12 Июня. Понедельник. В Пантелеймоновском монастыре.
Сегодня утром искупавшись, поспешили в соборный храм, где по случаю празднования памяти св. Петра, родоначальника афонского монашества, началось торжественное богослужение. Собор был полон народом, но, главным образом, иноками; посторонних было не особенно много. Иноки стояли в своих стасидиях, которые, впрочем, тотчас же были уступлены нам, как мы только вошли в храм. Преосвященный стоял в настоятельской стасидии. Служил сам настоятель с многочисленной братией. Настоятель – в митре, увенчанной крестом. Богослужение совершается на славянском языке. Поют иноки большей частью по нотам, довольно стройно, хотя и не особенно гармонично. Собор мал для такого большого монастыря, как Пантелеймоновский, но очень светел. Он – не старый, заложен в 1812 году. Стеной разделен на две неравные части: притвор, поддерживаемый четырьмя громадными мраморными колоннами, в. котором, по афонскому обычаю, совершается полунощница, девятый час и повечерие, и самый, храм, опоясанный с трех сторон галереей, поддерживаемой восемью мраморными колоннами. Главный большой купол собора покоится на четырех мраморных колоннах, с капителями очень тонкой работы. От купола, вровень с его объемом, на плоских цепях спускается огромный медный круг, в связь которого входят двуглавые медные орлы и иконы. Сверху круг устанавливается восковыми свечами. В средине его висит большое русское, гроздеобразное паникадило, а с четырех наружных сторон крестообразно расположены меньшие паникадила. Это – греческий хорос. В воскресные и праздничные дни, во время выхода на средину священнодействующих, хорос с зажженными паникадилами слегка раскачивается и описывает большие круги в воздухе, от чего получается сильный, хотя и несколько театральный эффект. Иконостас – деревянный, но сплошь вызолоченный, с прекрасной и богато украшенной иконой св. Пантелеймона. Особенно старых икон в нем нет. Стены собора украшены недурной, но ничего особенного не представляющей живописью. Единственно, чем она обращает на себя внимание – это своей, так сказать, жизнерадостностью: сухих, строгих, схематичных лиц византийского подлинника здесь нет. Лики святых здесь – степенные, благоговейные, и только.
После обедни был отслужен молебен св. Петру Афонскому. Богослужение кончилось раздачей антидора. Из церкви Преосвященный последовал в архондарик, куда и мы приглашены были, и нам предложено было глико и чай. После этого, с балкона любовались чудным видом на Архипелаг. Море давно уже успокоилось. Солнце, светившее с высот голубого безоблачного неба, отражалось своими лучами в спокойных водах залива и слегка серебрило их; вдали, гордо поднимая к небу свои хребты, темнели горы, окутанные сероватой дымкой.
– Экая благодать-то у нас, – говорил от. К, заметив наше восхищение, – как тут не славословить вечно Творца и не сказать: дивны дела Твоя Господи, вся премудростью сотворил еси!
Подкрепившись чаем, мы затем, под руководством о. настоятеля, все вместе во главе с Преосвященным подробно знакомились со всем монастырем, который является первым и единственным на Афоне русским монастырем, хотя и не первым местом поселения русских на Афоне, – о чем сохранились точные исторические сведения. Время появления русских иноков на Афоне точно неизвестно. Можно предполагать, что вскоре, после принятия христианства, русские стали приходить для поклонения на св. гору, которая в 10-м веке уже служила средоточием монашества и славилась на всем Востоке святой жизнью своих подвижников, и некоторые из паломников, как например Антоний Печерский, оставались здесь. Но несомненно, что русские иноки были на Афоне во 2-й половине 12–века, так как в 1169-ом году они, живя в монастыре Ксилургу, чрез своего игумена Лаврентия, обращались с просьбой к Проту (главное управление) св. горы о том, чтобы он дал им свою самостоятельную обитель. Прот уважил их просьбу и дал русским обитель св. Пантелеймона, называвшуюся тогда обителью Фессалоникийца, что бы она, как говорится в грамоте Прота, данной 15 августа 1169 г., «восстановлена была ими, обстроена на подобие крепости, возблестела и укрепилась.... чтобы они (т. е. русские иноки) имели ее и распоряжались ею во все последующие непрерывные времена самоправно и властно, сделали ее истинным монастырем». (Акты русского на Афоне монастыря св. великомученика Пантелеймона, Киев. 1873 г.). Так возник на Афоне первый русский монастырь. Это, так называемый, старый или нагорный Руссик. Этот монастырь никогда особенно не процветал, хотя и пользовался поддержкой сербских царей, а после свержения монгольского ига – и русских государей. Во время первого своего посещения Афона, в 1725 году, Барский нашел его осиротелым и убогим, а через 10-ть лет им завладели греки «умалившимся российским монахом», как говорит Барский (Втор. пут. СПБ. 87 г. 296 стр.), «егда стало невольно им входити с своего отечества в чуждия страны». Прежние иноки его переселились в маленький монастырек на берегу моря, недалеко от нагорного Руссика. Из этого маленького монастыря и развился нынешний первый по числу иноков на Афоне громадный Пантелеймоновский монастырь. Но и новый монастырь долгое время находился в плачевном положении и цветущего состояния достиг сравнительно недавно. Устройству его много содействовал первый игумен его Савва и великий драгоман Порты, князь Скарлат Каллимах, получивший по молитве Саввы от св. Пантелеймона исцеление от смертельной болезни; затем иеромонах Аникита (в мире князь Ширинский-Шихматов), поселившийся в 1835 году в Руссике и привлекший сюда много иноков русских. Но все-таки обитель была мало обеспечена и немало страдала от турок во время русско-турецких войн и от греков. Процветать она стала по мере того, как росло ее материальное благосостояние. После Высочайше разрешенного сбора в России пожертвований в 1841-ом году, в монастыре возникли новые храмы: святителя Митрофана, Покрова Пресвятой Богородицы и много других, необходимых для обители зданий. Но особенно плодотворно для обители было путешествие по России в 1862–67 годах с иконой и мощами св. Пантелеймона, совершившими много чудес. После этого обитель стала благоукрашаться и с внешней стороны, и усовершаться с внутренней, имея во главе таких старцев, как Макарий и Иероним. Число ее братии в настоящее время более тысячи. Она устроила Афонский монастырь на Кавказе (Симоно-Кананиский); имеет подворья для паломников во многих городах, богатые метохи (дачи) и пятьдесят пять (в монастыре – 19 и на разных местах монастырской земли – 36) церквей, содержит свои заводы (красильный, кожевенный и другие), имеет иконописную мастерскую с фотографией, портняжные и тому подобные заведения, богатую ризницу и библиотеку.
Знакомство с монастырем мы начали с обзора библиотеки. Библиотекой заведует давно уже известный нам по ученым описаниям афонских книжных сокровищ благообразный старец о. Матфей, любезно показавший нам ее. Она занимает две не особенно больших комнаты и содержится в большом порядке. О. Матфей – живой каталог. Когда В. Никанорович высказал желание познакомиться с одной старинной книгой, о. Матфей тотчас ее нашел, по крайней мере скорее, чем В. Н. успел отыскать ее в каталоге. Профессор Виктор Григорович, посетивший библиотеку Пантелеймоновского монастыря в 1848 году, видел здесь до 60 рукописей и до 500 книг (Очерк путешествия по европейской Турции. Казань 1848 г., 76 с.), в настоящее же время здесь насчитывается до 800 рукописей с X–XIX вв., на греческом и славянском языках, и более 20 тысяч печатных книг, а сама библиотека, по справедливому замечанию профессора Дмитриевского, является одной из самых благоустроенных на Афоне. Ценные рукописи Пантелеймоновского монастыря уже все описаны. Мы долго любовались замечательно изящными миниатюрами, приложенными к одному древнему рукописному пергаментному евангелию XI века. Печатные книги преимущественно богословского содержания, – есть очень ценные. Но есть книги и по другим отраслям знаний: исторические, литературные, естественнонаучные; выписываются и журналы, почти все духовные. Книги расположены по отделам, в отдельных шкафах. – Из библиотеки нас провели в ризницу. Она занимает одну большую, светлую и чистую комнату. Ризница – не древняя и очень ценных вещей здесь нет. Ризничий показал нам множество новых риз, подаренных монастырю благотворителями, несколько евангелий и икон. Наше внимание обратили на себя две иконы: одна – изяществом работы, другая – оригинальностью. Первая представляет тайную вечерю, высеченную из мрамора, – икона замечательно тонкой работы. Другая изображает символически Св. Троицу в виде треугольника, с объяснением значения каждой стороны углов и диагоналей. – Из ризницы прошли в рухлядную, а затем в трапезную. В рухлядной сохраняется одежда и обувь, предназначаемые для иноков, которые, не имея никакой собственности и своих денег, получают все необходимое от монастыря. Одежда поражает своей простотой. Обувь (туфли) приспособлена для ходьбы по горным тропинкам, усеянным мелкими камнями. Трапезная занимает несколько больших, светлых зал, стены которых украшены ликами святых и событиями из евангельской истории. Когда мы вошли сюда, для братии готовилась трапеза. Столы были покрыты скатертями и на них расставлены графины с красным вином, по случаю праздника, тарелки с маслинами – украшением монашеского стола. Трапеза в монастыре бывает дважды в день, а в понедельник, среду и пяток – один раз в день, и без масла. В западной оконечности трапезы находится место настоятеля, который почти всегда присутствует на трапезе вместе с братией. Отдельная трапеза для иноков строго возбраняется здесь. – В виду затянувшегося долго времени, знакомство с монастырем мы закончили обзором иконописной мастерской, после чего снялись в монастырской фотографии. Иконописная мастерская в монастыре процветает: она едва успевает изготовлять заказы, делаемые ей из России. Много готовых и начатых икон, преимущественно св. Пантелеймона и Божией Матери. Все иконы исполнены прекрасно; написаны колоритно, красиво и жизненно, хотя любитель настоящего византийского иконного письма, конечно, их не одобрит.
Из фотографии пригласили нас в столовую для почетных гостей, где была приготовлена для нас трапеза. Благословлял трапезу Преосвященный. Кроме настоятеля и наместника монастыря за трапезой присутствовали и несколько других братий. Среди нас сидели, между прочим, два инока, с которыми мы тут же и познакомились: о. А. (из рода Киреевских) и о. К. (из князей Вяземских). О. А. еще совсем молодой и очень симпатичный инок. Он несколько лет тому назад кончил Московский Университет, один год слушал лекции в нашей Академии, затем постригся на Афоне в монахи по призванию, которое он чувствовал, по его словам, с ранней юности. Сейчас он простым иноком и по его усталому, изможденному лицу, на котором играет болезненный румянец, видно, что монашеские подвиги даются ему нелегко, хотя сам он не соглашается с этим. Он говорит, что очень доволен монастырем и жизнью здесь, и ничего больше не хочет. На Афон он пошел, по его признанию, потому, что там осуществляется настоящий идеал монашества, как он его понимает: нет заботы о мирском, монахи большую часть времени посвящают молитве и духовному созерцанию, а главное, в Афонском монастыре, есть великое утешение для инока – это обычай причащаться каждую субботу (а кто может – и чаще) Св. Христовых Тайн, делающий инока постоянным общником со Христом. – о. К. принадлежит к другому типу. Это – образованный человек (специальность – астрономия и естественные науки, которые он слушал в Париже, говорит на новых языках), много поживший, как видно по его лицу, носящему следы житейских треволнений, все потерявший в мире и ищущий в монастыре среди чудной природы горы тихого пристанища под старость. Он – схимонах, но связей с миром не порвал. Он интересуется богословской наукой и состоянием духовного просвещения в России; знает труды некоторых из наших профессоров. О. К. мало доволен положением богословского образования в России, хотя, надо сознаться, у него довольно смутные понятия и познания в этой области.... Считая в числе причин неудовлетворительного состояния духовного образования, между прочим, отсутствие надлежащих учебников по предметам семинарского курса, он занят в настоящее время составлением учебника по психологии для духовных семинарий. Из существующих учебников – одни, по его мнению, не научны; другие недостаточно проникнуты христианскими воззрениями и стоят под влиянием таких безбожных западных психологов, как Карпентер (о. К. считает его почему-то безбожнейшим психологом). Предполагаемый же учебник о. К., по его мнению, будет чужд этих недостатков. О. К. уже приступил к исполнению своей мысли и в будущем году надеется выпустить свой учебник в свет, под заглавием «Христианская психология». Он был так любезен, что после обеда прочитал нам в своей келье несколько глав из написанного им. Здесь он говорит о побуждениях, заставивших его приступить к работе. Затем определяет душу, как «частицу божества» и математическими выкладками, в связи с ссылками на естественные науки, старается доказать и духовность ее. Желая всякого успеха автору – иноку, мы опасаемся, как бы и его учебник не испытал участи критикуемых им других учебников...
На Афоне мы могли пробыть только неделю; если бы захотели более, пришлось бы три недели дожидаться парохода. Хотелось пожить в Руссике, где мы нашли необыкновенно радушный прием; хотелось осмотреть и другие монастыри Афона, хотелось подняться за облака на вершину Афона, откуда, по отзывам всех описаний, открывается очаровательный вид на окрестность. Трудно и даже невозможно было сделать все это в такой короткий срок; нужно было сократить свои желания, выбрав что-нибудь одно. Преосвященный, поднимавшийся на вершину горы в первые посещения Афона и посетивший тогда большинство греческих монастырей, теперь наметил для своего посещения наиболее крупные монастыри; болгарский Зограф, Ватопед, Ивер и русские скиты, где собирался служить. К нему присоединились профессора и двое студентов. Один из студентов решился все время пребывания нашего на Афоне провести в гостеприимном Руссике, разделяя монашеские подвиги, а остальные семь человек, во главе с о. Анастасием, собрались подняться на вершину св. горы, затем посетить крупнейшие греческие монастыри; Лавру св. Афанасия, Ивер, русские скиты и некоторые из русских келий.
Из Пантелеймоновского монастыря, напутствуемые благопожеланиями иноков, отправились мы все вместе в 4 часа пополудни в путешествие по горе. К этому времени к пристани подали катер, в который мы и уселись. Преосвященного отравились из монастыря сопровождать – о. Паисий и о. Иорам; нам дали в проводники любезнейшего и добрейшего, как потом оказалось, о. Ивистиона. К компании Преосвященного примкнули о. Сергий Орлов, помощник настоятеля посольской церкви в Константинополе, учитель посольской школы в Константинополе г-н Оссиевский, студент Одесской дух. семинарии и Константинопольский корреспондент Нового Времени г-н Семека.
Катер, управляемый опытными монахами, быстро побежал вдоль берега горы на север к пристани Зографского монастыря, где должен был сойти на берег Преосвященный со своими спутниками. Вскоре за Руссиком на самом берегу моря показался монастырь Ксеноф, обнесенный высокими стенами и похожий на средневековую крепость. Затем проплыли мимо живописно, раскинувшегося на низменной прибрежной скале, среди садов и цветущих рощ, Дохиара, над которым господствует громадный пирг (башня). Наконец и пристань Зографского монастыря, до которого от берега не более получаса расстояния. На берегу высится пирг; в нем устроена церковь во имя Св. Николая и живет несколько братий – болгар; он же служит складочным местом пшеницы и различных хозяйственных принадлежностей.
Тут уже ожидали оседланные мулы, присланные из Пантелеймоновского монастыря. На них и отправился в Зограф Преосвященный со своими спутниками по очень хорошей для Афона дороге, идущей среди дубов, яворов, лип и других вековых деревьев. Скоро показался и самый Зограф. Приближение Преосвященного к монастырю возвещено было несколькими ружейными выстрелами сопровождавших эту компанию кавасов. Затем послышался стройный колокольный звон и скоро показался «живописнейший» Зограф. У монастырской порты встретили Преосвященного о. настоятель Григорий и вся братия, с иконами, хоругвями, крестом. После краткой литии в главном соборе храма, Преосвященный по обычаю приветствовал братию кратким словом и прикладывался к чудотворным иконам и мощам. Последовавший затем осмотр монастыря произвел на всех самое прекрасное впечатление. Он не напрасно называется «живописным».
Местоположение его восхитительное, живописное: кругом богатейшая растительность, дикие дебри и зеленеющие сады, горы, долы и поляны, шумящие потоки... Корпуса отделаны заново, и притом изящно и удобно. Везде чистота, опрятность и удобство. Зограф – исключительно болгарский монастырь. Основание его восходит к более глубокой древности, чем даже Лавры св. Афанасия. Он сначала был не на этом месте, а немного далее, – ближе к морю, но после разгрома турецкого устроился на данном месте между горами, в местности вполне уединенной, вполне соответствующей характеру монастырской жизни. В Зографском монастыре Преосвященный и его спутники ночевали.
Между тем студенты, собравшиеся на вершину Афона, распростившись у пристани Зографского монастыря с Преосвященным, напутствуемые его благословением при пении είς πολλά и тропаря великомученику Пантелеймону, на катере снова отправились вдоль берега Афона назад. Снова миновали Дохиар, Ксеноф, Руссик, проехали мимо Ксиропотама, живописно расположившегося на красивой горной равнине недалеко от Руссика, и Симоно-Петра, точно повиснувшего в воздухе, Григориата, Дионисиата, Св. Павла, приютившихся на прибрежных скалах; с головокружительной высоты смотрели на нас многочисленные кельи и скиты, расположившиеся на южной стороне Афона, и гнездящиеся на голых и отвесных скалах каливы и келии Карули. Все мы настроены были прекрасно; подчинились нашей жизнерадостности и сопровождавшие нас иноки, особенно о. Ивистион, ставший затем положительно душей нашего общества.
– Благословите, батюшка о. Анастасий, чайку выпить, – говорил он, разнося громадные афонские чашки. Мы жару то немножко пугнем, а то сил ведь нет.
Наконец наш катер остановился против пристани Свято-Павловского монастыря. Работавшие на пристани, по знаку о. Ивистиона, подали нам лодки и мы скоро очутились снова на земле.
Было шесть часов вечера, по-турецки 10-ть. Солнце склонялось к западу и косыми лучами слегка золотило спокойную поверхность вод залива св. горы, дремавших в волшебном полусне. У самого берега о громадные прибрежные скалы слегка плещутся и играют прозрачные волны, но плещутся тихо, словно боясь нарушить торжественную тишину, господствующую здесь. Сзади нас, уходя в синюю высь своей заоблачной вершиной, стоит, как какой-нибудь сказочный исполин, самая гора, сосредоточенная и угрюмая, бросающая от себя громадную тень на воды Архипелага. К ней прижимаются своими основаниями несколько меньших гор; зияют между ними громадные страшные пропасти. Кругом нас чудный вековой лес.
Маршрут восхождения на гору у нас таков: до захода солнца дойти до кельи св. Георгия, отстоящей на два часа пути от моря, и там переночевать; ранним утром следующего дня подняться на мулах, которых обещали прислать сюда из Пантелеймоновского монастыря, с передышкой в Богородичном скиту, на вершину, где отслужить божественную литургию. Восхождение на гору мы начали очень бодро, хотя о. Ивистион, постоянно отстававший, советовал не торопиться.
– Скоро, скоро уходитесь, – говорил он, – это только спервоначалу то вы так бойки.
Но пока идти было прекрасно. Нависшие над тропинкой, по которой мы пробирались вереницей, вековые дубы, липы, яворы, защищавшие нас от палящих еще лучей солнца, значительно облегчали восхождение на гору, а открывавшиеся, почти с каждым шагом, с каждым поворотом извивавшейся змейкой по хребту гор дороги все новые и новые виды, и один красивее другого, делали наш путь прямо очаровательным. Вот, то идем мы по отвесу горы и под нами темнеет бездонная пропасть, то поднимаемся на хребет ее и по обе стороны открывается чудный вид на далекое-далекое синее море и громоздящиеся друг на друга причудливые горы с нависшими над безднами скалами, готовыми ежеминутно низринуться вниз; поворот – и мы спускаемся в горное ущелье, по дну которого, журча, бежит горный ручеек; само ущелье – такое глубокое, что туда не проникает никогда луч света; здесь сразу веет на нас прохладой и сыростью; проходит еще несколько минут – и ущелье остается позади, а мы снова поднимаемся в гору, откуда открывается новый вид на окрестность, ярко освещенную солнцем; еще несколько шагов, зашли за вершину одной горы, и на ту же картину легла темная, густая тень. Жуткая, таинственная тишина лишь изредка нарушается падением оторвавшегося сверху камня и монотонным шумом извергающихся по местам из горных ущелий водопадов. Кругом – ни человеческого лица, ни жилья. Одна только, то роскошная, то грандиозная и суровая, но всегда бесконечно красивая природа. Восторгам и восклицаниям нет конца. Но предсказание о. Ивистиона начинает сбываться. Вперед мы подвигаемся очень медленно, и страшно все устали. Ноги начинают подгибаться, камни выскальзывают из-под них, и каждый шаг требует усилий и напряжения. Уже 8-мь часов, солнце моментально скрылось за морем и темная южная ночь опустилась над горой, потемнело небо, загорелись звезды, повеяло прохладой. Мы начинаем отчаиваться дойти сегодня до кельи св. Георгия. О. Ивистион утешает малодушных, говоря, что келья рядом; но ее все нет и нет, а дорога поднимается все выше и выше. Наконец, к радости нашей, блеснул огонек, как будто недалеко, – но не тут-то было. Рядом с дорогой пропасть, через которую нельзя перебраться. Догнавший нас о. Ивистион объяснил, что это – калива; здесь живут два молдаванина – монаха; калива рядом, но подойти к ней действительно нелегко. Мы хотели было все-таки идти ночевать к молдаванам, не надеясь дойти до кельи св. Георгия, но о. Ивистион убедил нас, что у молдаван мы не найдем, может быть, даже куска хлеба, а до кельи св. Георгия – рукой подать. Действительно, за каливой молдаван скоро блеснул огонек снова. Мы достигнули цели. Труд, потраченный на восхождение, был в значительной мере искуплен тем гостеприимством, с каким нас встретил настоятель кельи, о. Георгий. Это – чрезвычайно простой и радушный человек. Он встретил нас, как своих старинных знакомых, которых давно поджидал, хотя и не знал о нашем приходе, так как мулы, которых обещали прислать сюда Пантелеймоновцы, еще не приходили. Братия уже спала. Он поднял всех на ноги. Предложил переодеться. Это предложение было, как нельзя более, кстати. На нас не только рубашки, но и все нижнее белье и верхняя одежда были мокры от пота. Все наше белье и кители забрали сушить, а нас облекли в длинные, похожие на женские, монашеские рубашки и дали пояса. Некоторые надели монашеские подрясники. В таких оригинальных костюмах мы и уселись за ужин, которым, не смотря на наш протест, угостил нас о. Георгий, все время просивший извинения за скудость трапезы, которая хотя и не отличалась особенно богатством блюд, но искупалась чрезвычайным радушием добрейшего хозяина о. Георгия. После ужина с большим удовольствием улеглись спать. О. Георгий обещал разбудить нас в 4 часа, чтобы подняться на гору до жары, обещая вместе с тем дать и мулов своих, если не успеют придти Пантелеймоновские.