Глава IV. Начало реформации. Генрих VIII. Уничтожение папской власти в Англии и утверждение в ней королевского главенства над церковию

Во второй четверти шестнадцатого столетия в религиозной жизни Англии совершился великий переворот. Эта страна, доселе католическая, разорвала теперь всякую связь с Римом и создала себе свою национальную церковь с независимою от папы иерархией и даже с особою системою вероучения и культа. В Англии таким образом произошла реформация. В истории этого переворота личность, царствовавшего в то время английского короля Генриха VIII играла такую видную роль, что многие исследователи введены были в соблазн приписать ей в данном случае гораздо более значения, чем сколько, по нашему мнению, она действительно имела. Генриха признали творцом и виновником реформация; говорили, что его страсти, его деспотический характер и его капризы были единственною причиной произведённого в Англии религиозного переворота; что если–бы этих страстей и капризов не было, Англия не отреклась бы от своей старой веры ²²². Такой взгляд на деле, по самому существу своему, представляется нам неправдоподобным. Мы никогда не можем согласиться с тем, что будто–бы личные страсти государей могут иметь такое громадное влияние на нацию, что в состоянии заставить её отречься от той религии, которая была для неё святынею в течении многих веков. И тем решительнее мы можем восстать против этой мысли, что потоки крови, пролитые в том–же XVI веке за веру и в Германии, и в Нидерландах, и во Франции, служат ей красноречивым опровержением. Что не было возможно на континенте, то, по нашему мнению, ещё менее могло случиться в Англии, которая, благодаря своей конституции, защищена была против тирании более, чем какая–либо другая страна Европы. Конечно, никто не станет отрицать того, что в истории английской реформации личность короля Генриха имела весьма большое значение, но нужно определить это значение должным образам и отвести ему здесь такое место, стоя на котором оно не являлось–бы противоречием исторической правде. Предшествовавшие главы настоящего исследования, может быть, показавшиеся читателю слишком подробными, окажут нам в настоящем случае весьма существенную помощь.

Проследив отношения Англии к римской церкви и католической религии за пять веков, предшествовавших реформации, мы пришли к тому общему выводу, что оппозиция в этой сфере началась уже давно и развивалась с настойчивым постоянством. Вникая в подробности этой оппозиции, нельзя было не заметить, что в ней ясно различаются две струи неодинакового протяжения и неодинаковой силы. Одна струя имела характер оппозиции политико-экономической, а другая – религиозной. Обе эти струи тянулись до самой реформации, но первая из них имеет своё начало ещё в XI веке, а едва лишь заметные проблески второй обнаруживаются только с XIII и даже с XIV века. При разности протяжения струи они обладали и весьма неодинаковою степенью силы. Первая из них обнимала собою, можно сказать, почти всю Англию. Ею были увлечены и королевская власть, и парламент, и каждое сословие в отдельности. Как–бы ни было велико число лиц ей посочувствовавших, во всяком случае её можно считать выражением настроения, господствовавшего в стране. Другая струя имела, как мы видим далеко не такую судьбу. Она обнимала собою сперва только некоторых отдельных лиц, а потом – секту, кружок лиц, хотя иногда и весьма значительный по своей численности, но никогда не приобретавший господства. Мало того, эта струя не только не господствовала, как первая, но большею частью шла в разрез с господствовавшим настроением и сама постоянно терпела стеснения и преследования. Большинство нации было против неё и как–бы упорно ни отстаивала она своё существовавание, до господства ей было ещё далеко. Если так, то, характеризуя в немногих словах настроение английского народа относительно Рима и католицизма пред временем реформации, мы можем с некоторым правом сказать, что ко второй четверти XVI века он созрел для протестантизма политико–экономического, но не дорос ещё до протестантизма религиозного, т. е. он освоился уже с мыслью о возможности и даже необходимости уничтожить гнёт папства и иерархии; но он не был ещё достаточно подготовлен к тому, чтобы отказаться от многих из тех вероучений и обрядов, в которых он был воспитан. Потребность реформы религиозной не достигла ещё в то время в Англии такого развития, чтобы реформация во всей своей широте могла стать делом народным. Рано или поздно ход событий неизбежно привёл–бы Англию к такому исходу; но пока она ещё для него не созрела. Λ между тем именно в это–то время Англия отделяется от союза с римскою церковью и в ней полагается начало реформации. Событие совершается, следовательно, тогда, когда почва не была ещё вполне подготовлена. Вот пункт, где, по нашему мнению, обнаруживается влияние личности короля Генриха VIII. Переворот, который подготовлялся в течении нескольких веков до Генриха и который со временем совершился–бы и сам по себе, благодаря влиянию его личности был только ускорен и вызвав к жизни преждевременно. Такое ускорение имело весьма существенные последствия и наложило особый отпечаток на самый характер английской реформации. Вызванная к жизни преждевременно, реформация не могла с самого начала стать в Англии делом народным, так как народ не был достаточно подготовлен в тому, чтобы легко воспринять её идеи и на себя взять их дальнейшее развитие и осуществление. Его нужно было руководить, разъяснять ему каждый шаг, вести его, что называется, на помочах, и роль такого руководителя принимает на себя правительство. Вот почему английская реформация является делом правительственным, идёт сверху вниз вводится порядком законодательным. В силу той–же преждевременности своего обнаружения реформация при Генрихе не могла иметь и особенно решительного характера. Чтобы встретить хороший приём в народе, реформация должна была соответствовать более или менее его потребностям и его развитию, а так как это развитие не достигло ещё надлежащей степени, то и самая реформации при Генрихе не проявилась в тех размерах, какие требовались её идеей. Обращаясь теперь к фактам, мы надеемся со временем указать в них оправдание вашему взгляду.

Изумилась бы вся Европа, не поверил бы вероятно и сам Генрих, если бы ему, даже в двадцатых годах шестнадцатого века, кто–либо сказал, что он скоро восстанет на святого отца–папу и приведёт Англию к разрыву с католическою церковью. Уже более двадцати лет сидел Генрих на английском престоле и за все это время он проявлял себя самым католическим из всех современных ему католических государей Европы. Под его покровительством церковные власти Англии ревности охраняли безопасность и чистоту католической религии. Всякое уклонение от установленных церковью вероучений или обрядов подвергалось преследованию и обличалось как ересь, за которую виновный, в случае упорства, возводился на костёр и должен был заплатить ценою жизни. Из регистров Уоргэма, архиепископа Кантерберийского, мы узнаем, напр., что в одном 1511-м году и в Кентском только округе было пять человек предано публичному сожжению по обвинению в еретических учениях относительно таинств, почитания и призывания Богородицы и святых, поклонении иконам и мощам и т. д. За рассказом об этих процессах и казнях у Фокса приводится ещё целый список лиц, которые, по показаниям тех же регистров, принесли отречение от своих учений и тем спасли свою жизнь. В списке этом насчитывается тридцать девять имён, из коих двадцать четыре мужских и пятнадцать женских ²²³. Не мешает заметить, что такое ревностное преследование ереси в Англии относится к тому времени, когда имя Лютера ещё не было известно католической Европе и когда римская церковь не считала своего положения опасным. С началом реформации на континенте настроение английского правительства относительно церкви нисколько не изменилось. Лишь только стало обнаруживаться в Англии проникновение лютеранских воззрений и лишь только церковная власть обратила на это своё внимание, король поспешил уже к ней на помощь. Прокламация, изданная Генрихом в октябре 1521 года, предписывала светским чиновникам оказывать ревностное своё содействие епископам в разыскании и наказания лиц, заражённых лютеранскими учениями. Этот приказ издан был на имя епископа Линкольнского, который сообщил королю о том, что много еретиков появилось в его епархии ²²⁴. В феврале 1527 года шестеро еретиков вынуждены были принести в Лондоне публичное отречение, при чем этому обряду кардинал Уользи постарался придать особенную торжественность. На возвышенной эстраде восседал он сам в полном своём облачении; поставлено было большое распятие, у подножия которого сложена была груда экземпляров Нового Завета в английском переводе Тиндаля, и подле поставлены были еретики в их покаянных костюмах. Вместе с обычным обрядом отречения экземпляры Нового Завета преданы были сожжению, а Фишер, епископ Рочестерский произнёс речь в опровержение лжеучений Мартина Лютера ²²⁵. Такая церемония ясно показывала, что тогдашнее правительство Англии ещё никак нельзя было заподозрить в наклонности в реформации. В 1530 году, король издаёт ещё прокламацию, в которой строго воспрещается проповедование и усвоение еретических учений Виклефа, Лютера и др. подобных, под угрозою суда и наказания светскою властью; запрещается ввоз в Англию, продажа и покупка каких–либо книг, в которых содержится что–либо противное католической вере: а всем светским чиновникам предписывается оказывать содействие церковной власти в преследовании еретиков ²²⁶. Очищение Оксфордского университета, т. с. удаление из него профессоров, заражённых еретическими воззрениями, и целый ряд процессов, относящихся к двадцатым и к началу тридцатых годов и оканчивавшихся отречениями или казнями ²²⁷, ясно показывают, что королевские приказы и прокламации её оставались только лишь мёртвою буквою. Характеристичными представляются нам свидетельства летописцев о том, что в 1527 году Бильнэй, Лом и Гаррет обвинены были в. ереси за непочтительные речи против папской власти и роскоши ²²⁸. Никому тогда ещё и не думалось, что через несколько лет вся Англия будет в этом смысле еретическою. – Преследуя еретиков, король Англии простирал свою ревность даже далее пределов своего королевства. Он писал письма к князьям Германии, где старался доказать, что лютеранская ересь опасна не только для церкви, но и для государства, и что князья должны употребить и меч и огонь, чтобы уничтожить еретика–монаха и его произведения, чтобы посадить на цепь то бешеное животное, заражающее всю Германию своим сатанинским дыханием ²²⁹. При удобном случае, и дипломатическими средствами Генрих пользовался для той же цели, т. е. чтобы побудить других государей к борьбе против ереси. В 1525 году при переговорах с Францией он поставлял одним из главных условий своего союза с нею борьбу против турок и против адской секты лютеран ²³⁰. Даже и помимо отвращения к ереси, одно уважение к апостольскому престолу иногда определяло так или иначе внешнюю политику Генриха. В 1511 г. напр. Генрих открыто выступает защитником папы. Он посылает своего агента в Париж заявить королю Людовику, чтобы он не смел затевать нечестивую войну против первосвященника, а когда Людовик не послушался этого требования, Генрих принял сторону папы и сам объявил войну Франции ²³¹. Уже одних этих фактов, кажется, вполне достаточно, чтобы убедиться в глубокой преданности Генриха католической религии и церкви, но это ещё не все. Он захотел оказать им ещё новую услугу при помощи оружия, вовсе не обычного для венценосцев. Он взялся за перо и стал бороться против ереси на поприще литературы. С юных лет Генрих питал особенное расположение к научным занятиям и для своего времени был очень порядочным богословом. Свои богословские познания он и решил теперь употребить для борьбы с лжеучениями Лютера. Результатом его трудов в этом отношении было полемическое сочинение, появившееся в 1521 году под заглавием: Assertio septem Sacramentorum adversus Martinum Lutherum etc. В предисловии к читателям и в особом письме к папе Льву X Генрих подробно выясняет те побуждения, которые руководили им при исполнении этого труда. Он желал посредством его послужить на пользу церкви и дать миру доказательство своей религиозной ревности ²³². Содержание книги состоит в опровержении учения Лютера о таинствах, при чем с особенною подробностью автор доказывает значение Евхаристии как жертвы, необходимость устной исповеди и несомненную законность разрешающей власти духовенства. Главный вопрос о таинствах иногда заставляет автора углубляться в исследование и других соприкосновенных с ним вопросов не меньшей важности. Не мало места уделяет он напр. на доказательство Божественности и законности папской власти или канонического достоинства послания апостола Иакова. Аргументация Генриха обнаруживает в нем опытного диспутанта и богослова, хорошо знакомого с Священным Писанием и с творениями отцов и учителей церкви ²³³. Когда книга была готова, изящный и разукрашенный экземпляр её отправлен был в Рим, где королевские послы вручили этот дорогой подарок папе при торжественном собрании консистории, заявив при этом, что их повелитель, ниспровергший Лютера пером, готов употребить против учеников его и меч и все силы своего королевства ²³⁴. Ревность английского короля к католической религии и церкви, проявлявшаяся так явно и так разнообразно, конечно, должна была обратить на него особенное внимание римских первосвященников. Знаки этого внимания оказывались Генриху не один раз и свидетельствовали, что он в Риме был некоторого рода любимцем. Ещё в апреле 1510 года, папа Юлий II прислал Генриху золотую розу, как знак своего особенного ему благословения, при письме к архиепископу Уоргэму, которому поручал вручить подарок королю во время торжественного богослужения ²³⁵. Вскоре после этого между папою и королём французским Людовиком XII произошёл явный разрыв. „Христианнейший“ (cristianissimus) король созвал даже против папы собор в Пизе и, кроме того, стал действовать против него и с оружием в руках. Такие поступки Людовика признаны были вполне достаточным поводом к тому, чтобы отнять у него титул „Христианнейшего“, и папа Юлий II декретом Латеранского собора передал этот титул Генриху с условием, чтобы пока это перенесение сохранилось в тайне до того времени, когда Генрих окажет какую–либо особенную услугу церкви. После победы при Гингате, Генрих стал требовать открытого призвания за ним данного ему титула, но смерть Юлия помешала ему исполнить его обещание. В 1514 году торжественное посольство от папы привезло в Лондон и вручило Генриху шляпу и меч ²³⁶. В 1521 году, когда Генрих представил папе своё сочинение против Лютера, Лев X по совещании с консисторией, дал английскому королю титул «Защитника веры» (Defensor fidei). Этот титул был утверждён за Генрихом особою буллою и, кроме того, папа прислал ещё Генриху собственноручное послание, в котором до такой степени превозносил заслуги короля, что его сочинение признавал написанным под наитием Святого Духа ²³⁷. Можно–ли было ожидать, что этот боговдохновенный защитник католической веры, ревностный гонитель еретиков, любимый сын и искренно–преданный почитатель апостольского престола, станет когда–либо вождём раскола? А между тем это действительно случилось, и именно при Генрихе в Англии положено было начало реформации. В какие–нибудь три и или четыре года, в настроении английского короля произошла такая громадная перемена, что он вопреки всему своему прошедшему, сделался отчаянным врагом папы. Причина такой перемены заключалась в личных неприятностях, затеявшихся и все более и более усиливавшихся между папою и Генрихом по делу о разводе последнего с его женою, Катариной Арагонской. Так как личная размолвка, происшедшая между Генрихом и папою, повлекла за собою и разрыв Англии с римским престолом, то все известные нам историки английской реформации обыкновенно отводят делу о разводе весьма видное место в своём исследовании, поставляя себе задачей изложить этот сложный и запутанный процесс со всею возможною полнотой и во всех фазах его развития. Мы, с своей стороны, не намерены в данном случае последовать их примеру. Нам думается, что особенно внимательное отношение к делу о разводе извинительно только для тех историков, которые смотрят на английскую реформацию, как на плод личных страстей и капризов Генриха. Не соглашающийся–же с этим взглядом имеет полное право видеть в бракоразводном процессе Генриха лишь его личное дело, имевшее в истории реформации значение не более, как только внешнего повода. При такой точке зрения, мы не станем углубляться в подробности процесса и отведём ему здесь лишь столько места, сколько потребно для надлежащего, по нашему мнению, уяснения его значения в истории английской реформации.

Генрих был вторым сыном своего отца. Старший брат его, Артур, принц Уэлльский наследник английского престола, был женат на Катарине Арагонской, дочери Фердинанда–католика и Изабеллы Кастильской, но этот брак был очень недолговременным. Не прошло и пяти месяцев после его совершения, как болезненный Артур оставил Катарину вдовою. По соображениям политическим и особенно финансовым королю Генриху VII не хотелось отпускать Катарину из Англии, а потому, по соглашению с правительством Испании, он выхлопотал у папы Юлия II диспенсацинную буллу, в силу которой овдовевшей Катарине разрешалось вступить в брак с младшим братом Артура Генрихом, тогда ещё несовершеннолетним. На основании полученной диспенсации заключён был брачный контракт, а самое совершение брака состоялось через пять лет, когда в 1509 году Генрих вступил уже на престол Англии. Семнадцать лет король жил в полном мире и согласии с своею женою, имел от неё несколько человек детей, которые все, впрочем, кроме одной дочери Марии, умирали вскоре после рождения, и только на восемнадцатом году своей семейной жилен он начал вдруг чувствовать угрызения совести за то, что он живёт в кровосмесном браке со вдовою своего брата. Он стал считать себя преступником против Божественного закона, так как в книге Левит прямо говорится: «срамоты жены брата твоего да не открыеши, срамота брата твоего есть», (ХVIII, 16) и в другом месте: «и человек иже аще поймет жену брата своего, нечистота есть: срамоту брата своего открыл есть, безчадни измрут» (XX, 21). В преждевременной смерти своих детей Генрих стал видел не иное что, как исполнение угрозы Божественного Законодателя. Папская диспенсация не успокаивала короля, так как даже и ревностные католики не признавали за папою права отменять то, что утверждено законом Божественным. Но кроме угрызений совести настроение Генриха обусловливалось в данном случае и некоторыми другими соображениями и обстоятельствами. Он страшился за судьбу Англии после его смерти, так как, при сомнительности его брака, законность его наследницы – Марии может быть подвергнута возражениям и в Англии могут повториться те ужасы и бедствия междоусобий, от которых она только что успела оправиться после несчастного времени Роз. Ему хотелось бы иметь по себе такого преемника, права которого на престол были–бы несомненны, и притом преемника – сына, а не дочь, которую он имел пока от Катарины. Надеяться на приращение семейства от Катарины не было уже по–видимому никакой возможности при тех постоянных недугах, которыми она страдала. Вообще эта особа давно уже перестала удовлетворять Генриха. По образу жизни, по вкусам и наклонностям, она никогда ему не соответствовала, а теперь в ней не оставалось уже ничего, что могло–бы ещё сколько-нибудь привлекать его в ней. Она были лет на семь старше своего мужа и теперь, особенно при её болезненности, эта разность лет стала весьма заметною. Генрих был ещё в полной силе, когда его жена стала уже совершенной старухой. Он уважал её, отдавал должную справедливость всем её достоинствам и добродетелям, но не находил уже в ней того, что желал–бы в ней видеть, как в женщине. А между тем, в придворном штаге королевы нашлась одна девушка. Анна Болэйн, которая своею изящною наружностью и обращением так увлекла Генриха, что он влюбился в неё со страстью юноши. Эта страсть становилась тем сильнее, чем более она встречала себе препятствий. На все ухаживания и предложения короля Анна отвечала, что его любовницей она никогда не будет, и что если он хочет обладать ею, то не иначе как в качестве королевы. Под влиянием всех этих соображений и обстоятельств Генрих приходит наконец к мысли о разводе с Катариною; сомнения в законности его брака с нею приобретают в его глазах все большую и большую силу и он передаёт их на обсуждение своих ближайших советников и учёных людей. Это было в 1527 году, и здесь можно полагать начало делу о разводе.

Хота Генрих и прикрывался терзаниями своей совести, хотя он и заявлял, что вполне доволен Катариною и ищет только душевного себе успокоения, его действительная цель ни для кого не была тайною. Все очень хорошо понимали, что он желал во что–бы то настало добиться развода. Как покорный сын католической церкви, Генрих повергает свои сомнения на суд папы. Несколько надёжных агентов неутомимо хлопочут в Риме, чтобы получить от папы удовлетворение королевским желаниям; но обстоятельства сложились в это время так неблагоприятно для Генриха, что все их старания должны были остаться тщетными. Папа Климент VII находился тогда в самом затруднительном положении; он вёл войну с императором Карлом V и эта война была для него весьма несчастливою. В то самое время, когда король Англии стал обращаться к нему с своими сомнениями, папские области были заняты императорскими войсками, Рим был взят штурмом, а Климент сидел сперва осаждённый в замке св. Ангела, а потом искал спасения в бегстве и, переодетый, укрылся в Орвието. Дело о разводе только ещё более усложнило те затруднения, в которых и без того находился папа. Удовлетворение Генриховой просьбы для Климента во многих отношениях было неудобным и нежелательным. Самое основание, на которое опиралось желание Генриха, неприятно было для папы. Признать незаконность брака, основанного на диспенсации, значило согласиться с тем, что папская власть не имеет права давать такие диспенсации, значило призвать несправедливым и уничтожить то, что сделано было его–же предшественником: а это было все то–же для папства, что поднять руку на самого себя. Тем более мог призадуматься над этим Климент, потому что он жил в такое время, когда папская власть и без того отовсюду подвергалась возражениям и нападкам, и когда потому всякая мера, сколько–либо подрывающая её авторитет, была весьма опасною. Политические условия, в которых находился Климент, не давали ему также возможности легко склониться на просьбу английского короля. Катарина Арагонская была родною тёткой по матери императору Карлу V и последний заявил папе, что он твёрдо намерен защищать интересы своей родственницы. Идти против желаний этого могущественного государя, имевшего тогда громадное влияние в Европе и особенно в Италии, захватившего в свои руки большую часть владений римского престола, для Климента было почти невозможно, так как самое политическое существование его в значительной мере зависело от снисходительности к нему его победителя. Не хотелось, с другой стороны, папе своим решительным отказом вооружать против себя и короля Англии. Этот король, как мы знаем, был доселе весьма расположен к апостольскому престолу, не один раз и даже во время последней войны оказывал ему своё содействие и, при критическом положения папы, в будущем мог принести ему большую пользу. В деле о разводе Климент оказывался таким образом между двумя совершенно противоположными влияниями. Чтобы из этого затруднительного положения выйти по возможности без ущерба, он пустился на хитрости. Дать делу какое–либо решение значило, конечно, вооружить против себя ту или другую из враждующих сторон, а потому папа старался действовать таким образом, чтобы затянуть дело как можно более, но в то–же время казаться королю Англии, желавшему скорейшего решения, самым его искренним доброжелателем, готовым сделать все возможное для его удовлетворения. Поставив себе такую задачу, Климент в продолжение нескольких лет выполняет её с большим искусством. Во все продолжение процесса он обнаруживает по–видимому весьма энергическую деятельность; но она рассчитана таким образом, чтобы не могло из неё выйти никаких окончательных результатов. Разного рода предложения со стороны Генриха папа обсуждает и рассматривает, но никогда не принимает их в таком виде, как было–бы желательно для предлагающего. Он придумывает и представляет агентам английского короля свои собственные комбинации, но такие, которые никак не могли быть принятыми. А пока эти проекты и предложения переходят из Рима в Лондон и обратно, время идёт и дело ни к какому концу не подвигается. Иногда королю как будто удаётся добиться от папы значительных уступок. По его желанию, Климент назначил напр. своего легата Кампеджи, вместе с кардиналом Уользи произвести полное исследование дела в Англии и дал этому легату буллу, снабжавшую его самыми широкими полномочиями. Стоило только легатам произнести свой приговор и дело было–бы окончено. Но и из этого в конце концов вышла только лишь одна проволочка времени. Кампеджи употребил прежде всего несколько месяцев на своё путешествие, собираясь и подвигаясь с чрезвычайно медленностью. Затем папа приказал ему показать данную ему буллу только королю и кардиналу, после чего немедленно предать её сожжению, чтобы таким образом из неё не могло быть сделано никакого дальнейшего употребления. Начатие легатами исследование велось со всеми возможными затяжками; а когда медлить долее уже не было никакой возможности, легатские заседания прекращены были под предлогом вакаций, после чего папа отозвал Кампеджи и перенёс дело в Рим, опираясь на апелляцию Катарины. Начались опять новые расследования и новые бесконечные проволочки. Генрих должен был наконец понять, что добровольно в своём деле он ничего добиться от папы не может. Если–же так, то нужно было чем–либо повлиять на папу, произвести на него какое–либо давление, которое–бы заставило его действовать в пользу короля. Такое давление Генрих думает произвести посредством своего обращения к университетам. Доверенные агенты короля отправляются по разным университетам, как в Англии, так и во Франция и в Италии, и предлагают учёным богословам и канонистам рассмотреть вопрос о браке короля с Катариною и о том, законна–ли была диспенсация папы Юлия. Всеми законными и незаконными средствами эти агенты стараются добиться того, чтобы решения университетов даны были соответственно желаниям короля и составлены в форме официальных документов за университетскою печатью. Таких документов им удаётся собрать двенадцать, от университетов: Оксфордского, Кембриджского, Парижского, Орлеанского, Тулузского, Болонского, Падуанского и др. План состоял в том, чтобы решения университетов представить папе, как выражение согласного мнения всего учёного христианского мира в расчёте, что против этого мнения папа идти будет не в состоянии. Но расчёт не оправдался. Климент хорошо знал действительную цену этих документов, а потому на него они не могли произвести никакого впечатления. Таким образом обращение к университетам нисколько не приблизило Генриха к желаемому концу его процесса и бесконечные проволочки в Риме продолжались по–прежнему. Но король Англии был не из таких, которые легко отказываются от идеи, раз засевшей им в голову. Напротив, при своём деспотическом и своенравном характере, он только оскорблялся и раздражался препятствиями, и чем более представлялось ему этих препятствий, тем озлобление и упорнее он настаивал на своём желании. Если никакие просьбы и влияния не действовали на папу, то Генрих решил теперь настоять на своём посредством угрозы и насилия. Личной власти у него, как государя конституционного, для этой цели было недостаточно. Он мог быть силен и грозен для папы в особенности лишь в том случае, если–бы он действовал при поддержке и сочувствии сословий. Такою поддержкой Генрих и постарался заручиться. В июле 1530 года к папе отправляется адрес от имени всей английской нации, подписанный семьюдесятью духовными и светскими лордами и одиннадцатью членами палаты общин. В этом адресе просители ссылаются на решения университетов и признают их настолько компетентными, что папа, по их мнению, должен был–бы сообразоваться с ними в своём приговоре. Но так как папа не обращает внимания ни на эти решения, ни на те услуги, которые оказал ему многократно Генрих, и отказывает доселе в удовлетворении его справедливого желания, то они страшатся бедственных последствий и междоусобий, могущих произойти для королевства после смерти Генриха, если ему не дано будет возможности развестись с Катариною и дать Англии несомненного наследника престола посредством второго брака. Если папа будет по–прежнему упорствовать в своём отказе, то они сочтут себя покинутыми им и станут искать каких–либо других средств для устранения затруднения. Они просят папу не вынуждать их к крайностям и предупредить их своим справедливым приговором. В апреле того–же 1530 года и конвокация принимает сторону короля; она постановляет, что брак короля с Катариною противоречит Божественному закону, а потому недействителен, и диспенсация папы не имеет никакого значения. В начале 1531 г. канцлер и двенадцать духовных и светских лордов являются в палату общин и предъявляет ей мнения заграничных университетов и более ста трактатов, написанных иностранными учёными в пользу развода, при чем члены парламента приглашаются рассказать повсюду о том, что они видели, и убедить народ, что король действует не по капризу, а ради своей совести и обеспечения престолонаследия. Вся нация привлекается таким образом к участию в деле короля, и он стоит теперь против папы уже не один с своими советниками, а опираясь на все сословия. Но нельзя сказать, чтобы его личное дело пользовалось полным сочувствием в массах народа. Напротив, в хрониках мы не раз встречаем известия о том, что народ не одобрял развода, осуждал Генриха за его порочные желания и даже роптал на него, так что король иногда должен был принимать некоторые меры для успокоения толпы. Народное не сочувствие разводу объяснялось с одной стороны невольным состраданием к Катарине, как ни в чем неповинной жертве капризов короля, и сомнительным достоинством тех побуждений, во имя которых он действовал; а с другой стороны и некоторыми экономическими соображениями и национальными симпатиями. Развод короля с Катариною грозил разрывом Англии с императором, а неизбежное в этом случае прекращение торговых сношении Англии с нидерландскими провинциями Карла нанесло–бы подданным Генриха громадный ущерб. С осуществлением развода, кроме того, по господствовавшему в народе мнению, последовал бы брак Генриха с принцессою французского королевского дома, а союз с Францией, исконным врагом Англии, никогда не мог быть здесь популярным. При таком отношении народа к разводу, нисколько не удивительно со стороны Генриха старание убедить всех и каждого в чистоте своих намерений и в великой важности его дела для интересов национальных. К счастью для Генриха, особенных усилий в этом отношении ему вовсе и не требовалось. Его личное дело совпало со старинным, но все ещё не решённым, вопросом между Англией и Римом. Английская нация с особенною чуткостью относилась ко всему тому, в чем можно было видеть оскорбление её интересов со стороны римского престола, а потому стоило только Генриху и его сторонникам указать, что в дели о разводе папа своим образом действий задевает не столько личные интересы короля, сколько интересы его королевства, чтобы нация в большинстве своём стала на его сторону. Из–за чего–бы ни начиналось настоящее дело, во всяком случае оно было столкновением короля Англии с папским престолом; нация видела в нем новую попытку папы на независимость и права Англии, новое посягательство на её интересы, а этого было вполне достаточно, чтобы все прежде наболевшее в английском народе, все, издавна скоплявшееся в нем против папства, поспешило теперь выступить наружу. Король и нация вступают между собою в союз и соединёнными силами начинают борьбу против папы. Хотя и по различим побуждениям, но они действуют в одинаковом направлении. Дело о разводе с этого времени, конечно, уже существенно изменяет свой характер. Оно перестаёт теперь быть исключительно личным делом короля, каким оно представлялось сначала, но получает характер национальный, так как с ним соединяется национальная оппозиция папству.

Начиная свою борьбу с папою, Генрих не подозревал того, как далеко заведёт его эта борьба. Ему нужно было только пригрозить папе, запугать его несколькими враждебными ему мерами, чтобы таким образом заставить его быть уступчивым в деле о разводе. Для этой именно цели Генрих и хотел воспользоваться старинным недовольством нации против папства. Поощряемое и поддерживаемое королём, это недовольство и не замедлило выразиться в нескольких парламентских актах, ограничивавших финансовые и юридические привилегии папства в Англии. Ближайшая цель, к которой стремился Генрих, этими актами не была достигнута. Они не испугали папу настолько, чтобы он согласился наконец безусловно исполнить желание короля; но за то они привели к другому результату, который первоначально вовсе и не предполагался. Вступив в резкое столкновение с папскою властью, нанося ей удар за ударом, поддерживаемый дружным содействием нации, властолюбивый и своенравный монарх сам увлёкся своим успехом и быстро шёл все далее и далее по пути к окончательному разрыву с Римом. Незаметно для себя самого, по крайней мере в разрез с прежними своими понятиями и наклонностями, он увлечён был тем национальным настроением, которым сперва хотел лишь воспользоваться для своих личных целей. Соединившись с национальною оппозицией папству, дело о разводе приводит и к двоякому результату. И король, и нация достигают своей цели: король добивается развода, а нация освобождается от давно обременительного для неё папского гнёта. Оба эти результата достигаются одновременно. Церковь Англии порывает всякую связь с Римом, а дело о разводе и новом браке короля решается авторитетом конвокации и Кантерберийского архиепископа. Личное дело Генриха приводит таким образом Англию к религиозному перевороту и из бракоразводного процесса выходит реформация; но мы далеки от мысли видеть между этими двумя явлениями причинную связь. Разрыв с Римом уже подготовлялся в Англии в течении нескольких веков. Бракоразводный процесс Генриха послужил только лишь поводом к толу, чтобы давно скоплявшееся против Рима недовольство разрешилось наконец в открытом восстании. Рано или поздно это восстание произошло бы неизбежно, если бы и не затевалось в Англии никакого бракоразводного процесса, потому что поводах никогда не может быть недостатка. Анти–римское настроение английского народа не обусловливалось процессом; оно имело свои старинные и глубокие основания, но при всем том, этот процесс в истории английской реформации сопровождался громадными последствиями и наложил на неё такой отпечаток, которого без него она бы не получила. Только дело о разводе было причиною того, что Генрих стал враждебно относиться к римскому престолу. Не будь этого дела, он остался бы таким же приверженцем папы, каким был в первую половину своего правления, а потому, конечно, не только не поощрял–бы враждебного Риму настроения в народе, а скорее старался бы всеми силами бороться с ним, как он боролся против ереси. Теперь же он вступает сам в борьбу с папою и ведёт эту борьбу со страстностью и раздражением, свойственными человеку, лично в деле заинтересованному. Он не только одобряет и поощряет все то, что предпринимается сословиями против папства и иерархии; но даже торопит их и сам вводит такие меры, которые ещё и в голову не приходили сословиям. Благодаря такому личному влиянию Генриха, разрыв Англии с Римом и вызван был прежде, чем он должен был–бы совершиться, если–бы национальная оппозиция предоставлена была своему естественному развитию. Из одного политико–экономического недовольства, как–бы оно ни было сильно и распространённо, не могла выйти реформация. Как восстание по преимуществу религиозное, она требовала и религиозной основы. Предоставленная своему естественному развитию, она и в Англии совершилась–бы лишь тогда, когда большинство населения чувствовало–бы потребность религиозной реформы, т. е. когда в нем религиозная оппозиция Риму достигла–бы такой же силы, как и оппозиция политико–экономическая. Во второй четверти XVI века этого как мы знаем, ещё не было, а между тем разрыв с Римом совершился: он, так сказать, искусственно вызван был прежде надлежащего времени. Таким преждевременным обнаружением и всеми его неизбежными последствиями английская реформация обязана была Генриху и его бракоразводному процессу ²³⁸.

Обращаясь к изучению событий английской реформации, нельзя, при первом–же взгляде, не заметить, что история этого религиозного переворота в Англии представляет в себе некоторые характеристические черты, отличающие её от истории таких–же переворотов в других странах Европы. Вызванная к жизни преждевременно, религиозная реформация застала Англию, что называется, врасплох. В ней не было даже таких людей, которые могли-бы сделаться вождями начавшегося движения и стояли-бы в этом случае в уровень с своею задачей. Нам хорошо известны имена Лютера, Цвингли, Нокса, Кальвина и мы привыкли соединять с этими именами представление о людях, бывших в той или другой стране вождями религиозной реформации, руководивших этим движением и в весьма, значительной степени наложивших на самый его характер отпечаток своего личного влияния. Английская реформация не даст нам такого имени. Правда, мы встречаем здесь Генриха, Крамэра, Кромвелла, Ридли, Латимэра; но ни один из них не имел для реформации такого значения, какое имели напр. Кальвин, Цвингли и т. под. Английская реформация ни с одним из них не были связана так органически, как германская напр., была связана с Лютером, или шотландская с Ноксом. Ни одних из её деятелей не был настолько силен, чтобы наложить на неё заметный отпечаток своего личного влияния. Каждый из них, хотя на время, выдвигался более или менее самим ходом событий и привносил от себя что–либо на пользу общего дела, но его небольшой вклад был часто едва заметен в массе других самых разнообразных элементов и влияний, иногда не имевших даже ничего общего с интересами религии. Мало того, все эти деятели английской реформации, несильные в отдельности, и в совокупности своей не составляли из себя одного кружка, который был бы одушевлён одною идеей, стремился бы к одной цели. Нет. Каждый из них имел свои взгляды на дело, руководился своими побуждениями, часто не бескорыстными, и преследовал свои, иногда личные цели. При таких условиях, разрозненные стремления и действия всех этих деятелей не могли, конечно, иметь единства и руководиться каким–либо заранее выработанным и определённым планом. Английская реформация потому представляет в своём развитии нечто пёстрое, колеблющееся, иногда полное внутренних противоречий. Она не была зданием, систематически воздвигавшимся по принятому плану; не направлялась ничьею рукою, не подчинялась руководству какого–либо одного мощного духа; но создавалась сама собою, силою самих событий, и смотря по тому, какое влияние брало верх в известную минуту, и она принимала то или другое направление, уклонялась в ту или другую сторону. Такой характер английской реформации выступит пред взором читателя с особенною ясностью, если при изложении её событий держаться того порядка, какому следуют все известные нам её историки, т. е. рассматривать отдельные её явления так, как они хронологически следовали друг за другом. Постоянные уклонения движения в ту или другую сторону, вследствие частных и случайных влияний, отсутствие в нем системы и плана, – все это при таком порядке изложения будет выше всякого сомнения; но нам думается, что убеждение в этом не есть та главная цель, к которой должен стремиться исследователь, взявший на себя задачу изучения английской реформации. Для него важны не частные влияния, не колебания и уклонения в движении, а его прогресс, его конечные результаты. Ясное и отчётливое изображение этих результатов и их надлежащая оценка – вот что в данном случае составляет, по нашему мнению, главную задачу исследования. Если–же так, то хронологический порядок изложения представляется нам всего менее удобным для этой цели. Он воспроизводит явления реформации именно в том колебательном и беспорядочном виде, в каком они действительно следовали друг за другом, а потому рассевает внимание читателя, поставляя рядом явления совершенно разнородные, заставляет его по нескольку раз возвращаться к одному и тому–же предмету; одним словом, и на его представления переносить то–же отсутствие системы, каким отличается самый предмет исследования. Не желая ставить читателя в такие положение, мы намерены в своём изложении следовать иному плану, а именно, рассортировать представляющийся нам материал по его содержанию, сгруппировать явления на основании их внутреннего сродства и затем изложить их в порядке систематическом.

Основным фактом в истории первоначального развития английской реформации был разрыв Англии с Римом, т. е. уничтожение в ней всякой власти апостольского престола. Желания большинства нации сошлись на этом пункте с редким единодушием. Мы знаем, что гнёт папских притязаний всякого рода давно уже казался крайне обременительным для страны, а потому, конечно, нисколько не удивительно с её стороны искреннее желание и готовность избавиться от него при первом удобном случае. Такой случай теперь представился. Король, по личным своим побуждениям, вызывал и поощрял сословия на оппозицию папству. Плодом их соединённых усилий и был целый ряд мероприятий, направленных против римского престола. Само собою разумеется, что уничтожение папской власти в Англии не могло совершиться вдруг, при помощи одного удара. Как ни сильно вооружена была Англия против Рима, его вековой авторитет был все–таки ещё настолько страшен и имел ещё стольких сторонников, что бороться с ним нужно было с большею осторожностью. Что же касается короля, то он, вступая в борьбу с папством, вовсе и не думал сперва об его уничтожении; к этой мысли он уже приведён был впоследствии самым ходом событий, в силу этого, столкновение с Римом начинается сперва довольно незначительными враждебными ему мерами, а только потом уже, развиваясь и усиливаясь, доходит до окончательного разрыва. Так как папские притязания обременяли страну и в юридическом и в финансовом отношении, то и нападения на папство предприняты были с этих двух сторон, т. е. направлены были к тому, чтобы уничтожить значение папы, как высшего судьи для Англии, и лишить его тех доходов, которые он получает со страны в ущерб её собственным интересам.

В отношении юридическом, первые попытки ограничить права папы мы встречаем в статутах парламента, заседавшего в 21-й год правления Генриха VIII, т. е. в 1529–530 г. Попытки эти были ещё очень робкими; они не были прямым нападением на папство, но задевали его только стороною. Парламент запрещал членам клира владеть несколькими бенефициями одновременно, или жить не на месте своего служения. Но так как такие злоупотребления обыкновенно совершались на основании диспенсаций и лицензий папы, то теперь парламент и постановил, чтобы впредь, а именно с 1 апреля 1530 года, никто не добывал от римской курии, или откуда–бы то ни было, не принимал и не приводил в исполнение никаких подобных диспенсаций и лицензий. Все такие хартии, в силу настоящего статута, не должны впредь иметь никакого значения, а виновные в его нарушении должны лишаться своих бенефиций и подлежать денежному штрафу в двадцать фунтов стерлингов ²³⁹. Папа, таким образом, лишался теперь того, что всегда доселе считалось его неотъемлемым правом.

Девятнадцатого сентября 1530 года, в Лондоне обнародована была королевская прокламация, в которой строго приказывалось, чтобы никто не смел приобретать в Риме, или где бы то ни было, какие–либо хартии, или пользоваться ими, приводить в исполнение, распространять и обнародовать те, которые уже были приобретены прежде, в течении минувшего года, если эти хартии причиняют ущерб авторитету, юрисдикции и королевским прерогативам Англии, или имеют в виду воспрепятствовать благородным и добродетельным намерениям короля на будущее время. Виновным в нарушении этого приказания угрожается королевским гневом, тюремным заключением и даже телесным наказанием по усмотрению короля для примера и устрашения других ²⁴⁰.

В статуте 23 года (1531–1532), уничтожавшем аннаты, было прибавлено, что если папа вздумает наложить по этому поводу на страну, или короля и кого–либо из его подданных, интердикт или отлучение, то чтобы никто не обращал на это никакого внимания, чтобы Богослужение и совершение таинств продолжалось как и всегда, а епископы и другие духовные лица не смели ни приводить эти папские меры в исполнение, ни даже дозволять их обнародование ²⁴¹. Парламент 24 года (1532–1533) сделал наконец на папские права в Англии прямое и решительное нападение. В одном из статутов этого парламента говорилось, что Англия, по свидетельству исторических памятников, всегда была и теперь есть самостоятельное королевство, имеющее в полноте все права, свойственные такому королевству. Она управляется своим верховным главою–королём, которому все его подданные, как духовные так и светские, обязаны должным повиновением. Король Англии снабжён такою полнотой власти, что все его подданные могут получать от него суд и правду и окончательное решение всех своих пререканий. Для разрешения вопросов, касающихся закона Божественного и духовной науки, здесь есть духовенство, вполне достаточное для этой цели и по своей численности и по своим познаниям, а для осуществления законов государственных, для суда и администрации, есть судьи и правители светские. Благородные предки короля, а также дворянство и общины в различных парламентах при Эдуарде I, Эдуарде III, Ричарде II, Генрихе IV и других королях, не раз постановляли статуты на защиту прерогатив и вольностей английской короны, её духовной и светской юрисдикции, против вмешательств и покушений к их нарушению и ограничению со стороны римского престола или других иностранных государей, по мере того как такие покушения становились заметными. Но несмотря на существование этих хороших статутов, с течением времени, возникло много не предусмотренных ими прямо неудобств, благодаря апелляциям к римскому престолу по делам о завещаниях, браках, разводах, десятинах и пожертвованиях. Такие апелляции причиняют королю и его подданным большие беспокойства, затруднения и расходы, а правосудие при этом страдает, ибо, при дальнем расстоянии Рима от Англии, нужные для дела показания не могут быть там расследованы должным образом, процессы затягиваются и стороны остаются без удовлетворения. Соображая все это, настоящий парламент определяет, чтобы на будущее время все подобные дела окончательно решались в пределах королевства; чтобы на всякого рода призывы, приказания, запрещения, приговоры, интердикты и т. д. от римского двора не обращал никто никакого внимания; чтобы епископы и другие духовные лица совершали Богослужение и таинства, если им и будут присланы из Рима какие–либо запрещения. А если кто-либо из них послушается этих запрещений и откажется совершать Богослужение и таинства, он должен быть подвергнут годичному тюремному заключению и денежному штрафу по усмотрению короля. Нарушители этого статута, а именно: лица, которые станут приобретать из Рима, или от какого–либо иностранного двора, какие–нибудь призывы, запрещении, приговоры и т. д. в ущерб внутренней юрисдикции королевства, или те, которые станут приводить такие приказы в исполнение, а также все их советники, сообщники и орудия, должны подлежать наказанию по статуту of provisors и of praemunire 16 г. Ричарда II. ²⁴².

В статуте парламента 25 года (1533–1534), делавшем некоторые определения относительно ереси, между прочим выставлялось на вид, что папа, руководствуясь своими честолюбивыми и властолюбивыми целями, утвердил своими законами мысль, что говорить или делать что–либо против его авторитета и против его определений есть ересь. Парламент постановил теперь, что не должен считаться еретиком и подвергаться преследованию тот, кто говорит или действует против притязаний папского престола, не имеющих оснований в Свящ. Писания, или против его законов и определений, противных законам и прерогативам Англии и её короля ²⁴³. Тот–же парламент сделал существенное дополнение к прежнему постановлению по вопросу об апелляциях. Статут 24 года запрещал, как мы видели, апелляции к римскому престолу по известного рода делам; теперь–же парламент определил, чтобы с будущего праздника Пасхи 1534 года прекращены были всякого рода апелляции в Рим, по каким–бы то ни было делам ²⁴⁴. Развивая далее свою оппозицию Риму, этот парламент уничтожил всякое влияние папы на назначение архиепископов и епископов Англия. Он постановил, чтобы на будущее время кандидаты на кафедры архиепископские и епископские не представлялись папе и не выхлопатывали от него никаких булл и паллиумов; но, чтобы всякие подобные представления, буллы и паллиумы отныне прекращены были навсегда. Нарушители этого постановления, т. е. лица действующие по старому римскому порядку, должны подлежать наказанию по статутам of provisors и of praemunire 25 г. Эдуарда III и 16 Ричарда II ²⁴⁵. В этом–же парламенте, наконец, сделано было подтверждение и распространение прежних постановлений по вопросу о диспенсациях. Статуты 21 года запретили, как мы видели, диспенсации только по отношению к плюралитету и нонрезиденции. Теперь было постановлено, чтобы впредь никто, начиная с самого короля, не обращался к римскому престолу за диспенсациями, лиценциями и др. подобными хартиями по каким бы то ни было делам. Ослушникам угрожалось наказанием по статуту 16 г. Ричарда II ²⁴⁶.

Парламент 28 года (1536) ещё раз подтвердил, что папские буллы, бреве, диспенсации и т. под., под страхом наказаний по ст. 16 годя Ричарда II, не должны иметь в Англии никакого значения ²⁴⁷.

Не трудно заметить, какой жестокий удар эти законодательные определения наносили папской власти в Англии. Папа не стоял уже теперь выше всяких законов и не мог предпринять ничего такого, что противоречило бы существующим постановлениям, ибо власть разрешать от их действия, давать диспенсации и т. под. была отнята у него. Папа не был уже теперь и высшим судьёй Англии, ибо у него отнято было право принимать апелляции и, в силу их, вмешиваться в судебные процессы, посылать свои запрещения, произносить новые приговоры и т. д., одним словом действовать как высшая судебная инстанция. Папа перестал наконец быть и верховным ленным господином над церковию Англии, каким он был во всех католических церквах, ибо теперь английские архиепископы и епископы, прежде вассалы папы, поставлялись помимо всякого влияния с его стороны, без всяких папских булл и паллиумов. И за все эти обеды и оскорбления папа не мог даже поразить теперь Англию громом своих проклятий, ибо на его интердикты и отлучения предписано было не обращать никакого внимания. Папской юрисдикции в Англии, так долго тяготившей страну, пришёл теперь очевидный конец.

Не менее чувствительными были всегда для Англии и финансовые притязания римского престола, тем более что к XVI веку выродившееся папство и юридические свои привилегии большею частью старалось, как мы знаем, перевести на деньги. В силу этого, параллельно с мерами, клонившимися к уничтожению юридических привилегий папства в Англии, мы видим и статуты, поставлявшие своей задачей прекратить вывоз в Рим из Англии её материального богатства.

В статуте 23 года говорилось, что громадные суммы денег ежедневно вывозятся из страны, к великому её истощению и особенно много таких сумм взыскивается епископом римским под видом аннатов, или иначе называемых „первых плодов“, которые должен представить папе каждый новопоставляемый архиепископ и епископ при своём назначении и вступлении на ту или другую кафедру, чтобы получить папское утверждение. Так как аннаты взыскиваются папою вперёд, то архиепископы и епископы, в случае ранней своей смерти, не успевают выручить внесённую сумму, a этим причиняется ущерб и разорение тем лицам, которые их ссудили при назначении. Причиняя ущерб и истощая средства страны, аннаты не имеют для себя никакого справедливого основания, обо сперва они допущены были в Англии только лишь в видах защиты христианства в борьбе против неверных, а теперь они требуются и вымогаются насильственными мерами, как постоянная подать, вопреки всякому праву и единственно ради прибытка римскому двору. Постоянно возрастая, аннаты достигли необычайных размеров и дознано, что сумма, доставленная в Рим в этой форме со второго года правления Генриха VII и до настоящего времени, простирается до 800,000 дукатов или до 160,000 фунтов стерлингов, помимо разных иных римских взысканий, что весьма истощило сродства страны ²⁴⁸. Король Англии и его подданные, как духовные так и светские, признают себя самыми католическими и смиренными чадами святой церкви; но римские вымогательства становятся нестерпимыми и король, как истинно–христианский государь, обязан позаботиться о благосостоянии королевства и положить им предел. В настоящее время многие из английских прелатов находятся в весьма преклонном возрасте, вследствие чего при их вероятно скорой смерти, большие суммы грозят быть вывезенными в Рим в качестве аннатов, а потому для предупреждения угрожающего стране обеднения потребны скорые меры. – Соображая все это, настоящий парламент и постановляет, чтобы отныне уплата аннатов папе была совершенно прекращена, а нарушителям этого статута угрожается конфискацией всего их имущества. Но в это время у папы ещё не было отнято право принимать участие в назначении архиепископов и епископов Англии; его утверждение и буллы считались ещё тогда потребными, а потому статут и определяет, чтобы, за уничтожением аннатов, каждый новоназначаемый архиепископ и епископ вносил в Рим пять процентов своего годового дохода за те буллы, которыми папа должен утвердить его назначение.–Кроме того, парламент заявляет, что он не желает прибегать к крайностям и насилию, не испробовав предварительно мер кротких и дружественных, а потому предоставляет королю право войти в переговоры с папою об ограничении его финансовых притязаний и, смотря по результатам этих переговоров, утвердить своим патентом этот акт, или отменить некоторые его части, или даже совсем уничтожить, полагая для того определённый срок. Переговоры короля с папою не привели ни к чему, а потому акт об уничтожении аннатов получил в 25–й год правления Генриха королевскую ратификацию ²⁴⁹.

Рассказ об обстоятельствах утверждения акта против аннатов мы встречаем в одном из статутов 25 года. Здесь говорится, что акт этот был прежде постановлен, перечисляются снова те побуждения, которые его тогда вызвали, и затем сообщается о предоставленном королю праве переговоров с папою. Теперь статут прибавляет, что папа был извещён о происшедшем, но никакого ответа королю не дал и никаких мер к полюбовному соглашению с своей стороны не предложил, а потому король утвердил акт об уничтожения аннатов своим патентом и внёс его в число парламентских статутов ²⁵⁰. Но одним подтверждением прежде сделанного статута настоящий парламент не ограничился. Общины жаловались теперь и на другие бесчисленные вымогательства и поборы, взыскиваемые папою под видом динария св. Петра, разных податей и налогов за диспенсации, лиценции, приговоры по апелляциям и т. д. и т. д. Такие поборы представляются невыносимым бременем для страны и приводят её к великому обеднению. А между тем, Англия не имеет над собою никакой власти, кроме Бога и короля, и не подчинена никакому иностранному государю. В ней имеют силу только те законы, которые постановлены её же собственною властью, или которые приняты в ней по согласию её сословий. И разрешать от этих законов имеет право только её собственная власть. Только благодаря долговременной снисходительности и попущению расплодились теперь папские узурпации, которые истощают средства страны, а потому парламент и постановил, чтобы отныне никто не платил римскому престолу динарий, или какие бы то ни было другие налоги и взыскании, но чтобы с настоящего времени всякие платежи в Рим были совершенно прекращены ²⁵¹. После таких постановлений, Англия переставала наконец быть постоянною данницей римского престола. И в юридическом и в финансовом отношении папство таким образом лишено было теперь в Англии почти всякого значения. Но могло ли анти–римское движение остановиться только на атом? – Стоит только немного вдуматься в смысл состоявшихся парламентских мероприятий, чтобы ответить на этот вопрос отрицательно. То, что доселе постановлено было против папы, представляло собою не какие–либо частные незначительные ограничения его привилегий, а подрывало его существеннейшие права, на которых основывалось самое его существование, как верховного главы всего католического мира. В силу этого, столкновение выходило настолько резким, что необходимо требовало какого-либо ясного и определённого решения. Невозможно было, чтобы отношения Англии к Риму оставались в том положении, в какое они были поставлены состоявшимися статутами, потому что папство, не отказавшись от самого себя, не могло примириться с теми узами, которые были на него наложены. Если Англия не хотела идти назад и сдаваться на уступки, то она неизбежно должна была сделать ещё шаг вперёд, т. е. отвергнуть папство в самом его принципе, чтобы таким образом избавиться от тяжёлого противоречия враждебных отношений к своему верховному пастырю и вместе дать оправдание всем мерам, доселе против него предпринятым. Но сделать такой шаг было, конечно, не легко. С идеей папства в представлении католического мира необходимо связывалась и идея о единстве церкви, а потому отказаться от папства вообще значило выделиться из лона церкви, рисковать спасением своей души. Такая важность вопроса, принимавшего очевидно уже религиозной характер, требовала весьма осторожного и серьёзного к нему отношения. Вот почему этот вопрос, прежде своего законодательного разрешения, подвергается тщательному обсуждению таких лиц и учреждений, которые в данном случае были наиболее компетентными.

В конце 1533 года, вопрос о папском главенстве над церковью подвергнут был обсуждению в заседании королевского совета. Члены совета, как и следовало ожидать, разделились на партии, причём одни защищали папство, а другие восставали против него. Герберт приводит и те речи, которые были произнесены за и против папского главенства. В этих речах мы не находим специального разбора догматических и канонических оснований, на которые опиралось папство; ораторы обсуждают вопрос с точки зрения здравого смысла и практических соображений, но во всяком случае вопрос ставится ясно и решительно, что для того времени, и само по себе представляло уже не малую важность.

Настроение королевского совета, в его большинстве, было очевидно не в пользу папы, потому что между прочим он пришёл к решению предписать приходским священникам, чтобы они в своих проповедях внушали народу, что Вселенский собор выше папы, и что, по закону Божественному, папа имеет для Англии такое же значение, как и всякий другой иностранный епископ ²⁵². В таком вопросе как главенство папы решение одного совета, конечно, не могло быть достаточным. Коли кому принадлежало право обсуждать его, так это учёным богословам и канонистам и высшим представителям английской церкви. Им этот вопрос действительно и предлагается. – Мая 18, 1534 года, король обращается с письмом к Оксфордскому университету, предлагая ему рассмотреть и обсудить с должным вниманием и усердием вопрос о власти и главенстве римского епископа, и, по обсуждении, прислать ему письменное решение за университетскою печатью. – Ответ университета восхваляет короля за его заботы о королевстве в постановлении многих определений против нестерпимых притязании папы и затем рассказывает, что Генрих, как мудрый Соломон, боясь утвердить что–либо вопреки Свящ. Писанию, обратился к Оксфорду с предложением подвергнуть вопрос о папстве торжественному обсуждению. В силу этого предложения, университет исследовал вопрос со всею возможною ревностью, прилежанием и добросовестностью; рассматривал книги Священного Писания и творения его толкователей, держал публичные диспутации, и после всего этого, пришёл к единогласному решению, что римский епископ не имеет в Англии никакой особенной юрисдикции, которая бы предоставлена была ему от Бога Священным Писанием преимущественно пред всяким другим иностранным епископом. В удостоверение этого решения, университет и даёт документ за своею печатью, 27 июня 1531 года. Подобный–же документ от Кембриджского университета адресуется, как и Оксфордский ко всем членам церкви, имеющим читать его. В нем говорится, что вопрос относительно папства в последнее время возник в среде членов университета, а затем от них было потребовано высказать их решение. В силу этого, они решили обсудить этот вопрос и обнародовать своё мнение, ибо университеты для того и учреждены, чтобы наставлять народ в законе Божественном и уничтожать заблуждения. После нескольких собраний, они назначили комитет из специалистов, чтобы рассмотреть вопрос тщательно и исследовать относящиеся к нему места в Свящ. Писании, а потом представить им свой вывод. Затем, они держали публичные диспутации и, по выслушании всех оснований обеих сторон, пришли к решению, что в Свящ. Писании епископу римскому не дано от Бога над Англией никакой высшей власти и юрисдикции, преимущественно пред всеми другими иностранными епископами. Таковое решение теперь и объявляется от имени всего университета за его печатью (1534 г.) ²⁵³ Таким образом, официальная богословская наука Англии решительно высказалась против папства; но этим ещё дело не ограничилось. Вопрос подвергнут был обсуждению всего английского духовенства на его провинциальных соборах, т. е. конвокациях Кентерберийского и Йоркского округов. В марте 1534 года, он внесён был арх. Крамэров на рассмотрение конвокации. Кентерберийский и церковный собор постановил, что папа не имеет в Англии никакой высшей юрисдикции сравнительно со всеми другими иностранными епископами, которая была бы предоставлена ему от Бога в Св. Писании. Решение это принято было почти единогласно, так как в верхней палате никто не высказался против него, а в нижней только один оказался сомневающимся и четверо подали голоса за папство ²⁵⁴. Эта конвокация постановила затем, чтобы Кантерберийский архиепископ отныне не именовался более легатом апостольского престола, а принял титул примаса и митрополита всей Англии. – В мае того же года и конвокация Йоркская последовала примеру Кантерберийской; до нас сохранился и тот документ, в котором она засвидетельствовала о своём решения. Из этого документа, адресованного к королю от имени Эдуарда, архиепископа Йоркского и всей конвокации, мы узнаем, что, по королевскому предписанию, вопрос о власти епископа римского обсуждался на собраниях конвокации и члены её пришли к такому–же решению, как и собор Кантерберийский, при чем не оказалось ни одного несогласного с общим мнением. Документ носит дату 1 июня 1534 года ²⁵⁵. – За общим заявлением конвокаций следовали далее и отдельные отречения от папства, во множестве исходившие от епископов, деканов и капитулов, приоров и монастырей и т. д. Подлинных актов таких отречений мы имеем очень не много ²⁵⁶; но Уортон, исследовавший этот вопрос ещё тогда, когда документы конвокации не были утрачены, свидетельствует, что отречение от папства принесено было всем клиром Англии, так как он исследовал 175 актов, подписанных епископами, капитулами, монастырями и т. д. тринадцати епархий, и знает что акты отречения всех остальных епархий имеются в бумагах конвокации ²⁵⁷.

Заявив так решительно своё мнение по вопросу о папстве, духовенство Англии не отказалось, в лице своих высших представителей, подтвердить его и присягою. В парламенте 26 года, епископам предложено было дать клятву в том, что они отрекаются вполне от папства и обещаются на будущее время не дозволять себе ничего такого, в чем–бы выражалось признание какой–либо юрисдикции папы в Англии. Хотя никакой акт парламента не обязывал епископов приносить такую присягу, они все–таки приняли её и тем ещё раз доказали свою готовность к полному разрыву с Римом ²⁵⁸.

Итак, тот класс английского общества, на который папа мог бы по–видимому всего более рассчитывать, изменил ему самым решительным образом. Представители богословской науки и церкви торжественно и даже клятвенно отреклись от него; их отречение было для папства последним приговором, после которого его судьбу в Англии можно уже было считать решённою. – В конце 1534 и в 1535 году мы встречаем целый ряд данных, свидетельствующих о том, что полное уничтожение папства в Англии признавалось в это время уже совершившимся фактом. Крамэр, архиепископ Кентерберийский, с церковной кафедры проповедует против папского главенства и даже если верить Полю, доказывает, что папа есть антихрист, о котором говорится в Апокалипсисе ²⁵⁹. Во все продолжение сессии парламента 26-го года, каждый воскресный день, при соборе св. Павла в Лондоне один из епископов проповедует, что папа не есть верховный глава католической церкви ²⁶⁰. В королевских прокламациях и приказах совета объявляется, что, на основании Свящ. Писания, по совету, согласию и одобрению епископов и клира, дворянства и общин парламента, злоупотребления римского епископа и его узурпаторская власть, так долго доселе действовавшая в Англии, теперь уничтожены вполне. Духовенство и епископы выразили своё особое согласие на это в конвокациях и подтвердили его отдельными грамотами и присягою. А потому теперь и предписывается, чтобы все члены духовенства, начиная с епископов и оканчивая сельскими священниками, еженедельно проповедовали в своих церквах народу против папского авторитета; чтобы аббаты и приоры назидали в этом братию своих монастырей, дворяне – свою семью и своих служителей, мэры и ольдермэны – горожан своих городов. Шерифам предписывается бдительно следить за тем, чтобы духовенство в точности исполняло данные ему приказания и о неисправных доносить королевскому совету. Школьным учителям вменяется в обязанность внушать ту–же мысль и детям при их обучении. Наконец, самое имя папы приказывается уничтожить во всех тех молитвах и песнопениях церковно–богослужебных книг, где оно доселе упоминалось. Это имя отныне должно произноситься не иначе как для упрёка и порицания. Вместо всех прежних молитвословий за папу, теперь предписывается употреблять при богослужении следующее прошение: „ab episcopi Romani tyrannide, et detestandis enormitatibus, libera nos Domine“ ²⁶¹.

Разрыв Англии с Римом таким образом совершился. Оставалось теперь только закрепить всё, доселе сделанное против папства, одним законодательным актом, подвести итог старинным счетам с Римом, сказать ему последнее слово. Такое именно слово мы думаем видеть в статуте 28–го года Генрихова правления. Королевскою властью и парламентом, говорилось в этом статуте, постановляемы были доселе благодетельные законы и статуты в видах уничтожения и изгнания из королевства узурпаторской власти римского епископа, называемого папою, который, долговременно господствуя в стране, искажал истинный духовный смысл Божественного слова ради своих мирских и плотских наклонностей, ради страсти к роскоши и славе, ради любостяжания и честолюбия; который затемнял его человеческими преданиями и измышлениями, направленными к тому, чтобы утвердить исключительное господство папы как над душами, так и над телами и над имуществом христианского народа, устранив и Самого Христа и всех светских владетелей, королей и государей. Таким образом действий папа лишал короля, верховного главу английского королевства, принадлежащих ему прав, похищал ежегодно у государства бесчисленные сокровища и, кроме того, своими буллами и другими обольстительными средствами вводил подданных короля в обман, внушая им такие суетные мечтания и фантазии, что многие были тем увлечены к суевериям и заблуждениям. Соображая все эти злоупотребления и весь тот вред, который происходит от них для душ, тел и имений народа, король, лорды и общины признали необходимым, в видах государственного благосостояния, уничтожить в стране узурпаторскую власть папы и предпринять такие меры, которые–бы клонилась к славе Божией и к преуспеянию короля и королевства. Но несмотря на все принятые доселе меры, находятся некоторые возмутители, отпрыски и члены той монархии, на которую претендует папа, проповедующие и в разных закоулках внушающие простому и неграмотному народу притязания римского епископа, яко–бы имеющие основание в Законе Божием. Такие внушения увлекают многих и производят разделение во мнениях, чем оскорбляется Бог, причиняется неудовольствие королю и нарушается то согласие и любовь, которые должны господствовать в христианском обществе. Для устранения зла, парламент теперь и постановляет, чтобы с последнего числа будущего июля 1536 года никто, к какому–бы званию он ни принадлежал, не смел утверждать, защищать и поддерживать власть и юрисдикцию в Англии римского епископа, или какую–либо часть её, ни в печати, ни в письме, ни в проповеди или слове, ни в действиях, ни какими–либо иными способами. Нарушители этого статута должны подвергаться наказаниям по статуту of praemunire и of provisors 16–го г. Ричарда II, вместе со всеми их советниками, сообщниками и т. д; – светским чиновникам статут предписывает разыскивать в пределах их юрисдикции нарушителей и вчинять против них процессы. Архиепископам, епископам, архидиаконам и др. он вменяет в обязанность исследовать при визитациях клира образ мыслей лиц подозрительных и, в случае подтверждения подозрения, доносить о них, подвергать аресту, а затем суду и наказанию. Чтобы придать наконец этому статуту ещё большую твёрдость, парламент определяет, чтобы все духовные и светские чиновники, при вступлении своём в должность, принимали присягу на Евангелии в том, что отныне они вполне отрекаются от римского епископа, его власти и юрисдикции; никогда впредь не будут признавать, чтобы этот епископ имел какую–либо юрисдикцию и власть в пределах Англии; но будут противиться этой юрисдикции во все времена и всеми своими силами; будут всеми силами защищать и поддерживать все те статуты, которые постановлены в видах уничтожения папской власти, и преследовать их нарушителей, кто–бы они ни были. Эту присягу должны принимать, кроме того, все те, которые находятся в каких–либо ленных или служебных отношениях к королю, а также монахи при вступлении в монашество, духовные лица при принятии сана и получающие какую–либо учёную степень в университете. – Если кто–либо из этих лиц откажется принять установленную присягу, отказ этот должен подвергаться наказанию, как государственная измена, т. е. виновный должен подлежать, по законам страны, или смертной казни, или конфискации имения. За отказ от присяги наказываются, как изменники, не только те лица, которые перечислены в статуте, но и всякий, кому признано будет нужным предложить эту присягу, по особому распоряжению верховное власти ²⁶². Таково последнее слово Англии к Риму. Законодательным актом папство навсегда изгоняется из королевства и его признание возводятся в государственное преступление.

Обозревая все доселе рассмотренные нами реформаторские меры, не трудно заметить, что они имеют характер исключительно отрицательный. Все они только ограничивают, запрещают, уничтожают и разрушают. Это потому, что они представляют собою только, как говорится, одну сторону медали, и полного понятия о предмете ещё не дают. Чтобы получить такое понятие, нужно, конечно, посмотреть у медали и её другую сторону. При разрыве Англии с Римом дело не ограничивалось одним отрицанием и разрушением. Одновременно с этим отрицательным процессом развивался и другой положительный, – процесс созидания новых отношений на развалинах того старого, которое было уничтожаемо.

Кардинал Уользи, долго пользовавшийся особенною благосклонностью Генриха, принимал, как мы видели, участие в бракоразводном процессе и, вместе с Кампеджи, получил от папы полномочие исследовать этот процесс и произнести окончательное решение. Неудачное окончание производившегося легатами исследования было главною причиною того, что прежний любимец короля впал в немилость, подвергся обвинению в разных тяжёлых преступлениях и умер в опале. В ряду многочисленных обвинительных пунктов против Уользи был, между прочим, один, которому суждено было впоследствии играть некоторую роль в истории английской реформации. Кардинал обвинялся в государственной измене за нарушение старинных статутов of provisors и of praemunire, так как он принял от папы и осуществлял в Англии права легата и, следовательно, являлся уполномоченным иностранного авторитета, этими статутами запрещённого. Виновность кардинала в этом случае подлежит сильному сомнению. Статуты, в силу которых он обвинялся, не были, как мы знаем, применяемы постоянно с полною точностью, они не были отменены, но и не принадлежали к числу действующих законов, нарушение которых неизбежно предполагало бы и немедленное возмездие. Кроме того, современники кардинала держались того убеждения, что королевская власть может особыми патентами разрешать того или другого из подданных от обязательств, налагаемых этими статутами ²⁶³. Руководствуясь таким взглядом, и кардинал, прежде принятия от папы легатских полномочий, позаботился о получении от короля разрешительного патента за его подписью и большою печатью. Когда начался процесс против него, он говорил своим обвинителям, что мог бы сослаться в своё оправдание на королевский патент, хранившийся в его бумагах, которые, впрочем, в то время были у него конфискованы ²⁶⁴. Но в расчёте на короля он не стал резко восставать на своей невиновности, а признал справедливость обвинения и отдал свою участь на милость короля. Это то вот обстоятельство и послужило впоследствии поводом к процессу против всего клира Англии. В начале 1531 года, по распоряжению короля, предъявлено было к суду королевской скамьи обвинение против всего английского духовенства по статуту of praemunire. В подтверждение этого обвинения указывалось, что кардинал Уользи сам признал себя виновным в нарушении этого статута, а духовенство Англии подчинялось его легатским полномочиям и признавало компетентными действия его легатского судилища, следовательно оно оказывалось сообщником его преступления, и, как такое, подлежало тюремному заключению и конфискации всего имения. Начинался таким образом оригинальный и грандиозный процесс, где, в качестве подсудимого, являлось целое сословие, обвиняемое в государственной измене. Но вся эта так широко задуманная махинация имела свою заднюю мысль, которая тотчас же и обнаружилась. Заседавшему в конвокации духовенству Кантерберийского округа дано было знать о предъявленном против него обвинении, но при этом прибавлено было, что король готов вступить в полюбовную сделку и простить духовенству его преступление, если встретит с его стороны полное подчинение. Чтобы отвратить от себя грозу и доказать королю своё искреннее раскаяние, конвокация вотировала ему субсидию в количестве 100,000 фут. ст.; но этого было мало. Король соглашался даровать духовенству своё прощение только в том случае, если оно в акте относительно субсидии признает его «единственным покровителем и верховным главою (supremum caput) церкви и клира Англии». Необычайное требование короля привело конвокацию в великое смущение. Смысл нового титула, которого добивался теперь король, был так неопределёнен, что давал полный простор всякого рода недоумениям, возражениям и перетолкованиям. Духовенство конвокации не считало возможным принять этот титул до тех пор, пока он не будет приведён в ясность, или снабжён достаточными ограничениями. Несколько дней велись горячие прения в присутствии королевских комиссаров; но все старания духовенства придать требуемому титулу должную оговорку оказывались тщетными; король стоял на своём и не соглашался ни на какие уступки. Только после долгих прений и переговоров принята была наконец формула, предложенная архиеп. Уоргэмом, которая гласила. Ecclesiae et clery Anglicani singularem protectorem, unicum et supremum dominum, et quantum per Christi legem licet etiam supremum Caput ipsius majestatem recognoscimus. По достижении соглашения, составлен был документ, который от имени конвокации и был представлен королю. В этом документе сообщается прежде всего о том, что конвокация определила ассигновать королю сто тысяч фунтов в его полное распоряжение. Побуждением к такой субсидии выставляется чувство глубокий признательности и благодарности, которое питает духовенство к королю за его многие и великие заслуги в пользу церкви, между прочим за его борьбу против Лютера и его последователей. Затем следует воззвание к его снисходительности, чтобы он простил Кантерберийскому клиру, если он нарушил в чем–либо статуты of provisors и of praemunire, или какие бы то ни было другие государственные постановления. Документ носит дату 22 марта 1530 г. Признание за королём его нового титула не имеет таким образом никакого отношения к общему содержанию документа. Этот титул не стоит даже и в его начале, когда перечисляются другие титулы короля; он вставлен среди текста в качестве вводного предложения и даже очерчен скобками, как не имеющий прямого отношения к ходу речи ²⁶⁵. Но, как бы то ни было, факт всё-таки совершился и Кентерберийская конвокация признала короля, хотя и с оговоркой, верховным главою английской церкви. После такого признания, духовенство получило от короля полное прощение, которое утверждено было парламентским статутом ²⁶⁶. В конвокации Йоркского округа, ассигновавшей королю субсидию в 18,840 ф. ст., принятие нового королевского титула совершилось также не без сильной оппозиции. В этой конвокации вопрос обсуждался несколько позднее (уже в мае месяце), а потому заключался в том, чтобы принять или не принять формулу, выработанную Кантерберийской конвокацией. С особенною энергией восстал против королевского притязания Тунсталь, еп. Дургэмский, по случаю вакантности Йоркского архиепископского престола председавший в конвокации. Он выставлял на вид крайнюю неопределённость нового титула, которая весьма опасна. Если этим титулом выражается лишь та мысль, что король глава над всеми в своих владениях, а потому глава и над клиром в его мирских отношениях (in temporalibus), то в таком случае он совершенно не нужен, так как это всегда и доселе всеми признавалось. Если же мысль титула та, что король глава над клиром и в делах духовных (in spiritualibus), то это противно учению католической церкви. В конце концов и Йоркская конвокация последовала примеру Кантерберийской: она приняла новый королевский титул с его оговоркой, и в награду за свою покорность получила также от короля полное прощение, утверждённое парламентским статутом ²⁶⁷. Таким образом процесс против всего клира Англии не состоялся: он оказался лишь средством, употреблённым для того, чтобы запугать конвокацию и вынудить у неё желаемую уступку. Цель была теперь достигнута и духовенство признало короля верховным главою церкви ²⁶⁸. Но одно признание духовенства не могло ещё иметь большего значения и во всяком случае не решало вопрос о главенстве короля над церковью Англии окончательно. Нужно было утвердить это признание согласием всех других сословий и главенство короля над церковью возвести в закон. Прошло уже несколько лет с того времени, как конвокации сделали своё признание, а никакого парламентского утверждения ему все ещё не было. Первое упоминание о королевском главенстве над церковью мы находим лишь в статуте 25–го года, но и то только упоминание. В этом уже известном нам статуте дело идёт об уничтожении динария и других взносов в Рим, и, между прочим, в качестве вводного же предложения, говорится, что король есть глава английской церкви по признанию прелатов и клира, представляющих эту церковь в своих синодах и конвокациях ²⁶⁹. Как сам парламент смотрел на призванное клиром королевское главенство, – этого мы в статуте не видим.

Только в парламенте 26–го года королевское притязание получило наконец законодательное утверждение, но за то самое ясное и решительное. Хотя королевское величество, говорилось в этом статуте, по всей справедливости есть и должно быть верховным главою английской церкви и признано таким от духовенства страны в его конвокациях, но при всем том, для подкрепления и подтверждения этого, для споспешествования действию христианской религии в королевстве, для подавления и истребления всех заблуждений и ересей и других беспорядков и злоупотреблений, доселе в нем существовавших, да будет авторитетом настоящего парламента постановлено, что король, наш державный государь, а также и преемники его, должен быть принимаем и признаваем единственным верховным на земле главою английской церкви, называемой Angclicana Ecclesia, и должен пользоваться вместе с своею короною и всеми титулами, почестями, достоинствами, привилегиям, юрисдикцией и доходами, свойственными и принадлежащими достоинству верховного главы церкви. Королю и его наследникам предоставляется далее полное право и власть производить от времени до времени визитация, реформировать, исправлять, укрощать и подавлять все те заблуждения, ереси, злоупотребления и беспорядки, которые подлежат законному исправлению и устранению со стороны всякого рода духовной власти и юрисдикции, для угождения Всемогущему Богу, для споспешествования христианской религии и для мира, единения и успокоения королевства ²⁷⁰. Более решительного признания королевского главенства над церковью ожидать было невозможно. Сословия парламента, а в числе их и представители духовенства, в настоящем статуте пошли даже далее того, что было сделано прежде в конвокациях, так как никакой ограничительной оговорки здесь уже не было и король безусловно признавался верховным и единственным на земле главою англиканской церкви.

Тотчас же по утверждении этого акта, приняты были меры к тому, чтобы утвердить произведённую актом перемену не только в законодательстве, но и в общественном сознания, внушить её всем и каждому и оправдать всеми возможными основаниями. Всего менее можно было, конечно, рассчитывать на сочувствие этой перемене духовенства, а, между тем, его образ действий в данном случае мог быть руководящим примером для всех других сословий. Поддержкою духовенства нужно было заручиться во чтобы то не стало, а потому тотчас по окончании парламентских заседаний епископам, как мы знаем, и предложено было принять присягу, в которой они обязывались, наряду с решительным отрицанием папства признавать и главенство короля ²⁷¹. Затем, 25–го июня 1535 года, король в особом послании к лордам – наместникам графств, на ряду с известным уже нам сообщением об уничтожении папской власти, прибавляет, что, на основании Священного Писания, по обсуждению и соглашению духовных и светских лордов и общин парламента, особым законодательным актом ему, королю, присвоен титул и достоинство верховного на земле главы английской церкви, что призвано за ним и особыми актами конвокаций и присягою духовенства. В силу такого определения, епископам, аббатам, приорам, деканам, священникам, школьным учителям и др. предписано каждый воскресный и праздничный день проповедовать в церквах и школах народу и детям о главенстве короля над церковью Англии; а светским чиновникам теперь предписывается бдительно следить за духовенством, чтобы оно не было небрежным в исполнении данных ему предписаний ²⁷². В то же время издан был и приказ королевского совета, в котором духовенству предписывался целый ряд правил, касавшихся содержания его проповеди к народу. В первом же пункте этих правил говорилось, чтобы проповедник начинал молитвою за короля, единственного, после Бога, верховного главу католической церкви Англии ²⁷³. Король воззвал, кроме того, и к представителям богословской науки, чтобы они употребили свои таланты и познания на опровержение узурпаторских притязаний римского епископа и на подтверждение королевского главенства над церковью всеми возможными научными основаниями. Ответом на этот призыв были целые сочинения и проповеди, появившиеся в 1534, 1535 и 1536 гг., каковы напр. De vera differentia Regiae potestatis et Ecclesiasticae Фокса, епископа Герефордского; De vera Obedientia, Ст. Гардинера, с предисловием к нему Боннера; проповедь Тунсталя, епископа Дургэмского и др. В этих произведениях, на основании подробного и тщательного разбора изречений и примеров Священного Писания Ветхого и Нового Завета, творений отцов и учителей церкви, свидетельств церковной истории, соображений разума и примеров национальной истории и законодательства, решительно доказывается, что папа не имеет никакого главенства над другими христианскими епископами и никакой власти и юрисдикции над церковью Англии; но что вся власть верховного главы этой церкви принадлежит единственно королю ²⁷⁴. Венцом всех этих мероприятий была наконец уже известная нам супрематическая присяга, предписанная парламентским статутом 28–го года. Обязанные принимать эту присягу должны были, между прочим, клясться в ней, что отныне они будут признавать и принимать королевское величество единственным на земле верховным главою английской церкви и будут всеми своими силами защищать и поддерживать те акты и статуты, которые установлены для утверждения королевского главенства, а нарушителей этих статутов, к какому бы званию и состоянию они ни принадлежали, преследовать до последней крайности ²⁷⁵.

Итак, король Англии провозглашён и утверждён был теперь единственным на земле верховным главою англиканской церкви и таковым обязывались признавать его все его католические подданные. Но что означало это новое, данное королю, достоинство? В какие отношения ставило оно его к церкви? Какие права и обязанности оно налагало на него? На все эти вопроси мы ответа пока не имеем. Совершенно основательные недоумения, высказанные духовенством в конвокациях, нисколько ещё не были устранены, хотя королевское главенство и было уже теперь возведено в закон. Всего естественнее, конечно, в настоящем случае обратиться к статуту, утверждавшему королевское главенство, чтобы из него узнать смысл того, что утверждается; но статут не даёт нам почти ничего, что бы служило к разъяснению нашего недоумения. Он говорит, что король должен пользоваться всеми титулами, почестями, достоинствами, привилегиями, юрисдикцией и доходами, свойственными и принадлежащими достоинству верховного главы церкви. Но какие почести, привилегии, права и доходы свойственны главе церкви и какие нет, – это оставалось неопределённым, а между тем на этот предмет можно было иметь самые разнообразные воззрения. Правда, в конце статута делается некоторая попытка определять права короля относительно церкви с большею ясностью; но нельзя сказать, чтобы попытка эта была вполне успешною. Королю даётся право визитировать, реформировать, исправлять заблуждения и беспорядки и т. д.; но каковы должны быть основания его деятельности в этом случае, где граница его власти, какими средствами он должен действовать и т. д., – все это остаётся ни мало не разъяснённым, не говоря уже о том, что такими правами короля, даже по свидетельству самого–же статута, вовсе не исчерпывается все содержание его главенства. Чтобы по возможности разъяснить себе идею этого главенства, нам представляется полезным пересмотреть все те законодательные меры, которые постепенно привели Англию к разрыву с Римом. Мы заметили, что процесс этого разрыва характеризовался не одними лишь отрицательными мерами, но вместе и положительными; что одновременно с разрушением шло и созидание. Вот в этих–то положительных мерах мы и думаем найти теперь некоторое разъяснение занимающего нас вопроса.

Парламентскими статутами, как мы знаем, строго запрещено было обращаться с апелляциями к римскому престолу. На место прежнего, разрушенного таким образом порядка судебных процессов, теперь созидается новый. Статут 24–го года определяет, чтобы апелляции по делам, подлежащим ведению церковного суда, направлялись теперь в таком порядке: на приговор суда архидиаконского к суду епископа, или к суду под арками (court of arches); а на приговор этих инстанций – к суду архиепископа, решение которого уже должно быть окончательным ²⁷⁶. Но статут 25-го года делает к этому определению некоторое весьма существенное дополнение. Он постановляет, что, в случае недостатка правосудия в суде архиепископа, обиженная сторона может апеллировать на него к королевскому величеству в палату канцлера. По поступлении такой апелляции, король, особыми гранатами за большою печатью, назначает по своему усмотрению нескольких лиц, которые составляют из себя комиссию и решают дело; их приговор уже окончательный. Кроме того, при прежнем порядке, некоторые церковные учреждения пользовалось экземпциями, т. е. были изъяты из ведения обыкновенных судов и подсудны прямо папе. Теперь, с уничтожением папской власти, эти учреждения должны обращаться прямо к королевскому величеству в палату канцлера ²⁷⁷. Нарушителям этих постановлений угрожается наказанием по статуту Ричарда II. Какой же вывод можем мы сделать из этих статутов? – Вывод ясен, – с уничтожением папской власти, высшею апелляционною инстанцией в процессах по делам, подлежащим ведению церковного суда, теперь очевидно поставляется король.

Папская разрешающая власть, обременявшая страну теми крайними вымогательствами, которыми папа постоянно сопровождал свои диспенсации, была, как мы видели, уничтожена. Парламент заявлял при этом, что Англия есть самостоятельное королевство, имеющее свою собственную власть, которая одна только может давать разрешения от обязательств, налагаемых установленными законами. Из дальнейших частных определений мы узнаем, кто именно в настоящем случае должен был занять место папы. Вообще постановляется, что всякого рода диспенсации, лиценции и т. под., прежде получавшиеся из Рима, теперь должны выдаваться архиепископом Кантерберийским в тех, конечно, случаях только, если они не противоречат закону Божественному. Но архиепископ мог давать свои диспенсации только в делах обычных, в которых обыкновенно давались эти диспенсации папою. В случаях же особенных и необычных он должен был обращаться к королю и его совету за разрешением того, давать ли диспенсацию или нет. Если король и его совет приходил к утвердительному решению, то архиепископу посылалась особая дозволительная грамота, основываясь на которой, он и мог уже дать свою диспенсацию. За нарушение этого порядка сам архиепископ подлежал штрафу по усмотрению короля. Кроме того, и обычные диспенсации высшей важности, а именно те, за которые прежде в Риме взыскивалось не менее 4–х ливров, не могли быть теперь выдаваемы архиепископом без утверждения короля и явки в палате канцлера. Его власть простиралась лишь на дела меньшей важности, за диспенсации, по которым прежде брали в Риме менее 4-х ливров. Если архиепископ отказывался дать требуемую у него диспенсацию, а проситель считал себя в праве получить её, то он мог жаловаться на архиепископа канцлеру, который именем короля должен был требовать у архиепископа объяснения причин его отказа. Если эти причины окажутся недостаточными, то архиепископу даётся королевское предписание выдать требуемую диспенсацию. В случае упорного сопротивления, архиепископ подлежит наказанию, а король особыми грамотами за большою печатью назначает по своему усмотрению двух прелатов, которым и даёт полномочие выдать диспенсацию. В том же статуте определяется наконец, что религиозные учреждения, доселе пользовавшиеся экземпциями и подчинявшиеся непосредственно папе, теперь должны подчиняться прямо королю, которому предоставляется теперь право визитировать эти учреждения, назначая для того особых комиссаров, по своему усмотрению ²⁷⁸. Итак, право давать диспенсации, лиценции и т. под. и ведать учреждения, ими пользующиеся, т. е. разрешающая власть со всеми её последствиями, принадлежавшая прежде папе, теперь передаётся королю.

Всякое участие папы в замещение архиепископских и епископских кафедр Англии было уничтожено; никаких сношений с Римом по этому поводу не дозволялось и избранные кандидаты не должны были теперь приобретать от папы никаких булл и паллиумов. Кто же должен был вместо папы руководить назначениями на высшие церковные должности? Ответ на это мы находим в одном из статутов 25–го года. В случае вакантности какой–либо архиепископской или епископской кафедры, говорится в этом статуте, король посылает местному приору и конвенту или декану и капитулу свою лиценцию за большою печатью, т. е. дозволение приступить к выбору кандидата на вакантное место. Вместе с лиценцией король посылает ещё особое послание (letter myssyve), где называет то лицо, которое должно быть избрано. По получении этих документов, капитул должен немедленно приступить к выборам и избрать именно того, кто указан королём, а отнюдь не кого-либо другого. В случае, если избрание не будет произведено в двадцатидневный срок, король может патентом за большою печатью прямо назначить того, кого ему угодно. Таким порядком избранный или назначенный кандидат должен приносить присягу на верность королю и никому другому, получает посвящение и вводится во владение епархией ²⁷⁹. Ясно, что замещение высших церковных должностей поставляется теперь в прямую зависимость от короля.

Мы закончим свой обзор указанием ещё на один статут, относящийся к 26 году Генрихова правления. Этот статут начинается общим заявлением, что долг верных подданных заботиться не только о благосостоянии своего отечества, но и об обеспечении короны достаточными для неё средствами. Руководствуясь этим соображением, подданные его величества духовные и светские лорды и общины настоящего парламента, припоминая разнообразные и бесчисленные благодеяния, оказанные королём им и всем его подданным в продолжении двадцатилетнего ею победоносного и счастливого царствования и соображая необходимые для него великие издержки, считают долгом позаботиться о доставлении ему, как верховному главе церкви и государю, достаточных средств для защиты королевства и его управления. После такого вступления парламент определяет, чтобы отныне, а именно с первого будущего января, всякий член клира, поступающий на место архиепископа, епископа, аббата, приора, архидиакона, декана, пребендария, парсона, викария т. д., вообще на какое бы то ни было место в церкви, вносил королю аннаты, т. е. доход первого года своей должности, и чтобы никто не вступал во владение полученною бенефицией, не уплатив предварительно аннатов или не договорившись относительно порядка и срока их уплаты с комиссарами короля. Для определения суммы аннатов с каждой бенефиции и для договоров с инкумбентами король назначает особых полномочных своих комиссаров. – Инкумбент, вступавший в обладание бенефицией без предварительного соблюдения своих обязательств относительно короны, подвергается взысканию аннатов в удвоенном количестве. Тот же статут постановляет затем, чтобы каждая церковная бенефиция, архиепископство, епископство, аббатство, приория, деканство, госпиталь, пребенда и т.д. ежегодно доставляла королю десятин со своих доходов. Сбор этот должен начаться с праздника Рождества Христова будущего 1535 года и затем этот праздник пусть служит ежегодным сроком для доставления десятины. Чтобы определить величину десятины для каждой бенефиции, по всем епархиям должны было отправиться особые королевские комиссары, которым поручено было–бы произвести оценку всех церковных доходов. – За невзнос десятины инкумбент лишается своей бенефиции ²⁸⁰.–Итак, и в финансовом отношении король оказывается наследником папы. То, что прежде церковь Англии платила папе, теперь, по определению парламента, она обязуется вносить королю.

Обзор статутов убеждает нас таким образом в том, что всегда и во всех отношениях на место уничтожаемого папства парламентом поставляется власть короля. Если же так, то не трудно понять и идею королевского главенства над церковью. Эта идея состояла очевидно в том, чтобы короля поставить на место папы. Её осуществление в значительной степени, как мы видели, сопровождалось полнейшим успехом, но этому успеху была своя неизбежная граница. Папская власть была не политическая только, но и религиозная. Римский владыка не государь был только, но и первосвященник. В отношении политическом заменить его было не трудно, и король Англии заменил его с полнейшим удобством. Судить по апелляциям, раздавать епископские кафедры или брать деньги с духовенства король, конечно, мог столько–же, сколько и папа; но простирать своп притязания далее ему не следовало. Между тем, папство было уничтожено совсем, и король провозглашён был единственным на земле верховным главою англиканской церкви. В присвоении такого титула сказывалось со стороны королевской власти притязание заменить собою папство во всех отношениях, а также притязание необходимо вызывало разного рода недоумения, начало которым было положено ещё в конвокациях 1530 года. Каким образом власть светская может, как глава церкви, распоряжаться учреждениями и функциями свойства чисто–духовного? В каких отношениях эта власть, чуждая благодати священства, должна стоять к подчинённым ей совершителям таинств, облагодатствованным членам иерархии? Эти и подобные им вопросы необходимо выступали теперь на очередь и должны была наделать много хлопот сторонникам королевского главенства, лишь только дошло дело до точного определения отношений к церкви её нового главы.