XIV. Праздник Успения

Настало время светлых торжеств для первопрестольного Киева и день предпразднества Успения Пречистой Девы, Которая искони утвердила дом Свой на горах Киевских. ее честному Собору по Рождестве Бога Спаса праздновала древнейшая Десятинная церковь, а в св. Софии величается самое рождество Пречистой Матери; наконец и в лавре Печерской с великою радостью духовною чествуется день ее Успения; ибо сохранившая девство в рождестве. и в успении не оставила мира, молитвами Своими спасая от смерти души наши. – «Людие предъиграйте, воспевает Церковь, руками плещуще верно, и любовию соберитеся, днесь радующеся и светло восклицающе вси веселием: Божия бо Мати имать от земных к вышним приити славно, Юже песньми присно, яко Богородицу славим.» Но в тот же день и другое воспоминание церковное, близкое сердцу лавры: перенесение честных мощей преподобного отца ее Феодосия Печерского, и ему поет собранная им паства: «наследник отцев быв, преподобие, тех же последовал еси житию, учению, нраву и воздержанию, молитве же и предстоянию; тем, яко имея дерзновение к Господу, прощение прегрешений и спасение испроси вопиющим ти: радуйся отче Феодосие.»

Митрополит, неутомимый на молитву, совершив накануне божественную литургию в дальних пещерах, где были обретены нетленные мощи св. Феодосия, как бы следуя духовно за их перенесением, опять священнодействовал в том храме, куда внес их некогда с великим торжеством собор епископов Русских; утешительно было слышать над самою ракою преподобного молебный глас к нему о заступлении собранного им стада и Церкви, которая прежде всех своих праведников его первого причла к лику святых. Вечером того же дня другое, более торжественное служение совершилось в соборной церкви: погребальная всенощная Успения Богоматери, частью своих молитв и обрядов напоминавшая глубокую утреню великой субботы.

«О дивное чудо! восклицает изумленная Церковь, духовно созерцая с ликами ангельскими, како Дева восходит от земли на небо, – источник жизни во гробе полагается и лествица к небеси гроб бывает: веселися Гефсимание, Богородичен святый доме: возопием верные, Гавриила имуще чиноначальника: благодатная радуйся, с Тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость.»

«Дивны Твои тайны, Богородице! Вышнего престол явилася еси, Владычице, и от земли к небеси преставилася еси днесь: слава Твоя боголепная, богоподобными сияет чудесы: девы с Материю Царевою на высоту вознеситеся; благодатная радуйся, с Тобою Господь, подаяй мирови велию милость.»

«Твое славят успение Власти и Престоли, Начала и Господствия, Силы и Херувими и страшнии Серафими, радуются земнородные, о божественной Твоей славе красящеся; припадают Царие со Архангелы и Ангелы и воспевают: благодатная радуйся с Тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость. »

Вся пространная церковь лавры наполнена была народом, стекшимся из дальних краев России на сие священное торжество: открылись царские врата для полуелея: Митрополит с двумя епископами, шестью архимандритами и всем клиром, в полном великолепии своего сана, вышел на средину церкви величать Честнейшую Херувим. Началось стихословие семнадцатой кафисмы: «блажени непорочны, в путь ходящий в законе Господнем», подобно, как то бывает над плащаницею Божественного Сына Пречистой Девы в день Его гробового покоя, и Святители трижды обходили церковь с кадилом в руках, по чину великой субботы. Спустилась пред царские врата и чудотворная икона Богоматери после шестой песни ее трогательного канона; Владыка, окруженный духовным собором, подобно Апостолам, сошедшимся на Сион для погребения Матери Слова, читал в слух всей церкви торжественный акафист ее Успения, как бы пред лицом самой Царицы небесной, и во всех сердцах отзывалось ангельское приветствие: «радуйся Обрадованная, во Успении Твоем нас не оставляющая!»

В глубокую полночь окончилась всенощная, и величественно было видеть обратное шествие Митрополита из собора в свои кельи в сопровождении клира, который освещал путь его во мраке при густом реве всех колоколов лавры. На следующее утро, в самый праздник Успения, после водоосвящения, преосвященный викарий со всем духовенством, предшествуемый хоругвями и иконами, совершил крестный ход вокруг лавры, начиная от северных врат ее, мимо святых, и до пещерных; он останавливался пред каждыми вратами для литии и окроплял древние стены и толпу богомольцев. Митрополит священнодействовал сам божественную литургию, с таким же духовным торжеством, как и всенощную, при том же числе сослужащих епископов и архимандритов, и сказал назидательное слово, приличное торжеству дня. С большим утешением всегда внимал я его проповеди, потому что он говорил без приготовления, большею частью на текст дневного Евангелия, которое диаконы держали пред ним отверстым у амвона, а он, опираясь на свой посох, изливал в простой речи свое сердце, проникнутое любовью к Господу Иисусу. Его святое имя беспрестанно слышалось в устах святительских, и сие невольное повторение, проистекавшее от пламенной веры, производило сладкое впечатление на душу. Я видел людей всякого звания и возраста, глубоко тронутых проповедью, которая не заключала в себе изысканной витиеватости, но ее красноречие вытекало из сердца, и потому находила она себе отголосок.

Многочисленные столы для нищей Христовой братии накрыты были кругом всего собора: Митрополит, возвращаясь в кельи, благословил их на вкушение пищи; но набожная толпа более жаждала пастырского благословения, нежели трапезы, и теснилась около него больше, чем вокруг столов. Всеми уважаемый начальник того края, с властями светскими и духовными, собрались в кельи преосвященного приветствовать его с общим торжеством лавры и Киева: он пригласил желающих на братскую трапезу в церковь Петра и Павла, и патриархальный обед сей, при обычном чтении и возношении хлеба в память Пресвятой Девы, напоминал древние времена Церкви. – Так окончилось торжество.

Я воспользовался остатком вечера, чтобы проститься с моими Киевскими знакомцами, которые столь радушно меня приняли, потому что на другой день уже готовился в обратный путь. Хотя собирались тучи и полился дождь, не хотел я однако оставить Киева, не посетив еще однажды любимой моей церкви первозванного Апостола. Я обошел в последний раз кругом ее живописной паперти, быстро обегая взорами окрестность, омраченную непогодою, взошел и во внутренность храма во глубину алтаря: там все было тихо и мрачно; в уединении помолился я моему Ангелу, просветителю пашей отчизны: когда же опять вышел на паперть и стал спускаться с ее высоких ступеней, багровый свет проглянул из-за черных туч над горою Олега; – там садилось солнце!

Праздник нерукотворенного образа Спасова встретил я на молитве в ближних пещерах и, отслушав там последнюю литургию в церкви преподобного Антония, простился с ликом праведников, почивающих под его сенью. Уже все было готово к моему отъезду: добрый Владыка удержал меня еще на трапезу, потом привел в свою прекрасную молельню и, благословив иконою Успения и преподобных, сказал: «мы простимся там, где и свиделись; сядь и посмотри еще однажды на духовные сокровища ближних и дальних пещер: насладись в последний раз сим великолепным зрелищем, чтобы оно глубже впечатлелось в твоей душе, и потом мы помолимся.» – Молча, сели мы друг против друга, я смотрел в окно, по все казалось мне в тумане, потому что невольная слеза застилала предо мною очаровательные виды. «Теперь время», сказал, поднявшись, Владыка и осенил меня крестом: «Бог да благословит жизненный путь твой!» Внутреннее смущение лишило меня слов; так мы расстались. Радушный мой спутник, отец Антоний, и отец наместник, благосклонно меня принявший в лавру, провожали меня до св. ворот. Там пред ликами преподобных ее основателей наместник окропил меня святою водою и молитвенно вывел за ограду. С сердцем, исполненным грусти, оставил я святую обитель, и стал спускаться к Днепру по горам Киевским в сопровождении одного из сослуживцев прежней военной жизни, который накануне приехал в Киев, чтобы увидеться со мною после долгой разлуки. Мы вспоминали о лучших днях молодости, и настоящее казалось для нас бледно пред минувшим: в дружеской беседе нам не заметно было, как перешли мы длинный Днепровский мост; я простился с ним по ту сторону реки, уже в пределах Черниговских. – Так много впечатлений нечаянно стеснилось в душе моей в последнюю минуту расставания с древнею столицею.

Медленно подвигался я по глубокому песку вдоль берега до новой дороги, имея пред собою великолепное зрелище Киева. Вечернее солнце, беспрестанно выглядывая из-за дождевых облаков, бросало яркие лучи на его бесчисленные храмы и на окрестные горы и долины с чудными переливами света и мрака, как искусный художник, последними резкими чертами гениальной кисти довершающий главные предметы своей картины. Вся священная лавра облеклась в одну белую ризу, которой пышные воскрылия широко расстилались по зеленым коврам Печерским. Она увенчала златыми митрами многоглавное чело свое, и, как фимиам кадильный, поднялся от нее легкий туман; – казалось, сонм святительский на молитве; открылись и медные уста ея... голос их, считая время, вещал о вечности! – Не мог я оторвать взоров от сего очаровательного вида, хотя уже быстро мчался по большой дороге, доколе все не исчезло в чаще леса; но с каждого пригорка через верхи дерев мне опять являлась та же великолепная картина в умаленных размерах; долго еще подымался на горизонте царственный скипетр державного Киева, колокольня Печерская; наконец и она скрылась, осенив меня златым крестом своим.

1843.