Июль

—527—

(Окончание)

девы вместе с юношами, то есть: добрые и благочестивые души, непорочность которых означается девством, а крепость и великая сила именем юноши. В самом деле: кто у них свят, если закон никого не может довести до совершенства и не достаточен для их оправдания? У кого из них духовная крепость и сильный ум, если они не знают блистательных подвигов жизни евангельской? Не все ли они вялы и во грехах расслаблены умом? Да и можно ли в этом сомневаться? – Итак, они оскудели в жажде, и не им сказано: «почерпите воду от источник спасения» (Ис.12:3), напротив повелел даже облакам «еже не одождити» на них «дождя» (Ис.5:6), потому что не послушались самого Христа, Который возглашал: «аще кто жаждет, да приидет ко мне и пиет» (Ин.7:37), но, оставив Его, источник жизни, «ископаша кладенцы сокрушеные, иже не возмогут воды содержати» (Иер.2:13): склонились к учениям и заповедям человеческим (Ис.29:13): которые не могут пользующихся ими ни напоить для жизни, ни соблюсти для спасения.

Ам.9:1. Видех Господа стояща на жертвеннице, и рече: порази очистилище, и поколеблются преддверия, и пресецы в главы всех: и оставшыя их оружием избию.

Блаженные пророки, озарением Духа проясняя око своих естественных способностей, не воспринимают только знание будущего, но иногда, видя, как бы на картине течение самых событий, дивуются сами и убеждают слушателей принять в этом участие с ними, со всею силою стараясь разъяснить значение видений. Так, божественный Амос говорит: «и рече Господь ко мне: приспе

—528—

конец на люди моя Израиля, не приложу ксему еже мимоити его. И восплачутся стропове храма в той день, глаголет Господь: мнози падшии во всем месте, навергу молчание» (Амос.8:2–3). Но вот возвещенное прежде видит исполняющимся на самом деле согласно с предсказанием: увидел, говорит, Господа, стоящего на жертвеннике и как бы начинающего разрушение, повелевающего быть сему самому. Стоит же Он на жертвеннике, не честь ему оказывая: так думать глупо, ибо нелепее всего предполагать и утверждать, что требищам идольским Бог уделяет внимание и честь. Как мог бы Он почтить жертвенник телицы? Напротив, Он стоял с намерением низвергнуть и низринуть на землю. Поэтому Он как бы повелел пророку начать разрушение, говоря: ударь по жертвеннику (πάταξον ἐπὶ τὸ θυσιαστήριον), и поколеблются преддверия, и пусть храм должен будет немедленно пасть. И пресецы в главы всех, то есть: начни с знатнейших между ними и порази выдающихся, которые поставлены во главе прочих; с ними вместе погибнут остальные и последуют участи начальников, также сделавшись добычею меча. Подобно сему и то, что возвещено устами Иезекииля о шести мужах, которые шли от ворот, обращенных к северу, и, держа секиры, следовали за мужем, облеченным в подир, каковым мужам сказано было Богом: «идите во град вслед его, изсецыте и не пощадите и не помилуйте: старца, и юношу, и младенцы, и жены избийте в потребление; а ко всем, на нихже есть знамение, не прикасайтеся: от освященных моих начните» (Иез.9:1–6). Видишь: начатком соделал облеченных властию или слывущих почтенными и святыми быть может по причине усвоенной славы

—529—

священнодействия или известности другими какими-нибудь достоинствами, так как таковые люди суть как бы возглавие прочих.

Это случилось с теми, кои ругались над Господом: когда они, несчастные, презрев закон и пророков, не приняли Христа, конец закона (Рим.10:4), и пророков, но хотя ясно сознавали, что Он наследник, извергли Его вон из виноградника (Мк.12; Мф.21; Лк.20) и наконец распяли, тогда они преданы были на опустошение римским полководцам, и знаменитый оный храм был сожжен, жертвенник в нем ниспровержен, предверия разбиты и вместе с толпою погибли и предводители: никого у них не пощадила война. И каждый из верующих, хотя он и есть храм Бога, потому что имеет Его обитающим в себе, – хотя он и считается жертвенником, потому что собственною жизнию совершает священное служение Богу, – если после этого, обратившись к беспечности, оскорбит Бога, то придет в ничтожество и подвергнется самому ужасному низвержению, ибо не лицеприятен Владыка и, по написанному (Иез.33:12), «правда праведника не избавит его, в оньже день прельстится».

Ам.9:1–4. И не убежит от них бежай, ниже уцелеет от них уцелеваяй: аще сокрыются во аде, то и оттуду рука моя исторгнет я, и аще взыдут на небо, то и оттуду свергу я. Аще скрыются на версе Кармила, то и оттуду взыщу и возму я, и аще погрузятся от очию моею во глубинах морских, то и тамо повелю змиеви, и угрызет я: и аще пойдут в плен пред лицем враг своих, и тамо повелю оружию, и избиет их: и утвержу очи мои на них во злая, а не во благая.

—530—

Слушающим это, кажется, своевременно будет сказать, что гласом Давида воспевается Богу камо пойду от Духа твоего и следующее (Пс.138:7 и далее). Божество всевидяще, да, кроме того, и всесильно, и никто не скроется от неусыпающего ока, ибо сказал: «Бог приближайся аз есмь, а не Бог издалеча: еда от мене утаится что» (Иер.23:23:32:27)? Никто также никогда не избежит насланной на него по мановению божественному беды, ибо, по написанному, «руку его высокую кто отвратит» (Ис.14:27)? Какая хитрость пособит нам, и вообще, какое средство нам поможет, если Бог определил, что нам должно страдать? Что таким образом, подпавшим гневу Божию вполне бесполезны и совет, и размышление, и всякого рода замыслы, это поясняет, говоря: никто не убежит, хотя бы сокрылся в самый ад (речь гиперболическая), и, если бы даже взлетел на небо, или скрылся на вершине Кармила. Но если и взойдет, то будет пойман. И хотя бы очутился в море, попадется дракону, или, по Еврейским понятиям, предан будет киту. – Если наконец окажется у врагов и в плену, крепко содержимый в узах рабства, то и этого, говорит, будет мало и недостаточно для его наказания. Употреблен будет против него и страх меча, и не престанет, говорит, Господь всяческих, утверждать око Свое на нем. Это признак гнева и угрозы: иногда мы сами не сводим глаз с оскорбителей, смотря на них грозно и неласково. Но так как Бог взирает также на добрых и праведных, то разъясняет различие воззрения, говоря: во злая, а не во благая: Воззрит, говорит, не с тем, чтобы наделить каким-либо благом, но чтобы опреде-

—531—

ленная им кара и казнь оставались бы у них непоколебимой и как бы неподвижной.

Подверглось этому самому и жалкое соборище Иудейское, которое навлекло праведную кровь на свою главу, ибо они, убеждая Пилата распять Христа, говорили: «кровь его на нас и на чадех наших» (Мф.27:25). Поэтому-то они погибли со всеми семействами своими и города были расхищены с самими жителями их, так что, кажется, никто не мог убежать. А что и в какой степени они вынесли, об этом повествуют обширные сочинения тех, которые наблюдали это.

Ам.9:5. И Господь, Господь Бог Вседержитель прикасаяйся земли и колебля ею, и возрыдают вси живущии на ней, и взыдет яко река скончание ее, и снидет яко река Египетская.

По любви пророк не позволяет слушателям не верить его речам как несбыточным, и это – с целию убедить их, чтобы они научились отдавать предпочтение доброму и исполнились уважения к полезному, дабы Бог прекратил гнев, отвлек напасть и принял кающихся, ибо Он всегда милосердствует к желающим обратиться. Поэтому учит, что Бог всесилен и имеет полную возможность положить конец тем, кому сказал, ибо, говорит, Господь, Господь Бог Вседержитель, прикасаяйся земли, и колебля ею, – все равно, как если бы сказал: не следует думать, что оскорбленный подобен нам: Владыка – не как человек, но Он – Господь сил, прикасающийся рукой Своей к земле (конечно – Самарийской) и колеблющий ее, заставляя ее испытывать, разумеется, не обыкновенное смятение, но потрясая ее всю войною и жестокими бедствиями и приводя в содрогание. По-

—532—

этому, говорит, возрыдает всякий живущий на ней, и как река Египетская взыдет скончание, покрывая и погружая все, а потом опять таким же образом возвратится, увлекая и унося (все с собою). Мы говорили уже, что волнам речным уподобляет Сеннахирима, ассирийские полчища и воздвигнутую ими против Самарии войну. Итак, прогневляющим и оскорбляющим Бога невозможно будет бегство, но всесильна и неизбежна будет разящая рука, и кто раз будет пойман, тому не будет никакой помощи и утешения, ибо, по написанному, «аще затворит от человеков, кто отверзет» (Иов.12:14). Конечно, гораздо лучше отвратить гнев обращением к тому, что ему угодно и любезно. А это, и вполне естественно, совершится в том случае, если мы, забывая прежнее и отвыкая от худого, будет просвещать себя преуспеянием в добродетели, ибо тогда избавимся от последствий гнева и легко подвигнем благого по естеству Создателя удостоить нас снисходительного и милостивейшего внимания.

Ам.9:6. Сотворяяй на небо восход свой и обещание свое на земли основаяй, призываяй воду морскую и проливаяй ю на лице земли: Господь Вседержитель имя ему.

Устрашает удаляющихся от Бога словами, еще более подробными, и побуждает к лучшему, искусно изъясняя превосходство и всемогущество Божественного естества, и старается доказать, что всегда и во всяком случае Он приведет в исполнение слова Свои без всякого препятствия с чьей-либо стороны. Кто, говорит, касается земли и колеблет ее (сейчас указанным нами способом), тот же самый устраивает на небо восход свой.

—533—

Как бы говорит: Он имеет всю власть, так что восходит на самые небеса, и владеет державою над всеми, при чем Он имеет в подчинении Себе блаженный собор – вышний, небесный, или – святых ангелов, потому что, как мы думаем, небо есть живущие на нем ангелы. Нужно заметить, что это в прикровенном виде созерцал Иаков: лествица от земли досягала до неба, «и Господь», говорит, «утверждашеся на ней», и видел ангелов восходящих и нисходящих по ней (Быт.28). Это, думаю, и есть: сотворяяй на небо восход свой. Но, говорит, и что Он обещает жителям земли, то, без сомнения, непоколебимо, несокрушимо и как бы утверждено на основании, потому что никоим образом не окажется бессильным Господь сил, и слово Его не будет безуспешно. В этом удостоверяет нас Спаситель, говоря: «небо и земля мимоидет, словеса же моя не мимоидут» (Мф.24:35). Он же есть и тот, кто неизреченною силою поднимает воду морскую и дождит на землю, то есть – опять-таки – управляющий небесным и настолько сильный, что легко претворяет природу сущего во что Ему угодно, и имя Ему Господь и Бог, и, кроме того, Вседержитель. Этого нельзя считать простым наименованием, как без сомнения, нередко бывает у людей, но оно употреблено вполне соответственно самой истине: и у нас самих, и у святых ангелов именуется так потому, что Он, по существу, господствует и облечен властию над всем. Итак, цель пророка – чем можно больше и на сколько он мог устрашить обольщенных, с наибольшим успехом убедить их в необходимости поскорее пойти как бы назад, считать делом славным справедливость

—534—

и снова признать вожделенным благочестие по отношению к Богу, страхом грядущего крепко сдерживая влечение к постыдному; и это, думаю, справедливо сказано устами Давида Владыке всяческих: «броздами и уздою челюсти их востягнеши, не приближающихся к тебе» (Пс.31:9).

Можно сказать, и с полным правом, также о Христе, что Он есть сотворяяй на небо восход свой. Ведь Он явился свыше, с неба, потому что как Бог от Бога рожден по естеству. Посему и говорил: «аз от вышних есмь» (Ин.8:23). Засвидетельствовал о Нем и мудрый Иоанн, говоря: «грядый свыше, над всеми есть» (Ин.3:31). Но Он имеет восхождение на небеса, по существу, ибо, как я сказал, они изначала принадлежат Ему как Богу, Который явил Себя доступным для жителей земли. Он «предтеча о нас вниде» (Евр.6:20) к Отцу и, как пишет Павел, обновил нам путь новый и живой (Евр.10:19–20), потому что за нас как человек предстал пред лицом Бога и Отца, Который «воскресил нас с Ним и спосадил на небесных» (Ефес.2:6). Но так как восшел Христос, то устроил восхождение и нам, если справедлив Павел, говоря: «яко мы живущии не имамы предварити умерших, но купно с ними восхищени будем на облацех» (1Сол.4:15:17). И так восшел как человек, чтобы Ему одному приличествующее восхождение (ибо Он есть Бог и от Бога) сделать доступным и для нас, верующих. Он и утверждает обещание свое на земли, потому что отнюдь не солжет, но исполнит то, что обещает нам совершить. Так он сказал: «уне есть вам, да аз иду: аще бо не иду аз, Утешитель не приидет к вам» (Ин.16:7). По-

—535—

сему и повелел Апостолам «от Иерусалима не отлучатися, но ждати обетования Отча», которое слышали от Него (Деян.1:4), излил же на них богатно благодать. Посему-то они и были свидетелями славы Его «во Иерусалиме же и во Иудеи», и по всей земле (Деян.1:8). Найдем также, что обетование Его подтверждается и иным образом: мы веруем, что Он воскресит нас из мертвых, соделает победителями тления и «преобразит тело смирения нашего, яко быти сему сообразну телу славы его» (Флп.3:21) и примет нас участниками Своего царствия. Он также призывает воду морскую и проливает ее на лице земли, то есть: горькое, неприятное и негодное к употреблению прелагает в пригодное. Так: буква закона убивает, и сень сама по себе бесполезна, но для нас, разумеющих, она сделалась весьма полезною для постижения Христа и оказалась как бы некоторым духовным дождем, орошающим в некотором роде поднебесную, если справедливо, что закон, некогда для древних тягостный и невыносимый, для нас стал пестуном к таинству Христову, так что и от него можно получить плод, истончая грубую оболочку сени для извлечения истины. Посему примем сказанное как бы в виде примера, приведем в подтверждение и воду Мерры (Исх.15), которая была горька, но усладилась, когда Бог показал Моисею и дерево и повелел его положить в воду. Дерево же было образом и типом честного креста, благодаря которому закон стал сладким и как бы весьма удобным для питья, хотя история (его ближайший смысл) содержит в себе горечь, потому что буква убивает,

—536—

как я сказал, вернее же, как написал нам мудрый Павел.

Ам.9:7–8. Не якоже ли сынове Ефиопстии, вы есте мне сынове Израилевы? глаголет Господь. Не Израиля ли изведох из земли Египетския и иноплеменники из Каппадокии и Сиряны из рова? Се, очи Господа Бога на царство грешных и отвергу е от лица земли.

Израильтяне, всегда высоко поднимающие чело, постоянно то так, то иначе ссылаясь на благородство отцов и широко раскрывая уста, говорили: мы имеем отцом Авраама; однако они услышали обращенные к ним слова Христа: «аще чада Авраамля бысте были, дела Авраамля бысте творили» (Ин.8:39); «не вси бо сущии от Израиля, сии Израиль, ни зане суть семя Авраамле, вси чада» (Рим.9:6–7); но светлость дел по справедливости дает возможность хвалиться славными деяниями отцов. Кроме того, они презирали все прочие народы, говоря и то, что Бог их сделал избранными из всех народов, избавил из земли Египетской и перевел в землю обетованную. Все это верно; но те, которые преимущественно обязаны были соответственною взаимностию радовать Почтившего, во многих отношениях оказались жестоко оскорблявшими Его полными отступлениями и уклонениями к пороку; наконец, жалкие, дошли до такого повреждения ума, что стали думать, что им для благосостояния и славы достаточно происхождения от корня Авраамова и изведения из земли Египетской в землю обетованную. Поэтому, чтобы они знали, насколько недействительны в отношении к пользе такие похвальбы для них, обратившихся к нерадению и не желающих быть благочестивыми, по

—537—

необходимости говорит: не буду ли Я смотреть на вас, – хотя вы и имеете благородство по отцам, – точно так же, как на сынов Ефиопских, которые не имеют корнем Авраама? Ибо божество неуклонно и совершенно нелицеприятно и не знает плотского благородства, лишенного добрых дел, но удостаивает всякого уважения благородство духовное и то, за которым обыкновенно следует блистание славными подвигами. Но вам кажется чем-то великим и изрядным то, что из Египетской земли перешли в другую. Что же из того, говорит, или какую это вам доставить пользу? – Это получили от Меня и другие. Именно: Я вывел иноплеменников, то есть Филистимлян (как передавали Евреи), из Каппадокии, а Сирийцев, то есть всех, которые были тогда подвластны Дамасскому царству, вывел из рова. Нужно заметить, что вместо из рова Иудеи поставляют: из Кирены. Таким образом Филистимляне были выходцами Каппадокийскими, а Сирийцы – Киренскими. А рвом называли Кирену, хотя она весьма возвышенна и расположена высоко, потому что она лежит как бы в глубокой впадине, ибо, можно сказать, вся земля Ливийская состоит из открытых приморских долин. Поэтому, говорит, у Меня, на всех смотрящего одинаково, есть намерение стереть с лица земли всякое царство грешников. Следовательно никакой пользы не приносит плотская знаменитость обладающим ею: благородством у Бога считается добрый нрав, весьма наклонный к достижению добродетели и пекущийся о соревновании в благочестивых деяниях предков.

Ам.9:8–10. Обаче не в конец отвергу дом Израилев, глаголет Господь. Понеже, се, аз заповедаю и

—538—

развею дом Израилев во вся языки, яко же веется на веяле, и не падет сотрение на землю. Оружием скончаются вси грешнии людий моих, глаголющии: не приближатся, ни приидут на нас злая.

Снова сохраняется Израилю остаток ради отцов: не подвергнутся, говорит, окончательной гибели, и род Иакова не совсем исчезнет, но как бы разбросанные веялом, говорит, рассеяны будут по всем народам. Впрочем, не падет сотрение на землю, то есть; не так падет род Иакова, чтобы дойти до полного сокрушения, но спасется часть помилованных, потому что некоторые в то время возвратились из плена. Спасена же Христом, так как не малое число из Иудеев уверовали. Спасется также остаток в последние времена, когда призвано будет множество язычников. Затем как бы на чьи слова: если Иаков спасается, то против кого угрозы? мудро отвечает и говорит, что гнев не будет обращен решительно на все без рассуждения и последствия ярости не будут безразличны, но постигнут тех, кто совершил нетерпимые согрешения. Это и есть: оружием скончаются вси грешнии людей, глаголющии: не приближатся, ни приидут на нас злая, ибо некоторые дошли до такого повреждения ума, что считали святых пророков прорицающими ложь и говорили, что ни одно предсказание не сбудется. Об этом свидетельствует Иеремия, который говорит Богу: «се тии глаголют ко мне: где есть слово Господне? да приидет» (Иер.17:15). Итак, у людей такого образа мыслей грех двоякий: и прогневляли разными способами, и считали истину за лживую басню.

Найдем также, что во время пришествия Спаси-

—539—

теля нашего наставники Иудеев не обращали внимания на Его слова. Посему они и услышали: «горе вам, книжницы и фарисее, лицемери, яко взясте ключ разумения: вы не входите, ни входящих оставляете внити» (Лк.11:52; Мф.23:13), и еще: «горе вам, яко переходите море и сушу» и прочее (Мф.23:15 и д.). Посему справедливо не признаны за детей, как удалившиеся от благородства отцов, но причтены как бы к сынам Ефиопским; истреблены и оружием и понесли от Судии наказания, соответственной их безрассудству.

Ам.9:11–12. В той день восставлю скинию Давидову падшую, и возгражду падшая ея, и раскопаная ея восставлю, и возгражду ю якоже дние века: яко да взыщут мене оставшиися человецы и вси язы́цы, в нихже призвася имя мое в них, глаголет Господь творяй сия вся.

Обещал, говоря, что не в конец истребит род Иакова, но, хотя бы они, как бы разбросанные веялом, сделались странниками и пришельцами, лишенными отечества и домов, живущими в варварской и чужой стране, все-таки не будут сокрушены совсем и не дойдут до совершенной гибели. Поэтому говорит, что восстановит и скинию Давидову, воздвигнет низверженное в ней якоже дние века, то есть на дни долгие. Это, говорит, будет для прочих народов, соседних и отдаленных, доказательством и удостоверением того, что нужно наконец обратиться к Богу и начать искать Его, удивившись конечно Божию милосердию и величию могущества. Итак, если говорит «скинию Давидову» то обозначает род Иудейский или дом Иаковлев. Следует заметить, что, когда Кир освободил их из плена, они вороти-

—540—

лись в Иудею, восстановили храм и, укрепив опустошенные города и построив в них дома, стали жить в безопасности; и, хотя терпели войны со стороны некоторых, – разумею, например Антиоха, Адриана, но уже не становились пленниками и не испытывали опустошения подобно тому, как от Вавилонян.

Таков исторический смысл в этих словах, а более внутренний и истинный нужно относить ко Христу. Именно, когда Он воскрес из мертвых, при чем Бог и Отец восстановил павшую до смерти скинию Его, то есть – земную плоть, тогда все поверженное у нас приведено в новый вид, ибо «кто во Христе, нова тварь» по писанию (2Кор.5:17), потому что мы совоскрешены вместе с ним, и хотя смерть подкопала скинии всех, но возградил их Бог и Отец во Христе. И это уделено нам будет не на время, но на вечные дни, потому что благо нетления неотъемлемо у нас и смерть не будет уже владычествовать над спасенными во Христе. Тогда и прочие человецы по примеру уверовавших из Израиля познали Бога, истинно и по естеству сущего, уклонившись от оного древнего и мерзкого заблуждения; ибо не мог солгать Христос, когда говорил: аще зерно умрет, мног плод сотворит (Ин.12:24), и аще: аще вознесен буду от земли, вся привлеку к себе (Ин.12:32). Итак, в тот день, когда Я воздвигну раскопанную и падшую скинию Давидову, призовутся все народы и на них будет Мое имя. А что предсказание всенепременно придет в исполнение, удостоверил, присовокупив: глаголет Господь творяй сия вся, потому что, если истинно есть Бог Господь, то, конечно, совершит и это, не

—541—

имея никакого недостатка в силе: Он творит «велия и неизследимая, славная же и изрядная, имже несть числа» (Иов.5:9).

Ам.9:13–15. Се, дние грядут, глаголет Господь, и постигнет жатва объимание винограда, и созреет гроздие в сеятву, и искапают горы сладость, и вси холми насаждени будут: и возвращу плен людий моих Израиля, и возградят грады разореные, и населятся, и насадят винограды и испиют вино их, и сотворят вертограды и снедят плод их: и насажду я на земли их, и не исторгнутся ктому от земли своея, юже дах им, глаголет Господь Бог Вседержитель.

Что сказал, то ясно и истолковал. И если кто пожелает сделать простое и историческое объяснение, то опять конечно скажет следующее: что потерпевшим плен ясно возвестил возвращение, и что они будут владеть своей землею, восстановив города и дома, и, достигнув наконец счастливой жизни, будут собирать добро с полей, с веселием и радостию займутся земледельческим трудом, так что непрестанный у них будет труд, соединенный с приятнейшею уборкою, когда хорошая жатва поведет у них за собою сбор винограда, а сбор в свою очередь продлится до поры сеяния, и таким образом земледелец от точила, ножа и гроздьев будет у них переходить к паханию полей и, омыв пыль гумна, будет приниматься за занятия при точилах.

Если же мы пожелаем внести в рассмотрение предложенного нечто более утонченное и духовное, то справедливо будет размыслить о следующем.

Когда, как я сказал, воскрес Христос, Отец восстановил скинию Давидову и возградил им «раскопаная» (Амос.9:11), тогда совершилось великое и

—542—

обильное раздаяние духовных даров всем людям, Еллинам и Иудеям, ибо «един Бог», Который оправдал «обрезание от веры и необрезание верою» (Рим.3:30). Посему весьма велико подаяние духовных плодов верующим, которое превосходно обозначается плодами земными, ибо, говорит, много будет хлеба и вина. И теперь мы будем принимать хлеб в укрепление, очевидно духовное, ибо написано: «и хлеб сердце человека укрепит» (Пс.103:15), конечно хлеб духовный и божественный свыше; вино же – в увеселение, ибо опять сказал: «вино веселит сердце человека» (Пс.103:15). Радуемся же мы упованием по слову Павла (Рим.12:12). Каплют также и горы сладостию. Горами, кажется, называет здесь церкви Христовы по причине возвышенности хранимых в них догматов и превосходства благочестия к Богу и потому, что горы являются украшенными различными растениями, а церкви Христовы имеют бесчисленное множество людей святых, подобно кедрам и самым высоким деревьям, которые насаждены при протоках вод духовных. Далее, как на обильных лесом горах летает множество пчел, вырабатывая сладкий и ценный мед, так и в церквах превосходящие прочих и преуспевающие в добродетели и уразумении учения Христова, собирая сладкий мед, как бы источают его в сердца других. Именно такям образом, думаю, каплют горы сладостию. Но будут, говорит, и холмы насаждени. Холмы – это люди второстепенные и обладающие меньшей степенью добродетели в сравнении с теми, которые более отличались в этом, потому что в церквах существуют различные степени святости и праведности, как говорит Па-

—543—

вел, соответственно благодати, данной каждому (Еф.4:7) от раздаятеля этого – Бога. Итак, будут, говорит, и они насаждени, то есть будут цветущими, плодоносными и обладающими умом, обильно украшенным правотою божественных догматов. А что Бог всяческих возвратил и плен наш, – в этом никто не может сомневаться, потому что Христос проповедовал пленникам отпущение (Лк.4:18) и избавил поднебесную от насильства диавола. Тогда-то, подобно земледельцам, мы стали ревнителями духовного плодородия, насадили вертограды и винограды, и вкушаем плод их; ибо получим воздаяние за труды, соберем и плоды благонравия. А что будем иметь непоколебимое пребывание у Бога и если раз дано будет от Него наследие, то никто не изгонит получивших его, – это уясняет, говоря: насажду я на земли их (которую дал им), глаголет Господь Бог, ибо церковь Бога есть такой дар, в котором Он раскается; и мы пребудем в постоянной твердости всякого блага, имея наставником и предводителем Самого Христа.

—3—

В Посланиях Апостолов Павла и Петра изображается в общих чертах умственное, нравственное и религиозное состояние человечества в последние времена, дается общая характеристика этих времен. Но эта характеристика охватывает не все стороны жизни тогдашнего человечества. Напр., на основании слов Апостола Павла (2Тим. 3:1–8), что люди в последние дни будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям не покорны, … недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержные, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны и т.п., хотя и можно делать вывод, что в последние времена международные отношения придут в большое расстройство, и война сделается обыкновенным делом людей, однако прямо об этом у Апостола не говорится; об этом можно только догадываться. Не говорится прямо в посланиях Апостольских и о других страшных бедствиях, которые будут поражать человечество в последние времена. Кроме того оценка умственного, нравственного и религиозного состояния людей у Апостола Павла ко всему протяжению последних времен, и потому-то это состояние отображено в общих чертах. Но последние временя будут продолжатся не несколько лет, а, по-видимому, очень долго, и состояние людей в течении их будет подвергаться значительным переменам. Быстрее и сильнее, чем когда бы то ни было, будут изменяться в послед-

—4—

ние времена международные отношения. В кипучем круговороте взаимной розни между людьми, ожесточенной борьбы между сословиями и состояниями, между народами и царствами, легче, чем когда-нибудь, будут переходить из рук в руки преобладание и владычество. Страшный эгоизм, легкомыслие, развращение нравов, разнузданность страстей, утрата благоговения к Богу, отсутствие страха пред законами и властью, извращение всех отношений, потрясут самые крепкие тропы, подорвут благосостояние самых благословенных и богатых стран, расшатают семейные узы, гражданские порядки и весь общественный строй, зажгут пламя бунтов и междоусобицы, водворят повсюду раздоры, приведут ко всеобщей войне. При таком состоянии ничего не будет прочного, надежного, не расшатанного. Лжепророки разнесут смущающие людей предсказания, лжеучителя распространят свои сумасбродные вымыслы. Одни тираны будут низвергать других, и сами будут вскоре подвергаться той же участи; рабы вырвут власть у владыки, но и сами вскоре сделаются жертвами других честолюбцев. – Всеобщее расстройство увеличится от тяжких бедствий, которые достанутся в уделе тогдашнего человечества от внешней природы. Страшные физические перевороты не только изменять состояние народов и царств, но и самое лицо земли.

Само собой понятно, что чрезвычайная важность событий, которые в последние времена сотрясут человечество, разнообразие этих событий и быстрота, с которою они будут следовать друг за другом, или совершаться одновременно, а с другой стороны, необычайная податливость тогдашних людей к переменам, не позволяют думать, чтобы состояние людей пред самым пришествием антихриста было почти такое же, какое будет в самом начале того состояния, которое Апостол Павел назвал отступлением. Действительно, в речи Иисуса Христа о разрушении Иерусалима и о кончине мира, а также в символических видениях, описанных в Апокалипсисе, мы находим различение, хотя и не очень ясное и вразумительное, периодов в последних временах. Как из речи Иисуса Христа, записанной тремя первыми Евангели-

—5—

стами, так и из Апокалипсиса мы узнаем, что пред кончиной мира не сразу, не вдруг настанут самые тяжелые времена, а постепенно, в течении неизвестно какого времени, будут, с одной стороны, усиливаться зло, а с другой, умножаться бедствия. В речи Иисуса Христа и в Апокалипсисе прямо и подробно указаны многие такие черты состояния человечества в последние времена и такие события, имеющие тогда совершиться, которые у Апостола Павла и Петра или совсем не указаны, или слитно представлены в одной общей картине и едва обозначены намеками. Поэтому мы посвящаем особую главу характеристике отступления, которое будет пред антихристом, характеристике до-антихристова периода последних времен, заключающейся в речи Иисуса Христа о кончине мира и в Апокалипсисе.

Многие придут, – сказал Иисус Христос, – под именем Моим и будут говорить: я Христос, и многих прельстят. Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь: ибо надлежит всему тому быть. Но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам: все же это начало болезней (Мф.24:5–7). Вот описание заметного начала частью богоотступничества многих людей, совращаемых в лжеверие и безбожие лжехристами, частью страшных бедствий, которые большей частью будут вызваны самими же людьми, – их безбожием и нравственным развращением и вообще всеми теми свойствами зла, которые указаны Апостолом Павлом при описании людей последних времен. По изображению Апостола, люди будут самолюбивы, сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, родителям непокорны, неблагодарны, нечестивы, недружелюбны, непримирительны, клеветники, невоздержные, жестоки, не любящие добра, предатели, наглы, напыщенны, сластолюбивы (2Тим. 3:2–4); а это всё такие свойства, при которых соблюсти мир невозможно, которые неизбежно и скоро вызовут раздоры, соперничество, всеобщую вражду и ненависть, борьбу всех против каждого, и каждого против всех, – вооружать одни народы против других и произведут страшные

—6—

войны. По пятам войны обыкновенно следуют эпидемии: тифы, дизентерия, холера, чума. При продолжительных и всеобщих войнах поля остаются незасеянными, а засеянные, равно как сады и виноградники, бывают потоптаны и уничтожаются. От этого распространится голод, который в свою очередь может вызвать новые ожесточенные войны из-за куска хлеба и усилить эпидемии. Само собой понятно, что нужно не краткое время для того, чтобы произведены были эти войны, которые, как видно из самого выражения: восстанет народ на народ и царство на царство, и широтой распространения, и ожесточенностью, будут далеко превосходить воинственные эпохи Навуходоносора, Кира, Александра Македонского, Римских полководцев, Аттилы, Мохаммеда, Чингис-Хана, Тамерлана, Валленштейна и Наполеона. Это будут войны всемирные. Вспыхнет война в одном месте, опустошатся сады и поля, выгорят селения, превратятся в обагрённые кровью развалины богатые и многолюдные города, разбегутся жители, цветущие страны сделаются пустынями, полягут на поле брани и от заразительных болезней бойцы, война само собой затихнет; но не успеет она прекратится в одной части земли, как кровавое зарево её разольется по другим странам и частям мира. Очевидно, что это страшное начало (начало болезней) ещё более ужасного конца продолжится не краткое время, что этот первый период последних времен, – период появления лжехристов, совращения людей в лжеверие и безбожие, нечестия, умственного и нравственного упадка, кровопролитных повсеместных войн и физических бедствий, – будет продолжаться не несколько, а много лет. Но это ещё не конец.

В значении характерной черты и вместе с тем производящей причины антихристианства начального периода последних времен указывается в речи Иисуса Христа появление многих лжехристов, которые многих обольстят своим лжеучением, многих отторгнут от Христа и обратят в свою веру. Эту черту и эту причину богоотступничества в последние времена указывает неоднократно и Апостол Павел, говоря, что тогда отступят некоторые от веры, внимая духам обольстителям и учениям бесовским, через лицемерие лжесловесников

—7—

(1Тим.4:1, 2). Искусителями людей будут собственно злые духи, но они будут действовать через людей – лжеучителей, которые, лицемерно, или в безрассудном самообольщении, проповедуя строгую нравственность, именно – запрещая вступать в брак и употреблять некоторые виды пищи, на самом деле будут этой личиной мнимого благочестия совращать людей в свое лжеверие и отторгать от Христа христиан. Быть может, эти же самые лжеучителя, приписывая себе высокую нравственную чистоту и требуя её от других, объявят себя христами. Между тем как одни будут отторгать от Христа льстивыми лжеучениями, обманом, лицемерным благочестием, выдавая себя за Христа и лицемерно подражая Его учению и жизни, другие лжеучителя, напротив, будут нагло отрицать Христа и Бога, проповедовать свои учения, совершенно противные христианству, вводить нравы и порядки, прямо безбожные. Это наглые ругатели, поступающие по собственным своим похотям (2Петр 3:3). А когда вопреки им люди станут ссылаться на появление предреченных в Писании признаков второго пришествия Иисуса Христа, они будут нагло отвергать их значение и говорить: Где обетование пришествия Его? Ибо с тех пор, как стали умирать отцы, от начала творения, все остается так же (2Петр. 3:4). Люди станут указывать им на войны, глады мор и землетрясения, а также и на развращение нравов, но они ответят: так всегда было и всегда будет. Как люди, отделяющие себя от единства веры, душевные, не имеющие духа (Иуд. 1:19), они будут иметь глаза, которыми не видят, и уши, которыми не слышат (Ис. 29:10; Втор. 29:4; Рим. 11:8). Несмотря на ужасные бедствия, равнодушно ко всему относясь и не замечая всеобщего развращения нравов, а то и прямо сочувствуя ему, они будут говорить: мир и безопасность, тогда, когда внезапно постигнет их пагуба (1Сол. 5:2, 3). Без сомнения их бесчувственность и беспечность от них сообщатся многим другим, а дерзкая проповедь отрицания и неверия таких наглых ругателей не менее отторгнет людей от веры в Бога и Христа, чем вкрадчивая, льстивая, притворно-набожная речь лжехристов.

—8—

Учение и деятельность лжехристов и безбожников и будут главными и первыми источниками распространения безнравственности, лжеверия, нечестия, антихристианства и положительного безбожия в самом начале «последних времен». Но можно также предполагать, что большие успехи лжемессианской и безбожной деятельности и учений этих предшественников анитхриста (они многих прельстят) в значительной мере будут зависеть от того, что они найдут в состоянии умов и в направлении жизни тогдашнего человечества зла и усиленною деятельностью сатаны, который, в предчувствии и ожидании скорого конца своего владычества на земле и окончательного осуждения (Иуд.1:6), с особенною и страшной яростью направит свои злые ковы против верующих в Бога и особенно против христиан (Апок. 12:12–17). Возникши и возросши на почве лжеверия, антихристианства и безбожия, которых и всегда в мире не мало, а к тому времени будет еще больше, лжехристы и безбожники, находя поддержку в среде, смело и с успехом будут сеять свои лжеучения и еще более усилять и распространять лжеверие, нечестие, безнравственность и безбожие.

Характерные черты этого, начального периода «последних времен» следующие. Умножение на земле бедствий, которые будут частью естественными результатами нечестия и беззакония людей, частью наказанием Божьим людей за их богоотступничество и растление. Преобладающими свойствами людей сделаются: 1) эгоизм, который будет проявляться в гордости, надменности, неблагодарности, клевете, недружелюбии, вражде, предательстве, непокорности родителям и т.п.; 2) чувственность, которая выразиться в невоздержании и сластолюбии; 3) всепоглощающая склонность к удобствам материальной жизни, которая обнаружится в сребролюбии и сластолюбии; 4) поверхностная любознательность, превратное направление и бессилие ума, неспособность любить истину и достигать её и отсюда противление ей; 5) непонимание и незнание истины веры, маловерие, лжеверие и окончательное неверие; 6) ли-

—9—

цемерное благочестие и совершенное нечестие; 7) чрезвычайное усиление греховного начала в человеке и отсюда несочувствие добру, доходящие до положительной ненависти к нему; 8) вместе с лоском внешней образованности и процветанием знания и искусств, содействующих земному благосостоянию человека, чрезвычайно нравственное огрубение и одичание, которое обнаружится в безбожии, лицемерии и нечестии в отношении к Богу, в ненависти, вражде, бесчеловечии и жестокости в отношении к людям, в господстве низших, животных инстинктов над идеальными стремлениями в самом человеке; наконец, 9) склонность к своеволию и безначалию, которая сначала будет проявляться в непокорности родителям, а затем в отрицании всякой вообще власти, и которая будет зародышем междоусобиц, кровопролитных войн, общественной, государственной и международной неурядицы и полной и всеобщей анархии.

Для полноты характеристики следует указать ещё два обстоятельства.

Во 1-х, главными выразителями всех указанных дурных свойств и деятельными распространителями зла явятся лжемессии и другие лжеучителя, а также явные безбожники. Без сомнения, многие из них будут выделятся из толпы и господствовать над нею формальными преимуществами ума и воли и благодаря этому, а также и соответствию свой проповеди с духом времени, они будут иметь временный успех в своей проповеди. Формальные достоинства их ума и воли не спасут их от всепоглощающего потока греха, а напротив, сделаются в руках дьявола сильнейшими орудиями для распространения зла. Под напором силы зла богатые дарования внушат этим людям гордость, честолюбие и властолюбие; острота ума не направит их к божественной истине, а послужит источником коварства и тонкой лести и лжи; энергия воли послужит целям эгоизма, деспотизма и честолюбия. Одни из них, безумно надмеваясь своими силами и достоинствами, нагло вооружатся против религии и установленного нравственного и гражданского строя жизни. В виду начавшегося религиозного, умственного и нравственного упадка, они будут рассчитывать найти сочув-

—10—

ствие и поддержку своему отрицанию среди многих и потому будут выражать его с необыкновенной наглостью и дерзостью. Это наглые ругатели. Другие из богато одаренных силами ума и воли людей, наблюдая брожение и путаницу религиозных и других идей в умах современников, возникновение разнообразных мнений и религиозных сект, взаимную борьбу их и неспособность современников разобраться в хаосе мнений и верований, замечая в тоже время упадок нравственности и одичание людей, произведут опыты религиозных, моральных и социальных реформ, задумают пересоздать верования, понятия и строй жизни человечества. Но при этом они не скажут вместе с Петром: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни. И мы уверовали и познали, что Ты Христоc, Сын Бога живаго (Ин. 6:68, 69); не обратятся они к Слову Божию, ни к преданиям и учениям церкви, ни к образцам жизни Христа, Апостолов, Святых; или если и обратят внимание на их учение и подвиги жизни, то безрассудно извратят и переиначат их смысл, самовольно одно примут, другое отвергнут; или же признают их учение устаревшим, несоответствующим потребностям времени и неспособным уврачевать его язвы; измыслят свои учения и возмечтают пересоздать ими весь строй жизни, горделиво вообразят себя вдохновенными свыше пророками, провозвестниками воли Божьей, особыми орудиями Провидения, призванными и уполномоченными им для совершения великих дел; в самообольщении они объявят себя Христами и будут проповедовать свою веру, как высшую и лучшую из всех. Печальный результат будет тот, что они многих прельстят. Столь безумное самообольщение и самопревозношение психологически понятно. Богатые дарования, соединенные с гордостью и блестящими успехами, побуждают их обладателей воображать себя чрезвычайными посланниками неба, людьми рока, избранниками Провидения, от рождения предназначенными для совершения мировых переворотов, даже доводят их до самобоготворения. Так, высший из сотворенных духов возмечтал быть равным Богу; Навуходоносор не считал невозможным выше звезд Божьих

—11—

вознесть престол свой, быть подобным Всевышнему (Ис.14:13, 14); Мохаммед, Аттила, Чингис-Хан, Наполеон и даже Бисмарк объявляли себя чрезвычайными посланниками Божьими и этим оправдывали свою разрушительную деятельность, в людей внедряли суеверный страх к себе, а в себе укрепляли веру в безусловный успех своих предприятий, в свою счастливую звезду; Гегель самообольщенно считал свою философию высшей ступенью, до которой дошло Абсолютное в своем мировом развитии и в сознании человечества. А лжеучителям последних времен тем удобнее будет объявить себя христами, что при тогдашнем крайнем умственном и нравственном расслаблении это не покажется безрассудством и не вызовет достаточно сильного отпора со стороны людей, всегда учащихся и никогда не могущих дойти до познания истины, противящихся истине, развращенных умом, невежды в вере. Скажем более: парадоксальность, новизна и безумная смелость учений лжепророков и лжехристов именно и будут приятно затрагивать легкомысленное любопытство и нравиться извращенному вкусу тогдашних людей, которые не будут иметь ни возвышенности разума, ни рассудочной трезвости, ни здравых взглядов, ни любви к простой истине, ни нравственной устойчивости, ни твердости в вере. Их пресыщенному вкусу старые вечные истины будут казаться слишком простыми, скучными, школьническими и бесплодными понятиями; их будет привлекать и прельщать ложь, лишь бы она сулила золотые горы, была или казалась новым, никогда неслыханным словом, льстила самолюбию, отвечала извращенным вкусам и потребностям.

Во 2-ых, важно и страшно не то, что в последние времена будут такие люди, какими их описывает Апостол Павел в Посланиях к Тимофею, а то, что они будут в преобладающем числе, что их будет очень много, что именно они, а не добрые, будут давать тон и направление жизни. Дурных людей, имеющих то те, то другие свойства зла, упоминаемые Апостолом Павлом, на земле всегда много; но никогда их не было и не будет столько и никогда они не имели и не будут иметь столько силы и власти на земли, как в последние времена. Апостол не говорит, что в последние вре-

—12—

мена. Апостол не говорит, что в последние времена будут люди с такими-то и такими-то дурными свойствами, а говорит, что люди будут такими-то и такими-то злыми, т.е., не некоторые, а, взятые в массе, почти все будут злыми, добрые же будут исключениями, редкостью. Такое ужасное скопление зла и чрезвычайное умножение злых, какое будет в последние времена, было разве только перед потопом, когда все люди стали плоть, все пренебрегали Духом Божьим, так что пришлось всех их истребить потопом, за исключением одного праведного семейства. Как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого: ели, пили, женились, выходили замуж, до того дня, как вошел Ной в ковчег, и пришел потоп и погубил всех (Лук.17:26, 27). Глубокое погружение в материальные интересы с исключением идеальных стремлений, любовь только к земной жизни с беспечным отношением к высшим потребностям духа, с пренебрежением ко всему божественному, доходящим до положительной вражды к Богу, к религии, к истине, к добру, и разнуздывающим все греховные склонности и страсти человека, и от этого страшный разлив и владычество зла среди людей – вот каким будет человечество в последние времена. По истине оно будет плоть и будет пренебрегать Духом Божьим (Быт.6: 3).

Впрочем, зло в последние времена не сразу достигнет высокой степени напряжения и повсеместного распространения. Равным образом и бедствия, которые тогда постигнут человеческий род, будут усиливаться и распространяться постепенно. Необыкновенная сила и распространённость зла и бедствий будут принадлежать всем периодам последних времен; но эти периоды будут отличаться степенями силы и распространения зла и бедствий и некоторыми частными своеобразными особенностями. Начало «последних времен» будет служить подготовкой конца их, и конец их будет завершением начала.

Первый период «последних времен», сейчас описанный нами, обозначен в Евангелии словами: «это еще не конец»; «все это – начало болезней» (Мф.24:6, 8).

Возможно, что именно этот же начальный период по-

—13—

следних времен изображается в Апокалипсисе символически под образом открытия Агнцем третьей печати и явления вороного коня¹⁰⁸³. Когда Он (Агнец) снял третью печать, я слышал третье животное, говорящие: иди и смотри. Я взглянул и вот, конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей. С слышал я голос посреди четырех животных, говорящий: хиникс¹⁰⁸⁴, пшеницы за динарий¹⁰⁸⁵, и три хиникса

—14—

ячменя за динарий; елея же и вина не повреждай (Апок.6:5, 6).

Андрей Кесарийский следующим образом толкует это видение: «Третье животное, как думаю, есть человек, показывающий падение людей, и по причине сего наказания, ради склонности ко греху по власти произволения. Вороным (черным) конем, думаю, означается плач об отпавших от веры Христовой, по причине тяжести наказаний. Мерило есть различие тех, которые отпали от веры или по нетвердости разумения, или по тщеславию, или по слабости тела. Мера пшеницы за динар. Может быть, и чувственный голод будет тогда, как сказано будет далее. Мера пшеницы, стоящая динарий, в переносном смысле указывает на подвизавшихся законно и тщательно сохранивших дарованный им Божественный образ. Три меры ячменя – означают тех, кои по недостатку мужества, скотоподобно покорились мучителям, впоследствии же покаялись и слезами омыли оскверненный образ. А что повелевается не вредить вина и елея, значит то, чтобы не было отлагаемо врачевание Христово по причине смущения, чтобы врачевать им впадших в разбойники и уязвленных, и не допускать смерти похищать тех, кои по долготерпению Божию имеют одержать победу»…¹⁰⁸⁶

Хотя некоторые снятие всех семи печатей относили к домостроительству воплощения Бога Слова, но мы, говорит Андрей Кесарийский, «последуем Мефодию, который буквально так сказал: нет нужды думать тут о Самом Христе родившемся, ибо задолго прежде Апокалипсиса исполнилось таинство воплощения Бога Слова; Иоанн же говорит о настоящем будущем. Здесь излагает он, как совершенно было покорение огненного дракона»¹⁰⁸⁷.

Голод, кровопролитие, отступничество от веры и дру-

—15—

гие нравственные и физические бедствия изображаются приблизительно одинаково, как в начальных словах речи Иисуса Христа о последних днях Иерусалима и о последних временах мира, так и в апокалипсическом видении открытия третьей печати по изъяснению сего видения Св. Мефодием, Епископом Патарским, и Андреем, Архиепископом Кесарийским.

За первым, начальным периодом последних дней, в течении которого будут являться лжехристы и обольщать многих, будут страшные войны, гады, моры и землетрясения, и который, по-видимому, продолжится не малое время, последует второй период. Он описывается в следующих словах: Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда соблазнятся многие; и друг друга предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут и прельстят многих; и по причине умножения беззаконий во многих охладеет любовь; претерпевший же до конца спасется; и проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной во свидетельство всем народам; и тогда придет конец (Мф. 24:9–14).¹⁰⁸⁸

—16—

В течение второго периода сила зла начального периода разовьется, умножится и распространится еще более, – умножится до такой степени, что охладеет любовь и оцепенеет сила добра даже в тех, которые явно не станут на сторону беззакония и не будут ему сочувствовать, и что тем, которые устоят в добре и спасутся, придется пить чашу страданий. При необычайном разливе безбожия и беззакония все добродетельные и верующие в Бога люди будут претерпевать унижения, лишения, нравственное одиночество, подвергаться соблазнам, утеснениям и положительным мучениям, а потому только особенно сильные в вере и добре вынесут тяжесть страданий до конца, не смотря ни на что не отпадут от Бога, не отступятся от добра, спасутся; все прочие будут или обольщены учениями лжехристов и лжепророков, или, увлеченные всепоглощающим потоком распространившегося и усилившегося зла, бессознательно, безвольно поддадутся примеру всех, или же будут отторгнуты от Бога и добра мучениями со стороны неверующих и беззаконных гонителей. Истинных

—17—

христиан за имя Христа люди будут ненавидеть, мучить, убивать: безбожным и беззаконным будут ненавистны люди боголюбивые и добродетельные. Так и всегда бывает. Но так как тогда безбожных и злых будет очень много, и зло будет господствовать и давить добро, то поэтому истинно верующим и добродетельным и придется пережить небывало тяжкую годину. Впрочем, и злые люди будут страдать не меньше добродетельных, не будучи притом ободряемы и утешаемы верой в Бога и надеждой на будущие награды за свои страдания. Зло имеет свойство не только враждовать против добродетельных, но возжигает ненависть и борьбу и в среде самых злых, вооружая их друг против друга. Все, взявшие меч, мечем погибнут (Мф.26:52). И тем более умножается зло, тем более усиливается и распространяется человеконенавистничество. В описываемое нами время оно возрастет до такой ужасной степени, что, вопреки природе, люди будут рвать и попирать узы самого близкого кровного родства, и, опьяненные ядом зла, ослепленные безбожием, обезумевшие от страстей, в кровожадности не уступят диким зверям или и превзойдут их. Предаст брат брата на смерть, и отец детей: и восстанут дети на родителей, и умертвят их (Мр.13:12). Друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга (Мф.24:10).

Но зло и отрицание не могут наполнить души даже и злых людей. И вот, вместо утраченной истинной веры люди будут наполнять свой ум, тешить воображение и питать сердце призраками веры, лжеверием, лжеучениями. Эту извращенную потребность веры будут удовлетворять лжепророки, которых много, т.е., больше, чем когда бы то ни было. Не смотря на неверность и лживость их учений, они прельстят многих, потому что их зловредные и лживые учения будут соответствовать духу времени, будут нравиться извращенному и пресыщенному вкусу людей. История человеческой мысли представляет много примеров, что самые нелепые и даже не новые учения были приветствуемы как гениальные открытия, как последние слово науки, как бесспорные и великие истины, если только они отвечали духу времени; и наоборот –

—18—

великие истины оставались в забвении и пренебрежении, или даже подвергались оплеванию, если они были выше своего времени, или представляли обличительный контраст настроению века. Чем болезненнее эпоха, тем легче зарождаются, прививаются и распространяются нелепые учения, подобно тому, как чем меньше здоровых соков и свежести в дереве, тем больше на нем бывает паразитов. И как эти паразиты в конец истощают и без того обессилившее дерево, так и плодящиеся в тяжкие эпохи лжеучения еще более заражают и портят организм переживающего такие эпохи человечества. В описываемую эпоху люди дойдут до глубокого умственного, нравственного и религиозного упадка. Такое состояние их естественно породит великое множество лжеучителей и лжепророков, будет благоприятствовать распространению их нелепых учений, а небывалые успехи их частью легкомысленной, частью злонамеренной, но во всяком случае злотворной проповеди еще более помрачать здравый смысл людей, усилят путаницу понятий, многих отторгнут от веры в Бога, напоят людей лжеверием и тем доведут их до конечной погибели. Нося название пророков, лжепророки, очевидно, будут возвещать что-то новое, неслыханное и чудесное, или, лучше, показывать вид, что таково их учение. И хотя их учение будет не истина, а ложь, хотя оно принесет людям не пользу, а вред, ибо они не истинные пророки, а лжепророки; но так как в то время оскудеет истинное богопознание, ослабеет любовь к истине, ум людей отупеет и помрачится страстями, а сердце будет тяготеть к низшим благам, и все вообще силы души и вся жизнь примут превратное направление, то и нет ничего удивительного, что лживые предсказания лжепророков будут признаны чудесными открытиями, их лесть – приятным изяществом, их мечты – живой действительностью, их нелепости – великими и оригинальными истинами, их фантастические планы – правилами счастливой жизни, до которых наконец-то додумалось человечество, их заповеди – источниками истинной человеческой жизни, их учение – откровением свыше. Жалкая и страшная участь обольщенных лжепророками людей в том, что они, несчастные, будут мнить себя достигшими высоты добродетели, света

—19—

истины, счастья спасения и высших благ, а на самом деле они будут погружены во тьму заблуждения, погрязнут в пороках, раскрашенных на подобие добродетели, и вместе со своими слепыми вожаками пойдут в погибель. Возможно, что многие из лжепророков не будут отрицать христианство и другие религиозные учения, не станут провозглашать совершенно новые верования, а будут излагать христианское же учение, равно как и другие веры из существовавших и прежде, но только в извращенном виде, придавая извращению вид новизны, и объявят свои измышления совершенно новым, небывалым учением. Нечто подобное мы видим и теперь, когда граф Л.Н. Толстой, извращая Евангелие и все христианское учение, объявляет свое учение истинным христианством, до которого он впервые из всех додумался, а все будто бы доселе понимали и понимают христианство неверно, извращали его. Учение многих лжепророков будет христианством, но только сектантским, не лучшим гностицизма и язычества.

Однако нельзя думать, что в то время останется мало христиан. Напротив, тогда Евангелие будет проповедано по всей вселенной. Конечно, это не значит, что тогда все люди до одного примут проповедь Евангелия; а означает то, что все народы услышат её, что она дойдет до слуха всех людей, все люди узнают о Евангелии. В подлиннике сказано Καὶ κηρυχθήσεται τοῦτο τὸ εὑαγγέλιον τῆς βασιλειας ἐν ὅλη τῆ οἰκουμένη, εἰς μαρτὶτιον πᾶσι τοῦς ἐθνεσι, и проповедано будет сие Евангелие царствие на всей вселенной, во свидетельство всем народам (Мф.24:14). Также у другого Евангелиста сказано: Καὶ ουις πὰντα τὰ ἔθνη δεἴ πρῶτον κηρυχθῆναι τὸ εὐαγγέλιον, и во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие (Мр.13:10). У обоих Евангелистов употреблен глагол κηρύσσω, что значит: провозглашаю, объявляю, призываю, извещаю, громко взываю, в данном случае провозглашаю слово Божье, публично учу¹⁰⁸⁹. В приведенных

—20—

словах речь идёт о проповедании, или всенародном провозглашении Евангелия, а не о принятии его. Пред концом мира не будет ни одного народа и, можно думать, даже ни одного человека, который не слыхал бы о евангельском учении. Но это вовсе не значит, что все услышавшие евангельскую проповедь примут Евангелие и сделаются христианами. Слышащих проповедь Евангелия всегда бывает гораздо больше, нежели принимающих Евангелие, как это бывает с проповедью и всякого вообще учения (Рим.10:13–21). По всей земле прошёл голос их (благовествующих), и до пределов вселенной слова их. Но не все послушались благовествования (Рим.10:18, 16). Так было при Апостолах, так было всегда, тоже будет и пред концом мира. И мало того, что не все примут Евангелие, которые услышат проповедание его: многие даже возненавидят Евангелие и вооружатся против проповедников его. Тогда будут предавать вас на мучения, и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое (Мф.24:9), сказал Иисус Христос своим ученикам. Исполнившись в точности на двенадцати Апостолах, эти слова осуществлялись и на многих других людях, принимавших многотрудное служение апостольское, осуществятся они и в проповедниках Евангелия пред концом мира. Что проповедование Евангелия во всей вселенной не означает принятие его всеми людьми, это видно и из слов: во свидетельство всем народам. По изъяснению Златоуста проповедание Евангелия «будет во свидетельство неуверовавшим, то есть, в обличение, в осуждение. Во свидетельство: ибо уверовавшие будут свидетельствовать против неуверовавших, и осудят их“¹⁰⁹⁰. На основании такого, совершенно правильного, толкования мы полагаем, что не только все народы, но и все люди до одного услышат проповедь евангельскую, чтобы никто не мог оправдываться пред Богом в своем неверии в Евангелие тем, что не слыхал евангельской проповеди.

Хотя перед концом мира и не все люди уверуют во Христа, однако повсеместное проповедание Евангелия, без

—21—

сомнения, многих обратит ко Христу. В то время, быть может, не меньше, чем во всякое иное, будут исполняться слова Апостола Павла, что благовествование пребывает во всеми мире, и приносит плод, и возрастает (Кол.1:5, 6). Тогда именно войдет в Церковь, по учению того же Апостола, полное число язычников (Рим.11:25). Процесса обращения язычников в христианство, начавшись со времени земной жизни Иисуса Христа и продолжаясь непрестанно, окончится только пред концом мира. Но невозможно, что при конце своем этот процесс не ослабеет, а будет совершаться с особенным напряжением.

Но как в таком случае согласовать факт повсеместного распространения христианства с тогдашним всеобщим и глубоким развращением нравов, с успехами проповеди лжехристов лжепророков, с широким распространением безбожия?

Мы признаем такое одновременное совпадение несоединимых по-видимому противоположностей совершенно естественным и возможным. Умножение зла и усиление антихристианства вызовет сильнейшее противодействие со стороны истинных христиан, которое обнаружится как в упорной борьбе против врагов христианства и вообще против зла, так и в пламенном проповедании Евангелия, в самоотверженном и деятельном распространения христианства. Повторится бывшее в первые века христианства. Проповедников его будут предавать на мучения и убивать (Мф.24:9); но, как и в первые века христианства, кровь христиан будет семенем новых христиан, как сказал Тертуллиан о своём времени. Народы, бывшие издавна христианскими, быть может, останутся христианскими только по имени: среди них-то именно и обнаружатся глубокое нравственное растление, лицемерная вера во Христа, сектантство всяких видов и положительное отпадение от Христа и безбожие. Ревностные последователи Христа, без сомнения, и в среде этих народов будут ободрять верных, укреплять колеблющихся, вразумлять заблуждающихся, пробуждать равнодушных и беспечных, просвещать обольщённых и ослеплённых, бороться против лжеверующих и неверую-

—22—

щих проповедников. Но хотя и тут их деятельность будет не бесплодна, однако не за ними останется поле сражения, они не остановят всепоглощающего потока зла. Зато их самоотверженная борьба против зла и неверия и их страдания за Христа окажут сильное действие на языческие народы и расположат их к принятию христианства. Многие и многие последователи Христа, видя поругание Его имени среди христианских народов и не надеясь исцелить язвы последних, пойдут с проповедью к язычникам, чтобы обращением их ко Христу вознаградить потери христианства. Проповедание Евангелия язычникам будет живейшею потребностью их сердца, удрученного мрачным видом распространившихся безнравственности, нечестия, лжеверия и безбожия. При таких обстоятельствах их проповедь не может не быть живой и пламенной, идущей из глубины сердца и потому пленяющей сердца слушателей. Она будет столь же действенна и успешна, какой была проповедь первенствующих христиан. И как в первые века христианства Евангелие принимали не столько знатные и образованные, сколько бедняки и невежественная чернь: так, быть может, и в последние времена образованные христианские народы не уступят ли первенства в вере грубым новообращенным ко Христу язычникам? Как при первом пришествии Иисуса Христа многие первые оказались последними, и последние первыми: так не то же ли будет и перед вторым Его пришествием? Впрочем, и из последних званных далеко не все окажутся избранными. Они сделаются членами Церкви Христовой в такую тяжкую годину для последней, им столько придется потерпеть и от обольщений со стороны развращенных и лжеверов, и от гонений со стороны нечестивых и безбожных, что многие и многие из них, едва ставши христианами и не укрепившись в вере, отпадут от Христа: одни не устоят против соблазнов, другие не выдержат гонений, лишений, страданий. Званные на брачный пир царского сына не пошли, потому что не были достойны; это Иудеи. Тогда Царь приказал рабам: пойдите на распутья и всех, кого найдете, зовите на брачный пир. И рабы те, вышедши на дороги, собрали всех, кого

—23—

только нашли, и злых, и добрых; и брачный пир наполнился возлежащими (Мф.22:8–10). Это и есть проповедание Евангелия по всей вселенной. Но хотя брачный пир и наполнился, так что наконец вовсе не осталось пустых мест (Лук.14:22, 23), однако и после этого осталось в силе изречение: много званных, но мало избранных (Мф.22:14; Лук.14:24); ибо, не говоря о том, что никто из званных, но отказавшихся придти, не вкусил ужина (Лук.14:24), даже и из пришедших на пир не все оказались достойными его и потому были изгнаны вон (Мф.22:11–13). Быстрому и широкому распространению христианства среди язычников в последние времена, но вместе с тем и нетвердости новообращенных будет благоприятствовать самый характер тогдашней эпохи. В критические эпохи, в эпохи брожения и расслабления мысли, люди легко меняют старую веру на новую и еще легче меняют одну новую веру на другую. В последние времена больше, чем когда бы то ни было, язычники будут оставлять язычество и принимать то истинное, то ложное христианство и опять отступать от него; а, с другой стороны, давние христиане будут легко возвращаться в язычество, или переходить из одной секты в другую, или совсем становиться неверующими. Умственный и нравственный упадок, легкомыслие учащихся, коварство лжеучителей, разнообразие учений, эгоистическое равнодушие большинства людей к высшим запросам души, гонения со стороны неверующих, изобилие всякого рода бедствий, – вот причины, что в последние времена люди будут легко переходить от одной веры к другой и обнаружат печальное шатание как в умственной и нравственной деятельности, так и в религиозных верованиях. Разумеется, так будет в массе, в большинстве людей; отдельные же лица среди всеобщей расшатанности и в страшной взаимной борьбе сталкивающихся верований и учений тем сильнее закалят свой характер – одни в неверии, другие в вере, третьи в лжеверии. В последние времена чаще, чем во всякое другое время, семя Слова Божия будет падать или при дороге, расхищаемое дьяволом, ярость которого тогда будет особенно сильна (Лук.8:5. 12; Апок.12:12), или

—24—

на камень, так как тогда многие примут его с радостью, но не будут иметь времени укрепить его в своем сердце, а искушений для отпадения от веры будет особенно много, и они будут необычайно тяжки (Лук.8:6, 13 и 24 гл.), или в тернии, потому что в то время люди более, чем когда бы то ни было, будут поглощены житейскими попечениями (Лук.8:7, 14; Мф.24:37–39). Такими образом в описываемый нами период последних времен хотя Евангелие будет проповедуемо по всей земле и хотя, быть может, нехристиан останется мало, тем не менее религиозное и нравственное состояние людей будет крайне жалким; потому что многие, и большая часть людей, будут христианами и только по имени, а по жизни язычниками; другие будут христианами лжеверующими, сектантами разнообразных толков; третьи, из новообращенных, будут не тверды в вере и потому легко будут изменять ей, увлекаемые коварными лжеучениями и житейскими выгодами, или же подавляемые страхом мучений.

Описываемый период последних времен, по-видимому, изображается в апокалипсическом видении снятия Агнцем четвертой печати. Когда Он (Агнец) снял четвертую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящей: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли, умерщвлять мечом и голодом, и мором, и зверями земными (Апок.6:7, 8).

В существенном второй период последних времен сходен с первым периодом их; между ними нельзя уловить резкой грани; второй составляет непосредственное продолжение первого. Там, в первом периоде, лжехристы прельстят многих: и здесь, во втором периоде, лжепророки прельстят многих; те и другие явятся в большем множестве в обоих периодах; в первом периоде нечестие: и во втором умножение беззакония; там оскудение любви, вражда, кровопролитие: и здесь человеконенавидение и междоусобицы; там страшные бедствия от стихий и друг от друга: и здесь страдания и мучения.

Различие между этими двумя периодами в том, что

—25—

грехи и бедствия, усилившись в первый период, не найдя себе достаточного отпора и потому как бы предоставленные своему естественному течению и росту, во втором периоде еще более возрастут, умножатся и еще шире распространятся, подобно тому, как пламя пожара, если его не тушат, или бессильны потушить, с каждой минутой распространяется дальше и дальше и становится все более и более яростным, страшным и всепожирающим. Так, напр., между тем, как в первом периоде будут международные войны, во втором периоде вражда между людьми и жажда крови дойдут до такой ужасной степени, что будут убивать брат брата, дети родителей, и родители детей. То страшный голод, то религиозное разномыслие, то ненависть к религии и вражда против Бога, то скотская чувственность, то страшная гордость и самоволие, то сумасбродные теории, то одичание нравов, то безнравственность, то эгоизм и другие страсти, то привычка к кровопролитию и кровожадная опьянелость, то совершенное бесчувствие, то бездушная, или же мстительная жестокость, то племенное вырождение вследствие безнравственности предков и отсюда извращение естественных инстинктов в потомках – вот причины, почему многие сделаются тогда кровожаднее тигров, так что родители будут убивать детей, дети – родителей. В самом повествовании Евангелистов о последних временах, равно как и в видениях Иоанна Богослова печатей, открываемых Агнцем, явственно обнаруживается постепенность в развитии, умножении и распространении зла и бедствий на земле: чувствуешь, как зло, постепенно и сначала скрытно заражая сердца людей, быстро усиливаясь и распространяясь, наконец начинает проявляться в чудовищных и поголовных преступлениях, с дерзостью восстаёт на добродетельных и уничтожает их, не таится, как всегда, а с наглостью требует себе подчинения, ожесточенно борется за преобладание и, в содружестве с физическими бедствиями, заливает землю потоками слез и крови, покоряющихся ему делает скотоподобными и зверонравными, противящихся ему сметает с лица земли, а вместе с тем и отдавшихся ему воздвигает друг против друга. Постепенность в возраста-

—26—

нии и распространении зла и бедствий, ощущаемая в самом ходе евангельского и апокалипсического повествований о последних временах, и прямо выражена в словах: Это еще не конец... это начало болезней, и тогда придет конец (Мф.24:6:8,11). Первые слова характеризуют начальный период последних времен, вторые – следующий за ним второй период.

Другая отличительная особенность второго периода от первого есть реакция добра против усиливающегося зла. В силу повсеместного и всегдашнего исторического закона одна крайность вызывает другую. Нравственное растление, неверие, лжеверие и нечестие к началу второго периода достигнут уже такой высокой степени, что в лучшей части человечества вызовут усиленное противодействие, упорную борьбу против зла, чрезвычайные усилия отстоят добро. Положительным результатом самозащиты добра в напряженной борьбе его против зла будет быстрое распространение христианства среди оставшихся к тому времени язычников и очищение в горниле борьбы, лишений и страданий за добро лучших людей до высоких степеней добродетели: мученичества за Христа, пожертвования всеми благами и самою жизнью ради спасения людей,: непорочности и святости. Но самоотверженная деятельность святых хотя и даст перевес добру над злом в некоторой части человечества; однако ни сами они, ни возрожденная ими к духовной жизни часть людей не будут в состоянии одержать полную и повсеместную победу над злом, будут бессильны исцелить язвы, заразившие большую часть человечества. В то время зло будет слишком сильно и слишком широко распространено, чтобы святые могли одержать над ним верх и предотвратить его дальнейшее распространение. Правда, пламенная проповедь ревнителей веры и добра, их самоотверженная деятельность, их святая жизнь многих безбожников обратят к Богу, многих лжеверов направят на путь истины, многих развращенных приведут к покаянию и святости; но за то они и обращенные ими тем ненавистнее сделаются для закоренелых в неверии, лжеверии и безнравственности. Некоторые успехи их проповеди и самая святость их, служа обличением для злых, усилят упорство

—27—

последних в безбожии, лжеверии и нечестии, страшно ожесточат их, и они с неистовством ринутся на борьбу против святых. И так как злых будет несравненно больше, нежели добродетельных, так как, притом, первые никогда не бывают разборчивы в средствах для одоления своих противников, то естественно, что они победят своих противников, превозмогут их не нравственной силой, которой у них нет, а силой лжи и коварства, силой власти и многолюдством, огнем и мечом. Конечно, их победа, опирающаяся на грубую силу, на отрицательные начала лжи, неверия и безнравственности, будет победой на час: они сами вскоре погибнут в братоубийственной борьбе от руки подобных им нечестивцев, или же будут уничтожены яростью стихии. Но, хотя и на краткое время, они восторжествуют над добрыми, а эта победа еще более усилит упорство, дерзость и напряженность зла, еще шире раздвинет его власть и пределы по лицу земли. Вот почему, не смотря на усиленное противодействие добра злу, а отчасти даже вследствие этого противодействия, вторая година по силе зла и тяжести бедствий превзойдет первую.

В заключение характеристики последних времен пред пришествием антихриста приведем описание состояния тогдашних людей из сочинения Лактанция: Божественные наставления. «Когда приблизится конец сего века, говорит он, тогда необходимо изменится состояние человеческих дел и, по причине возрастающей неправды, сделается худшим, так что даже настоящие наши времена, в которые неправда и злоба возросли до высочайшей степени, в сравнении с тем временем не из цельного зла, могут быть признаны счастливыми и почти золотым веком. Потому что тогда правда сделается столь редкой, а нечестие, жадность, страсти и распутство до того умножатся, что если и будут некоторые добрые, то они сделаются добычею злодеев и будут ограблены беззаконниками. Одни только злые и будут богаты, а добрые подвергнутся всяким поношениям и впадут в нищету. Всякое право придет в расстройство, и законы потеряют силу. Тогда никто ничего не будет иметь, кроме того, что захватил, или что защитил силою. Всеми бу-

—28—

дут владеть наглость и насилие. В людях не будет ни веры, ни мира, ни человечности, ни стыда, ни истины, не будет также ни безопасности, ни правления, ни какого бы то ни было покоя от злых. Потому что вся земля возмятется: повсюду пронесется гром войны; все народы вооружатся и будут сражаться друг с другом; будут воевать между собою соседние друг другу царства; и прежде всех Египет потерпит наказание за безумные суеверия и покроется кровью, как рекою. Меч пройдет тогда по земному шару, все пожиная и распростирая, как траву. Причиной этого расстройства и опустошения будет то, что Римское имя, которым ныне управляется земля (устрашается дух сказать, но скажу, потому что это будет), истребится с земли, и владычество возвратится в Азию, и опять Восток будет господствовать, а Запад будет в подчинении»¹⁰⁹¹.

Времена пред антихристом закончатся событием, которое, судя по тому, что оно таинственно предвозвещено в Ветхом и в Новом Завете, будет иметь большую важность. Именно, четвертый зверь, виденный Даниилом, имел десять рогов, а десять рогов, – было объяснено Даниилу, – значат, что из четвёртого царства, изображаемого четвертым зверем, восстанут десять царей; а малый рог, выросший после среди десяти рогов, означает, что после них восстанет иной, отличный от прежних, и уничижит трех царей (Дан.7:7, 8, 23, 24). Новозаветный Тайнозритель видел зверя, выходящего из моря, с десятью рогами, и на рогах его было десять диадем (Апок.13:1). В другом видении ему было показано тот же зверь, как зверь багряный, имеющий десять рогов, и было объяснено, что десять рогов суть десять царей, которые еще не получили царства, но примут власть со зверем, как цари, на один час (Апок.17:3:7, 12). «Один час есть или краткость времени, или одна часть года, то есть, поворот солнца трехмесячный, после которого покорятся антихристу»¹⁰⁹², говорит Андрей Кесарийский. «Придет сей, ска-

—29—

занный выше антихрист, говорит св. Кирилл Иepycaлимский, когда исполнятся времена Римского царства, и приблизится уже конец Mиpa. Вдруг восстанут десять римских царей, царствующих может быть в разных местах, но в одно и то же время, а после них одиннадцатый будет антихрист, который с помощью волшебного искусства захватит себе Римскую державу, уничижит трех прежде него царствовавших, имея уже под своею властью остальных семерых»¹⁰⁹³. Лактанций, объясняя возможность падения Римской империи, говорит: «Прежде всего умножатся царства, и верховная власть, раздробленная и разделенная между многими, умалится. Будут тогда постоянные внутренние раздоры, и не будет никакого отдыха от губительных войн, пока одновременно будут царствовать десять царей, которые разделят земной шар не для управления, а для истребления. Они, умноживши до чрезмерности войска, и пренебрегши обработкой полей, что составляет начало разорения и гибели, все разрушат, сокрушат, пожрут. Тогда внезапно восстанет против них от крайних пределов северной страны могущественнейший враг, который, истребивши из того числа трех, – тех, которые будут тогда обладать Азией, – прочими будет принят в союз и наставлен будет главой над всеми¹⁰⁹⁴. Эти цари скоро подчинятся пришедшему с севера и легко сдружатся с ним,

—30—

частью потому, что при виде поражения трех царей они потеряют надежду победить его, сознают бесполезность и гибельность дальнейшего сопротивления ему, частно потому, что по своему характеру они будут достойными его предшественниками. Они имеют одни мысли и передадут силу и власть свою зверю (Апок.17:13). Их единомыслие есть единомыслие зла; их сила – сила зла; их власть направлена к разрушению. Они будут вести брань с Агнцем (Апок.17:14). Отчаявшись победить сильнейшего врага и удержать за собой первенство во владычестве над землею, они подчинятся ему, в расчете иметь хотя второстепенную власть и силу и пользоваться имя для удовлетворения своей кровожадности, для истребления злых и добрых (Апок.13:14, 16). Из этих указаний видно, что произойдет какой-то великий политический переворот, а в результате земля окажется во власти одного лица, могущественного, исполненного воинственной силы и подчиняющего себе злых.

Этот момент в евангельском повествовании о последних временах выражен словами: и тогда придет конец (Мф.24:14). Какой конец здесь разумеется, это видно из непосредственно следующих затем слов: И так, когда увидите мерзость запустения, реченную чрез пророка Даниила, стоящую на святом месте..., тогда находящиеся в Иудеи да бегут в горы (Мф.24:15, 16), и из всей дальнейшей речи Иисуса Христа, оканчивающейся описанием пришествия Сына Человеческого. Эта речь показывает, что между моментом, когда мерзость запустения явно станет на святом месте, и пришествием Сына Человеческого пройдет некоторый период времени. Этот период будет непродолжителен. Иисус Христос прямо сказал, что ради избранных сократятся те дни (Мф.24:22); с окончанием этих дней придет Господь Иисус Христос во славе, чтобы произвести суд, и настанет кончина Мира. Отсюда видно, что в словах: и тогда придет конец, указывается конец обычного на земле течения и строя жизни, начало особенной годины, за которою очень скоро последует конец мира. Как ни тяжки, как ни злосчастны будут предшествующие этой године времена, но их можно назвать вре-

—31—

менами мира и благоденствия в сравнении с этой страшной годиной. О предыдущих временах Иисус Христос сказал: это еще не конец, это начало болезней (Мф.24:6:8); а начало этой годины он прямо называет концом. Почему? Потому, что хотя мир простоит еще несколько лет, но человеческий род в течении их будут не жить, а страдать и умирать. В предшествующие времена он тяжко болел, а в эту годину болезнь кончится смертным исходом. Начало этой годины – начало предсмертной агонии человечества. Иисус Христос назвал начало этой годины концом, подобно тому, как при начале агонии умирающего человека говорят «кончается», или «все кончено», хотя человек живет еще несколько минут, даже несколько часов. Время агонии человеческого рода далеко превзойдет по силе и распространенно греха и бедствий времена, которые будут ему предшествовать, как ни злосчастны сами по себе и эти времена, и потому оно резко отличено от них в речи Иисуса Христа. В эту годину на святом месте станет мерзость запустения; как только эта година начнется, люди должны бежать в неприступные места, и притом с такою поспешностью, с какою бегут из загорающегося дома, или от нахлынувших волн внезапного наводнения; бегство должно быть столь быстрым, что замедления его от непогоды, или от других препятствий будут гибельны для беглецов; что в другое время доставляет людям радость, напр., беременность и кормление детей, это в то время сделается источником страшных страданий и гибели; неверие, лжеверие и безнравственность проявятся с такою поразительною силою, что будут опасны даже для крепкой веры и высокой добродетели избранных; тогда будет такая скорбь, какой не было от начала мира и никогда не будет; тогда будет столь губительное время, что если бы оно не сократилось, то всё погибло бы. Эта страшная година – время антихриста, точнее, время его царствования.

—31—

С какой полной терпимостью относились ко всем верам великие ханы каракорумские в продолжение недолгого существования великого ханата, с такой же полною терпимостью к нашей русской вере или к нашему православному христианству относились ханы золотоордынские в продолжение всего, очень долгого, господства их над Россией.

Весьма возможно, однако, что история терпимости ханов золотоордынских к нашей русской вере должна быть разделяема на два периода: период терпимости добровольной и период терпимости невольной. В первую половину господства над Россией ханы относились с полной терпимостью к нашей вере по доброй воле, потому что хотели быть вполне терпимыми. Но относительно второй половины может быть предполагаемо и то, что они оставались столько же терпимыми, как и прежде, уже не по доброй воле, а по необходимости, потому только, что не видели возможности быть нетерпимыми. Если бы ханы золотоордынские постоянно оставались язычниками, чтобы вместе с тем сохранять взгляд на все веры, как на одинаково истинные, то они постоянно сохраняли бы и искреннее расположение оказывать терпимость к вере Русских. Но уже третий преемник Батыя, наследовавшей ему и всего через два или через три года после его

—33—

смерти, в 1257 или 1258 году, хан Берке или Беркай (Беркалий) принял магометанство. Преемники Берке, умершего в 1266 году, до хана Узбека, вступившего на престол в 1313 году, снова были язычниками; но с этого Узбека, который опять принял магометанство, уже все ханы были магометанами, так что магометанство стало их родовой религией вместо язычества. Магометанство, подобно христианству, притязает быть религией единой истинной, а потому магометанам столько же естественно быть нетерпимыми к другим верам, сколько, напротив, язычникам быть терпимыми, тем более что магометанство, притязая быть религией единой истинной, прямо обязывает своих последователей распространять его посредством насилия. О ханах Берке и Узбеке, которые один через промежуток после другого впервые принимали магометанство, мы положительно знаем, что они хотели быть вполне терпимыми к вере Русских по доброй воле. Это должно быть объясняемо отчасти тем, что они ещё не усвоили магометанства до такой степени, чтобы исполняться желания стать его распространителями, и ещё настолько оставались в своих взглядах монголами-язычниками, чтобы продолжать видеть во всех религиях одинаково истинные религии. (С таким, вероятно, лишь отличием магометанства, чтобы в числе других истинных религий ставить его на первом месте). Отчасти тем, что Чингисханова Яса со своим предписанием терпимости ещё сохраняла для них всю свою обязательную силу и что они ещё не дерзали поступать вопреки ей. О двух преемниках Узбековых, его сыне Джанибеке или Чанибеке и внуке Бердибеке, также положительно известно, что они были терпимы по доброй воле, каковая терпимость должна быть объясняема или обеими сейчас указанными причинами, или второй из них¹⁰⁹⁶. Но после смерти Берди-

—34—

бека в 1359 году мы продолжали оставаться под властью Татар ещё в течение более чем ста лет. Очень возможно то, что преемники Бердибека до самого конца существования Орды постоянно оставались плохими магометанами, упорно продолжавшими сохранять в себе прежних индифферентных язычников и вовсе не помышлявшими о каком-нибудь распространении своего «правоверия». Но не невозможно и то, что они стали искрен-

—35—

ними и усердными магометанами, вместе с чем, поставив предписания Корана выше предписаний Чингисхановой Ясы, они должны были одушевляться желанием пропаганды. Если было последнее, то преемники Бердибека должны были оказывать полную, как и прежде, терпимость к вере Русских против своего желания, по необходимости, вследствие того, что начавшиеся непосредственно после смерти Бердибека крайние замешательства в Орде, приведшие к ослаблению власти ханов над Россией, уже отняли у последних возможность посягать на неприкосновенность веры Русских.

Что ханы золотоордынские во всё время своего господства над Россией, по тем или другим побуждениям, оказывали совершенно полную терпимость к вере Русских, не делая ни малейшего на неё посягательства и ни малейшего ей стеснения, – что они вполне признавали права нашей церкви, нисколько не ограничивая и не умаляя существовавших гражданских преимуществ нашего духовенства, а напротив принимая их под свою решительную охрану, об этом, во-первых, отрицательно свидетельствует совершенное молчание наших летописей и других современных памятников о каких-либо действиях посягательства на неприкосновенность веры со стороны ханов; во-вторых, об этом положительным образом свидетельствуют ханские ярлыки или ханские жалованные грамоты¹⁰⁹⁷ нашим митрополитам, посредством которых ханы ограждают неприкосновенность веры и целость прав духовенства от каких-либо посягательств. Известно несколько частных случаев поведения ханов, которые как будто представляют собой возражения против сейчас сказанного; но случаи на самом деле вовсе не представляют собой таких возражений, а требуют только объяснения, что мы и сделаем ниже.

История фактически-формальных отношений ханов золотоордынских к русской церкви и русскому духовен-

—36—

ству, как стороны покровительствующей к стороне покровительствуемой, т. е. история того, в каких формах и каким порядком ханы золотоордынские на деле заявляли русской церкви и её духовенству своё признание их неприкосновенности и прав, остаётся недостаточно известной. В Никоновской летописи под 1313 годом читаем о путешествии св. митрополита Петра в Орду к хану Узбеку, который в этом году занял место хана Токты: «того же лета князь великий Михайло Ярославич тверский поиде в Орду, також и Петр митрополит киевский и всея Русии вкупе с ним поиде в Орду, того ради, понеже тогда в Орде Тяхтя царь умре, а новый царь Азбяк сел на царстве, и вся обновишася и вси прихождаху в Орду того ради, понеже тогда в Орде и ярлыки имаху кождо на свое имя, и князи и епискупы»¹⁰⁹⁸. В той же летописи под 1343 годом говорится о путешествии в Орду митрополита Феогноста к хану Чанибеку, сыну Узбека, тотчас по занятию им престола: «тогож лета прииде из Орды от царя Чанибека Феогнаст митрополит киевский и всея Русии; ходил о причте церковнем, имаше (имаху) бо митрополит (-ы) и епискуп (-ы) ерлыки на своя причты церковныя от царей ордынских»¹⁰⁹⁹. Наконец, о св. митрополите Алексие известно, что он, случайно находившись в Орде в 1357 году, когда ханский престол занял сын Чанибеков Бердибек, получил от нового хана ярлык. Два свидетельства летописи и третий к ним факт говорят то, что при восшествии на престол новых ханов митрополиты должны были отправляться в Орду, чтобы от каждого нового хана получать себе и своим епископам ярлыки, в которых каждым ханом подтверждались бы их права и преимущества. Таким образом, о фактически-формальной стороне отношений следовало бы думать, что Батый при начале своего господства над Россией дал духовенству ярлык, в котором признал неприкосновенность веры и ненарушимость прав его – духовенства, и что все последующие ханы при своих вступлениях на престол выдавали духовенству ярлыки, в которых подтверждали

—37—

первоначальный ярлык Батыев. Но необходимо думать, что или свидетельства Никоновской летописи относятся только к тому частному времени, о котором она говорит, или что в ней, по ошибочным заключениям, допущено несправедливое обобщение. От восьми ханов, предшествующих Узбеку, начиная с Батыя, дошёл до нас ярлык только одного хана Менгу-Темира (1266–1281) и в ярлыке Узбековом даётся нам знать, что относительно ярлыков других ханов до́лжно думать не то, что они не дошли до нас, а то, что их не существовало¹¹⁰⁰. Из сейчас сказанного следует, что Батый заявил своё признание неприкосновенности нашей веры и прав нашего духовенства не посредством ярлыка или письменной грамоты, а иначе. Это «иначе» может быть понимаемо только как признание фактическое, т. е. что, подчинив своей власти Русь и поставив князей и народ в известные отношения данничества себе, Батый оставили в стороне и покое русскую церковь и русское духовенство, чем и давал знать о признании неприкосновенности первой и ненарушимости прав второго. Почему Батый не утвердил и не счёл нужными утверждать неприкосновенность нашей веры и права нашего духовенства нарочитой дарственной грамотой, это совершенно понятно. Мы, Русские, не были первыми народом, который Монголы покорили своей власти, напротив, мы последними были присоединены к их многоверному государству. В государстве этом со времени самого Чингисхана существовали органический закон, чтобы все веры оставались неприкосновенными и права духовенств всех вер ненарушимыми. Органический закон сам собой распространялся на веру каждого покорявшегося народа, а поэтому ханы и не имели нужды и побуждений давать каждому на-

—38—

роду нарочитых грамот. Нет сомнения, что о существовании у Монголов помянутого органического закона знало и наше духовенство; но если могли быть у него какие-нибудь сомнения, то они должны были рассеяться при первой переписи народа, для обложения его данью, произведённой по приказанию Батыя в 1246 или 1247 году¹¹⁰¹: духовенство, которое имело быть свободно от дани, не было подвергаемо переписи.

После фактического признания ханами неприкосновенности нашей, веры и прав нашего духовенства, или – что́ тоже – при необходимо подразумеваемом распространении на нашу страну органического закона, действовавшего на всей территории монгольских завоеваний, ханы не имели нужды давать, а духовенство наше не имело нужды просить у них письменных утвердительных грамот. Ханские ярлыки нашим митрополитам по своему происхождению и не суть грамоты утвердительные, а суть грамоты охранительные: Первый ярлык, данный ханом Менгу-Темиром митрополиту Кириллу, дан был, как это ясно видно из него самого, не с целью утверждения неприкосновенности веры и прав духовенства, в чём не было нужды, а с целью ограждения одной и других от посягательства чиновников монгольских, постоянно живших в России и временно приезжавших в неё. Предполагая признание неприкосновенности веры и прав духовенства, как существующей факт, хан обращается в ярлыке к своим всяким чиновникам (которые перечисляются в нём по должностям) и строго запрещает им посягать на неприкосновенность веры и прав духовенства, угрожая им в противном случае определёнными в законе карами. Необходимо думать, что этот первый ярлык дан был ханом Менгу-Темиром по нарочитой просьбе митрополита Кирилла, вызванной тем, что

—39—

чиновники монгольские, постоянно жившие в России и временно приезжавшие в неё, в своих отношениях к духовенству мало стеснялись существовавшими законами относительно прав последнего¹¹⁰².

После Менгу-Темира три ярлыка даны были митрополитам тремя преемствовавшими один другому ханами: Узбеком, Чанибеком¹¹⁰³ и Бердибеком. По поводу ярлыка Узбекова Никоновская летопись говорит, что у новых ханов митрополиты брали ярлыки, и необходимо думать, что именно Узбеком сделано было распоряжение, чтобы митрополиты взимали ярлыки у каждого нового хана, и что распоряжение это оставалось в силе при двух его преемниках. Ярлыки Узбеков, Чанибеков и Бердибеков по своей форме и своему содержанию – совершенно то же, что́ ярлык Менгу-Темиров, т. е. охранные грамоты церкви и духовенству от посягательств на неприкосновенность веры и права́ духовенства со стороны ханских чиновников. Но очевидно, что Узбек, сделавший распоряжение, чтобы от каждого нового хана были получаемы митрополитами ярлыки, хотел придать им и другое значение, а именно – значение как бы ханских инвеститур митрополитам, или видимых знаков, посредством которых выражалась бы зависимость от ханов, как их, митрополитов, так и всей с ними церкви¹¹⁰⁴. После Бердибека, убитого в

—40—

1359 году, до конца господства Татар над Россией или до 1480 года известен всего один ханский ярлык митрополитам, именно – Атюляков (Тулунбеков), данный наречённому митрополиту Михаилу или, как его звали, Митяю, в 1379 году. До́лжно думать, что этот единственно известный после Бердибека ярлык и на самом деле был единственным и что он представляет собой не более как простую случайность. После Бердибека в Орде начались весьма на долгие времена, чуть не по самый конец господства Татар над нами, такие замешательства и такая быстрая смена ханов, что, с одной стороны, митрополиты не могли успевать, чтобы получать от ханов ярлыки, а с другой стороны они должны были воспользоваться благоприятными обстоятельствами, чтобы избавить себя от наложенной было на них и весьма неприятной для них обязанности¹¹⁰⁵. Что же касается до ярлыка Атюлякова Михаилу или Митяю, то он дан был ханом наречённому митрополиту, когда тот ехал через Орду, путешествуя в Константинополь на поставление, и дан был, как до́лжно думать, вовсе не по просьбе Михаила, а по собственной предупредительности хана, желавшего выразить ему своё особое благоволение¹¹⁰⁶.

Таким образом, фактически-формальная сторона отношений ханов золотоордынских к русской церкви и русскому духовенству состоят в том, что после покорения Руси Монголами на неё фактически распространено было действие закона Чингисханова о веротерпимости, –

—41—

что ханы изъявляли готовность, по просьбам митрополитов, ограждать строгую ненарушимость закона от посягательств на него монгольских чиновников посредством своих нарочитых охранных грамот или ярлыков, – что хан Узбек придал было ярлыкам значение инвеституры, имевшей получаться митрополитами от каждого нового хана, но что это, по обстоятельствам Орды, продолжалось весьма недолго¹¹⁰⁷.

Имея собственное значение грамот, охраняющих неприкосновенность веры и прав духовенства, а не прямо их утверждающих, ханские ярлыки митрополитам в то же время показывают, до какой степени ханы признавали неприкосновенность нашей веры и в какой мере или каком объёме признавали права нашего духовенства, ибо в ярлыках указывается – что́ и сколько охраняют они от посягательства своих чиновников.

В первом по времени ярлыке, который дан был ханом Менгу-Темиром митрополиту Кириллу в 1267 или, что́ вероятнее, в 1279 году, находим: во-первых, что вера Русских ограждается от всяких её хулений и оскорблений и что принадлежности внешнего богослужения ограждаются от посягательств на них в смысле хищения или повреждения; во-вторых, что духовенство осво-

—42—

бождается от даней, от всяких пошлин и всяких повинностей; в-третьих, что все церковные недвижимые имения признаются неприкосновенными и что церковные слуги, т. е. принадлежащие епископам или кому бы то ни было из церковных властей и мест рабы или холопы, объявляются свободными от каких бы то ни было общественных работ. Относительно веры и принадлежностей внешнего богослужения в ярлыке читаем: «а кто (из наших всяких чиновников) веру их (Русских) похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрёт злою смертью...; или что́ в законе их – иконы и книги или иное что, по чему Бога молят, того да не емлют, ни издерут, ни испортят». Относительно свободы духовенства от даней, пошлин и повинностей читаем: «как первые цари (подразумеваются Чингисхан и его преемники в Каракоруме) пожаловали попов и чернецов и всех богодельных людей, (так) и мы, их грамот (т. е. собственно-законоположений) не изъиначивая, по томуж жалуем: не надобе им (с них) дань и тамга и поплужное, ни ям ни подводы ни война ни корм; во всех пошлинах не надобе им ни которая царева пошлина ни царицына ни князей ни рядцев ни дароги¹¹⁰⁸ ни посла, ни которых пошлинников ни которые доходы: а кто возьмет (от попов и от чернецов дань или иное что) – баскаци наши и княжие писцы и поплужницы и таможницы, и он (тот) по велицей Язе (законодательному кодексу Чингисханову) не извинится и смертию да умрет». При этом делаются два особые постановления: во-первых, относительно принятия митрополитом и епископами в духовное звание кандидатов из мирян; во-вторых, о детях и братьях поповских, живущих при отцах и братьях и отделившихся от них; первое постановление: «аще ли (митрополит) восхощет иные люди к себе приимать, хотящие Богови молитися (поставиться в духовное звание), ино на его воле будет»¹¹⁰⁹; второе постановление: «а попове, един хлеб ядуще и во едином месте живуще, и у кого брат

—43—

или сын, и ты (те) по томуж пожаловани идуть; аще ли от них отдалися, из дому вышли, и тем пошлина и дань давать». Относительно недвижимых церковных имений и церковных слуг читаем: «что церковныя земли, воды, огороды, винограды, мельницы, зимовища, летовища, да не замают (не трогают) их (никакие наши чиновники), а что будет взяли, и они отдадут безпосульно; а что церковные люди: мастеры, сокольницы, пардусницы (звереловы), или которыя слуги и работницы и кто ни будет их людей, тех да не замают ни на что, – ни на работу, ни на сторожу».

После Менгу-Темира, давшего ярлык митрополиту Кириллу, как мы сказали, даны были ханами митрополитам ещё четыре ярлыка: Узбеком св. Петру, Чанибеком Феогносту, Бердибеком св. Алексию и Атюляком или Тулунбеком наречённому митрополиту Михаилу (Митяю). Из четырёх ярлыков сохранилось до настоящего времени три, а именно – не дошло до нас ярлыка, данного Чанибеком Феогносту¹¹¹⁰. Все три сохранившиеся ярлыка, подтверждая первый ярлык, данный ханами митрополитам, или, как говорится в ярлыке Узбековом,– «первую их грамоту», содержат при различии внешней, канцелярской, редакции¹¹¹¹, относительно неприкосновенности веры и прав духовенства то же самое, что́ и этот, но с одним новым против него добавлением. Добавление состоит в том, что митрополитам, а с ними, как должно быть подразумеваемо, и всему духовенству, предоставляется суд над принадлежащими им людьми или их холопами, рабами, во всех решительно уголовных делах, не исключая разбоя, поличного и татьбы: «а знает митрополит в правду,– постановляется в первом из трёх ярлыков Узбековом, – и право судит и управляет люди своя в правду,

—44—

в чём-нибудь (в чём бы то ни было): и в разбои и в поличном и в татьбе и во всяких делах ведает сам митрополит един или кому прикажет» (В ярлыках Бердибековом и Атюляковом не читается даваемого митрополиту Кириллу ярлыком Менгу-Темировым дозволения принимать к себе иных людей, хотящих Богу молитися; но необходимо думать, что это пропуск не намеренный, а случайный, произошедшей в первом из ярлыков, из которого перешёл и во второй, по вине ханской канцелярии, ибо Бердибек и Атюляк прямо говорят в своих ярлыках, что дают их по прежним ярлыкам, не изъиначивая этих последних¹¹¹².

Из сейчас сделанного нами обозрения ханских ярлыков, по-видимому, следует, что ханы не вполне признавали гражданские права и преимущества нашего духовенства: в ярлыках не подтверждается права архиереев взимать дань с мирских населений епархий, или так называемую десятину; в них не подтверждается права архиереев судить мирян в некоторых делах и преступлениях гражданских. Но когда говорится о признании ханами прав и преимуществ нашего духовенства, то само собой понятно, что говорится не обо всех вообще правах, а только о тех; которые, представляя собой освобождение от обязанностей именно по отношению к ним – ханам, могли быть признаны ими или не признаны. Покорив Русь, ханы наложили на русский народ известные обязанности, от которых прежде них собственным нашим правительством духовенство было освобождено: освободить, как было прежде, или не освобождать духовенство от этих обязанностей и было в воле ханов; но что касается до тех или иных, бо́льших или меньших, гражданских прав духовенства, которые не касались ханов, т. е. которые не представляли собой освобождения духовенства от

—45—

обязанностей, ставших обязанностями по отношению к ним, то им, ханам, не было до этих последних прав никакого дела: признание или непризнание этих прав осталось по-прежнему исключительно в воле князей, быв так сказать домашним делом между ними и духовенством. Указанные выше права духовенства, не подтверждаемые в ханских ярлыках, составляют последнюю категорию, а поэтому и нет о них в ярлыках никаких речей и упоминаний.

С другой стороны, не невозможно предполагать, что ханы не только признали существования права нашего духовенства, но несколько и расширили их, отчасти в ущерб самим себе и нашему домашнему правительству или князьям, отчасти – в ущерб этим последним. О правах нашего духовенства за период киевский мы собственно не имеем положительных сведений. Из тех прав, которые признаются ханами в ярлыках, со всей вероятностью должна быть предполагаема, как существовавшее прежде право, – личная свобода самого духовенства от податей и повинностей; но были ли свободны от всяких повинностей люди, принадлежавшие духовенству, имело ли оно неограниченную судебную власть над ними и было ли предоставлено митрополиту и епископам принимать в духовное звание из всех без изъятия и ограничения мирян, относительно этих вопросов мы не можем сказать, чтобы за единственно вероятный ответ на них должно было принимать ответ утвердительный. По крайней мере, относительно неограниченности судебной власти духовенства над его людьми, так как об этом не упоминается в первом ярлыке и только уже говорится во втором, представляется не невероятным думать, что это было право новое, впервые предоставленное духовенству только ханами, т. е. именно ханом Узбеком. Если мы предположим, что все три пра́ва были права́ новые, то в первом случае, освобождая людей, принадлежавших духовенству, от всяких своих повинностей, ханы наносили ущерб самим себе или жертвовали интересами своими собственными; во втором случае, предоставляя духовенству неограниченный суд над его людьми, наносили ущерб князьям; а в третьем случае, предоставляя митрополиту

—46—

и епископам принимать в духовное звание всех без изъятия мирян, наносили ущерб вместе и князьям и себе (ибо предоставляли уходить в духовное звание таким мирянам, которые платили бы подати и князьям и им самим). Но если предполагать, что все три права были права́ новые, то очень вероятно думать, что два из них, посягавшие на интересы князей, не были признаваемы этими последними безусловно, а лишь были уступаемы ими духовенству в виде пожалования, на сколько они сами этого хотели. К речам об этом мы возвратимся после¹¹¹³.

Заботиться о том, чтобы ханские чиновники, постоянно жившие в России и на время приезжавшие в неё, не по-

—47—

сягали на права духовенства и вообще не обижали его, в отношении ко всему духовенству лежало на митрополитах. Но знаем мы пример епископов одной, по крайней мере, кафедры, которые сами ходили в Орду, чтобы искать там охраны причту церковному своей собственной епархии; это именно – пример епископов ростовских. Вероятно, впрочем, что на пример этот до́лжно смотреть как на исключение, объясняемое особыми обстоятельствами епископов ростовских. После покорения Руси Монголами суздальско-ростовская область оставалась без митрополита до 1250 года, в котором пришёл в неё, чтобы принять её в своё заведывание вместе с южной Русью, митрополит Кирилл, поставленный галицко-волынским князем Даниилом Романовичем. Во всё это время представителем духовенства области был епископ ростовский, так как другой епископ, – владимирский, убит был Татарами при взятии Владимира. В продолжение 12 лет, который прошли от покорения области до прибыли в неё митрополита (1238–1250), не один раз могла представиться епископу ростовскому нужда путешествовать в Орду, для объяснений и ходатайств по делам церковным. Но, начав путешествие в Орду до прибытия митрополита, епископы, проложившие себе, так сказать, дорогу в Орду, могли продолжать их и после прибытия и вообще в последующее время. Как бы то ни было, только мы знаем, что путешествовал в Орду уже после прибытия в северную Русь митрополита епископ ростовский Кирилл, о котором в житии св. Петра, царевича ордынского, говорится, что он ходил «за дом святыя Богородицы» (свою кафедру) к хану Берке, вступившему на ханский престол в 1257 или 1258 году; о преемнике Кирилловом Игнатии под 1282 годом говорится в летописи¹¹¹⁴, что в этом году он ходил в Орду во второй раз за

—48—

причет церковный; о преемнике Игнатиевом Тарасии под 1293 годом говорится в летописи¹¹¹⁵, что он ходил в Орду вместе со всеми князьями. Если дать веру сейчас упомянутому житию царевича Петра, то епископы ростовские находились даже совсем в особенных отношениях к ханам. Рассказав о чудесном исцелении епископом Кириллом сына Беркина, житие уверяет, что хан в благодарность за это «повеле давати владыце оброки годовнии в дом святыя Богородицы» и что последующее епископы ростовские ходили в Орду, «емля оброк царский»¹¹¹⁶. Может показаться странным и невероятным, чтобы ханы золотоордынские давали оброки христианским православным епископам; но мы приводили выше свидетельство Плано-Карпини о том, что великий хан Гуюк давал жалованье священникам несторианским, которых он содержал при своём дворе, а из первых ханов золотоордынских это последнее известно о сыне Батыевом Сартаке¹¹¹⁷.

Никоновская летопись, как мы видели выше, рассказывая о получении ярлыков митрополитами Феогностом и Алексием, уверяет, что не только митрополиты, но и епископы «имаху (тогда) ярлыки на свои причты церковные от царей ордынских». Понимать дело так, чтобы Узбек, обязав митрополитов являться за ярлыками к каждому новому хану, обязал к тому же и всех русских епископов, совершенно препятствует отсутствие всяких фактических указаний на это, которыми очень трудно было бы не быть; но не невозможно допустить то, что Узбек, не обязывая епископов являться вместе с митрополитами, обязал последних брать у ханов не один только общий ярлык на всю митрополию, но и частные ярлыки на каждую из епископий митрополии. Это могло быть сделано по двум побуждениям: во-первых, чтобы каждому епископу

—49—

вручать видимый знак его зависимости от ханов; во-вторых, чтобы увеличить пошлины с митрополитов в пользу их казны и их чиновников, так как каждый ярлык мог быть обложен особой пошлиной.

Итак, ханы монгольские во всё время своего продолжительного господства над Россией оставляли совершенно неприкосновенной веру Русских и совершенно ненарушимыми права русского духовенства. А, таким образом, как сказали мы выше, тяжкий бич Божий, обрушившийся на нас в виде Монголов, не был, по крайней мере, бичом для церкви, именно – не был бичом для неё, по крайней мере, со стороны её внешней свободы и внешнего положения.

Однако в сейчас представленном нами изложении мы уже дали знать, что непричастность духовенства тягостям ига монгольского должна быть представляема не совершенно безусловной. Мы говорили, что ханские ярлыки митрополитами по своему происхождению суть охранные грамоты духовенству от притеснений и обид со стороны монгольских чиновников. Если митрополиты были вынуждены просить у ханов охранных грамот, то из этого, очевидно, следует, что притеснения и обиды со стороны чиновников не только имели место, а и были более или менее значительны. Но думать, чтобы ханские ярлыки могли положить конец притеснениям и обидам, конечно, было бы напрасно: высшая власть строго и грозно приказывает, а чиновники не обращают на приказы никакого внимания, – это общий закон всего чиновничьего мира, по отношению к которому всего менее можно представлять исключением чиновников монгольских. Духовенство наше было освобождено ханами не только от даней, но и от всех без изъятия пошлин и повинностей: «тако есмя его (митрополита) пожаловали, что не надобь ему ни его людем ни всем церковным богомольцам – попом и чернецом и бельцом и их людем, от мала и до велика, ни какова дань, ни которая пошлина, ни корм, ни питие, ни запрос, ни дары, ни почестья не воздают никакова, ни служба, ни работа, ни сторожа, ни которые доходы, ни поминки, ни поклонное, ни выход, ни полетное, ни становое, ни въездное, ни мимоходное по дорозе послу, ни баскаку, ни кото-

—50—

рому моему пошлиннику»... (ярлык Атюляков). Но к плате пошлин, к отбыванию повинностей чиновники ханские могли всегда принуждать духовенство, ссылаясь на исключительные обстоятельства, на особые приказы ханские, или в отношении таких повинностей, как постойная, кормовая и поклонная, ссылаясь просто на то, что они суть чиновники ханские и не хотят знать никаких привилегий. Таким образом, совершенно свободное в отношении к Монголам от всяких государственных тягостей по закону, духовенство должно быть представляемо более или менее страдавшими от произвола и злоупотреблений со стороны монгольских чиновников¹¹¹⁸.

Были и ещё причины, вследствие которых иго монгольское являлось бедствием для церкви со стороны внешней. Но тут вина была не на Монголах, а на самих Русских, именно – на наших князьях. Ссорясь друг с другом, и отнимая друг у друга власть, князья обращались к ханам с просьбами о военной один против другого помощи. Удовлетворение ханами этих просьб и являлось как величайшее бедствие не только для государства, но и для церкви. Монголы по своей натуре были дикие хищники, и приходившие к князьям от ханов вспомогательные войска, пользуясь случаем, обыкновенно предавались страшному грабежу, не разбирая владений ни друга, ни врага, и только стараясь как можно более расширить район своих опустошений. В этих частных нахождениях Татар, которые по своим ужасам разве только мало уступали первоначальному общему нашествию и которые по обширности опустошаемых территорий иногда достигали его самого, не было пощады ни церквам и монастырям с их утварью и святыней, ни священникам и монахам¹¹¹⁹.

—51—

При дворе великих ханов монгольских в Каракоруме находились служители вер всех покорённых ими народов¹¹²⁰, дабы служители веры каждого из этих народов молились о них – ханах. Не знаем, так ли это было при дворе ханов золотоордынских. Но наша русская вера, если не с самого начала господства Монголов над Россией, то с 1261 года имела при ханах своего особого представителя, и именно – с этого последнего года в лице епископа, кафедра которого была учреждена в столице ханской Сарае. Нам не известна история учреждения кафедры, ибо летопись под нашим годом говорит только: «того же лета постави митрополит епископа Митрофана Сараю»; но со всей вероятностью до́лжно объяснять себе дело не так, чтобы митрополит просил у хана дозволения назначить в его столицу епископа для тех Русских, которые жили между Татарами, а так, что сам хан потребовал от митрополита, чтобы к нему назначен был представитель русской веры в лице епископа или, как выражались Татары о наших епископах, большого попа. К речам об этом возвратимся немного ниже.

Если не во всё время господства над Россией, то, по крайней мере, до тех пор, пока оставались язычниками, ханы дозволяли епископам сарайским обращать своих Татар в христианство. Преемник Митрофанов на кафедре Феогност, адресовавшийся в 1276 году к Константинопольскому патриаршему собору с разными вопросами, о чём скажем ниже, между прочим, спрашивал: «приходящих от Татар, хотящих креститися, и не будет велика сосуда (т. е. когда дело случится во время кочёвки в степи), в чём погружать ему».

Ханы золотоордынские были не против того, чтобы выдавать своих татарских девиц за наших князей (и наших бояр), с дозволением первым принимать христианство. Примеры женитьб в Орде наших князей, сколько

—52—

знаем, не многочисленны; но они имели место до хана Узбека (1313–1341) включительно.

Остаётся нам сказать о частных случаях поведения ханов, которые как будто представляют собой возражения против совершенной их терпимости к нашей вере и против строгого уважения ими прав нашего духовенства.

Коль скоро положительным и несомненным образом известно какое-нибудь общее, то относительно частных против него случаев само собой даётся предполагать, что случаи эти или представляют собой исключения, зависевшие от каких-нибудь особых причин, или понимаются не совсем правильно и не имеют того смысла, который им придаётся, или, наконец, – что они не суть случаи достоверные. Что ханы монгольские оказывали полную и совершенную терпимость к нашей вере и такое же уважение к неприкосновенности прав нашего духовенства, это, как общее, известно нам положительным и несомненным образом. А из этого само собой следует, что о частных случаях, как будто говорящих против этих терпимости и уважения ханов, должно думать что-либо из сейчас указанного выше.

Частные известные случаи суть: во-первых, осуждение ханами на мученическую смерть за веру двух наших князей; во-вторых: одна сделанная ими попытка обложить данью наше духовенство; в-третьих: принятое было ими, по уверению некоторых наших летописей, намерение ввести свою татарскую веру в одной из русских областей.

Князья, потерпевшие от ханов мученическую смерть за веру, были: Михаил Всеволодович Черниговский, осуждённый Батыем в 1246 году, и Роман Ольгович Рязанский, осуждённый Менгу-Темиром в 1270 году.

О причине осуждения Батыем на мученическую смерть Михаила Всеволодовича мы имеем четыре рассказа: нарочитой повести о страдании князя¹¹²¹, летописей Лаврентьев-

—53—

ской и Ипатской, и западного писателя Плано-Карпини. Нарочитая повесть говорит, что князья русские с их боярами, приходившие к Батыю в Орду, должны были, по его приказанию, проходить сквозь огонь, поклоняться солнцу, кусту¹¹²² и идолам татарским, и что Михаил со своим боярином Феодором не хотел исполнить этого требования Батыева, как противного христианству. Лаврентьевская летопись рассказывает под 1246 годом: «того же лета Михайло, князь черниговьскый, со внуком своим Борисом (Васильковичем, князем ростовским) поехаша в Татары, и бывшим им в станех посла Батый к Михаилу князю, веля ему поклонится огневи и болваном их, Михайло же князь не повинуся веленью их, но укори и и глухия его кумиры, и тако без милости от нечестивых заколен бысть». В Ипатской летописи под 1245 годом, читается: князь Михаил «еха (из Чернигова) Батыеви, прося волости своее от него; Батыеви же рекшу: «поклонися отец наших закону», Михаил же отвеща «аще Бог ны есть предал и власть нашу, грех ради наших, во руце ваши, тобе кланяемся и чести приносим ти, а закону отец твоих и твоему богонечестивому повелению не кланяемься»; Батый же яко свирепый зверь возьярися (и) повеле заклати князя Михаила». Плано-Карпини пишет: «Татары обожают юг, как будто божество какое, и всех к ним приезжающих вельмож к томуж принуждают; некоторого российского князя, по имени Михаила, который приехал к Батыю для изъявления своей преданности, они заставили сперва пройти между двумя огнями, а потом велели молиться на юг пред Чингисханом; но он отвечал, что поклонится пред Батыем и его служителями,

—54—

а пред образом умершего человека никогда того не сделает, поскольку то возбранено христианам».

В сейчас указанных требованиях, обращённых к князю, до́лжно различать прохождение сквозь двух огней и поклонение образу Чингисхана, как говорит Плано-Карпини, или вообще идолам, как говорят наши сказания. Прохождение сквозь двух огней не составляло языческого религиозного обряда в собственном и строгом смысле этого слова. Огонь считался у Татар очистительным средством, и так как они, будучи крайне суеверными, страшно боялись колдовства и порч, то чтобы у всех, приближающихся к хану, отнять способность околдовать его, если бы кто имел таковое намерение, они и проводили сквозь двух огней, как имеющих способность уничтожать силу чар. Плано-Карпини пишет об этом: «прибыв к Батыю, мы остановились на одну милю от его палаток и двора; когда нас повели к нему, то объявили, что нам надлежало проходить между двумя огнями; мы ни под каким видом на это не согласились. Но они нам сказали, чтобы мы не делали в том никакого затруднения, потому что огонь, если бы мы паче чаяния имели какое злое намерение против их государя, или если бы у нас был какой яд, мог всё это пожрать; чтобы не навести на себя подозрение,– прибавляет Плано-Карпини,– мы на то согласились». Из его, Плано-Карпиниева, рассказа как будто следует, что и князь исполнил требование о прохождения сквозь огни.

Из двух несогласных свидетельств, чему должен был молитвенно кланяться князь – вообще ли татарским идолам, как говорят наши сказания, или одному образу Чингисхана, как говорит Плано-Карпини, преимущество должно быть отдаваемо свидетельству последнего. Мученическая смерть Михаила Всеволодовича имела место 20 Сентября 1246 года, а Плано-Карпини, ездивший от папы к великому хану Гуюку в Каракорум, был у Батыя, на возвратном пути от хана, в праздник Вознесения следующего 1247 года, так что должен был слышать рассказ о событии на самом месте и от людей, достоверно знавших дело. Между тем наши повествователи, говорящие о требовании поклонения вообще татарским идолам,

—55—

очень легко могли сделать обобщение, на основании своих простых заключений. Как бы то ни было, но и поклонение образу Чингисхана, которое было требовано от князя, должно быть представляемо не как простое гражданское воздаяние почести основателю ханской династии, а как молитвенное поклонение человеку обоготворённому, ибо Плано-Карпини ясно говорит именно о молитвенном поклонении, т. е. даёт знать, что Татары боготворили Чингисхана¹¹²³. По свидетельству нарочитого сказания и Плано-Карпини, требованное от Михаила Всеволодовича было требовано и от других русских князей, приезжавших в Орду. То же утверждает и Ипатская летопись, говоря о путешествии к Батыю галичского князя Даниила Романовича¹¹²⁴.

А таким образом, мы получаем, что Батыем было требовало от русских князей, приезжавших к нему для изъявления своей покорности и вообще по обязанностям своего данничества, чтобы они совершали молитвенное поклонение пред образом обоготворённого Монголами Чингисхана.

Но если это так, то мы получаем не тот факт, что ханы золотоордынские принуждали наших князей принимать их татарскую веру, а тот, что они, нисколько не думая делать этого последнего, только заставляли наших князей изъявлять своё уважение к их татарской вере. По строгим понятиям христианским, это есть то, на что христианин не должен соглашаться, и поведение Михаила, само собой понятно, нужно признать несравненно более доблестным, чем поведение всех других наших князей, которые не отказывались исполнять волю ханов. Но что касается до самих ханов, то с их собственной точки

—56—

зрения они не могли находить в этом посягательства на совесть князей: одинаково уважая веры всех покорённых народов и выражая своё уважение ко всем верам посредством видимых знаков (по отношению к христианству каждение и целование Евангелия, см. выше), ханы могли находить совершенно естественным, чтобы и от князей всех покорённых народов требовать подобного же изъявления уважения к своей вере¹¹²⁵.

(Очень можно подозревать, что в отношении к Михаилу Всеволодовичу требование молитвенного поклонения образу Чингисхана было поставлено значительно иначе, нежели как это было в отношении к другим князьям, именно,– что ему нарочито и намеренно предъявлены были при этом такие особенные требования, на которые никак не могла согласиться его христианская совесть. Выше мы говорили, что Михайло Всеволодович, сидевший в 1239 году в Киеве, приказал убить присланных к нему татарских послов. Но Плано-Карпини пишет: «у Татар есть обыкновение, чтобы с теми, которые убьют их посланников или худо с ними поступят, никогда не делать ни миру, ни перемирия; они не остаются в покое до тех пор, пока за то не отмстят». На основании сейчас сказанного, очень можно думать, что Михаилу Всеволодовичу нарочито предъявлены были особенные против других князей требования, в надежде, что он не исполнит их, и что, таким образом, даст Батыю предлог осудить его на смерть. Плано-Карпини после приведённого нами рассказа о смерти Михаила, говорит в другом месте: «иногда Татары бывают столь злы, что ищут случая убивать князей, как то они поступили с российским князем Михаилом и другими», и этим, во всяком случае, довольно ясно даёт знать, что у Батыя предрешено было убить Михаила и что ему только нужны были какие-нибудь предлоги. Можно думать, что и в Орду князь был заманен Татарами хитростью, посредством тех или других лживых обещаний, ибо, зная за собой вину, едва ли он мог иметь охоту идти к ним сам).

Таким образом, история князя Михаила Всеволодовича

—57—

Черниговского доказывает не то, что Батый принуждал наших князей к перемене веры, или вообще к принятию его язычества, а только то, что он по-язычески понимал принцип веротерпимости и что сообразного со своим пониманием он требовал от наших князей в отношении к своей татарско-языческой вере.

Вместе с князем, как мы сказали, принял мученическую смерть один из его бояр, по имени Феодор. Боярин не только последовал примеру князя, но и его самого укреплял в решимости отказаться от исполнения воли Батыя, в виду настоятельных увещаний со стороны других Русских, бывших в Орде, покориться требованию хана¹¹²⁶. После долгого мучения, (о котором Плано-Карпини говорит согласно с нашим нарочитым сказанием)¹¹²⁷, князь и боярин преданы были смерти посредством отсечения главы. Тела мучеников были брошены на съедение псам¹¹²⁸, но потом благочестивыми русскими людьми преданы были погребению,– вероятно, на общем кладбище Русских, живших при хане¹¹²⁹. (Из Орды они

—58—

Неизвестно когда перенесены были Чернигов и положены здесь в кафедральном соборе. Из Чернигова в 1575 г. царь Иван Васильесич перенес из в Москву и положил в соборе, посвященном имени наших (Черниговских) чудотворцев, находившемся над Кремлевскими Тайницкими воротами; в 1770 г., когда предположено было уничтожить собор, они перенесены в Сретенских дворцовый собор, а отсюда в 1774 г. перемещены в Архангельский собор, в котором под спудом находятся и до настоящего времени)¹¹³⁰. К лику святых князь Михаил Всеволодович и его боярин Феодор причислены неизвестно когда ранее собора 1547 г.

О мученичестве рязанского великого князя Романа Ольговича Никоновская летопись под 1270 годом рассказывает¹¹³¹: во время бытности в Орде князь оклеветан был хану, что хулит его – хана – и ругается его вере. Хан напустил на князя Татар, которые начали нудить его к своей вере. Когда князь отвечал, что не достоит православным христианам, оставив свой веру православную, принимать веру бесерменскую поганую, Татары начали его бить; когда и после этого князь хвалил веру христианскую и поносил татарскую, чиновники ханские предали его ужасной смерти: сперва отрезали ему язык и заткнули уста полотенцем; потом начали резать ему суставы и бросать их прочь – отрезали все персты у рук и у ног, отрезали уста и уши, a прочие суставы разрезали, так что остался один труп. Наконец, содрали кожу с головы и воткнули её на копье.

Летопись говорит, что князь был оклеветан хану; но дальнейший её рассказ показывает, что он действительно

—59—

имел дерзновение поносить веру хана¹¹³² (вероятно, не бесерменскую, а языческую, ибо хан Менгу-Темир, при котором быль замучен князь, после своего предшественника Берке, принявшего магометанство, как кажется, снова был язычником). Таким образом, если князь приобрёл себе венец мученический истинным христианским дерзновением, то, с другой стороны, и поведение хана вовсе не показывает его нетерпимости к нашей христианской вере. Ханы относились с совершенной терпимостью ко всем верам; но естественно, что того же требовали они и от других по отношению ко всем верам. Хан Менгу-Темир, давший первый охранный ярлык нашим митрополитам, угрожает в нём своим чиновникам: «а кто веру их похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрёт злою смертью». Если злая смерть была определена Татарами, которые бы осмелились хулить русскую веру, то естественно, что хан должен был осудить на злую смерть Русского, осмелившегося хулить веру татарскую. Невероятно злая смерть, которой был предан князь, даёт знать, что он с полным и великим дерзновением хулил веру татарскую.

Попытка со стороны ханов обложить ежегодной данью русское духовенство имела место в правление хана Чанибека, в 1342 году. Своей попыткой Чанибек хотел было нарушить основной государственный закон Монголов, постановленный Чингисханом, чтобы духовенства всех вер были свободны от даней и от всяких повинностей. Но вина за нарушение закона, если бы оно действительно случилось, падала бы не столько на хана, сколько на самих Русских, ибо не сам он подвигся, а этими последними был подвигнут к своей попытке. В 1342 году митрополит Феогност приходил в Орду, чтобы, согласно с узаконением Узбека, получить ярлык от Чанибека, как от нового хана. В это время, по словам Никоновской летописи, «неции рустии человеци оклеветаша Феогноста

—60—

митрополита к царю Чанибеку, яко много безчисленно имать дохода – и злата и сребра и всякого богатства, и достоит ему тебе давати в Орду на всяк год полетные дани». Вследствие этого хан и начал было просить у митрополита ежегодных даней. Дело кончилось тем, что митрополит, с решительной твёрдостью отвечавший отказом и, нет сомнения, опиравшийся в отказе на Чингисханов закон, принуждён был раздарить хану и ханше и их главнейшим боярам (князьям) 600 рублей.

Уверения некоторых наших летописей о принятом было Татарами намерении ввести свою татарскую веру в одной из русских областей, состоят в том, что в 1327 году пришёл в Тверь послом от хана Узбека его двоюродный брат Шевкал, сын Дюденев. – Что будто этот Шевкал намеревался, избив князей тверских, сам сесть на тверском княжении, а по городам посажать своих татарских князей. И что будто он хотел привести христиан княжения в свой татарскую веру¹¹³³. Не невозможно, что Шевкал действительно имел намерение избить тверских князей, но чтобы он сам намеревался сесть на тверском княжении это вовсе невероятно, а ещё более невероятно то, будто он намеревался привести в татарскую веру христиан тверской области. Могли ещё Татары мечтать об обращении в свой веру всей Руси, но какой смысл могло иметь обращение в татарскую веру одной области русской? Шевкал был прислан Узбеком, а о последнем мы знаем, что он отличался совершенно полной веротерпимостью. Необходимо думать, что слух о намерения Шевкала ввести татарскую веру, если только он действительно ходил между тверичами, был пущен самими тверскими князьями с той целью, чтобы как можно более вооружить народ против ханского посла, как это и на самом деле имело место¹¹³⁴.

Е. Голубинский

—61—

IV.

Современность проповеди Макария. – Понятия о современности проповеди, обращавшаяся во времена Макария. – В каком смысле была современна его проповедь. – Отношение его проповеди к важнейшим вопросам церковно-общественной жизни: – к народному просвещению, к науке вообще и к богословской в частности, к реформам шестидесятых годов. – Почему Макарий не был пессимистом. – Макарий как полемист в проповедях. – Свойства его полемических приемов. – Его теоретические воззрения на полемику в богословских вопросах. – Различение вопросов веры от вопросов богословской науки. – „Христианин подчиняет свой ум вере, но не подавляет его в себе“. – Прав ли был Макарий в своих понятиях о полемическом элементе в проповеди и о богословской полемике вообще.

С половины пятидесятых годов, как мы замечали, направление проповедничества Макария можно считать окончательно сложившимся¹¹³⁵, и с этого времени Макарий в проповедях своих по преимуществу стал являться, так сказать, самим собою, т. е. в его проповедях стали обозначаться с полною ясностию присущая ему как проповеднику свойства и наклонности. Ближайшим образом

—62—

свойства Макария как проповедника, конечно, являются в свойствах содержания его проповеди. Характерные черты этого содержания и составить предмет последующей нашей речи.

Прежде всего проповедь Макария по содержанию своему была современна. „Современность проповеди“! Должно сознаться, что понятие „современности“ в приложении к проповеди стало одним из тех понятий, которыми нередко злоупотребляют. Но, с другой стороны, и помимо всякого злоупотребления, законно может быть возбуждаем такой вопрос: чем может быть так называемая современность проповеди, когда истины христианства как предмет, проповеди – вечны, неизменны, а понятие современности, наоборот, предполагает изменчивость, сопутствующую всему временному? Что понятием этим стали злоупотреблять, это я думаю видеть в том, что иногда в проповеди замечаются такие усилия говорить о так называемых злобах дня, что представляется, как будто бы проповеднику и говорить больше не о чем как только об этих злобах, – что истины христианские теоретические и практические, все это – такое дело, которое не требует над собою работы проповедника, а главное – как будто бы они составляют нечто второстепенное для современного общества, а первостепенное именно эти злобы дня. Спускается „современная“ проповедь иногда и еще ступенью ниже в своем достоинстве: можно встречать проповеди, в которых ораторы как будто остерегаются говорить о таких предметах, как ад, вечные наказания, – как будто бы угрозы человечеству адом и поощрение обещанием рая есть дело лишнее: нужно, говорят, воздействовать на совесть, а не устрашать! и отсюда – как бы ненамеренное изгнание всех этих страшных и

—63—

старых слов: лучше говорить о прогрессе и цивилизации! Замечалось это, конечно, не у нас одних с известного времени тоже замечалось и в других странах¹¹³⁶. У нас речи о современности и заботы о таковой во всем, что касается церковной жизни, особенно усилились с начала шестидесятых годов. Особенно заслуживает упоминания попытка решить этот вопрос со всею независимостью от унаследованных предубеждений, попытка одного глубоко-религиозного, глубоко-симпатичного, но в тоже время глубоко-несчастного по своей судьбе человека: разумеем архимандрита Феодора Бухарева, который в ряде своих сочинений прямо приглашал своих современников не чуждаться современности, не подходить к ней с какой либо условной меркой, но попытаться все в современном мире возвысить до той степени, чтобы все стороны современной христианской жизни могли достойно именоваться христианскими¹¹³⁷. Этот, теперь несколько забытый, автор указывал положения, которые многим по кажутся не долженствующими быть забытыми. Именно, он

—64—

утверждал, что „в наше время (конец пятидесятых годов) верующим должно стоять в особом, свойственном особым нуждам нашего времени, отношении к истине Христовой, чтобы находить в ней свет и жизнь для всех потребностей и против всех опасностей“¹¹³⁸. Невнимание к современным нуждам, религиозным, по мысли этого писателя, осуждено Самим Господом: уже „Господь упрекал учителей иудейских за невнимательность к современным нуждам, и опасностям по отношению к вере“¹¹³⁹. На основании этого почтенный автор считал правом церкви правящей и, следов., правом церкви учащей, в функциях ее учительства (конечно, по нераздельности обоих полномочий, управления и учительства) касаться области такой, какой по традиции обыкновенно не касались. „В праве ли мы, служители церкви (спрашивал он) касаться дел и вопросов мирских, каковы политические?“ Ответь: „истинный дух Христа Вседержителя Бога и вместе Агнца Божия простирается своими благодатно властительным влиянием на все, и у истинных христиан принимается за начало во всем и для всего, не исключая и дел политики. Служить сему мы и призваны, и обязаны самою благодатию священства“¹¹⁴⁰. В историческом отношении воззрения арх. Феодора так любопытны, что могли бы составить предмет особого изучения. Для нас же этот факт важен, как служащий представителем одного из воззрений в эпоху наиболее зрелой деятельности Макария. Из других современников Макария находим мысли о том же предмете у преосв. Иоанна Соколова. В своей речи пред наречением во епископа, „не радостно“ определив состояние наших дел, он, нельзя этого не видеть, выражает упрек учительной деятельности церкви русской в несовременности. На вопрос: „что делать, в особенности молодым деятелям, к которым Церковь преимущественно обращает свои надежды, он отвечает: „светить светом Христовой истины, проводя ее в народ в ее живом, действен-

—65—

ном духе, в кротких и сильных чертах Евангелия, а не во одних общих чертах отвлеченных поучений, или в неясных, безжизненных образах школьной науки, зорко следить и светом церковной идеи и науки освещать вопросы времени, касающиеся веры“: вывод ясен!¹¹⁴¹ Подобные же взгляды на современность проповеди встречаются и в наше время. „Наша обязанность, говорил недавно один из известных проповедников, следить за всеми новыми движениями мысли в христианском обществе“. Так утверждали одни. Но с издавна и опять до новых времен были проповедники и не очень охотно допускавшие необходимость вникать в то, что делается современниками и силу проповеди как располагавшие в вечном, неизменном элементы проповеди – в занятии на церковной кафедре Св. Писанием. Так отчасти и Златоуст полагал, что вообще всякое изъяснение Писания (в проповеди) доставляет утешение и ободрение“, т. е. полезно для современных потребностей многоразличного рода¹¹⁴²: стало быть, это и будет достаточной заменой трактатов о злобе дня. – Характерны (и практически полезны) суждения митр. Филарета по этому вопросу, как определяющие значение крайних в ту и другую сторону мнений, т. е: и отрицающих нужду современности, и проповедь, достойную своего имени, признающих только в „современной“ проповеди. Известно, что так называемая современность в проповеди доходить до того, что нравы современного общества освещаются очень прозрачно в целях обличения. Вот о такой современности митр. Филарет, по своему обычаю в возможно умеренных выражениях, однажды заметил, что такое проповедничество, где бы оно не встречалось, не должно быть превозносимо“, ибо „проповедь, похожая на сатиру, едва ли может принести духовную пользу, и потому лучше не превозносить ее, и не привлекать молодых проповедников на сомнительный путь такого проповедничества¹¹⁴³. Но по-другому

—66—

поводу Филарет сделал такое замечание: „воевать (т. е. полемизировать в проповеди) надобно против мыслей не православных и безнравственных, а не против современных“, т. е. из того, что это мысль нашего времени“, не следует, что ее непременно нужно стараться изъять из обращения! Наконец этот краткий очерк воззрений на вопрос о современности в проповеди заключим припоминанием того, что тридцать лет назад говорилось в стенах Московской Академии. В беседе со студентами 1862 года А. В. Горский, говоря о необходимости сближения с ними в духе и направлении, сказали: „только это (сближение) может нам облегчить успех в действовании... Без этого мы весьма легко сливаемся с общим мирским духом. В вещах безразличных не нужно отступать от общепринятых правил. Но как скоро требование века не следует тем началам духовной жизни, которые мы должны проводить в общество и отстаивать: то мы должны помнить, что нам сказано: не сообразуйтесь веку сему“¹¹⁴⁴. – Теперь, в чем же заключалась современность проповеди Макария? В желании ли отвечать с кафедры на все современные ему потребности в области религиозной? В стремлении ли решать на кафедре и куда следует направлять вопросы мирские (как это ставил напрямик Феодор

—67—

Бухарев), вопросы времени (пр. Иоанн), или, наконец, его проповедь отвечала тому понятию о современности, которое обычно выражается в проповеди бичующей современные недостатки, была похожа на сатиру, которая была так распространена в шестидесятых годах, эзоповским языком говоря о том, что не только было современно, но и всем поименно известно, потому что иногда не много не доставало уже для точных дат времени и места? Нет: проповедь Макария была современна в наиболее правильном смысле этого слова. И оттого-то, заметим здесь, что Макарий воевал не против современных мыслей, а против нехристианских мыслей, а с другой стороны – в погоне за современностью не сообразовался веку сему, он был во все время всегда сам себе равен: переживал эпохи времени не сходные, даже взаимно себя отрицающие, и все таки никогда не поправлял, так сказать, сам себя, и на склоне дней своих иногда лишь развивал, а не отрицал то, чему сочувствовал в молодых летах (примеры чего мы намечали). Защищал же он, например, богословское образование и тогда, когда об этом не все еще согласно думали, равно и тогда, когда все в этом почти что убедились!¹¹⁴⁵. В свое время, именно в некрологических воспоминаниях, проповедь Макария с этой стороны характеризовалась,

—68—

как, имевшая близость к современным нуждам“. Но мы уже упоминали, что даже и в теории Макарий не признавал возможности универсальной проповеди для всех времен и мест: она по его мысли существует, для данного момента и места. Поэтому должно признать, что проповедь Макария современна уже потому, что лишь небольшая часть из его проповедей годна для всякого места и времени и не имеет печати своего происхождения и на значения. Противное должно сказать только о некоторых проповедях того же времени, которое мы выделяли и по другой причин, – именно о периоде первой его молодости и служебной зависимости. С другой стороны, современны его проповеди потому, что расположенные в порядке времени они дают как бы хронологию важнейших вопросов, выступавших в нашей церковно-общественной жизни, и вопросов этих он касается иногда даже и в проповедях рядовых. Но при этом становится очевидной и одна важная особенность Макария: не важнейшие только вопросы привлекали внимание проповедника: наоборот, не было такого маленького дела, которое, если оно совершается пред его глазами, почтено было бы слишком малым, чтобы он (при малейшей к тому возможности и разумеется при том условии, если это не какое-нибудь дело плоти, еды и питья!) признал ниже своего церковного положения выступить по этому делу с своим словом, которое, конечно, имело священный авторитет первостоятеля церкви поместной. Что нужно говорить проповедь о голоде во время голода – конечно, это будет идея, не составляющая результата особой вдумчивости: само дело взывает о внимании к себе. Но велико ли, например, то дело, что несколько девиц духовного звания оставляют свое скромное училище, идут в свои скромные дома помогать своим родителям в занятиях столь же скромных, что кажется ни в какие дальнозрительные стекла не отыщешь связи между этими занятиями и великим назначением человека¹¹⁴⁶, – между этими занятиями и между внутренним человеком, беспрерывно

—69—

совершенствующимся? Но так как, учебное заведение в этот день выпускало, судя по всем человеческим вероятиям, будущих матерей будущих служителей алтаря: то для Макария этот случай становится не совсем ничтожным случаем он выступает с своим словом к тем, и за коих, но его словам, только что принес бескровную жертву. Доказательством того, что подобная проповедь не была случайностью или обычною принадлежностью праздника, видеть должно в том, что Макарий выступал с таким словом не один раз (всех слов по этому случаю шесть – напоминаем опять о сравнительно малом количестве его всех проповедей), и только разве ради остроумия межою находить эту заботливость не оставлять такого будто бы маловажного случая без слова назидания слишком уже чрезмерной. И какая важность мысли встречается! В подобных проповедях, но совсем неважным случаям, – мысли, которая могла быть полезна не только для тех, к кому слово бы обращено, но н для многих других, кто о сем и не помышлял бы! Вот, например, мысль проповеди в начале шестидесятых годов, сказанной в харьковском епархиальном училище. Тогда начали говорить уже о народе, его образовании – с одной стороны, а с другой – о средствах привести в исполнение эту благую мысль. И вот Макарий, любя народ более, чем так называемые народолюбцы, и в то же время будучи совершенно чужд какого нибудь сословного эгоизма, напутствует „будущих подруг смиренных и бедных служителей церкви“ призывом послужить народу, но в то же время – „прогнать от себя самую мысль о том, что вы по своему образованию заслуживали бы лучшей участи“, чем какою, по обычаям света, представляется участь человека, обреченного на труд без щедрого воздания за труд. Сурово это слово: оно как будто бы обращено не к будущим подругам жизни пастырей, а к отказавшимся от своей воли миссионерам. Но ведь, говорил проповедник, „вам внушали здесь, что вы должны любить всех ближних без различия, как братий, по природе, в особенности во Христе... Ближние, среди которых вам придется провождать жизнь, будут почти исключительно поселяне, люди простые, малограмотные или вовсе

—70—

безграмотные, люди с недостатками и немощами... Докажите же на деле, что ваше сердце исполнено христианской любовью и способно любить равно и этих меньших братий наших по образованию и положению в обществе; не пренебрегайте ими, снисходите их слабостям, старайтесь возвышать их до себя и помогать им, чем только можете – советами, убеждениями, обучением грамоте их малолетних детей, если представится возможность“ и т. д.¹¹⁴⁷ Едва ли можно утверждать, что этот призыв к культурно-христианской миссии среди народа были праздным словом, а не указанием того, что́ по времени было нужно, настойчиво нужно для народа, а сверх того должно прибавить, что такое слово было не только современным, но и проницающим в будущее: известно, какую культурную силу в последствий стала представлять собою для народа женская половина семей духовенства в виде учительниц сельских и городских¹¹⁴⁸. Другой пример того, как проповедник не только отмечает своим словом современные события, но и в обычных обстоятельствах указывает черты, на которые современники должны обратить внимание, представляют собою хотя бы речь при освящении храма в тюрьме. Дело это, конечно, совсем обычное. Но мысль очень краткой речи не совсем обычна, ибо она – златоустовская. Тюрьма для осужденных есть, конечно, местожительство не той части

—71—

человечества, которая сияет добродетелями. Но напомним, что после того, как появление Судебных Уставов императора Александра сделало эпоху в истории человечества, появилось что, за что может быть иным должно бы быть стыдно: разумеем опять не язвительные нападки на суд улицы: это еще ничего бы, – ведь никакое человеческое произведение не совершенно, а на самые основы суда, которыми, как известно, послужила „правда и милость“. Для некоторых вдруг стало ясно, что сострадание к преступному есть уже сочувствие его преступлению; и дошло бы до того, что калач в родительскую субботу, поданный в остроге, есть, поощрение к преступлению. По крайней мере, не очень давно самым серьезным образом вопрос об уголовных наказаниях, одна газета порешила самым несложным образом: стоит ли рассуждать о том, должен ли прожить один из негодяев несколько лет более или менее, и не всё ли равно, если он сейчас же перестанет жить, как скоро совершит, свое позорное дело? Вот в такую пору и сказана была маленькая речь при освящении храма в пересыльной тюрьме. „Хвалится милость на суде“ – начал проповедник словом, Апостола. „Но не менее, если даже не более достойна хвалы милость и после суда, милость к тем, которые при всей возможной на суде милости, не могли быть оправданы, а осуждены по закону правды“, и эта милость – в создании храма для потребностей осужденных, ибо в нем несчастные преступники могут найти для себя все, чего мы можем пожелать им по чувству человеколюбия, во имя человечности и христианства“! Но нет надежды, чтобы им всем пошло это на пользу? Вот здесь-то Макарий и напомнил обществу христианскому, подобно как напоминал об этом Златоуст, что значит личность в христианстве, человек, хотя и осужденный, всякое внимание к которому стало делаться более и более предметом покиваний. „Пусть не все они воспользуются предлагаемою им милостью: довольно, если воспользуются хоть некоторые из них, хоть немногие; довольно, если воспользуется ею вполне даже один из них: и это будет великим приобретением и заслугою (храмоздателей) пред Богом: потому что душа и одного

—72—

человека, разумная и богоподобная, дороже всего вещественного мира: и за нее пролита бесценная кровь Искупителя“¹¹⁴⁹. Но из чего же выходят в своих положениях и Судебные Уставы, как не из того же, что душа человеческая – вещь дорогая и потому с нею надобно обращаться осторожно?

Такую связь между потребностями действительными и многими мыслями проповедей Макария, или по крайней мере между его отдельными замечаниями и нравственными направлениями времени можно усматривать во многих других случаях его проповедничества. Является ли он в своей проповеди защитником веры как уверенности, веры убежденной, разумевающей, и посему – и защитником ведения в вере, а стало быть, в свою очередь, и защитником науки боговедения: это будет, не совсем самоизмышленной темой. Конечно, по выражению Макария же, христианство не есть только учение (доктрина), а есть вместе и сила, и жизнь: всяк, верующий во Христа, может действительно очищаться от грехов и перерождаться“, а не слышать только учение о возрождении¹¹⁵⁰, и вообще „мало знать только нравственные законы: нам нужны еще силы творить добро“¹¹⁵¹. Но в тоже время умозрительное, познавательное отношение к Богу, как предмету веры, есть обязанность христианина: „да познаем Бога истинного: к этому должны стремиться все христиане“, и эту мысль Макарий защищал настойчиво, со всеми ее выводами, ближайшим из которых, конечно, будет нужда в богословской науке, так как сектаторская мысль о непосредственном озарении есть мысль дерзкая и пагубная. Если скажут, что этой наукой, притязующей на ведение вещей божественных, много злоупотребляли: то Макарий отвечал и на это таким образом: „что чище и истиннее нашей св. Библии? А между тем не было и нет в мире христианском ни одной ереси, самой злой и богопротивной, последователи которой не старались бы утвердить ее на тех или других

—73—

местах Св. Писания: ужели же из-за того, чтобы не впасть в какую-нибудь ересь, мы перестали бы читать и изучать самую нашу св. Библию?“¹¹⁵². И посему „возблагодарим Создателя, заключал одну из проповедей Макарий: Он требует от нас веры в Себя, но он же даровал все средства для убеждения, – „так что вера наша не есть вера слепая, темная, а разумная, светлая, основательная“¹¹⁵³, или, прибавим, по крайней мере она такой должна быть: это идеал христианина! Была ли нужда в настаивании на этой мысли? Несомненно была. Тот же арх. Феодор свидетельствует (в конце пятидесятых годов), что помышляли иные и так: „что нам в высших и хитрых мудрованиях? Будем дорожить и спасаться простотою веры старого русского племени“¹¹⁵⁴, и автор вступает в полемику относительно вопроса о простоте, напоминая даже и то, что простота бывает хуже воровства! Но что это не выдуманное возражение (хотя мы не думаем, чтобы и все славянофильство думало так), это видно из того уже, что и позднее нам властно проповедовал один писатель, что русский народ нечего учить вере: он все знает и проч. (Достоевский)¹¹⁵⁵. и защита науки вообще, что видим в проповедях Макария, с первого взгляда представляется, конечно, сражением с тенями: ведь его проповеди говорились не среди же какого нибудь первобытного общества. Между тем он говорил и о том, что христианство и образование не исключают взаимно друг друга; касался и специально вопроса о науках физических, по общему мнению, имеющих конечною целию лишь низменные стороны жизни человеческой; но по Макарию это не так: природа учит

—74—

и боговедению, и даже нравственным обязанностям человека, и „христиане, говорит Макарий, хотя имеют у себя книгу сверхъестественного Откровения, Библию, однако же могут пользоваться и книгою природы“, и „глас Божий к нам, который мы слышим в Библии, становится для нас еще яснее, осязательнее, еще разительнее, когда мы прислушиваемся к нему в природе“¹¹⁵⁶. Но если опять спросим себя: для современного общества была ли настоятельная нужда доказывать эту, по видимому бесспорную, истину о не-вреде науки? – то для ответа нужно будет припомнить, что в то время был, проповедник с заслугами пред церковной и богословской наукой, который однако же в семинарских руководствах по истории проповедничества отмечается как такой, у которого слово о суете земной, ничтожестве наука и искусств сделалось всегдашнего любимою темою: он сводил свое слово при всяком случае на эту тему“, – причем однажды было даже утверждение, что ученые „не стараются узнать, что́ они сами“. – С современностью, конечно, по природе дела соединяется и местность проповеди, ибо проповеднику не должно упускать из виду, что содержание потребное в проповеди для веселящихся городов совсем не надобно для голодающих деревень, хотя Евангелие одно и для городов, и для деревень. Это выдерживается и у Макария: он не говорит о молоканах ранее, чем сделался тамбовским епископом; об образовании ведет нарочитые речи в Харькове, и даже первое его слово в Харькове – на текст; горняя мудрствуйте, а не земная, – потому что, говорит проповедник, Харьков есть город, откуда науки развивают свой благодетельный свет на все области южного края“. Пребывая же в Вильне, он дал следующий поучительный пример различения не только временных, но и особых местных условий: говоря свою первую проповедь пред учрежденным там обществом „ревнителей православия“, он принимает во внимание условия не только времени, но и города Вильны. Он сначала говорит, что дорожить своею верою и не ревновать

—75—

о ней психологически не возможно: отсутствие ревности есть индифферентизм, а последний показывает, что веры нет. Но в месте произнесения речи нужно было иметь в виду и то, чтобы ревнители не обратились в гонителей по праву сильнейшего, и вот мы видим прибавку в речи к ревнителям, прибавку к чадам православия о том, что не всякая ревность о православии есть ревность истинная: иногда и ревность может заблуждаться“. Мы не будем теперь вполне приводить это место из речи Макария. Скажем только, что, по Макарию, „истинная ревность бывает только тогда, когда вполне соответствует тем высшим началам, из которых проистекает она началам христианской истины и христианской любви“¹¹⁵⁷.

Таким образом проповедничество Макария было современно прежде всего потому, что, говоря свои проповеди по особым случаям и даже проповеди рядовые, он не чужд был мысли, как прикладной элемент в своей проповеди, иметь в виду специально современные потребности мысли и жизни, и таким образом Феодор Бухарев желал того, что в известной мере было уже в практике русского проповедничества. При этом очевидно также, что если, когда Макарий уже говорил что-либо по нуждам современности, то действительно имел дело с современностью, с фактами, а не с плодами воображения. Но говоря по поводу современных обстоятельств, проповеднику часто не легко бывает удержаться в равном расстоянии от двух крайностей: а) от влияний на него самого господствующих воззрений, так что проповедник сам является только эхом времени вместо того, чтобы руководить других и б) наоборот от преобладания совершенно отрицательного отношения ко всему, что делается между живыми людьми. Что же в этом отношении было с Макарием? Если мы теперь читаем в проповедях Макария много такого, что, по-видимому, было только как бы отголоском времени; то это ничуть не обозначает, что у проповедника было стремление сообразоваться веку сему; тем менее в Макарие было элемента той современности, которая охарактеризована одним из наших

—76—

богословов, как угадывание мыслей, которые должны быть приятны для людей господствующего течения. Макарий различает во всяком современном явлении то, одобрение чего означало бы просто подделывание под вкусы века и то, чему можно сочувствовать, не смущаясь тем, что прежде думали иначе. Например, он, несомненно, сочувствует реформам в государственной и общественной жизни шестидесятых годов, и доказательств этому едва ли не бесчисленное, можно сказать, множество, и что особенно важно – это сочувствие он выражает как бы от лица церкви¹¹⁵⁸. Уже в 1857 году он говорил следующее: мы живем в замечательную эпоху для нашего отечества: в эпоху сознания наших, недостатков и в эпоху прекрасных начинаний и усовершенствований“ и, цитуя за тем слова известного манифеста 19 марта 1856 года, прибавляет: „все отозвалось на царственный призыв: и голос отдельных лиц и общественное мнение, мало-помалу возникающее и образующееся, и отечественная словесность и наука и – во главе всего православная церковь: ибо кто же более и может сочувствовать всякому истинному улучшению в народе русском, как не она – мать наша, которая (и это замечательно, как черта воззрений Макария) для того и существует на земле, чтобы вести как частных людей, так и целые пароды к постоянному, нескончаемому усовершенствованию?“¹¹⁵⁹ Разрешение крепостной зависимости он называет „одним из величайших и благодетельнейших событий, когда либо совершавшихся в земле русской“, пред значением которого мысль изнемогает, усиливаясь обнять его“ и потому он призывает „во имя человечества, во имя христианства“ отнестись к факту с радостию и, кого это касается, с добросовестностью к этим „нашим согражданам,

—77—

равным нам и по природе, и по вере“¹¹⁶⁰. Тоже сочувствие преобразованию судебному, введению суда по совести, „которую одну справедливо можно назвать голосом Божиим в нас“; от этого суда он ожидает укоренения в обществе „той жизненной правды, которая составляет первую потребность в обществе“. Тоже – и к другим из важнейших реформ, например – земству. Но что эти сочувствия не исходили только из желания „быть современным в смысле сообразования веку тому, в этом, кажется, можно убедиться на основании следующего. Прежде всего – можно было воздержаться от изъявления восхищения уже потому, что едва ли кто-либо обязывался к похвалам новым реформам: обязательно было повиновение. А в не сочувствии проповедник был бы даже не со всем одинок. Если, например, писатель беллетрист, не сочувствовавший реформам, создает особый тип полемики с несочувственными ему явлениями и таким путем выражает свое нерасположение к современности¹¹⁶¹; то и проповедника тем более уже никто не вынуждал к известному настроению, что для проповедей на подобные случаи есть бесчисленное множество других хороших тем. Причина сочувственного отношения проповедника к современности этого период, по нашему мнению, в том, что многое из того, что он так сочувственно приветствовал в своих проповедях шестидесятых годов, было как бы осуществлением того, что выражалось в тех прекрасных параграфах его Догматики, с мыслями которых мы отчасти знакомы, и даже в его проповедях сороковых годов. Это с первого взгляда представится просто невозможным: как могло быть что-либо касающееся общественных вопросов, решенных в шестидесятых годах, в русской догматике сороковых годов? Но позволю себе напомнить: разве Макарий не приглашал еще тогда к уважению во всяком человеке его

—78—

человеческой природы, человеческого достоинства? А ведь было бы уже очень большой натяжкой утверждать, что реформы шли к умалению этого достоинства! Поэтому, если опять Макарий уже в 1857 году, в проповеди о смирении, говорит, что „сознавать в себе достоинство человеческой природы и высокое достоинство христианина, ценить свои таланты и способности, дорожить своим добрым именем: это не только позволительно христианину, но есть даже его обязанность“¹¹⁶²: то что же удивительного, если он приветствовал все, что́ совершено было бесспорно к возвышению достоинств человеческой природы? Один из проповедников наших уже в слове на кончину Макария отметил тот факт, что Макарий не только радостно приветствовал в своих проповедях преобразования, но и „с восторгом указывал в них соответствие требованиям Евангельской любви“¹¹⁶³. Нам кажется, что это безусловно верное замечание и объясняет его отношение к реформам, а совсем не боязнь показаться несовременным, если бы его слова сочувствия были менее пламенны. Он действительно утверждает, что все преобразования суть плода любви к людям Великого Преобразователя, а к этой идее любви к людям он питал решительную слабость. Да и кто осудит его за такую слабость? – Нам заметят: если этот проповеднический восторг не быль лишь преклонением пред фактом действительно современным, то почему голоса Макария не было слышно ранее, и только потом уже и он присоединил свой голос, например, к осуждению „прежних наших судов не доброй памяти?“¹¹⁶⁴ Но на этот вопрос можно попросить указать: где и когда Макарий говорил что либо такое, на основании чего он мог казаться столь же сочувствующим современности и тогда, когда „недобрая память“ была на лицо, подобно тому как позднее он стал сочувствовать исчезновению этой памяти? – Далее. Свойство людей, которые ищут способов угадать преобладающую мысль, потом угадывают и от того

—79—

действительно становятся современными, обыкновенно таково, что они легко впадают в преувеличения при оценке того или другого явления¹¹⁶⁵. Но Макарий, сочувствуя реформам, в своих проповедях предостерегал, однако, и от преувеличенных ожиданий, что, раз реформа совершена, все со ipso придет в наилучшее состояние, и значит не о чем и думать более, как только о реформах и реформах, нечего и делать более, как только восторгаться! Нет, есть еще нечто, чего никакими реформами достигнуть нельзя! Например, в одной из проповедей на новый год проповедник говорил (после введения в предвидящем году судебной реформы) следующее: „с величайшим сочувствием мы встретили новый суд, и это весьма естественно. Но один суд не сделает для нас всего: суд самый лучший может только обуздывать неправду, а искоренил неправду в нашей жизни общественной можем, собственно, мы сами“, а не какие-либо реформы! И далее проповедник раскрывает мысль, что может сделать наша собственная правда в словах, и правда, в делах, заключая выводом, который он сделал и в другом случае, именно: „когда искоренится неправда. Тогда обновится и преобразится все не только в нас, но и вокруг нас“¹¹⁶⁶. При этом проповедник намекает также, что пока правды этой еще нет: достижение ее составляет собою задачу, которую нам еще предложить разрешить. Но обыкновенные панегиристы факта обыкновенно не омрачают описываемой современности подобными намеками: они преданы ей бывают беспредельно. И это беспристрастное отношение к современности, совершенное отсутствие какого-либо преклонения пред нею; “допускаемого лишь бы не составлять собою диссонанса с веком, у Макария простиралось так далеко, что он, можно сказать, с иной современностью совсем не согласовался. Пример этого, кажется, весьма типичный – в одном из его нa-

—80—

ставлений игумену, – о том, чтобы новопоставленный не избыточествовал усердием в строительстве каменном, а более усердствовал бы в строительстве душевном.

Мы сказали, что проповедники, соприкасаясь в проповеди с жизнью действительной, не всегда воздерживаются от самого лёгкого решения всех современных вопросов жизни: суммарно отрицательного отношения к ней, иначе решения, которое выражается в объявлении ничтожества всего земного, потому что все в мире непрочно, худо, ненадежно и греховно. Это даст многим проповедям оттенок глубокого пессимизма, но пессимизма в учительном смысле неполезного уже потому, что за порогами храма жизненные отношения сейчас дают себя чувствовать, а совет всем удалиться от мира не может быть осуществлен, и потому, конечно, справедливо проповедниками и не подается. Как относится к этому проповедничество Макария? По весьма распространенному мнению о личности самого проповедника, мрачный пессимизм не только не составлял черты личного его характера, но не входил и в его миросозерцание. „Истинный подвижник, он был необыкновенно отзывчив на все явления современной жизни в родной стране, сочувствуя всему, свет лому и истинно-человеческому, скорбя и сокрушаясь в виду мрачных обнаружений зла“, и „хотя еще с юных дней отрекся от мира, однако не был безучастен к нему, живо и искрение сочувствуя горю и радостям действительной жизни“ (из слова свящ. Н.А. Елеонского). Но дело в том, что, скорбя и сокрушаясь там, где действительно должно было скорбеть, он эти мрачные обнаружения зла не считал, как бы мировым законом, по которому иначе ничто и не может быть, и с этой мыслью он относился ко всему и в своих проповедях. Пессимизм проповеднический обыкновенно прежде всего обнаруживается в беспощадном осуждении действительности, при чем проповедники просматривают и самые отрадные явления жизни, отрадные с самой высшей точки зрения. Макарий не был. Таким пессимистом. Как будто раз на всегда, чтобы об этом не было никаких сомнений, в одной из своих проповедей оп сказал буквально следующее: „я на принадлежу, братие, к числу тех людей,

—81—

которые смотрят на настоящее время, как на самый мрачный период в мире христианском, и говорят, будто никогда порча нравов не доходила до такой степени, до какой дошла ныне. Увы! и прежде всегда на грешной земле порок был сильнее добродетели, и даже в лучшие времена христианства нечестие гордо подымало голову и являлось во всем своем безобразии. Верю и знаю по опыту, что и ныне есть, как бывали и прежде души христианские, которые всеми мерами стараются быть достойными своего звания“¹¹⁶⁷. Выходя из этого начала необходимости сравнительной оценки нравственного состояния общества, для чего надобно обращать внимание не на одно настоящее, он, например, нравственное состояние нашего общества считает худшим не в настоящем, но в прошедшем, категорически утверждает, что конец прошлого и начало настоящего столетия были временами наихудшего нравственного состояния русского общества. „Едва ли когда Сыны России до такой степени удалялись от Бога, как к концу прошлого столетия и в начале настоящего столетия... и едва ли когда и разнузданность нравов у нас достигла таких размеров, в каких проявлялась тогда“. Но он, конечно, и в этом утверждении старается сохранить справедливость, не видя всё-таки в России того времени какого-то нового Вавилона¹¹⁶⁸. Это, конечно, не значит, чтобы проповедник был так наклонен к противоположному взгляду, чтобы уже не замечал теней жизни: так проповедь, в которой он так определенно высказался против пессимизма, имеет своим главным содержанием указать, как нехорошо то исключительно утилитарное направление, которое стала было принимать наша наука шестидесятых годов. Он не отрицает и того печального факта, что, по его словам, в обществах человеческих идет постоянная глухая борьба: то борьба партий, то борьба сословий, то – частных лиц; загляните в святилища семейств: увы, и в этих святилищах большею частью (!) нет мира и счастья“¹¹⁶⁹. Следоват.

—82—

есть о чем подумать всякому моралисту! Но то коренное воззрение, покоившееся, как знаем, на догматических основаниях, именно, что не должно смущаться вспышками зла на земле и бояться за погибель добра, удерживало проповедника от того, от чего не мог удержаться другой его современник, разумеем преосв. Иоанна Соколова. Как известно, последний в начале шестидесятых годов едва ли что признавал заслуживающим одобрения из того, что стало, входить в общественный быть наш: и гласность, и печать, и свободу совести, и общественное мнение, и видел в этом одни дурные стороны. Макарий же, своим отношением к этим предметам как будто бы ясно выразил, что из злоупотребления вещью не может быть осуждаемо ее употребление вообще: припомним его замечания о злоупотреблении наукой. Поэтому Макарий не позволял себе обращаться в проповеди с грозными, чтобы не сказать гордыми словами, с которыми обращался другой проповедник: „народ! Помни Бога“ – ибо Макарий верил, что народ и не забывал и не за будет Бога, а это забвение будет только уделом тех или других отдельных групп лиц. И это отсутствие пессимизма чувствуется во всех проповедях Макария до конца его дней, подобно тому, как и в личной жизни он не был пессимистом, показав на себе самом возможность – не только учить так или иначе, но и жить сообразно своему ученью. Это, должно прибавить, тем более достойно замечания, что „путь личной жизни его был путем тернистый: самые высокие и светлые дела его перетолковывались в дурную сторону, поношения и всякие злые глаголы никогда не оставляли его в покое“ (Н.А. Елеонский); но очевидно на кафедре он свои личные расположения оставлял в стороне, выделяя дела человеческие от человеческой природы и веря в добро, заложенное в природу человека. „Мы любим добро по самой своей природе и желали бы творить его“, говорил он в одной из своих проповедей: „но мы чувствуем, что у нас не достает для того духовных сил, и что для того, чтобы творить добро, мы должны постоянно бороться“¹¹⁷⁰.

—83—

Стало быть: если должно верить в добро человеческой природы, то задачей церковного учителя будет не стонать, а своим словом помогать творить добро, или, по выражению того же истинно-христианского писателя, о котором мы говорили (Феодор, Бухарев), „не распугивать и без того уже бегущих от благочестия, как от страшилища для грешных людей, а со всею проницательностью христианской мудрости поискать, нельзя ли из дел житейских открыть источника за движению несметных талантов веры и благодати – именно чрез уяснение мирских вещей и чрез устроение земных дел по Христу“¹¹⁷¹: задача, конечно, более достойная кафедры, чем простое сетование! – Но может быть при этом кто-нибудь сочтет себя в праве подумать, что этот не пессимист проповедник просто есть тот латитудинарист нравственного закона, у которого главное правило: „Бог простит“, и который проповедовал не об узком, а о широком пути в царствие небесное? вообще проповедник, так сказать, жизнерадостный? Да, Макарий был против отягчения пути ко спасению; у него нет этого запугивания слушателя, недостатка в каковом свойстве, наоборот, не бывает у других проповедников. Так, говоря о самой высшей заповеди – о любви ко врагам, он заботится о том, чтобы слушатели „не преувеличивали трудностей при исполнении Христовой заповеди“, и потому не считали ее данной не им¹¹⁷². Но в этом отношении не должно ли будет признать, что во все времена проповедники довольно говорили о трудности дела спасения, и посему – удивляться должно ли, если у одного из них речь, которая явственнее других, оказалась уже речью о возможности спасения для всякого? А от этого далеко еще до проповеди беззаботности о своем спасении. Но что еще будет главнее в этом вопросе, это взгляд Макария на жизнь человека, из какового взгляда не может вытекать одобрения пессимизму, но в то же время не может вытекать и мысли, что спасение возможно без труда и усилий, – и что, следовательно, Макарий как проповедник не может

—84—

быть причислен к проповедникам того типа, которые послабляют нравственный закон. – Что есть жизнь в отношении к самому живущему человеку? „Жизнь и здоровье“, по Макарию „есть первое благо для каждого человека, как для царя, так и для подданного“¹¹⁷³. Бог, сотворив нас, „посылает нам несчетные дары для поддержания и услаждения нашей жизни“¹¹⁷⁴. А если так, то законно и попечение о внешней жизни, законны и радости жизни. Законно попечение: потому что Бог, сотворив нас, поставил нас в известные неизбежные условия, при соблюдении которых только и возможна жизнь, например, „продолжение жизни прежде всего обусловливается отношением к нам внешней природы“, как то плодоносием земли, требующей труда. Стало быть, пренебрежение жизнью в известной мере может служить показанием пренебрежения к дару. Законны и радости: „если, говорил проповедник, вы когда-нибудь усладили христианскою любовию последние минуты умирающего, или спасли от смерти погибавшего; если вы призрели и воспитали бесприютного сироту; обратили заблуждавшегося на путь истины и благочестия; если вы были в состоянии заплатить врагу добром за зло; если принесли жертву обществу или целому отечеству: тогда вы знаете, что такое „радости“ истинные!¹¹⁷⁵ Словом, что касается до источника радости, то это определяется у Макария тою же самою формулою, которая известна, именно: радости в жизни может иметь тот, кто сам способствует человеческой жизни другого, Но из этого видно, что и попечение о жизни, и радости жизни – это только средства и следствия; средства же не должно обращать в цель, следствия может и не быть в желательном для нас смысле, а потому абсолютное начало жизни христианина есть как не одна деятельность, направленная к благополучию человеческому, так равно и не одно созерцание без деятельности, а формула: „трудись и молись“ – и притом то и другое не в раздельности; трудись – „наблюдая пути Промысла в

—85—

своей жизни“¹¹⁷⁶, но ради того только, чтобы трудиться по образу машины, ибо мы родились не затем, чтобы жить, а и затем, чтобы действовать, чтобы исполнять наши обязанности“¹¹⁷⁷; молись, но молись не квизтистически, а деятельно, так что в одном месте касательно этого Макарий выразился: „не молиться только мы должны, а и трудиться, если непритворно желаем самим себе и нашим ближним просвещения светом Христовым“¹¹⁷⁸, – что и есть истинная жизнь на земле. Посему и радости жизни суть плод молитвы и труда, иначе – того же самого, чем содевается спасение. Но – молитву и труд может ли кто признать средством, уширяющим врата царствия, и человечество не идет ли менее охотно именно этим мнимо-широким путем, и на оборот не более ли охотно иными, с первого взгляда кажущимися весьма узкими путями? И это тем более не составляет латитудинаризма, что и Макарий в путях достижения спасения признает относительно разные степени их достоинства, или, так сказать, верности: разумеется, конечно, то, что и он признает различие между исполнителями евангельских заповедей и по следователями евангельских советов¹¹⁷⁹. – Таким образом, если что показалось бы в проповеди Макария отступающим не скажем от традиции, но от довольно распространённого обычая, обычая – представлять как возможно чаще малонадежность ко спасению путей обычной жизни с её большими трудами (не имеющими при том весьма часто очевидной связи с целями спасения) и с малыми радостями, словом, если что может казаться нравственным послаблением, это лишь открытое признание законности жизни большинства, а большинство обязуется заботиться и о временном телесном благоустройстве. Это Макарий проповедовал при своем вступлении на епископскую кафедру, объявив себя обязанным „воспитывать людей в вере и благочестии и таким образом устроять не одно вечное, но вместе и временное их счастие“¹¹⁸⁰. Но

—86—

это – мысль и не совсем даже новая, чтобы видеть в ней превознесение земляного начала в ущерб, духовному¹¹⁸¹, и послабление строгости нравственного закона.

Одной из выдающихся особенностей проповедничества Макария является отношение проповедника к так называемому полемическому элементу в проповеди, ибо здесь Макарий наиболее обнаруживает себя тем, чем он был по своим духовным расположениям. Условимся прежде всего под именем полемики в проповеди разуметь как опровержение мнений не согласных с истиной, так и защиту истины от нападений на нее заблуждающихся, что́ чаще называется апологетикой: ибо в сущности это как бы отрицательная и положительная задачи одного и того же дела. – Обычай опровергать мнения ложные с церковной кафедры есть обычай древний, но и не чрезмерно древний: первохристианская проповедь была скорее увещанием ко всему святому, чем опровержением неправоты неправомыслящих и неправо-учащих, о введении полемического элемента не только в проповедь, но и вообще в область христианской умственной жизни, в её обычаи, существовали прежде и продолжают существовать не одинаковые мнения. Один из древних писателей церкви об усиленной полемике с иномыслящими, о жажде словесной победы во что бы то ни стало, выразился, что „состязания приличествуют более коням“, чем богословствующим людям. Златоуст выражался с первого взгляда как будто даже совершенно парадоксально, именно, он говорил: „невозможно, чтобы состязающийся с развращенными имел когда-нибудь успех“. Митрополит Филарет в Новое время восставал против усилившейся полемики в духовных журналах, и между прочим был недоволен нашим академическим журналом за то, что, в глазах Филарета, в нем

—87—

отводилось слишком много места полемике. В начале шестидесятых годов он поэтому поводу писал: „не лучше ли соединенными силами отражать общих врагов, которых много, и взаимно покрывать терпением наши частные недостатки?“¹¹⁸². Филарет находил, что в ту эпоху усиленной полемики у нас иногда „оскорблялось чувство приведением речей антихристианских перeтолкователей христианства“. Но и в этом вопросе у Филарета, как это и прежде, мы находим замечательнейший тезис, дающий как бы мерило гомилетическое для оценки проповедничества в отношении к вопросу о полемике. В одном из слов он говорил: „не охотно вхожу в рассуждение о предмете спорном. Знаю совет святого Павла не словопретися ни на кую же потребу, на разорение слышащих. Но знаю и то, что сей мирный увещатель иногда сам принужден был входить в спор, не на разорение, но для назидания слышащих, когда видел, что молчание было бы хуже спора... Желательно употреблять слово Господне преимущественно как светильник для путей познания и для путей жизни, как пищу для души: но не напрасно оно представляется и под образом меча духовного: необходимо иногда употреблять его на рассечение хитросплетений, которые угрожают опутывать души сетьми не апостольскими!“¹¹⁸³. Что же окажется, если это мерило приложить к проповедничеству Макария?

Мы уже заметили, что Макарий в проповеди не был наклонен к полемизированию. Уже и потому конечно, что „свойство сильных умов есть терпимость“, от Макария и вообще в других областях умственного труда нельзя ожидать особой наклонности, прямее сказать, той любви к полемике, с которой любители этого дела отдаются ему. Справедливо замечают, что люди высокой нравственности и истинной добродетели бывают людьми наиболее толерантными в отношении к недостаткам ближних: они знают, как труден путь добродетели, чтобы, ступая по нему можно было поручиться, что не преткнешься. Так

—88—

точно истинные люди науки – в отношении к мнениям, других, с их мнениями несогласным: ибо они знают, как трудно достается каждая крупица истины! Еще справедливее замечание о Макарие, что он в области умственной вообще не принадлежал в числу тех, которые в чужой попытке мыслить о предметах науки видят (по своей гордыне) только распущенное блуждание мысли, не сдерживаемой надлежащей опекой, по темным дебрям знания“ и которые „готовы думать, что самая идея человеческой жизни уже исчерпана в своем развитии и теперь род человеческий существует уже не в силу божественного соизволения, а только попущения и долготерпения со стороны Божественного милосердия“¹¹⁸⁴. Развивать о Макарие эту мысль более значило бы повторять всем известное. Но и здесь, как и во многом другом, основанием толерантности Макария в области мнений служило его догматическое воззрение, высказанное уже в догматике: терпеть друг друга он призывал во имя совершенного для всех людей искупления. Для всех нас одни и те же благодатные дары предлагаются в таинствах: нам ли не заботиться, чтобы терпеть друг друга“?¹¹⁸⁵ При таком взгляде Макарий, разумеется, не мог полемизировать в том образце, какой к счастию более и более отходит в область преданий: всякого заблуждающегося считать или обманщиком или глупцом или явною добычею диавола. Ибо значило ли бы это уважать человеческую природу в человеке, к чему призывал Макарий, когда в самую основу сношений с ближними полагалось предположение его недобросовестности, тогда как она еще не доказана? И мог ли мыслить так Макарий, которого от юности занимала мысль о том, что́ может служить к умягчению вины язычников пред судом вечной правды? „Откуда раздоры? – говорил однажды Макарий: „преимущественно от гордости, от самолюбия, от эгоизма, по которому всяк дорожит только самим собою?“ Если бы не эгоизм (конечно не только мнений, но и действий), то возможно было бы то, что „царство земное преобразилось бы

—89—

некоторым образом, в царство небесное“: так рассуждал Макарий¹¹⁸⁶. На почве таких воззрений, повторяем, разумеется, трудно образоваться любителю полемики. Но обращаясь к специальной области проповедничества нельзя не задаваться таким вопросом: уже ли же Макарий ни когда не чувствовал того положения, когда молчание было бы хуже спора“, и это в эпоху пробуждения мысли и значительной свободы слова, когда, как это было в одно время, нужно было пред судом доказывать, что книга, отрицающая существование души, есть книга вредная для общественной нравственности¹¹⁸⁷? и не может ли такой проповедник подлежать справедливому упреку в недостатке ревности по истине православия? – В ответ на это должно принять во внимание следующее: особенную наклонность к полемике имеют те проповедники, которые, во-первых, преувеличенно понимают значение доктринальной стороны в христианстве, вследствие чего, разумеется, не могут не смотреть на малейшие неточности в ведении как на величайшие опасности для дела спасения: это совершеннейшая противоположность толстовским старцам, отказывающимся узнать что либо; во-вторых, те, кто не проводит надлежащего разграничения между истинами символической обязательности, вне признания которых нельзя быть и христианином, и истинами научными, между истинами, действительно христианскими и истинами безразлично-научными, составляющими сферу гуманитарную; и наконец – просто люди, по выражению древнего богослова, „борзые на язык“. „Мы ловим грехи друг друга (говорил о таковых св. Григорий) не для того, чтобы уврачевать, но, чтобы еще уязвить, и раны ближнего иметь оправданием собственных недостатков. У нас признак добрых и злых – не жизнь, но дружба или несогласие с нами“. Макарий чужд был подобных воззрений и это, разумеется, делало его проповедь не изобильной полемических элементом; а что касается до ревности о православии, то и на это он имел свои взгляды, из которых опять не

—90—

вытекало, что усиленная полемика и есть исключительно достоверное свидетельство о ревности, – и он не старался действительно о таком роде свидетельства. К сказанному должно прибавить и то, что Макарий, конечно, не мог упускать из виду и самого элементарного условия полемизирования: общности почвы, согласия полемизирующих между собою в исходной точке спора, наличности согласия в основных фактах. Уклонение от полемики при подобных обстоятельствах, разумеется, только очень близоруким людям покажется индифферентизмом, потворством, и т. п. Но не по недостатку же ревности Златоуст считал излишней в проповеди полемику против отрицающих промысл. Он говорил, что если противники скажут, что нет Бога, то мы не будем и отвечать (на их возражение о промысле): потому что как безумные, так и говорящие, что нет Бога, не стоят ответа“. Иначе сказать, и по Златоусту полемика предполагает обоюдное признание некоторых истин: нельзя полемизировать о промысле с безбожником. – Что касается вопроса о значении доктрины, отношением к которой много условливается и мера полемики в проповеди, то мы уже знаем, что, исходя из начала необходимости познания для спасения, Макарий утверждал однакож, что „христианство не есть только учение, но есть вместе и сила и жизнь“; христианин – тот, кто не только может знать, „но может действительно перерождаться, может побеждать всякую страсть, совершать всякое добро“¹¹⁸⁸. Стало быть, проповедник еще не вполне исполняет свой долг, если, заботясь о правильности познания при этом будет считать – делом для себя второстепенным заботу о насаждении христиански доброй жизни, а эта односторонняя забота об истине обыкновенно и создает односторонне-полемическое направление в проповеди. Пусть хитросплетения противников распутаны: но что толку, если этим „совершение всякого добра“ оставляется также в области только знания, хотя и правильного, что христианин может совершать добро? „Живая вера в истину Христову, говорил Макарий, как содержит её церковь, совершеннейшая хри-

—91—

стианская любовь – это только главные качества православных христиан. Но нераздельно с тем они должны украшаться и всеми частнейшими нравственными совершенствами, какие заповедует им Евангелие“¹¹⁸⁹. При том, Макарий указывал, что и пределы познания, из-за которого может возникать полемика, относительно не обширны. Макарий говорил: „в Библии изложены двоякого рода истины: непостижимые для нас, в строгом смысле истины веры, относящаяся к сверхъестественному порядку вещей, и истины постижимые для нашего разума, те самые, которые еще прежде были начертаны для нас во всем мироздании“. Вследствие того, подобно Златоусту, и Макарий, как бы отчасти об этом упоминали, считая обычную проповедь внутренней, а не внешней церковной деятельностью, отрицает самую возможность полемики по некоторым основным вопросам, составляющим область веры, область непостижимого и недоказуемого в богословском смысле, по причине отсутствия принудительной очевидности. Для кого, скажите, говорил он во вступительной проповеди к московской пастве, может иметь смысл и силу проповедь Евангелия? Лишь для тех людей, которые действительно веруют в бытие Бога; а слух неверов совершенно закрыт для воспринятия евангельского учения“¹¹⁹⁰. Стало быть, он принципиально (и в основательности этого едва ли можно сомневаться) из области предметов, могущих составлять вопросы полемики, изъемлет даже основные предметы христианской доктрины, как предметы веры и как предметы миссионерской внешней, а не внутренней проповеди. – Но кроме области основных предметов доктрины есть доктрина вероисповедная; а кроме недостаточности в познании, недомыслия, бывает зломыслие. Ревновал ли, проще сказать, Макарий о православии и защищал ли его от враждебных нападений? Проповеди Макария сами по себе, конечно, не есть те бесконфессиональные проповеди, типы которых уже существуют на западе. У него имеется целая проповедь о православии, любопытная именно в отношении к вопросу о полемике.

—92—

„Что такое православие? спрашивает Макарий. „Прежде всего чистейшая истина в христианстве“ и православный – „только тот, кто усвоил себе эту – чистейшую истину Христову“. Поэтому Макарий признает, так сказать, проблематическими православными тех прежде всего, которые почти не знают православия: ибо как можно о них сказать, что они усвоили его себе?... Затем, „православие – это совершеннейшая любовь в христианстве, не раздельная с чистейшею истиною, та любовь, которая одна может сообщать надлежащую цену и значение самой вере нашей в истину Христову“ (то есть, сообщает цену самой доктринальной нашей правоте). „Значит (говорит Макарий) все, желающие достойно носить имя православных, не только обязаны усвоить догматы православия, но обязаны вместе всецело усвоить христианскую любовь, жить ею и руководиться в своей деятельности“. Затем, „православие – это совершеннейшая правда в христианстве, как прямое следствие чистейшей истины и совершеннейшей любви. Истина всегда указывает и может указывать одну правду, а любовь никогда не допустит нас совершить никакой неправды», – „правдою мы должны отличаться и в делах житейских, а тем более в делах высшего порядка“. И наконец, говорит проповедник: „спросим еще раз: что такое православие? И дадим общий ответ: православие – то же самое, что истинное христианство, и, следовательно, православные должны быть истинными христианами“¹¹⁹¹. Но теперь – чего же требует так понимаемое православие от ревнующего о православии? Одной ли защиты истины теоретической, или все три момента, входящие в понятие о православии одинаково важны для существования православия, и, следовательно, представляют одинаковую важность для полемиста проповедника? Еще Златоуст говорил: „то и ослабляет важность нашей веры, то и извращает все, что никто нисколько не думает о жизни. Мы говорим, что Христос есть Бог, предлагаем множество и других догматов, между прочим и то, что он заповедал всем жить праведно; но на самом деле это – у немногих. Порочная жизнь уни-

—93—

жает догматы о воскресении, о бессмертии души, о суде“. Как это? „Душа, погрязшая в пороках, старается изобретать для себя такого рода утешения, дабы не скорбеть при мысли, что есть суд и что нас ожидает воздаяние за добро и зло“, то есть, неверие в догматы бывает следствием порочной жизни, а не всегда причиной такой жизни, и что следовательно забота пастырей о жизни до значительной степени является в то же время попечением и о доктрине. Если теперь сравнить Макариево определение того, что такое православие, с приведенным местом Златоуста; то я думаю, что Макариевская мысль должна быть признана тождественною с Златоустовской, именно, что в деле православия опасности для чистоты учения исходят не от одного только теоретического заблуждения, а и от разрыва догмы от жизни! Но, конечно, было бы странно, усматривать в приведенном месте ослабление важности превосходства вероисповедного учения православной церкви пред прочими церквами: под именем чистейшей истины Макарий разумеет то, что доселе „соблюдает во всей целости и не поврежденности единая православная церковь“. Теперь: если православие не составляется одной доктриной, и если отсутствие личной правы и любви нельзя признать не нарушающим действительности пребывания в православии, а скорее ведущим даже к повреждению и самого учения (Златоуст, ср. ниже Филарет): то, став на такую точку зрения Макария, мы не должны будем удивляться, что одна так назыв. конфессиональная полемика не составляет содержания его проповедей, и что он призывает к ниспровержению противников православия несколько иными способами, чем открытие у противников погрешностей исторических и логических, вообще „уловление грехов“ неправомыслящих! А это, скажем не обинуясь, опять сродно с понятиями о том же предмете Златоуста. Без сомнения, по Макарию, убеждение в православии требует и обнаружения ревности по православию: что за православные, которые как бы стыдятся своего православия? Или ставят его наравне с другими христианскими исповеданиями?“ Но ревнование не может выражаться исключительно в полемике за чистоту доктрины. „Все, желающие носить имя православных,

—94—

не только обязаны усвоить себе догматы православия, веровать в них и исповедовать их, но обязаны всецело усвоить христианскую любовь, жить ею и руководиться ею в своей деятельности:“ вот совершеннейшее православие. А это требует следующего: „любите и разномыслящих с вами в вере, во всем; на все злословия отвечайте прощениями, а особенно воздавайте молитвою к Богу, да просветит Господь умы“ разномыслящих. Совершеннейшая любовь, всех обнимающая, все проницающая, есть лучшее украшение православного христианина и вернейшее средство для победы над всякою враждою. И чем более вы будете отличаться любовию среди иноверцев, тем неотразимее она будет покорять их сердца“. И так как второй признак православия есть, по Макарию, правда: то он указывает значение и этого признака в вопросе о ревности по православию. Именно, ревность, сколь бы горяча она ни была, не должна нарушать требований правды. „Ревнуйте об истине Христовой, о спасении ближних; но помните, что православие есть чистейший свет и отнюдь не должно распространяться путями тьмы. Употребляйте для этого одни только оружия света: наставление, вразумление, убеждение, кротость, любовь, собственный пример благочестивой жизни. Если другие христиане держались иногда или и доселе держатся даже в делах веры мнения, будто цель освящает средства: такие христиане для нас не пример“ (и он деликатно не поясняет, кто это такие христиане!). Но ревность по вере не только должна сообразоваться с обязанностями по отношению к ближнему: она налагает и на самих ревнителей особые обязанности. Какие же обязанности? Собственно, усовершение в вере, и потому: „вперед же и вперед, с Божиею помощию! Подвизайтесь неустанно добрым подвигом веры, возрастайте и укрепляйтесь более и более в своем исповедании“: вот последнее слово Макария о ревности. А такая ревность не требует непременно состязаний и полемики, хотя бы то и другое называлось и как-нибудь иначе.

Приведенные слова об истинной христианской ревности были сказаны при первом вступлении в Вильну в 1869 году, и потом на много позднее, повторены, и едва ли можно сказать что либо лучшее сообразно с временем,

—95—

и местом проповеди, и несомненно сам проповедник всегда был первым исполнителем своего учения, в этой проповеди изложенного. Этот призыв к вероисповедной терпимости не был голосом одного Макария: аналогические, но более резко выраженные речи, слышались несколько и раннее. Напомним, например, того же духовного публициста, современника Макария, с которых мы встречались, т. е. Феодора Бухарева. И этот взывал к православному обществу о том, что для дела спасения души не безопасно, если, ратуя против духовного язычества, пренебрежем духа человеколюбия Христова, и будем словом нещадного осуждения поражать иногда и служащего Божию делу мира, как язычника, Пилата“. „Иной думает и говорить, что он в вере тверд, а посмотришь – он служит мерзости своего корыстолюбия или какой-нибудь идее, взятой совсем не от веры“¹¹⁹². Если так, то не потребна ли была в отношении к полемическому элементу проповедь именно такая и о том, как это мы видим у Макария? И митр. Филарет также весьма рано напоминал русскому обществу, что, кто не имеет человеколюбия, тот не может благонадежно уверять себя, что имеет чистую веру"¹¹⁹³. На то же распространенное мнение, которого касался и Макарий, что содержание чистой доктрины есть бесспорное свидетельство чистой веры, и Филарет не очень снисходительно ответил так: скажет иной: как? Я верую в единосущную Троицу, в Господа Иисуса, отвергаю всякое неправославное мудрование: не сия ли есть чистая вера в Бога, каковы бы ни были мои отношения к людям?“ Филарет отвечал: „нет спора, что сия есть истинная вера в существе своих догматов; но может быть сомнение, точно ли ты ее имеешь и как имеешь... Твоя вера в мыслях, может быть, ещё только задаток, по которому надлежит получить сокровище, то есть живую силу веры. А как получить ее? сердцем! Но если ты усвоил веру сердцем: тогда ты возлюбишь всех человеков любовию Христовою; из любви к Пострадавшему будешь готов пострадать, за искуплен-

—96—

ных Его смертию, – кратко сказать: по мере совершенства в вере будешь совершен в человеколюбии!“ Опять – идея, выдвигавшая наряду с потребностью вероисповедной полемики и необходимость тех призывов, которые мы читаем в проповедях Макария.

Макарий, как мы сказали, строго различал науку всякого рода и в том числе богословие от веры в собственном смысле; ибо первая есть создание человеческое, последняя – создание Божие, – и это опять служило основанием того же, почему сфера вопросов полемики в проповеди у Макария сокращалась. Мы знаем, также, что у него есть намеки и на то, что полемизирование в наших условиях уже потому не может быть усиленным, что не мало людей, которые почти не знают православия, и по тому прежде, чем заботиться об ограде для пустого места не лучше ли позаботиться о засаждении этого места? А за тем, полемическая ревность тогда действительно полезна вере, когда она „прежде всего ревность разумная, просвещенная, которая знает, в чём состоит православие, что в нём существенное и не существенное“¹¹⁹⁴. Тем паче, разумеется, это условие приложимо к вопросам лишь посредственно соприкасающимся с верою: полемизирование здесь может оказаться смешением разных областей. На раздельности области научных вопросов от области предметов веры Макарий весьма и настаивал. У него нет, например, проповедей, полемизирующих против выводов естественно-исторических наук, с более или менее ясно выраженною враждебностью против легкомысленных иногда по самому существу выводов её, – и не только нет, но и не должно быть по его воззрению. – В университетской проповеди, на тему о том, что христиане могут пользоваться книгою природы, Макарий говорил в заключение следующее: „да не пугает нас мысль, которая не редко повторяется особенно в наши дни (1868 год), мысль, будто изучение природы может быть опасным для нашей веры, и повести даже к неверию и безбожию. Нет, книга природы никогда не станет в противоречие с библиею: потому что та и другая книга равно

—97—

от Бога! Удержимся обвинять науку естествознания в том, в чем могут быть виновны только люди, занимающиеся ею, которые, то не выразумев достаточно каких-либо явлений природы, то принимая одни свои догадки за непреложные истины, могут иногда указывать на факты, будто бы не согласные с Откровением?“¹¹⁹⁵. Стало быть, будет ли делом производительных полемизировать в проповеди, зачисляя недомыслие в чуждой области за повреждение учения веры. А между тем, как и без того у церковной кафедры много дела! Если, по выражению Макария, наука „не в состоянии дать веры и нравственности“: то, конечно, уже не заблуждения Дарвина и Геккеля и отнимают то и другое: припомним мнение Златоуста о порядке, в котором следует порча в человеке. – Раздельность областей науки и христианства Макарий ставит даже почти главным содержанием одной из университетских проповедей. „Не одно, а два величайшие блага даровал нам Господь в своей благости – равно необходимых для нас: разум и Откровение, или науку и христианство. Каждое из них имеет свою особую цену, особое назначение, и одно не может заменить другого“. Но кафедра церковная призвана, конечно, служить для идеи Откровения, я не мирит две раздельные области, притом, конечно, не равноправные: наука – всегда доступна заблуждению и изменчивости; Откровение – истинно и вечно. Это не может не иметь в виду всякий проповедник, действительно желающий служить Слову Божию, наука пособляет церковной кафедре разъяснить истины Божественного Откровения, как намекнул об этом Макарий в другом месте. Если же этой помощи нет, церковное учительство обойдется своими средствами; но не требуйте от науки того, что выше ее сил и средств“, а этого именно и требуют от науки, когда в каждом ее факте, в каждом открытии хотят видеть элемент воспособления христианству и, наоборот, полемизируют с ней, если окажется, что воспособления нет, или, лучше сказать, нет сейчас, а убежденного терпения не заготовлено. – Свое непритязание входить с полемикой всюду, во все области,

—98—

Макарий ясно выразил также в своих взглядах на пределы христианского самоотвержения. „Христианин, говорил он, подчиняет свой ум вере Христовой, но отнюдь не подавляет его в себе, и не отказывается от его самодеятельности. Подчиняет только в истинах веры, открытых Самим Богом и относящихся к миру невидимому, сверхчувственному, недоступному в настоящей жизни для наших наблюдений и изысканий. А весь мир вещественный, вся окружающая нас природа и сама человек постоянно остаются предметами для самостоятельных исследований христианина“. „Словом, – повторяем уже приведенное замечание Макария – христианин отвергается не от ума своего, а от своеумия и суемудрия в области веры“. И в этом то обстоятельстве, что христианство не стесняет человека в предметах ведения естественными силами, и требует подчинения только в таинствах веры, Макарий видит причину, почему „наука и ныне никем не разрабатывается с такою самостоятельностью и успехом, как христианами“¹¹⁹⁶. – Этими положениями как нельзя лучше объясняется и то, почему Макарий прежде всего старается просто учить и менее полемизировать, и то, почему по иным вопросам он все-таки допускает полемику, равно как объясняется и самый способ его полемизирования. Так он вступает в полемику по вопросу о том, может ли наука в области нравственной дать людям все то, что́ дает христианство: дать абсолютные нравственные законы, быть утешительницею страждущего человечества. Но он в этой полемике признает, что и наука „весьма много делает для нас к устранению бедствий“; он лишь отрицает всемогущество, вседовольность здесь науки, и доказывают, что абсолютные нравственные законы, истинное утешение доставляет только христианство, и – вы чувствуете, что имеете пред собою добросовестного полемиста, уважающего и в противном мнении то, что в нем есть истинного! Он полемизирует против обращения науки исключительно к ремесленным, индустриальным целям, и в этом он (в начале шестидесятых годов) является лишь провозвестни-

—99—

ком того, что потом заявлялось многими и обнаружилось даже поворотом в самой науке (разумеем усилившийся интерес к наукам философским). Но в то же время – нечего и говорить, что он не обвиняем в этом самую науку, хотя образцы этого были в проповедничестве – он признает, что и приложения науки к потребностям живых людей – дело желательное: тягости и нужды внешнего быта народа, незавидное существование“ его, он ставит в связь с отсутствием образования в народ, и потому признает желательным и изучение наук, которые могут иметь приложение в нашем быту общественном и гражданском“¹¹⁹⁷. Он целую проповедь посвящает критике мнений о средствах к искоренению неправды в судах, и разбирает те средства, от коих тогда (в конце пятидесятых годов) ожидали уничтожения этого, по выражению проповедника, возросшего „на почве русской огромнейшего дерева, покрывающего своими ветвями многие и многие темные дела“¹¹⁹⁸, то есть усиление просвещения, гласность, улучшение содержания судей. И вот защитник просвещения, в этой полемике, имеет добросовестность сознаться, что просвещение умственное не всегда гарантирует то, чтобы судии „действовали чище тех, которые совсем не отведывали высшего образования“. Гласность? Он признает (как и всегда в последствии признавал) значение гласности: но он справедливо признает, что ведь все темное делается не на показ не для того, чтобы, быть предметом гласности. Этим примером мы хотим показать, что, признавая в одном случае справедливость во мнении им не разделяемом, в другом он не отказывается, когда того справедливость требует, признать слабость и в симпатичном ему предмете. Была распространена (вероятно, и будет мысль, что „сокровища, издерживаемые на благолепие храмов, лучше употреблять на благодеяния ближним, ибо Бог не нуждается в наших храмах и во всех этих сокровищах“¹¹⁹⁹, и вот он сам много любивший ближнего, и потому знающий свойства

—100—

и выражения этой любви, однако же полемизирует против этой мысли. Как? „Мы, действительно, имеем право и должны употреблять земные блага для удовлетворения наших собственных человеческих нужд“, говорит он и тем отличается от немалого числа проповедников. Но почему мы вспоминаем о нуждах ближних только тогда, когда дело идет о храмах, а не тогда, когда дело идет „о роскошных для себя одеждах, изысканных яствах, великолепных жилищах“? А здесь то как раз и забываем, что „ближние часто нуждаются в самом необходимом?“ Ведь продавали церковное золото для выкупа пленных и для помощи несчастным те, которые, пожалуй, и себя продали бы для той же цели, если бы только эта собственность могла иметь какую-либо ценность, – а не мы, вспоминающие о бедных тогда, когда нам нельзя поядать более бедных! – Говоря проповедь на освящение храма в местности молоканской, он едва упоминает о молоканах, и то обращаясь не к ним, а к православным¹²⁰⁰. Какой бы, кажется, прекрасный случай заняться опровержением лжеучения молокан! Проповедь и действительно направлена против мнимо духовных христиан, но только против их учения, а не против лиц, людей заблуждающихся! Иначе, он опровергает лжеучение, оставляя как бы без внимания лжеучителей. Итак, это согласно с принципами Макария: не сражаться с лицами, без надежды даже быть выслушану ими (за их отсутствием), а опровергать учение, и в то же время – научить присутствующего, утешить смущающегося. Встречаясь с поводом коснуться заблуждения мнимо-старообрядческого, он, основатель научного изучения раскола, не настойчиво полемизирует против двоеперстия, но в то же время чувствительно намекает на нерассудительность тех христиан, которые вовсе не начертывают на себе креста, а представляют движением руки как будто какую-то детскую забаву¹²⁰¹. От чего же так? Думаем, объяснение этому он сам дал в другой проповеди. Описывая скудость просвещения среди только что освобождённого народа,

—101—

проповедник говорит: народ верует большею частию глубоко, непоколебимо верует. „Вера подкрепляет эти миллионы людей, и научает их переносить мужественно все тяжести и нужды их существования. Но и тут горе. По своей необразованности, и не умея искушать и различать духов, они легко увлекаются всякими лжеучениями и часто попадают в сети раскола, этого исчадия невежества, живущего только невежеством, о, как же нужно умственное преобразование и обновление для всех этих темных людей“!¹²⁰² – Стало быть, что же можно сделать полемикой там, где нужен, „светильник для путей познания?“

Но по ошибочны ли были самые основания в воззрениях Макария на полемику? – разумеем, конечно, полемику в применении к проповеди. Главными положениями его теории в данном отношении, конечно, были: менее сражаться в проповеди, и более – учить, но смущаясь вражеским и угрозами истребить веру на земле, и пребывая в убеждении, что от словопрений – мало приобретаем, а если теряем верующих, то не от того, что мало сражаемся, а от того именно, что недостаточно просвещаемся светом учения Христова! Но такое отношение Макария к полемике мы должны признать истинным уже потому, что и позднейшие наблюдения других людей такого же положения, наблюдения над религиозным состоянием христианского общества приводят к тем же выводам. Вот что, например, говорить один из современных нам проповедников об отношении нападений науки к действительной вере: „христианству угрожает опасность не столько от неверия, научного, сколько от маловерия и неверия практического или деятельного, от распространения нехристианских обычаев и от жизни христиан, противной Евангелию. Многие, очень многое из христиан нашего времени нуждаются в том, чтобы в сердцах их глубже напечатлелись слова Спасителя: покайтесь и веруйте в Евангелие!“ (Преосв. Сергий, архиепископ Владимирский). А если так, то не опровержение всех ересей составляет ближайшую задачу проповедничества, а нечто другое...

В. Кипарисов

(Окончание следует)

—102—

На страницах „Богословского вестника“ за текущий год уже появились сведения, касающаяся церковной жизни южных славян¹²⁰³. Чрез это круг предметов содержания одного из отделов программы академического издания значительно расширяется, простираясь, но только к западу от пределов России, исследованиями о различных сторонах духовной жизни инославных западных стран, но и к православному востоку, с которым Россию связывают тесные узы и племенного родства и еще более того, – родства по вере. И если южные славяне, при насаждении православной веры в нашем отечестве, поделились с нами одним из величайших благ, – письменностью, притом ближе всего и преимущественно церковною, то самые начала веры мы приняли от Греции, которой по сему столько же, если, не более, обязаны вниманием и благодарностью, сколько и южному славянству. Послужив делу освобождения Греции от многовекового мусульманского ига в конце прошедшего и в начале нынешнего столетия, как позже, – освобождению славян от того же ига, мы тем самым не сложили с себя этой обязанности, а напротив, еще сильнее должны напрягать свое внимание к православному востоку, откуда воссиял для нас свет (ex oriente lux) веры и разумения, как став-

—103—

шему для нас дороже по тем жертвам, которые мы принесли и приносим за него. Это же, можно надеяться, не мало послужит к усилению желанного взаимообщения между Россиею и православном востоком¹²⁰⁴, к установлению правильного взгляда на православный восток, на совершившаяся и совершающаяся в нем события и явления, на пришельцев к нам с востока и т. д., к устранению некоторых племенных недоразумений и под. По всем этим и подобным соображениям, имея в виду от времени до времен помещать на страницах „Богословского вестника“ сведения из жизни православной восточной церкви, мы на первый раз предлагаем вниманию его читателей сделанный год тому назад, но доселе еще не обративший на себя должного внимания в русской повременной печати доклад Германа, митрополита Афонского, депутатам 13-го периода (новой сессии) Парламента свободной Греции. Этот доклад, помимо высоких внутренних своих достоинств, имеет для нас в настоящем случае еще тот особенный, немаловажный интерес, что он и бросает взгляд на предшествующая исторические судьбы православной греко-восточной церкви и широко, полно обнимает современное состояние сей последней с её потребностями, представляя в себе таким образом как бы предварительное объяснение той картины современной церковной жизни востока, которая потом будет изображаема в обещаемых нами сведениях об этой жизни.

Доклад преосвященнейшего митрополита Германа, как выясняется из прилагаемого ныне текста его, имеет в виду три главных предмета: 1) церковное управление; 2) образование священного клира и 3) вопрос о церковному имуществе, следовательно рассуждает о самых животрепещущих и в тоже время важных вопросах церковной жизни в его отечестве. Но эти вопросы, особенно в той их постановке, какую дает им составитель доклада, и в том виде, в каком он предлагает решению их,

—104—

должны иметь и имеют всеобщий для православия интерес. Вопрос о церковном управлении, об уровне образования духовенства и о церковных имуществах, тесно связанные взаимно, составляют, особенно же первый, главнейший из них, самое больное место в церковной жизни православного Востока вообще, безотносительно к той или другой из частных православных восточных церквей, в противоположность римско-католической западной церкви, в которой эти вопросы имеют давно и твердо установившееся (хотя правильное или неправильное канонически, это во многом также еще вопрос) решение. Не говоря уже о православных церквах, доселе находящихся под мусульманским игом, каковы церкви патриархатов: Константинопольского, Антиохийского, Иерусалимского и Александрийского, даже церкви находящиеся среди христианских государств, каковы ближе всего и болев всего частные церкви православные в разноплеменной и разносоставной Австрийской монархии, испытывают величайшие затруднения в разрешении означенных вопросов на практической почве, хотя, по видимому, основные церковные каноны, касающиеся их, должны бы быть одни и те же у христиан. Ибо, если мусульманское правительство, только благодаря предстательству христианских держав, терпит христианские общины среди мусульманского населения, то правительства христианских держав господствующего инославного исповедания по особым, миссионерским и политическим, видам, представляют много таковых затруднений: естественно, например, что римско- католическое Австрийское правительство не станет в рассматриваемом отношении отдавать предпочтения право славным общинам Буковицы, Хорватии или Боснии с Герцеговиною по сравнению с римско-католическими общи нами тех же стран. Так оно и поступает; и едва ли много нужно говорить о тех стеснениях разного рода, какие испытывает и духовенство, и население православное в этих странах от Австрийского правительства, вспомоществуемого в таких странах представителями и монашествующего и белого духовенства инославных исповеданий. Описанием этих стеснений заняты многие столбцы разных и русских и иностранных газет. – Но и этого

—105—

мало. Даже независимые (автокефальные) церкви православного Востока, каковы: церковь королевства греческого, церковь сербская и другие, также много страдают и теряют от затруднений, постоянно встречающихся их при разрешении тех же вопросов на практике. Здесь причинами таковых затруднений являются несколько иные, заключающиеся преимущественно в столкновении чисто мирских интересов гражданских правительств тех стран с церковными, духовными интересами. Усилившееся, особенно в нынешнем столетии, преобладание идеи национальности в вопросах и делах внутреннего управления государств означенных, как и многих других, стран, в связи с усилившимся почти настолько же преобладанием меркантильных интересов, прикрашиваемых именем, прогресса, в молодых, еще не успевших духовно окрепнуть, после освобождения от многовекового чужеземного ига, политических организмах этих стран, породило забвение важнейших, духовных интересов в лицах, стоявших и стоящих у кормила гражданского их управления; а стремление к подражанию европейских конституционным государствам еще более побуждало таковых лиц устранять влияние церковной власти на жизнь населения их стран. Все это, также как и вообще направление умов нашего века, далеко не вполне благоприятствовавшее процветанию религии и нравственности, между прочим и в конституционном королевстве Греческом про извело немалые затруднения в желанном разрешении поставленных выше вопросов и вообще способствовало упадку церковной жизни. Нынешнее Греческое королевство, как известно, образовалось вслед за увенчавшим успехи Русского оружия в войне с Турками Адрианопольским миром 1829 года, после многолетней борьбы Греков за свою независимость, вспомоществуемых Европейскими державами и особенно Россией, против жестоких притеснителей Турок, не щадивших ни сана, ни пола, ни возраста в своей зверской жестокости и насилиях над Греками. Официальное признание Турцией независимости Греции состоялось в 1830 году, причем Греция объявлена была республикою, а королевством признана была в 1833 году и первым королем её был 17-летний принц

—106—

Баварский Оттон, принадлежавший к римско-католическому исповеданию. В состав нового королевства вошли следующие земли древней Греции: Пелопоннес (Морея), острова: Евбея и цикладские на Эгейском море (Андрос, Кеос, Сирос, Тинос, Наксос и др.), а из материковых земель – Аттика, с главным городом всего королевства Афинами, и части Греции к северу от Аттики до линии, проведенной между заливами Арта с одной, и Воло – с другой стороны. Затем в 1864 году территория королевства увеличена была присоединением к нему республики так называемых семи островов (Ионийских). Наконец по Берлинскому трактату 1878 года решено было присоединить к тому же королевству и части Фессалии и Эпира, примыкающие к нему, причем пограничная линия стала простираться от залива Арта до залива Салоникского. Одновременно и в связи с новым политическим устройством освобожденной части Греции последовало и новое устройство церкви в ней, которая издавна (со времени разделения церквей) находилась в иерархическом подчинении Константинопольскому патриарху. И, между тем как даже при республиканском правлении (1830–1833), после освобождения Греции, её церковь продолжала быть в том же подчинении, по образовании королевства в 1833 году положение её в этом отношении изменилось. Правительству юноши – короля Оттона, состоявшему из лиц или прямо иностранных и инославного исповедания, прибывших с ним из Германии (каковы: Маурер, граф Армансперг и генерал Гейдек), или и из Греков, но получивших Европейское образование и усвоивших себе идеи западных исповеданий (каков в особенности иеромонах Феоклит Фармакид, один из деятельнейших, вместе с Маурером, членов нового правительства), сильно желалось, чтобы новое независимое королевство Греческое имело и церковь независимую, опасаясь однако же несогласия на то со стороны Константинопольского патриарха, оно замыслило устроить эту независимость самовольно, без всякого сношения с патриархом, и следовательно уже прямо неканонически. Образована была семичленная комиссия (из трех духовных и четырех светских лиц, в числе коих были упомянутые Маурер и Фармакид), которая

—107—

составила основные положения устройства церкви королевства и регламент, по коим все управление церковью вверялось постоянному священному Синоду с местопребыванием сего последнего в столице королевства, – Афинах; но при этом взамен подчинения патриарху, Синод поставлен был в полную зависимость от гражданской власти, подобно другим правительственным учреждениям королевства, и главою, верховным начальником Синода, быль поставлен король. Так дело продолжалось до 1850 года, когда, вследствие протеста многих, более благоразумных людей и вследствие нужды в поставлений новых канонических епископов, правительство королевства наконец обратилось к патриарху Константинопольскому за утверждением независимости церкви королевства. После рассуждений по этому делу в великом Синоде Константинопольской церкви и по сношении с другими вселенскими патриархами, независимость (автокефальность) церкви королевства была признана и для неё начертано было соборным деянием более сообразное с канонами устройство, хотя и при этом правительство королевства постаралось изменить начертание соответственно началам, положенным в основу регламента 1833 года, именно и более всего в отношении к зависимости церкви от гражданской власти. Не говоря уже о министре церковных дел, в руках которого Афинский священный Синод и прежде и после 1850 года являлся и является не более как слепым его орудием, в Синоде постоянно заседает королевский прокурор (ἐπίτροπος), который, вместе с поставляемыми от короля секретарями Синода, является постоянных контролером церковного управления в интересах конституции, которая, со времени революции 1843 года, прочно водворилась в королевстве Греческом и по которой высшие решения дает периодически собирающаяся Палата депутатов или Парламент (Βουλή). Таким образом по составленному на основании помянутого соборного начертания 1850 года и в виду регламента 1833 года и обнародованному в 1852 году, доселе действующему, регламенту королевства, священный Синод последнего, в председательстве (постоянном) митрополита Aфинского и при участии четырех временных (вызываемых королем на год) членов – архие-

—108—

реев, ведает внутренние и внешние дела. К первого рода делам относятся: наблюдение за чистотой учения веры и благочинием богослужения; религиозное обучение народа, поскольку оно не касается государственного устройства; церковная дисциплина; испытание имеющих поступить в клир и рукоположение их; освящение храмов и проч. К делам второго рода относятся главным образом следующие распоряжения, касающаяся учебных, благотворительных и исправительных учреждений, назначенных для клириков; определение особенных церковных обрядов, например когда предстоит совершать их в дни рабочие, или вне храма, и под. Уже и в первого рода делах, как видно из перечисления их, независимость церкви от гражданской власти и круг их в значительной степени ограничиваются; второго же рода дела, по регламенту 1852 года, Синод и прямо не может решать без содействия и участия гражданского правительства и следовательно в них он еще более связан зависимостью от последнего. Но в этом-то содействии и участии и проявлялись, как проявляются доселе, нередко разного рода ненормальности, зависящая от характера я направления умов лиц, стоящих у кормила правления (в кабинете министров и в составе Палаты депутатов), от так называемого общественного мнения, влияющего часто и на эти лица, и проч. Против многих из таких-то ненормальностей и восстаёт преосвященный Герман в своем докладе, предлагая вместе с тем самые благоразумные и осторожные меры к восстановлению нарушенного и нарушаемого права церкви в государстве, к правильному и канонически и по отношению к интересам самого государства решению раньше означенных вопросов: Ибо, как справедливо замечает составитель доклада, несомненно и опытами веков изведано, что только религия есть самое верное средство для нравственного воспитания обществ, без которого сии последние падают и политически, падая нравственно, а вернейшая хранительница истинной религии и чистой нравственности и есть церковь. Следовательно, только действуя в тесном союзе с церковью и возвышая, а не унижая её достоинство, государ-

—109—

ство может содействовать истинному благу народа им управляемого.

Мысль, излагаемая в докладе деятельного, ревностного архипастыря, преосвященнейшего митрополита Афинского Германа, уже давно занимают ум и сердце его. Не раз он высказывал их и пред членами священного Синода Афинского, в качестве председателя сего последнего, полагая их в основу программы действования св. Синода¹²⁰⁵, и при всяком другом удобном случае¹²⁰⁶. Но так как многие из этих мыслей, для полного своего осуществления, нуждались непременно в содействии высшего гражданского правительства и в одобрении Палаты депутатов, то он и решился наконец, обратиться с более обстоятельным изложением их к депутатам новой сессии (13-го периода) Парламента 1892 года. Горячее, правдивое и полное основательных соображений архипастырское слово его на этот раз не осталось без последствий, как-то не раз бывало прежде. Быв напечатан в №№ 102:103, 105–107 и 110 распространенного журнала: Ἀνάπλασις и в более полном виде отдельным оттиском, доклад митрополита Германа¹²⁰⁷, с одной стороны, послужил предметом живого обсуждения греческой повременной печати, а с другой, – и в самом Парламенте возбудил живое сочувствие многих депутатов. Последствием обсуждения его было образование специальной комиссии для изыскания средств к улучшению положения церкви в смысле предначертаний, изложенных в докладе преосв. Германа и в состав этой комиссии вошел сам составитель доклада. Равным образом министерство уже внесло в Палату проект и об улучшении дела проповедничества, также в общем на основаниях, предлагаемых в докладе митрополита Германа.

—110—

Представляем самый текст доклада во всей подробности соображений, в нем изложенных.

Доклад Митрополита Афинского Германа Депутатах 13-го периода

Господа Депутаты!

Если каждый член какого бы то ни было общества, зная свои обязанности по отношению к этому обществу, должен всеми силами заботиться о благоденствии того общества, к которому он принадлежит и делать все возможное к ускорению его движения на пути прогресса и развития, то тем более занимающие высшие должности В обществе обязаны постоянно бодрствовать и пользоваться всяким удобным случаем, чтобы с пользою действовать на него или своим примером или иным каким либо способом, пробуждая в других благородные чувства, приводящие к великодушным делам, и указывая им средства, которыми нехорошее может быть исправлено, а хорошее – постепенно и понемногу подвигаться вперед, к тому же стараясь сами первые осуществлять то, что внушают другим.

Исходя из этого начала, и мы, – с одной стороны видя неудовлетворительное состояние наших церковных дел, а с другой, несомненно веруя, что улучшение сего состояния весьма сильно подействует как на нравственное преобразование Греческого народа, так и на всеобщий прогресс нации, – поскольку религия есть самое верное средство для нравственного воспитания обществ, а без неё не только не может быть истинной цивилизации, но и самые строгие законы окажутся совсем слабыми и бессильными к прекращению зла и удержанию общества от стремления к упадку, потому что образование без религиозного основания не может остановить общество от ведущего к злу пути, – решились обратиться к гг. представителям нации с настоящим докладом, и высказать все, что позволяют нам наши слабые силы, и чему научила нас маленькая опытность, давая таким образом

—111—

людям более сильным и более опытным повод, написать и высказать лучше написанного и высказанного нами.

Всем известно, что матерь наша Св. Церковь, которая как птица собирала птенцов своих в прежние печальные дни Турецкого над Греческою нацией владычества, сохранила два драгоценнейших залога нашей наций, веру и язык, и матерински кормила чад своих, подавая им каждый раз добрые надежды на лучшую будущность, на освобождение от тяжкого ига. Наша Св. Церковь, как нежно любящая мать, в древние времена призывала своих духовных чад, конечно, не в украшенные куполами храмы и богатым мрамором школы, но в подземные пещеры¹²⁰⁸, которые однако мысленно обращались в небесные жилища и из которых воссылались к Отцу Небесному молитвы, Приснопамятные служители Вышнего и учители народа, при свете луны собирая стенавших под игом детей Эллинских, учили и упражняли их в благочестии, одушевляя их желанием освобождения от ига и любовию к вере предков, к началам премудрости и посвящению себя на служение отечеству и утверждая в них эту веру и любовь, и сколько священных жертв принесено было за веру и отечество! Лукарисы, Контарисы, Парфении, Григории и другие бесчисленные гекатомбы из архиереев и иереев мужественно потерпели мученическую смерть в течении времени от завоевания Греции Турками и до наших дней. Наше племя, и особенно предстоятели Церкви, подвергались столь великим бедствиям, что повсюду возбуждали к себе сочувствие и удивление цивилизованного мира. „Страна Греческая, – писано было в свое время, – находясь под Турецким владычеством, терпит такие бедствия, каких не испытывает ни одно племя, находящееся под чуждым владычеством. Но Греки настолько выше страха и угроз, что сияют радостию на подобие мучеников, и это не только каждый день, но и каждый час и каждую минуту, и таким образом встречают эту бурю, от которой прочие люди, даже и только слыша о ней, содрогаются и приходят в изумление“ (Папарригоп.

—112—

VI, 404). И, между тем как Церковь и её архипастыри подвергались таким бедствиям, духовное образование и развитие племени отнюдь не было в пренебрежении, так как светоч его хранился среди ученых города Афин. Там был, тогда богословствующий Евгений, там же были: философствующий Дорофей, ритор Критий, учитель логики Анания, там был сонм философов, филологов и богословов, которыми мог утешаться всякий соплеменник, особенно же меценат и любитель истории.

Такое состояние нашего племени, длившееся целые столетия, не только не охладило чувства свободы, но и, чем более проходили годы, чем стеснительнее было варварское иго, чем более жертв, как священных всесожжений, за веру и отечество приносимо было тиранами, тем больше возрастало рвение к свободе и желание её, так как все ожидали исполнения времени, когда, одушевленные святыми внушениями Церкви, они свергнут иго и возвратят вдохнутую в них служителям и Вышнего многоценную свободу.

И наконец, когда пришло исполнение времени, Церковь первая, развернув чрез служителей своих священное знамя свободы, призывало рассеянных по всей земле чад своих, чтобы они, собравшись воедино, разорвали стеснявшие и саму матерь, и чад её жестокие узы и вступили в борьбу за веру и отечество. Мы не намерены здесь напоминать обо всех средствах, обо всех жертвах, обо всех усилиях, подъятых для сего Церковию. И до борьбы, и во время самой борьбы Церковь была повсюду впереди. Служители Церкви прежде всех других подвергались ужаснейшим преследованиям, приносили величайшие жертвы, потому что преследовавшие знали, что без них не могло бы быть произнесено ни одного слова о свободе. В главнейших центрах Эллинизма в то время племя наше видело, как высшие служители религии были удушаемы и на многие дни оставались повешенными для устрашения осиротевших Эллинов и для выражения пренебрежения к умиравшим за веру. Но и при удушении приснопамятные оные священномученики свободы увещевали своих пасомых самою смертию своею, чтобы они сражались и умирали за веру и за отечество. И между тем

—113—

как здесь совершалось это, в других местах другое священнотаинники Церкви знаниями своими служили на пользу народу и возгревали чувство сострадания к мучимому народу, доколе не склонили сильных земли на его сторону и не достигли независимости хотя этого уголка¹²⁰⁹ из всего наследия предков.

После столь великих и многих забот, действий и трудов Церкви и после столь великих жертв служителей её, всякий ожидал, что новое положение вещей будет так устроено, чтобы Церковь, если не первое место занимала бы в Государстве, если не имела бы почина во всех национальных вопросах, то, по крайней мере, и настолько не была оттесняема, по чтобы занимала то же место, которое заняли церкви в других странах, хотя ничего не сделавшие в пользу своей нации. Однако сверх всякого ожидания, наша нация, как будто забыв великие заслуги Церкви нации и православию, не только не вознаградила кормившую её святую матерь, но и жестоко оттеснила её, дав ей весьма ограниченное внутреннее управление, составлением законов, направленных к полному её разложению. Мало того, как будто раскаявшись и в этом своему щедром даре (!), нация ежедневно уменьшает данные Церкви права, вмешиваясь и туда, куда не следует. Таким образом положение нашей Церкви в сравнении с Положением других церквей Балканского полуострова, вовсе несообразно с требованиями справедливости, и будущие поколения, конечно, отдадут ей справедливость, осудив неблагодарного виновника несправедливости.

Нужно ли упоминать об унизительных определениях, уничиживших Церковь в Греции? В то время как в других странах первой и главной опорою государства считается нравственность, а основою нравственности – религия, служителями же нравственности и религии – клир, в пользу которого предпринимаются всевозможные заботы со стороны гражданского правительства и издаются благодетельные законы, и Церкви даруются права, и жалованье духовенству назначается, и священные храмы бла-

—114—

голепно украшаются и удовлетворяются всем необходимым, здесь гражданское правительство относится к служителям религии так, как бы оно не нуждалось в них, как бы ему не нужны были ни религия, ни нравственность. Простое прочтение уставного закона¹²¹⁰, управляющего отношениями Государства к Церкви, достаточно, чтобы доказать истину вышесказанного. Те, которые составили, или, лучше сказать, постановили этот закон, не обратили ни какого внимания на великие обязанности нации по отношению к матери Церкви; они вовсе не приняли во внимание великих заслуг служителей Церкви, их истинного самоотвержения; они вовсе не обратили внимания на историю Церкви, из которой узнали бы, что мудрые императоры считали крепость Церкви спасительною основою их царства, нравственно-воспитательною силою Государства. Позже нас освободившаяся нации, хотя они отнюдь не обязаны своим церквам столько, сколько Греческая нация своей Церкви, однако же, вместе с освобождением, первою заботою своею имели и постоянно имеют интересы Церкви и её священного клира, зная что чрез усиление Церкви, развитие и независимость священного клира, сама нация подвинется вперед, так как тогда увеличиваются и усиливаются благочестие и нравственность, а зло ограничивается и ослабевает.

Может быть, читающий настоящая строки осудит писателя в намерении усилить вторую власть в Государстве, могущую иметь такие же последствия, какие имеет преобладание католического клира на Западе. Может быть, другой заметит, что Церковь, исполнив свое назначение и послужив освобождению и укреплению Государства, никакой другой обязанности уже и не имеет, кроме совершения таинств посредством своих служителей, так как все остальные обязанности, именно образование, руководство и нравственное воспитание народа, лежать уже на самом гражданском правительстве. Но да будет нам позволено не принять этих замечаний. Что касается первого замечания, то существует величайшая разница между нашей Церковью и другими церквами, между нашим клиром

—115—

и клиром инославных церквей. – Наша церковь и Греческий клир, всегда, и в счастиях, и в несчастиях Государства отождествляли свою судьбу с судьбою народа. Нет примера, чтобы священный клир противился интересам нации, тогда как в пользу противного неложным свидетелем является история.

Составляющие священный клир Восточной Церкви всегда полагали, что они не могли лучше трудиться для Церкви, как трудясь в то же время и для благосостояния народа? – Если клир и вмешивался когда-либо в вопросы чуждые его назначению и званию, то это бывало всякий раз, когда сама совесть принуждала его к этому ради пользы отечества. Впрочем, законы, определяющие обязанности и права каждого в справедливой мере, могут предупреждать всякое уклонение и присвоение чужих прав.

Что же касается до второго замечания, именно, что Церковь, исполнив свое назначение и послужив возрождению нации, никакой другой обязанности не имеет кроме совершения таинств, то мы заметим, что и все другие церкви, а особенно наша, имели и имеют обязанность не только совершать таинства, но и постоянно заботиться о нравственном воспитании верующих посредством истинного и благочестивого учения и других относящихся к тому способов. Что отсутствие христианского учения со стороны служителей Церкви весьма вредить обществу, повергая его в пучину неисчислимых бед, этому достаточным доказательством служит всеобщая развращённость общества, вследствие которой умножились преступления, повсюду распространилось нечестие, и безнравственность превзошла всякий предел. Конечно, эти бедствия будут и впредь умножаться, пока, с одной стороны, священный клир будет продолжать оставаться на весьма низкой ступени образования, ограничиваясь совершением таинств и в своем невежестве рассматривая свое священное служение только как доходное ремесло, а с другой, – Церковь, вследствие недостатка свободы и способных служителей, будет по-прежнему бессильною к распространению животворной зари своего небесного учения на Греческий народ.

Имея в виду это прискорбное положение и думая, что

—116—

оно происходит от упадка священного клира и отсутствия православного христианского воспитания и учения, мы сочли непременною обязанностью начертать, по мере наших слабых сил, нижеследующие скромные соображения, направленные к улучшению положения нашей церкви, и тем вызвать скорейшую и усиленную заботу уважаемого Правительства и Г. Депутатов, изложив их в порядке следующих важнейших предметов:

1) Об управлении Церкви,

2) Об образовании священного клира,

и 3) о полезном употреблений церковного имущества.

I. Об управлении церкви

Согласно апостольским установлениям, каждая область должна быть под наблюдением своего канонического епископа, который бы мог заботиться о приведении нехристиан к истинному учению христианства, своим благочестием и своею пастырскою деятельностью подавать верующим пример во здравом учении и противящыяся обличати (Тит.1:9).

Постоянное наблюдение со стороны канонически поставленных епископов в Церкви считалось столь необходимым, что после Святых Апостолов, Духоносные отцы св. соборов, отнюдь не дозволяли отсутствие епископов из своей епархии (I-го всел, соб. прав. 16; II-го соб., прав. 2; VI-го собор. пр. 80 и Сард. соб. прав. 11 и 12), налагая тяжкие наказания на удалявшихся из своих епархий без основательной причины. И если никому не дозволялось оставаться вдали от своей епархий более трёх недель, дабы словесное стадо Христово не оставалось без пастыря и охранителя, то еще более не дозволяются, чтобы которая либо епархия оставалась долгое время вдовствующею; потому что епископ, и вдалеке находясь, может заботиться о своей пастве, сознавая тяжелую ответственность, которую несет пред Богом, пред Церковью и пред обществом, за всякий духовный ущерб, могущий

—117—

произойти от его отсутствия; но, когда вдовствует епархия, кто будет заботиться о ней и её пастве? По причине величайшего духовного ущерба, происходящего вследствие отсутствия епископа, ни в одной из православных церквей ныне епархия не остается вдовствующею более трех месяцев. B Греции же сверх всякого ожидания, и в явное нарушение второй статьи Конституции, из числа существующих, сорока епархий 19 остаются вдовствующими, одни из них уже двадцать лет (!), а другие менее, в прямое нарушение священных канонов и в великий ущерб Церкви и нации. Такое неизвинительное нерадение весьма сильно повлияло на упадок достоинства Церкви. Клир, оставленный без наблюдающего за ним пастыря, большею частию совращается с прямого пути, на соблазн простолюдинов, которые, видя своих духовных отцов уклоняющимися от прямого пути и не наставляющими верующих на путь, благочестия и добродетели, своим примером, и сами совращаются, подвергаясь опасности погибнуть: „злонравие предстоятеля, говорит божественный Златоуст, легко делается предметом соревнования для народа и сподручным для него; и ничто так не легко людям как: сделаться злыми, особенно если направляет их на зло злоправный предстоятель“.

Может быть кто-нибудь заметить, что во вдовствующих епархиях, зато есть трехчленные епископские викариаты (комиссии), состоящие из должностных лиц епархии, которые могут управлять епископскими делами беспрепятственно, под надзором свящ. Синода. Замечание это неверно. Самый опыт, учит, что это положение о епископских викариатах, новое создание новейших людей, потерпело полную неудачу, с одной стороны по неспособности составляющих эти трехчленные епископские викариаты лиц, а с другой – потому, что и само это положение, по не извинительной, конечно, снисходительности св. Синода, подвергается злоупотреблениям, так как эти епископские викариаты зависят обыкновенно от преобладающей политической партии, и часто повинуются её мановениям¹²¹¹.

—118—

Итак, полагаем, что отсутствие епископов из епархии и постановление о епископских викариатах составляют две первые причины преобладающего в Церкви прискорбного положения её. Поэтому, Гг. представители народа, на обязанности которых лежит забота о прогрессе народа, с помощию законодательной деятельности, должны прежде всего ревностно заботиться о восстановлении Церкви, издавая законы сообразные с требованиями нации, с высоким архиерейским саном и с высокой целию Церкви, – законы, которые обеспечивали бы таким образом постоянное наблюдение Церкви за народом посредством подходящих к тому лицу.

Относительно этого вопроса, о восполнении недостатка епископов в епархиях, многие замечают, что сорок епархий в Государстве, имеющем население в два с половиной миллиона душ, много, тем более что в других государствах, имеющих тоже самое число христиан, не имеется более пяти или шести епископов. Но это замечание не так верно, как кажется с первого взгляда. Действительно, в других странах имеется меньшее число епископов; зато эти последние имеют множество помощников: проповедников, образованных наместников, секретарей и т. д.; даже и простые приходские священники бывают кандидатами университетов и академий, между тем как здесь у нас все духовные, административные священнослужительские труды возложены на епископа. Епископ в Греции есть и совершитель таинств, и проповедник, и секретарь, и письмоводитель; без него ничего не делается в епархии. И если в настоящее время каждый епископ едва успевает в наблюдении за подведомственною ему епархией, то он не в силах будет ничего делать, если нынешние епископские округи удвоятся или утроятся. Следовательно, число епископов в Греции не велико. Поскольку же, однако, некоторые епархии имеют пределы весьма ограниченные, в противоположность дру-

—119—

гим, весьма обширным, то некоторые из них могут быть соединены вместе, в следующем виде, по их списку:

1) Керкира, Такси; 2) Левкас, Итака; 3) Кефаллиния; 4) Закинф; 5) Ҳалқис, Каристия; 6) Андрос, Кея (Кеос); 7) Сирос, Милос, Тинос; 8) Фира, Аморгос; 9) Наксос, Парос; 10) Идра, Снетсы; 11) Арта; 12) Триккала, Стаги, Гардикий; 13) Лариса; 14) Фарсала, Домокон; 15) Димитриас, Платамон; 16) Этоло-Акарнания; 17) Евритания; 18) Феиотида; 19) Фокида, Фивы; 20) Аттика; 21) Ахаия, Элида; 22) Калаврита; 23) Арголида; 24) Коринф; 25) Мантинея; 26) Гортиния; 27) Мессиния; 28) Трифилия; 29) Спарта, Монемвасия и 30) Гифий, Итил и Кифира.

Таким образом число сорока епархий сокращается до тридцати, из коих десять на островах, десять на материк и десять в Пелопоннесе. Если каждая из этих 30-ти епархий будет иметь своего епископу, то последний будет в состоянии как-нибудь удовлетворить церковным потребностям, и особенно, если будет иметь в своем распоряжении, по крайней мере одного проповедника и одного секретаря, имеющего особенные свойства и назначаемого самим епископом. Может быть, и после столь великого ограничения числа епархий кто-нибудь скажет: где найти столько лиц, достойных разом занять остальные десять свободных епархий? Хотя это кажется трудным, однако можем сказать, что Греческая Церковь, благодатию Божиею, еще пока имеет довольное число лиц достойных епископского сана. Некоторая перемена существующего ныне способа избрания епископов может, как думаем, не только облегчить избрание иерархов, но и выставить епископов достойных своего звания.

Во время составления действующего ныне закона о св. Синоде, составившие его думали, что, вводя новое, могут достигнуть желанного успеха в отношении к Церкви, не изучив ни св. канонов, ни церковных определений, ни, по крайней мере, канонических постановлений других церквей. Мы думаем, что существующая система совершенно не удачна, и потому Парламент должен, совместно с св. Синодом, преобразовать на будущее время изби-

—120—

рательный закон относительно епископов, и именно следующим образом:

Местные епископы, как имеющие ближайшее и постоянное наблюдение над священным клиром, могут лучше всякого другого указывать, кто именно достоин быть возведен в епископский сан. Итак, каждый епископ, зная близко и по долгой опытности подведомственных ему Клириков, благочестию каждого из них, добродетель, достоинство, административную способность, может, по совести, представлять св. Синоду, для внесения в избирательный список, тех лиц, которые, кроме других нравственных преимуществ, имеют еще и следующие свойства:

а) Имеют диплом на звание учителя или кандидата одной из православных богословских школ;

б) Отличаются строгостью жизни, добродетелью и религиозным самоотвержением и

в) Служили у представляющего их епископа, по крайней мере, пять лет в какой-нибудь высшей церковной должности.

Св. Синод вносит в избирательный список имя представленного и извещает об этом своею грамотою Министерство церковных дел. Таким образом св. Синоду и Правительству будут заранее известны лучшие из клириков, могущие архиерействовать. В случае вдовства какой-либо епархии, Св. Синод назначает днем избрания первое воскресение после сорокового дня от кончины епископа, а местом избрания – главную церковь епископской кафедры вдовствующей епархии. В эту церковь являются приглашаемые надлежащим образом пресвитеры и иеромонахи епархии; по окончании утрени и божественной литургии, начинают избрание тайным голосованием под надзором, наблюдательной комиссии, состоящей из одного синодального архиерея, посылаемого для этого во вдовствующую епархию, генерального наместника вдовствующей епархии, и председателя епископского судилища (дикастерии), то есть эконома или исполняющего должность эконома, в присутствии номарха (начальника округа), как представителя Правительства. Избиратели, имея в виду официальную копию с составленного уже в св. Синоде и министерстве церковных дел избирательного списка кан-

—121—

дидатов, подают голоса, по своему желанию, в пользу кого бы то ни было из означенных в списке. После голосования, имена трех получивших большинство голосов представляются, через св. Синод и уважаемое Правительство, Его Величеству Королю, который утверждает одного из них.

При таком избирательном способе, думаем, епархии, не будут вдовствовать, из-за разногласий и столкновений интересов, целые четверти столетия, а избираемыми будут сравнительно достойнейшие. При таком же способе дан будет новый толчок благочестию и добродетели. Предлагаемою мерою будут выдвигаться вперед не те, которые пользуются симпатиями того или другого отдельного лица, но способнейшие и отличающиеся добродетелью, знаниями и церковным образованием. – Упомянув выше об епископских викариатах, мы заметили, что постановление это совершенно не удалось, ибо лица состава этих викариатов оказались вовсе неспособными к управлению вдовствующими епархиями. Но так как, в случае смерти епископа или отсутствия его, должно существовать начальство, которое охраняло бы церковное имущество и епископский архив, и заведовало текущими делами, то думаем, что постановление об епископских викариатах надобно заменить одним лихом, поставив при этом дело следующим образом.

Епископ, либо объезжая свою епархию, либо пребывая, по высшему распоряжению, в столице или в другом месте, должен иметь своим представителем в епархии одного из высших, клириков. Конечно, в случае отсутствия епископа из епархии, дело легко, ибо сам епископ и назначает удобное для сего лицо. Но иное дело, в случае смерти епископа, когда понадобится соответствующий местоблюститель, который мог бы непосредственно и безостановочно¹²¹² обеспечивать канцелярию, как сказано выше, и управлять текущими церковными делами. Так как такое лицо может хорошо знать один только епископ, то

—122—

предлагаем, чтобы по представлению епископа, кроме других должностных лиц епархии, признавался королевским указом еще и один генеральный викарий, имеющий надлежащие качества, который бы заменял епископа не только в случае его отсутствия, но и в случае кончины его. Таким образом и порядок сохранится в архивах епископов и текущие дела будут продолжаться правильно, и встречающиеся ныне беспорядки и безобразия исчезнут¹²¹³.

(Продолжение следует).

—123—

Нашего 19-го февраля текущего года глава римско-католической церкви, папа Лев XIII¹²¹⁴, праздновал пятидесятилетие своего епископства. Принимая во внимание высокое положение юбиляра в христианском мире вообще, в римско-католическом в особенности, необходимость для православного человека юбилейных подарков и празднеств, до сих пор не закончившихся, и, наконец, относительную редкость пятидесятилетних епископских юбилеев, считаем не лишним хотя кратко познакомить читателей «Богословского Вестника» с этим крупным церковно-политическим событием в современной жизни западного христианства.

Западно-европейская, преимущественно итальянская, печать и многочисленые почитатели папы Льва XIII заговорили об юбилее весьма задолго до дня празднования его. Конец 1891-го года, весь 1892-й и особенно начало 1893 года прошли в самых деятельных к юбилею приготовлениях и, как всегда в подобных случаях бывает, в тревожных ожиданиях. Верные и горячо преданные папскому престолу католики опасались за жизнь юбиляра, которому 2 марта 1892 года исполнилось 82 года и который неоднократно в течении прошлого года подвергался приступам инфлюэнцы. Но папа всякий раз оправлялся от болезни и полагал конец подобного рода тревогам. Не были уверены затем в горячем сочувствии римско-като-

—124—

лического мира торжественному празднованию папского юбилея. Предполагали, что участие в последнем католических мирян и особенно французских аристократов, оскорбленных тем, что папа Лев XIII признал законным существующий во Франции республиканский образ правления, будет весьма незначительное. В предупреждение такого нежелательного явления и для возбуждения должного внимания в католиках всего земного шара к пятидесятилетнему епископскому юбилею верховного вождя католицизма разными учреждениями и лицами были приняты различные меры.

В самом начале 1892 года в Риме, под председательством папского тайного камергера Радини Тедески, составился комитет, который заблаговременно постарался наметить главные стороны предстоявшего юбилейного празднства. Пятидесятилетие епископства Льва XIII, по предположению комитета, должно было ознаменоваться обильным сбором динария или лепты св. Петра в качастве стипендии за юбилейную обедню папы, чрезвычайным приливом ко времени празднования юбилея паломников в Рим для поклонения святому отцу, получения от него благословения и отпущения грехов и устройством в каждом диоцезе или церковной провинции разных благотворительных заведений, которые бы носили имя Льва XIII. В самом Риме решено было учредить общежитие для студентов римско-католического исповедания, основать особый патронат для девочек, предназначающих себя на педагогическую деятельность, и закончить в новой части города построение церкви св. Иоакима, которая в виде необычного юбилейного дара и должна быть передана юбиляру, носившему от рождения имя Джоаккино Неччи. Чтобы надлежащим образом познакомить католиков с замечательною личностью маститого юбиляра и его громадными заслугами для западного христианского мира, с февраля прошлого года комитет начал издавать газету под заглавием: Leone XIII. Действия комитета были хорошо замечены теми лицами, которым знать о них было нужно, и поставили, как говорится, на ноги передовое католическое духовенство. Итальянские и вне-итальянские кардиналы, архиепископы и епископы обратились с юбилейными

—125—

посланиями к своим паствам; генералы монашеских орденов: францисканцев, доминиканцев, августинцев, бенедиктинцев и др. употребили все усилия, чтобы произвесть движение среди своих подчиненных и возможно большее число монашествующей братии направить в Рим на юбилейное торжество; предстоятели значительнейших соборов всех концов римско-католического мира, по инициативе капитулов римских церквей св. Джиованни в Латеране и св. Петра, предложили поднести юбиляру золотое седалище, на что св. отец выразил свое полное согласие; священные ораторы римских церквей и разных, преимущественно итальянских, городов начали говорить проповеди и открыли чтение о славе папства вообще и в похвалу Льва XIII в частности. С последнею целию устроялись пред юбилеем также особого рода церемонии. Например в Риме в настоящем году, в праздник Богоявления Господня, более семисот детей обоего пола с своими родителями собрались в Ватикане, где из среды их выделились мальчик и девочка и пред лицем св. отца произнесли диалог на тему: La vittoria del Papato. Потом все они были допущены к целованию креста на папской туфле, после чего один мальчик от имени всех детей г. Рима поднес Льву XIII 2400 золотых лир. Папа, возседая на троне, торжественно благословил детей и приказал им всем занести в особый альбом свои имена с приличными случаю подписями религиозного содержания. Это своеобразное зрелище «прославления папства устами невинных младенцев» так понравилось верующим католикам, что было повторено в разных итальянских городах, в присутствии высших духовных сановников, причем личность папы Льва XIII заменялась его портретом. В видах увеличения юбилейных подношений и обогащения папской казны лептою св. Петра ревностными католиками устраивались лоттереи со взносом 50 и 83 золотых монет: первое соответственно пятидесятилетию епископства Льва XIII, второе – летам возраста юбиляра; писались и из города в город пересылались возвания, приглашавшии к пожертвованиям в пользу юбиляра. Текст этих возваний был весьма энергичен и православному чело-

—126—

веку может показаться не только странным, но и прямо неладным. Так, например, в заглавии подписанного листа, передавшегося из дома в дом в Неаполе, значилось: «лепта св. Петра для его святейшества Льва XIII ко дню пятидесятилетнего юбилея его епископства. Папа – Иисус в Его видимом земном образе, живущий с нами для того, чтобы взыскивать нас нежными попечениями своей отеческой любви. Но неужели же мы отказались бы пожертвовать что-нибудь для Иисуса, еслибы Он видимо предстал пред нами, неужели не захотели бы выразить и представить доказательства сыновней любви к Нему?» Ко времени празднования юбилея на разных языках появилось также множество статей и заметок, брошюр и даже целых сочинений, в которых или сообщались биографические сведения о Льве XIII, или высказывался взгляд на него, как на церковно-политического деятеля, или изображалось положение папского престола при вступлении на него Льва XIII.

Вся эта обширная специально-юбилейная литература как и все вышепоиме-нованные мероприятия частных лиц и общественных учреждений своим последствием имели то, что все католики, начиная с кардинала и кончая последним мирянином, заблаговременно знали о предстоявшем папском юбилее, и большинство из них готовились принять такое или иное участие в празднестве. Не чужд был этих приготовлений прежде всех других сам маститый юбиляр, желавший ознаменовать пятидесятилетие своего епископского служения каким-либо великим деянием. По крайней мере в иностранной печати не раз было заявленно, что папа Лев XIII по случаю имеющего быть своего юбилея намерен обратиться к христианам востока с призывом возвратиться в лоно римско-католической церкви. Еще при самом вступлении своем на престол он выражал «отеческую» заботливость о церквах востока. Заметивши в одной из первых своих речей, что «на востоке находится колыбель рода человеческого и появились первые ростки христианства, что оттуда, подобно неизмеримой реке, потекли на запад все благодеяния Евангелия, и что никогда не погибнет слава знаменитых

—127—

мужей востока, которых веяние вселенской истины возвело на высоту недосягаемую, и которых святость, мудрость и доблестные деяния навсегда сохранят в потомстве их славные имена», Лев XIII высказывал надежду, «что, по милости Божией, народы востока, столь давно удалившиеся от церкви римской, наконец примирятся с нею». Разумеется, церковное порабощение православного востока католическому западу было бы для папы самым лучшим юбилейным подарком… Хотя Лев XIII и отказался от осуществления своей золотой мечты, но один уже слух, что на закате дней своих он заботится о возсоединении христианских церквей, не мог не располагать в пользу юбиляра сердца тех, которым дорог мир церковный. Приготовлялись далее к юбилею римского первосвященника правительства и правители государств. Не смотря на всю натянутость и даже неприязненность отношений, существующих между римскою курией и итальянским правительством, последнее ко дню папского юбилея решилось заново возстановить старую церковь Сан-Лоренцо в Панисперне, где Лев XIII посвящен был в сан епископа. Мало того. За неделю до папского юбилея между короловским двором и Ватиканом начались оживленные переговоры касательно улучшения взаимных отношений, не оставшиеся, как показали потом юбилейные празднества, без благоприятного влияния на настроение главы католицизма. Президент французской республики Карно и английская королева Виктория, императоры австрийский Франц Иосиф I, германский Вильгельм II и русский Александр III, Турецкий султан и принц Фердинанд Кобургский со своею матерью принцессой Клементиной, принцесса Клотильда Бонапарте и многие другие – все с редким единомыслием снаряжали чрезвычайные посольства или назначали своих уполномоченных для поздравления папы Льва XIII с пятидесятилетием его архипастырского служения, писали письма святому отцу или готовили ему дорогие подарки. Когда один из французских радикалов, некто г. Гюббар, вздумал было протестовать против поздравления папы и сделал запрос 11 февраля в заседании палаты депутатов относительно характера чрезвычайного посольства, отправляемого французским правительством в Рим

—128—

на юбилей Льва XIII, то получил от министра иностранных дел в данном разе примечательный ответ: «я считаю бесполезным и даже неуместным выступать здесь в защиту принятого правительством решения… По случаю юбилея папы в Рим посылают свои поздравления даже правительства не-католических государств. Германский император Вильгейм II посылает от себя генерала Лоэ; даже султан отправляет в Ватикан чрезвычайного посланника. В виду таких неоспоримых доказательств глубокого уважения к римскому первосвятителю, отказ от участия в чествовании этого юбилея был бы неприличною выходкой со стороны Франции и правительство последней сочло долгом присоединиться к общим поздравлениям»… И министр Девелль был безусловно прав. Не только государи и государыни всех европейских держав, но и мало известные владетели Азии, Америки, Австралии и Африки изъявили желание принять свое участие в папском юбилее. Так, например, задолго до последнего Гваниорский магарадша, о местонахождении владений которого не всякий образованный человек имеет ясное представление, чрез своего мажордома известил Ватикан, что к юбилею папы в Рим прибудет от него адъютант и привезет в подарок Льву XIII две кашмирские шали, богато расшитые золотом. На юбилейном празднестве Льва XIII в самом Ватикане было замечено лишь отсутствие уполномоченного китайского Богдыхана, недовольного положением, принятым римскою курией в вопросе о протекторате Франции над христианским населением Китая. После такого единодушного решения правителей участвовать так или иначе в праздновании папского юбилея нет ничего удивительного в том, что их подданные – католическое духовенство и католики-миряне с заметным жаром и взаимным соревнованием спешили принять участие в чествовании святого отца. Кто сам отправлялся в Рим на поклонение папе, а кто не мог этого сделать, тот участвовал своими деньгами в подписке на юбилейную мессу папы, или пасылал свою лепту в Рим в пользу динария св. Петра с своими родными и знакомыми. Все таким образом предвещало, что пятидесятилетний юбилей Льва XIII пройдет среди бле-

—129—

стящих демонстраций со стороны римских католиков со всего земного шара. И действи-тельно 19-е февраля настоящего года было величайшим праздником для верующих католиков, а для самого юбиляра – днем величия и славы его.

К началу юбилейных празднеств из всех стран прибыли представители монархов и держав, множество кардиналов, архиепископов, епископов, аббатов, патеров, целые десятки тысяч простых поклонников, и город Рим, успевший сделаться в значительной степени городом археологическим, быстро оживился. Празднества епископского юбилея Льва XIII начались в нем в пятницу, 17 февраля, и продолжались до субботы, 25-го числа. 20 февраля папа справлял пятнадцатую годовщину своего восшествия на первосвятительский престол (exaltatio), а накануне, 19 числа, приходившегося в настоящем году в воскресенье, с редкою торжест-венностию было празднуемо пятидесятилетие его служения католической церкви в сане епископа. К этому дню римскою курией было роздано более пятидесяти тысяч билетов поклонникам для присутствования за юбилейною мессою папы, которая должна была совершиться в соборе св. Петра. Знаменитый храм св. Петра, не имеющий в церковном зодчестве памятника равного себе по величине и богатству скульптурных и живописных произведений гениальнейших мастеров, был еще больше разукрашен и несколько приспособлен в папскому юбилею. Во избежание неудовольствий и всяких недоразумений, по распоряжению церковного начальства, была приготовлена в базелике особая трибуна для чрезвычайных послов. Рядом с нею возвышалась эстрада, предназначавшаяся исключительно для членов диплома-тического корпуса и их семейств. Ночь на юбилей многие из паломников и граждан города Рима провели без сна, а с раннего утра 19 февраля все, кто только имел возможность, спешили к собору св. Петра. На обширной площади последнего собрались и были построены в процессии поклонники. Ровно в шесть часов были открыты двери базилики св. Петра, и колоссальное по своим размерам здание быстро заполнилось молящимися, преимущественно итальянскими паломноками.

—130—

Не смотря на то, что римскими властями и папскою стражей были приняты все меры к предупреждению каких бы то ни было беспорядков при столь громадном стечении народа, стеснение при входе в собор было большое. Многие из прибывших после шести часов и имевших билеты для входа в базилику не нашли доступа к ней. В три четверти девятого удар в большой соборный колокол, подхваченный трезвоном всех римских церквей, возвестил нетерпением сгоравшему народу, что началось торжественное шествие маститого юбиляра из внутренних покоев Ватикана в храм св. Петра. Окруженный духовными и светскими лицами своего придворного штата, папа Лев XIII направился сначала в Capella della Pietá. Облачившись здесь в дорогие и блестящие одежды и занявши место на sedia gestatoria, под звуки пения Ecce sacerdos magnus, осеняемый с двух сторон рипидами, сопровождаемый первым ассистентом престола, почетными камергерами, офицерами дворянской и шверцарской гвардии в полной парадной форме, множеством кардиналов, архиепископов, епископов и других прелатов, продолжал свое шествие Лев XIII по обширному нефу к главному престолу соборного храма. Внутренность великолепнейшего собора представляла в это время необычайную, поразительно-прекрасную, полную величия и благочастия картину. Глазам присутствующих представлялось целое море голов, и узкий проход, оставленный в церкви для следования процессии, казался как бы сдавленным между двумя сплошными стенами людей. В половине дасятого показались золотые каски и засверкали алебарды папских гвардейцев, а вслед за ними выступили и головные части церемониального шествия, пестревшего яркостью, разнообразием и блеском парадных костюмов, живо напоминавших собою средние века. Восседающий на своем кресле Лев XIII дал знак остановиться у статуи св. Петра и, привстав, благословил павший на колена при приближении его народ своим архипастырским благословением. Затем раздался его голос, хотя старческий, но внятный. Каждое слово его святейшества доходило до самых отдаленных частей храма, – так велика была царившая в нем ти-

—131—

шина. С глубоким благоговением внимала его речи шестидесятитысячная толпа католиков, и с последним его словом своды величественного собора огласились восторжественными криками: «да здравствует папа Лев XIII!» Мужчины махали шляпами, женщины платками, и вся эта грандиозная, безпримерная по единодушию овация продолжалась до тех пор, пока кресло папы не остановилось перед ступенями главного алтаря. Оставивши у последнего свое подвижное седалище и обратившись лицом к народу, папа тайно прочел молитву. В это время Сикстинская капела испонила кантат. С исключительною торжественностию отслужена была юбиляром месса, во время которой среди присутствующих в храме царила благоговейная тишина. По окончании обедни папа Лев XIII запел гимн св. Амвросия Медиоланского: Te Deum laudamus (Тебе Бога хвалим), исполненный попеременно Сикстинскою капеллой и молящимся народом. После этого, возложивши на главу свою тиару, папа снова возсел на своем кресле и во второй раз преподал молящимся свое благословение вместе с отпущением их грехов. «Святые апостолы Петр и Павел, на могущество и власть которых мы уповаем», читал на распев по-латыни Лев XIII, «да ходатайствуют за вас пред Господом… Молитвами и заслугами бл. Марии Приснодевы, бл. Архангела Михаила, бл. Иоанна Крестителя и всех святых да помилует вас всемогущий Бог, и, отпустив все грехи ваши, да приведет вас Иисус Христос к жизни вечной. Ослабление и разрешение всех ваших грехов, время истинного и плодотворного покаяния, сердце всегда сокрушенное, исправление жизни, благодать и утешение св. Духа и решительное постоянство в добрых делах да дарует вам всемогущий и милосердый Господь»… Поднявшись затем с кресла, воздевши свои руки и возведши очи к небу, папа благословил народ на три стороны и сказал: «и благословение Бога всемогущего, Отца и Сына и Духа святого, да снидет на вас и да пребудет всегда». Когда на латинском и итальянском языках кардинал-диаконами прочитана была формула полной индульгенции, папа Лев XIII, при звоне колоколов всех римских церквей, при востор-

—132—

женных кликах народа и горячих приветствиях представителей государей и государств с трибун, в сопровождении той же блестящей свиты, возвратился в Capella della Pietá и, здесь разоблачившись, в половине двенадцатого отправился в свои покои.

Служа торжественную обедню, восьмидесятитрехлетний папа удивлял всех своим бодрым видом и даже под конец обедни не казался утомленным. Присутствовавший на последней заметил лишь, что Лев XIII был необычно бледен. Один из папских камергеров объяснил, что бледность лица его святейшества должно приписать испытанному им волнению. И трудно было не волноваться на месте юбиляра. Старец, достигший крайнего предела человеческой жизни, с высоты своего трона созерцал в этот день почти весь цивилизованный мир, с замечательным единодушием свидетельствовавший свое уважение к его уму, характеру и заслугам, совершонным им на пользу католической церкви и во благо многих народов. Он видел в этот день великое множество горячо и искренно верующих католиков, выражавших свою преданность ему с восторженностию,превосходящею, на взгляд постороннего наблюдателя, всякую меру благоразумия и приличия. «Вчера, когда мы присутствовали при торжественном богослужении в храме св. Петра», писал 20 февраля «Римский показатель» (Moniteur de Rome) от лица всех католиков, «папа Лев XIII был так велик, так возвышен, что мы могли бы пасть на колена и поцеловать священную стопу его ног. Когда Христос преображался в лучезарном облаке и пред очами Своих апостолов являлся как бы блистающим в огненом свете, они пали ниц и говорили: «Господи, Ты воистину Сын Божий»! И затем, когда облако исчезло, и Пророк сходил с своими спутниками с горы, то они, вероятно, с благоговением вопрошали друг друга: «этот человек, который идет впереди нас, говорит, как и мы, который ел с нами, – тот ли это самый, которого мы только что видели окутанным пламенным покровом и озаренным Духом Господнем?» Бог и своим наместникам на земле предоставляет эти мимолетные Фаворы, чтобы в изобилии расточать свои дары миру. Юбилеи суть праздники умиротворения; они же и врата будущего. Когда

—133—

Лев XIII, восседая на своем престоле, пел вчера в огромном храме мелодию всеобщего отпущения, когда с его белых уст трепетно исходило благословение на весь мир, когда все кардиналы, все епископы и все присутствующие устремили свои взоры на эту славою и величием озаренную главу, когда все колокола св. Петра разносили по всему Риму свои радостные звуки, и когда все по последнему мановению руки папы пали ниц, то храм наполнился каким-то сверхестественным потоком, наполнился величием будущего». Бывшие на юбилеи представители католической иерархии, быть может, не все одиноково разделяли эти ультрамонтанские воззрения ватиканской печати на папу, но все были проникнуты чувством глубокого почтения к последнему. Они чтили в Льве XIII замечательнейшего первосвященника, который за пятнадцать лет своего управления успел сделать для католической церкви гораздо больше, чем многие из его предшественников вместе. Вступивши на папский престол в то самое время, когда разные прерогативы и привилегии католической церкви повсюду сокращались или совершенно уничтожались, когда многие епископы лишаемы были своих кафедр, монашеские ордена преследовались и паствы оставались без пастырей, Лев XIII весьма скоро сумел не только возвратить католицизму утраченные выгоды, но и значительно увеличить их. Достаточно сказать, что, благодаря главным образом стараниям его, в Шотландии открыты навые епископии, в Англии священнодействуют кардиналы, в Канаде и Монтевидео, в Китае и Японии основаны новые римские кафедры, в Индии водворена католическая иерархия, с турецким султаном курией ведутся переговоры об учреждении католической патриархии в Костантинополе, в Бухаресте существует католический архиепископ, в Румынии и Болгарии церковь находится под защитой католических государей, в Боснии и Герцеговине римские епископии увеличились новыми четырьмя, во многих местностях Африки с большим успехом подвизаются апостолы римской пропаганды. Не без основания поэтому некоторые высокопоставленные прелаты, поздравляя Льва XIII с пятидесятилетием епископства, называли его «великим папою». Представители мо-

—134—

нархов и держав приветствовали юбиляра, как искуснейшего политика, который своим глубоко-тактичным поведением и проповедию христианских начал в народной и международной жизни пытался возстановить древнюю власть апостольского престола и в немногие годы своего правления успел возвести последний на замечательную высоту нравственно-политического значения. Отказавшись в значительной степени от исконного образа действий римского двора и политики своего ближайшего предшественника, папа Лев XIII, по восшествии своем на римскую кафедру, задался целию сблизиться с правительствами государств всего земного шара и стать с ними в такие отношения, которые согласовались бы и с миротворными задачами христианской церкви и с свободолюбивыми течениями века. Не прибегая к открытому, тем более враждебному вмешательству во внутренние дела государств, которое при Пие IX возбуждало повсеместное сопротивление и повредило влиянию папства даже в религиозных делах, Лев XIII глазом опытного наблюдателя все время внимательно следил за явлениями социальной и политической жизни Европы и, когда нужно было, смело возвышал свой голос в защиту католической церкви и религиозных интересов католиков. Европейские государи и выдающиеся политические деятели всякий раз чутко прислушивались к речам умнейшего и образованнейшего папы, с уважением относились к нему, и многие, весьма многие из них готовы признать в теперешнем ватиканском узнике представителя всепримеряющей силы и непреоборимой власти в Европе. Лучшим подтверждением всего сказанного служат те блестящие демонстрации, которые волновали папу Льва XIII в день пятидесятилетия его епископства и наглядно показали слишком горячим почитателям св.отца, сколь напрасны и неосновательны были их опасения касательно одушевления римско-католического мира к папскому юбилею.

Не для одного Рима 19-е февраля настоящего года останется памятным. Пятидесятилетие епископства Льва XIII с большею или меньшею торжественностию было празднуемо и во всех других католических странах, преимущественно же в городах Австро-Венгрии. В Праге

—135—

братство св. Михаила, по случаю папского юбилея, устрояло торжественное собрание, в котором граф Ганс-Ледебург произнес длинную речь. В ней оратор выставил папу «великим государственным человеком, глубоко понимающим волнующие мир вопросы», и среди громких рукоплесканий протестовал против различных законов, изданных с 1870 года итальянским правительством и ограничивших свободу римско-католической церкви и права его верховного вождя. Нашел себе сочувственный отклик юбилей Льва XIII и в некогда совсем родной нам Галиции, среди тамошних униатов, волею исторических судеб отторженных от православия и введенных в ограду римской паствы. Так, например, в Львове Галичане, по инициативе тамошнего униатского митрополита Иосифа Сембратовича, в присутствии избранного общества, праздновали папский юбилей в залах Львовского Народного Дома литературно-музыкальным вечером, на котором профессор местного университета доктор Шараневич прочитал целую лекцию о деятельности Льва XIII. С особенным ударением, но не без протеста со стороны некоторых слушателей, оратор в своей хвалебной речи в честь юбиляра сказал, что римский папа особенно благоволит к галицко-русскому народу, что он отечески печется о настоящих религиозных нуждах его. В чем сказалась благосклонность Льва XIII по отношению к Галичине, – это в достаточной мере выясняет «Галичанин» – выразитель в некотором смысле совести галацко-русского народа. Приветствуя в передовой статье высокого юбиляра, эта газета в свое время между прочим писала, что «к общим проявлениям чувств чести и уважения папе с свойственною ему искренностию присоединяется и галицко-русский народ в том убеждении, что неотрадное положение его церкви не перестанет составлять предмет теплой заботливости и попечения наместника Христова. Галицко-русский народ убежден, что правитель папского престола, установивший день памяти первых просветителей славян, свв. Кирилла и Мефодия, как праздник для всей католической церкви, разрешивший в Черногории и некоторых южно-славянских епархиях отправ-

—136—

лять богослужение и даже св. литургию на славянском языке, почитающий и поручающий соблюдать восточные обряды, не может относиться недружелюбно к интересам русско-католической церкви в Галичине»… Повторивши почти буквально эти же самые слова, другая русско-галицкая газета – унгарский «Листок» – нашла нужным присовокупить к ним: «Да сохранит Он, Всемогущий, его святейшество в мире цела, честна, здрава, долгоденствующа и право правяща слово Своея истины».

Не одними восторженными ликованиями и молитвенными благопожеланиями чтили верные сыны католической церкви своего св. отца в день его юбилея; чувства своего глубокого уважения к папе они выражали не в словах только, но и на деле. Программа празднования пятидесятилетия епископства Льва XIII, начертанная римской курией еще задолго до 19 февраля 1893 года, как нельзя лучше, исполнена была многочисленными поклонниками высокого юбиляра. Правда, капитулы римско-католических церквей под благовидным предлогом уклонились от поднесения папе золотого трона, но зато в кассы Ватикана, в ознаменование юбилейного дня, поступили груды денежных и разных вещественных подарков. По сообщению итальянской газеты «Век» (Secolo), в течение одного февраля месяца папою получено бало, по случаю его юбилея: от Австро-Венгрии 1.500.000 лир (в том числе 100.000 лир от императора Франца-Иосифа и столько же от эрцгерцогов, от пражского архиепископа и кардинала-примаса Венгрии, 300.000 лир от чешской аристократии), от Англии и Шотландии – 1.200.000 лир, Ирландии – 10.000 лир, Германии – 350.000 лир, Италии – 200.000 лир, Франции – 225.000 лир, Аргентинской республики и Уругвая – 150.000 лир, Мексики – 200.000 лир, от других американских республик – 300.000 лир, Испании – 180.000 лир, Бельгии – 100.000 лир, Турции – 30.000 лир. Всего на сумму около 4½ миллионов лир. Впрочем цифра эта не только не полна, но и не может считаться приблизительною. Так, например, епископ Норфолькский лично передал папе два конверта, из которых в одном был чек на 400.000 рублей с надписью: «святому отцу знак благоговения английского католика», а в дру-

—137—

гом – дар от английских католиков в размере 750.000 рублей. Притом же партии разноязычных пилигриммов, жаждущих получить благословение святейшего отца себе и своей стране, до сих пор продолжают прибывать в Рим и подносить «наместнику Христову» свои земные дары. Помимо денежных пожертвований многие государи и коронованные особы прислали папе с своими представителями различные драгоценные подарки. Германский император поднес папе дорогой перстень в стиле времен Фридриха I, «как символ епископского достоинства». Подарок Вильгейма II вызвал полный восторг в Ватикане. Бриллиант в перстне до того крупен и такой замечательной игры, что сто́ит, по отзыву знатоков, целого колосального состояния. Призидент французской республики Карно подарил Льву XIII дорогую севрского фарфора вазу. Принцесса Клотильда Бонапарте, сестра итальянского короля Гумберта, прислала св. отцу золотой крест, усыпанный брилиантами, и просила папу «благословить всех без исключения итальянцев». Лев XIII, разумеется, понял, кого собственно принцесса подразумевала под изъятыми от благословения, и ответил ей, что, как скоро он багословляет итальянцев, то «никогда не делает никаких исключений», что, следовательно, благословение его одинаково простирается и на Савойский дом. Особенное внимание обратил на себя в Ватикане дар турецкого султана, поднесенный Льву XIII чрез армянского патриарха Азариана: это недавно найденная надгробная плита с епитафией, относящейся ко времени императора Марка Аврелия и будто бы подтверждающей, по словам самого многоученого юбиляра, ту мысль, что уже в первые века христианства «время от времени совершались паломнические странствования с востока в Рим ко гробу первого папы», т.е. апостола Петра. Поступления денежных пожертвований и разного рода подарков по настоящее время не прекратились, и сам папа не знает точно суммы своих юбилейных подношений, передаваемых пока двум его ближайшим прелатам на хранение в особом помещении, вскрывать которое будет целая комиссия кардиналов. Полагают, что ценность всех юбилейных приношений достигнет до десяти миллионов

—138—

рублей – цифра весьма внушительная, без комментариев красноречиво говорящая о высоком авторитете юбиляра и тех чувств глубокого уважения, которые питают к нему подносители. Особенного внимания, на наш взгляд, заслуживает в данном случае то обстоятельство, что бо́льшая часть денежных подарков предназначена не на нужды самого папы Льва XIII, не на содержание его двора, а на дело пропаганды римско-католической веры, без того располагающей милионными суммами и громаднейшими недвижимыми имуществами во всех частях света. И невольно припоминаются здесь скудные средства нашего православного миссионерского общества и потому стесненное положение наших миссионеров и духовных миссий сравнительно с инославными. Отчего бы, думаешь, и юбилеи наших архипастырей не украшать такими пожертвованиями…? Тогда составился бы в руках наших иерархов значительный капитал, который они, полагаем охотно употребили бы в целях просвещения светом Христовым седящих во тьме многочисленных язычников, сектантов и раскольников. Дело не за нашими духовными юбилярами, но за теми лицами, которые устрояют юбилеи нашим архипастырям и участвуют в них. Почему бы в данном отношении православным пасомым не поучиться у верных и преданных римскому престолу католиков, усердно, как мы видели, готовившихся к юбилею своего святого отца и выражавших чувства своего почтения к нему между прочим в щедрых денежных приношениях на благо католической церкви? Учиться хорошему ни у кого не предосудительно и никогда не поздно.

—139—

(Почетный член Московской Духовной Академии).

Прилежащи добре пресвитеры сугубыя чести да сподобляются: паче же труждающиеся в слове и учении (1Тим. 5:17).

Июня 3 дня скончался, на 65-м году жизни, бывший редактор „Православного Обозрения“, настоятель Московской церкви Св. Феодора Студита, протоиерей Петр Алексиевич Преображенский. Имя почившего, и по его званию почетного члена Московской Духовной Академия, и по особенно близким его отношениям к большинству членов академической корпорации, не говоря уже о значении его, как одного из замечательных деятелей среди лиц духовенства Московской епархии и на поприще духовной литературы, так близко Академии, что она считает своим священным долгом уделить сочувственному воспоминанию о нем не сколько страниц издаваемого ею „Богословского Вестника“.

Петр Алексеевич Преображенский и по рождению, и по первоначальному воспитанию, и по школьному образованию, кончая средним, принадлежит Московской епархии. Рано обнаружил он блестящие умственные дарования, живую восприимчивость, сильную впечатлительность и широкую любознательность. Ещё будучи учеником семинарии, он живо интересовался всеми проходимыми в ней науками, особенно же философскими, с напряженным вниманием и искреннею любовию слушал прекрасные уроки психологии у молодого еще тогда наставника семинарий, магистра XVI курса (выпуска 1845 года) С.-Петербургской Духовной Академии К. П. Добронравина (ныне преосв.

—140—

Гермогена, епископа Псковского)¹²¹⁵ и побуждаемый жаждою знания не редко обращался с разного рода запросами, тогдашнему профессору философии в Московском университете, а после знаменитому публицисту М. Н. Каткову († 1887)¹²¹⁶. В 1847 году, за год до окончания полного курса богословских наук в Московской духовной семинарии, Петр Алексеевич отправился, для довершения своего образования, В С.-Петербургскую Духовную Академию, где также, в продолжение четырех лет (1847–1851) своего в ней образования, обнаруживал во всем и прекрасные способности, и прилежание, и любознательность, и опять особенно в отношении к философским наукам, с каковою целию обращался за советом и руководством, кроме профессоров С.-Петербургской же Духовной Академии (А.А. Фишера и В.Н. Карпова), и к знаменитому профессору философии в Московской Духовной Академии протоиерею Ф.А. Голубинскому. В 1851 году он окончил курс шестым по списку магистром, имея товарищами своими по курсу (XIX-му со времени открытия Академий) многих, частию уже покойных частию же доселе здравствующих лиц, получивших более или менее почетную известность. Таковы: 1-й магистр курса, известный богослов и философ, преосв. Никанор, архиепископ Херсонский († 1890); 2-й магистр; бывший долгое время профессором философских предметов в С.-Петербургской Духовой Академий, ныне управляющий контролем при Св. Синоде, тайный советник И. А. Чистович; бывший профессор той же Академии И. В. Чельцов; присутствующий в Св. Синоде преосвященный епископ Герман и др. В виду особенной любви П. А. Преображенского к философии, его, по окончании курса, назначили в Новгородскую духовную семинарию преподавателем философских предметов: логики и психологии, с кото-

—141—

рыми тогда соединялись также и патристика и латинской язык. По отзывам учеников его по этой семинарии¹²¹⁷, П. А. Преображенский заявил себя как талантливый и гуманный преподаватель. Будучи главным наставником, руководителем учеников своего (так называемого философского) класса (или среднего отделения) в их умственных работах и их развитии по тогдашним учебным порядкам, он имел сильное на них влияние, которое еще более увеличивалось благодаря тому, что он сверх того был и помощником инспектора семинарии. Но как Москвича, П. А. Преображенского тянуло к Москве, и в 1855 году он, по утверждении в степени магистра богословия и потому с званием профессора, перешел те же философские предметы в Московскую духовную семинарию, с принятием сана священства и с причислением к Николаевской семинарской церкви, по благословению и рукоположением приснопамятного Филарета, митрополита Московского. И здесь Петр Алексеевич не только не уронил, но и возвысил доброе мнение о себе, как о наставнике. Его известность довольно скоро перешила даже за пределы круга духовного ведомства, и когда в начале шестидесятых годов, поднят был вопрос о замещении философской кафедры в Московском университете, то П.А. Преображенский вместе с покойным, Н.П. Гиляровым-Платоновым прямо предложен был а качестве кандидата для ее замещения¹²¹⁸.

Между тем в лице П. А. Преображенского Господь уготовлял надежное орудие для провозвещения своей истины на более широком, нежели педагогическое, поприще. И вся научная подготовка Петра Алексеевича, и его живой, деятельный характер, и его чрезвычайно подвижный, отзывчивый на все новое, честное и благородное ум и его способность инициативы делали его наиболее пригодным к тому, чтобы стать во главе предприятия, которое сделало имя его более известным и славных, нежели

—142—

имя профессора. Вместе с покойным профессором богословия в Московском Университете, протопресвитером Н.А. Сергиевским († 1892) и доселе здравствующим редактором „Детской помощи“ протоиереем Г.П. Смирновым-Платоновым, П.А. Преображенский, в качестве их соредактора, с благословения митрополита Филарета, в 1860 году начал издавать известный богословско-философский журнал: Православное Обозрение, имевший задачею своею, соответственно настоятельным потребностям того времени, кроме положительного раскрытия истин православного учения и сообщения сведений из истории церкви православной, также примирение веры и знания, защиту истин христианской религии от нападений лжеимённого разума с помощию начал самого же разума и обозрение инославных исповеданий в православном духе, вообще решению всякого рода религиозных вопросов и пробуждение внимания к ним, по руководству слова Писания: вся искушающе, добрая держите (1Сол.5:21)¹²¹⁹. Этот журнал, просуществовавший целых 32 года и все это время высоко и крепко державший знамя своей первоначальной задачи и программы, а вместе с тем не оставлявший без внимания и вновь нарождавшихся потребностей времени, известный не только по всей России, но и за границей, был делом, которому П.А. Преображенский отдал все свои лучшие симпатии, все свои силы, лучше сказать, всего себя и все свое время, вскоре же по оснований его (именно в 1864 году) оставив должность преподавателя семинарии, требовавшую, для надлежащего исполнения ее, много времени, и перешедши (еще в 1863 году) на более удобную для его новых занятий по журналу должность приходского священника при упомянутой раньше церкви св. Феодора Студита. Этим, конечно, мы не хотим сказать того, чтобы за все время существования журнала, как инициатива дела, так и весь труд ведения его, привлечение сотрудников к участию в нем и другие заботы о существовании и процветании его принадлежали исключительно Петру Алексеевичу. Нам хорошо

—143—

известно, что в первые годы существования журнала главное, основоположительное, так сказать, участие в редакции журнала, равно как и наибольшая доля ответственности за него пред начальством принадлежали Н.А. Сергиевскому, а наибольшая часть труда по отношению к составу содержания книжек журнала лежала на Г.П. Смирнове-Платонове. Не безызвестно нам также, что уже и в первые годы существования журнала не гласно, а с 1869 года и официально, в качестве соредактора, большое участие в редакции его принимал доселе здравствующий профессор, Московского Университета, доктор богословия, протоиерей А. М. Иванцов-Платонов. Но, с другой стороны, хорошо известно и то, что Н.А. Сергиевский не на долго продлил свое участие в редактировании „Православного Обозрения“, а в 1874 году и двое остальных соредакторов, по разным обстоятельствам, покинули дело ближайшего им заведывания и предоставили это дело П. А. Преображенскому, не покидая впрочем последнего и в дальнейшее время своим сочувствием и сотрудничеством. Таким образом Петр Алексеевич, участие которого в ведении этого дела на первых порах ограничивалось не очень значительною долею сотрудничества в самом редактировании журнала и главное внимание которого в то время сосредоточивалось на приложениях к журналу ( – на переводной его части), затем мало по малу, особенно за большими недосугами других соредакторов, становился все ближе и ближе к нему, пока с 1875 года не стался полным и единственным хозяином дела и оставался таковым до самого конца существования журнала (в 1891 году), лишь на полтора года упредившего конец жизни самого Петра Алексеевича.

Размеры настоящей статьи не позволяют нам входить в подробности раскрытия значения журнала: Православное Обозрение в истории богословско-философской мысли нашего отечества. Это значение, к тому же, хорошо, полно и всесторонне раскрыто было в знаменательную пору 25-летнего юбилея его в 1885 году¹²²⁰. Мы скажем, в

—144—

дополнение к тому, лишь не многое. С самого первого года своего существования, этот журнал, как вполне отвечавший насущным потребностям того времени, возбудил живой интерес и повсюду читаем был с глубоким вниманием и даже увлечением. И Особы царствующего Дома удостаивали его своим милостивым вниманием и одобрением. Так в августе 1860 года в Бозе почивший Наследник Цесаревич Великий Князь Николай Александрович († 1865), будучи в Москве у митрополита Филарета, по свидетельству авторитетного современника, „хвалил Православное Обозрение и в нем статью о происхождении рода человеческого потому, что она писана спокойно и без желчи“¹²²¹. Митрополит Филарет, который в 1859 году и ходатайствовал пред Св. Синодом о разрешении издавать „Православное Обозрение“¹²²², также, не смотря на свою строгость вообще при суждении о сочинениях, с большим вниманием прочитывал статьи этого журнала, хвалил их¹²²³, крепко отстаивал журнал от обвинений в не православии, лже-религиозности и под.¹²²⁴, заботился о распространении его¹²²⁵, и т. д. Многие прямо свидетельствовали, что именно этот журнал бросил в их душу первую искру сознательной богословской мысли¹²²⁶, и т. п. Но само собою разумеется, что без хороших сотрудников реакция „Православного Обозрения“ не достигла бы такого успеха его, и в подборе таких сотрудников состояла большая заслуга его редакторов, особенно

—145—

же опять П. А. Преображенского. Имея прочные, частию еще со студенческой скамьи установившиеся связи и с Петербургскою, и с Московскою и другими академиями и иными духовными и светскими учебными заведениями, находясь в добрых, часто дружеских отношениях со многими учеными, высокообразованными лицами, Петр Алексеевич, сначала совместно с другими соредакторами, а потом и один, заботливо поддерживая эти связи и отношения, умел привлекать к сотрудничеству в «Православном Обозрении» выдающиеся богословские и философские силы. Так, из его товарищей по Академии мы видим сотрудниками этого журнала и архиепископа Никанора, и И. А. Чистовича, и В. И. Ловягина и других; равным образом и вообще из профессоров С.-Петербургской Духовной Академии были сотрудниками «Православного Обозрения» многие, как например И. Т. Осинин, А. И. Предтеченский, Н. И. Барсов и др. Но более всего сделала вклада в этот журнал Московская Духовная Академия, с некоторыми профессорами которой П. А. Преображенский находился в продолжительных искренне-дружеских отношениях (как напр. с покойным В. Д. Кудрявцевым). В нем помещено много более или менее крупных исследований и статей профессоров этой Академии: С. К. Смирнова, П. С. Казанского, В. Д. Кудрявцова, Д. О. Голубинского, П. И. Горского, Е. Е. Голубинского, В. О. Ключевского, И. Д. Мансветова, А. П. Лебедева, В. А. Соколова, В. Ф. Кипарисова, И. Н. Корсунского, Н. А. Заозерского, А. Д. Беляева, И. И. Соколова (ныне преосв. Сергия), М. Д. Муретова, А. И. Введенского и др. Из других сотрудников, кроме самих редакторов, особенно деятельными и обильными вкладчиками в сокровищницу статей «Православного Обозрения» были: протопресвитер Н. В. Благоразумов, протоиерей М. М. Воздвиженский, протоиерей К. Л. Кустодиев, покойный профессор. Моск. Университета Н. К. Соколов, профессор, Казан. Дух. Академии А. Ф. Гусев, М. А. Куплетский, Ф. Г, Тепер и др. Привлечение столь великого числа сотрудников условливалось, без сомнения, много и личным характером Петра Алексеевича, любвеобильного, приветливого, всегда при-

—146—

ятного и умного собеседника, бескорыстного деятеля вообще и в частности по отношению к журналу¹²²⁷, и т. д. Но помимо привлечения сотрудников к участию в журнале, П.A. Преображенский и сам много потрудился для него в учено-литературном отношении. Кроме слов, речей, более или менее мелких статей и заметок, ему принадлежат еще следующие более крупные, оригинальные и переводные, труды: 1., Апокрифические сказания о жизни Иисуса Христа и Его пречистой Матери. В русском переводе¹²²⁸. (Приложение к «Православному Обозрению»). С предисловием П.А. Преображенского. (Напечат. при Правосл. Обозр. за 1860 г. №№ 1 и 3); 2., Писания мужей апостольских, в русском переводе, со введениями и примечаниями к ним¹²²⁹. (Там же, 1860, №№ 8:10, 11; 1861, №№ 1–12); 3., Сочинения древних христианских апологетов. (Там же, 1862–1866:1868–1872 и 1876)¹²³⁰. Все эти, как и означенные под №№ 1 и 2, Писания составили из себя 8-томное издание, под заглавием: Памятники древнее христианской письменности в русском переводе (Москва, 1860–1871)¹²³¹; – 4., К. Тишендорфа, Когда были написаны наши Евангелия? Перевод с немецкого

—147—

(в Правосл. Обозр. За 1865 г. №№ 7 и 9); 5., Апологетическая деятельность древней церкви и ее значение для настоящего времени. С немецкого. (Там же, 1866, №№ 8:11 и 12); 6., Овербека, Православно-кафолическая Церковь. Протест против папской церкви и воззвание к основанию кафолических народных церквей. Перевод с нем. (Там же, 1869, № 1); 7., Овербека, Предназначение православной России и ее призвание к восстановлению православной кафолической церкви на западе. Перевод с нем. (Там же, №№ 11 и 12), и др. Значение этих трудов, как и всей деятельности П. А. Преображенского по редакции и изданию «Православного Обозрения», или иначе сказать, по служению слову и учению (1Тим.5:17), было столь велико, что С.-Петербургская и Московская духовные академии, одна за другою (в 1883 и 1884 годах) поспешили избрать его в свои почетные члены, и таким образом удостоили его сугубой чести.

А между тем далеко не одна учено-литературная деятельность занимала Петра Алексеевича. Мы уже отмечали его способность инициативы. Как человек инициативы, энергический и неутомимый деятель, он был то инициатором, а то весьма сильным движителем многих учреждений, из коих иные имеют значение и не для одной лишь Московской епархии. Таковым он был, например, для Московского Общества любителей духовного просвещения в самой начальной поре его существования, для епархиального свечного дела, для эмеритальной кассы духовенства Московской епархии, для отделения пчеловодства при Обществе акклиматизации растений и животных, и т. д. В эпоху усиленного движения русских в пользу южных и западных славян (в 1867 и дальн. г.) он обнаруживал кипучую деятельность, которую весьма ценило Славянское Благотворительное Общество. В дни Пушкинских празднеств (в 180 году) Перт Алексеевич, в

—148—

качестве гласного Думы. Весьма благовременно разоблачил лже-либеральную интригу, готовившуюся сделать из всероссийского торжества торжество партии известного цвета и чрез то омрачить светлую радость самого торжества. Мы не говорим уже о деятельности его в качестве приходского священника, давно стяжавшей ему имя «кроткого пастыря и верного учителя»¹²³². И много было бы нужно писать еще, чтобы изображать многообразную и многополезную деятельность Петра Алексеевича, заслужившую ему, сверх чести от ученых и других обществ и учреждений, также награды от начальства: еще в 1882 году он возведен был в сан протоиерея, а из наград постепенно получил все, приличествовавшие его сану по орден св. Владимира 4-й степени включительно и кроме того имел золотую медаль в память освящения храма Христа Спасителя.

В 1885 году преосвященнейшие архиепископ Херсонский Никанор и его викарий Николай, поздравляя П. А. Преображенского, как своего «брата, друга и товарища» с 25-тилетним юбилеем редакторства, между прочим, писали ему: «Питаем благую надежду, что и по смерти ваше имя в исторических записях не умрет, связанное в воспоминаниях потомства с великою в разнообразных отношениях переживаемою нами эпохою, эпохою возбуждения русской жизни и крайнего напряжения мысли как научной вообще, так и богословской в частности»¹²³³. Подлинно имя П. А. Преображенского не умрет. Оно будет и должно жить долго в памяти благодарного потомства, у которого, особенно теперь, должна быть на виду вся его многообразная, кипучая и многоплодная деятельность, направленная ко благу Церкви и отечества. Но для самого почившего еще дороже этого должно быть то, чтобы имя его было написано на небесах. Издавна искренно религиозный¹²³⁴, он во время юбилейного торжества

—149—

Своего в 1885 году, когда почтить его, и прежде всего молитвенно, собрались многие не только светские, но и духовные люди, растроганный до глубины души таким к нему вниманием, говорил в своей речи: «Это величайшее для меня, единственное утешение в моей жизни, единственное и последнее: ибо после… разве только гроб мой снова соберет такой великий сонм молитвенников для надгробного пения аллилуиа»¹²³⁵. Его гроб и действительно привлек еще более великий сонм молитвенников, нежели какой он надеялся при нем иметь. Один из московских викариев предстоятельствовал в этом сонме¹²³⁶, чего не было в 1885 году¹²³⁷. Московская Духовная Академия также не осталась безучастною к этой молитве¹²³⁸. Будем же еще и еще молиться об упокоении души новопреставленного раба Божия протоиерея Петра в селениях праведных со всеми святыми! В молитве для него будет великое приобретение, а для нас утешение при чувствуемой всеми нами утрате.

И. Корсунский

—150—

Прости на век многострадальный старец!

Я называю тебя многострадальным не потому только, что в последние годы твоей жизни тебя, как всем известно, осаждали всевозможные невзгоды и недуги: это было лишь следствие; и не потому только что, как пастырь, призванный от Бога нести вместе с пасомыми их бремя, ты чувствовал, конечно, и тяжесть этого бремени: это был твой долг, – тяжелый, но вместе и радостный долг во Христе; называю тебя многострадальным еще и особенно потому что, в добавление к этому времени, ты вольно взял на себя другое, может быть, более тяжкое, – служение русской богословско-философской мысли, православно русскому слову, русскому журнальному делу. Тяжело это бремя! Невнимание со стороны одних, требовательность со стороны других, материальные затруднения, постоянные огорчения и заботы, – о, кто может исчислить, сколько капель самой горькой и едкой отравы влило все это в чашу твоей жизни! Кто может определить, на сколько дней, месяцев, быть может даже годов ускорили все эти труды и заботы пришествие к тебе вестницы иного мира! Конечно, на то была твоя вольная воля: про то ты сам ведал и говорил. Но, с другой стороны, то была и твоя горькая доля: про то мы знаем и свидетельствуем. И вот теперь, у этого гроба, мы спрашиваем себя: зачем, во имя чего ты выбрала себе столь горькую долю?

—151—

Есть в жизни человечества, в мировой жизни, один, необъятно великий и знаменательный факт, в котором самая глубокая тайна встречается с лучами самого сильного света, – факт страдания. В страдании есть истина. Скажу более: страдание есть истина. Скажу еще более: в страдании вся наша христианская истина. Спаситель наш Господь Иисус Христос прошел крестными путем страдания и нам указал на этот путь, как на верный путь к истине. Кто идет этим путем, кто вольно принимает на себя страдание во имя Христово, тот постигает истину, тому уясняется смысл жизни, тот прозревает во всеобщей мировой борьбе созидающую силу любви. Где есть вольное страдание, там есть правильное понимание смысла жизни, там есть истина, там есть оживляющая и созидающая сила любви. Почивший перенес много вольных страданий: значит, он правильно смотрел на задачи и смысл жизни, горел любовью к Богу, ближним, их благу. Нужны ли этому осязательные доказательства? В них нет недостатка. Вот вижу, что окрест этого гроба не один взор увлажился слезою. Мы знаем закон человеческой дури: слеза не скатится, если ее не вызовет, скорбящая об утрате дорогого человека любовь, а любовь не затеплится иначе, как от живой любви, от ласки и участия... О почившем плачут: значит он любил! Вот простираюсь мыслию в пространства, отдаленные отсюда, где знали почившего только по имени да по его делу; и там подмечаю и подслушиваю скорбь о нем, скорбь глубокую и не лицемерную: значит и там знали, и любили труженика, который влагал свой труд и заботу в полезное дело. Вот пытаюсь проникнуть во времена грядущие, всматриваюсь в них, и взорам открывается такая картина: в уединенной келии какой-нибудь повествователь, подобный древнему летописцу, пишет свою повесть о минувшей судьбе отчизны, – уже не так, конечно, как писали во времена былые, но в том же духе, согретом любовью к созидателям жизни и мысли русской, и когда коснется нашего времени, запишет приблизительно так: „B лето от сотворения мира такое-то, от рождества же Бога Слова по плоти в 1860-е, поднята была на Москве духовная брань на врагов пра-

—152—

вославной русской мысли и жизни; эта борьба ведена была сначала соединенными силами многих (разумею сотрудников по редакторству), но потом пала всею своею тяжестию на плечи одного труженика¹²³⁹, – пала и подавила его своею тяжестью. Мир его праху“... Вот свидетельства из на стоящего и даже будущего, которые отвечают нам на вопрос, почему почивший избрал себе такую горькую и многотрудную долю: он страдает и терпели потому, что без этого невозможно было служить тому делу, к которому влекла его душа, и любовь к которому привлекла к нему самому любовь других. Он страдал потому, что хотел служить по мере сил созиданию православно-русской мысли и жизни. И вот пред нами венец его страданий, – смерть по человеческим соображениям преждевременная и ускоренная...

Еще мало и к тому не узрим тебя. Раскрылась уже могила, которая скоро примет твое измождённое и удрученное страданием и болезнью тело. Как мать больное и исстрадавшиеся дитя примет тебя к своей груди наша общая, древняя и многострадальная мать сыра-земля, примет в свое материнское лоно и.… успокоит. Ты заснешь и забудешь свои страдания, отдохнешь от них в глубоком и успокоительном сне плотию. А дух? О, он уже воспарил в селения горния, к жизни иной, лучшей! Там нет нашего солнца, но там светит солнце несравненно более яркое. Там нет на него воздуха, но там, атмосфера тоньше и чище, прозрачнее и удобопроницаемее. Оба свита, так сказать, из лучей истины, любви и святости; там чистейшие серафимы не гнушаются общением с душой, которая в смирении и терпении прошла свое многострадальное жизненное поприще. Там Бог право Судный и милостивый отирает слезу трудника, до изнеможения, несшего свой крест с верой и надеждой на Распятого. Туда, в эти светлые, горния обители, – веруем и надеемся, – по молитвам и ходатайству Св. Церкви во стекает теперь многострадальный дух почившего. О сем молимся и помолимся!

—153—

А мы, кого собрала к этому гробу любовь к почившему, что мы уносим отсюда в свои до́мы? Уносим урок; уносим и упование.

Поучают нас сам почивший своею страдальческою жизнью. Урок этот не сложен и краток: в страдании вся наша сила. Мы ежеминутно расширяемся, по отеческому выражению, в пожеланиях большего“. Но исполнение этих пожеланий не в нашей власти: захватить весь мир мы не в силах. Но страдать, – страдать за свое выпавшее нам на долю дело, за свой долг, возлагаемый на нас нашей совестью, мы можем бесконечно, – даже до смерти. и почивший – живой и поучительный пример такого страдания. Вот урок!

А надежда, – кто нам преподаст надежду, и кто утешит нашу скорбящую о почившем любовь? Нас утешит зрелище вечно обновляющейся жизни природы, на лоно которой, сопровождая этот гроб, мы скоро выйдем из храма. Земля ни на миг раскроется чтобы принять гроб и потом заключится снова, переводя таким образом и наши взоры, и паши мысли от печального зрелища ее мрачных недр на поверхность, где солнце светит, жизнь кипит и играет... Она этим вселяет в наши сердца успокоение и надежду. Она говорит как бы так: „Милые дети, не смущайтесь зрелищем этого вечного круговращения жизни; на смену оскудевшим силам, угасшим источникам жизни я извожу новые силы и новые жизни, которые продолжают и довершают дело прежних делателей. Так и в вашем человеческом роде: на смену поколениям, отходящим в вечность, – для земного делания рождаются новые поколения, которые, будучи связаны с прежними союзом любви, продолжают их дело в том же духе и силе. На них обратите свои взоры, с ними свяжите свои надежды, их окружите свою любовью и заботою“... Вот утешение, которое символически преподает нам природа, скоро сокроющая от наших взоров этот гроб!

Прости же на веки, многострадальный старец! Прими последний прощальный привет от меня, юнейшего из твоих сотрудников, а в моем лице и от моих собратий по службе, профессоров Московской Духовной Ака-

—154—

демии. Ты близок был Академии. Правда, ты не от ее сынов, но ты всыновлен ей духом, Судьба твоего дела всегда была тесно связана с ее судьбами. Твоя духовная жизнь билась в унисон с ее жизнью. Ты был ее живым и деятельным членом, проводником ее идей, посредником между ее и обществом. И вот почему в твоем лице она несет тяжелую утрату. Вот почему она теперь тронута скорбью и из-под сени обители Преподобного Сергия шлет тебе свой последний прощальный привет, свое теплое материнское „прости“...

Прости! Мир праху твоему, труженик, учитель страдания!

—155—

Синтагма Матфея Властаря. Исследование священника Н. Ильинского. Москва. 1892 г.

По тщательности и полноте изучения, всесторонности анализа, какому подвергает автор избранный им предмет, исследование примечательное. Усвоив все незначительные кой-где, сиорадически в пролегоменах к изданиям или в курсах права брошенные в заграничной и русской литературе сведения о М. Властаре, автор в своем исследовании шел по большей части своим путем, всецело погрузившись в самый изучаемый памятник канонического права, призвав к себе в качестве пособий огромные грековизаитийские издания Геймбаха, Цахариэ-фон Лингепталь, Ралли и Потли и друг. Труд, предпринятый автором и им осиленный, особенно в его положении (преподаватель таврической духовной семинарии) громадный. „Многомудрый и словеснейший Матфей Властарь“ – как величали его наши древние книжники – в названном труде о. Н. Ильинского нашел себе внимание, для византийца XIV века даже весьма завидное.

Самый главный научный интерес, ради коего синтагма М. Властаря пользуется вниманием цивилистов-византологов, образуют в ней весьма суммарные эксцепты гражданского византийского права, приводимые без всяких цитат. Откуда М. Властарь брал свои эксцепты гражданского права – этот вопрос давно занимал византологов и до сих пор остается не решенным вполне. По крайней мере до сих пор оставалось в этом отно-

—156—

шении общепринятым следующее мнение Бинера, высказанное им в знаменитом его исследовании: „Geschichte d. Novellen Justinians. Berlin, 1824“. S. 221 и след.: „Большая часть его (т. е. М. Властаря) рубрик в титулах, содержащих гражданское право, напоминает рубрики не отпечатанного Прохирона Василия (Македонского), другие же – рубрики первых десяти титулов Эклоги Льва, напечатанной в Jus graecoromanum Леунклавия. Но вероятно, он пользовался не обоими произведениями, а только таким экземпляром Васильева Прохирона, в котором первые десять титулов Эклоги Льва¹²⁴⁰ помещены были в начале, a пpочие титулы ее только в виде эксцентов присоединены были к титулам Прохирона. (При этом Бинер указывает на подобный экземпляр Прохирона в Парижской и Мюнхенской библиотеках). Тщательно сравнивал я только некоторые титулы Властаря; но «νόμοι» его в учении об обручении указывают на 1-й титул Прохирона, а титул «περὶ βασιλέως» совершенно согласен со 2-м титулом Эклоги. Впрочем, может быть Властарь пользовался и другими источниками». Это мнение было усвоено и подтверждено впоследствии Мортрейлем, Геймбахом и Ц. фон Лингельталь. Вместе с тем и вопрос о каких-то „других источниках, коими пользовался М. Властарь“ до настоящего времени вперед почти не двинулся¹²⁴¹, за исключением впроч. одного пункта, – что М. Властарь так, называемыми „Василиками“ Льва Мудрого не пользовался. Этот последний пункт весьма основательно выяснен Геймбахом в его издании: „Basilicorum Libri LX“. Т. V1, р. 153:154, 156:157. Lipsiaе 1870. Восполнить этот пробел и решился о. Н. Ильинский: в своем исследовании по мере своих сил и средств он действительно и исполнил эту трудную солидно научную задачу. Но в манере, или методе,

—157—

коим автор осуществил эту задачу заключаются одновременно: и несомненное достоинство его труда и – в тоже время – весьма крупный недостаток. Почти для каждой строки властаревой синтагмы автор указал в древнейших ее памятниках права, канонического и гражданского, параллельное место: это – бесспорно – достоинство его труда. Но указанные им параллельные места – он сочел действительными истинами, из коих М. Властарь черпал свои знания; это – весьма крупный недостаток метода, отсутствие надлежащей критики. В силу этой методической недостаточности оказалось, по исследованию нашего автора, что Синтагма М. Властаря является глубокоученым произведением византийской юриспруденции, соединяющим в себе, как в фокусе, результаты законодательной деятельности императоров, константинопольских патриарших синодов и ученой деятельности профессоров права. Между тем в действительности М. Властарь был дов. обыкновенным компилятором, как это с совершенною ясностию оказывается из сравнения его синтагмы с номоканоном Фотия и толкованиями к нему Вальсамона. Что касается в частности гражданских законов, то задачею его вовсе не было составить какое-либо ученое юридическое сочинение на основании тех многотомных юридических произведений, параллельные места из коих представил к синтагме его о. Н. Ильинский, а дать лишь свод главнейших в то время действовавших законов относительно разных церковных учреждений и лиц. А для сего М. Властарю было совершенно достаточно какого-либо prochiron auctum, в роде указываемого Бинером, но совсем не было нужды обращаться к таким устаревшим кодексам, как Василики Льва. Достопримечательно, что современник М. Властаря, светский судья и юрист, К. Арменопуло положил в основу своего знаменитого юридического сборника прохирон Василия Македонского, а Василиками совсем не пользовался. Для основательного и верного решення вопроса о непосредственных источниках, приводимых Властарем гражданских законов изданного материала по части гражданского права, современного ему недостаточно: необходимо обширное знакомство с рукописным. Так.

—158—

образ. попытку о. Ильинского восполнить научный пробел, оставленный Бинером, Геймбахом и проч. должно почитать не вполне достигшею цели, хотя с другой стороны как попытку, сделанную с большим усердием и основательностию нельзя не приветствовать.

Собрание по алфавитному порядку всех предметов, содержащихся в священных и божественных канонах, составленное и обработанное смиреннейшим иеромонахом Матфеем», или алфавитная синтагма М. Властаря. Перевод с греческого. Священника Н. Ильинского. Симферополь. 1892 г. Одновременно с своим исследованием о. И. Ильинский издал и свой русский перевод синтагмы М. Властаря, снабженный весьма учеными комментариями. Как бы ъ оправдание появления на свет настоящего своего почтенного труда автор раскрывает в предисловии (стр. I–XII) значение сиптагмы М. Властаря в практике православных церквей. Строго говоря, речь в настоящем случае следовало бы вести не об оправдании столь позднего появления перевода синтагмы М. Властаря, а о разъяснении того странного явления, почему памятник права имевший такое широкое и продолжительное в церкви значение до сих пор не появлялся в удовлетворительном русском переводе? Но так как в разъяснение сего нельзя было ничего иного сделать кроме указания на нашу обычную косность в самостоятельной разработке подобного рода памятников, в особенности требующей напряженных усилий, то почтенный автор и предпочел уклониться от этого объяснения, разъяснив положительным образом важность предпринятого им труда.

«В самом переводе наблюдалась точность и верность подлиннику» – говорит переводчик, в своем предисловии (стр. XI). Действительно, перевод верен своему подлиннику, отражая в себе его свойства, т. е. положительные качества и недостатки даже в самом стиле неровном, тяжеловатом и шероховатом. Ведь М. Властарь был компилятор, компилятор усердный, добросовестный: каких каких стилей нет в его синтагме? Само собою понятно, какой тяжкий труд предлежал переводчику в

—159—

его задаче дать точный и верный перевод такого подлинника. Автор преодолел этот труд.

По долгу рецензента мы обязаны, воздав заслуженную честь ученому трудолюбию автора, отметить и слабые стороны в его произведении. В этом отношении нами подмечено следующее:

Синтагма М. Властаря, как вышла она из-под пера его, состояла из следующих частей: 1) введения (προθεωρία), 2) свода канонов и законов под буквами алфавита и 3) эпилога. Последний состоял из следующих статей: сокращенного номоканона Иоанна Постника, каталога церковных должностей Великой Церкви, правил св. Никифора Исповедника и еще некоторых канонических статей. В таком составе известна синтагма Властаря по списку, современному самому ее автору, находящаяся в Московск. синод. библиотеке (№ 149).

О. Н. Ильинский для своего перевода избрал текст синтагмы, изданный Ралли и Потли и в своем переводе ограничился лишь только сводом канонов и правил, оставив без перевода предисловие и эпилог. С научной точки зрения нельзя оправдать такого сокращения подлинника: ибо предисловие и эпилог синтагмы имеют научный интерес не меньший, чем самая синтагма.

В общем – как было сказано выше – перевод точен и верен подлиннику; но что касается в частности перевода гражданских законов, то здесь не редко встречаются неясность, неточность и неправильность, происшедшие единственно от того, что переводчик переводил буквально такие термины и выражения, которые в подлиннике употреблены в техническом смысле, как формулы и термины юридического византийского языка. Вот несколько примеров этого рода:

На стр. 171 о. Ильинский приводит подлинное «παραγραφή» словом «исключение» – неправильно и не точно. Παραγραφή есть технический термин соответственный римскому exceptio или prescriptio = возражение. Так назывался особый вид судебного процесса.

На стр. 320 выражение подлинника: «παρὶ παρακαταθήκης» переводится выражением: о доверии; – опять не точно и не правильно. Παρακαταθήκης есть технический термин со-

—160—

ответственный римскому depositum = поклажа – особый вид договора.

Переводчик отождествляет совершенно различные технические термины ἐμφύτευσις и μίσθωσις переводя их одним словом «аренда» (см. стр. 187 и 293); термин ἀγωγή = иск переводит не одинаково: на стр.: 350 словом: распоряжение, на стр. 353 – сделка, на стр. 382 – иск.

Незнанием технического юридического языка объясняется и темнота перевода напр. следующего закона: „потеря договоров не уничтожает сделок в том случае, когда истина может быть доказана иначе». (Стр. 353). Следовало перевести: „утрата долговой расписки не уничтожает исков, когда можно доказать истину иначе»¹²⁴². Переводчика смутило слово συμβόλαιον, которое буквально действительно значить договор; но в византийском праве употребляется как соответственное римскому: instrumentum для обозначена письменных условий договора, т. е. в смысле вообще писанного документа.

Пересматривая комментарии, представленные о. Ильинским мы заметили только три места подлинной синтагмы, для коих не указано источника или цитаты, и именно на стр. 171 („Исключение по законам бывает и проч.). Не можем и мы указать, откуда заимствовал М. Властарь эту тираду. За тем в предисловии к синтагме (подл. S. 30) к словам: „приснопамятный император Лев Мудрый через некоего Савватия протоспафария собрал в одно целое все постановления» и проч. (См. исследование, стр. 155)¹²⁴³, и наконец на стр. 29:292 в отд. б. М трактат „о том, что и гражданскими последующими законами установлено употреблять наказания более человеколюбиво»¹²⁴⁴. За исключением этих трех мест комментирована о. Ильинским, можно сказать, каждая строка

—161—

синтагмы М. Властаря т. е. указаны для нее параллельные места. Где же о. Ильинский нашел эти параллельные места? В ответ на это приходится указать следующую литературу: 1, святоотеческие творения и сочинения византийских писателей, как то: приписываемый Дионисию Ареопагату (стр. 56); св. Иоанна Златоуста (стр. 20:63), св. Василия Великого (стр. 376:377), св. Иоанна Дамаскина (стр. 185:186), Епифания Кипрского (стр. 20), св. Феодора Студита (стр. 187), Фотия, патриарха Константипопольского (Номоканон и библиотека), церковных историков Евсевия (стр. 196), Евагрия (стр. 22); Иоанна Фурна (стр. 367), Иоанна Мосха (стр. 65), византийских канонистов: Зонары, Аристина и Вальсамона; далее наставления константинопольских патриарших синодов (Т. V. Афинской синтагмы), за тем источники византийского гражданского права: Corpus juris civilis изд. Beck’a, все издание Zachariä von Lingenthal: Jusgraecoromauum T. I–VI, издание Геймбаха: Libri Basilicorum LX. T. I–VI; C. Harmenopuli, manuale legum, sivе Hexabiblos, изд. Геймбаха; наконец – славянская Кормчая книга и свод российских законов. Таковы элементы (первоисточники), из коих составлены комментарии о. Ильинского к русскому переводу синтагмы М. Властаря.

Вообще, принимая во внимание, что синтагма М. Властаря, доселе имевшаяся лишь в весьма невразумительном славянском переводе и в редких экземплярах, а между тем значение ее в истории нашего церковного права было весьма важно, мы должны признать, что перевод ее о. Н. Ильинским, снабженный столь учеными комментариями, есть не только почтенный ученый труд, за который ему должна быть признательна русская наука церковного права, но и ревностный подвиг на пользу религиозного просвещения русского народа, украшающий звание православного священника.

Н. Заозерский

—162—

1. Die Russische Kirche. Widerlegung von dr. Paul Jrgen in den Preussischen Jährbüchern (Februar 1893) von Alexios Maltzew. Berlin, 1893. (Русская Церковь. Опровержение трактата др-а Пауля Иргена, помещенного в журнале: Preussische Jahrbücher).

Наши добрые соседи, немцы, в своей фанатической национальной ненависти к нам, доходят иногда до геркулесовых столбов. Обыкновенно осторожные и разборчивые до щепетильности, они положительно поражают какою-то литературною неряшливостью, когда им приходится говорить о русских. Вот новая иллюстрация на эту, впрочем, давно уже известную тему.

В нынешнем году популярный, в общем солидно и хорошо поставленный, немецкий журнал: Prөussische Jahrbücher напечатал на своих страницах очень зло, неряшливо и главное – совсем не обстоятельно написанный памфлет против православной русской Церкви. Чего-чего тут не наговорено! Русская Церковь обвиняется и в дуализме, и в пантеизме, и чуть ли даже не в идолопоклонстве (она называется, в конце концов, „Синагогою сатаны“!!). Её учение о грехопадении взято-де из восточных дуалистических систем, – чрез древнегреческую философию; она чуть ли не учит по-оригеновски о предсуществовании душ; она будто бы признает, что искупление совершено самым рождением Бога Слова по

—163—

плоти, а не Его крестном смертью; для получения прощения от грехов и спасения, по я учению, будто бы вовсе не нужны ни личная мысль, ни личная воля, так как отдельная человеческая душа, по её пониманию, есть-де не более, как „Искра великой, некогда отделившейся от божества и позднее снова с ним имеющей воссоединиться чрез Христа световой массы“ (?), как бы некоторой общей души человечества и т. д. и т. д. и весь этот вздор заверен и скреплен подписью какого-то невежөственного доктора (?), Пауля Ирrена!

К счастию, на этот раз безвинно обвиняемая русская православная Церковь не осталась безответною. Её защиту взял на себя достойный представитель нашей Церкви и нашего русского имени в Берлине, протоиерей А.П. Мальцев. Кратко, спокойно, серьезным и благородным тоном, со ссылкой на первые источники и документы он выяснил невежественному немцу ого ошибки, и в конце концов, обратил против него его же собственное оружие. Немец пишет: „по учению греческой церкви отдельный человек получает спасение не как индивидуум, а как член некоторого мистического, сверхчувственного единства“ т. е. без личной самодеятельности, единственно по дару спасающей благодати. На это автор критики резонно и основательно замечает, что, совершенно напротив, это учение, несправедливо предполагаемое у православных, открыто исповедовали протестанты 16-го столетия. Памфлетист указывает на графа Льва Толстого, как на „порождение“ наших церковных настроений и крайностей; защитник православия отплачивает ему тою же монетою и, как на прототип русского новатора и рационалиста, указывает на Егиди, роль которого в современном немецком обществе совершенно одинакова с ролью у нас нашего Л. Толстого. Ирген осуждает русскую церковь за учение о преданности Государю; апологет отвечает, что это не специально-православное, но общехристианское, а в частности и протестантское учение и т. д. В одном отношении отдает заслуженную честь немецкому писателю о. Протоиерей: признает совершенно справедливым сделанное им сближение нашей религиозно-государственной язвы, штундизма, с протестантизмом. Честь, как видим,

—164—

не завидная! Вообще защита православия от немецких инсинуаций на этот раз выполнена с достоинством, основательностью, и даже не без остроумия.

Отмеченный нами факт сам по себе, конечно, не так значителен, чтобы на нем задерживать внимание. Но он еще раз напоминает нам, что к немецкому писательству следует относиться с большою и большою осторожностью. В самом деле, если уже современные явления и факты, под влиянием ложных предположений и злостных тенденций, немцы так извращают; то что же сказать о событиях и фактах отдаленных?! Конечно, все будет проведено ими чрез призму национального и вероисповедного сознания...

2. „B добрый путь“. Заграничный справочный календарь. Издание „Русского Братства“ в Берлине. Берлин – С.-Петербург, 1892 г.

Не смотря на свое специальное назначение „дать для русских, едущих за границу, спутник, содержащий в себе наиболее необходимые и полезные сведения относительно различных заграничных учреждений, как русских (Посольства, Миссии, консульства, Церкви), так и иностранных (отделы: учебный, медицинский, художественный, промышленный и пр.)“, книжка, заглавие которой мы выписали, представляет и общий интерес (что и послужило для нас побуждением занести ее на страницы „Богословского Вестника“). Этого интереса не лишены, конечно, уже и сведения, наприм., об условиях жизни за границей, о научных и художественных заграничных центрах, о курортах и выдающихся лечебных местах, о медицинских и др. западных знаменитостях и т. д. Но особенно интересен и заслуживает преимущественного внимания составленный с исключительною полнотою и тщательностью „Церковный отдел“.

В этом отдел в сжатой и обстоятельной форме мы находим все важнейшия сведения: 1) о православных патриархиях и автокефальных церквах (патриархии: Кон-

—165—

стантинопольская, Александрийская, Антиохийская, Иерусалимская; Церкви автокефальные: Российская, Элладская, Кипрская, Румынская, Сербская, Черногорская, Сремско-Карловацкая, Буковинско-Далматинская, Болгарский экзархат); 2) о заграничных православных храмах (русских, греческих, сербских, румынских и проч. с рисунками некоторых из них); 3) о православных русских храмах, существовавших прежде, но закрытых или перенесенных в другие места; 4) о храмах, предположенных к сооружению или уже сооружающихся. Между этими последними отметим проекты сооружения храмов в Берлине и Вене: объявлен сбор пожертвований на эти храмы и нельзя не пожелать, чтобы этот призыв был встречен возможно сочувственнее, и чтобы, таким образом, оказалась возможность украсить столицы, Германии и Австрии сооружениями, достойными православной веры и русского имени. В настоящее время наши храмы в Вене и Берлине, как об этом не раз уже замечалось в печати, оставляют желать весьма и весьма многого!

Из других отделов путеводителя можно отметить и рекомендовать читателю, – как это ни покажется, быть может, странным, – „отдел календарный“: Сведения о старом и новом стиле (летосчисление и календарь Юлианский и Григорианский), равно как и о причинах разно временного празднования пасхи на Востоке и на Западе, при краткости, изложены здесь с такою ясностью, которой мы, по крайней мере, доселе нигде не встречали. – Таможенные правила и тарифы, условия почтово-телеграфного и железнодорожного сообщения, таблицы монет и веса и т. под., – все это в путеводителе изложено с точностью, не оставляющею желать ничего большего; но интерес к этим предметам, конечно, – дело условное и мы не будем говорить о них.

Путеводитель издан очень изящно, – по типу лучших западных изданий того же рода. Продается (в России в книжных магазинах Суворина) исключительно с благотворительною целию, – в пользу православного Берлинского Братства, на средства которого издан и членами которого

—166—

составлен. Конечно, главная доля забот и трудов его составлению и изданию пришлась на долю одного главных деятелей Братства, настоятеля нашей посольской церкви в Берлине, протоиерея А.П. Мальцева, к которому, поэтому нельзя не отнестись, как за этот, так и за другие его труды, с полною признательностью.

А. Введенский

—167—

В ризнице Московского Чудова монастыря хранится, как драгоценная святыня, пергаминный список всего Нового Завета, писанный, по преданию, в 1355 г. собственною рукою святителя Алексия, митрополита Московского и всея Руси¹²⁴⁵. В сем списке содержится новый перевод на славяно-русский язык как Евангелия, так и Апостола с Апокалипсисом. На страницах «Богословского Вестника» помещены были наши заметки о положении, какое занимает этот список среди массы славянских рукописей Евангелия и Апостола XI–XVI вв. и о значении его для нынешнего печатного славянского текста¹²⁴⁶. Сравнение Алексиевского списка Нового Завета с предшествующими ему рукописями Евангелия и Апостола показало, что в немногих относительно случаях перевод св. Алексия совпадает с древнейшим переводом юго-славянской редакции, а также – второй, древне-русской, отличаясь вместе с ними от нынешнего печатного текста; в большинстве же случаев Алексиевский список представляет исправления древнего перевода, принятые в нынешнее печатное Евангелие и печатный Апостол. Наконец, не мало имеет этот список и так сказать личных, только ему принадлежащих особенностей перевода, не встречающихся в предшествующих ему славянских списках и не принятых в ны-

—168—

нешнюю печатную Библию. Дословная верность и близость к греческому тексту константинопольской рецензии составляет отличительную черту перевода св. Алексия. Что именно Алексиевский список оказал влияние на исправление печатного Евангелия и Апостола в XVII в., об этом свидетельствует историческая записка, найденная в архиве Коллегии Иностранных Дел, о переводе Библии Епифанием Славинецким и напечатанная в «Словаре историческом о писателях духовного чина Греко-российский церкви». Переводчики или исправители, трудившиеся под руководством Епифания, исчисляя рукописи, которыми они пользовались, о Чудовском списке говорят так: «первая Славенская книга бе у преведения сего преводу и рукописанья святого Алексея митрополита всея России чудотворца, писанная в лето 6863 (т. е. 1355), до смерти его за 23 лета, яже и доднесь обретается в обители его в Чудове монастыре в кпигоноложнице блюдома и прочитаема бывает над болящими»¹²⁴⁷. Но имел ли этот список какое-либо влияние на списки Евангелия и Апостола ближайшие, конца XIV–XV в. и вообще на рукописные тексты Нового Завета? Этот вопрос учёные доселе решали отрицательно и поступали так с полным правом, потому что не было известно ни одного списка, в котором бы содержался текст такой-же, какой в списке Алексиевском. Ещё прот. А.В. Горский и К.И. Новоструев, знаменитые описатели Московской Синодальной библиотеки заметили, что труд св. Алексия, «совершенный келейно, не оставил видимого влияния на улучшение списков» (рукописных)¹²⁴⁸.

Недавно мне пришлось познакомиться с одним списком четвероевангелия конца XIV или начала XV в., заслужи-

—169—

вающим полного внимания исследователей библейского текста по своим особенным отношениям к списку св. Алексия. Это – четвероевангелие преп. Никона чудотворца, хранящееся в разнице Свято-Троицкой Сергиевой лавры, под № 1. Представлю краткое описание этой рукописи.

Евангелие это, значащееся по древней ризничной описи 1642 г. под № 15, писано на 194 л. (из них первый и последний порожние), в 8-ку, на прекрасном тонком пергамине, в два столбца, по 24 строки, очень мелким уставным письмом ХIV. в.¹²⁴⁹ Обложено по доскам голубою шелковою материей, от времени обветшавшею; застежки пергаминные, оконечности серебряные и петли также. Правописание русское. В рукописи довольно сокращений и буквенных титл, хотя меньше, чем в Алексиевском списке. На первом порожнем месте надпись древняя: єѵⷢ҇ль четвертное. на харатс. никона чюⷣ҇отворца. а не ѿдати его никомꙋ. В начале рукописи указание евангельских чтений и краткий месяцеслов, в которых памятей русских и славянских святых нет. В начале Евангелия помещено предисловие Феофилакта Болгарского к толкованию Евангелия от Матфея. Нач.: Первѣе оубо закона они божествении мужи ни грамотою. ни книгами оучаху¹²⁵⁰. После Евангелия Иоанна помещены: 1) пасхалия в таблицах, 2) «Настатье лꙋнаⷨ кииждо мцⷵь со клазнъіми» и 3) «Рука бо҃слооⷡ҇, жиⷣ҇вьсаѧ лоуннаа». На об. предпоследнего листа перечень месяцев года, начинающегося с марта. Любопытна приписка киноварью – тем же, что и вся рукопись, мелким уставным письмом, на поле 161 л. об. против Еванг. Иоанна 8:1–11, в коем повествуется о жене, ятой в прелюбодеянии: «не достои̇ть сего почитатіⷵ. бжтвнъіи̇ бо златооустъ еван–

—170—

гльѥ̇ се прошеⷣ все. никакоже ꙗ̇влѧѥтсѧ помѧнувъ сеꙗ члсти. ꙗко сдѣ бъіти ꙗвлѥну нє съіи̇ всѧко се еван҃гльѥ по христꙋ»¹²⁵¹.

Нужно заметить, что в библиотеке московской духовной академии хранится другое четвероевангелие преп. Никона (фундам. рукоп. № 138), весьма тщательно писанное на отличном тонком пергамине, в 4-ку, на 199 л. в один ряд, по 25 строк на странице, отчетливым уставом XIV в., правописания русского. На первом порожнем листе надпись древняя: еѵе. а҃ к поⷧ҇деⷵ на харат никоновское чюⷣ҇отворцд. По тексту этот список совершенно сходен с Евангелием, писанным в 1383 г. в Константинополе (Моск. Син. библ. № 26–742) и относится, по нашему делению, к четвертой редакции рукописного славянского евангельского текста. На основании заметки о. архим. Леонида (в названном выше описании его), что четвероевангелие преп. Никона, хранящееся в ризнице Сергиевой лавры по письму сходно с его же евангелием, находящимся в библиотеке моск. дух. академии¹²⁵², я думал найти в нем текст тот же, что в Константинопольском Евангелии 1383 г., т. е. четвертой редакции. Но каково же было мое удивление, когда, приступив к сличению, я нашел в Никоновском ризничном Евангелии текст отличный от четвертой редакции, равно и от двух древних и близкий к третьей редакции, к Алексиевскому списку Нового Завета. Я тщательно сличил Никоновское Евангелие со списком св. Алексия. Ближайшее детальное сравнение обоих списков показало, что переписчик Никоновского четвероевангелия или исправитель в значительной степени воспользовался новым переводом, содержащимся в Алексиевском списке. Нет главы, нет ни одного евангельского чтения, в коих Никоновское четвероевангелие не представляло бы таких отличительных черт от древних списков и от нынешнего печатного текста, которые свойственны, как личные особенности,

—171—

исключительно списку св. Алексия. Но с другой стороны Никоновское четвероевангелие не представляет совершенно точной, последовательной копии с Алексиевского списка. В сем последнем, помимо общих обоим спискам мест, содержится много других особенностей, только ему одному свойственных и не разделяемых Евангелием преп. Никона, которое в этих случаях или удерживает древние чтения или имеет новые, частью принятые, частью не принятые в нынешнюю печатную Библию.

Ограничусь в настоящей заметке приведением некоторых мест из евангелия Марка по списку преп. Никона, читающихся отлично и от всех рукописных редакций и от нынешнего печатного текста и совершенно согласно только с Алексиевским списком.

Мк. 1:7 ему же нѣсмь доволⷩ преклоньсѧ разрѣшити встугве (τὸν ἱμάντα) сапогу ѥго. В списках первой, четвертой и пятой редакций чит. ремень, в списках второй редакции възноузъі. Весьма вероятно, что св. Алексий заимствовал слово встугке из толкования блаж. Феофилакта Болгарского, у которого, по списку Синод. Моск. библ. № 91 чит. да рдзрѣшю ѹстѹговь сапогѹ (Ин. 1:27)¹²⁵³. Из рукописных Евангелий, кроме Алексиевского и Никоновского, слово кстꙋгъвє (Мк. 1:7) встретилось только в четвероевангелии 1401 г. Моск. Публ. и Рум. Музея № 118. Но затем это евангелие, № 118, особенной близости к Алексиевскому списку не обнаруживает.

1:26 и̇ тєрзашє ѥ̇го дх҃л нечт҃ъіи̇ (в списках второй редакции съкроушив, в ост. сътрѧсъ, сътрѧсе).

2:17 не требѣ имуть могущии (Ал. сдравіи) но зло и̇мущии.

5:13, і ѹ̇стрємисѧ стадо по слудвамъ (κατὰ τοῦ κρημνοῦ, по брегѹ) в море. В толковании Фоофилакта, по сп. Син. библ. № 87, встречаем: по слѹдваⷨ, Мф. 8:32; съ слѹⷣ Мк. 5:13).

5:26 и̇ и̇строшивши ꙗже ѹ̇ неꙗ̇ всѧ (Гал. и др. сп. первой ред. ижчнвши, Мст. и ост. издаꙗвъши).

6:11 ѿтрѧсѣте персть (τὸν χοῦν, прах).

–172

6:16 ꙗ̇ко ѥ̇го же а̇зъ ѿглавиⷯ (ἀπεκεφάλισα, ѹ҆сѣ́ кнꙋхъ) іѡана тъ ѥ̇сть. Ср. ст. 28: (ѿглвави; 12:4 (ѿглавиша).

8:17 ѥ̇ще ли ѡ҆слѣплєно имате срⷣ҇це ваше (все сп. и нын. окамєнєно, πεπωρωμένην).

8:25 и̇ ѹ̈чрєдисѧ. и̇ видѧше ꙗ̇сно всѧ (в списках разных ред. читается различно: ѹтвьрдісѧ, ѹстроисѧ, ѹтворисѧ, – и ѹзрѣ всѧ свѣтьлѣ).

9:50 и мирьствуи̇тє (εἰρηνεύετε) друⷢ҇ другу.

10:45 и̇бо сн҃ъ чл҃чь не приде слугванъ бъіти (Ал. послужєⷩ бъіти, διακονηθῆναι).

12:1 и̇скопа поⷣточилье (ὑπολήνιον).

14:55 а̇рхѥ̇рѣи̇ жє і̇ все ссѣдалище (συνέδριον). Так и 15:1.

15:7 бѣ жє гл҃ємыи варавва съ суетаницєю (μετὰ τῶν στασιαστῶν, съ съвѣтьникъі – втор, ред., съ коньнікъі – ост., и нын. со скѡвниіки) свѧзанъ иже неции̇̇ (в) сустаницѣ ѹ̈бийство творѧху.

16:18 и добрѣ прии̇мут (καὶ καλῶς ἔξουσιν, все сп. и нын. и҆ съдра́ви бѹ́дѹтъ).

В Алексиевском списке Нового Завета постоянно чит. глєт, глют в соответствие греч. λέγει, λέγουσι (вм. обычного гл҃а, гл҃аша). В Никоновском списке в Евангелии Марка 21 раз этот глагол употреблен – согласно с Алексиевским – в настоящем времени, и 30 раз в прошедшем. И другие глоголы: видѣти, гласити, обрѣти, посъіати, привєсти, прити и т.д. нередко ставятся в Никоновском согласно с Алексиевским в настоящем времени, вместо обычного прошедшего. Помещенное в конце Никоновского четвероевангелия „Настатьє лꙋкаⷨ на кии̇ждо мцⷵь со клазнъіми» буквально заимствовано из списка Нового Завета св. Алексия.

Приведенных мест достаточно, чтобы убедиться, что переписчик Никоновского четвероевангелия имел под руками Алексиевский список Нового Завета, хотя – прибавим – не выдержал последовательно редакции своего оригинала. Спрашивается: мог ли быть известен и доступен писцам или исправителям св. книг личный келейный труд св. Алексия, и – раз он сделался известен и доступен – почему не сделано с него точной копии? Надобно признать, что св. Алексий, предпринимая свой труд, но имел в виду распространить свой перевод и

—173—

ввести его в церковное употребление. Перевод его совсем новый, и по своим личным отличительным чертам – подбору слов, буквальности и близости к греческому тексту – слишком далек от унаследованного русскою церковью от болгар древнего кирилло-мефодиевского перевода. Св. Алексий совершил этот труд для себя, для своего келейного употребления. Как такой, труд св. Алексия мог быть известен и доступен только особенно к нему близким, лицам. Между ближайшими, присными св. Алексию был игумен Троицкого монастыря преп. Сергий. Если св. Алексий особенно отличал своего ученика и друга, преп. Сергия, которого умолял даже занять престол митрополии Московской и всея Руси, то и преп. Сергий без сомнения питал чувства искренней любви и уважения к своему наставнику и другу. Чувства эти унаследовал и преемник преп. Сергия по игуменству в его обители, преп. Никон. Оба эти угодники Божии могли знать о новом переводе св. Алексия и иметь его под руками, и отсюда заимствовать те случаи одинаковых чтений, которые частью были нами выше приведены. Что св. Алексий в своем переводе не стеснялся обычным в его время славянским текстом Евангелия и Апостола, объясняется тем, что он хотел иметь только для себя, для своего домашнего употребления, наиболее понятный и наиболее близкий к греческому перевод. Переписчик или исправитель Никоновского списка заимствовал из Алексиевского значительную долю чтений, но так как его перевод предназначался для церковного употребления, то он и не дерзнул выдержать последовательно Алексиевский текст. Во всяком случае четвероевангелие преп. Никона весьма замечательно и достойно внимания, как первый опыт копии (хотя и не вполне выдержанной) с драгоценного Алексиевского кодекса.

Г. Воскресенский

15 июня 1893 г.

—301—

ставлением ему права подавать сочинения и сдавать экзамены для получения ученой академической степени. Приказали: В виду выражаемого священником Белтовым желания получить высшее богословское образование и принимая во внимание, что Белтов, как окончивший курс духовной семинарии по первому разряду, имеет достаточную подготовку к слушанию академических лекций, Святейший Синод, на основании бывших примеров, определяет: разрешить священнику Белтову слушание лекций в Московской Духовной Академии, в качестве стороннего слушателя, предоставив при сем академическому Совету требовать, чтобы Белтов, наравне с студентами Академии, в назначенные Советом сроки, представлял на данные темы сочинения, подвергался репетициям и сдавал ежегодно экзамены по всем предметам академического курса, при окончании же Белтовым курса, по рассмотрении курсового его сочинения, войти в суждение об удостоении Белтова соответствующей его успехам и поведению ученой степени; о чем, для зависящих распоряжений, Вашему Преосвященству послать указ“.

ІІ. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1892. Окт. 8-го. В Совет Академии» указ на коя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 5 Октября сего года за № 3978: „По указу Его Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушали прошение бывшего студента Университета Св. Владимира Бориса Плеского о допущении его в Московскую Духовную Академию для изучения предметов академического курса, в качестве стороннего слушателя, с предоставлением ему права сдавать в установленное время репетиции и экзамены, подавать семестровые сочинения наравне с студентами Академии, а по окончании курса сдать окончательный экзамен и представить курсовое сочинение на ученую академическую степень. Приказали: В виду выражаемого просителем Плеским желания получить высшее богословское образование с целью посвятить себя впоследствии служению Святой Церкви в иноческом звании и принимая во внимание, что Плеский в наступившем учебном году выдержали приемные испытания в Московской Духовной Академии, но не был принят в число академических студентов за малопоместительностью академических зданий, Святейший Синод определяет: на основании бывших примеров, разрешить просителю Плескому слушание лекций в Московской Духовной Академии в

—302—

качестве стороннего слушателя, предоставив при сем академическому Совету требовать, чтобы Плеский, наравне со студентами Академии в назначенные Советом сроки, представлял на данные темы сочинения, подвергался репетициям и сдавал ежегодно экзамены по всем предметам академического курса, при окончании же Плеским курса, по рассмотрении курсового его сочинения, войти в суждение об удостоении Плеского соответствующей его успехам и поведению ученой степени; о чем, для зависящих распоряжений и объявления просителю по жительству его в Сергиевом посаде, Вашему Преосвященству послать указ“.

Определили: Указы Святейшего Синода принять к исполнению.

III: Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1892. Сент. 24. В Академический Совет для распоряжения“ указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 22 Сентября сего года за № 3793: „По указу Его Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства от 31 минувшего Августа за 395 по ходатайству Совета Московской Духовной Академии: 1) об учреждении при названной Академии стипендии имени бывшего Ректора той же Академии Протоиерея Александра Горского на % с пожертвованного для сего Преосвященным Иоанникием, Епископом бывшим Владикавказским, а ныне Михайловским, викарием Рязанской епархии, капитала в 5500 рублей, заключающегося в 4% облигациях 1:3 и 4 внутренних займов на сумму 2700 рублей и в 5% облигациях 3-го восточного займа на сумму 2800 рублей и 2) об утверждении проекта положения о сей стипендии. Приказали: По рассмотрении настоящего ходатайства, Святейший Синод, руководствуясь Высочайшим повелением 9 Мая 1881 года (Церк. Вестн. № 2526) определяет: 1) учредить при Московской Духовной Академии стипендию имени бывшего Ректора названной Академия Протоиерея Александра Горского на % с пожертвованного для сего Преосвященным Иоанникием, Епископом бывшим Владикавказским, а ныне Михайловским, викарием Рязанской епархии, капитала в пять тысяч пятьсот рублей и 2) проект положения о сей стипендии утвердить; о чем для зависящих распоряжений, Вашему Преосвященству послать указ, с приложением копии с положения о стипендии для руководства, в потребных случаях, Совету Академии.

—303—

IV. Копию с положения о стипендии имени бывшего Ректора Академии Протоиерея Александра Васильевича Горского:

§ 1.

На % с пожертвованного Преосвященным Иоанникием, Епископом бывшим Владикавказским, а ныне Михайловским, викарием Рязанской епархии, капитала в пять тысяч пятьсот рублей, заключающегося в 4% облигациях первого, третьего и четвёртого внутренних займов на сумму 2700 рублей и в 5% облигациях третьего Восточного Займа на сумму 2800 руб., учреждается при Московской Духовной Академии стипендия имени бывшего Ректора Академии, Протоиерея А. В. Горского.

§ 2.

Стипендия, с утверждения Епархиального Преосвященного, назначается Советом Академии на четыре года вдовому студенту І курса, облеченному диаконским саном, если же такового в Академии не окажется, то благонравному студенту Орловской духовной семинарии.

§ 3.

В случае малоуспешности, если она зависела не от болезни или другой уважительной причины, а равно в случае неодобрительного поведения, стипендиат лишается права на стипендию.

§ 4.

Если стипендия освободится прежде окончания стипендиатом полного академического курса (вследствие напр. смерти стипендиата или увольнения его из Академии), то она назначается другому студенту порядком, указанным в § 2.

§ 5.

Могущие образоваться от не замещения стипендии остатки причисляются к основному капиталу на случай возвышения платы за содержание стипендиата; ежегодные же остатки от стипендии, в размере 15 р. 60 к. выдаются на пособие стипендиату, по окончании им академического курса.

Настоящее положение утверждено определением Святейшего Синода от 8/19 сентября 1892 года за № 2331.

Определили: Указ Святейшего Синода принять к сведению и в потребных случаях, к руководству.

V. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1892. Окт. 5. В Совет Академии для распоряжения“

—304—

указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 2-го Октября сего года за № 3937: „По указу Его Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушали предложение Г. Исполняющего обязанности Синодального Обер-Прокурора, от 22 минувшего сентября за № 5099, о состоявшемся с утверждения Г. Исполняющего обязанности Синодального Обер-Прокурора, в Учебном Комитете предназначении кандидата Московской Духовной Академия Иеромонаха Иоанна (Рахманова) на вакансию учителя Александровского Осетинского духовного училища (в Ардоне), с предоставлением ближайшему начальству сего училища указания предметов, которые должен преподавать в училище означенный Иеромонах. Приказали: На вакантную должность учителя Александровского Осетинского духовного училища (в Ардоне) назначить, согласно настоящему предложению, кандидата Московской Духовной Академии Иеромонаха Иоанна (Рахманова), предоставив при сем ближайшему начальству училища указание предметов, которые должен преподавать означенный Иеромонах; о чем, для зависящих распоряжений, Преосвященному Экзарху Грузии послать указ, уведомив таковым же и Ваше Преосвященство, а в Хозяйственное Управление передать выписку из настоящего определения для распоряжения о выдаче иеромонаху Иоанну следующих по положению из подлежащего источника прогонных и других денег.

Справка: По распоряжению о. Ректора Академии кандидату Иеромонаху Иоанну сообщено о назначении его на должность учителя Александровского Осетинского духовного училища.

Определили: Принять к сведению.

VI. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1892. Окт. 26. В Совет Академии для зависящего распоряжения“ указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 21 Октября сего года за 4273: „По указу Его Императорского Величества, Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства от 3-го сего Октября за № 432, в коем, донося что Совет Московской Духовной Академии в собрании 15 минувшего сентября избрал Преосвященного Владимира, Архиепископа Казанского, Преосвященного Антония, Епископа Выборгского, Ректора С.-Петербургской Духовной Академии, Преосвященного Александра, Епископа Дмитровского, викария Московской

—305—

епархии, настоятеля первоклассного Кириллова Белозерского монастыря, Архимандрита Иакова, Председателя Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерея Алексея Парвова, Директора Московского Публичного и Румянцевского Музеев, Действительного Тайного Советника Василия Данкова и Директора Московского Главного Архива Министерства Иностранных дел, Действительного Тайного Советника, Барона Феодора Бюлера в звание почетных членов Академии, ходатайствуете об утверждении означенных лиц в таковом звании. Приказали: Преосвященного Владимира, Архиепископа Казанского, Преосвященного Антония, Епископа Выборгского, Ректора С.-Петербургской Духовной Академии, Преосвященного Александра, Епископа Дмитровского, викария Московской епархии, настоятеля первоклассного Кириллова Белозерского монастыря, Архимандрита Иакова, Председателя Учебного Комитета при Святейшем Синоде, Протоиерея Алексея Парвова, Директора Московского Публичного и Румянцевского Музеев, Действительного Тайного Советника Василия Дашкова и Директора Московского Главного Архива Министерства Иностранных Дел, Действительного Тайного Советника, Барона Феодора Бюлера, избранных Советом Московской Духовной Академии в звание почетных членов сей Академии, утвердить, согласно представлению Вашего Преосвященства, в таковом звании; о чем, для зависящих распоряжений, Вашему Преосвященству послать указ“.

Определили: Изготовив дипломы для лиц, избранных в звание почетных членов Академии, просить их о принятии сего звания.

VI. Резолюцию Его Высокопреосвященства, последовавшую на журнале Совета Академии от 15-го сентября сего года: „1892 окт. 3-го. Утверждается“.

Справка: 1) В ст. XVIII означенного журнала было изложено ходатайство Совета Академии пред Его Высокопреосвященством об утверждении действительных студентов Академия: Ивана Андреева, Александра Зыкова, Виктора Федотова, Владимира Булгакова, Александра Клодницкого и Алексея Виноградова в степени кандидата богословия с предоставлением И. Андрееву и А. Зыкову права при искании степени магистра не держать нового устного испытания. 2) В ст. XXI было изложено ходатайство Совета пред Его Высокопреосвященством о допущении к слушанию академических лекции: свя-

—306—

щенника Тамбовской епархии Павла Болховитинова, диакона той же епархии Николая Стефановского; окончивших курс с атестатом зрелости в гимназиях: Владимирской Александра Липеровского и Вологодской – Якова Достойнова, окончившего курс в Гатчинском Сиротском Институте Ивана Шемановского, Инженера Путей сообщения Павла Свешникова, окончившего курс в Московском пехотном юнкерском училище подпоручика Валентина Томкевича, бывшего воспитанника 5 класса Могилевской духовной семинарии Василия Яковлева и бывшего воспитанника того же класса Киевской духовной семинарии, болгарского уроженца, Николая Петрова. 3) В ст. XXIII было изложено ходатайство Совета пред Его Высокопреосвященством, о разрешении студенту Ивану Фильдману жить на частной квартире, с оставлением за ним назначенного по смете содержания.

Определили: 1) Об утверждении И. Андреева, А. Зыкова, В. Федотова, В. Булгакова, А. Клодницкого и А. Виноградова в степени кандидата богословия сообщить в Учебный комитет при Святейшем Синоде и в Канцелярию Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода. 2) Изготовить для означенных лиц кандидатские дипломы и препроводить их в подлежащие Духовные Консистории. 3) Объявить студенту 2 курса Ивану Фильдману о последовавшем ему разрешении жить на частной квартире; прочее принять к исполнению.

VIII. Резолюцию Его Высокопреосвященства, последовавшую на представление о. Ректора Академии от 13 октября сего года: „1892 Окт. 15. Разрешается“.

Справка: В означенном представлении о. Ректор ходатайствовал пред Его Высокопреосвященством, о разрешении принять в число своекоштных студентов 1-го курса Академии студентов духовных семинарий: Дмитрия Цитовича и Осипа Барилова, державших в сентябре месяце сего года приемные испытания в Академию, но не поступивших потому, что до общего балла, принятого Советом Академий за решающий (3 1/2), им не доставало одной десятой.

Определили: Резолюцию Его Высокопреосвященства принять к исполнению.

IX. Отношения Канцелярий г. Обер-Прокурора Святейшего Синода:

а) от 19 сентября сего года за No 5035: „По утвержденному Г., исп. об. Синодального Обер-Прокурора, 10) текущего сентября,

—307—

докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, определены на духовно-учебную службу кандидаты Московской Духовной Академии: Николай Глаголев и Сергей Липягов учителями в духовные училища, первый в Осташковское по русскому языку, а последний в Вятское (в параллельные классы) по греческому языку“.

б) от 28 сентября сего года за N 5167: „По утвержденному г. и. д. Синодального Обер-Прокурора, 17 текущего сентября, докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, определен на духовно-учебную службу кандидат Московской Духовной Академии Прокл Бычковский учителем по латинскому языку в параллельные классы Кременецкого духовного училища, с разрешением Правлению оного предоставить Бычковскому и уроки по арифметике в тех же классах училища и с производством ему жалованья из местных средств“.

в) от 9 октября сего года за № 5363: „По утвержденному г., исполн. обяз. Синодального Обер-Прокурора, 1 текущего октября, докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, определен на духовно-учебную службу кандидат Московской Духовной Академии Александр Донской помощником Инспектора в Костромскую Духовную Семинарию.

г) от 14 октября сего года за № 5499: „По утвержденному г. и. д. Синодального Обер-Прокурора 8 текущего сентября, докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, определены на духовно-учебную службу кандидаты Московской Духовной Академии: Михаил Тареев преподавателем по гомилетике и соединенным с нею предметам в Псковскую духовную семинарию, Александр Богданов учителем по греческому языку в Нолинское духовное училище и Иван Тюрнин – помощником Инспектора «в Вятскую духовную семинарию.

д) от 23 октября сего года за № 5664: „По утвержденному Г. Синодальным Обер-Прокурором 15-го текущего октября докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, определены на духовно-учебную службу кандидаты Московской Духовной Академии: Василий Арефьев и Константин Несмелов преподавателями, первый в Самарскую духовную семинарию по обличительному богословию, истории и обличению русского раскола и местных сект, и последней – в Пензенское духовное училище (в 1-й класс) по русскому языку, с окладом жалованья положенным для учителей из студентов семинарии“.

—308—

К сему Канцелярия присовокупляет, что об ассигновании поименованным кандидатам следующих им, по положению, денег сообщено Хозяйственному Управлению при Святейшем Синоде.

Справка: По распоряжению о. Ректора Академии всем означенным лицам сообщено о состоявшемся относительно их распоряжении высшего начальства,

Х. Отношения Духовных Консистoрий: Рязанской от 21 сентября сего года за № 8124, Волынской от 23 сентября за № 12:204, Вологодской от 6 Октября за № 5225 и Харьковской от 30 октября за № 8887 с уведомлением о получении документов окончивших курс в минувшем учебном году кандидатов Академии, обращенных в епархиальное ведомство.

XI. Отношение Правления Варшавского духовного училища от 22 сентября сего года за № 615 с уведомлением о получении документов, кандидата Академии, ныне смотрителя училища, иеромонаха Дионисия.

XII. Отношение Правления Московской Духовной Семинарии от 27 октября сего года за № 779 с уведомлением о получении документов студентов семинарии: Андрея Розанова, Ивана Никольского и Ивана Преображенского.

Определили: Принять к сведению.

ХІІІ. Отношение Правления Вологодской духовной семинарии от 19 сентября за № 835, при коем препровождены документы бывшего преподавателя семинарии, ныне и. д. доцента Академии, Сергея Глаголева.

Определили: Документы и. д. доцента Академия Сергея Глаголева хранить при делах Совета Академии, а о получении их уведомить Правление Вологодской Духовной Семинарии.

ХІV. Ведомость о. Ректора Академии о пропущенных наставникам и лекциях в сентябре месяце сего года, из которой видно, что ординарный профессор, В. Ключевский опустил 6 лекций, экстраординарный проф. прот. Дмитрий Касицын – 4 лекции, орд. проф. Н. Субботин – 2 лекции, и. д. орд. проф. П. Казанский и доц. Н. Заозерский – по 1 лекции – по болезни; экстра ординарный профессор Василий Соколов и экстраорд. проф. Иерофей Татарский опустили по 4 лекции по случаю поездки в Казань в качестве представителей от Академии на юбилейное академическое торжество. Сверх сего, не было читано лекций

—309—

по нравственному богословию по случаю отпуска и. д. Инспектора Иеромонаха Григория в Крым для лечения.

Определили: Ведомость напечатать вместе с журналами Совета.

XV. Заявление о. Ректора Академии о том, что, согласно отношению г. товарища Обер-Прокурора Святейшего Синода на имя Его Высокопреосвященства от 5 октября сего года за № 5286 и распоряжению Его Высокопреосвященства, принять без экзаменов в число своекоштных студентов 1-го курса Академии болгарский уроженец Иеродиакон Протасий Памфилов.

Определили: Принять к сведению.

ХVІ. Отзывы о сочинении кандидата Николая Попова на теку „Император Лев Мудрый и его царствование в церковно-историческом отношений, представленном на соискание степени магистра богословия:

а) ординарного профессора Алексея Лебедева:

„Объемистое сочинение автора состоит из введения, заключающего в себе обозрение пособий и источников (І–CXXVII стр.), из описания царствования Льва в церковно-историческом отношении (двенадцать глав, стр. 1–607) и двух отделов „приложений“ (стр. 609–703).

Задача, принятая на себя автором, выполнена вполне удовлетворительно,

Обозрение источников и пособий показывает, что автор прочитал и изучал все, что прямо или косвенно относилось к его делу, при чем суждения его в этом случае стоят на должном научном уровне.

Самое царствование Льва с его церковно-исторической стороны описано и написано по плану ясному и стройному. Автор сначала делает необходимую характеристику Льва, как исторической личности с известными её отношениями к церкви и к государству. Затем подробно говорит о состоянии византийской церкви при этом императоре. Главная часть исследования ведется в хронологическом порядке: исследуя предмет, автор переходит от времени одного патриарха ко времени другого. Пред нами проходят: последние годы правления церкви патриархом Фотием (причем с особенным вниманием изучается вопрос о его вторичном низвержении), времена патриаршеств Стефана, Антония, Николая Мистика, Евфимия и опять Николая Мистика (описание.

—310—

вторичного патриаршества Николая сделано единственно для полноты изображения, так как вторичное патриаршество Николая происходило уже не при Льве). В дальнейших главах сочинения г. Попов говорит о положении законодательства, духовной образованности во времена Льва, управлений церкви, состоянии духовенства, монашества и указывает черты религиозно-нравственного состояния общества – той же эпохи. В „приложениях“ помещены четыре „слова“ императора Льва в русском переводе, сделанном самим автором, и послание Apeфы, митрополита Кесарийского (в Каппадокии) тоже в русском переводе самого г. Попова. Это последнее произведение еще не являлось в печати и составляет литературную новинку.

Как видим, автор рассматривает предмет изучения со всех сторон и при том, – добавим, – судить о нем вообще правильно и здраво. Особенное значение придает труду автора то обстоятельство, что он пользуется в своих целях одним памятником, изданным в греческом подлиннике немецким ученым De Boor'ом под заглавием: Vita Euthymii (Berlin 1888) – „житие Евфимия“, патриарха времен императора Льва, памятником, представляющим собой в полном смысле слова открытие по части Византийской письменности. Житие это обогащает новыми сведениями историка, описывающего историю споров в Византии из-за четвёртого брака императора Льва, и проливает много света на эти споры. Указанным изданием De Boor'а в русской научной литературе еще никто не пользовался и потому привлечение этого ценного материала к изучению царствования Льва дает серьезный интерес сочинению г. Попова. Да и в иностранной литературе рассматриваемое „Житие“ мало обратило на себя внимания. Только издатель De Bоог, на основании этого „жития“ составил подробный очерк жизни и деятельности Евфимия, но и то не без недостатков. De Boor, очевидно, увлекается открытым им памятником и рисует жизнь Евфимия далеко не беспристрастно; а важнее всего то, что исследователь при этом не отдает должного патриарху Николаю, противнику четвёртого брака Льва. Нашему автору необходимо было осторожно пользоваться, как самым изданием, так и изысканиями De Boor'а и при том, же вступать в полемику с этим ученым. Автор так и поступает, и ведет свое дело с успехом. Впрочем, и наш автор в частных вопросах, как кажется, дает больше веры памятнику Vita Euthymii, чем

—311—

сколько этот заслуживает. – Как на характеристическую черту работы автора. Следует указать на то, что он всегда старается устранять противоречия в известиях и давать ясный и определенный ответ на то, почему и как происходило это или другое что. Он старается устранять всякие недоумения, могущие рождаться в уме читателя. Конечно, в подобных случаях автор не всегда говорит в тоне большой уверенности и не всегда удовлетворяет читателя; но тем не менее он делает все, зависящее от него – в интересе разъяснения дела, Нельзя не поставить в похвалу автора и еще следующего: он стремится к надлежащей отчетливости представлений даже в мелочах; так если в его речи встречается название какого либо дворца, монастыря, малоизвестного лица, или не совсем понятного обычая, то он всегда в примечании дает доступное для него разъяснение – какой в данном случав разумеется дворец, монастырь, обычай и т. д.

Разумеется, в сочинении можно находить и некоторые недостатки. К числу таких можно относить слишком доверчивое отношение автора к труду иеромонаха Герасима (Яреда), в котором подробно говорится о религиозно-политических партиях Византии до конца IX в. Г. Попов, по-видимому, не хочет знать того, что взгляды о. Герасима вызвали серьёзные замечания в литературе, и в настоящее время без существенных поправок не могут пускаться в научно-литературный оборот. Характеристика императора Льва чужда жизненности и представляется бледноватой, не смотря на значительное количество собранного автором для этой цели материала. Цитирование автором источников и пособий по местам, без особенной нужды, слишком обильно и отзывается педантизмом.

По обстоятельности, основательности и обработанности сочинение, по нашему мнению, дает автору право на степень магистра богословия,

б) экстраординарного профессора Николая Каптерева:

„Сочинение г. Попова: „Император Лев Мудрый и его царствование в церковно-историческом отношении“, состоит из введения, самого исследования, разделённого на двенадцать глав и приложения.

Во введении автор делает довольно подробный обзор всего, что он мог найти соприкасающегося с его исследованием в русской и иностранной литературе и приходит к заключению,

—312—

что ни у нас, ни на западе нет особого специального исследования о царствовании Льва Мудрого в церковно-историческом отношении, что если исследователи и касались иногда этого предмета, то только слегка и мимоходом, не останавливаясь на нем нарочито. Такое положение дел заставило автора, для решения своей задачи, обратиться к изучению всех тех первоисточников, в которых заключаются какие-либо данные о царствовании Льва, и которые он подробно указывает и по возможности критически оценивает во введении.

В самом исследовании, сказавши предварительно о рождении, воспитании и семейной жизни императора Льва, его отношении к отцу, вступлении на престол и общем характере его государственного управления (гл. 1-я), автор со второй главы переходит к обзору всех церковных событий из времени царствования Льва Мудрого. Он подробно рассказывает о низложении императором Львом знаменитого патриарха Фотия, о последней судьбе этого патриарха, причем попутно излагает предшествующую борьбу фотиан и игнатиан, говорит (гл. III) о поставление в патриархи вместо Фотия Стефана, брата императора Льва и сношениях по этому поводу с римскими папами. Сказав за тем (гл. ІV) о патриаршестве Антония Кавлея, занявшего место умершего Стефана, автор переходит к характеристике Николая Мистика (гл. V), ставшего патриархом до смерти Антония и подробно рассказывает об отношении патриарха Николая к императору и его семейным делам, о его энергическом сопротивлении четвертому браку Льва (гл. VI), об отлучении императора по этому поводу от церкви, о происшедшем вследствие этого разделении в среде самого духовенства, об оставлении Николаем Мистиком патриаршей кафедры (гл. VII), об избрании на его место Евфимия, о характере этого патриарха, о сношениях при нем с римскою церковью, о возникшей борьбе между николаитами и евфимитами (гл. VIII), о восстановлении на патриаршей кафедре Николая Мистика, о его сношениях с Римом (гл. IX), о его кончине и последовавшем затем примирении николаитов и евфимитов. В трех последних главах (X, XI и XII) автор сначала довольно подробно рассуждает о законодательной деятельности Льва Мудрого по отношению к церкви, затем обозревает духовную письменность в царствование Льва и в заключение говорить о территориальных границах константинопольского патриархата при императоре Льве, о

—313—

положении духовенства, о религиозно-нравственном состоянии византийского общества и о монашестве.

В приложении автор поместил свой перевод четырех елон Льва Мудрого и перевод одного из сочинений Арефы, митрополита Кесарии Каппадокийской.

Представленное краткое изложение содержания исследования г. Попова показывает, что автор употребил с своей стороны все усилия возможно подробно и тщательно изучить данный вопрос на основании главным образом первоисточников, Автору удалось удачно разрешить свою задачу, благодаря чему наша ученая литература обогатилась новым оригинальным исследованием по церковной византийской истории, изучение которой по преимуществу составляет обязанность русских ученых.

Я, с своей стороны, нахожу сочинение г. Попова заслуживающих искомой им ученой степени“.

Отзывы о сочинении кандидата Дмитрия Глаголева на тему: „Второе великое путешествие Св. Апостола Павла (Деян. 15:40–18:22) (Опыт историко-экзегетического исследования), представленном на соискание степени магистра богословия:

а) экстраординарного профессора Андрея Смирнова:

„Представленный на соискание ученой степени магистра, труд г. Глаголева состоит из 7 глав (стр. 13–784) с очень небольшим к ним предисловием (3–12). Менее нежели одну сотню стихов кн. Деяний св. Апостолов, которые в синодском, издании библии 1889 г. занимают несколько менее четырех печатных страницы, автор нашел возможным передать читателю на 770 страницах не особенно разгонного письма. Средним числом на каждый стих исторической священной книги он написал 77 страниц, и на каждую страницу печатного библейского текста 193 страницы.

Этот счет на первый взгляд свидетельствовал бы об одном из двух: или о многословии и уклонении автора в сторону от предмета, или о его внимательности к предмету и трудолюбии.

Буквально понимаемая тема: „второе великое путешествие св. ап. Павла“ не требовала бы, кажется, от автора ничего более, как только того, чтобы он дал точную и подробную географическую карту и описание пути, которым шел апостол, а также установил хронологические даты относительно того: когда, откуда и куда отправлялся апостол, где и на сколько времени останав-

—314—

ливался и т. под. Главный пункт исследования – „второе великое путешествие“ – это определение места, откуда началось и где кончилось, и времени, каков потребовалось путешественнику для совершения своего второго великого путешествия.

Но для решения таких вопросов едва ли требовалось писать сочинение на 770 страницах. Достаточно было к библейскому тексту подставить в надлежащих местах цифры, обозначающие расстояние одного пункта, посещенного апостолом, от другого и время, потраченное им на путь и остановки.

Назвав свое сочинение именем: второе великое путешествие св. ап. Павла, автор не довольно ясно оправдывает эпитет, данный им второму именно путешествию предпочтительно пред другими тем, что св. Павел тогда впервые выступил с неограниченным полномочием великого апостола языков... и основал большую часть тех церквей, которые насаждены были им. Во время его апостольского служения“ (стр. 3), так как тот же эпитет великого придан им и первому (стр. 9:37) и третьему (стр. 163) путешествию. Автор желал дать читателю описание не просто великого второго путешествия, а второго миссионерского путешествия; он и говорит не о том только: когда, откуда и куда ходил апостол, а главным образом о том, что сделал он во время этого путешествия для распространения церкви Христовой. Сочинение поэтому оправдывало бы тему: – второго великого миссионерского путешествия, под каким названием оно уже и цитуется в труде Иером. Григория: третье великое благовестническое путешествие св. ап. Павла (стр. 210).

Если путешественник только путешествует – это еще не всегда значит, что он совершает великое дело. Иное дело, когда он путешествует, как миссионер в этом случае последний покрывает и застилает первого, и тем большее значение имеет его путешествие, чем выше самая миссия и её плоды. Автор потому-то и обращает внимание читателя на посещения путешествующим миссионером-апостолом напр. синагог в известном месте не как на места остановок для отдыха путника, лежащие под известной географической широтой и долготой, но как на места проповеди апостольской об Иисусе Христе. Не без намерения, конечно, он делает замечания и о том, что путешественник – апостол, путешествуя, забывал об окружающем его внешнем мире (стр. 100–101), не наслаждался красотами греческого искусства (422).

—315—

Здесь предстояла автору задача счастливо проплыть между Сциллой и Харибдой, избегнуть которых очень нелегко. Западные описатели жизни ап. Павла, следя за ним шаг за шагом в его путешествиях, стараются наполнить душу апостола теми мыслями и впечатлениями, какие сами они получают от современной действительности; или так сказать вымучивают эти мысли и впечатления для апостола, воссоздавая отдаленное прошлое и заставляя его так же и то же думать и чувствовать, как и что думают и чувствуют они сами при воссоздании того прошлого путем дробной эрудиции и живого воображения вообще апостолу языков, хотя и под условными – „может быть“, „вероятно“ – дают такое содержание, наличность которого нельзя доказать ничем, оставаясь на почве данных новозаветных писаний, если не превращать произвольно апостола в любого современного туриста, заносящего в свою записную книжку все, что им получается при посещении тех местностей, где ходил когда то апостол.

Но всякий путешественник смотрит на вещи своими глазами и думает по-своему. Поэтому ничем нельзя оправдать того, когда апостола заставляют совпадать с современным туристом, Г. Глаголев старался по возможности избегать фантастического воссоздания лица ап. Павла, хотя иногда и уступал влиянию таких писателей, как Ренан, Фаррар и др. (стр. 286–288:351, 412 и др.). Как будто опасаясь представить пред читателем великого путешественника ходящим с завязанными глазами, настолько самоуглубленным, чтобы бесстрастно проходить мимо всего, что не имеет ближайшего отношения к его миссии (413–419:422 стр.), автор, рисуя известные картины, которые могли так или иначе действовать на путника, оговаривается, что ап. Павел не с той стороны был занят ими, с какой мог быть занят грек (352–353).

Если ап. Павел, как апостол языков, путешествовал с главнейшею целью пронести всюду имя Христово, то ясно, что он прежде всего искал души человеческой, как почвы, в которую он желал заронить семя благовествования. Это приводило автора к тому, чтобы делать и давать читателю анализ той почвы, которую встречал на своем пути сеятель, вышедший сеять семя. Чтобы сделать это, нужно было с немалым трудом создать мазанковую картину жизни тех народов, к которым шел апостол, определить религиозно-нравственную

—316—

атмосферу, какою дышали они прежде, чем явился среди них апостол языков с новым словом, указать благоприятные и неблагоприятные условия для проповеди, очертить взаимные отношения и т. д., – что все автор и делает и чем объясняется обширность его опыта историко-экзегетического исследования» (стр. 5).

Автор не скрывает, что для выполнения своей задачи пользовался многочисленными и разнообразными (источникам и) пособиями и прямо говорит в примечаниях, что то или иное взято у того-то (стр. 453:462, 521:550). И это делает ему честь – явиться понятным для читателя, встречавшего в подстрочных примечаниях массу и древних, и новых писателей.

Автор приступал к своему труду с ясным сознанием его нелегкости. Он говорит: написать историю избранного нами период из жизни ап. Павла так, как того требует сущность дела и его важность, могут только весьма немногие избранные, достойные быть биографами великого апостола... Чтобы постигнуть Павла, – по словам Златоуста – нужна чистая жизнь. Наконец, характер сочинений в роде настоящего требует от составителей, сильного литературного таланта, богатого и чистого религиозно-поэтического воодушевления. В виду этого автор настоящего сочинения не может не видеть, как далеко труд его не удовлетворяет требованиям, имеющим место в данном случае. Поэтому намерения автора не идут далее того, чтобы дать хотя сколько-нибудь ценный материал для будущих достойных биографов великого апостола языков. Сердечное желание автора – видеть в возможно-ближайшем будущем наступление того дня, когда, наконец, появится на свет „жизнь св. ап. Павла“, написанная русским православным ученым и чуждая тех недостатков, которые православный богослов и историк в большей или меньшей мере отыскивает во всех жизнеописаниях апостола языков, принадлежащих перу западных ученых (стр. 10–12).

Так скромно говорящий о своем труде, как собрании лишь сколько-нибудь ценного материала для будущих биографов апостола – православных богословов и историков, автор с успехом приближает своим „вторым великим путешествием ап. Павла“ наступление сердечно желаемого им дня, когда появится „Жизнь ап. Павла“, написанная русским ученым.

Пользуясь, впрочем, требованием самого автора и от соста-

—317—

вителей сочинений в роде настоящего“ литературного таланта, не можем не высказать желания, чтобы пред печатанием своего труда он припомнил это „свое требование и старое правило: Saepe stylum vеrtаѕ, дабы избежать некоторых длиннот, неловких выражений, шероховатостей (что замечено в рукописи) и обмолвок (стр. 287).

Признаю сочинение во всяком случае удовлетворительным, бесспорно, для соискания кандидатом Д. Глаголевым высшей ученой степени“.

6) доцента Митрофана Муретова: „Сочинение Димитрия Глаголева представляет подробный и обширный (стр. 784) – богословский, исторический, филологический, археологической и географический комментарий на Деян.15:40–18:22, где повествуется о втором путешествии св. Ап. Павла с целию утверждения и распространения Христовой истины среди племен, обитавших в Малой Азии, Македонии и Греции. После небольшого предисловия о значении второго путешествия св. Ап. Павла в истории церкви Христовой и о научных пособиях для исследования данного отдела книги Деяний св. Апостолов, автор, следуя порядку повествования священной книги, делить свое рассуждение на 7 глав: в первой главе определяется хронологическая дата начала второго путешествия св. Ап. Павла и рассматриваются обстоятельства, предшествовавшие сему путешествию (Деян.15:36–40); вторая посвящена изъяснению повествования Дееписателя о посещении св. Ап. Павлом прежде основанных их церквей Сирии и Киликии, о пребывании апостола в Ликаонских городах – Дервии и Листре и отшествии его в Галатию (Деян.15:41–16:6); третья изъясняет повествование Дееписателя о путешествии Апостола по Фригии и Галатии и о пребывании его в Троаде (Деян.16:6–10); четвертая рассуждает о пребывании Апостола в Филиппах (Деян.16:11–40); пятая – о трудах Апостола в Фессалониках и Верие (Деян.16:1–14); шестая – о пребывании Апостола в Aфинах (Деян.16:15–18:1); наконец, седьмая – о подвигах Апостола в Коринфе и возвращении его в Антиохию чрез Ефес, Кесарию н Иерусалим (Деян.18:1–22).

Как достоинства, так и недостатки магистерской диссертации Дим. Глаголева остались существенно те же, что уже были указаны мною в отзыве о кандидатском его рассуждении. Одним из общих недостатков диссертации служить то, что

—318—

автор не определил точно задачи, границ и характера своей работы, т. е. автор, по-видимому, не сознает ясно: что он пишет? Историю ли жизни Апостола заданный период, комментарий ли к избранному отделу книги Деяний или же справочную историко-археологическую катену-лексикон к этому отделу и по поводу его? Вследствие сего в сочинении встречаются обширные исторические, археологические и другие трактации, к делу непосредственно не относящаяся, текстом священной книги прямо не требующаяся и, в сущности, мало что уясняющие. Так автор пишет весьма длинную справку о Тарсе, излагая религиозное, нравственное, общественно-политическое состояние го рода, его географическое положение, значение в торговле, всю историю города, даже мысли и чувства Апостола при приближении к этому городу; его апостольские труды там и проч. А между тем в кн. Деяний сказано только: проходил. Сирию и Киликию, утверждая церкви (XV, 41), причем остается совершенно неясным: был ли даже Апостол в Тарсе? Если и был, данный текст священной книги совеем не требовал писать такую подробную общеисторическую справку, какую находим в диссертации г. Глаголева. Точно также: касаясь пребывания Апостола в Дервии и Листре (16:1–3), автор каким, то путем дошел до мысли – изобразить внешний вид Апостола, вторгшись при этом в повествование Дееписателя, относящееся совсем не ко второму, а к первому путешествию (Деян.14:6 и далее). По поводу выражения: прошедши чрез Фригию и Галатию (16:6) и краткого упоминания Дееписателем об остановке Апостола в Ефесе на обратном пути в Антиохию (17:19–21), автор вдается в такие трактации, что не знаешь: излагает ли он вообще историю Галатии и Ефеса, пишет ли исагогику посланий к Галатам и Ефесянам или же составляет комментарий на книгу Деяний. Уклоняясь в эти и подобные общенаучные трактации, автор ставить себя в недовольно удобное положение, во-первых, тем, что открывает возможность предъявить ему вопрос: почему трактуя об одних городах и странах так подробно, он не делает того же относительно других стран и городов, напр. Сирии, Киликии, Иерусалима, где также был Апостол во время второго путешествия? Эти исследования могли бы также составить не только новые главы, но и обширные части, даже целые тома. Во-вторых, тем, что самый священный текст книги Деяний и библейско-историческая сторона повество-

—319—

вания как бы закрываются от взоров читателя под нагромождаемым у автора общенаучным материалом. Сюда же надо отнести слишком подробные, но совершенно предположительные описания едва не каждого шага пути Апостола из одной местности в другую, мысли и чувства Апостола во время пути, при входе в известный город и под.

На основании сказанного, трактации о Тарсе и по поводу пребывания Апостола в Дервии и Листре, как совершенно не относящаяся ко второму путешествию св. Ап. Павла и вторгающаяся в другие эпохи жизни Апостола, я позволил себе зачеркнуть. Исследования же о Галатах, а равно и подробные описания предположительных путей Апостола, хотя также не относящаяся прямо к делу, по моему мнению, могут быть оставлены: первые, как имеющие некоторое отношение к посланию св. Ап. Павла к „Галатам; а вторые, как могущие быть полезными в качестве отдалённого и второстепенного пособия для обще-исторического комментария на книгу Деяний св. Апостолов“.

Как на второй общий недостаток сочинения можно указать на некоторую литературную необработанность изложения. Автор пишет длинными периодами, нагромождая при главных членах периода второстепенные части в виде причастий, деепричастий, придаточных предложений всевозможных родов и пр. Вследствие сего сочинение читается и понимается не легко. Впрочем, за весьма немногими исключениями, изложение автора не переходит за черту – так сказать – литературной позволительности или законности русской стилистики. А принимая во внимание, что исследование имеет не популярный характер, но назначается для ученых богословов, привыкших читать самые разнообразные стили и на разных языках, указанная особенность диссертации г. Глаголева едва ли может быть признана недостатком в строгом смысле слова. Встречаются также, хотя и в виде исключений, отдельные выражения, которые могут показаться или не соответствующими предмету диссертации, или неточными, или же просто неуклюжими, например: письма вместо: послания (стр. 679), – со всеми указанными делам и плоти Апостолу пришлось много считаться в Галатии (207), – к Апостолу посыпались вопросы о Варнаве (115), – где (в Греции) для уроженца Азии было так много неизвестного, но и в то же время импонирующего на его ум и чувство (280), – не ранее, как в 7 веке эта форма (демократия) сменилась тиранией, которая ознаменовала

—320—

свое время развитием морского и колониального развития города (603), – аудитория миссионера (660), – нельзя в тоже время пройти без порицания его (Галлиона) личной безучастности, даже пренебрежительности к сути иудейского движения, обсужденного им чисто с нормальной (?формальной?) точки зрения (763) и под. Нельзя одобрить также стремления автора оригинальничать в переводе греческого текста на русский язык, хотя, с одной стороны, изданный Синодский перевод в данном отделе отличается точностью, а с другой – переводы, предлагаемые автором, не могут быть признаны удачными. Неприятное, наконец, впечатление производит необычная в ученых сочинениях, граничащая иногда с неточностью, краткость в цитации источников и пособий.

Указанные недостатки сочинения, частию исправленные мною, а частию помеченные и легко исправимые при печатании книги, относятся только к внешне-формальной стороне диссертации. Рассматриваемый же по существу чисто научной стороны труд г. Глаголева представляет весьма серьезное и всестороннее исследование данного предмета. Автор тщательно изучил и основательно воспользовался не только всеми наилучшими экзегетическими пособиями, как древних авторитетных толкователей церковных (особенно св. Златоуста), так и новейших иностранных (Штира, Мейера, Ольсгаузена, Рилльэ, Массля, известного издания Миня: Scripturae sacrae cursus соmрlеctus и мн. др.), но и специальными исследованиями по истории Апостольского веқа А. В. Горского, Преосв. Иннокентия, Фаррара, Неандера, Кренкеля Эвальда, Гаусрата, Ренана), по библейской и классической филологии (Винера, Ширлица, Валя и др.), по древней истории, географии, этнографии, религии, археологии и хронологии (Киперта, Риттера, Визелера, Преосв. Хрисанфа, реальные словари Герцога, Шенкеля, Винера и др.), – причем наиболее важные и основные даты проверены автором по первоисточникам (Иосифа Флавия, Диодора Сицилийского, Страбона, Плиния, Тацита, Плутарха и др.). Кроме сего, автор изучил не только послания св. Ап. Павла, имеющие отношение к данному путешествию Апостола (Галатам, Коринфянам, Фeccалоникийцам и Филиппийцам), но и лучшие, древние и новые, экзегетические и исагогические труды, касающиеся этих посланий.

Так как наиболее специальные работы по данному предмету принадлежат ученым или отрицательного направления (Ренан, Гаусрат), или полуотражательного (Неандер, Эвальд), или же

—321—

все-таки либерально-протестантского (Фаррар, также более ученые комментаторы книги Деяний и посланий Ап. Павла), то автору, как богослову православному, невозможно было прямо и – так сказать – ѕinеcura пользоваться чужими трудами, но требовалась напряженная осмотрительность и критическая самодеятельность при употреблении иностранных исследований. В этом отношении сочинение г. Глаголева заслуживает полного одобрения: Весь обширный научный материал инославных исследований тщательно проверен и, где была надобность, самостоятельно переработан православным веро – и наукосознанием автора.

Говоря о самостоятельности исследования автора, мы употребляем термин не в строгом, смысле. На чисто научную сторону предмета, как таковую, независимо от православной пере работки научного материала, самостоятельность исследования автора не простирается: т. е. никаких новых источников сравнительно с исследованными уже на запад: автор не привнес в свою работу и не провел, да и не мог, по существу самого дела, провести какого-либо оригинального взгляда на весь предмет вообще и на частные его стороны. Но и для того, чтобы воспользоваться уже готовыми исследованиями иностранных ученых, от автора требовалось далеко не заурядное трудолюбие и широкая, преимущественно филологическая ученая подготовка. Вообще труд автора представляет вполне добросовестную, весьма обширную и совершенно научную компиляцию. В этом отношения наиболее выдаются главы: о пребывании св. Ап. Павла в Афинах и Коринфе. и не только эти главы, но и вообще все сочинение может быть признано весьма полезным вкладом в русскую, сравнительно не богатую литературу по экзегезу книги Деяний св. Апостолов и по истории апостольского века,

Принимая во внимание эти существенные в научном отношении достоинства сочинения, преизбыточно покрывающая собою несущественные, внешне-формальные и легко устранимые недостатки оного, нахожу возможным вполне одобрить труд Дим. Глаголева для напечатания в качестве магистерской диссертации, обязав при сем автора: 1) исправить отмеченные стилистические недосмотры; 2) поставить точные и подробные цитаты, где таковых не имеется; 3) руководствоваться при напечатании книги поправками и пометками, сделанными мною в рукописи, и 4) особенно опустить зачеркнутое мною: эпиграф, стр. 5–6:9–10:40–41,

—322—

76–97:100–103. 107–110 (примечание), 224–226:598–599 и некот. др.

Справка: 1) § 31 положения об испытаниях на учёные степени, „сочинение, представленное на степень магистра и признанное удовлетворительным, должно быть напечатано, но в Совет Академия для рассмотрения оно может быть представлено и до напечатания, в рукописи четкой и чистой“. 2) По § 32 того же положения ищущие степени магистра богословия обязаны представить ректору по крайней мере за две недели до защищения 50 экземпляров напечатанной диссертации.

Определили: Кандидатам Николаю Попову и Дмитрию Глаголеву дозволить печатать их магистерские сочинения, а суждение о диспутах иметь по представлении ими узаконенного количества экземпляров напечатанных диссертаций.

ХVІІ. Представленные и. д. Инспектора Академия Иеромонахом Григорием, и. д. ординарного профессора Петром Казанских, доцентом Академии Алексеем Введенским и и. д. доцента Сергеем Глаголевым программы лекций в текущем году по нравственному богословию, истории философии, метафизике, логике и введению в круг богословских наук.

Определили: Представленных программы лекций утвердить.

XVIII. Прошения кандидатов Академии: Алексея Сосновского, Александра Товарова, Василия Архангельского, Михаила Миртова, Николая Виноградского, Ивана Николина, Ивана Попова и Петра Полянского о выдаче им на трехмесячный срок их кандидатских сочинений.

Определили: Выдать просителям их кандидатские сочинения на испрашиваемый срок.

XIX. Записки экстраординарных профессоров Н. Каптерева и Н. Корсунского о выписке книг, который они считают нужным приобрести для академической библиотеки.

Определили: Поручить библиотекарю Н. Колосову выписать для академической библиотеки, но справке с ее наличностью, означенные в записках книги и о последующем представить правлению Академии.

XX. Отношения Управления императорской публичной библиотеки от 21 сентября сего года за № 1184, Московского Публичного и Румянцевского Музеев от 28 сентября за № 354 и Библиотеки Упсальского Университета от 29 сентября с уведомлением о получении книг, присланных из Совета Академии.

—323—

Определили: Принять к сведению.

XXI. Донесение библиотекаря Академия П. Колосова: „Честь имею донести Совету Академии о следующих пожертвованиях, поступивших в Библиотеку:

1) От Высокопреосвященнейшего Леонтия, Митрополита Московского – его издание Нового Завета Святителя Алексия.

2) От Гг. профессоров Академии: а) „Русский вестник“ за 1890 г. книги 1:2, 7 и 12; за 1891 г. кн. 5:8–11, б) „Русское обозрение“ за 1890 г. кн. 2–6:11–12; за 1891 г. кн. 1:2, 6:8 и 10; в) „Русская Мысль“ за 1890 г. кн. 11; за 1891 г. кн. 1:2, 7:10–12; г) „Русский Архив“ за 1891 г. кн. 2:11 и 12, д) „Русская Старина“ за 1891 г. кн. 7; е) „Русское Богатство“ за 1890 г. кн. 9–12; за 1891 г. кн. 1:2, 5:6, 7:10–12; ж) „Вестник Европы“ за 1890 г. кн. 11; за 1891 г. 2:6–7:9–10:3) „Исторический Вестник“ за 1891 г. 7–10 кн.; и) Приложения к „Живописному Обозрению“ за 1889 г. кн. 1–4:6; за 1890 г. кн. 3:6–12; за 1891 г. 1–2 кн.

3) От о. Архимандрита Никифора – его сочинение „Иллюстрированная популярная полная библейская энциклопедия“, вып. 1–4.

4) От о. Архимандрита Иакова – его сочинение: а) „Пастырь в отношении к себе и пастве“; б) „Житие преп. Кирилла Белозерского“ и „Слово в день Рождества Христова“.

5) От орд. проф. Академии А. П. Лебедева – его брошюры: а) „Неделя в Константинополе“, б) „Мысли и чувства по поводу одного нового открытия в области науки церковной истории“ и в) Новые и старые источники первоначального монашества“.

6) От о. Инспектора Академии иеромонаха Григория – его сочинение: „Третье великое благовестническое путешествие св. Ап. Павла“.

7) От проф. И. Н. Корсунского – его брошюры: а) „Проповедническая деятельность Филарета (Дроздова) в бытность его архиепископом Тверским и Ярославским (1819–1821)“, 3 экз. и б) „Покров милости Божией над Лаврою Преп. Сергия и Сергиевским Посадом во время губительных болезней“.

8) От проф. И. А. Татарского – его брошюры: а) „Религиозный элемент в эпосе Гомера“, 2 экз. и б) „В. Д. Кудрявцев“.

9) От Редакции „Богословского Вестника“: а) „Παπαδοποῦλο Κεραμεῦς Ἰεροσολυμιτική βιβλιοθηκή“ τόμ 1 „Ἀνάλεκτα ἰεροσαλυμιτικῆς σταχυολογίας“ τομ I, б) „Сообщения Православного Пале

—324—

стинского общества“ за апрель и июнь 1892 г. в) „Палестинский Сборник“, вып. 31 и 34; г) Шевелева „Церковь и зрелища“, д) „Письма Иоанна Златоуста к диаконисе Олимпиаде» в пер. Бронзова; е) Реверсов „Очерк западной апологетической литературы II и Ш вв. и ж) Pцы „Листопад“.

10) От Императорской Археологической Комиссии – Материалы по Археологии России №№ 8 и 9-й.

11) От И. Вахрамеева 3-й вып. „Рукописей славянских и русских“, принадлежащих ему, в описании А. Титова.

12) От приват-доцента Московского Университета М. Красножена – его сочинение „Толкователи канонического кодекса Восточной церкви. Аристин, Зонара и Вальсамон“.

13) От преподавателя Ярославской Духовной Семинарии Н. Корсунского – его перевод „Стромат“ Климента Александрийского.

14) От иеромонаха Иоанна (Рахманова) – его брошюра: „Церковь Благовещения в с. Благовещенском Дмитровского уезда, Московской губернии“.

15) От законоучителя нежинского Историко-филологического Института священника Павла Светлова – его сочинение „Пророческие или вещие сны», 2 экз.

16) От П. П. Никологорской (чрез проф. Гр. Ал. Воскресенского) – 16 названий книг литературного и философского по держания в 17 томах.

17) От доктора Д. С. Трифоновского – его брошюра „Наша общеобразовательная школа“.

18) От иеродиакона Антонина – брошюра: Токмаков „Историко-археологическое описание Вознесенской Давидовской пустыни Серпуховского уезда, Московской губернии“.

19) От прот. А. Свирелина – его сочинение „Православное исповедание христианской веры в Четьих-Минеях св. Димитрия Ростовского“.

20) От преподават. Д. Лаврова – его брошюры: а) Св. Дионисий, архиепископ Суздальский“, б) „О церковно-приходских школах и школах грамотности“ в) „Нижегородский Вознесенский Печерский монастырь“ и г) „Прот. Р. Г. Кудрявцев“.

21) От преподават. Ярославского Духовного училища В. Мирославского – его брошюры: а) Святитель Димитрий митрополит Pостовский, как проповедник“ и б) „Преподобный Сергий“ (стихотворение).

22) От студента 4 к. Академии с. Казанского: Matthiеѕ „Ubie

—325—

verhalt sich Kants Religion innerhalb d. Grenzen d blossen Vernuft“ zu d. Luther Kirchenlehre?»

Определили: Благодарить жертвователей.

XXI. Прошение преподавателя 2-го Орловского духовного училища Якова Горожанского: „Нуждаясь, для написания магистерской диссертации о Дамаскине Семенове-Рудневе, епископе Нижегородском (1737–1795), в пользовании нижеуказанною рукописью и четырьмя сочинениями из академической библиотеки и не имея возможности, по службе моей, приехать для этого в Академию, – покорнейше прошу Совет Академии о высылке мне рукописи (на месячный срок) и книг (на двухмесячный срок) в город Орел чрез Правление Орловского духовного училища:

1. „Льва Алляция церковная история“, № 169 акад. рукоп.

2. Lionis Alatii. De ecclesiae occidentalis atque orientalis perpetua соnѕеntionе libri trеѕ (по систематическому каталогу книг библиотеки М. Д. Акад. И. Н. Корсунского, т. II № 5028.

3. Joh. Georg. Walahii. Historia controversiae graecorum tatinorumque de processione Spiritus Sancti. Jenae. 1751. 8° (ibid. № 4603).

4. Платона (Левшина) митр. Московского. Письма к преосвященным Амвросию (Победову) и Августину (Виноградскому). С примеч. С. К. Смирнова. М. 1890. 8° (ibid. т. I № 2826).

5. Dr. I. A. Dorner. Geschichte der protestantischen Theologiae München, 1867. 8° (Ibid. т. 5266)“.

Определили: В высылке рукописи и книг просителю отказать и уведомить его, что заниматься ими он может в фундаментальной академической библиотеке;

XXI. Прошения студентов III курса Академии:

а) Александра Никольского:

„В настоящее время переехала на жительство в Сергиевский посад моя мать. Находя для себя, по условиям моего здоровья, более удобным жить вместе с матерью на квартире, я покорнейше прошу Совет Академии разрешить мне это – (жить на квартире с матерью). Вместе с тем покорнейше прошу Совет Академии оставить за мною казенную стипендию, которою я до сих пор пользовался, так как своих средств к содержанию я совершенно не имею. Если же оставить за мною казенную стипендию, при условии моей жизни на квартире, – будет нельзя, то прошу обменить ее на полную частную стипендию“ и

б) Константина Успенского:

„Мать моя, вдова священника, Анна Никитишна Успенская в

—326—

настоящее время живет в Сергиевом посаде; преклонность лет и слабое её здоровье требуют присутствия при ней кого-либо из близких родных; в настоящее время здесь, в Посаде, таким лицом являюсь я один. В виду этого осмеливаюсь покорнейше просить Совет Академии разрешить мне проживать на квартире вместе с матерью. При чем я покорнейше прошу Совет Академии оставить за мной, если возможно, казенную стипендию, которую я получаю и разрешить мне получать ее помесячно. При сем представляю вид на жительство моей матери“.

Справка: Примечание к § 113 устава духовных академий: „Вне зданий академии своекоштным студентам дозволяется жить только у родителей.

Определили: Благопочтительнейше ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о разрешении студентам Александру Никольскому и Константину Успенскому жить на частных квартирах вместе с своими матерями и заменить казенные стипендии, которыми они пользуются, частными одинакового размера.

ХХІV. Прошения на имя о. Ректора Академии воспитанников семинарии – Московской – Сергея Толгского и Бориса Забавина, Минской – Михаила Мигая и Астраханской – Григория Забелина о допущении их в число вольных слушателей академических лекций.

Справка: По § 115 устава духовных академий: „сверх студентов могут быть допускаемы к слушанию академических лекций и посторонние лица, по усмотрению Епархиального Преосвященного“.

Определили: Благопочтительнейше ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о допущении С. Толгского, Б. Забавина, М. Мигая и Г. Забелина к слушанию академических лекций.

XXV. Письмо на имя о. Ректора Академии Его Высокопреосвященства, Высокопреосвященнейшего Михаила митрополита Сербского от 5-го октября сего года: „С сим письмом предстанет Вашему Высокопреподобию, Светозар Радованович, который представит Вам свои документы, по которым прошу принять его в Духовную Академию, для высшего духовного образования.

По окончании учения в здешней семинарии, Светозар служил в Консистории, потом был учителем в народной школе и посему сознательно пожелал высшего образования для служения

—327—

святой православной церкви. И я надеюсь, что он будет трудиться ревностно для своего образования.

Но он человек бедный и для сего прошу принять его в корпус в общежитие и исходатайствовать ему стипендию Святейшего Синода“.

XXVI. Прошение на его же имя сербского уроженца Светозара Радовановича: „Желая поступить в число студентов І курса Московской Духовной Академии, покорнейше прошу Ваше Высоко преподобие допустить меня к приёмным экзаменам, а в случае поступления моего в Академию ходатайствовать пред Святейшим Синодом о назначении мне стипендии“.

ХХVІІ. Письмо на имя о. Ректора Академия Настоятеля Сербского подворья в Москве, Архимандрита Кирилла: „Податель сего письма Илия Кара-Иорданович, уроженец македонский, студент Императорского Московского Университета, желает поступить в вверенную Вам Академию. Это тот самый молодой человек, о котором я имел честь говорить Вашему Высокопреподобию, бывши на днях у Вас.

Вполне надеюсь, что Ваше Высокопреподобие не откажет этому бедному человеку получить высшее духовное образование и со временем быть полезным своей родине и своим угнетенным братьям“.

ХХVІII. Прошение на его же имя студента 1 курса Императорского Московского Университета Ильи Кара-Иорданова: „Желая поступить в Московскую Духовную Академии для продолжения своего образования, осмеливаюсь покорнейше просить Вашего разрешения о принятии меня во вверенную Вам, Ваше Высокопреподобие, Академию, дабы я по окончании оной, мог с пользою служить церкви и родине“.

XXIX. Заявление о. Ректора Академии о том, что сербские уроженцы Светозар. Радованович и Илья Кара-Иорданов, по прибытии в Академию, написали по три сочинения: но Священному Писанию Ветхого Завета, введению в круг богословских наук и философии, сдавали устные испытания по догматическому богословию, церковной истории общей и русской и немецкому языку и получили следующие балы: а) Радованович: по Священному Писанию 1 –, введенію в круг богословских наук 4 и философии 2 – (сочинения), догматическому богословию 4, церковной истории 2 1/2, и немецкому языку 5 (ответы); б) Kapa-Иорданов: по Священном у Писанию – 2, введению в круг богословских

—328—

наук 3 и философия 3 1/2, (сочинения); догматическому богословию 3, церковной истории 4 и немецкому языку 5.

Справка: 1) Испытаний по древним языкам ни Радованович, ни Кара-Иорданов не сдавали за незнанием этих языков. 2) Общий балл, полученный Светозаром Радовановичем по ответам и сочинениям – 2:32, а Ильей Кара-Иордановым 2:92.

Определили: Принимая во внимание с одной стороны определение Святейшего Синода от 11 марта – 9 апреля 1869 г., на основании которого начальства духовно-учебных заведений поступающим в эти заведения иностранцам должны оказывать все возможное снисхождение, как в приемных и выпускных экзаменах, так и во время прохождения наук, не стесняясь требованиями уставов этих заведений, с другой – то, что не вполне достаточные познания сербских уроженцев Светозара Радовановича и Ильи Кара-Иорданова в предметах семинарского курса могли зависеть от недостаточного знания ими русского языка и могут быть восполнены в течение академического курса, благопочтительнейше просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о разрешении принять сербских уроженцев Светозара Радовановича и Илью Кара-Иopданова в число действительных студентов 1 курса Академии и, в случае разрешения, ассигновать на содержание их особую сумму из кредита, назначенного на содержание воспитанников в духовно-учебных заведениях.

XXX. Собственноручные показания студентов 1-го курса о желании их изучать предметы первой и второй группы, один из древних и новых языков и слушать лекции по естественнонаучной апологетике. По сим показаниям изъявили желание слушать:

Предметы первой группы:

—329—

Предметы второй группы:

—330—

—331—

Слушать лекции по естественнонаучной апологетике изъявили желание все студенты 1-го курса.

Определили: 1) Утвердив распределение студентов 1-го курса по группам, древним и новым языкам, собственноручные показания студентов хранить при делах Совета Академии 2) Список студентов, изъявивших желание слушать лекции по естественнонаучной апологетике, сообщить преподавателю оной, профессору Димитрию Голубинскому.

XXXI. Отзыв доцента Н. Заозерского о кандидатском сочинении студента Якова Матусевича: „Историческое обозрение организации западно- и южнорусских братьев, подвизавшихся на пользу православия“.

„Названное сочинение – небольшого объема (1–312) – представляет весьма сжатое изображение внутренней организации западно- и южнорусских братств, в течении XV–XVIII вв. действовавших за интересы церкви православной, испытывавшей крайне стеснительное положение за это время от иезуитско-польского на нее давление.

В историческом ходе образования братств автор различает два типа – древнейший, представлявший собою простой союз приходских лиц, утилизировавший в пользу приходского храма народный обычай медоварения братчиною или „складом“ (складчиною) и позднейший – тип церковных братств, построенных на патронатском праве преследовавших высшие задачи – просветительно-полемические и охранительные. Соответственно такому различению он в своем сочинении раздельно и изображает внутреннее устройство братств того и другого рода.

Материал для своих построений автор указывает а) в королевских грамотах, дававшихся на основание братств или на признание за ними разных льгот, прав и привилегий, при чем в этих правилах встречаются и правила устройства братств. – затем, б) в летописях братств (Львовского напр.), в) в каталогах или реестрах и особенно за позднейшее время, г) в Уставах братств (напр. – Виленского, Луцкого, Львовского). Обладая вполне достаточною начитанностью по данному предмету, автор владеет и уменьем полно, систематически и живо схва-

—332—

тывать и изображать сущность дела; задачи, организация, образ деятельности братств изображены у него основательно, и сочинение читается с большим интересом. На сем основании при знаю сочинение заслуживающим кандидатской степени и в виду несложности задачи, выполненной сочинением, отмечаю его бал лом 4+“.

Справка: Я. Матусевич окончил курс в минувшем учебном году с званием действительного студента и правом на получения степени кандидата богословия по представлении сочинения, заслуживающего сей степени.

Определили: Благопочтительнейше ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством об утверждении действительного студента Якова Матусевича в степени богословия.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: „1892. Нояб. 10. Исполнить“.

27 ноября 1892 года.

Присутствовали, под председательством Ректора Академии Архимандрита Антония, члены Совета Академии, кроме профессоров: II. Субботина, В. Ключевского и Прот. Д. Касицына, не присутствовавших по болезни.

Слушали: І. Сданный Его Высокопреосвященством с надписью: „1892. Нояб. 13-го в Совет Академии“ указ на имя Его Высокопреосвященства из Святейшего Синода от 12 Ноября сего года за № 4548.

„По указу Его Императорского Величества Святейший Правительствующий Синод слушали представление Вашего Преосвященства от 4 Сентября сего года за № 414, по ходатайству Совета Московской Духовной Академии об утверждении исправляющего должность Инспектора названной Академии, кандидата богословия, Иеромонаха Григория в степени магистра богословия за представленное им на соискание сей степени сочинение под заглавием: „Третьe великое благовестническое путешествие Святого Апостола Павла“ (Опыт историко-экзегетического исследования), Сергиев посад, 1892 года. Приказали: Исправляющего должность Инспектора Московской Духовитой Академии кандидата богословия, Иеромонаха Григория, удостоенного академическим Советом за сочинение: „Третье великое благовестническое

(Продолжение следует)