Глава III. Внутренние признаки происхождения первых трех Евангелий от апостолов

(Второе основание уверенности церкви в подлинности канонических Евангелий: внутренние признаки, заключающиеся в самих Евангелиях. Общие замечания о сих признаках и их значении; общее отношение к ним отрицательной критики. 1) Внутренние признаки происхождения первого Евангелия от ап. Матфея; отношение к ним отрицательной критики и выстав-ляемые ее признаки (мнимые) неподлинности этого Евангелия. 2) Внутренние признаки происхождения второго Евангелия от ап. Марка и возражения отрицательной критики. 3) Внутренние признаки происхождения третьего Евангелия от ап. Луки; суждения о возражениях против сего отрицательной критики)

Уверенность церкви в происхождении четырех канонических Евангелий от тех именно святых апостолов, именами которых надписаны они, основывается, кроме внешнего непрерывного от самых времен апостольских и единодушного вселенского предания церкви о их подлинности, на внутренних признаках, содержащихся в самых Евангелиях. – В содержании и характере каждого более или менее значительного исторического творения необходимо более или менее отражаются исторические обстоятельства происхождения его и личные особенности писателя. Посему, если есть свидетельства о написании известным лицом известной книги при известных обстоятельствах, то определяющий подлинность или неподлинность таковой книги по внутренним ее признакам исследует, соответствует ли содержание в характере книги указанным обстоятельствам и характеру писателя, и, судя по их соответствию или несоответствию, или признает подлинность книги, или сомневается в ней, или же совсем отвергает. Само собою разумеется, что чем полнее и подробнее внешние свидетельства о обстоятельствах написания книги и о писателе ее, и чем достовернее такие сведения, тем вернее и тверже могут быть суждения о подлинности или неподлинности книги на основании внутренних ее признаков: ибо в них более можно находить соответствия или несоответствия с внешними сведениями о сем.

О обстоятельствах происхождения наших канонических Евангелий сохранялось довольно иного исторических сведений, так что в содержании этих книг можно находить в довольно многих чертах соответствие с сими обстоятельствами, т. е. довольно много можно найти внутренних признаков подлинности их в этом отношении. Сведений о личннных особенностях и характере евангелистов, по крайней мере последних двух – Луки и Иоанна, также довольно, и сверх сего от этих последних дошли до нас другие книги (от Луки – книга Деяний апостольских; от Иоанна Апокалипсис и три соборных послания), с которыми можно сравнивать их Евангелия и усматривать их особенности и характер, так что и в этом отношении можно находить внутренние признаки подлинностей Евангелий. Но, с другой стороны, внешних сведений о обстоятельствах происхождения Евангелий и не так много, и особенности характера писателей не всегда настольно определенны, чтобы при рассмотрении содержания их Евангелий совсем не было места некоторым вопросам и недоумению; при том же сведения о обстоятельствах происхождения книг их не современны самому происхождению и не совсем до подробностей сходны между собою, а этого и достаточно для отрицательной критики, чтобы поставить вопрос о внутренних признаках неподлинности Евангелий, также как и о внешних свидетельствах, отрицательно, т. е. обратить эти признаки не в пользу подлинности Евангелий, а против нее. – Впрочем, сказать правду, если бы о какой-либо древней книге, относящейся к гражданской истории, было столько и таких свидетельств, и столько и такие внутренние признаки в самой книге соответствовали бы этим свидетельствам, и тем утверждали их силу, сколько есть свидетельств о наших канонических Евангелиях и признаков, соответствующих этим свидетельствам: то, кажется, никакая придирчивая критика не заподозрила бы такую книгу в подлинности, и некоторые не совсем ясные места в такой книге объясняла бы не в ущерб ее подлинности. Но дело идет о Евангелиях, признание подлинности которых совершенно разбивает и превращает в ничто некоторые любимые лжефифилософские воззрения на мир и человечество, на происхождение и развитие религии, и вот никакие, самые очевидные доказательства подлинности их в глазах таковых исследователей ее имеют силы; их ослабят, устранят, перетолкуют так, как едва ли бы дозволила себе сама эта критика в отношении ко всякому другому памятнику древнности.

Для достижения своей цели – заподозрить или совсем отвергнуть подлинность Евангелий по внутренним признакам, содержащимся а них самих, поборники отрицательной критики, кроме устранения или перетолкования признаков подлинности, соответствующих внешним сведениям о написании Евангелий и писателях их: 1) выискивают в них такие признаки или черты, которые по-видимому стоят в несогласии или противоречат этим сведениям, и придавая таковым признакам большее значение, чем внешним свидетельствам, противопоставляют их сим последним с целью ослабить или совсем устранить силу их. За тем 2), толкуя так или иначе равные новоизобретенные признаки внутренние, и так или иначе сочетавая их, сочиняют разные представления о обстоятельствах написания той или другой книги, выискивают в истории или сочиняют сами таковые обстоятельства и противопоставляют эти свои разные теории свидетельствам церковного предания. 3) То обстоятельство, что четыре книги содержать историю одного и того же лица, вместо того, чтобы свидетельствовать о подлинности сих книг, по причине их внутреннего согласия, под пером отрицательной критики обращается не в пользу их: выискивают в них взаимные (будто бы) противоречия, привязываются к кажущимся разногласиям, к некоторому несходству в некоторых сказаниях, и строят разные заключения о подлинности самых книг; самое сходство евангельских сказаний в повествованиях о некоторых событиях, сходство иногда почти буквальное, под пером их обращается также не в пользу подлинности книг евангельских. Потом 4), обращаясь, где можно, к событиям гражданской истории или к записям светских писателей о тех событиях, на которые есть указания в Евангелиях, отыскивают несоответствие между их показаниями и свидетельствами Евангелий и, считая более достоверными первые и придавая им более силы и значения, обращают их против достоверности и подлинности евангельских сказаний. И много, много разных приемов употребляет отрицательная критика, чтобы внутренние признаки подлинности Евангелий, содержащиеся в них самих, обратить не в пользу подлинности их, а против нее, так что вопрос о внутренних признаках подлинности Евангелий в отрицательной критике является в высшей степени сложным и запутанным, особенно в отношении к первым трем евангелистам, так называемым синоптикам; это поистине лабиринт, из которого не посвященному во все тонкости этого вопроса трудно выйти без верного, руководства твердой нити предания и веры. И это очень естественно в отрицательной критике; к этой сложности, запутанности и сбивчивости она должна была прийти, руководствуясь так этими внутренними признаками, как она руководствуется, т. е. отрешив их от внешних исторических свидетельств происхождении Евангелий. При этой отрешенности их от истории, в деле понимания и толкования их открывается широкое место произволу и фантазии, которые и уносят таковых толкователей в область исторических мечтаний и иллюзий, вместо действительной истории; а эта область так пространна и порядка в ней нет: что голова, то мечта.

Но эта мечтательность, даже эта сложность в запутанность вопроса о внутренних признаках подлинности Евангелий для поборников отрицательной критики очень пригодны, и усиленно, как будто нарочно, поддерживаются в ней. С одной стороны, помечтать об истории отрешившись от строгих исторических данных, гораздо легче и для некоторых приятнее, а с другой – разнообразием теорий можно спутать и сбить с толку нетвердого и неопытного читателя, особенно не очень знакомого с точными историческими данными. «Внутренняя критика, справедливо замечает Толюкк, особенно пригодна резонерам, которые хотят дать свободный ход своим субъективным тенденциям, и которых полет останавливается историческими данными, как тяжелой кладью. Это – легкая колесница, на которой философ может переноситься куда ему угодно. Правда, он рискует легко упасть, но если сумеет сохранять колесницу в правильном равновесии, то путешествует с большою скоростью. Ум тонкий может доказывать все в подобного рода вопросах (т. е. в вопросах о внутренних признаках подлинности или неподлинности книг, когда эти признаки не опираются ни на каком внешнем свидетельстве – положительнном или отрицательном, и отрешаются от истории). Он может доказать посредством тонких умозаключений, что писатель имеет все признаки истины, а вслед за тем, – что не имеет ни одного. Ему легко, следуя подвижному процессу диалектики, опирающейся только на внутренних критериях, делать попеременно сомнительную подлинность самою неопровержимою, и неопровержимую самою сомнительною.... Мы не думаем, замечает Толлюк, что наша критика должна находиться только на широком поле внутренних признаков: ибо гимнастика экзегеса, которой единственный закон – субъективность необузданная, может употреблять их совершенно по произволу. Не так это в границах исторических данных, точных и не колеблющихся».²⁵⁵ Да, действительно не так, – здесь игра фантазии есть крепкая узда. Вот почему любители исторических мечтаний и иллюзий, например в области евангельской истории, так не любят исторических свидетельств древности о Евангелиях и – менее сильные совсем или почти обходят их, а более сильные стараются, во что бы то ни стало, устранить или ослабить их силу, разорвать эти узы, приковывающие их к земле, чтобы на легких крыльях, отрешенных от истории внутренних признаков, унестись в облака мечтаний. Вот почему и Ренан, величающий себя философом и величаемый умом тонким, почти умолчав об историческом вселенском предании о происхождении Евангелий и обстоятельствах их написания, разглагольствует довольно о внутренних признаках их неподлинности в их нынешнем виде; здесь удобнее помечтать, чем при исследовании строгих данных истории. – Вот почему и вопрос о внутренних признаках подлинности Евангелий, когда, отрешенный от внешних исторических свидетельств, вступает в область мечтаний, становится так запутан и усложнен: область мечтаний и иллюзий почти безгранична и также разнообразна, как разнообразны индивидуальные особенности людей, и – нет им предела, если не останавливает их строгая историческая действительность. Вот почему наконец бывает иногда очень трудно следить критически, научно, за развитием этого вопроса в отрицательной критике и бороться с различными неправильными и произвольными суждениями ее, как трудно бороться с тенью или мечтой или с гипотезой без основания.

Из сказанного видно, что в деле доказательства подлинности Евангелий (равно как и других книг) мы отдаем преимущество внешним свидетельствам церковного вселенского предания пред внутренними признаками, или, лучше сказать, поставляем последние в зависимость от первых; отрицательная же критика поступает наоборот.²⁵⁶ Это выгодно для нее, но решительно неосновательно. – Мы видели прежде, что вселенская церковь, определяя канон книг священных, т. е. отделяя подлинные писания апостольские от подложных, пользовалась преимущественно началом предания или внешних свидетельств, и только иногда указывала на внутренние признаки подлинности или неподлинности книги, не придавая этому началу особенно важного значения, так как, по самому характеру своему, оно способно к разным перетолкованиям. – Церковь очень верно это понимала и безошибочно определила состав подлинно-апостольских писаний: почему же нам не следовать ей беспрекословно в этом деле? Разумных оснований для этого нет, тем более, что подлинность всех древних письменных памятников основывается глазным образом на предании, и уже с ним сообpазуется критика внутренних признаков подлинности или неподлинности их. Почему же делать исключение из этого общего правила для священных письменных памятников первохристианской древности? Впрочем отрицательная критика сама себя наказывает за это отступление и извращение здравых правил исторической критики: произвол, натяжки, разноглася и взаимное противоречие разных представителей ее – вот характер отрицательной критики внутренних признаков Евангелий. Предполагая исследовать вопрос о внутренних признаках происхождения Евангелий от апостолов в более общем его виде, мы опять как и в вопросе о внешних свидетельствах, обратим внимание только на глазное в этом вопросе, оставляя утомительные частности и подробности.

В избежание крайней запутанности и необходимо происходящей от того неясности, особенно для читателей, незнакомых со всеми тонкостями этого сложного вопроса в современной отрицательной критике, считаем нужным предварительно сделать следующие замечания: 1) Часть возражений против происхождения наших Евангелий от апостолов, именами которых они надписываются, основывается на гипотезе о разных позднейших переработках первых трех Евангелий, при отличии их четвертого. Гипотеза об этих переработках, по самому существу ее, осложнилась до крайности у разных писателей, развивших ее, так что весьма затруднительно найти руководящую нить для разбора подобных исследований; что́ писатель, то новые видоизменения гипотезы. Разбили Евангелия на разные отдаления, даже мельчайшие, и начали относить их то к основной будто бы записи, то к позднейшим переработкам – первой, второй, третьей и т. д., то – к одному источнику, которым пользовался будто бы позднейший редактор, то к другому, третьему и т. д.; явились – основная запись А, В, С, и т. д., переработки а, b c и т. д. источники А, В, Г, и т. д. и т. д.²⁵⁷ Разумеется, что здесь нет никакого единства между учеными исследователями: один относит одно сказание к основной записи, другое – к той или другой или третьей переработке, к тому или другому или к третьему источнику; другой поступает наоборот, и – так до частностей и подробностей. Основывается все это будто бы на особенностях воззрения, слога, выражений, оборотов речи и т. п. особенностях, которых, кроме их изобретателей, никто не примечает, да и сами то изобретатели крайне далеко расходятся в определении их; на самом же деле все это основывается на произволе и на той или другой предвзятой мысли. Свобода при таких исследованиях открывается величайшая: всякому вольно что угодно считать достоверным или недостоверным, вероятным или невероятным, правдоподобным более или правдоподобным менее, историческим, легендарным, мифическим и т. д., – перекраивают евангельскую историю кому как захочется и кому как нужно. Из всей этой гипотезы о трех первых Евангелиях, сообразно нашей общей задаче, мы возьмем только более общее и характеристическое, оставляя утомительные и притом противоречивые частности. 2) Часть возражений против подлинности Евангелий по внутренним признакам основывается на гипотезах о взаимном сходстве и различии первых трех Евангелий (так называемых синоптиков в отличие от Иоаннова Евангелия). – Для объяснения этого сходства и различия перебрали все возможные предположения и – ни на одном не остановились: один принимает то, другой другое,²⁵⁸ и на этих то гипотезах, которые сами то все оказываются несостоятельными пред судом здравой критики, основывают некоторые возражения против подлинности Евангелий по внутренним признакам. И из этих возражений, сообразно нашей общей задача, мы возьмем только более общие, так как противоречивые частности и подробности только запутывают дело. – Ограничив таким образом свою задачу, приступим к изложению внутренних признаков происхождения Евангелий от тех апостолов, именами коих они надписываются, и возражений отрицательной критики против них, отделив в особую главу исследование о внутренних признаках подлинности четвертого Евангелия, по особенному характеру возражений против них.

1

О обстоятельствах происхождения первого Евангелия от апостола Матфея внешние свидетельства первохристианской древности в сущности таковы: Матфей написал свое Евангелие первоначально для палестинских христиан из иудеев,²⁵⁹ до разрушения Иерусалима и опустошения Иудеи Титом (70 г. по Р. Хр.).²⁶⁰ И в содержании Евангелия есть черты, которые вполне подтверждают эти свидетельства. – Что оно написано первоначально для христиан из иудеев, это видно из всего содержания его: повествования в нем преимущественно направлены к тому, чтобы показать, что Иисус есть истинный Мессия, обетованный праотцам еврейского народа, что особенно нужно было показать евреям, уверовавшим во Христа, неузнанного ими и распятого. Для этого в сем Евангелии гораздо чаще, чем в других Евангелиях; сносятся и сличаются события из жизни Христовой с ветхозаветными пророчествами и преобразованиями.²⁶¹ Для этого же вообще из всей истории Христа Спасителя избираются повествования особенно важные и нужные для иудеев, например а) повествование – о происхождении Христа Иисуса от Давида и Авраама, согласно с пророчествами и обетованиями (Мф.1:1–18); б) повествование о рождении Христа в Вифлееме избиение младенцев Вифлеемских, бегстве Младенца Иисуса во Египет и пр. (гл. 2), также согласно с пророчествами; в) две обширные речи Христа к народу (гл. 5 – 7 и 23 – 24), из коих в первой Иисус Христос объясняет отношение своего нового закона к закону ветхому и объясняет нравственные правила своего учения, в последней обличает уклонения учителей народных, фарисеев, от смысла и духа закона ветхого; г) изображение ожесточения и отвержения иудеев.²⁶² Согласно с сим же назначением Евангелия, в нем не объясняются обычаи и уставы народа еврейского, как известные более или менее читателям Евангелия, что делается в других Евангелиях, назначавшихся первоначально для христиан из язычников.²⁶³ – Что Евангелие написано до разрушения Иерусалима, это видно из того, что в нем нет указаний на это, событие; Иерусалим и храм предполагаются еще существующими, и еврейский народ еще не подвергшимся никаким бедствиям опустошения. Такое соответствие содержания первого Евангелия свидетельствам древности о обстоятельствах происхождения его утверждает достоверность сих последних и чрез то подлинность происхождения сего Евангелия от ап. Матфея, которому оно приписывается, как мы видим, вселенским церковным преданием.²⁶⁴ –

Как же относится к этим внутренним признакам отрицательная критика и что она противопоставляет им?

1. Прежде всего силятся заподозрить достоверность сказаний о обстоятельствах написания этого Евангелия Матфеем. Что Евангелие сие назначено первоначально для христиан из евреев, или произошло, как выражаются, из еврейско-христианского общества, этого нельзя отрицать и отрицательной критике; и – она не отрицает. Но для христиан из евреев, по ее мнению, мог писать и не Матфей. – Почему же не Матфей, когда церковное древнейшее предание указывает прямо на него, как на писателя этого Евангелия? Потому, отвечают, что сведения об этом древних не достоверны: «все вообще замечания об этом очевидно стоят в связи с предположениями и предании о сем Евангелии и примыкают к заведомо неосновательному мнению о первоначальном (еврейском) языке этого Евангелия, а характеристического, из чего бы мы могли заключить об отношении этого Евангелия к лицу Матфея, они не представляют ничего».²⁶⁵ Вот первая причина заподозрения исторических свидетельств о написании первого Евангелия Матфеем в недостоверности. Но – а) несправедливо и то, что все древние сведения о написании этого Евангелия примыкают к мнению о первоначальном языке сего Евангелия, т. е. что все они имеют в основе своей оправдать (будто бы) предвзятую мысль о том, что Евангелие это написано первоначально на еврейском языке. Во всех них просто говорится, что первое Евангелие написал Матфей, написал для уверовавших из евреев и написал на еврейском языке²⁶⁶; предвзятой мысли тут никакой нет, а просто излагаются исторические факты, кто написал Евангелие, для кого и на каком языке, и только; предвзятую мысль может видеть здесь разве также предвзятая мысль. б) Несправедливо и то, будто мнение о написании Евангелия Матфеева первоначально на еврейском языке – заведомо неосновательное мнение. Все древние писатели имевшие случай говорить об этом, единогласно свидетельствуют, что Евангелие написано на еврейском языке; нет ни одного древнего свидетельства, что оно написано на греческом языке, и это мнение о первоначальном языке Евангелия от Матфея считать заведомо неосновательным – основательно ли? Что язык книги (будто бы) не переводный, что цитаты из ветхого завета приводятся по LXX, это вовсе не доказывает, что Евангелие написано на греческом языке: в настоящем виде Евангелие есть самостоятельный перевод греческий, а в греческом приведены цитаты (не все впрочем и далеко не все)²⁶⁷ из ветхого завета по греческому же переводу: – что же тут подозрительного? в) В этих свидетельствах нет, говорят, ничего характеристического, что указывало бы на Матфея, как писателя Евангелия. Что хотят сказать этим, – непонятно. В этих свидетельствах говорится, что апостол Матфей, отправляясь из Иерусалима на проповедь к другим народам, написал для христиан из иудеев Евангелие на еврейском языке: – чего же еще требовать? Свидетельства прямые и определенные, если угодно, характеристические. Подозревать достоверность этих свидетельств на том основании, что в них неодинаково обозначается время написания этого Евангелия,²⁶⁸ также неосновательно. Что за важность, что предание не сохранило точно сведений о годе написания Евангелия? В этом еще нет большой важности, и от этого нисколько не ослабляется сила свидетельств, что это Евангелие действительно Матфеево, а этих свидетельств много, как мы видели.

II. Далее, ухищряются доказывать, что свидетельства древних о написании Матфеем Евангелия относятся не к нашему каноническому Евангелию, а к какому-то другому, которое, может быть, написал Матфей, и которое, может быть, вошло и в наше Евангелие как основа или часть, во что эта запись Матфея (если она была) неизвестна нам в точности, а сведения, сообщаемые древними о обстоятельствах написания этого Евангелия, не соответствуют характеру нынешнего канонического Евангелия от Матфея.²⁶⁹ Что свидетельства древних о Евангелии от Матфея говорят о нашем нынешнем каноническом Евангелии от Матфея (которое есть перевод с арамейского Евангелия сего апостола), об этом сказано уже нами достаточно прежде при разборе Папиева свидетельства о Евангелии Матфеевом и об отношении этого Евангелия к так называемому Евангелию от евреев. А что известия древних о обстоятельствах написания этого Евангелия не соответствуют характеру нашего канонического Евангелия, это подлежит исследованию. – Почему не соответствуют?

Потому, прежде всего, говорят, что первое Евангелие не есть просто историческое повествование о жизни Христовой, как это представляется по смыслу древних свидетельств о нем, а имеет иудействующий характер с воззрениями иудействующих христиан, в роде тех, с которыми боролся св. апостол Павел, а которые после апостольского века выразились особенно в секте Евионеев.²⁷⁰ Конечно, в этом случае оно не может принадлежать, по крайней мере в настоящем виде, апостолу, и не могло притом произойти в такое раннее время, на которое указывает предание. Итак, первое Евангелие упрекают – ни более, ни менее – как в еретическом характере, или в том, по крайней мере, что оно написано в духе партии, секты. Странное и страшное обвинение! На чем же оно основано? Перечислим кратко: на возведении родословия Христова только до Авраама (Мф.1:1–18), на особенности заповеди о пределах апостольской проповеди (Мф.10:5; ср. Мф.7:6, 15:24), на учении о неприменяемости и непреходимости ветхого закона (Мф.5:17–19, 11:13, 23:3,23), на изречениях, выражающих мысль, что много зла причиняет еврейскому народу извращение закона преданием (Мф.5:20, 15:3,6), на учении об оправдании делами закона (Мф.7:19–23, 12:33–37, 19:17, 21:34,41, 25:31 и дал.), на превознесении будто бы до крайности святости субботы (Мф.24:20), на предпочтении Петра другим апостолам. (Мф.10:2, 16:17–19), на представлении Иисуса Христа, как Царя иудейского (Мф.2:2, 25:31 и дал.), на временных и местных обстоятельствах в изображении второго пришествия Мессии (Мф.10:23, 16:28), вообще на всей эсхатологии, по которой кончина Израиля есть вместе и кончина всего мира (Мф.24:3,22, 10:23), почему и пакибытие двенадцати колен израилевых представляется как конечная цель всего исторического развития мира (Мф.19:28). – Что сказать об этом целом ряде так называемых оснований? Очевидно, здесь взята одна сторона Евангелия – изображение отношения Мессии и Евангелия к иудейству, и посредством ложного толкования преувеличена до крайности, почему писатель и представляется с иудействующим воззрением. Но вот другая сторона Евангелия – изображение отношения Мессии и Евангелия к язычникам, чему не дают надлежащего значения поборники (мнимо) иудействующего направления Евангелия от Матфея, считая позднее внесенными в Евангелие «универсальными элементами» (насколько справедливо, увидим). В язычниках, по повествованию этого Евангелия, Христос находил веру, Его самого изумлявшую, какой не находил Он в иудеях (Мф.8:10, 15:28), и прямо говорил, что многие придут от востока и запада и получат участие в царстве небесном вместе с патриархами, а сыны царства (иудеи) лишатся этого участия (Мф.8:11–12,ср. Мф.24:31). В этом именно смысле, особенно в последних глазах Евангелия, содержится много указаний на переход Евангелия и царства Божия от иудеев к язычникам. Один только этот евангелист повествует о проклятии, которое изрекли сами на себя иудеи (Мф.27:24,25), он один повествует прямо и определительно о грознном предречении Господа, что царство Божие отнимется от иудеев и дастся язычникам (Мф.21:43), и это учение раскрывается во многих притчах, содержащихся в этом Евангелии (Мф.20:1–16, 21:28–43, 22:1–14 и др.). И язычники, по учению этого Евангелия, исполняющие заповедь любви, по вере во Христа, будут блаженны (Мф.25:31–45 ср. Мф.11:22, 12:41–42). Даже в родословие введены лица из язычников (Мф.1:5). И язычники прославляют Христа, как царя иудейского, прежде иудеев (Мф.1:1–12, 15:22). С другой стороны, ни один евангелист не повествует так много о обличениях Иисусом Христом фарисеев и прочих сект иyдейских, более или менее руководивших народ в религиозно-нравственном отношении; один он наконец повествует о величайшем обмане представителей иудейского народа при подкупе стражей, стерегших гроб погребенного Спасителя. После всего сказанного, – это ли повествователь с ограниченным и ложным иудействующим в воззрении на христианство направлением, которое отрицало права язычников на участие в царстве Мессии, без соблюдения обрядовых законов Моисеевых, и ограничивало область сего царства набранными из народа иудейского по преимуществу? Какой односторонний и превратный взгляд на Евангелие и евангелиста! Что же касается до каждого в частности из выставленных оснований этого взгляда в самом Евангелии, то стоит только снести эти места с другими местами того же Евангелия, чтобы понять правильно их смысл и не строить на них таких ложных взглядов на повествователя, какие строят. Нечего распространяться о том, почему у Матфея родословие Иисуса Христа возведено только до Авраама, – причина понятна; для уверовавших иудеев важно было знать, что Христос, соответственно пророчествам, происходит от Авраама; особенной цели в этом ограничении родословия, в роде той, будто писатель хотел этим ограничением родословия показать, что «благодеяния Мессии простираются только на народ еврейский, происходящий от Авраама», что будто бы указывает на «иудейский партикуляризм» писателя, – подозревать нет никаких оснований, тем более, что в это родословие вводятся лица и не еврейского происхождения: Указывают в особенности на то, что только у одного Матфея содержится повеление Спасителя апостолам, при посольстве их на проповедь, не ходить с проповедью к язычникам и самарянам, а проповедовать только погибшим овцам дома израилева (Мф.10:5–6). Сопоставляя с сим повествование, также у одного только этого евангелиста находящееся, о хананейской жене, которой Христос первоначально отказывал в ее просьбе оказать помощь ее бесноватой дочери потому, что Он послан только к только к погибшим овцам дома израилева, и что несправедливо отнимать хлеб у детей и отдавать псам (Мф.15:24,26), указывают в этом иудействующего повествователя. Но этому совершенно противоречат другие месса того же Евангелия, в которых Христос говорит и дает своим ученикам заповедь о распространении – Евангелия по всей земле, между всеми народами (Мф.24:14,31, 28:18–20, 8:11,12 и др.). Рассматриваемое же повеление – ограничиться проповедью одним только иудеям относится к первоначальной лишь проповеди апостольской, так как иудеи прежде призывались в церковь Христову, им обетован был Мессия и между ними Он явился.²⁷¹ Изречения Господа жене хананейской имеют тот же смысл, и сверх сего они служили к испытанию твердости веры жены, и как скоро выражена была женою сия твердость веры, Христос тотчас же удовлетворил ее просьбе, восхвалив ее веру. Где же здесь иудейский партикуляризм, по которому силятся заподозрить происхождение Евангелия от апостола? Далее, ссылаются на изречения, находящиеся только а этом Евангелии, о непременяемости и непреходимости ветхого закона, особенно на слова, сказанные Христом, что Он не пришел разорить закон, но исполнить; что скорее прейдет небо и земля, нежели прейдет одна иота или одна черта из закона, так чтобы не исполнилось все; что кто нарушит одну из малейших заповедей, тот малейшим назовется в царства небесном (Мф.5:17–19), – и видят здесь выражение того же иудействующего воззрения повествователя на христианство. Но непосредственно за сим же повествователь приводит целый ряд изречений Господа, в которых Он представляет иудейский нравственный закон недостаточным для наследования царства небесного и заменяет некоторые ветхозаветные постановления закона другими. Значит, не так нужно понимать изречения Господа о непреложности закона ветхозаветного, как понимает их рассматриваемое мнение, и оно несправедливо находит в них иудействующее воззрение повествователя. Изречения сии имеют тот смысл, что ветхий завет в высшем духовном смысле исполняется в новом и заменяется, потому, и отменяется, сим последним. – Разбирать ли другие выставленные основания рассматриваемого мнения? Все они, как и сейчас разобранные, представляются основаниями только при одностороннем и неправильном понимании указываемых в них изречений или повествований, а рассматриваемые правильно, при сличении с другими изречениями и повествованиями, не дают никак мысли о том, чтобы Евангелие написано было в духе и интересе иудействующих христиан и следовательно не апостолом (с некоторыми из этих оснований мы впрочем еще встретимся). В Евангелии Матфеевом, соответственно первому назначению его, действительно есть, как мы видели, применения к потребностям христиан из иудеев, но нет следов какого-либо евионитского направления.

III. Односторонность выставленных оснований рассмотренного мнения не могла быть не замеченною и поборниками этого мнения, но оно так полюбилось им и так им пригодно, что они не хотят, расстаться с ним, и – чтобы устранить противопоставляемые им места Евангелия, в которых выражаются воззрения совершенно не иудействующего повествователя, прибегают к новым предположениям, и на них построивают новые доказательства против подлинности этого Евангелия, в его настоящем виде, на основании внутренних признаков. – Предполагают, что писатель Евангелия в настоящем его виде (или последний редактор его, как выражаются) – не самостоятельный писатель, а имел несколько записей или источников с противоречивыми воззрениями и внес эти воззрения в свою книгу, – или, что первоначальная запись, принадлежавшая может быть и апостолу Матфею, в последствии была перерабатываема и восполняема, и – вот в ней явились эти, как выражаются, универсальные элементы, тогда как первоначальная запись была чисто иудейского направления;²⁷² и значит в том и другом случае Евангелие не от апостола Матфея произошло. На чем основываются эти предположения?

Прежде всего на тех же будто бы противоречащих местах Евангелия. «Есть в первом Евангелии, говорит например Штраусс, такия места, которыя мы должны произизводить из разных источников..., которыя стоят в противоречии между собою. Так, посылая 12 учеников на проповедь; Иисус запрещает им обращаться к язычникам и самарянам, и обещает второе пришествие свое в то время, когда они еще не успеют обойти всех городов израильских (Мф.7:6, 10:5 и дал. 23). А в других местах того же Евангелия напротив Он угрожает за неверие иудеев призвать на место их язычников (Мф.8:11, 21:43), объявляет, что Он не прежде придет, как когда Евангелие распространится по всей земле, между всеми народами (Мф.24:14), даже прямо повелевает апостолам принимать в свое общество посредством крещения все народы (Мф.28:19)» и пр.²⁷³ Но неужели это противоречие? Сначала посылает Господь, еще при жизни своей, учеников своих проповедовать Евангелие по городам и селам только иудейским, потом, совершив дело искупления и оставляя мир, посылает их на всемирную проповедь ко всем народам, так как, по Его же не раз высказанному учению, и язычники должны быть призваны в царство Его: – неужели это противоречие? Что касается до указанных изречений о времени второго пришествия Христова, то при насильственном только толковании их, или по крайней мере одностороннем, можно видеть в них взаимное противоречие, которого на самом деле нет. О втором ли славном, при кончине мира имеющем быть, пришествии Христовом говорится в первом из указанных изречений: «не успеете обойти городов израильских, как Сын человеческий приидет» (Мф.10:23)? Это изречение Господа, в отношении ко времени пришествия Его, одинаково с другим Его изречением, содержащимся в том же Евангелии: «некоторые из стоящих здесь не вкусят смерти, как уже увидят Сына человеческаго, грядущаго в царствии своем» (Мф.16:28). Здесь общее понятие пришествия Сына человеческого (т. е. Господа Иисуса Христа) определяется теснее понятием пришествия Его в царстве своем. Пришествие Иисуса Христа в царстве своем есть тоже, что открытие сего царства, а открытие царства Христова совершилось Его воскресением, после которого Он сам сказал о Себе, как царь: дадеся Ми всяка влаcmь на небеси и на земли (Мф. 28, 18), в ниспосланием Св. Духа апостолам, после чего они пошли во весь мир с проповедью об открытии сего царства. Св. Златоуст на слова: «некоторые из здесь стоящих» и пр., делает такое примечание: «по-елику И. Христос много беседовал об опасностях (Мф.16:24–26)..., то теперь, желая просветить взор их и показать…, в чем будет некогда состоять та слава, с которою Он придет (Мф.16:27), открывает им славу сию еще в настоящей жизни, дабы они не печалились о своей смерти, равно как и о смерти Господа своего»,²⁷⁴ а слава сия открылась в Его воскресении и потом в ниспослании Св. Духа. Посему и в первом из рассматриваемых изречений: не успеете обойти и пр., говорится о пришествии Христовом в том же самом смысле, т. е. об открытии царства Христова в воскресении – Христовом и ниспослании Духа Святого. Св. Златоуст, объясняя эти и предшествующие (о гонении на апостолов) слова, замечает: «Господь говорит не о тех гонениях, которыя имели быть после, но о тех, которыя долженствовали быть прежде распятия и страдания Его, что и показал сими словами: не имате скончати грады Израилевы, дóндеже приидет Сын человеческий.... Вы, говорит, не успеете обойти Палестины, как Я тотчас приду к вам..., ибо к утешению их довольно было того, чтобы только уви-деть Его»²⁷⁵ (т. е. после страданий и смерти воскресшего). Далее, в последнем из указанных изречений Господа: «и проповедано будет сие Евангелие царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам, и тогда приидет конец» (Мф.24:14), говорится ли прямо о втором, славном пришествии Христовом пред концом мира? Во всей этой речи говорится вместе и о разрушении Иерусалима и храма и кончины века: не разумеется ли в этом изречени под концом прежде всего конец иудейского царства, как прообраз и кончины мира? Связь речи этому благоприятствует. Послушаем, как объясняет это место тот же вселенский златоустый учитель церкви: «и тогда приидет кончина – не мира, а Иерусалима... А что Он на сие самое указывает, это видно из последующего: ибо в удостоверение о разрушении Иерусалима Он привел и пророчество, говоря: егда убо узрите мерзость запустения, реченную Даниилом пророком, cmoящу на месте святе (иже чтет, да разумеет). А мерзостию называет статую завоевавшего тогда город, которую он, по опустошении города и храма, поставил внутри храма; почему и называет мерзостию запустения. Потом, дабы дать знать, что сие случится еще при жизни некоторых из них, сказал: егда узрите мерзость запустения. ²⁷⁶ Если же скажут, что к тому времени не было еще проповедано Евангелие по всей вселенной во свидетельство всем народам, то вспомним, что апостол Павел около 60-го года писал к римлянам о пределах проповеди апостольской, пользуясь пророчественными словами псалма в приложении к проповедникам Евангелия: «по всей земле разнесся голос их и до пределов вселенной слова их» (Рим. 10:18)²⁷⁷: Таким образом рассматриваемые изречения Господа, правильно понимаемые, отнюдь не представляются противоречащими одно другому; ставить их в противоречие и на этом противоречии строить гипотезу о разных источниках первого Евангелия, по меньшей мере, легкомысленно. – «Точно также, продолжает Штраусс речь свою, в решительном противоречии стоят (в Евангелии от Матфея) сказания о капернаумском сотнике (Мф.8:5–10) и о хананейской жене (Мф.15:21–28), когда Иисус одинаковую помощь однажды оказывает язычнику без отговорки, а в другой раз язычнице, – после продолжительного отрицания, только как исключение».²⁷⁸ Двоякий способ испытания веры тех, кому Христос хотел оказать помощь, и соответственное сему различие повествований можно ли назвать противоречием в воззрении? В одном случае Христос отказом в помощи вызывает свидетельство веры, в другом – беспрекословное согласие оказать помощь вызывает изумившую самого Христа силу веры, и в обоих случаях Христос похваляет ее: – это ли противоречие? А Штраусс заключает: «мы ясно (!) различаем здесь две разных эпохи (Leitalter) и степени развития древнейшаго христианства» и пр.²⁷⁹ – Каждый, кажется нам, может видеть, может ли быть сделан такой вывод из выставленных сейчас изречений.

Другой признак того, будто писатель первого Евангелия в нынешнем виде его – не Самостоятельный писатель, а заимствовал сказания свои из разных источников, следо-вательно не очевидец и не апостол, указывают в том, что в этом Евангелии о некоторых событиях повествуется два раза, напр. об упреке фарисеев Христу, что Он силою князя бесовского изгоняет бесов (Мф.9:32–34, 12:24 и дал.), о знамении пророка Ионы (Мф.12:38–41, 16:4) и о чудесном напитании народа (Мф.14:15–21, 12:32–39). «Что многия истории в Евангелии от Матфея встречаются два раза, это, говорит Штраусс, удовлетворительно можно объяснить только тем, что одни и те же истории представлялись писателю в различных источниках с некоторыми разностями и приняты были им за разные истории, что конечно свидетельствует о нем, как об очень мало критическом историке-писателе».²⁸⁰ Сказать голословно, что такой то факт удовлетворительно объясняется только тем-то и сделать по сему случаю резкий отзыв о повествователе факта, конечно, очень легко; но основательно ли? – Почему удовлетворительно только такое объяснение? Не более ли удовлетворительно такое объяснение этого факта, что здесь не повторение одних и тех же событий в разных редакциях, а сказания о различных, особых, только сходных событиях? Разве не мог Господь Иисус Христос совершить два или боле одинаковых или сходных чуда? Разве не мог сказать дважды или более одинаковые речи с некоторыми видоизменениями при одинаковых или сходных обстоятельствах? Это так естественно, это нередко случается со всеми. Почему же в подобных повествованиях Матфея видеть повторение сказаний об одних и тех же событиях в разных редакциях? Оснований и придумать никаких нельзя, а их обыкновенно не выставляют поборники отрицательной критики. А между тем сравните три выставвленных примера мнимого повторения сказаний об одних и тех же событиях; и не трудно увидеть, что это не повторения. Возьмем и сравним для примера хотя сказания о чудесном насыщении народа. Это – не одно событие, рассказанное дважды по разным редакциям, а два события особые, различные, только сходные, а это различие указывается во многих особенностях. При первом насыщении было пять хлебов и две рыбы (МФ.14, 17), при втором семь хлебов и несколько рыбок (Мф.15, 34); при первом евших было около 5000, кроме жен и детей (Мф.14:21), при втором – 4000 (Мф.15:38); при первом остатков собрали 12 полных коробов (Мф.14:20), при втором – 7 коробов (Мф.15:37). И предшествовавшие этим событиям и последовавшие за ними обстоятельства были также неодинаковы. Первое насыщение было в то время, когда Христос по случаю известия об убиении Иоанна Иродом удалился в пустыню (Мф.14:12,13); второе было по возвращении Иисуса из пределов тирских и сидонских к морю Галилейскому (Мф.15:21,29). После первого насыщения ночью во время бури, когда Господь ходил по волнам и спас Петра от потопления, Он с учениками пришел в землю Геннисаретскую (Мф.14:22–34); после второго насыщения Иисус отправился в лодке в пределы Магдалинские (Мф.15, 39); наконец сам Спаситель в речи своей ученикам, сохраненной у того же Евангелиста (Мф.16:9–10), напоминает им о двукратном чудесном насыщении народа. Неужели же это одно событие, только в разных редакциях, когда между ними столько различия? Могут, конечно, утверждать что угодно, но где же твердые основания?

IV. Далее, говорят, что писатель первого Евангелия в его настоящем виде по местам повествует не как очевидец, и следовательно он не апостол, что признаки этого есть ясные и прямые. Какие же это признаки? «Сюда принадлежит прежде всего то, что он (писатель Евангелия) часто заставляет Иисуса говорить очень ясно о таких обстоятельствах, которые явились по смерти Иисуса, и говорить так, как сам Иисус не стал бы говорить». Любопытно, что это такое несообразное с временем жизни и речью Иисуса. А вот что: «Иисус говорит например священникам и фарисеям в храме (Матф. 23:33): «змии, порождения эхиднины! Как убежите вы от осуждения в геенну? Ибо се Я пошлю к вам пророков, мудрых и книжников; и вы иных убьете и распнете, а иных будете бить в синагогах ваших и гнать из города в город: да придет на вас вся кровь праведная"… Это пророчество заимствовано от судеб первых христиан, следовательно из опыта, бывшего после смерти Иисусовой».²⁸¹ Очевидно, это доказательство основано на том, что Христос не мог предсказывать о судьбе своих посланников в таких чертах, в которых эти предсказания сбылись действительно. Доказательство ли это? Хотя бы допустили во Христе естественную, только человеческую прозорливость, отрицая Божественное предвидение, и в таком случае не ослепляясь предвзятой мыслью, не сказали бы, что Иисус не мог этого предречь. Его самого покушались несколько раз убить, и события (Он говорил это пред своими страданиями) видимо клонились к тому, что Он сам скоро положит душу свою за живот мира, как и предсказывал Он это еще недавно своим ученикам (Матф.20:17–19), самого Его видимо преследовали, так что Он должен был переходить из города в город, иногда для сохранения жизни своей. Даже по-человечески, при таких обстоятельствах, неужели нельзя было предвидеть и предсказать, что и посланники Его подвергнутся той же участи, если будут верны Ему? Но и задолго еще до сего, посылая своих учеников на проповедь, Он предсказывал им: «ученик не выше учителя.... Довольно для ученика, чтобы он был, как учитель его.... Если хозяина дому (Христа) назвали веелзевулом, кольми паче домашних Его? Итак не бойтесь их» (Матф. 10: 24 – 26). И это вложено в уста Христовы после гонений на апостолов?... Но и вообще голословно отрицать возможность пророчества и считать всякое предсказание пророчеством после события (vaticinium post eventum) совершенно неосновательно; руковод-ствуясь этим началом, можно исказить (и искажают) всю историю. – «Да Иисус сам, еще непризнанный (за Мессию), не мог в храме пред иудеями говорить, что Он пошлет пророков».²⁸² Неправда и то, что Он не был признан за Мессию; не всеми признан, – это правда, но многими и был признан. Не в этом впрочем дело. Он сам знал, что Он Мессия и требовал веры в Себя, как Мессию: почему же Он не мог сказать, что Он пошлет иудеям пророков и пр.» Он уже послал им своих учеников, проповедавших по Иудеи Его учение. «Далее, что не апостола – очевидец писатель Евангелия, говорит то обстоятельство, что писатель часто вращается в совершенно общих выражениях и не знает ближайших отношений. Так в главе Мф.4:23 говорится: и ходил Иисуса по всей Галилее, уча в синагогах и проповедуя Евангелие царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях».²⁸³ Читатель в недоумении, – почему бы этих слов не мог написать очевидец событий и апостол? А потому будто, что «здесь евангелист, очевидно (?), хочет наполнить длинный промежуток времени, о котором он ничего особенного не знает, но не могло бы быть недостатка в материале, если бы он как апостол сопутствовал своему Господу».²⁸⁴ Итак очевидцу непозволительно сделать краткую общую заметку о деятельности в известное время лица, действия которого он видел, а непременно он должен повествовать о всем подробно, даже если не считает того почему-либо нужным? Иначе его заподозрят, – скажут, что он ничего не знает о событиях, целый ряд которых он охарактеризовал кратко (summatim), что он не был очевидцем их... Странное, более чем странное, историко-критическое начало! Притом приведенные слова евангелиста составляют краткое выражение того, что далее он же сам подробно излагает; это общая характеристика деятельности Спасителя в Галилее, и – только: по какому же праву утверждать, что повествователь не знает подробностей? Еще: «Евангелист говорит: пошедши оттуда, Иисус пришел к морю Галилейскому; и взойдя на гору, сел тут (Матф. 15:29). Как называется эта гора? В Галилее много гор. Почему писатель не назвал ее? Если бы писатель был апостол, спутник Иисуса, то нужно бы ожидать, что она назовет гору по имени».²⁸⁵ Нужно бы! – как будто писатель-очевидец с точностию протоколиста должен обозначать по имени каждую гору, каждый ручей, каждую долину, даже когда это вовсе и не требуется, когда для первых и последующих читателей его это и не важно знать! В удостоверение, что писатель действительно очевидец, не пожелать ли еще, что-бы он показал и величину горы и объем ее, и какая растительность на ней и пр.? а иначе, если бы только гору назвал он по имени, все же можно было бы подозревать, что он не видал ее; да и во всяком случае впрочем могут подозревать те, кто способен на таких ничтожнейших основаниях подозревать. И вот на основании подобнных-то признаков думают отвергнуть подлинность Евангелия, утвержденную единогласным преданием вселенской церкви. Совестно даже говорить о подобных основаниях, а о них трактуют даже с важностью, и выставляют как верх современной мудрости, как последние результаты науки! Странно, даже более чем странно! Попытались бы приложить подобные историко-критические начала к древним документам гражданской истории! – увидели бы, что вышло бы. Позволила ли бы их себе сама эта критика? Здесь же все себе позволяют... Довольно бы об этом. Но вот еще один пример в заключение. «Писатель, говорят, сам не скрывается, что он писал долгое время спустя после тех событий, которые он описывает; например Мф.27:8. он говорит о поле, купленном на деньги, возвращенные Иудою Искариотским: и называется то поле землею крови до сего дня! Мф.28:15 и пронесся слух сей (что ученики похитили тело Иисусово) между иудеями до сего дня».²⁸⁶ И это признак, что писатель не очевидец, не апостол Матфей, что писатель жил долгое время спустя после событий? По свидетельствам древности самый ранний срок написания Евангелия – восьмой года по вознесении Спасителя. Неужели через восемь лет Матфей не мог написать, что село крови так называется до сего дня, и молва о похищении учениками тела Спасителя носилась до сего дня? Даже, если бы раньше написано было Евангелие, и тогда эти выражения совершенно уместны. – Но пора оставить подобные признаки мнимой неподлинности Евангелия от Матфея.²⁸⁷

V. Серьезнее, или по крайней мере благовиднее, возражения отрицательной критики, которые основаны на признаках, будто бы показывающих, что Евангелие в его настоящем виде написано после разрушения Иерусалима и опустошения Иудеи римлянами (70 г. по Р. Хр.), вопреки всем древним свидетельствам о времени написания этого Евангелия, так как апостола Матфея тогда уже не было в Иерусалиме, да едва ли он тогда и в живых был. Говорим, – серьезнее, или по крайней мере благовиднее, лишь сравнительно с только что сейчас приведенными возражениями против того, что писатель был очевидец, а не потому, чтобы они в самом деле были серьезны и действительно могли возбуждать и развивать сомнения в раннем происхождении этого Евангелия. – Признаки эти следующие:

а) Известно, что первый евангелист, также как второй и третий, описывают деяния Христовы, совершенные главным образом в Галилее, или по крайней мере вне Иудеи и Иерусалима. Говорят, что самое это ограничение места действия Иисуса (описанных в первом Евангелии) Галилеею объясняется только тем, что главный город иудейства (Иерусалим) был уже разрушен.²⁸⁸ Но, во-первых, на основании подобного объяснения можно построить такое заключение: так как евангелист Иоанн ограничивает круг действий Иисуса по преимуществу Иерусалимом и Иудеей, то значит Иерусалим в то время, когда написано четвертое Евангелие, не был еще разорен, на что не согласится и сама отрицательная критика. Во-вторых, все повествование первого Евангелия несомненно предполагает еще существующими Иерусалим и храм с храмовым богослужением и жертвами. Такие места, как Мф.5:23–35, 17:24–27, 23:16, 23:21, даже по мнению некоторых из поборников отрицательной критики, несомненно указывают на существование Иерусалима и храма при написании Евангелия.²⁸⁹ Наконец те места, которые приводятся как признаки написания Евангелия после разрушения Иерусалима, сами по себе, как сейчас увидим, вовсе не указывают на это, и только при ложном понимании и толковании их выставляются как таковые признаки. Эти места следующие:

б) В обличительной речи против священников и фарисеев Христос говорит (Мф.23, 35): «да придет на вас вся кровь праведная, пролитая на земле, от крови Авеля праведника до крови Захарии, сына Варахиина, котораго вы убили между храмом и жертвенником». – Кто этот Захария, сын Варахиин? Флавий говорит, что не задолго до разрушения Иерусалима римлянами убит был во храме иудейскими зилотами некто Захария, сын Варухов;²⁹⁰ и отрицающие подлинность Евангелия от Матфея думают, что здесь речь идет об этом Захарии, т. е. что писателю Евангелия в его настоящем виде известен был этот акт убиения, и он, вставив его в речь Иисуса Христа, обличил тем сам себя, т. е. показал, что он жил после этого события, т. е. после разрушения Иерусалима, следовательно не апостол Матфей.²⁹¹ Но а) упоминаемый Иосифом Захария был сын Варуха, а не Варахии, а Варух и Варахия – не одно и то же; б) этот Захария не был ни пророк, ни посланник Божий, а в этом здесь все дело: речь идет об особенных посланниках Божиих к народу. Следовательно не об этом Захарии здесь речь. О каком же Захарии здесь говорится? Вероятно о том Захарии, о котором упоминается в 2Пар.24:20, – как особенный посланник Божий, явился пред народом во времена Иоаса царя (когда Бог послал иудеям пророков, дабы они обратились к Господу, а они не послушали – 2Пар.24:19), и которого, по повелению этого царя, побили камнями во двора дому Господня (2Пар.24:21). Христос говорит, что зло будет отмщено на злых, кровь пролитая от создания мира (Лук. 11: 50–51), от крови Авеля до крови Захарии, взыщется от рода сего. Почему только до Захарии, пострадавшего при Иоасе? Христос берет примеры пролития невинной крови: первый из первой и последний из последней священных исторических книг еврейского народа (по еврейскому счислению их), и в этих пределах указывает исполнение беззаконий иудеев и пролитии невинной крови, хотя может быть и после совершалось пролитие невинной крови, но не записано в священных книгах, на которые, в доказательство для иудеев верности своих слова, ссылается Господь. – Правда, Захария, в помянутом месте книги Паралипоменон, называется сыном не Варахии, а Иоддая, но это может быть объяснено тем, что отец Захарии носил два имени, как это было в обычае у иудеев, или же тем, что Захария, по еврейскому закону ужичества, принадлежал двум отцам,²⁹² одного звали Варахией, другого Иоддаем; тем более это вероятно, что, по хронологическим соображениям, этот именно Захария упоминается в книге пророка Исаии (Ис.8, 3), как сын Варахии. – При таком более естественном объяснении нет нужды прибегать к произвольному, натянутому и потому неосновательному объяснению, будто евангелист неправильно вложил в уста Иисуса речь о Захарии, убитом пред иудейскою войною, и основывать на этом мысль о позднейшем разрушении Иерусалима времени происхождения Евангелия более чем произвольно; это догадка, и догадка ничем не оправдываемая.

в) Указывают на речь И. Христа о разрушении Иерусалима, содержащуюся в 24 гл. Евангелия, и в ней усиливаются видать признаки того, что писатель этого Евангелия в его настоящем виде жил после разрушения Иерусалима римлянами и вложил в уста Иисуса эту речь, как пророчество после исполнения.²⁹³ Баур идет даже далее. Он говорит, что признаки здесь содержащиеся указывают не на время разрушения Иерусалима Титом, а на время иудейских войн при Адриане, что предостережение от лжехристов относится к Варкохабу, мерзостью запустения обозначаются статуи Юпитера капитолийского, поставленные, по повелению Адриана, на месте храма, и на этом основании, видя также здесь наложение пророчества после исполнения, относить происхождение этой речи и с нею всего Евангелия в настоящем его виде ко временам после Адриана.²⁹⁴ Но мы уже заметили, что в предсказаниях евангельских вообще видеть изложение пророчеств после событий совершенно неосновательно, что так можно исказить всю историю. – Что касается до рассматриваемой речи, то в ней самой много признаков того, что она имеет именно пророческое значение, а не написана после, по совершении событий. – Как и другие пророчественные речи, она довольно прикровенна; если бы она была написана после события, в ней необходимо было бы более ясности в частных чертах, обозначающих событие; писатель невольно говорил бы яснее, и притом в речи не было бы совершенно таких черт, которые никак не приложимы ни к событиям при Тите, ни к событиям при Адриане и ни к каким подобным событиям, каковы все черты в этой речи, указывающие на пришествие Христово второе (особ. ст. Мф.24:29–33). – Пророчество об этом последнем событии с пророчеством о разрушении Иерусалима (Титом ли, или Траяном) соединяются частицею ἐνθέως– тотчас, и это как нельзя яснее показывает, что эти пророчества не написаны после события: ибо писатель в таком случае знал бы и видел, что тотчас этого второго пришествия Христова не было.²⁹⁵ Посему-то на читающего эту речь без всякой предвзятой мысли она производит такое впечатление, что это – действительно пророчественная речь, а не сочиненная после событий; трудно уразуметь ее во всей ее глубине и объеме, но потому именно и трудно, что она пророчественная и притом о событиях, которые исполнились только отчасти, а совершенное исполнение их еще в будущем.

г) Далее, Штраусс ссылается, как на доказательство позднейшего происхождения первого Евангелия в его настоящем виде, на те слова, которые апостолам, по этому Евангелию, Христос повелел употреблять при крещении, принимая в церковь вся языки: крестяще во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф.28, 19). Эта формула, говорит он, указывает на позднейший церковный обряд крещения, так как, по повествованию книги Деяний, древле в апостольской церкви крестилась просто во имя Иисуса.²⁹⁶ Штраусс, вероятно, имеет при этом в виду такие места из книги Деяний, как Деян.2:38 : «покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа» (ср. Деян.8:16, 10:48, 19:5; Рим. 6:3; Гал. 3:27 и др.). Но несправедливо эти места толковать так, как толкует их Штраусс. Во всех этих местах говорится не о точной форме произношения слов при крещении, а просто о крещении христианском вообще в отличие от крещения Иоаннова – о крещении, как таинственном средстве присоединения крещаемого к церкви Христовой, а не к какому-либо другому обществу. При чтении этих мест представляется еще вопрос: каким образом – с произнесением каких слов крещения крестили во имя Иисуса Христа»? Нет ни одного древнего свидетельства о том, чтобы при крещении христианском когда-либо в древней церкви употреблялись другие слова, а не те, которыми заповедал Христос крестить, т. е. во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Бывали еретики, крестившие иначе, но они были осуждаемы, как еретики, а осуждаемы были именно потому, что крестили не так, как заповедал Господь, произносили не те слова, которые Он заповедал в Евангелии произносить.²⁹⁷ Итак, пусть бы сначала потрудились доказать, что в древней церкви действительно крестились только «во имя Иисуса», а потом бы и ссылались на указанные места книги Деяний; но этого доказать решительно нельзя. А поэтому нужно полагать, что, крестясь во имя Иисуса и в Иисуса, в век апостольский, крестились по заповеди и установлению Иисуса во имя Отца и Сына и Святаго Духа. «Креститься во Христа, говорит св. Иоанн Дамаскин, значит – креститься веруя в Него, во веровать во Христа невозможно, не научившись исповедовать Отца и Сына и Святаго Духа.... Какие должны быть слова призывания, тому сам Господь научил учеников своих, сказав: крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа».²⁹⁸ И почему бы нужно было думать, что сам Христос не установил этих слова крещения? Причин нет. Он ясно учил об Отце своем, о Себе как Сыне Его и о Духе Святом, учил о единосущии и нераздельности своей с Отцом и Духом: почему же Он не мог установить сих слов крещения? Выражение – креститься во Христа или Иисуса или во имя Иисуса ведет начало свое, вероятно, от крещения, совершавшегося учениками Господа еще при жизни Его (Ин.4:1–2) в отличие от крещения Иоаннова, и это выражение ради краткости употребляется апостолами и в их писаниях, когда они говорят о христианском крещении во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Как бы ни было впрочем, несомненно одно, что Штраусс совершенно произвольно отнес установление слов при крещении к позднейшему времени первохристианской церкви, и что на этом произволе основанное доказательство позднейшего происхождения первого Евангелия в его настоящем виде, потому что в нем содержатся рассматриваемые слова Христовы, – не есть доказательство.

VI. Наконец говорят, что первое Евангелие нигде и ничем не выдает себя за произведение Матфея, что оно не имеет совершенно притязания быть или считаться произведением апостола Матфея или вообще апостола ,²⁹⁹ т. е. Матфей ничем не показывает в своем Евангелии, что оно принадлежит именно ему. Что же из того, что не показывает? Единодушное вселенское предание церкви, идущее от самих апостолов, приписывает это Евангелие апостолу Матфею, – чего же еще более! Но почему же сам писатель ничем не дал знать, что он – апостол Матфей? Мы этого не знаем. Заметим, впрочем, что только в этом Евангелии содержится повествование о призвании к апостольскому служению Матфея под этим именем (Мф.9:9 и дал., у Марка Мк.2:14 и Луки Лк.5:27 он называется Левием). Конечно, этот признак происхождения первого Евангелия именно от Матфея не важный, но не лишен вполне значения. – Впрочем, если бы и дал писатель прямо знать, что он апостол Матфей: разве отрицательная критика поверила бы этому признаку подлинности и стала бы поэтому считать это Евангелие писанием ап. Матфея? Писатель четвертого Евангелия довольно ясно указывает на себя, как на возлюбленного ученика Христова Иоанна (Ин.21:20–24): но разве воспрепятствовало это приверженцам отрицательной критики отвергнуть подлинность происхождения этого Евангелия от апостола Иоанна? Нет; мы увидим даже, к удивлению, что они выставляют это указание писателя четвертого Евангелия на себя признаком именно неподлинности этого Евангелия. – Мы знаем также, что апостол Павел во всех своих посланиях выставляет свое имя (кроме послания к Евреям) и еще один обычный признан, на который он указывает как на признак подлинности своих посланий (2Сол. 3:17. 18): но разве, ее смотря на эти признаки, отрицательная критика не отвергает подлинности большей части его посланий? Что же значит в устах ее этот признак неподлинности первого Евангелия, – что оно не имеет притязания на то, чтобы его считали писанием апостола Матфея или вообще апостола? Признаки происхождения его от апостола, как мы видели, есть, их довольно много, и они довольно ясны: но разве дала она им их силу и значение доказательств подлинности Евангелия?

Вот более важные внутренние признаки мнимой неподлинности Евангелия от Матфея, какие выставляет отрицательная критика, противопоставляя их признакам подлинности, заимствованным из Евангелия, по согласию их со вселенским церковным преданием о происхождении этого Евангелия от апостола Матфея (вы опустили только те мнимые признаки неподлинности, относительно которых выше сделано ограничение). Произвольное перетолкование мест Евангелия, – вот характер их; их насильственно сделали признаками неподлинности, тогда как сами по себе, правильно понимаемые, они вовсе не имеют в себе характера таковых признаков.

VII. В заключение, отвергающим подлинность Евангелия на основании таковых признаков предстоит решить вопрос: как же так случилось, что, не смотря на такие, по их мнению, очевидные (?) признаки неподлинности Евангелия, единодушное вселенское предание приписывает это Евангелие именно апостолу Матфею, а не другому какому-либо апостолу? Мы уже имели случай замечать, что некоторые из критиков нечто из этого Евангелия, основу или очерк (Leit-faden или Grundstock), производят от Матфея, что потом эта первая запись восполнялась, перерабатывалась, и когда явилась в настоящем виде, то приписывалась все тому же апостолу, которому принадлежала первая запись. Но крайние не удовлетворяются таким объяснением, идут далее и доходят до истинно-смешного. «По различным церковно-отеческим повествованиям, говорит Штраусс в своей новой книге, Матфей считался одним из проповедников Евангелия между иудеями, и так как сверх сего, по своей прежней должности мытаря, мог считаться особенно способным к письму, то Евангелие и могло быть соединено с его именем, хотя бы в действительности он вовсе и не участвовал в составлении его».³⁰⁰ До чего иногда может доходить ослепление! Но апостолами иудеев считались по преимуществу Петр в Иаков: почему же не им усвоено вселенским преданием написание этого Евангелия, если бы оно действительно не от апостола Матфея происходило! Матфея считали по преимуществу способным писать. Но неужели других апостолов считали неспособными писать? Но и от Петра и Иакова по крайней мере остались послания которые вселенское предание приписывало именно им, следовательно считало их способными писать. Впрочем с такими предположениями и объяснениями совестно даже иметь дело и oтнoситься к ним серьезно... А между тем вопрос, как случилось, что целая вселенская церковь единодушно с самых времен апостольских признавала не Матфеево Евангелие Матфеевым, – вопрос важный для отрицательной критики; она должна объяснить эту мнимую ошибку церкви вселенской хотя сколько-нибудь правдоподобно; только, наперед можно сказать, не сможет объяснить, так как ошибки здесь нет, и приходится ей объяснять исторически собственную иллюзию, а подобные иллюзии историею не объясняются и не оправдываются.

Нет, что бы ни говорила отрицательная критика против внутренних признаков происхождения нашего первого Евангелия от апостола Матфея, – не ослабить ей значения этих признаков и не затмить истины в глазах людей непредубежденных. «Основательное знакомство писателя с тогдашней Палестиной н тогдашними отношениями и учреждениями иудейского народа, характеры действующих и говорящих лиц, носящие на себе такой ясный отпечаток истины, какого не мог дать им позднейший писатель, далее – всеми признанная возвышенность Евангелия над произведениями всяких догматических направлений, господствоваших в век после-апостольский, а равно и над односторонним и преувеличенным способом представления древних апокрифических Евангелий и вообще всей апокрифической литературы, все внутренние признаки ясно говорят об апостольском происхождении Евангелия от Матфея. – Дух этого Евангелия несомннено апостольский: апостольский а) вообще по простоте формы и чистоте содержания, апостольский б) в особенности по силе и искренности и той глубины воззрения, которою в этом Евангелии, преимущественно пред всеми синоптическими, отличается прежде всего изложение обширных речей Христа (какова наприм. нагорная беседа), изложение, представляющее их органически-связным целым, и потом – объяснение отношения ветхозаветных предсказаний к исполнению их в завете новом, указывавшее строгую связь между ними; апостольский в) наконец по особенной возвышенности некоторых, исключительно Евангелию от Матфея принадлежащих, мест (Мф.10:37–39 и под.); это – дух, совершенно отличный от духа баснословных и по местам тривиальных апокрифов. – И все изложение Евангелия, которое производить неотразимое впечатление своею безискусственностью и простотой, вполне также достойно апостола, равно и цель Евангелия – раскрыть иудеям достоинство Иисуса, как Мессии».³⁰¹ Само Евангелие не говорит прямо о писателе его – апостоле; но если древнейшее предание единогласно называет апостола Матфея писателем его, то это несомненно, и – не побороть сего отрицательной критике никакими софизмами.

2

Относительно обстоятельств происхождения второго канонинического Евангелия от ап. Марка две особенные черты указываются в древних свидетельствах церковного предания: а) оно написано первоначально для христиан из язычников, именно римских, и б) написано под руководством апостола Петра, следовательно, во всяком случае до разрушения Иерусалима Титом.³⁰² И эти обстоятельства вполне подтверждаются содержанием и способом изложения повествований в Евангелии от Марка. Так, в выборе предметов евангельского повествования нельзя не заметить той особенности, что Марк ограничивается по большей части такими предметами, которые особенно нужно или важно было знать уверовавшим из язычников, мало касаясь или вовсе не касаясь таких, которые нужны или важны были для уверовавших из иудеев, как это – в Евангелии от Матфея. Он, например, опускает родословие Иисуса Христа и обстоятельства Его рождения; опускает Его беседы об отношении своего учения к ветхозаветному, Его обличения иудеев в неправильном понимании Ветхого Завета, или упоминает о них весьма кратко; описывает более действия Спасителя, особенно чудесные, которые могли иметь большее влияние на умы уверовавших из язычников, чем учение. По тому же, описывая события и излагая учение, он опускает обыкновенно подробности, относящиеся особенно к иудеям, но не имеющие значения для христиан из язычников. По тому же он немного приводит свидетельств из Ветхого Завета, которые могли иметь особенную силу и значение для христиан из иудеев, а не из язычников. Где говорит он об иудейских обычаях и постановлениях, обыкновенно объясняет их, как незнакомые христианам из язычников.³⁰³ По той же причине он объясняет еврейские, или сиро-халддейские слова, когда случается ему употреблять их.³⁰⁴ Есть очень прямые признаки того, что Евангелие первоначально было написано именно для римских христиан из язычников. Так, повествуя о вдове, бросившей в церковную кружку две лепты, евангелист поясняет (Мк.12, 42), что две лепты составляют на римские деньги кадрант (quadrans – римская монета); – такая заметка могла быть сделана только для читателей-римлян. Потом, упомянув о Симоне киринейском, евангелист прибавляет, что он был отец Александра и Руфа; это прибавление опять могло быть сделано только для читателей-римлян, которым известен был Руф (Рим. 16:13). На то же указывают латинские слова и выражения, встречающиеся в Евангелие, – Мк.6, 27: σπεκουλάτωρ (speculator – страж); Мк.15:39,44, 45: вместо ἐκατοντάρχης (сотник) – κεντύριον (centurio – сотник) и др. под. – Подтверждением второго из указанных церковным преданием обстоятельств написания Евангелия от Марка, т. е. что оно написано под руководством апостола Петра, служит с одной стороны то, что в этом Евангелии чаще, чем в других Евангелиях, упоминается о Петре (Марк. 1:36. ср. Лук. 4:42; Марк. 11:21. ср. Матф. 21:20; Марк. 13:3. ср. Матф. 24:3 и Лук. 21:7; Марк. 14:37. ср. Лук. 22:45 и Матф. 26:40; Марк. 16:7. ср. Мф.28:7,10), с другой стороны – то, что некоторые обстоятельства, касающиеся Петра, в этом Евангелии изложены точнее. Так, например, пророчества Господа об отречении Петра и исполнение этого пророчества в Евангелии от Марка изложены точнее, чем во всех других Евангелиях: тогда как в сих последних говорится вообще, что прежде чем пропоет петух, Петр трикраты отречется от Христа, и так исполнилось (Матф.26:34,75; Лк.22:34,60,61; Ин.13:38, 18:27), у Марка повествуется точнее и раздельнее: прежде чем петух пропоет дважды, Петр отречется от Христа трижды, что в точности и исполнилось (Мк.14:30,72). Наконец, примечательно и то, что слова апостола Петра (Деян. 10:37–42) обнимают евангельскую проповедь этого апостола в тех именно пределах, какие назначил своему Евангелию ученик Петра, Марк, и только он один. Довольно, кажется, признаков, подтверждающих единодушное предание вселенской церкви, что второе Евангелие действительно написано апостолом Марком, спутником и истолкователем апостола Петра. Что же делает с этими признаками отрицательная критика, и что она противопоставляет им, как признаки (мнимой) неподлинности этого Евангелия?

l. Первый прием ее, разумеется, – ослабить значение внешних свидетельств о обстоятельствах написания этого Евангелия. – Отрицать первоначальное назначение этого Евангелия для христиан из язычников, а именно римских, невозможно ни для какой критики: так очевидны внутренние признаки сего в самом Евангелии, и поборники отрицательной критики почти не отрицают сего. Но за то они направляют с особенным усилием удары свои против того пункта свидетельств древности, что Евангелие написано под влиянием или руководством апостола Петра; отвергнув достоверность этих свидетельств, они думают тем отвергнуть или заподозрить происхождение этого Евангелия от Марка апостола, – по крайней мере, в настоящем его виде.

В этом пункте свидетельства древности о Евангелии от Марка действительно несколько различны в подробностях, будучи согласны в общем. Различие это относится к следующим подробностям: по преданию, идущему чрез Иринея, Марк написал Евангелие по смерти апостола Петра и Павла в Риме,³⁰⁵ а по преданию, идущему чрез Климента александрийского, Евангелие написано еще при жизни апостола Петра и одобрено им.³⁰⁶ Средину между этими несколько разногласными свидетельствами занимает свидетельство Папия (или пресвитера Иоанна, от которого слышал Папий); он говорит только, что Марк тщательно записал то, что запомнил (из проповеди Петра), не указывая – принимал ли в этом какое-нибудь участие лично сам апостол Петр.³⁰⁷ Вот разности. Что из них можно вывести против достоверности того, что Евангелие от Марка написано именно этим апостолом под руководством или влиянием апостола Петра?

Казалось бы, ничего особенного, кроме того, что предание об подробностях происхождения Евангелия несколько оразнообразилось, сохраняясь одинаковым в главном факте, что Евангелие написано Марком под руководством апостола Петра. Но поборники отрицательной критики рады привязаться к этим разностям, чтобы, по обыкновению, вывести из них самые смелые следствия, до того смелые, что даже отрицается пребывание в Риме не только Марка, спутника Петра, но и самого Петра. Странным и диким может это показаться с первого раза для знающих хотя несколько дело, а действительно так. Выставив указанные разности, Гольтцман продолжает: «очевидно (!) заботились о том, чтобы второму Евангелию придать апостольский авторитет, и думали достигнуть этого чрез сопоставление слов 1Пет.5:13 («приветствует вас... Церковь вавилонская и Марк, сын мой») с мнимым пребыванием апостола в Риме, потом через более тесное отношение прямого писателя к непрямому».³⁰⁸ – Тут что ни слово, то неправда. – Во-первых, из указанных разностей в повествованиях древних о происхождении Евангелия от Марка нисколько не очевидно, будто заботились о том, чтобы придать второму Евангелию апостольский авторитет; во всех них просто рассказывается факт, как произошло Евангелие, по преданию; заботы такой, какую предполагают, не видно ни откуда; если и была тут забота, то забота только о том разве, чтобы верно передать факт. «Заботились о том, чтобы придать второму Евангелию апостольский авторитет»: – кто же заботился? Указанные свидетели древности? Но предание об этом идет от пресвитера Иоанна, ученика Господня и соученика апостольского: неужели он позаботился о том, чтобы не апостольскому (мнимо) Евангелию придать апостольский авторитет? Какое же право клеветать так на пресвитера – ученика Господня? Или уже последующие свидетели древности заботились придать апостольский авторитет этому Евангелию и ложно ссылались на древнейших свидетелей? И а этом подозревать их нет никаких оснований. Они просто, без предвзятой мысли (заботы), говорят, что знали из предания о происхождении второго Евангелия, и – только. Апостольский авторитет Евангелия, для них был выше всякого сомнения, и заботиться о том, чтобы придать ему токовой авторитет у них не могло быть даже мысли. – «Думали достигнуть этого чрез сопоставление слов 1Пет.5:13 мнимым пребыванием Петра в Риме», т. е. все сказания о пребывании Петра в Риме, основываются будто бы на приведенных словах из его первого послания, где под Вавилоном нужно разуметь Рим (в переносном смысле). Неужели позволительно так шутить историческими свидетельствами? Известно, что только в IV веке Евсевий дал такое толкование слову Рим в указанном месте послания Петрова;³⁰⁹ и выставляет он это, как свою догадку, а не как дошедшее до него предание; ранние же свидетели о пребывании Петра в Риме совершенно не на этом основываются в своих показаниях (по крайней мере в них нет ни одной ссылки на это место послания Петрова), а на предании. Зачем же клеветать на них? Разве это историческая критика? "Мнимое пребывание Петра в Риме!» Но о пребывании и страдальческой кончине Петра в Риме свидетельствуют все; древние писатели, имевшие случай говорить о сем, и свидетельствуют, совершенно не упоминая об указанных словах послания Петрова, т. е. не на них основываясь. Об этом свидетельствует Климент римский, Кай, пресвитер римский, Дионисий коринфский, Ириней лионский, Климент александрийский, Ориген, Лактанций в т. д.³¹⁰ Такова, как видно, была уверенность всей древней церкви. – Это ли мнимое пребывание Петра в Риме? После этого – что же во всей истории есть не мнимого-то! Странными, даже более чем странными представляются после сего такого рода изречения, написанные без дальнейших доказательств: «если вероятно сопутничество Марка Петру, то невероятно во всяком случае примыкающее к известному месту (в послании Петрова 1Пет.5:13) о Риме-Вавилоне, дальнейшее предание, по которому Марк с помянутым апостолом пришел в Рим, и там был толкователем Петра..., как называет его и Папий, не связывая впрочем с сим сказания о пребывании в Риме».³¹¹ Папий не упоминает о Риме, как месте написания Маркова Евангелия? Что же из того? Целый ряд дальнейших свидетельств поясняет в этом случае свидетельство Папия: – чего же еще желать более? Пребывание Петра с Марком в Риме, говорят, «во всяком случае будет сомнительно дотоле, пока будет основание верить, что Евионеи несомненно мученическую кончину Петра перенесли в Рим».³¹² Это – по истине изумительная новость! Незначительная и немноголюдная секта, обитавшая где-то на берегах Мертвого моря, надумала утверждать почему-то, что апостол Петр скончался мученически в Риме, и обманула будто бы там всю вселенскую Церковь, даже тех, которые жили несколько пораньше образования этой секты (Климент римский) и знали достоверно о кончине Петра в Риме.... Неужели все это правдивая историческая критика? Но довольно! Надобно впрочем сказать, что такими аргументами пользуются только немногие критики отрицательной школы; более умеренные не доходят до таких крайностей и признают действительность пребывания Петра в Риме в даже с Марком, и выставляют другие признаки (мнимой) неподлинности Маркова Евангелия настоящем его виде; мы показали только, до чего может дойти ослепление предвзятой мыслию.

Чем же, однако, примиряется указанное разногласие древних свидетельств об обстоятельствах происхождения Евангелия от Марка? Написано ли оно еще при жизни Петра или после смерти его? и если при жизни то как отнесся к нему Петр? Мы заметили, что предание об этом несколько оразнообразилось; разнообразию этому должна быть причина, кажется нам, в самом факте, а не в посторонних обстоятельствах, – не в несправедливости например которого-либо из сохраненных преданием известий. Самым вероятнейшим представляется предположение, что Марк начал свое Евангелие при жизни Петра, и – в этом случае, конечно, не без его соизволения и участия, и окончил после его смерти.³¹³ От этого действительно могло оразнообразиться и предание о подробностях происхождения этого Евангелия: одни из свидетелей говорят преимущественно о начале труда Маркова, другие – об его окончании. Другая разность в известиях, – именно: по одному – Петр не препятствовал Марку, исполняя желание римских христиан, написать Евангелие, но и не склонял к тому; по другому – Петр обрадовался и одобрил Евангелие: эта разность весьма удобно примиряется тем, что Петр в начале действительно и не препятствовал делу Марка, и не склонял его к сему, а в последствии написанное уже одобрил, радуясь усердию христиан римских.³¹⁴ Как бы то ни было, во всяком случае выводить из этих разностей такие следствия, какие выводят крайние поборники отрицательной критики, совершенно не логично; так можно исказить всякую историю. При некоторых удобопримиримых разностях остается, как факт вселенского предания церкви, что второе Евангелие написано Марком в Риме, под руководством апостола Петра, и этого факта не сильны отвергнуть никакие лукавые ухищрения поборников отрицательной критики, – а вместе с сим остаются в полной своей силе те внутренние признаки подлинности Евангелия от Марка, которые соответствуют внешним свидетельствам о происхождении этого Евангелия, и которые мы вставили выше.

II. Другие приемы, употребляемые отрицательной критикой для того, чтобы отвергнуть или заподозрить происхождение второго Евангелия от Марка по внутренним признакам, – те же самые в сущности приемы, какие употребляются ею в отношении к Евангелию от Матфея, а потому останавливаться на них долго мы не будем. Мы нарочито довольно подробно изложили приемы, употребляемые отрицательною критикою в отношении к этому первому Евангелию, чтобы уже не останавливаться на разбор их в отношениях к Евангелиям от Марка и Луки.

Главным образом отрицающие подлинность Евангелия от Марка указывают на то, что писатель этого Евангелия совершенно не самостоятельный писатель, а заимствовал все сказания свои из Евангелия от Матфея и Луки; своего же собственного, чего нет в этих двух Евангелиях, у него весьма мало; он только будто бы сократил эти два Евангелия.³¹⁵ Но надобно заметить, что весьма многие из поборников же отрицательной критики принимали и принимают это Евангелие за более древнее, чем Евангелия от Матфея и Луки; об этом одно время шла ожесточенная полемика в среде поборников отрицательной критики, и идет еще доселе.³¹⁶ Это впрочем обычное и неизбежное у них дело: что одни из них признают и защищают всеми силами, то непременно кто-либо из них же отрицает; разногласия и противоречия в подробностях у них на каждом шагу. Такие и здесь. – «Несамостоятельный писатель – писатель Евангелия от Марка?» Совсем нет; свидетельства древних говорят, что он записывал слышанное им от Петра, т. е. что он не был писатель-очевидец описываемых им событий; но ни одного свидетельства нет о том, чтобы он был только сократителем Евангелий от Матфея и Луки, т. е. чтобы он был несамостоятельный писатель, – и непредубежденный читатель этого Евангелия никак не вынесет такого впечатления из чтения самого Евангелия. Правда, у Марка не много таких повествований, которые не встречались бы в Евангелиях от Матфея и Луки, но и в этих сходных повествованиях есть черты, показывающие в нем повествователя – несократителя. Сюда принадлежат: упоминание, при взятии Иисуса воинами, о некоем юноше, следовавшем за Ним (Мк.14:51–52), о прозвании, данном сынам Зеведеевым (Мк.3:17), об именах детей Симона киринейского (Мк.15, 21), об имени слепого иерихонского (Мк.10, 46), об имени Саломии, матери сынов Зеведеевых (Мк.15:40, 16:1) и друг.³¹⁷

III. Баурова школа, видящая во всех Евангелиях «тенденции», или предвзятые мысли при их составлении, видит и в написании этого Евангелия «тендецию», именно: нейтралитет между Петровым – иудействующим (мнимо) и Павловым – свободным направлением, развившимся особенно в после-апостольский период», так как в этом Евангелии опущено все, что могло показаться блазнительным для христиан из иудеев в Евангелии от Луки, а для христиан из язычников в Евангелии от Матфея».³¹⁸ Какие же доказательства этого? Например, что в Евангелии от Марка опущены ветхозаветные пророчества о Христе, приводимые евангелистом Матфеем, – это, по Швеглеру, доказывает, что писатель отвергал ветхозаветные пророчества.³¹⁹ Неужели? Если бы Марк не приводил ни одного пророчества, а в таком случае нельзя было бы вывести такого заключения, ибо он излагает такие речи Иисуса Христа, в которых Им приводятся пророчества из Ветхого Завета (например, Мк.12:35–37, 14:27, 15:34). Но и сам евангелист приводит некоторые пророчества; конечно их меньше, чем у Матфея, но все же есть (Мк.1:2–3, 15:28), и это вполне достаточно объясняется тем, что Марк писал для христиан из язычников, для которых не нужно было приводить много пророчеств из книг иудейских. Объяснение совершенно естественное: зачем же прибегать к объяснению этого факта натянутому и нелогическому? И на подобных странных натяжках думают основать мысль «о предвзятых намерениях» (тенденциях) писателя Евангелия? Марк не упоминает о притчах, содержащихся в Евангелии от Луки, о блудном сыне, о милосердом самарянине, – и в этом видят «нейтралитет» Марка: он опускает то, что могло соблазнять христиан из иудеев в Евангелии от Луки.³²⁰ Но он же говорит и о призвании язычников в царство Мессии (Мк.13:10, 16:15,20), предизображенном в сих притчах. Зачем же было ему, опуская притчи, излагать ясные и точные слова Господа, в которых прямо выражается то, что там – под о́бразами? Опять повторяем, странно даже и разбирать подобные основания. А в этом роде – почти вся критика Бауровой школы, в которой впрочем есть самые резкие противоречия об этом Евангелии.³²¹

Затем следуют возражения, направленные против церковного предания о времени происхождения Евангелия от Марка, – возражения, имеющие целью показать, что Евангелие написано после разрушения Иерусалима, и основывающиеся главным образом на том, что выражения в эсхатологических речах Господа сходны с выражениями в Евангелии от Матфея (написанном будто бы после разрушения Иерусалима, что, как мы видели, неверно).³²² Они состоят все из таковых же перетолкований мест из Евангелия от Марка, как и из Евангелия от Матфея, и разбирать их пока нет нужды.³²³

3

Что касается до обстоятельств происхождения третьего Евангелия от Луки, то из первых стихов этого Евангелия (Лк.1:1–4) видно, что оно написано первоначально для Феофила, как кажется, уверовавшего из язычников и жившего вне Палестины, с целью изложить последовательную и полную историю жизни Спасителя; а из свидетельств церковного предания видно, что оно написано под руководством св. апостола Павла, следовательно до разрушения Иерусалима.³²⁴ Содержанием самого Евангелия вполне подтверждается это. Так все повествование этого Евангелия отличается особенной полнотой сравнительно с другими Евангелиями и последовательностью, как в изложении истории жизни Спасителя, начиная с рождения Предтечи и до вознесения Господа, так и в изложении учения. Обычаи и постановления иудейские он, как и Марк, объясняет (Лк.1:8,9, 2:22–24, 22:1 и др.). Влияние св. апостола Павла на Евангелие от Луки весьма заметно в особенном выборе некоторых повествований, содержащихся только в этом Евангелии, и в самом способе изложения. Из множества бесед Спасителя Лука избирает и такие, содержание которых преимущественно соответствовало особенностям Павловой проповеди пред язычнниками и для язычников. Так, например, апостол Павел в своих посланиях с особенною силою излагает учение о том, что человек оправдывается пред Богом неисполнением закона, а единственно верою во Христа и делами по вере. Это же с особенной наглядностию выражается и в Евангелии от Луки, например в притчах Христовых, изложенных только в этом Евангелии, о блудном сыне (Лк.15:11 и дал.), о мытаре и фарисее (Лк.18:10 и дал. ср. Лк.17:7–10) и др. Апостол Павел также с особенною силою излагает учение, что о Христе Иисусе несть иудей, ни еллин, что иудеи напрасно гордятся своими преимуществами. С особенною наглядностью и в Евангелии от Луки изображается это. Так в нем одном содержится изречение Господа о послании Илии пророка ко вдовице сарептской – язычнице и об очищении прокаженного язычника Неемана при Елисее Лк.4:25–27); таково же повествование о десяти прокаженных, исцеленных Господом, из которых оказался благодарным только самарянин (Лк.17:11–19 ср. Лк.10:25–37, 9:51–56). Повествование Луки об установлении Господом таинства евхаристии (Лк.22:17–20) особенно сходно с Павловым повествованием о сем (1Кор.11:23–25), даже в выражениях. – Только у Луки и Павла есть сказание, что Господь, по своем воскресении, прежде явления всем ученикам вместе, явился Симону (Лук. 24:34; 1Кор. 15:5). – Наконец, от апостола Луки дошла до нас другая книга – Деяний апостольских, и слог этой книги совершенно сходен с слогом Евангелия, что также служит одним из важных признаков подлинности Евангелия, так как писатель книги Деяний сам указывает на Евангелие, и есть несомненно спутник апостола Павла – Лука. Что же противопоставляет этим признакам подлинности Евангелия от Луки отрицательная критика?

Пользуемся случаем иметь дело здесь прямо с Ренаном, так как в вопросе о характере Евангелия от Луки он высказался с большею подробностию. Удовольствовавшись в отношении к двум первым Евангелиям замечаниями о том, что нынешние Евангелия эти, по их внутреннему характеру, будто бы не соответствуют тем записям Матфея и Марка, о которых говорит Папий, и думая, что этого достаточно для отвержения подлинности этих двух Евангелий по внутренним признакам, о Евангелии от Луки он объясняется несравненно подробнее, и – как объясняется! Выписываем эти страницы его³²⁵ (с необходимыми замечаниями). На них очень ясно видно, как относится к серьезному делу ученый Ренан, видно и то, к каким средствам прибегает отрицательная критика для достижения своих целей; в этом пункте Ренан довольно полный выразитель ее, так как и немецкие ученые, руководители его, хотя не так легкомысленно, хотя с бо́льшим запасом учености и с большею серьезностью, высказывают в сущности то же, что и он.

Вот что пишет он:

«Это (Евангелие от Луки) есть документ второй руки». – Что хочет сказать этим Ренан! То ли, что это – не первоначальная запись, а уже переработанная, выдержавшая несколько, как выражаются, редакций? Или то, что это запись не очевидца, и сделанная не по записи очевидца! По своему обыкновению, он выражается двусмысленно, – пусть толкуют его, как хотят; а у руководителей его и то и другое – предположение есть. Посмотрим впрочем на доказательства этого положения. – «Повествование здесь более зрело». Что значит это «зрело» – не пояснено, да и пояснить невозможно, и фраза остается только фразой; в смысле «совершенства» повествование всех евангелистов зрело, и повествование Луки на в чем пред прочими не преимуществует и этом отношении. – «Слова Иисуса более осмыслены, более сложны». Опять ни одного доказательства, н опять фраза остается фразой. Неужели это доказательства, что Евангелие от Луки – документ второй руки! Вероятно, Ренан имеет здесь в виду ту мысль своих руководителей, что Лука пользовался письменными источниками своих предшественников (Лук. 1:1), выбирал из них, осмысляя их, и потому повествование его вышло зрело, обдуманно. Но ни откуда не видно, тем не менее из предисловия к Евангелию, что Лука пользовался письменными источниками и по ним составлял свое Евангелие: он упоминает, что некоторые начали составлять повествования о жизни Спасителя, но чтобы он ими пользовался, этого не видно. Он даже не одобряет этих повествований (ἐπεχείρησαν); невероятно, чтобы он ими руководствовался. Во всяком случаи эти фразы Ренана (и его руководителей) остаются фразами.

«Некоторыя из речей (Господа) доведены до крайности и переиначены». Здесь приведено в доказательство – Лк.14:26, и сделано примечание: «правила апостольства (гл. 10) имеют характер экзальтации». В 26 стихе 14-й главы читаем» «если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, и самой жизни своей, не может быть Моим учеником». Но то же самое в с такою же, если еще не с большею, силою выраженное находится и в Евангелии от Матфея: «кто любит отца или мать более, нежели Меня, недостоин Меня; и любящий сына или дочь более, нежели Меня, недостоин Меня.... Берегущий душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою за Меня обретет ее» (Матф. 10:37. 39). Где же крайности и преувеличения у Луки? Очевидно, это опять одна фраза, точно так же, как и замечание, что правила апостольства (т. е. наставление Иисуса Христа апостолам) отличаются у Лука характером экзальтации. Сравните эти наставления по Евангелиям от Луки и Матфея (гл. 10) без всякой предвзятой мысли, и никакой особенной экзальтации у первого из них не найдете; наставления почти совершенно одинаковые, характер и тон речи одинаковый.

«Пиша вне Палестины и несомненно после осады Иepycaлима, автор обозначает местности с меньшею строгостью, чем другие два евангелиста». Т. е. позднейший писатель Евангелия не знал местностей палестинских? Но нет (и Ренан не приводит) решительно ни одного доказательства на это; писатель также обозначает местности Палестины, как и евангелисты Матфей и Марк. – В доказательство того, что Евангелие от Луки написано после осады Иерусалима, Ренан ссылается на пророческие речи Иисуса Христа об осаде Иерусалима (Лк.19:41,43–44, 21:9,20, 23:29). Мы уже сказали выше, что такие доказательства – не доказательства, что считать пророчества Господа вложенными в уста Его после совершения событий, о которых Он пророчествовал, решительно нет никаких оснований, кроме предвзятой ложной мысли о невозможности пророчества.

«Он (Лука) имеет ложное понятие о храме, представляя его себе, как место, куда ходят поститься». В доказательство сего указывается на повествования Луки: о пророчице Анне, которая не отходила от храма, постясь и молясь при нем (Лк.2, 37), о молитве в храме мытаря и фарисея (Лк.18, 10 и дал.), о пребывании в храме апостолов, по вознесении Господнем (Лк.24, 52). Решительно непонятно, в чем тут выражается ложное понятие повествователя о храме. При храме жили благочестивые жены и девы, как и сама Дева – Матерь Господа жила насколько времени при храме; во храм ходили для молитвы, для славословия и благодарения Бога: – что в этом ложного? – Странно!

«Он (Лука) сглаживает подробности, стараясь согласить между собою различные рассказы». Доказательство – Лк.4, 16. С этого стиха в Евангелии от Луки начинается подробное повествование об учении Иисуса Христа в синагоге назаретской. Ни в одном из прочих Евангелий нет этого повествования, есть только краткие указания на это событие (Матф. 13:54; Марк. 6:1–2). Ренан говорит, что Лука сглаживает подробности: – что же это значит, и как назвать подобный прием ученого критика?

«Он (Лука) смягчает места, которые сделались затруднинительными с точки зрения более восторженной идеи о Божестве Иисуса», т. е., сказать проще, Лука будто бы хочет умалить несколько понятие о Божесте Христа. Доказательство – Лк.3, 23 и замечание: «он опускает слова Матфея 24:36». В 23 стихе 3-й главы читается: и был (Иисус), как думали, сын Иосифов...; этими словами: «как думали», по мнению Ренана, Лука и смягчает или умаляет несколько понятие о Божестве Христовом. Неужели так? Но в этом же самом месте евангелист прямо говорит, что Христос – Сын Божий (Лк.3:38); он излагает слова Ангела к Марии: «Дух Святый найдет на Тебя..., и рожденное свято наречется Сын Божий, Сын Вышняго» (Лк.1:32,35); он приводит слова Христа, в которых Бога Он называет Отцом своим (Лк.2, 49), и множество других мест в Евангелии, из которых вполне открывается Божество Иисуса Христа. – Что же после этого можно вывести в пользу мнения Ренана из слов: «как думали», сына Иосифов Иисус? Лука опускает слова Христовы, содержащиеся у Матфея 24:36: «о дне же том и часе никто не знает, ни ангелы небесные, а только Отец Мой един». Каким же образом чрез это опущение умаляется понятие о Божестве Христовом? Не напротив ли? Кажется ученый критик сам не знает, что говорит и пишет.

«Она (Лука) преувеличивает чудесное». – И это нарекание написано у Ренана рядом с предшествующим! Казалось бы, если Лука хотел умалить понятие о Божества Христовом, то не должен бы преувеличивать чудесного, свидетельствующего о Божестве? Но у Ренана видно другая логика. Или евангелиста он считает таким недальновидным, что он опускает из виду цель, к которой стремится?... В чем же однако это преувеличение чудесного? Указывается в примечании на Лк.4:44 и Лк.22:43–44. Посмотрим. В первом из указанных мест читаем: «Иисус возвратился в силе духа в Галилею и разнесся о Нем слух по всей стране». Что же тут за преувеличение чудесного? Матфей и Марк, говоря о возвращении Христа в Галилею теми же словами (Мф.4:12,24; Мк.1:14), опускают слова: «в силе дyхa» – в этом ли преувеличение чудесного? Но сколько, например, Матфей повествует действительно чудесного – такого, чего нет в Евангелии от Луки? Почему же его за повествование – чудесного не обвинить в преувеличении чудесного, тогда как делается это нарекание на Луку за два слова, не указывающие впрочем прямо на чудеса! Другое место, указываемое Ренаном, – повествование о явлении Ангела Господу в саду Гефсиманском. Конечно, этого сказания нет ни у второго из евангелистов, но разве этим доказывается преувеличение чудесного в Евангелии от Луки? Матфей повествует о звезде, путеводившей волхвов в Иерусалим, и об этом не говорит на один из прочих евангелистов. Но упрекнут ли и его в преувеличении чудесного? Каждый из евангелистов повествует о таких чудесах Спасителя, каких нет у других: не упрекнуть ли всех их в преувеличении чудесного? Почему же Ренан упрекает только Луку? – Странный прием критический, боле чем странный!

«Он (Лука) допускает ошибки в хронологии». Доказательство в примечании: «например в том, что касается до Квирина, Лисания, Февды». Это известный вопрос – о народной переписи в Иудее при Квирине, о времени жизни Лисания и Февды. Ренан не разъясняет этого вопроса и умалчивает о том, что повествования Иосифа Флавия, по-видимому, разногласящие с сказаниями евангелиста, удобно примиряются с ним. Добросовестно ли же просто голословно обвинить евангелиста в незнании хронологии, когда ученый историк должен знать, что этот вопрос решается также и в доказательство точности евангельского рассказа? С Ренаном впрочем постоянно это случается.

«Он (Лука) совершенно не знает еврейскаго языка» Доказательство: «сравни Лк.1:31 с Мф.1:21». Сравниваем. У Луки читается «и се зачнешь во чреве и родишь Сына и наречешь Ему имя Иисус». У Матфея: «родит же Сына и наречешь Ему имя Иисус; ибо Он спасет народ свой от грехов их». Каково доказательство? У Матфея поясняется еврейское имя Иисус, у Луки нет; следовательно, Лука совершенно не знает по-еврейски. Неужели писатель Евангелия не знал даже значения имена Иисус, – писатель-спутник апостола Павла, еврея от еврей, с чем согласен и сам Ренан?³²⁶ Что же он морочит и себя и других? Неужели, сравнив указанные цитаты, кто-нибудь поверит, что Лука не знал по-еврейски? Сам же Ренан говорит, что Лука вероятно пользовался записями Матфея и Марка; из первой он мог узнать, что значит имя Иисус, – оно там объяснено, а Ренан доказывает, что он не знал этого имени, а из этого выводит, что он не знал где совершенно по-еврейски. Странно, более чем странно слышать такие речи из уст ученого критика! – «Он, говорит, не приводит ни одного слова Иисуса на этом языке, называет все местности именами греческими». Что же из того? Он пишет не для иудеев, и не употребляет еврейских изречений, которые пришлось бы пояснять, а местности все он называет так же, как и другие евангелисты, т. е. их еврейскими именами, написанными по-гречески.

Не довольно ли впрочем? Мы хотели было выписать все те основания, по которым Ренан считает третье Евангелие «документом второй руки» н утверждает, что писатель его «компилятор, человек, который не видал сам лично очевидцев» описываемых им событий.³²⁷ Но, кажется, довольно и выписанного уже, чтобы видеть, как ничтожны эти основания; таковы же, если еще не хуже, и дальнейшие, которых мы не выставляем.³²⁸ И вот на основании таких-то искажений в перетолковании мест из Евангелия от Луки думают поколебать, основанную на вселенском церковном предании и внутренних признаках, веру в это Евангелие!?...

Другие приемы отрицательной критики в отношении к внутренним признакам подлинности этого Евангелия таковы же, каковы и в отношении к первым двум; и – подробный разбор их мы опускаем, чтобы перейти к Евангелию от Иоанна, на которое направлены самые сильные удары критики, особенно тюбингенской школы Баура.