Глава XIII. Восток: Палестина и Сирия

Житие Иерусалимских мучеников. – Ж. Саввинских мучеников. – Ж. Стефана Савваита. – Ж. Вакха Младого. – Ж. Иоанна Дамаскина. – Ж. Илии. – Ж. Феодора Едесского.

Характерным признаком агиографии Востока, как и следовало ожидать, является при некоторой картинности изложения известная доза фантастичности рассказа, чувствуется иногда сказочность хотя бы и на исторической основе. Но если бы мы и сказали, что так могло быть, то это еще не основание к выводу, что так и было на самом деле: ab posse ad esse consequentia non valet. Непосредственные очевидцы события рассказывают просто, без всякой риторики, и последовательно, как событие совершалось в его временной преемственности; они как бы фотографируют момент и, надо ли говорить? – удовлетворяют историка вполне. Из всех печальных повестей, какие когда либо были написаны византийцами, ни одна не блещет такою трезвою отчетливостью за исключением рассказа Стефана о Саввинских мучениках. Но не очевидцы событий и подвигов святых, как естественно не располагавшие наличностью биографического материала, уже прибегают к искусственной форме и заполняют содержание рассказа уже искусственными средствами.

Мученичество иерусалимских мучеников 724 г., к которому мы сейчас переходим, заслуживает внимания не только по своим историко-топографическим подробностям, но и вообще как памятник литературный: оно сохранилось в двух редакциях, независимых и довольно отличных друг от друга. «Нет сомнения, говорит Пападопуло-Керамевс (стр. VI), что в обоих текстах речь идет об одном и том же событии по двум разным иерусалимским преданиям». Для большей наглядности представим сущность памятника в следующей табличке:

Прежде всего ясно, что это два не собственно иерусалимских предания, а точнее сирийское и кесарийское, на которые лишь в некоторой несущественной мере могла оказать действие иерусалимская легенда. Сирийское предание, изложенное в простой, крайне непритязательной форме, еще не носит в себе элемента чудесности; характерною особенностью его является благоволительное отношение к имп. Льву Исавриянину. Кесарийское предание, в очень литературно составленной форме, уже полно чудесного элемента и напротив относится к первому иконоборцу с чисто византийской точки зрения, то есть как к нечестивцу, которого называет даже «новым Магометом». С первого взгляда как будто кажется, что это второе заслуживает большего доверия, нежели первое, – именно как исходящее от современника события – архиепископа Иоанна. Но беда в том, что приурочение к определенному времени и к определенному лицу кажется подозрительным: архиепископа Иоанна, в VIII в. в Кесарии Палестинской мы не знаем; по Lequien (III, 573), с VI до XI столетия неизвестно ни одного из кесарийских иерархов. Кроме того известие этой редакции о зависимости Палестины от египетского (фатимидского) халифата в VIII в. уже прямо ложное, так как фатимиды утвердились в Египте только с начала X века. Уже одна эта черта свидетельствует, что кесарийская легенда явилась не ранее X века.

Но если станем на эту точку зрения, то есть, что сирийская версия имеет преимущество перед кесарийскою, мы и существеннейшее разногласие редакций – в именах мучеников – можем объяснить просто. Число мучеников в сирийской легенде мотивировано лучше и кажется более правильным. Сирийская редакция, знающая поименно только трех мучеников, производит впечатление хорошее: из 60 имен сохранено три. Напротив того, кесарийская редакция, претендующая на современность, приводит полный список мучеников, но список этот, вследствие позднего появления редакции, кажется с искусственным подбором имен, только бы было их 63. Совпадение имени Иоанна в обеих редакциях – вещь случайная, так как кесарийская версия явилась совершенно независимо от сирийской; равным образом вставлено имя кесарийского правителя, для указанного времени совершенно фантастическое, и предложено описание иерусалимских святынь, которое не так трудно было сделать и всякому грамотному палестинцу, особенно паломнику.

Обратимся однако к детальному обозрению обеих редакций.

Первая легенда, как сказано, была написана на сирийском языке, приблизительно во второй четверти VIII столетия, как полагает её издатель, основываясь на слове νέων, и вскоре с сирийского была переведена на византийский язык по поручению некоего монаха Иоанна.⁵⁵⁰ Г. Керамевс не нашел сего мучения в сирийских каталогах и вследствие этого допускает, что повесть совсем не сохранилась в оригинальном виде. Что касается до инока Иоанна, то болландисты отожествляли его с Иоанном Дамаскиным (IX. 358, 362); однако А. И. Пападопуло-Керамевс показал ошибочность основания для такого отожествления, а вместе с тем оставил открытым вопрос о времени перевода повести. Рассказываемое в мучении событие относится к 717 году вследствие современности имп. Льва Исаврянина (воцарился в марте 717 г.) и Солимана († в сентябре 717 г.). Из 60-ти мучеников названо по имени лишь трое: Георгий, Иоанн и Иулиан, как, вероятно, наиболее известные. Все они были архонтского происхождения, то есть дети архонтов, и получили соответственное их положению образование. Они сделались жертвою арабского восстания по следующему поводу. Солиман, сын Анактодула (т. е. царского раба) Абдул-Мелека, предпринял поход на византийские владения и вздумал уже на греческой земле произвести смотр и учение войскам. Этим замедлением воспользовался имп. Лев, «преподобной памяти», и распорядился из ближайших ключей наводнить местность. Пораженный такою неудачей, Солиман по совету своего сына и адъютанта, евнуха, решился отправить посольство к императору с предложением мира, дабы тот избавил его от безвыходного почти положения посредством водоперегонных машин. Лев согласился и мир был заключен в 717 году на семь лет, с условием, «чтобы купцам в обоих государствах и в областях сноситься между собою беспрепятственно и невредимо и чтобы желающие поклониться богошественным местам Христа Бога нашего пользовались свободой и безопасностью».⁵⁵¹ Мир был утвержден договорами и клятвами; закипела торговля, потянулись толпы паломников в Иерусалим. На седьмом году мира, то есть в 723 году, 70 архонтов снарядились в путь для поклонения Св. Граду. «Они выступили на колесницах, везомых конями, разнообразно вооруженные, в настоящем сопровождении юных телохранителей, с нагруженными лошаками и множеством денег, и без вреда совершив путь, прибыли в Иерусалим». Здесь они обошли монастыри, сделали разные пожертвования, снабдили неимущих продовольствием, совершили агапы и решились вернуться на родину. Уже дошли они до источника Колонии (Κολώνεια, в 3 милях от Иерусалима), как были схвачены нагнавшими их арабами в виду того, что истек семилетний срок мира. Греки были приведены в Иерусалим и заточены и с них потребовали уплаты налога. Кесарийский и вообще Палестинский наместник, которому было дано знать об этом, приказал прислать к себе пленников. Архонты были посажены в тюрьму и экзарх, уведомив протосимвула, получил от него указ следующего содержания: «предложь им отступиться от веры христианской; если послушаются, то и оружие и коней велим взять, дозволив им владеть имуществом, состоящим из юношей, лошаков и пожитков; если же ослушаются и пребудут в своей вере, то истязать их и истребить и наконец распять повелеваем». Архонтам был прочитан приказ, но они отказались от принятия мусульманства. Их уже готовились подвергнуть пыткам, но они упросили возвратить их в Иерусалим, где и просили принять кончину перед башнею Давида. Они отдали экзарху все свое имущество за исключением 15 номисм, оставленных ими одному кесарийскому гражданину Иоанну для покупки места в Иерусалиме для их могилы. Дорогою из Кесарии в Иерусалим трое умерли, семеро устрашились предстоящих мук, захворали дизентерией (δυσεντερία) и умерли, а 60 остальных 21 октября 724 года были распяты и пронзены арабскими стрелами. По смерти их Иоанн прибыл из Кесарии в Иерусалим и купил место в Эксопилах близь храма св. Стефана, испросив позволение снести сюда тела 60 мучеников. – «В византийских и арабских историках, говорит г. Керамевс, мы действительно не встречаем точного изложения событий, рассказанных в сей повести и в особенности о заключении 7-летнего перемирия. Тем не менее, в общем, рассказ историков согласен с рассказом повести. Исторически верны войны Солимана против Византийцев, приведшие арабские войска к стенам Византии. Что именно в конце жизни Солимана, арабское войско потерпело, вследствие хитрости Льва Исаврянина, поражение и принуждено было отступить обратно в Сирию, тоже находим у историков. Наконец, хотя положительного известия о 7-летнем перемирии нет у историков, но по май 725–726 г. не встречаем указаний на походы арабов против Византийцев и только в этом последнем году находим известие о нападении арабского войска на Византийскую империю. Сопоставляя вместе все эти данные, мы с большим вероятием время мученичества 60 мучеников можем отнести к концу 724 или началу 725 года».

А вот более обширная, кесарийская редакция.

Во время нечестивого царя Льва Исавриянина жили знатные воины, числом до семидесяти;⁵⁵² но в каждом десятке оказался один отступник, так что действительных мучеников было 63 человека. Они были уроженцами Икония, отличались знаменитостью рода и богатством, достигли многих и величайших государственных почестей. Они горели желанием поклониться святым местам в Иерусалиме, но не решались на это из боязни, чтобы не было препятствия со стороны их родителей и чтобы не было подозрения, что они указывают измаильтянам дорогу в византийские владения (§ 2). – Первый мотив агиографа кажется мало основательным: родители мучеников были людьми благочестивыми, почитавшими Христа, и едва ли бы они воспретили своим детям паломническую поездку. Гораздо более заслуживает внимания второй мотив – подозрение правительства. – «Сей нечестивейший царь восточных стран, двинул не малое войско и собрав всех своих подданных, поднимает войну против христолюбивого царя Феодосия (III, 716–717). Последний, не пожелав завязывать войны и сражаться с единоплеменниками, спокойно сложил с себя бремя власти и предоставил ему царство. Лев, этот тиран, вторгся в царский дворец; с видом лисицы и в личине лицедеев он из стыда пред патр. Германом притворился благочестивым; но по прошествии десяти лет царствования этот новый Моамеф посягнул быт ересеначальником; собран единомышленный с ним народ, он сказал: «поскольку изображение икон есть искусство идольское, не должно вовсе поклоняться им и чтить их». Не смотря на увещания Германа, Лев не только не исправился, но послав вооруженных мечами сатрапов, свел с патриаршего престола и изгнал невинного Германа, это светило веры, и поставил вместо него своего единомышленника Анастасия (§ 3).

Между тем 70 воинов, воспользовавшись удобным временем, отправились в Иерусалим, путешествуя богато и в сопровождении немалого числа копьеносцев, везя много золота и серебра частью для украшения храмов в Иерусалиме, частью для нужд подвизающихся здесь иноков. Они поклонились Гробу Господню, Краниеву месту (Голгофе), прибыли на Сион, «матерь всех церквей», и видели место Успения Богородицы, посетили и горницу, где Христос совершил с учениками Тайную вечерю (§ 4 ). Отсюда они ходили в Вифлеем и видели небопространную пещеру, где поклонились месту, где Господь лежал в яслях, был повит и держал в устах грудь; далее они прибыли ко гробу Богоматери, к купели Силоамской с Овчею, где родилась Богоматерь, поднялись на Елеонскую гору и осматривали Вифанию с гробом Лазаря; посетили и остальные Иерусалимские монастыри до Иордана, водою которого они обмыли свое тело, зачерпнув воды своими руками. Обошли они и монахов в пустыне и всех одарили богатою милостынею (§ 5).

Из Иерусалима воины отправились в Новый Рим, Константинополь, и условились между собою, что если в Византии восстановилось иконопочитание, они ограничат свою поездку византийскою столицею и вернутся на родину, в противном случае они намеревались посетить ветхий Рим, но они не знали, что путешествие их будет сопряжено со славными подвигами (§ 6). Иерусалимские арабы дорогою схватили воинов и стали допрашивать их, откуда они, из какой страны и по какой причине пришли в Иерусалим. Получив чистосердечный ответ, они привели их к начальнику Кесарии Палестинской. Последний лишил их золота, денег, коней и мулов и заключил в Кесарийскую общественную тюрьму, затем послал к правителю Египтян следующее письмо: «Арабское войско в Кесарии Палестинской захватило христиан, уроженцев Ромейской земли, числом 70, и привело их ко мне; не соглядатаи ли они земли нашей, только прикрывшиеся паломничеством? Золото, коней и мулов их я отобрал и храню у себя, а их посадил в Кесарийскую тюрьму, в ожидании распоряжения твоей самодержавной власти» (§ 7). Египетский правитель, жадный до денег, отправил арабскому начальнику ответ в том смысле, что деньги пока держать, пленников надо склонить к мусульманству, а в случае упорства казнить (§ 8). Польщенный любезностями письма, кесарийский тиран по имени Соломон Милхин на другой же день назначил суд над узниками. Узники были приведены к возвышенному трибуналу, окруженному людьми с мечами, на котором сидел араб Соломон (§ 9). Последний приступил к убеждению христиан, доказывая преимущества ислама пред христианством; попутно были брошены в лицо узникам обидные слова: «не надейтесь, что вам поможет в чем-нибудь греческий начальник, или освободит из наших рук тот, кто хитрейшими обещаниями убедил вас принять на себя это соглядатайство»; мы не столь трусливы и слабодушны, как народ греческий, чтобы бояться движения листьев, и теней призраков; «когда боялись египтяне людей из земли греческой»? «где и ныне вынесет ромейское око египетского оплита? и часто, если увидит, подражает трусливым прыжкам рабских оленей и зайцев» (§ 10). От лица 70 ответчиками явились: Феодул, Евсевий и Давид. – Следует сознаться, что Соломон был веротерпимее греков: он и по отношению ко Христу не позволял, себе таких выходок, какие позволили греки в отношении Магомета: – с места в карьер они назвали его богоненавистным, скверным, дающим противные законы, восстающим против Бога, вводящим странное пустословие, вздорные басни безумия и величайшие оскорбления, оскорбившим Бога и природу открытием всех входов для наслаждений, эпилептиком, дозволившим иметь сразу четырех законных жен и 2,000 наложниц (§ 11). Не удивительно, что Соломон долго после этого молчал с налитыми кровью глазами. В кратких словах он сказал, что пришло повеление властителя (πρόσταγμα γὰρ τοῦ κρατοῦντος καταπεφοίτηκε θεσπίζον) подвергнуть вас мукам, истерзать вашу плоть до самых внутренностей и переломать кости в случае вашего упорства (§ 12). Устрашенные такими словами, семь воинов отделились от узников, изменив христианской вере, и приняли ислам. Мученики плакали о погибели семи, а Соломон ликовал, полагая, что со временем я остальные откажутся от Христа (§ 13). Семь ренегатов были поражены божественным ударом и лежали мертвыми. Соломон старался скрыть их смерть от мучеников, но они узнали о том и одушевились к подвигу (§ 16). Встретив решительный отпор со стороны 63-х, Соломон велел бить их камнями; все кости мучеников и связи мозгов были сокрушены (§ 17). Ангел небесный исцелил мучеников и укрепил их. Видя их здоровыми, Соломон назвал их обманщиками и кудесниками и заключил в тюрьму для новых пыток. Через пять дней он снова вытребовал их пред судилище и снова лестью пытался склонить их (§ 19); но получив решительный отказ, велел распять их на столпах и расстрелять стрелами из луков (§ 20). Когда святые сотворили молитву, палачи стали поражать друг друга, а святые совершенно освободились и сделались здравыми. Соломон, изменившись в лице, стал как бы мертвым; но мученики восстановили его здоровым. Тогда Соломон велел их рубить (§ 22) и снова заключить в тюрьму. Когда они заснули, волей Божией стали светлы видом, не нося на теле никакого следа истязаний. Когда они распевали псалмы и веселились, сторож тюремный донес об этом Соломону (§ 23). Последний велел тянуть их по железным трезубцам, а сверху бить их дубинами, чтобы глубже пронзить тела их, а также лить в раны их уксус (§ 24). Во время молитвы святых раздался гром и последовало страшное землетрясение. Соломон вскочил с трона и устрашился шума. Голос с неба утвердил мучеников: «не бойтесь, ибо я с вами». Воины стояли опять здоровыми, как прежде. Святые опять были распяты на столпах (§ 26). – В последней молитве ко Господу (§ 27) любопытно их моление в следующих словах: «даруй и всем, призывающим и совершающим память нашу, чтобы ничто скверное и нечистое не вошло в дом их; но благослови и исполни на них милости Твои и неизреченное богатство славы Твоей...» – Это характерная черта мученичеств святых палестинских и восточных. Напр. муч. Модест, архиеп. Иерусалимский, также молил: «кто призовет имя мое и память меня смиренного будет совершать, будь помощником таковому и не оставь его, но наполни благ Твоих и даруй ему богатые милости Твои»;⁵⁵³ или Николай Мирликийский говорил: «сице кто и мене в помощь призовет к себе, покори ему, Господи, вся супостаты его; аще кто напишет слово моего жития или кто напишет образ моего подобия, уподоби их, Господи, в православной вере христианстей». – Во время молитвы мучеников Господь явился им с ангелами и сказал «Радуйтесь, истинные слуги и други мои». Соломон велел пронзить их копьями (§ 28). Мученики скончались 21 октября. Имена всех 63-х приведены агиографом: Евсевий, Феодул, Давид, Пигасий, Неофит, Акакий, Дорофей, Стефан, Дометий, Герман, Дионисий, Епифаний, Стратоник, Леонтий, Мануил, Феофил, Илия, Иоанн, Самуил, Евлампий, Алексий, Фотий, Евтропий, Мефодий, Харитон, Феофилакт, Анастасий, Андроник, Симеон, Феоктист, Роман, Павел, Агафоник, Мина, Афанасий, Иаков, Никифор, Порфирий, Тимофей, Иринарх, Авксентий, Иосиф, Григорий, Каллиник, Аарон, Кириак, Феодосий, Евстафий, Исаакий, Александр, Елевферий, Адриан, Христофор, Антиох, Исидор, Парфений, Сергий, Евпл, Игнатий, Феофан, Кирилл, Захария и Анфим (§ 29). Арабы сбросили тела их на землю, где они долгое время лежали, не только не подвергаясь порче, но напротив испуская благоухание. Вскоре святые явились предстоятелю церкви в Кесарии Палестинской архиепископу Иоанну, «сохранившему чрез скорописцев и память об их подвижничестве; ему повелевают они взять оттуда божественные тела свои и положить в том указанном месте, на котором воздвигнут храм во имя первомученика Стефана, вне Иерусалима» (§ 30). Иоанн исполнил все, что было ему во сне, и с тех пор святые даруют милости страждущим (§ 31).

Знаменитейшая Саввина лавра (в 12 милях от Иерусалима и в 8 милях от Вифлеема, при потоке Кидроне),⁵⁵⁴ в которой подвизалось так много святых иноков в VIII и IX столетиях, сверх ожидания, оставила нам мало агиографических памятников. Одно похвальное мученичество и одно житие, написанные в начале IX в., – вот и вся литературная лаврская производительность за указанные два века. Но если бы нашлось и десять житий Саввинских святых, мы нисколько не удивились бы количеству, напротив испытывали бы одно удовольствие...

Прежде всего мы имеем мученичество.⁵⁵⁵ Агиограф по скромности не назвал своего имени, и только из другого современного памятника мы знаем, что составителем Ἐξήγησις ἤτοι μαρτύριον’а был современник, савваит Стефан. Об этом савваит Леонтий в ниже рассматриваемом житии св. Стефана говорит следующим образом: савваит Феоктист «очистился мученическим крещением, не причастным к вторичной нечистоте: он принадлежит к числу отцов, убитых варварами в великой лавре святого отца нашего Саввы, повествование о которых написал добродетельный авва Стефан, украшение нашей лавры» (§ 177). Что агиограф был современником события 796 г., явствует из следующих его слов: «я был очевидцем и зрителем избиения иноков, будучи хотя и недостойным, но одним из жителей сей смиренной лавры, находившихся во время самого губительного нашествия и нападения» (§ 2). Агиограф со всевозможною последовательностью и точностью передал рассказ о сарацинском нашествии, так что заслуживает полного внимания и доверия.

Он называет свой труд ὑπόμνημα καὶ διήγημα σύντομον (§ 2), но на самом деле это обширный рассказ о мученичестве. Язык его прост и чужд всякой риторики (да и не время было, под свежим впечатлением события, заниматься хитросплетением словес); изредка отзывается как будто провинциализмами: ξηρόκηπος § 43, κρυπτῆρας τῆς ἐκκλησίας § 49, ὀργωδῶς § 73 и пр.

Сначала агиограф заявляет о своей греховности и необразованности (τῆς ἐν λόγοις παιδεύσεως ἄμοιρος, § 1), потом говорит, что он писал свой труд по поручению лаврского игумена Василия, боясь греха ослушания (§ 2). В 6288 г. от сотворения мира и в 788 г. от Рождества Христова, индикта 5, при Иерусалимском патриархе Илии и при нашем игумене Василии, в стране Палестинской возгорелась великая война сарацинских племен (§ 3). – Палестинский счет времени (пространство между мировым годом и годом Христовым в 5492 года), если угодно, был прост: требовалось только из мирового года вычесть 5492 и получался действительный, ныне принятый, год события. Но так как он отставал от византийского счисления на 16 лет, то чтобы найти действительный год Христов, надобно к Иерусалимскому году Христову прибавлять 8; таким образом 6288–5492=796; 788+8=796. Индикт 5 говорит, собственно говоря, о 797 годе, это и понятно, ибо иерусалимский год начинался с 13 марта: события до 13 марта 796 г. считались совершившимися в 796-м, а после 13 марта – в 797 году.

Расставив лагеря на две стороны, какие сарацины произвели буйства и неподобства, грабежи, сколько пролили крови, сколько убили людей, скольких предали огню, обратив окрестность в пустыню, – я не в силах сказать. Они обезлюдили разные многонаселенные города: Елевферополь сделали необитаемым, разрушив его весь, страшно разорили Аскалон, Газу, Сарефею и другие города (§ 4). Грабили и обогащались. Оставшиеся в живых забирали свое имущество и бежали в населенные города (§ 5). Прочие жители городов и в особенности Иерусалима копали около города ямы, строили стены, денно и нощно держали стражу, предвидя неожиданное нашествие врагов, объятые страхом и выдерживая страшное разрушение. Сарацины угрожали двинуться уже на Святый Град, разрушить его и поставить здесь свой лагерь (φώσατον); но божественная некая сила, явившаяся обессиленным защитникам на помощь, победила их неожиданно и отвратила их от святынь Иерусалима (§ 6). Опустошена была «Старая лавра» (ἡ λαύρα ἡ παλαιά) св. Харитона и её окрестности, причем для иноков её ровно ничего не осталось, и сами они испытали муки и страдания. Арабы грозили нашествием и на Саввину лавру (§ 7); но ей покровительствовал Господь (§ 8). Жившие в великом лагере (φώσατον) знатные и первенствующие из сарацин не переставали побуждать на нас народ, готовые вести его на нас. Однажды они вознамерились двинуться на нашу лавру (как потом некоторые из них говорили) и не только разграбить, но и совершенно разрушить её; но божественный суд, нам неведующим, помешал им, направив на них их противников. Воины, охранявшие св. Град, видя их движение и думая, что они решились войти в город, встретились с ними в окрестностях Вифлеема и в происшедшей битве убили многих из них и из тех, которые бежали в пустыню (§ 9). Тогда варвары решились идти на нашу лавру; но Господь, её покровитель, помешал им в этом: дорогою они нашли сосуды с вином, перепились, передрались и отложили нашествие (§ 10). Но они все-таки перехватывали провизию, шедшую в лавру из Иерусалима. В таком положении мы находились под постоянным страхом нападения (§ 11). Часто множество сарацин из Аравии или откуда инде проходило мимо нас великим лагерем; отцы трепетали и разбегались по своим кельям; но Бог молитвами св. Саввы отвращал их путь и они уходили (§ 12). Среди этого прошло много времени (χρόνου πολλοῦ διιππεύσαντος). Никто из отцов не уходил из лавры, хотя бы и мог это сделать, удалившись в города (§ 13). Иноки ободряли себя увещаниями не покидать обители, защитником которой является сам Господь; «жизнь наша, говорили они, – Христос, смерть – нам польза» (§§ 14–15). Другое соображение у иноков было – любовь к обители: они знали, что с уходом их лавра будет уничтожена (§ 16). А лавра – великая и спасительная обитель, в которой так много нашло себе спасение! (§ 17). О, могучее, высокое, облеченное и богомудрое помышление! о, благочестивый, боголюбивый и христомудрый помысел! как я вас достойно воспою, отцы всеблаженные, и избиенные ради Христа, и живущие еще в теле, но мыслью пострадавшие? (§ 18).

Диавол побудил варваров в количестве более 60 человек, вооруженных луками (§ 20). В четыредесятницу 13 марта во втором часу после восхода солнца они приблизились к нашей лавре (§ 21). Зачем вы на нас? как бы говорит агиограф. Мы – люди мирные, мы не только не вредим вам, – мы вам оказывали благодеяния по силам: мы приходящих из вас принимали, кормили и покоили (§ 22). На это сарацины ответили: мы явились не ради хлеба, а ради денег: или деньги, или смерть от стрел! Наши сказали: у нас и хлеба то теперь нет, а деньги и во сне нам не снились. Варвары начали стрелять и не раньше перестали, как опустели их колчаны. Было ранено 30 отцов, одни смертельно, другие наружно (§ 23). Они вошли в кельи, разбили камнями двери и грабили содержимое внутри. Мы убирали раненых и стонущих в особые кельи и вынимали из них стрелы: из груди, из спины, из лица; другие были ранены камнями в голову, с окровавленными лицами. За ними ухаживал прекрасный врач, благочестивейший авва Фома, который потом был игуменом Старой лавры (Харитоновой, § 24). Кельи были подожжены и запылали огнем. Видя пламя и дым, подымающийся к верху, мы испытывали пожар в сердце, но заметив намерение их поджечь и самую церковь, мы только молили Бога и св. Савву о помиловании святого места (§ 25). Бог сжалился над нами. Когда около лавры показалось несколько человек, варвары, думая, что идет помощь, забрав награбленное, быстро покинули обитель. Мы неподвижно сидели, боясь ежеминутно нового их появления (§ 26). И весь следующий день до глубокого вечера мы сидели в одном месте в страхе, и всю неделю проводили также. Мы молились о том, чтобы и жить и умереть нам вместе (§ 27).

В конце недели поздно в субботу, около второго часа ночи, когда мы совершали обычное бдение, явились два монаха из Старой лавры, запыхавших и облитых потом, с донесением, что варвары, собравшись теперь в громадном множестве, снова собираются идти на Саввину лавру и явятся в эту ночь для её опустошения; «что можете сделать, говорили они, – делайте» (§ 28). Пораженные этим известием как громом, мы лишились сил и прекратили службу в церкви. Большинство из нас заняло обычный холм и здесь до утра провели ночь, коченея от холода; мы все обратились в слух и зрение (§ 29). Когда мы находились в таком положении, вдруг являются к нам двое – старый, поседелый монах и другой, как бы его путеводитель. Он говорил неясным голосом и держал в руках письмо. Раскрыв его и при свете луны прочтя записку, мы узнали, что оно прислано от отцов монастыря св. Евфимия и было следующего содержания: «отцы! мы желаем, чтобы вы знали, что нам стало известно от людей, хорошо знающих, что собрание лукавнующих, собравшееся из северных частей св. Града для причинения зла, собирается в эту ночь напасть на вас и лавру разграбить и обратить в пустыню: но защищайте сами себя. Помолитесь за нас» (§ 30). Савваиты прежде всего поняли, что это другое предуведомление, отличное от вести палео-лавритов. Не видя от людей помощи, мы воздели руки и глаза к небу и со слезами молили Бога об отвращении погибели (§31). В молитве отцов не достает одного листа в рукописи... и далее следует рассказ уже об избиении иноков: варвары поражали тем, что у кого было в руках: мечом, дубиною, палкой, или стрелою; другие, подняв камни, сверху бросали их обеими руками на головы отцов (§ 32). Увы мне! восклицает агиограф; как пройти без слез воспоминание о страшном и жалком оном часе? как передать то, что видели глаза наши? и не мог бы сделать этого, если бы у меня было и десять языков и столько же уст. Бесчеловечные варвары нещадно разбивали и рубили топорами тела отцов; одних они поражали мечами в спину, других камнями по голове, третьим разбивали голени, четвертым лица, – и все они были в крови. Как волки опустошают стадо овец, так сарацины напали на стадо Христово (§ 33). Они бросились в церковь; иноки бежали куда попало: в кельи, в пропасти и ущелья гор, где немногим удалось совсем скрыться. Игумениарха, то есть назначенного для приема странников в игумении,⁵⁵⁶ именем Иоанна, благочестивого и кроткого, молодого инока, они поразили тысячами ударов и камнями забили до полусмерти, затем схватили его за ноги и потянули в храм и в преддверии его бросили; тут святой и испустил дух (§ 34). Разогнав отцов, они следили, не вернется ли кто снова в кельи. Некий дамаскинец Сергий, видя отцов, раненых варварами, и зная сокрытые церковные сосуды, из боязни их выдачи, убежал из лавры (§ 35). Однако он был схвачен сарацинскою стражею уже вдали от лавры и был снова приведен в обитель. На требование показать монастырские ценности он отказался; избитый, он мужественно отказывался от выдачи сокровищ; ему грозили обезглавлением, – он покорно склонял голову. – Об этом, замечает Стефан, передал один из братии, находившийся там и вернувшийся (§ 36). Один из варваров выхватил меч у своего приятеля и три раза ударил блаженного по шее. Таким образом Сергий, забросанный камнями, первый из отцов был повит венцем мученичества. Прах и мощи его, по уходе врагов, избитые и окровавленные, мы положили в святых раках (§ 37). Затем сарацины послали стражу к востоку от потока для поимки других скрывшихся иноков, – и никто из них не избег злой участи (§ 38). Именно стража нашла пять иноков в очень тесной пещере, из которых один был достопамятный Патрикий, родом Адренец (Ἀδραινός).⁵⁵⁷ Выходя из пещеры, он шепнул своим: дерзайте, возлюбленные и единодушные братья, я за вас принимаю ныне смерть, я добровольно отдаю себя в руки врагов за ваше спасение, а вы молчите и из пещеры ни за что не выходите (§ 39). – Ну, сказал он страже, ведите меня куда велено. – А ты в свою очередь выведи сюда из пещеры своих. Однако Патрикий убедил варваров, что он был один в пещере. Отправились. Патрикий шел в церковь впереди варвара. На нем оправдалось изречение Господа о совершенной любви полагающего душу свою за друзей (§ 40). Варвары, собрав отцов, потребовали от них 4,000 номисм, иначе грозили им отсечением головы и сожжением храма. Отцы просили о пощаде, о непроливании их невинной крови, и заявляли, что у них денег нет, предлагая им свои одежды (§ 42). Тогда сарацины крикнули, чтобы появились с мечами эфиопы, которых было много между ними, и закололи монахов. Эфиопы явились, схватили эконома и поставили к стене с распростертыми крестообразно руками. Они намеревались застрелить его стрелами, если иноки не принесут им денег и драгоценных церковных сосудов; но отцы уверяли, что ни денег, ни драгоценностей у них нет (§ 43). Варвары требовали показать им хранителей монастырской казны, но отцы ответили, что ничего из искомого ими у них не имеется; если же вы ищете нашего игумена, то знайте, что его здесь нет, он ушел из лавры ради некоей монастырской нужды; а все мы здесь одинаковы и равночестны. Их вывели из игумении, потом ввели в церковь (§ 44). Здесь опять не достает листа в рукописи... и умертвили одного (§ 45). Варвары почему-то подумали, что сокровища находятся у врача аввы Фомы, как видного лицом, нынешнего игумена Старой лавры (Харитоновой), и требовали показать его. Хотя он и был среди братии, однако они не выдали его ни рукою, ни словом, ни жестом. Ничего не добившись, они ввели всех иноков внутрь пещеры (§ 46).

Церковь Саввиной лавры, по описанию Стефана, есть обширная пещера, свыше получившая положение, как бы тип церкви, и поэтому получившая такое название. Она имеет к востоку как бы раковину, в северной части есть спуск и скрытое внутри отверстие, часть которого отделив, прежние отцы устроили диаконик. Внутри диаконика помещается кимилиархия или скевофилакия, а еще внутреннее – глубокая расселина – как бы некая улица – темный и узкий, раковинообразно, путь, ведущая в игумению как бы некоторыми тайниками, чрез которую блаженный отец наш Савва спускался в церковь, как изложено в его житии (Кирилла Скифопольского). После этого следующие игумены перегородили сверху этот переход и эта расселина осталась без выхода и без прохода, так что тамошнее заключение и без дыма есть пытка (§ 47). Безбожные силою заключили отцов в этом отверстии и развели костер. Спустя много времени они закричали заключенным: «выходите, монахи, выходите» (а это значило – переходить через пламя). Отцы шли и опалили себе ноги и волосы на голове, бороде и бровях; выходя и задыхаясь, они падали на пол, ища чистого воздуха (§ 48). Варвары опять приставали к ним с требованием указать главных начальников обители и монастырские сокровища, иначе грозили смертью. Однако отцы не выдали ни тех, ни других (§ 49). Тогда их заставили снова вернуться в пещеру (§ 50). Когда последняя наполнилась дымом, многие из братии задохлись. Варвары кричали, чтобы они выходили, но иноки были уже без сознания. Кто был в состоянии, стремился к чистому воздуху и почти все они в количестве 18 человек скончались. Еле живых мучили и били. Рассеявшись по кельям и разбив камнями двери их, они грабили в кельях, в игумении и в церкви все, что только можно было взять. Затем они ушли (§ 51).

По уходе врагов началось оказание помощи раненым и извлечение отцов из полной дыма пещеры (§ 52). Следует искреннее соболезнование агиографа (§ 53). Извлеченных положили в преддверии (αὐλῇ) церкви и к ним присоединили авву Сергия, 19-го из блаженных (§ 54).⁵⁵⁸ Всех их положили в одной раке (§ 55). Скончавшиеся отцы по справедливости должны быть названы мучениками (§ 56). Агиограф говорит даже, что убиваемые за хранение Христовых заповедей выше убиваемых за веру (§ 57). И время и место были у блаженных отцов для бегства, но они помнили слова Писания: «равность дома твоего пожре мя»⁵⁵⁹ (§ 60). Подвиг отцов агиограф сравнивает с подвигом Иоанна Крестителя, св. отцов, убиенных в Синае и Раифе, и Иоанна Златоустого (§ 61). Не все из отцов были совершенны знанием, между ними были и простецы (ἰδιῶται) и новоначальные (ἀρχάριοι); но все они отказались от мира и его удовольствий и жили в законе Божием (§ 62). Оставшиеся в живых при уходе и лучшего врача, благоговейнейшего аввы Фомы, с трудом выздоровевшие, должны быть причислены к исповедникам (§ 63). Впрочем, один старец из врачуемых скончался и причислен к 19 мученикам, составив таким образом половину 40 Севастийских мучеников (§ 64). В дальнейшем агиограф снова доказывает, что умершие отцы – мученики, пострадавшие за хранение Христовых заповедей. Некий из братии видел блаженного Косму с веселым видом стоящего перед церковью⁵⁶⁰ (§ 70). По уходе, безбожных один из отцов, старец-безмолвник Сергий с возженною лампадою вошел в церковь, чтобы посмотреть тела святых отцов; по пути он видел авву Косму живым, а в церкви увидел его бездыханное тело, произнесшее: «помолись за меня»; Сергий стал отыскивать живого Косму и не нашел его (§ 71). В тот год (796) в лавре было бездождье, но в ночь славного успения святых, по их молитвам, пал большой дождь, наполнивший все цистерны. Появилось моровое поветрие, и варвары, совершившие такое беззаконие, погибли жалкою смертью; тела их не хоронились, а только слегка засыпались землею (§ 72). Один пресвитер рассказывал, что добродетельный сириец Папия, хотевший научиться греческому языку и прилежавший чтению псалтыри и писания, увидел во сне архидиакона Анастасия, «о котором мы выше упоминали», который был другом Папии. Видя смущение последнего при изучении греческого языка, Анастасий чудесно вдохнул в него знание этого языка: с того дня Папия знал греческий язык (§ 73).

Следует прославление и ублажение мучеников и моление о предстательстве их за лавру, за церковь и за агиографа (§§ 74–80). Когда Персы (при Хозрое) взяли Иерусалим и сожгли святые места его, пострадали 40 мучеников, убитые на одной доске. Равным образом и Христофор, мученик Христов, не задолго перед сим (πρὸ ὀλίγων τούτων ἐτῶν) из сарацинского неверия обратившийся в благоверие, монах-савваит, стал мучеником: приведенный к сарацинскому царю и протосимвулу и не отказавшись от Христа, он был обезглавлен 14 апреля, в третий день великой недели, за три дня до великих страстей (§ 82). – Указанное определение времени точно: третий день великой (Страстной) недели это вторник = за три дня до Страстей (т. е. до пятницы). Если 14 апреля приходилось во вторник, то пасха приходилась на 19 апреля. А пасха на это число приходилась в 789 году, когда стало быть и был обезглавлен св. Христофор-савваит. – Мученичество оканчивается молением агиографа к св. Савве о сохранении его обители от бед вражеского народа (§ 83).

Итак в 796 году скончались Иоанн, Сергий, Патрикий, Косма и Анастасий. Дефектность списка мученичества не позволяет нам поименно назвать большинства всех 20 иноков Саввиной лавры, которые или умерщвлены мечем, или погибли в дыму. На утраченном листе рукописи несомненно говорилось о кончине инока Анастасия, на которого агиограф сослался ниже и тем сохранил нам это имя савваита; может быть он называл также инока Феоктиста, о котором мы имеем свидетельство агиографа Леонтия, о котором будем скоро говорить. Что же касается до инока Христофора, то память его у Сергия показана правильно – 14 апреля, но время его кончины – довольно неопределенно: VIII века (II, 108).⁵⁶¹

Житие св. Стефана написано учеником его Леонтием в начале IX столетия. Младший сын одного жителя Дамаска, Леонтий называет свою митрополию знаменитою, а самый Дамаск – милым городом (§ 61). Один житель Дамаска ездил однажды в Саввину лавру и по возвращении домой рассказывал в семье отца Леонтиева о чудесах Стефана. Мальчик Леонтий слышал эти рассказы и поревновал святому мужу. По достижении возраста он прибыл в Иерусалим и затем в Саввину лавру, где принял иночество. В течении двух лет он мучился привязанностью к миру и хотел даже наложить на себя руки: разбить себе голову, утонуть или зарезать себя. Для избавления от недуга он явился ко св. Стефану и через пять месяцев был изцелен; жил он в кельи отдельно от Стефана «для приема приходивших отовсюду чужеземцев» (§§ 116–126). Позже он жил уже кажется вместе со старцем, которому носил воду, варил бобы и сообщал о посетителях (§ 127). Обыкновенно ежегодно на св. Четыредесятницу Стефан уходил из лавры в пещеры Каламона (близ Мертвого моря и Иордана), Дуки, или Кастеллия, причем брал с собою то Леонтия, то других учеников. Благоговея перед своим учителем, Леонтий живо интересовался его делами и речами и заносил все достопримечательное в свою книжку (§ 166). Будучи от природы чистосердечным человеком, он не скрывал своих недостатков во иноческом сане и однажды поругался с одним монахом чуть не площадными словами (§ 151). Последние четыре года (790–794) он находился при Стефане почти безотлучно (§ 115) и по кончине святого написал обширнейший рассказ (λόγος, § 166) о чудесах своего учителя, на основании слов иноков, заслуживавших доверия, а равно самого св. старца (§ 164). Рассказы иноков доставлялись Леонтию по-видимому уже написанными: многие из них литературно закончены, оканчиваясь словами: «...во веки веков, аминь», и дословно включены им в житие, но это не есть собственно житие святого.

Леонтий избрал для себя образцом не βίον, а διήγησιν, во вкусе палестино-египетских патериков, «Луча» Иоанна Мосха, повестей об авве Данииле Скитянине и т. д. Собрание отдельных рассказов без всякой хронологической между собою связи, обилующих именами лиц, но лишенных указаний на время, житие св. Стефана, очень небогатое внешними событиями, очень трудно укладывается в биографию. Трудность эта увеличивается еще и потому, что начало памятника до нас не сохранилось,⁵⁶² таким образом мы не знаем о том, когда Стефан родился, ни о том, откуда он был родом, ни о том, что побудило его избрать иноческое житие в Саввиной лавре, ни о том, наконец, каков был стимул агиографа при написании рассказа. Ясно только, что как Иоанн Мосх адресовал свой труд Лавсу, так Леонтий – некоему лицу, которое он называет «возлюбленным» (§ 95). Тем не менее, преследуя биографическую цель, мы не можем не взять на себя опыта воспроизведения биографии Стефана, поскольку это в наших силах.

Точкою отправления при изложении биографии св. Стефана должно быть свидетельство агиографа в § 183: старец скончался «на следующий день нового воскресения в первом часу ночи, погребен во второй день апреля месяца в лето от сотворения мира 6286-е», (§ 184) «прожил 69 лет». Прежде всего надобно заметить, что мировой год напр. в самой Византии считал время до Рождества Христова в 5508 лет, тогда как в Палестине этот период считался в 5492 года. По этому последнему счету, Стефан скончался в 794 г., или точнее в понедельник 30 марта 794 года, что вполне оправдывается таблицами Гаусса; стало быть святой родился в 725 году. По § 184, он 9 лет (до 734 г.) жил в своем селении, несомненно палестинском или вообще малоазийском, в обществе отца (о матери не упоминается), его брата, то есть своего дяди, своего более старшего брата и пр. В 734 г. Стефан со своим дядей прибыл в Иерусалим и поступил в Саввину лавру. До 749 года и дядя и племянник несли в лавре иго послушания и подчинения, именно; в 734–738 гг. на Стефане лежала должность канонарха, в 738–740 гг. – хлебодара, в 741 г. игуменарха и в 742 г. – странноприимника. С 749 до 754 г. Стефан «безмолвствовал о Христе, совсем не покидая кельи, не выходя иначе, как по субботам и воскресениям»; мало того, он и других просил не беспокоить его в остальные дни, для чего прибил надпись на верхнем карнизе дверей своей кельи: «Господа ради, простите мне, владыки отцы, и не тревожьте меня, кроме субботы и воскресенья, в кельи». С 762 г. начинается его беседование с Богом. Около этого вероятно времени, 14 сентября он был рукоположен в сан пресвитера (§ 9). С 762 до 777 года Стефан совершил три Четыредесятницы в пустыне, облеченный во власяницу, живя около Мертвого моря, питаясь верхушками тростника и диких пальм, а иногда немногими бобами. Далее он принял к себе учеников, дав им очень удобную келью, бывшую вдали от места его уединения. Среди этих учеников помянуты:

1. Евстратий, докладчик старцу о посетителях (§ 12). Благодатью св. Стефана сотворил чудо – открыл накрепко запертую дверь (§ 15) и нашел спрятанные веревки (§ 16). Как савваит, он был учеником Стефана и силою учителя исцелил больную 10-ти летнюю девочку (§ 24); при посредстве Евстратия один житель Иерихона получил доступ к Стефану и был обрадован исцелением его сестры (§§ 25, 26); ходил со старцем в нижнюю пустыню, где находится гробница Великого Феоктиста. Хотя соседние арабы и предупреждали, что никто не может войти в место, где находится гроб; но старец привел Евстратия к останкам Феоктиста, взял один из зубов его вместе с небольшими частицами лежащих с ним св. отцов, после чего ученик со своим учителем вернулись в свою лавру (§§ 27–28). После кончины Стефана, в начале IX в. Евстратий состоял базиликарием, то есть хранителем базилики Св. Воскресения (§ 24).

2. Иоанн, муж святой и чудотворец, ученик Стефана. Он часто бывал в Дамаске и рассказывал, как он однажды отправился в монастырь Хура; на возвратном пути он чуть было не погиб от руки проводника-эфиопа и был выведен на дорогу предстательством св. Стефана. В другой раз он хворал в монастыре Хуран: ему хотелось есть соленой рыбы с горчицей, – и старец, совершенно неожиданно для него, принес ему все это (§§ 35–43). Позже Иоанн был епископом г. Харахмов (Χαράκωμα, в третьей Палестине).⁵⁶³

3. Косма, ученик Стефана в 794 году, созывавший Лаврскую братию к постели умирающего учителя и рассказавший Леонтию о последних часах жизни Стефана (§§ 179–183). – Если бы он погиб в дыму в 796 году, как думают болландисты, Леонтий не преминул бы упомянуть об этом, как он упомянул о Феоктисте; поэтому можно думать, что в 796 г. погиб другой Косма-савваит.

4. Леонтий, агиограф, о котором было уже говорено нами.

5. Савва, сириец, ученик Стефана, саном пресвитер, вдова-мать которого жила в трех днях пути от лавры; кончину её предсказал св. старец (§§ 81–82).

6. Феоктист, скромный ученик Стефана, очень любимый им за кротость и чистоту жизни, родом из Газы; ходил со старцем в поток восточной пустыни обители св. Евфимия; мученическая кончина его предсказана была св. старцем; «Феоктист принадлежит к числу отцов, убитых варварами в Великой лавре святого отца нашего Саввы, повествование о которых написал добродетельный авва Стефан, украшение нашей лавры» (§§ 176–178).

Но кроме учеников, сообщавших агиографу сведения о св. Стефане, было еще несколько иноков и подвижников, которые присылали Леонтию свои воспоминания о старце. К числу их принадлежат следующие лица:

1. Мартирий, отшельник и затворник, муж святой жизни и чудотворец, сведения о котором сообщены самим Стефаном; скончался, проведя много лет в своем затворе. По мнению современной братии, Стефан не мог идти ни в какое сравнение с Мартирием (§§ 1–4).

2. Христофор, авва, египтянин, инок пещеры Феоктистовой, на восточной стороне обители св. Евфимия, муж святой жизни и подвижник, ежедневно творивший по 2.000 поклонов: занимался рукоделием. Просил св. старца, тогда уже в сане пресвитера, литургисать у него по субботам, и старец ходил к нему в пещеру. Из своей Феоктистовой пещеры он иногда ходил в обитель св. Евфимия (§ 17) и в Саввину лавру к Стефану (§ 19). Жил метеорцем (§ 13). Подобно Стефану Христофор был очень любим Иерусалимским патриархом Илиею III или II ( 787, † 797 г.). «Сей блаженный иерарх кир Илия был оклеветан пред протосимвулом несправедливыми клеветами и неосновательными обвинениями, и протосимвул, послав за ним, заключил его в Персиде, безжалостно на долгие годы, держа его в оковах и под стражею. Отсюда некоторые воспользовались случаем и не по Бозе советовали авве Христофору идти в Персиду, утешить и помочь святейшему кир Илие и устроить относительно его выкупа; они руководились личной нуждой, для того, чтобы он исполнил её в этом». Наученный коварными советами, Христофор явился к Стефану и убеждал его идти обоим вместе в Персиду для выкупа или по крайней мере для утешения Илии. Стефан однако отклонил эту мысль. Христофор не унимался, и когда старец отказался идти, отправился в Персию один, со своим советчиком Харитоном, несмотря на предсказание старца, что он умрет в Персии. Действительно, Христофор виделся с пленным Илией, но ни выкупить, ни освободить патриарха не мог и умер там, а Илия позже получил свободу и вернулся в Иерусалим (§§ 19–23).

3. Давид, один из «высоких» старцев лавры, наставивший многих на иноческое житие, рассказывал, как он однажды ходил с одним монахом кругом лавры для сбора овощей. Около кельи Стефана он увидев змей и в страхе ждал восхода солнца, когда змеи исчезнут. В определенное время Давид увидел старца над кельей с провизией в своей мантии (епирриптарии); вокруг него прыгали козы, и он бросал им овощи. Одна коза оказалась прожорливой, и старец стыдил её и призывал к порядку (§ 29).

4. Сергий, архипресвитер лавры, инок созерцательного образа жизни. В Великую Четыредесятницу ходил к Стефану в пещеру, к востоку от обители Каламона, и здесь услышал пророчество старца о несчастии в Лавре. Действительно, по возвращении в Лавру узнали о смерти пресвитера Сирийцев и множества отцов, «так, что ежедневно выносили по два или по три из тех, кого называл наш старец, когда мы жили с ним в пустыне (§§ 30, 31).

5. Леонтий, инок отличный от агиографа, рассказал о пророчестве святого о смерти одного из пресвитеров Лавры: пресвитер умер в тот самый час, когда старец упомянул его имя в отпустительной молитве. В другой раз Стефан предсказал о «шуме и великом смятении» в Лавре. И действительно, «некоторые новоначальные, по окончании службы, будучи обмануты бесами, возмутились и некоторых из старцев побили палками и со злобою наложили руки на самого преподобного нашего игумена авву Стратигия, наругавшись над ним и оскорбив его» (§ 33).

6. Один из земляков агиографа, дамаскинец, инок Лавры, рассказал Леонтию об ученике старца Иоанне (еп. Харахмовском), но об этом уже сказано.

Выше мы привели ценное свидетельство жития о патр. Илии, – здесь же имеем и продолжение этой истории. Некий «Феодор, сильный богоборец, человек тщеславный и весьма несчастный, облекся в одежду монаха как бы в овечью кожу, а внутри был алчным волком, весьма диким по характеру». Он имел друга, по имени Василия, и келью вблизи от него в высшем иерусалимском училище, в Спудее Св. Воскресения. Однажды Феодор поведал Василию свое «сильное желание и невыносимое стремление получить богобратский престол Иерусалимский, изгнав и лишив иерархического сана владыку Илию; но я желал бы знать, что будет, прежде чем я приступлю к начинанию, для того чтобы приспособиться к будущему; тебе не безызвестно дерзновение, которое я имею к симвулу Фосату и которое еще в большей степени имеет к нему мой брат: он весьма славный, как ты знаешь, врач, выдающийся перед многими знанием и известностью». Феодор просил Василия идти вместе спросить мнения старца Стефана, жившего во время Четыредесятницы отдельно в нижних пещерах пустыни Каламона. Стефан прозрел цель их прихода и обратился к Феодору с весьма суровыми речами: «ты же, о несчастный и безумный Феодор, дошел до такого безумия и наглости, что стараешься сделаться патриархом?... ты получишь это начальство (патриаршество), но, как мне открыто Богом, ни одного дня не увидишь отдыха и дела твои не устроятся по твоему желанию, и ты даже и одного часа не будешь владеть престолом, как желаешь, но получив его, будешь позорно изгнан и потеряешь власть и будешь посрамлен и всеми ненавидим». Не смотря на это Феодор тотчас начал умилостивлять и убеждать симвула дарами и вместе с братом его друзей – быть ходатаями за него, и не прежде успокоился, как получил престол церковной власти, изгнав безбожно и бесчинно святейшего патриарха кир Илию. Но через весьма краткое время Феодор, подвергшийся справедливым проклятиям и отлучениям, зло окончил жизнь в Персиде; святейший же патриарх кир Илия возвратился на собственный престол в радости и праведном восстановлении, и долго и много лет наслаждался саном патриарха, оставив преемником престола своего синкелла кир Георгия» (§§ 44–52).

Каталог иерусалимских патриархов за VIII столетие отличается крайнею неточностью и неполностью. Напр. Г. Палама приводит имена их в следующем порядке: Георгий, 4 года; Илия; Феодор; Фома. Архиеп. Сергий дает ряд: Георгий II, сомнительный; Илия III, 787 г., † ок. 797 г.; Феодор, антипатриарх; Георгий; Фома, 807 года. Несомненно, Палама или вернее его каталог-источник перепутал имена Илии и Георгия, поставив второго на место первого; Сергий избег этой ошибки. В отношении патр. Илии мы находим возможным сказать следующее. Не смотря на длинный рассказ жития мы все-таки и теперь еще не можем проследить, когда Илия был свержен с престола, когда его место занял Феодор, когда он был изгнан и когда вернулся снова Илия. Мы знаем только один несомненный факт, что в 787 г., во время VII вселенского собора, Илия патриаршествовал, и другой факт, уже сомнительной цены, что он умер ок. 797 года. Из жития Стефана явствует, что Илия содержался в персидской неволе «долгие годы» и по возвращении в Иерусалим «долго и много лет наслаждался саном патриарха». Едва ли на основании этого свидетельства можно предположить, что Илия был свержен после 787 года; вероятнее всего допустить, что он содержался в Персии до этого времени. Таким образом начало его патриаршества необходимо отнести к концу 70-х годов VIII столетия: напр. ок. 775 г. он мог вступить на престол, ок. 777 г. был сослан в Персию и на его место сел на несколько дней Феодор. Илия в неволе жил приблизительно до 785 г., когда Иерусалимский престол вдовствовал, после чего патриарх вернулся и правил престолом до самой смерти, до 797 приблизительно года, оставив своим преемником своего синкелла Георгия, для патриаршества которого остаются года 797?–805? Такова примерная схема главных моментов жизни патр. Илии. С этой точки зрения рассматривая житие св. Стефана, мы могли бы сказать, что §§ 44–48 его относятся к 777 приблизительно году.

Василий, узнав предсказание Стефана о Феодоре, сделался врагом своего приятеля и явившись однажды к старцу, просил у него совета для получения епископской кафедры. Стефан не советовал ему добиваться этой чести, однако Василий получил престол Иерихонской церкви, сделавшись епископом Тивериады.⁵⁶⁴ Когда Стефан жил в пещерах Дука, епископ Василий приходил к старцу и в присутствии агиографа Леонтия просил рассказать ему историю искания им епископского престола (§§ 53–58).

Мы благоговели перед святостью Саввинских иноков и думали, что в Лавре жили отшельники святой жизни.⁵⁶⁵ Теперь мы должны сделать оговорку в том смысле, что здесь, как впрочем и всюду, светлые стороны иногда омрачались темными пятнами. Вот агиографический памятник, который неопровержимо свидетельствует, что здесь рядом со святыми мужами могли жить люди дурной жизни (§ 171) и бунтари, которые дерзали подымать руку на своего игумена! Далее мы склонны были думать, что избрание епископов и патриархов в период вселенских соборов совершалось волею Божией и голосом народа, как это было в первобытной церкви; однако и тут нас постигает разочарование: уже в VIII в., особенно в странах с мусульманским влиянием, возможны были искательства престолов, возможны были протекции и подкупы. Praeterita non esse meliora reantur, quam revera sint.

7. Дамаскинский уроженец, земляк агиографа, инок Мариан, человек не посвященный в мирских науках, но муж весьма мудрый по своей скромности и превосходному монашескому образу жизни, однажды посетил старца Стефана, последний между прочим сообщил пророчество о его брате. «Господин Петрона, твой брат, сказал святой, находящийся ныне в Авлоне (приморском городе Иллирии) ради торговли финиками, сегодня в этот час укушен змеею; но дерзай, возлюбленный: брат твой поправился и придет к тебе невредимым». Мариан записал день и час предсказания, и оно действительно исполнилось в точности. Петрона вернулся в Дамаск и во время Четыредесятницы в Дамасском храме «Максиматовом» св. Сергия, в присутствии богомольцев, отца и брата агиографа Леонтия, а также иерея церкви, бывшего архипресвитером Дамасской столицы кир Генефлия, рассказывал об этом случае, об укушении его змеею в Авлоне (§§ 59–61).

8. Некий инок рассказывал, что он однажды со Стефаном был в Иорданской пустыне. Не смотря на ночное время старец не захотел войти в обитель Иоанна Крестителя, а расположился с монахом на берегу Иордана. Ночью инок видел, как старец сошел в Иорданские струи и пошел через реку на другую сторону с воздетыми к небу руками, из которых вылетал огонь, распространявший свет на далекое пространство (§§ 62, 63). Сюда же следует отнести §§ 75–76 о том, как по-видимому старец, живший в Четыредесятницу на берегу Мертвого моря, ходил по этому «глубочайшему» морю, «замочив лишь пятки».

9. Старец Косма, живший в Четыредесятницу со Стефаном в пустынных пещерах, свидетельствовал, как ученик его, инок, сын послушания, незримо был вспомоществуем ангелом (§§ 64, 65).

10. Некто, уроженец Моавитской стороны (к востоку от Мертвого моря) и друг старца Стефана, рассказывал, что он, избегая мытарей или сборщиков податей, пришел однажды в Иерусалим, а его рабы были заключены под стражу, и им грозила продажа. Беглец явился к Стефану, последний помолился и успокоил его, что рабы вернутся к нему невредимыми. Так и вышло (§§ 66–68). Он же, в ответ на увещания старца принять иночество, высказал следующую мысль: «ныне возможно людям в мире так же, как и в пустыни, угодить Богу; мне кажется предпочтительнее злострадать с народом Божиим, находящимся в великой скорби и нужде, помогать нуждающимся, представительствовать и принимать вдов и сирот и помогать находящимся в скорбях и телесных недугах, особенно занимаясь врачебным искусством, и посвящать себя прочим добродетелям, которые могут быть упрочены в мире, чем обращать на себя внимание в безмолвии и не помогать никому. Затем я прибавил и еще соображение: Как сказал Господь, путь, ведущий в царство небесное, узок и скорбен; теперь же более тесна и скорбна жизнь в мире, как об этом свидетельствуют все; ибо мы видим, что монахи наслаждаются великим спокойствием и беззаботностью, а живущие в мире находятся в больших бедствиях и несчастии и в нужде, и во взаимных нуждах и печалях. Самым же очевидным доказательством истины наших слов служит то, что в этом роде (= в наше время) нет никого из монахов чудотворца или прозорливца, или славного, или светящегося божественным светом, кроме только твоей святости». Однако после бесед старца собеседник принял иночество (§§ 69–72). – Старец Стефан жил в эпоху иконоборства, во время особого преследования монахов светскою властью. Как же объяснить слова Стефанова собеседника о великом спокойствии и беззаботности современных иноков? Так как этот собеседник был родом из Моавитиды, то надобно думать, что указы иконоборческих императоров не достигали пределов Иерусалимского патриархата: последний был во власти арабов. Поэтому жители областей, лежавших к востоку от Мертвого моря, по прежнему держали в храмах иконы и кажется даже и не слыхали, что в это самое время в Византии труднее всего жилось именно монашеству.

11. Начальник г. Газы, страдавший «священною болезнью» (т. е. проказою), прибыл к Стефану в Тавру и говорил: «хотя я наследовал эту болезнь от родни и многие из моих близких имели её, и я сам, как ты видишь, отче святый, потерял кончики пальцев у ног и волосы на глазных ресницах и бровях, и нет у меня волос на подбородке и все лицо мое обезображено и изъедено; но для Бога нет ничего невозможного». Старец посоветовал ему остаться на несколько дней в Лавре, сам мазал елеем с водою все тело его от верхних волос до ножных пяток, до тех пор, пока Бог не помог ему. Больной выздоровел, остались только некоторые опухоли на лядвеях и бедрах, которые однако позже лопнули и зажили. Жители Газы очень дивились его выздоровлению, и сам оный человек сделался монахолюбивым, хотя ранее не был таковым (§§ 77–80).

12. Некий монах, знакомый инока обители Кастеллийской, после посещения Иерусалима хотел вернуться на родину, снять монашеский образ и облечься в мирские одежды. Стефан, живший в Четыредесятницу в пещерах Кастеллия, просил инока привести к нему монаха и убеждал последнего оставаться в иночестве. Когда убеждения не подействовали, старец сотворил чудо, и монах остался в монашестве (§§ 83, 84).

Однажды агиограф Леонтий отправился со старцем на Иордан и хотел войти в обитель Предтечи. Ключ от храма был у пономаря. Леонтий хотел идти за ним; но старец помолился, перекрестил дверь и, прикоснувшись к задвижке кончиками пальцев, тотчас открыл дверь (§§ 85, 86).

13. Во время пребывания старца в пещерах Дуки к нему прибыл монах сириец. Стефан узрел святость его и выбежал для его встречи (§ 92).

14. Некий монах из Моавитидской страны имел у себя племянника по имени Патрикия. Последний на Пасху прибыл в Саввину лавру, в которой никогда не бывал. Старец Стефан назвал его по имени (§ 93).

15. Феодигит, пресвитер Св. Воскресения, монах, отправился к Стефану на горные вершины Кутилы (Κουτιλᾶ). Дорогою он видел, как арабские пастухи гнались за тремя отшельницами. Дети одного ромейского сановника,⁵⁶⁶ они Божиим заступлением скрылись от преследователей; а мать их, которую преследовал один агарянин с намерением обесчестить её, дунула в лицо арабу и обратила его в параличное состояние. Она живет в пустыне вот уже 30 лет. Арабы привели к Стефану паралитика с просьбою исцелить его. Старец отказался, и паралитик умер (§§ 94–97).

16. Марк, пресвитер Св. Воскресения и настоятель женской обители (матронарий, уроженец александрийский, рассказывал, что один египтянин, видя приближение смерти, поехал в Иерусалим с намерением там умереть, с ним поехал также некий Магарит, сын Магарита из туземцев, желавший поклониться в Иерусалиме арабскому храму. Египтянин с Магаритом посетили Стефана, который исцелил первого, ставшего потом монахом; а второй был так поражен исцелением, что обратился в христианство (§§ 99–102).

17. Иерусалимлянин, архидиакон Св. Воскресения и помощник архипресвитера (девтерарий) св. Голгофы (Крания), рассказывал, что некий Георгий из клириков, архипресвитер, был сын богатого отца. Последний уехал в Дамаск и там умер, не оставив завещания; все же его золото было спрятано в разных местах, о которых никто не знал. По просьбе Георгия Стефан указал места, где были скрыты отцовские богатства (§§ 105–114).

18. Однажды во время памяти св. Саввы (5 декабря) Стефан жил в пещерах Кастеллия. Здесь жил также авва Евстафий, «который теперь епископствует в г. Лидде» (Диосполе).⁵⁶⁷ Старец, явившийся к нему внезапно, объявил, что у дверей пещеры зарыта в земле спрятанная кружка. Евстафий тотчас стал копать землю руками. Действительно, была найдена старинная кружка, в которой однако ничего не было (§ 131).

19. Тетка агиографа, сестра отца Леонтиева, часто приходила со служанкой из Дамаска в Иерусалим для молитвы. Прислугу она освободила от рабства и удостоила свободы. Из Иерусалима обе они отправились на Синай и снова вернулись во св. Град. Здесь тетка захворала и, чувствуя кончину, послала за племянником. «Не печалься и не скорби, говорила она ему, не надолго оставив свою лавру и потерпев беспокойство, но смотри на полезное окончание дела. Я слышу, что господствующая здесь власть тиранствует, злоупотребляет и несправедливо распоряжается, обижает и отнимает имущество людей, преимущественно слабых, соседей и чужестранцев и от тех, которые подадут ей какой-либо повод. За несколько дней перед сим, один приезжий чужестранец, как я слышала, скончался в дому одного из здешних христиан, оставив многих наследников своего имущества, и когда в то время никого из них не нашлось, тиран, ухватившись за повод, забрал оставленные деньги, и не удовольствовавшись лишь этим злодейством, не остановил на этом свою ненасытную жадность, но на глазах всех без страха и удержу, отнял все имущество тех христолюбцев, у которых гостил скончавшийся чужестранец, радушно ими принятый; мало того, он посадил их под стражу, наложив на ноги их железные цепи. И я теперь, лишенная своих родственников, кого оставлю наследником, если Бог решит, чтобы эта болезнь взяла мою бедную и несчастную душу? Ни за кого я так не огорчаюсь, как за эту смиренную девушку; я боюсь, как бы её не обидели за то, что она проводила меня для того, чтобы послужить мне, и боюсь еще за этих христолюбцев, приютивших меня. Поэтому послушай, чадо, моих просьб, и приведи ко мне избранных мужей арабов, заслуживающих доверия, чтобы я могла засвидетельствовать перед ними, что не имею вовсе никакого имущества, и что девушка эта свободна и не имеет господина. Останься у нас, пока не увидишь исхода этой болезни, жестоко и сильно меня обдержащей, и докажешь, что ты – сын моего брата». – Леонтий жил в мире и – скучал: его тянуло в лавру; он даже хотел спросить старца, какой исход будет иметь дело, пойдет ли оно на здоровье, или окончится смертью. «Тогда был диаконом кир Фома, ныне правящий кормилом богобратнего престола, ухаживавший в городе за больными, как весьма искусный врач, украшенный даром слова и опытностью, подражавший жизни св. Космы и Дамиана. Сему блаженнейшему и чуднейшему мужу я дерзнул рассказать бывшие во мне помыслы и, оставив мою тетку в крайней опасности, ночью я пришел в лавру. Прибыв туда около второго часа дня, я пошел прямо к своему учителю, очень торопясь из-за тетки. Когда я подошел к кельи и по обычаю дал знать о себе трояким ударом камешка, открыл мне старец, и прежде чем я вообще промолвил что-нибудь, сказал мне, придерживая дверь рукою: Добре пришел, дитя мое, добре пришел. Не падай духом; тетка твоя не умрет от этой болезни». Действительно, она выздоровела и вернулась в свой город (Дамаск), – жива она и до сих пор, прибавляет Леонтий (§§ 133–138).

Иерусалимский патр. Фома I правил престолом св. ап. Иакова с 807 по 820-й год. Он был врач и в сане диакона усердно помогал больным в Св. Граде, – подробность, оставшаяся неизвестною иеродиакону Григорию Паламе, историку патриархата. В патриаршество Фомы Леонтий стало быть и написал житие св. Стефана.

Однажды, в Четыредесятницу св. Саввы, агиограф сопровождал Стефана в пещеры Дуки в обществе с отцами Саввиной и Старой (Сука) лавр, видел здесь одного отшельника и слушал его небесномудрые разговоры (§§ 139–142).

20. Среди лавриотов был великий молчальник по имени Иосиф, родом из г. Емисы. Брат его Феодул, хотя тоже монах, мало обращал внимания на монашеский образ жизни: он вовсе не оставался в монастыре, но менял страну на страну и бродил. Пока Иосиф до своего епископства жил в лавре, Феодул часто посещал его (§§ 164, 165). Епископство Иосиф получил уже по смерти Стефана (§ 183), – стало быть после 794 года, а где он епископствовал, неизвестно, Lequien его не знает.

Несколько загадочным является замечание агиографа: «я убежден, что и ныне есть пребывающие праведно и в чистоте, хотя в настоящие времена ослабело иноческое подвизание в десять лет после великого землетрясения, и еще более и более ослабеет вследствие того, что умножится леность и беспечность» (§ 173). Что это за великое землетрясение, упоминаемое Леонтием? Если речь идет о землетрясении 796 года,⁵⁶⁸ то сведения агиографа относятся к 806 году, что близко подходит ко времени патриаршества Фомы.

С 777 до 794 года Стефан проводил время с некоторыми избранными отцами лавры, беря с собою одного из учеников. «Тогда он не надевал власяницы по причине бывших с ним отцов и по причине приходивших к нему отовсюду, чтобы не показаться одетым в такую одежду. В это время пищей его были бобы и немного фиников; он никогда не вкушал ни хлеба, ни вина, ни масла, ни какой другой пищи» (§ 184). Однажды «на плечах и на шее старца появились небольшие волдыри, и он на них не обращал внимание, хотя они и изнуряли его тело. Отцы, видя, что он так удручен, приложив многие просьбы, убедили старца полечить их. Когда он послушался и подчинился условиям послушания, за ним стал ухаживать один из отцов, сирянин, два и иногда три раза в неделю намазывая волдыри разъедающими средствами» (§ 155).

В понедельник 30 марта 794 г. утром старец то лежал, то вставал и молился; лежа ворочался с одного боку на другой и стонал, сохраняя светлость и твердость рассудка. При закате солнца язык его стал заплетаться, наконец в первом часу ночи старец скончался. Погребен он был 2 апреля 794 г. в присутствии лаврского игумена Василия и всего братства в гробнице отцов и игуменов, «где почиют честные останки святого Иоанна епископа и молчальника» (§ 183). – Человек доброго я мягкого сердца, сострадательный, любивший кормить птиц, не вредивший даже гадам (§§ 174, 175), Стефан сам питался впроголодь, никогда не вкушая хлеба; ангел мира, он был внимателен не только к христианам, но и к агарянам (§§ 97, 186), которым помогал то советом, то пищей. Он никогда не думал о браке (§ 185) и вообще не охотно беседовал с женщинами (§ 25).

В круг Иерусалимской агиографии должно быть отнесено и житие св. Вакха младого,⁵⁶⁹ в историческом отношения намного уступающее рассмотренным житиям.

Агиограф был современником события, но был ли он уроженцем и жителем Иерусалима, неизвестно: судя по некоторым указаниям он был как будто византийцем, а не палестинцем. Свое сочинение он обращает к συνετὸν καὶ σεπτὸν (θεῖον) ἀκροατήριον, к φιλόθεος ὁμήγυρις, к χορὸς φιλόμαρτυς. Житие начинается с известия 6236 г., когда патриаршествовал Иерусалимский патр. Илия и царствовали в Византии Ирина и Константин. Если бы это был палестинец, подобно савваиту Стефану, он употребил бы и палестинский счет времени; между тем мы видим здесь общевизантийский счет, с разностью между мировым и Христовым годом в 5508 лет.

В это время жил некий муж, уроженец Палестины, вблизи г. Газы, отстоящего от Иерусалима в двух переходах пути.⁵⁷⁰ Он женился, но, увлекшись кознями сатаны, отказался от христианской веры и перешел в агарянскую, усвоив жизнь и обычаи измаильтян. Он прижил семь человек детей, которым дал воспитание и образование в духе магометанства. Жена его напротив тайно посещала христианские храмы и просила Бога отделить её от сожития с мужем и крестить детей миром крещения, по обычаю стран востока.⁵⁷¹ В воскресный день в вечерние часы священник служил службу, ставил елей на престол, давал его приходящим богомольцам по обычаю агарянскому (ἐν τῷ τῶν Ἀγαρηνῶν ἔθει). Отец женил детей на гречанках (ταῖς συνέθνοις καὶ ὁμοφύλοις αὐτῶν γυναιξίν).

Один из семи детей назывался Δαχάκ, что значит по-гречески Γελάσιος («смеющийся»). Будучи третьим в роде, он был не женат и хотел перейти в христианство, о чем христиане не знали. По смерти отца (в агарянской вере) Δαχάκ, освободившись от отцовского страха и обрадованный его смертью, приходит к благочестивой матери и говорит: хочу быть христианином. Мать с мужеством матери одного из 40 (севастийских) мучеников, почтенной Наталии, укрепляла его в этой мысли. Δαχάκ с родины ушел в Иерусалим и явился в храм Воскресения для крещения. В это время сюда же прибыл для молитвы один инок Саввиной лавры, которому Дахак рассказал свою жизнь. Пригласив Дахака в ксенодохию Саввиной лавры, называемую жителями Константинополя (παρὰ τῶν κωνσταντινουπολιτῶν) Метохиею, старец сообщил о нем игумену. Последний указывал Дахаку на опасность крещения, говоря, что Агаряне обезглавливают всякого единоверца, перешедшего в другую веру; но Дахак был полон решимости, и вот игумен крестил его под именем Вакха, а затем 18-летнего юношу (τὸ νέον τῆς ἡλικίας αὐτοῦ) облек в ангельский образ.

Мать Вакха, подобно Анне принесшая Богу второго Самуила, прибыла в Иерусалим ко дню Воздвижения Честного Креста (14 сентября), потом в Маиуму (ὁ Μαιουμᾶς). Другие дети её, отправившись из Маиумы в чужую сторону, также приступили к св. крещению с женами и детьми. Впрочем, один из числа семи был женат на зверовидной женщине, которая держалась агарянской веры.

Между тем сарацины, узнав об отвержении Дахаком ислама, послали сирийца и идумея (ἰουδουμαῖος) Δοήκ под видом христианина для розысков Дахака (Вакха), дав ему достаточно денег для убийства.⁵⁷² Доик прибыл в Иерусалим, ходил по улицам и площадям и выглядывал, не попадется ли ему Дахак. Когда последний входил в храм Воскресения, Доик схватил его за плечи и крикнул сарацинам, что это – агарянин, перешедший в христианство. Дахака схватили и привели к эмиру (ἀμηρᾶς). Последний, заключив его в тюрьму, известил «стратига» письмом следующего содержания: «некий юноша (νεότερος), отказавшись от нашей веры, перешел в заблуждение так называемых христиан и увлек за собою многих; схватив, я посадил его в тюрьму. Итак ваша держава повелит тщательно расследовать таковое дело (κεφάλαιον), чтобы и другие не делали того же. Прощай». Слуги с письмом эмира прибыли в г. Φοσσάτων и передали пакет «стратигу». Последний велел представить к нему мученика.

Между тем в темнице один христианин обратился к мученику со словами: отче Вакхе! помолись о всем мире, о граде нашем Иерусалиме, о царствующем граде (Византии), о тамошних христианах и обо мне недостойном, дабы Бог дал мне совершить путь мученичества.

На следующий день (τῇ ἑξῆς) эмир вывел Вакха из Иерусалимской тюрьмы с колодками на руках и на шее и передал его в г. Φοσσάτων согласно приказанию «стратига» (который назван также ἀμηρᾶς). Здесь мученик был заключен в темницу πραιτώριον, откуда с веселым лицом, посреди агарян, самаритян (σαμαρειτῶν), иудеев и христиан, явился к «стратигу» халифу. После допроса «стратиг» передал мученика палачу (σπεκουλάτωρι) со словами: «выведя его в приготовленное место, если не покорится нашим постановлениям и не распрострется (перед ними) долу, отрубите ему голову мечем». Мученик остался непреклонен и был обезглавлен. Память его 16 декабря.

Разумеется, нет никакой возможности точнее определить время кончины Вакха, если не разуметь, что в 6296 г. мученик и родился. При таком допущении Дахак родился в 788 г., крестился в 806 г. и вероятно вскоре после того и пострадал, значит в возрасте 18–19 лет. Сообразно с этим Βάκχος ὁ νέος будет означать: Вакх младый или юноша, а не Вакх новый, как полагали В. Гр. Васильевский и архим. Владимир.

Житие Иоанна Дамаскина первоначально было написано на арабском языке: διαλέκτῳ καὶ γράμμασι τοῖς ἀραβικοῖς, но оно до нас не сохранилось; по-видимому, оно вышло из под пера простеца и отличалось совершенно простым изложением. Но чем далее святой уходил в глубь истории, тем личность его все более покрывалась легендарным ореолом, пока наконец легенда не закреплена была в позднейшем, уже греческом, его житии, сделавшемся источником наших верований...

Что касается до мученичества св. Илии († 795), то необходимо сделать о нем одно предварительное замечание. Или сам А. И. Пападопуло-Керамевс, или переводчик его предисловия В. В. Латышев называют его Илией Новым (ὁ νέος, в отличие очевидно от Илии Старшего); но здесь мы замечаем ту же ошибку, которая с давнего времени тяготеет и над св. Евдокимом. Мы уже говорили (ср. I, 17–18), что ὁ νέος в отношении лиц, скончавшихся в молодых сравнительно годах, означает не новый, а младой; Евдоким скончался 33 лет от рода, Илия замучен 21 года, Вакх 18 лет, и для всех их поэтому ὁ νέος будет значить: младый, юный, юноша.

Мученичество Илии сохранилось в той единственной парижской рукописи X века (cod. Seguer. = Coislin. = Bibl. Nation. № 303), в которой только имеется и мученичество Саввинских мучеников, и издано было в свое время неполностью Комбефисом,⁵⁷³ а недавно целиком Пападопуло-Керамевсом.⁵⁷⁴ Последний не определял времени написания этого агиографического памятника, для нас же выяснение этого вопроса прямо необходимо.

Агиограф не новичок в своем деле: до настоящего мученичества им было написано два сказания исторического характера (ἱστορίαι). Как вероятно и первые два, это третье составлено просто, без претензии на пышность и риторику; рассказывается «со всею истиною» (§ 4). Говоря о кончине святого, автор пишет: φέρεται δὲ φᾶσις περὶ αὐτοῦ (§ 18), то есть: о нем ходит слух: ясное дело, что агиограф не был не только современником, но не был и близким к нему по времени автором. В связи с этим обращает на себя внимание и самое заглавие сочинения: ὑπόμνημα καθ’ ἱστορίαν τῆς ἀθλήσεως. У потреблено не обычное заглавие Ἄθλησις, а именно Ὑπόμνημα (καθ’ ἱστορίαν). Но все эти ὑπομνήματα – памятники сравнительно поздние. Житие патр. Германа, Повесть о римской иконе Спаса и т. д., носящие заглавие ὑπόμνημα, сочинения сравнительно позднего времени – не ранее X века. Бесспорно, что мученичество написано в Сирии и по всей вероятности в Дамаске, где только и хранилась память мученика (1 февраля), но составлено было довольно поздно и, как кажется, дополнялось последующими чудесными рассказами.

Илия родился в сирийском городе Илиополе (Ἡλιούπολις, Baalbek), около Ливана, во второй Финикии (ок. 774 г.) и по ремеслу был плотником. Покинув родину, он с бедною матерью и двумя братьями переселился в Дамаск, митрополию, большой город, в котором надеялся легче найти средства к существованию. Здесь он нанялся в работу у одного сирийца, сотрапезника и приверженца одного из арабов, и в этом занятии провел два года. Но вот его хозяин-сириец отступил от веры Христовой, хотя и продолжал заниматься своим ремеслом (§ 5). Вскоре араб, покровитель сирийца, женил своего сына. Когда у него родился внук, отец приготовил пиршество, на котором присутствовали: араб-патрон, дед-сириец, отец и другие; за столом прислуживал Илия, которому было около 12 лет от рода. Араб заинтересовался учтивостью Ильи и спросил его, где он научился такой деликатности. Вместо него ответил его хозяин: «он нанят у меня в моем ремесле и, как видите, хорош». Араб и другие гости убеждали Илию отказаться от христианства, чтобы быть уже не наемником, а сыном сирийца. Они кормили его за обедом и затем плясали, заставляли плясать и юношу (§ 6). На утро Илия проснулся, умылся, оделся и вышел из дома с намерением помолиться. Дорогою в дом молитвы он встретил некоторых из вчерашних гостей, которые заметили ему, что он уже отрекся от христианства. Не обратив на это внимания, Илия из дома молитвы явился в свою мастерскую и встретился с хозяином; последний также проговорился об его отступничестве. Илия испугался слухов и поверил свою думу своим братьям и матери. Те явились к сирийцу, прося расчета, так как, говорили они, Илья уезжает на свою родину в Илиополь. Сириец от расчета отказался и удерживал мальчика под предлогом его отступничества от христианства (§ 7). Братья отказались от расчета за Илью и убеждали его ехать в Илиополь хотя бы на время. Илья уехал и пробыл на родине восемь лет (786–794); затем снова прибыл в Дамаск на 20-м году возраста. Братья советовали ему открыть свою мастерскую вьючных седел для верблюдов и не отлучаться от них для успокоения матери (§ 8).

Сириец отступник, живший близ него, завидуя его успеху в деле производства, однажды сказал: «товарищ, где ты был эти годы? почему теперь, возвратившись, сердишься на меня? Приди и работай снова со мною, сделавшись моим сотрудником». Илья ответил: «ты обидел меня, лишивши жалованья, хочешь снова обидеть меня»? Бывший его хозяин рассердился и сказал: «воистину я обидел тебя, позволив после отречения оставаться в твоей вере». И призвав сына умершего араба-патрона, спросил: «не свидетельствуешь ли ты, что сей Илья отрекся от Христа в тот вечер»? Тот подтвердил это. Приведя Илию к епарху Леифи (Λεϊθί), сириец представил и араба в качестве свидетеля. Леифи задал вопрос Илье, но последний отрицал свое отпадение от христианства. Тогда епарх сказал: «положим, что ты никогда не отрекался, но так как ты предстал, мы побуждаем тебя отречься, приступить к служению арабов и получить от нас всякую честь» (§ 10). Таким образом вопрос с обвинения перешел просто к принуждению. – Илью бичевали воловьими жилами, заковали в кандалы и бросили в тюрьму. Братья приходили к нему, и он ободрил их, что за Христа он твердо решился пострадать даже до смерти (§ 12). Затем Леифи снова велел бить Илью, вместе с сукровицею выпадали из него черви и распространялся смрад (§ 13). Когда его опять влекли в темницу, толпа на площадях топтала его, плевала, бросала в него камнями. Ночью в темнице (по словам сторожа) воссиял свет и слышалось пение, по словам самого Ильи, он видел Христа, умащающего его и укрепляющего к подвигу (§ 14). Не в состоянии сломить твердости мученика, Леифи отправился к Мухамеду (Μουχάμαδ), тетрарху и игемону из родственников арабского царя Маади (Μααδί, Mohammed – Mahadi, 775–785), за советом, что предпринять далее. Мухамед, призвав Илью, пробовал переменить тактику: обещал ему почет, почести и красивую жену, лишь бы он участвовал в их богослужении. Илья отверг и это. Тогда Мухамед сказал: «от Маади пришло повеление задерживать всех, обвиняемых по этой жалобе, именно переходящих в веру арабов и затем снова превращающихся в христиан, и если они по увещанию не отступят от веры Христовой, предавать казни» (§ 15). – Здесь заметно несоблюдение агиографом исторической перспективы: в 794 г. не могло прийти указа халифа, который уже не был им с 785 года. Агиограф, зная, что Мухамед приходился родственником Маади, представляет себе дело так, как будто Маади все еще царствует. Но может быт словами ἦλθε παρὰ Μααδί обозначен указ ранее существовавший, на который только ссылался Мухамед? – Когда и этот довод не подействовал, к Илье явилось двое сыновей игемона, которые предлагали считать юношу родным братом, взять его с собою в военную службу, записать его имя в их царские списки, если он только отречется от имени Христова. Но и это обольщение не достигло цели. Тогда игемон велел Леифи снова мучить Илью и в случае упорства предать его смерти. Вытолкав мученика от игемона, Леифи привел его на место «Зеленыя» (Πρασινά) и велел ему, в ожидании приговора, в январе месяце (вероятно 794 г.), нагому стоять пред судилищем (§ 16). Илья простыл и даже в темнице, куда он был потом ввержен, не мог согреться; застудив желудок, он получил изнурительную дизентерию, продолжавшуюся сорок дней (§ 17). «Ходит о нем сказание, что он преставился ко Господу в первый день месяца февраля» (§ 18). Когда Илья находился еще в темнице, явилось сюда несколько арабов, посланных не без ведома властителя (Леифи, или Мухамеда?), которые также лестью хотели совратить святого с пути христианского. Далее явились палачи и в кандалах вывели Илью пред судилище. Двенадцать воинов, окружавших его, держали мечи, которыми должны были размахивать для его устрашения и делать вид, что намереваются бить и рубить его. Явился наконец от игемона великий старец логофет, лицемерно предлагавший Илье много денег за причиненные ему обиды. «Возьми и иди», говорил он; но мученик оттолкнул его (§ 19). Тогда Леифи велел воинам отрубить часть плеча мученику: но те по условленному знаку только слегка ударили его. Илья оставался непреклонным. Епарх велел рубить его,– воины вынули 20 сребренников в награду тому, кто ударит святого. И один из персов, схватив меч, ударил святого по шее и третьим ударом отрубил голову (§ 20).

Один из вельмож, увидев мертвое тело с радостным лицом, произнес: великое дело умереть за веру «сей не умер, но жив». Тело Ильи было повешено в саду за воротами и приставлена стража, чтобы христиане не похитили тела на благословение. Палачи, обмыв место кончины святого, бросили и самую землю из под мученика в большой поток соседней реки Хрисоррои (Χρυσορρόας, златострунной). Тело Илии висело на дереве с 1 до 14 февраля 6287 года (§ 21 ). – Если агиограф пользовался при этом палестинским счетом времени, как и в мученичестве Саввинских мучеников, то кончина Илии относится к 1 февраля 795 года. На первый взгляд казалось бы, что Илья простудился в январь и умер 1 февраля 795 г.; однако страдание его дизентерией продолжалось 40 дней, что уже выходит за пределы начала февраля; поэтому мы думаем, что мучение его продолжалось около двух лет, с конца 793 по начало 795 года. – Рассказывали, что когда он висел на кресте, под его головою светила лампада или весьма блестящая и большая звезда по кругу луны; говорили также, что та же звезда является и доныне у места погребения святого (§ 22). Один купец – илиополит, знакомый Илии, не зная еще о его кончине, прибыл по торговым делам в Дамаск. За 15 миль от города он встретил Илью в белых одеждах, озаренного блестящею славою, верхом на белом коне. Купец удивился, видя Илью в другом чине и состоянии. «Войди в Дамаск и там тебе будет рассказано происшедшее со мною», сказал Илья и стал невидим. Купец, прибыв к воротам Дамаска, увидел на кресте Илью (§ 23). Один из жителей также рассказывал: «Я – сосед некоего араба и ночью слышал, как мой сосед взывал к своим и говорил им на арабском языке: встаньте, посмотрите, что делают христиане этому убитому и распятому: они повесили великий зажженный многосвещник над головою распятого и воспевали его подвиги, да и самого Илью я видел поющим; но нет, около креста стояла арабская стража и не могла допустить сюда христиан: очевидно, это не выдумка христиан, а настоятельство Бога, показывающего, что Илья удостоен великой славы, будучи убит за свою веру» (§ 24). Когда Леифи узнал о стечении ко кресту христиан, он распорядился сжечь тело. Три раза разводили костер, но тело мученика оставалось невредимым; наконец оно было разрублено и брошено в великий поток соседней реки (Хрисоррои, § 25). После того святой являлся в Дамаске многим и указал, где на берегу остановились части его тела. Последние были собраны и хранятся не явно (§ 26).

Житие Феодора Едесского, написанное его племянником Василием, спутником в его беспрестанных путешествиях и позже епископом Емесским,⁵⁷⁵ при всех его довольно любопытных и исторических данных, переносит нас в страны востока и знакомит главным образом с его сказками, имеющими однако историческую основу. Как кажется, Житие это было написано первоначально на арабском языке: г. Васильев отыскал арабский текст в числе рукописей Парижской Национальной Библиотеки;⁵⁷⁶ но в греческих списках нет упоминания о переводе: быть может, греческий текст вышел из-под пера самого автора.⁵⁷⁷

В предисловии агиограф благодарит Бога и молит его дать ему слово для прославления добродетельного Жития Феодора, подвизавшегося в лавре св. Савы, потом занявшего кафедру Едесской церкви и приведшего многих ко Христу; племянник (ἀδελφιδοῦς) и слуга (οἰκέτης) святого, он чувствует свое бессилие и просит снисхождения у слушателей (§ 1).

Не много лет тому назад некий едесец Симеон, сын благочестивых и достаточных родителей, вступил в брак с едесянкою же Марией. Плодом этого брака была дочь. Мария сокрушалась о неимении сына, молилась Богу и обрекла Ему своего сына в случае его рождения (§ 2). В первую субботу великого поста на намять св. Феодора (Тирона) родители по обычаю молились в церкви и просили святого исходатайствовать им плод мужеского пола. Во сне им предстали ап. Павел и великомуч. Феодор, которые и обещали им по их желанию (§ 3). В сороковой день мать принесла его в церковь и посвятила Богу. В возрасте двух лет (δίετες) он был приведен родителями к архиерею того города, который и окрестил его именем Феодора. – Поздней поре крещения удивляться нет причины: другие святые крещены были и в более позднее время, напр. Феофил исповедник, крещенный в возрасте трех лет. – В возрасте пяти лет Феодор был отдан учителю (διδασκάλῳ παραδίδοται) для изучения духовной грамоты. Два года он ходил в училище, но грамота ему не давалась; родители его бранили, учителя били, а товарищи издевались. Тогда он в воскресенье незаметно вошел в храм и спрятался под престолом (§ 4). Во время архиерейской службы мальчик заснул и увидел благолепного юношу, питающего его медвяным сотом, говорящего о монашеском Житии и вручающего ему пастырский жезл. По окончании службы Феодор вышел из-под престола, был замечен архиереем, которому рассказал обо всем; епископ постриг его в чтецы и включил в свой клир (§ 5).

С этого времени он получил благодать и стал быстро усвоять учение: после первого же или второго чтения он знал уже псалмы или другие предметы; сделался любимцем учителей и товарищей. Усвоив духовное образование, он приступил к эпкиклическому, под руководством одного учёного (σοφιστής), Софрония «общего» наставника Едесы;⁵⁷⁸ у него он усвоил грамматику, риторику и философию. Восемнадцати лет он лишился отца, а через год потерял и мать (§ 6). Почтив память родителей, он решился идти в монастырь; раздав имущество и отделив часть его для своей сестры, «моей матери» (ἐμῇ δὲ μητρί), уже давно бывшей замужем, он поля, золото и серебро отдал бедным, отпустил на волю своих слуг (τὰ οἰκετικὰ γένη), наделив их частями (λεγάτα), и ушел в Иерусалим (§ 7).

В то время ему было 20 лет. Поклонившись Живоприемному Гробу, всем священным зданиям и честной Голгофе, он обошел около неё святые места (§ 8). Через семь дней он прибыл в лавру св. Савы, явился к честному игумену Иоанну, многолетнему подвижнику, и просил его о пострижении. Настоятель изложил ему все трудности иноческой жизни особенно для такого молодого возраста; но когда Феодор заявил, что он пришел, чтобы жить со Христом и умереть плотью, Иоанн принял его в число братии (§ 9), а вскоре, собрав в храм всех иноков и прочтя священный канон, постриг Феодора и одел его в монашескую рясу (§ 10). Молодой инок предался строгому подвижничеству и образцом для подражания избрал игумена (§ 11). Последний, видя его добродетель, поручил ему управление лаврою в должности эконома; это случилось в пятый год пребывания его в обители (§ 12). Феодор стал правою рукою Иоанна, исполняя в течении 12 лет должность эконома. Чувствуя приближение смерти, игумен благословил его (§ 13), назначил своим преемником одного брата, а ему повелел жить в той кельи, «которая и доселе стоит» (§ 14). Выходя в пустыню Иордана и возвращаясь снова в лавру, Феодор прожил в обители 24 года, не имея ни сумы, ни другого хитона, пребывая в бедности, питаясь хлебом и водою, проводя время в молитвах и победах над лукавым (§ 15). Особенно он прославился постом и бодрствованием: становился на молитву при заходе солнца и кончал при восходе, в 11-м часу; спал всего один или два часа; помолившись до третьего часа, он принимался за рукоделие; «он был превосходным переписчиком (γραφεύς) боговдохновенных книг; написанное им и доселе (μέχρι τῆς δεῦρο), как великое некое сокровище, хранится в оной святой лавре»; с наступлением шестого и девятого часа он опять пел гимны и произносил молитвы; с наступлением часа для пения светильного гимна (λυχνικός ὕμνος) он начинал ночные песнопения, пел канон и устав и при этом всегда проливал слезы (§ 16). Он прославился всяческими добродетелями и получил от Бога учительную благодать и красноречие слова; его посещали не только лаврские монахи, но и окрестные жители (§ 17); много мирян, презрев мир, сделалось иноками, как будто под влиянием мифических сирен. Агиограф намеревается присоединить к рассказу (προσθεῖναι τῷ διηγήματι) нечто удивительное для пользы и вящшей славы преподобного (§ 18).

Некий юноша, родственник Феодора, узнав о его добродетельном житии, отправился из Едесы в Савину лавру с намерением постричься там в монашество. Святой отнесся к этому неодобрительно; но поддавшись убеждениям его, настоятеля и братии, он принял юношу, постриг, рукою священника облачил его в рясу и наименовал Михаилом. Молодой монах оказался на высоте своего призвания (§ 19). Он мастерски вил руками веревки (τὴν σειράν), называвшиеся по местному наречию μαλάκια и κανίσκια. Отправившись однажды в Святый Град и встретившись с лаврским странноприимцем (ξενοδοχείῳ ξενοδοχεῖ), он продал свое рукоделие и выручку принес Феодору, который передал деньги настоятелю, а кое что из них уделил нуждающимся (§ 20).

Приступая к рассказу об арабских делах, агиограф начинает издалека. Сарацины овладели всеми странами Финикии и Палестины и царь Персов (ὁ τῶν Περσῶν βασιλεύς) получил власть над ними. Началось это со времен Ираклиева внука Константа; Ромейское царство находилось в печальном состоянии. Увлеченный в монофелитскую ересь, Констант умертвил своего брата Феодосия, бесчестно привел святейшего Мартина, папу Римского, в Константинополь и сослал в Херсон, а исповеднику Максиму отрезал язык и правую руку, и подверг многих православных ссылке и заточению. Господь отступился от нас, и Финикия с Палестиной была предана в руки беззаконных. Персы, побежденные Ираклием, по смерти царя их Хозроя, были разбиты, и потому упомянутые страны и город Иерусалим со всеми его церквами наслаждались миром. Беззакония Константа вызвали гнев Божий: явился Магомет (Μωάμεδ) и Персы с Арабами в несчетном количестве отправились в поход на Дамаск. Против них выступили стратиги Востока Ваан и Василиск, но были разбиты и 40,000 христиан погибло. Сарацины, разграбив Дамаск и овладев Финикией и Палестиной, заняли самый Иерусалим (§ 21). – Свидетельство это стоит в известной зависимости от греческих источников. По Феофану (I, 337), Арабов было несметное множество; стратилат Ваан просил помощи у царского (βασιλικός) сакеллария, и последний прибыл к нему; в битве войска под командою сакеллария были разбиты, и у обоих стратигов погибло 40,000 войска; сарацины заняли Дамаск и страны Финикии и затем двинулись в Египет. Имя Василиска неизвестно Феофану; но объяснять его искажением слова βασιλικός рискованно. Священным городом и всеми поклоняемыми местами они владеют и доселе (μέχρι τῆς δεῦρο κατέχουσι); между ними христиане подобны овцам среди волков; храмы, монастыри и митрополии Иерусалима хотя и стоят, но пребывают в скорби и утеснении (§ 22). Чудеса Богоприемного Гроба обуздали Агарян и убедили их оказывать почтение «к матери церквей»; персидские вожди (ἀρχηγοί) увидели чудеса и стали с честью относиться к патриарху, епископам, пресвитерам и всему христианскому народу (§ 23). Во время пребывания Феодора в лавре св. Савы, персидский царь Адрамелех с женою Сеидою (Σείς), войском и народом прибыл из Вавилона в Иерусалим видеть храм Воскресения и совершающиеся там чудеса. Это был добродушнейший человек, не делавший вреда христианам и улаживавший дела мирным образом. Феодор в это время послал Михаила в Иерусалим для продажи «кошниц и блюд» (κανίσκιά τε καὶ μαλάκια). Михаил остановился в гостинице лавры, оставил тут свое рукоделие, сходил для молитвы в храм Воскресения, поклонился Гробу Господню и Лобному месту, вернулся за вещами и вышел с ними на торг. К нему подошел евнух царицы Сеиды и, заинтересовавшись рукодельем, обещал приобрести его, для чего просил его следовать за ним. Сеида, пленившись красотою монаха, возгорелась похотью, и ласками, обещаниями и наконец угрозами вынуждала разделить её любовь; но Михаил остался чистым, подобно Иосифу перед женою Пентефрия. Тогда царица приказала бить монаха и потом отправила его с двумя скопцами к Адрамелеху, требуя от него казни Михаила. Царь догадывался о клевете, но он слушался своей жены (§ 24). Он принял монаха строго, но вскоре расположился к нему, просил его оставить монашество, христианство, перейти в мусульманство и жениться, после чего обещал сделать его первым лицом в государстве. При нем находился один еврей, знаток закона, который и заменил царя в споре с христианином (§ 25–26). Еврей был однако побежден Михаилом; персы и сарацины были посрамлены, христиане же возрадовались. Жидовин был изгнан и сам царь снова вступил в спор с монахом. Не в силах переспорить инока, царь ставил его на горячие угли, но Михаил остался невредим; царь предложил ему выпить чашу яда, но яд не оказал на чернеца никакого действия, тогда как остаток питья причинил мгновенную смерть одному осужденному на смерть преступнику. Наконец царь отдал приказ обезглавить монаха. Михаил был выведен за город и усечен. Монахи савинского подворья в Иерусалиме хотели было взять тело его себе, но иноки лавры настояли на своем, и царь Адрамелех отдал тело Михаила в лавру св. Савы. В день мученической кончины инока Феодор видел видение и, прозрев событие, послал монахов в Иерусалим за мощами. Те принесли тело его в лавру ночью, причем во все время пути им светил небесный огненный столп (§ 27–33). Феодор с кафигуменом и братией встретили тело Михаила и отнесли его в церковь (εἰς τὸ κυριακόν), причем исцелился друг святого, инок Георгий, страдавший болезнью три года; положение мощей имело место 19 июля (§ 34).⁵⁷⁹ Феодор радовался, что такой благодати сподобил Бог его родственника, а с другой стороны сокрушался о лишении его,– и с большею строгостью стал проходить свою иноческую жизнь (§ 35). В сонном видении явился ему Михаил, утешил и одобрил аскета к новым подвигам (§ 36), о которых затем и говорится (§ 37). – Повесть о Михаиле в древне-русской письменности ходила и отдельно;⁵⁸⁰ память его приурочивается к 23 или 25 мая.

В праздник Благовещения (на пятой неделе поста) отцы лавры, выйдя на литию,⁵⁸¹ обошли кельи исихастов⁵⁸² и имели духовную беседу с Феодором, который после долгого постничества приобщился Тела и Крови Господней и вкусил пищи (§ 38), состоящей из хлеба, сочива (ὄσπρια), смоченного водою, нескольких маслин и немного вина. После длинного поучения братии (§ 39), отцы просили Феодора изложить наставления по главам; аскет уступил их просьбам и изложил им свой иноческий идеал, а один из скорописцев (ταχυγράφος) записал за ним и таким образом передал письму его «100 глав», «которые я помещу в конце настоящего сочинения, чтобы не прерывать рассказа».⁵⁸³ Отцы, выслушав его заповедь, удалились восвояси, а Феодор отдался своей обычной аскезе (§ 40).

На Пасху прибыл в Иерусалим Антиохийский патриарх со своими епископами, частью для поклонения Гробу Господню, частью для «некоторых церковных дел» (διά τινας ἐκκλησιαστικὰς ὑποθέσεις). К двум патриархам и их архиереям явились в Иерусалим жители Едесы, священники и миряне, выдающиеся лица народа, и поклонившись святыням, обратились в синод с просьбою о рукоположении им архиерея, ибо со смертью прежнего епископа церковь их вдовствует и подвержена влияниям ересей Нестория, Севира и Евтихия. Иерусалимский патриарх предоставил право рукоположения Антиохийскому патриарху, который ответил так, что если бы нашелся в Иерусалиме кто-нибудь достойный кафедры, то его можно бы было рукоположить в присутствии их обоих. Иерусалимский патриарх указал тогда на игумена лавры Феодора, на избрание которого с радостью отозвались и синод и едесяне (§ 41). Феодор, вызванный из лавры в Иерусалим, отказался от предлагаемой ему кафедры, но был упрошен и в великий четверток рукоположен во архиепископа Едесы. Во время совершения чина белый голубь, летавший в храме, спустился на голову рукоположенного, в чем все увидели особую благодать над Феодором.⁵⁸⁴ Новый архиепископ провел с патриархами в Иерусалиме великий пяток, субботу и сослужил с патриархами при возжении лампад св. Воскресения небесным огнем. – Относительно времени рукоположения Феодора в архиепископы следует заметить следующее. От IX века, когда жил Феодор, по определенному указанию жития, мы знаем лишь об одном паломничестве Антиохийского святителя, упоминаемом в Послании патриархов к царю Феофилу, которое написано в апреле 836 года. Иов Антиохийский прибыл тогда для поклонения святыням Иерусалима и для участия в синоде (соборе) для защиты православия. Несомненно, житие Феодора разумеет этот именно случай. В виду того, что в 836 году Пасха праздновалась 9 апреля, приходится заключить, что Феодор был рукоположен во архиепископа Едесы 6 апреля 836 года. – На второй день Пасхи Феодор покинул Иерусалим, прибыл в лавру св. Савы, где имел духовную беседу с отцами, и вскоре покинул обитель (§ 42). В Иерусалиме он провел «новое воскресенье» и, готовясь в путь в Едесу, горевал, что покидает лавру, св. Град, лишается Гроба, Голгофы, Елеонской горы и других святых мест (§ 43). «Был же с ним и я, списатель сего жития,⁵⁸⁵ с двумя другими братами». По прибытии на берега Евфрата они построили монастыри. Феодор скучал по лавре и Иерусалиму так сильно, что даже хотел вернуться туда обратно; но едесяне зорко следили за своим епископом, да и видение поощряло Феодора не отказываться от возможности приумножения данного ему от Бога таланта (§ 44). Переправившись через Евфрат и шествуя между реками, они прибыли в Харран, где привлекли массу любопытных. Около Едесы почти весь город, церковные и гражданские чины, вышли на встречу Феодору. Архиепископ прежде всего вошел в храм, красивый и великий, немногим уступавший Иерусалимскому храму, помолился и приложился к раке св. Гурия, Самона и Авива, затем обошел другие церкви и прибыл наконец в епископские палаты. На другой день в воскресенье он служил литургию, после которой произнес проповедь (§ 45). Заметив, что в городе пустили корни многие ереси, Феодор в главе к пастве изложил сущность православного вероучения и говорил о необходимости иконопочитания (§ 46), о признании семи вселенских соборов; проклинал ереси Ария и Савеллия, Феодора Мопсуетского и Нестория, Диоскора и Евтихия, Евномия, Македония, Оригена, Севира, Феодора Фаранита, Кира Александрийского, Сергия, Павла, Пирра Константинопольского, Гонория Римского, Макария Антиохийского, Манеса и Маркиона (§ 47), Павла Самосатского и Аполлинария Лаодикийского, лжеучения которых описываются (§ 48–52). Православные радовались такому слову, но еретики кипели завистью и гневом (§ 53).

Выйдя однажды из Едесы, Феодор увидел много красивых колонн (στύλους); по словам священников церкви, сопровождавших его, они были воздвигнуты во дни царя Маврикия и в них в разные времена живало много столпников (§ 54). – Известны походы против персов Маврикиева зятя Филиппика в конце VI столетия;⁵⁸⁶ быть может тогда же и были поставлены столпы около Едесы, едва ли не имевшие первоначально значения укрепленных пунктов. – Феодор поинтересовался знать, живут ли и теперь тут столпники. Ему ответили, что подвизается здесь один старец, Феодосий, от старости выживший из ума, то радующийся при виде проходящих, то сокрушающийся; по словам проводников, он живет на столпе вот уже 95 лет.⁵⁸⁷ На другой день Феодор отправился к Феодосию. Стилит не хотел было принять его, советуя ему лучше заботиться о подавлении ересей, а его оставить в покое, но потом принял архиепископа и пророчески произнес, что Феодор подавит ереси и персидского царя сделает рабом Христовым. При этом он рассказал следующую повесть (§ 55).

Много лет тому назад в Едесе жил богатый и знатный человек по имени Адер (Ἄδερ), отец трех сыновей; золота, серебра, рабов и скота было у него в изобилии и ежедневно на стол у него выходило по 50 номисм. Человек религиозный и мнихолюбец, он построил много церквей и часто приходил к Феодосию для духовной беседы. Однажды он явился к столпнику в печальном виде, говорил о тленности всего мирского, желал оставить дом свой и идти согласно заповеди Спасителя, прося на дорогу молитвы и одного хлеба (§ 56). Феодосий похвалил его рвение и дал ему хлеба. Адер удалился в Иерусалим, поклонился Гробу Господню и всем святым местам, затем ушел в Савину лавру и принял здесь пострижение с именем Афанасия (§ 57). Между тем жена его сокрушалась об оставлении её мужем; тогда в одну из ночей явился ей в белых ризах Афанасий, детей обещал взять себе, а её убеждал идти в монастырь. Он явился и Феодосию, которому сказал, что через три дня игуменья монастыря, неподалеку от столпа, умрет, и просил на её место поставить его жену; он прибавил еще, что его младший сын последует за ним: уйдет в лавру св. Савы, потом займет патриаршую кафедру в Иерусалиме, которою будет править довольно лет. По смерти игуменьи, умер сначала старший сын Афанасия, за ним последовал средний, да и третий заболел горячкою (λάβρῳ πυρετῷ συνέχεται). Мать в отчаянии принесла его к Феодосию. Встретив развратную женщину (§ 58), она отдала ей на руки сына и умоляла её помолиться о здравии сына. Та была очень смущена этим, но видя неутешное горе матери, помолилась, и – дивная вещь! Феодосий увидел со столпа, что над блудницей воссиял небесный свет и ребенок ожил (§ 59). Через послушника Феодосий пригласил обеих женщин с ребенком. Жена Афанасия, синклитикия (ἡ συγκλητική), жаловалась на свое сиротство, на смерть двух своих сыновей, но Феодосий убедил её оставить мир. Раздав свое имущество «(великой) кафолической церкви» ( – вероятно Едесской – ), монастырям, бедным, Иерусалимскому храму Воскресения, лавре св. Савы и другим обителям и оставив частицу для своего сына, она ушла в женский монастырь, где переменила шелк, виссон и порфиру на волосяной куколь. Блудница также переменила образ жизни, затворившись в совершенно мрачном уединении. Между тем мальчик, достигши отроческого возраста, ушел в Иерусалим, постригся в Савиной лавре и по смерти своего отца Афанасия занял его келью. Много лет спустя, когда разнеслась слава о его подвижничестве, он был избран в патриархи Иерусалима и правил престолом семь лет (§ 60). – Недостаточность наших сведений о иерусалимских святителях VIII–IX века лишает возможности хотя бы приблизительно отыскать Афанасиева сына в ряду патриаршеств Иоанна V (707–745), Георгия II, Илия II (III 787 – † ок. 797), Феодора, Георгия III (796–806?), Фомы I (807 – † после 820) и Василия (836). Впрочем не следует опускать из вида и легендарности рассказа. То, о чем говорил Феодосий Феодору, последний мог сам прекрасно знать, как подвижник Савиной лавры. Но если, как легенда, житие имеет здесь в виду патриарха из гораздо более раннего времени, то мы могли бы указать на Иоанна III (517–524) и на Амоса (594–601), которые правили престолом по семи лет. – «Все это я рассказал тебе, заметил Феодосий, чтобы ты к остальным старым и новым повествованиям св. Писания, о которых ты знаешь, присоединил и ныне переданное тебе для доказательства дивных дел человеколюбца Бога» (§ 61). Старец просил епископа представить ему синклитику, о которой была речь, и когда-то блудницу, теперь помилованную женщину, которые живут в монастыре около 60 лет, не вкушая ничего кроме хлеба и воды, и только в праздники принимая немного моченого сочива, обходясь без овощей, масла и варева; старец просил епископа повелеть им вкушать хоть немного варева и масла (§ 62). Феодор согласился их видеть; ученик Феодосия сходил и пригласил их к епископу, который преподал им несколько душеполезных советов (§ 63). Старицы удалились, принужденные вкушать в праздники варево и масло и недовольные столпником, который советовал епископу сделать такое послабление. После трапезы епископ начал духовную беседу (§ 64) и между прочим спросил старца, сколько лет он живет в столпе. Феодосий рассказал, что он во дни юности удалился со своим старшим братом в пустыню, прилегающую к древнему Вавилону, и поселился в тамошних пещерах; пищей их были травы и «древесные плоды» (ἀκροδρύων), и жили они друг от друга на расстоянии одной или двух стадий (σημεῖον). Заметив однажды, что брат его как бы перескочил через что-то, Феодосий отправился к нему и на том месте нашел кучу золота; на эти деньги он в городе купил огороженное место, поставил церковь-монастырь на 40 братий, всячески украсил её, построил больницу и гостиницу, наделив монастырь селами и имениями, подыскал игумена, которому дал тысячу золотых, а другую тысячу роздал бедным. Затем он отправился разыскивать брата, дивясь простоте его, что он не сумел воспользоваться богатствами. Но ангел обличил его в тщеславии: по его словам, брат радел для Бога, а Феодосий – для людей, и за это старец должен плакаться семь седмиц лет, пока не будет помилован (§ 65). Когда ангел скрылся, старец отправился в пещеру за поисками брата, но не нашел его. После недельной молитвы его явился ангел и повелел ему идти в Едесу и поселиться около Георгиевского столпа.⁵⁸⁸ Через сорок дней старец прибыл сюда и живет здесь вот уже 49 лет; на 50-м году подвижничества здесь, накануне Пасхи, явился ему ангел и возвестил данную ему благодарность от Бога прозревать праведных и грешных, прибавив, что брат его жив и молится о нем (§ 56). Действительно, старец видел праведников, сопутствуемых ангелами, и грешников, окруженных демонами (§ 67).⁵⁸⁹ – На другой день утром Феодор простился со старцем, помолился в храме св. Георгия,⁵⁹⁰ благословил монахинь и после некоторого колебания принял от игуменьи на свои нужды 500 золотых, которые передал своим слугам (τοῖς διακόνοις).⁵⁹¹ Вернувшись в свою епископию, Феодор предался делам благотворения и проповедованию православия, борясь с ересями Несториевою, Манихейскою и Севировою (§ 68). Приверженцы последних всячески вооружались на церковь православную, но он отстранял их от храма; тогда они подкупили сарацинских эмиров, владевших Сирией, ибо владели громадными богатствами,⁵⁹² и с новою силою восстали против православия. Феодор наконец не выдержал и отправился искать суда и защиты в Вавилон, «ныне называемый у Персов Багдадом»,⁵⁹³ рассказать царю об их интригах и просить суда (§ 69). Заручившись одобрением старца и письмом его к брату-пустыннику, жившему в пещерах, в верхних странах Вавилона (ἐν τοῖς ὑπεράνωθεν Βαβυλῶνος), Феодор после ночного бдения утром отправился в путь, «взяв в спутники меня и некоторых других из священников и диаконов». Через много дней по трудным дорогам (ὁδοὺς δυσχερεῖς) он прибыл в столицу царя по имени Мавии (Μαυΐας). Не имея знакомства в Багдаде, они прибыли в «христианскую церковь» и были радушно приняты митрополитом, которому Феодор рассказал о бедственном положении его церкви, «в присутствии протосекретарей и главного врача (царя), бывших православными» (§ 70). Митрополит, соболезнуя Феодору, просил секретарей (τοὺς γραφεῖς) и главного врача замолвить перед царем слово об Едесском епископе, но те сообщили, что царь теперь тяжко болен карбункулом и раком на веках, опухолью глаз и воспалением легких.⁵⁹⁴ Тогда Феодор заметил: кто знает, быть может Господь излечит больного чрез мое смирение? На это врач сказал: если ты опытен во врачебном искусстве, то вот тебе случай исполнить свое желание. Он доложил царю о прибытии Едесского епископа – великого медика, и больной немедленно пригласил его. С крестом и перстью святого Гроба в мешочке, смешанною с водою святой лампады, Феодор явился во дворец, помолился у постели больного, и Господь послал свою помощь. Епископ попросил чистый сосуд, налил в него воды и, освятив её, велел царю испить; потом помазал больному голову, чело, веки, глаза, сердце и спину, и велел уснуть. После сна чернота глаз исчезла, жар спал, и царь почувствовал себя вполне здоровым. Феодор, посетив его, велел ему умыться чистою водою и вкусить пищи. Оправившись от болезни, Мавия созвал чиновников и объявил им о своем выздоровлении (§ 71). На радостях он задал пир всем государственным людям и наградил их; другой пир дан был военному и гражданскому сословиям, а Феодору сделал поистине царские и многоценные подарки (§ 72). На другой день царь пригласил епископа на берега величайших рек». Верхом на коне он сопровождаем был придворными и бесчисленным множеством народа (в слав.: больных?). После прогулки царь с епископом вернулись во дворец; первый пошел в баню, а мы, замечает агиограф, вернулись в свою гостиницу, получив из дворца в изобилии припасы. На третий день царь снова пригласил епископа и спросил о причине его прибытия в Багдад, обещая наперед исполнить его просьбу. Феодор рассказал, что патриархи Антиохийский и Иерусалимский (в слав. только: Антиохийский) рукоположили его против воли во епископа Едесы; но в епархии его оказалось много еретиков, которые, подкупив эмиров, восстали против православной церкви, хотели поджечь храм, его убить, и отняли церковные имущества; епископ просил изгнать еретиков из Едесы и возвратить церкви её достояние (§ 73). Царь немедленно написал правителям Кило-Сирии и Месопотамии⁵⁹⁵ о возвращении имущества церкви, о возвращении в покое тех еретиков, которые пожелают присоединиться к кафолической церкви, а упорствующих в ереси наказывать: Манихеям резать языки, несториан и евтихиан изгнать из города и разрушить их молельни. С письмом он послал одного эмира для наблюдения за точным исполнением указа и просил епископа послать с ним и своих учеников за исключением его племянника; Феодора же и Василия Мавия просил побыть у него еще несколько времени (§ 74). С эмиром отправилось трое священников из свиты епископа. По опубликовании в Едесе указа большинство манихеев крестилось и лишь немногие из упрямых погибли; равным образом и большинство Несториан и Евтихиан было пощажено и только немногие из них подверглись изгнанию; имущество было возвращено церкви (§ 75). Между тем Феодор с племянником «по повелению царя» отправились на поиски отшельника, брата Феодосиева, и нашли его в ста стадиях от города. После службы все они вкусили хлеба и ἁλμάδας ἐλαίας и начали душеспасительную беседу (§ 76). Среди разговора отшельник вдруг попросил у епископа письмо брата Феодосия. Феодор удивился его провидению, но старец поразил его еще более, заметив, что на задней странице (ἐν τῷ ὄπισθεν μέρει) письма уже готов ответ старца на письмо Феодосия. Достали из сумы письмо, разломали печать и увидели приписку: «Иоанн, смиренный монах, из пещеры Вавилона Феодосию, столпнику и родному моему брату, в Господе радоватися. Я прочел твое письмо вместе с подписью и ответил тебе, что ты получил; хотя мы разлучены телом, но я не разлучен духом. Что ты писал о святейшем епископе, что тебе было открыто, то и мне известно. Все устроилось промышлением Божиим; рог кафолической церкви возвышается, еретики пристыжены, Манихеи изгоняются, царь Мавия освобождается от служения мамоне, телесные и душевные очи его просвещаются. Не оставь молиться преблагому Богу, чтобы в оном бесконечном веке удостоил нас получить часть со спасенными. Прощай». Прочтя письмо, Феодор возблагодарил Бога, в короткое время приведшего Аввакума из Иудеи в Вавилон и из Вавилона снова в Иудею, а теперь письмо из Вавилона в Сирию (§ 77). На другой день Феодор к Василием вернулись в город и рассказали царю об Иоанне. Среди частых бесед с епископом Мавия однажды сказал: «Я хотел бы не разлучаться с тобою ни в настоящей жизни, ни в будущей». Феодор ответил: вижу, что между мною и тобою существует открытая дверь, но ни я не выхожу, ни ты не входишь, и на просьбу царя разъяснить смысл этих слов привел следующий пример: однажды богач и бедняк отправились в Константинополь, богач – большою дорогою, бедняк – узкою тропинкой. Первый предлагал второму идти с ним вместе, второй, указав, что на ночь великие двери столицы запираются и богач рискует провести ночь вне города среди разбойников, советовал напротив идти тропинкой, но богач не послушал его; и действительно, последний погиб около города, а второй через небольшую дверь вошел в город и спасся (§ 78). На просьбу Мавии объясниться епископ сказал: если кто тебе показал источник бессмертия, то как следует относиться к ходатаю таковой благодати? Мавия ответил: мы оба пили той воды и я решился быть участником во всяком благе (§ 79). Тогда Феодор вынул евангелие и сказал: вот источник бессмертия, вот дверь, вот путь; только путем его можно войти в жизнь вечную, чрез Господа нашего Иисуса Христа; если ты уверуешь и крестишься, будешь спасен; а Магомет есть предтеча антихриста (§ 80). Епископ пользовался в разговоре языками греческим, сирийским, арабским (Ἰσμαηλιτῶν) и персидским и настолько убедил царя, что тот, сравнив себя с богачом, попавшим в руки разбойников, в царской сокровищнице исповедал христианство. Феодор вручил ему Символ веры на сирийском языке, преподал молитвы и обратил агарянина в христианина, заставив его произнести анафему измаильскому и персидскому лжеучению, Магомету и арианской и манихейской ересям (§ 81). Затем под предлогом охоты царь с епископом, его племянником Василием и тремя своими верными слугами – Аланами (οἰκέτας ἐξ Ἀλανῶν καταγομένους) отправился на берега Тигра, где Феодор после молитвы крестил Мавию и во крещении нарек его Иоанном; восприемником его был агиограф Василий. Потом были крещены три слуги; восприемником первого был сам царь, второго – первый новокрещенный слуга, третьего – опять Василий. Рабы царя стали теперь его братьями. По возвращении в город, епископ отслужил в сокровищнице службу и приобщил их. Иоанн дал Феодору много денег (χρυσίου χρήματα πολλά) с просьбою раздать их по церквам и нуждающимся (§ 82). Епископ научил его молитвам и жизни христианской (§ 83). Иоанн пожелал иметь часть Животворящего древа; Феодор просил его написать о том послание византийскому императору и обещался отнести его в Константинополь. Царь написал письмо с извещением о своем крещении и с памятною просьбою, одарил епископа поистине царскими дарами и отправил его в Константинополь, где царствовал тогда Михаил с Феодорою Августою (§ 84).

Через много дней Феодор прибыл в столицу, передал письмо царю и Августе и был принят радушно. В Константинополе он прославился даром чудес и исцелял многих, одержимых разными недугами, чрез возложение рук и помазание перстью святого Гроба (ἐπιχρίσει τῆς κόνεως τοῦ ἁγίου τάφου). Цари полюбили его и считали своим духовным отцом. Царица, страдавшая помрачением зрения,⁵⁹⁶ обратилась к нему и получила исцеление от нового Савы; «и святейший (ὁ ἁγιώτατος) патриарх отнесся к великому Феодору с большою честью и дружбою и заявил, что очень полезны ему его речи». Цари дали ему много даров для раздачи бедным и церквам, золотую раку, украшенную многоценными камнями и маргаритами, с золотым ключом, с животворящим древом, составленным из трех древ: кедра, певка и кипариса;⁵⁹⁷ в послании к персидскому царю, подписанном золотом и запечатанном золотою печатью, Иоанн назывался сыном Авраама, а не Измаила, Сарры, а не Агари. Получив много даров, Феодор помолился «во всех церквах» столицы, и напутствуемый патриархом и царями, исцеляя недужных, прибыл в Едесу. В храме он преподал мир народу, посетил столпника и рассказал ему о его брате, передал ему о своих деяниях, навестил инокинь и помолившись в храме (ἐν τῷ σηκῷ) св. Георгия, преподал благословение настоятельнице и затворнице; вернувшись в свою епископию, он на другой день в воскресенье отслужил в церкви литургию. Манихеи и Несториане были уже православными. Произнеся поучение, он роздал много денег бедным; и управив церковь Едесскую, отправился в Вавилон, послав из Константинополя Василия сообщить персидскому царю о скором возвращении епископа (§ 85).

Иоанн несказанно обрадовался приезду епископа, пригласил его в тайную сокровищницу вместе с тремя новокрещенными, принял раку с Древом, украшенную изображением Христа, и со слезами целовал святыню; затем он поместил её в золотом кивоте и собственноручно зажег пред нею неугасимую лампаду; называл Феодора спасителем и благодетелем; познакомился через епископа с письмом византийского императора и расспрашивал его «обо всех дорожных происшествиях и о событиях в столице, случившихся с ним» и исполнился божественным утешением. С того времени епископ творил много знамений в Вавилоне к радости православных и к зависти Иудеев и Измаильтян. Один из главных Иудеев, законник, вознегодовал, видя процветание Христовой церкви, подкупил многими богатствами главного судью и настоял перед царем о необходимости – публичного диспута о вере между христианами и иудеями (§ 86). Иоанн, уверенный в победе христиан, согласился на диспут. Митрополиту дано было знать, чтобы он готовился к состязанию. Феодор успокаивал царя (§ 87). В назначенный день собралась громадная толпа христиан, персов, сарацин и евреев. Царь сидел на престоле, окруженный сановниками. Главный еврей обратился к царю с речью, в которой указывал, что Бог прославил царство Персидское, покорил ему врагов – Галилеян и, изгнав их из Иерусалима, поставил обладателями над страдами Персов (§ 88). Затем произнеся хулу на Спасителя и на христианскую веру, он пожелал ответа от митрополита; но Феодор заметил, что еврей недостоин, чтобы с ним беседовал митрополит, вступил сам в состязание и чудесным образом лишил еврея дара языка (§ 89). Иудеи были посрамлены, многие из сарацин, евреев и персов крестились. Царь, разгневавшись на еврея, велел бить его воловьими жилами и заключить под стражу; остальных иудеев также били и выгнали из собрания (§ 90). Через три дня еврей исповедал свое заблуждение, написал Феодору письмо раскаяния, крестился от руки архиепископа и снова получил дар языка. Царь обрадовался крещению еврея и одарил его подарками (§ 91).

Вскоре Феодор пожелал опять видеться с пустынником и сообщил об этом царю. И сам Иоанн захотел посетить отшельника и удостоиться его благословения. Епископ одобрил эту мысль и заметил: когда ты увидишь его, он сообщит тебе будущее как настоящее. Под предлогом охоты царь с Феодором, Василием, тремя слугами и множеством народа отправился на ловлю диких зверей, но затем со своими близкими скрылся в пещере. Старец – пресвитер приветствовал прибывших и поздравил царя с избавлением от власти мрака (§ 92). После душеспасительной беседы он пригласил их в самую пещеру, где была приготовлена трапеза из хлеба, сочива, маслин и овощей. Царь удивился предведению старца, приготовившего заранее трапезу для гостей, знавшего наперед об исходе диспута. После вкушения пищи царь заметил: «вот, клянусь истиною, уверяю вас, духовный отче, что никогда во все мое царствование пища и питие не были так сладки в моей гортани, как эти, ныне предложенные мне, – ты царь, а я и убог беден⁵⁹⁸». – По одной повести X века нечто подобное рассказано про имп. Феодосия II: «старец расквасил хлеб и влил уксус и (деревянное) масло; царь ел и пил воду; и говорит монаху: блаженны вы поистине мнихи, не знающие заботь мирских; поистине говорю тебе, отче: я родился во дворце, но никогда не вкушал хлеба и питья с удовольствием, как ныне». На это старец ответил: да даст тебе Господь унаследовать истинное и непреемное царство (§ 93). Пред прощанием епископ просил старца благословить царя; отшельник, сотворив молитву (§ 94), сказал царю, что наступает время подвига и радости страдальцам, что все святые желали иметь общение с Богом, что перенесшие мученичество удостоились небесных венцов; повестями (ἱστορία) о них пополнены все сочинения и книги. Говоря о современных отшельниках, старец, знавший их лично, заметил: «во внутренней Индии, на берегах Красного моря, при впадении в него реки Ганга, находятся жилища слонов, единорогов, львов, рысей (παρδάλεων), аспидов и драконов; на границе гор Архона и Ирхана находятся прежние сосуды (πίθοι), произведения древних людей, не просто стоящие, но лежащие на боку. Многие из тамошних христиан, богатые и бедные, оставив все мирское, роздали имущества бедным и в одних ризах поселились в этих сосудах», питаясь травами и зелием (§ 95); дикие звери у них стали как бы овцами и волами; лукавые духи не могли причинит им вреда (§ 96). И много говорил на эту тему пустынник (§ 97). Царь с умилением слушал беседу и обещал следовать ей. Он предложил старцу много денег, но тот отказался, прося раздать их бедным (§ 98). Простившись со старцем, Иоанн в беседе с Феодором много дивился святости отшельника. Присоединившись к воинам и охотникам, наловившим много зверей, царь вернулся в город, но не забывал еремита: то посылал к нему одного из своих слуг, то сам к нему ездил (§ 99).

Однажды Иоанн передал Феодору, что неизвестность смертного часа его беспокоит, что он не в силах скрывать свою новую веру, и посоветовал епископу отправиться в Иерусалим, раздать там его деньги св. церкви и Живоприемному Гробу, остальным церквам, монахам и бедным, затем отправиться в свою епархию; если ты тогда, прибавил царь, узнаешь, что я жив, то приходи ко мне в Вавилон, а если я уже умер, то не ходи сюда и помни о своем духовном сыне (§ 100). Епископ поощрял его в его намерении, хваля желание отрешиться от временного и преходящего и стремление к вечным и бессмертным благам (§ 101). Царь наградил Феодора за службу деньгами: дал 10 кентинарий золота, 20 кентинарий серебра, велел воинам охранять его, а архисатрапам принимать его с честью; кроме того Иоанн передал епископу и честный крест, принесенный из Цареграда; возьми его, сказал царь, и если тебе нужно будет снова прийти ко мне, ты принеси его обратно; если же узнаешь о моей смерти, сохрани крест у себя (§ 102). Феодор простился с царем и велел собираться в путь. Он помолился в церкви, беседовал с митрополитом и по возвращении в гостиницу получил вечером от царя через одного из его слуг «честные дары для св. Воскресения Христова, золотые сосуды, украшенные честными камнями, и ризы, истканные золотым бисером, а равно драгоценные дары и для церкви Едесской» (§ 103).

Через два дня епископ со свитою покинул Вавилон. Прибыв на короткое время в Едессу, Феодор с Василием отправились в Иерусалим, поклонились Воскресению Христову, были радушно приняты патриархом; царские дары приложили св. престолу и известную сумму денег принесли в дар «матери церквей» (τῇ μητρὶ τῶν ἐκκλησιῶν) и остальным храмам. Вскоре епископ посетил лавру св. Савы, приветствовал братию и каждого наделил деньгами.⁵⁹⁹ Обойдя «все монастыри», оказав вспомоществование каждому из них, епископ вернулся в Иерусалим, роздал довольно денег бедным для молитвы за царя (Персидского). Затем он прибыл снова в Едессу и по дороге посетил в Антиохии патриарха, для церкви которого пожертвовал много золота и серебра, монастырь св. Симеона и окрестные обители, всюду раздавая деньги бедным. В Едессе он ждал своего диакона, оставленного им в Вавилоне (§ 104). «Доселе, замечает агиограф, хождение и путешествие преподобного» (§ 105).

Между тем Иоанн, узнав, что Феодор роздал деньги в Иерусалиме на помин его души, решился сбросить с себя маску притворства. Созвав всех сановников, он объявил, что скоро умрет, и просил всех без исключения явиться на другой день на равнину (§ 106). Глашатаи взывали о сборе всех ἐν τῷ πεδίῳ τῶν ἀδνουμίων. Царь всю ночь провел в молитве и рано утром, пригласив христианского священника, причастился св. Таин вместе с тремя своими слугами. Затем в богатых ризах верхом на коне он отправился в указанное место, где собралось громадное множество персов, израильтян, иудеев и христиан. Взойдя на высокий трон, в виду всего народа, он дал знак к молчанию и объявил громогласно: «послушайте, персы все, агаряне, евреи и избранный христианский народ! Я – христианин и имя мне Иоанн; исповедую Отца и Сына и Святого Духа, триипостасное и единодушное едино Божество...» (§ 107). При этом он вынул честный крест, золотой, с драгоценными камнями, поднял его на высоту и обратившись к востоку, трижды поклонился, поцеловал крест и произнес: «Кресту твоему поклонимся, Христе»... (§ 108). Вслед за ним исповедали христианство и три его слуги. Народ оцепенел от удивления, потом подобно свинье заскрежетал зубами и бросился на царя с мечами и железными копьями. Три слуги стали защищать Иоанна и были умерщвлены; со словами «да погибнет изменник веры» умерщвлен был и сам царь; бездыханное тело его подвергалось побоям (§ 109). Иоанн скончался μηνὶ μαΐῳ τριακοστῇ, по другому списку: τριακαιδεκάτῃ, в славянском: в 3-й день (§ 110). Христиане разбежались, боясь мщения народа. Тело мученика валялось на месте весь день. Ночью святой явился архисатрапам с требованием отдать его тело христианскому митрополиту, в противном случае грозил гибелью всем. Те не посмели ослушаться. Один из епископов митрополита взял тело мученика и царя и с подобающею честью положил его в храме вместе с телами трех слуг. Господь прославил их мощи даром чудес, вследствие чего много Персов и Агарян перешли в христианство. В ту же ночь Иоанн явился и епископу Феодору в белых ризах и с венцом на голове, украшенным камнями и маргаритами, и сказал: исповедав перед всеми Христа, я убит Персами и душа моя унаследовала блага, тобою возвещенные, молю Господа поскорее соединиться с тобою (§ 111).

Феодор, обсудив видение, отправился к столпнику Феодосию, и оба они убедились в скорой кончине епископа. Между тем из Вавилона прибыл диакон и рассказал подробности о кончине царя Иоанна. Вскоре Феодосий по откровению узнал о кончине своего брата, еремита Иоанна, и вслед затем скончался и сам. Феодор вынес со столпа и положил мощи его в храме (τέμενος) св. Георгия; от них стало совершаться много чудес (§ 112). Едесский епископ с того времени стал грустить, все плакал по царе Иоанне и столпнике Феодосии, молился и только раз в неделю вкушал пищу; раздал все имущество бедным и исцелял больных через возложение рук. Молва о чудесах его быстро распространилась «по всей Месопотамии и Сирии»; много приходило к нему недужных и получало исцеления. Много измаильтян он обратил в христианство, многих несториан, севириан и последователей Манеса склонил к православию (§ 113). Через три года по кончине Иоанна он снова его увидел: Иоанн именем Христа звал его к себе. Феодор, собрав свою паству и укрепив её в вере (§ 114), затем ушел в Иерусалим, со слезами целовал пол храма Воскресения Христова, обнял Живоносный Гроб, роздал имущество бедным и удалился в лавру св. Савы. Поселившись в прежней своей кельи, он через три недели заболел и умер с молитвою на устах и с крестом на груди. Настоятель дал знать об этом Иерусалимскому патриарху. Последний со множеством народа прибыл в лавру. Чудеса при гробе святого совершались беспрестанно. С песнопениями тело Феодора было положено в раку близ родственника его, мученика Михаила, 19 июля (в славянском: 9-го). «Василий же, перенеся тяжелое сиротство и лишившись великого содружества, γραφικῶς εἰπεῖν, влечет жизнь скорбную и не благополучную (οὐκ εὔδρομος), как отделенную от святого; не знаю, как она кончится после его руководительства, но да будет лучше молитвами его. Досюда посильный мой рассказ; конечно, он ниже своего назначения (достоинства), но восполняет любовь к доброму отцу и оставляет потомкам на пользу некое краткое начертание его жизни». В славянском прибавлено: «мало нечто от жития его написав, по достоянию же и по подобию, яко же бе преподобный, никто же сказати возможет» (§ 113).

Не смотря на значительное количество в Житии хронологических дат вопрос о времени рождения и кончины Феодора остается все-таки не вполне ясным. В возрасте 20 лет он ушел в Иерусалим и в лавре св. Саввы подвизался 24 года,⁶⁰⁰ после чего был рукоположен во архиепископа, что, как сказано, относится к 836 году. Хиротонисанный 43 лет от роду, Феодор мог родиться около 793 года. Крещен были, в 795-м, в 798 отдан в ученье, в 811 потерял отца, в 812 мать, в 813 удалился в Савину лавру, в которой подвизался до 836 года, когда сделался владыкою Едесским. Потрудившись для своей паствы и для обращения в христианство Мавии от 6 до 20 лет, Феодор в период вообще 842–856 г. прибыл в Константинополь. Рамки эти можно сузить на следующем основании. Крещенный Мавия принял имя Иоанна едва ли случайно: при обращении в христианство крещаемое лицо называлось обыкновенно именем своего ближайшего владыки. Богорис принял имя Михаила, Ольга – Елены, Мустафа Челебей – Ионы (Иоанна Грозного) и пр. Если и в данном случае была эта неслучайность имени, то очевидно, что Мавия крестился при Иерусалимском патриархе Иоанне VI (847–851), так что Феодор был на востоке с 836 до 850-го приблизительно и в Византии в промежуток между 850 и 856 годами. Из Византии он уехал в Едессу, Багдад, Иерусалим и снова в Едессу. Пережив тремя годами царя Иоанна, епископ скончался в Савиной лавре в июле месяце. Обыкновенно для круглого счета время кончины св. Феодора относят к 850-му, но гораздо вернее относить её к 860-м годам. Довольно бы одного имени Иерусалимского патриарха, совершавшего отпевание, чтобы точнее знать год кончины Феодора, но Василий поскупился прибавить к житию лишнее слово.⁶⁰¹

Наиболее интересным известием Жития является личность Адрамелеха и крещение персидского царя Мавии, отношение которого к Адрамелеху не выяснено. Впрочем оно и понятно, ибо оказывается, что халиф-омайяд Абдель-Мелек совсем не был современником Феодора Едесского. Он овладел Персией в 689 г. и хотел для постройки мечети в Мекке увезти колонны из Гефсимании; умер в 705 году.⁶⁰² Василий Емесский очевидно не стеснялся историческою правдою и введя в житие старинную романическую повесть, связал её с современным ему трагическим событием, смертью Михаила, в умерщвлении которого однако нет причин сомневаться. Во времена Феодора и Василия халифом был абассид Мотаваккель (847–861). По арабским сведениям, у него было три сына: Мостансир, с 850 г. правитель Ерака, Гежаза и Ямана, а с 861 г. Мотац, правитель Хорасана и позже также халиф (866–869), и наконец Моавид, правитель Сирии; известно также, что в 866–867 году Мотац приказал задушить в темнице своего брата Моавида, за что, летописи умалчивают. Нет основания не доверять арабской хронологии; возможно, что Moavid (Μαυίας) действительно погиб в 866–867 г., можно допустить, что он убит именно за переход в христианство, но тогда придется признать, что после поездки в Константинополь Феодор долго жил в Едессе, Иерусалиме, Савиной лавре и в Багдаде, что Моавид-Иоанн не был самостоятельным государем Вавилона и очень долго скрывал свое христианство (по крайней мере 16 лет) и что Феодор скончался в конце 60-х годов IX столетия.

Повесть об иноке Михаиле представляет собою прение христианина с жидовином. После исследований акад. А. Веселовского трудно уже сказать что либо новое по этому предмету, хотя она и осталась ему неизвестною.⁶⁰³ Феодор Киринский при Диоклитиане обличал евреев и эллинов, Иустин мученик иудеев, Ипполит Римский иудеев, Иероним иудеев, Иоанн Дамаскин иудеев и сарацин, Самона Газский сарацин, Гвалтер и Балдуин иудеев. Любопытно однако, что тогда как позднейшие редакции сказания представляют дело так, что христианин, выпивая без вреда чашу яда и переспоривая жидовина, служит предметом почитания сарацин и христианам даруются разные льготы от сарацинского царя, – здесь этот христианин, препревший жидовина, усекается мечем и христиане не получают ничего, кроме тела мученика. Но христианин становится предметом почтения и христиане получают льготы от сарацинского царя при новой обстановке, когда сам царь принимает крещение. То, что в позднейших повестях представляет единство лиц и места (напр. Каншу Гаври – Иоаким – Египет), здесь изложено в двух отдельных сказаниях: Адрамелех – Михаил – Иерусалим и Мавия – Феодор – Вавилон. В вопросе об отношении этого сказания к известным уже версиям не определить, впервые ли записаны подобного рода повести в IX веке и именно в житии Феодора, или Василий Емесский пользовался ими из вторых-третьих рук, приноравливая уже готовое содержание к описываемым им лицам. Как видно и из рецензии А. Васильева, Василий вписывал в житие Феодора легенды, относящиеся к событиям более ранним; стало быть вопрос о первоисточнике остается открытым. Прение христианина, кончающееся его мученичеством, есть самый древний сюжет христианской апологетики, близко соприкасающийся с Acta martyrum, в позднейших же легендах виновник торжества христианской веры делается предметом особенного почитания со стороны по крайней мере некоторой части неверных. Первая легенда в житии несомненно древняя, другая восходит к IX веку.

Легенда о крещении восточного царя была очень распространенным мотивом в византийской и отсюда в древне-русской литературе. Крещение принимали: римский царь Карин (284) от рук Космы и Дамиана (1 июля), сарацинский князь Аламундар (VII в.), другой князь, получивший имя Онуфрия, третий князь с именем Пахумия, персидский царь Мавия-Иоанн, анонимный царь Цареградского анонима (ок. 1320 г.), египетский царь Μίναζ и т. д. Весьма любопытно, что повесть об анонимном царе, как мы показали,⁶⁰⁴ носит явные следы подражания житию Феодора: та же продажа рукоделья на торгу, тоже путешествие епископа Ренедийского (Венедийского) в Царьград и рассказ о нем, тоже томление царя и желание избавиться от власти сея тленные; трагическая развязка жития впрочем видоизменена анонимом, который вообще избегает тяжелых сцен. Василий Емесский без сомнения читал в детстве о просветительной деятельности своих Едесских епископов, напр. Варсимея, который крестил язычника Сарвила, затем погибшего за исповедание христианства.⁶⁰⁵ Предания и рассказы о былых временах оказали на него по-видимому сильное влияние и воспитали его фантазию, которую он проявил и в своем агиографическом труде.