Ноябрь

—177—

Имя Христа

ж) омонимически прилагается и к иконе Христа; икона называется Христом, подобно тому, как это есть с царем и изображением царя. К кресту же это имя приложить невозможно, ибо никто из здравомыслящих не назовет никогда крест Христом. Отсюда то, что связано с именем Его и с изображением тела, честнее, чем то, что не имеет отношения к ним. Следовательно, икона честнее изображения креста.

з) Причина предшествует следствию, особенно причина действующая, но то, что предшествует, более честно, чем то, в отношении к чему оно является предшествующим. Так как страдание тела Христова есть причина изображения креста и тело есть главная причина изображения, то икона тела Христова, как действующая причина изображения креста, честнее.

и) Сверх сего то, что делается ради чего либо, ниже того, ради чего делается. Если крест Господень изготовляется ради тела, то необходимо и в изображениях их изображение креста считается ниже. То ниже, что имеет и предшествующее более низкое.

Итак, многие соображения доказывают, что хотя мы почитаем и изображение животворящего креста, однако икона Христа, согласно выводам и исследованию в предшествующем изложении, честнее его. Посему тот, кто заявляет, что он чтит крест, будет также чтить и икону Господа. Если же он не чтит иконы, то тем более он не должен чтить крест.

Наконец, Х, мы видим во многих местах изображение распятия Господня на иконах. По обыкновению оно изготовляется так: тело представляется висящим, руки распростертыми и пригвожденными. И все это изображает пред нами дивнейшее из чудес и главнейшее из всего, чем мы спасены, –

—178—

спасительное страдание Христово. Что же делать в этом случае врагам креста Христова? Необходимо одно из двух: или, поклоняясь кресту, одновременно поклоняться и иконе, если только они не хотят отказаться от своего заявления; или же, отвергая икону, вместе с нею отвергнуть и крест. Избрав второе, они в конце концов зачеркивают и самый крест и все домостроительство Христово, как отрицатели этого домостроительства, и тем обнаруживают лживость своих заявлений. Если бы они были хотя сколько-нибудь искренни, то должны бы чтить прежде всего икону, как действующую и производящую причину креста, ибо все, о чем говорится, что оно существует в отношении к чему либо, ниже того, чрез что оно существует. И если действительно досточтим крест, то тем более досточтима икона, стоящая к нему в отношении причины, ибо крест существует по причине иконы, а не обратно – икона по причине изображения креста. Ведь когда начертывается на первом плане образ Христа, то вместе уже с Ним изображается и крест, который начертывается сообразно положению вытянутого тела и распростертых рук и является необходимо и естественно соразмерным с изображением тела. Кто скажет, что начертывающий таким образом икону Господа, даже не желая того, начертывает одновременно и изображение креста, тот не уклонится от истины. Из сказанного разве не ясно безумие и нечестие иконоборцев? Они делают вид, что почитают менее чтимое, но в тоже время совершенно отвергают более чтимое. Но так поступают они не потому, что почитают крест, – разве могут почитать его те, которые много раз низвергали его, сожигали и попирали скверными и грязными

—179—

ногами, – а для того, чтобы не показаться, что они ниспровергают в основе все святыни церкви, когда стараются при всяком случае уничтожить божественное изображение Христа, ибо тяжело им видеть Христа на иконе. Подобно тому, кто, желая избавиться от естественного недостатка, изменяет свою наружность украшениями, и они в почитании (креста) стараются найти для себя благовидное оправдание.

36. – Что же нужно сказать об изображении креста? Они попирают и бесчестят, можно сказать, даже первообраз креста, чтимое и поклоняемое у нас верующих честное и животворящее древо. Частицы этого древа, по древнему обычаю оправляемые у христиан в золото и серебро и называемые предохранителями (φυλακτήρια), мы носим на шее ниспадающими на грудь в охранение и обезопашение жизни нашей и для спасения душ и тел наших. Отсюда и самое название их, ибо мы верим, что оно дано им для уврачевания немощей и отгнания искушений от нечистых бесов, причем на них часто изображаются страдания Христа, чудеса и животворящее воскресение. Среди христиан они распространены в бесчисленном множестве. За что же принимают их нечестивцы? Спасительное они считают гнусным и вожделенное заслуживающим отвержения. Отделяя оправы от частиц честного древа, они расплавляют их и представляют, как вещь ненужную, ничтожную, не заслуживающую никакого внимания. Они объюродели и омрачились до того, что отвергают и уничтожают то, что нужно бы беречь и хранить для сохранения и безопасности собственной жизни. Они делают нечто похожее на то, как если бы кто, владея безопасной оградой и сильным укреплением, но не радея о соб-

—180—

ственной безопасности и спасении, неразумно уничтожил это и попал в плен к напавшим на него. Что же отсюда следует? Уничтожая эти святыни вместе с другими, они тем самым явно показывают их равночестность с ними. И каким образом, если бы эти святыни заслуживали отвержения, христиане издревле соединяли и приготовляли их вместе с честным древом? Всегда с правом мы можем говорить врагам креста Христова, что тяжело им видеть Христа на иконе, и память о Нем едва ли не тяжелее и не ненавистнее для них, чем для Иудеев и язычников, к которым их благовременно сопричислить.

37. „Но с изображениями Христа, говорят они, начертывается и нечто другое – гнусное и отвратительное, например на иконе воскресения – ад попираемый, – диавол побежденный и поверженный и тому подобное, незаметно и всему этому воздается поклонение. Отсюда недопустимо поклоняться и иконе Христа“. Безумцы здесь попадают в собственные сети. Оказывается, они думают тоже самое, в чем обвиняют и нас. Они против воли признают, что честь, воздаваемая образам, восходит к первообразам. Ибо если именно поэтому они отвергают все упомянутое, то тем более должны быть чтимы святыни, дабы честь восходила к первообразу. Из этого очень легко догадаться, что они мало-помалу начинают обнаруживать и обнаруживать, и вскрывать пред более понимающими, от многих доселе ускользавший, коварный и лукавый взгляд на крест Христа. Установив такую точку зрения, они, по Божию попущению, потом естественно и последовательно могут заявить, что не будут поклоняться и распятому Христу, так как с Ним сораспяты злодеи и разбой-

—181—

ники. Но мы христиане бодрствуем и не обратились в животных подобно им. Мы знаем, чему покланяемся. Священные изображения мы почитаем, как святыни, а упомянутые скверности рассматриваем и признаем, как омертвелое и попираемое. Боголюбивые живописцы начертали их не в воздаяние чести, а представляя их жалкое и страшное падение. Взирая на это, мы прославляем ниспровергшего Господа и вследствие того еще усерднее поклоняемся честному изображению Его, приводя себе на память Совершенные Им для нас достодивные благодеяния и общее спасение рода нашего. Мы дивимся величию Его и воспеваем человеколюбивое снисшествие Его. На основании настоящего размышления о будущем можно сказать, как они будут относиться и к священному Евангельскому повествованию, обвиняя его за упоминание о бесах и духах нечистых. Но не ради бесов, а ради Чудотворившего и изгонявшего бесов и Исцелявшего недуги, несомненно, составлено было это повествование. И поклонение наше не относится к бесам одновременно с Евангелием; оно хотя и воздается в чувственной форме чувственно зримым святыням, однако мысленно мы возносим почитание Виновнику их. Притом все это совершается символически, ибо наше поклонение и служение истинно и собственно, по слову Спасителя, есть поклонение в духе и истине (Ин.4:22–23). Мы знаем, чему мы поклоняемся, а они не знают, чему мы поклоняемся, ибо не знают великой тайны божественного домостроительства.

38. – Сверх того они говорят: „ты описываешь Христа до Его страданий и воскресения. Но что ты будешь говорить после воскресения? Ибо обстоятельства не пребыли одинаковыми: тело Христа отселе

—182—

сделалось нетленным и, следовательно, бессмертным. Каким же образом допустимо твое описание? И как можно описать Вошедшего к ученикам при затворенных дверях и не связанного никакими препятствиями?“ Бесстыдно подражая дерзости докетов, они пустословят, что один из учеников своими руками не прикасался к божественным ребрам, что, получив повеление Спасителя, не привел этого повеления в исполнение. Вследствие этого Спаситель не был видим телесно; и тело Его не было настоящее тело. Таким образом в их глазах и Евангелие не заслуживают веры. Но недоумевающий касательно этого пусть обратить внимание на следующее: сказав вошедший, ты разрешил недоумение, потому что входить и выходить, перемещаться отсюда туда, есть ничто иное, как признак описуемости. То, что находится внутри и не находится в тоже время вне, – без сомнения описуемо. Это же можно наблюдать и во время воскресения, когда был положен камень на гробе и запечатан, ибо восставшее тело не было одновременно во гробе. Из сего необходимо следует, что оно описуемо. Притом восстание из мертвых, нахождение внутри дома при затворенных дверях и подобные этим явления происходят не по закону тела и нашего материального и тленного естества. И раньше страданий видели Спасителя шествовавшим по волнам, прикосновением руки, воскресавшим мертвых и совершавшим другие подобные чудеса телесно. Все это мы не называем признаками тела, а Спасителя не называем бестелесным. Все это было совершено могущественной необоримой силою, которой покорялось все, и совершено именно чудесно, а не по свойству тела. А когда после воскресения оно возблистало красотой нетления,

—183—

соделалось бессмертным, совершенно очистилось от тления и дебелости вместе с соединенным с ним ипостасно и не отделимым от него естеством, от которого оно восприняло преестественные свойства, то совершало действия, превышающие природу тела, и, как естественно, свойственные не просто телу, но телу божественному и нетленному.

Соделавшись таким, Спаситель, однако, был видим, хотя не так, как прежде, когда обращался со всеми. Он являлся только лицам, достойным такого созерцания и показывал им следы распятия на кресте. В этом нас убеждает ученик (и это мы принимаем охотно и с верою), осязавший божественные ребра и громко и ясно воскликнувший: Господь мой и Бог мой (Ин.20:28), – также честные жены, осязавшие пречистые ноги, а сверх того и спутники с горевшим сердцем и с глазами, удержанными во время беседы от признания Его (Лк.24:16), что разрешилось только после преломления хлеба. И сам Иисус принял пищу и питие, хотя тело Его было нетленно, и сделал Он это не вследствие нужды, а по снисхождению и домостроительно, дабы верили, что это был именно Он, и чтобы таинство воскресения считалось истинным, а не мнимым. Равным образом как же божественные ученики могли видеть Взятого из среды их возносящимся на небо, как соучастника Отчей славы, имеющего прийти снова также, согласно возглашению предпосланных премирных сил, если тело было неописуемо? Или как великий Стефан, первый и величайший мученик, во время истязания, немного спустя после вознесения Спасителя на небо, видел, как подобает видеть человеку, исполненному такой благодати и насколько это могла преестественно вме-

—184—

стить человеческая природа? Не созерцал ли он Спасителя в образе, в котором он был видим на земле у нас, стоящим одесную отчей славы? Ибо как иначе он мог сказать: вижу небеса отверстые и сына человеческого стоящего одесную Бога (Деян.7:56)? Тому же ясно научают нас и изречения святых отцов, которые мы представим после? Хотя враги наши и Евангелия не верят в это и отгоняют даже Христа, так как думают, что ученики видели дух и что все произошло вне тела, мы, однако, возглашая неложность этого, утверждаем, что Христос описуем именно потому, что Он снизшел и вочеловечился, так что зрением мы познаем саму истину.

39. – Но каким образом все прочее изменилось: – смертное сделалось бессмертным, тленное оказалось нетленным, страстное бесстрастным, тогда как описуемое не стало неописуемым? Мы заявляем, что в составе человеческого естества Творец изначала создал, с одной стороны, силу духовную, разумную способность чувствования, воли или, лучше сказать, самоопределения и тому подобное. В тоже время человек, взятый из земли, получает телесную форму, становится телом, которое естественно видимо, осязаемо и описуемо. И никто из обладающих разумом не может сказать, что оно неописуемо. Но с внешней стороны уже после создания произошло прибавление в теме: то, что привзошло в него из-за нарушения заповеди Творца, стало как бы прирожденным. Первозданному человеку решением Творца была предназначена жизнь; в тоже время вместе с законом ему была дана свобода выбора: при соблюдении этого закона он унаследовал бы высшее, подобающее ангелам, блаженство; а в слу-

—185—

чае нарушения его он должен был подвергнуться наихудшей, самой скорбной участи. Избрав по искушению змия эту последнюю, он естественно тотчас становится подверженным тлению и смерти, и бесчисленное множество других немощей привходить в него, – ибо тление и смерть не были сотворены вместе с первозданным, иначе не было бы нужды в древе жизни, которое росло в раю. Владыка твари по преизбыточеству человеколюбия и неизреченному милосердию, желая избавить от тления подверженное смерти естество и возвести его в начальное блаженство, не погнушался воспринять тело, которое, как известно, принадлежит осужденному и всем нам, причастникам этого осуждения, и которое тленно и смертно. Как тело, оно не может быть чуждо описуемости, пока остается телом. Так Он познал телесную смерть, которой не подлежал, и заплатил за нас долг, дабы собою искупить преступление Адама, и, восстановляя побежденное естество, поднял павшего. Яко беззакония не сотвори, ниже обретеся лесть во устех его (Ис.53:9). Он упразднил смерть, уничтожил тление, и, будучи истинною жизнию по природе и источником бессмертия, явил Себя победителем смерти и тления. Плоть Его не видела тления, которое было попрано и уничтожено Победителем мира, ибо была охраняема высочайшею и всемогущею силою слова, хотя по своей природе и подлежала тлению. Затем Он воскрес после трех дней, очистив Собою все вследствие греха прившедшие в естество изъяны и недостатки, соделавшись приношением и залогом за наше бренное естество, явив таким образом Свое творение чистым и нескверным и даровав ему сияние собственной славы. Также во время крещения Он совершил

—186—

наше очищение, будучи сам верхом всякой чистоты. Всем этим человек был бы обогащен и издревле, если бы первозданный соблюл заповеди Творца, ибо Творец предназначил для него бессмертие и восхождение к лучшему. Этому научают нас и наши наставники. Апостол сказал в одном месте: сего ради якоже единем человеком грех в мир вниде, и грехом смерть, и тако смерть во вся человеки виде (Рим.5:12). Тоже содержится в мудрых изречениях некоторых древних, где написано, что Бог смерти не сотвори. Созда бо во еже быти всем, и спасительны бытия мира, нибо есть в них врачевания губительного (Прем.1:13–14), и что Бог созда человека в неистление; завистию же диаволею смерть вниде в мир (Прем.2:24). Согласно с этим провозглашают и богословствующие отцы. Итак, высшую помощь получило именно то, что нуждалось в ней. Тело отнюдь не должно было сделаться бестелесным и стать неописуемым, ибо человек не был сотворен без тела, и тело не было дано человеку только в последствии за грех, – ведь в таком случае не было бы ни человека, ни приступления. И в чем мог быть совершаем грех, как не в страстях тела, которые вошли в него ради содеянного греха? Итак, во Христе естество наше обновляется и спасается. Тело, воспринятое Богом, обожествилось всецело, преобразовалось в лучшее, увенчалось неизреченным благолепием, пребывало впредь духовным и превосходит материальную и земную дебелость. Но оно не перестало быть телом, осталось телом каким бы то ни было и поэтому подлежит описанию (περιγράφεσθαι πέφυκεν), – ибо описуемость (ἡ περιγραφή) происходит не от вне и от греха, как входит тление и прочие немощи, но из него самого;

—187—

оно есть, так сказать свойство, самоопределение, сущность тела. И если кто станет определять тело, как имеющее тройное измерение, как физическое, органическое, обладающее жизненною силою, как изобразимое и поддающееся заключению в пределы, – а это все свойства нашего тела, – тот не сказал бы ничего иного, кроме того, что оно описуемо (τὸ περιγραπτόν). После воскресения из мертвых тело Христа хотя соделалось боговидным, однако не перестало быть телом и не преобразовалось в божественную сущность. То обстоятельство, что мы уже не знаем Христа во плоти (2Кор.5:16), говорит не за упразднение или отложение плоти – это измышление Манихейское, – а за то, что оно изъято от телесных нужд, чуждо плотских страстей и нашей немощи, например утруждения в пути, жажды, голода, боязни и тому подобного. „Не плоть уже, однако и небестелесен, но Ему известным образом боговиднейшего тела“… заявляет Григорий великий. Затем великий апостол поучает, что подобает тленному сему облещися в нетление, и мертвенному сему облещися в бессмертие (1Кор.15:53). Но чтобы тело облеклось в бестелесность, чтобы сотворенное стало не сотворенным, или описуемое превратилось в неописуемое, об этом еще доселе никто не слышал. Некоторые из этих свойств принадлежат и бестелесным, потому что и ангелы суть создания Божии и, поскольку имеют начало, они описываются временем (τῷ ἦρχθαι ἔσχον περιγράφεσθαι). Итак, необходимо сказать, сообразно исповеданию христианской религии или учению кафолической и апостольской Церкви, что Христос и Бог наш после того, как восшел на небо и воссел одесную Бога Отца, сохранил воспринятое естество без умаления, причем

—188—

не отпала ни одна из частей, которые характеризуют его состав. В Нем пребывает тоже тело, а также и душа, которою оно было одушевлено, разумная и духовная, желающая и деятельная, которою Он желает и действует в промышлении и охранении всего, как божески, так и человечески, будучи ходатаем за нас пред Отцом, устрояя наше спасение и стяжая для нас все полезное. Пресвятая и божественная душа сохраняет память обо всем, что Христос, обращаясь на земле с людьми, совершил и претерпел для нашего освобождения; она знает, что ипостасно соединена с божественным Словом, и видит, как она спрославляется и споклоняется с ним, как душа Бога, – а не как просто душа, – всею разумною тварию; знает также, что она от земли взошла на небо и снова придет во славе Отчей. Восхождение же на небо и последующее снисшествие, указывая на перемещение в пространстве и представляя движение, признаются действиями описуемого тела. А что Слово восседает с телом одесную Отца, это должно быть понимаемо не в смысле десного пространства, ибо неописуемое (τὸ ἀπερίγραπτον) не может иметь вида правого или левого; этим мы только исповедуем Славу и честь, которою почитается и спрославляется Слово, как сын Божий и предвечный Бог, единосущный Отцу, причем Он приемлет одинаковое поклонение от всех вместе с телом, ибо ипостась едина. Да превратятся в пепел языки Христоборцев и да иссохнуть их сердца! Да заградятся уста, глаголющие неправду против истины, для всех ясной!

40. – К доселе сказанному они прибавляют: „написано: не сотвори себе всякого подобия, елика на небеси гор, и елика на земле низу, и елика в водах под

—189—

землею (Исх.20:4). В виду этого изображать Христа невозможно“. Предшествующие и последующие изречения: да не будут тебе бози инии разве мене (ст. 3), И: не сотвори себе кумира (ст. 4), и: да не поклонишися богам их, ниже послужиши им (Исх.23:24), не знаю зачем, они удерживают и намеренно или ненамеренно замалчивают, может быть, уклоняясь обвинения в богохульстве. Тем не менее и без того они подпадают подобному обвинению. Так как оставил очи их страх Божий, а также почтение и подчинение в отношении к пресвятой и пречистой вере нашей, то они не убоялись изображение Христа поставить рядом с изображениями существ небесных, земных и морских, не делая никакого различия между подобием Господа и Творца и подобием тварей и рабов. Наши противники отличаются любовью и готовностью к спорам. Мы же на такое их нечестивое предложение ответим указанием, что, во-первых, это было узаконено для древних Иудеев. (Так именно следует рассуждать с новоявленными Иудеями). Божественным велением и при помощи необычайных чудес Израильтяне избавились от тогдашнего Египетского нечестия. Ложная религия Египтян превосходила зловерие всех народов. Воспитанные в их обычаях Израильтяне пережили долгий период порабощения. Бог выказывал попечение об освобождении и спасении странствовавшего народа ради обетований, данных его отцам. Посему богоприлично изведши израильтян из области этого нечестия и гнусности и возводя их к познанию и почитанию Себя, делает приведенные указания, дабы знали только Его – Бога и Господа всяческих и возносили подобающее Ему служение и, помня их обычаи, не желали возвращения в страну, служив-

—190—

шую идолам. По своему неразумию Израильтяне, презрев те из достодивных знамений и необычайных чудес, какие они видели, отшедши не далеко от Египта, в пустыне сделали тельца. Итак, заповедь воспрещает им делать подобие всего отринутого: с одной стороны всего водимого на небе – солнца, луны и прочих созданий из звездного сонма, а затем тварей сущих на земле: животных, зверей, змий, птиц, насекомых, а также водных тварей, живущих и плавающих в море и реках – всего того, чему на их глазах воздавалось почтение и поклонение в варварской земле. Люди, не зная истинно Сущего, уловляемые коварством лукавого, нечестиво служили твари вместо Творца (Рим.1:25). Виновных в этом, много лет спустя, Бог укорял устами пророка, говоря: Я Господь Бог твой, утвердивший небо и создавший землю, руки коего создали все воинство небесное; не Я научил тебя идти в след чуждых богов (Ис.45:12). И: Я извел тебя из земли Египетской, и не знай Бога кроме Меня; никто не спасет, кроме Меня (Исх.20:18). В этих словах Он напоминает им заповеди древне данные. Итак, Он запрещает им делать подобия всего видимого и наблюдаемого на небе, на земле и в водах, дабы по незнанию лучшего или вследствие отвержения Творца они не воздавали всему этому поклонения.

Повеление: не сотвори того-то потенциально и молчаливо содержит повеление: сотвори и предуказывает то, что будет повелено сотворить в будущем. Об этом заставляет догадываться самый характер речи. Кто говорит: не сотвори подобия того-то, тот имеет в виду изготовление подобий чего-то другого и одобряет то, для узаконения чего не при-

—191—

шло время, выражая требование как бы в такой форме: не делай подобия ничего того, что я не повелеваю, – но отвращаясь чуждых предметов почитания, которых я гнушаюсь и отвергаю, обращай внимание на те, относительно которых я дал повеление, и которые приносят мне радость и славу. И действительно, удерживая их сначала законоположением от запрещенного, потом Он побуждает к построению скинии. В подобном же случае какое распоряжение дает хозяин, если он хочет в недалеком будущем дать кому-либо из своих рабов приказание или поручение по выполнению своих планов? – Сегодня не делать того-то, не отлучаться никуда, не ходить в поле, не стоять на площади, ибо он хочет, чтобы раб был свободен и готов для выполнения приказаний, которые ему будут даны, так как завтра, может быть, его придется послать в такой-то город или в такое-то место. Нечто подобное дает нам понять и речь в разбираемом месте. Она как бы говорит: не сотвори без Моего повеления, дабы ты делал и думал о том, что я тебе повелю. После этого действительно Бог повелел тайновидцу сделать скинию и что для нее потребно. Была изготовлена завеса с искусно вытканными херувимами. А над кивотом что сделаешь? Золотых, говорит, херувимов чеканной работы (Исх.25:18). И херувимов называет не образами, а херувимами одноименно с божественными и премирными существами. И, что всего дивнее, – там, говорит, я буду открываться тебе. Но что славнее и честнее места богоявления? Херувимы были столько славны и о них говорилось столько, что их прославлял не только Моисей и тогдашние Иудеи, но и сам глашатай благодати Па-

—192—

вел, который с большим еще почтением называет херувимов „херувимами славы, осеняющими чистилище“ (Евр.9:5). Об этом подробнее говорилось в другом месте³⁰⁰³. Кроме доселе сказанного священных законоположениях Ветхого Завета желающие исследовать дело тщательнее могут найти изречения подобного же содержания и характера – именно там, где Израильтянам воспрещается изготовление идолов и приношений губительному демону, как гнусных и отвратительных, – и заповедуется все то, что должно быть возносимо Богу, как желательное в целях напоминания о Нем и воздаяния Ему чести. Так в книге Левит написано: не сотворите себе образов рукотворенных, ниже изваянных, ниже столпа поставите себе, ниже камене поставите в земли вашей во знамение, во еже поклонятися ему: аз есмь Господь Бог ваш (Лев.26:1). Кто настолько неразумен, чтобы сомневаться в том, что это сходно с словами: не сотвори всякого подобия предметов запрещенных в вышеприведенных законоположениях?

Во Второзаконии же относительно предметов, которые должно посвящать Богу, заповедано: в оньже день прейдете Иордан на землю, юже Господь Бог твой дает тебе во жребий, и поставиши себе камение велико, и обелиши я мелом и напишеши на каменех тех вся словеса закона сего (Втор.27:2). Затем немного после: да созиждеши тамо алтарь Господеви Богу твоему, алтарь от камения, да не возложиши на них железа: камением всецелым да созиждеши алтарь Господеви Богу твоему, и вознесеши на нем всесожжения Гос-

(Продолжение следует).

—403—

Мы переходим к последнему отделу этой главы, к знакомству с бытом Странников, с практическою их жизнью.

Один сектатор – Странник, некто Василий так писал своему единомышленнику: „честнейшему и почтеннейшему и возлюбленному о Христе Иисусе, Господе нашем Страннику, безграднику, бездомнику и апостольского шествия ревнителю, злострадальный путь преходящему и ревностию к горнему Иерусалиму горящему, зрящему сына погибельного челюсти и крыющемуся от антихристовой прелести и конце желающему избыти от всемирного потопа и постигнути умного востока, отвращающему лице и очи свои от блудницы вавилонской и желающему присовокупитися жене агнчей и дщери Сионской, а именно брату и сострадальцу нашей жизни Фесо“³⁰⁰⁴. Так смотрят на свою практическую жизнь сами Странники. Какова же она на самом деле? Для более ясного и раздельного взгляда на дело мы, с своей стороны, поставим здесь два вопроса: где живутили точнее – скрываются Странники и – как они живут или проводят свою жизнь?

Принявший на себя обеты нового для него учения и окрестившийся по странническим обрядам, сектатор отправляется „в странство“. Если он домохозяин, то предварительно, при помощи услужливых пропагандистов нового

—404—

учения, тайком от соседей продает свое имущество, т. е. то, которое неудобно с собой захватить (напр., крестьянские принадлежности) и отдает в распоряжение наставника³⁰⁰⁵. Ему уже заранее приготовлено новое, хотя бы и временное, жилище, и чем интереснее в каком бы то ни было отношении этот новичок, тем спешнее идут заботы о его скорейшем водворении между опытными сектаторами³⁰⁰⁶. Если желающего „выйти в странство“ постигла болезнь, мешающая ему действовать самостоятельно (это обыкновенно случается с странноприимцами, почему-либо оттягивающими действительный переход в странство), такового выносят из дому, где он жил, чтобы зачислить в бегах и дать ему возможность умереть как бы в странстве под скрытием, хотя в том же селении, но – в чужом доме. А бывает и так, что принявшие крещение, по некоторым обстоятельствам остаются жить и у себя дома, лишь бы о бегстве их донесено было полиции. Такие, по выражению Странников, живут „в душеспасительном страхе“³⁰⁰⁷.

Обычным же приютом для Странников служат дома пристанодержателей, или, как называют их сектаторы – „христолюбцев“. Во имя своих вышеупомянутых обязательств, с одной стороны, и руководясь принципом сделать свой приют действительно безопасным и для себя, и для „странствующих христиан“, с другой, – последние устраивают дома по особенной и замечательной архитектуре. Дом странноприимца состоит из множества дверей, ходов, подполий, келий, сообщающихся в разных направлениях с другими помещениями и зданиями, с соседним домом, с огородом и т. д.; есть здесь иногда и подземные ходы, дающие Страннику возможность быть неуловимым при первой угрожающей ему опасности. Мы нарочно намерены остановиться на этом характерном бытовом явлении у Странников, известном у них под именем „уборки“, чтобы показать, как далеко идет у них изобретательность в данном направлении и как тщательно, даже при помощи особых привилегированных мастеров³⁰⁰⁸

—405—

они стараются выполнить свою задачу скрытия. Таков, например, был дом в Сопелках Полетаева³⁰⁰⁹, который по описанию следственной комиссии: „состоял из новой избы, окнами к огородцам, оврагу и полю и двух старых изб – окнами на улицу. Обе избы соединены были между собою множеством комнат, чуланов, ходов, коридоров, лестниц из нижних комнат в верхние (дом двухэтажный). Из коридора верхнего этажа новой избы был спуск прямо в темный хлев на двор; с чердака, за трубой – ход под двойную крышу. На крышу этого дома был спуск из окна соседнего дома крестьянина Бочкова, у которого был свой „тайник“³⁰¹⁰. У крестьянки того же села Сопелок Евфросинии Колгашкиной был устроен тайник следующего рода: „в чулане длиною 4 арш. 3 вер. и шириною 3 аршина – две двери, одна вела в сени, а другая в избу; здесь было маленькое окно. Лавка во всю поперечную стену, длиною 3 аршина. Лавка эта приделана к полу и поднималась вместе с доскою пола, под которой – вход в вырытую в земле и выходившую в огород яму, длиною в 1 ½ арш., шириною 1 арш., глубиною – 1 арш. 9 вер. и обложенною досками³⁰¹¹. А вот и еще подробное описание тайника, сделанное следственною комиссией, открытого в том же селе у крестьянки Соломониды Здобниковой „к наружной стене сеней приделан шкаф, шириною 1 арш. 2 верш., глубиною 8 ½ верш., вышиною 2 арш. 11 верш. перед шкафом устроена кадка с разными хозяйственными припасами; шкаф разделен на две половины, и каждая из них затворяется маленькими створчатыми дверцами; внутри

—406—

шкафа устроены полки, на которых расставлена посуда, низом для шкафа служит пол сеней, внутри его подле пола к левому боку прибита одним гвоздем маленькая планочка, по-видимому, для большей устойчивости шкафа; но между тем она прибита с целию, чтобы маскировать подъемную доску, длиною 1 арш., шириною 8 верш., которая составляет пол сеней и в тоже время низ шкафа. По вынутии из шкафа посуды и полок и оторвав вышеозначенную планочку, можно лишь усмотреть, что пол в шкафе поднимается и что из него вход в яму глубиною и длиною в 1 ½ арш., шириною 10 вер.; из этой ямы проход в другую яму, длиною в 2 аршина 12 вершков, шириною и глубиною 1 аршин 5 вершков и выходящую уже во двор. Яма эта, или тайник обложена внутри досками, а снаружи над нею сделан навес в таком виде: к наружной стене избы наклонно поставлены жерди и покрыты соломой; боковые стены этого навеса тоже устроены из жердей и в одной из них находится дверь выходящая во двор; есть и другой выход из этой ямы, потаенный, который ведет под навес двора, где хранятся припасы для скота – солома, мякина и др.³⁰¹²

Наконец в тех же Сопелках у крестьянина Осипа Зиновьева открыт еще тайник, замечательный по своему устройству. Вход в него замаскирован задвижной доской подле печи; в первом отделении его довольно большое подполье с маленьким окошечком и потому очень темное; за большим печным боровом, его разделяющим,

—407—

едва видна в стороне маленькая низенькая дверь, ведущая во второе отделение, состоящее из двух комнат, одна с печью, другая – род сеней, совершенно темная, с выходом на задний двор через такую же маленькую и низенькую и потому почти незаметную дверь³⁰¹³. А были открыты и такие дома, где тайников совмещалось по нескольку. В доме крестьянина деревни Дудкино Логина Прокофьева были устроены: а) двойная стена, в которой могли укрываться до 30-ти человек; вход туда сделан под печь посредством бревна, прилаженного на шолнерах, а из-под печи выход в комнату; б) двойная крыша и в) потаенное отверстие в стене, ведущее в особый тайник, устроенный в проулке³⁰¹⁴. В другом доме найдено было целых четыре тайника; вход в 1-ый чрез выдвигаемую сбоку ступень лестницы; второй без входа в него, заставлялся по стене досками; в 3-ий вход из-под лестницы, – 4-ый-под площадкою лестницы у сеней³⁰¹⁵.

Вообще в одних Сопелках в 1850 г. в 56 домах нашли 30 тайников, 8 келий, 1 двойная крыша и 9 сообщений между домами посредством дворов и чердаков, а на всех почти дверях на верхнем косяке надпись полууставом: „Христос уставися с нами“³⁰¹⁶. В Старо-андреевском приходе, Романово-Борисоглебского уезда следователь нашел также не мало тайников в подпольях домов. Он сам спускался чрез западни в подполья, находил в углу дальнего темного отделения малую, узкую и крутую лестницу и входил по ней в чистые светлые комнаты со всеми удобствами для приема секретных гостей³⁰¹⁷.

—408—

Но это только один вид скрытия Странников. Едва ли не более обязательно для каждого из них – смотря по большему или меньшему усердию – в течение нескольких годов пребывание в лесах. Этот вид скрытия считается особого рода подвигом и служит им в роде искуса, как принявшим иноческое звание³⁰¹⁸. Выше мы видели, что и сам Евфимий одно время скрывался в лесах Галицких, но более известными для Странников являются леса Пошехонские, где есть у них специально для скрытия устроенные землянки и избы, и где окольные жители, весьма привязанные к расколу вообще и особенно той стороны Пошехонского уезда, которое называется Шаготью, помогают им в устройстве означенных убежищ и снабжают своими подаяниями³⁰¹⁹. Вот описание одной из землянок, открытой графом Стенбоком 5-го апреля 1852 г. в густом лесу между селами Туношной и Красным Ярослав. уезда, где ему удалось арестовать пять сектаторов-Странников. „Землянка вырыта в земле, глубиною три аршина и состоит из сеней, избы и горницы; потолок послан наравне с поверхностью земли и покрыть мохом; в потолке прорублены четыре окна два в избу, одно в горницу и одно сверх трубы для прохода дыма. Сверх того устроена западня, из которой вход в сени по приставленной к стене лестнице. Сени длиною в 1 ¼ арш., шириною в 5 арш., из них дверь в избу; в избе длиною и шириною 5 арш. устроена русская лечь, а под печью вырыт колодезь; кругом же стен расставлены скамейки. Изба разделяется от горницы перегородкою, в которой прорублена дверь; к одной стене горницы поставлена скамейка, – вся горница длиною 1 ½ арш., шириною 5 арш. Земля внутри (потолок и пол) обита лесом. Вырыта землянка в густом лесу, а между большими деревьями посажен мелкий лес, маскирующий ее совер-

—409—

шенно, так что, подходя на два шага к келье, ее совершенно невозможно заметить“³⁰²⁰. Таких землянок много в Костромском уезде, около села Коробова, в пустоши Поддубново, куда в случае опасности скрываются Странники, в большом количестве живущие в этом селе³⁰²¹. Однако по самому принципу секты, Странники обыкновенно не живут долго на одних и тех же местах; с другой стороны, к частой перемене местожительства принуждают их и сами пристанодержатели и особенно те из них, которые занимаются пристанодержательством, как мы заметили выше, исключительно из-за выгод. Под благовидным обыкновенно предлогом называется Страннику имя и местожительство другого „христолюбца“, и он пускается в путь.

Так скрываются от постороннего глаза Странники рядовые, но еще более скрыты руководители секты. У статейников напр. о местожительстве главного наставника знают только два его ближайшие советника, а о местожительстве последних знают тоже два-три лица не более. Но при этом, скрываясь от других, сами по себе и для себя все Странники, начиная с их наставников, живут на определенных, им одним известных местах, не исключая даже и шумных городов, и о рядовых Странниках наставники их имеют точные сведения³⁰²².

При передвижениях с места на место, при чем не пренебрегаются ни пароходы, ни железные дороги, большинство Странников не имеет при себе никаких письменных видов, меньшинство пользуется фальшивыми видами и, наконец, более строгие из них берут с собой так называемый „духовный паспорт“. Этот паспорт не имеет строго определенной формы, а существует в нескольких редакциях. Нам известны четыре таких редакции. Самая краткая из них имеет следующий вид на листе бумаги³⁰²³:

—410—

В другой и более пространной редакции сообщает текст „духовного паспорта“ Кельсиев³⁰²⁴. А именно: „Где просвещение мое и Спаситель мой, кого ся убою; Господь защититель животу моему, от кого ся устрашю; аще ополчется на мя полк, не убоится сердце мое.

По благоволению великого и пресильного Всемирного Царя, которым сотворено небо и земля, по Его Владычному повелению дан сей указ душе моей грешной на прокормление, а телу на труд и озлобление. Отпустил мя раба своего Великий Господин – Бог Града Вышнего и уезду, Пустынного стану, Чернопенского села Булова, того Господина всея твари едина. Имя ему сый; сан Его – Благословенного. Аз деревни Нечкина, а прописаны мне лета, радость будущего света. А приложено множество св. отец рук, еже бо боятися страшных и вечных мук, а прописан в полиции полной, иметь разум духовный, а занумрен в путь радости, чтобы не иметь лености, идти правым путем о Христе, чтобы не держали беси раба Божия нигде, а кто странного приять будет бояться, тот не хощет с господином моим знаться, а кто мя веры ради погонит, то яве себя с антихристом в геенну готовить. Упование нам Бог, и прибежище наше Христос и покровитель наш Дух Святой, а еже сего не буду наблюдать, то

—411—

иного буду плакать и рыдать. Все упование мое к Тебе возлагаю, Матерь Божия, сохрани мя в своем си крове. Аминь“. В кабинете вещественных доказательств при Министерстве Внутренних Дел хранятся: под № 63 – один и под № 106 – десять страннических паспортов уже иной редакции, написанных полууставом и оригинального вида на полулисте бумаге. Вот их точная копия в уменьшенном виде³⁰²⁵.

—412—

Самая пространная редакция Страннического „духовного паспорта“ читается так³⁰²⁶: „Объявитель сего раб Иисуса Христа (имя рек) уволен из Иерусалима града Божия в разные города и селения ради души прокормления, грешному же телу ради всякого озлобления. Промышлять ему праведными трудами и работами, еже работати с прилежанием, а пить и есть с воздержанием, против всех не прекословить, но также Бога славословить: убивающим тела не бояться, но Бога бояться и терпением укрепляться, ходить правых путем по Христе, дабы не задержали беси раба Божия нигде.

„Утверди мя, Господи, во святых твоих заповедях стояти и от Востока Тебя, Христе, к западу сиречь ко антихристу не отступати. Господь просвещение мое и Спаситель мой – кого ся убою, Господь защититель живота моего – кого ся устрашу? Аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое. Покой мне Бог, прибежище Христос, покровитель и просветитель Дух Святый. А как Я сего не буду соблюдать, то после буду много плакать и рыдать. А кто страннего мя прияти в дом свой будет бояться, тот не хочет с господином моим знаться, а Царь мой и Господин сам Иисус Христос Сын Божий. А кто мя ради веры погонит, тот яве себя с антихристом во ад готовить.

„Дан сей пачпорт из града Бога Вышнего, из Сионской полиции, из Голгофского квартала. Приложено к сему пачпорту множество невидимых святых отец рук, еже бы бояться страшных и вечных мук. Дан сей пачпорт от нижеписанного числа на один век, а по истечение срока явиться мне в место нарочито на страшный Христов суд.

„Прописать мои приметы и лета в радость будущего века. Явлен пачпорт в части святых и в книгу животну под номером будущего века записан“.

Передвигаясь с места на место, Странники имеют точные сведения о всех тех местах, где живут „христо-

—413—

любцы“, у которых можно укрыться, и куда вообще можно идти. Такие сведения одним передаются словесно наставниками, другие руководятся особыми письменными знаками, наконец, у третьих есть даже своего рода маршруты³⁰²⁷, по которым Странники свободно переходят от одного оседлого пристанодержателя к другому; а для охранения себя на далеком пути от всяких напастей, они иногда берут с собою в рукописных тетрадках, или заучивают наизусть, по простонародному обычаю, особые заговоры или молитвы „в путь идущим“³⁰²⁸ и „идущим назад“³⁰²⁹.

—414—

Странствуя таким образом из конца в конец по отчизне и проникая даже за пределы ее, сектаторы удовлетворяя идее странства, в тоже время усиленно занимаются и пропагандою своего учения. Каждый Странник, тем более наставник, по их воззрению, вселенский учитель и апостол. „Тело наше страхом Божиим накажем и прочим путь ко спасению укажем.... Вы есте духовнии, вам Бог препоручил братию меньшую, откормите ю духовною пищею.... Я с жаждою слушал учение Странников и сам взаимно учил других“. Так пишут, так объясняются в своих показаниях Странники³⁰³⁰.

И действительно, есть возможность, – сектатор проповедует открыто, даже на улице³⁰³¹, странник заключен, – он проповедует даже в остроге³⁰³²; особенными отчаянными пропагандистами секты, как и раскола вообще, являются девицы³⁰³³. Как средство пропаганды практикуется у Странников даже стройное пение. Обучая, как замечено выше, девиц церковному пению, в праздничные дни сектаторы приглашают за свое богослужение своих странноприимцев, чтобы этим самым завербовать их в свою секту³⁰³⁴. А в результате получались такие факты, что по голосу сектатора уходили „в странство“ даже целыми семействами. Так в одном Ярослав. уезде следственною комиссией открыто было 12 таких семейств, из которых три состояли из 4-х душ, одно-из 5-ти,

—415—

одно-из 6-ти, одно-из 9-ти и три из 10-ти душ³⁰³⁵; при чем оказывается, что первыми прозелитами Странства бывают по преимуществу женщины³⁰³⁶. И тем успешнее пропаганда³⁰³⁷ секты, что еt влиянию поддаются люди даже сторонние. По всеобщему отзыву духовенства времени комиссии, секта положила глубокие следы на население в местах своего распространения, поселив в нем охлаждение к церкви, дух непокорности, нерасположение к браку и т. п.³⁰³⁸ Мало того, между православными находятся проповедники идей Страннического учения. Каковы напр. по дознанию комиссии: крестьяне Кинешемского уезда, Костромской губ. Ераст Феодоров и Игнатий Никифоров. Первый у себя в доме, на уличных сходках и на фабрике Коноваловых, при 500 рабочих, учил, что „таинства в деле спасения бесполезны, что церковь не в стенах ребрах, что трудясь и платя оброк, спастись невозможно, что солдаты ближайшие слуги антихриста“ и т. д. Последний (25-ти лет) при стечение народа, собравшегося для исповеди, говорил громко вслух всех священнику, что теперь „нет государя, нет властей; все самозванцы³⁰³⁹. Так ли успешно идет пропаганда секты теперь, мы точно не знаем, но полагаем, что она не безуспешна. Выше мы видели, что число Сектаторов в последующие времена после следственной комиссии очень значительно. Затем официальные данные указывают, что число объявляющихся в бегах не сокращается. Так напр. в одной волости (Савинской) Романово-Борисоглебского уезда, Ярослав. губ., волости, признанной

—416—

следственною комиссией одним из главных гнездилищ секты, числится в безвестной отлучке (один из самых разительных признаков Страннической секты), кончая 1881 г., 53 человека³⁰⁴⁰. Наконец, по сведениям последнего времени у Странников практикуется специальное обучение „собеседованиям“ или что тоже пропаганде своего учения, делающее из них очень опытных и опасных миссионеров и миссионерш³⁰⁴¹.

Переходя к решению второго, поставленного нами выше вопроса, именно: как живут или проводят свою жизнь Странники, мы прежде всего встречаемся с имущественною стороною их жизни, иначе говоря, на какие средства они делают вышеупомянутые передвижения и существуют вообще при нелегальности своего положения? Весьма значительною поддержкою материального быта Странников служит прежде всего милостыня „христолюбцев“. Эта материальная поддержка обнаружилась на самых же первых порах существования секты. Еще Ирина Федорова, как мы видели выше, нашла себе приют у саратовского купца Крюкова. Такими же покровителями для секты и в некотором смысле поставщиками необходимых жизненных припасов для сектаторов в Ярославской губ. были – купчиха Пастухова, Полетаев, а в последнее время бр. Понизовкины. В Костромской губ. многие купцы также оказывали покровительство и поддержку секте³⁰⁴². До чего достигала эта милостыня можно судить по следующему факту: в 1866 г. одна Ярославская купчиха пожертвовала в пользу Странников 12000 руб. серебром, так что на каждого сектатора в данном случае пришлось по 40 руб.³⁰⁴³ Вообще, по показанию бывшего сектатора, Странникам идет большая милостыня от купцов, которые, обыкновенно, передают деньги наставнику, а последний делит ее по рукам между своими последователями³⁰⁴⁴; но бывают и такие случаи, что милостыня остается в руках пользующегося доверием наставника, а сами сектаторы являются только жертвою его

—417—

эксплуатации³⁰⁴⁵. Также богатые люди с своими деньгами являются и на выручку сектатора в случае напр. выкупа последнего из рук полиции, как это дважды было в отношении наставника Василия Петрова Горбунчика, что стоило целых 700 рублей³⁰⁴⁶.

Однако нельзя сказать, чтобы Странники, вообще любящие пожить на чужой счет, не трудясь³⁰⁴⁷, доходящие иногда до идеи коммунизма³⁰⁴⁸ и с этою целию всеми мерами старающиеся, чтобы симпатизирующий им богач не ушел от их рук³⁰⁴⁹, тем не менее жили одним только подаянием, милостынею. Выше частию мы уже видели, что между ними многие имеют специальные занятия, могущие обеспечить их материально: у них свои списчики старопечатных книг и своих духовных стихов, свои иконописцы, переплетчики, литейщики медных образов, делатели крестов, восковых свеч³⁰⁵⁰ и т. д. Большинство же Странников, обыкновенно, оказывает помощь во всех работах своим пристанодержателям. Недаром в числе последних явились такие, которые приняли на себя звание пристанодержателя, вовсе не сочувствуя учению Страннической секты, а единственно для того, чтобы в числе укрываемых ими иметь надежных помощников в своих хозяйственных занятиях и вообще из видов корыстолюбивых³⁰⁵¹. Эта помощь со стороны укрываемых Странников своим пристанодержателям особенно заметна летом, во время полевых работ. Оставаясь позади в напольной работе днем, пристанодержатель всегда оказывается впереди своих соседей на утро. В Сопелках же, где сектаторы всегда держат себя более открыто, чем в других местах, последние работают в поле своих „христолюбцев“ даже днем³⁰⁵². Относительно сибирских бегунов есть известия, что они, вероятно пользуясь большею, чем где-либо, без-

—418—

опасностью своего положения, живут полным хозяйством: имеют свои поля, огороды, лошадей и т. д., даже ходят в летнее время на золотые прииски³⁰⁵³.

Кроме всего этого у „статейников“ существует какой-то общественный фонд, с поступающими в него и непрерывными доходами от разных статей³⁰⁵⁴

Будучи более или менее обеспеченными в материальном отношении, Странники не могут того сказать в отношении уровня своего просвещения.

Из встречающихся у них детей (или незаконные или оставшиеся после смерти жиловых своих родителей) они стараются сделать главным образом ярых сектаторов, а потому на эту сторону и обращают преимущественное свое внимание. Неуклонное исполнение богослужебных уставов, безусловное повиновение старшим, особенно наставникам, – вот задачи их воспитания. Если и обучают их грамоте, то обыкновенно – в пределах умения читать и преимущественно – славянские книги и писать опять преимущественно – полууставом³⁰⁵⁵. В таком роде у Странников грамотных не мало. По крайней мере многие из пойманных следственною комиссией оказались грамотными³⁰⁵⁶.

Но, как и в каждом обществе, так и между Странниками попадаются, люди даровитые, которые, благодаря своим способностям и трудолюбию, не удовлетворяются вышесказанным, а, следуя примеру своих предков времен до – никонианских, путем начитанности, приобретают себе и сравнительно широкое образование и даже заявляют о себе в литературе. Таков, напр., был известный на-

—419—

ставник Никита Семенов Киселев, написавшие несколько вышеупомянутых сочинений и даже стихов³⁰⁵⁷. В частности, – Странники почему-то любят писать стихами. Кроме только-что упомянутого стихотворения Киселева и помещенных в сборнике Кельсиева³⁰⁵⁸ в печати известна целая поэма неизвестного автора, направленная против Странников-брачников и в похвалу девству³⁰⁵⁹. А вот большое стихотворение неизвестного странника, еще не видевшее печати³⁰⁶⁰.

„Где просвещение мое, Спаситель мой, кого ся убою?

Где защититель животу моему, от кого ся устрашу?

Паспорт у нас от града вышнего Иерусалима,

Царя вседержителя небу и земли,

А сие писание с усердием внемли,

А к сему приложено множество святых отец рук,

Еже бы боятися страшных и вечных мук,

А отпустил мя на волю Господин,

Бог вышний един.

Где бы ни жить,

Токмо единому Богу служить.

А прописал в полиции полной,

Чтобы иметь всегда разум духовный,

Еже бы боятися моего господина,

А не тако жить, как скотина,

Всегда во всем его подражать

И заповеди Его держать.

Зри: и скотина не одежд носить,

Но славу Богу приносит,

Как сотворена, тако и пребывает.

Ни муки вечные себе ожидает.

А мы, человецы, и грехи сотворяем,

А о муце вечной и не вспоминаем.

Подобает тако нам жити,

Во всем верою и правдою Богу служити,

Во смирении сердца пред Ним говорити

И волю Его всегда творити....

А Он глаголет: иго Мое благо

И воздаяние мое тебе драго.

Заведен в путь ревности

—420—

Жить по Бозе, не иметь лености.

Хотя Он на работу и не будить,

Но страх Его меня нудит;

Велик на грешники Его страх,

От лица Его исчезнут, яко прах.

Но, хотя Он страхом своим нас и страшить,

Но аще на покаяние к Нему мы идем, то весело спешит.

На покаяние Он нас всегда призывает

И свои руци простирает

II первые грехи наши не напоминает,

Но токмо целовати нас желает.

Во одежду светлую облекает

И перстень на руку и сапоги на нозе обувает,

С собою за трапезу посажает

И тельца упитанного закалает

И ангелом радоватися повелевает,

Глаголя: радуйтеся со мною вся небесная сила,

Яко обретох погибшего сына моего жива.

Тогда начнут вси ангели веселитися

И неизреченному человеколюбию Божию дивитися.

Тогда радость им бывает без конца,

Что грешник не лишился от Господа венца;

И аще с усердием приходим,

То никогда бездельны от него не отходим.

Он умильными нас словесы утешает

И царство свое нам обещает;

А мы гласу Его не внимаем,

Но свою волю всегда сотворяем.

Но потщимся гласу Его внимати

И страх Его в сердце нашем написати,

Идти правым путем, по Христе,

Чтобы не держали бесы раба Божия нигде,

Понеже сети у них многи

И у нас ко граду вышнему не одне дороги,

Мы здесь ни града, ни села не знаем,

Но к нерукотворенному граду путешествовать желаем.

Ени сетями своими нас прельщают

И нагих добрых дел в геенну отпущают,

А мы против всего возьмем Божий страх,

И они исчезнут, яко прах...

Аще обещаюсь сие сохранить,

То и Бог восхощет меня во всем оборонить.

И написаны ему лета –

Радость будущего века,

А числа лет –

И конца им нет!

А кто будет нас боятися

Тот не хощет с Господом нашим знатися;

—421—

А кто нас погонит,

Тот себя в геенну готовить

А кто нас будет Его ради принимать

Той от руки Господина будет всегда милости взимать.

Ен дает за то ни злато, ни сребро,

Но жить с ним будет добро!

Жизнь с Ним без конца,

Аще не лишимся царского венца.

А ты чем Ему послужишь,

А он тебе воздаст зато: ни о чем не потужишь.

Странна и нища не забуди никого,

Как друга или брата своего.

Ен о странных и нищих всегда весьма печется,

Не бойся: и тебя за то на суде будущем не отречется.

Скажет: „приди ко мне в жизнь вечную,

Со ангелы в радость бесконечную:

Ты странну и нищу, Меня ради, хлеба давал

И Аз от тебя никогда милосердие Свое не затворял.

Ты дашь, что у тебя ни будет,

А за то тебе венец златой от Меня будет,

Потому что он Меня ради просит,

А нищеты моея не поносить,

Аз бых нищ, сый богат,

Да вас захотех избавить от адских врат“.

Аще сего не восхощети сотворити,

То что будешь пред нима говорити?

Но сотвори, человече, сего не забуди

И во царствии его вечно пребуди.

Помысли и себе выну смерть,

Како возможеши огнь вечный стерпеть?

Он ни на день, ни на два, но не угаснет сей никогда.

Не осуждай, не гневайся никогда,

То и Бог милостив будет к тебе завсегда;

Приноси на всякий день Богу славу,

Чтобы быть тебе всегда душею здраву.

Хотя душа наша и невидима,

Но чтобы была всегда от нас не обидима.

Виждь, как тело на день пищу принимает,

То и душа своея пищи всегда желает;

Тело без пищи живо не может быти;

Тако и душе надо жажду утолити;

Тело хлебом и водою питается

И душа своея пищи дожидается.

Потщися душу свою гладну не оставити

И всякого человека на путь наставити.

Души пища есть святое писание

И с плодом его послушание,

Еще с верою добрыя дела

—422—

Пред Богом, яко хартия, бела.

Житие наше весьма кратко,

А в муке вечной будет не сладко.

Потщимся сея муки избыти

И готовым пред Богом всегда быти.

Понеже смерть, яко тать, к нам приходит

И храмину нашу душевную подкопами обходит.

Не помышляй сего, что много лет тебе жити,

Но внимай себе заутра не быти;

На одре своем лязи, мни то, что мне с сего одра не восстати,

Но помысли, како пред Богом встати

И ответ о гресех своих подати.

Сам себя грешнее всех вменяй,

А кольми паче иного не осуждай.

Аще кого осудим,

То гнев Божий на ся понудим;

Аще, что имаши, подай странну и нищу,

Затем себе на небеси изготовиши пищу.

Просящего у тебя не пытай,

Но, аще просит Бога для, ты ему подай;

Аще и разбойник просит, он такое же существо

Помысли: яко сотворил Господь тебя и его в свое естество.

Приидет кто к тебе наг,

Одень его, яко и Господь к тебе всегда благ.

Аще, что дашь, не скорби,

Но с радостию сие сотвори,

Не числом бо милостыня пред Богом велика бывает.

Но от усердия нас Господь призывает.

Подаждь нищему, Бога ради, не похвалися,

Но паче от всех потаися,

А Господь увидит твое усердие

И явит на тебе свое милосердие:

„Даждь алчну мало хлеба телесного

И Аз тя насыщу, глаголет Господь, хлеба небесного,

Ты дажь, Мене ради, нагу ризу худую,

Аз тя облеку в порфиру златую.

Аще видишь кого в беде страждуща, потщися его изъяти

И от меня старицею мзду, не леняся, взяти“.

Аще не что ти дати,

То не ленися колена Богу преклоняти:

Сие бо всяк имеет

И отказатися всячески от сего не смеет

Аще и не сотвориши что блага, Господь не нудить,

Но помысли, како нас страшная труба разбудит?

От нее вси мертвии восстанут

И на сретение Господа вси борзо предстанут.

Сие не мни: человек живет и умрет

И в земле сгниет и праху его не будет,

—423—

Но то помысли, как от земли в мгновение ока вси явятся,

И деяния наша пред Ним обличатся;

Мы помыслим от Него вси бежати

Горам и каменьям нас велят подавляти;

Но сего нам невозможно улучити

Понеже в руце Его мы –

И концы земли.

Аще восхощем гнева Его убежати

То подобает нам житием Аврааму или Давиду подражати.

Зри: како Авраам бысть богат и страннолюбив,

Того ради и милость от Бога получив,

А сей царь прежде бысть блудник,

Но от пути покаяния не заблудив

И аз глаголю: – его не укоряю,

Но великое человеколюбие Божие прославляю,

Како Господь спасения нашего желает,

Яко и царствия своего двери нам отверзает.

Токмо о спасении нашем не ленимся,

То и во веки с Ним воцаримся.

Отвержем от себя красотные сласти

И примем себе с радостию всякие напасти:

На обидящих нас не скорбим,

Но молитву паче о них Богу сотворим;

Потщимся сохранити Христову печать

И в покаянии и слезах житие наше скончать.

Тело наше страхом Божиим накажем

И прочим путь ко спасению покажем;

Не стыдимся странна и нища в дом к себе принимати

И на подаяния руку простирати:

За сие возможем в царских Его палатах вечно обитати,

Понеже и Господь наш, И. Х. не устыдеся за нас на крест руцы свои простер,

Да от клятвы Адамовы нас возвел;

Того ради и мы нага одеем и боса обуем,

Да и причастницы царствия Его будем.

Потщимся и любовь Его ко другу стяжати,

Что и до крови, Его ради, страдати.

Подражаем Христовы страсти

Не боимся находящие на ны напасти.

Лучше здесь нам мало время Его ради поскорбети,

Нежели тамо, в огне вечном горети;

Зде мало плачем и рыдаем,

Да там непроходимые веки в радости пребываем

Не возьмем себе сладкого греха

И не дадим бесам о нас смеха;

Но ко Спасителю нашему со слезами притечем,

Да и милость и щедроты Его на нас привлечем,

И возопием Ему: помилуй, Творче, дело своих рук

—424—

И избави нас страшных и вечных мук.

Всегда его будем так просить

И от пречистых ног Его не отходить

Дóндеже вся грехи наша Он простить.

Яко свеча белая убелить.

Почтимся, любимицы мои, житие чисто стяжати

И святых мученик Его подражати,

Которые Его ради не имели ни днем, ни ночью покоя

Терпели зимою мразы и летом от жары и солнечного зноя;

А мы аще зде мало насладимся,

То тамо вечного покоя не лишимся,

А еже его не будем наблюдать,

То много будем плакать и рыдать. Упование нам Бог,

И прибежище наше Иисус Христос

И покровитель нам есть Дух Святой, –

Все упование мое к Тебе возлагаю, мать Божия,

Сохрани мя во своем крове

Богу нашему слава во веки. Аминь.

Другие Странники доводят до искусства полууставное письмо или писание крюковых нот. Третьи изощряются в рисовании картин апокалипсического содержания³⁰⁶¹.

Большинство же Странников остается той же массой, теми же „темными людьми“, как и давящее большинство нашего народа, нередко безотчетно идущее за ловкими вожаками и служащее для последних безответным материалом для разной эксплуатации. Следственной комиссии очень часто приходилось иметь дело с такими сектаторами, которые откровенно объявляли ей, что „учения своей веры растолковать не умеют“³⁰⁶². Другие еще решительнее говорили, что „совершенно не знают сущности своей веры“³⁰⁶³. А это уже достаточный признак степени развития Странников и вообще интеллектуального участия их даже в деле религии, которую всегда и везде они ставили на первом плане.

Еще в более печальном виде у Странников уровень нравственности. Семейного очага для Странника, за небольшим, как мы видели выше, не существует, не существует он и de jure, не существует тем более и de facto. Из

—425—

самого учения Странников и из требований от вступающего в секту ясно, что в основе у сектаторов – лежит строгий аскетизм, и по наружному виду – действительные Странники – все монахи. Но практика жизни их говорит совершенно противоположное. „Правила нашей секты, – говорит один Странник, – очень строги, но их почти никто не исполняет“³⁰⁶⁴, „живут, кто как хочет“ – дополняет другой³⁰⁶⁵, вообще же, по показанию всех сектаторов – Странники ведут жизнь весьма распутную. Жена со времени вступления в секту признается совершенно чуждою, прежний брак – прелюбодеянием, – гораздо более тяжким грехом, чем блуд³⁰⁶⁶, потому что брачное состояние, по воззрению Странников, – есть состояние беспрерывного и бессознательного блуда, и потому не сопровождаемого покаянием, тогда как после каждого блуда человек обыкновенно познает свой грех и кается³⁰⁶⁷. Правда, существуют у Странников за блуд эпитимии³⁰⁶⁸, но это нисколько не улучшает дело. Наставники их, как будто нарочно, стараются идти и в данном отношении впереди своей паствы. Обыкновенно наставники содержат у себя в кельях стряпух, более из молодых девиц³⁰⁶⁹, другие, как Александр Васильев,

—426—

судя по его исповеди, вступают в преступные связи при каждом удобном для того случае, так что нередко грязная жизнь наставника выступает наружу и возбуждает негодование даже среди его последователей, заставляя их прибегать к своему суду, как это было и даже с самым видным вождем секты Никитою Семеновым³⁰⁷⁰. А один наставник их Афанасий в своем женолюбии дошел до поступков, переходящих даже всякие границы³⁰⁷¹. За наставниками идет и паства. Следственная комиссия нашла, что все пойманные незамужние Странницы, по собственному их признанию и по освидетельствованию некоторых из них, – оказались не сохранившими девственности, даже 15-летняя девочка была также растлена. Шесть подсудимых Странниц и три Странника оказались в венерической болезни и т. д.³⁰⁷² Словом нравственность Странников доходит до того, что почему-либо воз-

—427—

вратившияся из бегов девушки с плачем и омерзением вспоминают о жизни своей в Странстве³⁰⁷³.

В связи с такою распутною жизнию сектаторов, с одной стороны, и с странствованием их с места на место, с другой, стоит их отношение к плодам их порочной жизни. Зародыш обыкновенно или вытравливается при посредстве каких-либо „снадобий“, или, в случае если последние не подействуют, – детей подкидывают, или даже просто бросают в лесу³⁰⁷⁴ или, наконец, в каком другом, удобном для того месте. В одной местности, изобилующей Странниками при чистке пруда найдено более 30 младенческих тел³⁰⁷⁵. Известный уже нам наставник Александр Васильев в своей исповеди рассказывает о себе, что он два раза практиковал подкидывание незаконно прижитых им младенцев и раз добывал „снадобья“, чтобы вытравить незаконный плод. Да и вообще, по убеждению Странников, – детей, прижитых „в странстве“ – нужно умерщвлять³⁰⁷⁶.

Тоже самое женолюбие доводило Странников до ужасных преступлений: один напр. Странник из ревности изувечил свою любовницу, избив ее кнутом и обрезав ей уши³⁰⁷⁷; другой тоже из-за женщины не пощадил жизни своего соперника и бесчеловечно заморил его голодною смертию³⁰⁷⁸.

Есть за Странниками и другие поступки, которые представляют контраст их доктрине. Исповедь Александра Васильева представляет множество фактов такого рода, из которых видно, что наставник секты вопреки своим правилам, вопреки даже существующей особенной эпитимии за общение с мирянами³⁰⁷⁹, дозволял себе это общение даже в худшем смысле этого слова; а другой наставник Мефодий Герасимов был даже пойман следственною комис-

—428—

сией пьяный в кабаке³⁰⁸⁰. Мало того, следственно-судною комиссией констатированы были у Странников и более важные преступления, как грабеж, делание фальшивых ассигнаций и даже убийство, но нам кажется, что было бы несправедливостью вводить такие преступления в характеристику Странника, как это иногда высказывается и в печати³⁰⁸¹. Правда Странник – решителен и, как мы видели выше, решается даже на открытое сопротивление, когда дело касается важного для него дела, отбивая напр. силою своего любимого наставника (Василия Горбунчика); из опасения быть открытым один из наставников решился убить своего ученика³⁰⁸²; но нельзя забывать того, что последний поступок произвел между сектаторами большой переполох. Наставник Федор Иванов писал по этому поводу Никите Семенову: „я боюсь с ним (убийцею)³⁰⁸³ общение иметь, – братия его вся разошлась, аки страшного еретика возгнушалась“. Еще более нельзя игнорировать того обстоятельства, что, как мы уже знаем, Странники бесконтрольно принимают всякого, желающего принять „странство“; между последними не мало людей – действительных преступников, о которых выше упоминаемая Странническая рукопись выражается, что в их секту „вкрадываются и не Бога ради шатающыяся беглецы, которые оказалися главными разбойниками и душегубителями“³⁰⁸⁴. И вот, нам кажется, – только по адресу этих последних, составляющих ничтожное количество сектаторов, и может быть относима вышеупомянутая аттестация Странников. Иначе трудно будет объяснить, почему сами Странники выгораживают сейчас упомянутых „не Бога ради шатающихся“, трудно будет понять, почему сама следственно-судная комиссия нашла нужным разграничить подсудимых, одних отнеся к шайке воров и грабителей и предоставив их – новой комиссии, военно-судной, других же судили, как

—429—

сектаторов; не понятно будет показание одного сектатора, который заявил, что в числе странствующих „есть и такие, от которых нам (т. е. действительным Странникам) бывает худо, которые бьют и грабят их же самих“³⁰⁸⁵; наконец, непонятно будет и то явление, почему, это теперь, когда секта существует, когда число сектаторов едва ли можно считать меньшим, чем оно было во времена комиссий, в Ярославской напр. губернии вовсе не слышно ни тех грабежей, а тем более убийств, которые в то время, пока не были пойманы вкравшиеся в секту преступники, народною молвою прямо относились по адресу к Странникам.

Только этою составностью секты, когда наряду с глубоко убежденным сектатором состоит и маскированный преступник и ханжа-проходимец, и можно объяснить такие факты, которые на первый раз покажутся непонятными совершенно противоположными, как напр. выходка Мефодия Герасимова, подписавшегося на допросе: „под суд нечестивым не отдаюся, как знаете, так и судите – раб Иисус Христов Мефодий Герасимов“³⁰⁸⁶, или, как выше упоминаемая Странница, отказавшаяся принимать пищу из рук „слуг антихристовых“ и т. п. – с одной стороны; открытые комиссией гражданские преступления между сектаторами – с другой и наконец – самозваннические выходки наставника секты Афанасия, для которого все равно и из беглых солдат явиться в качестве наставника секты и, после неудачи – выдавать себя за старообрядческого протоиерея, хиротонисанного в Австрии³⁰⁸⁷.

В заключение характеристики Странников нам остается еще сказать касательно приписываемого им обычая „красной смерти“, т. е. насильственной смерти чрез удушение. Первый раз обвинение Странников в таком ужасном обычае было высказано на страницах журнала „Неделя“ за 1883 г. и с тех пор не раз повторялось и печатно и в официальных бумагах. Но нужно иметь очень пылкую фантазию, чтобы только вследствие неизвестности смерти и

—430—

погребения Странников создать такой слух. Чтобы говорить о том серьезно, нужны факты, а их то на лицо и нет. Посему в данном случае мы охотно присоединяемся к заключению проф. Н.И. Ивановского³⁰⁸⁸, что „вопрос о существования у Странников душительства, в смысле принципиального особенно требования, должно считать открытым“.

И. Пятницкий

—431—

В своем Особом мнении по вопросу о допущении клира и мирян в высшее церковное управление я обращал внимание на возможность вреда для правильного развития церковной жизни в России, особенно же при ее современных условиях, если в основание предстоящих церковных преобразований будет положено охранение формальных прав и власти епископов. Подобные опасения, на мой взгляд, тем более увеличиваются, когда, кроме этого, церковным устройством предполагается еще нарушить идею равенства между самими епископами и формальные права и власть одного из них возвысить на счет остальных. Я разумею принятые на общих собраниях Присутствия 1 и 3. Июня 1906 года большинством членов положения о правах и титуле первого епископа Русской Церкви. Предполагаемый для него титул патриарха и особые права независимые от Св. Синода резко выделят его из среды всех других епископов. Первому епископу, по мнению большинства, должно принадлежать высшее наблюдение за порядком и благоустройством в Русской Церкви и в нужных случаях он может даже предлагать Синоду принять соответствующие меры к восстановлению нарушенного порядка. Он имеет право посылать учительные послания и пастырские воззвания ко всей Русской Церкви и вообще пользуется преимуществом чести пред всеми епископами Русской

—432—

Церкви и имя его поминается при богослужении во всех церквах России³⁰⁸⁹.

Когда в основание церковных преобразований полагается охранение формальных прав и власти епископов, естественно доходить до возможно большего требования в этом отношении и добиваться учреждения центральной епископской власти единоличного характера на подобие высокостоящей внешней главы церкви, перед которой остальные русские епископы, по категорическому разъяснению одного из сторонников патриаршества архиепископа Волынского Антония, должны сделаться лишь ее послушниками разных рангов и степеней³⁰⁹⁰. В создании единоличной власти патриарха, независимой от Синода, многими усматривается чуть ли не самое лучшее средство к сохранению единства в Русской Церкви и к способствованию епископам правильно осуществлять свое служение. А для оправдания самого учреждения патриаршества как в его идее, так в отдельных предполагаемых для него правах делаются ссылки на древние каноны, и оно выставляется чуть ли не как необходимая норма церковного устройства вообще, требуемая канонами. Сторонники патриаршества утверждают, что организация церковного управления с патриархом во главе и даже самая идея подчинения всех епископов государства одному установлена 34 Апостольским правилом³⁰⁹¹. Для ясности припомним это правило: „Епископам всякого народа (ἐκάστου ἔθνους), говорит оно, подобает знати первого в них и признавати его яко главу (ὡς κεφαλὴν) и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест к ней принадлежащих, но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух“.

Из содержания правила видно, что оно имеет в виду

—433—

начало народное или национальное, как на это и обращал внимание I Отдела Присутствия профессор Н.С. Суворов³⁰⁹². Если мы желаем пользоваться канонами научным образом, т. е. возможно объективнее и достаточно применяясь к тогдашним обстоятельствам, а не под влиянием каких-либо личных скрытых стремлений, то при разъяснении смысла древних канонов нам необходимо не забывать условий того времени. На пространстве римской империи, как известно, жило большое число разных народностей и должно было находиться много первых епископов, которых имеет в виду 34 правило апостолов. Поэтому из него вовсе нельзя выводить требование необходимости учреждения в России патриарха как единственного первого епископа с особыми правами для всего государства и всех проживающих в его пределах народностей. Подобное толкование правила совершенно отрывает его от времени и пространства и не согласуется с его буквальным смыслом. Кроме того,, для лучшего понимания 34 Апостольского правила нужно обратить внимание на его цель, отмечаемую в самом его содержании. Правило это должно служить к поддержанию единомыслия между епископами, а отсюда и его вполне категорическое требование, чтобы и первый епископ ничего не делал без согласия всех. По толкованию Зонары, первенствующий епископ согласно 34 Апостольскому правилу, отнюдь не должен превращать свое положение в преобладание, действовать самовластно и поступать без общего согласия своих сослужителей³⁰⁹³. Без воли всех епископов, как сказано в Славянской Кормчей по поводу 34 Апостольского правила, и старейший епископ да не творит ничтоже. Таким образом, если следовать этому Апостольскому правилу, то организация церковного управления должна возможно лучше обеспечивать сохранение единомыслия между епископами и возможно менее способствовать превращению первого епископа в такую личность, в отношении которой остальные епископы могут быть рассматриваемы лишь как его послушники. Ясно, что

—434—

и со стороны задач церковного управления, рисовавшихся в уме составителей Апостольских правил, резкое выделение первого епископа из среды всех других и предоставление ему особых прав, которые он может осуществлять единолично, не только не находить оправдание в ссылке на 34 Апостольское правило, а скорее направлено к его нарушению. Полагая целью поддержание единомыслия в делах церковных, правило понимает его, очевидно, как свободный нравственно-духовный акт, а не одно то или другое его выражение. Цель правила не будет достигнута, если епископы или по всегда возможному у людей недостатку твердости духа, или по каким-либо выгодным для них соображениям будут выражать вынужденное или даже неискреннее согласие на предложения патриарха. При учреждении патриарха с особыми, независимыми от Св. Синода правами, которыми он легко может пользоваться в желательном для него направлении, для русских епископов устанавливается возможность внешних давлений со стороны патриарха, и возможность способного ослаблять чистоту и энергию их деятельности опасения, что противоречия патриарху могут угрожать очень неприятными и вредными последствиями, как это уже и обнаружилось в нашей истории, напр. в отношениях патриарха Никона к несогласному с ним епископу Павлу Коломенскому³⁰⁹⁴.

Принимая между прочим во внимание указанный смысл 34 правила Апостолов, и я говорил в своем Докладе 1 Отделу 3 мая 1906 г. и вообще постоянно старался отметить на заседаниях Присутствия, что органами высшего церковного управления в России кроме периодических соборов должен быть Св. Синод, а никак не патриарх с независимыми от Синода правами. Первый епископ, если и может выступать из среды других, то лишь с известным преимуществом чести, но действовать может единственно только в качестве председателя Синода. Поскольку удобны и допустимы единоличные действия первого епископа, он и должен совершать их с согласия Синода и таким образом, как требует 34 Апостольское правило,

—435—

он не будет „творить ничего без рассуждения всех“. Такая именно постановка церковного управления, по свидетельству проф. Московской Духовной Академии Н. А. Заозерского, и имеет за собой канонические основания³⁰⁹⁵.

Кроме 34 Апостольского правила в доказательство необходимости в России патриаршества приводятся 9 правило Антиохийского Собора и разные другие, в которых идет речь о древних митрополитах. Но что такое древний митрополит? Епархии, принадлежавшие к одной провинции, обыкновенно составляли церковный округ. Епископ же главного города провинции получил название митрополита. Таких митрополитов на пространстве римской империи было не мало. Поэтому, когда в канонах идет речь о митрополите, то для правильного их понимания нужно помнить, что мы имеем дело с понятием одного из многих областных епископов империи. Если же это понятие мы произвольно заменяем нашим понятием патриарха как одного епископа для всего государства и с особыми правами, то ведь это значит, что мы создаем собственные каноны или по крайней мере пользуемся древними канонами несогласно с их ясным смыслом. Церковные правила, относящиеся к митрополитам, вовсе не нормируют отношения между епископами и тем первым, которого предполагают учредить в качестве патриарха. В виду немалого числа древних митрополитов предоставление им некоторых особых прав в пределах области нисколько, однако не выдвигало этим кого-либо из них из среды всех других. Они, естественно, ограничивались друг другом. Без сомнения, будет далеко не одно и тоже, сообщать ли особые права многим областным епископам или же возвышать над всеми епископами одного в целом государстве. Кроме того, в церковно-исторической науке существует убеждение, что возникновение митрополичьего института совпадает с развитием соборной системы управления. Если это так, то все права предоставляемые митрополитам должны быть обсуждаемы еще и в связи с требованием осуществления соборности областного управления,

—436—

по смыслу которой первый епископ ничего да не творит без рассуждения всех. Таким образом утверждать, как делают некоторые, что предполагаемое в России патриаршество однородно с древней митрополией и представляет лишь увеличенную ее копию³⁰⁹⁶, значит неправильно применять древнее понятие митрополита, сложившееся при известных условиях, к современным условиям, образовавшим иное понятие первого епископа. Поэтому никак нельзя усматривать именно осуществление древних канонов в учреждении в России патриарха с правами древнего областного митрополита, как предлагают многие. Невозможность нормировать предполагаемое патриаршее управление канонами, касающимися прежнего областного управления, отмечена и проф. Н.С. Суворовым на заседаниях 1 Отдела Присутствия³⁰⁹⁷.

Для оправдания введения в России патриаршества ссылаются далее на существование в римской империи больших церковных единиц диоцезов, на что есть указания и в древних канонах. Но ведь и таких диоцезов было несколько. Во главе их, хотя и стояли епископы, получившие впоследствии название патриархов, но их всё-таки было гораздо больше одного, и их нельзя рассматривать как показателей необходимости одного первого епископа для всего государства. Кроме того, в большей части диоцезов была система митрополичьего управления, при которой каждая церковная область являлась более или менее самостоятельной единицей, и стоящий во главе её митрополит был связан соборным устройством управления. Все это должно было составлять значительный противовес против излишнего влияния центральной духовной власти и являться немалым ограничением для развития самовластия диоцезального епископа. Значение митрополитов в этом отношении можно видеть, напр. из содержания известного 6 Никейского канона, в котором многие усматривают зарождение власти, получившей впоследствии название патриаршей. Что существование древнего митрополичьего строя могло дей-

—437—

ствовать ограничивающим образом на диоцезального епископа и препятствовать излишнему его возвышению, показывает, по-видимому, и противоположный факт развития сильной центральной власти и притязаний римского епископа при отсутствии в Италии митрополичьего управления.

Наконец канонами нигде не устанавливается необходимость патриаршества для церковного строя вообще. В канонах можно найти лишь признание патриаршества как факта, а это уже совершенно не то, что установление его в виде общей нормы. Факт мог бы возвыситься в данном случае до степени нормы, если бы появление патриархов было вызвано чисто церковными причинами и вытекало из основных принципов христианской жизни и если бы институт этот возник как продукт нормальных условий церковной жизни, желательных для всякого времени.

Но патриаршество, как свидетельствует церковная история, развилось под иным влиянием и самое развитие его сопровождалось едва ли полезными для церковной жизни явлениями. Не вдаваясь в подробные исследования и справки из области истории, здесь достаточно будет отметить, что сами сторонники введения в России патриаршества признают, что патриаршество образовалось путем развития форм церковного управления под влиянием внешних обстоятельств государственной жизни³⁰⁹⁸ и что с развитием патриаршего управления исчезла власть митрополитов и они стали лишь титулованными епископами³⁰⁹⁹. К этому еще нужно добавить, что патриаршество стало способствовать развитию сильной централизаций, церковного управления, едва ли вполне соответствующей его основным задачам, и повело к ослаблению в нем соборности³¹⁰⁰. Патриархи, по замечанию одного церковного историка, есть проявление роста епархии в высоту. Высота эта, как показал

—438—

многовековый опыт истории, выступила более с внешним характером, очень напоминающим что-то заимствуемое из области государства. Кроме того, в лице, например, римского епископа стремление в высоту потеряло почти всякие земные пределы, а у таких патриархов, как, напр., Византийский Михаил Керуларий³¹⁰¹ и русский Никон положение на высшей внешней ступени иерархии затемняло в сознании границы церковного и государственного. Все это в большей или меньшей степени вполне и обнаружилось в истории Константинопольского патриарха. Иметь его в виду нам следует еще и потому, что „то единство управления, которое выясняется в каноническом праве в главном и существенном, по справедливому замечанию покойного проф. В.В. Болотова, есть воспроизведение практики одной Константинопольской Церкви, засвидетельствованной в достаточном количестве памятников³¹⁰². По вопросу о патриаршестве мы постоянно и слышим разные указания на Церковь Константинопольскую.

В истории образования Константинопольского патриархата почти не заметно действия причин чисто церковных, а возник он вследствие политического положения города, как столицы востока, слишком большой роли императоров в делах церковных и все более и более возраставшего в них влияния Константинопольского епископа. В 3 правиле Второго Вселенского Собора прямо и сказано, что Константинопольский епископ, „да имеет преимущество чести по римском епископе, потому что город оный есть новый Рим“, потому что он, по толкованию Аристина, получил честь быть городом царя и синклита. Но одним преимуществом чести для Константинопольского епископа, как это обыкновенно наблюдается в истории, дело, конечно, не ограничилось. Преимущество чести скоро проложило путь и для получения преимущества власти. В Константинополь, как столицу естественно постоянно приезжали из разных мест епископы. По многим делам

—439—

епископы обращались к императору с просьбами и жалобами, и среди них прямо установился обычай апелляций к императорам. К участию в обсуждении подобных дел императоры, естественно, нередко приглашали Константинопольского епископа, а иногда и прямо поручали рассмотрение этих дел ему или совместно и с другими находившимися в городе епископами.³¹⁰³ При таких условиях Константинопольские епископы фактически стали приобретать все большее и большее значение в делах церковных. Упрочению и расширению такого положения они способствовали и сами и в этом получали могущественную поддержку со стороны византийских императоров. Константинопольские епископы начали, наприм., едва ли вполне согласно с требованием канонов вмешиваться в церковное управление областей Ефесской, Кессарийской и Ираклийской и тем уничтожить их прежнюю самостоятельность. Действия Константинопольских епископов одобрялись императорами и, наприм., Феодосий Младший в 421 году издал закон, по которому области Фракийская, Понтийская и Азийская должны были избирать своих епископов не иначе, как с согласия и утверждения Константинопольской церковной власти. Историки поясняют, что возвышение Константинопольского епископа совершалось не без борьбы и неудовольствий. „Эфес с Азией и Кесария с Понтом по временам, когда открывалась к тому возможность, протестовали против казавшегося незаконным возвышения Константинополя, – но тщетно. Сила брала верх“³¹⁰⁴.

Трудно сказать, какое оправдание во всем этом с чисто церковной точки зрения могли найти Константинопольские епископы в виду, наприм., определений Третьего Вселенского Ефесского Собора. Подтверждая право предстоятелей Кипрских церквей самим производить рукоположение епископов, Ефесский Собор постановил, что это должно быть соблюдаемо и в других округах, и во всех областях, чтобы никто из епископов не занимал чужой области,

—440—

которая прежде и издревле не признавала над собой власти ни его, ни его предшественников. „Если же кто, сказано в определении Собора, занял или силою подчинил себе, пусть возвратить ее, чтобы правила отцов не были нарушены, чтобы под предлогом священства не вкралась гордость земной власти, и чтобы мы не утратили, погубляя мало-помалу, той свободы, которую даровал нам Своею Кровию Господь наш Иисус Христос, освободитель всех человеков. Итак, благоугодно святому и вселенскому Собору сохранить чистыми и неприкосновенными в каждой области те права, какие она имела от начала по древнему обычаю. Каждый митрополит имеет право для своего удостоверения взять список с этого определения. Если же кто представить постановление противное нынешнему определению, весь святой и вселенский собор определил, да будет оно недействительно“³¹⁰⁵. В другом месте, обсуждая вопрос о положении епископов в областях Европы, тот же Собор указывает, что в городах Европы не должно быть вводимо ничего нового, но „пусть управляются по древнему обычаю епископами, от которых зависели издавна, так как и ныне нет ни одного митрополита, который иначе присвоил бы власть, ни после на будущее время не должно вводить ничего нового в древние обычаи“³¹⁰⁶. Возражение против власти, приобретённой фактически Константинопольским епископом и указания на вред от этого для местной церковной жизни³¹⁰⁷ раздавались и на Четвертом Вселенском Халкидонском Соборе. Но существующий и в то время уже очень влиятельный факт оказался сильнее разных противных ему соображении. Из актов Халкидонского Собора, наприм., Деяния его XVI, видно, что многие епископы согласие свое на подчинение Константинопольскому епископу мотивировали уже установившимся порядком или тем, что они сами и их предшественники уже получили от него свое рукоположение и уже имеют удовольствие быть у него в подчинении.

—441—

В известном 28 правиле Халкидонский Собор подтвердил власть Константинопольского престола рукополагать Митрополитов Понтийского, Азийского и Фракийского округов и епископов у инопленников этих округов. Основанием же к этому Собор прямо выставил признаваемое им справедливым рассуждение, чтобы „город почтенный царским правительством и синклитом и имеющий равные преимущества с древним царственным Римом, был возвеличен подобно ему и в делах церковных, будучи вторым по нем“.

Уполномоченные тогда еще православного римского папы, как видно из актов Деяния XVI, протестовали против этого определения и указывали, что оно нарушает прежние соборные постановления. По окончании же самого Собора папа Лев написал епископам, бывшим на Соборе, что он всем сердцем принимает постановления, касающиеся предметов веры, но выражает несогласие по вопросу о Власти Константинопольского епископа и напоминает о необходимости соблюдения Никейских определений о правах церквей. „Пусть бесчестное (?) домогательство, замечает папа, не желает ничего чужого и пусть никто не ищет себе прибытка через лишение другого. Ибо, сколько бы суетное возвышение ни устраивало себя на вынужденном согласии и ни считало нужным укреплять свои желания именем соборов, – все будет слабо и ничтожно, что несогласно с канонами упомянутых отцов. Ваша святость из чтения моих посланий может узнать, что апостольский престол благоговейно пользуется их правилами и что я при помощи Господа нашего пребываю стражем, как кафолической веры, так и отеческих преданий“³¹⁰⁸.

В послании же к императору Маркиану в стремлениях Константинопольского епископа Анатолия, который был во время Халкидонского Собора, папа усматривает проявление гордости, при чем оговаривается, что за другие деяния он желал бы обнять Анатолия с братскою любовью³¹⁰⁹.

—442—

Принятие Халкидонским Собором 28 правила историки объясняют тогдашними обстоятельствами, благоприятно сложившимися для Константинополя. „Собор Халкидонский, замечает проф. Лебедев, вел свою деятельность в полной зависимости от тогдашних константинопольских властей, – светской и церковной. Враги же и соперники Константинопольского епископа были связаны в своих действиях. Так епископ Александрийский, который обыкновенно враждовал против него был осужден на Халкидонском соборе. То был еретик-монофизит Диоскор, а потому с этой стороны никакого протеста быть не могло. Епископ Иерусалимский Ювеналий, хотя и не мог сочувствовать (он прежде держал сторону Диоскора) возвышению Константинополя, тем не менее как замешанный в действиях собора монофизитского, так называемого Разбойничьего под руководством Диоскора же, должен был помалчивать, потому что сам нуждался в милости и снисхождении со стороны собора. Епископом Антиохийским в это время был Максим, креатура епископа Константинопольского. Поэтому, если он и хотел протестовать, то он должен был сдерживаться. Что касается епископов ближайшим образом, заинтересованных возвышением Константинополя, разумеем Ираклийского, Ефесского и Кесарийского, то и они также не могли идти против течения. Кафедра епископа Ефесского в это время объявлена была праздною, следовательно не имела защитника; предстоятеля округа Ираклийского на соборе не было; оставался один епископ Кесарийский, но он один ничего не мог сделать. Последний протестовал, но слабо, именно его подписи нет под Халкидонским определением о возвышении Константинопольской кафедры. Значит все вообще обстояло благополучно и Константинополь возвысился на счет трех созданных предшествующею историей патриархатов: Фракийского, Азийского, и Понтийского“³¹¹⁰. Самое сохранение Константинопольским епископом утвержденных за ним Халкидонским Собором прав историки объясняют тем, что он находил в том сильную опору у императорской

—443—

власти. Не мешает, кроме того, заметить, что с течением времени Константинопольские патриархи стали обнаруживать попытки поставить себя в совершенно исключительное положение на всем Востоке и заявлять о своем преимуществе по достоинству и власти сравнительно с патриархами александрийским, антиохийским и иерусалимским³¹¹¹. Они присвоили себе название „вселенского“, а „по разъяснению Эпанагоги, памятника IX века, составленного, как утверждают многие исследователи, при участии патриарха Фотия, Константинопольскому предстоятелю оказывается уже дозволенным и в пределах других (патриарших) престолов не только давать ставропигии, но наблюдать и исправлять возникающие разногласия и полагать пределы судам. Здесь вселенскому патриарху в отличие от других прямо присваивается уже право наблюдения и суда во всех патриархатах³¹¹². Точно также устанавливаемый Эпанагогой взгляде на патриарха, как на „живой и одушевленный образ Христа, делами и словами выражающий истину“, имеет в виду лишь одного Константинопольского патриарха. Самое присвоение Константинопольским патриархом титула „вселенский“ произошло далеко не при согласии всей Церкви.³¹¹³ Папа Лев ІХ, наприм., называл это святотатственной узурпацией. Всего приличнее бы, замечает папа, называться таким именем апостолу Петру, но в виду отсутствия у него такого титула, ни он, ни его преемники им не пользовались, когда же Константинопольский патриарх Иоанн присвоил себе этот титул, он, по словам Льва ІХ, был в этом обличен Пелагием II и Григорием Великим. Несмотря на это положение Константинопольского патриарха доставило ему возможность пользование титулом „вселенский“ мало-помалу обратилось в обычай, а это в свою очередь стало затем приобретать в его глазах ха-

—444—

рактер основания для возможно широкого распространения его власти. Михаил Керуларий, наприм., высказывал, что в юрисдикции Константинопольской кафедры находится весь Восток и даже запад должен поучаться у Константинопольского патриарха, так как „не напрасно он носить титул вселенского“³¹¹⁴.

Таким образом возвышение Константинопольского епископа вследствие политического значения города, по-видимому, несло в себе зародыши каких-то неизвестных для нас, но едва ли желательных явлений в истории Православной Церкви и подавало поводы к притязаниям на особое исключительное положение в церкви Константинопольского патриарха. Трудно сказать к чему привело бы все это, если бы падение Византии не изменило хода всемирной истории и не отняло реальную почву для дальнейшего развития подобных стремлений Константинопольского патриарха.

Подобно этому образовался и патриархат Иерусалимский. За епископом Иерусалима, как города имеющего особое значение в истории христианства, 7 правилом Никейского Собора было признано фактически уже ранее установившееся преимущество чести. Возвышение чести повело и к преимуществам власти. Особенно сильно стал добиваться этого Иерусалимский епископ Ювеналий во время Третьего Вселенского Собора. Потерпев неудачу на соборе, Ювеналий сумел склонить на сторону своих домогательств императора, который издал указ о независимости Иерусалимского епископа и подчинении его власти Палестины, Финикии и Аравии в явный ущерб правам и власти патриарха Антиохийского. Все это, конечно, подало повод к разным спорам и недовольству между этими епископами. На Четвертом Вселенском Соборе состоялось наконец соглашение между Максимом епископом Антиохийским и Ювеналием Иерусалимским в том, что Финикия и Аравия снова переходят к патриархату Антиохийскому, а власть патриарха Иерусалимского распространяется лишь на 3 области Палестины³¹¹⁵. Вообще по поводу образования Иерусалимского патриархата

—445—

также приходится заметить, что история его исполнена борьбы коллизии и пререканий³¹¹⁶.

Таким образом политический элемент в виде внешнего преимущества города положен в основание образования власти Константинопольского епископа. Очень характерно это выражает, наприм., Аристин при толковании 28 Халкид. правила: „Епископ нового Рима (Константинополя). одиночестен с епископом древнего по причине перенесения скипетров. Посему епископы Понта, Фракии и Асии и иноплеменные принимают рукоположение от епископа Константинопольского“³¹¹⁷...

По поводу того же правила и 2 правила Второго Вселенского Собора Вальсамон обращает еще внимание, что в древности все митрополиты были независимы и были рукополагаемы своими собственными соборами и что порядок этот изменился с появлением 28 Халкид. правила³¹¹⁸. Патриарший институт развивался, очевидно, в ущерб митрополичьему и нес в себе задатки к образованию сильной централизации церковного управления, которая может быть тем вреднее для самой церковной жизни, чем обширнее пределы государства.

При выяснении себе истории возникновения многих патриархатов и особенно Константинопольского, не говоря уже о многих последующих в этом патриархате событиях³¹¹⁹, разве можно усматривать в появлении их общей нормы для организации церковного управления.

Считать их нормой нельзя уже потому, что в древности не было полного единства форм церковного управления³¹²⁰. Правило же 28 Халкидонского собора и немногие другие, где упоминается о патриархах, должны быть понимаемы лишь

—446—

в отношении к тем патриархам, которые то время существовали как факт. Никакому распространительному толкованию, а еще тем более уже совершенно произвольному применению по аналогии подлежать они не могут. Это было бы созданием новых правил, содержание которых может и должно быть предварительно подвергнуто всестороннему обсуждению, и еще большой вопрос, насколько современное церковное сознание могло бы удовлетвориться доказательством необходимости возвышения одного епископа над всеми в виду первенствующего политического положения города или проведением чуть ли не полного параллелизма между церковным и государственным устройством, к чему, как показывают многие данные, столь склонен был византийский ум³¹²¹. Если бы, наприм., в доказательство необходимости патриаршего сана и власти для Петербургского епископа стали бы приводить соображение, что Петербург, как место пребывания царя и его правительства, должен быть возвеличен и в церковном отношении, то разве такой аргумент не явился бы для громадного большинства просто мертвым анахронизмом! Кроме того, многие из самих ревнителей древних канонов, наверное, потребуют возвышения в делах церковных не Петербургского, а Московского епископа, так как именно Москва почему-то должна быть рассматриваема как третий Рим.

Желающим брать за образец византийские порядки церковного управления следует иметь в виду и справедливое указание проф. Болотова, что порядки эти представляют собою, последовательную эксплуатацию естественного тяготения периферии к своему политическому центру, каким во дни оны был новый Рим востока – Константинополь“, и что они едва ли могут претендовать на честь быть самыми удобными и для России³¹²².

Один из сторонников патриаршества в России проф.

—447—

М.А. Остроумов по крайней мере прямо и заявил на заседании I Отдела, что каноны не учреждают патриархов „Церковные каноны, по его разъяснению, не учреждают никакой должности, ни епископов, ни дьяконов, ни дьячков. Они все это находят уже существующим, признают и в себе отражают. Не учреждают они и патриархов, о которых в канонах упоминается, если не ошибаюсь, только три раза, Двукратного правила 15 и 16 и Софийского правила 1, в котором упоминается патриарх Фотий. Патриаршество основано на обычае: да хранятся древние обычаи, сказано в правиле Первого Вселенского Собора, понеже утвердися обыкновение и древнее предание, сказано в 7 правиле об Иерусалимском епископе, чтобы он имел последование чести. Можно, следовательно, сказать, что и патриархи не учреждены канонами. Но, с другой стороны, мы видим, что патриархи признаны канонами и каноны ничего не говорят против их существования. С этой точки зрения они каноничны“³¹²³.

Таким образом о каноничности патриаршего института можно говорить лишь с известной точки зрения именно в смысле признания существовавшего факта и отсутствия его отрицания. Но из подобного факта, который возник под влиянием тогдашних условий жизни и притом скорее не церковных, и который ясно несет на себе печать места и времени, еще нельзя выводить патриаршество, как обязательную каноническую норму, к чему однако, по-видимому, и направлено указание, что каноны не учреждают, а только признают и должности епископов, дьяконов и друг. Но такое сопоставление патриархов со степенями иерархии совершенно произвольно и нисколько не помогает признанию патриаршества в качестве общей нормы. Существование иерархии является нормой для всякого церковного устройства, основанной на св. Писании и соединенной с Догматической стороной христианского учения. Соборы не только не могли не признать ее, потому что иначе они перестали бы выражать собой христианское сознание, но и полагали ее в основание своих правил. Между тем как

—448—

учреждение епископа с высшим титулом, с особыми правами и преимуществами справедливо может еще возбуждать сомнения в полном согласии его с духом христианства. Подобная идея, нарушающая равенство между епископами по мнению профессора Казанской Духовной Академии В.И. Несмелова, противоречит основному смыслу учения Спасителя, чтобы апостолы и их преемники не походили на князей и владык народных, а желающие быть между нами первыми достигали бы этого не посредством особых прав и преимуществ, а только особым усердием в своем смиренном служении всем³¹²⁴. Соображение проф. Несмелова разделяется немалым числом лиц, вполне принадлежащих к церковному обществу и даже некоторыми епархиальными преосвященными³¹²⁵.

Если рассматривать патриаршество с точки зрения пользы этого института для Церкви, то и с этой стороны мы найдем достаточно оснований, для признания его желательной нормой церковного управления. По данным истории едва ли можно доказать, что патриаршество вообще представляет из себя явление очень благотворное для Церкви, как мирового общества долженствующего охватить в своем общении всех людей. Напротив, даже при таких важных моментах истории, как разделение церквей, когда от наделенных высшими титулами и властью иерархов, казалось бы, особенно требовалось полное самоотречение и заботы о благе всей Церкви, у них ярко выступают на первом плане заботы о титулах и о сохранении всей широты своей власти³¹²⁶.

—449—

По вопросу об отношении патриаршества к канонам изучавший этот вопрос Н.П. Аксаков находить возможным категорически утверждать, что как титул, так и разные преимущества патриархов возникают в VI столетии на почве новелл и распоряжений Юстиниана и вне всякого соборного освящения получают в последующих веках дальнейшее внеканоническое развитие³¹²⁷.

Что древние каноны не учреждают патриаршества как нормы может свидетельствовать и 48 правило Карфагенского Собора: „Епископ первого престола да не именуется экзархом иереев или верховным священником или чем-либо подобным, но только епископом первого престола“. При толковании этого правила Зонара поясняет что, по его мнению, оно установлено не для чего другого, а для устранения тщеславия и гордости и для уничтожения надменности³¹²⁸. Оснований же для подобной цели правила, как я обращать внимание Отдела Присутствия в своем докладе по вопросу о патриаршестве в России, в истории Церкви можно найти немало³¹²⁹. Другой древний толкователь Аристин по поводу 48 Карфагенского правила справедливо замечает, что достоинство священства у всех одно и тоже

—450—

и не должен называться этот верховным священником, а тот простым священником. Славянская Кормчая понимает это правило в том смысле, что первый епископ не начальник святителям, ни крайний святитель, но епископ первого седалища наречется“. Таким образом 48 Карфагенское правило ясно требует охранения идеи полного равенства между епископами и допускает лишь признание среди них первого между равными, да и то не в силу какого-либо его личного положения, а вследствие важности занимаемой им кафедры. А со всем этим едва ли может согласоваться понятие о патриаршестве, как норме церковного управления, особенно же в его исторических проявлениях.

Итак, необходимость введения в России патриаршества не может быть основана на требовании древних канонов или на доказательствах из св. Писания. Поэтому для сторонников этой мысли остается один более надежный путь – установить необходимость патриаршества по крайней мере на основании каких-либо важных потребностей современной церковной жизни и очевидной пользы от него для осуществления Православной Церковью в России своих вечных задач. Но до сих пор в этом отношении еще не слышалось каких-либо вполне достаточных соображений, ясно вытекающих из основных принципов церковной жизни, а все поводы, приводимые за патриаршество или покоятся на какой-то слепой вере в этот институт, далеко не оправдываемой историей, или же обнаруживают стремление смотреть на русскую церковную жизнь византийскими глазами и оценивать её современные потребности с точки зрения византийских понятий. При разборе того, что говорится обыкновенно за введение патриаршества нельзя не отметить, что здесь прежде всего проглядывает пользование методом доказательства от противного. Существующее при отсутствии патриарха плохо, так нужно добиваться его учреждения, – вот основное положение многих рассуждений о необходимости патриаршества. Под влиянием недовольства тем, что есть, патриаршество почему-то признается как само собой разумеющееся средство к устранению недостатков. Во главе русского церковного

—451—

управления мало-помалу фактически стал Обер-Прокурор Св. Синода, который вследствие своего центрального положения действительно нередко оказывал излишнее, а то и прямо вредное влияние на дела церковные. Сведите роль Обер-Прокурора в церковном управлении почти на нет, а во главе его и центре поставьте патриарха, предлагают сторонники этого института, – и тогда церковное управление в России пойдет нормально и чуть ли не зацветет даже заглохшая теперь церковная жизнь! До какой степени могут уходить в этом отношении мысли сторонников патриаршества, покидающие твердую почву исторической и современной действительности, ясно показывают соображения о патриаршестве, приводимые в отзыве Волынского архиепископа Антония по вопросам реформы. В своем докладе Первому Отделу Присутствия 3 мая 1906 г. я уже обращал внимание на некоторые прямо восторженные места из этого отзыва, касающиеся патриаршества, но совершенно не убедительные в смысле необходимости введения его в настоящее время в России. Добавим к этому, что архиепископ, кроме того, высказывает глубокое сожаление, что в Марте 1905 года Св. Синоду не удалось добиться установления в России патриаршества чисто бюрократическим путем, без участия не только всей Церкви, но даже и всех её епископов. „Если бы такое радостное событие совершилось, то не позже Троицы, говорит он, состоялся бы и законный Поместный Собор с участием восточных патриархов, а к осени св. Церковь процвела бы такой силой благодатной жизни и духовного оживления, что оно увлекло бы паству далеко-далеко от тех зверских интересов, которыми теперь раздирается наша родина, и самодержавная власть непоколебимо и радостно стояла бы во главе народной жизни. По лицу родной страны раздавались бы священные песнопения, а не марсельезы, в Москве гудели бы колокола, а не пушечные выстрелы, черноморские суда, украшенные бархатом и цветами, привозили бы и отвозили преемников апостольских престолов священного Востока, а не изменников, не предателей руководимых жидами, и вообще революции тогда бы не было ни теперь, ни в будущем, потому что общенародный восторг о восстановлении

—452—

православия после долгого его плена и подступиться не дал бы сеятелям безбожной смуты“³¹³⁰.

Картины, рисуемые в воображении, по контрасту с существующим для оправдания своих желаний едва ли могут быть принимаемы во внимание в деле важных церковных преобразований и пригодны лишь в „утопиях“. Мало этого. Уничтожением в России патриаршества архиепископ готов, по-видимому, объяснять и уклонения русского общества от христианских начал жизни. Наш народный быт, утверждает он, „повернул на ложную дорогу заимствований нехристианских правил жизни от Запада вместе с кончиной последнего патриарха и с тех пор развил с логическою последовательностью себялюбивые, горделивые и чувственные начала быта языческого, он выработал тип русского нигилиста, из размножения коего возник теперешний ужасающий всю вселенную безобразный мятеж против родины и против христианской веры. Исполнился Божий глагол: поражу пастыря, и разыдутся овцы“³¹³¹. – Кто же эти овцы по отношению к патриарху? – Если к ним должны быть отнесены и епископы, то ведь это повторение лишь другими словами римско-католического взгляда патриарха Никона, что „первый архиерей во образе Христа, а митрополиты, архиепископы и епископы во образе учеников и апостолов“. Если же здесь имеется в виду только народ, то ведь епископат в России, к которому прежде всего и применимо понятие пастыря, не уничтожен. Удаление же многих овец из народа от Церкви зависит от причин более глубоких, от ненормального положения епископов в отношении исполнения ими пастырских обязанностей, а вовсе не от отсутствия среди них епископа с титулом патриарха. Уверять, что епископы не являются истинными пастырями по причине отсутствия в России патриарха значит еще более ронять русских епископов в глазах общества. Вообще самый метод доказательства от противного, если и достаточен во

—453—

многих случаях в области математики, то в применении к действительной жизни он совершенно не надежен, нисколько не убедителен и обыкновенно носит на себе ясные черты влияния предвзятых идей.

Кроме того, относительно рассматриваемых соображений в пользу патриаршества нельзя еще не заметить, что они построены, по-видимому, на том неправильном основании, которое известно в логике под названием: post hoc, ergo propter hoc, т. е. после этого, следовательно по причине этого.

Сторонники патриаршества, как это видно из отзыва того же епископа, пытаются затем понимать патриаршество, как одну из основ православного церковного строя. Но мы уже выяснили, что патриаршество является лишь фактом в истории Православной Церкви, возникшим под воздействием далеко не церковных причин, а вовсе не обязательной нормой церковного управления. Не мало времени Православная Церковь существовала, во многих местах существует и теперь и, наверное, будет существовать и впредь без института патриаршества и это обстоятельство еще, конечно, нисколько не может удалять ее от православной нормы.

Подчеркивая далее, что Церковь есть институт воинствующий и должна воинствовать всем дарованным ей духовным оружием, а наипаче отлучением, дабы неверующие кощунники не носили личину людей церковных, архиепископ Волынский и некоторые другие выводят и отсюда необходимость иметь в России патриарха. „Воинство, замечает он, нуждается в военачальнике, а его у нас нет“. Он есть в Православной Церкви и без патриарха, отвечу я, и притом более надежный и близкий к дому из нас. Это Пастыреначальник Христос Спаситель, обещавший пребывать в Церкви, до скончания века (Mф.28:20).

Все дело лишь в том, чтобы все мы и особенно епископы старались слышать Его голос и духовно в Нем объединяться, а без этого в борьбе с врагами не поможет учреждение никаких внешних вождей в роде патриарха. Если бы духовенство и народ действительно должны были смотреть на патриархов, как на своих военачаль-

—454—

ников и пошли бы за такими вождями, как Несторий, Диоскор Александрийский и другие, то церковное общество уже давно сбилось бы с истинного пути и отдалось бы в руки врагов. Да и вообще разве можно быть уверенным, что от возвышения власти одного епископа и создания для него очень высокого внешнего положения церковное общество сделается и духовно сильнее и нравственно объединеннее! Ведь самое понятие военачальника приложимо к области Церкви, очевидно, лишь в переносном смысле и не совпадает же оно с понятием начальника для войска. Очень увлекаться в этом отношении земными порядками и подобиями опасно. История римского католицизма показывает, что учреждение одного военачальника для всей Церкви заключает в себе возможность спутать в сознании людей отношения их к истинному Пастыреначальнику.

Странно также указывать в числе доводов за патриаршество в России необходимость применения военачальникам в Церкви разных духовных оружий, а особенно отлучения. Мы уже не говорим здесь, что именно это духовное оружие по свидетельствам, наприм., истории римского католицизма, протестантства и русского старообрядчества далеко не всегда достигает цели и оказывается полезным для Церкви. В наше время посылать отлучение направо и налево всего менее возможно. Большинство людей заблуждаются вследствие затмения в их сознании самой церковной идеи и христианских идеалов и очень часто по независящим от них причинам. Для обращения их к Церкви и сохранения в ней подрастающего поколения весьма необходимо восстановление пошатнувшегося пастырского авторитета путем нравственно-духовным, а отнюдь не увеличением его внешнего блеска и власти, да еще с угрозой отлучения. Во всяком же случае, если отлучение и допустимо в Церкви, оно должно быть предоставлено не единоличному усмотрению патриарха, а решению всего церковного собора, причем для возможно осторожного и правильного употребления отлучения вовсе нет необходимости в учреждении именно патриарха.

Теперь, пишет архиепископ Антоний, доказывая пользу патриаршества, епископы, „стесненные в своей церковной деятельности, в отношении личного благополучия и личной

—455—

свободы предоставлены себе и могут допускать различные вольности без всякого контроля. Но вот они желают иметь над собой не только патриарха, но и изъявляют готовность подчиниться митрополитам. Власть патриарха получить ведь один, а остальные 99 из бесконтрольных владык сделаются его послушниками: семеро непосредственными, а прочие 92 послушниками митрополита и затем уже патриарха. Это столько же похвально со стороны епископов, сколько полезно для Церкви, ибо, при ослаблении общей церковной дисциплины необходима твердая власть и над всеми нами“³¹³².

Таким образом от существующих недостатков и здесь делается вывод о необходимости введения в Русской Церкви принципа подчинения всех епископов единоличной власти одного с титулом патриарха, при чем совершенно неясно, почему нынешняя, признаваемая самим епископом бесконтрольность русских архиереев должна быть сосредоточена у одного из них с обращением всех других в его послушников? Принцип подчинения единоличной власти одного, необходимый, для начальствования войском, полезный для управления монастырями, иногда нужный в жизни государственной, совершенно не установлен в св. Писании по отношению к Церкви. Апостолы были все равны, и епископы в качестве их преемников должны почерпать силы для церковной деятельности и уничтожения своего произвола не в твердой власти патриарха, а в сознании своих пастырских обязанностей и своей великой ответственности перед Пастыреначальником и в общении с ним. Если у епископов этого не будет, то никакая твердая единоличная власть не поможет их служению. А если это будет, то единоличная власть одного епископа над всеми не только излишня, но может быть даже и вредна. Из истории русского патриаршества можно видеть, что патриархи нередко прямо стесняли церковную деятельность епископов и вовсе нельзя признать, чтобы они способствовали пастырскому авторитету и влиянию епископов.

Кроме того, возникает естественный вопрос, если все

—456—

русские епископы для более правильного исполнения своих обязанностей нуждаются в твердой власти патриарха, то почему же сообщение твердой власти одному из них сделает его иным не только способным быть вполне независимым, но и пользоваться своей властью исключительно ко благу Церкви? Ответь на этот вопрос нужно искать, по-видимому, в речи архиепископа Волынского в общем собрании Присутствия. Оказывается, что своим исключительным положением и обаянием своего высокого жребия патриарх может „всех примирять в любви и благоговении пред собою, отображая в себе Христа, распавшегося за наше спасение, и оправдывая этим Его предречение, егда вознесен буду от земли вся привлеку к себе“.

Вмещающая в своем сердце полноту поместной Церкви, облагодатствованная личность, – поясняет архиепископ, почти непроизвольно отрешается от земного себялюбия и, нося в своем сердце Христово достояние, отражает на лице своем Божественную славу, как Моисей Боговидец, сошедший с Синая после беседы со Всемогущим³¹³³. В словах этих слышится уже не только отживший и вовсе не признанный соборами книжный византийский взгляд, наприм., Эпанагоги, которая рассматривает Константинопольского патриарха, как живой и одушевленный образ Христа, делами и словами выражающий истину³¹³⁴, но и нечто большее. Патриарший титул и власть выдвигаются чуть ли уже не как новая степень иерархии, носящая в себе особого рода освящение благодатью, отрешающее от земного себялюбия, сообщающее достояние Христово и отражение на лице патриарха Божественной славы подобно Боговидцу Моисею. Таким образом здесь уже ясно обнаруживается прямо вера в институт патриаршества. Вера эта, конечно, нигде в св. Писании не устанавливается и церковными канонами не предписывается. Совершенно не оправдывается она и церковными историями, не исключая и русской, которые скорее свидетельствуют как раз против

—457—

всякой возможности подобной веры в патриархов. Из истории мы видим, что возвышение на высшую ступень иерархии обыкновенно дает, усиленную пищу земному себялюбию и не только не сопровождается отражением на лице патриарха Божественной славы, а нередко способствует ослаблению в нем самого христианского духа и забот о благе всех членов Церкви, которые вытесняются стремлениями прежде всего получше сохранить или подальше распространить свою высшую власть и значение.

Кроме того, в настоящее время, отличающееся помрачением в общественном сознания христианского идеала жизни и неуменьем различать церковное и государственное вследствие их частого смешения, для многих является опасным слышать провозглашение в предсоборном Присутствии, хотя бы и отдельными его членами, веры в патриаршество, в то, что предоставление одному епископу высшего титула и власти в Церкви вызывает чуть ли не особое действие на него благодати и способствует отрешению от земного себялюбия и отражению на нем славы Божией. У немалого числа людей может возбудиться недоумение, как же соединить с этим христианское признание, о необходимости постоянной внутренней борьбы с себялюбием, для успеха в которой должно избегать высоких внешних положений, громких титулов и т. п., способных именно питать человеческое себялюбие, и учение о том, что приобщение Божественной славы достигается путем нелегкого внутреннего очищения. Они могут подумать, что это учение не абсолютно истинно, так как для человека, получающего титул и власть патриарха, все это происходить каким-то иным образом.

Вера в институт патриаршества руководила, по-видимому, и всеми другими соображениями архиепископа по этому вопросу, а при таком настроении, люди, как известно, часто прямо не желают вовсе считаться с доводами противоположными. Лучшим ответом им при этих условиях может служить лишь простое заявление: мы не верим в институт патриаршества подобно вам и не имеем оснований возлагать на него таких надежд, как вы.

Наконец, по утверждению многих сторонников патриаршества, в России нельзя обойтись без этого титула в

—458—

интересах поддержания престижа Русской Церкви среди других Церквей. При взаимных встречах и сношениях, поясняет один из них, патриарх преимуществует честию пред митрополитом. Отсюда, по его мнению, является разница и в преимуществах чести между поместными церквами при их взаимных отношениях. Ясное дело, что в виду особого почетного положения России среди других православных стран, в виду обширности Российской Церкви, ей всего приличнее иметь своим предстоятелем патриарха³¹³⁵.

Первую задачу предстоящих церковных преобразований составляет проведение в церковное устройство начала соборности, чтобы разделенные части церковного организма – епископы, духовенство и народ возможно больше объединились нравственно-духовно. Как дисгармонично среди потока таких желаний звучит указание на необходимость добиваться преимуществ внешнего престижа и опасение не оказаться на первом месте при взаимных сношениях церквей, тем более что все это, по свидетельству опыта жизни, обыкновенно вредно влияет на сохранение соборности! Трудно допустить, чтобы в подобных основаниях к введению патриаршества слышался голос всей Русской Церкви, как части тела Христова и хранительницы вечных христианских идеалов и жизни. Для успокоения ревнителей внешнего церковного почета положительно приходится желать, чтобы по возможности всем епископам поскорее даровали высшие церковные титула, и тогда по крайней мере с этой стороны потеряла бы значение забота о первенстве.

Первый епископ Константинопольской Церкви, указывают затем сторонники патриаршества³¹³⁶, имеет титул патриарха, да еще вселенского, первоиерарх Антиохийской Церкви, паства которого не превышает 10000 семейств, называется патриархом великого города Антиохии и всего Востока, первый епископ в Александрийской Церкви с

—459—

паствою всего около 30000 семейств носит название патриарха Александрийского и судии вселенной. При этом указании не забыть даже первый епископ Армяно-Григорианской церкви, именуемый Верховный патриарх – католикос народа Гайканского... Недостает только упоминания о римском папе, присвоившем себе непогрешимость и наименование наместника Христа... В виду этого Русская Церковь с десятками миллионами православного населения тем более нуждается, по их мнению, в первоиерархе с титулом патриарха. Русской Церкви в силу её обширности должно принадлежать главное место среди других православных церквей и без учреждения в ней звания патриарха это будто бы не может быть осуществлено и обеспечено³¹³⁷. В развитии последней мысли некоторые приверженцы патриаршества доходят до того, что оставление председателя Синода лишь в звании митрополита будет, по их мнению, низведением всей Русской Церкви на степень канонической митрополии и „порою может дать место вопросу об особом иерархическом отношении её к Константинопольскому патриарху“. Таким образом при не введении в России титула патриарха усматривается даже возможность каких-то иерархических притязаний на нее со стороны Константинопольского патриарха. Но это соображение должно быть прямо признано анахронизмом и не имеет никакой почвы в современной действительности. Ведь в России и сейчас нет патриарха, а лишь Синод без председателя, и однако никогда не возбуждалось вопроса об особом иерархическом отношении Русской Церкви к Константинополю. Почему же устройство Синода с председателем во главе может подать к этому повод? Кроме того, звания патриарха не имеют многие православные церкви, каковы Сербская, Румынская, очень небольшая Черногорская и друг. и однако они остаются в полной независимости от Константинополя и нисколько не считают себя ниже этой церкви.

По вопросам церковных преобразований нам вообще не

—460—

следует упускать из виду, что мы живем в другое время, с иными понятиями и другим соотношением в человечестве живых сил. Поэтому мы не должны основывать церковное устройство на потерявших теперь значение тенях прошлого, явно носящего на себе печать места и времени. За тысячу лет церковной истории пережито слишком много нового, и под влиянием самой жизни по многим вопросам выработались новые взгляды и заговорили новые потребности. Многое, что прежде могло руководить при организации церковного управления, в настоящее время не вяжется с окружающими понятиями и потребностями и не имеет почвы в общественном сознании. Теперь, наприм., такие громкие титулы, как патриарх „вселенский“, „судия вселенной“ и т. п., не только не способны поднимать в глазах общества духовный авторитет их носителей, но скорее могут вызывать лишь улыбку и даже ослаблять уважение к пользующимся подобными званиями первоиерархам. Выразителем такого рода взглядов русского общества является, наприм., известный Гиляров-Платонов, еще в 1879 году он писал, что „патриаршества, т. е. самые эти названия, заслуживают упразднения, как лишние титла, вовсе не условливаемые внутренними требованиями церковного благочестия. А еще более подобало бы упразднить такие титла, каковы усвоенные двум из восточных патриархов, одному – „вселенский“ другому – „судия вселенский“. Пускай за ними древность, но эта древность не только не апостольская, но даже прямо осуждаемая духом правил апостольских и православного христианства вообще“³¹³⁸.

Без сомнения примеры некоторых восточных церквей в отношении употребления громких титулов, не могут быть достойны подражания. Казалось бы, именно нам следовало рассуждать как раз наоборот. Первый епископ Русской Церкви, объединенный с десятками миллионов паствы, должен представить из себя настолько большую нравственно-духовную силу в православном мире, что для него уже совершенно не имеет значение получение гром-

—461—

кого церковного титула. Отсутствие его именно в Русской Церкви способно было бы ясно подчеркнуть перед всеми, что подобные титулы по меньшей мере, как не соответствующие потребностям времени, излишни. Такой порядок может быть мог бы послужить и хорошим примером для некоторых других церквей обходиться без высших титулов.

Таким образом выставляемые в пользу патриаршества доводы, если не допускать себя решать, вопрос под влиянием всегда одностороннего чувства недовольства существующим и какой-то новой веры в этот институт, далеко не могут оправдывать необходимость введения в России именно патриаршества, относительно которого не может не являться опасение вреда и для начала соборного. Первый епископ в Русской Церкви должен быть рассматриваем лишь как председатель периодических соборов и Синода. Высшее наблюдение за порядком и благоустройством в Церкви должно принадлежать не ему единолично, как признало большинство членов Особого Присутствия, а периодическому собору и Синоду, причем первый епископ действует здесь в качестве их председателя. В нужных случаях первый епископ не предлагает Синоду принять соответствующие меры к восстановлению нарушенного порядка на чем настаивает большинство Присутствия, а просит об этом Синод и получает от него решения. Вверять же высшее наблюдение за порядком и благоустройством в Русской Церкви одному лицу помимо разных других оснований не выполнимо и фактически. При необычайной обширности Русской Церкви, сложности её жизни и дел один человек не в состоянии следить за ходом церковной жизни и управления и достаточно вникать в их многочисленные и разнообразные нужды. Поэтому при наделении единолично патриарха особыми правами, простирающимися на всю Церковь, отношение его к ней может свестись лишь к проявлениям голого принципа власти без достаточной попечительности и близкой пастырской связи с окружающей жизнью, а при отсутствии этого формальная церковная власть не только не может принести надлежащей пользы, но и самое выдвигание ее на исключительную высоту при современных условиях жизни прямо

—462—

вредно. Подобно этому учительные послания и пастырские воззвания ко всей Русской Церкви первый епископ должен составлять и посылать лишь от имени Синода и по его поручению, а не единолично от себя, как предположено большинством Присутствия. В Церковных Ведомостях³¹³⁹ только что напечатано письмо первенствующего члена Св. Синода, митрополита Петербургского Антония к епархиальным преосвященным по поводу современного положения дел. В нем прямо высказано, что митрополит обращается с настоящим призывом к епископам по поручению Св. Синода и от его имени. Почему же этот порядок не может быть сохранен и с учреждением должности первого епископа в качестве председателя Св. Синода. Почему послание или воззвание должно иметь большее значение, если оно исходит от одного первого епископа, а не целого собора их с председателем во главе? Казалось бы, как раз наоборот. Да и если заботиться о возможно большем духовном влияний таких посланий, а не об обнаружении через них особых прав первого епископа, то для этого наиболее важно в них внутреннее содержание и разлитая сила слова. Почему же можно заранее решить, что все эти свойства будут принадлежать именно первому епископу, действующему в этом независимо от Синода? Разве среди епископов в Синоде или на соборе не могут оказаться более способные к воздействию на массы, чем патриарх, уже в силу своего исключительного положения мало соприкасающийся с окружающей жизни? Если послание составляется от имени Синода или собора, то в нем должны принять участие и другие епископы, может быть, и наиболее к этому способные. По поводу предоставления патриарху права посылать учительные послания для всей Русской Церкви следует иметь в виду и соображения, высказанные в Присутствии Ф. Д. Самариным, что лицо, обращающееся с подобными посланиями к другим, является по отношению к ним высшим. Право это положит, по его мнению, резкую грань между первоиерархом и остальными епископами и в умелых руках

—463—

может послужить орудием для возвышения единоличной власти патриарха на счет Синода. Так как патриарх будет учить всю Церковь, то он будет не председателем Синода, а главою Церкви и Синода³¹⁴⁰.

Вообще устройство церковного управления с центром в соборе и св. Синоде, а никак не в патриархе всего лучше будет соответствовать и справедливому указанию Ефесского Собора, что „получившим жребий священного служения“ особенно нужно помнить устанавливаемую св. Писанием необходимость „с советом все творить“ (Притч.31:4) и со всем тщанием рассматривать то, что должно делать³¹⁴¹.

При таких условиях в церковном управлении всего лучше может быть реализована и основная апостольская идея Церкви, очень хорошо раскрываемая, напр., св. Иоанном Златоустом, в его беседах на 2 послание к Коринфянам в следующих пояснениях: в Церкви и меньший может приносить пользу большему. Если один не говорит полезного, пусть встает и говорить другой, хотя бы он был и меньший, но если предлагает что-нибудь полезное, предпочти его мнение; хотя бы он был даже последний, – не оставь без внимания...

Не будем, убеждает святитель, непременно почитать достойным предпочтения то, что предполагаем сами, но то, что окажется полезным, это пусть одобряется всеми. Многие при слабом зрении распознают иное лучше имеющих острое зрение, потому что тщательно и внимательно рассматривают“³¹⁴².

Только через передачу всего церковного управления собору и Синоду с первым епископом во главе, а не предоставлением первому епископу единолично каких-либо особых прав независимых от Синода возможно осуще-

—464—

ствить и требование 34 Апостольского правила, чтобы первый епископ ничего не творил без рассуждения всех. Наконец довольно характерным проявлением именно стремлений поставить первого епископа в возможно исключительное положение, и предоставить ему возможно большее значение является настаивание, чтобы имя его поминалось при богослужениях во всех церквах и притом одно, а никак не вместе со Св. Синодом. Этот порядок считается необходимым, потому что так практикуется в других церквах и потому что этим обозначается каноническое общение с первым епископом подчиненных ему епископов и духовенства и поддержание единства Православной Церкви³¹⁴³ и кроме того, выражается известная доля подчинения их первому епископу, как прямо и высказано проф. Бердниковым на заседании Первого Отдела Присутствия³¹⁴⁴.

Таким образом упоминание имени одного патриарха требуется во имя обозначения канонического общения с ним и известной доли подчинения ему со стороны епископов и духовенства и поддержания единства Церкви. Но ведь порядок богослужения и молитв, как дело по преимуществу общецерковное, должен иметь в виду и народ. Что же будет выражать употребление одного имени патриарха по отношению к народу? Если каноническое общение, то почему же оно не должно распространяться и на Св. Синод как по отношению к народу, так к самим епископам и духовенству и почему это нельзя также отменить через упоминания имени Синода? Почему – затем поддержание единства Церкви будет менее выражено, если имя первого епископа будет поминаемо не одно, а вместе со Св. Синодом? На все эти вполне естественные вопросы мы не находим никаких ответов, а без этого принятие большинством Присутствия порядка о поминовении исключительно имени патриарха является недостаточно обоснованным, что, однако было бы необходимо в важном деле церковных преобра-

—465—

зований. Напротив, уже в виду вполне справедливого указания, что поминовение в церквах одного имени первоиерарха будет свидетельствовать об известной доле подчинения ему всех других епископов и духовенства, вопрос этот должен быть разрешен отрицательно. Очень сомнительно, чтобы содержанием богослужения можно было пользоваться для проведения идеи возвышения одного епископа и подчинения ему всех других. Это исключается и самым смыслом молитвы. Молитва имеет значение, когда является последствием свободной вспомогающей любви, а не повинностью или знаком подчинения. Кроме того, неужели предстоящие церковные преобразования имеют задачей установить то или другое подчинение всех епископов и духовенства одному первоиерарху? Если здесь уже и может быть речь о подчинении епископов и духовенства, то лишь собору и Синоду, а никак не одному человеку в лице первого епископа.

Таким образом провозглашение имени первого епископа при богослужении должно быть вместе с Синодом и притом после Синода. Что же касается наделения первого епископа титулом патриарха, то оно, по моему мнению, излишне и не вызывается важными внутренними церковными потребностями, тем более что во все церковное устройство предполагается провести начало соборное. Беспристрастный свидетель дел человеческих – история ясно показывает, что приобретение разных даже чисто формальных преимуществ единоличной чести обыкновенно прокладывает дорогу и для получения преимуществ единоличной власти, по современным условиям жизни нигде, а особенно в области Церкви, не достаточной и нежелательной.

В заключение всего сказанного я не могу не повторить вполне справедливого заявления профессора Н.С. Суворова на заседании Первого Отдела Присутствия, что „ни в материалах, поступивших в предсоборное Присутствие, ни в аргументах, приводившихся в заседаниях I Отдела, ему не приходилось слышать какие-либо убедительные доказательства в пользу необходимости восстановить патриаршество и против возможности для председателя Св. Синода сделать для блага Церкви то, что ожидается от патриар-

—466—

ха“³¹⁴⁵. Добавлю к этому, что никаких новых и убедительных аргументов в пользу патриаршества не было приведено и на заседаниях общего собрания Присутствия, на которых вопрос этот вовсе и не обсуждался, а дело ограничилось почти одним голосованием...

Н. Кузнецов

—467—

Третью группу церковных соборов XVI и XVII столетий составляли соборы в собственном смысле, соборы „истинные“, как иногда называли их в отличие от соборов из одних епископов. Так Иоанн Неронов в 1654 году из Спасо-Каменного монастыря писал государю: „молим тя, о христолюбивый царю, изволи собору быть, и от писания свидетельству положену быти, – собору же истинному, а не сонмище иудейско: не единым бо архиереом подобает собратися, но и священно-архимандритом, и священно-игуменом, и протопопом, и священно-иноком, иереом и диаконом, ведущим до конца божественное писание, такожде и в мире живущим и житие добродетельное проходящим всякого чина людем, поискати же лепо, государь, и в пустыни живущих иноков, искусных отец, науку имеющих от божественного писания, паче же жития ради добродетельного и чистоты и дарованию сподобившихся от Бога, да же споспешествуют нам, государь, не точию словеса, но и молитвы их, ко исправлению православные нашея христианские веры, да же истинна светлее солнца явится. Тебе же, государю, яко превеликому столпу, ту председети и всех зрети“³¹⁴⁷.

Таким образом „истинный собор“, в противоположность состоящему из одних архиереев, должен состоять, по взгляду Неронова, выражавшему понимание лучшей тог-

—468—

дашней Руси, из председателя царя, из архиереев, из архимандритов, игуменов и иноков, из протопопов, священников и диаконов, из мирян, ведущих добродетельную жизнь, и из пустынников, известных святостию своей жизни. Нельзя отказать этому взгляду на состав истинного собора ни в широте, ни в верности понимания идеи истинной церковной соборности.

В действительности состав истинных церковных соборов XVI и XVII столетий не всегда был одинаков: иногда они были полнее и разнообразнее по составу, иногда же состав их значительно сокращался, так что на них не участвовали даже все наличные епархиальные архиереи. Но настоящий собор никогда не состоял из одних архиереев, на нем обязательно, кроме архиереев, были представители монашества, белого духовенства и нередко мирян, помимо самого государя, который почти всегда присутствовал на этих соборах, и если не на всех его заседаниях, то обязательно на первом, так как такие соборы открывались обыкновенно самим царем.

Чтобы составить себе представление о составе того или другого собора, обыкновенно берут соборные акты или деяния и, на основании имеющихся на них подписей, делают заключение: сколько и какие именно лица присутствовали на известном соборе. Дело тут заключается в следующем.

Соборные деяния обыкновенно скреплялись собственноручною подписью присутствовавших на соборе лиц, при чем в случаях, казавшихся особенно важными, сами члены собора подчеркивали то обстоятельство, что, в знак крепости и незыблемости принятых соборных решений, все они собственноручно подписываются под ними. Так соборное деяние 1660 года о необходимости немедленного избрания преемника Никону говорит: „да сие соборное деяние твердо, крепко и незыблемо будет, сего ради мы, весь священный собор... нашими руками согласно подписахомся“³¹⁴⁸. И действительно под соборным деянием 1660 года собственноручно подписались все бывшие на нем архиереи, архимандриты, игумены, старец Епифаний Славинецкий и

—469—

соборные протопопы. В 1674 году, 3-го декабря, патриарх Иоаким составил соборный приговор: где и какие службы могут отправлять в Москве вдовые священники, „и тот приговор свой закрепил своею рукою и властям тоже указал к тому приговору руки приложить“³¹⁴⁹. На соборе 1682 года архиереи заявляют: „мы есми готови, не отреченного же ради нашего соборного совещания, ответы вси руками нашими подписахом“. Какое важное значение придавалось подписям под соборными постановлениями всех присутствующих лиц, когда постановления собора считались имеющими особую общественную важность, это видно из земского собора (порядки которого были те же, что и соборов церковных) 1682 года об уничтожении местничества, на которым присутствовало и высшее духовенство. На этом соборе „о святом Духе отцу своему и богомольцу, великому господину святейшему Иоакиму, патриарху Московскому и всея России, и преосвященным митрополитам и архиепископам, и своим государевым боярам и окольничим и думным людям изволил он, великий государь, говорить: сего боголюбезного и всему нашему царствию доброполезного дела на вечное непременное укрепление, изволяем мы, великий государь, нашея царские десницы приписанием утверждение учинити; такожде и вы б, святейший патриарх, и все архиереи и наши бояре и окольничие и думные люди то деяние руками своими подписали. А которые выборные стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы, и городовые дворяне ж и дети боярские от всех чинов челобитье доносили, и те б потому ж руками своими приписали“³¹⁵⁰.

Но уже тот факт, что архиереи нарочито подчеркивают, что под соборными постановлениями они подписались все, тот факт, что царь нарочито требует, чтобы под соборным деянием подписались все, показывает, что обычно под соборными деяниями подписывались далеко не все присутствующие, что это не было всегдашним, всеми принятым и обязательно неизменно исполняемым обычаем. Кто и как подписывался на соборах, и кто вовсе не под-

—470—

писывался, это прекрасно видно из заключительных слов деяний земского собора 1566 года, собранного по поводу возникшего вопроса о продолжении войны с Польшей, так как порядки земских соборов в общем были тожественны с порядками соборов церковных. Здесь говорится: „и мы, государевы богомольцы, архиепископы и епископы, на чем есмя государю своему и великому князю совет свой дали, и мы к сей грамоте, к своим речем, руки свои приложили и печати привесили. А мы архимандриты игумены и старцы к сей грамоте, к своим речем, руки свои приложили. А мы государя своего и великого князя бояре, и окольничие, и приказные люди, и диаки к сей грамоте государю своему царю и великому князю крест целовали и руки свои приложили. А мы – княжата и дети боярские и дворяне – на сей грамоте, на своих речех, государю своему крест целовали. А – мы гости и купцы – на сей грамоте государю своему царю и великому князю на своих речех крест целовали“³¹⁵¹. Таким образом оказывается, что под деяниями собора архиереи привесили свои печати и руки свои приложили; архимандриты, игумены и старцы только подписались, а печатей не привешивали. Бояре, окольничие, приказные люди и дьяки крест целовали и подписывались. Все же прочие члены собора, очень многочисленные, но не родовитые и не чиновные, ограничились только крестным целованием, а рук своих к соборным деяниям не прикладывали.

С подобным же явлением мы встречаемся и в церковных соборах т. е. и здесь далеко не все члены собора и не всегда подписывались под соборными деяниями; в большинстве случаев довольствовались подписями важнейших членов собора-архиереев, и только в некоторых случаях, впрочем очень не редких, к ним присоединялись подписи: архимандритов, игуменов, в XVI веке подписи соборных монастырских старцев некоторых важнейших монастырей, а в XVII веке подписи некоторых протопопов, по большей части московских кремлевских соборов.

Под деяниями церковных соборов никогда не подпи-

—471—

сывались присутствовавшие на них мирские лица: бояре, окольничие и думные люди, хотя они, как увидим, были столь же равноправными членами соборов, как и архиереи. Никогда не подписывались под соборными деяниями члены так называемого „освященного собора“, когда под ним разумелось белое духовенство или клир вообще, исключая соборных протопопов, которые, как „нарочитые мужи“, начиная с XVII века, стали подписываться под деяниями некоторых соборов, отделившись от остального клира – священников и диаконов.

Под некоторыми соборными деяниями мы не находим подписей архимандритов и игуменов и в тех случаях, когда они, несомненно, присутствовали на соборах, о чем заявляют самые соборные деяния. Их подписей мы не встречаем в большинстве случаев под теми соборными деяниями, в которых все присутствовавшие архиереи названы поименно с обозначением их кафедр, тогда как о других членах собора сказано только вообще и безлично, что, кроме поименованных архиереев, присутствовали еще архимандриты, игумены и освященный собор, под которым, при таких перечислениях присутствующих, всегда разумеется белое духовенство. Например соборный акт 1503 года, о не взимании мзды с священнослужителей за хиротонию, говорит о составе членов собора так: „мы Иоанн, Божиею милостию государь всея Русии и великий князь, и сын мой князь великий Василий Иванович всея Русии, поговоря с Симоном митрополитом, и со архиепискапом Генадием Великаго Новгорода и Пьскова, и с Нифонтом епископом суздальским иторуским, и Пратасьем епискупом резанским и муромским, и с Васьяном епискупом тферьским, и с Никоном епискупом коломенским, и с Трифоном епискупом сарьским и поддонским, и с Никоном епискупом перьмским и вологодским, и со архимандриты, и со игумены, и со всем священным собором.... уложили есмя и укрелили“³¹⁵². Под этим соборным деянием подписались одни лично указанные архиереи, а подписей безличных архимандритов, игуменов и представителей белого духовенства не имеется,

—472—

хотя они и присутствовали на соборе. Буквально тоже самое явление мы встречаем и относительно подписей под деяниями собора 1503–1504 годов о вдовых попах и дьяконах. Точно так же и на соборе 1564 года, о белом клобуке, присутствовавшие архиереи указаны поименно, между тем как архимандриты и игумены упомянуты безлично, почему и под соборными деяниями подписались только одни архиереи, подписей же архимандритов и игуменов, присутствовавших на соборе, но лично не поименованных, нет³¹⁵³. На оборот под теми соборными деяниями, которые поименно называют не только присутствовавших архиереев, но и архимандритов и игуменов, обыкновенно подписываются не одни архиереи, но и архимандриты и игумены, ранее названные по именам. Так на соборе 1572 г. о признании четвертого брака царя Ивана Васильевича, по именно перечислены все присутствовавшие архиереи, архимандриты и игумены и подписи их мы находим под соборным деянием³¹⁵⁴. В уложенной грамоте 1589 года об учреждении в России патриаршества говорится: „а на соборе, и на избрании, и на поставлении патриарше, и на всем соборном уложеньи были“, и за тем поименно перечисляются все бывшие архиереи, архимандриты, игумены, соборные старцы, и к этому поименному перечислению прибавлено безличное указание „и весь освященный собор“. А для укрепления, говорить грамота, царь велел к соборным деяниям привесить свою печать, патриархи и все другие архиереи „печати свои приложили и руки свои приписали, а архимандриты, и игумены, и соборные старцы руки свои приписали“. Освященный собор – клир рук своих не прикладывал³¹⁵⁵. В деяниях собора 1649 года о единогласии перечисляются все присутствовавшие на соборе архиереи, архимандриты, игумены, а также и протопопы, и подписи перечисленных мы находим под соборным деянием³¹⁵⁶. На соборе 1654 года о книжных исправлениях точно также поименно перечислены все присутствовавшие

—473—

архиереи, архимандриты, игумены и протопопы, и все они подписались под соборным деянием³¹⁵⁷. Здесь, как и на предшествующем соборе 1649 года о единогласии, протопопы выделены в отдельную группу от остального клира, который при перечислении присутствующих только безлично упоминается вслед за протопопами „и весь освященный собор“ и, как безличный, не подписывается под соборными деяниями. Точно также и на соборе 1656 года, против Иоанна Неронова, поименно перечисляются и потому подписываются под соборным деянием, не только архиерей, но и архимандриты, игумены, протопопы³¹⁵⁸. На соборе 1666 года кроме архиереев, перечисленных поименно, хотя и присутствовали „от прочих чинов нарочитии мужи: архимандрити, игумени и протопопи“, но так как они не указаны поименно, а только вообще, т. е. безлично, то и под соборными деяниями нет их подписей, подписались одни архиереи³¹⁵⁹.

Но если в соборных деяниях и перечисляются иногда поименно почти все присутствовавшие на соборе лица, то и из этих перечисленных лиц далеко не все подписывались под соборными деяниями. Так было, например, на земском соборе 1566 года по вопросу о продолжении войны с Польшей, где между боярами, присутствовавшими на соборе, и подававшими свое мнение вместе с другими, в числе подписавшихся однако не встречается следующих бояр; князя Ивана Бельского, князя Михаила Воротынского, Василия Юрьева, Василия Данилова, Василия Юрьевича Ма-лого, Семена Яковля, царского казначея Курцева и печатника Висковатого, который впрочем подал отдельное мнение³¹⁶⁰. Под уложением царя Алексея Михаиловича не подписались 25 присутствовавших при его ставлении членов и пять дьяков, а всего – 30 человек³¹⁶¹. С подобным же явлением, т. е. что не все присутствовавшие на соборе и „нарочитые мужи“, лично поименованные в начале соборных деяний, обязательно подписывались под соборными

—474—

деяниями, мы встречаемся и на церковных соборах. Так на соборе 1580 года, рассуждавшего о церковных землях, значатся присутствующими на соборе, но не подписавшимися под соборными деяниями следующие лица: казанский архимандрит Герман, московский богоявленский игумен из за Торгу Авраамий, антоньевский игумен из Великого Новгорода Иосиф, печерский из Пскова игумен Сильвестр, прилуцкий игумен с Вологды Иоаким, игумен троицкий Павлова монастыря Иван, глушецкий игумен Адриан, никитский из Переяславля Никон, колоцкий из Можайска Евфимий, из троицы-Сергиева монастыря старцы: Леонид, Измайло Сназин, Иосифова монастыря старец Измайло³¹⁶². На соборе 1589 года об учреждении у нас патриаршества, значатся присутствующими, перечисленные по именам, архимандриты, игумены, монастырские старцы – всего 52 человека. Но под соборной уложенной грамотой их подписалось только 18 человек, а остальные: 10 архимандритов, 16 игуменов и 8 старцев – всего 32 человека не подписались³¹⁶³. На соборе 1649 года о единогласии присутствовали, но под его деяниями не подписались игумены: угрешский, Даниловский и донской, а также протопоп архангельского собора Никифор. То же явление встречается и на других церковных соборах.

Было бы совершенно ошибочно смотреть на не подписавшихся под соборными деяниями, как на протестантов, как на несогласных с теми или другими соборными постановлениями. Причины, почему некоторые лица, присутствовавшие на соборе, не приложили, однако, своих рук под соборными деяниями, были совершенно другие, а никак не протест против соборных постановлений.

Прежде всего нужно иметь в виду следующее обстоятельство: соборные некоторые заседания продолжались довольно продолжительное время по нескольку месяцев. Вызванные на собор церковные чины, оторванные от своих занятий и обязанные проживать в Москве, не играя к тому же на соборе никакой активной роли, естественно стремились поскорее воротиться домой, и потому при пер-

—475—

вом удобном случае, под тем или другим предлогом, спешили оставить Москву, наперед выражая полное согласие со всем, что бы ни постановил собор, так что к концу длительных соборных заседаний некоторые из второстепенных членов собора, конечно с разрешения государя, оставляли Москву, почему их подписей и нет под соборными деяниями, на которых они значатся присутствующими. С другой стороны много членов собора оставляло Москву в промежуток времени между окончанием соборных заседаний и составлением официального соборного деяния, так как на соборных заседаниях велись записи прениям, речам и мнениям, высказываемым на соборе, которые подвергались обработке, как материал для составления официального соборного деяния, которое потом давалось для подписи членам собора. А для всего этого требовалось необходимо иногда довольно много времени. В этот, иногда довольно длинный промежуток времени, между последними заседаниями собора и окончательным составлениям его деяний, многие второстепенные члены собора оставляли Москву и возвращались домой к своим прерванным обычным занятиям, к исполнению своих прямых постоянных обязанностей, не ставя своей подписи под соборными деяниями. Правительство, с своей стороны, не имело причин удерживать их в Москве до тех пор, пока окончательно составлены будут соборные деяния, так как не придавало подписям лиц низших иерархических рангов особого значения и легко обходилось без них.

Итак, на земских соборах подписывались под соборными постановлениями только лица высших привилегированных классов, стоящих на верху служебной лестницы, низы же только целовали крест, как знак своего согласия с соборными постановлениями, не прикладывая к ним своих рук. Но даже и из привилегированных лиц подписывались иногда не все из присутствовавших на соборе. Точно так же и на церковных соборах подписывались далеко не все из присутствовавших на них лиц. Так, под их деяниями никогда не подписывались присутствовавшие на них бояре, окольничие и думные люди, или так называемый царский синклит; никогда не подпи-

—476—

сывались затем члены белого духовенства, исключая почетных протопопов. Мы видели, что нередко под соборными деяниями не подписывались и присутствовавшие на соборах „честнии архимандриты и преподобнии игумены“, или, если, когда они и подписывались, то не все, а только некоторые. Тоже нужно сказать и о монастырских соборных старцах, и о протопопах. Все это показывает, что в древней Руси совсем не считали нужным иметь под соборными деяниями подписи всех присутствовавших на соборе лиц, а считали достаточным подписи хотя и не многих, но за то важнейших лиц, какими всегда признавались епископы. Только подпись присутствовавших на соборе архиереев под соборными деяниями считалась обязательною, а подписи других лиц могли быть и не быть, – сущность дела от этого не менялась. Очевидно, епископские подписи служили выражением согласия с соборными постановлениями всего вообще духовенства, хотя бы под ними других подписей кроме архиерейских и не было. Правда, мы имеем два случая, когда даже не все присутствовавшие на соборах архиереи подписались под соборными деяниями. Так на соборе 1580 года в числе присутствовавших архиереев значится: Корнелий епископ Юрьевский и вилянской, Феодорит епископ сарский и подонский, но подписей их под соборными деяниями нет. Точно также на соборе 1589 года, об учреждении патриаршества, присутствовали, но не подписались под уложенной грамотой: митрополит новгородский и архиепископ нижегородский. Несомненно, однако, что отсутствие под соборными деяниями подписей указанных иерархов, было явлением исключительным и чисто случайным, так как на всех других соборах все присутствовавшие архиереи, обязательно до своего отъезда из Москвы, подписывались под соборными деяниями, о чем всегда заботились сами государи, которые не допускали разъезда архиереев с Москвы прежде, чем они не подпишутся под соборными деяниями.

Из сказанного о подписях под церковными соборными деяниями само собою следует, что от этих подписей делать заключения о составе собора, о числе присутствовавших на соборе лиц, было бы крайне ошибочно. Подписи

—477—

говорят только за то, что подписавшиеся действительно присутствовали на соборе, но вовсе не говорят за то, чтобы на соборе, кроме подписавшихся, не присутствовали и другие лица, разных общественных рангов и положений, лица может быть более многочисленные, чем подписавшиеся.

На всяком „истинном“ или настоящем соборе XVI и XVII века присутствовал всегда царь, открывавший собор, которому принадлежала главная руководящая роль на соборе, о чем мы скажем подробно ниже. На соборе обязательно присутствовали по возможности все епископы страны. Они были главными деятелями в соборных обсуждениях и решениях и все они обязательно подписывались потом под соборными деяниями. За епископами следовали обыкновенно архимандриты и игумены важнейших монастырей и в разном для разных соборов количестве, смотря потому, откуда и скольких настоятелей монастырей пожелает вызвать царь. Под деяниями некоторых соборов находятся их подписи; но и на тех, под которыми их подписей нет, они всегда присутствовали, о чем прямо говорят самые соборные деяния. Ни один соборный акт, или какой-либо документ, не говорит, чтобы когда-либо и какой-либо архимандрит и игумен выступали с чем-либо на соборе и что-нибудь заявляли на них, – это были всегда соборные молчальники, не игравшие на соборах никакой активной роли, значение их на соборах было чисто декоративное. В XVI веке в числе членов соборов из черного духовенства встречаются иногда так называемые монастырские соборные старцы, вызывавшиеся на собор из некоторых (впрочем, двух–трех) важнейших монастырей. Под деяниями некоторых соборов (1581 г. и 1589 г.) есть даже их подписи. В XVII веке Монастырских старцев на соборах мы более не встречаем конечно потому, что их не стали более вызывать на церковные соборы. Монастырские соборные старцы никакой активной роли на соборах не играли, их значение было чисто декоративное. Кроме соборных монастырских старцев на соборах иногда присутствовали другого рода старцы, выдавшиеся строгою подвижнической жизнию, особыми духовными дарованиями, а иногда учёностью и вообще образо-

—478—

ванностию. Так на соборах присутствовали старцы: Паисий Ярославов, Нил Сорский, Иосиф Волоколамский, Епифаний Славинецкий, Симеон Полоцкий. Последним двум царь Алексей Михайлович поручал составлять акты деяний некоторых соборов. С своей стороны царь Иван Васильевич сильно желал иметь на соборе против Башкина старца Максима Грека и даже писал ему от себя особую пригласительную грамоту на собор, но Максим решительно отказался присутствовать на соборе. Этого рода старцам на соборах принадлежала очень активная роль, о чем скажем ниже.

На всех истинных или настоящих соборах XVI и ХVІІ столетий помимо черного духовенства всегда присутствовали и представители духовенства белого – протопопы, священники и диаконы и вообще члены клира, как необходимая составная часть истинного собора. Под деяниями некоторых соборов мы встречаем подписи присутствовавших на них протопопов. Так сохранились подписи протопопов под деяниями соборов: о единогласии в 1649 году, собора 1654 года о книжных исправлениях, собора 1656 года об издании исправленного Потребника³¹⁶⁴, собора того же года против Неронова, собора 1660 года о суде над Никоном. На деяниях некоторых соборов подписей протопопов нет, но за то в самых соборных деяниях прямо говорится, что на соборе присутствовали и протопопы. Так на соборе 1551 года царь говорил, что на собор он собрал епископов, архимандритов, игуменов и протопопов. На соборе 1554 года против Башкина, Артемия, Висковатого были, кроме архиереев, архимандриты, игумены и „священные протопопы“³¹⁶⁵. На соборе 1647 года, составившем постановление о почитании воскресных и праздничных дней, как это видно из грамоты патриарха Иосифа в Горицкий монастырь, кроме патриарха, архиереев архимандритов и игуменов, были и протопопы³¹⁶⁶. На соборе 1653 года, собранном Никоном для суда над Нероновым,

—479—

протопопы присутствовали³¹⁶⁷. Собор 1666 года говорить о себе, что на нем, кроме архиереев, присутствовали „и от прочих чинов нарочитии мужи: архимандрити, и игумени и протопопы“³¹⁶⁸. В числе членов собора 1667 года прямо называются между другими и протопопы³¹⁶⁹. Соборное разрешение Сильвестра Медведева состоялось в присутствии не только архиереев, архимандритов и игуменов, но „и священно-пресвитеров и всего священного клира“³¹⁷⁰.

Что вместе с протопопами на соборах присутствовали и другие члены клира, на это имеются прямые указания в самых актах некоторых соборных деяний. Так на стоглавом соборе, говорят его деяния, присутствовали не только протопопы, но „и попы“. На соборе 1653 года, против Неронова, были архиереи, архимандриты, игумены „со протопопы и иереи“. Кроме того, на этом же соборе присутствовал патриарший архидиакон Григорий „с своими советниками“, причем Григорий с советниками даже вмешивался в судебные соборные прения, чем очень возмущался Неронов³¹⁷¹. На соборе 1656 года против Неронова были не только протопопы, но „к сим же и священницы и диакони мнози, елико их случися быти“. На соборе того же 1656 года об учреждении архиерейских кафедр в Смоленске и Вятке и о печатании новоисправленного Потребника, присутствовали, кроме архиереев, архимандритов и игуменов „и прочии священного причта“³¹⁷². На соборе по поводу разрешения Сильвестра Медведева присутствовали кроме архиереев, архимандритов, игуменов „и священно-протопресвитеры со всем священным клиром“.

Правда о присутствии клира в большинстве соборных деяний прямо во все не упоминается, чаще упоминаются, как мы видели, только протопопы. Но это потому, что протопопы тогда причислялись „к нарочитым мужам“, почему они иногда даже подписывались под соборными деяниями. Но что и другие члены клира – соборные и приходские

—480—

священники и диаконы, тоже присутствовали на соборах, это не подлежит сомнению, только они, как не привилегированные лица, не причислявшиеся к нарочитым мужам, выделялись в особую безличную группу, обычно обозначаемую в соборных актах термином „весь освященный собор“.

Термин „освященный собор“ употреблялся у нас в различных значениях. Когда в каком либо акте или документе говорится, что освященный собор постановил, уложил, утвердил то-то и то-то, причем не указывается на составь собора т. е. не перечисляются группы участвовавших в нем лиц, то под термином освященный собор (иногда „священный“, „святой“) разумелась вся совокупность духовных членов собора, или церковный собор вообще, из кого бы он ни состоял, и в этом смысле – всякий церковный собор можно было назвать освященным. Когда в соборных актах и других документах говорилось, что на соборе присутствовали такие-то архиереи, которые перечисляются по именно, и затем добавлялось „и весь освященный собор“; то в таких случаях под освященными соборами разумелись не архиереи, как уже выделенные в особую группу и поименованные, а все остальные духовные члены собора. Когда говорится, что присутствовали на соборе архиереи, архимандриты. игумены „и освященный собор“, то под последним разумеется одно белое духовенство, так как другие члены собора уже выделены из его состава и отдельно поименованы по их иерархическим группам. В некоторых соборных актах к архиереям, архимандритам и игуменам, присоединяется еще особая группа: протопопов и вслед затем прибавляется „и весь освященный собор“. В таких случаях под освященным собором, так как протопопы выделены в особую группу, разумеется, рядовое соборное и приходское духовенство. Наконец есть и такие соборные акты, которые в числе членов собора указывают не только архиереев, архимандритов, игуменов, протопопов, но и священников и диаконов, или вообще „священный клир“, „священный причт“, т. е. иерархически и в отдельности перечисляют всех возможных духовных членов собора; то в таких актах, вслед за перечислением всех групп

—481—

присутствующих членов собора, уже никогда не встречается обычного в других актах добавления – „и весь освященный собор“, так как это добавление в указанных случаях было бы не уместно и совершенно излишне.

Таким образом термин „освященный собор“ употреблялся у нас в XVI и XVII веках в очень различных смыслах, то более в широком, то более в узком и даже в узкоспециальном смысле. Этим термином в соборных актах означался то весь состав собора, то большие или меньшие его части, то специально только белое духовенство. Укажем некоторые свидетельства, фактически подтверждающие высказанные нами положения.

В соборном определении 1503 года о не взимании с священнослужителей мзды за хиротонию, состав собора определяется так: „мы Иоанн Божиею милостию государь всея Русии, и сын мой князь великий Василий Иванович всеа Русии, поговоря с Симоном митрополитом всеа Русии, и со архиепискупом Генадием Великого Новгорода и Пьскова (затем поименно перечисляются и другие бывшие на соборе епископы)... и со архимандриты, и со игумены, и со всем священным собором... уложили есмя и укрепили“³¹⁷³. Точно в тех же выражениях говорится о составе собора о вдовых попах и дьяконах³¹⁷⁴. В своем окружном послании 1547 года об установлении празднования новым русским святым, митрополит Макарий говорит, что „повелением господина и сына нашего смирения,, великого князя и по совету с епископами, которые и перечисляются“, и с честными архимандриты, и с честными игумены, и совсем священным собором русские митрополия“ (т. е. с духовенством кафедрального митрополичьего собора?) установили праздновать новым русским святым³¹⁷⁵. На Стоглавом соборе царь говорил: „по повелению нашему архиепископы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и пустынники, и духовные старцы, и протопопы и попы и со всеми освященными соборы всего нашего российского царствия в

—482—

царствующем граде Москве собрашася“³¹⁷⁶. Собор 1554 года против Башкина и других происходил в присутствии царя, его братьев, бояр, митрополита, других архиереев, архимандритов, игуменов, протопопов „и совсем священным собором руские митрополия“³¹⁷⁷. В грамоте 1564 года о выборе на место умершего Макария нового митрополита и о белом клобуке, царь говорит: „повелехом снитися преосвященным архиепископом, и епископом, и честнейшим архимандритом и игуменом, и всему освященному собору“³¹⁷⁸. Или: „лета 7072 (1564) февраля в 20 день, приговорил царь и великий князь Иван Васильевич всея Росии, и с своим сыном царевичем Иваном, и с своими богомольцы с архиепископы и епископы, и с архимандриты, и с игумены, и совсем освященным собором, и со всеми бояры, как быти чину на постановлении митрополита“³¹⁷⁹. В уложенной грамоте 1589 года об учреждении у нас патриаршества говорится, что царь поручил совершить это великое дело константинопольскому патриарху Иеремии „по совету с нами (т. е. государем) и с первопрестольником Иевом... и с архиепископы, и епископы, и архимандриты, и игумены, и совсем освященным собором нашего великого российского и греческого царствия“³¹⁸⁰. Соборное деяние 1649 года о единогласии, перечислив всех присутствовавших на соборе архиереев, архимандритов, игуменов и протопопов, к этому перечислению присовокупляет „и со всем освященным собором“. Тоже самое мы встречаем и в других актах и деяниях соборов, в них всегда указывается, как особая самостоятельная часть в составе членов собора „освященный собор“ т. е. ближайшим образом соборный клир, к которому примыкало и приходское духовенство.

Что под освященным собором в соборных деяниях, в указанных нами случаях, действительно, разумеется, белое и по преимуществу соборное духовенство или соборяне, как отдельная и самостоятельная группа относительно

—483—

других членов собора, это не подлежит сомнению, так как подтверждается множеством несомненных данных. Например говорится: „приговорил государь царь и великий князь Иван Васильевич, всея Руси самодержец, со отцем своим Макарием митрополитом всеа Русии: в неделю седьмую повелице дни быти в пречистой соборному молению со звоном, а пети всему освященному собору: митрополиту Макарию и архиепископу казанскому и свияжскому Гурью, и крутицкому владыке Нифонту, и архимандритом, и игуменом, и всему освященному собору“³¹⁸¹. Очевидно, в последнем случае под „всем освященным собором“, который должен петь вместе тоже „с освященным собором, состав которого точно указан, разумеется соборный клир – соборяне. В актах об отпуске в Казань (1555 г.) архиепископа Гурия говорится, что царь и митрополит „со благословением и о Христе целованием архиепископа казанского отпущает, с его архимандриты и с его освященным собором“³¹⁸². В 1649 году царь Алексей Михаилович предписывает вологодскому архиепископу Маркеллу о праздновании явлению чудотворной иконы Казанской Богородицы: „и как к тебе наша грамота придет, и ты б, богомолец наш, в соборной церкви, со всем освященным собором“ велел праздновать³¹⁸³. В 1660 году по поводу победы над поляками Алексей Михайлович предписывает архиепископу псковскому Макарию молебствовать „со всем освященным собором“³¹⁸⁴. В 1668 году, 6 июня, оставлявшего Москву антиохийского патриарха Макария провожали с крестным ходом из Успенского собора патриархи: александрийский Паисий, московский Иоасаф с митрополитами, епископами, архимандритами, игуменами, которые все перечисляются поименно „и со всем освященным собором“, причем запись поясняет, кто именно разумеется под освященным собором: „большего собора протопоп Михайло, архангельского собора протопоп Кондрат и всех соборов протопопы и священники, от приходских цер-

—484—

квей священники“ т. е. белое по преимуществу соборное духовенство, не исключая и приходских священников³¹⁸⁵. Очевидно, при каждом епархиальном архиерее древней Руси был свой собственный „освященный собор“, какое название приурочивалось по преимуществу к клиру кафедрального собора и к клиру вообще. Когда царь Иван Васильевич заявляет, что на Стоглавый собор им званы, между другими, „протопопы и попы со всеми освященными соборы всего нашего российского царствия“, то это значит, что он приказал епархиальным архиереям приехать каждому в Москву на собор с своим освященным собором, т. е. с клиром своего кафедрального собора. Поэтому иногда выражение „освященный собор“ заменяется, в таких случаях, равнозначащим и ныне употребительным выражением – соборяне. На похоронах царевны Ирины в 1673 году шли: патриарх, митрополиты, архиепископы „и иные власти с соборяны“³¹⁸⁶.

Таким образом представители белого духовенства обязательно входили в состав членов настоящих соборов XVI и XVII столетий и обозначались в соборных актах и деяниях, когда перечислялись члены собора, одним тем же термином: „весь освященный собор“, исключая тех случаев, когда они или прямо назывались по своему званию: протопопы, иереи, диаконы, или когда название – освященный собор заменялось равнозначащим: „священный причт“, „священный клир“.

Что же касается той роли, какую белое духовенство играло на соборах, то ни откуда не видно, чтобы она была активною и деятельною; по-видимому, и белое духовенство, так же, как и черное, было на соборах пассивным и безгласным, его значение было более декоративное.

На вопрос, почему термин „освященный собор“, при перечислении членов собора, приурочивается по преимуществу к белому духовенству, можно ответить следующим соображением: приурочивание названия „освященный собор“ к белому духовенству имеет за себя очень далекое прош-

—485—

лое. Оно говорит, что в древнее время освященный собор, как собор чисто епархиальный, составлялся из белого приходского духовенства данной епархии под председательством местного епископа. Последний собирал подведомственное ему приходское духовенство в известные сроки для архипастырского научения и назидания его по делам веры и благочестия, для совместного обсуждения и решения различных дел местного церковного управления, суда, устройства и упорядочения приходской благотворительности³¹⁸⁷. Эти епархиальные соборы из белого приходского духовенства, в среде которого очень рано стало выдвигаться на первое место, ради постоянной близости к епископу, соборное духовенство того города, где жил епископ, в древнее время получили название освященных соборов, почему и в позднейшее время это название по преимуществу усвоялось белому духовенству и соборному прежде всего. По-видимому, местные епархиальные соборы из приходского духовенства, получившие название освященного собора, имели в своей среде и мирских лиц, причислявшихся к клиру, но не имевших священного сана. На последнее обстоятельство указывают некоторые позднейшие грамоты, относящиеся к началу XVII века, в которых к освященному собору причисляются и лица, не имевшие священного сана. Так в 1611 году с воззванием на Вологду обращаются нижегородские архимандриты, игумены, протопопы, попы „и весь освященный собор“, в состав которого, очевидно, входили еще какие-то лица, помимо архимандритов, игуменов, протопопов и попов. В грамоте из Ярославля на Вологду говорится: „господам на Вологду: архимандритам, и игуменам, и протопопам, и попам, и всему освященному собору“. Окружная грамота Троицы-Сергиева монастыря архимандрита Дионисия и келаря Авраамия Палицына во все российские города адресовывается: „архимандритам, и игуменам, и протопопам, и попам, и дьяконам, и всему освященному собору“³¹⁸⁸. Здесь пере-

—486—

числены все имеющие священный сан лица, и однако от них отдельно находится еще обращение к освященному собору, который, очевидно, мыслится составителями грамот как установление, имевшее в своем составе и лиц, не имевших священного сана.

Термин „освященный собор“ обозначая только белое духовенство, тем легче мог быть перенесен на потом всякий вообще церковный собор, что самые епископы, составлявшие главную неизменно обязательную силу церковных соборов, причислялись у нас в старину не к черному, как теперь, а к белому духовенству, и даже в позднейших сравнительно документах, в противоположность властям черным – монастырским, называются „белыми властями“³¹⁸⁹. Патриарх Филарет Никитич, вместе с митрополитами, архимандритами и игуменами, часто присутствовал на царских приемах иностранных послов, а иногда и сам принимал их у себя. Это обстоятельство в Дворцовых разрядах отмечается так: по правую сторону государя сидел Филарет Никитич на своем месте; „по той же по большой лавке сидели власти белыя и черныя: митрополиты, и архимандриты, и игумены“ Очевидно здесь под белыми властями разумеются митрополиты, под черными – архимандриты и игумены. Это подтверждается и другими данными подобного рода. Так турецкого посла грека Фому Контакузина принимает у себя государь вместе с патриархом“: а при государе и при великом государе святейшем патриархе были в палате: Паисий митрополит Селунский, Павел митрополит крутицкий, Аверкий митрополит верийский, и черные власти“. В другой записи, при

—487—

приеме датского посла говорится, что с патриархом тогда были: крутицкий митрополит Павел, севастийский митрополит, верийский митрополит и черные власти: архимандриты и игумены“³¹⁹⁰.

Кроме епископов, белого и черного духовенства на соборах, хотя бы и не на всех, присутствовали и миряне, не отдельные только лица: какой-либо боярин и дьяк, которые, как представители государя, обязательно были на всех соборах и играли на них роль нынешнего обер-прокурора Св. Синода, – но целый определенный класс мирских людей, являвшихся на церковные соборы вместе с государем. Это были члены боярской думы: бояре, окольничие и думные люди, или, как их иногда называют соборные акты, „преизящный царский синклит“. Так на стоглавом соборе присутствовали „братья государя, князи, боляри и воини“. Но соборе против Башкина вместе с царем и духовенством присутствовали братья государя и бояре. На соборе 1564 года государь был с своим сыном Иваном „ и со всеми бояры“. Бояре присутствовали на соборах 1573, 1581 и 1584 года, на которых обсуждался вопрос о монастырских вотчинах. На соборе 1666 года, открытом 19 апреля, кроме духовных лиц присутствовал и царский синклит: князи, бояре, окольничие и думные люди. В том же 1666 году 1-го декабря государь указал быть другому собору на Никона патриарха в своей государеве столовой избе“. А на том соборе указал быть преосвященным московским и греческим митрополитом, и архиепископом, и епископом, и архимандритом, и его царского величества бояром, и окольничим и думным людем“³¹⁹¹.

Можно было бы думать, что бояре, окольничие и думные люди присутствовали на церковных соборах только как свита государя, составляя его личную, торжественную обстановку, требуемую придворным этикетом. За такое понимание дела, по-видимому, говорит то обстоятельство, что „синклит“ являлся на церковных соборах только тогда, когда на соборных заседаниях присутствовал сам царь. Но

—488—

если последний оставлял собор, то вместе с ним его обыкновенно оставляли и царские синклитики, причем и самые соборные заседания, когда на них присутствовал царь, обязательно происходили в царских палатах, после же его удаления переводились в патриаршую крестовую палату. Собор 1666 года, например, открыт был государем 29 апреля в царской столовой палате в присутствии бояр, окольничих и думных людей. Но на втором и последующих соборных заседаниях царь уже не присутствует, а вместе с ним отсутствует и синклит, причем соборные заседания из царского дворца переводятся в патриаршую крестовую палату. Таким образом бояре, окольничие и думные люди были на церковных соборах как будто не членами его, а только свитою при государе. Но так понимать дело было бы несправедливо. В разных документах и в некоторых соборных деяниях, сохранились указания, что бояре, окольничие и думные люди были действительными членами соборов, и этому обстоятельству сами соборы придавали особое значение. Например, в грамоте митрополита Макария 1554 года в Соловецкий монастырь о заточении Артемия, говорится, что царь Иван Васильевич „с нашим смирением, и со архиепископом, и епископы, и совсем освященным собором, в царствующем граде Москве, в царских его палатах, соборовав с ними, и с братьею и совсеми боляры на богопротивного, Лукавого и безбожного еретика и отступника православные веры Матфея Башкина и на его единомысленников.“³¹⁹² Здесь братья государя и все его бояре ставятся, как участники собора по строго церковному делу, наравне с архиереями и другими духовными членами собора. Соборное уложение 1580 года о монастырских и архиерейских землях говорит: „сего ради со благочестивым царем и великим князем Иваном Васильевич всеа Русии, и с его сыном царевичем со князем Иваном, мы, преосвященный Антоний митрополит всеа Русии, и совсем освященным собором, и совсем царским синклитом уложихом сице“³¹⁹³. Опять царский синклит ставится равнозначащим

—489—

с другими духовными членами собора. На соборе 1654 г., на котором решался в высшей степени важный чисто-церковный вопрос: нужна или нет предлагаемая Никоном церковная реформа, присутствовал и царский синклит, на какое обстоятельство счел нужным указать собор 1666 года в своем предсоборном собрании³¹⁹⁴. Открывая 29 апреля 1666 года собор, царь Алексей Михайлович велел принести на собор „богодухновенную книгу Хризовул именованную“, которая представляла из себя известное деяние константинопольского собора об учреждении у нас патриаршества. Сказав речь к собору и прочитав затем вслух поданный ему Хризовул царь, по прочтении заключающегося в нем символа веры, „сотвори вопрос к архиереом и боляром: тако ли символ святый и прочие догматы по написанному в Хризовуле держать?“ Когда на этот вопрос царя, обращенный одинаково и к архиереям и боярам, Питирим, митрополит Новгородский, ответил от лица собора: „тако верим, тако держим“, тогда „благочестивый скипетродержец целовав символ святый в Хризовуле, и вручи и преосвященному собору, его же, по чину целовавше архиереи, предаша и благородным боляром, окольничим и думным людем, кое же целовами“³¹⁹⁵. Очевидно, что царь своих бояр, окольничих и думных людей, присутствовавших на апрельском заседании церковного собора 1666 года, считал вполне равноправными с архиереями, почему и обращается с вопросом чисто церковным: о новоисправленном символе и других догматах к архиереям и боярам вместе, не делая между ними никакого различия. И когда на свой вопрос государь получил утвердительный ответ, он, поцеловав сам Хризовул, передает его для целования всем архиереям, боярам, окольничим и думным людям, что имело, очевидно, смысл нынешнего поименного голосования вопроса, причем бояре, окольничие и думные люди голосовали наравне с архиереями, как полноправные на соборе с ними лица. – Собор 1666 года издал „наставление благочиния церковного“, в котором, между прочим, говорить и сле

—490—

дующее: „ныне мы сошедшеся испытахом подробну, при благочестивейшем государе нашем... и при всем его царском синклите, чтуще славянские наши древния рукописные книги... и ничтоже стропотно, или развращенно, или вере нашей православной противно в новопечатных книгах и в чинех церковных обретохом“³¹⁹⁶. Здесь сам собор, как на доказательство правильности произведенных книжных и обрядовых церковных исправлений указывает на то обстоятельство, что проверка этих исправлений производилась на соборе, между прочим, и при всем царском синклит“, который значит, призывается в свидетели правильности церковных исправлений, как действительный участник соборных деяний. На другом соборе в том же 1666 году, на котором присутствовали и восточные патриархи, читан был в присутствии царя и его синклита, свиток ответов восточных патриархов на предложенные им вопросы о власти царской и патриаршей. Когда чтение свитка кончилось, говорит современная запись соборных деяний, восточные патриархи обратились к собору с вопросом: „и по сему свитку бывший патриарх Никон в отсутствии своем с патриаршеского престола волею своею безо всякие церковные вины и без повеления царского величества и без совету всего освященного собора – повинен ли? „И преосвященные митрополиты, и архиепископы, и епископы, и весь освященный собор, и царского величества бояря, и окольничие, и думные люди говорили, что по тем их патриаршеским присланным свитком, за их руками, бывший Никон патриарх повинен во всем и от патриаршества имеет быти отлучен³¹⁹⁷. Значит на соборе бояре, окольничие и думные люди подавали, когда это требовалось, свой голос наравне с архиереями, как вполне равноправные им члены собора. Во время самого соборного суда над Никоном, когда оглашено было заявление Никона, что он считает русскую церковь уклонившеюся в латинство, так как в ней тогда самым видным деятелем был Паисий Лигарид, весь пропитанный латинством; то, говорит современная запись соборных

—491—

деяний, „великий государь и весь освященный собор и его царского величества синклит говорили святейшим патриархам, что бывший Никон патриарх писал и назвал их всех еретиками, а не одного газского митрополита, и чтоб в том учинили указ по правилом святых апостол и святых отец“. Еще такой же случай на том же соборе: „и митрополиты, и архиепископы, и епископы, и весь освященный собор, и бояре, и окольничие и думные люди Никону патриарxy говорили: как он не устрашитца Бога, непристойные слова говорит и великого государя бесчестит“³¹⁹⁸. Из приведенных фактов очевидно, что бояре, окольничие и думные люди не просто только присутствовали на церковных соборах, как свита государя, но были такими же действительными членами соборов, как и архиереи и, когда это требовалось, наравне с ними принимали участие в решении поставленных на соборе вопросов.

Предметом занятий истинных или настоящих соборов служили вопросы веры и благочестия, под которыми у нас, за одним-двумя исключениями, всегда разумелись вопросы церковно-обрядовые, касавшиеся правильного совершения церковных служб, соблюдения церковных уставов и предписаний, изменения известных церковных обрядов и чинов, в связи с исправлениями церковно-богослужебных книг; вопросы о церковном управлении и органах управления, о недостатках и исправлении жизни духовенства и всего народа и т. под. Вообще эти соборы обсуждали и решали все дела, имевшие общецерковное значение, определяли нормы и правила общецерковной жизни и деятельности, всего церковного строя и управления, так как именно в них сосредоточена была вся организационная, законодательная и нормирующая общецерковная деятельность тогдашней церковной правительственной власти.

Таким образом истинный или настоящий церковный собор, имевший важность и значение для всей русской церкви, для всех сторон церковно-религиозной жизни целого народа, собор церковный законодатель и устроитель, составлялся: из государя, из митрополита, а потом патриарха; из всех по возможности епархиальных архиереев; из

—492—

архимандритов и игуменов разных монастырей, к которым иногда присоединялись монастырские соборные старцы, а иногда и старцы известные своею благочестивою жизнию, или своими знаниями и образованностью; из белого духовенства как соборного, так и рядового приходского; из мирян – членов боярской думы. Никаких ранее определенных норм, чтобы из каждой указанной группы присутствовавших на соборе вызывать обязательно столько-то и именно таких-то лиц, совсем не было; старались, чтобы на соборе по возможности представлены были все группы, особенно из духовенства, но кто именно и сколько, всегда зависело исключительно от воли и усмотрения государя. Если предмет соборных заседаний казался ему очень важным, он мог вызвать на собор больше присутствующих, если казался менее важным, то он мог вызвать и меньшее число присутствующих. Точно также от царя зависело вызвать членов одной группы в более усиленных размерах, чем членов другой группы. Словом ничего раз точно определенного и постоянно твердого и неизменного в этом отношении не существовало: руководились обычаем, предшествующими примерами, наличностью данных обстоятельств, а главным образом, как мы сказали, личною волею и усмотрением государя. При назначении в члены собора ценилось не лицо, принимались во внимание не личные качества членов их знание, широкое знакомство с церковными делами, их убеждения, заинтересованность в возбужденном вопросе, а единственно: для архиереев их сан, для настоятелей монастырей – важность и известность их обителей, для белого духовенства – принадлежность к известным по преимуществу московским кремлевским соборам, для мирян – принадлежность к боярской думе. Вообще как скоро человек занимал известный церковно-иерархический пост: был архиерей, настоятель известного монастыря, протопоп известного московского собора, а для светских – член боярской думы, он обязательно делался членом собора, каковы бы ни были его личные качества и свойства, пусть самые не нужные и для собора непригодные, – это было безразлично, такой человек всё-таки делался членом собора в силу одного своего известного официального по-

—493—

ложения. Конечно, можно было вместо одного архиерея вызвать на собор другого, вместо настоятеля одного монастыря, вызвать настоятеля другого, вместо протопопов и клира одних соборов вызвать протопопов и клир других соборов; но сущность дела от этого мало изменялась. Понятно, как невыгодно такой порядок назначения членов соборов, отзывался на самой соборной деятельности. Мы не говорим уже о том, что подобный порядок допускал возможность со стороны светской власти некоторого, в известных целях, искусственного подбора членов собора; но и помимо этого: при таких порядках на собор в большинстве являлись лица не убеждения, не интереса по затронутым не ими и может быть совершенно чуждым или безразличным для них вопросам, и потому люди всячески не старавшиеся глубже, всестороннее и беспристрастнее изучить, осветить и порешить тот или другой вопрос, а люди отбывавшие неизбежную возложенную на них повинность. Их канцелярски-казенно вызывали на собор для решения не ими возбужденных вопросов, и они обсуждали и решали их тоже казенно-чиновнически, вкладывая в это дело своей души и своего сердца; и это тем более, что члены собора прекрасно знали, что действительную душу всякого собора, его главную заправляющую и все решающую силу составляет никто иной, как сам великий государь, к выяснению отношений которого к церковным соборам мы теперь и перейдем.

Главную роль во всех церковных соборах московской Руси ХVI и XVII столетий играл государь, без воли и согласия которого не мог состояться ни один церковный собор, равно как и соборные постановления без его одобрения не могли получить силы закона. Причина этого явления коренилась в тех особых представлениях о царе, какие имела древняя Русь, и по которым царю принадлежит всецелая забота не только о делах государственных, но в равной мере и о делах церковных. Царь есть единственный источник всякого закона, как гражданского, так и церковного, так как он, как он, по мнению древней Руси, был наместником Бога на земле и ему Господь, как своему наместнику, вручил заботу и попечение не только о делах государственных, но и о всех делах церковных.

—494—

Иосиф Волоцкий о царях выражается так: „бози бо есте (цари) и сынове Вышнего. Вас бо (царей) Бог в себе место посади на престоле своем... Царь убо естеством подобен есть всем человеком, властию же подобен есть вышнему Богу... Господь Бог устроил царя в свое место, и посадил на царском престоле, суд и милость предаст ему, и церковное и монастырское, и всего православного государства и всея руские земли власть и попечение вручил ему“³¹⁹⁹. При венчании на царство Феодора Ивановича (1584 г.) митрополит между прочим говорил ему: „вас (царей) Господь Бог в себе место избра на земли, и на свой престол вознес, посади, милость и живот положи у вас“³²⁰⁰. Протопоп Иоанн Неронов пишет государю Алексею Михайловичу от 27 февраля 1654 года: „припадаю, молю твое благородие, о равноапостольне, послушати изволи в сокрушении сердца вопиющего ти и слезный источник проливающего ти, государю, и яко богу по Бозе прибегающего к державе твоей... О благочестивый царю, иже воистину по Бозе бози“. Другой противник патриарха Никона – Лазарь учил, что власть царя божественна, и что „якоже отстоит небо от земли, и солнце выше луны и больши светом есть: сице и царская божественная власть вышши и больши прочих властей“. Где нет царя, или где царская власть восхищена другими, там, по мнению Лазаря, царствует антихрист“. Егда в Риме, говорит он, духовный человек – папа восхити на ся царскую Божию власть: и оттоле антихристово властительство есть в Риме. Сице бо и о Цареграде: яко Божия царские власти не имеют“. Инок Амвросий пишет государю Алексею Михайловичу: „вся тягота церковная ныне на твоей выи висит; а на властей ныне и на которых нечево смотреть – времени служат, а наперед не озираются беднии пастуси“³²⁰¹.

Церковные наши соборы, с своей стороны, тоже проповедывали, что ведению царя подлежат все церковные дела и самые церковные соборы. Так в постановлениях собора

—495—

1660 года о царе говорится: „ему же (царю) свою церковь Господ преда, и закону её поучатися день и нощь научи на устроение и возграждение сущим под рукою людем... Царь Боговенчанный, паче же благочестивый, православный и христолюбивый, есть благочинный раздаватель чина; ему, яко благочинному чина раздателю, о благочинии церковном, о боголепном православные церкве апостольские благостроении же опасно пещися и тщатися всегда подобает.... Оному-царю, яко общему всех благу, не точию о благочинии церковном тщатися, и опасное о боголепном православные церкви Христовы благостроении попечение творити, но и во общую спасаемых душ православных пользу, по благословной вине церковной, богоугодно священный собор созывати подобает“³²⁰².

И сами русские цари верили и заявляли, что им Господом поручена забота и попечение не только о делах государственных, но и о всех делах церковных, тем более что от правильного течения церковных дел зависело и благосостояние самого государства. Первый русский царь – Иван Васильевич, в соборной грамоте 1564 года о белом клобуке, так определяет свои отношения к церковным делам: „прияхом скипетры российского царствиа, такоже и во благосостояние святых Божиих церквей, и монастырей, и мест“³²⁰³. Царь Алексей Михайлович отличал себя от Царя небесного существенно только тем, что он, в противоположность небесному вечному Царю, есть царь, тленный“. В письме к боярину и воеводе В. Б. Шереметеву он пишет: „ведомо тебе самому, как великий Царь и вечный изволил быть у нас, великого государя и тленного царя, тебе, Василью Борисовичу, в боярех не туне... Не просто Бог изволил нам, великому государю и тленному царю, честь даровати, а тебе приняти... Как по изволению Божию и по-нашему великого государя и тленного царя указу“³²⁰⁴... Он же, в грамоте к антиохийскому патриарху Макарию, приглашая его прибыть в Москву для суда над Никоном, между прочим, пишет, что обя-

—496—

занности царя не о царском только пещися, но самое главное: „еже есть общий мир церквам и здраву веру крепко соблюдати и хранити нам; егда бо, поясняет свою мысль царь, сия в нас в целости снабдятся, тогда нам вся благая строения от Бога бывают: мир, и у множение плодов, и врагов одоление, и прочии вещи вся добре устроятися имуть“³²⁰⁵. Царь Феодор Алексеевич в грамоте об устройстве в Заиконоспасском монастыре академии заявляет, что его царская „первая и величайшая должность – охранение восточные православные веры, и тоя о расширении промышления“³²⁰⁶.

Московские государи в сознании лежащей на них высокой и очень ответственной обязанности заботиться о всех делах веры и церкви, направлять и исправлять их, если бы они в каком либо отношении приняли неправильное течение, считали себя, как наместники Бога на земле, призванными контролировать всю церковно-религиозную жизнь народа, иметь над нею свой постоянный верховный надзор, руководить и заправлять всеми действиями самых церковных высших властей, строго наблюдая, что бы их церковная деятельность всегда была согласована с божественным законом, охранителями и исполнителями которого являются цари.

В виду указанного представления о себе наших московских государей, они считали себя в праве, и помимо представителей церкви, предпринимать свои собственные меры к упорядочению, исправлению и улучшению религиозно-нравственной жизни народа, действуя в этом случае помимо всех церковных властей и учреждений. Примеров этого рода распоряжений государей очень много, и мы укажем здесь только некоторые.

От 10 марта 1660 года государь Алексей Михайлович прислал в Великий Новгород свою грамоту к боярину и воеводе князю Григорию Семеновичи Куракину с товарищи. В этой грамоте государь заявляет: ему, государю, ведомо учинилось, что есть такие разных чинов люди, всуе называющие себя православными христианами, которые

—497—

со всем не имеют у себя отцов духовных, не считают нужным исповедоваться в своих грехах, хотя бы имели уже более пятидесяти лет от роду; что если такие лица захворав и боясь, что их, в случае смерти, не похоронят около церкви, и прибегают к исповеди, но эта исповедь бывает уже подневольной „и вмале приятна Богу“, тем более что выздоровев, они опять перестают исповедоваться, и некоторые из них так потом и умирают без покаяния, ради внезапной смерти. Царь настаивает, чтобы все говели и исповедовались во все четыре поста, а если это кому невозможно „великия ради нужды“, то три или два раза в год. А если кому „отнюдь невозможно и дважды в год“, то говели бы каждый великий пост, „оставя всякую нужду и презря всякое дело земное, и всякие суеты и душетленные печали“, иначе, говорит царь, „той несть достоин нарещися истинным християнином.... таковый чужд есть христианского звания, и святые отцы иереем Христовым заповедаша не приняти у таковых никакого приношения в церкви Божии, не повелеша входити в церковь Божию“. „И сего ради пишет царь, мы, великий государь, о таковых погибельных и не кающихся душах изволили душею своею поскорбети, что б таковых погибельных душ на истинный путь – на покаяние обратити, и тем гнев Божий укротити, и милостива Его сотворити православному роду российскому благочестивые своея державы“. И вот царь приказывает воеводе с товарищами, когда к ним придет эта царская грамота: „и вы б, в Новгороде и новгородском уезде, архимандритом, и игуменом, и протопопом, и приходских всех церквей попом и дьяконом церкви Божии пасти, закон и заповедь хранити такожде велели“. Затем идут царские наставления духовенству, как оно должно действовать в данном случае, причем ему повелевается „росписи ослушников и бесстрашников“ т. е. ни разу в год не исповедовавшихся, присылать в Москву в монастырский приказ окольничему Стрешневу и дьякам, и тогда „таковым ослушникам наш, великого государя, указ будет с опалою, без всякия пощады“. А если б кто из духовных стал покрывать таких ослушников, не стал бы на них доносить и это царю сделается известным, то таким „приходских цер-

—498—

квей попом и дьяконом за то от нас, великого государя, быть в великой опале и пени, а по правилом св. апостол и св. отец в большом запрещении“. В заключение царь приказывает воеводе с товарищами ехать с этою грамотою в соборную церковь, предварительно собрав в ней все духовенство и прихожан, „и велели б сию нашу, великого государя, грамоту честь всем людем в слух, что б сей наш, великого государя, указ всем был ведом, и ходили б против правил св. апостол и св. отец по сему нашему, великого государя, указу“. Списки с грамоты повелевается разослать по монастырям и приходским церквам новгородского и великолуцкого уездов³²⁰⁷. Приведенная грамота государя очень характерна в том отношении, что в ней царь решительно и открыто выступает в качестве епархиального архиерея, удрученного заботами о спасении душ своих пасомых, об обращении на путь истинный – путь покаяния грешников, о чем прежде всего и ближе всего должно бы было позаботиться не царю, а местному епархиальному архиерею и местному духовенству. С другой стороны, эта грамота характерна в том отношении, что она посылается царем не местному архиерею или какому-либо другому духовному лицу, а чиновнику государственному: воеводе с товарищами. Им поручается в соборе собрать архимандритов, игуменов, все соборное и приходское духовенство и народ, и прочесть пред всеми учительно-назидательную грамоту государя, а списки с нее разослать по монастырям и приходским церквам в уездах. Наконец царь требует от духовенства, чтобы оно о не бывших на исповеди своих прихожанах обязательно доносило не архиерею, не духовному вообще начальству, а начальнику монастырского приказа – окольничему Стрешневу, и тогда, не архиерей или какая либо иная церковная власть, а сам царь, как виновных грешников, так и тех духовных лиц, которые не будут доносить о не бывших на исповеди прихожанах, станет наказывать своею великою опалою и пенями и большим запрещением. О том, чтобы передать надзор за всем этим чисто духовным делом местному архиерею и духовным

—499—

властям, им поручить наблюдение за исполнением царской грамоты, нет и намека все делает только царь чрез своего воеводу с товарищами, епархиальной же духовной власти как будто и не существует.

Укажем на другое распоряжение царя Алексея Михайловича: „лета 7170 (1662 г.) царь Алексей Михайлович указал: филиппов пост, от начала до совершения, всем православным христианом поститися; в монастырех потому ж имети житие, приличное иноческому обещанию. Притом в монастырех и по соборам, и по мирским церквам пред литургией, или после, петь молебны: в понедельник – о соединении церквей, в среду – Богородице, в пяток – о победе на супостаты“³²⁰⁸. В этом чисто церковном распоряжении царя скорее виден заботливый, ревнующий о спасении душ своих пасомых, архипастырь, нежели светский правитель государства.

Как сильно наши московские благочестивые государи были проникнуты церковностью, это особенно ярко видно из того, что они даже на военное дело, с его удачами и не удачами, смотрели с строго религиозно-церковной точки зрения, и победы и поражения своих генералов – воевод объясняли не иначе, как степенью их благочестия и истовостью соблюдения ими церковного устава. Воеводе Лобанову-Ростовскому, потерпевшему, в войне с Польшею, не удачу под Мстиславлем, Алексей Михайлович пишет, „ныне к тебе окольничему нашему и воеводе, пишем не для того, что к городу не приступать и промыслу не чинить, но для того, что ты к городу приступал без рассмотрения всякого, положа упование на свое человечество и дородство, кроме Бога, а божественные писания не вспомянул: не надейтеся на кесари, на сыны человеческие, в них же несть спасения, изыдет дух их и возвратится в землю А, по прилучаю, время то и пришло, что приступать, и в начале тебе, окольничему и воеводе, достоит внутрь себя приити и сокрушить сердце свое пред Богом, и восплакать горце в храмине своей тайно пред образом Божиим о победе, и пред образом Пречистые Матери Его, пресвятые Богородицы, и всех святых тоже достоить при-

—500—

зывать молитву их о победе же, что бы Господь Бог, в начале, наших, великого государя, воевод и всех ратных людей сохранил, а всепетая наша и общая заступница пресвятая Богородица покрыла омофором своим, юже виде Андрей на воздусе молящуюся за ны к сыну своему и Богу нашему; так же бы и все святые сотворили молитву к Господу Богу за вас, воевод, и за всех наших, великого государя, ратных людей, во еже помощи вам и спасти вас от всякого вреда, – а не на свое высокоумие полагатца. Да достоит и святым и странным нозе умыти; а кто святые и странные меньшая братия Христова? По Его евангельскому словеси: бедные, маломощные сироты.... Аще бы у вас в полку сотворилося крепко, верую Богу и Господу нашему, что б Мстиславль вскоре одолен был от вас, воевод наших. Покаянию, молитве, милостыне, страннолюбию не может никакой неприятель сопротив стати: ни агаряне, ни сам адский князь, все окрест бегают и трепещут“. Еще более характерным и оригинальным является послание царя Алексея Михайловича к другому генералу – воеводе, которому он указывает одно из верных средств одержать победу над неприятелем. Царь пишет: „да держись единогласного пения, аще и нужда приключится – непоспеть отпеть единогласно... и тебе бы, рабу Божию, творити по сему указу. Как застанет дело (т. е. битва), и ты от пения поди и вси слушащей с тобою на дело Божие (т. е. на битву со врагом), за помощию Его святою; а в уме помышляй Иисусову молитву, а пение великое после себя по уставу и по чину единогласно же. Ей причтен будешь в царствии небесном с лики святых, аще сия заповеди Божии управлены будут по сему указу, и поспешат сия заповеди Божия и святых отец тебе, рабу Божию, во всяком деле. А о том не оскорбляйся, что не дослушал и пойдешь на дело воинское с радостию; поди без всякого сомнения, а пение вменится тебе в слушание, что и без тебя то пение кончается почину и по заповеди св. отец. А будет и при тебе то пение сотворяему чрез заповедь Божию и святых отец (т. е. многогласно), и то (т. е. многогласное) пение тебе и всем ратным людем не к поспешению и не ко одолению будет, но ко всякому нестроению и повреждению всякому доброму

—501—

делу; и о сем да даст тебе Господь Бог благое рассуждение и твердое состояние в сем деле, и да явишся всем врагом страшен“³²⁰⁹.

Если царь и на военное дело смотрел с церковно-уставной точки зрения, и считал своею священною обязанностью назидать своих боевых генералов-воевод прежде всего в благочестии, как главном условии одержания побед над врагами; то тем более, конечно, он старался прилагать эти свои воззрения ко всем житейски государственным отношениям и положениям, всячески проводить их во всю общественную жизнь, и особенно настойчиво и внимательно следил, что бы высшая церковная власть всегда действовала в этом духе и направлении, исполняя волю и желание благочестивого государя, который, по этому, являлся в Московской Руси главным инициатором церковных распоряжений высшей духовной власти. Из множества фактов этого рода укажем на два. Патриарх Иосиф в 1646 году, 16 февраля, писал: „указал государь царь и великий князь Алексей Михаилович всеа Русии, на Москве, сий святый великий пост, протопопом, и попом, и дьяконом, и встем православным христианом поститися и жити в чистоте совсяким воздержанием, и от пьянства, и от неправды, и от всякого б греха удалялись“. В виду получения такого указа от государя патриарх и делает соответствующие распоряжения по Москве, посылая об этом московскому духовенству свой наказ³²¹⁰. В 1649 году тот же патриарх Иосиф, в грамоте к Маркеллу, архиепископу вологодскому, вооружается против сильно развившегося среди иноков монастырей пьянства; против недостатка в монастырях церковного благочиния, против не единогласного пения и других монастырских не порядков и бесчиний, при чем патриарх поясняет: „а мне, богомольцу своему, государь велел послать по всем монастырем грамоты, чтоб отнюдь в монастырях хмельного никакого питья не было, и жили б по преданию древних святых отец, и по чину монастырьскому и уставу“, т. е. сам пат-

—502—

риарх открыто признает, что его теперешние заботы введении благочиния в монастырях, есть только исполнение воли и приказа государя, а не результат его личной архипастырской заботливости об устроении монастырской жизни³²¹¹.

Н. Каптерев

(Окончание следует).

—503—

М. Г.

Вам, без сомнения, хорошо известно, что всеобщую историю принято делить на три больших отдела: на древнюю, оканчивающуюся т. н. падением западной римской империи в 476-м году; среднюю, обнимающую следующее тысячелетие до открытия Америки в 1492-м г. и начала немецкой реформации Лютера и новую, которая простирается от XVI в. до великой французской революции и к которой, как её непосредственное продолжение, примыкает новейшая история от 1789-м года по настоящее время. Но может быть для Вас представит некоторую новость та мысль, что это деление лишено твердых научных оснований и не только не приложимо ко всеобщей истории, т. е. к истории всего человечества, но даже и в применении к одним западно-европейским народам, у которых оно впервые возникло, имеет чисто условный ответ. Несостоятельность этого деления в том его виде, в каком оно обычно предлагается в школьных учебниках и руководствах по истории, заключается прежде всего в том, что великие перевороты в жизни целых народов оно хочет определить слишком узкими границами, приурочить их к какому-нибудь одному году, при чем выбор этих порубежных годов оно делает по внешним и случайным соображениям. Так, концом истории древнего мира

—501—

оно поставляет 476-й год, когда последний западный римский император Августул Ромул должен был сложить свою императорскую корону по требованию варварского полководца Одоакра, и Италия оказалась во власти „короля варваров (rex gentium.)“ Но это свержение Ромула-Августула, долженствующее открывать собою новый период в истории, на самом деле было совершенно ничтожным фактом, едва заслуживающим внимания историка: оно произошло незаметно, не произвело ни малейшего впечатления на очевидцев и ничем не отозвалось в жизни и понятиях со временников; все, что осталось от него – это несколько слов, мимоходом сказанных хроникером. Очевидно, крайне странно возводить столь маловажное событие на степень грани, отделяющей древнюю историю классического мира от истории новых народов Европы, не говоря уже о том, что к этому факту нельзя привязывать ни падения римской империи, ни завершения грекоримской цивилизации. Падение римской империи, – если только можно употреблять этот смутный термин, – обозначилось гораздо ранее второй половины пятого века; до 476 года самый Рим принужден был несколько раз откупаться от варваров, – и все-таки два раза был ими ограблен: один раз – вест-готами еще в 410 г., другой раз вандалами в 455 г. Что же касается до греко-римской цивилизации, то история её завершилась значительно позднее 476 г., именно около 50-х г. VІ столетия, когда закрытием языческих школ в Афинах и составлением знаменитого кодекса Юстиниана положен был конец развитию греческой философии и римского права – этих двух главных продуктов античного гения.

Столь же мало оснований и за начало новой истории принимать 1492-й год, – тот год, в который Христофор Колумб водрузил кастильское Знамя на новооткрытом им острове Гуаганаки и который не совсем правильно называется годом открытия Америки. Открытие Америки, конечно, имело свое значение: оно расширило географические понятия, дало сильный толчок исследованиям в области астрономии, указало торговле новые земли и новые предметы, но сфера его влияния и ограничилась только этими отдельными сторонами жизни. В общей связи событий Западноевропейской истории ему принадлежит очень посред-

—505—

ственный интерес: оно гораздо больше отразилось на последующей судьбе Америки, чем в истории Европы, где новооткрытыми землями воспользовалась преимущественно Испания, почти даром извлекшая из них огромные богатства. Но и здесь эти богатства сделались одною из главнейших причин упадка испанской монархии и той приниженности, с которою она и доселе продолжает свое существование в семье европейских государств. Очевидно, и это событие слишком малозначительно для того, чтобы им можно было открывать самостоятельный отдел всеобщей истории. К тому же, такие великие перевороты, как падение античной цивилизации или начало истории новых народов Европы не совершаются вдруг, одноминутно, так сказать, у всех на глазах, и их невозможно обозначить каким-либо одним годом. Если уже в процессе развития каждого отдельного человека наступление различных возрастов нельзя определять одним годом, то тем более непригоден такой прием для разграничения на периоды жизни целых народов. На этом основании не могут быть признаны и другие годы, указываемые некоторыми историками за начальный момент новой истории, как-то 1517 г., когда Августинский монах Лютер прибил к дверям виттенберской церкви свои 95 тезисов против индульгенций, или 1520 г., в который тот же Лютер торжественно сжег за стенами Виттенберга папскую буллу об отлучении его от церкви. Эти годы нельзя считать даже за начало, той оппозиции католицизму, выражением которой быль протестантизм, потому что эта оппозиция слагалась в продолжении столетий, при чем первые её проявления падают еще на XIII-й век.

Другой существенный недостаток принятого деления истории состоит в том, что оно сделано по мерке одних западноевропейских народов и соответственно некоторым особенностям их исторического развития, а потому оно не может иметь применения ни к истории других стран и народов, ни к истории всего человечества. Деление это возникло из следующих мотивов. Известно, что населяющие запад Европы теперешние романские и германские народы основались в пределах западной римской империи, заимствовали у нее свою культуру, унаследовали

—506—

её цивилизацию и частию получили от нее язык и право. Поэтому, история теперешних западноевропейских народов с самого её начала тесным образом соединилась с историей классических народов, и эта связь сделалась более прочной, когда с конца ХV в. европейцы овладели всем богатым, художественным и литературным наследием, какое оставила после себя античная образованность. Ставши продолжателями того умственного развития, которое начато было в Греции и Риме, западноевропейские народы оказались склонными смотреть на историю этих двух стран, как на свою собственную историю, и дали ей название древней: вследствие этого их действительная история, которая открывается их поселением в пределах римской империи, отошла на второй план и заняла промежуточное место между классическою древностью и тем временем, которое они назвали новым; отсюда и эта промежуточная эпоха получила название средних веков или средневековья. Первоначально, с именем средних веков соединялось представление о чем-то темном, невежественном; европейцы смотрели на этот период своей жизни, как на эпоху грубости и варварства, и в своем преклонении пред классической цивилизацией готовы были вычеркнуть его из исторической памяти. В настоящее же время, благодаря развитию исторической науки, это мнение совершенно оставлено и средние века стали трактоваться, как богатая внутренним смыслом эпоха, составляющая не особый отдел истории, а только неотделимую ступень, как бы введение к тому состоянию западной Европы, в которой застает ее XVI-й век. Таким образом, рассматриваемое деление, если и может иметь еще где-нибудь применение, то разве в истории западноевропейских народов, до и здесь оно должно быть применяемо с известными ограничениями и существенными оговорками. В отношении же к истории других стран и других народов, не прошедших той школы, какая выпала на долю западной Европы, это деление лишено всякого смысла. Так оно совершенно неприложимо к народам, занимающим северо-восток Европы, которые не имели периода, соответственного средним векам, для которых открытие Америки и немецкая реформация – лишены были всякого прямого значения. Поэтому

—507—

самому оно неприложимо и к истории всего человечества, где оно оказалось бы весьма несоразмерным. Для всеобщей истории, обнимающей собой важнейшие события в жизни всех, повлиявших на развитие человека, народов, деление, сделанное по мерке одной, хотя бы то и самой выдающейся по своему значению группе народов, очевидно, не может быть пригодно; здесь нужен иной принцип, на основании которого мы с большим удобством могли бы сгруппировать всемирно-исторические события.

Спрашивается, где же, в каких исторических явлениях мы должны искать это основание для лучшего разделения истории на отделы и для установки более твердого понятия о новом её периоде?

Есть одна эпоха в истории человечества, которая носить на себе ясную печать переходного времени. Она не столь близка к нам, как век возрождения искусств и наук на западе, и не так отдалена, как начатки писанной истории арийцев. Она обнимает собой время с первого по шестой век нашей эры и наполнена явлениями глубокой важности. Три факта первостепенного значения главным образом обращают на себя внимание историка, изучающего эту эпоху, и дают право видеть в ней грань, разделяющую всеобщую историю на две половины: древнюю и новую. Это, во-первых, распадение греко-римской цивилизации, постепенно совершающееся на пространстве этого периода; во-вторых, появление, распространение и торжество христианской религии, провозгласившей единство и равноправность рода человеческого и изменившей нравственные понятия человека и весь склад его жизни, в-третьих, – выступление на передовую сцену истории новых этнографических элементов в лице германских и славянских племен, привнесших с собой свои особенные общественные идеалы и раздвинувших географические пределы исторической жизни с берегов Средиземного моря на берега Атлантического океана. Остановимся на каждом из этих Фактов в отдельности и определим значение их в ходе всемирной истории.

1) История не знает государства столь узкоэгоистического, как государство римское; она не знает завоевания, ради которого прибегали бы к такому насилию и вероломству,

—508—

как при римском завоевании, но она не знает и другого явления политического характера, которое оказало бы столь глубокое влияние на жизнь культурного человечества, как это же римское государство. Когда вы прочитываете новые исследования по истории Рима или по общей истории Европы, вы часто наталкиваетесь на ту мысль, что Рим есть центр вселенной и что история его есть история всемирная. И не думайте, что эту мысль высказывают ученые католического лагеря, – с некоторою затаенною целию; нет, это говорят люди, которые рассматривают религию не более, как историческое явление, и уже никаким образом не могут быть на стороне католицизма... Это всемирно-историческое значение римского государства коренится в том, что Рим в первый раз осуществил и завещал последующим векам идею организованного для общей и мирной жизни человечества, идею, к которой безуспешно стремились все другие цивилизации древнего мира. Вы знаете, что еще задолго до того времени, когда можно говорить о Риме, – даже много ранее того времени, к которому относятся первые начатки цивилизованной жизни в Европе, история уже находит целый ряд своеобразных цивилизаций, самобытно возникших в плодородных долинах главных речных бассейнов Азии и Африки. Щедро, наделенные дарами окружающей их природы, эти цивилизации иногда достигали высокой степени развития и распространяли свою власть на несколько частей света, – тем не менее они никогда не могли получить того места в всеобщей истории, какая по праву принадлежит Риму. Главная причина этого заключается в том, что, основанные на племенной исключительности и разобщенные между собою, они носили на себе слишком узкий, слишком местный колорит, а потому и не могли стать достоянием других племен и народов. Припомним напр. цивилизации Египта или Индии с их замкнутым в себе, кастовым характером, делавшим их недоступными ни для какой другой страны. Их можно назвать счастливыми оазисами в пространстве первобытного состояния человеческих племен, которые ласкают взор историка, но не оживляют окружающей их пустыни варварства и дикости. Предоставленные своим собственным силам, эти цивилизации не имели широкой исторической

—509—

будущности: они или исчезли с лица земли, как древний Египет и Ассиро-Вавилония, или окаменели в своих формах, как те государства, которые и теперь еще существуют в долинах Инда и Яксикианга и у которых истории обратилась в простую хронологию событий. Только с переходом исторической жизни от рек Азии и Африки на берега Средиземного моря положено было начало тому общечеловеческому культурному наследию, которое с тех пор непрерывно передается от поколения к поколению и от народа к народу. Эта великая миссия выпала на долю двух стран, соединенных неразрывною связью в нашем историческом представлении; я разумею Грецию и Рим. В то время как Греция сделалась учительницей человечества и довела развитие его способностей до совершеннейших образцов, Рим стал государственной главой целой семьи народов и дал им строй жизни, образовавший из себя как бы форму для последующего исторического развития. Подобно другим цивилизациям древнего мира, и римское государство первоначально было основано на племенном начале, в силу которого полноправными гражданами в нем могли быть только потомки известного числа родов, а все другие считались чужестранцами, хотя бы они в течение нескольких поколений жили в Риме и в древности своего происхождения нимало не уступали патрициям. Но по причинам, о которых нам нет надобности рассуждать, Рим скоро сумел сбросить с себя эту исключительность, пожертвовал своими интересами и распространил право гражданства не только на тех, кто в качестве союзника присоединился к нему, но и на тех, кого он побеждал оружием. Вследствие этого он оказался способным соединить под своею властью весь культурный мир того времени, лежавший кольцом по берегам Средиземного моря, – сам стал наследником всего того, что было выработано древними цивилизациями, и других сделал участниками в этом наследии. Римское оружие, куда бы оно не проникало, приносило с собой побежденным народам не смерть, не плен и не рабство, как это было в истории древних государств Востока, но более утонченные, цивилизованные формы жизни и соединяло их в одну семью не единством только политической власти, во-

—510—

площенной в лице цезарей, но единством и духовного родства, выражавшегося в единстве культуры. В свою очередь и побежденные народы, подчиняясь римской державе, вносили свой вклад в культурное богатство Рима и таким образом содействовали развитию цивилизации, которая по всей Справедливости может быть названа всемирной в смысле того времени. Под гостеприимною сенью римского права мирно встретились между собой и обменялись мыслями Восток и Запад и не только племена и народы были умиротворены походами римских легионов, но и их философские и религиозные учения. Как все государства древности вошли в один политический организм римской империи, так и все языческие боги нашли себе место в римском пантеоне и мудрость отдаленного востока слилась в одно неразрывное целое с продуктами греческой мысли в системах гностицизма и неоплатонизма. В одной из своих едких сатир Лукиан, писатель II-го века, выводить бога Мома, который жалуется, что в зал олимпийских богов прокралось множество иноземцев, одетых крайне странно, не умеющих даже говорить по-гречески: тут и Мидянин Митра в персидском платье с тиарою на голове, тут и скиф Замалксис, бывший раб, и египтянин Анубис, у которого голова не человеческая, и каждый привел с собой всю свою свиту: за обеденным столом богов-теснота и идет такой бестолковый крик на разных языках, что ничего не поймешь... То, что в миниатюре происходило на лукиановском Олимпе, вполне осуществлялось в характере римской цивилизации времен империи: в Риме второго и третьего века можно было встретить представителей всех наций древнего мира, поклонников всевозможных богов и проповедников всяких учений, начиная от возвышенных, воспитанных на Библии и философии Платона, воззрений Филона и кончая мистическим фантазерством, заимствованным из халдейских прорицаний и поэм Орфея. Таким образом, та цивилизация, которую Мы привыкли называть греко-римской и которая выработалась в первые века нашей эры, не была собственно продуктом только этих двух народов: она представляла собой весьма своеобразную смесь, в которой греческие и римские элементы срастворялись с элементами всех дру-

—511—

гих цивилизаций древности и даже не всегда преобладали над ними; в ней нашло свое единство и свое завершение все, добытое усилиями различных народов на пространстве древней истории, но в ней же оно нашло и свой конец. Когда в римском политическом организме стали обнаруживаться зловещие признаки приближающегося падения, опасность исторической смерти, очевидно, угрожала не одной только империи и её государственному механизму, но и всему строю древней жизни, приютившейся под покровительство Рима. Поэтому-то разложение греко-римской цивилизации было вместе с тем разложением и всего античного мира; этот мир слишком тесными узами соединил себя с римским государством и вместе с ним должен был сойти с исторической сцены, уступив свое место совершенно иным, новым началам жизни. Значит там, где закончилась история Рима, мы имеем право ставить точку и относительно всей древности и на последующие века смотреть, как уже на новый самостоятельный отдел всеобщей истории. – Это наше право сейчас же подтвердится и рассмотрением другого явления, характеризующего собой переход от древней истории к новой.

2) В то самое время, когда древняя цивилизация, объединенная Римом, достигла своего завершение и начала склоняться к западу, в недрах той же римской империи возникло и развивалось явление, привносившее с собой новое мировоззрение и новые основы для общественной жизни. Это было христианское учение. Сначала встреченное враждебно всеми силами древности, как отвергавшее самые устои, на которых покоилось её бытие, христианство своею внутреннею сущностью победило древний мир и своим торжеством вызвало громадный переворот в истории. Этот переворот не совершился вдруг, разом, так как христианское учение не было учением революционным; оно должно было действовать подобно закваске, которую женщина, взяв, положила в три меры муки, доколе не скислось все (Мф.13:33); но, проникая постепенно и незаметно во все области жизни, оно преобразовало религиозные, общественные и семейные отношения и толкнуло историю на совершенно новый путь. И прежде всего, в противоположность древнему миру, где не только каждый народ и каждое племя, но даже

—512—

каждый город имел своих отдельных богов, героев и оракулов, христианство объявило себя единой истинной религией, исключающей всякое другое религиозное учение, и обратило свой призыв к людям без различия пола, возраста, общественного положения и национальности. Прямым следствием этой универсальности христианства, этого призыва всех людей к одной религии было сознание единства равноправности рода человеческого, – сознание, которое совершенно чуждо было античному миру. Языческое общество, даже в лице своих лучших представителей, не могло дорасти до понятия о единстве природы и происхождения всех людей и не в силах было освободиться от той исключительности, на которой строились все его отношения. Для грека и римлянина варвар, т. е. всякий, кто не был греком и римлянином, был существом низшей породы, предназначенным к тому, чтобы быть покоренным и служить рабом. По древнему римскому закону XII-ти таблиц, чужестранец лишался всяких прав и ставился на один уровень с врагом, чужестранцем же тогда назывался всякий, кто не пользовался правами римского гражданства. Хотя впоследствии эта суровость первоначального закона смягчилась и право гражданства было распространено на всех подданных римского императора, но все же племена, не вошедшие в состав империи и не оградившие себя особыми договорами, рассматривались, как стоявшие вне закона и права. Только общий уровень бедствий, одинаково выпавший на все классы древнего общества в эпоху разложения империи, вызвал в некоторых умах сознание печальной участи, общей всем людям, и этим-то объясняются те не многие слова грустной симпатии, с которыми иногда обращались ко всему человечеству лучшие люди греко-римского общества. Еще менее была доступна для древности идея равноправности всех людей. Древний мир не знал и не ценил человека, как человека – помимо всех государственных его определений; для него человек был прежде всего „ζῶον πολιτικὸν“, животное общественное, достоинство которого определяется его положением в государстве. Поэтому, идеал древнего политического устройства непременно и повсюду предполагал не равноправность членов государственного союза. Так, по

—513—

убежденнию, величайшего из политических и философских мыслителей Греции, Аристотеля, ни государство, ни гражданин не могут быть мыслимы без раба; но что такое раб? Это существо, лишенное всяких прав, лишенное даже права считать и называть себя человеком. Римское законодательство прямо выражается, что раб nullum caput habuit т. е. не имеет человеческой личности, и его детей обозначает просто именем, весеннего приплода“. „Все хозяйственные орудия, – рассуждает один римский писатель (Варрон) – можно разделить на три разряда: на орудия, одаренные словом, голосом; орудия полугласные и орудия немые. Первые – это рабы; вторые – скот рабочий; третьи – плуг и т. п.“ И так, раб, по воззрению древнего общества, есть только орудие рабочее, которое должно вводить в счет на ряду с прочим содержанием хозяйственного инвентаря. Впоследствии, когда расширение пределов римского владычества повлекло за собой ослабление национальной исключительности и деспотизм римских императоров сблизил расстояние, существовавшее между рабом и свободным гражданином, положение рабов стало несколько улучшаться, и само законодательство взяло на себя почин в деле облегчения их участи, но и тогда оно не отменило прежних определений и совсем не имело в виду уничтожения самого института рабов. Только с появлением христианства, признавшего единство человеческой природы и её происхождения, отвергнуто было то основание, на котором опиралось рабство древнего мира, и положено было начало к уравнению рабов с прочими классами общества. Правда, христианство не обращалось к рабам с призывом к политической и гражданской свободы, не привлекало их к себе обещаниями изменить их общественное положение: оно, напротив, увещевало их к покорности к своей участи, но, проповедуя духовную свободу каждого человека, оно будило в рабах сознание духовного равенства и прокладывало путь к коренному перевороту и в его политическом состоянии. Христианство видело в рабе не вещь, безусловно принадлежащую своему господину, не один из видов рабочих орудий, а полноправного гражданина небесного царства и любимого члена церкви, и его имя сделало почетным титулом, которым любили укра-

—514—

шаться люди, стоявшие во главе христианской общины. Считая покорность один из главнейших добродетелей раба, пока он принадлежит языческому обществу, оно внутри своих последователей не только ставило раба на ряду с господином, но и требовало от последнего места для раба среди семьи, при домашнем очаге. Припомним один эпизод из первых времен христианства. Ап. Павел, проповедуя Евангелие, встретил раба, принадлежавшего Филимону и обратил его в христианство; отправляя обратно его к Филимону, он, не желая приказывать, увещевает его принять раба, как он принял бы его самого, „уже не как раба, – объясняет Апостол, – но выше раба, как брата возлюбленного, особенно мне, а тем больше тебе и по плоти, и в Господе (Филим.1:16)“. Так, при первых словах христианской проповеди, занялась для рабов заря освобождения, и если день свободы наступил для них еще не скоро, то потому только, что подняться прямо против рабства, значило бы с первого шага развернуть знамя восстания против всей государственной системы древнего мира. Христианские учители остановились пред опасностью революции и предпочли медленное, но верное действие на совесть отдельных людей быстрому, но ненадежному перевороту, всегда сопровождающемуся насилием. И они не ошиблись: по мере того, как христианские идеи приникали в общество, рабство более и более исчезало из него, и когда христианство достигло полного торжества, оно проняло на себя организацию отпущения рабов на волю. – Преобразуя основания политического и общественного строя древности, христианство столь же глубокие перемены внесло своею проповедью и в область семейную. В языческом мире положение семьи определялось тем же государственным началом, которое лежало в основе всех прочих отношений. Семья нужна была для государства, как мастерская, в которой приготовлялись будущие его члены: она – необходимое дополнение государства, неотделимая его часть, и потому представляет собой такой же неравноправный союз лиц, как и само государство. Как древнее государство усвояло себе всю полноту прав над каждым своим членом и поглощало собой человеческую личность гражданина, так и в семье отец был единственным и полно-

—515—

правным господином, бесконтрольно распоряжавшимся прочими членами своего дома. Древнее общество не допускало даже возможности того, чтобы жена и дети могли быть уравнены с главой дома и иметь какие-либо свои права в отношении к нему. За женщиной, какое бы положение она не занимала, оно вообще не признавало никаких гражданских прав. Не говоря уже о Востоке, где одного многоженства достаточно было для того, чтобы держать женщину в рабстве. Даже в Греции она не возвышалась тем жалким назначением, какое указывало ей общество: именно, доставлять граждан государству и чувственные наслаждения мужчине. Законодательство древнего мира считало женщину вечно несовершеннолетнею, и наука отрицала в ней добродетель и волю; по крайней мере Аристотель считает женщину способной только к такой добродетели, которая мало чем разнится от добродетели раба. Вследствие такого воззрения на женщину античная семья была лишена нравственных основ, потому что самый брак не мог быть там союзом двух равноправных лиц: это была простая юридическая сделка между мужчиной и женщиной, предпринятая в видах государственной пользы. „Вступая в брак, – говорит Платон, – нужно думать о пользе государства, а не о собственном удовольствии“. Отсюда то и развились известные спартанские законы, по которым старый муж, не способный иметь детей, должен был уступать на время свою жену людям молодым и крепким, или по которым гражданин, желавший иметь детей, но не решившийся вступить в брак, мог обращаться к женатым людям с просьбою уступить ему на время супружеские права. Это уже достаточно объясняет унизительное положение женщины в древнем семействе: как девицей она оставалась под властью отца, так же ной она переходила во власть мужа, который обрекал ее на домашнее затворничество, держал иногда и под стражею собак, мог уступить ее по завещанию или договору, и даже казнить, посоветовавшись предварительно с родственниками. „Есть ли кто-нибудь, – спрашивает Сократ Критовула в одном из сочинений Ксенофонта; с кем ты говорил бы меньше, чем с твоей женой? Никого, отвечает Критовул, или по крайней мере очень не многие“.

—516—

„Женщина – добавляет Сенека – есть животное, лишенное всякого стыда, и если не воспитать ее с большим тщанием, то нельзя не видеть в ней существа дикого, не способного обуздать свою страсть“. В Греции, как и во времена римской империи, женщина лишь тогда поднималась на один уровень с мужчиной и получала в обществе принадлежащее ей место, когда она выходила из пределов семейной жизни, отрекалась от женской стыдливости и становилась гетерой, т. е. свободной подругой мужчины. И Демосфен выразил только господствующее мнение древнего общества о назначении женщины, когда он сказал: „У нас есть гетеры для нашего удовольствия, наложницы для удовлетворения обыденных потребностей чувственности и законные жены для произведения законных детей да для управления и охранения нашего дома“. Совершенно иное положение заняла женщина в христианском обществе. Еще на первых порах своего появления христианство громко провозгласило о полном равенстве мужчины и женщины. „Во Христе Иисусе, – говорит ап. Павел, – уже нет ни иудея, ни эллина, ни раба, ни свободного, нет мужеского пола, ни женского (Гал.3:28)“. Все противоречия и различия по положению, созданные национальными, общественными и половыми, уничтожаются в христианстве, потому что во Христе „все – одно“, – все равноправные братья и сестры, имеющие одного Отца на небесах. Признав женщину равноправною по своему положению мужу, христианство вместе с тем освятило брак не только в духовной, но и физической стороне. „Неверующий муж, – пишет тот же ап. Павел, – освящается женою верующей, жена неверующая освящается мужем верующим, а потому и дети ваши теперь святы (ІКор.7:14)“. Брак в христианстве сделался, таким образом, свободным союзом двух равноправных лиц, – союзом, в котором жена является не слугой чувственности мужа, не рабой его, а подругой и помощницей в достижении высших нравственных целей. Оно наложило обязанности не на одну жену, но столько же, если не больше, и на мужа и, если языческое общество требовало верности только от жены, то в христианском воззрении мужчина, нарушивший верность, оказывался более виновным, чем женщина, потому что

—517—

он не мог представить в извинение свою слабость. Можно сказать, что в сфере семейных отношений всего резче выразилась противоположность между христианским к языческому обществу, за то всего внимательнее прислушивалась к его голосу женщина. Когда варвары заняли области римской империи, христианство получило к ним доступ преимущественно чрез женщин, быстро отозвавшихся на проповедь. История торжества христианства в Галлии, Британии, Скандинавии, Венгрии и России тесно связывается с именами женщин, обративших к новому учению своих мужей и воспитавших целые поколения в уважении к имени христианина. Наконец, влияние христианства отразилось в такой сфере жизни, к которой, по-видимому, оно не имеет никакого отношения, и которая тем не менее обязана ему своим переворотом: я имею в виду экономическую сторону быта. В древнем мире как бесправность раба, так и унижение женщины отчасти обусловливалось тем презрительным взглядом, какой господствовал там в отношении к труду материальному. Свободный гражданин греческих и римской республик, за немногими исключениями, гнушался труда и смотрел на необходимость занятия им, как на бесчестие. Бедный, добывающий средство к жизни трудом, по мнению древних, едва ли был способен к добродетели и никогда не мог получить полного гражданства в государстве. Рабство потому то и представлялось древнему человеку неизбежною необходимостью для государства, что он не мог допустить и мысли о том, чтобы все свободные люди снизошли до самостоятельного труда. Когда в одной из своих комедий Кратес вывел на сцену политического реформатора, задумавшего основать государство без рабов, то на возражение, каким образом в таком государстве может существовать бессильный старик, его реформатор нашелся ответить только то, что тогда вещи будут повиноваться приказаниям человека. Это значит, что, по воззрению грека, государство без раба, несущего физический труд, возможно лишь в том случае, если природа сама будет послушной исполнительницей всех желаний человека. В полной противоположности этому христианство поставило на своем знамени обязанность труда и уважение к нему. Оно освя-

—518—

тило труд великими примерами самого Основателя христианства, родившегося в жилище скромного рабочего, и его учеников проповедников евангелия, которые жили трудами рук своих. С точки зрения христианства, каждый труд, каждое занятие не есть только необходимость, а становится долгом человека и дает ему право на почет. Только те занятия, которые растлевают душу, могут бесчестить человека. Так, христианством же было положено начало постепенному освобождению промышленного труда, и оно явилось одною из причин экономического переворота, совершающегося на пространстве новой истории. Таким образом, под более или менее прямым воздействием христианства, изменялся весь строй древней жизни, рушились его старые устои и на развалинах его возникало новое общество, далеко непохожее на общество античное. Те народы, которые выступили на историческую сцену вместе с торжеством христианства или после него и восприняли это учение, призваны были действовать в совершенно иных условиях, вращаться в иной духовной атмосфере, неизвестной античному миру, и их жизнь сложилась и пошла иным путем, чем жизнь древности. Поэтому-то христианство служит одним из самых существенных явлений всеобщей истории, полагающим ясную черту различия между древним и новым её периодом. Дохристианский мир принадлежит древности, новая же история есть та история, которая имеет дело уже с христианскими народами.

3) Перехожу к рассмотрению третьего явления, характеризующего собой начало новой истории и состоящего, как я сказал, о выступлении новых этнографических элементов на передовую сцену истории в лице германских и славянских племен. Когда Рим приобрел владычество над всеми странами, лежащими близ берегов Средиземного моря, и достиг такой всемирной власти, какой не достигал царь из царей, для него совершенно внезапно, по-видимому, возник вопрос: может ли Рим удержать свои приобретения, может ли он удержать даже свое независимое существование? Этот вопрос вызван был появлением новых сил в истории, которые решились оспаривать у Рима право быть главою Востока и Запада и в первый раз заставили его усомниться в непобедимости

—519—

своих легионов. То были тевтонские племена, пришедшие в Европу позже греков и римлян и долгое время безвестно для истории скрывавшиеся в лесах и болотах северо-западной Европы. Бурным натиском, известным в летописях Рима под именем нашествия Кимвров и Тевтонов, они в первый раз заставили римлян не без смущения говорить о себе и вступили в борьбу с ними, которая длилась более пяти столетий. Часто отбрасываемые за Рейн римскими войсками, они периодически врывались в пределы римской империи, опустошали её окраины, иногда проникали в центр её, и наконец, в великом движении народов и племен V-го века нанесли ей последний удар, окончательно отдавший западные её области в их полное распоряжение. Германские племена, таким образом, грозили бедой западной половине римской империи, но и её восточная часть должна была выдержать продолжительную и упорную борьбу с другим, новым племенем, занимавшим северо-восток Европы. Уже в беспорядочных толпах германских племен, врывавшихся в империю в IV-м веке, встречаются следы присутствия славянских племен, еще позже германцев, явившихся в Европу, но не менее энергично стремившихся протесниться на сцену исторической жизни. В эпоху великого переселения народов, вызванного нашествием на Европу гуннов, славянские племена принимают уже живое и близкое участие во всех главнейших событиях жизни и оказывают на них свое влияние, хотя и действуют всюду позади германцев. После того, как германские племена в конце V века окончательно овладевают западными областями римской империи и полагают здесь начало новым народностям Европы, славяне в VI-м и VII веке ту же роль пытаются выполнить в отношении к восточным её частям, объединившимся в Византийской империи. Они целыми массами проникают в Византию, колонизируют её области и вносят в её жизнь свои племенные начала. Наплыв славянских племен в Византийскую империю и перемены, внесенные ими сюда, были так значительны, что дали повод одному современному ученому думать, что теперешние греки – не потомки древних греков, а потомки славян, наводнивших греческие области в VI и VII вв. Но, если эта теория

—520—

и не может быть признана достаточно обоснованной и если славянам никогда не удалось так же прочно утвердиться в пределах Византий, как это было достигнуто германцами на западе, то все же славянские племена, в полной аналогии с германцами, становятся для востока Европы началом новой исторической жизни и образуют из себя здесь ряд новых государств и новых национальностей. Уже одно это возникновение новых государств в Европе является само по себе фактом крупной важности, полагающим различие между предшествовавшихся ему и последующим отделом истории. Между тем как ранее действующими народами были азиатские арии и семиты, а из европейцев только греки и римляне, теперь в качестве главных деятелей выступают новые народы – романские, германские и славянские, которых совсем не знала древность. Но этот факт еще более усилится в своем значении, если мы обратим внимание на последствия, вызванные в истории вступлением в нее новых народов. Дело в том, что как германцы на западе, так славяне на востоке были учениками старой римской империи и начали свою государственную жизнь под прямым влиянием первые древнего Рима, вторые – Византии, названной новым Римом, но как те, так и другие переросли своих учителей и расширили историческую жизнь с внешней и внут ренней стороны. С внешней стороны влияние новых племен в исторической жизни, сказалось в том, что благодаря их предприимчивости, географические пределы культурной дъятельности начали мало-помалу раздвигаться с берегов Средиземного моря, бывшего главным театром древней истории, на весь земной шар. Сначала, падением западной римской империи и образованием новых европейских народностей в историческое движение были втянуты области Западной Европы; несколько позднее, в IX и X веках, сюда присоединяется и европейский восток с возникшими здесь славянскими государствами; с конца XV века, когда открыта была Америка, историческая жизнь захватывает собой берега Атлантического океана в то время, как в следующем же XVI-м веке завоеванием Сибири Россия распространяет влияние цивилизацию на азиатский восток и достигает до берегов Тихого океана; наконец, громадное

—521—

развитие европейских колоний в других частях света, начавшееся с XVII в. и продолжающееся доселе, и открытие пятой части света – Австралия завершили собой этот географический прогресс цивилизации и захватили в историческую жизнь все обитаемые части нашей планеты. Еще значительней было воздействие, оказанное новыми племенами на внутреннюю сторону исторического процесса. Это воздействие состояло в том, что новые племена принесли с собой в историю новые общественные идеалы по сравнению с теми, какими жила классическая древность, и положи ли начало образование новых политических форм, не встречавшихся в жизни древних народов. Благодаря успехам, главным образом, двух наук – сравнительной филологии и сравнительной мифологии, в мифологии, в настоящее время выяснено, что германцы, как и славяне принадлежат к одной великой семье арийских народов и имеют одно общее происхождение с греками и римлянами. Первоначально все арийские племена жили одною жизнию, говорили одним языком, имели одинаковые мифологические представления и, расходясь по разным странам света, уносили с собой это общее достояние в качестве задатка для своего дальнейшего развития. Вследствие этого первобытные политические и общественные учреждения греков, римлян, германцев и славян представляют из себя много тожественного и еще более аналогичного. Так у всех названных племен, в самом начале их истории, мы находим как бы одну, общую им всем, систему политического быта, состоящую из: а) государя или старшины, который править делами в мирное время и предводительствует на войне; б) совета старшин т. е. людей, выдающихся или по возрасту или по происхождению или по личным заслугам, – совета содействующего государю и в) наконец, общего собрания народа, веча или земского собора на рассмотрение и утверждение которого вносятся все дела особой важности. Такой именно строй жизни мы читаем в песнях Гомера – этом древнейшем памятнике европейской цивилизации, в римских преданиях, в первом описании государственного быта германцев, сделанном рукою Тацита и в известиях о славянах, записанных в наших летописях. Точно также и образование этого первобытного го-

—522—

сударства у всех арийцев происходило одинаковым путем, именно: семья развивалась прежде всего в род, который и составлял низшую политическую единицу у всех арийских народов, близко стоявшую к домашнему, семейному общению. Афинский γενος, римский gens, германская Mark или Gemeinde, ирландский клан, славянская община или волость-все – это только различные названия этой первобытной политической единицы в разных странах Европы. В дальнейшем развитии совокупность родов образовывало племя или трибу, а совокупность триб – государство. Но в то время, как у древних народов Европы этот процесс объединения не пошел далее городских общин и не распространился на всю нацию, у германских и славянских племен весьма рано возникли крупные политические союзы, с течением времени превратившиеся в нации. Это то вот обстоятельство и положило весьма резкую черту различия между цивилизацией древних народов и той цивилизацией, которая начала слагаться с приходом на сцену истории германских и славянских племен.

а) Во-первых, так как объединение триб (племен) у древних народов остановилось на городской общине, то и античная цивилизация по преимуществу была цивилизацией городской; город в истории Греции и Рима представлял собой законченное целое, выше которого не поднималось политическое развитие древности; для древности он был, так сказать, идеальным типом политической единицы. Образование более крупных политических тел в античном мире происходило не иначе, как чрез соединение нескольких городов под гегемонией одного из них, при чем внутреннее устройство городов оставалась нетронутым, и каждый город, вступая в федерацию союза городов, сохранял свою самостоятельность и независимость во внутренних делах. Даже обширная римская империя долгое время представляла из себя подобный союз городов, находившихся под властью державной республики, но и тогда, когда гражданами Рима сделались обитатели всего мира, римский гражданин все же был только римским горожанином, и права его, покуда они сохраняли действительное значение, могли быть осуществляемы только в Риме. С приходом же германских и славянских племен эта

—523—

городская жизнь, господствовавшая в древнем мире, теряет свое значение и вместе с ней рушится и весь античный политический строй. Ни одно из германских племен, занявших западную римскую империю, не обнаружило исключительной привязанности к городской жизни, а многие, напротив, ясно высказывали ясно свое нерасположение к городам. Так готы напр. прямо заявляли, что они не ведут войны с городами, т. е. не желают приобретать их, также и лангобарды, овладевшие Италию, расселились по деревням, оставивши городскую жизнь неприкосновенною. Самое германское слово „Burger – горожанин“ неизвестно было немецкому языку до IV века; когда Ульфила, просветитель готов, принялся за перевод св. писания, он должен был сам вновь образовать это слово, чтобы перевести им греческое „πολίτης“, и в первый раз пустил его в обращение.

6) Во-вторых, прямым следствием преобладания городов в древней политической системе было то, что ни греческий народ, ни римское государство никогда не могли достигнуть национального объединения. В греческом уме, конечно, было ясное, отчетливое представление о греческом народе, соединенном общим происхождением, языком, религией и цивилизацией, и в силу этого представления все греки назывались братьями друг другу и противополагались соседним варваром. Но ни одному греческому философу или государственному мужу, никогда не приходило в голову, чтобы весь греческий народ или та его часть, которая населяет непрерывную территорию, мог быть соединен в одно политическое общество. Независимость каждого города была основным началом всей политической жизни, и если внешние причины и потребность к самозащите заставляла иногда греческие города соединяться в союзы, то эти союзы никогда не были продолжительными и составлялись всеми неохотно. Известно, что Алины совсем не присоединялись к ахейскому союзу, а Спарта была включена в него против своего желания. Точно также и история Рима есть история распространения прав римского гражданства на все покоренные народы; город Рим, завладевая всем известным тогда миром, как бы включал его в себя, делал другие племена своими гражданами, но не

—524—

соединял их в одну нацию. Рим образовал только прочную державу, а не единую нацию, и римского народа мы напрасно стали бы искать в римской империи, хотя имя его и слышится беспрестанно. Соответственно этому, как в понятиях классических писателей, так и в классическом языке государство обозначает собой не народ, не нацию, а город, т. е. общество людей, живущих в селении, окруженном стенами. Ни отечества, ни государства в нашем смысле не знал ни грек, ни римлянин. Те чувства, которые у нас обращаются к народу, у греков и римлян относились к городу, так что самые обыденные греческие и латинские выражения, обозначающие собой эти отношения, очень трудно передать на каком-нибудь новом языке. Так слова πατρίς, patria только с приблизительной верностью могут быть переводимы словом „отечество“, в действительности же эти слова не обозначали отечества в нашем смысле, не обозначали страны; отечеством для афинянина была не Греция, а Афины, как отечеством римлянина был Рим, а не Италия. Когда Тиверий перенес свое пребывание из Рима в Капрею, то люди удивлялись, что римский государь может так долго „carere patria“, фраза, если перевесть его „быть вне отечества“, странно звучала бы в применении к лицу, просто переехавшему из Рима на один из близ лежащих островов. Подобным образом и слова πολίτης, civis значат собственно горожанин, как и самое слово civitas обозначает не государство, а город, как корпорацию горожан. – Иное понятие о государстве сложилось у германских и славянских народов. Они никогда не знали исключительного и полного развития городского быта, но за то оказались более способными достичь национального политического развития. Минуя классическую систему отдельных политически-независимых городов, эти племена прямо сумели перейти от племенного быта к национальному политическому строю. Известия Тацита о германцах рисуют нам еще ту картину общественного быта, в котором действует племенное, а не национальное начало и который гораздо ниже состояния арийцев у Гомера, но уже в конце 11-го и начале III-го века на месте мелких разрозненных германских племен, описанных Тацитом, возникают большие нацио-

—525—

нальные союзы франков, саксов, бургундов и т. д. Перейдя в пределы римской империи, эти союзы к IX-му веку уже складываются в главнейшие западноевропейские нации, существующие и доселе. В IХ-м веке мы еще ничего не знаем о городах Западной Европы; это – век упадка городской жизни после её расцвета у классических народов, но из этого же века мы имеем определенные сведения о существовании в это время если не трех, то по крайней мере двух народностей романской и германской. Этот факт западноевропейской политической истории – целиком повторяется и в истории востока Европы, где около того же времени, т. е. в IX и X вв. славянские племена выступают уже в качестве сформированных национальных единиц. Таким образом, в самом начале своей истории новые славянские и германские племена внесли с собой несравненно более широкую и прочную форму политической жизни, нежели та, которая господствовала в классическом мире. Если там город с небольшой окружавшей его территориям был всем, то здесь место города занимает понятие нации, совершенно неизвестное в этом политическом смысле ранее, и как государство в древнем мире сливалось с городом, отожествлялось с ним, так теперь государство сливается с нацией и отожествляется с ней. В понятиях германских и славянских народов государство – это не город, а значительная, прерывная часть земной поверхности, населенная людьми, говорящими одним языком и соединенными под одним правительством: это понятие о государстве составляет идеал, который управляет политической историей нового времени и является в ней источником целого ряда новых политических образований. – Вот те новые политические начала, которые внесены были в историю человечества германскими и славянскими племенами. Очевидно, что политическая жизнь с приходом этих племен, должна была сложиться и действительно сложилась иначе, чем это было ранее. Поэтому то, вдобавок к данным определениям, новую историю мы можем еще определить, как такую историю, которая открывается вступлением в историческую жизнь германских и славянских племен. Я покончил обзор явлений, характеризующих собой

—526—

переходную эпоху, т. е. совершающихся на пространстве первых VI-ти веков нашей эры. Этот обзор показал, что каждое из рассмотренных явлений в отдельности обозначало собой глубокий поворот жизни человечество, привносило в нее новые начала и толкало историю на новый путь сравнительно с тем, каким она шла ранее; взятые же все вместе эти явления перестроили собой человеческие отношения, выдвинули на сцену новые народы и даже изменили географическую территорию цивилизованной жизни. Нет ни одного существенного факта в позднейшей истории, который бы так или иначе не связан был с каким-либо из этих явлений; нет ни одной черты в жизни современных культурных народов, которою они могут гордиться в отличие от древних народов и которая в тоже время не вела бы своего происхождения из этой эпохи. Еще никогда жизни человека и человеческих обществ не испытывала такого перелома, как в эту эпоху, и никогда человеческие понятия не подвергались такому расширению и такой переработке, как та, которая была вызвана развитием явлений этого периода. Поэтому, с полным правом мы можем видеть в этой эпохе грань, разделяющую всю историю человечества на два отдела: древний и новый. Древний отдел истории – это тот, который кончается разложением греко-римской цивилизации; он – древний не столько потому, что отделен от нас внушительным пространством времени, сколько потому, что те идеи, которыми он питался, и те устои, на котором основывалась его жизнь, устарели для нашего времени, сделались непригодными и уступили место новым, как и те языки, которыми говорил древний мир, получили название „мертвых“ языков. Новым же отделом в истории мы будем называть тот, который открывается распространением христианства и выступлением славянских и германских племен на историческую сцену. Это отдел новый, потому что жизнь человека и человеческих обществ строится здесь на новых началах, развивается в новом направлении и выражается в новых формах, которые и доселе продолжают свою историческую жизнь.

Из этого определения понятия „новой истории“ само собой следует, что начало её не может быть приурочено к

—527—

какому-нибудь одному определенному моменту и обозначено одним годом. Оно обнимает собой целую эпоху, внутри которой зарождаются и развиваются явления, обозначающие собой переход от древней истории к новой. Весьма характерно то обстоятельство, что все эти явления в хронологическом отношении идут рядом, появляются и достигают торжества почти в одно и тоже время. В VII веке от основания Рима римская республика, подчинившая себе уже весь древний мир, превращается в империю, заканчивает свою историческую миссию и начинает колебаться в своих основах. Век Августа – „золотой век“ греко-римской цивилизации, и вместе с тем век, с которого становятся приметными признаки её падения. Несколько ранее образования империи Августа, но в том же веке в первый раз в истории мы встречаем имя тевтонов, вступающих в борьбу с Римом, а в конце этого века в одном из отдаленных уголков империи рождается Христос, основатель нового религиозного учения. Спустя четыре века, все эти явления вновь встречаются вместе уже в полном развитии. В начале IV века нашей эры христианство объявляется господствующей религией и распространяется среди варварских народов; в средине того же века, в царствование Юлиана, происходит последняя реакция во имя умирающей языческой цивилизации; в конце же его римская империя наводняется варварскими племенами германцев, нанесшими последний удар независимости её западной половине. Если мы подойдем еще на два века ближе, то не находим в Европе уже ни римской империи, ни древней культуры: на месте их мы увидим – на западе новые, христианские народы германского происхождения – на востоке же византийскую империю и начинающих обращать на себя внимание славян. Таким образом эпоха, которою открывается новая история, простирается собственно от 1-го по VI-й век нашей эры; но в видах практического удобства мы можем ограничить ее тремя веками: IV, V и VI, потому что только с IV-го века в полной силе выступают явления, характеризующие начало новой истории, и к VI-му веку преобразуют её содержание. И как вы ни назовете эти три века: временем ли разложения греко-римской цивилизации, эпохой ли переселения народов или периодом

—528—

торжества и распространения христианской религии среди варварских народов, вы обозначите эту переходную эпоху, разделяющую новую историю от древней. В ней древний и новый историк сходятся вместе и подают друг другу руку помощи: древний заканчивает свое исследование, новый – начинает, ибо эта была эпоха, которую можно характеризовать словами поэта:

„Das alte stürzt, es ändert sich die Zeit

Und neues Leben blüht aus der Ruinen“

т. е. старое разрушается, время изменяется, и новая жизнь расцветает из развалин.

А. Спасский

—529—

(1857 г. Нояб. 7–10). „Всенощная“ (накануне храмового академического праздника – 8 ноября) „отошла без 10 минут в 8 часов. В 9 часов о. Григорий прислал мне мою проповедь, только что прочитанную им, с приказанием представить её немедленно о. Ректору; я подал через келейника и о. Ректор сказал: „пришлю“; и – действительно, – вскоре прислал с надписью: „произнесть“. В свое время я сказал проповедь – без всякого смущения, – благодаря своей слепоте, потому что для меня слушатели почти не существуют. По окончании проповеди о. Ректор дал мне просфору“. Отличаю этот факт, как признак, что о. Ректор не безусловно преследовал все идеи о. Инспектора, хотя могло быть и то, что он узнал их в моей переделке. Продолжаю выписку: „О. Василию Лаврову понравилась моя проповедь; после акта ее взял у меня один из наших товарищей – священников. Проповедь моя, как помните, стачанная на живую нитку, составлена, как и большею частию у нас ныне, из обрывочков мыслей о. Инспектора; но, ограниченный объемом листа“ (приказание о. Ректора, объявленное всем проповедникам), я не мог развить того, о чем бы собственно и следовало говорить, а большую половину её составляют некоторые эффектные предисловия к самому делу; так что мне было бы очень стыдно, если бы проповедь моя попалась самому о. Инспектору и он остался бы очень недоволен таким

—530—

недобросовестным с моей стороны воровством его мыслей; если я взял чужие мысли, я должен был сделать из них пользу для других. О. Григорий очень верно подписал на ней, что есть мысли очень хорошие; потому что он сам очень хорошо знает даже то, откуда какая очень хорошая мысль взята мной. Эти очень хорошие мысли не могут не нравиться и другим. По крайней мере не другому чему-нибудь надобно приписать то, что, по замечанию Павлова, никто изо всей церкви не слушал так внимательно мою проповедь как Нат. Ив.; она слушала и узнавала знакомые мысли о. Инспектора. В субботу после всенощной у о. Инспектора сидел помещик Леонтьев и вероятно разговор зашел о моей проповеди; потому что за ней присылали было; но, на мое счастье, у меня её еще не было дома“. Так мы уже начали собирать жатву от сеяния о. Феодора. Но я при этом укажу нечто большее: важен не успех начинающего проповедника, а тот трезвый и серьезный взгляд на проповедь, который у меня высказан выше. Для ректора Архим. Иоанна совершенно достаточно было того, чтобы проповедь студента была прилична и не подвергалась укоризне в мистицизме или в другом каком-нибудь осужденном уже направлении. Издавая полное собрание моих поучений в 1902 г. и включив в него некоторые поучения, писанные еще прежде посвящения, это поучение я не признал заслуживающим издания вместе с прочими. Одобрения Высокопр. Иоанна не заслужила не эта, а другая проповедь на 8-е ноября и не малосодержательностью, а по другим причинам. Так серьезно относиться к делу церковной проповеди научил нас тоже о. Феодор.

(Воскресенье 17-го вечером). „После всенощной Софья Дм. с Анной Ив. хотела зайти к о. Инспектору и просила меня справиться, – дома ли он. Она пригласила и меня с собой к о. Инспектору. О. Инспектор был особенно – в духе; прочитал, между прочим, речь Филарета Митроп. Моск. при посвящении Евгения и потом рассказывал много интересного о Преосв. Филарете и Григории. О. Инспектор угостил их чаем и продержал до 9 часов... Вчера еще поутру я слышал, что о. Вениамин получил из Петербурга письмо, в котором его уведомляют, будто о.

—531—

Инспектора нашего переводят от нас в Петербург, где устрояется, под влиянием Преосв. Григория, какой-то цензурный Комитет; в число его-то членов будто бы поступит и о. Инспектор, с устранением от всяких других обязанностей. Ныне Софья Дм. подтвердила, что и она тоже слышала от кого-то в городе о переводе о. Инспектора. Если это правда, я за него порадуюсь; тут ему огорчений будет меньше, чем на всяком другом месте“.

Наконец подтвердилась опасность столько раз, угрожавшая нам лишением о. Инспектора. Вчера о. Инспектор сам получил о том письмо от Прокурора. Впрочем, он все еще надеется, что уважут его просьбу об увольнении его совершенно на покой в Макариевскую пустынь, верстах в 3-х от Свияжска. Ныне Софья Дм. и Нат. Ив. с детьми после всенощной сидели опять у о. Инспектора, и он продержал их до 9 ч., тогда как они бедные были, не пивши чаю“. Пустынь в которую просился на покой о. Феодор имеет очень красивый вид, когда смотреть на нее с реки, проезжая по Волге; она стоит в полу-горе, сплошь покрытой от гребня горы и до уровня весеннего разлива реки густым лиственным лесом; но эта живописность пустынного жилища вовсе не обеспечивала даже самых неприхотливых потребностей, кроме одного благосовершенной затерянности и изоляции от цивилизованного мира. В этой пустыни и братия даже почти одни чуваши. (1857 г. Нояб. 22–28) „Помнится, я писал Вам, что о. Инспектор по поводу одного разговора обратил мое внимание на то, как часто обманываемся мы в надежде при исполнении самых пламенных наших желаний, – при достижении того, к чему употребляли мы все наши усилия. Оттого-то нередко я, действительно, боюсь желать чего-нибудь определенно и особенно – действовать к исполнению своего желания, а предоставляю обстоятельствам, течению дел – и решит за меня, и даже действовать к тому или другому. Кстати, – об о. Феодоре... пишу тоже ответ на одно из мест Вашего письма: действительно, ему обязан я и большею частию умственного моего развития, и взглядом на нравственность, от которого невольно уже зависит у всякого и его действительная жизнь. Сумею или нет, смогу или нет – воспользоваться тем, что вынесу из ака-

—532—

демии, во всяком случае, – вижу, что не напрасно по моем поступлении в академию перевели сюда о. Инспектора: по крайней мере, мне давалась возможность получить много добра на всю жизнь. Жаль только, что мало еще слишком мало понял я и усвоил того, что нужно было бы усвоить. Теперь вижу и то, что, самые уроки мои Митеньке были не напрасны: они заставили меня самого подумать о многом, и многое из того, что прежде было вовсе не понятно“ (– очевидно – из слышанного от о. Феодора) „довести, в большей или меньшей мере, сперва до собственного моего понимания“. Через 48 л. после того, как это было писано, на осьмом десятке моей жизни могу подтвердить, что печать, наложенная о. Феодором на умственную и нравственную мою жизнь, не изгладилась и ему принадлежит все доброе, что я доселе еще не успел прожить и растратить.

Софья Дм. поручила мне просить к ним на другой день (25 Нояб.) о. Инспектора, и я после третьего класса отправился к нему. (На этой неделе я Старшим Чередным). О. Инспектор принял меня очень ласково и проговорил почти весь последний класс. У Корсаковых быть – наверно не обещался, потому что еще накануне обещался быть у Лукошковых, а сказал, что, если его задержат там, так он уже приедет к ним в середу. О. Инспектора ныне, просто как какого-нибудь апостола, его казанские знакомые рвут одни у других из рук; каждый хочет видеть у себя в доме, и знакомые между собою целыми толпами приезжают туда, где – как знают – он обещался быть. Вот отчет за последние дни: в воскресенье поутру он был у Протопоповой, где его и задержали, так что он не поспел на обед к Загорским; у Загорских вечером его пригласил к себе на понедельник Лукошков, а на другой день получил приглашение Корсаковых; ныне – во вторник он у Дубровиных, – тоже по обещанию, взятому еще заранее; завтра должен быть у Корсаковых. А еще сколько таких, которым, при всем желаний, не удастся с ним познакомиться; так напр. М-те Ланн все просит Корсаковых прислать за ней, когда у них будет о. Феодор“. Вчера“ (в середу) „вечер после урока провел я у Корсаковых, куда при-

—533—

ехала Горталова и Антонина Ив., потому что ждали о. Инспектора; потом, к общему неудовольствию, приехала еще одна дама, вовсе нерасположенная к монахам и отличающаяся привычкой высказывать свое неблагоприятное мнение о человеке – как скоро он вышел за дверь. Наконец, часов в 8 приехал о. Инспектор с о. Экономом“, (тоже монахом). „Его задержали, как узнал я после А-й с женой, Покровский священник, – и с С.В. Наталья Ив. чуть не плакала, что им помешали воспользоваться беседой о. Инспектора“.

„В состав цензурного Комитета, устрояемого в Петербурге, кроме о. Инспектора и о. Макария нашего, который будет, кажется президентом³²¹⁴, войдут еще Макарий, бывший здесь Инспектором и сшибшийся в Твери и Фотий Смоленский ректор. Частною обязанностью этого Комитета будет издание книг для чтения простого народа“.

(1857 г. Дек. 5/13) „Как у нас болен Залесский!³²¹⁵ у него тифозная горячка и доктор говорить, что она только еще разыгрывается. На его несчастье, о. Ректор почему то не поладил с доктором; он только уже доживает, пока придет увольнение и на его распоряжения не обращают почти никакого внимания. О. Ректор, как божество, неприступен в своем кабинете. Впрочем, завтра о. Инспектор хочет просить его, по просьбе нашей и пламенному желанию самого больного, чтобы его отправили в клинику“ (университетскую) „я похаживаю к нему, да он-как обыкновенно больные – любит, по-видимому, чтобы к нему приходили и даже требует моих посещений, потому что через меня скорее может надеяться довести – что нужно бывает – до сведения о. Инспектора. О. Инспектор ныне сходил к о. Ректору и – против всякого ожидания – о. Ректор изъявил свое согласие отправить Залесского в клинику“.

—534—

„Наконец вчера пришла бумага о назначении нам в академию новых наставников; о. Ректор просил прислать ему пять монахов; но ныне на них, верно, неурожай: прислали светских – одного из Петербургской Академии³²¹⁶, и другого – тоже светского из Киевской³²¹⁷; а остальные вакансии велено заместить достойными из воспитанников Казанской академии. По этому случаю меня здесь уже все поздравляют, как будто это было уже несомненно, что – после Павлова – следует оставить меня; а я, между тем побаиваюсь, чтобы не оставили меня Действительным Студентом за мое курсовое сочинение“. „Вчера у Корсаковых о. Феодор рассказывал уже новость о назначении нам бакалавров и ныне, когда Павлов пришел на урок, его уже встретили поздравлением“. Заношу эти слухи и предположения, кстати сказать, – далеко неоправдавшиеся, потому что они состоят в связи с излагаемым далее рассказом об исполнении о. Инспектором поручения о. Ректора поставить ему бакалавра – монаха.

„Накануне у Корсаковых был о. Инспектор и просидел до 12 часов; Александр Львович уже лег спать; о. Инспектор посидит, – посидит и спросит: „а что чай уже вы в это время спали бы“; – „да“, ответит Софья Дм., а о. Инспектор все-таки сидит. Они вчера сами просили его; часов в 5 Софья Дм. прислала ко мне записку, чтобы я узнал, – не вздумает ли к ним о. Инспектор и не прислать ли за ним лошадь. О. Инспектор отвечал было, что ему нужно быть в Университете и что оттуда он, может быть, заедет к ним; но проехал к ним прямо, хотя было видно, что собрался куда-то во всей форме“, (т. е. в орденах).

„Я писал выше, что о. Инспектор вчера задержал меня до 5 часов; это было вот как: Третьего дня вечером, явившись к о. Инспектору по поводу записки Софьи

—535—

Дм., в тоже время я просил его от имени Залесского попросить о. Ректора об отправлении его в клинику; о. Инспектор согласился и на другой день, т. е. вчера, после своего класса, – увы! – быть может, – да и несомненно даже, – это был его последний класс! – в час отправился к о. Ректору и пробыл у него часов до двух. После последнего класса, когда уже прозвонили в столовую, о. Инспектор прислал за мной, чтобы объявить мне о согласи о. Ректора на просьбу Залесского. О. Инспектор сам в это время обедал или, лучше сказать, сидел за обеденным столом; – потому что вовсе почти не кушал, а только говорил, думал, припоминал, рассказывал. Переговорив, что нужно было, – о Залесском, он сказал, что о. Ректор теперь, между прочим, говорил ему о том, что никого не поступает из Казанской Академии в монашество, что каждый курс получаются об этом ректором бумаги из Петербурга, где на это смотрят, как на плохую рекомендацию для академии“. Мимоходом заметит, о. Ректор в этом случае был несправедлив и слишком требователен: при его предшественниках все еще время от времени появлялись монахи из среды студенчества (Преосвященный Григорий Омский и Семипалатинский, Преосвященный Варсонофий Симбирский приняли пострижение в монашество в стенах академии) наоборот, годы управления академией самого о. Ректора были временем оскудения академического монашества. О. Феодор продолжал: – „что о. Ректор поручил ему – позаботиться об этом деле, и наконец“ (о. Инспектор) „прямо спросил: пойду ли я в монахи? Кажется, я не ошибаюсь в своем заключении, что далее о. Ректор говорил именно обо мне. После о. Инспектор говорил еще, что о. Ректор прямо сказал, что ему нужны монахи, не просто отличающиеся только благочестием, но – такие, чтобы и по способностям стояли в числе лучших; очевидно, – это бакалаврские вакансии. Я отвечал“, (на вопрос, – пойду ли я в монахи), – что нет. – „Что“, – продолжал о. Инспектор, – „видно, – кийждо своих си, а не яже Христа Иисуса“³²¹⁸, и потом начал объяснять

—536—

нужду церкви, нужду нашего времени, – начал объяснять, что значит уклоняться в ряды простых воинов, при недостатке офицеров, понимающих дело, т. е. с надлежащим направлением, он говорил, что тут – искать этой степени не есть дело честолюбия, а становиться в ряды – значит и самому невольно подчиняться общему направлению, опустошающему ныне Церковь“.

О. Феодор говорит о вступлении только в офицерство армии спасения, т. е. Церкви, имея в виду ближайшее будущее студента-монаха. Но если Суворов о земном войске говорил, что плохой тот солдат, который не надеется быть генералом; то студент академии, вступающий в ряды монашествующих, не может не понимать, что он делает первый шаг по пути, который неизбежно почти должен привести его к высшим постам начальствования в Церкви воинствующей. Вот почему о. Феодор находил нужным устранить с пути, на который он звал меня, это препятствие: мое опасение, – как бы не примешались и мечты честолюбия к побуждениям духовной ревности. Мне оставалось только благодарить Бога, что о. Феодор успел прочно и глубоко заложить в нас единое спасительное Основание, (1Кор.3:11) на котором я и удержался, чтобы не сделать ложный, непоправимый шаг; а опасность сделать такой шаг была для меня большая, потому что я тогда вовсе не понимал еще, чем угрожало мне в духовной жизни то высшее служение в Церкви, для которого нужны были о. ректору ученые и даровитые монахи. Продолжаю выписку:

„Задетый за живое первым замечанием, я отвечал, что я даже и сам много раз прежде хотел поговорить с ним об этом предмете, но что теперь решительно не готов к тому. О. инспектор засмеялся и сказал: „что! – видно, и это – как... какой это начальник-то? – Фест что ли, или Агриппа – сказал апостолу то Павлу: иди, – говорить, теперь; а я тебя после выслушаю³²¹⁹. И продолжал говорить о том же; он припомнил, как сам он принял монашество, как он прежде сам даже и в мыслях

–537

не имел ничего подобного“ и далее в письме излагается рассказ, приведенный уже мною выше в моих воспоминаниях, (Богосл. Вестник 1905 г. июль стр. 502–504) рассказ о том, как о. Феодор в жребии нашел решение, определившее всю его жизнь и деятельность. По окончании этого рассказа словами свидетелей пострижения о. Феодора, что „он, знать на – смерть постригается“, я продолжал в письме своем: „Пока о. Инспектор рассказывал мне это, отошла первая столовая; он предложил мне разделить с ним обед; но я сказал, что не хочу его обижать“ (т. е. лишать его самого обеда) „и что застану еще обед за вторым столом. Между тем, отошла и вторая столовая; о. Инспектор опять предложил мне отобедать с ним, и – несмотря на мой отказ, – почти насильно усадил меня; сам достал мне ложку, вышел в сени и отыскал хлеб³²²⁰; „служителя, мешавшего своим кашлем его рассказу, он отпустил. Правду сказать, во время этих рассказов у меня вовсе не было аппетита, хотя и приходила заботливая мысль, не придется ли после мне пообедать одним черным хлебом. Повинуясь особенно убедительности последнего соображения, и с тайной мыслью, что, если окажется нужда, я и после могу восполнить тощий обед о. Инспектора, я решился лишить его половины ужина“. (Ужин его состоял из остатков обеда). Но Феликс все еще говорил во мне: „об этом я поговорю с тобой после“. Наконец, соображая и трудность возобновить в другой раз так счастливо завязавшийся разговор, и трудность высказать свои мысли относительно этого предмета, я решился не пропускать благоприятного случая и высказать – в первый раз в жизни – препятствия, удерживающие меня от принятия когда-нибудь монашества, к которому я и расположение чувствую полное, и уставы которого имею намерение соблюдать, и без пострижения. О. Инспектор разбирал их со мной – одни за другими – почти до 5 часов. Под конец он говорил об учениках моих, о вчерашнем посещении Корсаковых и т. п.

—538—

Вечером после молитвы и ныне поутру, я опять был у о. Инспектора, – по поводу Залесского, – довольно по долгу; но он не возобновлял уже этого разговора“. Этот продолжительный разговор, оставшийся, по-видимому, совсем безрезультатным для исполнения желаний о. Ректора, возымел великое решающее действие для моей жизни, несколько лет спустя.

(1857 г. Дек. 15–25). „В воскресенье, когда я пришел в 5 часов явиться к о. Инспектору, он позвал Меня в кабинет, – помочь ему составить списки по Нравственному Богословию и по противо-раскольнической Педагогике“ (разрядные списки студентов, по успехам их в этих предметах). „Долго и много говорил он со мной о своем академическом образовании, о влиянии на него разных наставников, что для меня было и очень интересно, и много поучительного. Ах! как я благодарен и как я должен быть благодарен о. Феодору! столько он сделал для моих понятий, для моего взгляда на все и для самой жизни! Не раз он жаловался, и в этот раз тоже, – что он всегда был одинок, чувствовал себя в одиноком, – оставленном всеми положении; но влияние его распространяется на всех, его окружающих; не говоря уже о студентах, другие наставники в его сочинениях ловят для себя идеи каждой к устроению, оживлению своей науки; после этого, немудрено, что он одинок постоянно; он – передовой; другие все – или прямо только еще ученики, или только еще идут вслед за ним своей дорогой, не говоря о тех, которые идут прочь или против. Я пробыл у него до 8 часов. Мне же дал он и переписать списки. При составлении их, он – случалось, – высказывал верные замечания о характере некоторых студентов, ошибаясь не раз относительно их умственного достоинства. На другой день у нас были еще классы. О. Инспектор накануне поручил мне, вместо повторения, по Нравственному Богословию написать краткий конспект и представить этот конспект ему. Когда я в понедельник, часов около 7 вечера, принес о. Инспектору списки, я не вошел было к нему, увидав в прихожей салопы, я послал бумаги с Семеном; но о. Инспектор вышел сам и спросил: не хотите ли чай с нами пить? здесь ваши знакомые. Я во-

—539—

шел и увидал Марью Вас. с мужем, а Наталья Ив. разливала чай. Я просидел с ними до 9 часов, слушая О. Инспектора“.

(1858 г. Генв. 3 д.). „Вы напрасно беспокоились и беспокоитесь относительно приступаний ко мне начальства и относительно моего решения. Действительно, в прошедшем письме я с намерением высказал только историческую, так сказать, сторону дела, не досказавши последних результатов и моих собственных мыслей об этом предмете. Я решился так сделать потому, что еще рано было принимать и высказывать какое-нибудь решение, пока не прошло первое впечатление и не возвратилось все хладнокровие, нужное для решения дела. Теперь я могу описать Вам вторую половину этой истории, – перемены, происходившие внутри меня. Прежде всего опять повторю, что слова о. Феодора оказывают на меня всегда такое действие, которое благоприятствует и Вашим желаниям; они обыкновенно мирят меня с жизнью, с обществом и уничтожают понемногу мою постоянную болезнь, – внутреннее раздвоение взаимно противоречивых убеждений и убеждений, взаимно противободрствующих желаний и желаний. Так и в настоящем случае, – убеждения о. Феодора принять монашество имели результат совершенно благоприятный Вашим желаниям; они более отдалили от меня эту мысль. Мысль – рано или поздно принять монашество, – которая бывала у меня с раннего детства, уже никогда не оставляла меня с философского класса; но, – с другой стороны, – я смотрел на принятие монашества как на последнее средство к самоисправлению, после долгих предварительных самоиспытаний и в случае безуспешности всех прочих средств решительному перелому в жизни. Кроме того – и это самое главное, – еще более удаляло от меня возможность принять монашество-то, что с принятием монашества я должен был готовить себя к сану священства, и – даже более, как это особенно ясно определилось в последнее время; а я на это никак не хотел решиться. Не раз думал я говорить об этом с о. Инспектором, но едва ли бы собрался и решился без этого решительного случая. Теперь я выставил ему мое решительное нежелание принять на себя достоинство священного сана –

—540—

как главную причину, препятствовавшую мне принять монашество; и на это о. Инспектор обратил главную силу своих убеждений. И то, что сколько раз не удавалось и чего никогда не удалось бы сделать о. Вениамину, – о. Феодор сделал; самое главное для меня препятствие к принятию монашества было уничтожено. Но тогда-то во всей силе явился передо мной какой-то ужас при мысли о близости решительного шага, тогда как до сих пор мысль о невозможности принять монашество закрывала для меня внутреннее отвращение от мысли осудить себя, – в настоящее время, при настоящем состоянии чувств и рассудка, – на самоизвольное погребение на всю жизнь. Когда это открытие незамечавшейся дотоле привязанности к жизни внезапно поразило меня, я решился обратить все свое внимание на то, чтобы исследовать в чем кроется причина этого ужаса и отвращения при мысли о монашестве; – не скрытое ли это сожаление об удовольствиях жизни при расставании с миром, который все-таки прекрасен; или это просто чувство неожиданности, непредвиденной близости, – просто следствие того, что мысль моя не успела привыкнуть к близости решительного шага. По совести, я тут же решил, что последнее вернее; но, чтобы решить это окончательно, нужен был опыт нескольких дней: нужно было на самом деле испытать, – привыкнет ли мысль моя. Однако я не хотел предоставить одному собственному решению и других препятствий к принятию монашества, хотя довольно ясно сознавал и сам слабую сторону этих возражений. Я представил о. Феодору то, как мало могу я сделать, принявши монашество и, конечно, оставшись на первый раз при академии, – не говоря уже о том, что предстоит впереди... Искренно говорю Вам, что я сознавал и сознаю себя неспособным занять кафедру в Академии. И здесь, – против внутренней очевидности для меня, убеждения о. Инспектора не имели для меня такой убедительной силы, чтобы вполне меня успокоить. Но я сам видел, что эта боязнь происходит от самонадеянности, от того, что я все-таки смотрю на успех в исполнении моей должности как на следствие моих способностей и уменья, а не как на дело Божие во мне и чрез меня. Оттого убеждения о. Инспектора и не имели в настоящем

—541—

случае довольно силы к моему успокоению; надобно было, чтобы исправился прежде неправильный взгляд на дело, а недостаток смирения и надежды на Бога вдруг не исправится. Я не стал предлагать о. Феодору последнего возражения, – что решение, сделанное так рано, может впоследствии привести к раскаянию; ответ тот же и причина возражения та же; а наперед, конечно, я сам должен смотреть в оба, что у меня за побуждения к решению, – не такие ли, которые могут после привести к раскаянию. Итак, я порешил сам с собой – сперва прислушаться к голосу собственного сердца, давши ему прежде совсем уходиться, прислушаться, – отчего происходит это отвращение и ужас при мысли о монашестве, как будто бы тот ужас и отвращение, какие испытываются при мысли о близкой смерти. Но, опасаясь, чтобы меня не стал опять тревожить о. Ректор и не застал меня неготовым к ответу, я и решился написать Вам всю историческую часть этого дела. Я знал, что письмо это должно будет обеспокоить Вас; но оно должно было служить отчасти приготовлением к тому или другому решению, которое я должен был принять. Мне же хотелось, – но я опасался, что мне придется, что меня, быть может, заставят огорчить Вас на празднике вопросами подобного рода. Я надеялся было еще до праздников, после экзамена, послать второе письмо, которое бы могло уничтожить тяжелое действие письма предыдущего. В середу был у меня разговор с о. Феодором; в четверг я написал и в пятницу отправил письмо, и в ту же пятницу захворал и весь день пролежал в беспамятстве. В эти дни я мало имел времени думать о предстоящем решении; а при наступлении горячки я даже употреблял все усилия изгнать на время эту мысль, чтобы добрые люди не стали мой бред комментировать; но я уже довольно успел освоиться с мыслью о возможной близости решительного шага. Только, – не знаю уже, когда и по какому случаю обратил я внимание на то: а по какому собственно побуждению принял бы я Монашество? Это для меня никогда не было закрыто; – я тотчас же мог сказать, что мысль о монашестве всегда вытекает у меня не из побуждения любви к Богу или ближним, а из того ложного побуждения или направления, что

—542—

каждый, спасая да спасает свою душу, а другие, – как знают! только бы мне с ними не сгореть (Быт.19:17)! Тогда-то мне припомнилась вся недавняя превосходная лекция о. Феодора о ложном направлении любви к Богу, – об этом или подобном ложном аскетизме и фанатизме. Припомнилось и то, как о. Феодор, убеждая меня к монашеству, предостерегал от опасности впасть в ложное направление, – опасности, которая в этом случае особенно сильна и которая в это время, говорил он, угрожала некогда и ему самому. Тогда – то я задал себе серьезно вопрос: есть ли, в самом деле, во мне настолько любви к гибнущим от недостатка искусных вождей воинам, чтобы самому – поэтому именно побуждению – искать места офицера? Другого побуждения о. Феодор не выставлял. И я должен был признаться себе, что ко мне во всей силе относится упрек о. Феодора, который так оскорбил было меня, – упрек, что из нас кийждо своих си ищет, а не яже Христа Иисуса (Флп.11:4; 1Кор.10:24). Так я и в монашестве всегда искал своих си. Ложное побуждение, ложное направление, примеры и следствие которого я вижу во многих. Уединение и отчуждение монашества только развивало бы во мне (при таком направлении) эгоизм, который и так почти не оставил живого места в моем сердце, и фанатизм, к которому я так предрасположен. Когда я в воскресенье являлся к о. Феодору по выходе из больницы и он долго говорил со мной о своем академическом образовании, – обратясь к прежнему предмету, – монашеству, он сказал только: „как Бог устроить!“ Я подтвердила: „да, В. В., как Бог устроит!“ Вот Вам весь внутренний процесс моих решений относительно монашества. Теперь я говорю о своих прежних убеждениях относительно этого дела как о деле, сданном в архив, как о покойнике, который скрывался, пока был жив, несколько лет, а теперь не имеет больше нужды скрываться. Но, если уж начал, то стану договаривать до конца. Мои покойные убеждения, пока они были живы, оттого так старательно были скрываемы мной, что я был уверен, – они нигде не встретили бы ничего, кроме возражений; настоящие мои решения, надеюсь, найдут у Вас более благосклонный прием; потому я и не имею причины скрывать

—543—

их: теперь для меня возможная вещь, что я, со временем, буду священником; о. Инспектор умел рассеять или устремить мысль о том, как я могу принять на себя этот высокий сан! а у меня и прежде не раз бывала мысль принять на себя это служение; но мысль о моем не достоинстве для такого служения удерживала меня от намерения быть некогда полезным для других этим способом. Теперь же, одно только разве надолго еще удержит меня в светском звании: это – необходимость для того, чтобы сделаться священником, – необходимость лишить себя спокойствия и независимости холостой уединенной жизни“.

„Вечером ныне я слышал отзыв о. Ректора, после нынешнего экзамена, что он после Павлова ставить меня и имеет нас двоих в виду для замещения бакалаврских вакансий. Ныне же узнали мы, что 4 Дек. открыта семинария в Томске; эта весть произвела большое волнение между студентами, потому что вакансии предоставлены собственно воспитанникам Казанской Академии; ректор должен быть выбран тоже из монашествующих Казанского округа. Вероятно, на это место о. Ректор упечет о. Вениамина, потому что он давно желал бы куда-нибудь скатать его с рук, как он уже и выжил от себя о. Феодора, сделав об нем не совсем благоприятный отзыв. Правда или нет, но о. Ректор говорил, что ему писал Митрополит Григорий: „мы берем от вас Архимандрита Феодора на усмотрение“. Очень правдоподобно, что отзыв Ректора академии Архим. Иоанна об о. Феодоре был таков, будто его необходимо убрать из академии; потому что в цензурный Комитет в Петербурге, действительно, очень часто посылали архимандритов, оставленных на службе „впредь до усмотрения“. „Об о. Феодоре, к моему великому удовольствию, бумага еще не приходит; и писал я 2-го Января, быть может, ему дадут уже доучить курс наш“. (Генваря 17 д. 1858 г.) „На другой день Крещения, Вы помните, – день Иоанна Крестителя; у нас службы не было, но и ученья еще не начиналось. После нашей вечерней молитвы, о. Инспектор выждал, когда все мы вышли из церкви“ (при о. Ректоре Иоанне заведено было, что студенты и на утреннюю, и на вечернюю молитву собирались не в один из номеров, где живут студенты, а в церковь)

—544—

„и, вошедши в алтарь, спросил себе облачиться, велел служителю приготовить себе кадило, ладану, и начал всенощную в алтаре; церковь велел запереть снаружи, а дверь из алтаря в коридор запер изнутри и сказал, чтобы служитель не дожидался его, а пришел к нему завтра за ключом. Мы уже и спать легли, а всенощная его все еще продолжалась и окончилась в первом часу; верно, одному служить не – споро“.

(Генваря 18.–27 д. 1858 г.) „Ныне во время последнего класса нашего получена бумага о переводе о. Инспектора в Петербург, а о. Вениамин делается, по тому же предписанию, на время И. д. Инспектора, и завтра он придет уже в класс, вместо о. Феодора... Увы! не весело покажется слушать после о. Инспектора хоть кого бы то ни было, а тем больше о. Вениамина. Да и затянет же он нам петлю на шее во время своего инспекторства! А главное... да что кому за дело до главного! Так, верно, надобно“.

„Четверг – утро. А между тем, пока мы веселились, другого рода сцена разыгрывалась у Дубровиных. Александра Ив. получила от своего духовного отца известие из Риги, что младший брат их Аркадий лет 18-ти, помер в Новый Год. Александра Ив. и Анна Ив. были в этот день дежурными“ (классными дамами, – в Частном пансионе), и проплакали одни, не приходя домой“, (квартиру три сестры и мать имели туг же, при пансионе) „и не сказывая Христине Ив.“ (матери) „и больной сестре Ольге. Вечером они убедили мать отправиться к Корсаковым“ (к четвертой сестре, – Наталье Ив. гувернантке у Корсаковых). „Проводив мать, во вторник, принялись плакать на свободе. Калатузов“ (тоже студент академии) был у них вечером и чуть сам не наплакался, глядя на трех плачущих сестер, – Антонина“ (тоже гувернантка в доме Загорских), была тут же, – и слыша постоянные истерические припадки с Ольгой. Плакали, кажется, сколько о брате, столько же и об том, – как будет сказать матери: Аркадий был её особенным любимцем“. Вчера я был у Корсаковых; Христина Ив. спокойна; Наталье Ив. тоже еще не сказывают, потому что тогда сейчас же все открылось бы и Христине Ив; да и саму Нат. Ив. надобно приготовить

—545—

к известию; не знают ничего, по-видимому, и Корсаковы, чтобы это вернее укрылось от Христ. Ив. (стр. 171). „Я не прошел к Дубр., потому что Алекс. Ив. и Анна Ив. ныне дежурными, и дома, – значит, – одна больная Ольга. Отправляюсь к ним ныне, тотчас же после обеда. Они просили было о. Инспектора приехать к ним ныне и утешить их, но он обещался приехать в пятницу. Положено было в четверг вечером сказать Наталье Ив. о болезни брата, чтобы такой постепенностью подготовить Христину Ив., а о смерти сына решили сказать ей уже в субботу, когда у Корсаковых будет о. Феодор, который у них обещался обедать, но после передумали и решили привезти Христину Ив. домой и открыть ей правду в пятницу, когда у них будет о. Инспектор, – при нем“.

„В субботу я и Павлов получили приглашение“ (Корсаковых), обедать и отправились после класса. О. Инспектор служил в Казанском монастыре, и служба началась в половине 11-го; да притом это была родительская суббота, так что, когда мы часа в 2 пришли к Корсаковым, Софья Дм. недавно еще только возвратилась от обедни, а о. Инспектор должен еще был заехать дома в два, – проститься. Так как он плохо умеет распоряжаться временем, то Александр Льв. потерял всякое терпенье и в пятом часу мы сели за стол без о. Феодора; он поспел, впрочем, ко второму блюду; обед наш кончился около половины 6-го. О. Инспектор так утомился, что не в состоянии был тотчас же отправиться ко всенощной и решил отслужить для себя всенощную после – одному. Нам с Павловым должно было отправиться в академию, ко всенощной; но о. Инспектор, желая, чтобы и мы провели несколько времени вместе с ним, предложил нам отстоять с ним после его всенощную, чему – конечно – мы были очень рады. Отпустив гостей и детей ко всенощной, Софья Дм. сама осталась дома. О. Феодор думал было от них проехать еще к В. П. В-му“; (кафедр. прот. и член академич. конференции); „но и гости возвратились“ (ото всенощной) „а о. Феодор так вовлечен был Павловым в разговор по поводу объяснения одного текста, что не скоро могли дозваться гостей и к чаю, который окончился в 9 часов. Часам к 10 мы возврати-

—546—

лись с о. Феодором домой; но он, по дороге, зашел еще к имениннику, – о. Григорию и наша всенощная, начавшись в 9 ч., продолжилась до половины 1-го; конечно, она была без пения, служили мы в алтаре, я и Павлов читали. Точно также накануне и за день перед тем о. Инспектор тоже служил тайную всенощную“.

„На другой день“ (26 Янв. в воскресенье) „он служил в последний раз у нас в академии. По окончании обедни сначала царские врата затворили, чтоб народ знал, что общественное богослужение окончено; а потом, когда в церкви остались одни знакомые о. Феодора и студенты, он вышел и отслужил молебен в путь шествующим. После обедни наставники и знакомые все прошли к нему прощаться“. „Быть может и письмо это отправится с о. Феодором, особенно, если он будет иметь время – исполнить свое обещание – быть у Вас в доме; мне бы очень хотелось, чтобы он побывал у Вас и благословил детей, а Вы посмотрели бы на этого маленького странного человечка. В субботу у Корсаковых я напомнил о. Феодору его обещание – быть у нас и он обещал мне снова, – даже более: когда приедет в Нижний, – въехать прямо к Вам; если во время чая, – к чаю; если в обеденное время, обедать; если к ночи, – ночевать“.

„Я было думал отправить письмо это завтра с о. Феодором, но узнал, что он масленицу проживет на дороге, в деревне своих здешних знакомых – Леонтьевых; потому, тороплюсь отправить письмо вперед, – вестником пред о. Феодором. Я уверен, что Вы, батюшка, примете его как доброго человека, хотя бы и „с странными убеждениями“, а Вы, матушка, примете его как меня. Так как я очень люблю и Вас, и его; то мое живейшее желание, – чтобы после этого свидания у Вас взаимно осталось – сколько возможно – доброе впечатление; дай Бог! Впрочем, если бы я знал, что должно случиться и противное, все же я желал бы, чтобы о. Феодор побывал у Вас“. (стр. 175/176).

(Генв. 29–3 Февр.1858 г.) „Посылку свою зашил я с вечера и пошел дожидаться возвращения о. Инспектора в его комнаты; приехал он часу в 12-м и до часу я пробыл у него. Он спрашивал, что я хочу сказать ему, но

—547—

я отвечал, что – ничего не имею; просил, чтобы он мне сказал что-нибудь на прощанье, но он тоже не находил ничего. Тогда я просил его, – не осталось ли у него какого-нибудь образка, чтобы благословить меня; оставались два финифтяные образка Божией Матери, – оба подаренные Игуменьей. Один, маленький о. Инспектор взял себе; а другой, – круглый, с вершок величиною – надел на шею мне. После того о. Инспектор должен был еще заняться письмом, – составить сказание о двух чудотворениях от Седмиозерные Смоленские иконы Божия Матери для представления в Синод, – вероятно, по просьбе М. Игумении, получившей исцеление; и он просидел за письмом до 6-го часу; в 8-м он, по обещанию, прислал за мной, – укладывать его бумаги. Я тут мало мог сделать, потому что был о. Григорий, усердно отыскивавший, нет ли лишнего между бумагами, чем бы можно было попользоваться. Да, – что греха таить, – и я накануне не вовсе же бескорыстно напросился помогать при укладке бумаг; я просил, нельзя ли нам получить наши сочинения, в сочинениях наших у каждого записаны были мысли о. Федора, – то, что говорил он на эти предложения в классе; и о. Инспектор сдал мне эти сочинения – с тем, чтобы я прочитанные роздал, а непрочитанные сжег; я выпросил позволение – оставить последние собственно для себя. Мне же поручил о. Инспектор предать сожжению и много других бумаг, а после его отъезда осмотреть все ящики, – не завалилось ли где-нибудь чего-нибудь такого, что нужно истребить. Часов в 9 Леонтьев отпустил, без ведома о. Инспектора, лошадей, присланных со станции; собрались провожающие, поставили закуску; в перемену о. Инспектор зашел к нам в класс, и перецеловался с нами; выехали из дома около часу; и так как это было между классами, то и студентам некоторым можно было выйти, – проводить его. Некоторые из его знакомых отправились в Козловку“ (имение Леонтьевых, в 40 верстах от Казани) „и, вероятно, долго продержать его там“.

Предположения мои и оправдались: о. Феодор выехал из академии на масленице, – должно быть в среду или во вторник, (29 или 28 янв.) а в Нижний Новгород приехал

—548—

уже на первой неделе поста, в среду (5 февр.), следовательно, масленицу провел у Леонтьевых, – служил в ближайшей сельской церкви и, – я слышал, служение однажды окончилось уже в 4-м часу по полудни. О посещении о. Феодором моих родителей опять могу говорить словами того времени: приведу выдержку из письма моей матушки к моей сестре, в то время девочке лет 13 или 14-ти³²²¹ гостившей тогда у знакомых в деревне. Матушка писала: „У нас был о. Феодор. Какой единственный человек! Он не похож ни на кого, сам на себя. Так прост! так смиренен! Неудивительно, что все желают его слушать и быть с ним. Он еще очень молод, низенький, маленький, волосы светлые – как у тебя, довольно долгие; – как простой монашек! Я сначала ошибалась: и забуду сказать: Ваше Высокопреподобие; – просто: Батюшка! На первой неделе в среду – прихожу от обедни, – вижу: повозка стоит у ворот; вхожу, – он в гостиной и Ниночка“ (младшая сестра, которой тогда было 4 года)³²²² „ему читает его маленькую псалтирь в русском переводе. Он так пристально рассматривал меня, когда передавал поклон от Валериана. Детей так и не отпускал от себя; обеих обнимет, да и держит; а после закуски, когда сидели опять в маленькой гостиной, Ниночку держал все на руках. Стала я подавать ему чай; – он сказал: „а детям“? – я подала им в эту же комнату. Потом – другую чашку; „а что же им еще“? И закусывать, хотел было, чтобы мы все садились; но сел только паренька, да монах, который с ним, да Лилов“ (преподаватель духовной семинарии), „который пришел – видеть его. И так до вечерни мы пробеседовали. Ему были поданы с почты лошади. Начали благовестить к вечерне. Он встал, начал одеваться. Ему все присоветывает, – что надеть, – и надевает на него его человек, который и там у него жил (т. е. в Казани) „камердинер, и повар, – и все. Он его и одевает, и усаживает; – как дитя. Мы все вышли про-

—549—

вожать его: и Капитолина Николаевна³²²³ с Александром Петровичем³²²⁴, и дети; – все, как родного проводили“. И через несколько строк: „Еще новость: Натолий“ (сирота-племянник моей матери, – сын её умершего брата) „живет и будет жить у нас. Так советовал о. Феодор. Натолий пропадал от вторника масленицы и до пятницы первой недели“. (Следовательно, о. Феодор, бывший у нас в среду, – не мог его видеть; а был лишь разговор об этом „пропадающем“ мальчике, лет 13-ти или 14-ти, с своею мачехою). „Его привезли в жалком виде ко мне, – полубольного от холода; так он и живет у нас, – пока. Одеяния у него только Костина“ (моего брата) „шинель, да свои сапоги. Что будет – не знаю! Надобно шить сюртук и проч.“

По поводу этой выдержки из письма моей матери, позволю себе сказать здесь вообще об отношении о. Феодора к детям. Он говорил как-то, что дети напоминают ему новые серебряные гривеннички, которые не успели еще стереться и загрязниться от обращения между людьми. Так и они – монеты, недавно еще вышедшие из рук своего небесного Мастера; тогда как сделавшийся поговоркой „стертый пятиалтынный“ есть приточное изображение человека, обезличенного жизнью и носящего на себе следы житейской грязи. В детских душах о. Феодору особенно близко и живо являлся Христос как младенец. В Казани детское общество обыкновенно окружало его в доме Любимовой или Загорской. Это были две сестры, – наследовавшие богатство от своего отца-доктора; Любимова – замужняя, но бездетная жила привязанностью к девочке своей воспитаннице, Загорская – не замужняя целые десятки лет, до глубокой старости провела жизнь, почти не вставая с своего кожаного кресла у окна. Летописи Казанского бомонда не сохранили в памяти современников, что за крушение духа привело к такому своеобразному отречению от мира эту молодую, здоровую, красивую, богатую насте, отцовского имения и капитала; известен только факт: она, как однажды надела черное платье, закрутила свои рас-

—550—

кошные черные волосы в один кок, – вместо плетения кос, и уселась в кресло, так и просидела всю жизнь – созерцательницею и критиком жизни, не принимая в ней личного активного участия; она жила для своих крестьян, для своей многочисленной дворни, для своих приживальщиц, для своих пансионеров, получавших ежемесячные выдачи и по праздникам имевших – каждый и каждая – свое место за длинным обеденным столом своей патронессы. В среде этой дворни никогда не переводились и дети; они вырастали, воспитывались, обучались более или менее, выдавались замуж и давали новое поколение детей. Для одной из воспитанниц Е.В. Загорской жила даже гувернантка. И все эти благодетельствуемые становились – одни более, – другие менее, – предметами необходимости для благодетельницы, так что разлука с иными из них на 2, на 3 дня была для нее причиной непрестающего потока слез. Итак, в этом оригинальном монастыре всегда находились живые предметы таких же забот для отца Феодора, как и мои маленькие брать и сестра: „а что же детям? а что же им еще“? И вот такая Маленькая хозяйка – гостья, которая, на вопрос: кто был за столом? важно перечисляла: «Я биля́; Отец Феодоля биля́“... так иногда бывало и заснет на коленях у о. Феодора, приклонившись головкой к груди его. Оставите детей приходити ко Мне (Лк.18:16).

А между тем как о. Феодор, за стаканом остывшего чая, с ребенком на коленах или на диване, подле него, – сидит в гостиной за чтением Писания, – другой какой книги или за беседой, а все собравшиеся слушают; в людской о. Феодор тоже служит предметом живейшего внимания и утешения всей дворни: там его Семен, долговязый Андрей или другой какой-нибудь из „советователей“ и попечителей о. Феодора представляет его в его келейной жизни с подражанием всем приемам его и повествуя в драматической форме. Очень круто приходилось иногда бедному о. Феодору от этих попечителей о нем и об его имуществе; случалось, – между ним и попечителем происходили такие разговоры: „Андрей! дай мне чаю“. – Чай весь вышел. Пауза. „Ну, поставь самовар, да подай мне хоть просто кипятку с сахаром“. – Сахару то

—551—

же нет. Пауза еще более продолжительная. „Ну, дай кипятку мне без сахару“. Это значило, что месяц подходил уже к концу; запасы, при содействии попечителей, Истощались, а денег – и без соучастия попечителя – так давно уже не было, что и память о них сохранилась разве у той бедной вдовы, которая поусердствовала – принесла сдобных горячих булочек собственного печенья и получила на свою бедность 10 руб. Попечители – Андрей властной рукой распоряжались не только в чае и сахаре, но давали направление и вещественным пожертвованиям, которые через их руки приносимы были о. Феодору: „Ну, – куда ему этакое добро!“ говорил келейник, надевая сам черные шелковые перчатки, – подарок почитателя, переданный через келейника. Что за монах ехал с о. Феодором, – не знаю, и не помню. Дополню письмо моей матушки к сестре некоторыми вариантами рассказа о том же из письма ей ко мне и отзывом об о. Феодоре из письма отца моего, для которого проезд о. Феодора и часы, проведенные им у нас, были первым и единственным случаем проверить личными впечатлениями то, что он знал из моих писем. Матушка писала: „Сильная вьюга задержала о. Феодора в дороге. Иду от обедни, – вижу у ворот стоить огромнейшая повозка; не прошла в ворота“: (а дом наш стоял во дворе) ... „Что это за человек о. Феодор! можно ли его не полюбить? Если бы чаще беседовать с ним, – какая бы была польза душевная! Какое смирение и любовь в нем“... „Говорил о монашестве и о тебе. Говорил и со мной особенно еще о тебе. Если не убедил, то много успокоил; так что я, кажется, спокойно встречу и перенесу, – если нужно будет, если бы случилось, – твое решение. Однако, кончили тем: „как Бог устроить!“ – Сказал, как его мать скоро и спокойно благословила и отдала его Божией Матери“... „После, когда Лилов ушел, сидели в маленькой гостиной: я вкоротке рассказала ему об Анатолии и просила его советов. „Чтобы ты думал», – сказал о. Феодор? „Возьмите его к себе“: и далее... как обыкновенно – ты знаешь – он говорит. После моих рассказов он говорит: значит, он воришка и лакомка! – жаль, жаль! как бы хорошо, если бы вы взяли его!“ и при этом много раз поминал, что на-

—552—

добно – как своих детей содержать, – так и его; ведь уж он привык лакомиться-то, так надобно“; потом, усмехнувшись, глядя на Костю и Леона, сказал: „а вам будет это неприятно“? и при этом рассказал один пример, матери его друга и товарища, умершего уже во Владимире, – как она делила всех всех наравне с своими детьми“... „О. Феодор, говоривши об Анатолии, сказал еще: „вот Валериан В., может быть, его к себе возьмет; – да-нет! нет! тут нужно вот материнское-то... да, да!“ Отец писал не в повествовательной или драматической форме и пусть его слова послужат окончанием этой части моих воспоминаний об о. Феодоре в период казанской его жизни и переходом к воспоминаниям из периода жизни о. Феодора в Петербурге и в Переяславле. Он писал:

„Скажу еще несколько слов об о. Феодоре. Он с высоким стремлением, как видно, и с обширным взглядом на мир! Но как же ограничен, как тесен круг, в котором должна обращаться его деятельность! Как мало, потому, он успеет принести пользы человечеству! Другое дело, если бы он, при этом своем стремлении идти и других вести к духовному совершенству, был деятелем в сане белого священника³²²⁵! Теперь, по собственному его сознанию, он за великое дело считает, когда удается ему возвести к Отцу (его выражение) отца или поставить на этом же поприще другого подобного себе деятеля, каким он признает тебя, – не в обиду сказать твоей скромности. Из других выражений о. Феодора нельзя было не заметить, что, при всем его уме, ему недостает опытного знания света и условий общего быта! Жалко этого. Давно бы ему надобно было выйди из- под спуда, чтобы и самому людей посмотреть, и себя показать людям. Петербургское общество, полагать надо, наполнить пробелы его мыслящей души. Если что утешительно в о. Феодоре, так это – благость, неизъяснимо приятная младенческая простота. Да укрепить его Господь в этой – редко ныне встречае-

—553—

мой в иноках добродетели! Вот впечатление, произведенное на меня твоим добрым другом и отцом!“

Предвидение моего отца оправдалось. Занятия в цензурном Комитете дали другое направление деятельности о. Феодора: из пустынного аввы подневольных послушников академического монастыря он поневоле сделался публицистом. Цензорство должно было привести его в непосредственные отношения и с издателями, – что, вероятно, облегчило для него дело издания его произведений. Но главное было в том, что соприкосновение с современной светской литературой³²²⁶ властительно потребовало от него говорить „О Православии в отношении к современности“ и ,,О современных духовных потребностях мысли и жизни, – особенно русской?“

Кончая эту часть Воспоминаний об о. Феодоре, позволю себе заметить, что письма мои, касающиеся его, собственно, кроме этого, биографического значения, представляют и довольно цельную картину вообще академической жизни того времени. Но картина эта была бы несравненно полнее и живее, если бы я не был ограничен в своих выписках специальным предметом настоящей монографий. Для истории академической жизни в конце 50-х годов, – в письмах моих остается много еще неиспользованного материала.

Прот. В. Лаврский

—554—

Старая Сербия. – Празднование столетней годовщины рождения сербского добротвора, основателя призренского богословского училища, С.А. Игумнова. – Двадцатипятилетний юбилей служения в священном сане Высокопреосвященного Никифора, митрополита рашско-призренского. – Призренское богословское училище. – Македония. – Кончина и погребение двух архипастырей скопийской епархии: высокопреосвященных митрополитов Фирмиллиана и Севастиана. – Избрание архимандрита хиландарской лавры Викентия на скопийскую митрополию и посвящение его в Митрополита скопийского. – Черногория. – Послание высокопреосвященного Митрофана, митрополита черногорского, в ответ на окружную грамоту Константинопольского патриарха Иоакима III по вопросам общецерковного характера. – Архипастырская деятельность черногорского митрополита. Учреждение Синода или духовного совета и консистории.

Старая Сербия. Православные сербы рашско-призренской митрополии торжественно праздновали в 1904-м году столетнюю годовщину рождения своего великого добротвора, основателя призренской богословий (семинарий), Симеона Андреевича Игумнова³²²⁷. Поучительна жизнь этого почтенного деятеля. Родился он 30 января 1804 г. в г. Призрене. По окончании основной школы, поступил рабочим на одну из табачных фабрик (тогда было их много по р. Быстрице). При чрезвычайно скромной жизни накопил несколько денег и сам завел небольшую табачную фабрику.

—555—

После того как табачные фабрики на р. Быстрице закрылись, перешел в г. Битоль и взял на откуп ловлю пиявок в Охридском озере. Дело пошло сначала очень хорошо, но скоро совсем пропало в следствие тяжбы Игумнова с своим компаньоном. Из Битоля без всяких средств отправился в Константинополь, и здесь на деньги, полученные от одного своего приятеля, открыл табачную торговлю, которая давала ему такой отличный заработок, что заплатил все долги и скопил значительный капитал, с помощию которого открыл табачные фабрики в 1846 г. в Одессе, а потом в Курске и Киеве. Сам он принял русское подданство и с 1873 г. стал почетным гражданином Петербурга. Но насколько хорошо шли его торговые дела, настолько же сильно поражали его семейные удары. Одна за другой умерли у него жена и дочь. Под влиянием сильной скорби и в намерении помочь церквам, монастырям и школам своей родины, он посылал России много пожертвований церковными облачениями и деньгами. Симеон Игумнов с малых лет был весьма набожный человек. Пребывание его в России имело также немаловажное значение для духовного просвещения его родины. Видя богатство и благолепие русских церквей и монастырей и развитие в России духовного и светского просвещения, он делал все, что мог, чтобы поднять просвещение и церковное благолепие в своем отечестве. Нет города в Старой Сербии, нет там церкви и школы, которые бы не имели от него какого-либо дара... Когда в 1866 г. умер единственный сын его, то, под гнетом тяжкой скорби, он оставил Россию и торговую деятельность, и навсегда поселился в Призрене. Остаток жизни он всецело посвятил просвещению сербского народа. Сознав настоятельную потребность для своих соплеменников в духовном просветительном центре – „богословии“, откуда выходили бы хорошо подготовленные народные священники и учителя, Игумнов передал призренской церковно-школьной общине 5 тыс. дукатов на покупку места и постройку здания для семинарии. Сам выбрал нескольких воспитанников народной школы, и на свой счет отправил их заграницу для приготовления к учительскому званию... Так положено начало учреждению семинарии, кото-

—556—

рая начала правильно функционировать с 1 октября 1871 г. и выпустила уже более 2000 хороших священников, дельных учителей, добрых граждан и других полезных деятелей³²²⁸. Всего на учреждение призренской семинарии он пожертвовал 12 т. дукатов, заботился о ней, как о любимом детище и был не только её основателем добротвором, но, можно сказать, её душей... С 1875 до 1881 г. Игумнов жил в Белграде, и здесь, по соглашению с приснопамятным митрополитом Михаилом, профессором великой школы П. Сречковичем и М. Милоевичем, составил духовное завещание, по коему все свое очень большое имущество жертвовал на просветительные цели сербского народа в пределах турецкой империи, а высшее управление своим фондом поручил императорско-русскому посольству в Белграде. Скончался в Призрене в 1882 г. и погребен в монастыре св. Марка. Симеон Игумнов был весьма уважаемым лицом в своем народе, ни одного важного дела не делалось без его ведома и одобрения, был весьма предприимчив и счастлив в своих предприятиях. Состоял членом „Сербского ученого Общества“, имел сербские и черногорские ордена. – Юбилейные торжества в честь Игумнова, согласно выработанной нарочитым комитетом программе, продолжались четыре дня, с 29 января по 1 февраля 1904 г. частию в Призрене, частию в монастыре св. Марка. По распоряжению высокопреосвященного Никифора, митрополита рашско-призренского, 29 января во всех церквах митрополии совершена торжественная вечерня в присутствии наставников и учеников школ, а 30 января отслужена торжественная литургия с парастосом и речами о заслугах юбиляра. Во всех школах совершены литии, и учителями произносились соответствующие речи. Особенною торжественностью отличались празднества в честь Игумнова в его родном городе Призрене, происходившие в присутствии и при участии императорско-русского вице-консула г. Тухолки, приглашенных гостей и различных депутаций. После литургии и парастоса в соборной призренской церкви св. Георгия, величе-

—557—

ственный крестный ход отправился в монастырь св. Марка, где на другой день совершены литургия и лития и произнесены подобающие речи. Торжественное публичное заседание состоялось в обширном зале семинарии, построенном еще Игумновым. Здесь произносились речи, стихотворения, семинарским хором исполнено несколько духовных и светских пьес. Собрана по добровольной подписке значительная сумма на надгробный памятник чествуемому покойному добротвору. Торжества закончились литературно-музыкальным вечером. Поминовения совершены повсюду не только в пределах рашско-призренской и скопийской митрополий, но и в Константинополе, и в Белграде, и в различных местах королевства сербского³²²⁹.

К сожалению, в этих всенародных призренских торжествах в память и честь С. Игумнова не принимал личного участия высокопреосвященный митрополит рашско-призренский Никифор, пребывавший тогда в Приштине и вернувшийся в Призрен лишь в апреле 1905 г.³²³⁰ Митрополит Никифор 16 сентября 1905 г. скромно отпраздновал двадцатипятилетний юбилей своего служения в священном сане (в 1880 г. посвящен в диакона митрополитом сербским Михаилом в монастыре Вратьевнице). По поводу этого юбилея официальный орган Константинопольской патриархии „Ἐκκλησιαστικη Ἀλήφεια“ в 37 № от 11 ноября 1905 г. поместил заметку, в которой митрополит Никифор называется способным деятелем на поле церковных и народных дел, известным патриархии как бывший настоятель тамошней церкви в Ферикее, которою управлял доброчинно, при своем отличном поведении, чем и приобрел любовь и симпатии своих прихожан и всех близко его знавших. Подобную же заметку поместили и все другие греческие журналы³²³¹. В Царигр. Гласнике 1906 г. № 24 помещено циркулярное распоряжение митрополита Никифора от 30-го мая текущего года „всем наместникам и управителям школ рашско-призренской

—558—

митрополии“ о порядке производства экзаменов в основных школах и гимназиях и об учительских съездах для решения стоящих на очереди вопросов и для выработки проекта нормального школьного устава.

С 28-го апреля до 28-го мая 1906 года происходили экзамены в призренской богословии. Окончили полный семинарский курс 33 человека. На братской трапезе по случаю окончания учебного года, кроме ректора и всех наставников, присутствовал и местный русский консул г. Тухолка³²³². – Призренская семинария в первой половине августа лишилась своего заслуженного ректора, архимандрита Илариона Весича, скоропостижно, от удара, скончавшегося в г. Крушевце, в королевстве сербском. На 40-м году жизни оставшись вдовым и устроив дочь за священника на своем приходе, Иларион Весич отправился в киевскую духовную академию для получения высшего богословского образования. По окончании академического курса, возвратился в Белград и потом отправился в Призрен в качестве ректора семинарии. Возвратившись опять в Сербию, состоял некоторое время профессором старой богословии, а позднее исправляющим должность ректора новой богословии св. Саввы. Последние два года своей жизни провел опять как ректор призренской семинарии, ревностно заботясь о переустройстве её на новых современных началах³²³³. – Правление призренской богословии объявило, что на 1906–1907 учебный год будет принято всего 30 новых учеников, – прежде всего из пределов турецкой империи, и только в случае недостатка этого количества – из других сербских краев. Условия для принятия: 1) ученик должен окончить четыре класса гимназии с положенным экзаменом и отличным поведением, 2) должен быть совершенно здоров и с хорошим слухом для пения, 3) должен представить обязательство родителей или опекунов об исправности в взносах платы за содержание в размере 300 динаров золотом в год, из

—559—

них 150 дин. при поступлении, и 150 в попечительство Симеона Игумнова в Белграде до 1 февраля ежегодно. На стипендии не принимается ни один не турецкий подданный. 4) Учеников из сербских гимназий в турецкой Империи рекомендуют местные гимназии, а все остальные посылают прошения правлению семинарии в Призрене до 20 августа, с приложением школьного свидетельства. Принятые ученики должны иметь паспорта, одежи и обуви на четыре месяца и потребное количество бельевых принадлежностей³²³⁴.

Македония. Православно-сербская скопийская митрополия в течение 13-ти с половиною месяцев лишилась двух своих архипастырей: 7 декабря 1903 г. скончался митрополит Фирмиллиан, а 23 января 1905 г. – митрополит Севастиан.

О деятельности архимандрита Фирмиллиана как администратора скопийской митрополии (с 1897 г.), об избрании (1899 г.) и посвящении его в сан митрополита (1902 г.) мы имели случай говорить на страницах „Богословского Вестника“³²³⁵. Предложим теперь биографические сведения о почившем. Митрополит Фирмиллиан (в мире Димитрий Дражич) родился 1851 г. в г. Шабце, куда переселились родители его из Белой Церкви в Банате. По окончании местной основной школы и прогимназии, Димитрий Дражич занялся было торговлею в Шабце, но в 1869 г. оставил это дело и принял монашеское пострижение в монастыре Петковице (в 25 в. от Шабца) с именем Фирмиллиана. К такому шагу побудила его любовь к церкви и богословской науке. Тогдашний епископ шабачский Моисей взял его к себе диаконом, а осенью того же 1869-го года отправил его в белградскую семинарию, которую он и окончил с отличным успехом. Из семинарии диакон Фирмиллиан отправился в чешскую Прагу и в течение года слушал в пражском университете курс философии. В 1874 г. сербское правительство отправило его как своего стипендиата в патриаршую богословскую школу на о. Халки,

—560—

а затем в Афины, в университет, где в течение четырех лет слушал богословские науки, выдержал экзамен на степень магистра богословия и награжден орденом Христа Спасителя. Во время сербско-турецкой войны он ухаживал за ранеными воинами и заведовал больницею в Сербии, а по освобождении Враньи назначен был администратором враньской епархии, откуда однако вскоре вновь возвратился в Афины для еще большего усовершенствования в греческом языке, в богословских и философских науках. В 1880 г. возвратился в Белград и, возведенный митрополитом Михаилом в звание синкелла, назначен был профессором апологетики и догматики в семинарии. По насильственном удалении митрополита Михаила Фирмиллиану предложен был пост митрополита сербского, но он не хотел принять, так как признавал удаление митрополита Михаила незаконным и неканоническим. Предлагали ему еще жичскую епархию, но он также отказался. Покойный митрополит Феодосий Мраович произвел его в протосинкелла и архимандрита. Фирмиллиан был законоучителем покойного короля Александра и много лет ректором семинарии, где он установил публичные богословские чтения и фонд недостаточных учеников. Состоял членом многих обществ и учреждений, как-то: Общества Св. Саввы, Красного Креста, Общества улучшения дунайской части Белграда, Общества призрения брошенных детей и сирот, Общества построения храма Св. Саввы, Священнического и Монашеского Обществ, состоял редактором „Весника Српске цркве“ и т. д. Много путешествовал: был в Франции, Германии, Швейцарии и в Северной Америке. В этой последней стране он некоторое время был священником сербской общины. Фирмиллиан был плодовитый писатель богослов. Сочинения его разнообразного содержания изданы в Карловцах под заглавием „Кньижевни радови архимандрита Фирмиллиана“ (9 томов). Написал также „Тумаченье Јевангельа с беседами“, „парохијалник“ и др. сочинения. На греческом языке вышли его „Догматика“, „Црквени радови митрополита Србије Михаила“, Српска црквена книжевност од времена св. Саве“ и др. Почивший архипастырь управлял скопийской епархией шесть лет, сначала как поставленный константинопольской патри-

—561—

архией законный администратор её (с 1897 до 1899 г.), потом как избранный, но не посвященный митрополит (с 1899 г. до половины 1902 г.) и наконец как посвященный митрополит скопийский (с 15 июня 1902 г.). В своей административной и архипастырской деятельности он был реформатором всего церковно-школьного дела в своей дотоле запущенной епархии и в короткое время успел сделать очень много. Завел порядок в церквах и монастырях, в священническом и монашеском чинах, в школах и общинах, обновил и освятил много ранее запущенных церквей, открыл много новых школ, а ранее бывшие преобразовал согласно современным требованиям. Был щедрым ктитором и добротвором церквей, школ и школьной молодежи, помогал и бедным „сельякам“ (земледельцам) в своей епархии, заботился об улучшении народного хозяйства. Жилось ему, однако, в Скопии очень тяжело. С прибытием в Скопию – говорит „Богословски Гласник“ – наступили для покойного митрополита тяжкие дни. Привыкший к мирной и свободной жизни в королевстве сербском, где пользовался большим авторитетом не только в церкви, но и в обществе как за свои познания, так и за свой непреклонный характер, каковой лучше всего показал во время т. н. „канонической борьбы“, когда он стал на сторону митрополита Михаила и отверг предложенную ему архиепископскую митру, почивший митрополит Фирмиллиан не мог иногда найтись в новых необычных для него обстоятельствах. Мешали ему, рядом с негибкостью характера, необыкновенная искренность и слишком хорошее мнение о людях. По всему этому он много перенес скорбей. К душевным мукам присоединилась и телесная немощь, которая вскоре и поборола его сильный организм³²³⁶. Незадолго до кончины больной митрополит решился отправиться для лечения в Вену, но не доехал, остановился в Белграде и здесь скончался. Тело его, после торжественного отпевания в Белграде, совершенного митрополитом Иннокентием и епископами шабачским Димитрием и нишским Никанором с многочисленным духовенством в присутствии представителя

—562—

короля и высших чинов, перевезено было в Скопию, где с подобающими почестями погребено 13 декабря в церкви св. Спаса. При погребении служили 67 сербских священников из скопийской епархии, 7 из Сербии и 3 священника грека, присутствовали консулы: русский, сербский, австро-венгерский и греческий, а также представители турецких властей, расставлены были по пути войска и жандармерия. И по огромному участию народа похороны были такие торжественные, каких раньше никто в Скопии не запомнить³²³⁷.

Константинопольский патриарх Иоаким III, немедленно по получении известия о кончине митрополита Фирмиллиана, назначил администратором скопийской епархии архимандрита Савву Протича, родом серба, бывшего протоиерея и наместника в Тетове с тем, чтобы он исполнял эту должность до избрания нового митрополита, и чтобы составил опись имущества и архива покойного митрополита. Смерть митрополита Фирмиллиана вызвала было большую тревогу среди православных сербов, опасавшихся при избрании нового митрополита тех же затруднений, борьбы и препятствий, какими сопровождалось избрание почившего. Но опасения эти оказались напрасными. В заседании Св. Синода константинопольской патриархии 15 января 1904 года избран, хотя и незначительным большинством голосов³²³⁸, в митрополита скопийской епархии иеродиакон Севастиан Дебелькович. Новоизбранный в митрополита Севастиан (в мире Спасой) родился в 1869 г. в селе Липлянах на Косове. Окончил обучение свое в местной народной школе, он продолжил его в призренском богословском училище и затем белградской учительской

—563—

семинарии. Возвратившись на родину, проходил учительские должности в селе Любижде, близ Призрена, в Призрене и в Ипеке. В 1894 г., по смерти своей супруги, он решился посвятить себя служению церкви и своему на роду в монашеском чине, и 30 ноября пострижен скопийским митрополитом Мефодием в монахи, а 4 декабря рукоположен в скопийской церкви Св. Спаса в сан иеродиакона. Так как в то время требовались в халкинское богословское училище воспитанники – сербы, то Константинопольская патриархия отправила туда иеродиакона Севастиана, как своего стипендиата. В течение шести лет он усердно изучал в халкинской семинарии богословские науки и в 1901 г. окончил полный курс с отличным успехом. За время своего учения он написал на греческом языке два дельных сочинения: первое в VI-м классе о принятии сербами и хорватами христианства, и второе в VIII классе о переселении сербов в Австро-Венгрию при патриархе Арсении Черноевиче и основании автокефальной сербской церкви в Карловцах. По окончании учения, жил частию в Константинополе, знакомясь в патриаршей канцелярии с административным делопроизводством, частию на о. Халки, предаваясь со всем усердием научным занятиям. На о. Халки застало его и избрание в скопийского митрополита. Хиротония иеродиакона Севастиана в священнический сан совершена 17 января 1904 г. и в епископский – 18 янв. в патриаршей церкви св. Георгия. От 2 февраля 1904 г. отправлена патриархом Иоакимом III грамота к скопийской пастве о Севастиане, как законно и канонически избранном и посвященном архипастыре скопийской епархии, в августе того же года получен в патриархии султанский берат, утверждающий Севастиана в правах митрополита означенной епархии. Оставалось только новому митрополиту поспешить в свою епархию, и он действительно готов был всякую минуту идти к своей пастве. Но ему так и не пришлось выбраться из Константинополя, частию по причине совершенно расстроенного здоровья, частию же в ожидании окончания давнишнего спора между сербами и греками о церкви св. Спаса в Скопии. 23 января 1905 г. он скончался в константинопольской немецкой больнице. Отпевание тела его торжественно совершено было 26 января в греческой

—564—

церкви Св. Троицы на Пере тремя митрополитами, членами Св. Синода, в сослужении многочисленного греческого и сербского духовенства, в присутствии представителей русского и сербского посольства и множества народа, а погребение совершил в Скопии, куда перевезено было тело почившего, велешско-дебрский митрополит Поликарп, в сослужении с администратором Саввою, одним греческим архимандритом с многочисленным сербским духовенством. Митрополит Севастиан покоится в скопийской церкви Св. Спаса, рядом с митрополитом Фирмиллианом. Памятниками его управления епархией остаются два послания к скопийской православной пастве, первое посланное вскоре после посвящения (от 2 февраля 1904 г.) и Второе к празднику Рождества Христова и Христова, и Нового 1905-го года³²³⁹.

После смерти Севастиана прошло целых восемь месяцев до избрания нового митрополита скопийской епархии. Избрание состоялось 11 октября 1905 г. в заседании Св. Синода константинопольской патриархии, и избранным оказался архимандрит Викентий³²⁴⁰. Новоизбранный митрополит Викентий (в мире Василий Кержич) родился в селе Устье, при впадении Студеницы в Ибр в рудницком округе, 30 января 1853 г. После первоначального образования, полученного в студеницкой лавре, изучал богословские науки в белградской семинарии. В 1873 г. постригся в монахи в Студенице и рукоположен в иеродиакона к домовой церкви жичского епископа Викентия, в 1875 г. рукоположенный в сан иеромонаха поступил в число братии студеницкой лавры, где и оставался до 1885 г. С этого года и до 1900-го управлял двумя монастырями Овчарским и

—565—

Сретенским, возведенный в сан игумена и архимандрита. В 1900 г. требовались исправные монахи в хиландарскую лавру на Афоне и одним из первых послан был туда архимандрит Викентий. В Хиландаре Викентий прожил все время до вызова в Константинополь в августе 1905 г., был соборным старцем, членом административного собора, не однажды избираем был в звание наместника Лавры³²⁴¹. – 13 октября исполнены были обычные церемонии официального объявления об избрании нового митрополита – в заседании Св. Синода и в патриаршей церкви. 15-го же октября состоялась хиротония архимандрита Викентия в митрополита скопийского, совершенная в патриаршей церкви тремя митрополитами, членами Св. Синода, в присутствии сербского посланника и сербской колонии³²⁴². В октябре же отправлены в Скопию грамота патриарха Иоакима III о новом митрополите и первое послание митрополита Викентия к своей пастве³²⁴³. В ноябре получен султанский берат, а 5 декабря новый митрополит прибыл из Константинополя чрез Солунь в свою резиденцию – Скопию, где ему была устроена весьма сердечная торжественная встреча³²⁴⁴. 6 декабря отслужена была митрополитом Викентием первая литургия в скопийском храме Св. Спаса, в присутствии русского консула г. Беляева и сербского вице-консула г. Ракича. За литургией прочитано послание митрополита к сербскому народу в скопийской епархии. – Избрание архимандрита Викентия, понятно, весьма обрадовало сербов: оно явилось актом признания со стороны патриархии сербской национальности в скопийской епархии, где, как известно, национальный вопрос сильно волнует местное население. Сербский народ в скопийской епархии – говорит „Цариградски Гласник“ – с прибытием митрополита Викентия получил такого архипастыря, какого только можно пожелать. Новому митрополиту 53 года, а между тем он полон здоровья и охоты к труду. Он добр, рассудителен, беспристрастен, одним словом – истинный пастырь церкви и сво-

—566—

его племени, священник в истинном смысле. Пятилетнее пребывание его в Хиландаре дало ему достаточно опыта, который много поможет ему в его будущей деятельности“³²⁴⁵. Пожелаем же митрополиту Викентию Божия благословения и успеха в его тяжелом и ответственном служении.

Черногория. – В второй половине 1903 г. высокопреосвященный Митрофан, митрополит черногорский, отправил в Константинополь послание в ответ на возбужденные в окружной грамоте патриарха Иоакима III вопросы общецерковного характера. В своем послании – ответе черногорский митрополит благодарить патриарха за его попечение о спасении всех сынов православной церкви и за внимание к православной черногорской церкви, которую он также не обошел и не забыл в этом случае. Далее высокопреосвященный Митрофан пишет патриарху, что он с любовию и радостию принимает его добрую мысль о соблюдении единства святой православной церкви и о расширении круга общения и взаимного союза между сестрами по вере – православными поместными церквами, так как, по его убеждению, только при взаимной любви и непрерывном общении святая церковь может получить достаточную силу для раскрытия и устранения неверия и современного индифферентизма... Что касается созвания вселенского собора, то до более благоприятного времени (когда он может быть созван) следует возмещать отсутствие его письменными и личными сношениями и соглашениями представителей автокефальных церквей, по примеру Христовой церкви первых времен. Что касается отношения черногорской церкви к римокатоликам и протестантам, митрополит Митрофан заявляет, что он готов с своей стороны сделать

—567—

все, что можно, ради единения церквей, но, к великому прискорбию, они с своей стороны делают все, что идет против единения, в виду чего черногорскому духовенству приходится постоянно и внимательно следить за своею паствою и охранять ее от тайных и явных нападений латинян и протестантов. За тем митрополит говорить о трудностях и препятствиях, с какими борется сербское православное духовенство при охранении и защите своего духовного стада. Об отношении к англиканской церкви говорить, что представители её постоянно стараются показать достойное уважение к православной церкви, видя в ней единую хранительницу святоотеческих церковных преданий. В виду таких отношений их к православной церкви, заслуживающих полного внимания и одобрения, следует и представителям православной церкви оказывать к ним взаимную любовь, последствием чего может быть их единение с православною церковию. Что касается старокатоликов, то они стоят на распутии трех христианских церквей. Представители православной церкви должны показать им правый путь, ведущий к спасению, а они должны пойти тем путем и соединиться с православными. Об этом должна постоянно молиться православная церковь. Относительно перемены календаря митрополит черногорский высказывает желание, чтобы остался юлианский календарь, так как с переменой календаря связано и изменение церковной пасхалии, т. е. всей церковной системы и времени празднования годичных праздников. Календарный вопрос весьма сложный, к тому же и григорианский календарь не вполне точен³²⁴⁶.

Высокопреосвященный митрополит Митрофан много лет уже проявляет ревностную и плодотворную деятельность по управлению и устройству своей церкви, по духовному просвещению своего народа. Под его мудрым управлением православная черногорская церковь пользуется вожделенным миром и благосостоянием. Достаточно назвать, как плоды его архипастырских забот, упорядочение приходов, поднятие и обновление монастырей и церквей, поднятие и утверждение священнической дисциплины, поднятие набож-

—568—

ности в народе чрез строгое совершение богослужения по уставу и чинное отправление священнических треб, улучшение материального положения священников, наконец учреждение синода и консистории и т. д. О различных проявлениях архипастырской деятельности митрополита Митрофана мы писали в свое время на страницах „Богословского Вестника“³²⁴⁷. Скажем теперь несколько слов об учреждении синода и консистории. С 1 января 1904 г. вступил в силу утвержденный князем черногорским Николаем закон об учреждении в Черногории синода или духовного совета и консистории. Синод составили следующие лица: председатель высокопреосвященный митрополит Митрофан, члены – два архимандрита (острожский и морачский, один игумен (пивский), два протопресвитера (васоневичский и кучский) и цетиньский протодиакон, как секретарь. В состав консистории вошли председатель высокопреосвященный митрополит, за тем три священника, как действительные члены, и два священника, как четные члены³²⁴⁸. Черногория по новому синодальному устройству разделяется, как и прежде, на два церковных округа: цетиньскую архиепископию – митрополию и захолмско-расскую епископию. К архиепископии отчислена правая сторона реки Зеты с городом Подгорицей и зетскими племенами; к епископии захолмско-расской принадлежат все остальные племена по левой стороне Зеты. Кафедра архиепископа-митрополита в Цетинье, а епископа захолмско-расского в монастыре Остроге. Организация синода отступает от известного положения, что членами синода должны быть только епископы. В Черногории всего на все один митрополит, заведующий также делами и захолмско-расской епархии. Митрополит, епископ захолмско-расский и архимандриты суть члены синода по праву, а протопресвитеры-члены по выбору. Членов по выбору избирают каждый раз на три года члены по праву. Секретарь цетиньской консистории есть в тоже время и секретарь синода. Члены по выбору имеют только совещательный голос, епископы и архи-

—569—

Мандриты – решающий, а митрополит, кроме того, и утверждающий голос. Синод собирается обязательно каждый год два раза, а по потребности могут созываться чрезвычайные заседания. „Коммисара“ или правительственного чиновника нет³²⁴⁹. Устав синода и консистории выработал, на основании св. канонов, преосвященный Никодим Милаш, епископ далматинский и истрийский. Высокий научный авторитет преосвященного Никодима, знаменитого канониста, доктора богословия, может служить ручательством того, что выработанный им устав будет соответствовать современным потребностям православной церкви в Черногории³²⁵⁰.

Г. Воскресенский

—570—

Во второй сентябрьской книжке (№ 15) „Православного Путеводителя“ за текущий год напечатана статья г. Д. Боголюбова: „К вопросу о разработке миссионерской полемики с сектантами“. Статья представляет собою „ответ на профессорскую критику“ миссионерско-полемических писаний названного автора, представленных им, год с лишком тому назад, в Совет Московской Духовной Академии для обоснования своей претензий на занятие новоучрежденной кафедры истории и обличения русского сектантства. По поручению Совета рассмотрением печатных „трудов“ г. Боголюбова занималась особая комиссия в составе трех лиц (пишущий эти строки был одним из них), которыми и были представлены, вместо одного общего, два отдельных отзыва, различных по объему, но вполне сходных в общей оценке приемов противосектантской полемики претендента и в решительном заключении о научной неподготовленности его к преподавательской деятельности в академии. С таким заключением вполне согласился и академический Совет, в заседании 15 сентября 1905 г., единогласно отклонивший кандидатуру г. Боголюбова. Но последний, как можно было в этом случае наперед предугадать, „остался при особом мнении“ о своих достоинствах и правах на академическую кафедру, а в неприятных для него отзывах увидел несправедливую и придирчивую критику, подсказанную кастовыми и личными мотивами весьма невысокого качества. Против этой-то критики и выступает он в свой статье, стараясь уверить, что делает это „не для спора, не ради лишь самооправ-

—571—

дания и не по дурным побуждениям“, а во имя интересов противосектантской полемики.

Выступает, оказывается, уже не в первый раз. Еще за месяц, если не больше, до появления „ответа“ в „Путеводителе» мне передавали, что в одной из еженедельных церковных газет появилась статья г. Боголюбова с возражениями против отзыва проф. М.Д. Муретова и с приличными выходками против меня, как автора другого отзыва о миссионерско-полемических произведениях моего неудавшегося коллеги. Но, признаюсь, я не настолько интересуюсь мнением о себе г. Боголюбова, чтобы тратить время на проверку этого сообщения во второй его половине; что же касается возражений на отзыв другого рецензента, то право отвечать на них, если бы в том оказалась надобность, принадлежит, конечно, прежде всего – самому проф. Муретову, и с этой стороны дело нисколько не меняется от того, что я был и остаюсь в полном согласии с его соображениями и выводами о научно-практической ценности работ, подлежавших нашему совместному рассмотрению. Без сомнения, я и доселе не удосужился бы ознакомиться с этим полемическим „трудом“ г. Боголюбова, если бы он не выступил вторично в „Православном Путеводителе“, – журнале, любезно высылаемом мне, как бывшему сотруднику. За то теперь я уже не имею причин упрекать себя за невнимание к первой попытке нашего автора дать энергичный отпор своим „недоброжелателям, так как новый „ответ на профессорскую критику“ по содержанию и форме, по-видимому, мало отличается от прежнего. Правда, г. Боголюбов собирается здесь приступить к делу „в спокойном и уравновешенном состоянии духа, без всяких риторических выкриков и злобных выходок по адресу противников“ (стр. 241). Но кто же не знает, что подобные обещания редко кому удается выполнить в полемической статье, и что о спокойствии и уравновешенности в подобных случаях обыкновенно начинают говорить те, кто уже потеряли способность оставаться спокойными и уравновешенными? Признаком утраты этих качеств г. Боголюбовым я считаю ту инсинуацию по моему адресу, какую он позволил себе на стр. 243. Но объясняться с ним здесь по этому поводу я считаю

—572—

излишним как по причине, уже указанной раньше, так – и это самое главное – потому, что цель настоящей заметки вовсе не в сведении наших личных счетов с г. Боголюбовым. Пусть он думает и пишет обо мне, что ему угодно, если уже так необходимо ему излить на кого-нибудь горечь оскорбленного самолюбия. Только пусть он покрепче запомнить, что не все средства самозащиты одинаково позволительны в подобных случаях. Желая предостеречь его на будущее время, я решаюсь остановиться здесь на некоторых, направленных мимо меня или, по крайней мере, не исключительно против меня, наезднических приемах его через-чур развязной полемики.

Один из них – не самый худший – заключается в упорном замалчивании того хорошо известного г. Боголюбову обстоятельства, что в числе официальных рецензентов его печатных произведений, кроме проф. Муретова и меня, было еще третье лицо, имя которого стоит на первом месте под одним из представленных в Совет отзывов. Автор „ответа на профессорскую критику“, как я слышал, уже не в первый раз делает мне незаслуженную честь, приписывая только мне составление доклада, украшенного подписью проф. В. О. Ключевского. Правда, этот доклад кажется г. Боголюбову „поверхностным“ и „не проникающим в глубину предмета“; но все же было бы не без интересно знать, какими соображениями руководился полемизирующий с нами автор, покрывая молчанием соучастие в не очень лестном приговоре о его печатных „трудах“ знаменитого ученого и профессора? Думает ли он, что последний легкомысленно поставил свою подпись под чужими мыслями и словами, не дав себе труда вникнут в их содержание? Но в этом можно убедить только тех, кто совсем не знает, с какою осторожною разборчивостью распоряжается своим именем в делах общественного значения проф. Ключевский. Или г. Боголюбов щадить репутацию своего академического учителя, умалчивая о его участии в составлении, поверхностного отзыва, „не проникающего в глубину предмета?“ Но достаточно обратить внимание на то, в каком тоне „отвечает“ по местам г. Боголюбов другому своему учителю (стр. 247, 248 и др.), чтобы убедиться, в какой мере свободен он от избытка

—573—

благодарной почтительности к „наставникам, хранившим юность нашу“. И невольно напрашивается иное предположение: не счел ли г. Боголюбов более благоразумным умолчать об участии проф. Ключевского в составлении одного из неприятных отзывов просто потому, что в противном случае, пожалуй, для читателей „ответа на профессорскую критику“ показался бы не очень убедительным величественно-презрительный приговор об этом отзыве, как „не проникающем в глубину предмета?“ Ведь в „глубину“ понимания качеств, необходимых для научной и профессорской деятельности, В.О. Ключевский, конечно, – более способен заглянуть, чем Д.И. Боголюбов...

Если об одном из неприятных для него по прошлогоднему делу лиц наш автор предпочел благоразумно умолчать, то о другом он отзывается с чувством нескрываемого раздражения. Никак не может он примириться с тем, что академический Совет предпочел ему другого претендента на новоучрежденную кафедру, г. Коновалова. Что сделал, спрашивает он, этот последний „для науки по сектантству такого, о чем бы знала наша долготерпеливая родина, помимо его академических друзей?“ Почему неизвестный вопрошателю с этой стороны человек предпочтен Советом самому г. Боголюбову, написавшему несколько миссионерско-полемических книжек по сектантству? Признаюсь, мне лично эти недоумения не кажутся сколько-нибудь серьезными. Надлежащий ответ на них, при большем душевном спокойствии и менее остром самолюбии, г. Боголюбов мог бы найти в том самом, печатно опубликованном, протоколе советского заседания, который дал повод и материал для его „ответа на профессорскую критику“. Но если причина упомянутого предпочтения действительно остается для него неясной, то охотно помогу ему своими разъяснениями, так как здесь нет никакого секрета. Совет Академии, принявши известный, вероятно, и г. Боголюбову проект постановки преподавания по новоучрежденной кафедре, хорошо знал, что было бы совершенно безнадежным делом – искать для замещения её совершенно готового и общепризнанного специалиста, так как научная разработка русского сектантства у нас, можно сказать, почти еще и не начиналась. Конечно,

—574—

„наша долготерпеливая родина“ питает и греет не малое число людей, в – серьез готовых выдавать себя при случае за таких специалистов; но нельзя же было академическому Совету подгибать свои требования под мерку их понимания, так как это значило бы с первых же шагов безнадежно испортить хорошее дело. При таких обстоятельствах не оставалось ничего другого, как найти человека, обладающего, при несомненном интересе к изучению русского сектантства, хорошею общею подготовкой к ученой работе и ясным пониманием научных требований. Эта именно мерка и была применена Советом при состоявшемся конкурсе двух претендентов на замещение новой кафедры. Один из них, правда, еще не заявил о себе urbi et orbi никакой печатной работой по вопросам данной специальности, но был хорошо известен со студенческой скамьи своим товарищам и учителям, как талантливый молодой ученый, при том – уже несколько лет пристально занимающийся исследованием одной из интереснейших и важнейших отраслей русского сектантства. Возможность получить в лице его, при дальнейшем расширении специальной подготовки, вполне достойного представителя новой академической кафедры стояла для Совета, вне всякого сомнения. Другой претендент имел то видимое преимущество, что уже приобрел себе широкую известность на „нашей долготерпеливой родине“ своею устной и письменной полемикой с сектантами. Но оставляя в стороне первую, как находящуюся вне поля наблюдения академического Совета, о второй, при ближайшем ознакомлении с ней, официальным рецензентам пришлось произнести, действительно, довольно суровый, но это они и теперь могут повторить с тою же степенью уверенности вполне справедливый приговор. Миссионерско-полемические упражнения г. Боголюбова своею отрешенностью не только от приемов, но и от выводов библейско-богословской науки показали с полною ясностью, что в лице его мы не только не имеем готового ученого специалиста-сектоведа теперь, но не можем питать надежд увидеть такого в будущем³²⁵¹. Ясно,

—575—

что Совету Московской Духовной Академии вовсе не было надобности обращаться ни к каким „подозрительным весам“, чтобы при определении сравнительного достоинства конкурентов показательная стрелка наклонилась не в сторону г. Боголюбова.

Теперь, если бы наш не в меру самолюбивый полемист оказался в состоянии запастись хоть на время действительным „спокойствием и уравновешенностью духа“, ему было бы уже не трудно понять всю неосновательность и неуместность тех злобно-клеветнических выходок, какие он позволил себе в отношении к всему академическому Совету, во главе с ректором, своим „бывшим товарищем по академии“, епископом Евдокимом. Последнему он почему-то ставит в большой упрек то, что заранее не мог узнать от него „толком“ правды об отношении академических профессоров к своей кандидатуре на кафедру. Но каким же пророческим духом мог предугадать бывший товарищ это отношение, определившееся лишь после рассмотрения Советом докладов специальной комиссии? Ведь только в близкой к mania grandiosa фантазии г. Боголюбова может укладываться предположение, что профессора академии при первом же известии о заявленной кандидатуре на кафедру „нашего знаменитого полемиста“ должны были забить тревогу и принять непреклонную решимость „провалить“ его во что бы то ни стало, так как , таким только путем они могли постоять за автономию своей корпорации“ (стр. 243; ср. стр. 257). И на подобных-то предположениях строится, в конце концов, публично бросаемый

—576—

академическому Совету упрек в устройстве „своеобразной комедии! “..

Г. Боголюбов очень обидчивый человек, и для тех, кем он не доволен, у него имеется хороший запас „жестокословных“ выражений. На протяжении одной страницы (244) он дважды клеймит названием „хамства“ неблагоприятные для него отзывы сотрудников „Миссионерского Обозрения“, охотно открывавшего прежде свои страницы для его „бесед“ и других миссионерско-полемических произведений. Не станем разбираться в том, насколько справедливы притязания г. Боголюбова на сыновнюю почтительность к себе со стороны названного журнала и его сотрудников. Но едва ли захочет он отречься даже и теперь от духовного родства с своей московской alma mater и с теми, под чьим руководством получил он в ней свое богословское образование. А в таком случае не более ли подходит к его вышеприведенным выходкам порицательное название, произведенное от имени второго сына ноева?

И. Громогласов

—337—

1884 г.

церкви Петра Тихомирова о увольнении его от звания члена 1884 г. попечительства о бедных духовного звания 27-го ч. дана мною следующая резолюция:

„Протоиерей Петр Тихомиров многократно отказывался, как известно, от исполнения возлагаемых на него начальством поручений, но никогда не отказывался от получения наград. Консистория представит сведение, кто в настоящее время состоит, кроме Тихомирова, членами попечительства и кем может быть заменен о. Тихомиров, в случае увольнения его от звания члена попечительства“.

228-го ч. получил я письмо от вдовы ректора Императорской Академии Художеств (по части живописи и скульптуры), Тайн. Сов. Феодора Ив. Иордан, Варвары Александровны Иордан. Она писала:

„Высокопреосвященный Владыко!

Осмеливаюсь принести в дар вашей библиотеке жизнеописание моего покойного мужа³²⁵²; оно было помещено в Вестнике Изящных Искусств.

Меня очень смущает, Владыко Святый, что я выразилась вчера и неясно, и неточно касательно моего знакомства с духовными лицами.

Покойный Преосв. Филофей сказал мне однажды, „что бесцельные визиты (его выражение было: посещения) отнимают у проживающих здесь Преосвященных дорогое для них время, так как у них на руках текущие синодские дела и те, которые присылают из епархий“.

Вот я и хотела выразить ту мысль, что я не позволяю себе искать знакомства иначе как по делу, более или менее серьезному.

Я уехала вчера от Вас, Владыко Святый, весьма недовольная собою, потому что я наболтала много лишнего. Преосв. Феофан³²⁵³ советует мне отсекать мало-помалу все лишние знакомства и в обществе людей единомышленных быть более слушающей, чем говорить. Я стараюсь по мере возможности исполнять это, но вчера я сама не знаю почему так увлеклась и стала говорить о том,

—338—

1884 г.

что меня не касается, то есть о Преосв. Ионафане³²⁵⁴ и о Мраморном Дворце и т. д.

Простите и благословите глубоко Вас чтущую“...

1-го ноября писал я в Москву Преосвященному Алексию, еп. Дмитровскому, в ответ на его письмо от 30-го сентября:

„Благожелательное приветствие Вашего Преосвященства с. днем моего ангела принял я с чувством искренней признательности.

Труды Киевского собора представлены уже в Св. Синод. Проект окружного послания к паствам юго-западного края одобрен к напечатанию, а постановления соборные будут рассматриваться в полном собрании членов Синода.

Приготовляемся к предстоящему великому юбилейному торжеству. Уже заготовлена Синодальная Грамота маститому юбиляру³²⁵⁵. Ожидается сюда со всех стран России великое множество иерархов, и некоторые из них располагают пробыть здесь немалое время. Посему нам, зде пребывающим, придется немало принять и отдать официальных визитов. Впрочем, и Вы не лишены будете этого последнего удовольствия. Многие из владык, стремящихся в северную столицу, не минуют и столицы древней“.

В тот же день посетил меня лейб-медик, Тайн. Сов. Николай Феодорович Здекауер. А на другой день я отдал ему визит и посетил больную супругу его Марию Георгиевну (урожденную Эмманюэль)³²⁵⁶, которая переносит тяжкую и продолжительную болезнь с истинно христианским терпением. С этого времени началось мое знакомство с этою замечательно доброю и благородною четою.

5-го ч. приехал в 16-г, для заведывания моею свитою, упоминаемый выше игумен Феофан.

—339—

1884 г.

8 ч. получил я письмо из Твери от преосв. Антонина, который от 7 ч. писал:

Начали поступать к нам – членам Комиссии по учреждению Братства св. Михаила – заявления от уездных священников об их желании открыть в своих приходах школы; заявления эти сопровождаются прошениями, чтобы учреждаемое „Братство“ давало этим школам вспомоществование – на жалованье учащим, на книги и учебные принадлежности; квартиру с отоплением общества крестьян дают от себя; мы затрудняемся сказать что либо определенное на эти заявления и просьбы; желательно, конечно, чтобы открывались церковно-приходские школы; народ очень сочувствует им; но давать им денежное пособие Братство на первых порах не имеет возможности.

Решили мы начать деятельность Братства внебогослужебными собеседованиями с народом. Вести эти собеседования изъявили желание многие о. о. настоятели церквей г. Твери. Местом для собеседований избран верхний этаж теплого храма в нашем монастыре. Время воскресные дни, в 3 часа пополудни. Начать собеседования предположено, по открытии Братства, с 25-го ноября. Благословите, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший Архипастырь и Отец, это первое дело будущего Братства. Веруем, что с благословения Вашего Высокопреосвященства оно пойдет успешно“.

9-го числа получил я письмо от Ректора Московской академии, протоиерея С. К. Смирнова. От 5-го числа он писал мне:

„В качестве депутата к юбилею Высокопреосвященного Исидора я бы непременно решился ехать, если бы не опасался неблагоприятного влияния железной дороги на мои нервы. Владыке я об этом не говорил, и он сам поручил мне послать или Кудрявцева, или Субботина. Первый из них доставить Вам это письмо.

Радуюсь успеху продолжающихся трудов ваших по изданию бумаг митрополита Филарета. Да дарует Вам Господь благополучно довести это дело до конца!

Теперь осмеливаюсь обратиться к Вам с усерднейшим прошением.

12-го декабря настоящего года исполнится сорокалетие

—340—

1884 г.

моей академической службы. Желалось бы мне, чтоб меня к этому дню хотя бы сравняли наградою с моими учениками, служащими под моим начальством. Виктор Дмитрич³²⁵⁷ имеет уже две звезды, и Субботин – одну, а они моложе меня на 4 курса³²⁵⁸. Очевидно, положение мое в этом отношении возбуждает со стороны некоторые вопросы.

Я бы осмелился просить Вас сказать о сем при удобном случае нашему Владыке и Константину Петровичу лично, как ваше мнение. Последний орден Владимира 3-й степени я получил в 1879 году. Если укажут на полученную мною митру в прошедшем году, то можно указать, что это была заслуженная награда по случаю коронации, а теперь такою же экстренною наградою, по случаю сорокалетия службы, мог бы быть орден Анны 1-й степени.

Простите меня за желание подобного рода. Оно, смею Вас уверить, явилось не вследствие честолюбия, а, как я выше изобразил, вследствие некоторого постыждения пред подчиненными.

Если благоволите принять мое прошение к исполнению, не оставьте уведомить меня о последующем“.

11 ч. Воскресенье. День юбилейного торжества в память пятидесятилетнего служения в епископском сане высокопреосвященного Исидора, митрополита Новгородского, С.-Петербургского и Финляндского.

Я не буду подробно описывать это знаменательное торжество. Подробные сведения о нем изложены: 1) в Сборнике материалов, относящихся к истории сего торжества, изданном в пользу благотворительных заведений, основанных юбиляром, Спб. 1885 г.; 2) в Сборнике статей³²⁵⁹, изданном С.-Петербургскою Духовною Академией в память пятидесятилетия святительского служения высокопреосвящен. Исидора, Спб. 1884 г.; 3) в № 3128–29 газеты „Новое Время», 1884 г. и проч....

На основании этих источников изложу здесь лишь крат-

—341—

1884 г.

кия сведения как о высоком юбиляре, так и о его юбилейном торжестве.

Высокопреосвященный Исидор (в мире Иаков Никольский) сын диакона села Никольского, Каширского уезда, Тульской епархии; род. 1-го октября 1799 г. По окончании курса в С.-Петербургской дух. академии и по пострижении в монашество, 28 авг. 1825 г. определен бакалавром в ту же академию; 30 окт. I826 г. удостоен степени магистра; 1829 г., по возведении в сан архимандрита, определен в Орловскую семинарию ректором и профессором богословских наук; в 1833 г. перемещен на те же должности в Московскую семинарию; 1834 г. 11-го ноября хиротонии – сан во епископа Дмитровского, викария Московской епархии; 1837 года 5 июля перемещен в Полоцкую епархию; 1840 г. 5-го июля переведен на Могилевскую кафедру и 1841 г. возведен в сан архиепископа; 1844 г. 12 ноября перемещен на епархию Карталинскую, с званием члена Св. Синода и Экзарха Грузии; 1856 г. 26 августа возведен лично в сан митрополита; 1858 г. 1-го марта назначен митрополитом Киевским; 1860 г. 1-го июля назначен митрополитом Новгородским, С.-Петербургским и Финляндским.

Итак, бедный сирота, по словам „Нового времени“ (№ 3128), из бедной хижины сельского дьякона вошел на высшую ступень в государстве, опираясь только на самого себя, а вернее, – скажу от себя, – руководимый особенным Промыслом Божиим.

К знаменательному юбилейному торжеству, кроме пяти членов Синода и двух викарных С.-Петербургских епископов, находившихся в это время в Петербурге, собрались из разных епархий семнадцать иерархов. Прочие архиереи приветствовали юбиляра чрез своих депутатов, или чрез письменные адресы³²⁶⁰.

По случаю юбилея, высокопреосв. митрополиту Исидору особою Высочайшею Грамотою присвоено употребление при богослужении предносимого креста, по примеру Киевского митрополита.

—342—

1884 г.

В день юбилея все архиереи, находившиеся в Петербурге, участвовали в разных храмах столицы, в общей молитве за маститого виновника торжества. Главное служение совершалось в Александро-Невской лавре преосвященным Леонтием, архиепископом Варшавским, в сослужении с 6-ю епископами. Сам же досточтимый Юбиляр служил в своей крестовой церкви раннюю литургию, в сослужении с двумя архиепископами Палладием Казанским и Тихоном³²⁶¹ Волынским.

По окончании в Лаврском Соборе литургии и молебна, начались приветствия от духовного и других ведомств, при чем подносимы были иконы и поздравительные адресы. – Но прежде всего доставлен был Юбиляру Высочайший дар: портреты трех Императоров, при которых проходило епископское служение юбиляра: Николая Павловича, Александра Николаевича и Александра Александровича, в рамке, усыпанной бриллиантами, с бриллиантовою короною, при собственноручном Его Императорского Величества рескрипте.

Всех икон, поднесенных Юбиляру, было 89; адресов и писем – 196, телеграмм – 214.

По окончании всего, в митрополичьих покоях сервирован был роскошный обед, за которым, кроме архиереев, присутствовали некоторые министры и многие знатные особы.

12-го числа получил я от Управляющего Канцеляриею Св. Синода, Вл. Карл. Саблера собственноручную записку следующего содержания:

„Имею честь уведомить Ваше Высокопреосвященство, что завтра во вторник 13-го сего ноября состоится в 10 ½ часов утра в квартире Г. Обер-Прокурора совещание по вопросу об открытии церковно-приходских школ в епархиях, в которых введены земские учреждения. Долгом считаю известить о сем Ваше Высокопреосвященство в надежде, что и Вы изволите почтить совещание вашим присутствием.

На другой день, 13-го ч., собралось нас 13 архиереев и, под председательством Тульского архиепископа Никандра,

—343—

1884 г.

рассуждали о предложенном нам вопросе, но какой был результат этих рассуждений не помню.

14-го ч., в день рождения Государыни Императрицы, в Исаакиевском соборе на молебен выходили 11 архиереев.

Еще 9-го числа я получил, при малограмотной записке крестьянина села Еськи Ник. Кононова Кузнецова, вырезку из Петербургского Листка (от 8-го ч.) следующего содержания:

Гонение на храм Божий. „Моск. Лист.“ сообщает следующий факт, характеризующий отношение некоторых помещиков к религиозному чувству крестьян. Недалеко от Твери, в с. Власьеве, купленном недавно одною госпожою, есть церковь. В один из праздников крестьяне отправились в церковь, где более ста лет молились их предки, и, к удивлению своему, нашли ворота заколоченными. Помещица вышла и резко объявила, что этой дорогой отныне ходить нельзя, могут обходить по тропинке, что позади конюшен. Такой произвол возмутил прихожан. Они принялись ломать преграду, но священник уговорил их не делать этого, а лучше заявить начальству о возмутительном поступке помещицы. Впоследствии же помещица, для охранения входа в ворота, привязала к столбу святых ворот, на котором стоял прежде образ св. чуд. Николая, – цепную собаку, что уже окончательно оскорбило религиозное чувство прихожан. В настоящее время крестьяне проходят в церковь по тропинке, идущей по земле другого помещика, через калитку, нарочно им устроенную для себя. Крестьяне опасаются, как бы и этот господин не воспретил им пользоваться и этим последним ходом в церковь“.

Вслед затем получено было мною от прихожанина Власьевской церкви, известного певца Славянского³²⁶², письмо с жалобой на помещицу Коврайскую по случаю заграждения чрез свой двор прохода в церковь. Письмо это я передал Обер-Прокурору К.П. Победоносцеву на его распоряжение, а он препроводил оное к Начальнику Тверской губернии.

Между тем, за г-жу Коврайскую вступился её знакомый

—344—

1884 г.

Управляющий Контролем при Св. Синоде И. Гр. Терсинский³²⁶³. Он писал мне 15-го числа:

„Дозволяю себе утруждать Ваше Высокопреосвященство моею нижайшею просьбою выслушать благосклонно просьбу одной из дщерей вашей Тверской паствы, помещицы села Власьева, близ самой Твери, Варвары Семеновны Коврайской³²⁶⁴. Просительница принадлежит к благочестивому семейству; отец её был наставником Константина Петровича по училищу Правоведения и был мой старинный знакомый; сама она докончила постройку каменной церкви, начатую покойным отцом её, в прежнем их имении селе Гурьеве Старицкого уезда. Она имела усердие привести в благоустройство и церковь в с. Власьеве; но, с самого водворения её в этом вновь приобретенном ею имении, возникли у нее неудовольствия с священником, которые она изъяснить Вам лично, если Ваше Высокопреосвященство благоволите ее выслушать“.

А на другой день я получаю письмо от Конст. Петровича следующего содержания:

„По делу о заграждении дороги к Власьевской церкви Тверской Губернатор прислал мне сведения с планом. Препровождаю эти бумаги к Вашему Высокопреосвященству, прося возвратить по миновании надобности. Мне кажется, что рассуждение Губ. Правления в сем случае основательно (так как проход к церкви есть один), и что дело об открытии старого прохода по праву давнего пользования подлежит действительно ведению суда“.

Было ли дело в суде, не знаю; но известно, что дорога в церковь осталась загражденною.

16-го числа получена была мною от Управляющего Синодальною Канцелярией циркулярная записка следующего содержания:

„Управляющий канцелярией Святейшего Синода, свидетельствуя совершенное почтение Высокопреосвященнешему Савве, архиепископу Тверскому и Кашинскому, имеет честь, по приказанию Высокопреосвященного Митрополита С.-Петербургского и Финляндского уведомить, что в субботу,

—345—

1884 г.

17-го сего ноября, в 10 часов утра имеет состояться в 1884 г. Александро-Невской Лавре в покоях Высокопреосвященнейшего Митрополита совещание пребывающих в Петербурге Высокопреосвященных Митрополитов и Архиепископов, и Преосвященных Епископов для обсуждения правил о новом устройстве приходов и причтов“.

17-го ч. состоялось в палатах первенствующего Члена Св. Синода собрание иерархов, числом более 20-ти³²⁶⁵. – Настоящий поместный собор!.. Что же происходило на этом соборе? Большая часть архиереев предавалась глубокому молчанию. Больше и громче всех ораторствовал Московский Митрополит. Позволил себе, и я сказать несколько слов по предмету материального обеспечения причтов. Так как я, бывши Московским викарием, рассматривал в 1863–64 г., по поручению покойного Митрополита Филарета, отзывы всех причтов Московской епархии о том, какие каждый из них имел в виду ближайшие средства к своему обеспечению, то я, при рассмотрении этих отзывов, пришел к такому убеждению, что в каждой епархии все приходы могут быть разделены на три разряда: одни приходы доставляют достаточные средства к содержанию причтов, о чем сами причты свидетельствуют; другие – посредственно, но нескудно обеспечивают причты; третьи наконец приходы весьма бедные и не обеспечивающие причты в их содержании. – Вот на эти-то последние причты, по моему мнению, и надлежит прежде всего обратить заботливое внимание. – В некоторых епархиях духовенство получает от казны жалованье, но очень незначительное и притом неравномерное, а в иных епархиях, как, напр., в Тверской, неизвестно почему, жалованье получается только в некоторых уездах, а не во всех. И по первоначальному распоряжению высшего начальства, казенное жалованье распределялось так, что чем больше по количеству душ приход, тем больше было причту и жалованье, в том без сомнения, расчёте, что необходимые требы будут исполняемы безмездно. Но на опыте далеко было не так. Поэтому я полагал, что все суммы,

—346—

получаемые из Казначейства, должны быть сосредоточены в руках Епархиального Начальства и распределяемы им, с утверждения Св. Синода, по усмотрению, в пособие беднейшим причтам. С этим мнением согласились все присутствовавшие; по крайней мере, никто не возразил. Только владыка Исидор сказал при этом: „а вот покойный Филарет Московский отклонил от своей епархии назначение жалованья“. При этом Митрополит Иоанникий с азартом закричал на всю гостиную: „отнять бы у него самого жалованье“.... Такая бестактность молодого Митрополита произвела на всех самое неприятное впечатление.

Я осмелился предложить на общее рассуждение еще один предмет.

Так как епархиальный архиерей не имеет возможности с достоверностью знать, что у него делается в епархии; так как благочинные, обязанные доводить до сведения Епархиального начальства о всем, что происходить между подведомыми им причтами, частию сами не знают об этом, а частию скрывают из опасения повредить своей братии, то естественно желать, чтобы у каждого архиерея были в распоряжении особо доверенные лица, коих бы он, во всякое время, мог посылать в то или другое место, для точного и беспристрастного дознания о каком-либо событии. Все молчат; только председатель собора возгласил: „Да, 50 епархий – 50 нужно тысяч: где их взять?“.. В ответ на это я сказал: тысяч нам не давайте, а дайте только право иметь нам особо доверенных лиц. Содержание их можно принять на счет епархиальных средств. В Тверской, напр., епархии изысканы же средства на содержание викария и епархиального миссионера. Тем, кажется, и закончена была наша соборная беседа. Возвратившись домой с собора, я нашел у себя письмо и целую массу ученых сочинений, присланных мне Вице-Директором Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода, бывшим профессором С.-Петербургской дух. академии, Иларионом Алексеевичем Чистовичем.

Вот содержание письма:

„Ваше Высокопреосвященство, Милостивый Архипастырь. Ваше Высокопреосвященство милостиво дозволили мне

—347—

1884 г.

представить Вам мои сочинения. Пользуясь таким благосклонным дозволением, я считаю приятным долгом представить Вашему Высокопреосвященству изданные мною книжки: История СПб. Духовной Академии³²⁶⁶; Феофана Прокоповича³²⁶⁷; Древнегреческий мир и христианство³²⁶⁸; Курс опытной психологии³²⁶⁹ и две части Очерка Истории Западно-Русской Церкви³²⁷⁰, которые при сем и имею честь препроводить.

Мне хотелось доставить их Вашему Высокопреосвященству лично, но при настоящем присутствии в С.-Петербурге такого множества высоких духовных сановников я не осмеливался утруждать собою ваше внимание; а между тем, становится совестно, что я до сих пор не исполнил этого долга пред Вашим Высокопреосвященством“. 19-го ч. получено было мною письмо из Москвы от секретаря Синодальной Конторы. Он писал 18-го ч. в Ответ на мое письмо от 2-го октября:

„Вашему Высокопреосвященству вероятно уже известна происходившая на прошедшей неделе переписка между Директором Канцелярии Обер-Прокурора Св. Синода и Прокурором Конторы, касающаяся высылки в ту Канцелярию Конторских Дел, в которых имеются предложения покойного Митр. Филарета. В дополнение к переписке имею честь сообщить следующее. Архивариусом и мною просмотрены дела годов 1821–24, 1830, 1831 и с 1834 до 1840 года. Потребное к отсылке отложено особо и в скором времени (дней чрез 5) будет высылаться. Просмотренные дела не обильны предложениями. Объясняют сие тем, что покойный Владыка присутствовал еще в Свят. Синоде и посему был вдали от Конторы. Я с Малиновским не решаемся определят, что важно и что не важно, и посему будет высылаться почти все (за самыми малыми исключениями) касающееся данного предмета на благоусмотрение Вашего Высокопреосвященства“.

—348—

1884 г.

В тот же день я получил из Москвы еще письмо – от А. П. Ушаковой. От 17-го числа она писала:

„Радуюсь, что Вы совершили путешествие на богомолье в Новгород, с величием и звоном; Господь, как Отец чадолюбивый, Вас и поприветил и утешил. Согласитесь, Владыко, Вы хоть, конечно, трудитесь и работаете, но живете в атмосфере величия, поклонения и, простите, непременно тонкой лести. Как ревматизм постепенно, незаметно вкрадывается в наши кости, так точно незаметно завоевывает весь наш организм жизнь великосветская и среда высокопоставленных лиц и положений „Noblesse (или position) oblige“. – Вдобавок: Петербург – такая реторта: хоть какого святого так переделает и охладит. Ведь и время-то Вы какое переживаете: юбилеи, торжества, да еще какие! Съезды иерархов, представления, представительства и проч. и проч. Ваш дневник есть чем обогатить! Слава Богу“.

20-го ч. писал мне из Твери Преосвящ. Антонин, епископ Старицкий:

„Имею честь почтительнейше приветствовать Ваше Высокопреосвященство с наступающим торжественным праздником во славу небесного Покровителя вверенной Вашему высокопреосвященству епархии, святого благоверного Великого Князя Михаила Тверского. Усердно будем молить Господа Бога и сего угодника Его о вашем здравии, спасении и благопоспешении во всех ваших делах. Смиреннейше просим Ваше Высокопреосвященство вознести святительские молитвы ваши и за нас немощных, да поможет нам Всевышний Господь благоуспешно совершить в день праздника открытие Братства в честь виновника его. Много было хлопот мне по приготовлению к сему делу. Прискорбно будет, если оно будет не совсем удачно. Собираются почтенные люди к празднику из уездов.

По приказанию Вашего Высокопреосвященства, приготовил я к открытию Братства речь³²⁷¹. Хотелось бы получше исправить ее, – решительно нет времени. Осмеливаюсь

—349—

1884 г.

представить ее вчерне на благоусмотрение Вашего Высокопреосвященства.

22-го ч. День празднования в честь св. Благов. В. Князя Михаила Ярославича Тверского.

В этот день получена была мною из Твери телеграмма следующего содержания:

„После молебна Благоверному Князю Михаилу открыто Тверское Братство его имени; собрание было многочисленно и разнообразно; братчики испрашивают ваших святых молитв и благословения для нового дела. Епископ Антонин, губернатор Сомов, протоиерей Владиславлев“.

На это я тотчас же отвечал в следующих выражениях:

„Приветствуя Вас и сущую с вами братию светлым празднеством, усердно призываю на предпринимаемое благое дело Божие благословение и небесную помощь Благоверного Князя Михаила“.

Открытие в Твери Православного Братства подробно описано в Тверских Епарх. Ведомостях 1884 г. № 23 и 24 и 1885 г. № 3.

24-го ч. служил я литургию и молебен в церкви Обуховской больницы по случаю столетнего юбилея её существования. Затем присутствовал на торжественном акте и обедал. За труды мне поднесен был экземпляр книги: „Исторический очерк Обуховской больницы за 100 лет (1784–1884), Ф. Германа (старшего доктора больницы), CII6. 1884 г.

26-го ч. обычное торжество в Зимнем дворце, в день Орденского праздника св. великомученика и победоносца Георгия.

29-го ч. посетил меня Статс-Секретарь Феод. Петр. Корнилов и прочитал мне несколько страниц из воспоминаний Графини Антонины Дмитриевны Блудовой³²⁷² (камер-фрейлины Дворца Её Величества) о последних днях Императрицы Марии Александровны. Страницы эти, весьма интересные, были представляемы Министру Двора на разрешение к напечатанию, но разрешены не были.

—350—

1884 г.

30-го ч. получил я письмо из Твери от Преосвященного Антонина:

„Открытие Братства, по милости Божией, совершилось благополучно. Много собралось народа; много принесено и денег. Было бы и еще больше того и другого, если бы мы успели побольше разослать приглашений. С 25-го ноября в нашем монастыре начались чтения для народа. На первом чтении было человек около ста. Читали статьи религиозно-нравственного содержания о. о. Димитрий Матф. Константиновский³²⁷³, о. Александр Петрович Орлов. Чтение продолжалось не более часа. Народ остался доволен. Было у меня порядочное количество „Троицких Листков». Я велел раздать их. Какая была радость для всех! Поручили о. Константиновскому выписать их побольше. Бу-дем делать дело, не спеша и не ленясь».

1-го декабря получено было мною письмо из Новгорода от кафедральн. прот. Вас. Сем. Орнатского³²⁷⁴, который от 29 ч. писал мне:

,,Ваше Высокопреосвященство, Высокопреосвященнейший, Милостивейший Архипастырь и Высокий Отец!

Дорогое отрадное чувство живет в глубине моего смиренного сердца, при представлении той любвеобильной благости, какую я испытал в лице Вашего Высокопреосвященства двукратно в Новгороде и С.-Петербурге, будучи незаслуженно удостоен истинно-отеческого вашего благоволения как в обращении и беседах со мною, так особенно в участии роскошной вашей трапезы среди многих Иерархов и лиц высокопоставленных. Утешительно верится, что вы, истинный святитель Божий, живете близ Самого Господа, Небесного Пастыреначальника Иисуса Христа, и, независтно свято подражая Ему, переносите св. любовь Его на нас недостойных и на всех Вас окружающих. Душою и сердцем полными смею принести Вам искреннейшее благодарение за ваше любвеобильное со мною, недостойным, обращение и за ласковое угощение, обязываясь словом сыновнего уверения во всю жизнь мою молиться за Вас и дома и в церкви.

—351—

1884 г.

Долгом считаю за сим ответствовать Вашему Высокопреосвященству на данное поручение, изложенное в записке священника городской Осташевской ц. Влад. Успенского, касательно нужных для него сведений об Епископе Аароне Корельском и Ладожском. К крайнему моему сожалению, все мое усердие не оправдалось никакою находкой, которая могла бы интересовать археолога и в тоже время уяснить значение архиерейской деятельности по управлению Новгородскою Епархией бывшего в качестве администратора Преосвященного Аарона в выдающемся смысле на счет его личности и собственной его судьбы, которая вызвана была им самим со стороны Св. Синода за действие помимо его и заставила удалиться на покой в Ниловскую пустынь. В делах архива Новгородской Консистории есть отдельно-переплетенные связки за все годы, начиная c 1714 по 1730 г., когда был сначала еп. Аарон Викарием Новгор. епархии (в то время совершенно в иных пределах заключающейся), а a потом администратором её, но во всех этих связках идут обычною своею чередою дела самого обыкновенного свойства, как-то: челобитные разных местностей попов, диаконов и причетников по определению их на места, таковые же по определению Настоятелей монастырей, коих было слишком много и из коих многие уже и не существуют, разные жалобы по обидам и их решения, предписания о сборах с церквей и монастырей и отчин сих последних на постройку зданий в С..П., на содержание драгунов, на проведение дорог, на проезд Царских Особ из Москвы и пр., пр. Правда, за 1719 г. встретил я одно письмо (и было обрадовался) местоблюстителя Патриаршего Престола Митр. Рязанского Стефана Яворского к Епископу Аарону Корельскому и Ладожскому от имени Благоверной Государыни и Великой Княгини Екатерины Алексеевны, подписанное им, – замечательно, – левою рукою³²⁷⁵, – но и оно оказалось по обычному текущему делу. Государыня поручает Митрополиту написать Еп. Аарону, чтобы некоего дьячка Ефима Савельева Церкви св. Николая

—352—

1884 г.

Коростынского погоста, который и грамоте вельми горазд, за смертию диакона посвятил к той же церкви его дьячка Савельева во диакона.

Думаю и наверно полагаю, что дела, лично касавшиеся Преосв. Аарона, и в особенности такое, в коем он вышел по чему-то из пределов своей власти и действовал помимо Св. Синода, обращаясь прямо к Государыне, в начале своего учреждения настойчиво оберегавшего свою верховную власть, не могли быть сданы в свое время в общую массу разнородных дел Епархиальных, и потому и это дело не могло сделаться достоянием любопытствующих на месте его служения и Управлении Епархией. Подобные обстоятельства, наверное, имели место в одной его Канцелярии и с увольнением Преосвященного на покой перешли также с ним на покой в вечность.

Итак, великодушно простите меня, Высокопреосвященнейший Любвеобильный Архипастырь, во 1-х за то, что более или менее промедлил ответом на ваше поручение, а во 2-х главное за то, что не был в силах удовлетворить собирателю сведений о бывших Тверских Архиереях доставлением данных исторических и о Преосвящ. Еп. Аароне, бывшем на покое и скончавшемся в Ниловой Пустыне какие могли бы составить особую статью о нем в интересе конечной его судьбы. Если что меня недостойного выручить может, – не лишая отрадного испытанного благоволения вашего, – то смиренное искреннее сознание полного усердия к исполнению вашего сего поручения.

С глубоким чувством благоговейного уважения и сыновней смиренной благодарной признательности имею долг, честь и счастие, испрашивая вашего Архипастырского благодатного благословения, пребыть навсегда...“

2 ч. Воскресенье. – Вечером, в мое отсутствие, был у меня на подворье Конференц – Секретарь Императорской Академии Художеств, Д. Ст. Сов. Петр Феодор. Исеев и оставил карточку с надписью: был по делу весьма важному“.

На другой день я поспешил видеться с г. Исеевым и узнал от него, что он приезжал ко мне, по поручению Августейшего Президента академии, Его Императорского Высочества, В. Кн. Владимира Александровича. „Его Высо-

—353—

1884 г.

честву, сказал мне г. Исеев, угодно знать ваше мнение о священнике села Леонтьева, Вышневолоцкого уезда, Александре Поведском, совершавшем минувшим летом освящение здания для летнего пребывания учеников академии художеств, устроенное не вдалеке от помянутого села моск. купцом Кокоревым, – может ли быть представлен этот священник к награждению Орденом св. Владимира 4-й степени.

В тот же день (3 го ч.) поспешил я сообщить Его Превосходительству о священнике Поведском справку. В справке этой, взятой из Клировой ведомости за 1883 год, значится:

„Священник Александр Поведский, по окончании курса в Тверской Д. Семинарии в 1835 г., с аттестатом второго разряда, 11-го сентября того же года рукоположен во священника к церкви Преображения Господня села Леонтиева, где и доныне находится.

Поведения аттестован „очень хорошего“. Судим и штрафован не был

1878 г. апреля 15-го дня награжден бархатною фиолетовою камилавкою.

Справку эту я дополнил следующими сведениями:

1) В порядке постепенности священника Поведского следует наградить наперсным крестом, от Синода выдаваемым.

2) После 11-го сентября будущего 1885 г., по случаю имеющего совершиться пятидесятилетия в сане священства о. Поведский будет представлен епархиальным начальством к награждению орденом св. Владимира 4-й степени, по принятому порядку.

Этими сведениями я хотел дать понять, что для священника Поведского самою приличною и, без сомнения, приятною наградою был бы наперсный крест, украшенный дорогими камнями. Но В. Князю желательно было наградить о. Поведского непременно орденом Св. Владимира. В этом смысле Его Высочество изволил писать мне от 12-го числа:

„Ваше Высокопреосвященство.

В Июле 1884 года был освящен, на берегу Мстинского озера, с Высочайшего Государя Императора соизволения,

—354—

1884 г.

приют Императорской Академии художеств для летних художественных занятий академистов.

Этот приют наименован Владимиро-Мариинским.

Обряд освящения совершал Тверской епархии Вышневолоцкого уезда села Леонтьева священник Александр Поведский.

Желая ознаменовать открытие первого Академического приюта и вместе с тем сохранить в памяти участвовавших бескорыстно исполнившего чин освящения, я предполагаю войти с ходатайством о награждении отца Александра Поведского орденом Св. Владимира 4-й степени, как священника, находящегося в этом сане уже пятидесятый год. Сообщая вышеизложенное Вашему Высокопреосвященству, я вполне уверен, что Вы окажете мне содействие в Святейшем Правительствующем Синоде, дабы благоволено было испросить священнику Поведскому награду к празднику Рождества Христова.

Считаю долгом выразить Вашему Высокопреосвященству, что хотя священнику Поведскому и следует, по статуту, получить в конце будущего года орден Св. Владимира за пятидесятилетнее служение в сане священника, но отец Поведский в таких преклонных летах, что может и не дожить до 1886 года.

Святейший Правительствующий Синод, если бы Богу угодно было сохранить дни Поведского до его пятидесятилетия, может, конечно, если признает его достойным, наградить по усмотрению.

Поручая себя молитвам Вашего Высокопреосвященства, пребываю навсегда доброжелательным. Владимир“.

Вслед затем писал мне от 14 го числа за № 5917 Обер-Прокурор Св. Синода, К.П. Победоносцев:

„Преосвященнейший Владыко, Милостивый Государь и Архипастырь.

Его Императорское Высочество Великий Князь Владимир Александрович ходатайствует о награждении орденом Св. Владимира 4-й степени священника села Леонтиева, Вышневолоцкого уезда, Александра Поведского, за участие его в освящении открытого в июле сего года Владимиро-Мариинского приюта для летних занятий академистов Императорской Академии Художеств, на берегу Мстинского озера.

—355—

1884 г.

Препровождая к Вашему Преосвященству, в подлиннике, последовавший на мое имя рескрипт Его Высочества по сему предмету, с приложением, имею честь покорнейше просить Вас, Милостивый Государь и Архипастырь, не оставить меня отзывом Вашим по вышеизъясненному ходатайству, с возвращением приложений“. –

На другой же день я отвечал на это письмо за № 3354:

„На почтеннейшее отношение Вашего Высокопревосходительства от 14-го сего декабря за № 5917 касательно награждения, согласно изволению Его Императорского Высочества, Великого Князя Владимира Александровича, священника села Леонтиева, Вышневолоцкого уезда, Александра Поведского орденом Св. Владимира 4-й степени, имею долг сообщить Вам, Милостивый Государь, что ходатайство награждении сим знаком отличия священника Поведского, состоящего на службе, при честном поведении, почти пятьдесят лет, я не могу не признать справедливым и желательным.

Возвращая при сем рескрипт Его Императорского Высочества, с приложением к нему, имею честь быть“... –

18-го числа я ответствовал на рескрипт Его Высочества, В. Князя Владимира Александровича в следующих выражениях:

„Ваше Императорское Высочество!

Рескриптом от 12-го сего декабря Вашему Императорскому Высочеству благоугодно было потребовать моего действия в Святейшем Синоде к награждению орденом Св. Владимира 4-й степени священника села Леонтиева, Вышневолоцкого уезда, Тверской епархии, Александра Поведского, совершавшего в июле текущего года обряд освящения Владимиро-Мариинского приюта Императорской Академии художеств на берегу Мстинского озера.

Во исполнение таковой воли Вашего Императорского Высочества, я не умедлил войти в Святейший Синод с словесным по сему предмету докладом, а на письменный о том же предмете запрос г. Синодального Обер-Прокурора ответствовал, что ходатайство о награждении помянутым знаком отличия священника Поведского, состоящего на службе, при честном поведении, почти пятьдесят лет, я не могу не признать справедливым и желательным.

—356—

1884 г.

О чем долгом поставляю почтительнейше довести до сведения Вашего Императорского Высочества.

Вашего Императорского Высочества всепреданнейший слуга и Богомолец

Савва Архиепископ Тверский“. –

Наконец Обер-Прокурор Св. Синода 23-го числа препроводил ко мне Орденские знаки Св. Владимира 4-й степени при следующем отношении за № 6106:

„Государь Император, по всеподданнейшему докладу моему, согласно ходатайству Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Владимира Александровича и определению Святейшего Синода, Всемилостивейше соизволил, в 22-й день сего декабря сопричислить священника села Леонтьева, Вышневолоцкого уезда, Александра Поведского, за отлично-усердную его службу, к ордену Св. Владимира 4 степени.

О таковой Высочайшей награде имею честь сообщить Вашему Преосвященству и препроводить для выдачи священнику Поведскому полученные для него из Капитула Орденов, знаки упомянутого ордена, покорнейше прося о получении оных почтить меня уведомлением“...

Так как Великому Князю угодно было, чтобы священ ник Поведский украшен был Высочайше дарованною ему наградою непременно в день Праздника Рождества Христова, то я, получивши от Обер-Прокурора Орденские знаки не ранее 23-го декабря, не знал, кал исполнить волю Его Высочества. Если бы я послал эти знаки чрез почту, то они никак не могли бы дойти до села Леонтьева к 25-му числу. – К счастию, один из моих певчих попросился у меня на праздник домой и его путь лежал чрез город Волочек; я и воспользовался этим случаем для пересылки Орденских знаков к Благочинному, в ведомстве коего состоит село Леонтьево. – При этом я предписал Благочинному, священнику Вышневолоцкой Троицкой церкви И. Никольскому, чтобы он Орденские знаки немедленно послал с благонадежным причетником в село Лентьево, отстоящее от города в 8-ми верстах, для вручения оных священнику Поведскому. – Таким образом воля Его Высочества исполнена была в точности.

Вот к какой длинной переписке подал повод совер-

—357—

1884 г.

шенный сельским священником подвиг освящения какого-то пустынного, устроенного в лесу, приюта для питомцев академии художеств. – Не могу не сообщить при сем, что наш совокупный с г. Обер-Прокурором доклад по этому делу Святейший Синод выслушал не без удивления и на ходатайство Его Высочества о награждении столь высоким Орденом священника Поведского за не особенно трудный и важный его подвиг согласился не без затруднения.

Возвращаюсь назад.

Настоятель Ниловой Пустыни, архимандрит Арсений с братиею обратился ко мне с донесением от 1-го числа, за № 289, такого содержания:

„Ваше Высокопреосвященство!

До глубины души проникнутые верноподданническим чувством безграничной преданности и любви к Августейшему Монарху Нашему, Его Императорскому Величеству, Государю Императору Александру Александровичу, мы, нижайше, осмеливаемся представить св. икону Преподобного – отца нашего Нила, Столобенского чудотворца и умиленно просить Ваше Высокопреосвященство, благоволите, Высокопреосвященнейший Владыко, Милостивейший наш Отец и Архипастырь, стать посредником и ходатаем при искреннейшем желании нашем выразить верноподданнические чувства поднесением от обители упомянутой св. иконы Его Императорскому Величеству седьмого сего декабря – в день празднования памяти Святого Угодника Божия“.

Получив 4-го ч. это донесение и икону, я на другой день, 5-го ч., препроводил икону к г. Обер-Прокурору при следующем письме (№ 3278):

„Ваше Высокопревосходительство,

Милостивый Государь! Настоятель Ниловой Пустыни, архимандрит Арсений, с братиею, препроводил ко мне образ преподобного Нила, Столобенского чудотворца, коего память совершается седьмого числа декабря, и просить моего ходатайства, чтобы в этот день сия икона была поднесена от имени обители Его Величеству, Государю Императору, с выражением верноподданических чувств настоятеля и братии.

Представляя вместе с сим Вашему Высокопревосходительству означенный образ, покорнейше прошу Вас, Ми-

—358—

1884 г.

лостивый Государь, не соизволите ли принять на себя труд исполнить верноподданническое желание Настоятеля Ниловой пустыни с братиею“... –

Между тем, от Обер-Прокурора в тот же день я получил краткую собственноручную записку следующего содержания:

„Сейчас получил бумагу, которую посылаю при сем Вашему в. Преосвященству. Благоволите возвратить в Синоде.

В помянутой бумаге от товарища Министра Внутр. Дел П.В. Оржевского идет речь о иеромонахе Кашинского монастыря Феодоре, подвергшемся суду за порицание, в трезвом виде, в братской трапезе, памяти покойного Государя Императора Александра Николаевича. За такой дерзкий и безрассудный поступок иеромонах Феодор запрещен был в священнослужении и послан на эпитимию в Успенскую Могилевскую Пустынь.

6-го ч. скончался на 83-м году жизни пребывавший на покое в Нижегородском Благовещенском монастыре. преосвященный Иеремия³²⁷⁶, бывший епископ Нижегородский. – При своем строго-аскетическом настроении, покойный отличался некоторыми странностями. –

11-го ч. писал я в Сергиев Посад Ректору Моск. академии, протоиерею С. К. Смирнову, в ответ на его письмо от 5 го ноября:

„От искренно преданного Вам сердца приветствую Вас с совершившимся четыредесятилетием вашего многополезного учебного и ученого поприща. Тем приятнее для Меня поздравить Вас с этим событием, что я был свидетелем почти первых шагов ваших на учебном поприще. Вот как быстро летит время!.. Да будет Вам даровано от Господа, Отца светов, достигнуть и пятидесятилетия служения духовному просвещению! –

Между тем, как Вы, в продолжение сорока лет, пре-

—359—

1884 г.

бываете на одном и том же месте, под мирною сению обители наук и под благодатным покровом преп. Сергия, – сколько мне пришлось в этот период времени переменить мест и станов служения, едва не столько же, сколько переменили евреи во время странствования по аравийской пустыне. – Но за все слава и благодарение Господу Промыслителю!

По вашему секретному поручению я имел объяснение с Константином Петровичем (Победоносцевым). – Он искренно сочувствует Вам и вполне ценит ваши труды и заслуги, но зная строгое воззрение Государя на награды, не решается доложить теперь о Вас Его Величеству; он рассуждает, что сороколетие не принято называть юбилеем, а притом имеет в виду и недавнее награждение Вас митрою, чего-де не имеют другие, (разумея ваших звездоносцев). Впрочем, при первом удобном и благоприятном случае он обещал обратить на Вас всемилостивейшее внимание Монарха.

Ваш почтенный депутат, без сомнения, сообщил Вам все подробности и частности юбилейного торжества. Виктор Дмитриевич обещал мне доставить экземпляр отдельных Оттисков его философских статей, помещенных в Харьковском журнале³²⁷⁷. Прошу напомнить ему об исполнении этого обещания.

После шумного юбилейного торжества у нас теперь восстановился прежний обычный порядок жизни и занятий.

Поручая себя вашим молитвам, с душевным почтением и преданностию имею честь быть“... –

14-го числа получил я письмо (за № 5918) от К.П. Победоносцева следующего содержания:

„По поводу полученного мною письма Вашего Преосвященства, от 2-го июля текущего года об отыскании в хранящихся в Московском Публичном и Румянцевском музеях бумагах бывшего в Москве Секретного Совещательного Комитета по делам о раскольниках, собственно-ручных писем, отзывов и мнений блаженной памяти Московского Митрополита Филарета, состоявшего в свое время

—360—

1884 г.

членом упомянутого Комитета, я входил в сношение с Директором названных музеев.

По получении отзыва Действительного Тайного Советника Дашкова о том, что во вверенных ему музеях действительно находятся некоторые бумаги и письма Митрополита Филарета, но что на высылку дел вышеупомянутого Комитета, в коих находятся означенные бумаги приснопамятного святителя, необходимо попросить, на основании § 24 Устава Музеев, Высочайшее соизволение, я обращался к Министру Народного Просвещения с просьбою исходатайствовать разрешение Государя Императора на доставление ко мне, во временное пользование, документов и дел названного Комитета о раскольниках.

За сим Статс-Секретарь Делянов уведомил меня, что Его Императорское Величество в 24-й день минувшего ноября Высочайше соизволил на предоставление мне во временное пользование принадлежащей Московскому Публичному и Румянцевскому Музеям рукописи под № 2632, содержащей в себе, между прочим, собственноручное письмо и несколько копий с отношений блаженной памяти Московского Митрополита Филарета. Получив ныне, в исполнение означенного Высочайшего повеления, от действительного Тайного Советника Дашкова означенную рукопись в двух томах³²⁷⁸, особою посылкою из Москвы, долгом поставляю препроводить оную к Вам, Милостивый Государь и Архипастырь, покорнейше прося, по миновании в оной надобности, сделать распоряжение о доставлении оной в мою Канцелярию, для возвращения по принадлежности“.

В тот же день получено было мною письмо из Твери от А.К. Жизневского. Он писал мне от 13-го числа: „Относясь с большим доверием к опытности в строительном искусстве о. архимандрита Агафангела, я позволяю себе представить Вашему Высокопреосвященству выписку из его письма об осмотре им древней Микулинской церкви. Такую же выписку я препроводил к Н.В. Султанову, которому поручено Импер. Московским Археологиче-

—361—

1884 г.

ским обществом наблюдение наблюдение за восстановлением этой церкви. Желательно было бы знать, не найдет ли он возможным приступить с будущей весны к работам по исправлению Микулинской церкви, в виду того, что по настоящее время уже собрано на этот предмет до 3500 руб. Эта сумма могла бы пополниться добровольным сбором с церквей Тверской епархии, если бы на этот сбор последовало соизволение Вашего Высокопреосвященства.

В конце минувшего месяца ездил я в Москву для свидания с графом А.С. Уваровым. К сожалению, он настолько болен, что за несколько дней до моего приезда, его приобщали³²⁷⁹. Правда, ему сделалось несколько легче, и он меня принял. Тяжело было мне, беседуя с ним, сознавать, что жизнь его подкошена, и при этом слышать от него о предполагаемых им работах археологических и по устройству Исторического музея. Говоря о Тверском музее, граф Алексей Сергеевич с живым сочувствием отозвался о вас, Высокопреосвященнейший Владыко.

По отзыву лиц, близких к графу, главная причина его болезни заключается в жестоко оскорбленном его самолюбии в деле устройства Исторического Музея, тогда как граф всем своим прошедшим заслуживал внимание со стороны Министров. Друзья и враги его разделяют такое мнение. Быть может, внимание, оказанное свыше к деятельности графа Уварова, могло бы спасти его жизнь, столь полезную для русской науки. Поэтому осмеливаюсь думать, Высокопреосвященнейший Владыко, что участие ваше, как одного из главных деятелей русской археологии и ваши отношения к Министру Народного Просвещения, могли бы принести громадную пользу в настоящем случае.

Позвольте Ваше Высокопреосвященство представить Вам снимки с трех листов Евангелия 1417 г., хранящегося в Тверском соборе. Оно, кроме древности, приобретает громадное значение своими заставками и инициалами, давшими Вл. В. Стасову возможность определить Тверской орнамент. По листам этого Евангелия имеется надпись: „Смиренный Арсений, архиепископ Тверский и Кашинский и преж Архангельский, Гречанин (1613–1615).“ –

—362—

1884 г.

17-го числа получено было мною из Москвы от Синодального Ризничего иеромонаха Владимира³²⁸⁰ представление следующего содержания:

„В прошлом ноябре г. Секретарь Московской Святейшего Правительствующего Синода Конторы объявил мне, чтобы и я, Синодальный Ризничий, принял участие в доставлении Вашему Высокопреосвященству сведений о резолюциях блаженные памяти Высокопреосвященнейшего Филарета Митрополита Московского. Во исполнение сего я пересмотрел, с великою для себя пользою, письменные дела с 1821 по 1867 год, состоящие в ведении Синодального Ризничего, которые касаются Синодальной 12 Апостолов церкви, Патриаршей Ризницы и Библиотеки; при чем оказалось: 1) При Указах из Московской Святейшего Синода Конторы, Синодальным Ризничим посылаемых, хранятся копии с разных распоряжений великого иерарха, касающихся духовенства всей столицы, как-то: а) распоряжения относительно торжественных встреч Государя Императора и других Членов Императорской фамилии и по случаям разных событий в Царствующем Доме; б) распоряжения относительно молебствий во время войн, эпидемий и других общественных бедствий или радостей; в) правила относительно звона к Пасхальной Утрени, наблюдений за проживающими на подворьях лицами и всеми, проживающими в Столице для сбора подаяний, монашествующими и мирянами; правила о передаче раскольнических книг печатных и рукописных из Синодальной Библиотеки в Библиотеки Московской и Вифанской семинарий и разные другие правила и распоряжения.

2. Если Высокопреосвященнейшему Филарету Митрополиту Московскому подавались прошения или письма разных ученых, или отношения Сановников по предметам, касающимся Патриаршей Ризницы и Библиотеки, то в Указах Московской Святейшего Синода Конторы, по изложении содержания прошений или отношений, приписывались и резолюции Владыки, писанные на тех бумагах, большею частию, таковые: „Предлагаю Конторе Святейшего Синода сделать соответственное распоряжение“. Если по какому-либо

—363—

1884 г.

делу требовался ответ Сановникам, то к вышеозначенным словам Владыка прибавлял: „И не угодно ли поручить мне ответствовать“, или: „И не угодно ли поручить мне благодарить“, если делались какие-либо пожертвования для Синодальной Библиотеки.

3. Подлинных, собственноручно писанных документов сего великого иерарха нет, кроме двух его приказов отцу Ризничему Евстафию³²⁸¹. Копии с этих приказов 1849 года в выписках из Указов, отчасти буквально изложенных, резолюций высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета, при сем имею долг благопочтеннейше представить Вашему Высокопреосвященству на благоусмотрение“. –

21-го числа вечером был я на годовом собрании в Обществе Любителей Древней Письменности, в доме графа С.Д. Шереметева, на Фонтанке. Кроме обычного годового Отчета, читана была профессором Харьковского Университета А.И. Кирпичниковым³²⁸² интересная статья: „О изображениях Божией Матери на Востоке и Западе“. – В собрании были, между прочим, супруга графа Шереметева, мать её Княгиня Вяземская с дочерью и баронесса Елис. Серг. Дёллер. – Из собрания возвратился домой в 11 часов.

22 числа я писал в Москву протоиерею Ст. И. Зернову, в ответ на его письмо от 30-го сентября:

„Мне поздно уже благодарить Вас за братское приветствие меня с днем ангела, но поздравить Вас и с великим всеобщим праздником христианским, и с нарочитым семейным вашим торжеством днем вашего ангела благовременно. Примите же и разделите с вашею почтенною супругою мое сугубое поздравление.

Вы, как пишете в последнем письме, желали бы писать мне чаще, но говорите, что не о чем писать. – А у меня напротив: писать есть о чем, но времени не достает для повествования. Поистине, меня столько наделили здесь разными поручениями, что я едва-едва могу справляться с ними. Кроме общих с прочими собратиями дел, епархиальных и синодских, – у меня на руках два Комитета

—364—

1884 г.

и третья, Вам известная Комиссия по изданию бумаг блаженной памяти святителя Филарета. Последняя, впрочем, Комиссия сколько многодельна, столько же для меня и приятна, и не только приятна, но и весьма полезна. Прочитавши более двух тысяч переписанных листов разных мнений, отзывов, писем и пр., я обогатился новыми, необыкновенно интересными сведениями о трудах и подвигах великого Иерарха. С июля месяца я приступил уже к печатанию драгоценных материалов и к Пасхе, если Бог благословит, выйдет первый том издания, которое печатается в 5,000 экземплярах и, следовательно, будет доступно для всех желающих иметь оное. Всех же томов предполагается не менее десяти. Но сверх этого казенного издания, я приступаю к особому, частному изданию писем покойного Владыки к бывшим Обер-Прокурорам, графу А.П. Толстому и А.П. Ахматову. – Письма эти мною приобретены в собственность и будут изданы в таком же виде, в каком изданы письма к архиеп. Алексию. – Поздравьте меня с таким благоприобретением“.

23-го ч. получено было мною письмо из Витебска от прот. Волкова.

Отец протоиерей от 21-го ч. декабря писал мне:

„Быть может Вы, Ваше Высокопреосвященство, думали, что я приеду к Вам на празднество 11-го ноября; но я лично не желал ехать в Петербург и не мог по моим домашним обстоятельствам, а хлопотал, чтобы Преосвященный³²⁸³ послал архимандрита Аркадия³²⁸⁴; пусть бы он предъявился и напомнил о своем существовании. – Так нет, ректор Паисий³²⁸⁵, отговорил Преосвященного послать депутата и посоветовал послать Митрополиту поздравительную телеграмму, что Преосвященный и сделал. Сколько я ни доказывал ему, что это не деликатно, неприлично, оскорбительно; но он не послушал меня. За то стыдно было ему читать корреспонденцию из Полоцка, как там прилично отпраздновали торжество юбилея Митрополита, тогда как в Витебске ни проповеди, ни речи не

—365—

1884 г.

было. Непонятный человек – наш Преосвященный... Посмотрим, не будет ли иметь влияние на него Губернатор Долгоруков. Это образцовый человек, как православный христианин и как русский патриот. Мы имеем основания надеяться, что он много полезного сделает для православной церкви и для русской национальности. Благодарим, искренно благодарим Г. Обер-Прокурора Св. Синода, что он, т. е. по его настоянию, взял от нас вредного немца и дал нам православного и русского Губернатора. Панки-ляшки, при немце поднявшие было носы выше своих пустых голов, теперь поджали хвосты и – падам до́ ног... Правду Суворов говорил, что поляка нужно душить, когда он еще в колыбели, – иначе – вырастет и будет вечным врагом Православию и русской национальности.

Наш Губернатор любитель статистики. Пересмотрев все прежде вышедшие памятные книжки Витеб. губернии и не нашед в них сведений об открытии и развитии Православной Полоцкой епархии, лично обратился ко мне с просьбой пополнить этот пробел в памятной книжке на 1885 год. Такого человека, как Долгоруков, и такое приятное предложение я охотно принял и, как сумел, выполнил по его программе. – Когда готова будет книга, Ваше Высокопреосвященство получите ее и прочитаете о ваших трудах и тех трудностях, которые нужно было преодолеть; о тех неприятностях, какими сопровождались усилия ваши утвердить знамя православия и русской национальности в Витебской губернии; о той пользе, какую принесли Вы и Церкви и Государству, и той памяти, какую до сего времени все сохранили о Вас. –

Выехав на ревизию губернии 8-го ноября, губернатор возвратился в Витебск только сегодня; 42 дня производил ревизию Присутственных мест и волостных правлений, не забыл и церквей; посетил каждую церковь и священника, где только был. Очень участно и сердечно относится к положению духовенства.

Вот Вам наши провинциальные новости“.

25-е ч. Праздник Рождества Христова. Литургию совершал на своем подворье. Затем, после молебна в Исакиевском соборе, обычные визиты Высшим Властям. В Мое отсутствие, немало было и у меня поздравителей.

—366—

1884 г.

В этот же день я получил с разных сторон 14 приветственных писем. Из них заслуживают сохранения письма лишь некоторых лиц.

Из Твери писали мне: Преосвященный Антонин и А.К. Жизневский.

Вот что писал от 24-го ч. Преосвящ. Антонин:

„От всей души и от всего сердца приношу Вашему Высокопреосвященству почтительнейшее мое приветствие с торжественным праздником Рождества Спасителя нашего и – мое искреннейшее желание, чтобы Родившийся на земле Спаситель сподобил Вас много лет встречать и проводить сей праздник в полной и совершенной радости. О сем буду усердно молить Его милосердие завтра, при совершении богослужения в соборе.

Примите Владыко Святый это приветствие и молитвенное желание мое, как доказательство моего глубочайшего уважения и совершеннейшей преданности, с которыми всегда имею честь быть“...

На письмо это отвечал я 27-го ч.:

„Приношу Вашему Преосвященству искреннюю благодарность за благожелательное поздравление меня с праздником. Взаимно и Вас приветствую и прошу передать от меня такое же приветствие о. о. Членам Консистории и о. Ректору семинарии с г. Инспектором. Ответствовать всем и каждому порознь на приветствия не имею никакой возможности. Слишком много приходится мне, в каждый праздник, получать с разных сторон письменных и телеграфических поздравлений.

Возложенные на меня Братством поручения относительно приглашения известных высокопоставленных особ принятию звания Почетных Членов Братства мною исполнены. С утешением читаю в Епархиальных Ведомостях известия об успехах Братства.

А как начинается дело по открытию церковно-приходских школ? Об этом предмете прошу уведомлять меня почаще, как о предмете современном и самом насущном“. –

От того же 24-го ч. писал г. Жизневский:

„Позвольте, Ваше Высокопреосвященство, принести Вам мои почтительные поздравления с праздником Рождества

—367—

1884 г.

Христова и с наступающим Новым Годом, а также и душевные пожелания Вам здоровья и благополучия.

Присланные Вашим Высокопреосвященством при записке тридцать пять руб. на Микулинскую церковь, мною получены и записаны на приход под № 34. В настоящее время по нашей книжке находится в банке 2311 руб. и там же по книжке церковной 1190 р. 17 коп.

Н.В. Султанов, которому я сообщил о заключении архимандрита Агафангела насчет способа исправления Микулинской церкви, отвечал мне, что он полагает, что это заключение гораздо более решительное и смелое, нежели основательное. Впрочем, по его мнению, это дело архитектора В.И. Кузьмина, так как он, Султанов, принял на себя археологический надзор. Он полагает, что весною будущего года можно будет приступить к работам по возобновлению Микулинской церкви, так как на 5500 р., он полагает, можно довести это дело до конца“. –

В ответ на это я писал на другой же день:

„Приношу Вам искреннюю благодарность за ваши благожелательные поздравления меня с праздником и наступающим новым годом. Взаимно прошу принять и от меня усердное приветствие и желание Вам всего доброго и полезного в грядущем лете.

Примите также мою душевную признательность за доставление мне фотографических снимков с соборного евангелия. – Такие же снимки видел я 21-го числа в Обществе Любителей древней Письменности.

В годичном собрании этого общества был, как я узнал после, г. Султанов. Очень жаль, что я не знал о его присутствии там в свое время: я поговорил бы с ним насчет Никулинской церкви. – Сообщенное им Вашему Превосходительству мнение о заключении Архим. Агафангела заслуживает внимание.

Слава Богу, что столько уже собрано денег на исправление означенной церкви. Но на этот же предмет мне обещано выдать из Синодских сумм 2,000 р. Следовательно дело, может быть, обойдется без сбора с приходских церквей, которые и без того обременены разными налогами на епархиальные потребности.

Не могу не сочувствовать неприятному положению графа

—368—

1884 г.

А.С. Уварова, но едва ли я могу сделать что-либо к облегчению его положения. Впрочем, постараюсь сделать, что можно.

Простите, Бога ради, что не всегда отвечаю на ваши почтенные и б. ч. интересные для меня письма“...

Из Владимира писали мне: преосвящ. Феогност, архиепископ Владимирский, и Секретарь Консистории Гер. Фед. Нарбеков.

Преосвящ. Феогност от 23-го ч. писал:

„Честь имею усерднейше приветствовать Ваше Высокопреосвященство с великим и радостным праздником Рождества Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа и с наступающим новым летом благости Божией. Молитвенно желаю, да благодать воплотившегося нас ради Господа выну пребывает с Вами, и да будет наступающий год вполне благоприятным для вашего здоровья и для дел многотрудного вашего служения.

Пользуюсь настоящим случаем, чтоб принести Вам живейшую благодарность за оказанное мне вашею любовию гостеприимство во время недавнего моего пребывания в Петербурге. Как рад был бы я, если бы мне когда-нибудь удалось отплатить Вам за гостеприимство во Владимире, который Вы не необещались мне посетить!

На родине вашей, т. е. во Владимирской губернии все обстоит благополучно. Только многих озабочивают и смущают скудость у народа хлеба в Переславском и Александровском уездах, и застой в торговле с сокращением дела на фабриках. Почти все фабриканты должны были сократить производство работ и уменьшить число рабочих на фабриках. Даже Савва Морозов в с. Орехове, говорят, рассчитал и отпустил до 5,000 рабочих“. На это братское послание я отвечал 27-го числа в следующих кратких выражениях:

„Исполнивши возложенную на меня другими обязанность, исполняю затем долг моей личной благодарности Вашему Высокопреосвященству за братское приветствие меня с праздником и наступающим новым годом, взаимно и Вас приветствуя от всей души. Мысль о посещении родины и родного Владимира начинает занимать меня; но будет ли она осуществлена, не знаю.“ –

(Продолжение следует).

—1—

А. Состав Академии

I. а) Состав почетных членов

К началу отчетного года почетными членами Московской Духовной Академии состояли 41 лицо: 25 духовных и 16 светских. – В течение года вновь избраны в звание почетных членов Академии и утверждены в означенном звании Святейшим Синодом: а) Заслуженный ординарный профессор Киевской Духовной Академии, Действительный Статский Советник, Василий Федорович Певницкий, уважение к беспримерной почти в наши дни полувековой учено-профессорской деятельности его, ознаменованной многочисленными выдающимися сочинениями по Гомилетике; 6) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии (в отставке), Действительный Статский Советник, Николай Федорович Каптерев, – во уважение его тридцатитрехлетней профессорской деятельности в Академии и ученых трудов как по разным вопросам русской церковной истории, так особенно – по вопросу о сношениях русского правительства с православным востоком за XVI, XVII и ХVIII столетия, и в) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии (в отставке), Действительный Статский Советник, Петр Ива-

—2—

во уважение его тридцатипятилетней профессорской деятельности в Академии и ученых трудов в области западной и восточной патристической литературы.

Из числа почетных членов Академия в течение отчетного года лишилась одного Члена Учебного Комитета при Святейшем Синоде, бывшего Ректора Казанской Духовной Академии, Протоиерея Александра Поликарповича Владимирского, состоявшего почетным членом Академии с 1887 года.

б) Личный состав почетных членов Академии к 1-му октября 1906 года.

С 1880 года

1) Член Государственного Совета, Статс-Секретарь, Сенатор, действительный Тайный Советник Константин Петрович Победоносцев.

С 1884 года

2) Преосвященный Мисаил, Епископ Олонецкий и Петрозаводский.

С 1886 года

3) Преосвященный Епископ Сильвестр, бывший Каневский, викарий Киевской епархии.

4) Духовник Их Императорских Величеств, Протопресвитер Иоанн Леонтьевич Янышев.

5) Протоиерей Петр Алексеевич Смирнов, бывший Председатель Учебного Комитета при Святейшем Синоде.

С 1892 года

6) Высокопреосвященнейший Антоний, Митрополит С.-Петербургский и Ладожский.

С 1893 года

7) Высокопреосвященный Архиепископ Ионафан, бывший Ярославский и Ростовский.

8) Высокопреосвященный Димитрий, Архиепископ Казанский и Свияжский.

—3—

9) Настоятель Кронштадского собора, Протоиерей Иоанн Ильич Сергиев.

10 Член Государственного Совета, Сенатор, Действительный Тайный Советник Владимир Карлович Саблер.

С 1898 года

11) Ординарный академик Императорской Академии Наук, заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Евгений Евсигнеевич Голубинский.

С 1899 года

12) Высокопреосвященный Димитрий, Архиепископ Херсонский и Одесский.

13) Высокопреосвященный Антоний, Архиепископ Волынский и Житомирский.

14) Преосвященный Никодим (Милаш), Епископ Далматинский и Истрийский.

15) Заслуженный профессор Московской Духовной Академии, Статский Советник Петр Иванович Казанский.

16) Заслуженный ординарный профессор Императорского Московского Университета, Действительный Статский Советник Алексей Петрович Лебедев.

С 1900 года

17) Высокопреосвященный Никандр, Архиепископ Литовский и Виленский.

18) Высокопреосвященный Николай, Архиепископ Японский.

С 1901 года

19) Преосвященный Епископ Иоанн, Член Московской Святейшего Синода Конторы и Настоятель Московского Ставропигиального Симонова Монастыря.

20) Заслуженный ординарный профессор С.-Петербургской Духовной Академий, Статский Советник Михаил Иванович Киринский.

—4—

21) Заслуженный ординарный профессор Казанской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Петр Васильевич Знаменский.

22) Директор Русского Археологического Института в Константинополе, ординарный академик Императорской Академии Наук, Тайный Советник Федор Иванович Успенский.

С 1902 года

23) Высокопреосвященнейший Владимир, Митрополит Московский и Коломенский.

24) Высокопреосвященный Арсений, Архиепископ Харьковский и Ахтырские.

25) Преосвященный Епископ Нафанаил, Управляющий Московским Спасо-Андрониевым монастырем.

26) Преосвященный Иоанн, Епископ Аксайский, викарий Донской епархии.

27) Благочинный придворных соборов в Москве, настоятель Верхоспасского собора, протоиерей Николай Васильевич Благоразумов.

28) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Григорий Александрович Воскресенский.

29) Заслуженный экстраординарный профессор Московской Духовной Академии, Статский Советник Иерофей Алексеевич Татарский.

C 1903 года

30) Высокопреосвященный Архиепископ Николай, бывший Тверский и Кашинский.

31) Профессор богословия в Императорском Московском Университете, протоиерей Николай Александрович Елеонский.

32) Настоятель Берлинской посольской церкви, протоиерей Алексий Петрович Мальцев.

33) Настоятель Московской Спасо-Преображенской, что в

—5—

Каретном ряду, церкви, протоиерей Иоанн Димитриевич Петропавловский.

34) Генерал-лейтенант Александр Алексеевич Киреев.

С 1904 года

35) Преосвященный Арсений, Епископ Псковский и Порховский, Председатель Учебного Комитета при Святейшем Синоде.

36) Сенатор, Тайный Советник Петр Иванович Остроумов.

37) Заслуженный ординарный профессор С.-Петербургской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Александр Львович Катанский.

38) Секретарь Императорского Общества Истории и Древностей Российских при Московском Университете, действительный Статский Советник Елпидифор Васильевич Барсов.

39) Профессор Лазаревского Института восточных языков, Действительный Статский Советник Георгий Абрамович Муркос.

С 1905 года

40) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Василий Александрович Соколов.

41) Заслуженный ординарный профессор Киевской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Василий Федорович Певницкий.

42) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академии, Действительный Статский Советник Николай Федорович Каптерев.

С 1906 года

43) Заслуженный ординарный профессор Московской Духовной Академий, Действительный Статский Советник Петр Иванович Цветков.

—6—

II. Состав служащих

К началу отчетного года на службе при Академии состояли: Ректор Академии Епископ Евдоким, Инспектор Академии, сверхштатный экстраординарный профессор Архимандрит Иосиф, 8 ординарных профессоров, 8 экстра-ординарных профессоров, 8 исправляющих должность доцента, 1 временный преподаватель из заслуженных профессоров Академии и 1 вольнонаемный лектор. – Прочих должностных лиц было 8, а всех служащих при Академии – 36 лиц. – Двое из исправляющих должность доцента были вместе с тем и лекторами новых языков: один – французского, другой – английского.

В личном составе и служебном положении состоящих на службе при Академии лиц произошли в течение года следующие перемены:

Инспектор Академии, сверхштатный экстраординарный профессор по кафедре библейской истории, Архимандрит Иосиф указом Святейшего Синода от 30 июня 1906 года за № 7180 перемещен на должность настоятеля Яблочинского Свято-Онуфриевского монастыря, Холмской епархии, с увольнением его от духовно-учебной службы.

Член академического Правления, заслуженный ординарный профессор Академии по кафедре латинского языка и его словесности, Действительный Статский Советник, Петр Иванович Цветков Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 18 марта 1906 года за № 17 уволен, согласно его прошению, от духовно-учебной службы (с 24 февраля 1906 года) с правом ношения в отставке мундира, занимаемой им должности присвоенного, и пенсией.

На вакантную, за увольнением от службы профессора II. И. Цветкова, должность члена Правления Академии Советом Академии 1 марта 1906 года избран и резолюцией Его Высокопреосвященства от 14 того же марта утвер-

—7—

жден, со дня избрания, в означенной должности заслуженный ординарный профессор Академии по кафедре Священного Писания Нового Завета, Действительный Статский Советник Митрофан Дмитриевич Муретов.

Экстраординарный профессор по кафедре истории философии, Коллежский Советник, Павел Васильевич Тихомиров с разрешения Г. Попечителя Московского Учебного Округа, сообщенного Совету Императорского Московского Университета в предложении от 24 октября 1905 года за № 23179, принят в число приват-доцентов историко-филологического факультета Университета по кафедре философии. Он же, профессор Тихомиров, указом Святейшего Синода от 20 сентября 1906 года за № 10185 уволен, согласно его прошению, от академической службы.

Исправляющий должность доцента Академии по кафедре психологии Павел Петрович Соколов Высочайшим приказом по гражданскому ведомству от 5 мая 1906 года за № 33 назначен, согласно избранию Совета, с 4 февраля 1906 года, экстраординарным профессором Академии. – Он же, профессор Соколов, резолюцией Его Высокопреосвященства от 21 сентября 1906 года уволен, согласно его прошению, от занимаемой им должности лектора французского языка, а указом Святейшего Синода от 21 августа 1906 года за № 9054 командирован на 1906–1907 учебный год с научною целью заграницу.

Исправляющий должность доцента по кафедре русской церковной истории Сергей Иванович Смирнов утвержден резолюциями Его Высокопреосвященства: от 25 июня 1906 года – в должности доцента Академии и от 21 сентября того же года – в должности лектора французского языка, согласно прошению.

Исправляющий должность доцента Академии по кафедре гомилетики и истории проповедничества иеромонах Серафим (Остроумов) указом Святейшего Синода от 10 июня 1906

—8—

года за № 6332 назначен в распоряжение Преосвященного Холмского.

На вакантную должность помощника библиотекаря Академии, согласно утвержденным Его Высокопреосвященством постановлениям Совета от 15 сентября 1905 года и 23 января 1906 года, назначен (исправляющим должность) с 4 октября 1905 года учитель Хоромоновской школы питомцев Императорского Воспитательного Дома, бывший воспитанник VI класса Вифанской духовной семинарии Николай Иванович Боткин.

Из профессорских стипендиатов Академии выпуска 1905 года один – Федор Михайлович Россейкин оставлен на службе при Академии, другой – Иван Иванович Адамов назначения на духовно-учебную службу еще не получил. – Вместо них, по определению Совета Академии от 6 июня 1906 года, оставлены были при Академии на год для приготовления к замещению вакантных преподавательских кафедр окончившие в отчетном году курс кандидаты богословия: Николай Феофанович Чернявский и Наркисс Ананиевич Качоровский. – Последний, впрочем, отказался от звания профессорского стипендиата и по определению Совета от 5 сентября 1906 года освобожден, согласно прошению, от исполнения возложенных на него обязанностей, а вместо него оставлен при Академии для той же цели на 1906–1907 учебный год окончивший в отчетном году курс кандидат богословия Николай Матвеевич Смирнов.

Церковный староста Покровской академической церкви, Ялтинский (бывший Московский 2-й гильдии) купец, Павел Осипович Красавин, по определению Правления Академии от 23 декабря 1905 года, утвержденному резолюцией Его Высокопреосвященства от 8 января 1906 года, уволен, согласно его прошению, от занимаемой им должности.

За указанными здесь и в дальнейших отделах на-

—9—

стоящего отчета переменами, к 1-му октября 1906 года на службе при Академии состоять:

Ректор Академии Евдоким, Епископ Волоколамский, второй викарий Московской епархии, магистр богословия, преподающий гомилетику и историю проповедничества.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре русской гражданской истории, доктор русской истории, Тайный Советник Василий Осипович Ключевский.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре догматического богословия, член академического Правления, доктор богословия, Действительный Статский Советник Александр Дмитриевич Беляев.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре церковного права, член академического Правления, доктор церковного права, Действительный Статский Советник Николай Александрович Заозерский.

Заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета, член академического Правления, доктор богословия, Действительный Статский Советник Митрофан Дмитриевич Муретов.

Ординарный профессор по кафедре метафизики и логики, доктор богословия, Статский Советник Алексей Иванович Введенский.

Ординарный профессор по кафедре введения в круг богословских наук, доктор богословия, Статский Советник Сергей Сергеевич Глаголев.

Ординарный профессор по кафедре нравственного богословия, доктор богословия, Статский Советник Михаил Михайлович Тареев.

Экстраординарный профессор по кафедре пастырского богословия и педагогики, магистр богословия, Статский Советник Александр Павлович Шостьин.

Экстраординарный профессор по кафедре церковной архео-

—10—

логии и литургики, магистр богословия, Статский Советник Александр Петрович Голубцов.

Экстраординарный профессор по кафедре психологии, магистр богословия, Коллежский Советник Павел Петрович Соколов.

Экстраординарный профессор по кафедре общей церковной истории, магистр богословия, Статский Советник Анатолий Алексеевич Спасский.

Экстраординарный профессор по кафедре Священного Писания Ветхого Завета, магистр богословия, Статский Советник Василий Никанорович Мышцын.

Экстраординарный профессор по кафедре патристики, магистр богословия, Статский Советник Иван Васильевич Попов.

Экстраординарный профессор по кафедре новой гражданской истории, магистр богословия, Статский Советник Иван Дмитриевич Андреев.

Экстраординарный профессор по кафедре теории словесности и истории иностранных литератур, магистр богословия, Коллежский Советник Николай Гаврилович Городенский.

Доцент по кафедре русской церковной истории и лектор Французского языка, магистр богословия, Сергей Иванович Смирнов.

Исправляющий должность доцента по кафедре истории и обличения русского раскола и лектор английского языка, кандидат богословия, Илья Михайлович Громогласов.

Исправляющий должность доцента по кафедре еврейского языка и библейской археологии, кандидат богословия, Евгений Александрович Воронцов.

Исправляющий должность доцента по кафедре греческого языка и его словесности, кандидат богословия, Дмитрий Григорьевич Коновалов.

Исправляющий должность доцента по кафедре русского и

—11—

церковно-славянского языков (с палеографией) и истории русской литературы, кандидат богословия, Николай Леонидович Туницкий.

Исправляющий должность доцента по кафедре истории и разбора западных исповеданий, кандидат богословия, Анатолий Петрович Орлов.

Исправляющий должность доцента по кафедре древней гражданской истории, кандидат богословия, Федор Михайлович Россейкин.

Вольнонаемный лектор немецкого языка, студент семинарии, коллежский Советник Василий Петрович Лучинин.

Секретарь Совета и Правления Академии, кандидат богословия, Коллежский Советник Николай Дмитриевич Всехсвятский.

Помощник секретаря, кандидат богословия, Титулярный Советник Михаил Ильич Бенеманский.

Библиотекарь, действительный студент Академии, Коллежский Ассессор Константин Михайлович Попов.

Исправляющий должность помощника библиотекаря Николай Иванович Боткин.

Помощник инспектора, кандидат богословия, Титулярный Советник Дмитрий Космич Чистилин.

Помощник инспектора, кандидат богословия, Титулярный Советник Николай Гаврилович Высоцкий.

Эконом иеромонах Иринарх.

Врач академической больницы, Коллежский Асессор Сергей Николаевич Успенский.

Почетный блюститель Академии по хозяйственной части, потомственный почетный гражданин Иван Дмитриевич Аблаженов.

Профессорские стипендиаты-кандидаты богословия Николай Неофанович Чернявский и Николай Матвеевич Смирнов.

—12—

III. Состав Учащихся

К 1905–1906 учебному году оставались от предшествовавшего года три академические курса: IV, III и II в числе 150 студентов; 1 же курс (LXIV со времени основания Академии) образовался в начале отчетного года после поверочных испытаний лиц, желавших поступить в состав этого курса.

К поверочным испытаниям явилось 48 студентов духовных семинарий: 14 по назначению семинарских Правлений и 34 в качестве волонтеров (в числе их 1 иеромонах и 1 священник). Кроме них – 1 боснийский уроженец, воспитанник Призренской духовной семинарии по разрешительному указу Святейшего Синода от 3 июня 1905 года за № 5614, и 1 окончивший курс Московской частной Поливановской гимназии, по указу Святейшего Синода от 9 сентября 1905 года за № 8895 допущенный, в виде изъятия, к приемным испытаниям для поступления в число студентов Академии без предварительного экзамена при духовной семинарии.

Согласно определению Святейшего Синода от 2–22 марта 1904 года за № 1186, испытания произведены были, в пределах семинарского курса, по Священному Писанию Ветхого и Нового Завета (как двум отдельным предметам), догматическому богословию, всеобщей церковной истории (до разделения церквей) и по одному из древних языков, по выбору экзаменующихся. Независимо от сего экзаменующиеся писали на заданные темы сочинения по библейской истории, философии и поучение. – Один студент Рязанской духовной семинарии, представивший все три письменные работы и выдержавший один устный экзамен по Священному Писанию Нового Завета, вынужден был затем, вследствие постигшей его тяжкой болезни, прекратить сдачу испытаний и Совет Академии имел о нем особое суждение впоследствии, по выздоровлении.

—13—

По окончании испытаний 47 студентов духовных семинарий и 1 боснийский уроженец приняты были в студентов I курса Академии; воспитаннику же Поливановской гимназии было отказано в приеме по недостаточной подготовленности его к слушанию академических лекций. Из студентов, принятых в Академию, 30 зачислены были на казенные стипендий, 9-на частные, 1 (боснийский уроженец) – на особую стипендию Святейшего Синода, а остальным предоставлено содержаться на свои средства.

Кроме означенных лиц, в самом начале отчетного года приняты были в число своекоштных студентов I курса: 1 окончивший полный университетский курс и 1 студент и надзиратель Московской духовной семинарии, удовлетворительно выдержавший приемные испытания в августе 1904 года, но не зачисленный тогда в состав I курса по недостатку помещения в академических зданиях, – без испытаний, и вышеупомянутый студент Рязанской духовной семинарии, с разрешения Его Высокопреосвященства удовлетворительно сдавший, по выздоровлении, остальные четыре устные испытания по предметам, указанным в определении Святейшего Синода от 2–22 марта 1904 года за № 1186.

При полном составе академических курсов в начале учебного года в Академии было 205 студентов, именно: в І курсе – 55 студентов (в том числе 4 оставленных на повторительный курс), во II – 59, в III – 49 и в IV – 42.

В том числе казеннокоштных было – 120, стипендиатов, содержавшихся на проценты с пожертвованных Академии капиталов – 45³²⁸⁶, на счет сумм Московской ка-

—14—

федры – 6, на счет специальных средств Святейшего Синода – 4, стипендиатов Троице-Сергиевой Лавры – 16 и своекоштных – 14. Последние, а также и неполные стипендиаты

—15—

в значительном большинстве пользовались пособием от Братства Преподобного Сергия, а некоторым назначено было вспомоществование и из процентов с капитала, завещанного покойною П.А. Мухановою.

В течение отчетного года в составе и положении студентов произошли следующие перемены:

На IV курсе: два студента уволены из Академии по прошениям и обратно приняты в состав IV курса: один:

—16—

в виде изъятия из общего правила, не смотря на последовавшее вступление его в брак, по указу Святейшего Синода от 25 февраля 1906 года за № 2349; другой, уволившийся в конце учебного года, принять по окончании выпускных испытаний, с разрешением сдать оные и представить кандидатское сочинение в августе месяце 1906 года.

На III курсе: один студент уволен из Академии по прошению.

На II курсе: а) приняты в состав курса – один студент Казанской Духовной Академии из воспитанников Александровской (Ардонской) семинарии, где проходятся не все науки семинарского курса, – на основании указа Святейшего Синода от 19 апреля 1906 года за № 4453, и один бывший студент Московской Духовной Академии (из отправившихся на Дальний Восток, уволенный по прошению в минувшем учебном году), которому, во внимание к особым ходатайствам и обнаруженной им на театре военных действий похвальной деятельности в качестве брата милосердия, указом Святейшего Синода от 22 сентября 1905 года в № 9462 разрешено было, не в пример прочим, вновь поступить в число студентов Московском Духовной Академии, не смотря на последовавшее вступление его в брак; б) один студент уволен из Академии по прошению.

На I курсе: два студента (1 иеромонах и 1 священник) уволены из Академии по прошениям; из них один (священник), с разрешения Его Высокопреосвященства, принять обратно в число студентов I курса.

Возвратившиеся с театра военных действий студенты: один IV курса, один I курса и два II курса, по определению Совета Академии от 3 июня 1904 года переведенные на эти курсы под условием удовлетворительной сдачи ими, по возвращении из отпуска, устных испытаний по тем

—17—

предметам, которые они слушали в 1903–1904 учебном году, в отчетном году выполнили означенное условие и внесены в списки действительных студентов упомянутых курсов.

За означенными переменами студенты к концу отчетного года распределялись по группам предметов специального изучения и по классам языков в таком числе: в I курсе: в первой группе – 18 студентов, во второй – 36; во II курсе: в первой группе – 34 студента, во второй – 26; в III курсе: в первой группе – 22 студента, во второй – 26; в IV курсе: в первой группе – 24 студента, во второй – 18. – Греческий язык изучали: в 1 курсе – 16 студентов, во II – 12, в III – 10; латинский язык: в I курсе – 38 студентов, во II – 46, в III – 38; французский язык – 8 студентов I курса, Немецкий – 41 и английский – 5.

Из студентов Академии в отчетном году некоторые жили вне академических зданий, именно: IV курса – сербские уроженцы Любомир Видакович, Иван Тирич и Иосиф Цветанович и I курса – палестинский уроженец Александр Хаким, как иностранцы, на основании указа Святейшего Синода от 28 апреля 1887 года за № 1377; II курса Борис Беляев – у своего родителя, на основании § 113 устава духовных академий (примеч.), и II курса Вячеслав Лисицын, по указу Святейшего Синода принятый в Академию женатым.

Б. Деятельность Академии

І. Деятельность Совета Академии

В течение отчетного года Совет имел 28 собраний: 1 торжественное в день годичного акта, 3 открытых по случаю коллоквиумов (2) и чтения пробных лекций (1) и 24 обыкновенных.

В ряду обычных занятий Совета наиболее важными были: 1) составление проекта нового устава духовных ака-

—18—

демии; 2) замещение вакантных кафедр в Академии; 3) утверждение в ученых степенях; 4) пополнение и устройство академической библиотеки и церковно-археологического музея и 5) присуждение премий и распределение пособий.

1) В самом начале отчетного года нормальное течение академической жизни в Московской Духовной Академии было нарушено заявлением 142 студентов всех курсов о прекращении ими учебных занятий впредь до распространения временных правил 27 августа 1905 года об университетской автономии и на духовные академии. – Заявление это было выслушано в собрании Совета Академии 7 октября 1905 года. – Признавая принцип автономии, дарованной высшим учебным заведениям Высочайше утвержденными 27 августа 1905 года временными правилами, плодотворным и наиболее обеспечивающим осуществление научно-образовательных задач духовных академий и считая преобразование академий на автономных началах наилучшим по обстоятельствам времени средством для устранения (поскольку это зависит от академии) постоянно повторяющихся нарушений порядка академической жизни, – Совет Академии, с своей стороны, возбудил пред Святейшим Синодом ходатайство о распространении вышеупомянутых временных правил и на духовные академии, при чем Святейшему Синоду представлена была внесенная в Совет 22 профессорами и преподавателями Академии особая записка с подробным изложением мотивов означенного ходатайства.

Прежде чем ходатайство Совета Московской Духовной Академии представлено было по назначению, Святейший Синод, по поводу тожественных заявлений студентов С.-Петербургской и Киевской духовных академий, указом от 15 октября 1905 года за № 10308 постановил: если к первому числу наступающего Ноября не установится в академиях нормальное течение жизни и не начнутся обычные

—19—

занятия, то – а) студентов распустить по домам и б) академии закрыть до начала будущего учебного года. – Впоследствии назначенный для возобновления занятий срок был продолжен до 15 ноября.

В первой половине ноября месяца 1905 года образована была, с благословения Святейшего Синода, под председательством бывшего Г. Обер-Прокурора Синода князя А.Д. Оболенского, особая комиссия из делегатов от всех четырех академий для совещания о мероприятиях к восстановлению нормального академического порядка. – От Совета Московской Духовной Академии в состав этой комиссии командированы были экстраординарные профессоры И.В. Попов и П.В. Тихомиров и исправляющий должность доцента Академии И.М. Громогласов.

Определением от 26 ноября 1905 года за № 6081 Святейший Синод, – по выслушании приглашенных для обсуждения вопроса о некоторых изменениях в строе духовных академий с целию согласования существующего порядка академического управления с современными задачами православной церкви и богословской науки, а равно и восстановления правильного течения академической жизни Преосвященных: Сергия, Архиепископа Финляндского, Арсения, Епископа Псковского, а также уполномоченных от профессорских корпораций духовных академий, – в заботах об устроении духовного просвещения и в виду предстоящего пересмотра ныне действующего устава духовных академий признал целесообразным установить нижеследующие главные основания, которые должны быть при сем приняты к руководству: 1) духовные академии находятся в подчинении высшей церковной власти в лице Святейшего Синода и состоят под попечительным наблюдением местного епархиального преосвященного; 2) ректор и инспектор академии избираются академическою корпорацией и утверждаются в должности Святейшим Синодом. Ректор

—20—

академии состоит в духовном сане и должен иметь ученую степень не ниже магистра богословия. Если бы оказалось необходимость допустить к исправлению должности ректора лицо, не имеющее духовного сана, то такое временное исполнение обязанностей ректора не может продолжаться долее 6 месяцев; 3) в состав академического Совета должны входить все ординарные и экстраординарные профессора и доценты, а в случае признанной Советом надобности принимают участие в собрании Совета и прочие преподаватели академии; 4) Совету должно быть предоставлено окончательное утверждение в ученых академических степенях и самостоятельное в пределах, установленных законом, разрешение учебных и воспитательных вопросов. – На указанных в вышеприведенных пунктах началах Святейший Синод определил поручить Советам духовных академий выработать предположения об изменении академического устава, кои и представить не позже 1-го февраля 1906 г.; впредь же до изменения сего устава и не дожидаясь указанного срока, Святейший Синод предположил применить означенные начала к академической жизни, по испрошении на сие Высочайшего соизволения, если правильный порядок учебных занятий в академия будет восстановлен, причем изображенный в п. 2 порядок избрания ректора и инспектора академии может быть осуществлен лишь по освобождении вакансий на сих местах, после лиц, ныне их занимающих. – Давая о сем знать, Святейший Синод поручил епархиальным преосвященным пригласить учащихся в духовных академиях спокойно продолжать свои занятия ко благу Церкви Христовой и нашего дорогого отечества с полным доверием к отеческому попечению церковной власти и к руководительству своих академических наставников, на коих отныне лежит особливая забота о правильном течение академической жизни.

—21—

По всеподданнейшему докладу Г. Обер-Прокурора Святейшего Синода, Его Императорскому Величеству в 20-й день января 1906 года благоугодно было Высочайше соизволить на предоставление Святейшему Синоду права изъясненные в определении Святейшего Синода, от 26 ноября 1905 года за № 6081, предположения применять к академической жизни, в виде временных мер, до созыва Церковного Собора, в зависимости от хода дел в духовных академиях, без испрошения на сие особого Высочайшего соизволения.

С утешением осведомясь из донесений Высокопреосвященных Митрополитов С.-Петербургского, Московского и Киевского и Архиепископа Казанского о том, что с начала 1906 года учебные занятия в духовных академиях возобновились и продолжают идти в нормальном порядке, и относя этот добрый пример для всех духовно-учебных заведений к добровольному подчинению церковной власти и преданности как преподавателей, так и студентов академий богословской науке, Святейший Синод, определением от 25 января 1906 года за № 459, постановил: 1) изъясненные в Синодальном постановлении, от 26 Ноября 1905 г. № 6081, основные начала устройства духовных академий ныне же привести в действие в виде временной меры до созыва Поместного Собора, и 2) поручить Учебному Комитету, сообразно с вышеизложенным определением Святейшего Синода, произвести в ныне действующем уставе духовных академий необходимые согласования.

Рассмотрев журнал Учебного Комитета с проектом временных изменений в действующем уставе духовных академий, Святейший Синод, определением от 21 февраля 1906 года за № 1058, постановил: впредь до составления нового устава духовных академий и утверждения оного в установленном порядке, ввести в действие следующие

—22—

изменения в параграфах академического устава: § 2: „Духовная Академия, находясь в подчинении Святейшему Синоду, состоит под попечительным наблюдением местного Епархиального Преосвященного и содержится на средства, имеющиеся в распоряжении Святейшего Синода; § 11: „Епархиальному Преосвященному принадлежит попечительное наблюдение за академией“; §§ 13, 14, 16 и 19 устава опустить; § 15: „Епархиальный Преосвященный может делать Совету академии письменные предложения к обсуждению“; § 20: „Ректор академии избирается Советом академии и утверждается в должности Святейшим Синодом. Ректор академии состоит в духовном сане и должен иметь ученую степень не ниже магистра богословия. Если бы оказалась необходимость временно допустить к исправлению должности лицо, не имеющее духовного сана, то такое временное исполнение обязанностей ректора не может продолжаться долее 6 месяцев“; § 24: Вместо слов „вносить на рассмотрение Правления“ поставить: „вносить на рассмотрение Совета“; § 27 и примечание: „Ректор наблюдает за точным исполнением всеми должностными лицами академии их обязанностей“; § 32: „Инспектор академии избирается Советом академии и утверждается в должности Святейшим Синодом; в § 38 слова: „в Правление“ заменить словами: „в Совет“; § 39: „В случае болезни или отсутствия инспектора, исполнение его обязанностей возлагается Советом на одного из своих членов, с утверждения Епархиального Преосвященного“; § 40: „Помощники инспектора, которых полагается два, избираются Советом, по рекомендации инспектора и представлению ректора, и утверждаются Епархиальным Преосвященным“; § 13: ,,Подробные обязанности помощника инспектора определяются инструкцией, составляемою инспектором и утверждаемою Советом“; §§ 51 и 52 опустить; § 79: „Совет академии, под председательством ректора, составляют:

—23—

инспектор, все профессоры и доценты; в случае надобности могут быть приглашаемы в собрание Совета с правом голоса и прочие преподаватели для суждения по всем вопросам, по которым Совет сочтет нужным ознакомиться с их мнением и объяснениями“; § 81, литера б, п. п. 1, 2, 3, 5, 7, 8, 9, 10 и 12 включить в разряд дел, окончательно решаемых академическим Советом; пункт 6 под лит. в отнести к делам, окончательно решаемым Советом; § 87: „Дела в Совете решаются большинством голосов. В тех случаях, когда журналы Совета представляются на утверждение Епархиального Преосвященного или Святейшего Синода, прилагаются и мнения меньшинства“; § 89: „Журналы по делам, относящимся до ученой деятельности академии, могут быть печатаемы, вполне или в извлечении, с разрешения ректора, на основании постановления Совета“; § 94 литера а п. п. 1 и 2 и лит. б п. п. 1 и 2 перенести в число дел, „окончательно решаемых Советом академии“; в § 115 вместо „по усмотрению Епархиального Преосвященного поставить: „по усмотрению Совета“; в § 157 выражение: „с утверждения Епархиального Преосвященного“ опустить.

Во исполнение определения Святейшего Синода от 26 ноября 1905 года в № 6081, Совет Академии в собрании 14 декабря 1905 года поручил предварительную разработку проекта нового устава православных духовных академий комиссии из ординарного профессора С.С. Глаголева, экстраординарных профессоров П.В. Тихомирова и Н.Г. Городенского, исправляющих должность доцента П.П. Соколова и Н.Л. Туницкого и секретаря Совета и Правления Академии Н.Д. Всехсвятского. – Из перечисленных шести членов наиболее деятельное участие в исполнении поручения Совета принимали: ординарный профессор С.С. Глаголев, экстраординарный профессор Н.Г. Городенский и исправляющий должность доцента Н.Л. Туницкий; остальные

—24—

же члены по болезни и другим обстоятельствам участвовали только в немногих заседаниях комиссии.

Выработанный комиссией проект устава православных духовных академий и препроводительной к нему записки на имя Святейшего Синода подвергнут был обсуждению и изменению в собраниях Совета Академии 19, 23, 26 и 31 января и 4 февраля 1906 года. – По приглашению Преосвященного Ректора Академии в собраниях присутствовали и принимали участие в обсуждении вопросов все члены академической корпорации, как состоящие на действительной службе (кроме О. Инспектора Академии Архимандрита Иосифа и исправляющего должность доцента иеромонаха Серафима, не присутствовавших ни на одном заседании), так и Г. г. Почетные Члены Академии из вышедших в отставку заслуженных ординарных профессоров оной (по тем или другим обстоятельствам состав присутствовавших на каждом собрании менялся), при чем Г. г. Почетным Членам и преподавателям, занимающим штатные кафедры, Советом единогласно предоставлено было право решающего голоса по всем вопросам, прочим же должностным лицам Академии – лишь по вопросам, их непосредственно касающимся. Представленный комиссией проект устава обсуждался в последовательном порядке его отдельных параграфов, причем большинство из них были приняты в той редакции, какая дана была им комиссией. – При возникавших разногласиях вопрос о сохранении, уничтожении или изменении редакции того или другого параграфа ставился на баллотировку и решался большинством голосов. – Заслуженный ординарный профессор по кафедре Священного Писания Нового Завета М.Д. Муретов, участвовавший в обсуждении проекта комиссии и подававший при решении спорных вопросов голос наравне с прочими, представил, вместе с тем, собственный проект устава православных духовных ака-

—25—

демий (в печатном виде) с просьбою представить и его на благоусмотрение Святейшего Синода. Проект этот, разосланный профессором М.Д. Муретовым 18 января всем членам академической корпораций, в собраниях Совета обсуждаем не был; было заслушано лишь в собрании 31 января дополнительное к проекту „особое мнение“ профессора М.Д. Муретова по вопросу о предоставлении четвертого года академического курса для самостоятельно-научной разработки студентами свободно избираемых предметов в кругу сотоварищей по специальности и под руководством соответственных наставников. – По окончательном рассмотрении и напечатании, проект устава православных духовных академий представлен был от имени Совета Академии на благоусмотрение Святейшего Синода с приложением проекта устава и особого мнения профессора М.Д. Муретова. – Возбужденное тогда же Советом ходатайство о созыве в С.-Петербурге съезда делегатов от всех четырех академий для совместного обсуждения вопросов о новом уставе Святейшим Синодом удовлетворено не было.

2) К началу отчетного года состояла вакантною кафедра древней гражданской истории, преподавательские обязанности по которой до конца года и исполнял бывший преподаватель этого предмета – заслуженный ординарный профессор Академии Н.Ф. Каптерев. – По прочтении в собрании 9 сентября 1906 года установленных § 50 академического устава двух пробных лекций, Советом Академии избран и резолюцией Его Высокопреосвященства от 17-го того же сентября утвержден исправляющим должность доцента по этой кафедре профессорский стипендиат Академии выпуска 1905 года Ф.М. Россейкин.

В средине года открылась кафедра латинского языка и его словесности, за выходом в отставку заслуженного ординарного профессора П.И. Цветкова, которому Советом

—26—

Академии, с разрешения Его Высокопреосвященства, и поручено было временное исполнение преподавательских обязанностей по этой кафедре с 1 марта и до конца 1905–1906 учебного года.

Наконец уже в самом конце отчетного года, в течение летних каникул, за перемещением О. Инспектора Академии Архимандрита Иосифа и исправляющего должность доцента иеромонаха Серафима, остались вакантными кафедры библейской истории и гомилетики и истории проповедничества. – Суждение о замещении этих кафедр Совет Академии имел уже в наступившем 1906–1907 учебном году и его постановления еще не получили утверждения со стороны подлежащей власти.

3) В ученых степенях, на основании определений Святейшего Синода от 25 января 1906 года за № 459 и 21 февраля того же года за № 1058, Советом Академии утверждены следующие лица:

А. В степени магистра богословия – a) исправляющий должность доцента Академии по кафедре психологии, кандидат богословия, П.П. Соколов за сочинение под заглавием: „Вера. Психологический очерк“. Москва, 1902 г. и б) исправляющий должность доцента Академии по кафедре русской церковной истории, кандидат богословия, С.И. Смирнов за сочинение под заглавием: „Духовный отец в древней восточной церкви. (История духовничества на Востоке). Часть I. (Период вселенских соборов)“. Сергиев Посад, 1906 г. Оба – после удовлетворительного защищения своих диссертаций в присутствии Совета Академии и приглашенных последним сторонних лиц (первый – 3 февраля и второй – 8 июня 1906 года).

Б. В степени кандидата богословия – 36 студентов, окончивших в отчетном году полный академический курс; из них 16 – с правом на получение степени магистра без нового устного испытания, если представят диссерта-

—27—

ции на означенную степень и защитят их установленным порядком; остальные 20 – с правом на получение степени магистра по выдержании новых устных испытаний по тем предметам, по коим они не оказали успехов, соответствующих оной, и представлении нового сочинения. – Кроме того, утверждены в степени кандидата богословия 2 действительных студента Академии выпусков 1902 и 1904 г. г.

В. В звании действительного студента – 5 студентов, окончивших в отчетном году академический курс; все – с правом на получение степени кандидата богословия по представлении удовлетворительных кандидатских сочинений. – Тремя из них означенные сочинения были представлены после летних каникул, и они утверждены уже Советом Академии в степени кандидата богословия, причем двум предоставлено право на получение степени магистра без новых устных испытаний.

4) A. В 1905–1906 академическом году библиотека пополнилась 2605 названиями книг и журналов в 7581 томе и тетрадях. Из них 682 названия в 954 томах и тетрадях приобретены покупкой, а 1923 названия в 6627 томах и тетрадях поступили в библиотеку частию в дар от разных учреждений и лиц, частию в обмен на академический журнал, частию, как присланные в редакцию академического журнала для отзыва, и частию, как академические издания и диссертации на ученые степени. В отчетном году куплены следующие ценные издания: а) Реtit – Julleville, Histoire de la langue et de la littérature française, t. 1–8. Paris, 1896–1899, 160 fr.; 6) Monumenta Germaniae historica, Auctores antiquissimi, t. 2; 9:1–2; 11:1–2 и 13:1–4. Bегоlini, 1879–1898, 87 марок; в) Sacrorum Bibliorum Eragmenta Copto-Sahidica, vol. III, cum tab. Romae, 1904, 57 марок; r) Theodosiani libri XVI, ed. Mommsen – Meyer, I–II, mit Taf. Bегоlini, 1905, марок 62; д) Baldwin, Dictionary of Philosophy, vol. III, 1–2. London, 1905, два экз., 84 шиллинга (Vol. I–II

—28—

были приобретены ранее, в 1902–1903 г.). – Из поступлений даровых можно отметить: а) пожертвованные Преосвященным Ректором Академии – аа) Универсал Польского короля Сигизмунда II 1610 г. и бб) письмо Епископа Луцкого Кирилла Терлецкого Епископу Львовскому Гедеону Болобану 1585 г.; б) поступившие в библиотеку по завещанию Архимандрита Серапиона (Машкина) книги и периодические издания, в количестве 254 названий и 430 томов и тетрадей, и в) поступившие в библиотеку от почетного члена Академии – заслуженного ординарного профессора В.А. Соколова книги и периодические издания, около 500 названий, Книги для академической библиотеки приобретались с разрешения Совета Академии, по требовательным записям наставников Академии, сверенным с наличностью библиотеки.

Профессорам, преподавателям и служащим в Академии лицам в отчетном году выдано 3718 названий книг и периодических изданий в 4526 томах и тетрадях; в это число не входят книги, о которых наводились справки как о взятых; сдано было в отчетном году профессорами 3144 названия в 4036 томах и тетрадях. – Перерыв в учебных занятиях, отсутствие двух семестровых сочинений на первых трех курсах и окончание учебного года к 1-му мая значительно сократили выдачу книг студентам. Требовательных листков, по которым студенты получают книги из библиотеки, в отчетном году израсходовано всего 6697 (в 1904–1905 г. 19818) и на каждого студента за год приходится всего до 30 отдельных требований против 100 за прошедший учебный год,

Б. В церковно-археологический музей в отчетном году поступили: две древних (XVI–XVII вв.) иконы Успения Божией Матери и Усекновения главы Иоанна Предтечи, модель новейшего храма, три предмета Буддийского культа, лампочка из Римских катакомб, слепок с памятника

—29—

(по словам жертвователя Кавказского происхождения) неизвестного назначения, в 2-х экземплярах; два старинных изразца, две рукописи (часословец и толковой иконописный подлинник) XVII–ХVIII столл. и две печатных книги. – Наибольшую ценность представляют иконы, особенно образ Усекновения главы И. Предтечи. Жертвователями были: преосвящ. ректор Академии епископ Евдоким, профф. Н.А. Заозерский, И.Д. Андреев и С.И. Смирнов, преподаватель местных мужской и женской Гимназий К.В. Вознесенский и студд. Московской духовной Академии Вячеслав Лисицын и Павел Флоренский.

5) В распоряжении Совета Академии в отчетном году было 12 премий:

а–б) Митрополита Московского Макария в 485 рублей – за лучшие печатные труды наставников Академии и таковая же половинная премия в 242 р. 50 к., оставшаяся от предшествующего учебного года. – Присуждены Советом Академии: первая – ординарному профессору С. С. Глаголеву за сочинение под заглавием: „Из чтений о религии“, вторая – ординарному профессору М.М. Тарееву за сочинение: „Истина и символы в области духа“.

в) Митрополита Московского Макария в 291 рубль – за лучшие магистерские сочинения воспитанников Академии. – Назначение этой премии отложено до следующего года.

г) Епископа Курского Михаила в 201 рубль – за лучшие печатные труды наставников и воспитанников Академии по Священному Писанию. – Присуждена заслуженному ординарному профессору Академии М.Д. Муретову за сочинение под заглавием: „Древнееврейские молитвы под именем Апостола Петра“.

д) Митрополита Литовского Иосифа в 165 рублей – за лучшие кандидатские сочинения воспитанников Академии. – Выдана Советом кандидату Академии выпуска 1905 года Александру Каэласу за сочинение на тему: „Воззрения Декарта,

—30—

окказионалистов и Спинозы на взаимоотношение духа и тела, их дальнейшее развитие и значение для обоснования христианского мировоззрения“.

e) Протоиерея А.И. Невоструева в 158 рублей, – имеющая то же назначение. – Выдана кандидату того же выпуска Ивану Адамову за сочинение на тему: „Св. Амвросий Медиоланский“.

ж) Имени „ХXІX курса“ в 60 рублей, – имеющая то же назначение. – Присуждена кандидату того же выпуска священнику Димитрию Рождественскому за сочинение: „Книга пророка Захарии. Предварительные сведения о книге“.

з) Протоиерея А.М. Иванцова-Платонова в 160 рублей, за лучшие кандидатские сочинения по церковной истории. – Присуждена кандидату того же выпуска Федору Россейкину за сочинение на тему: „Первое правление патриарха Фотия“.

и) Высокопреосвященного Димитрия, Архиепископа Казанского и Свияжского, в 76 рублей, – за лучшие кандидатские сочинения, посвященные преимущественно описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви. – Выдана кандидату того же выпуска Александру Роздольскому за сочинение: „Преосвященный Никанор, архиепископ Херсонский, как пастырь и педагог“.

й) Митрополита Московского Макария две премии, по 97 рублей каждая, – за лучшие семестровые сочинения студентов Академии, написанные ими в течение первых трех курсов. – Назначены кандидатам Федору Россейкину и Ивану Адамову, которыми были поданы все семестровые сочинения и из них более половины означено баллом 5 и не было ни одного, имеющего балл ниже 4.

к) Протоиерея И. Орлова в 32 рубля – за лучше успехи в сочинении проповедей. – Присуждена кандидату того же выпуска иеромонаху Игнатию (Дверницкому).

Кроме означенных премий, в распоряжении Совета Академии находилась половина процентов с капитала, поступившего по завещанию покойной П.А. Мухановой, предназ-

—31—

наченная на выдачу дополнительных к казенному жалованью пособий членам академической корпорации. – На Основании п. 4 правил распределения процентов с Мухановского капитала, Совет Академии в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, постановил выдать пособия следующим пяти членам академической корпорации: заслуженному ординарному профессору М.Д. Муретову, ординарному профессору М.М. Тарееву, экстраординарным профессорам А.А. Спасскому и В.Н. Мышцыну и Секретарю Совета и Правления Академии Н.Д. Всехсвятскому, по равной сумме – 200 рублей – каждому.

6) По возбужденному в отчетном году Советом Московской Духовной Академии ходатайству о допущении к приемным испытаниям для поступления в духовные академии женатых лиц, последовало таковое определение Святейшего Синода, от 16–21 июня 1906 года за № 3297^a:

„В виду того, что духовные академии, согласно уставу их, имеют цель доставлять высшее богословское образование для просвещенного служения церкви прежде всего на пастырском поприще деятельности и потому ищущие такового образования лица в священном сане представляются наиболее надежными для указанной цели и желательными для приема в число академических студентов кандидатами, и принимая во внимание, что Советы духовных академий в представленных в свое время отзывах не находили препятствий к допущению в академии достойных и достаточно подготовленных к слушанию академических лекций семейных священнослужителей, Святейший Синод определяет: 1) разрешить Советам духовных академий допускать окончивших курс учения в духовных семинариях по первому разряду и имеющих одобрительные отзывы от епархиального начальства семейных священнослужителей к приемным испытаниям для поступления в число студентов академии на одинаковых с прочими по-

—32—

ступающими в академии основаниях, с предоставлением, в случае поступления таковых в состав академического курса, тем из них, кои не имеют при себе семейств, жить в академических общежитиях, имеющим же при себе семейства помещаться на частных квартирах и с тем, чтобы означенные священнослужители, по увольнении их из епархий, где они состояли на службе, были приписываемы к академическим храмам, с обязательством не совершать служения в других церквах без особого разрешения академического начальства и местного архиерея. 2) Что же касается принятия в число студентов духовных академий женатых лиц, не имеющих священного сана, то Святейший Синод в отношении таковых не усматривает оснований к изменению доселе действовавшего порядка, определяемого Синодальным постановлением от 28 Ноября–14 Декабря 1886 года за № 2601“.

II. Занятия Правления Академии

Занятия Правления, согласно требованиям академического устава, состояли в приеме, хранении и расходовании сумм, поступавших на содержание Академии, в своевременном и сообразном с действительными потребностями заготовлении и употреблении различных припасов и материалов по содержанию студентов и академических зданий, при чем большинство из них приобретаемы были хозяйственным способом, вообще в управлении хозяйственною частью по Академии; в наблюдении за порядком и чистотою в академических зданиях и содержанием их в исправности. – Кроме того, предметом занятий Правления были и некоторые другие дела по административной, учебной и воспитательной частям.

Главными источниками доходов, поступавших на содержание Академии, в отчетном году, как и прежде, служили: а) суммы, ассигнованные по штату и смете из ду-

—33—

ховно-учебного капитала и Государственного Казначейства; 6) проценты с принадлежащим Академии капиталов; в) сумма, ежегодно поступающая от Московской кафедры на содержание шести неполных стипендиатов кафедры из студентов Академии; г) поступления от Духовного Собора Свято-Троицкие Сергиевы Лавры на содержание 16 полных стипендиатов Лавры из студентов Академии и д) взносы своекоштных студентов.

Расходование сумм сметных и сверхсметных и процентов с принадлежащих Академии капиталов производилось по мере надобности, согласно с сметою, специальным назначением сумм и особыми предписаниями высшего начальства. – Находившиеся в распоряжении Правления проценты с капитала, пожертвованного покойным Высокопреосвященным Митрополитом Московским Филаретом, по случаю исполнившегося в 1864 году пятидесятилетия Московской Духовной Академии, в количестве 553 руб. – выданы в отчетном году, с утверждения Его Высокопреосвященства, исправляющему должность доцента Академии И.М. Громогласову, а половина процентов с Мухановского капитала, в количестве 995 р., предназначенная на выдачу пособий беднейшим студентам Академии и также предоставленная, за вычетом 660 р. на содержание трех полных стипендиатов имени П.А. Мухановой, в распоряжение Правления Академии, – распределена им в двух заседаниях, предшествовавших крайнему сроку взноса денег своекоштными студентами за содержание их в Академии (в сентябре и январе месяцах), между теми из них, которые ни из сумм Братства Преподобного Сергия, ни из собственных средств не имели возможности обеспечить свое дальнейшее пребывание в Академии.

Деятельность Правления как по экономической, так и по другим частям была контролируема Высокопреосвященным Митрополитом Московским по журналам собраний

—34—

Правления, а по экономической части, сверх того, по окончании сметного года, и местным Ревизионным Комитетом.

III. Занятия наставников Академии

Занятия наставников Академии состояли в разработке предметов академического образования, в чтении лекций по программам, представленным в начале учебного года и утвержденным Советом Академии, в руководствовании студентов в самостоятельных их научных занятиях, в исполнении поручений Совета и обязанностей, возлагаемых начальством, а также в исполнении обязанностей, соединенных с званием членов различных ученых и благотворительных обществ. – Наставники, занимающие штатные кафедры, имели от двух до четырех лекций в неделю. – При таком числе лекций наставники исполнили по преподаванию своих предметов следующее³²⁸⁷:

Ректор Академии Евдоким, Епископ Волоколамский, по кафедре гомилетики и истории проповедничества студентам III курса прочитал:

Введение в науку. Определение науки. Предмет её, задача и метод. Разделение и план науки. Место науки в ряду других богословских наук. Источники и пособия.

I. Историю проповедничества. Проповедь Спасителя. Проповедь Апостолов. Проповедь мужей апостольских. Ориген, как проповедник. Представители практически-ораторского и мистического плана проповеди в IV веке на Востоке: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, Ефрем Сирин, Макарий Великий (Египетский). – Характеристика древнерусского проповедничества (древний период). Русская проповедь под латино-польским влиянием (средний период): Стефан Яворский. Феофан Проко-

—35—

пович, как проповедник. Придворная и академическая проповедь в России во второй половине ХѴIII столетия (новый период). Митрополит Платон (Левшин), как проповедник. – Современное состояние проповеди во Франции: А. Винэ, как проповедник; Е. Берсье, как проповедник.

II. Историю Гомилетики. Первая христианская Гомилетика. „Пастырское правило“ св. Григория Двоеслова. Средневековая Гомилетика. Судьбы Гомилетики в последнюю половину средних веков. Гомилетические воззрения Лютера и Меланхтона. Гомилетические правила Як. Шпенера. Гомилетика Мозгейма. Теория красноречия Шотта. Риторика Франца Теремина. Теория духовного красноречия Юнгмана. Теория красноречия Винэ.

III. Теорию Гомилетики. Понятие о типе проповеди. Генезис и генетическое развитие типов проповеди. Главные факторы генетического образования типов проповеди. Образование проповедника. Приготовление к проповеди. Значение „живого слова“ в деле проповеднического служения. Нужно ли для проповедника знакомство, с приемами ораторского искусства? Пастырь-учитель по запросам современного общества.

Инспектор Академии, сверхштатный экстраординарный профессор по кафедре библейской истории, Архимандрит Иосиф студентам I курса прочитал:

Предварительные сведения о науке Библейской Истории. Сущность, задача, метод, источники и пособия науки и др. сведения, необходимые для науки.

Изложение событий и научное обсуждение их по главным периодам Библейской Истории.

I. Период патриархальный: история творения мира и человека; обзор первобытных преданий об этом. Ближайшее потомство падшего человека. Состояние человечества ко времени Авраама. Призвание и жизнь Авраама. Другие патриархи. Их историческая достоверность и значение.

—36—

II. Период подзаконный. Обстоятельства поселения Евреев в Египте, и жизнь там. Обстоятельства исхода из Египта и посвящения в народ Божий Моисеем. Поселение в Земле Обетованной и укрепление в ней. Мысль о Царе.

III. Период царско–пророческий. Первые Цари. Расцвет царства. Разделение царств. Цари Иудейские и Израильские до разрушения обоих царств. Вавилонское пленение.

Заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский по кафедре русской гражданской истории студентам II курса прочитал о смутном времени и о царствованиях Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича.

Заслуженный ординарный профессор Петр Цветков по кафедре латинского языка и его словесности студентам I курса объяснял De oratore Цицерона, студентам II курса – Георгики Виргилия, студентам III курса – сатиры Горация.

Временный преподаватель, заслуженный ординарный профессор Николай Каптерев по древней гражданской истории прочитал студентам I курса: 1) историю науки, 2) историю Востока и 3) историю Греции.

Заслуженный ординарный профессор Александр Беляев по догматическому богословию студентам IV курса прочитал: введение в догматику, историю её за отеческий период и первую половину системы науки с историческим изложением главнейших догматов.

Заслуженный ординарный профессор Николай Заозерский по кафедре церковного права прочитал студентам III курса:

Введение в науку церковного права: общее учение о праве; классификация права; особенности церковного права; задачи науки церковного права.

Историю церковного права: историческое обозрение источников права: а) канонических, – 6) исторических и в) действующего законодательства.

Систему церковного права: состав церковного общества; учение о лицах церковных; устройство и управление цер-

—37—

кви; общие начала церковной организации и церковной власти.

А. Епархиальное Управление. Его формы. Состав учреждений епархиальных; круг их ведомства и порядок делопроизводства.

В. Окружное Управление. Его формы. Состав учреждений окружного управления; круг ведения их; порядок делопроизводства.

Не было прочитано из представленной в начале года программы: о церковном имуществе, о церковном судопроизводстве и о браке.

Заслуженный ординарный профессор Митрофан Муретов по Священному Писанию Нового Завета студентам III курса прочитал:

1) Историко-критическое обозрение главных типов новейшего экзегеза и критики Нового Завета: орфодоксализм, рационализм, мифологизм, эстетизм и морализм. 2) О евангелии по Матфею: разбор свидетельства св. Папия о евангелии Матфея, первоначальный язык евангелия, отношение евангелия Матфея к неканоническому и впоследствии еретическому евангелию, известному под именем евангелия Евреев, Назореев, Евионеев и др., подлинность евангелия Матфея, время и место написания евангелия, его главная цель и особенности по сравнению с другими евангелиями. – 3) О евангелии по Марку: разбор свидетельства Папия о сем евангелии, писатель евангелия, время написания, назначение и особенности евангелия по сравнению с евангелиями Матфея и Луки. – 4) О евангелии по Луке: толкование пролога сего евангелия, писатель евангелия, время написания, назначение и особенности евангелия по сравнению с другими синоптиками, отношение евангелия Луки к еретическому евангелию Маркиона. – 5) О взаимном отношении синоптических евангелий: гипотезы устного первоевангелия, письменных первоисточников и взаимного пользования, краткое сравне-

—38—

ние синоптического текста с точки зрения гипотезы взаимного пользования синоптиков. – 6) О евангелии по Иоанну: жизнь, апостольские труды и особенности духовной природы Иоанна Богослова, внешние свидетельства и внутренние признаки подлинности евангелия, его отношение к синоптикам и отличительные особенности. – 7) Краткие сведения о соборных посланиях: о характере, времени, способе и цели написания посланий Иакова, Петра и Иуды, – о времени и цели написания посланий Иоанна и об отношении 1-го послания Иоанна к его евангелию. 8) О жизни и посланиях Св. Апостола Павла: а) жизнь Апостола до обращения его в христианство и после обращения – до написания им 1-го послания к Фессалоникийцам; – б) о посланиях Апостола, написанных до первых уз его: 1-м и 2-м к Фессалоникийцам, 1-м и 2-м к Коринфянам, к Галатам и Римлянам; – в) о посланиях, написанных во время первых уз Апостола: к Ефесянам, Колоссянам, Филиппийцам, Филимону и к Евреям; – г) о посланиях, написанных после первых уз Апостола и во время вторых уз его: 1-м и 2-м к Тимофею и Титу. – 9) Систематическое раскрытие новозаветных понятий: πίστις, λόγος, σωτηπία и ἐκκλησια.

Ординарный профессор Алексей Введенский по кафедре метафизики и логики студентам I курса прочитал:

1) Введение в философию с кратким разбором односторонних взглядов на нее; 2) Первую часть курса логики и теории знания; 3) из курса метафизики – проблемы о ценности и смысле жизни.

Ординарный профессор Сергей Глаголев по кафедре введения в круг богословских наук студентам I курса прочитал:

1) О задачах русской богословской школы.

2) Общее введение в богословие.

3) Специальное введение в апологетику.

4) Дополнительные статьи по истории религиозной философии к рекомендованной студентам для изучения книге

—39—

,,Из чтений о религии“ (отделу – Религия в философском понимании).

5) Были начаты чтения по истории религий.

Ординарный профессор Михаил Тареев по нравственному богословию студентам IV курса прочитал:

Вера u жизнь по евангелию – І. Бог-Отец, как Бог любви, и любовь, как начало христианской жизни; II. Закон и евангелие; ІІІ. Вечная жизнь; IV. Царство Божие.

Нравственная природа человека и естественное учение о нравственности – I. Нравственность, как предмет этики; II. Совесть и разум; III. Разумная личность, как основа естественной нравственности, и критика Канта; IV. Принцип морали; критика утилитаризма.

Экстраординарный профессор Александр Шостьин а) по пастырскому богословию студентам IV курса изложил: 1) историю христианского пастырства и 2) теорию его. – Частнее, в первый отдел чтений вошли: 1) Пастырство Господа нашего Иисуса Христа. 2) Учение Св. Апостолов об обязанностях пастырей церкви и пастырская их деятельность, как образец для пастырей. 3) Пастырские воззрения Св. Отцев Церкви: Григория Нисского, Григория Богослова, Иоанна Златоуста, Амвросия Медиоланского, Блаженного Иеронима и Св. Григория Двоеслова. – Во втором отделе чтений были рассмотрены: понятие о науке пастырского богословия и отношение её к другим богословским наукам; литература её (западная и отечественная) со второй половины прошлого века; основная цель христианского пастырства и вытекающая из нее обязанность частного душепопечения по Слову Божию и по учению Св. Отцев Церкви; общие условия пастырской деятельности (призвание к пастырству и приготовление к нему; любовь и доверие пасомых к пастырю) и средства для выполнения её (пастырские посещения; школа; содействие пасомых; исповедь); наконец, было указано и применение этих средств в частных случаях

—40—

пастырского служения человечеству, недугующему физически (посещение больных и умирающих), умственно (вразумление неверующих, суеверных и сектантов) и нравственно (наложение эпитимий сообразно с индивидуальными особенностями кающихся грешников, или – по выражению Отцев IV всел. собора – „рассматривая качество греха и готовность согрешившего к обращению“ – Прав. 102).

6) По педагогике студентам III курса изложил историю педагогики до-христианской (в её развитии у народов восточных, классических и еврейского) и христианской до появления трудов Песталоцци, при чем системы Коменского, Локка и Руссо были рассмотрены с особенной подробностию, а также было указано их значение для всего дальнейшего развития европейской педагогики. К этому историческому изложению тесно примыкало теоретическое обсуждение основных вопросов педагогики (о цели воспитания, его объекте и субъекте) и дидактики (о воспитательном значении различных предметов обучения и важнейших методов его).

Экстраординарный профессор Александр Голубцов по церковной археологии и литургике изложил студентам IV курса: I) введение в науку; II) историю храмов древне-христианского и византийского с кратким очерком их внутреннего устройства и убранства и III) историю литургии на православном востоке и в древней Руси с историко-критическим объяснением литургийных обрядов.

Экстраординарный профессор Павел Соколов по кафедре психологии студентам II курса прочитал:

1. Введение в психологию (предмет науки, её история и методология).

2. Общую психологию (изучение общих форм душевной жизни: сознания, личности и бессознательных процессов).

3. Специальную психологию (исследование отдельных элементов познания, чувства и воли).

—41—

Экстраординарный профессор Анатолий Спасский по кафедре общей церковной истории студентам II курса прочитал следующие отделы из истории первых трех веков: а) история гонений; б) история ересей: евионитство, гностицизм и монархианство; в) из области церковной дисциплины: монтанизм, раскол Ипполита и Каллиста; г) из области церковного управления: первенствующее положение римской церкви в первые три века и причины его.

Экстраординарный профессор Василий Мышцын по Священному Писанию Ветхого Завета студентам II курса прочитал: предварительные сведения о Пятикнижии и толкование некоторых мест из него, преимущественно первых 10-ти глав книги Бытия; о происхождении, содержании и характере учительных книг: Псалтири, кн. Иова, Притчей, Екклесиаста и Песни Песней, с толкованием важнейших и труднейших мест из них; историю происхождения пророческих книг Исаии, Иеремии, Иезекиля и Даниила, их отличительные особенности в содержании и языке, объяснение важнейших мессианских отделов их; о происхождении ветхозаветного канона и истории его в христианской церкви.

Экстраординарный профессор Иван Попов по кафедре патристики студентам II курса прочитал: о Мужах Апостольских, об апологетах, о св. Иринее, Тертуллиане, Клименте Александрийском, Оригене и св. Афанасии Великом.

Экстраординарный профессор Иван Андреев по кафедре новой гражданской истории прочитал студентам I курса средневековую историю Франции.

По кафедре истории философии студентам IV и II курса прочитано было: а) экстраординарным профессором Павлом Тихомировым – введение в науку; б) экстраординарным профессором Иваном Поповым: из истории древней философии – о Сократе и Платоне; в) экстраординарным профессором Николаем Городенским: из истории новой философии – о Канте.

—42—

Экстраординарный профессор Николай Городенский по кафедре теории словесности и истории иностранных литературы студентам I курса прочитал:

a) По теории словесности: О сущности искусства и о месте художественной литературы в ряду искусств; о нормах литературного творчества; о задачах и методах изучения литературы; об основных направлениях литературного творчества; о родах литературных произведений.

б) По истории иностранных литератур: Историю английской литературы со времени Шекспира.

Доцент Сергей Смирнов по кафедре истории русской церкви студентам III курса прочитал:

1. Религиозные движения среди народов русской равнины в VII–X вв.

2. Появление и утверждение христианства на Руси. Распространение его в Киевский период.

3. Церковное управление.

4. Монашество и паломничество.

5. Духовное просвещение.

6. Вера и нравы русских христиан XI–XII стол.

И. д. доцента Илья Громогласов по кафедре истории и обличения русского раскола студентам III курса прочитал: а) обзор литературы о русском расколе за все время его существования; б) в подробном изложении – отдел о происхождении русского раскола и историю его за первое полустолетие; в) общий обзор дальнейшей истории раскола, с обращением особенного внимания на выяснение причин постепенного изменения доктрины раскола и деления его на толки.

И. д. доцента Евгением Воронцовым студентам I курса по еврейскому языку сообщены начальные сведения из еврейской фонетики и прочитана элементарная этимология при помощи разбора I главы книги пророка Хаваккука.

Студентам II курса по библейской археологии было прочи-

—43—

тано о домашних древностях еврейского народа и отчасти о древнееврейском культе.

И. д. доцента Дмитрий Коновалов по кафедре греческого языка и его словесности студентам I курса прочитал очерк греческой палеографии и диалектологии (параллельно с практическими упражнениями в чтении снимков с греческих датированных рукописей и разборе диалектологических текстов). – Студентам II курса была прочитана история греческой поэзии (эпос и лирика), в связи с чтением образцов ямбической поэзии. – Студенты III курса занимались историей греческой драмы и переводом „Вакханок“ Эврипида.

И. д. доцента Николаем Туницким студентам II курса прочитано:

I. По русскому и церковно-славянскому языкам (с палеографией):

А. Общие сведения из области физиологии звуков речи.

Б. Фонетика церковно-славянского и русского языков. Отношение славяно-русских звуков к звукам родственных индоевропейских языков.

В. Русская палеография в связи с чтением и разбором палеографических снимков.

II. По истории русской литературы:

А. О задачах и методах изучения истории древнерусской литературы.

Б. История новой русской литературы первой четверти XIX столетия.

И. д. доцента Анатолий Орлов по кафедре истории и разбора западных исповеданий прочитал студентам III курса обзоры культурно-исторических факторов, подготовивших реформацию Лютера. Частнейшие вопросы, которые были рассмотрены в этих чтениях, – таковы: а) общий характер средневековой католической религиозности; б) историческое развитие и общая система схоластического богословия;

—44—

в) средневековое мистическое сектантство в его различных направлениях; г) гуманистические движения в средневековом обществе; д) основные течения национально-политической жизни в Европе в пред-реформационную эпоху; е) сущность реформационной деятельности Виклефа и Гуса; ж) религиозно-нравственное развитие Лютера до его выступления на поприще реформатора.

По французскому языку лектором оного – экстраординарным профессором Павлом Соколовым студентам I курса преподаны основные правила этимологии и синтаксиса и прочитаны избранные отрывки из произведений Боссюэта, Паскаля, Корнеля, Расина, Ларошфуко, Вавенарга, Монтескье и Руссо.

По английскому языку лектором оного – и. д. доцента Ильей Громогласовым изложены были студентам 1 курса грамматические правила (по руководству Мак-Клиланда) и делались переводы из хрестоматии, приложенной к учебнику. На ряду с этим велись практические занятия в целях приучения студентов к живой разговорной речи на изучаемом языке.

Лектором немецкого языка Василием Лучининым с студентами I курса, по прочтении курса этимологии немецкого языка, были переведены 8 статей из хрестоматии Berthe. – Перевод сопровождался выяснением значения слов, попутным разъяснением разнообразных конструкций предложений и других правил грамматики этимологических и синтаксических.

Сосредоточивая свою деятельность на исполнении прямых обязанностей профессорского звания, наставники Академии занимались в тоже время и учено-литературными трудами. Так:

Ректор Академии Епископ Евдоким напечатал в „Богословском Вестнике“ статью: „Царь и патриарх. (К характеристике их взаимных отношений“ (1906, апрель).

—54—

Заслуженный ординарный профессор П.И. Цветков напечатал, „Очерк“ истории Братства Преподобного Сергия для вспомоществования нуждающимся студентам и воспитанникам Московской Духовной Академии в первое двадцатипятилетие (1880–1905).

Заслуженный ординарный профессор А.Д. Беляев напечатал в журнале „Вера и Разум“ статьи: 1) „Взгляд на самодержавие епископа Феофана и Николая Федоровича Федорова“ и 2) „О народовластии. По поводу статьи священника Петрова о свободе“.

Заслуженный ординарный профессор Н.А. Заозерский напечатались в Богословском Вестнике“ статьи: „Основные начала желательного для русской церкви учреждения патриаршества“ (1905, декабрь) и „Проект организации церковного устройства на началах патриарше-соборной формы (1906, январь).

Заслуженный ординарный профессор М.Д. Муретов – 1) редактировал перевод творений св. Никифора Исповедника; 2) перевел и снабдил примечаниями шестую книгу толкования св. Кирилла Александрийского на Евангелие Иоанна; 3) в „Богословском Вестнике“ напечатал несколько статей об Иуде Предателе; 4) в „Православной Богословской Энциклопедии“, издаваемой при журнале „Странник“, статью: „Свидетельство Иосифа Флавия об Иисусе Христе“; 5) составил и издал „Проект устава православных духовных академий“; 6) в „Журналах Совета Московской Духовной Академии“ напечатал отзыв о „Миссионерских беседах“ и „Противо-сектантском катехизиса“ миссионера Д. Боголюбова.

Ординарный профессор А.И. Введенский напечатал в „Богословском Вестнике“ статью: „Анализ идеи пространства“ (1906, март – апрель).

Ординарный профессор С.С. Глаголев – 1) издал книгу: „Материя и дух“, вышедшую в виде особого приложения

—46—

при журнале „Странник“; 2) в „Богословском Вестнике“ напечатал статью: „Задачи русской богословской школы“ (1905, ноябрь).

Ординарный профессор М.М. Тареев напечатал в „Богословском Вестнике“ ряд статей под общим заглавием: „Живые души. Очерк нравственных сил современной России“ (1905, декабрь; 1906, январь, март, ап-рель, май, июнь) и несколько библиографических заметок.

Экстраординарный профессор А.П. Шостьин в „Православной Богословской Энциклопедии“, издаваемой при журнале „Странник“, поместил статью: „Квинтилиан, его значение для школы и проповедничества“.

Экстраординарный профессор А.П. Голубцов в „Православной Богословской Энциклопедии“ напечатал статью: „О наружном виде и изображениях Иисуса Христа“. – Он же, командированный Академией в июне сего года на Областной археологический съезд в г. Владимире, занимался осмотром храмов последнего, знакомился с памятниками преимущественно церковной старины, собранными в местных древлехранилищах и приготовил реферат: „К истории праздничного убранства гор. Владимира во второй половине ХІІ века“, оставшийся не доложенным за преждевременным закрытием съезда.

Экстраординарный профессор П.П. Соколов – а) напечатал в „Богословском Вестнике“ свою речь пред защитой магистерской диссертаций: „Проблема веры с точки зрения психологии и теории познания“ (1906, июнь) и заметку: „Организация первого русского съезда по педагогической психологии“ (1906, май); б) проредактировал, дополнил и снабдил предисловием третье студенческое издание книги Фонсегрива – „Элементы психологини“, Сергиев Посад, 1906 г.

Экстраординарный профессор А.А. Спасский – а) в „Богословском Вестнике“ напечатал статью: „Из новых открытий в области древней церковной истории“; б) в жур-

—47—

нале „Вера и Разум“ продолжал печатание перевода сочинения А. Гарнака: „История распространения христианства в первые три века“.

Экстраординарный профессор В.Н. Мышцын напечатал в „Богословском Вестнике“ статьи: „Политические партии и их идеалы“ (1906, январь, февраль, март), „По поводу статьи свящ. Дим. Силина: „К вопросу об оживлении церковно-общественной деятельности“ (1905, ноябрь), „Ответ архимандриту Фаддею“ (1905, ноябрь) и вел в том же журнале с ноября 1905 г. по май 1906 г. ежемесячный отдел под заглавием: „Из периодической печати“.

Экстраординарный профессор И.В. Попов напечатал в „Богословском Вестнике“ библиографическую заметку: ,,Богословские факультеты“.

Экстраординарный профессор И.Д. Андреев – а) продолжал печатание в „Богословском Вестнике“ перевода творений патриарха Никифора; б) составил несколько статей для „Православной Богословской Энциклопедии“, издаваемой при журнале „Странник“.

Экстраординарный профессор П.В. Тихомиров напечатал в „Богословском Вестнике библиографическую заметку: „Новое исследование о Юме“ и некролог: „Князь Сергей Николаевич Трубецкой“.

Доцент С.И. Смирнов издал отдельною книгою свою магистерскую диссертацию под заглавием: „Духовный отец в древней восточной церкви“.

И. д. доцента И.М. Громогласов напечатал статьи: „Бастилия духа“ (Богосл. Вестник за 1906 г., март, стр. 577–596); „О предполагаемом издании Св. Синодом церковных правил с толкованиями“ (там же, май, стр. 149 154); „Освободительное движение и официальная церковь“ (Московский Еженедельник за 1906 г., № 5; перепечатана в сборнике „Пред церковным собором“, М. 1906); „Прискорбное молчание (в имеющем появиться на днях

—48—

3-м издании сборника „Против смертной казни“) и несколько библиографических заметок (в Богословском Вестнике и Московском Еженедельнике).

II. д. доцента А.П. Орлов напечатал в „Богословском Вестнике“ статьи: „Лютер и Цвингли. (Сравнительная характеристика их богословских воззрений)“ и „Сущность и историческое значение так называемого культуркампфа в Германии“.

IV. Занятия студентов, их поведение и состояние здоровья

Занятия студентов состояли в слушании и усвоении лекций, составлении сочинений и чтении книг, имеющих по содержанию своему отношение к преподаваемым предметам; вообще – в умственном труде, определяемом целями их воспитания в высшем духовно-учебном заведении. – Студенты всех курсов слушали от 18 до 28 лекций в неделю, именно: на I курсе: студенты, избравшие для специального изучения предметы первой группы, – 23 лекции, второй группы – 25; на II курсе: студенты первой группы – 26 лекций, второй – 28; на I курсе: студенты той и другой группы – 25 лекций; на IV курсе: студенты той и другой группы – 18 лекций. – В виду сокращения учебного года студентам I, II и III курсов назначено было только по одному семестровому сочинению (в I курсе: по теории словесности и истории иностранных литератур (для студентов 1-ой групп) и новой гражданской истории (для студентов 2-ой группы); во II курсе: по еврейскому языку и библейской археологии; в III курсе: по нравственному богословию). – Студенты IV курса писали сочинение на степень кандидата богословия на следующие, предложенные наставниками Академии и утвержденные Его Высокопреосвященством темы: священник Боголюбов Владимир: „Современность проповеди. Опыт исторического исследования“; Беляев–Сергиев Ми-

—49—

хаил: „Шаманизм“; Веретенников Михаил: „Библейская история в отечественной литературе“; Видакович Любомир: „История и настоящее устройство православной церкви в королевстве Сербии“; Владиславлев Константин: „Второе послание Иоанна Богослова“; Воскресенский Евгений: „Виноград Российский“, как памятник раскольнической письменности и источник для истории старообрядческого раскола“; Горностаев Николай: „Исторический процесс человечества по Апостолу Павлу“; Гусев Анатолий: „Учение Апостола Павла о правде веры в послании к Галатам, Преимущественно 2:16–3:29“; священник Звездкин Иоанн: „Сравнительный обзор русских катехизисов в отделе о вере и отношение их к катехизическому материалу в древне-церковной литературе“; Зубарев Сергей: „Первохристианская община (Деян.4:32–5:42)“; Качаровский Наркисс: „Христианское пастырство по учению Св. Апостола Павла“; священник Королев Михаил: „Максим Грек, как проповедник“; Краско Николай: „Сравнительный обзор догматического учения Святого Димитрия Ростовского и Стефана Яворского“; Крутиков Андрей: „Еврейская школа (педагогические воззрения древних евреев); Лебедев Алексей: ,обзор русской педагогической литературы за последнее полустолетие ХІХ века“; Лебедев Виктор: „Идеалы жизни по современной немецкой беллетристике“; Лепехин Павел: „Розыск“ св. Димитрия Ростовского, как памятник противораскольнической полемики“; Маков Александр: „Участие духовенства в управлении Московского государства XV–XVI в. в.“; священник Опоцкий Николай: „Образ Господа Иисуса Христа, как Учителя“; Парнасский Василий: „Судьба соборности в древней русской церкви“; Перехвальский Сергей: „Выборное начало в применении к духовенству древневосточной и русской церкви“; Пятницкий Нил: „Расколоучитель поп Лазарь и его челобитные“; Рождественский Николай: „Проекты церковно-судебной реформы прошлого века“;

—50—

Словинский Иван: „Штундизм; его сущность и причины его широкого распространения“; Смирнов Василий: „Учение Фуллье об обществе“; Смирнов Николай: „Христианство в отношении к социальным вопросам“; Соколов Андрей: „Русское православное духовенство в царствование императрицы Екатерины II“; Соколов Виктор: „Исповедь бл. Августина и Исповедь Руссо, как памятники перехода светского (языческого) миросозерцания Западной Европы в религиозное и – наоборот, религиозного в светское (язычествующее)“; Соколов Петр: „Агапы или вечери любви в древнехристианском мире“; Суслов Алексей: „Культ произвола и практический солипсизм (историческое и критическое обсуждение воззрений Макса Штирнера)“; Тирич Иван: „Книга Притчей Соломона, как памятник древнееврейского языка и священной письменности“; Тихомиров Александр: „Проповеди Св. Иоанна Златоуста“; Успенский Андрей: „Опыт исторического комментария к определениям Стоглавого собора“; Цветанович Иосиф: „Философия религии Лотце“; Чернявский Николай: „Император Феодосий Великий и его царствование в церковно-историческом отношении“; Якубович Иван: „Организация поместных соборов Вселенской церкви“.

Учебный год закончился переводными и выпускными испытаниями, произведенными, согласно определению Совета Академии от 30 марта 1906 года, непосредственно после Пасхальных каникул, в апреле месяце.

Из 54 студентов I курса: а) два студента не держали устных испытаний по всем предметам I курса и б) один студент не представил семестрового сочинения, что, с разрешения Совета Академии, и было исполнено ими после летних каникул. – Все студенты I курса переведены в следующий курс.

Из 60 студентов II курса – два студента не держали устных испытаний по всем предметам II курса, не представили семестрового сочинения и оставлены Советом, со-

—51—

гласно прошениям, в том же курсе на второй год. – Остальные 58 студентов переведены в следующий курс.

Из 48 студентов III курса два студента не представили семестровых сочинений. Один из них подал сочинение после летних каникул, другому разрешено Советом Академии представить оное в течение IV курса, после чего только и может быть суждение об удостоении его ученой степени или звания. – Все студенты III курса переведены в следующий курс.

Двое студентов, переведенных Советом: один – на III-й, другой – на II-й курс, тотчас после испытаний подали прошения об увольнении их из Академии, и затем, по Вступлении в брак, указом Святейшего Синода от 10 июня за № 7398 вновь зачислены на те же курсы по вниманию к тому, что означенные студенты, как объяснено ими Святейшему Синоду, оставили академию и вступили в брак с намерением посвятить себя духовной службе и теперь желают докончить высшее богословское образование, чтобы затем с большею пользою посвятить себя этой службе в священном сане. При сем Святейший Синод пояснил, что означенное разрешение дано, в виду исключительных обстоятельств просителей, не в пример другим и не может служить основанием к возбуждению подобных ходатайств впредь.

Из 42 студентов IV курса (считая в том числе и студента, уволенного, по прошению, в самом конце учебного года и затем вновь принятого непосредственно по окончании выпускных испытаний, с разрешением сдать оные и представить кандидатское сочинение в августе месяце 1906 года, что им и было исполнено) – один студент не держал устных испытаний по всем предметам IV курса, не представил кандидатского сочинения и оставлен Советом, согласно прошению, в IV курсе на второй год; остальные 41 – выпущены из Академии со степенью кан-

—52—

дидата богословия (36) и званием действительного студента Академии (5).

Из проявлений свободного научного труда, которому значительная часть студентов посвящала остающееся от учебных занятий время, заслуживает быть отмеченною в отчете постепенно расширяющаяся деятельность их по переводу и изданию сочинений выдающихся в той или другой области иностранных авторов.

Началась она изданием в 1899–1900 учебном году сочинения Фонсегрива – „Элементы психологии“. Перевод книги был сделан студентами Академии под руководством и редакцией исправляющего должность доцента (ныне экстраординарного профессора) Академии П.П. Соколова и своим появлением в свет видимо удовлетворил назревшей потребности в учебной книге по психологии. – В 1902–1903 учебном году понадобилось уже 2-е издание книги, выпущенное в количестве 2500 экземпляров, а в отчетном году вышло и 3-е издание в количестве 6000 экземпляров, из которых 4700 к 1-му октября уже разошлись. Половину чистой прибыли (довольно значительной) от издания студенты, по предложению профессора П.П. Соколова, решили пожертвовать на устройство при Академии психологического кабинета, а остальные деньги – обратить на пополнение и устройство студенческой библиотеки.

В отчетном году, по инициативе студентов Сергея Величкина, Ильи Гумилевского, Дмитрия Соколова (III к.) и Дмитрия Смирнова (I к.), образовалась, под непосредственным руководством Преосвященного Ректора Академии, новая группа переводчиков-издателей, поставившая себе задачею издание брошюр гомилетического и церковно-общественного содержания. Деятельность её также увенчалась успехом. Из выпущенных группою в свет, в количестве 12500 экземпляров, брошюр четырех названий: „Христос и грешница“, „Вход Господень в Иерусалим“,

—53—

„Гефсиманская ночь“, и „Воскресший Христос“, представлявших собою перевод проповедей К. Спуржона (с англ.) и А. Винэ (с франц.), – 11700 экземпляров разошлись в течение двух месяцев. В минувшем сентябре издано еще 10000 экземпляров брошюр двух названий: „Христос и грешница“ (2 издание) и „Господи, умножь в нас веру“. Намечены к изданию: „Деньги“ и „Христиане ли мы“ – беседы Преосвященного Епископа Евдокима, „Разве я сторож брату моему“, „Христианский Государь“, „ Он – истинный Богочеловек“ и др. В будущем группа, не оставляя первоначальной задачи, намерена расширить свою деятельность и приступить к переводу и изданию более крупных богословских и философских произведений иностранной литературы. Начало этому уже положено переводом, по указанию Преосвященного Ректора, сочинения Нибоди: „Христос, как социальный реформатор“, замечательного по верности взгляда на общественное служение и переведенного на все европейские языки.

Успех, как известно, окрыляет деятелей. Уже возникла и крепнет мысль об издании студентами научно-популярного богословского журнала. Богатство академических библиотек и читальни и обилие молодых ученых сил дают основание надеяться, что предприятие это – дело вполне возможное и осуществимое.

Академический храм, как и в предшествующие годы, привлекал к себе множество богомольцев, преимущественно, конечно, из Сергиево-посадского населения. Кроме праздничных церковных служб, многочисленное академическое духовенство в течение всего отчетного года ежедневно совершало в нем ранние литургии и еженедельно по пятницам всенощное бдение. Во время последнего богослужения по большей части сам Преосвященный Ректор читал акафист Покрову Божией Матери и произносил поучение (иногда его заменяли в этом и студенты), а в пении

—54—

принимали участие, по возможности, все молящиеся, которых собиралось иногда более 500 человек.

По рассмотрении, на основании определения Святейшего Синода от 21 февраля 1906 года за № 1058, в собраний 6 июня 1906 года представленных о. Инспектором Академии ведомостей о поведений студентов, Советом Академии постановлено было: „Признавая невозможным применять обычную балловую оценку к поведению студентов, участвовавших в текущем учебном году, под влиянием исключительных обстоятельств времени и лежащих вне академической жизни побуждений, в массовых движениях, – принять во внимание при оценке поведения студентов лишь единичные проступки их против правил академической дисциплины и отметить уменьшенными баллами: баллом 5–: одного студента I курса, двух II курса, пять III курса и четырех IV курса; баллом 4: одного студента I курса, двух II курса и двух III курса; всем же прочим студентам поставить по поведению полный балл 5“.

Из представленной врачом академической больницы ведомости за отчетный год о состоянии здоровья студентов видно, что из общего числа 205 студентов коечным лечением в больнице пользовались 17 человек. Из них поступавших в больницу по одному разу было 9, по два раза – 6 студентов. Амбулаторным приемом пользовались 114 человек. Сделанных ими посещений – 314.