XXI. Христианство на Востоке до Деция

Горные страны Малой Азии и их эллинизация. – Апостольская проповедь. – Церкви Вифиний, Понта и Каппадокии. – Александр и Фирмилиан, епископы кесарийские. – Григорий Чудотворец. – Антиохия после св. Игнатия. – Епископы Феофил и Серапион. – Эдесса и ее христианские государи. – Вардесан. – Южная Сирия. – Церкви Кесарии Палестинской и Иерусалима. – Юлий Африкан. – Берилл, еп. бострийский.

Помимо провинции, носившей название Азии и прилегавшей к Эгейскому морю, Малая Азия заключала в себе: на севере – Вифинию, а за ней плоскогорье Понта, простирающееся вдоль берега Черного моря до горных хребтов Армении; на юге – Ликию, Памфилию, Киликию верхнюю и нижнюю, окаймляющие Кипрское море извилистым берегом, в котором долины чередуются с горами; наконец, во внутренней части страны, кругом ее степей и большого соленого озера, занимающих центр полуострова, – Галатию и Каппадокию, простирающуюся до подножия уединенной горной вершины Аргея и горных хребтов Тавра и Анти-Тавра.

В ту эпоху, когда начинается история христианства, большинство этих областей были едва затронуты или даже вовсе чужды греческому влиянию. Еще задолго до Александра Македонского большие греческие города основали несколько торговых складов по берегам Понта Эвксинского. Эти поселения стали расти после македонского завоевания Малой Азии; понемногу стали возникать города и в глубине страны. От них эллинизм мог свободно распространяться по варварским еще мелким владениям, – Понту, Каппадокии и маленькому кельтскому государству, основанному в III в. до P. X. между Фригией и Понтом шайками галльских искателей приключений. Однако прошло много времени, пока нравы, религия, учреждения и наречия этих варварских или чуждых Греции и Риму по своей цивилизации народов дали 19 себя вытеснить или подвергнуться ассимиляции. Во времена бл. Иеронима в окрестностях Анкиры еще говорили по-кельтски, совершенно как в трирских деревнях; в эпоху насаждения здесь христианства боги древних понтских и каппадокийских святилищ еще сохраняли свой причудливый облик. У каппадокийцев литература появилась лишь в IV столетии.

Овладев страной, римляне сперва оставили значительную часть ее во власти туземных государей; только понемногу и довольно медленно подчинена была Малая Азия римскому провинциальному управлению. Со времен Траяна в ней было пять провинций: на севере – Вифиния с Понтом, на юге – Ликия с Памфилией и Киликия, в. средней части – Галатия и Каппадокия.

До этого разделения было еще далеко в те дни, когда, около 45 г., ап. Павел начал проповедовать Евангелие еврейским общинам и даже языческим народам Киликии, Памфилии, Писидии и Ликаонии. Возможно, что в своих последующих путешествиях он основал общины и в собственной Галатии⁵⁴⁴. Первое послание ап. Петра заставляет предполагать, что христианская проповедь распространялась на более широкую область; она обращена к христианам, рассеянным по Понту, Галатии, Каппадокии, Азии и Вифинии. Полвека спустя христиане были очень многочисленны в провинции Вифинии – Понте, которая простиралась тогда еще за Галис и включала важную область Амизоса (Самсун). Как раз из этого города писал правитель этой провинции Плиний императору Траяну свое знаменитое донесение, где он жалуется, что христианская проповедь заполонила не только города, но местечки и деревни, оставляя храмы пустыми и вызывая упадок цен на жертвенных животных. Около этого же времени Маркион, будучи еще молодым человеком, жил в Синопе подле своего отца-епископа. В царствование Марка Аврелия лжепророк Александр учредил в городе Абонотике (Инеболи) поклонение богу-змею Гликону, и его выдумка, несмотря на памфлеты Лукиана, имела громадный успех. Из того, что говорит сатирик, видно, что в этой части Понта было очень много христиан. Александр их очень боялся и ставил их наравне с эпикурейцами в своих проклятиях нечестивцам.

Дионисий Коринфский писал послания никомидийским христианам, взволнованным, как и многие другие, проповедью маркионитства. Он ответил также на запрос двух христиан из Амастрии, Вакхилида и Елписта. Его ответ был обращен к „церкви амастрийской и церквам, находящимся в Понте“⁵⁴⁵. В нем говорилось о предметах практического значения: о браке, о воздержании, о примирении с грешниками и еретиками. Епископ амастрийский назван в послании по имени: его звали Пальм. Около 190 г. мы вновь встречаемся с ним в споре о Диасхе. По этому вопросу понтийские епископы обратились к папе Виктору с посланием, где Пальм Амастрийский, как старейший, был назван первым⁵⁴⁶.

История Александра в Абонотике уже достаточно показывает, как легко было в этих малокультурных странах возбудить и невежественное население и довести его до религиозного исступления. Проповедь монтанистов встретила здесь благодарную почву. Одно время поколебалась было анкирская церковь. Сами епископы стали иметь видения и соперничали с пророками. Рассказывают⁵⁴⁷, что один из них после многократного пророчествования на собраниях, наконец, объявил, что через год наступит „день Господень“. Бедный народ ему поверил, прекратил работы, распродал имущество, и отцы даже перестали выдавать замуж своих дочерей. Велико было смятение, конечно, когда назначенный срок прошел, а всеобщего суда не последовало.

Немного позднее, среди ужасов, причиненных землетрясением о гонениями, в Каппадокии появилась туземная пророчица, которая объявила, будто сотрясения почвы были божественным предостережением, что нужно покинуть Каппадокию, отныне проклятую страну, и переселиться всем народом к Иерусалиму; она сама призвана вести переселенцев, она имеет даже власть вызывать землетрясения для того, чтобы убедить колеблющихся. Эти бредни были встречены очень доверчиво; посреди зимы поднялись обозы; пророчица шла во главе их босая со своими последователями, в числе которых были пресвитер и диакон из Кесарии. Литургия однако совершалась под ее председательством; она же крестила и освящала св. Дары. Эта соперница Максимиллы встретила наконец, смелого экзорциста, который успел разоблачить ее самозванство удачнее, чем фригийские епископы.

Эти христианские церкви так же, как и в Азии (в тесном смысле), страдали то от репрессивных законов против христианства, то от местных преследований. Подробности их истории мало известны. Тертуллиан⁵⁴⁸ впрочем говорит об одном каппадокийском легате, Луции Клавдии Герминиане, жена которого обратилась в христианство и который сорвал свою злобу за это, преследуя христиан с большой строгостью. Заразившись прилипчивой болезнью и уже покинутый своими приближенными он говорил: „скроем это, как бы христиане не стали праздновать победы“. Однако, с ухудшением болезни он, будучи подавлен угрызениями совести, сожалел о вероотступничествах, которых ему удалось добиться, и умер почти христианином. Этот легат, по всей вероятности, жил в царствование Севера. История знает еще другого, Серениана, времен Максимина, жестокости которого заставили многих христиан покинуть Каппадокию⁵⁴⁹. В это-то время произошло переселение под предводительством пророчицы.

Городов в этих странах было очень немного. Наиболее значительный, – Кесария Каппадокийская, – был главной квартирой армии, которая сторожила кавказские проходы и Армению, находившуюся в вассальных отношениях к Риму. Кесария, бывшая незначительным городком при древних царях, – тогда она носила название Мазаки, – постепенно обратилась в один из крупнейших городов империи. Ее имя упоминается в истории христианства только с 200 г. приблизительно. Епископом в ней был тогда Александр, ученый муж, получивший свое образование в александрийской школе у Пантена и Климента. Вверженный в тюрьму при Септимии Севере, он очень долго пробыл в заключении. Бежавший из Александрии вследствие гонения Климент с успехом заменил его по управлении церковью. Александр, наконец получил свободу, но, по-видимому, жить в Кесарии ему было уже трудно⁵⁵⁰. Он перебрался в Палестину и кончил тем, что поселился в Иерусалиме при обстоятельствах, о которых будет сказано ниже.

В следующем поколении епископская кафедра в Кесарии была занята Фирмилианом, человеком знатного происхождения и, подобно своему предшественнику, находившемуся в большой дружбе с александрийскими учеными. Он уже был епископом в 232 г., когда Ориген, вынужденный покинуть Александрию, поселился в Палестине. Фирмилиан пригласил его в Каппадокию „для блага церквей“, и есть основание думать, что Ориген действительно жил, и довольно долго, в Кесарии во время гонения Максимина⁵⁵¹, Фирмилиан виделся с ним и в Палестине. Около этого времени обратились в христианство под влиянием, по-видимому, Фирмилиана, но в особенности Оригена, два молодых человека, понтийских уроженца, братья Феодор и Афинодор, отпрыски одного из знатнейших местных родов. Получив тщательное воспитание и познакомившись с латинским языком, они намеревались с помощью его заняться изучением римского права в знаменитой беритской школе, когда их зять получил место советника при правителе Палестины, и они отправились сопровождать сестру в ее новое местожительство. Здесь они встретили Оригена, с которым их познакомил, должно быть, Фирмилиан. Ему удалось направить их на изучение философии и вскоре совсем обратить в христианство. В течение пяти лет (около 240 г.) они занимались под его руководством, а затем вернулись в Понт.

Между прочим перед отъездом Феодор, называвшийся также Григорием, пожелал выразить своему знаменитому учителю свою благодарность публичной речью, которую он произнес ему; текст ее сохранился до нашего времени. Частные и общественные дела, призывавшие Григория на родину, не помешали ему отдаться благочестивому образу жизни, до известной степени в удалении от мира; он продолжал переписываться с Оригеном⁵⁵². Так жил он до тех пор, пока епископ амасийский Федим не поставил его епископом в Неокесарии. Амасия была значительным городом в той части Бонта, которая называлась Понтом Галатийским. Неокесария же, расположенная гораздо дальше к востоку, в Понте Полемониацском⁵⁵³, насчитывала лишь очень немного последователей Христа⁵⁵⁴. Афинодор, брат Григория, тоже получил епископию и в таких же условиях. Все нужно было создавать заново в этих отдаленных странах. Григорий весь отдался делу, проповедовал по городам и селам, умея, несмотря на свою принадлежность к аристократии и свое высокое образование, приспособляться к умственному уровню самых убогих крестьян. Он старался даже возможно меньше нарушать их религиозные обычаи, оставлял им их праздники, торжественные процессии, священные пиршества, к которым они привыкли, и только приспособлял эти внешние формы к почитанию Бога и мучеников. Население Команы, города соседнего с Неокесарией, пожелавшее иметь собственного епископа, обратилось к нему. Он посвятил им их первого пастыря Александра⁵⁵⁵.

Эти сохранившиеся по исключительной случайности подробности бросают слабый; свет на духовную жизнь и на распространение Евангелия в восточных областях Малой Азии. Правильно организованные церкви были довольно многочисленны и рано почувствовали потребность иметь между собою общение. Уже с конца II века собрания епископов, или соборы происходили в Греции и в Азии очень часто. В III веке этот обычай привился в Каппадокии и в соседних с нею областях; каждый год созывались соборы, где решались важнейшие дела, в особенности касавшиеся покаянной практики. По поводу чрезвычайных событий созывались более значительные соборы. Так, в первые годы епископства Фирмилиана состоялся большой собор в Иконии, на котором присутствовали епископы из Каппадокии, Галатии, Киликии и еще других провинций. На нем-то и было «делано постановление, что обращенные в православие еретики должны подвергаться новому крещению. Другой собор, заседавший приблизительно в то же время в Синнаде, в восточной Фригии, пришел к подобному же решению⁵⁵⁶.

Гонение Деция обрушилось на эти области, как и на всю империю. Мы совсем не знаем его подробностей, если не считать того, что Григорий, как и Киприан в Карфагене, спасся бегством от розысков правительства. Часть его паствы поступила так же. Более тяжелым испытанием были набеги варваров, борадов⁵⁵⁷ и готов, которые после поражения Деция (251) опустошали эти беззащитные страны. Орда, овладевшая нижним течением Дуная, перебралась в Малую Азию чрез проливы и разлилась по ней до Ефеса и до Каппадокии. Другие варвары явились с моря, овладели Трапезундом и опустошали его окрестности. Уходя, они оставили после себя много развалин, но также возбудили в христианской общине много моральных вопросов, которые Григорию пришлось так или иначе разрешать⁵⁵⁸. Понтийские христиане, которых варвары брали в плен, а потом отпускали, чувствовали упреки совести в том, что ели у них оскверненную пищу. Григорий не придавал этому казусу никакого значения, тем более, что варвары, как уверяли пленники, не приносили жертв идолам, и таким образом их трапезы не могли носить религиозного характера. Честных женщин варвары подвергали насилиям; Григорий старался по мере сил их утешить и успокоить. Другие и без участия варваров не отличались целомудренным поведением: к этим он более строг. Многие христиане возместили свои потери, присвоив себе имущество, украденное готами, и даже уведенных ими в плен людей. По мнению Григория из-за них гром небесный может покарать всю страну. Ho были случаи еще хуже: нашлись христиане, которые прислуживались к варварам, провожали их по местным дорогам, показывали дома, годные для ограбления, даже вступали в их шайки и делались сообщниками их преступлений, забывая, по выражению епископа-патриота, свое звание понтийцев и христиан. Эти малоутешительные подробности заставляют думать, что столь быстро достигнутая Григорием христианизация страны не была вполне прочной.

Об этом святом епископе сохранилась в народе глубокая память. Его чудеса приобрели широкую славу и заслужили ему прозвание Великого и Чудотворца. Неокесарийская церковь еще в IV веке держалась его символа веры, который он получил в откровении по молитве Марии, Матери Божией, от евангелиста Иоанна; по крайней мере так гласит предание, записанное Григорием Нисским, панегиристом Чудотворца. Судя по тексту, неокесарийский символ веры скорее отзывается влиянием Оригена. Во всяком случае видно, что, несмотря на свои чудеса и пастырские обязанности, Григорий не переставал быть на высоте философского образования, полученного им от великого александрийца. Некоторые труды, не без основания приписываемые ему, кроме ужо упомянутых, свидетельствуют о том, что он интересовался отвлеченными вопросами⁵⁵⁹.

С начала II века Сирия разделялась на три провинции: собственную Сирию на севере, Палестинскую Сирию, бывшее царство Ирода, и, наконец, на юг и восток от этой, – Аравию, обнимавшую царство Набатейское, присоединенное к империи в 105 г.: сюда причислялись Бостра, Петрея и Синайский полуостров. Древняя столица Селевкидов, ставшая теперь правительственным центром северной Сирии и главной квартирой восточной армии, – Антиохия продолжала сохранять свое значение духовной столицы всех этих стран. Это был огромный город. По числу населения (700,000 душ) и по торговле она почти не уступала Александрии, но превосходила ее по значению в стратегическом отношении. Эллинизм был здесь однороднее, выработаннее. Антиохия пользовалась городским самоуправлением. Афины жили своими воспоминаниями, Тарс славился своими школами, но в сущности Антиохия была крупнейшим греческим центром, где эллинский дух, несмотря на разлагающее влияние Востока, был еще всего живее. Антиохия была очень строптива. Императоры не любили ее; она развращала их полководцев, часто выдвигала их как соперников императору. Здесь восстали Авидий Кассий при Марке Аврелии и Песценний Нигер, соперник Септимия Севера. Победа Севера сопровождалась чрезвычайно суровыми карами. Сирийская провинция была расчленена; от нее отделили в особую, четвертую провинцию Финикию, пытались даже уничтожить антиохийское городское управление и обратить этот громадный город в местечко, приписанное к Лаодикии. Но эта затея не привилась: как-никак Антиохия была расположена на том именно изгибе Евфрата, которым река ближе всего подходит к Средизеичному морю, и, следовательно, в естественном центре, откуда можно было защищать всю восточную границу. Антиохия скоро вновь получила свои привилегии и не перестала быть царицею Востока; ее значение не падало до времен Юлиана.

Выше было уже сказано, что ода сделалась первой после Иерусалима метрополией христианства. В после-апостольском поколении она видела в своих стенах таких епископов, как Евод и знаменитый мученик Игнатий. В это же время еретики Менандр и Сатурнил сеяли там плевелы гностического учения. Со времен Адриада антиохийская церковь окутывается для нас мраком неизвестности. Список епископов, полученный Евсевием от Юлия Африкада, дает для этого периода ничего неговорящие нам имена Герола, Корyилия, Эроса, а после них Феофила, который, по-видимому, епископствовал в последние годы Марка Аврелия и в царствование Коммода. Мы его знаем до его сочинениям; единственное дошедшее до нас – трактат в трех книгах, посвященный некоему Автолику и содержащий апологию христианства против нападок язычников⁵⁶⁰. Перед этим он писал против Маркиона и Гермогена. Этот последний был – не чуждый философии и еще остававшийся полуязычником художник; это – тот самый Гермоген, которого опровергает Тертуллиан в своей книге Adversus Hermogenem. Принимая во внимание писательскую манеру Тертуллиана, можно думать, что он включил в свою книгу значительную часть трактата Феофила, прикрасив ого новыми язвительными нападками⁵⁶¹. Произведения антиохийского епископа высоко ценились; на Западе их знали издавна; еще раньше Тертуллиана из них черпали Ириней и Ипполит. Феофил сочинял также маленькие книжки катехизического содержания. Эта литературная деятельность была очень к лицу епископу великой столицы Востока. Антиохийское духовенство во все времена отличалось своим образованием; обучение оглашаемых здесь должно было стоять не ниже александрийской школы. В своих книгах, посвященных Автолику, Феофил ссылается⁵⁶² на свой предшествующий труд, περὶ ἱστοριῶν, по-видимому, представлявший нечто в роде хроники событий от создания мира. Если так, то ему принадлежит честь первенства в такого рода литературе, которой лет сорок или пятьдесят спустя занимались Юлий Африкан и Ипполит.

После него антиохийской церковью управлял Максимин, о котором мы не знаем ровно ничего, затем Серапион, ближе известный нам. Время его епископства совпало приблизительно е царствованием Септимия Севера, – с поражением Песценния Нигера и жестоким наказанием Антиохии. Серапион принимал участие в борьбе с монтанистами⁵⁶³, написав по этому поводу свое послание к Понтию и Кирику; оно входило в состав сборника посланий, наподобие сборников Игнатия и Дионисия Коринфского. Евсевий, знакомый с этим сборником⁵⁶⁴, приводит любопытную выдержку из послания к росской церкви в Киликии, на сирийском берегу Иссинского залива. Дело идет о Евангелие от Петра. Вот что о нем говорит Серапион:

„Братия, мы принимаем Петра и прочих апостолов, как самого Христа; что же касается сочинений, которые им ложно приписываются, то опыт заставляет нас отвергнуть их, поскольку мы знаем, что получили их не по преемству от них. Когда я был у вас, я думал, что вы все держитесь правой веры; поэтому, не рассматривая так называемого евангелия от Петра, которое они⁵⁶⁵ мне представили, я сказал, что если запрет, наложенный на него, – единственная причина ваших, несогласий, замеченных мною у вас, то пусть читают его. Но теперь мне сообщили, что мои слова послужили предлогом для этих лиц вдаться в ересь: посему я непременно в скором времени навещу вас. Итак, ждите меня”.

Из этого рассказа и из последующего видно, что еретики, среди которых наиболее видным был Маркион, начали с того, что ввели в Россе названное апокрифическое евангелие, а раз оно терпимостью антиохийского епископа было допущено к публичному чтению в церкви, еретики стали ссылаться на него в подкрепление своего учения. Серапион хотел выяснить себе дело и прочесть евангелие от Петра⁵⁶⁶. Он вынужден был взять экземпляр его на прочтение у докетов, еретиков, с которыми боролся уже св. Игнатий и которые могли иметь некоторую связь с сектами Сатурнила и Маркиона. Докетизм долгое время имел большое влияние в Антиохии⁵⁶⁷. Из этого чтения Серапион заключил, что по общему своему содержанию евангелие от Петра было православным, но оно заключало в себе странности, навеянные именно влиянием докетизма. Такая характеристика вполне совпадает с тем впечатлением, какое производит отрывок этого евангелия, недавно извлеченный на свет Божий из египетских папирусов⁵⁶⁸.

После Серапиона, умершего около 211 г., антиохийская церковь избрала епископом исповедника по имени Асклепиада. По этому поводу Александр, епископ Кесарии Каппадокийской, будучи сам исповедником и находясь в тюрьме, написал оттуда антиохийским христианам послание, которое им отвез Климент Александрийский⁵⁶⁹; оно воздавало высокую хвалу новому епископу. Вот все, что мы знаем об Асклепиеде; об его деятельности в качестве епископа, равно как и об его преемниках, Филете и Зебиде, мы не знаем ничего⁵⁷⁰. После них епископом стал Вавила, который занимал это место до гонения Деция; о нем уже говорено выше по доводу гонения⁵⁷¹.

Расположенный по ту сторону Евфрата, в верхней части Месолотамии, город Эдосса к концу II века до P. X. сделался столицей маленького царства, независимого от Селевкидов и управляемого местной династией. Государи ее почти все назывались Авгарь или Ману. Здесь непрерывно боролось парфянское влияние с римским, но в общем римское перетягивало. До III в. до P. X. эдесским царям удалось сохранить свою независимость, но когда Север образовал провинцию в Месопотамии с главным городом Низибией, то это отрезало их от парфянского царства и подготовило полное присоединение Эдессы к империи.

Это маленькое озроенское царство было, несмотря на македонское происхождение имени столицы, совершенно чуждо эллинизму. Господствующим языком был сирийский. Евреев было в этом крае очень много. В евангельские времена Изот, царь Адиабены (древняя Ассирия), принял иудейскую веру вместе со своей матерью Еленой. К началу II века благодаря политическому перевороту эдесский престол достался одной линии династии Авгарей, которая вела свое происхождение от Изота. Два или три поколения спустя Авгарь IX Бар-Ману (179–214) обратился в христианство; его сын и преемник Ману также был христианином. Юлий Африкан был с ними обоими в дружеских отношениях. Ману царствовал недолго: Каракалла лишил его престола (216 г.) и отослал пленником в Рим. Но этим фактом не кончилось еще существование озроенского царства; род Авгарей продолжается до времен императора Гордиана III.

Обращение в христианство царя, естественно, оказало большое влияние на распространение христианства в области Евфрата. Когда возник спор о Пасхе, в Озроене было уже несколько епископов⁵⁷²; в Эдессе христианский храм был очень видным зданием; о нем упоминается в местной хронике в рассказе о наводнении, которым он был разрушен в 201 г.⁵⁷³

Местная религия, вытесненная христианством, была одним из тех очень распространенных на Востоке культов, где божество является в двойственном виде, – мужского и женского пола. О ней можно себе составить понятие по тому описанию храма в Мабуге или Иераполе, какое нам дал Лукиан⁵⁷⁴. Одним из подвигов благочестия считалась священная кастрация. После своего обращения Авгарь строго запретил этот обычай.

В Эдессе, как и во множестве других стран, первоначальная история христианства заменилась легендами. Они стали создаваться очень рано. Уже в конце III века по рукам ходили писанные рассказы⁵⁷⁵, якобы извлеченные из царского архива; в них обращение царя приписывается самому Спасителю: Авгарь, будучи болен, услышал о чудесах Иисуса; он написал Ему, прося прийти в Эдессу. Иисус отказался, но при этом предсказал, что Эдесса никогда не будет взята врагами, и обещал вскоре прислать кого-нибудь из Своих учеников. Действительно, после страданий Спасителя апостол Фома послал в Эдессу ученика по имени Аддаи (Аддей или Фаддей), который обратил царя в христианство, крестил и исцелил его. Все царство после этого приняло новую веру. Эдесская церковь получила первым епископом самого Аддая, затем двух его учеников и сотрудников, Аггаи и Палута. Во время епископства Аггаи произошла смена царей и началось гонение. Аггаи погиб; его преемника Палута некому было посвятить в епископы, и потому он отправился испросить себе возложения рук у епископа антиохийского Серапиона, который сам был посвящен Зефирином, епископом римским.

Бесполезно вскрывать всю историческую и хронологическую путаницу этого рассказа; вместе с главным событием, – принятием христианства, – он переносит к апостольским временам разных лиц и события, которые на самом деле относятся к концу II века. Апостол Фома со времен Оригена⁵⁷⁶ считался апостолом парфян. В Эдеесе в IV веке почитали место его предполагаемой могилы и воздвигли над ним базилику, куда богомольцы стекались во множестве.

Величайшую славу Эдессы во время ее христианских царей составлял Вардесан, родившийся в 154 г.⁵⁷⁷ Он был в близкой дружбе со своими царями, и если только Юлий Африканский⁵⁷⁸ не спутал его с каким-нибудь тезкой, он был, подобно им, страстным охотником. То, что мы знаем об его литературной деятельности⁵⁷⁹, характеризует его как блестящего, иногда очень серьезного философа, любознательного ученого, очаровательного поэта. В своих верованиях он пережил довольно значительную эволюцию. Некоторое время он, как и многие выдающиеся умы, увлекался эонами. Достигнув более правой веры, он все же навсегда сохранил в себе следы гностицизма. Маркионизм, распространенный по ту сторону Евфрата некием Препоном, встретил в нем себе противника. Он писал также против учения Валентина о плероме и против иных ересей того времени. Если бы от его произведений осталось что-нибудь, кроме ничтожных отрывков, то это были бы древнейшие памятники сирийской литературы. Из 150 приписываемых ему гимнов до нас дошло только несколько обрывков в песнопениях, которые в противовес им были составлены св. Ефремом. Весьма сомнительно, принадлежит ли ему сирийская апология, посвященная Септимию Северу и ложно приписанная Мелитону⁵⁸⁰. Книга под заглавием „Законы страны“⁵⁸¹, – разговор, в котором Вардесан является собеседником, – наверно принадлежит не ему, а какому-нибудь ученику его; может быть, она первоначально даже была написана не по-сирийски. Вопрос о судьбе и о влиянии небесных светил, составляющий предмет ее, был разобран и самим Вардесаном в трактате „О судьбе“ (περὶ εἱμαρμένης), посвященном некоему Антонину⁵⁸² и направленном против какого-то астролога Авидаса.

Вардесан любил излагать свои мысли в разговорной форме. В арамейской литературе он играет роль одновременно Платона и Пиндара⁵⁸³. Те, кто его читал, ставят ему в упрек главным образом некоторую веру в астрологическое предопределение судьбы и приверженность к докетским учениям.

Он чуть было не сделался мучеником. Св. Епифаний рассказывает, что Аполлоний, член дома (т. е. вероятно, служащий) Антонина (Каракаллы), потребовал от него отречения от христианства и что тот отказался исполнить требование. Возможно, что это стоит в связи с политическим движением, происходившем в Эдесском государстве, когда Каракалла отнял престол у царя Ману и присоединил страну к римской империи. Связь Вардесана с павшим монархом могла только осложнить его положение при новом порядке вещей. Это не помешало ему писать против гонения и гонителей. На него смотрели почти как на исповедника. Однако его слава не оставалась вполне прочной. Став ближе к церквам в империи, где православие мало-помалу принимало более строгие формы, эдесситы встревожились теми уклонениями от него, какие позволял себе их национальный поэт. Его ученики, по всей вероятности, как это обыкновенно бывает, пошли дальше его и навлекли на него тень. Появились еретики вардесаниты; они обзывали православных палутианцами, что составляет как бы отголосок раскола, происшедшего во времена епископа Палута. В ΙV веке автор Adamantius’a, приписывает вардесанитам ясно выраженный докетизм; они отрицали сотворение диавола Богом и воскресение плоти. Св. Ефрем рисует их как еретиков очень скрытных, ловко умеющих маскировать свои заблуждения под православными формами выражения.

В остальных сирийских странах города были греческими, по крайней мере официально были таковыми; в слоях же низшего населения говорили, как в деревнях, на различных наречиях арамейского языка. В местных церквах господствовал всецело греческий язык, но в Эдоссе все говорили по-сирийски; на этом же языке служили литургию и говорили проповеди. Благодаря этому, а также близкому соседству с парфянским царством столица Озроены сделалась центром христианской проповеди для западных областей этого царства, где господствующим языком был также сирийский. Действительно, с именем Эдессы связаны все наиболее правдоподобные предания о распространении евангелия в этом крае. Нет сомнения, что Эдесса была участницей введения христианства и в Армении.

По-видимому, христианство не распространялось на своей родине с такой же быстротой, как по северной Сирии и Малой Азии. Ливан, верхние долины Оронта и Иордана, плоскогорья, простирающиеся за ними по направлению к великой сирийской пустыне, еще весьма слабо приобщились к греческой цивилизации во время первой апостольской проповеди. За исключением приморских греческих или эллинизированных городов и нескольких подобных же поселений в глубине страны, в этих краях господствовал еще ханаанский и арамейский языки. Ливан был полон древних храмов и священных ключей, баснословная история которых восходила гораздо ранее походов Александра Македонского. Значительные города вокруг Тивериадского озера, в Сародской равнине и в стране заиорданской продолжали держаться еврейских традиций и нравов. Еще не исчезли самаряне. На рубеже пустыни кочующие бедуины то приближались, то отступали, смотря по тому, насколько крепко охранялась граница. Однако эллинская цивилизация все подвигалась вперед. Во II столетии исчезли одно за другим все мелкие государства внутри страны; военные посты римлян, растянутые цепью от Евфрата до Красного моря, прикрывали уже сплошную римскую провинцию, которая усеивалась городами и памятниками, покрывалась сетью дорог. Быстро прививались городское самоуправление, греческий язык, все внешние формы римского объединяющего владычества. Даже сами боги эллинизировались: Ваал к удивлению своему братался с Юпитером, греческая Афродита узнавала себя в Астартах: она по крайней мере возвращалась на свою родину.

Все эти успехи эллинизма были в общем благоприятны для христианства. Иудео-христиане, которые становились все малочисленнее, не играли большой роли. Крупные города побережья, – Кесария, Тир, Берит, – были центрами, откуда шла христианская проповедь вглубь страны, следуя шаг за шагом за распространением римской цивилизации. Во времена Адриана то положение, и какое занимала в Иерусалиме церковь из обрезанных, теперь не по своей воле покинувшая этот город, перешло к церкви христиан из язычников; Кесария, Птолемаида, Тир и многие другие города имели в своих стенах значительные христианские общины. Однако о них история упоминает впервые по поводу спора о Пасхе (около 190 г.), для разрешения которого собрался в Палестине, как и в других странах, собор⁵⁸⁴. Епископы Феофил Кесарийский и Наркисс Элийский (Иерусалимский) встретились на нем с Кассием Тирским, Кларом Птолемаидским и некоторыми другими. Тир и Птолемаида входили в состав провинции Сирии (Syria Coele), между тем как Кесария и Иерусалим принадлежали к области Палестины. Следовательно, епископы группировались тогда еще не по провинциям. Впрочем из соборного послания финикийских и палестинских епископов мы видим, что между ними и епископом александрийским поддерживалась постоянная переписка относительно времени празднования Пасхи. Эти страны в сущности всегда оставались в более тесной церковной связи с Египтом, чем со столицей Востока.

Евсевий, всю жизнь проведший в Кесарии, перерывший все библиотеки и архивы в этом городе и в Иерусалиме, не обнаруживает никаких сведений по истории своей церкви ранее Феофила. Он более осведомлен об иерусалимской церкви. В его время в устном предании сохранилась и, быть может, немного приукрасилась память о престарелом епископе Наркиссе⁵⁸⁵. Списки епиcкопов, в которых историк не мог вполне разобраться⁵⁸⁶, называли 14 греческих предместников его, не считая 15 обрезанных, ряд которых начинался со святого Иакова. Это количество слишком велико. Наркисс был избран в царствование Коммода, в то время, когда Елевферий епископствовал в Риме, т. е. приблизительно лет через 50 после основания Элии Капитолины⁵⁸⁷. Евсевий называет βραχύβιοι (недолговечными) предшественников Наркисса. Этот не последовал их примеру, ибо прожил до 120 лет. Несмотря на славу своей святости и чудес, он стал жертвой нелепых клевет; увлекаемый стремлением к аскетической жизни, он тогда скрылся в какую-то пустыню. Его паства после долгих поисков решила избрать на его место преемника, затем другого, затем третьего, которые, по-видимому, последовали примеру „недолговечных“. Наконец, Наркисс вновь появился. Его встретили со всеобщей радостью. Но старец был уже слишком дряхл, чтобы нести обязанности епископа. Бог послал ему в помощь святого и ученого епископа Александра из Каппадокии. Александр управлял иерусалимской церковью, как викарий почтенного Наркисса, и унаследовал его кафедру, когда тот окончил свое долгое жизненное странствие. В его епископство, продолжавшееся до гонения Декия, церковные науки процветали в Элии Капитолине; Он учредил здесь библиотеку, богатствами которой пользовался для своих сочинений Евсевий.

Но христианская наука процветала не только в Элии и около ученого епископа Александра. Кесария, где перед этим несколько раз появлялся Ориген, стала с 231 г. местом его учительства; искатели православного гносиса притекали сюда со всего эллинского мира; переписчики и книгопродавцы занимались собиранием и изданием сочинений великого богослова; его издания Библии, его комментарии, разнообразные другие произведения наполняли многочисленные томы и составили основу библиотеки, которая славилась долгое время спустя. Недалеко оттуда, в Никололе, прежнем Эммаусе, жил знаменитый Юлий Африкад (Sex. Julius Africauus), который родился в Элии и после продолжительных скитаний поселился в Палестине. Будучи воином по своей профессии он участвовал в походах Септимия Севера против парфян; как страстный охотник, он избороздил леса в обществе христианских государей Эдессы. Это был человек, весьма интересовавшийся древностями. Во время своих путешествий он осмотрел остатки Ноева ковчега на горе Апамее во Фригии, в Эдессе – палатку Иакова, в Сихеме – терпентинное дерево того же патриарха. Он побывал также в Александрии и в ее катехетической школе в то время, когда Иракл заменял в ней отсутствующего Оригена. Здесь в Египте добыл он себе экземпляр гермесианских книг, которым очень дорожил. Вернувшись в Палестину, он занялся городскими делами в Никополе и даже взялся сопровождать в Рим депутацию от своих сограждан, которым нужно было выпросить для своего города милостей у Гелиогабала. Он оставался там еще во времена Александра Севера, которому выстроил библиотеку близ Пантеона⁵⁸⁸. Он прожил по крайней мере до 240 года.

Литературное наследие Юлия Африкана довольно смешанного состава. Сперва он написал Хронографию в пяти частях, где события светской истории были расположены в порядке, синхронистическом событиям библейской истории. Это был первый опыт всеобщей хронологии. Уже другие ученые христиане, – Иустин, Тациан, Феофил Антиохийский, Климент Александрийский, – пытались доказать, что происхождение народа Божьего гораздо древнее всех других народов: Юлий Африкан провел эту мысль в своей Хронике. Его книга давала возможность проверить для каждого столетия и даже для каждого года соотношение событий священной и светской истории. Евсевий много почерпнул из этого труда, оригинал которого, к сожалению, утрачен. Летосчисление велось от сотворения мира; для последней части своего труда Африкан, в качестве хронологической меры, пользовался олимпиадами. О периоде, протекшем со времени пришествия Христа, он говорил очень кратко. Однако именно здесь нашел Евсевий списки римских, александрийских и антиохийских епископов, причем первые два списка сопровождались цифрами годов, которые Евсевий использовал как вспомогательный материал для своей Хроники и Истории. Хронология заканчивалась четвертым годом царствования Гелиогабала (221). По исчислению Юлия Африкана, миру надлежало существовать 6000 лет: 3000 протекли от создания мира до патриарха Фалега, который делит пополам и время, и народы⁵⁸⁹, 2500 лет прошли от Фалега до Иисуса Христа; следовательно, миру осталось просуществовать всего только около 3 столетий. Такова же была система Ипполита. Все течение веков рассматривается здесь как великая неделя, каждый день которой длится тысячу лет. Эту мысль выводили из известного библейского текста⁵⁹⁰.

После своей Хронографии Юлий Африкан издал нечто вроде энциклопедии под заглавием Κεστοί, посвященной императору Александру Северу. В ней собраны тысячи наблюдений и правил. Это очень странная книга. Автор верит в магию; он поддался вредному влиянию своих гермесианских книг и других подобных. Его письмо к Оригену (около 240 г.) о достоверности истории с Сусанной и его письмо к Аристиду о согласовании евангельских родословий касаются предметов, более приличествующих его званию христианина.

В Аравид, в этой отдаленной провинции, как бы затерянной между Иорданом и пустыней, христианство также уже процветало и оставило дам следы своей умственной деятельности. В первые годы царствования Каракаллы (около 214 г.) Ориген в первый раз посетил этот край при довольно необычайной обстановке. Императорский легат вызвал его письмами на имя префекта Египта и александрийского епископа. Очевидно, этот сановник интересовался христианским богословием и желал побеседовать с его знаменитейшим представителем. Несколько позднее епископ бострийский Берилл прославился своими книгами и посланиями⁵⁹¹. Он тоже был опытным богословом, но его убеждения не были строго православными. Судя по тому немногому, что о нем рассказывает Евсевий, видно, что они стояли в связи с модалистической христологией, конечно, скорее с системой Савеллия, чем Феодота⁵⁹². Эти лжеучения уже были осуждены в Риме. В Аравии они также вызвали очень сильную оппозицию. Бериллу пришлось неоднократно вести прения как с другими туземными епископами, так и с пришлыми личностями. В них принял участие и Ориген; после долгих частных разговоров он вступил с Бериллом в публичный спор, в котором успел выяснить довольно тонкие оттенки заблуждений епископа, и, – что делает особенную честь его приемам полемики, – ему удалось заставить самого Берилла признать свои ошибки и вернуться на истинный путь. На всех этих собраниях, совещаниях и т. п. составлялись протоколы прений. Это дело происходило в царствование Гордиана III (238–244).

В царствование Филиппа (244–249), или, точнее, в последние годы его, Ориген в третий раз посетил Аравию. Вновь понадобилось его участие в борьбе с уклонениями от истинной веры; вскрылось столкновение между учением о воскресении и учением о бессмертии души. Некоторые признавали первое и отвергали последнее. Был созван собор: Ориген держал речь, и на этот раз пожал новые лавры, убедив несогласных с ним. Современник его император Филипп и жена его Отацилия Севера были оба родом из Аравии. Оба были воспитаны в духе христианской веры. Они тоже были в сношениях с Оригеном, который переписывался и с тем, и с другою. Филипп был очень посредственным христианином. Однажды в Антиохии в день Пасхи он явился в церковь; епископ Вавила отказался допустить его, пока тот не выполнит обряда покаяния. Филипп подчинился⁵⁹³.