XXVI. Христианская община

Церкви-матери и филиальные церкви. – Первые церковные митрополии. – Развитие иерархии. – Общественный центр местной церкви. – Евхаристия и вечери любви, – Разряды верных: исповедники и девственники. – Происхождение безбрачия духовенства. – Церковные правила и „апостольские“ сборники. – Епископы и епископат. – Всеобщий авторитет римской церкви.

Христиане соединялись, подобно тогдашним да и нынешним евреям, в местные общины под руководством иерархии, высшие степени которой, – епископы, пресвитеры, диаконы, – вели свое происхождение от времен апостольских. Эти местные общины, церкви, были тесно связаны между собой; они считались членами одного тела, обнимавшего всю совокупность верующих во Христа и образующего церковь, но уже не местную, а вселенную, кафолическую.

Где были пределы местной церкви? По каким основаниям определялась ее область? На это труднее, чем думают, дать ответ, обнимающий все разнообразные случаи. Вообще, когда церковь возникала в главном городе муниципии (civitas⁶⁸²), тο ее область совпадала с границами этой муниципии. Однако это не везде было так. Виеннские христиане, наприм., первоначально, кажется, были очень тесно связаны с лионскими. В Исгийнии в середине III века один и тот же епископ управлял христианами Леона (Legio) и Асторги (Asturica), и в течение многих веков они оставались нераздельными. В провинции Скифии, где было довольно много городов, никогда не было другого епископа, кроме как в Томи⁶⁸³. В той части Фракии, которая прилегает к Босфору и из которой образована была при Диоклетиане провинция „Европа“⁶⁸⁴, в 431 г. было всего лишь 4 епископа, имевших каждый в своим ведении население двух округов. Александрийская церковь до начала III века была единственной церковью в Египте, имевшей своего епископа: есть признаки, что таково же было положение римской церкви в Италии и лионской в кельтской Галлии. Это, разумеется, не значит, что все христиане в Египте, Италии или кельтской Галлии были сосредоточены только в Александрии, Риме и Лионе. Они были рассеяны почти по всей стране группами, которым удалось лишь постепенно организоваться и получить собственное церковное управление. Но и в таком случае, понятно, что филиальные церкви не могли становиться на совершенно равную ногу е церковью-матерью. Зависимость в разных местах выражалась различно. В некоторых местах новым общинам не дали той полной организации какая была у родоначальной церкви; ее епископ продолжал быть их епископом; он управлял ими чрез посредство особого пресвитера или даже диакона. В других местах, где городов было мало и младшие церкви находились в местечках и деревенских селениях, там их глава принимал титул хорепископа⁶⁸⁵. На эльвирском соборе выступали пресвитеры таких городов, в которых как будто никогда не было епископов. Равным образом на греческих соборах IV века часто встречаются хорепископы, обыкновенно из Сирии или восточных, областей Малой Азии. Даже там, где все местные церкви, в больших и малых округах без различия, имели каждая полную иерархию, – напр., в Нижней Италии, в Африке, в Египте, – их епископы были всегда более или менее подчинены епископам старшей церкви, от которой они произошли.

Из этих отношений совершенно естественным путем выросли уже не местные, а в известной степени провинциальные организации⁶⁸⁶. Этот последний термин не следует однако понимать слишком буквально. До Диоклетиана мы не встречаем нигде, – всего менее на Западе, – ни малейшего признака, который бы указывал на желание воспроизвести в церковных организациях расчленение империи на провинции. Карфагенскому епископу, или по крайней мере его собору, подведомственны были несколько африканских провинций, – Проконсульская Африка, Нумидия, обе Мавритании. Вся Италия подведомственна была римской кафедре, равно как александрийская кафедра являлась церковным центром для Египта и Киренаики, хотя эти две области в гражданском отношении не были подчинены одному и тому же управлению. Здесь связь церквей обязана была своим происхождением не административной группировке областей, а обстоятельствам, при которых распространялось евангелие и которые в свою очередь определялись географическими условиями. В иных местах, там, где церкви по своему происхождению были приблизительно равноправны, епископы иногда объединялись вокруг старейшего из них по возрасту или времени посвящения. Еще во времена Марка Аврелия епископ амастрийский Пальм председательствовал на этом основании на собраниях епископов части Вифинско-Понтийской провинции. В африканских провинциях этот обычай держался очень долго. За исключением Проконсульской Африки, там власть митрополита никогда не присваивалась епископу главного в административном порядке города.

Эта последняя система была, наоборот, принята почти «всюду в греческой половине империи, но лишь после того, как Диоклетиан в конце III века перекроил провинции империи. В каждой из новообразованных провинций епископ областного города оказался центром, вокруг которого объединялись известные группы епископов; при чем состав этих групп определялся границами провинции. Это было нововведением. Правда, никейский собор санкционировал это деление, но и он вынужден был допустить некоторые исключения, соответствовавшие раннейшей традиции. На Западе новый порядок удалось Лести не без сопротивления, в особенности в Италии и в Африке, где древние митрополии, – Рим и Карфаген, – продолжали пользоваться прежним почтением.

Но вернемся к организации местной церкви. Первоначальная иерархия вскоре осложнилась. Сверх прежних степеней, – епископа, пресвитера и диакона, – возникли новые. При этом неизбежно обнаружились различия. В Риме в середине Ш столетия было⁶⁸⁷ 46 пресвитеров, 7 диаконов, столько же иподиаконов, 42 аколуфа⁶⁸⁸, 52 церковно-служители низших разрядов, экзорцистов, чтецов, привратников⁶⁸⁹. Христианское население города было распределено на 7 участков; число их, по-видимому, cоответствовало числу диаконов⁶⁹⁰, иподиаконов и аколуфов; на каждый участок приходилось по диакону, иподиакону и по шести аколуфов. Кроме прислуживания при литургии, на этих лицах лежали обязанности управления и вспомоществования. Более 1500 бедных содержалось на счет общины. Что же касается экзорцистов, чтецов и привратников, то их обязанности имели более специальное отношение к богослужению и к приготовлению новообращенных к принятию таинства крещения.

Центр управления и общественной жизни римской церкви, по-видимому, в течение всего III века оставался вне городских стен. Можно предполагать, что когда Константин поместил его в Латеране, он был перенесен туда с Аппиевой дороги, – местопребывание, которое в свою очередь ранее заменило собою другое на Салариевой дороге. Однако в городе было уже известное количество христианских учреждений. То же было не Александрии, где пресвитеры, кажется, уже в довольно раннюю пору были приурочены к определенным церквам и пользовались большей самостоятельностью, чем в Риме.

Вне больших городов у христиан обыкновенно были только два учреждения⁶⁹¹, – кладбище и церковный дом. Кладбище было местом погребения; оно было частного характера, предназначалось для одних только членов общины. Что же касается церковного дома, то он служил местом жительства епископу, и там же помещалась его канцелярия; здесь принимали приезжих христиан; часто также в нем давали приют больным. Здесь, в большой зале, к которой примыкал двор с портиком, собирались христиане для богослужения; в глубине ее, в абсиде, восседал епископ со своей коллегией пресвитеров. Стол, или алтарь, служил для совершения Евхаристии; с возвышения (амвона) велись чтения, которые тогда составляли важную часть богослужения.

Евхаристия всегда оставалась главным богослужебным действием. Первоначально ее совершали в заключение общей трапезы. Это – то, что мы называем агапами (вечери любви). Во II веке⁶⁹² агапа была уже отделена от Евхаристии и происходила вечером, тогда как Евхаристия совершалась на утренних собраниях. Общие трапезы, как бы ни были скромны, были доступны только тесному кругу. Когда церкви обратились в многолюдные общества, было бы трудно устраивать такие обеды и поддерживать на них полный порядок. Однако агапа удержалась, но уже не столько как действительное выражение общинной жизни, сколько как память о прошлом и как средство вспомоществования. Немного спустя на них стали являться уже только бедняки и члены клира, да и эти последние участвовали на них скорее по обязанности, чем по охоте. Агапы не совершались с такой правильной периодичностью, как обычная литургия, становились все более редкими и, наконец, совсем вышли из употребления⁶⁹³.

В общинных собраниях духовенство заметно выделялось из общей массы верных. Кроме него особую категорию составляли лишь оглашенные, не получившие еще благодати, и кающиеся, утратившие ее. Однако вскоре стали занимать особое положение исповедники и люди, добровольно налагавшие на себя обет воздержания. Мы видели, как свысока относились исповедники к своим духовным властям в Лионе и в Африке. То обстоятельство, что они не отреклись от Христа и пострадали за веру, давало им право на вспомоществование, на церковные должности и в особенности на общественное уважение. Они этим злоупотребляли⁶⁹⁴. Все налагавшие на себя обет воздержания, в особенности девственники, имели не менее высокое мнение о своих заслугах. Общественное мнение поддерживало их в этом убеждении. В храме им отводили особые места. Тем, кто в речах и в книгах восхвалял их подвиг, удалось, правда, удержаться на право славной точке зрения, не поддаваться дуалистическому мировоззрению и не позволять себе полного порицания сотворенного мира, – однако неизбежное сравнение между девственностью и браком слишком легко вело к подрыву последнего. Люди, одушевленные самыми лучшими намерениями, рисковали в этом вопросе перейти границу.

Такое положение вещей было не лишено опасностей для церковного порядка вообще. Будучи сами о себе высокого мнения и под влиянием похвал, исповедники и девственники имели наклонность образовать в христианском обществе аристократию которая могла бы оспаривать у иерархия право на управление церковию⁶⁹⁵. Мы впоследствии увидим, какой оборот приняло дело и каков был выход из этого положения. Еще ранее IV века оно принесло с собой одно важное последствие, – появление безбрачия в духовенстве. С ранних пор христианское общественное мнение предъявил в этом отношении довольно строгие требования, и духовенство поняло, что оно должно принять их во внимание, под страхом подорвать в противном случае собственное влияние. Действительно, раз было признано, что девственность более совершенное состояние, чем брачная жизнь, как было не потребовать от духовенства, чтобы оно пополнялось из лиц более совершенной категории и держалось их образа жизни?

В Риме во время Каллиста и Ипполита ригористы воспрещали брак духовным лицам⁶⁹⁶ под страхом лишения сана. Эльвирский собор (кан. 33) пошел дальше: он запретил всем членам клира продолжать жить в браке, заключенном до посвящения. Этот закон применялся в Риме в конце IV в., но лишь к епископам, пресвитерам и диаконам. Трудно сказать в точности, каков был официально принятый обычай ранее гонения Диоклетиана. На Востоке действующий ныне с давних пор порядок также сложился лишь постепенно. В ту эпоху, о которой сейчас идет речь, по памятникам нельзя установить никакого однообразного порядка. В некоторых местах⁶⁹⁷ встречаются пожелания, чтобы епископ был неженатым или чтобы он жил с женой, как брат с сестрой, и чтобы пресвитеры соблюдали тоже известную воздержность в супружеских сношениях. В других местах⁶⁹⁸ как будто неохотно посвящают в духовный сан неженатых лиц. Наконец, встречаются места⁶⁹⁹, где никому даже не приходит в голову, что духовенство в отношении брака должно держаться иначе, чем миряне. Это разногласие показывает, что институт безбрачия духовенства только еще зарождается.

Мало-помалу порядок делался устойчивее. Обычаи, либо унаследованные от первых основателей, либо введенные постепенно, по требованию обстоятельств, становились в конце концов в глазах каждой церкви священными, обращались в церковные правила. Обычаи больших, родоначальных церквей, обладавших более древними преданиями и более разносторонним опытом, влекли к подражанию младшие или менее значительные церкви. Эти главнейшие церкви на самом деле, кажется, вовсе и не думали сговариваться между собою⁷⁰⁰, но из этого не произошло слишком большого разноречия. Благодаря частым сношениям, благодаря также тому, что все церкви в своем развитии исходили из одних и тех же начал и росли приблизительно в одних и тех же условиях, всюду установился довольно однообразный порядок.

Церковные власти не спешили закрепить его письменными постановлениями. На Никейском соборе и позже шла речь о правилах, канонах, но эти слова обозначают лишь обычно принятый порядок, независимо от того, выражен ли он в определенных положениях. Однако с конца III века появляются книжки, в которых собрано и распределено по содержанию известное количество правил, касающихся иерархии, богослужения, дисциплины, вместе с общими предписаниями христианской нравственности. Эти безымянные для нас сборники правил выпускались большею частью от имени апостолов. Мы уже говорили об одном таком сборнике, чрезвычайно древней книге, озаглавленной Учение (Διδαχὴ) апостолов. Вероятно к эпохе III века относятся Правила святых апостолов⁷⁰¹, Дидаскалия апостолов ⁷⁰² , Каноны Ипполита ⁷⁰³ . Этот последний сборник, по-видимому, имеет связь с Римом; Правила апостолов, кажется, появились в Египте; что же касается Дидаскалии, то с нею мы переносимся в сирийские страны. Не следует смотреть на эти сборники как на безусловно точное выражение действительно господствовавшей дисциплины. Поскольку составители их были непосредственными свидетелями известного церковного порядка, их показания являются надежными, но у нас нет никакой гарантии за то, что эта дисциплина в различных местностях не осуществлялась сообразно частным взглядам и желаниям. Эти маленькие книжки служили выражениям общераспространенного убеждения, что все добрые обычаи и полезные учреждения церкви шли от апостолов. Это же убеждение в иных видах встречается у всех христианских писателей, бравшихся обсуждать устройство церкви. В III веке не слышно уже о харисматиках, о пророках, о странствующих учителях. Со времени крушения монтанизма и гносиса, иерархия стала решительно всем. Епископы служили посредствующим звеном цепи, связывавшей церковь с апостолами; они хранили предания и обладали властью; они одни были уполномочены толковать учение церкви и руководить обществом верных.

Это положение ясно выражалось в местной иерархии. Правильно поставленный в силу избрания паствы и епископского посвящения, полученного либо от родоначальной церкви, либо от соседних епископов, епископ был неоспоримым главою своей церкви. Пастве оставалось только следовать за ним, чтобы быть уверенной, что она стоит на верном пути.

Но как выше местной церкви стояла вселенская церковь, так над епископом стоял епископат. Понадобилось немало времени, пока нашли для этого взгляда надлежащую форму выражения. Раньше Константина церковь не знала вселенских соборов, – учреждение, которое, надо сказать, всегда было очень трудно привести в действие и которому так и не удалось войти в число регулярных органов церковной жизни.

Епископат был представлен, когда дело шло о текущих нуждах, группою соседних епископов или старшим епископом, когда таковой был в стране. Так, для выбора и посвящения новых епископов прибегали к содействию епископов ближайших церквей, в Италии или Египте – к римскому или александрийскому епископу. В некоторых странах епископы обширной области съезжались на собор регулярно каждый год или даже два раза в год. Собираясь таким образом, областной епископат разрешал споры, законодательствовал, когда возникали новые вопросы, и в случае надобности принимал дисциплинарные меры против тех своих членов, которые нарушали свои обязанности.

Выше этой провинциальной организации уже не было, собственно говоря, ничего, кроме очень живого чувства всехристианского единства и признания особого авторитета за римской церковью. Последний скорее чувствовался, чем был точно выражен; чувствовался, во-первых, самими римлянами, которые со времени св. Климента ни разу не уклонились от исполнения своего долга перед христианским миром; чувствовался также и прочими, поскольку это чувство не сталкивалось со специальными интересами того или другого момента. Проявляя свой нравственный авторитет, римская церковь при полной неопределенности таких проявлений то содействовала, то становилась помехой заинтересованным сторонам. Пока она им не противоречила, у людей не хватало слов для выражения своего энтузиазма и уважения, какое она им внушала, даже покорности, которую они считали для себя обязательной по отношению к ней. Во время же распри, как это обнаружилось, напр., во времена пап Виктора и Стефана, прерогативы кафедры св. Петра становились менее бесспорными. Но в обычном ходе вещей обширная христианская община столицы мира, возникшая с самого основания церкви, освященная пребыванием в ней и мученической кончиной апостолов Петра и Павла, сохранила за собой свое древнее положение общего центра всего христианства и, если можно так выразиться, евангельской столицы; к ней непрестанно были обращены благочестивые взоры ,и мирян, и пастырей; везде интересовались тем, что у нее делалось, какое учение в ней преподавалось, в случае надобности ее посещали. Основатели новых религиозных учений старались добиться у нее признания или даже овладеть ее вселенским авторитетом, пытаясь оказать влияние на ее предстоятелей ее благотворительность, опиравшаяся на довольно значительное уже богатство, не оставляла без помощи во время гонений или обычных бедствий самых отдаленных областей, как Каппадокия и Аравия. Она внимательно следила за богословскими спорами, волновавшими другие страны; она не поколебалась призвать Оригена к отчету в странных крайностях его экзегетики и вернуть к православному образу мыслей могущественного примаса Египта. Положение ее в христианстве было настолько очевидно, что язычники вполне ясно понимали его. Разбирая спор двух соперников по антиохийской кафедре, имп. Аврелиан тотчас же решил, что настоящий епископ – тот, кого признает римский епископ.

Однако, повторим еще раз, эти отношения недостаточно определенны. В то недалекое уже тогда время, когда обнаружились силы, стремившиеся оторваться от центра, пришлось пожалеть, что организация вселенской церкви не получила такого же полного развития, как организация поместных церквей. Единство церкви от этого пострадало.