О Евангелиях и евангельской истории

По поводу книги «Жизнь Иисуса» соч. Э. Ренана

(Vie de Jesus, par E. Renan)

Опыт обзора и разбора так называемой отрицательной критики Eвангелий и евангельской истории

Содержание

Вступление

Вступление

Книга Ренана «Жизнь Иисуса» (1863 г.), наделавшая столько шума и произведшая столько соблазна в Европе, особенно во Франции, в сущности есть не что иное, как легкое популярное (общедоступное) изложение результатов тех исследований, которые сделаны в области евангельской истории так называемыми отрицательными направлениями библейской исторической критики, особенно в протестантской Германии, и преимущественно в продолжение последних 40 лет, – изложение, написанное бойким и изящным языком, с некоторыми современными социальными тенденциями и с характером романа в изображении описываемых событий. Оттого – а) огромный успех этой книги в публике, сравнительно с учеными книгами немцев того же направления. Как известно, публика, особенно некоторые слои её, не очень любит строго ученые, научные исследования, требующие при всяком направлении серьёзной, иногда напряженной, мысли и труда, а склонна к более легким, популярным сочинениям, которые бы не очень утруждали мысль и не обременяли её работой. Неудивительно поэтому, что книга Ренана разошлась в огромном количестве экземпляров, тогда как сочинения, которые он популяризовал, далеко не имели такого успеха, исключая разве может быть книги Штраусса, которые в свое время наделали ещё более шума и произвели ещё более соблазна, хотя менее раскупались. Надобно впрочем присовокупить, что в книге Ренана есть одно внешнее качество, которым она, в соединении с упомянутыми сейчас качествами, преимуществует перед тяжелыми кабинетными книгами немцев: это наглядное знакомство её автора с местами действия изображаемых событий; описания этих мест весьма много оживляют книгу и заинтересовывают читателя, хотя в них много преувеличений и риторики. Оттого – б) в книге Ренана нет ничего ни нового, ни самостоятельного сравнительно с теми исследованиями, которые в ней популяризуются. Всё, что в ней есть, высказано уже в других исследованиях и гораздо полнее и подробнее, чем в ней. С обычной лёгкостью француза, автор взял только результаты тех исследований, и высказал их живо, легко и изящно. Нового и самостоятельного у него столько же, сколько и у всякого популяризатора, т.е. он не следует рабски букве сочинений, которыми пользуется, свободно воспроизводит их сущность в своеобразном представлении и изображении, с некоторыми своеобразными оттенками и – только; да ещё ново то, что изображению священнейших событий истории кощунственно придан характер тенденциозного романа. Оттого – в) в ней нет даже той внешней кажущейся формальной основательности (хотя много цитат и примечаний под строкой), какая есть в тех исследованиях. Как популяризатор, автор отбросил почти все тяжелые принадлежности немецкой учёности, оставив разве только самые необходимые, и то, кажется, более для красоты книги, чем по сознанию их значения. Оттого – г) научным образом нельзя иметь дела собственно с этой книгой; в ней самой нет ничего научного, и потому она ниже всякой научной критики ¹. В отношении к ней вопрос может быть только тот, на сколько верно изложены в ней чужие исследования; но этот вопрос конечно не стоит решать; довольно и того, что они изложены, и притом на изящном языке Франции, и – увлекают нетвердых и неопытных.

Вот почему сочли мы более полезным писать для русской публики по поводу книги Ренана, а не о самой книге, иметь дело главным образом с теми воззрениями и исследованиями, которые в ней популяризованы. Нельзя скрывать того факта, что идеи, теории и воззрения, в них раскрываемые, смутно бродят и в нашем обществе, особенно в некоторых слоях его, и книга Ренана, кажется нам, потому нашла себе в нем некоторое сочувствие, что в ней оно увидело выражение, и притом завлекательное, этих смутно бродящих в его сознании идей, теорий и воззрений, – выражение, соответствующее времени. Разобрать и рассмотреть поэтому нужно их: в них все дело; а популярное изложение их, как бы хорошо ни было сделано, если они окажутся несостоятельными, потеряет свою силу и обаятельность само собою; главное – нужно разбирать их, и разбирать прямо, открыто. Здесь не помогут ни голословная брань, ни остроумная насмешка, ни грозное проклятие, ни хитрая уклончивость: здесь нужно серьёзное изучение и научный разбор, тщательный, осмотрительный, логический; только в этом случае эти воззрения и исследования, равно как и популярные изложения их, могут терять свою силу и обаяние. – Легко относиться к этим отрицательным направлениям нельзя уже по тому одному, что они тяжело дают себя чувствовать в жизни, внося в неё разлад, раздвоение. Притом же они, как показала история, составляют неизбежное историческое явление в развитии школьной философии в её соприкосновением с богословием, – явление, в развитии которого участвуют люди и ученые и умные, а такие явления препобеждаются не лёгким отношением к ним. Напрасно опасение, что знакомством с этими отрицательными направлениями можно повредить, можно увлечься и увлечь: гораздо более увлекает таинственность, в которую они облечены, недоступность сферы, в которой они вращаются, поползновение к ним, как к вещам запрещенным, боязливое упоминание о них мимоходом и т. под.; и напротив гораздо безопаснее прямое отношение к ним, внимательное рассмотрение их с исторической и теоретической стороны. Едва ли ошибёмся, если скажем, что некоторое сочувствие к ним и нашей публики основывается на неполном, одностороннем и отрывочном знакомстве с ними и недостатке изучения их в историческом и теоретическом их развитии. Все пленительное, кроме истины, более пленительно издали, на известном расстоянии, при известном освещении, при неполном, отрывочном знакомстве с ним; а – подойти к нему поближе, всмотреться попристальнее, вникнуть в него, так сказать, в домашнем быту, и красота его, как мнимая, теряет свою обаятельность, и становится человек в должное отношение к нему, без увлечения. То же самое и с этими идеями, теориями и воззрениями; если уже нельзя не знать их, то прямое отношение к ним – лучшее средство против увлечения ими и какими бы то ни было популярными их изложениями. Правда, это трудно, нужна работа и борьба; но что истинно-полезное и правое совершается без работы и борьбы? ... До тех же пор, пока у нас не будут прямо и серьезно разбираемы и обслуживаемы эти самые идеи, теории и воззрения в их сущности и историческом развитии, всякая книга, подобная Ренановой, всякое популярное изложение их неизбежно будет волновать общество нетвердых и неискусных, более чем при отчетливом знакомстве с ними, особенно если подобные книги будут прикрываться красивой наружностью, которая так часто соблазняет и увлекает многих даже из проницательных. До тех пор будут волновать общество даже статьи, относящиеся к богословию и Библии, какого-нибудь Энциклопедического Словаря, составлявшегося русскими учеными и литераторами, где личный произвол и уродливые произведения фантазии выдаются смело за последнее (будто бы) слово науки. До тех пор всякий, кому не случайно или случайно попалась такого рода книга, или кто наслышался о подобных книгах и узнал о них и из них кое-что, также может волновать и увлекать. – Нужно, говорим, прямое отношение к этим идеям, теориям и исследованиям, нужно их разбирать в их сущности и историческом развитии, по мере сил и возможности, а не популярные только изложения их, подобные Ренановой книге. Мы и возьмем книгу Ренана только как исходный пункт для отправления в область этих исследований, результаты которых в ней изложены.

Да не оскорбится религиозно-нравственное чувство читателей, когда, в изложении этих исследований, а равно и оснований их – философских воззрений школ, встретится могущее оскорбить религиозно-нравственное чувство. Что же делать? Умалчивать о них нельзя, когда самые популяризации их обнаруживают, и, придавая им еще более внешней пленительности, увлекают…