Преподаватель московского физтеха сам пришел к Православию в далеких 80-х после лекции, напечатанной в журнале «Коммунист», а дальше ‒ почти тайно ‒ знание о вере стал передавать своим студентам; один из них делится своими воспоминаниями об этих событиях.
Преподаватель: Я люблю пение церковное прежде всего, вот то, что вы слышали ‒ очень здорово. Очень красиво это, ты же поёшь Богу, и поэтому это так здорово, это так радует всегда. И мне казалось сначала, что это очень трудно, а потом оказалось, что это вполне нормально, потому что рядом с тобой стоят люди и ты как-то встраиваешься в эти аккорды, поёшь свою партию, может быть, немножко врёшь иногда, фальшивишь, там, всякое бывает ‒ ну, тебя поправляют. В общем, это красиво.
Я воцерковленный, верующий христианин и, если хотите, материально сказать ‒ физик, физик в школе, в институте. У меня на работе висят иконы, пожалуйста, прямо над моей головой. Коллега сказал: «Только над своей головой вешай, а над моей ‒ нет» ‒ у нее стол рядом. Я говорю: «Да ради Бога!».
Корреспондент: А какая Ваша любимая икона?
Преподаватель: Господь Вседержитель (Пантократор) ‒ вот эта икона, я видел её оригинал в Екатеринином монастыре на Синае в оригинале, она там в музее у них. Это самая моя любимая икона. Там Господь, ‒ никогда не видели эту икону? Это надо видеть, это греческая икона, греческого письма, очень древняя ‒ Он там написан, как бы, одна половина Божеская, а вторая человеческая ‒ человеческая.
Я сам шёл этой дорогой, непростой. Дело в том, что в конец восьмидесятых годов, в 1989 году, меня послали с группой молодых ребят, школьников, почти выпускников школы, ‒ послали в Америку. Была такая группа «People to People» ‒ обмен людьми, и мы туда поехали с достаточно большой группой, нас было 75 ребят и тьюторы. И я увидел другую жизнь. Не вот эту нашу, 1989 года, зашоренную такую, а совершенно другую. Они там улыбались, мне это очень нравилось, потом они нас встречали как гостей, в таком лагере мы жили, и всё очень весело было, интересно. И ранило душу. Когда я уже вернулся, я был членом партии, я во что-то такое верил, хорошее…
Корр.: То есть Вы не были православным христианином?
Преподаватель: Нет, не был, но меня тянуло, как бы, разобраться во всём этом. И где-то в 1990 году я сдал свой партбилет, хотя был членом парткома института и даже идеологом. Потом про меня говорили: «А, это тот самый, который развалил всю идеологическую работу в институте». И тут, у нас в институте был совершенно замечательный человек ‒ Борис Викторович Раушенбах, он сподвижник Сергея Павловича Королёва, и его как раз, когда я пришёл в институт работать, ‒ он пришёл, по существу, вместе со мной заведовать кафедрой теоретической механики. А помимо того, что он просто большой учёный, он не то, чтобы христианин был, это в нём тоже как-то, вот, играло: он интересовался христианством вообще, историей России, Руси и был коллекционер икон, он занимался иконами. И он читал цикл лекций, на которые собиралось море народу послушать его, и его никто, конечно, не трогал. Он читал (вот до сих пор его помню эту лекцию) о Святой Троице. Он первый опубликовал (ему разрешили опубликовать в журнале «Коммунист») о тысячелетии Крещения Руси. С него, собственно, вот, были как-то сняты эти преграды. Это было очень интересно. И статья его ‒ она до сих пор существует, есть книжка. Он прочитал три лекции о Крещении Руси, я помню, мы ходили. Это всё как-то, вот, тронуло.
Сергей Гришин, выпускник МФТИ: Понимание того, что нужно служить Богу во всей своей жизни пришло в момент воцерковления. Это уже был первый курс института, точнее, конец первого курса института. Так Божиим Промыслом устроилось, что в нашем институте самый популярный, самый известный преподаватель физики в начале 1990-х годов сам пришел к вере, крестился и воцерковился очень глубоко. Стал глубоко верующим человеком и любил вести со студентами беседы на тему Бога, на тему веры. И вот, попал как раз в ту ещё волну, когда это было очень популярно, и мы нередко ходили ‒ мои ребята, мои соседи по комнате, однокурсники (они были у него на семинарах, он у них вел семинары), и мы любили после семинаров заходить к нему в комнату и задавать ему разные вопросы, в том числе не по физике, а вот именно как раз о вере и о Боге. И так, собственно, мы с ним познакомились. И он раздавал студентам нередко книги ‒ духовную литературу. И вот первая книга, которая мне попала в руки, ‒ это было житие старца Серафима Саровского. Оно так мне запало в душу так, что отвёз эту книгу домой, отдал родителям почитать ‒ она им тоже очень понравилась, и вот с тех пор Серафим Саровский у нас один из самых любимых святых, наверное, как и в каждой семье православной, ‒ вот, один из самых любимых святых.
Я крестился в 5 лет, крестили меня бабушка с дедушкой, но в храм меня не водили, то есть семья у нас была невоцерковленная, хотя мы были все крещёные. Вот с этого возраста у меня появилась такая тяга к Богу, к вере, и несмотря на то, что в храм не ходили, читал молитвы по детскому молитвослову, любил листать детскую Библию с картинками и без картинок, и уже в более старшем возрасте, в школьном возрасте, старался читать Евангелие. Для меня приход в храм был связан с тем, что меня мой преподаватель пригласил: «Приходи, исповедуешься и причастишься, как раз на праздник будет». На тот момент я совершенно не представлял себе: я слышал, что такое причастие, но совершенно не представлял себе ни подготовки к причастию (как бы знал, что нужно исповедоваться), ни о каких-то правилах молитвенных перед причастием. Поэтому, когда у меня была первая исповедь и первый разговор со священником, он так, очень осведомился, вежливо, что готовился ли к причастию, соблюдал ли какой-то пост. Я, конечно, сказал, что я об этом пока не знаю ничего, и он посоветовал мне прийти через день ‒ хотя бы денёк попоститься, подготовиться. Тут я понял, что вопрос это серьёзный, и его отложил на некоторое время, пока мне не придёт понимание.
Преподаватель: Раньше было всё очень просто: подхожу к священнику, как сейчас помню, храм Пимена Великого возле метро Новослободская ‒ он никогда не закрывался; и вот, я туда пришел, смотрю: люди стоят на исповедь. Ну, я подхожу к священнику, он говорит: «Ты что-нибудь ел сегодня?» ‒ «Нет.» ‒ «Ну, иди причащайся». Ну, я пошел, причастился, он мне епитрахиль положил. Я пошел причастился, это был первый раз. Никакой исповеди, ничего. Я вообще не понимал, что это такой.
Корр.: А крестика не было у Вас?
Преподаватель: Был, почему?
Корр.: То есть Вы уже крещенный был?
Преподаватель: Конечно, был, был крестик, я начал его носить.
Корр.: А когда Вас крестили?
Преподаватель: В детстве.
Корр.: То есть Вы просто крестик не носили.
Преподаватель: Ну, как, представьте: в 1947 году меня крестили, я 1946 года рождения.
Понятное дело, что я очень много работаю со студентами, в связи с этим, где в это время вдруг сняли какие-то запреты, в печати стали появляться какие-то необычные вещи, у нас всех интерес к этому был, безусловно. И вот, однажды, мне один из студентов говорит: «Пойдём, я знаю экстрасенса, посмотрим, пусть он там поколдует над тобой». Ну, и мы пошли, заплатили даже деньги какие-то, сели, она стала перечислять мне мои заболевания, какие были, мои случаи какие-то, в основном, все правильно, меня это очень удивило, и потом как-то так, одно за другое цеплялось, вот этот интерес ко всяким таким вещам ‒ он возник…
Корр.: Это интерес эзотерический?
Преподаватель: Да, к эзотерике какой-то, потому что было много интересного опубликовано, там, Джуна какая-то появилась, много чего. Но, тем не менее, я стал одновременно ходить в храм. И потом одно заместило другое.
Сергей Гришин: Промыслительно так всё сложилось, что буквально за несколько дней до первого моего прихода в храм на службу, сознательного прихода, из Москвы возили мощи Андрея Первозванного, это был 2003 год, и мы как раз с моими друзьями (у меня в комнате мы жили вчетвером, и у меня было три Андрея как раз, все мои три соседа) все вчетвером, всей компанией, отправились мощи эти провожать. И мы (так получилось, что мы отстояли в очереди уже перед самым их отъездом, чтобы приложиться, около шести часов) ‒ когда мы приложились непосредственно к этой стопе, те евангельские события, о которых я с детства, со школьных лет знал из Священного Писания, что они настолько реальны и настолько к нам близки, что вот это ощущение меня тогда очень поразило.
Преподаватель: А потом со мной произошло следующее, тоже очень уникальный случай: что-то мне как-то на душе, в душе, было очень плохо, и один из моих товарищей говорит: «Поехали в Троице-Сергиеву Лавру» ‒ «Поехали». Был мороз, это было начало 1993 года. Поехали, и вот я там, в Троице-Сергиевой Лавре, мы встали к Преподобному [Сергию Радонежскому ‒ прим.], народу очень мало, мороз сильный был, около 30оC. Встали, говорю: «Чего на улицу пойдём, давай здесь постоим» ‒ прямо напротив, чуть-чуть, вот здесь рака стоит, там священник читает акафист постоянно, а мы под другой столбик встали ‒ и прямо под Пресвятой Богородицей, старая древняя икона. Стоим, ручеек из людей идет мимо, я стою, созерцаю, в общем… И вдруг у меня начинаются какие-то вибрации, вот, под сердцем, как называют эзотерики ‒ вибрации, начиная от сердца что-то завибрировало, завибрировало, и как я начал рыдать ни с того ни с сего ‒ плакать. Просто плачу, не могу остановить себя. Вот эти моменты они стали повторяться на Литургии, какие-то особые места, там, от какого-то такого помысла благочестивого вдруг начинал плакать ‒ вот такие вот вещи, они первое время шли, и тогда я сказал: «Да какая эзотерика! О чём вы мне тут будете рассказывается, это чернуха, мне вот это надо!»
Сергей Гришин: В конце года преподаватель ‒ он уже несколько лет, может быть, достаточно много лет ездил на подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве (а сами мы жили в Долгопрудном) ‒ пригласил с собой на службу, и, собственно, первая служба, на которую мы приехали, как раз был престольный праздник ‒ день Святой Троицы. Конечно, первая служба была ‒ ничего непонятно, то есть, кроме «паки, паки», «Господи, помилуй» не было ни одного слова понятно, но почему-то после первых, там, двух служб, посещений, хотелось еще раз в храм прийти, то есть такое, прямо внутреннее желание снова пойти в храм.
Преподаватель: Нынешний митрополит Лонгин, Саратовский митрополит, ‒ он раньше был у нас настоятелем, и я его ещё помню игуменом. Он мне говорил: «О, игумен пришёл институтский!» ‒ он меня как-то так называл, смехом, конечно. Он мне давал билеты для богослужений в Кремль, чтобы я ребят туда приводил ‒ это всё было. Сейчас намного меньше, но они уже, вы знаете, они уже готовы, их не нужно ни за что агитировать, они уже сами воцерковленные, те, которые дома воцерковились ‒ те ходят в храм.
Видео-источник: cтудия издательства «Символик»
Комментировать