Приложения

1863

6 декабря (пятница) – Николай Никанорович Глубоковский родился в семье настоятеля Спасо-Преображенского собора села Кичменгский городок священника Никанора Петровича Глубоковского и Платониды Матвеевны.

8 декабря – Крещен в Кичменгской Спасо-Преображенской церкви.

1866

23 февраля – Умер отец, священник Н. П. Глубоковский. Весна – Переезд семьи Глубоковских в Кобыльск.

1871−1873

Учеба в Кобыльской церковноприходской школе, основанной священником В. М. Поповым.

1873, 16 августа – 1878, июнь

Обучение в Никольском духовном училище; окончил первым учеником (свидетельство за № 186 от 28 июня).

1878, август – 1884, июнь

Обучение в Вологодской духовной семинарии, по окончании причислен к первому разряду и удостоен звания студента семинарии (аттестат за № 1466 от 31 июля 1884 г.).

1883

3 июня – Начало литературной деятельности: публикация корреспонденции «Празднование дня Священного Коронования Их Императорских Величеств в учебных заведениях г. Вологды» в «Вологодских губернских ведомостях».

В течение года опубликовал еще 5 заметок в «Московских ведомостях» и «Вологодских ЕВ»: о необходимости учреждения Великоустюжского викариатства и по другим вопросам.

1884

В ночь с 13 на 14 августа – Умерла мать, П. М. Глубоковская.

С 16 августа по 3 сентября – Вступительные экзамены в МДА, в сентябре зачислен в студенты МДА.

Опубликовал в «Московских ведомостях» три заметки.

1885

15 января – В «Московских ведомостях» опубликовал свою первую рецензию: на книгу А. von Reinhold’a «Geschichte der russischen Litteratur von ihren Anfangen bis auf die neuste Zeit» (Leipzig; Berlin, 1885).

Опубликовал еще 9 заметок в «Московских ведомостях» (об Исландии, о положении Аляски, приемных экзаменах в МДА, необходимости учреждения Велико-устюжской епархии и по другим вопросам).

1886

Опубликовал 18 заметок (некоторые печатались в нескольких номерах) в «Московских ведомостях» (о жизни зырян, раскопках в Египте, восстании в Судане, интересах России и Англии в Средней Азии, о церковноприходских школах в Вологодском крае и по другим вопросам).

1887

21 декабря – Советом МДА за лучшие семестровые сочинения по итогам всех трех курсов обучения Глубоковскому присуждена студенческая Макариевская премия в размере 100 рублей и тогда же он уволен с III курса, 11 января 1888 г. это решение утвердил митрополит Московский Иоанникий (Руднев).

В «Московских ведомостях» опубликовал 20 заметок (о землетрясении в Западной Европе, об издании сборника латышских народных сказок, о постах в индийских сектах, о смерти кардинала Людовика Якобини, экспедиции Станлея, образовании новой республики в Африке и по другим вопросам).

1888

Апрель – Восстановлен на III курс МДА.

Октябрь 1888 – декабрь 1889 – Опубликовал 7 из 9 своих семестровых сочинений (в журналах «Вера и разум», «Православное обозрение» и иных)

В газетах «Московские ведомости», «Русское дело», «Воскресный день» опубликовал 8 заметок (обзор иностранных публикаций о юбилее папы Льва XIII, исторический обзор итальянской внешней политики, обзор истории гонений на православие и русских в Курляндской губернии после присоединения ее к России, обзор направлений венгерской печати и по другим вопросам); в журнале «Вера и разум» – статью о деятельности Е. П. Блаватской.

1889

22 апреля – Завершение работы над кандидатским сочинением «Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность» (Ч. 1−2, в качестве приложения дан перевод 268 писем блаж. Феодорита).

10 июня – Окончание учебы в МДА.

24 июня – Утвержден в звании кандидата богословия (диплом за № 295 от 28 августа).

16 августа 1889 – 15 августа 1890 – Профессорский стипендиат по кафедре общей церковной истории под руководством профессора А. П. Лебедева.

6 ноября – Опубликовал первую рецензию на сочинение А. П. Лебедева «История Константинопольских соборов IX века» (М., 1888).

Работа над магистерской диссертацией «Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность».

Опубликовал 6 заметок в «Московских ведомостях» (о приемных экзаменах в МДА, краткий очерк ее истории и по другим вопросам).

1890

1 января – Началось печатание в типографии Московского университета 1-го тома книги «Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность».

Начало февраля – Вышел 1-й том книги «Блаженный Феодорит...».

Конец июня – Вышел 2-й том книги «Блаженный Феодорит...».

Между 18 августа и 12 сентября – Поездка в С.-Петербург с целью устройства на духовно-педагогическую службу.

22 сентября/4 октября – Вышла рецензия профессора. А. фон Гарнака в «Theologische Literaturzeitng» на сочинение Глубоковского о блаж. Феодорите.

С 18 октября – Приказом обер-прокурора К. П. Победоносцева от 17−25 октября назначен преподавателем Св. Писания в Воронежскую духовную семинарию.

19 ноября – Прибыл в Воронеж.

20 ноября – Вступил в должность.

22 ноября – Провел первый урок.

Опубликовал свыше 40 статей, заметок и переводов в журнале «Наука и жизнь» (32), газете «Московские ведомости» (6) и в еженедельнике «Московские церковные ведомости» (3).

1891

3 мая – Избран действительным членом Московского Общества любителей духовного просвещения.

5 мая – Состоялся магистерский коллоквиум в МДА под председательством ректора архимандрита Антония (Храповицкого).

10 июля – Утвержден Св. Синодом в звании магистра богословия.

Сентябрь – Получил приглашение от ректора СПб ДА епископа Антония (Вадковского) занять одну из кафедр: церковной истории или Св. Писания Нового Завета.

18 октября – В заседании Совета СПбДА из двух кандидатов (Рождественского и Глубоковского) на кафедру Св. Писания Нового Завета избран А. П. Рождественский.

21 октября – Утвержден резолюцией митрополита С.-Петербургского Исидора (Никольского) в должности доцента СПбДА по кафедре Св. Писания Нового Завета.

12 ноября – Прибыл в С.-Петербург, поселился по адресу: Калашниковская набережная, д. 22.

2 декабря – Вступительная лекция в СПбДА.

9 декабря – Первая академическая лекция в СПбДА.

Опубликовал 12 статей, заметок и рецензий: в «Русском обозрении» (1), ЧОЛДП (1), «Науке и жизни» (3), «Московских ведомостях» (6), «Воронежских ЕВ» (1) – исторический обзор папства, рецензии на труды М. Д. Муретова, А. С. Архангельского, обзор театральной и музыкальной жизни в Воронеже и по другим вопросам.

1892

Апрель – Определением Св. Синода от 1−22 апреля по отзыву В. В. Болотова удостоен полной Макариевской премии (1500 руб.) за книгу «Блаженный Феодорит, епископ Киррский. Его жизнь и литературная деятельность» Т. 1−2. М., 1890.

3 июля – Утвержден в чине надворного советника.

Лето – Отдых и лечение на Балтийском море на о. Эзель в Аренсбурге (ныне о. Сааремаа в Эстонии).

Август, не ранее 15 – Ректор СПбДА Антоний (Вадковский) поручил пересмотреть и представить замечания на издание славяно-русского перевода Нового Завета (СПб., 1885) для подготавливаемого К. П. Победоносцевым издания нового русского перевода.

24 декабря – Представил исправления на текст Евангелия от Матфея.

Вышел первый литографированный курс лекций Глубоковского по Св. Писанию Нового Завета, читанных в СПбДА в 1891/92 уч. г.

Представил отзывы на кандидатские сочинения студентов СПбДА Д. А. Скворцова и А. М. Темномерова.

Опубликовал более 60 статей, заметок и рецензий: в «Страннике"(3), «Русском обозрении» (3), ЧОЛДП (1), «Христианском чтении» (1), «Библиографических записках» (1), «Церковном вестнике» (38), «Московских ведомостях» (19), «Науке и жизни» (1) – рецензии на труды H. P. Didon’a, А. П. Голубцова, Η. Φ. Каптерева, Н. В. Покровского, Н. К. Никольского, Н. А. Заозерского, А. П. Лебедева, Ф. И. Успенского, протоиерея А. М. Иванцова-Платонова, М. М. Тареева, M. E. Красножена и пр.; статьи – о митрополите Московском Киприане, о православной пасхалии; в «Церковном вестнике» ввел новый раздел «Отголоски светской журналистики».

1893

13 февраля – Представил исправления на текст Евангелия от Марка.

28 апреля – 10 мая – Работа над статьей «О пасхальной вечери Христовой и об отношениях к Господу современного Ему еврейства».

1 сентября – Представил исправления на текст Евангелия от Луки.

1 ноября – Утвержден в звании помощника редактора «Церковного вестника» и «Христианского чтения».

Опубликовал более 70 статей, заметок и рецензий: в «Церковном вестнике» (55, в т. ч. 12 передовых), «Московских ведомостях» (15), «Христианском чтении» (2) – о православной миссии в Северной Америке (по письмам епископа Николая Зиорова), о положении и задачах духовенства, о материальном обеспечении академических преподавателей, рецензии на сочинения Г. А. Воскресенского, протоиерея А. М. Иванцова-Платонова, Ф. Стукова, И. С. Бердникова, А. Ф. Гусева и др., в «Церковном вестнике» продолжал вести раздел «Отголоски светской журналистики».

1894

7 февраля – Профессор Московского университета протоиерей А. М. Иванцов-Платонов предложил Глубоковскому занять должность экстраординарного профессора по кафедре церковной истории в Московском университете. Глубоковский отказался.

4 мая – Представил в Учебный комитет при Св. Синоде объяснения по поводу своих отзывов о неудовлетворительных знаниях по Св. Писанию, обнаруженных выпускниками духовных семинарий на вступительных экзаменах в СПбДА.

13 мая – Уволен согласно прошению от исполнения должности помощника редактора «Церковного вестника» и «Христианского чтения».

16 мая – Св. Синод поручил Глубоковскому составить новую программу преподавания Св. Писания в духовных семинариях с объяснительной запиской к ней.

В конце июня – Уехал для лечения в Крым (посетил Симферополь, Саки и Ялту).

2 октября – Представил новую программу по преподаванию Св. Писания в духовных семинариях.

11 октября – Избран экстраординарным профессором.

4 ноября – Утвержден в звании экстраординарного профессора.

Между 14 ноября 1894 и 11 февраля 1895 – Работа над статьей «К вопросу о разводе по прелюбодеянию и его последствиях по учению Христа Спасителя», написанной по поручению митрополита С.-Петербургского Палладия (Раева) и опубликованной по его предложению.

Представил отзывы на кандидатские сочинения студентов СПб ДА И. И. Беляева, иеромонаха Гавриила (Воеводина), Т. А. Донецкого.

Опубликовал 40 статей, заметок и рецензий: в «Христианском чтении» (2), «Московских ведомостях» (13), «Церковном вестнике» (23), «Науке и жизни» (2) – рецензии на труды А. А. Олесницкого, Г. А. Воскресенского, на перевод сочинения К. Гейки «Жизнь и учение Христа» (М., 1894) авторства священника М. П. Фивейского; путевые впечатления о поездке в Крым; о положении Русской православной миссии в Северной Америке и праздновании ее 100-летия (по письмам епископа Николая Зиорова); некролог инспектора КазДА профессора Н. Я. Беляева и по другим вопросам.

1895

Конец января – Представил Объяснительную записку к составленной им программе преподавания Св. Писания в духовных семинариях.

25 марта – Окончание работы над статьей «Развод по прелюбодеянию и его последствия по учению Христа Спасителя (Экзегетико-полемический этюд)», написанной по поручению митрополита С.-Петербургского Палладия (Раева) и опубликованной по его предложению.

8 мая – Первая встреча с обер-прокурором К. П. Победоносцевым.

Лето – Отдыхал у старшего брата Василия Никаноровича Глубоковского в Бобруйске.

5 октября – Начало работы над докторской диссертацией о св. Апостоле Павле.

8 ноября – Утвержден в чине коллежского советника со старшинством c 11 октября 1894 г.

Опубликовал более 40 статей, заметок и рецензий: в «Христианском чтении» (5), «Церковном вестнике» (17), «Русском слове» (15) – о Русской православной миссии в Северной Америке (по письмам епископа Николая Зиорова), о новостях академической жизни, некролог ректора Вологодской духовной семинарии протоиерея И. А. Лебедева, рецензии на труды И. Николина, Э. Комба, О. Гольцмана, Н. А. Заозерского, свящ. И. Соловьева, свящ. Н. П. Малиновского, Г. А. Воскресенского и по другим вопросам.

1896

17 февраля – Произнес речь «Обращение Савла и «Евангелие» св. Апостола Павла» на годичном акте СПбДА.

14 мая – Награжден орденом св. Анны 3-й степени, грамота от 13 ноября 1896 г.

Май – Участвовал в работе Комиссии по реформе духовных академий, организованной митрополитом С.-Петербургским Палладием (Раевым) при СПбДА, представил доклад «К вопросу о нуждах духовно-академического образования». Под опубликованным докладом две даты: «1896, V, 12 – воскресенье, день. Св. Троицы; 1897, VI, 29 – воскресенье, память свв. Aпп. Петра и Павла».

Май – октябрь – Работал (в Евпатории, Слуцке, С.-Петербурге) над книгой «Греческий рукописный Евангелистарий из собрания проф. И. Е. Троицкого» (СПб., 1897). По словам Глубоковского, работа велась «по настоятельной просьбе» самого Троицкого.

Опубликовал 30 статей, заметок и рецензий: в «Христианском чтении» (9), в журнале «Вера и разум» (1), в «Церковном вестнике» (7), «Московских ведомостях» (9), «Русском слове» (4), «Прибавлениях к Церковным ведомостям» (1) – свою речь на годичном академическом акте СПбДА, статью «Евангелие и Евангелия», корреспонденции о новостях академической жизни, о 25-летии научно-преподавательской деятельности профессора А. П. Лебедева, некролог преподавателя Вологодской духовной семинарии Н. И. Суворова, рецензии на словарь новозаветных слов О. Davis’a, на труды В. Neteler’a, A. Kellogg’a, священника П. Я. Светлова, А. А. Спасского, на перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, выполненный Я. Л. Чортоком, и по другим вопросам.

Представил отзыв на кандидатское сочинение студента СПбДА Н. И. Сагарды.

1897

Январь – Отказался от предложения занять должность инспектора в МДА.

31 января – Окончание работы над докторской диссертацией «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

С февраля по апрель – Публикация глав диссертации в журнале «Христианское чтение»; в апреле вышло ее отдельное издание.

10 апреля – Представил исправления на текст Евангелия от Иоанна.

12 апреля – Опубликованная докторская диссертация направлена в МДА и 30 апреля принята к защите.

1 декабря – Присуждение ученой степени доктора богословия в заседании Совета МДА.

Опубликовал более 20 статей, заметок и рецензий: в «Христианском чтении» (10), «Страннике» (1), «Церковном вестнике» (8), «Русском слове» (1), «Московских ведомостях» (2), «Прибавлениях к Церковным ведомостям» (1), Русском биографическом словаре (1) – о митрополите св. Киприане, некролог преподавателя Воронежской духовной семинарии А. С. Плонского, о юбилее Никольского духовного училища, рецензии на труды A. Headlam’a и W. Sanday’я, М. Adams’a, Fr. Scrivener’a, J. Murdock’a, M. H. Глубоковского, священников И. Галахова и M. П. Фивейского и по другим вопросам.

1898

21 января – Утвержден в степени доктора богословия указом Св. Синода (№ 326).

28 января – Избран ординарным профессором.

18 марта – Утвержден в должности ординарного профессора.

Март – Начало публикации в «Христианском чтении» новых глав сочинения об ап. Павле, впоследствии вошедших в т. 1 «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу» (СПб., 1905).

Конец июня – начало июля – Работал (в Ялте, Евпатории, Севастополе) над переводом трактата А. Deissmann’a «Современное состояние и дальнейшие задачи изучения греческой Библии в филологическом отношении» и статьей «О наименовании «христианин»...» (перевод статьи R. Carr’а с дополнениями).

Сентябрь – Вышла книга «Греческий рукописный Евангелистарий из собрания проф. И. Е. Троицкого», в 1897−1898 гг. печатавшаяся в качестве приложения к журналу «Христианское чтение».

Публиковал статьи, заметки и рецензии в «Христианском чтении» (5), «Страннике» (1), «Церковном вестнике» (2): перевод трактата А. Deissmann’a, рецензии на протестантскую энциклопедию под ред. A. Hauck’a, на издание на древнеславянском языке Деяний и Посланий свв. Апостолов и по другим вопросам.

1899

1−4 апреля – Работа над статьей «Новейшее приобретение для текстуальной критики Нового Завета (Новейшие открытия в области новозаветного текста и их значение. Пурпуровый кодекс Евангелий (N) и его внешняя история до приобретения для С.-Петербургской Императорской Публичной Библиотеки».

6 мая – Награжден орденом св. Станислава 2-й степени, грамота от 9 июня.

Публиковал статьи и рецензии в журналах «Христианское чтение» (статья об ап. Павле печаталась в пяти номерах), «Странник» (1), «Вера и Церковь» (1), в еженедельнике «Церковный вестник» (6): «Новейшее приобретение для текстуальной критики...», некролог сотрудника «Московских ведомостей» И. Ф. Красковского, рецензии на труды А. Hore, М. И. Ростовцева, M. H. Глубоковского, Д. Т. Иловайского, на перевод сочинения А. Эдершейма авторства священника М. П. Фивейского и по другим вопросам.

1900

5 января – Утвержден в чине статского советника со старшинством от 28 января 1898 г.

Лето – до 2 октября – Поездка в Западную Европу; гостил у своего племянника священника Н. В. Попова, настоятеля храма в Биаррице на юге Франции.

Составил отзыв (с отрицательным заключением) на сочинение протоиерея П. Д. Городцева, представленное на соискание премии митрополита Григория (Постникова), подал отдельное мнение по вопросу о присуждении докторской степени профессору А. А. Бронзову.

Публиковал статьи в журналах «Христианское чтение» (9, причем 2 статьи об ап. Павле печатались в восьми номерах), «Странник» (1), в «Церковном вестнике» поместил рецензии (14) на перевод Талмуда, выполненный Н. А. Переферковичем, на сочинения А. Rüegg’a, J. Jeffrey’я, Ε. Scherer’a, Ε. Kautzsch’a, Sh. Mathews’a, А. П. Лебедева, M. H. Петрова, Φ. Д. Самарина, И. А. Артоболевского, П. П. Оболенского, протоиерея А. П. Голубцова, С. В. Булгакова, на переводы трудов Ф. Вигуру и А. Эдершейма и по другим вопросам.

1901

23 марта – Напечатал в «Новом времени» заметку «Иди за мной, сатано [sic!]», составленную по просьбе А. С. Суворина для разъяснения смысла чтения Мф. 4:10 и Лк. 4:8 в связи с недоумениями, вызванными подписью под картиной И. Е. Репина.

Август – Отказался от предложения занять кафедру церковной истории в Петербургском университете.

Представил отзыв на кандидатское сочинение студента СПбДА Н. А. Гамолко.

Публиковал статьи и рецензии в «Христианском чтении» (13, причем 2 статьи об ап. Павле печатались в 9 номерах), «Церковном вестнике» (9), газете «Восход» (1): рецензии на труды А. И. Покровского, Д. И. Введенского, Я. Горовица, прот. И. Беляева, М. М. Тареева, А. П. Лебедева, Н. В. Покровского, J. Wohlgemuth’a, W. Daubney’я, К. Grass’a, С. R. Gregory, E. Nestle и др.

Напечатал первую статью в ПБЭ: «Библейское богословие (Ветхого и Нового Завета)».

1902

14−21 апреля, 9 июня – Работал над статьей «Греческий язык Библии, – особенно в Новом Завете, – по современному состоянию науки. Важность вопроса и его положение в современной науке».

25 апреля – Окончание работы над книгой «Благовестие христианской свободы по посланию св. Апостола Павла к Галатам. Сжатый обзор апостольского послания со стороны его читателей, условий происхождения, по содержанию и догматически-историческому значению», посвященной памяти С.-Петербургского митрополита Исидора († 2.IX.1892).

Май–август – Публикация в журнале «Странник» статей, вошедших в книгу «Благовестие христианской свободы по посланию св. Апостола Павла к Галатам».

Сентябрь – Вышла книга «Благовестие христианской свободы в послании св. Апостола Павла к Галатам».

Декабрь – Присуждение полной Макариевской премии (при СПбДА) за книгу «Благовестие христианской свободы по посланию св. Апостола Павла к Галатам» по отзывам А. А. Бронзова и о. А. П. Рождественского.

Представил отзыв на кандидатское сочинение студента СПбДА Ф. И. Думского.

Публиковал статьи и рецензии в «Христианском чтении» (5), «Страннике» (7), «Церковном вестнике» (21). Помимо статей об ап. Павле, опубликовал «Греческий язык Библии...», рецензии на труды N. Bonwetsch’a, A. Palmieri, H. von Soden’a, К. Grass’a, А. А. Бронзова, А. И. Введенского, И. С. Бердникова, П. А. Юнгерова, А. П. Лебедева, прот. Д. Ф. Касицына, на переводы сочинений Ш. Бернфельда и Ф. Вигуру, заметку о своем воспитателе священнике В. М. Попове, некролог епископа Пермского Петра (бывшего ректора Вологодской духовной семинарии) и по другим вопросам.

Поместил в ПБЭ статьи: Бернгард Вейсс, Иоганн Вейс, Дж. Вордеворд, Воскресение мертвых, и другие мелкие дополнения.

1903

6 мая – Награжден орденом св. Анны 2-й степени; грамота от 24 июня.

14 октября – Окончание работы над статьей «К вопросу о послании к Галатам (Критические заметки)».

11 декабря – В Москве умер брат Матвей Никанорович Глубоковский.

Публиковал статьи и рецензии в журналах «Христианское чтение» (1), «Вера и Церковь» (4), «Странник» (16); в «Церковном вестнике» (5), «Русском паломнике» (1), «Прибавлениях к Церковным ведомостям» (1). Помимо статей об ап. Павле, были напечатаны: заметка об ассумпционистах и их деятельности на Востоке (по данным члена этой конгрегации А. Пальмиери), рецензии на «Учебную Псалтирь», на сочинения протоиерея Н. П. Малиновского, Н. В. Малицкого, священника Д. Н. Якшича, протоиерея Е. К. Смирнова (на англ. яз.), А. А. Бронзова, архимандрита Месропа Тер-Мовсесяна, А. И. Соболевского, N. Bonwetsch’a, на труд епископа John’a Wordsworth’а об учении англиканской церкви и по другим вопросам.

Напечатал 9 статей в ПБЭ: Галаты и послание к Галатам, А. фон Гарнак, А. Гаусрат, Фр. Годэ, К. Гольстен, Фр. Дж. А. Горт, К. К. Грасс, К. Р. Грегори, А. Дейсман.

1904

17 февраля – Утвержден епископом Великоустюжским Гавриилом (Голосовым) в звании попечителя церковных школ Кобыльского Ильинского прихода Ильинского уезда Вологодской губернии.

8 мая – Выступал оппонентом на магистерском диспуте Н. И. Сагарды.

Май – Присуждена полная Макариевская премия (Учебного комитета при Св. Синоде) за книгу «Благовестие христианской свободы по посланию св. Апостола Павла к Галатам» по отзыву профессора КазДА М. И. Богословского.

Между 14 и 21 мая – Работа над статьей «Замечания о 1-м послании св. Апостола Иоанна Богослова».

14 октября – Утвержден в должности редактора и цензора ПБЭ.

8 ноября – Получил приглашение участвовать в работе Комиссии по старокатолическому вопросу под председательством епископа Сергия (Страгородского), но отказался в нее войти³⁴¹⁵.

К 9 ноября – Представил отзыв на докторскую диссертацию профессора КДА М. А. Олесницкого «Из системы нравственного богословия».

– Представил отзыв на кандидатское сочинение студента СПбДА П. Н. Абрамовича.

– Публиковал статьи и рецензии в «Христианском чтении» (4) и «Страннике» (21). Помимо статей об ап. Павле, напечатал очерк о своем брате М. Н. Глубоковском, рецензии на сочинения А. П. Лебедева, И. С. Бердникова, Н. И. Орлина, А. И. Соболевского, Г. Э. Зенгера, священника М. В. Попова, N. Nilles’a, S. I. Curtis’a, К. Grimm’a, К. Grass’a, R. T. Herford’a, H. Lansdell’я, W. Wright’a, N. Bonwetsch’a, H. Heinrici, R. Balestri, и по другим вопросам.

– Поместил в ПБЭ статью «Деяния св. Апостолов».

1905

17 марта – Начало переписки с В. В. Розановым.

23 апреля – Подписал к печати первые страницы VI тома ПБЭ.

15 мая – Окончание работы над Введением к т. 1 сочинения «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу. Библейско-богословское исследование».

28 июня – Начало работы над пересмотром «Иллюстрированной полной популярной библейской энциклопедии» (Вып. 1−4. М., 1891−1892) архимандрита Никифора (Бажанова), положенной Глубоковским в основу «Объяснительного библейского словаря», работа над которым была завершена им в эмиграции.

28 июня – 10 июля (в Алупке) и 11 – 16 сентября (в С.-Петербурге) – пересматривал 3 и 4 выпуски «Энциклопедии» архимандрита Никифора.

3 августа – Кончина священника В. М. Попова, в семье которого Глубоковский воспитывался после смерти отца.

Сентябрь – Вышел первый том сочинения «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

3, 24 и 31 октября – Участвовал в работе Епархиальной комиссии (в подкомиссии по реформе духовной школы), созданной при митрополите С.-Петербургском Антонии (Вадковском) для подготовительных работ к предстоящему Церковному собору, куда представил записки: 1) Об основах духовно-учебной реформы и желательных типах духовно-богословских школ и 2) К вопросу о постановке высшего богословского изучения в России.

16 ноября – Подписал к печати последние страницы VI тома ПБЭ.

30 ноября – Подписал к печати дополнения и список опечаток VI тома ПБЭ.

Ноябрь 1905 – начало 1906 г. – По определению Св. Синода от 26−27 ноября (за № 6089) состоял членом учрежденной при С.-Петербургской митрополии под председательством епископа Нарвского Антонина (Грановского) Комиссии по выработке правил для наблюдения за произведениями духовной литературы.

Декабрь – Присуждена премия митрополита Григория (при СПбДА) за первый том сочинения «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу» по отзыву А. А. Бронзова и архимандрита Феофана (Быстрова).

Декабрь 1905 – февраль 1906 – Участвовал в работе Комиссии СПбДА для выработки проекта нового академического Устава, куда предложил справку и мнение о членах-корреспондентах духовных академий.

Публиковал статьи и рецензии в «Христианском чтении» (2), «Страннике» (7), «Вере и Церкви» (2), «Русском Паломнике» (1). Помимо статей об ап. Павле, поместил заметки о юбилее профессора А. А. Бронзова и рецензии на книги R. Knowling’a, К. Grass’a, M. H. Скабаллановича, H. П. Кондакова, И. В. Преображенского и др.

1906

5 января – Объявлена Высочайшая благодарность за труды, представленные Императору Николаю II через обер-прокурора кн. А. Д. Оболенского: Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу. Т. 1 (СПб., 1905); Благовестие христианской свободы по посланию св. Апостола Павла к Галатам (СПб., 1902); Блаженный Феодорит, епископ Киррский (Т. 1−2. М., 1890); ПБЭ (Т. 6. СПб., 1905); Дорогой памяти неутомимого искателя правды – писателя и изобретателя, врача Матвея Никаноровича Глубоковского († 1903, XII, 11) (СПб., 1904).

16 января – Назначен членом Предсоборного Присутствия, работа которого продолжалась с 6 марта по 14 июня и со 2 ноября по 15 декабря. Принял участие в заседаниях I, II, IV, V и VII отделов. В опубликованных протоколах Присутствия помещено более 200 выступлений Глубоковского.

27 января – Окончание работы над отзывом о сочинении профессора КДА Д. И. Богдашевского «Послание святого апостола Павла к Ефесянам. Исагогико-экзегетическое исследование» (Киев, 1904), представленном на Макариевскую премию Учебного комитета при Св. Синоде.

Январь – По поручению обер-прокурора кн. А. Д. Оболенского подготовил статью «Что такое Церковь «соборная» (собственно «кафолическая») символа веры?», опубликованную в «Прибавлениях к Церковным ведомостям» и в «Страннике» (в сокращении).

Март – май – Напечатал в «Христианском чтении» первую главу из второго тома сочинения «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу»: «Эллинское образование св. Апостола Павла».

6 мая – Награжден орденом св. Владимира 4-й степени; грамота от 4 сентября.

17 мая – Сделал доклад о необходимости восстановления патриаршества в заседании I отдела Предсоборного Присутствия.

24 июня – Подписал к печати первые страницы VII тома ПБЭ.

Осень – Отказался от предложения занять кафедру церковной истории в Петербургском университете.

8 ноября – Подписал к печати последние страницы VII тома ПБЭ.

16 ноября – Сделал доклад «О существе, характере и системе богословского научно-академического преподавания» в заседании V отдела Предсоборного Присутствия.

9 декабря – Сделал доклад об Учебном комитете в заседании V отдела Предсоборного Присутствия.

Вышли статьи, заметки и рецензии в «Страннике» (3), «Православном собеседнике» (1), «Прибавлениях к Церковным ведомостям» (2), «Отзывах епархиальных архиереев» (2).

1907

14 марта – Указом Св. Синода (№ 2294) назначен членом Комиссии по исправлению славянского текста книг «Триодь постная» и «Пентикостарион», под председательством архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского)³⁴¹⁶.

25 июня – Подписал к печати первые страницы VIII тома ПБЭ.

Конец июня – Вышел сборник «По вопросам духовной школы». В конце предисловия указаны две даты: «СПб, 1907, VI, 10 (воскресенье) – день Св. Троицы» и на с. 148: «1907, VI, 22 – пятница».

16−23 июля – Работал (в Ессентуках) над статьей «Смысл 34-го апостольского правила. (Ответ на возражение проф. Н. А. Заозерского)».

Октябрь – Вышел 1-й выпуск «Писем блаженного Феодорита в русском переводе с введением, пояснительными примечаниями, указателями профессора С.-Петербургской Духовной Академии Николая Глубоковского. – Творения блаженного Феодорита, епископa Киррского. Часть VII (Сергиев Посад, 1907).

4 октября, 12 и 26 ноября – Участвовал в заседаниях Особой комиссии о духовно-учебной реформе (духовная школа и органы ее управления) при обер-прокуроре Св. Синода П. П. Извольском, по поручению обер-прокурора подготовил два доклада: 1) «Об организации школьного пастырского приготовления и об устройстве богословско-пастырских училищ», зачитан 12 ноября (под текстом даты: 19 октября, 12 ноября 1907 г.) и 2) «О реорганизации Учебного Комитета», представлен 26 ноября.

15 ноября – Подписал к печати последние страницы VIII тома ПБЭ и дополнения к тому.

Опубликовал 3 статьи об ап. Павле в «Христианском чтении», в «Прибавлениях к Церковным ведомостям» записку «О реорганизации Учебного комитета» и 10 рецензий: на Новый Завет в русском переводе К. П. Победоносцева, на труды Б. И. Гладкова, Г. А. Воскресенского, священника М. П. Фивейского, И. В. Баженова, Н. А. Морозова, М. Е. Красножена, А. И. Малеина, Э. Ренана и др., а также 3 заметки в «Колоколе»: о книге H. H. Дурново о Грузинской церкви, о Велеградском съезде и пр.

1908

26 января – Написал письмо в редакцию «Трудов Киевской духовной академии» по поводу рецензии П. П. Кудрявцева на VIII том ПБЭ.

Январь – май – Состоял членом Особого совещания при Св. Синоде о преобразовании духовной школы.

2 февраля – Окончание работы над статьей «Своеобразная защита Учебного Комитета».

8 февраля – Объявлена Высочайшая благодарность за поднесенные через обер-прокурора П. П. Извольского труды: ПБЭ. Т. VII (СПб., 1906) и VIII (СПб., 1907).

11 марта – Подписал к печати первые страницы IX тома ПБЭ.

Апрель – сентябрь – Поместил в «Христианском чтении» две статьи об ап. Павле.

3 июня – 25-летие литературной деятельности.

Лето – Поездка на Кавказ.

14 июля – В Москве скончался А. П. Лебедев.

Конец июля – 8 сентября – Работа над очерком «Памяти покойного профессора Алексея Петровича Лебедева (Под первым впечатлением тяжелой утраты)» (СПб., 1908).

22 октября – Подписал к печати дополнения к IX тому ПБЭ.

27 ноября – Подписал к печати IX том ПБЭ.

Ноябрь – Вышла первая рецензия Глубоковского в «Гермесе» (на книгу A. Deissmann’a).

19 декабря – 2 мая 1909 – Участвовал в работе Особого совещания при Св. Синоде для обсуждения и выработки проекта положения о поводах к разводу под председательством епископа Тамбовского Иннокентия (Беляева), причем присутствовал на всех заседаниях – 19 декабря 1908 г., 23 и 30 января, 20 и 27 февраля, 6 и 13 марта, 10, 17 и 24 апреля, 1, 15 и 22 мая 1909 г.³⁴¹⁷

Декабрь – Вышел 2-й выпуск «Писем блаженного Феодорита в русском переводе с введением, пояснительными примечаниями, указателями профессора С.-Петербургской Духовной Академии Николая Глубоковского. – Творения блаженного Феодорита, епископa Киррского. Ч. VIII (Сергиев Посад. 1908). Под «Введением», опубликованным во 2-м выпуске, указано несколько дат: «СПб. 1907, V, 20 – воскресенье. Железноводск 1908, VIII, 8 – пятница. СПб. 1908, XII, 7 – воскресенье».

Декабрь – Опубликовал очерк о первом настоятеле Исаакиевского собора протоиерее А. И. Окуневе, подготовленный для биобиблиографического словаря преподавателей СПбДА (к 100-летию СПбДА).

Декабрь – Поместил первую публикацию об архиепископе Смарагде (Крыжановском), подготовленную на основе материалов, собранных при работе над его биографией для биобиблиографического словаря преподавателей СПбДА.

С декабря 1910 по июнь 1914 г. – Публиковал переписку и статьи об архиепископе Смарагде (Крыжановском), вошедшие затем в книгу «Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский († 1863, XI, 11): его жизнь и деятельность» (СПб., 1914).

Кроме того, вышли статьи в «Богословском вестнике» (1), ТКДА (1), «Прибавлениях к Церковным ведомостям» (4), а также в «Колоколе» и «Московских ведомостях» напечатаны заметки (5) о религиозном образовании в английских общественных школах, о современных проблемах «духовно-педагогической» жизни и исправлении богослужебных книг.

1909

25 февраля – Окончание работы над очерком «Преосвященный Иоанн (Кратиров), бывший епископ Саратовский, ректор С.-Петербургской Духовной Академии (1895−1899)».

9 марта – Избран общим собранием членов Александро-Невского братства при Никольском духовном училище и утвержден епископом Великоустюжским Алексием (Бельковским) почетным членом этого братства.

11 апреля – Согласно избранию Никольского уездного земского собрания утвержден Вологодским Губернским Училищным Советом в должности попечителя Митинево-Горского начального училища в Кобыльско-Ильинском приходе Никольского уезда Вологодской губернии.

Апрель, июнь – июль – Опубликовал в «Христианском чтении» статью об ап. Павле.

10 мая – Окончание работы над статьей «По вопросу о реформе Учебного Комитета при Св. Синоде».

26 мая – Подписал к печати первые страницы X тома ПБЭ.

31 мая – Избран в действительные члены Витебской ученой архивной комиссии.

13 июня – Награжден серебряной медалью на двойной ленте – Владимирской и Александровской – в память исполнившегося 25-летия восстановления церковноприходских школ.

Август – сентябрь – Опубликовал в «Христианском чтении» очерки о бакалаврах СПбДА иеромонахах Серафиме (Азбукине) и Мартирии (Горбачевиче), подготовленные для биобиблиографического словаря преподавателей СПбДА.

1 октября – Окончание работы над статьей «Хронология Ветхого и Нового Завета».

20 октября – Подписал к печати дополнения к X тому ПБЭ.

20 октября – Скончался племянник священник М. В. Попов, которому Глубоковский посвятил очерк (Вологда, 1910).

Октябрь – ноябрь – Опубликовал в «Христианском чтении» очерк об архиепископе Могилевском Евсевии (Орлинском), подготовленный для биобиблиографического словаря преподавателей СПбДА.

27 ноября – Избран почетным членом Общества любителей духовного просвещения (Москва).

28 ноября – Написал статью «Священное Писание в Духовных Академиях на рубеже двух столетий. Юбилейная памятка экзегета».

28 ноября – Избран членом-корреспондентом Академии наук по II отделению – русского языка и словесности, об избрании объявлено на торжественном собрании Академии наук 29 декабря.

1 декабря – Написал статью «Вера и богословие: Юбилейное исповедание».

5−10 декабря – Поместил в «Колоколе» две заметки по поводу суда над академиком А. И. Соболевским.

15−17 декабря – Торжества в СПбДА по случаю 100-летия со дня ее основания.

21 декабря – Избран почетным членом московского Братства св. Петра митрополита.

Избран Honorary Correspondent of Society for Biblical Study (Лондон).

Напечатал в ПБЭ статью о св. Киприане, митрополите Московском.

Публиковал в «Прибавлениях к Церковным ведомостям» рецензии на труды Г. А. Воскресенского; в «Церковном вестнике» – на сочинения A. Palmieri, А. А. Бронзова, в «Гермесе» – на труды С. Gregory.

1910

25 марта – Окончание работы над составлением «Отзыва о сочинении Б. В. Титлинова «Духовная школа в России в XIX столетии», выпуски I−II, Вильна. 1908 и 1909 г.», представленном на Уваровскую премию Императорской Академии наук.

6 мая – Пожалован чин действительного статского советника.

27 июня – Завершение работы над последней главой сочинения «Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу» – «Заключение. «Евангелие» св. Апостола Павла в его независимости по происхождению и существу».

28 сентября – Утвержден в должности попечителя Клюкинского и Митинево-Горского начальных училищ.

Октябрь – В журнале «Христианское чтение» завершилось печатание глав, вошедших во второй том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

Октябрь, до 27 – Вышел второй том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

3 ноября – Подписал к печати первые страницы XI тома ПБЭ.

Декабрь – По отзыву А. А. Бронзова и С. И. Зарина удостоен полной Макариевской премии (при СПбДА) за второй том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

Представил отзывы на кандидатские сочинения студентов СПбДА свящ. А. П. Ахматова, А. В. Крассова, В. П. Куликовского, свящ. М. И. Лебедева, Г. А. Нестерова, Н. Г. Якубовича.

Опубликовал статью о родословии архиепископа Смарагда (Крыжановского), в «Гермесе» – рецензии на труды H. Heinrici, Ε. Preuschen’a, G. Milligan’a.

Участвовал в редактировании изданий Училищного совета при Св. Синоде: двух стенных географических карт (древнего мира и библейской).

1911

11−22 января – Определением Св. Синода назначен членом совещания под председательством епископа Тульского Парфения (Левицкого) по возбужденному Министерством внутренних дел вопросу о праве евреев именоваться христианскими именами.

23 января – Избран в почетные члены Витебской ученой архивной комиссии.

5−8 февраля – Определением Св. Синода за № 1010 назначен штатным членом Училищного совета.

3, 10 марта – Участвовал в заседаниях совещания под председательством епископа Тульского Парфения (Левицкого) по вопросу о праве евреев именоваться христианскими именами. По поручению Совещания подготовил записку «По вопросу о праве евреев именоваться христианскими именами» (с отрицательным заключением, положенным в основу решения Комиссии), заслушанную 10 марта³⁴¹⁸.

4 марта – Объявлена Высочайшая благодарность за поднесенные через обер-прокурора С. М. Лукьянова сочинения: Благовестие св. Апостола Павла по его происхождению и существу (Т. 2. СПб., 1910); Творения блаж. Феодорита. Ч. VII, VIII (М. 1907, 1908 – Письма блаж. Феодорита в переводе Глубоковского); Памяти покойного († 1908, VII, 14) профессора Алексея Петровича Лебедева. (Под первым впечатлением тяжелой утраты) (СПб., 1908); ПБЭ. Т. IX, X (СПб., 1908, 1909); По вопросам духовной школы (СПб., 1907) и еще три книги о духовной школе.

До 2 июля – Переиздал свою магистерскую речь «Историческое положение и значение личности блаж. Феодорита, епископа Кирского» с библиографическими дополнениями к литературе о блаж. Феодорите.

8 октября – Завершил составление отзыва на книгу В. И. Герье «Блаженный Августин. Зодчие и подвижники «Божьего Царства"» (Ч. 1. М., 1910), представленную на Ахматовскую премию Императорской Академии наук.

30 октября – Подписал к печати дополнения к XII тому ПБЭ.

18 ноября – Избран почетным членом Московского Археологического института.

Поместил в ПБЭ статью об академике Н. П. Кондакове, подготовленную совместно с Ф. И. Успенским.

Вышли 2 публикации писем архиепископа Смарагда (Крыжановского).

Опубликовал в «Колоколе» заметки о III Велеградском съезде и статью «Идеалы иудейства в отношении к христианству и христианскому обществу»; в «С.-Петербургских ведомостях» – статью о проекте «учено-монашеской академии»; юбилейные заметки о профессоре Юрьевского университета M. E. Красножене (в «Миссионерском обозрении», «Прибавлениях к Церковным ведомостям», «Церковном вестнике», «Окраинах России»); в «Гермесе» – рецензии на труды R. С. Bultmann’a, J. H. Moulton’a, J. Rouffiac’a, N. Bonwetsch’a и др.

1912

12 апреля – Окончание работы над главой «Божественность «Евангелия» Павлова и метод обоснования сего в исследовании о нем», вошедшей в третий том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

24 апреля – Избран действительным членом Императорского Общества истории и древностей российских при Московском университете.

19 июня – Окончание работы над дополнениями и указателями, вошедшими в третий том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

Между 19 июня и 12 июля – вышел третий том «Благовестия св. Апостола Павла по его происхождению и существу».

Лето – Посетил родные места в Вологодской губ.

Представил отзывы на кандидатские сочинения студентов СПб ДА П. В. Авраменко, В. И. Билибина, Л. Е. Иваницкого, В. В. Четыркина, И. М. Симашкевича.

Опубликовал в «Христианском чтении» (с января по октябрь) четыре статьи об архиепископе Смарагде (Крыжановском), в «Колоколе» – заметку по поводу IV Велеградского съезда.

1913

1 января – В газете «Новое время» опубликован первый очерк Глубоковского «Богословие» (о состоянии богословской науки в 1912 г.), составленный по просьбе В. В. Розанова.

21 февраля – Награжден светло-бронзовой медалью в память 300-летия царствования Дома Романовых.

3 марта – Окончание работы над статьей «Православие по его существу», написанной по просьбе редактора журнала «The Constructive Quarterly».

17 марта – Окончание работы над статьей «О квириниевой переписи по связи ее с Рождеством Христовым».

20 марта – Избран почетным членом Орловского церковного историко-археологического общества.

29 апреля – Утвержден епископом Тульским и Белевским Парфением (Левицким) в звании действительного члена Тульской епархиальной палаты древностей.

5 мая – Избран в действительные члены Императорского общества преподобного Нестора Летописца при Университете св. Владимира в Киеве.

6 мая – Награжден орденом св. Владимира 3-й степени.

1 октября – Избран членом Комитета по устройству и упрочению существования православной домовой церкви в Биаррице в виду ее предстоящего трехлетия; настоятелем этой церкви был племянник Глубоковского протоиерей Н. В. Попов.

2 октября – Избран и 4 октября утвержден митрополитом Киевским Флавианом (Городецким) почетным членом Церковного исторического и археологического общества при КДА.

10 ноября – Избран действительным членом Тульской губернской ученой архивной комиссии.

Декабрь – Включен в состав Исполнительного комитета по созыву Международного исторического съезда в С.-Петербурге в 1918 г.

Опубликовал 5 статей об архиепископе Смарагде (Крыжановском), в «Колоколе» – статью по «делу А. Ющинского»; в «Церковном вестнике» – заметку о IV Велеградском съезде и рецензию на книгу профессора А. А. Цагарели по грузинскому церковному вопросу.

1914

Между 10 января и 18 июня 1915 – Работал над статьей «О втором послании св. Апостола Павла к Фессалоникийцам».

Между 24 и 28 февраля – По просьбе академика А. С. Лаппо-Данилевского подготовил справку о 35 церковно-исторических и церковно-археологических обществах из 60, существующих (по подсчетам Глубоковского) в России.

10 апреля, 7 июня – Работал над статьей «По поводу письма проф. Н. И. Субботина к К. П. Победоносцеву».

5 июня – Избран почетным членом МДА, 24 июля утвержден Св. Синодом указом за № 12991.

Между 6 и 24 июня – Вышла книга «Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский († 1863, XI, 11): его жизнь и деятельность» (СПб., 1914).

6 июня – Избран и 24 июля утвержден указом Св. Синода за № 12288 почетным членом КДА.

10 июня – Окончание работы над воспоминаниями «За тридцать лет (1884−1914 гг.)».

14 июня, 19 октября – отмечалось 25-летие научно-преподавательской деятельности.

24 июня – Окончание работы над статьей «Ходатай Нового Завета. Экзегетический анализ Евр. 1:1−5».

Июнь – По поручению Св. Синода редактировал новое издание Симфонии на Новый Завет.

Июнь – август (Ессентуки, Железноводск) – Работал над брошюрой «Греческий язык Нового Завета в свете современного языкознания» (Пг., 1915).

29 сентября – Избран и 25 октября утвержден указом Св. Синода за № 17510 почетным членом КазДА.

12 декабря – Избран почетным членом Петроградского Императорского Археологического института.

15 декабря – Избран пожизненным членом Братства преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся воспитанникам и студентам МДА.

Декабрь – Избран пожизненным членом Общества вспомоществования недостаточным студентам КазДА.

Опубликовал в газете «Новое время» заметку о состоянии богословской науки в 1913 г.; в «Христианском чтении» – рецензию на книгу T. A. Lacey; в «Прибавлениях к Церковным ведомостям» – заметку «Православие в освещении англиканского ученого».

1915

3 января – По просьбе члена Государственной думы Е. П. Ковалевского участвовал в работе «Совещания по вопросу о русских научных интересах в Палестине», проходившего под председательством академика Н. П. Кондакова в доме Ковалевского (Екатерининский канал, № 14). По словам Глубоковского, «3 января 1915 г. ничего существенного там не было достигнуто, хотя разговаривали и спорили слишком много».

4 января – Выехал в Киев к больному брату Василию Никаноровичу Глубоковскому, который скончался 2 февраля.

28 января – Избран почетным членом Киевского православного религиозно-просветительского общества.

Январь – Избран пожизненным членом Богоявленского братства для вспомоществования служащим и студентам КДА.

17 марта – Окончание работы над отзывом о сочинении П. А. Прокошена «Didaskalia Apostolorum и первые шесть книг Апостольских Постановлений: историко-критический этюд из области источников церковного права» (Томск, 1913), представленном на Макариевскую премию Императорской Академии наук.

С марта – Пожизненный член Общества вспомоществования нуждающимся студентам Петроградской духовной академии.

6 мая – Награжден орденом св. Станислава 1-й степени, грамота от 22 февраля 1916 г.

29 мая – 8 июля – Пересматривал 1 и 2 выпуски «Энциклопедии» архимандрита Никифора.

Между 9 июля и 20 августа (сначала в Петрограде, далее в Ессентуках) – Пересматривал 3 и 4 выпуски «Энциклопедии» архимандрита Никифора.

21−28 августа (в Ессентуках), 13−20 сентября (в Петрограде) – Общий пересмотр всех 4-х выпусков «Энциклопедии» архимандрита Никифора.

20 сентября – Окончание работы над Введением к «Объяснительному библейскому словарю», составленному на основе «Энциклопедии» архимандрита Никифора.

К 7 декабря – Напечатана примерная страница «Объяснительного библейского словаря» (Авия – Авраам), который предполагалось печатать в типографии «Нового времени» в количестве 5000 экземпляров, но далее, по словам Глубоковского, «не набрано было ни строчки».

25 декабря – 6 января 1916 – По просьбе кн. А. А. Ширинского-Шихматова подготовил отзыв на рукопись труда генерал-лейтенанта H. H. Ермолинского, составленного для паломников в Св. Землю, в котором славянский текст Евангелий расположен по синоптически-хронологическому плану, по заключению Глубоковского, «взятому почти целиком у Фаррара и вообще неудачному» и требующему «радикальной переработки».

31 декабря – Избран почетным членом Богоявленского братства для вспомоществования служащим и студентам КДА.

Декабрь – За «высокополезную» деятельность Глубоковского по Московскому Археологическому институту им. Императора Николая II, попечителем коего состоял Вел. Кн. Александр Михайлович, Глубоковскому пожалован портрет Великого Князя с его автографом³⁴¹⁹.

Избран почетным членом Общества вспомоществования студентам КазДА.

Поместил в «Новом времени» заметку о состоянии богословской науки в 1914 г., в «Церковном вестнике» – заметку «О свышнем мире», в «Приходском листке» – рецензии на труды А. И. Покровского, А. А. Бронзова, В. А. Мелихова, С. М. Зарина, протоиерея И. Н. Королькова, Л. А. Соколова, епископа Василия (Богдашевского), священника H. H. Фетисова и др.

1916

Март, до 22 – Избран действительным членом Псковской губернской ученой архивной комиссии.

10 марта – Назначен представителем от ведомства православного исповедания в Комиссию Государственной думы по делам Русской Православной Церкви для участия в обсуждении законопроекта о православном приходе, внесенного духовным ведомством. Заседания проходили 10, 12, 14, 16, 17, 19, 21 и 23 марта.

9, 12 апреля – Составление речи «Православное русское белое духовенство по его положению и значению в истории», произнесенной в воскресенье, 30 октября 1916 г. в собрании учредителей «Всероссийского Общества попечения мирян о нуждах священнослужителей Православной Церкви и их семей».

24 мая – Объявлена Высочайшая благодарность за поднесенные через обер-прокурора А. Н. Волжина труды: ПБЭ. Т. XI и XII (СПб., 1910, 1911); Высокопреосвященный Смарагд (Крыжановский), архиепископ Рязанский ( 1863, XI, 11): его жизнь и деятельность (СПб., 1914); Православие по его существу (СПб., 1914) и Orthodoxy in its Essence (по оттиску из «The Constructive Quarterly»); О втором послании св. Апостола Павла к Фессалоникийцам (Пг., 1915); По вопросу о «праве» евреев именоваться христианскими именами. Трактат и историческая справка (СПб., 1911); За тридцать лет (1884−1914 гг.) К столетнему юбилею Императорской Московской Духовной Академии (1 октября 1914 г.) (М., 1914); Ходатай Нового Завета. Экзегетический анализ Евр. 1:1−5 (Сергиев Посад, 1915); Христос и ангелы. Экзегетический анализ. Евр. 1:6−14 (Пг., 1915); О Квириниевой переписи по связи ее с Рождеством Христовым (Киев, 1913); Историческое положение и значение личности блаж. Феодорита, епископa Киррского. Речь и библиографический указатель новейшей литературы о блаж. Феодорите (СПб., 1911); Мелихов В. А. Николай Никанорович Глубоковский, профессор Имп. С.П.Д.А. По поводу XXV-летия его ученой деятельности (Харьков, 1914); Клитин А. [М.] Профессор H. H. Глубоковский. К 25-летию его научно-богословской и церковно-общественной деятельности (Одесса, 1914).

23 августа – По постановлению Издательского совета при Св. Синоде назначен «редактором-руководителем» издания ПБЭ, до лета 1917 г. работал над подготовкой XIII тома ПБЭ.

26 августа (Ессентуки) – Окончание работы над статьей «Искупление и Искупитель по Евр. II».

3 сентября (Ессентуки) – Окончание работы над статьей «Светлой памяти друга России и русского православия Ивана Васильевича Биркбека».

4 сентября – Избран почетным членом Великоустюжского Стефано-Прокопиевского братства.

21 октября – 25-летие преподавательской деятельности в ПДА (СПбДА).

13 ноября – По просьбе председателя Ученого Комитета Министерства народного просвещения профессора Г. В. Левицкого представил положительный отзыв о сочинении В. А. Кожевникова «Буддизм в сравнении с христианством» (Т. 1−2. Пг., 1916) «на предмет выявления вопроса о возможности рекомендовать его для приобретения в фундаментальные библиотеки средних учебных заведений Министерства Народного Просвещения».

14 ноября – Избран почетным членом Петроградского Славянского Благотворительного Общества. Доклад о заслугах Глубоковского сделал А. И. Соболевский.

16 ноября – Удостоен звания заслуженного ординарного профессора.

16 декабря – Определением Св. Синода в зале Никольского духовного училища разрешено повесить портрет H. H. Глубоковского.

25 декабря – Написал статью «Война и мир».

Поместил очередной очерк о состоянии богословия (в 1915 г.) в «Новом времени», в «Гермесе» – рецензию на книгу J. Moulton’a, в «Приходском листке» – заметку по поводу реформы прихода.

1917

Январь (19, 20, 23, 24) – Участвовал в совещаниях Императорского Православного Палестинского общества о русских православных учреждениях в Палестине, Сирии, Египте, на Синае и Афоне («Палестинских совещаниях» под председательством А. А. Ширинского-Шихматова).

5 февраля – Избран пожизненным членом Попечительства о бедных воспитанниках Вологодской духовной семинарии.

6 февраля – Приглашен в Академию наук на заседание 6 февраля для обсуждения выработанного академической Комиссией «Положения о Палестинском Комитете», но не мог там присутствовать и послал Непременному Секретарю Академии наук С. Ф. Ольденбургу заявление, что присоединяется к формулировке академика П. К. Коковцева.

18 марта – Утвержден резолюцией епископа Парфения (Левицкого) в звании почетного члена Тульской епархиальной палаты древностей.

4 апреля – Окончание работы над статьей «Начало организованной духовной школы (Комитет по усовершенствованию духовных училищ)».

9 апреля – Избран пожизненным действительным членом Императорского Православного Палестинского общества.

29 апреля – июнь 1921 г. – Готовил материалы для сборника «Московская Духовная Академия в 1854−1870, 1883 и 1886−1887 годах по переписке проф. В. Н. Потапова († 1890, II, 5)».

8 мая – Присутствовал на заседании образованного Министерством внутренних дел Особого совещания под председательством Комиссара Временного правительства по духовным делам иностранных исповеданий профессора С. А. Котляревского для обсуждения общих вероисповедных вопросов, поставленных на очередь происшедшими изменениями государственного строя.

Май – 25 декабря – По просьбе академика А. С. Лаппо-Данилевского подготовил очерк о русском богословии для проектируемого Академией наук сборника «Русская наука».

Июнь – Получил приглашение войти в состав Союза членов Петроградского Археологического Института (под председательством профессора Н. И. Веселовского).

Конец июня – Уехал на Кавказ, откуда вернулся в Петроград около 12 сентября.

19 августа (Ессентуки) – Окончание работы над составлением отзыва о сочинении В. В. Четыркина «Апокалипсис св. Апостола Иоанна Богослова. Исагогическое исследование» (Пг., 1916), представленном на соискание Ахматовской премии Академии наук.

13 октября – Избран делегатом от ПДА на созываемое Министерством народного просвещения совещание по вопросу об учреждении в Париже Русского научного института и о посылке с этой целью делегатов русских ученых в Париж. По словам Глубоковского, это «несвоевременное дело совсем не имело движения».

5 декабря – Прочитал последнюю «вступительную» лекцию в ПДА – «Суд Божий», и затем – 12, 19 декабря и 16, 23, 30 января 1918 г. – еще 12 лекций.

10 декабря – Участвовал в заседании «Палестинского совещания» в связи с обнародованной декларацией лорда Бальфура о восстановлении «еврейского Сионского государства» и подал специальные записки³⁴²⁰.

Поместил в «Гермесе» рецензии на труды Н. И. Сагарды, М. Е. Поснова, A. Souter’a, во «Всероссийском церковно-общественном вестнике» заметки «Из Петрозаводска» и о съезде Великоустюжского викариатства.

1918

Между 4 и 15 января – Поездка в Москву вместе с профессором И. Е. Евсеевым в качестве делегата от ПДА по делам духовных академий.

19 февраля – Принял экзамен у 17 студентов последнего курса ПДА.

Конец февраля – март – Участвовал в заседаниях Комиссии по вопросу об объединении Петроградского университета и Петроградской духовной академии.

2 марта (17 февраля) – Годичный акт по случаю 109-й годовщины ПДА.

16 марта – Подготовил по поручению ректора ПДА епископа Анастасия (Александрова) проект документов об объединении Петроградского университета и Петроградской духовной академии.

19 марта – Получил приглашение архиепископа Натана Сёдерблома принять участие во встрече восточных и западных богословов в сентябре 1918 г. в Упсале.

1 апреля – Вышло постановление Совета народных комиссаров о закрытии ПДА.

Весна и лето – Работал над составлением краткой редакции очерка о русском богословии, вел переписку о возможности переезда на жительство в Киев или Полтаву.

С 8 по 27 июня – Находился в Москве по поручению Совета ПДА для сбора информации по вопросу о дальнейшей судьбе духовных академий. Посетил Святейшего Патриарха Тихона, митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого), председателя Училищного Совета протоиерея П. И. Соколова, председателя Учебного Комитета при Св. Синоде священника К. М. Аггеева, а также члена Высшего Церковного Совета И. М. Громогласова.

30 июня – В Совете ПДА заслушан отчет Глубоковского о поездке в Москву.

С 3 сентября по 9 декабря – Находился в командировке в Швеции по приглашению архиепископа Натана Сёдерблома и стипендиального фонда Олая Петри.

3 сентября – Отбыл из Петрограда на пароходе «Carl XV».

7 сентября – Прибыл в Стокгольм.

С конца сентября – Жил в Упсале.

30 сентября, 2 и 4 октября – Прочитал лекции «Православная церковь и желательность объединения христианских церквей» на встрече восточных и западных богословов, проходившей в Упсальском университете.

Октябрь – ноябрь – Занимался в библиотеке Упсальского университета, составил научное описание славянских рукописей и старопечатных книг (170 единиц) из собрания Sparvenfeld’a, хранящегося в университетской библиотеке.

28 ноября – Покинул Стокгольм на пароходе «Pollem».

7 декабря – Избран младшим ассистентом по разряду Христианского Востока и армяно-грузинской филологии Петроградского университета.

9 декабря – Вернулся в Петроград, после 5-ти дневного задержания в Гельсингфорсе.

1919

8 и 26 января. – Участвовал в «Палестинских совещаниях» под председательством академика Н. Я. Марра³⁴²¹.

7 февраля – В первый раз присутствовал на заседании факультета Восточных языков Петроградского университета.

14 февраля – Первая лекция в Петроградском университете: «Земная трагедия христианства в истории и первохристианская эсхатология (при аналогии с нашею современностью и по связи с вопросом о методах изучения предмета)».

11 марта – 1 сентября 1921 – Служба во 2-м отделении IV секции Единого государственного архивного фонда, объединившем архивы бывшего духовного ведомства: c 11 марта – архивариус 24 разряда, с 14 мая – архивист, с 1 июля 1920 – старший архивист и, наконец, помощник редактора.

Весна – В переписке обсуждал возможность переезда в Задонск.

В ночь с 25 на 26 июня – Расстрелян в числе заложников в г. Уральске старший брат Александр Никанорович Глубоковский; известие о его гибели Глубоковский получил лишь в мае 1920.

1 октября – Назначен ассистентом при Семинарии по истории религии Единого Петроградского университета.

11 октября – Ограбление квартиры H. H. Глубоковского на Невском пр., д. 180.

1 ноября – Избран профессором по кафедре истории религий в Передней Азии факультета общественных наук, утвержден 15 декабря.

С 21 декабря 1919 по 17 апреля 1920 – Находился в командировке в Вологде, где переболел «испанкой».

В Петрограде вышел отдельный оттиск краткой редакции очерка Глубоковского о русском богословии под заглавием «Богословие».

1920

28 февраля – Второе ограбление квартиры H. H. Глубоковского на Невском пр., д. 180.

6 мая – Первая лекция по Св. Писанию Нового Завета в Петроградском Богословском Институте, открытом 16 апреля. Всего в 1920−1921 гг. Глубоковский прочитал 48 лекций для студентов II курса (чтение V−VI гл. Послания св. Апостола Павла к Галатам).

19 мая – Избран действительным членом Общества российских архивных деятелей.

26 мая – Избран почетным председателем «секции Б» на первой конференции архивных деятелей Петрограда (на конференции не присутствовал).

30 июля – В заседании Православного Палестинского общества произнес речь об академике Б. А. Тураеве († 23 июля 1920) в день его тезоименитства.

6 августа – В заседании исторического отделения Петроградского университета произнес речь «Б. А. Тураев и Христианский Восток».

31 августа – Произнес речь в сороковой день по кончине Б. А. Тураева в специальном собрании Петроградского Богословского института «в присутствии представителей иерархии и духовенства, науки и интеллигенции вообще».

12 сентября – Избран членом Совета Российского Палестинского общества.

С осени – Работал по рассмотрению «последних исправлений новозаветного текста, сделанных профессорами разных академий».

27 ноября – Оформил юридически брак с А. В. Лебедевой († 15 февраля 1945).

24 декабря – Получил приглашение архиепископа Натана Сёдерблома вновь посетить Швецию.

31 декабря – Избран членом Комиссии по описанию документов и дел Архива св. Синода.

1921

27 февраля – Участвовал в заседании по случаю 200-летия Св. Синода и его архива.

20 мая – Избран в члены Петроградского Общества библиотековедения.

Май – Поездка в Москву для получения разрешения на выезд за границу, был у А. В. Луначарского, Г. В. Чичерина и в ВЧК.

22 мая – Избран товарищем председателя Православного Палестинского общества.

8 июля – Избран в Комиссию по выдаче пособий наставникам Петроградского Богословского Института.

21 августа – Последняя лекция в Петроградском Богословском Институте.

29 августа – Н. Н. и А. В. Глубоковские покинули Петроград поездом и прибыли в Финляндию.

29 августа – 13 сентября – Пребывание в Териокском карантине, где написал четыре статьи о «советской России», опубликованные в берлинском «Двуглавом Орле».

13 сентября – Приезд в Выборг; Глубоковские остановились в доме архиепископа Финляндского Серафима (Лукьянова).

Середина октября – весна 1922 г. – Проживание в имении полковника Колобова Керстиля (Kärstilä) около Выборга.

27 октября – Избран членом «Учебной коллегии по обеспечению образования русских студентов в Чехословацкой республике».

1922

14 января (Керстиля) – Окончание работы над статьей «The Russian Church under the Bolsheviks» / «Русская церковь под большевиками».

27 января (Керстиля) – окончание работы над статьей «Методы и перспективы междуцерковного единения», вошедшей в книгу «Православната Църква и християнското междуцърковно единение» (София, 1925).

27 февраля, чистый понедельник – Умерла в Кобыльске сестра Анна Никаноровна Попова (рожд. Глубоковская), крестная H. H. Глубоковского, жена священника В. М. Попова.

С 5 марта – Находился на о. Коневец, где пробыл около трех недель и принял экзамены об окончании курса духовной семинарии у насельника Валаамского монастыря о. Варсонофия (Толстухина).

Март – Избран и 2 мая утвержден в должности ординарного профессора по кафедре патристики Богословского факультета Белградского университета.

Весна – По просьбе архиепископа Серафима (Лукьянова) составил докладную записку по поводу применения нового календарного стиля, поданную на второй Сердобольский собор (проходивший 17 июня 1922 г.) представителями русских монастырей, оказавшихся на территории Финляндии.

Май – Покинул Финляндию.

Вторая половина мая – не позднее 14 июня – Находился около трех недель в Берлине, проживал на квартире настоятеля бывшей русской посольской церкви архимандрита Тихона (Лященко).

15 июня – Приехал в Прагу.

3 августа – Приезд в Белград, до июня 1923 г. читал лекции по Св. Писанию Ветхого Завета на Богословском факультете Белградского университета.

С октября по июнь 1923 г. – Член русского религиозно-философского кружка в г. Земуне (под председательством профессора Ф. В. Тарановского), сделал несколько докладов.

Ноябрь – Поездка в Константинополь.

14 ноября (Константинополь) – окончание работы над статьей «Русская православная церковь на окраинах», опубликованной под названием «The Church in the New European States».

6 декабря (Земун) – Окончание работы над статьей «К вопросу об автокефалии Грузинской церкви», опубликованной под заглавием «The Orthodox Church of Georgia».

Декабрь – Патриарх Сербский Димитрий устроил обед в честь H. H. Глубоковского.

1923

По удостоверению от 22 января 1923 г. за № 103 был действительным членом русского Монархического объединения в г. Земуне и прочитал несколько докладов.

Январь – Введен в состав Комиссии Константинопольского патриархата по вопросу о даровании автокефалии Польской Православной Церкви, но не принимал участия в ее работе.

7 февраля (Земун) – Окончание работы над статьей «Rome, Orthodoxy and Reunion».

15 февраля – Избран в почетные Вице-Председатели «The Anglican and Eastern Churches Assosiation».

1 мая – Избран на кафедру Св. Писания Нового Завета с новогреческим языком Богословского факультета Софийского университета Св. Климента Охридского.

21 июня (Земун) – Окончание работы над статьей «Папский Рим и православный Восток».

С 1 по 7 июля – Почетный член и член президиума съезда русских педагогов Югославии, происходившего в Земуне, 2 июля сделал доклад о русской школе и просвещении в советской России.

11 июля – Приезд в Софию, более двух месяцев А. В. и Н. Н. Глубоковские жили в русском лазарете Красного Креста близ Софии в простой солдатской палатке, затем – в здании Богословского факультета Софийского университета на площади Св. Неделя.

22 ноября – Избран почетным членом Кружка имени св. Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова православных русских студентов Богословского факультета Белградского университета.

19 ноября – Первая лекция на Богословском факультете Софийского Университета св. Климента Охридского.

1924

27 января – Написал письмо редактору журнала «The British Weekly», опубликованное по-английски: «Labour, Socialism and the Russian Orthodox Church» и по-русски: «Рабочий социализм и русская православная церковь».

30 января – Окончание работы над книгой «Правое лавната Църква и християнското междуцърковно единение (София, 1925).

21 февраля – Окончание работы над статьей «Papal Rome and the Orthodox East: Prof. Glubokovsky’s Criticism of Mgr. Pierre Batiffol».

25 апреля – Написал заметку «Д-р Джон Мотт и Православная (Русская) Церковь».

Июнь, до 27 – Избран действительным членом Славянского Дружества в Болгарии, о чем получил извещение 27 июня.

С 11 апреля по 21 июля – Участвовал в работе Комиссии по реформе календаря при Св. Синоде Болгарской Православной Церкви, куда представил доклад «О реформе календаря и о пасхалии» и три записки о ставропигиях.

4 октября – Окончание работы над статьей «Современное папство и церковное воссоединение с православным Востоком».

1925

18 марта – Получил письмо (от 14 марта за № 45) за подписью митрополита Евлогия (Георгиевского) об открытии с 1 апреля 1925 г. пропедевтического класса для подготовки будущих студентов первого курса Богословского института.

25 апреля – Получил частное письмо от каноника Дж. Дугласа, с приглашением на Никейские торжества по случаю 1600-летия I Вселенского собора, а 18 мая – официальное приглашение.

8 мая – Окончание работы над статьей «Никейско-Константиновские заветы».

10 июня – Окончание работы над статьей «Англиканство и православие».

14 июня – В Софийском университете состоялось чествование по случаю 35-летия научной деятельности Н. Н. Глубоковского.

21 июня – Выехал из Софии в Лондон для участия в Никейских торжествах.

26 июня – Прибыл в Лондон.

29 июня – Участие в торжественном богослужении в Вестминстерском аббатстве.

1 июля – Окончание работы над докладом «Христианское единение и богословское просвещение в православной перспективе».

6 июля – Выступление на торжественном обеде в Оксфордском университете.

7 июля – Выступление на приеме в Палате лордов в специальном заседании Ассоциации по делам Восточных Церквей под председательством епископа Ч. Гора.

8 июля – Доклад в зале Королевского колледжа «Христианское единение и богословское просвещение в христианской перспективе».

9 июля – Составление корреспонденции «Никейските тържества в Лондонъ» для официального органа Болгарской Православной Церкви «Църковенъ Вестникъ» (София).

16 и 17 июля – По приглашению Лондонской Академической группы прочитал две лекции в «Русском Доме» (27 Cromwell Road) для «русского Народного Университета»: 1) Современный кризис христианства и 2) Второе пришествие Христово по учению св. Апостола Павла.

Июль, до 21 – Вместе с православной делегацией путешествовал по Англии, посетил Кентербери, Виндзор, Итон, Оксфорд, Уэльс и др.

21 июля – Покинул Лондон и в тот же день прибыл в Париж.

23−26 июля – Участвовал в конференции Русского студенческого христианского движения, проходившей в Аржероне (Нормандия).

29 июля – 8 августа – Прочитал десять лекций для студентов пропедевтического класса Св.-Сергиевского Православного Богословского института.

1 августа – Написал статью «Итоги Никейских торжеств в Англии».

4 августа – Встреча с Великим Князем Николаем Николаевичем в Шуаньи.

8 августа – Покинул Париж, выехав на Стокгольмскую Всемирную конференцию христианских церквей «Life and Work».

11 августа – Прибыл в Стокгольм, по дороге двое суток провел в Берлине.

19−30 августа – Участие в работе Всемирной христианской конференции.

28 августа – В зале Музея Музыкальной Академии зачитан доклад Глубоковского «О христианском единении в жизни и труде».

С 31 августа по 3 сентября – Гостил в Упсале у своих друзей, профессоров Упсальского университета.

Лето – Награжден шведским орденом Полярной Звезды.

3 сентября – Выехал из Упсалы в Берлин.

4−7 сентября – Пребывание в Берлине.

9 сентября – Из Вены отправился пароходом в Белград.

10 сентября – Прибыл в Белград.

С 14 по 16 сентября – Посетил Леснинский женский монастырь в Хопово (близ Нового Сада), участвовал в проходившей там конференции Русского студенческого христианского движения и 15 сентября сделал доклад о Стокгольмской конференции.

19 сентября – Вернулся в Софию.

31 декабря – Сделал доклад о своей поездке в Лондон и на Стокгольмскую конференцию в заседании Св. Синода Болгарской Православной Церкви.

1926

8 мая – Предполагал сделать доклад «Православный Восток и христианский Запад и возможное участие студенчества в их взаимодействии» на второй Балканской конференции Студенческого Христианского Содружества, проходившей в Костенец-Баня (Болгария).

Май, после 8 – Встреча в Софии с руководителями Русского студенческого христианского движения – Л. Н. Липеровским и Л. А. Зандером.

30 июля – За подписью Глубоковского в журнале «Пастирско Дело» (София) вышла статья «Раскол в русской заграничной церкви».

Лето – Издал брошюру «Суждения г. профессора Михаила Поснова о Болгарии и некоторых болгарских учреждениях и деятелях (по его письмам к профессору H. Глубоковскому). Вынужденное издание профессора Н. Глубоковского (на правах рукописи)». (София).

30 августа – Избран членом «Профессорской Комиссии» (Die Kommission über Zusammenarbeit zwischen Professoren der Theologie) при Комитете продолжения Стокгольмской конференции.

14 сентября – Написал предисловие «От редактора» к брошюре «Граматика на гръцкия библейски езикъ – Ветхи и Нови Заветъ» (София, 1927).

30 сентября – Окончание работы над статьей «Время Рождества Христова и достоверность евангельских свидетельств о сем».

14 октября – Окончание работы над статьей «Русская Православная Церковь и современное положение православной церкви на Украине, в Грузии, Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве».

1927

22 мая – Окончание работы над статьей «Ветхозаветный закон по его происхождению, предназначению и достоинству – согласно Гал. 3:19−20».

27 июля – Сделал доклад в собрании прихожан бывшего русского посольского храма в Софии, предложив обратиться с ходатайством к митрополиту Евлогию (Георгиевскому) о восстановлении им своей канонической юрисдикции над храмом.

2−21 августа – Участвовал в Лозаннской конференции «Вера и устройство» («Faith and Order») в качестве официального представителя Болгарской Православной Церкви и главного референта от Православной Церкви, 4 августа сделал доклад «Евангелие, церковь и таинство».

29 августа (Париж) – Принял участие в Совещании под председательством митрополита Евлогия, созванном для выработки ответа на послание митрополита Сергия (Страгородского) от 14 июля 1927 г. с требованием к заграничному духовенству дать письменные обязательства о лояльности к советской власти.

Сентябрь – Публикация в парижских газетах «Россия» и «Возрождение» статей с выражением мнения Глубоковского о послании митрополита Сергия.

22 сентября – Покинул Париж.

2 октября – Закончил предисловие «От автора» к очерку «Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии» (Варшава, 1928).

8 декабря – Окончание работы над статьей «Бог-Слово. Экзегетический эскиз «пролога» Иоаннова Евангелия (1:1−18)».

1928

К 6 мая – Завершил переработку сочинения «Благовестие христианской свободы в Послании св. Апостола Павла к Галатам».

3 июня – Окончание работы над очерком «Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии» (Варшава, 1928).

18 июля – Избран почетным членом Братства преподобного Сергия Радонежского при Св.-Сергиевском Православном Богословском институте.

Конец августа – По словам Глубоковского, с ним произошел «маленький удар (сердечный)».

С 10 сентября по 15 ноября – Находился в заграничном отпуске, посетил Сербию, Швецию, Францию.

Первая половина октября – Находился в Упсале по приглашению архиепископа Н. Сёдерблома, 5 октября в Упсальском университете сделал доклад «Св. Павел и павлинизм Антиохийской школы».

После 16 октября – до 7 ноября – Чтение лекций в Св.-Сергиевском Православном Богословском институте.

До начала ноября – В Варшаве вышла книга «Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии».

1929

Между 18 февраля и 8 марта – Завершение работы над книгой «Евангелия и их благовестие о Христе-Спасителе и Его искупительном деле».

28 февраля – Окончание работы над брошюрой «"Война и мир» в Финляндской Православной Церкви» (София, 1929).

Март – Публикация в «Воскресном чтении» полного варианта статьи «Академик профессор Борис Александрович Тураев как христианский учитель и ученый».

16 июня – Утвержден членом-корреспондентом Болгарской Академии наук по философско-общественному отделению.

4 июля – Окончание работы над трактатом «Христово уничижение и наше спасение. Флп. 2:5−11. (Библейско-экзегетический анализ)».

Август – сентябрь – Находился в заграничном отпуске, посетил Сербию.

7 августа – Сделал доклад «Христово уничижение и наше спасение» на Конференции восточных и западных богословов, проходившей в Новом Саде (Сербия) под председательством епископа Новосадского Иринея (Чирича).

26 сентября – Публикация в газете «Свет» заметки протоиерея В. И. Демидова о якобы имевшей место переписке митрополита Евлогия и H. H. Глубоковского со Святейшим Патриархом Тихоном.

1 декабря – Окончание работы над докладом «Учение о благодати из греческих церковных авторитетов (до св. Иоанна Дамаскина включительно) и междуцерковное единение» для очередной ежегодной встречи членов Богословской комиссии при «Продолжающем комитете» Лозаннской конференции, проходившей с 4 по 17 августа 1930 г. в Глостере.

1930

17−18 января – Написал статью «Возлюбим друг друга».

8−12 февраля – Работа над статьей «Die russische orthodoxe Kirche unter der Gewaltherrschaft der Bolschewisten. 1917−1930».

21 февраля – Произнес речь «Наша вина и наша надежда» на встрече в Софии бывших студентов и преподавателей С.-Петербургского университета по случаю 111-й годовщины со дня его основания.

21 марта – Написал очерк «Протопресвитер о. Г. И. Шавельский (К 35-летию его священства)».

24 марта – В газете «Возрождение» опубликован «Ответ на клевету»: письмо Н. Н. Глубоковского от 21 февраля 1930 г. в редакцию газеты по поводу заметки протоиерея В. И. Демидова.

Между 25 марта и 12 мая – Завершение работы над книгой «Св. Лука, Евангелист и Дееписатель» (София, 1932).

С 20 июля до 9 ноября – Глубоковскому был предоставлен заграничный отпуск для посещения Сербии и Франции.

Сентябрь – Посетил Париж.

В ночь на 13 сентября – Во время пребывания в Белграде в гостях у профессора А. П. Доброклонского с Глубоковским случилось «что-то в роде удара».

14−21 сентября – Принял участие в работе V конгресса русских заграничных академических организаций в Софии, выступил с докладом «Апостол Павел и павлинизм Антиохийской богословской школы (в ее экзегетике и в догматической деятельности за период I−IV Вселенских соборов)».

С 22 сентября по 14 октября – Находился на лечении в русском госпитале Красного Креста в Софии.

Сентябрь – На встрече западных и восточных богословов в Берне зачитан доклад Глубоковского «Христос и Церковь».

С октября – Начал новый пересмотр «Объяснительного библейского словаря».

8 ноября – Первая дата под предисловием к «Объяснительному библейскому словарю».

1931

5 апреля – Завершение работы над статьей «Православная Церковь и Англиканство по их взаимоотношениям в прошедшем и настоящем».

С 22 августа до середины сентября – Находился в Сремских Карловцах в гостях у патриарха Варнавы (Росича) и профессора А. П. Доброклонского.

4 октября (София) – Окончание работы над статьей «Принципиальные предположения (Prolegomena) для переговоров о соединении англиканства с православием», дополнение датировано 23 марта 1932 г.

1932

Между 27 февраля и 12 марта – Работа над докладом «Патристическое учение православной восточной церкви о таинстве Евхаристии до св. Иоанна Дамаскина включительно» для очередной встречи членов Богословской комиссии при «Продолжающем комитете» Лозаннской конференции.

23 марта – Окончание работы над статьей «Архиепископ Натан Сэдерблюм, как христианский и «экуменический» деятель». (По личным впечатлениям, наблюдениям и воспоминаниям)», закончил переписывать беловой автограф 9 апреля.

4 июля – Окончание работы над статьей ««Апостольское преемство» церковной иерархии (Apostolica successio)».

17 июля – Написал введение «Истинная Церковь и «правая вера»» к книге епископа Чикагского (с лета 1931 г. – Сан-Францисского) Феофила (Пашковского) «Краткая история Христианской Церкви»), вышедшей на английском языке в Сан-Франциско в 1934 г.

С 1 августа до 1 ноября – Глубоковскому был предоставлен заграничный отпуск.

С 22 августа – Находился в гостях у патриарха Варнавы в Сремских Карловнах. Переписывал набело рукопись «Объяснительного библейского словаря», 24 августа закончил переписывать первую часть (до буквы «М»).

В Софии вышли книги Глубоковского «Евангелия и их благовестие о Христе-Спасителе и Его искупительном деле» и «Св. Лука, Евангелист и Дееписатель».

1933

25 мая – Закончил переписывать вторую часть «Объяснительного библейского словаря».

7 июня – Вторая дата под Предисловием к «Объяснительному библейскому словарю».

С 18 августа – Гостил в Сремских Карловцах у патриарха Варнавы, где 27 августа закончил пересмотр первой части «Объяснительного библейского словаря» (до буквы Л).

21 сентября (София) – Закончил пересмотр второй части «Объяснительного библейского словаря».

26 ноября – Празднование 10-летия со дня основания Богословского факультета Софийского университета.

19 декабря – На Богословском факультете Софийского университета отмечалось 70-летие H. H. Глубоковского.

1934

19 сентября – Начало работы над книгой «Благовестие Христианской Славы в Апокалипсисе Св. Апостола Иоанна Богослова».

Вошел в состав Ученого Комитета при Архиерейском Синоде Русской Православной Церкви Заграницей.

1935

К 27 января – Закончил пересмотр сочинения «Дидаскалия и Апостольские Постановления по их происхождению, взаимоотношению и значению».

12 апреля – Окончание статьи «С.-Петербургская Духовная Академия во времена студенчества там патриарха Варнавы», написанной по случаю 25-летия епископского служения патриарха Варнавы.

8 сентября – Участие во встрече Сербского патриарха Варнавы и представителей Болгарской Православной Церкви – митрополита Стефана (Георгиева) и протоиерея Д. Андреева – в г. Сремских Карловцах.

17 и 19 сентября – Участие в заседаниях Совета Св.-Сергиевского Православного Богословского института в Париже; 19 сентября состоялась братская трапеза в честь H. H. Глубоковского.

7 октября – Возвращение в Софию.

20 октября – На Богословском факультете Софийского университета отмечалось 45-летие научной деятельности H. H. Глубоковского.

1936

2 января – Завершение работы над книгой «Благовестие Христианской Славы в Апокалипсисе Св. Апостола Иоанна Богослова».

С августа – Гостил в Сремских Карловцах, куда приехал не позднее 22 числа.

1937

18 марта – Скончался в госпитале русского Красного креста в 23 ч. 30 мин.

21 марта – Погребен на русском участке городского кладбища г. Софии.

1945

15 февраля (Сретение Господне) – Рано утром умерла Анастасия Васильевна Глубоковская. Отпевание ее совершил протопресвитер Г. И. Шавельский в сослужении с о. А. Ливеном и священниками студентами Богословского факультета Софийского университета. Присутствовали митр. Ловчанский Филарет и профессора Богословского факультета. Пел хор от богословов и духовенства. Г. И. Шавельский сказал сердечное и содержательное слово. Погребена на русском участке Софийского городского кладбища рядом с могилой H. H. Глубоковского (Погребението на Анастасия проф. Глубоковска // Църковенъ Вестникъ. 1945. № 9−11, 2 марта. С. 12).

Публикуемые ниже статьи (за исключением первой – доклада) относятся к пребыванию H.H. Глубоковского в беженстве. Четыре из них появляются на русском языке впервые, они печатаются по автографам, хранящимся в архиве Н. Н. Глубоковского в Софии (ЦДА. Ф. 1442 к).

Исключительно ответственное поручение от 23 мая с[его] г[ода] (среда) я принял в том смысле, что должен собирать строго проверенные и авторитетные данные, освещать перспективу и расчищать почву для окончательного решения, которое всецело будет принадлежать воле всего академического Совета. И юридически, и морально я не считал себя вправе не только решать, но даже и предрешать что-либо несомненное, а чувствовал лишь свою обязанность выяснить наше положение и определить все пути и выходы к избавлению от рокового кризиса.

С этими настроениями и намерениями я выехал из Петрограда 25-го мая (пятница) и, прибыв в Москву 26-го числа, в тот же день видел 1) члена Высшего церковного совета проф. И. М. Громогласова, 2) святейшего патриарха Тихона, 3) митрополита Новгородского Арсения, 4) председателя Училищного Совета прот. П. И. Соколова и 5) председателя Учебного комитета прот. К. М. Аггеева.

Первый сообщил мне все сведения по нашему вопросу из высших церковных сфер, где были пока лишь благие желания, но не имелось даже общих твердых планов, обеспеченных со стороны своего осуществления, почему сам И. М. Громогласов вполне одобрял все наши проекты и методы.

Его Святейшество уже собирался к отъезду в Петроград, однако, нашел возможным принять меня на некоторое время для выслушивания наших заявлений. Я сказал патриарху, что Петроградская Духовная Академия, имея в нем своего достойнейшего сына, надеется найти теперь любящего и попечительного отца, который с мудростию и сочувствием отнесется и к ее судьбам. Дальше я передал содержание доклада наших представителей о заседании университетского правления 21 мая с. г. (понедельник), присовокупив некоторые свои соображения и конкретные иллюстрации, а также осведомил о критическом финансовом положении Академии, в ее целом, и всего профессорского и служебного персонала. В результате формулированы были три вопроса: 1) имеет ли церковная власть реальную силу предохранить нас от угрожающего разгрома? 2) располагает ли она средствами к немедленному удовлетворению наших финансовых нужд? 3) предвидит ли она, что в будущем получит достаточные ресурсы для регулярного финансирования всех Академий? Патриарх, непоколебимо веря в торжество Церкви, все-таки ответил отрицательно по всем этим пунктам и все дело о нашей Академии нашел требующим скорого разрешения. С этой точки зрения он признал всю законность наших прежних действий, по отношению же к новым комбинациям сказал, что не придает значения названию, если сохранено будет наше основное духовное содержание, и потому соизволяет на соответствующие акты ради достижения намеченной цели. В конце беседы я выразил, что при создавшейся запутанной конъюнктуре трудно сейчас решить весь вопрос с юридическою законченностию, но нам необходимо получить моральную поддержку в самый ответственный момент в истории Академии, и испросил благословения и молитв его святейшества для благополучного увенчания наших трудов. Патриарх выразил на сие полную и благожелательную готовность способствовать нам своим молитвенным ходатайством.

Митрополит Арсений, которого я видел еще и вторично 28 мая (понедельник), хотя и хранит христианскую бодрость, но смотрит весьма пессимистически и полагает, что в тяжелое время все сами должны действовать с равным усердием, так как при гибели корабля каждый должен спасать себя в своих и общих интересах. В этом смысле он разделяет нашу политику, не находя и не предвидя иного исхода.

Беседа с прот. П. И. Соколовым была полезна в том отношении, что наглядно раскрыла силу и объем финансовых возможностей церковной власти. Выяснилось, что все церковные учреждения, которые должны бы умножаться и расширяться для наилучшей организации церковной жизни в новых условиях и на новых началах, фактически сокращаются до последнего минимума и конструируются с таким расчетом, чтобы еще более суживаться и даже совсем поглощаться и упраздняться. Все это освещалось примерами устройства Училищного Совета и подтверждалось общим и громким голосом всех служащих центрального церковного управления. Во время моего пребывания в Москве обнаружилось, что и главнейший источник церковных средств – в свечных доходах – теперь становится сомнительным, ибо специально приехавший из Нижнего Новгорода прот. Спасский сообщил, что епархиальный свечной завод реквизирован. То же слышалось еще об Орле и других местах. Создалось щекотливое положение, что, покупая там свечи, церкви помогали бы нецерковным или ярым антицерковным течениям, почему допускалась даже мысль о совершении церковных служб в темноте – при одном свете веры.

По соображению всех этих данных было ясно, что решение нашего вопроса может быть принципиальным, простирающимся и на все другие Академии. В виду сего я счел для себя обязательным войти в непосредственные сношения с Московскою Академией, провел в Сергиевом Посаде 27 и 28 мая и имел два продолжительных совещания, на которых категорически предупредил, что действую в этом случае исключительно по собственным побуждениям, как частный человек. В итоге подробных рассуждений получилось следующее: 1) Московская Духовная Академия не потерпела доселе каких-либо особых стеснений и неприятностей по применению или отражению декрета 11 декабря 1917 г., а поместившееся в ней центральное военно-техническое управление ничуть не беспокоит ее, но – напротив – доставляет немалые удобства в настоящем и обещает некоторые дальнейшие преимущества. Посему там не чувствуют угрожающей силы общего академического положения и лишь теоретически постигают его, не испытывая принудительных побуждений к практическим действиям. 2) Экономическое состояние Сергиева Посада таково, что при наличных средствах можно содержаться там вполне удовлетворительно без каких-либо чрезмерных обременении. Значит, не существует и с этой стороны конкретных стимулов к прямой постановке академического вопроса, который для всех нас столь страшен и непосилен. 3) По указанным причинам Московская Духовная Академия не делала аналогичных с нашими шагов и не располагает по сему предмету фактическими материалами, не рассматривала подобной возможности и не имеет точно формулированных воззрений, которые даже не собирались более или менее официально. 4) По близости к высшему церковному управлению Московская Духовная Академия думает, что она будет иметь равную с последним защиту и обеспеченность, а потому 5) сама сохраняет выжидательность, но modus agendi³⁴²² Петроградской Духовной Академии, не подлежащей ее суду, считает безусловно корректным с точки зрения обязательной взаимности, так как судьба каждой Академии в значительной степени должна теперь определяться «индивидуально». Эту позицию, как принятый метод, подтвердил мне для своей Академии проф. Н. Л. Туницкий и 2-го июня (суббота).

После всего этого у меня было достаточно прочных материалов и необходимой свободы, но – за отсутствием главнейшего участника – нельзя было использовать их практически. В дальнейшем я, продолжая справочные разыскивания и осведомительные разведки, следил за сношениями с гражданскою властью председателя Учебного Комитета прот. К. М. Аггеева. По особому постановлению соединенного собрания Свящ. Синода и Высшего церковного совета ему было поручено добиться в «Государственной Комиссии по народному образованию», чтобы признали права церкви на особые ученые заведения и возвратили им все здания и учреждения, при чем Академии назывались на первом месте. Заседание, на котором о. К. М. Аггеев должен был выступать докладчиком, назначалось на вторник 29-го мая, но – по свойственной нынешним правителям манере – не состоялось ни в этот день, ни в среду 30 числа, когда о. протоиерей имел лишь частные беседы с разными влиятельными лицами, далеко не согласными в своих мнениях; однако, и самое благоприятное суждение сводилось к тому, что Академии могут существовать только в качестве частного профессионального заведения; другие же наиболее ответственные руководители заявляли, что все академическое достояние – с библиотеками, зданиями, капиталами и пр. – будет отобрано правительством безвозвратно, а церкви будет дозволено заводить новые Академии на собственные средства и свою ответственность, хотя и при необходимом правительственном контроле. Новое заседание «Государственной Комиссии», бывшее 2-го июня (в субботу), опять обошло вопрос о духовно-учебных заведениях, не поставив его даже на повестку для обсуждения. Поэтому о. К. М. Аггеев письменно протестовал против такого затягивания, а происходившее тогда в Москве «Епархиальное собрание» особою депутацией ходатайствовало о сем пред Советом народных комиссаров. Наконец, только в понедельник 4 июня прот. Аггеев получил возможность доложить «Государственной Комиссии» свои соображения о праве церкви иметь свои профессиональные школы и обладать всеми необходимыми средствами и обеспечениями – вопреки обратному толкованию 9-го пункта декрета 11 декабря 1917 г., яко бы нельзя совсем преподавать «учений веры» там, где есть светские предметы, почему все такие заведения должны быть изъяты из церковного ведения и владения и переданы общему управлению по народному образованию. Произошел обмен мнений осведомительного характера, но совершенно не подходили к решению и приблизительно даже не указывали, когда этим займутся.

Поневоле вынужденный ожидать хоть сколько-нибудь определенных результатов, какие могли бы служить фактическою опорой для суждений и мероприятий академического совета, я затем постарался войти в сношения с «Междуведомственною Комиссиею по ликвидации сметы Св. Синода», поскольку здесь прямо затрагивались интересы Академий. Заседание этой Комиссии под председательством Управляющего канцелярией Высшего церковного совета при участии уполномоченных от правительства чинов финансового и контрольного ведомств состоялось еще 3-го июня (в воскресенье), но лишь 5-го числа вечером я мог специально и подробно побеседовать с В. И. Яцкевичем и узнал от него, что там все предъявленные им финансовые претензии (на срок по 7-е марта 1918 г.) признаны подлежащими удовлетворению, а в таком случае и духовно-учебные заведения получат свою долю, если эти заключения будут утверждены со стороны Совета народных комиссаров.

На этом собственно и закончилась моя миссия, так как выяснилось, что по возбужденному о. К. М. Агеевым ходатайству нельзя в скором времени ожидать последнего результата, который откладывался на неопределенное время. Посему я решил вернуться в Петроград и 14 (27) июня произвел все хлопотливые приготовления к выезду из Москвы; только после сего – уже в 2 часа этого дня – получена была мною телеграмма проф. С. М. Зарина, отправленная еще 8 (21)-го числа.

Моею целью было послужить тому, чтобы в новых условиях государственного бытия наше академическое дело продолжалось в прежнем направлении, но с силою новою и многою. В этом смысле и представляю на усмотрение Совета вышеизложенные справки.

Заслуженный профессор Петроградской Духовной Академии Николай Глубоковский.

1918, VI, 17 (30) – воскресенье.

Петроград. Невский пр. д. 180. кв. 5.

Доложено в заседании Совета Петрогр. Дух. Акад.

1918, VI, 18 (VII, 1 – понедельник)

В 6½ ч. вечера, статья 1.

Н. Глубоковский.

И никтоже сам себе приемлет честь,

но званый от Бога...

Евр. 5:4

Всякая библиография имеет целию определить литературно-научные фонды и выяснить духовное богатство, приобретенное известным писателем и отличающее его, как создателя и обладателя этого блага. И по мотивам и по намерениям все это, – в конце концов, – может совершаться заинтересованным автором ради честолюбия и самопревозношения. Не имею вполне отрицать того же в отношении себя, но в совести своей чувствую, что тут у меня всегда было больше внутреннего самоудовлетворения, литературного гонора (иногда слишком «впечатлительного» и повышенного), чем внешней и суетной горделивости³⁴²³. Для последней не было во мне прочного фундамента, поскольку литература – наравне с профессурой – была и доселе остается как бы моим священнослужением Богу истины, правды и любви, где я – лишь слабый исполнитель обязательного и неключимый раб повеленного (Лк. 17:10). Посему неизменно и чистосердечно я твердо памятовал старые и новые заветы Верховного Разума каждому человеку и всем христианам: «Не будь мудрецом в глазах твоих; бойся Бога, и удаляйся от зла» (Притч. 3:7), «Не великомудрствуйте, но последуйте смиренным; не мечтайте о себе» (Рим. 12:17)³⁴²⁴. В противном случае неизбежно постигнут всех два предреченные «горя»; одно гласит: «Горе тем, которые мудры в своих глазах и разумны пред самими собою» (Ис. 5:21), а другое еще более категорично и авторитетно выражает: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо; ибо так поступали с лжепророками отцы их» (Лк. 6:26). Все это необходимо и понятно: – в первом случае человек становится служителем не высшей независимой идеи, а своей собственной ограниченной личности, а во втором – делается рабом житейской суеты, где пускается на базарный торг самое человеческое достоинство...

Конечно, эти настроения раскрылись вполне и превратились в убеждения далеко не сразу, но то и другое было всегда противно и моей «Глубоковской» природе по наследству. К сему располагали и внешние условия моей печатно-литературной деятельности. Она началась случайно и потом развивалась по разным сторонним поводам и причинам. В числе их главнейшим был финансово-материальный интерес, ибо моя жизнь долго оставалась необеспеченной средствами служебной платы. Тем не менее это было лишь вынужденным, а не безусловным императивом, – и я отказался (13 мая 1894 г.) от хлопотливой должности помощника редактора академических изданий (с ноября 1893 г.) сейчас же, как только удостоверился, что буду избран в С.-Петербургской Духовной Академии (11 октября 1894 г.) и утвержден Св. Синодом (4 ноября 1894 г.) в звании экстраординарного профессора, повысившем мои материальные ресурсы. Но продолжали влиять другие стимулы внешнего характера в виде разных обязательств (к моим давнишним и академическим изданиям) и посторонних побуждений и стараний (напр., поддержать литературные предприятия брата Матвея, работы своих академических товарищей, знакомых, учителей и учеников, близкие мне учреждения и добрые начинания вообще) и т.п. Идейных факторов и принципиальной инициативы литературного борца тут было мало. И вот, просматривая теперь перечень тогдашних «газетных» трудов, я сам несказанно удивляюсь невероятной широте «научного» размаха, бесконечному разнообразию тем и решительной смелости суждений по всевозможным вопросам веры, знания и жизни. В беженстве это неосуществимо, но хотелось бы самолично перебрать этот многосложный багаж, чтобы определить для себя и пред собою, насколько я расходился или сообразовался с критерием литературного служения чистой истине и нелицемерной правде. Пока нахожу по своим библиографическим данным, что в этих работах всего менее было славолюбия и корысти, потому что, так как они почти все были анонимны и не приносили мне гонорарного прибытка, каким меня, бедняка, соблазняли мои первые литературные упражнения (в «Московских Ведомостях» по участию брата Матвея). Доминировали больше мотивы помощи, содействия и поощрения, а это, мне кажется, драгоценно для достойного исполнения литературного долга и может несколько извинять и смягчать мои вольные и невольные прегрешения, которые были естественны в моей несозревшей молодости и литературной неопытности. Ведь требовалось тогда, чтобы «добрый человек из доброго сокровища сердца своего выносил доброе» (Мф. 6:45)...

С расширением литературной производительности появилась нужда регистрировать ее результаты ради всяких справок и сопоставлений. Сначала я не имел никаких других видов – даже статистического самохвальства – и не придавал своим библиографическим отметкам объективной значимости. Но вместе с «газетною» продукцией шла уже широкая³⁴²⁵ чисто научная литературная работа, которая выражалась в журнальных статьях и отдельных трудах. В них преобладали специальные интересы научных запросов и идейных стремлений к познанию и раскрытию истины. Они понятны по своему происхождению без всяких особых пояснений и подлежат научно-историческому суду по критерию своевременности и состоятельности. Но большинство их вызывали разные критические отклики и тем самым вынуждали к пунктуальному констатированию по мере появления. Соответственно сему я стал постепенно и последовательно классифицировать свои случайные памятки, и отсюда возникла данная группировка всех материалов с подбором всяких справочных приложений и добавлений.

Употреблено было на это многое множество времени (вероятно, с половины 90-х годов) и стараний, чтобы достигнуть полноты и точности. Лишенный необходимых для этого удобств, я в беженстве не мог сделать всего желательного, но спокойный обзор моего литературного наследства доставляет мне внутреннее успокоение апостольского довольства (Гал. 6:4−5), что в своей области feci quod potui, и имею моральное право приглашать дальнейших ревнителей научного знания: faciant meliora potentes³⁴²⁶, пока все увидим самосущую истину «лицом к лицу» (1Кор. 13:12). Не предполагаю, что при настоящих условиях мне удастся напеча[та]ть хоть что-либо из готовых трудов, но считаю литературную работу неразрывною от профессорства и посильно буду продолжать ее в духе заповеди Христовой: егда сотворите вся повеленная вам, глаголите, яко раби неключими есмы: яко, еже должни бехом сотворити, сотворихом (Лк. 17:10).

Профессор Николай Глубоковский

1931, I, 20 (7) – воскресенье

В 7½ час. вечера.

Югославия. Белград.

Топчидер. Царива Чуприя, вила «Марина» (потом улица [2 нрзб.] № 29) у проф. Ал. П. Доброклонского.

1931, IX, 20 (7) – воскресенье в 7½ час. вечера.

1934, III, 25 (12) – воскресенье, Марии Егип. 10 часов дня.

«Сам о себе и для себя» – это вступление к одной из автобиблиографий: «Библиография писаний и изданий профессора Николая Н. Глубоковского, составленная им самим». На титуле после названия эпиграф: «Отцы и братья. Аще же где описах, не дописах или прописах, чтите, исправляя, Бога деля, а не кляните. Преподобный Нестор Летописец».

Публикуется впервые по автографу Н. Н. Глубоковского: ЦДА. Ф. 1442 к. № 2. Л. I−VII (по нумерации Глубоковского).

Русская православная церковь на окраинах, отколовшихся от митрополии или отторгнутых от нее преступным попустительством безумных вождей несчастной русской революции, испытывает большие осложнения и тревожные затруднения, которые усугубляются тем, что Святейший патриарх Московский Тихон не имел беспрепятственных сношений, а потом лишен и всякой свободы действий, насильственно устранен от управления, заместители же его (митрополиты Петроградский Вениамин и Ярославский Агафангел) даже не допущены к тому, чтобы взять бразды правления и немедленно были подвергнуты тяжким репрессалиям.

Между тем особенного церковного руководства и наблюдения требовали именно эти окраины. Они слишком чувствуют эфемерность своей искусственной самостоятельности, для которой не имеют необходимых ресурсов, чтобы справляться независимо и не раздражать великого соседа, служа ему помехой и преградой в разные стороны. Посему окраины, боясь своего неизбежного поглощения, стараются перервать всякую связь соподчиненности России и стремятся совсем отколоться от нее в церковном отношении.

Здесь особенно назойливо действуют Финляндия и Эстония. Первая страдает какою-то горячечною русофобией и всячески усиливается уничтожить в Финской православной церкви все русское, хотя это равняется изъятию из нее конкретного православного содержания. К этому направлены прямые и тайные действия Финского правительства, которое не стесняется даже террористическими мерами и там, где ему следовало бы держаться в стороне от чисто конфессиональных дел, ибо последние совсем не касаются гражданских отношений. По его инспирации на церковном съезде 1921 года было принято введение в православное богослужение нового, Грегорианского стиля, – и правительство поспешило утвердить это решение в качестве общеобязательного государственного закона, который и введен был в действие в назначенный срок. Однако потом было доставлено отношение Св. Патриарха Московского Тихона, что этого постановления, как затрагивающего интересы всей вселенской православной церкви, он сам не может санкционировать. Получилась тягостная коллизия, вызвавшая великие смущения среди православных. Казалось бы, правительству следовало сейчас же отменить свою легализацию, как поспешную и некомпетентную для него, а оно стало грубо теснить всех несогласных за верность своему патриарху и доселе с чисто финским упорством репрессивно поддерживает эту напрасную смуту, для всех зловредную, превосходя даже злодейских большевиков, которые никогда не принуждают православных употреблять в богослужении новый стиль.

Святейший Тихон сам дал Финляндской православной церкви автономию, но правительству желательна совершенная независимость, и оно толкает на путь захвата автокефалии и полного разрыва с Московским патриархом. Но для этого не имеется достаточной иерархии (не менее 3-х архиереев), а потому задумано было церковное объединение Финляндии, Эстонии и Латвии, от которых был в мае 1922 г. назначен в Гельсингфорсе съезд представителей по сему предмету. Дело расстроилось стойкостию архиепископов Финляндского Серафима (Лукьянова) и Латвийского (Рижского) Иоанна (Поммера), которые отказались участвовать в этом сепаратистском заговоре. Но Финляндия продолжает домогаться своего и имеет тут равноценную себе союзницу в Эстонии, которая церковно своевольничает в православной области с самого начала своей мифической независимости. Вместо просимого епископа Патриарх назначил в Ревель архиепископом предложенного кандидата Александра (Паулус), а последний немедленно после своей хиротонии возложил на себя белый клобук, служащий исключительною принадлежностию лишь митрополичьего сана. При таких настроениях Эстония, где председателем церковного Синода состоит протоиерей Николай Пяте, брат эстонского «премьера», охотно вошла в замыслы Финляндии, и в последней на церковном съезде в мае 1922 г. было решено: а) назначить архиепископу Финляндскому Серафиму викария в лице одного малообразованного, но многосемейного эстонского священника, и б) провозгласить церковную автокефалию, для которой тогда будет (вместе с Эстонией) потребные три архиерея. Архиепископ Серафим вполне основательно и канонически неотразимо протестовал по обоим этим пунктам, не имеющим для себя никаких законных и фактических оправданий, а правительство готово обвинить его в гражданской неверности и продолжает искать автокефалии для православной финской церкви вопреки ее главе, вторгаясь в канонически-иерархический строй. Дело искусственно перенесено на суд Вселенского патриарха, которому оно не подведомо, но все стремятся эксплуатировать бедствия святейшего Тихона и, не желая подождать свободного голоса русской церкви, заранее обнаруживают всяческую сомнительность своих притязаний... Патриарх Константинопольский Мелетий, конечно, не оставит без внимания этих обстоятельств.

Ему же на рассмотрение передан и вопрос автокефалии Польской православной церкви. Он вызвал целые тучи слухов, толков и хулений, но по своей сущности гораздо проще и чище. Польша заключает все нужные элементы для образования автокефалии в самодостаточности высшей иерархии, которая всегда может восполняться из самой себя и не должна обращаться для сего к другой церкви (как это пока неизбежно для Финляндии и Эстонии). Конечно, всем этим не создается еще прямой необходимости непременного образования автокефалии, а в данном случае весьма примечательно, что инициатива сего исходит от Польского правительства, которое проявляет тут огромную энергию и всюду неотступно хлопочет о независимости православной церкви, когда господствующая католическая церковь в Польше находится в совершенной зависимости от деспотического и «непогрешимого» Рима. Кажется, были некоторые излишества и в фактических мероприятиях по созданию желательной обстановки для обоснования и утверждения православной автокефалии в Польше... Тем не менее в принципиальном отношении доселе не допущено канонических правонарушений, и дело протекает достаточно нормально. Слышно было, что Вселенский патриарх предполагал назначить специальную комиссию для тщательного рассмотрения вопроса на месте, а это потребует немалого времени. Отсюда видно, что Патриархия обнаруживает скорее медлительность, чем торопливость, почему надо питать категорическую уверенность, что все будет устроено спокойно, канонично и к пользе православной Польской церкви, которая, несомненно, может быть автокефальной, если только она вполне гарантирована в своем независимом существовании по господствующему убеждению своих вождей и членов и если получит санкцию от самой митрополии Российской. К сожалению, положение самой Вселенской Патриархии крайне опасно, и не исключена возможность, что для киръ-Мелетия возникнет нужда покинуть Константинополь... Это до чрезвычайности осложнит дело всего вселенского православия и послужит новым трагическим подтверждением преступности западных держав, которые своим позорным попустительством помогли торжеству атеистического большевизма и антихристианского кемализма и подготовили грозу крушения всей христианской цивилизации. Раздоры и предательства даже между европейскими союзниками не предвещают ничего доброго, и надо молиться: Veni, Creator Spiritus!³⁴²⁷

N. G.

Constantinople. 1922, XI, 1 (14).

Опубл.: The Church in the New European States // The Christian East. London, 1922. № 4. December. P. 156−159.

На русском языке публикуется впервые по автографу Н. Н. Глубоковского: ЦДА. Ф. 1442 к. № 11.

...[происхо]дила постоянная борьба двух течений, но, благодаря умелому и благостному руководству председателя, митрополита С.-Петербургского Антония (Вадковского, † 1912, XI, 2), она не получала резкой остроты и способствовала больше тому, что устранялись лишь архаические пережитки и задорные увлечения...

Главнейшим результатом, приобретенным «по долгом рассуждении» (Деян. 15:7), было принято восстановление патриаршества с автономностию Церкви во внутренних делах, но при тесном союзе с православным Государем и государством, а в общем устройстве признана митрополитская система с разделением на округа и с ограниченною децентрализациею по ним всего управления.

«Предсоборное Присутствие», закрывшееся 15 декабря 1906 г., оставило огромный и богатый, доселе неисчерпанный материал, изданный в четырех больших томах «Журналов и Протоколов заседаний» его (С.-Петербург, 1906−1907) с «Алфавитным указателем» в особой книге (С.-Петербург, 1909). По воле Государя Императора Николая II, Присутствие должно было подготовить «некоторые преобразования в строе нашей отечественной Церкви, на твердых началах вселенских канонов, для вящего утверждения православия». Ради приспособления всего добытого Присутствием к этим целям было образовано при Св. Синоде специальное «Предсоборное Совещание», оно имело взвесить все предсоборные суждения и заготовляло точно формулированные предложения, которые санкционировались для сего синодальною властию.

Медленно и робко, но верно все дело двигалось к собору. Однако внутренние и внешние обострения не давали свободы для спокойного церковного творчества и тормозили естественный ход, нарушаемый демагогическим вмешательством в церковную жизнь так называемой «Государственной Думы», где по церковным вопросам верховодил такой буйный и нелепый анархист, как Владимир Николаевич Львов, бывший первым революционным Обер-Прокурором Св. Синода с arguments baculicis³⁴²⁸ (буквально!) и «работающий» теперь у большевиков во славу атеистического коммунизма... Церковь оказывалась как бы в осаде и вынуждалась больше обороняться, чем перестраиваться...

А той порой грянула великая война, поглотившая собою все внимание. Печальный для России результат ее известен: она спасла и своих и чужих, а сама подверглась легкомысленнейшей революции и полному разложению... Начались психопатические переделки в грубо «демократическом духе». Для церкви они выразились разгромом прежних устоев и приспособлением к новейшим «логическим» началам. Церковь теряла государственное положение и объявлялась самостоятельною наравне со всеми другими «верами», но чрез особо созданное «Министерство исповеданий» подпадала чисто полицейскому надзору «государства», на которое не имела права влиять непосредственно...

Эти тенденции не нашли достаточного осуществления и подверглись законным ограничениям на Всероссийском Поместном Церковном Соборе, который открылся в Москве 15 августа старого стиля 1917 г. в день Успения Богоматери и закончился преждевременно 7 (20) сентября 1918 г. среди большевистских [стерто слово]. Внешние условия не давали ни малейшего спокойствия, а потом стало слишком ясно, что надо спешить с самым важным и необходимым. Собор восстановил патриаршество и 5 ноября 1917 г. в храме Христа Спасителя избрал первым патриархом тогдашнего митрополита Московского Тихона (Беллавина), который и был интронизирован 21 ноября по древнему чину в Московском Успенском Соборе, сильно поврежденном большевистскими [стерто слово]. Была провозглашена соборная система высшего церковного управления регулярно созываемыми чрез три года поместными соборами. На них председательствует ответственный только перед ними патриарх, который в обычное время управляет Церковию по выработанным Соборами нормам и директивам. При нем находятся соподчиненные ему «Священный Синод» и «Высший Церковный Совет» с членами, избираемыми на каждое трехлетие соответствующим собором; они функционируют отдельно и совокупно. На местах учреждалось митрополитское устройство с провинциальною соборностию.

Было и много других предначертаний, но не суждено было сбыться ничему даже из самого существенного. 4 июля 1917 г. большевики вошли в Петроград и скоро овладели всем государственным аппаратом. Они везде проводили свои крайние демагогически [?]-коммунистические [слово стерто] и деспотически [?] распространяли их господство в церкви. По внешности сначала как будто соблюдалась вербальная терпимость новомодных иррелигиозных теорий. Уже с марта 1917 г. большевистские предтечи стали проповедовать, что всякая религия должна быть «частным делом», которым государство, как таковое, не интересуется, но оно берет в свое обладание все храмы и «принадлежности культа» и только уступает их для пользования тем или другим общинам на своих собственных условиях. 23 января 1918 г. последовал декрет «о свободе совести и религиозных обществах», вошедший потом в «собрание узаконений» (1918 г., № 18, статья 203) под названием «об отделении церкви от государства и школы от церкви».

В этом направлении и развивается – по-видимости – все большевистское [стерто слово] государство, акты коего систематизированы напр. в сборнике бывшего проф. П. В. Гидулянова³⁴²⁹. Но действительность была и остается вопиюще противоположною. Христианство не могло превратиться в частное индивидуальное дело, которое никого другого не касается и ничем не отражается в общественной жизни. И Собор, и Патриарх неоднократно и торжественно заявляли прямо обратную идеологию, а она была совершенным и принципиальным отрицанием большевизма. В свою очередь последний лишь притворно кричал о своем религиозном индифферентизме, фактически же не хотел и не мог соблюдать его. Он по существу своему абсолютно атеистичен и всецело базируется на безусловном отвержении всякой религиозности, которая не позволяет ему ни утвердиться, ни развиваться, как в политико-экономической области решительною помехой ему служит всякий «буржуазный» строй. Устами Ленина большевики провозгласили свой догмат [?], что «религия есть опиум для народа» и – значит – подлежит окончательному истреблению в качестве самого опасного и нетерпимого зла.

Большевизм является фанатическим культом «[стерто слово] Ленина», т. е. материалистического безверия и всеразрушающей антирелигиозности. Естественно, что говоря [слово стерто] слова, большевики практиковали самые тиранические дела в отношении православной русской церкви. Прежде всего, они постарались дезорганизовать ее самыми жестокими и систематическими гонениями, превзошедши в этом направлении не только всю мрачную историю, но и всякое садическое воображение. Самым ужасным и отвратительным образом вероломно [?] уничтожались и архипастыри, и пастыри, и все выдающиеся или заметные из мирян. Здесь большевистская кровавая жатва не поддается точному учету, но они сами твердят, что для них в этой области целые тысячи – чистый пустяк, а обязателен лишь Ленинский лозунг: «лес рубят, – щепки летят». Посему такое изничтожение православной иерархии, духовенства и паствы ни на мгновение не прекращалось, продолжается и сейчас, только увеличивая количество сосланных и заключенных мучеников христианских. И это никогда не исчезнет фактически при злодейских большевиках: – как могут кровавые палачи верующих не «работать», если этим именно обеспечивается все их неестественное бытие?!.. Среди «буржуазного океана» под внешними давлениями меняются лишь формы, но всегда господствует демонический принцип полного истребления всех верующих. «Поражают пастырей, чтобы рассеялись овцы стада», а остальную массу берут измором. Духовенство лишено всяких гражданско-политических прав – и активных и пассивных – и является у большевиков стадом париев, которых христианские общины с трудом могут содержать в самом минимальном размере. А прихожане изводились всяческими правоограничениями и лишались самых необходимых общегражданских привилегий по религиозным мотивам, куда относились, напр., посещение богослужений, участие в церковных певческих хорах, совершение церковных браков, крещений (замененных у большевиков «октябринами») и т.п.

Наряду с этими прямыми и косвенными гонениями употреблялись [стерто слово] меры, чтобы отнять у православной церкви материальную возможность существования для «отправления культа». Все храмы ограбленные [?] «правительством» и уступавшиеся «для пользования» разным религиозным общинам, облагались огромными, прямо непосильными таксами, когда же несколько общин, угнетаемых страшным налоговым ярмом, соединялись вместе, – их начинают душить в геометрической прогрессии... А о результатах легко судить хотя бы по тому, что в Петрограде, не изобиловавшем храмами (по сравнению с Москвой и Киевом), «ликвидировано» таковых (вместе с «домовыми») чуть не до 100 [?] И ни малейшей «государственной» или «народной» надобности в этом не было и не предвиделось. Яркою иллюстрацией служит богохульное дело с отобранием церковных ценностей под видом помощи голодающим, против какового святотатства энергически протестовал патриарх Тихон 13/26 февраля 1922 г., ранее, еще осенью 1921 г., приглашавший верующих ко всяческим пожертвованиям и вызвавший повсюду соответствующие церковные организации. Самая нужда была несомненна, да только создавалась она исключительно большевистским режимом и поддерживалась им, так как в это же самое время большевики бросали умопомрачительные суммы русских денег на «интернациональные цели»... Но и помимо сего у них было достаточно средств на столь вопиющие потребности, если даже в конце 1925 года они нашли для продажи международным аферистам громадные миллиарды «царских сокровищ», скопленных веками. И все-таки это еще не последние капиталы, оставленные царским попечением...

Понятно, что находясь в мертвой петле большевистской тирании, православная церковь мучительно боролась за самое свое бытие и с величайшим напряжением поддерживала священный очаг. Тем временем враги окончательно старались угасить мерцающую лампадку и прекратить всякий приток жизненных сил. Отнимались все средства для привлечения и воспитания верующих и для духовно-пастырского руководительства ими. Все духовные и церковные школы – от низших до высших – были огульно закрыты, а их здания захвачены для разных подозрительных коммунистических приспособлений. Попытки организации самостоятельных духовно-просветительных учреждений не имели успеха, потому что встречали злобную оппозицию «правительственных» церберов из коммунистического иудейства – и в случае временной удачи – вскоре «аннулировались» самыми варварскими способами; так начавший хорошо развиваться «Богословский Институт» в Петрограде был прихлопнут колоссальными таксами за помещение в собственном патриаршем здании. Религиозное пополнение паствы стеснено до невероятности, достигающей пределов невозможности. Религиозное «самоопределение» предоставлено людям лишь с 18-ти лет, а до того времени они считаются во внерелигиозном состоянии, «власть» же просто неистовствует, чтобы использовать его для насаждения и повсюдного торжества атеизма и яростного антихристианства. Молодежь всячески заражается безбожием и богоборчеством, развращается и свирепствует в атеистической разрушительности, имея к сему все средства, соблазны и поощрения от «миро-держателей [стерты 3 слова]». Напротив, религиозно-христианское воспитание детей почти не осуществимо, ибо разрешается лишь «на дому либо родителям, либо – по поручению последних – посторонним лицам, при условии, чтобы это (религиозное) преподавание не отливалось в форму групповых занятий, каковыми должны быть признаваемы всякие занятия в числе свыше трех детей, безразлично, принадлежат ли они к одной семье или к нескольким». Само собою понятно, что далеко не все родители имеют для сего достаточные знания, способности, удобства и средства, между тем над каждым висит за это жестокая угроза, если за крещение младенца «виновные» подвергаются тяжелым коммунистическим репрессиям... Преподавание Закона Божия «детям» (до 18 лет) даже в храмах совсем отменено «разъяснением» 16 июля 1924 г. Русская церковь – во главе и членах – лишается всяких возможностей увеличения своего состава и живет пока «прежними запасами от старого режима», а будущее... знает один Бог...

Естественно, что при указанных условиях не было ни малейших данных для прочной организованности и регулярного функционирования. Поэтому при большевиках совсем нет церкви в качестве свободно действующего института с признанными правами, хотя бы в своей строго определенной сфере. Таковой не имеется и не допускается, как принципиально «контрреволюционной», а существуют лишь обособленные единицы верующих, которые не рассыпаются только потому, что у них есть еще – испытанные вожди... Отсюда фактическое положение Церкви предрешалось в том смысле, что она воплощалась теперь в архипастырях и пастырях. Это – история не учреждения, а лиц. Последние стараются сохранить драгоценные остатки своего достояния от губительного разрушения, которое является единственною и исключительною «церковною» политикой коммунистической «власти». Неизбежно, что в результате подобного «соотношения сил» мы видим мученическую борьбу за веру на одной стороне и неумолимое истребление ее служителей – с другой. Большевики стремятся уничтожить все руководящее православное духовенство, а оно одинаково [стерто слово] и спасается ради священного наследия. Не было ни одного видного иерарха или иерея, который бы не испытал на себе «зверской ярости» [?] коммунистических антихристов, а многие тысячи [?] пролили и свою кровь. Поскольку же все это было во имя высших христианских принципов, – законно, что такими огненными испытаниями они еще ярче и сильнее удостоверялись в своей неодолимой жизненности. Блестящим и священнейшим примером сего был великий во служении своем патриарх Тихон, который шел во главе своего воинства Христова, как непобедимый великомученик и непостыдный свидетель за истину Христову, умерший от подозрительного большевистского «лечения» 25 марта (7 апреля) 1925 г. Его судьба должна была убедить коммунистических палачей, что в этом направлении они не достигнут желанного успеха, ибо сокращением количества исповедников только увеличивают их качественность, возвышают притягательность веры и закаляют взаимную сплоченность членов. Очевидно, что требовалось разбить эту внутреннюю солидарность и внести самоубийственный раздор в самые церковные центры. На этом теперь и сосредотачиваются большевистские тираны, не оставляя окончательно прежних методов, которыми продолжают пользоваться и оптом и в розницу. При помощи разных мелких честолюбцев и темных или запятнанных субъектов из старого церковно-иерархического состава большевики заводят и патронируют разные религиозные новообразования в церковных кругах (напр. Апостольская церковь, Трудовая церковь и т. п.) и превращают Церковь в «разделившееся царство», чтобы ему нельзя было устоять, если врагами оказываются уже сами домашние... Важнейшим из этих раскольнических формирований были так называемые «обновленцы», которые отделились от своего патриарха, коварно устранили его от управления и заточили в Московский Донской монастырь (в мае 1922 г.), а сами провозгласили «Живую церковь» с синодальным устройством, опирающимся на регулярной соборности – столь же «свободной», как и всякие большевистские конференции, насильственные и тенденциозные... Собственно церковных, «канонических» оснований и оправданий для подобного отделения не усматривается и не предвидится. Это был мятежнический бунт модернистического новаторства, почему святейший Тихон из уз Донского монастыря анафематствовал 6 декабря 1922 г. этот буйный раскол, как это признал и первовиновник его, бывший епископ Антонин (Грановский), который уже в августе решительно откололся от «обновленцев» и образовал свою общину «церковного возрождения», весьма немногочисленную по составу, но обильную всякими чудачествами. Весь вопрос для «живоцерковников» был в отношении к государственной коммунистической «власти». Патриарх проповедовал церковную аполитичность и не допускал прямого вмешательства Церкви в собственно гражданскую работу, но возбранял и всякие самочинные приспособления в ней к коммунистическим идеям и разные вольности в богослужении (4−17 ноября 1921 г.), а устремлял все церковное влияние на воспитание душ человеческих. «Обновленцы» избрали своею целию полную «координацию» с правящим коммунизмом. На практике это было немыслимо без существенных уступок и аккомодаций, которые иногда переходили как будто в прямое подчинение и разрешались прислужничеством в пользу и угоду коммунизма. Предлагались: «Пересмотр церковной догматики, с целию выделения тех особенностей, которые внесены в нее бывшим в России строем; пересмотр церковной литургики, с целию уяснения и устранения тех наслоений, которые внесены в православное богослужение пережитым союзом церкви и государства, и обеспечение свободы пастырского творчества в области богослужения; пересмотр церковной этики и разработка учения о христианской общественной жизни, применительно к социальным задачам, выдвигаемым переживаемым временем». Равно и группа Антонина «ставит целию осуществление интересов широких верующих низов и масс», утверждая, что «прежние формы и каноны потеряли силу и реставрации не подлежат»; она «признает нравственную правоту социальной революции и ставит своей задачей освещение завоеваний и плодов революции среди народных масс».

Но при полной противоположности исповедуемых начал атеистического коммунизма и христианства – гармония между ними являлась совершенно ненатуральною и необходимо вынуждала к идейному пожертвованию. Сатанинская логика неумолимо наклоняла к тому, что председательство Церкви должно было сопровождаться изменою вере. Поэтому сколько прискорбно для нас, столько же неизбежно по ходу вещей, что к началу 1926 г. «обновленцы» стали распространять свой новый кощунственный «символ», который гласит: «Верую во единую великую Силу, сотворившую небо и землю и миры видимые и невидимые; во единое соборное человечество и – среди него – великого человека Бога (?!), называемого Иисусом Христом, Который... от человеков обожествлен был за деяние свое и до неба превознесен был» и т.д. При подобных пантеистических верованиях «живая Церковь» теряет даже внешнюю видимость христианской церковности, уничтожив в 1925−1926 г.г. монашество, как чин церковный, и все монастыри, попускавшиеся и существовавшие доселе под видом «трудовых общин».

Теперь обновленчество не может интересовать в качестве церковной организации, будучи мниморелигиозною фикцией. Ее конкретное значение ограничивается тем, что она превращается в коммунистическое орудие для разложения Церкви Христовой и здесь способна натворить много зла. Этому способствует прежде всего то, что сама «живая церковь» не открывает прямо своего подлинного лица и в народе выдает себя за православную, а коммунистическая «власть» создает ей всевозможные удобства для утверждения и распространения. С другой стороны, фальшивый престиж ее поддерживается Константинопольскою патриархией, которая играет трагически-роковую роль в судьбах православной русской церкви, готовя себе горькую участь... Покойный «вселенский» патриарх Григорий VII († 4/17 ноября 1924 г.) даже требовал (грамотою 6 июня 1924 г.) от святейшего Тихона устранения от престола, освобождая простор и соизволяя всяким «обновленческим» экспериментам, но встретил достойный отпор, а недавно, яко бы, лишь одни «живоцерковцы» получили из Константинополя приглашение на предполагавшийся летом 1926 г. «вселенский» собор на Афоне, хотя и сейчас в России «тихоновцев» считается свыше 85%, всех же других псевдо-церковников только около 15%...

Все это бесконечно осложняет само сохранение патриаршей русской церкви, которой много мешает и невозможность прочной и открытой организации. Поэтому в конце 1925 г. после ареста патриаршего местоблюстителя, митрополита Крутицкого (в Москве) Петра (Полянского) самовольно образовался «Временный Высший Церковный Совет» под председательством архиепископа Екатеринбургского Григория (Яцковского). Мотивировалось это самочинное деяние необходимостию обеспечения преемственности патриаршего управления на соборных началах, но скоро выяснилось, что есть (по резолюции митр. Петра от 6 декабря 1925 г.) законный правопреемник в лице митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского), – а переговоры с ним обнаружили, что (сознательно или бессознательно) вышеупомянутый «Церковный Совет» сложился и функционировал под влиянием коммунистической власти. Это сразу подорвало его авторитет и вызвало отторжение многих членов, хотя оставшиеся упорствуют доселе без самомалейшего церковного извинения. Тогда большевики, видя свою неудачу, освободили из ссылки престарелого митрополита Ярославского Агафангела (Преображенского), который, будучи не осведомлен в фактическом положении, заявил свои местоблюстительские права – согласно давнему распоряжению патриарха Тихона. Грозила новая и тяжелая смута церковная, но, благодаря твердости митр. Сергия и самоотречению митр. Агафангела, она не успела развиться и потом совсем погасла. Теперь единственным законным местоблюстителем всероссийского престола является и признается митр. Сергий, который решительно заявил большевикам, что, не касаясь собственно гражданской сферы, он будет лишь церковным архипастырем со всею полнотой христианской догматики и морали в их всецелой противоположности атеистическому коммунизму. Как будто большевистская власть принуждена принять его и «регистрировать» в качестве главы «тихоновской» православной церкви, чем будет пока обеспечено и вообще преемство высшего, патриаршего управления.

Это – единственное утешение относительно судеб православной России³⁴³⁰. Впрочем, надежды крайне ничтожные, доколе антихристиански верховодят в ней атеистические большевики. При них положение русской православной церкви было и остается истинно трагическим в целом и частностях. Разные «церковные» новообразования возникают анархически и идут сектантским путем, а – при отсутствии централизующей церковной власти – они множатся на громадном русском просторе без всякой взаимной связи и согласованности, создавая чисто хаотическое разнообразие, «правительство» же везде покровительствует им в интересах повсюдного церковного разложения в антихристианских интересах. Вместе с тем начинают работать по-своему и католики, вошедшие в соглашение с большевиками чрез известного иезуита Мишеля Д’Ербиньи, который недавно уехал в Москву уже в сане епископа и постарается собрать хорошую жатву, где не сеял, – на запущенных и поросших бурьяном русских религиозных полях... Об одной из своих поездок он уже успел написать по-французски и выпустить в «авторизованном» русском переводе весьма тенденциозную (особенно в отношении «тихоновцев») книжку «Церковная жизнь в Москве» (Париж, 1926)... Собственно православная и единственно законная патриаршая церковь России в юридически-государственном отношении совсем бесправна, а фактическое ее состояние при большевиках – мученическое.

II.

Не лучше стоит православное церковное дело и в Малороссии, сепаратически именующей себя «Украиной». По вниманию к государственным тенденциям нового строя и к церковно-бытовым особенностям края еще положением 26 июня (9 июля) 1918 г. было указано, что «православная церковь на Украине, высшее временное управление коей организуется на началах автономии, находится в канонической связи с патриархом Всероссийским». Московский церковный собор 7 (20) сентября 1918 г. формально провозгласил эту автономию, и Всероссийский патриарх имел в Киеве лишь своего «экзарха» для общего надзора и согласованности в церковной политике. Так продолжалась и сохраняется на Украине старая православная церковь, положение и судьба которой были и остаются одинаковыми с Великороссийскою: это есть тоже Церковь гонимая и часто мученическая.

Но крайним «украинцам» было мало автономности, и уже так называемая Винниченко-Петлюровская «Директория» объявила 19 декабря 1918 г. (2 января 1919 г.) полную автокефалию и составила независимый Украинский Синод, с архиепископом Екатеринославским петлюровским Агапитом (Вишневским) во главе. Но скоро все это провалилось, и лишь «всеукраинский собор», где не было ни одного епископа, фактически водворил автокефалию совершенно странным образом. А именно, когда все попытки получить свою иерархию от законных архиереев оказались тщетными, тогда 10 (23) октября 1921 г. в захваченном ранее Киево-Софийском кафедральном соборе бывший протоиерей Нестор Шараевский при участии других пресвитеров и мирян (в числе их и женщин) «посвятил» во епископа бывшего протоиерея Василия Липковского и возвел его в звание Всеукраинского архиепископа и Киевского митрополита; «посвящение» внешне гарантировалось тем, что «совершители» его держались друг за друга, а последний из них прикасался к руке почивающего в соборе священномученика митрополита Киевского св. Макария († 1497 г.), почему эта иерархия является как бы истинно святительскою и в то же время подлинно народной. На другой день Липковский «посвятил» во епископа самого Шараевского и они начали ревностно насаждать свою иерархию. Члены последней обычно прозываются «липковцами» или «самосвятами». Они принимают народ источником и самой благодати, стоят совсем особняком, не признают обязательности канонов и управляются сами собою. Тем не менее эта совершенная внеканоничность не мешает им распространяться довольно успешно, ибо «самосвяты» имеют до 1,500 приходов. В городах этому помогает коммунистическая власть, отбирающая у православных храмы и передающая их «самосвятам», а в селах они действуют подлогами в качестве истинно православных, от которых не отличаются по внешности, и привлекают простой народ употреблением малорусского языка в богослужении.

Московское обновленчество вскоре же нашло широкий отклик среди Украинских «самостийников». Сформировалась Украинская «живая церковь», которая по симпатиям и вдохновению своих руководителей решительно пошла в сторону полного сепаратизма от Москвы. Центром движения стал г. Харьков. Завершением указанных стремлений и усилий был украинский обновленческий собор, собравшийся в Харькове 4(17) мая 1925 г.; там присутствовали 36 украинских епископов, 88 клириков и 86 мирян и участвовали делегаты Московского обновленческого «Всероссийского Священного Синода» во главе с его председателем, «Ленинградским» митрополитом Вениамином (Муратовским). Этот собор на заседании 8 (21) мая декретировал безусловную автокефалию Украинской церкви и для управления ею избрал Украинский Синод в составе 12 епископов, 6 клириков и 6 мирян. Данный акт мотивируется больше всего «национальными особенностями и правами украинского народа», а главными деятелями являются коренные великороссы: «митрополит» (в г. Харькове) Пимен (Пегов), родом Уфимской губернии, и «митрополит» (в Киеве) Иннокентий (Пустынский) из северной, Вологодской губернии... Понятно, что Украинская автокефалия получила 6 октября 1925 г. санкцию III-го Московского обновленческого собора, но это не имело бы важности по его канонической сомнительности, если бы не последовало попустительское соизволение Константинопольской патриархии, которая как будто намеренно спешит закрепить всякие разделения и ослабить русскую церковь, чтобы удержать свое положение среди неизбежного для нее падения, как археологического учреждения... Во всяком случае нельзя было делать этого без согласия с русскою патриаршею властию, пока таковая признается законною со всеми ее правами... Украинская церковь торжественно заявляет о своей полной верности догматам, канонам и обычаям православия, но она не имеет совершенного канонического фундамента по своему происхождению и обоснованию и обнаруживает довольно опасные тенденции, ставя своею целию борьбу, между прочим, и с «тихоновщиной», поскольку патриаршая церковь, яко бы, «глубоко коренится в старом самодержавно-монархическом строе как государственной, так и церковной жизни России», почему уже собор епископов Украины и Крыма, бывший 25−27 октября 1923 г., констатировал там «направление, противное Христу», отвергнул всякое «соглашательство», и допускал лишь «преодоление» всякой «тихоновщины»... Это смешение церковности с политикой и равнение первой по последней чреваты роковыми последствиями в смысле согласования с коммунизмом (напр., по борьбе с капиталом вообще, но не просто с его злоупотреблениями), а к чему это наклоняется в результате, – печальным предостережением для всех служит Московский обновленческий «символ веры», явно пантеистического характера. Имеются на то и фактические данные. Так, украинские «обновленцы», страдающие от сильной убыли в пастве, начинают принимать «в сущем сане» Липковских «самосвятов», которые бегут туда от большевистских притеснений, но если слепой поведет слепого, – куда они оба придут?..

Значит и на территории Украины церковное положение трудное, а перспективы смутные.

III.

В союзе советских социалистических республик состоит и Грузия, почему ее национальная церковь тоже находится под коммунистическим режимом, – и местным и центральным. Судьба Грузинской церкви не отрадна и в далеком прошлом и в близком настоящем. Более благоприятным для нее был период соподчинения русской церкви, юрисдикцию которой признал католикос Антоний II, еще в 80-х годах XVIII века, сделавшись членом Св. Всероссийского Синода, – и даже наиболее ярый выразитель грузинского национализма епископ Кирион (Садзагелов) написал ей восторженный панегирик в своей книге «Краткий очерк истории Грузинской церкви и экзархата в XIX столетии» (Тифлис, 1901), изданной по случаю столетнего юбилея присоединения Грузии к России (в 1801 г.). Но к концу минувшего века в их взаимных отношениях стала ощущаться немалая напряженность, которая постепенно приобретала усиливающуюся остроту под влиянием грузинских «националистов», а о характере последних можно судить уже по тому, что именно из этой среды вышли видные деятели русской революции, подготовившие торжество в России большевиков... Ко времени Предсоборного Присутствия 1906 г. автокефалические тенденции грузинских главарей выразились вполне ясно, и на нем они прямо потребовали восстановления грузинского католикосата, почему был образован специальный отдел касательно Грузии под председательством архиепископа Литовского и Виленского Никандра (Молчанова, † 1910, VI, 5). Но вопрос этот связывался у них с политически-сепаратическими вожделениями, и это мешало им в достижении церковных целей, которые совсем не были обеспечены и канонически. Грузинские делегаты (в лице епископов Кириона и Леонида) ничего не добились в Предсоборном Присутствии и даже ушли из него; а затем проявился в Грузии против представителей русской церкви прямой террор. Жертвою его пал экзарх Никон (Софийский), зверски убитый (28 мая 1908 г.), – без сомнения, – за то, что он открыто боролся со всяким Грузинским сепаратизмом и в церковной сфере принимал практические меры к ликвидации его. Потом наступило затишье, пока не разразилась разрушительная и коварная русская революция. Грузинские сепаратисты почувствовали теперь свободу самостоятельного «самоопределения», в марте 1917 г. сами объявили церковную автокефалию и отказались идти на Московский собор, перестали признавать экзарха Платона (Рождественского), не захотели слушать посланца от «Временного Правительства» университетского профессора Владимира Николаевича Бенешевича и нового экзарха Кирилла (Смирнова) совсем не пустили в свою столицу г. Тифлис. Однако лишь большевистское торжество в России дало грузинам возможность целиком восстановить свой католикосат, но судьба его была и остается печальной. Первый католикос (с сентября 1917 г.) вышеупомянутый Кирион вскоре [стерто слово] (в 1919 г.) был убит (или сам покончил с собою), трагически (яко бы от холеры) погиб (11-го июля 1921 г.) и его преемник (с 1919 г.) Леонид (Окропиридзе), а – после долгого перерыва – избранный 7 марта 1926 г. позднейший Амвросий (Хелава) по варварской милости большевиков попал в тюрьму вместе с лучшими членами грузинского духовенства. Грузинская церковь захватила огромную массу всяких русских ценностей, богатых и разнообразных, а равно получила и много вполне оборудованных и функционирующих учреждений, но всякое развитие церковной жизни в Грузии совершенно парализуется большевистскими неистовствами, которые свирепствуют здесь не меньше, чем в России, и часто сопровождаются чисто восточными эксцессами и азиатскими жестокостями. Посему пока не приходится говорить ни об устройстве, ни об истории Грузинской церкви, которая канонически остается схизматическою, как не признанная ни Константинополем, ни Москвою. Положение ее довольно фатальное, ибо нельзя основать национальное развитие на почве всепоглощающего интернационализма, а своеволие и самочиние никогда и никому не приносили благословения...

IV.

Из православных церквей, существующих в отделившихся от России государствах, первое место занимает церковь Польская, где имеются: свыше 5 миллионов православного населения, почти сплошь русского (вместе с белорусским и малорусским), 5 самостоятельных епархий и 6 архиереев, до 1.500 приходского, военного и монашествующего духовенства, Почаевская Лавра и 12 мужских и женских монастырей, две Духовные семинарии – в г. Кременцы (на Волыни) и в г. Вильно – и достаточное количество духовных училищ, а с 8 февраля 1925 г. уже фактически действует при Варшавском Университете православный богословский факультет.

Значит, в Польше есть у православной церкви все данные для успешного развития, но доселе оно совершалось с большими осложнениями и препятствиями, иногда не зависящими от воли и желания участников. Польша была крайне разорена и дезорганизована войной во всех отношениях, не исключая и церковных. Католическая церковь, как доминирующая в стране и имеющая независимый центр управления, начала быстро оправляться, а православная, оказавшись в новых условиях существования, находилась почти в хаотическом состоянии, растеряв все прежнее и не выработав ничего нового – за отсутствием объединяющей церковной власти.

Лишь в августе 1921 г. приехал из Италии в Польшу архиепископ Георгий (Ярошевский), и ему было поручено польским правительством устройство православной церкви, при последовавшем потом соизволении патриарха Всероссийского Тихона, который уже в октябре 1921 г. назначил преосвящ. Георгия своим экзархом и 17 (30) января 1922 г. возвел в звание митрополита, даровав Польской православной церкви «широкую автономию, мало чем разнящуюся от автокефалии». Митр. Георгий и пошел в своих мероприятиях по пути последней. В свою очередь польское правительство по чисто политическим соображениям принудительно наклоняло в эту сторону и усиленно подгоняло такую работу. Это создавало подозрение и опасение насчет обезличения и полонизации православной церкви, а чрезвычайно крутые и далеко не всегда справедливые действия, допущенные польскою властию в порыве национального шовинизма и под влиянием католического фанатизма, вызывали даже тревогу о подготовлении православной польской церкви к униатству.

Старая русская иерархия в Польше, заботясь о сохранении и достоинстве православия, отказалась идти вместе с митр. Георгием и активно выступала против его политики. Она желала, чтобы сначала была вполне обеспечена самобытность православной польской церкви, когда она нормально получила бы каноническую независимость; а до тех пор считался необходимым канонический контроль церкви-матери под верховенством патриарха Всероссийского. Столь радикальное расхождение мешало спокойному движению православного церковного строительства в Польше. На январском соборе 1922 г. в Варшаве большинство иерархов отвергло предложенный митр. Георгием статут православной церкви (или «конкордат»), почему польское правительство ввело свои «временные правила», гораздо менее благоприятные для имущественного и правового положения православной церкви и постепенно становившиеся непригодными и даже прямо вредными для нее, открывая простор произволу местных властей, которые часто склонялись или поддавались национально-католической нетерпимости. Новый съезд православных иерархов в Почаевской Лавре в мае 1922 г. опять не привел к единодушию, и вскоре тогдашний премьер Пониковский пригласил их в Варшаву, где предложил объявить фактическую автокефалию, которая и была принята 1−14 июня 1922 г. частию православного епископата (с митр. Георгием) при решительном протесте другой. Атмосфера еще более сгущалась и стала грозить взрывом, когда собор из 12-ти русских заграничных иерархов в Сремских Карловцах (Сербия) особым «меморандумом» от 20 августа 1922 г. признал Польскую автокефалию недопустимой, проведение же ее незаконным и антиканоническим, на что митр. Георгий ответил постановлением Священного Синода православной церкви в Польше 3 (16) октября 1922 г. о прекращении братского общения с русскими православными епископами, находящимися за границей. А наряду с этим усматривалось, что административно закрываются церкви с количеством прихожан до 3000 человек и даже существующие свыше 500 лет, отбираются и как бы тенденциозно оставляются лишь на окраинах обширных приходских территорий, все церковное имущество конфискуется, православное духовенство оказывается граждански бесправным, чтобы легче распоряжаться им без всяких церемоний...

Совокупность всех этих условий создавала впечатление какого-то задуманного предательства и вызвала болезненное возбуждение ревности о спасении святого дела православия. Результатом был неслыханный кровавый акт, что 8 февраля 1923 г. запрещенный архимандрит Смарагд (Павел Латышенков) тремя выстрелами из револьвера убил митр. Георгия.

Это глубоко потрясло польскую православную церковь, но не остановило ее хода, который диктовался создавшимся фактическим положением и был достаточно гарантирован тем, что протестующие иерархи православные были интернированы (Пантелеймон) или высланы (Сергий, Елевферий, Владимир), а на место их избраны и приглашены были согласные. 14 (27) февраля 1923 г. новым митрополитом был избран епископ Кременецкий Дионисий (Валединский), которого тогдашний Константинопольский (ныне Александрийский) патриарх, «Вселенский», «панэллинист» Мелетий IV признал в этом достоинстве и утвердил 13 марта. Этим открыто свидетельствовалось, что «Вселенская» патриархия сочувствует польской автокефалии и санкционирует ее помимо Всероссийского патриарха, которого теперь не было и надобности спрашивать – с наиболее вероятным риском отказа...

Так для местного стремления нашлась и готовая высшая апробация, чтобы дело получало фактическое удовлетворение и видимую каноническую законность. Поэтому разработка проекта православной автокефалии в Польше пошла быстрым темпом, и уже 13 ноября 1924 г. при пресловутом Константинопольском патриархе Григории VII последовал «патриарший и синодально-канонический томос» с «благословением и утверждением автокефального и независимого устройства» православной польской церкви. Торжество церковно-государственного провозглашения польской автокефалии произошло в г. Варшаве 17 (4) сентября 1925 г., и с тех пор каноническое положение польской православной церкви становится упроченным. Правда, есть еще небольшая группа поборников старых взглядов во главе с сенатором Вячеславом Васильевичем Богдановичем, защищающим прежнюю междуцерковную соподчиненность, но едва ли она удержится и будет упорствовать после того, как глава русского заграничного Синода, митрополит Антоний (Храповицкий), ранее бывший ярым противником Польской автокефалии, высказался в ноябре 1925 г. в пользу ее и постановлением русского заграничного Синода от 28 ноября (11 декабря) 1925 г. признал необходимым восстановление братского общения с Польскою православною иерархией, отложив окончательное решение до ближайшего Архиерейского Собора русских заграничных епископов (в июне 1926 г.). Впрочем, последний опять отвергнул и осудил Польскую автокефалию.

Во всяком случае теперь Польская православная церковь существует и действует в качестве автокефальной наравне со всеми другими независимыми православными церквами. Во главе ее стоит митрополит (с заместителем его), ведущий общие церковные дела совместно со «Священным Синодом» из архиереев, но при нем предполагается еще «Митрополитальный Совет» из духовных и светских лиц. Высшим органом управления является поместный собор, который собирается не менее двух раз в год. Епархиальное управление принадлежит епископу, действующему при помощи Консистории на обычных основаниях. Духовно-просветительным целям служит хороший еженедельный журнал «Воскресное Чтение» со многими и разнообразными приложениями, а также очень активное церковное издательство при митрополии, которая постепенно обогащается разными просветительными, благотворительными и экономическими учреждениями (напр. Учебный Комитет, Церковно-Археологическое Общество, Центральная эмеритальная касса).

Все это предвещает благоприятное развитие, но едва ли оно закончится скоро и легко. Лишь недавно смолкли взрывы, какими год старались уничтожить величественный православный собор в Варшаве, огромный по размерам (на 3000 человек) и архитектурно-художественный по внешнему строению и внутреннему украшению, над которым одинаково трудились и русские и польские художники и специалисты, редкие росписи его и мозаики гибли и губились, гибнут и губятся, а печальные и позорные развалины предоставлялись для показывания публике за плату... Новые опыты этого рода продолжаются и предполагаются в других местах... Еще не сгладилась память о разрушении старинного православного собора в г. Люблине и православной церкви в г. Влоцлавске с употреблением материалов на мостовую, об отдаче некоторых храмов (особенно – военных) под кофейни и даже увеселительные заведения. Еще чувствуется теснота от уменьшения количества православных церквей, сокращаемых до такой степени, что напр., в Варшаве из 44-х таковых сохранено только три, из коих одна – греческая, предполагаемая к отнятию. Не гарантирована вполне даже неприкосновенность православных кладбищ, а в приходах практикуется широкая свобода упразднения их и почти совсем нет возможности восстановления и открытия. Имущественные права церкви пока не обеспечены и гражданское равноправие православных служителей не легализовано. Произвол на местах, руководимый польским шовинизмом и – особенно – католическим фанатизмом, пока остается в силе. Правительство как будто не вполне доверяет русской православной церкви и держит ее в подозрении, сохраняя за собою бесконтрольное увольнение православных священнослужителей без сношения с церковными властями, и они выдаются не прямо церковной власти, а поступают в департамент исповеданий, который отпускает по своему усмотрению и пользуется этим для специальных нажимов. Еще в марте 1926 г. украинские депутаты Сейма в своем запросе председателю Совета Министров даже прямо говорят: «отношение польского правительства к православной церкви всегда характеризовалось в такой степени враждебностию, что в стремлении ослабить и уничтожить православную церковь правительство (польское) не колебалось явно нарушить конституцию»³⁴³¹.

[в тексте пропуск] благие желания, встречая непреодолимые сразу препятствия. Таковые создаются враждебною непримиримостию всегда и везде воинствующего католицизма, который, пользуясь своим доминирующим положением и преобладающим влиянием в стране, (где даже Матерь Божию провозгласил «Польскою королевой»), настолько связывает правительственную власть, что православный богословский факультет был открыт исключительно по благородному настоянию Варшавского Университета. Напротив, польская католическая пресса встретила этот акт крайне неприязненно, как она резко высказалась и против автокефалии, не допуская ни для кого государственного уравнения с католическою церковию. Последняя явно и всюду преследует и тормозит все православные начинания прямым противодействием и косвенными внушениями (напр., в польско-украинских «двуязычных» школах, где совместно молятся православные и католики, специально подобраны лишь молитвы с чисто католическими «верованиями»), а на местах распоряжаются произвольно и насильственно, всячески тесня православных под покровом своей привилегированности и безнаказанности. Нам грустно констатировать этот прискорбный факт и тем необходимее со всею христианскою искренностию пожелать для Польши взаимного церковного мира, ибо лишь на почве его возможно обоюдное развитие католичества и православия до потребного совершенства Христова, при котором естественно произойдет и благодатное единение, на вся и для всех полезное... Дай Господи!

V.

Переходя к обозрению других обособившихся от Русской православных церквей, мы – по порядку с севера на юг – прежде всего встречаем Финляндскую. Она возникла после провозглашения Финляндской независимости, устроенной злосчастным фигляром Керенским столь нелепо, что потом произошло дикое истребление множества самых лояльных русских жителей (напр. неслыханною «кровавою баней» весной 1918 г. в г. Выборге), а богатые имущества и ценности православной церкви были переданы и захватывались без всяких ограничений и условий, присвоялись, расхищались и употреблялись для несвойственных целей, когда, напр., военные церкви, ставшие ненужными за отсутствием православных воинских частей, отдавались под кинематографы, публичные собрания, склады и т.п.

Это не предвещало особенного внимания к православной церкви, которая имела в Финляндии с 5 сентября 1859 г. Выборгское викариатство, а с 24 октября 1892 г. и самостоятельную епархиальную кафедру в г. Выборге. Последняя прежде подчинялась Св. Синоду в С.-Петербурге и затем Всероссийскому патриарху в Москве. С образованием самостоятельной Финляндской республики потребовалось соответствующее приспособление, которое на чрезвычайном Сердобольском соборе 1918 г. и выразилось, главным образом, в том, что предположен был высший орган церковного управления в регулярных соборах из духовенства и мирян, причем соборные постановления обязательны и для [повреждены 2 строки]. В этом смысле был выработан без участия архиепископа (членами особой сенатской комиссии протоиереями Михаилом Казанским, Сергеем Окуловым и Сергеем Солнцевым при секретаре бывшем священнике Александре Садовникове) и легализован правительством статут православной Финляндской церкви («Постановление о православной церкви в Финляндии» от 26 ноября 1918 г. по русскому изданию в Гельсингфорсе 1919 г.), где во многом господствует протестантский дух с чисто парламентарными новшествами устройства и управления. Патриарх Тихон принял данный акт только «к сведению», но даровал Финляндии церковную автономию, не касаясь вопроса о какой-либо автокефалии, ибо это превосходило его личную компетенцию и подлежало ведению Всероссийского собора.

Этого было слишком мало для Финляндских руководителей, проникнутых шовинистическим сепаратизмом и столь сильно зараженных психопатическою русофобией, что они во всем видели «национальную опасность, если православные церкви Финляндии и Эстонии и впредь будут зависимы от Российской церкви и подчинены ей», как в сентябре 1919 г. писали в Церковно-Учебное Министерство уполномоченные делегаты Чрезвычайного Финляндского собора, где в июне 1919 г. заявлено требование об автокефалии. Но пока не было благоприятных условий, – пришлось сдерживаться и всю энергию сосредоточить на том, чтобы подвести православную церковь под общий протестантско-финский уклад даже во внутренних, богослужебных распорядках и тем совершенно обособить от русской, сделать ее фактически отделенной и независимой, т.е. автокефальной. Для юридически-канонического обеспечения сего задуман был своеобразный «северный патриархат» с образованием единой автокефальной церкви из приходов Финляндии, восточной Карелии (со включением находящейся в России), Эстонии и, может быть, Латвии – с полною автономностию каждой в своих внутренних делах. Благодаря исключительной стойкости архиепископа Рижского Иоанна, Латвию не удалось втянуть в эту странную комбинацию, в остальном же она устроилась благоприятно, но не давала практического успеха для автокефалических вожделений.

Стали искать более реальных, конкретных мер. Вдохновляли, конечно, власти, пользуясь упорными церковными сепаратистами, которые и выступали везде наперед с фанатическою ревностию самых усердных слуг, а правительство якобы держалось принципа невмешательства и лишь давало свою государственную санкцию «самостоятельным» церковным определениям. Средством для осуществления этих планов было избрано введение в церковно-богослужебный обиход нового, Григорианского календаря, принятого в гражданском обороте, а теперь по решениям «соборов» 1921 и 1922 г.г. становившегося обязательным для всех православных праздников, включая и св. Пасху. Архиепископ Финляндский (ныне в Лондоне) Серафим (Лукьянов) раньше (в 1921 г.) не противился применению нового стиля, в заседании собора 10 марта 1921 г. произнес речь в пользу его и опубликовал в газетах. Но вскоре последовали от разных групп решительные протесты и более ясно обнаружились затаенные намерения новаторов в смысле подготовления этим способом почвы для достижения автокефальности. Тогда архиеп. Серафим решительно высказался и стал действовать против подобных антиканонических реформ. Последние были далеко не желательны для православного населения, особенно – русского, и на местах вызывали осложнения и волнения. Знаменитые и славные монастыри Валаамский и Коневский прямо отвергли это новшество, неприемлемое уже потому, что теперь им пришлось бы совершать пасху с нарушением основных правил православной пасхалии. Патр. Тихон тоже не давал своего соизволения.

Этот энергический отпор убедил сепаратистских главарей, что им не справиться частичными репрессалиями и отдельными жертвами, хотя и тех и других было достаточно и по содержанию и по количеству... Обрисовывалась необходимость подыскать более покорных церковных правителей и обеспечить свободу независимого распоряжения. В этих интересах постановили (в мае 1923 г.) заместить Сердобольское викариатство и избрали на него эстонского священника Германа Аава. Архиепископ Серафим не согласился с этими мерами и протестовал против них пред всеми православными авторитетами, а реформаторы постарались устранить его и добыть себе независимость в податливом Константинополе, вполне откровенно рассуждая, что «греки составили каноны для православной церкви, почему они же по требованию обстоятельств, по всей вероятности, смогут и нарушить их, в особенности когда нарушение канонов в данном случае не имеет существенного характера», как сказано в вышецитованном документе от сентября 1919 г. Согласно сему в мае 1923 г. поехала в Константинополь специальная делегация в составе представителя правительства финского профессора Э. Η Сетеля и протоиереев С. Солнцева и Николая Окулова. «Вселенская» патриархия и здесь поддержала сепаратность и приняла Финляндскую православную церковь в свое ведение, с некоторою своеобразною как бы автокефальностию, посвятив привезенного делегацией о. Германа Аава во епископа Сердобольского. Все это декретировал особыми грамотами от 6 и 9 июня 1923 г. тогдашний Вселенский (ныне Александрийский) патриарх Мелетий IV (Метаксакис). Финлян[д]ский Государственный Совет одобрил 30 августа, а на другой день утвердил президент. Об этом 13 октября 1923 г. было сообщено в Москву, но патриарх Тихон, освободившись из своего тяжкого заключения, формальным постановлением Священного Синода 14 ноября 1923 г. объявил, что он снова принимает Финляндскую православную церковь под свое каноническое попечение; однако та отказалась подчиниться, а правительство уволило архиеп. Серафима на покой с 1 января 1924 г. и сослало в Коневский монастырь под намеренно придуманным предлогом недостаточного знания им финского языка, чего раньше от него вовсе не требовали и в чем нимало не упрекали. С тех пор единственным управляющим православным иерархом остается Герман, провозглашенный (на втором церковном соборе 13 июня 1925 г.) и – утвержденный (8 февраля 1926 г. патриархом Василием III) уже архиепископом. Финляндская православная церковь действует в достоинстве почти автокефальной, ибо ведение Константинопольской патриархии проявляется собственно в том, что она соизволяет, попускает и прикрывает; если, напр., у себя празднует пасху по старому стилю, для Финляндии же предписывает совершать ее по новому.

Но все это не внесло ни успокоения, ни примирения. Раздвоение усиливалось, строгости увеличивались, жертвы нетерпимости умножались. Для расследования и урегулирования Финляндских православных дел в сентябре 1925 г. поехал туда проживающий в Лондоне Герман (Стринопул), так называемый экзарх «вселенского» патриарха для Европы и митрополит несуществующей Фиатирской митрополии, безуспешно претендующий на подчинение себе всех русских заграничных церквей. В его «каноническом» положении было много аналогичного с таковым же в Финляндской церкви, и он повел свою работу в сторону ее столь резко, что большинство братии Валаамской обители отказалось (11−24 сентября) иметь с ним и с Германом общение в богослужении и молитве. По докладам его Константинопольский патриарх Василий III 5 декабря 1925 г. формально признал для пасхи в Финляндии новый стиль и закрыл все возможности для благоприятного разрешения тяжкого церковного кризиса, обостренного тем, что для всех других церквей «Вселенская» патриархия объявила обязательною на 1926 г. Юлианскую пасхалию. Хотя по заявлению от 31 декабря 1921 г. от Учебного Министерства, ведающего в Финляндии церковными делами, «никакие религиозные преследования против иначе мыслящих не будут дозволены»; но «старостильники» систематически подвергаются церковным и гражданским репрессиям, а славные обители Валаамская и Коневская пустеют и падают, ибо «непокорные» иноки лишаются своих прав и подвергаются самым строгим церковным и гражданским карам, высылаются из страны – даже в Советскую Россию – или находят приют в других государствах (главным образом в Сербии)...

В настоящее время Финляндская православная церковь функционирует в качестве почти автокефальной, но она достигла сего вопреки своему главе, патриарху Всероссийскому, и не получила (подобно Польской) признания от его заместителя в беженстве, Заграничного Русского Синода, а потому является по своему «каноническому» происхождению как бы схизматической. По количеству она немногочисленна (до 55 тысяч) и включает русских (до 7 тысяч), финнов (до 13 тысяч) и карел (до 35 тысяч); последних уже с XIII века обращал в христианство старый Новгород, с 1727 г. имевший своего Карельского викария. Во главе стоят два иерарха: архиепископ Финляндский в г. Выборге и епископ Сердобольский, заведующие своими епархиями при посредстве церковных правлений (Консисторий), после 1925 года архиепископом Финляндским числится преосвященный Сердобольский и Карельский, а в г. Выборге полагается самостоятельный епископ (какого теперь пока нет). Общее управление принадлежит ежегодно созываемым соборам из духовенства и мирян под председательством первого иерарха. Имеются три известных монастыря: Валаамский и Коневский на островах Ладожского озера и Трифоно-Печенгский, перешедший из Архангельской епархии и находящийся на крайнем севере Финляндии, но все они оскудевают за отсутствием пополнений новыми иноками, а бывшие доселе насельники стареют, постепенно превращая в богадельни свои обители. Теперь из прежнего количества полутора тысяч братии на Валааме остаются лишь около 450, а на Коневце из трехсот – только человек 40. Сверх сего, все они обрекаются на угасание еще изгнанием прежнего монашества, когда и без того приток его совсем прекратился по отдалении от России, а материально слишком падают, ибо нет теперь русских паломников, между тем наличные средства и имущество отбираются на общецерковные нужды. Существует небольшая Духовная Семинария в Сердоболе и там же издаются по-фински «Аатию Koitto» и по-русски (с 1926 г.) «Утренняя Заря» – при нерегулярном издательстве прежнего просветительного братства преподобных Сергия и Германа, Валаамских чудотворцев. Не богаты и не глубоки духовные и материальные ресурсы православной Финляндской церкви, а сама она обессиливает себя каноническим обособлением и фактическим обезличением...

VI.

Более мирно идет течение «Эстонской Апостольской Православной Церкви» (Eesti Apostlik Oigeusk Kirik), как «союза всех находящихся в пределах Эстонской республики апостольских православных приходов (вероисповедных обществ)», каковых там имеется теперь около 110 и из них русские составляют одну треть (с количеством верующих свыше 60,000), а всех православных (по переписи 1922 г.) начитывается до 209,094 душ, т. е. до 1/5 (или 20%) всего населения страны. Главная кафедра – в г. Ревеле (Tallina, древне-русская «Колывань»).

В Эстонии прежде было простое викариатство, не всегда даже замещавшееся (напр., с 2 марта 1870 г. до 22 марта 1880 г.) или значившееся лишь номинально, – при общем управлении архиепископа Рижского и Митавского; но государственная самостоятельность Эстонии потребовала и нового церковного устройства. Ход событий был таков. В момент февральской революции 1917 г. в г. Юрьеве (Дерпте, Tartus), проживал архиеп. Рижский Иоанн (Смирнов), которому была церковно подведома и эстонская православная паства. По его благословению, 6−7 апреля было частное совещание в Ревеле, а 25−26 мая состоялось и епархиальное собрание в Юрьеве, где решено добиваться самостоятельной Эстонской епархии с архиереем Эстонцем, но – по обстоятельствам времени – ограничились просьбою пред Всероссийским Синодом об особом викарии из эстонцев. Ходатайство было удовлетворено 26 июля, а на епархиальном собрании 8−10 августа желательным викарием был признан долголетний и авторитетный С.-Петербургский пастырь, настоятель тамошней Эстонской православной церкви протоиерей Павел Петрович Кульбуш, который с именем Платона и был хиротонисан 31 декабря (ст. стиля) 1917 г. в г. Ревеле митр. Петроградским Вениамином (Казанским). Весь 1918 г. преосвящен. Платон посвятил трудной работе среди тяжелых условий немецкой оккупации. По окончании ее и после провозглашения в ноябре самостоятельной Эстонской Республики открывались лучшие возможности для церковной деятельности, но захватившие 22 декабря Юрьев большевики пред своим уходом (1−14 января 1918 г.) оттуда зверски расстреляли в погребе кредитной кассы помещиков больного епископа Павла и некоторых других духовных лиц (напр., православных протоиереев Юрьевских Михаила Бийве и Николая Бежаницкого, пастора Университетской кирки проф. Гана), сколько успели захватить.

Согласно прежнему распоряжению покойного владыки от 1 декабря 1918 г., управление переходит в руки Епархиального Совета (4 члена), которое, кооптировав еще 6 человек, переименовало себя во Временный Совет Эстонской Епархии, было утверждено 19 февраля 1919 г. новым республиканским правительством и созвало на 18−21 марта общее собрание Эстонской епархии. Как раз пришло известие, что Московский всероссийский собор утвердил образование последней, однако собравшиеся потребовали (21 марта) полной автокефалии и поручили Епархиальному Совету подыскать кандидатов в архиепископы и викария. Избраны были Александр Каэлас (тогда мирянин, военный) и Перновский священник Александр Паулус, о хиротонии коих Совет безуспешно обращался к архиепископу Кентерберийскому, в Сербию и Финляндию, а той порой Каэлас умер в Сибири. Тогда же был сформирован и Епископский Совет из 5 членов.

Стали просить патриарха Тихона, который (летом 1920 г.) автокефалию отвергнул, признав лишь автономию. Созванный в этом духе в Ревеле на 1−4 сентября 1920 г. «конгресс» Эстонской церкви переименовал Совет в Синод с 7 членами (в том числе 2 от русских приходов), о. Александра Паулуса переизбрал в архиепископа Эстонского, а для управления русскими приходами предназначил Печерского благочинного – иеромонаха Иоанна (Баулина) [sic!]. Был образован малый церковный конгресс (по 2 выборных от каждого благочиния), где архиепископ лично не участвует, имея там лишь своего уполномоченного с совещательным голосом, но он может не утверждать его постановления, не согласные с догматами и канонами православной церкви. Исполнительным органом малого конгресса является Синод. Патриарх отклонил кандидатуру о. Иоанна, по его молодости (27 лет), оставив русские приходы с возглавляющим их Советом в ведении Эстонского архиепископа, каким утвердил о. Александра Паулуса. Последний был хиротонисован в Ревеле 5 декабря 1920 г., причем неожиданно для посвятителей (архиепископов Финляндского Серафима и Псковского Евсевия, жившего беженцем в Эстонии) председатель Синода протоиерей Николай Пяте поднес архиепископу Александру белый митрополичий клобук, как символ притязаний на автокефалию.

Малый Конгресс кончил свое существование на втором собрании в Ревеле 9−12 июня 1922 г., передав Общему собранию Эстонской православной церкви выработанный им для последней устав. Общее собрание (по 2 представителя от каждого прихода), функционировавшее в Ревеле 14−16 июня, утвердило этот устав, по которому высшей канонически-законодательной, учащей и контролирующей властию независимой православной церкви в Эстонии признается поместный собор (II, 6), куда – под председательством архиепископа – входят все местные епископы, члены Синода, по 2 избранных представителя от всех приходов и от каждого монастыря. Общее управление принадлежит ответственному пред Собором архиепископу с Синодом (IV, 25) из 12 выборных членов – 6 духовных и 6 мирян (IV, 26) – и всех викарных архиереев (IV, 28), но сам архиепископ имеет там лишь совещательный голос и право утверждения или veto для его постановлений (IV, 7а).

Представители русских приходов 15 июня ушли из Собрания, так как не сочувствовали проявлявшимся тогда церковным новшествам эстонских заправил (напр., всеобще обязательный новый стиль, изменение богослужебных чинов и порядков, введение в богослужебное употребление новосочиненных кантов, дарование национальных имен крещаемым, установка скамеек в церквах, предположения о введении там органов и т.п.) и желая обеспечить для себя независимость в виде отдельной церковной и именно русской единицы. Конгресс 1920 г. это допустил в форме викариатства с епископским советом (из 6 членов), который и сносился непосредственно с Архиепископом, минуя Эстонский Синод. Пошла сильная агитация против такого порядка, и новый Конгресс постановил 15 июня 1922 г. русское викариатство упразднить и епископский совет закрыть. Русские депутаты заявили решительный протест, удалились с Конгресса и отозвали своих представителей из Синода, а епископский Совет продолжал функционировать, пока не был закрыт распоряжением Министра Внутренних Дел.

Создался длительный раскол со всеми грустными осложнениями. Той порой Синод, состоявший уже из одних эстонцев, вырабатывает проект автокефалии и 16 июня 1923 г. посылает архиеп. Александра в Константинополь, где был тогдашний столь щедрый на всякие церковные вольности за счет России... патриарх Мелетий IV-й – 7-го июля выдает особый «томос», утверждая автокефалию с руководственными указаниями к ее осуществлению. Эстонская церковь переименовывается в «Эстонскую православную митрополию» с возглавляющим ее митрополитом (Александром), при котором образуется из одних епископов Синод, и оба они ответственны пред «вселенским» патриархом. Принимаются три епархии: Ревельская, Эзельская и Печерская. Хотя об автокефалии в «томосе» ничего не говорится, но 23 сентября 1923 г. за богослужением в Ревельском Александро-Невском соборе она была торжественно провозглашена.

Вслед за сим пошла и ликвидация вышеупомянутого «раскола».

С согласия митр. Александра, 7−8 августа 1924 г. состоялось в Ревеле собрание представителей русских приходов, потребовавшее образования русской епархии и предложившее для нее архиепископа Евсевия (Гроздова), бывшего Псковского. Эстонский церковный конгресс 9−10 сентября санкционировал все эти пункты, но важнее было, что он произвел в церковном уставе некоторые «автокефальные» приспособления, разделил прежний Синод на Епископский Синод и Общий, причем последний составляют все епископы – 12 членов (6 духовных и 6 мирян), избираемых Церковным Конгрессом на 3 года. Особенно характерно принятое примечание к церковному параграфу 1-й главы, что в наиболее важных церковных вопросах (напр., хиротония епископов, канонические казусы) и в сношениях с другими православными церквами Эстонская церковь действует за одно с Финляндской церковию, как «единая автокефальная величина», на основании положения, выработанного по взаимному соглашению на Конгрессе общих церквей, проводимом и осуществлявшем идею образования «северного православного патриархата» с главенством Финского иерарха и с автономией всех церквей общего союза. Преосвящ. Евсевий только в ноябре 1925 г. получил от Министерства Внутренних Дел разрешение занять свою епархию (29 приходов) с титулом архиепископа Нарвского и Изборского и 1 декабря фактически вступил, а Епархиальный Совет начал функционировать уже непосредственно после Конгресса.

Этим было достигнуто внутреннее умиротворение, но оставалось далеко неудовлетворительным внешнее, государственное положение всей Эстонской православной церкви. Провозглашено в качестве государственного основоположения Эстонской республики начало независимости и равноправия всех исповеданий, но это было лишь декларировано в основных законах и не имело ни специальной государственной санкции, ни точной формулировки. Отсюда вышли многие неудобства для православной церкви, не имевшей права требовать «по закону», а на практике чинились разные препятствия. Митр. Александр удостоверяет, что он многократно констатировал пред правительством постоянное нарушение указанного принципа, а 14 сентября 1925 г. обратился к нему с обширным меморандумом, напечатанным в рождественском номере (11−12) за 1925 г. православного Эстонского органа «Иus Elu» (Новая Жизнь), а по-русски – во многих изданиях. Здесь митр. Александр говорит: «почти пять лет управляя православною Эстонскою церковию и присматриваясь к обстоятельствам, на основании свидетельств многих данных и явлений вынужден признать, что в отношении к православным и их церквам часто применяется особая мера», противная провозглашенной равноправности. Далее это подробно и конкретно подтверждается ссылками на захват церковных земель и домов, приведение к присяге и «конфирмации» православных, без приглашения их священников, а через лютеранских пасторов, небрежение о получении от Латвии материального достояния, принадлежащего Эстонской православной церкви, ограничение в правах лиц, кончивших православные Духовные Семинарии, освящение памятников и общественных учреждений с устранением от сего православного духовенства и, наконец, «интерконфессиональное» преподавание Закона Божия в школах исключительно чрез лютеран и в чисто лютеранском духе. Фактически получается, как будто правительство считает лютеранскую церковь не только привилегированной, но и прямо государственной (хотя лютеран больше православных только вчетверо – до 867, 137 чел.). Протестуя против такого нарушения, митр. Александр требует справедливого и равного внимания к положению и нуждам православной Эстонской церкви. Эти пожелания и ожидания тем более основательны, что именно Россия и русская православная церковь воспитали всю теперешнюю Эстонскую интеллигенцию и сохранили Эстонскую национальную самобытность, спасши ее от поглощения сильными в крае немецкими баронами, с которыми и теперь Эстония может успешно бороться лишь чрез свою православную церковь.

Впрочем, имеются уже некоторые данные в пользу улучшения ее государственного положения. В октябре 1925 г. был принят Государственным Собранием прямой закон об отделении Церкви от государства, причем всем религиозным союзам (церквам) и обществам (приходам) предоставлена полная свобода в их внутренней жизни и усвоены права юридических лиц, но требуется, чтобы они не зависели ни от какой власти, находящейся вне пределов Эстонской республики. Закон этот вошел в силу с 1 января 1926 г., и отселе в течение 6 месяцев все религиозные союзы и общества должны были зарегистрироваться в Министерстве Внутренних Дел на основании выработанных ими и утвержденных Министерством уставов. Ради сего 6−8 апреля 1926 г. состоялся в Ревеле Православный Церковный Конгресс, где вначале слышны были еще голоса модернистического новаторства, но скоро они были ослаблены и подавлены авторитетом и влиянием наиболее компетентных членов, в чем особая заслуга принадлежит профессору Юрьевского Университета протоиерею Василию Антоновичу Мартинсону. В основу нового, переработанного устава положены правила и законы Московского собора 1917−1918 г.г. Теперь уже ничего не говорится о выступлении единым фронтом с Финляндскою церковию (хотя самое обязательство, по-видимому, сохраняется, судя, напр., по поездке митр. Александра в Финляндию летом 1926 г.) и Общему Конгрессу не дается канонически-законодательной и учащей власти. Эстонская православная церковь возглавляется митрополитом, по приглашению которого собирается в Ревеле по мере надобности Епископский Совет, куда входят все епископы Эстонии. Чрез каждые три года бывает Общий Церковный Конгресс в качестве высшего административно-хозяйственного и контролирующего органа; он же избирает митрополита и окончательно утверждает епархиальных архиереев. Для постоянного церковного управления служит Синод, где – под председательством митрополита – участвуют все епископы Эстонии и избранные Конгрессом на 3 года шесть членов (3 духовных и 3 мирян). Предположено открыть еще две православные епархии – Печерскую и Эзельскую – и на первую указан настоятель Печерского Успенского монастыря (прежде Псковской епархии) архимандрит Иоанн (Баулин).

Этим актом внесено было успокоение и обеспечено возможное развитие. Вскоре последовало утверждение Иоанна, который уже 25 (12) апреля был хиротонисован во епископа Печерского и повел в этом захолустном крае энергическую работу, почему уже 26 сентября получил от митр. Александра «орден епископа Платона», учрежденный в память последнего с согласия правительства для награждения отличившихся особыми церковными заслугами для православия лиц и выдаваемый по постановлению Синода. Преосвящ. Иоанн с редкою торжественностию – при огромном стечении народа и при официальном участии представителей государственной власти – отпраздновал 28 августа четырехсотлетие со дня явления чудотворного Печерского образа Божией Матери, совпавшее с четырехсот пятидесятилетием существования самой Печерской обители (ныне там 10 иеромонахов, 6 иеродиаконов и 20 послушников), а теперь ревностно заботится о сохранении, поддержании и восстановлении находящихся в ней древних памятников русской старины.

Православная Эстонская церковь вступила на путь мирного развития и обещает успех. Государственное ее положение достаточно урегулировано законом и пользуется защитою власти. Национальные распри погашены удовлетворением справедливых интересов и не разжигаются крайнею русофобией, чем страдает Финляндия. Другие споры тоже затихают благодаря мудрой взаимной уступчивости и, напр., вопрос о новом стиле разрешился у большинства в пользу его, но без всякого принуждения для несогласных, между тем из-за этого в Финляндии идет форменное гонение «старостильников» с разгромом даже старых и славных монастырей. Главная беда Эстонской православной церкви – в ее великой материальной необеспеченности, ибо она не получает никакой государственной субсидии и обладает незначительным имуществом, а приходы бедны и с большим трудом могут содержать свои церкви. Материальною недостаточностию тормозится выполнение важных церковно-просветительных задач. Обязательного обучения Закону Божию в правительственных школах нет, а организовать и финансировать свои – не по силам. Специально пастырских школ тоже пока не существует, хотя о них мечтают. Для получения богословского образования доступен Богословский Факультет Юрьевского Университета, где – наряду с 6 протестантскими профессурами – существуют для православных 1 профессура и 1 доцентура, при чем для них особо читаются догматика, литургика, каноническое право и церковная история – последняя со специальными переменными курсами: история греко-восточной церкви (с Иоанна Дамаскина), история русской церкви и история православной церкви Эстонии. Хотя в ней средних духовных школ (Духовных Семинарий) не было и не имеется, но слушателей достаточно, и лишь отсутствие материальной помощи мешает увеличению православного эстонского студенчества. За всем тем перспективы довольно благоприятные.

VII.

Довольно аналогично рисуется нам Латвийская православная церковь, связанная с Эстонскою единством прежнего управления и просвещения по нахождению общего архипастыря и Духовной Семинарии именно в г. Риге, где теперь находится архиепископская кафедра.

В Латвии по всеобщей народной переписи на менее, чем на 2 миллиона жителей (около 1,650,000 душ) числилось 200 тысяч православных (около 140,000 русских и 60,000 латышей), 133 (68 русских и 65 латышских) приходов и до 80 священников. По отделении Латвии от России, прокламированном 18 ноября нов. ст. 1918 г., вся эта паства оставалась без архипастыря. Лишь во второй половине июля 1921 г. по воле патриарха Тихона приехал туда преосвященный Иоанн (Поммер), обрусевший и верный России латыш, мужественно святительствовавший доселе в г. Пензе, где большевики подвергали его всяческим гонениям и чуть ли не больше держали в тюрьме. Владыка Иоанн находится в соподчинении русской церкви, и не ищет автокефальности, но имеет от Святейшего Тихона (актом 6 июля 1921 г.) каноническую самостоятельность и фактически правит в качестве вполне автокефального иерарха, мудро заботясь о преуспеянии русской и латышской частей своей церкви, для которых он одинаково близок и дорог. При нем существует Синод, а высшим органом служит вселатвийский собор, последнее собрание коего назначено на 28 октября 1926 г. Но все вдохновляет и всем руководит сам архипастырь Иоанн, приобретший всеобщий моральный авторитет и избранный депутатом в сейм, где примкнул к русской парламентской группе.

Это твердый поборник и исповедник православия, как в России, так и в родной стране. Правительство последней оказалось нерасположенным к православной церкви и – помимо частных эксцессов (напр., разборка православной часовни на площади главного Рижского вокзала) – отобрало множество ее имущества и частию присвоило себе (напр., прекрасное здание Рижской Духовной Семинарии), частию же передало католикам. Им предоставлен даже старинный Алексеевский монастырь, построенный исключительно на русские деньги русским боярином князем Долгоруковым. Отнят был в пользу католиков и собственный дом православного архиерея, почему архиеп. Иоанн, не имея своего пристанища, все время доселе живет под собором в темном и сыром подвале, который по официальному акту от 5 октября 1923 г. (в Рижском общеепархиальном православном журнале «Вера и Жизнь» 1923 г., № 11, стр. 23−24) «имеет полнейшее сходство с одиночными камерами в старинных казематах, и его нужно причислить к худшим из таковых», но зато Владыка самоотверженно охраняет и далеко не обеспеченную неприкосновенность самого собора своего.

Уповаем, что при таком героизме православной веры восторжествует истина, которая велика и сильнее всего (1Езд. 4:41). Тем более, что ревность православных в Латвии – чрезвычайно напряженная, как показало пребывание в Риге чудотворного Толгского образа Божией Матери в сентябре 1926 г., а совершенная в том же месяце поездка по Латвии архиеп. Иоанна сопровождалась огромным религиозным подъемом и большими материальными пожертвованиями. Конечно, внешнее положение Латвийской православной церкви – очень тяжелое, и в заседании Сейма 1 июня 1926 г. архиеп. Иоанн выступил с обширною громовою речью в защиту ее и против всяких притеснений и обвинений. Как будто имеется и некоторый фактический успех. По крайней мере, в государственную смету вносится сумма на открытие в Риге Православной Духовной Семинарии, которая проектирована в составе 4х курсов (по 10 воспитанников на каждом) и опять может послужить православной Эстонии. Если мужественная энергия архиеп. Иоанна не остается бесплодною, то – думаем – не посрамится и его вера в православную Русь, каковую разделяют и сотрудники Владыки, судя по недавнему публичному чтению авторитетного Рижского протоиерея о. Иоанна Янсона «Православие и Россия», что первое опять выведет вторую на путь благоденствия и нового расцвета. Вместе страждут, – даст Бог, вместе и прославятся...

VIII.

Гораздо печальнее положение Литовской православной церкви с главною кафедрой в г. Ковно (Kaunas). Она составляла прежде лишь викариатство Литовской архиепископии (в г. Вильно) и еще после выделения Латвии сначала находилась в ведении преосвященного Литовского Елевферия (Богоявленского), ибо немногочисленна по своему составу: – в ней только 26 бедных и обобранных приходов, разделенных на три благочиния (значит, всего около 10.000 верующих на 3 миллиона жителей). Но государственная соподчиненность Виленщины оставалась неопределенною и спорной, пока ее не присвоила себе военным захватом Польша. С тех пор архиепископ Литовский должен был принимать активное участие во всех обостренных и опасных делах Польской православной церкви. Он был и выступал открытым противником всякого церковного сепаратизма православной Польши и не признавал автокефалических ее стремлений, защищая неизменную подвластность Всероссийскому патриарху. Польское правительство арестовало его 30 сентября 1922 г. и продержало в католическом монастыре 3½ месяца в строгой изоляции. Только по требованию Литовских властей преосвящ. Елевферий был освобожден 7 января 1923 г. и выслан из Польши, но в Германию, а не в Литву, куда прибыл самостоятельно 24 января. Его поведение и действия были одобрены патриархом Тихоном, который 30 октября 1924 г. пожаловал ему бриллиантовый крест на клобук за твердое служение православной церкви и за верность священным канонам. При этом владыка Елевферий именуется Литовским и Виленским, как и сам он считает своею областию Виленщину, а Литву – второстепенною частию, почему и печатный официальный орган называется «Голос Литовской православной епархии». Но в Вильну назначен, утвердился и распоряжается там свой архиепископ (Феодосии Феодосеев, бывший Одесский), подведомый Польской митрополии, а Польское правительство не хочет допустить одного архиерея в двух государствах, имея тут свои чисто политические интересы, противные обратным стремлениям Литвы... Создалось крайне запутанное иерархически-каноническое положение, которое может разрешиться лишь по устранении создавшихся политических аномалий...

Литовская православная церковь совсем невелика и скудна материальными средствами настолько, что сам архиепископ Елевферий ютится в одной наемной комнате у своего Ковенского священника. Правда, по закону полагаются определенные государственные средства, но они ничтожны (на все нужды православной церкви в Литве только 618 лит в месяц, а 10 лит стоят всего 1 доллар) и выдаются весьма нерегулярно и неаккуратно. Хотя, по Конституции (§83), православная Литовская церковь имеет право «организоваться так, как этого требуют ее каноны или статут»; однако правительство, благоволительное к католичеству, слишком игнорирует ее и распоряжается в ней помимо церковных властей и без сношения с ними. Оно ликвидирует церковные имущества; отбирает и закрывает православные церкви и передает другим; не возвращает единственный в стране православный Сурдегский монастырь (в 30 верстах или 35 километрах от г. Поневежа), четыреста лет принадлежавший Православной церкви, а с 1915 года захваченный католиками; нимало не гарантирует православного просвещения, не имеющего никаких учреждений и приспособлений. На местах господствует сильный произвол провинциальных начальников и чиновников, чаще всего действующих бесконтрольно и безнаказанно. При таких условиях особенно ярко обнаруживается католическая нетерпимость в обиду, разрушение и порабощение православной церкви, и последняя не имеет никаких защитников – кроме одного архиепископа и Епархиального Совета (3 священника и 2 мирянина) – и не знает даже того, откуда и как она будет восполнять старое убывающее духовенство...

В общем и целом, положение Русской православной церкви в Совдепии – мученическое, а отделенных – тяжелое, как воинствующих, обуреваемых и побораемых. Надо молиться, что Господь Христос, будучи утверждением надеющихся на Него, утвердил Свою Церковь, которую стяжал честною кровию, и собрал расточенная, по крайней мере, в союз любви...

Заслуженный профессор

Др. Николай Глубоковский.

София (Болгария).

1926, X, 1 (14) – четверг,

Покров Пресвятой Богородицы.

Статья впервые опубл. по-сербски: 1) О савременом положаjу православие Руске Цркве: Польска митрополща, Финска, Eстониjа, Украjина, Летониjа, Литванска, Грузиjа // Никодим (Милаш), епископ Далматински. Православно црквено право. Под ред. на Казимирович. 3 изд. Београд, 1926. С. 817–830, 862–866, 874–881, 887–890; 2) Руска Православна Црква и садашњи положаj православних цркава, кoje су се од ње издвоjиле на Украjини, у Грузиjи, Пољскоj, Финскоj, Eстониjи, Летониjи и Литваниjи // Хришћански Живот. Београд, 1927. № 9. С. 98–108; № 10. С. 129–138; № 11. С. 205–208; № 12. С. 245–247. Окончание статьи опубликовано: Руска Православна Црква и положаj православних цркава, кoje су се из ње издвоjле // Црква и Живот. Скопље, 1928. № 4–5. С. 172–180.

На русском языке публикуется впервые по автографу Н. Н. Глубоковского: ЦДА. Ф. 1442 к. № 23. 1-й лист отсутствует.

С большим интересом прочел я «ответ рабочих вождей» о «социализме и христианстве» в «British Weekly» (январь 17, 1924). К моему изумлению оказалось, что социалисты, как таковые, больше христиане, ибо они устрояют Царство Божие на земле (rev. Herbert Dunnico, M. P.), между тем, сами христиане ожидают его лишь в будущем веке... При такой христианской возвышенности, тем поразительнее совершенно антихристианские заявления «рабочих вождей» Англии о русской православной Церкви и именно в тот момент, когда она лежит измученная и залитая кровью от родственных им коммунистических социалистов, а они неистовствуют у себя и начинают торжествовать в Европе и Англии, как бы обеспечивая себе «религиозную свободу действий».

Rev. Herbert Dunnico возбужденно говорит: «Большевистское отношение к Церкви (в России) если и нельзя защитить, то все-таки оно понятно. Разве «Британский Еженедельник» станет защищать бесстыдные, развращенные, гнусные и тиранические действия Русской Православной Церкви»? Таким образом, Rev. Herbert Dunnico, по-видимому, приглашает все английское христианство к организованному походу против русского православия, но его слишком энергические выражения и оскорбительные эпитеты не содержат никаких конкретных указаний и напоминают простые ругательства, которые важны для суждения лишь о субъекте, а ничуть не об объекте речи... Много спокойнее и вразумительнее докладывает Rev. John Lewis, что «в России церковь была погружена в суеверия и всецело находилась во власти развращенного и запятнанного кровью государства, преступлений коего мы до 1914 года гнушались, но после утверждения большевиков начинаем их забывать». Эти холодные слова сколько поясняют, столько же и опровергают предшествующую диффамацию. Теперь дело становится несколько понятнее.

1. Русская православная церковь столь усердно осыпается самыми отборными пасквилями – прежде всего, – очевидно за то, что она «была погружена в суеверия». Однако – в чем же последнее заключается догматически и выражается практически? Ведь русская православная церковь во всех этих отношениях вполне солидарна со всеми другими православными церквами и существенно ничуть не отличается от них. Какое же у нее особое преступное «суеверие»? А если этого нет, то... настоящая инсинуация характерна и должна быть отмечена только по связи со стремлениями и усилиями англиканства к сближению с православным Востоком и требует ответа не от нас, а от англикан.

2. Второй грех русской православной церкви против рабочего социализма носит политический характер, но если она «всецело находилась во власти... правительства», то, конечно, бессильна совершать «тиранические действия» и наоборот. Рабски порабощенная – как она могла быть поработительницей?.. Притом и первое и второе совсем ложно.

Подчиненность русской церкви государству злонамеренно или невежественно преувеличивается, а в некоторых отношениях значительно меньше, чем в свободной, классически конституционной Англии. Достаточно сослаться, напр., на процедуру замещения православных епископских кафедр даже в Синодальный период. Для сего православный Св. Синод наш избирал для каждого случая трех кандидатов и чрез православного Обер-Прокурора представлял на утверждение одного из них православному Государю. И нормально – этот порядок не только не нарушался, но обычно (по крайней мере в 90%) следовала Высочайшая резолюция: «быть первому». Так ли происходит дело в Англии, имеет ли там равное участие сама церковная власть и всегда ли решающими посредниками насчет англиканских епископов бывают епископы?..

Еще менее справедливо указание на «тиранические действия» русской православной церкви в отношении, конечно, к «рабочему народу». Странно даже слышать подобный абсурд, ибо русская православная церковь есть наиболее народная и рабочая во всем мире, хотя и не социалистически пролетарская. Вся ее иерархия и клир целиком заимствуются из «духовного сословия», живущего одною совокупною жизнью с народом и разделяющего его судьбу. А правительственное обеспечение всегда было столь скудно, что духовенство должно работать собственными руками и поистине «в поте лица» добывать свой хлеб не просто тягостными даяниями от пасомых, но непосредственным физическим трудом – преимущественно земледельческим во всех его отраслях. Более 90% клира пропитывалось именно этим способом до самой революции, и я могу назвать имена епископов, которые сами принимали прямое, собственноручное участие в полевых работах своего монастыря – вовсе не для развлечения. В большинстве нет казенных или церковных помещений, которые приходится заводить самим. Мой отец, бывший священником около 30 лет, оставил небольшой деревянный домик (– единственное наследство для вдовы с 7 детьми! – ), но все бревна были срублены лично им, принесены на собственных плечах, обделаны и сложены собственными руками, а он еще был на хорошем приходе и пользовался авторитетностью.

Для меня, достаточно компетентного в этой области, нет более жестокой клеветы, чем та, будто русская православная церковь и ее служители суть враги «трудящегося народа». Последний этого никогда не скажет, а подобные хульные неправды идут из нерусского источника, откуда распространяется грязная зараза по всему миру... Происхождение столь лживого злословия понятно, но я никак не могу постигнуть, что его повторяют и санкционируют рабочие представители культурной Англии по отношению к русской православной церкви, когда она истерзана до кровавого пота – точно Христос в Гефсимании, – свирепою тираниею их сторонников и единомышленников в России... Политически же чрезвычайно симптоматично, что представители рабочей партии, берущей управление величайшей мировой державой, в это самое время обнаруживают такое бессердечие и невежество касательно столь существенного международного фактора, как христианство вообще и русское православие в частности... Разве подобными средствами созидается Царство Божие на земле, о чем обманчиво или обманно мечтают «рабочие вожди»?

Впервые опубл.: Labour, Socialism and the Russian Orthodox Church// The British Weekly. London, 1924. № 1947, 21 february. P. 474; по-русски: Рабочий социализм и русская православная церковь // Странник. Белград, 1924. № 1. Май. С. 27−29.

В библиографических заметках Глубоковский писал: «Это мое письмо редактору данного журнала, датированное в русском оригинале: «София (Болгария), Университет. 1924, I, 14 (27) – воскресенье», представляет опровержение лживых заявлений со стороны вождей рабочей партии в Англии о русской православной церкви в анкете на тему «Socialism and Christianity» особенно у Rev. Herbert Dunnico, M. P., Rev. Jones [sic!] Lewis, B. Sc, ibid. № 1, 942 (Thursday, January 17, 1924), p. 379 с-d,d) (ЦДА. Φ. 1442 к. № 31. Л. 158−159).

Текст приводится по журналу «Странник».

Вспоминайте первые дни ваша...

Евр. X, 32

Торжество 1600-летия святого Никейского собора невольно вызывает в нашем сознании апостольские слова: «поминайте наставники ваша, иже глаголаша вам слово Божие, их же взирающе на скончании жительства, подражайте вере их» (Евр. 13:7). Мы морально обязаны признавать и применять достоподражательные заветы Никейских деятелей, если по истине почитаем этих мужей, как духовных вождей наших.

I.

В числе их нужно поставить на первом месте Константина великого, память которого издревле чтилась повсюду. Это несомненно уже по тому одному, что исключительно благодаря его христианской государственности оказалось возможным образование вселенского собора, каковой ранее был бы совершенно немыслим фактически. Только при созданных этим императором государственных условиях совершилось такое чрезвычайное христианское событие, ставшее началом и нормою дальнейшего исторического бытия православной церкви. Очевидно, тут должны быть руководственные христианско-государственные принципы, которые нам нужно уяснить и оценить.

В этом отношении существует столь огромная литература о Константине, что было бы скорее вредным увеличивать ее новыми построениями в прежнем направлении. Гораздо важнее констатировать самое существенное и исторически бесспорное.

По этому предмету часто и решительно провозглашается, что Константин обратился в христианство по мотивам политическим, а сам был и оставался до конца полуязычником со всеми отрицательными свойствами самого зазорного лицемерия. Убежденно думают, что христианство было для него лишь выгодною политическою силой в ряду других государственных факторов и по использовании могло быть отвергнуто за дальнейшею негодностию.

Отсюда Константину усвояется идеал государственной соподчиненности религий, которые в качестве служебных государственных органов являются относительными и с этой стороны все бывают равны в глазах государства. Тогда несомненно, что последнее представляется господствующею и самодовлеющею величиной. Она существует сама по себе и лишь соизволяет все прочее в меру своих собственных независимых потребностей, терпит именно в этих границах и до такой только степени. Взаимно сходные между собою по своей государственной пригодности, – теперь все религии делаются лишь одинаково терпимыми для государства, как и все другие национально-государственные функции, неизбежные или неустранимые в народно-политическом строе, хотя бы не всегда желательные и даже подлежащие постепенному уничтожению.

В этом освещении религиозная политика Константина характеризуется паритетом и толерантностию. Единственное преимущество для христианства допускается в том смысле, что император обнаруживал к нему несколько большую благосклонность, но и это делалось по вниманию к его возраставшей государственной важности. Тут было не признание религиозного превосходства в христианстве, а просто покровительство его государственной полезности.

Государство все утилизирует в своих интересах, но само остается религиозно индифферентным и не проникается никакою религиозностию, когда лишилось бы холодного безразличия. Оно не только выше всех религий, ибо находится вне их и не допускает ни малейшего религиозного приражения [?] в существо своей природы. Здесь государство оказывается уже не бесконфессиональным, а вполне иррелигиозным, т. е. атеистическим.

Такова неизбежная логика, и согласно ей получается, что Константин, провозгласивший и обеспечивший государственное торжество христианства, был собственно атеистом.

Это до крайности странно, зато модернистически научно и соответствует рациональным толкованиям христианства, яко бы вся его история была систематическою девиацией от основ Христовых и лишь теперь возвращается к ним разумом чистого знания, чаще всего ничему не верующего религиозно... Аналогично сему и государственный атеизм истинно чудовищным способом стал кумиром христианской цивилизации и оправдывается теперь из самого существа государственной христианственности по ее первоначальному историческому возникновению и утверждению при Константине в[еликом]. Посему если мы чтим дело последнего, то должны христиански принять государственную иррелигиозность, хотя бы она перешла в дикую атеистическую антихристианственность советских узурпаторов России. К сожалению, иногда допускается и второе – даже в Англии... мы не можем уклониться от формулированного результата и должны произвести объективную проверку. Но в свою очередь вправе рассчитывать, что раз будут достигнуты обратные заключения, в таком случае обязательны его тожественные следствия.

Как же было фактически?

По этому предмету мы находим и неуместным, и бесцельным заглядывать в чужую душу и навязывать ей свои настроения и собственные вожделения. Речь ведь идет об известных исторических явлениях, а для оценки таковых требуется определить их подлинные свойства независимо от личных достоинств и недостатков разных участников. И вот с этой стороны совершенно невероятна самая идея государственной безрелигиозности, которой тогда никто не знал и не предполагал даже в смысле теоретической возможности.

Практиковалось и исповедовалось совсем иное, почему именно это требуется и для императора Константина. Обыкновенно ссылаются на Миланский эдикт от марта 313 г., квалифицируемый в качестве безразлично «толерантного», но в нем Константин формально «отменил касательно христиан все, что представлялось жестоким и несообразным с его кротостию», а это было, конечно, распоряжение 312 г., разъяснявшее подписанный им действительно толерантный указ императора Ганория 311 г. Отсюда вытекает, что в достоинстве независимого законодателя Константин отвергал мертвую религиозную индифферентность и признавал христианство не безразлично равным с другими или национально ограниченным, т. е. божественно превосходящим. Самый текст Миланский гласит: «Пусть решительно никому не запрещается избирать и соблюдать христианское богопочтение... отныне каждый, решающийся соблюдать христианское богопочтение, пусть соблюдает его свободно и неуклонно, без всякого затруднения. Мы заблагорассудили объявить о нашей воле, предоставляющей христианам полное и неограниченное право отправлять свое богопочтение. Если же мы разрешили это им, то вместе с тем дается право и другим соблюдать свои обычаи и веру». Христианство служит мерою для всех других религий, которые могут лишь приближаться к нему, а оно не позволяет для них насильного подавления или грубого вытеснения.

Так узаконяется все это государственным порядком, где христианство с государственной точки зрения провозглашено первенствующим и главенствующим для самой государственности, которая будет по преимуществу христианской. Нет ни безрелигиозности, ни толерантности, и – напротив – предначертывается государственная христианственность, как политический принцип, а не как практическая мера государственной полезности, для чего не находилось ни оснований, ни оправданий, ибо тогда христиан в империи было меньше 1/10 и войска состояли преимущественно из язычников. Посему мы должны видеть здесь государственную догму.

Конечно, это могло быть красивым мечтанием, не нашедшим применения или опровергнутым невыгодами его реализации. Но справедливо говорится, что вся последующая христианская политика Константина была собственно развитием первичного акта и иллюстрирует его в широкой исторической перспективе государственно-христианского строительства. А тут несомненно, что если политически Константин признан «великим», то для Церкви он есть ό εύ βασιλεύσιν Απόστολος³⁴³² (тропарь) и «равноапостольный», поскольку совершил равный с Апостолами подвиг христианского освящения своего государства³⁴³³, как это они сделали в отношении всего мира и каждого человека. Во втором случае утверждалось абсолютное, божественное превосходство христианства, которое и в первом будет таковым же, приобретая государственное верховенство. И все факты и свидетельства наклоняют в эту сторону. Сам Константин, бывший сперва правителем Галлии, Испании и Британии и уже в 306 году обеспечивший там свободу христианского исповедания, – по достижении единодержавия выражал категорически: «Мое служение Бог нашел и судил годным для исполнения Его воли. Начав от того Британского моря и от тех мест, где, по некой необходимости, определено заходить солнцу, я при помощи какой-то высочайшей силы – гнал пред собою и рассеивал все встречавшиеся ужасы, чтобы воспитываемый под моим влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону (христианству) и, под руководством Высочайшего Существа, возрастить блаженнейшую веру». Пред нами рисуется такое царство, которое есть собственно школа христианского воспитания всех подданных и стремится стать церковию Христовой, водворяя на земле Царство Божие. Государство бывает лишь средством и моментом последнего, стараясь всецело разрешиться в него. Посему все государственные меры Константина направлялись к тому, чтобы внедрить христианские начала во всю государственную и народную жизнь, которая регулировалась, напр., обязательным празднованием воскресного дня и во многом заправлялась юрисдикциею епископов даже в чисто гражданских делах. С другой стороны, и специально церковные решения получали силу государственного закона, как это было в отношении к Никейским декретам. Согласно сему и сам Константин смотрел на себя, как только на «строителя Божия», которому «Бог всяческих поручил царство земное». Он мистически почитал новую религию и внутреннею нормой и вседействующею энергией. У него монархия была царством теократическим, где все исходит от Бога и совершается по божественному поручению. В глазах современных ему почитателей Константин был «образом единого Царя всяческих», который будучи украшен врожденными от Бога добродетелями, приемлет в душе своей Его внушения и заимствует все достоинства: от этого всеобъемлющего разума он разумен, от этой мудрости – мудр, от общения с этою правдой – праведен, по идее этой умеренности – умерен, от приятия этой высочайшей силы – мужествен.

Константин, как император, мыслится идеалом благочестивейшего царя, у которого законом государственного правления служит христианская вера, а целию – повсюдное благодатное торжество.

Но такое государственное верховенство религии эмпирически связано с опасностию подавления и даже поглощения церкви государством. История столь часто оправдывала эту гибельную угрозу, что она считается чуть ли не принципиальною аксиомой, раз «эрастианская доктрина» и сейчас твердит, что «Церковь и государство – это одно и то же»³⁴³⁴. Однако ничего подобного нет ни в идее, ни в исповеданиях Константина в[еликого]. Евсевий свидетельствует, что «насколько позволяли ему царские обязанности, он всегда являлся покорным сыном церкви и никогда не делал попыток выступать в качестве господина, несмотря на то, что ему легко было сделать это». Общецерковные определения были для него непререкаемы и обязательны. Еще об арльском соборе 314 г. насчет донатистов он аподиктически высказывал, что «приговор епископов должно принимать так же, как если бы сам Господь председательствовал на суде». А когда возникли арианские смуты, – Константин в[еликий] не прекратил их собственным вмешательством, хотя они вносили большие государственные осложнения, а ему первоначально представлялись пустыми любопрениями по маловажным вопросам, не касающимся какого-нибудь главного учения. Тем не менее он потом созвал «отовсюду» (άπανταχόδεν) и собрал в Никее до 1/6 всего тогдашнего епископата, передав им окончательное решение. Но в предметах божественных и заключение должно иметь божественную авторитетность. И если Евсевий находил аналогию между собором Никейским и Апостольским, а Сократ полагал, что «Дух Божий установил согласие епископов в Никейском вероопределении», то Константин в[еликий] признавал последнее догматически принудительным. Его принципиальным убеждением по этому предмету было то, что все постановленное на святых соборах епископов должно быть приписано божественной инициативе. А о Никейском он утверждал так: «признанное тремя стами святых епископов есть ничто иное, как мысль самого Сына Божия, – особенно когда в умах столь высоких и многих мужей присутствовал Дух Святый, Который открыл им божественную волю». Это была как бы вторая Пятидесятница. Естественно, что Никейскому статуту сообщена была важность государственного закона для осуществления его государственными средствами в государственной сфере. Последняя оказалась соподчиненною ареной для делания церкви, а потому и государь являлся «служителем» ее в пределах своей компетенции, предназначенной исключительно на церковное созидание, так как нет и не допускается государства для нецерковных, внецерковных и антицерковных целей. В этом смысле всякий истинный государь есть только гражданский строитель церкви, политический способник ее возобладания и процветания. Никакой церковно-догматической власти или функции император не имеет и усвоять не может, ибо это противоречит самой природе царства. Не удивительно, что Константин в[еликий] открыто провозглашал себя лишь «епископом внешних дел», почитая себя не столько царем для церкви, сколько священником для царства. И по совокупности всех данных нужно согласиться, что тут была не любезная шутка (проф. В. В. Болотов), а принципиальная государственно-религиозная программа (Prof. Victor Schultze), систематически применявшаяся для того, чтобы церковь стала государственною, а государство было христианским.

При подобном положении как будто не остается места для других религий и вероисповеданий. Всем предначертывалось нечто единое, но не все бывают к нему склонны или способны, и отсюда рождается религиозное принуждение и даже преследование. И опять история слишком горестно подтверждает эту теоретическую возможность. Тем не менее этим свидетельствуется не более того, что эмпирическая жизнь бывает ниже своей формы и часто извращает ее до прямого отрицания, но тут лишь фактическая ограниченность, а не абсолютная неизбежность. Поэтому при ясном сознании идеала и при всецелой верности ему необходимо ожидается практическое соблюдение его с более или менее тесным приближением и точным воплощением. Во всяком случае это истинно для Константина в[еликого]. Все известия и акты удостоверяют, что он не признавал религиозных насилий и не допускал их даже в отношении язычества, если оно было незазорным исповеданием и удовлетворением человеческой совести, ищущей Бога. Если лабарум сиял лишь крестом с подписью «сим победиши», то и на своем государственном знамени Константин в[еликий] с самого начала начертал великие слова, что «заблагорассудил христианам и всем прочим отдать на волю соблюдение того богопочтения, какого кто пожелает». Этому чистому символу император не изменял всю свою жизнь и удерживал благожелательный нейтралитет, хотя христианская ревность могла бы увлекать его к государственному прозелитизму, а звание Pontificis Maximi открывало ему все средства и всякие права для законного нажима и властного угнетения язычества. Этого здесь совсем не делалось, и Константин в[еликий] не вторгался во внутренние религиозные отправления и не подавлял ничьей свободы, если не вызывался к сему нетерпимыми крайностями. Нечто иное замечается в отношении к христианству, где император патронировал лишь исповедуемому им православию, а все еретически-сектантские уклонения устранял и стеснял. Но это было обязательное охранение органического единства внутренней жизни христианства. Последнее являлось верховною созидательною силой государства и не должно было ни ослабляться само, ни ослаблять его собственным разделением, когда губило себя и сокрушало всякую державу, после чего не могло быть речи о религиозном покровительстве или притеснении. При таком воззрении «внутреннее смятение в церкви Божией было для Константина в[еликого] страшнее и тягостнее всякой войны», потому что разлагало весь организм в самой его первооснове, инстинктивно вызывая энергическое самообеспечение путем отвержения всего непригодного и чрез укрепление здорового. С этой стороны политика Константина в[еликого] в отношении еретиков и раскольников была лишь выражением натурального процесса внутреннего самосохранения христианской церкви и государственности, как это везде и всегда бывает во всякой нормальной органической жизни.

II.

В итоге имеем, что равноапостольный император Константин в[еликий] составил нам образец и завет государственной христианственности и христианской государственности. Соблюли ли мы все это и исповедуем ли доселе? Странно даже спрашивать об этом, когда на почве христианской цивилизации издавна проповедовалось совсем обратное и утверждалось абсолютно противоположное, а теперь единственным догматом политической мудрости христианско-европейских держав считается чуждое всякой религиозности, т.е. атеистическое государство. Miracula et miranda!..³⁴³⁵ Не требуется и говорить о сем, как для всякого греха нужно не рассуждение, а исправление... И вот в этом отношении необходимее всего знать, почему мы изменили своему исконному христианскому верованию и во имя чего продолжаем совершать такое предательство? Исключительным ответом служит неотразимая ссылка на «свободу совести», где не допустимо никакое принуждение, ибо по выражению м[итрополита] Московского Филарета (Дроздова) –"невольник не богомольник».

По истине, святые слова, но они обязательно предполагают равные настроения и действия, а фактически всегда было так, что о «свободе совести» трубят и кричат особенно те, кто ни во что не верует и никакой религиозной веры не допускает, как это и сейчас совершают атеистические варвары в советской России, установившие под эгидою религиозной свободы кровавый разбой... Очевидно, здесь происходит один из тех великих подвохов, которыми еще со дня Искушения Спасителя силы адовы стараются одолеть христианство, устраняя его с жизненной сцены в государственном обороте и в частном обиходе... Что такое свобода религиозной совести? Она есть беспрепятственность верования согласно влечениям духа при устранении насильственных стеснений и внешних принуждений. Подобное требование столь же просто, естественно и законно, как желание всякого мыслить по своему разуму, а не вопреки ему – по чужим убеждениям. И подобная неприкосновенность защищается, конечно, потому, что дело касается величайшей святыни, которая привлекает мое благоговейное преклонение и не дозволяет постороннего посягательства. Значит, это свобода моей совести от (вмешательства) другой, а вовсе не для другой, которая для меня якобы одинаково ценна по самому религиозному содержанию. Нет, я оберегаю против всякой иной исключительно свою совесть, так как считаю ее – по религиозной истине – высшею и неприступною для всех прочих. Отсюда – первое, что «свобода совести» вовсе не удостоверяет религиозной паритетности, субъективно или объективно, но прямо отрицает ее и потому нимало не санкционирует религиозной индифферентности, которая мотивировала бы сплошную толерантность какого-то надрелигиозного равнодушия. Наоборот, я желаю для себя свободы совести единственно по незыблемому убеждению в несравненном превосходстве своего исповедания над всеми прочими. Иначе я не ограждался бы от них и спокойно мог примиряться или даже обменяться с ними.

Раз этого не бывает для подлинного религиозного сознания, тогда следует второе, что свое верование я признаю безусловно спасительным не индивидуально и субъективно, а повсюдно и объективно. Но при этом настроении необходимо, что человек должен свою универсальную спасительность сделать присущей всем и каждому. Без этого получилось бы, что я не считаю свою веру абсолютною, если вижу в ней лишь свою личную собственность, при чем и для меня самого она потеряла бы религиозную обязательность, превращаясь в субъективное удобство. Но по голосу «свободы совести» я утверждаю ее абсолютную спасительность и именно в силу ее должен стремиться к всеобщему возобладанию, чтобы она стала благодетельною для всех граждан, как норма государственного бытия. Посему истинная вера, оставаясь незыблемой, непременно старается быть государственной, а без этого бывает фиктивной, ни для кого не нужной – даже для самих исповедников, коль скоро они так мало ценят ее, что трактуют в качестве частной своей роскоши, без которой другие вполне могут обойтись. В противном случае она должна быть обязательною для всех.

Это как будто ведет к принудительности, но последняя совершенно несовместима с принятою мною абсолютностию моей истины. Я почитал бы ее слабою, ограниченною, не убедительною для других, если бы допускал нужду внешних средств для ее воздействия, к какому сама по себе она не способна. Но этим окончательно и безвозвратно уничтожалась бы самая «свобода совести», лишившись внутреннего оправдания, между тем провозглашалась абсолютная самодостаточность, созидающая эссенциальную обязательность духовного возобладания с устранением всяких внешних усилений – сверх обеспечения ей беспрепятственного влияния лишь своею внутреннею энергией. Теперь имеем третье, что религиозная принудительность принципиально не допускается по самому достоинству веры.

Все это говорится в отношении к христианству, но по этим началам то же самое может утверждать о себе всякая другая религия и систематически осуществлять, когда добьется государственного верховенства. Мы не отрицаем сего и тут вправе рассчитывать на государственную нестесняемость, стараясь внутренним торжеством своей истины достигнуть фактического возобладания.

Итак, существо веры приводит к религиозным идеалам Константина в[еликого], которые уже освящены своею историческою реализацией. Почему же мы уклонились от них в сторону «богов чуждых»? Не потому ли, что растратили нашу веру ниже минимума, «зерна горчишного», или, расширивши до паритетной беспредметности, сделали ее совершенно суетной? Не пора ли нам воскресить в душах наших священные заветы Константина в[еликого] о христианском строительстве государственной жизни? Не от забвения ли их происходят страшные теперешние беды, когда все народы и царства гибнут материально потому, что оскудели религиозно? Не надо ли снова начать дело Константина? Но он подвизался во имя исповедуемой истины и провозглашал ее государственною, а в таком достоинстве она должна быть строго определенною, чтобы каждый понимал ее точно и мог отнестись к ней сознательно и убежденно. Здесь для нас второй завет Никео-Константиновский, неразрывный от первого, ибо все обязательное требует прозрачной отчетливости. В этом направлении и действовал Константин в[еликий], созвавший вселенский собор, хотя самая мысль о сем первоначально принадлежала, может быть, и не ему, а антиохийским членам 324−325 г. Однако вся принципиальная важность в том, что он признал необходимым пунктуально формулировать религиозную истину, и это санкционировала вселенская церковная совесть Никейских отцов. На первых порах Константин в[еликий] не находил в арианских спорах догматической серьезности по маловажности чисто вербальной основы и по недоступности идейной материи. Не видно, чтобы он и потом отказался от этого убеждения, которого ничуть не изменяло простое усиление смуты, ибо предмет оставался прежний. Тем не менее Константин в[еликий] организовал вселенское совещание для пунктуального решения.

Ясно, что христианская истина почиталась познаваемою и потому требовала надлежащего определения. Но по существу эта истина, как божественная, является превыспренною и бывает восприемлемой только потому, что она есть откровенная. Но в таком случае источник ее ведения заключается в области исторического откровения, где и должно почерпаться всякое познание ее. А раз такова церковь, непрерывно восходящая через Апостолов к самому Христу, то и верховным авторитетом тут может быть только общецерковный. Отсюда абсолютное догматическое главенство церковной соборности, не предполагающее ничего высшего и требующее всецелого подчинения, столь энергически возвышенного и легализованного Константином в[еликим].

Все это аксиоматически незыблемо, ибо теперь церковь предлагает не свое, новое учение, а провозглашает только откровенное от Бога и – значит – божественно обязательное для всего мира. Свыше сего не простирается ее догматическое творчество, ограничиваемое догматическим констатированием откровенного содержания. Но последнее должно служить человеческому спасению и – следовательно – лишь в этих размерах потребно для человеческого усвоения. Все остальное пока не нужно для данной цели и должно быть предоставлено свободе человеческой любознательности, хотя формально не связанной, но вполне благоговейной по самому ее предмету. Посему догматическая познаваемость и общецерковная обязательность простираются лишь на коренные, собственно сотериологические истины, исключая все запросы даже самого естественного в людях любопытства.

Человеческий дух получает прочную спасительную опору, но не сковывается догматическою детальностию в своих законных правах разумного понимания и систематического истолкования. Поэтому Никейские отцы удовольствовались общим термином ομοούσιος³⁴³⁶, не обременяя его более тесными квалификациями и открывая достаточный простор испытующему богословствованию. Спасительная сущность однобожественности Сына с Отцем была констатирована вполне ясно для всех, а все прочее относилось и поручалось человеческой любознательности.

Но в своей сфере принципиального формулирования откровенных доктрин вселенская соборность обладала совершенною компетентностию. Она не ограничивалась даже вокабуляром Свящ. Писания, если не находила там непререкаемых слов, и допускала самые разносторонние обсуждения для всех следующих лиц, хотя бы это не были епископы или полномощные члены, сохраняя за собою последний приговор. В этом отношении крайне знаменательно, что возобладал над всеми другими проектами голос Константина в[еликого], который тогда еще не был крещен, а предложенное им ομοούσιος не имело библейского освящения и доселе употреблялось лишь в языческой литературе. И вот термин языческого происхождения стал лозунгом православия и служит символом нашего христианского исповедания на все времена.

Все это сделано по авторитету Церкви вселенской, которая здесь засвидетельствовала свою веру в догматическую непогрешимость по изволению всегда соприсутствующего ей Духа Святаго. Она требует точного знания и исповедания божественных истин и в меру обязательной спасительности категорически определяет их с безошибочностию.

Эти простые аксиомы тоже могут быть Никейскими заветами для нашей эпохи, потому что слишком хорошо позабыты и практически часто отвергаются. Мы впадаем в христиански-догматический агностицизм и, если во что-нибудь веруем, то предпочитаем поклоняться лишь «неведомому Богу», объявляя всю догматику суесловием, способствующим лишь христианскому разделению... «Но как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слыхали? Как слышать без проповедующего?» (Рим. 10:14). Отсюда – туманный мистицизм влечений и порывов, больше возбуждающих до эксцентричности, чем приобщающих к ведению Божию. Все ясное ограничивается областию доступного человеческому знанию, почему и «божественность» нашего века является чисто гуманитарною, представляющею Христа обожествленным человеком – даже по образцу разных языческих апофеоз. С этой стороны никейский догмат, может быть, еще более пригоден для нас, чем для людей IV века, точно указывая минимум нашей христологической веры и не позволяя успокаиваться гуманитарными иллюзиями, всех соблазняющими и никого не спасающими. На этой почве развивается и процветает догматический латидунафизм, который служит лишь двойником агностицизма, поскольку тоже ничего верного не знает и со всем одинаково соглашается. Этим много затрудняется междуцерковное единение, ибо в нем не чувствуется и нужды по возможности взаимного обобщения на просторе беспредметной догматической широты, а страдающие боязнию такого пространства просто уходят в тепличную ограду непримиримого ультрамонтанства. Не имея и не ища точного ведения и все распространяя до неуловимости, определяемой каждым по своему разумению, мы остаемся без абсолютного авторитета и отрицаем непогрешимость и Библии и вселенских соборов³⁴³⁷, делаясь жертвами индивидуализма и субъективизма, когда исчезает общехристианская обязательная вера с испарением всего божественного христианства.

Эта слишком очевидная и грозная опасность должна обратить нас к Никейским заветам. А они гласят, что нужно понимать ясно, исповедовать послушно, веровать согласно, чтобы господствовали in necessariis unitas, in dubiis libertas, in omnibus autem Caritas³⁴³⁸. А тогда вера, единая во всех и над всеми нами, станет высшим регулятором всего нашего земного бытия, как божественный светильник личной жизни и творческий фактор идеальной гражданственности, где созидается не материальное благополучие, разъединяющее и ожесточающее человечество, а господствует духовное величие в союзе всех на пользу каждого.

И из глубины веков мы слышим теперь Никейско-Константиновский спасительный призыв: пусть вера наша будет ясною и единою у всех в точных формулах спасительного ведения и пусть она станет везде вершителем государственного строительства, «да приидет царствие Божие яко на небеси и на земли»!

Профессор Николай Глубоковский.

Γр. София (Болгария)

1925, IV, 25 (V, 8) – пятница недели жен Мироносиц,

память Св. Марка.

Статья написана после получения Н. Н. Глубоковским 18 апреля 1925 г. письма каноника Дж. Дугласа о праздновании в Лондоне 1600-летней годовщины Никейского собора. На русском языке публикуется впервые по автографу Глубоковского: ЦДА. Ф. 1442 к. № 21.

Вся искушающе, добрая держите.

1 Фес. V, 21

Взаимоотношения Православной Церкви и англиканства начались очень поздно и развивались крайне медленно. Первые униальные сношения Православного Востока с Протестантским Западом при Константинопольском Патриархе Иеремии II (Траносе: 1572−1579; 1580−1584; 1586−1595 г.г.) закончились тем, что в своем третьем ответе 6 июня 1586 г. греки решительно заявили обращавшимся к ним Тюбингенским богословам: «Просим вас не утруждать нас более, ни писать, ни посылать к нам, коль скоро светильников Церкви и богословов ее вы перетолковываете иначе и, на словах почитая их, на деле отвергаете. Итак, избавьте со своей стороны нас от хлопот. Идите своим путем и впредь о догматах нам не пишите». Под этим именно углом зрения Восток стал смотреть на англиканство и просто не интересовался им, не делая никаких попыток к познанию и сближению.

В свою очередь не проявляло интереса к православию и англиканство, долго и сильно протестантствовавшее и даже не чуждое чисто Кальвинских симпатий и стихий. Но оно доселе твердо и памятует, что «Англиканская Церковь первого периода была частию нераздельной Вселенской Церкви и что одним из раннейших Архиепископов Кентерберийских был грек, Феодор Тарсийский († 690 г.), которому эта Церковь и страна обязаны первою систематическою организацией своей религиозной жизни» (Rt. Rev. Bp. of Gloucester Arthur C. Headlam, The Church of England, London, 1924, p. 25).

Естественно, что англиканство традиционно тяготело к Православному Востоку и не чуждалось связей с ним при встречавшихся возможностях. К сожалению, последние были слишком редки, случайны и не принципиальны.

Более решительные стремления этого рода обнаруживаются лишь в 30-х годах XIX столетия, когда с «церковным возрождением Англии» в так называемом «Оксфордском» или «трактарианском движении» почувствовалась внутренняя потребность найти опору и оправдание для «кафолизации» англиканства в священных богопреданных сокровищах Православной Апостольской Церкви. Тем не менее и после сего не имелось точного и подробного осведомления касательно англиканской догматики и церковной практики. Не было верных данных ни для категорических суждений, ни для положительных действий. И мудрейший Митрополит Московский († 1867, XI, 19) Филарет (Дроздов) не решился здесь пойти дальше «немалого сомнения», «не пресеклось ли (в англиканстве) с прекращением веры в действительную силу Апостольского рукоположения и внутреннее действие сего рукоположения, хотя и сохранился вид рукоположения».

Дальнейшему фактическому сближению обеих сторон способствовали некоторые особенные обстоятельства. Для англиканства таковым был печальный крах упорных усилий к примирению с Римом, когда Папа Лев XIII буллою Apostolicae curae от 13 сентября 1896 года объявил англиканские посвящения «совершенно недействительными и вполне ничтожными». Это заставило англикан искать для себя «кафолической» опоры в Восточном Православии. Именно с этого времени особенно развивается благословенная деятельность великого христианина Mr. William John Birkbecke, по-русски Ивана Васильевича Биркбека, который непосредственным поприщем избрал для себя Православную Россию и до самой преждевременной кончины своей († 1916 – V. 27) усердно и успешно трудился над объединением чрез нее англиканства с православием³⁴³⁹.

Сам он великолепно знал доктрину, практику, жизнь и язык Русской Церкви и привлекал к ней почтительное расположение англиканских вождей. По его мощному влиянию и энергичному участию организовались живые и религиозные связи чрез присылку в Россию видных англиканских делегаций (в 1896 г. на коронацию Государя Николая II), с авторитетными иерархами (напр. Архиеп. Йоркским Маклаганом в 1897 г.), как в свою очередь Архиепископ Финляндский (потом Митрополит С.-Петербургский и Председатель Св. Синода († 1912, XI, 2) Антоний (Вадковский) был в 1897 г. представителем Русской Церкви на лондонских торжествах по поводу 60-тилетнего юбилея правления Королевы Виктории († 1901, I, 22) и удостоен тогда звания почетного доктора Университетов Оксфордского и Кембриджского. Этим установились некоторые междуцерковные связи.

Православных ближе склонили в сторону англиканства горькие события новейшего времени, когда Православная Россия – по неразумению и злобе различных европейских «вершителей судеб» – лишилась своей Православной Вселенской активности, а Восток остался без охраны и защиты, материальной и духовной. Враги угрожали отовсюду, опасность надвигалась катастрофически, надо было «спасать Православие». Взор невольно обращался к церковному Альбиону, который, – за исключением недолгого периода (1841−1881 г.) неудачных миссионерских экспериментов с англо-лютеранской епископией в Иерусалиме, потом сразу ликвидированной, – всегда был вполне корректен в отношении к Востоку, держался христианской солидарности и братской взаимопомощи, избегал раздражающей пропаганды³⁴⁴⁰ и здесь ограничивался пределами нормы Христовой: «Грядущего ко Мне не изжену вон» (Ин. 6:37). Православные надежды достаточно оправдались при новейших тяжелых испытаниях. Во имя православных интересов Англиканская Церковь чуть ли не впервые выступила тогда в международной политической роли, и именно ей больше всего обязана своим сохранением «Вселенская» Патриархия, где мы имеем для Православия центр канонического единения, без чего Православные Церкви могли сделаться легко добычей внутренних смут и внешних нападений среди неизбежной анархии.

Наряду со всем этим шло и научное ознакомление в специальных частных трудах и особых учреждениях. Параллельно старокатолической комиссии, действовавшей по указу Св. Синода с 1892 г. и соприкасавшейся с вопросами англиканства, – в С.-Петербурге с января 1912 г. функционировало русское «Общество ревнителей сближения Англиканской Церкви с Православною» (сходное по задачам и делам с возникшею в 1906 г. в Англии «The Anglican and Eastern-Orthodox Churches Union»). Оно приглашало в Россию авторитетных англиканских церковников (напр. F. W. Puller, W. N. Frère, с 1923 г. XI. I, Bishop of Truro) и устами их непосредственно информировало русское общество (в живых лекциях, издававшихся потом по-русски), а само занималось тщательным изучением отдельных сторон англиканства в научных трактатах (напр. проф. о. П. И. Лепорского о «XXXIX членах веры», проф. И. П. Соколова о действительности англиканской иерархии). Заключения были довольно сдержанные, но в конечном итоге не отрицательные, поскольку допускалось, что для спорных и сомнительных пунктов Православный Восток может оказать снисхождение по принципу οικονομία³⁴⁴¹, если там нет догматических противоречий и если открывалось место для соглашения англиканских учений с православными доктринами. Аналогичная работа производилась и на греческом Востоке, который в своих суждениях был менее податлив, однако не безусловно враждебен (как видно, напр., из трудов проф. Хр. Андрутцоса, доселе относящихся к англиканству с большою критическою холодностью).

Постепенно накоплялись, распространялись и укреплялись англофильские убеждения и настроения, которые требовали наглядного выражения и торжественного засвидетельствования. Первым актом этого рода было участие православных делегатов Востока в Ламбетской Конференции 1920 года, после чего проф. Пант. Комнинос представил Вселенской Патриархии обширный научный трактат в пользу признания англиканской иерархии, а тогдашний Константинопольский (ныне Александрийский) Патриарх Мелетий IV (Метаксакис) 28 июля 1922 года объявил англиканские посвящения законными и равноправными с католическими, как их потом (в 1925 г.) оправдывал в специальном ученом труде Архиепископ Афинский Хризостом (Пападопулос).

Вторым событием того же порядка были Никейские торжества в Лондоне в июне – июле 1925 г., когда – по случаю празднования 1600-летия со времени первого Вселенского Собора – иерархические и теологические представители многих Православных Церквей (в том числе и Русской) имели уже некоторое церковно-богослужебное общение с англиканством, близко соприкасались с ним в жизни и быте, непосредственно освоились с его верою и благочестием, получив, – в общем, – благоприятные впечатления.

Наконец, на недавней Ламбетской Конференции 1930 г. (в Лондоне 15, 16, 17 и 18 июля) происходили формальные, унионально-догматические совещания, на которых присутствовали 11 православных и 14 англиканских делегатов. Православные остались настолько довольны, что глава православной делегации Патриарх Александрийский Мелетий II (Метаксакис) поспешил торжественно подтвердить (25 декабря 1930 года) признание англиканских посвящений и проектирует уже практические способы формального воссоединения, а в Лондоне – согласно Ламбетскому постановлению – образуется при Архиепископе Кентерберийском «Догматическая Комиссия», в которой обе стороны должны выработать доктринальное соглашение.

Значит, Православие и Англиканство подошли друг к другу вплотную и взаимно раскрывают свои объятия. Вопрос: сомкнутся ли последние и будет ли это теперь благовременно и благословенно?

Между обоими существует несомненно внутреннее влечение, их глубоко объединяет преданность и подчинение авторитету древней Вселенской Церкви, как истинно Христовой и Апостольски утвержденной, не допускающей уклонений и изменений. Но англиканство не хочет согласиться, что таковая Церковь есть именно и единственно Восточно-Православная, последняя же не находит в Англиканской Церкви необходимой православной отчетливости в самом ее строе и в учении. Держась viae mediae³⁴⁴², англиканство является некою срединою между (кальвинистическим) протестантизмом и (римским) католицизмом и настолько неопределенно по своей собственной природе, что известный знаток западных исповеданий и активный двигатель междуцерковных сближений, покойный († 1910, VI, 13) протопресвитер И. Л. Янышев прямо говорил, что англиканство неуловимо в своих догматических вероопределениях. Англиканские «символики» и формулы – крайне растяжимы по своей двусмысленной фразеологии и дозволяют различные, иногда – противоположные толкования, а официальное и авторитетное англиканство, как «будто» избегает строгой, обязывающей точности, судя по игнорированию выработанных под руководством Епископа Чарльза Гора «Termes of Intercommunion» (Лондон, 1921; в русской переработке ibid. 1925 «Основы взаимообщения»). Англиканство слишком много терпит религиозного разногласия в своей собственной среде и вне себя и обнаруживает почти неограниченное попустительство ко всяким церковным уклонениям, ибо оно не имеет и пока не предполагает абсолютного догматического критерия за отрицанием реальной наличности единой истинной Церкви in concreto. Для англиканства собственно нет ни еретичества, ни правоверия, поскольку все фактически относительно, – и оно лишено сознания и обладания «православием» в духе восточно-кафолической ортодоксии. В доктринальной области все это создает такую неясность и зыбкость, что здесь трудно опереться с полною уверенностью на определенные догматические тезисы, одинаково и бесспорно понимаемые и применяемые всеми. Доктринально англиканство почти всеобъемлюще и этим гордится: оно чуть не все воспринимает и ничего не исключает, а потому не тяготеет ни к чему всецело и безраздельно. То же самое несомненно для него и практически – в действительной церковной жизни. В ней существуют совместно самые противоположные течения, – и единые по храму англикане часто веруют совсем по разному. Эта доктринально практическая дисгармония проникает и самую англиканскую иерархию, где и сейчас имеются такие «епископы» (напр. Бирмингамский Е. W. Barnes с 1924, IX, 29), которые резко и грубо отвергают важнейшие церковные догмы (напр., о таинствах), блюстителей последних жестоко преследуют и доктринально (в христологии) оказываются любезными иудейству, но тем не менее остаются равноправными членами англиканской иерархии и официальными выразителями верований самой Англиканской Церкви, отыскивая для себя оправдания в «символиках» последней.

Ясно, что при подобных условиях воссоединение для православия пока невозможно и практически было бы вредно для обеих сторон, одну лишая кафолической типичности, другую награждая таковою фиктивно. Но есть все данные в их настроениях и учениях для благословенного успеха. Требуется лишь устранить указанные условия, чтобы Православие обнаружило больше широты и снисхождения, а Англиканство очистилось от несвойственных наслоений и возвратило себе собственное лицо. Нужно – вместе со Св. Григорием Богословом – «бояться только одного, чтобы мы не растеряли веры в тонкостях и софизмах». Да будет же во всем «вера любовию поспешествуема» (Гал. 5:6)!

София (Болгария).

1931, IV, 5 – Вербное воскресение.

Впервые опубл.: The Orthodox and Anglican Churches (Their Relations in the Past and Present) // Bulgarian British Review. 1931. № 31. Април. С. 7−8.

В библиографических заметках Глубоковский писал: «Статейка эта явилась случайно и вынужденно. Издатели обратились к профессорам Богословского Факультета, но никто из них не счел себя правоспособным для этой темы, и под давлением их (особенно проф. Г. Ст. Пашева, взявшегося за это дело) я экстренно – в один день – составил этот трактат, датированный в оригинале 1931, IV, 5 (Вербное воскресенье), хотя и сам был нездоров и измучен, а жена лежала в русском Госпитале тяжко больная. Размером я вдвое превзошел назначенную норму.

Перевод литературно плохой и весьма неточный. Даже фамилия моя напечатана Gloubokosky. (...) В более исправной редакции (хотя с корректурными неточностями) и с маленькими изменениями и дополнениями напечатано по-болгарски (в первоначальном переводе проф. Г. Ст. Пашева, тоже поправленном рукою тогдашнего редактора Хр. Ст. Попова) под заглавием «Православната църква и аигликанството (Сноред техните взаимоотношения в миналото и настоящето)» в «Духовна Култура» (1920−1930). XXXII, кн. 46 (за август 1931 г.), стр. 91−96, но тоже есть корректурные погрешности» (ЦДА. Ф. 1442 к. № 2. Л. 246−250).

В переводе профессора Юрьевского университета протоиерея Василия Антоновича Мартинсона, бывшего ученика Глубоковского по СПбДА, опубл. по-эстонски: Öigcusu ja anglikaani kirku vastastikune vahekord minevikus ja praegusel ajal // Odama ôigeusu ja anglikaani lähemnisest. Tricmctanud Prof. ülcmpreester W. Martinson. Tartu, 1931. Lk. 3−10.

На русском языке статья была напечатана в журнале «Воскресное Чтение» (Варшава, 1931. № 28, 12 июля. С. 362−364). Глубоковский отмечал наличие большого количества опечаток, указав их в своих библиографических заметках (ЦДА. Ф. 1442 к. № 31. Л. 247). Текст приводится по журналу «Воскресное чтение» с исправлением указанных Глубоковским опечаток.

В октябре – ноябре 1928 года мне пришлось принять довольно близкое участие в деятельности Православного Русского Богословского Института в Париже и непосредственным опытом проверить свои прежние впечатления, ибо еще в июле – августе 1925 года я прочел там 10 лекций по предмету Нового Завета и наблюдал в качестве внимательного зрителя осенью 1927 года его «болезни и труды». Обязуюсь сказать о нем свое убежденное слово.

Конечно, это молодое научно-просветительное учреждение, начавши функционировать только с 1925 года, дорого и важно для русского православия, как единственный его светильник во всем мире после уничтожения в России большевиками всех бывших Духовных Академий, Семинарий и Училищ и всех церковных школ. Парижский Богословский Институт, это хранитель и продолжатель русского богословского знания; и он усердно исполняет эту священную миссию в своей организации и работе!

Институт больше напоминает Московскую Духовную Академию и, подобно ей, находится под духовным водительством преподобного Сергия, помещаясь на Подворье его имени и своим патронным праздником имея Покров Пресвятыя Богородицы (1 октября ст. стиля), когда по старому Московскому обычаю бывает и публичный годичный акт. Студенты живут в труде и молитве. Они ежедневно (не менее 2-х раз) присутствуют на молитве в своем храме, под которым помещаются их комнаты и аудитории, участвуют в богослужении как совершители его или соискатели духовного чина, ведут его по монастырскому укладу, поют с канонархом и все, не исключая мирских членов, надевают для церкви духовное платье. С этой стороны Институт является подлинным «Училищем благочестия», тем более, что все здесь достигается без всякого принуждения и формализма. Студенты, вдохновляемые примером своего вождя, митрополита Евлогия, и всех наставников, служат Господу по искреннему влечению, хотя за отсутствием у Института достаточных средств, они весьма обременены разными хозяйственными занятиями, не говоря уже о том, что они должны сами составлять научные пособия по прочитанным лекциям и случайным книгам, так как нет и нельзя составить необходимую библиотеку вроде, например Московской Академической, богатству которой удивлялся известный Ad. Harnack еще в 1890 году. (В рецензии моего сочинения о блаж. Феодорите.) Весь день студентов проходит в богослужении и богопознании, когда первое бывает просвещенно разумным, а второе благоговейно церковным.

Говоря принципиально и идейно, разве это не есть самое желательное для истинного богословского знания, почерпываемого и разумеваемого в Церкви и с Церковью? И разве не исключительно ценно для всего инославия, что оно может наглядно видеть и осязать именно здесь подобную богословски-церковную концентрацию?

Мы не касаемся фактического положения и никого не унижаем, но все православные богословские факультеты культивируют по преимуществу рационально-научную сторону, не связывая ее органически с церковными стихиями, которые бывают лишь привходящими для учащихся по их личному желанию, не всегда осуществимому в полной мере.

Значит, теперь Богословский Институт оказывается единственным показателем нормального православно-богословского ведения, а не его ли ищет узреть и постигнуть благочестивый Запад, жаждущий церковного единения и обновления?

То же надо сказать и об ученой стороне. Институт не старается новаторствовать намеренно и держится старых, испытанных историей академических планов. Исключения допускаются собственно по фактическим нуждам вследствие невозможности содержать полный учебно-административный персонал, который в русских Академиях достигал 25−30 человек, при всех жизненно-материальных удобствах для преподавателей и студентов, причем большинство последних было совершенно обеспечено во всех отношениях и могло беспрепятственно предаваться научным занятиям, всегда весьма интенсивным.

Но в самом характере разумеваемых уклонений, в постановке и программах преподавания нельзя не видеть обдуманную и последовательно проводимую цель. Это не просто обусловленные случайности, а определенное приспособление к изменившейся обстановке. Здесь бесспорны принципиальные новшества, осуществляемые частично в меру ограниченной фактической доступности. Отсюда возникают некоторые опасения, превращающиеся у археологических невежд, хотя бы и с громкими иерархическими титулами, в прямые подозрения относительно чистоты православия. Все это совершенный вздор ретроградской нетерпимости, неверной и для лиц и для системы. Если первые говорят иногда невнятно для нас и необычно, но они всегда возвещают традиционную церковную истину, стараясь сделать ее понятною и приемлемой для современной публики с ее особою пропедевтикой и специальною пытливостью. А на счет всей учебно-педагогической конструкции было бы странно и зловредно замереть на старом и стать безжизненным в своей окаменелости. И слово Божие и здравый смысл повелевают соображать «знамение времен» и соответственно им удовлетворять новым потребностям в данных условиях, чтобы не прать попусту против рожна, а направлять его в своих религиозно-идейных интересах. Эту именно задачу и исполняет посильно Богословский Институт, а долг всех истинных мудрецов способствовать ему всячески, не мешая мнительной критикой.

В настроениях Института важно подчеркнуть, что он усердно служит нуждам междуцерковного единения, например, в преподавании справедливо выдвигает и освещает общие пункты христианского исповедания, не разжигая разрушительной полемики, в богослужении разумно привлекает инославных совершением его на французском языке, фактически помогает участием своих вождей и корифеев на разных религиозных конференциях всемирных и частных.

Тут его значение не национально-конфессиональное, а общехристианское и потому международное. Естественно, что ему должна быть обеспечена и постоянная международная поддержка, чтобы Институт стал регулярным международным органом духовно-христианского умиротворения на всей земле.

Это морально жизненная обязанность всех призванных к сему учреждений (в особенности Лиги Наций, совсем бесплодной без общехристианской основы и ответственных деятелей).

Имеющие уши пусть слышат, что рука дающего не оскудеет.

Заслуженный профессор

Доктор Богословия

Николай Глубоковский

Публикуется по: Церковный Вестник Западно-Европейской епархии. 1929. № 2. С. 21−23, с исправлением опечаток, указанных на отдельном листе в № 3.

Многострадальная Русь позавчера, в поздний час молчаливой ночи, потеряла одного из самых величественных своих столпов, который 74 года благоговейно водружал знамя и питал дыхание деятельной благочестивой жизни и в своей огромной духовной мощи представлял пленительную цельность всего, что было и остается мудрым и прекрасным в жизни великой русской души. Смерть этого великого столпа-исполина является смертью благоуханного цветка из обширного и богатого русского богословского сада. Эта неожиданная смерть зловеще омрачила небо вселенской православной богословской мысли, имеющей в этом саду неистощимые источники сил и радостей. Угасло одно из самых ярких светил истинно-научной богословской и философской мысли. Универсальный авторитет библейской экгегезы стал недоступен и невидим. В трауре и наш молодой Богословский факультет. Он осиротел, потому что избранник Божий, который был для факультета столп и утверждение, который в своей плодотворной научной деятельности, в своем служении вносил ясность и полноту в новозаветное благовестие, физически уже не находится в рядах профессорской коллегии. Уже три дня, как знаменитого профессора доктора Николая Никаноровича Глубоковского нет среди живых на земле. Он уже не на своей священной кафедре, откуда раскрывал свою стихию, и более не улыбается своим любимцам – студентам. Он переселился в другую страну, «идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхания, но жизнь бесконечная».

Тужить и скорбеть лично о нем мы не имеем права, потому что Николай Никанорович оставил житейское поприще после того, как блестяще исполнил свой долг и закрыл свои телесные очи, как истинный христианин и истинный ученый. Однако его смерть связана со скорбью о нуждах алтаря, которому он служил, как доблестный воин. И это потому, что нет ему замены, и некому продолжать его колоссальное дело опытного, точного и всесторонне образованного руководителя всех богословов и христианских ученых. Потеря – огромна. Николай Никанорович не имел себе равного в сфере всесторонней и разнообразной культуры, которой он достиг усердным трудом и систематическим совершенствованием богатых своих дарований. Одним из немногих он достиг самой большой высоты, чтобы быть признанным и православными, и католиками, и протестантами первой учено-богословской величиной, вызывающей у всех серьезных богословских, философских и социальных мыслителей искреннее почтение и уважение.

Профессор доктор Н. Н. Глубоковский поистине был феномен. Он имел классическое духовное равновесие, законченный характер, гениальный ум с гениальным сердцем и памятью. Он был всегда и всюду человек без лицемерия, с чистотой, горячностью, искренностью, сердечностью, простотой и смирением – был человек в настоящем смысле слова.

На одном большом международном съезде выдающихся богословов, собравшихся со всего света, на вопрос: кто сегодня может быть указан, как наибольшой знаток и авторитет в области библейской науки, – двух мнений не было: «это – профессор Глубоковский». Он был мерилом того мистического и научного проникновения, которое может сказать: ты богослов или профан. Глубоковский был термометром и барометром. Возле него стоял другой знаменитый богослов профессор доктор Адольф Дейсман. Он почтительно склонялся перед ученым Глубоковским и недвусмысленно говорил: «Вы предо мной и я Вас считаю в некоторых отношениях моим учителем». Поистине, профессор Глубоковский проник в самые глубины христианства, которое в совершенстве познавалось в логической и исторической связи с комплексом всех других наук с такою ясностью, полнотой и глубиной, на какие редко кто способен, чтобы быть одновременно человеком точной науки и горячей веры.

Говорить об ученой деятельности Николая Никаноровича в такую грустную минуту и в такое ограниченное время невозможно и недопустимо, потому что эта деятельность огромна и требует свободного и длительного времени и спокойствия для того, чтобы описать тот долгий путь, которым он шел, совершенствуя свои достижения на службе Богу и человечеству.

В этот час мы стоим перед тленными его останками для последнего «прости». Знаменательно обстоятельство, что это «последнее прости» звучит именно в день Православия, в Неделю Православия. С горячей молитвой к Вседержителю Богу мы провожаем сегодня в загробные пределы своего самого верного и достойного сына. Обильно обогащенное знаниями и добротой, искренностью и смирением это живое православное воплощение в своей неусыпной и чутко-отзывчивой профессорской совести, как и на путях своей жизни, твердой веры и деятельного благочестия всегда несло неугасимый евангельский светильник во славу Божию и во имя человеческого спасения. Какую, поистине, необъятную апостольскую любовь, заботу и нежность излучал он на всех, особенно на своих дорогих и милых приятелей – студентов. Хочу верить, что многие из слушателей, рассеянные по всему свету, – русские ли беженцы, или другие иностранцы из всех православных стран, учившиеся в блаженное время в Императорской Петроградской Академии, как и те, кто остался в России, будут горевать и скорбеть о своем любимом профессоре, этой непоколебимой скале в научных богословских системах и дисциплинах. Вместе с тем верю, что если они узнают, что Глубоковский ушел из этого мира хорошо приготовленным к другой жизни и что их любимый и глубоко чтимый профессор закрыл физические очи свои спокойно, укрепленный благодатной силой св. Причастия, с глубокой верой в Бога и с большой любовью к России, окрыленной светлой надеждой на грядущее великое русское воскресение, – они благодатно будут славословить Господа и скажут: «Ты дал, Ты и взял, да будет воля Твоя».

Чтобы понять широту и глубину этого великого человека, который одновременно был аристократом и крестьянином, профессором и другом, богатым и бедным, необходимо учесть самое сокровенное достояние его души и сердца: любовь и преданность святой Православной Церкви, великой своей многострадальной родине и внимание к нравственной немощи страдающего человека...

Заслуживает упоминания следующий эпизод из его внутреннего мира и жизни. Во время буйного и кровавого кипения катастрофической русской революции он видит, что его необъятная родина находится под ударами сатаны, что христианский мир – частью по неведению, частью искусственно – закрывает глаза, чтобы не видеть русской трагедии, затыкает уши, чтобы не слышать русского вопля. Верный библейскому миропониманию, Глубоковский встречает огромную всероссийскую тяжесть, как великое библейское испытание для очищения и прославления России. Вместе с тем он сознает необходимость стать на путь изгнанника, скитальца, беженца. После глубокой внутренней борьбы, с религиозно-нравственной собранностью в себе, чтобы не оказаться трусливым беглецом, но служителем полноты евангельской заповеди, мудрости и кротости, с предвидением патриарха Иакова и сыновей его, он решается принять тяжелый крест изгнания с непоколебимым упованием, что Бог изведет его и миллионы изгнанных русских сынов из Египта.

Перед оставлением дорогой и любимой Родины он идет в Александро-Невскую лавру для прощальной молитвы и перед Ангелом Хранителем С.-Петербургской духовной Академии, его святой Alma Mater, из глаз его льются горячие слезы пламенного моления... Как и сколь долго он молился здесь – никто не знает. Нет сомнения, однако, что сердце и дух вложили в его коленопреклоненную молитву пламенность глубокой веры в Бога, в его последнем «прости» дорогой Родине отразилась вся мистика великой русской души. Он берет по щепотке земли из дорогого ему академического сада, с могилы Митрополита Антония, с могил больших своих друзей – профессоров Болотова, Лопухина и др. выдающихся русских ученых мистиков и подвижников, собирает этот священный прах, дражайший золота и серебра, в мешочек и трогается на чужбину – не мил, не дорог... И когда несколько дней тому назад он почувствовал себя путником в другой мир, его вечно тихие и проникновенно-милые глаза широко открылись и он оставил это свое трогательное завещание: «Окропите мои тленные останки в этом моем втором отечестве прахом моей родной земли, дорогой моей Alma Mater, Петербургской Академии с ее светилами... Покрытый этим символическим прахом, я буду спокоен в своей могиле и буду хранить упование, что как вывел Господь из Египта Иакова и сыновей его, и вернул потомство его в обетованную землю, так возвратит Он изгнанных русских сынов в милую и священную родную землю... Я чувствую, что Россия возрождается и ясно слышу живое биение ее благородного, возвышенного и любвеобильного сердца для великого и светлого будущего».

Какая любовь к своему, родному, какая мистическая вера! Как глубока неразрывная любовь большого ученого к двум великим областям жизни: Богу и человеку, родине и человечеству. Это был человек, который всегда жил в стихии научной мысли и не знал ничего другого, кроме науки, аудитории, своей профессорской коллегии, своей любимой студенческой среды. Он весь был хранилищем гения русского мистического благочестия и нравственной красоты, человечности и совершенства.

Не знаю, но едва ли есть человек, оскорбленный или удрученный когда-либо Николаем Никаноровичем. Но знаю, что когда сам он бывал оскорбляем кем-либо, то прощал полностью, от всей души. Этот высоко вознесенный библейский светильник с памятью и умом, которые не уступали самой богатой библиотеке мира, этот чудесный справочник в области обширной науки, дивная энциклопедия, сводившая глубину аналитической мысли в законченный логический синтез, в своих больших трудах заслуженно пользуется у всех ученых богословов и добрых христиан полнотой права на высокий авторитет. Понятно теперь, откуда наша скорбь. Да разве не чувствуется и всеми, что угас колоссальный маяк, который в течение десятилетий указывал науке верный путь и своей эрудицией обогащал нас данными, которыми усовершались достижения. Эти данные особенно необходимы молодежи, призванной в наш новый богословский рассадник, который должен нас порадовать ценными насаждениями и постижениями верующих сердец и душ, развитием и расцветом богословской науки.

Наша скорбь продиктована очевидной истиной, что рухнула великая опора нашего Богословского факультета. Будем хранить надежду, что его друзья смогут понести заветы его с любовью и преданностью и заботливо отыщут достойного ему ученика, который со временем стал бы его заместителем. Склоняясь перед светлой памятью этого большого ученого православного славянина, перед этим чистым, верным, искренним и достойным явлением широкой и любвеобильной русской души, мы храним надежду, что этот дух всегда будет руководящим началом для нашей академической молодежи в ее научных трудах и деятельном благочестии.

От имени Св. Синода Болгарской Церкви, который очень хорошо знает, что сделал Николай Никанорович для православной богословской науки, для Православной Церкви вообще и специально и в частности для нас, болгар, – свидетельствую Св. Православной Русской Церкви, как и всей русской эмиграции, живую скорбь Св. Православной Болгарской Церкви. Смерть Глубоковского – тяжелая общеправославная потеря. Поэтому и его святейшество Патриарх братской Сербской православной Церкви Варнава телеграфно просил выразить в этот грустный час его личную живую скорбь и скорбь братской Сербской православной Церкви над блаженной кончиной знаменитого ученого, подчеркивая истину, что Глубоковский был общим достоянием всего православного мира, который не может не воздать ему заслуженное попечение и благословение.

Мы уверены, что когда многострадальная родина знаменитого усопшего озарится духом свободы, правды, мира и любви, духом, витающим над ее достойными сынами и благословляющим русскую землю к благоденствию, подъему и мощи, Глубоковский войдет в пантеон гениев великой русской души, в первых рядах которого находятся носители и служители православного сознания, начертанного на скрижалях их ученой богословской мысли!

Дорогой Николай Никанорович! Прости, если кто-либо тебя оскорбил. Мы знаем, что ты всегда был в прощении, что для тебя прощение было входом к вечному Царству. Иди в него с миром. Да благословит тебя Бог видеть там образ, славу и величие Великой Истины, которая всегда была возлюбленным предметом твоих обширных трудов. Войди в радость Вечного Господа, потому что ты умножил данные тебе от Него таланты... Да осенит тебя в нынешнем и в будущем веке Его всесильная благодать милостью всепрощения. Молитва Св. Православной Церкви всегда будет охранять твою память блаженным и вечным покоем, которого не было для тебя в этом суетном мире. А после воскресения Святой Руси твоя дорогая Alma Mater признательно и благодарно вспомнит о своем достойном и великом представителе и во благовремении торжественно и украшено восполнит символику драгоценной русской земли, которой мы благословляем тебя сейчас и которую ты так благоговейно хранил для вечного твоего жилища. Спи блаженным сном праведника, иди с миром в подлинное отечество. А верную твою подругу, над которой ты так нежно бдел, как настоящий ангел-хранитель, твои многочисленные почитатели не оставят сиротой.

Само небо в эту минуту принимает участие в нашей заупокойной молитве. Шумит дождь и тихая туча объяла дорогую тебе Академию, в стенах которой уже не зазвучит более твой голос мудреца и друга, и твои всегда смеющиеся небесные глаза не будут ласкать и вдохновлять всех тех, для которых ты был поистине дедушка, учитель, наставник, преданный старший брат и друг.

Господи, по бесконечной Своей милости прими раба Твоего, новопреставленного Николая в небесные Свои селения и упокой его, идеже пребывает свет Лица Твоего и сотвори ему вечную память.

Опубл.: Церковный Вестник Западно-Европейской епархии. Париж, 1937. № 6−7. С. 14−18.

Корифеем русской богословской науки ныне профессором Софийского богословского факультета, H. H. Глубоковским, издан небольшой, но своеобразно интересный труд: «Русская богословская наука в ее историческом развитии и новейшем состоянии» (Варшава, 1928 г. 115 стр.).

Общей истории русской богословской науки еще не существует. 20 лет тому назад, в связи со столетними юбилеями Духовных Академий, готовились к изданию исторические очерки развития отдельных богословских дисциплин, написанные специалистами, но революция убила их издание. Даст Бог, небольшая часть трудов сохранилась в рукописях. И, если не погибшими их авторами, то их продолжателями, когда освободится Россия, они будут закончены и опубликованы. Таким образом, даже прежде, в условиях свободной России еще не было создано труда, который охватил бы в едином обзоре все части богословия. Понятно, что для такого обзора, помимо обширнейших знаний, нужна еще незаурядная разносторонность и сила ума, чтобы понять и охарактеризовать движение идей и основных проблем в каждой из многочисленных и разнохарактерных дисциплин, входящих в круг богословского образования. От высоты чистого богословия, где надо быть философом, через канонику и историю, где трудится прозорливая и интуитивно угадывающая, в то же время, точная обобщающая мысль, до низин наглядно конкретной археологии, – все это должен вместить историк богословских наук. Таким на редкость «могущим вместить» и является автор вышеупомянутого краткого очерка истории русской богословской науки, представляющего экстракт из большого обзора, написанного им еще в России, для нашей Академии Наук.

Молодому поколению не мешает знать, что в данном случае, гидом его по дебрям богословских знаний является один из титанов старой, суровой, но доблестной духовной школы, которая умела взращивать таланты. В атмосфере аскетического трудолюбия и высокого идеализма, дети глухой деревни и лапотной дьячковской голытьбы, десятками повторяли карьеру Ломоносова. Самоуки [sic!], собственными усилиями, можно сказать, лбом пробивали стену некультурности, одолевали десяток древних и новых языков и продвигались в ряды ученых с мировой известностью. Имена их обвеяны героической легендой в памяти своего поколения. Свой двухтомный магистерский труд о блаженном Феодорите, – плод циклопического ученого подвига, сделавший имя его сразу известным богословской Европе, – H. H. Глубоковский написал, будучи еще на школьной скамье! Не замыкаясь в своей специальности, Николай Никанорович всегда был ходячей энциклопедией богословской литературы и церковной жизни и вообще научной литературы, далеко выходящей за пределы богословия. Не случайно, что именно он у нас, в России, был редактором и создателем первой ученой «Православной Богословской Энциклопедии», прерванной революцией на 12 томе (буква К).

Как всякая крупная индивидуальность, проф. Глубоковский обладает и своим собственным стилем. Он пишет отменным, ни на кого не похожим языком, «языком Глубоковского». Этот язык, взращенный в ученом уединении, отражает собой неизгладимую пучину прочитанных библиотек на латинском, немецком, греческом и русском языках. Его, нередко иноязычная, терминологическая лексика, вправлена в своеобразно ритмическую, плавную, как бы скандируемую речь, речь, богатую множеством гибких, тонко оттеночных выражений. Нерасположенный к отвлеченностям, читатель может даже испугаться этой сложности и мудрености языка. Но имеющий мужество и терпение вовлечь себя в его движение найдет своеобразное эстетическое удовольствие, увлекаясь вперед и вперед его убаюкивающими волнами в какие-то серьезно прекрасные христианские дали. В сжатом, по местам лаконическом, изложении необъятного предмета эта, как бы красноречивость языка его сказывается особенно ярко.

Таким предисловием мне хотелось бы вдохновить любителей богословской литературы, из молодого поколения, к прочтению этого, как-никак, только сухого и краткого справочника, в своей краткости очень много говорящего людям, уже знающим родное богословие, и, конечно, не вполне ясного для начинающего. Но для всех драгоценны библиографические указания, как в самом обзоре развития науки (с. 3−70), так и в специальных алфавитных указателях (с. 71−115).

Читатель специалист неудовлетворен будет, не встретив ни в истории наук, ни в указателе многих, не только малых (это почти и невозможно), но и крупных имен, двигавших духовно-академические дисциплины. Особенно ощущается неполнота в изображении развития библейских наук, их исагогического и экзегетического отдела, равно и библейской истории и археологии. Мало освещены ветхозаветные дисциплины, но, как бы из ложной скромности, автором не освещены и работы по Новому Завету, в которых ему самому принадлежит львиная часть.

Ценный для всех труд заслуженного профессора и члена-корреспондента Академии Наук специфически нужен молодому поколению богословов и любителей богословского знания. Мы переживаем редкое в истории и опасное для культуры катастрофическое время прерыва исторических и бытовых традиций. Померкли живые образы недавнего прошлого; для молодежи стерлись и стали неизвестными даже самые их имена. Кошмарный кавардак событий последних лет ослепил сознание своей болезненной яркостью и загородил дорогу к здоровому углублению памяти в более ценное прошлое. А без этой связи с прошлым, все равно, невозможно надежное и последовательное строительство новой жизни и дальнейшей культуры, богословской, в частности. Да послужит же, в особенности русской молодежи, эта книжка проф. Глубоковского золотым мостиком через нынешний исторический ров от настоящей заинтересованности мудростью Русской Православной Церкви к благородному и прекрасному прошлому ее богословской науки.

Проф. А. В. Карташев

Париж. Церковное новолетие.

1/14, IX. 1928.

Опубл.: Вестник РСХД. 1928, Париж. № И. С. 18−20.