Глава III. Религиозно–богословская оппозиция католической системы вероучения и обрядов в Англии до реформации

Восстание против установленной в католической церкви власти, т. е. против папства и иерархии, составляющее одну из существенных сторон реформации, давно уже не было новостью в Англии. Оно началось ещё за четыре века до реформации и обнаруживалось, как мы видели, и в жалобах, и в просьбах, и в законодательных определениях, и в обличениях литературы, и даже в самовольных проявлениях народной расправы. Но, если судить по этим явлениям, восстание имело пока характер исключительно светский, политико–экономический. Англия восстаёт здесь против папы; но она смотрит на него при своём восстании только как на иностранного государя, вовсе не думая отвергать его духовный авторитет, как главы католической церкви, преемника св. Петра и наместника Христа на земле. Она восстаёт против духовенства; но видит в нем только лишь одно из сословий, подданных государства, вовсе не имея намерения отрицать его священный характер, как служителя церкви и совершителя таинств. Что возбуждает её недовольство? Почему восстаёт она? Потому ли, что злоупотребления, накопившиеся в католической церкви, соблазняют её? Потому ли, что её религиозное чувство испытывало неудовлетворённость? Совсем нет. Рассмотренные нами явления не дают исследователю никакого права предполагать что–либо подобное. О религии в них нет почти и помина. Англия возмущается лишь тем, что иностранец папа прясвояет себе в этой стране власть более королевской; что он высасывает из государства сок и истощает его посредством своих громадных поборов, что он даёт чужеземцам явное преимущество пред природными англичанами при определении на доходные должности и т. д. Англия не довольна своим духовенством потому, что оно гнетёт её своим судом, своими привилегиями, своим богатством и т. д. Какая конечная цель этого восстания? Религиозная ли реформа? Очищение ли церкви от искажающих её злоупотреблений? Совсем нет. Цель та, чтобы ослабить гнёт церкви, кажущийся тяжким, а, если возможно, и совсем сокрушить политическое и экономическое её преобладание, отобрать её имения и подчинить её служителей светской государственной власти. Высшим оправданием восстания постоянно выставляется забота об общественном благосостоянии, о национальных интересах. Это был, если можно так выразиться, протестантизм политико-экономический. Но и при таком своём характере восстание против папства и иерархии не могло, конечно, остаться без последствий в сфере религиозной. Какие бы не были побуждения и цели им руководившие, во всяком случае оно направлялось против церкви и её служителей; оно постепенно приучало народ, привыкший прежде безусловно преклоняться пред велениями церковной власти, относиться теперь к этим велениям критически, иногда отказывать им в повиновении, восставать и бороться против них. Правда, эта борьба имела в виду такие вопросы, которые не касались религии и имели по преимуществу политическое значение; но велась она все–таки против папы и духовенства. Возможно ли так рассечь на двое природу человека, чтобы он в одно и то же время к одному и тому же лицу или учреждению питал два совершенно противоположных чувства? Невозможное дело, чтобы народ Англии в одно и то же время мог относится к папе и духовенству с безусловным доверием и благоговейным уважением, как к своим духовным руководителям, и с презрением и ненавистью, как к врагам своего политического и экономического благосостояния. Такие чувства плохо мирятся между собою и, если возрастает одно из них, неизбежно умаляется другое. Так именно должно было быть и в данном случае. Чем сильнее была политическая борьба против папы и духовенства, чем решительнее было против них народное недовольство, тем более, конечно, страдал и авторитет церкви вообще. О поддержке и сохранении этого авторитета никто и не заботился; никто не думал отделять политику от религии, а напротив само духовенство старалось придать борьбе характер религиозный, прикрыть свои мирские права и выгоды священным именем религии и церкви. После этого тем труднее было ожидать, чтобы политико–экономическая вражда Англии против папы и духовенства не причинила более или менее значительного ущерба и в сфере религиозной. Зачатков протестантизма религиозно–церковного мы здесь пока ещё не видим, но если бы они явились, то в протестантизме политико–экономическом, конечно, нашли бы себе весьма немалую поддержку. Явиться же они не замедлила.

Мирское направление папы и клира; их постоянная погоня за материальными выгодами; их гордость и властолюбие, их нравственная распущенность – все это, мы видели, давно уже замечалось и оценивалось сословиями Англии, хотя эта оценка производилась лишь с точки зрения общественного благосостояния. Нельзя было, конечно, ожидать, чтобы на эти вопиющие явления не было наконец обращено внимания и с точки зрения религиозной. Независимо от всякой политики, человек религиозный, углубляясь по внутреннему влечению своего сердца в исследование вероучений католической церкви, и сопоставляя результаты своего исследования с существующею практикой церкви, неизбежно должен был рано или поздно, в большей или меньшей степени, натолкнуться по некоторым пунктам на вопросы и недоумения. И тем труднее было избежать этих вопросов, что некоторые из них, благодаря политико–экономической оппозиции против церкви, настойчиво выставлялись на очередь самою жизнью. А стоило только остановиться на этих вопросах, чтобы явилось на свет то, что мы называем зачатками протестантизма религиозно–церковного, т. е. чтобы начались жалобы и возражения против существующего в церкви порядка не с точки зрения общественного благосостояния, а во имя интересов религии.

В октябре 1231 года, Линкольнский каноник, Роберт Гросстэт больной лежал в постели и размышлял о современном состоянии католической церкви. Он никак не мог разрешать глубокого противоречия между христианским понятием о высоком служении пастыря церкви и печальною действительностью католицизма, где господствовали плюралитет и нонрезиденция. Он сам владел несколькими бенефициями и теперь совесть терзала его за это. По выздоровлении, он обращается с своим недоумением к папе и, не получив от него успокоения, оканчивает тем, что отказывается от всех своих бенефиций, оставляя за собою только одну, чтобы быть в ней истинным пастырем. Эта мелочь из биографии английского прелата кажется нам достаточно характеристичною, чтобы показать, что некоторые образованные люди Англии, ещё XIII века, приходили иногда в разлад с существовавшими порядками католической церкви, помимо всяких соображений политики, единственно в силу своего личного размышления о предметах религии. Чрез несколько лет Гросстэт сделался епископом Линкольнским и всю свою последующую деятельность посвятил на борьбу против церковных злоупотреблений, смело вступив при этом в столкновение даже с самим апостольским престолом. В 1250 году, он отправился в Лион и вручил здесь папе Иннокентию IV свою записку, в которой с полною откровенностью высказал свой взгляд на современное состояние католической церкви. Для нашего спасения, говорил здесь Гросстэт, сын Божий снизошёл на землю. Трудами Его апостолов и поставленных ими пастырей царство Божие утвердилось и распространялось в мире; но теперь это царство, церковь Христова все более и более умаляется и ограничивается. В большей части вселенной господствует неверие, а что касается христианства, то и в нем значительная часть отпада в раскол. В небольшом остатке гнездится ересь и смертные грехи, так что в винограднике Господнем почти не обретается плодов. Где же причина такого безотрадного положения, такого упадка церкви? Причина в том, что церковь переполнена дурными пастырями, которые разгоняют стадо Христово, опустошают Его виноградник и оскверняют землю. И это нисколько не удивительно, ибо не проповедь животворного слова исходит от них, а только высокомерие, корыстолюбие и распутство. Своим безбожным образом действий они распространяют скорее мертвящую тьму в мире, чем являются ему светильниками. и откуда берутся такие пастыри? Их источник – Римская курия, которая не только не заботится об уничтожении зла, но сама усиливает его своими провизиями, диспенсациями и т. д. Она думает лишь о том, чтобы дать людям выгодное обеспечение, предоставляя тем самым тысячи душ на вечную погибель, ибо поставленные ею пастыри оказываются лишь наёмниками. Гросстэт обращается к папскому престолу с мольбою, чтобы он позаботился прежде всего о собственном очищении и исправлении и главным образом об уничтожении той продажности, которая ввиду всех господствует при папской курии. Не дерзость и какие–либо притязания были причиною такого смелого обращения, заключает епископ свою записку, а единственно страх Божий и искреннее желание улучшения, руководясь которыми он с чувством глубокой преданности, со смирением и слезами обращается со своею мольбою к святому отцу. Но святой отец не внял мольбам епископа; через три года он назначил в Англии бенефицию своему непоту и по этому поводу прислал особую буллу, наполненную всевозможными изъятиями и устранениями всех препятствий. Пламенная ревность Гросстэта побудила его выступить с протестом против папского поступка. В этом протесте епископ прежде всего свидетельствует о своём почтительном повиновении папским велениям и о глубоком своём уважении к матери–церкви Римской. Но именно это то уважение и вынуждает его в настоящем случае противиться папскому назначению, ибо мера, принятая папою, безнравственна и противна апостольскому духу. Она вредна для церкви и внушена голосом плоти и крови, а не Отца небесного, а потому всякий искренно преданный интересам церкви и апостольского престола должен не повиноваться ей, но противодействовать всеми своими силами ¹⁶¹. Жалобы епископа Линкольнского очевидно не прибавляют ничего нового к тому, что уже известно нам по вопросу об отношениях Англии к римскому престолу. Здесь дело идёт о той же симонии, о тех же провизиях, на которые и прежде и после того уже много раз жаловалась Англия. Но в жалобах Гросстэта для нас важны не факты, послужившие для них поводом, а те побуждения, которые их вызвали. Не то возмущает Гросстэта, что благодаря папским злоупотреблениям истощаются финансы Англии и терпят ущерб национальные интересы. Нет, ему горько то, что церковь Божия страдает, что умаляется царство Христово на земле. Папские меры не потому вызывают его протест, что они вредны для благосостояния общественного, а потому, что они внушены голосом плоти и крови, что они безнравственны и противны духу апостольскому. Не патриотизм побуждает его к жалобам и протесту, а страх Божий, ревность о благе церкви и о спасении душ, вверенных её руководительству. Епископ, следовательно, в данном случае смотрит на дело не с политической точки зрения, а с религиозной.

В начале XIV века, другой английский богослов, воспитанник Оксфорда, францисканец Вильям Оккам вступает в ожесточённую литературную борьбу против папства и иерархии. Он восстаёт против светских притязаний папы, называя их узурпацией, и не забота об интересах государственных руководит им в этом случае, а ревность об интересах самой церкви. Область религии и церкви, по его мнению, должка быть совершенно в стороне от интересов мирских и временных, а потому незаконно и вредно соединять в одном лице власть светскую и церковную. Непогрешимость папы есть вредная и опасная выдумка, не имеющая оправдания, ибо факты свидетельствуют, что и папы могут также ошибаться и даже впадать в ересь, как и все другие люди. Свою мысль Оккам подтверждает буллами самих пап, где они часто противоречат один другому. С особенною силою восстаёт он против материальных богатств католического клира. С какою целью, говорит он, государи и князья давали свои имения церкви? Для того, чтобы духовенство молилось за души жертвователей, и чтобы оно благотворило бедным. Теперь же оно не делает ни того, ни другого, оно пользуется имениями для себя и для своих детей и непотов, обманывая и живых и мёртвых. Если же духовенство не выполняет тех условий, на которых ему даны были его имения, то эти имения должны быть у него отобраны государями. И не потому восстаёт Оккам против богатств духовенства, что их скопление в его руках вредно для страны, а потому что такое состояние клира не соответствует его назначению, что не богатствами владеть должен он, а в бедности подражать апостолам. Исправление злоупотреблений, вкравшихся в церковь, – вот цель, к которой стремится и Оккам в своей полемике, ратуя в этом случае для блага самой церкви ¹⁶².

К половине XIV–го века относится деятельность Ричарда Фиц–Ральфа, архиепископа Армаханского. По свидетельству современников, это был человек весьма учёный и много потрудившийся для богословской литературы своего времени, но нам известен лишь один эпизод из его деятельности, а именно его полемика против нищенствующих монашеских орденов. В эпоху Ричарда нищенствующие монахи получили в Англии разного рода привилегии, в силу которых пользовались преобладающим влиянием в церкви. Это то вот преобладание нищенствующих монахов и происходившие от него разные злоупотребления и вызвали полемику Ричарда. В целом ряде проповедей, произнесённых в Лондоне, и в речи, которую Ричард держал пред папою Иннокентием VI и его кардиналами в Авиньоне, он обличал нищенствующих монахов зато, что они скопили для своих монастырей громадные богатства; что они приобрели себе некоторого рода монополию на совершение таинства покаяния, что они предаются порокам и ведут безнравственный образ жизни. Не политические какие–либо соображения и не зависть к монашеским богатствам вызвали Ричарда на полемику с нищенствующими, а единственно забота об интересах церкви, о спасении душ верующих. Его возмущает то, что нищенствующие монахи привлекают к себе на исповедь большинство населения, потому что этим подрывается значение приходских пастырей, которые лишаются таким образом одного из лучших средств оказывать нравственное влияние на своих пасомых. Его возмущает то, что при таком порядке унижается и нравственное значение покаяния, потому что монах, нищенствующий в качестве духовника, никак не может также плодотворно подействовать на совесть кающегося, как священник приходский. Кающийся видит его в первый, а часто и в последний раз, а потому монах конечно не имеет над ним большего нравственного влияния в силу своего личного авторитета; он не может руководить его исправлением, потому что не живёт вблизи его и вовсе не знает его жизни. Он и не может после следить за его душевною жизнью, ибо сам бродит с места на место и, приняв исповедь, уходит и забывает о своём духовном сыне. Возмущается наконец Ричард и за самих монахов, за ту нравственную гибель, которую они сами себе готовят. Богатство и почёт производит на них деморализующее влияние; они забыли правила своего устава, настроили себе княжеских дворцов, живут в роскоши и предались порокам. Ради спасения самых монахов в их образе жизни необходима реформа. Не признает Ричард и самого принципа, на котором основываются учреждения нищенствующих орденов. Эти учреждения представляются ему несоответствующими духу Евангелия. Иисус Христос, говорит он, во время земной жизни Своей был беден, ни никогда добровольно не нищенствовал и некого такому нищенству не учил ¹⁶³. Полемика Ричарда таким образом имеет чисто религиозный характер.

Не одни только вопросы церковного устройства и практики останавливали на себе внимание английских богословов. Не редко религиозно–философствующая мысль углублялась в исследование основных догматов католического верования, при чем иногда случалось, что личное мнение исследователя приходило в разлад с установленной догматикой. Так случилось напр. с духовником и проповедником Эдуарда III, а потом архиепископом Кантерберийским, Томасом Брадвардиною. Этот „doctor profundus“, как называли его современники, посвятил свою профессорскую, проповедническую и литературную деятельность на исследование высоких богословских вопросов о благодати, предопределении, свободе воли и т. д., изложив результаты своего исследования главным образом в трактате „De causa Dei“. Он разрешает эти вопросы и путём собственного философского исследования, и посредством изъяснения Священного Писания и многочисленных свидетельств из творений отцов и учителей церкви, схоластических богословов и философов древнего и позднейшего времени. В католичестве издавна утвердилась мысль Пелагия о том, что человек спасается своими собственными подвигами и что оправдание таким образом является вознаграждением человеку за его личные достоинства. Господство такого пелагианского воззрения и вызвало Брадвардину на исследование с целью его опровержения. Ему казалось, что пелагианские заблуждения, заразившие почти весь католический мир, оскорбительны для Бога, потому что унижают значение Божественной благодати и умаляют достоинство искупительных заслуг Сына Божия. Но в своём собственном исследовании Брадвардина вдаётся в противоположную крайность и приближается к воззрениям позднейших реформаторов. Он доказывает, что оправдание человека есть свободный дар Божественной благодати и совершается независимо от его заслуг. Оскорблением было бы для Бога, думает он, считать Его каким–то торговцем, который как будто продаёт, обменивает дары Своей благодати на заслуги человеческие. Молитвы человека, ходатайство святых, добрые или злые деяния, – ничто не может изменять определения предвечной Божественной воли, ибо Бог ни от чего не зависит, а напротив все зависят от Бога. Развивая эти и подобные им мысли, Брадвардина и сам сознает, что он идёт в этом случае против господствующих воззрений ¹⁶⁴.

Приведенные примеры показывают, что в среде учёных богословов Англии ещё XIII и XIV века уже бывали случаи уклонения от установленных воззрений не только по вопросам церковного устройства и практики, но иногда и в сфере догматов. Но эти уклонения не влекли за собою каких–либо серьёзных и опасных для церкви последствий. В сознании самих богословов, их уклоняющиеся от установленных воззрения не были настолько преобладающими, чтобы нарушить их единение с церковью. Осуждая существующие в церкви порядки, подрываясь под самые её основы и впадая даже в ересь, эти богословы продолжают все-таки считать себя истинными католиками и явно свидетельствуют о своей глубокой преданности католической церкви. Гросстэт в самом протесте своём заявляет о своей преданности и повиновении церкви римской. Что его заявление не было лишь оговоркой, это можно видеть из того, что тот же Гросстэт подробно развивает и доказывает знаменитую теорию двух мечей. Оккам с беспримерною покорностью принимает и развивает римскую богословскую систему, полагая её, как несомненную истину, в основу своих исследований. Тоже делает и Ричард Армаханский в своей книге «Об Армянских заблуждениях», а полемизируя против нищенствующих орденов, он считает своим священным долгом заявить, что он вовсе не думает настаивать на их уничтожении, ибо они установлены и одобрены церковью; он желает лишь их реформы. Брадвардина заявляет, что против церкви идти он не намерен, что он преклоняется пред её авторитетом, ей предоставляет судить об его мнениях и решать – прав он в них или ошибается ¹⁶⁵. Не будучи поводом к отделению от церкви, эти мнения и не пропагандируются в качестве какого–либо особого учения. Они остаются личным достоянием мыслителей и только иногда лишь усвояются их учениками и почитателями. Сама церковь не смотрит на них как на ересь и как на что–либо опасное; она оставляет их в покое, предоставляя их авторам по–прежнему занимать высокие церковные должности и вообще жить и действовать как прежде. Мнения их так и остаются их личными мнениями. Но какая бы ни была судьба этих мнений, для нас важно уже то одно, что они существуют, а следовательно показывают, что некоторые учёные люди Англии в XIII и XIV веке уже возвышали свой голос против тех или других пунктов католической системы, полагая таким образом начало протестантизму религиозно–церковному.

Ересей в настоящем смысле этого слова, сектантских разделении не было в Англии во все продолжение средних веков и до второй половины XIV века. Собственная почва Англии не породила и не развила за все это время ни одной ереси, а попытки континентальных пропагандистов пересадить сюда свои учения оказывались всегда безуспешными. Английские хроники очень немного, впрочем, говорят нам об этих попытках. В первый раз пропагандисты ереси явилась в Англию в 1159 году. Это были немцы, мужчины и женщины в количестве тридцати человек. Они проповедовали еретический взгляд на брак, отвергали крещение и евхаристию; но успели обратить к своему учению только одну женщину. Очень скоро они были привлечены, вместе с их предводителем Гергардом, к суду, на Оксфродском соборе обвинены были в ереси и преданы светской власти для наказания. Их заклеймили, секли на улицах и полураздетыми изгнали вон из города. Суровое зимнее время и запрещение кому–либо оказывать им приют и помощь имели своим следствием то, что все они погибли бесследно. В начале XIII века прибыло в Англию несколько альбигойцев, но все они были сожжены живыми. Таким образом, немногие попытки континентальных еретиков привить свои учения в Англии не имели никаких последствий, а потому полемическое стихотворение конца XIV века, осуждая лоллардов – последователей Виклефа с полным правом могло сказать, что заражённая теперь ересью Англия всегда доселе чиста была от такого пятна ¹⁶⁶. Но за то с конца XIV века т. е. со времени появления на свет лоллардов, порождённых учением Виклефа, ересь приобретает такую силу в Англии, что, несмотря на все преследования, не вымирает уже до самой реформации.

Виклеф начинает своё дело также как начинали и до него его предшественники: Гросстэт, Оккам и др. Занимаясь исследованиями в сфере религиозно–церковных вопросов, он приходит в разлад с установленными воззрениями церкви сперва по некоторым только частным пунктам, но потом, подобно позднейшим реформаторам, побуждаемый отчасти внешними обстоятельствами, развивает свой протест далее и доходит наконец до той крайности, которая отмечается и осуждается церковью как ересь. Ещё при жизни Виклефа его учения были уже осуждены как еретические, хотя на личность его это осуждение и не простёрлось. Церковное проклятие разразилось над ним, тогда, когда он был уже в могиле. Последователей же Виклефа, усвоивших и развивавших его учения, и известных под именем лоллардов, вся Англия считает еретиками. На Виклефе таким образом мы видим тот момент в развитии религиозного сознания Англии, когда личные зрения, уклоняющиеся от церковных, переходят в крайность и становятся ересью. С особенною подробностью останавливаться на рассмотрения взглядов Виклефа мы не имеем, конечно, возможности и надобности, укажем здесь лишь то, что для нашей цели предоставляется существенным.

Оппозиционная церкви общественная деятельность Виклефа распадается на два периода, значительно различающихся между собою по существу тех воззрений, распространение которых составляло их содержание. В первом периоде, обнимающим десятилетие, оппозиция Виклефа, имеет характер церковно–политический, а во втором – чисто религиозный. Сперва Виклеф учит и действует как патриот, а потом становится исключительно богословом. Как патриот, он не мог поднять каких–либо новых вопросов, потому что политико–экономическая оппозиция католической церкви, как мы знаем, давно уже существовала в Англии; ею уже сказано было или говорилось в данное время все то, что только можно было сказать против католической церкви с точки зрения национальных интересов. Но и на те же явления можно было взглянуть с иной точки зрения. Патриотизм Виклефа имел характер не политический только, а церковно–политический. В оппозиции церкви он являлся в этом случае преемником не столько королевской власти или сословий парламента, сколько Роберта Гросстэта, Ричарда Армаханского и т. под. Плывя по течению, примыкая к господствовавшему в то время национальному анти–римскому и анти-церковному движению, он привносил в него несколько и от себя, придавал ему религиозный оттенок.

Главным пунктом, против которого направлялась национальная оппозиция, была, как мы знаем, власть папы, а потому и Виклеф, как патриот, не мало останавливается на вопросе о папстве и об его отношениях к Англии. Он восстаёт против светских притязаний папы и не признает за ним никакого права на верховное ленное господство над светскими государями и над королём Англии. Папа, говорит он, должен преимущественно пред всеми другими быть подражателем Христу, потому что он Его преемник и наместник. Христос же во время Своей земной жизни не только не присвоил Себе никакой власти, но не имел даже и „где главы подклонити“. Если папа и сам называет себя рабом рабов Божиих, то он должен оправдывать это и на деле. Он должен быть преемником Христа и по своим нравственным качествам, по своему смирению, любви к ближним и терпению. Финансовый гнёт папства на Англию, папскую систему податей, Виклеф называет грабежом церкви. Он требует, чтобы светская власть положила конец вымогательствам папских агентов сборщиков, потому что их образ действий противоречит духу христианства и нужно применить к ним заповедь о братском обличении. Он доказывает сословиям, что они имеют полное право, в интересах государства, запретить вывоз за границу всякого рода сокровищ и таким образом прекратить всякие платежи в Рим, потому что эти платежи есть добровольное даяние и милостыня, которая, по закону христианскому, перестаёт быть обязательною в тех случаях, когда сам даятель начинает терпеть нужду. Аргументация Виклефа ясно показывает, что не патриотизм только побуждает его восставать против светских и финансовых притязаний папства, а вместе и сознание того, что это учреждение уклонилось от своего идеала и в своих действиях противоречит духу христианства. Но на этом Виклеф не останавливается. Постепенно развивая свой протест, он доходит до отрицания папства вообще, даже и как власти церковной. Сперва ор отрицает его святость, высказывая мысль, что папа, как человек, подвержен ошибкам, может впадать даже и в смертные грехи, и что нельзя давать полный простор той теории, которая возглашает, что все предписываемое папою справедливо само по себе и должно иметь силу закона. Затем он говорит, что папство не есть учреждение Божественное и признание его вовсе не есть догмат, необходимый для спасения. Римская церковь вовсе не есть глава всех других церквей и апостол Петр не имел никакого преимущества пред другими апостолами. Потом, под влиянием раскола 1378 года, Виклеф заявляет, что для блага и мира церкви было-бы лучше низвергнуть обоих, враждовавших тогда, пап, уничтожить вообще это учреждение и жить совсем без папы, как это делают греки. Но и здесь Виклеф ещё не останавливается. Систематическое угнетение национальных церквей, высокомерная гордость, мирской характер папского управления, притязания на всемирное господство, – все эти черты выродившегося папства, прикрываемые личною Божественности, представляются наконец Виклефу делом антихриста. Он клеймит теперь папу именем антихриста, называет его человеком греха, не соответствующим своему первоначальному пастырскому назначению, но возгордившимся даже до стремления стать выше Самого Христа. Папство, говорит он, – от лукавого, и поклонения ему есть мерзкое идолослужение, ибо Божеские почести воздаются при этом члену люцифера. Идти в этом направлении далее было уже, очевидно, некуда. Итак, Виклеф, начав с оппозиции политической, дошёл и до полного отрицания папства вообще, при чем политика была уже совершенно в стороне ¹⁶⁷.

После папства, предметом народного недовольства была, как мы видели, и католическая иерархия. Как патриот, Виклеф является сторонником народа и в этом отношении. Он вооружается против монахов, жестоко обличает безнравственность и пороки всего католического духовенства, восстаёт против церковных имений. Но не забота об интересах общественного благосостояния главным образом руководит им в данном случае, а ревность религиозная. Против монахов он вооружается потому, что не признает монашества законным в самом принципе. Это учреждение представляется ему оскорбительным для достоинства христианства. Как будто христианское учение и правила жизни недостаточны и несовершенны, если потребовалось ещё выдумывать какие–то новые уставы, способствующие ещё более высокому совершенству. Смотря на монашеские ордена с этой точки зрения Виклеф называет их „religiones privatae, sectae novellae“. Учреждение этих орденов он вменяет их основателям не в заслугу, а в преступление. Восстаёт он против монахов и потому также, что видит в них самых ревностных приверженцев и слуг антихриста, т. е. папы, а потому считает их главными виновниками распространение в народе разных суеверий и ложных учений, источником которых служит папа. Дурной образ жизни духовенства потому особенно возмущает Виклефа, что благодаря ему, духовенство пренебрегает своими обязанностями и является самым гнусным вором, ибо похищает у своих пасомых Божественное слово, лишая их наставления, а такое похищение преступнее всякого святотатства. Виклеф восстаёт против церковных имений и усиленно настаивает на их секуляризации потому, что существование этих имений представляется ему незаконным и вредным и в принципе, и на практике. По предписаниям Священного Писания, говорит он, служители церкви не должны владеть никакими имениями, апостольская нищета должна быть для них обязательною. Если имения жертвуются в церковь, то не для личного пользования её служителей, а для целей благотворительности, а потому, в случае извращения этих целей, светская власть и сами жертвователи должны отобрать имения обратно. Возмущается Виклеф против церковных имений и потому, что они служат главною причиною того чрезвычайного нравственного развращения, до которого дошло теперь богатое духовенство и которое гибельно влияет на религиозное состояние народа. Таким образом и в этом пункте Виклеф стоит на точке зрения религиозной. Созерцание разных недостатков в церковном устройстве или злоупотреблений в практике и их обличение естественно и неизбежно приводит человека к мысли о необходимости реформы. К этой мысли, как мы знаем, не один раз уже приходили и короли Англии, и сословия парламента, и мыслители–богословы, хотя они касались часто лишь некоторых только сторон церковной жизни и смотрели на них с различных точек зрения. Но никто ещё доселе не подходил к этой мысли так близко, не выставлял и не обсуждал её так решительно и не понимал её так широко, как это делает Виклеф. Католическая церковь, говорит он, как она есть теперь, не такова, какою она должна быть; она уклонилась постепенно от того образца, который начертан для неё в Слове Божием и по которому она создана была и существовала в век апостолов. Чтобы убедиться в этом, стоит лишь сравнить современное состояние церкви, законы, жизнь и проповедь современных пастырей, с жизнью и учреждением Спасителя и с теми предписаниями, которые даны нам от Него. Такое сравнение убеждает в настоятельной необходимости церковной реформы. В чем должна состоять эта реформа? В том, чтобы очистить церковь от вторгшихся в неё заблуждений и злоупотреблений и восстановить первоначальное христианство в его чистоте и совершенстве. Так как корень всех зол Виклеф видит в мирском направлении, получившем господство в церкви, то самым первым и лучшим средством реформы должно служить, по его мнению, отобрание у церкви её владений и освобождение её от всяких имений, каковое освобождение должно совершиться или посредством добровольного отречения епископов, аббатов и др., или-же путём насилия со стороны светской власти. Для совершения необходимой реформы Виклеф призывает всех людей, проникшихся духом Евангелия. Люди, обладающие знаниями, должны помогать этому делу разъяснением оснований, заимствованных из Слова Божия: светские владетеля – своею властью, данною им от Бога; народ – добрым поведением и молитвою к Богу; папы, епископы, монахи и др. – своим собственным очищением. Виклеф не скрывает, что попытка реформы встретит сильное сопротивление и должна будет выдержать борьбу, при которой и мученическая смерть достанется в удел её защитникам, потому что не только антихрист–папа и его ученики, но и сам диавол и все его злые силы с яростью восстанут против восстановления на земле дела Христова. Но, при содействии Божественной помощи, святое дело реформы несомненно восторжествует. Никто доселе не представлял себе реформу в таком широком смысле, как это делает теперь Виклеф. Если мысль об ней и высказывалась прежде, то она имела обыкновенно очень узкий и частный смысл. Один восставал против провизий и требовал реформы в порядке назначения на церковные должности, другой жаловался на финансовое угнетение и требовал реформы в папской податной системе: третий ратовал против монахов и настаивал на реформе нищенствующих орденов и т. д. Но никто не возвышался до мысли о необходимости реформы церкви во всех отношениях. Виклеф ясно высказывает и развивает эту мысль. Католическая церковь, по его мнению, не в устройстве и практике только уклонилась от своего идеала, она допустила много заблуждений и в учении, а потому реформа должна коснуться и области догматической. Во втором периоде своей деятельности Виклеф был по преимуществу богословом, он пересмотрел почти всю систему католического вероучения и указал много пунктов, в которых, по его мнению, римская церковь уклонилась от первоначального христианства и исказила истинный смысл его догматов. Нам достаточно будет лишь краткого перечня догматических учений Виклефа, чтобы понять, как далеко разошёлся он с установленным католическою церковью учением и какою широкою потому должна была быть требовавшаяся им реформа.

По вопросу об источниках христианского вероучения, Виклеф является провозвестником так называемого формального принципа протестантизма. Хотя на первых порах он и не был вполне свободен от схоластической привычки возвышать значение предания; но потом чем дальше, тем решительнее он приближался к протестантскому воззрению. Он проводит резкую пограничную черту между Священным Писанием и всяким человеческим авторитетом, признавая Св. Писание единственно достаточным источником христианского познания, имеющим бесконечный, руководящий авторитет. На подтверждение и защиту этого положения Виклеф написал одно из самых значительнейших своих произведений: «De veritate Scripturae sacrae». В Свящ. Писании, учит он, содержится все то, что необходимо для спасения; оно непогрешимо, нравственно–чисто и вполне достаточно, это – magna charta христианской церкви. Явно или посредственно, в Писании содержится всякая заповедь нужная для церкви и только оно одно имеет для церкви безусловный авторитет. В изъяснении Св. Писания никто не имеет какого–либо особенного исключительного права; но в этом случае Сам Дух Святой руководит каждого. Материальный принцип протестантизма Виклефу не был доступен. При определении значения веры в деле оправдания он стоит на точке зрения средневековых схоластиков, не доходя до протестантского учения об оправдании одною верою, но и посредством собственных заслуг человека, по его учению, не способен дать удовлетворение Богу за свои грехи; он может достигнуть оправдания, хотя и не без собственного нравственного труда, не иначе как при содействии Божественной благодати.

В учении о церкви Виклеф идёт совершенно в разрез с господствовавшим католическим воззрением. По его взгляду, церковь есть общество избранных. Принадлежность к церкви определяется не внешним вступлением в число её членов, а благодатным избранием от Бога в силу Его предопределения. Размеров церкви определить невозможно, потому что никто не может с несомненностью различить, кто удостоился благодатного избрания от Бога, и кто нет. Об этом можно только гадать с большею или меньшею вероятностью, судя по нравственному образу того или другого человека. Само собою разумеется, что, при таком составе церкви, внешнее различие между пастырями и пасомыми не имеет никакого значения. Отверженный не принадлежит к церкви, хотя бы он занимал и церковную должность и был епископом и даже самым папою. Между Богом и человеком не нужно никакого посредства и каждый праведный человек есть священник, призванный Богом. Не имеет, конечно, никакого смысла и притязание католической церковной власти произносить приговоры об отлучении от церкви или о причислении кого–либо к лику святых. Никто не может быть отлучён от церкви никем, если он не отлучён Богом, и наоборот никого нельзя назвать святым, если он не удостоился Божественного избрания, чего никто из людей знать не может, ибо в церкви воинствующей избранные и отверженные смешаны между собою.

В учении об евхаристии Виклеф признает, что в этом таинстве одновременно присутствуют и истинный хлеб и вино и истинное тело и кровь Христовы. Он утверждает, что хлеб и вино не суть только знаки тела и крови Христовых; но что тело и кровь действительно присутствуют в таинстве, хотя это присутствие не телесное и пространственное, а таинственное, ибо пространственным образом тело Христово присутствует только на небе. Объяснить способ этого присутствия Виклеф отказывается, ибо это чудо, недоступное нашему пониманию. С особенною силою восстаёт Виклеф против учения о пресуществлении. Он доказывает, что это учение не имеет для себя никакого основания в Свящ. Писании и даже противоречив ему; что оно идёт против свидетельств древнего предания и не согласно с требованиями здравого человеческого смысла. Учение это, говорит Виклеф, особенно вредно по тем последствиям, какие оно неизбежно влечёт за собою. Он выставляет на вид, что Божеское почитание, оказываемое веществу таинства евхаристии, есть идолослужение, тем менее извинительное для христиан, что они знают духовное существо своего Бога. Служителей пресуществления он прямо называет жрецами Вааловыми. Учение это, говорит он, есть излишнее возвышение человека и крайнее унижение Божеского достоинства, ибо человек–тварь является здесь делателем своего Творца, каждый день создавая Его тело. Оно вредно и потому наконец, что служит для попов лучшим средством к вымогательству денег у народа. Из установленного Виклефом взгляда на отношение человека к Богу и на значение заслуг человека в деле оправдания ясно следовало и его отрицание необходимости устной исповеди пред священником и его отзыв о так называемых сверх должных заслугах как об опасной и лживой выдумке. Современное католическое богослужение, по мысли Виклефа, слишком уклонилось от духовного к чувственному, так что внешние знаки ценятся теперь более чем предметы, ими обозначаемые. По вопросу об иконах он говорит, что они не запрещаются христианским учением и могут быть употребляемы, хотя в церкви первенствующей они и не были в таком множестве, как теперь. Но, с другой стороны, иконы весьма легко приводят к заблуждению, заставляя представлять Бога в телесном виде и приводя к ложному представлению, будто-бы иконы суть нечто одушевлённое, что они расточают людям чудеса и т. д.

Нужно внушать народу, что икопопочитание есть вещь весьма опасная, в которой под мёдом кроется яд идолопоклонства, и что истинное значение икон состоит лишь в том, чтобы возбуждать, посредством внешнего образа, дух человека и возвышать его к небесному. Поклонение мощам святых и богатые украшения их гробниц, по мнению Виклефа, не заслуживают одобрения. Бог, говорит он, для того и сокрыл тела Моисея, Богоматери и др. чтобы не сделать их предметом поклонения и не вводить людей в заблуждение. Лучше было-бы для чести святых и для пользы церкви, если бы драгоценности взяты были от мощей и разделены между бедными. Обилие праздников только обременяет церковь. Пастырь не погрешит, а скорее сделает угодное Христу, если дозволит пасомым работать в праздники святых. Что касается пилигримства, то Виклеф думает, что пилигримы поступили бы с большею для себя пользою, если бы оставили свои путешествия, как не имеющие основания в Новом Завете, а сидели бы дома и обращали внимание на то, что они обязаны делать, т. е. заботились бы об исполнении заповедей Господних.

При всей неполноте и несовершенстве представленного здесь очерка учений Виклефа, он все–таки, кажется, достаточен для того, чтобы на его основании отвести Виклефу в религиозной истории Англии должное место. Учение Виклефа не есть, очевидно, какое–либо частное мнение, касающееся лишь не многих религиозных вопросив; а целая система вероучения, представляющая собою нечто цельное, по возможности гармоническое связанное в своих частях. Как особая система, это учение не являлось только лишь уклонением от католической церкви, но соперничествовало с нею, подрывалось под самые её основы, изъявляло претензию пересоздать эту церковь по своему образцу, т. е. иначе сказать, уничтожить её, как она есть, и самому стать на её место. Учение это не желало оставаться только личным достоянием Виклефа, которое могло бы вместе с ним сойти и в могилу; оно поставляло себе задачей перейти в жизнь и деятельность, стать достоянием всего народа. Провозглашая свои учения, Виклеф призывал всех, ревнующих о славе Божией и о своём спасении, сплотиться в тесный союз, задачею которого была реформа церкви, т. е. практическое применение и утверждение его учений. Как особая система вероучения, дело Виклефа старалось приобрести себе прозелитов и пропаганду признавало необходимою.

Для распространения своих воззрений Виклеф потребил два могущественнейших средства, которые вполне соответствовали духу его учения и вытекали из самого его существа, это было – учреждение странствующих проповедников и перевод Священного Писания на народный язык. Учение Виклефа о Священном Писании было, можно сказать, фундаментом, на котором основывалась вся его система. Библию он признавал, как мы знаем, единственным несомненно–истинным и вполне достаточным источником христианского познания. Развивая свою систему, он постоянно обращался к Писанию. Если оп доказывал истинность какого–либо учения, то был твёрдо убеждён, что это учение имеет несомненные основания в Священном Писании. Если он отвергал что–либо, как заблуждение и искажение христианства, то опять–таки потому, что это казалось ему противным Писанию, или по крайней мере не имеющим себе основания в нем. В Писании содержится все, что необходимо для спасения, а потому человеку прежде всего, конечно, нужно знать Писание, чтобы сообразоваться с его указаниями. Отсюда задача христианской проповеди в том и состоит, чтобы сообщать людям Слово Божие, т. е. раскрывать им содержание Св. Писания, которое недоступно непосредственному пользованию большинства, ибо изложено на непонятном для народа языке. Но современное состояние католической церковной проповеди не соответствовало требованиям Виклефа. Священное Писание вовсе не составляло исключительное содержание этой проповеди, напротив, оно отодвигалось на задний плав и часто совсем устранялось, благодаря вторжению в проповедь иных, вовсе не свойственных ей элементов. Католические проповедники того времени заимствовали содержание для своих проповедей из разных легенд о жизни и подвигах святых, из ходячих народных рассказов и даже из произведений древней языческой поэзии, как напр., метаморфоз Овидия или Илиады Гомера. Если же проповедники и обращались к Писанию, то благодаря господствовавшему в то время чрезвычайному пристрастию к аллегорическому толкованию, они старались извлечь особые назидания почти из каждого слова взятого текста, открыть в нем многочисленные и самые сокровенные смыслы, при чем, конечно, допускали широкий произвол и всякого рода натяжки. При таком способе толкования слушатели очевидно знакомились не с действительным смыслом Писания, а с плодовитостью и изобретательностью проповедников. Ясный смысл Писания часто только затемнялся, благодаря схоластическим приёмам проповеди, благодаря разным определениям, тонким разделениям и подразделениям, пышным риторическим украшениям и т. д., что вовсе не соответствовало уровню понимания слушателей. Восставая против всех этих господствовавших недостатков современной проповеди, Виклеф требовал, чтобы проповедовалось чистое Слово Божие, и чтобы предлагалось оно народу в самой простой и удобопонятной для него форме ¹⁶⁸. Поставленная на таких началах, проповедь была бы, думал Виклеф, лучшим средством для распространения его учений, потому что он убеждён был в полном соответствии своего учения с Священным Писанием. Сам он в своих проповедях действительно старался, сколько мог, приложить к делу свою теорию; но этого было, конечно, мало. Проповедь для Виклефа не была целью сама в себе, но только лишь средством для распространения его учений, а потому ему нужно было позаботиться о возможно–более широком применении этого средства. Перевоспитать существующих проповедников, – это была задача слишком трудная, почти совсем невозможная для усилий одного лица и в пределах времени его жизни. Устранить этих проповедников и заменить их, по крайней мере, в должностях приходских священников новыми, воспитанными в иных понятиях, – это было не во власти Виклефа, который и сам был лишь простым священником. Оставалось одно: создать класс новых проповедников, не устраняя прежних, т. е. воспитать таких людей, которые посвятили бы себя исключительно делу проповеди, не соединяя с нею обязанностей приходского священника. Таких именно людей и воспитывает Виклеф. Ещё будучи в Оксфорде, он собирает подле себя кружок молодых людей из студентов университета, внушает им свои религиозные воззрения и воспитывает в них самоотверженное стремление служить делу реформы. С течением времени, эти молодые люди, подготовленные должным образом, и выступают на дело проповеди. Свидетельства современных летописцев, жалобы и приказы архиепископов и епископов представляют нам достаточно материала для характеристики деятельности этих апостолов лоллардизма. Никакого официального полномочия на своё дело эти люди, конечно, не имели. Ни папа, ни епископы и никакая другая церковная власть не давала им разрешения на проповедь; они шли и проповедовали, повинуясь лишь голосу своей собственной религиозной ревности, руководясь лишь желанием сообщить другим истину, которою сами, по их убеждению, уже владели. Часто это были люди, по взгляду церкви не имевшие и права учить других, потому что только на первых порах лоллардские проповедники были большею частью священниками, впоследствии же это были в большинстве случаев простые миряне, не имевшие никакого церковного сана. В самоотверженной деятельности этих людей было не мало апостольского. Своему делу они отдавались всецело. Они не имели какого–либо постоянного местопребывания, но переходили с одного места на другое, от села к селу, из города в город, из одного графства в другое. В грубой шерстяной одежде, с босыми ногами и с жезлом в руке приходил такой проповедник в какое–либо селение и, невзирая на усталость, спешил скорее в церковь или капеллу, чтобы начать там своё дело. Если церковь была заперта, он возвышал свой голос на церковном дворе, а то собирал себе слушателей и просто на площади или улице. Необычная обстановка проповеди, внушительная наружность проповедника и его горячее, убеждённое слово естественно привлекали к нему целые толпы слушателей, а, пользуясь этим, он и спешил заронить в их сердца семена своих антицерковных воззрений. Содержание его проповеди предугадать не трудно. Он вышел из школы Виклефа, а потому он и шёл теперь распространять в народе те воззрения, которые воспитал в нем его наставник. Он проповедовал против испорченности католического духовенства, обличал разные злоупотребления и заблуждения, господствовавшие в церкви, проповедовал необходимость реформы, доказывал, что Божественная благодать есть единственный источник оправдания для человека, а Священное Писание – единственный источник христианского вероучения ¹⁶⁹. Одним словом, он был в своих проповедях прямым последователем и продолжателем Виклефа, служил делу распространения его учений. Сам Виклеф, организовавший странствующую проповедь, видел в ней своё собственное дело; он защищал проповедников в своих сочинениях от разных обвинений и отчасти руководил их деятельностью, составляя брошюры, которые должны были служить им пособием. Поощряемая своим основателем, сочувственно встречаемая народом и даже с оружием в руках покровительствуемая дворянством ¹⁷⁰, странствующая проповедь не замедлила получить весьма широкое развитие. В несколько лет она усилилась до такой степени, что обратила на себя внимание епископов и вызвала против себя ряд мер, как нечто, грозившее опасностью церкви. В конце мая 1382 года, Вил. Кауртнэй, архиепископ Кентерберийский, издал приказ на имя епископа Лондонского, где говорит о не призванных странствующих проповедниках, без всякого полномочия от церковной власти ораторствующих в церквах и других публичных местах и распространяющих еретические учения. По примеру Кауртнэя, ополчаются против странствующих проповедников и другие епископы, как напр. Уэкфильд, еп. Уорчестерский, в 1387 г. и Спенсер, еп. Норцичский, в 1389 году ¹⁷¹. Ясно, что учреждение странствующих проповедников достигало своей цели, если церковная власть сочла нужным наложить на него свою руку.

Как бы ни была плодотворна странствующая проповедь, это средство научения Виклеф все–таки не считал главнейшим. По смыслу его воззрений, отношение человека к Богу тем выше и совершеннее, чем оно непосредственнее, а потому и при изучении Слова Божия гораздо было бы лучше, если бы человек мог обходится без посредников, если бы он сам читал и уразумевал Божественные писания, при содействии и руководительстве Духа Святого, Которому Одному только, как мы знаем, Виклеф давал исключительное право изъяснять Писание. Но такое непосредственное пользование Словом Божиим было невозможно для народа до тех пор, пока Библия оставалась в употреблении лишь на латинском, непонятном для народа, языке. Прямым естественным следствием воззрений Виклефа было сильное с его стороны желание сделать Священное Писание доступным для всех, посредством перевода его на живой народный язык. При содействии Герефорда, он принимается за труд и скоро приводит его к желанному концу; в 1382 году появляется на свет полная Библия на английском языке.

Нельзя сказать, чтобы перевод Священного Писании на Английский язык был делом неслыханным до Виклефа. Ещё в период англо–саксонский некоторые книги Библии были уже переведены, о чем мы знаем из современных свидетельств или даже из самих списков, сохранившихся до настоящего времени. Достаточно упомянуть о переводе Псалтири епископа Ольдгэльма, относящемся к последним годам VII–го или к началу VIII–го века; о переводе Евангелия Иоанна Беды достопочтенного, относящемся к тридцатым годам VIII–го века; об Евангелиях с толкованиями из времён Альфреда, т. е. конца IX века, о переводе книг Моисеевых, Судей, Царств и др. монаха Эльфрика, конца X века. Немногое, уцелевшее до позднейшего времени, не представляет ещё, конечно, собою всего того, чем действительно владела Англия того периода, потому что не мало должно было и погибнуть, особенно при бедствиях Датских и Норманнских нашествий. После норманнского завоевания, побеждённое и порабощённое племя Англо-саксонское, конечно, не могло ожидать, чтобы господствующий класс норманнов стал заботиться о переводе Писания на его язык. Книги Библии переводились в это время, но уже не на Англо–саксонский язык, а на Французский – родной для классов господствующих. Побеждённое-же племя должно было довольствоваться тем, что у него было от прежнего времени, и оно хранило эти остатки и не утратило их, продолжая употреблять для своего назидания. Это подтверждается, между прочим, и тем, что многие списки переводов произошли именно в XII веке. Из соединения двух прежде враждебных элементов, т. е. Норманнского и Англо–саксонского, образуется с течением времени одно целое и начинается история Английского народа с Английским языком и литературою. Тринадцатый век был эпохою в этом отношения, а потому в конце XIII века мы уже видим появление стихотворного перевода Псалтири на Английский язык. В первой половине XIV века, та-же книга переводится ещё несколько раз, как напр. Скоргэмом и Роллем ¹⁷². Таким образом предприятие Виклефа не было таким, о котором-бы никогда доселе не слыхивала Англия; но при всем том его Библия не без основания может быть названа первою Английскою Библией. Переводы, существовавшие до Виклефа, никогда не обнимали собою всей Библии и даже хотя–бы одного Ветхого и Нового Завета. Они ограничивались лишь некоторыми отдельными книгами и преимущественно Псалтирью, при чем большинство священных книг оставались непереведёнными. Эти переводы не всегда и можно было назвать переводами, потому что они часто довольно далеко уклонялись от своего подлинника, стесняемые своею стихотворною формой, или же представляли собою перифраз. Но что в особенности заслуживает внимания, так это самая цель переводов. Она предназначались исключительно для употребления духовенства и немногих учёных и образованных лиц. Никому из переводчиков не проходило при этом в голову подумать о народе. Никто из них при своём труде не руководился тою мыслию, чтобы сделать Слово Божие понятным и доступным для всех, дать каждому возможность самому поучаться истинам веры. Вот почему дело Виклефа было первым в своём роде и не походило на все то, что было сделано прежде него. Он создал точный перевод всей Библии и дал его народу.

Некоторого рода приготовительным шагом к изданию полной Английской Библия был сделанный Виклефом перевод согласия Евангелий (series collecta) августинца приора Клеменса, конца XII века. В предисловии к этому труду ¹⁷³ Виклеф высказывает и развивает свой взгляд по вопросу о необходимости перевода Свящ. Писания на живой народный язык. Основываясь на словах Спасителя: „блажени слышащие Слово Божие, и хранящии е“ (Луки XI, 28), Виклеф говорит, что христиане должны день и ночь трудиться над изучением текста Священного Писания, и особенно Евангелия на родном своём языке, а между тем католическая церковь не даёт мирянам права на это. Сластолюбцы–учёные говорят, что миряне легко могут впасть в заблуждение, а потому они не должны рассуждать о предметах веры. Но какая жестокость, уничтожать всякую пищу в королевстве на том основания, что немногие глупцы могут объесться и неумеренным её употреблением повредить себе и другим. Гордый и преданный миру, священник столько-же может заблуждаться и поступать против Евангелия, написанного по–латыни, сколько и мирянин может погрешать против Евангелия, написанного по–английски. Разумно-ли не учить совсем чтению детей в силу того, что на первых уроках они будут ошибаться? Каждый человек обязан изучить Священное Писание, если он хочет быть блаженным. Клирики говорят, что перевод Писания на Английский язык причинит раздоры между христианами и возбудит подданных к мятежу против власти, а потому он и терпим быть не должен. Но можно–ли так явно наносить оскорбление Богу, источнику мира, и Его святому Закону, который учит смирению, терпению и любви к ближним?! и т. д. Распространение этих мыслей в народе приготовляло почву и пролагало путь первой Английской Библии.

Труд полного перевода всей Библии совершён был Виклефом и его сотоварищем Герефордом. Виклеф перевёл весь Новый Завет, а Герефорд намерен был перевести весь Ветхий, но был прерван неблагоприятно сложившимися для него обстоятельствами на девятнадцатом стихе 3–й главы книги прор. Варуха, так что и конец Ветхого Завета переведён был Виклефом. Перевод производился с латинского текста Вульгаты, потому что греческий язык совсем не был знаком Виклефу. По окончании предприятия в 1382 году, Виклеф скоро заметил в нем некоторые недостатки, а потому тотчас же задумал пересмотреть и исправить свой перевод, но смерть помешала его плану. Пересмотр произведён был Пурвеем и окончен уже четыре года спустя после смерти Виклефа. С довершением перевода цель Виклефа, конечно, не была ещё достигнута. Перевод был только средством, которым теперь и нужно было воспользоваться для достижения другой высшей цели. Он вызван был желанием дать народу возможность читать Слово Божие и поучаться из него истинам веры, а потому теперь следовало позаботиться о том, чтобы переведённая на народный язык Библия получила в народе возможно более широкое распространение. С этою целью, тотчас–же по окончании перевода начинается усердное заготовление копий его для всеобщего употребления. Кроме экземпляров полной Библии, переписываются в отдельном виде и части её и некоторые наиболее употребительные из священных книг отдельно, прилагаются таблицы годовых чтений Апостола и Евангелия: составляются также особые книжки, заключавшие в себе весь круг апостольских и евангельских чтений богослужебного года. Все эти экземпляры и пускаются в свет для народного употребления ¹⁷⁴. Предприятие Виклефа, как и следовало ожидать, сопровождалось полным успехом. Современник–летописец Найтон горько жалуется, что бисер Евангелия рассыпается пред свиньями, что благодаря переводу, теперь Евангелие стало гораздо доступнее для грамотных мирян и даже женщин, чем как оно было прежде и для образованных членов клира ¹⁷⁵. На молитвенных собраниях последователей Виклефа самое видное место занимает чтение Священного Писания. При позднейшем преследовании лоллардов, почти ни один процесс не обходился без того, чтобы обвиняемому не ставилось в вину то, что он употреблял Английский перевод Библии. Несмотря на беспощадное истребление экземпляров этого перевода, даже до настоящего времени сохранилось двенадцать рукописей его, относящихся к концу XIV–го века. И нельзя сказать, чтобы только последователи Виклефа дорожили его переводом; на стороне его было большинство всей нации, насколько парламент служил тогда представителем общественного мнения. В 1390–м году, Римская партия внесла в парламент билль об изъятии из употребления и о конфискации всех экземпляров английского перевода Библии. Это предложение встречено было в обеих палатах решительною оппозицией и билль пройти не мог. И лорды и общины заявили таким образом себя сторонниками перевода. Герцог Ланкастерский говорил при этом: разве мы какие–либо подонки человечества, что нам не дозволяют иметь, подобно другим народам, Слово Божие на своём родном языке? ¹⁷⁶

Принятия Виклефом меры вполне оправдали возлагавшиеся на них надежды. Распространение в народе Священного Писания и деятельность странствующих проповедников доставили воззрениям Виклефа широкий и быстрый успех. Несомненное подтверждение этому можно видеть в некоторых документах, относящихся к восьмидесятым и девяностым годам ХIV–го века. В ряду этих документов особенного внимания заслуживает напр., отвергнутый палатою общин и утверждённый лишь королём и лордами статут, относящийся к 5–му году правления Ричарда II, 2 два королевских предписания, изданных в пятнадцатом и семнадцатом году Ричарда II, и наконец булла папы Бонифация IX–го на имя того же короля ¹⁷⁷. Из этих документов видно, что количество последователей Виклефа увеличивалось в те годы с чрезвычайною быстротой; что они свободно и смело появлялись повсюду, усвоив себе даже особую одежду; что они открыто проповедовали свои еретические учения и обличали существующие церковные порядки, увлекая народ своею смелостью. Церковная власть оказывалась пока бессильною и никак не могла положить предел распространению ереси, потому что еретики не обращали никакого внимания на церковные запрещения, направленные против них. Если их епископ призывал к своему трибуналу, они не являлись, а если он хотел привлечь их силою, они уходили из пределов его епархии, куда его власть уже не простиралась. Свидетельства летописцев Найтона и Уольсингэма, а также протоколы процессов, показывают, что Виклефовы учения находили себе покровителей и последователей в разных классах общества. На стороне этих учений были прежде всего некоторые члены самой королевской фамилии, как напр. герцоги Ланкастерский и Глочестерский, мать и жена короля Ричарда II–го. За ними следовала многие лица, принадлежавшие к знатным дворянским фамилиям, как напр. граф Салисбери, Клиффорд, Сторри, Гильтон, Невиль и др. Но всего более было сторонников Виклефа в среде горожан, ремесленников и сельского населения ¹⁷⁸. Определить приблизительную численность последователей Виклефа в конце XIV века мы не имеем возможности, потому что нет для этого достаточных данных; но что его учения имели вообще весьма широкое распространение в то время, – в этом мы можем убедиться с несомненностью и из тех скудных свидетельств, которые до нас сохранились. Само собою разумеется, что всего сильнее учение Виклефа должно было распространиться и утвердиться в епархии Линкольнской, так как в ней находились и Оксфорд и Луттерворт, т. е. места главной деятельности самого Виклефа, как учёного и как приходского священника. Местности ближайшие к этим центрам лоллардизма, конечно, должны были более всех других подвергнуться его влиянию. И действительно в 1389 г. в Лейчестере напр. уже восемь человек лоллардов привлекаются к допросу и при этом замечается, что есть здесь много и других, которые держатся того же образа мыслей. Летописец Найтон, живший в Лейчестере, свидетельствует, что лолларды привлекли к своим учениям большую половину нации. Секта эта, говорит он, так многочисленна, что, если встречаешь на улице двоих жителей, один из них непременно приверженец Виклефа. Из округа Линкольнского лоллардизм распространился и по другим епархиям, более или менее сильное подтверждение чему можно находить в разных современных свидетельствах. Жители Лондона напр. уже достаточно заявили о своём образе мыслей тою поддержкою, какую они оказывали Виклефу при его столкновении с церковною властью. Летописец Уольсингэм не раз упоминает об их приверженности к учениям Виклефа и называет их: Lollardorum sustentatores ¹⁷⁹. Этих, хотя и не многих, свидетельств совершенно достаточно для того, чтобы признать за несомненное, что учения Виклефа имели в конце XIV века весьма широкое распространение в народе. Красноречивым подтверждением этому выводу может служить событие, случившееся, в парламенте 1395–го года. Два лолларда–дворянина, сэр Томас Латимер и сэр Ричард Сторри представили этому парламенту петицию от имени всей лоллардской партии. Этот документ, состоящий из двенадцати положений и небольшого заключения, содержит в себе решительное заявление лоллардских воззрений. В нем говорится, что с тех пор, как церковь Англии по примеру своей Римской мачехи, предалась мирским приобретениям, вера, надежда и любовь покинули её, уступив место своё гордости и другим происходящим от неё смертным грехам. Священство, говорится далее, происходящее от Рима и претендующее на власть высшую ангельской, не есть то священство, которое установлено Христом. Безбрачие духовенства есть источник содомского греха. Вымышленное чудо пресуществления в евхаристии совращает людей к идолослужению. Обряды благословения, совершаемые над вином, хлебом, маслом, водою, солию, воском, фимиамом, одеждами, стенами и т. п. суть не иное что, как колдовство и некромантия. Занятие духовенством светских должностей есть одновременное служение Богу и мамоне. Устная исповедь пред священником поощряет гордость духовенства, якобы имеющего власть вязать и решить, и служит для него поводом к разным безнравственным деяниям. Восстаёт далее петиция против молитвы за умерших, против монашеских обетов и т. д. Просители оканчивают заявлением, что, высказывая свои воззрения, они побуждаются к тому Самим Христом и обращаются с молитвою к Богу о реформе церкви. Нельзя конечно не заметить, что лоллардская петиция была точным отображением взглядов Виклефа, а в четвёртом положении, трактующем об евхаристии, просители даже прямо ссылаются на «триалог» евангелического доктора, одно из выдающихся произведений Виклефа, где, по их мнению, изложено истинное учение об евхаристии. Никаких практических последствий петиция не имела, она, кажется, даже и не обсуждалась в парламенте, и лолларды ограничились только тем, что постарались придать ей как можно более известности прибив экземпляры её к церковным дверям Лондона в Вестминстера ¹⁸⁰. Но уже самый факт существования этой петиции заслуживает особенного внимания. Он не походит на дело какой–либо ничтожной и презираемой секты. Если последователи Виклефа осмеливаются открыто заявлять о своих анти–церковных воззрениях, если они являются с формальною петицией в парламент и требуют законодательной поддержки своим стремлениям от представителей всей нации, – ясно, что они сознают в себе силу и силу не малую, которая может постоять за себя и не боится быть легко раздавленною враждебных ей большинством. Лолларды этого времени очевидно не хотели признавать себя только сектою, не ограничивались только требованием, чтобы им дана была свобода исповедовать их воззрения. Нет они действовало наступательно, они желали сделать свои учения господствующими; они требовали, чтобы весь существующий строй церковной жизни был реформирован по их указаниям.

Чем сильнее возвышали лолларды против церкви свой голос, чем смелее заявляли они свои притязания, тем более, конечно, должны были вооружаться против них все те, кому дорог был существующий порядок. Само собою разумеется, что прежде всех в этом случае выступила власть церковная. Учения Виклефа, ещё при его жизни, уже несколько раз были рассмотрены церковною властью и осуждены как ересь. В подтверждение этого достаточно указать на буллу папы Григория XI, изданную в 1377 году по ходатайству Английских епископов, которые представили в Рим на рассмотрение папской консистории целый ряд положений, извлечённых из разных сочинений и проповедей Виклефа, и на приговор, составленный на Лондонском церковном соборе 1382 года ¹⁸¹. Но церковное осуждение оказывалось не на столько сильным, чтобы уничтожить еретические учения. Несмотря на осуждение, ересь продолжала распространяться, и странствующие её проповедники все более и более усиливали свою деятельность. Чтобы положить ей предел, очевидно, требовались какие–либо более энергические меры, за которые церковная власть скоро и принимается. После соборного приговора 1382 года, архиепископ Уилльям Кауртнэй обращается к собравшемуся в то время парламенту и королю Ричарду II–му, прося их содействия в прекращении распространяющейся ереси. По ходатайству архиепископа, составлен был проект закона, который и внесён был на утверждение парламента. В этом законе говорилось, что в настоящее время расплодилось много дурных людей, которые странствуют с места на место и, без разрешения церковной власти, проповедуют повсюду свои учения. По рассмотрении этих учений на особом соборе, созванном с этою целью архиепископом, они признаны были еретическими и опасными для блага церкви и государства; но их проповедники продолжают свою возмутительную деятельность и по прежнему, презирая церковную власть и не обращая никакого внимания на её приказания и призывы к суду. В силу всего этого настоящий парламент определяет, чтобы шерифам и другим чиновникам королевства предписано было, по извещению и требованию прелатов арестовать еретиков–проповедников и всех их покровителей и сообщников и держать их в строгом заключении до тех пор, пока они не будут оправданы по законам церкви. Смысл этого законопроекта заключался очевидно в том, что церковная власть хотела воспользоваться для борьбы с ересью содействием власти светской. Но полного законного утверждения этот проект не получил; он был утверждён только королём и палатою лордов, а общины своего согласия на него не давали. Когда же, несмотря на отсутствие законного утверждения, этот проект был все–таки обнародован в качестве полноправного статута, палата общин представила от себя в следующем заседания парламента, в октябре того же 1382 года, петицию, в которой заявляла, что статут этот никогда её согласия не получал, а потому требовала его отмены, что и было исполнено ¹⁸². Почему этот статут не имел утверждения общин, не известно. Может быть он обсуждался нижнею палатой и был отвергнут, а может быть его вовсе ей и не представляли, зная наперёд, что пройти он в ней не может. Из этого факта мы, впрочем, не имеем права выводить того заключения, что палата общин этого времени решительно была на стороне лоллардов и не хотела стеснять деятельность их проповедников; она руководилась при своей оппозиции статуту соображениями совершенно иного рода. Требуя его отмены, общины заявляли, что они вовсе не желают зависеть от прелатов и подчиняться им более, чем насколько это допускалось их предками. Следовательно, не сочувствие к лоллардам руководило палатою в данном случае, а давняя ревность к привилегиям духовенства. Как–бы то ни было, но попытка духовенства заручиться для борьбы против ереси содействием парламента оказалась безуспешною. Ему оставалось пользоваться лишь теми средствами, какие находились в его власти, и ими оно действительно пользовалось. Тотчас после осуждения Виклефовых учений на соборе 1382 года, архиепископ Кауртнэй издал приказ своему полномочному комиссару в Оксфордском университете, в котором, на основания состоявшегося соборного приговора, предписывал, чтобы впредь никто не смел проводить осужденные мнения в университетских лекциях, проповедях и диспутах, а также слушать и поощрять их; но чтобы защитников еретических учений все избегали и удалялись под страхом отлучения от церкви. Другой приказ, изданный на имя епископа Лондонского, предписывал, чтобы все епископы Кентерберийской провинции обнародовали во всех церквах своих епархий, что никому впредь не дозволяется учить и проповедовать осужденные воззрения, а также слушать и поощрять тайно или явно того, кто их проповедует, под страхом церковного отлучения. Визитируя Линкольнскую епархию в 1389 году, Кауртнэй узнал, что многие из жителей Лейчестера придерживаются лоллардских учений. Он потребовал, чтобы они явились к его трибуналу, а когда они этого yе исполнили, – он наложил интердикт на весь город. Уэкфильд, епископ Уерчестерский, в 1387 г. предписывает всем монастырям и приходским священникам своей епархии, чтобы они не дозволяли лоллардам проповедовать в церквах, на церковных дворах и на каких–либо других местах, хотя–бы и не освящённых. Воинственный Спенсер, еп. Норуичский, даже под страхом смертной казни запретил лоллардам проведывать в его епархии ¹⁸³. Но церковные отлучения, которыми угрожали епископы, конечно не страшны были для лиц, восстававших против церкви и не признававших за ними никакого значения, а все другие угрозы могли быть внушительными только тогда, когда церковная власть имела–бы и силу материальную, когда она могла–бы иметь поддержку в принудительных мерах власти светской. Не получив желаемого содействия от парламента, духовенство постаралось по крайней мере расположить в свою пользу короля Ричарда II, чтобы в его власти иметь себе опору в борьбе с ересью. С именем Ричарда известен целый ряд приказов против лоллардской ереси, относящихся к 1382, 1383, 1388, 1392 и 1393 гг. и адресованных ими к Оксфордскому университету, или к властям Ноттингэмского графства, или к найтам и шерифу Герефарда ¹⁸⁴ и т. д. Все эти документы, по содержанию своему, представляются более или менее тожественными, а потому, не излагая в отдельности содержание каждого из них, мы представим здесь лишь общий их очерк. Король заявляет, что он всегда был и всегда намерен быть усердным защитником католической веры, а потому, изображая дерзкую деятельность еретиков при распространении ими их вредных учений и упоминая о жалобах на них власти церковной, он принимает на себя долг употребить некоторые меры для того, чтобы положить предел успехам ереси. Он предписывает, чтобы в университете произведено было строгое исследование, и чтобы все, заражённые еретическими учениями, немедленно были изгнаны из числа его членов. Он даёт епископам полномочие арестовать проповедников лоллардизма и заключать их в тюрьму, где держать их до тех пор пока они не откажутся от своих воззрений, или отсылать их на усмотрение короля и его тайного совета. Светским чиновникам он предписывает не допускать лоллардских собраний и оказывать церковной власти своё содействие в преследовании еретиков. Лицам, покровительствующим еретикам и оказывающим им какое–либо содействие, король угрожает конфискацией всего их имения. Наконец, он приказывает производить повсюду тщательный розыск, чтобы отыскивать еретические книги, особенно составленные Виклефом, Герефордом и Аштоном. Эти книги он предписывает конфисковать и немедленно пересылать королевскому совету, а продавцов и покупателей этих книг подвергать аресту. При точном исполнении всех этих королевских приказов, положение лоллардов очевидно могло–бы быть весьма затруднительным; но на самом деле приказы оставались большею частью лишь на бумаге и применялись к делу очень редко и не охотно. До конца XIV–го в. об арестах и заключениях лоллардов почти совсем нет никаких известий. Если призываются к суду за свои учения, то только лишь самые главнейшие учители лоллардизма, как напр. Герефорд, Бидеман, Репингтон, Антон Свиндерби и т. под., так что процессы над лоллардами являются все–таки исключением. Да и результаты этих процессов не представлялись особенно страшными. Осужденные должны были напр. лишаться своих мест в Оксфорде, преданы были церковному отлучению, или вынуждены отречься от своих учений. Такие наказания, конечно, нимало не препятствовали дальнейшему распространению ереси, так как и принесшие отречение насколько не стеснялись впоследствии снова проповедовать те же учения, что подтверждает напр., образ действий Свиндерби, по свидетельству самого архиепископа ¹⁸⁵. О широком же преследовании лоллардов, об исполнении королевских приказов во всем их объёме, по-видимому, не было и речи. Летописец Уольсингэм упрекает даже и епископов в том, что они ничего не предпринимают против еретиков, хотя видят и слышат их ¹⁸⁶. Другой летописец Найтон по поводу одного из самых решительных королевских приказов, замечает, что, несмотря на всю его строгость, приказ этот слишком слабо приводился в исполнение, ибо не приспело ещё время для наказания ¹⁸⁷. Таким образом в конце XIV века лоллардизм развивался почти беспрепятственно, потому что не от кого было встретить ему энергическое сопротивление. Король не видел надобности обращать особенное внимание на лоллардов; сам он в этом деле не был заинтересован, а потому, если и предпринимал что–либо, то по настояниям духовенства. Парламент не принимал никакого участия во всем том, что касалось борьбы с ересью, и не издал по этому поводу ни одного статута. Только однажды, а именно в 1387 году, лорды и общины обратили некоторое внимание на вопрос о преследовании ереси, но и то лишь потому, что вызваны были на это пронесёнными им жалобами. Все их участие в деле ограничилось, впрочем, только тем, что они выставляли королю на вид ту опасность, которая может произойти от распространения ереси для церкви и государства ¹⁸⁸, но никаких мер с своей стороны принять не сочли нужным. Чтобы понять такую бездеятельность парламента, нужно принять во внимание, что издавать законы о преследовании еретиков значило в то же время усиливать власть духовенства, что вовсе не было желательно для парламента, как засвидетельствовало это заявление общин в 1382 году. Только серьёзная опасность могла бы побудить парламент к изданию таких законов, а лоллардизм того времени не развился ещё до такой степени, чтобы казаться опасным для существующего церковного и государственного строя, по крайней мере большинство не придавало ему ещё такого значения. Благодаря этим благоприятно сложившимся условиям, лоллардизм и мог довольно свободно развиваться до тех пор, пока его быстрые успехи и его смелость не обратили наконец на себя всеобщего внимания. Это случилось в 1395 году. Смелая петиция, представленная палатам лоллардами, послужила ясным доказательством того, что ересь действительно развилась уже до опасных размеров. Вследствие этого, духовенство с удвоенною энергией стало настаивать на необходимости преследования еретиков, парламент решительно принял его сторону, а король Генрих IV, заступивший место изверженного Ричарда, и престолом своим в значительной степени был обязан содействию духовенства, а потому естественно должен был уважить его желания. С начала XV века на лоллардов воздвигается уже настоящее гонение. В первую же конвокацию, собравшуюся по вступлении на престол Генриха IV, в октябре 1399 г., король прислал своих уполномоченных с заявлением, что он не будет брать податей с духовенства и ревностно станет поддерживать все права и привилегии церкви, а также подавлять все лжеучения и ереси и преследовать еретиков. В ответ на такое приятное заявление, архиепископ Арундель выразил королю благодарность от имени всего духовенства ¹⁸⁹. Новое царствование таким образом начиналось тесною дружбой между королём и духовенством и плоды этой дружбы не замедлили обнаружиться. Когда собрался парламент 1400 года, духовенство, поддерживаемое общинами, представило от себя петицию, в которой жаловалось на дерзость и успехи еретиков, выставляло на вид бессилие церковной власти в борьбе с ними и требовало себе содействия со стороны короля и закона. Желание духовенства было исполнено, все предложенные им меры были приняты парламентом и результатом этого был статут, известный под названием „de heretico comburendo“. В предисловии этого акта говорится, что лживые и строптивые люди, предосудительно думающие о догматах веры, о таинствах и об авторитете церкви, присваивают себе, вопреки Божественным и церковным законам, не принадлежащее им право проповедовать и учить других. В разных местах королевства, под личиною внешней святости они проповедуют свои еретические учения, собирают собрания, содержат школы и учат в них, пишут и распространяют книги, возбуждая тем народ к мятежу, посевая всюду раздоры и ниспровергая догматы католической веры, права и авторитет церкви. Они переходят из одной епархии в другую, избегая суда, не являются по призывам епископов и относятся к церковной власти с полным пренебрежением. Вследствие всего этого, парламент теперь определяет, чтобы впредь никто не смел проповедовать где бы то на было без разрешения на то от церковной власти, исключая приходских священников и других привилегированных лиц. Чтобы никто не смел проповедовать, или учить чему либо, противному католической вере и определениям церкви, распространять подобные учения в книгах, собирать собрания, учить в школах. Чтобы никто не смел оказывать какое–либо покровительство и содействие таким еретическим проповедникам, собирателям собраний, писателям книг и т. д. Чтобы всякий, владеющий книгами еретического содержания, выдал их местному епископу в сорокадневный срок со времени обнародования этого статута. Все, виновные в нарушении этих определений, будут ли они явно уличены или только подозреваемы, должны, в силу этого статута, подвергаться аресту и содержаться в тюремном заключении до тех пор, пока они не оправдаются согласно церковным законам или не отрекутся от своих еретических учений. Упорные в своей ереси, а также открывшиеся, но потом снова отпадшие, должны быть выдаваемы светской власти. В этом случае церковная власть должна произнести свой приговор в присутствии местного мэра, шерифов или других чиновников и потом передать обвинённого в их руки. После объявления приговора, светская власть должна вывести обвинённого на возвышенное место и там предать его сожжению на виду всего народа, чтобы тем вселить страх в сердцах других ¹⁹⁰.

Следующие царствование Генриха V началось точно также, как и царствование его предшественника. По ходатайству духовенства и Оксфордского университета, парламент 1414 года обсуждает и утверждает новый закон против ереси, известный под именем статута «ex officio». По определению этого нового статута, имения всех лиц, обвинённых в ереси, должны подлежать конфискации; а так как, по мысли статута, в ереси заключается корень всякого рода беспорядков и возмущений, то для лучшего обеспечения интересов государственных теперь постановляется, чтобы лорд–канцлер, казначей, судьи, шерифы, мэры балльи и др. чиновники, при вступлении своём в должность, приносили присягу в том, что они будут прилагать все свои сипы к разыскиванию и преследованию еретиков, ревностно помогая своим влиянием деятельности епископов ¹⁹¹. Для подтверждения, разъяснения и развития состоявшихся законодательных определений церковная власть издавала ещё свои постановления, каковы напр. так называемые конституции архиепископов Арунделя и Чайчли, изданные ими по совещанию с конвокациями в 1408 и в 1416 гг. Конституции Арунделя определяют, чтобы никто не проповедовал без разрешения епископа, а эти разрешения чтобы затруднялись как можно более. Чтобы проповедовалось не иначе как сообразно с свойством слушателей, т. е. чтобы духовенству говорилось об его грехах, а мирянам только об их грехах. Чтобы противо–церковные учения о таинствах не распространялись под страхом наказаний. Чтобы сочинения Виклефа и подобных ему нигде не допускались к чтению иначе, как после предварительного рассмотрения и одобрения университета и архиепископа. Чтобы перевод книг Библии или текстов из неё на Английский язык и чтения таких переводов дозволялись не иначе как по одобрению церкви ¹⁹². Конституция Чайчди ¹⁹³ шла ещё далее; она вводила в Англии нечто, близко напоминавшее инквизицию. По её предписанию, епископы, архидиаконы и их комиссары должны были, по крайней мере дважды в год, производить в своих округах строгое разыскание лиц, подозреваемых в ереси. В каждом приходе, где, по слухам, есть такие подозрительные люди, нужно содержать троих или более присяжных доносчиков, которые бы в точности и немедленно доводили до сведения церковной власти о лицах, придерживающихся еретических воззрений, или пронимающих у себя в доме людей подозрительного направления, или имеющих еретические книги, или посещающих собрания, или наконец просто отличающихся по своему образу жизни от обыкновенных католиков. На основании таких доносов конституция предписывает немедленно начинать процессы.

Заручившись поддержкою светской власти, духовенство очевидно могло теперь действовать с большею, чем прежде, настойчивостью и самоуверенностью, и оно постаралось поскорее дать установленным законам против ереси практическое приложение. Тотчас же по утверждении статута „de heritico comburendo“, два лоллардских священника Джон Пурвей и Уилльям Сотри привлекаются к суду конвокации за свои еретические воззрения. Пурвей вынужден был отречься от своих убеждений, а Сотри, оставшийся твёрдым, осуждён был, как упорный еретик, и в марте 1401 г., при многочисленной толпе зрителей, предан был сожжению. Это был первый мученик лоллардизма, и его смерть послужила, так сказать, сигналом к началу гонения ¹⁹⁴. Духовенство держалось того убеждения, что невозможно с успехом действовать для искоренения ереси в массах, если не будут уничтожены её главные вожди и покровители, а потому на них и обращено было особенное внимание ¹⁹⁵. Учёным центром и рассадником лоллардских воззрений был Оксфорд и духовенство прежде всего постаралось об его очищении. Конвокация 1408 г. постановила вменить университетскому начальству в обязанность ежемесячно исследовать образ мыслей всех членов корпорации и всех учащихся. Людей подозрительных предписывалось сперва подвергать увещаниям, а потом лишать прав и изгонять из университета с отлучением от церкви. Несколько раз архиепископ подтверждал после эту меру и наконец, в 1411 г. сам произвёл визитацию университета. Последствия показали, что цель духовенства в этом случае была достигнута. В 1412 г, университет писал архиепископу, что комиссия его докторов извлекла из сочинений Виклефа 267 положений, которые университет считает ложными и еретическими и желает видеть их осужденными церковною властью. Два года спустя тот–же университет представил Генриху V записку, в которой, между прочим, требовал, чтобы епископы, небрежные в преследовании ереси, низлагались, и чтобы светские чиновники содействовали церковной власти в гонении на лоллардов ¹⁹⁶. Очевидно, что Оксфорд, прежде бывший главным оплотом лоллардизма, теперь уже наполнен был его врагами. Кроме вождей учёных, у лоллардов были ещё покровители политические, сильные вельможа, которые поддерживали их своими материальными средствами и своим влиянием. Дело Кобгэма показало, что духовенство постаралось отнять у лоллардов и эту опору. Осторожная систематическая атака духовенства на этого могучего покровителя еретиков завершилась наконец в 1417 году публичным сожжением его на медленном огне ¹⁹⁷. Поражая вождей лоллардизма, гонение в то же время распространялось и на массу, находя себе жертвы и в Лондоне, и в Оксфорде, и в Лейчестере, и в Норуиче, и в Бристоле, и в Уорчестере и в других местах. Преследуемые заключались в тюрьму, где часто и умирали, вынуждались к отречению от своих воззрений, и, в случае упорства, погибали на костре ¹⁹⁸. Нам нет конечно надобности излагать подробную историю гонения, для нас важно лишь отметить тот факт, что в первую четверть XV века лоллардизм занял в Англии положение секты, осужденной государственными и церковными законами и подвергавшейся систематическому истреблению.

Быстрые успехи, которыми пользовался лоллардизм в восьмидесятых и девяностых годах XIV века, по–видимому не давали возможности предполагать, что его гак скоро постигнет такая печальная участь. Тогда лолларды действовали наступательно; они хотели сделать свои учения господствующими; они грозили самому существованию католической церкви и им сочувствовала, как казалось современнику, целая половина нации; но прошло три десятилетия и положение дел совершенно изменилось. Теперь лоллардам уже нельзя было и думать о господстве; теперь их враги наступали на них, их преследовали, разыскивали, гнали и жгли на кострах. На них вооружились и церковь, и правительство, и даже парламент, т. е. представители той самой нации, которая на половину им сочувствовала. Палата общин присоединяется к духовенству и вместе с ним представляет петицию о том, чтобы были приняты строгие меры против лоллардов; парламент издаёт свои суровые законы, предписывая еретикам или отречение от их учений, или смерть на костре; а когда, вследствие этих законов, первый мученик лоллардизма погибает в пламени, общины приносят королю свою торжественную благодарность за то, что он употребив должное средство для уничтожения тех вредных учений и их сторонников, которые подрывают веру церкви и грозят разрушением государства. Они просят его и на будущее время немедленно привлекать к суду всех обвиняемых и подозреваемых в лоллардизме, чтобы они понесли должное наказание и своим примером устрашили других ¹⁹⁹. Ввиду таких действий парламента едва-ли может быть речь о сочувствии лоллардам половины нации. Где-же причина такой резкой перемены, произошедшей в общественном настроении относительно лоллардизма? Нам думается, что, в существе дела, такой перемены даже вовсе и не было. Как в личной деятельности Виклефа, так и в выродившемся из неё лоллардизме, следует различать сторону церковно–политическую от стороны религиозно–богословской, рассуждая о гонении на лоллардов, как на еретиков, смотря на лоллардизм вообще как на ересь, мы естественно имеем в виду преимущественно его религиозно–богословскую сторону. А потому, когда нам говорят, что половина нации сочувствовала лоллардам, мы склонны думать, что это сочувствие относилось именно к их религиозным воззрениям, т. е. что половина нации уклонялась в ересь. Но этого вовсе не было, да едва–ли и быть могло. Английская нация в течении многих веков жила под влиянием католицизма; современное лоллардам поколение родилось и воспиталось в нем, а от веры дедов и отцов не особенно легко отказаться. Народ привык напр. преклоняться пред алтарём и видеть на нем в евхаристии тело и кровь Самого Бога; он вырос в потребности молиться за своих близких сердцу усопших: он воспитался в твёрдом убеждении, что путешествие на поклонение мощам святого есть доброе и Богоугодное дело и что именно такими и другими добрыми делами человек заслуживает себе оправдание пред Богом. Можно–ли думать, что целая половина нации могла отказаться от всех этих и других дорогих сердцу убеждений так легко, чтобы в течении каких–либо нескольких лет ²⁰⁰ сделаться лоллардской?! Чтобы отказаться от этих убеждений, нужно было сильное и не кратковременное влияние учителей, или прилежное и долгое размышление над чтением Священного Писания, и во всяком случае не малая внутренняя борьба, ряд сомнений, колебаний, угрызений совести и т. д. Всего этого конечно не успела пережить в течении не многих лет целая половина нации, тем более, что живое слово странствующих проповедников и переведённая на Английский язык Библия ещё очень не давно, как мы знаем, коснулась народа. Имея это ввиду, мы думаем, что слова летописцев следует понимать более применительно к церковно–политической стороне лоллардизма, чем к стороне религиозно-богословской. Половина нации сочувствовала лоллардам не по вопросу об евхаристии или о молитве за усопших, а в их оппозиции правам и привилегиям духовенства, в их отрицание папства, в их стремлении отобрать церковные имущества и т. д. Если так, то не трудно объяснить себе и тот образ действий парламента, который на первый взгляд представляется резкою переменой общественного настроения относительно лоллардизма. Собственно религиозным учениям лоллардов парламент не сочувствовал ни в конце XIV века на в начале XV; как тогда, так и теперь его большинство было расположено постоять за веру своих отцов. Но на первых порах это не сочувствие не обнаруживалось, потому что в распространении лоллардизма парламент не видел ещё чего–либо настолько опасного, чтобы ради его содействовать усилению духовенства. Когда же лоллардизм стал быстро развиваться и обнаружил небывалую смелость, парламент, так сказать, очнулся от своего бездействия и в суровых статутах выразил свой взгляд на дело. А что касается церковно–политических тенденций лоллардизма, то им, как представитель нации, сочувствовал и парламент!.. Его раздвоенность в этом отношении ясно выразилась и в его действиях. В одно и то–же время он издавал суровые статуты против еретиков–лоллардов, требовал казней над ними и благодарил короля за совершившееся сожжение одного из них, – и в то–же время он требовал уничтожения судебных привилегий духовенства и не однократно предлагал секуляризацию церковных имуществ ²⁰¹. Но как ни сильны были симпатии парламента к некоторым тенденциям лоллардизма, они не могли все–таки поколебать его верности католической религии, а потому лоллардам скоро и пришлось убедиться в том, что их стремления к господству по крайней мере преждевременны и что на их долю выпадает пока лишь положение преследуемой секты.

Таким образом церковь торжествовала; королевская власть и парламент были на её стороне, а опасная ересь подвергалась гонению. Но торжество это все–таки не было полным. Несмотря на все усилия защитников церкви, несмотря на возраставшую суровость гонения, ему не удавалось убить ересь вполне, уничтожить самые её корни, чтобы не осталось от неё никакого следа. Посеянные в народе анти–церковные и еретические учения обнаруживали такую живучесть, что полное их истребление оказываюсь невозможным. Уже целую четверть века напр., свирепствовало гонение, когда архиепископ Чайчли, в 1428 году, созывал конвокацию в Лондоне, а между тем на этой конвокации он заявлял, что её главная цель – защита веры и церкви и истребление лжеучений и еретиков, усилившихся в необыкновенной степени. Он настаивал на необходимости скорых мер, потому что в противном случае зло с каждым днём будет усиливаться ²⁰². При настойчивом преследовании со стороны церковной и светской власти, усиливаться ересь не была в состоянии, но по крайней мере она и не умирала до самой реформации. За этот период времени нет ни одного десятилетия, в котором бы не встречалось достаточного количества данных, свидетельствующих об её непрерывно–продолжавшемся существовании. К числу таких данных можно отнести напр., приказ Генриха VI, относящийся к 1440 г., откуда мы узнаем, что в то время лолларды совершали пилигримства на место сожжения одного из своих мучеников; или полемические сочинения епископа Реджинальда Пекока, относящиеся к половине XV века и сообщающие не мало сведений о современном состоянии лоллардов ²⁰³. Но самый богатый материал для истории ереси за это время представляют акты процессов, производившихся в разных местах и над разными лицами, привлекавшимися к суду за их еретические воззрения. Рассказывать об этих процессах значило би написать целую мартирологию, что конечно не входит в нашу задачу. Мы отметим лишь факт, что с начала XV в. и до самой реформация процессы по обвинению в ереси тянутся почти непрерывною нитью, то умножаясь в своём количестве, как это было напр., с 1428 г. по 1431 год, затем в восьмидесятых и девяностых годах XV в., в начале и в двадцатых годах XVI в., то уменьшаясь и даже совсем прекращаясь на время, что зависело от степени ревности того или другого архиепископа или епископа, или от условий политических. Эта масса процессов ²⁰⁴ служит таким образом самым ясным доказательством продолжавшегося до самой реформации существования ереси. Обвинительные пункты процессов и ответы на них со стороны обвиняемых дают нам полную возможность узнать и самое содержание ереси. Из них мы видим, что одним из главных преступлений, вменявшихся в вину еретикам, было их особенное уважение к Свящ. Писанию. Они говорили, что перевод Библии на народный язык есть дело необходимое и заслуживающее полного одобрения, что чтение Библии приносит гораздо более пользы, чем проповедь. Их слово в этом случае вполне согласовалось и с делом. Большая часть обвиняемых, особенно начиная с XVI века, изобличалась в том, что они читают Английскую Библию и имеют её экземпляры у себя во владении. Кроме чтения Библии, им поставлялось в вину ещё и то, что они вообще очень склонны к самоназиданию путём чтения религиозных книг, конечно еретических, как напр., сочинения Виклефа, и др. лжеучителей, и что они отдают большое предпочтение Английскому языку, изучая на нем употребительнейшие молитвы, заповеди и символ веры. В догматических заблуждениях еретиков самым распространённым было их учение об евхаристии, в которой она не признавали пресуществления или телесного присутствия Христа. Они отвергали существование чистилища, не признавали за иерархией права вязать и решить, а потому отрицали и необходимость устной исповеди пред священником. Святых они не считали посредниками и ходатаями за людей пред Богом, а потому в призвание их в молитвах не допускали. Благотворения и молитвы за умерших, по их мнению, не могут иметь никакого значения. Под церковью они разумели общество избранных, в котором всякий праведный человек есть истинный священник и всякий имеет право проповедовать и учить других, если он способен на это. Отлучать от церкви никто не имеет права. Церковь, существующая видимо, т. е. церковь Римская, преисполнена массою злоупотреблений и нуждается в скорейшей и радикальной реформе; она слишком богата, её клир утопает в роскоши и разврате; её глава т. е. папа – антихрист. В существующей практике католической церкви есть много такого, что только вредит христианскому совершенству, совращает к суеверию и идолослужению. К разряду таких вредных для души обычаев еретики относили напр. различные церемонии при совершении таинств, освящение воды, благословение хлеба, пилигримства, почитание икон и мощей, праздники в честь святых и т. д. Не трудно, кажется, заметить, что все эти учения еретиков суть не иное что, как повторение и развитие тех же самых мыслей, которые некогда высказывались и распространялись и Виклефом. Следовательно, продолжавшаяся до самой реформации ересь была лоллардизм, начало, которому было положено ещё в конце XIV века. – Несмотря на гонение, таким образом, ересь продолжала и существовать и проповедовать те же самые учения, которые она проповедовала и до гонения. Но процессы и казни, конечно неизбежно оказали на неё некоторую долю влияния и лоллардизм конца XIV века является далеко не таким, каким мы видим его в конце XV и в начале XVI века. Тогда лолларды держались политики наступательной; они заявляли свои требования и хотели перестроить существующий порядок по своему, при чем церковь должна была отстаивать своё существование, защищаться от их нападений; теперь же церковь перешла в наступление, она требовала согласия со своими учениями, а лоллардам приходилось уже бороться только за своё существование. Тогда лоллардов ещё нельзя было назвать еретической сектой, что была большая партия недовольных настоящим порядком, господствовавшим в церкви, – партия, требовавшая реформы; теперь же это секта еретиков, осужденная и государственными и церковными законами. Как осужденные и преследуемые еретики, лолларды теперь, конечно, не могли уже и действовать так же, как они действовали прежде. Тогда они смело выступали повсюду с проповедью своих учений, в церквах и на открытых местах собирали подле себя толпы слушателей, выступали даже с петицией в парламенте; теперь же на их долю оставались лишь „conventicula occulta“, в уединённых крестьянских хижинах, по возможности более безопасных от преследования ²⁰⁵. Как партия реформы, лоллардизм имел привлекательный характер либерализма, тем более заманчивый, что никаких жертв пока он ещё не требовал. Но когда он стал сектою, принадлежать к которой значило лишиться покровительства законов и рисковать погибнуть на костре, от него мало-по-малу отшатнулась и своекорыстная богословская учёность Оксфорда, и приверженная к земным благам аристократия; он стал достоянием по преимуществу низших классов общества, получил характер плебейский, что в свою очередь в глазах многих было дурною рекомендацией и их от него отталкивало. Презираемый и преследуемый, лоллардизм не заявлял о себе на поверхности общества, он действовал как сила подспудная; но, если один из лоллардов признавался при процессе в 1518 году, что он обратил к своему учению до семи сот человек ²⁰⁶, можно думать, что эта подспудная сила действовала настойчиво и плодотворно.

Силою гонения церковная власть успела таким образом, если не убить ересь, то по крайней мере вогнать её в низшие слои общества. Но классы высшие, хотя и отшатнувшиеся от лоллардизма, не были все–таки вполне застрахованы от влияния тех анти–церковных идей, которые проповедовались лоллардами. В начале XVI века эти идеи стали проникать в них иными путями, не имевшими по– видимому ничего общего с лоллардизмом.

Реформация, провозглашённая в это время в Германии, тотчас же нашла себе отклик во всех католических странах Европы. Не осталась в этом случае исключением и Англия. Благодаря близкому торговому соприкосновению Англии с северными провинциями Германия, немецкие реформаторские идеи очень скоро находили себе доступ в неё. Некоторым подтверждением этому могут служить напр. процессы против еретиков, относящиеся к этому времени; в них мы встречаем между прочим, что еретики признают оправдание человека пред Богом единственно плодом веры ²⁰⁷, мысль, до которой лолларды не додумывались. В тех–же процессах имеются свидетельства и более положительного свойства. Гумфри Муммут напр. прямо обвиняется в приверженности к Мартину Лютеру и его мнениям ²⁰⁸. Произведения германских реформаторов привозились из–за границы и в большом количестве распространялись в Англии. Ричард Байфильд обвинялся напр. в том, что он привёз с континента много книг греховного содержания, каковы произведения Мартина Лютера, Эколампадия и других еретиков ²⁰⁹. Антверпен, Кельн и Гамбург были рассадниками, откуда еретические книги массами отправлялись в Англию, а в числе этих книг были и многочисленные экземпляры нового английского перевода Библии, сделанного Уильямом Тиндалем ²¹⁰. Распространение в Англии реформаторских идей континента было, конечно, замечено и властью, которая не замедлила принять свои меры. В мае 1521 года, кардинал Уользи счёл нужным издать свой приказ ко всем епископам против губительнейших, вредоносных и соблазнительных мнений Лютера, объявляя его произведения еретическими и требуя их выдачи. В том же году и король предписывал всем властям содействовать епископам в разыскании и наказании лиц, заражённых лютеранством ²¹¹. Эти меры не могли, конечно, совсем уничтожить лютеранского влияния в Англии. Полидор Виргилий заметил, что много лютеранских книг находится в руках англичан ²¹², а Герберт говорит, что лютеранские учения укоренились в некоторых местах Англии до такой степени, что даже и простой народ стал уже подвергать иногда сомнению то, что прежде считал непреложною истиной ²¹³. Как влияние, шедшее из–за границы, лютеранство отражалось конечно преимущественно на тех классах английского общества, которые имели непосредственные сношения с континентом, а такими были главным образом высшие представители сословия коммерческого и класс учёных. Люди этих именно классов и приобретали и привозили в Англию произведения континентальных реформаторов и составляли даже особые кружки для их изучения ²¹⁴. Таким образом, анти-церковные идеи лоллардизма, вытесненные отсюда гонением, проникали сюда снова иным путём, в форме лютеранства.

Наконец, на помощь угнетённым лоллардским идеям выступило ещё и другое влияние, носителем которого был самый цвет тогдашнего европейского общества, аристократия таланта, за которой ухаживали и вельможи и короли, пред которою преклонялась некоторое время и сама церковь. Мы говорим о гуманизме. Что касается Англии, то в ней гуманистическое движение не имело такой силы, как в Италии или Германии, и таких представителей, влияние которых получило–бы европейский характер. Но для нашей цели вполне достаточно и того, что было высказано Томасом Мором и Джоном Колетом, хотя далеко не великими, но в то–же время самыми видными представителями английского гуманизма. Как–бы ни старались католические почитатели Мора доказать его правоверие, как–бы много ни говорила в пользу этого правоверия и личная деятельность Мора в качестве лорда–канцлера, при всем том, с точки зрения строгой инквизиции, тех мыслей, которые развиваются Мором в его „Утопии“, было–бы совершенно достаточно для того, чтобы возвести его на костёр, как еретика и врага церкви. Описывая государство, якобы существующее на острове Утопии, Мор говорит, что среди его жителей, исповедующих разные религии, господствует полнейшая веротерпимость. Они держатся того убеждения, что религия должна покорять себе людей единственно силою самой истины, а потому никому не запрещается распространять свои учения. Священники у жителей Утопии занимают свои должности по выбору; они служат не столько священниками, сколько учителями и руководителями народа, а потому в этом сане равно могут быть и мужчины и женщины. Даже и те из жителей Утопии, которые держатся христианской религии, склонны ввести у себя такое же выборное священство, без всякого апостольского преемства и без всякого главы–папы. Икон жители Утопии при Богослужении не употребляют, постов они не признают, ибо считают изнурение тела грехом, а отречение от пищи, созданной Богом – неблагодарностью по отношению к Творцу. Праздных людей на Утопии нет, потому отчасти, что на ней нет, как в других государствах, огромного количества священников и монахов. Описание государственного строя Утопии Мор заканчивает призванием, что он, хотя конечно не надеется, но желал–бы, чтобы такой порядок был усвоен и в его отечестве ²¹⁵. Очевидно, что автор Утопии не был доволен существующим порядком. Развитые в этом сочинении мысли суть не иное что, как протест, хотя выраженный в косвенной и утончённой форме. Гораздо прямее и последовательнее в своих словах и действиях заявляет себя Колет. Подобно и другим своим учёным современникам, он отправляется в Италию для усовершенствования своего образования, но оттуда возвращается не гуманистом–классиком только, а гуманистом–богословом, гуманистом–реформатором. Не о Платоне или Плотине начинает он свои лекции в Оксфорде, а о посланиях ап. Павла. К Священному Писанию он обращается, как к первоисточнику христианства и в его изъяснении видит самое лучшее средство христианского просвещения. При всеобщем увлечении классицизмом, и Колет с уважением относится к изучению древних языков, но он смотрит на это изучение как на ключ к лучшему разумению Писания ²¹⁶. В этом отношении с ним сходится и Мор, который в Оксфорде торжественно заявлял, что нельзя быть хорошим богословом, не изучив основательно языки греческий, латинский и еврейский ²¹⁷. При изъяснении Писания Колет постоянно имеет в виду, что именно оно должно служить нормою при определении достоинств или недостатков существующего строя церковкой жизни, а потому очень нередко он останавливается на современных церковных явлениях и обличает их несоответствия с истинным духом христианства. Апостол Павел напр. собирал добровольные даяния в пользу пострадавших от голода в Иудее. По поводу этого Колет распространяется в своём изъяснении о том, как эти добровольные пожертвования много выше тех денег, которые современное духовенство вымогает посредством жестоких взысканий с народа под видом десятин и т. д. Апостол Павел советует Тимофею убегать сребролюбия и преуспевать в правде, благочестии, вере, любви, терпении, кротости. Священникам нашего времени, прибавляет Колет, следовало–бы по более обращать внимания на этот совет апостола, который и сам трудился, работая своими руками, чтобы не дать повода подозревать себя в корыстолюбии и не причинить тем соблазна ²¹⁸. Современное духовенство не только причиняет соблазн своим поведением, но даже совсем подрывает авторитет церкви. Оно предаётся постоянным спорам и пререканиям о мирских делах и выгодах; в его среде не мало таких священников, которые не страшатся приступать к святому алтарю прямо из объятий блудницы. В епископском даже сане есть такие люди, которые совсем недолжны были бы быть членами клира; она до крайности невежественны во всем, что касается Евангелия и вообще христианских истин, и поставляют задачей своего служения только защиту мирских прав и владений церкви ²¹⁹. Общим выводом, так сказать, из всех этих частностей было заявление, которое сделал Колет в своей известной речи к духовенству конвокации. Он говорил, что для церкви развращённая жизнь клира опаснее всех ересей; что необходима реформа церкви, которая должна начаться с епископов и священников, a потом уже коснуться народа ²²⁰. Эту реформу Колет и друзья его понимали не как исправление лишь частных злоупотреблений церкви, а как общее восстановление в ней и воскрешение духа Христова ²²¹. Не напоминают–ли эти слова английских гуманистов то, что давно уже было говорено Виклефом и его последователями лоллардами? Здесь то же обращение к Священному Писанию, как к первоисточнику христианства, то–же отрицание, хотя и косвенное, папства и иерархии, то же восстание на некоторые церковные обычаи и учреждения, та же сатира, те же обличения на духовенство, тот же вопль о близости падения церкви, о необходимости церковной реформы. А между тем гуманизм был явлением, так сказать, аристократическим; его идеи были достоянием лишь избранного меньшинства. Если так, то мы опять можем сказать, что вытесненные из высших классов общества гонением анти–церковные идеи лоллардизма находят себе новый ещё путь туда в форме гуманизма. Само собою разумеется, что учёный и изящный гуманист никогда бы не согласился назвать своим собратом презренного и угнетённого лолларда, равно как и лоллард никогда бы не призвал своего родства с этим гордым аристократом. Но вовсе и потребовалось, чтобы они протягивали руку друг другу. Важно было лишь то, что каждый из них в отдельности увидел нечто родное себе в тех идеях, которые провозгласила реформация.

Общий вывод, к которому приводит нас настоящая глава, кажется, не требует особенных разъяснений. Представленные и разобранные нами явления, надеемся, с достаточною ясностью убеждают читателя в том, что в Англии, на ряду с развитием протестантизма политико–экономического, развивалась и оппозиция церкви другого рода, имевшая своим источником не заботу об интересах материальных, а религиозную мысль и религиозное чувство.

Итак, в английском обществе к началу XVI века сильно уже развилось убеждение в том, что существующая католическая церковь не такова, какою она быть должна. Эта церковь со своим папством и иерархией вредит национальным интересам страны и благу общественному, а в своих учениях и практике далеко уклонилась от того образца, который начертан для неё в священном Писании её Божественным Основателем. Не есть ли это то сознание деформации, которое предшествует и необходимо обусловливает собою существование реформации?