Краткий очерк истории подлинного ветхозаветного текста¹

Заслуженный профессор протоиерей Николай Александрович Елеонский родился 11 ноября 1843 года в Калужской губернии в семье сельского священника. Он окончил Калужские духовные училище и семинарию, затем в 1868 году – Московскую духовную академию. За сочинение „Святое Евангелие от Марка: против Баура” он был удостоен степени магистра богословия.

Затем он был направлен преподавателем в Харьковскую духовную семинарию, однако в 1870 году переведён обратно в МДА, где определён преподавателем гомилетики и литургики в семинарии. Год спустя Учёным советом МДА Н. А. Елеонский был удостоен избрания доцентом по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, которую он занимал десять лет.

В 1879 году он стал ординарным профессором богословия в Петровской земледельческой и лесной академии в г. Москве и после рукоположения назначен настоятелем её академического храма. С 1891 года священник Николай Елеонский состоял членом Московского духовно-цензурного комитета. В 1892 году он был определён профессором в Московский императорский университет и стал настоятелем университетского храма. В 1897 году отец Николай был удостоен звания заслуженного профессора. С 1898 года он являлся председателем Отделения педагогического общества при Московском университете по вопросам религиозно-нравственного образования и воспитания. Был возведён в сан протоиерея в 1904 году.

Научная деятельность профессора протоиерея Николая Елеонского многогранна и содержательна. Основной сферой его деятельности было изучение Священного Писания, особенно – исагогических вопросов.

Как и его учитель по МДА, профессор епископ Михаил (Лузин; 1830–1887), протоиерей Николай Елеонский ставил задачу православного анализа западных теорий „отрицательной” (т. е. отрицающей традиционное церковное понимание богодухновенности Священного Писания) библейской критики и выявления их несостоятельности. В своей магистерской работе он разобрал теорию Ф. X. Баура о якобы после-апостольском происхождении Евангелия от Марка и показал её тенденциозность.

Будучи профессором, он уделял большое внимание критике отрицательных гипотез, выдвигавшихся немецкой протестантской наукой относительно происхождении Пятикнижия. Отрицание богодухновенности Священного Писания вкупе с предположением об эволюционном развитии истории ветхозаветного Израиля, да ещё по законам гегелевской диалектики, привели отрицательных библейских критиков к построению совершенно невероятной, в высшей степени надуманной и кардинально отличающейся от традиционной, схемы ветхозаветной истории. В этой новой искусственной истории Израиль представлялся критикам не как богоизбранный народ, а – подобным прочим народам языческим кочевым племенем, язычником и идолопоклонником, ничего не знавшим о Едином истинном Боге, в котором лишь постепенно, ко времени вавилонского плена, эволюционным путём, развились монотеистические идеи, закрепившиеся в богослужебном отношении аж после плена. Исходя из этой шаблонной схемы отрицательные библейские критики пытались оценивать достоверность различных отделов текста Писания Ветхого Завета, амбициозно отвергая традиционные церковные авторство и датировку большинства книг, как не согласующиеся с их гипотетическими построениями „новой” истории Израиля, и приписывая им крайне позднее после-пленное происхождение.

Трудность полемики с отрицательными библейскими теориями заключалась в их разнообразии и несогласии между собой по ряду вопросов самих отрицательных критиков. В то же время использование ими в своих работах немалого количества филологических, исторических и археологических фактов делало их труды внешне привлекательными. Поэтому на долю протоиерея Николая Елеонского выпала нелёгкая задача вычленить самую суть отрицательных гипотез и показать их несостоятельность в ключевых моментах, не отвлекаясь на несущественные детали.

Так он и поступил в своей работе „Современная критика священных Ветхозаветных Писаний и её слабые стороны: очерки по ветхозаветной исагогике” (М., 1901), которая до сих пор не утратила своего методологического и, в определённой степени, научного значения. Он очень точно заметил, что важнейшей исходной предпосылкой наиболее популярной теории отрицательных библейских критиков – теории Графа-Велльгаузена является поздняя (времени плена) датировка Второзакония. Поэтому он сосредоточился на подробном и обстоятельном рассмотрении этого вопроса и убедительно продемонстрировал несостоятельность и зыбкость сего „краеугольного камня” упомянутой теории, указав на архаичность языка и стиля Второзакония, и проследив цитирование этой книги и Пятикнижия в целом в более поздней пророческой и учительной литературе.

Чтобы подчеркнуть, что западная наука не исчерпывается отрицательными гипотезами, протоиерей Николай Елеонский начал переводить на русский язык „Исагогику” Кейля (перевод не был закончен, его первая часть опубликована в „Богословском вестнике”, 1875, № 1). К сожалению, собственный курс исагогики русского учёного остался незавершённым.

Профессор протоиерей Николай Елеонский внёс заметный вклад в ветхозаветную исагогику: он рассматривал вопросы библейского канона, хронологии, сопоставлял библейские повествования с археологическими находками на ближнем Востоке. Наиболее капитальный его труд – двухтомник „Очерки из Библейской географии” (общим объёмом около 750 страниц) – был издан Императорским Православным палестинским обществом в Санкт-Петербурге в 1896–1897 годах, причём первые главы этой работы были написаны в соавторстве с П. И. Горским-Платоновым.

Протоиерей Н. Елеонский читал также курсы основного богословия в Петровской земледельческой и лесной академии, а затем в Московском императорском университете. Им были изданы лекции и несколько трудов по этой тематике.

Профессор протоиерей активно сотрудничал с Православной богословской энциклопедией, написав для неё около 50 статей. Он был избран почётным членом Московской духовной академии и Общества любителей духовного просвещения.

Скончался протоиерей Николай Елеонский 25 октября 1910 года после продолжительной болезни и был погребён на кладбище Скорбященского монастыря близ Бутырской заставы.

Священник Димитрий Юревич.

Библиография основных трудов профессора протоиерея Николая Елеонского (полужирным выделены книги, электронные издания которых подготовлены Кафедрой библеистики МДА совместно с Региональным фондом поддержки православного образования и просвещения „Серафим”).

I. Библейско-богословские сочинения

1. Анализ 1–12 глав Евангелия от Луки //ЧОЛДП, 1873, № 3, стр. 295–313; № 6, стр. 672–711; № 12, стр. 609–665.

2. Историческая справка к 5–11 стихам 14 главы Евангелия от Матфея. СПб, 1895, 81+XVI стр.

3. История (порождения) небес и земли. Сотворение мира. Рай. Грехопадение. Опыт истолкования 1:1–3:24 книги Бытия // ЧОЛДП, 1872, книга 1, стр. 104–124, 153–164; книга 2, стр. 34–63; 1873, книга 3, стр. 9–35.

4. Краткий очерк истории подлинного ветхозаветного текста // ЧОЛДП, 1874, № 8, стр. 151–181; № 9, стр. 275–310.

5. О времени происхождения Книги Иова // ЧОЛДП, 1879, № 1, стр. 1–17.

6. О древнееврейской священной поэзии // ЧОЛДП, 1872, № 6, стр. 402–418; № 7, стр. 428–452.

7. О Евангелии от Марка: разбор мнения Ф. Х. Баура о происхождении и характере Евангелия от Марка // ЧОЛДП, 1873, № 3, стр. 270–313; № 6, стр. 672–711; №12, стр. 609–691.

8. Описание Святой Земли. 2-е изд. СПб, 1896:

[Вып.] 1: Общее понятие о Святой Земле. 56 стр.

[Вып.] 2: Горы Святой Земли. 58 стр.

[Вып.] 3: Горы Святой Земли. 62 стр.

[Вып.] 4: Равнины Святой Земли. 47 стр.

[Вып.] 5: Долины и пустыни Святой Земли. 74 стр.

[Вып.] 6: Озера Святой Земли. 69 стр.

[Вып.] 7: Реки Святой Земли. 49 стр.

[Вып.] 8: Источники и водоёмы Святой Земли. 46 стр.

То же; 3-е изд. СПб, 1901.

9. Очерки из Библейской географии:

1: Горы, равнины, долины, пустыни, воды, климат, геологические особенности и растительность Святой Земли. 1896, VI+460 стр.

2: Представители животного царства в Святой Земле. 1897, 281 стр.

10. Песнь о винограднике: опыт истолкования 5 главы книги пророка Исайи // ЧОЛДП, 1879, № 5, стр. 461–485.

11. Предполагаемое издание ветхозаветной Библии в русском переводе с примечаниями //ЧОЛДП, 1877, ч. I.

12. Пророчество Исайи о Вавилоне //ЧОЛДП, 1878, № 3, стр. 347–359.

13. Свидетельства о времени завершения ветхозаветного канона II ЧОЛДП, 1876, № 3, стр. 118–140.

14. Свидетельства о происхождении перевода LXX и степень их достоверности //ЧОЛДП, 1875, № 1, стр. 3–47.

15. Следует ли считать книгу пророка Варуха канонической // ЧОЛДП, 1877, ч. I.

16. Современная критика священных Ветхозаветных Писаний и её слабые стороны: очерки по ветхозаветной исагогике. М., 1901, 106 стр. Отт. из: ВЦ, 1901.

17. Сравнение библейских текстов с Саргонидской летописью // ПО, 1864.

18. Учительный характер книги Песнь Песней // ЧОЛДП, 1878, ч. I.

19. Ход дела по составлению примечаний к русскому переводу ветхозаветной Библии //ЧОЛДП, 1878, ч. I.

II. Труды по основному богословию

20. Краткие записки по основному богословию. М., [1890], 6+310 стр.; М., 1893, XIX+310 стр.; М., 1895, ΧΙΙ+278 стр.

21. Нравственность диких племён и цивилизованных народов. [М.,] 1884, 18 стр.

22. О конечной цели человеческой жизни. М., 1889, 47 стр.

23. Цель человеческой жизни и средства к достижению сей цели по учению Евангельскому. [М., 1885,] 39 стр. Отт. из; ДЧ, 1884.

24. Чтения по основному богословию в сокращённом изложении: Вып. 1. М., 1907, 113 стр.

25. Эгоизм. М., 1899, 7 стр.

III. Историко-биографические и церковно-публицистические произведения

26. Алексей Петрович Лебедев. М., 1909, 21 стр.

27. О „Новом Евангелии” гр. Толстого: читано на годичном заседании Общества любителей духовного просвещения 14 декабря 1886 г. М., 1887, 45 стр. То же: 2-е изд. М., 1889, 47 стр.

28. Отчёт о деятельности Отделения педагогического общества при Московском университете по вопросам религиозно-нравственного образования и воспитания с 1 февр. 1903 г. по 1 февр. 1904 г. М., 1904. 16 стр. Отт. из: ВЦ.

29. Советы учащемуся юношеству: [Вып. 1, 3, 5, 8–9, 11, 13]. М., 1891. Отт. из; ДЧ, 1891.

Литература о профессоре протоиерее Николае Елеонском и его научной деятельности

1. Соловьёв Иоанн, прот. Заслуженный профессор богословия Московского императорского университета прот. Н. А. Елеонский // БВ, 1910, № 12, стр. 709–728.

2. Елеонский Н. А., прот. / ПБЭ, т. 5, стр. 395–96.

3. Елеонский Николай Александрович // Русские писатели-богословы. Библиографический указатель. 2-е изд. Сост. А. С. Чистякова, С. В. Курочкина, Н. С. Степанова. М., 2001, 462 стр., стр. 293–297.

Список сокращений

БВ – Богословский вестник

ВЦ – Вера и Церковь

ДЧ – Душеполезное чтение

МДА – Московская духовная академия

ПБЭ – Православная богословская энциклопедия

ПО – Православное обозрение

ЧОЛДП – Чтения в Обществе любителей духовного просвещения

-----

Краткий очерк истории подлинного ветхозаветного текста.

Священные книги Ветхого завета содержат в себе Божественное Откровение, сообщённое людям для их спасения посредством просвещённых Духом Божиим мужей, называемых пророками. С детских лет известна нам эта истина и находясь под её исключительным воздействием, мы с благоговением преклоняемся пред священной Библией Ветхого Завета и, не отделяя её от новозаветного откровения, спешим обратиться к ней для подкрепления нашей охладевающей веры, наших ослабевающих нравственных сил, для успокоения нашего грешного и потому вечно и глубоко скорбящего сердца. При этом не зарождается в нас никаких вопросов и сомнений, которые бы смущали нас и ослабляли действие указанной отрадной истины. Но подобные сомнения – вопросы не имеют места до тех пор, пока мы имеем в виду лишь Богооткровенное содержание ветхозаветных священных писаний, безотносительно к внешней его стороне, к его, так сказать, временной человеческой оболочке. Но они неизбежны, как скоро мы коснёмся этой стороны. В самом деле – священная Библия Ветхого Завета на подлинном древнееврейском языке – пред нами. Смотрим, и что же видим? Обыкновенную, как и все, книгу, состоящую из неустойчивого, недолговечного материала, заключающую в себе известное количество страниц, покрытых еврейскими письменами. И оказывается, таким образом, что Библия Ветхого Завета, хотя в существе своём и есть дело Божие, откровение Духа Святого, но к внешней своей стороне – дело чисто человеческое, литературный памятник древнего еврейского народа, в продолжение многих веков переходившей из рук, в руки от народа к народу и наконец, дошедшей до нас в обычной, всем знакомой внешней форме. Обстоятельство это, как скоро мы остановимся на нём своею мыслью, необходимо должно вызвать и действительно вызывает целый ряд вопросов и, между прочим, вопросы такого рода; те письмена, которыми теперь начертан оригинальный текст ветхозаветных книг и которые выражают истины, в этих книгах содержащиеся, суть ли письмена, употреблявшиеся богопросвещёнными мужами при записи откровений, или же письмена настоящие утратили всякое сходство с древними? Если последнее справедливо, то когда и какая именно перемена совершилась во внешнем виде священного текста, кто те лица, которые произвели эту перемену и по каким побуждениям? Далее – при переменах (если таковые производились) во внешнем начертании текста была ли соблюдаема надлежащая осторожность, не исказился ли при этом первоначальный текст, а тем более, не исказился ли он при своём распространении посредством многочисленных копий, что так легко и почти неизбежно, когда из века в век передаются древние письменные памятники? Все выставленные вопросы, раз они возникли в нашем уме, невольно смущают нас и настойчиво требуют более или менее удовлетворительного ответа. Но возможен ли такой ответ? Да, его может дать история подлинного ветхозаветного текста. Краткий очерк этой истории мы и попытаемся представить.

-----

До XVII столетия вопросы, относящиеся к истории подлинного ветхозаветного текста, не были подвергаемы научной разработке и даже не были серьёзным образом затрагиваемы. Правда, лицами, занимавшимися изучением св. писания, высказывались время от времени различные мнения относительно внешнего вида ветхозаветного текста, относительно его правильности²; но мнения эти оставались лишь частными мнениями, не вызывали учёных споров, которые бы могли привести к положительным результатам и возвести предположения на степень несомненных данных. Лишь со времён реформации на подлинный ветхозаветный текст было обращено серьёзное внимание и вопросы, касающиеся истории, были поставлены на научную почву. – В ΧVΙ веке в среде только что отделившихся от римской церкви протестантов и в среде католиков сложились два совершенно противоположных воззрения на ветхозаветный текст. Протестанты, признавшие св. писание исключительным источником веро- и нравоучения и отвергнув авторитет церкви в делах веры, начали относительно подлинного текста священных ветхозаветных книг отстаивать то мнение, что этот текст в том самом виде, в каком существует и теперь, произошёл от самих священных писателей и с тех отдалённых времён сохранился неизменным во всех своих, самых даже незначительных, начертаниях. Вследствие такого мнения протестантами было признано за подлинным ветхозаветным текстом и по отношению к правильности абсолютное достоинство сравнительно с текстами переводными – греческим LXX-ти и латинским Иеронима, или вульгатой. Что касается католиков, то они, не затрагивая пока вопроса о внешнем виде еврейского ветхозаветного текста, придавали ему, относительно правильности, второстепенное значение и признавали несравненно большее преимущество за греческим и особенно латинским переводами ветхозаветной Библии, так как переводы эти были освящены многовековым церковным употреблением. Эти противоположные воззрения, поддерживаемые уже не отдельными лицами, а целыми обществами христиан, неприязненными, притом, одно другому, не могли не послужить поводом к оживлённым спорам, и споры эти действительно возгорелись, как скоро протестанты начали приводить в пользу своего воззрения на подлинный ветхозаветный текст научные данные.

В конце XVI и начале XVII веков в главе учёных протестантов стоял знаменитый евреист и замечательный знаток раввинской литературы Иоанн Буксторф старший (1564–1629). Родом вестфалец, он в молодости поселился в Базеле и здесь, в качестве профессора еврейского языка, провёл всю жизнь, посвятив свои силы радушно принявшему его новому отечеству. Буксторф основательно изучил толкования на ветхозаветные священные книги раввинов и другие сочинения иудейских учёных, с целью приобрести обстоятельные познания относительно иудейских преданий и воззрений иудеев на историю священных ветхозаветных книг и историю их текста, а также с целью ознакомления со способами обработки и изъяснения священного писания в различных иудейских школах. Не довольствуясь изучением еврейской литературы, Буксторф вёл постоянную переписку с современными ему иудейскими учёными Германии, Польши и Италии по поводу тех или других библейских вопросов и тщательно поддерживал близкие личные отношения с базельскими евреями, чтобы таким путём изучить еврейские нравы и обычаи и иметь в евреях полезных помощников при издании еврейских сочинений. Своим основательным знакомством с иудейским преданием, своей обширной начитанностью в учёной еврейской литературе Буксторф не-преминул воспользоваться. Будучи искренним приверженцем протестантских верований и воззрений, Буксторф поставил своей задачей – с одной стороны поддержать, вопреки последователям римской церкви, достоинство еврейского текста ветхозаветных книг посредством указаний на внимательную обработку и на тщательное, исключавшее возможность каких бы то ни было изменений, охранение его иудеями с древнейших времён, с другой – доказать несомненность иудейских свидетельств о том, что настоящий внешний вид текста есть первоначальный, никогда не подвергавшийся каким-либо переменам, и своими доказательствами устранить то недоверие к этим свидетельствам, которое высказывалось даже представителями реформации – Лютером, Цвингли и Кальвином. Взгляды Буксторфа на ветхозаветный подлинный текст были высказаны им, главным образом, в сочинении: Tiberias sive commentarius masoreticus triplex, historicus, didacticus, criticus etc. (Тивериада, или троякий мазоретский комментарий – исторический, дидактический, критический и проч.). В этом сочинении Буксторф изложил, на основании иудейского предания, историю мазоры³ и представил опровержение того мнения, по которому мазора возникла после завершения Талмуда, благодаря деятельности учёных иудеев тивериадской школы. В сочинении часто идёт речь о том, что, по мнению Буксторфа, было плодом занятий тивериадских иудеев; отсюда, кажется, и название: Tiberias⁴. – Учёные труды Буксторфа, клонившиеся в пользу протестантского воззрения на ветхозаветный подлинный текст не остались незамеченными: они вызвали возражения. Учёными противниками взглядов Буксторфа явились французские богословы – Иоанн Моринус и Людовик Капеллус.

Иоанн Моринус (1591–1659) родился в реформатском семействе, но перешёл в католичество и сделался горячим противником протестантства. В своих сочинениях, заключающих в себе критические исследования относительно подлинного ветхозаветного текста, Моринус старался доказывать, между прочим, что текст самарянского Пятикнижия, как более правильный, имеет решительное преимущество перед настоящим иудейско-мазоретским⁵ текстом Библии, и что знаки для обозначения гласных звуков, употребляемые в последнем тексте, имеют сравнительно недавнее происхождение. Главный труд Моринуса по части библейской критики, замечательный своей учёностью и многими достойными внимания частными исследованиями, носит название: Exercitationum biblicarum de hebraei graecique textus sinceritate libri duo (две книги библейских исследований о неповреждённости еврейского и греческого текстов). Первая часть его была напечатана в 1633 г., в полном же объёме он появился в 1669 году, уже по смерти автора. В названном труде раскрыто то положение, что оригинальные тексты Библии с течением времени, вследствие небрежности переписчиков, настолько повредились, что ими невозможно пользоваться как благонадёжными и что поэтому при изучении ветхозаветных книг необходимо следует придерживаться LXX и особенно, как при изучении Ветхого, так и Нового Завета, вульгаты, этого самоподлинного церковного перевода. Ратуя против воззрений протестантов на священное писание, как на единственный источник веры, Моринус в своём труде усиливался доказать своим противникам, – как мало надёжно само по себе священное писание без подчинения, при его употреблении, авторитету церкви.

Людовик Капеллус (Louis Cappel, Ludovicus Capelius) реформат, обладавший серьёзным и многосторонним богословским образованием, основательным знанием языков арабского и еврейского, профессор последнего в Saumur’-ской академии, отличался беспристрастием и самостоятельностью в исследованиях. Главной задачей своих учёных занятий Капеллус поставил – изучение истории ветхозаветного подлинного текста и опровержение тех малоосновательных воззрений на этот текст, которые были разделяемы протестантами. Первым его сочинением, направленным к выполнению указанной задачи, было: Arcanum punctationis revelatum (Разоблачённая тайна пунктуации). Написав это сочинение, Капеллус послал его в рукописи в Базель к Буксторфу старшему, желая узнать мнение знаменитого учёного о своём труде. Буксторф возвратил рукопись, признал всю трудность вопроса, затронутого в ней автором, и в то же время просил его не обнародовать своего мнения о сравнительно позднем происхождении еврейской пунктуации ни посредством чтений, ни печатно, так как оно может привести к опасными следствиям. Сочинение было, однако же, напечатано в Лейдене в 1624 г. В нём Капеллус доказывал, что еврейская пунктуация существует не от начала мира, не была употребляема Моисеем и другими священными писателями, не может быть названа изобретением Ездры, но что она придумана уже по окончании вавилонского Талмуда иудейскими критиками и ими присоединена к основным согласным литерами ветхозаветного текста. Капеллус подтверждает свои положения множеством исторических свидетельств и раскрывает их спокойно; видно, что он был убеждён в справедливости того, что говорил, и твёрдо верил, что его воззрения нисколько не повредят достоинству священного писания. – Второе знаменитое сочинение Капеллуса по истории ветхозаветного подлинного текста есть его Critica sacra sive de variis quae in sacris V. T. libris occurrunt lectionibus libri sex (священная критика или шесть книг о различных чтениях, которые встречаются в священных книгах Ветхого Завета). Различные чтения в параллельных местах ветхозаветных писаний, уклонения древних переводов от мазоретского текста привели Капеллуса к заключению, что воззрения протестантов на ветхозаветный подлинный текст, как совершенно правильный, лишено твёрдых исторических оснований. В первых пяти книгах своей critica sacra Капеллус представил следующие изыскания:

1) о параллельных местах Ветхого Завета; здесь автор имел в виду доказать, что различные чтения не должны быть объясняемы намеренным повреждением текста;

2) о цитатах Ветхого Завета в Новом;

3) о различных чтениях kêri и kêthib⁶ , о рукописях восточных и западных иудеев, о печатных изданиях Библии, о мазоретском и самарянском текстах Пятикнижия;

4) об уклонениях от мазоретского текста в переводе LXX;

5) о подобных же уклонениях в других древних переводах, в Талмуде и в древних сочинениях иудеев. В шестой книге Капеллус старался показать то, каким образом следует смотреть на различные чтения, и затем то, что вызываемое различием чтений сомнение в совершенной правильности подлинного ветхозаветного текста не может повредить достоинству писания и не имеет никакого значения относительно предметов, касающихся веры и нравственности. Critica sacra после многолетних занятий его, была окончена Капеллусом в 1634 г.; но печатание её замедлилось вследствие противодействия протестантов. Лишь в 1650 г. сын Капеллуса Иоанн, перешедший в католичество и находившийся в Париже исходатайствовал у короля позволение напечатать сочинение отца в королевской типографии. В издании книги принимал также деятельное участие Моринус, по своей неприязни к протестантам. Впрочем, современные Капеллусу учёные ознакомились с содержанием его труда задолго до его напечатания, по рукописям. – Третьим трудом Капеллуса по истории ветхозаветного текста было сочинение: Diatriba de veris et antiquis Hebraeorum litteris (Исследование о действительных и древних письменах евреев). В нём автор доказывал, что шрифт самарянского Пятикнижия есть древнейший, по сравнению с квадратным шрифтом мазоретского текста.

Но если протестантские воззрения на ветхозаветный подлинный текст, научно защищаемые Буксторфом старшим, вызвали учёные опровержения со стороны своих противников; то и труды последних, и особенно труды Капеллуса, подали в свою очередь повод к оживлённой и страстной полемике. Против выводов Капеллуса относительно еврейского текста ветхозаветных книг со всей энергией вооружился Буксторф-сын (1599–1664), наследовавший от отца, вместе с учёностью, и все его взгляды. Против книги Капеллуса: Arcanum punct. revelatum Буксторф-сын выступил с сочинением: Tractatus de punctorum origine, antiquitate et auctoritate, oppositus arcano punct. revelato L. Cappelli. 1648. (Трактат о происхождении, древности и значении пунктов, направленный против сочинения Л. Капеллуса „Разоблачённая тайна пунктуации”). В этом сочинении Буксторф, осыпая противника укоризнами, доказывал, на основании иудейского предания, что еврейская пунктуация произошла или от Моисея и других священных писателей, или придумана Ездрой и с тех пор была сохраняема в неизменном виде. Целью своего трактата Буксторф поставил – защитить истинность, подлинность, правильность и неповреждённость (veritas, avthentia, sinceritas et integritas) современных ему еврейских кодексов и указать на них как на норму, с помощью которой следует исправлять древние переводы в их уклонениях от еврейского текста. Кроме Arc. punct. revelat., Буксторф, составляя свой „Tractatus”, имел в виду и Critica sacra” Капеллуса, с содержанием которой он имел случай познакомиться прежде её напечатания, и ратуя против первого сочинения своего противника, в то же время оспаривал в трактате выводы второго. Это побудило Капеллуса издать, вместе с „Critica sacra”; особое сочинение: Justa defensio adversus injustum censorem (Правдивая защита против несправедливого критика). Когда Critica sacra вышла в свет, Буксторф издал против неё отдельную книгу под заглавием: Anticritica seu vindiciae veritatis hebraecae adversus Lud. Capelli criticam quam vocat sacram ejusque defensionem, quibus sacrosanctae editionis bibliorum hebraecae authoritas, integritas et sinceritas a variis ejus strophis et sophismatis, quamplurima loca a temerariis censuris et variarum lectionum commentis vindicantur etc. (Антикритика, или полемические исследования о подлинном еврейском тексте против критики Л. Капеллуса, которую он называет священной, и против его защищения, коими (исследованиями) отстаиваются – авторитет, целость и неповреждённость священного еврейского кодекса Библии от его (Капеллуса) несправедливостей и софизмов, многочисленные места – от его дерзновенных исправлений и различных ложных чтений и пр.). Уже из этого обширного заглавия можно видеть, какой цели думал достигнуть в своей книге Буксторф. Цель представлялась ему достижимой, так как он со многими из своих протестантских современников считал предание иудейских раввинов вполне достаточной опорой для своих доказательств. Капеллус не оставлял без отражения нападений Буксторфа на каждый полемический труд последнего он отвечал отдельными трактатами.

Спор между Капеллусом и Буксторфом-сыном разделил современных им учёных, интересовавшихся предметом спора, на два противоположных лагеря. Большинство учёных Франции, Англии и Бельгии примкнуло к Капеллусу; напротив, почти все учёные Германии и Швейцарии приняли сторону Буксторфа. Из последующих, наиболее известных, учёных конца XVII и начала XVIII веков взглядов Капеллуса держался Ричард Симон (1638–1712), один из представителей последнего блестящего периода католической науки и основатель библейской исагогики, или так называемого критического введения в св. Писание. Воззрения же Буксторфа разделял Карпцов (Иоанн Готлиб † 1767). Ричард Симон постарался отнестись со всевозможным беспристрастием к подлинному ветхозаветному тексту. Он соглашался (Histoire critique du Vieux Testament, 1678), что мазоретский текст, относительно правильности, может выдержать сравнение с древними переводами, но вместе с тем считал этот текст далёким от полного совершенства и потому требующим исправлений. По его мнению, еврейская пунктуация, а также квадратный шрифт – сравнительно недавнего происхождения. Что же касается Карпцова, то он напротив, подобно Буксторфу, настаивал на совершенной неизменности подлинного ветхозаветного текста с тех отдалённых времён, когда появились впервые священные ветхозаветные книги. Так в своей „Critica sacra” (1728) Карпцов утверждал, между прочим, что еврейский ветхозаветный текст со всем, что мы в нём теперь видим, даже с разделением на стихи, произошёл от самих священных писателей.

После временного затишья, занятия еврейским текстом Библии, в средине прошлого века, снова оживились. С. F. Houbigant издал в Париже, 1745 г., Prolegomena in scripturam sacram (Введение в священное писание), где он защищал то мнение, что еврейские рукописи, положенные в основу печатных изданий Библии ветхозаветной, очень испорчены, вследствие небрежности и невежества переписчиков. Для восстановления текста он считал возможным обращаться не только к сличению различных еврейских рукописей, древних переводов и самарянской рецензии Пятикнижия, но и к критике, основанной на догадках. Противником Houbigant’а явился Sebaldus Ran со своими Exercitationes philologicae ad Houbigantii prolegomena (Филологические исследования по поводу введения Houbigant’a). В прошедшем же веке (во второй его половине) были предприняты замечательные по своей громадности труды сличения еврейских списков священных книг англичанином Kennicot’ом и итальянцем Rossi, с целью найти в еврейских рукописях доказательства повреждённости еврейского священного текста. Эти учёные сличили 1346 экземпляров различных рукописей.

Учёные, о которых мы упомянули, не были, конечно, свободны от односторонностей и крайних увлечений при раскрытии своих взглядов на подлинный ветхозаветный текст: неизбежное следствие новости предмета, на который было обращено их внимание, и особенно современных им догматических воззрений, которыми они руководствовались в своих учёных работах. Тем не менее, их исследованиями добыты основные данные, главнейшие выводы относительно истории подлинного ветхозаветного текста, и благодаря лишь их поистине замечательным трудам, их оживлённой полемике между собой, в настоящее время установился правильный, – говоря вообще, взгляд на подлинный ветхозаветный текст в его настоящем виде. Так теперь считается уже не подлежащим сомнению, что последние окончательные работы относительно внешней стороны ветхозаветного текста не принадлежат Ездре и современным ему вдохновенным мужам, что настоящий вид этого текста есть дело позднейших времён и результат трудов многих лиц, преемственно следовавших друг за другом; что, наконец, текст этот имеет далеко не абсолютное, а лишь относительное совершенство.

Приступая за сим к самому очерку истории подлинного ветхозаветно текста, мы, для более удобного обозрения фактов, к ней относящихся, разделим её, следуя Дилльману ⁷ , на четыре периода: 1-й, древнейший, до собрания священных ветхозаветных книг в канон, когда ветхозаветный текст возникал впервые; 2-й, со времени завершения канона до завершения Талмуда, или период до-мазоретский, когда были совершены все главнейшие работы относительно текста; 3-й, мазоретский, когда результаты трудов предшествующего периода, сохранявшиеся по преимуществу путём устного предания, были увековечены в письмени и ветхозаветный текст получил тот вид, в котором он существует в настоящее время; и 4-й, после-мазоретский, – период тщательного сохранения и распространения текста мазоретского.

1. Относительно древнейшей, так сказать, до-канонической и совпадающей со временем возникновения канона истории текста ветхозаветных писаний, мы не имеем положительных, определённых свидетельств, а лишь незначительное число непрямых указаний. С вероятностью можно утверждать только то, что в тогдашнее отдалённое время письмена имели древнееврейский характер, почти тожественный с древне-финикийским; что тогда не было ещё в обычае отделять каждое слово от следующего за ним каким-либо знаком или определённым пространством, доказательством чему служит то, что в позднейших текстах очень нередко встречается неправильное разделение слов. Существовало ли подразделение текста на бо́льшие и меньшие отделы наподобие стихов, неизвестно. Во всяком случае, правильного подразделения не было, а если было, то лишь по местам и притом случайное. Впрочем, поэтические книги делились, как кажется, на стихи и полустишия; по крайней мере, такое деление имеет место во всех древнейших рукописях, а у других восточных народов, как например, у Арабов, подобное деление поэтических произведений было издревле в обычае. Одно лишь, несомненно, можно утверждать относительно древнееврейского текста, – это то, что он не имел знаков, которые бы обозначали собой гласные звуки, и состоял из одних согласных литер. Только в редких и наиболее затруднительных случаях были употребляемы для обозначения гласных i и у, е и о знаки родственных им звуков jod и vav; а поздние Aleph и He. Затруднения, которые естественно возникали при чтении писаний, вследствие недостатка гласных знаков, были устраняемы, в то время когда ещё язык не замер, живым его пониманием, хотя нельзя не признать, что такой невокализованный текст и тогда должен был служить источником очень многих недоразумений для малоопытных читателей. – О способе распространения и сохранения текста в древнее время сведений решительно нет никаких. На этот счёт существуют лишь предположения, но такие, с которыми невозможно согласиться. – Так Капеллус, Фогель, Эйдехорн, де-Ветте и другие полагают, что еврейский текст ветхозаветных священных книг потерпел немало повреждений и искажений вследствие небрежности и произвола переписчиков и вообще находился в самых неблагоприятных условиях, пока священные ветхозаветные книги не были собраны в канон и не пользовались тем уважением, с каким стали относиться к ним евреи в позднейшее время. Но предположение это не имеет, однако же, достаточных оснований. Оно опирается главным образом на тех уклонениях, которые представляют собой параллельные места различных ветхозаветных книг, сравниваемые между собой. Но уклонения эти никак не могут быть объяснены небрежностью и произволом переписчиков и никак не свидетельствуют о повреждении священного еврейского текста ещё до времени возникновения ветхозаветного канона. Они доказывают лишь то, что ветхозаветные писатели свободно и самостоятельно пользовались находившимися в их распоряжении источниками до тех пор, пока в теократии было сознаваемо действие животворящего и всем руководящего Духа Божия, нимало не сомневались перерабатывать и свои собственные и чужие произведения сообразно с потребностями времени. – Капеллус, а вслед за ним и его последователи, при рассмотрении параллельных мест в ветхозаветных писаниях, придерживались следующего положения, как руководительного критического начала: „только одно из двух параллельных мест может быть признано первоначальным, подлинным, на другое же затем следует смотреть как на неподлинное, сомнительное”. Но, по справедливому замечанию Геферника ⁸ , в этом основном руководственном положении перемешаны начала критики и экзегетики. Ибо хотя несомненно, что некоторое различие в двух параллельных местах может и должно привести, в экзегетическом отношении, к определению или более раннего, или более позднего или же одновременного происхождения этих мест; но для критики оба чтения имеют значение подлинных, первоначальных и как в том, так и в другом случае она имеет дело с оригиналами, поскольку до времени завершения канона священный текст и его обработка были свободным делом теократии и призванных к тому богопросвещённых людей. И в этом, между прочим, обстоятельстве, т. е. в том, что в обществе израильском, управлявшемся самим Богом, всегда находились богопросвещённые мужи-пророки, которые с тем и воздвигаемы были Господом, чтобы быть стражами дома Израилева (Ис. 52:8) и блюстителями Господних откровений (Ис. 8:16); в этом обстоятельстве заключалось наилучшее средство к надлежащему охранению священного текста от всяких изменений и искажений намеренных ли, или ненамеренных. Что же касается лиц, принявших на себя труд собрания священных ветхозаветных книг в канон, то их всего менее можно заподозрить хотя бы в самом незначительном изменении текста. Что эти лица с величайшей добросовестностью исполнили дело собрания, – это видно из того общеизвестного факта, что они внесли в канон не только найденные ими различные переработки отдельных частей текста ⁹ , но также и параллельные места в разных книгах со всеми находящимися в них вариантами, разностями и кажущимися противоречиями, ¹⁰  – внесли, не позволив себе никаких исправлений, хотя исправления эти могли казаться уместными и удобоисполнимыми; чем собиратели, между прочим, засвидетельствовали о своей уверенности в совершенной правильности текста священных ветхозаветных книг.

2. Новый период в истории Ветхозаветного подлинного текста начинается после пленения, с того времени, когда ветхозаветным книгам усвоен был канонический авторитет, и когда к ним стали относиться как к писаниям священным и заниматься обработкой их, с тщательностью и добросовестностью, всё более и более возраставшими. Исходным пунктом этого периода служат времена Ездры, конечным его пределом – время завершения Талмуда, совпадающее с концом V в. по Р. Х. Период этот может быть назван до-мазоретским в противоположность с периодом последующим, известным под именем мазоретского. В продолжение его был окончательно установлен образ начертания ветхозаветного текста и самый этот текст, определены в главных чертах чтение и подразделение этого текста и получила начало значительная часть того критико-экзегетического и грамматического аппарата, который впоследствии составил содержание мазоры. Изменение, относительно внешнего вида текста, происшедшее в до-мазоретский период, состояло в изменении начертания письмен. Древнееврейский шрифт, сходный с древне-финикийским и употреблявшийся евреями до времён пленения, изменился мало-помалу под влиянием арамейского в так называемый квадратный шрифт, известный также под названием ассирийского. Иудейское сказание, в том виде, в каком оно является в Талмуде и затем повторяется Оригеном и Иеронимом, приписывает введение квадратного шрифта или письма Ездре, прямо называет его арамейским, и утверждает, что евреи приняли его вместо прежнего, издревле между ними употреблявшегося, предоставив этот последний лишь самарянам. Новейшие научные изыскания (Гезениуса, Гупфельда и др.) подтвердили отчасти это сказание, именно они признали за квадратным шрифтом арамейское происхождение и в памятниках древнего арамейского письма, сохранившихся в надписях, найденных в развалинах Пальмиры, указали элементы, из которых квадратный шрифт мог развиться. Но в то же время научные исследования открыли в квадратном письме немало элементов, характеризующих собой и древнееврейские письмена ¹¹ . Это привело к тому выводу, что квадратный шрифт не может быть назван в собственном смысле арамейским несколько видоизменённым, но что он представляет собой скорее последнюю степень развития шрифта древнееврейского, развития, совершавшегося под непрерывным влиянием письмен арамейских. Вывод этот, естественно, устранил и ту часть иудейского сказания, что будто квадратный шрифт введён Ездрой. Развитие квадратного письма, конечно, могло начаться при Ездре, но прийти к окончанию до́лжно было спустя немало времени после этого мужа.

С этим нельзя не согласиться. Трудно, в самом деле, представить, чтобы новый способ начертания письмен мог внезапно заменить собой прежний общеизвестный и притом в книгах, которые должны были находиться в постоянном употреблении. Такая замена могла совершиться не иначе, как постепенно, в течение довольно значительного периода времени. Но каков именно был этот период, мы не знаем, по недостатку положительных данных. Известно лишь, что в конце IV в. до Р. X. самаряне приняли от евреев вместе с Пятикнижием и древнееврейский способ начертания письмен, который, следовательно, был тогда между евреями уже в употреблении. Известно также, что этот способ начертания употреблялся и в период маккавейский на монетах и, следовательно, в тот период не был чужд народу¹².

Таблица древнейших письменных знаков

Во всяком, впрочем, случае, несомненно, что во времена Христа Спасителя переход древнееврейского шрифта в квадратный уже совершился. Подтверждением этого могут служить следующие слова Спасителя: ни одна йота или ни одна черта не прейдёт из закона, пока не исполнится всё (Мф. 5:18). Здесь йот назван малейшей буквой алфавита, какой он и является, именно в квадратном письме; здесь упоминается о чёрточках или: небольших рожках, которые начертываются на верхних оконечностях некоторых букв квадратного шрифта. Шрифт этот во времена Оригена рассматривался уже как нечто древнее и приписывался Ездре; следовательно, был тогда вполне и уже издавна завершённым. Описания же некоторых отдельных мест, какие дают нам Иероним и Талмуд, совершенно соответствуют тем формам, которые эти литеры имеют и в современных еврейских рукописях. На основании приведённых фактов мы вправе заключить, что письмена священного ветхозаветного текста окончательно отлились в формы квадратного шрифта в начале христианской эры. Так действительно и должно было быть, ибо мы знаем, что вскоре по разрушению Иерусалима, между иудеями развилась мелочная мертвенная обрядность, привязанность к букве писаний в собственном смысле; а это, конечно, должно было неминуемо положить предел дальнейшему развитию квадратного письма. Знаем, далее, что Талмуд, который начал слагаться с того времени, старался возводить на степень закона то, что ранее было лишь обычаем, вследствие чего и составил, между прочим, подробным правила относительно каллиграфии и сделал их для всех евреев обязательными¹³. В силу этих-то обязательных правил квадратное письмо, каким было в те отдалённые времена, таким осталось и до настоящего времени, притом повсюду, где только живёт еврейское племя. И потому, как бы мы тщательно ни сличали еврейские рукописи различных времён и стран, мы не найдём в них значительных разностей, что нисколько не удивительно при изумительной подробности каллиграфических правил Талмуда¹⁴.

Из того глубокого уважения, каким священные книги пользовались в рассматриваемый период между евреями, естественно должна была вытечь необходимость самой тщательной их обработки, и прежде всего необходимость критической проверки и прочного установления текста, так чтобы он своими начертаниями выражал, тот именно смысл, который имели в виду священные писатели, и навсегда был обезопашен от изменения и искажения. Как легко вкрасться ошибкам в книги при их переписке, несмотря на всю добросовестность переписчиков, и как легко умножиться этим ошибкам вследствие повреждения рукописей, – это доказывает история литературы всех народов. Могли, конечно, вкрасться ошибки и в рукописи ветхозаветных книг. Но поскольку ветхозаветные священные книги, собранные в канон, употреблялись при богослужении, и ими пользовались, как единственным источником гражданских прав, вероучения и нравоучения для целого еврейского общества: то, конечно, необходимо было обратить внимание и на разности, которые могли быть в рукописях, находившихся в обращении. Естественно должна была возникнуть потребность в правильном, критически определённом тексте.

Учёные занятия текстом писаний начались, вероятно, ещё во времена Ездры. Сам Ездра считался своими современниками и действительно был великим законником и книжником. Явившись из Вавилона в Иерусалим с целью утвердить народ в законе, он, конечно, не ограничился изъяснением закона и проведением его начал в жизнь общества. Вероятно, он вместе с лицами, помогавшими ему в его трудах, занимался и текстом закона, его критическим определением, что подтверждается продолжительным, 13-ти летним удалением этого мужа от общественной деятельности; вероятно также, что наряду с законом было обращено внимание на текст других священных книг. По преданию, сохранённому в Талмуде во времена Ездры, между иудеями существовала и после него процветала так называемая великая синагога¹⁵. Учёным членам этой синагоги, названным в Талмуде „соферим” (книжники) нельзя также не приписать деятельного участия в деле критического определения ветхозаветного текста. Их задачей могло быть устранение неправильностей и разностей, имевших, быть может, место в тексте палестинских библейских рукописей. Но, во всяком случае, этим соферим никак нельзя усвоить заслуги окончательного установления текста во всех подробностях, как это усвояется им в Талмуде. Полное определение невокализованного текста; состоящего из одних согласных литер, – дело далеко не лёгкое и не малосложное. Оно требует предварительных, и притом серьёзных экзегетических и грамматических работ и может идти успешно лишь с установлением правильного чтения, и понимания текста; таким образом, оно скорее должно быть признано делом целого последовательного ряда учёных. И свидетельство об этом дают нам древнейшие критические пособия относительно священного еврейского текста, именно самарянско-еврейское Пятикнижие и перевод LXX. Из этих документов видно, что во время их возникновения священный еврейский текст в рукописях был определён в некоторых случаях не так, как это находим мы в рукописях, и печатных изданиях мазоретского текста. Правда, считается вполне доказанным, что уклонения самарянского Пятикнижия и перевода LXX от настоящего мазоретского текста обусловились в большинстве случаев произвольными, некритическими отступлениями от оригинала; но в то же время в них немало находится и таких уклонений, которые могут быть удовлетворительно объяснены лишь действительными вариантами в оригинальном тексте. А это, естественно, приводит к заключению, что тогда различные чтения в еврейских рукописях Библии были довольно обыкновенным явлением, и устранены лишь в позднейшее время палестинскими учёными путём более точной и тщательной обработки текста. Таким образом, мы вправе предположить, что критическая обработка текста с целью окончательного его определения совершалась немалое время, и если в главных чертах она и была выполнена соферимами, то определением частностей текста занимались много спустя после них. Во всяком, впрочем, случае к временам христианства еврейский ветхозаветный текст был установлен. Это достаточно подтверждается таргумами¹⁶ Онкелоса и Ионафана и наиболее точными греческими переводами, возникшими во 2-м веке христианской эры, каковы переводы Феодотиона, и особенно Акилы. Как в таргумах, так и в названных греческих переводах мы почти не встречаем разностей с теперешним мазоретским текстом. Что же касается Талмуда, то в нём основной, состоящий из согласных литер, текст ветхозаветной Библии является вполне устоявшимся и неизменным; его установление признаётся там делом отдалённой древности, и даже возводится к временам Моисея – Дело критической обработки и установления ветхозаветного текста было, несомненно, совершаемо со всевозможной добросовестностью. За это достаточно ручается необыкновенное, доходившее почти до суеверия, уважение иудеев к священным книгам и их букве. И действительно, в ветхозаветном тексте, обработанном и установленном иудейскими учёными, соблюдены все особенности отдельных писателей, отдельных книг и различных времён, архаизмы, идиотизмы, местные диалектические оттенки, так что нельзя не видеть, как далеки были иудейские критики от намеренных и произвольных изменений текста, от стремлений придать ему однообразный характер. – При установлении текста иудейские учёные, вероятно, руководствовались сличением рукописей. По крайней мере, указание на сличение рукописей (единственное, впрочем, и не вполне удовлетворительное) мы находим в трактате Taanith иерусалимского Талмуда. Из упоминаемого в названном трактате факта видно, что, в случае разных чтений известного места, лицами, занимавшимися сличением, было обращаемо внимание на то, во скольких, находившихся у них под руками, рукописях это место читалось одинаково. Причём правильным признавалось чтение, находившееся в большем числе рукописей, чтение же, находившееся в меньшем, отвергалось как неправильное¹⁷. Но если иудейские учёные, при определении и установлении ветхозаветного текста, и обращались к сличению рукописей, то о количестве и качестве этих последних мы ничего не знаем. Можно, однако, думать, что если в находившихся в их распоряжении древних рукописях существовали ошибки, то они легко могли быть приняты и увековечены. Это, как кажется, и было действительно; почему новейшая критика и признаёт за подлинным еврейским текстом лишь относительное, но никак не абсолютное совершенство и считает необходимым при изучении ветхозаветных писаний обращаться и к другим критическим пособиям, как например, к древнейшим переводам. Кроме сличения рукописей, древние иудейские учёные при установлении текста пользовались, вероятно, и критическим аппаратом, или сводом различных критических замечаний относительно священного текста. Начало этому критическому аппарату было положено – как можно думать – ещё древними соферим или мужами великой синагоги. К сожалению, о нём мы знаем весьма немногое. Правда, в мазоре сохранены некоторые его остатки, но они так перемешаны с позднейшим критическим материалом, что их невозможно выделить. Кроме мазоры, указания на некоторые древние критические примечания к тексту мы находим в Талмуде. И благодаря этим лишь указаниям, мы имеем возможность узнать нечто о том критическом пособии, которым иудейские учёные могли руководствоваться при установлении ветхозаветного текста. В Талмуде указаны три составные части древнего критико-экзегетического аппарата, как хорошо уже известные Талмудистам и относимые ими к глубокой древности. Именно, в нём говорится во 1-х, о словах, которые следует читать, но которые не записаны в тексте (כתיּכ ולא קדי), во 2-х, о словах, которые не следует читать, хотя в тексте они и значатся (קדי ולא כתיּכ), в 3-х, о словах, находящихся в тексте, которые следует читать иначе, нежели как они в тексте начертаны: (וכתיִכ קדי) Все эти составные части древнего критического аппарата имеют в большинстве случаев лишь экзегетическое значение, их цель – облегчить понимание писаний; но некоторые места в них содержат, как кажется, и действительные варианты и основываются не на одних догадках, а на сличении рукописей, что отчасти подтверждается древними переводами. Быть может, из древнего критического аппарата сохранилось бы до нашего времени гораздо более, если бы он, по мере возникновения, был записываем. Но в период, о котором у нас речь, этот аппарат, как и всё вообще, относящееся к тексту, сохранялось, по большей части, путём устного предания.

Рука об руку с определением ветхозаветного текста в его основных согласных литерах шло и определение способа его чтения, или образование вокализации. Было уже упомянуто о том, что древний до-канонический текст Ветхого Завета не имел знаков для обозначения гласных звуков. Не озаботились присоединением к тексту, как этих знаков, так и других, служащих теперь к объяснению чтений, и мужи великой синагоги. Даже в рассматриваемый нами период, до самого завершения Талмуда текст священных еврейских книг остался не пунктированным. Доказательств тому немало. Так все древние переводы и особенно греческие расходятся в чтении библейских слов и произнесении гласных звуков с настоящим мазоретским текстом, и расходятся настолько значительно, что представляется немыслимым, чтоб переводчики имели под руками пунктированный подлинный текст. Попытка же доказать, что переводчики намеренно и произвольно уклонялись от подлинника, устраняется тем, что значительные уклонения встречаются не у одного или двух, а у всех переводчиков. Точно также и еврейский текст, помещённый Оригеном в его гекзаплах, представляет немалые разности с текстом мазоретским относительно чтения. – Далее – Иероним, который в своих трудах по священному писанию Ветхого Завета немало поместил критико-филологических и орфографических заметок, ничего не знал о вокализации. Наконец, что касается Талмуда, то в нём талмудисты повсюду предполагают текст непуктированный и не упоминают ни об одном знаке, который бы употреблялся для облегчения чтения. Талмудисты даже возвели в закон древний обычай начертания текста. Потому-то и теперь священные рукописи евреев, употребляющиеся в синагогах, не имеют пунктуации. Таким образом, несомненно, что настоящая система пунктуации ветхозаветного текста по своему возникновению поздние времени завершения Талмуда. Но из сказанного не следует, чтобы в период, нами рассматриваемый, чтение согласных литер ветхозаветного текста было предоставляемо свободе каждого и не было ещё установлено. Напротив, в это время вместе с определением текста писаного образовывался постепенно и определённый способ его чтения и понимания. Так перевод LXX, хотя и значительно уклоняется по местам от мазоретского текста относительно чтения, но в то же время по большей части сходится с ним и притом в наиболее затруднительных и неопределённых по смыслу местах, из чего следует, что во время возникновения этого перевода, существовало уже предание относительно чтения и понимания текста, хотя оно, быть может, и не определило ещё всех частностей. Что касается таргумов, возникших в среде палестинских учёных, то они уже очень редко уклоняются от нынешнего мазоретского текста в чтении и понимании священных книг и таким образом подсказывают, что к началу христианства экзегетическое предание было уже довольно твёрдо. Поздние Иероним постоянно ссылался при чтении еврейского подлинника на это предание, выставлял его как авторитет в противоположность греческим переводам и вообще очень мало отступал от чтения мазоретского. И в Талмуде, несмотря на то, что в нём нет упоминания о каких-либо знаках, облегчающих чтение текста, правильный образ его чтения предполагается уже совершенно известным и окончательно определённым. Таким образом, задолго до конца рассматриваемого периода определённое чтение непунктированного текста вполне установилось. Но нужно заметить, что знаки, определяющие теперь это чтение, не были тогда изобретены, не были преданы письмени, хотя быть может иудейские учёные в своих домашних рукописях и употребляли какую-либо пунктуацию для облегчения памяти.

В рассматриваемый¹⁸ нами до-мазоретский период истории ветхозаветного текста совершилось разделение текста на слова, стихи и большие отделы, наподобие глав. Что касается разделения священного текста на слова и окончательного установления этого разделения, то оно совершилось в очень раннее время. В доказательство этого можно указать, между прочим, на самарянское Пятикнижие, в котором каждое слово отделено от следующего за ним точкой. Таргумы почти везде согласны с теперешним мазоретским словоразделением. Квадратный шрифт с его конечными литерами¹⁹, вполне сходившийся в начале христианской эры, даёт видеть, что словоразделение в тексте определилось „внешним образом”. В Талмуде словоразделение представляется вполне установившимся. Талмуд даёт правило о том, каково должно быть пустое пространство между отдельными словами; вследствие этого в рукописях священных книг, употребляющихся в синагогах, хотя нет вокализации, но слова отделяются одно от другого известными пространствами. То, наконец, обстоятельство, что некоторые замечания мазоретов имеют целью улучшить словоразделение, основанное на предании, свидетельствует о древности разделения слов в священном ветхозаветном тексте.

Относительно разделения священного текста по смыслу, на большие или меньшие отделения, наподобие наших стихов и глав, можно сказать следующее.

В поэтических частях священного текста тесно связанные между собой параллельные члены, выражавшие известную мысль, а иногда и каждый из этих членов стихотворной речи, издревле были разделяемы в рукописях – или пустыми, оставляемыми в строки, пространствами, или тем, что писались с новой строки. Вероятно, что такое деление было производимо самими священными писателями, по крайней мере, в алфавитных песнях; и во всяком случае такой способ начертания священного ветхозаветного текста сделался общеупотребительным с самого раннего времени, с начала рассматриваемого нами периода. О подразделениях или стихах в поэтическом ветхозаветном тексте упоминают Филон и Флавий; о них говорит бл. Иероним. Вообще отцы церкви смотрели на обычай разделять поэтический ветхозаветный текст на стихи, как на древнейший, изначальный. Талмуд говорит о малых отделах или стихах в книгах и псалмах, называя их פּמיּקים (pesukim) т. е. отделениями, или собственно, частями предложения (соответственно греч. и лат. Κόμματα, caesae), и даже даёт предписание относительно начертания стихами некоторых поэтических отрывков в прозаических книгах, каковы Исх. 15; Втор. 32; Суд. 5; 2Цар. 22, вследствие этого и доселе в названных отрывках стихи отделяются один от другого пустыми пространствами, притом не только в рукописях, но и в печатных изданиях. Наконец, разделение всего поэтического текста ветхозаветных книг на стихи мы встречаем в древнейших, сохранившихся до нашего времени, рукописях – как в еврейских, так и в греческих LХХ и латинских. Такое деление поэтических частей ветхозаветных писаний вышло мало-помалу из употребления в следующий мазоретский период вследствие введения акцентов.

Прозаический ветхозаветный текст был разделён на стихи позднее, нежели поэтический; по крайней мере, о таком его разделении в раннее время ничего определённого не известно. Правда в самарянском Пятикнижии оно существует; но стихи здесь не те, какие мы видим теперь в мазоретском тексте. В Талмуде, впрочем, говорится уже о стихах как прозаического, так и поэтического текста, – говорится при том, как о факте известном издавна – со времён Ездры, и даже со времён Моисея. В Талмуде нередко делается довольно ясное указание на сумму стихов, содержащихся или в целых книгах, или в некоторых отделах ветхозаветного текста и эта сумма или близко подходит к позднейшему мазоретскому исчислению, или же вполне с ним совпадает. Так Талмуд насчитывает в Пятикнижии 5888 pesukim, или стихов; в тексте мазоретском их – 5845; затем о Втор. 34:5–12 упоминается в Талмуде как о 8 последних стихах закона, о Ис. 52:3–5 как о 3-х стихах. Нужно, впрочем, заметить, что между Талмудическим исчислением стихов и теперешним мазоретским в некоторых случаях существует значительное различие. Талмуд, например, в книгах Паралипоменон насчитывает 888 стихов, в теперешнем мазоретском тексте их 1656. Из этого следует, что деление текста ветхозаветных книг на стихи хотя и совершилось в рассматриваемый нами период, но окончательно было установлено уже после²⁰.

Кроме стихов, обнимавших собой предложение, или период, ветхозаветный текст в до-мазоретские времена был разделён ещё на другие большие по объёму отделы, так называемые параши (פדשּׁה, פּדשיוֹת от פּדשׁ разделять, отделять; отсюда параша значит разделение, отделение). Об этом делении упоминает уже Мишна, затем часто Гемара; последняя начало такого деления возводит к Моисею и предписывает неизменно соблюдать его (деление) при составлении списков закона, вследствие чего параши и имеют место в священных рукописях, употребляемых в синагогах. – Параши, на которые был разделён ветхозаветный текст, двоякого рода; одни из них заключают в себе довольно обширные отделы текста с разнообразным содержанием, другие входят в состав первых и, конечно, вмещают в себе отделы текста меньшие, с содержанием, относящимся к одному предмету. Параши большего объёма отделялись одна от другой в рукописях тем, что писались с новой строки, параши меньшего объёма – тем, что между ними в строки было вставляемо известное пустое пространство; вследствие этого первые были названы открытыми (פּתוּהוֹת), последние заключёнными (םתוֹםוֹת), или связанными. На параши были разделены как закон, так и остальные две части ветхозаветного канона, т. е. пророки и агиографы. Разделение на параши ветхозаветного текста сохранилось и в позднейших рукописях и печатных изданиях. В последних параши в законе отделяются одна от другой пустым в строке пространством и вставленными в нём литерами פ или ם (т. е. открытая параша, или заключённая), в пророках и агиографах – одним пустым пространством²¹.

Итак, в до-мазоретский период ветхозаветный текст был установлен в своих основных согласных литерах, причём было определено чтение этих его литер в связи с гласными звуками; затем текст был разделён на слоги, стихи, отделы. Все эти работы относительно ветхозаветного текста имели целью с одной стороны – предохранить от повреждений Богооткровенное содержание ветхозаветных писаний, с другой – облегчить пользование ими, чему должен был способствовать отчётливый и красивый квадратный шрифт, который был введён в употребление также в период, нами рассматриваемый. – Но всесторонне обработанный, твёрдо установленный ветхозаветный текст мог легко с течением времени повредиться, а вместе с тем исказиться и заключённое в нём содержание, между прочим, от неопытности и небрежности переписчиков, подобно тому, как повредились и исказились почти все памятники древней письменности, дошедшие до нашего времени. Поэтому – для передачи из рода в род ветхозаветного текста в неизменном, однажды данном ему, виде необходимы были всевозможные меры для устранения намеренных и ненамеренных его повреждений, необходимы были постоянные неослабные заботы о его охранении. И в заботах подобного рода мы не видим недостатка в период до-мазоретский. Многочисленные свидетельства о них мы находим как в Талмуде, так и в самом тексте.

В Талмуде мы, прежде всего, встречаем множество предписаний относительно священной каллиграфии. Так, например, Талмуд предписывает, чтобы протяжённое начертание некоторых букв, стоящих в конце слов, ни в каком случае не было заменяемо начертанием обыкновенным, чтобы буквы, сходные между собой по произношению, или начертанию, не были при переписке начертываемы, по невнимательности, одна вместо другой, чтобы пустые пространства в строке, разделяющие заключённые параши, были всегда одного и того же размера и прочее. Мало того – Талмуд в своих предписаниях определяет даже то, из чего и каким образом должны быть приготовляемы свитки для священных рукописей, особенно для тех, которые назначаются для употребления в синагогах, из каких веществ должны состоять чернила, потребные для начертания письмен ветхозаветного текста и т. д. Соблюдение всех этих и подобных им правил было непременной обязанностью лиц, занимавшихся приготовлением списков священных книг, и они – эти правила – были, конечно, соблюдаемы, тем более – что священные рукописи, особенно же назначавшиеся для употребления в синагогах, были, по приготовлению, тщательно рассматриваемы, и употребление их дозволялось в том лишь случае, если они не заключили в себе погрешностей и отступлений от правил, или если и заключали, то немногие и легко исправимые. – Каллиграфические правила Талмуда представляются мелочными до крайности; но тем яснее говорят они о той великой заботливости, с какой, в период до-мазоретский, ветхозаветный текст был охраняем от повреждений и изменений во всех его самых незначительных внешних подробностях. О той же заботливости охранить в тексте каждую йоту говорит также то обстоятельство, что в Талмуде исчисляются не только стихи, но и слова и даже буквы священных книг, определяется, какой стих, какая литера занимают среднее место в той или другой книге. Так в одном из трактатов Талмуда (tr. Kidduschin) замечается, что буква ד в слове צתדז (Левит. 11:42) есть средняя буква в Пятикнижии, буква ע в словеסעיד (Пс. 79:14) есть средняя буква в Псалтири.

Что касается самого ветхозаветного текста, то в нём находятся немалочисленные свидетельства о том, что заботы о его охранении от каких бы то ни было изменений не оставались лишь заботами, не достигавшими цели, но осуществлялись на деле.

В ветхозаветном тексте мы встречаем немало литер, начертанных особенным образом. Так одни из этих литер несколько возвышаются над строкой (это так называемые litterae suspensae – литеры подвешенные), другие имеют размеры несколько бо́льшие обыкновенного (litterae majusculae), третьи – размеры несколько меньшие (litterae minisculae) и т. п. Кроме литер с особым начертанием в ветхозаветном тексте находятся ещё необычные знаки, или пункты – puncta extraordinaria, поставленные то над целыми словами (над каждой буквой в слове), то над отдельными литерами. О многих из литер с особым начертанием, о некоторых из punct. extraord. упоминает Талмуд; указание на один из последних (punct. extr.) находится у Иеронима. Когда именно и вследствие чего появились литеры и пункты, о которых у нас речь, неизвестно; неизвестно также, каково было их первоначальное значение; не знали этого даже раввины времён Талмуда; поэтому-то как значение особого начертания известных литер, так и смысл punct. extraord в Талмуде толкуются различно и по преимуществу в таинственном, аллегорическом смысле. Но несмотря на то, что первоначальное истинное значение литер, особенным образом, начертанных и punct. extraord. было с течением времени забыто, эти пункты всегда вносились в списки священных книг и особое начертание известных литер никогда в них не изменялось: очевидное доказательство той изумительной заботливости, с какой в до-мазоретский период ветхозаветный текст был охраняем от самых незначительных изменений даже по внешнему своему виду, однажды установленному.

III. Третий период истории ветхозаветного текста есть период мазоретский, продолжавшийся с 6 по 11 век нашей эры.

В период до-мазоретский были, как мы знаем, совершены главные работы относительно священного ветхозаветного текста. Но результаты этих работ были, в большинстве, достоянием устного предания и лишь с его помощью распространялись и передавались из рода в род. В до-мазоретский период и особенно в его начале раввины строго придерживались ими самими установленного правила, которым воспрещалось заключать в письмена то, что хранилось в предании. Правило это было вызвано опасением – поставить предание, посредством записи, наравне со священным текстом и через то унизить этот последнее. С особой строгостью это правило применялось к тому, что в предании непосредственно относилось к тексту и что, в случае записи, необходимо было присоединить к нему. Таким образом, в до-мазоретский период достоянием предания оставались способы чтения текста, состоявшего из согласных литер, критические его исправления и прочее. Но при постоянных занятиях раввинов священным текстом, содержание предания относительно этого текста, конечно, постоянно увеличивалось в своём объёме, а потому естественно, что с течением времени всё более и более становилась сомнительной возможность последовательного проведения правила о передаче письмени устного предания. Отсюда, главным образом, возникла потребность заключить в письмена результаты критико-экзегетических работ предшествовавших времён относительно ветхозаветного текста. Приведение в порядок и запись этих результатов и характеризуют собой мазоретский период.

Благодаря трудам раввинов мазоретского периода, в этот период возникла пунктуация священного ветхозаветного текста и мазора.

Цель пунктуации состоит в том, чтобы выразить в письмени способ чтения ветхозаветного текста, состоявшего из одних согласных литер без всяких других, каких бы то ни было, начертаний. С этой целью в период мазоретский и были придуманы различные знаки и присоединены к основным письменам ветхозаветного текста. Знаки эти очень многочисленны и разнообразны. Одни из них определяют произношение некоторых согласных, другие обозначают собой гласные звуки [знаки вокальные]. Третьи, наконец, облегчают и регулируют чтение священного текста в качестве знаков препинания, ударений и проч. (это – акценты). Вероятно, что начало пунктуации священного текста было положено гораздо ранее рассматриваемого нами периода, очень может быть, что раввины издавна употребляли в своих частных рукописях какие-либо знаки, облегчавшие чтение и понимание текста; но, во всяком случае, еврейская пунктуация, в настоящем своём виде возникла именно в период мазоретский. – Такая искусственная и многосложная система, как система еврейской пунктуации, не могла быть, конечно, делом одного лица, не могла окончательно сложиться в короткое время; несомненно, что она была результатом трудов многих поколений учёных раввинов, работавших над ней не одно столетие. – Но когда именно сложилась в рассматриваемый нами период система еврейской пунктуации и к согласным литерам священного текста присоединены вокальные знаки и акценты, вообще, когда священный ветхозаветный текст получил тот вид, в каком он существует теперь в печатных изданиях, – с точностью определить нельзя по недостатку ясных исторических свидетельств. Возможно лишь с помощью некоторых фактов приблизительно обозначить крайние пределы – с одной стороны времени, в которое положено начало еврейской пунктуации, с другой – времени, к которому она окончательно сложилась. – Так, при сличении системы еврейской пунктуации с подобными же системами других семитских народов, находят, что она родственна в этом последнем и вместе с тем представляется более сложной и искусственной. На основании этого заключают, что еврейская пунктуационная система во 1-х, сложилась позднее родственных ей систем, а во 2-х, находилась, по крайней мере, в начале своего развития, под их влиянием. Но если так, то начало еврейской пунктуации могло быть положено не иначе, как в период времени между 6 и 8 веками. Ибо известно, что сирийцы начали пунктировать свои рукописи в 6-м веке или незадолго до его начала, арабы же не ранее 7-го столетия; по крайней мере, Коран у арабов первоначально начертывался при помощи одних лишь согласных литер. Далее – Саадиа-бен-Иосиф, гаон [т. е. духовный глава вавилонских иудеев], умерший в 942 г., и раввин Иуда Хийюг, живший несколько позднее, уже писали грамматические сочинения о пунктуации, затем – сличение рукописей ветхозаветных писаний, произведённое около 1034 г. раввинами Моисеем-бен-Нафтали и Аароном-бен-Амером, касается не согласных литер текста, но главным образом его пунктуации. Наконец, начиная с 11 века, все вообще грамматики иудейские смотрели на пунктуацию священного текста, как на факт уже совершившийся и притом издавна существующий. Таким образом, на 10 век можно смотреть как на время, к которому еврейская пунктуация сложилась окончательно, и священный еврейский текст был пунктирован. – Ничего определённого нельзя также сказать о лицах, которым еврейская пунктуация обязана своим происхождением. Из предания иудеев, достоверность которого подтверждается новейшими учёными исследованиями, известно лишь, что это были палестинские учёные раввины, жившие в Тивериаде.

Так как существенной задачей раввинов мазоретского периода было увековечение посредством письмени устного предания относительно священного текста, то несомненно, что чтение этого текста, определённое пунктуацией, теперь существующей, есть чтение не произвольное, не умышленное самими пунктаторами, а чтение, основанное на предании, непрерывно и в возможной чистоте сохранявшемся в среде иудейского раввинства, таким образом, чтение истинное, передающее действительный смысл слова Божия, сообщённого нам в ветхозаветных писаниях. Верность предания чтения, определённого пунктуацией, подтверждается научным филологическим анализом. Правда, тот же анализ указывает на некоторые места, где чтение основано не на предании, а определено на основании общих начал еврейской пунктуационной системы; но таких мест немного, они незначительны и потому не сильны подорвать доверие к правильности чтения священного ветхозаветного текста, однажды навсегда установленного в период мазоретский. Эти места приводят лишь к заключению, что мазоретская пунктуация не может быть признана безусловно правильной и неизменной и таким образом узаконяют её критическую поверку, особенно в случаях, возбуждающих недоумение.

Мазоретская пунктуация ветхозаветного текста была встречена иудеями сочувственно; вследствие этого они стали мало-помалу вводить в употребление мазоретский библейский текст. И чем более, вследствие внешних крайне неблагоприятных обстоятельств, для иудеев становилось необходимым заключать в письмена все вообще их предания, тем более начал распространяться между ними обычай размножать посредством рукописей мазоретский текст. Вскоре он появился во всех рукописях, предназначавшихся для частного употребления, и иудеи стали считать необходимым вспомогательным средством для надлежащего понимания священного текста его пунктуацию. Между тем древние, не пунктированные рукописи начали выходить из употребления и сохранялись почти лишь в синагогах, ибо синагогальные рукописи ни в каком случае не могли заключать в себе иных каких-либо начертаний, кроме основных согласных литер текста, поскольку образец, согласно с которым они должны были приготовляться, был однажды навсегда определён Талмудом, как неизменная норма.

Но образовав пунктуацию и присоединив её к тексту, мазореты были далеки от того, чтобы сделать какие-либо изменения и исправления в самом тексте; этот текст, издавна определённый и установившийся в своих основных согласных литерах – textus receptus, – имел для них, как и для раввинов предшествующих веков, значение текста неприкосновенного, в котором не может быть изменена ни одна черта. Поэтому-то мазореты, собрав древние критические и другие замечания относительно ветхозаветного текста, отчасти записанные в Талмуде, отчасти хранившиеся в предании, и присоединив к ним с течением времени свои собственные, мало-помалу записали их, и таким образом возникла мазора.

Слово мазора מםדה, מםדת, מםּדת обыкновенно производится от корня מםד, означающего, по раввинскому словоупотреблению в Талмуде, передавать [другим принятое учение]; мазора, следовательно, значит предание и в приложении к тем критическим и другого рода примечаниям, которые собраны и записаны в период мазоретский, указывает на то, что эти примечания, прежде записи, хранились в устном предании. Отсюда – и мазореты – название раввинов, собравших и записавших названные замечания.

Главнейшую часть содержания мазоры составляют так называемые kêri [kêri – прочитанное; то, что следует читать, в противоположность kêtib – тому, что написано, начертано в тексте], или грамматические, экзегетические и теологические исправления текста²². Число kêri во всех почти рукописях различно, так как предание в различных странах и школах было не одинаковым относительно этого предмета. По свидетельству Ильи Левита всех kêri 848, и именно в Пятикнижии 65, у пророков 454 и в агиографах 329; но число их гораздо значительнее, так что некоторые учёные насчитывают их до 1000 и даже до 1300. Кроме kêri в мазоре²³ помещены и некоторые другие, менее значительные, примечания. Бо́льшая, хотя и менее важная, часть мазоры состоит в перечислении особенностей орфографии, особенностей грамматических форм, конструкций и других. Все эти особенности очень незначительны и касаются по большей части мелочей. При перечислении особенностей, находящихся в тексте, мазора указывает, например, на то, как часто и где именно известное слово поставлено в необычной форме, в необычном значении, сколько раз оно поставлено с членом или без члена, соединено с тем или другим предлогом, стоит одно или в связи с другими определёнными словами. Далее, мазора указывает, сколько каждая священная книга имеет стихов, и какой из них занимает среднее место, и перечисляет особенности некоторых стихов; так она замечает, например, что Иер. 21:7 состоит из 42 слов и 160 литер, что только 2 стиха в Пятикнижии (Исх. 32:8; Чис. 14:19) начинаются буквой ם, что в ветхозаветных писаниях находится 14 стихов, которые состоят лишь из трёх слов, и 26, которые заключают в себе все буквы еврейского алфавита и т. д. В мазоре также исчисляются литеры с особым начертанием puncta extraordinaria, указываются особенности в пунктуации. – Несомненно, что большая часть замечаний, входящих в состав мазоры, очень мелочны и почти не имеют никакого значения, как это уже и сказано выше; тем не менее, они дороги для нас, как свидетельство о великой заботливости мазоретов – сохранить неизменным ветхозаветный текст. Ибо большинство замечаний мазоры направлены единственно к тому, чтобы обезопасить от изменения или уничтожения самые мелкие, незначительнейшие особенности в тексте ветхозаветных священных писаний. Форма мазоры различна. Так, мазора писалась на особых листах и в особых книгах и составляла отдельные рукописи. Затем она вносилась в рукописи священных книг и здесь записывалась двояким образом; или её начертывали на верхних, нижних, а иногда и на крайних полях рукописей, начертывали очень подробно с полным обозначением мест, которых замечания касались. Или же её помещали на срединных полях между еврейским текстом и халдейским его переводом [таргумом]. В последнем случае самая ограниченность места делала необходимым сокращения и употребления различных символических, условных знаков; сокращения простирались здесь так далеко, что становились тёмными и загадочными. Мазору, начертанную первым способом, называют большой (masora magna), начертанную последним – малой (m. parva)²⁴.

Вследствие того, что переписчики, при внесении в священные рукописи мазоры, и отчасти по произволу, отчасти стесняемые остававшимся в их распоряжении свободным пространством, вписывали то большее то меньшее, количество мазоретских замечаний, затем – вследствие различных причудливых каллиграфических украшений, в которые были нередко облекаемы эти замечания, – в мазору с течением времени вкралось множество неправильностей и ошибок, так что она, наконец, стала почти непонятной для большей части не только переписчиков, но даже и раввинов. Первый опыт привести в порядок мазору был сделан тунисским раввином Иаковом-бен-Хайимом. Обладая надлежащими познаниями и изумительным прилежанием, Иаков посредством сличения различных рукописей, содержавших одну лишь мазору, а также при помощи своих собственных примечаний, придал мазоре тот вид, в котором она существует и доселе. Иаков напечатал исправленную и приведённую им в порядок мазору во втором издании раввинской Библии 1526 г. и через то сделал её общим достоянием. Чтобы сделать пользование мазорой наиболее удобным, Иаков в конце Библии ещё раз пометил содержание мазоры, расположив его в алфавитном порядке. Эта расположенная по алфавиту и помещённая после библейского текста мазора называется мазорой величайшей или конечной – masora maxima, finalis, в противоположность с мазорой великой и малой – mazora magna, parva, помещаемой на полях, и потому обозначаемой также словом textnalis, – находящаяся в тексте. Но приведённая в порядок и исправленная Иаковом бен-Хайимом мазора далека, однако же, от совершенства. Неправильности и ошибки в рукописях, содержавших мазору, были так многочисленны, что исправление их превышало силы одного человека, хотя бы то учёного и крайне трудолюбивого, каковым был раввин Иаков. Это-то подало повод Буксторфу (старшему) предпринять дальнейшее исправление мазоры; но и он не довёл до конца этого исправления и мазора для своего приведения в возможно совершенный вид доселе ждёт нового Иакова-бен-Хайима, или Буксторфа.

IV. Со времени окончания мазоретских работ и собрания в одно целое мазоретских замечаний текст ветхозаветных священных книг не подвергался уже, с внешней своей стороны, никакому новому изменению. В продолжение четвёртого или после-мазоретского периода все заботы как иудейских, так и христианских учёных были направлены (и направляются) лишь к неизменному сохранению и распространению ветхозаветного текста в том виде, какой придан ему в предшествовавшие времена.

До изобретения книгопечатания ветхозаветный подлинный текст распространялся посредством рукописей. Рукописи эти двоякого рода: официальные или священные, предназначенные для употребления в синагогах, и частные или общеупотребительные. Рукописи синагогальные не содержат в себе всего Ветхого Завета, а лишь некоторые его книги, потребные в синагогах и главным образом Пятикнижие. Рукописи эти начертаны на пергаментных, или кожаных свитках со строгим соблюдением всех правил, предписанных в Талмуде относительно снятия священных копий. В них нет мазоретской вокализации и акцентуации, но сохранены как puncta extraordinaria, так и особое начертание известных литер, а также древние, упоминаемые в Талмуде, пустые пространства между словами и отделениями текста. Поэтому в священных или синагогальных рукописях, дошедших до нас из древнего, сравнительно, времени, текст совершенно одинаков. Что касается рукописей, предназначенных для всеобщего употребления, то они начертаны по преимуществу на пергаменте; некоторые из них, впрочем, на хлопчатой и обыкновенной бумаге. Они имеют форму не свитков, а книг различного формата. Текст в них начертан колоннами, а текст поэтических книг, сверх того, стихами. В них преобладает квадратный шрифт, к согласным основным литерам текста присоединена мазоретская пунктуация, начальные литеры или слова нередко разукрашены золотом, или различными красками, снабжены также причудливыми украшениями примечания мазоры. Рукописи, о которых у нас речь, содержат в себе или один еврейский текст, или же – что гораздо чаще – еврейский текст в соединении с переводом, по большей части халдейским, реже с арабским и другими переводами. На верхних и нижних полях рукописей помещается большая мазора, иногда раввинский комментарий, на крайних полях варианты, указания, относящиеся к парашам и гафтарам, на внутренних – мазора малая. – Рукописи, назначавшиеся для всеобщего употребления, приготовлялись не одним лицом, а несколькими. Так, один переписчик начертывал согласные литеры текста, другой пункты, третий мазору и т. д. – Дошедшие до нас от прежних времён рукописи, содержащие подлинный ветхозаветный текст, не особенно древни. Так, ни одна из них не принадлежит периоду до-мазоретскому или мазоретскому. Причина этого та, что рукописи мазоретские совершенно вытеснили собою рукописи, бывшие до них в употреблении и не снабжённые пунктуацией, и эти последние, сделавшись ненужными, вскоре утратились. Правда, рукописи мазоретские не были допущены в синагоги. В синагогах продолжали употреблять свитки, начертанные древним способом; но свитки эти, как скоро приходили в ветхость, были тотчас же уничтожаемы раввинами и заменялись новыми и, во всяком случае, как священные, ни под каким видом не могли быть продаваемы христианам. Относительно достоинства дошедших до нас мазоретских рукописей мнения учёных различны; несомненно одно, что древнейшие рукописи 11, 12 и 13 веков несравненно правильнее, нежели рукописи последующего времени. Причина менее удовлетворительного состояния позднейших мазоретских рукописей заключается в том, что приготовление списков священных книг для всеобщего употребления совершалось не с такой тщательностью, с какой было совершаемо приготовление списков синагогальных. Вследствие этого в них легко вкрадывались ошибки не только относительно пунктуации и разделения, но и относительно основных согласных литер текста; так в некоторых случаях переписчики ставили в тексте, вместо kêtib, kêri. Мазора, конечной целью которой было ограждение священного текста от каких бы то не было изменений, не всегда могла удержать от этих изменений переписчиков, так как и сама она при переписке нередко подвергалась произволу: переписчики позволяли себе делать в ней пропуски, изменения. – Нужно, однако же, заметить, что ошибки, входившие в рукописи священного мазоретского текста, не были оставляемы без внимания; небрежность и неопытность некоторых переписчиков были уравновешиваемы усердными заботами учёных раввинов о сохранении текста в первоначальной чистоте. Так известно, что некоторые из наиболее замечательных иудейских толковников средних веков старались, посредством сличения рукописей, устранять вкравшиеся в тексте ошибки! При этом они руководствовались рукописями, образцовыми по своей исправности, которые конечно должны были содействовать успеху их исправительных работ. Из критических трудов средневековых раввинов относительно текста особенно известен труд Мейера Галлеви из Толедо, жившего в 13 в. Галлеви целью своего труда поставил устранение из текста Пятикнижия всех тех ошибок, которые были допущены в него позднейшими переписчиками. – Правда, что опыты очищения ветхозаветного текста до изобретения книгопечатания оставались, так сказать, изолированными; критические труды раввинов не могли повсюду и быстро распространяться и таким образом делать невозможными на будущее время ошибки в мазоретском тексте при размножении его копий, особенно если взять во внимание разбросанность иудейского племени по лицу всей земли. Тем не менее, благодаря критическим трудам средневековых раввинов, в известных кружках иудейского мира существовали очень правильные рукописи ветхозаветного мазоретского текста и вот эти-то, между прочим, рукописи, с введением книгопечатания, помогли первым издателям ветхозаветной Библии на подлинном языке распространить повсюду возможно правильный библейский текст.

Само собой понятно, что первые издатели священных ветхозаветных книг на еврейском языке поставили своей задачей издать их в исправнейшем виде. Для выполнения этой задачи они старались из числа доступных им рукописей избирать наилучшие, тщательно сличали их, пользуясь при этом мазорой, и затем уже приступали к печатанию. Но задача – отпечатать библейский мазоретский текст в возможно лучшем виде – задача очень трудная и по обширности самого текста и по многосложности и разнообразию законов, из которых слагается его внешний вид, и потому она не могла быть выполнена разом. Напротив, потребовались целые столетия и труды великого множества лиц для её надлежащего осуществления. И нужно заметить, что едва ли и в настоящее время она осуществлена в совершенстве. Первые издатели ветхозаветного подлинного текста ограничивались изданием лишь отдельных книг. Так, в 1477 г., была отпечатана псалтирь; но основной еврейский текст в этом издании не пунктирован. Затем в 1482 г. в Болонье было напечатано Пятикнижие с пунктуацией, таргумом и с комментарием раввина Кимхи; далее в 1486 г. невиим, или второе отделение еврейского ветхозаветного канона, в Сончино, без пунктуации, с комментарием Кимхи; наконец, в 1487 г., в Неаполе, все агиографы, с гласными знаками, но без акцентов, с различными раввинскими комментариями. Первые издания были неудовлетворительны в техническом отношении, а также в том, что основой для них служило ограниченное количество рукописей. – После того как ветхозаветная Библия на подлинном языке была напечатана по частям, начали появляться и полные её издания. Первое из них по времени есть издание, напечатанное в Сончино, небольшом итальянском городке, в 1488 г. В основу его легли отчасти прежние рукописи, отчасти издания отдельных ветхозаветных книг; отсюда – не все его части имеют одинаковое достоинство относительно правильности. Второе полное издание ветхозаветной Библии появилось в 1494 г. в Брешии; оно было напечатано в типографии Герзома; вследствие этого оно известно под именем брешианского, или герзомова. В нём не сохранено особое начертание известных букв; нет данных относительно kêri и kêtib; во многих случаях kêri внесены в текст. Это издание сходно с первым, появившимся в Сончино. – Заботы об издании по возможности правильного ветхозаветного текста Библии особенно усилились с начала 16 столетия, благодаря участию в этом деле христианских учёных. В 16 в. наиболее правильный еврейский священный текст напечатан в комплютенской полиглотте и в бомберговских изданиях Библии. В первой, обнимающей собой Ветхий и Новый Заветы, ветхозаветные книги напечатаны под заглавием: Biblia sacra, V. Т. multiplici lingua nunc primo impressum. Полиглотта комплютенская, выходившая с 1514 по 1517 г. в испанском городе Комплютене, была отпечатана благодаря попечениям толедского архиепископа, кардинала Франца Хименеса, который для её еврейского текста постарался приобрести, с весьма значительными издержками, семь еврейских рукописей из разных стран. Кроме ветхозаветного еврейского текста в комплютенской полиглотте помещены, между прочим, перевод LXX и таргум Онкелоса на Пятикнижие. К еврейскому тексту и к LXX присоединён точный латинский перевод, вновь составленный. – Почти одновременно с выходом комплютенской полиглотты некто Даниил Бомберг из Антверпена устроил в Венеции типографию, которая была посвящена исключительно печатанию произведений еврейской литературы. Из этой типографии вышли различные большие и малые издания священных ветхозаветных книг, именно пять изданий одного еврейского ветхозаветного текста и три больших издания раввинской Библии in fol. Первым из этих последних изданий заведовал перешедший в христианство иудей Felix Pratensis; в нём еврейский текст был напечатан главным образом по герзомовскому изданию с большой мазорой, таргумами и раввинскими комментариями Кимхи, Раши и др. Второе издание, пользующееся особенным уважением, особенно между иудеями, было отпечатано в 1526 г. под наблюдением учёного раввина Иакова-бен-Хайима, о котором мы уже упоминали. В основу еврейского ветхозаветного текста в этом втором издании Иаков-бен-Хайим положил текст первого издания; но он во многом его исправил, руководствуясь при этом как мазорой, так и новыми, прежним издателям не известными, рукописями, главным образом, испанскими. – Издание подлинного ветхозаветного текста, отпечатанное в Сончипо, затем комплютенское и второе издание бомберговское считаются главнейшими. Тексты этих изданий, особенно бомберговского, легли в основу всех изданий позднейших.

В начале нашего очерка в числе прочих вопросов был также выставлен вопрос о лицах, производивших перемены во внешнем виде ветхозаветного текста, о лицах, вообще работавших над этим текстом, хранивших и распространявших его. Без прямого ответа на этот вопрос очерк наш не будет законченным. И потому мы сообщим несколько исторических данных о названных лицах, преимущественно за время, обнимаемое до-мазоретским периодом истории ветхозаветного текста, как наиболее важным в этой истории.

Сообщая сведения относительно истории ветхозаветного текста, мы не однажды упоминали, что лица, занимавшиеся текстом, были иудейские раввины. Но раввины эти не были отдельными личностями, время от времени появлявшимися среди иудеев, личностями, посвящавшими себя исследованию священных писаний лишь вследствие преобладания в них известных наклонностей; нет, иудейские раввины в среде своего народа составляли особый, искусно организованный мир, имевший свою историю, богатую как светлыми, так и скорбными страницами, своих героев, прославившихся достойной удивления и уважения деятельностью, – мир, в жизни и судьбах которого писания Ветхого Завета и особенно писания Моисеевы имели великое, можно сказать, исключительное значение.

Появление раввинства в иудейском народе, как самостоятельной, могущественной силы, пред которой с течением времени должно было всё преклониться, совпадает с возвращением иудеев из вавилонского пленения в Палестину. Иудеи возвратились в своё отечество с живым сознанием того, что они – то избранное Богом племя, которое было организовано в народ великим пророком и законодателем Моисеем, и что поэтому им снова следует устроить свою жизнь сообразно с Моисеевым законом. Это сознание поставило в необходимость Ездру, находившегося во главе народа, и его помощников стремиться в своей деятельности к двоякой цели: к уяснению пред народом закона Моисеева и к проведению начал этого закона во все сферы народной жизни. Осуществление этой двоякой цели потребовало тесного союза между школой и правительственной властью. Союз состоялся и он-то вызвал к жизни раввинство, как особую корпорацию, которая, прежде всего, уничтожила всякое значение священства, затем, с помощью демократии, путём открытых революций, захватила в свои руки государственную власть. Пока, наконец, не сделалась, повинуясь силе исторических обстоятельств, совершенно безучастной к внешнему миру и не погрузилась всецело в учёные занятия священными ветхозаветными писаниями вообще и в особенности законом, что, впрочем, всегда было главным её делом. – Научение Моисееву закону народа, прежде всего, привело к истолкованию еврейского библейского текста на халдейском наречии, сделавшемся общеупотребительным. Истолкование это состояло отчасти в буквальном лишь переводе, отчасти в перифразе. Впрочем, подобным истолкованием дело не ограничилось: к нему стали примешивать объяснения содержания священного текста и наставления; таким образом, к таргуму было присоединено так называемое дараш т. е. исследование писания и сообщение результатов исследования в увещательном, гомилетическом тоне. Научение закону совершалось публично в народных собраниях (1Мак. 14:28), состоявших из старейшин, священников и народа. На этих собраниях сословие учителей закона постепенно приобретало тем большее влияние, чем более, при изъяснении закона, встречалось затруднительных вопросов, требовавших разрешения или устранения. Вместе с тем, влияние учителей закона или раввинов усиливалось и в другой сфере общественной деятельности: в Иерусалиме и других городах мало-помалу образовались судилища, члены которых собирались дважды в неделю для решения тяжебных дел. Дела решались на основании закона Моисеева, а потому естественно, что учители закона или раввины чем далее, тем более начали принимать участие в отправлении правосудия. Первоначально раввины исключительно или главным образом принадлежали к сословию священников. Но так как всякий иудей мог заниматься изучением закона, то вскоре появились лица, которые хотя и не были священниками, но основательно знали закон, а потому начали мало-помалу обучать ему, чем и было положено начало замены сословия священников сословием раввинов, а также начало участия раввинов в управлении народом. – Таргум и дараш, вызванные потребностью наставлять народ в законе, в свою очередь привели к новой, и также двоякого рода, деятельности, именно к размножению списков священных книг, а главное – к определению ветхозаветного канона и разнообразным работам над ветхозаветным текстом с целью обезопасить его на будущее время от повреждений. Эта деятельность принадлежит раввинам – соферимам или мужам великой синагоги и ею вообще характеризуется первая эпоха в истории иудейского раввинства. Последним членом в ряду мужей великой синагоги был Симеон праведный, бывший первосвященником или ко времени посещения Иерусалима Александром Македонским, или несколько позднее. Симеон заключил собой первую эпоху в историческом развитии раввинства, положив вместе с тем начало для последующей – второй.

Эта вторая эпоха отмечена развитием в среде раввинства сект и школ и окончательной организацией сословия раввинов. – Между тем как военные беспокойства и сирийское иго остановили начатое Ездрой проведение постановлений Моисеева закона в жизнь народа иудейского: в некоторой части народа, и именно в лучшей и образованнейшей, ревность по законе пробудилась тем с большей силой и она-то породила в раввинстве секты и учёные школы. Эти последние были вызваны к жизни Симеоном: главой первой школы Талмуд называет лучшего из учеников Симеоновых – Антигона. Из первой школы вскоре выделилась другая. Два ученика Антигона, в том числе Садж, остановили внимание на одном из главных положений своего учителя: „не будьте рабами, которые служат господину с целью получить награду” и объяснили его в том смысле, что в вечности нет награды и за пределами гроба не будет никакого воздаяния, положив, таким образом, основание саддукейству, которое сначала было лишь школой и только впоследствии получило значение секты, когда, с развитием фарисейства, ясно обозначилось резкое различие между воззрениями суддукеев и фарисеев. Фарисейское направление, зародыши которого обнаружились в иудейском обществе тотчас же по возвращении из вавилонского плена, вполне определилось, так же как и направление саддукеев, среди тяжёлых обстоятельств сирийского владычества. Из числа Моисеевых законов, исполнение которых, при названных обстоятельствах, было ещё возможно, особенное значение получили законы внешней обрядности, каковы, например, законы очищения. Но народ вообще всегда небрежно относился к их выполнению, что ещё во времена великой синагоги дало повод к возникновению общества людей, которые заботились о самом строгом выполнении названных законов, чем, конечно, очень заметно выделялись из народных масс. С течением времени это общество выделившихся или отделённых (פּדוּשּיפ pheruschim, отсюда фарисей) всё более и более объединялось, так что образовало из себя духовный, подразделявшийся на различные степени орден, который, смотря по обстоятельствам, принимал иногда характер политического клуба. Направление фарисеев и их значение в народе со всей полнотой выяснялись во времена Маккавейские: они-то, главным образом, имея во главе Маккавеев, вели борьбу за Моисеев закон и, одержав победу, с бо́льшим, чем прежде, усердием отдались изучению этого закона и всех вообще ветхозаветных писаний. Благодаря этим ревностным занятиям ветхозаветными писаниями, из общества фарисеев и вышли знаменитейшие и учёнейшие раввины и, между прочим, те десять представителей различных школ, которые исчисляются в Талмуде, и которые действовали в первом столетии перед Р. X. Эти представители школ (нужно заметить, что во главе школ они стояли попарно) занимались по преимуществу объяснением писаного закона, опираясь при этом на предания своих предшественников, восходившем к временам Ездры. В числе десяти и последним в ряду их был Гиллел великий. Этот-то знаменитый раввин дал окончательную организацию всему раввинству, соединив сословие учителей закона в тесно сплочённую корпорацию, несмотря на различие направлений между саддукеями и фарисеями.

Около 80 г. до Р. X. раввинами было введено в употребление посвящение, совершавшееся посредством возложения рук, и дававшее право быть учителем закона. Поводом к введению этого обряда в указанное время послужило возвышение иерусалимского судилища на степень высшей инстанции по отношению к судилищам, существовавшим в других городах. Со времени такого возвышения Иерусалимского судилища, или великого синедриона, его члены, которых с тех пор было всегда 70, собирались уже не дважды в неделю, а ежедневно. Кроме решения судебных дел, они давали окончательное решение по всем религиозным вопросам, возникавшим в среде иудеев, где бы последние ни находились. Во главе членов великого синедриона стоял председатель, которым до разрушения храма был по большей части первосвященник; впоследствии председателю был усвоен титул князя (בשּׂיא, насси); помощник председателя назывался верховным судьёй (דיו בּית אב, аб-ббет-дин). Все 70 членов должны были иметь посвящение и, по крайней мере, два из них – отличаться глубокой учёностью. – Столь высоко поставленному иерусалимскому синедриону Гиллел придал ещё большее значение, особенно в раввинском мире. Именно со времени Гиллела посвящение и соединённые с ним права учителя закона можно было получить не иначе как с согласия и утверждения председателя синедриона и верховного судьи, притом можно было получить лишь лицу, избиравшему поприщем своей деятельности Палестину. Таким образом, посвящение, будучи поставлено со времён Гиллела в зависимость от синедриона, сплотило около этого последнего весь раввинский мир Палестины в одно тесно связанное целое.

Но сообщение окончательной организации раввинскому миру не было главным делом Гиллела, прославившим его. Как раввин он прославился тем, что внёс определённость и систематичность в учёные занятия раввинов; этим он положил прочное начало приведению в порядок Мишны и открыл третью эпоху в истории раввинства. До Гиллела Моисеев закон был подразделяем на 613 частей, или рубрик с целью его учёной обработки на основании предания. Гиллел уничтожил это до крайности мелкое деление, заменив 613 рубрик 18-тью, что дало раввинам возможность внести порядок и ясность в тот материал, который они, при объяснении закона, заимствовали из предания. Затем, давая дальнейшее развитие предписаниям закона, выводя из них, как из общих положений, положения частные, раввины не руководствовались при этом какими-либо определёнными правилами, не держались какой-либо системы. Гиллел выработал 7 руководственных правил, сделавшихся обязательными для раввинов в их занятиях законом. Так: Гиллел, между прочим, заключал от более важного к менее важному и наоборот, делал выводы из сходства по содержанию различных предписаний закона, из общих положений, сообразных с законом, из положений, которые естественно вытекали из нескольких мест закона и проч. – За свою учёную деятельность Гиллел назван в Талмуде восстановителем закона после Ездры и был возвышен на степень председателя синедриона. Того же достоинства и почти той же славы достиг внук Гиллела Гамалиил великий, учитель ап. Павла. Дед и внук, сверх других достоинств, кротостью и снисходительностью к мнениям других, в противоположность с партией зелотов, которая, усиливаясь всё более и более, ускорила разрушение Иерусалима. После этого разрушения, во время которого, – нужно заметить, – погиб сын Гамалиила, Симеон, лучшие, пощажённые римлянами, раввины собрались в Ямнии, причём во главе нового синедриона был поставлен сын Симеона, Гамалиил-II. – С погибелью иудейского народа, как политического целого, партия саддукеев, имевшая в последнее время лишь политическое значение, почти исчезла; с разрушением храма священство уничтожилось; единственной живой силой в иудейском обществе остался опиравшийся на предание раввинизм, и потому он вскоре достиг в среде своих соплеменников безусловного над всем господства. – В начале 2 века по Р. X. представители раввинства с помощью насилия уничтожили последние попытки сохранить самостоятельность и умеренность в пользовании преданием при объяснении закона; именно некоторые отдельные и притом лучшие личности из раввинов, желавшие противодействовать крайностям, до которых доходил раввинизм, выводя из постановлений закона различные правила, были подвергнуты проклятию. Проклятие при этом случае было употреблено впервые; но впоследствии оно нашло обширное приложение в раввинском мире. – Восстание, произведённое ложным мессией Вар-кохавом в 131 г. и вызванное преследованиями, которым подвергались иудеи со стороны римлян, окончилось самым бедственным для иудеев образом и дало лишь повод к преследованиям ещё более тяжким, причём особенно жестоко были гонимы раввины. Так один из них, и притом знаменитейший, Акиба был умерщвлён, другой – Симон-бен-Иохай вынужден был скрываться в пещере. Этим двум раввинам были впоследствии приписаны важнейшие каббалистические труды. – Около половины 2 века, синедрион, имея председателем сына Гамалиила-II, Симона, перешёл из Ямнии в Тивериаду. Здесь, наряду с Симоном, особенным почётом пользовался раввин Ионафан (верховный судья) и р. Мейр (первый советник). Около этих мужей собирались целые толпы учеников. Но более всех раввинов Тивериады прославился р. Иуда, сын Симона, в 220 г. получивший титул насси, или князя. Насси Иуда обладал учёностью, богатством, пользовался вниманием римского императора. Со времени Иуды значение насси увеличилось в ущерб значению синедриона. Насси начали считать верховным главой всего иудейства; все учители и судьи должны были получать от него своё утверждение. Особенно прославился Иуда своей деятельностью в качестве учителя. Он имел обширную аудиторию, где собирал около себя юношей для обучения. Ученики должны были, соблюдая известный порядок, высказывать свои мнения и недоумения по поводу преподанного учителем, и учитель, выслушав своих питомцев, спокойно отвечал им. В залах, смежных с главной аудиторией, шло также обучение юношества; здесь обучали многие наставники под высшим надзором и руководством Иуды. Иуда, кроме того, учил публично в синагогах. Но самым важным делом Иуды было собрание и запись всего хранившегося в предании относительно закона. И до него были попытки в подобном роде; но все они не имели успеха. Иуда, обладавший обширной учёностью, пользовавшийся величайшим уважением, был, как никто другой, в состоянии с возможным совершенством выполнить предпринятое им дело и придать ему надлежащий авторитет в глазах других. Иуда поместил весь собранный им материал в 6-ти отделах, сократив, таким образом, 18 отделов Гиллела. Заглавия этих 6-ти отделов следующие: 1) о посевах, 2) о женщинах, 3) о праздниках, 4) о правах собственности, 5) о священных предметах, 6)  о чистом и нечистом. Труд Иуды был назван „Мишна” (от שׁבה повторять), – имя, употреблявшееся и прежде при вышеупомянутых попытках. Мишна, обязанная своим возникновением Иуде, отличается богатством материала, порядком в распределении этого материала, краткостью и ясностью выражения. Собранием и записью Мишны Иуда заключил третью и начал четвёртую и последнюю эпоху в первом, главном периоде истории раввинства.

Со времени приведения в порядок и записи Мишны, этой последней твёрдо был определён круг деятельности раввинов. До того времени раввины в своих собственных учёных занятиях и при обучении других исходным пунктом имели священное писание; теперь точно такое же значение для них получила Мишна: занимаясь сами и обучая других, они начали развивать те основания, которыми руководствовались прежние раввины, высказывая свои положения и определения, составившие содержание Мишны. Раввины полагали, что с помощью Мишны может быть восстановлен дух Моисеевых законов, а между тем в гражданском праве закон Моисеев сделался лишь внешним покровом чуждых, именно римских правовых понятий. С падением храма всё богослужение сделалось совершенно другим и даже тем законам, выполнение которых было ещё возможно, был придан смысл, совершенно их искажавший. Как школьная книга, Мишна принесла ту пользу, что обилие в ней наименований различных лиц и предметов дало учителям случай присоединить к ней множество исторических, естественноисторических, физических, физиологических и других сведений и примечаний. Объяснения Мишны, дополнения к ней и вообще результаты раввинских работ над Мишной получили название гемары. – Преемниками Иуды в звании насси были мало замечательные мужи; это: Гамалиил-III, Иуда-II, Гиллел-II, Иуда-III, и Гамалиил-IV. Все они были членами дома Иуды. Ко времени названных мужей относятся два замечательных произведения, составленных раввинами Тивериады: 1) иудейский календарь, составленный при Гиллеле-II в 358 г. по поводу споров о праздновании Пасхи, возникших в христианской церкви, и имевший цель уравнять солнечный и лунный годы; 2) Талмуд, так называемый Иерусалимский, принадлежащий неизвестному автору. Это труд, в котором всё, сказанное раввинами после Иуды, присоединено к Мишне; как её комментарий, как гемара, он не сохранился до нашего времени в полном своём составе. Название Иерусалимского дано ему впоследствии, как произведению палестинскому, в противоположность Талмуду вавилонскому, составленному позднее. – При преемниках Иуды значение раввинизма в Палестине уничтожилось почти окончательно; но взамен этого оно усилилось в Вавилонии (т. е. в Месопотамии и пограничных частях Персии). Во всё предшествующее время до самой смерти Иуды вавилонские иудеи находились в полной зависимости от палестинских раввинов. В Тивериаде старались отклонять от переселения в Вавилонию талантливых палестинцев и удерживать в Палестине лучших учеников из вавилонских иудеев; раввинам, действовавшим в Вавилонии, давались самые ограниченные права. Но по смерти Иуды положение дел изменилось: два вавилонских иудея, получивших образование в Тивериаде, уничтожили зависимость своих соплеменников и соотечественников от раввинов палестинских и положили начало процветанию раввинизма их в Вавилонии. Первым из них был Самуил Ариох, учёный врач и астроном. Поселившись в Нагардее, он основал здесь иудейскую академию, вскоре приобрётшую громкую известность. Вслед за Ариохом другой раввин Абба Ариха устроил новую академию в Суре на Евфрате.

Это было около 260 г. по Р. X., лет 50 спустя, Иуда бен-Иезекииль положил основание третьей академии в Пумпедите на левом берегу нижнего Евфрата. Щедрые пособия этим академиям со стороны иудеев давали им возможность надлежащим образом заботиться и об учителях и о воспитанниках. Так, например, уже при преемнике Аббы, Гоне, сурская академия без труда могла и содержать и воспитывать 800 учеников. Из всех вавилонских раввинов знаменитейшим был раввин Аши, живший во второй половине 5 века. Он пользовался таким глубоким уважением среди иудеев, что в продолжение 60 лет полновластно управлял всем раввинским миром, несмотря на то, что вавилонские иудеи имели особого светского главу. Этот раввин завершил Талмуд и тем закончил четвёртую и последнюю эпоху первого и важнейшего периода в истории раввинства. Ко времени Аши запутанность в объяснениях Мишны, вследствие их различия, достигла крайней степени. Самая Мишна подверглась искажению. Это-то и побудило знаменитого раввина предпринять громадный труд редакции Мишны и гемары, или того, что, по завершении Мишны, было сделано раввинами для её объяснения. Около Аши, дважды в год весной и осенью, со всего востока собирались целые толпы любознательных иудейских юношей с целью послушать славного учителя. Пользуясь этим обстоятельством, Аши поручал своим ученикам, чтобы каждый из них постарался к следующему собранию узнать на своей родине и собрать всё то, что было там известно относительно того или другого отдела закона, – были ли то древние предания относительно закона, или же позднейшие произведения раввинской мысли, углублявшиеся в Мишну. Ученики охотно и старательно выполняли поручение своего учителя. Впрочем, из древних преданий относительно закона было собрано ими немногое, так как предания эти были заключены уже в Мишне; но тем более узнали и собрали они из того, что было придумано и сказано позднейшими раввинами различных стран. В состав собранного ими материала входили объяснения Мишны, воспоминания из древних времён, имевшие отношения к Мишне, нравственные изречения, размышления и фантазии о вещах божественных, притчи, аллегории и прочее. Весь этот материал Аши постепенно приводил в порядок и, смотря по содержанию, присоединял к тому или другому отделу Мишны, как её гемару, т. е. как её изъяснение и пополнение. Для большего удобства в размещении разнообразного и обильного материала Аши разделил 6 отделов Мишны на 61 трактат. На собрание, приведение в порядок материала, вошедшего в состав Талмуда, затем на окончательную ею редакцию Аши употребил 30 лет. В иудейском мире вскоре сложилось воззрение, что Талмуд, завершённый раввином Аши, есть дело совершенно законченное и потому не подлежащее изменению.

Со времени завершения Талмуда и с окончанием первого главного периода в истории иудейского раввинства, история эта в последующий второй период распадается на две половины – историю восточных и историю западных раввинов. – С началом второго периода для раввинов на востоке настали тяжёлые времена. На них всей тяжестью пал гнёт жестокой деспотической власти новоперсидских правителей; византийскими императорами были изданы против них суровые законы. Вследствие этого раввинские школы на востоке закрылись. Правда, спустя 70 лет по их закрытию, они снова были открыты вавилонскими иудеями; но эти вновь открытые школы не произвели ничего замечательного, не дали знаменитых раввинов; исключение составляет вышеупомянутый Саадиа Гаон († 942) из Суры. В 1040 г. вавилонские раввинские школы закрылись навсегда. Кроме того, и в среде самого раввинства произошли смуты. Ещё во 2 в. по Р. X. были, как уже сказано, сделаны некоторыми раввинами попытки освободиться от обязательного следования раввинскому преданию в занятиях писанием, – попытки, уничтоженные насильственным образом. Но теперь они снова обнаружились и повлекли за собой раскол караитов, или караимов, которые отвергли авторитет раввинского предания, признали единственным надёжным руководством в религии писаное слово Божие и дали каждому учителю закона право объяснять писания самостоятельно. Но тяжёлые обстоятельства не были сильны отклонить восточных раввинов от занятий ветхозаветными писаниями; они повели лишь к тому, что открытые школьные занятия сменились частными. В тишине своих жилищ раввины вавилонские продолжали писать трактаты в духе Талмуда, палестинские посвятили себя мазоретским работам.

Со времени утверждения арабов на Пиренейском полуострове иудейские раввины с востока проникли и в западные страны со списками ветхозаветных книг и Талмуда и со своей Талмудической мудростью. Раввины Пиренейского полуострова начали, под влиянием арабов, с увлечением изучать арабский язык, арабскую литературу, подражать арабам в поэзии, заниматься медициной, математикой, астрономией и другими науками. Но вместе с тем они не забывали занятий ветхозаветными писаниями и предметами, имевшими к ним отношение. Так, они трудились над грамматикой и лексикографией библейского языка, над переводом Талмуда на арабский язык, делали из Талмуда извлечения, объясняли его, писали экзегетические и критические сочинения и т. д. Что касается раввинов других европейских стран, то они исключительно занимались изучением и преподаванием Талмуда и недоверчиво смотрели на своих испанских соплеменников и их разнообразные занятия, которым отдались они под арабским влиянием. Вследствие такого различия в занятиях западных раввинов в их среде развились два направления – либеральное (в Испании и северной Африке) и строго-консервативное (в Нарбоннской Галлии и при-Рейнских странах). Впрочем, эти противоположные направления не привели к расколу, как это случилось на востоке; их представители после горячих споров и взаимных проклятий сошлись между собой. – К числу известнейших западных раввинов средних веков принадлежат, между прочим: Абен Езра (между 1090 и 1170 гг.) – знаток философии и Талмуда, медик, математик, астроном и поэт, известный своими комментариями на ветхозаветные библейские книги, напечатанными в раввинских Библиях, изданных Бомбергом и Буксторфом; им составлена также еврейская грамматика; Соломон, Пархон-грамматик; Гершом-бен-Иуда, писавший о Талмуде (11 век); Раши (1030–1105), самостоятельно и здраво объяснивший писание и Талмуд; Давид Кимхи – философ и грамматик; Моисей Маймонид (1135–1204), знаменитый своей учёностью и либеральным направлением, написавший, между прочим, объяснение Мишны, – сочинение, интересное по своему введению, знакомящему с историей и составом Талмуда, и мн. др. – Изобретение книгопечатания дало возможность западным раввинам сделать общим достоянием древние сокровища, хранившиеся у них и, до того времени, доступные немногим. Так, в 1520 г., в Венеции был напечатан Талмуд, в 1526 – раввинская библия с мазорой (см. выше), в 1538 – книга Илии Левита (1472–1549) Masoreth Hammasoreth, служащая ключом к уразумению мазоры.

Знакомясь с историей иудейского раввинства, нельзя не видеть, что ветхозаветные писания и особенно писания Моисеевы были всем для раввинов. Признавая их богодухновенными, данными с целью осчастливить избранный народ, они видели в них высшую, непреходящую норму жизни. Изучение этих писаний, работы над ними с тем, чтобы сохранить неизменным их содержание, сделать невозможным повреждение незначительнейшей черты в них – это было для раввинов долгом, единственной задачей жизни, утешением среди тяжёлых исторических обстоятельств. Поэтому они не могли не заниматься ветхозаветными писаниями, не могли не заботиться о сохранении их текста. И они занимались, хранили и сохранили, сделав для этого сохранения всё, что только в состоянии сделать люди.

В представленном нами кратком очерке истории подлинного ветхозаветного текста даны посильные ответы на вопросы, выставленные в начале очерка и преимущественно на главный из них: не исказился ли первоначальный текст ветхозаветных писаний при переменах, произведённых во внешнем его виде, при распространении его посредством копий, при передаче из века в век? И смысл данного нами ответа таков: существуют достаточные основания утверждать, что подлинный текст ветхозаветных писаний дошёл до нас в правильном, говоря вообще, не искажённом виде. Но если так, то мы, при занятиях ветхозаветными писаниями с какими бы то не было целями, не смущаясь, можем обращаться к их подлинному тексту (или к точным и добросовестно составленным его переводам), в уверенности, что истины, выраженные в этом тексте (или в точных его переводах), суть истины первоначальные, те самые, которые древле были преданы письмени богодухновенными писателями Ветхого Завета. Правда, в подлинный ветхозаветный текст могли вкрасться, при всех заботах о его хранении, при всём благоговейном уважении к нему, неправильности, могли быть сделаны в нём некоторые опущения; та и другие действительно и указываются. Но во 1-х, несомненных неправильностей и пропусков в подлинном ветхозаветном тексте найдётся немного, а во 2-х, исправление первых и восполнение последних не невозможно с помощью критики, – критики беспристрастной, опирающейся на строго-научных данных.