Июль

—193—

мудрования о плотском к избранию жизни святой и чистой, и к хождению в духе, по слову блаженного Павла (Рим.8:4 и 9), от почитания того, что в мире, к любви к премирному. А что, принимая божественное и священное крещение, мы окропляемся кровью Христа в очищение греха, в этом как можно сомневаться? Итак, путь к передвижению и окроплению для живущих в доме Иудовом есть спасительное крещение, то есть всякое место отверзаемое, или всякий источник открывающийся и изливающий воду очищения.

Зах.13:2. И будет в день он, глаголет Господь Саваоф, потреблю имена идолов от земли, и ктому не будет их памяти: и лживыя пророки и духа нечистаго изму от земли.

Всё во Христе изменилось к лучшему и, отбросив укоризну изначального повреждения, стало новою тварью (2Кор.5:17). Прежде времен пришествия, до вочеловечения Единородного и озарения Им всего Своим божественным светом, была еще тьма и мрак в сердцах народов. Они служили идолам и доходили до такого неразумия, что воздавали почитание деревьям и камням, и оказывали нечистым духам почести, приличествующие Богу. Такова была вина глупости заблуждавшихся. С другой стороны, и у Израиля, который хотя и был избранным, и часть Господня и уже наследия Его, по писанию (Втор.32:9), было, однако же, столь великое ослабление нравов и поведения, что закон, данный им в помощь и небесполезный для руководства в деле правой жизни, они удостаивали ничтожного внимания, более же склонялись к тому, чтобы безрассудно увлекаться заблуждениями язычников и следовать суевериям сосед-

—194—

них народов. Так, весьма безрассудно они были привязаны к предсказаниям лжеименных пророков. Одни служители идолов, сидя в нечистых рощах, были прорицателями и говорили ложь. Другие, имея на устах: живет Господь, и, принимая вид благочестия, и как бы скрывая волка под шкурою овцы, присвояя, жалкие, себе пророческое имя и нечестиво похищая свойственную Ему славу, извергали, что вздумается, и помыслы своего сердца называли божественною волею. О привыкших к таковым дерзким деяниям говорил и пророк Иеремия к властвующему над всем Богу: сый Господи, се пророцы их прорицают и глаголют: не узрите меча, и глад не будет вам, но истину и мир дам на земли и на месте сем (Иер.14:13). И на это Бог: лживо пророцы прорицают во имя Мое, не послах их, ни заповедах им, ни глаголал есмь к ним: понеже видения лжива, и гадания, и волшебства, и произволы сердца своего тии прорицают вам (– 14). Они говорили ложь, как сказал я, и побуждаемые постыдными взятками изрекали слушателям, как написано: от сердца своего, а не от уст Господа (Иер.23:16). Потом: между тем как Иудеям надлежало негодовать на них, они наоборот делали их почетными и старались увенчать высшими почестями. После же того, как явилось нам Единородное Слово Божие, исчезли совсем и всецело погибли бесчувственные и детские игрушки идолослужения, вместе с ним уничтожено безрассудное и нечестивое занятие лжепророков, кои были исполнены злого и нечистого духа и вместе со служителями идолов могли бы со всею справедливостью быть уличены в недуге родственного тому и близкого заблуждения: ибо один у тех и других наставник

—195—

нечестия, то есть сатана. Итак, истреблю, говорит, от земли имена идолов, и не будет их памяти – в день он, то есть в то время, когда заблистает божественный и небесный свет, и в сердцах заблуждающихся духовная денница воссияет, по написанному, и озарит день (2Пет.1:19), прогнав прежнюю ночь и деяния во время неё, дабы, с удалением древней нечистоты, подвижники и святые поклонники, усвоив, наконец, себе достоинства добродетельного поведения, явились ревнителями жизни в Христе.

Зах.13:3. И будет, аще проречет человек еще, и речет к нему отец и мати его рождшии его:¹¹⁹¹ не жив будеши, яко лжу глаголал еси во имя Господне. И запнут ему отец его и мати его, родившии его, внегда пророчествовати ему.

Такое, говорит, будет у тогдашних людей благоговение к божественному и столь будут они заботиться о наивысшем благонравии и достохвальной жизни, что даже сами родители возгорятся ревностью на чад своих за то, что сии, говоря ложь, воображают себя пророками и изрекают от сердца своего, как бы говорил это Бог. Запнут¹¹⁹² ему, говорит, то есть свяжут, как безумного и неистовствующего, и без всякого колебания присудят его к смерти, если он упорно и бесстыдно пребудет в этом недуге. Они согласны будут определить детищу всякое наказание за то, что оно изрекает ложь именем Господним. Заметь же, сколь истинно слово сие и как достоверно предсказание. Кто из нас в настоящее время потерпит такого пророка? Или немедленно не сочтет ли такового

—196—

исступленным и не признает ли гнусным имеющего такое настроение? Какой отец оставит дитя без наказания, если оно окажется подверженным столь ужасным прегрешениям? Итак, это, по моему мнению, может служить доказательством, и очень ясным, благочестия к Богу, когда существо наших дел переходит к лучшему, при помощи Бога, пременяющего к следованию Своей воле и преобразующего в лучшее сравнительно с прежним состояние. Вот почему то, что некогда ценилось и у многих было достопочтенным, ныне оказывается мерзким, достойным проклятия, для благонравных невыносимым и заслуживающим наказания.

Зах.13:4–6. И будет в день он, постыдятся пророцы, кийждо от видения своего, внегда пророчествовати ему, и облекутся в кожу власяную, зане солгаша. И речет: несмь пророк аз, яко человек делаяй землю аз есмь, зане человек роди мя от юности моея. И реку к нему: Что язвы сия посреде руку твоею? и речет: ими же уязвлен бых в дому возлюбленнаго моего.

Что и наказания и осуждения достойным почитается у нас то, что некогда возбуждало к себе удивление, это легко можно видеть и из приведенного места. Пророчествовали, как говорил я, во Израиле лжецы и обманщики и обыкшие прельщать ради горсти ячмене и укруха хлеба (Иез.13:19), по написанному. Между тем их, дерзавших на сие, никто не возбранял и не желал остановить как нечестивцев, а напротив, несчастные, они удостаивали их увенчания похвалами и высшими почестями. Посему и они пришли в худшее состояние, страдая недугом, как бы питавшимся чрез легко-

—197—

мыслие тех, кои возбуждали в них удивление. В нынешнее же время, говорит, они постыдятся, очевидно, потому, что не только не приемлется лжепророчество, но напротив воспрещается, и даже из самих, дошедших до такой дерзости, требуют наказания за сие безумие, так что, уличаемые немедленно, они отказываются от этого зла и облекаются в кожу власяну, зане солгаша, то есть плачут о зле и рыдают о прегрешении, раскаиваясь в том, что дошли в своих умствованиях до такого неразумия, что говорили ложь на Бога, без всякого стыда, – исповедуют свои грех и просят прощения, говоря ясно: несмь пророк аз, яко человек роди мя от юности моея, то есть: потому что я дитя человека. А природа (человеческая) очень слаба, весьма легко увлекается к неправому и удобопреклонна ко греху. Таковы могли бы быть речи раскаивающихся. Если же, говорит, Я восхотел бы спросить его: что это за раны или язвы, видимые на руках? то он ответит опять: ими же уязвлен бых в дому возлюбленнаго моего, разумеется, препятствие ему со стороны отца и матери и те наказания, каких они требовали ему за его безрассудство, ибо дом возлюбленного для каждого из нас есть дом родителей. Итак, смотри, как велико различие между прежним и нынешним положением дел. Лжепророки у тогдашних людей возбуждали к себе удивление, были в славе и хорошем мнении и, совершая это, не раскаивались. В настоящее же время, если кто решится следовать их предсказаниям, то подвергается порицанию и постыждается, даже наказуется приговором своих родителей, раскаивается как согрешивший, скорбит и плачет, признаваясь в слабости человеческой природы и

—198—

удобопреклонности к греху, ибо дух нечистый отнят от земли силою и властью Спасителя нашего Иисуса Христа.

Зах.13:7. Мечу, востани на пастыря моего и на мужа гражданина моего, глаголет Господь Вседержитель: порази пастыря, и расточатся овцы:¹¹⁹³ и наведу руку мою на пастыри.

Бог и Отец дал за нас Сына Своего, домостроительно допустив Ему, хотя Он и Бог и от Него по естеству неизреченно рожден, в образе раба прийти, стать подобным нам человеком и претерпеть крест, дабы спасти мир и отстранить владычество сатаны над всеми, уничтожить также и мерзкое идолослужение и упразднить прорицание, лжепророков и обманы от сердца, отнять от земли духа нечистого и, сверх сего, устроить поднебесную, обращая заблудившихся к богопознанию и убеждая их избрать благочестивое и благообразное поведение и оказываться почитателями всякого вида добродетели. Ради сего и смерть на древе, хотя и весьма бесславную, претерпел, о срамоте нерадив (Евр.12:2), ибо так благоугодно было и Самому Богу и Отцу. Сие открывает нам и Сам Сын, говоря, яко снидох с небесе не да творю волю мою, на волю пославшаго мя,¹¹⁹⁴ се же есть воля пославшаго мя, ²) да все, еже даде ми, не погублю от него, но воскрешу е в последний день (Ин.6:38–39), – как и божественный Павел пишет: сего ради¹¹⁹⁵ Христос умре и оживе, да и мертвыми и живыми обладает (Рим.12:9). Итак, Он добровольно положил за нас душу (1Ин.3:16), Бог

—199—

и Отец как бы предал Его, как человека, Собственной воле и как бы допустил Ему, как я сказал, Своею кровью искупить жизнь всех. Так и Спаситель, когда Пилат подумал, что имеет власть над Ним, отвечал ему на сие, говоря: не имаши власти ни единыя на мне, аще не бы ти дано свыше (Ин.19:11). Предвозвестив таким образом устами пророка, что великое будет преобразование человеческих дел к лучшему, когда претерпит Он смерть во плоти, как бы спешит потом с возвещением о том времени, когда это будет, и повелевает осуществляться таинству страдания, побуждая самый меч и говоря: востани на пастыря моего и на мужа гражданина его (моего), глаголет Господь Вседержитель. Мечем в этих словах, полагаем, обозначает искушение (действующее) как бы в виде меча, или даже и самые страдания, причиненные Эммануилу безумием Иудеев. Так, кажется, разумел и сказал и праведный Симеон, когда святая Богородица приносила восьмидневного Иисуса: и тебе самой душу пройдет оружие (Лк.2:35). Ведь, как бы подвергалась она закаланию мечем, когда видела распинаемым Рожденного от неё по плоти. Итак, мечу, говорит, востани на пастыря моего, то есть: да совершится, наконец, спасительное страдание и да придет время явления благ; ибо Христос есть архипастырь над нами, и мы все уверовавшие находимся под Его начальством, впрочем, и не вне власти Бога и Отца. Он (Бог Отец) владычествует над нами в Сыне, чрез Него же и в Нём мы спасены и чрез Него имамы приведение (Еф.2:18). Так и Спаситель сказал: овцы моя гласа моего слушают, и Аз знаю их, и по мне грядут, и Аз живот веч-

—200—

ный дам им, и не погибнут во веки, и не восхитит их никто от руки моея: Отец мой, иже даде Мне, болий всех есть, и никтоже может восхитити (их) от руки Отца моего. Аз и Отец мой едино есма (Ин.10:27–29). Итак, Сын есть собственный Бога и Отца Пастырь, пасущий не чужие стада, но Свои и Отчие, между тем как наемные пастыри не могут считаться Его собственными, кои закалали овец без всякой пощады и говорили, продавая их: благословен Господь, и обогатихомся (Зах.11:5). Граждане же или свои и знаемые Доброго Пастыря суть все находящиеся под Его властью, и прежде других божественные ученики, кои и рассеялась и убежали, когда поражен был Пастырь; ибо когда пришли слуги Иудеев и с ними предатель с отрядом воинов,¹¹⁹⁶ намереваясь взять Иисуса, то (ученицы) вcu оставльше его бежаша (Мф.26:56), как говорит евангельское писание. А что, дав за нас на смерть собственного Сына, Бог и Отец, сказано, как бы поразил Его, оставив Его на всяческие страдания, в сем удостоверит и Сам Сын гласом поющего о нечествовавших на Него, очевидно, Иудеях: зане его же ты поразил ecu, тии погнаша, и к болезни язв моих приложиша (Пс.68:27). Добровольно, как говорил я, подъял Он страдание, дабы оно имело искупительную силу. А что распинателям должна будет предстоять погибель и руководившие таким замыслом и предприятием (они же были и вождями народа) подпадут бедствиям божественного гнева, это раскрывает в словах: и наведу руку мою на пастыри. Ведь они растлиша виноград Его, по слову пророка, даша часть

—201—

Его желаемую в пустыню непроходную – стал он в потребление пагубы (Иер.12:10–11). Наводит Бог на пастырей руку Свою, как бы останавливающую меч и совершающую наказание за нечестие, не только за то, что сами они неистовствовали на Христа, но кроме того и для других стали началом и путем неудержимого неистовства против Христа. Так, блаженный евангелист Матфей говорит, что, когда Пилат предложил Иудеям Христа и Варавву и провозгласил: кого хощете от обою отпущу вам, то первосвященники и старейшины наустиша народы, да испросят Варавву, Иисуса же погубят. А кроме того побуждали кричать: распни, распни Его (Мф.27:20–23 ср. Ин.19:6). Посему истинным оказывается сказанное гласом пророка, что пастыри обуяша и Господа не взыскаша: сего ради не уразуме все стадо и расточено бысть (Иер.10:21). Как бдение добрых пастырей приносит пользу стаду, так нерадение губит, и подвластные всецело следуют по следам пастырей.

Зах.13:8, 9. И будет в день он на всей земли, глаголет Господь, две части ея потребятся и исчезнут, а третия останется на ней: и проведу третию часть сквозе огнь, и разжгу я, якоже разжизается сребро, и искушу я, якоже искушается злато: той призовет имя мое, и Аз услышу его и реку: людие мои сии суть: и тии рекут: Господь Бог мой.

Когда рука Божия настигнет нечестивых лжепастырей, кой разрушили царский виноградник, то и сами, говорит, неразумно содействовавшие нечестивым замыслам их не останутся без наказания и возмездия. Так, города вместе с жителями истреблены войною и пали, подвергшись всецелой гибели, и едва спасся останок (Ис.10:22; Рим.

—202—

9:27), который разумеется в третьей части всего множества, ибо, по милосердию Божию ради отцов, истребляется Израиль не весь до конца. О сем и сам блаженный Исаия говорит: и аще не бы Господь Саваоф оставил нам семене, яко Содома убо были быхом, и яко Гоморру уподобилися быхом (Ис.1:9). Впрочем, третью часть или останок, то есть уверовавших из народа израильского, проведет, говорит, сквозе огнь и разжет их, как сребро и злато; ибо жизнь святых не без тяжестей, но истинно то, что хотящии жити благочестно о Христе, гоними будут (2Тим.3:12). Да, они призваны к испытанию многих скорбей и гонений и как бы разжены, испытываемые посредством искушений, так что с дерзновением могут говорит: яко искусил ны ecu, Боже, разжегл ны ecu, якоже разжизается сребро (Пс.65:10). Какая же польза от сего? или какая будет награда так претерпевшим и испытанным? – Они соделались своими Бога, знаемыми и возлюбленными, ибо вменены в народ святый, в царское священство, в людей (взятых) в приобретение, дабы возвещать совершенства Призвавшаго их из тьмы к чудному Его свету, бывшие некогда не народ стали народ (1Пет.2:9–10 ср. Ос.2:24). Некогда она слышали: егда руки прострете ко мне, отвращу очи мои от вас: и аще умножите моление, не услышу вас (Ис.1:15). Теперь же говорит, что той призовет имя мое, и реку: люди мои сии суть. Так, они стали собственным уделом Бога и Отца, даны и Сыну, ибо Он вместе с Родившим Его соначальствует над всем, и имеют благосердого и милостивого Творца и Владыку всяческих.

Гл. XIV. Зах.14:1, 2. Се дние грядут Господни, и раз-

—203—

делятся корысти твоя в тебе. И соберу вся языки в брань на Иерусалим, и пленится град, и расхитятся домове, и жены осквернятся, и изыдет пол града в пленение.

Указывая на спасительное страдание на кресте, немного пред сим сказал: мечу, востани на пастыря моего и на мужа гражданина его, глаголет Господь Вседержитель: порази пастыря и расточатся овцы. Потом: что народ иудейский справедливо подвергнется ужасным наказаниям, научил и сему, присовокупив: и наведу руку мою на пастыри, и будет в день он, глаголет Господь, две части потребятся и исчезнут, а третию проведу сквозе огнь, и разжгу я, якоже искушается злато. И каким образом всего естественнее надо разуметь это, о сем также сказали мы по мере сил своих. Так и приведенное теперь изречение относится к необузданно нечествующему Иерусалиму и обозначает нам образ пленения. Се, говорит, дние Господни, то есть те, кои Он наводит справедливым решением и праведным судом, почему истинно и то, что говорит чрез другого пророка: нет зла во граде, еже Господь не сотвори (Ам.3:6); ибо не может быть такого бедствия для всего города, которое, говорим, не совершилось бы по Его попущению и изволению положить наказание за преступления тем, кои неудержимым влечением устремляются ко злу. Итак, называет днями Его потому, что возвещается о гневе Его (во время их), когда они уже несносно неистовствовали, избив пророков, присоединив к ним и Сына. А что будет во дни те, это открывает в словах: разделятся корысти твоя в тебе (очевидно, собранные все народы), и расхитятся домове, жены вместе с детьми будут насильственно

—204—

увлечены, ибо тогда, говорит, пол града изыдет в пленение. Говорят, что Римляне, взяв город и не обратив внимания на бесстыдство сражавшихся с ними, сожгли и самый храм и постройки крепости, но пощадили обратившихся к ним (с мольбою) обитателей верхнего города и храма. Смотри, до какой смелости, говорит, дошли победители, так что, расхитив дома, не тотчас ушли с добычею и, прибыв в палатки, не совершили там на досуге дележ. Но сделали это в самом взятом городе, чего не случилось бы, если бы был какой-либо защитник подвергшихся такому бедствию и поборник против опустошителей. Осквернятся, говорит, жены, будучи насильственно увлекаемы другими и подвергаясь лишению чести, и притом часто на виду их законных сожителей. Таковы ужасы войны и бедствия, бывающие с теми, кои раз подверглись плену и совершенно беспомощны.

А останок людей (моих) не потребятся от града.

Это, думаю, есть не другое что, как то самое, о чём я только что сказал, что была оказана некая пощада жителям верхнего города и спаслась часть Иерусалимлян, так как римские военачальники останавливали ярость сражающихся, если видели кого плачущим и подчиняющимся и безоружно их умоляющих. Итак, или говорит об остатке народа Его в спасенной части города, или же может быть об уверовавших в Спасителя всех Христа, о которых и говорит, что не потребятся от града, ибо всегда будут существовать граждане Церкви и хотя бы лишились земного и разрушенного Иерусалима, но имеют вышний (Иерусалим), о коем и божественный Павел пишет: а вышний Иерусалим свободь есть, иже есть мати нам (Гал.4:26). На

—205—

нечто подобное, кажется, намекает и блаженный Давид, говоря в одном месте так: не подвижится в век живый в Иерусалиме (Пс.124:1), ибо Церковь непоколебима и врата адова не одолеют ей, по слову Спасителя (Мф.16:18), а потому совершенно необходимо иметь такую же твердость и населяющим её, вмененным в народ Божий и вчиненным в законные чада её.

Зах.14:3–5. И изыдет Господь и ополчится на языки оны, якоже день ополчения его в день брани. И станут нозе его в день он на горе Елеонстей, яже есть прямо Иерусалиму на восток. И разделится гора Елеонская: пол ея к востоком, и пол ея к морю, пропасть велия зело. И уклонится пол горы на север, и пол ея на юг. И засыплется дебрь гор моих, и прильпнет дебрь горняя даже до Асаила, и наполнится, якоже наполнися во днех¹¹⁹⁷ труса, во днех Озии царя Иудова.

Речь идет как бы о каком-либо отважнейшем вожде, поощряющем своих соратников к сражению и восстановляющего войско на неприятельские полки.

Вспомнилось нам, что и в евангельских притчах говорится нечто подобное же. Царь, совершая брачное торжество для сына своего, послал слуг собрать званных. Они же, безбожно оскорбив звавших и убив, наконец, умертвили также и сына. А потом что говорится в причте? – Царь разгневася и, послав воя своя, погуби убийцы оны и град их зажже (Мф.22:2–7). Подобное же, говорит, будет и с врагами, противящимися в день ополчения и истребляющими. А это служит доказательством

—206—

крайнего гнева и небесных поражений, когда Бог насылает соответственное (злодеяниям) поражение на неистовствовавших против Него, ибо они убили как говорил я, Начальника жизни (Деян.3:15).

А поскольку только одной царственной природе (Божества) свойственна сила совершать дела, превышающие слово и изумление, то и говорит, что станут нозе его, очевидно Христа, в день он на горе Елеонстей. Она подвергнется четырем разрывам – два на восток и на запад или к морю (так богодухновенное Писание обычно называет западную сторону), а другие два – обращенные один к северу, другой к южной стороне. Разорвутся, сказал, и самые вершины, так что наполнятся находящиеся посредине рвы, подвергшись неожиданному землетрясению до Асаила. Это, говорят, есть селение, лежащее на самом краю горы. Таким образом сравнивает это сильное землетрясение с бывшим некогда при Озии или Азарии. Занимая в Иерусалиме царственный трон, как происходивший из колена Иудина, он дерзнул противозаконно присвоить себе совершение священнического богослужения, но был немедленно поражен проказою, и ужасно поколебалась, чем Бог проявлял тогда Свой гнев на это, страна Иудейская и также самый Иерусалим (2Пар.26:16–20). Говорят также, что гора Сион подверглась такому колебанию, что разорвалась на две части и вершины нагромождены были в прилежащих рвах. Этим, кажется, пророк указует нам то землетрясение, что было при честном распятии, как говорят священнодейственники евангельской проповеди. Пророк в этих словах пространнее напоминает о случившемся, а премудрейший Матфей, сокращая

—207—

нам повествование, говорит так: Иисус же, паки возопив гласом велиим, испусти дух. И се завеса церковная раздрася на двое, с вышняго края до нижняго: и земля потрясеся: и камение распадеся: и гроби отверзошася: и многа телеса усопших святых восташа (Мф.27:50–52). Но поскольку к этим событиям надо применить (найти) убедительное (духовное) основание, то, по нашему мнению, разрыв скал и заграждение рвов указывает на окаменение Иудеев и на переход идолопоклонников к лучшему. Эти, поклоняясь твари вместо Творца (Рим.1:25), имели как бы каменное сердце, жестокое и упорное, подобное скалам совершенно бесплодным. Но что сказал Бог устами Иезекииля и о самих Иудеях: и исторгну сердце их каменное из плоти их, и дам им сердце плотяно, дабы они познали Меня (Иез.11:19). Итак, разорваны были сердца заблуждающихся, когда Бог раскрывал их, дабы приняли слово спасительной проповеди. На нечто подобное указывает и гласом Иеремии, говоря: еда словеса моя не (суть) якоже огнь горящий, рече Господь, и яко млат сотрыющий камень (Иер.23:29), – живо бо слово Божие и действенно и острейше (Евр.4:12). Итак, разрыв скал, как я сказал, может служить очень ясным знамением перехода заблудившихся к лучшему, а заграждение рвов, как говорил я, указывает на окаменение Иудеев. Нечто такое сказал и божественный Исаия: и будет в той день, заградит Господь от ровенника речнаго даже до Ринокур (Ис.27:12), то есть заградится ум по всей Иудее, да видяще не видят и слышаще не слышат, ни разумеют (Мф.13:13 ср. Лк.8:10), ибо покрывало на сердцы их лежит, как написано, при чтении Ветхого Завета (2Кop.3:15).

—208—

Колебание же земли, полагаю, означает переход из одного состояния в другое некое, как и божественный Давид восклицает: седяй на Херувимех, да подвижится земля (Пс.98:3). Не думаем, чтобы призывал поднебесную к колебанию чувственному и телесному, ибо это бесцельно и совершенно бесполезно для нас, – но скорее требует, чтобы духоносцы как бы переставили землю от служения идолам к познанию истинного и по существу Бога, от мудрования плотского к желанию жить духовно, вообще от земного к небесному. А если говорит, что и самые гробы умерших разверзлись, то, думаем, это потому, и что сама смерть должна была оказаться побежденною, когда Христос по домостроению ради нас умер плотию, да и мертвыми и живыми обладает (Рим.14:9).

Зах.14:6, 7. И приидет Господь Бог (мой)¹¹⁹⁸ и вcu святии с ним. В¹¹⁹⁹ он день не будет свет, и¹²⁰⁰ зима и мраз будет в день един, и день той знаем¹²⁰¹ Господеви, и не день, и не нощь, и при вечере будет свет.

Бегло сказав о безбожных деяниях Иудеев против Спасителя всех нас Христа и о пленении Иудеи и даже самого Иерусалима, переходит потом к самому концу настоящего века и благополезно повествует о снисшествии Еммануила с неба. Снидет Он со святыми Ангелами, во славе Бога и Отца, дабы судити вселенней в правду (Пс.9:9), ибо, как пишет божественный Павел: всем нам подобает явиться пред судилищем Христовым,

—209—

чтобы каждому получить по достоинству соответственно тому, что сделал, доброе или худое (2Кор.5:10). Да, приидет, говорит, придет Он и вcu святии с Ним, то есть чистейшее множество святых ангелов, Его окружающее и присутствующее при Нём для служения Ему, ибо Эммануил есть Господь всяческих и славословится ими как Бог и Соначальник Родившему Его. Но не лишен будет надлежащего разумения и тот, кто скажет, что соприсутствовать Ему будут и сами святые, восхищенные на облаках в сретение Его на воздух, конечно, по воскресении из мертвых, как о сем думает и премудрый Павел (1Фес.4:16). Подобное нечто сказал о них и божественный Исаия: тамо елени сретошася и увидеша лица друг друга: числом преидоша, и един от них не погибе, друг друга не взыска, яко Господь заповеда им, и дух его собра я (Ис.34:15–16). Поет и божественный Давид, предвозвещая снисшествие с небес Спасителя всех нас Христа: яко не отринет Господь людей своих, и достояния своего не оставит, дóндеже правда обратится на суд, и держащиися ея вcu правии сердцем (Пс.93:14–15). Правдою называет Христа, и Он, говорит, обратится на суд. Претерпев смерть, Он вознесся и восшёл к Отцу и Богу, сущему на небесах (Ин.20:17). Но обратится некогда на суд и с Ним вcu правии сердцем, то есть святые, как я только что сказал. А что по кончине мира будет некое другое состояние видимой твари и что она, обновляемая Христом, прейдет к лучшему бытию, в этом удостоверит пророк, говоря: в он день не будет свет, и зима и мраз будет во един день, и день той знаем Господеви. Теперь различаются день и ночь и, по воле

—210—

Творца, разделяют время, и восходит свет дня, потом следует ночь. Когда же придет Судия, всё преобразуя по Своему усмотрению, тогда тварь, как сказал я, получит другое устроение, ибо уже не будет свет, и зима и мраз во един день. Зимою и морозом обозначает ночь, и таким образом сутки обращены в один день. Это подобно тому, как если бы сказал: в то время, когда Он, придя с небес, будет преобразовывать всё и переменять к лучшему, как Творец, тогда не будет ночи, ни света дневного. Нечто подобное говорит и блаженный пророк Исаия: не будет тебе солнце во свет дне, ниже восход луны просветит нощь, но будет тебе Господь свет вечный и Бог слава твоя (Ис.60:19). А что некогда упразднится и самое действие стихий, в этом удостоверит Сам Христос, говоря: абие же по скорби днии тех, солнце померкнет, и луна не даст света своего (Мф.24:29). Христос послужит для нас светом вечным, и Он будет постоянным и всегдашним днем. А день той, говорит, знаем Господеви, ибо один только Бог и Отец знает день кончины, в чём удостоверяет нас и Сам Сын, говоря так: о дни же том и часе никто же весть, ни ангели на небесех, ни Сын, токмо Отец един (Мф.24:46 ср. Мк.13:32). Поскольку мыслится Он (Сын) подобным нам человеком, Он мог не знать то, что в Отце. Но поскольку Он есть по естеству Бог и из Него явился, Он, конечно, знает и последний день, хотя и говорил, что не знает по человечеству. Толкуя нам и представляя яснее то, что сказал, пророк присовокупил потом: и не день, и не нощь будет, но при вечере будет свет, то есть во время ночи,

—211—

свет будет опять освещающий поднебесную чрез Христа, когда совершенно уничтожится тьма и уже не будет застилать очи святых. Имеет свое основание и та мысль, что и сама тварь преобразуется к лучшему, о чём достодолжным образом говорит ученик Спасителя, что приидет день Господень яко тать, небеса же с шумом мимоидут, стихии же сжигаемы разорятся, земля же и яже на ней дела сгорят все… нова же небесе и новы земли по обетованиям Его чаем (2Пет.3:10–14). Впрочем, мы должны прийти к этой мысли и по необходимому умозаключению, ибо если наше состояние будет в обновлении жизни, то для нас потребуется и новая тварь, о чём и божественный Павел пишет: некогда и сама тварь свободится от работы в свободу славы чад Божиих (Рим.8:21).

Зах.14:8, 9. В день он изыдет вода жива из Иерусалима, пол ея в море первое, и пол ея в море последнее, и в жатву и в весну будет тако. И будет Господь в царя по всей земли.

Опять прикровенно открывает нам, что величайшее и обильнейшее излияние Святого Духа будет уделено святым, в то особенно время, когда подвигнутся к святой и всегда продолжающейся жизни, разумею в будущем веке. Теперь как бы в качестве залога мы получили чрез веру во Христа начаток Святого Духа. После же воскресения из мертвых, когда всецело уничтожится грех, божественный Дух будет в нас уже не в качестве залога (задатка) и мерою, но, как я сказал, мы будем наделены дарами чрез Христа богато и изобильно и уже совершенным образом. Итак, водою живою называет Духа, который, говорит, и изыдет из вышнего Иерусалима. поскольку Бог всяческих, как

—212—

учит богодухновенное Писание, живет не небесах, хотя Он и везде есть и наполняет всё, то посему и говорит, что и животворящий Дух изыдет с неба. А что священным писаниям обычно уподоблять воде божественный Дух, в этом удостоверит Сам Податель Его, то есть Сын, говоря: веруяй в мя, якоже рече писание, реки от чрева его истекут воды живы (Ин.7:38), – и, раскрывая это и представляя ясно, божественный евангелист говорит: сие же рече о Дусе, его же хотяху приимати верующии в Него (ст. 39). Поскольку Дух животворит, то и сравнивает Его, и вполне правильно, с животворным из чувственных предметов – водою. А что удостоившимся святой жизни обильно прилагается получение дарования Святого Духа и как бы ношение в себе животворных вод, это открывает в словах, что одна половина той воды, которой исхождение ожидается из Иерусалима в известное время, пойдет к морю первому, а половина другая – к морю последнему. Что же это означает? Морям и водам божественное писание часто уподобляет множество народов и безмерное число людей. Так и чрез одного из святых пророков говорит негде: яко наполнися вся земля ведения Господня, аки вода многа покры море (Ис.11:9). Сказал в одном месте и божественный Даниил, предвозвещая имеющее быть в последние времена с обитателями всей вселенной: аз Даниил видех… и се четыри ветри небеснии налегоша на море великое, и четыри звери велицыи исхождаху из моря, различна между собою (Дан.7:2–3). Тоже самое представляя яснее, блаженный Давид воспевает: сие море великое и пространное: тамо гади, ихже несть числа, животная малая с великими: тамо

—213—

корабли преплавают, змий сей, его же создал ecu ругатися ему (Пс.103:25–26). Какой же, спросим, в чувственном море есть змий, созданный владычествующим над всем Богом для того, чтобы ругатися?¹²⁰² Но в священных писаниях обыкновенно и весь мир уподобляется морям и иногда великое множество людей. Итак, что в равной мере будет уделена от Бога благодать Святого Духа уверовавшим, как из Израильтян, так и из язычников, это открывает, говоря о воде животворной, что изыдет одна половина её к морю последнему. Морем же первым называет Израиля, а последним – множество уверовавших после него, то есть язычников. При этом не утверждаем, конечно, того, что Дух святой разделится и будет не совершен в той и другой части, потому именно, что говорится о половине. Отнюдь нет. Напротив, мы должны думать, что пророк хотел указать на то, что в равной мере будет совершено разделение благодати как тем, так и этим (Иудеям и язычником), ибо половина и половина будет обозначением полного и совершенного равенства. А что благодать постоянна и присутствует во всякое время, это нетрудно видеть из того, что опять говорит пророк: и в жатву, и в весну будет тако. Надлежит знать, что вместо: в весну еврейское издание имеет: в зиму, – соответственно сему будет, говорит, совершенно одинаковое излияние умственных вод, как зимою, так и летом, то есть во всякое время. Но нет никакого препятствия вместо зимы читать и весну, по писанию Семидесяти: ибо она бывает в средине между зимою и

—214—

летом, так что, если кто отнесет это ко времени зимы, то не погрешит против правильности слововыражения. Если же кто пожелает и другим образом понимать изречение о духовной воде, что изыдет пол ея в море первое и пол ея в море последнее, и в жатву и в весну будет тако, тот может принять и такое толкование этого места. Морем первым, быть может, называет то, что лежит к востоку, разумею – за пределами всей земли, а последним – то, что находится у самых границ запада. Как бы в качестве лица и начала вселенной определяет восток, а жатвою (летом), можно думать, называет теплые и южные страны вселенной, весною же опять – северные и холодные. Так и божественный Давид, желая обозначить четыре страны поднебесной, взывал к Богу: жатву и весну ты создал ecu я (Пс.73:17), – и еще: север и море ты создал ecu (Пс.88:13). Итак, изыдет, говорю, вода жива в равенстве и в равномерной благодати в море первое и в последнее, то есть на восток и запад, – и в жатву и весну, то есть опять на юг и на север. Поднебесная наполнится чрез Христа благодатными дарами, и дар, конечно, пребудет у приявших оный. Тогда-то вот и будет Господь в царя по всей земли. Мы будем под единою только Его властью и Он будет владычествовать над всем, причем совершенно упразднятся миродержители века сего и всякое восторжествовавшее злое начальство и жестоковластие над нами, а также изгнаны будут и сам сатана и сущие с ним лукавые силы.

Зах.14:9, 10, 11. В день он будет Господь един, и имя его едино, обходя (всю)¹²⁰³ землю и пустыню, от

—215—

Гаваи и до Реммона, на юг Иерусалиму. Рама же¹²⁰⁴ на месте пребудет, от врат Вениаминовых до места врат первых, даже до врат угольных и до столпа Анамуил.¹²⁰⁵ До¹²⁰⁶ подточилия царева¹²⁰⁷ вселятся в нем, и анафема не будет ктому, и вселится Иерусалим надеянно.¹²⁰⁸

Неясна почти всегда речь святых пророков, и это, думаю, бывает по премудрому благоустроению Божию, дабы не бросалась бы святыня псам и истинно многоценный жемчуг, нерадиво поверженный к ногам свиней, не подвергся бы поруганию (Мф.7:6). Впрочем, достойным Христос в духе отрывает знание и представляет ясно чудеса будущего века. В чувственных же предметах почти всегда прообразуются сокровенные и духовные, и видимое бывает как бы телом невидимого. Итак, сказал, что в день он, то есть в то время, когда наше состояние переменится в обновление жизни и сама тварь изменится к лучшему чем прежде, будет Господь един, и имя его едино, обходя всю землю. Всегда был и есть и будет Един Господь, по естеству и истинно Бог всяческих, переведший к бытию некогда не сущее (ср. Рим.4:17). Когда же изобретатель греха, то есть сатана, прельстил поднебесную, тогда мы, жалкие, оказались увлеченными ко лжи и нечистому служению и пребывали в мире слепыми и безумными, называя соблазнителей господами и глупо присвояя имя божества

—216—

нечистым демонам. Впрочем, когда прейдет и уже придет к концу настоящий век, вот тогда-то, с отнятием у нас всякого умоповреждения и повержением уже врагов под ноги Христа (1Кор.15:25–27), и будет, наконец, Господь един на всей земле, причем никто не будет похищать у Него славы господства. И в другом отношении Христос будет единым Господом, так как упразднится всякое царство земное и Ему только Одному вселенная усвоит власть над всеми. Подобное нечто сказал и премудрый Даниил. Изъясняя видение, говорит: якоже видел ecu, яко отсечеся от горы камень без руки, и истни глину, железо, медь, сребро, злато. Бог великий возвести царю, имже подобает быти по сих: и истинен сон, и верно сказание его (Дан.2:45). Итак, Он один только будет и наполнит славою Своею святой град, то есть духовный Иерусалим, коего ширину и длину, опять как в прообразе, показывает в земном Иерусалиме. Реммон же есть некая скала в южной пустыне. Таким образом, ширина Иерусалима – от Гавы до Реммона. Определяет и длину, говоря так: от врат Вениаминих до врат первых, даже до врат угольных, и до столпа Анамеиля, до подточилия царева. Первыми и угольными назывались некие ворота в Иерусалиме, также и Анамеил было названием башни, за которою сейчас же следовало и подточилие царево: эти места, как в образе, обозначают длину Иерусалима. Как блаженному пророку Иезекиилю Бог всяческих приказывал измерить тростью дом, туда и сюда простирающийся (Иез.40:61 след.), указуя на то, что у Бога есть многие обители и бесчисленные жилища святых (Ин.14:2): так, мне кажется, и

—217—

здесь посредством прообразов указывает ширину и длину и описывает нам духовный Иерусалим, то есть Церковь Христову, к коему (Иерусалиму) и божественный Исаия взывал, говоря: разшири место кущи твоея и покровов твоих, водрузи, не пощади, продолжи ужя твоя и колия твоя укрепи, еще на десно и на лево простри (Ис.54:2–3). Так расширенный святый город и соответственно ширине протяженный и в длину населят святые, и не будет, говорит, анафема ктому, то есть никоим образом не будет отчужден от Бога, ибо твердую дарует ему любовь и уже не отпадет к оскорблению Бога, когда, как я сказал, совершенно уничтожится грех и искушающий сатана. Не будет там льва, и ни один из злых зверей не взойдет в него и не обретется там (1Пет.5:8 ср. Быт.3:1 дал.), ибо вселятся надеянно (доверчиво). Поскольку же в средине вставляет слова: Рама же на месте пребудет, то в объяснение смысла этих слов, сколько можем, скажем опять следующее. Рама – это некий городок или селение, принадлежащее колену Асирову. Но кроме неё есть другая Рама в колене Неффалимовом. Святой пророк упоминает одну или другую из этих Раму. Сказано: глас в Раме слышан бысть, плачь и рыдание и вопль мног: Рахиль плачущися о сынах своих, и не хотяше утешитися, яко не суть (Иер.31:15). Это, говорим, совершилось в Вифлееме, когда Ирод велел убить младенцев в нём (Мф.2:16–18). Таким образом, Рамою называет Иерусалим, потому что в нём при взятии его был великий плач. Так и пророк Иеремия изображает его как бы плачущим и рыдающим о погибших чадах своих, когда говорит: плача плакася в нощи, и слезы

—218—

его на ланитех его (Плач.1:2). Какой же это был плач? – Девицы мои и юноты отъидоша в плен, мечем и гладом избил ecu, в день гнева твоего сварил ecu, не пощадел (Плач.2:21). Вполне справедлива будет речь и того, кто пожелает приложить это название и к духовному Иерусалиму, то есть к Церкви и назвать её Рамою; ибо много в церквах есть плачущих и имеющих печаль по Бозе, яже покаяние во спасение нераскаянно соделовает (2Кор.7:10). Одобряет таковых и Сам Христос, говоря так: блажени плачущии, яко тии утешатся (Мф.5:4), и опять: блажени плачущие ныне, яко возсмеетеся (Лк.6:21).¹²⁰⁹ Итак, если гласом пророка названа Рамою Церковь, то и в таком случае речь (пророка) сохранит свою достовероятность. Кроме того, на месте, говорит, пребудет, то есть не поколеблется, ибо крепко утверждена, как я говорил, и непоколебима Церковь Христова.

Зах.14:12. И сие будет падение, имже изсечет Господь вся люди, елицы воеваша на Иерусалим: истают плоти их, стоящих на ногах своих, и очеса им истекут из обочий их, и язык их истает во устех их.

Скорбь дудете иметь в мире (Ин.16:33), провозгласил Христос уверовавшим в Него. Однако-ж ободряет их, благополезно присоединив: но дерзайте, аз победих мир (там же), ибо дал нам (власть) наступати на змию, и на скорпию, и на всю силу вражию (Лк.10:19). Какие же это скорпии и что же это за змеи? Очевидно, не те ли мерзостные и смертоубийственные полчища пагубных демонов и святых гонениям подвергающих, кои

—219—

и сделались сотрудниками необузданного неистовства духов в (этом) мире, кои (духи) и обходят вселенную, устрояя многоразличные козни святым, хотя Христос и восторжествовал над ними, пригвоздив на собственном кресте еже на нас рукописание (Кол.2:14), дабы избавить нас от жестоковластия их? Итак, поскольку сказал, что вселится надеянно Иерусалим, яже есть Церковь Бога жива (1Тим.3:15), и было конечно весьма справедливо ожидать исполнения этого, с уничтожением врагов и истреблением навыкших гнать её; то и делает нам необходимое повествование о сем: ибо сие, говорит, будет падение, имже изсечет Господь вся люди, елицы воеваша на Иерусалим: плоти их истают, истекут и очи, причем истает и язык. Конечно, общая эта и по естеству бывающая смерть уничтожает плоти всех и истребляет глаза и язык, но ужаснейшим и до крайности доходящим бедствием по справедливости будет истребление плотей у живых и еще стоящих (на ногах своих), как и исчезновение глаз и отъятие языков. Вот это-то, говорит, во всей силе непременно и случится с теми, кои избрали богоненавистную и проклятую жизнь. Они подвергнутся наказанию не только за свои преступления против святых, но и за то плотолюбие, которое они имели в сем мире и которое стало для них виною неприятия веры и нежелания жить благочестиво и возлюбить славу жизни во Христе; ибо они, как я сказал, сделались необыкновенно склонными к непристойным удовольствиям, возымели вожделение к каждому видимому предмету, как бы с жадностью поглощая. И язык наострили они против Христа и составляют нечестивые обвинения на

—220—

священные догматы Церкви. Посему и справедливо получают наказание на плоти (телах), глазах и языках. Как жена, пившая воду обличения и преступившая клятву, получала наказание на лоно, относительно которого и делаются обвинения в блуде, – надмет, (чрево ея), сказано, и отпадет стегно (лоно) ея (Числ.5:27), – равным образом, думаю, и преследующие святой город получают наказание на плоти, и глазах, и языках: ибо у них (господствует) плотолюбие, а кроме того любострастие, и прельщения посредством глаз, и речи необузданного языка.

Зах.14:13, 14. И будет в день он ужас Господень велий на них. И имутся кийждо за руку ближняго своего, и соплетется рука его к руце ближняго своего. И Иуда ополчится во Иерусалиме, и соберет крепость всех людей окрест, злато и сребро и ризы во множество зело.

Ужасом¹²¹⁰ в этих словах называет опять страх или изумление. Итак, в то, говорит, время, когда враги Церкви, подвергаясь столь ужасным наказаниям, станут собирать друг друга, они будут поражены ужасом и, наконец, оставив уже дерзкое преследование святого города, уйдут беглецами и, бесполезно ища друг у друга помощи, окажутся жалкими, низверженными и в попрании у святых. А Иуда, говорит, то есть оправданные чрез веру в Христа и носящие в себе духовного Иудея и обогатившиеся обрезанием во Святом Духе (Рим.2:20) – ополчатся в Иерусалиме, то есть препобедят врагов и осилят противников, попирая их как скорпиев, на аспида и василиска

—221—

наступая, льва и змия совершенно презирая (Пс.90:13). Будут они славны и достохвальны, из таковых деяний собирая богатство себе как золото, серебро и одежду, ибо как может кто усомниться в том, что смысл этого пророчества заключается не в чувственных предметах? Ведь богатство святых – не тленное и земное, но духовное, небесное, постоянное, которое собирают своим душам учащие и другими способами прославляющиеся в Церкви. Как бы расхищают они крепость всех людей, приводя чрез веру ко Христу наилучшие народы. Так и Сам (Христос) сказал о Себе, что Он расхитил сосуды крепкаго (Мф.12:29). Если же кто скажет, что об Иудее, собирающем крепость всех людей кругом, золото, и серебро, и одежду, говорится для того, чтобы мы разумели, что и собирающие мирскую мудрость прославляются посредством неё, подвизаясь за догматы благочестия: то и такое разумение может иметь для себя надлежащее основание. Так, мудрые жены Израильтян обобрали некогда Египтян, заняв у соседей и сообитателей своих сосуды золотые и серебряные и одежду (Исх.3:21–22; 11:2). Итак, как в чувственных предметах и как в вещах видимых, выражается блеск духовных благ. Преимущественным же богатством учителей служат ученики. Так и божественный Павел спасенным и уверовавшим чрез посредство его провозглашал говоря: свидетельствуюсь вашею похвалою, братия, которую я имею во Христе Иисусе (1Кор.15:31), и в другом месте называет их венцом и радостию (Флп.4:1).

Зах.14:15. И сие будет падение конем, и мском, и вельблюдом, и ослом, и всем скотом сущим в полцех онех, по падению сему.

—222—

Определив уже (различные) образы наказания, коим в свое время всенепременно подвергнутся ополчавшиеся на святой град, и преследовавшие, надменные, мерзкие и любящие обвинять, даже говорящие неправду на Бога и воздвизающие на высоту рог, по слову псалмопевца (Пс.74:6), – благополезно потом прибавляет, что сие будет падение конем, и мском (мулам), и вельблюдом, и ослом, и всем скотом. Посредством подъяремных указывает на ездящих на них. На Иудеев и на самый Иерусалим нападали как отдаленные, так и соседние народы. Из них одни, как Вавилоняне и Сирийцы, а также Египтяне, были наездниками на конях, – а другие запрягали верблюдов, ослов и лошаков, каковы Моавитяне и кочевники пустыни, о коих и пророк Исаия упоминает, говоря: в печали и в тесноте лев и львичищ: оттуду аспиды и племя аспидов парящих, иже везяху на ослах, и на велблюдех богатство свое (Ис.30:6):– и в другом месте говорит, что он узрел всадника на осляти и всадника на велблюде (Ис.21:7). Итак, в лице языческих народов, всегда воевавших против земного Иерусалима, как в прообразе, описывает врагов истины, дабы по ним мы уразумевали наших видимых и невидимых врагов, с коими у нас брань. Если же кто пожелает свойства скотов принимать в значении прообраза врагов Церкви, то ничего несправедливого не будет так говорить и понимать. Так одни из них явили себя стремительными и дерзкими, как, пожалуй, кони, коим со всею справедливостью можно приписать любострастие и неистовство в отношении женского пола, – другие на подобие лошаков оказались дикими и жестокими (дикими обыкновенно называют их и эл-

—223—

линские поэты), – иные же по своим свойствам были подобными верблюдам, то есть несправедливыми и надменными и по глупости высокоумствующими, – а иные, ничем не отличаясь от ослов, страдали недугом крайнего неразумия, ибо ленив осел и туп к ощущению и служит образом крайнего неразумия. Должно заметить, что воинствующих с Церковью не уподобляет ни одному из кротких и чистых животных, как например овце и волу, но наоборот сравнивает с нечистыми и неручными, каковые и законом (Моисеевым) осуждались как негодные и нечистые.

Зах.14:16, 17. И будет, елицы аще останутся от всех язык пришедших на Иерусалим, и взыдут на всякое лето поклонятися Царю Господу Вседержителю Богу,¹²¹¹ и праздновати праздник скинопигии. И будет, елицы аще не взыдут от всех племен земли во Иерусалим поклонитися Царю Господу Вседержителю Богу,¹²¹² и сии онем приложатся.¹²¹³

Сказав, что воинствовавшие с церквами и надмевавшиеся и превозносившиеся над святым Иерусалимом подвергнутся подобающим им наказаниям, предрекает потом поклонение оставшихся после них, – очевидно во Христе верою, ибо Он есть чаяние языков, по слову патриарха (Быт.49:10). Назначен Он и во свет языком (Лк.2:32) и в завет рода (ср. Лк.1:50:72), отверсти очи слепых, и извести от уз связанныя, и из дому темницы седящыя в тме (Ис.42:7). Итак, что язычники, оставив слепоту идолопоклонства и служения диаволу и расторгнув узы невежества, при-

—224—

дут к свету истины и подчинятся игу Спасителя, – это открывает в словах, что оставшиеся из наказанных или воинствовавших с церквами (а их бесчисленное множество) взыдут на всякое лето поклонятися Господу Вседержителю Богу и праздновати праздник скинопигии. Закон Моисеев установлял совершать праздник скинопигии (кущей) в пятнадцатый день седьмого месяца, по собрании урожая с полей в житницы, почему и называет праздник исходное (ἐξόδιον). Повелевал брать ветви финиковыя, и плод древа красен, и ветви древа частыя, и вербы, и агновы¹²¹⁴ ветви, а также пить воду из потока и увеселяться (Лев.23:39–43). Поводом для праздника закон ставил обитание Израиля в шатрах, по освобождении его от жестоковластия Египтян. Это было прообразом таинства Христова. И мы сами освобождены от жестоковластия диавола и призваны, как я сказал, в свободу чрез Христа (Гал.5:13) и подчинились Самому Царю всяческих и Жизни, пренебрегши жестокостью издавних властелинов наших. И празднуем мы истинный праздник кущей, то есть день воскресения Христова, когда тела всех как бы твердо водружены в Нём, хотя и подверженные тлению и подчиненные смерти. Он есть воскресение, Он – жизнь (Ин.11:25), как бы первенец из мертвых и начаток умершим (1Кор.15:20 ср. Деян.26:23; Кол.1:18; Апок.1:5), исполняющий нас духовного благоплодия и дающий нам возможность как бы с полей собранные труды (плоды) скоплять в житницах небесных. Он даст нам жизнь в раю и блаженство, конечно

(Продолжение следует)

—1—

Среди священных воспоминаний христиан всех веков и народов рядом с Божественным образом Искупителя стоит другой образ ученика, «которого любил Иисус». На первый раз он не производит такого сильного и неотразимого впечатления, как образ других апостолов. Он не изображается с ключами от Царствия Божия, как св. Апост. Петр. Он во многом уступает и великому Апостолу языков. Иоанн не испытал столько внешних скорбей и страданий, как этот Апостол. Он не проходил с словом благовестия от Иерусалима до Иллирии, от Иллирии до Рима. Не он первый насадил христианство в таких многолюдных языческих центрах, блиставших поразительною роскошью, как Антиохия, Ефес, Афины, Коринф, Рим. Может быть, он не основал ни одной церкви ни один народ не считает его таким благовестником, который бы первый пришел к ним с проповедью Евангелия. Апостол Иоанн не блещет внешнею деятельностью. В этом отношении он уступает не только своим собратьям Апостолам, но даже простым диаконам первохристианской Церкви. Изучая его жизнь, мы не найдем в ней ни одного бурного периода, ни одного неожиданного и быстрого духовного перелома, как это находим в жизни других великих людей. Савл, ревностный гонитель Церкви, совершенно неожиданно для самого себя становится христианином. Забыта прежняя ненависть к христианам; прекращены гонения и преследования их.

—2—

Теперь он начинает проповедовать христианство с таким же самоотвержением, с каким некогда гнал его. Во всей жизни св. Апостола Иоанна мы не найдем подобных крайностей. Он всегда жил ровно, тихо и покойно, постепенно восходя с одной ступени совершенства на другую.

Но, не смотря на всё это, Апостол Иоанн так же велик, славен, как и все прочие Апостолы. Это яркая звезда на небосклоне Церкви, которая резко выделяется среди звезд и первой величины. Его имя для всего человечества сияет совершенно особенным блеском среди тех двенадцати драгоценных камней, которые легли в основу нового Иерусалима.¹²¹⁵ Апостол Иоанн так своеобразен, что его нельзя смешать ни с одним Апостолом. В лике этих святых благовестников христианства даже было очень не много таких, которые лишь отчасти только напоминали его. Это единственная в своем роде христианская душа, святая, безгранично-великая, достойная удивления, полная неотразимо-мощного обаяния, неземной мудрости, пред которой невольно благоговеешь. У него была своя родная, особенная стихия, в которой он постоянно жил и витал. Его родной стихией был горний мир, царство бесконечной Истины и Любви. Его взор постоянно был устремлен туда, где стоит престол этой истины. Всю жизнь свою он стремился проникнуть за ту завесу, которой отделяется земля от неба и видеть там жизнь не только небожителей, но и самого Бога. Его никогда не соблазняла внешняя, блестящая, громкая и шумная деятельность, для него не существовало никаких соблазнов «мира сего».¹²¹⁶ Самые тяжелые гонения не могли отвлечь его взоров от горнего мира. Где бы ни находился Апостол Иоанн, он всегда оставался верен себе. И не бесплодны были его стремления: далеко, далеко проникал его взор. На крыльях своей великой души он переносит своих читателей с грешной земли в заоблачные, надзвездные миры. Снимает он таинственную завесу, которою небо отделяется от земли и за которую люди так тщетно ста-

—3—

раются проникнуть, раскрывает пред взорами смущенного земножителя жизнь небожителей. Мало того, он открывает ему и некоторые стороны внутренней жизни самого Божества, насколько это может вместить человек со слабыми и ограниченными духовными силами. Человек познает сущего от начала и Безначального, Того, которому некогда будут праведники подобны и увидят Его, как Он есть.¹²¹⁷ Возвращая своего читателя на землю, он раскрывает пред ним то, в чём должна заключаться святая, бесконечная и бессмертная жизнь, как еще здесь на земле можно стать дорогим чадом Божиим, сердце которого будет обителью Бога Отца и Бога Сына. Раскрывает пред ним законы жизни облагодатствованного человека, его постепенного нравственного возрастания и приискреннейшего единения с Богом, раскрывает пред ним законы таинственного общения церкви земной с Церковью небесной.¹²¹⁸ Словом, «местом действия для него служит всё небо, говорит св. Иоанн Златоуст, зрелищем – вселенная; зрителями и слушателями – все Ангелы и из людей те, которые подобны Ангелам или желают такими сделаться». «С неба беседует с нами сей муж». «Его догматы яснее лучей солнечных». «Он сообщил такую удобопонятность своим словам, что всё сказанное им ясно не только для мужчин и людей разумных, но и для женщин и юношей». «Мы пожелали бы лучше лишиться жизни, нежели догматов, которые он преподал нам».¹²¹⁹

Раскрывая страницы христианской литературы, удивляешься тем возвышенным поэтическим изречениям, какие оставили христианские писатели об Апостоле Иоанне. Св. отцы и учители церкви, и писатели церковные как бы соревновали в данном случае друг с другом. «Как бы взяв крылья орла, и поднявшись на необычайную высоту, Иоанн рассуждал о Слове Божием» – говорит блажен. Иероним.¹²²⁰ «Иоанн есть как бы сам орел,

—4—

проповедник возвышенного и острый созерцатель света внутреннего и вечного», говорит блаж. Августин. «Он вознесся выше всех вершин земных, вознесся выше всех воздушных пространств, вознесся выше всех самых высоких звезд, вознесся выше всех ликов и легионов Ангелов и Архангелов». «Он вознесся не только выше земли и всех воздушных и небесных пространств, но и выше всего воинства Ангелов и чина невидимых сил и дошел до Того, чрез Кого всё сотворено».¹²²¹ «Никто, говорит в благоговейном удивлении св. Амвросий Медиоланский, никто со столь высокою мудростью не созерцал Божественную славу и не выразил нам более приличным словом, как Иоанн; он вознесся превыше облаков, вознесся превыше сил небесных, вознесся превыше Ангелов, обрел в начале Слово и зрел Его у Бога».¹²²² «Вчера наша речь кончилась созерцанием великого орла, пишет св. Иоанн Златоуст, орла по истине великого, превосходящего духом небо и небесные силы и достигающего до самого верховного начала всего… Иоанн превзошел всякую тварь более всякого орла, превзошел и звуки всякого грома, единственно возвестил вечное и небесное любомудрие». «Смотри, куда он тотчас, в самом начале воспарив, возвел душу и умы своих слушателей. Поставив их выше всего чувственного, выше земли, выше моря, выше неба, он возводит её превыше Ангелов, горних Херувимов и Серафимов, выше Престолов, Начал, Властей и вообще убеждает её вознестись выше всего сотворенного… Возведши нас выше всякой твари, устремив нас к вечности, ей предшествовавшей, оставляет взор наш носиться, не давая ему достигнуть в высоте какого-либо конца, – так как там и нет конца».¹²²³ «Кто вознес тебя на толикую высоту? – говорит св. Прокл. Кто дал уму твоему таковые крылья. Верою оставив землю, ты прошел воздух, перенесся за эфир, перелетел над-

—5—

земные высоты неба, возвысился над небесами, миновал Архангелов, поравнялся с Серафимами, предстал херувимскому престолу Господа, воскрилившись верою, прогремел рождение недомыслимое, проповедал бытие непостижимое и возвестил о Боге Слове безначальном». «Евангелист превзошел и самых Серафимов, потому что они от блистания закрывают лица, а он по благодати изглаголал и бытие и рождение Бога Слова».¹²²⁴ «Наиболее велегласный в евангельской проповеди, вещавший то, что невместимо всякому слуху и выше всякого разумения, пишет св. Василий Великий, есть Иоанн сын Громов». «Евангелист Иоанн, начавший писать после других, возвысив свой ум, или лучше, вознесен быв силою Духа выше всего чувственного и выше времени, сопутствующего вещам временным, приступил к самому Всевысочайшему… Достигнув самого начала, и оставив ниже своего богословия все понятия телесные и временные, он громогласнее прежних проповедников возвещает тайны, сопутствующие высокости его ведения».¹²²⁵ «Иоанн возвысился над прочими Евангелистами силою созерцания, говорит св. Григорий Двоеслов. Он хотя вместе с ними говорит о Божестве Его, однако же, созерцает его утонченнее всех». «Он возвысился даже над самим собою», «был выше не только трех, но и, по присоединении к ним себя, выше четырех».¹²²⁶ «Он возгремел о том, чему не учил нас никто из прочих евангелистов», – говорит блаж. Феофилакт».¹²²⁷ «Умолк Платон, который так много говорил; а этот (Иоанн) говорит, и не перед своими только, а и перед Парфянами, пред Мидянами, пред Эламитянами и в Индии, и повсюду на земле до последних пределов вселенной. Где ныне гордость Греции? Где слава Афин?

—6—

Где бред философов? Галилеянин, Вифсаидянин победил их всех».¹²²⁸

Если мы прострем свой взор от золотого века христианской литературы далее, то увидим, что последующие поколения всегда также с глубокою любовью относились к этой великой и святой личности. Образ великого Апостола всегда и всеми свято хранился. Многие лучшие христианские писатели при свете святоотеческих толкований пытались исчерпать глубокое море премудрости, какую сообщил миру Иоанн. Число комментариев, написанных в течение этого времени, далеко превосходит сотню. Писатели слагали похвальные слова в честь св. Апостола Иоанна.¹²²⁹ Гениальные христианские художники много времени посвящали на то, чтобы воспроизвести образ Иоанна.¹²³⁰ Светские писатели заимствовали из его жизни и деятельности сюжеты для своих произведений,¹²³¹ издавна писали стихотворения об Апостоле Иоанне,¹²³² многие ученые и философы увлекались писаниями этого Апостола. Не только христианские писатели, многие из язычников взирали с удивлением на писания Апостола Иоанна. «Многие из тех, которые не причастны слову истины и кичатся мирскою мудростью, дивились словам сим и отважились включить их в собственные сочинения.¹²³³ А некто неизвестный из платонических философов, упоминаемый блаж. Августином, даже говорил, что начало Евангелия Иоанна надлежало бы начертать золотыми буквами и выставить во всех храмах на первом месте.¹²³⁴ Гностические писатели не только читали писания Апостола Иоанна, но и составляли на них обширные комментарии, таковы:

—7—

гностик Валентин,¹²³⁵ многие из учеников его,¹²³⁶ Феодот,¹²³⁷ Птоломей,¹²³⁸ может быть Маркион¹²³⁹ и другие.

Итак, в течение минувших веков на св. Апостола Иоанна были обращены взоры великих отцов и учителей Церкви, великих христианских писателей, всех христиан, и не только христиан, но даже и языческих писателей. В этом особенном отношении к св. Апостолу Иоанну людей веков минувших заключается достаточное объяснение того, почему я взял на себя труд изучения жизни и благовестнических трудов св. Апостола Иоанна. Работая над этой темой, я делил свой труд на две неравные, не одинаково мелкие и не одинаково ценные по своему содержанию, половины. В первой хотел я обозреть жизнь и благовестнические труды св. Апостола Иоанна, во второй, – его учение. Отдавая полное преимущество второй половине своего исследования, скажу даже более, – взявши на себя этот труд единственно вследствие непреодолимого желания изложить в системе учение Апостола Иоанна, отличающееся замечательною возвышенностью и глубиною, я все-таки должен был начать его с первой. Биография всякого человека, на каком бы поприще служения людям он ни прославил себя, начинается с первых годов его жизни. Жизнь и учение людей всегда находятся в тесной связи между собою. Не зная жизни человека и условий, среди которых он жил и трудился, нельзя многого понять и представить в надлежащем свете. Кроме того, мне хотелось собрать в этой части по возможности все хотя бы выдающиеся предания о св. Апостоле Иоанне, какие можно встретить о нём в литературе, начиная c седой старины. Быстротечное время уносит человечество все дальше и дальше от тех дней, когда благовествовал Спаситель, окруженный учениками, когда благовествовали Его ученики. Отдаляя нас от их деяний, оно мало-помалу сглаживает их в нашем сознании. Без-

—8—

жалостно отрывает оно строку за строкой, страницу за страницей из жизни, полной великих трудов и подвигов, сглаживает самые типические черты священных деятелей. Под влиянием времени бледнеет и величественный образ Евангелиста Иоанна; он покрывается как бы дымкой и уж смутно и неясно вырисовывается из неё. Мне хотелось, так сказать, воскресить, оживить этот дорогой образ в сознании людей.

Изучая жизнь и благовестнические труды св. Апостола Иоанна, я очутился как бы в положении рудокопа. Находясь на поверхности земли, рудокоп не может предугадать в точности, что встретит он в недрах земли, найдет ли он там богатые залежи, или скудные, или даже вынужден будет вернуться оттуда с пустыми руками. При изучении жизни и благовестнических трудов св. Апостола Иоанна я встретил ряд таких обширных и важных вопросов, которые положительно не дали мне возможности двинуться дальше. Прежде всего, я встретил обширнейшую апокрифическую литературу о св. Апостоле Иоанне. У меня были в руках апокрифы – греческие, славянские, латинские, коптские, армянские, грузинские, – апокрифы различных времен, различных редакций. Число этих апокрифов так велико, что одних их совершенно достаточно для составления большого тома об Апостоле Иоанне. Нельзя было не остановить своего внимания на них. Апокрифы ведь обнимают собою жизнь Апостола Иоанна за 40 или 50 лет. В них год за годом, почти день за днем, с замечательною и по местам даже поразительною подробностью рассказывается о его благовестнических трудах: указываются города и небольшие местечки, в которых благовествовал Апостол, рассказываются чудеса, какие где-либо совершил он, передаются речи, какие произносил там или здесь он, указываются лица, с какими он встречался, наконец точно указывается время, в какое что-либо совершал. При настоящем состоянии науки пока никто не может снять таинственного покрова с большей части этих древних сказаний. Мы не знаем почти ни одного из тех многих местечек, в которых благовествовал Апостол. История не сохранила нам и подробного жизнеописания тех лиц, с которыми он часто

—9—

встречался. Многое нам непонятно теперь в этих древних сказаниях. Но, не смотря на всё это, они и сами по себе и как биографический материал имеют не малое значение для исследователя жизни св. Апостола Иоанна. История не знает преданий о лицах неизвестных, не отличившихся ничем выдающимся, особенным. Она повествует о лицах, руководивших жизнью людей, много сделавших на своем веку и далеко известных своею деятельностью. Во всех этих сказаниях хотя и не ясно, смутно, но все же отражается историческая правда. Благодаря этим сказаниям пред нами развертывается целостная картина благовестнических трудов св. Апостола Иоанна. Читая эти сказания, мы их как бы видим своими собственными глазами. И действительно, вот пред нами языческие храмы, манившие людей под свои своды различными темными чарами. Вот толпа жрецов, всегда ревниво оберегавших свое право быть единственными учителями и руководителями народа. Вот фанатическая языческая толпа, старавшаяся усердно служить своим богам. Там выступают Иудеи в качестве непримиримых врагов христиан. Здесь проконсулы, судьи, начальники, поставленные хранить и блюсти законы гражданские, вооружаются против благовестников учения Христова, как против нарушителей закона и развратителей народа. Там толпы всевозможных больных, бесноватых проходят пред нами. Здесь мы встречаемся с проявлением глубокой ненависти к провозвестникам учения Христова, там с проявлениями глубокой любви к ним. Вот мы видим попытки язычников, пораженных быстротою распространения христианства, многочисленностью чудес, изумительною высотою, святостью жизни, христиан, – объяснять все это «волшебным злохитрием», «магическим искусством», «волхвованием», «чарами». Здесь мы читаем страницы, на которых воспроизводится учение Иоанна с теми отличительными, характерными чертами, какие свойственны учению одного только этого Апостола. Тут читаем такие рассказы о благовестнических трудах Св. Апостола, которые отмечают самые характерные черты его души.

Не будем говорить о значении апокрифов в решении важнейшего вопроса о пребывании Апостола Иоанна в Ма-

—10—

лой Азии, на острове Патмосе, в Риме, от решения которого зависит быть или не быть писаний Иоанновых. Не будем говорить о значении их при раскрытии обстоятельств написания Апостолом Евангелия и Апокалипсиса, при решении вопроса о подлинности даже новозаветного священного текста. Не только библеист, но и историк, и археолог, и литургист найдут в них не мало интересного.

Изучая жизнь Св. Апостола Иоанна, я не мог далее не остановиться на благовестнических трудах его в Ефесе, Малой Азии, и на отношении его к семи малоазийским апокалипсическим Церквам. Не менее тридцати лет благовествовал здесь св. Апостол. Эти годы были замечательными годами в истории христианской Церкви. Св. Апостол языков, прощаясь с пастырями Ефесскими, говорил им: «по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; и из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему бодрствуйте».¹²⁴⁰ Слово великого Апостола исполнилось в точности. Кажется, не успел он сомкнуть свои глаза, как эти лютые волки выступили. Тяжелую картину борьбы христиан малоазийских с этими «лютыми волками» пришлось наблюдать и переживать Св. Апостолу Иоанну. Он видел, как «лютые волки» постепенно выступали со своею новою проповедью, как число их увеличивалось и как они с возрастающею силою устремлялись на Церковь, желая поколебать её основание. Вот что пишет сам Апостол об этом времени: «Много лжепророков появилось в мире», «многие обольстители пришли в мир» и «духи лести», «появилось много антихристов».¹²⁴¹ Новые проповедники ходят из дома в дом, из города в город. Многие принимали их с усердием в свои дома. Влияние их было так велико, что, казалось, уже наступала последняя година.¹²⁴²

В рядах этих новых проповедников были Иудеи и язычники. Те и другие понимали важность и значение хри-

—11—

стианства. Но они не хотели отрешиться совершенно от вековых воззрений своего прошлого. Им казалось, что далеко не всё должно быть забыто из этого прошлого. Они находили возможным многое отсюда присоединить к христианству. Начали сопоставлять христианское учение с иудейским и языческим. Благодаря этому, открылся широкий простор личному произволу. Христианство не могло быть понято и оценено правильно и новое учение должно было представлять собою лишь смесь иудейства или язычества и христианства. Под пером таких писателей оно утрачивало свои особенности: из учения небесного Наставника оно превращалось в учение простого мудреца и обыкновенного учителя. Правда, это учение было просто, понятно и привлекательно, меньше в нём было неразрешимых вопросов для ума, ищущего разрешения всех своих сомнений. Но в нём таилась и великая опасность для христианства. Это было как бы какое топкое место, болото, прикрытое цветами, на которое нельзя ступить без того, чтобы не утонуть в нём. За увлекательной приманкой скрывался смертельный яд. Новые учителя превращали христианство в язычество, топили его в языческом миросозерцании. Своим учением они заставляли людей отказаться от христианства и начать снова блуждать по тем распутьям, какие уже изведало человечество, ожидая столько веков обетованного Богом Спасителя.¹²⁴³ Опасность грозила не для одного пункта христианства, а для всех его сторон, для его сущности: лжеучители извращали самые главные догматы христианства, лжеучители хотели переплавить в раскаленном горниле всю евангельскую историю. Грозила опасность для всего христианского мира.

Не будем говорить далее о том, сколько других различных трудностей встречал Апостол Иоанн, проходя с учением Христовым богатейшими малоазийскими городами, центрами язычества. Вот богатый, шумный Ефес, здесь Пергам – «трон сатаны», там Смирна – «синагога сатаны», вот Лаодикия, Фиатиры, Сарды, Филадельфия. Веселая, беспечная и роскошная жизнь жителей языческих городов на каждом шагу представляла множество иску-

—12—

шений для христианина. Она отвлекала его взоры от неба, обращая их к земле. Трудно было сохранить христиан среди этих условий от соблазна. Еще труднее было среди этих условий обратить язычника на путь добра. А сколькие усилия нужны были, чтобы поддержать христиан во время гонений, воздвигаемых на них жрецами, и чернью, и правителями и иудеями.

Не мог пройти я молчанием и годов пребывания Св. Апостола сначала в школе Иоанна Крестителя, а потом в числе самых ближайших учеников Спасителя. Эти годы были беспримерными годами в истории всего человечества. На берега Иордана, к проповеднику, облеченному в одежду из верблюжьего волоса, «Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои».¹²⁴⁴ «И спрашивал его народ: что же нам сделать?» «Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! что нам делать?» «Спрашивали его также и воины– а нам что делать?» «Все помышляли в сердцах своих об Иоанне, не Христос-ли он?».¹²⁴⁵ Еще большее возбуждение среди народа мы видим, когда пришел на землю Спаситель. Люди оставляют свои дома, семейства, слушая Его учение, забывают даже о хлебе насущном. Они готовы идти всюду за Ним, готовы жертвовать собою. Даже враги безмолвствовали и бездействовали, внимая Его учению. «Никогда человек не говорил так, как этот человек», – вот отзыв о Его учении. Не много можно найти данных в Евангелиях для суждения о том, что думал и чувствовал Иоанн, находясь в громадных толпах народа, с начала на берегах Иордана, а потом около Спасителя, как он постепенно возрастал духом, находясь под этими двумя величайшими влияниями. Но эти данные несомненно есть. На основании их и при помощи святоотеческих толкований, можно построить психологическую теорию, которая многое объяснит нам непонятного в жизни и благовестнических трудах Св. Апостола, рушит много возражений,

—13—

которые делают писатели отрицательного направления по поводу писаний этого Апостола.

Осмеливаюсь сказать несколько слов о тех страницах, на которых мне приходилось как-бы, так сказать, на время совершенно терять из виду Апостола Иоанна. Представим себе, что где-либо открыт древнейший какой-либо храм. Своды его более уже не оглашаются пением и чтением, нет здесь и молящихся. Не услышишь здесь также их вздохов сердечных, слов благодарения и мольбы, обращенных к Провидению. Время успело положить свою печать разрушения на всё. Неужели это древнее святилище не дорого сердцу ученого? Ужели оно не вызовет в нём ни одной думы, ни одного чувства? Нет, немые надписи и остатки старины, как бы оживают пред ним и говорят с ним человеческим языком. Они расскажут ему подробно историю времен давно минувших. Думаю, что и безмолвные, но дорогие уже сами по себе, и даже священные библейские памятники в данном случае могут также что-нибудь поведать уму и сердцу христианина. Яснее станет тогда жизнь священного деятеля. Психологический факт трудно разложить на составляющие его элементы. Нельзя с точностью всегда сказать, как именно он сложился. Но судить о нём легче, если известны условия его возникновения.

Не буду более утомлять внимания слушателей перечислением того материала, какой я встретил при изучении жизни и благовестнических трудов Св. Апостола Иоанна. Скажу одно: он так обширен, что мне пришлось даже оставить почти совершенно неразработанными некоторые теории писателей отрицательной школы, как напр., теорию о пребывании Иоанна в Малой Азии, о пресвитере Иоанне, двух гробницах Иоанна и др. Тема моя может быть названа простою. Но лучше была бы она мудреною, чем простою. Мысль исследователя работает здесь от начала до конца среди великих затруднений. Недаром говорят, что задача биографа одна из труднейших задач. Определить среди собранного биографического материала самое интересное и характерное чрезвычайно трудно, так как интерес и характер сообщаемых фактов – понятия в высшей степени условные. Это говорят о био-

—14—

графах, располагающих обширным, строго проверенным, определенным материалом, пишущих о лицах, недавно живших. Если это так, то во сколько раз труднее задача того биографа, которому своею мыслью приходится витать во временах давно минувших. Почти XIX веков легло между нами и тою эпохою, какую я изучал. Время теперь уж многое изгладило и из сознания людей и со страниц истории. На многие вопросы в наши дни уж не найти ответа, как бы не добивался этого писатель и какими бы талантами не обладал он. Как утлая ладья носится в безграничном водном пространстве, не имея возможности пристать к чему-либо, так и мысль исследователя здесь также долго иногда не может остановиться на чём-либо. Тяжело становится на душе, когда продолжительные, настойчивые труды не приводят ни к каким результатам, когда и во многих исследованиях все-таки не находишь ответа на важные вопросы. Иногда не легче чувствует себя исследователь и тогда, когда он встречает какие-либо исторические данные. Некоторые из них так противоречивы и суждения о них людей сведущих так разноречивы, что, кажется, лучше было бы, если бы их совсем не было. А сколько труда связать эти с великим трудом найденные, разрозненные крупицы в одно целое, связное, живое. Ведь целых девяносто лет первого столетия год за годом прошли предо мною.

Безмерно затрудняло меня по временам и почти полное отсутствие научных пособий под руками. Творения св. Отцов, напр., приходилось цитировать по различным стариннейшим фолиантовым изданиям – латинским, греческим, русским и даже по изданиям частных лиц. Да и эти пособия не всегда были под руками. Вследствие этого некоторые места мною приведены не сполна, а на другие сделаны лишь глухие ссылки и т. д. Не буду говорить о других затруднениях.

Я назвал свой труд опытом полной биографии Св. Апостола Иоанна. С этим мнением остаюсь я и теперь. Невозможно вполне обстоятельно разработать тему такого общего характера, потому что она требует от исследователя знания почти всей христианской литературы. Думаю,

—15—

что для этого недостаточно даже целого десятилетия. Лучшие ученые в течении всей своей жизни не могли изучить её, не смотря на все свои усилия. А знание этой литературы очень важно. Каждое вновь открытое там или здесь свидетельство даст возможность исследователю дополнить и переработать свои воззрения.

Иеромонах Евдоким

—16—

Сделав эти общие замечания, обратимся теперь к рассмотрению внутренней жизни главнейших и влиятельных братств за это время, и остановим наше внимание на Виленском братстве, которое, имея первые восемь лет (1620–1628) во главе Мелетия Смотрицкого, все свои силы устремило на литературную полемику с униатами, а также на издание богослужебных и учебных книг, а потому братская типография работала тогда весьма усердно; кроме упомянутых выше полемических книг Мелетия Смотрицкого, типография за эти 12 лет напечатала: требник (4 раза), псалтирь (2 раза), новый завет, устав литургии, катехизис, акафисты, две грамматики и духовные беседы св. Макария Египетского.¹²⁴⁷ Братское училище, по отзывам современников, процветало под опытным руководством ректора Бобриковича, и при братстве существовала прекрасная библиотека на греческом, латинском и других языках. Все эти успехи не давали покоя униатам и они не переставали от времени до времени делать открытые нападения на св. Духовский монастырь; так в 1629 году, в праздник Богоявления, толпа униатов, монахов и светских лиц, по наущению настоятеля униатского монастыря Игнатия Дидриховича напала на монастырь, стреляла, бросала камни и поранила Слуцкого протопопа Андрея Мужиловского; уходя нападающие провозгласили обет, что они всегда и везде, каждый час и на каждом

—17—

месте, будут бить и позорить православных. В 1630 году старшина Виленского православного братства Лаврентий Древинский подал в суд жалобу о похищении униатами братского имущества и, вместе с тем, королевских привилегий.¹²⁴⁸ В цеховую жизнь г. Вильны уния внесла также крупные раздоры, и прежнее дружелюбие, существовавшее между католиками и православными, совершенно исчезло; так, на сходке цеха сапожников римского и униатского обрядов 29 марта 1629 года было постановлено, чтобы никто, под опасением штрафа, из сапожников греческой веры отныне не смел исполнять церковных таинств и обрядов, как-то: присутствовать при богослужении, крестить детей, исповедоваться и приобщаться св. тайн, совершать браки, отпевать умерших в схизматической (т. е. православной церкви), а только в св. Троицкой униатской церкви.¹²⁴⁹

Из действий Виленского братства в пользу православия укажем на следующий факт. Униатский митрополит Рутский передал в ведение учрежденного им Базилианского ордена Трокскую архимандрию. Православные жители г. Трок, против воли которых совершилась эта передача древнейшей в Литве святыни в руки врагов православия, тотчас же известили об этом Виленское братство. Это братство употребило все усилия к восстановлению нарушенных прав православных. В 1624 г., с разрешения короля, названная архимандрия была присоединена к Виленскому православному монастырю, но ненадолго. Базилиане при содействии своего протоархимандрита Рафаила Корсака выхлопотали у Владислава IV привилегию, по которой Трокская архимандрия навсегда уступалась базилианам Виленского униатского монастыря.¹²⁵⁰

Львовское братство, пользуясь мирным управлением

—18—

епископа Иеремии Тиссаровского, подтвердившего все права братства, сосредоточивало по преимуществу свою деятельность на местных интересах, и занято было окончанием постройки своей каменной Успенской церкви, при щедром денежном пособии со стороны давнишних благодетелей братства – господарей Молдавских. В начале 1631 года церковь была окончена постройкой и торжественно освящена епископом Иеремией, в присутствии Петра Могилы, бывшего в то время Киево-Печерским архимандритом, при многочисленном собрании духовенства, придворных Молдавского князя Мирона Барнавского, шляхты, членов братства и народа, заливавшегося слезами умиления при мысли, что именно в то время, когда у православных было отнято и разрушено несколько сот церквей, воздвигнута у них новая святыня. В числе надписей, имевшихся внутри церкви, под хорами находилась и следующая: «пресветлый царь и великий князь Москово-России был благодатель церкви».¹²⁵¹ Братское училище процветало и привлекало к себе сочувствие местного православного населения, которое нередко поддерживало братство материальными средствами; так, в 1630 году местный купец Аффендик записал на училище свыше 2.000 злотых, а староста Теребовльский и Рогатинский Александр Балобан подарили братству 330 талеров. Из братских учителей сделался известен Гавриил Дорофеевич, по переводам с греческого. В 1630 году в братство вписалась Молдавская княжна Анна Могилянка, оказавшая своим заступничеством много пользы братству. Из книг выпущенных братской типографией (сгоревшей в 1628 г. и затем скоро возобновленной) отметим: 1) Апологию Мелетия Смотрицкого, на польском языке, 2) Октоих (1630 г.) с посвящением благодетелям братства Моисею

—19—

Могиле, воеводе Мултанскому, и Мирону Барнавскому, 3) «Верше с трагедии Григория Богослова во святый великий пяток и на день Воскресения Христова», «Размышление о муце Христа Спасителя и стихи на Воскресение Христово», сочинение Иоанникия Волковича.¹²⁵²

Могилевское братство продолжало служить крепким устоем для православия в Белоруссии, хотя в 1621 году временно лишилось своей школы, устроенной на земле Спасского монастыря и переданной при содействии Виленского воеводы Льва Сапеги в ведение униатов. При помощи своего братчика, знатного дворянина Богдана Стеткевича, это братство приобрело землю близ г. Орши, и около 1626 года устроило тут, с помощью шляхтичей и мещан Оршанских, числившихся в братстве, известный впоследствии Кутеинский монастырь, выбрав игуменом тоже своего братчика Иоиля Труцевича. Братство, узнав о прибытии своего архипастыря Мелетия Смотрицкого с востока, отправило к нему посла Андрея Ребровича, с просьбой прибыть в епархию; с этим послом Смотрицкий послал братству из Киева письмо (от 28 августа 1629 г.), в котором, изъявляя благодарность братству за ревность к благочестию, между прочим, писал: «любовь абовем знаком есть певным благочестия, без которой щирой нехто Бога видети не сподобится», и что «любячи ближняго, нечего ему менш, так з дочасных як и з вечных добр, неж самым собе жичити не будете».¹²⁵³

Киевское братство весьма быстро увеличивалось и около 1630 г. оно заключало в себе почти всё местное духовенство, и дворянство, много членов из других сословий и всё запорожское войско. Средства братства после пожертвований гетмана Сагайдачного весьма возросли и оно обладало большою недвижимостью в городе; с 1621 по

—20—

1632 г. братство получило в дар в Киеве два места лавочные и два дворовых места, и купило два двора.¹²⁵⁴ Братство в эти 12 лет соорудило большую церковь Богоявления, и на это дело, а также и на школу получило щедрые пожертвования от царя Михаила Феодоровича и патриарха Филарета. Ходатайствуя о пособии пред царем, братство, «духовные купно и мирстии», в особом письме к думному дьяку Граматину просило в нижеследующих выражениях истолковать царю значение церковных братств: «братство нарицается егда христиане православные, живущие посреди иноверных, посреди ляхов, униатов и еретиков, и хотяще от них отлучатися и с ними ничтоже смесно имети, сами с собою любовию совокупляются, имена своя воедино списуют и братьями нарицаются, се же да твордее противо неверных отразити возмогут».¹²⁵⁵ Братский монастырь, по грамоте патриарха Феофана, удерживал за собой имя патриаршей ставропигии, хотя соборным решением восточных патриархов в 1626 году и был подчинен власти своего епархиального архиерея, вместе с другими такими же ставропигиями. По просьбе Киевского дворянства братство получило «привилей королевский на фундацию», от 19 февраля 1629 года; в этой грамоте король утвердил за братством их земельный участок, дозволил устроить церковь и богадельню для людей бедных, старых и увечных, как духовных, так и светских, и для людей рыцарского сословия, которые, служа королю и республике (препираясь с врагом креста святого), от неприятелей в различных битвах ранены.¹²⁵⁶ В 1631 году Киево-Печерский архимандрит Петр Могила, будучи в г. Львове, совершил в братской церкви запись своей недвижимой собственности на устройство школ в г. Киеве; в этой записи он так объясняет свое намерение: «видя великую потерю для душ человеческих от неучености духовенства и не обучения юношества и же-

—21—

лая, при благодати и помощи Божией, по собственной моей воле, предотвратить столь великую потерю, а также приобрести удалившихся от православия, вознамерился основать школу для того, что бы юношество наставляемо было во всяком благочестии, в добрых нравах и в свободных науках». Дворяне Киевского воеводства, вписные братчики Богоявленского братства духовные и светские, во главе с митрополитом, и всё запорожское войско, во главе с гетманом Иваном Петрижицким, узнав об этом намерении Могилы, просили его, чтобы школы, которые он начал устраивать в Киево-Печерской лавре, перевести совокупно с учителями на место при братской церкви. Могила, будучи сам воспитанником Львовского¹²⁵⁷ братского училища, а также памятуя заветы покойного митрополита Иова († 1631 г.) охотно согласился на эту просьбу, при чем в качестве «старшего братчика» сделался пожизненным блюстителем и защитником, как этих школ, так и всего братства и его учреждений, и принял на себя высшее руководительство всем братским делом, вместе с годичными братскими старостами.¹²⁵⁸ Таким образом, братское училищное дело в Киеве было поставлено с самого начала на прочную почву и высшим руководителем его явился даровитейший и образованный иерарх православной церкви – Петр Могила. Ученики, во главе с профессором Софронием Почаским, поднесли в 1632 г. Петру Могиле сборник стихотворений под названием «Евхаристирион». Братство не заводило своей типографии, так как в Киеве действовала лучшая из всех западнорусских типографий, именно Киево-Печерская, которая издавала во множестве книги св. писания, богослужебные, канонические, творения св. отцов, жития святых и др. при чем в издательском деле работали такие ученые люди, как Захарий Копыстенский, Лаврентий Зизаний, Памва Берында, Тарасий Земка и другие.¹²⁵⁹

—22—

Особенное внимание привлекает к себе организация и деятельность новооснованного Луцкого Крестовоздвиженского братства, против учреждения которого, как бы предчувствуя его важное значение для православной церкви, протестовал в 1620 году Луцкий униатский епископ Евгений Малинский.¹²⁶⁰ Материальные средства братства увеличивались весьма сильно; так в 1621 году Луцкий мещанин и бургомистр Солтан отписал братству всё своё богатое имущество и товар, в том же году подстолий Еловицкий пожертвовал братству свою усадьбу, а в 1623 и 1624 годах братство получило в дар земельную собственность от Боговитина и Сволынского.¹²⁶¹ На купленном для братства князем Юрием Пузыной участке в гор. Луцке при устье р. Глушца (на месте прежней богадельни) Луцкое братство соорудило великолепный каменный храм. Внешний вид Крестовоздвиженской братской церкви представлял продолговатый четыреугольник с полукруглым выступом на передней стороне. На ней – два купола, из которых нижний – круглый и освещен четырьмя окнами, а верхний – восьмиугольный и имел восемь окон.¹²⁶² Обратимся теперь к внутренней истории братства.

Вслед за Феофановой грамотой, возводившей Луцкое братство на степень ставропигиального церковного учреждения, оно, вместе с прочими православными западной России, получило окружное послание от самого вселенского патриарха Тимофея, который, ревнуя о сохранении благочестия, преподал в этом послании православное исповедание веры Христовой, а затем в 1623 году это братство получило подтвердительную грамоту на свои ставропигиальные права и от вселенского патриарха Кирилла, повелевшего в ознаменование сих прав водрузить на братском храме – внутри и вне, на четырех сторонах его, кресты, с надписанием имен Польского короля и

—23—

патриарха.¹²⁶³ В том же году патриарх Кирилл, бывший, как известно, ректором Острожского училища на Волыни, утвердил и устав Луцкого братства; в этой грамоте патриарх указывал, что учреждение братств не есть какое-либо новое установление, но по истине древнейшее и утвержденное при Апостолах, когда у всех было: «сердце и душа едина».¹²⁶⁴ Далее патриарх заповедал: «устав им свой братский в полной силе держать, и по мере возможности своей, друг друга уважая и Христа Избавителя своего любя, заповеди Его евангельские исполнять, дабы, сохранив всецело достоинство своего призвания, удостоились они, на страшном Его суде, услышать оный для всех вожделенный глас».

Устав Луцкого братства, в общих чертах, состоял в следующем:

Цели братства. Заботы братства простирались: 1) на поддержание и исправление храма; 2) на выдачу пособий всем нуждающимся в разных несчастных случаях, в особенности лицам состоящим в братстве; обедневшего братчика вся братия обязана была «вызволять, как деньгами братскими, так и само от себя, и во всём ему помогать, и в болезни его призирать, и о душе его заботиться, оказывая любовь к брату своему, при жизни его и по смерти»; 3) на призрение убогих и на содержание сирот; 4) на устроение школы; 5) на погребение странных и убогих.¹²⁶⁵

Устройство и средства братства. Старейшенство в братстве предоставлено священнику братской церкви, и это

—24—

старейшенство делало его естественным председателем церковного союза духовенства и мирян.¹²⁶⁶

Церковная община должна была избирать священника «рачительного, усердного к своей обязанности и ревнителя науки», т. е. такого, «которому бы, как пастырю, последуя, прихожане могли достигнуть своего спасения».

Вступление в братство делалось чрез заявление о своем желании священнику и о готовности подчиняться всем правилам устава.

Принятие в братство сопровождалось обрядом целования креста из рук пресвитера и руки иерейской, подаванием руки каждому братчику в знак верности братству.

Вступающий в братство обязан был уплатить в братскую кружку вступного в размере шести грошей, и затем при каждой ежемесячной сходке братчик обязан был дать в кружку братскую по четыре белых монеты.

Кружка братская должна была находиться в казнохранилище церковном.

Дела братства решались: обыкновенные – на еженедельных сходках, а главнейшие – на ежемесячных сходках, и целью их служили заботы и рассуждения «о всяком благе ближних своих», ибо «и Писание говорит, что выше мученичества есть о ближних своих иметь попечение, и сие есть собственно жить со Христом».

Дела и совещания братские должны оставаться под покровом тайны и не должны быть выносимы на сторону.

При собраниях братчики обязаны друг друга уважать и почитать; и если бы какой брат малейшим словом оскорбил другого, должен тотчас же подвергнуться взысканию, какое братия между собою ему присудят, и он обязан будет, не выходя, там же и тот же час испросить прощение у брата со всем братством.

По окончании сходки братчикам предлагалось читать

—25—

книги и вести беседы о предметах нравственных и служащих к назиданию.¹²⁶⁷

Управление делами братства. Для управления делами братства избирались четыре старших братчика, между которыми распределялись должности и послуги церковные, смотря по достоинству, кто к чему способен, причем требовалось, чтобы они распоряжались братскими делами так, «как-бы око Божие всегда на себя обращенное видели».

Выбор четырех старших братчиков делался ежегодно в неделю антипасхи (т. е. в неделю Фомину).

Старшие братчики должны были ежегодно давать отчет пред всею братиею.

Один старший брат должен был иметь ключ от казнохранилища церковного, два другие старшие брата должны были держать ключи от самой кружки, и четвертый старший брат обязан был иметь в своем заведовании реестры приходов и расходов денежных, и всяких других взносов и выдач в братстве, при чем выдачи производились в заседании братства, в присутствии всех.

Братский суд. Общее собрание братчиков имело право делать своему сочлену, уклонившемуся от своих братских обязанностей и ведущему непристойный образ жизни, напоминания тихо и с братскою любовью; если кто не уважил их напоминаний, то они должны были жаловаться своему пресвитеру, как старшему, который обязан был подвергнуть его законному взысканию; если бы и то не было уважено, тогда священник пред всею церковью, т. е. в полном собрании людей, имел о нём объявить, дабы с таковым, пока не опомнится, никто ни в чем не смел сообщаться, под опасением такого-же отлучения.¹²⁶⁸

—26—

Обще-братские религиозные обязанности. «Когда умрет брат, вся братия должна провожать его до гроба со свечами братскими; до святой литургии и во всю литургию стоять при теле с зажженными свечами. И должна быть за него литургия святая, также и коливо братское, и раздача милостыни, по мере возможности, из кружки братской».

«Заупокойные братские литургии служить два раза в год, в субботу мясопустную и в субботу пятидесятную; при чем и колива братская имеют быть приготовлены. И обязаны все братия с женами своими, в те две субботы, как на панихиде или парастасе, так и на литургиях святых со свечами в руках стоять до конца и молить Бога за умерших».

«Каждый брат, как из простых, так и из сословия дворянского, обязан был вписать в братский помянник своих предков, отшедших от сего света. И тот помянник должен быть прочитан весь при проскомидии на упомянутых заупокойных литургиях. Также и в продолжении великого поста, по уставу церковному, братский священник, под конец утрени и вечерни обязан был прочитывать его на литиях; за что братия должны были взаимно оказывать ему свою благодарность».

«Также и заздравные две литургии святые должны быть два раза в год; одна сентября 1-го, с благодарением Богу, что даровал провести год, и с молением, чтобы и в наступающий год даровал благоденствовать; а другая, когда придет праздник заложения братской церкви. В сей праздник, для чести и хвалы, должно быть коливо и свеча братская, и раздача милостыни».¹²⁶⁹

От первых времен существования Луцкого братства (1620 г.) сохранился на письме установленный порядок в заседаниях братских. В этом акте сказано:

«На обычном месте, в доме братском должен быть

—27—

застланный стол, на котором поставлены будут Евангелие, и зажженные свечи, и братский ларец. Тогда священник, или старшие братия, должны вставши пропеть «Достойно» и прочитать обычное предисловие, и затем братский устав; по прочтении устава имеет быть произнесено: «мир Христов да водворяется в душах ваших, братия, аминь».¹²⁷⁰

Потом скажет:

«Господа братья! кто знает что-либо относящееся к братству пусть объявляет».

«А кто-бы также обязан был взнести долг, или какой доход братский, пусть взнесет».

Наконец:

«Если кто имеет дело какое до братства, или до кого-либо, пусть исполняет, и прочая».¹²⁷¹

По обычаю того времени Луцкое братство направило свои силы к учреждению и устройству братского монастыря, считая, что под его защитой оно надежнее отстоит, как свое существование, так и интересы местных православ-

—28—

ных. Предоставляя на содержание своему монастырю церковные доходы, огородные земли, а также указав в числе средств к содержанию на устройство типографии, само братство обязалось давать монастырю ежегодное денежное пособие (по 100 зол. польск.)

В акте 1624 года, названном «порядное постановление между светским братством и духовным, т. е. игуменом и иноками общего жития (киновитами)», братство выражает свои рассуждения по сему предмету в следующих словах: «предстоит крайняя и неизбежная необходимость основать на сем месте, при нашей братской церкви, по примеру других благоустроенных церковных братств, киновию, т. е. общежительство иноков чина св. Василия Великого, исповедания Восточно-православного. А сие для того, чтобы мы, братия церковные, более слабые и более занятые житейским, – совместно с тем мудрейшим и святейшим общежительством духовных братий, неся одно иго послушания Христова, одни другим помогая и одинаково трудясь, – могли вдвое больший противу других принести плод в винограднике Христовом и, сами спасаясь, удобнее служить ко спасению ближних. Так как члены обоего тела Христовой церкви, ни светские без духовных, ни духовные без светских, в служении человеческому спасению не могут быть совершенно и вполне удовлетворительны, то мы и вступили в единство любви и равенство чести».¹²⁷²

Далее, братство указывает, что, устанавливая правила для монастыря, оно это делает не для учительства тех, которые, по присяге на монашество, знают долг свой, но действуя, как ктиторы, оно желает в видах однообразия и сохранения обще-братских порядков на будущее время, начертать свои обязательные постановления, чтобы новые игумены не внесли чего-нибудь нового и тем не произвели нежелательного замешательства.

Сделав эту оговорку, утвердив штат монастыря,¹²⁷³

—29—

и указав на разные обязанности игумена и иноков, благородное братство начертало, между прочим, такое правило, которое делает честь его истинно христианскому человеколюбию. Вот это правило:

«Если мы обязаны стараться о внешней церкви, то несравненно более о внутренней, духовной. И потому игумен обязан так заботиться и стараться о духовной церкви, т. е. о членах Христовых, как о собственной душе и о своем спасении, т. е. непрестанно думать, с другими советоваться, и, с нами бывая на каждой сходке, совместно заботиться о том, каким способом овец Христовых пасти и хранить в ограде; как отступающих приводить к вере; как малодушных и колеблющихся утверждать; как робким придавать мужества; как освещать правдою веры сомневающихся; как любимцев мира направлять к любви Божией; как скупцов и жадных доводить до щедрости; одним словом, иметь о спасении каждого такое попечение, чтобы всякий член в церкви Божией получал приличное и действительное лекарство от своей болезни душевной. А для того игумен должен сам лично, и чрез братий своих на то способных, посещать христиан в их домах и унывающих утешать, обиженных защищать, болящим помогать, делая то не из какой-нибудь угоды или награды, но для одной любви Божией и спасения души своей».¹²⁷⁴

В заключение мы приведем из этих постановлений только правила, которые братство сочло нужным преподать игумену относительно церковного пения и содержания хора певчих; «так как» (говорится в этих постановлениях) «и певчие принадлежат к внешней церковной красоте, то мы требуем и того, чтобы игумен содержал на общем столе протопсалта, т. е. старшего певца

—30—

и школьного учителя; и о других отроках способных к пению заботился-бы отечески; и если встретятся такие отроки, то представлял-бы их нам, и совместно с нами старался-бы о их продовольствии. А для смотрения за всеми теми отроками и за всею школою и для наблюдения за их порядком, игумен с братией имеют выбрать изсреди себя способного на то ректора, который, не требуя за науку никакой платы, должен будет повседневно наблюдать за обязанностями, как учителя, так и учеников; и в каждые четыре недели производить испытание чему научатся; дабы молодые годы порученных им детей напрасно не тратились, за что учителя отдать должны ответ Богу».¹²⁷⁵ Воспользовавшись уставами известных школ: Львовской, Виленской и других, и их почти 40-летней педагогической опытностью, Луцкое братство выработало замечательный устав для своей школы, и главные положения этого устава вполне применимы к школьному делу и в настоящее время.

Вслед за учреждением братства последовала, именно в 1620 году, постройка каменной школы в монастыре братском. Эта «русская и греческая» школа устроилась по стародавним обычаям и правилам св. Отцов исповедания греческого, великим старанием и иждивением и заботою мещан Луцких русского рода, святого исповедания греческого, и пожертвованиями всех православных христиан, как духовного сословия, так и особ княжеских, господских и дворянских и всего простого народа, даже и до убогих вдовиц.

Братская школа ставила себе задачей: обучение наукам и добродетели, основывающейся на Православии, и являлась, таким образом, настоящим типом церковно-народной русской школы.

Остановимся сначала на тех нравственных требованиях, которые братство предъявляло к своей школе.

От учителя устав требовал безукоризненных нравственных качеств и христианского образа жизни; он должен быть «споспешник благочестия, во всем представляя собою образец благих дел». Отношения его к

—31—

ученикам должны быть наставнические, кроткие, «не только мирские, но и выше мирского», как типично выражено в уставе; на учителя возлагалась обязанность «учить и любить детей всех одинаково; как сыновей богатых, так и сирот убогих, и тех, которые ходят по улицам, прося пропитание; учить их, сколько кто по силам научиться может, только не старательнее об одних, нежели о других». Ставя так высоко личность учителя, устав весьма естественно требовал от учеников добродетели послушания и наказывал им во всем советоваться с учителем и ему повиноваться добровольно, без всякого принуждения и ропота.

Определив, таким образом, взаимные отношения учителя к ученикам, братство преподало следующие правила для насаждения религиозно-нравственного воспитания в школе: А) «Так как всё доброе должно начинаться от Бога, при том каждый ученик, между свободными науками, прежде всего должен учиться тому, что ведет его ко спасению, то постановляем: чтобы в каждый воскресный и в каждый святой день, по обыкновению празднуемый церковью, именно: в праздники Господские, Богородичные, Апостольские и другие дни, во храме при богослужении, т. е. на вечерни, утрени, на Божественной литургии и опять на вечерни, присутствовали все, не исключая никого и не смотря ни на какие причины, кроме болезни. И там, стоя со страхом Божиим, как на небе, со всевозможною тишиной внимать молитвам и поучениям. Тоже и в простые дни, определенные лица, которым, по составленному списку придет очередь, таким же образом должны ходить в церковь»; Б) «Если кто хочет утвердиться в мудрости, тот непременно должен иметь общение и единение с Предвечною Мудростью, т. е. Сыном Божиим, посредством частого причащения тела и крови Его. Почему набожнейшим из учеников советуем, чтобы они наичаще, т. е. если можно, в каждый Господский праздник и в каждый пост отбывали исповедь и причастие; а более беспечным и слабым и всем вообще приказываем, чтобы во все четыре поста в году, именно: в Великий, в начале весны, в Петров, в начале лета, в Спасов, в начале осени и в Филиппов, в

—32—

начале зимы, каждый из учеников, отбывши надлежащим образом исповедь пред священником, которого назначит старший, соделался достойным причастником Пречистых Тайн»; В) «После обеда в субботу учитель обязан не малое время и гораздо больше, чем в прочие дни беседовать с детьми, поучая их страху Божию и чистым юношеским нравам: как они должны быть в церкви пред Богом, в доме пред родными своими, и как им везде сохранить добродетель и целомудрие, т. е. пред Богом и святыми Его почитание и страх, пред родными и учителем послушание, пред всеми вообще покорность и уважение, и сами в себе чистоту и добродетель. И сии наставления должны быть заново внушаемы детям; для чего не будет им мешать и памятного по школьной чаше испивать». Г). В воскресные и в праздники Господские, пока пойдут к литургии, учитель обязан со всеми беседовать и наставлять их о том празднике или святом дне, и учить их воле Божией. А после обеда должен всем изъяснить праздничное Евангелие и Апостол. Ибо сказано: «Блажен иже в законе научается день и нощь». Д). Поутру все, сшедшись в назначенный час, не должны начинать учения, пока не прочтут молитв и обычного предисловия. Ибо сказано: «в начале дела твоего Бога поминай».

Мудрое братство прекрасно понимало, что успешность выполнения этих высоко-нравственных задач во многом зависит также от содействия школе в этом отношении со стороны родителей, опекунов и хозяев детей, а потому в уставе было постановлено, что учитель и смотрители школы из братчиков должны напоминать родителям об их сыновьях, а хозяевам о порученных им и сторонних детях, чтобы дети дома поступали сообразно с порядком учения школьного, показывая тем образованность и приличную летам людскость пред всяким сословием. И если бы что противное образованию оказалось в детях, имеет быть исследовано; устав требовал, чтобы отдача детей в школу, а равно и взятие их оттуда, происходило в присутствии двух свидетелей; при поступлении в школу родителям или опекунам сначала прочитывался устав школы, дабы они знали, каким обра-

—33—

зом будут учить детей, и чтобы они не только не препятствовали в том порядке, но всеми мерами содействовали детям в науке, приводя их в послушание учителю; наконец устав возлагал на родителей и попечителей обязанность помогать школе и в приготовлении учениками своих уроков, именно в правилах говорилось: «а вечером пришедши из школы домой, дети пред родственниками, а посторонние всякого сословия ученики, живущие на квартирах, пред своим хозяином должны прочитать тот урок, который в школе учили с объяснением его, как то бывает в школе».

Обратим внимание на те порядки, которые были заведены в самом школьном обиходе. От поступающего в школу требовалось сознательное отношение к своим новым обязанностям, а потому, по уставу, предоставлялось новопоступившему несколько дней, чтобы он осмотрелся и решил: желает-ли он окончательно вступить в число учеников и подчиниться всецело порядкам школы. Затем от поступившего в школу ученика требовалось твердое намерение окончить полный курс наук. Находясь в школе, ученик должен был неукоснительно посещать классы в определенные по расписанию часы.

В самой школе царило полное равенство и преимущество давало одно знание и прилежание. «Богатые» (говорится в уставе) «пред убогими в школе ничем не могут быть выше, как только наукой; а по внешности равны все. Кто больше будет знать, должен в классе сидеть выше, хотя бы и весьма был беден; а кто меньше будет знать, должен сидеть на низшем месте». Устав обращал особенное внимание на развитие в школе хорошего товарищества, и, желая упрочить в школе благонравие, преподал в этом смысле несколько правил, которые достойны быть отмеченными; именно в уставе говорится: «пребывая в благонравии и ведя товарищество с благонравным, все должны оказывать почтение людям достойным, как духовного, так и светского сословия, открывая перед ними голову и отдавая поклон. Равно и к местам, посвященным Богу, как-то: монастырям, кладбищам, училищам, преимущественно пред другими местами должны иметь почтение. А сие они сделают, как,

—34—

находясь в тех местах, станут воздерживаться от лишних поступков, непристойных слов и нескромных шуток».

От самих учеников устав требовал полной самодеятельности и самопомощи и выразил эти требования в следующих правилах: «также приучают ежедневно, чтобы дети один другого спрашивали по-гречески, а отвечали бы по-словенски; и также, чтобы спрашивали по-словенски, а отвечали бы на простом языке. Но вообще они не должны между собой разговаривать на одном простом языке, но на словенском и греческом». Так же устав требовал, чтобы во время приготовления уроков, ученики один у другого выспрашивали эти уроки. Далее в уставе говорится: «двух или четырех мальчиков, в каждую неделю иных, по порядку назначать должно для наблюдения; от чего ни один не может отказываться, когда до него дойдет очередь. Дело их будет: пораньше прийти в школу, подмести её, затопить в печке и сидеть у дверей, и знать обо всех, кто выходит и кто входит. Они должны записывать и доносить о тех, которые бы не учились, шалили, или в церкви бесчинно стояли, или домой идучи не вели бы себя пристойно».

Курс учения в братской школе. Дети в школе должны быть разделены на трое: одни, которые будут учиться распознавать буквы и складывать; другие, которые будут учиться читать и выучивать наизусть разные уроки; третьи будут приучаться объяснять читанное, рассуждать и понимать. «Учитель обязан будет учить и на письме им предлагать: от святого Евангелия, от книг Апостольских, от всех Пророков, от учения святых отцов, от философов, поэтов, историков и прочая. Дети должны учиться также пасхалии и лунному течению, и счету и вычислению, или правилам церковного пения». При этом в уставе подробнее высказано: «в школе учение начинается так: сперва научаются складывать буквы, потом обучаются грамматике (также практическому языкознанию) притом учатся церковному порядку, чтению, пению. Затем приступают к высшим наукам: к диалектике и риторике, которые переведены по-словенски».¹²⁷⁶

—35—

Таков был замечательный устав, выработанный Луцким братством для своей «греко-латино-словенской» школы, поставленной под руководство и наблюдение двух особо избранных братчиков, носивших название «строителей школьных».¹²⁷⁷

При братском монастыре заведена была также, по примеру других братств, типография, которую, при помощи щедрых пожертвований, устроили два братских инока Сильвестр и Павел. Из книг выпущенных этой типографией известны весьма немногие; так в 1628 году напечатаны были: «Ламент, (т. е. плач) по умершем пресвитере Иоанне Васильевиче», сочинение инока Давида,¹²⁷⁸ и «Епикидион, албо верши жалобныя на погребение Василисы Яцковны», сочинение Стефана Полумерковича. Потом эта типография была перемещена в Чорненский монастырь,¹²⁷⁹ где напечатаны были: «Часослов» (в 1629 г.) и «Диалог, албо розмова человека хорого, албо умираючого с духом: о добром зъистю з того света, людем светцким, а посполите тым, которые мало што доброго за живота робили, а с памятью умирают». После смерти инока Павла и благодетеля Чорненского монастыря Адама Урсула Рудецкого, инок Сильвестр составил в 1635 г. духовную, в которой свою типографию письмен славяно-русских отписывал снова Луцкому братству.^1280,1281

—36—

Этот редкий в истории подъем духа, замечаемый повсеместно в православном обществе в западной России в первую половину XVII века, не мог не отразиться на юном поколении, всегда столь отзывчивом к добрым примерам старших, которые взялись так решительно и старательно за великое дело нравственного воспитания и образования своего подрастающего поколения. Мы хотим указать на так называемые «юношеские братства».

Одним из характернейших явлений братской жизни в эпоху её расцвета было учреждение во многих городах литовско-польского государства при старших братствах «юношеских братств» («братства младенческие или молодьшия»), которые состояли из молодых людей, не женатых, вступивших в братское общение для тех же церковно-благотворительных целей, что и старшие братства. Эти «единомышленные и послушные о Господе» старейшим братствам юношеские союзы, возникшие также с благословения патриархов и митрополитов, должны были руководствоваться уставами своих старших братств, и кроме того находиться под непосредственным надзором духовного отца и двух «честных мужей из старейшего братства, духовного или светского звания». Эти последние не должны были приписывать себе власти и ктиторства, но обязаны были, по отеческой любви, ходить на собрания юношеского братства, как к своим любимым детям и внушать им всё богоугодное, доброе и полезное для Церкви Божией. Эти собрания юношей-братчиков происходили при церкви, и во избежание празднословия, смеха и соблазна было постановлено, что они не должны бывать без научения и наставления книжного. Каждый из юношей-братчиков обязан был четыре раза в год, именно в четыре поста очищать свою совесть исповедью и укреплять себя приобщением Св. Христовых Тайн.

Документы XVII века сохранили сведения о многих юношеских братствах, учредившихся и действовавших, как в Галичине, так и в западной России, северной и южной её части.

—37—

При Киевском братстве с благословения Иерусалимского патриарха Феофана учреждено было юношеское братство, причем патриарх в грамоте своей от 17 мая, выданной старшему братству выразился так: «по прошению ревнующих благому братий, к большему распространению славы имени Господня, изъявив согласие на основание при нём (т. е. при старейшем братстве) в сем богоспасаемом г. Киеве, Братства младенческого, единомышленного и послушного о Господе старейшему братству, по примеру прочих благочестивых братств, состоящих во многих городах государства великого государя, короля польского, мы таковое благословили: и сим писанием нашим благословляем и повелеваем, чтобы вписывающиеся в сие Братство благосостояли в вере и устрояли себя, сообразно с порядком старейшего братства и, особенно, с порядком древнейших братств, остерегаясь впасть в сети вражеские; и сверх всего того, стяжали бы любовь ко всем и смирение, не уклонялись бы от благочестия, украшая юность свою всякою добродетелью так, чтобы могли для всех служить образцом».¹²⁸² Тот же патриарх, посылая в сентябре 1620 года грамоту Минскому братству, благословил в тех же выражениях, как и в грамоте Киевскому братству, состоять при Минском братстве и юношескому братству св. Иоанна Крестителя.¹²⁸³ При Киевском митрополите Исаии Копинском в 1632 году возникло и устроилось, с благословения митрополита, юношеское братство Великомуч. Георгия при Луцком Крестовоздвиженском братстве.¹²⁸⁴ В 1633 году такое же братство возникло в г. Львове при Онуфриевском монастыре и ему даны правила: члены-юноши должны были, вступая в союз, приносить присягу в присутствии Успенского ставропигиального братства, и в воскресенья и праздники присылать двух человек для прислуживания в городской церкви. Юношеское братство обязано было отдавать отчет ставропигии, которая в 1635 году дозволила

—38—

этому братству иметь особого духовника, жившего в Онуфриевском монастыре и подчинявшегося местному игумену. 3 февраля 1645 года митрополит утвердил и благословил это младшее братство, с указанием, чтобы оно подчинялось ставропигии.¹²⁸⁵

В первой половине XVII века учредилось юношеское братство при Замостьском старшем братстве. Об этом юношеском Замостьском братстве сохранились сведения, что в 1656 году оно уже имело в св. Николаевской церкви свою братскую икону Покрова Пресвятой Богородицы, и с этого времени в отличие от старшего св. Николаевского братства, стало называться Покровским братством, а с 1659 года для осуществления надзора за ним со стороны старшего братства стали избираться из среды последнего по два заседателя (по тогдашнему выражению – ассесора). В 1661 году состоялось особое постановление старшего братства о взаимных отношениях обоих братств, в котором точнее определены права и обязанности заседателей; эти последние, будучи избираемы ежегодно, должны (как сказано в акте) всегда присутствовать на созываемых «духовником» сходках, и там совещаться с членами юношеского братства о добром церковном порядке, и управлять ими, а непокорных карать «по их правилам». В том же постановлении встречается со стороны старшего братства просьба к младшему братству, основанная на распоряжении Киевского митрополита, о том, чтобы каждый брат младшего братства, вступающий потом в состав старшего братства, (после вступления в супружество) оставался в составе младшего братства еще год и шесть недель, и по прошествии этого срока приносил-бы пред уходом свою благодарность младшему братству, которое уже тогда препоручало его старшему братству.¹²⁸⁶ Имеется также известие о существовании еще в самом начале XVII века младшего братства при Люблинской Спасо-Преображенской

—39—

церкви, совместно со старшим братством.¹²⁸⁷ В 1669 году при церкви, находившейся в Могилево-братском монастыре, именно св. апостола Иоанна Богослова, учредилось младшее братство, т. е. общество, состоящее из молодых людей мужского и женского пола, не женатых и не замужних, кои вписывались в число братчиков и делали по возможности между собою денежные складки на церковные надобности; их стараниями и пожертвованиями был вырезан и вызолочен иконостас, расписан иконами, из которых четыре были обложены серебряными ризами. Эта церковь св. Иоанна Богослова была выстроена с деревянными круговыми хорами, оканчивающимися верхним престолом во имя св. Николая, стоявшим над главным алтарем. Юношеское братство, отдавшее себя покровительству св. Николая Мирликийского чудотворца, пользовалась некоторою самостоятельностью относительно старшего братства, оно имело свою казну и избирало отдельных старост, подстарост и шафарей. Замечательны некоторые пункты устава этого братства, по которым члены налагают на себя прямую обязанность – быть ревностными к богослужению и усердными к украшению храма: 1) «мы, братия, говорится в уставе, согласно поставляем и желаем, чтобы пред наместным образом Святителя Христова Николая ежегодно поставляема была свеча от нас самих и которая бы каждый год была дважды обновлена, 2) ежемесячная служба Божия должна отправляться в присутствии всех братий, нашему собранию принадлежащих в день месячный, т. е. в четверток; все братия, обязанные всегда присутствовать при богослужении, являются с вылитыми свечами, если же кто-либо из братий не может присутствовать при службе Божьей не но причине какого-нибудь препятствия или случая, а по нерадению и непослушанию, тот за непослушание свое обязан дать на свечи полфунта воску; 3) три общие молебна за всю братию должны совершаться в дни праздников: Святителя Христова Николая, в день усекновения главы Предтечи и в день страстотерпца Христова Димитрия; 4) также в праздничные дни – св. Николая, Иоанна Предтечи

—40—

и Димитрия – должна служиться за всю братию, принадлежащую нашему собранию, ранняя обедня, на которой братия обязана стоять со свечами пред алтарем, подобным образом и на поздней обедни; 5) вылитые братские свечи каждый год пред праздником Воскресения Господня, для благолепия церковного, должны быть обновлены; 6) все взносы и доходы обращаются на украшение и благолепие нашего храма во имя Св. Николая». В заключение устава сказано: «все мы будем исполнять написанное, соединившись союзом братской любви, и все, подписавшиеся на это, под покровительством Святителя Христова Николая, обязуемся до конца жизни нашей, по обещанию, вносить годичные доходы, по мере нашей возможности, да и будет это во славу Бога, в Троице Святой Единого, и покровителя нашего Святителя Христова Николая и всех святых; аминь».¹²⁸⁸

Имеется также известие, что в 1651 году при Виленском св. Духовском братстве учредилось ученическое (студенческое) братство в честь св. цар. Константина и Елены.¹²⁸⁹

В Галичине, кроме Львова, появилось, во второй половине XVII века, несколько таких юношеских братств, из которых мы укажем на следующие: 1) 8 мая 1656 года епископ Львовский Арсений Желиборский издал в г. Львове учредительную грамоту для младенческого церковного братства при церкви Сошествия Св. Духа, в Рогатине; 2) епископ Львовский Иосиф Шумлянский грамотою, изданною в г. Тернополе, 26 октября 1668 года, утвердил при церкви Св. Троицы заведенное духовное братство «благочестивых и благоговейных младенцев в месте Тернополе обитающих»; 3) тот же епископ, во время своего путешествия, в г. Куликове, 19 января 1670 года издал учредительную грамоту для «младенче-

—41—

ского братства» при Успенской церкви, и 4) в 1674 г. в г. Станиславове существовало юношеское («молодшее») братство при храме Введения Пресвятой Богородицы.¹²⁹⁰

Особенного значения эти юношеские братства в истории не имели, но это соединение подрастающего поколения с отцами для осуществления одной общей высокой цели, «христианского трудолюбия» и для поднятия религиозно-нравственного духа в православной церкви, указывает на предусмотрительность старших деятелей, приучавших юное поколение в годы наиболее восприимчивые к высокому служению Церкви и развивавших в них способность быть заместителями старших, когда это время естественно наступит. Как серьезно и благосклонно смотрели тогдашние высшие иерархи на это движение среди молодежи, свидетельствуют трогательные наставления Киевского митрополита Исаии Копинского, с которыми он обратился к Луцкому юношескому братству. Утвердив, как выше сказано, в 1632 году представленный устав, Киевский владыко, указав, что он «много и обильно усладился решимостью юношей обогащаться добрыми делами», писал им, между прочим: «всего более напоминаем и просим: если Господь Бог благоволит подать вам совершить что-либо, то дух гордости и тщеславия, ненависти и памятозлобия, да не имеет к вам ни малейшего доступа; но да пребывает в вас дух покорности, смирения и послушания Христова, и особенно должного почтения к старшим и родителям вашим… Собрания ваши не должны бывать без поучения и наставления книжного, во избежание празднословия, смеха и соблазна… Прилагайте, каждый по возможности своей, попечение об училище и богоугодных делах милосердия в вашем братстве». Далее митрополит, предписывая каждому юноше исповедоваться и приобщаться четыре раза в год, говорит: «а для сего необходимо избрать одного благоразумного отца духовного и вполне его уважать… Благочестие восточное любите, а отступнических ересей берегитесь» (так заканчивает митрополит свое пастырское наставление) – «ведите жизнь

—42—

чистую и без порока, всеискренне храните братолюбие, чем прославите Господа, и благословенные в юности вашей исполните лета многие, а в будущей жизни сподобитесь неизреченной радости, благодатию и милосердием Всесвятой и Живоначальной Троицы: Отца и Сына и Св. Духа, аминь».¹²⁹¹

В настоящем нашем изложении мы подошли к славной эпохе митрополита Петра Могилы, который более чем кто другой из высших русских иерархов того времени понял и оценил важные услуги Церкви православных братств, и, опираясь на них, в особенности на Виленское, оказавшее, как увидим ниже, незабвенную услугу в деле восстановления прав угнетенной православной церкви, и на любимое им Киевское, поднял значение западно-русской церкви на ту высоту, которая ей подобала.

А. Папков

—43—

Учение Декарта о врожденных идеях,¹²⁹² сначала встреченное недружелюбно в католическом мире, как нововведение сомнительного свойства, вскоре в этой же сфере нашло себе и главную поддержку, когда благомыслящие представители этого мира убедились, что нововведение Декарта не только не угрожает религиозным интересам, но даже как нельзя более для них благоприятно. Таким образом, сначала встретивши оппозицию со стороны ортодоксии, теория врожденных идей затем была признана единственно ортодоксальной, так что «всякое возражение против неё считалось покушением на веру и религию».¹²⁹³ Вследствие этого теория врожденных идей сделалась обычным и ходячим воззрением в известных сферах тогдашнего философского и богословского мира. Нужно думать также, что были в числе последователей Декарта и такие, которые понимали прирожденные идеи более определенно, чем он сам и видели в них готовый запас предшествующих опыту и независимых от него познаний. (Так можно думать, судя по возражениям Локка). Кроме того, еще в то время в Англии была целая школа платоновцев (Кедворт, Мор, Паркер, Гел и, упоминаемый Локком и Лейбницем лорд Герберт Чербери),¹²⁹⁴ кото-

—44—

рые приближались к картезианцам в вопросе о прирожденности идей.¹²⁹⁵

Против указанных сторонников прирожденности и направлена была полемика Локка. Ей посвящена первая из четырех книг его «Опыта о человеческом разуме». Поставив своей задачей в «Опыте» объяснить происхождение человеческого познания помимо врожденности, при помощи опыта, Локк предварительно как бы расчищает путь к выполнению этой задачи, указывая, что учение о врожденности и не нужно, и неосновательно. При этом Локк говорит – сначала против врожденности теоретических принципов, потом против врожденности практических основоположений.

Учение о врожденных принципах ненужно и излишне, потому что, с одной стороны, при благоприятных обстоятельствах и без прирожденных истин, просто чрез употребление своих естественных способностей, люди могут достигнуть всех тех познаний, которыми они обладают. С другой стороны, самые очевидные положения, как простейшие истины геометрии и даже истина бытия Божия, могут остаться неизвестными для умов, обращенных совсем к другим предметам. В виду этого наряду со способностью к образованию известных идей признавать их врожденность – то же самое, что признавать прирожденными световые представления, когда мы имеем зрение для того, чтобы получать их от внешних

—45—

предметов.¹²⁹⁶ Мало того, что такое признание ненужно, оно даже прямо вредно, потому что оно ограничивает пытливость человеческого ума, полагает пределы его познанию, заставляя принимать на веру то, что требует исследования, и дает повод уклоняться от трудов, необходимо соединенных с последним¹²⁹⁷ «Легко вообразить себе, как происходит вследствие этого то, что люди чтут воздвигнутых в своей душе идолов, влюбляются в свои давно приобретенные понятия, кладут печать божественности на нелепости и заблуждения», готовы принять любую несообразность за врожденный принцип и чудовищные измышления своего мозга за печать Божества и дело рук Его.¹²⁹⁸

Учение о врожденных принципах неосновательно, потому что факты – против этого учения, а всё, что хотят сказать нативисты в его оправдание, или само по себе неверно, или не доказывает того, что им нужно.

В доказательство прирожденности принципов, говорит Локк, обыкновенно ссылаются на их общепризнанность. – Но, во-первых, общее согласие людей, если даже его признать фактом, могло бы доказывать прирожденность известных положений лишь в том случае, если бы признание последней было единственно-возможным их объяснением, чего в действительности нет. Во-вторых, этой общепризнанности на самом деле совсем не существует, потому что большая часть человечества совсем не знает таких положений, которые могут иметь наибольшее притязание на признание их прирожденности: таковы, напр., положения: «что есть, то есть», «для одной и той же вещи невозможно быть и не быть».¹²⁹⁹ Наилучшим свидетельством против общепризнанности каких-либо истин, признаваемых прирожденными, служат дети и слабоумные, которые не только не знают этих истин, но даже и тогда, когда им указывают на эти истины, не понимают их и не могут дать на них своего согла-

—46—

сия. Это показывает, что так называемые прирожденные истины вовсе не напечатлены в нашей душе от природы, потому что совсем непонятно, как может быть что-либо напечатлено в нашей душе без того, чтобы она об этом знала? Тогда придется допустить, что известные познания прирождены нам в виде способности к их образованию. Но в таком случае придется все знания признать прирожденными, потому что нет ни одного из них, которое бы мы могли образовать, не имея на то способности. Таким образом, если учение о врожденности основоположений должно иметь какой-либо смысл, то под ними никак нельзя разуметь истин, которые наш разум не всегда знает и которых, может даже совсем никогда не узнать, потому что говорить, что какая-либо истина находится в душе или в уме и не замечается нами – все равно, что приписывать познанию одновременно бытие и небытие.¹³⁰⁰

Чтобы устранить фактическое свидетельство против врожденности, представляемое ссылкой на детей и слабоумных, защитники прирожденных истин говорят, что эти истины становятся известными нам с началом употребления нашего разума. Это выражение, говорит Локк, может иметь двоякий смысл: или, – что познание врожденных истин лишь по времени совпадает с началом деятельности разума, или, – что это познание стоит в причинной зависимости от употребления разума. Ни то, ни другое не может быть признано. – Верно то, что те общие и отвлеченные истины, которые обыкновенно признаются врожденными, становятся нам известны не ранее употребления разума, и в этом случае не представляют никакого исключения из всех других присущих нам познаний, но неверно то, что время открытия этих истин нашим разумом совпадает с началом употребления последнего, потому что у детей можно заметить многочисленные случаи употребления разума гораздо раньше, чем они достигают познания истин, признаваемых врожденными.¹³⁰¹ Нельзя допустить и того, что употребление разума

—47—

необходимо для обнаружения присущих нашей душе врожденных принципов, потому что – во-первых, разум есть способность выводить неизвестное из известного, между тем как прирожденные познания по самому понятию о них должны быть нам известнее всех других и, стало быть, независимы от какого-либо вывода; во-вторых, даже странно думать, что те самые основоположения, которые должны бы были служить от природы данными руководителями разума, сами находятся нами чрез посредство последнего.¹³⁰² Таким образом, заключает Локк, совершенно ложно, будто разум содействует познанию рассматриваемых положений, а если бы было верно, то скорее бы доказывало, что эти положения не прирождены нам.¹³⁰³

Защитники прирожденных истин ссылаются сначала в доказательство их прирожденности на общее согласие относительно признания этих истин. Когда им показывают в опровержение этого на детей и идиотов, то они ссылаются на то, что это общее согласие имеет место лишь тогда, когда начнет действовать разум. Когда им говорят, что и в этом случае не бывает общего согласия, то они еще более ограничивают свое положение, говоря, что согласие с известною прирожденною истиною непременно достигается, если мы человеку, никогда не слыхавшему об ней, укажем на неё, и смысл наших слов будет понят. Но это, по мнению Локка, – вовсе не доказательство прирожденности. Если бы это принять за доказательство, то прирожденных истин оказалось бы не менее, чем сколько у нас вообще существует представлений. Сюда бы пришлось отнести не только бесчисленные математические положения, как – 1 + 2 = 3; 2 + 2 = 4 и под., не только такие естественнонаучные положения, как то, что два тела не могут одновременно занимать одно и тоже место в пространстве, но и такие, как, – что белое не есть черное, что четырёхугольник не круг, что желтое не есть сладкое и проч. – одним словом все те предложения, в которых различные представления отрицаются от-

—48—

носительно друг друга. Так как, далее, известное положение может быть прирожденным лишь в том случае, если прирождены входящие в состав его представления, то с точки зрения защитников прирожденного знания нужно будет признать прирожденными все наши представления цветов, звуков, вкусов, форм и т. д. – На это защитники врожденных истин могут возразить, что указанные частные положения не врождены сами, а выведены из общих принципов, которые прирождены. Но такое представление дела противоречит фактам, которые показывают, что не частные положения выводятся из общих, а совсем наоборот, потому что по своему появлению первые предшествуют последним. Таким образом, немедленное признание истины, как скоро она нам предложена другими, не доказывает её прирожденности. Напротив, то обстоятельство, что нам для признания её нужно постороннее указание на неё, свидетельствует скорее, что эта истина нам не прирождена: если бы последнее было справедливо, тогда почему бы всем не знать этой истины помимо указания на неё? неужели это указание может быть яснее, чем свидетельство самой природы, напечатлевшей эту истину? Каким же образом тогда прирожденные принципы могут служить основоположениями всего нашего знания, каковыми они должны быть по представлению нативистов?¹³⁰⁴

Для того, чтобы спасти прирожденные истины от последнего возражения, говорят, что знание их мы имеем всегда, но раньше, чем на них укажут нам, это знание находится, так сказать, в зародышевом, неразвитом состоянии (implicit knowledge). Но это выражение, если оно обозначает что-нибудь, обозначает лишь то, что мы имеем способность к познанию известных истин раньше, чем услышим о них. Отсюда нельзя еще утверждать их прирожденность.¹³⁰⁵

Наконец, по мнению Локка, только что указанный аргумент заключает в себе petitio principii: он наперед предполагает, что человек вообще не на-

—49—

учается ничему новому;¹³⁰⁶ поэтому, когда ему объясняют смысл известных понятий и он соглашается с положением, состоящим из этих понятий, то он не узнает что-нибудь новое, а лишь соглашается с темь, что он уже прежде знал. Но это несправедливо. Ведь несомненно то, что слова и их смысл не были нам известны от рождения, а узнаны нами лишь при объяснении нам известной истины; точно также и идеи, соответствующие этим словам, были уже приобретены прежде, но не прирождены. Если же ни слова, ни обозначаемые ими идеи не прирождены, то что же остается прирожденного в тех истинах, которые выдаются за прирожденные? Для того, чтобы соглашаться с этими положениями вовсе не нужно знать их наперед, а нужно лишь видеть согласие или несогласие (agreement or disagreement) представлений или обозначающих их слов. Пример дитяти показывает, как постепенно, по мере приобретения представлений, мы становимся способными к усвоению положений, которые с точки зрения нативистов нужно признать врожденными. Дитя тотчас же согласится с тем, что «яблоко не огонь», потому что хорошо знает, что такое огонь и что такое яблоко, но лишь много лет спустя, вероятно, оно будет в состоянии признать истинность положения: «для одной и той же вещи невозможно быть и не быть», потому что значение слов, входящих в состав этого положения, слишком широко по объему и слишком абстрактно для детского ума.¹³⁰⁷

Таким образом, все попытки защитников прирожденности истин отстоять тем или другим путем в том или другом виде их общепризнанность оказались тщетными. Несомненным остается, что, по крайней мере, половина людей не знает их. Но если бы число незнающих было и гораздо меньше, если бы, напр., это были

—50—

одни лишь дети, то и тогда бы мы имели доказательство того, что эти истины не врождены нам.¹³⁰⁸

Показав несостоятельность аргумента, приводимого в пользу врожденных принципов, во всех его видах, Локк затем возражает против самого учения по существу. Он указывает, во-первых, на то, что если бы известные истины, действительно, были нам прирождены, то знание их, в качестве естественной основы всякого приобретенного знания, должно бы было предшествовать последнему, чего на самом деле нет. Не значит ли это, что природа старалась совсем напрасно, или слишком плохо начертала в нашей душе свои письмена, когда их не разбирают глаза, хорошо видящие другие вещи. «Дитя, говорит Локк, хорошо знает, что нянька, которая за ним ходит – не кошка, с которою он играет…, но скажет ли кто, что это происходит в силу того принципа, по которому «для одной и той же вещи невозможно быть и не быть?».¹³⁰⁹ Во-вторых, говорит Локк, если бы известные истины действительно были нам врождены, то они не только бы должны были быть известны таким людям, как дети, идиоты, дикари, у которых на самом деле не замечается никакого признака этих мнимо-прирожденных познаний, но у них то именно и обнаруживаться с особенною силою и ясностью, ибо у таких людей природные свойства души менее всего сглажены и извращены какими-либо искусственными, посторонними влияниями воспитания, предвзятых мнений, ходячих предрассудков и т. п. На самом же деле мы видим совсем обратное. Дети, дикари, идиоты и все невежественные люди знают лишь те предметы, которые их окружают и с которыми им приходится иметь дело (дитя – свою няньку, колыбель, игрушки; дикарь – охоту и проч.), совсем не подозревая о тех абстрактных основоположениях знания, которые, говорят, ему врождены, и последние остаются лишь предметом обсуждений и споров в школах и академиях образованных народов, у которых самое образование должно бы было ослабить силу и ясность

—51—

начертанного будто бы самою природою в человеческой душе знания.

Покончив, таким образом, с вопросом о прирожденности теоретических основоположений, Локк переходит к практическим основоположениям, которым и посвящает третью главу первой книги своего опыта.¹³¹⁰ Неприрожденность практических основоположений гораздо легче доказать, чем неприрожденность теоретических принципов. Если о последних было доказано, что они, не смотря на присущую им очевидность, не обладают тою общепризнанностью, которая должна бы была принадлежать им в силу их прирожденности, то относительно первых, вовсе не обладающих такою очевидностью, не стоит никакою труда показать то же самое. Невозможно, на самом деле, найти ни одного основоположения морали, которое бы соблюдаюсь всеми людьми. А коль скоро эти основоположения не всеми соблюдаются, то, значит, и не всеми признаются, потому что наши действия суть наилучшие истолкователи наших мыслей. Если же признать достаточным для доказательства одно их теоретическое признание, то почему мы будем признавать их прирожденными практическими основоположениями? Оставаясь лишь в области мысли, они были бы только теоретическими основоположениями Конечно, у человека есть прирожденные практические расположения, всеми признанные, это – стремление к счастью и отвращение (aversion) от несчастья. Но это не истины, напечатленные в разуме, а наклонности воли.¹³¹¹ Далее, самое признание нравственных истин не носит характера первоначальности и непосредственной очевидности, который должен приличествовать врожденным истинам, а опирается на доказательства, так, в доказательство того, что нужно исполнять договоры, христианин сошлется на награды и наказания будущей жизни и на волю Бога, Гоббс – на требование общества и Левиафана, языческий философ – на достоинство человека.¹³¹² Но совсем не справедливо и то, будто нравственные правила, хотя не всеми

—52—

исполняются, всеми признаются. Для доказательства этого достаточно вспомнить, как различны нравственные воззрения у различных народов: у многих из них мы найдем нравственные правила, которыми совершенно попираются наши мнимоприрожденные принципы благочестия, справедливости, целомудрия и пр.¹³¹³ Если возразят, что прирожденные нравственные основоположения могут быть извращаемы, то на это можно ответить: во-первых, где критерий для определения извращенной и неизвращенной нравственности? При крайнем различии нравственных воззрений, не будет ли каждый признавать чистыми врожденными принципами лишь те, которые разделяет он сам и люди его партии? Во-вторых, если действительно признать возможность извращения нравственных принципов, то наиболее чистыми они должны оставаться у людей, ближе всего стоящих к естественному, природному состоянию – у детей, у людей необразованных; последнего, однако, никто из защитников прирожденных нравственных основоположений утверждать не решится.¹³¹⁴

Еще раз Локк возвращается к вопросу о прирожденных основоположениях вообще, а главным образом об основоположениях теоретических, в четвертой главе первой книги Опыта. Здесь он развивает положение, которое уже и прежде высказывал, что принципы не могут быть врождены, если не врождены входящие в них идеи, потому что признавать противное было бы всё равно, что утверждать: я имею в кармане 100 фунтов стерлингов и в то же время не имею в нём пенни, шиллингов, крон и пр. сортов денег, из которых состоит указанная сумма.¹³¹⁵ Но несомненно, что идеи, входящие в такие истины, как, что «одна и та же вещь не может быть и не быть», что «мы должны почитать Бога» не прирождены нам: что такое тожество, невозможность, почитание, детям совсем неизвестно. То же самое нужно сказать и об идее Бога, которая не только различна у разных людей, но даже прямо отсутствует у отдельных

—53—

лиц – атеистов, и, по свидетельству путешественников, у целых народов.¹³¹⁶ Но если бы даже этого не было, если бы, действительно, идея Божества была наблюдаема у всех народов, то отсюда еще так же мало следовала бы прирожденность этой идеи, как мало доказывается прирожденность идей огня, солнца, тепла и др. тем, что эти идеи существуют у всех народов: они всеобщи, потому что всеобщи условия их образования; то же самое нужно сказать и об идее Бога. «Видимые признаки необычайной мудрости и силы ясно проявляются во всех делах творения, так что разумное создание, серьезно размышляющее о них, не может не открыть в них Божества». В виду этого отсутствие идеи Божества у целого народа было бы гораздо удивительнее, чем отсутствие идеи огня.¹³¹⁷ – В доказательство существования прирожденных идей ссылаются особенно на идею субстанции, которая, говорят, не могла возникнуть ни из внешнего, ни из внутреннего опыта. «Но, возражает Локк, так как эту идею мы не можем получить тем же путем, каким получаем все наши идеи, то мы и не имеем о субстанции никакой ясной идеи, и потому словом субстанция не обозначаем ничего, кроме неопределенного предположения о чём-то, нам неизвестном (т. е. о чём мы не имеем особенной – particular – раздельной, положительной идеи), которое мы принимаем в качестве субстрата или опоры (support) тех идей, которые мы знаем».¹³¹⁸ Таким образом, нет вовсе врожденных идей, а значит и нет врожденных основоположений.

Посвятив первую книгу своего опыта опровержению нативизма, Локк надеется во второй книге своего труда дать фактическое подтверждение его ненужности, объясняя происхождение идей помимо предположения врожденности. «Это, я знаю, общепринятая доктрина, говорит Локк в начале второй книги, что люди имеют прирожденные идеи и изначальные черты (original characters), напечатленные в их душах с самого начала их бытия. Это мнение

—54—

я уже подробно исследовал, и надеюсь, что с высказанным в предыдущей книге гораздо легче будет согласиться, когда я покажу, откуда ум может получить все идеи, которые он имеет, и какими путями и в какой степени могут они вступить в него; причем я буду обращаться к собственному наблюдению и опыту каждого».¹³¹⁹

Откуда же получает душа все свое, почти бесконечное, разнообразие идей? «На это, говорит Локк, я отвечаю одним словом: из опыта (from experience); на нём основано всё наше знание и из него в конце концов вытекает».¹³²⁰ Под опытом Локк разумеет, как он дальше выясняет, наблюдение – 1) внешних чувственных объектов и 2) внутренних операций нашего духа, воспринимаемых нами в нас самих, следовательно, – опыт внешний и внутренний. «Они составляют два источника познания, откуда возникают все идеи, какие мы имеем, или можем иметь естественным образом».¹³²¹ Первый из этих источников, посредством которого познаются чувственные качества вне нас находящихся предметов, носит у Локка название ощущения (sensation). Второй источник идей, посредством которого мы знаем, что такое восприятие, мышление, сомнение, верование, рассуждение, знание, желание и вся вообще деятельности вашего собственного духа, вполне аналогичен внешнему чувству и потому может быть назван внутренним чувством (internal sense). «Но я, говорит Локк, называю его рефлексией (reflection), потому что доставляемые им идеи наш дух получает чрез наблюдение (by reflecting) в себе самом своих собственных операций. Итак, под рефлексией я буду разуметь то внимание (notice), которое дух обращает на свои собственные деятельности, и благодаря которому являются в нашем уме идеи последних.¹³²² Эти два (рода

—55—

явлений), т. е. внешние материальные вещи, как объекты ощущения, и внутренние операции нашего собственного духа, как объекты рефлексии,¹³²³ суть для меня единственные

—56—

источники, откуда берут начало все наши представления».¹³²⁴ «Самый высокий ум и самый широкий разум не властен ни при какой быстроте или разносторонности мысли изобрести или построить в душе хотя бы одну простую идею, не проникшую туда вышеупомянутыми путями».¹³²⁵ В доказательство этого Локк ссылается – во-первых, на опыт каждого человека, так как самое внимательное исследование всего наличного запаса наших идей никому не в состоянии открыть никакого следа идей, которые бы не происходили из двух указанных источников опыта; во-вторых, – на новорожденных детей, которые не дают никакого повода предполагать в них прямо по рождении готовый запас идей, а напротив приобретают их постепенно по мере развития опыта, а первоначально исключительно по мере доступа ощущений в сознание, потому что идеи ощущения по времени своего появления в душе предшествуют идеям рефлексии: первым принадлежит возбуждение душевной самодеятельности, служащей источником идей рефлексии; наконец, в-третьих – на различие содержания и характера идей у разных людей в зависимости от различия их опыта.¹³²⁶

Таким образом, по Локку, – душа наша до ощущений, т. е. до всякого опыта, представляет собою белую, неисписанную бумагу (white paper), для которой лишь опыт может дать письмена знания. Все наши познания, поэтому, происходят из опыта. «Все те возвышенные мысли, которые поднимаются выше облаков и достигают самого неба, в нём имеют свое начало и основание. Во всех тех обширных пространствах, в которых странствует душа, в тех самых отвлеченных спекуляциях, до которых она может возвыситься, она ни на одну йоту не идет далее тех идей, которые представляют чувство или рефлексия её созерцанию».¹³²⁷

Настоятельное указание Локка на то, что всё наше познание начинается ощущением, до которого душа подобна

—57—

белой бумаге, давало повод причислять его к сенсуалистам.¹³²⁸ Между тем это совсем неверно, потому что сенсуалистом Локк во всяком случае не был. Большою заслугой Локка было то, что он первый выработал надлежащее понятие об опыте, включив в объем этого понятия не только внешний, но и внутренний опыт. Ставя внутренний опыт лишь наряду с внешним в качестве равноправного ему источника знания, а вовсе не выводя первый из второго, Локк этим уже дает ясное доказательство, что он не был сенсуалистом, т. е. не выводил всего познания из ощущения, хотя и считал ощущение необходимым условием пробуждения познавательной деятельности.¹³²⁹ Но если Локк не был сенсуалистом, то, по-видимому, его можно назвать эмпириком, потому что он, хотя не выводит всего познания из ощущения, однако решительно утверждает, что оно происходит только из опыта. Названием полного эмпиризма характеризует учение Локка Ибервег в своей истории повой философии; он говорит: «совсем неверно называть Локка отцом последовательного сенсуализма новейшего времени. Положение: nil est in intellectu, quod non fuerit in sensu, чтобы иметь значение для Локка, должно получить, по крайней мере, прибавку externo et interno. Но Локк является представителем полного эмпиризма, говоря, что нам невозможно выйти за пределы представлений, которые доставлены нашему размышлению чувственностью и рефлексией».¹³³⁰ Мы, однако, сейчас увидим, что и против такой характеристики Локкова учения находят возможным спорить.

Нужно заметить, что когда Локк выводит всё познание из опыта, то он разумеет собственно только содержание или материю познания. Он спрашивает: откуда душа получает весь материал (ill the materials) для своего разума и знания? и относительно именно этого материала утверждает, что он происходит из опыта.

—58—

«Наше наблюдение, продолжает он, направленное или на внешние чувственные объекты, или на внутренние операции нашего духа…, есть то, что снабжает наш ум всем материалом мышления».¹³³¹ Мы видим, таким образом, что Локк очень ясно противополагает разум его содержанию. Не менее ясно делает он это и в другом месте, когда говорит: «сила человека и способ его деятельности приблизительно одни и те же, как в материальном, так и в интеллектуальном мире. Ибо в обоих он не имеет никакой силы создать или уничтожить материю, и всё, что он может сделать, это – связывать, сопоставлять, или разделять различные её части».¹³³² «Не подлежит ни малейшему сомнению, говорит Локк еще, что как идея без разума или рассудка, так и разум или рассудок без идей не дают нам знания».¹³³³ Отрицая прирожденность содержания и сводя его к опыту, Локк нигде не делает ни малейшей попытки вывести из опыта и самый разум и даже, по-видимому, не подозревает возможности такой попытки. Итак, познание в его настоящем виде, хотя и происходит из опыта (по своему содержанию), но не производится им, оно есть результат взаимодействия опытного содержания и существующих прежде опыта способностей разума, пробуждающейся под влиянием опыта его самодеятельности. Первая и низшая ступень этой самодеятельности, или, как выражается Локк, «первая способность (capacity) человеческого разума состоит уже в том, что душа приспособлена (is fitted) к получению впечатлений, производимых на неё или внешними объектами чрез посредство чувств, или собственными её операциями».¹³³⁴ К числу таких же способностей разума принадлежат, конечно, способности сохранения и воспроизведения представлений.¹³³⁵ Но способностями, которыми пользуется разум в деле собственно познания

—59—

(understanding),¹³³⁶ являются способности – различения, сравнения, соединения, наименования и абстракции.¹³³⁷ Из них на первом месте по степени важности Локк ставит способность различения. Без неё невозможно бы было никакое знание в собственном смысле этого слова На этой способности отличать одну вещь от другой основывается очевидность и достоверность многих самых общих положений, которые считаются врожденными истинами вследствие того, что, упуская из внимания истинную причину общего признания их, приписывают её всецело однообразным врожденным впечатлениям, между тем как на самом деле оно основывается на этой присущей душе способности ясного различения, посредством которой она воспринимает две идеи, или как тожественные, или как различные».¹³³⁸ Теперь спрашивается: каким образом происходит приложение известных форм духовной самодеятельности к опытному содержанию познания? Оно происходит, по мнению Локка, путем непосредственного усмотрения или интуиции. Наше знание состоит в том, что душа усматривает свои идеи, их сходство или различие и все вообще отношения так же, как глаз усматривает свет. «Таким образом, душа усматривает, что белое не черное, что круг не треугольник, что три больше двух и равно двум с единицей».¹³³⁹ В том случае, когда невозможно непосредственно усмотреть отношение между двумя представлениями, между ними в качестве посредствующего члена вставляется еще одно или несколько представлений, при помощи которых путем того же усмотрения устанавливается отношение между первыми двумя представлениями. Это – знание демонстративное.¹³⁴⁰

Говоря о способностях разума по учению Локка, нужно иметь в виду предостережения самого философа относительно того, чтобы слову способность не придавалось

—60—

какого-либо мистического значения, которое усвоилось ему схоластиками. Это предостережение делает Локк в 21-й главе второй книги своего Опыта, посвященной вопросу о силе, где, между прочим, рассматривается вопрос о свободе воли. По поводу этого вопроса Локк неоднократно возвращается к разъяснению понятия способности. «По обыкновенному способу выражения, говорит Локк, разум и воля суть две способности души – название довольно подходящее, если употребление его не порождает путаницы мыслей, давая повод к предположению, что оно означает некоторые реальные существа (beings) в душе, которые совершают действия разума и воли».¹³⁴¹ Подобно тому, как способность говорить, способность ходить, способность танцевать суть не что иное, как различные модусы движения, так разум и воля суть только способы духовной деятельности, или, как выражается Локк, различные модусы мышления (several modes of thinking). Было бы напрасно поэтому искать в способностях Локка какие-либо содержательные потенции, хоть сколько-нибудь похожие, напр., на прирожденные идеи Декарта. Правда, Локк решительно заявляет, что он не отрицает существования способностей в теле и в душе, но уже одно то, что Локк приравнивает душевные способности к способностям тела, показывает, как нужно его понимать: способность есть не что иное, как наличность условий для постоянного произведения известного действия, заключающихся в самой конструкции тела или духа. Это Локк и выясняет дальше, когда указывает, что признавать душевные способности в виде каких-то действующих в душе агентов все равно, что предполагать для объяснения пищеварения особую, так сказать, специфическую пищеварительную силу. Подобно тому, как для произведения пищеварения нужны известные обусловливающие его материальные средства или причины, так точно нужны известные принадлежащие духу средства, свойства или силы, которые, как бы мы их ни называли, должны обозначать собою лишь наличность

—61—

условий или причины для того, чтобы состоялась какая-либо духовная деятельность.¹³⁴²

Итак, мы видим, что под способностями разума, о которых говорит Локк, нужно разуметь духовную конструкцию, лишенную всякого содержания и безразличную к какому угодно содержанию, известную нам лишь постольку, поскольку она должна служить причиною различных невыводимых из опыта духовных деятельностей.¹³⁴³ Само собою разумеется, что такая духовная конструкция прирождена нам так же, как и самый дух, и Локк иногда прямо говорил об этой врожденности. Во 2-м издании своего Опыта в письме к читателю Локк говорит: «Мы сходимся с ним (т. е. с Leowde) в том, что он говорит… относительно прирожденных понятий… По его взгляду, прирожденные понятия суть условные вещи: проявление их душою зависит от стечения различных обстоятельств. Всё, что он говорит о прирожденных понятиях, сводится в конце концов к тому, что существуют известные положения, которых душа не знает сначала, при появлении человека на свет, но истину которых она может с достоверностью узнать потом, при содействии внешних чувств и при помощи некоторого предшествующего развития. Но это составляет то самое, что я утверждал в своей первой книге. Я полагаю, что… эти положения не находятся в душе пока не познаны; душа обладает только способностью познать их; познаются же они тогда, когда наступает то стечение обстоятельств, которое этот талантливый автор считает необходимым для проявления их душою». В другом месте Локк то же самое говорит в приложении к нравственным принципам. «Если под прирожденными нравственными принципами разумеется только способность со временем рассматривать действия с нравственной точки зрения (хотя называть способность принципом неудобно), то я никогда не отрицал прирожденности такой силы. Я утверждал только, что нет прирожденных идей или прирожденного восприятия соединения

—62—

идей… Я думаю, никто из читавших мою книгу не может сомневаться, что я говорил только о прирожденных идеях, а не о прирожденных силах. Естественные силы могут развиваться чрез упражнение и затем ослабевать от неупотребления, и таким образом всякое знание должно получаться чрез упражнение этих сил».¹³⁴⁴

После изложенного нами учения Локка о прирожденных способностях вопрос о том, был ли Локк действительно эмпириком, осложняется. На основании этого учения г. Серебренников оспаривает справедливость приведенной нами выше из Ибервега характеристики Локка,¹³⁴⁵ и склонен приближать учение Локка к Декартовскому нативизму. Большая заслуга г. Серебренникова и еще прежде его проф. Каринского состоит в том, что они очень основательно раскрыли связь, действительно очень значительную, между учениями Локка и Декарта. Но нам думается, что в вопросе о прирожденности эта связь представлена не совсем в правильном свете. Г. Серебренников приводит то место из Декарта, где он утверждает, что он никогда не писал и не полагал, что душа нуждается в прирожденных идеях, составляющих нечто отличное от её способности мышления и затем сопоставляет это место с приведенною нами выше выдержкою из Локка, где последний признает врожденность душевных способностей. Оказывается таким образом, что между Декартом, которого всегда признавали нативистом, и Локком, которого называют эмпириком и сенсуалистом, нет никакой разницы. Получается большая странность, которая исчезает лишь в том случае, если мы признаем то, что старались показать в другом месте,¹³⁴⁶ именно, что слова Декарта, на которые ссылается Локк, понимаемые в их строгом смысле, никак не согласуются с учением Декарта, высказанным им в Meditationes. Стало быть, приходится допустить одно из двух: или эти слова устраняют то, чему учил

—63—

Декарт прежде, или же они не точно выражают смысл прежнего Декартовского учения. Г. Серебренников принимает, очевидно, первое, когда говорит, что у Декарта намечены две точки зрения на врожденность, но при этом совсем не обращает внимания на то, что эти точки зрения одна другую исключают.¹³⁴⁷ Сам Декарт, однако, очень ясно дает понять, что в этих словах он не отрицает первоначального учения, а только разъясняет, хотя по существу дела это «разъяснение» разрушает теорию Декарта. Но, во всяком случае, одно из двух: или Декарт действительно учил тому же, чему и Локк, но это лишь в том случае, если он отказался от своего учения о врожденных идеях, или Декарт не отказывался от учения о врожденных идеях, но в таком случае он никогда не был согласен с Локком в учении о врожденности. – В частности, что касается указываемой г. Серебренниковым попытки самого Локка сблизить свое учение с учением нативистов в приведенных выше словах из письма к читателям, то нельзя не видеть, что здесь искусственно стираются различия между Локковым учением и нативизмом, путем сведения прирожденных идей к способности познания. Если нативист и согласится на такое видоизменение в терминологии, то все-таки он способность познания должен понимать иначе, чем Локк, и согласие между ними будет только в словах, а не в мыслях. С другой стороны, и то «стечение обстоятельств», о котором говорит Локк в своем письме, будет иметь весьма различное значение в глазах нативиста и в глазах Локка: между тем как первый будет видеть в этом стечении обстоятельств лишь повод к проявлению известного рода идей, последний будет рассматривать его как источник для их образования.

Одно то обстоятельство, что Локк признает прирожденные способности, не дает права ставить его в разряд нативистов и не препятствует считать его эмпириком. Оправданием такого воззрения на учение Локка будет служить его настойчивое стремление вывести всё наше

—64—

познание из опыта. Идеал, который ставит себе Локк, чисто эмпирический. Он хочет объяснить происхождение познаний при том предположении, что душа наша до опыта представляет собою лист совсем белой неисписанной бумаги, или совершенно закрытую темную комнату, в которой есть лишь два окна – внешний и внутренний опыт, и в которую не проникает ни один луч света, пока не откроется первое из этих окон.¹³⁴⁸ – Правда, способность познания есть для Локка нечто прирожденное и данное в готовом виде. Но ведь легко понять, что для Локка задача эмпиризма не могла еще определиться в том широком объеме, какой она получила впоследствии: чтобы со всею ясностью поставить вопрос об опытном происхождении самой способности познания в данном её виде, нужна была продолжительная последующая разработка эмпирического принципа. Неудивительно, если Локк говорит о прирожденной способности познания, когда даже Стюарт Милль не решается отрицать прирожденную конструкцию разума. «Суть ли три так называемых фундаментальных (логических) закона законы наших мыслей в силу прирожденной структуры духа или же просто потому, что мы примечаем их всеобще-истинными о наблюдаемых феноменах, – я не решу положительно», говорит этот ревностный поборник эмпиризма.¹³⁴⁹ Вообще прирожденности известной духовной конструкции имеет за себя настолько веские и почти очевидные данные, что для эмпирика предстояла задача, не отрицая её, по возможности примирить её со своими принципами, и такую попытку сделал впервые лишь Спенсер.

Г. Серебренников, стараясь доказать, что учение Локка не было эмпиризмом, представляет его интуитивистом. Для этого он противопоставляет заявлению Локка, что всё наше познание происходить из опыта, другое его заявление, по которому всё наше познание основывается на интуиции.¹³⁵⁰ Но кто прочитает это место из четвертой

—65—

книги Локкова Опыта, где он говорит об интуиции, увидит, что Локк совсем не отличает её от внутреннего восприятия, т. е. от внутреннего опыта: интуиция усматривает не только отношения между идеями, но и самые идеи; отсюда видно, что она по существу дела не отличается от так называемой у Локка активной перцепции.¹³⁵¹

Едва ли, однако, будет законно вместе с Ибервегом характеризовать учение Локка как «полный эмпиризм». Полным эмпиризмом можно бы было назвать лишь такую доктрину, которая бы объясняла из опыта не одну только материю познания, но всё познание, как целое. Такая задача, как мы уже говорили, для Локка была невыполнима. Но поэтому-то он и не был полным эмпириком. Для эмпирика, как такового, существуют только факты сознания в качестве принципа объяснения. Говорить о каких-либо прирожденных способностях он не имеет права, не покидая строго эмпирической почвы. Самая форма познания для него не должна существовать, как что-то независимое и отдельное от процессов познания и его содержания. Поэтому эмпирик не имеет права противополагать разум, как способность и формирующий принцип знания, содержанию последнего, и легко видеть, что у Локка учение о разуме и о познавательных способностях покоится вовсе не на эмпирических началах, а на метафизическом предположении о существовании самостоятельного духовного начала в человеке.¹³⁵² Отсюда и вытекает у него раздвоение между содержанием знания – известными идеями – и разумом. Дело представляется так:

—66—

разум существует сам по себе, идеи сами по себе. Опыт – внутренний и внешний – доставляет идеи, разум их созерцает. При этом он может оставаться совершенно пассивным зрителем, может отнестись к созерцаемому активно, подвергнуть доставляемый ему материал переработке.¹³⁵³ Такое противоположение между разумом и идеями, между пассивной и активной стороной познания, вовсе не дано в опыте, который представляет нам познание, как один целостный и нераздельный психологический факт. – В виду этих соображений не будет точным назвать учение Локка полным эмпиризмом и, напротив, нужно будет признать его эмпиризм относительным. Принимая во внимание эту относительность Локкова эмпиризма, мы не будем удивляться, если найдем в учении Локка сходство с учениями совсем не эмпирическими. Таково, с одной стороны, некоторое сходство Локка в учении о прирожденном разуме с Аристотелем, от которого, однако, Локк отличается тем, что придает понятию разума гораздо менее реального значения, чем то делает Аристотель, и еще большее сходство с Кантом в учении о формальной и материальной стороне познания (разуме и идеях), при чем, однако, между обоими философами остается такое большое различие, которое не позволяет относить их к одной категории. Чтобы убедиться в этом различии, достаточно вспомнить, что Локк без всякого стеснения выводит из опыта идеи пространства, времени, причины и т. п., не говоря уже о том, что Локк был еще весьма далек от грандиозного предприятия Канта – объяснить самый опыт, как результат взаимодействия субъективной формы и объективной действительности, или априорного и апостериорного начал.

Доселе, впрочем, мы говорили о принципиальной стороне Локковой психологии знания. С этой стороны эмпиризм Локка должен быть назван неполным или относительным. Но нам придется сделать еще одну уступку, когда мы от принципов перейдем к их действительному применению. Нам придется тогда назвать эмпиризм Локка не только неполным, но и не совсем последовательным, нередко отступающим от своих собственных принципов. Так,

—67—

Локк видел себя вынужденным признать за некоторыми положениями абсолютную необходимость, которой опыт никак не может оправдывать; таковы принципы тожества и различия,¹³⁵⁴ субстанции,¹³⁵⁵ причинности.¹³⁵⁶ Нужно, впрочем, заметить, что Локка весьма мало смущает этот признак необходимости; признав его, он все-таки продолжает выводить указанные принципы из опыта. При этом Локк обнаруживает большую наивность: указав, как мы прилагаем к явлениям опыта идею, которой он сам по себе вовсе не дает, Локк остается в полной уверенности, что он представил достаточное эмпирическое объяснение. Вот, напр., эмпирическое объяснение происхождения идеи причинности: «замечая, что наши чувства воспринимают постоянную смену вещей, мы не можем не видеть, что различные частные свойства и субстанции начинают существовать, и что они получают это свое существование от постоянного применения и деятельности какого-либо иного бытия. Из этого наблюдения мы получаем идеи причины и действия».¹³⁵⁷ Таким же путем объясняется происхождение идей тожества и различия.¹³⁵⁸ На поверхностность Локкова мнимо эмпирического объяснения идеи и силы обращал внимание уже Юм.¹³⁵⁹ Только относительно идеи субстанции Локк прямо сознается, что она не дана нам ни внешним, ни внутренним опытом, хотя при этом – конечно, совершенно напрасно – думает избежать затруднения, приравнивая эту идею к чистому ничто.¹³⁶⁰ – Идея Божества по своему содержанию возникла так же, как другие сложные идеи, чрез соединение нескольких идей, в данном случае чрез соединение идеи субстанции с идеями знания, могущества, продолжительности, увеличивая их при этом до бесконечной

—68—

степени.¹³⁶¹ Самая же идея бесконечности имеет только отрицательный характер¹³⁶² и отвлечена от идей – пространства, времени, числа, в которых она содержится вследствие отсутствия оснований полагать где-либо им предел.¹³⁶³ Локк, однако, не мог не видеть, что существо, служащее объектом этой идеи, не только не встречается в опыте, но и не может быть предметом опыта. Откуда же мы берем основание для образования идеи и для утверждения её реальности? Локк указывает таких оснований два: во-первых, неизбежность заключать от существования временного к бытию вечному, от мирового благоустройства к его Премудрому Виновнику; во-вторых – откровение.¹³⁶⁴ Последнее едва ли вытекает из начал эмпиризма; но и первое не совсем в согласии с ними, поскольку неизбежность прилагать закон причинности к вопросу о происхождении мира и его порядка Локку вовсе не удалось бы доказать из опыта.

Таким образом, мы видим, что в осуществлении своего эмпирического идеала Локк нередко отступал от строгости его требований. Но он всегда делает это так, что, по-видимому, совсем не замечает отступления. Поэтому, если не на самом деле, то по намерению остается почти всюду эмпириком.

Н. Городенский

—69—

После обсуждения законопроектов: относительно некоторых изменений в порядке выбора депутатов на провинциальные синоды; мер к установлению возможно большего единения между немецкими церковными общинами и единообразия в правилах церковного благочиния, общий синод переходит к рассмотрению следующих вопросов: о государственном фонде для евангелических церквей, о вспомогательном фонде для духовенства, об устроении новых общин, об охране церквей при переходе патроната в другие руки, о пользовании церквами во время свободное от богослужения, о ссуде церковных капиталов для обеспечения детей, об отмене епитрахильных пошлин и пошлин за свидетельства из церковных книг.

Государственный фонд для целей евангелических церквей учрежден в 1889 году и несколько изменен в 1892 и 1895 годах. Этот фонд первоначально был предназначен главным образом для вдов и сирот духовенства, но в течение этого времени он расширил свою программу, так что в неё вошли многие другие стороны евангелической церкви совместно с главной целью фонда. Текущие средства этого фонда и представляются общему синоду для рассмотрения сумм, ежегодно расходуемых этим фондом. Суммы государственного фонда достигли в общем до 7.458.812 марок и распределяются следующим образом: на жалование членам и чиновникам е. в. ц. совета, консисторий и для удовлетворения служебных нужд

—70—

этих присутствий 1067067 м., на жалование и прибавки евангелическому духовенству, чиновникам и церквам 1194019 м., на текущие прибавки, прибавки по возрасту службы духовенству, как вспомоществования предназначенные для духовенства, 2927730 м., на викариатные учреждения 137700 м., на прибавку для создания mons pietatis 25820 м., на прибавку к фонду вдов и сирот пасторов 800000 м., на различные платы для церковных целей 2047 5 м., на вспомоществование для уничтожения по частям епитрахильных пошлин (Stolgebühren) 1250000 м. и от Императора для улучшения бедных пасторских мест 36000 марок. Из представленных расходов видно, что фонд постепенно расширяет свою деятельность, что средства его ежегодно возрастают и направляются для устранения нужд не только вдов и сирот, но и всей евангелической церкви. – Общий синод рассматривает также доклад комиссии об учреждении нового фонда помощи для целей приходской церкви. Проект предлагает для создания такого фонда помощи ежегодную прибавку одного процента со ста от членов приходских евангелических церквей старейших частей страны к уплачиваемой государственной пошлине. Этот фонд помощи должен быть предназначен: 1) для доставления единовременного и продолжительного вспомоществования для снабжения средствами новых духовных мест; 2) для доставления единовременного или продолжительного вспомоществования для постройки новых церквей, расширения и перестройки старых и пасторских домов; 3) для покрытия издержек, которые оспариваются со стороны приходской церкви, по введению закона об определении на место и образовании духовенства. После речи пастора Ебеля (Ebel), предлагающего утвердить этот доклад, потому что церковному правительству нужно уже быть благодарными и за то, что оно сделало, что этот законопроект есть значительный шаг на пути самопомощи, что церковь не должна постоянно взывать о помощи к правительству, но и пользоваться представляющейся возможностью помогать самой себе, общий синод утверждает этот законопроект. После этого синод рассматривает сведения, доставленные е. в. ц. советом о вновь устроенных евангелических церковных

—71—

общинах и духовных местах от 1-го апреля 1894-го года до конца мая 1897 года. Из богатого материала, предложенного рассмотрению синода, особенно нужно отметить, что за указанное время вновь образованы 115 общин, вновь устроены 164 духовных места и приобретены 184 церковных здания. Для этого затрачено 9200000 марок, причем со стороны этих общин поступило 3000000 м., от государства почти миллион марок и около 5 миллионов доставлено частными лицами, патронами, ферейнами и т. п. За это же время основаны в Берлине 10 новых общин, 28 новых духовных мест и выстроены 13 новых церквей. Общины дали для этого 2136000 марок, ферейны и частные лица 4052000 м. и правительство 620000 марок. Но, не смотря на такую деятельность, е. в. ц. совет всё же поставляет на вид, что этим нужда далеко не устранена, особенно это нужно сказать о восточной Пруссии и о Берлине, где есть на лицо столь огромные общины, что духовенство не в силах удовлетворять их духовным потребностям. Общий синод высказывает свою благодарность е. в. ц. совету за его труды в этой области и выражает надежду, что е. в. ц. совет и впредь позаботится об устранении существующей нужды, как заботился ранее. – Патронатные церкви и их положение при переходе патроната в другие руки дают повод синоду поставить на вид е. в. ц. совету, чтобы он позаботился об ограждении этих церквей законным порядком. С переходом имения в другие руки, церковь часто закрывается, община лишается духовного лица, а сам духовный места. Синод просит, чтобы это зло было устранено законным путем, чтобы церковь, община и духовенство были ограждены от этого соответственно достоинству церкви. – Не мало затруднений для евангеликов вызывает и постановление общего синода 1891-го года о пользовании церквами в свободное от богослужений время. Согласно этому постановлению, библейские общества, ферейн Густава-Адольфа, внутренняя и внешняя миссии евангелической церкви могут пользоваться церквами для своих целей с согласия местного пастора, не сносясь с местным церковным общинным советом. Это вызвало массу пререканий между пасторами и церков-

—72—

ными советами. В виду этого общий синод вносит следующую поправку в прежнее постановление: «церкви могут служить для целей обществ в свободное время, если на то будет согласие местных пасторов и церковных общинных советов». Синод выражает надежду, что общинные советы не будут препятствовать благотворительным целям этих обществ и будут единомысленны в этом отношении с пасторами. – Бранденбургский провинциальный синод, вестфальский пасторский ферейн и общинный совет св. Николая в Кольберге представили петиции общему синоду относительно ссуды церковных капиталов. Они указывали на то, что ссуда церковных капиталов для обеспечения детей-сирот чрезвычайно затруднена и просили облегчить её законным путем. При существующих условиях, она почти не достигает своей цели и дети сироты остаются без всякой помощи, не смотря на существующие для этой цели церковные капиталы. Общий синод, обсуждая этот вопрос, признает его за настоятельную нужду и соглашается, что нужно установить более широкий размер ипотечной суммы для этой цели; но, так как это может быть сделано лишь чрез изменение относящихся сюда государственных законов, то он вменяет в обязанность е. в. у. совету войти в сношения с подлежащими государственными учреждениями и посильно содействовать благоприятному разрешению этого вопроса. – Не мало упреков высказывалось и высказывается евангелическому исповеданию за сохранение епитрахильных пошлин (Stolgebühren) за крещение, церковное обручение, венчание и конфирмацию Дело не ограничивается одними упреками, но идет часто даже далее: многие евангелики, вследствие этого, выходят из евангелической церкви. Сознание вреда от таких пошлин вызвало еще в 1892-м году закон об отмене этих пошлин для некоторых общин с возмещением потерь для духовенства со стороны государства, причем закон предусматривал возможность пересмотра и предоставлял право разрешить этот вопрос с течением времени. Так как с этими пошлинами есть не мало злоупотреблений в виде особой пышности обрядов для богатых людей, то общему синоду и представлен доклад, который предлагает отменить их в виду

—73—

выработанного государственного закона об обеспечении духовенства жалованием. Обсуждая этот доклад и многочисленные петиции в том же роде, общий синод высказывает следующее решение: «принимая во внимание, что чрез предстоящее упорядочение доходов пасторских мест даются большей частью только слабые основания для уничтожения существующей епитрахильной пошлины, причем в настоящий момент нет также оснований предполагать, что для этого будет предназначено вспомоществование из государственного фонда, синод отклоняет окончательное решение этого вопроса в настоящее время». Нельзя думать, что синод не признает эти пошлины вредными для евангелического исповедания. Он, конечно, ясно сознает их вред, но он не хочет в данный момент, при введении государственного жалования для духовенства, лишить духовенство этих доходов, могущих дать некоторое обеспечение взамен уменьшения содержания по государственному законопроекту, и возбудить волнение среди духовенства. – Вопрос об отмене пошлин за свидетельства из церковных книг, как уже не имеющий практического значения, общий синод передал лишь е. в. у. совету для соображения. Дело в том, что в настоящее время духовенство, с введением государственного учреждения (Standesamt) для этой цели, не ведет никаких записей. Оно получает лишь свидетельство из standesamt’а, по которому уже и совершает крещение, бракосочетание и. т. д. А так как правительство выдает подобные удостоверения совершенно бесплатно, то и взимание пошлины за свидетельства из церковных книг за старые годы является полным анахронизмом, отмена которого вполне законна и понятна.

Далее общий синод переходит к рассмотрению некоторых отчетов благотворительных учреждений и ферейнов евангелического исповедания, обсуждает вопрос об учреждении для них ежегодных добровольных сборов в церквах, занимается вопросами о построении евангелических церквей в Риме и в Африке и высказывает от лица евангелической церкви глубокое сострадание к страданиям армян в Турции.

Отчет о внешней миссии евангелической церкви докла-

—74—

дывает професс. Варнекк. Приведенная в докладе статистика показывает, что в 1895 году было в миссиях 690 миссионеров, 65 незамужних миссионерок и 4543 помощника. Число крещенных язычников достигло 303422, причем из них 68168 человек постоянные ученики в дневной школе. Общий доход составляет 3657827, а расход 4777648 марок. Докладчик рисует с обширным знанием обстоятельства, объем и значение миссионерской деятельности, настоятельно и красноречиво призывает в заключение к живому интересу для этой ветви церковных задач. Достойно сожаления, говорит он, что у нас в Германии богатые люди не всегда охотно приносят в достаточном количестве свои жертвы для важного миссионерского дела. У нас вовсе нет поступлений в 100, 50 или 10 тысяч марок, между тем как недавно, что достойно замечания, один английский друг миссионерства погасил огромный долг, о котором вздыхало немецкое миссионерское общество. Распространение колоний нашего отечества дало значительный толчок распространению немецкой миссионерской работы. Время для миссионерской работы столь благоприятно, как никогда прежде, в людях, которые желали бы идти для этого, нет недостатка, но недостает часто средств и нужно настоятельно пожелать, чтобы миссионерская работа всё более и более приобрела расположенных к жертве приверженцев. Директор миссий Гензихен также представляет отчет Берлинского миссионерского общества и призывает, со своей стороны, самым убедительным образом к пробуждению интереса всех евангеликов к миссионерскому делу. Член синода Пфейффер предлагает в заключение выразить благодарность за то, что успехи в немецкой миссионерской области в последнее время значительно возросли, также как возросли они и в домашних учреждениях для миссионерской деятельности, и предлагает обратиться ко всем представителям общин и особенно к церковным органам, чтобы они споспешествовали распространению сведений о миссиях и богатым пожертвованиям для них. Член синода Кремар просит выразить благодарность и за то, что для миссионерского дела теперь назначаются более солидные богословские силы, чем прежде;

—75—

но указывает также, что колониальная история нового времени содержит некоторые очень темные и грязные стороны; но член синода Гумберт возражает на это, что недавний новый приговор по этому поводу показал, что «есть еще судья в Берлине. Дело нашло для себя возмездие». Докладчик Варнекк замечает также, что он вовсе не имеет в виду безнравственную жизнь отдельных лиц, которые попадаются в колониальной политике: он думает только о всей системе. Вопрос о ссылке – это страшное привидение на фоне немецкой миссии – возмутительный вопрос, требующий скорейшего разрешения, ибо противно христианскому чувству «предлагать туземцам, чтобы они принимали отбросы человечества». Общий синод примыкает к предложению Пфейффера и единогласно высказывает свою благодарность за действия внешней миссии.

Отчет о деятельности ферейна Густава-Адольфа в евангелических приходских церквах девяти старых прусских провинций за время от 1891 до 1896 года докладывает придворный проповедник Рогге. Число побочных ферейнов, образовавшихся с помощью главного ферейна, достигло в настоящее время 549, причем в числе их находятся 152 женских ферейна. Общий доход, включая сюда родственные ферейны в Нидерландах, Швеции, Швейцарии, Италии и Румынии, достиг до 9688542 марок. Из этой общей суммы на девять старых прусских провинций приходится 2969486 марок. Добровольные церковные пожертвования в день празднования реформации дали 250 тысяч марок. Ферейн заботится главным образом о построении церквей и молитвенных домов для евангеликов, рассеянных по всему миру. С помощью этого ферейна выстроены за последние шесть лет 90 церквей и молитвенных домов, 37 домов для пасторов и 10 школ. Докладчик, представляет синоду глубоко захватывающую картину из жизни общин рассеяния (Diaspora), изображает их нужду и придавленность и вызывает живой интерес общего синода к делу ферейна Густава-Адольфа. Общий синод выражает глубокую благодарность этому делу христианской любви и просит е. в. ц. совет учредить ежегодный добровольный сбор в церквах в пользу этого ферейна. Он просит также генерал-

—76—

суперинтендентов, при их посещениях церквей, содействовать пробуждению участия к делу ферейна Густава-Адольфа. Синод выслушивает также и отчет об ежегодном добровольном сборе па Рождестве в сельских церквах в пользу Иерусалимского ферейна. Этот сбор достиг в 1894 г. 32885 марок, в 1895 г. 29982 м. и в 1896 г. 36007 марок. Синод обсуждает и предложение е. в. ц. совета об учреждении такого же добровольного сбора в приходских церквах для Берлинской городской миссии и для евангелического церковного вспомогательного фонда. Деятельность первой за двадцатилетнее существование особенно ясно рисует Штеккер, указывает на её необходимость, при продолжающемся росте Берлина, и утверждает, что без такого сбора миссия не в состоянии отправлять её важные задачи. После некоторых возражений против сбора для этих учреждений, синод утверждает заключение комиссии и учреждает такой сбор от 1898 года до 1903 года, т. е. до следующего общего синода.

Что касается построения новых евангелических церквей в других странах, то на обсуждение общего синода, прежде всего, поступает доклад пастора Терлиндена об охранении немецко-протестантских интересов евангелической общины в Риме. Доклад ходатайствует о достойном представительстве немецкого протестантизма в Риме, согласно заключению е. в. ц. совета от 20-го ноября 1894 года, изданному к 300-летнему юбилею дня рождения Густава-Адольфа. После обсуждения этого доклада в комиссии, синод постановляет: «церковная община и попечение о немецких евангеликах, живущих в Риме, достойны самой настоятельной помощи. С благодарностью за то, что здесь сделано в течение долгого времени с государственной помощью, общий синод соединяет просьбу к е. в. ц. совету: а) заботиться также, как и ранее, всеми находящимися в его распоряжении средствами для дополнения существующих там учреждений, б) содействовать, чтобы немецкая евангелическая община в Риме возможно скорее вступила в ряд немецких заграничных евангелических общин, примкнувших к прусской евангелической церкви, в) иметь в виду с настоящего момента,

—77—

чтобы немецкая евангелическая община в Риме возможно скорее могла собираться в достойном почтения, даже по внешнему виду, храме». Мысль о построении немецко-евангелической церкви в Риме в первый раз была высказана Бунзеном 80 лет тому назад, постоянно повторялась после, пока, наконец, в 1890 году выразилась в учреждении добровольного сбора для этой цели. В настоящее время сумма этого сбора достигла 200000 марок. Но эта мысль была затерта политическими соображениями и не двинулась далее, пока не появилось об этом предписание е. в. ц. совета от 20-го ноября 1894 года. Теперь можно надеяться, что мысль эта не исчезнет и осуществится, потому что если где-либо, то именно в Риме находятся на лицо важные причины для построения евангелической церкви. Должно, наконец, осуществиться страстное желание евангеликов и должен прозвучать пароль «мы строим церковь в Риме», достойную представительства евангелического исповедания. Государство, в настоящий момент, относится сочувственно к этой мысли, а потому это дело нет нужды откладывать «ad calendas graecas». Это постановление синода есть своего рода ясный ответ на папскую буллу. Папа будет скоро иметь пред глазами церковь того исповедания, основателя которого он назвал бунтовщиком и порочным человеком.

Такой же доклад поступает от е. в. ц. совета о попечении о немецких евангеликах в Африке и о построении церкви в Дар-Салааме, где уже евангелическое миссионерское общество устроило больницу и школу, в которой по воскресным дням отправляется богослужение. Некоторые средства для постройки церкви собрала тамошняя община, к ним прибавлен добровольный церковный сбор во всех евангелических церквах, и теперь е. в. ц. совет просит разрешить ему учредить еще раз сбор для той же цели и для постройки дома для пастора, который уже отправлен в Дар-Салаам. Мнение членов синода, по этому поводу, разделились: одни утверждали, что церковь должно построить правительство, так как большинство евангеликов, находящихся в Африке, состоит на службе у правительства; другие считали это за «nobile officium» евангелической церкви. После долгих

—78—

обсуждений, общий синод единогласно присоединился ко мнению суперинтендента Гольцгойера: выразить благодарность е. в. ц. совету за его труды в этом деле, просить продолжать их и далее и ходатайствовать о принятии издержек по постройке церкви на счет государства.

Опуская некоторые незначительные постановления общего синода, мы переходим к постановлениям его относительно духовенства, именно: об определении на места и образовании духовенства, о жаловании духовенству, о пенсиях вдовам и сиротам и т. д.

Между законопроектами е. в. ц. совета, предложенными общему синоду, особенно заслуживают внимания два первые. В первом е. в. ц. совет указывает, что в настоящий момент и при настоящем положении дела весьма трудно создать однообразный порядок для всей евангелической церкви, а потому, на первый раз, он стремится внести твердые нормы только для прусских приходских церквей. В виду этого, проект предлагает продолжить богословское образование еще на один семестр, т. е. требует семи семестров вместо шести. Сверх сего он требует, чтобы между первым и вторым испытанием молодых теологов проходило два года подготовительного времени, и чтобы исправление викарной должности было сделано обязательным. «Всякий кандидат богословия назначается консисторией к духовному лицу той или иной общины, как викарий. Продолжительность исправления викарной должности определяется в один год. Предписание особых указаний относительно викариев составит е. в. ц. совет». К этому присоединяется еще старая мода коллоквиума. «Кандидаты той или другой немецкой провинциальной церкви, которые в ней чрез двойное испытание приобрели право на поступление в духовную должность, могут быть допущены к замещению этой духовной должности, если при коллоквиуме будет твердо установлено, что они способны для службы в приходской церкви. При переходе кого-либо из духовенства в другую провинциальную церковь, поступивший духовный вновь испытывается консисторией чрез коллоквиум: способен ли он для службы, не смотря на то, что он уже ранее был испытан». Этот законопроект подвергся значительной критике и со сто-

—79—

роны комиссии, рассматривавшей его, и со стороны отдельных членов синода. Професс. Кремер, докладывая заключения комиссии, высказывает от лица её следующие мысли. Общему синоду известно уже с 1846 года, что от надлежащего образования духовенства зависит будущее евангелической церкви. Но тогда положение было иное, число кандидатов было чрезвычайно велико и часть их пришла из школы пустого рационализма и должна была преобразоваться уже на службе общинам. Теперь положение наших кандидатов лучше, но все же и самые верные служители церкви требуют всё более и более упорядочения этого вопроса и потому нужно быть признательными е. в. ц. совету за предложение этого законопроекта. Он восстановляет давно разорванную связь между церковью и кандидатами. Законопроект, прежде всего, держится за необходимость университетского образования и за требование двойного церковного испытания, но дальнейшая цель его состоит в сущности в продлении университетских занятий с шести семестров до семи и в заботе о лучшем практически-церковном образовании кандидатов. Он предначертывает прохождение викариата, как обязательного сродства для приготовления к духовной должности. И в этом нельзя не усматривать существенного дополнения к одностороннему образованию, данному в университетском научном обучении, а также путь к устранению вреда, связанного с этой односторонностью. При исполнении викарной должности, молодой кандидат, в братском единении с опытными пасторами, найдет одушевление для своей будущей работы. Он усвоит здесь, что его дело не только проповедовать слово Божие, но иногда также молчать и слушать. Такой викариат продолжается один год и там кандидат получает подготовку ко второму богословскому испытанию. Но с учреждением викариата соединена также большая опасность, потому что мы снова получаем бродячих кандидатов прежних времен. Если уже такой викариат предусматривается в законопроекте как норма, то комиссия полагает также, что должно быть дозволено кандидату для приготовления к духовной должности поступление в проповедническую семинарию прежде или же после второго испытания, и если кандидат

—80—

пред вторым испытанием посещал проповедническую семинарию не менее года, то его нужно освободить от обязанности прохождения викарной должности. Если также главная суть законопроекта полагается в том, что молодой богослов, после состоявшегося первого испытания, должен быть прочно поставлен в такие условия, при которых он формируется не самостоятельно, но скорее его формируют, то комиссия верит, что можно допустить большую меру свободы, ибо если служитель религии будет руководиться не собственным свободным убеждением, а будет руководиться лишь тем, что ему предписано, то ему будет в его служении недоставать самого главного. Что касается увеличения университетских занятий, то комиссия также не может присоединиться к этому предложению: она ставит лишь, как условие, «по меньшей мере шесть семестров». Она думает, что недостатки нашего современного гимназического образования не могут быть заменены добавочным семестром в университете. И теперь люди приходят в университет не с большими знаниями, чем прежде, – это факт, но он не дает достаточных оснований для продления университетского курса. Поэтому, комиссия не может всецело присоединиться к законопроекту. Она изменяет в нём некоторые предписания. Прежде всего, предписание «беспорочности» для духовного лица, при замещении должности, комиссия заменяет «нравственной беспорочности». Принимая в основе определения о викариате и его времени, комиссия считает необходимым предоставить личной воле кандидата: избрать ли викарную должность, или же пробыть год викариата в проповеднической семинарии. Определения относительно состава испытательной комиссии из членов консистории, комиссия предлагает дополнить еще членами провинциального синода, профессорами богословия и, смотря по обстоятельствам, другими экспертами, потому что комиссия полагает, что устойчивость и постоянство испытательной комиссии весьма важны, так как борьба церкви с отделившимися от её исповедания направлениями не прекратилась, и потому едва-ли послужит в благо то обстоятельство, что в испытательной комиссии будет выступать одно определенное направление. Такие важные спорные во-

—81—

просы должны быть разрешаемы не внешней силой, но внутренней, духовной силой, и, по мнению комиссии, поставить церковь в официальную связь с органами и представителями богословской науки, признанием профессоров раз на всегда членами испытательной комиссии, значит вместе с этим возложить на них обязанность постоянно сознавать, что они на службе у церкви и призваны к тому, чтобы воспитывать служителей для служения Богу. Эти заключения комиссии вызвали горячие споры. Одни указывали (Бурвич), что этими изменениями законопроекта дается поблажка либеральному богословию, которое открыто проповедует молодым богословам собственное понимание евангелического исповедания, как это недавно выразилось в одной актовой речи профессора, и участие таких лиц в испытательной комиссии приведет лишь ко вреду. Пусть профессора знают свою науку, смотрят в своих лекциях на евангелическое исповедание со своей точки зрения, но им не место проводить такие воззрения в испытательных комиссиях. Не менее оживленные прения вызвало и заключение комиссии относительно продолжительности образования. Одни (Натузиус, Реннер, Гольц, Пёттер) стояли за удлиняете срока университетского образования, доказывали, что это прямо необходимо в интересах богословского образования, другие (Келлинг, Треблин) признавали, что такое продолжение будет лишь ненужным обременением для пасторов и не принесет существенной пользы, потому что кандидаты без всякого ущерба с излишком восполнят этот семестр при обязательном викариате. Не мало было высказано за и против викариата и, чтобы примирить различные взгляды, суперинтендент Гольцгойер указывает, что заключения комиссии есть результат тщательного обсуждения и просит принять их. Из 28-ми членов комиссии – двадцать держали речь по этому поводу и высказали подробно свои богословские воззрения. Конечно, достойно сожаления, что один из профессоров высказал воззрения, не согласные с общими воззрениями евангелического исповедания, но заключения комиссии рассчитаны не на настоящих только представителей богословской науки, а потому богослова – проповедники ни в каком случае не могут и не должны быть

—82—

отрешены от профессоров богословия. Разрыв между профессорами и органами церкви, который теперь часто обнаруживается, со временем исчезнет, да и «мы далеко не придаем значения профессорам, если они ставят себя на иную, чем положительная, точку зрения». При подаче голосов, общий синод 108-ю голосами против 60-ти утвердил неизменно предложения комиссии. – В этом законопроекте е. в. ц. совета заслуживает, конечно, одобрения стремление предупредить преждевременную готовность молодых богословов, но за то ясно выступает и стремление подрезать крылья научному идеализму, с которым выходят молодые люди из университета. Ортодоксальная консистория, конечно, стала бы посылать молодых богословов только к таким пасторам, которые разделяют её воззрения. Точно также законопроект имел в виду сделать первый шаг к прекращению свободного перехода пасторов с места на место, уделяя провинциальным присутствиям полную свободу размещать только ортодоксальное духовенство в своих округах и держать вдали неугодных им лиц, при помощи консисторского коллоквиума. Но общий синод отнесся не сочувственно к этим стремлениям и значительно ослабил их силу, допустив, вместо обязательного викариата при церквах, прохождение викариата при проповеднических семинариях, и устранив единоличное участие членов консистории в коллоквиуме. – Помимо обязательного прохождения викариата, общий синод просит е. в. ц. совет содействовать и расширению викариата вообще, чтобы замещение духовных должностей, во время болезни пасторов и т. п. случаев, было упорядочено. Он просит е. в. ц. совет обратить внимание на эту нужду евангелической церкви и позаботиться, чтобы заместителю в подобных случаях было уплачиваемо не из личных средств больного пастора, а из сумм, отпускаемых на нужды евангелической церкви. Это предложение общего синода принимается е. в. ц. советом.

Второй законопроект е. в. ц. совета посвящен разрешению вопроса о доходах сельского духовенства девяти старейших прусских провинций. До настоящего времени духовенство получало вознаграждение от общин, причем каждая община была обязана выделять пастору довольно

—83—

значительный участок земли, который он обрабатывал сам для себя. Но так как не все общины равномерны по объему и по степени доходности, то и духовенство получало весьма неравное содержание: рядом со старым пастором, получающим 3000 марок, был другой молодой пастор, имевший не столько занятий и получавший 18 тысяч и более марок. Самая земля, выделяемая общиной для пастора, также часто служила предметом жалоб и неудовольствия со стороны пасторов, из которых многие высказывали просьбу избавить их от необходимости заниматься обработкой земли. Такая неравномерность в обеспечении сельского духовенства давно бросалась в глаза. Уже давно пытались, отчасти уравнять содержание сельского духовенства, отчасти обеспечить его в дальнейшем служении. В нынешнем году эти попытки и нашли осуществление в виде законопроекте е. в. ц. совета заменить доходы духовенства государственным жалованием. Этот законопроект предполагает разделить все общины на классы, причем общины с минимальным доходом в 3000 марок причисляются к таким, в которых жалование в течение первых пяти лет будет 1800 марок, а в следующие пять лет 2400 марок, так что духовенство этих общин с течением времени сравняется в средствах содержания с духовенством более богатых общин. Земля пастора передается общине, за что община и должна ежегодно вносить определенную сумму на жалование пастору и довольно значительный процент в кассу прибавок по возрасту службы духовенства. За землю, при передаче её общине, пастору не назначается никакого вознаграждения, исключая сад с фруктовыми деревьями, за который община уплачивает пастору 50 пфенигов за каждое дерево. – Этот законопроект, представленный общему синоду, тотчас же вызвал жестокую критику и со стороны духовенства и со стороны печати, в которой попадались даже мнения, что это открытый разбой и грабеж духовенства. Особенно указывалось на то, что по законопроекту должны осуществиться следующие три мысли: а) чем беднее община, тем более она должна быть обложена; б) чем незначительнее местные доходы, тем более их будет отнято

—84—

у духовного лица; в) самые доходные места остаются нетронутыми, чрез что существующая неравномерность доходов становится еще резче. После обсуждения этого законопроекта в комиссии, докладчик её суперинтендент Фельдентречер говорит, что первое впечатление от законопроекта на членов общего синода – было сильное разочарование, вследствие низкого оклада жалования, обременения общин и перехода церковной земли и управления ею к общинам. И если все же комиссия оставляет в стороне эти существенные недостатки и рекомендует принятие законопроекта, то это потому, что она стоит пред необходимостью: или принять закон, или отложить его на неопределенное время, потому что правительство ясно выразило комиссии, что возвышение жалования до 2400 или до 2100 марок послужит препятствием к введению закона в действие. Конечно, без жалования в 2400 марок наличная нужда духовенства не будет устранена, но если закон не будет приведен в действие, то можно думать, что всё останется по-старому. Нужно иметь в виду, что, при настоящем благоприятном составе рейхстага, существует на лицо благоприятный момент для проведения закона. Кто уверен, что, при отсрочке закона правительством, вследствие отклонения общим синодом, ближайший рейхстаг, по своему составу, окажется столь же единодушным в своем большинстве, и что этот закон не будет спорным вопросом? Теперь представляется благоприятный случай для его ясной постановки и нельзя принять на себя ответственность не воспользоваться им. Кто знает, когда придет снова удобный момент. Член синода от правительства Шварцкопф, дополняя эти соображения комиссии, представляет исторический ход развития обеспечения прусских сельских церквей. Еще второй общий синод в 1885-м году одобрил законопроект е. в. ц. совета относительно доходов духовенства, но вместе с тем твердо высказал, что к принятию закона он исходит из предположения, что этот закон не ранее получит силу, прежде чем для выполнения его будет обеспечена со стороны правительства потребная для этого сумма. Уже действительность ясно показывает, что необходимо всту-

—85—

пить на путь законодательства, чтобы упорядочить эту материю. Настоящая система крайне неустойчива и ведет к последствиям, которые в равной степени неразрешимы, как для государства, выступающего на помощь, так и для получающей эту помощь церкви. Новое упорядочение обеспечения духовенства предначертано в существе дела так же, как и прежде: оно установляет законным образом средства, получаемые от государства для жалования духовенству. Кроме того, чтобы сделать прибавки по возрасту службы независимыми от колебаний местных доходов, церковные общины обязываются доставлять эти средства, по предписанию закона, в особую кассу прибавок по возрасту службы, которая и принимает на себя плату этих прибавок, независимо от общин. Но так как не все общины одинаковы по своим доходам, то и назначенное жалование, смотря по высоте местных доходов, распределяется, согласно заключению комиссии, на пять классов, причем самое минимальное жалование должно достигать 1800 марок. Поэтому, если подробно и тщательно рассмотреть все возражения и сомнения относительно законопроекта, то необходимо нужно прийти к заключению, что он непременно основывается на заключениях общих синодов 1891 и 1894-го года, в особенности относительно начального жалования, и дает каждому молодому духовному возможность получить тотчас 2100 марок. Существующее обеспечение пасторов – есть, в сущности, азартная игра, и пред этим обеспечением законопроект имеет значительное преимущество, давая возможность молодому духовному возрастать вместе с общиной и устраняя нужду постоянно менять место, чтобы получить лучшее по доходам. Не меньшее преимущество законопроекта состоит и в том, что при помощи его создается законное основание для дальнейшего развития этого вопроса, так как создается закон для твердой постановки государственных средств для обеспечения духовенства – цель, за достижение которой боролись 15-ть лет. После этого поступают на обсуждение общего синода следующие предложения комиссии: I. Общий синод дает проекту церковного закона, относительно доходов духовен-

—86—

ства евангелической сельской церкви девяти старейших провинций, одобрение, согласное с предложенным изложением комиссии. II. Общий синод поясняет: составление и принятие церковного закона обусловливается заявлением представителей церковного и государственного правления и обоснованными предначертаниями, изложенными в памятной записке комиссии, «что евангелической приходской церкви будет определена сумма из узаконенных государственных средств, которая будет достаточна для покрытия расхода, согласно § 21, доставляемых в качестве вспоможений для облегчения тяжестей, происходящих вследствие этого закона для церковных общин, и что позднейшее увеличение этой суммы, в случае возрастания нужд, не будет исключено». III. Общий синод твердо держится воззрения, что без общего возвышения минимального дохода на 2400 марок нужда духовенства не может быть устранена, и с тяжким сознанием отказывается от соответствующих изменений только в виду интереса, при введении в исполнение этого закона, для старейших из духовенства. Поэтому он просит е. в. ц. совет принять во внимание создание потребных средств для возвышения минимального содержания до 2400 марок. IV. Общий синод просит е. в. ц совет содействовать, чтобы в надлежащем государственном законе, при утверждении церковного закона, не только была предписана прочная раскладка всей предназначенной суммы для евангелического духовенства девяти старейших провинций по консисториям, но чтобы также быта предусмотрена в законе передача части её е. в. ц. совету для исправления некоторых ошибочных предложений отдельных консисторских управлений V. Общий синод просит е. в. ц. совет при вступлении в силу церковного закона позаботиться о том, чтобы касса прибавок по возрасту службы, чрез ассигнование потребного фонда из государственных средств, могла тотчас же выполнять все предстоящие ей уплаты. VI. Общий синод высказывает ожидание, что королевское правительство, в виду трудности основания при этом законе новых пасторских мест, увеличит, для этого государственные средства, отпускаемые на основании закона. VII. Общий синода, просит е. в. ц совет

—87—

представить на вид государственному правительству образование особого фонда для вспомоществования нуждающемуся духовенству. По выслушании заключений комиссии, общий синод переходит к более подробному обсуждению законопроекта и его узаконений. Одни члены синода высказываются за принятие законопроекта (Браун, Шварцкопф, Ирмер, Левецов и др.), но желают, чтобы в нём была принята во внимание необходимость достаточного содержания для женатого духовенства и § 12-й законопроекта – о передаче церковной земли общине – был отменен, и соглашаются, что до сих пор церковь была картиной без рамки, и что с принятием законопроекта ей дается полная свобода действий. Другие (Шнауберт, Тидеманн, Шпилинг и др.), указывая, что этот законопроект является лишь возмездием на жалобы пасторов – избавить их от системы церковных имений, высказывают, что он удовлетворяет лишь владетелей имений, патронов и общины, но никак не духовенство, для которого жалование в 1800 марок безусловно недостаточно. Пасторы не должны в этом отношении стоять ниже учителей. Синоду не угрожает практически опасность, если он не примет законопроект и оставит дело при существующем порядке вещей: этот законопроект подкрался как вор ночью и его основания для многих совершенно неизвестны – Не менее продолжительному обсуждению подвергаются и отдельные параграфы этого законопроекта, причем в них вносятся значительные изменения и дополнения Вопрос об основном жалование духовенству (§ 2) принимается со следующим пояснением: «Основное жалование выплачивается вперед по четвертям года и определяется для существующих общин к 1-му октября 1897 года, судя по величине местного дохода к этому дню, следующим образом: для общин с доходом в 3000 марок (1-й класс) назначается жалование в 1800 марок, от 3000–3899 (2-й клас.) в 2400 мар., 3900–4199 (3-й клас.) 3000 мар., 4200–4499 (4-й клас.) 3600 мар. и от 4500–4799 (5-й кл.) в 4200 марок. Начальное жалование, для учрежденных пасторских мест во время после 1-го октября 1897 г. до вступления в действие этого церковного закона, должно

—88—

быть определено применительно к предстоящим узаконениям, на основании существующего местного дохода, ко дню их утверждения». – § 3-й формулируется следующим образом: «с согласия консистории могут быть разрешены к основному доходу пасторского места прибавки или временные, или продолжительные, или в течение всей службы». § 4-й получает следующий вид: «при пасторских местах 1) для которых можно усматривать, по местным обстоятельствам, основное жалование в 1800 марок недостаточным, 2) управление которыми особенно трудно или требует напряжения сил, 3) замещение которых, по некоторым основаниям, не возможно при начальном жалование § 2-го, консистория, при содействии провинциального синодального управления, по выслушании церковной общины и уездного синодального управления, может назначить к начальному жалованию прибавку до 600 марок навсегда, или же временно». Определения относительно прибавки по возрасту службы и отделы о кассе для этих прибавок, после долгих обсуждений, принимаются согласно предложениям комиссии. Таким образом, после рассмотрения общим синодом, этот законопроект потерпел важные изменения, при которых он не является уже страшным привидением для духовенства. Если законопроект и понижает несколько доходы для первых пяти лет, то это вполне вознаграждается той устойчивостью обеспечения и свободою действия духовенства, какая предоставляется ему при жаловании от государства. Духовенство становится вполне независимым от общин, для него устраняется возможность, при каких-нибудь несогласиях с общиной, слышать «noli me tangere». В сущности и доходы духовенства не мало не уменьшатся при государственном жаловании, частью вследствие прибавок из вспомогательного фонда, частью вследствие сохранения епитрахильных пошлин, из которых вполне дополнится отнятая у духовенства сумма. Да и само по себе первоначальное жалование в 1800 марок, при готовой квартире, для жизни в деревне нельзя считать уже слишком скудным. Нельзя сказать, что и общины будут обременены введением этого закона. Если бедные общины и будут платить несколько больше, чем прежде, то эта

—89—

сумма вполне возместится доходами с церковной земли, меньшей платой пастору и отчасти вспомоществованием со стороны государства. Поэтому, думается, что упреки общему синоду со стороны некоторых лиц из духовенства не вполне основательны.

Само собой приходит на мысль сравнить в этом отношении положение нашего духовенства с протестантским. Сельский пастор не доволен начальным жалованьем в 900 рублей при готовой квартире и доходах. Многие ли у нас из духовенства получают столько после долголетней службы? У нас сельские приходы с доходом 400–500 рублей, собираемых по копейкам, считаются уже хорошими. Невольно приходят на память слова проф. А. Гарнака о нашем духовенстве. Касаясь в своей лекции православного исповедания и относясь к нему в общем очень сочувственно, он нарисовал пред своей аудиторией картину, как русское духовенство ходит в священных одеждах по домам прихожан, собирая куски хлеба, копейки и пятаки, и заключил свою лекцию следующими словами: «русское духовенство несет свою трудную службу в надежде на высшую награду, какую ему могут только предложить, на суму нищего» (Bettelsack). Резки эти слова иностранного богослова, но, говоря по совести, можно ли их оспаривать?

Вопрос о пенсиях духовенству, органистам, канторам, кистерам и сиротам после них предложен на обсуждение общему синоду е. в. ц. советом. Общий синод касается вопроса о пенсиях духовенству лишь мимоходом, ибо этот вопрос в евангелической церкви поставлен на прочном основании и обеспечен государственным законом. Общий синод беспрекословно принимает некоторые поправки к закону о пенсиях, по которому духовенство получает пенсию уже после 16-ти лет службы ³⁰/₈₀ содержания; за каждый дальнейший год прибавляется ¹/₈₀ так чтобы этот процент прибавки не простирался свыше ⁶⁰/₈₀, а самая пенсия не была ниже 1800 марок и не шла выше 5000 марок. Более внимательно общий синод останавливается на пенсиях следующих групп. Органисты, канторы и кистеры до сих пор не получали никакой пенсии: они довольствовались

—90—

добровольными церковными сборами, устраиваемыми в церквах в их пользу, так что е. в. ц. совет нашел нужным предложить общему синоду обсудить этот вопрос в смысле улучшения положения этих лиц. Комиссия, обсуждавшая этот вопрос, не пришла к определенному выводу, потому что нашла невозможным провести общую норму для упорядочения этого вопроса. В виду этого, общий синод, оставляя добровольный сбор в пользу этих лиц, предложил е. в ц. совету составить особый законопроект о пенсии этих лиц соответственно пенсиям церковных чиновников. – Что касается пенсий для вдов после духовенства, то эти пенсии рассчитаны следующим образом: за 10-ть лет службы духовного лица вдове выдается ежегодно 600 марок; от 10–20 л. – 700 м., – 20–30 л. 800 м., – 30–35 л. 900 м., – 35–40 л. 1000 м., – 40–45 л. 1100 м. и от 45 лет 1200 марок. Для оставшихся детей к этой пенсии прибавляется на каждого к пенсии матери 200 марок ежегодно, если мать жива, и 300 марок, если мать умерла. –

Можно-ли сравнить эти протестантские пенсии с нашими православными, когда у нас священнику за 35 лет службы полагается 130 рублей, а вдове священника 65 рублей, не говоря уже о детях, получающих лишь пособие в 2 р. 50 коп. в треть года. Протестанты, как видно, внимательнее и сердечнее относятся к своим служителям церкви и более ценят их труды.

Нам остается еще рассмотреть постановления общего синода относительно общественной жизни протестантства и об отношении духовенства к школе.

К первому отделу относятся постановления общего синода об ограничении публичных удовольствий, о мерах против пьянства и об изменении закона о присяге. Еще общий синод 1891-го года постановил, что так называемые закрытые общества в своих удовольствиях подчинены тем же ограничениям, каким подвергаются заведения для общественных удовольствий, причем в субботу эти удовольствия не могут продолжаться, согласно полицейскому предписанию, дольше 12-ти часов ночи. Участие в танцах в этих заведениях не дозволяется не достигшим 16-ти летнего возраста. Это подтвердил и созван-

—91—

ный вне установленного срока общий синод в 1894-м году. Он просил также е. в. ц. совет содействовать в данном случае изменению закона о ферейнах и указать правительству на злоупотребление и обход закона о ферейнах в сфере удовольствий. По этому поводу е. в. ц. совет докладывает общему синоду, что относительно удовольствий закрытых обществ уже сделаны некоторые предписания. Увеселения в субботу вечером многократно ограничивались полицейскими предписаниями, причем юношеству до 16-ти лет запрещено принимать участие в танцах, о чём е. в. ц. совет сообщил всем консисториям. Что касается постановления 1894-го года, которое исходило из предположения перемены закона о ферейнах, то оно не приведено в исполнение, потому что проект правительства об изменении этого закона потерпел крушение. Общий синод, выслушав эти объяснения е. в. ц. совета, решает, что нужно стремиться действовать всеми мерами в смысле этих постановлений, дабы уничтожить существующее в этой области зло, и выражает надежду, что желание церкви относительно этого вопроса будет исполнено правительством.

Не меньшее зло общественной жизни пьянство. На это зло особенно указывает общему синоду доклад позенского провинциального синода, который «признает в умножающемся основании ресторанов и в дозволении мест продажи напитков главную причину постоянно увеличивающейся деморализации масс и просит ходатайствовать пред правительством об ограничении этих дозволений». Страсть к вину особенно резко сказывается в огромном числе пьяниц, которые, как показывает статистика, сделались оседлыми жителями тюрьмы. Характерно в высшей степени и то, что лицо, публиковавшее о мнимом средстве против пьянства, получило огромные суммы, так как оно было прямо осаждаемо целыми фамилиями. Даже страшно подумать о той массе проступков, которые совершены вследствие порока пьянства. Обсуждение этого вопроса вызывает несколько предложений со стороны членов синода. Д-р Боргиус предлагает членам синода такое заключение: «общий синод просит е. в. ц. совет войти в сношение с королевским правительством и органами

—92—

имперского правительства, чтобы, при их содействии, всеми средствами, стоящими к услугам правительства, споспешествовать цели уменьшения трактиров и распивочных мест». Генерал-суперинтендент Браун, указывая на огромное число винных лавок и распивочных мест в больших городах, где в каждом доме находятся два или три таких заведения, предлагает ходатайствовать, чтобы разрешение таких заведений ограничивалось необходимостью, как основным правилом. На эти предложения правительственный президент Гегель замечает, что вопрос о дозволении открытия таких мест – чрезвычайно трудный вопрос. При стремлении сельского населения в большие города, этим путем можно только достигнуть уменьшения трактиров в деревне. Професс. Цорн, выслушав эти предложения, замечает, что здесь дело идет о зле, которое разъедает немецкий народ, а потому он не признает того факта, что законодательство не может справиться с этим злом. Пример Норвегии, в короткое время справившейся с этим вопросом, служит прямо стыдом для Германии, что она терзается им. Поэтому, гораздо целесообразнее не столько входить в подробности, сколько общим вотумом обратить всеобщее внимание на зло. Общий синод, одобряя все эти предложения, присоединяет еще просьбу к правительству об изменении § 33-го закона о промышленных заведениях в том смысле, чтобы «в селах, как и в городах менее чем с 15-ю тысячами жителей, давалось позволение на открытие трактиров и мест продажи напитков только в зависимости от действительной потребности». Это постановление общего синода вызвало уже ожесточенные нападки на синод со стороны рестораторов и трактирщиков.

Вопрос о присяге – больное место протестантства. Протестантское духовенство совершенно устранено от приведения к присяге в судах: его заменяет председатель суда, который и приводит к присяге. Отсюда, присяга в Германии стала лишь формой, потеряв свою сущность – утверждения истины во имя высшей правды Божией. Отсюда и присягающие по большей части, смотрят на присягу как на пустую формальность и дают её часто без

—93—

должного внимания, а просто по привычке. Такая постановка присяги, лишающая протестантское духовенство религиозного воздействия на совесть присягающего, давно уже побуждала протестантское духовенство или стремиться к уничтожению присяги, как религиозного акта, или стараться возвратить ей снова религиозный характер допущением духовных лиц для увещания пред присягой. Эти стремления отчасти и выражены в предложении рейнского провинциального синода общему синоду. Рейнский провинциальный синод ставит следующие предложения: для уменьшения присяг: а) что бы в одном и том же процессе свидетель присягал только однажды, чтобы б) присяжные произносили присягу однажды во всю их сессию, чтобы в) в делах маловажных присяга была заменена простым утверждением истины, под страхом штрафа за неправду; для святости присяги: а) присяга пред показанием должна быть заменена присягой после показания, чтобы б) при присяге свидетелей и экспертов по делу поступали так же, как при присяге шеффенов и присяжных, т. е. чтобы председатель медленно и ясно произносил слова присяги, а присягающий также отчетливо повторял их и в конце произносил: «клянусь пред Богом, истинно так», и чтобы в) при присяге сторон, в сомнительных случаях, председатель не довольствовался формулой, изложенной в § 444 гражданского уложения, но призывал духовное лицо для увещания. При обсуждении этих предложений, суперинтендент Унбекк указывает на то, что они в существе дела тожественны с заключениями третьего общего синода 1894-го года, а потому их следует передать е. в. ц. совету, как материал, и просить о разрешении этого вопроса соответственно желанию церкви. Точно также и суперинтендент Гольцгойер предостерегает общий синод от слишком детального рассмотрения этих предложений. Он вместе с Дураном указывает, что этот вопрос обсуждался несколько раз, что правительство уже склонно принять предложение церкви, и если синод еще раз будет высказывать свой голос по этому вопросу, то он лишь ослабит общий вотум прежних синодов. Будет лучше выразить, что общий синод признает необходимость цер-

—94—

ковной присяги и утверждает постановления предыдущих синодов. При голосовании по этому вопросу, общий синод принимает формулу профессора Ферстера: «общий синод остается при заключениях синодов 1891 и 1894 года и передает предложения рейнского провинциального синода церковному управлению, как материал».

Постановления общего синода относительно школьной области касаются, прежде всего, участия духовенства в надзоре за школами, приготовления законоучителей для высших школ и религиозных книг для школ.

По первому вопросу комиссия представляет общему синоду следующее заключение: общий синод, в полном согласии с е. в. ц. советом, считает совершенно необходимыми, при совершающейся перемене обстоятельств школьного надзора, меры, чтобы сохранить церкви принадлежащее ей влияние на образование народа. Отдавая должное е. в. ц. совету за его труды и переговоры об этом деле с правительством, общий синод особенно отстаивает законное право охраняемой им стороны и выставляет, как настоятельную потребность времени: 1) что обеспеченное статутами принятие духовенства в школьные советы получает значение соответственное интересам церкви только тогда, когда призванные к этому духовные получат самостоятельные права и обязанности членов экспертов; 2) – в частях страны со смешанным в вероисповедном отношении населением, особенно в польских провинциях, устранение евангелического духовенства от школьного надзора есть угрожающая опасность для жизни общин, и, чтобы избежать её, общий синод считает необходимым настоятельно просить, при изменении существующего надзора евангелических школ, принять во внимание это обстоятельство; 3) общему синоду кажется опасным, что глубоко захватывающие органические перемены в школьной области, чувствительно касающиеся служебной деятельности духовенства, совершаются мерами простого предписания, что весьма сильно угнетает евангелическое духовенство, и общий синод полагает, что против этого должен быть установлен окончательный законный порядок, который, можно надеяться, будет направлен к успокоению духовенства касательно школьного

—95—

надзора; пока этот порядок не установлен, с церковной точки зрения признается за самое полезное прочное сохранение существующего; 4) общий синод обращается к учебному управлению с настоятельной просьбой не делать церкви препятствий, чтобы обязывать духовенство и далее к принятию школьного надзора; общий синод надеется также на испытанную преданном духовенства, что оно, ради совести и любви к немецкому народу и его юношеству, не только не будет тяготиться неприятными испытаниями, но и окажет терпение и пребудет верным до конца; 5) в силу этого, призвание духовенства к должностному школьному надзору имеет огромную важность. – Эти предложения комиссии вызвали разнообразные суждения со стороны членов синода. Одни (Дамус, Ягов), оспаривая предложение комиссии, высказались против первой части его и указывали, что духовенству, которое уже участвует в школьных советах, нельзя еще представлять те права, какие признаются вообще за членами экспертами этих советов. Требование, чтобы духовенство, призванное в школьные советы, самостоятельно исполняло права и обязанности членов экспертов и самостоятельно имело внутренний надзор за школой, есть нечто новое, осуществление чего не входит в цели правительства. Для такого особого права духовенства – ревизовать школы – нет никакого законного основания; да это и не принесет пользы ни церкви, ни школе. Нужно, по возможности, избегать излишних инстанций надзора, а предложение комиссии намечает именно такое излишество. Да и нет оснований оставлять прочные государственные и церковные установления, как они изложены в § 24-м уложения о надзоре за школами от 1872-го года. Соответственно этому закону право надзора за школами признается только за государством, а не за церковью, и если где и существует такой надзор со стороны церкви, то она владеет им по поручению от государства. Напротив церкви и исповеданиям сохранено в § 24-м руководство в религиозном обучении. Этим дано церкви согласное с государственными учреждениями основание, откуда может быть удовлетворена претензия церкви на религиозное руководство юношества. Другие (Мёллер, Кёллинг, Шуман), напро-

—96—

тив, горячо отстаивали эти предложения. Е. в. ц. совет вовсе не желает создавать какие-либо особые права для духовенства, которые-бы равнялись с государственными. «Он требует только jus informandi, т. е. права для духовенства знать внутреннее стремление школы. Духовный должен получить право посещать школу, чтобы быть осведомленным, напр., не совершается ли обучение в духе социал-демократических воззрений. Он должен получить возможность то, что он узнает из собственных наблюдений при таких посещениях школы, доводить до сведения инстанций государственного надзора. По мнению е. в. ц. совета, церковь имеет все основания в настоящее время обеспечить права, которые ей предоставлены. Министр исповеданий разделяет в своем ответе на записку е. в. ц. совета достойным благодарности образом взгляд последнего во многих отношениях и высказывает надежду, что это послужит к успокоению церкви, если положение духовенства и его право – знакомиться с внутренним настроением школы получат твердое законное основание чрез принятие духовенства в школьные советы. И нужно пожалеть, что образовалось разногласие между духовенством и школьным управлением по поводу специального случая относительно положения духовенства в школьном совете, каковое разногласие не прекратилось еще и до сих пор». Общий синод, рассмотрев доводы той и другой стороны, утверждает заключения комиссии, и, следовательно, требует, чтобы духовенству был предоставлен контроль над внутренним настроением школы. Духовный должен посещать отдельные уроки преподавателя и доносить правительственным школьным инстанциям, если заметит в преподавании учителя что-либо несогласное со взглядами правительства и церкви. Думается, что это постановление общего синода так и останется только постановлением и никогда не будет приведено в исполнение, не смотря на сочувствие министра исповеданий. Между тем это постановление заслуживает полного внимания и одобрения. Немецкая школа прямо отучает от религии и без преувеличения можно сказать, что добрая половина школьных учителей внушает своим ученикам: «es existiert kein Gott, das ist nur Klatscherei». Уже этого

—97—

одного достаточно, не говоря о других прямо мерзких проделках школьных учителей, чтобы дать духовенству права членов экспертов в школьных советах; но прусское школьное управление, как это уже и видно из замечаний Дамуса и Ягова, но потерпит такого вмешательства духовенства во внутреннюю жизнь школы, опасаясь вскрытия тех недостатков, какие существуют в школьной области, а правительство едва-ли будет строго преследовать намеченную общим синодом цель, так как оно получило ранее неприятный урок от духовенства католического.

В связи с постановлением о допущении духовенства к школьному надзору, общий синод снова обсуждает постановление общего синода 1894 года относительно законоучителей в высших школах. Постановление синода 1894 года было следующее: «общий синод признает справедливость многократных жалоб относительно религиозного обучения в высших учебных заведениях, но он полагает главную тяжесть в создании способных учебных сил. Поэтому, общий синод просит споспешествовать вступлению педагогически-искусных кандидатов и духовных лиц на службу в высшие учебные заведения». Это заключение было передано в учебную комиссию, от лица которой профессор Кале (Kahle) и рекомендует его, как уже заметно оказавшее успех в школьной области, и просит е. в. ц. совет продолжать его труды относительно лучшего образования законоучителей. Сверх сего он вносит предложение: 1) рекомендовать суперинтендентам, чтобы они, насколько возможно, позаботились о вступлении в должность законоучителей научно-опытных и искренне держащихся веры церкви кандидатов богословия; 2) содействовать самым настоятельным образом, чтобы установленный с 1887 года порядок при определении законоучителей – требовать одобрение консисторий – исполнялся во всех случаях подлежащими местами учебного управления. Общий синод соглашается на эти предложения комиссии, внося в них лишь добавление суперинтендента Небе (Nebe), в котором министру исповеданий представляется просьба о том, чтобы одобрение консистории требовалось не только для тех, которые занимаются преимущественно

—98—

религиозным обучением, но и для всех преподавателей.

Последним предметом занятий общего синода относительно школьной области было обсуждение вестфальского и рейнского провинциальных синодов о школьной библии, или о восстановлении одной библейской школьной книги для народных школ. Докладчик комиссии по этому вопросу ректор Гарк (Hark) рекомендует общему синоду следующие заключения комиссии: 1) общий синод считает не дозволительным, чтобы сокращенные и измененные в тексте издания библии, которые считаются способными заменять библию (так называемые школьные библии), были вводимы в школьное употребление. 2) Библейские школьные книги, соответствующие потребности обучения юношества, не будут приостановлены: а) если они передают святое содержание библии просто и верно, б) если они признаются необходимыми для потребности обучения, в) если они по языку близко подходит к библейскому повествованию и изданы в Германии. 3) Для народных школ достаточно для успешного введения в понимание Св. Писания одного издания по одной из исторических, из учительных и пророческих книг. 4) Твердо остается, как задача евангелической народной школы, чтобы дети, достигшие конфирмационного возраста, проходили высшие классы с помощью целой библии и были приучены к деятельному применению её. 5) Так как общий синод с полным доверием предоставил испытание отдельных литературных явлений е. в. ц. совету, он провозглашает прочие подобные петиции упраздненными. – Обсуждая эти предложения комиссии, школьный советник Шуман высказывается за принятие их и считает за народной школой в высших классах полное право на целую библию на ряду с библейскими учебниками, дабы народ все более и более проникался библейскими началами, а верховный консисториальный советник Ердманн, напротив, не разделяет взгляда, чтобы библейские учебники, как они предусмотрены в предложении, могли быть рекомендованы, так как они в конце концов представляют все же один из видов школьной библии, которыми окончательно вытесняется целая библия и высшие школы, таким образом, отчуждаются все более и более от полной библии. Высший цер-

—99—

ковный советник Трозиен не считает эти опасения непреодолимыми для высших школ. Полная библия не должна быть вытеснена, но педагогические размышления говорят все же против употребления полной библии в средних классах. К чему наделять детей одной книгой, из которой в школе они не пройдут ни одного целого отдела? Библия – книга мира, а не книга для детей. Школы настоятельно желают, чтобы в средних классах введен был библейский учебник. Примиряя эти суждения, суперинтендент Гольцгойер выясняет, что если предложения комиссии сводятся к желанию иметь библейский учебник, то из этого никак нельзя усматривать, что этот учебник должен занять место всей библии. Нашему евангелическому юношеству должна быть дана как можно скорее вся библия, и я не сомневаюсь в том, что и общий синод не выразит протеста против мысли о школьной библии, как она предначертана в предложении комиссии. – Общий синод принимает заключения комиссии и переходит к обсуждению уже вторичной петиции померанского провинциального синода, чтобы принимались во внимание указания провинциальных синодов при введении в школьное употребление катехизических изъяснений, религиозных учебников и книг для пения. По этому вопросу от лица комиссии докладывает професс. Кале и рекомендует общему синоду принять следующее заключение: синод твердо держится постановления 1891 года: «просить е. в. ц. совет при введении религиозных школьных книг быть в согласии с данными изъяснениями провинциальных и общих синодов, согласно предписанию от 5-го февраля 1855 года». Несмотря на некоторые замечания (Рихтера, Лаушнера и профес. Кремера), в которых указывается недостаточность такого заключения комиссии и рекомендуется предложить церковному правительству строгую осмотрительность и законный порядок для такого введения книг в школьное употребление, общий синод утверждает без всяких изменений и дополнений заключение комиссии.

Мы изложили все более важные постановления общего синода, который в течение почти месяца занимал общее внимание протестантского мира и печати. Он удостоился и высокого внимания со стороны германского Императора,

—100—

который принял депутацию из членов синода, пригласил её к своему столу и попросил председателя синода графа Цитена передать общему синоду следующие слова: «передайте общему синоду мое приветствие и скажите ему, что я отношусь с живым участием к его заседаниям и сердечно желаю, чтобы из них выросли великие блага для сельской церкви». – Заключительным актом общего синода было, согласно закону,¹³⁶⁶ избрание председателя и представителей синодального управления и синодального совета – Общий синод рассмотрел далеко не все предложения: он оставил без обсуждения 14 докладов, множество петиций и других вопросов. Это произошло вследствие утомления членов синода и желания покончить заседания к Рождественским праздникам. В течение 24-х дней общий синод имел 19 заседаний, комиссии имели 25 заседаний и представили 62 доклада. Большинство заседаний синода носят характер чисто практический: синод разрешает практические нужды евангелической церкви и только в некоторых своих постановлениях, напр., в ответе на папскую энциклику, в вопросах: о дуэли, о сожигании трупов, о свободной евангелизации, об участии духовенства в политической сфере и. т. п., – выходит за пределы этих практических нужд. Протестантская печать, обсуждая постановления общего синода, ставит ему в упрек некоторую консервативность, ортодоксальность и желание примирить стремления правительственных церковных учреждений со стремлениями учреждений чисто церковных. Насколько справедливы эти упреки – судить не нам; но всё же, кажется, можно сказать с значительной долей правды, что это не вина синода: это лишь обнаружение общего настроения евангелической церкви, которая чрез своих представителей выразила то, чего она хочет. Прежние опыты с церковным либерализмом принесли лишь разочарования, а потому вполне понятен поворот евангелической церкви к ортодоксальному направлению. Едва ли справедлив и упрек, что общий синод в своих действиях приноравливается к воззрениям владеющих классов. Этот упрек имел бы основание,

—101—

если бы состав общего синода был в зависимости от этих классов или от правительства, но на деле он зависит лишь от самого духовенства, которое самостоятельно выбирает из своей среды представителей в общий синод. Следовательно, и здесь скорее можно усматривать, что именно таково настроение евангелической церкви в настоящий момент и ничего более. Конечно, нельзя отрицать справедливости недовольства протестантской печати относительно недостаточности, по её мнению, начального жалования духовенству. Это служит, к чести протестантской печати, свидетельством её высокого сознания необходимости содействовать классу, трудящемуся для протестантства, но общий синод, по нашему мнению, не песет вины за это недостаточное содержание. Он руководился мыслью создать прочное обеспечение и свободу духовенства в материальном отношении от общин, патронов и т. п., и он достиг своей цели и смягчил своими поправками, насколько только было возможно, правительственный законопроект о жалование духовенству, как и прочие законопроекты правительства.

Уже из заседаний общего синода можно было заметить, что в синодальном управлении протестантской церкви участвуют два элемента: правительственный, в виде е. в. ц. совета, консисторий и. т. д., и чисто церковный – в виде синодального управления и совета, причем высшей формой его является общий синод, а посредствующими провинциальные и уездные синоды. Право предложения церковных законов принадлежит правительственной стороне, а право принятия этих законов, их детального обсуждения и окончательного утверждения – общему синоду протестантской церкви. Е. в. ц. совет может издавать временные предписания и рассылать их по консисториям, но эти предписания должны получить согласие со стороны председателя синодального управления и синодального совета до обсуждения их общим синодом, равным образом и предписания консисторий рассматриваются провинциальными синодами, которые могут совершенно отменить их.¹³⁶⁷ Всё, что касается догматической стороны церкви, но подлежит ве-

—102—

дению церковного управления: это ведают лишь органы церкви: общие, провинциальные и уездные синоды. Церковное управление не может предпринять ничего самостоятельно: оно должно получить на это синодальную санкцию, будет-ли она со стороны общего синода – для всей церкви, или провинциального синода – для провинции, или уездного – для уезда, словом, направлять жизнь членов церкви соответственно высшим и нормальным требованиям духовной человеческой природы под руководством св. Писания – неотъемлемая принадлежность евангелической церкви, и на эту область правительственные органы не могут оказывать никакого влияния. Благодаря такому устройству, евангелическое духовенство свободно от канцелярской рутины, не испытывает никакого административного гнета и открыто может заявлять о своих нуждах чрез своих представителей в провинциальном и общем синоде, где эти представители пользуются совершенно равными правами с представителями церковного и государственного управления. Они могут вносить свои доклады для обсуждения на общем синоде, вследствие этого нужды церкви обсуждаются всегда своевременно и синодальное управление считается не с гадательными нуждами, вышедшими из-под пера кабинетных представителей церкви, но с действительными: их оно заботливо устраняет из жизни церкви и внимательно исследует, по фактическим данным, причины, обусловливающие их появление.

Заслуживают полного внимания и отношения протестантского общества к своему духовенству. Протестантское общество, в лице печати, не пропускает даже незначительных нужд в жизни духовенства: оно борется за свое духовенство, стремится создать лучшее положение для своих религиозных руководителей, обеспечить им возможность без помех и опасений совершать свою высокую миссию и поддержать и морально и материально своих духовных руководителей. В течение почти месяца заседаний общего синода, не говоря уже об ежедневных статьях той или другой газеты в течение целого года и об отдельных книгах о духовенстве, мы не могли найти ни одной газеты, которая не посвящала бы ежедневной статьи по выяснению той или другой нужды в жизни духовенства

—103—

и не указывала-бы возможности для устранения её. К нашему изумленно, даже социалистическая «Vorwärts» и та писала о духовенстве! И это были вовсе не сухие заметки, или желание лишь заполнить место в газете, нет, здесь чувствовалась своего рода горячность, благородный порыв облегчить труд общего синода, при разрешении важных практических нужд евангелической церкви. При таком отношении печати к духовенству и к духовным вопросам, нет оснований полагать, что эти вопросы когда-нибудь сойдут со сцены, и что индифферентизм в деле религии всецело завладеет жизнью протестантского общества. Верно, конечно, что каждая газета высказывает свой взгляд по духовным вопросам, рекомендует свои меры к разрешению их, но это не ко вреду для дела: из массы мнений, обоснованных с той или иной точки зрения, легче выбрать верный путь для разрешения назревших духовных вопросов, чем из сухого, одностороннего канцелярского доклада.

Совсем иное отношение нашей печати к духовенству и духовным вопросам. Читая изо дня в день русские газеты и журналы, бываешь уже доволен, если найдешь в целый год две-три незначительные заметки о духовенстве и духовных вопросах. Нашей печати нет времени для духовных вопросов и нет дела до духовенства: пусть оно нищенствует, обременено многоразличными, не относящимися к пастырской деятельности, обязанностями, пусть священник – и чиновник министерства внутренних дел, и министерства народного просвещения, и медицинского ведомства, и статистик и Бог знает кто, пусть он будет всем, пусть, под бременем этих обязанностей, не может, как говорит ему совесть, добросовестно посвящать себя своему пастырскому призванию, до этого никому нет дела. Ни одна газета, ни один журнал не поднимет голоса в пользу духовенства и духовных вопросов. Для русской печати нет времени возиться с этими бесполезными, по её мнению, вопросами: есть духовенство – и прекрасно: пусть оно и занимается духовными вопросами, но чтобы заглянуть в интимную жизнь духовенства, осветить его трудные обстоятельства, его полную подавленность, зависимость даже от самого последнего

—104—

полицейского чина и полную невозможность заявить о себе – это для нашей печати «terra incognita». Что за беда, что духовенство нищенствует, что оно подавлено, порабощено и несет такие подати, каких не несет ни один другой класс, что оно не в силах отправлять все возложенные на него обязанности: так было прежде, так идет и теперь: что же тут особенного? Если уже протестантство открыто высказывает, что от духовенства зависит религиозное будущее народа, то пора убедиться в этом и нам. Чем свободнее пастырь, чем более он заботится о духовных нуждах своих пасомых, тем более крепнут духовные интересы мирян, тем более они возрастают в религиозной вере и проводят нравственные начала веры в жизнь. Содействовать такой постановке религиозной жизни народа, стремясь создать для него лучших духовных руководителей, едва ли столь маловажное дело, что о нём не стоит и говорить.

Н. Писаревский

Берлин. 8 января 1898 года.

—105—

Предмет нашего исследования – лютеранское учение в том виде, в каком оно было во время жизни Μ. Лютера. В русской литературе есть лишь одно сочинение, касающееся того же предмета. Это – сочинение преосвященного Хрисанфа «Характер протестантства и его историческое развитие». Есть еще исследования и других авторов, касающиеся лютеранского учения, но эти исследования затрагивают лишь один какой-нибудь пункт учения. Таковы сочинения Μ. Ястребова «Учение Аугсбургского исповедания и его Апологии о первородном грехе», А Коржавина «Учение об оправдании по символическим книгам лютеран», Ф. Стукова «Лютеранский догмат об оправдании верою», Ив. Олесницкого «Символическое учение лютеран о таинстве евхаристии и несостоятельность этого учения». По этим сочинениям читатель, конечно, не может составить себе цельного представления о лютеранском учении. Следовательно, цельное представление составляется у читателя только при чтении книжки преосвященного Хрисанфа. У людей, привыкших смотреть на лютеранское учение глазами покойного преосвященного, по прочтении нашего сочинения может явиться недоумение и удивление, так как в этом сочинении проведен несогласный с преосвященным Хрисанфом взгляд на лютеранское учение при жизни Лютера. Это несогласие заключается в том, что мы разделяем деятельность немецкого реформатора на два периода. В первый период, думаем мы, Лютер и его помощники старались как можно более отдалиться от католических взглядов и потому развивали свое учение в противоположность католичеству; во второй же период Лютер и другие лютеранские богословы

—106—

уже перестали отдаляться от католических взглядов, но, как бы остановившись в дальнейшем развитии своего учения в противоположность католичеству, старались к прежним своим положениям присоединить такие, которые плохо вязались с ними и были приличны скорее католичеству, чем лютеранству предшествующего периода. Для русской публики такой взгляд совершенно необычен, а потому и странен. Но настолько ли он странен для Запада Европы? Нет ли в иностранной литературе хоть какого-нибудь защитника нашего взгляда? Думаем, что для наших слушателей не безынтересно будет, если мы хотя весьма кратко скажем о том, какие взгляды проводят западные историки-богословы на учение Лютера.

Если мы обратимся к протестантским историкам, убежденным в истинности учения Лютера, то увидим, что эти историки, не исключая и весьма серьезных, дело реформатора превозносят, так сказать, до небес. Лютер, по их мнению, является не простым человеком, а пророком и апостолом. Он, думают они, действовал не сам по себе, а по внушению Божию, будучи в своем деле лишь орудием Бога. А так как Бог противоречить Себе не может, то эти историки стараются доказать, что Лютер в своем учении нисколько не противоречил себе, что, если впоследствии реформатор и стал учить не вполне так, как прежде, то в этом случае он не противоречил себе, а лишь раскрывал свое учение с других сторон. Так, серьезнейший историк Плянк говорит: дело реформации – дело Бога, которое он совершал чрез людей, часто не знавших о том, что они работали для Него; Он направлял их планы к известной цели; ибо Бог из планов человеческой глупости или алчности выводил Свои планы, пользуясь теми для исполнения своих намерений (предисловие к 1-му тому, стр. XIII–XIV). Реформация, по мнению Плянка, не смотря на страсти и ошибки людей, остается делом Божиим (ibid., стр. XVI). Поэтому, раскрывая в своих громаднейших томах, «как постепенно образовались у Лютера мнения и как потом они делались твердыми и становились убеждениями» (XIX), этот историк старается показать, как «истина» появилась на свет, какие препятствия она

—107—

встречала, что содействовало её движению и как, наконец, выразилась она в Формуле согласия. Таким образом, Плянк видит в лютеранстве постепенное раскрытие и выяснение истины, так что человеческие страсти, игравшие большую роль в различных спорах, служили только орудием в руках Божиих для выяснения истины. – Возьмем другого историка – богослова Кёстлина. Он также видит в учении Лютера постепенное раскрытие истины. Правда, Кестлин видел в деятельности реформатора два периода; но, по его мнению, Лютер и во второй период нисколько не противоречил себя, а был вполне последователен, он только определеннее стал высказывать свое учение, раскрывая те стороны истины, которые до того времени оставались нераскрытыми. – Если обратимся к менее серьезным богословам, то увидим, что они еще более превозносят Лютера и его дело. Плянк и особенно Кестлин сознают отчасти некоторую непоследовательность в учении Лютера и стараются только доказать, что этой непоследовательности не было. Эти же богословы, кажется, совсем не сознают, что в деятельности немецкого реформатора и его учении не всё было гладко. Они знают только то, что чрез него действовал Бог, что раскрытие истины для него составляло цель жизни, что он открыл из-под пыли «древнее учение евангелия» (Teichmüller). По мнению одного из этих богословов (Ruperti), учение апостолов в католичестве было извращено, христианство было там, так сказать, в рабстве у папы, так что в католичестве «не было даже религии». Но вот является Лютер, переворот в душе которого сравнивается с переворотом в душе апостола Павла – бывшего гонителя христиан Он уничтожает римские цепи, освобождает христианство из-под власти папы и выводит на свет евангелие, находившееся до того времени под спудом. Как видим, по мнению этих богословов, дело Лютера не только не меньше дела апостолов, а, пожалуй, и больше.

Католические историки-богословы, конечно, иначе смотрят на учение Лютера. Для них последний – не пророк и не апостол, и его дело не дело Божие. Поэтому им естественно было беспристрастнее ценить учение реформатора. Из них

—108—

мы укажем на двух солиднейших историков, именно на Деллингера и Янсена. Первый в трех томах своего исследования основательно доказывает ложность лютеранского учения, указывая на расстройство, которым оно сопровождалось в жизни народа. Для этого он излагает учение Лютера об оправдании и касается отчасти других его взглядов, чтобы читателю было видно, как естественно вытекало из них расстройство в лютеранской общине. Доказывая так ложность лютеранского учения, Деллингер не старается однако следить за тем, как это расстройство повлияло на то, что лютеранские богословы к основным своим взглядам стали потом делать несоответствующие последним добавления. Янсен в сущности так же смотрит на лютеранство. Он в своей трехтомной «Истории немецкого народа с конца средних веков» документально доказывает преимущество католичества пред лютеранством. По его мнению, Лютер не только не уничтожил недостатков, которые были до него в католической церкви, но, напротив, уничтожил всё, что было там хорошего, произведши религиозную и нравственную разнузданность и создавши в Церкви тиранию светской власти.

Оценка католическими историками дела Лютера и его учения противоположна оценке, делаемой историками – защитниками реформации. И эта оценка, как видим, далеко не в пользу лютеранского учения. Но, конечно, католических историков, вследствие противоположности католичества лютеранству, могут обвинять в неправильном взгляде на лютеранство. Поэтому весьма интересно познакомиться с взглядом на последнее таких протестантских богословов, которые более или менее беспристрастно смотрят на лютеранство. Мы укажем на двух историков – на Менцеля и Гольцгаузена. Первый из них – сторонник постепенного развития религии. По его мнению, и без дела Лютера человечество пошло бы прогрессивным путем, Лютер же задержал прогресс человечества, так как произвел расстройство в общинах. Менцель думает, что высказанные немецким реформатором протестантские начала высказаны были слишком рано. Народ не понял их и злоупотребил ими. Это заставило Лютера идти другим путем. Он начинает теперь делать всё, чтобы

—109—

только обеспечить возможность существования лютеранской общины. Для этого он изменяет отчасти свой взгляд на таинства, склоняется к признанию авторитета Церкви и отрицает безграничную свободу в религиозных делах. Этим Лютер лишает реформацию её первоначального направления; здесь он оставляет протестантские начала и склоняется к католическим взглядам, так что светлое утро «дня заканчивается вечером». С таким взглядом Менцеля в сущности согласен и Гольцгаузен, хотя он придавал протестантизму гораздо более значения, видя в нём «принцип для будущего образования европейской народной жизни». Такие божественные идеи, думает Гольцгаузен, как идея, одушевлявшая Лютера, осуществляются не во время одной человеческой жизни, но в целые столетия. Поэтому, естественно, она не была понята народом и произвела расстройство в Церкви. Представители лютеранской общины стараются всеми силами уничтожить это расстройство, вследствие чего поступают вопреки своим протестантским принципам. Отсюда вместо последовательного развития протестантских начал, вместо правильного воплощения их в действительности, вместо истинной Церкви появляются карикатуры на эту Церковь.

Думаем, что никто не станет упрекать Менцеля и Гольцгаузена в излишней придирчивости к лютеранству. Оба они, а в особенности последний, сочувствуют протестантским началам, хотя первый и придает более значения в деле прогресса человечества немецкой философии, чем немецкой теологии. Но, не смотря на сочувствие протестантским началам, оба они сознают, что эти последние произвели расстройство в лютеранской общине, каковое расстройство и заставило Лютера и других лютеранских богословов поступать иногда вопреки протестантским принципам или даже, как выражается Менцель, оставить протестантские начала и склониться к католическим взглядам. Кажется, не может быть никакого сомнения, что эти историки и отчасти Деллингер и Янсен являются достаточными защитниками того нашего взгляда, что лютеранское учение необходимо ведет и действительно вело к расстройству общины, принявшей его, и что вследствие этого во второй период деятельности Лютера представители

—110—

лютеранской общины «перестали отдаляться от католических взглядов, но, как бы остановившись в дальнейшем развитии своего учения в противоположность католичеству, старались к прежним своим положениям присоединить такие, которые плохо вязались с ними и были приличны скорее католичеству, чем лютеранству предшествующего периода». Конечно, Менцель и Гольцгаузен расстройство в лютеранской общине объясняют не так, как мы. Но всякий православный, думаем мы, поймет, что это расстройство произошло не от непонимания народом протестантских принципов, а вследствие неприложимости их к жизни.

Назвав Менцеля и Гольцгаузена защитниками нашего взгляда на развитие лютеранского учения при жизни Лютера, мы, однако, должны заметить, что свой взгляд мы заимствовали не у этих историков. Дело в том, что у них не проведен прямо и решительно такой именно взгляд, какой проводим мы, так как они только в некоторых местах своих сочинений заявляют, что Лютер был непоследователен себе то в том, то в другом. Наш взгляд естественно и постепенно образовывался при изучении различных исследований о Лютере, а в особенности при изучении произведений самого реформатора. Замечания же Менцеля и Гольцгаузена о той или другой непоследовательности Лютера дали нам большую смелость обнародовать образовавшийся у нас взгляд на лютеранское учение. Держаться этого взгляда побуждало нас и соображение о том практическом значении нашего сочинения, на которое мы указываем в конце предисловия к последнему.

Учение Лютера еще в самом начале своего появления распространялось довольно быстро; оно еще тогда принималось многими с большим энтузиазмом. Принимавшие его воображали, что они достигли, наконец, истинного учения и что раньше они были идолопоклонниками. Подобное замечалось и замечается и в нашем отечестве при распространении протестантских идей. Это замечается в особенности ясно в последнее время при распространении штундизма. Штундизм – порождение протестантства и в сущности почти ничем не отличается от последнего. Принявшие штундистское учение воображают, что теперь только

—111—

они увидели свет евангелия, теперь они стали истинными христианами, тогда как ранее, находясь в лоне православной Церкви, они будто бы были язычниками. Смотря так высоко на себя, штундисты превозносят немцев – своих руководителей и их веру, ругая в то же время веру православных. Что делать с ними? Как их образумить? Как доказать, что они стоят на ложном пути? Мы стараемся на основании Св. Писания убедить их, что учение как их, так и их руководителей – немцев, ложно. Но сделать это не всегда удается. Иногда скорее можно достигнуть этого чрез указание противоречий в словах и учении штундистов и их руководителей, ибо эти противоречия ясно доказывают, что учение, содержащее их, не может быть истинным. Отсюда понятно, что сделанная нами попытка доказать, что самое появление и развитие учения немцев – штундистских наставников свидетельствует о неистинности этого учения, попытка доказать, что самая история развития лютеранского учения ясно изобличает ложность последнего, попытка, в самом корне подрывающая лжеучение штундистов и их родоначальников, и должна иметь некоторое практическое значение, так как может принести некоторую пользу в миссионерском деле.

В заключение считаем нужным сказать несколько слов о научном значении нашего сочинения. Это значение сочинение должно бы иметь уже вследствие проведенного нами нового взгляда на лютеранское учение. Но вот вопрос: если бы оказалось, сверх нашего ожидания, что взгляд этот неправилен, то потеряло ли бы тогда наше сочинение свое значение? Отнюдь нет. То практическое значение, о котором мы говорили, оно, конечно, потеряло бы; но в научном отношении оно и тогда имело бы значение. Мы уже говорили, что в нашей литературе, кроме сочинения преосвященного Хрисанфа, нет произведений, в которых лютеранское учение было бы изложено в системе. Да и о труде покойного преосвященного мы должны сказать, что лютеранское учение изложено в нём не на основании знакомства со всеми произведениями Лютера, а потому это учение и излагается в нём не всегда правильно. От этого и происходило то, что изучавшие люте-

—112—

ранское учение по имевшимся в нашей литературе сочинениям более или менее основательно могли изучить только некоторые пункты этого учения, с другими же пунктами знакомились поверхностно, а некоторые усвояли себе в превратном виде. Так напр. учение о таинствах и Церкви, несомненно, излагалось в нашей литературе не совсем правильно. Отсюда понятно, что наше сочинение, в котором излагаются главные пункты лютеранского учения на основании подлинных произведений Лютера и символических лютеранских книг, при чем делается попытка объяснить и самое появление этик пунктов, и должно иметь значение в русской литературе. Обратим внимание и на то, что лютеранское учение мы излагаем по большей части не своими словами, а словами Лютера и символических лютеранских книг. Мы не ограничивались только глухими ссылками на первоисточники, а делали из них буквальные выдержки. Особенно много таких выдержек приведено у нас из сочинений самого реформатора. А это очень важно в том отношении, что читателю дается возможность знакомиться с лютеранским учением не из слов только автора, но главным образом из подлинных слов представителей лютеранства. При такой постановке дела автор не навязывает своего взгляда читателю, который в том случае, если бы автор сделал не совсем правильный вывод из слов представителей лютеранства, имеет полную возможность на основании этих самых слов, приведенных в сочинении автора, заметить такую неправильность. Прибавим к этому, что выдержкам из сочинений Лютера мы придаем ценность еще и потому, что некоторые из них трудно было передать правильным русским языком вследствие трудности языка (особенно латинского) сочинений Лютера, а иногда туманности их содержания.

Всякому писателю, занявшемуся изучением какого-нибудь предмета, очень легко дойти до чрезмерного восхваления значения этого предмета и своего сочинения, разрабатывающего таковой. Поэтому и мы, говоря о значении нашего сочинения, могли что-нибудь преувеличить. Более беспристрастная оценка нашего сочинения есть уже дело ученой критики.

С. Маргаритов

—97—

сказано, Московским митрополитом Филаретом. – В состав этой Комиссии назначены были, кроме меня, протопресвитер Успенского собора В.И. Заболотский-Платонов¹³⁶⁸ и протоиерей Казанского собора Александр Ив. Невоструев.¹³⁶⁹ Но главный труд в этом деле, разумеется, возложен был на меня. Предварительно составления описи, надлежало произвесть, чрез присяжных ценовщиков, оценку драгоценных вещей, принадлежащих Синодальной церкви и Патриаршей ризнице. Это потребовало не мало времени. Затем я приступил к подробному и обстоятельному описанию, прежде всего, домашних патриарших утварей, как-то сребропозлащенных кубков, стоп, кружек и проч., так как эти вещи в прежней описи были описаны слишком кратко и необстоятельно. В тоже время мне предписано было исправить некоторые изветшавшие или лишившиеся от времени драгоценных украшений ризничные вещи. К счастью, в ризнице хранился достаточный запас драгоценных камней и жемчуга. Часть из этих драгоценностей употреблена была в дело, в замен утраченных на облачениях и прочих ризничных вещах драгоценных камней или осыпавшегося жемчуга; а другую часть мне велено было продать с аукциона, для покрытия издержек по исправлению ризничных вещей. Но из вырученной от продажи драгоценностей суммы (около 3 тыс. рублей), за покрытием издержек, осталось еще более тысячи рублей.

Частная корреспонденция, между тем, продолжалась у меня своим чередом. Так:

14-го января Ивановский зять мой В.А. Левашев, извещая меня о намерении своем выдать дочь Александру за причетника села Больших Пупок (Шартмы) Андрея Ив. Дунаева, просил у меня на этот предмет денежного пособия. 23-го числа послано было мною 25 р.

18-го ч. писал я в Абакумово свящ. М.Д. Граменицкому: «Приветствую вас с новым годом и душевно желаю вам и вашему семейству всякого благополучия.

—98—

Поручения ваши исполнены, если не мною лично, по крайней мере, при посредстве моего келейника,

За грибы благодарю вас: они очень пригодятся в Вел. пост.

У меня всё по-прежнему. Дела много, а развлечений еще больше.

Слышали ли вы об иерархических новостях?

Ярославский преосв. Евгений¹³⁷⁰ уволен, по собственному желанию, на покой. Местом покоя своего избрал он здешний Донской монастырь, где он был некогда и настоятелем. На его место переводится Иркутский Нил,¹³⁷¹ а на место сего Афанасий¹³⁷² Томский. Кто будет в Томске, еще неизвестно. В Казани открывается викариатство: викарием делают ректора тамошней академии Парфения;¹³⁷³ а ректором в академию переводится наш земляк, о. Агафангел,¹³⁷⁴ ректор Костромской семинарии.

О кончине двух преосвященных в Москве, Неофита и Агапита,¹³⁷⁵ вероятно, вам известно уже из «Моск. Ведомостей».

29-го ч. писал мне Ивановский священник о. Былинский: «Осмеливаюсь спросить вас об одной новости, привезенной к нам из Москвы; здесь получена выписка из письма, будто бы к преосвященному Филарету митрополиту, с Кавказа, о явлении жены и двух чудных воинов над нашим станом и по нас поборающих. Правда ли это? И если правда, то как это описано высокопреосвященнейшему митрополиту, нельзя-ли сообщить?

—99—

Вот выписка из письма от экзарха Грузии, о которой идет речь:

«Участвовавший в последнем сражении с турками генерал-маиор князь Багратион-Мухранский сообщил мне сведение весьма замечательное, которое, конечно, не будет публиковано, и которое по тому самому я решился довести до сведения вашего. Пленные турки объявили, что когда сражение под Александрополем сильно разгорелось и все войска были введены в дело, турки увидели сходящую с неба светлую жену с знаменем в руке и двумя воинами по сторонам, и свет от неё так был ярок, что они не могли смотреть на него, как на свет солнца. Это навело ужас на всех и было причиною, что они бежали и проиграли сражение.

Русские ничего не видали, но пленные утверждают, что в турецкой армии каждый это знает и видел. Как-бы то ни было, только и наши военные, по окончании сражения, поздравляли своего командира с победою, Богом дарованною, которую, по человеческим соображениям, трудно было ожидать».

В течение февраля месяца не было получено мною ни одного письма. Это очень удивительно.

9-го ч. марта писал мне добрый товарищ, бакалавр Московской духовной академии, отец Порфирий:

«Примите мою усерднейшую благодарность за ваш дорогой подарок; я усильно домогался этой книги, и она очень необходима для меня во многих отношениях. Да вознаградят вас за это столь обязательное и добросердечное памятование обо мне своим молитвенным предстательством у Бога все те святые, о которых говорит посланная вами книга.

Очень-бы хотелось и лично засвидетельствовать вам мою благодарность, но обстоятельства мои никак не благоприятствуют моей поездке в Москву. Делишек скопляется более и более. Приходится читать о таких отцах, которые совершенно мне не известны, и которых творения почти вовсе не переложены на русский алфавит. Начинают подчивать и курсовыми. Всё это не оставляет времени для разъездов. Опасаюсь, чтобы и в своем месте не помешали мне делать нужное дело так же, как

—100—

это случилось о масленице и на первой неделе, а потому думаю отправиться, по предложению Глинковского священника, к одному из его бессемейных родственников в близкое к Лавре село. Очень досадно будет, если и здесь не успею сделать то, что мне нужно. Тогда лето будет для меня хуже зимы и осени.

Нового у нас ничего неизвестно. Говорят, что в Костромск. семинарию в ректора определен какой-то сибиряк Порфирий,¹³⁷⁶ а о Ярославском ректорстве нет никаких слухов. Если для вас интересно наперед знать, что будет помещено в первой книжке Творений св. отцов, то могу сказать только, что кроме последней статьи О единстве человеческого рода,¹³⁷⁷ и переведенной Иван. Николаевичем¹³⁷⁸ с новогреч. жизни Константиноп. патриарха Григория, по предложению о. ректора,¹³⁷⁹ приготовлены статьи и о. Феодором:¹³⁸⁰ «Объяснение нескольких стихов из посл. к Филипп.», и Никитою Петровичем¹³⁸¹ «О перстолжении».

Всеусердно желаю в совершенной радости, после окончания великопостных подвигов, встретить и провести всех веселящий праздников праздник, и столько же усердно прошу не забывать в своих молитвах душевно преданного вам иеромонаха Порфирия.

Глубочайшее почтение о. инспектору семинарии,¹³⁸² и Алексею Егоровичу.¹³⁸³ Последний что-то замолк; да здоров ли он? Заставьте-ка его написать наприм. о том, правда ли, что преосв. Филарет Харьковский приезжал в Москву для вашей библиотеки и что ему поручено написать историю Русского раскола?

—101—

Вам и о. Игнатию кланяется еще о. Феодор и Вас. Иванович, который сейчас отправляется от меня в класс со своим Баконом».

Вас. Ив. Лебедев, от которого о. Порфирий посылает мне с о. Игнатием, инспектором Московск. семинарии, поклон, наш также товарищ по академии; он был оставлен при академии на должности бакалавра Логики и истории философии; затем в 1856 г. выбыл в Москву на священническое место к церкви Николы Заяицкого, где в 1863 году помер, – и мною совершено было над ним отпевание.

12-го ч. писал мне из Ставрополя на Кавказе смотритель д. училища Ив. Б. Акимов:

«В конце декабря месяца минувшего 1853 г., а именно от 22-го декабря я писал к вам письмо, в котором приветствовал вас с наступающими праздниками, выражал вам искренние мои сотоварищеские чувства почтения и уважения и желал вам всего того, чего вы сами желаете и о чём молите Бога. Если это письмо получено вами (в чем, впрочем, я весьма сомневаюсь), то припомните его и теперь, и замените настоящее, а я, чтобы не повторять уже писанного, не буду вновь разглагольствовать, а приступлю прямо к делу: при том письме я послал вам 10 сер. на выписку опять «Моск. Ведомостей». Утруждал вас я этою просьбою не потому, чтобы я не мог выписывать прямо, откуда следует, но мне очень хотелось вновь переписнуться с вами; вновь услышать от вас несколько добрых, дружеских слов о том или другом, а главное о товарищах, которые вам более известны. Но, увы! Я горько ошибся. Я и доселе не получаю ни Ведомостей, ни денег, ни от вас письма. Долго терялся в догадках, – и теперь не знаю, чему приписать это. Одно вероятное заключение то, что вас уже нет или на месте ризничего, или вовсе в Москве. Но куда же девались деньги? – Они бы должны быть возвращены. Решительно не могу понять…

Если этому моему письму суждено дойти до вас, то именем товарищества и дружбы прошу вас, выведите меня из недоумений. До тех пор я не буду беспокоить почтовую контору о расследовании.

—102—

Сообщил бы вам кое-что нового из своей жизни, из жизни общественной нашей Кавказской, но право не уверен, чтобы и это письмо дошло до вас. По получении известия, где бы вы ни были, священным долгом для себя почту написать вам. Об этом прошу вашего преемника.

Ваш покорный слуга и друг Иван Акимов».

Преемнику отца Саввы по должности ризничего при Синодальной конторе:

«Возлюбленный о Господе брат!

По получении сего письма, если действительно о. Саввы нет в Москве: то почтите меня уведомлением: где и чем он? Признаюсь, меня сильно страшит и тревожит мысль: уж жив ли о. Савва? Ведь умереть легче, чем переменить место службы. Если же, чего не дай Бог, он скончался, то все-таки уведомьте, и я буду поминать его об упокоении, а вам будет моя душевная благодарность. Адрес мой: Смотрителю Ставропольских дух. училищ Ивану Борисовичу Акимову».

Получив это письмо, я был крайне удивлен и смущен. Немедленно я обратился за разрешением этого дела к корректору Университетской типографии, Як. Егор. Протопопову, которому я, чрез своего служителя, передал присланные Акимовым 10 р. на высылку Московских Ведомостей. Не заставши Протопопова в квартире, я написал ему 27-го числа записку такого содержания:

«Был я на днях в вашей квартире, но, к сожалению, не застал вас дома. Но, вероятно, вам объяснена цель моего приезда. В самом деле, скажите, пожалуйста, как это случилось, что до сих пор не выслано ни одного номера Моск. Ведомостей на Кавказ по адресу доставленному мною чрез вас в первых числах минувшего января, вместе с 10 р. сер. денег, в контору вашей Университетской типографии? Конечно, при бесчисленном множестве подписчиков на нынешний год, объяснить это не очень трудно. Но вот вопрос: что ж теперь осталось мне делать, чтоб разрешить недоумение моего приятеля – Кавказца? Требовать ли обратно деньги, или, есть возможность (что конечно было бы гораздо лучше) типографской конторе вашей выслать за прошедшее время

—103—

все нумера Московских Ведомостей? – Покорнейше прошу вас подать мне на этот раз добрый совет».

Протопопов, получивший эту записку, велел мне сказать, что он сам будет у меня для личного объяснения. Прошло 3 дня, он не явился. 30-го числа я снова писал ему:

«В ответ на мою записку к вам от 27-го марта я получил ваше обещание пожаловать ко мне и объясниться со мною лично… Но, не получая до сих пор ни личного объяснения, ни письменного ответа на мой вопрос относительно Москов. Ведомостей, я приведен в крайнее недоумение, и даже некоторого рода сомнение. Если вы не удостоите меня ответом и на эту записку, то я вынужден буду лично явиться к г. начальнику типографии, и попросить у него разрешения на возникшее недоумение».

На это Протопопов отвечал мне:

«Я обещался быть у вас и объяснить, почему ваш знакомый не получал до сих пор Москов. Ведомостей, но не имел времени. На неполучение Ведомостей у нас тысячи жалоб. Ни я, ни типография тут не виноваты. Но так как я принял на себя ваше поручение, то уже повремените не много для того, чтобы успел я справиться в газетной экспедиции Москов. Ведомостей, и сказать вам, в чём дело».

После сего я поспешил написать своему приятелю и товарищу Акимову, и вот что писал ему от 1-го апреля:

«Неудивительно, что молчание моё привело вас в крайнее недоумение относительно моей судьбы и даже навело на вас сомнение на счет моего существования: но, благодарение Господу, я и жив, и здоров, и благополучен, и всё тут-же, где был и прежде, и ваши письма получаю преисправно, а что касается ответа на них, дело иное; итак вы, не получая ни ответа на первое письмо ко мне ни газет, недоумеваете и конечно негодуете на меня: и по правде. Но я не почитал себя слишком виноватым пред вами, пока не получил второго от вас письма. Я доселе был в том убеждении, что, если я и не отвечал еще вам на первое ваше письмо от 22-го декабря, при котором прислано было 10 р. сер. на Моск. Ведомости, то ответом на него, думаю, послужат самые Ве-

—104—

домости. Но оказывается не так. Вы пишете во втором письме, что и до сих пор не получаете Ведомостей. Это меня очень удивило, – и заставило сейчас-же навести справки, где следует. Но я представлю вам дело, как оно было, от начала и до конца. По получении от вас денег 31-го минувшего декабря, я тотчас-же распорядился было отправить их по назначению, посылаю с ними служителя в контору Университ. типографии, но он возвращается без успеха, говоря, что по причине множества подписчиков на нынешний год, нет никакой возможности сдать деньги и получить билет. Посылаю в другой раз, – та же история. Наконец я умудрился прибегнуть к посредству одного знакомого мне чиновника, служащего в этой типографии; послал деньги к нему прося его доставить, куда следует. Он, спасибо, не отказал и уведомил меня, что исполнил моё поручение. Теперь, по-видимому, я и спокоен. Но писать к вам я все-таки и должен был, и непременно хотел: но то за тем, то за другим, никак не мог собраться. Между тем получаю от вас вторично письмо, с уведомлением, что до сих пор вы не получили ни одного № Ведомостей. По получении сего письма, я тотчас отправляюсь к упомянутому чиновнику: к величайшей досаде не застаю его дома. На другой день пишу к нему записку, он отвечал, что явится ко мне лично, и не явился. Пишу к нему еще раз, и получаю неутешительный ответ, что у них де в типографии на неполучение Ведомостей тысячи жалоб: впрочем, обещался при сем навести справки в газетной экспедиции Моск. почтамта. Чем дело кончится, еще неизвестно. Оказывается теперь, что гораздо лучше и надежнее было бы вам адресоваться за Ведомостями непосредственно в контору Универс. типографии; тогда и я был-бы спокоен, и вы не испытали-бы, может быть, этой неприятности. Вообще, исполнение этих поручений всегда соединено бывает с большими заботами и неприятностями; и это одно из важных неудобств – иметь жительство в столице. Со всех сторон и постоянно адресуют с поручениями разного рода; редкий пройдет месяц, чтоб мне не сделало было откуда-либо какого-нибудь поручения, и, что особенно скучно, делают иногда

—105—

такого рода поручения, исполнение коих совершенно не прилично моему званию и сану».

26 марта писал мне из Иванова о. Василий Былинский:

«Считаю честным долгом засвидетельствовать вам мою искреннюю благодарность за то, что вы не поставили себе за труд показать священные древности известному вам купцу Дурденевскому. Должно быть вы, показывая эти древности, озаботились объяснить их происхождение и назначение. Из слов Евсигния Ивановича я вижу, что Символ веры, вышитый на саккосе на греческом языке, постарались передать им буквально. Евсигний Иванович, рассказывая мне, что он вам обязан, упомянул потом, что вы объяснили ему даже и то, о чем он вас не просил, т. е. не совсем-то сладко было слышать, что в древнем греческом символе, достоверность которого нельзя оспорить, нет вставки: истинного – (εἰς τὸν ἀληθινόν). Я вполне достиг своей цели, т. е. вы оправдали то, что я посетителям несколько раз говаривал. Хоть люди, наклонные к старообрядству, почти все принадлежат к числу упорных; но удар закоренелому убеждению в уклонении от истины нанесен порядочный. Не знаю, сделаются ли когда-либо лица эти детьми Православной Великороссийской церкви; но, по крайней мере, они знают, где истина – в церкви, или вне оной.

Поступайте, ваше высокопреподобие, так со всеми Ивановцами, даже и принадлежащими Великороссийской церкви. Ибо все они воспитаны так, что очень редко случится встретить такого человека, который-бы не отдавал предпочтения книгам и толкам старообрядцев. Только время и дух его обращают в православие, а не религиозные побуждения».

В первых числах апреля предположено было освятить единоверческую церковь на Преображенском кладбище, устроенную из раскольнической моленной. – Высокопреосвященному митрополиту угодно было самому совершить это освящение. Но желая притом сделать приятное новым единоверцам – любителям церковной старины, мудрый архипастырь рассудил употребить при священнодействии некоторые древние священные утвари и облачения;

—106—

из хранящихся в Патриаршей ризнице. По этому случаю владыкою дана была следующая резолюция:

«Кафедральному ризничему с диаконом Димитрием принять от Синодального ризничего, для освящения единоверческой церкви, саккос митрополита Макария и древний наперсный крест с мощами, мною указанный, и по исполнении возвратить».

Вследствие сего, мною отпущены были из Патриаршей ризницы: Саккос (№ 5) рытого немецкого бархата таусинного¹³⁸⁴ цвета, украшенный жемчугами и сребропозлащенными дробницами и наперсный крест (№ 2), – сребропозлащенный с частицами мощей разных святых.¹³⁸⁵

Абакумовский священник о. Мих. Граменицкий письмом от 8-го ч. поздравлял меня с светлым праздником и, между прочим, благодарил за доставление ему «Книги правил» (Кормчей), о чём он просил меня прежде. За тем сообщал следующие о себе вести:

«О себе скажу вам, что начиная с сырной недели до сих пор я нахожусь не очень здоров. Причина сему следующая: в мясопустное воскресение привозили из деревни больного для приобщения Св. тайн, – и я, без осторожности вышедши на улицу – к саням, на которых лежал больной, его исповедовал и читал обыкновенные молитвы; но так как в это время был пронзительный ветер, то и надуло мне сильно в ухо, от чего оно начало болеть и после внутри его образовался нарыв, по разрешении которого недели три шла из уха материя. Благодарю нашего уездного доктора г. Соковнина, который заехав ко мне из дома г. Поливанова, по его просьбе, вразумил меня чем врачевать мне себя и как держать, и, слава Богу, теперь все кончилось, только чувствую сильный шум в голове, – а без наставления докторского, как я соображаю после, мог-бы я себя совершению испортить.

Нового в наших краях ничего не случилось. Занятие мое в св. четыредесятницу было обыкновенное – питать

—107—

хлебом животным духовных чад своих, которые на трапезу духовную приходили неленостно и, благодарение Господу, больше числом прежнего. В часы досуга читаю политические новости в Московских и Петербургских ведомостях: какая суматоха! О, если бы Крепкий в бранех увенчал победою оружие нашего христолюбивого воинства! О, если бы по-прежнему водворился мир и тишина в мире!»

Известно, что в это время Крымская война разгоралась сильнее и сильнее.

В 1854 г. ректор Костромской семинарии архимандрит Агафангел определен был на должность ректора Казанской д. академии. Еще в январе 1851 года митрополит Московский Филарет, делая отзыв, по требованию Казанского архиепископа Григория, о ректоре Московской семинарии, архимандрите Евгении, коснулся в своем письме от 25-го числа и Костромского ректора Агафангела. Вот что владыка писал о нём: «Костромской ректор Агафангел имеет довольно ума, но есть странности в его поступках и отношениях к начальству». Такой отзыв митрополита об архимандр. Агафангеле на время заградил ему путь к ректорству академии. В конце 1851 года на место архимандрита Григория (Миткевича), возведенного в сан епископа Калужского, ректором Казанской академии назначен был ректор Херсонской семинарии, архимандрит Парфений (Попов). – По возведении сего последнего в марте 1854 г. в сан епископа Томского, должность ректора академии предоставлена была уже о. Агафангелу.

Проезжая в Казань, чрез Москву, о. Агафангел останавливался у меня, в Синодальном доме, и так как ему поручено было св. Синодом озаботиться изданием при вверенной ему академии духовного журнала, то он приглашал меня к участию в этом издании, если не личными трудами, то доставлением из рукописей Синодальной библиотеки потребных материалов. Я не мог, конечно, отказаться от такой, возможной для меня, услуги. При этом о. ректор вручил мне «Выписку из отношения к Обер-Прокурору Св. Синода от 17-го ноября 1853 г.» следующего содержания:

—108—

«Журнал при Казанской духовной академии предполагаю издавать, по содержанию, догматический, герменевтический, исторический, нравственный и критический, под названием Православный, на первый год по четыре книжки от 8 до 10 листов, в 8 долю листа. Каждая книжка будет выходить в начале каждой четверти года, именно: в генваре, апреле, июле и октябре. Журнал должен начаться с половины следующего или с начала 1855 года, смотря по изготовлению материала.

В первом отделе будут помещаемы статьи прямо догматические, основанные на Св. Писании, по разумению св. отцов Церкви, и на учении св. соборов и св. отцов Церкви, с постоянным опровержением заблуждений, какие окажутся к тому или другому учению в разных сектах русских раскольников.

Во втором отделе будут помещаемы истолкования разных текстов Св. Писания, на основании истолкования их св. соборами и св. отцами Церкви, – текстов, преимущественно заключающих в себе какое-либо православное учение, но ложно понимаемых теми или другими раскольниками; равно и таких ложно понимаемых текстов, на которых раскольники основывают свои заблуждения.

В третьем отделе будут помещаемы:

а) статьи, излагающие и проясняющие разные древние исторические события, служащие основанием чего-либо содержимого православною Церковью, или ложно употребляемые какими-либо раскольниками для доказательства будто бы истины своих ложных мнений. Таково, наприм., жизнеописание Максима исповедника, будто бы принявшего в православие Константинопольского патриарха Пирра, бывшего еретика монофелита;

б) краткие, но верные сведения о разных ересях старого и нового времени, существующие или подновляемые в нашем отечестве в наше время, с основательным опровержением тех ересей;

в) изъяснение соборных правил, употребляемых раскольниками в защищение разных своих заблуждений.

Примечание. Во всех означенных трех отделениях будут помещаемы приличные статьи из творений св. отцов Церкви, смотря по нужде, в старославянском или

—109—

в нынешнем русском переводе, также статьи из старославянских церковных сочинений писателей православной Церкви, живших до 17 века, а особливо до 1655 г.

В четвертом отделе будет помещаться надлежащий разбор разных, по временам тайно являющихся, раскольнических сочинений.

В пятом отделе будут помещаемы статьи, долженствующие служить для христиан правилом жизни, в изложении ясном, определенном и удобопонятном для всякого простолюдина.

В шестом отделе будут помещаемы объявления о новых сочинениях, касающихся разных сект, находящихся в нашем отечестве с надлежащим о них отзывом.

В седьмом отделе будут помещаемы статьи, неподходящие под означенные отделы».

Известно, что журнал, издаваемый при Казанской академии, называется не: Православный, как назван он в этой выписке, а – Православный Собеседник.

О. ректор Агафангел, прибыв в Казань, не замедлил обратиться ко мне с просьбою относительно выписок из рукописей Синодальной библиотеки. 10-го апреля он писал:

«Честь имею поздравить вас с светлым праздником Воскресения Христова. Дай Бог провесть его в радости и добром здоровье! Воскресший Господь да укрепляет и да утешает вас среди многих ваших трудов.

Приношу благодарность Вашему высокопреподобию за присылку указателей; для справок они не лишни будут. Высокопреосвященнейшего митрополита Московского я действительно просил о присылке рукописей в здешнюю библиотеку, и он милостиво обещал. Теперь, впрочем, мы не имеем таких книг, но готовимся к труду, возлагая надежду на источника истины и мудрости – Господа Бога. Здесь совершены великие и поучительные дела первыми святителями Казанскими – Гурием и Варсонофием! В столице магометанской теперь процветает православие, возвышаются великолепные храмы, и народ Божий благоговейно исповедует истинного Бога!

Не откажите в содействии своем для общего дела!

—110—

С истинным почитанием честь имею быть вашего высокопреподобия покорнейшим слугою архимандрит Агафангел.

На первый раз прошу покорнейше заставить списать из великой Четьей-минеи митрополита Макария за месяц август в конце книги – повольную грамоту архиепископа Макария великого Новгорода и Пскова (тут есть указ о трегубой аллилуиа, но нужна и вся грамота). Когда будет переписано, то прошу ваше высокопреподобие принять на себя труд, или поручить кому-нибудь прочитать и проверить, потом прошу прислать ко мне с уведомлением о расходах по этому делу и по пересылке».

Но прежде, чем получено было мною это письмо, я писал о. ректору от 21-го апреля:

«Надеюсь, что вы изволили получить список с алфавитного указателя раскольнических книг и рукописей, хранящихся в Синод. библиотеке. – Теперь честь имею препроводить к вам и другой список с палеографического обозрения Славянских рукописей собственно Патриаршей библиотеки, составленного моим предместником о. Евстафием. – Относительно сего последнего списка нужно заметить вам, что, когда вам придется пользоваться им, в случае требования рукописей из Патриаршей библиотеки, надобно иметь в виду нумера рукописей, значащиеся во второй графе, а нумера первой графы относятся к каталогу, составленному моим предместником и не имеющему официального значения.

Душевно желаю, чтобы моя услуга не осталась для вас бесполезною».

18 ч. писал я в Абакумово о. Михаилу Граменицкому, в ответ на его письмо от 8-го числа:

«Приветствуя вас с радостнейшим праздником Воскресения Христова, душевно желаю вам восстановления вашего здоровья, на расстройство коего жалуетесь вы в своем письме. Приветствуйте от меня с праздником и всё ваше семейство, а крестника моего даже и поцелуйте за меня.

Праздник Христов я встретил и проводил, слава Богу, благополучно, и даже весело в кругу родных моих, братьев – Царевских, по обычаю православному, делал

—111—

я другим, и взаимно сам получил от других посещения. Но и в ризнице у меня было посетителей столько, что надобно считать их не сотнями, а тысячами; и пыли и грязи оставили после себя столько, что придется не один день вычищать её. Что же делать? Нельзя уже обойтись без этого.

При сей оказии посылаю вам две небольшие книжки: Катехизических бесед выпуск 3-й (первые два, помнится, я высылал вам) и Краткое обозрение Богослужения прав. церкви. Последняя книжка, думаю, тоже не бесполезна будет вам. Книги эти посылаю вам с братьями Царевскими: но им, кажется, будет неудобно доставить их вам лично; и потому, вероятно, вы получите их из Липни или Болдина, чрез какого-либо вашего прихожанина.

Новостей по части духовной особенных никаких у нас нет; все по-старому. Что касается до политических современных событий, то о них так много разных толков, что не только описать, пересказать даже трудно. Впрочем, словесным толкам верить совершенно нельзя: они или ложь, или искажение истины. В настоящую пору можно удовлетворять любопытству и печатными известиями. В наших газетах нынче печатают довольно откровенно: всё почти, что наперед услышишь из иностранных газет, прочитаешь потом, с небольшим разве исключением, в Русских. Да, весьма замечательная эпоха; – какой-то будет исход всех этих движений и потрясений. Будем ожидать его с упованием на Промысл Божий: авось упование не посрамит православной России.

С братскою любовью и почтением честь имею быть»…

17-го мая писал мне из Абакумова о. Мих. Граменицкий:

«Приятнейшее письмо ваше имел счастье я получить прошедшего апреля 20-го дня и с ним две книги. Благодарю вас от полноты души моей за ваше поздравление с праздником и за вашу заботливость в благовременном прислании книг, из коих первая (Катехизические беседы) очень полезна мне для настоящего руководства при составлении поучений, а вторая необходима во всякое время. Из финансового лоскутка – 5 р. с., при сем приложенного,

—112—

полтора рубля сер. вам следует за оные, а на остальные потрудитесь по своему усмотрению, когда вам будет можно, выслать мне какую-либо книжку¹³⁸⁶ поинтереснее.

У нас теперь идет приготовление по церкви на случай проезда нашим трактом в город Покров владыки; не известно, к нам заедет ли, но все-таки нужно приуготовиться; дай Бог, чтобы он проехал благополучно! Больше сказать нечего: всё по-прежнему.

После Пасхи, по назначению епархиального начальства, я производил в селе Ивановском (в 3-х верстах от г. Покрова) следствие о буйстве дьячков. Сидел в церковной сторожке 4 дня. Сколько тут всякой чепухи! Сколько всякого вздора! Не знаю, сойдет ли с рук по хорошему моя работа?

Наш благочинный отправился в С.-Петербург к высокопреосвященнейшему митрополиту Никанору по билету до 26 мая, – будто бы, что-то на всякий случай нужно перевезти от него; – даже поговаривают, что и он прибудет в Москву: но вам это известнее нашего. Помоги Господи нашему Царю православному отразить натиск вражеский!…»

29-го ч. писал я в Казань ректору академии архим. Агафангелу:

«Препровождая при сем к вашему высокопреподобию выписки из Макариевских Четиих-миней, честь имею объяснить, что я не только исполнил ваше поручение, но, по приказанию высокопр. митрополита, сделал дня вас нечто даже сверх вашего поручения. Именно, когда я испрашивал благословения у его высокопреосвященства касательно выписки из Четией-минеи о трегубой аллилуиа, он изволил приказать мне, кстати, списать для вас повесть и о сугубой аллилуиа, заключающуюся в житии препод. Евфросина, что я с удовольствием и исполнил. Не сделал я тут никакого оглавления: но я выпишу вам здесь полное заглавие означенного жития; вот оно: «Мцⷭ҇а маиѧ в̾ єі҃ дн҃ь житье и жизнь и подвизи и ѿчасти чюдесъ испо-

—113—

вѣданѥ препоⷣбнаго ѿца нашего Ефросина новаго чудотворца жившаго надъ толвою рекою. Начин. л. 824: Ижє стое житие пожившихъ… (Макар. Читией-минеи месяц май, ркп. Синод. Библ. № 180).

Извините, что я не скоро исполнил ваше поручение. Это зависело от того, что я не легко мог найти писца, который-бы согласился списывать у меня в келье; ибо отпускать рукописей, особенно таких, каковы Макарьевские Четии-минеи, я никак не могу кому-бы то ни было. Списанное было перечитано и проверено частью мною, частью же другим. Писцу заплачено за 33½ листа 4 руб. по 12 коп. сер. за лист; в этот счет поступил 1 р., оставшийся от 5 р., врученных вами мне в бытность вашу в Москве».

11-го ч. июня писал мне ректор Казанской академии архим. Агафангел:

«Честь имею препроводить три экземпляра моего Объяснения на послание к Галатам. Один из них, – в атласе с золотым обрезом, покорнейше прошу поднести его высокопреосвященству – митрополиту Московскому;¹³⁸⁷ из прочих двух один прошу представить преосвященнейшему викарию,¹³⁸⁸ а другой прошу ваше высокопреподобие принять себе в знак истинного моего уважения.

Вместе с сим приношу вашему высокопреподобию благодарность за присылку выписок из Макариевских Четиих-миней.¹³⁸⁹ Обращаюсь теперь к вам с новою просьбою. Из Пращицы Питирима и из «Истории расколов» Игнатия Воронежского¹³⁹⁰ видно, что в Синодальной библиотеке хранится под печатью подлинное деяние соборное на Мартина еретика. – Я имею нужду в доказательствах подлинности этого деяния; ни свидетельств, ни следов исторических существования его до Петра 1-го нет. Посему надобно обратиться, по крайней мере, к самому деянию и

—114—

рассмотреть, на чём оно писано, на пергаменте, или на бумаге, и притом какой отделки? каким почерком и чернилами ли писано? Какой язык в нём, тот ли, который напечатан Питиримом в Пращице, или другой, а Питирим только перефразировал его? Покорнейше прошу ваше высокопреподобие, испросив благословение владыки, посмотреть на это деяние и, что окажется, сообщить мне. Об этом я пишу и высокопреосвященнейшему митрополиту.

При сем честь имею препроводить долг за письмо – 5 р. сер.»

В ответ па это писал я от ²⁶/₃₀ числа:

«Сейчас имел честь представить его высокопреосвященству вашу книгу. Владыка принял её милостиво, сказав, что он уже был об этом предуведомлен. Вместе с сим, по вашему поручению, я докладывал его высокопреосвященству о рукописи Синод. библиотеки, хранящейся под печатью, в которой заключается соборное деяние на Мартина Армянина. Владыка на сие изволил сказать мне следующее: «ни я, ни ты, не имеем права распечатывать эту рукопись (так как у ней печать Св. Синода); напиши однако-ж о. ректору, что я имел некогда случай рассматривать оную, и нашел, что она, ни по качеству пергамента, ни по почерку письма не может принадлежать к XV веку, и потому я нигде не ссылался на это деяние. Странно, что преосв. Никифор (Феотоки) в своих «Ответах» говорит в одном месте, что он нашел в какой-то греческой хронике указание на это соборное деяние. Я долго искал этого свидетельства по разным греческим хроникам, и не мог найти. Впрочем, и нет большой надобности усиливаться доказывать подлинность и упомянутой рукописи, и вообще действительности самого собора, когда у нас и без того довольно твердых доказательств против раскольников. Надобно даже сожалеть о том, что наши предки, не рассмотрев хорошо дела, решились выдавать за подлинное соборное деяние такую рукопись, которой древность ни чем не может быть доказана». – Вот ответ и совет вам его высокопреосвященства.

Со своей стороны я имел смелость предложить внима-

—115—

нию в. митрополита касательно означенной рукописи то, что подлинность оной некоторые понимают не в том смысле, яко бы эта рукопись была подлинное, современное бытию собора, изложение деяний оного; но подлинною она названа только по отношению к списку, сделанному с неё и препровожденному к Питириму, составителю Пращицы. Так именно понимает это дело автор «Рассуждении о соборном деянии, бывшем в Киеве 1157 г. на еретика Мартина», напеч. в С.-П. 1804 г. – Такое объяснение владыке показалось совершенно новым и неожиданным: впрочем касательно действительности самого собора, он все-таки остался при своем мнении. – Рекомендовал бы я и вашему высокопреподобию принять к сведению и прочитать помянутое рассуждение кандидата богословия И. Лаврова, если только вы еще не читали его. Оно напечатано было в числе трех рассуждений, читанных в публичном собрании С.-Петерб. Александро-Невской академии в 1804 г. Из них первое: «О начале, важности и знаменовании церк. облачений». – Если этой книги нет в вашей библиотеке, или вообще в Казанских книгохранилищах: извольте написать мне, я вышлю её вам; у меня есть собственная.

Что касается до сходства текста печатного деяния с текстом нашей рукописи, в этом можно быть совершенно почти уверенным. В нашей библиотеке имеется другой экземпляр означенного деяния, писанный на бумаге уставом начала XVIII столетия. Текст этой рукописи, по сличении К.И. Невоструевым с печатным изданием соборного деяния, совершенно одинаков.

Еще прежде, нежели высокопр. митрополиту, я имел честь представить ваш дар преосвящ. викарию. Его преосвященство с любовью принял его из моих рук, и поручил мне благодарить вас.

Примите, высокопреподобнейший о. ректор, и от меня усерднейшую благодарность за ваш прекрасный дар. Признаюсь вам откровенно: для меня хорошая книга дороже всяких других подарков. Хоть стыдно, а надобно сознаться, что к книгам я чувствую какую-то манию. У меня редкая пройдет неделя, чтоб я не купил какой-нибудь книги. Я не имел еще времени прочитать до конца ваше

—116—

сочинение: но и из немногого, что я успел прочесть, я получил ужо некоторое понятие о достоинстве вашего произведения. Дай Бог, чтобы почаще являлись у нас подобные произведения».

24–30 ч. июня писал мне из деревни– «Хороший Колодезь», Ливенского уезда, Орловской губ., не раз упомянутый уже товарищ по академии, чиновник Московского Главного Архива мин. ин. дел, А.Е. Викторов:

«Добрейший, бесценный мой о. Савва!

Вопреки своему обещанию пишу к вам почти спустя месяц после своего отъезда. Простите мне этот грех. Положение моих дел было и есть таково, что, как увидите, почти не могло случиться иначе.

Начну с того, что я далеко не уверен, чтобы даже это письмо прибыло в Москву прежде моего возвращения. Так трудна в деревне пересылка писем! – Но пора же приступить к описанию своего путешествия.

До Орла я доехал очень удобно и без особенных приключений, за исключением разве маленьких неприятностей со стороны дождя и холода. В Орле пробыл 3 дня. Был у архиерея,¹³⁹¹ у большей части профессоров, у родных новой жены брата и вообще провел время довольно разнообразно и приятно. Останавливался у о. ректора. В Орле, в первый-же день я расчел, что взятых мною денег будет мало и потому отправил к Ивану Дм.¹³⁹² письмо с просьбою взять у вас и переслать мне 10 р. с. Деньги эти теперь получены и на днях будут пересланы мне. Не писал я тогда на ваше имя с одной стороны потому, что еще не накопилось материалов для письма, а с другой – потому, что доставка денег на почту – комиссия довольно обременительная и мне не хотелось её налагать на вас. Как я после жалел, что из Орла не послал к вам хоть коротенького письма, когда, приехавши в деревню, увидел, что целые горы отделяют меня от почтовых сообщений! Но буду продолжать опи-

—117—

сание своего путешествия. К брату в деревню я приехал накануне Троицына дня. Деревня эта называется «Хорошим Колодезем»; она в 50-ти верстах от Ливен и вся состоит из 5-ти мелкопоместных миньятюрных помещиков, немногим чем отличающихся по своему состоянию от брата. Природа наделила её прекрасною местностью, дубовым лесом, кустарником, рекою и, конечно, свежим, благоуханным и здоровым воздухом. Брат переселился в эту деревню нынешним летом, имеет здесь 50 дес. земли и теперь занимается постройкой дома. В ожидании окончания постройки дома, мы живем пока кое-где, – брат с женою в каком-то без окон чуланчике; я с маменькой и племянниками в амбаре, или, так называемой, кладовой. Я по-прежнему питаюсь молоком и яйцами. Прочие члены нашего семейства – одним хлебом и луком. Впрочем, всё это с избытком вознаграждается деревенскою природою, и в первые дни особенно, да я и теперь с величайшим удовольствием расхаживаю по полям, по кустарникам, смотрю на рыбную ловлю, собираю ягоды и пр. и пр. Главное же неудобство деревенской жизни – это отсутствие порядочного человеческого общества. Теперь я на опыте вижу подтверждение известной истины, что сколько-бы ни была богата природа, но все-таки она не может заменить собою человека – царя её.

· го июня. Как я предполагал, так и случилось: в Ливне, решительно, нет случая для отсылки письма. Вероятно, это письмо придется уже отослать тогда, когда я буду в дороге – в переезде через Ливны, или через Орел. В Орле я вероятно пробуду дня 4 или 5-ть. Я везу с собою в Москву маменьку, а для неё нужно брать из консистории свидетельство; боюсь, чтоб это дело не задержало меня еще больше.

Но обращусь к прежнему, – к истории своей жизни в деревне. Самая грустная история: во 1-х, 13 июня со мною был припадок, вследствие чего я и остался еще на две недели сверх срока: во 2-х, я окончательно разошелся с братом. Виною 1-го несчастья был отчасти я сам. Однажды брат увлек меня в гости к одному управляющему. Вы, может быть, знаете хоть по слухам,

—118—

как в деревнях кутят, особенно управляющие и такие господа, каков мой брат. Меня вынудили выпить до 3-х рюмок водки, а, главное, продержали до 5-ти – часов утра. К 6-ти мы возвратились домой. Потом следовала до 7-го часов мучительная бессонница, а в 10-м увы! припадок. – После этого я 5-ть дней не вставал с постели. За тем, немного оправившись, поехал в Ливны, отослал в архив рапорт и вот, по возвращении оттуда, целую неделю живу опять у брата, будучи занят, поглощен одними неудовольствиями, неприятностями, сплетнями и проч. и проч.

Теперь позвольте попросить вас выслушать и другую грустную повесть. Отношения мои с братом были дурны и прежде, были дурны всегда. Отношения его к маменьке и дочери были еще хуже. В настоящую свою поездку я мечтал все эти отношения уравнять, и устроить, т. е. и отношения его к себе самому и отношения его к семейству. Но, увы!…

И вот теперь, не смотря на то, что жить семейною жизнью для меня будет тяжело, не смотря на то, что в маменьке семейство брата теряет очень много и много, – я все-таки беру её с собою. Оставить её здесь было-бы с моей стороны решительно бесчеловечно.

Извините меня, что я так долго занимаю вас описанием моих отношений к брату – изображением положения маменьки. Это единственный живой вопрос, который занимал и занимает меня, особенно в последние три недели. Голова моя до того подавлена, до того наполнена, занята положением брата и его несчастного, совершенно без вины, гибнущего семейства, что я, кажется, ни о чём другом не могу ни думать, ни рассуждать, ни говорить, ни писать.

Прощайте, не знаю, когда доставлено вам будет это письмо. С искреннею любовью и почтением остаюсь навсегда преданный и навсегда благодарный вам А. Викторов».

23-го июля посетил меня ректор Костромской семинарии, архимандрит Порфирий,¹³⁹³ переведенный на место

—119—

архимандрита Агафангела из Тобольска, где он был ректором с 1845 г. Он родной дядя по жене моему шурину, священнику С. Царевскому.

На другой день писал я в Муром теще П.С. Царевской:

«Спешу ответом на ваше письмо. Содействовать, по мере возможности, к устроению счастья кого-бы то ни было из родных я всегда почитал приятною для себя обязанностью. С удовольствием готов споспешествовать, сколько могу, и Николаю Васильевичу в поступлении его в академию. Впрочем, главное-то дело заключается в нём самом. Нужно, чтобы он знал, решительно, все науки, какие преподаются в семинарии, начиная со словесности. При том порядок требует, чтобы он предварительно подал прошение в семинарское правление такого рода, чтобы оное выслало в академическое правление свидетельство, как об успехах его в науках, так и о способности его продолжать науки в академии; при чем понадобится внести известную сумму на первоначальное окопирование его, в случае поступления в академию.

Если есть и ваше желание, и Николая Васильевича ревность к продолжению наук: то медлить не надобно ни мало. 15-го или 16-го августа надо быть Николаю Васильичу уже в лавре. Итак, покорнейше прошу жаловать в Москву и вас и Ник. Васильевича.

У меня, слава Богу, всё благополучно. Нового только то, что я, по случаю некоторых исправлений в моей квартире, обитаю на самой высоте патриаршего дома, в так называемой Петровой палате. Впрочем, в половине августа, может быть, опять снизойду в дольняя страны».

Вице-директор Хозяйственного управления при Св. Синоде Мих. Лукиллианов. Каниевский, прислал мне в дар четыре печатных акафиста, переделанные из униатских преосвящ. Иннокентием, архиеписк. Херсонским. 24-го ч. я благодарил его превосходительство за такой дар в следующ. выражениях:

«Присланные мне вами 4-ре акафиста имел я удовольствие получить от А.А. г-на Лопухина 22-го сего июля.

—120—

Спешу принести вашему превосходительству мою искреннейшую благодарность за столь приятный для меня дар. Книжки эти будут служить для меня всегдашним напоминанием о вашем посещении П. ризницы».

11-го августа имел я честь получить от его высокопреосвященства – митрополита следующую собственноручную записку:

«Прошу, о. ризничий, показать мне соборный свиток 1667 года, если можно, вскоре по получении сего».

Разумеется, требование это исполнено было немедленно.

Исправив и дополнив разными сведениями и объяснениями, согласно замечаниям высокопреосвящ. митрополита Филарета, составленное мною в 1852 г. краткое описание замечательнейших предметов Патриаршей ризницы и рукописей библиотеки, я снова представлял оное на благоусмотрение архипастыря, и он, одобривши мой труд, благословил представить оный на рассмотрение в Цензурный комитет. Посему я препроводил 14-го августа свою рукопись в Московский комитет для цензуры духовных книг, находящийся при Московской д. академии, при прошении следующего содержания:

«Представляемую при сем, с соизволения его высокопреосвященства, Св. Синода члена, высокопреосвященнейшего Филарета, митрополита Московского и кавалера, рукопись: Указатель для обозрения Московской Патриаршей (ныне Синодальной) ризницы и библиотеки, покорнейше прошу рассмотреть, и, если не окажется ничего противного правилам цензуры, одобрить к напечатанию».

На другой день, т. е. 15-го чис., писал я по этому случаю, к одному из членов Цензурного комитета, о. инспектору академии, – архимандриту Сергию – моему восприемному отцу по монашеству:

«По сыновнему дерзновению, осмеливаюсь беспокоить вас покорнейшею просьбою. Благоволите принять на себя труд рассмотреть представленную мною, с соизволения высокопреосвященнейшего митрополита, в ваш Цензурный комитет рукопись, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки». Это – труд, предпринятый и совершенный мною по воле его высокопреосвященства.

—121—

К вашему высокопредобию обращаюсь с моею покорнейшею просьбою о рассмотрении этой рукописи, между прочим, и потому, что, в случае могущих встретиться, при чтении оной, каких-либо недоумений, вам удобнее, нежели кому-либо другому из членов Цензур. комитета, для разрешения этих недоумений, обратиться к достопочтеннейшему А.В. Горскому, к советам коего не раз прибегал я при составлении моего Указателя, и которому известны замечания, какие изволил сделать мне высокопреосвященнейший митрополит, когда я представлял свое произведение на благоусмотрение его высокопреосвященства».

· го августа писал мне из Московской академии добрый мой товарищ о. Порфирий:

«Примите мою усерднейшую благодарность за ваше истинно-братское радушие в принятии нижеподписавшегося июльского странника. Конечно, поздно это изъявление благодарности, но замедление произошло от того, что доселе не мог отыскать человека, с коим-бы мог надежно послать препровождаемую при сем вещь. В бытность мою у вас я не замечал на стенах вашей комнаты портрета владыки. Не найдется-ли для восполнения этого пробела места посылаемому при сем произведению лаврских живописцев? Говорят, будто бы по желанию г. президента Академии художеств недавно снят с нашего владыки портрет в Петербурге художником, но я не видал сего произведения искусства. От обитателя св. лавры примите лаврское и изображение.

Нового ничего не знаю. Экзамены еще продолжаются, а между тем одно представление о предстоящих в сентябр. треть занятиях обдает нередко меня каким-то мертвящим холодом».

6-го ч. сентября имел я честь получить от преосвященного митрополита записку следующего содержания:

«Примите, о. ризничий, труд доставить мне соборный свиток 1667 года, который нужно мне иметь пред глазами для исполнения предписания Св. Синода.

Сентября 6. 1854 г. Филарет м. Московский».

Примечание. Соборный свиток 1667 года понадобился митрополиту, конечно, для исполнения указа Св. Синода

—122—

от 19-го августа (№ 520) относительно обращения, по Высочайшему повелению, одной из моленных, находящихся на Рогожском кладбище, в православную или единоверческую церковь (см. Собр. мнений и отзывов м. Филарета, т. III, № 397, стр. 562 и след. Спб. 1885).

23-го чис. писал мне из Костромы ректор семинарии, архимандрит Порфирий:

«Не имея в Москве близких, к кому-бы я мог обратиться с моею просьбою, осмеливаюсь обратиться к вам. Мне очень нужно выписать поскорее книги: l) Cursus completus Theologiae, par J’abbé Migne, и 2) Praelectiones Theologiae, Penke.¹³⁹⁴ Прошу вас покорнейше узнать от книгопродавцев иностранных Московских, нет-ли у них этих книг в настоящее время, или не возьмется ли кто из них поскорее выписать эти книги, и какая оным цена в нынешнее время. Первая из этих книг у меня была, но я оставил её в Тобольске, предполагая, что в Костроме она есть в библиотеке семинарии, а вышло иначе. За ваше извещение меня премного буду вам благодарен.

Капитону Ивановичу¹³⁹⁵ прошу засвидетельствовать мое почтение. Если у него есть эти книги, то убедите его расстаться с ними; я вышлю ему, чего они стоят».

В ответ на это писал я от 5-го октября:

«По вашему поручению, я обращался к Капитону Ивановичу с вопросом касательно потребных для вас книг: но получил от него отрицательный ответ. Наведывался потом и у иностранных книгопродавцев: но и у них не оказалось на лицо этих книг, а сочинение Penke им даже вовсе и неизвестно. Что же касается до книги: Theologiae cursus completus, – то книгопродавец Готье охотно принимает на себя комиссию выписать её из-за границы, но не раньше трех месяцев. Цену за 27 томов в 8 д. он назначает 55 руб. сер. Значится у него по каталогам и другое, нужное для вас, сочинение Praelectiones Theologicae, и даже не одного автора. Вот полное заглавие этих сочинений: 1) Praelectiones

—123—

Theologicae quas in collegio romano s. J. habebat Iohannes Perrone, Lovanii, 1838 an. 8 vol. in 8° – 2) Praelectiones Theologicae majores in seminariis sancti Sulpiciihabitae. De justitia et jure, opera et studio Io. Carriere. 3 vol. in 8°. Paris. Meguignon junior, 1839 an. Цена первому 20 руб. cep., – второму 10 руб. – Вот всё, что я мог сделать для вас.

Но мне представляется, не лучше ли было бы вам обратиться с этим поручением в Моск. академию к А.В. Горскому. Он, как библиотекарь, не редко выписывает для академич. библиотеки заграничные книги, и потому для него небольшого стоит труда оказать вам услугу, а между тем, может быть, и книги высланы были-бы скорее, и за более умеренную цену. Я слыхал, что за книги, выписываемые из заграницы для учебных заведений, пошлина или вовсе не берется, или берется, но меньшая, нежели какая существует для частных лиц».

11-го октября писал мне из Московской академии бакалавр о. Порфирий:

«Ваша рукопись уж недели с полторы как отослана в Синод, с объявлением, что нет причин, препятствующих к отпечатанию. О. инспектор говорит, что он исправил некоторые только выражения, которые у вас может быть имеют технич. смысл, но которые для благочестивого чувства представляются несколько возмутительными, напр. «Спаситель или апостолы вышиты золотом или серебром». Он отыскал еще неверность в разысканиях ваших о митре будто бы св. И. Златоуста. У Карамзина действительно допускается это мнение. Но в летописи, на которую он ссылается, сделано пояснение, что надобно разуметь монастырь И. Златоустого, а не лице его, или иначе, что она принадлежала Иоанну Новгородскому, а не Иоанну Златоустому. Это сомнение высказано также и в представлении Синоду».

19-го ч. писал мне профессор Вифанской семинарии Г.П. Быстрицкий:

«Другой уже месяц, как мы простились с Москвой, и в это время не редко мне приходило на мысль переслать к вам несколько строк, хотя состоящих из одних благопожеланий, за неимением других предметов.

—124—

Но все как-то не приводилось, – то, занятия, то, признаться сказать, леность, мешали мне исполнить желаемое; притом и прошел день вашего ангела, и тут я не воспользовался прекрасным случаем. Простите меня своею обычною снисходительностью.

Но вот совершилось важное событие и в моей жизни. Я не могу не известить вас о своей радости: Господь благословил нас сыном Петром; вот две недели его жизни. Родился в самый день празднования святителям и чудотворцам Московским 5-го ч. в 11 ч. утра; – здесь его рождение сопровождалось колокольным звоном (потому что только что кончился молебен). Видно, будет святителем… Но он родился так слаб, мал и худ, что нечего было взять в руки, потому что недоносок. Мы радовались и радуемся, что явился на свет, по крайней мере, живым. От того и крещение совершено было на другой день. Восприемником был наш о. ректор, а крестною – маменька, которую второпях мы выписали из Москвы. Младенец живет, а, по милости Божией, может быть, и жить будет. Мы надеемся; – говорят живут и недоноски.

К сожалению, у меня классов прибыло; видно, должности будут приращаться с семейством. Прибавка классов, впрочем, дело не важное; а главное, – занятия умножились; составляю теперь лекции по церковной русской археологии. Еще ничего-бы, если бы вдоволь было источников и пособий, а то надо довольствоваться самым малым.

28-го ч. получил я от известного библиогноста, библиографа, библиофила и даже, можно сказать, библиомана, Вукола Михайлов. Ундольского коротенькую записочку следующего содержания:

«Книгу рекомендовал я вам Гаттерера Elementa artis diplomaticae; места издания и времени не припомню; – и без этого легко найдете её в Университетской и Архивной библиотеке».

· го ч. писал я профессору Московской академии Александру Васильевичу Горскому:

«Позвольте обратиться к вам с покорнейшею просьбою.

—125—

На днях был у меня в ризнице с своими знакомыми Андрей Николаевич Муравьев. При рассматривании омофора 6-го вселенского собора, а по преданию приписываемого св. Николаю, Андрей Николаевич сообщил мне о нём новые интересные сведения, сказав, что это облачение принадлежало Александру, еписк. Александрийскому. – Он указал при этом мне и на источник, откуда почерпнуты им такие сведения; именно, он сказал, что эти сведения заключаются в греческой рукописи Паисия Лигарида, которую он привез из Александрии, и которая теперь находится у вас. Помнится мне, вы изволили говорить когда-то, что Андрей Николаевич просил вас перевесть эту рукопись на русский язык. – Весьма много обязали бы меня, если бы сообщили мне прочитать ваш перевод, если он сделан, или, по крайней мере, потрудились бы выписать для меня те строки, где заключаются помянутые сведения касательно омофора».

Обращался я к настоятелю Воскресенского (Новый Иерусалим) монастыря, о. архимандриту Клименту¹³⁹⁶ с вопросом о дне тезоименитства святейшего патриарха Никона, коего память я особенно чтил, как великого и знаменитого иерарха Русской церкви. И вот какой получил ответ от 1-го ноября:

«Честь имею уведомить вас, что день тезоименитства святейшего патриарха Никона празднуется 23 марта, в день священномученика Никона и учеников его.

За Р. S. благодарю. Но напрасно еще не приписали чего-ниб., например, о военных действиях. Дошел до меня темный слух, будто было генеральное сражение, – и наши победили. Давно бы пора. Лучше разом много потерять, да кончить дело, нежели в несколько раз терять больше, – и не видать конца».

Ивановский зять мой В.А. Левашев писал мне, чтобы я, чрез земляка своего, профессора Московской семинарии Еф. Мих. Алексинского, попросил его тестя,

—126—

благочинного единоверческих церквей, нельзя ли его, т. е. Левашева, определить на причетническую должность к вновь открытой единоверческой церкви на Московском Преображенском кладбище. В ответ на это писал я от 13-го ноября:

«Без сношения с Ефимом Михайловичем я узнал, что ни на Преображенском, ни на Рогожском кладбищах, причетнических мест ни одного нет. Да если бы и были, очень нелегко поступить туда; но если бы и удалось поступить, весьма трудно удержаться там надолго. Новообратившиеся к единоверию слишком строги в суждениях своих о церковном причте и очень многого требуют от служителей алтаря. – Подтверждением этого служит недавно случившаяся история на одном из помянутых кладбищ. Священник с диаконом, совершивши в одном доме какую-то требу, по приглашению хозяина, и может быть, усердному, остались напиться чаю, и, вероятно, не без дополнения. Но, при сей верной оказии, они позволили себе переступить уже и за границу. – В тот же вечер дано было знать об этом митрополиту. На другой день утром, едва только успели раскрыть глаза вечерние требо-совершители, как их уже требуют на митрополичье подворье. Владыка, сделавши тому и другому приличное назидание, священника вскоре после сего удалил от места, возвратив его на прежнее, а диакона, кажется, оставил впредь до усмотрения. – Итак, на что снисходительно смотрят в Иванове и в Дунилове, того отнюдь не терпят в Москве, и в особенности при вновь открывшихся новоблагословенных церквах. Посему я, со своей стороны, нахожу более спокойным и безопасным для вас остаться в Иванове. Тут вас так хорошо уже все знают и, при всех немощах, охотно терпят. Если у вас, как вы пишете, не так велики доходы: то и в Москве, на причетнической должности, не через край же польется золото и серебро. А от долгов и от должников никуда не уйдешь».

21-го числа писал мне из Абакумова о. Михаил Граменицкий:

«Много прошло времени с тех пор, как я ничего не слыхал об вас и не давал знать о себе. Что ка-

—127—

сается до моего быта: то и теперь за новое сказать нечего, все тоже, что и прежде. Только надобно воссылать благодарение Господу Богу, Который Своею Божественною благодатию хранит и милует нас в благополучии, – да, как я, так и все мои домашние живы и здоровы! Дай Бог, чтобы я услышал и об вас тоже! Но от вас сверх этого надеюсь услышать и еще что-нибудь новенькое: ведь ваша позиция – не моя, и ваша столица – не то, что угрюмое село Абакумово: мы слушаем только налетающих ворон, сорок и галок, – а у вас есть от кого несть что узнать и услышать. Надеюсь, по-дружески и по-прежнему поделитесь и со мною чем можно и сколько можно, – только, чтобы это было вам не в тягость.

Еще до вас просьба покорнейшая. О чём? О том же, о чём утруждал и прежде. Не вышел ли в печати IV-й выпуск катехизических поучений Яхонтова, потрудитесь прислать мне его; и еще не имеете ли в виду каких книг поинтереснее, – и поближе к моему делу, а дело мое теперь остановилось на 8-м члене Символа веры. В следующий год буду писать о Св. Духе и о церкви: не придумаете ли для обличения моего скудоумия чего годного на сии предметы, – не оставьте выслать, – деньги же перешлю вам после нового года.

Благоволите принять сей мед в знак моей к вам признательности. Он был приготовлен для вас в августе еще свежий, – но не удалось переслать доселе, – вкусите хотя уже отвердевшего».

Получив письмо это 24-го ч., я в тот же день отвечал на него:

«Письмо ваше, и при нём от пчел сот, мною получены 24-го сего ноября. За то и другое приношу вам мою благодарность.

IV-го выпуска катехиз. поучений Яхонтова в продаже еще нет: как скоро появится, не замедлю выслать вам. Не помню, посылал ли я вам катехизич. поучения Киевского протоиерея Скворцова; если нет, то извольте получить их; если же вы имеете уже их, то прошу эту книжку возвратить мне: она не излишня и для меня самого.

При сем прилагаю вам брошюру – произведение знаме-

—128—

нитого нашего писателя А.Н. Муравьева: примите её от меня в знак искреннего моего к вам расположения.

Спрашиваете меня о новостях? Но что могу сообщить вам нового? – право, не знаю. Из Крыма особенных известий, кроме тех, которые уже сообщены в газетах, не слышно никаких. По части церковной нового то, что открылось недавно два места архиерейских, – одно в Пензе, – другое в Архангельске. Преосвященный Пензенский Амвросий,¹³⁹⁷ скончался, как это объявлено было уже и в Ведомостях Московских. Преосвящ. Архангельский Варлаам,¹³⁹⁸ как слышно, уволен на покой. Теперь надобно ожидать значительного движения в нашей ученой сфере.

В моей области все мирно и спокойно. В настоящее время я занят преимущественно хлопотами по церкви. Слава Богу, мало-помалу устройство нашей церкви приходит к окончанию. После нового года, может быть, наконец, я буду иметь утешение видеть освящение нашего храма. После трехлетнего беспокойства в отношении к церковному Богослужению, как сладостно и приятно, думаю, будет совершать Богослужение в благолепном храме. Да, церковь наша устроена теперь очень хорошо.

Что вы так давно не бывали в Москве? Или она вам не понравилась? Приезжайте, пожалуйста, да привозите с собою и крестника моего; ведь надобно же его когда-ниб. показать мне. Я очень рад, что он живет у вас и прыгает. Посылаю ему Божие благословение. Матушке Александре Васильевне и всему вашему семейству – мое усерднейшее почитание.

С искреннею любовью и почтением к вам имею честь быть»…

27-го ч. писал мне ректор Вифанской семинарии архимандрит Нафанаил:¹³⁹⁹

«Пользуясь случаем, почитаю долгом засвидетельство-

—129—

вать письменно мое всеусердное и искреннее высокопочитание вашему высокопреподобию.

Яков Ильич¹⁴⁰⁰ наш не может отправиться к вам за получением книг, назначенных к обременению семин. библиотеки. Просим вас передать оные Ивану Серг. Хитрову для доставления в семинарию. Желательно, чтобы они достаточно были закупорены – в ящики, или коробья, или зашиты в рогожи, так чтобы ямщик, имеющий везти книги, не знал, что везет книги. А то, признаться, я боюсь, как бы раскольники не пронюхали и не отбили на дороге. От них чего не станется? Расписку от Ив. Сергеича можете получить или на копии каталога, или на отношении нашем к вам.

Как поживаете и спасаетесь? При первом свидании скажите от меня, прошу вас, усерднейшие поклоны о. ректору¹⁴⁰¹ и о. инспектору¹⁴⁰² Моск. семинарии.

Простите! Христос посреде нас.

С истинным почтением и совершенною преданностью вашего высокопреподобия покорнейший слуга арх. Нафанаил.

Григ. Петрович¹⁴⁰³ благодушествует с супругою. Птенец их пищит, стараясь доказать, что он жив».

По распоряжению правительства, с некоторого времени стали, чрез полицию, отбирать у раскольников как печатные книги, не согласные с учением православной церкви, так и рукописи сомнительного содержания. И все эти книги и рукописи, отбираемые у раскольников в какой-бы-то ни было епархии, велено было присылать в Москву, для хранения в Синодальной библиотеке. К концу 1853 г. собралось этих сокровищ так много, что их негде было уже и помещать. Не знаю, кому пришло на мысль раздать собранные и хранившиеся в Синодальной библиотеке раскольнические книги и рукописи в учебные заведения. – Вследствие сего, поручено было бакалавру Московской дух. академии, Никите Петр. Гилярову-Плато-

—130—

нову, при моем участии, разобрать, описать и распределить их между двумя академиями, Московскою и Казанскою, и двумя семинариями, Московскою и Вифанскою.

7-го декабря писал мне из Ставрополя на Кавказе смотритель дух. училища И.Б. Акимов, между прочим, следующее:

«Мы, живущие, близко к театру войны, каждый раз получаем столько новых слухов о ходе её, о храбрости наших христолюбивых воинов и о мудрой политике князя Меньшикова,¹⁴⁰⁴ что почти каждый день поем: с нами Бог, разумейте язы́цы и покаряйтеся…

На днях получены следующие известия: шестьдесят два корабля различных наименований и форм погибли от бури, бывшей 2-го ноября. Часть сего упомянута в газетах; более 5000 тел выкинуто из моря на берегах Крымских. Неприятель, будто бы от 19-го ноября снял осаду и спешит удрать, но мудрый военачальник – князь зорко стережет свою добычу и многое множество слухов самых отрадных и утешительных для нас.

Теперь у нас самые большие трусы не трусят уже и не опасаются за Севастополь.

Шамилю тоже недавно сбили рога на Кумыкской плоскости и на Лабинской линии, а то было он начал пакости деяти во многих местах, так что близь Ставрополя таскались его шайки и делали разбои верстах в пятидесяти и даже двадцати от Ставрополя. А в Моздоке увезли двух учеников училища среди белого дня. Они вышли на Терек, саженей 100 от Моздока, рыбы поудить и теперь еще нету.

У нас зимы еще ничуть не было и всё еще зелено, как будто весною, – и вот только теперь идет маленький снежок.

От всей души желаю вам всего лучшего».

9-го числа писал я в С.-Петербург бывшему там на чреде ректору Владимирской семинарии, архимандриту Платону (Фивейскому):

«Не имея в Петербурге близких знакомых, к кому бы я мог адресоваться, осмеливаюсь беспокоить ваше

—131—

высокопреподобие покорнейшею просьбою. – Просьба моя состоит в следующем. – Помнится мне, некогда я мимоходом писал вам, что я занимаюсь описанием Патриаршей ризницы и библиотеки. – Труд этот мною, наконец, кончен, и рукопись моя под заглавием: Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки, с благословения высокопреосвященнейшего митрополита, представлена в минувшем августе для рассмотрения, в состоящий при Московской дух. академии Цензурный комитет. Цензурный комитет произведение мое к напечатанию одобрил; но, по каким-то резонам, признал нужным представить оное в Св. Синод, куда и представлено оно, как мне писали из академии, еще в первых числах октября. – Для меня было-бы очень интересно знать, где скрывается теперь мое произведение и какая участь ожидает его? Весьма много обязали-бы меня, высокопреподобнейший о. ректор, если бы приняли на себя труд удовлетворить в этом случае моему любопытству».

21-го ч. писал мне Абакумовский священник М.Д. Граменицкий:

«Приношу мою усернейшую благодарность за присланную вами книжицу против западной церкви г. Муравьева. Чудное изложение! Великие мысли при этом малом объеме! – Благодарю вас всенижайше за сей подарок. А катехизич. поучения Скворцова обращаю вам назад: ибо они, тоже для меня очень интересные и полезные, были вами высланы мне еще в июле месяце, и я пользуюсь ими с усерднейшею к вам благодарностью, очень приятно и полезно. Сей же 2-й экземпляр оных благоволите принять себе обратно.

Если какие книги поинтереснее найдете по своему вкусу полезные для меня, благоволите выслать: в вел. посте поедет наш церковный староста в Москву, и я за оные вышлю вам деньги с моею величайшею благодарностью.

Ужасно хочется мне повидеться с вами лично, но не знаю, когда это случится. Разве не удастся ли побывать мне в Москве следующею весною, но и это еще предположение под влиянием обстоятельств.

Мои домашние все вам свидетельствуют всенижайшее почтение.

—132—

Да, позвольте еще вам выразить наши искренние ожидания: пора бы, думаем мы, вам уже получить степень архимандрита, вы давно оную заслужили; от души желаем вам поскорее получить оную, – то-то бы приятно было для меня особенно услышать, что прежний мой искрений друг, и теперь мой любезнейший кум – архимандрит! Но извините меня в излишней откровенности, я пишу как к другу, и надеюсь, что всё прикрыто будет снисходительностью».

Благожелание моего сельского друга относительно сана архимандрита совпало с мыслями моего столичного благожелателя, Успенского протопресвитера В.И. Заболотского-Платонова. Он, как член Синодальной конторы, не раз напоминал высокопреосвящ. митрополиту о представлении меня к сану архимандрита; но владыка медлил этим представлением, выжидая, когда семинарское начальство будет ходатайствовать пред ним о награждении тем же саном его двоюродного внука, моего товарища по академии, инспектора Моск. семинарии, иеромонаха Игнатия.

Получив 19-го декабря от Кохомского зятя, Ив. Ив. Чужинина известие о тяжкой и безнадежной болезни его жены, а моей сестры Анны Михайловны, я писал ему в ответ от 22-го числа:

«Письмо ваше, посланное с г. Чаяновым, получено много 19-го сего декабря. Неутешительную весть сообщаете вы мне в письме своем.

Боже мой! какое тяжкое испытание для человека, когда, при его бедности, в его убогое жилище водворится еще тяжкая болезнь, и при том без видимой надежды исцеления! Где искать ему помощи, – откуда ждать утешения? Искренно сочувствую и состражду вам, добрый мой Ив. Иванович, в вашем затруднительном положении. Но чем помочь вашему горю? Какой совет могу подать вам? – Обратиться к врачебным пособиям? Но знаю, что в вашем положении это дело не весьма легкое; впрочем, если есть возможность и удобность пользоваться советами какого бы то ни было врача: не теряйте времени и употребите для этого все усилия. Какие требуются в сем случае издержки: обратитесь с просьбою от моего имени

—133—

к Петру Григорьевичу Безянову; он, надеюсь, снабдит вас нужным; а я, при первом же его прибытии в Москву, с благодарностью возвращу ему, что следует.

Но прежде и паче всего обращайтесь почаще с усердною верою и теплою молитвой к небесному Врачу душ и телес, и тогда уповайте, что молитва веры, по обетованию Божеств. Писания, спасет болящую. К вашей усердной молитве потщусь присоединить и я свои грешные мольбы к Господу о даровании здравия болящей сестре.

Во всяком же случае, да будет над нею и над вами всеблагая и премудрая воля Божия!

Приветствуя вас со всем семейством вашим с великим праздником Рождества Спасителя, и усердно желая вам утешения от Господа, остаюсь с братскою к вам любовью».

В тот же день писал я и к Ивановским родным:

«Приветствую вас с праздником Христовым, желаю благополучно встретить его и провести в радости душевной.

Получил я из Кохмы известие, что сестра наша Анна Михайловна крайне нездорова; и, сколько могу судить по описанию признаков её болезни, она должна страдать чахоткой. Опасная и с трудом исцеляемая болезнь, особенно, если она глубоко уже водворилась в тело. Что же остается нам делать с нею? – Конечно, прежде всего, надлежит обратиться с молитвою о помощи к Богу; но за тем, не мешает испытать и земные, врачебные средства. Я знаю, что в Кохме нет ни врача, ни лекарств: нельзя ли найти это в Иванове? Здесь, кажется, есть и доктора и аптека. Употребите, пожалуйста, со своей стороны, какие можете меры; а денежные издержки пусть будут на мой счет. Об этом я пишу в письме к Ивану Ивановичу, которое при сем прилагается и которое прошу переслать к нему без замедления. – Ведь, грешно было бы нам не употребить зависящих от нас средств к возвращению здоровья бедной сестре.

Что до меня, то я, благодарение Господу, здоров и благополучен. Был, правда, не много болен простудою: но эта болезнь не к смерти: стоило только несколько дней посидеть дома, употребив приличные средства, и болезнь

—134—

миновалась – В положении моем особенного пока ничего нет: но после нового года, может быть, что-ниб. и случится».

27-го ч. писал мне о. Нифонт и, между прочим, по секрету, сообщал следующее:

«О. Феодор, от коего недавно я имел счастье получить письмо, задумал непременно проситься от учительской должности, чтобы жить на покое в Раифской обители, недалеко от Казани. Как-бы в этом деле его приостановить? На следующей почте я буду писать к нему, и вас прошу в этом принять участие по любви к нему, – только не давайте вида, что вы об этом получили от меня сведение, – а укажите на кого-либо, хотя на какого странника – или как сочтете лучшим, только не на меня».

Архимандрит Феодор (Бухарев), о котором пишет о. Нифонт, в сентябре 1854 г. был переведен из Московской академии в Казанскую на кафедру Догматического богословия. По пути в Казань, о. Феодор остановился у меня, и я его провожал в дальний путь.

29-го ч. писал мне из Сергиева посада, бакалавр Моск. дух. академии Никита Петрович Гиляров-Платонов, с которым я занимался разбором раскольнических книг и рукописей:

«Вчера только услышал, я о некоторой невзгоде, испытанной нашею работою. Я говорю о случайной ошибке, вследствие которой послана в Вифанию одна книга вместо другой, и на которую так важно посмотрел о. ректор Вифанский. Я полагаю, что это произошло вследствие случайной неправильности в нумерации, означенной в описи, и несоответствия с вашей нумерацией. По справке с черновою моею описью, думаю, окажется, что нужная для Вифании книга – «Житие Иоанна Богослова» осталось у вас в числе нескольких экземпляров, и переменить книгу ничего не значит; тем более, что это будет сообразно с описанием, хотя и не с нумерацией описи.

У меня есть, кроме того, личная просьба к вам. Я уже оставил вам два №№, которые мною были не отысканы. Но по прибытии на место, и по ревизии, сделан-

—135—

ной книгам мною обще с Александром Васильевичем,¹⁴⁰⁵ оказалось, что не взяты мною, при поспешной укладке, еще несколько книг, а именно: 1) книга Каноник печатный, значившаяся в библиотеке под № 749. 2) Зерцало Богословия, печатное, – под № 822; – и 3) Служебник старописьменный, под № 1239. Последняя книга у вас, вероятно, записана под другим заглавием, и только в нашей описи получила название Служебника.

Если для вас не составит затруднения посмотреть сии номера, и отложить их для доставления мне, – прошу вас об этом покорнейше. По черновой описи, в должных местах, вы увидите, что эти книги идут в академию.

Еще есть у меня два №, взятые мною, но долженствовавшие остаться в библиотеке, тогда как долженствовавшие идти в академию два № вместо их остались у вас. Но это дело может быть легко устроено при личном свидании; или даже ошибка может быть оставлена без исправления, поскольку как взятые мною, так и оставленные вместо их в библиотеке книги носят общее название, и замешательства произойти от того не может.

Наше начальство снисходительнее Вифанского, и не заводит из ошибок официального дела. Поэтому, обращаясь к вам с вышеозначенными просьбами, не смею просить о поспешности. Когда вам будет угодно, тогда и загляните. Может быть, я пришлю к вам на святках Ивана Александровича Вениаминова;¹⁴⁰⁶ – и в таком случае, окажите ему доверие в том, что касается меня.

Остальное до личного свидания в Москве, на масленице. Делом завален по горло, и потому, не смотря на пламенное желание, не мог быть в Москве на святках».

Высокопреосвященный митрополит Филарет, сделав представление о возведении в сан архимандрита сверстника моего по академическому образованию, хотя и много младшего меня по летам, инспектора Моск. семинарии иеромонаха Игнатия, предложил Синодальной конторе ходатайствовать пред Св. Синодом о награждении и меня тем же саном. Вследствие сего, Московская Св. Си-

—136—

нода контора вошла от 31-го декабря 1854 г. № 1661, в Св. Синод с донесением следующего содержания:

«Московская Св. Синода контора имела рассуждение, что Синодальный ризничий иеромонах Савва, по возведении в Московской духовной академии на степень магистра будучи определен по указу Св. Синода 1850 года августа 22 дня в настоящую должность, в продолжение оной, оказал особенную деятельность и усердие к службе, а именно: 1) по перенесении из прежнего помещения Синодальной библиотеки в новое, привел в совершенный порядок как рукописи сей библиотеки, так и находящиеся в оной во множестве раскольнические книги; 2) отчетливо заведовал значительным денежным сбором с жильцов Синодальных певческих домов с 1850 года по сентябрь 1853 года; 3) при возобновлении Синодальной 12 Апостолов церкви трудился над составлением проектов для написания икон и стенной живописи и за правильным исполнением сего до ныне неутомимо надзирает; 4) по настоящее время составил вчерне описание до 200 греческих рукописей Синодальной библиотеки и 5) составил историческо-археологическое описание замечательнейших предметов, хранящихся в Патриаршей ризнице и библиотеке, под заглавием: «Указатель для обозрения Московской Патриаршей ризницы и библиотеки», – каковое сочинение, как известно, быв одобрено Комитетом цензуры для духовных сочинений при Московской духовной академии, представлено в Св. Правительствующий Синод. Определено: С прописанием сего, и приложением послужного списка о Синодальном ризничем иеромонахе Савве представить донесением Св. Правительствующему Синоду, не благоугодно-ли будет, во уважение примерной деятельности и особых трудов его, ризничего, равно честного поведения, возвести его лично в сан архимандрита. О чём Св. Правительствующему Синоду Московская оная контора сим благопочтеннейше и представляет, препровождая у сего и послужной список о Синодальном ризничем.

На подлинном подписали:

Филарет митрополит Московский.

Архиепископ Евгений.

—137—

Новоспасский архимандрит Агапит.¹⁴⁰⁷

Успенский протопресвитер В. Платонов».

29-го ч. писал я в Муром теще Пр. Степановне Царевской:

«Приношу вам и, в лице вашем, всем родным мою усерднейшую благодарность за приветствие меня с праздником. В свою очередь, поздравляю вас и всех родных с наступающим новым годом. Да сохранись вас Господь в грядущем лете здравыми и благополучными!

После нового года, кажется, случится в моем положении некоторая перемена. Синодальная контора, по предложению высокопреосв. митрополита, представляет меня за 4-х летнюю службу к некоей награде. Но, признаюсь вам откровенно, не столько утешает меня ожидаемая награда, сколько милостивое внимание архипастыря. Он сделал обо мне, в присутствии конторы, такой лестный отзыв, который приятнее для меня всякой награды. Вообще, за милостивое и постоянное ко мне внимание высокопреосв. митрополита, я не знаю, как достойно возблагодарить Господа».

1855 г.

1855 г. ознаменован был для России и в частности для меня некоторыми, очень важными, частью приятными, а частью прискорбными событиями, о коих подробнее будет сказано в своем месте.

Между тем, я буду продолжать свою повесть в последовательном порядке.

В день нового года, 1-го января, в Чудове монастыре, возведен был в сан архимандрита инспектор Московской семинарии, иеромонах Игнатий.

5-го числа скончалась сестра моя Анна Михайловна Чужинина.

8-го ч. писал мне из Петербурга ректор Владимирской семинарии, архимандрит Платон, в ответ на мое письмо от 9-го декабря 1854 года:

«По поручению вашего высокопредобия я не замедлил осведомиться об участи вашей рукописи, представленной

—138—

Цензурным комитетом, но несколько замедлил я ответом, надеясь лично его передать вам. Но как наших преемников нет доселе, то спешу чрез эти строки уведомить вас, что 15-го декабря ваша рукопись передана на рассмотрение пр. Григория Казанского».

В тот же день писал я в Абакумово свящ. М.Д. Граменицкому:

«Приветствую вас и ваше семейство с новым годом.

По желанию вашему, посылаю вам слова и речи преосвященного Иакова.¹⁴⁰⁸ Случалось мне некогда читать их: по простоте, назидательности и легкому изложению они мне очень нравятся. Надеюсь, что они послужат вам на пользу. Цена им 3 р. с.

За благожелания ваши усерднейше благодарю вас. Ваше искреннее желание в рассуждении меня, быть может, и совершится. Действительно, по милостивому ко мне вниманию высокопреосвященнейшего митрополита, я представлен к высшему сану.

Не забывайте меня в ваших святых молитвах. Преданный вам иеромонах Савва.

Почтеннейшей Александре Васильевне и всему вашему семейству мое усерднейшее почитание, а крестнику – Божие благословение».

11-го ч. писал я бакалавру Моск. академии Н.П. Гилярову, в ответ на его письмо от 29-го декабря минувшего 1854 года:

«Из пяти раскольнических книг и рукописей, коих не имеется до сих пор у вас на лицо, четыре, именно под №№ 1092, 1161, 749 и 1239, отысканы мною и препровождаются к вам с Алекс. Васильевичем, пятой же книги, под № 822, в библиотеке нашей не оказалось: я не знаю, куда она девалась. Остающиеся в библиотеке книги приведены теперь мною в надлежащий порядок; но между ними я не нашел требуемой вами; разве не окажется ли она после, при вторичном пересмотре мною книг? Тогда я не замедлю выслать её к вам.

Вы пишете, между прочим, что есть у вас два №№

—139—

взятые одни вместо других: потрудитесь, пожалуйста, известить меня, какие именно эти нумера, и не лучше ли их разменять, согласно с общею вашею описью: иначе может выйти какая-нибудь путаница, при составлении мною, вследствие недавнего предписания Синод. конторы, 3-х отдельных списков остающимся в библиотеке раскольническим книгам.

Сверх сего, при отобрании книг, назначенных в Казанскую академию, я не мог отыскать одного нумера, именно, 1288: «Присяга хотящым взыти на степень священства», – списанная с печатанной 1679 года; нового письма, в 8-ю д., без переплета». Из общей описи видно, что подобная вещь досталась и на долю вашей академии: почему покорнейше прошу вас, благоволите снять копию с вашего списка в формате, согласном вышеозначенному описанию и переслать ко мне, сколько можно, поскорее.

Что касается до ошибки, допущенной в списке книг, назначенных в Вифанскую семинарию, то её весьма легко было исправить. Действительно, не из-за чего бы так много семинарскому правлению беспокоиться.

Но в Московской семинарии случилась история иного рода. Семинарскому правлению заблагорассудилось, при уведомлении Синод. конторы о полученных оным книгах, представить копию с реестра книг. Но при сличении в канцелярии Конторы этой копии с общею вашею описью, в ней двух номеров не оказалось. Из этого возникают теперь разные официальные опросы и допросы, как мне, так и семин. правлению, но на эти вопросы не трудно, впрочем, дать ответ».

12-го ч., в день храмового праздника в честь св. мученицы Татианы, Московский Императорский университет торжественно праздновал столетний юбилей со времени своего основания в 12-й день января 1755 года.

Еще за год началось деятельное приготовление к этому ученому торжеству. Предположено было ознаменовать это важное и достопамятное событие изданием ученых произведений по разным отраслям науки. Открылась, по этому поводу, для некоторых университетских профессоров надобность в рассмотрении и изучении рукописей Сино-

—140—

дальной библиотеки. С разрешения Синодальной конторы (от 6-го февр. 1854 г. за № 170), явились ко мне для этих занятий профессора: Ст. Петр. Шевырев¹⁴⁰⁹ – главный деятель и распорядитель юбилейного торжества, О.М. Бодянский,¹⁴¹⁰ Ф.И. Буслаев¹⁴¹¹ и др.

Юбилейное торжество продолжалось несколько дней. В первый день, 12-го ч., совершена была в Университетской церкви преосвященным митрополитом Филаретом торжественная литургия и произнесено красноречивое слово.¹⁴¹² За литургией были, кроме Университетской корпорации, министр народного просвещения, Авраам Сергеевич Норов († 23 янв. 1869 г.) и множество депутатов от разных ученых учреждений и высших учебных заведений.

Вечером того же дня происходил в Университетской зале торжественный акт, на котором произнесено было несколько речей и прочитано множество адресов.

На следующий день, 13-го ч., в той же зале, был торжественный обед, к которому был приглашен и Синод. ризничий.

В числе депутатов на юбилейном Университетском торжестве был профессор С.-Петербургской д. академии, Вас. Ник. Карпов. О нём писал мне 14-го ч. ректор Моск. семинарии, архим. Леонид, записку следующего содержания:

«О. Синодальный ризничий не откажет, вероятно, в приеме г. орд. проф. Карпову († 3 дек. 1867 г.), который будет к нему в 12-м часу ныне. Гость желал бы воспользоваться протекцией о. Синодального ризничего и для обозрения Оружейной палаты и дворца».

В январе (на 26-е ч.) внезапно скончался Обер-Прокурор Св. Синода граф Николай Александрович Протасов. Тело его, для погребения, привезено было в Москву. В Донском монастыре совершена была митрополитом заупокойная литургия и затем панихида. Там же, на кладбище, тело было предано земле. На панихиде

—141—

присутствовало всё старшее Московское духовенство, не исключая и Синодального ризничего. В покоях управляющего Донским монастырем – архиепископа Евгения, бывшего Ярославского, приготовлен был для участвовавших в погребении чай и обеденный стол. Все распоряжения по случаю погребения графа привял на себя бывший совоспитанник покойного, управляющий Московскою Синодальною типографией Андрей Дм. Бороздин. Но ни он, ни преосвященный Евгений не догадались пригласить на чай священнодействовавшего святителя, и – митрополит прямо из церкви отправился к себе, на Троицкое подворье. – На другой день, в Синодальной конторе, он сделал архиепископу Евгению такой сильный упрек за несоблюдение вежливости и приличия, что тот должен был заплакать. – «Никогда со мною не случалось, – говорил ему митрополит, – чтобы меня после служения не напоили чаем».¹⁴¹³

По смерти графа Протасова, исправление должности Обер-Прокурора Св. Синода возложено было на директора Духовно-учебного управления, тайного советника, Александра Ивановича Карасевского¹⁴¹⁴ († дек. 25 д. 1855 г.).

В конце января работы по возобновлению Синодальной 12-ти Апостолов церкви приближались к концу. Высокопреосвященный митрополит, мимоходом из Синодальной конторы, зашел раз в церковь и, обозрев внутренние работы, спросил меня, не может ли быть готова к освящению церковь к концу сырной недели. Я обратился с этим вопросом к дворцовому архитектору Ник. Ив.

—142—

Чичагову – главному производителю работ: тот ответил, что, хотя не без затруднения, но постарается приготовить церковь к освящению в назначенный срок. Когда об этом доложено было митрополиту, он назначил освящение храма 5-го февраля, в субботу сырной недели.

Начались, и с моей стороны, деятельные приготовления к этому предстоящему торжеству. Мне надлежало озаботиться приготовлением всего, потребного к освящению и благоукрашению престола и жертвенника. К счастью, нашлась благочестивая особа, которая предложила на сей раз свои услуги: это – вдова полковника Елисавета Дмитр. Корсакова, близко знакомая с моим предшественником, архимандритом Евстафием, и постоянно посещавшая Синодальную церковь. 1-го февраля она писала мне:

«Губки, мыло, духи и шнурок препровождаю; шнурка, как мне сказали, требуется 70 арш., здесь же его 75 арш.; излишек сей я желала-бы, чтобы был мне возвращен по освящении храма, для некоторых больных, которые приимут сие с полною верою; – надеюсь, что вы в сем мне не откажете».

Вслед за тем, при другой записке, г-жа Корсакова прислала мне две срачицы для престола и жертвенника и 6-ть полотенцев для отирания престола.

Накануне освящения храма я просил владыку митрополита, чтобы он употребил для совершения священнодействия облачение и прочие утвари из Патриаршей ризницы. Владыка согласился с условием, чтобы облачение было не тяжелое и что он в этом облачении совершит только освящение престола, а на литургию заменит его своим облачением, более легким. Из патриарших облачений я выбрал саккос с прочими принадлежностями патриарха Иоакима.

Совершая вечером, 4-го февраля, в обновленном храме всенощную службу и созерцая его благолепие, тем более поразительное, чем предшествовавшее состояние оного было скуднее и неблагообразнее, я чувствовал такой душевный восторг, какого в подобных случаях никогда не испытывал.

На другой день, 5-го ч., в обычный час прибыл в церковь высокопреосв. митрополит и, по облачении в

—143—

приготовленный мною патриарший саккос и прочие одеяния, совершил с обыкновенною торжественностью освящение храма и затем божественную литургию, не переменяя облачений. – Это крайне утешило и отчасти удивило меня: но это объяснилось для меня на следующий день.

К торжеству освящения Синодального храма, кроме духовенства, приглашены были прокурором Синодальной конторы А.А. Лопухиным некоторые из высших светских особ столицы. После литургии предложен был участникам духовного торжества, в Мироварной палате, чай и обеденный стол. Владыка, выпивши чашку чаю и скушавши кусок пирога, от обеда, по немощи своих сил, уклонился.

Когда я на следующий день, в воскресение, совершивши в новоосвященном храме литургию, явился к митрополиту с просфорою и иконою, чтобы принести его высокопреосвященству благодарение за совершенный им труд освящения храма, он встретил меня такими совершенно неожиданными словами: «уходил ты меня вчера; я измучился, держа на себе твое патриаршее облачение во всю литургию, а снять его не мог, потому что с правой стороны сильно дуло на меня». Оказалось, что кафедральный ключарь, ради устройства ясака для подавания знака к звону, на Ивановской колокольне, распорядился, без моего ведома, раскупорить в верхнем окне форточку.

Как ни близки и искренни были наши взаимные отношения с о. Леонидом (ректором Московской семинарии): но для него этого было недостаточно; он пожелал вступить со мною в более тесный – духовный союз. В первых числах февраля мы ехали с ним вечером от его родных. Дорогою он завел со мною речь о своем духовнике, иеромонахе Заиконоспасского монастыря; говорил, что этот старец лежит больной, пораженный параличом, и потому не может исполнять своей духовнической обязанности. В раздумье о том, кого избрать своим духовником, о. Леонид вдруг обращается ко мне и убедительно просит меня, чтоб я принял его к себе на исповедь. Такое предложение поразило меня своею неожиданностью, и я не знал, что мне отвечать на такую просьбу своего доброго друга. Я попросил у

—144—

него времени на размышление и его убедил зрело обсудить настоящий, столь важный вопрос. По прошествии нескольких дней, о. Леонид пишет мне:

«Возлюбленнейший и многопочитаемый отец Савва!

На мой, от озабоченной души, сделанный вопрос о духовнике вы дали мне, от своей души любящей, добрый ответ и в ответе мерку, по которой, однако ж, сколько она мне ни нравится, – не умею я приискать себе духовника – простите – кроме вас самих, мой возлюбленный! Поэтому прошу вас сказать мне прямо, по дружески, приимете ли вы мою просьбу покорнейшую – исповедовать меня. Если да, то скажите, когда мне явиться к вам: по утру ли в пятницу, часов в 9-ть, или часа в 3–4 по полудни. Мне совершенно все равно. Если ж вы находите мою просьбу несообразною с какими-либо вашими правилами и боитесь вреда душе своей, то, не задумываясь, пошлите мне отказ. Это дело требует, как мне кажется, совершенно свободного обоюдного согласия, и я – как бы ни было велико мое желание – никогда не решусь просить настоятельно и никогда, на просьбу подобную моей, не усомнюсь отказать решительно. Говорю прямо и свободно, зная, что, во всяком случае, останется по общим нашим молитвам Христос посреде нас.

А. Леонид. 1855 г. февр. 9».

На это я отвечал ему на другой день: «Высокопреподобнейший о. ректор!

Вашею просьбою вы оказываете мне, с одной стороны, слишком великую доверенность, которую я едва ли заслужил, а с другой – действительно поставляете меня в немалое затруднение. Согласиться на вашу просьбу, принять на себя великое звание судии вашей совести, страшусь: ведь я человек в этом отношении малоопытный. А с другой стороны, и решительно отказать вам в просьбе воспрещает мне совесть и глубокое, искреннее чувство уважения к вам. По крайней мере, нельзя ли нам избрать в этом случае что-либо среднее? На сей раз, поскольку вы не обрели себе по сердцу и по совести иное лицо, кроме меня недостойного, я решаюсь удовлетворить вашему желанию, но с тем, чтобы со временем, когда, может быть, Господь укажет вам в ком-либо

(Продолжение следует)

—433—

Библейско-богословское исследование». С.-Петербург, 1897 г., представленном на соискание ученой степени доктора богословия:

а) сверхштатного преподавателя естественно-научной апологетики профессора Димитрия Голубинского:

«Задачу сего труда г. Глубоковского составляет научное исследование, разъяснение и доказательства той истины, которую Святый Апостол Павел выражает в следующих словах: «возвещаю вам, братия, что евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое; ибо я принял его и научился не от человека, но чрез откровение Иисуса Христа» (Гал.1:11:12). По справедливости сии слова Апостола поставлены на заглавном листе труда г. Глубоковского. Самое избрание сего предмета для исследования принадлежит к достоинствам труда. Путь, принятый г. Глубоковским в его сочинении, есть по преимуществу путь полемический. И это обстоятельство является естественным по существу дела. Ибо многие ученые запада, и даже те, которые считают себя представителями современной богословской науки, выражают чрезвычайно странные и превратные мысли относительно обращения Апостола Павла, его благовествования и деятельности. А потому изобличение и опровержение ложных взглядов, прикрывающихся именем науки, является весьма благопотребным. Конечно, для христианина искренно верующего приведенное свидетельство Апостола о его благовестии несомненно уже само по себе. Однако же торжество истины яснее открывается, когда видим, сколько запутываются во лжи и противоречиях люди, отрицающие истину. По обстоятельности и силе в разоблачении ложных мнений, полного внимания заслуживает исследование, составленное г. Глубоковским.

Во введении (страницы I–XII) сначала он основательно раскрывает великое значение и важность рассматриваемого им предмета, потом указывает на множество сюда относящихся сочинений иностранных ученых и приводит разные мнения неправомыслящих, дабы вопреки им определить истинную точку зрения. Сколь много труда и времени должен был употребить г. Глубоковский для своего дела, – это видно уже из введения; вместе с сим чита-

—434—

тель видит, что и от него потребуется напряженное внимание, чтобы проследить дальнейший ход рассматривания предмета.

Далее следует первый трактат под названием: «Обращение Савла» и «Евангелие» Святого Апостола Павла». Этот обширный отдел занимает без малого половину всей книги (1–142).

Сначала автор указывает на тесную связь обращения Савла с его последующим апостольским благовестием (стр. 1 и 2). Далее приводит гипотезы неправомыслящих, которые думают объяснить сие обращение естественными путями и отрицают действительность явления Господа Иисуса Христа Савлу, – явления, которое столь ясно засвидетельствовано в Писании. Потом автор справедливо указывает на то, к каким гибельным последствиям приводят гипотезы отрицателей (стр. 2–10).

Так как неправомыслящие для подтверждения своих взглядов предполагают, будто Савл в эпоху гонительства уже колебался в фарисейских верованиях и склонялся к религии христиан, то г. Глубоковский в дальнейшем исследовании весьма подробно разбирает с разных сторон таковые предположения и вместе раскрывает крайнюю несостоятельность их.

Во-первых, на прямое противоречие их как словам книги Деяний, так и словам самого Апостола Павла, находится много указаний в разных местах исследования. Далее, подробно объясняются различные пункты учения фарисеев, особенно же их учение о Мессии, указываются причины вражды их против христиан и таким образом раскрывается полная невозможность предполагаемого неправомыслящими тяготения Савла к христианству. Потом доказывается, что и психологически совершенно необъяснимо, происшедшее будто бы естественным путем, перерождение гонителя в христианина столь ревностного. Наконец, из тщательного разбора слов Апостола Павла до очевидности открывается, что его обращение было делом сверхъестественным.

В труде г. Глубоковского разбор и опровержение ложных мнений отличается силою и убедительностью. Замечательна по местам и находчивость автора. Так, из раз-

—435—

бора слов: «трудно тебе идти против рожна» (Деян.9:5) выводится необходимость допустить внешнее действие на Савла (стр. 55 и 56). А в другом месте гипотезы отрицателей справедливо приравниваются к тем неосновательным приемам, какие встречаются и у дарвинистов (стр. 91–92).

Но одна полемика утомительна. Может быть, это замечал и сам г. Глубоковский, и вот мы находим в его труде такие места, в которых, при тесной связи с ходом его рассуждений, объясняются слова Священного Писания, а вместе с сим раскрываются, и притом в строго православном духе, положительные истины религии. В сем отношении особенно замечательны исследования о связи Ветхого и Нового Завета (стр. 128–141).

Таким образом, рассмотренный отдел по содержанию достоин полного одобрения. Он приводит к тому несомненному следствию, что как обращение Савла к христианству было сверхъестественным делом благодати Божией, так и благовестие Апостола Павла есть слово Божие (1Фес.2:13).

Но при сем, сожаления достойным является то обстоятельство, что в труде г. Глубоковского изложение не вполне соответствует содержанию. Здесь достаточно указать на следующее: изображения прежнего состояния Савла отличаются живостью, а по местам даже картинностью, но с другой стороны допускаются многие неосторожные выражения. Так, к нему прилагаются названия свирепого зилота (стр. 1) и др. под. Конечно, и сам Ап. Павел, со скорбью воспоминая о своем прежнем состоянии, говорит, что он прежде был хулитель и гонитель и обидчик (1Тим.1:13); однако же, мы, когда рассуждаем об этом, обязаны выражаться осторожно. Сверх того, к христианству прилагаются выражения: злая, дерзкая ересь (стр. 6 и 60) и подобные; по смыслу понятно, что это говорится от лица гонителя Савла; однако же, при сем необходимы были точные оговорки. Но, при недостатке их, подобные указанным обороты речи на читателей не совсем внимательных производят весьма неприятное действие, особенно же когда встречаются в столь основательном ученом труде.

—436—

Потом следует второй трактат, состоящий из трех глав.

Первая глава (стр. 146–182) имеет следующее название: «Иудейско-раввинистическое образование Савла и значение этого вопроса для суждения о «евангелии» Святого Апостола Павла». Эта глава составлена весьма тщательно; приведенные в ней доказательства достоверности повествуемого в книге Деяний отличаются твердостью. Много здесь находится сведений о Гамалииле (стр. 156–180). Взгляд на него представляет замечательные особенности. Может быть, некоторые читатели не согласятся со взглядом автора и даже заметят, что слова Гамалиила: если сие предприятие и сие дело от человеков, то оно разрушится; а если от Бога, то вы не можете разрушить его (Деян.5:38:39), – объясняются не так удобно, как при других взглядах. Однако же этого не должно ставить в упрек автору: ибо сказанное им подтверждается у него убедительными доводами.

Во второй главе (стр. 183–232) рассматривается «экзегетический метод Святого Апостола Павла». В сей главе особенно дороги частные примеры толкований, относящихся к Ветхому Завету, какие находятся в посланиях Апостола Павла (стр. 190–221). При сем полного внимания заслуживает предлагаемое автором (стр. 195–198) объяснение одного из трудных мест, именно: посредник при одном не бывает: а Бог один (Гал.3:20).

Третья глава (стр. 233–278) называется так: «учение Святого Апостола Павла о предсуществовании Мессии Христа в его отношении к иудейско-раввинским понятиям». Должно заметить, что это название не совсем удачно и подает поводы к недоумениям. Однако же после внимательного чтения сей главы ясно открывается, сколько неразумны и бессильны попытки неправомыслящих навязать Апостолу Павлу иудейские воззрения, и, напротив, сколь возвышенно учение Апостола о Господе нашем Иисусе Христе.

Но это учение находится в полном согласии с учением других апостолов; ибо его источник заключается в общем для них Божественном озарении, как сказано о сем и в заключении книги (стр. 284–289).

—437—

К представленному здесь краткому обзору исследования, составленного г. Глубоковским, должно присоединить следующие замечания:

Особенного одобрения заслуживают: выбор предмета, обширность и громадность труда, тщательный разбор трудов иностранных ученых, здравое критическое отношение к ним, искусство и сила в разоблачении и опровержении той лжи, какая встречается у отрицателей и неправомыслящих, старание о том, чтобы отыскать твердые основания для выводов, осмотрительность в них, осторожность в изъяснении мест Священного Писания и, наконец, строго православное направление, замечаемое во всей книге. Таковы достоинства труда г. Глубоковского по содержанию. Что же касается до недостатков, то довольно будет указать здесь только на некоторые подробности, кажущиеся излишними, в приведении мнений как враждующих против христианства иудеев, так и неправомыслящих ученых запада.

Относительно же изложения снова приходится повторить, что оно не вполне соответствует содержанию. Вообще изложение довольно трудно, книга читается не легко, она требует напряженного внимания. Иногда неясно означены переходы от суждений автора к мнениям неправомыслящих. Желательна и большая раздельность, чтобы яснее было видно, где оканчивается рассуждение об одном предмете, и начинается о другом. По местам замечается лишняя искусственность в выражении того, что можно было бы выразить просто. Однако же подобного рода недостатки в значительной степени оправдываются самым свойством предмета и способом исследования.

Но гораздо труднее оправдать недостатки осмотрительности в выражениях и языке. Встречаются места, в которых выражения удивляют своею странностью, а между тем дело объясняется желанием автора сильнее выразить мысль и умолчанием о том, что речь идет не от его лица, а от другого. Далее, слова, взятые из обыденной мирской жизни прилагаются к понятиям о высоких предметах; так например слова: «роль» и «сцена» приводятся иногда неуместно (стр. 197, 227 и 249). Много встречается выражений и слов неупотреби-

—438—

тельных и иностранных. Таковы: «подрежем авторитет» (стр. 10), «импонировать» (стр. 22), «имманенция» (стр. 28), «кардинальный» (стр. 50 и 275) вместо «главный», «конфликт», «корректность» (стр. 75), «сагальность» (стр. 191), «огульный» (стр. 199) и другие.

Таким образом, совершенно естественным является желание, чтобы, при последующих изданиях столь основательной по содержанию книги, внесены были в неё поправки по изложению.

Однако же и в настоящем её виде о ней должно сказать следующее:

Достоинства её по содержанию столь велики, что ими с избытком покрываются недостатки по изложению. А посему г. Глубоковский за сей труд по справедливости должен быть удостоен степени доктора богословия».

б) Ординарного профессора по кафедре Священного Писания Нового Завета Митрофана Муретова:

«Труд проф. Н. Глубоковского содержит: А) краткое введение (стр. I–XII), где в общих чертах описывается положение вопроса о благовестии Св. Ап. Павла в современной западно-европейской богословской науке и в виду этого положения определяется надобность нового переисследования предмета, каковое и берет на себя автор в своем труде; – Б) два трактата самого исследования предмета, из коих: 1) трактат первый (стр. 1–142) посвящен подробному опровержению рационалистической теории естественного обращения Ап. Павла из иудейства в христианство и доказательству сверхъестественного характера этого обращения, откуда делается вывод, что и благовестие Апостола имеет не естественно-историческое происхождение, но сверхъестественный источник и божественное достоинство; а 2) трактат второй, кроме кратких предварительных замечаний о связи вопроса об обращении Савла с пониманием евангелия Св. Ап. Павла (стр. 143–145), состоит из трех глав: а) в первой главе (стр. 146–182), с особенною подробностью опровергнув попытки заподозрить известие книги Деяний Апостольских об обучении Ап. Павла у Гамалиила, автор делает вывод, что благовестие Ап. Павла не могло возникнуть путем естественного развития из тех начал,

—439—

кои усвоены были Савлом в иудейско-раввинской школе б) во второй (стр. 183–232) опровергается мысль, что Апостол мог развить свое учение из Ветхозаветной Библии и тогдашней синагогальной теологии путем школьного иудейско-раввинского экзегетического метода Ап. Павла от раввинского, истинность первого и ложность последнего; в) в третьей главе (стр. 233–278) путем раскрытия глубокого различия между учением Апостола и иудейско-раввинской теологией утверждается несостоятельность той мысли, что Св. Ап. Павел свою христологию или учение о личном и вечном предсуществовании Мессии – Христа, мог заимствовать из идей иудейско-раввинской теологии и доказывается, что единственным источником Апостольской христологии могло служить только божественное озарение и откровение Самого Христа Спасителя. В) Наконец, в кратком заключении (стр. 279–289) автор обобщает выводы своего исследования, выражая их в конце книги словами самого Апостола, – что его «благовествование несть по человеку… но явлением Иисус Христовым» (Гал.1:11–12).

Первым недостатком рассматриваемого труда, как это видно уже из данного краткого очерка его содержания, служит то, что он не представляет совершенно законченного, систематически-целостного и всесторонне-полного исследования темы (учение или благовестие Ап. Павла по его происхождению и существу), но касается только некоторых частных сторон предмета, «далеко, как сознается и сам автор на стр. 279, еще не заканчивая задачи историко-генетического рассмотрения богословия Павлова даже и со стороны его отношения к иудейско-раввинской теологии». Посему на книгу автора мы должны смотреть лишь как на начальный выпуск огромного груда, предполагающего еще не малое количество подобных же дальнейших выпусков, где все благовестие Св. Апостола Павла должно получить систематически-целостное и научно-всестороннее освещение, как по его существу, так и по его происхождению и отношению к иудейско-раввинскому богословию. Но в полное оправдание этого недостатка должно, во 1-х, указать на то, что автор взял для исследования одну из первых

—440—

и главнейших сторон благовестия Св. Ап. Павла, в коей одной уже с непререкаемою достоверностью открывается и утверждается сверхъестественное происхождение и божественное достоинство сего благовестия. Надо, во 2-х, иметь в виду также и то, что вполне законченное и всестороннее исследование благовестия Св. Ап. Павла в той научно-широкой постановке, какую дал предмету автор в своем труде, требует многолетних работ, если не целой жизни трудолюбивого ученого, – чего мы не вправе, конечно, требовать от докторской диссертации нашего автора, представляющей еще только начало деятельности молодого ученого, а не заключение её. Но если книгу проф. Глубоковского рассматривать с этой стороны, то она представляет такое начало ученой деятельности молодого богослова, которое обещает русской богословской науке вполне блестящее её продолжение и заключение.

Вторым недостатком труда проф. Глубоковского, как это видно также из данного очерка содержания его, можно признать его полемико-гипотетический характер. Как общая постановка вопросов, так и частные исследования относящихся к ним дат, в книге проф. Глубоковского обусловливаются воззрениями и исследованиями ученых рационалистического направления, основывающихся на известных историко-психологических возможностях и предположениях, коим наш автор, раскрывая их внутренние противоречия и невероятности, противополагает другие возможности и предположения, устраняющие гипотезы рационалистические и объясняющие дело в духе христианского правоверия. Пример: ученые рационалистического направления, стараясь естественным образом объяснить обращение Савла из иудейства в христианство и развитие его учения на почве иудейско-раввинского богословия, привлекают даты многих таких литературных иудейских памятников, коих историческая значимость точно еще не определена в науке и потому их употребление, в каком бы-то ни было объеме, для эпохи Апостола Павла берется только предположительно. В опровержение этих ученых и наш автор пользуется теми же источниками, предположительно усвояя им научную доказательность в решении вопроса о происхождении и содержании учения Ап.

—441—

Павла, без научно-критической оценки этих источников. Но вина за это падает не на нашего автора, а на его противников, на которых, конечно, и должно лежать onus probandi по отношению к привлекаемым ими датам для рационалистических теорий. Такая постановка дела в современной западно-европейской науке вынуждала и нашего автора становиться на одну почву со своими противниками и бороться одним с ними оружием, волей-неволей заставляя его дать своему труду характер полемико-гипотетический. Иначе автор оставил бы совершенно беззащитными от нападений мнимо-научного отрицания тех многочисленных чад Церкви православной, кои по неопытности и неразумию своему способны влаяться всякими ветрами заграничных учений. При том наш автор стоит в этом деле отнюдь не одиноко, но следует примеру Св. Апостолов, особенно Павла, Св. Отцов, учителей и ученых – древних и новых – православной Церкви, кои никогда не избегали полемики с иномыслием, находя в ней одно из действенных орудий против веяний духа антихристова.

Третьим недостатком труда проф. Глубоковского должно признать то, что, вслед за своими противниками привлекая многочисленные и разнообразные даты иудейских литературных памятников для суждения об иудейско-раввинском богословии эпохи Ап. Павла, автор пользуется ими не в первоисточниках, а в переводах, извлечениях, сокращениях и перифразах разных специальных обработок, таким образом берет их уже из вторых-третьих рук. С чисто научной точки зрения такое пользование датами первостепенной важности должно признать, конечно, недостатком весьма существенным. Но в данном случае, для задачи автора, это худо не лишено и добра, сообщая рассуждениям автора больше беспристрастия и доказательности. Если бы автор приводил, нередко очень невразумительные и весьма темные, изречения иудейских первоисточников в своем собственном переводе, то у читателя, конечно, могло бы легко возникнуть подозрение не только в правильности, но и в беспристрастии перевода, при полемической задаче труда автора. Теперь же, приводя даты по переводам и толко-

—442—

ваниям компетентных гебраистов, наш автор тем самым как бы выставляет за себя посторонних и беспристрастных свидетелей, отстраняя от себя всякую тень подозрения, по крайней мере, в тенденциозном употреблении этих дат в свою пользу.

Четвертым недостатком книги проф. Глубоковского можно признать некоторые излишества в употреблении иностранных терминов, кои могли бы быть заменены русскими словами, – преувеличенные или неумеренные выражения мыслей и т. под. В извинение автора надо указать на то, что недостаток этот с психологическою необходимостью мог быть навеян слишком усиленным напряжением внимания при поразительно прилежном изучении огромного количества иностранных книг на разных языках по данному вопросу, и притом в сравнительно краткий срок (с 5 октября 1895 г. до 31 января 1897 г., как помечено в конце книги, следовательно в течении только 14 месяцев). Во всяком случае, это – недостаток частный, несущественный и не научный, зависящий от условной точки зрения на степень популярности ученых богословских диссертаций.

Но рядом с указанными недостатками труд проф. Н. Глубоковского обладает и многими достоинствами, из коих укажем только наиболее важные:

1) Прежде всего, заслуживает полного одобрения самый предмет труда. Автор взял для своей диссертации не какую-либо историко-археологическую и для богословия безразличную частность из прикладных и вспомогательных наук академических, – не явное или замаскированное перифразом издание каких-либо памятников, – или другую какую из подобных, более легких для выполнения и практически более благодарных, тем: но вошел, так сказать, в самое святое святых храма академических наук, избрав один из предметов, наисущественных не только в теоретическом православном богословии, но и в круге церковно-исторических наук. Служа общим и систематическим толкованием в посланиях Св. Ап. Павла, «в коих», по слову Св. Ап. Петра, «есть нечто неудобовразумительное, что невежды и неутвержденные, к собственной своей погибели, превращают,

—443—

как и прочие писания» (2Пет.3:15–16), – научно-систематическое исследование учения Св. Ап. Павла бросает свет и на всё новозаветное, а, следовательно, и на всё православно-христианское веро- и нравоучение, как и на историческое движение и содержание богословских идей в эпоху первохристианства.

2) Предназначаясь только для людей науки, исследование проф. Глубоковского, исключая вышеуказанные частные случаи, написано языком сжатым, по местам сильным и выразительным, для знатоков дела вполне точным и удобопонятным, чуждым той досадной растянутости, какою нередко отличаются диссертации, претендующие на популярность. Благодаря этому качеству своему, труд автора вмещается в книге, имеющей объем вдвое или втрое меньший против того, до какого он мог бы возрасти при растянуто популярном изложении.

3) В тех случаях, когда вопреки рационалистическим богословам автор для восстановления или уяснения подлинного смысла благовестия Павлова должен был обращаться к толкованию разных мест посланий Апостола, эти толкования, особенно на некоторые места из посланий к Галатам и Римлянам, отличаются тонкостью критико-экзегетического анализа и глубиною богословской мысли. Даже иногда и там, где в доказательство раскрываемой мысли автором приводятся те или другие тексты без толкования их, – ясно, что за этими цитатами стоят у автора обширные критико-экзегетические исследования и частные справки, оставшиеся ненапечатанными, хотя бы под чертою, только потому, что это свело бы автора с дороги систематического изложения учения Ап. Павла и завело бы его в область специального экзегеса.

4) В опровержении рационалистических теорий и в защите принципов православного понимания учения Апостола автор стоит на твердой почве беспристрастности, основательности и правоверия.

5) Но главнейшим и в чисто научном отношении весьма существенным достоинством труда проф. Глубоковского служит обширное, свидетельствующее о чрезвычайном трудолюбии, изучение (кроме русских переводных изданий) громаднейшей иностранной литературы по данному

—444—

предмету – немецкой, английской и французской. Без опасности преувеличения можно сказать, что книга автора, по содержащимся в ней предметам, представляет такую полную энциклопедию новейшей литературы, какой доселе не имеет ни одна из западноевропейских богословских литератур. В этом отношении труд автора, в его законченном виде, можно будет сравнить разве только с известным энциклопедическим трудом Кейма по евангельской истории, каким сей труд был в западной богословской литературе для своего времени.

Итак, принимая во внимание, с одной стороны, неизбежность одних и полную извинительность и даже условность других из недостатков труда проф. Глубоковского, а с другой – вышеуказанные, наиболее общие и главнейшие, достоинства сего труда, – а также в виду того, что молодой богослов уже снискал себе почтенную известность другими немалочисленными работами своими: полагаю должным признать проф. Н. Глубоковского вполне достойным степени доктора богословия».

Справка: 1) По § 142 устава духовных академий: «Степени доктора богословия, равно как церковной истории и церковного права, удостаиваются магистры богословия без устного испытания по представлении напечатанной диссертации или сочинения, хотя бы и написанного не с целью получения ученой степени». 2) По § 81 лит. в п. 6 того же устава «удостоение степени доктора» значится в числе дел Совета академии, представляемых, чрез Епархиального Преосвященного, на утверждение Св. Синода.

Определили: 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении экстраординарного профессора С.-Петербургской Духовной Академии по кафедре Священного Писания Нового Завета, магистра богословия, Николая Глубоковского в степени доктора богословия. 2) Представить Его Высокопреосвященству и в Святейший Синод по экземпляру диссертации профессора Глубоковского и копии с отзывов о ней профессоров Димитрия Голубинского и Митрофана Муретова.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «Дек. 14. Согласен с определением Совета».

—445—

19 декабря 1897 года

Присутствовали, под председательством ректора академии архимандрита Лаврентия, инспектор академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений и члены Совета академии, кроме профессоров: В. Ключевского, И. Корсунского, А. Голубцова, не присутствовавших по болезни, и А. Введенского, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: Отзывы о сочинении экстраординарного профессора академии по кафедре греческого языка и его словесности, магистра богословия, Ивана Корсунского под заглавием: «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и его словесности». Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1898 г., представленном на соискание ученой степени доктора богословия:

а) ординарного профессора по кафедре русского и церковно-славянского языков (с палеографией) и истории русской литературы Григория Воскресенского:

«Настоящее исследование проф. Корсунского задумано им, как говорит сам автор в предисловии, назад тому 15 лет, когда вышла в свет его магистерская диссертация: «Иудейское толкование Ветхого Завета» (Μ. 1882). В числе источников иудейского толкования Ветхого Завета – говорит автор – весьма видное место занимает перевод LXX. Вместе с тем и на 3000-летнем пространстве истории греческого языка и его словесности перевод LXX представляет собою такую точку отправления для многочисленных памятников сего языка с его литературою, которая не может не обращать на себя внимания всякого хотя сколько-нибудь – серьезно относящегося к этому предмету, как предмету науки. Нам всегда казалось, что исследования, рассматривающие в области этого предмета, ветхозаветную и новозаветную, неканоническую и апокрифическую литературу, новозаветные священные писания, святоотеческие творения, богослужебную литературу греко-восточной церкви и вообще византийскую, особенно богословскую в обширном смысле этого слова, начинают свое дело не с корня, как бы следовало, а с ветвей и отростков великого дерева греческой церков-

—446—

ной письменности. Корень же этот заключается не в ином чем, как именно в переводе LXX-ти, начавшем собою новую эпоху и для словаря греческого языка, дотоле питавшегося соками исключительно языческой греческой письменности, и для самой словесности греческой. Вот почему задушевною мыслью нашею с тех пор стало исследовать, – по мере сил наших, эту еще необработанную у нас в России научную почву, чтобы чрез то принести хотя малый вклад в отечественную сокровищницу и богословской науки и науки греческого языка и его словесности» (Предисл. I–II). Собственно говоря, печатные труды проф. И.Н. Корсунского, в связи с которыми стоит его настоящее исследование, начали появляться ранее 1882 года. Ряд относящихся сюда печатных работ его начинается помещенною в Чтениях Общества любителей духовного просвещения за 1897 г., сент., «Теория аккомодации в отношении к вопросу о новозаветном толковании Ветхого Завета». Затем следуют – «Критическое рассмотрение особенных более важных случаев новозаветной цитации (из Ветхого Завета) и толкования в опровержение воззрений теории аккомодации» в том же журнале за 1879 г. кн. 3, и ряд статей, из которых а) выработана была в самостоятельную, весьма значительно расширенную по содержанию, книгу (магистерская диссертация): «Иудейское толкование Ветхого Завета» и б) составилась книга: «Новозаветное толкование Ветхого Завета», Μ. 1885 г. Имеют в некоторых своих отделах более или менее близкое соприкосновение с настоящим трудом проф. Корсунского также его исследования о переводе Библии на русский язык, каковы: «О подвигах Филарета, Митрополита Московского, в деле перевода Библии на русский язык», Μ. 1893; «Труды Московской духовной академии по переводу Св. Писания и творений Св. Отцов на русский язык за 75 лет её существования (1814–1889 г.)» – в прибавлениях к творениям Св. Отцов – за 1889–1891 г.г.; «Памяти Святителя Филарета, Митрополита Московского. К истории редакции русского перевода Св. Писания» – в Душеполезном Чтении 1892–1894 г.г.; «Судьбы идеи о Боге в истории религиозно-философского миросозерцания древней Греции». Харьков, 1890; «Прео-

—447—

священнейший Феофан, бывший Владимирский и Суздальский». Μ. 1895 г. и др.

Подлежащий нашему рассмотрению обширный (644 стр.) труд проф. Корсунского входит по своему предмету в две научные области: Священного Писания Ветхого Завета и греческого языка и его словесности. Во введении (стр. 5–20) автор, указав в кратких словах на всемирное и жизненное значение греческого перевода Ветхого Завета, известного под именем LXX толковников, как первого по времени общедоступного органа Божественного Откровения, дотоле заключенного в письмена еврейские, становившиеся все более и более непонятными даже и для самого народа еврейского, намечает главные части своего исследования и предлагает критическое обозрение обширной литературы своего предмета, как иностранной, так и отечественной. Главною задачею своего труда автор ставит – с подробною обстоятельностью и основательностью раскрыть значение перевода LXX в истории греческого языка и словесности греческой. Но так как для сего необходимо сделать предварительное исследование об этом переводе самом в себе, то всё сочинение проф. Корсунского распадается на две части: 1) на предварительную, – исследование о переводе LXX толковников и 2) главную, – раскрытие значения этого перевода в истории греческого языка и греческой словесности (стр. 7). В кратком вступлении к первой части (стр. 23–27) автор намечает план предстоящего ему исследования. Путеводною звездой для автора в данном случае служит отзыв о переводе LXX приснопамятного Святителя Филарета, Митрополита Московского, изложенный в известной записке его «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого седмидесяти и славянского переводов Св. Писания». Μ. 1858, причем попутно сообщаются интересные сведения об исторических обстоятельствах и условиях, при коих составлена эта записка. Соответственно выведенным из слов записки Митрополита Филарета шести пунктам исследования о переводе LXX, проф. Корсунский в шести главах первой части (стр. 28–116) решает вопросы: 1) о времени перевода LXX; 2) о продолжительности времени производства перевода; 3) о пере-

—448—

водчиках; 4) о еврейском подлиннике и значении перевода LXX для него; 5) о степени достоинства и значении перевода LXX в его отношении к еврейскому подлиннику, и 6) о судьбах перевода LXX. Обширная вторая часть (стр. 119–641) – состоит из двух отделов. Отдел первый А) «Характеристика языка перевода LXX толковников самого в себе и в его отношении к языку греческому классическому» (стр. 123–526). Отдел второй Б) «Следы языкового и литературного влияния перевода LXX на различного рода до христианские и христианского времени памятники греческой письменности» (стр. 527–641). В свою очередь отделы распадаются на главы, коих в первом отделе четыре, с подразделением каждой главы на несколько пунктов, во втором шесть глав. В частности, в первом отделе второй части автор подвергает исследованию 1) лексикографию перевода LXX; 2) логическую организацию языка этого перевода; 3) грамматику его, и 4) систематические свойства и особенности его, достоинства и недостатки его, как перевода, а во втором отделе второй части указывает следы языкового и литературного влияния перевода LXX на следующие памятники греческой письменности: 1) неканонические и апокрифические книги Ветхого Завета; 2) иудейско-эллинистическую литературу; 3) переводы Акилы, Симмаха и др.; 4) некоторые произведения языческой греческой письменности; 5) новозаветные священные писания, и 6) церковную литературу, ближе всего святоотеческую и богослужебную.

В первой части своего труда автор следующим образом решает поставленные в ней вопросы: 1) время происхождения перевода LXX относит к III-му до христианскому веку; 2) начатое Пятокнижием Моисеевым производство перевода признает совершившимся в течение приблизительно 60 лет, в царствование Птоломеев II-го (Филадельфа) и III-го (Евергета); 3) местом совершения перевода признает Александрию египетскую, но за еврейским подлинником оставляет палестинское происхождение; 4) переводчиками считает александрийских ученых иудеев, но признает и некоторую долю участия палестинских книжников; 5) придает большое значение переводу LXX в деле восстановления первоначального вида еврей-

—449—

ского подлинника многих мест Ветхого Завета, хотя не скрывает и многих случаев отступления перевода от подлинника, которое условливалось разными причинами, и 6) утверждая, что автограф перевода LXX не дошел до нас, устанавливает или указывает как опору для своего дальнейшего исследования древнейшие списки его в пределах не старее IV в. по Р. Хр.: Ватиканский, Синайский и Александрийский.

Во второй части, в главе первой, обнимающей лексикографию перевода LXX, проф. Корсунский, исходя из того положения, что этот перевод написан на греческом языке так называемом κοινὴ διάλεκτος, в после-классическую эпоху древней Греции, прежде всего в сжатых чертах представляет самый диалект в его соотношении с другими древне-греческими диалектами, а затем, в видах характеристики языка перевода LXX, представляет лексикон последнего, при чем на первом месте ставит слова перевода, характеризующие его отношение к древнегреческим диалектам. Чтобы нагляднее выставить на вид значение перевода LXX в истории языка греческого, автор представляет длинный ряд слов или исключительно или впервые употребляемых в переводе LXX. В дополнение же к сему, дабы показать, что перевод LXX не стоял вне отношений к классической словесности, автор дает ряд слов перевода, употребляющихся преимущественно в поэзии греческой, а чтобы выяснить отношение его к другим, не греческим языкам и народностям, представляет ряд слов чужеземных и тем заканчивает лексикографию перевода LXX. – В главе второй о логической организации языка перевода LXX (под логической организацией разумеется умственная работа над языком, выработка терминологии, метафор и т. п.) проф. Корсунский придает большое значение предварительным работам над ней Аристотеля, для чего представляет длинный ряд слов перевода LXX, впервые введенных в литературное употребление Аристотелем и его ближайшими современниками (не позже Поливия, III–II в. до Р. Хр.), и затем представляет круг психологических понятий с одной и метафор с другой стороны. – В главе третьей, имеющей предметом грамматику языка

—450—

перевода LXX, автор отмечает важнейшие явления из области фонетики, морфологии и словообразования, свидетельствующие об изменениях, какие потерпел язык греческий под влиянием времени, устного его употребления и местных условий, так что в этом отношении язык перевода LXX, по автору, занимает посредствующее положение между языком греческим классическим и тем же языком после-классического образования, пролагая, как и в лексиконе, путь средне- и новогреческому; а значением слов и гебраизированным синтаксисом своим язык этого перевода полагает твердое основание языку церковно-греческому, возвышая тем достоинство греческого языка классического, и путем церковного употребления языка греческого послужив к сохранению сего последнего до настоящего времени. – Из свойств перевода LXX, как перевода (о чем речь в главе четвертой), на первом месте является ясность, затем точность и наконец чистота. Особенными же достоинствами его со стороны изложения являются: простота, естественность и выразительность. В отношении к показанию влияния перевода LXX на другие памятники греческой письменности (во втором отделе второй части) автор ограничивается сравнительно немногим, именно показывая лишь следы этого влияния, языкового и литературного, причем сравнительно дольше останавливается на его влиянии в области церковной письменности (ветхозаветные неканонические и апокрифические книги, переводы Акилы, Симмаха и др., новозаветные Священные Писания и святоотеческая с богослужебною литература). Так поступает он «и в сознании наибольшей важности сделанной характеристики языка перевода LXX в самом себе и в его отношении к языку древнегреческому классическому и в видах сокращения пределов исследования своего о предмете вообще» (стр. 527; ср. стр. 8 введения). В заключении (стр. 641–644) проф. Корсунский указывает на важность в научном и плодотворность в религиозно-нравственном отношении изучения перевода LXX со стороны языка, изложения, и со стороны содержания его, как перевода Библии, между прочим для нас, русских, ибо славянский перевод священных книг Ветхого Завета в общем правильно

—451—

и более или менее точно следует греческому переводу LXX толковников.

К сочинению приложены: I. Общие положения (тезисы) сочинения. – II. Указатель мест Св. Писания, приводимых и объясняемых в книге. – III. Указатель греческих имен, слов и фраз, в алфавитном порядке. – IV. Азбучный указатель важнейших имен и предметов а) на иностранных языках и б) на русском языке. V. Дополнительный указатель имен греческих писателей, анонимных сочинений и сборников, упоминаемых в книге, и VI. Таблица имен греческих писателей по времени их жизни и литературной деятельности.

Таково содержание рассматриваемого нами труда. Каково же научное его значение и достоинство?

Что касается первой части исследования проф. И.Н. Корсунского, то она, в общем, обработана менее самостоятельно, чем вторая часть. Автор обнаружил и в первой части основательное знакомство с обширною относящеюся сюда ученою литературою, подверг самому тщательному исследованию различные частные вопросы и путем критического анализа исторических свидетельств пришел к тем выводам, которые раньше нами были приведены. Но, как сознается и сам автор (стр. 115), в первой части исследования ему приходилось опираться по преимуществу на трудах и результатах изысканий других ученых. Первой части своего исследования сам автор не придает такого важного в научном отношении значения, как второй (ср. стр. 115, 119 и др.), которая обращает на себя главное его внимание и составляет центр тяжести всего исследования. Первую часть автор называет «предварительною», а вторую «главною» (стр. 7 введения). Поэтому и мы главное внимание обратим на научное значение и достоинство этой, второй части труда проф. Корсунского.

Не смотря на то, что, как справедливо заметил один ученый Запада (Е. Schürer), «литература о переводе LXX почти необозрима» (стр. 8 введ. у профес. Корсунского), не смотря на существование таких трудов, как К. Экономоса четырехтомное исследование «Περὶ τῶν ὁ Ἐρμηνευτῶν τῆς παλαιᾶς θείας γραφῆς» (Αθήνησι, 1844–1849) и специальная работа К. Гартунга, «Septuaginta Studien. Ein Beitrag

—452—

zur Gracitat dieser Bibelübersetzung» (Bamberg, 1886), – труд профес. Корсунского является не только для нашей отечественной, но и для заграничной литературы имеющим важное значение. У нас в России доселе были только более или менее частные и не особенно значительные исследования о переводе LXX, указываемые в труде проф. Корсунского (стр. 12–13). За границей только упомянутый труд К. Гартунга и еще сочинение пастора Р. Чортона: «Влияние перевода Ветхого Завета LXX толковников на ход христианства» приближаются по задаче к труду проф. Корсунского. Но последнее сочинение, к сожалению, известно только по библиографической заметке, помещенной в Христ. Чтении за 1862 г. ч. 1, стр. 653–663; самого же сочинения Чортона проф. Корсунский не мог достать, так как оно вышло из продажи (стр. 17). Гартунг же в своей брошюре в 65 стр. выполняет задачу свою далеко не в том объеме, как автор рассматриваемого исследования. Правда, и проф. Корсунский не мог, да и не обещал исчерпать и обнять всё значение перевода LXX в истории греческого языка и греческой словесности, так как – говоря его словами – «и самый перевод LXX, особенно в многочисленных его списках и добавлениях к еврейскому подлиннику, и значение сего перевода представляют глубину недосягаемую, разнообразие величайшее и обширность своего пространства едва измеримую» (стр. 119), однако справедливость требует сказать, что автором не упущено из внимания ни одной, имеющей более или менее существенное значение стороны его. Труд проф. Корсунского впервые так обстоятельно и всесторонне раскрывает значение перевода LXX в истории греческого языка и словесности. После раскрытия общего характера самого языка перевода LXX, как κοινὴ διάλεκτος, профес. Корсунский более всего дает места в своем исследовании лексикографии перевода LXX. И это не без основания. «Если словарь какого бы то ни было языка – говорит автор – справедливо признается сокровищницею, в которую прошедшие века внесли, с большим или меньшим изобилием, всё, что они собрали самого драгоценного, – многолетние плоды своей опытности, своих наблюдений и открытий, и если он таким образом есть истинная энци-

—453—

клопедия, содержащая вполне науку народа, который говорит им: то словарь перевода LXX есть по преимуществу такая сокровищница, энциклопедия. Ибо лексикон перевода LXX-ти, представляя собою совокупность слов греческих не какого-нибудь определенного народа или племени, им говорившего, а слов, отчасти бывших в народном употреблении говоривших по-гречески жителей Александрии – Иудеев ли то или язычников времен Птоломеев, отчасти извлеченных из литературного (у древних классиков и современных LXX толковникам писателей греческих, а равным образом и в письменности эпиграфической), или народного устного их употребления, отчасти же вновь составленных на основании стихий, в греческом языке данных, служит выражением понятий и мыслей собственно чуждого греческому племени народа еврейского. Уже по этому самому он представляет собою особый состав слов и особый интерес научный. Если же мы примем во внимание то обстоятельство, что этот перевод не есть перевод какой-либо обыкновенной книги человеческого происхождения; а есть перевод Библии Ветхого Завета во всей совокупности её книг и её разнообразного содержания: то означенный особый состав получает еще большую важность в научном и других отношениях и означенный интерес еще более возвышается» (стр. 524–525). Сличая лексикон LXX с лексиконом классической литературы древней Греции, автор рассматриваемого труда провел, шаг за шагом, по существующим лексиконам и по самым памятникам библейской и древнегреческой языческой, в частности эпиграфической письменности, это сличение по наиболее характерным словам лексикона LXX, – отчего и выводы получились прочные и многосторонние (см. напр. стран. 180, 280, 524–526 и др.). Представленные им многочисленные примеры слов или исключительно или впервые употребленных у LXX дают науке греческого языка с его словесностью, а равно библейской, археологической и другим отраслям научного знания богатый материал для дальнейших суждений и выводов. И другие разряды слов лексикона LXX (слова поэтические и чужеземные), собранные проф. Корсунским, также важны для суждения об отношении языка сего перевода к клас-

—454—

сическому греческому языку и о привзошедших в перевод LXX чужеземных стихиях. Полного внимания заслуживает глава, обнимающая грамматику перевода LXX. Хотя автор по скромности и говорит, что в этом отделе предлагает лишь наблюдения над особо выдающимися случаями и явлениями грамматическими (стр. 392; ср. 370), но на самом деле учение о произношении звуков, о формах речи, о словообразовании изложены в такой полноте, какой только можно желать в труде не только с таким заглавием, как его книга, но специально-грамматическом. Вообще «язык перевода LXX, как целое, по сознанию одного из новейших ученых (Kennedy), никогда не был с точностью или строго исследован и классифицирован» (проф. Корсунский, предисл. II). Рассматриваемый труд удовлетворяет этому научному требованию.

Труд проф. Корсунского не свободен от некоторых, незначительных, впрочем, недостатков. Самый заметный недостаток изложения – повторения одного и того же в двух, иногда и в трех местах. Такие повторения замечены нами в изложении мыслей автора, например, о значении перевода LXX, о коренном изменении древне-классического греческого языка, об умирании его ко времени перевода LXX толковников, об отношении перевода LXX к еврейскому подлиннику и т. д., одни и те же греческие слова, или еще чаще слова от одних корней приводятся иногда в разных разрядах лексикографии. Правда, в этом последнем, как и в других случаях имелись у автора побудительные причины к повторениям, но, тем не менее, они нарушают единство и цельность впечатления читателя. В заключении введения (стр. 20) автор, желая воспользоваться «словами одного из древнейших рукописных послесловий», на самом деле приводит отдельные выражения из двух различных послесловий, помещенных при Остромировом Евангелии 1056–1057 гг. и Лаврентьевском списке летописи 1377 г., приводит, вероятно, на память и потому не совсем точно. На стр. 205-й по поводу слова ἐνδεσμός (εν – в и δεσμὸς – узы, связь, от δέω – связываю), употребленных в 3Цар.6:10; Притч.7:22 и Иез.13:11, автор в подстрочном при-

—455—

мечании делает оговорку: «в слав. опечатка: свузы вм. соузы, или, как в изд. 1857 г., связи». Но свузы нельзя считать опечаткой: это – правильное древне-славянское слово, встречающееся в древних памятниках славянской письменности, глаголических и кирилловских. См. в словарях церковно-славянского языка Востокова и Миклошича (ср. в нашем издании Евангелия от Марка, Сергиев посад 1894, стр. 94: Мк.1:7 своузы, даже възвоузи). ¹) На стр. 419 о глаголе εἴδω автор говорит: «основа Fιδ, откуда латинское video, наше видеть, ведать и пр.». Но вместо «откуда» правильнее сказать «сравни», – потому что латинское video и русск. видеть происходят не от греческой, а от общеарийской основы. Проф. Корсунский согласные губные, зубные и гортанные делит по произношению на твердые и мягкие: «π, τ, κ – твердые, ß, δ, γ – мягкие, φ, θ, χ – придыхательные» (стр. 380, 383:386). Но правильнее называть π, τ, κ по произношению глухими, а ß, δ, γ – звучными. Впрочем, и в сравнительной научной грамматике арийских языков приняты не совсем удовлетворительные термины: tenuae – mediae – aspiratae. Судя по оглавлению, в 4-й главе первого отдела второй части должна быть речь не только о достоинствах, но и о недостатках перевода LXX, как перевода. Но о недостатках у автора почти ничего не говорится. В отделе лексикографии проф. Корсунский нередко приводит объяснительные слова греческих и латинских авторов, которые при сем обыкновенно передаются в точном переводе и по-русски. Этот добрый обычай иногда, однако, не соблюден. Так оставлены без перевода на русский язык объяснительные слова: Исихия о значении наименования χίδρον (стр. 297); Исихия и блаж. Иеронима о слове κόνυζα (340); Свиды о πρόβολος (343); Григория Коринфского о дорическом диалекте (383) и некот. др. – К числу недостатков изложения можно еще отнести некоторые неопределенности в указаниях имен греческих, особенно малоизвестных писателей, коих так много цитуется в сочинении проф. Корсунского; – пожалуй плеоназм на стр. 624-й: «в Царь-Град или Византию, Константинополь». Но всё это мелкие, не важные, можно сказать, ничтожные недостатки.

Нижеследующие замечания делаем не в смысле указа-

—456—

ния недостатков, а для дополнения и объяснения сказанного у проф. Корсунского. На стр. 206-й отмечено слово «ἐνώτιον (ἐν – в и οὖς, ὠτός – ухо) – в уши вдетое что-либо, серьги, слав. усерязи». Для объяснения сего славянского слова (усерязи) не лишне заметить, что оно одного и того же корня и образования с готск. ausorings, что значит ушное кольцо. Греч. γαμβρός – говорит автор – употребляется в переводе LXX в смысле и зятя, и тестя, и свекра, и шурина, и жениха (стр. 290, 433:496). Совершенно справедливо, что у LXX толковников это греческое слово служило для обозначения всякого, породнившегося посредством брака. Но какое первоначальное значение этого слова? Здесь, кажется нам, не излишне указать, что первоначальное значение слова γαμβρός – именно зять: γαμβρός и зять (древнеслав. зѧть т. е. зенть) – одного корня, происходя от общеарийского корня gan – рождать (с суффиксом в обоих языках, обозначающим действующее лицо). Также одного корпя греч. μέθυ (стр. 324: ἀμέθυστος, μέθοσις, μεθύω) и слав. мед, санскритск. madhu; греч. καρδία (стр. 359: поэтич. κραδία) и слав. срьдьце (в славянском языке начальное с заступило место древнейшего гортанного звука, как и в словах: десять – δέκα, съто – ἐκατόν, слава – κλέος и др.). – О глаголе «παρόω (от πῶρος – затверделость, камень) – делаю твердым, затверделым, притупляю относительно глаз, – ослепляю», автор говорит, что «слово это употребляется неоднократно и притом главным образом в смысле нравственного ослепления, окаменения, и в Новом Завете: Мк.6:52: бе бо сердце их окаменено; также 8:17; Ин.12:40 и др.» (стр. 344). К сему не лишне прибавить, что в Чудовской рукописи XIV в., усвояемой святителю Алексию, митрополиту Московскому, и содержащей весь Новый Завет, в двух первых местах читается прямо: ослеплено (πεπωρωμένη; ожидаемый для сего славянского чтения вариант πεπηρωμέτη в критических изданиях греческого Нового Завета не указан). На стр. 229 автор говорит; «глагол κατηγορέω – обвиняю – употребляется и в Новом Завете нередко». Это правда. Только не излишне добавить, что передается он по-славянски не всегда словом: «обвиняю», а и другими словами, и при том в различных списках раз-

—457—

лично. Так, Рим.2:15 κατηγορεῖν переводится в древних юго-славянских списках Апостола: оклеветати, в древнерусских списках: доглаголавати (в значении обвинять кого, ибо предлог «до» в древности, кроме прочих, имел еще значение: на, против кого), в Библии 1499 г.: уничижати, в нынешнем славянском переводе: осуждати (см. в нашем издании послания к Римлянам. Сергиев посад, 1892, стр. 76–77). Так и греч. «συνείδησις – сознание, совесть» (стр. 360, указывается Рим.2:15) переводится здесь в одних списках съвесть (т. е. совесть), в других – съведениѥ. На стр. 314 автор относит к словам персидского происхождения греч. παράδεισος, сад, рай, хотя указывает и санскритское paradeça, как имеющее «прямое сродство с персидским по своей звуковой основе». Но не правильнее ли греческое παράδεισος ставит в ближайшую связь именно с указанным санскритским словом? По крайней мере, и Гартунг (Septuaginta-Studien, 1886. s. 48) отдает предпочтение словопроизводству греческого παράδεισος именно от санскр. παραδεςα.

Крупными достоинствами труда проф. Корсунского должно признать:

1) Самостоятельность автора особенно в главной и обширнейшей второй части его исследования. «Слаще и чище вода, если её пить из самого источника». Руководствуясь этим изречением народной мудрости, проф. Корсунский решил положить в основание своих суждений и выводов о значении перевода LXX самый текст этого перевода и другие первоисточники (стр. 115–119), и выполнил это решение с полным успехом. Наметив для себя основные пункты исследования во второй части своего труда, автор, опираясь ближе всего на критические издания древнейших списков текста LXX (Ватиканский, Синайский и Александрийский) с их многоразличными разночтениями по лучшим критическим изданиям Ветхого Завета, с помощью конкорданций, лексиконов и изданий древнегреческих языческих писателей, с неослабевающей энергией и постоянством преследует свою задачу при заполнении этих пунктов, причем выписки из лексиконов, конкорданций и из других пособий проверяет

—458—

по самым изданиям первоисточников (доказательства проверки можно видеть в многочисленных подстрочных примечаниях).

2) Обширное знакомство с литературою предмета. Автору приходилось иметь дело с разнообразною литературою, так или иначе помогавшею ему в раскрытии тех или других сторон исследования и в решении различных частных вопросов. Помимо обширной литературы, указанной в введении, проф. Корсунский пользовался, как видно из подстрочных примечаний, еще большим количеством пособий на разных языках.

3) Тщательность исследования, которая особенно заметна и нужна была в отделе лексикографии перевода LXX. Кропотливое сличение, тщательная сверка текста LXX по его спискам с еврейским подлинником и с произведениями различных греческих писателей в книге проф. Корсунского невольно внушает полное уважение к ученому трудолюбию автора и доверие к сделанным им выводам. Одобрения заслуживает и тщательность рассматриваемого труда собственно в типографском отношении. При самом внимательном чтении нами замечено лишь весьма немного и то неважных, не нарушающих смысла, типографских опечаток. И это – в таком большом по объему труде, в котором так много греческих и славянских слов, служащих обыкновенно камнем преткновения для типографских наборщиков.

4) Важное научное значение для так называемой священной или библейской филологии и археологии, равно как и для уяснения славянского перевода Библии. Постоянное стремление автора к наиболее точному установлению как значения греческих слов, так и времени появления их в литературе греческой, разъяснение многих мест Священного Писания, не везде ясных при чтении их в славянском тексте, множество исторических, филологических, археологических и других сведений, – всё это составляет видную заслугу проф. Корсунского науке отечественной в области библейской филологии. В частности, рассмотренный труд важен и для исследователей славянского перевода Библии, поколику способствует уяснению

—459—

того библейского текста, который послужил оригиналом для славянской Библии.

5) Практическое значение. Труд проф. Корсунского является весьма желательным подспорьем и будет конечно служить настольною справочною книгою для преподавателей Священного Писания, а равно греческого языка и словесности.

В заключение следует сказать, что исследование проф. Корсунского носит строго-православный характер. Взяв в основание своего исследования о переводе LXX известную записку Митрополита Московского Филарета, – о котором проф. Корсунский так много писал и помимо того, – автор твердо держится на почве православия как в общих соображениях о переводе LXX, так и в частных чертах своего исследования (разумеем пользование и изъяснение или оправдание различных мест Священного Писания по московскому синодальному изданию текста LXX (1821) и обильное пользование святоотеческими творениями и церковно-богослужебною литературою в раскрытии и уяснении смысла тех или других из объясняемых мест Священного Писания).

В виду вышеизложенных крупных достоинств сочинения признаю профессора И.Н. Корсунского вполне заслуживающим степени доктора богословия».

6) Доцента по кафедре Священного Писания Ветхого Завета Василия Мышцына:

«Как видно из предисловия, исследование проф. Корсунского было задумано им еще в 1882 году, при издании труда «Иудейское толкование Ветхого Завета». Имея дело с переводом LXX, как одним из замечательнейших памятников древне-иудейского экзегеса, автор тогда же обратил внимание на крайне важное лингвистическое значение этого перевода для последующей неканонической и апокрифической литературы, новозаветных Священных Писаний, отеческих творений и богослужебной литературы. Вся эта греческая церковная литература со стороны языка представлялась автору лишь отростками и ветвями того великого дерева, корень которого заключался в переводе LXX. Так пришла ему счастливая мысль исследовать язык LXX в его отличии от языка класси-

—460—

ческого и раскрыть его влияние на греческую церковную литературу. Выполнением этой мысли и является «Перевод LXX. Его значение в истории греческого языка и его словесности».

Сочинение проф. Корсунского, заключающее в себе, не считая указателя, 644 стр. весьма убористого шрифта, состоит из введения и двух частей. Во введении (5–20 стр.) автор разъясняет задачу своего исследования и указывает литературу предмета с краткой характеристикой её. Первая часть сочинения (23–116) посвящена исследованию общих предварительных вопросов о переводе LXX: о времени его происхождения, о переводчиках, о взаимном отношении перевода LXX и еврейского подлинника и, наконец, о судьбах перевода LXX. За исходный пункт своих суждений об этих предметах автор берет обыкновенно слова Митрополита Филарета, из его записки «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого седмидесяти и славенского переводов Св. Писания», – слова, блестяще подтверждаемые всеми новейшими работами об этом переводе. Автор начинает с изложения и анализа письма Аристея по отношению к вопросу о времени происхождения перевода LXX, затем разбирает свидетельства Аристовула и других позднейших иудейских и христианских писателей, останавливаясь особенно подробно на свидетельстве греческого переводчика Премудрости Иисуса Сына Сираха. Автор склоняется к признанию, что упоминаемый последним Евергет был Птоломей III-й, живший в III веке, а не Птоломей VII, царствовавший во II веке, и что, следовательно, перевод всех канонических книг был окончен еще в III веке. Вопреки свидетельству Аристея, автор, согласно с новейшими исследованиями ученых, на основании анализа некоторых особенностей перевода считает переводчиков не за палестинских, а александрийских иудеев. Рассуждая, далее, об отношении LXX и еврейского подлинника, автор, воздав должное неисправности перевода, в то же время высказывается за преимущество многих чтении LXX пред подлинником, в подтверждение чего представил всевозможные доказательства, какие только выработала наука до настоящего вре-

—461—

мени, вследствие чего вывод автора имеет неотразимую убедительность. В последнем отделе первой части автор излагает последующую историю александрийского перевода, его широкое распространение среди александрийских иудеев и параллельно с ним увеличившуюся порчу текста, затем говорит о вызванных неисправностями текста LXX переводах Акилы, Симмаха и др., о древних рецензиях LXX, принадлежавших Оригену, Исихию и Лукиану. Между прочим, мы узнаем отсюда (стр. 106) о том, что митрополит Новгородский и Петербургский Григорий на запрос митрополита Филарета писал в 1845 году между прочим: «как текст LXX попорчен, а исправленный Оригеном впоследствии затерян, качество же исправленного Исихием неизвестно, то перевода LXX толковников должно держаться по рецензии св. мученика Лукиана. Библия его, как известно, есть в Московской Синодальной библиотеке не в одном экземпляре» (автор пользовался еще неизданным письмом, принадлежавшим покойному Архиепископу Савве). Попытку De-Lagarde восстановить текст Лукиановской рецензии автор, по нашему мнению совершенно правильно, ценит не высоко. Сообщив сведения о древнейших рукописях и печатных изданиях греческого перевода и высказав мысль, что путем кропотливой критики текст LXX может быть мало-помалу очищен от вековых повреждений, и что, – главное, – существование вариантов в нём не может препятствовать лингвистическим о нём изысканиям, автор переходит ко второй части своего труда, именно к раскрытию значения перевода LXX в истории греческого языка и греческой словесности. При этом автор замечает: «между тем как доселе в своем исследовании мы опирались по преимуществу на трудах и результатах изысканий других ученых, теперь будем полагать в основание своих суждений и выводов самый текст перевода LXX и другие первоисточники» (стр. 115). А в начале второй части прибавляет: «мы можем сказать теперь вместе с доверенным рабом Авраама: вот я стою у источника воды» (Быт.24:13). Имел ли право так говорить автор, мы увидим ниже.

Во второй части, в первой и большей по объему поло-

—462—

вине (стр. 119–526), автор дает подробнейшую характеристику языка перевода LXX самого в себе и в его отношении к языку греческому классическому, что составляет центр тяжести всего его сочинения. Характеризуя язык LXX, автор исследует его с четырех сторон: 1) со стороны лексикографии, 2) логической организации, 3) грамматики, и 4) его особенностей, как перевода. Лексикография LXX составляет самый большой (стр. 127–316) и вместе с тем самый важный отдел в характеристике языка LXX. Здесь автор дает пять различных лексиконов слов, употребленных LXX, именно: а) лексикон слов, характеризующих диалект LXX, как κοινὴ διάλεκτος, с точным обозначением того, какой смысл имеет каждое слово, у каких классиков, в каких местах Библии, в каких кодексах и авторитетных изданиях встречается оно; б) лексикон слов, исключительно употребляемых лишь в переводе LXX, с выяснением происхождения и значения каждого слова и с указанием его соответствия известному еврейскому слову и употребления однокоренных с ним греческих слов у классиков; в) лексикон слов, впервые встречающихся у LXX, с указанием употребления их у писателей, следующих за этим переводом; г) лексикон слов поэтических и наконец д) лексикон слов чужеземных, взятых из языков еврейского или вообще семитического, египетского и персидского. Последний лексикон, помимо своей научной важности, отличается и большим интересом. По вычислениям автора на букву α из 1244 слов, встречающихся у LXX, 297 слов употребляются в классической литературе с Гомера, и 612 встречаются у других классических писателей, иначе сказать, почти ¾ всего лексикона LXX на α имеются и в лексиконе классическом. Почти такое же отношение обоих лексиконов и на остальные буквы. Отсюда автор делает тот вывод, что «язык перевода LXX, насколько представляет своеобразность в лексическом своем составе, начиная собою новую эпоху в истории языка греческого, именно эпоху церковного языка, при том отчасти пролагая путь и новогреческому, настолько же примыкает и к лексикону лучшего, классического периода греческой литературы»

—463—

(316 стр.) В отделе о логической организации языка LXX (стр. 317–368) автор знакомит нас с тем, как употребленным у классиков словам LXX придавали новое, отличное значение, внося в них понятия и представления еврейского подлинника. Как на особенно характерный пример в этом отношении автор указывает на психологическую терминологию LXX, делая ей подробный анализ по сравнению с еврейской и классической терминологией. Приемы, употребляемые LXX-ю при образовании новых понятий, были намечены уже писателями классического периода, особенно Аристотелем, в доказательство чего автор приводит список слов, встречающихся у LXX и явившихся впервые не ранее Аристотеля. В отделе о грамматике LXX (стр. 369–465) автор ставит своею целью представить не полное исследование её, а свои наблюдения преимущественно над этимологией языка, и отчасти над синтаксисом. Здесь, между прочим, автор дает богатый материал по вопросу об Эразмовском и Рейхлиновском произношении греческих слов, исходя из сравнения с одной стороны греческих и еврейских собственных имен или не переведенных слов, и с другой стороны из сличения различной орфографии одного и того же слова в разных кодексах LXX и древних надписях. Автор особенно обращает внимание на влияние еврейского синтаксиса на синтаксис греческий. Характеристику языка LXX автор заканчивает исследованием особенностей его, как перевода, его достоинств и недостатков (стр. 466–526). Здесь в дополнение к ранее сказанному автор говорит о том, как LXX, из желания быть верными подлиннику в отношении его богооткровенного содержания, придумывали новые слова, вводили в речь новые обороты и оборотам классическим придавали особый, высший смысл. В доказательство автор приводит много слов и оборотов, употребленных у LXX, с подробным и многосодержательным анализом их (напр. ἀγαθός, ἀγαπάω, αγιάζω, ἀνάθεμα, διάβολος, διαθήκη, ἱλάσκομαι, λειτουργία, οἰκονομία, περιτομή, σάρξ и др.) В характеристике перевода LXX, как собственно перевода, автор ставит на первом месте ясность, потом уже точность, и, наконец, чистоту языка, в

—464—

пользу чего представляет много бесспорных доказательств.

Вторая половина 2-й части, гораздо меньшая по объему (стр. 527–644), посвящена исследованию языкового и литературного влияния перевода LXX на памятники греческой письменности до-христианского и христианского времени, именно: на неканонические и апокрифические книги Ветхого Завета (532–546), на иудео-эллинистическую литературу (547–562), на греческие переводы Акилы, Симмаха и др. (563–572), на произведения языческой греческой письменности (573–588), на новозаветные Священные Писания (589–606) и на христианскую литературу (607–644). Здесь автор приводит множество убедительных примеров весьма большой зависимости перечисленных произведений от перевода LXX.

Изложив вкратце содержание диссертации проф. Корсунского, выскажем теперь наше мнение о его научных достоинствах.

Две части диссертации, будучи неравномерны по объему, различны и по своей научной значимости и плодотворности. Первая часть представляет собою последнее слово науки, но это слово есть результат филологических и критических изысканий новейших ученых. Автор и не ставит себе здесь задачи сказать что-либо новое. Его цель – резюмировать то, к чему пришла европейская наука в конце XIX столетия. Иное, конечно, дело – значение этой части для русской публики и литературы. Представляя собой первый опыт полной монографии о LXX, основанный на изучении новейших работ западных ученых, она служит довольно ценным вкладом в русскую богословскую литературу. Но в отношении к сочинению проф. Корсунского мы намерены говорить о научном значении и новизне не в русской только науке, но и в общеевропейской. Смотря с этой точки зрения на предмет, мы должны прямо заявить, что научная важность первой части решительно стушевывается пред тем, действительно, капитальным трудом, который представляет вторая часть сочинения, объем которой превосходит объем первой в семь раз. Мы уверены, что автор в этой собственно части сочинения и поставлял почти весь его научный

—465—

вес. Это уже ясно из того, что собственно содержание второй части отвечает заглавию сочинения. Первая же часть явилась у автора из желания дать более или менее полные предварительные сведения о LXX, прежде чем приступить к своей главной задаче – охарактеризовать язык LXX. Мы думаем, что правильнее было бы назвать эту часть введением.

Но что представляет собою вторая часть? Автор нигде не дал себе труда ясно указать своему сочинению место в обще-европейской филологическо-богословской литературе и выяснить его значение в современной поступи, можно сказать, целой науки, предмет которой составляет перевод LXX и которую можно было бы назвать септуагинтология, – предоставляя сделать это читателю. Это мы и попытаемся сделать. – До настоящего времени ученый мир владел лексиконами двух родов: классическим и лексиконом LXX (по удачному выражению автора, церковным). Лучший классический лексикон Стефана-Газе, лучший из лексиконов LXX – лексикон Шлейсснера. Оба эти лексикона давали анализ языка классического и LXX совершенно независимо друг от друга, почти так, как если бы это были лексиконы греческий и латинский. Излишне говорить, конечно, насколько важно было в филологических и экзегетических целях исследование вопроса, как же относятся друг к другу оба эти лексикона, или – что тоже – языка, что нового сравнительно с классическим представляет лексикон LXX, в чем заключается типичность, характерность, так сказать, – физиономия LXX? Вопрос этот занимал ученых и ранее. Гартунг, Экономос, Hatsch, Kennedy, Kremer и др. делали попытки браться за его решение, анализируя некоторые слова лексикона LXX по сравнению его с классическим и новозаветным. Но все они имели дело со словами и понятиями, случайно взятыми, составляющими лишь незначительную часть лексикона LXX, и потому односторонне освещающими предмет. Никто из западных ученых не решился до сих пор взять на себя задачу по возможности полного сличения двух лексиконов и языков. Первый взял на себя это проф. Корсунский. Он первый перекинул мост между параллельно

—466—

идущими течениями в истории классического и церковного языка. И в этом его главная ученая заслуга. Его труд имеет громадное значение, как для истории греческого языка, так и для библейской текстуальной критики – и экзегеса, что для нас особенно важно. Мы готовы были бы удивляться тому, что за столь плодотворный, хотя и весьма сложный, труд не взялся ни один западный ученый, если бы не знали о той осторожности современных ученых, вследствие которой они отказываются иногда от решения настоятельных вопросов за отсутствием хороших изданий. Последние всего нужнее для филологических работ. Но они явились недавно. В 1894 году было закончено великолепное издание главных кодексов LXX Свитом, а в нынешнем году закончена превосходная конкорданция LXX, изданная Hatch’ом и Redpath’ом на смену старой конкорданции Троммия, которой пользовался Шлейсснер. Мы почти уверены, что такие труды явятся на западе в первое пятилетие. – Если бы кто заключил из наших слов, что наш автор, сравнивая лексиконы классический и LXX, сравнивал собственно словари Стефана-Газе и Шлейсснера, тот ошибся бы. Словарь Шлейсснера, не смотря на его большие достоинства, для настоящего времени устарел (он издан в 1820 году). Из сочинения проф. Корсунского оказывается, что у Шлейсснера 1) есть слова лишние, явившиеся вследствие того, что автор (Шлейсснер) ошибочное письмо некоторых кодексов счел за новое, нигде не употребляющееся слово, 2) недостает некоторых слов, несправедливо считавшихся им ошибочными чтениями (напр. стр. 160, 247, 220 и др.), и 3) ссылки на кодексы, где известное слово встречается, переполнены множеством ошибок, явившихся вследствие неисправных изданий LXX. Указания на кодексы имеют весьма важное значение для оценки древности и авторитетности чтения, в котором известное слово употребляется. Эти недостатки лексикона Шлейсснера были исправлены проф. Корсунским на основании самостоятельной проверки всех библейских цитат и библейских значений слова. Исправляя и проверяя Шлейсснера, автор обладал большими счастливыми преимуществами пред ним, – разумеем новейшие издания

—467—

LXX Тишендорфа-Гестле и Свита, конкорданцию Hatch-Redpath. А насколько велика разница между прежними изданиями древних рукописей и новыми, можно ясно видеть, например, сличив «Описание славянских рукописей Московской Синодальной Библиотеки», изд. А.В. Горского и Невоструева (1855), – где сравниваются древние славянские переводы Библии с разными кодексами LXX, – с последним лучшим изданием их у Свита. Самое поверхностное сличение этих двух изданий убеждает в необходимости серьезного пересмотра и исправления «Описания рукописей». Приступая к чтению диссертации г-на Корсунского, мы думали, что он не успел еще воспользоваться последним томом английской конкорданции, вышедшим за несколько месяцев до печатания книги, но ошиблись в этом. Проверка многих мест показала нам, что автор воспользовался и этим томом. Заметив, что автор пользуется по временам изданием Тишендорфа-Гестле (издание лучшее из всех до 1894 г.), мы думали встретить здесь недочеты сравнительно с изданием Свита. Но и здесь автор избежал их, благодаря тому, что пользовался конкорданциею Hatch-Redpath, покоящеюся на издании Свита, хотя мы не знаем, произошло ли это по счастливой случайности, или по сознательному намерению автора. Если бы автор издал свою работу годом ранее, она не имела бы той научной ценности, какую имеет теперь. Но новое издание LXX и новая конкорданция не могли дать автору всего того, что от него требовалось. Такой-то кодекс, допустим, имеет такое-то чтение с таким-то словом. Но вопросы, какого происхождения это слово, не есть ли оно простая ошибка писца, и какой смысл имеет оно в данном месте, эти вопросы требовали часто критических и экзегетических исследований от автора. Он весьма часто приводит выдержки из классических писателей, с самостоятельным, насколько мы умеем судить, превосходным русским переводом, и еще чаще вносит в свою речь анализ библейских цитатов с критическими и экзегетическими замечаниями относительно не только греческого, но и славянского текста. Из всего сказанного вывод тот, что сравнение лексиконов классического и LXX у

—468—

автора не есть сравнение Стефана-Газе и Шлейсснера, но сравнение собственно самого языка классического и языка LXX. Автор строит новое здание не на старом фундаменте, но перебирает последний заново и скрепляет его свежим цементом. Нисколько не было, поэтому, нескромностью со стороны автора поставить на своей книге эпиграф: «Ἕστηκα ἐπὶ τῆς πηγῆς τοῦ ὕδατος».

Сказанное нами об отделах лексикографии и логической организации (разумеем под этим и 4-й отдел о свойствах перевода LXX, служащий собственно дополнением к отделу второму) относится, хотя в несколько меньшей степени, и к исследованиям автора о грамматике LXX. Западные ученые обычно предпочитают писать грамматики новозаветного языка, хотя в них и касаются часто грамматики LXX. Но специального исследования о последней до сих пор не появлялось, если не считать исследований по частным вопросам грамматики, напр. Липсиуса и др. Но совершенно справедливо говорит Брöзе относительно вышедшей в прошлом году Grammatik des Neutest. Griechisch. Blass’а: «автор писал свою грамматику, очевидно, для богословов; ибо если бы он писал для филологов, то он простер бы свою задачу далее и последовал мнению тех, которые… ничего более не хотят знать о новозаветной грамматике, так как новозаветный греческий идиом есть, конечно, лишь часть того (т. е. александрийского) периода языка. Это бесспорно» (Theol. Studien und Kritiken. 1898. I. Η. s. 199). Этого упрека мы не можем сделать проф. Корсунскому. Хотя автор и оговаривается, что намерен представить лишь свои наблюдения над грамматикой LXX, а не полный, так сказать, курс её, тем не менее, эти наблюдения оказываются весьма любопытными и новыми, как в филологическом, так и в экзегетическом отношении. Главное же то, что, введши в свое исследование этот отдел, автор сумел изучить и уяснить язык LXX, как нечто цельное, органически связное, каковой попытки никто из западных ученых доселе не сделал (см. об этом слова Kennedy в предисловии автора). Последний отдел сочинения, намечая главные черты влияния языка LXX на церковную литературу, остав-

—469—

ляет в читателе неотразимое впечатление того, что язык этот не умер, но как живой организм непрерывно жил с тех пор в неканонической, апокрифической, новозаветной и отеческой литературах, и доселе живет в языке новогреческом.

Такова научная важность второй части сочинения проф. Корсунского. Новизна предмета, самостоятельность работы, научность приемов и богатство достигнутых автором результатов – вот её главнейшие достоинства.

Недостатки, замеченные нами в сочинении проф. Корсунского, носят совершенно частный характер и в научном отношении не важны. Более серьезный из них состоит в том, что автор не везде, где следовало, по нашему мнению, обращает внимание на соответствующие греческим еврейские слова. По мысли автора, язык LXX есть греческий язык гебраизированный. Автор иногда прямо говорит: «LXX образовали новые слова». Однако ни исключительное употребление известного слова у LXX, ни употребление его в первый раз не доказывает еще того, что LXX сами образовали его, стараясь точнее передать подлинный текст. Сам автор говорит, что подобные слова часто брались из народной речи (стр. 280). Об оригинальности того или другого слова можно с вероятностью говорить лишь в тех случаях, где это слово отличается особенно точною передачею еврейского выражения при отсутствии слова, соответствующего еврейскому в классической литературе. Если же LXX передают не букву, а смысл данного места подлинника, то едва ли они могли чувствовать нужду в образовании нового слова. Вот почему необходимо, по нашему мнению, по возможности постоянное сближение греческих слов с еврейскими, чего у автора иногда не находим. Напр. слова πολυοδάι и σκληροκάρδιος, помимо LXX, встречаются – первое лишь у Св. Отцов: Златоуста и Григория Богослова (см. стр. 256), второе – у Симмаха, Иустина, Оригена и в новогреческом (стр. 261). Что это за слова? Образованы ли они LXX-ью или случайно не употреблялись у классиков? В решении этого вопроса имеет, во всяком случае, большую важность то, что πολυοδία (многие пути) есть точная передача двух еврейских слов: rob

—470—

(множество), derek (путь) (Пс.57:10), а слово σκληροκάρδιος (Притч.17:20) есть буквальный перевод евр. kescheh (жестокий) и leb (сердце). Другие недостатки менее важны. На стр. 39 в опровержение того мнения, что в словах внука Иисуса Сына Сирахова (ἐν γὰρ τῷ ὀγδόῳ καὶ τριακοστῷ ἔτει ἐπὶ τοῦ Εὐεργέτου βασιλέως, т. е. на 38 году при Евергете царе) греч. предлог ἐπὶ есть плеоназм, нечто лишнее (и след. смысл фразы: «на 38 году Евергета царя» а не: на 38 г. жизни переводчика при Евергете царе), автор хочет доказать уместность и значимость предлога теми же примерами, которые Дейссман приводит в подтверждение обратной мысли, что предлог этот излишен. Однако автор не доказал своего положения. Три приведенные им примера, несомненно таковы, что в них предлог ἐπὶ можно совершенно выбросить, нисколько не изменив смысла греческой фразы. Выражение в первом примере: ἐν τῷ ἐπὶ Λυσιάδου ἄρχοντος ἐνιαυτῷ (в год при архонте Лисиаде) значит в данном месте: «в год архонта Лисиада»; другой пример: τοῦ πρώτου ἔτους ἐπὶ τοῦ πατρὸς αὐτοῦ (в первый год при отце его) значит: «в первый год отца его»; третий пример: τοῦ λε μεσορὴ ἐπὶ τοῦ αὐτοῦ βασιλέως (в месяце Месори 35 года при том же царе) следует переводить: «в Месори 35 года того же царя». Во всех этих примерах ἐπὶ совершенно лишнее. Как же автор видит в них доказательство того, что предлог ἐπὶ в прологе к Премудрости Иисуса Сына Сираха выбросить нельзя, что он придает фразе особый смысл, именно: «на 38 г. при Евергете царе», а не: «на 38 г. Евергета царя?» На стр. 73 автор говорить, что «самые древние рукописи еврейского мазоретского текста, по суду знатоков (ссылка на Хвольсона), относятся лишь к V веку христианства». Но по общему признанию современных библиологов нельзя доказать, чтобы древность еврейских рукописей восходила далее X века. Самый древний кодекс, древность которого бесспорна, – это – кодекс пророков, находящийся в настоящее время в Петербургской Императорской Библиотеке и изданный Штракком. На стр. 92, в греч. переводе Втор.32:8: κατὰ ἀριθμὸν ἀγγέλων θεοῦ (по числу ангелов Божиих) вместо евр.: «по числу сынов

—471—

Израилевых», автор видит влияние александрийской теософии, учившей об ангелах, управляющих различными частями мира и различными народами. Но дело объясняется проще. Греческие переводчики первоначально перевели правильно: κατὰ ἀριθμὸν υἱῶν Ἰσραὴλ, как и в подлиннике. Но, как известно, в греческих манускриптах вместо Ἰσραήλ часто писалось, как в дошедших до нас древних рукописях, сокращенное Ἰήλ. Но иота, как едва слышная, могла легко исчезнуть. Осталось таким образом ηλ каковое, по свидетельству отцов, было известным для христиан именем Божиим, заимствованным из еврейского языка (= el). Отсюда вместо υἱῶν ηλ явилось υἱῶν Θεοῦ. Последнее же выражение, как видно из перевода Быт.6:2 и из сличения древних кодексов, было синонимом выражения ἀγγέλων Θεοῦ. И в разбираемом месте одни кодексы имеют υἱῶν Θεοῦ, другие – ἀγγέλων Θεοῦ. Так из выражения κ. α. υἱῶν Ἰσραήλ могло явиться κ. α. ἀγγέλων Θεοῦ. На стр. 108 автор говорит, что синайская рукопись «содержит почти весь Ветхий Завет», хотя автору совершенно известно, как видно из примечания, что в ней нет почти всего Пятокнижия, всего Иезекииля, Даниила, Амоса, Михея, Осии и почти всех канонических исторических книг. На стр. 113–114 автор говорит, что чтение τραφείς вм. ταφείς в Быт.15:15 сделалось ходячим еще в IV веке. Но оно было известно еще Оригену, как видно из его комментария. На стр. 160 цитат из 2Пар.34:3, где по главным чтениям стоит будто περιβωμίον, чего на самом деле ни в Ват., ни в Алекс. рукописи нет, а есть в Сикст. изд. и изд. Моск. На стр. 175 указан глагол φαύσκω с цитатом на Быт.44:3. Но в лучших кодексах (А. D. F. см. Свита) здесь стоит διαφάυσκω. На стр. 180 – ὠρύομα с цит. Иез.19:17. Но из главных кодексов лишь на полях Ватик. (В^ab). На стр. 197 διάπηρον с цит. 3Цар.7:31, 32. Но из главных кодексов лишь в Алекс., в Ватик. же иначе. На стр. 199: – ἐγκαταλοχίζω – 2Пар.31:18 в Ват. и др. Но так лишь в В^ab, а в Ват. – ἐνκαταλοχίσαι (а не: εγκατ.) в Алекс. – ἐν καταλοχίαις. Ясно, что пред нами здесь целый процесс образования чтения. Не следует ли

—472—

поэтому считать чтение В^ab поврежденным? На стр. 201 ἐπιδιηγέομαι Есф.1:17 по разночтениям. Но так лишь в S^ca (след. позднейшая поправка). На стр. 205 ἐνθρονίζω Есф.1:2. Так лишь в S^ca. В остальных θρονίζω с приращением. Приведенные нами и некоторые другие недостатки сочинения проф. Корсунского имеют большею частью характер некоторых неточностей и обмолвок. Незначительные по важности, они незначительны и по количеству для книги в 644 стр., да еще с таким трудно корректируемым материалом. Вообще же следует сказать, что и с внешней своей стороны издание профессора делает честь как автору, корректировавшему свое сочинение, так и печатавшей его типографии (Свято-Троицкой Сергиевой Лавры), что в трудах подобного рода имеет большую цену.

В заключении мы должны сказать еще следующее. Задачу, какую поставил себе проф. Корсунский, мог взять на себя лишь ученый, соединяющий в себе филолога и богослова. А таким и явился автор. Знание классического языка у него настолько хорошо, что он положительно перестает быть для него языком мертвым, и становится живым, едва не родным. Вместе с тем автор обладает таким запасом сведений по части толкования Св. Писания и критики текста Библии, который приобрести собственно филологу-специалисту едва ли возможно. Но и при богатстве эрудиции за такой предмет мог взяться человек с неисчерпаемой энергией, с кропотливым трудолюбием. На такое терпеливое трудолюбие способны лишь особые избранники. Свой многолетний труд профессор посвятил предмету, который особенно дорог сынам Православной Церкви, так как изучаемый и слышимый нами в богослужении славянский перевод Библии, по справедливому выражению автора, «есть вообще говоря точный снимок с греческого перевода LXX» (20-й тезис). При отсутствии у нас русского словаря LXX и благодаря богатому экзегетическому материалу, сочинение проф. Корсунского принесет большую пользу всем изучающим Ветхий Завет, начиная с ученых и кончая воспитанниками семинарий. При всей учености автора, мы не встретили в его сочинении ни одной мысли, ни одного слова, ни одного

—473—

толкования, которые могли бы хоть сколько-нибудь смутить сознания православного, даже юного читателя.

В виду всех указанных нами достоинств сочинения проф. Корсунского, считаем последнего вполне заслуживающим степени доктора богословия».

Справка: 1) По § 142 устава духовных академий «Степени доктора богословия, равно как церковной истории и церковного права, удостаиваются магистры богословия без устного испытания, по представлении напечатанной диссертации или сочинения, хотя бы и написанного не с целью получения ученой степени». 2) Экстраординарный профессор Иван Корсунский получил степень магистра богословия в Московской духовной академии в 1882 году. 3) § 81 лит. в п. 6.

Определили: 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом об утверждении экстраординарного профессора академии по кафедре греческого языка и его словесности, магистра богословия Ивана Корсунского в степени доктора богословия. 2) Представить Его Высокопреосвященству и в Святейший Синод по экземпляру диссертации профессора Корсунского и копии с отзывов о ней ординарного профессора академии Григория Воскресенского и доцента Василия Мышцына.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «Дек. 30. Согласен ходатайствовать».

Того же числа

Присутствовали, под председательством ректора академии архимандрита Лаврентия, инспектор академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений и члены Совета академии, кроме профессоров: В. Ключевского, И. Корсунского и А. Голубцова, не присутствовавших по болезни, и А. Введенского, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: Отзыв комиссии, состоящей под председательством инспектора академии и. д. ординарного профессора архимандрита Арсения, из ординарных профессоров: Николая Каптерева, Григория Воскресенского, Николая Заозерского и экстраординарного профессора Ивана

—474—

Корсунского об ученых трудах о протоиерея С.-Петербургской Успенской, что на Сенной, церкви, магистра богословия, Константина Тимофеевича Никольского:

«Среди отечественных духовных писателей наших особенно выделяется своею учено-литературною деятельностью маститый старец, протоиерей С.-Петербургской Успенской, что на Сенной, церкви, магистр С.-Петербургской духовной академии XVIII курса (выпуска 1849 года), Константин Тимофеевич Никольский, целых четыре десятилетия неустанно трудящийся в области духовной, и притом почти исключительно в одной отрасли её, – науке о богослужении.

Соответственно двойному характеру этой науки, в силу исторических условий своего возникновения сложившейся из двух необходимых стихий, – литургической (или богослужебной) собственно и церковно-археологической, как на западе, так и на востоке, в частности у нас, в России, эта наука издавна имела своих, более или менее видных, представителей, двоякого рода исследованиями в её области ознаменовавших себя, – с одной стороны, – литургическими, а с другой, – церковно-археологическими. Имена Морина ((Io. Morinus), Гоара (Goar), Бингама (Ios. Bingham), Ассемана (Ios. Sim Assemanus), Мартена (Ed Martene), Августи (I Chr. W. Augusti), Бинтерима (Ant. Ios. Binterim), Люфта (loh Bapt Luft) и многих других на западе уже давно сделались известными, и их труды необходимы для занимающихся этою двойною наукою. Впрочем, и на востоке и у нас в России также довольно давно эта наука стала обращать на себя внимание ученых сил. Так, между прочим, у нас еще в XVII веке, отчасти переведена с греческого, отчасти же сочинена повелением царя Алексея Михайловича и по совету и благословению патриарха Никона «известная Скрижаль, содержащая в себе толкование божественные литургии с приложением других сочинений» (напечат. в Москве, 1656 г ), возобновленная изданием в начале нынешнего столетия трудами преосв. архиепископа Нижегородского Вениамина (Румовского), под заглавием: «Новая Скрижаль», еще несколько раз потом издававшаяся (1848, 1859, 1870, 1878 гг.), до последнего времени служила главным

—475—

руководством по литургике. Было не мало частью самостоятельных, частью переводных трудов и других наших отечественных ученых по части науки о богослужении и церковной археологии, каковы: 1) митрополита Гавриила (Петрова): «О служении и чиноположениях Православные Греко-Российския Церкви». Спб. 1792 (потом также издаваемо было не раз); 2) Иродиона Ветринского: «Памятники древней христианской Церкви» и проч. (перевод труда помянутого английского ученого Бингама – «Origines, seu antiquitates ecclesiasticae», Тт. I–V, Спб. 1829–1845); 3) И. Дмитревского: – «Историческое, догматическое и таинственное изъяснение на литургию» и пр. (Μ. 1803. Другие издания: 1807, 1812, 1818:1856); труды протоиереев Дебольского, Серединского (последнего по преимуществу о богослужении западной церкви), Владиславлева, преосвященных: Игнатия, архиепископа Воронежского, Филарета, архиепископа Черниговского, профессоров: Долоцкого, Бобровницкого, Мансветова и др.

Начало учено-литературной деятельности о. К.Т. Никольского положено было в 1850-х годах, а интерес к науке о богослужении и церковной археологии возбужден был в нём и еще раньше того, как можно видеть из статьи самого о. Никольского под заглавием: «Составление первого русского руководства по церковной археологии» (стр. 33 отд. оттиска), напечатанной в Известиях Императорского Русского Археологического Общества – т. X, вып. 2. (Спб. 1881).¹⁴¹⁵ В 1858 году вышел из печати первый серьезный труд о. К. Т. Никольского, под заглавием: «Обозрение богослужебных книг Православной Российской Церкви по отношению их к церковному уставу», сразу обративший на себя внимание ученого мира,¹⁴¹⁶

—476—

не смотря на то, что дотоле уже существовало, не в одном издании вышедшее и бывшее в свое время классическим, исследование под заглавием: «Историческое обозрение богослужебных книг Греко-Российской Церкви» (Киев, 1836; 2-е изд. – там же, 1853). Этот первый печатный труд о. Никольского в области науки о богослужении, обнимающий собою книги, относящиеся к общественному и частному богослужению, простые и нотные, кроме обстоятельного обозрения самых книг, библиографического, так сказать, и церковно-археологического, содержит еще в конце довольно важное, по своему времени, приложение: алфавитные указатели – а) «молитвословий, песнопений и т. п., упоминаемые в Обозрении» и б) «писателей, молитвословий и песнопений, содержащихся в богослужебных книгах Православной кафолической восточной Церкви». Достоинство этого труда таково, что при введении в действие уставов средних и низших духовно-учебных заведений 1867 г., он поставлен был в ряду немногих других трудов русских ученых в качестве пособия при преподавании литургики в духовных семинариях.¹⁴¹⁷ Из этого обстоятельного «Обозрения» автором скоро выработано было, очевидно имевшее с ним тесную связь по подготовительным работам, «Краткое обозрение богослужебных книг Православной Церкви, по отношению их к Церковному Уставу, с приложением таблиц, изображающих вседневные службы и словаря названий молитвословий и песнопений церковных», вышедшее первым изданием в 1864 г. в С.-Петербурге;¹⁴¹⁸ затем вторым, исправленным и дополненным, там же в 1890; третьим в 1892 и четвертым в 1895 году. Само собою разумеется, что это «Краткое обозрение» (содержащее в себе напр. в 4 издании лишь II+119+64 стран. в осьмушку малого формата, тогда как пространное «Обозрение» занимает II+434 страницы осьмушки большого формата) не могло иметь и не

—477—

имеет такого научного значения, как «Обозрение» пространное. Но оно имеет свое, и весьма важное, значение. Оно есть справочная, классическая книга, изданная как учебное руководство для училищ духовного ведомства.

Вскоре после «Обозрения», именно в 1862 году вышел первым изданием другой еще более обширный и важный в научном и практическом отношении труд о. Никольского под заглавием: «Пособие к изучению Устава богослужения Православной Церкви». Этот новый труд, с одной стороны, находился в тесной связи с предшествующим, ибо «в знающем церковный Устав» прежде всего предполагается знакомство с богослужебными книгами, умение понимать сокращенные и собственно церковные названия молитвословий, и по этим названиям находить в различных местах разных богослужебных книг то, что предписано Уставом, касательно богослужения, в известное время и при известных случаях» (предисловие к «Пособию»),¹⁴¹⁹ а с другой – в очень значительной мере пополнял собой науку о богослужении учением «о храме, его частях и принадлежностях» (ч. I) и о самом «богослужении», общественном и частном во всех его видах и по всем временам, в которые оно совершается (ч. III). Это «Пособие», еще большею снабженное ученостью, нежели помянутое «Обозрение», всюду основанное на первоисточниках и твердых научных данных, еще большую, нежели «Обозрение», известность получило и в мире ученом и в мире учебном. Еще в первом своем издании оно, указом Св. Синода от 20 августа 1868 года, рекомендовано было в качестве учебного пособия при преподавании литургики в духовных семинариях. А между тем уже в 1865 году понадобилось и второе его издание; затем в 1874 году оно вышло третьим, «исправленным и дополненным», изданием, в каковом издании, на основании отзыва Учебного Комитета при Святейшем Синоде,¹⁴²⁰ циркулярным указом Святейшего Синода от 4 апреля

—478—

1875 года, одобрено было в качестве учебного пособия не только для семинарий при преподавании литургики, но и для духовных училищ при преподавании церковного Устава.¹⁴²¹ Потребность в этой, очень большой по объему, книге¹⁴²² оказалась так велика, что в 1888 году, она вышла 4-м, а в 1894 г. – пятым, опять «исправленным и дополненным», изданием, с алфавитным указателем в конце книги. Книга настолько обильна содержанием, не смотря на скромность и ограничительность заглавия,¹⁴²³ заключает в себе так много литургического материала и церковно-археологических рассуждений и заметок, полемических (против раскольников и протестантов напр.) указаний и проч., что кроме практического, учебного, и научное значение её совершенно бесспорно. По справедливому замечанию ученого критика одного из трудов о. К.Т. Никольского, покойного академика И.И. Срезневского, «книга эта может быть зачатком труда гораздо более обширного, в несколько таких книг, труда, который достойным образом может быть выполнен только применением ко всем частям его приемов исследовательной науки и разработкой отдельных вопросов по памятникам».¹⁴²⁴

И составитель «Пособия к изучению Устава богослужения Православной Церкви» действительно потщился представить несколько опытов такого научного решения отдельных вопросов, основание которым положено было в этом «Пособии» (Спб. 1894), в главе «о храме, его частях и принадлежностях», и именно об алтарных

—479—

принадлежностях, идет речь об антиминсе, но по задаче труда говорится о нём только следующее: «На илитон полагается и им завертывается антиминс, шелковый (прежде льняной) плат с изображением Господа во гробе. Антиминс есть как бы самый престол. Слово антиминс (αντί – вместо и μίνσα – престол) значит сопрестолие, вместопрестолие. Подобно престолу и антиминс называется трапезою. Он раскрывается только на литургии, и именно пред началом литургии верных, и закрывается в конце её. Без него не совершается литургии. Он и заменяет собою престол, когда, например, во время божественной литургии загорится церковь или от бури, или от иных причин начнет падать. Тогда иерей сохранно с антиминсом да возьмет Святая, и да изыдет из церкве, и на ином месте честном, на том же антиминсе да совершит божественную службу, начен с места, его же исходя преста (извест. Учит. в Служебн. о случаях недостаточества служащего священника).

В антиминсе влагаются части мощей – святых, и таким образом, при совершении бескровной жертвы, на престоле Господь почивает на пострадавших по нём честных мученицех».¹⁴²⁵

К этому относятся столь же краткие, но вполне достаточные для подтверждения и доказательства изложенных мыслей об антиминсе, и подстрочные примечания, и именно одно из них относится к наименованию антиминса трапезою (стр. 8), а другое – к объяснению конца приведенной речи об антиминсе (стр. 9).¹⁴²⁶ Но вот эта краткая, занимающая всего лишь одну страницу, речь вырастает в целую специальную большую книгу «Об антиминсах Православной Русской Церкви». Спб. 1872 г. В большую осьмушку. Стр. 383 и с приложением 25-ти рисунков антиминсов – писанных и печатных. В этом сочинении «с подобающею ученостью, раскрывается – происхождение и древность антиминсов (стр. 1 и дал.); значение анти-

—480—

минса, как жертвенника (стр. 21 и дал.); чин освящения антиминса (–30 и дал.); обстоятельства, по которым были получаемы от архиерея освященные антиминсы – подвижные (–61 и дал.), и не подвижные (–81 и дал.); хранение старых антиминсов (–100 и дал.); материя и величина антиминсов, нашивные углы на них и развертывание антиминса на литургии (–107 и дал.); рисунки на антиминсах (–229 и дал.); лица, приготовлявшие антиминсы к освящению, хранящие их по освящении и доставляющие их во храм (–260 и дал.): плата за антиминсы (–267 и дал.); сверх того, в приложении находятся: опись антиминсам, находящимся в ризнице Александро-Невской Лавры (–293 и дал.), ведомость, представленная в Святейший Синод преосвящ. Вениамином, архиепископом С.-Петербургским, в 1862 году о том, сколько в С.-Петербурге и у кого именно в партикулярных домах состоит церквей и в какое именование (–377 и дал.), ведомость о церквах, в которые разосланы были антиминсы, отпечатанные с грыдорованной доски, 1752–1754 (379 и дал.), и перечень приложенных рисунков. Надобно заметить, что антиминсы Православной Русской Церкви дотоле не были предметом особенного, именно исторического исследования, при чем главным источником для него служили дела архива Св. Синода, а важнейшим предметом для исследования – собрание антиминсов, хранящихся в ризнице Александро-Невской Лавры, которым и опись сделал первый автор (см. выше). Рисунки антиминсов скопированы (контуром) и выгравированы на камне художником А.А. Редковским. Между печатными рисунками намеренно не приложены лишь те, печатание которых началось в нынешнем столетии и еще находящиеся в «Трудах первого Московского Археологического Съезда» 1869 г. Конечно, в исследовании о. Никольского не помянуто и еще некоторых древних антиминсов. Но этого нельзя ставить в вину исследователю, который не обязан был знать все существующие по всей России антиминсы, а мог вполне удовлетвориться, для построения системы своего исследования, имевшимися у него под руками, с помощью уже весьма важных по центральному положению Св. Синода Русской Церкви данных Синодаль-

—481—

ного архива и хранящихся близ этого центрального учреждения, в Александро-Невской Лавре, образцов антиминсов. Научное значение рассматриваемого труда уже при первом появлении его на свет признано самою Академией Наук, присудившею автору его Уваровскую премию, на основании лестного отзыва одного из своих сочленов (академика Срезневского).

Точно тоже должно сказать и о другом ученом труде о. Никольского, под заглавием: «Анафематствование (отлучение от церкви), совершаемое в первую неделю великого поста. Историческое исследование о чине православия». Спб. 1879. В «Пособии к изучению устава богослужения» этот «чин» изложен на трех небольших страницах (по изд. 1894 г. стр. 580–583), причем автор раскрывает лишь установленный церковью порядок анафематствования, совершаемого в неделю православия, но не касается истории его, редакций самого чина и пр. Не то в помянутом сейчас специальном труде об этом чине. Он опять представляет целую книгу в большую осьмушку, в VI+314 страниц и после предисловия, обсуждающего предшествовавшие исследования других писателей о чине православия и указывающего материалы для собственного исследования автора, рассуждает об употреблении анафемы в христианской церкви до IX века, т. е. до разделения церквей и начала торжественного анафематствования по случаю иконоборческой ереси (стр. 1 и дал.); – о составлении чина православия, добавлениях и изменениях в нём, печатных и рукописных чинах (стр. 13 и дал.); – о молебном пении,¹⁴²⁷ совершавшемся до 1766 года (стр. 53 и дал.) и после 1766 года¹⁴²⁸ (–72 и дал.); – о Синодике, содер-

—482—

жащем в себе различные анафематствования и многолетия (стр. 76 и дал.), и об анафематствованиях, произносившихся кроме первой недели великого поста и не внесенных в чин православия (стр. 272 и дал.). А в приложении говорится об иконе Св. Софии Премудрости (–291, – и дал.) – в разъяснение к приложенному в начале книги рисунку,¹⁴²⁹ – и о Киевском и Черниговском чинах православия (стр. 295 и дал.). Не смотря на то, что еще до появления труда о. Никольского уже было известно в печати несколько исследований и статей о чине православия и анафематствований, и все они были хорошо известны автору труда (см. его предисловие), его труд не только не был излишним у нас в России, но и необходимым, ибо собственно полной истории этого чина у нас не было. И ученый рецензент, рассматривавший этот труд по представлении его в Академию Наук на соискание Уваровской премии, профессор протоиерей Μ.И. Горчаков совершенно справедливо заметил в своем отзыве, что «сочинение о. Никольского представляет первый в церковно-исторической литературе опыт ученого исследования истории чина православия, составленный большею частью на основании не только неизданных в печати, но и остававшихся долгое время в неизвестности, забытых или тщательно скрывавшихся материалов, относящихся до сего предмета»,¹⁴³⁰ и вообще считает книгу о. Никольского «весьма ценным приобретением в области церковно-исторической и литургической русской литературы».¹⁴³¹

Третьим, более других крупным ученым трудом о. протоиерея Никольского является сочинение; «О службах русской церкви, бывших в прежних печатных богослужебных книгах». Спб. 1885. В большую осьмушку,

—483—

стр. II+411, с приложением двух литографических рисунков действа в неделю Ваий в Московском Кремле, извлеченных из путешествий Ад. Олеария и барона Мейерберга. Так как едва не каждая из служб и чинов, бывших в прежних печатных богослужебных книгах и теперь не совершающихся в Православной Церкви, а потому не печатающихся в нынешних книгах, может и должна бы составлять предмет особого исследования: для полного же обследования их едва ли еще и наступило время, ибо не только не изданы весьма многие, хранящиеся в разных библиотеках, рукописные богослужебные книги, но и далеко не все описаны с надлежащею обстоятельностью: то о. Никольский ограничился в настоящем своем труде изложением лишь особенностей богослужения, бывшего в Русской Церкви в прежнее время, а именно – рассмотрением служб, содержащихся главным образом в Служебниках и Потребниках Московских изданий, каковы: «молитва, егда поставят митрополита и входит первее во град» (стр. 1 и дал.); – «чин действа в неделю Ваий» (стр. 45 и дал.); – «чин летопроводства»¹⁴³² (стр. 98 и дал.); – «чин пещного действа» (–169 и дал.); – «чин действа страшного суда» (–214 и дал.); – «чин за приливок о здравии царя» (–237 и дал.); – «чин омыти мощи Святых, или крестъмочити» (–257 и дал.); «последование о причащении святыя воды великаго освящения, на Богоявление» (стр. 287 и дал.); – «чин на очищение церкви, егда пес вскочит в церковь или от неверных войдет кто» (–297 и дал.) и т. д. Ко всем этим службам или чинам, сверх исторического исследования о каждой из них, в книге о. Никольского имеются и приложения, содержащие в себе выписки из тех или других старинных печатных изданий таковых служб или из рукописей разных времен, заключающих в себе текст этих самых служб (или чинов). Таким образом, автор дает в книге даже более, нежели сколько обещает в заглавии (где указываются только «печатные» книги, а не рукописи). Исследование также весьма любопытное, глубоко

—484—

поучительное и вполне научное, в котором исследование о каждой службе, ведя историю её с древнейших времен, выводя начало её из Греции и затем проводя эту историю до исчезновения службы в России, с указанием причин как появления, так и исчезновения её, наконец, будучи обставлено всеми наилучшими документальными данными в подтверждение мыслей автора, представляет целое отдельное ученое рассуждение. И таким образом книга есть сборник нескольких ученых рассуждений. Это – труд, также не имевший для себя предшественника, хотя некоторые отдельные из этих служб или чинов, рассмотренных о. Никольским в его книге, и были предметом исследования со стороны других лиц. (См. напр. Вл. А. Сахарова, в Чтен. в Общ. Любит. Дух. Просв. 1880 г., статью под заглавием: «Очерки церковных действ в древне-восточной Руси»).

Наконец, мы не можем не упомянуть и еще одного, хотя и менее предшествующих обширного, однако также не маловажного научного труда о. Никольского, вышедшего в свет уже в 1896 году под скромным заглавием: «Материалы для истории исправления богослужебных книг. Об исправлении Устава церковного в 1682 году и месячных миней в 1689–1691 гг.». Издание Общества любителей древней письменности. В осьмушку. 135 страниц. Этот труд, подобно предшествующему также не стоящий без отношения к «Пособию» и к «Обозрению богослужебных книг», не смотря на то, что уже много имеет для себя предшественников – исследователей по тому же вопросу, из которых главнейших имеет в виду и сам автор труда, представляет однако же весьма важные, не затронутые у этих исследователей, стороны рассматриваемого предмета; а со страницы 57 прилагает текст бывшего неизвестным доселе рукописного сообщения XVII в.; «О исправлении в прежде печатаных книгах минеах некиих бывших погрешений в речениих: и о по зависти диавольстей бывшей на тая исправления лживой клевете, и о препятии дела онаго святаго». Много и других, меньших по объему, но также весьма серьезных и важных в практическом и научном отношении, и также относящихся к области литургики и церковной ар-

—485—

хеологии, исследований и статей имеем мы от о. К. Т. Никольского, напечатанных в повременных изданиях и отдельно в разное время, каковы, кроме упомянутого выше: «Составление первого русского руководства по церковной археологии», напечатанные в тех же Известиях Императорского Русского Археологического Общества – тома IX и X (Спб. 1880–1881) исследования и сообщения: 1) «Триумфальные ворота в Москве у Казанского собора, устроенные Святейшим Синодом в царствование Петра I и Елизаветы Петровны»; 2) «Греческая икона 1771 года, изображающая город Иерусалим с его окрестностями»; 3) «Снимок с иконы резной из кости, находящейся в Успенской, что на Сенной, церкви в С.-Петербурге»; а равно и в других изданиях, как то: 4) «О часовнях» – в Церковных Ведомостях, изд. при Св. Синоде за 1889 г. №№ 10 и 11; – 5) «О священных одеждах церковнослужителей» – в Христианском Чтении 1889 г, № 3–4 и др.

В своих учено-литературных трудах о. К.Т. Никольский является со всеми, присущими истинному ученому, достоинствами.

Сюда принадлежат: 1) Самостоятельность исследования. Везде о. Никольский опирается не столько на результатах исследования других ученых, сколько на собственных кропотливых историко-археологических изысканиях в области древней письменности, рукописной и печатной, на возможно более твердых церковных установлениях, первоисточниках (богослужебных книгах) и документальных данных, нередко пролагая первые пути научного исследования в отдельных вопросах, то соглашаясь с наиболее важными и внушительными авторитетами учености, а то не соглашаясь с ними и идя своею дорогою.¹⁴³³

2) Обилие новых научных данных, во многом дотоле неизвестных, сообщаемых о. Никольским, особенно в рассмотренных выше 4-х главнейших, а частью и

—486—

в других¹⁴³⁴ его ученых трудах. Он в этих своих трудах разрабатывает главным образом рукописный и архивный, следовательно, сырой материал или берет за основание для своих исследований почти неупотребительные ныне старопечатные книги; а охотников браться за такую нелегкую и утомительную, но в то же время весьма важную в научном отношении, работу находится очень мало.

3) Обширность сведений в области литературы предмета у о. К.Т. Никольского поражает всякого, хотя сколько-нибудь знакомого с его трудами.¹⁴³⁵ При этом из всего видно, что он и постоянно с живостью следил и следит за литературою своего предмета и в позднейших своих изданиях заботливо пополняет её.¹⁴³⁶

4) Трудолюбие и настойчивость о. Никольского в изучении избранного им для обследования предмета с литературою последнего также заслуживают полного одобрения и глубокого к себе уважения. Постоянным, настойчивым, многолетним изучением сего предмета он достиг того, что к нему, как авторитетному знатоку его, и высшее духовное начальство обращается нередко с поручениями составить какое-либо руководство, сделать определение по какому-либо частному предмету в области

—487—

науки о богослужении и под.,¹⁴³⁷ и отдельные представители ученого мира, а также вообще люди, которым, как и всем православным христианам, близки и дороги предметы и вопросы богослужения, обращаются к нему за советами и разрешением тех или других недоумений и вопросов. Решение многих, возникающих на практике, недоумений и вопросов в обширной области предметов науки о богослужении можно находить и в рассмотренных печатных трудах о. Никольского.¹⁴³⁸

5) Долговременное служение о. Никольского пользам учебных заведений чрез употребление в них его трудов в качестве руководств и пособий ясно свидетельствует и о воспитательном значении учено-литературной деятельности его, о плодотворном служении его благу общему.

Принимая всё это во внимание, а равно и то, что учено-литературная деятельность о. протоиерея Никольского получила почетную известность не только в России, но и за границами её,¹⁴³⁹ Комиссия приходит к заключению, что если за одно какое-либо отдельное сочинение ученое, соответствующее научным требованиям, присуждается высшая ученая степень, то о. К.Т. Никольскому, за несколько ученых работ и за всю совокупность его учебных и специально-ученых трудов, притом исключительно посвященных, как сказано, разработке дорогой для каждого православного христианина и весьма важной в научно-богословском и церковно-историческом отношении области богослужения с церковной археологией, по всей справедливости следует присудить высшую ученую степень и,

—488—

соответственно характеру выше рассмотренных его ученых трудов, именно степень доктора церковной истории».

Справка: 1) Означенный отзыв представлен Комиссией согласно определению Совета от 30 октября текущего года, утвержденному Его Высокопреосвященством 20 ноября. 2) По § 143 устава духовных академий «лица, приобретшие известность отличными по своим достоинствам учеными трудами, возводятся в степень доктора без испытания». 3) По § 141 того же устава «удостоенные докторской степени носят наименование доктора или богословия, или церковной истории, или канонического права, соответственно отличительному характеру их ученых трудов, или представленной диссертации». 4) § 81 лит. в п. 6. того же устава.

Определили: 1) Просить ходатайства Его Высокопреосвященства пред Святейшим Синодом о возведении протоиерея С.-Петербургской Успенской, что на Сенной, церкви, магистра богословия, о. Константина Никольского в степень доктора церковной истории. 2) Копию с отзыва Комиссии об ученых трудах о. протоиерея Никольского приложить к журналу настоящего собрания, для представления в Святейший Синод.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «Дек. 31. Принимаю на себя ходатайство, согласно первому пункту определения совета; отзывы приложить».

Того же числа

Присутствовали, под председательством ректора академии архимандрита Лаврентия, инспектор академии и. д. ординарного профессора архимандрит Арсений и члены Совета академии, кроме профессоров: В. Ключевского, И. Корсунского, А. Голубцова, не присутствовавших по болезни, и А. Введенского, находящегося в заграничной командировке.

Слушали: I. а) Отношение Канцелярии Обер-Прокурора Святейшего Синода от 27 ноября за № 7260: «По утвержденному Г. Синодальным Обер-Прокурором 20 ноября 1897 года докладу Учебного Комитета при Святейшем Синоде, кандидат Московской духовной академии Григорий Богоявленский, состоявший надзирателем в Поше-

—489—

хонском духовном училище, определен на должность помощника инспектора в Вятскую духовную семинарию.

Канцелярия Обер-Прокурора Святейшего Синода долгом поставляет сообщить о сем Совету академии для сведения и зависящего распоряжения».

б) Отношение Кишиневской духовной Консистории от 2 декабря за № 19339: «Кишиневская духовная Консистория вследствие отношения Попечителя Одесского Учебного Округа, от 22 ноября сего года за № 16122, честь имеет уведомить Совет академии, что кандидат богословия Московской духовной академии Иосиф Кречетович назначен на должность законоучителя Байрамчской учительской семинарии».

Определили: Принять к сведению.

II. Ведомость о. ректора академии архимандрита Лаврентия о пропущенных наставниками академии лекциях в ноябре месяце текущего года, из которой видно, что а) по болезни: заслуженный ординарный профессор Василий Ключевский опустил 6 лекций, исправляющий должность доцента Илья Громогласов и доцент Василий Мышцын – по 4 лекции, исправляющий должность доцента и лектор французского языка Павел Соколов – 5 лекций, экстраординарный профессор Иерофей Татарский – 2 лекции, исправляющий должность ординарного профессора инспектор академии архимандрит Арсений, экстраординарный профессор Василий Соколов, доцент и лектор английского языка Анатолий Спасский, доцент Иван Андреев и исправляющий должность доцента Сергей Смирнов – по 1 лекции; б) по семейным обстоятельствам: экстраординарный профессор Иван Корсунский – 2 лекции; в) по нахождению в отпуску: доцент Иван Андреев – 6 лекций; заслуженный ординарный профессор Петр Цветков – 3 лекции и экстраординарный профессор Василий Соколов – 1 лекцию и г) по случаю исполнения обязанностей присяжного заседателя в окружном суде: экстраординарный профессор Александр Беляев и доцент Иван Попов – по две лекции и экстраординарный профессор Александр Шостьин – 1 лекцию. – С 14 числа ноября месяца, вследствие увольнения от службы при академии исправляющего должность ординарного, за-

—490—

служенного профессора Петра Казанского, прекращено чтение лекций по истории философии.

Определили: Ведомость напечатать вместе с журналами Совета академии.

III. а) Отношение Комиссии печатания Государственных Грамот и Договоров при Московском Главном Архиве Министерства Иностранных Дел от 9 декабря за № 823: «Комиссия печатания Государственных Грамот и Договоров при печатании одного своего издания встретила нужду в ознакомлении с двумя хранящимися в Библиотеке Академии рукописями: № 432 Волоколамского монастыря и 145 фундаментальной библиотеки.

В виду того, что сведения, находящиеся в сих рукописях, необходимо должны быть приняты во внимание, Комиссия покорнейше просит Совет Московской духовной академии доставить означенные рукописи в Архив на месячный срок, по истечении коего они немедленно в полной сохранности будут возвращены обратно».

б) Отношение о. ректора Казанской духовной академии от 4 декабря 1897 года за № 2132: «Имею честь покорнейше просить Совет Московской духовной академии выслать для научных занятий профессорского стипендиата академии Крестникова: «Zeitschrift für wissenschaftliche Theologie XXXVI, Bd. II и XXXVII, 2, 1894, сроком на три месяца».

в) Отношение Совета Казанской духовной академии от 9 декабря за № 2141: «Совет Казанской академии покорнейше просит Совет Московской академии выслать на трехмесячный срок для научных занятий профессорского стипендиата Сперанского сочинение Вл. Соловьева: «История и будущность теократии» т. I. (Философия библейской истории»).

Определили: Выслать по принадлежности требуемые рукописи, журнал и книгу на означенные в отношениях сроки.

IV. а) Отношение ректора Императорского Казанского Университета от 27 ноября за № 3540, при коем препровождено по 1 экземпляру диссертации Н.А. Климова и брошюры: «Годичный акт в Казанском Университете 5 ноября 1897 года».

—491—

б) Отношение ректора Императорского Томского Университета от 28 ноября за № 4231, при коем препровожден экземпляр XII книги Известий Императорского Томского Университета».

Определили; Книги и брошюры сдать в фундаментальную академическую библиотеку и благодарить за пожертвование их.

V. Донесение библиотекаря академии Николая Колосова: «Честь имею донести Совету академии о следующих пожертвованиях, поступивших в библиотеку:

1. От гг. профессоров академии журналы за 1896 год: «Русское Обозрение», кн. 6–9, 11, 12; «Русский Вестник», кн. 5, 6, 8 и 10; «Русская Мысль», кн. 2–9; «Русский Архив», кн. 1, 3–5, 7, 8, 11 и 12; «Русская Старина», кн. 1–4, 7–9; «Исторический Вестник», кн. 1–8, 10; «Мир Божий», кн. 1, 7–12; «Вестник Европы», кн. 1–6, 8, 11 и 12; «Северный Вестник», кн. 1, 3–5, 7–11; «Русское Богатство», кн. 1–8.

2. От профессора Академии А. Голубцова – его брошюры: а) «Церковно-археологический Музей при Московской духовной академии» и б) «Из истории древнерусской иконописи».

3. От профессора академии С. Глаголева – его брошюра: «Астрономия и Богословие».

4. От исправляющего должность доцента академии П. Соколова – его брошюра: «Банкротство натуралистического миросозерцания и современный нравственно-религиозный кризис на Западе».

5. От свящ. Ст. Е. Зверева – его брошюры: а) «Следы христианства на Дону в домонгольский период» и б) «Духовное завещание Святителя Митрофана, Епископа Воронежского».

6. От протоиерея Ст. Остроумова: Lemm, «Bild aus d. Verbongeiheit d. Christenleben», 2) Koepert, «Lehrbuch d. Poetik» и 3) Scheuffgen, «Beiträge zu d. Geschichte d. grössten Schismas».

7. От Π.И. Щукина – изданные им «Бумаги, относящиеся до отечественной войны 1812 г.» ч. 1–2.

8. От священника Д. Ромашкова – его брошюра: «Различные типы школ и образования, получаемого в них современными русскими людьми».

—492—

9. От Императорского С.-Петербургского Университета: 1) «Записки историко-филологического факультета», ч. 41–45 и 2) Каталог русских книг библиотеки Императорского С.-Петербургского Университета, т. 1-й.

Определили: Благодарить жертвователей.

VI. Записку профессора Ивана Корсунского о выписке книг, которые он считает нужным приобрести для академической библиотеки.

Справка: I. К выписке представлены следующие книги;

1. Письма Иннокентия, Митрополита Московского и Коломенского, собр. И. Барсуковым. Спб. 1897 г.

2. Творения сего же Святителя, изданные тем же Барсуковым, тт. 2 и 3-й.

3. Pollucis. Onomasticon. Ex recensione I. Bekkeri. 1846.

4. Sturz. Lexicon Xenophonteum. Т. I–IV. Lipsiae, 1801.

5. Lycophronis. Alexandra. Ed. L. Bachmannyg. Lipsiae, 1830.

6. Hartung. Septuaginta Studien. Bamberg, 1886.

7. Essen. Index Thucydideus. Berolini, 1887.

II. Означенных книг в академической библиотеке не имеется.

Определили: Поручить библиотекарю академии Николаю Колосову выписать означенные в записке проф. Корсунского книги и о последующем представить Правлению академии.

Рассуждали: VII. О выдаче из процентов с капитала, пожертвованного П.А. Мухановою, пособий членам академической корпорации.

Справка: 1) По §§ 4–5 руководственных правил при распределении пособий из процентов с капитала, пожертвованного П.А. Мухановою: «Проценты с другой части Мухановского капитала, в количестве 1187 р. 50 к., назначенные «на дополнительные к жалованию пособия членам академической корпорации», каждогодно распределяются в декабрьском заседании Совета на пять равных частей, из коих ежегодно не менее трех выдается семейным, и не менее одной – бессемейным лицам». – Право на пособие получают те лица академической корпорации, которые прослужили не менее 5 лет, а при ака-

—493—

демии не менее 2 лет, при чем включается сюда и год профессорского стипендиатства».

Определил: 1) Из процентов с капитала П.А. Мухановой, в количестве 1187 р. 50 к., выдать пособия следующим лицам: а) о. ректору академии архимандриту Лаврентию, состоящему на службе с 1861 года, а при академии с 21 июля 1895 года; б) заслуженному ординарному профессору Василию Ключевскому, состоящему на службе при академии с 1871 года; в) ординарному профессору Николаю Каптереву, состоящему на службе при академии с 1872 года; г) экстраординарному профессору Иерофею Татарскому, состоящему на духовно-учебной службе с 1875 года, а на службе при академии – с 1876 года; и д) лектору немецкого языка Василию Лучинину, состоящему на службе при академии с 1870 года, по равной сумме – 237 р. 50 к. каждому. 2) Определение сие представить на Архипастырское утверждение Его Высокопреосвященства.

VIII. О назначении ассигнованных по смете 1897 года премий для окончивших в минувшем учебном году курс воспитанников академии, именно: а–б) премий Митрополита Литовского Иосифа в 165 р. и протоиерея А.И. Невоструева в 158 р. – за лучшие кандидатские сочинения; в) премии имени протоиерея А.Μ. Иванцова-Платонова в 207 рублей 50 коп., – за лучшее кандидатское сочинение по церковной истории; г) премии имени протоиерея С. К. Смирнова в 95 рублей – за лучшее кандидатское сочинение по русской церковной истории; д) премии Преосвященного Димитрия, Епископа Тверского и Кашинского, в 76 рублей за лучшее кандидатское сочинение преимущественно по описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви и г) премии протоиерея И. Орлова в 32 рубля за лучшие успехи в сочинении проповедей.

Справка: 1) Относительно присуждения премии митрополита Литовского Иосифа указом Святейшего Синода от 28 декабря 1873 года за № 3778 предписано: «Премии назначать, не раздробляя их, в каждой академии за кандидатское сочинение по какому бы то ни было отделению, признанное лучшим из представленных студентами при

—494—

переходе из III курса в IV-й с тем, чтобы, согласно воле завещателя, выдача премий производилась не прежде, как по окончании воспитанниками полного академического курса». 2) Премия протоиерея А.И. Невоструева, согласно пункту 1 правил относительно употребления % с пожертвованного им капитала, присуждается за то из кандидатских сочинений, которое в этом году признано будет Советом за лучшее. 3) Положения о стипендии и премии имени протоиерея А.Μ. Иванцова-Платонова п. 10: «Остатки от процентов со всего стипендиального капитала (сверх 220 рублей) выдаются в одно из заседаний сентябрьской трети за одно из лучших кандидатских сочинений по предмету церковной истории, по постановлению Совета академии». 4) Положения о премии имени протоиерея С.К. Смирнова п. 2: «Премия выдается чрез три года, по усмотрению Совета академии, одному из студентов за лучшее кандидатское сочинение по русской церковной истории». 5) Положения о премии Преосвященного Димитрия, Епископа Тверского и Кашинского, § 2: «Премия выдается чрез два года, по усмотрению Совета академии, одному из студентов за лучшее кандидатское сочинение преимущественно по описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви». 6) Из окончивших в минувшем учебном году курс воспитанников академии высшие отметки на проповедях имеют: Евгений Воронцов (5, 5, 5:5), Николай Преображенский (5+, 4½, 5:5), Николай Николин (5, 5–, 5, 5–) и Александр Павлов (5, 4½, 5:5). 7) По собрании голосов оказалось, что премии митрополита Литовского Иосифа, протоиерея А.И. Невоструева, протоиерея А.М. Иванцова-Платонова, протоиерея С.К. Смирнова (за лучшие кандидатские сочинения) и протоиерея И. Орлова (за лучшие успехи в сочинении проповедей) присуждены Советом единогласно, а премия Преосвященного Димитрия, Епископа Тверского и Кашинского (за лучшее кандидатское сочинение преимущественно по описанию жизни и деятельности в Бозе почивших иерархов отечественной церкви), условиям присуждения которой соответствовало единственное сочинение, представленное в минувшем учебном году на сте-

—495—

пень кандидата богословия, – большинством одного голоса (7 против 6). 8) По § 81 лит. б п. 12 устава духовных академий «присуждение премий за ученые труды на предложенные от академии задачи» значится в числе дел Совета академии, представляемых на утверждение Епархиального Преосвященного.

Определили: Ходатайствовать пред Его Высокопреосвященством о разрешении выдать: а) премию митрополита Литовского Иосифа – в 165 рублей – окончившему в минувшем учебном году курс кандидату академии Александру Покровскому за кандидатское сочинение на тему: «Религия ветхозаветных патриархов (период допотопный)»; б) премию протоиерея А.И. Невоструева – в 158 рублей – кандидату того же выпуска Евгению Воронцову за сочинение на тему: «Учение о Лице Господа Иисуса Христа в послании Апостола Павла к Евреям»; в) премию протоиерея А.Μ. Иванцова-Платонова – в 207 рублей 50 коп. – кандидату того же выпуска Николаю Николину за сочинение на тему: «История символов Никейского и Константинопольского»; г) премию протоиерея С.К. Смирнова в 95 рублей – кандидату того же выпуска Леониду Колтыпину за сочинение на тему: «Следы церковного влияния в юридических понятиях и обычаях русского народа»; д) премию Преосвященного Димитрия, Епископа Тверского и Кашинского – в 76 рублей – кандидату того же выпуска Борису Забавину за сочинение на тему: «Фефилакт Лопатинский, Архиепископ Тверской» и е) премию протоиерея И. Орлова – в 32 рубля – за лучшие успехи в сочинении проповедей (в виду присуждения кандидату Воронцову премии протоиерея А.И. Невоструева) действительному студенту (ныне кандидату) того же выпуска Николаю Преображенскому.

На сем журнале резолюция Его Высокопреосвященства: «Дек. 30. Определения о назначении премий утверждаются; прочее смотрено».