Арабы и христианство

Религия народа, по своей природе, относится к духовной области, как факт народной психики: ее зарождение, развитие и изменение происходят в глубине человеческого духа. По великому значению в духовной жизни человека и по отношению к ней самого человека, религия составляет святое святых его души, в которое он входит с благоговейным мистическим страхом, которое он чтит и с которым нелегко расстается. Поэтому перемена религии подготовляется постепен­но и бывает только внешней, формальной, если не захваты­вает самих верований человека, если не сопровождается внутренним процессом обсуждения и убеждения, действующим и на чувство. Для столь сложного психологического процесса необходимо стороннее побуждение – проповедь миссионера, как это известно из истории религий: Моисей и другие пророки еврейского народа, Иисус Христос, апостолы и миссионеры христианской церкви неизбежно обращались с проповедью к своим слушателям и, призывая их к новой вере, вызывали их на сравнение проповедуемой веры с прежними верованиями, обличали религиозные заблуждения, увещевали и угрожа­ли наказаниями Божьими в этой и будущей жизни. Так после поступал и Мохаммед. Но сколь ни убедительны, сколь ни увлекательны были увещания и проповедь новой веры, сколь ни страшны были угрозы проповедников, ни один народ никогда легко не расставался со старой своей верой, потому что ум и чувство его в течение веков сроднялось с верованиями предков, согласно с которыми склады­валась вся народная жизнь. Поэтому каждый новообращенный народ стремился удержать в своей душе что-нибудь из прежних верований, или приспособить их к новым религиозным представлениям и верованиям. Таким образом полу­чалось на первых порах так называемое двоеверие, извест­ное в религиозной жизни всех народов, менявших одну веру на другую. Тот же внутренний психологический процесс переживали и арабы, когда от древнего язычества переходили сначала в иудейство или христианство, а потом в мусульман­ство. Для более или менее полного религиозного перерождения народа непременно требовалось продолжительное время в соответствии с духовным развитием народа и содержанием новой религии, как и для прорастания известного растительного семени необходима соответствующая его природе почва и атмосфера, о чем наглядно изъяснено в евангельских притчах и как это известно из истории человеческой куль­туры: одни и те же семена на разных почвах и при неодинаковых климатических условиях произрастают неодина­ково, приносят разные по качеству плоды, а иногда совсем вырождаются…

Эти общие рассуждения особенно приложимы к судьбе христианства в Аравии. И здесь, принятие христианства должно было сопровождаться оставлением или забвением прежней языческой религии; но сложный внутренний процесс перерождения низменного арабского язычества в возвышенное христианство не был, как следовало, тщательно подготовлен… Очевидно, полудикие кочевники-арабы только внешним образом были обращены в новую веру, были крещены, не быв надлежащим образом просвещены светом евангельского учения; чисто внешние воздействия не коснулись религиозных верований и чувств арабов, а потому нравственный уровень их остался прежним. Христианство переделало только не­которые религиозные особенности, а после ислам остался более всех других верований – религией арабов.

Как изложено в гл. 6 настоящего исследования, религиозные верования арабов стояли на низшей ступени развития: арабы почитали фетишей –поклонялись пер­вому необыкновенному предмету, который останавливал на себе их внимание: камням, деревьям, горам, также, может быть, и животным. Два противоположных ощущения – страх и доверие обнаруживались в религиозных чувствах арабов по отношению к этим предметам: одних он страшился, к другим обращался с просьбой о помощи. Однако, история не знает ни одного народа, который бы этим удовлетворился: человечеству врождено стремление к общему, к идее, – и скоро взор его обращался к звездам, которые своим неизменным движением указывали на идею порядка и законообразности во вселенной. Поэтому арабы были также звездопоклонниками. Несомненно, что и в этом отношении они отстали от вавилонян и египтян, так как им не доставало понятия о звезд­ной группе, состоящей из несколько планет. В Коране они называются «Сабеями» (гл. 2, ст. 59; гл. 5, ст. 73).

Язычество арабов состояло в том, что у них не только в каждом семействе, но и во всякой более крупной родовой группе был свой бог. Существовали родовые боги и примитивные кумирни для них. Святыня Мекки (Кааба) объединяла разрозненные племена аравийского полуострова в одно целое: там издавна существовал один общий для всех культ. Странно, однако, говорит Bestmann, что этот культ был связан не с идеей о верховном божестве – Аллахе, а с существованием «черного камня», который давно почитался, как особая святыня. По соображениям того же автора, в этом случае у древних арабов проявилось сходство с древ­ней Грецией. Там одним из древнейших божеств была Деметра; ей в Фермопилах приносили жертвы члены Амфиктионова союза. Эта община впоследствии разрослась и образо­вала Дельфийский союз, в котором председательствование принадлежало племени ахейцев. Тоже было и на Элейском празднестве в Олимпии и в других местах. Здесь и там происходили встречи греческих племен, которые собирались для принесения жертв и для совместных игр. Это были первые начала национального союза, который должен был привести воюющие племена к миру, к укреплению их правовых отношений. С тем и другим союзом было связано священное время вооруженного мира. Подобно этому, главной причиной устройства меккского празднества (хадж) была политическая потребность в прекращении племенных раздоров арабов. Хранители общей святыни – Каабы менялись; но они должны были назначать 4 священных месяца, когда снимались острия с копий, т. е. когда оружие бездействовало, а сами арабы пользовались правом неприкосновенности. Как раньше у греков отправлялось торжественное шествие из Пилей в Дельфы, так и путешествие из Мекки к горе Арафату наводит на мысль о когда-то заключенном договоре или мире: особый союз (фузул) в Мекке ограждал священные владения от всякого преступного покушения. Когда впоследствии политическое развитие греческого народа пере­росло эти первые начатки национальной общины, то в союзе амфиктионов усматривали уже только религиозное собрание, и на Олимпийские игры смотрели лишь, как на самостоятельное художественное представление; так и путешествие в Мекку вскоре получило (как посольство на Делос) преимуществен­но религиозный отпечаток, что нисколько не умаляло и его торгового значения⁴⁰¹.

Несомненно, что и нравственность арабов, при их неустойчивых религиозных представлениях, была также неустой­чива, как это видно из представленного выше описания характера и нравов древних арабов (гл. 5). В их нравственно-религиозной жизни не доставало идеала нравственного совершенства, что могло дать им только христианство, (Mф. 6:48) почему в этой главе приводятся исторические сведения о судьбе христианства в Аравии –северной и южной.

Еще в первые века христианской церкви евангельское учение было распространено в северной и особенно в южной Аравии и держалось там до распространения ислама. Кроме упоминаемого в посланиях ап. Павла (Гал. 1:17) путешествия его в Аравию (Сирию), памятники христ. литературы свидетельствуют, что св. Тимон, один из 70 апостолов, был первым епископом Бостры (Бассоры), которая считалась митрополией аравийских церквей. Из этого города евангельское учение распространилось в аравийских пределах. Св. Ириней, еп. Лионский 2 века no Р. Хр., точно обозначает аравийские церкви, которым христианская вера была проповедана апостолами. В 3 веке у св. Епифания упоминаются разные еретики аравийские и между ними скопцы-валесиане, которые оскопляли своих приверженцев и воспрещали им употребление мяса. В 244 г. аравийские епископы приглашали в Бостру знаменитого Оригена для обличения епископа Бирилла в его заблуждении относительно божества Христа. В 247 г. Ориген, присутствуя на епископском соборе в Бостре, обратил в православие некоторых арабских христиан, думавших, что душа человека, умирает вместе с телом, но воскреснет с ним. В тоже время в Петрейской Аравии распространи­лась ересь элкесаитов, отвергавших послания ап. Павла и в тоже время искажавших другие священные книги христиан, причем они похвалялись особой книгой, упавшей к ним с неба, и считали делом безразличным наружное отречение от веры, сохраняя ее в сердце. Неудивительным должно казаться после этого учение Мохаммеда о том, что Иисус Христос не имел божеской природы и что христиане искажа­ли свои священные книги⁴⁰².

Заслуживает внимания мысль автора ст. «Христианство в северной Аравии» о том, что эта окраина римской империи не отличалась просвещением и что в эту заброшенную стра­ну стекались поддонки римского общества – ссыльные преступ­ники и добровольные беглецы, а также и гонимые за веру⁴⁰³. Мохаммед, во время своих торговых странствований и остановок в разных пунктах северной Аравии мог встречать­ся с теми и другими представителями христианства и получать от них правильные и ложные сведения о христианской религии, следы которых сохранились в Коране⁴⁰⁴.

При других условиях христианство распространялось в южной части Петрейской (Каменистой) Аравии: в 249 г. по Р. Хр., во время гонения на христиан в Египте, на Синай бежал Херемон, престарелый епископ Никополя, а вслед за ним туда же укрылись и многие другие христиане, приходив­шие в соприкосновение с кочевыми арабами. Тогда же, на сопредельном с Аравией Синайском полуострове началось христианское пустынножительство, распространившееся и на Петрейскую Аравию. Во второй половине 3 века упоминается епископ Бострийский Максим, присутствовавший на Антиохийском соборе 1269 г.). Около этого же времени, к северу от Бостры, в нынешнем Хаураме, еменские выходцы основали Хассанидское царство, в котором было не мало подданных христиан.

В «Historia anfeislamica» Абульфеды упоминается, что сын первого Хассанидского царя – Амру исповедывал христианскую веру и основал в начале 4 века несколько христианских монастырей в своих владениях. Во время гонения (303–312 гг.) св. Кир удалился из Александрии в Аравию, где своей святой жизнью и врачеваниями приобрел большую известность среди туземцев⁴⁰⁵. При Диоклетиане было много пострадавших христиан из Аравии. На первом вселенском соборе (325 г.) присутствовали шесть епископов из Аравии, в числе которых названы: Никомах из Бостры, Петр из Айлы. Кирион из Филадельфии (др. страна Аммонитян). На четвертом вселенском соборе (451 г.) Бостра и Петра были сделаны митрополиями аравийских церквей и под актами собора подписались несколько епископов Бостры и Петры, с указанием на места их епископий, обыкновенно не известных в существующих географиях Аравии⁴⁰⁶. Вместе с этими известиями церковные историки сообщают, что во второй половине 4 века в Аравии распространились две ереси: Коллиридиане, признававшие у Девы Марии божескую природу, и антидикомариониты не воздававшие ей установленной церковью почести. Кроме того, там были известны евтихияне, нестоpианe и докеты. От второй половины 5 в. также известны имена митрополитов и епископов северной Аравии: Иоанн – митрополит Петры, Антипатр – митрополит Бостры, Петр 2-й – епископ кочевых арабов и Павел – архиепископ Айлы (око­ло 490 г.), упоминаемый в житии препод. Саввы Освященного.

В шестом веке, вследствие смут в южной Аравии, караванная торговля через Петру прекратилась и получила направление через Персидские владения. В тоже время умень­шились военные силы в Петрейской Аравии вследствие частых войн императ. Юстиниана с Персией. От этих двух причин уменьшились городские поселения, и сама Петра, бывшая еще в 562 г. (главным городом в Петрейской Аравии, сделалась незначительным местечком⁴⁰⁷, а сами арабские кочевые племена были совращены в монофизитскую ересь и стали враждовать – против римской культуры и православного христианства, оплотом которого оставался Синайский монастырь. Из епископов этого времени упоминаются: Полихропий Ареопольский, Петр Фенонский, Валент – арабских поселений, Григорий Бакатский, Феодор Петрейский, Иоанн Августопольский, Макарий Ариндельский, Стефан Ардонский, Димитрий Харакмовский, Илия Ареопольский, Зиновий Елузский, Иоанн Фенонский, Павел Айганский⁴⁰⁸ и Барах Бакатский. Все они были защитниками православия от монофизитов. Во второй половине шестого века архиепископская кафедра из Айлы была перенесена в Синайский монастырь, очевидно, по не­достаточности православных жителей в этом историческом пункте⁴⁰⁹. Около 600 года по Р. Хр. упоминается Афиноген, епископ Петры, давний большой биографический материал составителю «Лимонаря» – Иоанну Мосху, а в 606 году скончал­ся знаменитый составитель «Лествицы» препод. Иоанн Лествичник. Оба эти христианские подвижники окончили свое земное существование незадолго до выступления Мохаммеда на общест­венную проповедь нового религиозного учения (ислама), сменившего в Аравии христианскую веру и церковь. Эта смена двух различных, взаимно исключающих себя религиозных учений произошло естественно под влиянием современных исторических событий. Можно с большой вероятностью предполагать, что христианство, насажденное в северной Apaвии, не успело еще пустить глубокие корни на арабской почве, особенно среди кочующих «сынов Измаила», как уже было заглушаемо сорными травами – еретическими учениями. Не говоря собственно об арабах, которые едва ли могли сознательно проникнуться высоким учением христианской церкви без просвещения, без школ (о чем в исторических памятниках не упоминается), приходится остановиться на личностях самих руководителей новопросвещенных арабов – на епископах и пресвитерах, из которых многие сами колебались в своих религиозных взглядах и верованиях. Так, Бострский епископ Берилл сам нуждался в увещаниях, как заблудший. Могло ли быть действительное общение епископов saracenorum civitatis или gentis saracenorum, как они подписывались под соборными актами, с кочевниками арабами⁴¹⁰ искони жившими грабежами и поклонявшимися небесным светилам, особенно Утренней Звезде, которой приносили человеческие жертвы⁴¹¹. Не ограни­чивалось ли в этом обращение арабов одним формальным крещением их без достаточного научения новопросвещенных истинам веры? Не было ли такое же формальное отношение к ним со стороны пастырей? Кто были эти пастыри и как они поучали свою полудикую паству? –Знали ли они язык пасомых? Имели ли арабы переводы св. книг и богослужебных на родной язык? Где и как они молились и учились? Вот вопросы, остающиеся без ответа и допускающие невыгодные для дела предположения по аналогии с подобными же фактами из жизни крещеных инородцев России.

Результаты такого печального положения дела не замед­лили сказаться: Петрейская Аравия уже в начале 7 века по Р. Хр. стала испытывать запустение, а политические события того времени способствовали этому: опустошительные походы персидских войск, сопровождавшиеся грабежами и разорением городов, сел, монастырей и церквей, избиением и уводом в плен жителей всякого возраста и пола обезлю­дили страны новопросвещенных арабов, наполнив их раз­валинами и обратив в дикие пустыни. Петра уже не восставала из своих развалин, как и многие другие епископские кафедры. При этом замечательно, что епископ Бакатский Антоний и Фаранский епископ Феодор сами впали в монофелитскую ересь и в половине 7 в. были последними епископами тех мест, о которых упоминается в церковных памятниках⁴¹². Окончательный удар христианству в Петрейской Аравии был нанесен овладевшими ей арабами-мусульманами. В 624 году сам Мохаммед, только еще начавший свою политическую карьеру в Медине, обещал покровитель­ство христианам северной Аравии, которых он рассчитывал склонить на свою сторону, а в 630 году христианский князь Айлы – Иоанн попросил у него мира за плату ежегодной дани. Но обаяние ислама – национальной религии арабов –произвело свое отрицательное действие на христианское население страны: извращенное примесью монофизитства, нестоpианства и разных персидских и отечественных суеверий, христианство греческой церкви испытало то, что испытывает в настоящее время церковь русская – отпадения новообращенных христиан… В 632 году, в год смерти Мохаммеда, христианский князь царства Гассанидов был вынужден бежать из пределов Бостры в Константинополь, а римские войска потерпели поражение от мусульман при Муте… Тогда уже исчезла всякая надежда христианства на внешнюю поддержку в Аравии, а внутренней силы арабское христианство, очевидно, не имело для неизбежной внутренней борьбы с исламом… На сколько слабо укоренилось христианство в северной Аравии видно из того факта, что в правление халифа Абдул-Малика (конец 7 в.) ислам проник даже в семейства монастырских рабов, поселенных импер. Юстинианом близ Синая, кото­рые вступили в междоусобную борьбу с христианами. В этой борьбе часть христиан погибли, часть бежали, а среди оставшихся христианство постепенно угасало и в 1750 году по Р. Хр. скончалась последняя представительница христианства среди северных арабов, как утверждает Арх. Порфирий⁴¹³.

Судьба христианской Айлы была не более отрадна: находясь на пути египетских мусульманских паломников в Мекку, она постоянно подвергалась нападениям мусульман, так как считалась важным пунктом⁴¹⁴. Крестоносцы завладели было Айлой, но в 1170 году египетский султан Саладдин изгнал оттуда крестоносцев, а с ними и христианских жителей города. Через 659 лет, в соседней Раифе, после чумы 1829 года, оставались только 80 православных христиан. В самом городе Петре христианский храм подвергся запустению в 1834 году. О полуразрушенной христианской крепости времен крестоносцев – Кераке, в Каменистой Аравии, также известно, что там до 19 столетия уцелело не более 200–300 душ христиан обоего пола, которые, вследствие редких сношений с христианами соседней иерусалимской патриархии и невольного (?) безучастия последней к судьбе арабских христиан, сделались не то мусульманами, не то христианами. Замечательно, что только в 1849 году митрополит Петрейский Мелетий решился построить в Кераке вместе с церковью и школу! Когда церковь и школа были отстроены, митрополит Мелетий, как истинный просвещенный пастырь самолично отправился на место, освятил храм, открыл школу, рукоположил двух священников (одного из местных христиан), привез с собой учителя для новой школы из Иерусалима, и в двухмесячное пребывание в Кераке наставил, одарил всех и каждого и своими отеческими ласками и убеждением успел возвратить в православие несколько омусульманившихся семейств, совратившихся в ислам вследствие своего глубокого невежества, по неимению опытного руководителя в лице священника. В последнем христианско-арабском пункте – Филадельфии (др. Равафа Аммонитская) в 1838 году числилось христиан до 400 человек, окруженных 3000 мусульман: христиане имели там церковь и священника, но их существование было едва заметно. О современном состоянии христиан этих местностей сведений нет.

Не менее печальна история христианства в южной Аравии. Древние христианские писатели (Ориген, Руфин, Иероним, Софроний и Филосторгий) утверждают, что христианство в южной Аравии было впервые проповедано ап. Варфоломеем, который оставил новообращенным арабам-химьяритам евангелие от Матвея. Около 190 года по Р. Хр. новообращенных арабов посетил известный философ-стоик Пантен. Химьяритский царь Абд-Джелаль бен-Максуб (около 250 г. по Р. Хр.) был тайным христианином, а при внуке его Вакие, около 320 г. по Р. Хр., христианство имело уже значение в Емене, жители которого, по свидетельству Евсевия, относи­лись человеколюбиво к христианам, бежавшим к ним от сирийских и египетских гонителей, а также и к пленным. В правление Вакии, персидский царь Сапор 2-й воздвиг гонение на Еменских христиан и казнил их тысячами, так что в половине 4 века в южной Аравии, по-видимому, исчезли следы христианства. Но с утверждением христианства в Абиссинии, император греческий Констанций⁴¹⁵ послал к химьяритам миссионера Феофила, под влиянием которого царь их принял христианство и построил три церкви в Зафаре, Адене⁴¹⁶ и Ормузе (334–356 г.). О городе Наджране, находив­шемся между Аденом и Хадрамаутом, верст 200 от города Сана, сохранились известия, как о городе большом и многолюдном, в котором были церкви и процветало благочестие – учение христианское распространялось, умножалось число иноков и устроились монастыри. Среди жителей города не было никаких иноверцев, а были только «единые матери соборные апостольские церкви чада». В 5 веке христиане-химьяриты были настолько проникнуты духом христианства, что ходили за духовным наставлением к известному ливанскому подвиж­нику Симеону Столпнику⁴¹⁷. В начале 6 в. Византийские императоры Юстин I и Юстиниан I (518–527), в видах противодействия персам⁴¹⁸, оказывали поддержку абиссинскому вассалу в Емене; но христианство имело злейших врагов в лице местных представителей власти – князей Емена, стремившихся распространить среди своих подданных иудей­ство. Такой враждой и даже гонениям на христиан еменских особенно был известен Тобба Зу-Навас⁴¹⁹, власть которого была уничтожена Абрахой, погибшим после неудачного похода на Мекку, в год рождения Мохаммеда. При жизни Мохам­меда христианство навсегда утратило свою историческую миссию в Аравии. Поэтому поводу цитированный выше католический автор H. I. Bestmann говорит, что превосходство христианских идей над религиозным мировоззрением арабов было, а под влиянием этих идей среди арабов распространилось скепти­ческое отношение к своей вере, как это видно из рассказа Ибн-Хишама⁴²⁰: «В одном из языческих праздников, посвященных одному почитаемому идолу, собралось много корейшитов, которые перед этим идолом приносили жертвы и совершали свои торжественные обходы вокруг идола, как это бывало ежегодно. При этом четыре араба держались вдали от сборища: Варака бен Науфал, Абдулла бен Хаджаш, Осман бен Альховайрит и Зяйд бен-Амр бен Найфаль. Каждый из них говорил своему товарищу: «истинно, наш народ потерял правую веру. Религия Авраама изменена. К чему нам «камень», который не слышит, не видит, не может ни вредить, ни пользы приносить». После этого они разошлись по разным странам, чтобы найти истинную веру Авраама.

Варака, вследствие своих связей с евреями и христианами, среди которых он постоянно вращался, превосходил своих товарищей энергией и последовательностью мышления. От евреев он часто слышал об имеющем явиться Мессии, посланнике Божием, который спасет евреев и очистит старую веру; многие иудействующие христиане говорили ему в том же смысле, и Варака был глубоко убежден, что этот посланник произойдет из арабов. Существует указание, что Варака под конец жизни своей принял христианство, прилежно изучил Ветхий Завет и часть Евангелия перевел на арабский язык.

Осмал-бен-Аль-ховайрит, двоюродный брать Вараки, за свою храбрость быль глубоко уважаем своими современника­ми; но это была слишком глубокая натура, чтобы довольство­ваться своей славой и удовлетвориться бессмысленной верой арабов. Таким образом он тоже отправился путешествовать и, как говорят, также перешел в христианство.

Абдулла, владевший в Мекке большими поместьями, хотя только с материнской стороны принадлежал к корейшитам, но также пользовался большим почетом среди них. Однако его искания истинной веры остались к его глубокому огорчению безуспешными, и он не мог прийти ни к какому решительному убеждению. Но когда Мохаммед выступил пророком, Абдулла полагал, что нашел столь давно и тщетно искомую истину и тотчас последовал за Мохаммедом. Впоследствии он оставил ислам и перешел в христианство.

Наконец, четвертый из названных арабов, Зяйд-бен-Амр, двоюродный брат Омара (впоследствии Халифа), также хотел отправиться путешествовать с целью розыскания истины; но родной его дядя Аль-Хаттаб (отец Халифа Омара) упорный последователь меккского политеизма, узнав о намерении своего племянника, которого глубоко презирал, принял все находившиеся в его распоряжении меры, чтобы помешать Зяйду. Поэтому, как ни старался Зяйд, Аль-Хаттаб всегда умел останавливать его, и Зяйд был вынужден оставаться в Мекке. Но у Зяйда было слишком глубоко желание найти истинную веру: он ежедневно отправлялся к Каабе и там молился о просвещении его ума и сердца. Прислонившись спиной к стене меккской святыни (Кааба), он предавался религиозному размышлению и постоянно восклицал: «Боже! Если б я знал, как Тебе служить и молиться, я был бы послушным Твоей воле; но я не знаю» … Зяйд не мог примириться ни с верой евреев, ни с верой христиан, и путем собственного размышления искал ту веру, которую, по его мнению, исповедовал Авраам. Поэтому он составил собственную религиозную систему, главным догматом которой была вера в единство Божие. Он энергично борол­ся против многобожия и безнравственных поступков своих сограждан, как например, против – обычая их хоронить заживо своих малолетних дочерей, чтобы избавиться от забот по воспитанию их. Бодро выступал он против господствовавшего в Мекке суеверия и безверия и, вероятно, имел большое влияние на своих сограждан. Только этим можно объяснить, почему Аль-Хаттаб нашел нужным уда­лить своего племянника из Мекки, отведя его на гору Хиру, где и содержал его под строгим арестом. Но Зяйду уда­лось бежать из этого заключения, и он отправился искать веру Авраама и расспрашивал о ней еврейских раввинов и христианских монахов. Он проехал Месопотамию, был в Моссуле, посетил Сирию и нашел там монаха, считавшегося одним из ученейших христиан. Зяйд спросил монаха об истинной религии Авраама, и монах ответил ему: «ты ищешь религию, которой тебя никто теперь научить не может; но близко время, когда в стране, из которой ты пришел, появится пророк, посылаемый Богом с истинной верой Авра­ама; последуй за ним» … После этого Зяйд уехал домой, но на дороге подвергся нападению арабов-лахмитов, был ограблен и убит ими⁴²¹.

Сколько бы ни существовало сказаний о судьбе этих четырех замечательных арабов до-Мохаммедова времени, но общая им всем черта несомненно верна исторически, имен­но; стремление их к чему-то новому, лучшему в области религии, – надежда, что появится пророк, который сумеет положить конец безотрадному состоянию религии, чья пропо­ведь будет в состоянии воодушевить к новой духовной жизни заблудившийся народ. Они удалились от шумного меккского идолопоклонства, так как не могли найти в нем нравственного успокоения для себя. Неудовлетворенное состояние их духа с неотразимой силой влекло их к чистому, высшему религиозному познанию, к познанию высшей чистой веры, которой жили их предки и которая была затеряна современным поколением, довольствовавшимся внешним почитанием Высшего существа и идолопоклонством и не стремившимся по­знать это Высшее существо. Мысль о бессмертии души у их современников была совершенно поглощена другими постоян­ными думами об удовольствиях и радостях ежедневной жизни⁴²².

Хотя эти четыре араба стоят обособленно, но мысли их и сознание ненормальности существующего порядка были при­сущи и многим другим арабам, которые более или менее ясно сознавали это. Для Аравии наступало новое время; новые религиозные идеи с неотразимой силой охватывали сперва единичных мыслителей, затем все более и более водворя­лись и распространялись, пока, наконец, не появился Мохаммед, который был в состоянии открыто выступить со своим учением и бороться за него.

Большинство мекканцев не соглашались с ним и не хотели отказаться от своих идолов. Они находили странным, что Мохаммед хотел поставить одного Бога на место их многочисленных богов; не могли допускать и разных других оттенков христианских верований; только ханифская вера удержалась среди арабов, и Мохаммед считал перво­начально свою религию ханифской⁴²³.

Но большинство мекканцев не было расположено отказаться от своих идолов. Они находили странным, что Мохаммед хочет целый ряд их прежних богов заменить одним только Аллахом и себя выдает за посланника Божия, обещанного арабам и предсказанного в св. книгах евреев и христиан⁴²⁴; но он настаивал на этой мысли, утверждая, что сам Бог избрал его как Мессию для арабов⁴²⁵. Эта мысль находила благоприятную почву среди арабов, – хотя их вожди и сомневались в каноническом значении пророческих писаний. Именно иудействующие христиане находились достаточно близко к северным арабам, чтобы склонить арабов на свою сторону. Близ Петрейской Аравии были известны Сампсеи, которые поклонялись единому Богу, строго испол­няли омовения – (воду почитали почти как божество), – но не признавали пророков и апостолов. Некоторые из них воздерживались также от питания живой тварью. Поэтому имеет основание мнение св. Епифания, который ставит Сампсеев на пограничной линии между иудейством и христианством, – так как они все-таки исповедовали Христа. Они видели в Нем существо, обладавшее ангельской силой, кото­рая впервые наблюдалась у Адама и затем снова проявлялась время от времени⁴²⁶. Эта идея была усвоена Мохаммедом, который построил на ней историю пророчества⁴²⁷.

При этом возникает вопрос – насколько глубоко проникло это родственное иудейству христианство к арабам, живущим на севере? В действительности нет никаких достоверных данных для подтверждения такого предположения. Во всяком случае надо сказать, что небольшое число христиан северной Аравии не могло повлиять определяющим образом на религиозное развитие арабского племени, как и на самого Мохаммеда. Он значительной долей коранических рассказов был обязан христианству, только не в чистом его виде, как это видно из сличения Корана с христианскими апокри­фами⁴²⁸, но тем не менее христианство было с корнем уничто­жено в Аравии, и в настоящее время в пределах собственно Аравии нет христианства⁴²⁹. Можно сказать с уверенностью, что христианская догматика была недоступна пониманию арабов, не отличавшихся наклонностью к философствованию, а систематического просвещения особенно кочевые арабы не знали. И оседлым арабам было трудно изучать сложный и мудреный христианский катехизис. В результате оказалось тоже, что мы видим в приволжской России: огромное число инородцев (более 40 тысяч), когда-то крещеных, но своевремен­но не просвещенных христианской школой, формально отказа­лись от христианства и перешли на сторону того же ислама, который в 7 веке по Р. Хр. вытеснил слабое христианство из пределов Аравии⁴³⁰.