Глава 12. Отец Иоанн о зле

1

В соответствии с принятой в данном труде последовательностью изложения, в предшествующих главах были преимущественно собраны свидетельства отца Иоанна Кронштадтского о радостной стороне христианской жизни. Но кто впервые читает его дневник, тот невольно останавливается именно на них. Обычно при этом сперва удивляет и радует более всего та легкая духовная атмосфера, в которой происходит встреча человеческой души с иными высшими мирами. Вдыхая ее, читатель убеждается, что христианская жизнь определяется, действительно, не кодексом внешних правил, а более всего свободным приятием свыше исходящих внушений. Эти первые впечатления от книги порождают даже уверенность, что не только хорошо, но и легко быть христианином. Не достаточно ли для этого следовать внушениям всегда готовой внимать нам Божией Матери, наших – «старших братьев» – Ангелов и святых людей и, наконец, просто голосу своего сердца, через которое нередко говорит с нами Сам Бог?

В то же время при первом знакомстве с книгой отца Иоанна возникает сознание, что, быть может, самое легкое – это исполнить основное условие нашего спасения – возлюбить Самого Христа, хотя бы лишь потому, что через Святые Свои Тайны Он готов всегда соединиться с нами, освятить нас и преобразить.

По признанию многих читателей книги отца Иоанна Кронштадтского, первая встреча с ней побуждает с какой-то неизбежностью вспоминать слова Самого Господа: иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11:30).

2

Чувство облегчения, вызываемое первым знакомством с книгой «Моя жизнь во Христе», не является, конечно, исключением в духовной жизни. Почти всякое живое религиозное переживание начинается с узрения света, то есть с раскрытия духовных глаз. Но чуть позже этот свет дает возможность увидеть многое другое… по-новому и с большей отчетливостью. Поэтому, познав, тем или иным путем, будь то через чтение книги отца Иоанна, всю сладость, всю истинность евангельских слов иго Мое благо, и бремя Мое легко (Мф. 11:30), нельзя вскоре не вспомнить уже других, суровых слов, как то: Царство Небесное силою берется (Мф. 11:12) или, например, кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми свой крест, и следуй за Мною (Мк. 8, 34).

В Евангелии есть и более суровые слова… Но, помимо слов, разве может христианин забыть Голгофу, Крестную смерть Самого Христа и мученичество многих, многих христиан? Недаром знак Креста и Распятие стали символами христианства. Христианская жизнь, конечно, не идиллия, а драма и нередко трагедия, и не может не быть таковой.

Но где же тогда сила слов: иго Мое благо, и бремя Мое легко?

Слова эти, конечно, никогда не теряют силы, но она не только в сладости впервые узренного света, не только в радости первой духовной встречи со Христом или с одним из Его светлых посланцев, но и в муках самой жестокой борьбы за свет, а главное – в Воскресении Господнем, в котором залог окончательной победы над всяким злом.

3

Христианская жизнь есть драма, а нередко и трагедия, потому что она есть борьба. Причина же борьбы в том, что душа человеческая открыта не только для светлых, но и для темных сил. Другая причина – ослабленность человека первородным грехом и, наконец, данная человеку свобода выбирать между добром и злом.

Возможность для человека творить зло и тем самым вызывать все ужасные его последствия нередко порождает мучительное недоумение, а то и прямые сомнения в благости Бога или даже в Его существовании: «Если Бог благ, Он не может допустить зла, а если Он его допускает, значит, Он не благ, или не всемогущ, а потому и не Бог, или просто Его и нет».

Ответ отца Иоанна Кронштадтского на этот лукавый навет, что будто бы данная человеку свобода выбора между добром и злом делает Самого Бога виновником зла, был приведен уже в одной из предыдущих глав: отец Иоанн признавал свободу неотъемлемой чертой образа Божия в человеке, без которой невозможно никакое совершенство. Но не ограничиваясь этим, он утверждал, что любовь Бога к людям столь безгранична, что за возможностью неправильного пользования человеком его свободой и за его падение Бог платит Крестною смертью Своего Сына.

Об этой высочайшей тайне любви Бога к человеку отец Иоанн Кронштадтский говорит так: «Винят Творца… зачем… Бог… не сотворил нас так, чтобы мы не могли падать и делать зло?.. Не тем ли больше Его надо признать благим, что Он дал этот дар, не поколебавшись неблагодарностью?.. И не доказал ли Он самым делом безмерной любви Своей… в даровании нам свободы, когда, по падении нашем… Он послал в мир Сына Своего единородного… и отдал Его на страдания и смерть за нас?» И так опасность свободы и неистовство зла побеждаются безмерной Жертвой всесовершенной Любви. Даже когда любовь не встречает противоборства, она выражается в самоотдаче и в жертвенности; когда же зло противится ей, самопожертвование обращается в драму или трагедию. В грешном мире любовь постоянно распинается.

Как это только что было показано, отец Иоанн, конечно, знал об этом и потому книга его отразила не только светлые стороны христианской жизни, но и весь ее драматизм, обусловленный наличностью зла. Говорится в ней и о самом зле, и о кознях его носителей.

4

О действии злых духов на душу человеческую у отца Иоанна Кронштадтского не меньше слов, чем о светлых силах. За каждым почти злым или нечистым движением души видит он действие злого духа. Это действие распознается преимущественно по тому мучительному духовному состоянию, которое оно вызывает. Человек, еще не вкусивший сладости истинного добра, не чувствует, не сознает в полной мере этого мучительства, но для людей таких, как отец Иоанн, невыносимо и малейшее уклонение сердца ко злу.

Выше было уже приведено немало слов его о мучительстве греха. Остается привести теперь его слова о том, как за мучительством греха узнается злой искуситель. «Когда дьявол в… сердце, – пишет он, – тогда необыкновенная, убивающая тяжесть и огонь в груди и сердце; душа чрезвычайно стесняется и помрачается, все ее раздражает… слова и поступки других… криво толкует и видит в них злоумышление… и порывается к мщению… «Бывают дни, когда злой дух меня тревожит⁶³».

В этом отрывке, заканчивающемся стихотворной цитатой, нельзя в особенности не обратить внимания на то, что злой дух криво толкует слова и поступки других людей, иначе говоря, что он клевещет. Это заставляет вспомнить, что самое слово «дьявол» означает клеветник.

Согласно свидетельству отца Иоанна, в котором он сходится со многими отцами Церкви, злой дух, кроме того, по сущности своей чужой для нас, в противоположность Богу, Ангелам и святым, и не только чужой, но и враг. Осознание этого может помочь и в самой борьбе с грехом.

«Когда в сердце твоем возгорится злоба против кого-либо, – пишет он, – тогда поверь всем сердцем, что она – дело действующего в сердце дьявола: возненавидь его и его порождение, и она оставит тебя. (Не признавай ее за что-то собственное, не сочувствуй ей). Испытано… Тем же руководствуйся и относительно других… Надо сердечно молиться Богу о всех людях, подверженных страстям: в них действует враг».

Среди многих свойств духа злобы отец Иоанн Кронштадтский отмечает не раз еще одно основное, а именно то, что он – дух раздора, что он – разъединитель.

«Господь для блага разумных тварей… хочет всех соединить, – пишет он, – а дьявол старается всех разъединить, расчленить в семействах, в селениях, в городах, в государствах, в религиозных обществах – восстанавливает исповедующих одно исповедание на последователей других и особенно дышит яростью на исповедующих веру православную, как на истинную Церковь Божию, воздвигая на них разные гонения».

А вот слова, в которых заключается и общая характеристика зла, и его невидимых носителей: «Надобно всем нам уразуметь умыслы против нас врагов бесплотных, мудрых на зло и прельщение ко греху. Эти умыслы… таковы: осквернить человека, растлить душу и тело, охладить к Богу и ближнему, или отчудить⁶⁴ от Бога и друг от друга, отвратить от любви святой и всякой добродетели, возмутить душу, связать ее и взять в плен, восстановить против Бога и Церкви, уподобить себе и навеки вринуть в ад».

Относительно самой сущности зла и его мрачных носителей – демонов надлежит пояснить следующее: «Сам Господь Иисус Христос сказал, что дьявол есть человекоубийца от начала, что он лжец и отец лжи (ср. 6Ин. 8:44). Зная это, святые учителя Церкви развили учение, что зло и его носитель, при всей своей силе, все же имеет не самостоятельное, а только паразитарное существование, так как Бог зла не сотворил. Зло есть извращение настоящего, Богом сотворенного бытия, приражение, болезнь, минус и мнимая величина, ложь, клевета, фантазия, мечта. В этом смысле зло и чуждо нам, а перед истинной жизнью в Боге, перед лицом Божиим – и бессильно.

Отец Иоанн Кронштадтский, духовный опыт которого столь однороден с опытом святых отцов, следующим образом выражает подобное же учение о зле: «Бог есть Жизнь: Он даровал всему бытие и жизнь; Он есть Сущий и Вседержитель, ибо от Него все и Им все поддерживается; Его единого Сущего и да знаем. Дьявол есть смерть, потому что произвольно уклонился от Живота – Бога, и как Бог есть Сущий, так он, дьявол, по причине совершенного отпадения от Сущего, есть виновник не сущего, виновник мечтания, прелести, ибо истинно не может ничего привести в бытие словом; он есть ложь, как Бог есть истина».

В заключение к сказанному здесь о темном мире нельзя еще не добавить, что, хорошо сознавая всю опасность, всю беспощадность зла, отец Иоанн Кронштадтский никогда не забывал всемогущества Божественного милосердия. В нем видел он и причину попущения Богом самого зла: «Не испытаешь на себе действий злых козней духа злого, – пишет он, – например, – не узнаешь и не почтишь как должно благодеяний, даруемых тебе Духом благим; не узнавши духа убивающего, не узнаешь и животворящего Духа… не узнаешь сердечно и Спасителя, Жизнодавца».

5

Открытая не только для Бога и светлых сил, но и для воздействия духов зла, душа человеческая стала полем брани для добра и зла. «Жизнь наша на земле – война, непрестанная война, – говорит отец Иоанн, – ибо непрестанно воюют враги, чрез бесчисленные наши страсти». «Почти каждую добрую мысль, каждое доброе чувство я должен отстаивать борьбой», – пишет он в другом месте.

А вот слова его, исполненные уже настоящего драматизма: «Какая разбойная ватага страстей лукавых во мне действует рано и поздно, утром и вечером, и днем, да и ночью, еще в разных грезах! Какой вертеп мысленных разбойников – моя душа! Как растленно мое сердце. Как искажен во мне образ Божий. Какая война мне предстоит со своими страстями! Господи, Сердцеведче, Ты помоги мне в сей войне, всесильный вождь Своих воинов. Без Тебя не могу творить ничего (ср.: Ин. 15,:5)».

6

Все сказанное в настоящей главе касалось преимущественно опасностей, которыми нам угрожает зло, но еще не самого зла, в нас действующего. Опасность эта называется искушением. Сама по себе, как бы она ни была велика, она решающей силы не имеет и обретает ее потому, что человек рождается уже расположенным ко греху. Христианин в Таинстве Крещения получает способность преодолевать эту дурную предрасположенность, или власть первородного греха, чем его положение значительно облегчается, но безгрешных людей все же нет, и каждый человек грешит с малых лет, и потому некоторая ослабленность грехом всегда останется, и даже после Крещения человек не может устоять против греха без помощи свыше. Она подается ему многообразно, в особенности же через слово Божие и Таинства Покаяния и Причащения. Тем не менее, полное освобождение от грехов есть задача всей жизни, и человек до конца дней своих живет под угрозой не только со стороны ослабленной грехом природы, почему, по словам отца Иоанна, «грех непрестанно льстит, влечет к себе, насилует душу, губит всякий час».

Но что же такое грех? Грех – это не злой дух и не зло как искушение, а зло осуществляемое или уже совершенное. Если злой дух хочет, как это видно из вышеприведенных слов отца Иоанна, «осквернить человека, растлить, отчудить от Бога и друг от друга, отвратить от любви святой, возмутить душу, взять в плен, вринуть в ад, то через свои грехи человек сам все это уже осуществляет».

Вот как отец Иоанн описывает разностороннее действие греха: «Грех прежде всего есть беззаконие, по Писанию (ср.: 1Ин.3:4), то есть нарушение Закона Божия, данного человеку, и прежде всего закона любви к Богу и к ближнему и восстание против Бога, против себя самого, извращение, осквернение в нас образа Божия, гнусная нечистота души, удаляющая ее от Бога – Источника Жизни, адская тьма, нравственный хаос; расслабление сил душевных и телесных, потеря душевного тихого пристанища, Которое есть Бог, (грех) есть вольный недуг и болезнь души и, если грешник не раскаивается… и смерть временная и вечная».

7

В последнем чрезвычайно насыщенном отрывке содержится почти все, что можно сказать о грехе, но для читателя, в особенности мало знакомого с религиозной литературой, нельзя ограничиться этим кратким итогом и необходимо ознакомиться хотя бы с некоторыми изречениями отца Иоанна, определяющими основные свойства греха в отдельности.

Прежде всего, по его словам, грех есть «единственное ужасное несчастье… так как все другие несчастья служат или к очищению греха, или к наказанию, или к вразумлению».

Почему же грех есть «единственное ужасное несчастье»? Потому что: «Грех… может нас, – согласно другому его слову, – навеки разлучить от Бога, Источника жизни и блаженства, и здесь, на земле, разлучает нас от Него». Поэтому же грех есть нарушение основной цели, основного смысла жизни, так как «задача нашей жизни – соединиться с Богом, а грех совершенно препятствует этому…».

Вследствие этого «грешить – великая невыгода и безумие… грешник, не повинующийся законам Божиим, законам любви и мира, есть изверг Божия творения, которому не место в мире; вот отчего ему тесно: его преследует Бог, его собственная совесть… все… творение». Так как Бог есть любовь и жизнь, то грех против Бога тем самым есть грех против любви и жизни, почему нельзя не понять и утверждения отца Иоанна, что «всякий грешник есть расслабленный» и что, по его словам, «грехи и страсти разрушают здравие души и тела, а победа над страстями доставляет небесное спокойствие душе и здравие телу». Из этого, естественно, следует и то, что грех есть яд: «О, какой ужасный яд – грех для души бессмертной, – пишет отец Иоанн Кронштадтский, – с какой палящей, сокрушительной силой разливается он по всем внутренностям и суставам телесным! А между тем, что же? Смертельным ли ядом забавляться? Огнем ли играть?».

Дальнейший вывод напрашивается сам собой: грех есть жало смерти или самая смерть. Вот одно из многочисленных слов отца Иоанна Кронштадтского об этом: «Сколько страстей в одном сердце! Сколько источников смерти! Каждая страсть – источник смерти». Как нарушитель закона жизни – закона любви – грех есть и уродство. «Всякий грех уродует, искалечивает душу», – говорит отец Иоанн. Видевший своим духовным оком, как во всем мире просвечивает верховная Божественная красота, и знавший, что сильнее всего эта красота отпечатлевается в духовном облике праведного богообразного человека, – он особенно чувствовал именно уродство и безобразие греха. «Как нелепы и противоестественны злоба и ярость, – пишет он. – Посмотрите на лицо кроткого: как оно прекрасно… а взгляните на лицо человека гневливого! Его лицо беспокойно, мрачно, безобразно!»

8

Любой грех, кроме того, неотделим от всего человека и всей его жизни, но, «разливаясь по всем суставам, он, – по словам отца Иоанна, – едва ли не всегда есть зародыш, семя другого греха, другой погрешности. Плевелы плодовиты».

Подобно святым отцам Церкви, дававшим целую классификацию грехов и открывшим ряд законов, из которых видно, как одним грехом вызываются другие, отец Иоанн записал немало своих наблюдений, касающихся этого вопроса. Вот для примера самые простые из них: «Скупость производит опустошение любви и поселяет ненависть к взимающему или похищающему наше достояние…». «Дьявол чрез плоть нашу и вообще чрез вещественность действует на нас к вреду нашему… чрез лакомства… он разжигает наши страсти».

Отец Иоанн постоянно напоминает нам, что богообразный дух человека есть простая, целостная сущность, и что поэтому, согрешая в одном, он весь предается греху. «Душа наша – простое существо, – пишет он, –потому она не может в одно и то же время любить … Бога и, например, деньги, пищу, питье…». «Душа проста и едина… Как взыграться душе Духом Святым, когда мы заняты непрестанными играми и увеселениями земными, суетными?» Поэтому всякое падение есть всецелое падение и влечет роковые последствия.

Одно из них – это дробление, разложение внутреннего мира человека. Вместо единой любви или обращенности к Богу, которая отнюдь не исключает бескорыстной любви ко всякому творению, в душе возникает борьба различных отдельных стремлений, и человек становится тем, чем он особенно стал сейчас. По выражению одного современного французского писателя, нынешний человек по внутреннему содержанию «ходячая гражданская война».

Впрочем, как об этом писал еще сам апостол Павел и как это видно из многих приведенных здесь слов отца Иоанна, – даже и стремящийся к Богу, верующий человек не сразу может восстановить в себе утраченную цельность и гармонию и до поры до времени иногда долго страдает внутренним разладом: «Дивно дело, – пишет отец Иоанн. – Тот же человек, который благоговеет перед Творцом и видит Его творение в прекрасном, восхитительном виде и бывает полон удивления и любви, и благоговения перед Ним, – бывает способен и к низким, нечистым, греховным, лукавым помыслам и чувствам… и может воображать в уме самые нечистые скотские вожделения и наслаждения и глубоко оскверняться в своих помыслах и чувствах! Что за противоречие! Какой подвиг душевный непрестанно предстоит для тебя. Сидеть сложа руки нельзя, иначе грех одолеет и победит, и подвергнет вечному плену, стыду и муке».

9

Подобно древним учителям Церкви и многим духовным писателям вообще, отец Иоанн немало говорит еще о самом возникновении зла, о первом грехопадении Ангелов и человеков, так сказать, о генезисе греха и об основном главном грехе. В этом вопросе своими словами он подкрепляет общую всехристианскую традицию.

За первогрех, за основное зло или искажение в сотворенном Богом стройном, гармоническом мире он считает гордость, самолюбие или некоторое перемещение интереса (внимания) от Бога к самому себе.

«В минуты преслушания заповеди Божьей в раю человек отпал вольною волею от любви Божией, – пишет отец Иоанн Кронштадтский, – и перенес извращенную любовь на самого себя (самолюбие, эгоизм) и на предметы земные, и в сердце не оставил места для Бога, Которого следует любить (всем сердцем) всем существом».

По учению отцов Церкви, дух Ангелов и человеков, чтобы жить, должен постоянно быть открыт для Бога, для любви. Любовное, бескорыстное созерцание Бога, а в Нем всякого творения, и дает естественное содержание духовной жизни. Дух человеческий (или ангельский) – это как бы пустой сосуд, который должен быть наполняем Божественной любовью. Но сотворенному духу дана и другая возможность: залюбоваться самим собою, полюбить более всего другого самого себя, – а это значит, в конце концов, не что иное, как полюбить пустой сосуд, пустоту, и замкнуться в самом себе. Пушкин однажды выразил это очень метко в шутливой форме:

Тот самый человек пустой,

Кто весь наполнен сам собой.

Самолюбование, самолюбие, эгоизм, замыкая человека в нем самом, как бы в зеркальной тюрьме, отрывая его от источника жизни и любви Бога, приводят к страшному внутреннему одиночеству и опустошению. Но духовная «природа» (как и физическая) не терпит пустоты и, утратив возможность заполнить пустоту истинным содержанием, которое может дать только любовь, опустошенный дух стремиться заполнить ее содержанием иллюзорным, неистинным, некоторыми суррогатами. Отец Иоанн Кронштадтский говорит об этом так: «Человеческое сердце боится пустоты, если мы выселили из себя доброго духа, его место займет злой дух, но пустым сердце оставаться не может (ср.: Мф. 12:43–45)». Вместо Бога – человек начинает тогда поклоняться идолам, кумирам. Отсюда – все страсти человека и убийственная ненасытность страстей, так как ничто заменить Бога и бескорыстной любви не может. «Один Бог может удовлетворить жажду души», – пишет отец Иоанн. И в другом месте: «Блаженство в Боге и от Бога, вне Его не может быть блаженства: там только тираническое владычество страстей», – но «корень всякого зла есть самолюбивое сердце… от самолюбия или чрезмерной и незаконной любви к самому себе проистекают все страсти…» Человек, работающий страстям своим, – по другому слову отца Иоанна, – есть идолопоклонник, его страсти – его идолы, кумиры, истуканы, и он есть само истукан, по слову святого Андрея Критского».

10

Ту же мысль, что страсти как бы порождаются пустотой, вызванной отступлением от Бога, отец Иоанн Кронштадтский иногда выражает в применении к какой–либо отдельной, определенной страсти. «Отчего происходит жадность к вину? – пишет он. – Оттого, что христиане не имеют спасительной жажды Божественной благодати. Жажда своего спасения прогнала бы всякую жажду вина и вообще – чувственных удовольствий».

Имеются у него и яркие строки о ненасытности страстей, вызванной тем, что никакая страсть не может утолить жажды Бога. «Свойства греха – ужасная придирчивость, алчность, искание всевозможных поводов ко греху – таково свойство сладострастия, блуда: через зрение, осязание, слух… воображение… воспоминания… человек страстный готов на всякий блуд… Таково же и свойство злобы; злой человек готов ко всему придраться в своих домашних, подчиненных, слугах: взглянул он (кто-нибудь) – неладно, сказал – неладно, повернулся – неладно, поет… придирается злой человек и сам себя мучит и других. Такова же горячка и бешенство сребролюбия: сребролюбец готов бы всех и все переделать, превратить в деньги, всех и все продать и перепродать… Что еще сказать о пьяной горячке? Пьяница готов все превратить в любимую им водку».

Из этих слов достаточно ясно видно, что отличает всякое страстное влечение от истинной любви к Богу и всякому Божьему творению.

Истинная любовь, даже просто истинное любование, созерцание, интерес – бескорыстны, а страсти корыстны. Одержимый какой-либо страстью хочет все превратить только в средство для удовлетворения ее, а все, что есть только средство, уже перестает быть для человека настоящей ценностью, имеет только преходящее, временное значение. Считать же только за средство живое существо – значит смотреть на него как на бездушную вещь, которую по использовании можно и выбросить. В конце концов – это значит именно не любить по –настоящему и даже губить и убивать. В этом сказывается жестокая губительность всякого греха.

Об этом страшном свойстве всякого греховного влечения отец Иоанн свидетельствует в нижеследующих словах: «Когда человек к человеку чувствует плотскую любовь, тогда исчезает в сердце истинная любовь и другой человек как бы обращается в бездушную, лакомую вещь».

Такое превращение всего окружающего в средство удовлетворения страстей делает жизнь пустой, но опасной игрой, и это есть тоже еще одно последствие греха, на которое он указывает. «Жизнь наша – детская игра, – пишет он, – только не невинная, а греховная, потому что, при крепком уме и познаниях цели своей жизни, мы небрежем об этой цели и занимаемся делами пустыми, бесцельными… мы забавляемся пищей, лакомясь, вместо того, чтобы употреблять ее только для необходимого питания тела…мы забавляемся своими душевными дарованиями, умом, воображением, словом, употребляя их только на служение греху и суете мира сего… мы забавляемся хорошими лицами человеческими или прекрасным и слабым полом… мы забавляемся временем, которым надобно мудро пользоваться для искупления (приобретения) им вечности… мы забавляемся, наконец, сами собой, делая из себя какие-то кумиры…».

11

Напротив, истинно любящий видит в другом не средство для себя, а бесконечно ценное, равное с ним и, в какой-то мере, неприкосновенное и всегда живое существо. «Люби всякого человека, как сам себя, – пишет отец Иоанн, – потому что он есть другой ты, почему и называется другом в заповеди Господней (ср.: Мф. 22:39)».

Мало того, в другом, особенно по Боговоплощении, христианская любовь видит Самого Христа. «Помни, что Господь в каждом христианине, – пишет отец Иоанн. – Когда приходит к тебе ближний, имей к нему всегда великое уважение, ибо в нем Господь, Который чрез него часто выражает волю Свою».

Истинная любовь, как это уже было видно из предшествующих глав, видит не только в человеке, но и в других творениях отблеск Божественной жизни, единую живую красоту, которую боится нарушить: «Всякое дыхание, сказано, да хвалит Господа (Пс. 150:6), – пишет он, – потому что и они – от Духа Божия, хотя и непричастны разума и свободы, поэтому всякую тварь надо беречь, не бить, не изнурять ее. Блажен, иже (который) и скоты милует (ср.: Притч. 12:10)».

Настоящая любовь даже и в неодушевленном мире видит не одни средства, а прозревает нечто ценное, живое. Многие святые проявляли крайне бережное отношение ко всем «неодушевленным» предметам и стихиям и по примеру Самого Христа обращались к ним с живыми словами и потому, вероятно, стихии и повиновались им.

При свете истинной любви еще более очевидными становятся тиранство и жестокость греха. Они сказываются не только в отношении окружающих грешника людей, но и самого согрешающего. Грех лишает его свободы, делает его своим рабом. Это следует осознавать, как можно более полно, иначе не понять всего истинного значения христианской свободы, которая была так дорога отцу Иоанну, о чем было сказано немало в предыдущих главах.

Желая весь мир сделать как бы только средством для угождения себе, грешник в конце концов и сам становится средством, игрушкой своих собственных страстей и скрытых за ними демонов. Разумеется, самые сильные, самые глубокие слова об этом можно найти в священных книгах Нового Завета, но раскрытию этих истин посвящаются и аскетические труды отцов Церкви и, конечно, к этой теме неоднократно возвращается и отец Иоанн Кронштадтский. «Грех берет человека в плен обманом, лестью и насилием, – пишет он, – принуждая ко греху. Грех – величайший мятежник и тиран лютейший, и убийца душ и телес».

Все это дает повод отцу Иоанну обратиться к человеку с таким вопросом: «Человек, называющийся христианином! Скажи мне, кем ты хочешь быть: пленником или свободным? У тебя свобода ложная, извращенная, свобода гибельная, безумная, нелепая, срамная. Будь ты свободен действительно, но не для угождения сладострастной и много страстной плоти».

Можно предположить, что человеку, поверившему духовному опыту таких людей, каким был, например, отец Иоанн Кронштадтский, и в особенности самому причастному, хотя бы в малой мере, такому опыту, нетрудно ответить на поставленный вопрос. Такой человек знает, вместе с отцом Иоанном, что «зло сильно борет человека и нудит на зло, а добро – привлекает к себе своею нравственной красотою, миром душевным, свободой духовной».

Необходимо еще сказать, что, по словам отца Иоанна Кронштадтского, грех страшен также тем, что он заразителен и, кроме того, передается по наследству.

«Страсти по духовному устроению заразительны: например, злоба… Уничтожишь в себе страсть к брату, уничтожится и в нем…» – пишет он.

И еще: «Воздерживаться от страстей нужно особенно будущим супругам, потому что страсти переходят с рождением и к детям». Еще нельзя не отметить, что грех есть отпадение от Церкви, грех против нее как высшего единства в любви. Об этом нет надобности приводить свидетельства отца Иоанна, так как это вытекает из всего сказанного уже выше.

В заключение и – может быть – это самое горькое и страшное, что можно сказать о грехе: «Грех есть соучастие в распятии Христа или новое Его распятие. Каждая страсть, действующая в нас ко вреду ближнего или к его соблазну, есть вторичное каждым из нас распинанием Сына Божия. Зло, причиняемое ближнему, причиняется и Самому Христу, Коего он член».

При такой общей подверженности греху, при такой его заразительности и при тех все новых и новых ранах, которые, согрешая, мы наносим друг другу и Самому Господу, темным, страшным становится весь мир. «Виноградные сад, насажденный Господом! – восклицает отец Иоанн. – Господь ждал от него гроздей сладких, а он – виноград – превратился в терние. Терновый венец на главе Спасителя – знамение греховного терния, которым наполнилось человечество».