Современное положение Аравии и взгляд на будущую судьбу ислама

Из напечатанных в этой книге глав видно, что вся иcтopия Аравии проникнута религиозным характером, именно как страна, предназначенная Провидением служить религиоз­ным целям, что она и оправдала фактически, сделавшись колыбелью ислама, – одной из главных религий человечества. Кроме того, Аравия с ее священными для мусульман всего мира городами – Меккой и Мединой – до сих пор служит центральным пунктом, в котором во время хаджа встре­чаются и сближаются представители ислама всех частей света и откуда разносят потом по всем странам мира объединя­ющий их принципы «мусульмане – братья друг другу и самый лучший народ из всех». Из этого очевидно всемирное политическое значение хаджа.

Не вдаваясь в разъяснение этого факта, понятного каждому, заметим только, что святыня христиан – Иерусалим и другие города Палестины никогда не имели, а в наши дни тем менее оказывают политическое влияние на христианскую Европу, оставаясь для удовлетворения исключи­тельно религиозной потребности посещающих «Святую Землю» христиан. В этом заключается огромное, и притом сущест­венное отличие мусульманского хаджа от христианского палом­ничества, тем более, что Палестина находится во власти турок-мусульман и что мечеть Омара высится и красуется над постройками св. города, а храм Воскресения Христова, охраняемый турецкими солдатами, напоминающими евангель­скую кустодию, почти не приметен среди других городских зданий. Столь неисповедимы судьбы Божии! При этом Пале­стина и ее святые места, по самому характеру универсального христианства, одинаково доступна христианам и всем иновер­цам, между тем как св. города мусульман, по исключитель­ному, фанатическому духу ислама, недоступны посещению иноверцами, – и только немногие христиане имеют правильное представление о Хиджазе. Воспользуемся поэтому живым словом современного публициста Т. Холмского, описавшего впечатления паломников в Мекке⁴³¹.

«Хиджас или Геджас – священная земля мусульман, где зародилось и откуда разлилось по всему Востоку учение Магомета, где жил, учился и умер создатель одной из распространеннейших религий мира, – представляет собой безотрадную, выжженную солнцем полосу земли в 1500 верст длины и от 150 до 300 верст ширины. Глубокие, почти зыбучие пески, без малейшего признака растительности, с очень редкими скудными источниками полусоленой воды, тянутся вдоль моря; параллельно им, в 50–60 километрах от берега, идут горы, сплошь каменистые, голые, такие же безжизненные, как и пустыня.

«Но если природа обделила эту печальную землю своими дарами, за то веpa и воображение человека щедро скрасили ее легендами и преданиями, превратив ее знойные пески и серые камни в колыбель человеческих религий. Через весь Гед­жас, на Синай и далее до Палестины, идут места, которые сначала евреи, потом христиане, и наконец мусульмане связывали с библейскими воспоминаниями, или почитали за священные места, где Бог являлся человеку. Уже в самой Джедде показывают курган Мона-Хава, где по преданию была погребена Ева; несколько далее на севepo-восток от Мекки, у подножия горы Арафат, Адам и Ева соединились после своего изгнания из рая, и здесь Ева родила своего первенца; недалеко отсюда находится гора Мина, особенно почитаемая мусульманами, – место, где Авраам хотел принести в жертву своего сына. Печальные пустыни Геджаса приковывали к ceбe внимание не только религиозной мысли человека, но и вдохно­вение поэтов; именно в Джедде было место действия, столь воспетого восточными стихотворцами романа между «Мажнун и Ляйля» – этих «Наль и Дамаянти» Аравии.

«Поэтому постоянной мечтой и задачей турецких султанов было подчинить отечество пророка своему владычеству. Под мечом султана Селима в 1517 г. пал наконец арабский калифат, и северная Аравия вошла в состав Турецкой империи, как часть Багдадского вилаета. Трудность управления многочисленными арабскими племенами и значительная отдален­ность от империи делали владычество турок в Геджасе номинальным. Религиозное, пуританского оттенка движение, вспыхнувшее в средине 18 столетия среди арабского племени вахабитов, в соседней с Геджасом провинции Наджд, уничтожило надолго даже последние следы этого владычества; крайне воинственные и фанатичные вахабиты взяли в 1799 г. Мекку, а четыре года спустя и Медину, совершенно изгнав турок из всей страны. Только с этого времени турецкое правительство решает начать серьезное наступательное движение. По приказу из Константинополя, египетские войска, под начальством Ибрагим-паши, снова завоевали Геджас и в 1818 г. вторглись в сам Наджд и разрушили столицу вахабитов – город Дарайя. Однако, с уходом египтян восстание вспыхнуло с новой силой, и в 1876 г. потребовалась но­вая экспедиция Митхад-паши, которому удалось привести арабские кабили (племена) в некоторое повиновение. В 1884 г. Геджас был преобразован в самостоятельное валийство, подчиненное только Константинополю.

«Несмотря на свое долголетнее господство в этой части Аравии, турки, до провозглашения июльской конституции, ничего не сделали, чтобы водворить и упрочить в ней порядок, успокоить и привязать к себе население. Администрация, начи­ная от мелких чиновников до самого вали, получая назначение на свои посты за очень большие деньги, смотрела на них, как на доходные места, откуда нужно и можно выжать как можно больше денег. Эта система управления получила особенно широкое развитие при Абдул-Гамиде, которому геджасские вали были обязаны ежегодно посылать «подарки» в несколько сот тысяч турецких лир. Чтобы выжать эти деньги с населения, турецкая администрация не останавлива­лась ни перед какими средствами; так, например, последний перед конституцией вали Ахмет-Радиф-паша приказал, несмотря на то, что город Джедда очень страдает от отсутствия воды, завалил камнями и мусором найденный в окрестностях города источник только для того, чтобы на вес золота продолжать продавать воду из своих цистерн. Таких примеров самой беззастенчивой и даже преступной эксплуатации числится за каждым турецким чиновником в Аравии без счета. Единственный турецкий вали, о котором в населении сохранилась добрая память, был знаменитый Осман- паша; но он оставался весьма недолго и мало что успел сделать. Непрерывные поборы администрации, произвол и насилия их над арабским населением и были главными причинами постоянных волнений и восстаний. Арабы жалуются, что и конституционное правительство Турции идет в этом отношении по старому пути и незаконно пользуется тем, что ему не принадлежит; в частности, они указывают, что турецкие власти даже теперь не отдают населению те 3–4 тысячи лир, которые египетское правительство ежегодно уплачивает арабским племенам, как плату за проход священного кара­вана по принадлежащей последним территории. С другой сторо­ны надо указать, что действительно Турция до сих пор ни­чего не сделала ни в деле поднятия народного образования, ни упорядочения суда, ни проведения путей и т. д. Единственно, что им устроено –это турецкая начальная школа в Джедде, куда арабы не отдают своих детей благодаря грубо-тюрко-заторской ее тенденции. Единственная железная дорога, прове­денная турками в этой громадной по пространству стране – дорога от Бейрута на Медину, или, как ее называют, Геджасская. Но несмотря на то, что на постройку ее были собраны громадные деньги, дорога весьма плохо выстроена, еще хуже оборудована, а правительство не только не думает о соору­жении новых путей сообщения, но и не поддерживает даже существующую дорогу. В этом году на ремонт последней, кстати сказать беспрерывно разрушаемой то бедуинами, то муравьями-термитами, ассигнована до смешного малая сумма – 160 тысяч лир. Охрана дороги весьма слабая так же, как и охрана тракта от Джедды в Мекку; привезенный 11/2–2 года назад железнодорожный материал для проектированной доро­ги из Джедды в Мекку целиком давно уже расхищен и от него не осталось и следа. Притом военные силы, име­ющиеся в стране, слишком ничтожны, чтобы не только обезопасить сообщения и внушить полудиким арабским кабилям страх и уважение к власти, но наоборот, своей слабостью и малочисленностью они подталкивают арабов на самые дерзкие грабежи и нападения, так как все они остают­ся безнаказанными. Новый режим в Турции в этом отношении, к сожалению, мало сказался. Рассказывают, что, когда в прошлом году арабские племена подступили к самой Джедде, и некоторые европейцы советовали каймакаму города воспользоваться имевшимися в его распоряжении 32 вполне исправными пушками, в гарнизоне Джедды нашлись всего два солдата знакомых, и то весьма слабо, с артиллерийским делом.

«Не лучше и в этом году: вдоль всего побережья Геджаса идет очень сильная контрабандная торговля оружием, доставляемым французскими купцами из Джибутти на столь­ко открытая и дерзкая, что на глазах у всех были выгруже­ны 2 пулемета; стоявшая на рейде Джедды турецкая канонер­ка, со специальной целью наблюдения за побережьем, бессильна что-либо предпринять против контрабанды, потому что у ее пушек нет снарядов⁴³².

Еще более вызывает удивления продолжающаяся здесь торговля рабами. Один прогрессивный мусульманин много лет проживающий в Джедде, так писал об этом грубом остатке древних времен: «Да, да, не удивляйтесь: у нас продают живых людей, как баранов… И это в то время, когда Турция сбросила ужасное прошлое и стала в ряды цивилизованных государств… Мы давно ожидали, что правительство раньше всего обратит внимание на позорный обычай, существующий, к сожалению, в самом сердце нашей святыни, а именно в Мекке, – продажу рабов. И что всего обиднее, этот ужасный торг происходит около Каабы, на базаре Зуунка.

Здесь несколько лавок торгуют специально людьми, и можно наблюдать, как приехавшие на богомолье хаджии тол­пятся вблизи этих лавок. Продают мужчин и женщин, причем первые обыкновенно закованы в железо. Иногда просто не верится, что дело происходит в такие времена. Необходимо об этом кричать повсюду и, может быть, наше пра­вительство⁴³³ решительно прекратить позор не только для не­го, но и для всех мусульман. Негры и негритянки очень дешевы, а цена на них колеблется, от пяти до десяти турецких лир⁴³⁴; но абиссинянки, в особенности чуть-чуть смазливые, доходят до ста лир⁴³⁵. На них всегда покупатель налицо. Позорно, что продают наших единоверцев, в особенности у святыни, потому что все эти несчастные – исключи­тельно мусульмане⁴³⁶. Само собой, (разумеется), что не все ходят на свой позор, но любители толпятся с утра и до ут­ра. Рабов продают для разного употребления, и вы догадаетесь – для чего приобретают рабов. Достаточно этим негодяям-работорговцам пробраться вдоль берега, потому что, где расположены французские, итальянские и английские колонии, туда работорговцам пробраться трудно, и они набрасывают цену на живой товар. Стоит послушать, как они убеждают поку­пателя, объявляя трудности подобной торговли. Мерзопакост­ный покупатель с вожделением смотрит на молодых девушек, глаза которых полны слез, а некоторые видимо много страдали и сопротивлялись раньше, чем окончательно отдаться в руки покупателя. Есть на вид еще дети, и сердце невольно сжимается от негодования против этого возмутительного насилия. В самой Джедде, где я живу, ра­бов провозят тайно, потому что европейские консулы⁴³⁷ как-то протестовали против этого, но видимо протесты их чисто случайные: преследуя свои цели, консулы не хотят решительно воспрепятствовать позорному торгу, чтобы тем самым не нарушить своих отношений с местными властями.

Но рабство – прибавляет корреспондент-очевидец, еще долго будет принадлежностью черной расы, потому что, как это было в день Малого Байрама⁴³⁸ в Джедде, негры, подобно другим дикарям, устроили процессию по городу, с воем и визгом. Чему они радовались, трудно сказать, но тяжело было видеть людей в положении настоящих скотов, да еще в почитаемом мусульманском месте. «Это одна из печальных страниц нашей истории. Есть все-таки надежда, что просвещенные оттоманы прекратят торговлю людьми и постараются очистить святое место от паразитов. Ведь, теперь не старые времена, и достаточно одного приказания из Констан­тинополя, и вся эта гнусть исчезнет»⁴³⁹.

Будет ли так, как говорит прогрессивный мусульман­ский корреспондент из Джедды, и когда уничтожится раб­ство в мусульманских странах, – об этом трудно предска­зывать в настоящее время, несмотря на то, что в Турции объявлено конституционное правление. Во-первых: институт рабства, очевидно, соответствует природе Аравии и арабов и потому существовал там всегда и не был отменен Мохаммедом⁴⁴⁰. Во-вторых: сами арабы, очевидно, не переросли в 20 столетии тех социальных рамок, в каких застал их основатель ислама. Наконец, в-третьих: турецкое управление в Аравии всегда было неудовлетворительно; таким же неудовлетворительным признается и современный административный турецкий режим в Аравии, несмотря на обновленную форму правления в Турции.

Причину этого нужно видеть в характере управления Аравией. Собственно, Хиджазский вилает управляется великим шарифом Мекки, под непосредственным контролем турецкого паши (генерал-губернатора) и совета шейхов мюшейхет) города Медины. Шариф Мекки, по происхождению своему –потомок Мохаммеда и является высшим охранителем св. мест Хиджаза и потому пользуется особым почетом и влиянием: он выше и важнее константинопольского шейху-ль-ислама и не подчиняется турецкому генерал-губернатору, назначаемому Высокой Портой.

Но при всей независимости и неограниченности своей духовной власти, шариф Мекки все-таки получает свою инве­ституру от турецкого султана, а иногда должен ответство­вать и перед народом. Корреспондент парижского мусульманского журнала⁴⁴¹ рассказывает, что не особенно давно великий шариф Саид-паша, соблазнившись золотом, или желанием показать себя просвещенным, разрешил двум европейским ориенталистам посмотреть Мекку и, главным образом, священную для мусульман Каабу и за такую неслыханную дерзость погиб среди бела дня под кинжалом фанатика, уложившего шарифа в летней его резиденции – гор. Таифе, находящемся недалеко от Мекки, в горах.

Определенного жалования шариф не получает, но за­рабатывает, по словам арабов, больше самого султана. – Такое положение шарифа и выгоды, соединенные с этим положением, вызывает зависть у его соперника по власти –геджазского валия (турецкого генерал-губернатора): соревнующиеся вла­сти находятся почти в ежедневном столкновении, что продолжа­ется издавна, со времен турецкого султана Селима, подчинив­шего Аравию Турции. Известный путешественник по Аравии 19 в. Бертон так описывал положение меккского шарифа: «Шариф, притязающий, подобно папе, на высшую светскую и духовную власть, пытается повелевать всеми властями… Паша, т. е. валий, стоит во главе турецкой, теперь правящей партии, а шариф заботится об арабах и бедуинах. Оба начальника пререкаются друг с другом по всякому поводу и ведут нескончаемые и ярые споры.

За время Гамидова режима шарифом Мекки состоял чрезвычайно способный и чрезвычайно беззастенчивый в средствах эль-Рафик. Тогда взяточничество царило в Стамбуле, и шариф умел покупать и подкупать наиболее влиятельных из приближенных Абдул-Гамида. Его влияние господствовало, и он пользовался такой властью в стране, что генерал-губернатор и все военные и гражданские должностные лица должны были склоняться перед его волей. Он был бесспорным владыкой Геджаса. Но для того, чтобы закрыть глаза Порты всем в Константинополе, надо много денег. К паломникам относились совершенно бесчеловечно. Деньги вымогались у них всячески. Они должны были платить погонщикам и собственникам верблюдов непомерные суммы на покрытие тяжелых налогов, установленных для последних шарифом. Проводники по святым местам обирали паломников до последней копейки. Бедуины также участво­вали в грабеже.

«Таково было положение дел, когда в Турции была провозглашена конституция. Турецкие чиновники в Мекке и повсюду в Геджасе почувствовали прилив смелости и, во имя «единения и прогресса», попытались оказать давление на шарифа и бедуинов. Шариф Али отказался подчиниться людям, на которых смотрел, как на выскочек, и которые не имели ничего общего с комитетом единения и прогресса. Тщетно попытавшись сопротивляться им, он ушел в отстав­ку и направился в Константинополь для оправдания своей деятельности. В настоящее время он живет в довольстве и богатстве в Каире. Теперешний шариф Гуссейн – человек другого характера. Истый араб из арабов и притом насквозь турецкий дипломат, он жил при Абдул-Гамиде в Константинополе, находясь в ежедневном соприкосновении с наиболее влиятельными сановниками Илдыза. По словам каирского корреспондента, он производит впечатление искреннего арабского патриота, действительно озабоченного благосостоянием своей страны⁴⁴².

При этом необходимо иметь в виду, что во внутренней жизни арабов до 1910 года не замечалось каких-либо политических движений, кроме появления так называемых «махдиев», под ферулой которых организовывались восстания во внутренней Аравии. Кочевые арабы, с голода и по привычке, нападали на паломников, грабили их, а нередко и убивали и притом чаще – нападения направлялись на караваны бедных паломников. По словам корреспондента парижского журна­ла «Moussoulmanine», сотни случаев можно привести, как поги­бали целые караваны по пути в Мекку или Медину, подверг­шись нападению кочевых арабских племен. Администрация ничего не могла сделать при старом режиме, а теперь и говорить нечего. Дикие кочевники, опасаясь, что новый строй допустит в их святые места неверных, стараются убийствами и грабежами запугать даже своих единоверцев. Решитель­но пока с ними ничего сделать нельзя. Единственный исход – заранее сговорится и уплатить выкуп⁴⁴³.

Начиная с 1910 года, и среди кочевых арабов про­будилось национальное сознание: на базарах, в кофейнях и других местах народных сборищ, – по словам цитированного выше г. Холмского, обсуждался вопрос о халифате в том смысле, что турецкий султан не является настоящим халифом и т. д. Совершенное в 1910 году египетским хедивом паломничество в Мекку поддержало эти толки в арабской народной массе, после чего многие стали указывать на хедива, как на будущего султана-халифа. Возмущение еменских арабов и прокламации еще более поддержали народную молву. В Емене восстание продолжалось целый год; восстанием воспользовался ковейтский шейх, задумавший прямо отложиться от турецкого подданства, а его примеру последовал эмир Надждский и несколько других арабских вождей. Турецкое правительство было очень обеспокоено волнениями, происходившими в Аравии и 1 февраля, в особом совещании министерств морского и внутренних дел, новому комен­данту Емена Мехмед-Али-Паше было поручено покончить с арабским мятежом путем энергичных мер. – Под влиянием народно-арабского движения, в Хеджазе, Емене и частью в Сирии распространялись резкие воззвания, изданные от имени «высшего арабского национального комитета». В этих прокламациях турки называются варварами, пришедшими из центральной Азии и вместе с тем указывается, что арабы в прежние времена были завоевателями и правите­лями, а теперь находятся в подчинении у турок и угнетают­ся ими. Воззвание приглашает всех арабов присоединиться к лиге «Арабская Родина» и проводить ее политическую про­грамму. Она заключает в себе следующие пункты: отделение от Турции с целью образования особой арабской империи в пределах от долины Тигра и Евфрата до Суецкого пере­шейка и от Средиземного до Оманского морей. Вновь образованная империя будет представлять конституционный, прогрес­сивно-либеральный султанат, с арабом во главе; гиджаский вилает и город Медина явятся независимым халифатом, местопребыванием всемирного халифа ислама. В дальнейшем программа обещает сохранение автономии Ливана, равно всех прав и привилегий христиан в Палестине, амнистию за все преступления и т. д. Воззвание этой лиги производит среди арабских племен, правда – полудиких, но умных по природе, гордых и свободолюбивых, к тому же презирающих и ненавидящих турок, – весьма сильное впечатление.

«Говорить о партиях и политических течениях среди племен Геджаса не приходится. Все эти многочисленные племена, нередко враждующие между собой, еще слишком дики для сознательной политической жизни; их можно поднять против турок или во имя религиозного фанатизма, или возбудив их национальное самолюбие. Среди же арабской интеллигенции и буржуазии можно подметить в этом отношении два течения: более крайнее и умеренное. Первые настаивают отделение Аравии от Турции и готовы для этого признать владычество всякой другой державы, если Египет, освободивший­ся от английской оккупации, не станет во главе панарабского движения; умеренные же довольствуются требованием для Геджаса реформ и полуавтономии.

Г. Холмский отказывается предсказать, в какой форме выльется в Геджасе националистическое арабское движение. Это трудно потому, что сейчас оно только в зародыше, но так как на Востоке события развиваются со страшной быстротой, то очень может быть, что мы будем вскоре свиде­телями падения турецкого владычества в Аравии. Энергичная, хотя и разрозненная и непланомерная работа, которая идет сейчас в Сирии, Мессопотамии и Емене, служит вещим признаком. В частности, по отношению к Геджасу, автор говорит, что оборот могущих там разыграться событий весьма зависит от образа действий шарифа Мекки – храни­теля Каабы и высшего представителя ислама. Влияние его на все арабские племена всегда было очень большое. Теперешний шариф Гуссейн-паша ставленник младотурок, как говорят, умный и ловкий человек. Сумев внушить молодому турецкому правительству доверие к своей личности, он сумел сохранить и доверие арабов. В народе считают его националистом, который может стать во главе движения; покамест же он ничем не проявляет своих истинных чувств и весьма ловко лавирует между Сцилой и Харибдой турецкими властями и пробуждающимся самосознанием арабского народа⁴⁴⁴.

Заканчивая свою книгу, автор возвращается к ее заглавию: «Аравия –колыбель ислама» и считает своим патриотическим долгом обратить внимание соотечественников на важное значение, какое имеет ислам для России, насчитыва­ющей в своих пределах до 20 миллионов исповедников этой религии. На происходившем 13–26 июня настоящего года в Казани миссионерском съезде, в котором принимали участие представители более 20-ти внутренних губерний империи с инородческим населением тюрксо-финского пле­мени, был с разных сторон рассмотрен вопрос об опасности, грозящей русской православной церкви и неразрывно соединенному с ней русскому государству со стороны ислама. Ссылаясь в этом случае на факты, приведенные в докладах разных членов съезда⁴⁴⁵, автор заканчивает ссылкой на заметку уже цитированного в настоящей книге прогрессивного русско-мусульманского, издаваемого в Париже журна­ла «Мусульманин». Заметка эта напечатана в № 14 названного журнала и имеет заглавие: «Роль ислама среди народов». В ней автор-мусульманин приводит главные мы­сли проф. университета в Льеже, востоковеда Брикте, о современном значении и влиянии мусульманской религии. По его словам, ислам и в настоящее время распространялся с не меньшей силой, чем в первые века своего существования на земле. «Правда – читаем в «Мусульманине» – ислам исчез в Испании и Сицилии, по-видимому, падает в других европейских странах, но неизменно преуспевает на своей родине, в гигантской Азии, пробуждения которой в Европе многие ждут с опасением; ежегодно, без всякого шума, ислам приобретает там тысячи сторонников, восторженных до фанатизма; в Китае он насчитывает 20 миллионов верных и угрожает заменить собой буддизм; чрезвычайно быстро он преобразует положение вещей на Зондских островах. В самой Индии, покоренной великой христианской нацией, ислам распространяется в ущерб буддизму с изумительным успехом; число его приверженцев, согласно официальным отчетам, за 30 лет возросло с 20 до 60 мил­лионов. Все это ясно указывает, что распространение ислама продолжается и после периода завоеваний, не нуждаясь, как это неоднократно утверждалось, в поддержке ятагана. Но успехи ислама в Азии – ничто, по сравнению с его торжеством на огромном африканском материке. Африка – избран­ная арена мусульманской пропаганды.

«Следовательно, изучение верований и культа шестой части обитателей земного шара, замечает Брикте, представляется делом весьма интересным, и многие посвятили ему свое внимание; необходимо выяснить явные и скрытые недостатки и преимущества мусульманского миропонимания, столь часто оказывавшегося поперек пути европейской цивилизации, с которым в будущем придется иметь дело. Наиболее важ­ный в практическом отношении и наиболее связанный с текущей жизнью вопрос, по мнению Брикте, – вопрос о причинах наблюдаемого среди мусульман застоя. Чем объясняется этот застой: внешними причинами, или гибельными принципами учения арабского пророка? Полезно выяснить: обречены ли народы, восприявшие ислам, на вечную дремоту, или же они могут до некоторой степени приноровиться к требованиям современной жизни?

«Отрицание свободы воли, фатализм, отчасти объясняет такое влияние ислама. Вера в судьбу – предназначение, распро­страненная и среди голландских и швейцарских кальвинистов и пресвитериан Шотландии, правда, не мешает им быть наиболее деятельными народами мира; но умственные качества азиатов не таковы. Люди Востока обладают неведо­мой в наших странах силой характера и с чудовищной логикой доводят свои принципы до последних практических выводов. Магометане полны религиозного самоотречения по отношению к воле Бога, к тому «исламу», которому религия Магомета обязана своим названием. Несомненно, что фаталистический дух, которым столь поразительно проникнут мусульманский мир, сильно содействовал подавлению в мусульманах энергии. Следует заметить, что азиаты, даже не мусульмане, весьма склонны, по природе, к фатализму. При­чины этого весьма сложны: влияние климата, деспотизма, не­уверенности в завтрашнем дне и т. д.

«Тщетно думать об обращении мусульман в христианство. Это –несомненный факт. Все усилия миссионеров, как католических, так и протестантских, не привели ни к чему. Их роль в мусульманских странах ограничена тем, что­бы являть пример христианских добродетелей, милосердия к слабым и низшим. На обращениях, выполненных в России 16 века посредством меча и принуждения⁴⁴⁶, говорит Брикте, не стоит останавливаться. Эти приемы, не согласные с духом христианства, дали больше мучеников, чем обращенных.

«Как объяснить невозможность обращения магометан в христианство? Имеется несколько причин этого. Прежде всего, как не раз утверждалось, –большая простота мусульманского учения, идеал, ограниченный практической нравственностью, считающийся с нашими страстями и не требующий больших усилий и какого-либо отречения. К этой первой причине мож­но добавить религиозные предписания, регулирующие жизнь мусульманина. Для него порвать с верой значит в тоже время порвать со всеми своими привычками, перевернуть всю свою жизнь. Для мусульманина столь же трудно одобрить религию Христа, как для христианина – стать израелитом: отступления бывают редки.

Объяснив, таким образом, упорство мусульман в своей вере, Брикте замечает, что идеалы народов разли­чаются, как и идеалы отдельных лиц. Один лелеет величественные мечты, стремится к богатству, славе, власти и почестям и толкает к этому своих ближних; другой довольствуется малым, презирает богатство, мирскую суету и живет себе спокойно и тихо. Кто прав из них? Возможно, что счастье во взаимной привязанности и умеренности желаний: тогда мусульманскому миру нельзя сильно жаловаться.

Главный рычаг нашей цивилизации профессор-востоковед видит в недовольстве, создающем новые потребности и новые источники прогресса; мусульманин же не требует многого и легко удовлетворяется.

Мы со своей стороны прибавляем к этому, что глав­ная беда христианских стран заключается в неудержимо распространяющемся по всему цивилизованному миру «безверии», так что М. Гюйо издал большую книгу⁴⁴⁷, в которой спокойно трактует этот жестокий вопрос, забывая, что с падением и исчезновением религии среди христианских на­родов прекратится и христианская культура на земле, возник­шая и развивавшаяся на христианской почве, потому что одна философская мысль не может доставить полного удовлетворения народной душе, как это уже доказано историей исчезнувших цивилизаций и в частности римской. Ясно, что на смену современной европейской культуре может явиться дру­гая, может быть сродная христианской, по закону эволюции, но не христианская. А потому от христианского общества и в част­ности от русского зависит продолжение и прогресс в России христианской образованности и христианской жизни, в последние годы сильно поколебленных в своих основах и все более отклоняющихся в сторону язычества⁴⁴⁸. Ислам в этом отношении имеет то преимущество, что, оставаясь религией, он мо­жет служить крепким цементом для семейной и обществен­ной жизни своих последователей и может уживаться с просвещением. Доказательством этого служит националистическое движение, недавно начавшееся и неудержимо развиваю­щееся по всему миру в среде прогрессивной партии образованных мусульман. Можно поэтому серьезно опасаться, что ислам не только восторжествует среди тюркских и финских инородцев России, но и будет служить соблазном для некоторых русских людей, не твердых в своих религиозных взглядах и национальных чувствах. Случаи такого шатания русских умов уже наблюдались в России и притом не только среди рабочего люда⁴⁴⁹, но и в кругах с достаточным обеспечением. Особенно бросается в глаза увлечение исламом со стороны образованных женщин Западной Европы⁴⁵⁰ и России. Вот наиболее характерный случай в этом роде. Баронесса фон-Розен из Ялты обратилась в редакцию Бахчисарайской газеты «Терджиман» с таким заявлением:

«Перед вами знающая некоторые языки и литературу и получившая возможное образование немецкая женщина. С давних пор я интересуюсь вопросами философии и религии; помимо того, я ознакомилась до известной степени с учением ислама и шариатом. Как следствие всего этого, я полюбила ислам. К сожалению, в исламе есть одно обстоятельство, не осудите, которое меня приводит в недоумение. Говорят, что в тот день, когда я стану мусульманкой, я должна буду закрывать свое лицо и удалиться от света. Не знаю, быть может, это необходимо. Скажу только, что я достигла трид­цати лет; за это время одна-одинешенька я посетила с открытым лицом многие страны Европы, Америки и Азии. Сама я управляла и своим имением, и долей в большой фабрике. При таких обстоятельствах, вдруг теперь закрыть свое лицо и поручить все свои дела постореннему человеку, для меня было бы весьма тяжело. Вот то обстоятельство, которое удерживает меня от перехода в ислам. Этого духовный мой мир не может принять. Как вам самим известно, если теперь я выйду замуж за мусульманина, с условием сохранения моей религии, то посещение мной по праздничным дням церкви, а равно открытая жизнь и ведение своих дел не встречает препятствий (?) со стороны ислама; но с переходом в ислам, я принуждена буду закрыть лицо, отказаться от дел и общественной жизни. Так ли это?».

«Признанная мной в душе, мусульманская религия, есть светлое, справедливое и правдивое учение. Потому я не сомне­ваюсь, что в ней должен быть исход для моего недоумения. Ведь, оставаясь в христианстве, я свободна, а переходя в ислам, теряю свободу и права, с чем дух мой никак не может примириться. Простите мне мои сомнения. Если есть какой-либо способ разрешить данный вопрос, то осчастливьте меня сообщением его. По принятии ислама, – намаз, хадж, закят, пост и др. религиозные требования будут исполняться мной с благоговением и любовью. И при всем том, неуже­ли кусок кисеи, которым я должна прикрыть лицо, станет неодолимым препятствием вступлению моему в семью мусуль­манок? Прошу вас ответить на этот вопрос».

В своем ответе на письмо баронессы Розен, «Терджиман», находя данный вопрос вообще весьма важным и слож­ным, полагает, что ответ должен воспоследовать от всех мусульманских духовных ученых России, Турции, Египта, Персии⁴⁵¹.

Каков будет ответ ученых мусульман на вопрос баронессы Розен, мы не знаем, но предполагаем, что – успокоительный для эксцентричной немецко-русской дамы. Мы же можем уверить ее, что, если она выйдет замуж за мусульманина, то в церковь ей не позволят ходить; не позволят, вероятно, и еще что-нибудь… И тогда эксцентричная баронесса разочаруется в составленном ей религиозном идеале… Но таков наш очаровательный Крым, что русские барыни увлекаются им до готовности изменить вере отцов своих. Грустно и стыдно!