Глава II. Внешние свидетельства о происхождении канонических Евангелий от апостолов

(Общая главная задача отрицательной критики в отношении к евангельским книгам. 1) Уверенность церкви в подлинности Евангелий и основания ее: первое – церковное предание; отношение к нему отрицательной критики. 2) Свидетельства о подлинности Евангелий писателей конца II и последующих веков; значение этих свидетельств и отношение к ним отрицательной критики. 3) Свидетельства о Евангелиях мужей апостольских; 4) – Папия; 5) – Иустина и 6) еретиков до половины II века; попытки отрицательной критики устранить их значение. Общий вывод.)

Чтобы понимать и изображать содержащуюся в четырех подлинных Евангелиях историю жизни Господа Иисуса Христа так превратно, как понимает и изображает ее Ренан и все писатели отрицательных в области евангельской истории направлений, соответственно с разными предвзятыми своими теориями, для этого пришлось им решать неразрешимую в их пользу общую и главную задачу в отношении к Евангелиям, именно отвергнуть подлинность происхождения канонических Евангелий в их настоящем виде от свв. апостолов – очевидцев и слушателей Самого Иисуса Христа и их непосредственных учеников, и объяснить происхождение их иначе. Если записи о деяниях и учении Господа Иисуса Христа сделаны или очевидцами-свидетелями, или непосредственными их учениками, то нужно признать несомненную истинность и событий и учения в том виде, как о них записано. Опускать некоторые из них, перетолковывать другие, как то делают критики отрицательных направлений, в этом случае нельзя, по началам здравой критики. Если же отрицать их апостольское происхождение, то надобно объяснить иначе, нежели как признает Церковь, происхождение их в настоящем их виде. Не случайно же произошли они: этого не может допустить и не допускает никакая критика. Какие же потребности и интересы породили их? По каким законам исторического развития они явились именно в таком виде? Как относятся они к другим произведениям первохристианской письменности? и пр. и пр., – вопросы, необходимо вызываемые отрицанием подлинности Евангелий. Не решать этих вопросов, при отрицании подлинности Евангелий, значило бы оставлять необъясненным историческое развитие христианства, его неизмеримое влияние на судьбу человека. – При сем, при отрицании подлинности Евангелий, надобно определить степень их исторической достоверности. Если они, как силятся доказать поборники отрицательной критики, неподлинны, то не все же однако в них лишено достоверности: это невозможно. А если так, то как отделить в них историческое, действительно бывшее, от неисторического, измышленного? Какие начала, или критерии для такого отделения?

Эту общую и главную задачу пришлось решать предварительно и Ренану; и он решает ее в своем Введении (Intriduction) в книгу о «Жизни Иисуса». Но как популяризатор, он не вдается в подробное решение этой задачи, равно как и вопросов, относящихся собственно к истории евангельской, а ссылаясь на некоторые прежние подробные исследования о них, сам держится более в сфере общего, в частности и в полемику не вступает, и это делает необходимым, при разборе его воззрений, обращаться к тем из писателей отрицательных направлений, у которых подробнее развиты те или другие пункты его воззрений. Мы так и будем делать: не останавливаясь долго на поверхностных результатах книги Ренана, будем вникать в их основы и историческое развитие.

1

Христианская церковь верит и исповедует, что четыре канонические Евангелия, в которых изображается жизнь Господа Иисуса Христа, произошли в настоящем их виде от тех самых свв. апостолов, именами которых они означены в надписаниях их, именно: первое – от Матфея, апостола из 12; второе – от Марка, апостола из 70-ти, ближайшего ученика и спутника св. апостола Петра⁴⁷; третье – от Луки, ближайшего ученика и спутника св. апостола Павла⁴⁸; четвертое – от Иоанна, апостола из 12-ти, возлюбленного ученика Иисуса Христа. Таким образом первый и четвертый евангелисты суть свидетели-очевидцы жизни Спасителя с самого вступления Его в дело общественного служения; второй, если не очевидец дел Христовых, то свидетель, стоявший под руководством несомненного очевидца и ближайшего ученика Христова, Симона Петра, и следовательно имевший полную возможность быть свидетелем достоверным; третий, если так же, как и второй, не очевидец всей жизни Христовой, то свидетель, стоявший под руководством чудесно обращенного бывшего гонителя Христова Савла, который, по обращении, без всякого сомнения точно узнал, как из бывших ему непосредственных откровений, так и от очевидцев, историю жизни прежде им Гонимого; следовательно и этот свидетель также имел полную возможность быть свидетелем достоверным. Прибавим к этому, что последние два апостольские ученика имели полную возможность слышать сказания о жизни и учении Господа и от других непосредственных Его свидетелей – апостолов из 12-ти, находясь в постоянном общении и единении с ними до отшествия их на всемирную проповедь, а равно и от других Его очевидцев.

Если так, то и по обыкновенным критическим началам исторического ведения (не говоря уже о богодухновенности писателей, исключающей всякую возможность погрешительности их) несомненно нужно признать, что все описанное в наших Евангелиях истинно, происходило несомненно так, как описано. В сказаниях евангелистов мы видим только некоторое разнообразие повествований о событиях и учении Господа, то есть: иное поставлено не в строго хронологической связи, не в той именно последовательности, выражено не в таком именно сочетании слов, как было на самом деле; видим еще относительную неполноту исторических данных в тех или других из этих сказаний, что́ все допущено по требованию частных обстоятельств написания того или другого Евангелия, частных целей писателей, частных потребностей первоначальных читателей и т. под. Но действительность и истинность всего описываемого, как событий, так и учения, несомненна. Предполагать, что писатели могли понять неправильно смысл и значение каких-либо фактов или учения, и потому неверно повествовать и излагать их (как предполагали натуралисты для устранения чудес из евангельской истории, например Эйхгорн и Павлюс), нелепо и несообразно с характером самих исторических повествований евангельских: они так просты, так бесхитростны; видно, что писатели записывали только то, что́ они видели или слышали, не влагая какого-либо своего смысла в факты и не произнося о них никакого суждения, разве что́ требовалось изредка для пояснения сказанного непонятно. Предполагать, что ученики из пристрастия к своему Учителю и желания возвеличить Его измыслили какие-либо факты, или украсили сказания о каких-либо событиях, еще нелепее и совершенно несообразно с правдивым до высшей степени характером апостолов, что́ видно из самых же евангельских сказаний. Так, с признанием подлинности Евангелий необходимо соединено признание и исторической достоверности всего в них написанного; никакие искажения фактов, или учения, ни перетолкования, ни украшения здесь немыслимы; нужно признать несомненную истинность и событий и учения в том виде, как они записаны, и толковать их сообразно с ними же самими.

На этой-то достоверности и исторической истинности всего написанного в Евангелиях и не хочет, и не может, сообразно со своими предвзятыми теориями, допустить отрицательная критика, а вследствие сего уже не хочет и не может допустить и подлинности Евангелий. Умозаключения у ней такие: известных событий (например всех чудесных) не могло быть (по таким или таким предвзятым теориям), следовательно их не было; следовательно очевидцы не могли повествовать о них; следовательно повествовали о них неочевидцы; следовательно те повествования, в которых они содержатся, неподлинны; следовательно Евангелия, в их настоящем, по крайней мере, виде, неподлинны. Именно умозаключения противоположные здравому и твердому учению Церкви: если четыре канонические Евангелия в их настоящем виде написаны очевидцами описываемых в них событий, или под руководством очевидцев, то они достоверны во всем, что́ в них повествуется; следовательно, все события (например чудесные, превышающие человеческое разумение) истинны, действительно были. – Как же эта теоретическая противоположность разрешается на практике?

Отрицательной критике надобно отвергнуть прежде всего основания, на которых опирается уверенность Церкви в подлинности Евангелий. Эти основания – прежде всего исторические, опирающиеся на внешних свидетельствах древнейшей церкви о подлинности Евангелий. На них и нужно было обратить, и действительно обращено, главное внимание отрицательной критики: ибо с признанием их действительной силы и значения дальнейшие вопросы ее не имеют места; если Евангелия подлинны по всеобщему и непрерывному преданию церкви, то никто не имеет уже права изображать жизнь Иисуса Христа иначе, нежели как она изображена во всех них. Разрушительная критика предания или свидетельств древней церкви о Евангелиях должна была таким образом стать и стала во главу отрицательных исследований о Евангелиях. И нам поэтому прежде всего нужно иметь дело с ней.

Но еще прежде – несколько слов о Ренане, который весьма странно отнесся в своей книге к этому вопросу о подлинности Евангелий на основании всеобщего предания церкви. Из многочисленных свидетельств древнейшего предания о сем он разобрал (по-своему) только свидетельство Папия⁴⁹, почти мимоходом сказал о свидетельствах Иустина⁵⁰, голословно указал на двух-трех свидетелей о Евангелии от Иоанна⁵¹ и – только: как будто для него и нет этого непрерывного предания церкви о Евангелиях. Странность изумительная даже в популяризаторе! В качестве такого писателя, он, конечно, мог не входить в подробности решения этого вопроса, но не имел никакого права почти обойти его: он должен знать, что этот вопрос – важнейший, первый исходный пункт для решения всех дальнейших вопросов, и к нему относиться нельзя так, как он отнесся. Излагает же он свои фантазии о происхождении Евангелий и степени их достоверности довольно подробно: зачем же было так легко относиться к этому первому вопросу, и почти пропустить его? Понятно, что умысел был здесь такой: показать своим читателям, что этот вопрос вовсе не важен, что предание не имеет особенного значения в деле доказательства подлинности Евангелий. Добросовестно ли это, когда он знает сам, или должен знать по крайней мере, что этот вопрос – главный вопрос? Можно ли же серьезно иметь дело с таким ученым, который недобросовестно отстраняет самые основы разбираемого им вопроса, закрывая глаза своим читателям, или обращая их совсем в другую сторону, чтоб не видеть истины?... Не считает ли он этого вопроса уже решенным в пользу отрицательной критики?⁵² Но его не считают еще решенным сами представители этой критики, доселе занимающиеся им; да и нельзя его считать решенным в ее пользу, потому что, несмотря на все попытки ее ослабить силу церковного вселенского предания, этого ей не удается достигнуть, и не удастся конечно, так как в самой основе этих попыток лежат предвзятые мысли, которые никогда не ведут к торжеству над истиной. Во всяком случае с Ренаном в этом первом и важнейшем вопросе, очевидно, нельзя иметь дела, так как он недобросовестно почти устраняет его из своей книги, несмотря на то, что это – основной вопрос. Нужно, следовательно, обратиться к тем «добрым трудам», в которых этот вопрос достиг решения «достаточно (будто бы) полного для потребностей истории», и с ними иметь дело.

2

Известно, что свидетельств прямых и непрямых из первых веков христианства о происхождении наших канонических Евангелий от апостолов, именами коих они надписаны, дошло до нас чрезвычайно много, несмотря на то, что письменных памятников из тех веков очень много утратилось и не дошло до нас. Казалось бы, нельзя даже и подумать вооружаться против целого длинного ряда этих свидетельств, против единодушного признания подлинности Евангелий всею вселенскою церковью, и не только церковью, но и писателями, стоявшими вне ее – еретиками и даже язычниками. Но такова сила страсти, что она подвигает на все. Вооружились, для оправдания своих предвзятых теорий, против вселенского непрерывного предания о подлинности Евангелий, и напрягли все усилия, чтоб отвергнуть его. Как же думали и думают сделать это?

От самых ранних христианских писателей, мужей апостольских, весьма мало дошло до нас письменных памятников; не много, как кажется, их и было, но и из этого немногого нечто утратилось, а нечто сохранилось только в небольших отрывках в произведениях писателей последующих веков. Только со второй половины II века христианская письменность быстро и широко начала развиваться, и чем далее, тем более процветала, особенно в III, IV и V веках, и хотя очень много письменных памятников и из этих времен не дошло до нас, но весьма много и сохранилось, и они составляют главный источник изучения вселенского предания, вселенских верований церкви. Очень естественно, что в немногих сохранившихся писаниях мужей апостольских немного сохранилось сведений или указаний на наши Евангелия, и сведения и указания эти кратки; точно также естественно, что в более богатой письменности последующих времен сохранилось более сведений и указаний на наши Евангелия, и сведения и указания эти подробнее и потому определительнее. Это так естественно, что выводить что-либо неблагоприятное для вопроса о подлинности Евангелий отсюда, казалось бы, и нельзя и неестественно; но это так может казаться только при беспристрастном исследовании дела: нечистая страсть, если вмешивается в чистые интересы чистой науки, часто извращает и естественное, видит и в естественном неестественное, и неестественное оправдывает как естественное. Так случилось и с рассматриваемым предметом о внешних свидетельствах касательно подлинности Евангелий у писателей особенно крайних отрицательных направлений. Умозаключение у них таково: только у писателей со второй половины II века появляются прямые, определительные и довольно подробные свидетельства о происхождении наших четырех канонических Евангелий от апостолов; следовательно эти Евангелия явились около этого времени, по крайней мере, в их настоящем виде. Затем, более ранние свидетельства поборникам отрицательной критики нужно было лишить силы действительных свидетельств о наших именно Евангелиях, чего надеялись и надеются они достигнуть обычными у них приемами: или отрицанием подлинности этих свидетельств, или их перетолковыванием, а результат отсюда выводили и выводят такой, что эти свидетельства или вовсе не говорят о Евангелиях, или говорят о других евангелиях, – не наших, признанных всею церковью каноническими. Такова в сущности вся тактика писателей разбираемых направлений в вопросе об апостольском происхождении наших Евангелий, на основании вселенского предания церкви. Последуем за ними в развитии этого вопроса.

Штраусс, назвав веру в происхождение Евангелий от очевидцев Господа Иисуса предрассудком, основанным на надписаниях Евангелий?⁵³ говорит: «в конце II столетия по Р.Х., как видим из писаний трех церковных учителей – Иринея, Климента александрийского и Тертуллиана, наши четыре Евангелия признаны были в православной (rechtglӓubige) церкви писаниями апостолов и учеников апостольских⁵⁴, и выделены из множества других произведений, как подлинные повествования о Иисусе. Впрочем, и от более древних писателей сохранились для нас свидетельства об этом, частию в их собственных писаниях, частию в извлечениях» (сохранившихся у более поздних писателей). Затем, приведши с разными перетолкованиями некоторые из свидетельств этих более древних писателей, он продолжает: «и однакоже, эти свидетельства, при их неопределительности, не восходят ранее второй трети II столетия (будто бы), а определенные указания начинаются только после половины II столетия. Но апостолы, по вероятнейшему счислению, не исключая даже Иоанна… еще в I столетии скончались. Какой длинный (!) промежуток времени, чтобы приписать им писания, которых они не писали!»⁵⁵ Таков общий прием у всех писателей этих отрицательных направлений: разнятся они только в том, что одни совершенно отрицают подлинность канонических Евангелий⁵⁶; другие же, держась среднего пути, отрицают подлинность Евангелий только в их настоящем виде, признавая, что основы их произошли действительно, может быть, от тех, которым они приписываются в надписаниях, но после они восполнены, переработаны и явились в таком виде, как мы их имеем, уже после⁵⁷. Но это, говорим, общий прием у писателей отрицательных направлений: не придавать значения и силы свидетельствам о подлинности наших Евангелий всех писателей с половины II столетия на том основании (!), что с этого времени во всей церкви православной Евангелия признавались уже подлинными, так как (!) прошло довольно времени для того, чтоб присвоить написание их тем, кому они приписываются⁵⁸. Справедливо ли такое отношение к ним?

Уже на первый взгляд для непредубежденного представляется невероятным, чтобы целая церковь вселенская от востока до запада почти вдруг признала за подлинно-апостольские писания такие книги, которые прежде или вовсе не были известны ей за апостольские, или известны в другом виде. Утверждать это значит утверждать, что целая вселенская церковь обманулась, и обманулась в признании самых оснований своих верований, – тех книг, которые составляют основоположение христианства, евангельских повествований о жизни и учении Основателя христианства, – обманулась наконец жестоко, та как, по исследованиям отрицательной критики, почти ничего в действительности не было из того, что́ повествуется в принятых церковью Евангелиях, или было не так, как в них повествуется. Обман был бы страшный, если бы только был действительно обман, а не порождение фантазии незначительного кружка позднейших мыслителей. Но обмана здесь не было и не могло быть: целая вселенская церковь не могла обмануться в таком важнейшем деле, каково признание подлинности Евангелий; история неотразимо свидетельствует против всякой мысли о подобной ошибке.

I. Известно, что кроме тех Евангелий, которые признаются церковью каноническими, явились еще очень рано другие Евангелия, которые не признаны церковью каноническими, и известны под именем апокрифических⁵⁹. Спрашивается: почему сделано церковью такое разделение их? Почему одни она признала подлинными, другие отвергла, не смотря на то, что некоторые из последних надписаны также именами известных апостолов, в них решительно нельзя заметить какого-либо злонамеренного искажения фактов, и сказания о многих из них приняты церковью?⁶⁰ Это вопрос очень важный, правильное решение которого совершенно разбивает мечту о мнимом обмане церкви в признании ею подлинности наших Евангелий, и дает полную силу свидетельствам об этом писателей церковных конца II и последующих веков. Но этот вопрос, сколько нам известно, почти опускается из внимания писателями рассматриваемых нами направлений, а он, говорим, очень важен, чтоб обходить его⁶¹.

Чем руководствовалась церковь при отделении подлинно-апостольских произведений вообще и в частности Евангелий от подложных, только выдававшихся за апостольские? Главным образом непрерывностью церковного предания о них со времен апостолов. Апостолы писали свои книги почти все по частным побуждениям, по нуждам тех или других частных церквей и лиц, и передавали их этим местным церквам или частным лицам, поручая иногда прочитывать их и в соседних церквах⁶². Таким образом апостольский авторитет их первоначально свидетельствовался местною церковью, и обмана тут не могло быть никакого. За тем в этих местных церквях должно было сохраняться постоянное, непрерывное предание о полученных ими писаниях апостольских, особенно в непрерывном ряде епископов – преемников апостольских. Теперь, когда с течением времени появлялись и распространялись наряду с апостольскими и неподлинно-апостольские (подложные) книги, и когда, при собрании подлинно-апостольских книг в один состав и отделении от них неподлинно-апостольских, возникал о какой-либо книге вопрос – апостольская она или нет: то естественно было прежде всего дознать, есть ли в какой-либо церкви непрерывное предание, что она апостольская книга, свидетельствует ли кто о ней, как о подлинно-апостольской? Если предание о ней было, она принималась в канон (состав) церковных книг; если не было, отвергалась или подвергалась сомнению. Мы не видим из истории полного приложения этого начала ко всем новозаветным книгам: не осталось об этом свидетельств, да о некоторых книгах, как напр. о Евангелиях, конечно не могло быть и вопросов, – так общеизвестно и единодушно было предание о них⁶³; но что это общее начало было действующим началом при образовании церковного канона священных книг еще очень рано, на это имеем мы много свидетельств⁶⁴. Вот как наприм. выражает его Ириней (Ɨ 202) в приложении к спорным вопросам вообще: «если бы о каком-либо вопросе произошел спор, то не следовало ли бы прибегнуть к древнейшим церквям, в которых обращались апостолы, и от них о таковом вопросе узнать, что́ справедливо и верно⁶⁵). «Сделай вот что́, говорит Тертуллиан (Ɨ ок. 220г.): прибегни к церквям апостольским, в которых самые кафедры апостолов еще стоят на своих местах, в которых подлинные писания (authenticate litterae) их читаются. Близко к тебе Ахайя? Имеешь Коринф. Если ты не далеко от Македонии, имеешь Филиппы. Если можешь простереться в Азию, имеешь Эфес. Если же достигнешь Италии, имеешь Рим»⁶⁶. «Если справедливо, что то вернее, что́ прежде, то прежде, что́ от начала, то от начала, что́ от апостолов: то также будет справедливо (сказать), что то от апостолов предано, что́ признано было священным (sacrosanctum fuerit) в церквях апостольских. – Мы можем видеть, какое млеко почерпали от Павла коринфяне, к какому правилу (веры) возвращены были галаты, что́ читали филиппийцы, фессалоникийцы, ефесяне… Хотя Апокалипсис Иоанна Маркион отверг, но ряд епископов, возведенный к началу, остановится на Иоанне, как писателе. Таким же образом познается подлинность (generositas) и прочих (писаний). Потому я говорю, что не только в апостольских, но и во всех церквях то именно Евангелие от Луки с начала издания своего сохраняется, которое защищаем мы, а Маркионово весьма многим неизвестно…Тот же авторитет апостольских церквей охраняет также и прочие Евангелия, которые мы имеем через них и от них, т.е. Евангелия Иоанна и Матфея, а равно и то, которое издал Марк и утвердил Петр, коего Марк был истолкователем»⁶⁷. Соответственно сему, писатели церкви, оставившие нам более подробные и обстоятельные сведения о новозаветном каноне, основывают эти сведения на предании. Из предания узнал я (ὡς ἐν παραδόσει μαθὼν), говорит Ориген, о четырех Евангелиях, которые одни только бесспорно (ἀναντίῤῥητα) принимаются всею поднебесною церковью Божьей»⁶⁸. Климент Александрийский отвечал гностику Юлиану Кассиану, приводившему в пользу своего мнения одно мнимое изречение Спасителя: «в преданных нам (ἐν τοῖς παραδιδομένοις ἡμῖν ) четырех Евангелиях этого изречения мы не имеем, а (оно есть) в Евангелии египтян» и т.д.⁶⁹ К словам того же Климента о четырех Евангелиях Евсевий делает от себя следующее прибавление: «в этих же книгах (Строматах) Климент излагает следующее предание древнейших пресвитеров касательно порядка Евангелий: из Евангелий прежде написаны"… и пр.⁷⁰ Передавая сказания Иринея о новозаветных книгах, тот же Евсевий предваряет их следующими словами: «мы обещались приводить по временам свидетельства древних пресвитеров церковных и писателей, в которых они письменно излагали дошедшие до них предания о книгах Завета» и пр.⁷¹ Блаженный Августин впоследствии говорил: «в отношении к каноническим Евангелиям должно следовать авторитету кафолических церквей, между которыми подлинно есть те, кои удостоились иметь апостольские престолы и получить послания»⁷². Таким образом, если какая-либо книга под именем апостольской искала себе входа в христианское общество и признания, то недостаток свидетельств предания о ней останавливал ее и преграждал ей вход, или оставлял под сомнением. Обычные формулы при этом: того-то мы не приняли, о том-то нет свидетельств, то-то отцы отвергли, были равнозначительны: это не подлинно-апостольское, или же сомнительное писание. Евсевий приводит слова Серапиона Антиохийского († ок.190) о так называвшемся Евангелии Петра, которым увлеклись было некоторые члены российской церкви: «мы, братия, принимаем Петра и прочих апостолов, как Христа; но то, что́ ложно надписано их именем, как опытные, отвергаем, зная, что этого мы не приняли» ⁷³ . Тот же Евсевий говорит: «Что́ касается до так называемых Деяний Петра, до приписанного ему Евангелия, до так называемой его Проповеди и до известного под его именем Откровения, то мы знаем, что эти книги вовсе не были выдаваемы за кафолические, потому что ни из древних, ни из нынешних писателей церковных никто не пользовался их свидетельствами»⁷⁴. В другом месте, перечислив новозаветные книги, признанные несомненно апостольскими (βίβλια δηολογουμενα) δηολογθμενα и не всеми признанные (до времени), а возбуждавшие несогласия и противоречия, книги спорные или, точнее, пререкаемые (βίβλια ἀντιλεγόμενα), он продолжает: «мы сочли нужным перечислить и их (пререкаемые книги), различив по церковному преданию (κατὰ τὴν ὲκκλησιαςικὴν παράδοσιν) истинные, несомненные и всеми признанные книги от других, которые хотя и не вошли (до времени) в Завет, даже возбуждают в рассуждении себя противоречия, однако же известны весьма многим учителям церкви. Через это мы узнаем и об упомянутых писаниях, и о других, распространенных еретиками под именем апостолов, например Петра, Фомы, Матфея, и о тех, которые содержат в себе Евангелия прочих мужей, кроме поименованных, и о деяниях будто бы Андрея, Иоанна и иных апостолов. Об этих книгах не удостоил упомянуть в своем сочинении нигде и никогда ни один из ряда церковных писателей. Притом, самый характер речи в тех книгах уклоняется от тона (ῆθος) апостольского; даже мысли и заключающиеся в них положения весьма далеко отступают от истинного православия и явно представляются вымыслами еретиков. Поэтому, не только должно почитать их подложными, но и отвергать, как нелепые и нечестивые»⁷⁵.

Сказанного, кажется, достаточно для того, чтобы видеть и убедиться, что писатели церковные конца II и последующих веков в признании подлинности или неподлинности новозаветных книг вообще и в частности Евангелий руководились преданием о них древнейшим, начавшимся от самих апостолов и их учеников, которое в письменных памятниках древнейших не вполне сохранилось до нас, но тем не менее было живо, сильно и постоянно, и выражением которого служат для нас приведенные и подобные им свидетельства. Обмана или ошибки здесь не могло быть: не таковы эти и другие современные им свидетели, чтобы можно было подозревать в них даже возможность ошибки или обмана в этом важнейшем деле. Ириней был ученик Папия и Поликарпа, непосредственный учеников апостольских, следовательно слышал предания о Евангелиях не более как из вторых уст; много путешествовал по востоку и западу, следовательно имел полную возможность узнать достоверно предания церквей о книгах, подлинно-написанных апостолами, и в частности о Евангелиях; человек правдивый и прямой, следовательно свидетель верный. Можно ли допустить обман или ошибку в его свидетельствах, что по древнейшему преданию Евангелия наши происходят от апостолов. А об этом свидетельства у него прямые и ясные, чего не отвергает и сама отрицательная критика. Далее Климент Александрийский – глава знаменитого Александрийского училища, куда собирались учиться из многих образованнейших стран мира, и откуда выходили знаменитые пастыри церкви, ученик Пантена, обращавшийся с древнейшими учителями церкви, философ и критик, – неужели он без достаточных оснований мог признать подлинность Евангелий по преданию? Потом Ориген – знаменитейший ученый и критик своего времени, изучавший церковные предания, потом Евсевий – собиратель древностей христианских на основании церковного предания, – это такие лица, которые на слово не любили верить, и относились ко всему относительно. Нет, если они единогласно свидетельствуют, что по всеобщему преданию церкви наши Евангелия (и именно только они – четыре) произошли от апостолов, имена которых они носят: то предание это действительно сохранялось во всей вселенской церкви от самих апостолов и их непосредственных учеников, и было истинно и несомненно. Обмана или ошибки здесь не могло быть.

II. До какой степени простиралась осторожность предстоятелей церкви при отделении подлинно-апостольских писаний от подложных, на основании предания церковного, видно из истории сейчас упомянутых нами, не всеми признанных, спорных, пререкаемых (ἀντιλεγόμενα) книг. Это были книги подлинно-апостольские, и впоследствии признанные церковью за таковые, но при образовании вселенского канона священных книг не имевшие до времени единодушного, основанного на постоянном предании церкви, признания их подлинности. Церковь скорее соглашалась оставить под сомнением на время подлинность подлинно-апостольских писаний, чем признанием их подлинности, не вполне еще доказанной и дознанной, подать повод к нареканию в неразборчивом признании подлинными не подлинно апостолами написанных книг. Выписываем свидетельства того же собирателя преданий, Евсевия. О посланиях св. апостола Петра он говорит: «одно послание Петра, называемое первым, всеми принимается. Его и древние пресвитеры приводят в своих сочинениях, как не подлежащие сомнению. Но известное под именем его второго послания, по дошедшим до нас преданиям, не было принято в Завете, хотя многие признавали его полезным и ревностно читали вместе с другими писаниями… Послание к евреям иные отвергали, ссылаясь на римскую церковь, которая спорила, что оно – не Павлово»⁷⁶. То же о посланиях Иакова и Иуды, втором и третьем послании Иоанна и его Апокалипсисе⁷⁷. Подобное свидетельство осталось и от Оригена⁷⁸. Таким господствующим и сильным было в деле составления церковного канона священных книг начало предания, что пока не находили всеобщего, единодушного предания об апостольском происхождении какой-либо книги, то ее и не принимали в канон; не все признавали ее подлинность, и этого было достаточно, чтобы до времени не принимать ее в состав апостольских книг. С другой стороны, когда находили вне предания повод сомневаться в подлинности книги, а предание говорило за нее, то сомнение разрушалось о предание, и сие последнее брало силу над сомнением. Замечательно в этом отношении свидетельство Оригена о послании к евреям. Как критик, на основании некоторых отличий послания к евреям от других Павловых посланий, он усомнился в подлинности происхождения его от Павла, но сила предания удерживает его совершенно отвергнуть подлинность этого послания, и он хвалит тех, кто принимает его за Павлово. «Образ речи, – говорит он, – в послании, надписанном к евреям, не имеет простоты, свойственной апостолу, который сам себя называет неискусным в слове, т.е. в выражении. Кто может различить выражения, тот согласится, что это послание, по составу речи, чисто греческое. Но, с другой стороны, внимательный читатель апостольских писаний найдет справедливым и то, что в этом послании заключаются мысли удивительные, не уступающие мыслям в признанных всеми апостольских писаниях… Если бы мне объявить свое мнение, я сказал бы, что это мысли апостола, а выражения и состав речи принадлежат кому-нибудь другому, который записал слышанное от апостола, и как бы раскрыл сказанное учителем. Итак, – заключает он вдруг не совсем ожиданно, – если какая-либо церковь принимает это послание за Павлово, то она достойна похвалы, потому что древние мужи не без основания передали его нам, как Павлово». Но, продолжает он, увлекаемый своим личным взглядом на послание, «кто именно написал послание, об этом по истине знает только Бог»⁷⁹, а в то же время, убеждаемый силою предания, он пользуется в своих сочинениях этим посланием, приводя места из него и называя его то просто апостольским, то прямо Павловым посланием. Со временем прекратились сомнения и противоречия об этих спорных книгах, но только тогда, когда собраны были свидетельства предания о них; по силе этого предания они вошли в канон священных книг, как истинно-апостольские писания; предание и здесь было решителем дела. Св. Афанасий Александрийский в своем пасхальном послании (367 г.) пишет: понеже некии начаша чинити себе так называемые апокрифические книги, и их смешивать с несомненно богодухновенным писанием, якоже предаша отцам иже исперва самовидцы и слуги бывшии Словесе: изволися и мне, убежденному и наученному искренними братиями, исчислить сначала по порядку все книги, внесенные в канон и преданные нам, как божественные, и таковыми признанные», и затем перечисляет все наши новозаветные канонические писания⁸⁰. Филастрий († 387) говорит: «постановлено от апостолов и их преемников, что не должно читать в католической церкви чего-либо другого, кроме … Евангелий и Деяний апостольских, и Павла 13-ти посланий⁸¹, и семи других: Петровых двух, Иоанновых трех, Иудина одного и Иаковлева одного»⁸². Руфин Аквилейский († 410), перечислив все книги новозаветные канонические, прибавляет: «вот книги, которые отцы заключили в канон"⁸³. Таковы и другие свидетельства из тех же и последующих времен. Столь велика была мудрая осторожность церкви, что при недостатке единодушного предания о некоторых подлинных апостольских писаниях они не были принимаемы в церковный канон, и только после, но под влиянием того же предания, когда собраны были несомненные свидетельства предания о них, они признаны подлинно-апостольскими. Возможное ли же дело, чтобы Евангелия, неизвестные заведомо как подлинно-апостольские в их чистом, неповрежденном виде, к концу II века вдруг всеми церквями признаны были за подлинно-апостольские?…

III. Если бы церковь обманулась, допустила ошибку, признав мнимо-апостольские евангелия за подлинно-апостольские, то этот обман, эту ошибку не замедлили бы обличить враги ее – еретики, которых не мало было и в первенствующей церкви. Уклонившись от чистоты апостольской церкви, они входили в противоречие и с писаниями, признававшимися в церкви за апостольские, и в их интересах было обличить неподлинность этих писаний, если бы можно было доказать их неподлинность, как обличали предстоятели церкви неподлинность тех книг, которые принимались за апостольские в той или другой еретической секте⁸⁴. Но – замечательное явление – не осталось ни одного свидетельства, чтобы кто-либо из еретиков древней церкви отвергал подлинность Евангелий, или говорил, что Евангелия не те признаны церковью апостольскими, которые произошли действительно от апостолов, но дополненные уже, переработанные и пр., как думают новые еретики⁸⁵. Писатели древней церкви довольно подробно и не стесняясь передают нам, чему учили те или другие еретики, как они относились к божественным писаниям, и не единым словом не указывают, чтобы тот или другой еретик отвергал подлинность принятых церковью Евангелий. Довольно нам осталось свидетельств о том, что тот или другой еретик перетолковывал слова и выражения наших Евангелий (например Валентин), даже отвергал некоторые из них, но не как неподлинные, а как содержащие (будто бы) искаженное учение (например Маркион), но ни одного свидетельства нет о том, чтобы они считали наши Евангелия неподлинными или не теми, которые произошли от апостолов, учеников Христа. Пастыри церкви обличают уклонения еретиков от чистоты православия, а они ни словом, ни намеком не указывают на то, что сама церковь уклонилась, ошиблась, заблудилась, признав за основу своей веры какие-то книги, явившиеся недавно, неизвестные прежде, если бы Евангелия наши были таковы. А чего бы лучше этим лжеучителям именно этого оправдания своего лжеучения? Но ни откуда не видно, чтобы они пользовались им даже как клеветою на церковь, а в клеветах у них по временам не было недостатка. Что́ за непостижимое явление такое?... Напротив, еретики относятся к нашим Евангелиям с заметным уважением: они приводят из них места в подтверждение своих слов (иногда перетолковывая эти места), они стараются на них основывать свои учения. Вот, например, последователи лжеучителей Маркиона и Валентина второй половины II и начала III века, когда, и по мнению противников наших Евангелий, они были признаны в православной (будто бы только?) церкви за подлинно-апостольские писания. О них Ириней замечает вообще, что они «писания (следоват. и Евангелия) признают, но толкования их извращают», что они «из евангельских и апостольских писаний стараются заимствовать доказательства, извращая толкование и подделывая изложение»⁸⁶. Из учеников Валентина, по свидетельству того же Иринея, Марк со своими единомышленниками старались к своим бредням об эонах приложить некоторые места из наших Евангелий⁸⁷, другой – Гераклеон – составлял комментарии на Евангелия от Луки и Иоанна, из коих отрывки сохранились до нас в писаниях Оригена и Климента Александрийского⁸⁸. В комментарии на Иоанна он приводит некоторые изречения из Евангелия от Матфея с прибавлением: по Евангелию; третий – Птолемей приводит многие места из Евангелия от Матфея, и одно из Иоанна с прибавлением: «сказал апостол»⁸⁹; четвертый – Феодот, как видно из отрывков его сочинений, сохранившихся при творениях Климента Александрийского, пользовался всеми нашими каноническими Евангелиями⁹⁰. Об Апеллесе Ориген говорит, что он «очищал Евангелия», но не отвергал их⁹¹. О Вардесане Епифаний говорит, что он пользовался Ветхим и Новым Заветом (следовательно и Евангелиями), также и некоторыми апокрифами⁹² и пр. и пр. – Ни одного свидетельства, чтоб кто-либо из еретиков второй половины II и последующих веков отвергал подлинность принятых церковью Евангелий. Что́ же, повтояем, значит это явление? Несомненно значит оно то, что не только в церкви, но и у врагов ее в то время была уверенность в подлинности канонических Евангелий, и уверенность столь крепкая, что не было ни малейшего места сомнениям или даже подозрениям в противном. Откуда в них такая уверенность? На чем она основана? Без сомнения, главным образом на предании, как церковном, так и в обществах еретиков хранившемся. Как в церкви хранилось непрерывное предание об апостольском происхождении признанных ею Евангелий, так вероятно и в обществах еретических, потому что, если бы еретики, жившие ранее конца II века, не знали наших Евангелий и не передали сведения о них своим ученикам, то надобно было бы ожидать, что эти последние выразят по крайней мере сомнение в подлинности принятых церковью Евангелий, но ни у кого из них мы этого не видим. – Умолчали ли об этом писатели церкви, у которых находим эти свидетельства, так как сочинений помянутых еретиков до нас не дошло? Нет, и этого подозревать нельзя. Явилась например секта алогов, отвергавших подлинность Евангелия от Иоанна, и – писатели церкви не опустили дать об этом свидетельство. Почему же бы и о других не сказать им? Если они не говорят об отвергавших подлинность наших Евангелий, то значит их и не было.

Итак, относительно всеобщего признания подлинности наших Евангелий в конце II и последующих веков мы имеем следующее: это признание основывается на всеобщем и непрерывном предании церкви от времен апостольских; обмана здесь, при той осторожности, с какою церковь принимала в свой канон апостольские книги вообще, и отделяла их от неподлинно-апостольских, быть не могло; сами враги церкви не только не обличали ее в обмане относительно Евангелий, но признавали их подлинность, и пользовались ими, хотя иногда перетолковывали и искажали их.

После этого, неужели же в самом деле серьезно, научно, без предвзятой мысли, можно доказывать, что в конце II века признаны церковью подлинно-апостольскими неподлинные Евангелия, а или вновь составленные во II веке, или исправленные, восполненные, выдержавшие не одну редакцию, апостольские первоначальные записи?⁹³ Нет; мы видели выше, как восстал один предстоятель церкви, когда валентиниане осмелились выдать свое «евангелие истины», кроме Евангелий, преданных от апостолов, и оличил его неистинность. Так заботливо берегла церковь свои единственные апостольские Евангелия! – Не менее берегла она и их чистоту и неприкосновенность. Когда Маркион дерзнул исказить Евангелие от Луки (признавая только его авторитет и отвергая прочие, но не как неподлинные, а как неправильно будто бы изображающие жизнь и учение Господа), он тотчас был изобличен, как исказитель подлинного Евангелия⁹⁴. И при такой бдительности церкви будто возможна ошибка в деле признания апостольских писаний и Евангелий? Нет; если бы даже до половины II века и в самом деле не осталось нам (как утверждает это отрицательная критика, на сколько справедливо, – увидим после) определительных свидетельств о существовании в это время наших канонических Евангелий в их настоящем виде, то достаточно было бы для нас всеобщего признания наших Евангелий подлинными в конце II века, на основании предания церковного, сохранившегося даже в обществах еретических, чтоб не допустить и мысли о неподлинности этих признанных подлинными Евангелий; это предание, при зоркой осторожности церкви, не могло обмануть ее. Надобно допустить чудо, чтоб поверить, что церковь, широко распространившаяся в Азии, Африке и Европе, вдруг в конце II века признала какие-то сочинения, недавно в известном виде появившиеся, подлинно-апостольскими, – иначе это явление необъяснимо; но подобных чудес не бывает в мире… Как бы в самом деле могло случиться это?

Вот что́ говорит Штраусс, а за ним с разными вариациями повторяют все приверженцы отрицательной критики, в том числе и Ренан, несмотря на неоднократно указанную им несостоятельность подобных объяснений. Сказав, что к концу II века наши Евангелия признаны в церкви подлинно-апостольскими, а апостолы все скончались в I веке, он продолжает: «какой длинный промежуток времени, чтоб присвоить им писания, которых они не писали! Апостолы рассеянные, один по одному, умирают во второй половине I века. Евангельская проповедь постепенно распространяется в Римском государстве, и утверждается более и более по одному определенному типу: отсюда (!) несколько изречений, одинаковых (gleichläutende) с местами из наших нынешних Евангелий, которые (изречения) мы видим приведенными у древнейших писателей церкви без означения источников, – почерпнуты из устного предания. Но вот вскоре это предание заключено в различные писания, из коих основные черты того или другого, может быть, преданы апостолами, – писания, которые в начале не имели еще никакого твердого вида, а потому могли подвергнуться некоторым переработкам, как показывает пример Евангелия от евреев и цитаты Иустина (после мы о них скажем). Эти писания назывались сперва, как кажется, не по писателям, но или, как Евангелие от евреев, по тому кругу читателей, в котором каждое из них было в употреблении первоначально, или по именам апостола и евангелиста, по устным преданиям или памятным листкам которых составлено было потом какое-либо евангельское писание; это значение, кажется (?) первоначально имело κατὰ в надписании первого Евангелия. Естественно впрочем явилось потом предположение, что бывшие в обращении и в церковном употреблении повествования об Иисусе составлены непосредственно Его учениками. Отсюда (!) Иустин и Цельс производят евангельские писания вообще от апостолов, а потом и каждое в отдельности от известных апостолов и апостольских учеников, потому что нечто устное или письменное от этих мужей лежало в основе евангельского писания, или может быть потому, что эти мужи в известной стране или у известной партии были в особом почете. Все три рода названий имело Евангелие от евреев: ибо оно, по кругу своих читателей, называлось Евангелием от евреев; а позднее – то Евангелием от 12-ти апостолов, то Евангелием от Матфея»⁹⁵. Таково Штрауссово объяснение того явления, как в конце II века во всей церкви, сущей под солнцем, приняты были за подлинно-апостольские те Евангелия, которые не произошли (будто бы) от них в их настоящем виде; таково объяснение этого (мнимого) обмана церкви вселенской, и – это объяснение противопоставляется непрерывному всеобщему преданию церкви о происхождении наших Евангелий от апостолов! – Неужели только? – спрашивает изумленный читатель. Только. – Но где же хотя одно свидетельство, что это было так? Где, по крайней мере, признаки правдоподобности такого объяснения? Свидетельства ни одного нет, а признаки – в цитатах Цельса и Иустина и в надписании Евангелия от евреев (мы в своем месте разберем их). Другие писатели разбираемых направлений только подробнее развили то, что́ сказано в сейчас приведенной выписке из Штраусса, и мы последуем за ними, на сколько то́ возможно для нас, в разборе их мнений; тогда, по разборе подробностей, яснее окажется, есть ли хотя малая частица правды в сейчас выписанном, бездоказательно изложенном, мнении Штраусса.

Итак отрицательной критике нужно было для свой цели доказать, что достаточно-ясных указаний на существование наших канонических Евангелий в их настоящем виде до половины или даже конца II века нет. Задача нелегкая, и притом неблагодарная, которую взять на себя могло побудить только страстное отношение к делу, пристрастие к любимой теории и желание оправдать ее, во что́ бы то ни стало. О достоинстве критических начал и приемов при этом почти не могло быть и речи, да их, собственно говоря, и нет здесь. Что́ можно как-либо перетолковать, – перетолковать, что́ можно вовсе устранить, – устранить: вот собственно прием отрицательной критики в этом отношении; но разве это критический прием? – Войдем же в подробности.

3

От мужей апостольских – свв. Варнавы, Климента римского, Игнатия антиохийского (Богоносца) и Поликарпа смирнского осталось весьма мало творений: одно послание Варнавы, два Климентовы (второе из них не всеми признается подлинным), семь Игнатьевых и одно Поликарпово. Послания эти писаны по разным частным случаям и не говорится в них собственно о писаниях апостольских вообще и в частности о Евангелиях. Но в них приводятся места из наших Евангелий, некоторые буквально, некоторые с более или менее значительными изменениями. Выписываем важнейшие из них.

В послании Варнавы говорится⁹⁶: «будем внимательны, чтобы не оказаться именно таковыми, как написано: мнози суть звани, мало же избранных» ⁹⁷ . Мф. 20: 16; 22:14. – Еще: «избрал Христос своих апостолов для проповедания Евангелия своего – людей крайне грешных, дабы показать, что пришел Он призвать не праведников, а грешников на покаяние» ⁹⁸ (Марк. 2:17: не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние. Ср. Матф. 9:13, Лук. 5:32). Еще: «не колеблись давать, и, давая, не ропщи. Всякому просящему у тебе дай» ⁹⁹ . Ср. Мф. 5: 42: Просящему у тебе дай. Ср. Лук. 6: 30). – Еще: «Моисей устрояет образ Иисуса (что должен пострадать и даровать жизнь Тот, Кого думали погубить на знамени креста) в то время, когда Израиль пал»¹⁰⁰. (Иоан. 3:14: Якоже Моисей вознесе змию в пустыне, тако подобает вознестися Сыну человеческому.)

В послании 1-м Климента римского говорится: «особенно будем помнить слова Господа Иисуса, которые изрек Он, научая кротости и великодушию. Он так сказал: милуйте, чтобы быть помилованными; отпущайте, дабы вам было отпущено; как вы делаете, так вам будут делать; как даете, так вам дано будет; как судите, так сами судимы будете; как сами будете снисходить, так к вам будут снисходить; какою мерою мерите, такою отмерится вам¹⁰¹. (Ср. Мф. 7:1–2: не судите, да не судими будете. Имже бо судом судите, судят вам; и в ню же меру мерите, возмерится вам. Лук. 6:36–38: Будите милосерди, яко же и Отец ваш милосерд есть. И не судите, и не судят вам: и не осуждайте, да не осуждени будете; отпущайте, и отпустят вам; дайте и дастся вам.). – Еще: «Вспомните слова Иисуса Господа нашего. Он сказал: горе тому человеку; лучше было бы ему не родиться, нежели соблазнить одного из избранных Моих, – было бы лучше для него, если бы он повесил себе камень жерновный и ввергнулся в море, нежели соблазнить одного из малых Моих»¹⁰². (Ср. Матф. 26:24. Лук. 17: 1. 2: Рече (Иисус) ко учеником Своим: не возможно есть не приите соблазном: горе же егоже ради приходит. Унее ему было бы, аще жернов оселский облежал бы о выи его, и ввержен в море, неже да соблазнит от малых сих единого.)

Игнатий пишет в послании к Поликарпу: «будь мудр как змея во всем, и незлобив как голубь»¹⁰³ (Ср. Матф. 10:16: Будите мудри, яко змия, и цели яко голубие.) – В послании к ефесянам: «дерево познается от плода своего, так и исповедающие себя христианами познаются от дел своих»¹⁰⁴. (Ср. Матф. 12:33: от плода древо познано будет). В послании к смирнянам: «когда Он (Христос) пришел к бывшим с Петром, то сказал им: возьмите, осяжите меня и посмотрите, что Я – не дух бестелесный»¹⁰⁵. (Ср. Лук. 24:39: Видите руце мои и нозе мои, яко сам Аз есмь; осяжите мя и видите, яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща.). В послании к филадельфийцам: «и меня некоторые хотели обольстить по плоти, но дух, будучи от Бога, не обольщается: ибо он знает, откуда приходит и куда идет»¹⁰⁶. (Ср. Ин. 3:8: Дух идеже хощет, дыше, но не весит, и глас Его слышиши, откуду приходит, и ками идет.). В послании к римлянам: «живой пишу вам, горя желанием умереть. Моя любовь распялась, и нет во мне огня, любящего вещество, но вода живая, говорящая во мне: иди ко Отцу. Нет для меня сладости в пище тленной, ни в удовольствиях этой жизни. Хлеба Божия желаю, хлеба небесного, хлеба жизни, который есть плоть Иисуса Христа… И пития Божия желаю – крови Его»¹⁰⁷. (Ср. Иоан. 6:32. 33: Рече Иисус: аминь, аминь глаголю вам: не Моисей даде вам хлеб с небесе. Хлеб бо Божий есть сходяй с небесе, и даяй живот миру. Ин.6:51,53,54: Аз есмь хлеб животный, иже сшедый с небесе; аще кто снесть от хлеба сего, жив будет во веки, и хлеб, егоже Аз дам, плоть Моя есть, юже Аз дам за живот мира… Аминь, аминь глаголю вам: аще не снесте плоти Сына человеческого; не пиете крови Его, живота не имати в себе. Ядый Мою плоть, и пияй Мою кровь, имать живот вечный: и Аз воскрешу его в последний день.)

В послании Поликарпа пишется: «будем помнить то, чему учил Господь, говоря: не судите, чтоб не быть вам судимыми; прощайте, и будет вам прощено; милуйте, чтоб быть вам помилованными; какою мерою мерите, возмерится и вам, и – блаженны бедные и гонимые за правду, ибо их Царствие Божие¹⁰⁸. (Ср. Мф.7:1,2 и Лк.6:37,38 приведены выше.) Еще: «в молитвах будем просить всевидящего Бога не ввести нас во искушение, как сказал Господь: дух бодр, но плоть немощна»¹⁰⁹. (Ср. Лук. 11, 4: и не введи нас во искушение. Марк. 14, 38: бдите и молитеся, да не внидете в напасть; дух убо бодр, плоть же немощна.)

Вот некоторые места из Евангелий, приводимые в писаниях мужей апостольских. Все эти места находятся в наших нынешних канонических Евангелиях, и – первая мысль, представляющаяся при встрече с таковыми и им подобными местами в писаниях мужей апостольских, та, что эти места заимствованы из наших Евангелий, как множество мест в них заимствовано из посланий апостольских, что следовательно Евангелия наши в I и начале II века уже существовали, как существовали и послания апостольские. Но этого-то не хотят и не могут допустить приверженцы отрицательной критики, соответственно своей предвзятой мысли. Им нужно, во что́ бы то ни стало, устранить эти свидетельства о Евангелиях в I и начале II века, и – они их устраняют. Как? Обыкновенно, как устраняется все то, чему люди не хотят верить, дав только по возможности благообразный вид своему неверию, или к чему способна страсть, доводящая до ослепления.

I. Говорят, что приводимые в писаниях мужей апостольских места, находящиеся в нынешних канонических Евангелиях, могли быть заимствованы не из них, а из устного предания, т.е. некоторые изречения Господа Иисуса и одинаковые сказания о некоторых обстоятельствах Его жизни переходили из уст в уста в кругу его последователей, и они-то приводятся в писаниях мужей апостольских, они же со временем вошли и в наши нынешние Евангелия¹¹⁰. Почему же так нужно думать? Первою причиною указывают ту, что в приводимых местах не указывается на письменные источники. Но против этого можно указать на множество мест, приводимых из ветхого завета в тех же писаниях; и эти места приводятся также иногда без указания на письменные источники¹¹¹. Неужели на этом основании надобно думать, что и эти места приводятся по устному преданию, и что ветхозаветных книг тогда не существовало? Странно. А таких мест у них весьма много. Обыкновенные выражения при этом: Бог говорит, Бог сказал через пророка, Дух Святой говорит и пр., сходны с выражениями: вспомните слова Господа, Господь сказал и пр., когда приводятся места из Евангелий. Точно также в рассматриваемых писаниях иногда приводятся места из ветхого завета без всякой предварительной формулы, как приведены некоторые изречения и Господа Иисуса Христа. Следует ли из этого, что подобные ветхозаветные места приводятся не из книг ветхого завета? Очевидно нет. Если же так, то не следует, что и помянутые изречения Господа Иисуса приводятся не из Евангелий письменных. Сколько можно судить по всем древнейшим памятникам письменности христианской, это было в обычае тех времен – приводить места из тех или других письменных источников, не указывая точно на эти источники, иногда и вовсе не обозначая их, так что приводимые места иногда кажутся словами самого писателя. Наконец, мы видели, что не все цитируемые в писаниях мужей апостольских места из Евангелий приводятся без указания на письменные источники. Варнава, приводя изречение Господа о многих званных и немногих избранных, употребляет выражение: как написано. Это выражение очень важно, как неоспоримое свидетельство существования письменного источника, из которого заимствовано это изречение, а следовательно, и других источников, из которых приводятся другие изречения этим же и другими писателями. Оно же показывает, что Евангелие от Матфея считалось уже тогда каноническим наравне со священными книгами ветхого завета: ибо это именно значение имеет таковая формула цитации¹¹². Прежде сомневались в подлинности этого выражения, думали, что это – прибавка к подлиннику, сделанная латинским переводчиком послания Варнавы (так как до 1859г. первые четыре и половина пятой главы этого послания были известны только в латинском переводе); но с тех пор как обнародован К. Тишендорфом Синайский кодекс Библии вместе с греческим подлинником послания Варнавы, все сомнения в этом должны прекратиться, а с тем вместе должно быть принято за несомненное, что Варнава имел письменное Евангелие от Матфея. Вот что́ писал по поводу этой находки сам Тишендорф, прежде сомневавшийся в подлинности этого выражения в послании Варнавы: «известно, что о древности наших канонических Евангелий и их церковном признании (каноническими) существуют различные мнения; поставляют этот вопрос в зависимость преимущественно от тех древних христианских писаний, в которых находится какое-либо заимствованное из Евангелий свидетельство. В той части послания Варнавина, которая доселе известна была только на латинском языке, особенное внимание издавна возбуждало место: много званных, но мало избранных. Даже при отрицании происхождения послания от Варнавы апостола, оно есть древнейшее свидетельство о первом Евангелии, хотя нельзя (?) отрицать, что это изречение Господа могло быть заимствовано из устного предания. Правда, этому предположению не благоприятствовало то, что перед изречением поставлены слова: как написано; но эти слова с большею вероятностью приписывали переводчику. Ибо ка́к в первой четверти II столетия, когда написано было это послание (таково мнение Тишендорфа, едва верное), могло быть приведено место из Матфея с тою же формулою, какая в устах Спасителя и апостолов приличествовала только ветхозаветным откровенным книгам? Не смотря однако же на то, Синайская рукопись решительно показывает, что латинские слова (как написано) действительно происходят от самого писателя, а не от позднейшего переводчика. а это неоспоримо доказывает, что уже в первой четверти II столетия, вопреки всякому ожиданию исследователей отрицательных направлений, наше Евангелие от Матфея не только существовало и было известно, но и считалось каноническим в церкви»¹¹³. Мы прибавим к этому, что многие ученые критики относят происхождение этого послания не к первой четверти II века, а к последней I-ого и приписывают его именно апостолу Варнаве – спутнику апостола Павла¹¹⁴, а это еще более усиливает значение сего свидетельства в пользу апостольского происхождения этого Евангелия. – Итак, считать приводимые места из Евангелий в писаниях мужей апостольских заимствованными из устного предания, на том основании, что будто в них не указывается на письменные памятники, из коих они заимствованы, неосновательно. Еще менее основательно и справедливо считать эти места заимствованными из устного предания потому, что в них не всегда замечается буквальное сходство с местами, содержащимися в нынешних наших Евангелиях, или иногда соединяется в одно изречение несколько мест, содержащихся в наших Евангелиях (как это можно заметить в некоторых из вышеприведенных выписок). Сравните опять цитаты из ветхозаветных книг в писаниях мужей апостольских, и увидите, что точно также эти мужи апостольские поступают и в отношении к ним; далеко не везде встречается буквальное сходство между приводимыми ими местами и теми, какие есть теперь в наших канонических книгах ветхозаветных¹¹⁵. Следствие из этого опять с полным правом выводим то же: если из подобной формы цитат ветхозаветных в писаниях мужей апостольских нельзя заключать, что цитируемые в них места заимствованы не из письменных книг, известных нам, – то нельзя заключать и из приводимых евангельских изречений, что они заимствованы не из письменных наших книг, а из предания, и как ветхозаветные книги, из которых приводятся не буквально цитаты, существовали тогда, так и Евангелия. Такой способ приведения мест, как видно из всех древнейших памятников христианской письменности, был в общем обычае тех времен, и причины этого понятны, особенно при цитатах из новозаветных книг. Книги эти, по причине медленной переписки их и небыстрых сношений между разными церквями, не могли распространиться скоро и в достаточном количестве экземпляров, а оттого, за неимением под рукою списка известной книги, без сомнения приходилось приводить из нее места, в устных ли беседах или в письмах и сочинениях, на память, и не всегда точно по букве; заботились верно передать смысл, но не всегда букву, и иногда свободно сопоставляли несколько сходных изречений из разных мест книги, или же разных книг. Это так естественно и так понятно, что искать какого-либо другого объяснения сего решительно нет никакой нужды, а объяснять тем, что Евангелий наших вовсе не существовало тогда, совершенно неосновательно и произвольно. – Но мы видели, что в основании этих объяснений лежит предвзятая мысль, и ее хотят только закрыть подобными основаниями рассматриваемого объяснения цитат новозаветных в писаниях мужей апостольских, а не то, чтобы в самом деле эти основания сами по себе были столь значительны, что необходимо требовали такого объяснения цитат этих. Нужно доказать, что в I веке наших Евангелий не было, но места, приведенные из них в писаниях мужей апостольских, противоречат этому, и – придумано, что эти места приведены не из наших Евангелий, а из предания; придуманы и основания для такого объяснения. Оттого эти основания и выходят так хрупки, что почти сами собой подламываются под надстроенными над ними выводами.

II. Более решительное средство устранить доказательства существования Евангелий в I и начале II века в их настоящем виде из приводимых в писаниях мужей апостольских цитат из них, это – отвергнуть подлинность самых этих писаний мужей апостольских. И это средство не осталось без приложения к вопросу о Евангелиях. Подвергнуты были особенно новотюбингенской школой Баура самой жестокой критике помянутые писания мужей апостольских, как и самые Евангелия, и – немногое из них признано подлинным этой школой, как и нужно было ожидать того, соответственно предвзятой мысли школы о Евангелиях, будто они произошли во второй и третьей четверти II века и написаны по известным «тенденциям»¹¹⁶. Справедливость, впрочем, требует заметить, что и прежде еще, по разным причинам, высказываемы были сомнения в подлинности некоторых из них; но критиками рассматриваемых направлений эти сомнения усилены и распространены на все сии писания. Не у места здесь было бы входить в разбор тех оснований, по которым отрицается подлинность рассматриваемых писаний. Сообщим лишь кратко результаты исследований о них, противопоставляя ученые авторитеты одних исследователей другим, не входя в разбор самых оснований, приводимых в пользу и против подлинности этих писаний. – Послание Варнавы. Подлинность происхождения его от Варнавы апостола, спутника Павлова, отвергают из новейших – Гуг, Улльман, Неандер, Гефеле, Дрессель, приписывая его другому Варнаве, жившему в конце I и начале II века. Только Гильгенфельд (школы Баура) относит происхождение его еще к более позднему времени¹¹⁷. И в том случае, если это послание явилось в начале II века, свидетельство его о Евангелиях наших очень важно. Но такие ученые, как Блэк, Гизелер, Мэлер, с убедительностью доказывают, что оно принадлежит именно апостолу Варнаве, спутнику и сотруднику св. апостола Павла, а в этом случае свидетельства его драгофенны, и доказательства подлинности наших Евангелий, заимствуемые из него, почти неопровержимы. – Первое послание Климента Римского почти единогласно признаваемо было и признается за подлинное. В новейшее время только Баур и Швеглер (его последователь) возвысили голос свой против этого послания¹¹⁸. Вот отзыв о них Дресселя, который не относится к защитникам подлинности всех писаний мужей апостольских: «Швеглер и Баур, говорит он, подвергли сомнению подлинность этого послания, или думали, что это не то послание, которое похваляли древние. Но они неудачно принялись за свое дело»¹¹⁹. Им противустали в последнее время Бунзен и Ричль, и вполне защитили в глазах ученого мира подлинность этого послания¹²⁰. Тот же Дрессель, изложив историю споров в пользу и против подлинности и неповрежденности Игнатиевых посланий, продолжает: «в наше время Баур, тюбингенской академии профессор, выдумал, что послания Игнатиевы сочинены в Риме кем-нибудь во II веке для возвышения славным именем и авторитетом Игнатия – епископской власти. С ним согласны, при легком только различии, Швеглер и Гильгенфельд»¹²¹. Попытка их впрочем не имела успеха в ученом мире, и не могла иметь, как парадокс, в основе которого слишком уже заметна предвзятая мысль. Ротэ, Гунтэр, Ульгорн, и особенно ученый Гефеле, защищают подлинность посланий Игнатия¹²². Точно также и сомнения в подлинности Поликарпова послания (писанного вскоре после смерти Игнатия около 107 года), поддержанные в новое время особенно Швеглером и Гильгенфельдом, не приняты в ученом мире, равно как и сомнения в неповрежденности его. Ту и другую защищают многие ученые¹²³. Так и это решительное средство – отвергнуть существование наших Евангелий в конце I и начале II века отрицанием подлинности тех писаний, в которых приводятся места из них, далеко не так надежно и совершенно недостаточно для достижения цели.

III Говорят, что места, приводимые в писаниях мужей апостольских, могли быть заимствованы не из наших Евангелий, а из других, не дошедших до нас записей, или апокрифических Евангелий, более ранних, чем нынешние канонические Евангелия, от чего могла произойти и некоторая неточность цитат и сопоставление разных мест вместе¹²⁴. Выписываем, как верные и достаточные для опровержения этой мысли, замечания Кирхгофера. Приведши, как заимствованные из Евангелия, слова в послании Варнавы: так, говорит (Иисус), хотящие Меня видеть и получить Мое царство должны скорбями и страданиями стяжать Меня,¹²⁵ – ср. Матф. 16:24, Кирхгофер замечает: «так как этого места ни в одном из наших Евангелий буквально не встречается, то хотят заключить из сего, что Варнава пользовался апокрифическим евангелием; но, во-первых, эта мысль встречается часто в наших евангельских речах Иисуса; словом же говорит Варнава не хотел обозначить буквальное сходство с каким-либо определенным местом в Евангелиях, и потому эта мысль могла быть заимствована из наших письменных Евангелий, или из предания»¹²⁶. Выписав слова из послания его же: много званных, а мало избранных, как написано, он прибавляет: «обычная формула цитации (как написано) показывает, что Варнава пользовался письменными Евангелиями, и так как он употребляет простую формулу цитации, и приведенное место находится в Матфеевом Евангелии, – то невероятно, что он пользовался апокрифическим евангелием, а гораздо вероятнее, что нашим Матфеевым»¹²⁷. Выписав первое и второе из приведенных нами выше мест послания Климентова, как свидетельствующая о том, что ему были известны наши Евангелия, Кирхгофер замечает, – к первому: «оно содержит многие изречения Иисуса, которых впрочем в таком порядке нет в канонических Евангелиях, из чего несправедливо хотят вывести заключение, будто Климент не знал наших Евангелий, а употреблял другие. Эти изречения находятся в разных местах канонических Евангелий, частию буквально, частию по мысли, а сочетание их свободно сделано Климентом, и они процитированы на память»¹²⁸. Ко второму из рассматриваемых мест он делает такое примечание: «оно не согласуется буквально с нашими Евангелиями, но из этого не следует, что Климент их не знал или употреблял другие. Он цитировал свободно, на память, частию буквально, частию по мысли, что́ очевидно хорошо может быть совмещено с знанием наших Евангелий»¹²⁹. В самом деле, к чему прибегать к таким объяснениям заимствования мест из каких-либо других Евангелий, когда в дошедших до нас апокрифических евангелиях этих мест вовсе нет, а из других, в которых эти места могли быть, дошли до нас одни только отрывки в выписках древних церковных писателей (например Евангелие от евреев), в которых приводимых мест тоже нет, – когда еще и происхождение подобных апокрифических евангелий более ранне, чем происхождение наших Евангелий, ничем не доказано, да и доказать нельзя? К чему, говорим, прибегать к таким объяснениям, когда есть объяснения более естественные и простые, приводимые сейчас помянутым писателем? Только страстное желание – во что́ бы то ни стало отвергнуть дознанную истину может побудить к подобным поступкам.

IV. Посмотрим теперь хотя на немногие из тех софизмов и натяжек, которыми поборники отрицательной критики стараются ослабить силу доказательства в пользу наших канонических Евангелий, мест из них, приводимых в писаниях мужей апостольских. Это очень любопытное в своем роде явление. Им нужно например отвергнуть, что писатель послания Варнавы знал наше Евангелие от Матфея, а между тем найденное в Синайском кодексе Библии послание Варнавы прямо идет против них (см. выше) и непререкаемо доказывает, что писателю послания известно было именно письменное Евангелие от Матфея (как написано). Что́ же они делают с этим свидетельством? А вот что́: Штраусс говорит, что эта цитата: «много званных, а мало избранных», приведенная со словами «как написано», приведена совсем не из письменного Евангелия от Матфея, а из 4-ой книги Ездры 8, 3¹³⁰. Приискиваем по этому указанию и находим там (по слав. Библ. 3Ездр. 8:3) следующее изречение: мнози убо сотворени суть, не мнози же спасутся, по Вульгате: multi create, pauci salvabuntur. Но где же тут тождество с приведенным у Варнавы изречением не только по букве, но хотя по мысли? Тождества очевидно нет, а есть только некоторое весьма отдаленное сходство по мысли, а между тем в Евангелии от Матфея слова: «много званных, а мало избранных», есть буквально (Мф.22:14 и Мф.20:16). – Спрашивается: неужели это научный прием исторической критики? Нет, э́то – нечто другое, что́ совсем не так называется. «Мы видим, замечает Тишендорф по сему случаю, в этом мнении (Штраусса) не более, как выражение противохристианского остроумия, выработанного в угарном чаду Ренана… Полагаю, что читатель согласится со мною, когда я скажу, что доколе не будет придумано что-нибудь лучшее для объяснения разбираемого нами места из послания Варнавы, дотоле ни один, искренне ищущий истины, человек не увлечется подобным жалким остроумием. Эта выдумка доказывает только, какие делаются усилия для того, чтобы уклониться от следствий, вытекающих из рассматриваемого места»¹³¹. А другие поступают так: Шенкель например не обмолвился ни одним словом относительно этой цитаты из Евангелия от Матфея в послании Варнавы, как будто еe вовсе нет, или он ее не знает, или это такой малозначительный факт, что о нем и упоминать не сто́ит. – Вот как поступает эта научная историческая критика и поборники ее!¹³² Еще пример: им нужно, положим, доказать, что св. Игнатий Богоносец не знал нашего Евангелия от Иоанна. Между тем у Игнатия есть места, несомненно заимствованные из Евангелия от Иоанна, напр.: «и меня некоторые хотели обольстить по плоти; но Дух, будучи от Бога, не обольщается: ибо Он знает, откуда приходит и куда идет»¹³³ (Ср. Иоан. 3:8: Дух, идеже хощет, дышет, и глас Его слышиши, но не веси, откуда приходит, и камо идет.) Это место из послания Игнатия понятно только из места в Иоанновом Евангелии. О ветре можно говорить – откуда он приходит и куда уходит, но о Духе Св. только тогда, когда имел в виду это место Евангелия, где речь идет о ветре, а ветер представляется подобием Духа Святого¹³⁴. Как же устраняется значение этого свидетельства о Евангелии от Иоанна? – Один из крайних критиков Штрауссова направления говорит, что в рассматриваемом месте в послании Игнатия «ничего более не содержится, кроме выражения всеобщего убеждения, что Дух Божий, Которого мнился иметь каждый христианин, знает себя», и что следовательно нет нужды предполагать, что это место заимствовано из Евангелия Иоанна¹³⁵. Но дело не в этом, не в мысли, а в форме ее выражения – «Дух Святой знает, откуда приходит и куда идет» – форме, которая необъяснима иначе, как из указанного места Евангелия Иоаннова, по причине, сказанной выше, а об этом-то, главном, критик и не говорит ничего, устраняя значение этого свидетельства о Евангелии от Иоанна. Другой критик (Бауровой школы) отнесся к этому Игнатиеву свидетельству еще страннее: он думает, что рассматриваемое место у Игнатия противоречит соответствующим ему словам из Евангелия Иоаннова, так как у Игнатия говорится о ведении Духа, а у Иоанна – о неведении, и что оба эти изречения составились под влиянием монтанизма¹³⁶. Так решать вопросы, конечно, проще, но неужели подобным образом можно относиться к делу? В Евангелии от Иоанна говорится, что возрождаемый от Духа не понимает действий Его, хотя ощущает их; св. Игнатий говорит, что Дух знает свои действия: Целлер говорит, что между словами Евангелия и Игнатия – противоречие. И это научная критика?... Другое место у Игнатия: «хороши и священники (иудейские), но превосходнее Первосвященник, которому вверено Святое Святых, которому одному вверены тайны Божии (Христос). Он есть дверь Отца, которою входят Авраам, Исаак и Иаков, пророки и апостолы и церковь»¹³⁷. Ср. Иоан. 10, 7. 9, особенно слова: Аз есмь дверь, Мною аще кто внидет, спасется. Ясно, что слова Игнатия заимствованы из Евангелия Иоанна с некоторым приспособлением к предмету речи. И Целлер соглашается, что приведенные слова Игнатия напоминают указанные слова Евангелия Иоаннова, но находит такое сходство их «случайным и маловажным»¹³⁸. Впрочем он и сам не доверяет этой случайности и маловажности, делая далее попытку доказать, что это место послания Игнатиева заимствовано (будто бы) из Евангелия от евреев, на основании одного места из так называемых Клементин, которое заимствовано будто бы тоже из Евангелия от евреев, но в самом деле имеет близкое отношение к тем же словам Иоаннова Евангелия, и заимствовано вероятно из него¹³⁹. Такими-то средствами, софизмами и ухищрениями стараются ослабить силу свидетельств о Евангелиях мужей апостольских. – Еще страннее судят о Поликарпе, как свидетеле о Евангелии от Иоанна. Св. Поликарп в кратком своем послании не приводит ни одного места из Евангелия Иоаннова, но приводит слова из 1-ого его послания: «всяк, кто не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедшего, есть антихрист»¹⁴⁰. Ср. Иоан. 4:3. – Так как Евангелие от Иоанна несомненно имеет одного писателя с первым посланием Иоанна, то свидетельство Поликарпа о послании Иоанна есть уже свидетельство и о Евангелии его, – конечно, не прямое свидетельство, однако же имеющее важное значение.¹⁴¹ Но поборники отрицания всего не захотели оставить и этого непрямого свидетельства (видно впрочем, что в душе они не придают ему силы важного свидетельства, иначе – к чему же так усиливаться устранить его?). Лютцельбергер признает и сходство и взаимную зависимость приведенных мест из посланий 1-го Иоаннова и Поликарпова, но – в какое неожиданное отношение поставляет их? «Мне кажется, говорит, что место Поликарпова послания более самобытно (ursprϋnglicher), чем место послания Иоаннова»¹⁴². Что́ сказать об этом – «мне кажется»? Мало ли что кому может казаться, особенно под влиянием предвзятой мысли? Но это «мне кажется» не есть еще доказательство действительности кажущегося предмета. – Баур говорит, что эта почти буквальная цитата из послания Иоаннова у Поликарпа «есть безыменная ходячая сентенция» (anonym circulirende Sentenz)¹⁴³. Но где же хотя подобие доказательства, что это была безыменная пословица или ходячая мысль? Можно ли спорить с такими аргументами?... И это противопоставляется ясному церковному учению? … Далее, от Поликарпа, говорят, желалось бы иметь более прямое свидетельство о Евангелии от Иоанна¹⁴⁴. Как будто в кратком послании, дошедшем до нас, непременно должно быть сказано о всем, чего пожелалось бы новейшей критике? Но это, впрочем, не важно, а «вот чудо, говорит Штраусс, что ученик Поликарпа, Ириней, который должен был защищать происхождение Евангелия от Иоанна против врагов его, ни при этом случае и нигде во всем своем длинном сочинении не ссылается на важнейший в этом деле авторитет апостольского мужа»¹⁴⁵. Что́ же из того, что не ссылается? Неужели предполагать, что не ссылается потому, что не имел он сведения от Поликарпа о подлинности Евангелия Иоаннова, что Поликарп не знал этого Евангелия, что оно явилось после?... Но – по совести – неужели так можно относиться к древним свидетелям о наших Евангелиях? Сам Ириней всюду в своих сочинениях пользуется Евангелием от Иоанна, как подлинным, и дает положительные свидетельства, что это Евангелие написано Иоанном. Ужели бы он признал подлинным это Евангелие, если бы не слышал о нем от Учителя своего (и ученика самого апостола Иоанна) Поликарпа? Свидетельство Иринея о Евангелии от Иоанна есть вместе свидетельство о нем и Поликарпа. Но почему же Ириней не ссылается прямо на Поликарпа, как на свидетеля о подлинности Евангелия от Иоанна? Потому, вероятно, что не было в этом никакой нужды. Но «он должен был защищать подлинность его против врагов его»? В том-то и дело, что это – одна пустая фраза Штраусса. Мы видели, что никто из еретиков второй половины II века не отрицал подлинности Евангелия от Иоанна, и Иринею не было никакой нужды защищать ее против них, и – он не защищает. Только одна небольшая секта, не имевшая никакого значения, которую впоследствии св. Епифаний назвал именем «алогов» (от того, что они не принимали учения о Слове – λόγος), будучи во вражде с монтанистами по чисто догматическим основаниям (из-за учения о Духе-Утешителе, Иоан. 14, 16. 17. 26), как действительнейшее средство для поражения своих противников, употребила отрицание подлинности той книги, на которой основывались монтанисты, не приводя при этом никаких исторических доказательств неподлинности этой книги. Опровержению этого заблуждения незначительной секты св. Ириней, в своем обширном сочинении о ересях, посвятил несколько строк¹⁴⁶, и так как отвержение ею Иоаннова Евангелия основывалось на учении, а не на истории, то Ириней не защищает подлинности Евангелия этого исторически, а говорит несколько слов о нелепости догматического заблуждения алогов, не считая нужным даже опровергать его. Что́ же после сего значат вышеприведенные фразы Штраусса? Неужели же, повторяем, можно так относиться к древним свидетелям о наших Евангелиях, не оскорбляя истории? Что́ за доказательство: неизвестно было Евангелие от Иоанна Поликарпу (или, что́ то же, неподлинно Евангелие Иоанново) потому, что ученик его Ириней не упоминает о свидетельстве Поликарпа в пользу подлинности Евангелия от Иоанна (когда ему не было в том нужды)! Но вот тот же Ириней в письме к Флорину говорит и о Поликарпе, что живо помнит его, «так что может сказать и о месте, на котором сидя разговаривал блаженный Поликарп, и о входах его и о исходах его, и о образе жизни и о виде телесном, и о разговорах, какие он имел с народом, и как повествовал о обращении с Иоанном (апостолом) и с другими видевшими Господа, и как припоминал слова их, и о Господе что́ слышал от них, и о чудесах Его и учении, о чем получил предание от самовидцев Слова жизни, и все возвестил согласно с писаниями¹⁴⁷. По мнению Лютцельбергера, Ириней высказал этими словами, что Поликарп беседовал не о том, что́ Иоанн написал, а только о том, что́ он устно изрекал, что следовательно Поликарп не знал никакого Евангелия от Иоанна ¹⁴⁸ . Предоставляем читателям произнести суждение об этом мнении. Кажется, с первого же взгляда нельзя не видеть, что Поликарп, по свидетельству Иринея, пересказывал иногда своим слушателям то, что́ он устно слышал от евангелиста Иоанна, кроме того, о чем можно было читать в Евангелии его. Каково же это доказательство: неизвестно было Евангелие от Иоанна Поликарпу (или, что́ то же, неподлинно Евангелие от Иоанна) потому, что Ириней упоминает о Поликарпе, как слушателе Иоанна!... Но что́ же это в самом деле такое? Упомянет ли Ириней о Поликарпе, как свидетеле об Иоанне, умолчит ли о нем, – во всяком случае выводятся заключения не в пользу достоверности древних сказаний об Иоанновом Евангелии? Неужели в самом деле это – научная критика историческая? Нет, это – страстное отношение к делу, слепое стремление оправдать предвзятую мысль, во что́ бы то ни стало. – Оставалось бы после всего этого место сожалению, что нет определеннейшего и решительнейшего свидетельства из первого века о происхождении и обстоятельствах написания наших Евангелий; но при этом невольно приходит на мысль одно место из притчи Спасителя: богач, томившийся в аде, увидев Авраама, между прочим, просил его, чтобы он послал Лазаря к братьям его засвидетельствовать о бедствии грешников в будущей жизни. Авраам сказал: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят. (Лук. 16:27–31).

4

Обращаемся к свидетельству Папия (†120г.) – первому по времени, сохранившемуся до нас, прямому свидетельству о происхождении Евангелий Матфея и Марка от этих именно апостолов. Свидетельство это сохранилось у Евсевия в третьей книге его церковной истории¹⁴⁹ и заимствовано им из недошедшего до нас сочинения Папия под заглавием: «изъяснение Господних изречений» (λογίων Кυριακῶν ἐξήγησις), которое впрочем известно было во времена Евсевия¹⁵⁰. Важность этого свидетельства, как свидетельства лица близкого ко временам апостольским и епископа, усугубляется еще от того, что Папий слышал передаваемое им от непосредственных учеников апостольских, а сии – от самих апостолов. Выписываем подлинные слова Евсевия: «Папий приводит в своем сочинении и некоторые сказания вышеупомянутого Аристона о беседах Господа, и предания пресвитера Иоанна, к которым отсылая любознательных, мы считаем нужным к выписанным словам Папия присовокупить его предание о Марке, написавшем Евангелие. Оно излагается так (т.е. в сочинении Папия): «пресвитер (т.е. Иоанн) говорил и то, что Марк, истолкователь Петра, с точностью записал, сколько запомнил, то, чему учил и что́ говорил Христос (τὰ ὑπό του Χριστου ἤ λεχθέντα ἤ πραχθέντα), хотя и не по порядку (οὐ μέντοι τάξει), потому что сам не слушал Господа и не сопутствовал Ему. Впоследствии, правда, он был, как сказано, с Петром, но Петр излагал учение с целью удовлетворить нуждам слушателей, а не с тем, чтобы беседы Господни передавать по порядку. Посему Марк нисколько не погрешил, описывая некоторые события так, как припоминал их; он заботился только о том, как бы не пропустить чего-нибудь слышанного, или не переиначить». Так, заключает Евсевий, Папий повествует о Марке, а о Матфее он (Папий) говорит следующее: Матфей записал беседы (λόγια) Господа на еврейском языке, а толковал (ἡρμήνευσε) их кто как мог». Таково это свидетельство Папия со слов Евсевия. – Итак, пресвитер Иоанн, ученик самого Иисуса, обращавшийся с апостолами, говорил Папию, который сам собирал точные сведения об апостолах и их речах, что Матфей на еврейском языке записал изречения (λόγια) Христа, и Марк, спутник Петра, изложил то, чему учил и что́ говорил Иисус, хотя не по порядку. Христианская древность не знала никаких других евангелий от Матфея и Марка, кроме тех, которые дошли и до нас; следовательно, они несомненно написаны этими апостолами, по преданию, идущему от самих апостолов через пресвитера Иоанна и записанному Папием. Это совершенно уничтожает все лукавые мудрования критиков о происхождении этих Евангелий, а вместе с ними, по их тесной связи, и двух других. Разумеется, что по этому самому, такое важное свидетельство поборникам отрицательной критики понадобилось отвергнуть, как свидетельство о наших Евангелиях, и отвергнуть во что́ бы то ни стало, и они действительно подвергли его беспощадной критике. Его разбирает и Ренан – единственное древнее свидетельство, на котором он останавливается. Правда, и в отношении к Папиеву свидетельству он высказывается бездоказательно и поверхностно, далеко не так, как немецкие ученые, которых он популяризует, и его разглагольствия можно бы и здесь опустить, обратившись прямо к тем, мнениями которых он пользуется, но тем не менее мы воспользуемся случаем – иметь дело прямо с ним, чтобы показать, как Ренан обыкновенно относится к предметам, о которых идет речь. Выписываем отзыв его о Папиевом свидетельстве сполна: «Мы имеем в этом отношении (т.е. в отношении к вопросу о происхождении первых двух Евангелий) капитальное свидетельство первой половины II века. Это – свидетельство Папия, епископа иерапольского, человека важного (grave), человека предания, который всю свою жизнь внимательно собирал то, что́ можно было узнать о лице Иисуса. Объяснив, что в подобном деле устное предание он предпочитает книгам¹⁵¹, Папий указывает на две записи о делах и словах Христа: 1) запись Марка, толкователя апостола Петра, запись краткую, не полную, не расположенную в хронологическом порядке, содержащую повествования и беседы (λεχθέντα ἤ πραχθέντα), составленную по учению и воспоминаниям апостола Петра; сборник сентенций (sentences – так Ренан переводит λόγια!), написанный на еврейском языке Матфеем, которые каждый переводил (a traduit), как мог¹⁵². Известно, продолжает Ренан, что эти два описания довольно хорошо отвечают общей физиономии двух книг, называемых ныне «Евангелие от Матфея», «Евангелие от Марка», из коих первое характеризуется длинными своими беседами (longs discours), второе, как особенно-анекдотическое (anecdotique), гораздо более точное, чем первое, в отношении к мелким фактам (?), краткое до сухости, бедное беседами, довольно дурно (assez mal) составленное¹⁵³. Чтобы эти два творения, продолжает Ренан, в том виде, как мы их читаем, были совершенно схожи с теми, какие читал Папий, этого нельзя принять во-первых потому, что запись Матфея у Папия состояла единственно (uniquement) из бесед на еврейском языке, довольно различные переводы которых ходили по рукам (il circulait); а во-вторых потому, что запись Марка и запись Матфея у него (Папия) были весьма отличны одна от другой, записи, изданные без всякого соглашения (rédigès sans aucune entente), и, как видно, на разных языках. А в нынешних текстах Евангелие от Матфея и Евангелие от Марка представляют параллельные части до того длинные и до того совершенно одинаковые, что нужно предположить или то, что последний издатель первого имел второе перед глазами, или то, что последний издатель второго имел первое перед глазами, или – что оба списывали с одного и того же первоисточника»¹⁵⁴. Сам Ренан впрочем не держится ни того, ни другого, ни третьего предположения, а высказывает четвертое, которое здесь разбирать не место; теперь довольно, кажется, и выписанных слов для того, чтобы видеть, как он относится к свидетельству Папия. За невозможностью отвергнуть подлинность свидетельства Папиева, Ренан, подобно другим приверженцам отрицательной критики, ослабляет силу его свидетельства тем, что записи Матфея и Марка, какие знал Папий, будто не наши Евангелия от Матфея и Марка, а другие, потому: а) что запись Матфея, которую знал Папий, состояла единственно из бесед Господа, как показывает будто бы слово λόγια, – а в нынешнем Евангелии содержатся и беседы и повествования о событиях. Это значение слову λόγια во свидетельстве Папиевом в первый раз было придано Шлейермахером¹⁵⁵; но, по тщательном разборе этого мнения, оно было оставлено даже критиками отрицательных направлений¹⁵⁶, и если доселе еще повторяется, то разве только подобными Ренану учеными. Дело в том, что на языке древнейших писателей церковных слово это употребляется для обозначения вообще канонических писаний, содержатся ли в них только речи, или и описания событий. Так Ириней говорит о людях, которые искажают слова Господни (λόγια Кυρίου – разумеются, по связи речи, сказания наших Евангелий), будучи дурными истолкователями хорошо сказанного¹⁵⁷. Ориген говорит, что в словах Божиих (ἐν τοῖς θεἰοις λόγιοις – разумеется все священное писание) нет ничего ни превратного, ни неразумного¹⁵⁸. В послании св. Игнатия к Смирнянам (по пространной редакции) словом λόγια обозначается книга Деяний апостольских¹⁵⁹. Таковое значение слова λόγιον имеет свое основание в словоупотреблении новозаветных книг. Св. апостол Павел говорит, что великое преимущество иудеев перед язычниками состояло наипаче в том, что им вверена быша словеса Божия (λόγια του θεου), т.е. все писаное слово Божие, или все книги Ветхого Завета (Рим. 3:2, ср. Евр. 5:12, Деян. 7:38). Таким образом, под словом λόγια и в свидетельстве Папия разуметь единственно беседы Спасителя – неосновательно; нужно разуметь и беседы и повествования о событиях, написанные Матфеем. Слово λόγια здесь значит в сущности то же, что́ ἤ λεχθέντα ἤ πραχθέντα ὑπό Χριστου (учение и дела Христовы), – выражение, которым Папий характеризует содержание Марковой записи. И Матфей поэтому записал не только беседы Господа, но и дела, или повествования о событиях жизни Господа; названо же здесь его Евангелие в отличие от Маркова Евангелия словом λόγια потому, вероятно, что в нем по преимуществу излагается учение или беседы Спасителя, тогда как в Евангелии от Марка повествования об учении и событиях более, так сказать, уравновешены. Итак, словом λόγια в свидетельстве Папия о Евангелии Матфеевом обозначается запись и об учении и о делах Иисуса Христа; а поскольку других записей от Матфея кроме нашего Евангелия церковь древняя не знает, то свидетельство Папия нужно разуметь, как свидетельство о нашем нынешнем Евангелии от Матфея. б) Что́ сказать о другом вышеприведенном основании, по которому Ренан считает записи Матфея и Марка, известные Папию, отличными от нынешних Евангелий Матфея и Марка? С подобными доказательствами, кажется нам, иметь дела нельзя, потому что в них собственно нет никакого доказательства. Выписываем из критики на этот пункт аббата Гетэ: «не хочет ли М. Е. Ренан, чтобы историки Иисуса Христа повествовали о предметах противоречащих, или без всякой связи между ними? Но в таком случае не восстал ли бы он сам против достоверности и истинности их повествований? Повествуя о речах и действиях Иисуса Христа, Матфей и Марк часто должны были быть в согласии, потому что тот и другой писали правду. Впрочем достаточно и различий в форме их писаний для того, чтобы видеть, что ни один из них не есть – ни сокращение, ни перевод другого. Евангелие св. Матфея изобилует беседами (λόγια); Папий мог поэтому с правом обозначить его так, но он не сказал, чтоб беседы не помещались в ряду фактов. Он обозначает запись Марка словами – учение и дела. Это название совершенно соответствует повествованию краткому, быстрому, в котором беседы и дела перемешаны»¹⁶⁰. Но пора оставить Ренана и в этом пункте с его поверхностными повторениями того, что́ уже пора бы не повторять. Обращаемся к его руководителям, немецким ученым, которые в свидетельстве Папия находили более, по-видимому, твердые основания для того, чтобы записи, которые знал Папий, не считать одинаковыми с нашими Евангелиями от Матфея и Марка, и на которые Ренан только намекает¹⁶¹.

В отношении к Евангелию от Матфея они выставляют главное основание к отличению нашего нынешнего Евангелия от Матфея записи Матфеевой, о которой говорит Папий, то, что последняя, по свидетельству Папия, сделана была на еврейском языке, а что нынешнее греческое Евангелие от Матфея есть перевод еврейского подлинника – это только предположение отцов церкви. Этот вопрос действительно очень сложный и запутанный вопрос¹⁶². Дело в том, что по ясным свидетельствам Папия, Иринея, Оригена, Евсевия о Пантене, Иеронима и Епифания¹⁶³, Матфей написал свое Евангелие действительно на еврейском языке, а между тем о переводе его на греческий язык точных сведений почти не осталось от древних писателей, и в древней церкви не видно в употреблении этого еврейского подлинника, а употреблялся он в испорченном виде у некоторых из древних еретиков, по довольно прямым свидетельствам древних церковных писателей – Иринея, Евсевия и Иеронима¹⁶⁴. Вот почему между новыми и новейшими исследователями возникли споры об этом предмете и разделения: одни защищают мнение о еврейском подлиннике Евангелия от Матфея; другие усиленно защищают мнение, что оно написано первоначально на греческом языке; отрицательная же критика пользуется этим для доказательства своей любимой мысли, что нынешнее наше каноническое Евангелие от Матфея произошло не от сего апостола. Не входя здесь в подробное исследование этого сложного вопроса, мы изложим лишь более вероятнейшие результаты более беспристрастных исследований. Нужно, кажется, принять за несомненное, что евангелист Матфей написал свое Евангелие первоначально на еврейском языке: откуда же иначе целый ряд свидетельств об этом, начиная с Папия до Епифания? Предполагать (как предполагают защитники греческого подлинника Евангелия Матфеева), что все писатели последующих веков введены были в ошибку свидетельством Папия и с его слов повторяли, что Матфей написал свое Евангелие по-еврейски, а Папий сам мог впасть в ошибку, как человек ума ограниченного¹⁶⁵, неосновательно, кажется нам, потому: а) что нет никаких признаков, чтобы все помянутые свидетельства были сделаны со слов Папия; напротив, свидетельство например Евсевия о Пантене, что он нашел в Индии еврейское Евангелие от Матфея, принесенное туда апостолом Варфоломеем, никак нельзя ставить в зависимость от Папиева свидетельства; б) потому что это свидетельство собственно не Папия, а пресвитера Иоанна, ученика Господня, от которого Папий и слышал об этом; в) потому что такая ошибка со стороны людей, исследовавших древности, мужей ученых, из коих некоторые много путешествовали, собирая разные сведения о христианской древности, представляется невероятною. Нет, видно было настойчивое предание об этом, – иначе трудно объяснить такие единодушные свидетельства людей, живших в разных местах. И нет, кажется нам, никакой нужды отвергать истинность засвидетельствованного древностью, так как выводить из этого неблагоприятные какие-нибудь для нашего греческого Евангелия заключения было бы несправедливо. Что наше греческое Евангелие от Матфея есть перевод написанного на еврейском языке, – это, говорит Штраусс, только предположение отцов церкви. – Нет, не предположение, а исторический факт. «Матфей, говорит блаж. Иероним, первый в Иудее, для уверовавших от обрезания (иудеев, перешедших в христианство) написал Евангелие Христа еврейскими буквами и словами, которое (quod) кто после перевел на греческий язык, – недовольно известно»¹⁶⁶. По этому свидетельству именно еврейское Евангелие от Матфея переведено на греческий язык, только неизвестно кем переведено. Что это греческое Евангелие, переведенное с еврейского, не есть переработка (Überarbeitung) так называемого Евангелия от евреев, в котором хотят видеть более верные следы первоначальной записи Матфеевой¹⁶⁷, и которое с некоторыми видоизменениями употреблялось в обществах Евионеев и Назореев, – это видно из того, что Иероним, которому известно было Евангелие от евреев, который сделал и перевод его, отличает его от нашего греческого Евангелия, которое есть перевод с древнего еврейского подлинника Матфеева Евангелия, и только это последнее считает Матфеевым, а о том выражается лишь, что многие считали его Евангелием от Матфея¹⁶⁸. Из внимательного рассмотрения древних свидетельств об этом предмете нужно вывести то заключение, что так называемое Евангелие от евреев, Евангелие Назореев и Евангелие Евионеев составляют три рецензии одного и того же Евангелия, в котором нельзя не признать нашего Евангелия от Матфея, – именно: Евангелие от евреев есть не очень значительно измененное наше Евангелие от Матфея; Евангелие Назореев уже значительно испорченное Евангелие от Матфея; Евангелие же Евионеев очень значительно искаженное еретическими воззрениями секты Евангелие от Матфея. Наше же греческое Евангелие от Матфея представляет верный перевод подлинника, как это видно из того, что оно только принято церковью, и вполне заменило для нее еврейский подлинник. Кто его перевел, неизвестно; да кажется, нет нужды и испытывать этого, и выставлять какие-либо догадки¹⁶⁹. Для нас вполне достаточно свидетельства всей вселенской церкви, которая не могла обмануться в этом деле (как выше раскрыли мы), и которая употребляла и во II и в III веках наше греческое Евангелие от Матфея, как подлинное Матфеево, заменившее вполне для нее еврейский подлинник. Как и почему случилась эта замена? Очень просто и необходимо. В странах с греческим образованием еврейский язык был или вовсе неизвестен, или мало известен. Когда распространилось в них христианство, а вместе с ним и рано написанное по-еврейски Евангелие от Матфея, то сие последнее не могло войти в употребление на этом языке; необходимо должна была почувствоваться потребность в переводе его на греческий язык. На эту рано ощутившуюся потребность указывают слова пресвитера Иоанна (в свидетельстве Папия), что беседы Господа, записанные Матфеем на еврейском языке, «толковал кто как мог». Вследствие сего, вероятно еще под руководством самих апостолов, сделан перевод (и уже конечно верный) Евангелия Матфеева на греческий язык, который, как общедоступный, и заменил мало-помалу собою подлинник, как необщедоступный; подлинник же, как видно, употреблялся в христианских обществах из евреев в Палестине, и так как в этих обществах очень рано еще появились еретические секты, то они внесли в него свои заблуждения и – таким образом оно явилось у них более или менее значительно попорченным, тогда как греческий перевод его, вошедший в общее употребление, под бдительной охраной Церкви, остался цельным и неповрежденным.

Обращаемся к свидетельству Папия о Евангелии от Марка. Неодинаковость Марковой записи учения и дел Христа с нынешним Евангелием от Марка основывают на следующем: «а) «из воспоминаний о беседах Петра, следовательно из первоначального источника, наше второе Евангелие потому не может быть производимо, что оно заведомо (nachweisslich) составлено из 1-го и 3-го (наших Евангелий), хотя может быть также и по воспоминаниям»¹⁷⁰. Этот аргумент может иметь силу только для тех, кто, принимая гипотезу о происхождении Евангелий, по которой писатели пользовались один другим – последующие предыдущими, – думают, чьл Евангелие от Марка написано после Евангелий от Матфея и Луки, и составлено из них. Но известно, что небольшой сравнительно кружок критиков принимает это мнение (из новых – де-Ветте, Блэк, Шварц, Гфререр, особенно Баур, Швеглер, Кастлин и некоторые др.) Большинство же принимающих эту гипотезу (Benutzungshypothese) держатся разных мнений о порядке происхождения Евангелий, перебрав все возможные комбинации. Так одни полагают, что Евангелие от Матфея есть первое, потом Евангелие от Марка, и ими пользовался третий евангелист (так из новых – Шторр, Ричль, Тирш, Мейер и др.); третьи полагают, что первое Евангелие Марка, второе – Луки, и ими пользовался Матфей (так – Вильке, Брюно Бауэр, Фолькмар и др.); четвертые думают, что первое Евангелие Луки, второе – Матфея, а из них составлено Марково (так Бюшинг, Евансон, Гфрёрер и др.); пятые, что первое Евангелие Луки, второе – Марка, и ими пользовался Матфей (так – Фогель)¹⁷¹. Такова в своем развитиии эта гипотеза о происхождении Евангелий; перебрали все возможные комбинации и не остановились ни на одной; и вот на одном из видоизменений этой несостоятельной гипотезы хотят основать доказательство, что свидетельство Папия о Евангелии от Марка не относится к нашему Евангелию от Марка, а к какому-то другому. Странно!... Сама-то гипотеза, не имея основания и опоры, колеблется и падает, а на ней еще хотят строить. Кто же поверит, что эта постройка крепка?... б) Привязываются в свидетельстве Папия к словам: ου μéντοι τάξει (не по порядку записал речи и деяния Господа Марк) и делают такое толкование этих слов: Папий утверждает, что Марк записал беседы и деяния Христовы не в хронологическом порядке, а наше Евангелие от Марка написано с известной хронологией, хотя и не вполне точной; следовательно, наше Евангелие от Марка не есть та древняя Маркова запись, о которой говорит Папий¹⁷². Но ужели словом ου τάξει Папий обозначает совершенное отсутствие хронологии, плана и последовательности в Марковой записи учения и дел Спасителя, и выражает мысль, что эта запись сделана была без всякой последовательности и хронологии? Такое толкование слова Папиева совершенно произвольно и лишено оснований, даже на первый взгляд. Разберите в контексте речи слова Папия, приводимые Евсевием; в них речь вовсе не о каком-либо сборнике учения и деле Господа, написанном без хронологии, без плана, без последовательности. «Пресвитер (Иоанн) говорил и то, что Марк, истолкователь Петра, с точностью – сколько запомнил – записал то, чему учил и что́ говорил Христос, хотя не по порядку, потому что сам не слушал Господа и не сопутствовал Ему», – не по порядку, т.е. не все, что́ было и что́ за чем следовало, а с пропусками некоторых событий, с перестановкою некоторых, но вовсе не без плана, не без последовательности. Кажется так на первый даже взгляд? Последующие слова Папия (или пресвитера Иоанна) совершенно подтверждают такой смысл слова τάξει: «впоследствии он был, как сказано, с Петром, который излагал учение с целью удовлетворить нуждам слушателей, а не с тем, чтобы беседы Господни передавать по порядку» (ἀλλ΄ ουκ ὥσπερ σύνταξιν τῶν κυριακῶν ποιουμενος λογίων), т.е. апостол Петр, по воспоминаниям которого писал Марк, не все беседы и деяния Господа излагал, как что́ за чем было по порядку, а избирал что́ было нужно, иное опускал, иное переставлял, но, конечно, не смешивал все без всякого разбора и порядка. «Посему, заключает Папий (или пресвитер Иоанн), Марк нисколько не погрешил, описывая некоторые (ἔνια – только некоторые, избранные, а не все по порядку – κατὰ τάξιν) события так, как припоминал; он заботился только о том, как бы не опустить чего-либо из слышанного, или не переиначить», – не по порядку, как происходило, не все записал он (так как и Петр говорил не о всем по порядку), а заботился только записать все, что́ слышал, и – не переиначить. Не ясно ли, что здесь нет речи о записи Марковой, составленной без всякой хронологии, без плана, без последовательности? Пропуски и некоторые перестановки в повествованиях о событии и учении И.Христа даже сравнительно с Евангелием от Матфея, о котором здесь же говорит Папий, вот собственно смысл слова ου τάξει в свидетельстве Папия о Марковом Евангелии, а придавать ему тот смысл, какой придает рассматриваемое толкование, несправедливо. И как хорошо в этом случае заметка Папия характеризует именно наше нынешнее Евангелие от Марка! Оно короче Матфеева и всех других, с большими пропусками, и иногда переставляет события и беседы, – ου τάξει повествует. И такими-то способами хотят ослабить силу Папиева свидетельства о наших Евангелиях от Матфея и Марка; это свидетельство обращают против подлинности Евангелий от Луки и Иоанна. Заключение строится такое: в свидетельстве Евсевия о Папии сей последний ничего не говорит о Евангелиях от Луки и Иоанна, говоря о записях Матфея и Марка, следовательно Папий не знал о Евангелиях Луки и Иоанна; следовательно их тогда не было; следовательно и пр.: ибо если бы Папий говорил что-либо и об этих Евангелиях, то Евсевий упомянул бы о сем¹⁷³. Упомянул бы! Как будто древний писатель, сообщая к слову краткие выписки из древнейшего, непременно должен был упоминать обо всем, что́ со временем потребовалось бы позднейшим потомкам?! Разумно ли это требование и выведенное из него заключение? Но если бы и упомянул, не поверили бы, перетолковали, устранили! Упоминает напр. Евсевий об этом Папии, что он пользовался (κέχρηται) 1-м посланием Иоанна; а так как несомненно, что писатель этого послания и Евангелия от Иоанна один и тот же, то он должен жить раньше Папия, и этому последнему должно быть известно и Евангелие его; но как относится критика к этому упоминанию Евсевия о Папии? Сопоставляют это Папиево свидетельство с свидетельством Поликарпа о том же (см. выше) и говорят: «как малым однако же может довольствоваться вера! Итак, двумя совсем не достоверными цитатами (zwei völlig ungewissen Citaten) из Поликарпа и Папия доказана подлинность послания!»¹⁷⁴. сказание Евсевия (который читал Папия), что Папий пользовался первым посланием Иоанна) могло случиться то же, что́ и с свидетельством Поликарпова послания к Филадельфийцам: всякий, кто не исповедует, и пр. (1Иоан. 4, 3)… Но что́ такие общие сентенции (solche allgemeine Sentenzen), которые могли быть заимствованы вовсе не из определенного письменного источника, а могли быть анонимно ходячие (anonym circuliren konnten), могут доказывать в пользу существования такого писания, как первое послание Иоанна?»¹⁷⁵. Но Евсевий говорит не об одной частной, отдельной сентенции, заимствованной Папием из 1-го послания Иоанна, а о том, что он пользовался (κέχρηται) им вообще?... Как бесцеремонно обращается критика с ясными свидетельствами древности! Так можно все доказывать, и все отвергать! Но довольно. Для непредубежденного исследователя свидетельство Папия имеет полную силу доказательства подлинности наших Евангелий от Матфея и Марка; и если в нем не упоминается о других двух Евангелиях, то не потому, чтобы их тогда не было, но по неизвестным нам причинам; а что тогда они были уже, это видим вполне из других современных Папиеву, и еще ранних, указаний.

5

Один из важнейших свидетелей половины II века о подлинности наших всех четырех Евангелий – Иустин философ и мученик († 163 г.) это человек, который много путешествовал по Азии и Европе, и следовательно имел полную возможность хорошо ознакомиться с тем, что́ принимали все знаменитые и незнаменитые местные церкви за подлинно-апостольское, и что́ отвергали как неподлинное или сомнительное. Этот писатель церкви цитирует так называемые у него ἀρоμνημονεύματα ἀρоστόλων – воспоминания апостолов, которые называются Евангелиями, и приводит множество мест из всех наших четырех Евангелий – иногда буквально, иногда с некоторыми изменениями; в немногих впрочем местах цитируемых слов нет ни в одном из наших Евангелий¹⁷⁶. Разумеется, что этот свидетель, по важности своей, не мог не обеспокоить критиков отрицательных направлений, и они вооружились всеми силами против мысли о заимствовании им цитат из наших Евангелий. Особенно Бауровой школе нужно было устранить значение этих свидетельств, и особенно о Евангелии от Иоанна, и доказать, что Иустин заимствовал приводимые им места не из наших Евангелий¹⁷⁷. С этой целью писались целые книги и обширные статьи, в которых употреблялись всевозможные средства перетолковать отношение Иустина к нашим Евангелиям¹⁷⁸. В краткой статье нам нет возможности разбирать эти перетолкования, и мы для примера лишь укажем на перетолкования важнейших мест. Вот например одно из ясных свидетельств Иустина о Евангелиях от Матфея (или Марка) и Луки: «апостолы в оставшихся от них воспоминаниях (ἀρоμνημονεύμασιν), которые называются Евангелиями (ἄ χαλέιται ἐναγγέλια), предали, что так повелел им Иисус: приняв хлеб, благодарив, Он сказал: сие творите в Мое воспоминание (Лук. 22:19); сие есть тело Мое; и также взяв чашу, и благодарив сказал: сие есть кровь Моя (Мф. 26:27; Марк. 14: 22. 23), и преподал им одним»¹⁷⁹. Итак, писания, которые Иустин обыкновенно называет ἀρоμνημονεύματα, называются Евангелиями; составлены они апостолами; из двух (или трех) таковых Евангелий приводятся Иустином ясные изречения, читаемые в наших нынешних Евангелиях: – свидетельство о подлинности их, кажется, очень ясное? Что́ же говорят об этом свидетельстве Иустина? Приведши первые слова этого свидетельства, Креднер замечает: «ограничения четырьмя Евангелиями очевидно здесь нет. Если бы Иустин имел при этом в виду их, то должен был бы сказать: в воспоминаниях, которые называются четырьмя Евангелиями»¹⁸⁰. Представляем суду всякого беспристрастного исследователя эту выписку из сочинения человека, пользующегося авторитетом. Иустин, приводя слова из Евангелий от Матфея (или Марка) и Луки об установлении таинства Евхаристии, говорит, что их предали апостолы в своих воспоминаниях, которые называются Евангелиями; четвертый евангелист об этом событии вовсе не говорит, а Креднер утверждает, что если бы Иустин имел в виду наши четыре Евангелия, то должен был бы сказать, что это говорится в четырех Евангелиях!!.. Неужели это правдивая критика? – Еще: в разговоре своем с иудеем Трифоном Иустин пишет: «в воспоминаниях апостолов написано, что (диавол) приступил к нему (Иисусу) и искушал Его до того, что даже говорил: поклонись мне, и что Христос отвечал ему: отойди от Меня сатана. Господу Богу Твоему поклоняйся, и Ему одному служи» (Матф. 4:9; Лук. 4:8). Несколько ниже он говорит еще: «в воспоминаниях, которые, говорю, составлены апостолами и последователями их (говорится или написано), что пот Его как капли (крови) изливался, когда Он молился и говорил: да мимо идет, если возможно, чаша сия» (Луки 22:44; Матф. 26:39)¹⁸¹. Итак, воспоминания эти были записаны, и записаны апостолами и их непосредственными учениками; из воспоминаний этих приводятся изречения, содержащиеся в наших Евангелиях от Матфея и Луки (апостола и ученика апостольского): – ясное свидетельство о наших Евангелиях. Что́ же делают с этим свидетельством? Гильгенфельд обращает внимание здесь, как и в предшествующем свидетельстве, на форму множественного числа (апостолы и последовавшие им) и на значение греческих членов, стоящих перед этими словами, и делает такое, в изумление приводящее, замечание: «Иустин, конечно, не называет своих Евангелий писанием одного апостола и одного ученика апостольского, но также не называет их писаниями апостолов и учеников апостольских в том смысле, чтобы он из общества апостолов и мужей апостольских выделял некоторых, как евангелистов; он называет их очевидно гораздо определительнее – писаниями вообще апостолов и тех, которые им последовали, так что мы остаемся только при обществе апостолов и апостольских мужей»¹⁸², т.е. проще сказать: Иустином цитируемые воспоминания апостолов суть записи вообще апостолов и учеников апостольских, а не четырех только из них. Какие же это записи? Иустиновы цитаты всего лучше подходят к Евангелию от евреев, которое называлось также Евангелием от апостолов, отвечают на этот вопрос¹⁸³. Вот к чему шла вся эта речь о множественном числе и членах! Но – ведь это недостойная названия критики придирка! Неужели нужно требовать от каждого свидетеля древности точности протоколиста, чтобы он говорил при всяком случае, что вот из всех апостолов и учеников их только четыре записали свои воспоминания и предали в них то и то? Странное (чтобы не сказать резче) требование! Что́ касается до названия Евангелия от евреев Евангелием от апостолов, то об этом названии упоминает один только блаж. Иероним (в конце IV и начале V в.), говоря, что им пользовались Назореи¹⁸⁴, незначительная секта в пределах Палестины. Называлось ли оно так раньше, например, во времена Иустина? Ни откуда этого не видно, ни одного свидетельства древности об этом нет. Можно ли же на этом основании утверждать, что Иустин ссылается не на наши Евангелия, а на Евангелие от евреев, которое, как из всего видно, употреблялось только в незначительной секте еретической, – Иустин, имевший обширные средства знать, какими Евангелиями пользовались знаменитейшие в то время церкви, а не какая-нибудь незначительная секта? Это можно было бы утверждать только в том случае, если бы совсем неизвестно было, что во времена Иустина известно было Евангелие, написанное четырьмя апостолами, а этого не докажет ни одна критика. Откуда явилось διά τεσσάρων – ключ к уразумению их, и он открывает нам, что эти ἀρоμνημονεύματα ἀρоστόλων – наши четыре Евангелия, которые Тациан попытался свести в одно (под влиянием некоторых еретических воззрений своих)¹⁸⁵. Откуда бы в самом деле взялись у Тациана четыре Евангелия, если бы учитель его, Иустин, не об них говорил, а о каком-то Евангелии от евреев, которое новая критика считает каким-то сборником, заменяющим все наши Евангелия, и к чему бы Тациану самому нужно было составлять такой сборник, или свод, который уже был? Целый ряд других свидетельств, современных Иустину, ранних и поздних, говорит о четвероевангелии; Иустин примыкает к этому ряду, ясно указывая Евангелия, написанные апостолами и учениками их; а тут поставляют его в ряд свидетелей о каком-то Евангелии, употреблявшемся только в незначительной еретической секте, отвергнутом церковью. Странно!... Указывают на то, что Иустин говорит об апостолах (во множественном числе), когда приводит слова какого-либо одного из наших Евангелий¹⁸⁶: но разве это доказательство, что Иустин пользовался не нашими Евангелиями, а Евангелием – secundum Apostolos? Это – обычный оборот речи (апостолы говорят, хотя бы говорил один из них), основывающийся на том, что апостолы единомысленнии; наконец, это просто – риторический оборот речи: неужели и к нему нужно привязаться, и из него выводить неблагоприятные для Иустина следствия при видимых доказательствах противного?... Еще один пример из свидетельств Иустина о Евангелии от Иоанна. У Иустина, в числе многих мест, приводимых из Евангелия от Иоанна, есть такое место: «Христос сказал: если не возродитесь (ἀν μὴ ἀνγενεήθητε), не внидете в царствие небесное. А что невозможно однажды рожденным войти (во второй раз) в утробы рождающих, это очевидно для всех»¹⁸⁷. Это место из Евангелия от Иоанна (Ин.3:3–5: первая половина – слова Христовы, вторая – перифраз слов Никодима). Но Баур и Целлер стараются доказать, что эти слова взяты из Евангелия от евреев (хотя неизвестно, были ли они в нем: ни в одной древней цитате из Евангелия от евреев нет этого места Евангелия Иоаннова). Как же однако это доказать? Это место из Иоанна в перифразе приводится в так называемых Клементинах: «так нам клялся пророк, говоря: истину говорю вам: если не возродитесь (ἐαν μὴ ἀνγενεήθητε) водою живою во имя Отца, Сына, Святого Духа, то не внидете в царствие небесное»¹⁸⁸. Это место из Клементин, говорят, одинаково с местом из Иустина, и оба далеки от слов Евангелия Иоаннова; а так как, по мнению тюбингенской школы, все цитаты Клементин заимствованы из Евангелия от евреев, то следовательно и место из Иустина заимствовано оттуда же¹⁸⁹. Доказательно? И такими-то фантасмами, натяжками, предположениями, ни на чем не основанными, хотят ослабить силу Иустиновых свидетельств о наших Евангелиях!... На вопрос: почему Иустин приводит большей частью не точно слова из наших Евангелий, а с перифразом, – ответ тот же, почему и другие древние писатели так делают. Выше мы уже говорили об этом. Заключаем речь о свидетельствах Иустина словами Семиша о них, сказанными по добросовестном разборе цитат Иустиновых: «апостольские воспоминания (ἀρоμνημονεύματα) суть не что иное, как наши четыре канонические Евангелия, которые в главном месте¹⁹⁰ совершенно ясно обозначены. Если Иустин называет здесь писателями своих Евангелий апостолов и их учеников: этим он характеризует решительно четверицу канонических Евангелий. Ни об одном из древнейших евангельских апокрифов не доказано, чтоб он носил имя апостольского ученика, и еще менее доказано, чтобы апокрифические Евангелия когда-либо возводимы были к совокупному написанию апостолами или учениками апостольскими. Ни об одном следовательно из апокрифических Евангелий эти слова (Иустина) не могли быть употреблены, тем менее о так называемом Евангелии Петра, или безыменном Евангелии евреев, которое никто никогда не считал и не выдавал за непосредственное произведение апостолов… Еще заметим: ἀρоμνημονεύματα суть писания апостолов и их учеников, а не писания одного апостола и одного ученика апостольского. И вот давно известное параллельное (Иустинову) место из творений Тертуллиана, который, совершенно соответственно классификации Иустиновой, так разделяет четверицу канонических Евангелий: «мы знаем, что евангельские книги имеют писателями апостолов… и учеников апостольских: из апостолов Иоанн и Матфей внедряют в нас веру, из учеников апостольских Лука и Марк укрепляют ее (Adv. Marc., IV, 2).¹⁹¹

6

Важное место в числе свидетельств первохристианской древности о наших Евангелиях занимают свидетельства бывших вне церкви, врагов ее, еретиков первой половины II века и одного язычника. Выше заметили мы, что еретики второй половины II века и последующих веков, кроме небольшой секты алогов, отвергавшей подлинность Евангелия от Иоанна по догматическим, а не историческим причинам¹⁹², не отвергали подлинности происхождения Евангелий от апостолов, хотя это было бы сильнейшее их оружие против церкви, опиравшейся постоянно в действовании против них на Евангелиях. Мы заметили при этом, что если они не говорили ничего против подлинности наших Евангелий, то признавали их за подлинные по преданию от учителей своих, древнейших еретиков первой половины II века, которые следовательно и сами признавали их подлинными. Это подтверждается теми сведениями, немногими правда, но и при этом очень достаточными, какие сохранились от древних учителей церкви об еретиках первой половины II века, особенно о Маркионе и Валентине.

I. Известия древних о Маркионе и отношении его к нашим Евангелиям очень замечательны. Маркион, изгнанный из Синопа, жил в Риме, некоторое время с Иустином и Валентином, в конце первой половины II века. Указываем на это последнее обстоятельство потому, что из свидетельств этих трех лиц разных направлений, сошедшихся в столице тогдашнего мира, несомненно видно, что четвероевангелие наше в церкви римской, и следовательно в других церквях, имевших сношение с нею, было признано и принято как апостольское. О св. Иустине мы говорили. О Маркионе свидетельства древних¹⁹³ таковы, что он принимал одно только Евангелие от Луки, а прочих не принимал, но не потому, чтобы не признавал подлинности их происхождения от апостолов, и именно от тех самых, которым они приписываются церковью, но по своим еретическим воззрениям. Он был глава антииудейской гностической секты, отвергал божественное достоинство Ветхого Завета, и из апостолов питал особенное уважение к апостолу Павлу, считая его также противником иудейства (вероятно по причине полемики его против иудействующих лжеучителей). Вот почему он и принимал именно Евангелие от Луки, как ближайшего ученика и спутника св. ап. Павла и писавшего под его руководством свое Евангелие. Прочих трех евангелистов он считал иудействующими, неправильно (будто бы) понявшими учение Христа «доброго Бога», тогда как Лука, руководимый Павлом, понимал его и изложил правильнее. Впрочем и Евангелие от Луки он не все принял, а составил по нему Евангелие свое, в котором изменил нечто несогласное с его мыслями, нечто опустил и нечто прибавил¹⁹⁴. Итак, Маркион признавал подлинность наших Евангелий – важнейшее свидетельство со стороны врага церкви, которому легче всего было устранить значение не принимаемых им Евангелий отрицанием их подлинности, если бы только это возможно было сделать. Но видно это было невозможно для него, если он не пользуется этим легким средством; невозможно же это было не по чему иному, как только потому, что предание всей церкви до его времени необоримо доказывало их происхождение от апостолов. – Разумеется, что этого важного свидетельства отрицательная критика не оставила без внимания и разбора, но – довольно; мы в этом случае не будем вступать с ней в полемику. Приемы все те же; натяжки все те же, нам уже известные. «Тогда как церковное предание со времен Иринея отрицало у Маркионова Евангелия всякую самобытность (Ursprϋnglichkeit), высталяла его как самовольное, в интересе этой еретической системы сделанное искажение Евангелия от Луки, немецкая критика, со времен Землера, все более и более разрушающая авторитет отцов церкви, Евангелие Маркиона или только сопоставляла с Евангелием от Луки, как самостоятельный отпрыск одного общего корня, или даже так далеко заходила, что этому еретическому Евангелию приписывала бо́льшую самостоятельность, чем каноническому Евангелию от Луки»¹⁹⁵. Есть чем хвалиться! Ириней, почти современник Маркиона, хуже знал мнения, воззрения и сочинения этого еретика, чем нынешние исследователи, судящие о нем только по отрывкам из его же и немногих других древних писателей? Кто же этому поверит? Ириней и следующие за ним писатели единогласно говорят о Маркионе то́; в XIX веке говорят, на основании их же свидетельств, совершенно противоположное: – нужно ли даже останавливаться, чтоб решить, где правда?...¹⁹⁶

II. О Валентине нужно думать, что он принимал наши Евангелия уже по тому одному, что последователи его, как мы выше видели, принимали за подлинные все наши Евангелия. Но кроме сего мы имеем прямое свидетельство Тертуллиана, что Валентин пользовался нашим целым Евангелием (integro instrumento)¹⁹⁷, только давал разным местам оного свое собственное, особенное толкование, соответственно своим еретическим воззрениям, – materiam ad scripturas excogitavit, как выражается Тертуллиан, т.е. влагал свой смысл в слова писания и Евангелий¹⁹⁸, что́ и действительно видно из мнений его, приводимых в творениях Иринея¹⁹⁹, равно как и то, что Валентин пользовался всеми нашими четырьмя Евангелиями, отдавая впрочем преимущество Евангелию от Иоанна, в котором он думал найти более подтверждений для своих воззрений. Лютцельбергер замечает об этом свидетельстве Тертуллиана о Валентине, что это только догадка Тертуллиана, будто Валентин пользовался чистым, неповрежденным Евангелием²⁰⁰. И будто этим можно устранить силу этого свидетельства! Где можно больше предположить догадку: в мнении ли нового писателя о древнейшем, которое основано на отрывках из творений древнего писателя, непосредственно знавшего воззрения и отношения к Евангелиям древнейшего, – дело очевидное. В словах Тертуллиана – не догадка, а прямое положение, или положительное свидетельство.

Оканчивая ряд древних свидетелей о подлинности Евангелий свидетельством о них язычника, жившего около половины II века, Цельса. Этот язычник написал книгу под названием λόγος ἀληθἡς, направленную против христианства. В ней между прочим он имел в виду поражать верования христиан их же собственным оружием, т.е. из их же писаний²⁰¹. Ориген написал опровержение на эту книгу язычника; из этого-то опровержения мы и знаем, как смотрел Цельс на наши Евангелия. Из него видно: а) что Цельс знал все наши четыре Евангелия, ибо из всех их он приводил места, или делал указания²⁰². Что он употреблял именно наши Евангелия, это видно, с одной стороны, из того, что приводимые места находятся в наших нынешних Евангелиях, с другой – из того, что Ориген, опровергавший его, нигде не говорит, чтобы Цельс заимствовал места не из тех Евангелий, которые признавались апостольскими во времена Оригена во всей церкви, сущей под солнцем, и следовательно Евангелия, которыми пользовался Цельс, были те самые, которыми пользовался и Ориген, т.е. наши нынешние канонические Евангелия. б) Что Цельс не сомневался в происхождении этих Евангелий от учеников Иисуса, ибо не раз указывает он прямо, что ученики Иисуса написали то или то²⁰³, и нигде не делает никакого замечания против подлинности их. Это свидетельство язычника о наших Евангелияхочень важно. Врагу христиан, решившемуся опровергать их верования и насмехаться над ними, естественне всего было доказать им, что эти верования их основываются на подложных, когда-то кем-то неизвестно составленных книгах, что эти книги не имеют посему достоверности, что основываться на них нельзя и пр. т. под. Но он не отвергает их подлинности. Что́ это значит? То, что во время Цельса эти книги признавались уже за подлинные писания апостольские, и уверенность в их апостольском происхождении была так тверда, что враг христианства не дерзнул даже усомниться в этом. Значит уверенность сия переходила уже и в мир языческий. – Как же отнеслась к этому важнейшему свидетельству отрицательная критика? Штраусс нашелся только заметить, что Цельс, приписывая ученикам Иисуса составление Евангелий, не говорит о писателях их в частности²⁰⁴. Что́ ж? неужели этим ослабляется сила Цельсова свидетельства? Из наших именно Евангелий приводит он множество мест; что́ же, если он и не называет писателей их по именам?... А Лютцельберг замечает о Цельсе только, что «никто не знает, когда он жил»²⁰⁵. И подобными фразами думают ослабить силу Цельсова свидетельства?...

Толик имеем облежащ нас облак свидетелей о происхождении наших Евангелий в их настоящем виде от апостолов и их непосредственных учеников – тех именно лиц, имена которых они носят в своих надписаниях. Еще многое мы опустили, многое не раскрыли с надлежащею подробностью по обширности предмета; но, кажется, и сказанного достаточно, для убеждения в истине всякого беспистрастно относящегося к делу. Только пристрастное отношение к делу, только желание во что́ бы то ни стало оправдать предвзятые теории для спасения любимых школьных воззрений на христианство и вообще на развитие религии в человечестве могли подвигнуть к тому, чтобы заподозрить или вовсе отстранять необоримую силу этого длинного ряда свидетельств, но за то это пристрастное отношение с первого же почти раза и обнаруживает себя во всех попытках устранения силы этих свидетельств, обнаруживает себя в натяжках, перетолкованиях, искажениях. Еще когда эта критика держится более в сфере общих воззрений, отвлеченных взглядов, не вдаваясь в частности и подробности, ее суждения представляются как будто благовидными; но как скоро дело дойдет до основ, до частностей и подробностей, исчезает даже и эта кажущаяся благовидность, и является эта критика в весьма непривлекательном виде. Натяжки, перетолкования и особенно взаимные противоречия до мелких частностей и подрпобностей, а отсюда шаткость, неопределительность до того, что посторонний наблюдатель в изумление приходит и не знает, на чем остановиться, – вот что́ здесь открывается в ней. Весьма грустное явление представил бы подробный свод этих разнообразных и взаимно-противоречащих мнений и взглядов разных представителей отрицательной критики по разным вопросам о Евангелиях. Мы представили лишь некоторые примеры их, наравне с примерами разных натяжек, перетолкований и словоухищрений относительно одного пункта – внешних свидетельств о происхождении Евангелий, и то далеко не все. Но и из них уже можно довольно видеть характер этой критики, и насколько она несостоятельна в своем противодействии твердому, основанному незыблемо на всеобщем и единодушном предании вселенской церкви, верованию в происхождение наших канонических Евангелий в их настоящем виде, от тех апостолов, имена коих они носят в своих надписях.

В первые века христианства, кроме четырех полинно-апостольских Евангелий, признанных церковью каноническими, было довольно много евангелий неподлинно-апостольского происхождения, которых церковь не приняла в свой канон священных книг, из которых одни дошли до нас, а другие известны только по указаниям на них и более или менее значительным извлечениям из них, сохранившимся в творениях древних отцов, учителей и писателей церковных. К Евангелиям последнего рода относится и так называемое Евангелие от евреев, которое известно было некоторым из древних церковных писателей и из которого довольно много извлечений сохранилось особенно в творениях блаж. Иеронима и св. Епифания²⁰⁷.

Вопрос об этом Евангелии, или, точнее, об отношении этого Евангелия к нашему нынешнему каноническому Евангелию от Матфея, получил особенно важное значение в исследованиях о Евангелиях и евангельской истории с тех пор, как приверженцы так называемой тюбингенской школы Баура вздумали придать этому Евангелию особенно важное значение в ряду письменных памятников первохристианской церкви. Совершенно вопреки прежним ученым исследованиям об этом утратившемся Евангелии и совершенно неожиданно для ученого мира они стали утверждать, что это Евангелие древнее всех наших канонических Евангелий, что оно первоевангелие (Ur-Evangelium), которое до появления наших канонических Евангелий было в употреблении в древнейшей христианской церкви²⁰⁸. Из этого понятна уже важность вопроса и беспристрастного решения его.

Сущность этого вопроса заключается в следующем: целый ряд древних писателей церковных, начиная с Папия († ок. 120), свидетельствует, что евангелист Матфей написал Евангелие свое первоначально на еврейском языке, но употребления этого еврейского Евангелия в древней церкви мы не видим; вместо него с самых ранних времен употреблялось в церкви греческое Евангелие от Матфея. Где же подлинник? Его видели некоторые из древних в Евангелии, употреблявшемся в обществах Евионеев и Назореев²⁰⁹, которое называлось Евангелием от евреев и Евангелием от апостолов. Само собою разумеется, что если это Евангелие принималось только в обществах еретических и не принималось в православной церкви, то этому должна была быть причина важная: причина эта – ранняя порча этого Евангелия в руках еретических сект. Так и понимали и понимают отношение Евангелия от евреев к еврейскому Евангелию от Матфея новые и новейшие ученые, допускающие еврейский подлинник Евангелия от Матфея, с некоторыми лишь видоизменениями относительно частностей этого вопроса. Приверженцы новотюбингенской школы представили это отношение совсем в обратном и превратном смысле. Не признавая упоминаемого древними Евангелия, написанного Матфеем на еврейском языке, действительно Матфеевым, они считают древнюю запись учения и дел Господа, сделанную на еврейском языке и известную под именем Евангелия от евреев, древнейшею записью, явившеюся ранее всех наших канонических Евангелий; с этой записи, по их мнению, были сделаны разные переводы греческие, из которых во второй четверти второго столетия составилась одна редакция греческого Евангелия с определенным и твердым текстом; эта-то переработка Евангелия от евреев и есть будто бы наше нынешнее каноническое Евангелие от Матфея, в которое при переработке вошли некоторые, как они выражаются, универсальные элементы (universelle elemente), тогда как первая запись (Евангелие от евреев) имела совершенно иудействующий характер²¹⁰. Разберем свидетельства об этом первохристианской древности и, не вдаваясь в прямую полемику, посмотрим, насколько основателен сейчас изложенный взгляд новотюбингенской школы.

1) Вот более прямые и важные свидетельства древних о первоначальном языке Евангелия от Матфея.

Папий говорит: «Матфей записал беседы Господа на еврейском языке, а толковал их кто как мог»²¹¹. У Евсевия, который заимствовал это свидетельство из не дошедшего до нас, но известного ему, сочинения Папиева под названием: «Изъяснение Господних изречений», непосредственно пред сим приводится свидетельство о Евангелии от Марка, записанное Папием со слов пресвитера Иоанна, непосредственного ученика самого Иисуса Христа и сотрудника апостолов, следовательно свидетельство вполне достоверное; следовательно и это свидетельство о Евангелии от Матфея так же достоверно, как слышанное Папием, вероятно, от того же пресвитера, имевшего полную возможность знать истину от самих апостолов.

Совершенно независимо от предания, записанного Папием, другое предание о первоначальном языке Евангелия от Матфея, сообщаемое Евсевием. Он говорит о Пантене, знаменитом наставнике знаменитого александрийского училища († ок. 212г.): «Пантен, говорят, ходил к индийцам и у некоторых тамошних жителей, познавших Христа, нашел еще до его прибытия принесенное туда Евангелие от Матфея. Им проповедывал один из апостолов, Варфоломей, и оставил у них написанную на еврейском языке книгу от Матфея, которая и сохранилась до означенного времени»²¹². Едва ли нужно было апостолу Варфоломею нести к индийцам перевод еврейский греческого Евангелия от Матфея; если он принес, то вероятно подлинник, и значит Евангелие это было написано первоначально на еврейском языке.

Св. Ириней говорит: «Матфей написал Евангелие для евреев на их собственном языке, в то время, когда Петр и Павел проповедывали и основывали церковь в Риме»²¹³. Ириней был ученик Поликарпа и Папия, учеников апостольских, следовательно мог слышать предание из вторых уст; следовательно, если он свидетельствует, что Евангелие от Матфея писано первоначально на еврейском языке, то значит это несомненно верно.

Ориген говорит: «из предания узнал я о четырех Евангелиях, которые одни только бесспорно принимаются всею поднебесною Церковью Божиею. Мне известно, что первое Евангелие написано Матфеем, некогда мытарем, а потом апостолом Иисуса Христа; написал же он его для уверовавших из иудеев на еврейском языке"²¹⁴.

Итак в первенствующей церкви было предание, как видно, общее и единодушное, о том, что первоначальный язык Евангелия от Матфея еврейский.

Блаженный Иероним впоследствии говорил: «Матфей в Иудее издал Евангелие на еврейском языке для тех особенно, которые уверовали от обрезания; кто после перевел его на греческий язык, не довольно известно»²¹⁵. И в другом месте: «Матфей первый в Иудее составил Евангелие Христово еврейскими буквами и словами для тех, которые уверовали от обрезания; кто после перевел его на греческий язык, не довольно известно»²¹⁶. Евсевий говорит: «Матфей, проповедав (учение Христово) сперва евреям, а потом вознамерившись идти к другим, изложил на отечественном их языке, известное ныне под его именем, Евангелие»²¹⁷.

Подобные сим свидетельства есть у Епифания, Златоуста, Августина и у других древних писателей. Прибавим к этому, что ни у кого из древних нет ни одного свидетельства, чтобы Матфей написал свое Евангелие первоначально на греческом языке. Это еще более утверждает достоверность вышеприведенных свидетельств. Как бы ни усиливались перетолковывать эти свидетельства; для непредубежденного читателя их не может быть никакого сомнения, что, по общему и единодушному преданию церковному, Матфей написал свое Евангелие первоначально на еврейском (т.е. тогдашнем сирохалдейском) языке.

2) Где же это Евангелие? Следов его, частию ясных, частию не совсем определительных, довольно много в указаниях древних писателей церковных. Не держась хронологии в приведении сих указаний, мы разберем более ясные из них, освещая ими не совсем ясные и определительные.

Св. Ириней говорит об Евионеях: «они употребляют только то Евангелие, которое произршло от Матфея"²¹⁸. Судя по тому, что эта секта состояла из обращенных в христианство евреев, надобно полагать, что у нее употреблялось не греческое Евангелие от Матфея, а еврейское, на каковом языке оно и было первоначально написано по свидетельству того же Иринея. Вот первый след утратившегося еврейского подлинника Матфеева Евангелия. Евсевий говорит, что Евионеи употребляли только одно Евангелие, так называемое от евреев.²¹⁹ Итак первоначальное Матфеево Евангелие, которым одним только пользовались Евионеи, называлось у них Евангелием от евреев. Если так, то мы можем для бо́льшего объяснения дела обратиться к блаженному Иерониму, который сообщает довольно много сведений об этом Евангелии от евреев, который сам жил в Палестине и довольно занимался вопросом о еврейском подлиннике Евангелия от Матфея и Евангелии от евреев. Вот что́ пишет он: «в Евангелии от евреев, которое сохранилось на сирохалдейском языке, но написано еврейскими буквами, которым даже доселе пользуются Назореи (в Евангелии) от апостолов, или, как многие полагают, от Матфея, которое и в кесарийской библиотеке находится, повествуется», и проч.²²⁰ Из этого Иеронимова свидетельства, в сопоставлении его с другими сейчас приведенными свидетельствами Иринея и Евсевия, вытекают следующие два положения:

а) Евангелие от евреев тождественно с Евангелием, употреблявшимся у Евионеев и Назореев; и

б) Евангелие от евреев происходит от Матфея, т. е. это Евангелие есть первоначальное еврейское Евангелие от Матфея, по мнению многих.

В подтверждение этих двух положений приводим еще несколько свидетельств блаженного Иеронима и св. Епифания. В комментарии на Евангелие от Матфея (Мф.12:13) Иероним говорит: «в Евангелии, которым пользуются Назореи и Евионеи, которое недавно мы перевели на греческий язык и которое у многих называется подлинным Матфеевым»²²¹… «Евангелие, которое называется от евреев и которое мною недавно на греколатинскую речь переложено…»²²², следовательно то же, которым пользовались Евионеи и Назореи. То же самое и еще яснее подтверждает Епифаний. Он говорит об Евионеях: «они принимают Евангелие от Матфея, но называют его Евангелием от евреев, ибо справедливо, что Матфей один в новом завете на еврейском языке проповедал и изложил Евангелие»²²³. О Назореях он говорит: «они имеют полнейшее Евангелие от Матфея еврейское: ибо у них именно оно, как из начала на еврейском языке написано, еще сохраняется»²²⁴. Но,

в) это тождество Евангелия от евреев, Евангелия употреблявшегося у Евионеев и Назореев, и Евангелия первоначального Матфеева еврейского – было не во всем. В частностях они отличаются более или менее одно от других. Что́ касается до подлинного еврейского Евангелия от Матфея и Евангелия употреблявшегося у Евионеев и Назореев, то отличие их видно уже из того, что блаженный Иероним это последнее под именем Евангелия от евреев вздумал перевести на греческий и латинский языки: ибо к чему было бы переводить, если бы этот еврейский подлинник вполне был одинаков с нынешним нашим греческим Евангелием от Матфея? Видно они были отличны, и первое – только многими принималось за подлинное Евангелие от Матфея. Одно время, кажется, он сам думал, что это Евангелие Евионеев и Назореев есть подлинное Евангелие от Матфея первоначальное²²⁵, но в позднее написанном комментарии на Матфея и еще в более позднейшем опровержении Пелагия он говорит только, что многие признают его подлинным Матфеевым. Ссылается он, правда, на Оригена, который будто бы часто пользовался этим Евангелием, но Ориген, осторожный в этом деле, оговаривается, говоря об этом Евангелии: «если впрочем кому-либо угодно принять его (Евангелие от евреев) не по его авторитету, а ради уяснения предложенного вопроса»²²⁶, – а это, как еще увидим, вовсе не говорит, чтобы Ориген принимал Евангелие от евреев, употреблявшееся у Евионеев и Назореев, за первоначальное еврейское Евангелие от Матфея. Относительно Евангелия, употреблявшегося у Евионеев и Назореев под именем Евангелия от евреев, у Епифания находим, что оно было также неодинаково у тех и других. О той и другой секте он говорит, что они принимают Евангелие от Матфея в его еврейском подлиннике, но об Евионеях он говорит, что они принимают не полное это Евангелие, а начинающееся повествованием о крещении Иисуса Христа²²⁷ (т.е. без первых двух глав нынешнего Евангелия от Матфея), тогда как о Назореях он говорит, что они принимают полнейшее²²⁸ Евангелие от Матфея, т.е. как оно первоначально по-еврейски написано (т.е. с первыми двумя главами). Правда, когда он к этому присовокупляет, что точно не знает, содержится ли в этом последнем Евангелии родословие от Авраама до Христа²²⁹ (Матф. 1:1–17), то кажется, что это назорейское Евангелие он знал только по слухам, а не видал его сам, и оно у него под рукою не было. Но если мы примем во внимание свидетельство Епифания и Иеронима о том, что́ по повествованиям Евангелия Евионеев и Назореев было при крещении Христа, когда он выходил из воды: то должны будем признать, что Евангелия, употреблявшиеся у них, были несколько различны, по крайней мере в этом повествовании. То, что́ Епифаний приводит из евионитского Евангелия, как увидим, отличается от повествований как нашего нынешнего Евангелия от Матфея, так и того, которое нашел Иероним у верийских Назореев.

Эти свидетельства древних писателей проливают довольно ясный свет на вопрос о Евангелии от евреев, особенно если взять еще во внимание места, приводимые в их писаниях из этого Евангелия и Евангелий Евионеев и Назореев. Все эти писатели считают все три Евангелия в сущности за одно и то же, и именно за тождественное с еврейским Евангелием от Матфея, но в некоторых подробностях все три были отличны одно от другого. По соображении всех их свидетельств и приводимых ими мест из этих Евангелий, нужно вывести то следствие, что:

г) Евангелие от евреев, Евангелие Евионеев и Евангелие Назореев были три редакции одного и того же Евангелия, в котором нельзя не узнать первоначального еврейского подлинника нашего канонического Евангелия от Матфея, которое однако же вытеснено было из всеобщего употребления весьма рано сделанным греческим переводом этого Евангелия и оставалось в употреблении только в обществах христиан из евреев отпадших от церкви. – Так как эти общества были вне церкви, то и Евангелие это не осталось у них в целости, но потерпело некоторые изменения, и именно в таком виде представляются эти изменения: Евангелие от евреев есть незначительно измененное еврейское Евангелие от Матфея; Евангелие Назореев – уже значительно испорченное Евангелие от Матфея; Евангелие же Евионеев есть искаженное особенными воззрениями секты Евангелие от Матфея. – Проследим, насколько то позволяют средства, эти изменения.

Древнейшие свидетельства о Евангелии от евреев – у Игнатия Богоносца и Папия, по словам Евсевия и Иеронима.

О св. Игнатии бл. Иероним говорит: «он написал и послание к Смирнянам, в котором дает свидетельство о Евангелии, недавно переведенном мною (т.е. о Евангелии, употреблявшемся у Назореев и Евионеев, которое он называет Евангелием от евреев), говоря о лице Христа: я и по воскресении видел Его во плоти и верую, что это Он действительно. И когда Он пришел к Петру и к тем, которые были с Петром, сказал им: вот осяжите Меня и видите, что Я не дух бестелесный. И тотчас прикоснулись и уверовали»²³⁰. Итак, бл. Иероним полагает, что приводимое Игнатием место находилось в Евангелии от евреев. Евсевий, также знавший Евангелие от евреев, приводя те же слова Игнатия, замечает, что они неизвестно откуда заимствованы²³¹. По словам Оригена, также знавшего Евангелие от евреев, приводимые Игнатием слова находились в так называемой проповеди Петровой. – Между тем приведенное Игнатием (в перифразе) место есть в Евангелии от Луки (Лк.24:36–41, особенно ст. 39: Осяжите Мя и видите, яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща), и вместе с многими учеными нужно полагать, что оно есть перифраз указанного места Евангелия от Луки. Тем не менее из приведенных свидетельств нужно вывести следующее в отношении к рассматриваемому вопросу: а) если место, приводимое Иеронимом, было в Евангелии от евреев, которое перевел он, то значит в его время это Евангелие было уже не чистое первоначальное Евангелие от евреев, тождественное с еврейским Евангелием от Матфея, а с прибавлениями, – из канонического ли Евангелия от Луки, или апокрифической проповеди Петра, или из предания. б) Если верить Иерониму, что Игнатий действительно заимствовал приведенное место из Евангелия от евреев, то значит и во времена Игнатия оно было уже не первоначальное Матфеево еврейское Евангелие, а с прибавлениями. в) Если Евсевий, знавший Евангелие от евреев, не находил в нем приведенного Игнатием места, то списки этого Евангелия, какие имели под руками Евсевий и Иероним, были различны, следовательно списки этого Евангелия были во времена Евсевия и Иеронима неодинаковы. – Эти заключения подтверждаются дальнейшими свидетельствами древности.

О Папии Иеропольском Евсевий говорит: (Папий) «рассказывает также историю о жене, которую за многие преступления обвиняли пред Господом, о чем пишется и в Евангелии от евреев»²³². Повествование об обвиняемой пред Господом жене находится в Евангелии от Иоанна (Ин.8:3–11), если только об этой жене речь у Папия; в других же подлинных Евангелиях подобного повествования нет. – Во всяком случае из этого свидетельства Евсевия о Папии нужно заключить, что Евангелие от евреев во времена Папия было также с прибавлениями к первоначальному Евангелию от евреев, тождественному с еврейским Евангелием от Матфея.

Климент Александрийский приводит одно место из Евангелия от евреев: «и в Евангелии от евреев написано: кто удивится, тот будет царствовать, и кто будет царствовать, тот упокоится»²³³. Это загадочное изречение не находится нигде в письменных памятниках древности, и неизвестно, откуда оно вошло в Евангелие от евреев. Во всяком случае из него видно также, как и из приведенных цитат, что это Евангелие и во времена Климента Александрийского было уже не чистое первоначальное еврейское Евангелие от Матфея, тождественное с Евангелием от евреев. Вероятно, из этого же Евангелия заимствовано и другое изречение у Климента, которого также нет в нынешнем Евангелии от Матфея и которое также свидетельствует, что Евангелие от евреев во времена Климента Александрийского отличалось от первоначального Евангелия Матфеева: «Господь возвестил в некотором Евангелии: тайна Моя для Меня и для сынов дома Моего»²³⁴.

Еще более следов повреждения Евангелия от евреев находим в извлечениях из него, какие приводит Ориген. – Вот например что́ приводит он из этого Евангелия: «написано в некоем Евангелии, которое называется от евреев, если впрочем кому угодно принимать его не ради подкрепления себя его авторитетом, а для уяснения предложенного вопроса. Сказал, говорится там, Ему (Иисусу) богатый юноша: Наставник, что́ доброе сделав, я буду жив? Сказал ему человек: исполняй закон и пророков. Отвечал ему: я исполнил. Сказал ему: иди, продай все, чем обладаешь, и раздели бедным, и приходи следовать за Мною. И начал богач чесать голову свою, и не понравилось ему. И сказал ему Господь: как же ты говоришь, что исполнил закон и пророков? В законе написано: возлюби ближнего твоего как себя самого, а вот многие братия твои, сыны Авраама, одеты навозом, умирают от голода, твой же дом исполнен многими сокровищами, и совершенно не переходит что-либо из него к ним. И обратившись, сказал Симону, ученику своему, сидящему при нем: Симон, сын Ионин, удобнее верблюду пройти сквозь иглиные уши, нежели богатому в царство небесное»²³⁵. Это, очевидно, повествование из Евангелия от Матфея (Мф.19:16–23). Но к нему сделаны три прибавления: а) печаль юноши изображена несколько странно, чесанием головы; б) прибавлен целый монолог: как же ты говоришь? и пр.; в) обращение сделано к одному Симону, тогда как по Матфею (Мф.19:23), оно сделано вообще к ученикам; очевидно, здесь нарочито сделано предпочтение Петру, которого особенно почитали христиане из иудеев, что́ указывает на происхождение у них этого прибавления. Заметим еще, что Ориген, как критик в деле исторических исследований тонкий и осторожный, не придает уже этому Евангелию важного авторитета, а оговаривается, приводя из него место: «если впрочем», говорит, «угодно кому-либо принимать это Евангелие не ради подкрепления себя его авторитетом, а для объяснения предложенного вопроса» (только!). Видно, он уже замечал, что характер речи (ῆθος) этого Евангелия отличается от характера подлинно-апостольской речи; и – он не признает его за подлинно-апостольское, именно Матфеево. – Вот еще два указания на Евангелие от евреев у Оригена: «Если кому угодно принимать Евангелие от евреев (опять сомнение в важности этого Евангелия!), то в нем Сам Спаситель говорит: тотчас взяла Меня Мать Моя – Дух Святый за один власов Моих и вознесла Меня на великий Фавор»²³⁶. «Если кто принимает его (Евангелие от евреев), то в нем написано: тотчас взяла Меня Мать Моя – Дух Святый и вознесла Меня на гору Фавор» и т.д.²³⁷ То же место приводит и блаженный Иероним²³⁸ в доказательство, что Дух Святый представляется то как мужеское, то как женское лицо, но что в Себе Самом Он – ни то, ни другое in divinitate enim nullus est sexus. – Не мудрено, что Ориген постоянно оговаривается, приводя места из этой книги: при всем сходстве этого Евангелия с Евангелием от Матфея, он замечал, что оно удаляется от характера апостольской речи; ибо он не мог не видеть в подобных прибавках Евангелия гностических идей о присутствии в Божественной Троице женского элемента (в роде Софии Ахамоф), каковые идеи стали особенно распространяться к концу II века, хотя в многообразных, иногда безобразных, видах, и которых влияние заметно между прочим, хотя в неопределенном виде, и в секте евионейской.

Из всего этого понятно, почему во времена Евсевия, когда довольно полно уже и определительно выражалось церковное мнение о каноне священных книг нового завета, мнение об этом Евангелии клонилось не в пользу его апостольского происхождения и авторитета. Не признавали его уже подлинным Евангелием от Матфея, как это было напр. с Иринеем, хотя еще и не отвергали до времени вполне его апостольского авторитета, не считали уже его в числе книг признанных (ὁμολογουμενα), хотя и не признавали его решительно подложным (ἀπόκρυφα), а поставляли в числе спорных или пререкаемых (ἀντλεγόμενα) книг; впрочем и спорным-то его признавали только некоторые. – «К сим же (спорным) книгам причисляют некоторые и Евангелие от евреев, которое пользуется особенною любовию у евреев, принявших Христа. Все сии книги (т.е. послания Иакова, Иуды, 2-е и 3-е Иоанна, Пастырь Ермы, Апокалипсис Петра, послание Варнавы, Апокалипсис Иоанна и Евангелие от евреев) признаются спорными»²³⁹. С одной стороны, о мен было предание, что оно подлинно Матфеево, но потом родились и сомнения в этом; с другой стороны, отклонения его от истинного характера апостольской речи поставляли пастырей церкви в затруднение признавать его подлинным, и – оно до времени считалось книгою спорною, пререкаемою в этом отношении. – Между тем со временем все яснее и яснее открывалось, что оно и не подложное и не подлинно-апостольское, но попорченное еретиками первоначальное Евангелие Матфея, и как испорченное – оно было отвергнуто церковью, для которой подлинник Матфеева Евангелия вполне заменялся верным переводом его, греческим нашим нынешним Евангелием от Матфея.

Из мест, приводимых из этого Евангелия последующими писателями церкви, видно, что в нем было, или со временем появилось, очень много изменений и прибавок сравнительно с нынешним каноническим Евангелием от Матфея. Так в том экземпляре, который Иероним нашел у еврейских Назореев, читается много такого, чего нет в нашем Евангелии от Матфея, а что прибавлено к этому Евангелию. Не выбирая всех мест, приведем два-три для примера. При описании крещения Иисуса Христа в этом Евангелии говорилось: «и было, когда Господь восходил от воды, и весь источник (fons) Духа Святаго сошел и почил на Нем, и сказал Ему; Сыне, во всех пророках Я ожи-дал Тебя, чтобы Ты пришел, в Я почил бы на Тебе, ибо Ты – покой Мой, Ты Сын Мой первородный, Который бу-дешь царствовать во веки»²⁴⁰. Это место очевидно Матф. 3:17, но в значительно измененном виде. А вот и совершенно новое повествование, какого нет в нынешнем Евангелии от Матфея. Вслед за приведенным местом Матф. 18:22, Иероним приводит следующее сказание из этого Евангелия: «вот Матерь Господа и братия Его говорили Ему: Иоанн Креститель крестит во отпущение грехов, – пойдем и крестимся от него. Он же сказал им: в чем Я согрешил, чтобы креститься от него? Nisi forte hoc ipsum, quod dixi ignorantia est.?²⁴¹ Еще приводится сказание, как по воскресении Христос явился апостолам и позволил осязать Себя (Лук. 24:39), с таким различием от подлинного сказания, что Господь пришел к Петру и бывшим с ним.²⁴² Далее приводится изречение Спасителя: «никогда вы не бываете радостнее, как когда видите вашего брата в любви (к вам пребывающаго)».²⁴³ Это может быть прибавка к Матф. 18:22. Из этих и других приводимых Иеронимом мест видно, что в Евангелии верийских Назореев были: а) повествования или речи, которых в Евангелии Матфеевом нет; б) изменения в повествованиях о некоторых происшествиях (в роде пояснений), и в) некоторое предпочтение апостола Петра прочим апостолам.

О Евангелии, употреблявшемся у Евионеев, св. Епифаний говорит вообще: «в имеющимся у них Евангелии, именуемом Евангелием от Матфея, которое не полно и не цело, но искажено и обсечено (называют же оное еврейским), содержится»...²⁴⁴ и за тем делает следующую выписку из него: «был некий человек, по имени Иисус, лет 30-ти, который избрал нас. И пришедши в Каперннаум, вошел в дом Симона, называемаго Петра, и отверзши уста свои, сказал: проходя мимо Тивериадскаго озера, избрал Я Иоанна и Иакова, сынов Зеведеевых, Симона, Андрея, Фаддея, Симова Зилота и Иуду Искариотскаго, и призвал тебя, Матфей, сидящаго при сборе податей, и ты последовал за мною. Посему хочу, чтобы вы была двенадцатью апостолами во свидетельстве Израилю. И стал Иоанн крестить, и приходили к нему фарисеи, и крестились, и весь Иерусалим. И имел Иоанн одежду из верблюжьих волос и кожаный пояс на чресле своем, и пища его, сказано, дикий мед, у котораго вкус манны, как у печенья в масле, – чтобы именно (прибавляет от себя Епифаний) слово истины обратить им в ложь, и вместо пругов соделать печенье в меду».²⁴⁵ «А начало Евангелия у них продолжает Епифаний) читается так: было во дни Ирода, царя иудейскаго, пришел Иоанн, крестя крещением покаяния в реке Иордан» и проч.²⁴⁶ Значит, в этом Евангелии недо-ставало первых двух глав нынешнего Евангелия от Матфея: они было оставлены, как противоречащие (особенно конец 1-й главы) мнению Евионеев, что Иисус был простой человек и родился от сожительства и от семени мужа, т.е. Иосифа, Христом же стал при крещении, когда сошел на него Дух. В Евангелии, употреблявшемся у Назореев, эти главы не были опущены, как видно из того, что бл. Иероним приводят из этого Евангелия два места, находящиеся во второй глава нашего Евангелия от Матфея.²⁴⁷ В назорейском Евангелии не доставало только родословия Христа, почему-то опущенного. Далее св. Епифаний продолжает: «Евангелие сие (употреблявшееся у Евионеев) присовокупляет: когда крестился народ, пришел и Иисус, и крестился у Иоанна; и как скоро вышел из воды, отверзлись небеса; Иоанн видит, что Дух Святый в виде голубя сошел на Иисуса и вошел в Него. И был с неба глас, глаголющий: Ты Сын Мой возлюбленный, к Тебе благоволил Я; я еще: днесь Я родил Тебя. И тотчас великий свет осиял место. Иоанн, видя Иисуса, говорит Ему: кто Ты, Господи? И опять был к нему гласа с неба: это Сын Мой возлюбленный, к которому благоволил Я. И тогда, сказано, Иоанн, припав к Нему, сказал: прошу Тебя, Господи, Ты меня крести; но Он запрещал Иоанну, говоря: оставь; так подобает исполниться всему»²⁴⁸. Если нельзя не заметить, что это повествование имеет довольно сходства с повествованием о сем в каноническом Евангелии от Матфея, то, с другой стороны, нельзя не заметить и того, что оно представляет другую рецензию, отличающуюся как от канонического повествования, так и от повествования о сем назорейского Евангелия, из которого приводит его блаженный Иероним. Св. Епифаний, приведши все эти выписки, так определяет их характер, а равно и значение опущения первых двух глав: «смотри, как учение у них (Евионеев) везде переиначено, как все извращено, испорчено, не имеет никакой правильности. Ибо Керинф и Карпократ, пользуясь тем же, что и у них, Евангелием, родословием в начале Евангелия от Матфея, хотят доказать, что Христос – от семени Иосифа и Мариина. Эти же думают нечто иное. Вырвав родословие из Евангелия от Матфея, как мы говорили, начинают придавать ему иное начало, именно такое: было, сказывают, во дни Ирода, царя иудейского, при архиерее Каиафе, пришел некто, Иоанн именем, крестя крещением покаяния в реке Иордане, и так далее. Поскольку, по сказанному прежде, угодно им утверждать, что Иисус действительно есть человек, Христом же соделался в Нем, как находим уже и в других ересях, Тот, кто снисшедши в виде голубя, соединился с Ним, и сам Христос есть рожденный от семени мужа и жены».²⁴⁹

В последующие времена, с исчезновением сект Евионеев и Назореев, прекращаются и свидетельства об Евангелиях, употреблявшихся у них. Из кратких свидетельств о сем блаженного Феодорита новых следствий относительно этого вопроса вывести никаких нельзя, ибо в них нет значительных новых данных. На одно только можно обратить внимание: он различает два класса Евионеев, из коих одни отвергают сверхъестественное рождение Христа, а другие принимают; и первые из них принимают одно только Евангелие от евреев, а последние Евангелие от Матфея (конечно еврейское)²⁵⁰. Но, кажется, нужно признать вместе с некоторыми учеными, что блаженный Феодорит двумя классами Еввионеев обозначает Евионеев и Назореев, и его свидетельство в этом случае совершенно одинаково с свидетельством св. Епифания, что первые принимали искаженное Евавгелие от Матфея, а последние полнейшее (πληρέστατον).

Вот все важнейшие свидетельства древности о так называемом Евангелии от евреев. Из сопоставления их и разбора, как вероятнейший, выходит такой результат: евангелист Матфей первоначально написал свое Евангелие на еврейском или сирохалдейском языке, которое во всеобщем употреблении церковном вскоре заменено было греческим переводом этого Евангелия, признанным церковию за каноническое Евангелие; первоначальное же Евангелие Матфеево осталось у христиан из евреев и было известно под именем Евангелия от евреев. С течением времени, когда из среды христиан из евреев начали выделятся секты Назореев и Евионеев, это Евангелие, перешедши к ним, начало постепенно терять свою чистоту и повреждаться; явились вставки, опущения и повреждения, частию невинные, частию под влиянием еретических воззрений этих сект, и притом так, что Евангелие Назореев есть поврежденное Евангелие от евреев, а Евангелие Евионеев есть уже искаженное этими еретиками Евангелие от евреев. Первоначальное Евангелие Матфеево еврейское в его первоначальной чистоте таким образом утратилось, что впрочем для веры не очень важно, так как сохранился древнейший верный перевод его, признанный церковью каноническим Евангелием. Признавать это испорченное Евангелие первоеваигелием, видеть в каноническом Евангелии от Матфея только переработку этого Евангелия может побудить лишь, предвзятая мысль школы о первоначальном развитии христианства: но за то эта мысль и дает себя видеть постоянно в искаженных исторических фактов и перетолкованиях.

Остается сказать несколько слов о названии этого Евангелия «Евангелием от апостолов» как оно надписывалось и называлось, по свидетельству Иеронима, у Назореев (см. выше). Из этого упоминания новотюбингенцы вздумали вывести следствие, что это Евангелие – первонанчальное, составленное всеми апостолами в руководство для первоначальной проповеди, и его-то именно употребляет Иустин мученик под именем ἀπομνημονεύματα Ἀποςόλων, как называет он Евангелия.²⁵¹ Это образчик, какие смелые заключения выводятся иногда под влиянием предвзятых мыслей из самых незначительных исторических данных. Кроме сейчас упомянутого указания Иеронимова, из древних только Ориген и Амвросий не менее кратко упоминают о Евангелии под названием Евангелия от апостолов и указывают на него, как на подложное, перечисляя некоторые подложные Евангелия в объяснение слов Луки: понеже мнози начаша чинити повесть (Лук. 1:1).²⁵² Более указаний древних на Евангелие с названием «от апостолов» нет. Можно ли же из них выводить такие смелые умозаключения, как рассматриваемое? Из упоминания Оригена и Амвросия об этом Евангелии вывести решительно ничего нельзя. Остается одно указание Иеронимово, что у Haзopеев Евангелие от евреев называлось Евангелием от апостолов; но так как и у Иеронима эта заметка остается без пояснения, то и на ней ничего твердого основать нельзя, – тем более что никто из древних, оставивших свидетельства о нем, ничего не оставил в разъяснение этой заметки. Может быть действительно у Назореев оно так и называлось, но – почему? Уже конечно не потому, что было составлено апостолами, так как все свидетельства называют это Евангелие Матфеевым, более или менее испорченным. Если оно так называлось, то может быть потому, как думают²⁵³, что в нем почти в самом начале, при повествовании об избрании апостолов, все они выводятся говорящими, как видно, из приведенного Епифанием места из этого Евангелия (см. выше); – может быть также, что Назореи, не признававшие апостольского авторитета Павла, усвоили своему Евангелию это название для того, чтобы придать ему, более важности, как проповеди избранных Христом 12-ти, против одного, призвания которого они не признавали. Догадки впрочем были бы здесь излишни; нет прямых свидетельств об этом, и мы не знаем в точности, почему Назореи испорченное Евангелие от Матфея называли Евангелием от апостолов. – Что же касается до тожества Иустиновых ἀπομνημονεύματα Ἀποςόλων с этим Евангелием от апостолов или от евреев, то принять этого совершенно невозможно. Из всех древних свидетельств о Евангелии от евреев видно, что оно было наше Евангелие от Матфея, только с прибавками, частию из наших канонических Евангелий, частию из предания или других источников с сокращениями и изменениями. Иустин же приводит бесчисленное множество цитат из всех наших канонических Евангелий, частию буквально, частию в перифразе, так что итак никаких решительно оснований полагать, чтобы все эти цитаты содержались в одном только Евангелии от апостолов или от евреев. Эта книга заманила бы в этом случае все четыре Евангелия наши, каковой книги однакоже не было в древности: иначе к чему бы ученику Иустина Тациану пытаться составлять такую книгу (διατσσάρων), когда она была уже в Евангелии от евреев? Нет, предположение такого Евангелия от евреев или от апостолов – чистая иллюзия, не имеющая ничего действительного в себе и не выдерживающая никакой критики. Притом же Иустин сам говорит, что эти называемые им ἀπομνημονεύματα называются иначе Евангелиями²⁵⁴ , а не одним Евангелием, как он должен бы был сказать, если бы пользовался не четырьмя Евангелиями, а одним только от евреев или от апостолов. Таким образом Евангелие от евреев, если называлось Евангелием от апостолов, то называлось только в последствии у Назореев, неизвестно впрочем достоверно на каких основаниях.