Глава V. Столкновение императора Константина VI с Саккудионскими иноками

Столкновение императора Константина VI с Саккудионскими иноками; первая ссылка Феодора до возвращения его и вселения в обитель Студийскую

Вдовствовавшая императрица Ирина правила государством за малолетством сына своего. Одиннадцати лет остался от отца уже коронованный на царство Константин. Возрастал он среди борьбы партий и придворных интриг. Набожная мать не дала себе труда правильно воспитывать его. Насильственное удаление Ирины из дворца при муже временно разлучило ее с сыном. После смерти Льва заботы о внутренних и внешних делах церкви и государства наполняли часы досуга ее без остатка. Отсутствие присмотра и правильного воспитания скоро отозвалось на Константине. Мальчик, был капризен, вспыльчив, горд, настойчив и невоздержан. Однако этого не доводили до сведения матери. Она пока оставалась в печальном заблуждении относительно доблестей сына. Между тем время быстро шло. Мать уже подумывала о женитьбе сына. Затеяно было еще давно сватовство за дочь Карла Великого, Гертруду. Получено было и согласие отца малолетней невесты. Из Константинополя послан был ко двору Карла грек Елисей для обучения ее греческому языку. Но вдруг Ирина передумывает⁵⁴. Она решается поискать невесты сыну в пределах своей империи. Повсюду ходили посланцы императрицы. Выбор их остановился на девице Марии из Пафлагонии, внучке Филарета милостивого. Эта избранница торжественно привезена была в столицу. Сам патриарх Тарасий обручил Константина с Марией. В назначенный день после литургии, за которою брачующиеся приобщились Святых Таин, патриарх и сочетал их браком. Это происходило в 788 году.

Семейная жизнь мало изменила Константина. К жене он не привязался душевно. Малютка дочь не пробудила в нем родительской нежности. По-прежнему Константин оставался невоздержным, гордым и сластолюбивым. Немало его обижала и тяготила опека родительницы даже в таком деле, как брак. На него, казалось ему, продолжают смотреть, как на малое дитя, которому нужны руководство и опора. Это оскорбляло его самолюбие. В душе его теснились чувства одно тягостнее другого. Он воображал себя униженным и оскорбленным. А мать действительно оскорбляла самолюбие сына и тем более раздражала его. Она фактически устранила Константина от дел правления. Всеми делами государства ведал полководец Ставракий. Этот последний уверял Ирину, что, по откровению будто Самого Бога, ей надлежит править единолично. Константин тяготился своим положением. В душе его зарождалось желание избавиться от опеки матери и восстановить свои попранные права. Ведь он теперь уже взрослый, раздумывал император, в указке нужды не имеет. Но кто же держит его в опеке? Родная мать с честолюбивым Ставракием. Никогда царственный отрок не чувствовал сыновней привязанности к своей матери. С возрастом его, отношения их обострились. Константин усматривал в лице матери одну из особ ему подданных. Ирина, напротив, отстаивала права материнские. К этому в ней живо было сознание, что она не только равноправная с сыном государыня, но единоличная, по Божию усмотрению, правительница. Затаенная вражда из-за прав поддерживается партиями. Вокруг Константина группируются старые иконоборческие элементы, враждебные Ирине. Последняя окружает себя монахами и несколькими честолюбивыми сановниками. За нее готов был стоять и простой народ. В 790 году произошло открытое столкновение между матерью и сыном. Ирина была удалена из дворца. Теперь Константин остался единоличным правителем с титулом императора.

Не на добро послужила для молодого императора отвоеванная им свобода от материнской опеки. Легкомысленный Константин мало заинтересован был делами и заботами о государственных и общественных нуждах. Пиры и разгул, общество не всегда трезвое и нравственное составляли нередкое для него развлечение. Сластолюбивые инстинкты не замедлили проявиться. Император покинул супругу. Своим вниманием он особенно удостаивал фрейлину императрицы Ирины Феодотию. Она была в родстве с императорским домом. Зародившаяся страсть императора направила его на путь целого ряда беззаконных деяний. В 795 году он приказал постричь в иночество жену свою Марию против ее воли. Пострижение ей даровано было по снисхождению в замену смертной казни, так как Мария обвинялась в покушении на жизнь своего супруга. Обвинение было ложное. Но императора не смущают нарушения божественных и человеческих законов. Он объявляет открыто о своем намерении сочетаться браком с Феодотией. Так как государей обыкновенно венчали патриархи, то Константин довел до сведения патриарха Тарасия о своем намерении и просил возложить на него с избранною им невестою брачные венцы. Патриарх решительно отказался. Не обошлось дело и без увещаний с его стороны. Но император настаивал на своем, угрожая в случае отказа возобновлением борьбы против иконопочитания. Патриарх не дал благословения, но замолчал. Император нашел податливого иерея среди соборного клира.

Эконом великой церкви, т. е. Софийского собора, пресвитер Иосиф, согласился венчать царя с Феодотиею. В назначенный день, после положенного для брачующихся приобщения Святых Таин, совершен был и чин бракосочетания с возложением на них венцов. Вскоре после этого Константин объявил Феодотию императрицею.

Новый брак царя Константина VI вызвал целую бурю. Для многих это послужило сигналом к расторжениям законных браков. Нарушители церковных правил ссылались на пример императора⁵⁵. Ссылка тем более казалась вескою, что патриарх Тарасий хранил молчание. Он не прервал открыто церковного общения ни с императором, ни с повенчавшим незаконный брак пресвитером Иосифом⁵⁶. Молчание патриарха принималось за одобрение беззаконного дела или по меньшей мере за проявление немощной слабости по исполнению долга. Так рассуждали и нарушители церковного правила и ревнители его неприкосновенной целости. Только позднее, когда улеглись страсти, и соблазн прекратился, отношение патриарха Тарасия к делу незаконного императорского брака получило иное освещение. Так жизнеописатель преп. Феодора усматривает в молчании патриарха мудрое приспособление к обстоятельствам. «Приснопамятный Тарасий поступил хорошо, ибо видя гнев и ярость царя и зная, как он от природы расположен к несправедливости и страдает удобопреклонностью ко греху, ослабил бразды строгости, чтобы тот не сделал чего либо худшего против церкви Божией, и, стерпев меньшее и частное зло, мудро сохранил всеобщее благо⁵⁷. Некоторые послабления в виду обстоятельств назывались особенным словом – οίκονομία. Теория экономии начала свое применение с первых времен христианства. Так Ап. Павел обрезал Тимофея, приспособляясь к обстоятельствам. Конечно, тут субъективизму давался иногда широкий простор. Возможны были и крайние злоупотребления теорией. Но в отношениях патриарха Тарасия к делу незаконного брака Константина VI современники не усмотрели крайностей и одобрили мудрое выжидание патриарха. Мы увидим, что и те, которые имели иные отношения к поступку императора, одобрили поведение патриарха, сумевшего своим выжиданием сохранить мир в церкви. Если современники патриарха не нашли за что осуждать его, то позднейшие историки должны принимать это во внимание. По сему усматривать в отношениях патриарха Тарасия к императору Константину какую-то низость, ласкательство и многое другое недостойное святителя, есть по меньшей мере плод субъективизма историков, желание казаться оригинальными, хотя бы в ущерб исторической правде⁵⁸.

Патриарх по мудрым соображениям временно молчал. Но не стали молчать те, которым

Божия правда казалась в конец попранною беззаконным браком императора, а терять кроме личной безопасности было нечего. Это были иноки Саккудионской обители во главе с Платоном и Феодором. Последний к этому времени уже возведен был в сан игумена. Еще за год до соблазнительного поступка императора, игумен Платон сделался опасно больным. Казалось, болезнь готова была свести его в могилу. Сам Платон озабочен был избранием себе преемника. Несколько раз еще прежде он выражал желание сложить с себя бремя управления обителью, поручив это дело племяннику своему Феодору. Но последний безусловно отказывался ссылаясь и на молодость свою и на неподготовленность к управлению. Во время своей болезни старец Платон предоставляет братии обители избрать себе игумена. Общий голос подан был за Феодора. Трудно ему уже было долее отказываться, Феодор изъявляет согласие и поставляется игуменом (794 г.). «Итак он восстает и, отказавшись от любимого спокойствия, делается распорядителем и приступает к устроению паствы»⁵⁹. Как устрояет паству Феодор, об этом скажем ниже. Но недолго ему пришлось мирно устроят обитель.

Уже в следующем году беззаконный брак императора Константина с Феодотией нарушил покой Саккудионских иноков. Скажут, каким образом дело это касалось иноков, покинувших греховный мир? Конечно, если бы эти иноки жили в египетских пустынях, то они, быть может, ничего и не услышали бы о случившемся в столице, да и, услышавши, стали бы только молиться, чтобы Сам Господь исправил и направил во благо произошедшее зло. Но ведь иноки уже давным давно оставили пустыни. Теперь их обители ютились в городах и близ городов. Мир то греховный сам зазвал к себе иноков. Он пожелал пользоваться их услугами во многих отношениях. Инок являлся не только молитвенником за мир, но и учителем веры и благочестия, стражем чистого учения, благотворителем бедных и утешителем печальных и в озлобления впавших. Монастыри многим пользовались от мира, но многое и давали миру. Нет слов, бывали и исключения, говорившие далеко не в пользу монахов. Но исключения не уничтожали установившегося порядка. Ко времени рассматриваемого нами периода монахи были не хуже своих предшественников. Замечено уже, что стремление к общему улучшению монашеской жизни проявилось в значительной мере. Саккудионская обитель являлась образцовою по строгости жизни. Сознание своих обязанностей по отношению к миру здесь стояло весьма высоко. Вот в мирской среде совершилось греховное, соблазнительное дело. Совершил его император. Давно ли еще так явно обнаруживалась тенденция византийских государей быть единоличными распорядителями в делах даже церковных? Иконоборческие императоры бесцеремонно вторгались в область церковную. Кто же мог поручиться, что и Константин VI не сделает попытки в том же роде? Патриарх хранит молчание. А если и заговорит, то выйдет, быть может, из этого больший вред для церкви. Патриарх поступает мудро. Но это не значит, что он одобряет беззаконное дело. Молчание его заставляет говорить лучшую часть его паствы – монашество. И голос иноков будет только выражением сознаваемого ими долга по отношению к миру. Молчание иноков, казалось им, было бы неизвинительным делом. Так посмотрели на это и Саккудионские иноки. «Узнав о таких беззакониях (императора), пишет биограф Феодора, муж, уподоблявшийся Иисусу Христу и, сколько возможно, всегда явно исполнявший всякую правду и заботившийся об единоплеменном народе с отеческим сочувствием, сетовал, скорбел в самом себе и оплакивал всеобщую погибель настоящих и будущих людей; ибо он справедливо опасался, чтобы безумие властителя, быв принято неразумными в закон, не сделалось неисцельным образом действий у последующих поколений»⁶⁰. Вот какими мотивами руководились Саккудионские иноки с игуменом во главе, вмешавшись в дело незаконного брака императора. Любовь к соплеменникам, опасение за будущее развращение народа и, наконец, служение нравственной правде вполне оправдывают поступок Феодора. Мотивы возвышены и почтенны⁶¹. «Посему он (Феодор) не оставил этого зла без обличения, но тотчас вместе с отцом своим (Платоном) прервал общение с ними»⁶². С кем же это именно? С виновниками зла непосредственными, т. е. с императором, незаконною его женою, с совершителем таинства брака, иереем Иосифом и, наконец, с молчавшим патриархом Тарасием.

Какое впечатление произвел голос Саккудионских иноков? В начале император отнесся совершенно равнодушно к обличительному голосу их. Не выразил он по-видимому и особенного негодования на старого игумена Платона, в лице обличившего Константина⁶³. Но это было только на первых порах. Дело в том, что Саккудионские иноки оказались далеко неодинокими. Они подали сигнал. За ними возвысили голос и другие⁶⁴. Весь резон был для императора заставить замолчать Саккудионских монахов. Молчание их было бы новым знакомь к молчанию по всей линии. Император прибегает к посредничеству и ласкам. Феодотия приходилась двоюродною сестрою игумену Феодору. На правах родственницы она посылает в Саккудионскую обитель подарки из золота. В монастыре их не приняли. Тогда император сам прибыл принимать теплые ванны в местечке близь обители, надеясь, что монахи воздадут ему должные почести. Надежда не оправдалась. Тогда Константин воскипел гневом на иноков и решился прибегнуть к крутым мерам. В монастырь послан был начальник придворной стражи для наказания непокорных иноков. Что касается патриарха Тарасия, то он не обратил внимания на поступок подчиненных ему монахов. Нет известия, чтобы он входил с ними в какие-либо переговоры. Еще менее пока опасался монашеских громов эконом, пресвитер Иосиф. Следовательно, более других принял к сердцу обличительный голос иноков только император Константин. В его руках была и сила для наказания обличителей. Посланный в Саккудионскую обитель, начальник стражи нанес Феодору и другим почетным инокам истязания ремнями. Эта жестокая мера расправы была тогда в большем употреблении. Ее принимали и часто, и без жалости. Случалось, до смерти засекали ремнями. По отношению к преп. Феодору с братией это было только предварительным наказанием. После бичевания объявлен был приговор – отправить Феодора в ссылку в город Солунь и с ним десять других иноков. Платон подвергся одиночному заключению в обители св. Сергия. Сам преп. Феодор в письме к Платону из Солуня описывает путь до места ссылки. «В тот же день (как последовало разлучение с Платоном) мы отправлены были в ссылку, быв посажены на животных, какие случились. Сначала, как не испытавшие такого положения, мы были несколько в унынии, ибо, останавливаясь в некоторых селениях, мы делались предметом зрелища для людей всякого пола и возраста; оба уха наши оглашались шумом и криками, когда ведшие нас останавливались и отправлялись для приобретения необходимого; но впоследствии, привыкши, мы гораздо легче переносили эти неприятности. Более всего нас огорчала слабость отца, господина диакона. Таким образом мы совершали путь в скорби и изнурении». В Солунь прибыли к празднику Благовещения. Местный архиепископ принял Саккудионских иноков ласково, доставил им отдых, отопление и пищу. «На второй день, продолжает Феодор, рано утром взяли нас и, по просьбе нашей дозволив помолиться в храме св. Димитрия, разлучили друг от друга всех нас, наперед высказавших благословения и приветствия друг другу. Нас двоих братий отвели в то место, в котором я нахожусь теперь, и разлучили после того, как мы со слезами простились друг с другом, так что и некоторые из зрителей тронулись от жалости. В таком состоянии, отец, наши дела; и теперь влачу я смиренный здесь жизнь прискорбную и многоплачевную»⁶⁵. Так преп. Феодор описывает путь к месту ссылки и жизнь под стражею.

Только год один пришлось Саккудионским инокам пробыть в этой ссылке (796 – 797). Трудно предположить, чтобы за это короткое время преп. Феодор выработал какой-либо план для дальнейшей борьбы с беззаконниками, нарушителями божественных заповедей, как он называл виновников своего заточения. Правда, он успел написать несколько ответных писем игумену Платону и матери своей. Но биограф его сообщает, что будто и в этот краткий период времени «писал он и к папе древнего Рима, извещая его о событиях чрез своих учеников». Писем этих не сохранилось до нас. Да вероятно они едва ли и писаны были теперь. Биограф, надо думать, смешивает время второй ссылки преподобного, когда действительно завязана была длинная переписка с Римом по делу императора Константина VI, хотя некоторые из причастных к делу лиц уже окончили жизнь. Но ссылка имела великое значение сама по себе. Она обнаружила твердость характера Феодора, его готовность страдать за правду Божию и пробудила во многих ревность к подражанию исповеднику. «Сколь великим и важным делом для всей вселенной, пишет биограф Феодора, был такой подвиг богоносного отца нашего, это сейчас можно видеть: жившие в странах области Херсонской и Воспорской епископы и пресвитеры, равно как и благочестивейшие из монахов, услышав о делах святого отца нашего и нашедши их согласными с божественными Евангелиями, стали подражать его дерзновению в добре... и тогда же перестали они принимать дары, приносимые церквам Божиим от тех, которые совершили одинаковые дела с младшим Константином, отлучали их от священных и пречистых Таин Христовых, и согласно с священномудрым Феодором говорили унижавшим христианское предание: непозволительно вам иметь жен вопреки постановленным от Христа законам»⁶⁶. Многие из таковых подражателей Феодору подвергались ссылкам и другого рода наказаниям. «Вследствие того почти по всей Римской империи напал страх на совершивших такие дала; гонение на благочестивых послужило уздою для невоздержных и через это поток зла был удержан от дальнейшего распространения»⁶⁷. Быть может, биограф и преувеличил значение исповеднического подвига Феодора. Но в общем сообщение его верно. Византийское общество оказалось в возбужденном настроении. Эго настроение решилось не в пользу Константина VI.

Сын удалил из дворца мать, желая избавиться от ее опеки. Свобода послужила во вред императору Константину, человеку легкомысленному, с неустойчивыми нравственными правилами. Войско помогло ему удалить мать. Но замечательно, это войско не стало поддерживать Константина, когда он попал в беду. Дело началось с того, что он, сознавая свою неспособность к управлению, пригласил мать к участию в делах государства, хотя будто бы «не переставал завидовать влиянию матери и интриговать против нее»⁶⁸. Ирина не осталась в долгу у сына. На интриги его она отвечает заговором (в 792 году)⁶⁹. Современные историки уже сообщают нечто почти несообразное. Вот что пишет один из известных ученых: «Константин, как человек слабохарактерный, не сумел удержать расположения воинов, которым был обязан своею властью, и снова подчинился влиянию своей матери, которая опять оказала гибельное влияние на его семейную жизнь». «Царь, по словам хроникера, возненавидел жену свою Марию по навету матери, желавшей привести его во всеобщую ненависть, и принудил ее постричься. А сам беззаконно женился на Феодоте кубикулярии и венчал ее на царство...» Но иноки, приверженные к Ирине, употребили все усилия, чтобы представить царя величайшим беззаконником и вооружить против него общественное мнение... В конце концов приверженцы Ирины достигли своего желания: царь потерял власть и зрение (15 июля 797 г.), и Ирина осталась единодержавною царицею»⁷⁰.Таково мнение русского церковного историка. Едва ли оно принадлежит единолично ему. Сам, он приводит ряд отзывов об Ирине. Самые неблагоприятные из них для императрицы, это отзывы позднейших историков⁷¹. Очевидно суждение нашего русского ученого примыкает к ним.

Дело представляется в таком свете: Ирина была властолюбива. Для достижения своих целей она не задумалась совершить ряд преступлений. Она избрала для сына невесту. Она вооружает сына против жены. Она поощряет его беззаконный брак и вооружает против сына монахов и общественное мнение. Ирина, наконец, заканчивает ряд преступлений ослеплением сына и удалением от правления. Таким образом Ирина кругом виновата в несчастной участи своего сына. По истине это страшное обвинение. Основания для него должны быть указаны веские. Но имеются ли таковые? Не есть ли суровый приговор историков по крайней мере наполовину безосновательный? Прежде всего Ирина представляется интриганкою. Данные таковы: хроникер сообщает, что «Царь (Константин) возненавидел жену свою Марию по навету матери, желавшей привести его во всеобщую ненависть». Это сообщает добродушный хроникер Феофан. Спрашивается, почему дается безусловная вера сообщению только его, вопреки свидетельствам других современников? Да не тот ли же хроникер пишет, что царь «не хотел брака с Марией и противился по причине склонности, какую чувствовал к дочери Карла?» Значит, с первых дней супружества Константин не любил своей жены. Опека матери стесняла проявление женолюбивых инстинктов его. Удаление Ирины от двора развязало руки царю. Связь с Феодотией удвоила нелюбовь к супруге. Для чего же потребовалось тут еще примешивать влияние Ирины? И без нее дело клонилось к тому, чем оно и закончилось. Далее, пишут, что «иноки, приверженные к Ирине, употребляли все усилия, чтобы представить царя величайшим беззаконником и вооружить против него общественное мнение». Значит, иноки сверх меры постарались в угоду Ирине. Нападки и обличения монахов, между которыми в этом случае принадлежат первые места Феодору Студиту и Платону, были, следовательно, неискренни. Ими преследовались посторонние цели. Опять обвинение и уже с присовокуплением монахов. Где же для этого достаточные основы?

Вопрос о незаконном браке Константина VI достиг силы и напряжения лет через десять по удалении его от власти. Если бы обличения иноков преследовали цели сторонние, то, по достижении их, средства становились уже ненужными. А между темь именно оценка факта во дни Константина была сравнительно слаба. Общественное мнение было настроено против царя не по одному только делу его развода и нового брака. Самое удаление от двора матери поставили царю в вину. Если Константин опирался на войско, дорожившее иконоборческими воспоминаниями, то за Ирину стояли духовенство, иноки и простой народ. Константин не сумел привязать к себе войска, а друзья Ирины не стали ее врагами. Для чего же еще нужно было восстановлять общественное мнение против царя, если оно никогда не было высоко в глазах большинства его подданных? И для чего это еще стало нужным вооружить против царя подданных, когда он и сам вооружил почти всех против себя? У него друзей не осталось, а нерасположенных было весьма много. Без всяких интриг Ирина могла вырвать власть из рук сына. Самое ослепление было печальною, жестокою предосторожностью на будущее время. Нет слов, Ирина совершила эту жестокость против своего сына. Никто не станет этого отрицать. Но взводить на нее целый ряд преступлений, одно другого позорнее, нет оснований. Довольно и одного вызванного и всецело обусловленного печальною государственною предосторожностью.

С 15 июля 797 года началось единоличное правление Ирины. Первым делом ее было обнародование указа о возвращении сосланных. Сам по себе указ давал понять, как смотрит государыня на дело своего сына. В принципе она осуждала второй его брак, как незаконный. Но единоличный суд ее не имел безусловного авторитета. Весьма важно было выслушать голос церковной власти. Доселе патриарх Тарасий не высказался по делу незаконного брака Константина. Тем самым, что он отклонял императора и отказался венчать, патриарх дал понять, как смотрит на это дело. Но ведь совершитель незаконного брака, пресвитер Иосиф, продолжал оставаться безнаказанным. Он совершал богослужения, сослужил патриарху и не нес никакой кары за нарушение церковного правила. Следовательно, патриарх косвенно как бы одобрял дело Иосифа и не усматривал в нем чего-либо достойного наказания. Отсюда и колебания мысли в обществе. Ни одобрения, ни порицания не высказано было высшею церковною властью. Забили тревогу иноки. Казалось, они были правы. Но за ними нет авторитета. Значит, вопрос еще остается открытым. Вот почему предстояло соборно обсудить вопрос о втором браке Константина VI. На собор явились и Саккудионские иноки во главе с Феодором. Они первые прервали общение с патриархом. Они и были в злострадании и озлоблении от виновников соблазнительного дела. И на соборе Феодор заявил патриарху Тарасию: «да не будет нам части с тобою ни в сем веке, ни в будущем, потому что ты допускаешь прелюбодея безразлично иметь общение с твоею святостью». Феодор указывал на пресвитера Иосифа. В глазах его Иосиф был прелюбодеем в том смысле, что венчал заведомо незаконный, прелюбодейный брак. Патриарх ответил Феодору: «я действовал применительно к обстоятельствам, уступая ему до времени; да будут отсечены руки мои, если бы они совершили прелюбодейное венчание, разве я венчал?»⁷². Феодор удовлетворился этим ответом. Ясно было, что патриарх осуждает дело Иосифа. Для молчания его указано было достаточное оправдание. Тогда императрица высказала свой взгляд на поведение патриарха Тарасия и игумена Феодора. «Оба они, говорила Ирина, поступили хорошо и богоугодно: один, как явившийся защитником евангельских догматов до крови и мучений и чрез это имеющий доставить потомкам чистое спасение душ; а другой, как действовавший применительно к обстоятельствам с пользою и отклонивший злобное намерение неистового царя, угрожавшего причинить Церкви Христовой зло хуже царствовавших прежде него, если бы он встретил препятствие своим пожеланиям»⁷³. Разъяснением патриарха и словами императрицы удовлетворились все. Саккудионские иноки восстановили общение с святителем Тарасием⁷⁴. Пресвитер Иосиф лишен был священного сана. Осужденный не заявлял пока протеста. Дело, по-видимому, благополучно окончилось. Но в недалеком будущем оно снова будет возбуждено и послужит предметом пререканий, переписки и страданий для многих.

После соборного обсуждения дела императора Константина и примирения с патриархом Тарасием, Феодор возвратился в Саккудионскую обитель. Прибыл с ним и старец Платон игумен. Скоро восстановлены были порядки монастырской жизни, заведенные стараниями опытных и ревностных игуменов. Но на этот раз недолго пришлось нашим инокам наслаждаться тихим покоем в некотором отдалении от городского шума. Греки в то время вели войну с арабами. Война была неудачна для них. Императрица Ирина мало заботилась о войске. Да и казна государственная при ней была пуста. Нанять пришлых воинов было не на что. Арабы надвигались все ближе и ближе к столице. Греки еще мужались; но уже ясно было, что не устоять им против сильного врага. Из мест, подверженных опасности, жители переселились в столицу. Здесь они надеялись найти более безопасный приют от врагов. По этому же поводу и Саккудионские иноки покинули свою обитель и переселились в Константинополь. «Так как в то время безбожные агаряне опустошали верхние области и наводили страх смерти на души ближайших жителей, то нашим отцам казалось необходимым действовать применительно ко времени и без промедлений переселиться в столицу, что они и сделали поспешно»⁷⁵.

Общество переселившихся было довольно многолюдное. Ясно, что в выборе помещения для них оказалось бы затруднение. Но теперь обстоятельства сложились весьма благоприятно для наших иноков переселенцев. Авторитет игумена их Феодора был весьма велик. Его не только знали, но уважали и императрица, и патриарх. Лично он был дорогим гостем в каждом доме православного жителя столицы. Но ведь игумен не один пришел. Его братство нельзя было приютить в частном доме, хотя бы и на недолгое время. К счастью для Саккудионских иноков нашлось помещение никем незанятое, да к тому же и обширное. Это был старый Студийский монастырь. Император Константин Копроним разогнал всех монахов студийских. Даже при Ирине число их не превышало десяти. Постройки обители оставались пустыми. Обширный храм в честь св. Иоанна Предтечи не наполнялся богомольцами. Прилегавшие к монастырю виноградники не возделывались. Словом, запущено все было в обители. Патриарх и императрица озабочены были тем, чтобы этот известный монастырь не оставался местом запустения. Вот находится человек, которому можно поручить благоустройство обители. Это игумен Феодор. Лучшего трудно было и найти. Решили поселить Саккудионских иноков в Студийском монастыре. Конечно, с радостью и наши иноки приняли весть об этом решении. С благодарностью они заняли готовое помещение, правда запущенное и неприглядное, но во всяком случае издавна приспособленное для монастырского жития. Игумен Феодор молод и энергичен. Дал бы Бог ему здоровья, а трудов и ревности к делу устроения обители у него достанет.