по палестин. церкви, и что он есть враг Tурции, как человек облагодетельствованный и ласкаемый Россией; d) что ежели фаворского утвердить патриархом, то Турция будет иметь двух неприятелей в лице двух патриархов – иерусалимского и вселенского, которого недавно поддерживала Россия против общего желания сменить его». Но за права иерусалимской патриархии вступилась русская миссия, которая «поставила на вид турецкому министру, что иерусалимский патриарх есть патриарх не одной церкви палестинский, но всего христианского мирa; и потому если дать право константинопольскому избирать сего патриарха, то и Российскому синоду надобно будет уступить подобное право, – тем более что иерусалимское патриаршество содержится имениями Молдавии и Валахии, кои находятся под покровительством России». Министр должен был уступить русскому посланнику; он не позволил константинопольскому синоду избрать патриарха иерусалимского, но вместе с тем приказал проживавшим в Константинополе «святогробцам немедленно избрать нового патриарха из среды себя, а не из среды иерусалимского братства». Видя себя в большом затруднении, митрополит фаворский просил о. Порфирия написать графу Протасову о защите и покровительстве; «он мой благодетель», говорил митрополит; «он принимал меня всегда с любовью». Между тем на другой день Рождества «архиеп. фаворский позван был в нашу миссию и посланник объявил ему, что он должен пожертвовать собой для блага иерусалимского патриаршества, но пусть сам изберет в патриархи, кого любит. Таким образом посланник, восклицает о. Порфирий, своими руками поднес горькую чашу архиеп. фаворскому. Нужно ли было призывать его для объявления ему, что Россия отказывается поддержать его. Разве он не узнал бы в последствии о расчете политики, по которому пришлось пожертвовать им? Что? Если Фаворский не пожалеет миллионов пиастров? Что? Если он отсыплет их матери султана и ее любовнику, и сделается патриархом? Не стыдно ли будет тогда посланнику? И иерусалимское братство не охладеет ли тогда к России?» Так или иначе, но от святогробцев уже во второй раз потребовали через константинопольского патриарха избрать здесь патриарха из среды себя «без малейшего отлагательства» на том основании, что и покойный патриарх был избран здесь же, а не в Иерусалиме. Святогробцы ответили прошением, в котором «ясно и твердо» заявили, что они этого исполнить не могут, потому что право избирать патриарха иерусалимского «принадлежит иерусалимскому синоду»; а избрание покойного вызвано было тогдашними обстоятельствами, – восстанием греческим и гонением христиан. Константинопольский патриарх, прочитав прошениe, сказал им, что они напрасно противятся «общей воле». Святогробцы решились защищать «правое дело до последней капли крови». Тогда патриарх созвал свой синод, на который призваны были и святогробцы. По прочтении прошения последних, младший член синода, митрополит никомидийский, за всех сказал им: «Если завтра к 5 часам (по нашему к 10 ч. утра) не будет избран вами патриарх, то мы изберем его сами, и дадим знать иерусалимскому синоду о нашем выборе». Но святогробцы, дав знать об этом русской миссии в Константинополе, решились твердо стоять на своем и низложить избранного синодом с помощью патриархов александрийского и антиохийского и синода иерусалимского и тогда избрать своего.

На второй день праздника Рождества, около 8 ч. вечера, о. Порфирий был приглашен посланником придти к нему. Чтобы характеризовать отношение о. Порфирия к разным вопросам современного ему христианского востока, приводится весь разговор, который он имел с посланником и его первым драгоманом Ханджерли.

«В тот же день в 6 часов пополудни е. п. г. посланник пригласил меня к себе. Разговор естественно обратился к тревожному событию. Я рассказал ему все, что говорил мне архиерей Фаворский и патриарх вселенский. Посланник обвинял того и другого, первого – в гордости и подкупе турецк. министра, а второго – в двоедушии в неустойчивости в своих мнениях.

Я защищал архиепископа его иноческим домоседством, и говорил посланнику, что преосвященный архиерей никогда не думал подкупать министра и что к нему подослано было безыменное письмо, в котором упрашивали его задарить министра, но он возвратил сие письмо с подателем, между тем враги успели сказать министру, что архиеп. обещает ему 200000. Равным образ. я дерзнул высказать посланнику, что партия, ищущая урона Фаворского, устраняет его как русского, и что для чести России следовало бы поддержать его, тем более, что он достойнее всех прочих архиереев иерусалимских; даже в России все давно привыкли видеть в нем законного патриарха.

Посланник отвечал мне: «султан не хочет его. Что мне делать? Что касается до того, что устраняют его, как русского; то мы привыкли к подобным предлогам; здесь кого хотят уронить, всегда называют его русским. Это обыкновенная уловка. Вам она кажется важной; а мы оставляем это без внимания».

– Я закусил губу.

– Как выдумаете, – спросил меня посланник, – имеет ли право здешней патриарх с синодом своим избрать в иерусал. патриархи в случае медленности здешних святогробцев?

– Никакого; отвечал я.

– Я помню, – продолжал посланник, что когда-то нужно было избрать митрополита в Молдавию и когда клир медлил избранием, то здешний патриарх сказал, что канонич. право дает ему одному власть избрания по причине медленности и несогласий клира.

– Справедливо. Патриарх мог сам назначить митрополита по этой причине. Но иное дело назначить зависящего от него митрополита, и иное дело избрать независящего патриарха. Как здешним патриарх избирается здешним клиром и народом; так и все прочие патриархи должны быть избираемы подобным же порядком.

– Не бывало ли примеров, что патриархи иерусалимские избирались и из чужого клира?

– Положим, что и были подобные примеры; но их нельзя брать во внимание ныне. Ибо с начала 16 века, следовательно в течении 300 лет слишком, иерусал. клир избирал патpиapхов из среды себя. Для чего же нарушать теперь это древнее правило? К чему поведет это нарушение? – К тому, что будут переменять иepусал. патриархов также часто, как и здешних? – К тому, что каждый патриарх будет истощать казну св. Гроба, и с золотом будет проживать беспечно в Царь-граде, между тем как по старому порядку, по смерти святогробского патриарха его имение остается в пользу сей казны; к тому, что изменятся предания и правила настоящего святогроб. братства, ибо чужие патриархи приведут с собой новые лица и новые правила?

– Уже решено, сказал князь Ханжерли, первый драгоман миссии, что святогробцы должны избрать патриарха из своего братства. Мы надеемся, что Порта не переменит своего решения.

После сего он рассказал, как он отстоял иерус. престол, перед тур. министром, и как сей министр струсил, услышав от князя, что иерус. патриарх некотор. образом есть патриарх всего христианства и что Росс. синод имеет право избирать его наравне с здешним синодом. «Но султан не терпит архиеп. фаворского», прибавил князь.

– Не султан, а партия враждебная России, – возразил я. Я слышал..., молва говорит, что некоторые из членов здешнего синода и из архонтов греч. народа, одни подкуплены Англией, а другие Францией, и что обе партии, кальвинская и католическая, бьют теперь в одну цель, – стараются уронить Фаворского именно за его россианство.

Посланник прервал меня вопросом: «Не знаете ли вы, на кого падет жребий избрания в Иерусалиме?»

– На архимандрита Никифора, отвечал я. Он так же, как и архиепископ фаворский, есть ученик и любимец первого секретаря иерус. синода, простого монаха Анфима, который есть руль сего синода и которого палицы боятся все архиереи. – Да и здешние святогробцы метят на него в случае падения г. архиеп. Иерофея. Но этот архимандрит очень молод, лет 30, мягок, не опытен в делах; впрочем знает арабский и турецкий языки очень хорошо.

– Ежели фаворский есть любимец Анфима, то, конечно, этот грозный секретарь предпочтет его Никифору?

– Это естественно.

– Не обидятся ли выбором Никифора прочие иерус. Архиереи?

– Это еще естественнее. Но их усмирит толстая палица Анфима. (Засмеялись).

– Кто бы из иерус. архиереев, по-вашему мнению, мог достойно занять патриарший престол?

– Первый наместник патриарший петро-аравийский митрополит Мелетий – ленив и не имеет своего мнения; второй наместник, – архиепископ лиддский Кирилл – деятелен, но его деятельность крайне мелочна; притом во время его патриаршества коконы возобладали бы монахами и деньгами; архиепископ неаполийский очень горяч и не захочет быть патриархом; прочие архиереи больны и слабы духом; митрополит вифлеемский Дионисий, как человек строгой жизни и умный, мог бы достойно управлять церковью палестинской, но его не терпят также за то, что он, когда был наместником патриаршим, выгонял всех кокон из монастырей. По моему мнению весьма хорошо было бы избрать в патриархи Константия, архиепископа Синайской Горы.

– Да он чужой святогробскому братству, возразил князь Ханжерли. А мы упрашивали порту позволить сделать выбор патриарха из клира иерусалимского.

– Почему же вы думаете, что он чужой?

– Я думаю, что архиепископ Синайской Горы также независим, как и архиепископ кипрский.

– Я оспариваю вас. Самый монастырь Синайский, по внутреннему управлению, не зависит от иерус. патриарха; но архиепископ-настоятель сего монастыря был, есть и будет зависим от него; ибо иерус. патриарх рукополагал его, и он же может низложить его. Давно был спор между патриархами александрийскими и иeрусалимским о том, – кому из них принадлежит Синайская Гора; но спор решен в пользу иерусалимского престола. Об этом споре написано целое сочинениe знаменитым патриархом иерус. Досифеем. Я видел рукопись в библиотеке, монастыря св. Гроба.

– Но пойдет ли Константий, сказал князю посланник.

– Пойдет, отвечал князь, улыбаясь и загнув голову назад.

– Перед Константием, продолжал я, исчезли бы все мелкие честолюбия, и архиеп. фаворский не терял бы надежды быть патриархом, потому что Koнстантий довольно стар.

Разговор наш кончился. Я простился с собеседниками и возвратился в свою маленькую келью».

Однако угроза константинопольского собора не была приведена в исполнение, благодаря, разумеется, влиянию русской миссии, которая устроила дело таким образом. Она посоветовала святогробскому братству в Константинополе известить иеруcaлимский синод о смерти патриарха и просить его об избрании преемника ему из числа святогробцев; а чтобы выбор не пал опять на архиепископa фаворского, последнему поэтому предложено было послать туда добровольное письменное отречение от патриаршегo престола по политическим обстоятельствам!». «И так, говорить о. Порфирий, теперь одному Богу известно, кого премудрая и святая воля Его изберет на престол апостола Иакова, брата Господа». Против такого устройства дела ничего не могли сделать ни синод константинопольской патриархии, ни турецкий министр, тем более что и зенарх (глава греческ. народа) Вогориди был сменен и на его место поставлен был Мисеяни. Удалось однако духовной партии учредить попечительство из своих над иерусалимской патриархией до времени избрания патриарха. «Когда наше посольство спросило турецкого министра, на каком основании учреждено попечительство, – он отвечал, что вселенский патриарх настоятельно требовал сего распоряжения, и что ему не отказано из уважения к единоверной с ним России».

В заключение этого рассказа о. Порфирий излагает свой взгляд на все это дело в пунктах; видно что оно решено было не совсем по его вкусу. Вот эти пункты.

«В ожидании окончания сего важного дела мы на досуге излагаем здесь свое мнениe об оном по крайнему разумению нашему.

1.

Вселенский патриарх, его синод и архонты греч. народа, участвующие в синод. совещаниях, желали и усиливались подчинить Иерусал. патриархатство престолу вселенскому без всяких политическо-религиозных причин, единственно из корыстолюбия. Им хотелось пользоваться богатыми доходами казны св. Гроба. Избираемые из здешних членов синода патриархи, из благодарности и по обычной симонии, жертвовали большие суммы как на потребности вселенского престола, так и в пользу благосклонных избирателей духовных и мирских. Кто обещал бы больше денег, тот и был бы патpиapx. При таком беспорядке угрожало бы ocкудениe казне Св. Гроба.

2.

Здешняя партия хотела требовать от избранного ей патриарха иерус. отчета в доходах и расходах казны св. Гроба. Требование безрассудное! В Иерусалим посылаются большей частью тайные подаяния царей, вельмож, богачей и убогих людей; кому же приятно будет слышать что в цареградском синоде известна великость, или малость его подаяния, и что милостыни, посылаемые в Иерусалим, попадают в карманы цареградцев.

3.

Если бы партия умела и успела восторжествовать, то христианский мир увидел бы на престоле иерусaл. часто сменяемых патриархов, – истощителей казны св. Гроба. А при оскудении сей казны, при упадке духа святогробского братства, при разделении его на две партии – на клевретов чуждого патриарха и приверженцев старого порядка, при охлаждении палестинских apxиeреев к их обязанностям, при незаботливости об арабском духовенстве и народе, – и последние, ныне потухающие, лучи православия исчезли бы в Палестине. С потерей паствы патриарх лишился бы и св. поклонений.

4.

Но партия успокоится ли тем, что проиграла свое дело в половину? Не будет ли она клеветать Порте и на того патриарха, которого изберет теперь иерус. синод. Не скажет ли султан, что и этот патриарх не угоден мне? Не прикажет ли он избрать нового по прошествии некоторого времени? И когда и новый подвергнется его опале, или лучше клевете партии, то не объявит ли Порта как несколько патриархов, избранных из числа святогробцев, оказались недостойными, то предоставляется здешнему отводу и патриарху избирать своих под их ручательством? Так. образом здешняя партия не достигнет ли своей цели в будущем, теряя ее из виду в настоящем?

5.

Опечатание имущества покойного патриарха, отпевание его в великой церкви, и особенно учреждение попечительства над иeрусал. патриархатством, или над имением усопшего, не суть ли факты, которыми в будущности станут доказывать распорядительную власть констант, синода над иерусал. престолом?

6.

По моему мнению надлежало бы поддержать архиеп. Фаворского, именно потому, что его выказали Порте как человека, преданного России. На месте посланника, или первого драгомана, я сказал бы министру иностранных дел Шекиб-ефендию, что архиеп. Фаворский есть достойнейшей преемник покойного патриарха: живя в России, он научился быть содружественным с Турцией.

7.

Иерус. патриархи отныне потеряют право заживо избирать себе преемников. Эта потеря породит партию в иерус. братстве. При каждом выборе нового патриарха будут происходить несогласия, споры, интриги, подкупы. А всякий дом, разделившийся на ся, не станет.

8.

Архиепископ Фaвopcкий сделал величайшую ошибку, что согласился на предложение посланника и написал отреченье от престола. Теперь и в Петербурге едва ли захотят поддержать его. Ему надлежало бы молчать, и в безмолвии ожидать решения свыше через помазанника Господня благочестивейшего Государя Императора Николая Павловича, которого, после Бога, я люблю более всех и всего на свете.

9.

Партия упрекала перед тур. министром архиеп. Фаворского в злоупотреблениях по управлению церкви Палестинской. Стало быть, она открыла, ежели не все, то по крайней мере многие злоупотребления, и особенно денежные. Это очень дурно. Зачем открывать врагам раны ближнего?

10.

Я думаю, что теперь надлежит заставить патриарха иерусалимского жить в Иерусалиме, дабы там укрыть его от клевет здешней недовольной партии, и упрочить независимость древнего престола апостольского. Тому, кто скажет, что если православ. патриархи будут жить в Иерусалиме, то и папа пришлет туда своего патриарха, я отвечаю: едва ли пришлет. Ибо если бы папы хотели этого, то сделали бы сие в 16 и 17 веках, когда патриархи иерусалимские еще посещали св. град из Константинополя и проживали там несколько времени. При том орден францисканский не терпит никаких соперников в Палестине.

11.

Нынешний константинопольский патриарх Герман есть нравственный нуль, который куда прикинуть, там же и стоит, и увеличивает собою десятичные числа. Справедливо наш посланник негодовал на его неустойчивость и двусмысленность».

Этим оканчиваются дневники, как видно из отметки: «1844 года декабря 31 дня. Константинополь». Непосредственно за этим следует такое заключение: «Завтра – новый год! – Порфирий! помни смерть, помни вечность; храни веру, надежду и любовь и служи науке; а все прочее – трын-трава... Аминь». После этого записано мелким, позднейшим почерком: «1846 года апреля 2 дня получил я в Kaире верное известиe, что патриархом иерусалимским избран и утвержден Кирилл, архиепископ лиддск. – Далее должна была следовать статья, заглавие которой написано в начале 178 л., а потом зачеркнуто: «Страдания палестинских православных арабов в деревнях Рафидии и Рамалле в 1844 году». Наконец следует выписка из «Histoire de ÍEmpire Ottomaanne» (т. III) Гаммера и отмечены карандашом страницы той же книги, где говорится о святых местах. За этим следуют 25½ листков (вм. 26½; – один листок вырван) чистых, а за ними до конца на 65 листках – черновой дневник путешествия по Египту, веденный с конца января, в продолжение февраля и марта, по всей вероятности 1845 года, хотя этот год нигде не отмечен; можно однако так думать потому, что о. Порфирий в этом именно году совершил первое путешествие в Синайский монастырь. Эти листки исписаны карандашом за исключением 3½ в конце, исписанных чернилами. Видно, что все здесь написанное было переписано, так как, почти все листки перечеркнуты карандашом, а во многих местах письмо совершенно затерто, но где находится копия, неизвестно. Дневники начинаются с конца книги, на листке, приклеенном к нижней доске переплета, начиная с 28 января. Листки, числом 35, идут таким образом справа налево до 12 февраля включительно, до изображения плана монастыря св. Георгия. Затем отсюда книжка оборачивается низом вверх и начинается часть дневника мартовского, по-видимому, начиная с 3-го числа, судя потому что на обороте 1-го листка отмечены 4 и 5 числа марта, и затем дневники идут до 30 числа. И здесь, как и в предыдущих отмечено время по часам. В самом конце этих дневников сделаны четыре «заметки и выписки», писанные чернилами, из писем и грамот русских царей. Сперва приведена следующая а) «заметка из письма архиепископа Синайской горы Константия 1-го от 29 марта 1845 года:...» – «Διωγμός ἐγέρθη μέγας ἐν Βαλαχίᾳ κατά τῶν μοναστηριῶν καί τῶν ἠγονμένων... Гонение воздвигнуто князем Влахии Бибеско... Οί Πόγδονοι, т.е. молдаване выжидают, чем кончится гонение Бибеско, дабы предпринять тоже, что он сделал. Ужели это совершится по попущению Севера? Недоумеваю... Но ежели гонения Бибеско противно воле Севера; то почему же генеральный консул русский, в глазах которого все это происходит, не говорит ни одного слова Бибеско? – Я полагаю, что консул получил золото, и потому писал в Петербург, что все распоряжения Бибеска касательно монастырей и игуменов очень хороши (καλά λίαν)...». Затем изложено содержание б) ктиторской грамоты великих князей Иоанна и Петра Алексеевичей и царевны Софии Алексеевны, данной в летo 7197 (=1689) февраля 5 дня, архиеп. Иоанникию, архимандриту Кириллу и иным архиепископам и архимандритам, которые по них будут с братией из монастыря Богородицы на Синае; – потом в) грамоты Алексея Михаиловича, данной в Москве в л. 7157 (=1648) сентября 7 дня Синайского монастыря архимандр. Меркурию на приезд в Россию в каждый 6-й год для сбора милостыни; – г) грамоты Михаила Феодоровича и отца его патриарха Филарета Никитича, данной в Москве в л. 7138 (=1630) июня 16 дня, Синайского монастыря архимандр. Исаию на приезд в Pocсию в каждый 4-й год для сбора милостыни; в этой грамоте между прочим упомянуто, что тогдашний митрополит московский (т.е. проживавший тогда в Москве) АвεркиѴ27; (т.е. Аверкий)¹² был постриженником Синайского монастыря. Весь текст дневников сопровожден множеством снимков местностей и предметов, нередко занимающих целые страницы; снимки сделаны от руки карандашом о. Порфирием. Дневники по большей части кратки и отрывочны; – писаны одним словом наскоро; целых рассказов нет. Главным образом они содержат описание местностей, городов, сел и деревень, а также и предметов, виденных путешественником; встречаются иногда заметки о быте жителей тех местностей, которые посещены о. архимандритом Порфирием.

Дальнейшие дневники, а именно с 19 апреля по 29 мая, заключаются в отдельном томе «Первое путешествие в Синайский монастырь в 1845 г.», о котором будет речь впереди.

Кроме этого в 1-м томе «Книги бытия моего» заключаются дневники с 20 июня по 20 июля этого же года, на девяти листах in fol., писанных карандашом от начала до конца. Дневники и здесь пересмотрены и исправлены вскоре после их написания. Они озаглавлены: «Отделение V. Возвращение в Константинополь», т.е. возвращение из Египта; здесь описывается путешествие о. Порфирия из Каира, откуда он выехал 20 июня, собственно не до Константинополя, а только до о. Сира в Архипелаге, где о. Порфирий простоял в карантине с 28 июня по 11 июля, т.е. 14 дней, только потому, объясняет он, что приехал из Египта, «где однако уже давно» не было «ни чумы и ни какой повальной болезни». Собственно из Египта, а именно из Александра, о. Порфирий выехал 25 числа, как это видно из заметки под этим числом: «Прощай Египет. Прощай Нил. Не забыть мне вас!». Oписание путевых впечатлений здесь весьма кратко и не всегда относится к местам виденным и посещенным о. Порфирием, но иногда и отдаленным, к другим областям Турции. Так под 24 числом в Александрии он рассказывает со слов тамошнего русского консула Фока, «что в Сирии православное селение Хасбéя ограблено и разорено и что тамошних женщин и девиц варвары продают в неволю». При этом о. Порфирий передал консулу, что коптские архиереи и монахи, которых он «видел в Фиваиде и Нитрии, напрашиваются на покровительство России», при чем он замечает про консула, что «его погрешимая дипломатичность ответила мне: не худо бы принять их под нашу защиту». Такой холодный ответ, заканчивает о. Порфирий этот рассказец, показался мне ледяной сосулькой». В карантине о. Порфирия занимали женские наряды, как он об этом сам заявляет; при этом он делает выписку и из Путешествия Барского (по изд. 1819, ч. I, стр. 365, 379–380; 367–368; 370; 371; 391–392; 165–166; 171. ч. II, стр. 62), приводя «все, что он (т.е. Барский) говорил о нарядах греков и гречанок на оо. Самосе, Косе, Лepoсе, Патмосе, Аморгосе, Родосе и Кипре; – и арабов в Палестине, а именно: в Яффе, Иерусалиме и Вифлееме. За этим он излагает свои философские размышления, которые у него явились, живя уединенно в г. Ермуполе на о. Сире, где ему пришлось пробыть восемь дней в частном доме в ожидании парохода; «я и сам не знаю, почему, – сообщает о. Порфирий, разохотился философствовать и вот моя философия. Я – не мертвец между живыми; ибо я мыслю и действую по своим мыслям» и т.п. в этом роде на 3-х листах.

Дневники с 30 июля по конец года изложены в «Первом путешествии в aфoнскиe монастыри и скиты в 1845 году», – в части I, в отделениях 1-м и 2-м, напеч. в Киеве в 1877 г.

1846 год. Дневники этого года заключаются в одном томе (IA4/ζ), состоящем из 198 листов двух сортов бумаги in fol., серой и белой: на серых листах числом 123, из которых 2½ неписаны, – помещены черновые дневники, а на белых числом 75 (или 150 нумерованных страниц) переписанные набело. По изготовлении чистовой части дневников автор переплел ее в папковый переплет вместе с черновой, поставив па первое место черновую, с прибавлением двух белых листов в начале и одного в конце и с надписью на черном кожаном корешке «Книга Бытия моего 1846». Серые листы исписаны были в том же году, к которому относятся дневники, не крупным разгонистым почерком, за исключением трех листов, которые вставлены в разных местах вместо вырезанных трех же и написаны впоследствии, – можно думать, по почерку, – в 50-х или 60-х годах, когда были пересмотрены дневники и исправлены частью карандашом, но большей частью пером, как это видно по тем помаркам, вычеркиваниям целых мест и надписям над строками, которыми испещрены все эти листы. Дневники носят в черновой заглавие, написанное на первом листе в виде титула книги: «Полгода¹³ в Константинополе, Браилове, Букаресте, Яссах¹⁴ , Одессе, Москве и С.-Петербурге». По рукописи видно, что это заглавие было дополнено и исправлено, судя потому, что названия «Браилове» и «Москве» надписаны над строками. Кроме того здесь прежде были еще слова: «в 1846 году», которые потом зачеркнуты; но в последствии опять написано карандашом «1846 год». Тут же написан и девиз: «Я иду: но Бог меня ведет», как кажется, также потом – в 50-х или 60-х годах. Дневники начинаются со второго листа, наверху которого написано заглавиe карандашом: «Я в Константинополе. 1846 года» и потом "Июль«, с 1-го числа которого идут записи до 31 декабря, которым оканчиваются дневники с прибавлением в самом конце слова: »Аминь«. – Беловые дневники написаны на белой бумаге in fol. уже старческой рукой, – значит в одно из последних десятилетий жизни преосвящ. Порфирия; но потом весь текст пересмотрен, исправлен карандашом большей частью, и даже зачеркнуты целые места. Содержание тоже, что и на предыдущих серых листах кроме двух прибавлений вначале и конце текста, да кроме того на стр. 73–76 двух писем: одно преосвяш. Иннокентия, еписк. Харьковского к A.C. Стурдзе об о. Порфирие от 24 окт. из Харькова; а другое А.С. Стурдзы к преосвящ. Иннокентию из Одессы от 6 ноября о нем же; оба написаны на двух прибавочных почтовых листах большого формата. Здесь дневники озаглавлены: »Книга Бытия моего в 1846 году.» с тем же самым девизом, что и на черновой. В первом прибавление написанном на лицевой стороне 2-го листа, объясняется, что было с о. Порфирием с начала года до 1-го июля и где его дневники за это время. Вот это прибавление:

"Январь».

1. Вторник. Первый день Нового года – ясен и тих. Тепло. Я чувствую, что все силы мои, телесные и душевные, равновесны. Жизнь моя цветет. О, Боже! Пусть она цветет долго, а еще долее зреет и приносить xopoшиe плоды.

7. Понедельник. Собираюсь в Хиландар и во все прочие обители Афона, коих еще не видал и не изучал, и молю Бога помочь мне уловить несколько новых лучей знания для соткания из них истории Афона, и расположить ко мне сердца иноков.

С 8-го дня сего месяца по 1-е июля, за исключением поездки в Константинополь для лечения, где я пробыл с 3 февраля по 23 марта, обозрены были мной святые обители афонские: Хиландар, Есфигмен, Ватопед, Пандократор, Ставроникита, Кутлумуш, Каракалл, Лавра, Ивер и Карея. Так как мои занятия в сих обителях описаны в «Путешествии моем по Афону»¹⁵; то я и не упоминаю о них в настоящей Книге бытия моего, и вношу в нее свои путевые заметки, начиная с отъезда из Афоноруссика в Константинополь, откуда я через Baлахию и Молдавию, Одессу и Москву проехал в Петербург, где и увидел последний день года».

На обороте этого 2-го листа ничего не написано, как и на лицевой стороне 3-го, и потому обе эти стороны листов приклеены одна к другой, образуя таким образом один лист, так что дневники начинаются собственно со страницы 4-й, или на обороте 3-го (заклеенного 2-го) листа. В конце же книги после слова «Аминь» прибавлено следующее:

"PS. Родственница графа Протасова Софья Дмитриевна Лаптева, урожденная княжна Горчакова, духовная дочь моя, говорила мне, что в нашем министерстве иностранных дел называют меня дипломатом в Св. Синоде. – Она же предупредила меня, чтобы я перед Протасовым не надевал на себя личины святоши, и чтобы не боялся его, а говорил бы ему смело все, что надобно высказать ему. «Он – трус»; присовокупила она».

И в чистовой части перед началом дневника сделана была надпись: «I. Я в Константинополе» дважды – черными и бледными чернилами, но написанное бледными чернилами зачеркнуто. Подобный же надписи сделаны и в других местах, а именно: над числами тех дней, которые провел в других городах или государствах, образуя таким образом следующая главы:

I. «Я в Константинополе», – с 1 по 23 июля.

II. «Я в Валахии», – с 26 июля по 5 августа.

III. «Я в Молдавии», – с 10 по 14 августа.

IV. «Я на пути в Москву», – с 15 авг. по 3 октября.

V. «Я в Москве», – с 9 по 15 октября.

VI. «Я в Петербурге», – с 19 октября по 31 декабря.

Только римские цифры для означения глав написаны карандашом, по всей вероятности, впоследствии, так как в черновой их нет. Семь листов первой главы носят на себе следы рук цензора, архимандрита Сергия, подпись коего находится в конце главы, – и наборщика; и действительно эта глава была напечатана и приложена в конце 2-го отделения части II-й «Первого путешествия в афонские монастыри и скиты. 1846 год», изданного в Москве в 1880г. (стр. 300–312). В этой главе о. Порфирий описывает свой отъезд с Афона и пребывание в Константинополе, куда он приехал 5 июля, как это видно из следующей записи: «4 и 5 (т.е. июля). Четверг. Пятница. – Турецкий пароход тащит меня в Константинополь, в будущую столицу Россо-славян» (стр. 5), где цензор зачеркнул красными чернилами последние слова: «в будущую столицу Россо-славян» (ср. Первое путешествие, указ. часть и отд., стр. 301). Таких цензурных исключений здесь есть еще несколько, а именно: под 19 числом говорится: «Был в святой Софии, в старом дворце султанском и в мечетях Ахмеда и Сулейманиэ. Купол св. Софии походит на небо. Под этим небом будут служить Богу Славяно-Россы. Fiat.«(стр. 8). Последние восемь слов зачеркнуты цензором (ср. печати, изд., стр. 303–304). На стр. 11 после слов: «он бессилен» прибавлено еще: «он нравственный нуль», которые слова также зачеркнуты (ср. печатн. изд., стр. 306); на стр. 15, где говорится о св. Софии, – «предмет моего благоговения» и затем прибавлены слова: «и пророческого восхищения будущей Славянорусской славой сего древнего святилища», которые зачеркнуты (ср. печати, изд., стр. 309–310).

Видно, что и начало следующей главы II-й: «Я в Валахии» было в руках наборщика: четыре ее листа были сложены посередине и несколько запачканы; но в самом ее нaчaле написано карандашом: «Не печатай», и затем зачеркнуто. Следующие за этими листы настолько чисты, что можно думать что они в типографии не отдавались. В черновой части находятся пять планов: греческого училища на о. Халки, около Константинополя, план бабинца в церкви Святотроицкого монастыря или Раду-воды в Букареште (в Валахии), харема алемидского шейха на крыше святогробского иерусалимского храма, трех однообразных храмов в палестинских селах Aбогоме, Ел-Бире и Джифне, и типа афонских храмов. Они сделаны от руки карандашом, кроме второго, сделанного чернилами. Taкиe же планы находятся и в чистовой части, за исключением первого, – в ней таким образом только четыре, сделанные тоже от руки: первые два чернилами (второй по карандашным штрихам наведен чернилами), а последние два карандашом на прозрачной бумаге, прикрепленной к листам (на стр. 95 и 97) по четырем углам сургучными полуовальными печатями средней величины с буквой

Можно было бы думать, что чистовая часть переписана в 1848 г., как значится на стр. 43, в примечании, которое будет приведено ниже и которого нет в черновой; по несомненно, что в этом году дневники были переписаны не начисто, а из записной книжки путешественника, в которой, разумеется, делались краткие и отрывочные заметки на месте, во время самого путешествия. Иначе говоря, в 1848 г. составлена та часть книги, которую я называю черновой. В этом можно увериться еще более из заметки в конце письма о. Порфирия от 6 ноября 1846 г. к директору азиатского департамента Л.Г. Сенявину, которое приведено под тем же числом; в этом письме он напоминает Сенявину «о Всемилостивейшей дачи 1500 р.» ему (т.е. о. Порфирию) «на обратный путь с Востока в С.-Петербург». В виде подстрочного примечания, сделанного той же рукой, как и весь текст черновой, приведена пословица: «Ждал орла в небе: не поймал и синицы. 1848 год, июня 18 дня», а в чистовой позднейшей рукой: «Ждал я орла в небе, и не поймал и синицы. 1848 г. 18 июня». Да и по старческому почерку чистовой видно, что последняя ни в каком случае не могла была написана в 1848 г.

Во II-й главе о. Порфирий описывает свое пребывание в Валахии с 26-го июля по 6-е августа. Сюда он приехал через Браилов; по дороге в этот город он видел Варну, по поводу которой он под 26-м июля, в самом начале дневника, говорит между прочим следующее (стр. 19):

«В русском устье Дуная воспылало мое сердце Славявское, и я пел: «Дунай ли мой, Дунай, сын Иванович Дунай». Честные казаки стерегут левый берег этой заветной реки. Я видел уютные избушки их, видел их копья, и считал их мерные шаги. Они поглядывают за Дунай, чуя там своих братьев угнетенных. Чутье русское – чутье необманчивое. Действительно, за Дунаем живут братья Славяне-болгары. и ждут к себе братьев Руссов на пир и мир и вечное заодно под cенью креста и русского орла. Ждите, братцы, ждите. Придем мы, братцы, придем. – Живописный городок Тульча потешил мои очи. И тут была Русь, и тут шеломом пила она воду из Дуная! Русь продолжает походы и войны крестоносцев; и ей суждено полевать за Дунаем и царить в граде Константина».

Из Браилова о. Порфирий поехал 31-го июля в Букарест, куда приехал 2-го августа и пробыл до 6-го числа этого месяца. Вот какое впечатление произвели нa него страна и народ (2 августа, стр. 23):

«Baлахия возрождается. Земля ее плодородна; народ здоров, прост и добронравен; деревни строятся на pyccкий лад в две линии вдоль больших дорог; дети еще дичатся и бегут от проезжего; все они весьма белы и красивы; обличие у них Славянское: лица их круглы, глаза небесного цвета, зубы мелки и хороши, грудь широка. Я воображал Валахов смуглыми; а на деле они, почти все, белокожи. Знать, в жилах их течет кровь Славянская».

В Букаресте о. Порфирий главным образом обозревал тамошние монастыри, почти все принадлежащие заграничным монастырям: афонским, Синайскому, метеорским, Фессалийским, Гробу Господню, Константинопольской патриархии и др.: 1) Рождественский, 2) Архангельский, 3) св. Иоанна Предтечи, 4) Богородичный (Златáрь), 5) св. Екатерины, 6) Святотроицкий (Раду-воды),7) св. апост. Петра и Павла, 8) св. Николая, 9) рождества И. Предтечи (ПлумбуѴ17;та), 10) Успения Богородицы (Сарын-дарь), 11) Колца, 12) св. Савы и 13) св. Георгия. Описывая вкратце эти монастыри с некоторыми историческими припоминаниями и означением ктиторов, он приводит ряд весьма интересных заметок о бывшем тогда викарии букарестской митрополии Нифоне и титулярном епископе Домникие ὀ Στρατονικείας, букарестской духовной семинарии, положении церкви в Валахии и о некоторых отличиях от русских в богослужении, а также и о синайских монахах, живущих здесь для управления имениями Синайского монастыря. Не менее любопытна и заметка его о болгарском вопросе со слов болгар, посетивших о. Порфирия, которые просили его ходатайствовать в св. Синоде российском о принятии 12 болгарских юношей в невскую духовную семинарию на казенный счет. При этом он делает такое подстрочное примечание (на стр. 43):

«Я исполнил свое oбещаниe; и Бог благословил мое ходатайство. Из Букареста приняты в Киевскую семинарию одиннадцать Болгар в 1847 году. Шесть из них учатся на казенный счет, а пять содержатся иждивением тамошнего митрополита Филарета. (Это замечено при переписке сего дневника моего в 1848 году)».

В конце дневников он перечисляет монастыри, преклоненные гробу Господню в Валахии и Молдавии, со слов архим. Филимона, игумена Георгиевской обители. Вот эти монастыри:

"В Валахии:

В г. Букаресте: 1) св. Георгия, 2) св. Саввы, 3) Резвáни (чит.: Ръзвáн).

За этим городом: 4) Вакарéшти (чит.: Въкърешть).

В разных местах: 5) Комáна, 6)Калỳи (чит.: Кълỳй), 7) Платарешти (чит.: Плътърешть), 8) Нигоэшти (чит.; Негоешть), 9) Грỳи (чит.: Грỳю).

В Молдавии:

В Яссах: 1)св. Саввы, 2)Борнόсти (чит.: Барнόвски), 3)НикорѴ17;ца.

В предместьях сего города: 4) Галата – пусть, б) Цатацỳя (чит.: Четъцỳя) – развалины.

В разных местах: 6) Бỳрнаво (чит.: Бырнова), 7) Пόпрата, 8) Быстрица, 9) Тазлеỳ, 10) Кáшно (чит. Кашин), 11) Совéза (чит.: Совежа), 12) ФормошѴ17;ка (чит.: Фрумушика) – скит, 13) ХадѴ17;ба (чит.: Хадымб) – скит, 14) Хлинца (чит.: Хлинча) – скит, 15) св. Георгия – метох в г. Галаце»; –

об них о. Порфирий хотел собрать сведения, когда опять поедет в Иерусалим. «Мне хочется, поясняет он, написать хоть краткое сказание о всех православных монастырях на христианском востоке» (стр. 45). Не все, однако, оставлено для печати в этой главе из того, что было переписано на чисто: некоторые слова перечеркнуты и над ними написаны другие. Так на стр. 32 перечеркнуты карандашом целые три строки. Говоря, что игумен мон. Златарь, принадлежавшего Александрийской патриархии, жалуется нa то, что валашское правительство хочет сломать ограду с лавками у въезда в монастырь для расширения улицы, о. Порфирия возмущается «упорством корыстолюбивых и невежественных греческих монахов» и между прочим говорит: «Доколе цари и князи будут ласкать этих людей, от которых пахнет землей, и не веет небом? Чернецам нужны уроки суровые!». Зачеркнув эти слова, о. Порфирий написал против них на полулиста карандашом: «Не печатать».

6-го авг. о. Порфирий выехал из Букареста в Яссы, куда прибыл 10-го числа этого месяца и пробыл до 14-го числа включительно. Свое пребывание здесь и вообще в Молдавии он описывает в главе III-й.

Не застав ни князя, ни митрополита, ни русского консула, ни архимандрита Скрибана, начальника духовного училища, как он называет ректора духовной семинарии, он посетил здешниe монастыри: Голью, Борόю (чит.: Бърбόй), Дáнку, Борности (чит.: Барновски), Формозу (чит.: Фрумоáса), Трех святителей и описал их таким же образом, как и букарестские, с приведением кроме того греческой рифмованной надписи 1823 г. на водоеме в монастыри Гольи и с русским переводом (стр. 48). И здесь, как и в предыдущей главе, встречаются зачеркнутыми целые места то карандашом, то пером. Так на стр. 50-й об игумене-греке монаст. Бърбой, принадлежавшего афонскому монастырю Ватопеду, замечает: «у которого (мимоходом сказать) проживает толстая кокόна», эти слова зачеркнуты карандашом; на стр. 51-й, где идет речь об управлявшем монастырем Данку, принадлежавшем афонскому монастырю Ксиропотам, греческом apxиepeе Анфиме (на покое), зачеркнуто следующие пять строк: «Ему прислуживают два редкие красавчика: один лет 17-ти, а другой 12-ти. Я не спросил: кто они таковы, и потому не дерзаю назвать их постельничими (было: домашними)¹⁶. Осуждать ближнего легко и грешно. А ребята – кровь с молоком! По обличию и цвету лица они показались мне чадами Албании». Тоже и на стр. 52-й, где говорится о доходах монастыря Фрумоасы (в рук.: Формоза), – что «по уверению чиновника русского консульства в Яссах, г. Туманского», этот монастырь имеет ежегодно «10000 голландских червонцев», зачеркнуты следующие семь строк: «При таком дохода Синаитам не надобно ездить в Колхиду за золотым руном! Но куда иждевается такое богатство? Монастырь на самом Синае в лохмотьях; другому кому-либо он не помогает ни деньгами, ни изданиями книг. Видно: очень пространно чрево у Синайских монахов и наипаче у игумена их архиепископа Константия, живущего в Константинополе припеваючи». Есть еще три зачеркнутых места (на стр. 57 и 62), которые будут приведены ниже.

Чрезвычайно характерен разговор о. Порфирия с бывшем игуменом мон. Трех святителей Софронием, родом с о. Кефалонии и английским подданным, человеком необщительным, «так что оба мы, говорит о. Порфирий, побеседовали (было: поговорили) не без взаимного огорчения. Наш разговор о монастырских имениях и о духовных управителях ими в княжествах подобился порывистому (было: крупному) дождю с крупными гранатами» (стр. 63). Этот игумен, «без приличного (было: подобаю...) иноку смирения и отречения от всего земного, тоном английского подданного, тоном недовольства, превозношения и слепой правоты», жаловался на притеснения со стороны правительств княжеств, что от монастырей требуют дани, не смотря на то, что «старые князья и бояре завещали и отдали им имения в полное и безотчетное владение, и что в их грамотах нет ни слова о выделе монастырских доходов на какие-либо общественный надобности», и что будто все это делается в Молдавии и Валахии с ведома России, покровительницы последних, и пр. и пр. Как речи, так и тон их сильно взволновали о. Порфирия. «Я сказал Софронию, говорит он, и случившимся у него грекам-арендаторам проповедь суровую» (стр. 54). Привожу эту его проповедь, так как она прекрасно рисует нам, как он умело подмечал слабые стороны лиц, с которыми ему приходилось сталкиваться, и как он резко выставлял эти стороны. Это место помещено под 13-е число. Отец Порфирий говорит:

«Все, что вы говорили мне, преподобнейший отец, я слышу не в первый и не во второй раз. В Иерусалиме, на Cинае, Афоне и в Константинополе жалуются на притеснения Господарей и на слабую защиту России. Но кто жалуется? – Монахи, которые по обету своему должны быть нестяжательны, довольствоваться хлебом насущным, и благодарить Бога и власти за ниспосылаемые им крупицы. Жалобы их несправедливы. Княжества под покровительством России начали благоденствовать; с тем вместе и монастырские имения, со времени введения здесь известного регламента, стали приносить гораздо более доходов, чем прежде; но монахи вместо того, чтобы быть благодарными, сделались жаднее до денег и скупее для общества. Чего вы хотите? Что бы Pocсия любила вас более, чем Румунов? Но ежели вы, Греки, нам братья о Христе, то и Румуны нам не чужиe. Чего вы хотите? Что бы Pocсия дозволяла вам своевольно хозяйствовать в чужих вам княжествах и выносить отсюда золото, Бог знает куда, в ущерб благосостоянию здешнего края? Но Россия любит правду, как у себя дома, так и там, где Бог поставил ее опекуном народов. У вас не отнимают, и не отнимут имений. Но ежели вам предлагают, или советуют помочь местным правительствам выделом какой-либо части ваших богатых доходов на устройство училищ, больниц, на содержание церквей и духовенства в ваших же имениях, и на другие общественные надобности; то почему вы не соглашаетесь? Почему упрямитесь? Вы говорите, что в хрисовулах князей¹⁷ нет ни слова о таком выделе. Ни слова? Значит: хрисовулы не отнимают у действующей в княжествах власти законного права требовать от монастырей небольшой части доходов на общественные надобности. Вот было бы другое дело, если бы в хрисовулах ясно была выражена воля завещателей: не облагать монастыри никакими податями. Но ни один Господарь и ни один боярин, сколько мне известно, не высказал сего в дарственных записях. Имения даны монастырям, конечно, не для того, чтобы они одни были богаты, а княжества нуждались бы в деньгах. Все владельцы имений, кто бы они ни были, должны любить свое отечество, почитать Богом поставленную в нем власть, и всеми способами содействовать благим намерениям и предприятиям ее; иначе, никакое государство, никакое¹⁸ княжество не может благоустроиться. Послушайте, что говорил св. Амвросий Медиоланский о церковных имениях: «Дани требует кесарь? Не отрицаемся. Поля церкви пусть вносят подати по слову Господню: воздадите кесарева Кесареви». Одни Господари властны были дать вам имения, a другие в праве требовать от вас повальных вспоможений государству. Фавориты угобжали вас чужим добром, а Румунскиe воеводы не смогли бы попросить у вас и отрубей!... Что же это за правда? Царствовавание фанариотов миновало. Настало господство Румунов. А всякая новая власть имеет право делать новые постановления и отменять старые, особенно тогда, когда нужда, или святая правда велит упразднить пристрастные законы. Но вас еще щадят; вам оставляют ваши имения¹⁹, и только желают, чтобы прекращены были злоупотребления, вопиющие на небо.

– Какие злоупотребления? спросил игумен.

– Я oтвечaл. В ваших богатых имениях нет ни церквей хороших, ни священников порядочных, ни школ приходских; а в монастырях, вам данных, нет монахов, которые совершали бы поминовения усопших благодетелей ваших. Не злоупотребление ли это? Ваши арендаторы, может быть все, суть пришлецы греки, богатящиеся на счет туземцев. Не злоупотребление ли это? – Ваши управляющие имениями архимандриты и игумены посылают святым местам очень малую долю доходов, а большую часть²⁰ их сами поедают. Не злоупотребление ли это? – Ваши главные монастыри, Синайские, Cиoскиe, Афонские, не могут сменить обжившихся здесь и утолстевших, названных, управителей. Например: на Афоне в Симопетр и в Есфигмене жаловались мне на это злоупотребление. Симопетриты на Святой горе живут по строгим правилам киновии, а экзарх их в Букаресте едва ли не пляшет под фортепиано, которое я видел в его кельях.

– Но ваши же консулы, – подхватил Софроний, – Рикман и другой... взяли червонцы с этого экзарха, и поддержали его на месте против желания монастыря Симонопетрского.

– Я не знаю этого; но спрашиваю вас: почему же у него самого нет доброй совести? Почему он дал червонцы? Почему пожертвовал выгоды своего монастыря своему чреву? О, видно, вам сладко жить здесь²¹: прогуливаться в каретах, хозяйничать вместе с коконами и, как я слышал здесь, давать деньги актрисам и ескулапам... Но горе тому, им же соблазн в мир приходит, сказал Спаситель.

– И монахи – люди: проговорил один грек.

– Нет, не люди, – возразил я, – а земные ангелы и небесные человеки; по крайней мере, они так себя величают. Впрочем я не с вами разговариваю.

– Мы не знаем, как живут ваши монахи – сказал игумен.

– О, когда они владели богатыми имениями, тогда жили так же, как и вы, и вместо серебряных лампад в церквах зажигали глиняные, или железные, потому что деньги бросали на ветер; во когда лишились благ земных, тогда стали ближе к небу.²²

– В России отняты имения у монастырей, – говорил Софроний; – видно ваше правительство заранее хочет сделать тоже самое и с здешними обителями, чтобы воспользоваться их доходами тогда, когда заберет в свои руки оба княжества.

Эти слова взорвали меня, и я грянул:

– Преподобный отец! Вот уже почти три года я вижусь и беседую с греческими монахами. Mногие из них любят Pocсию; а есть между ними и такие, которым милее Франция или Англия. Но пусть они скажут мне: сколько²³ французов или англичан умерло на полях Румынии и Европейской Турции за свободу православных²⁴ племен и за благосостояние, например, Афона. А руccкие там умирали за вас тысячами. Почему же на Афоне принимают почетнее оных еретиков, нежели русского православного архимандрита. Почему Лавра, Ивер, Ватопед распростерли свои объятия французу Минасу, который обокрал их библиотеки, а мне, единоверному архимандриту, показал кое-что, да и то принужденно, видя у меня фирман султанский и промучив меня разными, пустыми отговорками? О, Франция и Англия не спасут вас; не надейтесь на них. А русские, быть может, еще раз потоками прольют кровь свою за свободу единоверных племен в Турции. Как вы думаете: чего стоить каждая капля Русской крови? Есть ли цена ей? Или, вам дороже золото и серебро, чем мы, братья ваши по вере? Мы не похищаем чужих имений. Мы не воры. Но мы любим правду, закон, братство и строгий чин монашеский. Наши Государи желают, чтобы от монахов не землей пахло, а веяло небом. Не нам рассуждать: кому Бог передаст княжества. А наше дело молиться Богу за царя и за всех иже во власти суть, повиноваться установленным от него правительствам, жить преподобно, и, если мы богаты, делиться с другими нашими благами по любви евангельской. А этой-то любви и не достает. Если бы монахи имели ее, то, конечно, не отказали бы румунам в испрашиваемом ими пособии. Но существует²⁵ ли эта любовь в Афонских монастырях? Послали ли они когда-нибудь денежное пособиe бедному Антиохийскому патриаршему престолу, или Сирийским обителям? Издало ли в свет творения хоть одного св. отца церкви? Увы! Нa Афоне, Синае, в Иeрусалиме каждый думает только о себе, а ближнего и знать не хочет. На Афоне монастыри только ссорятся между собой, и ведут разорительные тяжбы. Доходы²⁶ с богатых имений их достаются судящим их туркам. Не зло ли это? Не тяжкий ли это грех перед Богом и перед миром христианским? По-братски советую вам: прекратить все злоупотребления ваши, и с покорностью охотно отдавайте²⁷ ваши избытки на пользу общую. Иначе, накажет вас правосудие Божье, и вы лишитесь всего.

– Афон не обеднеет, если русские отнимут у него имения – обмолвился игумен.

– Опять та же песня! Выслушайте же и мой прежний напев. Страхи ваши напрасны. Афон не лишится своих имений ни в княжествах, ни в пашей Бессарабии. Россия уважает св. места, и если чего домогается от них, то прекращения хозяйских злоупотреблений.

– Обозревая св. места, вы заметили только недостатки тамошних людей Божиих.

– Желал бы я видеть одни добродетели их. Нo они кроются к тайне лица Божьего.

– Беды нам от лжебратий.

– Не те ли лжебратия, которые, нося кукуль и мантии, наживают в княжествах богатство, и потом бегут в Афины, женятся там и строют себе дома?

– Беды от лжебратий, – вопиял игумен.

Я не хотел более говорить с ним и откланялся ему, заканчивает о. Порфирий. Но он, выйдя за мной на крыльцо своего дома, и стоя тут, продолжал кричать: беды от лжебратий. За то и я из своей коляски еще раз пустил стрелу не в бровь²⁸, а прямо в глаз его, крикнув: Вы – лжебратия, вы, которые, как саранча, поедаете благо румунов, и строите, не весть кому, доходные дома на Английском острове (Софроний – английск. подданный).

Чтобы ведать, насколько был прав о. Порфирий в своем негодовании и ревности об идеале монашества и чисто монашеской жизни, видно из его слов о том, что представляли тогдашние княжества, Молдавия и Валахия. Вот что он говорит об этом под 14 числом (стр. 60–61):

«В княжествах так много монастырей! В одних столицах их я видел двадцать, а их гораздо более тут. Сколько же всех их в большой и малой Валахии и во все Молдавии? Кроме местных митрополитов и епископов, патриархи Александрийский и Aнтиохийский, Сион, Синай, Афон, Албанские обители и митрополии и, быть может, и другие какие иераршескиe престолы и монашеские обители владеют в княжествах метохами, скитами, монастырями и имениями. Посланник Титов говорил мне, что пятая часть тамошних наилучших земель принадлежит монахам. Верю и исповедую милость Божью, явленную восточной православно-кафолической церкви в отечестве румунов. Сам Бог внушал господарям и боярам княжеств ревность к поддержанию православия в Турции богатыми пожертвованиями в те несчастные времена, когда исламизм угрожал восточному христианству истреблением. Пo устроению Божьему, восточные иерархи и монастыри находили в Молдавии и Валахии утешениe, ободрение и хлебную помощь. Есть народы-апостолы; есть народы-мученики; есть народы-работники для церкви Божьей. Эти работники – румуны! Да благословит же их Бог Отец щедрот всяким благословением! Да нисходит на поля их роса небесная и дождь paнний и поздний! Да усотерятся им все плоды земные, и да расширят их житницы! Да подаст им Творец многочадие и крепость сил!

Восточное духовенство должно чувствовать и высоко ценить благодушное труженичество румунов, и отвечать на оное пламенными молитвами о них к Богу, святым житием, низводящим с неба благословение на города и веси, и заботливостью о благоденствии и спасении труждающихся и плодоносящих. В настоящее лучшее время оно обязано употреблять румунское золото на добрые и богоугодные дела. Иначе, оно будет не друг Провидения Божьего, а раб прожорливый и негодный, которого ждет тьма кромешная.

Хвалю и славлю нынешних господарей Валахии и Молдавии. Они пригрозили монахам; и эти очнулись от дремоты, и обновили свои обители. Чернецам всегда нужны суровые уроки. Еще бы раз-два-три прогреметь над головами их, дабы они перекрестились, и удалили от себя хорошеньких кокон, – соблазнители этакие? Господари! Во имя правды требуйте дани с монастырских имений для общественной пользы. Св. Амвросий Медиоланский благословляет вас на сие правое дело.

Венценосный покровитель княжеств! Помогай добрым румунам, и смири плоть и кровь недостойных иноков, дабы от них веяло небом, и не пахло землей».²⁹

Эта глава, которую можно считать лучшей в этих дневниках, оканчивается словами:

Завтра я буду в отечестве.

Et fumus patriae dulcis est

И дым отечества сладок!³⁰

IV глава заключает в себе дневник с 15 августа по 3 октября; – начиная с постоялого двора подле памятника Потемкину (в Бессарабии), или, вернеe, с Скулян, о. Порфирий следует через Кишинев, Одессу, где пробыл 36 дней, с 20 августа по 25 сентября, Николаев, Кременчуг, с. Валки и Харьков в Москву. Здесь о. Порфирий делает заметки нередко только по поводу того или другого предмета или местa или припоминания, и мало говорит о посещенных им местах. Так под 15 числом припоминает рассказ матери о лихорадке, пришедшей мучить его сестру Любовь, по поводу рассказа карантинного солдата в Скулянах, о том как чума, явившаяся полковому сапожнику в видe старушки с козлиными ногами, пощадила последнему жизнь, за то, что он стачал ей башмаки. О Кишиневе под 17 числом замечает: «Кишинев становится нарядным городом. Но жаль, что улицы в нем чрезмерно широки, от того здания выглядывают издали, как тени. Что это за вкус у нас? И города наши походят на военный лагерь, или на привольное кочевье. Ведь, μέτρον πάντων ἄριστον ἐστι» (стр. 63). В Одессе он, между прочим встретил старого своего приятеля А.С. Стурдзу, который не особенно одобрял его мнение о монастырских имениях в Μолдавии и Валахии. Здесь о. Порфирий отдыхал и готовил отчет о «Восток в его светотени» для представления Св. Синоду. 23 сент. он сделал подарок Одесскому Обществу Истории и Древностей; об этом он рассказывает так (стр. 66–67):

«В 23-й день сентября подарены мной Одесскому обществу истории и древностей 550 монет греческих, римских, персидских и др., в числе коих – золотых 7, серебряных 109 и медных 434, и разные египетские древности, между коими особенно замечательны мумия женщины из катакомб Фивских, и большой свиток папируса, исписанный внутри, с глиняной печатью на нем, из тех же катакомб. Общество с благодарностью приняло это усердное приношение мое. А я чувствовал в себе чистую радость от того, что по возможности услужил знанию».

Под 27, 28, и 29 числами (в Николаеве и Кременчуге) записаны афоризмы этико-мистического характера в роде следующих:

«Сижу, и жду (в Николаеве, где чинилась рессора у его коляски), и думаю. Душа мечет искры, как железо на наковальне» (стр. 67);

или:

«Где смежны свобода человека и всемогущество Бога? В темнице фараона, где женщина заточила прекрасного Иосифа, и оттуда вывел его Бог» (там же); или ниже:

«Кому я подобен?

Орлу, парящему по поднебесью.

Орел! Куда ты летишь?

На север.

А почему ты озираешься на юг?

Там мое гнездом» (стр. 68);

или:

«Сердце мое поет. "Ἐστι τί νέον ἢξει τι μέλος γοερόν...

До сей поры я впивал в себя жизнь розовую из драгоценного фиала, и потому благоухаю. О Боже! да мимо идет от меня чаша страданий!

Я не умею ходить по стезям тернистым. Мне кажется, что без благополучия трудно спастись человеку.

Челн мой проплыл половину житейского моря. Первый кормчий на нем была мать, второй – наука, а теперь направляет его святой долг службы церкви и отечеству. С каким же кормчим доплыву до океана безбрежного и до рая вечного? Я желаю доплыть туда с Божьей благодатью» (стр. 68).

Последние афоризмы, несомненно, о. Порфирий относит к себе. Сперва эти афоризмы были разделены римскими цифрами на главы; – их под каждым числом по семи, но потом эти цифры зачеркнуты. – По поводу виденных им на пути в Харьков нескольких военно-поселенных деревень, он сильно сетует на подневольное положение поселенцев и между прочим говорит: «Великий, умный и добрый народ не может быть вечным холопом... Нет вечного испугa и рабства на земле... Евангелие, это народная книга, возвещает (было: проповедует) всем пленным свободу, всем труждающимся и обремененным – покой» (стр. 70). Далее он под 1 октября со слов хозяина постоялого двора в с. Валках, где он ночевал, делает заметку о том, как относится народ к преосвящ. Иннокентию, тогда архиеписк. харьковскому, считая последнего премудрым, много пользы сделавшим своей епархии, так как «он устроил четыре монастыря» (стр. 70). Под 4-м числом этого месяца о. Порфирий излагает свой сон:

«Будто я привез, говорит он, в Петербург крохотного мальчика с головой, руками и ногами, но без груди чрева. Кто он? – спрашивали меня. Это cирийский араб; отвечал я. Когда же я поставил на ладонь свою этого крохотку, он превратился в насекомое с многими черными и тоненькими ножками, и крепко ухватился ими за ладонь мою» (стр. 71).

Видно, о. Порфирий придавал значение снам, как будет показано ниже, потому что он после этого рассказа говорит: «Посмотрим, успешно ли будет ходатайство мое за сирийскую церковь» (там же). Под этим же числом он рассказывает о своем приезде в Харьков, где «остановился в гостинице, потому что, замечает он, в архиерейском домe отказали мне в гостеприимстве. Справедливо почтовой ямщик говорил мне, поясняет он дaлеe, что здешний владыка не очень-то любить гостей. Впрочем его не было дома», (стр. 71). Интересно свидание о. Порфирия с преосвящ. Иннокентием. Последний, узнав о приезде архимандрита по полученным от него письму А. Стурдзы и трем книгам проповедей архиепископа в переводе на греческий и французский языки, а также что он не был принят в архиерейском доме, тотчас отправил за ним карету, «запряженную в четыре лошади». Но о. Порфирий отказался от приглашения, сказав, служкe: «кланяйся преосвященному; я очень утомлен дальней дорогой, да и не езжу туда, где не принимают странных о Господе» (стр. 71). На второе приглашение преосвящ. Иннокентия «назначить ему час для свидания в его доме», о. Порфирий отмечает, что «условлен был седьмой час пополуночи». При свидании они «беседовали два с половиной часа о восточной церкви». Прежде всего о. Порфирий сказал владыке: «извините, владыка, что вчера не поехал к Вам. Я немного одичал между восточными монахами». Он промолчал, замечает наш путешественник. Затем у них «вопросы и ответы сыпались, словно пшеница, провеваемая на гумне. Оказалось, поясняет о. Порфирий, что ученый архиепископ не знал православного востока». Видно, потому он обратился к о. Порфирию с такими словами:

«Когда придете в Петербург, – говорил он, – то, пожалуйста, дайте верное и подробное понятие о Bocтоке и Синоду и Министерству иностранных дел: Синоду начните с азбуки, а Министерству напишите о политике России в отношении к Востоку. Когда я сказал ему, что нас не слишком любят на Востоке, тогда он заметил: «да не за что и любить», и припомнил восстание Морен в царствование Екатерины и тогдашнее пожертвование Греков Туркам» (стр. 72).

Затем приводятся письма А.С. Стурдзы к преосвящ. Иннокентию и последнего к первому, причем о. Порфирий замечает, что эти письма писаны по отъезде его из Харькова. Они интересны не потому только, что указывают на впечатление, какое производили рассказы о. Порфирия на его знакомых и лиц высокопоставленных, но и тем, что они проливают некоторый свет на проект о путешествии о. Порфирия по Востоку. В этом отношении особенно любопытно письмо Иннокентия. Оно начинается так: «Дождались мы наконец возврата нашего отца Порфирия, бывшего предметом толиких бесед для нас и ожиданий во все продолжение его некраткого странствия по Востоку» (стр. 73). Против этих слов, на поле листа, записано рукой автора дневника: «Это я!» Видно, что о. Порфирия интересовало все, что о нем писали, и из всего этого он собирал, как будет видно и ниже, что мог. Так и эти письма прибавлены в его дневник впоследствии, как было уже сказано выше (стр. 47), когда дневник был уже готов, но не переплетен, и письма были напечатаны. Вначале страницы (71), где они начинаются, сделаны следующие заметки, которые потом зачеркнуты карандашом: «Выдержки из Херсонских Епарх. ведомостей. Одесса 1860 г., № 8. Переписка преосвящ. Иннокентия Архиеп. Херсон. и Таврического с тайн. coветн. А.С. Стурдзой. Письмо 2 (стр. 482 и сл)». После первого письма сделано «NB. Сличи это письмо с путевыми заметками моими в 1846 г.». Потом над вторым письмом сделана отметка: «Письмо ΙΙΙ», которая также зачеркнута карандашом. За этим следует письмо Стурдзы, и после этого опять: «NB. Сличи это письмо с путевыми заметками моими в 1846 году и с письмами к Стурдзе и к о. протоиер. Μ. Павловскому», о котором упоминается в этом письме. И это ΝΒ. также зачеркнуто. Очевидно, что эти отметки сделаны были еще тогда, когда письма не были вложены в дневник; а вложены они сюда в самые последние годы жизни преосвящ. Порфирия, как можно судить по совершенно старческому его почерку начала гл. V, перенесенного с листа дневника перед письмами на конец второго листа писем.

Гл. V-я чрезвычайно интересна; в ней заключается, можно сказать, весь отчет о. Порфирия о пребывании его на востоке, изложенный в его беседе с московским митрополитом Филаретом. Вся глава состоит из записей под 9–15 октября, за все время пребывания его в Москве (стр. 76–122). Начинается она таким поэтическим воззванием к Москве, записанным под 9 окт. (Монастырь Заиконоспасский):

«Уж ты, матушка, белокаменна, Москва красная, златоглавая! Еще раз сподобил меня Господь видеть твои святыни, твое величие, твою степенную сановитость. Будь ты градом Божьим и вечным. Пророчу тебе славу всемирную. А ты люби славу Божью» (стр. 76).

За этим он рассказывает следующее:

"Когда я был маленький отрок, тогда отец мой порой спрашивал меня: Костя, хочешь покажу тебе Москву? Хочу. Покажи мне Москву; – лепетал я и прыгал от радости. Тогда он обеими руками приподнимал меня за виски (было: голову) говорил: ну, видишь ли? Вижу, вижу, – кричал я, дрыгая ногами. Да! в семействе я, молясь (было: на молитве) вместе с матерью, привыкал чтить русского царя, а играя и забавляясь, слыхал о Москве и желал видеть ее» (там же).

За этим начинается самая интересная часть дневника, – беседа о. Порфирия с митрополитом Филаретом; она изложена под 10 и 11 числами октября (стр. 77–106). Он ее начинает после следующего предисловия (стр. 77):

«Первопрестольный град Москва в митрополите Филарете имеет мудрого и благонравного архипастыря и красноречивого витию. Сегодня сподобился я видеть серафимское лицо его, и повествовать ему о Божьих церквах на горящем Востоке. Мне было любо говорить уму и сердцу его; и я говорил свободно, отчетливо и с воодушевлением. Поверяю дневнику, этому задушевному другу моему, нашу обоюдную беседу».

Но не все, что говорил с митрополитом о. Порфирий, занес он в свой дневник, как сам свидетельствует в следующем «примечании» (на стр. 107): «В настоящем дневнике моем изложено только главное содержание моей беседы с митрополитом. Не всякое слово в строку!». И действительно после похвалы митрополиту он прямо приступает к изложению своей беседы, которая начинается так:

– «Владыка святый! Почти три года провел я на Востоке, и кроме св. града и Палестины видел пол-Сирии, плавал по Нилу далее стовратных Фив, посетил Синай и Афон, несколько раз был в Константинополе, и наконец через Валахию и Молдавию возвратился в отечество.

– Что же вы там делали? – спросил митрополит.

– Там я богомольствовал; списывал хрисовулы царей Греческих, Российских, Сербских, Болгарских и квязей Валахских и Молдавских, грамоты патриархов Цареградских, и другие древнее акты; разузнавал состояние православной церкви и действия унии, католицизма и протестантства; в Египте ознакомлен с учением и богослужением христиан-коптов и с их архиереями и монахами; в Cирии видел маронитов, ансариев, друзов и изучал их веровые толки; везде осматривал памятники церковного зодчества, ваяния и иконописания, и вслушивался в церковное пениe православных и инославных христиан; одним словом сказать, был внимательным соглядатаем людей и вещей.

– Долго ли вы пробыли в Иерусалиме?

– С 20-го декабря 1843 года по 7-е августа следующего лета. Оттуда я ездил в Константинополь и представил нашему посланнику два отчета: один о состоянии Палестинской церкви и о мерах к поддержанию ее, а другой – о спорах греков, латин и армян на св. местах и о cпособе водворения тут мира; между прочим указана мной необходимость учредить в Иepуcaлиме Русскую духовную миссию» (стр. 77–78).

За этим следует изложение состояния отдельных церквей. Прежде он говорит о Палестинской церкви следующее:

«Палестинская церковь, – продолжал я, – подобна тридцати восьмилетнему расслабленному, который лежит у купели и ждет исцеления. Все тамошнее греческое духовенство – темно, арабское же вдвое темнеe. В монастыре Гроба Господня училища нет, и научное образование считается не нужным и даже вредным. Безвыходное проживание женщин, так называемых герондисс (стариц) у архиереев и в мужских монастырях соблазнительно. Архиереи постоянно живут в Иeрусалиме, и никогда не посещают свои епархии. Арабское духовенство не любить их и не слушает, а само плохо понимает свои обязанности.

– А как велики там епархии? прервал меня владыка.

– Весьма малочисленны. Так например: у Газского архиепископа всей паствы не более 50 семейств; в епархии архиепископа Фаворского – две-три деревни; митрополиту Вифлеемскому подведомы только Вифлеем и соседние деревни пастырей. Самая большая епархия есть Птолемаидская. Но в ней много униатов» (стр. 77–78).

На вопрос митрополита: «Для чего же иметь столько apxиереев? – о. Πорфирий объяснил, что эти кафедры имеют историческое значение; к тому их «ныне мало сравнительно с прежним временем, когда в Палестине считалось, кроме четырех митрополий, 25 архиепископий и 75 епископий». Кроме того «в гористых странах, каковы Палестина и Сирия, где трудны сообщения, нужно большое число епископов; ибо около них кое-как еще держится православие.... При том палестинские архиереи совершают богослужение в Иерусалиме для многочисленных поклонников, исповедуют их», и таким образом «доставляют поклонникам духовное утешение», не обременяя никого: они живут «подаяниями» от поклонников «и собственными деньгами, добытыми во время собирания милостыни для гроба Господня». Но прибавляет о. Порфирий:

«Жаль только, что они разъединены с своими паствами, не знают арабского языка; вдов и сирот туземных не помещают в женских монастырях, наполненных гречанками; арабов не только не возводят на высшие степени церковные, но даже не делают и послушниками. Следствием такого разъединения бывает уклонение сих последних в унию. Посредством унии, – продолжал я, – католики отторгли от Палестинской церкви половину чад ее, и поныне поборают ее. Что касается до протестантства, которое ужо имеет свою историю в Палестине с 1821 года, то оно является и скрывается, движется и перестает. Были попытки обращения православных протестантам, но не дались» (стр. 78–80).

Затем о. Порфирий повествует о «тяжбах греков с армянами и католиками», на которые идут почти все доходы Гроба Господня. «Одни турки наживаются, объясняет он. Придумывается единственное средство прекратить сии тяжбы: это предоставление права хозяйствовать на св. местах султану и его правительству» (стр. 80). Дaлеe говорит он об уплате Св. Гробом долга в 30000000 пиастров или 6000000 рубл. ассигнациями, довольно подробно рассказывает о мусульманском гареме алемидского шейха на крыше храма Гроба Господия, с приведением плана гарема, о котором о. Порфирий узнал случайно (стр. 80–82), и о причинах, почему фаворский архиеп. Иерофей не был поставлен патриархом в Иерусалим (стр. 82–83).³¹ По этому поводу о. Порфирий делает следующее пояснение об отношениях Константинопольского патриарха к другим патриархам восточным:

«Нынешний Константинопольский Синод, – продолжал я, – сделался как-то властолюбивым. Без сомнения вам известно, что он в Александрии назначил патриархом кюстендильского митрополита Артемия против воли тамошнего клира, народа и египетского паши, которые избрали местного архимандрита Иepoфея. Артемий не может ехать в Египет. Там не примут его. Мегмет Али-паша тверд в своем слове. (Тут я рассказал: как вселенский патриарх Анфим представлялся этому паше, и как ему внушено было не говорить ни слова об Артемии). Его святейшество в день выезда моего из Цареграда говорил мне, что он и синод его намерены советовать Артемию подать отречение от патриаршегo престола, и предоставят ему некоторые преимущества. Без сомнения, это сбудется» (стр. 83).

Затем он делает следующее довольно интересное замечание об александрийском и антиохийском патриархатах:

«Александрийский патриархат, – домолвил я, – есть маленький улей, в котором нет и 2000 туземных пчелок, а оспаривается. Патриархат Антиохийский несравненно более его. В пределах его находятся десять епархий с 70000 душ православного вероисповедания, пять ставропигиальных монастырей, несколько малых обителей, между коими одна – женская недалеко от Дамаска, и три народные училища в Триполи, Бейруте и Дамаске. Но Антиохийский престол давно обуревается унией» (стр. 83–84).

На вопрос митрополита с какого времени существует там уния, о. Порфирий отвечал:

«Со времени святительствования там патриарха Макария, который был у нас в России и участвовал в осуждении Никона. С той поры уния, как гангрена, распространилась по Сирии. Тамошние униаты имеют своего патриарха Максима, свою иерархию, свои монастыри и училища, и получают большую помощь от Римского двора и от консулов. Усиление унии в Сирийском клире и народе было причиной того, что Антиохийских патриархов начали присылать из Константинополя» (стр. 84).

При этом наш путешественник рассказывает, что в г. Алеппо, колыбели унии, «образовалось между униатами тайное братство никодимитов, у которого цель – воссоединение с православной церковью» (стр. 84), и далее поясняет так:

«Они так называются по воспоминанию о Никодиме, приходившем к Иисусу Христу ночью. В этом братств числятся некоторые архиереи, многие священники и миряне. Одного из этих архиереев, именно Амидийского митрополита Макария, который назывался великим Никодимом, ожидают в Константинополе. Там он примет православие, и его вновь рукоположат, начиная с низших степеней церковных. Православный митрополит Алеппский Кирилл писал мне, что никодимиты скорее воссоединились бы с нами, если бы имели могучего и доброго защитника со стороны России; но к сожалению Русский консул в Алеппе – жид.

– Услышав это, митрополит встрепенулся и проговорил: Русский консул жид. Господи Иисусе!...

– Да жид из фамилии Пичиόти, которая уже давно консульствует там» (стр. 84–85).

После этого о. Порфирий поясняет:

– «К сожалению наши консулы на Востоке почти все были и суть неправославные. Дюгамеля в Каире не поминают добром, и называют человеком со змеями: он носил аксельбанты. О поляке Петрушевском, который не долго был нашим вице-консулом в Яффе, Иерусалимские старцы говорили мне, что этот человек прислан был для попрания православия. В доме американца Шасса, заведовавшего нашим консульством в Бейруте, устроена была первая молельня американских миссионеров, куда они собирали и православных детей для слушания их проповедей. Смирнского консула Иванова никто никогда не видал в церкви Божьей. Это я слышал в Смирне от славян. О нынешнем бейрутском консуле нашем Константине Базили антиохийский патриарх говорил мне: «если бы можно было приставить лестницу к небу, то он полез бы жаловаться на Базилия; в начале он был добр и усерден к православным, во потом предпочел им униатов, очарованный красотой жены своего переводчика Наума Хури из униатов». Нынешний генеральный консул ваш в Александрии Фок – протестант. Агенты наши в Каифе, у подножия Кармила, и в Сидоне католики» (стр. 85).

Далее (11 октября) о. Порфирий, будучи на обеде с ректором семинарии, архим. Алексеем, у митрополита Филарета, сообщает, «с какой робостью в первый раз он явился к покойному иерусалимскому патриapxу Афанасию и что говорил ему о благосостоянии церкви в России», но самого рассказа не приводит, а только замечает: «когда его преосвященство услышал вот эти слова мои: «перед патриархом я – отрок малый, но мне (было: мне малому отроку перед патриархом) пришлось быть соглядатаем и судьей деяний его», то похвалил мое смирение, и прибавил (было: сказал): «умные люди всегда так поступают». Потом о. Порфирий «повествовал о похоронах помянутого патриарха, и о смутах по смерти его при избрании преемника ему», но опять без изложения повествования. «За столом, замечает он, и после обеда из уст моих лилась речь, как aфoнскиe потоки. Я говорил:

«Вся православная церковь на Востоке единомудрствует с нами. Нигде, кроме Афона, не слыхать никаких новых догматических толков, или учений.

На Святой же Горе занимающиеся внутренней молитвой продолжают впивать в себя ливни воздуха и сводит ум в сердце, как об этом говорится в нашем Добротолюбии, но о Фаворском свете уже не толкуют. Одного из них я видел, и заметил, что он, разговаривая со мной, непрестанно вдыхал в себя воздух по привычке.

Святогорские монахи, живущие в ските св. Анны, называются коливадами потому, что они еще в прошлом столетии упорно учили, что поминать усопших с коливом должно не в субботу, а в воскресенье, и что поступающее иначе – хуже неверных и язычников. Это учение их наделало много шуму на Афоне и в окрестных местах. Цареградские патриархи едва-едва успели заставить их молчать. Но тайные коливады существуют и ныне.

Некоторые обитатели лесных келий на Афоне воображают и веруют, что на Тайной Вечери каждому преподается не весь Христос, а какая либо частица его. Taкиe Христочастичники, как я называю их, говорят друг другу: «слава Богу! сего дня я причастился мизинца Христова, а я – глазка, а я сердечка и проч.».

– Митрополит улыбнулся и проговорил: оле неразумие!

На Афоне же некоторые келиаши и скитники осуждают общежительных святогорцев за то, что они часто причащаются святых таин без исповеди и без должного говения. Kepасийский скитник Неофит, духовник многих монастырей, осуждал за это предо мной русскую киновию» (стр. 86).

Далее о. Порфирий приводит свой рассказ о новых мучениках на Афоне и мученикотворцах (стр. 87–89), который напечатан в I-м отделении части I-й «Первого путешествия в афонские монастыри и скиты в 1845 году» (Киев, 1877, стр. 338–339) с очень немногими и самыми незначительными изменениями в отдельных словах. В печатном издании прибавлено целое рассуждение о мученичестве; этого рассуждения в дневнике нет. Здесь после этого рассказа он прибавляет только следующее:

«На Афоне святость новых мощей узнают по исходящему из них благоуханию. А старые мощи там не все благоухают, если не обманывало меня мое собственное обоняние» (стр. 90).

После сего о. Порфирий обратил внимание митрополита на недогматические разности между церквами, восточной и Российской.

«На Востоке нередко бывают, говорил он, соборы поместные: у вас их нет. Там весьма много архиереев: у нас их очень мало для многомиллионного народонаселения. Тамошние митрополиты имеют подведомых епископов: наши ни одного, кроме викариев, с которыми не составишь собора. Там для производства важных дел церковных посылаются на места сих дел особые экзархи: у нас почти все дела церковный производятся заочно. Там архиереи лично судят клириков и мирян; и наших консисторий у них нет. Там все приходское духовенство – избирательное; и потому духовного юношества никогда не было, нет и не будет: в священники избираются и рукополагаются грамотные и благонравные миряне в летах, указанных вселенскими соборами, а не как у нас в двадцать лет. На Востоке, хотя и не везде, существуют епархиальные проповедники – ίεροκύρηκες, которые своим даром слова заменяют неумениe приходского духовенства проповедовать слово Божие: почему бы и у нас не установить особых пресвитеров учащих, которым, по апостолу, подобает сугубая честь? Там особые духовники исповедуют люд Божий и, как говорят тамошние, зарабатывают епатрахилью, переходя от села до села: почему бы и у нас не установить их? Там нет дьячков и пономарей: их заменяют поселяне и горожане, и потому в каждой деревне, в каждом городе дети обучаются грамоте. Словом сказать: есть значительная разность в церковном управлении на Востоке и Севере» (стр. 90–91).

Заметив, что «митрополит гласно одобрил избирательность духовенства, а о прочих предметах умолчал», он продолжал:

«Во всех восточных церквах божественная литургия совершается несколько иначе, нежели у нас. Не говорю о том, что во время священнослужения патриархов ни митрополиты, ни епископы не носят митр, а покрываются своими кукулями, и становятся на линии священников по обе стороны престола. Не говорю о том, что там всегда поются литургийные псалмы: Благослови и Хвали душе моя Господа. Умалчиваю и о том, что восточные архиереи на горнем месте трижды поют на оба лика стихи: Господи спаси благочестивыя, и услыши ны, и потом каждый порознь распевает тут³² весь титул своего патриарха. Умалчиваю и о том, что архиереи, во время пения Святый Боже, дважды знаменуют святое Евангелие, сперва дикирием, а потом трикирием, и держа их в деснице и шуйце, без креста, напоминающего монофизическую прибавку к Святой Боже – Распныйся за ны³³ , молится троекратно: Господи, Господи, призри с небесе и виждь и посети виноград сей и проч. Не останавливаю вашего внимания и на том, что большой выход с дарами совершается весьма торжественно по всей церкви с крестом на длинной рукояти, со свечами, кадилами, рипидами, мощами, а народ сгибается в дугу, крестится, бьет в перси свои, прикасается перстами к священникам и гудéт: Κύριε ἐλέησον μνήσθητι ἠμῶν Κύριε ἐν τῆ βασιλείᾳ σου = Господи помилуй. Помяни нас Господи во царствии твоем. В эти минуты такие соборные моления так и подмывают душу и, как волны корабль, возносят ее горе. Замечено мимоходом, поясняет о. Порфирий, что на Востоке символ веры нигде не поется, а везде читается и что моление, – во-первых, помяни Господи имярк – произносится всеми служащими, сколько бы их ни было, как бы присяга. Но поведаю вам то, чтό особенно поразило меня, как будто я слушал иную обедню. Во-первых, после возгласа, – Станем добре, – вся служба совершается почти безмолвно: только один голос певца речитативом, не громко, произносить: Милость мира... И со духом твоим... Имамы ко Господу... Достойно и праведно есть... Поклонятися Отцу и Сыну я Св. Духу, – не говорят. Песнь Богородице поется, а Отче наш читается. За то все внимание молящегося народа устремлено в алтарь, и он, так сказать, сослужит с иереем или епископом. Это сослужение его почитается так важным, что никому не дозволяется иметь в руках молитвенника во время богослужения. Во-вторых, призывание Св. Духа совершается так, как положено в Служебнике; наших прибавок, – Господи иже пресвятаго твоего Духа... Сердце чисто созижди во мне Боже... и проч. нигде не слыхать. Откуда же мы взяли произносить эти прибавки, эти стихи, прерывающие смысл литургии?» (стр. 91–93).

После этого он замечает:

«На этот вопрос митрополит отвечал: «есть правило, заповедующее иерею входить в дух молитвы. А это вхождение всего лучше совершать словами св. Писания. Посему-то при молитвенном призывании Св. Духа на дары произносятся стихи из сего Писания.

– Ответ³⁴ его показался мне ухищренным. Я хотел было возразить ему, что вхождение в дух молитвенный нужно и на Востоке, однако там сего не делают, а во всю обедню разгораются от молитв Иоанна Златоуста, или Bacилия Великого, но запретил уму своему возражать, и только сказал владыке: «На Афоне, в монастыре Есфигменском, удалось мне найти рукопись, в которой подробно изложен Чин литургии Филофеем патриархом Константинопольским: тут призывание Св. Духа прописано с нашими прибавками. И так не перешел ли к нам этот чин из Константинополя? Не удержала ли его одна русская церковь, как удержала праздник Покрова пресвятой Богородицы, тогда как все прочие церкви православные остались с Чином литургии древним и без этого праздника?» (стр. 93).³⁵

Несомненно, интересные рассказы о. Порфирия производили большое впечатление на митрополита, как об это говорит наш рассказчик, отмечая после изложения всей беседы, – что «митрополит, прощаясь со мной, передает он, выразил мне свое удовольствие, с каким он слушал мое благовестие о востоке» и затем сказал ректору: «что и что узнаете от дорогого гостя, расскажите нам после». Наконец сам ректор, выходя от митрополита, сказал о. Порфирий: «вы очаровали владыку. Никогда ни с кем он не сидел долго³⁶ после обеда. Вы обаяли его своими рассказами» (стр. 107). На это наш автор ответил:

«В этот раз, – ответил я, – речь моя была полна и правильна от того, что несколько раз приходилось мне говорить о Bocтоке в Константинополе у нашего посланника, в Одессе у друзей, в Харькове у преосвященного Иннокентия. Бритва чем более точится, тем острее становится; так речь чем чаще повторяется, тем более совершенствуется».

Не удивительно после этого, что о. Порфирий, окончив свой рассказ о разностях в богослужении в русской и греческой или вообще восточной церквах, говорит: «Внимание ко мне достоуважаемого иерарха подстрекало мою говорливость, и я высказал свои наблюдения над зодчеством старинных храмов на Востоке (было: и замечания о зодчестве старинных храмов (было над строкой: церквей) и о (было над строкой карандашом: и свои мысли о церковной) живописи на Востоке) и свои замечания о тамошней живописи церковной» (стр. 93–94). И действительно, его рассказ об этом предмете имеет большой интерес. Он везде «внимательно осматривал старинные храмы, уцелевшие, полуразвалившиеся и запустевшие, и чертил их планы» (стр. 93–94). Таким образом он рассказывает об архитектуре церквей: в Фиваиде, на Синае, в Палестине, на Афоне и Константинополе, и об их живописи, причем он замечает, что «вообще на востоке почти не видать древней живописи. В Египте, Сирии и Палестине нет ни одной старинной иконы» (стр. 99). В особенности он останавливается на афонской живописи (100–105). То, что здесь изложено только вкратце, он изложил довольно подробно с историческими замечаниями в печатной своей статье: «Зоографическая летопись Афона и мое суждение о тамошней живописи»³⁷ , имеющей войти в состав 2-й части III-го тома его «Истории Афона». После этого он замечает:

«Рассказаны были мной некоторые любопытные отрывки из истории Афона царского и патриаршегo, о поселении на Афоне трехсот семейств Валахских среди монахов царем Алексеем Комниным и соблазнах от них, об украшении клобуков и мантий афонцев разноцветными лентами перед причащением св. Тайн и о прекращении такой моды царским приказом, и проч. Говорил я и о настоящем состоянии Св. Горы, повторяя то, что сообщаемо было нашему посланнику в Константинополе и преосвященному Иннокентию в Харькове».

За этим, далее, о. Порфирий рассказывает о Синае следующее:

«Что касается до Синая, – продолжал я, – то тамошний монастырь и ныне, как и прежде, есть место покаяния и молитв, приют для поклонников и житница для местных бедуинов. Он так же, как и Афон и Сион, высылает в мир несколько милостыне собирателей. Это – миссионеры, которые поддерживают православие в Турции простым словом, исповедью, водосвятиями и мощами. Лет за 70, или 80, от нашего времени, в индийских городах, Бомбее, Дакке, Нарингенсе, Калькутте, составились греческие торговые общества; и туда с Синая посылаются иеромонахи для богослужения. Синайская обитель св. Екатерины владеет богатыми имениями в Валахии и Молдавии. Но господари сих княжеств, по уверению Синайского архиепископа Константия, утесняют ее. Этот архиепископ говорил мне, что преосвященные предстоятели всех св. мест недавно просили помощи и защиты у нашего св. Синода касательно принадлежащих им в княжествах имений, и что Синод передал их прошениe в наше министерство иностранных дел, а оно уведомило о сем посланника Титова; Титов же дал почувствовать всем восточным иерархам, что мимо его не надлежало бы им утруждать Синод наш прошением. Константий винил всех вас, владыка святый, и называл бессильными, даже нравственными нулями.

– Услышав это, митрополит так же, как и Харьковский архиепископ, извинялся тем, что по установленному порядку Синод должен был передать в министерство прошение восточных братий. Но я возразил ему: «Восточные очень хорошо знают тот путь, которым должны доходить просьбы их до Синода. Если же они миновали этот путь, и другой дорогой доставили туда свою просьбу, то Синоду надлежало бы догадаться, что, видно, плоха надежда восточных на наше иностранное министерство, и следовало бы помочь им мимо сего посольского приказа, или положить их прошение под красное сукно, дабы скрыть свое бессилие» (стр. 105–106).

Под 12-м октября по поводу красно-написанных Стурдзой для Москвитянина воспоминаний о Карамзине³⁸ о. Порфирий делает «Выметки» (стр. 107–108) также этико-мистического характера, как и афоризмы выше. После этого он рассказывает о встрече с Е.И. Крупениковой по дороге в редакцию Москвитянина, куда он ехал, чтобы отнести Воспоминания Стурдзы; по поводу этой встречи он опять философствует, по-видимому, намекая на внешние черты своей знакомой и обстоятельства ее жизни (стр. 108–109). Затем он повествует о посещении им духовной семинарии и о знакомстве своем с инспектором семинарии Кириаковым, которого он хвалит за приятное обращение с людьми и ученость; при этом он замечает, что Кириаков недавно овдовел. «Жена его, говорит он, судя по портрету ее, имела тип красоты греческой, но принадлежала к сонму тех прозрачных, хрустальных созданий, кои недолго живут на земле» (было: скоро представляются на небо).

13 октября о. Порфирий по предложению митрополита Филарета участвовал в крестном ходе вокруг кремля. Видя с «лобного места» огромное стечение народа, он восклицает: «Γοре пламенея, и смотря на тмачисленный народ, так и грянул бы:

Первопрестольная Москва! Град царя великого! Народ Господень! Где лютый враг наш Наполеон? Где полчища его? В этих стенах перст Божий коснулся чела его, не крестовидно, а змееобразно (черчу на воздухе извивающуюся змею), – и ум его помрачился, искусство его исчезло, смелое сердце его оробело. А там, в Петрополe, дух Божий низшел на венчанную главу Александра, озарил, умудрил и укрепил его.

Что же подвигло Господа Саваофа на гнев и милость, на гнев на врагов наших, и на милость к нам?

Вопль святой Руси взыде во уши Господа Саваофа; и вот Он, всемогущий, развеял вражьи полчища, как вихрь развевает солому, сдунул их с лица земли русской, как пыль с поля, разбрызгал их, как капли из ведра. И где их следы?

С нами Бог! Будем же и мы людьми божьими, святыми, и крепко да любим свое отечество, и да чтим тех, на которых снисходит Дух Божий, т.е. царей боговенчанных и пастырей облагодатствованных» (стр. 110–111).

Под тем же числом он рассказывает, что вечер того дня он провел у викарного епископа Иосифа, которого он знал еще с 1831 г.; про него наш автор замечает: «Сердечный, он очень тощ и болезнен. Ароматный у него был чай. Занимательна и длинна была наша беседа». И действительно беседа весьма интересна и характерна; она касается опять востока, такой его стороны, с какой он прежде его не трактовал в своем дневникe. Вот что между прочим о. Порфирий говорит:

«Восточное духовенство умело приучить православных мирян к покорности (было: и послушанию) ему. Вот тому доказательства. Повелели цареградские патриархи, по тесным обстоятельствам читать в алтаре тихомолком моленья об оглашенных, дабы сократить литургию; и никто не прекословил им. Вселенский владыка Герман, которого я застал в Константинополя в 1843 году, предписал всем своим архиереям громко сказывать ектеньи об оглашенных, потому что миновало тяжелое для христиан время; и все, клир и народ, единодушно ответили³⁹: да будет. В том же году исправлены были греческие служебные минеи так, что целые речения прежние заменены в них новыми, будто бы лучшими; и от того никакого раскола, даже никакого волнения но было в клире и народе. Православные в каждом селе и городе своим иждивением держать приходская училища и гимназии, а в больших городах, – Константинополе, Александрии, Смирне, – больницы и богадельни; своим епископам и митрополитам охотно взносят не только положенный годовой сбор с каждого дома, но и так называемое φιλότιμο, то есть, почетный подарок деньгами при каждой смене apxиереев. Известно, что Цареградские патриархи, при вступлении в должность свою, дают огромное количество денег турецким властям. С кого же они берут их? С митрополитов, а митрополиты с подведомых им епископов, епископы же с народа, по раскладке, соображенной с богатством или бедностью епархии. И так и в этом случае вся тяжесть взносов падает на народ; но он безропотно несет ее, исполняя долг свой.⁴⁰ Подите вы, владыка, постучитесь в двери Русаков, составляющих вашу паству, и попросите себе годового подаяния, или почетного подарка: получите? Выдастся вам? Ни. Почему же? Да потому, что наше правительство отдалило народ наш от архипастырей, давая им скудный хлеб насущный. Этой ошибки нет в Восточной церкви. Даже тогда, когда еще существовало греческое царство, и тогда служащие алтарю питались от алтаря, а не от государева казначейства, и были достаточны, имея свои дома и свое хозяйство, и живя народом с народом, и для народа. Восточные архиереи, обозревая свои епархии, в селах посещают каждый дом, и каждую овцу глашают по имени. Такой близостью⁴¹ их к народу отчасти объясняется беспрекословное повиновение им мирян. Во всех четырех патриархатах священники избираются из среды народа; и потому народ слушает тех, которых сам поставил своими вождями; а вожди эти, пользуясь общим (было: народным) доверием к себе, имеют ту смелость, какой не имеем мы, никем не званные (было: не позванные) в церковь⁴², смелость делать нововведения в числе богослужения (было: в уставе церковном). Но главнейшие (было: существенные) причины тесногo единения пастырей и паств их на Востоке суть: общее страдание их под игом магометан, сохранение народного языка, самоуважения (было: самолюбия) и упования на лучшую будущность, сохранение всего этого в церкви, заем денег из церковных сумм, ссужаемых (было: ссудных) за небольшие проценты, и наконец обширные права apхиереев. Каждый из них есть не только пастырь, но и судья мирян в делах тяжебных, могущий наказывать их заключением в тюрьму и ссылкой по усмотрению, и ходатайствовать за них у властей турецких. И так (было: Таким образом) вера, совесть, благодарность, выгода, и даже страх связывают их с духовенством союзом крепким» (стр. 111–113).

За этим, указывая на многочисленность высшего духовенства на Востоке, о. Порфирий предлагает тоже увеличить число архипастырей и в русской Церкви. Он говорит:

«На Востоке довольно много архиереев. В Палестине, где едва ли есть 20000 православных христиан, святительствуют, кроме патриарха, восемь архипастырей. В Cирии на 70000 православного народа населения считается десять-одиннадцать иepapхов. Константинопольскому патриарху подведомы предстоятели 160 епархий. И так восточная церковь есть как бы многоочитый херувим. А в нашей церкви, издревле, весьма мало очей. Не могу постигнуть: почему вселенские патриархи, окрестив Русь, не дали ей многих епископов. Ведь русские тогда не были кочевники: у них существовали города: Кострома, Ярославль, Углич, Галич, но – без архиерейских кафедр. Уже ли наши князи и бояре опасались или не терпели епископов? Не знаю. А нужно было бы у нас увеличение числа святителей Христовых для равновесия с дворянством, для отстояния свободы крестьян⁴³, для проповеди, для искоренения расколов и ересей, для митрополитских (было: поместных) и общеепископских (было: общероссийских) соборов, которых задача состоит в упрочении евангельской нравственности народа, в соглашении государственного законодательства с правилами святых вселенских соборов, даже в уменьшении нищеты в роде христианском, и сопряженных с ней бедствий, посредством выдела бедным части церковных доходов. По моему расчислению в России должно быть столько епископов, сколько есть уездных городов, и столько архиепископов и митрополитов, сколько насчитывается городов губернских и столичных» (стр. 113–114).

На вопрос викария: «откуда взять содержание их», он отвечает, говоря:

«Наделите их землями и другими угодьями, а народ законодательно заставьте вносить им 25 коп. в год не с души, а с семейства; тогда епископ уезда, в котором найдется 20000 семейств, получит 5000 руб. Этой суммы, при угодьях, достаточно для годового содержания как его, так и состоящих при нем надобных лиц. Само собой разумеется, что епископские 25 копеек уже не должны быть взимаемы с народа в казну. Церковные же доходы, свечные, венчиковые и другие, пусть остаются собственностью городских и сельских церквей» (стр. 114).

Когда викарий заметил ему, что эти деньги «идут на содержание духовных училищ, семинарий и академий», то он сказал:

«Знаю, но желаю и требую, чтобы у нас не было этих лишних учреждений.

– Лишних? Но откуда же вы возьмете священников?

– Оттуда, откуда выбирали их апостолы, и откуда избираются они и теперь на Востоке, то есть из среды грамотных, честных и зажиточных поселян и горожан.

– Но они не умеют проповедовать слово Божьe?

– А разве все священники проповедовали в церкви апостольской? возразил я. Не все. Припомните: апостол Павел отличал пресвитеров священнодействующих от учащих, и этим придавал честь сугубую. Пусть же и у нас будут особые пресвитеры учащие, и только учащие, но не совершающие никаких треб. Они будут проповедовать в городах и селах. Одного проповедника достаточно на десять сел. Жалованья же каждому дать из казны 1000 руб. в год!

– Стало быть: все-таки нужны семинарии и академии для образования проповедников?

– Я переименовав бы их в училища благовестников, или проповедников, поместил бы в них небольшое число готовящихся к проповеданию, например 25 человек для пяти епархий, предполагая, что на первый раз из наличных священников найдутся способные (было: тысячи две-три) проповедовать, и дал бы этим готовящимся направление вполне духовное и даже одежду духовную. Из сонма их Дух Божий избирал бы и епископов достойных» (стр. 114–116).

На замечание преосвящ. Иосифа, что «семинаристы все-таки образованнее грамотных поселян и следовательно достойнее алтарей», о. Порфирий восклицает:

«Владыка! Алтарей достойны не кимвалы звенящие (было: а больше же молчащие, но), а также христиане, которых вера, благочестие и добродетельное житиe красноречивее всякой проповеди. Но таковы ли семинаристы, – эти новички в добродетелях, состарившиеся в пороках еще во время обучения?» (стр. 115).

Но викарий замечает, что московская семинария «благонравна», а о. Порфирий на это ему возражает (стр. 116):

«А Белгородскую ректор ее называл мне буйной⁴⁴ и высказал, что честная чета поздним вечером не может спокойно возвратиться домой, побаиваясь, как бы не разлучили ее семинаристы. Когда учреждена была семинария в Одессе, тогда отчислили в нее духовных воспитанников из Екатеринославля и Кишинева. Я принял их, но скоро узнал от семинарского врача, нечто такое о чем и говорить не хочется» (было: что он лечил их, разумеется не всех, от венерической болезни).

После этого он сказал:

«Наше духовенство есть каста, и как каста имеет прирожденные пороки. Ежели в среде его и являются блестящие дарования, то сила их ослабляется узким образованием и направлением душ в одну сторону, – к колокольням; наставники семинаристов и академиков большей частью малосведущи и вялы, а которые побойчее и по вольнодумнее, те дают им зачатки ложного знания и губят в них веру, насажденную благочестивыми матерями их. У кого из них есть природное кpacноречиe, у того оно, стесненное школьными формами, правилами, или не-меет, или не имеет сильного влияния на общество, которое может быть чаруемо, увлекаемо, спасаемо не искусственными xpиями и силлогизмами, а словом естественным, живым, пламенным как огонь, шумным как дубрава, благоухающим как цветник, словом разумным, сердечным, таком, в котором слышится глубокое знание человеческого сердца и духовных потребностей общества. А семинаристы и академисты наши, отдаленные от общества, разве имеют такое знание?» (стр. 116–117).

Обращаясь к истории, он продолжает (стр. 117–118):

«В христианской церкви никогда не существовала левитская каста. Святые отцы и учители сей церкви: Дионисий Ареопагит, Игнатий Богоносец, Дионисий Александрийский, Тертуллиан, Киприан, Иоанн Златоустый, Василий Великий, Григорий Богослов, Августин и прочие и прочие не были поповичи, и не от отцов своих наследовали алтари и кафедры. Николай чудотворец, Спиридон Тримифунтский, Лукиан пресвитер и мученик не учились в таких академиях, каковы наши. И в русской церкви, до учреждения семинарий, были же священники и архиереи. Но откуда Бог возводил их на спуд, да светят миру? Из семейств мирских.

Когда православные христиане не сами избирают своих пастырей, а равнодушно принимают их из среды поповского сословия, которого духовные недостатки им известны, и когда они видятся с ними только в те часы, в кои нужны им кадило, кропало, деревянное масло, заступ могильный, тогда они утрачивают дар и навык узнавать потребных им вождей духовных, вождей мудрых, святых. А такой дар (было: и навык) существовал в древней церкви и опытами, позвольте сказать, изощрялся. Амвросий Медиоланский был солдат-губернатор; но народ провидел в нем руководителя к небу, и не ошибся. Благоверный Иустиниан послал графа Ефрема в Антиохию восстановить упавшие от землетрясения стены сего города, а тамошние христиане провидели в нем учительного и святого пастыря, и возвели его на святительскую кафедру. Жалею об утрате такого предвидения»...

На возражение преосвящ. Иосифа: «куда девать семинаристов, дьячков и пономарей, о. Порфирий отвечает:

«Живые пусть живут, а по блаженном успении их вечный покой подаждь им Господи. Вместо же их пусть читают и поют в церквах прихожане, как это ведется у матери нашей Церкви восточной. Что касается до семинаристов, то им найдутся места при архиерейских кафедрах, нуждающихся в даровитых проповедниках, в монастырях, в судилищах, в медицинских академиях, в университетах и полках. Что делать! Лихорадка лечится горькой хиной» (стр. 118).

На все это викарий заметил своему собеседнику, что его «идеи произведут полный переворот в нашей церкви»; в возражение ему о. Порфирий сказал:

«Но не такой, какой произойдет в ней от сокращения у нас числа приходов и духовенства.

– Это сокращение предпринято с доброй целью.

– С какой?

– Хотят улучшить быт духовенства назначением ему денежных окладов, и этим способом обратить его к исполнению прямых обязанностей его.

– И так наше духовенство будет иметь золото и серебро; но, богатое, сможет ли оно исцелять больных? сказал я, улыбаясь. От лености и гордости сытого попа, а также в случае болезни его самого, либо жены, либо детей его, младенцы будут умирать без крещения, а хилые старцы и недужные без напутствия Св. Причастием, в отдаленных от его села деревнях. От сего произойдет охлаждение к нему паствы, а за охлаждением последует обращение ее в раскол или ересь. Размножение же отщепенцев не опасно ли для целости церкви и империи? (стр. 118–119).

Когда о. Порфирию его собеседник сообщил, что не все русские иepapxи были за «уменьшение числа низшего духовенства», что «каменец-подольский архиепископ Арсений просил св. Синод оставить приходы в епархии его в прежнем числе в предотвращение пропаганды католиков» и что «просьба его была уважена», тогда наш автор спросил викария: «как распространяются у нас ереси», и на это последний объяснил ему следующее:

«Очень просто, но удачно. Есть у нас ремесленники, которые ходят по деревням, и целые месяцы работают там на семьи. Ежели ремесленник еретик, скажем, духоборец, то он принимает на себя личину степенности, благонравия, набожности. Случится в доме, где он работает, кто-нибудь скажет гнилое слово, или напьется пьян, или поссорится с кем; он начинает вздыхать, молиться, увещевать словами св. Писания. Сначала не обращают на него внимание, а во второй и в третий раз уже слушают его с любопытством. Благосклонность семьи выиграна. Начинается сеяние плевелов.

– Так вот кто у нас апостолы! Портные, сапожники, ковырятели лаптей! Кто же преодолеет их в деревнях и деревушках, находящихся в глуши, когда у нас будет еще менее духовенства?

– К сожалению, наши помещики хотя-нехотя прикрывают ереси мужиков своих, боясь лишиться их в случае доноса на них, ибо их могут угнать на поселение в Сибирь.

– И так этими тайными путями ереси расползутся по всей России! Жаль. Но не скорбеть об этом надобно: нет, надобно зажечь многочисленные светильники в нашем отечестве. У нас во тьме шастают дикие звери, ища добычи себе. Хотите ли истребить их? Приготовьте многих духовных пращников» (стр. 119–120).

Затем о. Порфирий говорил о восстановлении в России «патриаршества, о соборовании многочисленных епископов, об упразднении духовных правлений и консистории и предоставлении судебной власти одним архиереям и советам при них, состоящим из лиц мирских о духовных, о возвращении имений епископиям и монастырям, об упразднении министерства народного просвещения и учебного чиновничества, и о подчинение всех училищ патриарху и синоду его, о сооружении храмов Божьих в каждой деревне». Но не всякое слово в строку». замечает он.

Под 14 числом о. Порфирий описывает вечер у Крупениковой, у которой он познакомился с Загоскиным и Вельтманом; первый прочел здесь «свою безделушку: Поездка в Симонов монастырь»; а о. Порфирий «хвалил нравы синайских бедуинов и моды их жен, многие обычаи арабов, и особенно обычай женихов давать приданое невестам своим, их гостеприимство, уважение к женскому полу, целомудрие и недопущение развода между христианскими четами», а за «столом, ломавшимся под разными плодами, кстати рассказал египетские повести о происхождении арбуза и розы». При прощании, замечает о. Порфирий, «миловидная и умная хозяйка обязала» его «изредка переписываться с ней по-прежнему» (стр. 121). – 15 ноября был последним днем пребывания о. Порфирия в Москве, как видно по самому началу записи под этим числом: «Прощай Москва. Еду в Петербург». Под этим же числом он рассказывает, что в «бытность свою в Белокаменной три раза виделся с илиопольским и ливаногорским митрополитом Неофитом, присланными в Pocсию «за сбором милостыни еще в 1843 г.». Довольно интересные сведения сообщаются здесь про этого иеpapxa греческой церкви. Вот что между прочим говорит про него о. Порфирий:

«Он довольно хорошо говорит по-русски, любит Москву, и желает остаться в ней навсегда в каком-нибудь монастыре, если бы отдали его Антиохийскому престолу. Выразив мне это желание, он убедительно просил меня ходатайствовать в Петербурге о приложении какой-либо московской обители названному престолу, но ходатайствовать так, как будто эта мысль – моя. Я обещался пополнить его просьбу. Сбор митрополита не скуден. Сорок тысяч он послал в Дамаск на постройку церкви во имя святителя и чудотворца Николая, (эта церковь уже готова), а 60000 положил в Опекунский Совет для приращения процентами. Ему хочется быть в Петербурге; но, Бог, весть: удастся ли ему это» (стр. 121–122).

Сказав после этого, что через о. Порфирия этот митрополит послал графу Протасову «подробное известие о избиении 250 хасбейских православных христиан коварными друзами в прошлом году», наш рассказчик повествует об этом митрополите еще следующее:

«Митрополит Неофит не любит греческих архиереев в Cирии за их корыстолюбие и холодность к туземным христианам. Он прав. Будет ли этот архиерей Антиохийским патриархом по смерти Мефодия? Бог весть. Нерасположенность турков к Фаворскому архиепископу Иерофею за то, что он был в Poссии, не пророчить возвышения митрополиту ливаногорскому. По-моему, этих-то иерархов, посветветлевших в Pocсии, и надлежало бы возводить им патриаршие престолы. Но ваша политика так темна, как темны лестница и коридоры в министерстве иностранных дел, которые даже среди белого для освещаются тусклыми лампами (sic)» (стр. 122).⁴⁵

Не менее интересна и последняя VI-я глава. Она заключает в себе описание пребывания о. Порфирия в Петербурге с 19-го ноября, когда он сюда приехал, по 31 декабря. Это описание, – можно сказать, скорбный лист о. Порфирия; здесь отмечается целый ряд неприятностей и даже страданий, какие ему пришлось переносить. Так можно заключить по целому ряду жалоб, которыми наполнена вся эта глава дневника. Насколько восторженно и радушно был встречаем о. Порфирий до приезда в Петербург, на столько здесь он был встречен холодно и даже недружелюбно. Уже в самом начале главы, под 19 числом, он замечает, что ему нигде не давали приюта; на митрофаньевском синодальном подворье не дали ему «прежнего уголка», которого он «просил у г. Сербиновича письмом 11-го ноября»; там расположился-было архиеп. курский Илиодор «с своей челядью широко и ясневельможно»; не нашлось ему, «труженику», особой кельи и в Александро-невской лавре... «Так отеческое начальство заботится о своем избранном, которого само послало на Восток!», – восклицает о. Порфирий. «Идя по лавре, говорит он, в келью доброго товарища моего по академии архимандрита Аввакума, я повесил свою голову, начавшую маленько седеть на многотрудной семнадцатилетней службе, и в облегчение туги своего сердца припоминал слова Христовы: »лиси язвины имут, сын же человеческий не имат где подклонити«. Видно, что о. Порфирию пришлось не особенно легко и после первого дня в Петербурге, потому что под 20-м числом в дневнике записано:

«Птицы небесные имеют свои гнезда, звери лесные и полевые – свои логовища; даже у червячков есть свои норки. Один я не имею своего уголка. Боже мой! Когда ты посылаешь ангелов, этих служебных духов, на служение людям: они верно исполняют волю твою, но, исполнив ее, возвращаются в свои обители, кои ты дал им по милости и правде твоей. Эту истину знают просвещенные начальники мои. Но почему не руководствуются ей? Или потому, что забывают ее в своих небедных (было: раззолоченных) теремах, или потому, что ангелы летят всегда мимо этих теремов, и живущиe в них не получают от них святых внушений.

Чернец! Ты – не ангел; скажут они.

Антонии, Илиодоры, Гедеоны, сиятельные графы и превосходительные чины! И вы же не боги; ибо нет в вас правды, милости и провидения. Долой же с пьедесталов!!

Ах! Эти мраморные статуи водружены крепко. Не могу я расшибить и испепелить их. Нет у меня перунов. Но есть адамантовое перо. Пишу им на челах их:

«Это камни, но не тe, от которых Бог может воздвигнуть себе чад.

Целую тебя перо мое. Письмена твои неизгладимы во веки веков» (стр. 123–124).⁴⁶

Видно, однако, что о. Порфирий сознавал, что он ропщет и потому прибавляет к этому: «Благовестят к обедне. Иду в церковь каяться и благодарить Бога за все». После этого в дневнике нет записей до 25 числа, где отмечено, что «в прошедшие дни я, по долгу и обычаю, являлся духовным и светским властям»; о. Порфирий посетил митрополита Антония, «который был скуп на вопросы», так как он затруднялся говорить после паралича. При этом о. Порфирий замечает: «А я (было: здесь) решился менее рассказывать, и бoлеe писать здесь о Востоке. Ибо писанное иногда бывает действительнее устного слова». Викарию митрополита, еп. Нафанаилу, а также, ректору академии, eп. Aфaнaсию, о. Порфирием «отдан был долг почтения». Про последнего он замечает: «Он высылается (было: переводится) отсюда в Саратов, как слышно, за то, что домогался быть епископом нашего армейского и флотского духовенства и заседать в Синоде». С курским архиепископом он беседовал о несогласных между александрийской церковью и константинопольским патриархом. Архиеп. Полтавского Гедеона он не застал дома. Олонецкий архиеп. Венедикт расспрашивал нашего путешественника о состоянии церкви на Востоке. Последней ответил: «Она подобна трем отрокам, горящим в печи вавилонской; впрочем пламя уже не так сильно ныне, как прежде». Но видно о. Πорфирий считал, что не дал довольно ясного понятия об этом, потому что после этого, заметив, что его беседа с архиепископом «была непродолжительна», говорит: «Я позабавил его следующим анекдотом», в котором является аллегорическое представление положения восточного духовенства. Последние его слова, как и самый анекдот зачеркнуты карандашом с карандашной отметкой на поле: «Не печатать!». Вот самый анекдот, первая фраза в котором написана над строкой карандашом:

«Было и не было. У одного властного и зажиточного турка на острове Крите издохла любимая собака. Тогда он позвал к себе местного священника, и приказал ему похоронить ее по христианскому обряду. Священник хотя-нехотя исполнил его приказание. Узнал это местный архиерей, и запретил ему священнослужение. Бедный, злополучный поп припал к ногам турка, и, поцеловав полу его кафтана, умолил его идти к владыке и у него испросить ему прощение. Турок положил несколько денег на тарелочку пошел к apxиерею, и входя комнату его согнулся в дугу, а тарелочку держал на голове своей. Архиерей увидел на ней деньги и смекнул, что они назначены ему. Когда же турок стал просить его о помилование священника, он отвечал ему: «я наказал попа не за тo, что он отпел твою собаку, а за то, что меня не пригласил на похороны ее». Наказание было отменено, и все было сыты, и волки и овцы» (стр. 125–126).

Сказав затем, что «к протопресвитеру Музовскому не ездил, а обер-священника Кутневича не застал дома», о. Порфирий характеризует светских чиновников св. синода, которых он посетил, и описывает встречи с ними, иногда касаясь подробностей, но вообще только вкратце в роде следующего: «Директор Константин Сербинович, по-прежнему, мягко стелет, но жестко спать» (стр. 128). Довольно холодно и сухо «против чаяния» нашего путешественника встретил его обер-прокурор св. синода гр. Протасов, который прежде всего, вместо расспросов о Востоке, стал спрашивать его о мужском монастыре в Одессе, называя тамошних монахов пьяницами. «Я ожидал, говорит о. Порфирий, что он скажет мне спасибо, за разумное исполнение данного мне поручения в Палестине и будет расспрашивать меня о Востоке; а он с первого раза спросил меня: «Долго ли вы пробыли в Одессе?» (стр. 126). Но на слова графа о пьянстве монахов, о. Порфирий заметил между прочим:

– «Не виновато ли чье-нибудь постановление (было: синода) о монахах?

– Как! – восклицает граф.

– Постригающиеся в монашество, по уставу, дают Богу oбет быть во всю жизнь свою нестяжательными; а по штату им назначаются денежные оклады из государственная казначейства, и выдаются доходы из церковной кружки. Удивительно ли же, что некоторые из них относят их в питейные дома. Сделайте все монастыри строго общежительными, – и пьянство прекратится в них» (стр. 126–127).

Против этого места сделана приписка карандашом: «Есть много и в общежительстве». Видно, о. Порфирий хотел заметить, что и в последних монастырях есть люди недостойные. Окончив об одесском монастыре, граф «пристально» посмотрел на о. Порфирия; видно, он хотел указать на старые грешки о. Порфирия, если они были у последнего, когда он был настоятелем этого монастыря. Вообще у них разговор не клеился. Наконец граф спросил нашего путешественника:

«Как зовут Иерусалимского патриарха?

– Кирилл.

– Что вы намерены написать нам?

– Отчет о церкви сирийской, о Синай и Афоне.

– Прибавьте замечание о состоянии всей православной Церкви на Востоке, да пишите поскорее.

– Одного просил бы я у вас, – времени. У меня много материалов; они требуют разработки и оценки. Я боюсь ошибок от поспешности.

– По крайней мере по частям представляйте нам труды

свои». (стр. 127).

Директор канцелярии св. синода А.И. Войцехович принял о. Порфирия ласково и угостил его «ароматным чаем. Но не чай был сладок мне, говорит наш автор: сладки были вот эти слова его: "граф Нессельроде отозвался нам о вас с отменной похвалой, когда вы исполнили свое поручение в Иерусaлиме. Все мы рукоплескали вам. Потрудитесь еще и еще. За это мы сделаем вас киевским митрополитом». Сказав затем, что он сообщил ему «по секрету» о русских консулах на востоке, о. Порфирий замечает: «Теперь сознаю, что я поступил неосторожно. Есть люди на этом светe, к которым когда идешь, молись и проси Бога: положи Господи хранение устом моим» (стр. 128).

Директор азиатского департамента Л.Г. Сенявин обласкал о. Порфирия, припомнив мимоходом, что ему «следует получить денежную дачу на обратный путь из Иерусалима по высочайшему разрешению в 1843 году»; при этом заметить наш автор, что директор сказал ему «твердо: вы исполнили свое поручение хорошо» и затем спросил его: «какая награда была бы мне приятна?» Но о. Порфирий дал уклончивый на это. Когда

«этот щекотливый для меня разговор кончился, мы начали беседовать о других предметах. Рассказав ему об алеппских никодимитах, я выразил желание их иметь православного консула вместо еврея Пичиоти. Сенявин вдохнул в себя ливень воздуха, улыбнулся и сказал: «да этот еврей – не консул; сам он так называет себя, а он не более, как малозначащий агент». – Этому могучему директору я жаловался на холодность некоторых консулов наших к русским паломникам. Он надул губу, не знаю, на кого: на них или на меня. Опять правое сердце мое было не в ладу с умом моим. Ах, сынам света трудно быть мудрейшими сынов века! У рыцаря сердце под панцирем, не видно, как бьется; дипломат умеет затаить его движение так, что ничего не прочитает на лице его; а инок, алчущий и жаждущий правды, никак не может скрыть волнений своего сердца; из-под власяницы так и видно, как оно бьется, всегда сильно, по размерам веры, любви, надежды, правды» (стр. 129).

Свиданием с этим высоким чиновным лицом о. Порфирий окончил свое хождение по начальству, и при этом он замечает:

«К знаменитым придворным дамам: Потемкиной, Тизенгаузен и Фредерикс я не являлся, потому что из азиатского департамента через архимандрита Аввакума было дано мне знать, чтобы я не виделся с подобными старушками, которые молятся в Дворцовой церкви: они могут-де сделать насилие министру Нессельроду. Благоразумие присоветовало мне отложить до поры-до времени посещение названных дам. Я про себя раз судил так: кончу деловые записки мои, представлю их предержащим, и потом посмотрю: если чего не добудет мое перо, авось приобретет то язык мой в теремах набожных старушек. Гм! Придворных старушек боится канцлер! Почему бы ему страшиться их, коль скоро он прав перед Востоком? Ан видно он молится не на восток, а на запад» (стр. 129–130).

Под 26-м октября наш автор отмечает, что «12-ть юных родичей» – букарестских болгар приняты в киевскую семинарию; при этом он высказывает болгарам следующее пожелание:

Да даст им Господь по сердцу их! Болгары – родня нам. По родству и по любви Христовой мы должны сообщить им свет, который озаряет нас и которого у них нет. Тьма им неприятна, губительна. Они жаждут быть благоустроенным и благополучным народом. Святое хотениe! Достойное исполнения!» (стр. 130).

За этим он отмечает что «письменно уведомил обер- прокурора о своем приезде в столицу и о составлении своих отчетов и вместe с тем просил назначить ему «дальнейшее служение», а до того «выдать жалованье 1000 рублей за майскую треть и вперед выдавать оное прежним порядком, согласно с определением св. Синода». Но видно, не повезло о. Порфирию, потому что под 30-м числом того же месяца он говорит:

Едва ли кто определил и утвердил границы между правдой и милостью. Вечно они передвигаются по людскому произволу, по требованию обстоятельств, по натиску страстей. Законы должны бы установить эти границы. Но законы даются людьми, а люди ошибаются и, что горше, нарушают свои же уставы.

По правде я просил себе у начальства выслуженного жалованья, а по милости его надеяться получить 1000 р. и за остальное время настоящего года. Но вышло не то. Вот что объявил мне Сербинович: заграничное жалованье не может быть продолжено вам в России. Посему мы предположили дать вам 1000 р. за весь год». Во имя правды я возразил ему: Помилуйте; мне следует тысяча рублей за одну майскую треть года, которую я провел заграницей (директор сморщился). Она уже заслужена мной. Пожалуйте мне то, чтό св. синод назначил и Государь утвердил. Что касается до остального времени года, то я надеюсь на милость начальства. Директор покраснел, но тотчас затаил сильное волнение души своей, и сказал неопределенно: «Синод имеет свои расчеты».

Я не понял его, и продолжил жалобный напев свой. Прошу вас обратить милостивое внимание на мое положение. Трудясь на Востоке, я делал немалые вклады в монастыри и монастырские церкви, включительно с тридцатью коптскими, подавал милостыни бедным священникам и нищим, помогал разноплеменным поклонникам, потерпевшим несчастье в пути, и злополучным арабским семействам в Иepусалиме, дорого покупал нужные мне сведения, и таким образом на ближних моих и на достижение указанной мне цели иждивал те тысячи, кои получал от правительства. По-моему разумею, они принадлежали не мне, а делу моему. Следовательно, я три года служил и трудился почти безвозмездно. На мою долю отделите лишь немногие сотни рублей, кои требовались на пропитание меня и служителя моего и на небольшое жалованье ему. Я даже не шил себе нового платья и белья, а прежнее почти все износилось. У меня остались только две поношенные летние рясы, включительно с той, которую вы видите на мне; а теплую шубу мою украли в лавке портного, которому я отдал починить ее в Константинополе. От Афона до Петербурга я проехал через Валахию и Молдавию без всякой казенной дачи с кошельком своим, который берегло благоразумие. Здесь, в лавре, потребуют с меня денег за стол и дрова. Наконец у меня есть беднейшая мать и злополучная родная сестра с малолетней дочерью.

Душа моя возмутилась. Мне было весьма горько. Воспользовавшись молчанием директора, я досказал: извините меня великодушно, что я утруждаю вас такими речами. Когда человек стеснен в первых потребностях жизни, тогда он не молчит.

– Почему не говорить? – пробаял директор.

Такова злоба настоящего дня. Не бурю ли я творю? И не превратится ли она в ураган? Что же? И ураганы утихают, и после них настает тишина. Бог – моя надежда и крепость!» (стр. 131–132).

Непосредственно после этого начинаются записи ноября месяца, начиная с 1-го числа, хотя они не следуют под каждым днем месяца. И здесь, как и в предыдущем месяце, излагаются жалобы на тяжелое положение. Эти жалобы начинаются с самого начала: под 1-м числом о. Пофирий отмечает, что ему дали отдельную келью. «Но она тесна, сыра и душна, замечает он, потому что находится над бессводным погребом, в котором частенько серой обливаются горлышки пивных и винных бутылок». Но с этим он мог бы помириться. «Терпение!» восклицает о. Порфирий. «Но вот беда, продолжает он. Приходится спать в одной келье с служителем моим; а он так сильно храпит ночью, что и мертвых разбудит. Если же я не буду иметь и сонного покоя, то не знаю, как стану жить и трудиться; а труда много, и труд умственный. О, mi miserum, о, me infelicem!». С этого дня он начал писать свои отчеты. Выражая недоумение с чего начать, он решается остановиться на сирийской церкви, ибо «эта голубица имеет много птенцов, и ей с ними нужно питание и покров... A те священный горы – одиноки, да и увлажаются росой золотой» (стр. 132–134), разумея под последними Синай и Афон. Перед началом дела, о. Порфирий пишет следующее молитвенное воззвание: «Господи! Благослови мои труды и подаждь мне мудрость и благий глагол, во еже благовествовати силою многою о святой твоей Церкви. Аминь». Но тут же оказалось, что ему не достает некоторых сведений о Cирии, которые он может добыть от митрополита илиупольского и ливаногорского Неофита, которому он пишет послание с этой целью. «Хотя мне известно многое из того, о чем я спрашиваю митрополита, говорит о. Порфирий, но подтверждение с его стороны не излишне». При этом он замечает, что «письмо это написано смеленько. Что нужды? И на смелые вопросы даются ответы. Семитическое племя теперь смирно и по нужде откровенно; а род Иафета смелее: audax Japeti genus» (стр. 135). Вот какие сведения нужны о. Порфирию для «истории антиохийского патриархата», которую, как он говорит, пишет:

«1. Нынешний правитель Ливанской горы Эмир-Хайдур – какой веры, маронитской, или друзской?

2. Патриарх маронитский сколько имеет епископов? Все ли они имеют eпapxии? Как называются их eпapxии? Где они живут? Обозревают ли свои паствы? Откуда получают доходы? Богаты ли они?

3. Сколько в Cирии греко-католических (униатских) apхиeреев? Где они пребывают? Как называются их епархии? Откуда они получают доходы? Богаты ли они?

4. Из православных архиереев называется ли кто экзархом?

5. Кто исповедует православных христиан в Сирии, монахи или мирскиe священники? Есть ли там особые духовники в городах и селах? Или каждый священник исповедует своих прихожан?

6. Aнтиохийский патриарший престол владеет двумя имениями в Влахо-Богдании как же называются эти имения? Сколько приносят они дохода ежегодно? И кто управляет ими?

7. Откуда патриарх получает доходы? И сколько в год? Берет ли он деньги с ставропигиальных монастырей своих?

8. Патриаршая церковь имеет ли свою казну, и отдает ли деньги в проценты купцам?

9. Также и архиерейские церкви имеют ли свои капиталы, и отдают ли деньги в проценты купцам?

10. Куда поступают деньги, собираемые на тарелки в церкви? Пользуются ли ими архиереи и патриарх?

11. На чей счет архиереи объезжают свои епархии?

12. Кто уплачивает подати за бедных христиан, и из какой суммы? (стр. 133–134).

За этим о. Порфирий припоминает себе небольшую картину, написанную масляными красками самим митроп. Неофитом, как он уверял нашего автора; она изображала Сирийскую церковь «в виде женщины, сидящей под старым и засыхающим деревом.⁴⁷ На руках у нее цепи. На нее нападают разные дикие звери, т.е. марониты, униаты, католики, протестанты, друзы, ансарии. Внезапно является ей наш Государь Император, подает ей свою руку. Oнa рада; а дикие звеpи, в испуге, иные бегут прочь, а другие присмирели» (стр. 135). Таков полет мысли о. Порфирия! И это отражается в дневнике. – Далее приводит письмо к своему «возлюбленному Александру Стурдзе». При этом он замечает: «Томить друзей ожиданиями грешно». В нем он говорит, между прочим, что занимается «составлением записок о Сирийской церкви, о Синае, Афоне и о монастырских именах в княжествах», и кроме того извещает своего друга, что от нашего автора требуют «очерка всей вообще восточной церкви. Труд тяжелый!» замечает он. Затем просить: «Помолитесь о мне, да просветит меня Ходяй посреди светильников», и прибавляет: «Чувствую великую нужду в благодатном озарении: а любовь к матери восточной церкви в моем сердце есть». Относительно своего будущего он говорит: «Будущее служение мое неизвестно мне. Пока я служу всем церквам Божиим». Извещая Стурдзу, что он не передал его письма графине Тизенгаузен, замечает, что ему намекнули, чтобы он «до времени не приветствовал мироносиц северных». Далее о. Порфирий говорит, что «дашь слово – исполни его, ибо в слове весь человек», замечает, что «это правило жизни побуждает» его «писать Крупениковой». За этим следует самое письмо, которое заслуживает внимания, так как оно рисует жизнь нашего автора. В самом начале письма отмечено: «Пишу» и затем непосредственно идет следующее:

«Вы ждете от меня весточки. Вот она.

Сижу я в кельe сырой. Лампада горит перед ликом святым. Молюсь я, как грешник. Таинственно безмолвие неба; но тем крепче стучусь я в paйские двери.

Что я? Весь око. Гляжу на Восток. Там солнцы давно уж попадали с неба. И где тот могучей, который возжег бы там звезды?

Кто я? Весь мысль; и она вперена в дела давно минувших дней на Востоке. Перед ней встают мертвецы – цари и бояре, иноки святые и люди мирскиe. Сурово смотрю я им в очи, и читаю в них правду.

Вот мое дело, и так я живу.

Благословенье Господне на вас!» (стр. 136).

Под 6-м числом записано: «Спрос не беда, говорит умный народ русский» и затем о. Порфирий приводит свое письмо к добродушному Сенявину о 1500 рублях, которые ему были ассигнованы «на обратный путь с Востока в Петербурга». В конце же письма он замечает: «Что же касается до требуемых от меня записок о Востоке, то они приготовляются. Я работаю ежедневно». Но его просьба не была уважена (см. выше, стр. 51), и вследствие этого под 22-м числом он так изображает свое состояние:

«Горюет пчелка Божия. О чем она горюет? Цветов для нее нет; побили их морозы. А заслуженного меда не дают лиходеи = хозяева.

Нездорова Божия пчелка. От чего она нездорова? От поганого улья.

Что же ты, пчелка, молчишь? Есть у тебя голос. Жужжи.

Да жужжанья люди не любят!

Не бойся людей. Над ними есть Бог, Который дал тебе голос. Он услышит тебя, и им повелит сжалиться над страданьем твоим.

И так я жужжу» (стр. 137).

Это жужжание выразилось в письме к Сербиновичу, которому он пишет, что «с 13-го ноября» его «здоровье совершенно расстроилось» от сырого помещения, что у него нет денег на лекарство: «ибо вот уже седьмой месяц я доживаю без доходов, без жалованья, без всякой дачи». Видно на этот раз просьба о. Порфирия имела успех, потому что под 23-м числом он говорит: «Услышан мой жалобный голос. Блеснул слабый луч надежды. Сербинович откликнулся мне» и после этого приводить письмо к нему Сербиновича, который сообщает ему, что «относительно неудобства квартиры следует обратиться к митрополиту с.-петербургскому», а относительно «назначения содержания надлежащее распоряжение будет сделано на сих днях». О. Порфирий решил «ждать помощи» и просить от наместника лавры лучшего жилья; при этом он замечает: «Душевные скорби и телесные страдания и лишения суть прещения Бога мне грешному. Меч его приразился ко мне. Меч Божий! сецы, но не посецы» (стр. 137–138). – Под 3-м декабря он говорит, между прочим, что

«приятно получать письма от друзей. Но надобно и хранить тщательно, как свидетельства чистоты общения сердечного и для сладких воспоминаний о днях минувших. Письма друзей что такое? Зеркала, в которых отражается их ум, нрав, век, общество» (стр. 139).

За этим он приводит письмо из Одессы от 22-го ноября от А. Стурдзы (стр. 139–140), который между прочим писал:

«Ныне и в С.-Петербурге у Исакова и Гауера, я в Харькове, по воле Творца, беседы: «Первая седмица великого поста» продаются в французской оболочке. Перевод литургии я дополнил припечатанием в конце двух пропущенных мной стихов, хором поемых перед отпустом. Перевожу теперь из Филарета на досуге; изнуряюсь обширной перепиской; думаю издать в Одесском Bестнике, или инде кое-какие путевые заметки.⁴⁸ И сия вся суета суетствий. В добавок видимое окрест нас, в порядке духовном, учебном и гражданском, рождает в душе томление и крушение духа. В особенности самородная плодовитость зла, усиливаемого превратными лекарствами, и трудность в совершении добра ежеминутно веру нашу искушают».

Далее он выражает пожелание успеxa о. Порфирию в его трудах, «в которых», по автору письма, «благовестие о Невесте должно сливаться с плачем Иеремииным! Доныне нет ей утешающего»; и затем выражает сожаление, что о. Порфирий с его письмом не был у графини Тизенгаузен, о которой, а также и о баронессе Фридерикс, он говорить следующее:

«Она и ревностная баронесса Фридерикс по истине всегда готовы и достойны служить Христу в лице τῶν ἀδελφῶν αύτοῦ τῶν ἐλαχίστων; и напрасно было бы отклонять служение мироносиц севера в делах милосердия. Сайданайская женская обитель в Сирии принадлежит им, по житию, по цели, по нищете, по осенению Заступницы ее небесной, преблагословенной в женах приснодевы Марии. – По последним известиям из Афин мы узнаем что в Греции вопль народа вымолил наконец у тамошнего правительства умножение числа православных епархий, а именно вместо десяти уцелевших, отныне их будет 27 в королевстве. По нашему непостижимое множество; но вы лучше меня знаете, как это на Востоке необходимо».

После этого Стурдза советует ему познакомиться при случае с действительным статским советником Спиридоном Юрьевичем Дестунисом, служащим в азиатском департаменте. «Это старый друг мой», говорит он. «Я уверен, что в беседах с ним и вы бы нашли взаимную пользу, отраду и утешение». При этом просит он о. Порфирия:

«Также при случае нельзя ли будет вам, отче, проведать об участи некоторых рукописей, посланных мной месяца за два его сиятельству графу Николаю Александровичу с просьбой о рассмотрении оных в духовной цензуре. Hoc, si libuerit et occasio data fuerit; nolo enim molestus fieri».

Под 18–20 числами о. Порфирий говорит, что «бывают черные дни в жизни», и затем изображает состояние человека в такие дни, когда он «находится в полном разладе с обстоятельствами и с самим собой», и когда «что он ни делает, все делает не благоразумно, не спокойно, в огорчение других и во вред себе самому, а что говорит, говорит, бледнея, задыхаясь и жаля себя и других». Человека в этом состоянии он уподобляет Ливанской горе в ненастное время, когда на ее «темени и челе мутятся вьюга, снег и мраз, на плечах и груди льется дождь при молениях и громах, а у подошвы ревут и ниспровергают и уносят с собой все, что им попадается», и за тем добавляет: «хорошая душа у него, если он во дни грозных испытаний еще сможет, подобно набожному путнику в горах среди туч, перекреститься и молиться». Далее о. Порфирий говорит, что «восемнадцатый день текущего месяца (т.е. декабря) был горький (было: черный) день» в жизни, ибо «капля дегтя (sic) нечаянно упала в ток жизни моей и жизнь моя огоркла» и после этого он рассказывает следующее:

«Сапожник принес мне заказанную ему обувь. Я примерил ее. Пришлась по ноге. Ремесленник потребовал деньги «Теперь нет у меня денег»: сказал я ему; завтра отдам. Подожди. – Пожалуйте или деньги, или сапоги: возразил он. Я протянул, ему ноги. Он унес с собой новую обувь. А я, босоногий, бросился на постелю свою и зарыдал от того, что никогда не бывал нищим» (стр. 142).

К этому он прибавляет, что «мучение» его «души было невыразимо сильно» и затем описывает это мучение, которое в заключение представляет так:

«Словом сказать: я был в полном разгаре греха от того, что безжалостно стеснили меня в первых потребностях жизни. Благодать Божия отступила от меня. Мой ангел хранитель стоял у изголовья моего, и плакал» (там же).

Сказав после этого, что «девятнадцатый день был черный день» его жизни, он рассказывает, что «в девять часов дня он пошел к митрополиту, дабы попросить у него 500 рублей в заем». «Владыка сегодня никого не принимает к себе», сказал ему митрополичий слуга. «Я, молча, воротился и, как сам не свой, потащился к викарию Нафанаилу по длинным застекленным коридорам лавры», говорит он. Викарий принял его; но, «заметив необыкновенную бледность и томность», спросил его с участием о здоровье. О. Порфирий сказал ему причину своего состояния. Но викарий заметил ему, что «давно нетерпеливо ждут трудов» нашего автора. «Я советовал бы вам спешить. Вы сами знаете, что здесь любят плоды, которые посевают рано и скоро», прибавил он. На это о. Порфирий ответил ему, что его «плоды такого рода, что зреют долго, да и на приволье.... и помня умное слово: quod cito fit, cito perit, не торопится; ибо, говорить он,

«предварительно освещаю предметы для себя, и уже потом рисую их для других. Мне надобно решить некоторые современные церковные вопросы, например: о значении духовной власти вселенского патриарха и об отношениях к нему прочих патриархов и нашего св. синода, о поземельной собственности церквей и монастырей, и о праве или неправе государственной власти облагать данью эту собственность. Основательное решение этих и подобных вопросов требует ученых справок и времени. Наконец, мне известны происшествия, просьбы, жалобы восточных братий, кои думаешь и раздумываешь помещать в отчетах. Впрочем все эти узоры я выткал бы скоро, если бы недуги мои от сырой квартиры не отнимали у меня части сил и драгоценного времени (стр. 143–144).

После этого викарий сказал, что действительно квартира о. Порфирия «не завидна»; он сам жил в соседстве с ней и страдал, и когда митрополит заметил его нездоровье, то приказал дать ему другое помещение; затем прибавил: «Если бы от меня зависло распределение келий, то я успокоил бы вас. Но вы знаете, что я не распоряжаюсь в лавре». На это о. Порфирий ему сказал (стр. 144):

«Знаю. Впрочем я пришел просить вас не о квартире, владыка! Мне нечем жить; у меня нет ни копейки; из хозяйственного управления до сей поры не выдают мне жалованья, которое следует мне с 1-го мая; и я стеснен в первых потребностях жизни. Вчера мой слуга уплатил свои деньги за мою обувь. В такой крайности я ходил сегодня к митрополиту, чтобы попросить у него денег в заем: но он не принял меня; и это к лучшему! Ибо я своими громкими жалобами мог бы растревожить его. И так я покорнейше прошу ваше преосвященство доложить ему о моей скудости и склонить его, чтобы он приказал выдать мне взаимообразно 500 руб. из сумм лавры. По вашему заступлению он поможет мне, как помогал другим, например, архимандриту Аполлинарию (ныне епископу Чигиринскому).

Но викарий заметил ему, что «забывчивость Аполлинария возвратить деньги во время загородила и другим дорогу к владыке»; на это о. Порфирий сказал, что его «деньги (было: жалованье) находятся в синодальном казначействе», и потому «легко сделать вычет из них когда угодно». На вопрос викария: не может ли о. Порфирй «занять у кого либо другого», наш автор ему ответил:

«Не знаю у кого. Отец Аввакум сам не имеет теперь денег. Других знакомых я не имею. Да и тяжело мне, как нищему стучаться в чужие двери, когда по праву давно следует мне получить свое жалованье» (стр. 145).

После этого между ними произошел для обоих не особенно приятный разговор:

«За границу вам высылали не мало денег. Сберечь бы вам часть их на всякий случай», сказал викарий.

– Владыка! Все что получал я за границей, издерживал на дела милосердия и на приобретение надобных мне сведений. Я на Востоке являлся нравственным лицом, и на все мои издержки, сделанные по побуждениям сердолюбия и благодарности как за гостеприимство, так и за вспоможение мне в ученых и деловых трудах моих не достало бы сумм синода, если бы по особому Всемилостивейшему paзрешению, известному только мне и таинникам воли его, не получал я особых денежных дач в значительном количестве» (там же).

Но викарий на этом не остановился и предложил о. Порфирию просить пособия в министерстве иностранных дел, мотивируя это тем, что оно знает труды нашего автора на Востоке, где он являлся нравственным лицом. О. Порфирий ответив, что он в этом министерстве не служит и потому, следовательно, не имеет основания просить оттуда пособия или жалованья, между прочим по поводу слов нравственное лицо сказал:

«Эти слова я принял за иронию, и сказал с заметным волнением: пусть кто как хочет, так и оценивает труды мои, дорого, или дешево. Я не беспокоюсь об этом, потому что служу делу, а не лицам. Не суд чужой мне дорог: дорога мне правда, и свой хлеб вкуснеe чужого. Я состою в духовном ведомстве: оно и должно дать мне хлеб насущный.

– Точно свой хлеб вкуснее чужого; и вы были бы сыты и спокойны, если бы продолжали семинарскую службу. Но вы сами пожелали странствовать по свету, сказал викарий.

От этих слов викария гневная дрожь пробежала по телу моему, говорит о. Порфирий, так как мне показалось, что викарий считает меня бродягой. Я взволновался, как волновалось Средиземное море во время плавания моего в Александрию. Приливы горьких чувствований скопились во мне и слились в громадную волну; а эта волна со всей высоты своей упала на собеседника, окрестила его и рассыпалась» (стр. 145–146).

После этого он продолжает:

«Правда, сам я пожелал служить в Вене при посольстве; но оттуда был вызван и послан в Иерусалим по воле Высочайшей, тогда как и не думал и не гадал я об этом. Повиновение сей воле было сладко мне, и я исполнил свое дело, как мог, и как умел. Правда и то, что по окончании иерусалимского поручения сам я просился на Синай и Афон; но от воли начальства зависело отпустить меня туда или нет. А ежели оно послало меня туда с Высочайшего разрешения, стало быть считало нужным узнать силы православия на Востоке посредством моего соглядатайства. Восток я принес сюда с собой; и он будет представлен начальству в картинах верных. Я докажу это на деле. Надеюсь!... Нo никак я не надеялся и не воображал, что буду пить здесь ту горькую чашу, какую пью. С границы России просил я Сербиновича дать мне здесь покойный приют; а меня поместили чуть не в погребе. По праву и по указу Государя я должен получить 1000 руб. за одну майскую треть настоящего гола, а мне обещали эту тысячу за весь круглый год. Я прошу ее у Новосельского, и всегда слышу одно и тоже: «пожалуйте недели через две». Кто, состоя на должности, вымаливает себе заслуженное жалованье? Один я. Уж нет у меня мочи выслушивать отсрочки. Между тем я стеснен в первых потребностях жизни. Ах! Видно, заслуженный архимандрит здесь ценится не более, как выжатый лимон, не более, как тряпка... Однако и тряпку иногда берегут... Владыка! Исповедуюсь вам, что здесь иногда приходило мне на мысль бросить клобук и рясу, и бежать, куда глаза глядят. Теперь я стыжусь своего малодушия, и заглаживаю этот грех своим гласным раскаянием⁴⁹... Впрочем, быть может, я не нужен церкви Божьей? Если так, то пусть отпустят меня на Афон, Синай, в Нитрийскую пустыню; там греки, копты дадут мне приют, покой и хлеб насущный. А если я нужен, то пусть не поступают со мной так жестоко» (стр. 146–147).

Но викарий опять уязвил о. Порфирия, сказав ему, что ему жаль его:

«Вы трудились на Востоке, продолжал он, покупали там знания, и являлись нравственным лицом.

Эти слова опять взволновали меня, говорит наш автор, и я прервал речь викapия и заговорил громче⁵⁰: пусть называют меня бродягой, купцом, безнравственным лицом, или как кому угодно (викарий побледнел). Я не обижаюсь этим. Ибо знаю своего внутреннего человека; сохраняю уважение к нему, как к образу Божьему; чувствую в себе присутствие сил духовных, и хочу жить, хочу служить здесь, там, где Бог приведет... Богатства не желаю; почестями не дорожу, а долг и правду ставлю выше всякого блага земного, и думаю о славе... ах! если бы она была европейская!... Бог видит мое сердце, мои скорби, мои страдания. Я надеюсь на Его милость и правду, и во имя права дерзаю докучать власти. Пусть отдадут мне то, что пожаловал Государь; а будущность моя – в воле Божьей и в любви людей добрых» (стр. 148).

После некоторого молчания о. Порфирий «искренно стал извиняться» перед викарием, прося его при этом не говорить митрополиту об его «порывах и вспышках». Обещав молчать об этом, викарий предложил нашему автору 10 р., извиняясь, что и сам более не имеет. Последний принял их. В конце всего этого он замечает: «Велика злоба настоящего дня. Великий я грешник. Первый из грешников».⁵¹ 20-го декабря о. Порфирия позвали к митрополиту. Наш автор так описывает его: «Он в одном подряснике, с заплетенною косой, сидя за письменным столом. Брошен им суровый взгляд на меня. Я тотчас понял, что викарий передал ему все мои речи». Разговор их был краток. Митрополит спросил его, отчего он не был в святейшем синоде. о. Порфирий ответил ему, что он был там несколько раз; тогда митрополит сказал: «Вы просите у меня милости; не будет вам милости. По правде выдастся вам жалованье ваше».⁵² Затем он пишет: «После сего я поклонился владыке, и оставил его с Богом» и прибавляет:

» «Εστί τι νέον, »Ηξει μέλος γοερόν γοερῷ (Еврипида "Εκάβη, ст. 83–84).⁵³

Есть нечто новое.

Придется мне, горемычному,

Петь горемычную песнь» (стр. 149).

Под 26-м числом о. Порфирий отмечает, – что ему перед праздниками отвели новое помещение, – две кельи «в нижнем жилье бывшего семинарского дома в лавре». Наш автор заявляет, что наместник лавры перевел туда после того, как ему в последний раз было написано им, что если ему, т.е. о. Порфирию, «не будет дано лучшее помещение», то он принужден будет бежать из лавры. «Новое жилье мое суше и просторнее», говорит о. Порфирий, «а главное Иван мой храпит по ночам в особой и далекой от меня комнате». Наконец 30-го декабря был объявлен о. Порфирию указ св. синода, по которому он должен был состоять в с.-петербургской eпapxии и назначено ему «жалованье с 1-го мая по 19-е октября из прежнего оклада в 3000 рублей и кроме сего 500 рублей в единовременное пособие» до определения его к месту; при этом о. Порфирий говорит, что он «выплакал этот указ». Под 31-м числом декабря записано:

«Еще год прошел. Я далее от колыбели и ближе к могиле.

А что такое могила? Тa жe колыбель, но колыбель бытия вечного.

Аминь» (стр. 150).

Этими словами заканчивается этот интересный дневник.

Вся первая половина дневника этого 1846 г., а именно с 1-го января по 1-е июня, а также и с 1-го по 23-е июня, т.е. 1-я глава вышеописанного текста (см. выше, стр. 49) заключается в двух частях «Первого путешествия в афонские монастыри и скиты в 1846 г.» (Киев 1877 г.; Москва 1880 г.).⁵⁴

Дневники 1847 и 1848 гг. состоять из одной книги в переплете (I.А^5–6) в л. на белой и серой бумаге, а также из трех записных книжек в 16-ю д.; в первой книге всех листов 321, после которых приклеен переплет записной книжки 1848 г., так как на нем сделаны записи о. Порфирием; листы все пронумерованы, за исключением черновой дневника 1847 г.; беловые листы этого года отмечены цифрами полистно, а остальная часть постранично. Листы в ней не одинаковой величины: одни величиной в полный лист большого формата (1847 г.), а другие меньшего, – почти в большой почтовый лист (1848 г.), третьи – в 4-ку и 8-ку и наконец четвертые – в 16-ю д. (между стр. 469 и 485 и в самом конце с 507 по 524), вероятно, из записной книжки. Приклеенный к концу переплет совершенно одного формата и изделия с переплетами книжек дневников 1844 г. с оттиснутой надписью на корешке: «Jerusalem. 1844» (см. выше, стр. 14), но на приклеенном между этими надписями ярлычке написано: «1848 г. от июня до ноября». Очевидно, что этот переплет от записной книжки, в которой находились дорожные записи за означенный год и месяцы и на основании этих записей составлен дневник этого года, потом листы из него уничтожены, как обыкновенно делал о. Порфирий. Осталась только половина от последнего листа, на обороте которого написано: «а) Платон изгоняет из своей республики имеющих и проповедующих ложные понятия о Божестве». Эти слова еще лучше показывают, что в этом переплете заключалась записная книжка, так как о Платоне и его учении говорится довольно много под 11-м ноября (стр. 304–310, 312–313), и в конце, в приложении (стр. 487–506), и в листках из той же книжки, приклеенных в конце тома (стр. 510–518); на остальной же части полулиста оканчивается речь о какой-то личности следующими словами: «из обращенных евреев, который перевел нашу литургию на еврейский язык. Говорили мы и о некоторых пророчествах об И. Христе. Он понимал их по своему; напр.». Этого местa я не нашел в дневнике. На первой доске переплета написаны три строки: «φελΰς = пробка, тỳчь – чугун = ὀριόχαλκος» и «пехтинанджис», и кроме того какие-то цифры и хронологически вычисления; а на последней доске переплета записан расход за август и другие месяцы. В остальном дневники каждого года представляют довольно крупные особенности и потому можно рассматривать каждый год отдельно.

Дневник 1847 года помещен в начале тома и является в двух списках, беловом и черновом; на последнем, наверху 1-го заглавного листа, написано: «Черняк». По письму оба списка совершенно одного характера с предыдущей книгой дневника 1846 г. По всей вероятности, и этот дневник составлен и написан в тот же год, когда написаны были дневники предыдущего года (см. выше, стр. 51). Но переписан весь дневник, очевидно, не в одно и тоже время, – но, судя по почерку, в два пpиeмa: первые 10 листов раньше, а с 11-го по конец позже (ср. выше, стр. 46–47). Между лл. 18 и 19 вставлены три листа, написанные четко, писарской рукой, – это «Инструкция архимандриту Порфирию, отправляемому в Иepуcaлим», – несомненно, подлинник официальной бумаги. После переписки, дневник тщательно был пересмотрен, исправлен и добавлен, как это видно по помаркам отдельных слов, а иногда и целых мест, и записям слов карандашом над строкой. Существует, однако, значительная разница между черновым и беловым списками, начиная чуть не с самого заглавия. На беловом заглавие простое: «Книга бытия моего в 1847 году"⁵⁵, а на черновом немного сложнее: »Книга Бытия Р. Б. А. П.⁵⁶ Тысяча восемьсот сорок седьмое лето Господне«. Мало того: черняк заключает в себе только январь. Едва ли он и продолжался дальше, судя потому, что записи оканчиваются на половине страницы. Отсюда можно заключить, что дальнейшее продолжение было сделано позже и прямо на основании записных книжек за февраль – декабрь этого года, которые не сохранились; вероятно, о. Пофирий по составлении дневника уничтожил их. До переписки, текста черняка был тщательно пересмотрен, значительно исправлен и кое-что из него выброшено и таким образом в беловой список не вошло. Что же касается белового списка, то он сделан, несомненно, не в одно время. Судя но почерку, дневник за январь месяц составлен и переписан, как замечено было выше, в 60-м году; вся же остальная часть года написана довольно старческой, нетвердой рукой, значит, значительно позже.

По содержанию, дневник этого года не представляет так много интересных мест, как предыдущей, и к тому значительно кратче, так как записи сделаны не под каждым числом, а иногда между числами существуют большие скачки, напр. в феврале сделаны записи только под 1-м, 3-м и 11-м днями; в марте – под 15-м и 20 м днями; в апреле – под 7-м, 14-м и 22-м днями, а в мае – только под 3-м днем и т.п. Эти сокращения иногда доходят до того, что вместо записей за месяцы июнь и июль, стоит просто «Июнь и Июль« и затем непосредственно отмечено: »День 6-й«, но какого месяца, не сказано. Только после этого прибавлен лист серой бумаги с отметкой наверху карандашом: »К 16 полулисту« и затем следуют довольно краткие заметки под 8-м, 10-м, 12-м и 14-м днями июня; только под 31-м днем этого же месяца сделана довольно большая запись. После этого вставлена «Инструкция, утвержденная в 28-й день августа», с отметкой: «Получ. из св. Синода 9-го октября»; за ней следует небольшая заметка и потом: «Август» и далее »День 2-й». В декабре одна запись находится под тремя днями: «Дни 7-й, 8-й и 9-й». Записи кончаются маленькой заметкой под 26-м декабря: «Было последнее прощальное свидание мое с вселенским Анфимом и с фаворским Иерофеем», после которой записано: «Конец. Богу слава». Таким образом самый полный и подробный месяц по записям – январь. Но текст этого месяца, будучи почти одинаковым по обоим спискам, местами довольно значительно различается, так как беловой список не просто сделан с черняка, но во многих местах текст его впервые составлен, как это будет видно из сравнения при oбозрении содержания.

Содержание дневника этого года составляет рассказы о. Порфирия о пребывании его в России, – в Петербурге, до 14-го октября, о вторичном командировали его на Восток и о пребывании его в Константинополе с 25-го ноября по 26-е декабря. Дневник января месяца написан почти в том же тоне, как и вторая половина предыдущего года. – Под 7-м числом о. Порфирий описывает свой сон, который, по его мнению, был предзнаменованием того, что он был причислен к братству Сергиевой пустыни, под началом тамошнего игумена. Вот что между прочим он говорит по этому поводу:

"Сон в руку . Челн мой ударился о подводный камень... недалеко до крепости... да! до Сергиевой пустыни всего 15 верст отсюда... Кого же означает белый орел?⁵⁷ Меня невинного. Летал я далеко и высоко; теперь настало время почить от дел своих. Кажется, Бог дарит мне теперь то уединение и тот покой, о которых я нередко думывал и говаривал друзьям своим, как о величайших благах на земле. Но не цепи ли налагают на меня? Будет ли вожделенно мне уединение насильственное? Будет ли сладок мне покой приказанный?.. Я в числе пустынного братства!... Но что мне делать там? Петь, читать, звонить? Hет тесно мне будет там. Для души моей мало вселенной... орлу нужно широкое поднебие... Кит может жить и плавать только в океане. Но не высоко ли я мечтаю о себе? Не сокрушить ли Господь мое превозношение?.. Бог зовет меня на небо путем тернистым. Да будет воля Его... только бы уйти мне с земли так, как ушли отсюда Антонии, Лествичники, Дамаскины, Радонежский и Ростовский подвижники. Земля – не отечество человека. Это – сад Божий , в который он на время посылается делати и хранити его. Делати! А что я возделал? Ничего. До сей поры я только вычислял, мерил, взвешивал, и то – ошибочно, не верно, не точно. Из души моей струился поток ведения, но и тот потерялся в песках. Из основы бытия моего развивалась ткань добра, но и та⁵⁸ – недорогая. Где же я буду делати? В пустыне? Ах! Не любо мне половинчатое, отрицательное существование в пустыне теперь, когда жизнь может дать сочные и благовонные плоды. Люблю я уединенную келью, и в ней молиться о мире всего мирa; но из этой кельи желаю посещать моих ближних, живущих в мире, соутешаться их верой и добрыми делами, говорить их ушам и сердцам, обогащаться всесторонним ведением, видеть и, если можно, укрощать волны житейского моря, служить человечеству своими делами и даже своими страданиями. О, Боже мой! Спаси мя, ими же всеми судьбами» (л. 2).

Вечером того же дня о. Порфирий пошел к чередному архимандриту Филадельфу, «чтобы выпытать у него решение» своей «участи». Воспользовавшись тем, что архимандрит был занят, он «успел быстро прочесть роковой журнал, который лежал на столе поверх прочих дел консисторских». Тогда о. Порфирию стало ясно, что «здесь викарий Нафанаил, на основании синодального указа, которым» наш автор «причислен был к санктпетербургской епархии, предложил консистории дать мнение о помещении» о. Порфирия, «и консистория определила поместить» его «в Сергиевой пустыне». По прочтении журнала о. Порфирий «увидел приготовленную» ему, как он выражается, «пропасть двумя бездушными архиереями, митрополитом Антонием и его викарием Нафанаилом», который слова, сказанные ему о. Порфирием: «если я нужен Церкви Божией... если я не нужен» (см. выше, стр. 105) передал «высшему начальству; и оно решило доказать мне, думает о. Порфирий, что я не нужен ей», и вследствие этого «обер-прокурор словесно указал консистории темницу для горемычного Порфирия». О. Филадельф, выйдя к о. Порфирию, тотчас схватил консисторские журналы, «унес их и начал бранить своего послушника по-молдавски». После этого оба архимандрита начали разговор; но о. Филадельф видимо уклонялся от темы о. Порфирия, который наконец сказал ему напрямик, что он o себе «сейчас прочел определение» консистории у него. На совет о. Филадельфа покориться воле начальства, которое назначило о. Порфирию «лучший монастырь к лучшему архимандриту», иначе оно могло послать его в обитель Валаамскую, о. Порфирий говорит: «Я благодарил за лучший выбор лучшей темницы, но в горести души моей, ни в чем не обвиненной, промолвил, что буду вопиять на небо и во услышание всей земли, и буду требовать суда». На слова о. Филадельфа о лучшем монастыре о. Порфирий спросил:

«Почему же не в лавре?

– Знать митрополиту неугодно», ответил первый"(л. 3 обор.).

На это о. Порфирий между прочим заметил:

«Но за что же? И без суда!... Впрочем, если я противен владыке-митрополиту, и если уже непременно мне надобно водвориться в пустыне, то по крайней мере нельзя ли смягчить, или переменить выражения в журнале например: нельзя ли написать, что я послан в пустыню до назначения мне должности, не упоминая ни о послужном списке, ни о зачислении меня в братство» (л. 4).

Архим. Филадельф «согласился поговорить об этом с викарием» и после этого они расстались. – Под 8-м числом о. Порфирий между прочим говорит:

«Во всю прошлую ночь я глаз не смыкал; бурю внутрь имея помышлений, утопал в пучине недоумений, ненадеяний, тревог; но молитвой и покорностью воле Божьей успокоил себя. Тяжело мне было обрекать забвению свои радужные идеи о церкви и отечестве, кои лелеял я в себе перед лицом солнца правды, и надеялся осуществить, крепко веруя в провидение Божие и в великое назначение России. А когда вспоминал я о своей беднейшей матери и о сестре с ее Маргашей, для которых я отрекся от мирa, дабы они моей нищетой были богаты; тогда мысль о потоке слез их, о голодной нищете их, о тяжких страданиях их, о нестерпимой боли их от глухого и жесткого говора о мне людского, эта мысль, слишком тяжелая, как острый камень, падала на мое сердце, и, приподнявшись, опять падала и выдавливала из него всю кровь и потом с большой высоты падала и крушила его вдребезги. Утихла и буря моих помышлений. Я проник небеса и бездны вечности, стал у престола Божьего, и тут молился пламенно... Настало утро. Моя воля была в волe Господней; а моя успокоенная душа пожелала знамения Божьи (там же).

Далее о. Порфирий рассказывает, что он «поехал в азиатский департамент известить директора Сенявина о перемене» своей «участи и узнать: будет ли водворена наша духовная миссия в Иерусалиме, и имеют ли» его «в виду по-прежнему соглашению» его «с посланником Титовым послужить у Гроба Господня». Сенявин, узнав от о. Порфирия в чем дело, просил его сказать искренно, за что его посылают в пустынь. «За то, ответил о. Порфирий, что я не сумел попросить заслуженного жалованья, которого до сей поры еще не получал с прошлого мая, и осмелился требовать его по праву сполна, когда хотели уменьшить его по произволу, и за то, что крупно поговорил с здешним викарным епископом, который обидел меня, назвав чуть не бродягой», и затем «кратко передал весь» свой «разговор с Нафанаилом», сказав при этом, что он не оправдывает себя в нескромности и глубоко сожалеет «о своих жестких речах». Сенявин обнадежил о. Порфирия относительно Иерусалима, при чем спросил его: «угодно ли вам, – мы освободим вас от подначалья в пустыне; кстати и граф Протасов теперь у канцлера». – «Выпустите меня из пустыни; я еще хочу жить и служить», сказал я и белым платком отер свои слезы», замечает о. Порфирий. Директор оставил подождать у себя нашего автора, а сам «побежал к Нессельроду», от которого «скоро воротился и с радостью объявил» о. Порфирию, что «граф Протасов знать не знает о посылке» его «в пустынь; поедет в синод и спросит об этом митрополита Антония», что его (т.е. о. Порфирия) приглашает к себе завтра, а викарию велит сказать от его имени, что архимандрит Порфирий нужен обер-прокурору св. синода в каждый Божий день». – Под 9-м числом наш автор описывает свою аудиенцию у графа Протасова. Последний, сказав, что «митрополит не знает о переводе его в пустынь, старался выставить ему, что он, как монах, должен жить в монастыре», и «охотно идти туда, куда его посылают», так как «наилучшие люди спасались в пустынях», при том Сергиевская пустынь «отлично устроена» и что ему не следовало прибегать к чужим, когда есть начальство свое» и т.п. На это о. Порфирий заявил прежде всего графу, что он, «когда узнал о такой неожиданной перемене, едва не сошел с ума», и что хотя он монах, но «воспитанием и образованием приготовлен не для пустыни», – что спасавшиеся там «шли туда добровольно» и присовокупил при этом:

«Пусть позволят мне избрать монастырь, какой мне понравится. Я охотно водворюсь там, чтобы укрыться от бурь и не быть в тягость тем, которые меня не жалуют. Люблю я уединениe и безмолвие, но добровольное. A Сергиева пустынь не для меня» (л. 6).

В дальнейшей беседе граф поставил на вид о. Порфирию, что последний поступил в данном случае не но форме и что начальство «давно ожидает отчетов». На ответ о. Порфирия, что он «готовил отчет о Сирийской церкви по обширному плану от апостольского времени до нашего», граф заметил, что начальство может «поручить другому писать историю», а от него «требуется только записка о настоящем состоянии и нуждах православия на востоке» и при этом прибавил, что духовные все работают весьма медленно, впрочем, «преосвященный Филарет Московский пишет быстро. Пошлем к нему, сказал он, важное дело: через час он обработает его, и возвратить вот этакую книгу (тут граф руками показал толщину дела)» (л. 6-й). На это о. Порфирий заметил ему, что «в Константинополе посланник» поручил ему «составить записку о водворении нашей духовной миссии в Иерусалиме и дал сроку два дня. На третий день он читал ее и одобрил», объяснил о. архимандрит. Затем граф сообщил ему, что посланник Титов в Петербурге и что желает видеть о. Порфирия. Посланник принял нашего автора с «распростертыми объятиями... Мы облобызались», прибавляет о. Порфирий. В беседе последний объяснил посланнику, что «приготовил отчет о церкви сирийской» и что будет писать «о Синае, Афоне и о всей вообще церкви православной в Турции». На прощании посланник высказал надежду, что увидится с о. Порфирием на востоке. Далее (под 20 числом) приводятся замечания Сербиновича на отчет о. Порфирия о сирийской церкви и на его записку о иерархических расколах в ней, при этом Сербинович сказал нашему автору: «чем более вы пишите, тем болee обнаруживаете себя». На это о. Порфирий заметил: «искренность деловая – дpaгoценнa; а ошибки, или неточности, или своеобразности слога иногда происходят от поспешности. У меня есть правило, по которому я все пишу по вдохновению моей души, и кладу написанное в свою сумку, чтобы спустя некоторое время пересмотреть, выгладить, округлить, упростить свой труд. Но в настоящую пору от поспешности я не мог выполнить этого правила» (л. 8 обор.). За этим описывается свидание с посланником Титовым, который также остался не совсем доволен тоном отчетов о. Порфирия, хотя в общем считал их весьма интересными, и при этом сообщил о. Порфирию, что его опять «посылают в Иерусалим в качестве поклонника и что впоследствии к нему будут присланы сотрудники, а учреждение русского монастыря и училища при нем в Иерусалиме отлагается по предосторожности, как бы не наделать шуму в Европе» (л. 9 обор.). Последняя мысль вызывает целый ряд сетований со стороны о. Порфирия, который говорит о «приготовляющемся странном перевороте религиозном», пророча при этом «всеобщее братство, равенство и довольство при уравнении благ земных». Далее (под 11 февраля) о. Порфирий говорит об учреждении русской миссии в Иерусалиме, которую он считает следствием своей записки о необходимости и пользе ее, представленной посланнику Титову в Константинополе в январе 1845 г. Самая записка помещена, как показано ниже, в делах духовной миссии в Иерусалиме. Затем (под 3-м мая) изложены нужды Синайского монастыря и затем Сайданайской женской обители около Дамаска (под 29-м мая) с приведением записки о. Порфирия об этой обители. В одной из общих записей июня и июля о. Порфирий отмечает, что перед назначением его в миссии, он написал статистику Афона и по частям представлял ее обер-прокурору св. синода и в азиатский департамент министерства иностранных дел и кроме того составил «Указатель юридических актов», хранящихся в обителях св. горы Афонской; оба эти труда напечатаны были в «Журнале Министерства Народного Просвещения» за 1848 г. После этого (под 31 июля) приведено определение святейшего синода по исполнению Высочайшего указа о назначении о. Порфирия начальником миссии, его помощниках Иеромонахе Феофане и двух студентах духовной академии, Соловьеве и Крылове), назначении миссии и средствах на ее содержание, а за определением следует «копия с Высочайше утвержденной в 28-й день августа 1847 г. инструкции архимандриту Порфирию, отправляемому в Иерусалим» относительно того, как должны вести себя члены миссии. Дальнейшее изложение до 14-го октября касается приготовлений о. Порфирия к отъезду. Далее говорится о пребывании нашего автора с его спутниками в Константинополе, куда выехал из Одессы 21-го ноября и приехал 23-го того же месяца; он пробыл там до 22-го января. Особенно интересно здесь описание патриаршегo служения 30-го ноября с 12-ю митрополитами, на котором о. Порфирий присутствовал по приглашению со стороны самого патриарха; не менее интересны и заметки о камилавке, установленной для униатов в Турции, о латинском миссионере в Константинополе, знающем по-славянски и указавшем турецкому правительству на «моления о потреблении агарянского царства» в славянских богослужебных книгах, напечатанных в России, вследствие чего турецкие цензора вырывали указанные места. Кроме того о. Порфирий приводит предисловие из известного Лексикона треязычного, напечатанного в Москве в 1704 г., и излагает содержание описания путешествия Спафария по Сибирскому царству в 1675 году по греческой рукописи 1693 г. Обе эти книги хранятся в библиотеке иерусалимского подворья в Константинополе.⁵⁹ В этой же библиотеке о. Порфирий видел весьма интересную греческую рукопись, «содержащую письма, векселя и разные дееписания иерусалимских патриархов», из которой он сделал обширные выписки, задержавшие его в Константинополе на весь декабрь и часть января месяца следующего года.

Я нарочно довольно обстоятельно изложил содержание описанных выше дневников о. Порфирия, чтобы дать возможно ясное понятие об их характере, богатстве содержания, о том большом интересе, какой представляет обширная «Книга бытия» о. Порфирия, и наконец о самом авторе, каким он является в своих дневниках или автобиографических записках. Последующее тома и части «Книги бытия моего» описываются в самом сжатом виде.

Книга бытия моего 1848 г. заключает, в себе дневник или записки о. Порфирия о пребывании его в Константинополе до 22-го января и в Святой Земле до конца года, а после этого следуют шесть приложений. Книга разделяется на следующие восемь глав:

I. Пребывание в Константинополе (стр. 3–35).

II. Путь от Константинополя до Иерусалима (до 16-го февраля; – стр. 36–73).

III. Пребывание в Иерусалиме и побоище вифлеемское (до 18-го мая; – стр. 74–179).

IV. Пребывание в Яффе и поездки в Апполонию, Рас-ель-Айн, Иамнию и Абуд (до 30-го июня; – стр. 180–213).

V. Пребывание в Иерусалиме и Вифлееме (до 14-го августа; – стр. 213–268).

VI. Пребывание в Иерусалиме (до 12-го ноября; – стр. 269–315).

VII. Поездка в Бейрут (до 23-го ноября; – стр. 316–331).

VIII. Пребывание в Бейруте (по 31-е декабря; – стр. 332–428).

Приложения: первое: Μετάφρασις τῆς ἀραβικῆς ἐπιγραφῆς τοῦ λειτουργικοῦ βιβλίου τοῦ "Κοντάκ» ἀραβιστί ἐπιλεγομένου⁶⁰, – предисловие и посвящение на греческом языке валашскому господарю Константину Бессарабу со стороны врача Иоанна Комнина и Афанасия, патриарха антиохийского, книги, напечатанной в Валахии, в монастыре Знягове, в 1701 г., на греческом и арабском языках, с согласия господаря (стр. 436–442).

– второе: Часослов греко-арабский⁶¹; – посвящение тех же лиц на греческом языке валашскому господарю Константину Бессарабу (стр.450–459).

– третье: Китаб иль-Мауаéз иль Шариф или Атанасиос (Κυριακοδρόμιον), напечатанный в Алеппе в 1711 г. патриархом иерусалимским Хрисанфом; – предисловие на греческом языке (стр. 460–465).

– четвертое: «Συλβέστρου... πατριάρχου ᾿Αντιοχείας πρός τοῖς καί δεσιμοτάτοις τάγμα τοῖς ίερΐς καί τοΐς εύλαβεστάτοις ποίμνοις ἠμῶν ὠρθδόξων (sic) "Αράβων χάρις» 1746 г. (стр. 466).

– пятое: Выписка из греческой рукописи «Описание Китая», несомненно, Николая Спафария(стр. 471–483 из записной книжки в 32 д. л.).

– шестое: План «Сада и дома патриарха Греческого», сделанный от руки о. Порфирием. Далее следуют черновые листы, о которых я упомянул выше (стр. 108).

Содержание этих дневников можно считать не записками и заметками о. Порфирия, а скорее внутренней историей Св. Земли за описанное время, – до того оно интересно по своей всесторонности. О. Порфирий имел возможность обращать внимание на все стороны тамошней жизни, так как его там «никто не считал поклонником святых мест», а все признавали его за дипломатического агента Российской державы, как он сам это объясняет (стр. 91). Кроме описания событий и разных явлении местной жизни, в этом дневнике находятся довольно подробное описание вифлеемских рукописей (стр. 252–267) и изложение «Чина избрания архиерейского» (стр. 379–386) и «Чина посвящения архиерейского» (стр. 386–392). Кроме того, здесь рассеяно множество разных заметок, весьма интересных, в роде того, что катехизис Петра Могилы переведен был на арабский с греческого Христодулом, архиеп. Газы и Рамлы, в 1795 году (стр. 302). Наконец здесь приведено не мало факсимиллированных записей и приписок и планов, сделанных от руки, разных местностей Св. Земли, а между страницами 233 и 234 вклеен лист из № 58 Московских Ведомостей 1884 г., где помещены «Карта Судана» и небольшая статья политического характера об этой африканской области, о которой о. Порфирий говорил, на последующих страницах (234–243).

Часть черновых дневника этого года сохранилась в трех книжках в 16 д. л., в кожаном переплете, а именно за часть сентября и октября и за ноябрь с 13 числа и декабрь. В первой из этих книжек не достает многих листков: она начинается с 27 сентября, в середине вклеен листок бόльшего формата, чем все остальные; на нем отмечены игумены Архангельского монастыря в Иерусалиме с конца второго десятилетия нашего столетия до половины 1860 г. Писаны они то чернилами, то карандашом, несомненно, на самых местах путешествия, рукой о. Порфирия. Последние две книжки носят заглавие, – «КнѴ17;г α бытїѴ27; рαбα БжїѴ27; "АрχимαндрѴ17;тα ПорфѴ17;рїѴ27;. 1848–ε лето Госпόднε мсцы Ноεмбрїй Ѵ17; Дεкεмбрїй». Тоже самое заглавие повторено и на второй; разница только в указании месяца: «мсц Д εкεмбрїй». На заглавных листках обеих книжек написано синим карандашом: «переписана». Число глав во всех этих книжках не соответствует числу глав в беловом экземпляре; напр. глава VII-я в черновом поставлена IХ-й. Также и в самом изложении в беловом сделаны значительные прибавления и дополнены, судя по почерку, в самые последние годы жизни о. Порфирия.

Дневник 1849 г. заключается в одной книге в лист и в двух памятных книжках в 16 д. л. Книга (IА⁷) состоит из 126 пронумерованных листов обыкновенного листового формата, писанных на чисто рукой о. Порфирия, судя по почерку, в разное время до последних годов его жизни, с планами, сделанными от руки в текст, из которых некоторые раскрашены. Дневник после переписки был пересмотрен, как видно из поправок чернилами между строками. Записи начинаются с 1-го января и доходят до 1-го июля, но они не стоят под каждым числом месяца. Содержание книги следующее. На обороте заглавного листа помещена статистика «Народонаселения в Сирии» по округам. За этим следуют главы:

I. Пребывание в Бейруте (до 12-го января; – л. 1–8).

II. Возвращение в Иерусалим (до 22-го января; – л. 9–44).

III. Пребывание в Иерусалиме (до 22-го Февраля; – л. 44–57).

IV. Неудачная поездка в Хеврон и возвращение в Иepусалим. – Иовлев водометный колодец. Источник Рόгель (до 28-го Февр.; – л. 57 ^б–67).

V. Поездка в Гаваон и на гору неби-Самуил (до 3-го марта; – л. 68–71).

VI. Поездка в село Тайбе и в окрестности его. – Ефремское протопрезвитерство. – Остатки крепости Дόк (до 6-го марта; – л. 71–98).

VII. Пребывание в Иерусалиме (до 25-го июня; – л. 100–116).

VIII. Плавание от Яффы до Константинополя (с 25-го июня по 1-ое июля; – л. 116 ^б–126, т.е. по конец книги, которая обрывается на полмысли. Следовательно книга без конца).

Две памятные книжки (IA7/α и IA7/β)составляют путевые заметки о. Порфирия или черновое предыдущего; они писаны на местах путешествия то чернилами, то карандашом, со многими такими же поправками и помарками. В первой книжке(IA7/α) вырвано несколько листков из середины, но от одного листка осталось еще одна половина; вместо вырванных листков прибавлено 4 других из серой бумаги, в 4-ку. Вторая книжка (IA7/β)носит заглавие: «Книг α бытїѴ27; рαбά БжїѴ27; Арχимαндритα ПорфирїѴ27; в _Ѵ54;АѴ50;МФ лето Госпόднε. Мсцы мάрт,αпрель, мαй, їюнь». – а сверху на этом же заглавном листке отмечено: «Перспис.», т.е. переписана, как и на первом листке первой книжки, которая не имеет ни начала, ни конца; – она начинается с 20-го янв. и доходить до 3-го марта, т.е. до главы шестой, занимающей почти половину книжки без деления по числам, следовательно запись до 4-го числа собственно не доходит. Вторая (IA7/β) исписана не вся: она начинается на обороте заглавного листка окончанием записи под 3-м марта (см. в чистовой л. 89) и оканчивается 24-м июня; а за этим следует: «Глава восьмая. Поездка в Константинополь. 25-е. Суббота. Смотри другую книжку», в которой, разумеется, делались путевые заметки; но такой книжки не сохранилось. После этого в книжке остаются почти семь листков неписанных. Что же касается текста, то он и в беловом, и в черновом один и тот же с весьма небольшими исправлениями в первом.

Дневник 1850 г. заключается в трех книгах в лист: первая (IА⁸) большого формата и разной бумаги, а две последние обыкновенного формата с пронумерованными листами. Первая книга или часть ее написана в разное время то чернилами, то карандашом рукой о. Порфирия; начало и конец ее написаны вскоре после описываемого года, по всей вероятности, в 1855 и 1856 г. Собственно эта книга заключает в себе записки о. Порфирия за весь год, т.е. описание пребывания его в Св. Земле, а потом в Египте, в Александрии, Каире и на Синае. Она разделяется на следующие главы:

I. Возвращение в Иерусалим (с 1-го по конец января; – л. 1–9).

II. Пребывание в Св. граде (до 18 марта; – л. 10–17). Здесь оканчивается переписанное раньше; на обороте последнего листа начиналась III-я глава: «Путешествие в Египет», т.е. начало 2-й книги или части, но потом вся страница зачеркнута карандашом и начинаются написанные старческой рукой вновь составленные главы.

III. Мои занятия в Александрии и заметки о Ниле (до 11-го апреля; – л. 18–29).

IV. Наши занятия в Каире (с 11-го апреля до 27-го и с 23-го мая по 1-е июня; – 28^б–52).

V. Приготовления к отъезду в монастыри св. Антония Великого и преподобного Павла Фивейского. Наши художественные занятия там (до 3-го дня; – л. 52^б–55).

VI. Наши художественные и ученые занятия на Синае (в июне и июлe 1850 года; – с 55 л. по конец книги).

Об этой книге сам о. Порфирий говорит, что в нее он внес «только то, что не помещено» в его книге, напечатанной в 1856 г. И действительно, в ней, начиная с 18-го листа, находится целый ряд копий с греческих надписей и выписок из рукописей греческих-же библиотек монастырей: александрийского св. Савы, каирского св. Георгия и джуванийского подворья в Каире, и затем библиотеки Синайского монастыря св. Екатерины. О. Порфирий довольно долго останавливается на известном Синайском кодексе библии, о котором делает множество заметок палеографических, и текстуальных, представляя при этом ряд сравнений. Кроме того он приводит между прочим извлечения из записок газского митрополита Паисия Лигарида о всероссийском патpиapxе Никоне. Таким образом это не автобиографические записки в строгом смысле слова, а скорее сборник исторических материалов, иногда весьма ценных: надписей, описаний рукописей и т.п. К обороту 54-го листа приложен арабский подлинник рекомендательного письма к настоятелям двух ливийских монастырей. Кроме того к этой книге принадлежит в виде приложения целый альбом рисунков, сделанных большей частью спутниками о. Порфирия.

Следующие за этим два тома или книги, судя по почерку, написаны вскоре после 1850 г. Первые 18 листов второй книги (IA8/α) ненумерованы, а с 19-го начинается счет по страницам как и в третьей книге (IA2/β)число страниц которой доходит до 327, отмеченных карандашом, а во второй до 277, за которыми следуют 3½ листа или 7 страниц ненумерованных. Во втором томе было больше листов, как и в третьем, но потом взято 17 листов из начала второй книги и помещены в начало уже описанной выше первой книге(IА⁸), а из третьей взято из конца 4 листа и вставлены в конец той же первой. Взятые 17 листов заменены одним листом, на котором текст дневника, написанный старческой рукой, начинается на оборотной стороне записью под 18 марта; а взятые из третьей книги ничем не заменены, и потому текст на оборотной стороне последнего листа этой книги, перенесенный в первую, зачеркнут карандашом. Обе эти книги были переплетены о. Порфирием; но от старого переплета осталось только в каждой по доске; на корешке было оттиснуто: «Книга моего бытия 1850. Ч. 2 (на второй) и 3» (на третьей), и такое деление сохранено. Обе книги содержать дневник второго путешествия о. Порфирия по Египту, хотя вторая книга озаглавлена просто «Путешествие по Египту Архимандрита Порфирия в 1850 году», а потом это заглавие зачеркнуто. Третья книга имеет два заглавия: «Книга бытия моего в 1850-е лето Господне. Вторая половина ее», а затем на следующем листе: «Второе путешествие Архимандрита Порфирия в Синайский монастырь в 1850 году» вместо зачеркнутого: «Путешествие по Синайскому полуострову и Эт-Тихской пустыне» и начинается с 1-го июня. Kpoме описаний мест и фактов, в обеих книгах не мало карт и планов малого формата в тексте и надписей греческих и арабских, сделанных от руки чернилами. Кроме того к третьему и четвертому листам второй книги пришита серебряная застежка, купленная о. Порфирием в малоазиатском ceлe Ливисии, отстоящем в двух часах пути от приморского города Кастеллорица. С этой второй части, вследствие множества исправлений, о. Порфирий, видно, хотел заказать чистую копию с нее, судя по тому, что во многих местах отмечено на полях «пиши» и «не пиши», если указанные места зачеркнуты.

Сохранилась часть черновой дневника этого года в записной книжке в 4-ку (IA8/α) в переплете из папки с этикеткой на лицевой доске переплета, на которой оттиснуто: «Fiume, presso Antonio Karletzky Stampatore, e Librajo»; на этикетке надписано карандашом: «1851 лето Гн ε № 1-й», а в одном углу ее отмечено: «Здесь турецкие фирманы»; затем сделана поперечная надпись: «Египет. Алеξандрия», и наконец чернилами «Переписка с о. Феофаном», одним из спутников о. Порфирия по путешествию. На обороте первого переплета сделано несколько заметок чернилами и карандашом: «Американские миссионеры в Бейруте», затем какая-то женская рука начертила «Prière de Sainte Vierge», двa NB – расходные заметки о. Порфирия за январь в пиастрах. Из черновой собственно дневника сохранилось 8 нумерованных буквами листов, листового формата, содержащих текст из второй книги, со многими помарками и исправлениями; последниe три листа написаны только с одной стороны. Текст обеих книг был пересмотрен и вторая книга значительно изменена то зачеркиваниями красными и черными чернилами и карандашом, то заменой слов, а иногда исключением целых мест в ¼, ½ страницы и даже целых страниц, на которые наложены особые бумажки, иногда без текста, прикрепленные к страницам сургучом; некоторые бумажки, прикрывавшие такие места, сняты. Эта книга, видно, была в руках цензора и наборщика; места зачеркнутые и исправленные красными чернилами, несомненно, принадлежит первому. Наконец книга имеет на полях красными чернилами подпись цензора: «Член комитета о цензуре книг духовного содержания Императорского Училища Правоведения законоучитель, Протоиерей Михаил Богословский читал. Санкт-Петербург». Эта запись повторяется еще два раза. Гораздо меньше таких исправлений в третьей книжке, в которой прикрытых мест только одно; а подписи цензора совсем нет. Обе эти книги были напечатаны в Петербурге в 1856 г.: вторая книга под заглавием «Путешествие по Египту и в монастыри святого Антония Великого и преподобного Павла Фивейского, в 1850 году, Архимандрита Порфирия Успенского» (стр. VIII+294), а третья – «Второе путешествие архимандрита Порфирия Успенского в Синайский монастырь в 1850 году. С двумя картами Синая, вырезанными на меди» (стр. II+397), но с большими прибавлениями (со стр. 140 по 379, т.е. по конец книги), которых нет в оригинале. Отсюда ясно, что текст напечатан по-другому экземпляру (о котором см. ниже), носящему одно и тоже заглавие, что и в печатной книге. За этим следует 20 нумерованных листков в формате книжки, начиная с 16 по 33, потом 58 и затем один ненумерованный; между 20 и 21 листами вклеены одна переплетная из папки доска, на которой приведена арабская надпись на мечети в Набулузе, и «Вид Сидона» из объявления о каком-то иллюстрированном издании. Содержание этой части книжки составляет часть черновой первой книги, – исторические заметки о каирском монастыре св. Савы. На обороте 58 листа сделан карандашом «Перечень пакетов», отправленных о. Порфирием разным лицам в феврале месяце. Наконец на последнем листе приведено (карандашом) содержание интересного греческого сборника, подаренного ему в Каире архидиаконом александрийского патриарха.

Дневник 1851 года заключается в одной книжке (IА⁹) в лист, состоящей из 157 листов, из которых 133 нумерованных сначала и 24 нумерованных в конце; переписана книга в одно время с последними двумя книгами дневника предыдущего года, но после переписки oнa была пересмотрена, как видно из того, что многие слова и даже строки зачеркнуты и заменены над строками другими. По содержанию, книга разделяется на две части: в первой, состоящей из 82 листов, о. Порфирий описывает свое пребывание в Св. Земле с 1-го января по 26-е сентября; она озаглавлена: «Книга бытия моего. 1851 год. Часть первая» и состоит из следующих глав:

I. Пребывание в Иерусалиме (до 5-го июня: – л. 1–35).

II. Несчастное начало путешествия к Мертвому морю и пребывание в Яффе (до конца июня; – л. 35–49).

III. Пребывание в Иерусалиме (с начала июня до 26-го сент., – лл. 49^б–82). Вторая часть подверглась более исправлениям, чем первая: листы 121–133 в ней вырезаны и заменены другими, писанными в разное время о. Порфирием, в начале, около страницы, карандашом, а все остальное чернилами и большей частью старческой рукой. Глав в ней две:

IV. Путь от Иерусалима до Одессы (с 1-го окт. по 13-е ноября; – лл. 84–133), куда о. Порфирий приехал по причине болезни. и V. Путь от Одессы до Киева (с 14-го ноября по конец декабря, т.е. до конца книги).

Дневники 1852 и 1853 гг. заключаются в одной книге (IА¹⁰) из 342 листов разных форматов и сортов бумаги, пронумерованных по-листно и по страницам и писанных в разное время, но большей частью в довольно позднее. Дневник 1852 года имеется в беловом и в черновом виде, писанном частью во время путешествия о. Порфирия карандашом, частью же впоследствии переписанном на чисто, а потом опять исправленном. Содержание этой книги – записки о пребывании о. Порфирия в России, в Киеве, с 1-го янв. до 22-го марта, а потом в Турции, в Константинополе, с 1-го апреля, и Св. Земли с 26-го того же месяца; записи сделаны не под каждым числом месяца. Таким образом в книге заключаются следующие главы:

I. Я в Киеве (л. 1–17).

II. Я в Константинополе (л. 17–22).

III. Я в Бейруте (с 27-го апреля и до 5-го мая; – л. 22^б–24).

IV. Я в Иерусалиме (до конца года; – л. 24–54).

Далее следуют с л. 55 по 83 «Мои сновидения в 1852 году» с объяснениями, подписанными «ясновидящим Архимандритом Порфирием». Эта статья составляет как бы вторую часть дневника этого года. Наконец после этого помещен «Черняк» «Книги бытия моего», который, как отмечено, а потом зачеркнуто, составлял «Часть первую» дневника, но без сновидений.

Книга бытия 1853 г. носит на себе следы гораздо большого числа исправлений, чем книга предыдущего года: тут не только достаточно помарок и исправлений, но и множество приписок на полях, а иногда на зачеркнутые места наложены листки в ¼ и ½ страницы с новым текстом. Кроме того, на полях и в тексте не мало снимков с греческих, арабских и грузинских надписей, планов и очертаний и даже миниатюрных видов с разных местностей. Содержание этой книги таким образом гораздо богаче предыдущей; в ней заключается дневник пребывания о. Порфирия в Св. Земле. Она носила заглавие: «Восточные записки Архимандрита Πорфирия Успенского. Путевые записки. 1853 год», которое зачеркнуто. Дневник состоит из следующих семи глав:

I. Пребывание в Иерусалиме (до 7-го февр.; – л. 1–10).

II. Поездка в Лидду (до 10-го февр.; – л. 11–14).

III. Пребывание в Иерусалиме (до 8-го апр.; – л. 14–22).

IV. Поездка к Иордану и Мертвому морю (до 26-го апр.; – л. 22–83).

V. Поездка в город Нáбулуз (до 6-го сентября; – л. 83–104).

VI. Поездка в Рамлу, Яффу и Лидду(до 11-го сентября; – л. 104–105). и VII. Пребывание в Иерусалиме (до конца года; – л. 105–121).

Самая интересная между ними глава IV-я, где изложена вся история и современное о. Порфирию состояние описываемых в ней мест.

Кроме этой книги, к этому же году относится еще памятная книжка (IA10/α) в 4-ку, заключающая в себе 42 листа, писанных после 1853 г., в переплете фирмы А. Карлецкого (A. Karletzky). На этикетке отмечено: «1853 год в Иерусалиме». Текст книги был пересмотрен, исправлен и разделен на главы, как видно из множества помарок, рассеянных по всей книге, и означении глав, сделанных синим карандашом. Эта книжка составляет часть черновой дневника этого года, а именно до начала IV-й главы, которая обрывается на полуслове. Между листами 29 и 30 находится лоскуток бумаги, на котором сделаны заметки под 13-м февраля: о Юрỳкидес, – племени, обитающем в Малой Азии, и о том, что в 1841 г. в монастыре св. Илии был настлан пол. Исправленный текст черновой ничем не отличается от текста беловой.

Дневники 1854–1864 гг. помещены в одном большом томе (IА¹¹) из 555 листов разных форматов и разных сортов бумаги; они писаны в разное время частью карандашом, частью же, и главным образом, чернилами, но все рукой о. Порфирия, кроме подлинников писем, которые помещены здесь в разных местах книги. Текст всех дневников в разное время пересмотрен и во многих местах исправлен, а иногда на зачеркнутые места наложены листки с новым текстом. Кроме того к тексту приложен ряд изображений местностей, сделанных от руки на прозрачной бумаге, и разных священных предметов, исполненных фотографией и частью раскрашенных, особенно в дневнике 1860 г., а также карт, иногда в целый лист, планов местностей и строений.

Книга бытия 1854 года была озаглавлена: «Мои последние дни в Иерусалиме в 1854 году», или «Путешествие по Архипелагу, Средиземному морю и Италии, в 1854 году». Все это зачеркнуто и между зачеркнутыми строками написано: «Книга бытия моего в 1854 году Архимандрита (ныне Епископа) Порфирия Успенского». На этом же заглавном листке, в верхнем углу, отмечено карандашом: «не печатано. Печатай». Первая половина дневника, а именно до 8-го мая включительно (до стр. 72), написана совсем на чисто, так что в ней не встречается никаких помарок и исправлений. Вторая его половина, где записи, сделанные частью чернилами, частью карандашом, по всей вероятности, в московском Новоспасском монастыре, как видно из приписки в конце дневника, изобилует поправками и помарками; тем не менее и эта часть дневника составлена не впервые, а переписана, как значится в той же приписке, из памятной или памятных книжек. Содержание дневника составляет записки о пребывании о. Порфирия до 8-го мая в Иерусалиме, откуда он должен был выехать по случаю войны Турции с Россией; затем описаны пребывание его в Варшаве, отъезд его оттуда и пребывание в Петербурге, т.е. с 30-го августа по конец года. Записки о времени от 8-го мая до 30-го августа, составляющие описание путешествия о. Порфирия из Иерусалима до Италии и Вены, находятся в особой книге, о которой речь будет ниже. По всей вероятности сперва дневник заключал в себе и oписание этого путешествия, судя по тому, что записки о Варшаве составляли главу ХI-ю; между тем как первая половина так не велика, что ни в каком случае не могла вместить в себе десять глав. Нужно однако заметить, что деление на главы в дневнике уничтожено: в первой, совершенно чистой части, начинающейся на обороте заглавного листа, совсем нет глав, следовательно, она составлена на чисто после отделения описания путешествия в Рим. Текст разделен на следующие шесть отделов:

«Отдел первый о погоде» (стр. 1–4), где приведены метеорологическая заметки с 1-го января по 10-е мая.

«Второй отдел дневника о Сириано-Иаковитах и Абиссинцах» (стр. 9–20), начинающая опять с января; – записи сделаны только под 25-м января и 23-м апреля, в которых довольно подробно изложена литургия иаковитов.

«Третий отдел дневника об училищах и типографии" (стр. 20–21; с 7-го феврали по 7-е марта); здесь интересны сведения о числе напечатанных, по-арабски церковных книг в иерусалимской патриаршей типографии.

«Четвертый отдел дневника содержит разные вести и мои сновидения» (стр. 22–30; с 4-го января по 2-е мая).

«Пятый отдел сего дневника, отдел житейский, политический и судебный» (стр. 30–37; с 4-го января по 10-е апреля); – заметки об иерусалимских событиях.

«Шестой отдел, домашний (стр. 37–72; со 2-го января по 28-е августа); – донесения о последних днях пребывания в Св. Земле.

Во второй части заметно деление на главы; в ней были две главы:

XI. Я в Варшаве (до 2-го октября; – стр. 73–85), и XII. Я в Петербурге; (по конец года), – но потом римские цифры, означающие главы, зачеркнуты. Отсюда я заключаю, что эта часть дневника составлена в одно и тоже время с описанием путешествия в Рим, – на чтό указывает и старая пагинация, сделанная о. Порфирием.

Дневник этого года чрезвычайно содержателен и интересен: в нем приводятся итог всему тому, что сделано русскою миссией под начальством ο. Порфирия, а именно: склонение иepусалимского патриарха к сбережению казны святогробской, так что он положил значительное количество денег в pуccкиe банки; снабжение семи церквей палестинских ризницей средствами о. Порфирия; учреждение девичьей школы в Иерусалиме и духовно-народных училищ там же и в городах Рамле, Лидде, Сцалте и в селе Бет-Сахỳр; постройка патриаршей школы в Крестном монастыре в огромных размерах; основание учебного управления с правильным делопроизводством и учреждение арабской типографии при патриаршей кафедре (стр. 104). Не удивительно после этого, что Иерусалимский патриарх Кирилл поручил ему заведовать всеми православными училищами в Палестине и патриаршей школой в Крестном монастыре (стр. 63). Кроме того здесь же помещен краткий отчет «об ученых и художественных занятиях» русской духовной миссии в Иерусалиме в 1853 г., приведены весьма интересные сведения о русском переводе богослужебных канонов и акафистов проф. Ловягина и об участии о. Порфирия в его исправлении, а также о начале ближайших отношений его к великой княгине Елене Павловне; наконец об его спутниках и сотрудниках в Иерусалиме иеромонахе Феофане и студенте с.-петербургской духовной академии, впоследствии священнике, Петре Соловьеве, переводившем на русский язык книгу: «Христианскиe мученики, пострадавшие на востоке, со времени завоевания Константинополя турками» (Спб. 1862 г.) и др. Почти все эти сведения содержатся в письмах и донесениях о. Порфирия в азиатский департамент министерства иностранных дел; самые же донесения приведены здесь в копиях.

За этим следует черняк первой части дневника на 44-х листах почтовой бумаги большого формата, написанных чернилами не старческой рукой.

Дневник 1855 г. заключает в себе всего 15-ть листов разной бумаги и разных форматов, с картой части Афонского полуострова, сделанной от руки на двойном листе оберточной бумаги с путевыми заметками на обороте, относящимися к 1838-му году. Дневник во многих местах исправлен и в двух-трех дополнен. Записи сделаны под очень немногими числами месяцев. Содержание дневника не богато: здесь описаны только выдающиеся факты из петербургской жизни о. Порфирия; между прочим интересны сведения или заметки о близких сношениях нашего автора с великой княгиней Еленой Павловной, которая относилась к нему с такой сердечностью, что пригласила его жить летом этого года в Ораниенбауме. Под 12-м числом ноября месяца приведены заглавия молитв, числом 20-ть, сочиненных о. Порфирием, по желанию великой княгини, для сестер Крестовоздвиженской общины; эти молитвы разделяются на три отдела: «Молитвы читаемые ежедневно», «Молитвы во время служения недужным» и «Молитвы во дни брани». В дневнике помещены два подлинных письма: австрийского консула в Иерусалиме, Пицамано, от 22-го октября, на французском языке, о положении дел в Св. Земле и о состоянии оставшегося там имущества о. Порфирия, и в конце дневника – от отделения Русского языка и словесности Академии Наук (от 12-го декабря), которое просит нашего автора доставить отделению «подробные сведения об акте Иверского Афонского монастыря, на котором есть подпись попа Григория из Кострá (sic) Эриссо, написанная глаголическими буквами», а также факсимиле этой подписи, так как «для истории глагольской письменности, отделению желательно бы знать, какими именно буквами написано это слово». Кроме того здесь же сообщены копии с некоторых деловых писем о. Порфирия к директору азиатского департамента министерства иностранных дел Л.Г. Сенявину, исправляющему должность обер-прокурора св. Синода Α.Н. Карасевскому и директору канцелярии министерства внутренних дел Хрущову по поводу секты хасидов в Саратове; в этом письме о. Порфирий высказывает убеждение, что эта секта действительно употребляет христианскую кровь в пасхальном хлебе. Наконец в самом конце дневника записаны четыре пункта из «Convention du раре» или конкордата римского папы с австрийским императором. Заглавие дневника было: «Мои письма к служащим в нашем министерстве иностранных дел», которое зачеркнуто карандашом и заменено обычным заглавием для дневников о. Порфирия.

Дневник 1856 г. заключает в себе 32 листа разной бумаги листового формата, написанных тем же почерком, как и дневники предыдущего года, и имеющих такие же исправления. Дневник довольно краток и представляет записи только под немногими числами месяцев. Содержание его – записки о выдающихся обстоятельствах петербургской жизни о. Порфирия за этот год. Особым интересом здесь отличаются заметки о сношениях нашего автора с великой княгиней Еленой Павловной, о графе Александре Петровиче Толстом, обер-прокуроре Св. Синода, и о злобе его на о. Порфирия. Кроме того здесь помещены две подлинных бумаги: одна от «с.-петербургского комитета для цензуры духовных книг» (от 3-го августа) об одобрении к печатанию. «Путешествия архимандрита Порфирия по Египту и в монастыри св. Антония великого и Павла Фивейского в 1850 году», а другое – «копия с (одобрительного) отзыва преосвящ. казанского Григория о рукописи «Вероучение, богослужение, чиноположение и каноника коптов», одобренной к напечатанию, а также и о статье «Наставления апостольские», признанной неприличной к напечатанию. Сверх того рукой о. Порфирия написан «Le nom des celestes Principautés» частью на французском, частью на русском языках, взятый, вероятно, из какой-нибудь французской книги. Дневник переписан в 1883 г., как видно из пометки карандашом на полe 45 страницы: «1883. 6-го авг.». За дневником (с стран. 68 или л. 28) следуют «Мои сновидения в 1858 году» на 12 листах, расположенный по некоторым дням десяти месяцев начиная с 23-го марта. Первое сновиденье записано под 20-м числом этого месяца; но потом оно зачеркнуто карандашом и на поле, против этого места, отмечено карандашом же: «Пропис. в другом месте», и действительно, оно записано в дневнике, под тем же числом (стр. 34); там же записаны и все другие сновидения этого года до вышеозначенного числа. Выделенный же особо сновидения написаны, судя по почерку, несколько раньше дневника. Отсюда ясно, что мысль о выделении заметок о снах явилась у нашего автора после начатия дневника; и если существовал черняк дневника этого года, то, несомненно, описание сновидений входили в состав дневника.

Дневник 1857 года заключает в себе 32 листа разных форматов и разных сортов бумаги; он написан в одно и тоже время с предыдущими. Записи сделаны не под каждым числом. Содержание его составляют записки о петербургской жизни о. Порфирия; между прочим здесь сообщаются сведения о составлении новой Иерусалимской миссии и об отношениях его к ней. По этому поводу наш автор между прочим говорить о себе: «всем известны мои... многосторонняя ученость, практическое знание языков новогреческого, французского и немецкого, способность к дипломатическим делам, уменье снискивать доверенность восточных иерархов, паче же всего просвещенная ревность и любовь к такому святому делу, каково поддержание православия на востоке... Ученые мужи в Австрии и Германии: Миклошич, Мюллер, Эрманн, Тафель с 1847 года нетерпеливо ожидают от меня издания афонских актов, которых краткий список был напечатан мной в том же году и переведен на немецкий язык. Эти акты, единогласно признанные у нас и заграницей необходимейшим пособием к изучению греко-византийского права, уже готовятся мной в печать. А в Иерусалиме, где учреждена мной эллинская типография, я издал бы их, как должно, пользуясь досугом. Там же были бы изданы мной и другие греческие и арабские рукописи, до сих пор неизвестные» (стр. 116–117). О необходимости скорейшего издания афонских актов о. Порфирий пишет и министрам народного просвещешя А.С. Норову и иностранных дел кн. Горчакову, на благоусмотрение которого он представляет желание – распространять свои вышедшие до того времени сочинения в духовенстве, состоящем при русских миссиях в Европе и Азии, и в православных училищах, монастырях и епископиях в Венгрии, Буковине, Cepбии, Далмации, Черногории, Боснии и Болгарии и на Св. горе Афонской (стр. 102). Кроме того, в этом дневнике сообщается не мало сведений вообще о распространении изданий о. Порфирия. Затем следуют подлинные письма: Б.П. Титова к о. Порфирию (7-го апреля) о поднесении Наследнику сочинения, но какого, не сказано; о. Порфирия к министру народного просвещения А.С. Норову о его изданиях и о содействии к изданию афонских актов (черняк); Татьяны Борисовны Потемкиной к о. Порфирию, – благодарит за сочинения; о. Порфирия к Я.И. Ростовцеву (21-го августа, черняк) о посылке в дар своих сочинений в 1-й кадетский корпус; от генерал-адъютанта Д. Путяты (27-го августа) благодарственное за подаренные 2-му кадетскому корпусу книги и о приобретении для каждого из военно-учебных заведений сочинений о. Порфирия (31-го августа); от производителя дел учебного комитета при главном штабе о книгах для николаевской академии главного штаба (30-го ноября); от непременного секретаря Академии Наук К. С. Веселовского (3-го октября) с просьбой к о. Порфирий списать статьи, преимущественно касающиеся истории Грузии и Константинополя, из рукописной книги на греческом языке на Синае, «содержащей в себе деловую корреспонденцию между греческими и болгарскими архиереями и патриархами, а равно императорами Исааком Комниным, Константином Дукой и Диогенон Романом»⁶² и проверить надпись «Панкратỳнион» на портрете какого-то царя, о котором, а равно как и о рукописи упоминается в «Первом путешествии в Синайский монастырь»; от М.А. Коркунова о присылке в дар о. Порфирию Собрания Русских летописей и Дополнений к актам историческим. За дневником следуют «Мои сновидения в 1857 году» (стр. 156–192) на 19 листах большого формата, писанных не старческой рукой о. Порфирия. Здесь приведен подлинник отношения комитета цензуры духовных книг (13-го сентября) к протопресвитеру В.Б. Бажанову о рукописи под названием «Список с подлинника о ликах и облачениях святых», не одобренной к печатанию.

Книга бытия моего 1858 г. состоит из 81 листа (стр. 194–356) разных форматов и разных сортов бумаги, написанных рукой о. Порфирия частью чернилами, частью карандашом, судя по почерку, в разное время. Дневник пересмотрен и исправлен. Содержание его – весьма интересные записки о пребывании о. Порфирия в Петербурге до 8-го мая, о приготовлениях его к отъезду на Афон, о пребывании его в Константинополе (с 16-го по 21-е июня), Солуне (с 23-го июня) и наконец на Афоне (с 30-го июня до конца года). Таким образом дневник разделен на две части: 1) Пребывание в России и 2) Заграницей. Первая часть начинается на обороте заглавного листа; в ней между прочим весьма интересны сведения о записке Б.П. Мансурова о действиях русских на востоке и особенно в Иерусалиме, из которой о. Порфирий делает большие выписки; об участии великого князя Константина Николаевича в устройстве русских поклонников в Св. Земле и правильном установлении сношений русских с востоком, между прочим и торговых сношений; о предполагавшейся русской миссии в Египте под начальством о. Порфирия, стоявшей в связи с вопросом о воссоединении коптов с православной церковью; о предполагавшейся художественной академии в Крыму под начальством также о. Порфирия; о миссии его на Афон, – руководить работами художников в экспедиции Севастьянова; заметки о нанесенных о. Порфирию обидах и вообще об устройстве; его поездки на восток, а также и о сношениях о. Порфирия с великой княгиней Mapией Николаевной. Кроме того, здесь собрано довольно много данных для изображения отношений и взглядов высшего начальства на о. Порфирия. Между прочим он упоминает о своем сочинении «Попечение православной греческой церкви о духовном просвещении чад ее с 1353 года по 1850-й», с приложениями, оставшемся неизданным (стр. 237–238). Заграницей о. Порфирий должен был ездить на Афон, в Meтeopcкиe и Оссо-олимпийские монастыри в Фecсалии, в Иерусалим и Египет. За этим следует «Восток христианский. Афон. Второе путешествие по святой горе, Афонской Архимандрита, ныне Епископа, Порфирия Успенского, в 1858, 1859 и 1861 год.», с девизом из Ла- фатера; в верхнем углу листа поставлено NB: «Написанное на этих 12 полулистах напечатано». И действительно, следующие за этим 22 (стр. 275–321), написанные карандашом как и самое заглавие, листа, на которых помещены две главы, напечатаны по исправленному тексту во «Втором путешествии по святой горе Афонской.... и описании скитов афонских», вышедшем в Москве в 1880 году (стр. 3–28); только 14 строк в самом конце текста 2-й главы совсем зачеркнуты, а на поле листа, против них отмечено: «Это не идет в книгу бытия моего»; в печатном же тексте строки эти сохранены. Текст этих двух глав переписан со старой книги Бытия, от которой сохранился один лист, с воспроизведенной на нем куфической надписью (стр. 11 печатн. издания). Из сравнения текста этого листа с переписанным текстом можно заключить, что первоначальный текст значительно переделан. За этими главами текст печатного издания совершенно разнится от текста рукописи. В первом описаны 4 монастыря и 11 скитов; с 3-й главы оно напечатано по другому беловому оригиналу «Второго путешествия», о котором говорится ниже. В рукописи далее следует дневник путешествия этого года, начиная с 1-го июля, но без деления на главы; он начинается заметками об Есфигменском монастыре, который был описан о. Порфирием раньше, в своем «Первом путешествии» по Афону, и потому во «Втором путешествии» о нем уже ничего не говорится. Далее следуют заметки о занятиях в Карее, Котломушском и Иверском монастырях и о развалинах средневековой крепости Франкастро, план которых здесь помещен (между стр. 327–329); кроме того, здесь говорится несколько слов о встрече на Афоне с Севастьяновым, а также и о Н. Благовещенском, спутнике о. Порфирия, и приводятся три письма: два нашего автора к обер-прокурору св. Синода, гр. Толстому об устройстве своего положения по возвращении с востока, а третье гр. Толстого к о. Порфирию; – в этом письме граф обещает нашему автору всякое содействие к его успокоению. Самое интересное из этих писем – второе о. Порфирия, в котором он высказывает свои желания относительно своего будущего откровенно и решительно. Дневник оканчивается заметкой об открытии 16-ти бесед патриарха Фотия в библиотеке Афоноиверского монастыря. Можно заметить вообще, что дневник довольно краток и записки находятся под немногими числами.

За дневником следуют «Мои сновидения в 1858 году» на 2-х листах (стр. 347–350), а за этим три листа из той части дневника этого года, где говорится о пребывании о. Порфирия в России. Судя по последним листам, видно что дневник этого года в значительной его части был переработан о. Порфирием.

Дневник 1859 г. состоит из 67 листов (стр. 347–490) разных сортов бумаги и форматов, но большей частью листового; написан же он то чернилами, то карандашом, но одним почерком руки о. Порфирия, а после написания исправлен и местами дополнен. По содержанию, дневник разделяется на а) записки о пребывании о. Порфирия на Афоне с 1-го января по 16-е марта и с начала июня по конец года, и о путешествии его но Фессалии с 1-го апреля до 9-го июня, и б) приложения. Записки вообще довольно кратки; главное здесь переписка о. Порфирия по преимуществу с обер-прокурором св. Синода гр. Толстым и Мансуровыми. Сам автор объясняет эту краткость дневника, а именно в том месте, где он говорит об отправлении своем в Фeccaлию. «Так как мое путешествие, говорит он, но этой стране (т.е. Фессалии) описано особо; то в настоящем дневнике отмечается только передвижения мои туда-сюда и моя переписка с разными лицами» (стр. 365); в этом же описании подробно говорится и о Метеорских монастырях и потому в дневнике о них ничего не повествуется (стр. 375). Только в общей, довольно обширной записи за ноябрь и декабрь месяцы говорится подробно, главным образом в письмах к Мансурову, о приискании у Афона удобной пристани для русских пароходов, которые начали посещать св. Гору с 1858 года (стр. 399–446, т.е. до конца дневника); здесь же приведена и записка о. Порфирия: «Взгляд на плавание наших торговых пароходов к берегам Афона», напечатанная в «Листке русского общества пароходства и торговли» за 1860 год (октябрь). В этом дневнике приведено подлинное отношение канцелярии св. Синода к о. Порфирию о посылке ему по определению св. Синода целого ряда №№ Христианского чтения, Творений св. Отцов (журнала, издаваемого при московской духовной академии), Воскресного Чтения и одного экземпляра Истории грузинской церкви Иосceлиани. В приложениях заключается следующее:

Приложение первое, – письмо Мансурова из Бейрута (6-го сентября) к о. Порфирию и два письма последнего к Хилиндарцам по вопросу о пристани, которая предполагалась у берега Хилиндарского монастыря, и черновые двух братских соглашений или согласием, – составленных о. Порфирием, относительно той же пристани.

– второе: «О русском переводе Ерминии живописного искусства, составленной афонским монахом Дионисием Фурнографиотом (1701–36 г.)» которая напечатана в «Трудах Киевской Духовной Академии» за 1868г. и потом отдельно под заглавием: «Ерминия или наставление в живописном искусстве, составленное иеромонахом и живописцем Дионисием Фурнаграфиотом. 1701–1733 года. Порфирия, епископа чигиринского. Киев. 1868 г.», со многими замечаниями и исправлениями; при этом в дневнике приведены три раскрашенных снимка, сделанные от руки, и образцы 16-ти красок, употребляемых в иконописании, с приведением их названий и русским переводом. и – третье: «О посылке наших художников на Афон и о моем участии в тамошних занятиях их» (стр. 477–489).

Дневник 1860 года занимает, 98 листов разных сортов бумаги и разных форматов, писанных и исправленных рукой о. Порфирия; здесь приложено пять фотографических снимков с икон и надписей в Вифлееме. Этот дневник содержит в себе записки о пребывании нашего автора в Константинополе с 15-го по 31-е января, куда он приехал с Афона; в Св. Земле с 16-го февраля по конец июля; в Одессе с половины августа по 19-е ноября; в Константинополе с 20-го по 30-е ноября; в Смирне с 2-го по 6-е декабря; в Бейруте с 10-го по 13-е того же месяца, и в Египте по конец года. Этот дневник – один из самых богатых: особенно интересны здесь заметки о. Порфирия о своих занятиях в Вифлееме, в которых находятся иногда довольно подробные описания икон и других священных предметов, хранящихся в вифлеемской базилике с приведением надписей. Также довольно подробно описаны иконы в Саввинском монастыре близ Иерусалима, которые делит а) на иконы сербского письма, б) на иконы письма Тирского митрополита Иосифа, и в) на иконы и стенные изображения письма арабского; за этим следуют греческие надписи и обозрениe библиотеки. Кроме того, здесь описывается и Крестный монастырь, где между прочим приведена грузинская надпись, под которой сделано следующее замечание: «Тифлисский грузин Иосceлиан перевел ее мне так» (стр. 69), но самого перевода нет, а оставлено для него место; здесь же сделана и запись о начальниках патриаршей школы в Крестном монастыре, устроенной особенным старанием о. Порфирия; это собственно краткий отчет о состоянии этой школы. Приводя два подлинных письма Николая Благовещенского, назначенного при о. Порфирии в качестве писца, но оставившего его и возвратившегося в Россию, откуда он, т.е. Благовещенский (из Петербурга), описывает свое бедственное положение и раскаивается в своем поступке, о. Порфирий делает ряд заметок о своих встречах с разными лицами и приводит выдержки из своей переписки с гр. Толстым, а иногда и целые письма. Весьма интересны заметки его о пребывании в Константинополе, о встречах и разговорах с лицами высшей иерархии греческой церкви между прочим по греко-болгарскому вопросу, по вопросу об имениях заграничных монастырей в Молдавии и Валахии и кроме того замечания на книгу Тишендорфа об издании Синайской рукописной библии: «Nachricht von der im Auftrage S. К. M. Alexander II unternommenen Herausgabe der sinaitischen Bibelschrift», именно на те ее места, которые касаются о. Порфирия. Заслуживают полного внимания «Вести Бегера», русского консула в Бейруте, о современных церковных и политических делах на востоке. Но самое интересное в этом дневнике записки о. Порфирия о пребывании его в Египте, перед которыми помещено изображение «Hôtel peninsulaire et oriental, tenu par Philippe Zech, Alexandrie», оторванное от верхней части счета о. Порфирию от этой гостиницы и вклеенное между текстом на стр. 137-ой. В этих записках изложены переговоры нашего автора с коптским патриархом Кириллом и другими лицами коптской иерархии «о тайном или явном воссоединении его и всей паствы с православной церковью, воссоединении лишь догматическом», как замечает о. Πорфирий; здесь приводится не только ряд свидетельств о разностях и точках соприкосновения или сходствах православной церкви с коптской, но и ряд весьма ценных данных о тогдашнем состоянии последней, а также и об условиях соединения этих церквей. По словам о. Порфирия, копты приняли его радушно.

Дневник этого года, по-видимому, приготовлен к печати.

Дневник 1861 года состоит из 61 листа листового формата, написанных, кроме заглавного, частью старческой, частью еще довольно твердой рукой о. Порфирия, потом им пересмотренный и исправленный то чернилами, то карандашом; местами налеплены бумажки с факсимиллированными надписями и подписями афонскими, сделанными от руки. Дневник был написан или, вернее, переписан в Киеве, во время последнего там пребывания о. Порфирия, судя по тому, что он знал униатского патриарха Иосифа Сокольского. Содержание дневника – записки о пребывании о. Порфирия в Египте до 8-го марта, в Константинополе до 18-го апреля с 23-го июля до 11-го августа, на Афоне до 15-го июля, в Одессе с 13-го августа до 26-го сентября и в Петербурге с 22-го октября по конец года. Здесь в особенности любопытны записки о пребывании о. Πорфирия в Египте, в которых сообщаются весьма интересные сведения об умершем коптском патриархе Кирилле и отношениях к нему паствы, греков и армян, а также и об его похоронах; не менее интересны и рассуждения о. Порфирия о неподготовленности русских представителей для служения на востоке. Довольно интересны описания катакомбы, открытой в Александрии, и ряда икон афонских в Kapее. Кроме того заслуживает внимания перечень путешествий о. Порфирия, начиная с 1836 по 1861 год (стр. 307–309):

а) По Черному морю (11 раз).

б) По морям Мраморному и Эгейскому (10 раз).

в) По Архипелагу и Средиземному морю (16 раз).

г) По морю Адриатическому (8 раз).

д) По Красному морю (1 раз).

Всех плаваний 46.

Здесь приведен целый ряд писем из переписки о. Порфирия с Св. Синодом и министерством иностранных дел и кроме того приведены два черновых письма о. Порфирия: одно к в. к. Марии Николаевне (18-го апреля) о школе, а другое к русскому посланнику в Константинополе, кн. А.С. Лобанову-Ростовскому, о рукописи одного из метеорских монастырей, и подлинник отношения русской миссии в Константинополе к о. Порфирию о рукописи из солунского монастыря Чауш.

Дневник 1862 года заключает в себе 24 листа разной бумаги и разных форматов, писанных о. Порфирием в разное время. Содержание его – записки о пребывании о. Порфирия в Петербурге; в них заключается переписка его с обер-прокурором Св. синода графом Толстым и после него с Ахматовым и немного заметок о синайской рукописи, изданной Тишендорфом в Лейпциге, и о греческом евангелии 1272 г., подаренном Государыне Императрице патриархом александрийском Иаковом. Все эти заметки изложены в печатных его трудах: «Мнениe о синайской рукописи, содержащей в себе ветхий завет неполный, и весь новый завет с посланием святого апостола Варнавы и книгой Ермы. Архимандрита Порфирия Успенского. Спб. 1862» и «Священное Писание у христианских женщин. Спб. 1862 г.». В этом же дневнике находится отчет о занятиях о. Порфирия на востоке, представленный обер-прокурору Ахматову (стр. 347–350). Не лишены интереса также его заметки о сношениях с в. к. Еленой Павловной и придворными лицами.

Дневник 1863 г. состоит из 14 листов разной бумаги и разных форматов, писанных старческой рукой о. Порфирия, и двух подлинных писем к о. Порфирию. Содержаниe дневника определяется самим автором в начале дневника. «В этой книге бытия моего, говорит он, нет места нынешней разработке тех материалов, которые были собраны мной во время долговременного пребывания моего на Востоке; а житейские случайности мои записываются в ней» (стр. 369). Эти случайности распределены по месяцам, но за некоторые месяцы нет записей, а именно за февраль, июль-ноябрь. Сначала случайности записывались по порядку: первая-третья, но потом цифры зачеркнуты и заменены названиями месяцев; сохранилась только последняя случайность. В этих записях заключаются заметки о пребывании о. Порфирия в Петербурге; между прочим, здесь приведена переписка о. Порфирия с обер-прокурором Ахматовым, князем В.Ф. Одоевским и фрейлиной Тютчевой.

Дневник 1864 г. состоит из 16 листов листового формата, писанных старческой рукой о. Порфирия и исправленных им. Содержание дневника – записки о прибытии нашего автора в Петербург; но записи сделаны не под каждым числом. Вообще нужно заметить, что дневник довольно краток. Здесь, между прочим, делает он некоторый заметки о третьей иерусaлимской миссии под начальством архимандрита Леонида, о своем свидании с в.к. Еленой Павловной, излагает свое мнение о раскольниках и о мерах, которые нужно предпринять для привлечения и воссоединения униатов с православной церковью, и приводит по поводу этого «Начала управления церковью» и друг.

Книга бытия моего 1865–1878 гг. заключается в одном томе (IА¹²), состоящем из 675 листов разной бумаги и разных форматов, писанных в разное время рукой о. Порфирия, кроме помещенных здесь подлинных официальных бумаг и частных писем; после написания том был пересмотрен и исправлен. Содержание его составляют собственно а) записки и б) обширные приложения к запискам. Записки оканчиваются на 266 листе, на котором отмечено, что «книга сия кончена 8 августа 1884 года в Московском Новоспасском монастыре»; это – автобиографические записки о пребывании о. Порфирия в Киеве за означенное время. Но эти записки, собственно, не составляют дневника: в них рассказ или изложение фактов расположен не по дням, кроме самого начала, – до конца марта месяца, вероятно, 1865 г., а по предметам. О. Порфирий сам об этом говорит следующее в NB на л. 16 или на стр. 31: «Тринадцать лет я прожил в Богоспасаемом Киеве и делал свои дела; а дневника не продолжал. Посему настоящая Книга бытия моего составляется иначе». В начальных поденных записях вкратце рассказано о посвящении о. Порфирия во епископа 14-го февраля и об отправлении его в Kиeв, куда приехал 20-го марта. Интересны здесь его речь при наречении 9-го февраля и рассказ о свидании с московским митрополитом Филаретом. По окончании записей, на обороте л. 16-го или на стр. 32-й, приведено оглавление следующих за этим статей, которые о. Порфирий называет монографиями; они составлены по уцелевшим рукописаниям его и чужим, находившимся под его руками. Главы суть следующие.

1) Письменные поздравления меня с саном архиерейским (лл. 17–20).

2) Моя переписка с обер-прокурором св. синода и с самым синодом (лл. 20–23).

3) Мои письма к разным лицам и их письма ко мне (лл. 23–31).

4) Я совершитель таинств (лл. 31–43^б), – но потом эти слова были зачеркнуты карандашом.

5) Мое содействие митрополиту Apсению в управлении Киевской епархией (лл. 43^б–122), где изложены α) «Мысли по прочтении отчета профессора богословия протоиерея Сергиевского» (лл. 91^б–121) и β) «Мысли по прочтении нового устава духовных академий (для киевского митрополита Арсения)» (лл. 122–123).

6) Мои заботливости о благоустроении вверенного моему управлению Киевo-Михайловского Златоверхого монастыря (лл. (лл. 123^б–150), где oписание деятельности своей преосвященный Порфирий разделяет на два отдела: «Внутри монастыря» (лл. 127–136^б) и "Вне монастыря» (лл. 136^б–150).

7) Мое старание об открытии и преуспеянии Киевомиссионерского Комитета (лл. 148–153^б), где приведена приклеенная к л. 151-му карточка этого комитета о внесении нашим автором 60 рублей «на 1871 г. и всегда».

8) Моя деятельность в славянском благотворительном обществе и мои лепты Киевовладимирскому братству и Киевскому обществу для помощи бедным (лл. 153^б–173^б), где приведены четыре печатных циркуляра от киевского славянского благотворительного комитета, в котором преосвященный Порфирий был председателем, подлинное письмо сербского митрополита Михаила от 31-го мая 1876 г., приклеенное к обороту листа 170-го, и несколько других писем в копиях о. Порфирия, от председателя киевского отделения славянского благотворительного комитета, два от сербского министра И. Ристича о пожаловании нашему автору Таковского креста и др.

9) Царская награда мне. Мое несбывшееся желание успокоиться от всех дел служебных (лл. 174–180^б). Здесь приведена переписка его с капитулом орденов по поводу награждения преосв. Порфирия орденом св. Анны первой степени, и с митрополит. Арсением по поводу ходатайства последнего перед св. Синодом об увольнении Порфирия на покой в Михайловский монастырь и позволении ему построить себе в этом монастыре дом на собственный счет, в чем нашему автору было отказано. В конце этой главы Порфирий пишет: «С 1873 года я начал проводить лето с июня по 15-е августа в Феофании, и полюбил ее рощи сосновые и березовые, здоровый в ней воздух и большие пространства для прогулок в лесах ее по дорожкам, проложенным еще викарием Иннокентием Борисовым и отцом Иринархом, настоятелем скитской церкви и общества. Там я в уединении и тиши перевел по-русски Псалтирь с греческой наилучшей рукописи 862 года, написанной для Тивериадского в Палестине епископа Ноя. Там же живее сознавал и то, что у меня есть сильное влечение к отшельничеству, к созерцательной жизни и к ученым занятиям» (л. 180^б или стр. 364).

10) Kaкиe люди окружали меня в Киеве (лл. 180^б–256^б); это – одна из самых интересных глав автобиографии преосвященного Порфирия; здесь приведено много интересных сведений о многих лицах высшего круга тогдашнего киевского общества и между прочим о генерал-губернаторах А.П. Безик и князе А.М. Дундукове-Корсакове, киевском губернаторе Катакази, помощнике попечителя киевского учебного округа генерал-майоре Новикове и А.Н. Муравьеве, о котором отзывается весьма неблагосклонно. Больше половины этой главы посвящено митрополиту Арсению и несколько страниц его преемнику митрополиту Филофею; автор при этом делает сравнение между ними. Сведения о первом весьма интересны. Наконец здесь же рассказывается о столкновении преосвященного с киевской администрацией по случаю однодневной переписи г. Киева 2-го марта 1874 г.

11)⁶³ Случайности в моей жизни и мои заметки о погоде в Киеве (лл. 257–266), – где между прочим о. Порфирий рассказывает, что в 1872 г. ездил в Кострому на родину на один месяц, «с 12-го июня ради отдыха от трудов епархиальных и ученых, ради укрепления своего здоровья путешествием и бездельем и с тайным намерением приискать (себе) там теплое местечко для покоя» (л. 258 или стр. 519). На обороте последнего листа записок написано только ½ страницы, где было начало следующей за сим главы, –

12) Моя переписка с учеными, с университетами и обществами и мои ученые труды, а через несколько строк записано в виде рубрики: «I. Моя переписка (было: сношения) с немцами», но потом все это зачеркнуто карандашом, а на поле листа отмечено карандашом же: «Это будет помещено в особой монографии, начатой в 184½ году». За этим следуют три белых листа, после которых начинаются «Приложения к книге бытия моего с 1865 по 1878 год». Эти приложения составляют целый сборник писем официальных и частных лиц и нескольких статей. В свою очередь и эти приложения подразделяются на следующие отделы:

«1) Письменные поздравления меня с саном архиерейским 1865 г.» от К.К. Львова и Е.К. Львовой, священника дворцовой церкви в Ораниенбауме Г. Любимова, протоиерея Mиx. Павловского, архим. Иннокентия (настоятеля Железноборовского монастыря), проф. П. Казанского, свящ. 3. Соколовского, еписк. енисейского и красноярского Никодима, еписк. новомиргородского Софрония и краткая записка о. Порфирия к обер-прокурору Св. синода А.П. Ахматову.

«2) Моя переписка с обер-прокурором Св. синода и проч.», – от Ахматова (2 офиц. письма), гр. Д.А. Толстого (1 письмо) и указ Св. синода о возвращении рукописи: «Руководство к церковному живописанию».

«3) Мои письма к разным лицам и их письма ко мне». Здесь находятся: записка киевской купчихи М.И. Балабухи, 2 письма от архиеп. могилевского Евсевия, 3 – от А.С. Норова, 2 – от иеродиакона Арсения, из которых одно представляет немало интереса, сообщая сведения о деятельности нынешнего наместника Троицко-Сергиевой лавры архим. Леонида в Иерусалиме, 1 – от С. Первухина, 1 – от архиеп. донского, ныне митроп. киевского Платона, 1 – от епископа Филарета, 3 доклада киевской духовной консистории, 2 указа Св. синода, рапорт и объяснение протоиep. Лебединцева по бракоразводному делу Головачевых, объяснение по этому делу секретаря консистории Хижнякова, отношение митрополита Арсения в консисторию об учреждении в киевской митрополии второго викариатствa, и наконец 2 черновых бумаги о. Порфирия.

"5)⁶⁴ Мое coдействиe митрополиту (Арсению) в управлении Киевской eпархиeй». Здесь находятся: 2 доклада киевской духовной консистории, инструкция преосвященному викарию киевской митрополии, список безместных священников, но имеющих право на получение прихода, список приходов, где имеются, кроме штатных священников, еще и их помощники, 6 рапортов благочинных разных округов о штундистах в эти округах, 4 списка с рапортов разных священников о тех же сектантах, три отношении киевского губернатора Катакази и одно – Гессе о том же, два длинные послания помещика Владимира Корчакова-Савицкого к митрополиту о том же, выписки узаконений из Уложения о наказаниях издания 1866 года, относящихся к делу о штундистах, отношение киевского губернского прокурора Капниста, секретное отношение департамента общих дел министерства внутренних дел по делам раскола и по вопросу о штундистах, 1 письмо митрополита Арсения и 10 черновых писем о. Порфирия к разным лицам.

6) «Дела об училищах»⁶⁵ (стр. 405–458), заключающие в себе 12 официальных бумаг, между которыми две печатные и 1 счет из конторы московской синодальной типографии; кроме этих бумаг, здесь же находится черновое письмо о. Порфирия к синодальному обер-прокурору графу Толстому по поводу посещения ревизором Керским киевософийского и киевоподольского духовных училищ, в котором преосвящ. Порфирий обращает внимание обер-прокурора на неправильную постановку воспитания и образования в духовных училищах и семинариях.

7) "Столкновения« (стр. 461–805), – последняя, самая обширная и вместе с тем самая интересная часть этой «Книги бытия моего»; в этой части кроме нескольких официальных бумаг содержится целый ряд статей об учебных заведениях. На первом месте стоит: «Отчет (домашний) о преподавании наук в киевской духовной академии и о познаниях и трудах учащихся в ней студентов», составленный о. Порфирием после ревизии академии по всем частям, – ревизии, сделанной им по поручению митрополита Арсения. За этим следует довольно длинное объяснение к своему отчету, сделанное вследствие неудовольствия, высказанного конференцией академии по поводу этого отчета о. Порфирия, при чем опровергаются многие пункты жалобы конференции. Далее следуют: α) Суждение (о. Порфирия) об уставе православных духовных ceминарий и о проекте преобразования епархиальных учебных заведений написанное для киевского митрополита Арсения в «1867 году в Киевомихайловском монастыре» рукой преосвящ. Порфирия, черными, красными и синими чернилами (стр. 571–678); оно разделено на пять глав, из которых выдается по своей оригинальности, «V-я: Преобразование русской церкви в полуправославную без духовных семинарий и академий», где автор, высказав, что русская церковь или, точнее, иерархическая власть ее – не вполне православна», предлагает свое «Начало церковного управления» и «Уложениe«, в котором излагает правила, как должна быть управляема русская церковь. β) «Записка о действиях особого по делам православного духовенства присутствия в г. Киеве, о неудачах его и о новом способе улучшения материального быта духовенства» – написанная также для митрополита Арсения. γ) Статья из газеты «Киевлянин» 15-го марта 1837 г. по поводу Высочайше утвержденного мнения Государственного Совета о замене в юго-западных губерниях поземельным денежным сбором натуральной повинности крестьян в пользу православного духовенства, с заметкой, сделанной карандашом рукой преосвящ. Порфирия в конце статьи: «Гадкая мера! крестьяне по-прежнему будут сердиты на попов, питающихся слезами их. А попы не будут богаче, потому что, после замены натуральных (sic) повинностей деньгами, возвысятся цены на полевые работы и за домашнее услужение попам». Статья переписана не преосв. Порфирием. δ) Печатный Высочайший указ киевскому губернатору и печатные же «Правила для обеспечения земельным наделом и помещениями причтов православных сельских приходов в 9-ти западных губерниях», в 2-х экземплярах разных изданий. ε) Печатная «инструкция для действий мировых съездов, при приведении в исполнение, Высочайше утвержденных в 11-й день Апреля 1872 г., правил для обеспечения земельным наделом и помещениями причтов православных сельских приходов в 9-ти западных губерниях». ζ) «Два письма к московскому митрополиту Иннокентию от Леонида, епископа Дмитровского, из Саввина монастыря но вопросу о сокращении числа приходов»; – переписаны самим преосвящ. Порфирием. η) «Список с резолюции Его Высокопреосвященства от 6-го мая 1869 года, последовавший по отношению Высочайше утвержденного присутствия по делам православного духовенства, от 3-го мая 1869 года, № 8». θ) Письма Антония, архиепископа казанского, к митрополиту киевскому Арсению по поводу духовно-учебной реформы.

ί) Рассуждение по поводу статьи в сентябрьской книжке «Русского Вестника» 1869 г. с следующей припиской преосвящ. Порфирия: «2-го июля 1870 г. Не знаю кто писал это умное и дельное рассуждение. Оно передано было мне благочестивым болярином Андреем Николаевичем Муравьевым, усердным ревнителем православия, а ему прислано из Петербурга, как он говорил мне, князем Сергеем Николаевичем Урусовым...». 20-го октября 1870 г. преосвящ. Порфирий замечает, что, по словам Муравьева, «это рассуждение было написано и представлено в Св. Cинод костромским Архиепископом Платоном. Это известие сообщено было Муравьеву родным братом сего архиепископа, профессором Московской духовной академии Казанским».

х) Печатная «Объяснительная записка к проекту основных положений преобразования духовной судебной части». λ) Письма митрополита Арсения к преосвященному Порфирию о передаче в ведениe последнего всех дел по пяти духовным уездным училищам киевской eпapxии, и «инструкция преосвященному викарию Киевской митрополии» для руководства в управлении епархиальными делами во время отсутствия митрополита Арсения.

Книга бытия моего 1878–1884 гг., составляет один том(IА¹³)из 83 листов белой бумаги листового формата, пронумерованных преосвящ. Порфирием кроме последнего; написана она старческой рукой преосвящ. Порфирия с довольно большими пробелами, иногда в два листа и даже более. Эти пробелы, как видно, автор имел в виду уничтожить впоследствии, дополнив не дописанные места; три листа в конце книги не писаны. Книга как видно из заметки карандашом на заглавном листе, «начата 10-го августа 1884 г.», а «кончена 5-го сентября того же года», т.е. на седьмом году пребывания автора в Москве. Только лл. 11–17 переписаны другой рукой: здесь изложено «особое мнениe" преосвященного Порфирия, поданное им 13-го октября 1883 г. в московскую синодальную контору по поводу «решения дела» той же конторой, «о кладбищах, находящихся в трех московских ставропигиальных монастырях», а за этим следует печатное «положение о предметах, требующихся при погребении усопших, и о вкладах и приношениях за оные, по кладбищу одного из московских монастырей», на 2-х листах, которые не входят в счет листов книги. Кроме того между лл. 34–35 и 36 помещены два подлинных письма от игуменьи Флоровского монастыря около Киева Парфении, от 21-го апреля 1879 г., и из Киева от Д.А. Павловой (22-го ноября 1880 г.); оба эти письма в счет листов не входят. После написания книга пересмотрена: некоторые места исправлены, а другие совсем зачеркнуты. Что же касается ее содержания, то она представляет не дневник, а автобиографические записки преосвящ. Порфирия, как и предыдущая книга; здесь описано пребываниe нашего автора в Москве в качестве члена московской синодальной конторы и настоятеля тамошнего Новоспасского монастыря со времени оставления им Киева. Вот что он говорит о своей жизни и о характере своих записок, заключающихся в этой книге:

«И так, я вступил на новое поприще моей жизни; и уже седьмой год иду по нему. Не тернисто оно, не стропотно, ровно, гладко, но узко для меня, и было бы весьма скучно без ученых занятий, которым я предался страстно и для которых у меня было много свободного времени. При этих занятиях, разнообразных обширных, денно-ночных, не было у меня ни охоты ни лишних часов записывать ежедневно свои мысли и чувствования, конторские делишки и все вести и события. Лишь кое-что я отмечал в своих ежедневных записях о Московской погоде, да и то весьма кратко, тремя, четырьмя словами. Посему говорю здесь только 1) о Синодальной Конторе, 2) о Новоспасском монастырe, 3) о случайностях в моей Московской жизни, 4) припоминаю зарницы моей души, и 5) излагаю свои заметки о погоде в Белокаменной-Златоглавой. А перечету моих ученых трудов и сношений с учеными обществами и мужами дано место в особой, общей монографии их»⁶⁶ (л. –4аб)-.

Соответственно этому вся книга разделена на пять глав, из которых довольно подробна III-я: «О случайностях в моей жизни московской»; она подразделяется на следующие части:

1) Неудобный подарок мне.

2) Приятное мне эхо из Одессы и Киева.

3) Kaкиe давние знакомые мои, обоего пола, посещали меня в Новоспасском монастыре, и кто из ученых занимался в моей библиотеке.

4) Почесть мне от разных обществ, духовных академий и университетов.

5) Мои ошибки с синодальным обер-прокурором и с Петербургским митрополитом.

6) «Мои неудачи и одно счастье». Эти неудачи состоят в том, что преосвященный Порфирий желал получить самостоятельную епископскую кафедру и не получил, а кроме того продать свою библиотеку, но не продал; он предлагал ее где и кому только мог, а именно: Томскому университету через Министерство Народного Просвещения и тамошнего ректора, св. Синоду для благовещенской семинарии, могилевскому епископу Виталию, обер-прокурору св. Синода Победоносцеву для оренбургской семинарии, Полякову для студенческого общежития при с.-петербургском университете, Базили и одесскому городскому голове Маразли для одесской городской библиотеки, «Болгарскому настоятельству» в Одессе, П.П. Демидову, афонско-русскому Пантелеймонову монастырю, митрополиту Исидору для якутской семинарии. Счастье его состоит в том, что Публичная Библиотека купила его рукописи.

7) Мои скорби и печали.

8) Мои болезни. и 9) Мои поездки в монастыри и посещения ученых обществ.

В главе IV-й: «Зарницы моей души» записаны нашим автором «ради познания себя самого» под числами месяцев, начиная с 20-го сентября 1880, и кончая 3-м сентября 1881 г. в виде афоризмов «мысли», которые «иногда мелькали в душе» «словно зарницы»; в некоторых из этих афоризмов отмечаются какие-либо обстоятельства из жизни преосвящ. Порфирия. Мысли изложены на русском, греческом и латинском языках. Записки оканчиваются статьей: «Еще кое-что», где отрывочно изложены некоторые обстоятельства из жизни о. Порфирия в виде дневника, начиная с 25-го июня 1878 г. и кончая 20-м октября 1884 г.; последняя запись о заказе фотографу Левицкому снять копии с 12-ти икон, привезенных нашим автором с востока. В книге приведено несколько писем преосвящ. Порфирия к разным лицам и разных лиц к нему, в копиях. Таково содержание этой последней части «Книги бытия моего». Хотя оно изложено кратко, но за то заключает в себе много весьма интересных заметок как о жизни самого автора, так и об окружавшем его обществе; особенно интересны те места книги, где о. Порфирий настойчиво выражает свое желание получить кафедру и продать свою библиотеку.

Дела духовной миссии в Иерусалиме в 2-х книгах в лист, которые состоят первая (IAa/1) из 238 листов, а вторая (IAa/2) из 352 листов. Здесь находится официальная, большей частью подлинная, переписка преосвященного Порфирия с разными лицами и учреждениями русскими и иностранными по делам русской иерусалимской миссии, указы, расходные книги миссии, послужные списки лиц, служивших при миссии и т.п. документы с 1842 по 1854 гг. и весьма много писем от генерального консула в Палестине и Сирии Базили, а затем от посланника в Константинополе В.П. Титова. Из писем учреждений следует отметить письмо от отделения Русского языка и Словесности Императорской Академии Наук от 16-го мая 1853 г. (№ 168) за подписью председателя отделения И.И. Давыдова, который от имени отделения приглашает о. Порфирия сотрудничать в Известиях Академии и Ученых Записках отделения, и между прочим, просит о. Порфирия «о сообщении выписок из древних актов, собранных» о. архимандритом «в Болгарии и других землях с объяснениями, какие» он «признает нужными». В начале первой книги находятся поденные записи на 25 лл. из дневника 1843 г.; такие же записи сделаны и на официальных бумагах. Всех документов здесь официальных и неофициальных около 600. Вообще в этих книгах содержится материал, расположенный в хронологическом порядке, для официальной истории учреждения русской миссии в Иерусалиме. Кроме того к концу 2-й книги приложено 5 планов нового дома русской миссии в Иерусалиме.

«Деловые записки (числом семь) о Российской духовной миссии в Иерусалиме», в одной книге, (IAa/3) – составленные о. Πорфирием в разное время, с 1845 по 1852 гг., в Петербурге и Палестине, для посланника Титова, директора канцелярии обер-прокурора св. Синода Сербиновича, генерального консула Базили и поверенного в делах при константинопольском посольстве А.П. Озерова. К этим запискам приложены целые письма разных лиц и извлечения из частных писем к этим лицам. За этими записками следует «Действие архимандрита Порфирия в Иерусалиме», разделенное на три главы:

I. Действия по управлению вверенной ему миссией.

II. Действия его при апостольской и патриаршей кафедре Иерусалимской. В конце этой главы сделана такая отметка карандашом «1855 года 15-го Января кончен, 29-го представлен». За этим начинается III-я глава под названием: «Действия архимандрита Порфирия на св. местах перед лицом единоверцев и иноверцев», – которая через лист прерывается и далее остается семь белых листов. По почерку видно, что эта глава написана была в более позднее время жизни нашего автора.

IAa/4 – один том на 267 листах серой бумага, в котором содержится:

1) «Отчет об ученых и художественных занятиях нашей духовной миссии в Иерусалиме в течение 1850 года», составленный преосвящ. Порфирием. Это целый ученый труд (на 201 лл.), в котором приведено не мало документов исторических, между прочим касающихся сношений России с Иерусалимскими патриархами и не мало данных по делу о Никоне патриapxe, и 2) Отрывок из «Сочинения митрополита Газского Паисия о Никоне патриapxe» (лл. 206–259), извлеченный из греческой рукописи патриаршей библиотеки в Каире. Так как большая часть содержания этого тома относится к истории дела патриарха Никона, то по этому на корешке оттиснуто: «О патpиapxе Никоне и проч.». В начале статьи отмечено карандашом: «все до конца переписано на чисто»,

IAa/5 – Отчеты об ученых занятиях преосвященного Порфирия или, вернее, Отчеты об ученых занятиях Российской духовной миссии в Иерусалиме – числом восемь – за 1848 –1854 гг., написанные рукой о. Порфирия, за исключением отчета 1852 г., написанного другой рукой. В них находится множество данных по истории христианского востока, и в частности о сношениях России с восточными православными народами по делам духовной литературы и искусства. Между прочим здесь приведены в русском переводе Литургия Василия Великого у Коптов и Чин общей литургии по обряду Сириано-Иаковитов. За отчетами следуют четыре официальные письма к о. Порфирия от Сербиновича и Титова, а далее:

а) «Отчет о деловых, ученых и художественных занятиях архимандрита Порфирия с 1855 по 1863 год». Собственно здесь два отчета: один за 1855–1862 гг., а другой за 1863 г. Оба отчета переписаны на чисто не о. Порфирием. β) «Перечень напечатанных сочинений преосвященного Порфирия» до 1881 г., написанный нашим автором 29-го марта того же года. и γ) «Перечень не напечатанных сочинений преосвященного Порфирия», – черновая как и предыдущий. Вся книга состоять из 82 листов серой и белой бумаги листового формата, за исключением четырех указанных выше писем, которые написаны на почтовой большого формата; некоторые листы не писаны. В книгу вложены 15 листков малого неодинакового формата; на этих листках содержатся заметки самого разнообразного содержания, напр. в начале находится заметка об евангелии, хранящемся в ризнице патриаршей библиотеки в Каире.

Довольно обширная переписка преосвященного Порфирия, нужно полагать, в значительной степени сохранилась; она частью рассеяна в разных его бумагах официальных и неофициальных; но значительная часть ее выделена особо, представляя восемнадцать томов больших и малых, в которых она собрана им самим и притом почти вся в подлинниках. Письма преосвященный Порфирий расположил в систематическом порядкe, не отделяя официальных от неофициальных. На первом месте может быть поставлен том (IAb/1) его переписки, носящий заглавие «Моя служба (Моя судьба)», который составился из писем, выделенных самим преосв. Порфирием; в этих письмах заключается в главных чертах биография нашего ученого епископа, начиная с 1832 года и кончая 1885 годом. Но не все письма здесь размещены в строго хронологическом порядке; только в начале о. Порфирий выделял свои бумаги под особые рубрики, соответственно ходу своей службы, с отдельными №№ в скобках. Таким образом почти в одной трети книги письма распределены под следующими №№:

1) Дело об определении законоучителя Риш(ельевского) лицея иеромонаха Порфирия членом Правления сего лицея 1832 г. – 1 официальная бумага.

2) Дело о награждении иеромонаха Порфирия золотым наперсным крестом 1838 года, – 1 официальная бумага от Димитрия, архиепископa кишиневского и хотинского.

3) Дело об определении законоучителя Ришельевского лицея, иеромонaxa Порфирия, настоятелем Одесского второклассного Успенского монастыря и о производстве его в архимандриты 1834 года, – 3 официальные бумаги.

4) Дело об увольнении архимандрита Порфирия от должности цензора 1835 года, – 2 официальная бумага.

5) Дело об определении архимандрита Порфирия корреспондентом конференции киевской духовной академии 1837 года, – 1 официальная бумага.

6) Дело об утверждении архимандрита Порфирия профессором Ришельевского лицея 1838 г., – 1 официальная бумага.

7) Дело об увольнении архимандрита Порфирия из Ришельевского лицея по случаю определения его ректором Херсонской семинарии в Одессе, с приложением аттестата, 1838 года, – 4 официальные бумаги.

8) Дело о принадлежании архимандрита Πорфирия к Одесскому археологическому обществу 18³⁹/₄₁ года, – 2 официальные бумаги и печатная программа записок общества в 2-х экземплярах.

9) Указ и грамота о награждении о. Порфирия орденом св. Анны 2-й степени с приложением печатного статута ордена.

10) Дело об определении архимандрита Порфирия к миссии в Вене 1840 года, – 3 официальных и отрывок из письма А.Н. Миллера.

11) Дело о сдаче Одесского второклассного Успенского монастыря архимандритом Порфирием по случаю определения его к Венской миссии в 18⁴⁰/₄₁ гг. – 2 официальные бумаги.

12. «Дело о сдаче херсонской семинарии в Одессе ректором оной архимандритом Порфирием по случаю определения его к венской миссии 1841 года. Здесь приложен формуляр» – 2 официальные бумаги; формуляра нет. За этим следуют 49 официальных подлинных частью писанных, частью печатных бумаг о назначениях, повышениях и награждениях о. Порфирия с 1842 г., т.е. со времени вызова его из Вены и отправления на восток, по 1885 г.; здесь между прочим есть свидетельство на греческом языке с русским переводом из иерусалимской патриархии о награждении о. Порфирия иерусалимским патриархом золотым наперсным крестом. Кроме того здесь приложены печатная речь о. Порфирия, сказанная им при наречении его епископом Чигиринским, 14 его ответных черновых бумаг, написанных частью на отдельных листах, частью же на оборотах официальных бумаг, одно прошение и одна автобиографическая запись. Далее следует ряд «писем, имеющих отношение к ведомству св. синода», а именно: α) «25 писем к обер-прокурору святейшего синода Алексею Петровичу Ахматову и к исправляющему должность его, князю Сергею Николаевичу Урусову, и еще к обер-прокурору того же синода А.П. Толстому. С 1862 года»; все эти письма написаны о. Порфирием. За ними следует написанное вчерне карандашом письмо его к обер-прокурору К.П. Победоносцеву, от 11 дек. 1880 г., о могиле «для какой-то княгини Голицыной» в Новоспасском монастыре, которое письмо переписано начисто в последнем томе «Книги бытия моего» (л. 52–53^б). β) 7 писем к о. Порфирию от князя Урусова и одно от обер-секретаря св. синода Н.И. Олферьева, относящихся к ученым трудам и занятиям о. Порфирия; тут приведена и выписка из книги Тишендорфа: Anecdota sacra et profana. Lipsiae. 1861, стр. 129–30. γ) 4 формулярных или послужных списка о. Порфирия за 18³⁹/₄₀ г., исправленный такой же список за 1854 год, затем следуют списки за годы: 1862, 1865 и 1882 (самый подробный). δ) Письмо диакона села Тетеринского Николая Аменитского (27 авг. 1856 г.) к о. Порфирию «о селе Тетеринском» и о тамошнем причте, написанное по желанию о. Порфирия. ε) «Пояснение о роде Александра Успенского и о переходимости и наследстве после него имения», написанное титулярн. советн. Николаевским, с родословной рода (sic) Александра Успенского, составленной им же 19-го марта 1866 г. ζ) 4 краткие ведомости о движении сумм, состоящих в распоряжении Московской св. синода конторы за июнь-август и октябрь-ноябрь, «Краткая ведомость о детях обоего пола, находящихся в Институте обер-офицерских сирот, и питомцах Московского Воспитательного Дома за 6-е число марта месяца 1841-го года», – все на печатных бланках, – и «Записка о числе воспитанников обоего пола за 1840-й год», полученная о. Порфирием «1841 г. марта 8 дня в заведении, в субботу». η) "Kaкиe люди окружали меня в Киеве«, – где на первом месте стоят «Манифест абсолютно-христианского государя, данный в Москве 4 апреля 1873 года», на 16 лл., в 4-ку. Затем следуют: переписка о столкновении с киевской администрацией по случаю однодневной переписи в Киеве; 2 печатных экземпл. «Порядка встречи в Киеве и предания земле останков в Бозе почившего Арсения, преосвящ. митрополита киевского и галицкого», а далее официальная переписка по управлению преосвящ. Порфирием назначенной ему частью епархии при митрополите киевском Филофее. В приложении к этому приведено 4 официальные бумаги разного содержания и печатные: «Объявление» киевского генерал-губернатора о встрече Государя Императора и Наследника Цесаревича при проезде их в Киев и «Беседа с русским народом, живущим в западном и юго-западном крае России». Весь этот отдел: «Kaкиe люди окружали меня в Киеве», несомненно, относится к предпоследнему тому «Книги бытия моего». θ) 3 заграничные паспорта о. Порфирия 1852, 1854 и 1860 годов, один турецкий фирман и 3 рекомендательные письма коптского пaтpиapxa на арабск. языке: а) к настоятелю монастыря св. Антония Великого в Африке, чтобы этот настоятель принял о. Порфирия со свитой хорошо и затем проводил его в монастырь св. Павла Фивейского, б) к настоятелю последнего монастыря, и в) в Габаль Нимра.

Переписка о сочинениях и библиотеке епископа Порфирия, – составляющая целый сборник в одном томе (Ab/2) в лист, заключающий в себе 407 подлинных документов, т.е. писем, списков и счетов, и 224 почтовые и телеграфные расписки, касающиеся приобретения преосвященным Порфирием книг, продажи его рукописей и библиотеки, печатания, издания и продажи его сочинений. На первом месте находится интересное письмо Сербиновича к о. Порфирию от 3 октября 1848 г.; из него мы узнаем, что наш автор желал напечатать в Журнале Министерства Народного Просвещения афонские акты с переводом на русский язык, но, к сожалению, о. Порфирий не мог привести в исполнение это свое желание. Далее, между прочим, следуют счета по печатанию с И.Е. Ефимовым и затем 27 писем о высылке разных сочинений о. Порфирия за полученные им деньги. Кроме того, здесь, между прочим, можно отметить:

а) «Переписку о моих рукописях» с Публичной Библиотекой» – 20 писем директора этой библиотеки и его помощника к о. Порфирию и черновые ответы последнего им; за письмами помещен «Каталог рукописей греческих, славянских, арабских, сирских и коптских и палеографических картонов с вложенными в них образчиками разноязычных рукописей, на которых означены годы появления их», в черновом и беловом виде, – по 8 листов в каждом. β) «Переписку о моей библиотеке, состоящую из 32 писем о. Порфирия к разным лицам с предложением купить его библиотеку, и ответов некоторых из этих лиц о. Порфирию. За этим следует «Перечень книг в библиотеке преосвященного епископа Порфирия с показанием научного содержания их», написанный рукой самого о. Порфирия; – оказывается всех книг 1066, а с присоединением его сочинений «в немалом количестве экземпляров для даровой раздачи их студентам, занимающимся филологией, – всех книг 7029», как значится в конце перечня. Далее идут ряд списков книг, принадлежавших о. Порфирию, на разных языках, а затем рукописные и печатные каталоги, списки и объявления от обществ, издателей и книгопродавцев, – числом 29. Между прочим, здесь находятся: а) объявление о «Старопечатном великом катехизисе», печатанном при патриapxe московском Филарете, б) 2 объявления о «Анастасиматарие или Воскресном Осмогласнике и Евангелии» от константинопольской патриаршей типографии, на славянском языке для славян Бал- канского полуострова, и в) список арабских и греческих книг, продающихся в иерусалимской патриаршей типографии. Наконец почти половину книги занимают счета и письма к о. Порфирию (до 273) от книгопродавцев петербургских, московских, киевских и рижских: Овсянникова, Исакова, Глазунова, Ферапонтова, Еггерса и Лехелина, – больше всех, – и Киммеля; от иностранных – больше всего от константинопольского Искендера с 1843 по 1853 гг., затем немного от Кéллера в Лейпциге, от парижского Didot и римской «Tipografia е libreria poliglotta dèlla S. Congregazione de propaganda fide». В конце приложены почтовые и телеграфные расписки.

Сюда следует отнести:

Каталог книг, по всей вероятности, принадлежавших преосвященному Порфирию, в одной книге (Ab/3) в лист серой бумаги, без начала, судя по тому, что нумерация его начинается с 9-го листа и доходит до 90-го; начальные листы вырезаны, как видно по оставшимся от них следам. Книги расположены по отделам. При означении заглавий в трех графах отмечены число томов и цены книг в рублях и копейках. Все отделы вмещены в каталог; только «Путешествия» продолжены на отдельной тетради, состоящей из 4-х листов белой и серой бумаги, из которых два не писаны; здесь помещаются №№ 63–88. Перечневые номера книг поставлены только в этом отделе; остальные отделы этого каталога №№ не имеют. В конце каталога, на лицевой стороне листа 90-го, отмечено карандашом: «Итого по сему каталогу всех книг 2000+136 на сумму _5964 руб. 8_ копеек серебром. Смотри Греческий каталог, да греческих+28 на – 25,50. Всего _5089,58._

На нижней части оборота 90-го листа и на второй доске переплета находится оглавление; собственно на переплете начало оглавления, а на листе его конец. Это оглавление написано карандашом рукой преосвящ. Порфирия.

"Письма к царским особам и к состоящим при них лицам« 1861 – 1878 гг., – в одном томе (Ab/4)из 243 листов почти все листового формата. Содержание его следующее: α) 6 писем и 8 телеграмм к великим княгиням Марии Николаевне и Елене Павловне и 4 двум фрейлинам великих княгинь: Львовой и Куракиной. Первое письмо, от 18-го апреля 1861 г., к великой княгине Марии Николаевне, из Константинополя, весьма интересно; в нем говорится между прочим довольно обстоятельно о школах христианской живописи. Далее следуют письма к о. Порфирию: графа А.П. Толстого, великой княгини Елены Павловны, 5 телеграмм: 4 от великой княгини Елены Павловны и 1 от фрейлины Эйлер, и письмо фрейлины княжны Юлии Куракиной. За письмами следуют: исповедь на французском языке, написанная о. Порфирием для велик. княг. Елены Павловны (на 5½ листах), речь сестрам милосердия Крестовоздвиженской общины, учрежденной вел. кн. Еленой Павловной, и 20 молитв для сестер Крестовоздвиженской общины. Перед началом изображен крест, на котором начертано: »Мо ε слово крεстовоздвижεнкαм и иχ слово Богу». Молитвы распределены на три отдела:

I. Молитвы, читаемые ежедневно (5),

II. Молитвы во время служения недужным (7), и III. Молитвы во дни брани (8).

2-я молитва I-го отдела положена за основательницу

общины. Молитвы составлены в духе существующих. β) 63 «письма (1855–1880 гг.) к фрейлине Ее Императорского Высочества великой княгини Елены Павловны, Елисавете Павловне Эйлер (девице православного вероисповедания), на русском и французском языках; между этими письмами есть довольно интересные, напр. 14-е из Спб. от 21-го и 22-го августа 1856 г., где говорится о задачах России на востоке. За этим следуют 9 писем фрейлины Эйлер к о. Πорфирию 1865–1880 гг. Вообще нужно заметить, что вся эта переписка самого дружеского характера. Часть писем о. Порфирия переписаны другой рукой. γ) «Письма (15) к Эдитте Федоровне Раден, фрейлине великой княгини Елены Павловны (Лютеранского вероисповедания)», 1855–1870 гг., на русском и французском языках, духовно-нравственного характера; им предшествуют 9 писем Раден к о. Порфирию, на русском и французском языках, 1855–1866 гг. δ) «Письма (8) к Анне Федоровне Тютчевой, фрейлине Ее Императорского Величества Марии Александровны» 1856–1864 гг. ε) «Письма (17) к христианкам» – тетрадь, заключающая в себе: 3 письма к Елене Ивановне Крупениковой, 6 – к Варваре Андреевне Титовой, рожд. Салтыковой, 1 – к Елисавете Соломоновне Шереметевой, рожд. Мартыновой, 3 – к Татьяне Борисовне Потемкиной, рожд. княжне Голицыной, 4 – к Елисавете Леонтьевне Ширман, 1 – к Марьи Егоровне Гутманшталь, 1 – к Елене Петровне и 1 – к Варваре Васильевне, 1843–1878 гг. За этим следуют 2 письма от Ширман 1865 г. В самом начале тетради сделала рамка из полигонов, в которой помещено заглавие, написанное золотыми и красными чернилами. На следующем листе написано: «Часть первая», но потом зачеркнуто; а на обороте этого листа и на следующем написано оглавление писем с нумерацией римскими цифрами для писем каждого лица, но не окончено: оно прерывается на числе VII, после которого ничего не следует.

Переписка с духовными лицами 1841–1885 гг., в одном томе (Ab/5) в лист, в котором заключаются 453 документов. Собранный здесь письма можно распределить так: α) Письма – числом 79, – от преосвященного Порфирия к следующим иерархам Русской церкви: митрополитам: московскому Филарету – 2; киевским: Филарету – 4; Арсению – 30; Филофею – 4; С.-Петербургскими Aнтонию – 2; Никанору – 4; Исидору – 5; архиепископам: херсонским и таврическим: Гавриилу – 3; Иннокентию – 4; херсонскому и одесскому Дмитрию – 1; рижскому Платону – 1; викариям: киевским: Иepeмии – 1; Филарету – 2; московскому Леониду – 2; херсонскому Антонию – 1; Софонии – 2; Кириллу мелитопольскому в Иерусалиме – 1, и 1 всем членам св. Синода (№ 26). В особенности интересны письма к митрополиту Московскому Филарету, из Вены, от 15-го октября 1841 г., в котором о. Порфирий изображает положение православной сербской церкви в Австро-Венгрии, и письмо 14-е из Иерусалима, от 1-го июня 1852 г., где он повествует «О престоле святейшей митрополии Амидийской и о нуждах его». Не лишены интереса и некоторые письма к преосвященному Иннокентию, архиепископу Херсонскому, и к киевскому митрополиту Арсению. Между этими последними письмами есть и такие, которые не принадлежат преосвященному Порфирию, напр.: 2 письма от священника Геттэ к тому же митрополиту киевскому Арсению на французском языке; 36-е и 37-е письма написанные преосвящ. Порфирием от имени митрополита; такие же два ненумерованные письма находятся между 28 и 29; 38-е о. Порфирия от имени митрополита Арсения к аббату Мордрелю, принявшему православие в С.-Петербурге. Кроме того за письмом 32-м следуют: «Мысли (преосвященного Порфирия) по прочтении отчета профессора богословия в Московском университете протоиерея Сергиевского» (на 7½ листах) и «Выписка из «Северной Почты» 1865 г., № 273: О преподавании богословских наук в университетах». Сверх сего здесь помещены:

1 письмо патриарха иерусалимского Кирилла к киевскому митрополиту Арсению и ответ о. Порфирия от имени последнего, – оба письма на греческом языке; 1 – к наместнику и екклисиарху Киевопечерской лавры; 2 – от митрополита киевского Арсения и 1 от митроп. петербургского Исидора к о. Порфирию и наконец 1 от обер-прокурора св. синода графа Д.А. Толстого к митрополиту киевск. Филофею о преосвященном Порфирии. β) 10 подлинных писем митрополита Арсения к преосвящ. Порфирию. γ) Шесть черновых писем преосвященного Порфирия к разным иерархам русским; в этих письмах он просит о переводе его из Москвы на одну из южных самостоятельных епархий, главным образом в Одессу. Кроме этих, здесь есть одно письмо к преосвященному Порфирию от Исидора митрополита С.-Петербургского; в нем преосвященный Порфирий извещается о неблагоприятном результате его просьбы. δ) 13 писем разных русских иepapxoв разного содержания к преосвящ. Порфирию и 5 ответов последнего к некоторым из них. ε) 8 весьма интересных писем иеромонаха Феофана из Иерусалима и Константинополя 1851–1852 и 1857 гг. к Порфирию о делах русской миссии и церкви восточной, и 6 ответов последнего Феофану. ζ) 10 писем архимандр. Антонина, преимущественно из Константинополя, от 1859–1863 гг., к архимандриту Порфирию весьма интересных; в них заключается очень много данных по археологии, истории и литературе христианского востока. Для примера укажу на письмо 3-е из Буюкдере (Константинополь) от 11-го сентября 1861 г., – где между прочим приводится известие о Суроже (Сугдее) из Синаксаря XII в. η) Письма (16) к настоятелю посольской церкви в Константинополе о. архимандриту Антонину от архимандрита Порфирия 1861–1862 г., из Одессы и Петербурга. Они столь же важны по содержанию, как и предыдущие, если еще не более. Так напр. во 2-м письме заметки о Спафарии и о Синаксаре ХII-го века, упоминающем о Сугдее, в 3-м о Панселине, в 3-м и 4-м о счислении времени по Панфекту монаха Герасима, игумена Новой обители на о. Хиосе (XII в.), и другому XIII в. каирской патриаршей библиотеки, в 4-м – о казаках в 6816г., о Сугдее и Фуллах, в 5, 6, 7, 8 и 9-м – о Панселине, в 10–12-м – о Хиландарском монастыре с богатыми заметками по сербской истории XIII-XIV вв. θ) 6 писем разных духовных лиц к о. Порфирию по научным вопросам; из них три письма от цензора архимандрита Сергия, ныне епископа могилевского, из которых в одном говорится о некоторых местах в Первом путешествии по Афону, встречающих затруднение к пропуску с цензурной точки зрения. Здесь находится черновое письмо о. Порфирия к архимандриту Сергию по вопросу об этих местах. ι) 2 письма от 28-го июня и 9-го июля 1880 г. синодального ризничего, архимандрита Иосифа, к преосвящ. Порфирию с приложением описания двух саккосов св. Фотия Российского митрополита, хранящихся в патриаршей ризнице в Москве, – а также с приложением трех снимков: 2-х с 8-го члена символа веры, вышитого на саккосе золотом и серебром, и 1-го с боковой каймы саккоса, в красках.

х) 6 писем архимандрита Иннокентия из Петербурга к Порфирию, в которых последний извещается о разных делах и между прочим о неудачах его просьбы относительно получения епархии; за этим следует один ответ Порфирия. Сюда можно присоединить еще два письма к Порфирию: 1 от настоятеля Соловецкого монастыря архимандрита Мелетия, который посылает нашему автору от имени монастыря какой-то подарок, в письме неозначенный, и 1 от малограмотного игумена Архангельского монастыря в Иерусалиме, монаха Прокопия, от 1-го октября 1855 г., о делах в Иерусалиме и положении там русских после падения Севастополя. λ) «Письма (21) к другу моему протоиерею Михаилу Карповичу Павловскому, профессору богословия в Одесском Ришельевском лицее (не все здесь)» 1841–1865 гг., написанные о. Порфирием из Костромы, Петербурга, Константинополя, с Афона, из Иерусалима, Ораниенбаума и Киева о разных местных деловых вопросах.

х) 6 писем разных духовных лиц и между ними письма из Парижа от 4-го марта 1853 г. протоиерея Иос. Васильева к А.П. Ахматову о неотыскании им в Парижской национальной библиотеке иконографических описаний Елпия, и два письма протоиерея В. Нечаева, редактора «Душеполезного Чтения». Кроме того, здесь находится ответное письмо ему о. Порфирия. ν) «Акафист пресвятой Богородицы перед чудотворной Ее иконой Феодоровской, яже во граде Костроме» (на 8 листах), приложенный к письму ключаря Костромского кафедрального собора протоиерея Павла Островского, составителя акафиста, от 31 октября 1872 г., из Костромы, к о. Порфирию, к которому о. Островский обращается с просьбой «удостоить внимания» его «слабый и скудоумный труд, и исправить его всячески». ξ) 5 писем разных священников к о. Порфирию о разных предметах; между письмами есть два от свящ. П. Соловьева, бывшего послушника о. Порфирия в иерусалимской миссии; в первом от 20-го сентября 1879 г. просит нашего автора доставить некоторый материал проф. Т.Д. Флоринскому; от 4-го января 1884 г., от законоучителя Нижегородского Александровского института священника Александра Кармазинского, который «обращается» к о. Порфирию за разрешением библейского вопроса, – о 22 стихе 21 гл. книги Исхода, и черновой ответь ему о. Порфирия.

о) «Письма (7) к бывшему питомцу моему, ныне священнику, Владимиру Константиновичу Чечелю» – 1846–1855 гг. Сюда вложены два письма родственников Чечеля к о. Порфирию 1883 г. с свидетельством о болезни. π) «О Павле Казанском с 1855 года», где приведены: три письма П. Казанского, крестника о. Порфирия, 1 – адъюнкта Педагогогического Института Д.X. Гумалика о нем же и ответ о. Порфирия, 2 – министра Народного Просвещения Норова, из которых 1 о Казанском, и два черновых письма о. Порфирия к Сербиновичу.

р) «Письма архимандрита Порфирия в Австрии и Молдавию» или «П. в Галицию, Буковину, Венгрию, Богемию и Молдавию» 1841–1862 г., на латинском и русском языках с русскими примечаниями при некоторых письмах; здесь 14 писем, из которых 3 к о. Порфирию, а остальные от последнего к иepoмонаху Сергию Томовичу во Львов и Вену (на латинском языке), епископу Буковинскому Евгению Гакману (на русском и латинском), будинскому епископу Платону Атападковичу (на латинском), пакрачскому епископу Стефану Поповичу (на латинском), Магно-Варадийскому епископу Герасиму Рацу (на латинском), П. ШаФарику в Прагу (на русском) и епископу Филарету Скрибану в Яссы (на русском). Эти письма писаны из Вены. Здесь же находится собственноручное письмо буковинского епископа Евгения Гакмана из Черновцев, от 1841 г., к преосвященному Порфирию. σ) «Письма (18) к разным лицам духовным и мирским»: священникам: Иакову Предтеченскому (1), В. Тихонравову (1), бывшему начальнику пекинской миссии архимандр. Аввакуму (1), инспектору московской семинарии Кириакову (3), бывшему настоятелю посольской церкви в Константинополе, архимандриту (потом епископу) Софонии (2), А.Н. Муравьеву (1), доктору медицины Цыцурину (1), князю Воронцову (1), Г. Хрущову (1), священ. Мариинской больницы о. Александру, в Петербурге (1), проф. Казанской духовной Академии Н.И. Ильминскому (1), киевскому геверал-губернатору А.П. Безаку (2) и сенатору генерал-лейтенанту Е.П. Ковалевскому, – 1842–1867 гг.

Мои сношения с учеными мужами и с учеными и другими учреждениями 1842–1885 гг., в одном томе (Ab/6) в лист, заключающем в себе 455 писем и других документов. В нем содержится: α) Письма к ученым мужам, составлявшие часть другого какого-либо сборника писем о. Порфирия, судя по тому, что над этой рубрикой стоит ΙΙΙ. Здесь находятся 36 писем, частью написанных рукой о. Порфирия, на русском, французском и греческом языках к разным лицам, частью переписанных другой рукой, 1842–1878 гг.; а именно: И. Шафарику (1), англиканскому диакону Пальмеру (1), Константину Тишендорфу (9), И.И. Срезневскому (3), издателю «Духовной Беседы» протоиерею I. Яхонтову (1), саксонскому посланнику графу Кеннерицу (1), доктору Цунку (3), г. Туху (1), А.Н. Муравьеву (1), в совет Импер. Новороссийского университета (4), в Импер. Академии Наук (1), в совет и правление С.-Петербургского университета (3), в киевскую временную комиссию для разбора древних актов (1), в общество любителей духовного просвещения (1), Московскому священнику Михаилу Боголюбскому (1), попечителю киевск. учебного округа П. Антоновичу (1), настоятелю Знаменского монастыря архим. Сергию (1), Гартгаузену (1), профессору богословия в С.-Петербургском университете В. Г. Рождественскому (1), еписк. симферопольскому Гуpию (1); в особенности интересны ответные письма к Тишендорфу, из которых одно напечатано (Т.К.Д.А. 1865). β) 16 подлинных писем к о. Πорфирию следующих профессоров и ученых: И.И. Срезневского (2), Α.Ф. Гильфердинга (1), протоиерея Μ.И. Горчакова (1), Т.Д. Флоринского (3), барона В.Р. Розена (3), А.А. Цагарели (1) с обширным «письмом (вчерне) преосвященного Порфирия к доценту Спб. университета Цагарели о грузинских иконах», от 1/5 декабря 1883 года, и другим коротким, Ф. Курганова (2), Н.И. Ильминского(1), Фил. Терновского (1), Н. Эмина (1), преподавателя тульской духовной Н. Троицкого (3) о грузинской надписи на палице с 2-мя ответами преосвящ. Порфирия. γ) Письма разных лиц к о. Порфирию: бывшего военного учителя А. Алексеева (2), князя В.Ф. Одоевского (1), библиографа Ст. Пономарева (1), М.П. Сабинина (2) с ответом о. Порфирия, вел. кн. Константина Николаевича (1) по поводу записки Мансурова, Б.П. Мансурова (2), В.Н. Хитрово (3), Б.А. Краинского (1), С. Первухина (3) с ответом о. Порфирия, Н.П. Барсукова (1) и М.О. Микешина(1). Здесь же приложены два письма из Петербурга от товарищей: друга его священника В. Тихонравова (1843 г.) и Гальковского. δ) 4 письма известного английского диакона Пальмера к преосвящен. Порфирию на франц. языке из Иерусалима, Александрии и Константинополя в 1850–1851; из этих писем 4-е из Константинополя довольно интересно: в нем говорится о сношениях Пальмера с представителями восточной церкви в Константинополе. ε) 14 писем Тишендорфа к преосвященному Порфирию, на языках латинском, немецком и французском, 1860–1868 гг., главным образом о синайском кодексе. Некоторый из них весьма интересны и богаты содержанием; к ним приложены 3 письма на франц. языке библиотекаря Имп. Публичной Библиотеки Цунка в Петербурге 1865 г., и 2 – саксонского представителя при русском дворе Кеннерица тоже на франц. 1865 г. Как Цунк, так и Кеннериц пишут преосвященному по поводу сношений его с Тишендорфом. К первому (латинск.) письму Тишендорфа приложена печатная записка па латинском языке: «Notitia codicis sinaitici aliquot notis additis», которая была прислана министром народного просвещения преосвященному Порфирию в 1861 г., в Константинополь, при отношении от 19-го ноября 1860 г., помещенном в начале всей этой переписки. ζ) Письмо свящ. Владимира Гетэ из Парижа 2/14 ноября 1868 г. на французском языке. За этим следуют: η) Notice sur la vie et les ouvrages de M-r. Íabbé Guettée, на 18 листах, в 4-ку. θ) Переписка с французом Флéри об орудиях страданий Христа, на 11 листах, на русском и французском языках. К первому листу, на обороте, приклеено письмо Флéри от 21-го июля н. ст. 1868 из Парижа на франц. языке. За сим следуют: объяснение преосв. Порфирия министерству иностранных дел по поводу мнения Флéри и замечания на него о. Порфирия, из Киева от 26 июля 1868 г., за которыми приводятся снимок на лощенной бумаге с креста из Афонско-Павловского монастыря, – креста, подаренного сербским деспотом Георгием Бранковичем и дочерью его Mapией, супругой султана Амурата и матерью Магомета II, – и выписки из книги Гликзелига: Christusarchäologie (Prag. 1863), касающиеся данного предмета. За этим следуют другое письмо Флéри из Парижа от 10 сент. 1868 н. с., и снимки с нескольких афонских крестов на листе лощенной бумаги и затем второе объяснение о. ПорФнр

я министерству иностранных дел, из Киева же, от 6 ноября 1868 г., ст. с., с заметками. К переписке приложены два циркуляра епископам о книге Флéри: «Mémoire sur les instruments de la passion», – один на французск. языке с изображением в начале главы Христа в терновом венце, от имени Флéри, а другой на латинском: «Commentarioluin de doniinicae passionis instrumentis», от имени книгопродавца-издателя Лезора. ι) «Письма в конференцию киевской духовной академии и в состоящее при ней церковно-археологическое общество»; – здесь находится только 11 писем о. Порфирия в конференцию, переписанные частью им, частью же другой рукой, на 6½ листах листового формата; писем в общество нет. За этим следуют: подлинное письмо от конференции к о. Порфирию; «представление митрополита Арсения в Св. Синод по вопросу о присуждению докторской степени ректору академии архимандр. Филарету за диссертацию о происхождении книги Иова», – печатная записка, вырванная из Киевских Епархиальных Ведомостей 1874. κ) Почет мне. – Здесь находятся официальные бумаги об избрании о. Порфирия в почетные члены высших ученых учреждений: а) духовных академий: С.-Петербургской, – 2 оф. бумаги 1882 и два ответа о. Порфирия; Московской, – 1 оф. б. и 2 ответа; Казанской – 2 оф. б. и 1 ответ; б) С.-Петербургской духовной семинарии, – 2 оф. б. и письмо Сербиновича к о. Порфирию и 3 бумаги последняя к обер-прокурору св. Синода графу А.П. Толстому и одно в каретную часть с.-петербургской полиции, – все о находившемся при о. Порфирие абиссинце Фрументии Иорданском; в) киевской духовной академии, – 1 б.; кишиневской духовной семинарии – 1 б.; г) 2 письма от попечителя киевского учебного округа с приложениями, – 1870 г., и ответом о. Порфирия; д) от университета св. Владимира – 5 бум. 1865 – 1876 гг.; е) от Новороссийского университета – 3 бум. и 2 ответа о. Порфирия 1867 – 1878 гг.; ж) от С.-Петербургского университета – 11 бумаг 1870–1884 гг. с тремя ответами преосвящ. Порфирия; з) переписка преосвященного Порфирия с Одесским Общ. Истории и Древностей, состоящая из 13 отношений и писем от Общества и 24 ответов преосвященного Порфирия, на 6-ти листах, вся переписка происходила в 1846–1884 гг., и две квитанции на получение членских взносов от о. Порфирия в 1882–1885 гг.; и) 3 оф. письма от Импер. Русск. Археологического Общества и один ответ о. Порфирия, – 1856 и 1881 гг.; i) 1 – от директора главного училища садоводства в г. Умани, – 1864 г.; к) 1 – от президента Импер. Академии Наук, – 1868 г.; л) 1 – от комитета для сбора приношений на памятник в Киевe Богдану Хмельницкому, – 1870 г.; м) от Временной комиссии для разбора древних актов при Управлении Киевского Подольского и Виленского генерал-губернатора, – 4 бум. – 1873, 1879 и 1884гг.; н) 1 – от историческая общества Нестора-Летописца в Киеве, – 1873 г. с уставом общества; о) 1 – от Киевского общества садоводства, – 1876 г., с приложением списка членов; π) 1 – от организационного комитета 3-я международная съезда ориенталистов, – 1876 г., ρ) 1 – от общества древнерусского искусства при Московском публичном музее, – 1878 г.; с) 2 – от Общества Истории и Древностей при Московском университете, – 1879 и 1884 гг.; т) 1 – от археографической комиссии, – 1879 г. и письмо А.И. Тимофеева от апреля 1880 г. с ответом о. Порфирия; у) 1 – от Импер. Русского Географического общества, – 1880 г. с приложением «Предположена об историко-этнографическом изучении южно-славянских земель, особенно Болгарии» А.Н. Пыпина; ф) 4 – от Московск. археологич. общества, – 1881–1885 гг., – с приложением печатной статьи Д.Н. Анучина «К вопросу о составлении легенды для археологической карты России»; х) 5 – от Московского Общества любителей Духовного Просвещения, – 1870–1883 гг.; ц) 7 – от церковно-археологического общества при Киевской духовной академии, – 1873–1882 гг., с 4-мя ответами о. Порфирия; ч) 6 – от православного миссионерского общества, – 1865–1883 гг., с литографированным «Проектом правил для устройства и действий отделений миссионерского общества» и печатным «листом» для пожертвований, № 11. За этим следует: λ) «7, Мое старание об открытой и преуспеянии киевомиссионерского комитета» несомненно, относящееся к приложениям к «Книге бытия моего» 1866–1878 гг.; где оно должно было быть под № 7-м. От этого комитета здесь помещено только три отношения к о. Пофирию, – 1870–1877 гг. За этим следуют: а) 1 официальная бумага от православного братства при каменецком кафедральном соборе (23-го марта 1865 г.); b) 3 – от минского православного николаевского братства, – 1867 г., с) 3 – от киевского свято-владимирского при Софийском соборе братства, – 1867–1876 гг. с ответом о. Порфирия; d) 3-от церковного братства во имя Святителя Николая и преподобной Евфросинии, княжны полоцкой, – 1882. После этого помещено: «Мои сношения с православным Палестинским обществом 1882 г.», где содержится переписка преосвященного Порфирия с обществом: 7 его писем в общество, 1 – от председателя общества в. к. Сергея Александровича, 4 письма В.Н. Хитрово, и 2 Лермонтова к о. Порфирию», и печатный отчет о полугодовой (1882) деятельности общества, печатная речь Т.И. Филиппова, произнесенная в заседании общества 2 дек 1882 г., квитанция от казначея общества на получение 200 рублей от преосвящ. Порфирия, и одно воззвание. Вся эта переписка относится к 1882–1884 гг. За этим следуют 2 циркуляра от московского славянского благотворительного комитета, а потом общества, – 1869 и 1877 гг., 1 циркуляр 1870 г. и 2 бумаги от киевского отделения того же общества, 1885 г., с ответом о. Порфирия; и наконец 2 бумаги и две квитанции киевского общества для помощи бедным 1866–1877 гг., и 1 – от общества попечения о раненых и больных воинах, – 1877 г.

В виде приложения к этому тому можно присоединить альбом дипломов (Ab/7), помещенных в двух переплетах из папки большая формата, обтянутых зеленым коленкором Дипломы напечатаны на бумаге и пергаменте; они получены от следующих ученых учреждении:

1) От С.-Петербургской духовной академии два диплома: на степень магистра богословия 30 ноября 1830 г., на латинском языке, и на звание почетного члена 15/16 февраля 1882 г.

2) – Одесского Общества любителей истории и древностей на звание действительного члена 23 апреля 1839 г.

3) – Императорского Русского археологического общества два диплома: на звание члена-корреспондента 31 мая 1856 г., и на звание почетного члена 20 апреля 1881 г.

4) – Святейшего синода ставленная грамота 23 Февраля 1865 г.

5) – Новороссийского университета на звание почетная члена 13 декабря 1866 г.

6) – С.-Петербургского университета два диплома: на степень доктора греческой словесности honoris causa 15 сентября 1869 г., и на звание почетного члена 30 апреля 1884 г.

7) – Московского Общества любителей духовного просвещения на звание почетного члена 5 февраля 1870 г.

8) От Киевского отдела славянского благотворительного общества адрес и диплом на звание почетного члена 21 декабря 1872 г.

9) – Киевского общества садоводства на звание почетного члена 2 апреля 1873 г.

10) – сербского военного министерства княжеский диплом о награждении Таковским офицерским крестом 2-й степени 5-го ноября 1876 г.; тут же приложены два свидетельства от сербского министерства иностранных дел от 14-го августа 1878 г., одно письмо оттуда же на французском языке от 20-го марта 1877 г., и другое от с.-петербургского славянского общества от 30-го апреля 1877 г., о том же, и Высочайший указ 22-го мая 1880 г. о праве ношения этого ордена.

11) – Императорского общества истории и древностей при Московском университете на звание действительного члена 27-го апреля 1878 г.

12) – Церковно-археологического общества при Киевской духовной академии на звание почетного члена 25-го июня 1878 г.

13) – общества древне-русского искусства при Московском Публичном музее на звание действительного члена 6-го июня 1878 г.

14) Отношение от Московского археологического общества об избрании в действительные члены 2-го мая 1879 г.

15) Отношение и свидетельство от Российского общества Красного креста о выдаче о. Порфирия знака красного креста 13-го марта 1879 г. и ответ о. Порфирия о получении его от 17-го января 1880 г.

16) Билет, выданный от совета общества любителей церковного пения действительному члену общества преосвященному Порфирию в получении от него членского взноса на 1881 г.

17) От Православного Палестинского общества диплом на звание почетного члена и установленный знак для ношения на шее 21-го мая 1882 г.

18) От Московской духовной академии на звание почетного члена 1-го октября 1882 г.

19) – Казанской духовной академии на звание почетного члена 23-го Февраля 1883 г.

«Письма архимандрита Пофирия по должности«, – так написано на 1-м листе, а на 2-м: «Письма к Его Сиятельству Г. Обер-Прокурору Св. Правительствующего Всероссийского Синода Графу Николаю Александровичу Протасову и к разным директорам Духовного Ведомства», в одном томе (Ab/8) в лист, заключающем в себе 16 писем графу Протасову, 85 – Сербиновичу, 2 – Войцеховичу и 8 – Карасевскому. Между этими письмами есть несколько интересных, наприм. 2-е, от 15-го октября 1841 г.; здесь также находится несколько прошений из разных мест в Св. Синод. Письма написаны из Вены, Константинополя, с Афона, из Иерусалима и в Петербурге, с 1840 по 1856 г. Текст писем пересмотрен и местами исправлен карандашом рукой о. Порфирия; некоторые письма переписаны не его рукой. Всех листов в книге 154, из которых 5 неписанных. Так как большая часть писем адресована Сербиновичу, то на корешке книги оттиснуто: «Письма к Сербиновичу».

»Письма архимандрита Порфирия по должности». – Это написано на лицевой стороне 1-го листа, а на обороте этого же листа стоить: «Письма к его превосходительству, чрезвычайному посланнику и уполномоченному министру при Оттоманской Порте Владимиру Павловичу Титову, к местоблюстителям его и в Азиатский Департамент министерства иностранных дел», в одной книге (Ab/9) в лист; здесь заключаются 74 письма и 2 записки к Титову, 20 писем и 2 записки к Озерову, 1 отчет в русскую духовную миссию в Константинополе, 2 отношения и записка в азиатский департамент, 1 – в русскую духовную миссию в Афинах, 1 – посланнику в Вене Мейендорфу, 4 – Сенявину и 14 – Любимову. Между письмами есть такие, в которых сообщаются весьма интересные сведения о положении дел на востоке, – 1843–1855 гг. Всех листов в книге 162, из которых два чистые. Письма двух почерков руки о. Порфирия; текст их пересмотрен и исправлен. Они писаны из Константинополя, Бейрута, Иерусалима, Александрии, Вены, Tpиестa и друг. Так как большая часть из помещенных здесь писем адресована Титову, то на корешке книги оттиснуто: «Письма к Титову».

«Письма архимандрита Порфирия в Бейрут по должности. Часть первая», – в одной книге (Ab/10) в лист, которая содержит в себе: «Письма к Его Высокородию, Генеральному Консулу, Статскому Советнику, Константину Михайловичу Базили, и к местоблюстителям его» (- князю Дондукову-Корсакову и Марабути). В ней заключаются 95 писем и одна записка о гробе Господнем, поданная Государю, – написанных о. Порфирием в 1848–1853 гг. из Иерусалима в бытность его там начальником русской миссии; несколько писем написано о. иеромонахом Феофаном, – лицом, принадлежавшем к миссии. Между письмами некоторые есть весьма интересные, напр. от 28-го августа 1851 г., 12-го августа 1853 г. и несколько других. Листов в книге 118. На корешке оттиснуто: «Письма к г. Базили».

«Письма архимандрита Порфирия в Бейрут. По службе дружбы. Часть вторая«, – в одной книге (Ab/11) в лист; – на 2-м листе написано: «Письма к Константину Михаиловичу Базили». Всех писем в этой книге заключается 48, – написанных по преимуществу из Иерусалима; между ними некоторые довольно интересны, например XVII-e, от 24-го января 1851 г., из Иерусалима, по делу бельгийца Блонделя о восстановлении гробниц императоров-крестоносцев Готфрида и Балдуина на Голгофе. Листов в книге 120. Время писания писем 1848–1853 гг. На обороте второго заглавного листа написано: «Эти письма почти все имеют связь с тем, кои писаны по должности». На корешке оттиснуто тоже, что и на предыдущей книге.

»Письма архимандрита Порфирия в Одессу«, – так отмечено на 1-м листе, а на 2-м: «Письма к благодетелю и другу моему Тайному Советнику Александру Скарлатовичу Стурдзе в Одессу», – в одной книге (Ab/12), в большой и малый лист. Всех писем здесь 39, – написанных из Вены, Константинополя, Бейрута, Иерусалима, Киева и Александроневской Лавры, в 1841–1852 гг., на 90 листах, за которыми следуют еще 3 белых: в начале 1-го из них написано «1853 год»; под этим годом должны были помещаться также письма. В этих письмах есть очень много важных данных о положении дел и христиан на востоке.

Ab/13 – книга в малый лист, в которой заключается большей частью официальные письма и отношения, именно 34 Сербиновича к о. Порфирию с несколькими ответами последнего, написанными на самых письмах Сербиновича, 1 – А. Карасевского и «извлечение из письма Ее Высочества к Татьяне Борисовне Потемкиной», где изложен отзыв об о. Порфирие. Всех листов в книге 67.

Ab/14 – книга в лист с надписью на корешке: «Консульские письма к о. Порфирию»; в ней содержится следующее:

I. «Консульская письма из Бейрута»; здесь 21 письмо: от г. Мостра (Mostras) 2 (с одним ответом о. Порфирия) на французском языке»; Базили – 15; князя Дондукова-Корсакова – 3 и Блана – 1 на французском языке, – 1844–1853гг. Тут же находится «Copie d'une lettre, adressée par M^r Consul Général à S. Ε. Hafiz Pacha de Jérusalem en date du 20 Décembre l852».

II. «Дела по антиохийскому престолу с 1851 года от г. Базили» – 7 писем (хотя не все от него): от Базили – 4, Марабути – 2 и aнтиохийского иеромонaxa Макария – 1 на арабском» языке; – 1851–1853 гг.

III. «Частные письма консула Базили из Бейрута», – 55 писем, из которых одно от жены Базили, – касающихся разных вопросов по востоку; здесь приложена и κοпии с ответного письма к антиохийскому патриарху; – 1849–1853 гг.

IV. «Консульские письма из Яффы», а на следующем за этим листе написано: «дела 1853 года», – 38 писем: от Марабути – 35 большей частью на греческом языке и несколько на русском, от французского консула de-Lantivy – 1, от прусского Розена – 1 и 1 на арабском языке; – 1844–1853 гг.

V. «Переписка с консулами: Александрийским, Каирским, Иерусалимским и Солунским», – 21 письмо: 7 о. Порфирия (4 французских Bochti в Каир, 2 Фоку в Александрию, 1 Pizzamano, французско-австрийскому консулу, и 1 Лаговскому в Каире), от Bochti – 3, Мустоксиди – 6, Волковича – 1 (итальянск.) и 4 арабских, 1846–1852 гг. За этим следуют «письма к Солунскому консулу Августину Мустоксиди» от о. Порфирия большей частью с Афона, на русском и греческом языках, – 1845–1860 гг., и затем 12 писем от Мустоксиди к о. Порфирию, – 1858–1861 гг., на греческом и французском языках. После этого идет «Tables des Matiéres», вероятно, сочинения о маронитах, и за тем: «Convertion des Russes» (на 2 мал. листах), – о начале Руси. Листов в книге 143 нумерованных. Здесь приложены три турецких письма.

«Письма к обер-прокурору Св. Синода Гр. Александру Петровичу Толстому и к исправляющему должность его князю Сергею Николаевичу Урусову», – в одной книге (Ab/15) в лист. Всех писем здесь 76, из которых 26 адресованы к Урусову и 1 в Духовное учебное управление при святейшем синоде. Некоторые из писем к графу Толстому весьма интересны по содержанию; в них сообщается очень много сведений о рукописях на Афоне и на Метеорах, – 1856–1862 гг.; написаны они большей частью с Афона и Синая. К концу пришиты 17 подлинных официальных и неофициальных писем графа Толстого к о. Порфирию; 16 писем официальных и неофициальных и 4 телеграммы или телеграфные депеши князя Урусова к нему же, 1 официальное письмо Гаевского, 1 письмо Марабути (на греческом языке), 1 копия с письма Чернышева к Марабути на французском языке и 1 черновое о. Порфирия к игумену афонско-иверского монастыря Даниилу.

»Письма к Борису Павловичу Мансурову«, – 1858–1860 гг., в одной книге (Ab/16), в 4-ку, заключающей в себе на 40 листах 20 писем чрезвычайно интересных, преимущественно из афонских монастырей, – о русском епископе в Иерусалиме и недовольстве по этому поводу греков, вследствие его незаконности, и затем о постройке русской морской стоянки у Афона, причем сообщается масса интереснейших сведений об Афоне, нынешнем и прежнем, а также об отношениях русских тамошних монахов к греческим. За этим следуют приложения на 9 листах, это – письма и проект условий, названных »Братское соглашениe«, которые о. Порфирий предложил Хилиндарскому монастырю, о постройке странноприимной кельи для русских поклонников на земле этого монастыря. Сверх сего здесь находится 34 листа совершенно чистых. Таким образом в книжке заключается 75 листов. Но кроме этого в книгу вплетены 3 ответных письма хилиндарцев к о. Порфирию, на болгарском языке, от ноября и декабря 1859 г., и 6 писем Мансурова к о. Порфирию; кажется, последних было больше, но они вырваны.

Восточные письма в двух книгах в лист, из которых 1-я (Ab/17) состоящая из 291 листа, содержат в себе следующие подлинные письма 1846–1884 гг.: α) Письма с Афона: а) 1 – от русского консула в Солуне Мустоксиди к о. Порфирий на французском языке, от 8/20 июля 1858 г. о том, что он (т.е. консул) написал на Афон об нем. На обороте этого письма и на 2-м его листе о. Порфирий записал свое сновидение 14 июля 1858 г.; б) 2 бумаги афонского кинота (χοινότης = общинное управление)о цели путешествия о. Порфирия по Св. горе: подорожная о. Порфирия и циркуляр кинота в монастыри; в) 1 – от о. Порфирия к обер-прокурору св. синода, от 3 февраля 1859 г., о грузинской библии, – рукописи афоно-иверского монастыря; г) 1 – от архимандрита того же монастыря Даниила; д) 1 – от митрополита пилусийского Амфилохия; е) 7 – от иepомонaxa Мелетия; ж) 1 – от епитропов филофеевского монастыря; – все эти письма на греческом языке; з) 1 – от заточенного в Соловках иеромонаха афонско-филофеевского монастыря Иоакима Кузова, отзывающегося весьма нехорошо об иеросхимонахе Иepонимe и архимандрите Макарие из Руссика на Афоне; и) 3 – из Кастамонита; й) 1 – из Есфигмена; к) 9 – из Руссика; л) 8 – из Зографа, из которых 7 от иеромонаха Георгия Чудновского (русского), представляющего зографцев в непривлекательном виде; кроме того здесь приведены два письма зографцев, живших вне Зографа; м) 1 – из Хилиндаря; н) 1 – из Свято-Дмитриевского скита; о) 5 – из Андреевского скита, из которых 3 от П. Севастьянова, с 2-мя черновыми ответами о. Порфирия последнему; п) 2 – из Кареи, из которых 1 от проживавшего на Афоне покойного митрополита пентапольского Нила. β) Ο. Порфирия «Письма (6) в монастыри св. горы Афонской 1846–1849 гг.», на греческом и русском языках; интересны 4-е и 5-е письма в Русский Пантелеймонов и Хилиндарский монастыри по заключающимся в них сведениям о монастырских документах. γ) «Письма (5) в Египет» 1851–1852 гг., на греческом языке с русским переводом; 4 из этих писем адресованы патриарху александрийскому Иерофею. δ) 14 писем на греческом языке из Сирии и Палестины; из них 8 от иерусалимского патриарха Кирилла.

е) «Письма в Палестину, Сирию и в Синайский монастырь», 1848–1854 гг., на 40 листах; на 2-м листе после заглавного записано: «Τῷ Μαχαριωτάτῳ θειοτάτῳ καί παναγιωτάτῳ πατρί κaί πατριάρχῃ τῆς άγίας πόλεως ᾿Ιερουσαλὴμ καί πάσης Παλεστίνης Κυρίῳ Κυρίλλῳ, τῷ πανσεβάστῳ μοι δεσπότῃ προσχυνητῶς». Всех писем 19 на греческом и русском языках; при некоторых из русских писем находится греческий перевод. Патриарху адресовано только 11 писем; остальные – митрополитам и архиепископам. При одном из писем к патриарху приложено изображение дома о. Порфирия в Иерусалиме, сделанное от руки чернилами. ζ) «Письма из Египта от отцов Синайских и от Коптов», – 1847–1867 гг., на греческом, арабском и русском языках. Всех писем 31, из которых 11 из Египта, 12 с Синая и 8 из Сирии. Кроме того здесь есть несколько ответов о. Порфирия и несколько кратких заметок. Между письмами из Египта есть 5 от александрийского патриарха Иерофея к о. Порфирию, на греческом языке, по разным современным вопросам, и 1 от коптского митрополита Кирилла, на арабском языке, с коптской заметкой. Тут же на 2-х листках сделано несколько заметок о современных делах в Палестине и между прочим «Заметка для письма к Сербиновичу о синайском монастыре в Киеве». «Письма с Синая и туда» следующие: от дикеев синайских: 1 довольно интересное иеромонаха Онуфрия, 2 – архимандрита Анастасия, 1 – монаха Кирилла, 2 – протосингела Мелетия, 1 – архимандрита Мелется и 1 – о. Порфирия к синаитам. Все эти письма на греческом языке. На своем письме о. Порфирий сделал «заметку для меня» о священнике-арабе, – хури Спиродоне и его жене и детях. За этим следуют «Восточные иepapxи» или, вернее, письма от восточных иерархов и прежде всего «от амидийского митрополита Макария» 3 письма из Москвы к о. Порфирию: 2 на русском языке с арабской подписью и 1 на арабском с русской заметкой о. Порфирия об его содержании, – что «в Диарбекирской церкви хранятся частицы св. мощей Космы и Дамиана в ризнице, и что несколько православных деревень отчислено от Амидийской епархии не от Феодосиупольского епископа, а от Ахалцикского». Далее сле- дуют 2 черновых письма к иерусалимскому патриарху Кириллу на греческом языке и митрополиту Мелетию в Иерусалиме на русском языке, и затем греческое письмо антиохийского патриарха Мефодия, от 17-го марта 1842 г., к о. Порфирию и русский, печатанный в С.-Петербурге, циркуляр от кандидата с.-петербургской духовной академии, сирийского иepoмонаха Aгапия, подписавшегося по-русски, по-арабски и по-гречески, – с просьбой помочь «заплатить типографские издержки» за напечатанный арабский перевод с русского «нескольких книжек для первоначального изучения Закона Божия», как «руководств для обучения детей православных арабов, живущих в трех восточных патриархатах – Александрийском, Антиохийском и Иерусалимском». После этого идут следующие письма «из Сирии»: 3 – от того же амидийского митрополита Макария из Москвы, на русском языке, с арабской подписью и печатью с печатным «Воззванием от православной митрополии Месопотамской в Азии», 1 – от Софрония, митрополита Триполи (в переводе с арабского) с таким же «Воззванием к сынам единоверной православной России», 1 – от кафедрального протоиерея г. Триполи Иакова Сури на русском языке с арабской подписью, 1 – от епископа Фиваиды Никанора также на русском языке с греческой, но коптскими буквами, подписью. За этим следуют 3 письма, от титулярного епископа ставропольского Филарета (Скрибана) из Молдавии (из Сокольского монастыря) на русском языке, синайского архимандрита Кирилла на греческом и от бывшего студента киевской духовной академии Матвея Кереселидзе из грузин. η) «Письма от Болгар. 1846 г.» – числом 4; из них 1 греческое нескольких болгар из Букарешта о насилиях турок над христианами; 1 в русском переводе прошениe к султану о назначении в болгарские епархии болгарских епископов, 1 письмо от врача И. Селиминского и 1 от шопа Ивана X. Васильева. После этого, в конце книги, помещены:

1 пригласительная повестка (6 Февраля 1847 г.) от директора духовно-учебного управления при св. синода, на которой о. Порфирием отмечено: «Был. Решено принять 12 болгар в Киевскую семинарию», – 1 письмо сербского митрополита Михаила от 23-го июня 1863 г., – сербский первосвятитель спрашивает, верноo ли, что в одну ночь в конце 1853 г., «в саду (иерусалимского) монастыря Архангела Михаила внезапно прицвел насаждений» о. Порфирием «виноград и явились ягоды в это осеннее время, как знамя явления благодати Божьей, что все тогда видели и прославили Господа», – и греческое от Григория Веглериса от 10-го декабря 1851 г.

Во второй книге (Ab/17a), в лист, состоящей из 222 листов разной бумаги и форматов, заключаются следующие письма 1851–1870 гг.: α) 12 «от Титова» и «выписка из письма В.П. Титова к архимандриту Порфирию от 10-го марта», сделанная не рукой о. Порфирия, и несколько черновых писем последнего к Титову и 1 – А.Н. Озерову. β) «О православии на востоке три записки Владимира Павловича Титова, посланника в Константинополе в 1848 г.», на 22 листах, с заметкой о. Порфирия в конце: «Переписаны мной в Костроме, в родительском доме, 18-го августа 1872 г., в субботу». γ) Записка об отношении духовенства греческого к славянскому населению Турции и главным образом к болгарам (из «Русского Вестника» 1858 май), – на 7 листах; переписана также о. Порфирием. δ) «Письма к Сенявину, Горчакову, Лобанову, Черняеву и Игнатьеву (в ведомстве министерства иностранных дел)»:

a) – к Сенявину 4, – 1851–1852 гг.

b) – к министру иностранных дел князю А.М. Горчакову 3 и одно последнего к о. Порфирию, – 1857 г.

c) – к нашему посланнику при турецком султане князю Лобанову 3, и в азиатский департамент министерства иностранных дел 2, – 1858–1862 гг.

d) – к генеральному консулу нашему в Константинополе Николаю Ивановичу Черняеву 7 и кроме того 3 от Черняева и 1 от генерального консула в Константинополе А. Эбергарда, – 1859–1860гг. Писем к Игнатьеву нет. ε) 6 «от Озерова», – 1852–1853 гг. ζ) 16 официальных и неофициальных писем от разных лиц 1854–1870 гг., а именно: а) 1 – от иерусалимского агента «Services maritimes der messageries nationales paquebots poste francais», Ш. Гармана, b) 1 – от Фока, с) 1 – от Любимова, d) 2 повестки из азиатского департамента министерства иностранных дел, е) 1 письмо от князя Горчакова, f) 1 – от Т.Б. Потемкиной, g) 2 – от Цецилии Фредерикс с ответом ей о. Порфирия, – все 3 на французском языке, h) записка о. Порфирия о Сайданайском монастыре в Сирии, i) 1 – к А.С. Стурдзе, j) 1 – к графине А.А. Орловой-Чесменской, k) 1 – от А.С. Стурдзы, 1) 1 – от Титова и 3 – от К. Базили, m) 3 официальных документа о земельных угодьях Сайданайской обители и 3 письма, касающиеся той же обители, – все на арабском языке, а также 2 греческих письма о том же, из которых 1 от Федлалы Саруфа, переводчика при иерусaлимской миссии, ныне лектора арабского языка при с.-петербургском университете, n) 1 письмо на русском языке от прокурора антиохийского престола Георгия Фомича Шамия о притеснениях греков в Молдавии. η) Печатное «Folia ad orientem» от Association des coeurs dévoués, pour la plus grande gloire de Dieu, dans Ies plaies de Notre-Seigneur Jésus-Christ», – на 5 листах, на языках латинском, французском и греческом с латинской транскрипцией. θ) 3 письма от К. Базили: 1 к о. Порфирию и 2 к иepoмонаху Феофану; затем 1 – официальное от Титова, 1 греческое от митрополита вифлеемского Дионисия и 2 арабские: из Набулуса о получении риз и из Лидды – о получении ризницы. Кроме того здесь приведены: 5 арабских надписей в Яффе и Дамаске с французским переводом, 1 французская повестка о лекции Пьеротти в Иерусалиме об Иерусалимских древностях и арабско-французское известие о смерти коптского патриарха. κ) "Мои письма«, т.е. черновые официальных и неофициальных писем о. Порфирия к разным лицам 1846–1856 гг., на русском языке, за исключением одного на греческом языке. Все письма написаны рукой о. Порфирия чернилами и карандашом; некоторые из них перечеркнуты.

Письма к разным лицам и от разных лиц – 1851–1884 гг., – в одной книге (Ab/18), в 4-ку, заключающей в себе следующее: на лицевой стороне 1-го листа записано: «Письма к духовной сестре моей Варваре Андреевне Титовой, поклоннице Гроба Христова», а на обороте записаны «Думы» 5-го ноября 1851 г. и «Души-сестры» 6-го ноября того же года; затем следуют письма: 1 из Екатеринбурга, 1 от Демидова князя Сан-Донато с ответом о. Порфирия, 1 – от Елены Демидовой княгини Сан-Донато, 1 – от Ольги Путятиной, 1 – от Марии Тутолминой, 1 от племянницы о. Порфирия Боровской, 1 от Варвары Швидковской, 1 от Капитона Петрова Шеншина, на 15 листах почтовой бумаги большого формата, с следующей карандашной заметкой о. Порфирия в начале: «Это письмо какого-то⁶⁷ полуумного Шеншина получено мной 19-го июня 1874 г., в Феофании. Я почти не читал его», – и наконец 2 черновых письма о. Порфирия, из которых одно «объяснение приставу исполнительных дел каретной части», по всей вероятности, по делу о покраже у о. Порфирия. Всех писем таким образом в этой книге 14, а листов 39.

Телеграммы 1865–1884 гг., к о. Порфирию, из которых 28 от киевского мптрополита Арсения, 11 от Семеновой, Немешевской и Сивковской, 4 от Боровского, 2 от архимандрита Иннокентия, и 18 от следующих лиц: епископа рижского Платона, А. Николаевского, Авчинникова, епископа Агафангела, архимандрита Феогноста, генерал-губернатора Безака, епископа Софонии, игуменьи Парфении, вице-губернатора Красовского (2) протоиерея Екземплярского, архим. Евгения, Лихтенштейна, А. Лапшина, Фартусовой, епископа можайского Алексея и священника Линчевского. Всех телеграмм 66, – собранных в одной книге (Ab/20) в 4-ку.