1876 г.

Наступивший 1876-й год начался для меня страшным сновидением. – Вижу я во сне идущую с востока темную тучу, разразившуюся необыкновенно крупным градом. Это навело на меня ужас, от которого я и проснулся. Не было ли это предзнаменованием вскоре затем начавшейся восточной войны?..

В день новолетия совершена была мною литургия и обычный за нею молебен в Кафедральном Успенском соборе.

После литургии были у меня с поздравлениями некоторые из городских властей, а затем я сам отправился с приветствием к новому, накануне лишь вступившему в свою должность, Командующему войсками Харьковского военного округа, графу Феликсу Николаевичу Сумарокову-Эльстону⁴⁰⁸. В беседе со мною, граф, между прочим, высказал такую странную мысль, что будто бы Православная Церковь разрешает четвертый брак тому из православных, кто обратит из иноверия девицу. Не без труда я мог разубедить в этой фальшивой мысли почтенного графа.

Кроме личных поздравлений с новым годом получил я в этот день несколько и письменных приветствий, так, между прочим.

Получил я первое и последнее поздравительное письмо от почтенного и доброго моего знакомого Управляющего Харьковской Контрольной Палатой, Действ. Ст. Советника, Владимира Андреевича Морошкина. Вот что писал он мне:

«Ваше Преосвященство!

Позвольте принести Вам от себя и от всей моей семьи искреннейшее и почтительнейшее поздравление наше с наступившим новым годом и пожелать Вам всех лучших благ в мире.

Глубоко скорблю, что и по сие время не имею возможности лично поздравить Вас со Св. праздниками: лежу и сижу обложенный мушками и окруженный микстурами. Не могу понять, что сделалось с моим крепким здоровьем? На днях у меня были отчаянные приступы раздирающей боли в груди.

Прося молитв о себе, с отличным уважением и глубокой преданностию имею честь быть».

6-го числа не стало этого умного, честного и в высшей степени благонамеренного слуги Отечества. Он умер, по уверению врачей, от жабы в груди. 9-го числа я совершил в Кафедральном Соборе над почившим в Бозе рабом Божиим Владимиром отпевание, а тело его в тот же день отправлено было, для погребения, в его имение, за Чугуевым. До крайности мне было прискорбно расстаться с этим благородным, образованным и любезным собеседником моим, которого я в короткое время от души полюбил.

2-го числа получено было мною письмо из Ментоны (во Франции) от В. М. Бостанжогло.

Вот что писал мне Василий Михайлович от 25-го декабря минувшего 1875 года:

«Принося Вашему Преосвященству моё и жены моей усерднейшее поздравление с сегодняшним торжественным праздником Рождества Христова, от всей души оба мы желаем Вам, Милостивый Архипастырь, провести его в добром здоровье и в радости встретить новый год.

Обстоятельства колотят меня со всех сторон. Вы, вероятно, слышали о катастрофе Ссудного Банка в Москве; я и родственники мои потеряли много там денег, да что всего хуже – это то, что бедный брат мой Николай Михайлович⁴⁰⁹, будучи членом Совета (не Правления), как и многие другие, подвергается судебному преследованию за дело, в котором он вовсе не виноват, и что затем силятся отнять у него всё состояние. Вот моё нравственное положение, Владыко Святый! можно после этого поправляться, когда находимся в постоянных треволнениях. – Вся моя надежда и упование на Милосердие Божие и на Ваши Святые благоприятные Господу молитвы. Помолитесь о нас недостойных, Владыко Святый, и Вашу молитву за нас с братом Господь приемлет.

Желаю Вам доброго здоровья ещё раз и испрашивая себе, жене моей и всему нашему семейству Ваше Святительское благословение, с совершенным почтением и преданностию честь имею быть».

В ответ на это писал я от 8-го числа:

«Примите мою искреннейшую душевную благодарность за Ваше поздравление меня с праздником и новым годом. Взаимно и вас с почтенною супругою Вашею приветствую с наступившим новым годом и от полноты признательного сердца желаю Вам в новом лете от Господа обновления и укрепления Ваших сил и восстановления Вашего для многих и многих дорогого здравия.

Я желал и намерен был своевременно поздравить Вас с днем Вашего Ангела, но не был уверен, что Вы до настоящего времени остаетесь в Ментоне.

Новый год, по милости Божией, встретил мирно и благополучно. Служения в праздник Рождества Христова, в Новый год и в день Крещения я совершал в нижнем Соборе, который Бог помог нам минувшей осенью сделать тёплым, к великому утешению граждан. В праздник Рождества служил я в Вашем новопожертвованном облачении, и некоторые из богомольцев удивлены были богатством этого облачения, оценив его в 4000 руб.

О катастрофе Московского Ссудного Банка я имею сведения и душевно скорблю о прикосновении к этому делу Вашего братца. Не могу не понять и Вашего по этому случаю душевного огорчения, но я просил бы Вас, если то возможно, совсем забыть о происшествии Московском и сосредоточить всё Ваше внимание на Вашем собственном положении. Мучительные заботы Ваши о предполагаемом ущербе в материальных средствах Вашего братца дела не поправят, а здоровью Вашему причинят, как уже и причиняют, по Вашим словам, существенный вред. Но если, при сохранении душевного спокойствия, здравие Ваше, при Божией помощи, восстановится, тогда и финансовые обстоятельства Ваши, при той же Божественной помощи, легко могут поправиться».

4-го ч. писал я в Витебск Начальнику губернии П. Я. Ростовцеву:

«Сегодня год, как я оставил Витебск и простился с Вами и со всею Полоцкою паствою. Все обстоятельства этого дня и ему предшествовавших живо сохраняются в моей памяти. В особенности не могу без особенного чувства душевной признательности вспоминать о всех знаках Вашего доброго ко мне расположения, какими запечатлены были последние дни моего пребывания в Витебске. Примите же, высокопочтеннейший П. Я., ещё раз изъявление моей глубокой благодарности за Вашу прежнюю ко мне любовь и расположение.

Говорю: ещё раз. По прибытии в Харьков я немедленно поспешил выразить Вашему Превосходительству письменно чувства моей признательности к Вам, но что я слышу? Слышу, что будто бы Вами не было получено моё письмо от 6-го февраля⁴¹⁰. Это крайне меня удивляет и огорчает. Не получивши моего письма и в тоже время слыша, что я пишу к другим лицам в Витебск, Вы естественно могли иметь в душе своей невыгодные о мне мысли. А в свою очередь и я, не получая от Вас ответа на мое письмо, не знал, что подумать и чем объяснить это.

Летом мне писали из Витебска, что Вы намерены были предпринять путешествие на южный берег Крыма и по пути посетить меня. С живейшим удовольствием получил я это известие и подумал: вот благоприятный случай разъяснить мне своё недоразумение относительно ответа на мое письмо; но, к крайнему прискорбию, ожидания мои не оправдались.

Чтобы Вы, хотя и поздно, получили сведение о том, что было писано мною в первом письме от 6-го Февраля, прилагаю при сем список с этого письма, сохранившегося, к счастью, у меня в черновом подлиннике. А вместе с тем считаю приятным долгом препроводить к Вашему Превосходительству экземпляр составленной одним из здешних протоиереев книги о прощании моем с Полоцкою паствою и вступлении на Харьковскую кафедру⁴¹¹.

Что скажу Вам на сей раз о себе? Благодарение Господу год моего здесь пребывания прошел для меня мирно и благополучно. Значительную часть летнего времени провел я в путешествиях по епархии; посетил все монастыри и обозрел много приходских церквей; довольно ознакомился с положением сельского духовенства и с нравственным состоянием паствы. Путешествие это доставило мне много утешительных впечатлений. Здешний народ чрезвычайно усерден к церкви, и от меня не требуется здесь тех забот и попечений об устройстве и благоукрашении храмов, какие требовались на полоцкой епархии. Духовенство не бедствует и в большинстве ведет себя благопристойно. Здешние обители в цветущем состоянии, по крайней мере, в материальном отношении.

Осень и зиму безвыездно провожу в городе, большей частью, среди официальных занятий. С городским обществом хотя уже и ознакомился, но не успел ещё сблизиться так, как я в последнее время сблизился с обществом витебским. Очень часто с утешением вспоминаю я о наших с Вами взаимных посещениях. Здесь пока ещё ничего подобного нет у меня, да и не знаю, будет ли, так как здешнее общество очень велико и разнородно. Впрочем, при множестве занятий служебных и при обилии книг и журналов, я почти не ощущаю потребности бывать часто в шумных обществах.

Как Вы изволите пребывать в богоспасаемом Витебске? Слышно, что у Вас увеличилось военное общество и ощутительно оживило Вашу общественную жизнь.

С наступлением нового года приветствуя, призываю Вам от Господа обновления и укрепления Ваших сил к продолжению многотрудного и многополезного служения Вашего Царю и Отечеству».

В ответ на это Павел Яковлевич писал мне от 8-го числа:

«Ваше Преосвященство,

Глубокоуважаемый и Милостивый Архипастырь!

От души благодарю Вас, Преосвященнейший Владыко, за присланную книгу, а ещё более благодарю за письма. В них высказаны те же теплые добрые чувства, которые я так высоко ценил и которыми так искренно всегда дорожил. Не получая от Вас никакой весточки, признаюсь Вам откровенно, я счел это холодностью, ничем мною не заслуженной и был сердечно огорчен. Теперь это всё разъяснилось; непонятно только, каким образом могло пропасть Ваше письмо ко мне и тем набросить, хотя временно, тень на наши добрые отношения. Вести, доходящие до нас о Вас, Владыко, радуют всех любящих Вас. Новая паства Ваша уважает, любит и ценит Вас, – да иначе и быть не могло. Мы подхватываем эти вести и передаем их друг другу с тем удовольствием, с каким передается всё приятное о близких, родственных нам людях. О Витебске скажу Вам, что он в общем тот же, каким Вы его оставили. Новый наш Архипастырь, к которому сначала относились с некоторой недоверчивой осторожностью, своим умом, честным, добрым направлением, всё более и более начинает приобретать сочувствия и делается достойным Вас наместником. Конечно, задача его несравненно легче бывшей Вашей; он нашел епархию устроенною, приведенною в порядок такой, какого, как он сам сознается, он и не ожидал; по тем не менее он горячо заботится обо всех предметах своего ведомства. Летом ловили карасей в Залучесье и вспоминали Вас и Ваше гостеприимство. Всё хочу построить постоянный мост к бывшей Вашей летней резиденции, да архитекторы насчитывают такие суммы, что руки опускаются.

До свиданья, Преосвященнейший Владыко. Придется ли мне поехать на юг, – с радостью увижусь с Вами, – придется ли Вам направить путь на север, я уверен, что Вы не минете нас и порадуете своим посещением искренно Вас любящую паству Вашу».

6-го числа был у меня, мимоездом из Витебска в Симферополь, учитель Витебского дух. училища Алексей Афанасьевич Соколов⁴¹². Серьезная болезнь заставила его переселится с севера на юг, для пользования морским климатом.

8-го ч. из Витебска получил я письмо от почтенного преемника моего, преосвященного Викторина. Вот что он писал мне от 4-го числа:

«Позвольте приветствовать Вас с праздниками Рождества и Крещения нашего Господа и Спасителя и с новым 1876 годом. Даруй Вам, Господи, в новом году, и новых своих милостей!

Не гневайтесь на меня, Владыко Святый, что я с Пасхи не писал Вам. В трудах, заботах, беспокойствах служебных до переписок ли частных? Одни труды ещё бы не очень обременительны здесь; но заботы и беспокойства очень тяжелы. Вы знаете, каковы здесь сельские церкви? а правительство отпуск денег на них сокращает чуть не до нуля. Вы видели причтовые постройки, в которых зимой и жить невозможно; а прихожане, за неимением средств, отказываются не только возводить новые, но и починять обветшавшие. Где столько, и таких злых, грубых и развратных раскольников, как не в здешней епархии? А духовное начальство доселе не дало средств на миссионерство. А монастыри здесь в каком положении? Какой в них состав братства? Какой внутренний строй их быта? На них правительство денег не жалеет, а куда, на какое дело уходят эти отпускаемые на них тысячи? Вероятно, до Вас дошли слухи о непорядках по Полоцкому монастырю⁴¹³. О. Григорий⁴¹⁴ подал мне рапорт сначала об удалении от должности Казначея Филарета, потом другой рапорт об удалении его из епархии. Завязалось дело и пять месяцев не давало мне покоя. В Сентябре я послал туда о. Аркадия⁴¹⁵, поручив ему прожить там дней 10-ть и вести дневник о том, что увидит в церкви, в трапезе, в кельях. Полученный мною дневник я представил в подлиннике Св. Синоду. В ответ на это представление от 22 Декабря получен указ, в котором сказано: Арх. Григория послать в Белгородский Троицкий монастырь на иеромонашескую вакансию; на место его перевести из Пинска Арх. Мемнона⁴¹⁶ , бывшего Ректора Подольской Семинарии; с монахами ненадежными поступать по указу Синода, от 17-го Июля 1841 года; для собрания же доброй братии отнестись к преосвященным, в епархиях коих отличаются благоустроенностью, – как, например, Святогорский, – монастыри. Знаю, что иным жаль о. Григория; и мне самому жаль его, но он же сам не жалел о. Филарета.

Успенский собор, слава Богу, освятили. Приношу Вашему Преосвященству искреннейшую благодарность за снабжение сего собора ризницею. Бог Вам воздаст за это! Вы знаете, каковы здесь жертвователи!

Смотрю на Ваши труды здесь. Много, много Вы здесь сделали добра, по введению православного чина Богослужений. Спаси Вас, Господи! Я называю Вас незабвенным, и приказал внести Св. имя Ваше в синодик во всех церквях епархии. Но, Владыко святый, сильно ещё нужно приложить труды для здешнего края. Особенно меня занимает теперь раскол. 50,000 отщепенцев! Св. Синод требует от меня соображений о мерах к ослаблению раскола. Слава Богу, что требует! Напишу соображения, но даст ли средства к осуществлению их? А как Вас здесь помнят и любят, Владыко! Завидую Вам. Нет, не завидую, а радуюсь за Вас и называю Витебск городом Архиереелюбивым.

Простите, что пишу бессвязно; пишу как к старшему брату, в надежде, что не осудит»...

13-го ч., преосв. Гурий⁴¹⁷, епископ Таврический, с Харьковской станции железной дороги прислал мне записку следующего содержания:

«Проездом в Петербург по моим делам, я совершенно неожиданно остановился на вокзале и буду сидеть здесь до 4-х часов ночи. Если Вы не особенно заняты и желаете принять меня ныне, то благоволите прислать экипаж на станцию железной дороги, и я явлюсь к Вам с обычным моим к особе Вашей уважением и почтением. Откровенно говоря, я отлагал было это удовольствие до Февраля месяца, т. е. до времени моего обратного путешествия до Симферополя. Но Господь судил иначе».

Само собою разумеется, что такая братская просьба с любовию была мною исполнена, и я радушно принял почтенного странника.

14-го ч. получено было мною письмо из Витебска от Баронессы М. А. Боде:

«Очень утешительно знать, что Вы, Преосвященнейший Владыко, не покидаете нас мыслию и следите за нашей деятельностью. Да, если бы наши средства были получше, мы могли бы действовать самостоятельнее и смелее. Большое спасибо Преосвященному Викторину, который близко принимает наши дела к сердцу и старается по возможности помочь нам. Кроме одного % церковных сумм, мы обратились ещё к Духовенству с предложением дополнить ежегодный недочет суммы на содержание училища, если оно желает, чтобы училище содержало двойное число воспитанниц: ответа ещё не получили. Да, этот постоянный и неизбежный дефицит мучит меня и отравляет каждую минуту жизни. Я люблю детей; воспитанием занимаюсь с наслаждением, но эта вечная забота о насущном хлебе и об отчётах в казну совершенно убивает всякую энергию.

В нынешнем, году моё Правление расходилось, как говорится в просторечии. Смотритель поднялся на дыбы и ежедневно говорил мне дерзости, обвиняя меня во всех недочетах и предлагая меры, одну другой нелепее, для поправления дел; а Благочинный О. В. Волков даже вошел с официальным предложением совершенно устранить меня от управления училищем, «как доказавшую десятилетним опытом свою неспособность к делу», и предложил взять на себя всё училищное хозяйство бесконтрольно, обещая уплатить таким образом всю передержку. Смотритель меня начал уговаривать согласиться, приговаривая: «Вам же лучше будет, М. А.! Берите жалованье даром и отступитесь от всего». Как Вам это покажется?.. Я не могла же сама хвалить свои способности, однако сказала, что пока нахожусь на службе, не могу отступиться от своих прав, так как в силу устава заботы о благоустройстве училища и ответственность за него лежит на мне. Дело пошло официально на утверждение Преосвященного; он написал: «Согласен, но с тем, чтобы всякое распоряжение делалось не иначе как с согласия Начальницы, письменно ею заявленного». Потом приехал в училище, куда пригласил и правление: подробно разбирал все статьи училищного хозяйства и управления, спрашивал: какую по каждому предмету экономию предполагает Благочинный?.. и, наконец, так как эта обязанность вовсе не на него возложена, то какую же награду он предполагает получить за труды свои? о. Василий простодушно признался, что выговаривает себе только продовольствие своего дома дровами, керосином, хлебом и проч... Преосвященный возразил, что этого он решительно не дозволяет, что казенная копейка не должна приставать к его рукам – и притом – какая же это будет экономия? А что так как домашнее хозяйство лежит прямо на обязанности Смотрителя по указанию Начальницы, а Смотритель отказывается, отзываясь недосугом и неуменьем, то не угодно ли де будет Смотрителю вознаградить его, Благочинного, уделив ему сто рублей в год из своего жалованья?.. а если действительно хозяйство училища будет так улучшено, то Преосвященный сам представит Благочинного к награде. Они оба были поражены такою неожиданной развязкой; но, взятые врасплох, согласились... Но, так как каждый из них не нашел в этом распоряжении того, чего искал, то они теперь беспрестанно ссорятся между собою, и мне же приходится их мирить – такая скука! А что ещё выйдет из этого хозяйства – неизвестно. А тут ещё весь город об этом толкует, подсмеивается... Простите, Преосвященнейший Владыко, что я осмелилась утомлять Ваше внимание такими дрязгами.

Чтобы не все говорить одни жалобы, скажу, что училищу Высочайше дарована арендная статья – участок Сосница близ Полоцка, дающая около 150 рублей аренды; но, говорят, что могла бы давать вдвое больше. Жаль, что под Полоцком, а не под Витебском.

Прошу Вашего Архипастырского благословения и святых молитв и с глубочайшим почтением и душевною преданностию имею честь пребыть»...

17-го ч. служил я в Университетской Антониевской церкви по случаю храмового праздника и годичного Акта в Университете. За литургией говорил проповедь профессор Богословия, протоиерей В. И. Добротворский⁴¹⁸ из текста: преобразуйтеся обновлением ума вашего (Рим.12:2), – «об усвоении начал преобразования, возвещаемого и совершаемого христианством». После литургии был в Университетской зале акт, на котором присутствующих оказалось гораздо больше, чем в церкви за литургией; между посетителями был и Командующий войсками граф Сумароков-Эльстон. На акте произнесена была профессором Надлером речь на тему: «Юстиниан и партии цирка в Византии».

18-го ч., в воскресенье, после литургии, в моих покоях происходило открытие Харьковского Комитета Православного Миссионерского Общества. По предварительном сношении с начальником губернии и по приглашению через Епархиальные и Губернские Ведомости желающих принять участие в деятельности Миссионерского Общества, в собрание на первый раз явилось до 125-ти человек. После молитвенного начала, когда все собравшиеся в залу заняли свои места, я обратился к собранию со следующею речью:

«Достопочтенные о Господе отцы и братия!

Полагаю, что цель настоящего нашего здесь собрания для каждого из Вас уже известна. Да, – мы пригласили вас, и вы, как добрые и послушные чада церкви, пришли сюда, чтобы принять участие в добром и поистине великом деле христианском.

Шесть лет тому назад, высшее духовное правительство, с соизволения Верховной Власти, обратилось ко всем архипастырям православной русской церкви с приглашением оказать содействие учрежденному тогда и ныне существующему в первопрестольной Столице, под председательством ея высокочтимого архипастыря, Совету Православного Миссионерского Общества, в доставлении материальных средств к поддержанию духовных миссий, которые с самоотвержением подвизаются в разных местах обширного сибирского края в деле обращения блуждающих во тьме язычества инородцев к свету евангельского учения. Многие из епархиальных преосвященных с любовью отозвались на приглашение высшей власти и без замедления поспешили открыть в своих епархиальных городах миссионерские комитеты.

Не время ли и нам откликнуться на это приглашение и последовать доброму примеру других? С уверенностью можно сказать, что вверенная нам, богохранимая харьковская паства, в рассуждении вещественных средств и способов для христианской благотворительности, преимуществует пред многими другими паствами. Впрочем, это не значит, что члены харьковской паствы обязаны делать непременно большие сравнительно с другими приношения на пользу православных русских миссий. Нет, сущность истинной христианской благотворительности определяется не столько количеством вещественных приношений, сколько достоинством внутренних душевных расположений и побуждений, с какими и по каким делаются эти приношения. Вот какое наставление относительно благотворительности вообще преподает своему сыну древний благочестивый муж – Товит; якоже тебе будет по множеству, говорит он сыну, твори от них милостыню; аще мало тебе будет, по малому да не боишися творити милостыню (Тов.4:8). – Но в том и другом случае весело имей лице твое, как бы дополняет это отеческое наставление другой ветхозаветный муж – Иисус, сын Сирахов (Сир.35:8). А новозаветный великий учитель языков, Св. Ап. Павел, как бы в пояснение уже слов сына Сирахова, пишет Коринфским христианам: каждый уделяй (из своего имущества) по расположению сердца, не с огорчением и не с принуждением, ибо доброхотно дающего любит Бог (2Кор.9:7).

Итак усердно приглашаем Вас и всех возлюбленных о Господе чад вверенной нам паствы, по мере возможности, споспешествовать денежными и другими вещественными приношениями к поддержанию существующих в пределах и даже за пределами нашего отечества православных миссионерских учреждений и к расширению круга их благотворной деятельности на поприще евангельской проповеди»⁴¹⁹.

Председательство в новооткрытом Комитете поручено было мною Викарию, Преосвященному Вениамину, а в звании Товарища Председателя приглашен старший председатель уголовного департамента Харьковской судебной палаты, действ. Ст. Сов. Николай Иванович Ланге: 6-ть членов Комитета и столько же к ним кандидатов избраны были посредством баллотировки.

Таким образом, с Божией помощью, положено было начало доброму делу.

23 ч. получено было мною анонимное письмо о беспорядках в Хорошевском Вознесенском монастыре, управляемом игуменьей Олимпиадой, в котором между прочим упоминается имя графа Девиера. С именем Девиера припоминается прискорбная история, происшедшая в Хорошевском монастыре в бытность на Харьковской кафедре преосвященного Филарета Гумилевского. Граф Девиер, не отличаясь благонравием, посещая женский Хорошев монастырь, приметил там красивую послушницу, мещанку Татьяну, соблазнил её и женился на ней. Такой бесчестный поступок со стороны развратного графа, разумеется, не мог не оскорбить сестёр обители и в особенности настоятельницу игуменью Антонину⁴²⁰. Мало того: граф Девиер, женившись на послушнице, имел бесстыдство являться со своей молодою женой в монастырь, и тем ещё большую причинял скорбь монахиням. Но и они, в свою очередь, не остались в долгу перед наглым посетителем. Однажды, когда он выходил уже из монастыря со своей женою, разряженной по последней парижской моде, кто-то со стены облил их грязными помоями. Это было 29-го Августа 1857 г. Взъярился гневом оскорбленный граф и тотчас начал судебный процесс. Скандальное дело это доведено было до Высочайшего сведения. Для исследования происшествия командирован был из Москвы архимандрит Данилова монастыря Иаков⁴²¹. Дело⁴²² окончилось тем, что игуменья Антонина удалена была от управления монастырем, а преосвященный Филарет переведён на Черниговскую епархию.

24-го ч. писал я в СПб. преосвященному Макарию, архиепископу Литовскому:

«Мне сделалось известным, что 28-го сего Января – в день годовщины моего вступления на Харьковскую кафедру исполнится 25-я годовщина возведения в епископский сан Вашего Высокопреосвященства. Примите же от меня по сему случаю, Ваше Высокопреосвященство, искреннейшее душевное приветствие.

Двадцать пять лет служения православной церкви в сане епископском, и такого служения, каково Ваше – не малый и не легкий подвиг. Да воздаст же Вам божественный Подвигоположник и Пастыреначальник, Господь Иисус Христос, за ваши двадцатипятилетние архипастырские труды и подвиги, Своею великою милостию и щедротами и да благословит Вас на дальнейшие многолетние подвиги служения, к славе Своего Пресвятого имени и ко благу православной отечественной церкви!

Нельзя не радоваться при известиях, что многоученые богословские труды Вашего Высокопреосвященства более и более становятся известными за пределами отечества и обращают на себя справедливое внимание иностранных ученых. Это не может не послужить рано или поздно на пользу нашего восточного православия; и в этом Ваша новая, великая заслуга для Православной Церкви».

Вечером 27-го числа присылал Полицеймейстер в мою Канцелярию солдата спросить, можно ли допустить под праздник Сретения Господня маскарад. С подобными нелепыми вопросами впоследствии не раз обращались и лично ко мне полицеймейстеры и сами антрепренеры разных светских увеселений, но каждый раз получали, разумеется, отрицательный ответ.

28-го числа исполнился год, как я прибыл в Харьков и вступил в управление новой, мне вверенной, епархией. В этот день первой моей годовщины, первый и старейший из Харьковских священнослужителей, настоятель Кафедрального собора, протоиерей Александр Кустов обратился ко мне со следующим письменным приветствием:

«Преосвященнейший Владыко!

Милостивейший Архипастырь и Отец!

Настоящий день есть венец нового лета Вашего, Преосвященнейший Владыко, управления Харьковскою паствою.

Примите мое усердное поздравление с сим, при молитвенном желании, чтобы Давший благодатно нам в лице Вашем доброго и мудрого Архипастыря умножил лета и драгоценное здравие Ваше, к счастью и радости пасомых, между коими, с глубочайшим сыновним почтением и преданностию имею счастье быть всегда к Вам, Преосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец, Вашего Преосвященства покорнейший послушник».

В тот же день я сам писал в Москву – к Преосвященному Леониду и графине А. Г. Толстой.

Первому я писал краткое послание в таких выражениях:

«Посылаемую при сем книжку⁴²³ благоволите в свободные часы прочитать и произнести о ней Ваш правдивый и беспристрастный суд. Скажите, в самом деле, по сущей правде, не погрешил ли я, допустивши напечатать эту книгу?

В ожидании Вашего приговора, с братскою о Христе любовию и сердечной преданностью имею честь быть».

Второй, т. е. Графине Толстой, писал я несколько пространнее, а именно, вот что было писано:

«Приношу Вам усерднейшее поздравление с днем Вашего ангела. До хранит Вас благость Божия во здравии на многия лета, к утешению всех, Вас почитающих и Вами благодетельствуемых.

Простите, что я до сих пор не поблагодарил Вас за внимание к моему ходатайству об оказании помощи Витебскому Успенскому Собору. Протоиерей этого собора⁴²⁴, бывши у меня в Харькове, с чувством глубокой признательности передавал мне о сделанном Вами щедром пожертвовании.

Препровождаемую при сем книжку благоволите принять от меня вместо именинного дара. При сем позвольте надеяться, что Вы не огорчитесь, если на страницах этой книги не раз встретите Ваше досточтимое имя».

29-го ч. имел я удовольствие получить в дар «Слова, поучения и речи»⁴²⁵ Высокопреосвященного архиепископа Евсевия⁴²⁶, экзарха Грузии, при печатной записке от 8 Дек. 1875 г. за № 10951, циркулярно разосланной архиереям из Хозяйственного Управления при Св. Синоде, где Директором сего Управления служит родный племянник Экзарха, Действительный Статский Советник Андрей Григорьевич Ильинский⁴²⁷.

30-го ч. писал мне из СПб. преосвященный Макарий, архиепископ Литовский, в ответ на приветственное письмо от 24-го числа:

«Вы так добры и внимательны ко мне, что не пропустили случая почтить меня братским приветствием и в знаменательный только лично для меня день. И хотя я не праздновал и не думал праздновать этого дня, тем не менее я не мог не принять от Вас, как и от некоторых других лиц из Харькова, заявления благожеланий мне без особенного удовольствия. От всей души благодарю Вас.

Поручая себя молитвам Вашим, с искренним почтением и совершенною преданностию имею честь быть...

Сию минуту, как только я окончил настоящее письмо к Вам, Преосвященнейший, мне подали приветственное письмо от всего духовенства города Харькова, немного опоздавшее. Покорнейше прошу Вас, Милостивый Архипастырь, передать этому почтенному духовенству и другим лицам, подписавшим письмо, мою искреннюю и совершенную признательность».

31-го ч. получил я письмо от Инспектора Московской Д. Академии С. К. Смирнова. Он писал мне от 28-го числа:

«Простите меня за долговременное безмолвие. Я ожидал времени, чтобы сообщить Вам известие о новом Ректоре нашей Академии. Известие это, и притом неофициальное, впрочем, вполне верное, получено только на сих днях, именно: 21 Января Ректором назначен о. Михаил. Назначение, надобно признаться, прямое и верное. Академия рада, что нам дают начальника не стороннего.

Вы вопрошаете о наследстве после покойного о. Ректора⁴²⁸.

Вещи и деньги (последних только до 500 р.) по завещанию назначены сестре покойного Юлии Васильевне, которая жива и до сих пор живет в посаде; а книги все завещаны в Академическую библиотеку⁴²⁹. Бумаги и рукописные сочинения по завещанию представлены в распоряжение будущего Ректора. В бумагах много любопытного: есть дневники, даже студенческие; есть много записок, дорогих для оценки нравственного характера о. Ректора. Вся переписка цела: ни одного письма, ни одной записочки покойник не уничтожал. Все бумаги разобраны мною с Кудрявцевым и Субботиным и запечатаны⁴³⁰. Молю Господа, чтоб даровал мне силы писать его биографию».

На это отвечал я от 3-го февраля:

«Поздравляю Вас с новым начальником: да будет он по сердцу Академии! Итак видно, что петербургский гнев преложен на милость.

Что же Академия думает делать с письменными сокровищами, оставленными ей в наследство А. В.? Как желательно, чтобы все, как печатные, так и рукописные, ученые труды покойного были изданы без замедления. Я уверен, что издание это не будет в ущерб для академии. Вам же да поможет Господь составить биографию, достойную имени великого ученого мужа!

А думает ли кто-либо из Вашей ученой братии писать биографию почившего в Бозе великого Филарета? Пора бы, кажется, об этом позаботиться. Не за горами уже и столетняя годовщина⁴³¹ покойного Владыки. К этому времени, без сомнения, должно быть приготовлено полное его жизнеописание. Недавно объявлена была в Моск. Ведом. книга, под заглавием: «Очерк жизнеописания Филарета, митр. Московского» – Толычевой. Я поспешил было выписать её, но мне отвечали, что такой книги вовсе не было издано.

Скоро ли Ваш зять о. Константин⁴³² выдаст 3-й т. сочинений покойного Владыки, и сколько предполагается всех томов?»

2-го февраля получено было мною письмо из Москвы от бывшего предводителя дворянства Сумского уезда (Харьк. губ.), Николая Дмитриевича Кондратьева; он писал мне от 30-го января:

«На днях узнал я, что в одном из №№ (46-м за 1875 г.) «Гражданина» была помещена корреспонденция из Сум, в которой, между прочим, приведен разговор между Вашим Преосвященством и мною, но разговор этот передан не в той форме, или лучше сказать, не в том духе, как он происходил.

На сетования мои, что в Слободе Низшей Сыроватке и ещё где-то Священники не преподают Закон Божий, Ваше Преосвященство изволили милостиво сказать, что, весьма сожалея о происшедшем, прикажете принять все надлежащие зависящие от Вас меры, дабы устранить подобные явления; вообще, Владыко, Вы так сердечно и благосклонно отнеслись к вопросу, составляющему насущную потребность всего общества! (говорю о деле народного образования).

Предоставляя себе при личном свидании разъяснить Вам, каким образом, по моим соображениям, помянутая статья появилась в Гражданине, я счел своей обязанностью немедленно печатно восстановить истину, и так как в печати появился наш разговор, то следует сделать его вполне правдивым и ввести в него тот дух глубокого сочувствия к делу образования, с которым Вы, Милостивый Архипастырь, изволили принять моё заявление.

Позвольте мне за сим поручить себя молитвам Вашего Преосвященства и почтительнейше просить принять уверение в глубочайшем уважении и преданности, с которыми имею честь быть»...

Поводом к этому письму послужила небольшая статья, помещенная в № 46 издаваемого Князем Мещерским журнала «Гражданин», 1875 года, под заглавием: «Священники не хотят учить Закону Божию в народных школах». Под статьёй подписано: «Сумец».

Вот сущность этой статьи:

В Сумском уезде, Харьковской губернии, священники отказываются обучать в народных школах Закону Божию – одни, потому что просто не хотят учить безвозмездно, другие, потому что будто бы не имеют на обучение детей Закону Божию свободного времени.

Епархиальный архиерей, на представление ему о нежелании духовенства Сумского уезда учить детей Закону Божию в сельских школах, ответил Сумскому предводителю дворянства: «Что мне делать? я ничего не могу: заставить священников учить Закону Божию я не имею права».

Слышать из уст епархиального архиерея, – заключает свою статью Сумец, –что входить в это дело он не может и не хочет, – невыразимо больно и грустно».

Вслед затем, в № 6-м того же журнала за 1876 г. от 8-го Февраля (стр. 154), напечатано от бывшего предводителя сумского дворянства, г. Кондратьева, заявление, что он действительно, в бытность свою в Харькове, говорил Преосвященному при свидании о случаях нежелания священников быть законоучителями, тем более прискорбных, что наряду с ними есть священники всею душой посвящающие себя этому высокому и крайне нужному делу.

Милостиво выслушав заявление г. Предводителя дворянства, преосвященный сказал, что он весьма сожалеет о случившемся и примет все зависящие от него меры, дабы устранить подобные случаи. Вообще Преосвященный высказал тёплое и полное сочувствие как в этом частном вопросе, так и вообще во всём, что касается народного образования и участия в нем местных священников».

Впоследствии, при личном свидании со мною Н. Д. Кондратьева, объяснилось, что корреспондент «Сумец» никто иной, как сам сиятельный редактор Гражданина, князь Мещерский. Они, встретившись в Москве с г. Кондратьевым, как старые знакомые, разговорились между собою о том о сем, коснулись, между прочим, вопроса о народном образовании. Кондратьев жаловался ему на некоторых священников Сумского уезда, не желавших заниматься преподаванием Закона Божия в сельских школах и при этом сообщил краткий разговор свой со мною по этому поводу, но Его Сиятельство, по рассеянности ли или по другой какой причине, не вникнув в сущность этого разговора, по возвращении своём в СПб., сочинил означенную выше корреспонденцию и подписался под ней: «Сумец».

Так-то фабрикуются провинциальные корреспонденции наших столичных журналов и газет!..

3-го Февраля, в день именин Кафедрального Ключаря, Протоиерея Симеона Илларионова, бывшие прихожане его слободы Беловодска, Старобельского уезда, мещанин Нарышкин и государственный крестьянин Рагозин, уполномоченные от своего общества, представили мне докладную записку следующего содержания:

«Будучи уполномочены Беловодским Обществом на поднесение наперсного креста, украшенного драгоценными каменьями, высокочтимому бывшему нашему Духовному Пастырю Отцу Протоиерею Симеону Алексеевичу Илларионову за его полезную деятельность в нашем крае, мы явились сюда в Харьков исполнить этот высокий и приятный долг; но, так как не последовало до сего времени Высочайшего разрешения на поднесение креста, то осмеливаемся просить Вас, Милостивейший Владыко, в случае, если последует означенное разрешение, возложить на протоиерея Илларионова приносимый крест и утешить наше общество уведомлением об исполнении его задушевных желаний».

Ценя такое усердие бывших прихожан к своему достойному пастырю, который теперь, на новом месте служения, со всей преданностью служит мне, я вручил просителям, в благословение всем прихожанам, икону Озерянской Б. Матери.

Ответом на этот священный дар был адрес от Беловодских прихожан, заключающийся в следующих выражениях:

«Преосвященнейший Владыко Савва, Милостивейший Архипастырь и Отец!

«Уполномоченные от нас Василий Михайлов Нарышкин и Петр Тимофеев Литвинов, возвратившись из Харькова, доставили нам от Вашего Преосвященства образ Озерянской Божией Матери на благословение нам.

Глубоко тронуты, Ваше Преосвященство, наши сердца Вашей Архипастырской любовию, к нам. С великою радостью мы приняли образ Царицы Небесной, торжественно внесли в наш храм и принесли молитву о Вашем Преосвященстве, о пастырях и паствах Святой Православной Церкви и о незабвеннейшем нашем отце Протоиерее Симеоне Илларионове. Да пошлет нам Господь Бог и в будущем пастырей целых, честных, долгоденствующих, право правящих слово истины, и да исполнит наши сердца любовью так, чтобы мы были едино стадо.

Докладывая о сем Вашему Преосвященству, мы всеусерднейше благодарим Вас за пример любви, который Вы явили в присылке образа Озерянской Божией Матери.

Помолитесь, Преосвященнейший Владыко, чтобы Царица Небесная открыла наши сердца к Божественной сей любви».

К сожалению, представленный мне наперсный крест, не мог быть скоро возложен на почтенного о. Протоиерея, так как он в минувшем лишь году получил в награду наперсный крест от Св. Синода. Нужно было ожидать для испрошения Высочайшего соизволения, на принятие от прихожан и ношение креста, узаконенного трехлетнего срока.

Вечером 5-го числа был у Графа Ф. И. Сумарокова-Эльстона и, между прочим слышал от него очень интересный рассказ о присутствовании его, в качестве представителя Государя Императора, при бракосочетании Сербского Князя Милана⁴³³, при чем видел портрет Княгини⁴³⁴. Вот какие особенности, по словам графа, наблюдаются в Сербии при бракосочетаниях: кум (по-нашему дружка) держит в руках две пудовые свечи, снимает у жениха и невесты перстни и переменяет их, пьет вместе с брачующимися красное вино. При невесте бывает деверь – мальчик 6–7-ми лет, который в первые три ночи после брака ложится в постели между новобрачными. О Князе Милане граф сообщал, что он ленив и не любит заниматься военными экзерцициями. Политическое и общественное (социальное) положение Сербии неудовлетворительно: существуют партии. Митрополит Михаил⁴³⁵ принадлежит к партии «Омладины», враждебной Князю, и через то возбудил против себя нерасположение русского правительства.

6-го ч. получил я письмо из Витебска от архимандрита Григория, удаленного от настоятельства в Полоцком Богоявленском монастыре и посланного в Белгородский монастырь, Курской епархии, в число братства. Вот что писал мне от 2-го числа этот злосчастный изгнанник:

«В продолжении 34-хлетней службы моей в сане священства я, безукоризненной жизнью своею и ревностным исполнением возлагаемых на меня обязанностей, всегда обращал на себя внимание Епархиального Начальства, и оно до сего времени благосклонно ценило труды мои по должностям мне вверяемым.

По прибытии Преосвященного Викторина на Кафедру Полоцкой епархии не прошло и полгода, и я сделался дурным до того, что стал уже нетерпим в Полоцкой епархии, и вот, вследствие секретного представления Его Преосвященства, Св. Синодом низведен в настоящее время с должности настоятеля монастыря и переведен в Белгородский монастырь Курской епархии на иеромонашескую вакансию. Такого важного преступления, за которое следовало бы такое тяжкое наказание, за мною не было и нет. Вашему Преосвященству я лично известен; кроме забот о благоустройстве монастыря ничего более не делал и не сделал. За что же такая немилость ко мне Преосвященного Викторина, я не понимаю.

Помогите мне, Ваше Преосвященство, Вашим заступничеством за меня. Скажите, кому найдете нужным и возможным, слово защиты за меня. Милосердым Богом прошу Ваше Преосвященство об этом. Волю Св. Синода я беспрекословно обязуюсь исполнить, но я не знаю и теряюсь, за что сложилась на меня такая беда и как облегчить свои страдания. Опять обращаюсь с покорнейшею и усерднейшею моею просьбой к Вашему Преосвященству: помогите мне, Преосвященнейший Владыко! Между людьми другого помощника и защитника, кроме Вас, я не имею. Уповаю, что Ваше любвеобильное сердце не откажет в своей помощи.

Монастырь я сдал и, не успев после болезни оправиться совершенно, 17-го января я отправился из Полоцка к месту назначения; но, доехав до Витебска, заболел опять. В дальнейший путь намерен, если дозволит врач, отправиться в конце этой недели, или в начале наступающей (масленой).

Испрашивая Архипастырского Вашего благословения, имею честь быть верно и искренно привязанным к Святительской Особе Вашей».

6-го же числа писал я в Витебск Начальнику губернии П. Я. Ростовцеву:

«Душевно радуюсь и благодарю Бога, что разъяснились, наконец, наши взаимные недоразумения и восстановились прежние добрые отношения. Несомненным доказательством этого служит для меня Ваше дорогое письмо. После сего остается только желать личного взаимного свидания там или здесь, на пути к северу, или югу. Но Ваше путешествие на юг зависит от Вашей доброй воли, а мой путь к северу не в моей власти. Что, если бы Вы, в самом деле, предстоящим летом, вздумали прокатиться в Крым, где, говорят, красоты природы едва ли не восхитительнее заграничных; какое истинное удовольствие доставили бы мне своим посещением? Как приятно было бы мне, в моем здешнем загородном доме, вспомянуть с Вами о Витебском Залучесье! Мы и здесь так же, как и там, устроили бы в небольшом пруде, который я прошедшею осенью приказал вырыть и наполнить карасями и другими водными тварями, рыбную ловлю! Откровенно, искренно побеседовали бы здесь о многом и многом из недавнего прошедшего.

28-го января исполнился год моего пребывания в Харькове; в это время немало воды утекло в здешних мелких, мутных речках, но мною пока ещё не очень много сделано на пользу моей новой паствы. Если, впрочем, позволите мне похвалиться своей деятельностью, то в течении года я успел сделать следующее: холодный Кафедральный собор сделал тёплым с устройством такой же печи, какою нагревается Витебский собор; 18-го минувшего янв. открыл в Харькове, по примеру Витебска, Миссионерский Комитет, который принят здесь с большим сочувствием. Членами миссионерского общества изъявили желание быть многие из высокопоставленных здешних особ, в том числе, кроме Начальника губернии, новый Командующий войсками Граф Сумароков-Эльстон, который с первого дня своего прибытия в Харьков засвидетельствовал своё благорасположение к церкви и духовенству.

На днях окончилась здешняя знаменитая Крещенская ярмарка. Я ожидал от неё большого шума, но она прошла для меня почти незаметно; только человека три – четыре из моих московских приятелей время от времени посещали меня. Нынешняя ярмарка, по стечению, разных неблагоприятных обстоятельств, была для всех без исключения торговцев самая неутешительная; за то погода и в городе дорога были и теперь продолжают быть самые благоприятные. Нынешняя зима в Харькове, как и везде, одна из самых необыкновенных зим: с конца Ноября и до сих пор постоянные морозы, доходившие нередко до 30°, при глубоком снеге. После такой суровой зимы ожидают здесь приятной весны и хорошего урожая, который в прошедшем году был очень неудовлетворителен.

Вас, достопочтенный П. Я., я считаю у себя в долгу. Вы давно обещали мне пожаловать, на память Ваш портрет или, по крайней мере, фотографическую карточку, но до сих пор не исполнили этого обещания».

9-го ч. дана была мною относительно заштатного протоиерея Дюкова, пребывавшего на покое в Святогорской пустыни, следующая резолюция:

«Протоиерей Гр. Дюков, которому, на старости его лет, Святогорская пустынь дала мирное пристанище, вместо того чтобы остаток дней своих употребить на приготовление к достойному переходу в вечность, позволяет себе вмешиваться в монастырские дела, до него не касающиеся, обременяет Епархиальное начальство неуместными бумагами, пишет и печатает в журналах неосновательные статьи, оскорбительные для монастырского начальства и вообще нарушает мир и спокойствие обители. Посему, как для собственного душевного блага прот. Дюкова, так и для спокойствия Святогорской обители, признаю потребным перевести его, Дюкова, на жительство в Троицкий Ахтырский монастырь, а если не желает перейти туда, отдать на попечение родственников».

10-го ч. получил я из Москвы от Графини А. Г. Толстой письмо, в котором она от 8-го числа писала мне:

«Письмо Вашего Преосвященства с книгой я имела счастье получить и приношу Вам глубочайшую благодарность за теплую обо мне память и дорогой подарок. Ваше Преосвященство, по любви о Христе к моему недостоинству, изволите желать мне здоровья на многия лета, а я не знаю сама чего желать: жизни ли? – умножатся грехи; смерти ли? – боюсь суда и вечного осуждения. Дни идут за днями, несут за собою столько благодеяний от руки Божией, вот и утраченное зрение моё мне возвращено, я уже и более не слепа, а на душевных очах всё тот же катаракт, дух мрачен, покаяния нет. Надо бы пожить ещё, чтобы поплакать, а кто ручается, что будут слезы?

Прошу Ваше Преосвященство помолиться обо мне, благословить наступающий подвиг поста и покаяния, помянуть моё недостоинство пред престолом Всевышнего. Верою и любовию поручая себя Вашим святым молитвам, приношу Вашему Преосвященству мою беспредельную и глубочайшую благодарность».

11-го числа получил я письмо из Владимира от Преосвящ. Иакова Муромского; он писал мне от 10-го числа:

«С наступающим постом имею честь поздравить Ваше Преосвященство и желаю Вам, как и себе совершить его душеспасительно и достигнуть Св. Пасхи.

Владыка⁴³⁶ мой хиреет и частенько похварывает горлом, а ноги постоянно ему изменяют, в коленках ощущает ломоту.

Из-за ног идет на покой Преосвящ. Волынский⁴³⁷, просит помещения в одном из наших монастырей; Владыка предлагает ему выстроить себе домик в Шартомском монастыре, верстах в 12 от Шуи и от родины его; Ему хотелось бы сесть в Боголюбове, но здесь свои помещаются, и строиться негде. На днях послано ему извещение.

Кавказскому Владыке⁴³⁸ просившемуся на покой отказано, как пишут нам из Питера: молод-де.

8-го февраля, в прошлое воскресенье, по молитве открыл я, с благословения Владыки, епархиальную библиотеку, в коей собрано до 4000 книг всякого рода. Здесь, по воскресеньям, будут чтения для простого народа и собеседования с раскольниками. Помолитесь, чтобы Господь благословил начинания наши успехом.

В Муроме думаю построить сосновые келии над настоятельским корпусом, чтобы мне, когда приеду, воспользоваться добрым помещением. Внизу сыро и мрачно. Деньги дает г-жа Ермакова⁴³⁹.

Иван Гр. Соколов⁴⁴⁰, помощник смотрителя дух. училища, оставляет училищную службу. Обещают ему дать за 40-летнюю службу в пенсию полное жалованье. Старичка, вероятно, изволите помнить. Ходит всё в той же шинели, какую надел 40 л. назад, но ещё бодр и не потерял энергии.

Как-то Вы изволите поживать? Осмотрелись ли, привыкли ли?

Дай Бог Вам долгоденствовать и благоденствовать».

В ответ на это писал я от 16-го числа:

«Усерднейше благодарю Вас за память.

Николо-Шартомский монастырь, который Вы рекомендуете для жительства Преосвященному Волынскому, в четырех верстах от моей родины – села Гориц. Были ли Вы в этих местах?

Кавказский Преосвященный в Сентябре минувшего года, мимоездом из Петербурга, гостил у меня дня три и действительно жаловался на расстройство здоровья и на затруднительность своего положения при разных столкновениях с высшими светскими властями.

Недавно проезжал через Харьков в Петербург Преосвящ. Таврический (Гурий) для совещания с Боткиным⁴⁴¹ о какой-то серьезной болезни. Не вздумал бы и этот проситься в отставку?

После сего, что же удивительного, если Ваш Владыка, который летами едва ли не старше Волынского, начинает чувствовать телесные немощи? Но да сохранит и подкрепит его Господь ко благу Владимирской паствы, которая, как слышно, им очень довольна!

Ректор Влад. Сем. (Павел)⁴⁴² был здесь Инспектором. Мне интересно бы знать, каких он качеств; не откажитесь, пожалуйста, на сей раз удовлетворить моему любопытству.

Достопочтенному Ив. Гр. Соколову прошу передать мое душевное почтение; я с давних пор привык его искренно уважать.

Доброе дело сделали Вы, открывши публичную епархиальную библиотеку».

12-го числа приглашал меня к себе на обед Командующий войсками, Граф Сумароков-Эльстон, но, по случаю известия о кончине В. Княгини Марии Николаевны⁴⁴³, обед отложен до другого времени.

Это же печальное известие остановило, в самом разгаре, масленичные увеселения в Харькове и возбудило в страстных любителях спектаклей немалый ропот. Вскоре однако же разрешены были прерванные забавы, и будто бы вследствие предсмертной воли В. Княгини!..

13-го числа неожиданно получил я из СПб. печатный экземпляр письма и – от кого бы, вы думали? От князя В. П. Мещерского – того самого князя, который так недавно и так недобросовестно оклеветал меня в своём пресловутом «Гражданине», который впоследствии сделался космополитом, удалившись в Берлин.

Вот содержание княжеского, очевидно, циркулярного послания:

«Милостивый Государь!

Книжку «Речи Консерватора»⁴⁴⁴, как изложение честных и искренних убеждений русского дворянина, позволяю себе препроводить к Вам с мыслию, что она, быть может, удостоится Вашего внимания и будет Вами прочтена.

Д. С. Сов. князь Владимир Мещерский.

На случай, если Вам не угодно было бы её читать, препровождаю почтовые марки для отсылки ко мне её обратно под бандеролью.

Если же Вам угодно книгу эту оставить у себя, то 2 р. за неё просил бы переслать по следующему адресу: В С.-Петербург, Надеждинская, д. № 39, князю Владимиру Петровичу Мещерскому».

Как ни оскорбительна такая бесцеремонность сиятельного писателя и издателя, но я посовестился возвратить ему, с приложением присланной им марки, книгу. Приказал своему секретарю Зверинскому послать Его Сиятельству 2 рубля, а книгу оставил у себя, хотя и не имел ни времени, ни охоты прочитать её, как ни восхвалял её сам автор.

На другой день, 14-го ч., получил я письмо от другого князя – из Витебска. 10-го числа писал мне оттуда Управляющий жандармскою частью, Князь Влад. Яковл. Шаховской⁴⁴⁵:

«От всей души приношу Вашему Преосвященству мою сердечную благодарность за любезную присылку книги: «Прощание»; книга эта послужит для меня и семейства моего лучшим воспоминанием о том прекрасном времени, в которое Ваше Преосвященство находились в среде нас – Витебчан, всегда любящих Вас и всегда благодарных Вам за ту несомненную пользу, которую Вы, за время Вашего здесь служения, принесли нашей Святой Православной Церкви, а следовательно и дорогому для всех нас русскому, в этом краю, делу.

Да сохранит Господь Ваше Преосвященство ещё на долгие и долгие лета для того, чтобы Ваше действительно просвещенная деятельность принесла и в другой епархии столько пользы Православной Церкви, сколько здесь»...

23-го числа, формальным отношением за № 25, доводил я до сведения Председателя Православного Миссионерского Общества, высокопреосвященного Митрополита Московского Иннокентия, об открытии мною в Харькове Комитета сего общества. Вот что писал я Его Высокопреосвященству:

«Долгом считаю благопочтительнейшее сообщить Вашему Высокопреосвященству, что 18-го минувшего января мною совершено открытие Харьковского Комитета Православного Миссионерского Общества, после чего председательство в Комитете предоставлено мною, на основании примеч. к 4 § Устава Общества, Викарию Харьковской епархии, Преосвященному Вениамину, Епископу Сумскому.

Препровождая при сем копию акта и брошюру об открытии Харьковского Комитета, с истинным высокопочитанием и сыновнею преданностью имею честь пребыть».

29-го ч., в воскресенье 2-й недели В. Поста, мне пришло на мысль отправиться к поздней литургии в приходскую Троицкую церковь, где постоянно пел частный хор певчих под руководством регента Литинского, имевшего аттестат от Придворной певческой Капеллы. Об этом хоре много доходило до меня разноречивых толков: одни превозносили его до небес похвалами, другие находили пение его слишком изысканным и театральным. Мне захотелось лично проверить эти разноречивые толки, и вот результат моего наблюдения: пение оказалось на мой вкус стройным и довольно скромным. Одно замечание сделал я регенту: вместо Причастного стиха не уместно пели песнь Страстной седмицы: «Чертог Твой вижду, Спасе мой»... Но за то несколько замечаний я должен был сделать совершавшему литургию, Настоятелю церкви, протоиерею Н. Лащенкову⁴⁴⁶; особенно удивил и поразил меня прием протоиерея при напоении Агнцев Св. Кровию; он весь Агнец опускал в потир, и затем снова ещё напоял Св. Кровию посредством лжицы. – На мой вопрос: откуда он заимствовал такой обычай, – он отвечал: от предшественника своего – тестя, который, надобно заметить, по своему происхождению, принадлежал к одной из юго-западных епархий, и след. оттуда принес этот странный обычай. Но я нашел в Харькове и некоторые другие обычаи, чуждые русской православной церкви и занесённые сюда с запада, как, например, обливательное крещение, звонки на преждеосвященной литургии при перенесении Св. Даров и проч...

В тот же день вечером была у меня, мимоездом из СПб., монахиня Екатеринославской епархии Мария, учредительница женской общины во имя Иосифа Обручника. – В разговоре со мною она называла себя то сестрою Полнера – Сенатора (бывшего прежде в Св. Синоде юрисконсультом), то его соседкой по имению. Она неотступно требовала от меня, чтобы я упросил кого-либо из своих знакомых в Москве устроить для её общинской церкви иконостас; и чтобы склонить меня к исполнению её просьбы, она слишком много наговорила мне всякого рода любезностей, но я все-таки отклонил её просьбу. Но она и после сего не раз осаждала меня просительными письмами. Монахиня – энергическая и назойливая.

2-го марта получено было мною письмо из-за границы, из Ментоны (во Франции), от В. М. Бостанжогло.

Вот что писал мне от 22-го февраля В. М. Бостанжогло.

«Тысячу раз извиняюсь, что по сие время не отвечал Вам, Владыка Святый, на Ваше почтеннейшее письмо от 8-го января. От искреннего сердца и я и жена благодарим Вас и за поздравления, и за все пожелания. Помоги только, Господи, избавиться от моей тяжкой болезни и пожить ещё на белом свете, придерживаясь Его Святых заповедей, как неоцененного символа человеческого благополучия.

Да, Милостивый и добрый Архипастырь! тяжелая доля выпала для меня в жизни – болезнь моя; я не тужу ни о потерях материальных по случаю катастрофы с Банком, ни о чем другом, а имею одно упование, одну надежду на милость Господню, которая видимо, по сие время, оказывается ещё мне недостойному, молитвами наших Святителей Российских и других православных людей, призывающих на меня Милосердие Божие и Его Божественную благодать, всегда немощная врачующую. Продолжайте же, добрый Архипастырь и Святитель Господень, возносить Ваши о мне грешном благоприятные молитвы, и Господь услышит их от места Святого Своего и пошлет мне исцеление от недугов моих.

Приветствую Вас со Святыми днями великой четыредесятницы и желаю провести их в добром здравии и встретить Светлый Христов праздник среди Вашей Богохранимой паствы и православного Харьковского населения.

Здоровье мое посредственно и сносно; я гуляю и пешком и прокатываюсь в экипаже почти ежедневно; одышка есть ещё и едва ли совсем пройдет когда-нибудь. Погода теплая – наш Май.

Усерднейше благодарю Вас за книжку о прощании Вашем с Полоцкой и вступлении в Харьковскую Епархию. Изумляемся, читая, сколько Господь помог Вам сделать в Ваше 8-летнее управление Полоцкой паствою. Вы не забыли, Владыко Святый, и нас грешных всех упомянуть в блистательном отчете Вашем. Нет сомнения, что и Харьковская паства поймет своего Архипастыря скоро так, как его поняла Полоцкая.

Жена моя свидетельствует Вам глубочайшее почтение. Оба мы испрашиваем Вашего Святительского благословения.

P. S. На праздниках думаем переехать в Ниццу. Если вздумаете написать нам, то надо адресовать так: Monsieur Basile Bostandjoglo à Nice (France) poste restante».

В ответ на это писал я от 26-го Марта:

«Не знаю, по какому календарю Вы, пребывая за пределами Отечества, будете праздновать Св. Пасху – по нашему ли православному, или по западному –римскому; во всяком случае прошу принять от меня искреннее душевное приветствие с приближающимся Светлым и всерадостным праздником Воскресения Христова. Воскресший из гроба Божественный Жизнодавец да оживотворит Ваш дух и обновит Ваши телесные силы Своею всесильною благодатию!

Долго ли ещё располагаетесь пробыть за границей? Скоро ли намерены возвратиться в родную Москву? Николай Александрович⁴⁴⁷ мне говорил, что путь из Ниццы в Москву можно с удобством совершить через Киев, а следовательно, и через Харьков. Что, если бы Вы, при возвращении из-за границы, рассудили избрать этот путь, и таким образом доставить мне истинное удовольствие видеться с Вами?

Что скажу Вам о себе? Благодарение Господу, пока всё у меня благополучно. Дела служебные идут небезуспешно. Веду жизнь, по крайней мере, в настоящие дни Четыредесятницы, почти затворническую, – ни сам никуда не выезжаю, ни у себя почти никого не вижу. Недавно вызывали меня на довольно далекое путешествие – приглашали на погребение Преосвящ. Волынского, Архиеп. Агафангела⁴⁴⁸, моего земляка и даже почти родственника, но я не мог решиться на эту поездку. А вот, если и Бог благословит, после праздника вскоре думаю переселиться в загородный дом: это ближе и удобнее. И у нас, наконец, весна, погода теплая и ясная; появляется зелень и начинают распускаться деревья».

4-го ч. Командующий войсками граф Сумароков-Эльстон пригласил меня, вместе с некоторыми другими начальствующими лицами, к обеденному столу. Отправляясь на обед, я уверен был, что гостеприимный хозяин, как человек зарекомендовавший себя перед Харьковом со стороны набожности и благочестия, сохранит на этот раз уважение к уставам Православной Церкви и соблюдет приличие в отношении к православному архиерею, т. е. предложит трапезу, соответствующую, по возможности, значению настоящих дней св. четыредесятницы. Ничего не бывало: для светских гостей приготовлен был стол мясной к крайнему моему удивлению и оскорблению. Если бы я заранее знал о такой бестактности сиятельного хозяина, я никак не решился бы ехать на его обед. Такое неприличие и неуважение к архиерейскому сану возможно только между русскою православной «интеллигенцией». Ничего подобного православный архиерей не встретит даже у иноверцев.

По моему приказанию, препровождены были моим секретарем М. Зверинским, по экземпляру, книги о моем прощании с Полоцкой паствой, двум Полоцким Протоиереям – настоятелю Софийского собора Феодору Иваницкому и законоучителю военной гимназии А. Добрадину. И вот что писал, по этому случаю, первый из них, т. е. о. Иваницкий Зверинскому от 5-го числа:

«Вы чрезвычайно обрадовали меня немощного, чающего утешения, присылкой драгоценной книги «прощание незабвеннейшего нами Архипастыря с Полоцкою паствою», за которую приношу Вам мою искреннейшую, чистосердечную благодарность. Меня просил благодарить Вас за эту книгу и о. Протоиерей Алексей Михайлович Добрадин. В душе моей, поколеблемой лютейшею болезнью, коей жестокие последствия приходится испытывать преимущественно в последние дни и недели, Вы подарком своим подкрепили тот несравненный образ, который глубоко отпечатлен в ней и никогда уже не изгладится.

Вскоре по отбытии от нас незабвенного Владыки прощальные с ним речи начали печататься в Церковно-Общественном Вестнике, и бывало лишь только начнешь читать их, – зальешься непременно слезами. И теперь, хотя миновал полный год и 2 месяца после разлуки, как станешь читать присланную Вами книгу, опять те же самые слезы. Речи и адресы – все до Йоты проникнуты скорбью о разлуке с любимейшим Отцом Архипастырем; но речь В. И-ча Волкова – это верх правды и глубоко про чувствованной скорби. Здесь, что слово, то правда неотразимая и жалость, щиплющая за душу, хотя бы донельзя крепкую и невозмутимо-твердую. Кажется, он пощупал сердца каждого из нас и выразил в речи своей именно то, что хотелось бы высказать в последний раз всем, провожавшим в безвозвратную дорогу незабвенного своего Архипастыря».

Вечером 8-го числа получил я из Динабурга от законоучителя Реальной гимназии священника Е. Н. Соловьева телеграмму следующего прискорбного содержания:

«Ныне, восьмого Марта в 7 часов утра, скончался Преосвященный Агафангел Волынский. Умоляю Вас именем покойного и родных похоронить его. Телеграфируйте в Житомир; квартиру приготовил».

На это отвечал я, на другой день, телеграммой же в Житомир на имя эконома архиерейского дома:

«Передайте родственникам умершего Преосвященнейшего Агафангела, что я на погребении быть не могу».

Отказавшись, по причине отдаленности Харькова от Житомира, от участия в погребении чтимого мною Архипастыря, я между тем с живым участием следил за всем, что было писано и печатано, как в местных, Волынских Епархиальных Ведомостях, так и в других журналах и газетах, относительно обстоятельств его кончины и погребения, а равно относительно его достоинств и заслуг на разных служебных поприщах.

Изложу здесь в коротких словах то, что мне сделалось известным из печатных источников относительно личности почившего в Бозе архипастыря и обстоятельств его жизни, кончины и погребения.

«Почивший архипастырь наш, – пишет составитель некролога, помещенного в № 8 Волынских Епарх. Вед. за 1876 г., – всегда был любителем науки и ревнителем образования в духе православно-христианском⁴⁴⁹. – Душа у него была чистая, любящая, всепрощающая; сердце, исполненное любви к Церкви, к Царю, к России. Он не любил роскоши; только красоты природы и хорошие книги радовали его.

При управлении Волынской паствою, главною заботой его было – водворять мир и любовь в среде пасомых и пастырей... Всё, что нарушало мир Церкви, или вредило доброй славе духовенства, поставленного в западном крае между столькими враждебными элементами, глубоко его огорчало; но на строгость, даже самую справедливую, он решался с большим трудом, и потому многие злоупотребляли его мягкостью»...

«Никому из многочисленных своих родственников, – пишет о Преосвященном Агафангеле А. Соловьев в своих „Воспоминаниях» (Волынск. Еп. Вед. 1876 г. № 14, стр. 409), – он не отказывал в помощи на воспитание детей, на устройство сирот и на лечение от тяжких болезней, но, не стесняясь, отказывал, или давал весьма неохотно тем из них, кои сами были виновниками нищеты и бедности».

«Почивший архипастырь имел необыкновенную любовь к труду и глубокое уважение ко всякому познанию серьёзному... Независимо от глубоких познаний богословских, он до конца жизни не только следил за популярными книгами по естественным, социальным и техническим наукам, но и изучал специальные сочинения по названным предметам. – Для изучения анатомии приобретена была им модель человека из папье-маше. В лунную ночь можно было видеть его с телескопом в руках, рассматривающим небесные миры... Чтение серьёзных книг по геологии, химии, гигиене, фармакологии, терапевтике в последние годы жизни на Волыни составляли любимое его занятие в свободные от епархиальных занятий часы... В музыке и пении он получил элементарные сведения будучи ещё воспитанником; впоследствии, в длинные осенние ночи, будучи один в четырех стенах, он нередко исполнял на гармоникорде любимые церковные песнопения, или приглашал певчих пропеть что-либо из произведений знаменитых церковных композиторов – Бортнянского, Турчанинова, Львова и др.

Опасение преждевременно потерять зрение побудило покойного архипастыря в последние годы жизни по вечерам заниматься некоторыми механическими работами – столярными, слесарными, гимнастикой и даже поваренным искусством.

Как человек труда, почивший архипастырь был необыкновенно строг и точен к себе и желал приучить к тому же окружающих... Пища и одежда его были всегда просты и неизысканны... Единственные предметы, на которые почивший не жалел денег, – это благотворительные учреждения, сироты, ценные книги и часы. Пристрастие к последним сохранилось в нём до конца жизни, и самый любимый подарок его близким людям состоял из часов.

В определенном часу покойный вставал, в известные часы занимался епархиальными делами и приёмом просителей, в одно время обедал, кушал чай, занимался частными делами и ложился спать.

Хотя владел покойный счастливой памятью, но до конца жизни не оставлял привычки, приобретенной в молодости, записывать в памятную книжку то, что нужно было исполнить вскорости».

Таковы были качества и отличительные черты характера почившего в Бозе архипастыря.

В дополнение к этой характеристике покойного архиепископа Агафангела, я помещу здесь выписки из его собственных писем к племяннику своему, бывшему студенту С.-Петербургской д. Академии, потом преподавателю Костромской д. Семинарии и, наконец, законоучителю Динабургского Реального училища, Еф. Никол. Соловьеву⁴⁵⁰.

Вот что он, между прочим писал своему племяннику в разное время:

1) «От 17-го Сент. 1861 г. из Вятки Преосвящ. Агафангел преподавал своему племяннику-студенту такие наставления: «Изучай науки с рассуждением и усвояй себе познания не столько через память, сколько посредством размышления. Будь вежлив и общителен с товарищами, к начальникам и наставникам будь почтителен от искреннего сердца и ни перед кем не говори ничего невыгодного для их чести. Держись чистоты нравственной и в мыслях и словах и во всей жизни. Старайся утвердить в себе мягкость и доброе расположение ко всем ближним. В сутки посвящай около часа на движение на свежем воздухе. За ужином вкушай пищи меньше, нежели за обедом».

2) От 10-го дек. того же 1861 г. Преосвященный делает племяннику наставление по поводу его жалобы на одного из своих товарищей, пустившего о нём какую-то неблагоприятную молву. «Что за дело, что какой-нибудь дурак говорит о тебе пошлые (речи) вещи? Ты приехал в академию не для того, чтобы заискать благосклонность или благоволение студентов, а для того, чтобы образовать себя в науках, обогатить себя знаниями. Имей это постоянно в своих мыслях, занимайся всегда делом, а на глупые речи людей неблаговоспитанных не разевай рта; и тогда ты будешь прямо идти к той цели, для которой поступил в академию. Ни насмешки, ни пересуды товарищей не могут причинить тебе решительно никакого зла, если ты сам не будешь давать им большего веса. Начальство твоё благоразумно. Оно не увлечется ребяческой клеветою. Когда товарищ твой обнаруживает к тебе презрение, выражает насмешку, произносит какое-либо глупое слово, ты хладнокровно отворотись, возьмись за книгу или продолжай разговор с искренним своим другом. И тогда враги твои перестанут насмехаться над тобою и презирать тебя» и т. д.

«Держись общества немногих, но чистых, благородных, благовоспитанных товарищей. Будь честен. Никому не желай зла. Ни о ком худого не говори. А главное постоянно помышляй о присущей тебе на всех путях твоих Вечной Премудрости Божией, Ипостасном Слове Всезнающего Ума... Возьми из академ. б-ки Записки на книгу Бытия митр. Москов. Филарета и прочитай из неё на русск. языке жизнь Иосифа Прекрасного. Он потерпел не мнимые, а действительные и весьма великие бедствия. Но Бог был с ним... Помни, что ты сын священника и внук священника, добрых, верных, ревностных служителей Сына Божия»...

3) От 14-го дек. 1866 г. из Житомира в Кострому, где его племянник был уже преподавателем в Семинарии: 1) здоровье надобно беречь паче всего; 2) заниматься делом должно без увлечения, предпочитая всегда благоразумие практическое каким бы ни было теориям.

«С Октября я в Житомире. Город набит евреями и поляками. Изучаю по ним Библейскую историю и Католицизм»...

4) От 24-го апр. 1867 г.: «поздравляю Вас с рождением сына... Я не отказываюсь быть крестным отцом его. Но только желаю, чтоб воспитание его шло несколько умнее, нежели как принято воспитывать у нас. Я хотел писать статью о воспитании, но, будучи отвлечен службой, не мог доныне приступить к этому делу. Между тем в издаваемых теперь Тибленом сочинениях Спенсера (вып. 3-й и 4-й) нашел сжатое, но весьма полное по содержанию сочинение о воспитании. К удивлению своему увидел, что Спенсер, именно, так рассуждает, как я мыслил и мыслю о воспитании. Не могу не желать, чтобы эти идеи вы имели в виду при заботах о своём сыне. Кроме того советую иметь книжки: 1) Комба – Уход за детьми; 2) Шраубе – Учение о здоровье; 3) Кленке – Практическое приложение естественных наук к требованиям личного существования, и ещё, по крайней мере, прочитать Эстерлена – Человек и сохранение его здоровья».

... «Весьма скорблю, что и Вам приходится страдать в Костроме от изуверства, интриг и сплетни. Я там⁴⁵¹ страшно вытерпел от подобных грязных свойств некоторых личностей из духовенства и наставников Семинарии, особенно от Устина (еп. Иустин – 1845–1850 г.)»...

5) От 11 Янв. 1873 г. – в Динабург, где Е. Н. Соловьев был законоучителем Гимназии и мною рукоположен во священника: «Поздравляю Вас с вступлением в сан священника... Украшайте себя смирением и избегайте гордости (Притч.18:13). Не упражняйтесь в злоречии и не поносите высшие власти, особенно лиц поставленных свещниками от самого Бога (Иак.3:5–6)».

6) От 6 Янв. 1876 г. «Письмом Вашим я весьма обрадован. Вижу, что вы имеете истинную, сердечную заботливость об успокоении меня в болезненной старости моей. Сам Бог будет благодарить вас, если в дни страшного разламывания жизни, среди мучений в каждой части тела, борющейся против разрушительных сил, Вы окружите меня любовью, состраданием и усилием облегчить мои скорби и болезни. Благодарю вас и за сведения и за советы. Я воспользуюсь ими. На покой я должен проситься в нынешнем году. Силы быстро слабеют. С каждой неделей что-либо прибавляется к прежним немощам. Весьма желаю на родину, мысль о которой была отрадою для меня в продолжении всей моей жизни. Я уже решился ехать под кров родного дома. Послал бы немедленно и представление об увольнении, но нужно бы хотя и немного заготовить средств к жизни. Наделяя других щедро в течении всей жизни, я всегда оставлял себя на заднем плане. М. б. буду проситься на покой летом, может быть, весной, а может быть и скоро зимой, если очень буду слабеть».

7) От 4-го Февр. 1876 г.: «Вы говорите о торжественном моём служении на покое. Видно, вы совсем не знаете, как я болен. У меня почти отнялись ноги. По комнате с трудом могу перейти от стены до стены. Три раза падал без поддержки и получал опухоли на ногах и бедрах. На оконечностях перстов ручных чувствительность весьма ослабела. Когда должен застегнуться или расстегнуться, то, не чувствуя пуговиц и петелок, весьма долго мучусь, доколе как-нибудь случайно пуговица не попадет в петелку. Металлических рукояток на ножах, вилках и ложках не могу держать; они выползают и производят в пальцах боль и даже что-то похожее на паралич. Потир и дискос, очевидно, я не могу поднять; одно прикосновение к ним для меня болезненно».

«Хочу проситься на покой в Боголюбов⁴⁵². Писал письмо к преосвященному Антонию. Если он пустит туда, то немедленно пошлю в Св. Синод представление об увольнении от должности. Вещи мои уже укладываются в дорожные ящики. Весьма нуждаюсь в компаньоне или собеседнике, который бы занимал меня разговорами, находился при мне и присматривал за моим хозяйством и за мною. Одиночество производит во мне уныние и делается для меня невыносимым. Похлопочите, любезный о. Ефим, не согласится ли кто-нибудь из племянников жить со мною, например, Алексей Ив. Тихомиров⁴⁵³, или кто-либо другой. Я стал бы давать ему жалованье; пища и квартира ему со мною вместе».

«8-го сего Февраля исполнится мне 64 года от роду».

8) От 15-го Февр. того же 1876 г.: «Благодарю Вас за добрые советы. Хочу подождать отказываться от должности. Думаю попытаться попользоваться Кавказскими минеральными водами, если только отпустит Синод и если доживу до Мая. Слабость сил моих быстро возрастает. С каждым утром прибавляется что-нибудь новое. До настоящего дня слишком слабы были лодыжки, ступни и подошвы. Сегодня утром стали весьма слабы колени».

«Сегодня приедет ко мне из Киева доктор Покровский. Если он одобрит лечение на Кавказе, то на другой же день пошлю представление в Синод и буду просить об увольнении на Кавказ на три месяца».

Но намерению этому не суждено было осуществиться. На сырной неделе, – как пишет А. Соловьев, – преосвященный не мог уже без помощи посторонних лиц ходить по комнатам, а на 2-й неделе В. поста должен был слечь в постель. В первых числах Марта состояние больного оказалось безнадежным; 4-го числа он исповедовался, приобщался Св. Таин и соборовался. В ночь с 7-го на 8-е число началась предсмертная агония, а в 7-мь часов утра удар колокола возвестил православным жителям Житомира о кончине их любимого и высокоуважаемого Архипастыря.

Вынос тела почившего архипастыря в Кафедральный собор и погребение его совершены были с обычными в подобных случаях процессиями. К отпеванию приехал из г. Кременца преосвященный Иустин⁴⁵⁴, епископ Острожский, викарий Волынский. Погребение совершено 14-го числа, в воскресенье 4-й недели В. поста, и тело многострадального иерарха похоронено было под главным алтарем Волынского Кафедрального собора, незадолго пред тем им самим освященного.

Не излишним почитаю изложить здесь сведения о почившем архипастыре, сохранившиеся о нём в Харькове, где он был настоятелем Старо-Харьковского Куряжского монастыря и ректором Семинарии.

Вот что записано об архимандрите Агафангеле⁴⁵⁵ в летописи Старо-Харьковского Куряжского монастыря, составленной в 1850 году:

«Агафангел Соловьев, богословских наук магистр, родом из Владимирской епархии, окончательное образование получил в Московской Д. Академии. На настоятельство в сей монастырь прибыл с должности Инспектора Московской Д. Академии (в 1842 г.). Был настоятелем до Сентября 1845 г., когда, по определению Св. Синода, переведен в Костромскую Семинарию ректором и настоятелем Костромского Богоявленского второклассного монастыря. При сем настоятеле устроена каменная лестница от монастыря вниз до самой Онуфриевской церкви».

Сверх сего, Настоятель Харьковского Кафедрального собора, восьмидесятилетний старец – протоиерей А. Г. Кустов сообщил мне об Агафангеле, как ректоре Семинарии, следующее:

«Архимандрит Агафангел, профессор Богословия, впоследствии архиепископ Волынский, удалялся мирского знакомства и того же требовал от подчиненных. Некоторые из наставников вполне исполняли его желание, ограничиваясь знакомством в своем только училищном кругу. При нём, как настоятеле Куряжского Преображенского монастыря, по ходатайству преосвященного Иннокентия, бывшего Харьковского Архиепископа, учрежден крестный ход из того монастыря в Харьковский Покровский монастырь с местно-чтимою иконою Озерянской Б. Матери, которая в этом монастыре оставалась в продолжении почти семи месяцев (с 1-го Октября по 22-е Апреля). – Сему ходатайству ревниво противился о. Агафангел, как настоятель монастыря, из интересных видов монастыря; но был убежден архипастырскими советами и приточным заключением, что благоуханный цвет более благоухает, будучи переносим с места на место.

Между тем, преосвященный Иннокентий, недовольный противоборством своим тоже небескорыстным видам со стороны архимандрита, постарался устранить его из Харькова под разными благовидными предлогами. Вот что писал он в СПб. об о. Агафангеле другу своему Сербиновичу⁴⁵⁶ (Директору одной из Синодских Канцелярий) от 1-го Сентября 1845 г.:

«В прошедшем письме я упомянул о нужде дать для здешней Семинарии нового ректора. Теперь я пишу о том же его сиятельству. Настоящий начальник хорош и поведением, и познаниями, но весьма слаб здоровьем, неопытен для управления здешним народом и, вместо помощи мне, имеет нужду в том, чтобы носить его, так сказать, на своих плечах. Вот вам пример всего этого из двух только недель: в пяток перед субботой Лазаревой – торжество о рождении царевича – он не хочет служить, будучи свободен; в субботу Лазареву крестный ход из собора в собор, с вербою – он бросил его и едет в свой монастырь. Омовение ног в четверток – он не хочет быть на нем и служит в монастыре. В Великий Пяток ему проповедь – его нет в городе. На Пасху его уже не просим – он является сам служить; в неделю антипасхи новый крестный ход – его нет и пр. и проч. Я всячески покрываю его уклонения в подобных случаях и готов бы всё переносить, но семинария имеет нужду в управлении строжайшем и лучшем. В академии он может быть очень хорошим, ибо довольно знающ. Нельзя ли дать ему подобного места? Этому он будет сам рад. А мне, если нельзя прислать из Киева о. Феофана Авсенева, присылайте кого угодно, только бы делал свое дело»⁴⁵⁷.

Вследствие сего архимандрит Агафангел в том же Сентябре перемещен был на ректорскую же должность в Костромскую Семинарию.

Довольно. Возвратимся назад.

Проводивши в вечность одного иерарха, я должен был встретить другого –живого, хотя и не вполне здравствовавшего, архипастыря.

10-го Марта из Курска телеграфировал мне возвращавшийся из СПб. Преосвященный Таврический Гурий:

«В два с половиной часа буду в Харькове; желаю посетить вас, благоволите выслать людей встретить».

С братским радушием встретил я почтенного путника. Преосвященный путешествовал в СПб. для совещания с тамошними врачами; по, проживши там почти два месяца, мало получил облегчения в своей серьёзной болезни.

Из северной столицы он привез мне немало новостей по части церковной. Между прочим он сообщил мне следующее: 1) Московский митрополит Иннокентий с предубеждением смотрит на наши сибирские миссии, в особенности на Японскую: они-де только развращают язычников; 2) В Синоде есть мысль об освидетельствовании мощей святителя Белгородского Иоасафа Горленко; 3) Преосвящ. Агафангел, архиепископ Волынский, представил Новгородскому Митрополиту (Исидору) обширную записку с критическими замечаниями на Уставы духовно-учебных заведений и просил совета напечатать их; но совета и одобрения не получил; 4) Обер-Прокурор Граф Д. А. Толстой на Харьковскую кафедру, вместо меня, предлагал своего клиента – Павла⁴⁵⁸, Еп. Псковского; 5) По заказу того же Толстого, написана известным Ростиславовым⁴⁵⁹ пасквильная книга о русских монастырях, с целью отобрать от монастырей имущества и употребить оные в пользу народного образования.

Вслед за Преосвященным Гурием, видевшимся в Москве с Преосвященным Леонидом, писал мне этот последний от 9-го числа:

«Преосвященнейший Владыко!

Не для чего изъяснять Вам почему так долго не ответствую: Вы верно поняли, верно, – т. е. что я искал времени для написания длинного письма и не находил. – И не нашел. Вот сегодня: как вышел из церкви от утрени, так и пошли дела и люди и до седьмого часа вечера (кроме часов и повечерия). – На предложенный Вами вопрос ответ простой: не Вы себя прославили, а любовь благодарных Вам. Думаю, что Вашей скромности полезно было претерпеть некоторое стеснение от нападений любви преданных Вам людей. Почему? По духу века! Всё более и более расширяется пропасть между пастырями и паствою. Формальность, с каждым днем также умаляющая своё значение, одна наполняет эту пустоту. Как же в такое время не отрадно видеть живую связь взаимной любви между пастырем и стадом; как же не желать, чтобы сколь возможно шире по пространству и времени распространялось об этом отрадном явлении извещение верное, полное, живое? Благословен Бог! да благословит он успехом предприятие благонамеренных почитателей Ваших. Благодарю Вас за экземпляр и за дружественное письмо.

Как живо, в январе, мы вспоминали прошлогоднее свидание с Вами. Обтягивая праздничный кафтан Вашим златошвейным поясом, взяв в руки Ваши дымотопазовые четки, я говорил: в прошлом году в это время мы имели утешение видеть дарителя; нынче утешимся мыслию, что также близки мы к его сердцу, как его памятные вещи к чувствам нашим внешним. Мои чувства сердца суть чувства и моих родных: брат и три сестры – все с любовию и почтением вспоминают о Вас.

Преосвященный Гурий, возвращающийся в многостраданиях, поведает Вам многое. Кроме того, что он скажет, не имею ничего приятного для обрадования, ни такого что хотя и не интересно, но назидательно... Или уж надобно иметь книги, а мне и читать книг недосужно. Впрочем за это неудобство, т. е. за переполненность времени моего занятиями, непрестанно благодарю Господа.

Что в Москве? общество переполнено негодованием против разрешения театральных зрелищ в пост, но и театры преисполнились зрителями!?.. В четырех письмах ко Владыке, я касался резко этого предмета; но Владыка ничего не мог сделать, при всей скорби, что дается новый повод к ропоту народному против правительства и новый повод к глумлению над святыми уставами церкви, к общему убеждению в слабости иерархического авторитета, что так любо врагам не только церкви, но и царя. Есть и утешение: в хорошем обществе большинство не словами только порицает допущение, но и примером.

На английском появилась книга Life of Jesus, Farrar’а пленительная по силе поэтического и описательного таланта, который как нельзя более кстати является здесь на помощь учености и начитанности автора; я думал, что сестра Ушакова⁴⁶⁰ послужит делу перевода последних дней земной жизни Спасителя нашего к посту; но читая далее и далее, я получил отвращение от книги по её лютеранским нечестивым суждениям и умолчаниям о догматах, каковы о приснодевстве, об евхаристии.

Негде более писать, да и некогда... Простите и благословите».

От 16-го ч. писал я в СПб. Прасковье Алексеевне Мухановой:

«Долгом поставляю препроводить к Вам книжку⁴⁶¹, которую, может быть, не без любопытства изволите прочесть.

Пребывание мое в Харькове, по милости Божией, мирно и благополучно. Много трудов, но немало и утешений, при виде усердия к церкви в здешнем простом народе. Я не говорю о так называемой интеллигенции, которая везде одинакова.

Вот и праздник Христов недалеко. Где Вы располагаетесь встретить и провести его – в Петербурге или Москве? Но где бы Вы ни были, везде прошу принять от меня заранее усерднейшее приветствие со светлым и всерадостным праздником Христова воскресения.

Призывая Вам и присным Вашим – Братцу и Сестрице Божие благословение, с глубоким почтением имею честь быть»...

19-го числа получено было мною письмо из Витебска от протоиерея Волкова, который писал:

«Владыка наш здравствует, но в хлопотах по поводу составления отчета Св. Синоду. Сегодня в Консистории кое-что прочитал я из рукописи Владыки – в отчете. Владыка весьма хвалит себя. Между прочим пишет, что движение дел и окончание их ускорилось; дела о духовенстве, большей частью, решались домашним, келейным порядком, и потому нет жалоб и всё духовенство этим весьма довольно; службы церковные совершаются исправно во все воскресные, праздничные и торжественные дни, а в Кафедральном соборе ежедневно, и приказано, чтобы и во всех соборах совершались ежедневно, чего прежде не было (неправда!); слова: чего прежде не было, во многих местах отчета употреблены. Особенное внимание обращено на раскол. Не имея возможности самолично вести многие и продолжительные, полезные собеседования с раскольниками, посылал я способного и искусного в беседах с ними – священника Заволоцкого; писал увещательные к ним послания, имевшие благотворные последствия (ровно никаких!); писал такие же послания к лютеранам и католикам; входил в собеседования с пасторами и ксендзами и производил в них колебание и сомнение относительно их религиозных воззрений; ксендзы часто посещают Кафедральный собор, чтобы послушать поучения (ни одного ни один раз не видел); евреи питают глубокое уважение и доверие; вечерами посещают для бесед о вере (едва ли кто поверит этому); часто бывают в Кафедр. соборе с целью слушать проповеди (тоже...); неоднократно просили посетить их Синагогу и сказать поучение; на именины приносили хлеб-соль (не видно было); на священнические места поставил в приходы, зараженные расколом, самых благонадежных; выписал на свой счет из Казани мещанина миссионера и поставил его причетником к Режицкому собору; приказал Семинарии учить семинаристов расколистике и проч. и проч...

Разочарование во Владыке всеобщее. Простите, скажу откровенно и конфиденциально, – не говорят архиерей, а лицемер. Не только духовенство, но и все классы народа всё более и дороже ценят Вас и, ей Богу, с уважением и любовию вспоминают. Даже Квятковская⁴⁶² и та говорит: о! преосвящ. Савва – куда лучше и благороднее был. О. М. А.⁴⁶³ скажу только, что она прелукавая женщина; у кого на возу сижу, тому песенки пою – а петь она мастерица. Недавно что-то со Владыкой писали секретно от меня Обер-Прокурору, в похвалу Владыке. О деятельности Вашей Владыка высказался так: «всю Саввину закваску уничтожу».

22-го ч. мною препровождено было в Муром на имя Настоятеля собора, протоиерея Иоанна Любомудрова⁴⁶⁴, с братиею три Банковых 5% билета, по 100 р. каждый, на вечное поминовение моих сродников и присных, при письме следующего содержания:

«На память моего четырехлетнего служения при Муромском Богородицком Соборе в священническом сане, препровождаю при сем три Государственных пятипроцентных Банковых билета 1860 г., за №№ 137.304, 137.306 и 137.310, по сто рублей каждый, для вечного поминовения моих сродников и присных по плоти, по прилагаемому при сем реестру, с тем, чтобы причт соборный пользовался по означенным билетам только процентами, а самый капитал оставался бы навсегда неприкосновенным.

О получении билетов прошу уведомить меня.

О упокоении рабов Божиих:

Преосвященнейшего Архиепископа Парфения; протоиерея Михаила; иереев: Василия, Сергия; диакона Петра; чтеца Михаила, младенца Михаила; Николая, Василия 2.

Стефаниды, Параскевы, Анны, Александры, девицы Марии. Надежды и их сродников».

О получении билетов и о внесении их в опись церковного имущества протоиерей Любомудров донес мне рапортом от 12-го Апреля за № 42.

Тогда же и с таким же назначением послано было мною также в Муром на имя городского Благочинного священника А. Е. Аменицкого⁴⁶⁵ два билета для вручения причту Кладбищенской Воскресенской Церкви, при следующем письме:

«Препровождая при сем два Государственных пятипроцентных Банковых билета, 1861 г., за №№ 37218 и 62396, по сто рублей каждый, и с десятью при каждом из них купонами, прошу покорно вручить оные причту Муромской Кладбищенской Воскресенской Церкви, при которой погребены некоторые из моих сродников по плоти, для вечного их поминовения, по прилагаемому при сем реестру, с тем, чтобы причт означенной Церкви пользовался по оным билетам только процентами, а самый капитал оставался бы навсегда неприкосновенным.

В получении же причтом билетов прошу взять от него расписку и оную мне прислать.

Призывая Вам Божие благословение, с братскою о Христе любовию пребываю.

О упокоении рабов Божиих:

Иереев: Василия, Сергия; Николая, Василия 2, младенца Михаила.

Параскевы, Анны, Александры, девицы Марии и их сродников».

О получении билетов, с приложением расписки от причта Воскресенской Церкви, донес мне о. Благочинный Аменицкий от 14-го Апреля за № 48.

24-го же числа являлась ко мне некто М. Д. Раевская, кажется, содержательница частного женского пансиона, с просьбой о разрешении ей допустить, между живыми картинами, картины бегства Лота из Содома и – Есфири. Зрелище это предназначалось вечером в Вербное воскресенье под Страстный понедельник и притом с неизбежною, в последнее время, благотворительною целью. Само собою разумеется, что я наотрез ей в этом отказал, преподав при этом назидательный урок о нелепости и неуместности вообще «благотворительных» спектаклей всякого рода.

Из Петербурга писала мне от 23-го числа П. А. Муханова, в ответ на мое письмо от 16-го числа:

«Примите мою глубочайшую признательность за дорогую память Вашу и за присланную книжку, свидетельствующую о Вашей неутомимой деятельности на пастве Полоцкой. Давно хотелось многим из нас узнать её в подробности и теперь так мы утешены этим удовлетворением. Не смотря на девятилетнее отбытие Ваше из Москвы, память о Вас живо сохраняется среди Московских жителей, и дай Бог, чтобы со временем Вы опять к нам возвратились, не проездом только, но опять на постоянное жительство.

Отзыв Ваш о Харьковской епархии весьма приятен; народ в южных губерниях наших более осмыслен в чувствах своего благочестия, я думаю, потому что более грамотен; часто случалось видеть в нищей братии, окружающей храмы Божии, богомольцев с акафистами и молитвенниками, которые они читают нараспев, – не знаю так ли в Харькове, а в Киеве зачастую.

Примите, Преосвященный Владыко, наши общие поздравления с наступающим Светлым праздником, со всевозможными благожеланиями».

По поводу удаления Епархиальным Начальством от Харьковского Кафедрального собора диакона Иоанна Крыжановского⁴⁶⁶ за нетрезвость и буйство, в чём и прежде он не раз был замечаем, прихожане собора и некоторые из граждан обратились ко мне с просьбой следующего содержания:

«Нам сделалось известным, что Диакон Иоанн Крыжановский, по определению Духовной Консистории, за что-то удаляется в сельскую церковь.

Сострадая таковому горестному положению Диакона Крыжановского и его семейству с малолетними детьми, а вместе с тем сознавая предстоящую потерю незаменимую не только для нас граждан, но и для приезжающих сюда из столицы – Москвы купцов, которые, перед началом каждой ярмарки служа молебны в торговых лавках, стараются, чтобы непременно участвовал в Богослужении диакон Крыжановский, уважаемый по его представительности и голосу, мы осмеливаемся прибегнуть к покровительству Вашего Преосвященства и просить единственно Вашей Архипастырской в настоящем деле милости, так, что ежели по обстоятельствам нельзя на этот раз простить диакона Крыжановского, то, по крайней мере, определить такое взыскание с него, после которого он все-таки оставался бы на своем месте при Кафедральном соборе, и тем не лишил всех граждан с удовольствием слушать когда он читает святое Евангелие и вообще его действие при Богослужении в соборе.

Владыко святый! мы смеем надеяться на милость Божию и милость Вашего Преосвященства Архипастыря нашего, что настоящая просьба не будет оставлена и диакон Крыжановский будет возвращен на прежнее место в Кафедральный собор».

Просьба эта представлена была четырьмя депутатами: соборным старостою Рыжовым⁴⁶⁷ и купцами – П. Акименком, Горбуновым и Чикиным. При объяснении со мною этой почтенной депутации, много наговорено было мне грубого и дерзкого, особенно Пикиным; при чем им вручено было мне письмо от знакомого мне купеческого сына, Н. А. Алексеева⁴⁶⁸.

Письмо это следующего содержания:

«Проездом в Ростов-на-Дону остановился я на несколько дней у себя на мойке и узнал, что диакон Вашего Кафедрального собора Крыжановский назначен к удалению из города Харькова куда-то в сельскую церковь. При этом мне показали прошение, адресованное к Вашему Преосвященству и подписанное множеством уважаемых граждан города Харькова. Диакон Крыжановский в чём-то провинился, – я не знаю даже и вины его; но великий праздник вчерашний, близость дней страданий Господа нашего Иисуса Христа, настоящие дни поста и покаяния, Ваше доброе сердце, Ваши христианские добродетели и высокое сподвижничество Ваше в служении Христу и церкви, слова Спасителя о милосердии и прощении, – всё это вместе взятое дает мне смелость прибегнуть к Вашему Преосвященству и всепокорнейше просить: окажите милость диакону Крыжановскому, помилуйте его насколько возможно это и спасите его многочисленную семью от нищеты и разорения. Всемилосердный царь небесный воздаст Вам за Вашу высокую милость, молитвы граждан Харьковских вознесутся за Вас к Творцу Вселенной; земной же царь давно сказал уже: «милость и правда да царствуют в судах»!

Простите мне, Ваше Преосвященство, мою смелость, что я обратился к Вам с просьбой и притом письменной. Но полнейшая невозможность увидать Вас лично понудила меня решиться на этот раз обратиться к Вам с моей всенижайшей просьбой посредством настоящего письма».

На прошении соборных прихожан и Харьковских граждан дана была мною 27-го числа такая резолюция:

«1) Просители пишут, что диакон Крыжановский за что-то удаляется из города Харькова в сельскую церковь. Но им прежде, чем обращаться к Епарх. Начальству с ходатайством за Крыжановского, надлежало бы точнее узнать, за что именно удаляется он из Харькова. Если бы они узнали настоящую причину удаления Крыжановского от Кафедрального собора, то, без сомнения, должны были бы признать свое ходатайство о нём неуместным.

2) Просители обращают в своём прошении внимание только на внешние качества диакона Крыжановского – его мнимую представительность и голос, но оставляют без внимания его нравственные недостатки – нетрезвость и буйство, о которых не менее, конечно, должно быть им известно, чем Епарх. Начальству.

3) Просители прикрывают свое ходатайство о Крыжановском чувством сострадания к его семейному положению. Но если они действительно имеют к нему сострадание, то пусть докажут это самым делом, пусть окажут его семейству, страждущему по его, Крыжановского, собственной вине, христианскую помощь, по крайней мере, единовременную.

Итак, к удовлетворению ходатайства об оставлении при Кафедр. соборе диакона Крыжановского не представляется никакого законного основания; а потому ходатайство это оставить без последствий. О чём и объявить просителям через Настоятеля Кафедрального собора».

29-го ч. писал мне из Новочеркасска Преосвящ. Никанор⁴⁶⁹, Епископ Аксайский, Викарий Донской Епархии:

«Долгом считаю принести Вашему Преосвященству глубоко-почтительное приветствие с приближающимся светлорадостным праздником Светлого Христова Воскресения и выразить мою сердечную благодарность за милостивую память Вашу о нашем недостоинстве, выразившуюся в препровождении мне описания Вашего приснопамятного служения в Западном крае.

Описание превосходное, образцовое. Лишь только я развернул его, как и прочитал не отрываясь все до конца с самым усердным вниманием. Если подвиги древних Еллинов, Александра Македонского и Римлян славны в памяти потомства, то своею славою они много обязаны прекрасным изображениям древних историков. Я давно сказал и повторяю, с полным убеждением, на сколько разумею движение и цену человеческих дел, что деятельность Ваша в Западном крае, твердая без оглядки, совершенно благовременная и благотворная по направлению и плодам, будет вписана в историю нашей церкви. А это описание дает готовый прекрасно обделанный для истории материал. Ещё я говорил и повторяю, что прощальную речь о. протоиерея Волкова признаю истинным образцом красноречия в этом роде, красноречия сдержанного, не витиеватого, сердечного, многознаменательного, не льстивого. – Полезно благодетельствовать людям.

Описание так показалось мне мастерски составленным, что я сразу же решился взять его за образец и для предпринимаемого у нас дела. Оно же дало мне самую мысль.

Так как в Сентябре 1877 г. мы будем, Господу изволившу, праздновать пятидесятилетие служения Церкви Божией нашего многострадавшего старца преосвященного Архиепископа Платона⁴⁷⁰, – то, по прочтении описания Вашего служения в Полоцкой церкви, я и решился двинуть наши местные и интеллигентные силы к изображению жизни и деятельности нашего старца, в духе Вашей книжки. Найдем работников и здесь, и в Пскове и в Риге. Здешнему я уже давал Вашу книгу для прочтения и возможного подражания. В тех же видах пошлю её и в Ригу и в Псков. Лучшего в этом роде я ничего не читал. Покорнейше прошу передать мой сочувственный и благодарственный поклон потрудившемуся о. протоиерею Чижевскому. Мастер своего дела.

Благоволите, Милостивейший Отец, принять уверение в чувствах моего всегда искреннего глубокого почитания. Прошу Ваших святых молитв. О себе позволю себе сказать, что я здравствую, благодушествую, нашим старцем⁴⁷¹, его благорасположением всесовершенно доволен и хвалю Бога.

Землекасательно кланяюсь».

29-го числа также писал мне из Ментоны (во Франции) В. М. Бостанжогло:

«Приближается для всех радостный, для всех торжественный, великий праздников-праздник Светлого Христова Воскресения, и каждый спешит поделиться чувством удовольствия с близкими сердцу и уважаемыми ими людьми. На чужбине, среди иноверного нам населения и я, Владыко Святый, простираю в родной и дорогой русский град Харьков мое поздравление Вашему Преосвященству, поздравление, соединенное с самыми лучшими пожеланиями доброго здоровья и благополучия.

Я писал было Вам, что к празднику хотел переехать в Ниццу, но этого не удалось сделать и мы с женою только к 20 Апреля думаем перебраться туда, а теперь рассчитываем, если Господь поможет, побывать там на второй день праздника, помолиться в православном храме и мне сподобиться принять Св. Христовых Таин.

Здоровье мое посредственно и сносно: бывает днями лучше, а другими хуже. Что делать? надо придерживаться старинной русской поговорки: «не живи, как хочется, а живи, как Бог велит». Так я и живу. Рассчитывал съездить и побывать хоть один из летних месяцев в Москве, но доктора мои положительно мне запретили это, а назначили в Мае ехать на воды в Соден, а в Июле в Карлсбад, или в Белли. Что делать – повинуюсь, чтобы дорогой ценой нравственной приобретенные небольшие силы не растратить и не тужить впоследствии о содеянном ослушании людей сведущих и компетентных в этом деле.

Погода здесь великолепная: сирени в полном цвету и красе. Апельсинные и лимонные деревья нагружены созревшими плодами; розы, левкой, резеда и другие цветы благоухают в клумбах; пальмы роскошно расстилают свои красивые ветви. Всё хорошо; одного недостает только – это духа православия и родины, духа русской народности, с которой мы сроднились и без которой нигде не любо и не мило».

31-го ч. скончался в Белгороде, Курской епархии, пребывавший в тамошнем монастыре на покое Преосвященный Варлаам⁴⁷², бывший архиепископ Тобольский. О нём мне сказывали, что он почитал неподобающим епископу принимать от пресвитера разрешение во грехах в таинстве покаяния, и потому с трудом могли убедить его перед смертию исповедаться... Удивительное и непонятное в православном русском иерархе заблуждение!..

Покойный архиепископ сетовал на меня, как я слышал, за то, что я, проезжая в прошедшем году мимо Белгорода в Харьков, не посетил его, хотя мы с ним лично никогда не были знакомы.

1-го апреля писал я в Москву Графине А. Г. Толстой: «Приветствую Вас с окончанием четыредесятидневного поприща Св. поста и с наступлением нового четыредесятидневного поприща христианского празднования в честь и славу воскресшего из гроба Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа. Благодать воскресшего из гроба Божественного Жизнодавца да озаряет и животворит Ваш дух во все дни жизни Вашей!

Душевно порадовался я и возблагодарил Господа, при известии, что Вам возвращено телесное зрение. В этом обстоятельстве Вашей жизни должно усматривать осуществление непреложного слова Божественного писания: весть Господь благочестивыя от напасти избавляти. Да будет же благословен и препрославлен Господь Бог, избавивший Вас от временной напасти телесной – слепоты и удививший на Вас великую свою милость через дарование Вам прозрения!

Желал бы однако же я знать, каким образом совершилось Ваше прозрение? – внезапно или с постепенностью, с помощью врачебного искусства, или единственно чудодейственною силою Божией? Простите моему любопытству, впрочем на сей раз очень естественному».

1-го же числа получил я из Москвы от благочестивой старицы Евдокии Владимировны Кашинцовой⁴⁷³ пространное письмо (с лишком на 5-ти листах), в котором она повествует: 1) о чудесах; 2) о знаменательных сновидениях; 3) о сношениях с умершими и 4) о силе веры.

Вот что она писала мне:

«Преосвященнейший Владыко!

Дерзнула и я с своей стороны доставить Вам чтение. Мне бы и мысль была страшна утомлять Вас столь длинным письмом, если бы оно не было во славу чудес, со мною бывших.

Опишу 1) чудеса, 2) знаменательные сны, 3) сношения с усопшими, 4) о силе веры. Но сперва позвольте мне ознакомить Вас со своими родителями, меня воспитавшими.

Начну с праведной своей матери, признанной таковою не только всеми её знавшими, но и самим её духовником, бывшим впоследствии и моим, Иваном Ивановичем Драницыным и переведённым после из старой Конюшенной на Гороховое поле. Он знал все изгибы её сердца и был тайным помощником в её благочестивых делах, даже скрытых от спутника её жизни. Человек высокого ума и непричастный лести, которую, казалось бы, можно найти в его надгробной речи (о которой будет сказано после), но подобную лесть мудрено бы было и придумать. Потом в какой надгробной речи проповедник забудет свой сан и станет наряду с плачущими?⁴⁷⁴.

Но перейду к описанию её жизни.

Она из рода известной фамилии Бутурлиных. Красота телесная, всеми признанная, была ей одной не замечена. Все пред ней останавливались, но ни один дерзкий взгляд на неё не был брошен: душевная её красота как будто заставляла не считать её женщиной. По званию своему она обязана была находиться в жизни света, хотя по чувствам далеко не была светская и по возвращении с бала всю остальную ночь проводила в молитве, как будто покаянной, за сделанный ею грех. Хотя в супружестве мои родители служили примером и ничего скрытого друг от друга не имели, но молитва была скрытая, от мужа своего. Одно в чём она должна была избирать его себе в товарищи и неминуемо, и то только потому, чтобы её таинственная отлучка не было известна прислуге. Куда же она направляла свои ноги? то в тюрьму пред Светлым Воскресеньем, где выкупала задержанных там за долги. Таким образом протекли её четыре года замужества и оставили: меня – по 3-му году, сестру мою покойную Полтавскую по 2-му. Она перешла к вечному блаженству, как готовый плод для той жизни.

Вот надгробная речь:

«Во всякой печали надобно прибегать к рассудку – средство спасительное. Но взирая на красоту лежащую во гробе сем, взирая и на цвет сей, увядший в прелестное утро дней своих, взирая на стечение горестных обстоятельств, сопровождающих смерть в Бозе усопшей рабы сея, разум наш теряется в них, дух слабеет и сердце остается без отрады, сердце не перестает стенать: прекрасное солнце почто прежде времени познало запад свой; нежная голубица! почто оставила птенцов своих, не воспитавши их; милый спутник жизни! почто оставила друга своего не дошедши до предпринятой цели. Нет, разум! ты в сей великой печали – слабое утешение. Нет! Мы не в сей глубине слез должны искать надежнейшего подкрепления, святая вера – ты источник всякого утешения. К тебе мы прибегаем: подкрепи нашу слабость! Боже! Ты, по неиспытанным судьбам Твоим, поразил нас тяжким ударом. Ты подай нам и силу снести его. Вникая в чудеса милосердия Божия, являемые в подобных сему случаях, мы, по-видимому, находим, что Бог древле удобопреклонно являлся к мольбам несчастных, пораженных горестию смерти. Мы видим, что едва некий князь, лишившись дщери своей, возопил к Нему: «Господи, возложи нань руку Твою и оживет», как тотчас воздвиглась она с одра смертного; видим милосердие Его к несчастной вдовице, лишившейся единородного сына своего; видим Его соболезнование к слезам Марфы и Марии, где Он брата их уже четверодневного, во гробе лежащего, полуистлевшего, всесильным гласом воздвиг паки в жизнь. Здесь о кончине преждевременной льются реки слез к престолу милосердия Божия. Здесь горестные слезы изливают несчастные родители, лишившиеся любезнейшей из дщерей своих. Здесь неутешный производит плач нежный супруг, лишившийся в жене своей истинного друга своего; здесь жалкие рыдания испускают невинные младенцы, лишившиеся примерной матери своей; здесь стенают рабы, оставленные госпожой и благодетельницей их; здесь все сродники, знаемые, чуждые – все болезнуют сердцем своим о кончине её; здесь самая Церковь плачевный глас произносит о лишении своего члена, бывшего примером благочестия, усердия, кротости, всего доброго; и Бог как бы невнемлющим ей является. Но ужели тогда только милосердует, когда живит? Нет, Он и тогда равно милосерд к нам бывает, когда мертвит. Восхищен бысть, говорится о праведнике, да не злоба изменит разума его. И здесь, в плачевном нашем состоянии, проницая в бездну судеб Господних, мы видим – ясно видим, что Он наказуя милосердует, и поражая утешает. Ибо соображая все причины, по которым Он продолжает и сокращает жизнь человеческую, со святостью жития усопшей рабы сея, мы находим причину кончины её для нас утешительную: праведница сия восхищается от нас для того, чтобы злоба не изменила разума её, или лесть прельстит душу её; – так Бог восхитил душу её в недро Авраамле для того, чтобы яд развращенного мира сего не коснулся её святости, которой растворены были дела её и паче исполнено было её сердце; Он от земного вертограда исторг сию розу для того, чтобы смрад нечестивых обычаев мирских не помрачил красоты добродетелей её! Плачущие! не есть ли это утешение болезнующим сердцам вашим? Потеря ваша велика, а приобретение больше; вы в ней теперь имеете молитвенницу о вас. Аминь».

Вот какова была наша родительница, Марья Владимировна Бахметева. Убитый горем отец наш сначала не решался расстаться с нами, но для блага детей своих должен был покориться воле и желанию своей тёщи, и когда мне минуло 6-ть лет, а сестре 5-ть, бабушка Бутурлина взяла нас к себе. Женщина высокого ума, – имя Марьи Борисовны было всеми чтимо; дом её был не из последних в Москве; от лишения двух дочерей, здоровье её совершенно расстроилось; сама она не выезжала, но посетители были без числа. Жизнь свою она посвятила нам: любила нас нежно, никогда не баловала. Образ нашей жизни был таков, что младенческим нашим языком мы едва умели произносить имя Бога, как в сердца наши был углублен корень веры; нам не дозволялась и мысль, что можно окончить день свой без прочтения вечерних молитв и начать его без утренних; не взирая ни на какую погоду всякий воскресный день нас возили к обедне, и не позволялось промолвить там даже необходимого слова и обернуть голову в сторону; мало того, ещё в карете, возвращаясь домой, начинался экзамен: вслушались ли мы в чтение апостола, поняли ли Евангелие, не проронили ли чего из проповеди,... и Боже упаси оказаться невнимательными. Памятны мне два случая: раз, на страстной неделе, во время чтения на дому 12-ти Евангелий, полагая, что бабушка не увидит, я, шаливши со своей свечкой, умудрилась снизу вытащить всю светильню; бабушка сделала мне знак, чтобы я встала на коленки, и таким образом я выстояла в этом положении все остальные Евангелия. Когда же мне следовало в первый раз исповедаться, то в ожидании духовника бабушка сказала мне: хочу видеть, помнишь ли ты все мои наставления об исповеди и потому исповедайся сперва мне. О! как это требование меня испугало. И после этой исповеди мне уж не так было страшно каяться духовнику.

Чудеса от Святителя Димитрия⁴⁷⁵.

Будучи с Николаем Андреевичем⁴⁷⁶ в Ростове, после молебна, из вежливости, мы нашли нужным посетить архимандрита для принятия его благословения (помнится мне, что это был Иннокентий). Он принял нас благосклонно, хотя видел нас в первый раз. При прощании он вынес образ и, благословляя им меня одну, сказал: «поручаю вас угоднику Божию». – Я приняла образ как святыню, но не обратила особенного внимания па слова «поручаю вас». – Достигли, наконец, до цели нашего путешествия, торопясь к родным – Полтавской сестре. Через несколько дней муж возвратился в Москву, а я осталась у сестры в деревне на неопределенное время. Однажды, читая газеты, я была поражена извещением об описи нашего имения за долги моего мужа, тем более что и всё мое там было оставлено, ибо я поехала налегке. Грусть эта заставила меня вспоминать о словах архимандрита. Сейчас же посылаю за священником (церковь против дома) и молитвенно прибегаю к своему покровителю. К вечеру послышался колокольчик, – и получаю эстафету от Ник. Андреевича; – вот её содержание: «Полагая, что газета тебя испугала, нарочно посылаю тебя известить об изумительном случае. Тебе известно, что я очень много должен Евдокимову, но он меня не теснит; я сижу дома в сильной грусти. Вдруг он ко мне входит и, видя меня печальным, спрашивает о причине. На мой ответ он сказал: «только-то; да возьмите у меня сколько вам угодно и удовлетворите кредиторов», что было и сделано». Спокойствие снова водворилось.

2-е чудо.

Прошло много лет. Ник. Андреевич и забыл свой долг Евдокимову, который, наконец, потерял терпение, и, в свою очередь, вознамерился подать бумагу на моего мужа. Обер-полицеймейстер, истинный друг наш, жандармский генерал Шубинский – тоже, а главное зять мой Полтавский, любимый и уважаемый Евдокимовым – все трое умоляли его оставить свое намерение, но просьбы остались тщетными. Накануне рокового дня все они явились к нам с грустной вестью, что видели уже изготовленную бумагу и с тем от нас уехали. Сестра Ник. Андреевича обратилась ко мне с упреком, говоря: «посторонние оказывают участие, а вы так хладнокровно всё выслушиваете». Да, возразила я, потому что бумага не подается. На другой день отслужила молебен Святителю, и все земные ходатаи явились с известием, что, мало того что бумага изорвана, видели сильное раскаяние, и вслед за ними приехал сам Евдокимов, прося простить ему и даже располагать его карманом для удовлетворения других.

Чудеса от Космы и Дамиана.

Родитель мой был подвержен геморроидальным нарывам, сопровождаемым всегда шестинедельной горячкой. Я любившая его больше своей жизни при нем была неотступна. Прошло несколько лет – о нарывах потерялась и память. Однажды собравшись с визитами я заехала к нему и была поражена известием, что у него делается нарыв и за доктором послали, который не замедлил явиться. Осмотрев больного, он объявил мне о нарыве и что за последствия не ручается. На вопрос мой: скоро ли прорвется? не ранее, сказал, 9-ти дней, а теперь он только что начинается. Я, проводя его, сажусь в карету и отправляюсь на Покровку к небесным врачам. Сильно билось моё сердце и дух был смущен до нельзя. Молебен пред иконою Космы и Дамиана о болящих там служится превосходно. Молебен ещё не был кончен, как я совершенно успокоилась. Взявши масла из лампады и воды со святых мощей, я возвратилась к своему больному. Ко мне бегут навстречу с радостным известием, что нарыв прорвался и за доктором послали. Сей последний изумился необычному случаю, и чрез два дня больной совершенно оправился не будучи уже более подвержен нарывам.

2-е их чудо.

В числе коротко мне знакомых была Ан. Льв. Новикова. Из всех её дочерей я более любила бывшую замужем за военным полковником Бергштерн. Он был поражен сильным сумасшествием, вследствие неожиданной смерти своего ребенка. Весь Петербургский факультет определил, что этого рода сумасшествие неизлечимо, ибо происходит от размягчения мозга; московские доктора, и даже сам Саблер⁴⁷⁷, известный врач для умалишенных, подтвердили тоже, и даже предписано было отделить его от семейства на дачу. Они оба после консилиума приехали ко мне делить свое горе; я, выслушавши их, сказала: хотя мы и хорошо знакомы, но этого недостаточно, – я желаю знать дух вашей веры. Они в один голос отвечали: «можно ли же сомневаться». Тут я им рассказала о Косме и Дамиане; они приступили с просьбой сейчас же туда ехать и мы отправились; отслуживши молебен, я, отдавая Св. воду жене, сказала: ваш муж лютеранин, но ваша вера должна заменить его; прикажите его камердинеру, без ведома его, по три капли класть в его еду, питье и лекарство. Она все это выполнила и на другой день поехала навестить мужа, и как его видит? в совершенном рассудке; увидав её, он сказал: ах, Маша! какой я нынче видел сон: кто-то ко мне подошел и что-то вынул из-под головы, вследствие чего я ясно усмотрел, что я был сумасшедший, и узнал все свои безрассудные поступки; но скажи мне, что это за вода, от тебя присланная? Она нашлась вынужденной всё рассказать, и он воскликнул: не думаешь ли ты, что твои консилиумы меня исцелили? нет, а вот кто, и я теперь желаю причаститься, что было выполнено немедлительно. Когда же он совершенно здоровым возвратился к семейству, то вся Московская знаменитость с удивлением объявила, что тут искусства их и быть не могло и ни в одной аптеке и сыскать лекарства было невозможно.

Чудо от Святителя Ионы⁴⁷⁸.

Я всегда имела привычку говеть 4 раза в год: на 1-й и страстной неделе, в Рождественский пост – три дня только и в Успенский – все две недели. У меня немного заболели глаза; доктор мне не помог, и мне припомнилось событие в Успенском соборе, во время войны 12-го года. Когда все мощи из рак были выкинуты и к мощам Святителя Ионы подход был недоступен, тогда сам Наполеон, не поверя ослеплению дерзновенно подходящих, – сам хотел приступить, но хотя и не известно мне, какое ему было видение, но он, отступя, сказал: «оставьте этого старика». Мне и пришла мысль коли Святитель ослеплял неверующих, то, конечно, исцелит верующих, и вот что я сделаю: приложусь к мощам, оботру глаза воздухом и исцелею. Эта мысль ни на минуту не оставляла меня. Две мои хорошие знакомые старушки, весьма набожные, – одна жена известного генерала Алексеева, другая сестра её Вигилева, – упросили меня в Успеньев день – день моего причащения у них обедать, зная, что вечерню этого праздника я всегда слушала в соборе, и желая вместе со мной туда ехать, что и было нами исполнено. Но к удивлению моему, мысль меня не покидавшая изгладилась в минуту прикладывания; и когда я стала сходить со ступенек, я горестно вздохнула. Народ меня уже оттер, и на тайную мою мысль рука гробового монаха из-за толпы ко мне протянулась и подала с мощей мне воздух, и монах сказал удерживая меня: «а вот». Я изумилась; с восторгом обтерла им глаза. В карете мои спутницы спросили меня: вы, конечно, знакомы с гробовым? Нет. Так что же это за предпочтение? вас остановил и, чтобы никому не дать воздуха, над нашими головами его пронес и положил в раку. Не знаю причины, отвечала я, но возвратясь домой рассказала мужу.

Сила веры.

Грузинский Архиерей Досифей⁴⁷⁹ чрезвычайно нас любил, в особенности меня, что доказывает его пожертвование мне замечательного образа Матарской Божией Матери, написанного на сучке дерева, под которым святое семейство отдыхало в селении Матарии, во время бегства через песчаную Аравию. Вблизи дерева Спаситель ударением рук открыл кладязь. С этим образом я никогда не расставалась. В 61-м году я была в Горчакове⁴⁸⁰ со своей двоюродной сестрой Колокольцовой; при нас была горничная, лакей и почтальон. Я имела в кармане более 1500 р. собранного оброка, и на возвратном пути в дебаркадере мы нашли пролетку, присланную за нами с братом, дабы не дожидаться снятия кареты с платформы, но я, боясь их лошадей, отпустила сестру с горничной. Начальник станции, мне знакомый, узнав, что горничная увезла от кареты ключ, упрашивал меня у него ночевать, на что я не согласилась. Будучи уже почти дома, попросила послать за заставу за извощиком, ибо весь поезд уже разъехался, что было им и выполнено. Это была первая моя проба извощиков; почтальону я приказала сесть со мной в пролетку, лакея же оставила при карете. От дебаркадера до заставы очень далеко; дорога невыносимая, ночь тёмная, осенняя, к тому же изморозь; извощик мальчик, лошадь уже усталая. Вдруг нам послышались голоса от заставы, к нам приближающиеся. Извощик испугался, когда подошло к нам несколько человек, взявших лошадь за узду, с криком: «стой, это наше дело»; пока почтальон на них кричал, я прочла молитву Спасителю и Его Пречистой Матери и неробким голосом сказала: «подите прочь», – и к удивлению моему не только злонамеренные отскочили, но громко воскликнули: «ох, оставь этот экипаж», – и я благополучно доехала домой.

Другой случай.

Однажды кучер мой стал отпрягать моих смирных лошадей; вдруг одна из них взбесилась; весь дом сбежался, ворота затворили и она не только металась на все стороны, но подняла кучера, становясь на дыбы, и опускала на землю, подкидывая под себя. Я, видя беду неминуемую, с твердой верой подошла к окну и только что успела сказать: «Господи, ты же нам сказал: аще веру имете и не размыслите, то речете горе сей двигнись – и будет; верую, Господи, и Твоим именем укрощаю лошадь» – как вдруг она не только усмирилась, по стала ласково глядеть на кучера и тот выпустил даже узду, видя что она сама пошла в конюшню и встала в свое стойло.

Третий случай.

Однажды будучи в деревне у своего родителя, я с своими обеими сестрами собралась к одной соседке, и только что хотела сесть на линейку, как почувствовала сильную боль в глазу; доктор всегда находился в доме. Я спросила его: что это значит? Он велел промыть глаз, прибавя: если не облегчит, то я не только не позволю вам ехать, по настойчиво буду требовать, чтобы вы отправились скорее в Москву; здесь нет пиявок, а для вашего воспаления они необходимы. Я уехала, и когда мой доктор меня вылечил уже, то сказал мне: благодарите Бога, что там был доктор; ваше воспаление было такого рода, что глаз бы лопнул. Через четыре года тому назад я собралась в воскресный день к обедне. Это было летом, и ветру не было. Едва за мной затворили подъезд, как я почувствовала тоже воспаление и в том же глазу. Что было делать? променять обедню на доктора, или рисковать глазом? Но сказала себе: пойду ко Врачу врачей и вот что сделаю: подойду под Св. Дары при их перенесении и, если на мое счастье будут причащать какого-нибудь младенца, загляну в потир и, увидавши тело и кровь Спасителя, исцелею. Пришла в храм Иоанна Предтечи; совершалась ещё проскомидия. Каково же было дожидаться столько времени? Глаз вертело, слеза била, мысли смущены. Наконец желанная минута настала, и, едва я успела нагнуть голову, как вдруг все утихло. От перенесения даров уже было недолго ждать; поднесли младенца, и, когда я увидала желаемое, пришла домой такой же здоровой, как и вышла. Поставила себе в обязанность созвать свою прислугу и рассказать событие, дабы укрепить их веру.

Сны предсказательные.

Однажды, изготовив деловую бумагу в Петербург, запечатав пакет и написав адрес, приказала с вечера на другой день отнести на почту. Уснув крепким сном, под утро, слышу голос: «твоя бумага без года, месяца и числа». Я сейчас же проснулась и подумала: стоит ли вставать? с моей аккуратностью может ли это быть? Однако же встала, распечатала пакет... и бумага была без года, месяца и числа.

2-й сон.

Мне нужно было вносить в Опекунский Совет за имение выкупное свидетельство, а их не иначе можно вносить, как лично, или по доверенности, и подумав, что все директора меня знают, то, вероятно, для меня сделают исключение. Написала им записку с вечера, приказала своему человеку отнести записку и свидетельство. Уснув крепким сном забыла и думать более о деле. Под утро вижу, что я провожаю двух каких-то мужчин. Один из них с поспешностью вернулся из передней, сказав: «ах, мне нужно вам дать бумагу, а то у вас будет много затруднений». Проснувшись подумала: я, которая благодаря Бога, никогда не вижу пустых снов, а вот сон совершенно пустой. Зная, что Опекунский Совет всегда задерживает очень долго, я удивилась скорому возвращению своего посланного. Спрашиваю: что это значит? Ответ был: вышло затруднение, но директора, чтобы выполнить ваше желание, решились прислать вам бумагу, которую следовало бы вам подписать; так извольте её на дому и завтра при свидетельстве её прислать к ним, что мною и было выполнено. Но завтра та же история. Посланный извещает, что опять затруднение: они забыли, что в этот день они заняты другими делами и назначили опять завтра. Снова возвратился посланный с указанием на затруднение. Бумага, мною подписанная, была составлена ими с ошибками: выставлен не тот номер свидетельства, не тот год и число; прислали уже правильную к моей подписи – и только в четвертую поездку дело мое кончилось без затруднений.

3-й сон.

Двоюродную мою сестру Колокольцеву с братом я ожидала из-за границы в скором времени. И вот я вижу их во сне у себя в спальной обоих в недоумении: отдать ли мне телеграмму о Николае Андреевиче... и что же я прочла? «Встал совершенно здоров, без всякой причины впал в беспамятство, пришел в себя – и умер»... С их приездом получаю от Ник. Андр. письмо: «Ты удивишься, мой друг, рассказу: Я встал совершенно здоров, без всякой причины впал в беспамятство, пришел в себя» – Я ему отвечала, что в свою очередь удивлю его, ибо всё это знала через сон. Но потом безошибочно подумала, что длинное тире в телеграмме означает через год его кончину. Так и сбылось.

4-й сон.

Год тому назад вижу я, что я нигде не была и никуда не шла, но очутилась на своём тротуаре. Ночь наступила, небо было покрыто тучами; за мной шел какой-то провожатый. Я, не оборачиваясь к нему, сказала: ну, теперь уж мне никто не нужен: тротуар гладок как паркет; и по тени я видела, что провожатый пошел назад; но лишь только я пошла по тротуару, на каждом шагу были камни преткновения. Я выбилась из сил подходя к подъезду. На небе стало светлеть и подъезд, но уже не мой, сам собою растворился, чрезвычайно освещенный. Я не входя ещё в него стала размышлять: дом мой, но подъезд не мой... и какое в нём освещение! Стало быть всякий может сюда входить. Вошла в переднюю и тут нашла такое же освещение и человека четыре, которые меня все вычищали. Я их спросила: что это все значит? и к чему такое освещение? Мне отвечали: «для вас Николай Андреевич приказал, как можно скорее для вас отчистить все. Тут я проснулась и, разбирая аллегорический этот сон, ясно вижу, что камни преткновения ничто иное, как трудовая моя земная жизнь; дела не улаживаются не смотря на труды, а что подъезд уже близок, это несомненно, но, конечно, по грехам моим и мыслить не дерзаю найти его для себя освещенным.

Сношения с усопшими.

Сестра моя Полтавская составляла со мной одного человека: у нас были одни понятия, одни чувства и мысли, но уравняться с ней в христианских подвигах и мыслить не дерзаю. Кончина её ясно это доказывает. В течении шестинедельных страданий она несколько раз причащалась, все ночи заставляла читать ей акафист, лежать она не могла и с большим трудом сидела в креслах, и то поддерживаемая горничной. В день её кончины я стояла сзади неё; два доктора окружали больную. Она сказала обернувшись ко мне: ты всё плачешь? береги себя: касательно своих детей я спокойно умираю – у них есть мать. – Потом спросила докторов без малейшего страха, как они её находят? Они вместо ответа друг другу подали её пульс. Она их поняла и сказала без испуга: «вы сами отцы семейства; если можно – спасайте меня». – На ответ же их, что всё что от них зависело, всё сделано, она не смутилась и желала ещё причаститься. Исповедь её была громкая, и едва ли младенец имел менее грехов. Когда же причастилась, то с улыбкой, подняв к небу руки, сказала: ну, теперь мы можем заснуть, – и заснула, так что и сам духовник не подозревал, что она перешла в вечность. Я два года не осушала глаз. И вот однажды вижу сон, что я стою одна на прекрасном месте, обнесенном низеньким плетнем, трава была высокая и густая, но ни тропинки, ни калитки не было, и вдруг увидала сестру возле меня стоящую. Я с радостью хотела её обнять и поцеловать, но не знаю, почему этого не сделала, а только спросила: «любит ли она меня по-прежнему». Она отвечала: «уж это не та любовь». А молишься ли обо мне? Она, сказав: «ещё как молюсь», скорыми шагами стала уходить. Трава пред ней раскидывалась и она шла по тропинке. Когда же я хотела за ней идти, то снова перепутывалась и скрывала тропинку. Остановись, кричала я, возьми меня с собой; ты видишь, что я одна не могу идти, но ответа не было, и она сделалась невидимою. Я обернулась к небу и увидала распятие во весь рост; мгновенно оно сдвинулось и дало место Господу Саваофу, то и другое не скрываясь дало место царским дверям затворенным... и я проснулась.

2-й сон.

Другая моя сестра Повалишина имела много достойных качеств и, хотя мы были от разных матерей и она гораздо моложе меня, мы были очень дружны. Она была слабого здоровья и я чаще бывала у ней, чем она у меня. Когда случалось так, что у ней не было посетителей, то любимые разговоры наши были о будущей жизни. Раз она мне сделала замечание, что я очень грешу, не переставая плакать по сестре; стало быть ты не хочешь покориться воле Божией; возьми же меня в пример: сколько я имела детей и всех потеряла, осталась одна дочь и та болезненная, и то не ропщу. Чрез год она ещё родила и, прострадав недель шесть, скончалась. Я всё время была при ней и от вторичного горя сама занемогла и, отстояв первую панихиду, на похоронах уже не была. Доктора добивались во мне испарины, но никакие средства её не производили. Накануне 9-го дня ночью со мной сделалась испарина на лице и на груди... и вдруг во сне я слышу чей-то голос: Елизавета Владимировна приказала вас разбудить. Я же отвечала: скажите Лизаньке, чтоб она меня не будила: у меня испарина, которой добиваются доктора. Опять тот же голос сказал: для того то она и приказала вас разбудить – эта испарина для вас вредна, она неправильная. Я проснулась, испарина исчезла, и я вздумала спросить докторов, существует ли неправильная испарина, не сказав им, что она у меня была. Они отвечали, что она самая вредная, ибо не повсеместная и непременно надо её перервать. В это же утро муж сестры моей присылает барышню, жившую у них, сказать, что сам бы меня навестил, но так как это 9-й день, то исполнив всю службу, устал; более же прислал ко мне по приказанию Елиз. Влад., которая во сне с ним много говорила и между прочим сказала ему: скажи от меня сестре Кашинцовой, что я её благодарю за все – за все и прошу её, чтоб она более не плакала.

3-й сон.

В доме моего родителя был в числе прислуги человек весьма набожный и преданный всему нашему семейству, но был глуп и из него делали шута. Когда я была так убита горем, он часто приходил меня навещать. Однажды я попросила его научить меня как поминать на славе усопших, читая по ним псалтирь, что он и сделал. Вследствие чего я спросила – поминает ли он мою сестру? Он с негодованием возразил: как же нет? вы обе выросли на моих глазах... и праведницу вашу матушку поминаю и за всех вас живых молюсь. Года через четыре и он умер. Из признательности к нему я сочла своей обязанностью поминать его, а так как у меня вековое поминовение в том приходе, где живу, то и его вписали; так же вписала имя его и в свое поминанье, с которым всегда бываю в других приходах. В Троицкую родительскую субботу я была у ранней обедни, потом поехала к поздней на Ваганьково: в самый Троицын была также. На Духов день вижу сон, что я взошла в какую-то неизвестную мне часовню, где по левую сторону был большой образ. Я намеревалась по ступенькам к нему ведущим взойти приложиться и рассмотреть какой это образ в серебряном окладе, как вдруг увидала у ступенек по правую сторону Александра. Он был с веселым лицем и помолодевший. Я пришла в недоумение идти прикладываться, или с ним заговорить. Предпочесть разговор – боялась согрешить: а при мысли, что человек невидимо вошедший мгновенно может и скрыться, я решилась подойти к нему с вопросом: Александр! это ты?

Да, я. Да ведь ты умер? умер. А как же ты здесь? Он взял меня в сторону, поднял руки к небу, сказав: а Троицын то день... ваши молитвы и ваше поминовение большую мне приносят пользу и сделал мне низкий поклон.

Я проснувшись стала разузнавать когда будет его годовой день, чтобы по нем отслужить панихиду, и оказалось, что он был в самый Троицын день.

4-й сон.

Всеми уважаемая штатс-дама Прас. Ив. Мятлева⁴⁸¹ не столько мне была близка по родству, сколько по её расположению. Старшая её дочь Граф. Левашова⁴⁸² была ещё в детстве нашем со мною очень дружна. Впоследствии она жила в Петербурге, но мы вели переписку. С кончиной графини переписка прекратилась. И вот я вижу сон, что вторая Мятлевой дочь Галахова говорит мне: поди к маменьке – она тебя зовет. Я сейчас же за ней пошла и изумилась, найдя Праск. Ив. уже не в великолепном доме, а в темной и узкой комнате, на каком-то ничтожном диване лежащую. Когда она меня увидала, то, протянувши ко мне руки, благословила меня. Этот сон не выходил из моей памяти и я вполне была уверена, что она скончалась. Анна Алекс. Окулова⁴⁸³, воспитательница нашей Великой Княжны Ольги Николаевны, если и на два дня приезжала в Москву, всегда бывала у меня, и на сей раз меня посетила. Я прежде чем с нею поздороваться спросила: скажи прежде всего мне о Мятлевой? и ответ был: недавно скончалась.

5-й сон.

Однажды во сне я вижу Миллера, бывшего полицеймейстера Московского в белом одеянии. Он подошел ко мне и начал говорить всё про покойников – общих наших знакомых. Я, рассказывая сон Николаю Андреевичу, прибавила: странно, что человек давно мною забытый, мне приснился и не нашел другого разговора, как о покойниках. Забывши сон и ездивши с визитами, я приехала к его племяннице. Она бежит ко мне навстречу, объявляя, что её дядя на днях скончался.

6-й сон.

При жизни ещё моего мужа мне снилось, что получила от него письмо и прочла: тебе будут большие беспокойства от кухарки. Впоследствии не прошло двух дней, как мне докладывают, что надо поторопиться отправить кухарку в больницу, – она занемогла так сильно, что едва доедет. Так и должна была она там кончить жизнь.

7-й сон.

В год поджигательств в Москве мне снилось, что я вхожу в церковь Покрова к утрене и вижу покойного своего родителя, стоящего у правого клироса; в руках его был большой крест без распятия, вызолоченный по дереву. Не оборачиваясь ко мне, он подал мне этот большой крест, и я проснулась. В непродолжительном времени мне объявляют, что одна странница неотступно желает меня видеть (а я до предсказателей не охотница, и даже считаю за грех с ними толковать), но она почти силой ко мне ворвалась. Описала меня как я сама себя знаю, сняла с себя перчатки, надела сильно на мои руки, сказав: тебе тепло будет; стала пред образами и, молясь, твердила: Господи! спаси ее. Потом окутала меня всю своим платком сказав: о, как тебе тепло будет... и снова за меня молилась. Её предсказание и поданный мне крест предвестили мне два пожара в нашем доме, через полгода один после другого, но они были во славу Божию, и милосердие Бога было сопряжено, можно сказать, с чудесами. В первом пожаре огонь горел в углу сеней девичей и, не раскидываясь, пробил крышу, – и вместо убытка я же получила большую сумму из страхового общества. Духовник мой покойный – от Рождества в Кудрине, любивши меня более, чем духовную дочь, прибежал ко мне и стоя при огне, ничего не зажигающем, дивился. Я не потеряла присутствия духа: распорядилась вынести шкаф с образами и помолясь им сказала: Господи, твори свою волю, и ушла в сад, но преданная прислуга всё важнейшее перенесла туда же. Когда же приехавшая часть потушила огонь и всё из саду вносилось, то утвердительно можно с верой сказать: «аще и пойду посреди сени смертныя не убоюся зла». Образа в шкафе трехугольном как будто и не выносились. Весь мой гардероб не только не испачкался, но кисейные платья не требовали утюга. Второй пожар – та же самая история с той разницей, что загорелось в кладовой, горел потолок, составлявший накат моей спальни. Со двора кричали: спасайте барыню, сейчас её пол провалится. Люди в передней задыхались от жару и дыму, а я лежащая на самом огне (ибо это было ночью – от 10-ти часов вечера до 5-ти утра) и дыму не слыхала. Равным образом всё было вынесено и внесено невредимо. И я же получила опять сумму из страхового общества, от которой я отказывалась не потеряв ничего, но по правилам страховка должна быть принята. Тамошний архитектор с удивлением говорил, стоя пред пожаром: «я состарился в этой службе, но подобных пожаров не видал».

Вот, Преосвященнейший Владыко, Вам некоторое описание моей жизни. Оно – следствие недавно прочитанной мною книги о чудесах Шуйской чудотворной иконы, где Владычица повелевает объявлять о её чудесах. Иначе как же бы я могла позволить себе дерзновение утруждать Вас столь длинным чтением, и кому же лучше, как не Вам посвятить все это описание? Но умоляю Вас, чтобы эта тетрадь никому не попалась на глаза. Нет сомнения, что она меня переживет, пускай она будет Вам напоминанием о душевно Вас уважающей, всем сердцем преданной Вам и жаждущей Ваших молитв Евдокии Кашинцовой.

P.S. Вот ещё случай: в молодости моих лет, когда я читала Четь-Минею, в копце Апреля опять во сне слышала: «Пафнутий Боровский». Проснувшись, спросила мужа: есть ли такой святой? и он тоже не знал. Когда же я дочиталась до 1-го Мая, то к удивлению моему, это было о Пафнутии Боровском. Так как у меня в доме каждое первое число служится молебен с водосвятием, я вменяю себе в обязанность молиться этому святому 1-го числа Мая.

Теперь прибегаю к Вам, Преосвященнейший Владыко, прося Вас вразумить меня, чему я должна приписать все свои сновидения? К чему я так много была извещена о долженствующем случиться? Если это искушения, то удвойте Ваши Архипастырские молитвы за меня грешную».

В ответ на это послание писал я от 16-го числа:

«Ваше Превосходительство,

Досточтимая о Господе,

Евдокия Владимировна!

Приношу Вам искреннюю благодарность за Ваше великое ко мне доверие.

Прочитав с полным вниманием Вашу назидательную повесть о Вашем рождении и воспитании, о совершившихся над Вами дивных знамениях силы Божией, о примечательных случаях в Вашей жизни и о Ваших знаменательных сновидениях, я понял теперь ясно, откуда в Вас такое благочестивое настроение мыслей, такая любовь к храму Божию, такая преданность в волю Божию и такое сердечное расположение к истинной христианской благотворительности. Не обинуясь можно сказать о Вас, что Вы благочестивого корене пречестная отрасль, как нередко воспевается в церковных песнопениях в честь некоторых святых мужей и жен. От таких родителей и каковы были у Вас и как Вы их изображаете, мог ли произойти иной плод, иная воспитанница, как Вы? Ибо как, по древней притче, от беззаконных исходит беззаконие (1Цар.24:14), так, напротив, от праведных и благочестивых естественно должны исходить правда и благочестие.

Чудесные явления над Вами и над присными Вам силы Божией, очевидно, суть плоды живой веры Вашей в Божественную помощь.

Бывают и у других примечательные события в жизни, но не все обращают на них должное внимание, не все так пользуются ими к своей душевной пользе, как пользовались и пользуетесь Вы.

В нощных сновидениях всегда более или менее отражаются мысли и чувствования, какими бывает занята душа в бодрственном состоянии. Вот обыкновенное, естественное изъяснение сновидений. Но как нам известно из Св. Писания, бывают сны особенного свойства, происходящие по действию и особенному устроению Промысла Божия. На эти сны нельзя не обращать особенного внимания и к содержанию их нельзя не быть внимательным. Но с другой стороны, бывают сновидения, замечательные по своему содержанию, но сомнительные по своему происхождению. Относительно таких снов много встречается предостережений в книгах Священного Писания и в житиях Святых.

Итак не всякому сну можно приписывать особенное значение.

Вот все, что могу я ответить на Ваш вопрос относительно сновидений.

Приветствуя Вас с начавшимся и продолжающимся ещё в св. церкви великим и всерадостным торжеством о преславном воскресении из гроба Божественного Искупителя, призываю на Вас Его спасительное и вседейственное благословение».

2-го ч. получено было мною с родины моей, от священника села Гориц, Шуйского уезда, Александра Яковлевича Невского, уведомление об устройстве, по моему распоряжению, памятника над могилою моей родительницы. Памятник над могилою родительницы⁴⁸⁴ устроен в форме чугунного креста стоимостью во сто рублей. В дополнение к посланным мною от 20 ноября 1865 г. на вечное поминовение моих сродников пяти билетам сериями (250 р.)⁴⁸⁵ препровождено мною на тот же предмет ещё два банковых билета по 100 руб. каждый с тем, чтобы причт церкви села Гориц пользовался только одними процентами.

7-го ч. получено было мною письмо из Вильны от попечителя учебного округа Н. А. Сергиевского.

Николай Александрович от 2-го числа писал мне:

«Вместе со словами пасхального приветствия: «Христос воскресе», примите, Ваше Преосвященство, мое и жены моей искреннейшее поздравление с светлым праздником Воскресения Христова и все наши лучшие Вам благожелания. Дай Господи провести Вам светлые дни праздника в совершенной радости и полном здоровье.

Сердечно благодарен я Вашему Преосвященству за письмо от 22-го января и за присланную книжку. Вы спрашиваете, когда же мы увидимся? Дорого бы я дал за удовлетворительный ответ. Но, увы, не могу дать такого ответа. Носилась в голове мысль поехать летом на Кавказ, чтобы там отдохнуть и полечиться. Но едва ли удастся осуществить эту мысль, сопряженную со многими затруднениями. Если же поездка эта устроится, то я заблаговременно уведомлю о проезде через Харьков, где постараюсь остановиться на два, три дня.

Теперь, я думаю, Ваше Преосвященство уже обжились и освоились с Харьковом. Нет сомнения, что душе там легче, нежели в наших польско-жидовских странах.

Нового у меня решительно ничего. Всё идет своим чередом, по-старому. Нередко стал я прихварывать. Постоянная напряженность начинает разрушать организм. Не знаю, долго ли могу так работать, как теперь работаю в Вильне вот уже седьмой год.

Буду с нетерпением ожидать от Вашего Преосвященства сведений о Вас и Вашем житье-бытье».

10-го ч., в субботу на Пасхе, неожиданно приехал ко мне из Белгорода, сосланный туда в наказание, архимандрит Полоцкого Богоявленского монастыря Григорий, с целью излить предо мною свои скорбные чувства и получить от меня какое-либо утешение. Я, сколько мог, утешил его и словом, и делом, вручивши ему на его нужды небольшую сумму денег. Немало побеседовали мы с ним, в продолжении трех суток, о Полоцке и о Белгороде.

14-го ч. писал я в Москву Преосвященному Леониду:

«Пропустивши время приветствовать Вас с всемирным торжеством о преславном воскресении из гроба Господа и Спасителя нашего, спешу, по крайней мере, не запоздать к Вам явиться с моим усерднейшим поздравлением по случаю Вашего личного празднества в честь и славу св. муч. Леонида, молитвами и предстательством коего да хранит Вас благодать Воскресшего Жизнодавца на многия лета, к радости и утешению Ваших присных и всех Вас душевно почитающих. – Мне помнится, если не ошибаюсь, Вы празднуете 16-е число апреля в 30-й уже раз: слава Богу! немалое уже поприще монашеского жития пройдено Вами. Но-увы! В настоящее печальное время более и более оскудевает число преподобных в духовных школах высшего образования. Как слышно, наше высшее священноначалие немало озабочено при виде этого неутешительного явления. Но и простому нашему монашеству угрожает сокращение.

Не далее, как вчера я слышал, что внесено в Св. Синод предложение о закрытии некоторых городских монастырей, в том числе Полоцкого Богоявленского; посмотрим, какие будут из этого последствия. В нашей благословенной Украйне, в царствование Екатерины II, закрыто было множество монастырей, но впоследствии времени некоторые из упраздненных обителей, как напр. Святогорская Пустынь, Ахтырский Троицкий монастырь и др., по усиленному ходатайству местных помещиков и благочестивых поселян, восстановлены и, можно сказать, процветают. В духе русского православного народа таится какое-то особенное расположение и уважение к иноческим обителям; их не терпит только современный социализм и нигилизм. У меня в епархии созидается вновь одним благочестивым старцем-помещиком монастырь, на устройство и поддержание коего он определил 100 т. деньгами и 4400 с лишком десятин превосходной земли с вековыми дубовыми рощами, водами и проч. К концу нынешнего лета предполагается открыть эту обитель.

Таврический преосвященный⁴⁸⁶, мимоездом из Москвы, провел у меня сутки. Много с ним мы беседовали о разных предметах, и ничего утешительного он не сообщил мне. Петербург произвел на него, во всех отношениях, самое грустное впечатление.

Вот не стало между нами ещё одного крепкого ратоборца за права Церкви и епископского сана. Я разумею Преосвящ. Агафангела. Родные его приглашали меня на его погребение, но я не мог решиться на такое дальнее путешествие, не зная распоряжений по этому случаю со стороны Св. Синода. Кто-то займет его теплое место⁴⁸⁷?

Необыкновенно скорое, при нынешних порядках, награждение прогрессивного Хрисанфа⁴⁸⁸ не может не заслуживать особенного внимания. Желающие награды должны принять это к сведению.

Утешен конечно наградой и мой почтенный земляк – Муромский Владыка⁴⁸⁹. Судя по его летам, пора бы ему и на епархиальную кафедру. Нельзя не порадоваться и за старца о. прот. П. Е. Покровского⁴⁹⁰, украшенного также звездою.

Еретическая книга Farrar’а⁴⁹¹, о которой изволите, писать, переводится однако же и печатается в «Православном Обозрении».

Я забыл Вам сказать о великопостных забавах и увеселениях. Харьковцы не меньше древних римлян преданы наслаждению всякого рода зрелищами, но и они несколько устыдились перед Св. Четыредесятницей: по крайней мере, местная газета не раз выражала скорбь по поводу пустоты театров, не смотря на появление в них нередко знаменитостей артистических. Слава и благодарение Господу!

Ваше Преосвященство изволите заключать свое послание от 9-го Марта словами: «негде более писать, да и некогда»... Что Вам некогда писать, с этим я согласен, но чтобы негде было писать, это неправда. Вы так много оставляете неписанной бумаги сверху страниц, что там можно было бы поместить другое подобное Вашему письмо. Вперед покорнейше прошу исписывать весь почтовый лист сверху донизу».

15-го числа писал я во Владимир Преосвященному Иакову:

«Светлый праздник Христова Воскресения, радостный для всякого православного христианина, для Вашего Преосвященства ныне вдвойне должен быть радостен, как ознаменованный для Вас монаршим благоволением. Поэтому и от меня примите сугубое усерднейшее поздравление.

При сем позволяю себе обратиться к Вашему Преосвященству с следующею покорнейшею просьбою. У меня давно лежало на душе сделать хотя небольшое приношение на пользу Церкви и причта села Палеха Вязниковского уезда, где был на службе и где окончил свою жизнь мой родитель⁴⁹². Теперь я решился, наконец, привести в исполнение эту мысль. Не желая беспокоить своим поручением достопочтенного старца Высокопреосвящ. Антония, я рассудил обратиться к Вашему Преосвященству и просить Вас принять на себя труд переслать через Консисторию к причту помянутого села препровождаемые вместе с сим в особом пакете на имя Вашего Преосвященства три банковых 5% билета, по 100 р. каждый. Исполнение этой просьбы я приму для себя за особенное одолжение.

Среди страстной недели скончался мой сосед, Преосвящ. Архиеп. Варлаам, бывший Тобольский, и проживавший на покое в Белгородском монастыре. Отпевание его совершал в среду на Светлой неделе Преосвященный Курский⁴⁹³. Слышно, что покойный Варлаам начал дело об открытии и прославлении мощей нетленно почившего в Белгородском монастыре святителя Иоасафа (Горленко)⁴⁹⁴. Дай Бог, чтобы это дело приведено было ко благому концу».

Вместе с тем препроводил я к нему упомянутую в письме сумму при особом официальном письме за № 37, следующего содержания:

«Препровождая при сем к Вашему Преосвященству три Государственных пятипроцентных банковых билета – выпусков: 1860 г. за 180.758; 1861 г. за № 163.209 и 1869 г. за № 46.509 по сто рублей каждый, покорнейше прошу Вас принять на себя труд сделать распоряжение об отправлении сих билетов к причту Вязниковского уезда села Палеха Крестовоздвиженской церкви, при которой погребен мой родитель, с тем, чтобы процентами с двух билетов пользовался причт означенной церкви и за сие совершал поминовение о моих сродниках по прилагаемой при сем записке, а проценты с третьего билета поступали бы в пользу церкви; самый же капитал оставался бы навсегда неприкосновенным.

Как о получении помянутых билетов, так и о сделанном Вашим Преосвященством распоряжении касательно доставления их по назначению благоволите меня уведомить»...

Из Москвы писала мне от 15-го числа Графиня А. Г. Толстая в ответ на мое письмо от 1-го апреля:

«Ваше Преосвященство много утешили меня милостивым письмом и внимательным участием, с которым расспрашиваете меня о моем исцелении от слепоты. Мне сделал операцию глазной доктор Маклаков, он снял катаракт очень удачно, и во все 11-ть дней, которые я пролежала, никакой болезни, никакого обычного мне страдания у меня не было, по-особенному заступлению Царицы Небесной.

Прочитав случайно о чудесах, явленных исключительно слепым чрез Икону Божией Матери, именуемой Тихвинскою, я вспомнила о таковой же иконе (настоящей копии с чудотворной), привезенной из Тихвина покойному мужу моему. Икона эта была в Москве, я просила привести её сюда, и тут же помолившись решилась сделать операцию, которая удалась в честь и славу Маклакова. Радость моя была велика, соразмерна ей моя благодарность Всевышнему за Его многия и неизреченныя блага.

Теперь надеюсь видеть Вас ещё в этой жизни. Вашему Преосвященству легко понять, какое это будет для меня счастье, и как искренно я его желаю.

В ожидании его благодарю ещё раз Ваше Преосвященство и прошу Ваших святых молитв с Архипастырским благословением».

19-го ч. писал я в Новочеркасск преосв. Никанору, Еп. Аксайскому:

«Приношу Вашему Преосвященству искреннюю благодарность за приветствие меня с светлым праздником и за одобрительный отзыв о книжке. Прошу принять и от меня взаимное, хотя и позднее, но тем не мене усердное поздравление с продолжающимся празднеством Св. Церкви о преславном воскресении Христовом.

Вы называете описание моего прощания с Полоцкою паствою образцовым; не слишком ли много чести? Предполагаемому Вами описанию предстоящего юбилея Вашего досточтимого Архипастыря⁴⁹⁵ желаю не только сравняться с этим образцом, но и превзойти его.

Да, судя по началу моего управления Полоцкой паствой, мог ли я ожидать такого конца и такой оценки моих трудов? Вы сами были свидетелем, с каким предубеждением многие смотрели на первоначальное мое действование в Витебске и какую борьбу пришлось мне выдержать со всем меня окружающим. Но так как я действовал по совести и ничего не желал для своей паствы, кроме добра, то Господь и благословил мое действование добрым успехом, и пасомые поняли, наконец, и оценили мои добрые намерения. За всё слава и благодарение Господу!

Прошедшим летом до меня доходил слух, что Ваше Преосвященство имели было намерение посетить меня; я очень порадовался было этому слуху, но, к сожалению, он не оправдался. Не рассудите ли нынешним летом осуществить Ваше благое намерение? Я душевно был бы рад Вашему посещению.

В нынешнем году меня посетил, по пути в СПб. и обратно, Преосв. Таврический Гурий, который ездил в северную столицу для совещания со врачами. На Пасхе гостил у меня дня три несчастный Полоцкий изгнанник – Архим. Григорий. По общему сознанию, с ним поступлено очень жестоко и едва ли справедливо. Я утешал и успокаивал его сколько мог. За него вступилось Полоцкое Братство и обратилось с ходатайством к Графу Д. А. Толстому; не знаю, какой успех будет иметь это ходатайство. О. Григорий с признательностью передавал мне о Вашем сочувствии его горю».

21-го ч. неизвестно кто писал мне:

«Ваше Преосвященство, Преосвященнейший Владыко!

Блаженной памяти Преосвященный Филарет, бывший Архиепископ Харьковский, в продолжении церковной процессии 22 Апреля и 1-го Октября, благословляя молящихся на известных пунктах города, каждый раз на несколько мгновений высоко возносил святую икону повыше своей головы. Лицезрение святыни в эти торжественные минуты нередко исторгало слезы у прибывших издалека поклонников и надолго-надолго оставляло в сердцах их благодатное умиление».

В этих строках, без сомнения, преподавался мне урок для следующего дня, т. е. 22-го числа, когда по обыкновению переносится из Харькова чудотворная икона Озерянской Божией Матери в Куряжский монастырь. К сожалению, наставление это несколько запоздало; записку эту получил я на другой уже день после крестного хода.

26-го ч. получена была мною официальная бумага от Начальника Санкт-Петербургских женских гимназий и профессора Д. Академии Ив. Терент. Осинина⁴⁹⁶. Он писал мне от 22-го числа за № 209:

«Преосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь!

Окончившая воспитание в Педагогическом курсе С.-Петербургских женских гимназий и прослужившая свыше 5 лет в должности Классной Надзирательницы при Василеостровской женской гимназии, дочь статского советника девица Мария Ивановна Шопен просит меня рекомендовать её на должность Начальницы женского Епархиального училища в г. Харькове.

Так как девица Шопен, по моему убеждению, могла бы как по нравственным своим качествам, так и по полученному ею образованию и по педагогической опытности с истинной пользой для образования воспитанниц Епархиального училища занять вышеупомянутую должность, то позволяю себе утруждать Ваше Преосвященство покорнейшею просьбою, не признаете ли возможным предоставить должность Начальницы Епархиального училища девице Шопен.

Испрашивая себе Архипастырских молитв Ваших, с глубочайшим почтением честь имею быть»...

На эту официальную бумагу я отвечал таким же официальным письмом от 4-го Мая за № 45:

«Ваше Превосходительство,

Милостивый Государь!

На отношение Вашего Превосходительства от 22-го минувшего Апреля за № 209, в коем Вы изволите рекомендовать на должность Начальницы Епархиального женского училища в г. Харькове дочь статского советника Марию Ив. Шопен, имею честь сообщить Вам, Милостивый Государь, что в настоящее время в Харьковском Епархиальном женском училище Начальница имеется на лицо и что, в случае вакансии, избрание Начальницы в Епархиальные женские училища, на основании Высочайше утвержденного Устава сих Училищ, предоставлено съезду духовенства.

С истинным почтением и преданностию имею честь быть»...

27-го числа писал мне из Владимира Преосвящ. Иаков:

«Сердечно благодарю Ваше Преосвященство за поздравление меня с двойною радостью, по случаю общего для всех праздника и моего орденского.

Орденские знаки получены мною 7-го апреля, а грамота вчера только.

Кто радуется, а иные плачут. Г. Чуриловский⁴⁹⁷, смотритель Шуйск. училища, Вам, думаю, небезызвестный (45 л-на службе) уволен от должности, по ревизии Зинченко⁴⁹⁸, который нехорошо отнесся о нем, как наставнике и начальнике. Бедный очень встревожен; хотел даже жаловаться на ревизора. – Всё духовенство было постоянно довольно его управлением. Я впрочем его не знаю.

А изволите ли читать Влад. Еп. Ведомости? 4-й № этих Ведомостей обратил внимание Главного Управления печати. Напечатана была статья Св. Хераскова⁴⁹⁹ по поводу газетных толков о разрешении театров в Великий пост. Совет нашел её направленною против Правительственных распоряжений и возмутительною. Министр Вн. Дел препроводил заключение Совета к Гр. Толстому. Граф, нимало не рассуждая, сообщил только содержание министерской бумаги. Мы растолковали это в свою пользу. В Синоде, видно, не осуждают нашего автора и рук нам не связывают. Владыка домашним образом показал графское отношение.

Преосв. Костромской⁵⁰⁰, прочитав статью Хераскова, в то же время предписал городскому духовенству читать её по церквям. Агитаторы!

Если молчать нам, то мы подставим шею и отдадим себя и вместе церковь на заклание. Мацеевича⁵⁰¹ все бранили за протест против распоряжений Екатерины; наконец, нашелся человек, который возвысил голос в защиту его. Истина восторжествует. Спасибо Барсову⁵⁰².

Наши епарх. работы по реформе церквей окончены печатью. Вышла книга в 19 листов. Скоро разошлется по церквям. 816 причетников оказываются сверхштатными, а священников, кажется, 120. Кому же хорошо будет?!

7-го апр. прибыл во Владимир г. Судиенко, новый губернатор; 8-го сделал нам визиты, 9-го мы ему отдали поклон. Представлялись и члены Консистории и семинарское начальство.

17-го ч., после обедни, губернатор и вице-губернатор дождались выхода Владыки из алтаря, и первые приняли его благословение и поздравили с торжеством. Этого прежде не было.

Обещают нам в нём много доброго. Дай Бог!

Простите, Владыко. Поручаю себя Вашим святым молитвам».

Вместе с этим Его Преосвященство уведомлял меня официальною бумагой о сделанном им распоряжении относительно передачи Банковых билетов, посланных мною в пользу причта села Палеха.

Получив это уведомление, я писал Преосвященному:

«Спешу принести Вашему Преосвященству искреннюю благодарность за Ваше распоряжение касательно отправления по моему назначению процентных билетов. Но позвольте попросить Вас сделать мне ещё одолжение: поручите, пожалуйста, Г-ну Секретарю Консистории, Г. Ф. Нарбекову, распорядиться извлечением из Консисторского архива сведений о летах моих родителей. Отец мой, пономарь села Палеха, Вязниковского уезда, Мих. Серг. скончался 25-го Янв. 1819 г. и там погребен; а мать Стеф. Ив. умерла и погребена в селе Горицах, Шуйского уезда, 14-го Марта 1830 г. Знаю, что такие справки нелегко сделать, но я готов вознаградить того, кто примет на себя этот труд: пусть только Гер. Фед. напишет, сколько нужно будет заплатить.

Благодарю Ваше Преосвященство за указание статьи о. Хераскова. Я прочитал её с большим интересом и мысленно поблагодарил автора. Подобную статью редактора Душеп. Чтения я приказал перепечатать в Харьков. Еп. Ведомостях.

Поздравляю Вас с новым начальником губернии. Дай Бог, чтобы он как начал, так и продолжал свои отношения к начальникам епархии.

Как мне жаль почтенного И. П. Чуриловского: это был всегда примерный наставник и начальник, а его нравственные качества, можно сказать, беспримерны для нынешнего века. Я знаю его с давнего времени».

29-го ч. писал я в Вильну Попечителю Округа П. А. Сергиевскому:

«На Ваше приветственное: Христос воскресе, с чувством глубокой душевной признательности ответствую: воистину воскресе.

Благодарение Господу, светлый праздник я встретил и проводил мирно и благополучно, хотя и не без утомления по причине обычных приёмов и выездов. Пасха у нас была не только красная и светлая, но и жаркая и весьма пыльная. Вообще, весна нынче началась здесь, как бы в вознаграждение за прошлогоднюю, весьма рано; в Марте месяце засеяны были уже по местам яровые поля. В Апреле жары доходили до 25° в тени. При таких жарах и при необычайной в Харькове пыли, жизнь в городе несносна. 23-го ч. я поспешил удалиться в свое загородное уединение, но с этого, именно, дня изменилась и погода, стало гораздо прохладнее, но дождей почти нет, хотя небо и покрыто облаками.

И в городе моя жизнь, в продолжении зимы, текла, по крайней мере, по вечерам тихо и уединенно, а здесь в загородном доме я, можно сказать, услаждаюсь блаженством уединения; разве какой-нибудь проситель изредка нарушит мое уединение. Но это впрочем пока в начале; затем, вероятно, будет шумнее. Прошедшее лето, начиная с Июля почти всё я провел в кругу гостей – родных и разных знакомых. Ожидается немало посетителей и на нынешнее лето. Но я буду очень недоволен, если Вы, достолюбезнейший Н. А., не посетите меня нынешним летом. – Послушайтесь моего доброго совета: возьмите отпуск и съездите на Кавказ, или в Крым; не доводите до крайнего изнеможения своих сил, для коих немало ещё предстоит работы в будущем, на каком бы Вы ни были служебном поприще.

Занятий по службе у меня и здесь не меньше, чем было в Витебске, но таких сердечных тревог, какие я постоянно испытывал там, здесь, слава Богу, не ощущаю. Между духовенством есть правда и здесь люди задорные, но таких злостных варваров, какие были в Витебске, здесь пока не вижу. Витебск и теперь не оставляет меня в покое. Оставляя Полоцкую Кафедру, я не оставил за собою ни одной копейки долгу, в чем и получил от Консистории законную квитанцию. Но чрез год, нежданно, негаданно, вдруг получаю от моего почтенного преемника⁵⁰³ бумагу с требованием более 1000 рублей для уплаты долгов, оказавшихся на архиерейском витебском доме. По истребовании относящихся к делу документов, я увидел, что эти долги – произведение недобросовестного эконома и его клевретов, и потому просил Его Преосвященство обратиться с своим требованием к виновнику этих долгов. Преосвященный Викторин, так неосмотрительно обратившийся ко мне с неосновательным требованием уплаты долгов, по получении моего ответа, почувствовал, как мне пишут, немалый стыд.

Между тем я, поступивши на Харьковскую Кафедру, получил в наследство от своего предшественника не мнимых, а действительных долгов более 25-ти тысяч. В течении минувшего года погашено тысячи четыре, или пять; прочее подлежит уплате на дальнейшее время».

30-го ч. получено было мною печальное известие о кончине старейшего из Русских иерархов, Высокопреосвященного Арсения⁵⁰⁴, митрополита Киевского, последовавшей в Петербурге 28-го числа от апоплексического удара, на 79-м году от рождения. Отпевание над телом почившего святителя совершено было 2-го Мая в Петербургском Казанском соборе, а погребение – в дальних пещерах Киево-Печерской лавры. – Обстоятельства кончины и погребения с подробностью описаны в современных духовных журналах и газетах. А его учено-нравственная и административная характеристика изображена в следующих отдельных изданиях: 1) Памяти Высокопреосвященного Арсения, митрополита Киевского, Киев, 1876 г., и 2) Воспоминания о покойном митрополите Киевском Арсении, В. Ф. Певницкого, Киев, 1877 г.

О моих личных отношениях к почившему в Бозе Иерарху довольно было говорено выше⁵⁰⁵.

6-го мая я посетил Институт Благородных девиц для присутствования на выпускном экзамене по Закону Божию воспитанниц 1-го (старшего) класса. Вследствие сделанного мною в прошедшем году преподавателю, протоиерею Павлову, замечания относительно одинакового высшего балла (12) у всех воспитанниц⁵⁰⁶, в нынешнем году из числа 19-ти воспитанниц, значившихся в списке, у трёх поставлен балл – 11, но и это не вполне соответствовало действительным сведениям в Законе Божием воспитанниц.

9-го числа писал мне из Владимира Преосвященный Иаков:

«Выписку из Консисторских документов о летах Ваших родителей препровождаю к Вам подлинником.

Вчера писали нам из СПб., что Митр. Арсений умирал с трудом, что весь Питер занят толками о преемнике его. Называют кандидатами – Донского⁵⁰⁷, Экзарха⁵⁰⁸, Димитрия⁵⁰⁹ Яр. и Макария⁵¹⁰ Литовского; но о первом говорят, что любит деньгу, второго не знает граф⁵¹¹, третий только что перемещен на Волынь. Значит ни тому, ни другому, ни третьему неудобно, а о последнем граф говорил, что первая вакансия митрополита его. – Увидим, чья возьмет⁵¹².

При этих толках стоит приметить зоркость петербургских глаз. Словно в зрительные трубы, как астрономы, видят движение и шаги наши, и произносят суд. Это напоминает мне А. П. Святославского⁵¹³, сказавшего мне однажды, что М. Ф.⁵¹⁴ знает всё, даже и то, что едят попы. В Петербурге как в фокусе сходятся всякие лучи.

У Преосв. Агафангела по смерти не нашли, говорят, денег. Значит, окружающие обобрали его. Хорошо делают те, которые заблаговременно распределяют свое доброе. Помните, вероятно, Андрон. архим. Гавриила⁵¹⁵. У него были деньжонки, и он собирался положить капитал на содержание одного или двух учеников его имени, но по скупости всё откладывал и умер ничего не сделавши, и денег после него не нашли: служитель воспользовался.

На днях отпечатано 1200 экз. книги о реформе церквей Влад. еп. Вышла книга в 19 листов. Но объявить её Владыка затрудняется, боясь, чтобы не произошло возмущений от крестьян, коих, не спросясь, отчислили к соседним церквям. Надо бы, говорит, привести в исполнение через уездные комитеты, но они давно закрыты. В Комиссиях много нагрешили и делали это секретно.

Владыка думает поручить это важное дело благочинным, дав им особое наставление. Я советую вводить новые штаты постепенно, начав с Влад. уезда. При этом можно будет видеть, как действовать далее. И начать не ранее Сентября, по уборке хлеба. Как Вашему Преосвященству кажется?

Нелегко будет справляться и с духовенством сверхштатным. В Ярославской епархии священников сверх штата 70, а у нас 90, причетников же 800. Переводить их на вакантные места без согласия неудобно, а сами вряд ли пойдут на другие места. Это ведь иногда очень дорого стоит. Будь у нас церк. дома, тогда перемещать было бы удобнее.

Кстати о домах. В Харьк. епархии у причтов свои или церк. дома? Если церковные, то велико ли дается помещение священнику и прочим членам? Если есть у Вас планы этим домам, Вы сделаете нам одолжение, если пришлете копии с планов. У нас крестьяне строят, где принудят их, просто мужицкие избы. Благочинные говорили мне, хорошо бы дать планы.

Не понимаю я, от чего слабы отношения прихожан к своему священнику. Чуть что случится не по мысли детей духовных, они готовы в грязь втоптать его, прогнать и даже убить. И это бывает иногда с лучшими священниками. Какой-нибудь помещик, как недавно в Чамереве Судогодск. уезда, рассорится с попом, и выставит два, три ведра вина: крестьяне съедят попа. На днях очень почтенный священник просит меня словесно убрать дьячка, как негодяя. Подайте, говорю, бумагу. «Не могу». Отчего же? «Крестьяне защитят его». А давно ли Вы на месте? «30 лет». Значит бунтовщики выросли на Ваших глазах. Чему же вы их учили? «Да, большинство вышло из моей школы, но прежняя закваска не вывелась». И выведется ли когда? Духовенство словно пятое колесо в госуд. машине, никому ненужное! Разъясните, Бога ради, эту рознь в обществе, эту вражду против нас, и укажите меры к примирению.

Ученики Семинарии и училищ не являются после святок и Пасхи в срок, и, большей частью, опаздывают два, три дня. Подтверждали родителям о своевременной доставке, но неймется: то приходские требы задерживают, то распутица. Причины благословные. Владыка вот что удумал – продлить ученье до 20 июля, и в этом смысле написать в Синод. Понравится ли это? У нас и то не как у других: роспуск бывает 15-го июля, а у других 1-го.

Не отягчил ли я Ваше внимание? – Извините. Замолчу и буду с терпением ожидать Ваших речей.

За приглашение Ваше насладиться Вашей дачею, а паче любовью усерднейше благодарю. Как воспользоваться этим? Расстояние чуть не 700 в. Пользуйся мы перми, как архиереи в иностр. державах, дело облегчалось бы хоть с одной стороны. Нам и по своей епархии нет даровых переездов: этим пользуются только губернаторы, да судебные следователи и пасторы. Но это ещё и туда и сюда; но как покажется властям дальняя поездка? Сам по себе я с удовольствием поехал бы в гостеприимный дом, где трапезовал я и у Преосв. Филарета и у преосв. Макария и у прот. Кустова. Тогда впрочем не гостем был я, а яко враг, и то было время труда и забот. Я не умел пользоваться командировками так, чтобы взял несколько дней для отдыха. Всегда торопился, сам не зная куда».

20-го ч. в 1 ч. пополудни выехал я, в сопровождении Кафедрального о. Ключаря⁵¹⁶, из Харькова в г. Ахтырку.

По пути обозрел церкви в слободах: Песочине, Ольшане, г. Богодухове и слоб. Купиевахе.

В Песочинской церкви особенное внимание мое обращено было на образ: «Молитва Господня» в лицах. Некоторые лица очень странны и неизящны.

В слободе Ольшане три церкви: Воскресенская, Покровская и Трехсвятительская. Первые две благолепны, а последняя довольно бедна. Священник Воскресенской церкви Греков⁵¹⁷ основал женскую школу и пользуется за это уважением от прихожан. При Покровской церкви существует школа, в которой обучается до 140 мальчиков.

Некоторые из них спрошенные мною по Свящ. Истории и Катехизису отвечали очень удовлетворительно.

В 8 часов приехал в Богодухов – прямо к собору, где ожидало меня множество народа, требовавшего благословения. Собор довольно тесный и не весьма благолепен. Настоятель собора протоиерей Ф. Рашевский⁵¹⁸ болен.

Ночлег приготовлен был мне в доме настоятеля Троицкой Церкви, прот. П. Покровского.

21-го ч. слушал литургию в соборе; служил помощник настоятеля приходской Покровской церкви А. Червонецкий, но так небрежно, неблагоговейно и несмысленно, что я велел ему явиться в архиерейский дом для научения правильному и благоговейному совершению богослужения. При этом сделано было замечание благочинному соборному протоиерею (на священнической вакансии) А. Молчановскому за небрежное хранение ризницы. – Оказалось притом, что в Богодухове таинство крещения совершается не но православному, а по латинскому чину – через обливание; это неприятно удивило меня, и мною сделано было благочинному должное внушение.

После литургии осмотрены были мною две приходских церкви – Покровская и Троицкая и церковь в тюремном замке.

Настоящая Покровская церковь деревянная, но при ней сооружается новая каменная. Причту сделано замечание насчет небрежного хранения священных утварей.

Троицкая церковь каменная, обширная и благолепная; содержится очень чисто. При входе моем в церковь, певчие из прихожан пели стройно. Причт двуклиросный: настоятель и его помощник – оба имеют сан протоиерея, и потому отношения между ними не совсем правильные. Сколько мог, я старался выяснить отношения к настоятелю.

При посещении церкви в тюремном замке, я беседовал с арестантами, между коими я приметил очень молодого и образованного юношу. Оказалось, что это сын одной из дам, служащих при женском епархиальном училище.

Из Богодухова через слободу Купьеваху, где свящ. Попов⁵¹⁹ оказался не совсем трезвым, в 6 ч. вечера припыл в г. Ахтырку.

В 6 ч. в соборе всенощная, а на другой день 22 ч., в субботу, литургия, после которой совершен был в Ахтырский Троицкий монастырь с чудотворной иконою Б. Матери обычный крестный ход, который я сопровождал до Успенской церкви, на краю города.

Вслед затем, я отправился в экипаже в монастырь, где в свое время отправлена была всенощная служба с литией и величанием. Пение братское оказалось стройнее, нежели в прошедшем году.

23-го ч. – Праздник Св. Троицы. В 9 ч. литургия с торжественной затем вечернею.

После литургии обычная трапеза, к которой были приглашены некоторые более почетные лица из духовенства и граждан.

В 6 1/2 ч. вечера слушал утреню в домовой церкви, при настоятельских покоях, в коих я имел пребывание.

24 ч. День Сошествия Св. Духа – главный монастырский праздник. Литургия совершена была, в свое время, с обычной торжественностью.

Отдохнувши немного после обильной праздничной трапезы, за которой гостей было ещё более, чем накануне, я отправлялся в города, для обозрения тамошних церквей. При посещении церквей, деланы были испытания причтов в знании догматов веры и порядка церковного богослужения: не оставлял без внимания и замеченных каких-либо беспорядков по службе. В соборе сделано было мною, наедине, строгое внушение и предостережение настоятелю протоиерею А. Попову и другому протоиерею (на священнической вакансии) В. Лопатину, по поводу дошедших до меня слухов о их нетрезвом поведении, а диакона Ракшевского⁵²⁰ за его трезвое и честное поведение и исправность по службе обещал представить к благословению Св. Синода.

После храмов посетил духовное училище и произвел краткое испытание учеников по всем предметам учебного курса.

25-го ч. слушал в монастыре раннюю литургию, за которой очень много причащали младенцев, принесенных из города и из окрестных деревень.

После того я велел собрать в трапезу всю братию и здесь, по поводу многократно доходивших до меня анонимных писем о Настоятеле⁵²¹ и братии, писанных, по всей вероятности, иеродиаконом Дорофеем, тщетно домогавшимся пострижения в схиму из корыстных побуждений, я почел долгом изъяснить всё недостоинство и всю неуместность таких постыдных доносов, внушив при этом настоятелю и братии не подавать поводов к справедливым нареканиям и жалобам на свое поведение.

В 11 часов оставил монастырь.

В 5-м часу, на обратном пути из Ахтырки, опять приехали мы в г. Богодухов, где прихожане Троицкой церкви убедили меня остаться на ночь и на другой день совершить в их приходской церкви литургию. Такая усердная просьба, разумеется, охотно была мною исполнена.

Всенощную слушал я в своей квартире – в доме того же протоиерея Покровского; пели прихожане певчие очень удовлетворительно; на дворе и около дома было множество народа, которому через открытые окна слышно было не только пение, но и чтение.

Моя свита приехала в город очень поздно вечером вследствие затруднения в лошадях, по интриге уездного предводителя дворянства, барона Радена, негодовавшего на меня за то, что я не исполнил его несправедливого требования относительно удаления от должностей священника и псаломщика Самотоевского прихода.⁵²²

26 ч. в 8 часов утра началась литургия, которую я совершал соборне в Троицкой церкви при весьма многочисленном стечении богомольцев.

В 12-ть часов дня оставил я Богодухов и в 6 ч. вечера благополучно возвратился в Харьков.

Здесь меня ожидали два письма: одно от протоиерея Дюкова из Святогорской пустыни, а другое из Старобельска от начальницы тамошней женской общины Ангелины.

О. Дюков писал мне от 18-го числа:

«И к Высочайшим Особам верноподданные их обращаются к ним формою писем в экстренных случаях своей жизни. Что̀ касается меня, то я в настоящее время постижен такими обстоятельствами, кои далеко оставляют за собой всё, что было в долговременной моей службе самого горестного и прискорбного.

Начиная с Архипастырства, блаженной памяти Архиепископа Мелетия⁵²³, я письменно или партикулярно обращался по разным предметам к последующим за ним великим предшественникам Вашим по управлению Харьковскою паствою.

На сем основании я возымел дерзновение, кроме официального, при сем прилагаемого прошения, обратиться к Вашему Преосвященству и письменно, среди подобных выше выраженных скорбных обстоятельств.

Составлением статьи в Вып. 37 «Домашней Беседы» 1875 г. и написанием объяснительного прошения от 11 апреля, я хотя ненамеренно, но тем не менее безрассудно оскорбил высокую Архипастырскую особу Вашего Преосвященства.

Припадая к стопам Вашим и имея вскоре лично явиться к Вашему Преосвященству и повергнуться к Святительскому Вашему подножию, я, орошая сии строки слезами горького раскаяния среди стенаний сокрушенного сердца, всенижайше и всепокорнейше прошу ослабить праведный и заслуженный мною гнев и пременить на милость, оставив меня дожить век в Святогорской пустыни, где я прожил шесть лет. Со времени начавшегося дела глубокая скорбь и печаль сердца до того расстроили мое физическое и старческое здоровье, что едва передвигаю стопы свои, чувствую головокружение и опасаюсь за умопомешательство с преждевременным прекращением жизни. Если бы я был один, то скорби мои и печаль были бы легче и выносливее. Но я имею сестру-старицу в Хорошевском монастыре, племянницу – дочь бедного многосемейного отца и, наконец, на Афоне сына иеромонаха Афанасия, кои все живут и питаются, особенно первые, единственно от меня, при посредстве скудной 140-рублевой годовой пенсии.

Посему, если не ради меня самого, то ради сих трех невинных кровных существ, пощадите меня, почти 73-летняго болезненного и морально и физически, крайне расслабленного старца. По слову Св. Апостола: идеже умножися грех, преизобилует благодать. Если мое преступление и велико пред Вами, то явите соразмерно оному и величие своего милосердия и снисхождения, дабы я в краткий остаток дней моих более мог прославлять сии богоподобные качества, нежели испытывать тяготу, хотя и праведного гнева, об отвращении коего Св. Церковь ежедневно умоляет Милосердого Господа. О сем из глубины души умоляю и я»...

Известно уже, что протоиерей Дюков, за неосновательные и оскорбительные для монастырского начальства статьи, какие он помещал в разных журналах, резолюцией моею от 9-го февраля текущего года переведен был из Святогорской пустыни в Троицкий Ахтырский монастырь. Но, не отправляясь ещё на новое, указанное ему, место жительства он обратился ко мне с слезной просьбою об оставлении его на прежнем месте. Я велел Консистории спросить настоятеля Святогорской пустыни и старшую братию, согласны ли они оставить на дальнейшее время в своей обители немиролюбивого протоиерея. Они изъявили согласие, – и он был оставлен.

От того же 18-го числа писала мне и начальница Старобельской общины Ангелина:

«Решаюсь беспокоить Ваше Преосвященство моею покорнейшею просьбою – осчастливить посещением Вашим нашу Старобельскую общину «Всех Скорбящих Радости», где я могла бы передать Вашему Преосвященству многое касающееся общины этой; сама же я, по слабому здоровью моему, не в силах явиться в г. Харьков.

Вторая моя покорнейшая просьба к Вашему Преосвященству, не имеете ли в виду особы, проживающей в одном из женских монастырей, могущей занять должность казначеи общины, дабы впоследствии времени могла бы занять и мое место, так как я чувствую, что силы мои все слабеют. Настоящая же казначея, при всех её достоинствах, по тяжкой болезни и по совершенному расстройству её сил от тяжких трудов, не в состоянии далее заниматься делами; другой же, которая могла бы заменить её, я решительно не имею; тем более что все сестры общины малограмотны, посему ещё покорнейше прошу Ваше Преосвященство назначить по Вашему усмотрению на должность казначеи».

Вследствие сего мною дано было от 31-го Мая за № 52 Консистории следующее предложение:

«Начальница Старобельской Скорбященской общины обратилась ко мне от 18-го сего Мая с письмом, в коем, между прочим, изъяснив, что Казначея этой общины, по причине тяжкой болезни, не в состоянии далее заниматься делами, и что другой сестры, которая бы могла заменить её, она не имеет в виду, так как все сестры общины малограмотны, просит меня назначить, по собственному усмотрению, на должность Казначеи какую-либо из сестер существующих в Харьковской епархии женских монастырей.

По сему предлагаю Консистории учинить следующее: предписать Настоятельнице Вознесенского Хорошева монастыря, чтобы она, избрав из числа сестер вверенной ей обители способную и благонадежную, предложила ей принять на себя должность Казначеи помянутой Старобельской общины, и о том представила бы на усмотрение Епархиального Начальства. Если же в Хорошевом монастыре не окажется способной и благонадежной кандидатки на должность Казначеи, то обратиться с таким же предписанием к Настоятельнице Верхо-Харьковского Николаевского монастыря, и о последующем доложить».

В Хорошевом монастыре оказалась довольно образованная и способная к Казначейской должности монахиня Смарагда; она и отправлена была в Старобельскую общину.

27-го числа получено было мною письмо из Москвы от неизвестного мне тогда ученого Ф. Матвеева⁵²⁴. Вот что он писал мне от 20-го числа:

«Много святых и мудрых отцев и учителей, много вдохновенных произведений было и есть в нашей Восточной церкви, но глубина премудрости Божией не исчерпывается умом человеческим.

Сохраняя в душе чувства глубочайшего уважения к природным нашим Учителям и Наставникам, смею однако же думать, что обмен мыслей с учителями других исповеданий, не только не может считаться делом излишним, но должен быть признан необходимым условием, без которого не может осуществиться великая, любвеобильная мысль и горячая молитва нашей святой церкви о благосостоянии святых Божиих церквей и соединении всех, и соответствующее ей настоящее западное стремление слиться с православием.

Сознавая ничтожность моих знаний для самостоятельных трудов по богословской части, я решился перевести книгу доктора богословия Фаррара «Жизнь Иисуса Христа», заслужившую десять изданий в Англии и много почетных отзывов нашей ученой богословской прессы.

Представляя на глубокопросвещенный суд Ваш мой посильный труд на пользу церкви, я покорнейше прошу, Ваше Преосвященство, принять его как дань моего истинного душевного уважения к Архипастырю, собственными своими трудами обогатившему нашу духовную литературу, – и, если признаете книгу достойной, Вашим милостивым о ней отзывом содействовать её распространению».

На это отвечал я от 17 Июня:

«Получив посланную Вами мне книгу: «Жизнь И. Христа» долгом поставляю принести Вам искреннюю благодарность за такой труд.

Я не мог ещё прочитать всей переведенной Вами книги, и потому не могу произнести решительного суждения о достоинстве сочинения, но тем не менее, судя уже по тому, что мною прочитано, нельзя не быть Вам признательным за труд перевода такого капитального сочинения. Нельзя, с другой стороны, не поблагодарить Вас и за пропуски, допущенные Вами в переводе, против оригинала.

Относительно распространения Вашей книги в пределах вверенной мне епархии будет сделано мною должное распоряжение.

Призывая на Вас и на Ваши учено-литературные труды Божие благословение, имею честь быть»...

Под 29-е число в ночь скончалась моя двоюродная сестра Марья Петровна, жена заштатного священника села Хотимля, Ковровского уезда, Владимирской епархии, И. Н. Успенского, на 65 году жизни. И при жизни отличалась она строгими нравственными правилами, и в загробную жизнь перешла истинною христианкою. Да вчинит Господь душу её в селениях праведных!

29-го числа писал я в Пермь Протоиерею Евгению Попову⁵²⁵:

«Принося Вам искреннюю благодарность за доставление мне нового сочинения Вашего по Нравственному Богословию⁵²⁶, прошу принять от меня препровождаемую при сем лепту (25 р.) на покрытие издержек по изданию сего полезного сочинения.

По письму Вашему от 27-го минувшего апреля относительно распространения по вверенной мне епархии Ваших книг, мною вместе с сим сделано надлежащее распоряжение.

Призывая на Вас и на Ваши духовно-литературные труды Божие благословение, с братскою о Христе любовию пребываю».

31-го числа писал я во Владимир Преосвященному Иакову:

«За доставление мне выписки из метрических книг приношу Вашему Преосвященству искреннюю благодарность.

Вот какое неожиданное, но тем не менее вполне вожделенное, последовало назначение, т. е. Преосвящ. Филофея, архиеп. Тверского, на Киевскую Митрополию! Против такого назначения едва ли может быть какое-либо возражение? В этом назначении, по моему мнению, можно усматривать особенное действие бодрствующего над православною Русскою Церковью Провидения Божия.

Ещё неожиданнее назначение на кафедру Ярославскую Преосвященного Дмитровского⁵²⁷, который так сроднился с Москвой, что, казалось, никогда не оставит её. Назначение впрочем очень почётное, и, по-видимому, не должно казаться неприятным для назначенного.

Вы требуете моего мнения относительно способа приведения в исполнение реформы приходов Влад. епархии? Я сообщу Вашему Преосвященству о том, как эта реформа осуществилась в здешней Харьковской епархии. Реформа эта совершилась здесь в 1873 г. – Высочайше утвержденные штаты объявлены были через печатные брошюры посредством благочинных. Дело велось как в местных комитетах, так и в Губернском Присутствии, не совсем чисто и правильно. Вследствие сего, по прибытии моем на Харьковскую кафедру, с первых дней и до сего времени почти ежедневно я получаю просьбы от тех или других прихожан о возвращении одних к прежним приходам, и о восстановлении у других самостоятельных причтов. На неправильное распределение границ приходов заявляют иногда неудовольствие и сами причты. Приходится нередко удовлетворять просьбы прихожан и восстанавливать прежние приходы в тех, разумеется, случаях, когда прихожане обеспечивают вполне содержание причта.

Что касается до причтовых построек, то они большей частью церковные или общественные. Определенных планов для этих построек не существует, так как не везде дома у причта строятся вновь, иногда они приобретаются готовыми на церковные, или мирские суммы, от самих же священников, или от посторонних. Но во всяком случае у священника должно быть не менее трех приличных комнат, кроме кухни и прочих надворных принадлежностей.

В здешней епархии сверхштатных священников оказалось 120 человек. К настоящему году их осталось ещё 80. О причетниках и говорить нечего. Впрочем положение здешнего духовенства, сравнительно с Владимирским, как прежде было, так и теперь, без сомнения, гораздо удовлетворительнее, хотя удовлетворить вполне желаниям человеческим, при возрастающей день ото дня роскоши, никогда нельзя.

Главная причина тех или других отношений между пастырем и пасомыми заключается, по моему мнению, в самом духовенстве, в его умственных и нравственных качествах. Священник умный, трезвый, бескорыстный всегда может расположить прихожан в свою пользу.

Бывают, конечно, случаи, что и на доброго пастыря нападают злые люди; в таком случае долг Архипастыря всячески защищать и поддерживать невинного священника, хотя бы за это пришлось и самому потерпеть неприятность, как это не раз случалось со мною».

Директор 1-й Московской военной гимназии, генерал-майор М. Я. Попелло-Давыдов отношением от 21-го Мая за № 886 спрашивал меня, нет ли препятствия к перемещению Смотрителя Харьковского Д. Училища Павла Голубева на должность воспитателя в означенное заведение и просил при этом сообщить сведения об умственных и нравственных качествах Голубева и о том, может ли он с пользой для заведения быть воспитателем.

На эти запросы я отвечал, от 2 Июня за № 53, следующее: 1) препятствий к перемещению Смотрителя Голубева не имеется; 2) что же касается умственных и нравственных качеств г. Голубева и может ли он с пользой для заведения быть воспитателем, то о сем могу сказать, что а) г. Голубев, как получивший высшее образование и имеющий с 1868 года практическую деятельность и в преподавании некоторых предметов, и в наблюдении за преподаванием других наставников, –имеет достаточные умственные дарования для занятия преподавательской должности в средних учебных заведениях; б) нравственные качества и педагогические способности Голубева во вверенном ему заведении заслуживают особенной похвалы как со стороны Епархиального Начальства, так и со стороны местного духовенства и, следовательно, в) от него Голубева можно ожидать истинной пользы на должности воспитателя в помянутом выше заведении».

На место Голубева, на должность Смотрителя Харьковского училища определен был мною преподаватель Архангельской Семинарии Лапчинский⁵²⁸.

7-го ч. был на экзамене по Закону Божию в женской гимназии, где преподавателем тот же протоиерей Павлов, который и в институте, но здесь слышал я ответы менее удовлетворительные, чем там; между прочим, одна воспитанница, перечисляя послания Ап. Павла, нашла у него послание к Самарянам (!) Разность в ответах учениц гимназии и института при одном и том же преподавателе объясняется, по моему мнению, разностью в надзоре за преподавателями и разностью положения воспитанниц: в гимназии все приходящие, а в Институте все живущие вместе под бдительным надзором начальницы и классных дам.

10-го ч. присутствовал на экзамене по Закону Божию в мужской прогимназии, где преподавателем состоял настоятель Троицкой церкви, протоиерей Н. Лащенков. В высшем, 4 классе, в котором производится экзамен, налицо оказался только один православный ученик и притом уроженец Полтавской губернии; прочие все из иноверцев. И этот единственный питомец православной веры оказался недостаточно сведущим в катехизическом учении о догматах веры и благочестия, а притом и держал себя перед испытателями не очень прилично. Ученики приготовительного класса отвечали по свящ. истории хорошо.

11-го числа получено было мною два письма – из Владимира от Преосвященного Иакова и из Сергиева посада от Инспектора Московской Д. Академии С. К. Смирнова.

Преосвящ. Иаков писал мне от 8-го числа:

«Согласно желанию Вашему, при сем честь имею представить экземпляр Расписания наших приходов по новому положению.

Немало дивились и мы назначениям на Киевскую⁵²⁹ и Ярославскую⁵³⁰ кафедры. Ярославский делает, кажется, маневр: абие по сих он явится Московским владыкой по примеру незабвенного Моск. Архипастыря в Бозе почившего Митрополита Филарета⁵³¹. Так пишут ко мне из нашего Сиона. Я чуть ли не первый поздравил Преосв. Леонида с Монаршею милостию в Духов день, по крайней мере, первый сделал на пакете надпись, титуловав его Архиепископом Ярославским. Прочитав мое краткое поздравление, в коем я пожелал ему, чтобы звезда Митр. Филарета была его звездою, он, как слышно, восплакал, и вскоре мне ответил, благодаря за слово о нашем благодетеле.

Нам естественно желать видеть Пр. Леонида на Моск. кафедре. Он, можно сказать, натурализовался в Москве и нам по его добрым отношениям нечужой. Я его расположением очень доволен. Он как и Вы большой хлебосол: не отпускал меня из Москвы ни разу, не сделав званый обед из избраннеших особ.

Нелегко ему будет в Ярославле. Духовенство Преосв. Нилом⁵³² очень распущено. Про Преосв. Димитрия говорят, что он может быть ушел на Волынь, потому что не видел возможности сделать что-нибудь к исправлению духовенства. Я бы посоветовал Преосв. Леониду выбрать себе энергичного викария: вдвоем дело пошло бы успешнее и тверже. Не заблуждаюсь ли я?

Я на ревизию отправляюсь 19 июня. Не знаю как Вы составляете маршруты, а у нас выходят часто курьезы. По карте ехать везде удобно, а на деле выходит часто неудобоисполнимым. Ездить бы просто без расписаний, как делает это Нижегородский⁵³³. Полезнее было бы, но в лошадях может встретиться затруднение, если брать по пяти. У нас есть проект – составить особую карту путешествий, и это сделаем теперь при новом расписании приходов.

Ворочусь, вероятно, недели через три.

Благословите, Владыко Святый, и помолитесь о путешествующих».

От того же 8-го числа писал мне и С. К. Смирнов:

«Давно уже, отвлекаемый неизбежными занятиями, не имел я удовольствия беседовать с Вами посредством послания, и прошу прощения в долгом безмолвии.

Мы существуем под управлением нового начальника⁵³⁴, давно уже нам известного, и пока не видим, чтоб заведенные прежде порядки заменяемы были новыми. Но при всём том не можем не вспоминать о прежнем о. Ректоре, столь великом по уму, столь благосклонном по сердцу.

Семья моя и я, по милости Божией, благоденствуем. Одна из дочерей моих, четвертая по счету, Анюта вчера возвратилась в родительский дом, окончив и притом первой ученицей, шестилетний курс в пансионе Дюмушель. Второй зять читает в Вифании Св. Писание. Молю Бога о ниспослании третьего и четвертого.

В высшей иерархии, как Вам известно, большие передвижения. Преосв. Димитрий был проездом в Лавре и служил в Троицын день. Был и в собрании Академическом. Немногим сказал, что поторопился⁵³⁵ прошением о перемещении его на Волынь. Преосвящ. Филофей в Лавру не пожаловал, а, пообедав у Митрополита⁵³⁶ в Москве, отправился в Киев. Преосвященный Леонид ещё продолжает прощаться⁵³⁷ с Московскою паствою, однако же вскоре ожидается здесь. Назначение его было для него неожиданно; кажется, и Митрополит не был спрошен. На место его предназначен Преосв. Никодим⁵³⁸, которого Владыка вызвал из Новгорода и спросил его: не пожелает ли он переехать в Москву? Преосв. Никодим дал ответ: «Владыко Святый! если бы Вы изволили сказать, чтоб я пешком пришел в Москву из Новгорода, я бы пошел пешком».

Простите за болтовню. Дела у нас кончились вчера и ныне первое время отдыха я посвящаю беседе с Вами. В нашем служебном кругу есть некоторые перемены: Егор Васильевич⁵³⁹ совсем оставляет службу и будет замещен молодым наставником⁵⁴⁰; на догматику вчера избрали первого из окончивших курс Александра Беляева⁵⁴¹, из Рязанских, даровитого и благонадежного по направлению кандидата. Из присланных в прошлом году от Вас Буткевич⁵⁴² занял первое место.

P.S. Прошу принять препровождаемую при сем просфору на благословение от Преп. Сергия».

На это отвечал я:

«За священный дар и приятнейшее послание приношу Вам искреннейшую благодарность.

Не получая долго от Вас вестей, я невольно подумал, здоровы ли Вы. Но, слава Богу, что Вы и семейство Ваше здравствуете и благоденствуете. Да исполнится во благих желание Ваше относительно устроения судьбы остальных дщерей Ваших. Анну Сергеевну поздравляю с блистательным окончанием учебного поприща и желаю ей достойного её жениха. А где и как Ваш Сергей Сергеевич – прежний Сережа?

Приезжайте, пожалуйста, проведать мое житье-бытье и побеседовать со мною в моем мирном уединении. Из Харькова можете побывать в Святогорской пустыни: я уверен, что лучше и восхитительнее этой местности Вы ничего ещё в жизни не видали. Надеюсь, что достолюбезная Софья Мартыновна⁵⁴³ соизволит на Ваше путешествие в Харьков.

Нельзя не порадоваться от души за назначение на Киевскую митрополию Высокопр. Филофея. Преосв. Леонид, как слышно, поражен был нечаянностию своего назначения».

12-го числа приветствовал я досточтимого друга своего, Преосвящ. Леонида с возведением его в сан архиепископа и с назначением на Ярославскую знаменитую кафедру. Вот что я писал ему:

«Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивый Архипастырь!

От полноты преданного Вам сердца приветствую Вас с возведением на высшую степень иерархического служения Православной Христовой Церкви. Да дарует Вам Пастыреначальник Господь Иисус Христос благодатную помощь и духовную мудрость право править слово истины и созидать душевное спасение вверенной Вам паствы!

Итак пришло время и над Вами исполниться апостольскому слову: яко не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем. Из первопрестольного града Вам указан державною волею путь к иному граду. Нет сомнения, что Вам, после столь продолжительного пребывания в первопрестольной Столице, нелегко расставаться с нею, но премудрый Строитель судеб человеческой жизни да устроит рано или поздно и Вам, подобно великому предшественнику Вашему на Ярославской кафедре, в Бозе почившему Святителю Филарету, обратный путь из града Ярославля в богохранимый град Москву!

Позвольте однако же, Высокопреосвященнейший Владыко, братски вопросить Вас, каким образом совершилось Ваше новое назначение на Ярославскую кафедру; было ли по-прежнему предварительно требовано Ваше на сие согласие, или нет, и кому собственно принадлежит первоначальная мысль об этом назначении.

Я питаю себя приятною надеждою, что Ваше В-во и на новом месте Вашего Архипастырского служения сохраните ко мне Ваше прежнее доброе расположение.

Ярославль мне несколько знаком; в нем я был в 1861 г. в качестве ревизора тамошней Семинарии. Но с того времени, без сомнения, многое изменилось и, вероятно, к лучшему. В Ярославле у меня есть и до сих пор знакомые; между прочим позвольте мне рекомендовать Вам законоучителя Демидовского лицея, Протоиерея А. П. Лаврова⁵⁴⁴, как моего доброго товарища и совоспитанника Академии. Это человек в высшей степени кроткий и благонравный.

Прося Ваших святительских молитв пред Угодниками Ярославскими и Ростовскими, с душевным почтением и преданностию имею честь быть».

На другой день, 13 ч., служил я в Усекновенской кладбищенской церкви, при которой находится Епархиальное женское училище, литургию и молебен по случаю выпуска из оного девиц. Затем присутствовал на акте, на котором, после раздачи выпускным девицам аттестатов, книг и похвальных листов, произнесена была Инспектором училища, священником Оникевичем приличная случаю речь.

19-го числа имел я честь получить от Председателя Православного Миссионерского Общества, высокопреосвященного Иннокентия, митрополита Московского, официальное отношение от 14-го числа, за № 333, следующего содержания:

«Преосвященнейший Владыко,

Возлюбленный о Господе Брат и Сослужитель!

Приношу Вашему Преосвященству глубочайшую благодарность за открытие во вверенной Вам Харьковской епархии Комитета Православного Миссионерского Общества, столь благовременное при усиливающемся развитии миссионерской деятельности в нашем отечестве и за пределами его, и покорнейше прошу Вас, Милостивый Архипастырь, не оставлять новооткрытый Комитет Вашим участием и покровительством.

При сем долгом почитаю сообщить, что Общим Собранием Православного Миссионерского Общества, бывшим в Москве в минувшем Мае месяце, известие об открытии Харьковского Комитета принято было с живейшим сочувствием».

Вследствие определения Св. Синода от 23 янв.–14 февр. 1876 г., члены Консисторий, как штатные, так и сверхштатные, не должны быть допускаемы ни под каким видом и предлогом к прохождению благочиннических должностей. На этом основании, Благочинный градских Харьковских Церквей, Кафедральный Ключарь Симеон Илларионов, как сверхштатный член Консистории, был уволен от благочиннической должности, и на его место должен быть избран другой. По произведенному градским духовенством выбору, представлены были мне на утверждение три кандидата: протоиереи – Николаевской церкви А. Федоровский, Димитриевской – П. Дохлевский и Воскресенской – И. Чижевский. На избирательном акте дана была мною от 23 июня следующая резолюция:

«Из трех, избранных на должность градского Благочинного кандидатов, двое – Прот. А Федоровский и П. Дохлевский не могут быть утверждены в должности Благочинного на том основании, что первый из них обременен многими другими общественными должностями, а последний имеет физический недостаток слуха. Посему в должность Благочинного 1-го Харьковского Округа назначается третий из кандидатов – Протоиерей И. Чижевский».

24-го ч. получил я письмо из Вильны от Преосвящ. Макария, архиепископа Литовского. Вот что писал он мне от 19-го числа:

«Не знаю, в чем провинился мой племянник, священник Харьковской Вознесенской церкви Четвериков, – он об этом не пишет, а только слезно умоляет меня походатайствовать пред Вами, чтобы его не переводили из настоящего прихода. И я покорнейше прошу, Ваше Преосвященство, если найдете возможным, наказать провинившегося как-нибудь иначе, а не перемещать его от Вознесенской церкви, вблизи которой он имеет дом».

В ответ на это писал я Его Высокопреосвященству от 28-го числа:

«Мне очень неприятно огорчать Ваше Высокопреосвященство недобрыми вестями о Ваших родственниках: для меня было бы гораздо приятнее противное тому.

Поступок свящ. Четверикова, о котором изволите писать мне, заключается в следующем. Вечером 7-го числа сего месяца, о. Четвериков, в нетрезвом виде, пришел в квартиру своего жильца, полицейского чиновника, с выговором за причиненную его малолетней дочери малолетнею также дочерью чиновника обиду. При этом произошла взаимная между чиновником и Четвериковым брань, дошедшая до драки. Об этом тотчас же доведено было самим о. Четвериковым до сведения Начальника губернии, который распорядился послать, для водворения порядка в квартирах хозяина и жильца, четверых полицейских солдат. Хотя ссора окончилась взаимным примирением, но происшествие огласилось по всему городу.

Так как случаи нетрезвости не раз бывали с о. Четвериковым и прежде и, так как между ним и настоятелем Вознесенской церкви происходит постоянная вражда, к крайнему соблазну прихожан, то я, для прекращения этого соблазна, и прежде советовал о. Четверикову и теперь повторил свой совет оставить настоящий приход и поменяться местами или с кем-либо из городских священников, или с родственником своим, свящ. Гутниковым, о котором Ваше В-ство изволили писать мне прежде. Но он отказывается последовать моему совету.

Чем должно окончиться настоящее дело об о. Четверикове, я не могу ещё определительно сказать. Оно передано мною на рассмотрение Консистории».

В № 191 газеты «Голос» писали, что 4-го Июля, в воскресенье, в г. Орле, по предложению Преосвящ. Макария состоялось в городском саду народное гулянье в пользу Болгар, с платою за вход по 20 коп.; собрано свыше 700 рублей. Цель добрая, но одобрительно ли с строго-христианской точки зрения средство? Итак, не только миряне, но и пастыри допускают увеселения с благотворительными целями; слыханное ли это дело!

В первых числах этого месяца послал я Кафедрального о. Ключаря, Протоиерея Илларионова к помещику села Рясного, Ахтырского уезда, К. Д. Хрущеву, предпринявшему в своем имении, как уже известно, построение общежительного монастыря, с поручением склонить его к выдаче, согласно предписанию Св. Синода, дарственной записи на движимое и недвижимое имение в пользу строящегося монастыря. И вот что по этому случаю писал мне из Рясного о. Илларионов от 6-го числа:

«По благословению Вашему, 4-го числа в 5-ть часов утра, приехал я в Рясное. Первее всего отслужил в церкви молебен о здравии больного и затем посетил его. Благословение Ваше и все благожелания и советы обращаться с крепкою верою ко Врачу душ и телес – Господу Иисусу, переданные от имени Вашего, Константин Димитриевич принял с большим утешением. – Накануне 4-го в субботу ему сделалось очень дурно – появилась опухоль на ногах и в животе; почему он сам пригласил Илиодора и высказал опасение за свое здоровье. Илиодор кстати доложил ему о Вашем письме, и, согласно его желанию, прочитал, после чего Константин Димитриевич сказал: надо послать за нотариусом, но распоряжение со стороны его не сделано в тот день. – Утром в Воскресенье ему сделалось гораздо лучше; при свидании со мною, когда речь дошла до дарственной записи, Константин Димитриевич стал высказывать прежние свои убеждения и уверять, что никто из наследников не станет мешаться к имуществу, назначенному монастырю, «не треба никаких бумаг и без того будет всё монастырское». На все его доводы я сказал ему: Владыка внимательно юридически обсудил дело и прислал меня высказать Вам решительное его мнение, что отсутствие такого документа, как дарственная запись, весьма велико, и что духовное завещание недостаточно обеспечивает Ваш дар, – могут возникнуть протесты, процессы, тяжба и затормозить, если не разрушить, святое дело. – Всё высказанное по сему предмету, как видно, сильно повлияло на Константина Димитриевича и он велел послать за доктором и нотариусом, – что немедленно и было исполнено. Нотариус из Сум приехал в 5-ть часов, а доктора ещё нет. – Что-то породит каждый день? Один из наследников – Павел Димитриевич Хрущев вчера, почти за мною, приехал в Рясное, виделся с Конст. Димитриевичем, но не произвел никакого влияния на намерение его; Константин Димитриевич и сегодня утром повторил, чтобы дарственную запись приготовляли к подписи. Некоторые из окружающих стали склоняться в пользу наследника и неблагоприятно высказываться.

Помолитесь, Преосвященнейший Владыко, да в час недоумений положит Господь на сердце мысль благу!»

Но этой благой мысли не допущено своекорыстием наследника осуществиться: старик Хрущев умер, не совершивши дарственной записи. Какие были от сего последствия, увидим далее.

12-го мною получено было из Москвы от Преосвящ. Леонида письмо, писанное, очевидно, в состоянии сильного душевного волнения, так что некоторых слов нельзя и разобрать. – Вот что писал мне досточтимый друг мой от 9-го числа:

«Знаете Вы, какая внезапность постигла меня и влечет ещё далее от Вас местом, но не духом любви. Прошу, помолитесь. Помню слова Ваши, что в провинции и полгода не просидеть мне благополучно, и становится мне страшно. В мои годы, при моих силах, можно продолжать, но не начинать новое дело. Дайте совет, если имеете его; Вы служили и служите в других местностях, но думаю, что много есть общего в быте. На мое место – Преосвящ. Никодим. Желание, чтобы... (далее слова нельзя разобрать), движет рукою, а голова пуста или переполнена, и писать более не в силах. Родные мои Вас просят о благословении».

На это дружеское послание я отвечал, по некоторым соображениям, не ранее 24-го числа, и вот что писал тогда:

«Краткое и грустью проникнутое послание Ваше от 9-го Июля я получил 12-го числа.

Я не спешил отвечать на Ваше послание, потому что знал, что Ваша душа и Ваше сердце, в последние дни в Москве и в первые – в Ярославле, до того переполнены были разнообразными мыслями и чувствами, что Вам было не до моих писем. Теперь, вероятно, Вы несколько уже поуспокоились и поосмотрелись на новом месте служения; и потому я решился начать с Вами братскую беседу.

Прежде всего позвольте приветствовать Вас с благополучным вступлением на новую вверенную Вам кафедру.

С особенным интересом следил я по газетам за последними событиями Вашего пребывания в Москве и за Вашими движениями к новому месту служения. Едва ли кто из Московских викариев оставлял Москву с такою торжественностью и при таком общем изъявлении добрых и признательных чувств, какими напутствованы были Вы. И в этом должно заключаться для Вас немалое уже утешение. Притом Ярославль не Витебск, и ярославская епархия – не полоцкая епархия. Знаю, что переход для Вас из Москвы куда бы то ни было гораздо ощутительнее, чем был для меня; но что же делать? Нельзя же было целый век оставаться викарием; надобно же было рано или поздно начинать и Вам самостоятельную жизнь и самостоятельное действование.

Но для Вас самостоятельная деятельность на поприще святительского служения, после столь продолжительного приготовления к ней под руководством таких великих и мудрых иерархов, как Филарет и Иннокентий, не должна быть особенно затруднительна. И на Ярославской кафедре Вы, как я полагаю, немного встретите нового, чего бы Вы уже не видели и о чём не рассуждали в Москве. Правда, при одних и тех же предметах, немало значат иные лица, иной состав сотрудников и помощников. В особенности для епархиального архиерея много значит Консисторский секретарь: он главная пружина в консисторском механизме; в его руках сосредоточены все дела. Ваш настоящий секретарь известен мне по Витебску, и ещё по Владимиру, как бывший наставник Семинарии⁵⁴⁵. Человек он способный и хорошо составляет бумаги, но, говоря между нами, не чужд мздоимства, якоже и прочие консисторские секретари. В этом последнем отношении он требует бдительного надзора. Но чтобы не быть в излишней зависимости от секретаря, архиерею необходимо самому знать законы и синодские распоряжения.

Из Ярославского духовенства, кроме прот. Лаврова, о котором я уже писал Вашему Высокопреосвященству, известен мне только инспектор Семинарии, прот. Барский⁵⁴⁶. – Он курсом меня старше по академии, и я знал его за человека доброго и простого; не знаю, каков он теперь.

Не могу я понять, почему до сих пор при старейшей и знаменитой из архиепископских кафедр – Ярославской нет викария⁵⁴⁷. Ужели в такой епархии не имеется для сего материальных средств? Мне кажется, Вашему Высокопреосвященству, при Вашем непостоянном здоровье, необходимо иметь ближайшего помощника, не столько, конечно, для письменных консисторских дел, хотя и это немаловажно, сколько для церковных служб. Только одного при этом надобно желать, чтобы Викарий был единомыслен с Вами и благопокорлив.

Скажите же, Высокопреосвященнейший, как Вы устроились и устрояетесь на новом месте жительства? Кто с Вами и при Вас из Московских присных, или преданных слуг? Меня очень интересует Ваше новое положение».

13-го ч. получил я письмо из Ярославля от Профессора Богословия в Демидовском Юридическом Лицее, протоиерея А. П. Лаврова. Он писал мне от 8-го числа:

«Пользуюсь случаем, чтобы выразить Вашему Преосвященству глубокое почтение и искреннее расположение. Этим случаем послужило для меня недавно полученное мною письмо от редактора Ваших Епархиальных Ведомостей, написанное им по особому поручению Вашего Преосвященства. Из письма этого видно, что Вы желаете знать об условиях учреждения нашего Епархиального духовного цензурного Комитета. Собравши сведения об этом от нашего кафедрального о. протоиерея, который состоит вместе и членом Консистории, я спешу сообщить Вашему Преосвященству об этом предмете следующее. Епархиальный духовный цензурный Комитет, учрежденный для рассмотрения духовных сочинений, преимущественно проповедей, предназначаемых для напечатания, существует и доныне в г. Ярославле. Председателем его состоит Инспектор духовной Семинарии, Протоиерей о. Николай Барский. К числу членов его принадлежу и я. Он учрежден был, кажется, в 1870-м году, без особого разрешения Св. Синода, на основании общего постановления Св. Синода 1869 года о том, что духовные сочинения, преимущественно проповеди, предназначаемые для печати, могут быть рассматриваемы местною цензурою. – Но было ли донесено в Св. Синод об этом тотчас по открытии означенного Комитета, или упомянуто в годичном отчете, о. Протоиерей не мог сообщить мне этого. От него же я узнал, что один из Епархиальных Архиереев (кто, именно, о. Протоиерей не мог этого припомнить) обращался в Св. Синод с просьбою о дозволении учредить особый Комитет для цензуры проповедей и кратких духовных сочинений, назначаемых для печати, и получил ответ, что для этого нет нужды в учреждении особого Комитета, так как цензура означенных сочинений может быть поручена местным, уже существующим в каждом губернском городе, духовным цензорам. Об этом было напечатано, по словам нашего отца Протоиерея, в Епархиальных Ведомостях, но в каких, именно,⁵⁴⁸ он не мог вспомнить. Вот всё, что я мог узнать об этом предмете. Сведения эти не полны и не точны, но они в таком, именно, виде были сообщены мне.

Книгу «Путевые записки Преосвященного Нила» имею честь препроводить к Вашему Преосвященству с настоящей почтой (Цена ей 2 р.). Вместе с тем, покорнейше прошу Вас принять от меня экземпляр моего последнего сочинения: Записки по предмету Закона Божия для III, IV и V классов мужских гимназий.⁵⁴⁹ Только покорнейше прошу Вас извинить меня в том, что предлагаю их Вам без переплета, так как в переплете нет ни одного готового экземпляра.

P.S. 11-го числа этого месяца мы ожидаем из Москвы нового Владыку преосвященнейшего Леонида».

Поводом к переписке с о. Лавровым по вопросу о цензурном Комитете было открытие такого Комитета в Харькове, без предварительного разрешения Св. Синода, но, когда я донес об открытии Комитета к сведению Св. Синода, Синод предписал закрыть оный.

На письмо о. Протоиерея Лаврова я отвечал от 13-го числа:

«Усердно благодарю Вас за доставление сведений о Цензурном Комитете.

Ещё более благодарю Вас за Ваш учено-литературный дар. Дай Бог, чтобы этот труд Ваш был не последним.

Прошу принять и от меня посылаемую вместе с сим книжку. Книга эта плод не моих трудов, но она повествует о моих посильных трудах и подвигах на Полоцкой Кафедре.

Деньги (2 р.) за книгу «Путевые записки А. Н.» я приказал выслать Вам моему секретарю.

Приветствую Вас с новым архипастырем. Я писал ему о Вас и рекомендовал Вас, как моего доброго и любезного товарища по академии. Надеюсь, что его Высокопреосвященство не оставит без внимания моей рекомендации; ещё более уверен, что Вы вполне оправдаете мою рекомендацию.

Напишите мне, как Вы встретили нового Владыку, какое впечатление произвел он на свою паству и доволен ли он на первый раз паствою.

Мое пребывание в Харькове более мирно и спокойно, чем в Витебске.

Призывая на Вас и на Ваши учено-педагогические труды Божие благословение, с братскою о Христе любовию пребываю»...

Благочинный 1-го округа Ахтырского уезда, Протоиерей Мих. Артемьев⁵⁵⁰ доносил мне от 16-го числа за № 221:

«Вследствие Архипастырского Вашего Преосвященства наставления мне данного, долг имею донести Вашему Преосвященству, что Протоиерей Ахтырского Покровского собора Василий Лопатин продолжает вести невоздержную жизнь, предаваясь излишнему употреблению хмельных напитков. Так сего 15-го Июля при производстве мною полугодичной ревизии документов и сумм Ахтырского Покровского собора, явившись в Церковь в нетрезвом виде, упал и был выведен сторожами из церкви и отвезен в дом».

На основании этого донесения дано было мною Консистории предложение за № 63 следующего содержания:

«До сведения моего дошло, что Протоиерей Ахтырского Покровского собора Василий Лопатин, 15-го сего Июля, явившись в собор в нетрезвом виде, упал и был выведен сторожами из церкви и отвезен в дом.

Так как и в прежнее время доходили до меня подобные сведения о нетрезвости Протоиерея Лопатина и мною делаемы были не раз строгие внушения, которые, очевидно, остаются бесплодными, то, на сей раз, запретив ему священнослужение, вызвать его в наш архиерейский дом, для испытания в поведении.

Консистория сделает по сему должные распоряжения».

25-го ч. получено было мною из Ярославля от преосвященного архиепископа Леонида 23 р. денег при краткой записке от 20-го ч. следующего содержания:

«Осмеливаюсь утруждать Вас просьбою. Прикажите справиться, действительно ли близ Харькова, в селе Основе, есть очень бедная больная Анна Александровна Тимковская. Если это верно, то будьте милостивы выдать ей посылаемые 23 р., которые у меня случились из денег данных мне на бедных, следовательно не мое благотворение.

Помогите моей духовной скудости молитвою.

Не могу писать, ибо пишу между правилом и благовестом.

За все Богу благодарение, щедрому и многомилостивому».

Это поручение наделало было мне, как увидим далее, немало хлопот и неприятностей.

В тот же день получил я письмо из Владимира от преосвящ. Иакова. Он писал мне от 21-го числа:

«Пользуясь случаем, кланяюсь Вашему Преосвященству и позволяю себе спросить, здравствуете ли и как поживаете.

Наш Владыка⁵⁵¹ вчера отправился в Киржач открывать собор и тамошнего настоятеля, свящ. Белоцветова⁵⁵² (известного по проповедям в Душеп. Чт.) возвести в сан протоиерея, и всё это совершить завтра в день Марии Магдалины. Оттуда поедет в Введенскую пустынь, и погостив до 26-го ч. отправится в Москву до 30 Июля. Поклонится Моск. святыне, повидается с Митрополитом⁵⁵³ и осмотрит перестроенное Суздальское подворье⁵⁵⁴.

Я с 18 июня по 3 июля поездил по Гороховскому, Ковровскому и Вязниковскому уездам. Теперь домовничаю.

Преосв. Никодим не усидел в Новгороде и переселился в Москву. Его вакансия и другие доселе не заняты. Будут ожидать, как слышно, возвращения графа⁵⁵⁵ из-за границы.

С 1-го июля объявлена у нас по епархии реформа приходов. Причетники то лично, то по почте просят кто дать штатное место в том же селе, где он-де, а не другой должен оставаться в штате, кто перевести на имеющую открыться вакансию, кто жалуется на стеснение со стороны священника: убирайся, говорит, ты сверх штата. Страшная тревога. Консистория завалена бумагами. Инде крестьяне в соединенном приходе просят позволения выстроить для причта дом, чтоб священника удержать при своей церкви. Это всё по моей части. Я поручил Консистории дать план для цер. домов, чтобы прихожане строили приличное помещение.

В Ярославской епархии прихожане, как слышно, отказываются от данного обещания обеспечить свои церкви. Что прикажете делать? Преосв. Леониду предстоит немалый труд вообще по делам епархии. Покойный Владыка⁵⁵⁶ позапустил и пораспустил духовенство. Я бы посоветовал ему взять себе в помощь доброго викария... Скорее бы дело пошло. Помоги ему Бог!

Старцу отцу Александру Кустову кланяюсь и прошу прислать мне его карточку. Сообщите ему, Владыка, что архим. Агапит проживает ныне в Моск. Покровском монастыре, как частный человек».

Архимандрит Агапит (Лопатин), о котором упоминается в письме, известен своими превратностями в жизни и своею печальной судьбою. По окончании курса в Киевской Д. академии в 1845 г. с званием магистра, назначен был на должность Ректора в Перервинское духовное училище, Московской епархии, и тогда я лично знал его. С 1860 г. по 1864 г. он был Ректором Харьковской Семинарии и Настоятелем Куряжского монастыря, где с ним близко был знаком протоиерей Кустов. Но при нём и Семинария не процветала, а монастырь был почти вовсе разорен. Из Харькова, за неисправность по службе и за неблагоповедение, Агапит удален был и помещен в какой-то монастырь в число братства; а теперь оказался уже в Московском Покровском монастыре в качестве частного человека. К чему же послужило для него высшее духовное образование!..

На братское послание Преосвященного отвечал я 8-го августа:

«Приношу Вашему Пр-ву искреннюю благодарность за доставление мне экземпляра Расписания Владимирских приходов по новому положению.

Из сличения этого расписания с расписанием приходов Харьковской епархии оказывается, что здесь причты щедрее наделены приходскими душами, чем во Владимире. Между тем, как у Вас нередко при 600–700 душах м. пола назначено по два священника и по два псаломщика, у нас при 1000–1300 оставлено по одному священнику и одному псаломщику. Притом и народонаселение здешней епархии вообще, как я полагаю, зажиточнее народонаселения Владимирской епархии, и почва земли здесь без сомнения удобнее, чем там. Но желания человеческие ничем не могут быть удовлетворены. Здесь, в городе, иной молодой священник получает не менее 1500 р., и жалуется на скудость средств. Правда, что здесь жизнь едва ли не дороже, чем в столицах; по крайней мере, все на это жалуются, и духовные и светские.

Поздравляю Вас с благополучным совершением путешествия. А мне только ещё предстоит путь, и путь не краткий – не меньше 1000 верст. Предполагаю, если Бог благословит, выехать из дому 17-го ч. и возвращусь не ранее половины Сентября. Прошу Вас сопутствовать мне Вашими братскими молитвами.

На днях явился ко мне из Владимира диакон Сокольский, которого я определил на штатную вакансию к Кафедральному Собору. И ростом, и голосом, и характером он очень понравился здешним гражданам. Я очень благодарен Высокопреосвящ. Антонию⁵⁵⁷ за уступку мне такого голосистого диакона. Здесь в епархии, к удивлению моему, не нашлось ни одного порядочного диакона, которого бы я мог взять к Кафедральному Собору».

30-го ч. дано было мною Консистории за № 64 предложение следующего содержания:

«Имея в виду предпринять во второй половине будущего августа поездку для обозрения церквей Харьковского, Изюмского, Старобельского, Купянского и Волчанского уездов, предлагаю Консистории учинить следующее: 1) заготовив от моего имени к Г. Начальнику губернии отношение с просьбой об учинении зависящих распоряжений относительно исправности путей сообщения между церквями, предположенными к обозрению, представить оное к подписанию; 2) поручить Кафедральному о. Ключарю⁵⁵⁸ принять из Казначейства потребную для моей поездки сумму; 3) предписать Благочинным означенных уездов, чтобы они в рапортах своих, которые обыкновенно представляют при встрече архиерея, обстоятельно излагали о церквях и причтах только то, на что следует обратить особенное внимание при посещении церквей, не повторяя тех сведений, которые заключаются в клировых ведомостях, и чтобы приказали приходским священникам наряду с церковными документами представлять мне свои поучения за последние два года; и 4) в отсутствие моё все журналы и протоколы, за исключением тех, которые по особой важности, как, напр., об утверждении в должности благочинных и т. п., требуют моего непосредственного рассмотрения, представлять на усмотрение и утверждение Преосвященного Викария.

При сем прилагается маршрут с означением приходов, которые предположено мною посетить».

31-го ч. читал я статью, помещенную в № 28 Руководства для сельских пастырей, под заглавием: «Несколько случаев встречи современных нам архипастырей с иноверцами».

В этой статье повествуется 1) о Преосвященном Викторине, Еп. Полоцком, что он, при объезде епархии, посетил латинский костёл, в котором встречен был ксёндзом в полном облачении и с крестом в руках; 2) о Преосвященном Димитрии, бывшем Архиепископе Херсонском, что он принял приглашение от Еврейского раввина посетить его дом и быть у него на обеде; 3) о Преосвященном Антонии, архиепископе Казанском, что он удостаивал некоторых из татарских мулл своим посещением, и, наконец, 4) о Преосвященном Платоне, архиепископе Донском, что он, проезжая в Сентябре 1875 г. по калмыцким улусам, встречен был бакшой или ламайским первосвященником и, по приглашению сего последнего, посетил калмыцкие хурулы или капища и слушал там языческое богослужение.

Но я выпишу буквально слова автора об этой изумительной выходке православного донского архипастыря.

«Когда же высокопреосвященный (Платон), – пишет П. Р-в в своей статье, – изъявил на это согласие, бакша ввел его в меньший хурул и посадил около стола, на котором расположены идолы. Здесь в присутствии высокопреосвященного совершено было калмыцкое богослужение с его обычными церемониями, именно, бакша пригласил певцов и заставил их петь молитвы, а сам кропил предметы, стоявшие на столе и вместе с певцами делал пальцами и руками какие-то таинственные круги и фигуры, составляющие необходимую принадлежность их богослужения, а также звонил в бронзовый колокольчик, когда нужно было делать остановку пения для перехода в другой тон. По окончании этого богослужения, продолжавшегося около восьми минут, бакша поспешно подал владыке написанный на листе бумаги русский перевод того, что было пропето, а владыка благодарил его за это и вместе за пение, потом внимательно рассматривал гробницу прежнего бакши и хранящуюся при ней одежду его, которые признаются калмыками за святыню. Подошедши к идолам и осматривая их, владыка с любопытством расспрашивал о значении этих изображений, и узнав, что они изображают людей, достигших духовного совершенства и могущества на земле, интересовался знать подробности относительно их совершенств, на что также получил от бакши удовлетворительные ответы. Затем владыка, по приглашению бакши, отправился в другой большой хурул, в котором обстановка в сущности такая же, только в больших размерах, и самые священные их предметы в большем количестве. Здесь опять владыка сел на предложенном ему стуле, близ жертвенного стола, а бакша опять пригласил певцов и, сверх того, музыкантов, всех человек до тридцати. Богослужение в этом хуруле было вдвое продолжительнее против первого. После него бакша также вручил высокопреосвященному написанный на листе перевод богослужения, за что опять владыка благодарил его. Из перевода, полученного высокопреосвященным, оказалось, что в присутствии его совершено было молебствие о его здравии и благополучном путешествии. По выходе из капища, владыка принял от бакши приглашение к обеду, на котором присутствовали почетные духовные и светские лица из калмыков, а также и духовные и светские лица, сопровождавшие владыку. За обедом хозяин и гость обменялись заздравными тостами, а после обеда хозяин поднес гостю в подарок несколько священных ламайских предметов, которые были приняты последним благосклонно. Посещение владыки, как видно, произвело самое благоприятное впечатление на бакшу, и, когда владыка отправился в другую станицу для освящения закладки храма, вслед за ним поспешил туда бакша, где присутствовал при закладке и пожертвовал на устрояемый храм 25 рублей».

И всему этому автор придает руководительное значение и для приходских пастырей.

Как при этом не вспомнить о великом Московском Святителе Филарете и не поскорбеть, что его нет более между нами! Что он сказал бы, прочитавши на страницах духовного журнала приведенные нами строки?

Вот что он писал ещё в 1839 г. преосвященному Гавриилу⁵⁵⁹, архиепископу Херсонскому, когда тот извещал его о своем посещении магометанской мечети и о произношении в ней молитвы Господней: Отче наш.

«Прежде обращал я, – писал Владыка Московский, – ваше внимание на то, не затрудняется ли у вас магометанам вход в христианство; и вы опровергли сие опасение; теперь обращу внимание Ваше на то, правильно ли Вы с христианством втесняетесь в магометанство. Не только в письме ко мне Вы хвалитесь, но и в публичных листах напечатано, что Вы пели в мечети молитву Господню. Это значит, что Вы публично обвинены, или обвинили себя в нарушении церковных правил. Если с еретиками молиться не позволено, кольми паче с магометанами, кольми паче в магометанской мечети, кольми паче высочайшею из молитв, которую и в церкви на литургии произнести желая, готовимся к тому особенною молитвою: сподоби нас, Владыко, со дерзновением неосужденно смети призывати Тебе небеснаго Бога Отца и глаголати: Отче наш. Магометан ни одной души Вы не приобрели; а правила нарушили, и православных соблазнили.

Не станете ли защищаться и не скажете ли, что Апостол Павел входил в Синагогу? Ответствую: синагога совсем не то, что мечеть, особенно в то время, когда входил в неё св. Павел; христианская церковь только рождалась; до сих пор синагога была обителью истинной религии, долженствующей проповедью евангельской преобразоваться в новозаветную церковь, для чего и входил в оную св. Павел. Но мы не видим, чтобы он входил в языческие храмы молиться и проповедовать; ибо сие значило бы раздражать и возмущать, и следственно заграждать, а не открывать путь назиданию в вере. В Ареопаг св. Павел не сам пришел, а был приведен и спрошен; тогда в порядке было возвестить истину.

Что магометане, слушая Вас в мечети, безмолвствовали, это была их скромность. Но если бы они вздумали Вас оскорбить, Вы подверглись бы сему так, что не имели бы права просить удовлетворения. Хорошо, что сего не произошло; но не хорошо то, что последовало. Магометане Вашим нашествием на их мечеть возмущены, приведены в опасение, что их будут притеснять в вере. Ваше местное начальство сим озабочено; я это из верного источника знаю, и сим то побужден писать к Вам о сем предмете так наступательно. Братски прошу Вас принять мое нападение с терпением, и, рассмотрев дело беспристрастно, взять правила осторожности. Надобно обращать внимание на то, чтобы действовать в мире с гражданским начальством. Мирные власти подкрепляют одна другую в деле общеполезном, делают ход его благоспешным и благонадежным»⁵⁶⁰.

Если Московский святитель осудил вступление Херсонского архиепископа в магометанскую мечеть с христианскою молитвою, то какой грозный суд произнес бы он об архиепископе Донском, входившем в языческое капище и присутствовавшем при языческом богослужении, пред лицем гнусных идолов?! O tempora, o mores!..

1-го августа получил я письмо из Москвы от преосвящ. Игнатия, Еп. Можайского. После продолжительного молчания, наконец, разомкнулись его уста, и вот что он писал мне от 29-го июля:

«Неожиданно для Москвы и меня было назначение Преосв. Леонида, хотя назначение было высокое и почетное. Теперь, из так именуемого во время оно триумвирата, един я остаюсь здесь, но не знаю, надолго ли. Пожалуй очередь и до меня дойдет, хотя и трудно будет уезжать из Москвы при слабом здравии.

Я просил Первосвятителя⁵⁶¹ оставить за мною прежние уезды и дела и сохранить прежнее (общее наше) именование. Новому лицу всё равно принимать вновь те или другие уезды. Пр. Никодим только вчера приехал и очень рад, что переселился в Москву. Вечером мы вместе провели довольно времени у маститого старца на Троицком подворье и сладце беседовали. В Новгород переводится викарий Вологодский Варлаам⁵⁶². – Москва с 1862 г.⁵⁶³ не видала в кремле архиерейской хиротонии.

P.S. Желал бы мысленно проникнуть туда, где Вы теперь пользуетесь благорастворением воздуха и запасаетесь силами на зимнее время. – Простите, что давно не писал. Тяжел на подъем в письмах.

Владыка Ярославский скорбит, что на его долю выпал жребий закрытия 150 церквей. Комнаты произвели на него благоприятное впечатление, сход на реку для купанья очень близок и удобен».

На письмо это я поспешил ответить, и 3-го числа писал Его Преосвященству:

«Ваше братское послание после столь долгого молчания очень приятно удивило меня своею неожиданностью.

Вы пишете, что «желал бы мысленно проникнуть» в мое виталище, но почему бы и не телесно? Дорога до Курска Вам уже известна, а от Курска до Харькова всего 8 часов езды. Харьков принял бы Вас не только с горячим усердием, но и с великим жаром. Действительно жары здесь в Июне и Июле по временам были такие, о каких я прежде и понятия не имел. Теперь, слава Богу, температура воздуха стала умереннее.

Испытавши в прошедшем году крайнее неудобство путешествия по епархии в Июле месяце под палящими лучами солнца, ныне я распорядился своей поездкой во второй половине текущего Августа. Путешествие мое продолжится не меньше месяца. Если бы Вы прежде, чем оставить Москву, посетили меня по возвращении из моей поездки, во второй половине Сентября, Вы доставили бы мне большое утешение. В Сентябре и даже иногда в Октябре погода здесь бывает самая благоприятная.

Скоро ли настанет чреда и для Вашего Преосвященства оставить родную Москву, и где Вам уготовляется место для самостоятельного действования? Не в Твери ли? Кстати, долго ли пребывал в Москве бывший Тверской Владыка⁵⁶⁴ на пути к месту своего нового служения?

Прошу благосклонно принять посылаемую, вместе с сим, книжку о моем прощании с Полоцкою паствой. Другой экземпляр той же книжки потрудитесь вручить новому сотруднику своему, Преосвящ. Никодиму, которому при сем прошу передать мое искреннее поздравление с возвращением в родную Москву.

А от Вашего Преосвященства желал бы получить, если возможно, две следующие брошюры: 1) Памяти Филарета Митр. Московского, Москва, 1876 г. и 2) Краткие сведения о всех церквах Моск. епархии. Обращался я за этими брошюрами к Московским книгопродавцам, но не мог получить».

1-го ч. писал я к двум архипастырям Воронежскому и Ярославскому.

Преосвященному Серафиму⁵⁶⁵, архиепископу Воронежскому, от которого получил я в дар его проповеди, я выражал свою признательность в следующих строках:

«Настоятель Святогорской пустыни, Архимандр. Герман доставил мне от имени Вашего Высокопреосвященства две книги Ваших назидательных проповеднических трудов.

Приняв этот дорогой дар, как залог Вашего милостивого ко мне внимания и благорасположения, долгом поставляю принести Вашему Высокопреосвященству за таковой дар мою искреннейшую благодарность.

Не могу при этом не пожалеть, что при поучениях не приложено изображение досточтимого автора.

Поручая себя Вашим святым молитвам, с глубоким почтением и преданностию имею честь быть»...

Преосвященному Леониду, архиеп. Ярославскому, писал я в ответ на его письмо от 20-го июля:

«По поручению Вашему, я разыскал Тимковскую, в пользу которой Вы изволили прислать мне 23 р.

Оказалось, что это – моя старая знакомая.⁵⁶⁶ Она писала мне ещё в 1868 г. из Тобольска, затем в 1872 г. и 74 из Петербурга, и каждый раз получала от меня небольшое пособие. – Теперь же, находясь так близко от меня, она ни разу ни обращалась ко мне за пособием, из опасения, разумеется, что её мнимая болезнь будет изобличена. Испрашивание денег от архиереев, которые находятся подальше, кажется составляет её специальную профессию.

По расследованию, произведенному Протоиереем села Основы, оказалось, что Тимковская замужем более 20 лет, но документов о браке не имеет, и что она не помнит где и когда венчана, что муж её будто бы служит в военной службе, был разжалован, потом сослан в Сибирь и впоследствии будто бы прощен, а в настоящее время арестован и содержится в Харьковском Тюремном замке. – Вообще, по мнению протоиерея, Тимковская личность тёмная и подозрительная.

Следует ли после сего такой личности вручать такую значительную сумму, какая Вами прислана? Не лучше ли раздать эти деньги действительно нуждающимся, или отослать в пользу страдальцев Болгар.

Буду ожидать Вашего распоряжения».

Изложу за сим представленную мне 29-го июля градским Благочинным, протоиереем Иоанном Чижевским записку о Тимковской:

«Проживающая в селе Основе Тимковская, говорят, есть дочь генерал-майора Куколевского; родителей её нет в живых; по её словам, она замужем более 20 лет, но документов о браке не имеет, и, как объяснила протоиерею Подольскому, не знает и не помнит, где и когда она венчана; муж её будто бы служил в военной службе, был разжалован, потом сослан в Сибирь и будто бы впоследствии прощен, а в настоящее время арестован и содержится в Харьковском Тюремном замке. Вообще же, по мнению Протоиерея Подольского, личность эта темная и подозрительная».

2-го ч. получил я письмо из Мурома от свояка, священника А. Орфанова. Он писал мне от 28-го июля:

«Началась у нас, Преосвященнейший, перестройка собора⁵⁶⁷, но я, признаюсь, равнодушно видеть эту перестройку не могу. Прежняя галерея и паперть совершенно сломаны, а на место их устроена новая галерея без крыши и без окон, открытая совершенно; паперти прежние заменены открытыми широкими ступенями, идущими внутри галереи. При разборке старых папертей, на глубине 2 1/2 аршин в земле, найдены два гроба, совершенно прочные и нимало не сгнившие. Любопытные осмелились приподнять крышки, и в одном оказался священник; облачение на нем цело и крепко; во втором гробе, как бы помещик, богато одетый, и его одежда цела; будто бы сохранились и самые тела, но я лично того не видал, а слышал всё это от очевидцев. На этом месте перекинули небольшую арку и устроили входную лестницу. Другое открытие: когда стали копать канавы для св. алтаря, в одном месте, в ряд, нашли три глиняных сосуда, похожих на урны, – в них пепел и кости. По неосторожности урны эти разбиты, но с одной урны снят снимок. – Вид собора перестройкою обезображен. Прежний алтарь отломан, а новый – очень удлинен к бывшему правлению духовному. Вследствие этого иконостас уже переносится за арку, у которой он стоял, и станет на том месте, где был св. престол – и даже позади его. Вид иконостаса изменится, – он будет ниже, загорожен столбами и мало виден из храма. В алтаре предполагается устроить три св. престола в ряд. Св. мощи⁵⁶⁸ будут поставлены в храме на правой стороне со входа. Прежние окна заложены а проделаны новые, в старом стиле, но полуширокие, ни старинные, ни новые. Главный средний купол снят до его основания, и вместо каменного сделан из досок, с наружной стороны обитый железом, а внутри отштукатуренный, – и к довершению этой глупости теперь кладут под собором духовые печи, желая сделать его теплым, а прежний теплый собор останется навсегда лишним и без служения. Удивляюсь, что чудят-строят. По-моему, если бы кто завернул в Муром из влиятельных и ревностных археологов, досталось бы всем на калачи. Работает всё сие особая комиссия, составленная, по преимуществу, из замысловатого и ученого молодого купечества. Ревнуя за древность следовало бы написать по сему предмету статейку, но боюсь досадить Преосвященному⁵⁶⁹ и гражданам. В сборнике Ратшина о замечательных монастырях и церквях России⁵⁷⁰, напечатано: «собор в уездном городе Муроме построен около 1170 года, Кн. Юрием Владимировичем Муромским, праправнуком В.К. Святосл. II-го, и храмоздатель его погребен здесь». Судя по счислению, предполагаю, что это был отец св. Петра⁵⁷¹ Юрьевича, почивающего теперь нетленно в соборе. А в описи Киреевского значится, что собор этот перестроен В. К. Иваном Васильевичем III⁵⁷², думаю, в память его пребывания в Муроме от преследования Шемяки. И на главу этого собора, или правильнее, вместо главы, надели деревянную кадушку, да вздумали отапливать. Увы и ах!»

В ответ на это писал я от 15-го числа:

«Описываемая Вами перестройка и переломка соборного храма истинно возмущает душу. Меня при этом более всего удивляет то, как мог решиться Преосв. Антоний, без ведома Синода, дозволить такое искажение священного исторического памятника.

На вакантное диаконское место при моем Кафедр. соборе нашелся во Владимирской епархии добрый диакон, который отличается и голосом и ростом, и в особенности трезвым поведением. Это – диакон Сокольский из г. Александрова. Он уже явился сюда и всем здесь понравился.

17-го числа отправляюсь в дальний путь, для обозрения церквей. Путешествие мое продолжится не менее месяца. Прошу Вас сопутствовать мне Вашими молитвами».

Из Ярославля писал мне от 1-го августа протоиерей А. П. Лавров в ответ на мое письмо от 15-го июля:

«Приношу Вашему Преосвященству искреннюю благодарность за Вашу добрую рекомендацию обо мне, какую Вы выразили в письме к новому Владыке нашему.

Вместе с сим считаю приятным для себя долгом выразить Вашему Преосвященству глубокую признательность и за присланную Вами мне в дар книгу о Ваших Архипастырских трудах на Полоцкой Кафедре. С большим удовольствием прочитал я это описание Вашей полезной Архипастырской деятельности.

Нового Владыку своего мы встретили 11-го июля с радостью и торжественностью, при многочисленном стечении народа. Первая встреча его была у ворот Спасского монастыря. Здесь, в главной церкви, в которой почивают святые мощи Благоверного князя Феодора и чад его – Давида и Константина, он облачился в полное Архиерейское облачение и потом отправился отсюда в собор, со всем городским духовенством в белых ризах. – В соборе он совершил первую литургию и произнес первое приветственное слово. По окончании литургии все высшие представители градского общества и духовенство отправились в архиерейские покои и здесь поднесли новому Архипастырю своему хлеб-соль и приветствовали его с благополучным вступлением на новую кафедру. В тот же день Владыка сделал визиты многим из светских лиц.

На первый раз Владыка произвел самое приятное впечатление не только на светских, но и на духовенство, своим ласковым и деликатным обращением и благосклонным вниманием ко всем. Дай Бог, чтобы он остался таковым же и на будущее время. Слышно, что и Владыка на первый раз остался доволен своею паствою и своим помещением в Архиерейском доме»⁵⁷³.

10-го ч. получил я письмо из Перми от известного писателя, протоиерея Евг. Попова.

Он писал мне от 3-го числа:

«Самую сердечную благодарность приношу Вам за Ваш подарок мне в ответ на мой презент. В нем выразилось и внимание к приношению и сочувствие к нуждам моим и справедливость воздаяния, для меня лично тем более приятнее, чем единичнее и первичнее этот пример. Сам я тоже прошел школу нужд материальных всякого рода и никак не могу окончить курса в этой школе. Потому душевно верю нуждам белого и приходского духовенства и как-то не совсем располагаюсь к капиталистам в духовенстве, между прочим ославляющим через себя в богатстве сотоварищей своих ко вреду последних.

В этом месяце выйдет третья книга: «Чтений по нравственному Богословию» с одною (VII) заповедью. По выходе же тотчас будет представлена Вам под бандеролью с двумя картинными произведениями. Четвертая же и последняя книга выйдет, полагаю, в сентябре–октябре: она очень растет в своем объеме, так что цена 3 р. за все части назначена мной очень не велика, а для церквей при совокупной выписке ещё понижается эта цена, – до 2 р. 50 к. Всё же я ищу распространения света по своей мере, а не расширения своих средств. Только бы выбиться из огромных долгов.

По обещанию Вашего Преосвященства надеюсь получить требование от меня книг для Харьковской епархии. Всего спокойнее для меня, если Консистория выпишет, примет, разошлет книги и вознаградит за них. Но так как для Консистории может казаться эта операция обременительной, то я готов принять на себя труд: уложить в тюки для каждого о. Благочинного известное число книг, сделать на тюках надписи, словом изготовить совсем посылку для сдачи на почту, кроме (казенной) печати, и потом все эти посылки разом доставить Консистории, которой останется только сдать их на почту со своей печатью».

10-го ч. писал я в Москву П. Н. Батюшкову:⁵⁷⁴

«Из газет узнал я сегодня о Вашем возвращении из-за границы в пределы любезного отечества, и спешу приветствовать Вас с благополучным возвращением.

Я ожидал Вашего возвращения, чтобы препроводить (и вместе с сим препровождаю) Вашему Превосходительству книжку о моем прощании с Полоцкою паствою и вступлении па Харьковскую кафедру.

Прошу принять эту книжку, как дань моей душевной признательности Вашему Превосходительству за благосклонное содействие мне в благоустройстве церквей моей прежней епархии».

11-го ч. получено было мною письмо из родного Владимира от дальнего родственника, Секретаря Консистории Г. Ф. Нарбекова, который писал от 7-го числа в ответ на мое письмо от 18-го июля:

«Искреннюю душевную благодарность приношу Вашему Преосвященству за присланную Вами книгу о трудах и подвигах Ваших на кафедре Полоцкой. С истинным наслаждением прочел я её от первого слова до последнего и порадовался, что Господь помог Вам так много потрудиться и так много сделать доброго для ополяченной и окатоличенной паствы Полоцкой.

Просьбу Вашу о перемещении к Вам диакона Сокольского исполнил, кажется, неукоснительно.

В епархии нашей особенных новостей нет. Реформа приходов у нас объявлена и введена в действие с 1-го числа минувшего Июля. Но, увы! она породила только тысячи дел для Консистории. Постоянно вступают жалобы то от причтов, зачем того или другого из них оставили сверх штата или за штатом; то от прихожан, зачем отписали их от прежнего прихода к новому; особенно прошений последнего рода бесчисленное множество. Виноваты в этом уездные Комиссии, работавшие над уравнением приходов. Вместо того, чтобы дело вести с согласия причтов и прихожан, они, по своему усмотрению, перечисляли деревни из одного прихода в другой, лишь бы составить приблизительно уравнительные приходы. И вот теперь почти все эти деревни вопиют, что, вопреки их желанию, приписали их к новой церкви, что при прежней церкви похоронены их отцы и деды, что церковь та украшена на их пожертвования и т. п. – фразы, сделавшиеся уже как бы казенными от постоянного употребления их во всех просьбах по подобным делам.

С 1-го августа до нынешнего дня гостил у нас во Владимире, без сомнения известный Вам, Член Св. Синода Протоиерей Иоанн Васильевич Рождественский.⁵⁷⁵ Останавливался он в доме невестки своей – вдовы после покойного брата его Виктора Васильевича. Владимирцы, конечно, рады были дорогому гостю; угощали его обедами, то Преосвященный Антоний (2 раза), то Боголюбовский Архимандрит, то Прот. Ф. Мих. Надеждин⁵⁷⁶, то родные его. И я грешный имел честь дважды разделять трапезу с ним – в Боголюбове и у наставника Семинарии о. Александра Сервицкого⁵⁷⁷, которому он приходится сродни. Новостей особенных он нам не сообщил».

Из Коломны писал мне в ответ на мое письмо от 3-го ч. Преосвящ. Игнатий, Еп. Можайский, приехавший туда для обозрения церквей:

«Усердно благодарю Ваше Преосвященство за любезное приглашение в Богоспасаемый Ваш град; и желал бы им воспользоваться, не знаю только позволят ли обстоятельства и дела.

Вам угодно знать о Тверском Владыке. Он благоволил прибыть в Москву в полночь с 8-го на 9-ое Июля, а утром, приняв старшее духовенство, поспешил в Троицкое подворье. В 12 часов отбыл в Лавру; слушал там молебен и панихиду по Святителе Филарете⁵⁷⁸, а вечером назад в Москву. Не успел быть в Вифании и Гефсимании, не смотря на сильное желание, по недостатку времени. 10-го июля, отстояв раннюю литургию в Чудове, немало беседовал с посетившим его святителем Московским⁵⁷⁹, откушал с ним вдвоем, – и в Киев, не выходя из вагона. Очевидцы рассказывали, что проповедью в Софийском соборе, на другой день приезда, он произвел сильное впечатление и заставил даже плакать Киевских протоиереев. Многолетия говорить при первой встрече в Киево-Печерской Лавре не позволил. Так смиренно вступил на старейшую кафедру один из особенно уважаемых викариев⁵⁸⁰ почившего в Бозе Святителя!»

На журнальном постановлении Консистории от 28-го июля по делу о неправильном присвоении себе священником Троицкой церкви слоб. Брамли, Ахтырского у., Георгием Страховским, звания студента Семинарии, 13-го авг. за № 1651 дана была мною следующая резолюция:

«1) Если Консистория обвиняет свящ. Страховского за то, что он присвоил себе звание студента на основании второстепенных документов, т. е. а) Билета, выданного ему из Семинарского правления от 16-го Июля 1849 г. за подписью Инспектора Семинарии и с приложением печати, где он, Страховский, назван студентом, и б) Билета, выданного из Консистории от 19-го июля того же 1849 г. за № 4854, с приложением печати, где Страховский назван также студентом, то прежде всего надлежит обвинять Семинарское Правление и Д. Консисторию, выдавших документы, на основании коих свящ. Страховский присвоил себе не принадлежащее ему звание студента.

2) Консистория пишет: «Если Страховский на основании выданных ему документов введен был в обман, по легкомыслию, в первое время своего священства, то в последствии он мог узнать положительно, что он не студент, от своих товарищей и непосредственно от Семинарского начальства».

Но а) свящ. Страховский едва ли мог представить себе, чтобы начальство Семинарское и Епархиальное желали вводить его в заблуждение, именуя его студентом, и потому б) ему не было необходимости наведываться о своем звании ни от товарищей, ни от Семинарского Начальства. Иное дело, если бы он в помянутых выше документах назван был второразрядным, а он уверен был, что он студент, он, конечно, не преминул бы точнее исследовать этот вопрос. Естественно было ожидать, что Консистория, имея в своем архиве подлинный документ, именно разрядный список, где Страховский значится во 2-м разряде, и между тем ежегодно получая клировые ведомости, где Страховский именует себя студентом, поспешит исправить допущенную его ошибку и воспретить Страховскому именовать себя студентом. Но этого не было сделано в течении более, чем 20-ти лет; и только уже, спустя 22 года, возбужден вопрос о неправильном присвоении Страховским звания студента, благодаря его добрым товарищам, которые 22 года молчали о сем и только лишь вследствие личных неудовольствий на Страховского подняли вопрос о его студенчестве. Но если посему судить и осуждать священ. Страховского за противозаконное присвоение себе не принадлежащего ему звания, то справедливость требует привлечь к суду и его товарищей, священников Санжаревского и Копейчикова, которые знали о сем и 22 года молчали. –

3) Третьим пунктом определения Консистории от 14-го Мая по делу о священнике Страховском было положено: «относительно определения степени виновности свящ. Страховского в присвоении себе звания студента окончательное суждение иметь по представлении (согласно 1-му пункту) Благочинным Протоиер. Никольским следственного дела о Свящ. Страховском». Очевидно, что этот пункт определения поставлен в связи и зависимости от первого пункта того же определения. Но так как 1-й пункт, резолюцией от 19-го мая, оставлен без исполнения, то не следовало приступать к рассуждению и по 3-му пункту. Посему настоящее журнальное постановление, согласно особому мнению члена Консистории Прот. Илларионова, оставить без исполнения».

14-го ч. получено было мною прискорбное известие о смерти Ряснянского помещика Конст. Дим. Хрущева, основателя Ряснянского Димитриевского монастыря, последовавшей 13-го числа. Наследник его, двоюродный внук, молодой помещик, по фамилии также Хрущев, не замедлил возбудить процесс о присвоении себе богатого имущества, оставшегося по смерти его деда и завещанного в пользу новостроящегося монастыря.

15-е число. Успение Пресв. Богородицы – храмовый праздник в моем Кафедральном соборе. Там я служил, с подобающей торжественностью, литургию и молебен. Участником торжества нашего оказался Председатель Духовно-учебного Комитета, известный Протоиерей Иосиф Васильевич Васильев⁵⁸¹; он во время литургии стоял в алтаре, остался доволен благолепием служения, но жаловался на продолжительность службы. В Харьков он заехал по пути из Полтавы, где служит его брат секретарем Консистории. Накануне праздника он слушал всенощную в семинарской церкви и осматривал потом семинарские помещения. Заметивши какие-то маловажные неисправности, он сделал ректору протоиерею Энеидову, которого удостоил своим посещением, строгое внушение яко власть имеющий, – что однако же он утаил от меня, и я узнал уже о всем этом после его отъезда из Харькова; такова лукавая политика петербуржцев!..

В праздник после литургии о. Васильев посетил меня; затем я пригласил его вместе с собою к соборному старосте на завтрак. В уединенной беседе со мною о. Васильев жаловался мне на Обер-Прокурора графа Толстого за то, что он, сделавшись вместе Министром народного просвещения, стал унижать духовно-учебные заведения перед светскими; между тем как прежде, пока был только Обер-Прокурором, он превозносил семинарии перед гимназиями. Упрекал также графа Толстого за его неприязненные вначале отношения к нему лично. Когда Васильев, после многолетнего пребывания в Париже, возвратился в Петербург для устройства своего многочисленного семейства, он просил Обер-Прокурора дать ему соответственное его заслугам и достоинствам место с приличным вознаграждением. Граф, питая за что-то личное к нему неудовольствие, медлил исполнением его просьбы, не смотря на многократные с его стороны напоминания. Наконец, Васильев обратился к графу Толстому с угрозой; он написал ему, что если он не удовлетворит его просьбы немедленно, то он вот что сделает: пригласит через газеты всех своих духовных детей жертвовать ему в год по одному рублю – не более; и как у него детей духовных рассеяно по России не менее 15000 душ, то он и надеется получать ежегодного доходу до 15000 рублей. Такая угроза не осталась будто бы без надлежащего действия: граф Толстой поспешил дать ему то назначение, какое он имеет теперь, с содержанием, при казенной квартире, с окладом 6000 р., с пенсией в 1000 р. и с арендой в 2000 р., а всего – 9000 р. Приличное обеспечение для достопочтенного о. протоиерея!

Но слышно было прежде, что о. Васильеву предлагали занять настоятельское место при Кафедральном Исаакиевском соборе. Он готов-де был принять это почетное место, но с непременным условием, чтобы Исаакиевский собор изъят был из-под личной зависимости от петербургского митрополита и был подчинен, по примеру Московского Успенского Собора, непосредственному ведению Св. Синода. Но такая гордая притязательность офранцуженного русского прелата, разумеется, была отвергнута.

17-го ч., во вторник, выехал я из Харькова, в сопровождении Кафедрального Ключаря и прочей свиты, по тракту к заштатному городу Чугуеву, для обозрения церквей.

Общие результаты моих наблюдений во время поездок по епархии в течении 1876 г. изложены в отчете Св. Синоду в таком виде:

«1) Большая часть храмов, как по наружному виду, так и по внутреннему устройству, вполне соответствуют своему назначению. Церкви ветшающие и утратившие прежнее благолепие, тщанием и усердием прихожан, постепенно исправляются и приводятся в подобающий святыне вид. Мною обращено было особенное внимание на иконную и стенную живопись, и усмотренные в этом отношении недостатки тут же указываемы были приходским священникам и местным Благочинным, с приказанием немедленно исправлять оные.

2) В священных утварях, в ризничных и других богослужебных принадлежностях нигде недостатка мною не усмотрено; только в одной церкви, именно Петропавловской села Лимала, Изюмского уезда, я нашел, к удивлению моему, одну и единственную напрестольную одежду, и притом довольно бедную. Впрочем это зависело не столько от скудости средств, сколько от недостатка внимания приходского священника и церковного старосты.

3) Церковные библиотеки, большей частью, не достаточны, но при некоторых церквях, как, напр., при соборной Троицкой в г. Волчанске, при Гусаровской Изюмского уезда, и Камянской Старобельского, очень довольно имеется книг духовно-нравственного содержания, и библиотеки находятся в отличном порядке. Об умножении полезных и назидательных книг в церковных библиотеках везде делались мною должные внушения.

4) Церковные документы не везде найдены в должном порядке и исправности. К приведению сего в порядок приняты надлежащие меры.

5) Приходское духовенство, за весьма немногими исключениями, отличается добрым направлением как в умственном, так и в нравственном, отношениях. – Из всех священников, коих я видел при посещении церквей, только один, именно, священник Беловодской Троицкой церкви, В… изобличен был в нетрезвой жизни, и за сие подвергнут должному взысканию. – Из псаломщиков двое, также за нетрезвость, удалены от своих мест.

6) Проповедничеством не все приходские священники отличаются в одинаковой мере, так как не все имеют одинаковое образование, но все, по мере своего образования, с большим или меньшим усердием учат народ истинам веры и христианского благочестия – одни посредством устных или письменных поучений своего сочинения, а другие через чтение с церковной кафедры печатных слов и бесед. При ревизии церквей, мною обращаемо было особенное внимание на письменные поучения приходских священников, и за основательные и назидательные проповеди я тут же объявлял сочинителям свою признательность; в слабых же поучениях указывал авторам недостатки и давал советы и наставления, как избегать тех или других недостатков в поучениях.

7) Большинство псаломщиков, отличаясь исправностью в чтении и пении и отчасти в знании церковного устава, мало имеют сведений в катехизическом учении веры и заповедей Божиих, а ещё менее разумеют смысл священнодействий и церковных обрядов. Посему делано было мною строгое подтверждение Благочинным, чтобы они, согласно своей инструкции, заботились об исправлении этих недостатков.

8) В простом народе немного примечено мною умственного образования, но много усмотрено религиозного чувства, много искреннего усердия к поддержанию и благоукрашению своих приходских храмов. Впрочем это усердие к храмам более или менее условливается урожаями хлеба в полях, так как в здешней стране, при отсутствии в народе всяких других промышленных занятий, хлебопашество составляет исключительный источник народного благосостояния».

15-го числа, в день возвращения моего из поездки по епархии, получено было мною письмо, из Москвы от П. Н. Батюшкова, который писал мне от 10-го числа:

«Не знаю с чего начать мое письмо, с изъявления ли признательности Вашему Преосвященству за дорогую по содержанию книгу о Вашей Архипастырской деятельности, с которой, в Полоцкой Епархии, связаны мои лучшие воспоминания, или с низкой и покорной просьбы простить мое долгое молчание? Всё это время я был завален работой и, только на днях, мог заняться чтением Вашей книги, отвечать же Вам не познакомившись с книгой не хотелось.

Восьмилетние неусыпные труды Вашего Преосвященства, на пользу Полоцкой Епархии, прошли не бесследно, несмотря на встречаемые Вами на каждом шагу затруднения; никто ближе меня не знает той задачи, которую приходилось Вам разрешать, не только без содействия, но, скажу смело, при противодействии ведомств и лиц, которые должны были бы оказывать Вам помощь. Я уже не касаюсь местного противодействия, исторически сложившегося, с которым Вы, со свойственным Вам тактом, сумели поладить без шума, оставив вашему преемнику благоустроенную Епархию.

Не знаю как у Вас в Харькове, но здесь только и думается, только и говорится, об одних Славянах Балканского полуострова, предоставленных цивилизованной Европой на съедение диких орд. Мне досталась на долю забота о разрушенных, разграбленных и сожженных церквях Сербии и Болгарии. Бьюсь из всех сил в этом святом деле. Жертвы ко мне идут отовсюду и, надеюсь, что, с помощью Божией, Россия обязанная тамошнему краю своим духовным просвещением, в свою очередь, не оставит его в безвыходном горе».

16-го ч. получил я письмо из СПб. от внука своего, окончившего курс в Д. Академии, Ген. Виноградова⁵⁸². Он писал от 1-го сентября:

«Позвольте мне рекомендовать себя: я смотритель Приворотского духовного училища.⁵⁸³ Назначение, со стороны Учебного Комитета, на эту должность вызвано было, с одной стороны, моим заявлением иметь место службы на Юге России, а с другой – отсутствием кафедр в семинариях по истории – по предмету моей специальности; последнее обстоятельство – излишек оканчивающих курс – становится с каждым годом всё заметнее и заметнее. В настоящее время из 35 кончивших курс получили назначение только 14-ть студентов; остальным же приходится сидеть у моря и ждать погоды.

Назначение на должность я получил 30 Июля, но весть о нём нашла меня в Иванове в конце августа. Сегодня первого сентября получил прогоны на путевые издержки и сегодня же отправляюсь в путь. Прямой путь в Каменец-Подольский лежит через Киев, но я осмеливаюсь просить у Вас позволения нарушить прямую линию – заехать к Вам в Ваш Харьков и получить от Вас благословение Архипастырское и мудрый совет».

На другой день по получении этого письма, явился ко мне и сам автор его, новоназначенный смотритель неведомого мне Приворотского училища и прогостил у меня до 20-го числа.

17-го ч. получено было мною письмо из Ярославля от Преосвященного архиепископа Леонида, который писал мне от 26-го августа:

«Дивитесь Вы и может быть дружески меня осуждаете за молчание. Доношу Вашему Преосвященству: болезнь причиной. Сильное в течение двух месяцев душевное напряжение с простудами истомленного тела произвело несколько болезней⁵⁸⁴, которые к ночи на Успеньев день низложили меня на одр, с которого и теперь лишь понемногу встаю.

Благодарю за дружеские послания; ущедряйте меня ими и давайте наставления, делайте замечания.

На вопросы Ваши ответствую: со мной перешли мой монастырский казначей иеромонах Павел и послушник-чтец, да на время келейный, получивший в Москве место.

Что я нашел здесь? Дом архиерейский не бедный, не худа и братия; но запущенность в хозяйстве и управлении всесовершенная. – Нет во всей епархии церкви грязнее моих; об уставе ниже слышали. В духовенстве Ярославля нашел несколько почтеннейших людей, с худыми (если они есть) ещё не познакомился. Дело о приходах получило до меня санкцию и возвращено к исполнению. Лучше, где за него не брались, но здесь оно лучше, нежели где-либо во всех прочих местах. В 1869 г. приходское духовенство епархии имело капитал в 191 тысячу, а теперь до 1.250.000. Норма для самостоятельности прихода 500, а не 1000 душ. За недостающую до нормы сотню душ – капитал с процентами в сто рублей, или земля с доходом в сто рублей.

Доныне делами консистории занимаюсь один, изредка призываю членов.

Учебная часть епархиальная чужда моему сердцу; занимаюсь по долгу моему.

Приюта для заштатных, для вдов и сирот, можно сказать никакого.

Раскол заботит; но ещё не узнал его. Единоверие в дурном состоянии.

Викария не вижу нужды иметь, и откуда взять? навяжут такого, что жизни не рад будешь. Довольно мне и на Толге⁵⁸⁵ видеть безногого ректора Владимира на настоятельстве; бестолочь у него в богослужении, в житии и т. п. Думалось: польза обители требует другого начальника, а потом иная мысль: ты много сам не знаешь, из правительствующего Синода нашлют ещё худшего. Между тем для обители лучше было бы выдавать от обители пенсию, но не приказывать отдавать обитель этим инвалидам на разорение.

Государю Императору благоугодно было, чтобы надзор за церковностью иконописания в храме Спасителя остался за мною.

На мое приветствие получил я ещё в Лавре такую телеграмму от сердечно любимого мною Государя Великого Князя Сергия Александровича из Александрии от 6 Июля:

«Сердечно благодарю Ваше Высокопреосвященство за телеграмму и письмо. С отрадным чувством всегда помню о Вашем расположении, беседах и молитвах. Уверен, что отъезд из Москвы не отдалит Вас сердцем от любящих Вас. Сергей».

Выписал вполне, чтобы Вы помолились о прекрасном юноше с любовью, да укрепит и охранит его Господь».

В ответ на это писал я от 24-го числа:

«Письмо Вашего Высокопреосвященства от 26-го августа имел я удовольствие, растворенное впрочем грустию, прочитать не ранее 17-го сего Сентября. Оно получено было в Харькове во время моей поездки по епархии и посланное вслед за мною в известное место, не нашло меня там, и возвратилось в Харьков на третий день по моем возвращении из путешествия.

Приключившейся Вам болезни я не удивляюсь: при Ваших обстоятельствах это было очень естественно. Но сохрани Бог, если болезнь Ваша будет продолжительна. Для нас, архиереев, особенно при неимении помощника, болеть долго весьма неудобно. Если заболит гражданский начальник, кто бы он ни был, – его обязанности легко могут быть исполнены другим, хотя бы и низшим его по рангу, но кто из сотрудников по управлению епархией заменит болящего епископа в случае, напр., необходимости произвесть ставленника или освятить антиминсы, как это и случалось со мною на первых днях по приезде моем в Витебск.

Да поможет Вам благость Божия неустроенное и расстроенное благоустроить и привести в порядок!

Оставление за Вашим Высокопреосвященством надзора за церковностью иконописания в храме Спасителя – знамение во благо.

За сообщение телеграммы В. Князя приношу Вам душевную благодарность. Телеграмма эта делает великую честь порфирородному юноше.

Что скажу Вам о себе? Благодарение Господу, я благополучно совершил довольно продолжительное путешествие но епархии. В 30-ть дней я проехал около 1000 верст, осмотрел до 100 церквей, совершил 16 литургий – одну с освящением храма и сверх сего два молебна с акафистами. При обозрении церквей обращал особенное внимание на иконопись; перечитал много священнических проповедей, но дельных оказалось не очень много. В украинском народе, в особенности в местах, отдаленных от железных дорог, сохраняется ещё искреннее благочестие и необыкновенная привязанность к своим приходским храмам. Вследствие сего, реформа приходов возбудила в здешнем народе много ропота и жалоб, хотя, с другой стороны, вызвала в нем наружу ещё большую ревность об удержании своих приходов самостоятельными; крестьяне делают всевозможные пожертвования, чтобы только не оставаться без причтов и без богослужения в праздничные дни. Путешествие мое по епархии было, можно сказать, торжественным триумфом. В будничные дни все крестьяне оставляли работы и стекались в храмы, чтоб видеть архиерея, по здешнему выражению, подивитися, и принять от него благословение».

22-го ч. был у меня принявший крещение из евреев Лев Кириллов. Рейхенберг⁵⁸⁶. Родом он из Молдавии и получил высшее образование в Венском Университете. По приезде в Россию и до принятия крещения, он занимался адвокатурой. По принятии крещения, он возымел мысль принять священство с миссионерской целью проповедовать христианство между своими единоплеменниками. Из беседы с ним я убедился в его основательном знании Библии не только Ветхого, но и Нового Завета, тем не менее дал ему совет не спешить приведением в исполнение своего доброго намерения, но приготовляться тщательным изучением всего, относящегося к Православию. Для сего подал ему мысль поступить для изучения богословских предметов в какое-либо высшее духовно-учебное заведение, и он, как увидим далее, последовал моему совету.

23-го ч. получил я письмо из Ставрополя на Кавказе от Преосвященного Епископа Германа. Он писал мне от 17-го числа:

«Опытно познав Вашу доброту в радушнейшем гостеприимстве Вашем, которым я имел счастье пользоваться ровно год тому назад и благодарного воспоминания о котором не могут изгладить во мне и многие годы, я тем смелее обращаюсь к Вам с покорнейшею просьбою, к чему вынуждает меня сущая необходимость.

В минувшем году и мы обзавелись Епархиальным Училищем женского рода, но, кажется, на свою беду. Беда наша в том, что нет у нас людей способных и энергических, которые могли бы вести дело управления училищем с толком и быстротою. Вот, напр., наш Совет до сих пор не собрался выработать инструкций даже для главных должностных лиц по Училищу, от чего между ними происходят постоянные недоразумения и столкновения, а в делах путаница. Ради Бога, помогите нам высылкой тех инструкций, какие приняты в Харьковском Епарх. женском училище; в особенности я покорнейше просил бы Ваше Преосвященство поспешить высылкой мне инструкций для эконома и делопроизводителя училища. Этим Вы бесконечно одолжили бы и обязали меня.

Может быть, когда-нибудь и наше училище чем-нибудь пригодится Харьковскому. Даже и теперь одна из Харьковских воспитанниц, именно, Тамарова, нашла себе хорошее положение при нашем училище, в качестве воспитательницы.

Сегодня я имел счастье получить Рескрипт от Ея Высочества Великой Княгини Ольги Феодоровны, которым она, согласно моей просьбе, изъявляет согласие принять наше училище под свое покровительство. Понятно, что этим создается для меня особенное побуждение стараться о наилучшем его устройстве».

Я не замедлил исполнить просьбу почтенного собрата; 28-го числа послал требуемые инструкции и при этом писал Его Преосвященству:

«Спешу исполнить просьбу Вашего Преосвященства относительно инструкций для служащих в Вашем женском училище лиц. На первый раз Вам посылаю копии инструкций для эконома и делопроизводителя; прочие будут доставлены вслед за ними.

В инструкции для эконома слова, написанные в скобках, должны быть исключены на основании позднейших распоряжений Высшего Начальства.

Желаю Вашему юному питомнику Божия благословения и процветания под благодетельною сенью Высокой Покровительницы.

О пребывании у меня в прошедшем году Вашего Преосвященства я воспоминаю с любовью. Прошу и впредь, аще случится мимоидти нас, уклоняться под кров нашей обители: для Вас всегда будет готов у меня братский радушный приём».

Еще в Августе (именно 17-го числа) писал мне из Москвы Преосвященный Игнатий, епископ Можайский:

«Ныне только возвратился в Москву из путешествия по епархии.

Путешествие освежило и несколько меня укрепило, особенно после того, как два месяца я исправлял и Дмитровскую и Можайскую должность вместе. 12-го августа в Павловском посаде из М. Ведомостей узнаю о Твери, потом перепечатывают из Русского Мира и другие газеты. – Не знаю, на сколько сие верно.

Но немного ли и не высоко ли будет? Конечно, ныне классы епархий не существуют. Но после такого светила, каким был нынешний Владыка Киевский, страшно восходить на кафедру. Потом Белюстин.⁵⁸⁷ Семинария не преобразована. Хорошо только что близко.⁵⁸⁸

Впрочем может быть только одни газетные слухи, не имеющие основания. Москва слухами о Твери угощает меня с начала Июня, и первую весть о сем получил я в Серпухове после освящения церкви от приехавших из Москвы. Да будет во всем воля Божия!

С великим удовольствием я прочитал присланную от Вашего Преосвященства брошюру и усердно благодарю. Описание церквей М. епархии не найду, а другую брошюру «Памяти Филарета М. Московского» посылаю. Думаю, что последняя для Вас дороже».

Получив это братское послание 23-го того же августа в г. Славянске, я не мог скоро отвечать на него. И вот, ровно через месяц, 23-го сентября я писал в ответ Его Преосвященству:

«Искренно благодарю Вас и за братские послания и за брошюры о приснопамятном Владыке.

Продолжительное путешествие свое я совершил, по милости Божией, благополучно. В 30-ть дней я измерил около 1000 верст, осмотрел до 100 церквей. При этом пришлось претерпевать и зной дневной и хлад ночной. Между прочим, был в Святогорской пустыни, которую посещал и в прошедшем году. Чудное местоположение этой обители напоминает Киевские горы. Если Вы заблагорассудите когда-либо посетить меня, я постараюсь убедить Вас непременно съездить в Святогорскую пустынь. – Вы хорошо сделали, что не решились ехать ко мне теперь. Нынешний сентябрь у нас совсем не похож на прошлогодний – и холоден и сыр.

Что же – за кем останется Тверская кафедра? Почему так медлят избранием и назначением на неё епископа? Оставлять на долгое время такую многолюдную епархию без архиерея – нерезонно».

В тот же день и также в Москву писал я своему доброму благоприятелю, купцу С. П. Оконнишникову:

«Посылаю Вам усерднейшее поздравление со днем Вашего ангела с искренним желанием Вам и вашему любезному семейству здравия и благоденствия, а наипаче душевного мира и спокойствия.

15-го числа я возвратился из моего тридцатидневного путешествия по епархии, по милости Божией, благополучно.

Проехал по шести уездам, видел необозримые украинские степи, любовался черноземною почвою, особенно в Старобельском уезде, питался ежедневно белым пшеничным хлебом, укоряя всех своих гостеприимцев за недостаток черного, ржаного хлеба, без коего русскому человеку обойтись трудно. Между тем меня совестились угощать арбузами, которые я люблю, потому только, что они очень дешевы, от 3-х до 5-ти коп. самый лучший.

По возвращении из поездки, продолжаю жить в Всехсвятском и возвращаюсь в город не ранее 29-го числа.

Призывая Вам и всем вашим присным Божие благословение, остаюсь в надежде скорого и приятного свидания с Вами».

29-го ч. получил я письмо из Москвы от Преосвященного Игнатия. Он писал от 26-го числа:

«Из глубины сердца приношу Вашему Преосвященству глубокую благодарность за приглашение меня во 2-й половине сентября в Харьков. Было у меня помышление воспользоваться сим приглашением, но обстоятельства помешали. Если доживу в Москве до следующего лета, то не премину воспользоваться Вашею любовью и освежиться путешествием.

Приближающийся день Преподобного Саввы Вишерского⁵⁸⁹ налагает на меня обязанность приветствовать Вас. Если не ошибаюсь, второй раз Вы будете праздновать на новой кафедре. Думаю, что Харьков по многим отношениям для Вас лучше прежнего града. Дай Бог, чтобы более можно находить Архипастырского утешения во благочестии и доброй вере пасомых. Ваш праздник, по обычаю, должен я провести в Лавре, чтобы служить в Покровской Академической церкви и присутствовать на акте. Бывало после акта почтенный Александр Васильевич⁵⁹⁰ всегда воспоминал и здравие именинника Святителя. Там мне благословите о Вас помолиться.

Чаша Тверская меня миновала, и хорошо. Все назначения утверждены, и в среду объявлены уже в Св. Синоде».

На другой день, 30-го числа, от него же получаю другое письмо от 27-го числа. В нем он пишет:

«Вчера утром после ранней литургии послал я Вашему Преосвященству письмо, а собираясь к служению поздней литургии получил любезное Ваше письмо, на которое собираюсь отвечать скоро.

Лаврский о. Наместник⁵⁹¹ остается на своем месте, и святитель⁵⁹² помышляет ему дать помощника, который мог бы заменять его в священнослужении и надзоре за Лаврскими ларцами. Но кто будет сей помощник – ещё не решено.

Пермский Архиепископ Антоний⁵⁹³ уволен по прошению, по слабости зрения, на покой. Он будет жить в Данилове, где и комнаты для него приготовлены. Он был при О. Агапите⁵⁹⁴ (который почти и не принимает никого по усиливающейся слабости своего здравия) инспектором Вифанской Семинарии и по курсу академическому товарищ нового Владыки Киевского».

30-го ч. совершен был обычный крестный ход по случаю встречи Чудотворной Озерянской иконы Божией Матери, принесенной из Куряжского монастыря на зимние месяцы в Харьковский Покровский монастырь. Ясная и тихая погода вполне благоприятствовала этой торжественной процессии, в которой участвовали необозримые массы богомольцев.

1-е Октября – главный монастырский праздник в честь Покрова Пресв. Богородицы и день моего ангела. Всенощная с вечера и на утро литургия совершены были с обычною торжественностью.

После обедни было множество поздравителей. В 3 часа обед, за которым присутствовало до 50-ти человек.

В тот же день, кроме личных приветствий, немало получено мною и заочных поздравлений телеграфических и письменных.

Общее и главное содержание их – поздравление со днем ангела; но в некоторых из них есть нечто, сверх сего, особенное, более или менее интересное. Помещаю здесь некоторые из этих последних писем в полном их виде.

Так от 28-го Сентября писал мне из Владимира Преосвящ. Иаков, еп. Муромский:

«С Ангелом поздравляю Вас, Ангел церкви Харьковской, и желаю Вам радоваться со Ангелами. Многая лета Вашему Преосвященству!

Сейчас приходил ко мне Иван Григорьевич Соколов⁵⁹⁵. Узнав, что пишу к Вам, просил меня передать Вам его почтение и поздравление с Ангелом. Старичок частенько стал прихварывать и сегодня первый выход ко мне сделал после недельного затворничества от простуды. Свободный от училищных дел, он теперь может хворать сколько угодно.

6 сент. мы молились по случаю совершившегося 10-ти-летия Владыки на Влад. кафедре. Я нашел, что молиться нам никто не воспретит, и с согласия своего набольшего служил в соборе, потом молебствовал со всем духовенством, после принесли юбиляру поздравление. Протоиерей Жудро⁵⁹⁶, за болезнью Фед. Мих-ча⁵⁹⁷, поднес от духовенства икону и сказал речь, граждане – хлеб-соль на серебряно-вызолоченном блюде, и гражданские власти приветствовали от себя. Это назвал я предпразднеством 25 л. юбилею в епис. сане, который совершится 8 июля 1877 г., ровно чрез 10 месяцев.

С 30 августа по 2 сент. Владыка ездил в Нижний – посмотреть устройство свечного завода и на город, в коем не был 16 лет. Завод действует хорошо, но Владыка боится у себя заводить подобный. Нелегко поставить дело как следует и труден надзор. В Нижнем при всём надзоре в одном складе проторговали (похищено) 8 т. руб., а в другом 2 т. Кажется, свечное дело отдано будет в аренду.

Сейчас посетил меня г. Николаев, председатель Земской Управы. Он только что воротился из Сербии, куда ездил по собственному желанию послужить Сербам и деньгами и личным трудом. Хвалит страну и народ. Там вблизи к действующей армии покойнее, чем у нас. Народ вовсе не желал войны, его втянули власти. Перемены правления не желает; турецкою податью не тяготится (около 100,000 в год); не богаты, но довольны. У всякого за столом есть говядина, вино. К церкви не усердны; но духовенство в особом почете. Русских уважают, и в начале, пока прилив добровольцев был незначителен, выходили навстречу, принимали как гостей. Страна сама по себе как сад. Плодов вволю. Причину одушевления Русских находит Николаев в том, что у нас жить тяжело и скучно. Время, говорит, разъяснит, так ли это.

Но не пора ли замолчать? Благословите».

От того же 28-го числа писал мне из СПб. И. Г. Слиборский:

«Священною и приятнейшею для себя обязанностью считаю поздравить Ваше Преосвященство с приближающимся днем Вашего Ангела...

С радостным чувством приближался я к Харькову 9-го сентября, надеясь лично удостоиться Архипастырского Вашего благословения; но с прискорбием уехал, не застав Вас дома. Надеялся несколько вознаградить эту неудачу в Петербурге, в беседе с о. Александром (Римским)⁵⁹⁸; но и здесь надежда обманула. Было предположение произвести о. Александра в епископа Екатеринбургского, Викария Пермского; по ошибке же, вместо Екатеринбургского, ему написано – частным образом – Екатеринославский. Эта ошибка была причиной, что о. Александр хлопотал оставить его в Риме, чего и достигнул. Своему корреспонденту пишет, что с удовольствием поехал бы куда-нибудь на окраину, где бы можно заняться миссионерством. Пермская епархия удовлетворила бы, кажется, этому его желанию. Видно очень сжился с инородцами, что не захотел внутрь России!

Больше новостей в С.-Петербурге нет, по крайней мере, я не знаю. Все и все заняты Балканским полуостровом».

2 ч. получено было мною 8-мь писем преимущественно также приветственного содержания. Вот некоторые из них наиболее интересные.

От 28-го числа сентября писал мне из Ярославля преосвященный Леонид:

«Прежде всего прошу Ваше Преосвященство включить меня в число наипреданнейших поздравителей Ваших на день 1-го октября, в который Ваша святыня да воспомянет мое недостоинство, яко вступившего в 32 лето⁵⁹⁹ пресвитерства.

От болезни я, слава Богу, оправляюсь, но, по её милости, просидел в четырех стенах всё благопогодное время, а теперь начинается осеннее ненастье. Благодарение Богу, болезнь не отнимала меня от дел служебных, даже просителей принимал лично, у постели. Ставленников не имеется на долг-час.

Так как о. Павел Прусский⁶⁰⁰ на Кавказе, а без него не решаюсь касаться раскола, то занимает меня вопрос славянский. Везде Славянам сочувствуют, отовсюду к ним «помощь идет». Так, но прекратится война и все о них забудут. Между тем тогда-то и нужна будет помощь, помощь нравственная, для возрождения. Общество составляется из семейств, основа семейства мать, следовательно надобно готовить для славянства женщину, способную быть и матерью и учительницею. Опыт училища в Алексеевском монастыре дал результат прекрасный. Преосвящен. М. Михаил⁶⁰¹ в восторге от сербок возвратившихся в Белград. Монастырь принял вновь. Ему следуют другие. Не все могут делать то же, что Алексеевский, где девицы (от 12–15) живут, содержатся и учатся. Рождественский принял четырех, Страстной, Ярославский – Казанский, Рыбинский, надеюсь, Мологский и Ростовский примут по 6 на содержание и воспитательный надзор, с тем, что учиться они будут в гимназиях и прогимназиях. Здесь, кроме того, г-жа Соболева дает дом и всё содержание на 10 болгарских сирот с 5-ти до 11–12-ти-летнего возраста. Как хорошо было бы, если бы эта мысль распространилась и в дело обратилась по лицу Русской земли. Будь так и Россия была бы настоящей благодетельницей славян: дала бы им хлеб в сытость духовную».

Из Витебска писал мне от 28-го сентября заштатный священник И. Горбачевский⁶⁰²:

«Спеша поздравить Ваше Высокопреосвященство с радостным днем ангела Вашего, осмеливаюсь уведомить Ваше Высокопреосвященство, что судьба наша, после выезда Вашего, окончательно разрушена злобою Красовицкого⁶⁰³, который с какой-то странной мести для меня, будучи теперь председателем попечительства, и управляя, к общему горю, всею епархией, отнял у меня, назначенное ещё Вашим Высокопреосвященством, попечительское пособие 60 р., и этим окончательно убил меня расслабленного и слепого с болезненною женою, и я теперь нахожусь в неописанной крайности и бедности, жизнь моя теперь хуже смерти, и не знаю, где искать теперь помощи; мы часто со слезами вспоминаем Ваше Высокопреосвященство, что, если бы Вы были, не позволили бы так обижать нас, несчастных, Красовицкому, потому что Вы действительно были внимательны к слезам и страданиям несчастных, а теперь, сказать правду, у нас этого нет».

В утешение несчастному страдальцу послано было мною 10 рублей.

От 29-го числа писал мне Инспектор Моск. Д. Академии С. К. Смирнов:

«Вменяю себе в приятнейший долг поздравить Вас с радостным днем Вашего ангела и от всей души желаю Вам непоколебимого здравия и всевозможного благополучия на новый год Вашей жизни.

Простите, что давно не писал Вам, быв занят разными срочными делами. В последнее время к 1-му Октября готовил для публичного собрания речь об Александре Васильевиче⁶⁰⁴, для которой нужно было пересмотреть немало материалов из его архива. Но я мог перебрать и прочитать только двадцатую часть этого сокровища. Главнейшим источником для речи послужили дневники, которых нашлось немало. По напечатании речи буду иметь честь её Вам представить.

Нынешнее лето у нас много было гостей царского рода, о чем Вы могли узнать из моей статьи, недавно напечатанной в Моск. Ведомостях. Из Преосвященных были Митрополит Филофей, Павел Кишиневский⁶⁰⁵, Преосв. Леонид, гостивший здесь неделю, Пр. Никодим, проведший здесь свои именины. В начале Сентября был в академии и потом посетил меня о. протоиерей И. В. Васильев, который сказывал, что был у Вас и заметил, что Вы стали иметь седины. Специальная цель его приезда – осмотр Вифанской Семинарии, которой существование он обещал отстоять.

Недавно из Петербурга получен здесь ревизионный отчет Преосв. Макария, присланный при указе Св. Синода. Совету Академии вменяется в обязанность – восстановить издание творений Св. Отцев. Отзыв о состоянии учебной части в Академии очень хорош; большая часть наставников расхвалены⁶⁰⁶. Замечание сделано только относительно А. Ф. Лаврова⁶⁰⁷ и В. Н. Потапова⁶⁰⁸. О первом замечено, что в лекциях его встречается иногда неосновательность; о втором, что у него не хороша дикция. Инспекции сделано замечание по поводу записанных в протоколах нескольких случаев нетрезвости студентов.

Характер нового управления в академии отличается против прежнего значительною строгостью, которую нужно было ввести давно. Доброта покойного о. Ректора, которою злоупотребляли, не могла привести к добрым результатам. Опущенное теперь исправляется, и, по милости Божией, беспрепятственно.

Академия наша взяла из Вашей Семинарии одного наставника, именно, Татарского⁶⁰⁹, в приват-доценты, по кафедре словесности, и так как для молодого наставника трудно было занять на первый раз полную кафедру, то Совет определил дать ему в помощники прежнего профессора Е. В. Амфитеатрова, низведши его в звание приват-доцента.

На днях ожидаем сюда Преосв. Иоанна, Алеутского⁶¹⁰, который теперь в Петербурге и, как говорят, не возвратится на свою кафедру.

Вот все наши новости. Не осудите за излишнюю болтовню».

От того же 29-го числа писал мне из Витебска Кафедральный протоиерей В. С. Покровский:

«Смиреннейше прошу принять сердечное приветствие и искреннейшее благожелание долгоденствия от меня, искренно преданного Вашему Преосвященству, – преданного до того, что ни время, ни пространство, ни перемена отношений никогда не в силах ослабить или умалить мою сыновнюю, сердечную, искреннюю, священную любовь к моему незабвенному Архипастырю и Отцу.

Служебное положение мое, основанное и утвержденное отеческою рукою Вашего Преосвященства, благодарение Господу, ни в чем не изменилось: все идет по-прежнему; настоящий Архипастырь мой также, как и Ваше Преосвященство, внимателен и расположен ко мне.

В нынешнее лето Бог судил мне ещё раз побывать в Москве и поклониться её святыням. Было сильное искушение – заехать по дороге в Харьков, чтобы ещё раз увидеть моего Архипастыря-благодетеля и ещё раз лично поблагодарить за все отеческие милости Ваши; но время не позволило: к 13-му Июня я должен был, по известной Вашему Преосвященству причине, прибыть с иконою Иверской Б. Матери в Витебск».

В ответ на это писал я от 5-го октября:

«Усердно благодарю Вас за доброжелательное воспоминание о дне моего ангела. Вы упоминаете при том с признательностью о моих к Вам отношениях: мои отношения к Вам, равно как и к другим, всегда основывались на признании достоинств и заслуг. Если и мой преемник сохраняет к Вам такие же отношения, каковы были мои, то значит, что Вы продолжаете быть тем же и теперь, чем были при мне, т. е. честным и усердным служителем алтаря Господня и верным исполнителем архипастырских поручений. Да утвердит Вас Господь и на дальнейшее время в этих добрых качествах!

Очень сожалею, что Вы не заехали ко мне из Москвы. Может быть, Вы разъяснили бы мне дело о долгах витебского архиерейского дома. Не можете ли Вы, о. протоиерей, сообщить мне, на чем остановилось это дело и почему о последствиях его меня не уведомляют.

О принесении в Витебск списка с чудотворной Иверской иконы Божией Матери я читал в свое время в Полоцких Епарх. Ведомостях и душевно порадовался, но вот что меня при сем удивляет и не совсем радует. Мне из Витебска писали, что принесенная из Москвы новая икона поставлена в соборе за левым клиросом, с устранением от этого места прежней, также Московской иконы Владимирской Б. Матери, которая получена была мною в 1867 г. в благословение Полоцкой пастве из рук великого Московского Святителя Филарета в день празднования пятидесятилетнего юбилея служения его в епископском сане и поставлена на этом месте в соответствие с иконою Нерукотворенного Образа Спасителя, стоящего за правым клиросом. Правда ли это? Если правда, то это для меня очень прискорбно. Ужели нельзя было найти для новой иконы в обширном соборе другого, более удобного и соответствующего её размерам места? Притом эта икона, как я припоминаю, предназначалась для часовни, а не для храма соборного; почему же изменено её назначение?»

3-го ч. посетил я Командующего войсками Харьковского округа, графа Ф. Н. Сумарокова-Эльстона. Он рассказывал мне о своем путешествии в Вену, по особому Высочайшему повелению, по поводу войны Сербов с Турками. В Вене пробыл 6-ть он дней; три раза виделся с австрийским Императором; ежедневно и иногда по два раза в день беседовал с Министром Иностр. Дел, Графом Андраши. В заключение сказал: «как ни лестно было для меня настоящее поручение, но в другой раз такого поручения иметь не желал бы».

4-го ч. писал я в Витебск Начальнику губернии, П. Я. Ростовцеву:

«По возвращении домой из поездки по епархии 15-го сент., я нашел у себя Вашу карточку с надписью о Вашем проезде чрез Харьков и о Вашем желании видеться со мною, и крайне поскорбел, что лишен был удовольствия принять Вас у себя; но я утешал себя надеждою, что Вы на обратном пути посетите меня. Между тем, и эта надежда оказалась тщетною; вероятно, Вы возвращались из Крыма раньше моего возвращения в Харьков.

Не можете себе представить, как мне прискорбно, что я не мог видеться с Вашим Превосходительством при таком благоприятном случае. А как я желал Вас видеть ещё раз и побеседовать с Вами по-витебски – искренно и откровенно! Моя душа так была занята мыслью о свидании с Вами, что я, во время поездки, видел Вас во сне и дружески обнимал Вас.

Итак когда же повторится подобный случай для нашего взаимного свидания? Вероятно, в другой раз Вы не скоро решитесь ехать в Крым; а для меня путь в Витебск прегражден едва ли не навсегда. Если бы даже мне и довелось когда-либо проезжать через Витебск, я едва ли могу остановиться там, не подвергая себя опасности быть арестованным и посаженным в долговую тюрьму, так как меня огласили в Витебске несостоятельным должником.

Нет сомнения, что Ваша поездка в Крым доставила Вам истинное удовольствие. Многие убеждают и меня побывать там и полюбоваться красотами тамошней природы. Может быть, когда-нибудь и решусь на это, хотя у меня и дома есть местности, поражающие своим величием и красотою. Я разумею Святогорскую пустынь с её меловою скалою, возвышающеюся над уровнем реки до 50-ти сажен. Я ныне посетил эту пустынь во второй уже раз и с особенным удовольствием провел в ней трое суток. Нынешнее путешествие мое продолжалось целый месяц, и я совершил его, по милости Божией, весьма благополучно. По возвращении из поездки, я продолжал жить до 29-го сент. в загородном доме, а теперь водворяюсь уже на зимней квартире, хотя погода так ещё хороша, что снова манит меня за город».

4-го же числа получено было мною приветственное письмо от 30-го сент. № 175 из Динабурга от новопроизведенного в сан протоиерея о. Владимира Щербова. Вот что писал он:

«Примите Ваше Преосвященство и от меня смиренно-недостойного служителя Божия задушевно-сердечное поздравление со днем Вашего ангела. Живя далеко от Вас телом, я душою не расставался с Вами. Живо помня и беспредельно дорожа Вашим всегдашним вниманием и милостями и к моему недостоинству, я привык благоговеть пред Вами – нашим Святителем, любить Вас как отца и усердно молиться о Вас, как благодетеле.

Да будет же и на новом Вашем служении так благословенно и приснопамятно Ваше Святительское имя, как в нашей Полоцкой епархии, где оно постоянно воспоминается с горячею сыновнею любовью. Да хранит же Вас, незабвенного моего Архипастыря и Отца, Всеблагий Господь и да продлит драгоценную жизнь Вашу на много, много лет, в добром здоровье и истинном благополучии».

Я поспешил на другой же день отвечать на это задушевное послание; и вот что я писал о. протоиерею Щербову:

«На Ваше искреннее и благожелательное приветствие меня со днем ангела ответствую взаимным поздравлением Вас с новым, высшим саном.

Награждение Вас протоиерейством вполне справедливо и Вами заслужено. Душевно радуюсь за Вас.

Не гневайтесь Бога ради на меня, что я до сих пор не отвечал на Ваши многократные и преисполненные самых добрых чувств письма. В этом отношении я не только пред Вами, но и пред многими другими очень виноват. Но что же делать? Мне приходится так много получать и письменных, и телеграфических поздравлений, что отвечать на каждое поздравление порознь не имею никакой возможности. Вот и теперь, по случаю 1-го числа, я получил с разных сторон около 30-ти писем и более 30-ти телеграмм; есть ли возможность отвечать на все эти письма и телеграммы, при множестве ежедневных занятий по службе?

Передайте от меня усердный поклон и Божие благословение всем Динабуржцам, помнящим меня».

О. Волков от 29-го того же Сентября писал мне:

«Приближается тот радостный день, который мы девять раз торжественно встречали, в который приносили наши теплые молитвы Господу Богу о здравии и благополучии Вашем, Преосвященнейший Владыко. Считаю долгом принесть поздравление Вам, Преосвящ. Владыко, с этим светлым, радостным и дорогим днем, днем Вашего Ангела, от души желая Вам долгоденствия и благополучия. Любовь паствы Вашей Полоцкой не ослабевает к Вам: она выражается доброю памятью о Вас, весьма добрыми отзывами о Вас и самым искренним, при всяком воспоминании, пожеланием Вам доброго здоровья и долгой жизни.

Из многого, что было у нас в Витебске, полагаю, Вы почти всё знаете. Есть люди душевно преданные Вам: они могли сообщать всё то, что могло составлять интерес для Вас. Поэтому, на сей раз расскажу, что близко моей душе, что осталось в моей памяти. 28-го Мая, вечером часу в 9-м, был в Успенском соборе Министр В. Дел со своим чиновником и губернатором. Собор обратил на себя особенное его внимание. Я показал ему всё, кратко кое-что рассказал, поднес два экземпляра брошюры, возложил на него маленькую на ленточке иконочку Успения Божией Матери, а другую большого размера подал в благословение его семейству. Он остался очень доволен. Не снимая с шеи иконочки ходил вокруг собора и по бульвару. Показал ему теплую нашу церковь и попросил его помочь нам на перестройку оной. Он сказал: «батюшка! не налагайте на нас... теперь на нашей шее лежит Холмская епархия; туда много нужно». Я отвечаю: «совершенно согласен и беру мое слово назад». «Нет, я не отказываю Вам, говорит он мне, но прошу вас обождать до следующего года; подайте записку». – Я ему – в руки. «А много вам нужно?» «Тысяч пять». «Не больше?» «Нет». «Ну хорошо». – С тех пор я пребываю в самом приятном ожидании осуществления моих желаний, относительно устройства теплой церкви. Но, Вы не поверите, говорю правду, которую подтвердят свидетели. Преосвященный Василий⁶¹¹ поклялся пред Успенским же собором, что не допустит, чтобы при соборе была теплая церковь. Это было так: кажется 22 июля, наш Преосвященный пригласил Преосвящ. Василия к молебну в Успенский собор. О комедии, какая совершилась, если не слышали, скажу после. Из церкви, чай и обед кушали Преосв. Василий и другие у нашего Преосвященного. После обеда оба преосвященные поехали к Дружиловскому⁶¹² – внуку Преосв. Василия. Дружиловский встретил их у своего подъезда, что к собору. Преосв. Василий, вышедши из кареты, остановился и начал хвалить собор и отделку его. К этому Дружиловский говорит: всё это хорошо; но вот, Владыка, Протоиерей Волков затевает перестраивать теплую церковь... тогда мы и особенно я должны пострадать. «Как так?» Да кажется, вот это мои отхожие места должны будут сломать, и вообразите тогда мое положение... «А!!! и в самом деле»... Затем подымает руку и крестясь на собор говорит: «вот тебе крест... пока я в Синоде и буду жив, не допущу, чтобы Волков смел тут делать что-нибудь. Не только новой церкви не построит, но и старую разрушит. Как можно разорять людей и лишать их самого необходимого». Наш преосвященный стоял и улыбался. Продолжение будет скоро».

6-го ч. получено мною, также как и 5-го, с разных сторон два письма: из села Приворотья, Подольской, и из села Гориц, Владимирской губернии.

Из Приворотья писал мне от 29-го сент. внук мой, Смотритель Д. училища Геннадий Виноградов:

«Приношу Вам глубокую мою благодарность за добрые советы, особенно полезные для меня в начале моих занятий по школе.

Продолжительный и утомительный труд путешествия из родного края в край чужбины я уже окончил и окончил благополучно. Четвертый день, как я уже стою на почве Каменец-Подольской губернии. Грустное, тяжелое чувство произвела во мне Каменец-Подольская губерния при самом начале ещё своих границ, своею грязною, непроходимою дорогою, своими неприглядными, бедными, изредка встречающимися, селениями. И Каменец – губернский город – не облегчил моей грусти: бедные, раскинутые в беспорядке на высоких скалах города, жидовские хаты, узкие, замечательно-грязные улицы града Подольска, – улицы битком набитые неприглядным Израилем – неспособны порадовать сердце великоросса. Не порадовало мое сердце и приворотское училище – место, назначенное, для моей службы. Приворотское училище находится в 30-ти верстах от Каменец-Подольска, в небольшом, бедном крестьянском селе Приворотье – в такой глуши, куда немногие знают дорогу, да и не дай Бог знать её. Страшно высокие, скалистые горы постоянно пересекают путь, ведущий из Каменца в Приворотье, посему путешествие становится здесь крайне опасным. Между тем Смотритель училища обязан являться раз в месяц в Каменец-Подольский. Избавить себя от этого крайне неприятного труда – нет возможности, потому что вблизи нет почтового пункта. Самый ближайший почтовый пункт находится в местечке Дунаевцы – в 25-ти верстах от школы....

«И скучно и грустно

И некому руки здесь подать

В минуту душевной невзгоды!»

В должность смотрителя ещё не вступал, поэтому мало ещё знаком с состоянием школы. По отзыву ревизора Г. Миропольского училище находится в неудовлетворительном состоянии по всем частям. Причинами этого служат, с одной стороны, невыгода помещения училища в глуши, скудость средств содержания, а с другой – частая смена учителей. Нет средств удержать учителей надолго в такой глуши, как Приворотье. Самый долгий срок службы учителей здешней школы есть трехлетний. При множестве недостатков школа имеет и хорошие стороны. Сюда относится красивая и здоровая местность приднестровской полосы, хорошее помещение для школы и смотрителя, обширный фруктовый сад и чистый, свежий воздух.

В Каменец прибыл я 24-го ч. сентября. На другой день был у Преосвященного Феогноста⁶¹³. Преосвященный очень ласков и внимателен ко мне. В разговоре, между прочим, он высказал для меня отрадную новость – свой проект об уничтожении училища в Приворотье через присоединение его к училищу Каменец-Подольскому; но, к сожалению, этот отрадный для меня проект не встретил сочувствия со стороны Подольского духовенства.

В свое несчастное Приворотье я прибыл 27-го сентября и встречен был ласково наставниками училища. Рады и ученики: по приезде моем они тотчас же послали депутацию к инспектору с просьбой сделать неучебный день. Должно быть лентяи на редкость!»

Из Гориц писал мне от 1-го октября родственник мой, священник А. Я. Невский:

«Честь имею уведомить Ваше Преосвященство, что памятник, предположенный устроить над могилою Вашей родительницы, с помощью Божией, устроен. Крест чугунный известному Вам рисунку вполне соответствует и очень прочен; в настоящее время поставлен на могилу её, по указанию родственников. 30-го Сентября отслужена заупокойная литургия в храме Рождества Богородицы и большая панихида, и крест окроплен святою водою. Внизу на тумбе, с одной стороны, вылиты слова: упокой Господи душу усопшия рабы Божией Стефаниды, а с другой: сей крест устроен усердием Епископа Саввы Харьковского. Месяца Июля 20 дня 1876 года; записано мною в церковной летописи о пожертвованиях же Ваших в села Горицы, и Палех пропечатано во Владимирских Ведомостях. Благодарим Господа Бога, и благодетеля нашего ныне тезоименитого – в день Покрова Б. Матери».

В ответ на это писал я от 11-го числа:

«Усердно благодарю Вас за тщательное исполнение моего поручения относительно устройства памятника над могилою моей родительницы и прошу не забывать ее, равно как и прочих моих сродников, в ваших св. молитвах.

По Вашему желанию посылаю Вам мой фотографический портрет, но с тем, чтобы и Вы, если имеете, доставили мне Вашу карточку, так как я не имею верного и ясного представления о Вашей личности, хотя Вы и считаетесь моим учеником».

17-го числа, дворяне Харьковской губернии, по случаю выборов на разные должности, собравшиеся в губернский город, приведены были мною в Кафедральном соборе, после литургии и молебна, к узаконенной присяге; при чем произнесена была мною следующая речь⁶¹⁴:

«Благородные и достопочтенные мужи!

Собравшись из разных градов и весей, вы предстали ныне здесь, пред алтарем святого храма, чтоб в общей церковной молитве испросить от всемогущего Бога помощь и произнести пред лицем Всеведующего клятвенный обет верности в исполнении предстоящего вам дела.

Дело это – избрание из среды вас достойных лиц на установленные гражданские должности и служения.

Чем важнее и священнее обязанности, соединенные с тем или другим общественным служением, тем внимательнее и осмотрительнее должен быть выбор лиц, коим будут вверены общественные должности.

Нам известно, что избранные вами лица должны быть представителями вашего благородного сословия, блюстителями ваших сословных интересов, ближайшими участниками и отчасти распорядителями в важнейших общественных и даже государственных делах, как то: в благоустройстве внешнего материального быта низшего государственного сословия, в его умственном и нравственном образовании, в общественной христианской благотворительности, в споспешествовании делу ограждения безопасности Отечества через избрание способных и благонадежных воинов и, наконец, в облегчении горькой участи преступных членов общества, подвергаемых тюремному заключению.

В виду столь важных и разнообразных обязанностей естественно желать, чтобы лица, на коих, по вашему избранию, возложены будут эти обязанности, имели более или менее соответствующие оным качества.

Какие же именно качества?

Для того, чтобы быть, например, достойным представителем вашего благородного и возвышенного перед прочими званиями сословия, не довольно иметь только благородное, хотя бы даже и очень знатное, дворянское происхождение, но надобно отличаться истинно-благородными чувствами сердца, возвышенным образом мыслей, ревностью о благе общем и совершенным бескорыстием. Чтобы не бесплодно трудиться в благоустройстве внешнего народного благосостояния, надобно проникнуться искреннею любовью к меньшим братиям о Христе. Для успешного наблюдения за правильным и прочным развитием народного умственного образования и религиозно-нравственного воспитания, необходимо и самим блюстителям иметь достаточную степень умственного просвещения и неукоризненный образ жизни. Успех дела общей благотворительности несомненно условливается сердечною добротой и искренним сочувствием к оному со стороны деятелей. В деле избрания мужей брани требуется строгое беспристрастие и зоркая проницательность. Наконец, живое и деятельное участие в попечении о несчастных узниках не может быть и мыслимо без доброго и сострадательного сердца.

Вот качества, которые, без сомнения, и для каждого из вас, почтенные избиратели, достожелательны в рассуждении тех лиц, на коих должен пасть жребий вашего избрания.

Усмотрите же себе, скажем вам словами одного из древних опытных советников, усмотрите из предстоящего здесь сонма мужи сильны, т. е. людей способных, Бога боящияся, мужи праведны, ненавидящия гордости и корысти (Исх.18:21).

В намерении такого избрания произнесите ваш священный обет пред Серцеведцем-Богом, и Он благословит и совершит предприемлемое вами избрание ко благу всех и каждого».

19-го ч. получил я из Динабурга от протоиерея Вл. Щербова письмо от 14-го числа, следующего содержания:

«Письмо (от 5-го окт.) Вашего Преосвященства, которым удостоили почтить и мое недостоинство, истинно обрадовало, утешило и ободрило меня. Ваши святительские слова, что я смиренный служитель Божий, «вполне достоин протоиерейского сана», помирили меня с самим собою и успокоили мой смущенный дух, волнуемый сознанием моего недостоинства. Беспредельно благодарю Вас, моего Незабвенного Архипастыря, Святителя и Отца за память и Отеческое ко мне внимание и участие.

Все православные мои прихожане живо помнят Вас и с благоговением и радостью приняли весть о преподанном им от Вас Владычнем благословении и просят меня повергнуть к святительским стопам Вашего Преосвященства их искренно-усердную благодарность и полную уверенность, что и нас грешных Вы никогда не забудете в Ваших святых молитвах.

Трудно, тяжело жить. На меня возложено обязательно, ежемесячно делать собеседования с раскольниками по городу и уезду, и доносить о последствиях ежемесячно. К миссионерской деятельности я не готовился, а теперь, проживши 5-й десяток жизни, необходимо вновь учиться.

Частые созывания через полицию старообрядцев и продержание их до окончания бесед, в течении двух суток, озлобляют их особенно против меня и делают самую жизнь не безопасной; Бог знает, что будет дальше, но доселе эти труды и хлопоты, стоящие мне потери здоровья и спокойствия, благих жданных плодов не принесли, несмотря на то, что в них принимал личное участие и сам Архипастырь, которому в заключение его бесед раскольники везде говорили: «Вы прекрасно говорите, мы рады слушать Ваше Преосвященство, но просим оказать нам великую милость – позвольте открыть запечатанные моленные и разрешите нам в них молиться».

Тяжело мне расставаться с Динабургом, где мне так дорога паства, мне преданная и любящая, где около 300 человек, мною соединенных с православною церковью, где и храм моими трудами обновленный; хотелось бы пожить здесь хотя года два, пока сын окончит курс наук в реальном училище, но если обстоятельства не изменятся к лучшему, то, для спасения жизни и продления её, должен буду искать другого места, где, в тихом, скромном пастырском труде, могу окончить мирно жизнь свою.

Помолитесь за меня, многогрешного, и благословите меня. Горько иногда заплачешь при мысли, что Вас нет здесь, что Вы далеко».

Начальник губернии, Князь Д. Н. Кропоткин запиской от 21-го числа приглашал меня на следующий день вечером напиться у него чаю. Я воспользовался, конечно, таким любезным приглашением. Частные беседы наши с Князем, который воспитан был в добром христианском духе, сосредотачивались преимущественно на церковной литературе; в особенности он любил толковать о проповедях знаменитых проповедников русских – митрополита Филарета и архиепископа Иннокентия.

26-го ч. получил я обширное послание от 19-го ч. из Витебска от протоиерея В. Волкова. Вот содержание этого послания:

«В прошедшем письме я, кажется, остановился, на сообщении об архиепископе Василии, клявшемся, что он не допустит, чтобы теплая церковь Успен. собора была перестроена единственно потому, что при перестройке её может быть разрушено нечистое место его племянника Дружиловского, стоящее в двух, даже менее, саженях от Успенского собора. Наш Преосвящ. владыка стоял, слушал и улыбался, но не говорил ни слова. Но когда к нему обратился Преосв. Василий с просьбой – не допускать, то он сказал: это не моя затея, а прот. Волкова, и, указывая на стоявшего тут священника Слонимского, добавил – вот ему скажите, чтобы он передал Волкову всё, что он слышит. Слонимский же, желая попасть в такт, повел такую речь, о чем сам же все дословно и передал мне: «не мы, а протоиерей Волков всё затевает; церкви теплой совсем не нужно, у нас есть церковь при семинарии»... Преосвящ. Василий: «о! и справедливо, умно и резонно» и с этими словами пошли в комнаты Дружиловского. А Слонимский пришел ко мне и все откровенно, дословно передал. Спрашиваю его: для чего же вы так сказали? «А что я ему скажу? Скажи не по его, так он обругает».

Спустя несколько дней, я подошел к ректору⁶¹⁵ убедиться в справедливости переданного мне. Ректор подтвердил. А я говорю ректору, если только в самом деле затеют мне препятствовать перестроить церковь из-за отхожего места, – обо всем самым откровенным слогом напишу Митрополиту, Обер-Прокурору, во все газеты и занесу на вечные времена в историю Успенского собора. Это смутило и испугало ректора; – «неужели же Вы, спрашивает ректор, решились бы написать об этом?» А почему же, говорю, этого не сделать? Ведь я напишу правду; само дело будет служить доказательством тому... «Да это ещё одни только слова, говорит ректор; я скажу о ваших словах Дружиловскому»... Говорил ли ректор Дружиловскому, или нет, но Дружиловский с тех пор уже ни слова о препятствиях и Преосв. Василий, при прощании, ни намека мне о теплой церкви.

Так вот, Владыка Святый, какие теперь времена: сами архиереи, из-за ... мест готовы даже разрушать церкви. –

Следует ли, после этого, удивляться, если турки разрушают церкви?! Тяжело, не только говорить, но и подумать об этом. Я всеми возможными способами и случаями пользуюсь, самые энергические меры употребляю, слезами выпрашиваю помощи на устройство церкви, не отнимая ни у кого, и не лишая никого ничего, – а мне говорят: не нужно... у вас, говорят, теплая семинарская церковь... Но церковь закрытого учебного заведения, внутри здания, за коридорами и столовой, удобна ли заменить собой церковь приходскую, нужную во всякое время дня и ночи для требоисправлений и совершения богослужений? Совершение Богослужений в Семинарской церкви есть причина того, что Успен. собор потерял почти всех своих прихожан, рассыпавшихся по всем приходам, и не имеет никакого дохода. К тому же если не это, то последующее за сим начальство Семинарии, может вовсе отказать соборянам в своей церкви, само совершая в оной Богослужение. И обстоятельства могут измениться: пройдет возможность выпросить сумму на устройство теплой при соборе церкви, и тогда увы! служите соборяне и летом, и зимою в холодном соборе. Разумеется, для кафедры это лучше, чтобы для дохода собирать весь город в одну церковь. Имея все это в виду, я поставил себе непременной обязанностью, во что бы ни стало, устроить теплую церковь. И к величайшей радости в Рус. Мире прочитал, что уже ассигновано на оную 3500 р. – Благодарение Богу! с помощью добрых людей мы и этими деньгами церковь соорудим.

Сказал бы Вам, Владыка Святый, о встрече Преосв. Василия, но Вы об ней уже вероятно слышали. Пр. Василий от встречи был в восторге до самозабвения. Представлял собой всю власть Св. Синода. Хвастовству о своей силе и власти не было границ... Наш Преосвященный постоянно целовал ему руки, а он с самодовольствием позволял, и тут-то обещано ему все, чего бы наш владыка не попросил. – 22 Июля, во время литургии в Успенском соборе, наш владыка после каждого возгласа делал ему поясной поклон... Странным казалось это для нас; но мы видели в этом заискивание, увеличение своей силы над нами и желание прославления в Петербурге... И действительно похвал один другому они не жалели; сыпали как из мешка... Чего только они не приписывали один другому?! Василий назывался просветителем страны сея⁶¹⁶, бессмертным, великим подвижником за православие; а наш владыка – Ангелом церкви Полоцкой, беспримерным миссионером, гениальным администратором, политиком и дипломатом.

Два раза наш владыка ездил в Любашково⁶¹⁷ и там проводил по двое суток, – Преосвящ. Василий, как рассказывают очевидцы, своим поведением более возбуждал смех, нежели уважение: оденется во все регалии, наденет клобук с крестом и целый день не снимает – и это в деревне. – Прости Боже согрешение мое, и Вы простите, Владыка, что я говорю об этом, но я говорю только Вам и не в осуждение его, а к сведению, чтобы при случае сказать кому-нибудь, дабы его не пускали сюда. И после посещения его наш владыка явно и резко стал относиться ко всем Вашим распоряжениям. Два раза даже при мне, в котором он знает самого преданного и верного Вам слугу и называет поборником Московского Православия, по делам об округлении приходов выражался: «ах, Преосвященный Савва, Преосвященный Савва!»... Вероятно хороши его отношения к Вам, если губернатор не сознается ему, что был у Вас. Губернатор говорит, что заезжал и не застал Вас дома. А если Вы получили от него письмо и долговое дело, тому побуждением был северный ветер, принесший слух, что Вас вызывают в Синод. Так это было ясно и смешно. Вижу в один день, флюгер Иудинского лагеря поворотил на Харьков; в лагере суета; говорят о первом октябре; спрашивают, буду ли я писать письмо или телеграмму, и при этом передают слух (из достоверных источников), что Вас вызывают в Синод. А, думаю, так вот что причиною вашего движения! – «Да разве ты об этом не слышал», спрашивают меня? – «Нет, говорю, не слыхал». – «И никто тебе не писал?» – «Нет». – «Ну, ты врешь, скрываешь. Во всяком случае мы будем поздравлять с ангелом».

Преосвященный Василий посетил Успенский собор во время литургии; по окончании литургии поблагодарил меня, сказав: «благодарю, молодец протопоп, отделал собор лучше Исаакия⁶¹⁸». Я целую руку и говорю: не забудьте Ваше Высокопреосвященство и Вы о соборе. «О нет, не забуду, всем расскажу»... Я адресовался к его карману, говорил ему о помощи, а он отвечает, что перед всеми похвалю. Почесал я затылок, тем и кончилось; не дал ни одного гроша даже на свечку к иконе своего ангела. Племяннику его Дружиловскому я без стеснения, самым бесцеремонным слогом, откровенно сказал: Господа! вы наследники после Высокопреосвящ. Василия; но по закону ни ризницею его, ни другими церковными вещами вы не можете воспользоваться; попросите его, чтобы он отписал свою Архиерейскую ризницу в Успенский собор. Обещали сделать намек, но едва ли? А ризница нужна, чтобы не таскать каждый раз из кафедры».

28-го ч. писал я в Сергиев Посад Инспектору Московской Д. Академии С. К. Смирнову, в ответ на его поздравительное письмо от 29-го сентября:

«Приношу Вам искреннейшую благодарность как за благожелательное поздравление меня со днем ангела, так и за сообщение интересных новостей.

Позвольте побеседовать с Вами по поводу некоторых из этих новостей.

О. Васильев, бывши в Харькове, дозволил себе некоторую хитрость по отношению ко мне. Во время всенощной под Успеньев день он был в семинарской церкви и, обозревая после службы семинарское здание, делал, яко власть имеющий, Ректору замечания, хотя и не очень важные и основательные; но на другой день, бывши у меня после литургии, ни слова не сказал мне о посещении семинарии, спрашивая меня, кто и каков Ректор. Это по-петербургски. Он удивляется моей седине, а я ещё больше удивлен был его дряхлостью, так как он моложе⁶¹⁹ меня по летам.

Отзыв высокопреосвященного о. Ревизора об А. Ф. Лаврове очень удивляет меня. Признаюсь, в справедливости этого отзыва я не могу не усомниться.

Судя по газетным отзывам о Вашей речи, произнесенной 1-го октября, я с нетерпением ожидаю обещанного Вами экземпляра.

А есть ли надежда на восстановление издания св. отцев⁶²⁰?

Что скажу Вам о себе? После продолжительной поездки по епархии, с 17-го авг. по 15-е сентября, сижу теперь дома и никуда почти не выезжаю. Наконец, я познакомился уже со всей своей епархией, по крайней мере, в главнейших её пунктах; побывал во всех уездах и посетил все уездные города, за исключением одного. В нынешнюю поездку я проехал около 1000 верст, осмотрел не менее 100 церквей. Получил понятие об украинских степях; инде на протяжении ста и более верст не видел не только лесов, но и кустарников. Поверхность земли, большей частью, совершенно ровная; дороги превосходные, кони быстрые: по 15-ти и более верст проезжал в час. Церкви большей частью благолепные; духовенство в большинстве исправно и живет далеко не бедственно, а иные даже и роскошно: здешний народ, сравнительно с великорусским, не говорю уже – белорусским, благоденствует и чрезвычайно усерден к церкви. Мой приезд в каждое село, или, по-здешнему, слободу, составлял для народа великий праздник: все народонаселение собиралось в церковь, не смотря на полевые работы, чтобы посмотреть, или, как говорили хохлы, подивитися, на архиерея. Я не говорю уже о тех местах, где совершалось мною богослужение. Помещики также везде принимали меня с искренним радушием. Только одна помещица – старушка, пожертвовавшая 300,000 рублей на гимназии и здешний Университет, скрылась от меня, по той причине, что не знает, как нужно обращаться с архиереями: истинная хохлачка!»...

31-го ч. писал я в Москву Н. П. Киреевской:

«Приношу Вам искреннюю благодарность за память о 1-м Октября. День этот я встретил и провел, по милости Божией, благополучно, хотя и не без шума: поздравителей было очень немало.

Возвратился ли с поля брани Ваш первый сын и отправился ли на защиту Славян вторый? Видно, что в том и другом из них кипит геройская кровь. Исполать им!..

А за Ник. Ив. душевно радуюсь. Да поможет ему Господь с такой же честью и пользой продолжать служебные подвиги, с какими он начал их!

Недавно мне довелось приводить к присяге дворян здешней губернии перед выборами на разные должности. При этом я счел своей обязанностью сказать несколько слов к ним, и краткую речь свою велел напечатать в небольшом количестве экземпляров. Вместе с сим посылаю Вам три экземпляра этой речи. Из них один экземпляр прошу доставить г. предводителю дворянства Н. И. Киреевскому для сведения и, если угодно, для исполнения; другой – малому Коле, будущему избирателю, для руководства; а третий – извольте оставить у себя.

Что скажу Вам о себе? Благодарение Господу, я здоров и продолжаю заниматься делом службы по надлежащему. После продолжительного путешествия по епархии, какого мне не случалось ещё совершать, я успел уже отдохнуть. Путешествие мое продолжалось 30-ть дней. Между прочим был в богатом имении Александровке, принадлежавшем некогда Н. А. Муханову, а теперь составляющем собственность Княгини Мещерской. Здесь, по желанию владетельницы, я имел ночлег и 9-го сент. служил. Сообщите об этом Праск. Алексеевне, если она в Москве, и передайте при этом всему их семейству мое усердное почтение».

31-го ч. получено было мною письмо от Начальника Витебской губернии П. Я. Ростовцева, в ответ на мое письмо от 4-го числа:

«Больно и мне было два раза проехать Харьков и не иметь возможности испросить благословения и побеседовать с Вами, глубокочтимый и сердечно-любимый наш бывший Архипастырь. Но я не лишаю себя надежды, тем или другим путем, повидаться с Вами, Владыко. Меня крайне поразило одно место Вашего письма о Витебске и об оглашении Вас должником. Место тем более загадочное, что в Витебске, от мала до велика, всякий вспоминает о Вас с той любовью и уважением, которые Вы заслужили своею добротой, правдивостью, умом и святой жизнью. Постараюсь как-нибудь разгадать эту загадку.

Крым доставил мне много удовольствия и подкрепил меня: чудный климат, живописная природа, сочные плоды, превосходное морское купанье – всё это не могло не подействовать благодетельно на меня и мое здоровье.

Возвратясь в Витебск я снова окунулся в бездонный омут всех возможных хлопот, трудов и неприятностей, неизбежно сопряженных с делами еврейских городов.

Я любовался Вашим Харьковом: какой прекрасный, большой, торговый город. Ваш собор, хотя уступает нашим по архитектуре, но по величине и богатству далеко превосходит их. Жаль, что не видел Вашего помещения. Я встретил на дворе о. Даниила, нашего бывшего залучесского рыболова, и отдал ему свою карточку, с выражением моего искреннего сожаления, что не мог Вас видеть. Мне показалось, что когда о. Даниил узнал меня, то его суровое лицо прояснилось и он отнесся ко мне очень приветливо. Благодарю Бога, что люди, с которыми мне приводилось встречаться в жизни, не таят ничего сурового и недоброго ко мне.

Зимою поеду в Петербург. Эта поездка чисто служебная и очень мне не по сердцу. Мечешься из дому в дом, из департамента в департамент и несказанно бываешь рад, когда окончишь эти мытарства. Может быть мы когда-нибудь свидимся с Вами в Петербурге; ведь, я думаю, и Вам от времени до времени приходится навещать нашу северную Пальмиру. Теперь все мы, русские душой, скорбим о наших братиях – несчастных Славянах и собираем лепты на пособие этим страдальцам.

Будьте все здоровы, Преосвященный Владыко, и верьте неизменности моего глубочайшего уважения и искренней преданности».

7-го Ноября получил я письмо из г. Сум от соборного протоиерея Василия Никольского⁶²¹. Вот что он писал мне от 3-го числа:

«По делу завещания помещ. Хрущева считаю долгом своему архипастырю сообщить следующую приятную весть: некоторые из юристов останавливаются на том, что нет юридического лица, которому покойный Хрущев завещал свое имение. Такое же мнение высказал и Прокурор, быв недавно у меня. Но когда я сообщил, что там около 9-ти лет существует монашество с игуменом, что ещё покойником отмежевана земля, имеющая отойти под монастырь, устроены два корпуса и церковь, Прокурор переменил мнение свое, сказав при этом: «в таком случае монастырь должен выиграть дело». Большинство голосов, в том числе и председатель, в пользу монастыря.

Относительно корреспонденции, о которой, по поручению Вашего Преосвященства, спрашивал меня о. Протоиерей Чижевский, следует сказать, что она, вероятно, прислана из г. Сум. Автор статьи говорит о бывшем в г. Сумах, в 60-х годах, пансионе, содержимом вдовою Ивановою. Эта госпожа имела сыновей, сестру-девицу и взрослую дочь. Действительно, у неё часто устраивались танцевальные вечера, действительно и то, что невинные полувзрослые пансионерки часто прогуливались в ограде соседней Ильинской церкви. Но пансион, как и содержательница его, всегда пользовались хорошей репутацией, и оставили хорошую по себе память. Предосудительного не только ничего там не происходило, а и не предполагалось. Мы угадываем лицо, писавшее ужасную корреспонденцию. Это – отставной чиновник-пришлец из Могилевской губернии. Женился он в Сумском уезде, на дворянке, бывшей гувернантке. С зверским характером мужа она не могла ужиться, и бросила его. Мировым Судьям, Прокурору, Окружному Суду, Жандармскому Начальству, Директору Гимназии (ибо имеет сына лет 10-ти) и мне он надоел своими кляузами, жалобами и нелепыми просьбами. Бесчисленное множество подписок взято было от него подлежащими властями. Будучи зол на всех за то, что жена его получила вид на свободное жительство, он клеймит и позорит всех, кто попадется под руку. Доказывая пред судом, будто жена обворовала его, корреспонденцией своей он хочет сказать, что многие Сумские женщины безнравственны, и что этим они обязаны когда-то бывшей школе. Общество наше возмущено этой наглой клеветой. Некоторые поговаривают о том, чтобы возбудить преследование».

Корреспонденция, о которой идет здесь речь, напечатанная первоначально в газете «Сын Отечества», перепечатана затем в № 291 газеты «Голос». Вот что здесь читаем:

«Корреспондент «Сына Отечества» из города С., Харьковской губернии, сообщает следующие подробности о распространенной в крае «секте покровительства любви». Секта эта начало получила лет 20–15 назад, от содержательницы школы (старой девы). Будучи полуграмотною, эта старая дева заманивала к себе в наставницы всех молоденьких девиц, употребляя всевозможные козни для раздора их с родителями. По утрам учили грамоте, а после обеда рукоделью, и тут-то под блеск иголочки сыпалось красноречие содержательницы школы, что «все созданы одинаково: животные и люди. Природа дала им чувства, которые, чуть созрели, дают им волю – любить по инстинкту, не спрашивая даже о взаимности. Кто достигнет этого святого чувства, тот счастлив, верит в чистоту и не колеблется принести жертву очищения, после чего делается легко и отрадно. Самый грубый зверь делается ласковым и покорным своей самке. Они никому не обязаны давать отчета в своих действиях, но, чтобы умалить силу друга, женщина всегда обязана требовать от него очищения – поверки. Этот брак любви и есть настоящий брак, расторгать который зависит от женщины, по мере угасающего чувства». По окончании работ младшие отпускались по домам, а старшие пили чай, играли на фортепиано, танцевали, для чего приглашалась вся молодежь мужчин, вход которых оплачивался подарками, по мере сил и даровитости. Соседний с домом наставницы церковный садик служил местом прогулок и посвящений в брак созревших чувством любви. Посевы наставницы X., падая в самую плодотворную, нетронутую почву, принесли обильный урожай. Последовательницы её учения вскоре сделались матерями, приобретая в супруги без разбора в темноте иногда родных братьев, которые по уговору с сестрами-супружницами поднимали руки с оружием против родителей. Власти города, происшедшие большею частью из членов, посещавших вечера школы, сделались покровителями той любви и не давали ходу ни одной жалобе отцов и мужей, за которых впоследствии повыходили несчастные жертвы любви, покинутые отцами.

Жены эти, выходя замуж, думали, что после рассказа мужьям такого учения, они получат и станут во главу семейства, но не тут-то было; не достигнув этой цели, они успели только, обокрав мужей и поделившись кражею с покровителями, получить от них отдельные виды на жительство. В городе много учебных заведений и взрослых воспитанников, которые с дозволения начальства помещаются на квартирах у отставных жен и старых дев, а потому во всех заведениях страшно распространилась болезнь. Доктора не успевают лечить. Воспитанников исключают десятками, но не обращают внимания на причину. Власти сами участвуют и устраивают афинские вечера; а воспитанники, хотя и не допускаются, но подсматривают и раздражаются. Об этом говорили кому следовало, но он отозвался, что не его дело».

Затем протоиерей Никольский, по этому же делу, писал от 12-го ноября Редактору Харьковских Епархиальных Ведомостей, протоиерею И. Чижевскому:

«В дополнение к написанному мною Его Преосвященству относительно появившейся в газетах пасквильной корреспонденции из Сум вот ещё что могу сказать.

Корреспондент достоверно почти известен. Жена его имеет квартиру у Гризодубовой (урожденной Харьк. – Дмитриевой), также живущей на отделе от своего мужа. Это свободное жительство жен он в корреспонденции своей хочет объяснить дурным направлением Сумских женщин, и навязывает его когда-то бывшей школе, – и потворством властей, ревнуя к жене почти всех без изъятия. Школы такой не было, и не могло быть.

На мужские учебные заведения корреспондент нападает, вероятно, вот чрез какое обстоятельство. Жена взяла от мужа единственного своего сына, 8-милетнего мальчика. Отец успел было возвратить его, и определил в Гимназию. Но когда и гимназическое начальство он стал награждать разными кляузами и беспутными жалобами на жену, то Директор просил его взять сына из заведения. Случаев подобных исключений и болезней не было от основания гимназии, и в настоящее время нет. Одним словом, вся пошлая корреспонденция переполнена наглой клеветой. Гимназическое Начальство уже отнеслось к Г. Попечителю учебного Округа с просьбою об открытии лица, писавшего корреспонденцию».

8-го ч. получил я из Москвы от старшего викария, преосвященного Игнатия, письмо от 4-го числа, следующего содержания:

«Приветствую Ваше Преосвященство с сегодня совершившимся 14-летием святительского служения. Господь Бог да сподобит Вас достигнуть и 50-ти лет в великом оном служении.

В В.-Петровском монастыре я особенно воспоминал сей день, как день освящения Покровской домовой церкви и по возможности старался в ней служить в сей приснопамятный день. Жаль, что после меня⁶²² очень редко там совершается служение.

Полагаю, что новая Ваша паства более прежней приносит Вам духовного утешения. Просил бы я Вас на свободе написать несколько слов о Семинарии. Семинарские дела мне здесь препоручены и потому интересно для меня знать, что в других семинариях; довольно ли жертвуют съезды для училищ».

На это отвечал я от 10-го числа:

«Искренне благодарю Вас за такую добрую память.

Простите, что давно не писал Вам.

На вопрос о Семинарии и училищах ответствую. Харьковская Семинария перед моим прибытием в Харьков была у высшего начальства на весьма худом счету: ученики вольничали и даже буйствовали. Теперь, слава Богу, пока мирно и тихо. На содержание училищ духовенство из собственных средств дает очень мало; за то церковных сумм не щадит. В некоторых из здешних училищ мальчик-сирота получает на руки пособия 100 руб. сер., тогда как я во время оно получал в училище 60 р. ассигнациями. Вообще здешние церкви весьма обременены податями на училища и другие епархиальные потребности. Кафедральный, напр., собор ежегодно взносит более 1000 руб. Правда, что здешние церкви очень не скудны средствами, не то, что Полоцкие. Да и в других отношениях не может быть никакого сравнения Харьковской епархии с Полоцкою».

11-го ч. получено было мною письмо от шурина, священника Д. В. Царевского, который извещал меня о смерти жены своей Веры Феодоровны.

В утешение молодому вдовцу писал я от 15-го числа:

«Горестное известие ваше о постигшей Вас, по воле Божией, тяжкой скорби тем живее отозвалось в моем сердце, что я сам некогда испытал подобную Вам участь.

Соединим же наши усердные молитвы о почившей супруге Вашей, да упокоит Господь дух её в селениях праведных!»

12-го ч. получено было мною письмо из Костромы от Секретаря Д. Консистории Сем. Ив. Ширского.

Г. Ширский писал мне от 2-го ноября:

«Почтительнейше поднося Вашему Преосвященству составленную мною книгу «О преподавании Закона Божия в начальных народных училищах», осмеливаюсь всепокорнейше просить Вас, Милостивый Архипастырь и Отец, удостоить благосклонно принять мой труд и оказать милостивое Архипастырское содействие к распространению его в управляемой Вами епархии.

Объявление о выходе книги напечатано в №№ 38–40 Церковного Вестника. Для меня будет великая милость, если Ваше Преосвященство соизволите приказать перепечатать это объявление в Ваших Епархиальных Ведомостях».

Я тем охотнее исполнил просьбу Г. Ширского относительно объявления об изданной им книге в Епархиальных Ведомостях, что книга его от многих заслужила полное одобрение. При этом не излишне заметить, что автор книги получил высшее духовное образование в С.-Петербургской Дух. Академии и окончил курс со степенью старшего кандидата, но с правом на получение через два года звания магистра.

14-го ч. праздновали в Москве 25-тилетний юбилей со времени появления в печати 1-го тома «Истории России» профессора Московского Университета, Сергея Михайловича Соловьева⁶²³. По этому случаю почитатели знаменитого историка поднесли ему адрес в следующих выражениях:

«Сергей Михайлович!

«Не только те, для кого история России представляет предмет научного интереса, но и все русские люди, которым дорога историческая судьба их отечества, высоко ценят Ваше имя и с глубоким сочувствием следят за Вашей ученой деятельностью. В течении 25-ти лет каждый год вы приносили им из глубины архивных рудников ряд обработанных фактов, увеличивавших собою прочный запас нашей исторической науки. Ждать этого стало для них потребностью, и они наперед привыкли заносить с нетерпением ожидаемый новый том в число своих ежегодных научных приобретений. Начав с первых ростков русской народности, показавшихся на её исторической почве, вы мерным и безустанным шагом шли всё дальше в чащу развивавшейся жизни России, поднимая нетронутые вашими предшественниками нови. Теперь вы стоите у колыбели поколения, к детям которого принадлежите сами; вы уже рассказываете о явлениях, среди которых родились понятия и чувства, памятные многим из нас, как впечатления молодости. При вашей преданности науке и неослабной энергии в труде вы доведете рассказ до той исторической минуты, когда ваши изыскания встретятся с вашими воспоминаниями и ученое сказание историка сменится повестью наблюдательного современника.

Это – искреннее наше желание, и когда оно исполнится, прошедшее России впервые будет рассказано писателем, мысль которого руководилась не минутным настроением современного ему общества, а неизменным разумом исторических фактов.

Эти чувства и желания мы сочли обязанностью высказать вам по поводу выхода тома, совершившего первое двадцатипятилетие вашего обширного труда, и мы уверены, что к тесному кругу лиц, принявших участие в нашем заявлении, присоединились бы, если бы им была дана возможность, все почитатели русской исторической науки».

Так как я с давнего времени имел знакомство с почтенным Сергеем Михайловичем и каждогодно получал от него в дар по экземпляру каждого тома его истории, то я, со своей стороны, почел долгом приветствовать его, наряду с прочими, с совершившимся юбилеем, и вот что писал я ему от 15-го числа:

«Ваше Превосходительство,

Досточтимый и возлюбленный о Господе,

Сергей Михайлович!

Позвольте и мне издалека присоединиться к многочисленному сонму Ваших усердных почитателей, приветствующих Вас с совершившимся 14-го сего Ноября двадцатипятилетием со времени появления в печати 1-го тома Вашего знаменитого произведения – «Истории России».

С истинным удовольствием воспоминаю я то время, когда имел случай оказать Вашему Превосходительству хотя малую услугу при совершении Вами великого учено-исторического труда⁶²⁴.

От всей души желаю, чтобы Господь подкрепил Ваши силы и благопоспешил Вам в приведении к окончанию Вашего многолетнего труда на пользу отечественной исторической науки.

С глубоким уважением и душевной преданностию имею честь быть»...

Почтенный юбиляр не замедлил ответить мне на это приветствие. Он писал мне от 22-го числа:

«Преосвященнейший Владыко!

Приношу Вашему Преосвященству усерднейшую благодарность за сочувствие к празднику, который устроили мне любители исторической науки; только позвольте поправить в письме Вашем некоторую неточность. Вы пишете о малой услуге, Вами оказанной во время моих занятий в Синодальной библиотеке, тогда как услуга была пребольшая. В то время, как в других архивах я должен был, с опасностью явною для здоровья, заниматься в шубе, у Вас я находил теплый приют; Вы стесняли себя для труженика науки⁶²⁵; это никогда не изгладится из моей памяти.

Поручая себя архипастырским молитвам Вашим имею честь быть».

17-го ч. неожиданно посетил меня Симбирский помещик, Николай Семеныч Волков – мой совоспитанник по Московской академии, окончивший курс в 1848 г.⁶²⁶ с званием магистра. – Его, так называемое, курсовое сочинение на тему: «Николай Мистик, патриарх Константинопольский» (896–925 г.) – напечатано в Прибавлениях к Твор. Св. Отцев 1861 г.⁶²⁷ По окончании курса в академии, он состоял некоторое время на службе в Московском Сенате, где, сверх прямых своих обязанностей, занимался адвокатурой и, выигравши одно важное какое-то дело, получил за него большое вознаграждение, между прочим, значительным земельным участком в Симбирской губернии. Вследствие сего, оставивши службу и женившись в Москве, отправился в свое поместье и там занялся сельским хозяйством; устроил, между прочим, стеклянный завод, который вместе с прочими статьями, доставляет ему до 15,000 ежегодного дохода.

В Харьков приезжал он для свидания с сыном – молодым офицером, который вместе со своим полком должен был проходить, в это время, через Харьков, из какой-то, не помню, западной губернии па Кавказ.

Не видавшись много лет с Николаем Семенычем, я очень был рад его посещению; пригласил его к себе обедать, и за обедом с приятностию воспоминали об академической и московской старине. Так как Н. С-ч уроженец г. Калязина, Тверской епархии, речь коснулась тамошнего пресловутого священника Белюстина⁶²⁸. И вот в каких чертах описал мне его мой собеседник: «Белюстин среднего роста, широкоплечий, с большою белокурой головой и с широкими глазами; от роду лет около 60-ти; женат на сестре бывшего профессора Московского Университета Морошкина⁶²⁹; по временам предается запою и др.»...

В тот же день, т. е. 17-го числа, получено было мною письмо из Москвы от А. Е. Викторова, который писал мне от 13-го числа:

«Я так виноват перед Вашим Преосвященством, что стыдно и глаза показать Вам. В прошлом году, по возвращении из своей поездки в Крым и на Кавказ, я предполагал написать целый том, с подробным описанием своего путешествия, с объяснением, почему я, вопреки прежнему предположению, не заехал в Харьков, и т. д.; покончил тем, что не написал ни одного листка. Не раз собирался я писать к Вам и нынешним летом, во время поездки на север, и тоже не удалось. Теперь пишу в виду настоятельной надобности узнать, ту ли книжку Вестника⁶³⁰ я послал к Вам, или у Вас недостает ещё какой. Всех книжек четыре и теперь отправлены к Вам 2-я и 4-я. Если ещё недостает какой, не замедлим выслать. Будет ли дальше издаваться Вестник, неизвестно. Филимонов⁶³¹ всё хлопочет перейти на службу на Кавказ, а с его отъездом, конечно, прекратится и издание журнала. В 3-й и 4-й книгах Ваше Преосвященство, конечно, заметили и мое рукоделье. Есть и отдельные оттиски моей статьи, но ещё не получены из типографии. Когда получу, пришлю к Вам экземпляр.

О своих путешествиях прошлого и нынешнего года скажу, по крайней мере, хоть несколько слов. В прошлом году я объехал южный берег Крыма, был в Бахчисарае, Симферополе, Севастополе, Ялте, Феодосии и в Керчи; потом отправился морем в Поти, а оттуда в Кутаис и Тифлис. В каждом из этих городов я пробыл от одного дня до недели, а в Тифлисе – больше 10-ти дней. Здесь, в Тифлисе я встретился с Филимоновым, и мы вместе проехали по знаменитой военно-грузинской дороге до Владикавказа, а оттуда через Ростов, Воронеж и Рязань вернулись в Москву, что было уже 1-го сентября. Нынешняя моя поездка была в совершенно противную сторону, на дальний север, в Соловецкий монастырь. Туда я ехал через Вологду Сухоной, Северной Двиной и Белым морем, а оттуда из Архангельска на почтовых до Вытегры, откуда опять водою до Петербурга.

На следующее лето, думаю ехать в Вильну и Варшаву и на обратном пути лично заехать к Вам в Харьков и рассказать подробно о своих странствиях за последние три года. Я сам себе удивляюсь, как это я обратился в такого рьяного путешественника. Сильно подмывает проехать и за границу, но, увы, без языка туда ехать скучно, а учиться поздно. Вот, если Константинополь наш будет, сейчас же отправлюсь туда, а вместе и на Афон.

На севере, именно, в Сийском монастыре⁶³² и в Архангельске я нашел довольно значительные собрания рукописей, которые вкоротке и описал. Около 50 рукописей оказалось и в Соловецком монастыре⁶³³. Вообще, по ученой части, последняя моя поездка была гораздо удачней, чем прошлогодняя.

Душевно желаю Вашему Преосвященству быть здоровым, и испрашивая Вашего благословения имею честь быть искренно преданным Вам»...

В ответ на это писал я в Декабре:

«Наконец-то, мой почтенный А. Е., откликнулся и рассеял мои недоумения. Действительно не дождавшись Вас на обратном пути с Кавказа и не получая от Вас никаких вестей, я невольно подумал, что или случилась с Вами какая-либо беда, или Вы остались недовольны моим приемом. Теперь все разъяснилось для меня, и я успокоился.

Известие о Вашем путешествии на далекий Север для меня неожиданно, хотя, при Вашем настоящем положении, и не весьма удивительно.

Благодарю Вас от души за доставленные мне выпуски Вестника, из коих вместе с прежними, мне высланными, выпусками составился полный том⁶³⁴, в котором очень много интересных для меня статей. С любопытством рассматривал я и Ваше «рукоделье»⁶³⁵, которое, очевидно, стоило Вам немало времени и труда. На стр. 5-й описывая доставленную мною в 1865 г. в Синод. Контору опись Патр. ризнич. казны 1633 г. Вы недоумеваете, каким образом эта рукопись могла попасть в Голутвин⁶³⁶ монастырь. Если угодно, я помогу Вам разрешить это недоумение. Около тридцатых годов Синодальным Ризничим был иеромонах Иосиф⁶³⁷. Справьтесь в архиве Синод. Конторы, или консисторском, куда был переведен с должности Ризничего этот Иосиф. Если окажется, что он назначен был, если не непосредственно, то впоследствии времени, настоятелем Коломенского Голутвина монастыря, то Ваш неразрешенный вопрос легко разрешится.

Вы предпринимаете дальние путешествия, чтобы видеть и изучать на месте достойное внимания и ученого любопытства; а я, сидя дома, привлекаю к себе достопримечательные предметы древности, если не в их действительности, то в точных изображениях, и подробных описаниях. Так, нынешним летом я выписал из-за границы французское издание с великолепными рисунками вещей, преимущественно церковных, начиная со II в. по Р. X., под заглавием: «Collection Basilewsky»⁶³⁸. Не знаю, есть ли это издание в Вашем музее.

Думаю также подписаться на другое подобное издание, под заглавием: «Le Costume historique, M. A. Racinet»⁶³⁹, стоящее 500–600 франков. Не осудите ли меня за такую расточительность?

Кстати: не посоветуете ли мне выписать из Москвы отечественное издание: «Древности Российского Государства»⁶⁴⁰? Не правда ли, что стыдно, приобретая дорогой ценой чужестранные издания, пренебрегать родными? Если Вы одобрите мою мысль, то я просил бы Вас уведомить меня, имеются ли в продаже полные экземпляры означенного издания, какая цена полного экземпляра и к кому следует адресоваться с требованием. А если бы Вы были так добры, что сами бы подобрали для меня полный экземпляр и выслали бы мне при удобной оказии, которую я бы Вам указал, то оказали бы мне большую услугу.

Приготовленный в прошедшем году для Вашего музея экземпляр моих палеографических снимков большого формата я доставлю на Ваше имя или по почте, или также при оказии, которые у меня в Москву бывают часто».

20-го ч. совершал я в градской Крестовоздвиженской церкви литургию и отпевание над телом Гофмейстера Двора Его Величества, Александра Андреевича Щербинина, скончавшегося на 88-м году от рождения. Тело усопшего, для погребения, отвезено было в родовое имение его, село Бабай, в 12-ти верстах от Харькова.

Ещё в Мае 1875 года, при посещении церкви в селе Песочине, в 12-ти верстах от Харькова, я обратил внимание на образ Лоретской Б. Матери, где вокруг, в медальонах, изображены фигуры разных лиц, по-видимому, польских и французских королей⁶⁴¹, и поручил находившемуся при мне местному Благочинному, священнику Павлу Лобковскому, описать подробно эти фигуры и представить мне описание. Прошло много времени, и я забыл уже о данном мною приказании, как неожиданно представляет мне о. Лобковский 25-го ноября 1876 г. целую тетрадь, на 8-ми почтовых листах, озаглавленную: «Историческое описание Лоретской Божией Матери». Труд очень почтенный, но я вовсе не этого требовал от автора.

26-го ч. в 7 часов вечера, во время всенощной службы, получена была мною из Ниццы от жены Московского купеческого старшины, Действ. Ст. Сов. В. М. Бостанжогло, Елены Карловны, на французском языке, телеграмма следующего содержания:

«Mon mari Basile Bostandjoglo décédé hier à Nice se recommandant à votres prières».

Вслед затем такого же содержания телеграмма получена была мною из Москвы от племянника умершего купеческого сына Николая Александр. Алексеева.

Получив эти печальные телеграммы, я немедленно распорядился отправлением на другой день, в своей Крестовой церкви, заупокойной литургии и вслед за ней панихиды о почившем рабе Божием Василии. И моя молитва об усопшем была, самая искренняя и усердная, как об истинном благодетеле, моем в продолжении многих лет.

В Харьковских Епархиальных Ведомостях (№ 23) помещена была о почившем в Бозе В. М. Бостанжогло небольшая статья следующего содержания:

«25-го сего ноября скончался в Ницце действительный статский советник и старшина Московского купеческого общества Василий Михайлович Бостанжогло. По получении о сем телеграфного известия, преосвященный Савва, епископ Харьковский, совершил (27 ч.) в своей Крестовой церкви заупокойную литургию, с панихидою по усопшем болярине Василии.

Хотя в пределах Харьковской епархии немногим известна была личность покойного, тем не менее мы, не вдаваясь впрочем в биографические подробности о жизни и деяниях покойного, считаем своим долгом сказать несколько слов о его христианской благотворительности и благочестивом усердии к Церкви Христовой, небезызвестном и Харьковским жителям.

Василий Михайлович принадлежал к купеческому сословию г. Москвы и кроме должностей, занимаемых им по городским и коммерческим учреждениям, проходил, с неизбежными и весьма значительными от него пожертвованиями, должности и звания при многочисленных благотворительных учреждениях и учебных заведениях. Насколько велики были заслуги В. М-ча, оказанные этим учреждениям, видим из того, что он был взыскан Высочайшею Милостию Государя Императора и награжден сначала орденом св. Владимира 3-й ст., затем, в 1871 году, чином статского советника, и, наконец, в 1873 г. удостоен чина действительного статского советника.

Но великая благодеяниями душа Василия М-ча не ограничилась пределами одной Москвы. Нет! она простерла свою щедродательность далеко за её пределы. Поводом к этому было то, что Василий М-ч находился в отличных, можно сказать, дружественных отношениях к архипастырю нашему, преосвященнейшему епископу Савве. И вот когда преосвященный перемещен был из Москвы на Полоцкую кафедру, вслед за ним потекли и благодеяния от Христолюбивой Москвы, в которых покойный В. М. оказал самое живое и деятельное участие. Так, по его ходатайству, московскою купеческой управой отчислена, в 1870 г., для Полоцкой епархии, часть процентов, в количестве 1200 р., с капитала, завещанного в пользу церквей почетным гражданином П. И. Куманиным⁶⁴². В Мае 1871 г., при представлении пожертвованных благотворителями Москвы ризничных и утварных вещей на сумму 4225 р., Василий М-ч, совокупно с А. В. Ганешиным, П. С. Камыниным и С. П. Оконнишниковым, поднесли в дар любимому ими архипастырю дорогое – полное архиерейское облачение в знак глубокого к нему уважения и памяти⁶⁴³. В декабре 1873 г., В. М-ч препроводил к Преосвященному Савве 500 р. на епархиальные нужды. Из этой суммы владыка, употребив 300 р. на приобретение утварных вещей для бедных церквей, 200 р. передал в пособие бедным вдовам и сиротам. И когда сообщая об этом распоряжении, преосвященный спрашивал: будет ли такое распоряжение согласно с волею жертвователей? Василий Михайлович ответствовал, что такое распоряжение «не только соответствует желанию жертвователей, но вызывает с его стороны ещё большее стремление оказать помощь этому истинно-доброму делу», и вместе с сим прислал еще 200 р., с просьбою употребить их именно для этой цели⁶⁴⁴.

Не прошло ещё и полугода, как преосвящ. Савва прибыл на Харьковскую кафедру, а Василий Михайлович расположил известных ему по своей благотворительности людей гор. Москвы к новым пожертвованиям на подарок любимому архипастырю. В мае 1876 года прислано было его преосвященству в личную его собственность дорогое полное архиерейское облачение и полные же облачения для всех служащих при торжественном архиерейском священнодействии. Это великолепное облачение мы имели удовольствие видеть на всех служащих в первый раз 11-го мая прошлого 1875 года в монастырской Покровской церкви. И когда владыка, выражая свою искреннюю сердечную благодарность за это пожертвование, вопрошал: «скажите же, Бога ради, чем я заслужил такую любовь Москвы и чем могу воздать ей за её ко мне недостойному внимание и благорасположение?» Василий М-ч, от лица всех жертвователей, отвечал: «служите в нем (облачении) Преосвященнейший Владыко пред престолом Всевышнего и молитесь за жертвователей, вот всё, что они могут просить от Вас. Между тем, будьте уверены, что все, участвующие в этом деле, приняли это участие самым сочувственным образом; мы помним Вас, уважаем Вас за Ваши редкие качества, любим и почитаем от чистого сердца, и что делаем, делаем по побуждению душевному и с полным искренним желанием. Не Витебск и не Харьков тут имеют значение, а Преосвященный Савва, всеми москвичами любимый и уважаемый.

На какой бы кафедре Вы ни были, отношения наши к Вам останутся теми же, без малейшей перемены»⁶⁴⁵.

Любя так много Владыку, Василий М-ч постоянно собирался в Харьков для свидания с ним, но тяжкая болезнь не позволила ему исполнить это сердечное желание, и он, вместо Харькова, должен был, по предписанию врачей, отправиться в августе прошлого года в Ниццу, где скорбел о том, что далек от своей родины и что лишился возможности быть ей полезным. Не прекращались письменные сношения В. М-ча с нашим Архипастырем и из Ниццы, и потому не трудно представить, какою глубокой скорбью поражено было его сердце от потери столь любимого и уважаемого им человека!

Мир тебе, доблестный христианин и благодетель человечества!..

Тело Василия Михайловича из Ниццы перевезено было в Москву и 18 декабря погребено в Алексеевском девичьем монастыре. При погребении произнесено было известным московским проповедником, протоиереем А. О. Ключаревым⁶⁴⁶, слово на текст: приятни пред Господем путие мужей праведных, ими же и врази друзие бывают (Притч.15:28)⁶⁴⁷.

В этом надгробном слове, между прочим, представлено краткое изображение существенных свойств и заслуг покойного Василия Михайловича. И вот в каких чертах изображены эти свойства и заслуги:

«Василий Михайлович был грек по происхождению, родившийся в России. Следы этого происхождения сохранились в чертах его лица и в живости его характера. От добрых родителей он получил тщательное христианское воспитание. При достаточном общем научном образовании, пополненном впоследствии чтением и кабинетными занятиями, и при основательных познаниях в Священном писании, в истории церкви и её уставах, в нем сложился цельный нравственный характер христианина, сознательно верующего, для соблазнов неверия недоступного, и искренно ревностного относительно дел веры и церкви. Он знал хорошо древний греческий язык, мог на нем пользоваться по подлинникам писаниями великих отцов нашей церкви, помнил на этом языке множество церковных песнопений, – и это сохранило в нем до конца жизни живое сочувствие к соплеменникам, к греческой церкви и к Востоку. Совершенно русский человек в душе, он в этом сочувствии к отечеству своих предков и родителей находил только особое поприще для своей многосторонней деятельности. Это делало его живым членом не только Русской, но и Вселенской православной церкви. Он вел переписку с иерархами Греческой церкви, принимал с любовию приезжавших сюда с Востока по церковным нуждам, и помогал им материальными средствами. Освобождение Восточной церкви от ига неверных было горячайшим его желанием и предметом его молитв. Но это не уменьшало его любви и к церкви Русской. Как истый русский человек, он любил участвовать в построении и украшении святых храмов. В качестве купеческого старшины он был главным пособником в построении новой церкви при Московском мещанском училище, как прихожанин принял живое участие в обновлении приходской церкви, как доброхотный жертвователь и сотрудник он был деятельным помощником других, принимавших на себя труд храмоздания. В наше время многие эту добродетель называют пристрастием ко внешнему благолепию и усердие к храмозданию объясняют тщеславием; пример Василия Михайловича говорит иное. Из его деятельности видно, что это был только один из лучей того света, который называется искреннею верою. Кто любит храм, тот любит церковь Божию и отзывается на все её нужды и потребности. Василий Михайлович горячо принял к сердцу нужды православных церквей и монастырей в Западном крае после бывшего там возмущения, особенно Виленского женского монастыря, имеющего особою задачей содействие утверждению православия в крае путем воспитания девиц.

Он принимал деятельное участие в снабжении бедных церквей Витебской епархии священными облачениями и другими богослужебными принадлежностями, во время служения в этой епархии преосвященного Саввы.

Он оказал большие услуги Православному Миссионерскому Обществу при его открытии и, как член его Совета, не взирая на множество своих занятий, неопустительно посещал его собрания, и оживлял их своим вниманием ко всем вопросам занимавшим Совет и своею одушевленною речью. Надобно было видеть его воодушевление при рассуждениях об устранении препятствий, задерживающих успехи миссионерского дела в нашем отечестве, об улучшении состояния наших бедных миссионеров, о необходимости усиленных жертв для распространения православия в Японии (на что он доставлял и весьма значительные пособия), и тому подобное, чтоб убедиться, что не пристрастие к обрядности, а истинная, многообъемлющая вера была душою его слова и дела в пользу церкви Христовой.

Он оказал великие услуги делу воспитания – улучшением училищ своего сословия, – делу благотворительности и общественного благоустройства – расширением заведений для призрения бедных, умножением благотворительных капиталов московского купеческого общества, возвышением доходов с его имущества; ни коммерческие учреждения, ни новые пути сообщения, ни частные общественные предприятия для какой бы то ни было доброй цели, – ничто не было ему чуждо.

Василий Михайлович был богат, он мог устроить себе жизнь тихую, покойную, со всеми удобствами, какие дает ныне богатство и каких естественно требует слабое здоровье, и, так сказать, на досуге, от лишних средств и от избытка свободного времени, оказаться и благотворителем бедных, и полезным членом своего сословия. Но вот, этот богатый человек принимает на себя на многие годы личные, утомительные, раздражающие труды и заботы. В доме, по утрам, продолжительный прием людей деловых и бесчисленного количества бедных просителей, в течении дня и вечера присутствие во многих советах, комитетах, обществах, в них продолжительные рассуждения и прения, разъезды по домам членов купеческого сословия для личных объяснений по делам, обширная переписка, наконец необходимость о многом подумать и наедине, иногда и в глубокую ночь, и с потерею необходимого покойного сна, – что все это как не обречение себя в жертву для блага других, как не служение ближним с христианским самоотвержением?

В частной жизни покойный Василий Михайлович был добрый родственник, верный друг, гостеприимный хозяин. Обращение его носило на себе отпечаток его пылкого характера: горячность в минуты гнева, или раздражения, стократно вознаграждалась его ласковостью, добродушием и необыкновенной приветливостью. Беседа его была искренна и увлекательна. В нем не было этой горделивости, которая, к несчастию, так часто встречается в людях, достигших собственным трудом высшего положения в обществе, и которая дает себя так оскорбительно чувствовать товарищам отставшим от них на пути отличий.

Он был прост и ласков в обращении с низшими. Дух любви, благожелательства ко всем выражался в его постоянной заботе отличить и поощрить наградами своих сотрудников по разным отраслям его общественной деятельности. Особенно поражала в нем всегдашняя готовность на всякую услугу и необыкновенное добродушие и терпение в выслушивании и исполнении просьб о призрении бедных детей, или престарелых во вверенные ему заведения. Его преследовали этими просьбами каждый день, на каждом шагу, и он не выражал досады или утомления людей занятых, а только разве скорбь о том, что он не может для всех сделать всего, что желал бы сделать. Но что уже раз обещал Василий Михайлович, того не забывал никогда, ни среди трудов и забот, ни в болезни. Доказать расположение услугой, это было его удовольствием».

28-го ч., в воскресенье, служил я в Кафедральном соборе; после литургии отправлен был молебен «в путь шествующим», по случаю выхода из Харькова квартировавших здесь полков Пензенского и Тамбовского в юго-западный край России. После молебствия я напутствовал их следующею речью:

«Христолюбивые и доблестные вожди и воины!

Сейчас мы призывали в церковной молитве благословение Божие на предстоящий вам путь в далекую страну, где вас, быть может, ожидают бранные подвиги за веру православную и за единоплеменных нам братьев.

Да будет же благословен ваш путь! Да сопутствует каждому из вас, подобно древнему Товии, ангел-хранитель! Да озарится ваше бранное оружие славою побед над изуверными и свирепыми врагами Креста Христова!

Но, возлюбленные, когда вам суждено будет вступить в борьбу со врагами, полагайтесь не столько на свое собственное мужество и крепость, сколько на помощь и силу Единого крепкаго во бранех – Господа. Вспомните древнего ратоборца – Давида, который вещал к Богу: не на лук мой уповаю, и меч мой не спасет мене... Царь мой и Бог, мой, о Тебе враги наша избодем рога, и о имени Твоем уничижим востающия на ны. (Пс.43:7, 5:6).

Взывайте и вы в сердцах ваших с Псалмопевцем: Господь сил с нами, заступник наш Бог Иаковль (Пс.45:8).

Желаете ли еще знать, каким оружием древние вожди израильские побеждали царства, были крепки на войне, прогоняли полки чужих? – Оружием веры в грядущего Мессию. Верою, повествует о них св. апостол Павел, победита царствия..., быша крепцы во бранех, обратити в бегство полки чуждих (Евр.11:33:34).

Да будет и вашей неотъемлемой принадлежностью эта святое и победоносное оружие! То есть, храните крепко и вы в сердцах ваших веру православную – живую веру в Господа и Спасителя, уже пришедшего. С этим всесильным оружием возможете и вы великое совершити.

Итак, оградившись щитом веры, грядите с бодростью на предлежащий вам многотрудный подвиг.

Мы же, пребывая здесь, не престанем внимательно следить за вами на вашем бранном поприще и будем споспешествовать вам в подвигах брани нашими усердными молитвами; будем, подобно вождю народа израильского – Моисею (Исх.17:11), воздвигать руки наши на молитву к Богу браней и Господу сил, да дарует вам одоление на новых амаликитян – безумных и фанатических поклонников ислама.

В залог наших молитв и в знамение невидимого соприсутствия с вами Господа сил и Его вседейственной вам помощи, примите от нас сие священное изображение Воскресшего Господа с Его двумя учениками – Лукою и Клеопой, коим Он благоволил спутешествовать, по своем тридневном воскресении, во Эммаус (Лк.24:13–35).

Напутствуют также вас сими святыми иконами Христа Спасителя, с искренними вам благожеланиями, православные граждане богоспасаемого града сего»⁶⁴⁸.

При сем вручены были мною две иконы: одна от меня, а другая от граждан.

30-го ч. писал мне Инспектор Моск. Академии С. К. Смирнов:

«Прежде всего считаю долгом отвечать на предложенные Вами вопросы.

Преосвящ. Алексий был здесь 11-го октября в день памяти Александра Васильевича. В Тверь он отправился не по своему желанию, а вследствие немалого количества доносов, из которых могу Вам указать на один, именно, что Преосвящ. Алексий обязал причты своей епархии доставлять ему за венчание каждого брака по 1 р. сер. Когда это сделалось известным в Петербурге и к нему последовал запрос, он повернул дело так, что купил дом для помещения престарелых из духовного звания. – Заметно, что путешествие в Тверь не очень для него приятно, и когда я поздравил его с повышением, он принял поздравление неблагосклонно, сказав, что степени иерархии ныне уничтожены.

Дело по возобновлению издания творений Св. Отцев у нас началось. Совет просит субсидии у Св. Синода для начала издания, которое предположено с 1878 года и кроме прибавлений будет вмещать переводы из Епифания Кипрского и Кирилла Александрийского. Если Синод откажет, издание, конечно, не пойдет. Журнал предположено издавать в 4-х книжках по прежней программе. Прибавления будут наполняемы лекциями Александра Васильевича⁶⁴⁹.

Над могилою Александра Васильевича поставлена довольно изящная чугунная часовня.

Владыка Митрополит⁶⁵⁰ уехал 23-го ноября. Накануне я был у него и нашел его очень благодушным.

Отдельных оттисков своей речи я ещё не получил и по получении немедленно отправлю к Вам экземпляр».

По моему распоряжению составлены были Инструкции для домоправления и для частных должностных лиц Харьковского архиерейского дома. На подлинном экземпляре Инструкции дана была мною 1-го ч. декабря следующая резолюция:

«1) Настоящую Инструкцию прочитать в общем собрании братии архиерейского дома, к сведению и точному исполнению, со взятием, на особом листе, от каждого подписки в слушании оной.

2) Подлинную общую Инструкцию хранить при делах домоправления, а списки с частных инструкций, за подписью одного из членов домоправления, вручить под расписку каждому должностному лицу, с тем, чтобы, в случае смены или выбытия того или другого лица, Инструкция от него была отбираема и передаваема его преемнику».

3-го ч. умер в СПб. священник Входоиерусалимской (Знаменской) церкви, Александр Тимофеев. Никольский, на 56 г. от рождения, – магистр XVI курса (1845 г.) С.-Петербургской академии.

Умерший, по словам автора «Очерка его жизни и деятельности»⁶⁵¹ (1878 г.), по справедливости, должен признаваться представителем нового типа православного приходского русского священника.

В чем же заключается этот новый тип священника?

«Главной отличительной чертой этого типа приходских священников, по словам того же автора, является стремление практически выйти из пассивного, зависимого и приниженного состояния, в каком издавна поставлен и находится православный русский священник в обществе, церкви и государстве». – (Предисловие, стр. 11).

Нравственный характер священника Никольского в «Очерке его жизни и деятельности» изображается следующими чертами: он был совершенно бескорыстен, правдив, по своей болезненности иногда отступал от строгого исполнения постов, и пр.

По отзыву панегириста покойного – священника Горчакова⁶⁵², он не боялся ни властных и чиновных лиц, ни толпы, не дорожил ни дружбою, ни родством, презирал честолюбие и награды; в своем слове он был неумолимо правдив, откровенен начистоту, даже резок. – (стр. 320).

Таков был представитель нового типа православного российского священника!..

6-го числа я обратился к своей пастве с окружным воззванием о помощи бедствующим Герцеговинцам, переселившимся, по причине тяжкого угнетения со стороны Турок, в пределы Черногории. Вот содержание этого воззвания:

«Возлюбленные о Господе отцы, братия и чада!

После неоднократных моих воззваний к вам, чрез посредство епархиальной газеты, о помощи бедствующим славянам, ещё раз простираю к вашей любви мое пастырское слово.

Хотя, в настоящую минуту, перестали проливаться на юге Европы потоки крови христианской, хотя на время замолкли громы бранных орудий, тем не менее ещё не перестали и не перестают достигать до нашего слуха потрясающие душу вопли и стенания единоверных и единоплеменных нам славянских братьев.

Мы слышим и читаем, что переселившиеся в прошедшем году в пределы Черногории Герцеговинцы, большей частью женщины, дети и немощные старцы, числом до ста тысяч душ, лишены в настоящее время всякого пропитания, почти всякой одежды и крова.

Открывшая для этих несчастных переселенцев, или – точнее, изгнанников, на своей тесной территории убежище, Черногория сама бедна, истощена и разорена, и потому не может, если бы и хотела, доставлять им всего необходимого для ежедневного существования.

Что же? Ужели несчастные Герцеговинцы, избегшие от меча лютых и бесчеловечных врагов своих – турок, должны погибнуть на чужбине от голода и холода? Ужели никто в христианском мире не отзовется на их вопли и стенания?.. Но кроме родственной им по вере православной России, негде искать им верной и благонадежной себе помощи.

Поспешим же, возлюбленные, поспешим ещё раз отозваться на громкий и болезненный вопль наших злополучных братьев, прострем к ним братскую руку помощи. Пусть каждый из нас уделит им от избытков своих, что и сколько может; пусть от хлеба своего даст алчущему и от одеяний своих нагим (Тов.4:16). – И да ведаем, что, по непреложному слову Божественного писания, иже дает убогим, не оскудеет (Притч.28:27) и что милуяй нища взаим дает Богови (Притч.29:17).

Грядущий родитися плотию в Вифлееме Господь и Спаситель наш Иисус Христос, Иже богат сый обнища нас ради, благоволительно приимет от нас всякую, с усердием во имя Его приносимую на пользу страждущих братий наших жертву и сторицею за сие воздаст нам.

Желающие сделать приношение в пользу бедствующих Герцеговинцев могут обращаться с своими пожертвованиями к приходским священникам, а сии должны доставлять, при письменных донесениях, как денежные, так и вещественные приношения местным о.о. Благочинным, для препровождения оных к о. Редактору Харьковских Епархиальных Ведомостей.

Тем из ваших пасомых, кои сделали уже на пользу бедствующих славян посильные приношения, призываем Божие благословение и приносим нашу искреннюю пастырскую благодарность. Особенную же признательность изъявляем почтенному редактору Харьковских Епархиальных Ведомостей, о. протоиерею Иоанну Чижевскому, так много и бескорыстно, в течении года, потрудившемуся и продолжающему трудиться в собирании и препровождении по назначению всякого рода благотворительных приношений.

Смиренный Савва, Епископ Харьковский и Ахтырский.

Примечание. Воззвание сие может быть прочитано в воскресный или праздничный день в церкви»⁶⁵³.

7-го числа писал я в Москву племяннику покойного В. М. Бостанжогло, Н. А. Алексееву:

«Для сохранения памяти о досточтимом и незабвенном для меня Василии Михайловиче, я поручил Редактору Харьковских Епархиальных Ведомостей составить и напечатать краткую записку о добрых и благодетельных ко мне отношениях покойного.

Тридцать экземпляров отдельных оттисков этой записки препровождаю к Вам вместе с сим, и прошу доставить по экземпляру матушке Василия Михайловича, его супруге, Николаю Михайловичу⁶⁵⁴, а прочими экземплярами распорядитесь по своему усмотрению».

В тот же день писал я в Ярославль преосвященному архиепископу Леониду, в ответ на его письмо от 28-го сентября:

«Простите Бога ради, что так поздно отвечаю на ваше дорогое приветственное послание от 28-го сентября. Каждое утро, как известно Вам по собственному опыту, официальные дела и просители, а по вечерам с некоторого времени я начал заниматься, и не без увлечения, делом, о котором давно думал и мечтал и к которому когда- то старался расположить и Вас. Я разумею мемуары. Вот уже написано листов 60-т. Я начал с эпохи назначения моего на полоцкую кафедру; выходит повесть зело чудна и весьма душеполезна. Когда окончу повествование о восьмилетнем пребывании моем в Витебске, тогда обращусь к началу моего жития на земле.

Одобрите ли Вы мое предприятие или нет?.. Прошу Вас изъяснить мне об этом предмете Ваши искренние мысли. К занятию этим делом меня поощряют многочисленные примеры не только светских, но и духовных лиц, и даже святых мужей. Между прочим, имел я при этом в виду некоторых из ваших предшественников на Ярославской кафедре, начиная с Святителя Димитрия. Следует теперь и Вашему Высокопреосвященству приняться за перо, чтобы начертить если не подробную автобиографию, то, по крайней мере, воспоминания о ваших многолетних и столь близких отношениях к приснопамятному Святителю Филарету.

Вы были на днях в Москве. Воображаю, как для Вас было отрадно снова взглянуть на священный град после Вашей, хотя ещё и не очень продолжительной разлуки с ним. С радостью, без сомнения, увидали Вас многочисленные Ваши почитатели. Жаль, что мне не дано никакого поручения, чтобы иметь повод почаще бывать в незабвенной Москве. Правда, Москва начинает для меня более и более пустеть: многих, очень многих добрых знакомых я уже не досчитываюсь там. Вот и ещё одною и очень крупною цифрою сократилось для меня число московских благоприятелей и благодетелей. Я говорю о В. М. Бостанжогло. В нем я лишился одного из самых благорасположенных ко мне людей. Вечная ему память!..

Скажите же, Владыко Святый, как Вы привыкаете к новому месту служения, как идут ваши консисторские дела, имеете ли какое-нибудь, хотя небольшое, но приятное для Вас общество между Ярославскою интеллигенцией».

8-го числа писал я во Владимир, Редактору Губернских Ведомостей и секретарю Губернского Статистического Комитета, Конст. Никит. Тихонравову⁶⁵⁵:

«Как земляк, обращаюсь к Вам, моему почтенному земляку, со следующей усерднейшею просьбой.

Прошу доставить мне список всех ваших изданий, касающихся древностей и этнографии Владимирской губернии, с означением цены каждому сочинению отдельно. Я намерен приобрести их для своей библиотеки, в которой имеется множество сочинений по части древностей не только русских, но и иностранных, а о родных – Владимирских древностях, к стыду моему, почти ничего нет.

Исполнением этой просьбы Вы сделаете для меня приятное одолжение».

10-го ч. посетила меня благочестивая и набожная помещица Купянского уезда, Анфиса Прохоровна Курчанинова, зимою проживавшая в Харькове и почти ежедневно бывавшая при богослужениях в моем Покровском монастыре. В беседе со мною, между прочим, сообщила, что в Харькове, в прежнее время, под воскресные и праздничные дни, спектаклей никогда не было, но с тех пор, как преосвященный Макарий⁶⁵⁶ разрешил однажды спектакль в субботу под воскресенье с благотворительной целью в пользу детского приюта, – спектакли под воскресные и праздничные дни стали делом обыкновенным. Почтенная Анфиса Прохоровна рассказывала об этом с сердечной скорбью.

Получив из СПб. брошюру, под заглавием: «Земля неподвижна», Шепфера, перев. с немецк. 2-го изд. 1876 г., я поручил преподавателю математики Харьковской Семинарии, священнику Аполлону Ильяшеву⁶⁵⁷ – рассмотреть эту любопытную брошюру и дать о ней отзыв. О. Ильяшев в докладной своей записке от 14-го декабря изложил следующее:

«Представляя при сем порученную мне Вашим Преосвященством для рассмотрения популярную лекцию доктора Шепфера, в которой доказывается, что земной шар не вращается ни около оси, ни около солнца, честь имею покорнейше доложить Вашему Преосвященству, что, так как учение Коперника о движении земли около оси и около солнца в науке принимается отнюдь не за несомненное, а только как теория, более или менее вероятная, то всякое противоречащее об этом предмете мнение имеет свое значение, хотя бы даже в том отношении, что побуждает науку не останавливаться на изысканных уже доказательствах вероятности существующей теории, а и впредь продолжать свои изыскания по этому предмету. Такое, именно, значение и имеет лекция Шепфера, когда указывает на сомнительную точность измерения земного меридиана, возможную выпуклость земного шара на экваторе от других причин, помимо движения ея около оси, сомнительные явления при качании маятника, неточное исследование земной атмосферы, от которой в прямой зависимости находится переломление лучей нашего зрения, а вместе с тем и правильность наших наблюдений и проч. Что же касается собственно теории о неподвижности земли, то эта теория до настоящего времени имеет за собою менее вероятности, чем теория Коперника; это вытекает не из частного какого-либо доказательства, а обусловливается общим характером обеих этих теорий и согласием их с добытыми наукою несомненными изысканиями, отнюдь не исключающими возможности в будущем новой теории, которая также будет согласна с этими наблюдениями и может иметь еще большую вероятность, нежели какую имеет в настоящее время теория Коперника».

16-го ч. в 8 час. утра совершенно неожиданно получил я из Москвы от казначея Высокопетровского монастыря игумена Иосифа телеграмму следующего содержания:

«Обозревая епархию, высокопреосвященный Леонид сегодня (15-го числа) скончался, в Бабаевском монастыре, Костромской губернии».

Как гром поразила меня эта печальная телеграмма; я едва мог верить своим глазам, читая и перечитывая её несколько раз.

Того же 16-го числа получил я письмо из Москвы от племянника покойного Бостанжогло, купеческого сына Н. А. Алексеева. Вот что писал он мне от 12-го числа:

«Глубоко тронутый вниманием, которым благоугодно было Вам почтить меня, адресуя мне два письма, осмеливаюсь принести Вам искреннюю благодарность как от себя лично, так и от моих родственников, за те чувства, которые Вы изволили выразить нам, по поводу кончины нашего незабвенного Василия Михайловича.

Память о нем, как о лучшем и благочестивом гражданине Москвы, надолго не забудется в нашем обществе. И мы на этих днях ожидаем его смертные останки, дабы со всеми почестями и торжественностью предать их земле, в склепе под летней церковью Алексеевского монастыря.

К крайнему моему сожалению я не получил посланных Вами 30 экземпляров брошюры о почившем».

Я поспешил ответить на это письмо, и вот что писал я Н. А-чу от 18-го числа:

«Ваше известие о неполучении Вами посланных мною экземпляров брошюры о покойном Василии Михайловиче меня крайне удивило, но по исследованию оказалось, что посылка с этими брошюрами, по ошибке моего секретаря, была адресована не на ваше имя, а на имя Преосвящ. Леонида, и отправлена в Ярославль, так как вместе с письмом к Вам, по адресу коего я велел адресовать посылку, послано было письмо и к Преосвящ. Ярославскому.

Спешу исправить эту нечаянную и крайне неприятную для меня ошибку, посылаю Вам ещё десять, почти последних, экземпляров означенной брошюры, так как оттиснуто было не более 50-ти.

Призывая Вам и всем вашим родным Божие благословение, остаюсь с искренней к Вам любовию».

17-го ч. писал я в Москву Казначею Высокопетровского монастыря, игумену Иосифу:

«За телеграммы ваши, хотя они и очень печального содержания, приношу Вам усердную благодарность. Но телеграмма о кончине В. М. Бостанжогло не слишком поразила меня, так как я был уже предварен известием прямо из Ниццы. Телеграмма же о кончине Преосвящ. Леонида сколько неожиданна для меня, столько же и глубоко-поразительна. В нем я лишился истинного и неизменного мне друга. Да будет ему вечная память!..

Если узнаете, почтеннейший о. Игумен, какие-либо подробности о кончине Преосвященнейшего моего собрата и друга, пожалуйста, не замедлите сообщить мне. Этим Вы много обяжете меня.

Вместе с сим посылаю Вам несколько брошюр, между прочим, о В. М. Бостанжогло, который также был истинным моим благоприятелем. Несколько экземпляров этой брошюры посылаю также и родным усопшего».

18-го ч. совершена была мною соборне с Преосвященным Викарием Еп. Вениамином панихида о почившем в Бозе Преосвященном архиепископе Леониде, и вслед затем заупокойная литургия.

19-го ч. скончался протоиерей Харьковского Кафедрального собора, Иоанн Гапонов, на 76 г. от рождения.

19-го ч. писал я в Москву брату и сестрам покойного Преосвященного Леонида:

«Возлюбленнейший о Господе

Александр Васильевич!

С глубокою сердечною скорбью пишу Вам о событии, коего нравственное значение и горестные последствия для Вас и для вашего семейного благобытия вполне постигаю.

Скажите, что это случилось!..

Неожиданное известие о кончине вашего дорогого брата, а моего бесценного и неизменного друга, до того поразило меня, что я, читая телеграмму от 15-го числа, не верил очам своим. В продолжении целых суток я несколько раз перечитывал её и не мог убедиться в справедливости столь прискорбной вести, так что не ранее как через полтора суток я мог решиться сделать распоряжение о совершении заупокойной литургии о почившем рабе Божием, преосвященнейшем архиепископе Леониде, а писать к Вам не решался до тех пор, пока не получил подтверждения роковой вести.

Не стану, да и не могу предлагать Вам никаких утешений в постигшей Вас горести: они теперь несвоевременны. Вы горько и безутешно плачете, плачу и я с Вами.

Вы скорбите, всем сердцем разделяю Вашу скорбь и я...

Когда же Ваши и мои взволнованные чувства несколько утишатся, тогда будем вместе и усердно молиться к Отцу духов и всякия плоти, да вселит Он, Премилосердый, душу отшедшего от нас брата и друга нашего в своих небесных селениях и да соединит его там с общим нашим отцем и благодетелем, приснопамятным святителем Филаретом!..

Душевно преданный и соскорбящий Вам»...

Письмо это послал я при следующем письме на имя Преосвящ. Игнатия:

«Не зная адреса А. В. Краснопевкова, посылаю письмо на имя его к Вашему Преосвященству, прося Вас доставить оное по принадлежности, если кто-нибудь из семейства Краснопевковых находится в Москве; а если все они в Ярославле, потрудитесь препроводить его туда, сделавши на конверте надпись и положивши на него марку.

Скажите Бога ради, что это случилось с Ярославским Владыкой? Зачем он, в зимнюю пору, поехал по епархии, и какими судьбами попал в монастырь чужой епархии. Прошу Вас, Преосвященнейший, написать мне без замедления об обстоятельствах кончины нашего возлюбленного собрата.

Совершенно неожиданное известие о кончине Преосвящ. Леонида потрясло меня до глубины души.

Если можно, прикажите сделать копию с послужного списка почившего архипастыря и пришлите мне поскорее».

19-го же числа писал я в Ярославль товарищу своему по академии, Протоиерею А. П. Лаврову:

«Скажите Бога ради, что это случилось с вашим новым архипастырем? Какими судьбами очутился он, в зимнюю пору, в Бабаевском монастыре?

Прошу Вас дружески, поспешите описать мне подробно все обстоятельства кончины и погребения Преосвященного Леонида. Вам не безызвестно, какою тесною и искреннею дружбою я связан был, в течении 26-ти лет, с почившим архипастырем, и потому для меня чрезвычайно интересно знать всё, что касается его последних дней. Не умолчите при сем и о том, был ли покойный доволен своим положением на Ярославской кафедре и довольна ли была им его новая и первая паства?

Исполнением этой просьбы Вы, любезнейший А. П., сделаете мне большое одолжение.

В ожидании Вашего письма с братскою о Христе любовию и душевною преданностию остаюсь»...

В тот же день, т. е. 19-го ч., писал я в СПБ. графине Евдокии Вас. Гендриковой, лишившейся своей матери.

«Господу угодно было посетить Вас новою скорбью, да дарует же Он, Всеблагий, и утешение в вашей скорби! Но для Вас в настоящем горестном случае должна служить немалым утешением мысль о тех высоких нравственных качествах, с какими преселилась в вечность Ваша благочестивая родительница. Да будет ей вечная память, а Вас с вашими присными да хранит благость Божия во здравии и благополучии!

Повторяю Вашему Сиятельству и Графу Александру Ивановичу мою душевную признательность за оказанное мне столь радушное гостеприимство»⁶⁵⁸.

Неожиданная кончина доброго и высокочтимого друга моего, Преосвященного архиепископа Леонида, поразившая меня до глубины сердца, возбудила во мне мысль составить о нем воспоминания. Я немедленно приступил к осуществлению этой мысли. 20-го числа я начал уже писать и продолжал этот труд около четырех месяцев с особенным наслаждением. Плодом этого труда вышла довольно объемистая книга, о которой немало будет говорено впереди⁶⁵⁹.

Из Москвы писали мне Директор Публичного и Румянцевского музеев, В. А. Дашков⁶⁶⁰ и Н. П. Киреевская.

Г. Дашков писал мне от 16-го числа за № 462:

«Я имел честь получить через посредство г. Хранителя Отделения рукописей при Московском Публичном и Румянцевском музеях А. Е. Викторова пожертвованные Вашим Преосвященством в дар подведомственным мне музеям: 1) редкий экземпляр изданных Вами палеографических снимков, 2) книгу: «Прощание с Полоцкой паствой» и 3) два фотографические вида – Витебска и Харьковского архиерейского дома. Долгом считаю принести за все означенные пожертвования усерднейшую признательность».

Н. П. Киреевская писала от 18-го числа:

«Желаю передать Вам, Владыко Святый, случай настоящего времени. Хозяйка квартиры, нами занимаемой с 24-го ч. Октября, Г-жа Кученева – богатая, довольная своим положением; она вдова – лет 40; имеет одну дочь, которая замужем, счастлива, и мать её боготворит.

В разговоре со мною она высказала свои убеждения религиозные, говоря, что, бывши юной, она верила как и все, но, конечно, давно уже убедилась, что всё, что проповедано и в Евангелии, – всё это легенды, что нет ни рая, ни ада, и словом всё сказано для темных, а нынче яснее видится и разумеется и проч. и проч.

Что могла, я говорила, но с крайнею умеренностью, потому что видна была невозможность действовать на нее. Через несколько дней её мать-старушка говорила мне, что слышала рассказы об о. Макарии⁶⁶¹, Оптинском старце, и желала бы прочесть его письма. Я дала ей книгу писем о. Макария к мирским людям, но, как в это время у старушки умерла её любимая невестка после 4-х дней болезни, ей было не до чтения, а г-жа Кученева взяла книгу с собой при отъезде к своей дочери в деревню. Она застала дочь свою больною при смерти, была в отчаянии, и ещё много стеклось обстоятельств для неё особенно тяжелых. Не зная, что делать и за что приняться, она, почти машинально, взяла книгу писем о. Макария и стала читать их; так ими увлеклась, видя что в них на всё есть ответ, объяснение, укрепление и утешение в уповании на милосердие Божие. Она не могла оторваться от этого чтения и, получив на днях по эстафете депешу, что старушка-мать её приехала в Москву и с ней сделался удар, хотя и огорчилась, но с преданностию промыслу Божию приехала в Москву, была у меня на днях, благодарила за книгу и сказала: письма о. Макария подействовали на меня сильно, внушили мне чувство веры, которое я имела в юности; теперь я всё, всё бросила из заразы новой философии безбожной, не только с радостью верую слову Божию и всему объясненному в письмах о. Макария, но даже, никогда не употребляя постной пищи в пост, я теперь ее употребляю, и мне во всем внутренне спокойнее. Дочери её стало лучше; видя г-жу Кученеву в этом преображении устроения внутреннего, не могу иначе сказать и чувствовать, как то, что этот случай есть чудо милосердия Божия. Слава Его великой милости!

Простите, что отнимаю время Ваше дорогое на чтение длинного моего письма, но не могу не разделить с Вами радости духовной.

Грустная весть о скоропостижной кончине Преосвященного Леонида многих поразила и огорчила; в Москве получена она депешею в день его кончины 15-го декабря, а 16-го уже напечатана была в Москов. Ведомостях. Вот человеческие мечты и уверенность возвратиться митрополитом в Москву! Жаль Преосвященного! Да упокоит Господь душу его в месте светле!»

23-го ч. получено было мною два письма из Владимира от Преосвященного Иакова и из Москвы от Преосвящ. Игнатия.

Преосвящ. Иаков писал мне от 18-го числа:

«С грядущими праздниками Рождества Христова и нового года имею честь поздравить.

Мне приходится продолжать с Вами, Владыка, скорбную летопись: 14-го ч. вечером в 7 1/4 ч. скончался, после тяжкой болезни, о. Прот. Ф. М. Надеждин⁶⁶², а на другой день внезапно умер Преосвящ. Ярославский. Кончина Преосвящ. Леонида поразила нас. Нам казалось, что возвратится в Москву митрополитом, а Господь взял его в обитель, где общий наш благодетель и отец владыка Филарет. Что это значит, писал ко мне секр. Моск. конс. Н. П. Розанов⁶⁶³ после отъезда М. Иннокентия в СПБ.: одного проводили, другого владыку встретили? Вопрос скоро разрешился самым обыкновенным образом... Пр. Леонид приезжал проститься с Москвой и благословиться у Московских Святителей в путь загробный... Преосв. Леониду не исполнилось ещё 60; надо бы пожить и показать на практике плоды архипастырской самостоятельной деятельности, чего мы вправе были ожидать от ученика великих учителей. Непостижимы судьбы Божии!

О. Надеждина вчера отпели мы со Владыкой⁶⁶⁴ и похоронили с правой стороны собора, налево по выходе из южных дверей. На отпевании были два архимандрита, 5 протоиреев, 28 иереев и 1 иеромонах. О. Ректор⁶⁶⁵ во время причастного сказал что-то нам неизвестное, говорил тихо и владыке сочинение не показывал, затем перед отпеванием сказал прощальную речь о. Херасков⁶⁶⁶ и после разрешит. молитвы ещё сказана была тепленькая речь свящ. Д. Миловским⁶⁶⁷. Эти отцы хвалили деликатность и доброту усопшего, чем он действительно отличался.

Его место займет о. Прот. Жудро».

От 19-го ч. писал мне Преосв. Игнатий:

«Получив телеграфическое известие о преставлении Высокопреосвящ. Леонида, я тотчас позаботился сообщить Вашему Преосвященству скорбную весть через Петровского Игумена Иосифа. Теперь из моих рукоположителей остался только один святитель Харьковский⁶⁶⁸, которому премного благодарен за присланные брошюры и статьи.

Кончина Ярославского Владыки была мирная и, можно сказать, блаженная. Почувствовав во время ранней литургии в Бабаевском монастыре спазмы в груди, поспешил в келию и чрез 50 минут отыде ко Господу, успев принять таинства покаяния и причащения. По причащении едва только по чину церковному вкусил антидора и теплоты, как все кончилось. По причащении громко и с чувством произнес: «Слава Тебе Боже... Тебе Боже», и прочитал прежде «Верую Господи»... Заметили, что за обедней молился с особенным чувством. Предшествующий день – утром обозревал сельские церкви своей епархии, возвратился к обеду в Бабаевский монастырь; очень был оживлен, весел и до полночи беседовал с настоятелем⁶⁶⁹ и генералом Брянчаниновым⁶⁷⁰, братом покойного Преосвящ. Игнатия⁶⁷¹, потом долго стоял на молитве, и всю ночь не мог уснуть. На меня известие неожиданное произвело сильное впечатление. В последние годы Московской жизни я всегда дивился его крепости и здоровью адамантову; так много он выносил и не было заметно утомления. 30-го Ноября я провел вместе с ним все утро – после ранней литургии в Чудове в прежнем Вашем помещении у архим. Иосифа⁶⁷², Синодального Ризничего. Здесь он смотрел принесенные саккосы древние из ризницы, возлагал на себя, а художник списывал для иконописания во храме Христа Спасителя. И думал ли я, что вижу его в последний раз? По приезде в Москву он очень скоро посетил меня, а перед отъездом в Ярославль в Июне привез мне панагию Пр. Сергия на память! Господь да помянет его во царствии Своем!

Предлагал я ему несколько раз служить в Чудове (26 Ноября), или даже в воскресенье в Богоявленском; но он не решился, а только в Чудове приобщился Св. Таин.

Приходит на мысль, что Московский Святитель Филарет постепенно и часто призывает к себе в вечность присных своих: Сушков, Муравьев, Александр Васильевич Горский, Муханов (брат Мухановых, Вам известных), которого я отпевал 29 ноября (без служения впрочем литургии), Леонид Архиепископ и другие... Теперь, может быть, очередь за мною.

Перенесение тела почившего в Бозе Архиепископа в Ярославль назначено сегодня в неделю пред Рождеством Христовым, а завтра, 20-го дня, – отпевание в Ярославском соборе и там же погребение тела, где положены другие иерархи Ярославские.

Для священнодействия в Ярославле назначен Преосвященный Геннадий, Епископ Костромской⁶⁷³».

24-го ч. получено было мною письмо из Москвы от Высокопетровского казначея, игумена Иосифа, который писал мне от 21-го числа:

«19-го сего Декабря получено мною Ваше письмо, на которое спешу ответить Вашему Преосвященству.

О покойном Высокопреосвященнейшем Леониде; могу сказать Вам только то, что совершенно знаю. Во время пребывания в Москве он был очень скучен, так что его таковым никогда не видали. Литургии, хотя и предлагали ему, нигде не служил. Приехал в Москву 23-го Ноября, в самый тот день, когда Владыка⁶⁷⁴ отправлялся в Петербург, успел только проводить его. По возвращении в Ярославль, вскоре отправился по епархии в самое холодное время; обозревая оную, к ночи всегда возвращался в Бабаевский монастырь. Накануне пред кончиною он ночь проводил дурно, жалуясь на спазмы; между тем, 15-го Декабря раннюю литургию выслушал, по окончании оной с лестницы не мог сойти в келию, – уже привели его. О. Архимандрит Иустин⁶⁷⁵ предложил ему, не нужно ли послать за доктором. Лучше пошлите за духовником, сказал Преосвященный. Исполнив эту христианскую обязанность, приобщился Св. Таин, запил теплотою, произнес слова: «Слава Тебе, Христе Спасителю мой», и тотчас же скончался. Погребение сегодня 21 ч. декабря совершается в Ярославле».

23-го ч. писал мне из Ярославля Профессор Демидовского Лицея, Протоиерей А. П. Лавров:

«Пред великим праздником Богу угодно было посетить нашу Ярославскую паству великим лишением. Я разумею кончину нашего Высокопреосвященнейшего Леонида.

Так как Ваше Преосвященство принадлежали к числу слушателей его и имели к нему уважение, я считаю долгом известить Вас об этом печальном событии.

Кончину нашего Владыки приписывают разрыву сердца. Припадки этой болезни случались с ним и прежде. Бывши у него по делам своей службы 11-го декабря, я слышал от него самого, что накануне этого дня, во время сна, он вдруг почувствовал необыкновенное биение сердца и сильную боль в голове. Ещё тогда, по его словам, он мог бы кончить жизнь, если бы Сам Бог не спас его от этого, при помощи врача. Не смотря на то, он выразил мне свое намерение докончить обозрение епархии, чтобы в отчете за этот год Св. Синоду поместить вместе и об этом. Заметив необыкновенную бледность его лица и крайнюю холодность его благословляющей руки, которою он, обыкновенно, жал мою руку после благословения, я осмелился выразить Владыке свой совет отложить поездку по епархии до Февраля или Марта будущего года, когда можно ожидать более теплой погоды. Но он остался непреклонным. И прежде отправления по епархии решился съездить в Николо-Бабаевский монастырь, находящийся в Костромской губернии, близ границы нашей епархии, чтобы помолиться Богу, согласно с своим обещанием. Но, на другой день по приезде туда, с ним повторился припадок его болезни в усиленной степени. И он не мог перенесть этого повторения, тем более, что, за неимением доктора, некому было подать ему помощи. Погребение Владыки совершено было 21-го числа, по предписанию Св. Синода, Викарием Костромской Епархии, Епископом Кинешемским Геннадием. Тело почившего положено в нашем Кафедральном соборе. Мне Бог привел почтить моего Владыку кратким поучением, произнесенным накануне погребения его, во время всенощного бдения. Более подробное описание этого печального для нашей паствы события, равно кончины и кратковременной деятельности нашего Архипастыря, будет помещено в наших Епархиальных Ведомостях»⁶⁷⁶.

От 24-го ч. писал мне из Белгорода, Курской губ., состоящий в числе братства тамошнего монастыря, бывший Архимандрит Полоцкого Богоявленского монастыря Григорий.

«...Положение мое нисколько по настоящее время не изменилось к лучшему. В Июле месяце Преосвященнейший Сергий⁶⁷⁷ входил с представлением в Св. Синод о назначении мне настоятельского места. Но Св. Синод, как видно из указа в августе месяце последовавшего, признав ходатайство Его Преосвященства рановременным, оставил оное без последствий. Спустя некоторое время родной брат моего зятя, служащий Обер-Секретарем в Правительствующем Сенате, был у Высокопреосвящ. Митрополита⁶⁷⁸ с просьбою об улучшении моего положения. На это Митрополит, между прочим, сказал: «Вам лучше, чем кому-нибудь другому должно быть известно, что авторитет верховного судилища должен быть уважаем. По указу Св. Синода Ваш родственник отправлен в Белгородский монастырь не для наказания, а для наставления. Пройдет время испытания, и Ваш родственник будет возвращен к прежним своим настоятельским правам». – Когда же будет конец моему терпению и что делать, не придумаю. Просить опять ходатайства Его Преосвященства не смею, самому же обратиться с прошением нет смелости. Вот положение!

Чего не передумал я в течении годичного моего испытания. Боже мой!»

29-го ч. получено было мною два письма – одно из Вильны, другое из Москвы.

Из Вильны писал мне от 24-го ч. попечитель учебного округа Н. А. Сергиевский:

«Спешу предстать пред Вашим Преосвященством с сердечным приветствием в виду наступающего праздника Рождества Христова и с таким же сердечным желанием Вам, глубокоуважаемый Владыко, доброго здоровья и крепости сил, равно как радости труда, всегда плодотворного для святой церкви.

Глубоко благодарен Вашему Преосвященству за память о мне, в день 6-го декабря. День этот и в сем году пришлось мне провести в Петербурге по делам.

Вчера я возвратился из Витебска. Там с особенной живостию чувства вспоминал я о Вашем Преосвященстве. И многие благодарно помнят о Вас.

Жизнь моя идет по-прежнему: много труда, много хлопот, много неприятностей. Среди них изредка проглядывает и радость – мое солнышко, оно-то живит и греет труженика. Без радости труд тяжел бы был сей последний.

Поездка за границу принесла много пользы моему здоровью. Я как будто переродился после того морского леченья, которое пришлось мне выдержать в Виши.

Полагаю предел моему слову, да не обременит оно Ваше Преосвященство. Прибавлю только одну просьбу: не забывайте меня глубоко чтущего Вас и по родному преданного Вам».

На письмо это я отвечал в следующих выражениях:

«Простите, что несколько замедлил ответом на Ваш любезнейший привет. Примите взаимно и мое искреннейшее, душевное поздравление с наступившим новолетием. Сердечно желаю Вам и вашему семейству в новом лете, сколько можно, меньше мрачных, пасмурных дней и, сколько можно, больше дней ясных, светлых, радостных, наипаче же желаю Вам от Творца времен и лет мира, здравия и душевного спокойствия.

Весьма отрадно слышать, что Ваша поездка за границу не осталась для Вас бесплодною; но желательно, чтоб Ваши поездки за пределы земли русской не повторялись более. А если Вам и понадобится подышать чистым воздухом и попользоваться какими-нибудь водами, минеральными или морскими, извольте отправляться на Кавказ или в Крым, а по пути заезжайте в Харьков, где Вас встретят с распростертыми дружескими объятиями.

Вы пишете, что вспомнили о мне в Витебске, а я разве забывал Вас хоть на один день в Харькове? У меня в двух комнатах на окнах стоят Ваши портреты, и я каждый день по нескольку раз на них взираю и о Вас воспоминаю. Тем более воспоминаю о Вас, что здесь, до сих пор, среди многого множества людей, я не обрел ещё человека по сердцу, с кем бы мог так сердечно беседовать, как беседовал некогда с Вами.

В Вашем, дорогом для меня письме, простите, не понравилась мне одна фраза: полагаю предел моему слову, да не обременит оно и пр. Желал бы я, чтобы впредь таких, неприятных для меня, фраз в Ваших посланиях не было и чтобы Вы не слишком скоро полагали предел Вашей дружеской со мною беседе, которая меня никогда не обременяла и не обременит».

Из Москвы писал мне от 26-го ч. преосвящ. Игнатий:

«Усердно благодарю за письмо от 19-го числа, полученное мною в самый праздник Рождества Христова после обедни.

И меня сильно потрясла весть о Преосв. Леониде. Я писал Вам об обстоятельствах его кончины, но не знаю, и не помню, всё ли тогда написал.

Преосвящ. Леонид в зимнее время успел объехать почти всю епархию; незадолго до его кончины Секретарь Консистории писал Андрон. Архимандриту, что всех их удивляет Владыка, который в лютые морозы в открытых санях ездит по епархии и уже в Бабаевский монастырь поехал в санях открытых. Бабаев монастырь очень близко от Ярославля, а от церквей епархии Ярославской ещё ближе.

В Августе он очень простудился в Толгском монастыре, и когда, после, по возвращении в Ярославль, был приглашен доктор, не смотря на нежелание Владыки видеть его, то доктор сказал, что если бы двумя часами его позднее пригласили, исход мог бы быть смертельным. Недавно Преосвященный жаловался в Ярославле на сильный угар, но, по отзывам других, это был не угар, а легкий нервный удар. Накануне смерти он был очень доволен и весел и, окончив обозрение своих церквей, прилегающих к монастырю Бабаевскому, хотел домой возвратиться, но был удержан Архимандритом, который заметил его усталость.

Для меня знаменательно и поразительно следующее. Владыка Леонид всегда с особым благоговением приступал к св. причащению, и всегда сильно желал приступить к сему таинству пред смертию, – и Бог даровал ему сие утешение. Не прошло минуты после причащения, – и он преставился. Между нами сказать: перемещение в Ярославль ему не совсем было по сердцу, так к Москве он привык. Я не мог быть на его погребении, потому что нельзя было Москву оставить».

30-го ч. писал мне из Витебска кафедральный протоиерей В. Покровский:

«Икона Иверской Божией Матери, привезенная 13-го Июня сего года из Москвы и предназначавшаяся для часовни, действительно помещена в киоте, за левым клиросом, но побуждением к этому было то, что, с прибытием сей св. иконы, учреждено по субботам чтение акафиста Божией Матери и, по окончании всенощной, под воскресные и праздничные дни, пение молитвы «Под Твою милость». Всё это было бы немыслимо выполнить, ежели бы икона была помещена в часовне, особенно в зимнее время. Образ же Владимирской Божией Матери предположено Его Преосвященством поставить в часовне. Для сей цели заказан уже большой, соразмерно всей величине стены, киот, в котором, посреди, будет находиться означенная икона с надписью на бронзовой доске, что она – благословение Полоцкой пастве приснопамятного Митрополита Филарета, а по сторонам, в особых отделениях того же киота, иконы свв. мучеников: Смарагда, Исидора, Викторина и преподобных Василия Парийского и Саввы Вишерского и т. д. Последняя из этих икон та самая, которою Вы, незабвенный Архипастырь наш, благословили паству полоцкую, при последней разлуке с нею, а прочие все пишутся в Петербурге. Вот истинные причины такого распоряжения! Насколько оно неудачно, судите сами, Преосвященнейший Архипастырь и Отец».

31-го ч., в последний день года, писал мне из Динабурга искренно преданный мне протоиерей Влад. Щербов:

«От всего сердца и души, полных к Вам святою любовью и благоговением, поздравляю Ваше Преосвященство с новым годом.

Да хранит и да благословляет Вас Господь в грядущее новолетие и многие, многие будущие годы!

Самое дорогое, светлое и отрадное воспоминание оставили Вы нам о себе, нашем незабвенном Святителе и Отце. Имя Ваше никогда не изгладится из сердца и памяти православных г. Динабурга.

Православное духовенство и моя паства смиреннейше приветствуют Ваше Преосвященство с наступающим новым годом! Все мы усерднейше и покорнейше просим помолиться о нас и благословить нас.

Тяжело и горестно жить вдали от Вас – моего Святителя и Отца; Бог знает, что будет с нами в грядущее лето, что оно сулит нам и что ждет нас? Одна надежда на Всеблагого Промыслителя, Отца щедрот, любви и всякия утехи. Да будет же над нами Его святая воля!»