11 Июня. Воскресенье. На Афон.

Встали рано, чтобы увидать Дарданелы. К ним пароход пришел часов в пять утра и дожидался до шести, когда турецкая стража привезла с берега пропуск на проезд чрез пролив. Если бы пароход пошел Дарданелами, не дожидаясь пропуска, в него с берега стали бы стрелять. Дарданелы – это замок, которым крепко заперты владения султана в Константинополе. За попытку насильно отпереть этот замок, всякое судно поплатится гибелью, так как пролив очень узок, и с того и другого берега из крепостей выглядывают дула пушек. В месте стоянки парохода пред Дарданелами, и тот и другой берег застроены; на них амфитеатром красиво раскинулись – на европейском берегу – Галиполи, на азиатском – Лампсаки. Но далее, берега Дарданел, до самого выхода в Архипелаг, пустынны и дики: они не заселены. Только по временам одиноко выглядывают грозные укрепления, расположенные друг против друга на противоположных берегах. Азиатский берег вообще плодороднее: он покрыт весь яркой зеленью, здесь часто попадаются леса, иногда виднеются и деревеньки по склонам горы. Европейский берег – пустынный, скалистый и неуютный. Наконец пролив кончается, и мы подошли к выходу в Архипелаг. Пролив в конце не шире небольшой реки, хотя и глубок. На отлогом азиатском берегу раскинулось, или вернее, скучилось селение Ханак–Калесси, известное под именем Дарданел. Из-за плоских крыш домов выглядывает старинная крепость, на которую с противоположного берега смотрит другая.

Около 6 часов турецкая полиция привезла с берега разрешение и пароход вышел из Дарданел в Архипелаг. Несмотря на ранний час, на пароходе сильное оживление. Матросы моют палубу, с большим шумом, но очень нехитрым способом. Они наливают на нее на полвершка воды из помп и гоняют из утла в угол громадными тряпичными щетками до тех пор, пока вода не высохнет под горячими лучами солнца. Классные пассажиры поднялись рано, чтобы увидать Дарданельский пролив; палубные же всегда встают рано. Среди последних есть несколько русских крестьян, отправляющихся в Палестину, преимущественно крестьянок. Они разбрелись по углам палубы и там долго видны их сосредоточенные фигуры с устремленными в пространство глазами; по временам они крестятся и кладут земные поклоны, не обращая никакого внимания на окружающий шум и толкотню, – это они совершают утреннюю молитву.

Часов в 8-мь утра, о. Анастасий по случаю праздника отслужил на верхней палубе парохода пред Касперовской иконой Божией Матери молебен, на который снова собрались все пассажиры. Мы пели. Богомольцы, отправляющиеся в Палестину, нам подпевали, и так умело, что получался стройный хор, пение которого далеко-далеко разносилось по морским волнам. Солнце поднялось и позолотило светло-голубые, прозрачные воды Архипелага. Но тучки небесные, вечные «странники», набегом своим иногда закрывают солнце, и тогда на море ложатся темные тени, омрачающие золотистый блеск его. Последний так ярок и сочетание его с синим цветом неба и голубым отливом моря так причудливо, что нарисуй подобную картину художник, его справедливо назовут декадентом – импрессионистом, а в действительности, в природе, это оригинальное сочетание цветов не только не кажется странным, а наоборот – очень привлекательным и красивым. Пассажиры теснились все на палубе; да и трудно было уйти вниз. Кругом виднелись живописные острова Архипелага, то скалистые, то покрытые обильной растительностью, но всегда обращавшие на себя внимание причудливой красотой своих очертаний. Они поднимаются над бездной, или одной остроконечной горой, или целым рядом гор, перерезанных темными пропастями. Иногда только средняя вершина гористого острова высоко поднимает голову, а около неё теснятся другие меньшие горы, образуя живописную группу. На другом острове отлогие горы идут уступами, давая приют у своих подножий селеньям и городам, под тенью вековых деревьев.

По выходе из Дарданел, пароход идёт до самого Афона, нигде не останавливаясь. В самом начале Архипелага он круто поворачивает направо, прямо к Салоникскому полуострову, на одном из трех выступов которого возвышается св. г. Афон, давшая имя и всему отрогу, отделенному от Македонии узким (бывшим) каналом Ксеркса. Туда и обращены теперь взоры всех пассажиров. По расписанию пароход приходит к Афону около четырех часов вечера, или 8-ми по-турецки, а монахи и некоторые из бывалых людей, собравшиеся на носу, уверяют, что св. гора показывается за шесть часов до прихода к ней парохода, следовательно – должна показаться скоро. Но пароход плавно идет по зеркальной поверхности моря, по сторонам его тянутся гористые острова Архипелага, а впереди – небо да море: ничего больше не видно. Наконец, часов около 11-ти, вдали начал обрисовываться неясный силуэт горы, окутанной сероватой дымкой. Это, говорят, Афон. Гора кажется издали небольшой и очертания ее скрадываются. Но по мере того, как пароход шел вперед и закрывающий ее туман рассеивался, она росла и ее очертания становились яснее. Была видна отвесно спускающаяся в море громадная гора, уходящая в синюю высь своей остроконечной вершиной, по сторонам ее обрисовывались вершины двух других наполовину меньших гор. Ехавшие с нами Афонские монахи охотно разговаривали о св. горе.

– Вы видите, говорил один из них, облако, окутывающее вершину св. горы. Какой бы ясный день ни был, над вершиной всегда облако: это – венок над головой святой горы.

Между тем пароход уже подходил к Афонской горе с юго-восточной стороны. В бинокль можно разглядеть монастыри. Вооружась путеводителями и при помощи монахов, мы стараемся определить видимые нами монастыри. Вот Лавра св. Афанасия, Молдавский Богоявленский скит, Кавсокаливский скит. Далее, пароход огибает мыс св. Георгия и входит в залив св. горы (Монте-Санто). Здесь поражает зрителей Каруля, приютившаяся, подобно птичьему гнезду, на голой скале, повисшей над бездной. Страшно глядеть на нее: так и кажется, что она сейчас оборвется. По словам нашего путеводителя, это место считается безмолвнейшим из всех здешних пустынь. И это вполне понятно: высота моря до отшельнических келий 150 саж. Чтобы подняться туда, надобно в некоторых местах цепляться за камни руками и даже висеть всем телом над бездной, а в иных местах спускаться и подниматься на веревке. У иноков там есть церковь, и никуда они не выходят. Пищу им проезжающие кладут в корзину, которую они спускают на веревке к берегу моря. Вот среди громадных нависших утесов, недалеко от крутого морского берега, один из древнейших Афонских скитов – скит св. Анны, в настоящее время один из наиболее подвижнических. Далее виднеются живописно расположенные по горе монастыри: св. Павла, Дионисиат, Григориат, Симона-Петра. Последний монастырь, необыкновенно причудливой архитектуры, приютился над одной из высоких скал, висящей над морем. Про него Барский совершенно справедливо говорит: «Оний монастырь зело удивительный и строением и местом, – яко не вем, како тебе, благий читатель, изобразити». Между этими монастырями монахи указывают бесчисленное множество келий и калив, приютившихся в ущельях гор или на скалах, называя имена подвижников спасавшихся, а иногда и теперь живущих там.

Пройдя Симоно-Петрский монастырь, пароход скоро останавливается, довольно далеко от берега, против Афонской пристани Дафны, около которой на морском берегу находится несколько построек. В них помещается агентство русского Общества пароходства и торговли, русская почта, церковь, турецкая таможня, карантин, турецкая почта, гостиница. Здесь живут и заведующие почтой, таможней, агенты. Название свое пристань сохранила от языческого времени, когда здесь существовал храм богини Дафны. Пароход не подходит к берегу, так как пристань только с одной стороны защищена от ветра выступом горы и мало надежна, а берега горы скалисты и небезопасны для пароходов. Это обстоятельство сильно мешает развитию регулярного сообщения с Афоном, особенно в бурное время зимой и осенью. Лишь только пароход остановился против Дафны, с берега тотчас же подали лодки для желающих отправиться в Андреевский или Ильинский скиты; а из Пантелеймоновского монастыря прислали паровой катер, на который мы и пересели. На катере для встречи Преосвященного приехали – о. Паисий и о. Иорам из Пантелеймоновского монастыря. На пароходе – большое оживление. Пассажиры крестятся, благодаря Бога за то, что Он помог достигнуть благополучно св. горы и увидеть «жребий Божией Матери». Женщины, которым вход на гору безусловно воспрещен монашеским уставом, санкционированным государственной властью, теснятся к борту парохода, желая хоть издали взглянуть на св. гору – это училище благочестия и рассадник монашеской жизни.

Все мы и пересели с парохода на катер, который, легко рассекая воду, быстро несся вперед и через ³/₄ часа мы были уже против Пантелеймоновского монастыря, живописно раскинувшегося у самого берега моря по склону горы. Встреча Преосвященного братиями обители была необычайно торжественна. Весь монастырский берег, монастырский двор, все верхние галереи монашеских корпусов были усеяны тысячами богомольцев и иноков. Картина была чудная и единственная в своем роде! Весь монастырь, террасами спускающийся к морю, был виден как на ладони, с тысячами движущихся клобуков. Все они вышли в сретение «своему» русскому Преосвященному. Еще катер не успел остановиться около берега, как с колокольни Пантелеймоновского монастыря раздался красный звон. Едва лишь Преосвященный вступил на берег, наместник монастыря о. Нифонт приветствовал Владыку краткой речью. В этой речи он поздравлял Владыку с благополучным прибытием на св. гору и говорил, что для русской обители, находящейся под турецким владычеством, великое торжество и большое счастье видеть в своих стенах Владыку, пришедшего из далекой родины, тем более, что это торжество очень редкое на Афоне, так как монастырь видит в своих стенах только третьего русского Архиерея. Затем, при громогласном пении тропаря великомученику Пантелеймону, при непрерывном колокольном звоне, Преосвященный, сопровождаемый нами и братией монастыря, по дороге, обильно усыпанной лавровым листом, мимо красивых цветущих олеандров, направился к монастырю в главный соборный храм во имя св. великомученика и целителя Пантелеймона. На соборной паперти иноки во главе с настоятелем монастыря о. Андреем встретили Владыку в священном облачении, со свечами, иконами и хоругвями. Облачившись в мантию, с жезлом в руках, Преосвященный вошел в храм при пении «Достойно». Приложившись к иконам, Преосвященный взошел на кафедру, устрояемую для епископа на Востоке обыкновенно в средней части храма, против наместной иконы Спасителя. После обычной краткой литии с произнесением многолетий

Преосвященному и спутникам его, Владыка провозгласил многолетие настоятелю монастыря о. архимандриту Андрей с братией обители, а затем обратился к инокам с речью, в которой, между прочим, говорил:

«От юных лет я имел сильное желание посетить, св. гору – земной удел Божией Матери, – и Бог удостоил меня побывать здесь уже два раза. Каждый раз, посещая св. гору, я все более и более прилеплялся сердцем к вашей обители, видя здесь спасительные образцы веры и благочестия. Воспоминание о пребывании здесь, среди боголюбивой и радушной братии, о путешествии по другим обителям Афонским было для меня одним из приятнейших воспоминаний в радостные и скорбные минуты жизни моей. Не думал я, чтобы пришлось мне быть еще раз среди вас, боголюбивые братие. И вот, Господь паки сподобил меня подвигнуть к вам. Но тогда я был у вас с посохом странника, теперь – с архипастырским жезлом; тогда – один, а теперь купно со други и ученики. Приветствую вас благословением мира и любви, приветствием Христа и Его Святых Апостолов. Благодать Господа нашего Иисуса Христа и любы Бога и Отца и причастие Святого Духа да будет со всеми вами».

Затем Преосвященный, применительно к подвижнической жизни Афонских иноков, повел свою речь о сущности и спасительном значении подвижничества и о влиянии его, в лице подвижников, на дела и судьбы мира и человеческого рода. Раскрывая последнюю мысль, Преосвященный поучал:

«Не облеченные внешней властью, занимая самое скромное общественное положение, а то – и никакого, не обладая тленным богатством, истинные подвижники, облеченные внутренней силой и богатством духовных дарований и добродетелей, часто оказывают великое влияние на людей. Целые тысячи людей, по их указаниям, устрояли добрую жизнь свою, а другие тысячи хотя несколько обуздывали греховные порывы свои. Сильные мира, даже цари, по их советам оставляли без исполнения одни предначертания свои и приводили в действие другие. А сколько благодеяний оказывали и оказывают святые подвижники – и частным людям, и целым городам, странам, народам своим молитвенным предстательством пред Богом! С великим влиянием их на судьбы мира соединяется и великая бессмертная слава их, которой не могут достигнуть деятели по духу мира, славные земли, бессмертные мира, ибо всякая слава человеческая подобна скоро засыхающей и отцветающей траве (1Петр. 1:24). Приводить ли имена этих друзей Божиих? Не достанет мне времени повествовать об этом. Укажу на преподобного отца нашего Сергия, великого подвижника земли русской, в обители которого мы имеем счастье привитать. Кому неизвестна святая жизнь его и влияние даже на великих и сильных мира сего, – влияние, продолжающееся более 500 лет и имеющее продолжаться в роды родов? Вспомните затем жизнь покровителя вашей св. обители великомученика Пантелеймона. Вспомните преп. Петра Афонского, память которого завтра будем праздновать, и других подвижников афонских, которые как крины присноцветущии и всеблагоуханнии процветоша в надгориях и во удолиях. Вспомните и о недавно скончавшихся великих старцах – Иерониме и Макарии. Да будет им вечная память! Кто не помнит этих старцев-подвижников, столпов современного Афона, знаемых большинством вас, знаемых и мной! Не говорю об Афоне, знало их наше отечество, знал их весь православный мир. Все спешили к ним, к этим старцам, бежавшим от суетной славы мирской, отрекшимся от мира, со своими горестями, скорбями, недоумениями, сомнениями, и в них обретали утешение, вразумление, наставление, нравственное руководство и спасительное наставление. Опытно испытав на себе такое благотворное влияние этих старцев, я несомненно найду подтверждение истинности сказанного мной в вас, братие, постоянно находившихся под их благодетельным руководством. Да не оскудевает же святый Афон подвижниками христианской веры и благочестия! Тем он и дорог для нас, что является рассадником подвижничества всякого рода даже до сего дня: пустынничества, отшельничества, общежительства, молчальничества, столпничества, затворничества, и др. Дорог он для нас, как место непрестанной, немолчной денно-нощной молитвы к Богу. Дорог для нас, потому что не только молится, но и учит весь православный мир своей живой верой, своими подвигами и примером. Дорог он для нас, как место подвигов наших предков, начиная с родоначальника нашего монашества препод. Антония Печерского, через которых в течении веков возвышеннейший дух христианского подвижничества разливался и на наше богоспасаемое отечество. Веселися же о Господе святоименный Афон, мысленный Богородицы и красный раю; се бо в подгориих твоих процветоша крины присноцветущии и всеблагоуханнии, и во удолиях и примориях твоих древеса небомерная и благосеннолиственная возрастоша (Из службы Св. Аф.).

Торжественность обстановки, воодушевленная речь Владыки видимо произвели сильное впечатление на братию, потому что у многих от духовного восторга слезы лились из глаз, особенно при упоминании о великих старцах, недавно скончавшихся, Макарии и Иерониме. Приложившись затем к главе св. Великомученика Пантелеймона, присланной в монастырь в 14 веке ктитором его сербским царем Душаном Сильным, и частицам других мощей, Преосвященный отправился в собор Покрова Пр. Богородицы, помещающийся в верхнем этаже громадного пятиэтажного корпуса. Здесь снова выслушали краткий молебен. Приложившись к частицам мощей и к находящейся над царскими вратами чудотворной иконе Иерусалимской Божией Матери и почитаемой иконе св. Пантелеймона, Преосвященный преподал благословение каждому из братии и богомольцам.

После этого нас пригласили в архондарик. Это – громадный, светлый, гостиный зал, красиво убранный и по стенам увешенный портретами и местными видами. Среди портретов есть портрет султана, русских Государя и Государыни, наиболее прославившихся на Афоне иноков, некоторых из русских митрополитов, и др. Здесь Преосвященный представил нас Настоятелю монастыря о. Андрей, добродушному, простому и очень симпатичному старцу, и просил его не пенять на нас, если после дороги не окажемся «уставными» исполнителями афонских денно-нощных богослужений. Угостили нас сначала – по восточному – глико, а затем – по-русски – чаем.

В это время стали являться к Преосвященному за благословением иноки, знакомые ему по прежним пребываниям его на Афоне. Радостна была встреча после семнадцатилетней разлуки. Сколько перемен в жизни за это время произошло! Волоса у многих засеребрились, а то и побелели, прямой стан изогнулся, твердая уверенная поступь поколебалась. Особенно трогательна была встреча с двумя схимонахами. Один из них – схимонах Дионисий, за 70-ть лет, маленького роста, изможденный, с высохшей кожей на лице, точно пергамен, на котором как две яркие точки блестели два глаза. Поклонившись в ноги Преосвященному, он со слезами на глазах сказал:

– «Благослови меня, Преосвященнейший Владыко, грешного и непотребного раба Дионисия! Слава Богу и Царице Небесной, что я сподобился видеть еще тебя в таком великом священном сане. Теперь уже можно и умереть. Во все время разлуки с тобой, я непрестанно молился, чтобы Господь сохранил тебя от всех бед, напастей и искушений лукавого. Об одном тебя теперь прошу. Времени жития моего, насколько я чувствую себя, осталось уже немного: и ноги не служат – одолел ревматизм, и руки слабо действуют, послушаний исполнять не могу, молитвенных бдений выстаивать не в состоянии, – никуда уже не годен. Пора, пора домой. Прошу же тебя, когда услышишь о моем отшествии из мира сего, молись о мне непрестанно, чтобы Господь простил мне бесчисленные мои грехи. Благослови же меня еще раз».

После этого подошел другой схимонах, не менее преклонных лет. Поклонившись Преосвященному и испросив у него благословения, он спросил:

– Узнаешь?

На отрицательный ответ Преосвященного, он сказал:

– Всмотрись! Может быть и признаешь.

– Трофим Наумыч!

– Да, был им, а теперь грешный схимонах Трефилий.

– Давно ли здесь подвизаешься?

– Вскоре после разлуки с тобой, поехал домой, жену схоронил, детей подружил, все хозяйственные дела им передал. Чего же мне больше было делать там? Нужно позаботиться и о спасении души. Еще батюшка Макарий, когда я раньше здесь бывал не один раз, благословил меня спасаться на св. горе, в сей обители. Не думал, что увижу тебя еще когда-либо. А теперь Господь сподобил и благословиться у тебя. Спаси тебя, Царица небесная!

Встреча с давно знакомыми иноками, а особенно с упомянутыми схимонахами, была очень приятна Преосвященному, напомнив ему о его прежних, незабвенных днях пребывания на Афоне, в дни его ранней юности. О. Дионисий сопровождал в то время Преосвященного по Афону. С тех пор, установились между ними добрые отношения, которые поддерживались иногда письменными сношениями¹⁰. О. Трефилий, бывший купец Трофим Наумыч Мальков, был спутником Преосвященного в первое его путешествие на Афон, начиная с Одессы, и оказал ему немаловажную услугу.... Им обоим посвящено немало строк в «Дневнике Студента-паломника на Афон».

Нас разместили по номерам по двое или по трое. Номера небольшие, но чистые. Из окон и с балкона, опоясывающего корпус, открывается прекрасный вид на море и синеющие вдали Олимпийские горы. Отсюда и весь монастырь, как на ладони. Он расположился по косогору и имеет вид продолговатого четырехугольника. Внизу у самой пристани (арсана) находятся хозяйственные постройки, гостиница для богомольцев и новое здание, в котором помещается больница, живописная мастерская, фотография, рухлядная, и т. п.; между ними и вратами, среди монастыря, садик, где растут лимонные, апельсинные и другие плодовые деревья и цветут олеандры. На площадке, пред собором св. Пантелеймона, выстроенным из желтого камня – красивый фонтан, а затем трапеза; с другой стороны площадки – Покровский корпус. А вдали плещется море, оживляющее картину...

Прозрачные волны манят к себе, а жара, как нельзя более, располагает к купанию. Поэтому, разместившись по номерам, мы тотчас, под руководством монаха, отправились купаться. Афонский устав запрещает инокам купаться. Но ради немощи плоти, некоторые из них разрешают себе это невинное удовольствие, другие купаются с благословения настоятеля, в виду болезненного состояния, и несомненной пользы морских купаний. До берега недалеко, но купанье неудобно, так как у самого берега нагромождены громадные скалы, о которые вечно плещется море, и довольно глубоко, к тому же и небо хмурилось. Плывшие целый день по небу тучи сгущались, обещая дождь, очень редкий летом на Афоне. По пути с купания, монах показал нам монастырскую усыпальницу, где хранятся черепа и кости всех иноков умерших на Афоне, где, как известно, чрез три года кости и череп вырывают из могилы, куда кладут нового покойника; при этом молятся об усопшем до тех пор, пока тело совершенно не сгниет, а кости не побелеют. Откуда взялся на Афоне такой обычай, монах не сумел нам объяснить, сказав лишь, что он несомненно очень древний. Вскоре после купания нас пригласили в большую столовую для почетных гостей – ужинать. За ужином присутствовали, кроме гостей, настоятель и старшая братия. Трапеза была, разумеется, постная, но сытная и разнообразная. После ужина, мы долго любовались с высоты балкона нашего корпуса разразившеюся над Афоном сильной южной грозой. Грозная, черная туча повисла над горой, окутав тьмой и море, и всю окрестность. Молния ежеминутно разрывала тучи и на мгновение освещала всю окрестности бушующее у подножия монастыря море и снежные вершины; синеющих вдали Олимпийских гор. За молнией с такой силой гремел гром, что, казалось, гора разрывается на части, шатается ее основание и низвергается в бездну. Туча разразилась ливнем, освежившим природу. Запахло благоуханием цветов. На небе ярко загорелись мириады звезд «Взбаламученное» море еще рокотало: до нас доносился глухой плеск морских волн о прибрежные скалы.

– Экую благодать Господню вы к нам с собой принесли!, говорил монах, любовавшийся вместе с нами грозой. Это у нас редко бывает летом!

Долго мы гуляли по балкону, вдыхая в себя свежий воздух и прислушиваясь к музыке рокотавших волн. Так, кажется, целую ночь простояли бы, если бы не совет одного из иноков: «вы устали с дороги, вам надо отдохнуть, а мне уже скоро вставать». Мы пожелали ему спокойной ночи, и ушли спать.