Глава 2. Христианские королевства Европы в 6 в.

После утверждения новых границ в правление святого Юстиниана прямая власть императоров Рима, имевших резиденцию в Константинополе, распространялась на территорию Балкан до Дуная, на Италию, на юг Пиренейского полуострова, на расположенный вдоль Средиземного моря север Африканского континента – от Мавритании до берегов Красного моря, включая Египет, на Малую Азию с примыкавшей к ней Западной Арменией, на Сирию, Палестину и часть Месопотамии – граница с Персией в результате войн продолжала смещаться в одну или другую сторону: на запад или восток. Но в христианском мире существовал единственный император, если не считать негуса Эфиопии, титул которого почитался равным императорскому, и это не было только претензией Нового Рима, но юридическим фактом – христианские государства Европы и Азии, находившиеся вне прямой юрисдикции императора, признавали исключительность его статуса, его верховенство среди христианских правителей, какие бы титулы они ни носили: королевский в варваризованной и политически германизированной Европе («конунг» в разных вариантах на разных германских языках) или царский (по-гречески «василевс») на Востоке, в частности в Грузии. При этом титул василевса по отношению к императору Рима по-прежнему не употреблялся официально, хотя писатели этой эпохи применяли его как ставший уже привычным по отношению к императорам или, по-гречески, автократорам. Реально варварские короли Запада не зависели от правительства в Новом Риме и даже воевали с ним, но, признавая его верховенство, они в известном смысле ставили себя в положение его вассалов.

При всем различии эпох и ситуаций в подобных правоотношениях можно усмотреть некую параллель с положением дел в Священной Римской империи германской нации, которая уже своим названием претендовала на преемство по отношению к Римской империи в собственном смысле слова, – в этой империи вассалы могли вести с императором войну, и она не трактовалась как мятеж, признавалась правомерной, но при этом воевавшие с императором монархи (короли, курфюрсты, герцоги, маркграфы и ландграфы) не отказывали ему в признании его титула и его прерогатив. Так и германские королевства, сложившиеся на некогда римской имперской территории, даже и воюя с императором, не отказывали ему в признании его первенства и его исключительности. Причем свою связь с империей, свою принадлежность к ней признавали не только православные, кафолические монархи, но и короли еретические – арианского исповедания.

Эта включенность в империю выражалась в разных проявлениях: в принятии почетных титулов, которыми их награждали императоры, в хождении в подвластных им королевствах имперских солидов, или номисм; еще более характерно в том, что если короли и чеканили собственную монету, то чаще всего это были копии имперских солидов с портретом императора на аверсе, а не оригинальные монеты с портретами короля или иными символами; и наконец, что было особенно важно, в том, что варварское право в этих королевствах действовало лишь применительно к узкому слою завоевателей германцев, а на основную массу автохтонного населения распространялось римское право в основном в его уже христианизированной, но еще не юстиниановской, а устарелой в самой империи феодосиевской редакции.

К числу таких варварских королевств относятся православное государство Меровингов, поглотившее Бургундское королевство, где также уже исповедовалось православие, и арианское Вестготское королевство в Испании и ныне французской, а в прошлом галльской Септимании, которое поглотило Королевство свевов на западе Иберийского полуострова. После кончины Юстиниана Великого, при его преемнике Юстине II, в Италию проникли лангобарды, исповедовавшие арианство, и в результате ожесточенных войн им удалось овладеть половиной этой страны. За пределами территории, на которую когда-либо простиралась власть Рима, находилась островная Ирландия, в которой прочно утвердилась христианская вера и которая стала родиной миссионеров, просвещавших светом Евангелия европейских язычников. В конце 6 столетия началась христианизация англосаксов, завоевавших Британию, оставленную римскими легионами.

Весной 568 г., в правление императора Юстина II, в Италию вторгся германский народ лангобардов, который ранее оставался на задворках европейской истории. Язык лангобардов принадлежит к западногерманским диалектам, но их собственное предание выводит этот народ, подобно готам, вандалам или бургундам, из Скандинавии. Так, по словам историка этого народа, романизованного лангобарда Павла Диакона, жившего в 8 в., «народ винилов, или лангобардов, который впоследствии счастливо господствовал в Италии, происходил от германского племени и переселился с острова Скандинавии»⁷⁶⁴. Современный историк Л. Мюссе находит это предание не лишенным вероятия, поскольку, как он считает, «до нашей эры Скандинавия говорила не только на северном диалекте», а «лангобардское право, по-видимому, имеет скандинавские черты»⁷⁶⁵. Не имея никаких положительных данных о присутствии западногерманского диалекта на Скандинавском полуострове (Ютландия с ее тевтонами, кимврами и ютами отделена от Скандинавии в первоначальном значении топонима проливами и оскандинавлена была позже в результате переселения туда данов, раньше обитавших поблизости от свевов и других народов Скандинавского полуострова), можно предположить, что некое ядро выходцев из Скандинавии, именовавшихся ранее винилами, переселившись на южный берег Балтики, в устье Эльбы, подверглось там языковой ассимиляции со стороны местных носителей одного из западногерманских диалектов, вероятно хавков – предков позднейших саксов, тем более что и он был родственным их исконному языку, и таким образом сложился народ, известный более под именем лангобардов, вытеснившим их прежний этноним – винилы. По словам Павла Диакона, «лангобарды, первоначально называвшиеся винилами, впоследствии получили свое название от длинных бород, не тронутых бритвой. Ведь на их языке слово «lang» означает «длинный», a «bart» – «борода»⁷⁶⁶. Этот этноним понятен был и жителям Италии, потому что на латинском языке тот же смысл имеют похоже звучащие и этимологически родственные слова «longa barba».

Национальная легенда, воспроизводимая Павлом Диаконом, называет имена предводителей переселенцев на континент – двух братьев, Ибора и Агиона, и их матери Гамбары. Насколько историчны эти имена – сказать трудно. На южном побережье Балтики винилы оказались в соседстве с вандалами, которые потребовали от них дани, но получили отказ. Началась война, и, хотя винилы числом уступали вандалам, они одержали победу. В связи с обстоятельствами этой войны историк народа лангобардов рассказывает мифологический анекдот, или, по его же словам, «забавную сказку: будто бы вандалы обратились к Годану с просьбой даровать им победу над винилами, и он ответил им, что даст победу тем, кого прежде увидит при восходе солнца. После этого будто бы Гамбара обратилась к Фрее, супруге Годана, и умоляла ее о победе для винилов. И Фрея дала совет приказать винильским женщинам распустить волосы по лицу так, чтобы они казались бородой, затем с утра пораньше вместе со своими мужьями выйти на поле сражения и стать там, где Годан мог бы их увидеть, когда он по обыкновению смотрит утром в окно. Все так и случилось. Лишь только Годан при восходе солнца увидел их, как спросил: ««Кто эти длиннобородые?» Тогда Фрея и настояла на том, чтобы он даровал победу тем, кого сам наделил именем. И таким образом Годан даровал победу винилам»⁷⁶⁷. Годан, к имени которого восходит слово «бог» на германских языках, и Фрея – это германские божества, сам Павел по поводу рассказанного им «старого предания» резонно замечает: «Все это, конечно, смешно и ничего не стоит, потому что победа не зависит от человеческой воли, а скорее даруется Провидением»»⁷⁶⁸.

Затем лангобардам пришлось сражаться и с другими противниками, меняя место своего обитания; их численность в ту пору, которая относится к 1 столетию до Р. Х., была невелика – едва ли более двадцати тысяч человек. Одной из причин их переселений был голод. Павел называет места, где они останавливались во время своих странствий: Скоринга, Мауринга, Голанд; там они задержались на относительно долгое время, – и затем Антайб, Бантайб, Бургундайб. Последнее место прозрачным образом указывает на территорию, которую ранее, до них, занимали бургунды, но поскольку и они не раз меняли место своего поселения на южном берегу Балтики, локализовать страну Бургундайб не удается. Не столь подробны, но более надежны сведения, которые можно почерпнуть из классической историографии: «…в 5 г. до н.э. лангобароды понесли поражение от Тиберия на Нижней Эльбе; Валерий Патеркул описал их как «германский народ, самый жестокий и свирепый»; во времена Тацита они снова находятся на Эльбе. Позже они перемещаются к югу: в 167 г. они приходят в соприкосновение с римской Паннонией»⁷⁶⁹. Последующие триста лет истории этого народа не оставили следов в трудах историков классического мира, так что о ней фактически ничего определенного не известно, за исключением воспроизведенных здесь скудных и не вполне надежных сведений, сообщаемых Павлом.

Павел Диакон, опираясь на национальное предание, пишет, что после смерти первых вождей лангобардов – братьев Ибора и Агиона, или Айо, которых он называет герцогами, народ пожелал поставить себе короля. И им стал сын Айо Агельмунд из знатного рода Гунгингов; он правил 33 года, ему наследовал приемыш, отец которого неизвестен. О его происхождении историк лангобардов рассказывает нечто невероятное: «В эти времена одна продажная девка родила разом семерых детей и бросила их… в пруд… Король Агельмунд проезжал мимо этого пруда: он ошеломленно уставился на бедных детей, остановил своего коня, и когда он своим копьем, которое держал в руке, поворачивал их туда и сюда, схватил один из них своей ручкой копье короля. Тот, исполненный жалости. молвил, что это будет великий муж, приказал вытащить его из пруда и передать одной кормилице… и поскольку тот был вытащен из пруда, который на их языке зовется Лама (на современном немецком слово «Lehm» значит «ил», «глина». – В.Ц.), то [король] дал ему имя Ламиссио. Когда ребенок вырос, стал он настолько способным мужем, что был и самым воинственным и после смерти Агельмунда стал королем»⁷⁷⁰. Агельмунд пал жертвой набега на лагерь лангобардов, предпринятый болгарами, которые увели в плен его единственную дочь. Под предводительством Ламиссио лангобарды отомстили болгарам за гибель своего короля и пленение его дочери, нанеся им поражение в битве и захватив в лагере противника богатую добычу. Раз Павел Диакон упоминает болгар, то есть гуннов, – это уже 5 в., эпоха, на несколько столетий отстоящая от переселения винилов из Скандинавии на континент.

Рассказав о войне лангобардов с болгарами, Павел затем перечисляет имена королей, правивших, как это можно заключить, в 5 столетии: «После смерти Ламиссио, правившего вторым [королем], третьим к власти пришел Лет. После того как этот владычествовал примерно сорок лет, оставил он своего сына Альдихока, бывшего четвертым… Когда же этот умер, пятым [королем] получил власть Годехок. В это время возгорелась между Одоакром, который уже несколько лет правил в Италии, и Фелетеем, королем ругиев, именуемым также Февой, жестокая война»⁷⁷¹. Здесь уже налицо точная хронологическая привязка истории лангобардов к большой истории переселения варварских народов. В 487 г. ругии во главе со своим королем Февой, подстрекаемые имперской агентурой, двинулись из Норика на Италию против правившего ей скира Одоакра и в этой войне были наголову разбиты. По словам Павла Диакона, в Норике «был тогда монастырь святого Северина. До конца своей жизни проживал он в этой местности. Частенько увещевал он уже названного Фелетея и его супругу, что звалась Гиза, благочестивыми речами оставить свое неправедное поведение. Но, так как те пренебрегли его благочестивыми словами, то возвестил он им. что с ними случится впоследствии»⁷⁷². Разбив врага, Одоакр совершил карательный поход в их страну, добив окончательно ругиев, и с богатой добычей, взяв в плен короля Феву вместе с его женой Гизой и множество ругиев, ушел в Италию. Фева и Гиза были казнены в Равенне.

Обезлюдевший Норик, приблизительно совпадающий с Нижней Австрией, около 489 г. был занят лангобардами, там они «провели некоторое время в качестве клиентов герулов. При этом речь все время идет о племени, находящемся где-то на втором плане»⁷⁷³. После смерти короля Годехока ему наследовал сын по имени Клеф. После Клефа лангобардами правил его сын Тато. При нем лангобарды переселились из Норика на «просторные равнины, называвшиеся на их языке «Фельд»⁷⁷⁴ («поле»), – на венгерскую пушту. Через три года после переселения разразилась война между лангобардами и герулами во главе с их королем Родульфом. Причиной ее явилось убийство брата Родульфа, который приехал в гости и для дипломатических переговоров к королю Тато. На обратном пути брат Родульфа со свитой проезжал мимо дома сестры Тато Руметруды и был приглашен ей «пропустить бокальчик вина… Поскольку же он был мал ростом, то глядела на него девица с высокомерной гордыней сверху вниз и потешалась над ним. Захлебываясь от стыда и негодования, отвечал он ей такими словами, которые еще более ее раззадорили»⁷⁷⁵. И тогда она приказала своим слугам совершить убийство. Гостя посадили у окна, закрытого ковром, и убийцы пронзили его копьями со спины через этот ковер. Король Родульф разорвал союз с Тато и объявил ему войну.

Герулы и лангобарды сошлись на Блахфельде. «Родульф послал своих в бой, сам же остался, ни на секунду не сомневаясь в победе, в лагере, сидя за шахматами. Герулы же тогда были крайне опытны в войне… Чтобы… легче сражаться либо чтобы показать, что они презирают нанесенные врагами раны, они двинулись в бой нагими, покрыв только срамные места»⁷⁷⁶. Несмотря на свою отвагу, герулы были разбиты, лангобарды изрубили их мечами, среди павших был и их король Родульф. После этой победы лангобарды стали одним из самых сильных германских народов в Центральной Европе. Об их воинственности разнеслась молва. К ним стали присоединяться и другие племена, в том числе и остатки побежденного ими племени герулов. Обитая в степной Паннонии, лангобарды стали менять образ жизни и хозяйства: уподобившись гуннам, они «сделались полукочевыми скотоводами»⁷⁷⁷.

В пору своего пребывания в Ругиланде (стране ругиев), или, по-старому, Норике, лангобарды приняли арианство. Предположения некоторых историков о том, что ранее они были обращены из язычества в православное христианство, не находят подтверждений. Более вероятным представляется, что до рубежа 5–6 вв. лангобарды в массе своей оставались язычниками.

В 510 г. в Королевстве лангобардов был совершен переворот: племянник Тато, по имени Вахо, убил своего дядю короля. Сын Тато Ильдихис с верными ему воинами воевал против узурпатора, но потерпел поражение и бежал к гепидам. Правление Вахо продолжалось тридцать лет, до его смерти в 540 г. За это время могущество королевства росло. Лангобардам удалось подчинить свевов – осколки народа, часть которого вошла в племенной союз алеманнов, а другая часть перебралась на запад Испании, создав там собственное королевство, а также обитавшее в Паннонии и вблизи нее, в Карпатах, малочисленное кельтоязычное племя нориков.

Король Вахо трижды вступал в династические браки: его первой женой была дочь короля тюрингов Ранигунда. Вторым браком он был женат на дочери гепидского короля Австригузе, родившей двух дочерей: Визигарду, выданную замуж за короля франков Теодеберта, и Вульдетраду, выданную «за Хусубальда, другого короля франков, который, однако, так как она опротивела ему, отдал ее в жены одному из своих людей, именем Гарипальд»⁷⁷⁸. Третьей супругой Вахо была дочь короля герулов Сигилинда. Она родила ему сына, которого он назвал Вальтари и который после смерти Вахо, восьмым королем, властвовал над лангобардами.

Валтари правил семь лет, после его смерти престол перешел к его дяде по матери Авдуину, который заключил союз (foedus) с императором Юстинианом. Император предоставил лангобардам для поселения провинцию Паннонию, которая фактически им уже принадлежала, и Норик, где они ранее обитали, и в качестве федератов они были обязаны участвовать в войнах с врагами империи. В 552 г. лангобарды оказали помощь полководцу Нарсесу в войне с восставшими готами: отряд лангобардов численностью пять с половиной тысяч перешел Падус и помог имперцам, участвуя в боевых действиях против готских гарнизонов. При этом лангобарды, как иронизирует Л. Мюссе, «сделали сразу два открытия: своих возможностей и богатств Италии!»⁷⁷⁹.

Несколько лет спустя возобновилась вражда между лангобардами и их соседями гепидами, которая скоро вылилась в войну. На поле Асфельд состоялось сражение, в котором сын Авдуина Альбоин в поединке нанес смертельный удар Турисмоду, сыну короля гепидов Туризинда. Увидев, как он пал с коня бездыханным, гепиды поверглись в смятение и бежали. Лангобарды, преследуя их, перебили большую часть врагов, а затем вернулись назад, чтобы снять с убитых оружие.

Одержав победу, воины просили короля позволить своему сыну, столь блистательно отличившемуся, сидеть за столом вместе с отцом. Но Авдуин напомнил им об обычае, по которому «сын короля может садиться за стол вместе с отцом не раньше, чем получит оружие от короля какой-нибудь другой нации»⁷⁸⁰. Услышав эти слова, Альбоин, взяв с собой сорок юношей, «отправился к Туризинду, королю гепидов, с которым он недавно воевал; ему он объявил о причине своего прибытия. Тот, приняв его благосклонно, пригласил к своему столу и посадил справа от себя, где когда-то обычно сидел его сын. Когда уже были поданы различные яства, Туризинд, глядя на место, где прежде сидел его сын, а теперь сидит его убийца, вспомнил о сыне, о его смерти и начал громко вздыхать; наконец, не в силах сдержать себя, он дал волю своему горю и воскликнул: «Мило мне это место, да слишком тяжело видеть человека, который сейчас сидит на нем». Тогда второй сын короля… начал издеваться над лангобардами, говоря, что они похожи на кобылиц с белыми до колен ногами (ибо лангобарды носили на икрах белые чулки). Тогда один из лангобардов ответил на это так: «Выйди – говорит, – на поле Асфельд, и там ты несомненно сможешь убедиться, как крепко эти твои кобылы бьют копытами; там же лежат кости твоего брата, рассеянные по полю, как от какой-нибудь ничтожной скотины». Гепиды, услыхав это… намеревались… отомстить за обиду. Да и лангобарды, готовые на битву, положили руки на мечи. Тогда король вскочил из-за стола, бросился между ними и укротил гнев своих людей… угрожая… наказанием тому, кто первый осмелится начать битву; ибо, сказал он, такая победа не может быть приятна Богу, когда в своем собственном доме убивают гостя. Раздор был устранен, и все в веселом расположении духа продолжали пир. Туризинд снял оружие своего сына Турисмода, вручил его Альбоину и отпустил его с миром, целым и невредимым, в королевство его отца. По возвращении Альбоин был наконец допущен своим отцом к его столу»⁷⁸¹. Так состоялось примирение победителей и побежденных, но мир между ними продолжался недолго.

В правление наследовавшего власть отца Альбоина, женатого на дочери франкского короля Хлотаря I Хлодозинде, вражда с гепидами возобновилась. Ими правил тогда сын короля Туризинда Кунимунд, который стремился смыть позор поражения и тщательно готовился к войне. Прямым поводом к ней послужило похищение дочери Кунимунда Розамунды ненавистным ему убийцей его брата Альбоином. Он вступил в брак с Розамундой после смерти своей первой жены Хлодозинды. Кунимунд попросил о помощи императора Юстина II, пообещав в случае победы над врагом уступить империи земли, которые ранее входили в провинцию Вторая Паннония. Император, откликнувшись на эту просьбу, направил против лангобардов войска под командованием своего зятя Бадуария. В войне с ромеями Альбоин потерпел поражение. Однако король гепидов Кунимунд не спешил выполнить данное им обещание, и имперские войска были отозваны; тем временем Альбоин вступил в союз с аварами, обосновавшимися в Паннонии и Задунавье. В 567 г. лангобарды и авары с двух сторон вторглись в пределы Королевства гепидов и нанесли им смертельное поражение. Кунимунд пал в сражении, и Альбоин приказал сделать себе из черепа своего тестя Кунимунда пиршественную чашу. Оставшиеся в живых гепиды либо бежали в пределы империи, либо попали в рабскую зависимость от аваров и никогда уже больше не существовали в качестве самостоятельной политической нации. Король лангобардов оплатил аварам их помощь золотом.

Убедившись в слабости имперской власти в Италии, лангобарды решили завоевать эту страну и под предводительством Альбоина двинулись в сторону Альпийских перевалов. Причем это был не просто военный поход, но переселение всего народа, с женщинами, стариками и детьми. К лангобардам присоединились некоторые из побежденных им ранее гепидов и герулов, тайфалы, свевы, тюринги, бавары. Собираясь в поход, Альбоин обратился с просьбой о помощи «к своим старым друзьям, саксам, желая, чтобы завоевателей такой обширной страны, какой была Италия, было как можно больше. Свыше 20 тысяч саксов, вместе с женами и детьми, поднялись со своих мест, чтобы по его желанию отправиться в Италию»⁷⁸². В итальянский поход отправились также норики, имевшие кельтские корни, славяне, застрявшие в Центральной Европе сарматы, а также остатки гуннского населения Норика и Паннонии, которых тогда называли обычно болгарами.

В мае 568 г. варвары под предводительством Альбоина перешли через Юлийские Альпы. 20 мая пала крепость Фриули, правителем которой король поставил своего племянника Гизульфа, «бывшего одновременно его конюшим… Гизульф объявил, что примет власть над городом и народом не ранее, чем ему будут переданы лангобардские фары, то есть роды или кланы, которые он выберет себе сам. Так и произошло… Он получил… выдающиеся лангобардские роды… и… принял титул герцога. Он потребовал затем еще от короля стадо благородных кобылиц, и это тоже исполнил король великодушно»⁷⁸³.

Когда лангобарды подошли к реке Пиаве, к королю Альбоину прибыл епископ города Тревиза Феликс, и король выдал ему грамоту о неприкосновенности всего имущества его церкви. Но далеко не всегда лангобарды обнаруживали подобное великодушие. По словам Григория Турского, в завоеванной Италии они «грабили церкви» и «убивали епископов»⁷⁸⁴. Вслед за Фриули пали Виченца, Верона и Аквилея. Почти без сопротивления лангобарды заняли Венетскую провинцию и Транспаданию, которая с тех пор и стала называться именем завоевателей – Лангобардией, или Ломбардией. 3 сентября 569 г. без сопротивления был взят крупнейший город Северной Италии – Милан. Именно с этого дня король Альбоин велел начать счет своего правления в качестве государя Италии – dominus Italiae. После вторжения лангобардов в Италию ее города «стали переходить в руки варваров, и это повело к исчезновению последних следов древнелатинских гражданских установлений. В народе Альбоина, – по словам Ф. Грегоровиуса, – жил иной дух, чем тот, которым был вдохновляем народ великого Теодориха; готы охраняли латинскую культуру, лангобарды боролись с ней»⁷⁸⁵.

Равенну Альбоин не решился осаждать, зная о том, как основательно она укреплена, но гарнизоны большинства городов без боя открывали ему крепостные ворота. Сопротивление оказали, однако, Падуя, Мантуя и Павия, осада которой продолжалась три года. «Римляне, – писал Павел Диакон, – не имели достаточных сил к сопротивлению, потому что свирепствовавшая еще во времена Нарсеса моровая язва унесла большую часть населения Лигурии и Венеции, а год спустя, после наводнения… сильнейший голод опустошил всю Италию. Но известно, что Альбоин привез с собой тогда в Италию людей самых различных народностей… поэтому и до сих пор мы называем местности, в которых они живут, гепидскими, болгарскими, сарматскими, паннонскими, швабскими, норическими и т.д.»⁷⁸⁶. Лангобарды продвинулись на юг до Тосканы. Лангобарды пришли в Италию не ради грабежа, но, чтобы поселиться в этой стране. Ф. Грегоровиус, представляя лангобардов разрушителями, варварами в том значении слова, которое оно приобрело в расхожем употреблении, тем не менее отдает им должное в одном отношении: «Заслуга лангобардов заключалась. в том, что они заселили Италию, направившись в такие местности, которые были опустошены чумой и войнами. В этих местностях лангобарды вновь создали колонии, возродили земледелие и положили начало новому населению, которое затем мало-помалу латинизировалось»⁷⁸⁷.

Чтобы удержать Италию в лоне империи, император Юстин прибег к хорошо отработанным методам тайной дипломатии. Новый префект Италии Лонгин, сменивший Нарсеса, через своих агентов вступил в контакт с королевой Розамундой, о которой он знал, что она ненавидит мужа за убийство своего отца Кунимунда. Имперской агентуре удалось подтолкнуть ее к мысли об отмщении мужу, который своей изощренной жестокостью укреплял супругу в этой решимости. В 572 г. Альбоин был убит. Его гибели предшествовала особенно острая обида, нанесенная им жене. Однажды на пиру в Вероне король приказал поднести Розамунде чашу, сделанную из черепа ее отца, и «потребовал, чтобы она весело пила вместе со своим отцом»⁷⁸⁸. После этого она и приступила к осуществлению заговора, в который ей удалось завербовать королевского оруженосца Гельмигиса. Они оба действовали в контакте с имперской агентурой. Гельмигис посоветовал королеве вовлечь в заговор Передея, человека необычайной силы, для чего был избран оригинальный способ. Как рассказывает Павел Диакон, «королева ночью легла в кровать своей служанки, с которой Передей находился в преступной связи; а он, ни о чем не подозревая, пришел и лег вместе с королевой. И вот, когда блудодеяние было совершено и она спросила его, за кого он ее принимает, а он назвал имя своей наложницы, за которую ее принял, то королева ответила: «Вовсе не та я, за кого меня принимаешь, я – Розамунда! Теперь, Передей, ты совершил такое преступление, что должен или убить Альбоина, или сам погибнуть от его меча». И тогда он… был вынужден согласиться на участие в убийстве короля»⁷⁸⁹. И вот, когда Альбоин отошел к полуденному сну, Розамунда «тайком унесла всякое оружие, а меч Альбоина туго привязала к изголовью кровати… и затем, по совету Гельмигиса… впустила убийцу Передея. Альбоин, внезапно проснувшись, ощутил опасность, которой подвергался, и мгновенно схватился рукой за меч; но он был так крепко привязан, что Альбоин не в силах был его оторвать; тогда, схватив скамейку для ног, он некоторое время защищался ей; но… не мог одолеть врага и погиб»⁷⁹⁰. Оплаканный лангобардами, он был погребен под одной из дворцовых лестниц.

После убийства короля Гельмигис попытался захватить власть, но ему не удалось этого сделать. Чтобы спасти свою жизнь и жизнь Гельмигиса, Розамунда тайком снеслась с префектом Италии Лонгином, резиденция которого находилась в Равенне, сообщив ему о смерти Альбоина и попросив его как можно скорее выслать за ними корабль. Лонгин выполнил просьбу и отправил за заговорщиками корабль, «на котором ночью и спаслись бегством Гельмигис и Розамунда, тогда уже его супруга; взяв с собой дочь короля Альбизунду и все лангобардские сокровища, они скоро прибыли в Равенну»⁷⁹¹. А там Лонгин посоветовал Розамунде умертвить своего нового мужа и вступить в брак с ним. Трудно сказать, имел ли он и в самом деле такое намерение. «Горя желанием сделаться владетельницей Равенны, она дала согласие на такое злодеяние. Когда однажды Гельмигис вернулся после принятия ванны, она поднесла ему чашу с ядом, которую она выдала за какой-то целебный напиток. Почувствовав, что он выпил смертельный яд, Гельмигис занес над Розамундой обнаженный меч и заставил ее выпить остаток»⁷⁹². Дочь Альбоина и Розамунды Альбизунду вместе с Передеем и сокровищами королевского дома Лонгин отправил в Константинополь, и там Передей развлекал императора и народ в цирке борьбой и боем со зверями, убив однажды на глазах Юстина льва огромных размеров, после чего император приказал вырвать ему глаза, чтобы он не был опасен для людей.

После гибели Альбоина лангобарды выбрали себе нового короля – Клефа. По его приказу много знатных римлян было перебито или изгнано из Италии – так он стремился обезопасить себя и свой народ от враждебных действий со стороны покоренного населения, но полтора года спустя Клеф и его супруга Ансана были зарублены мечом одним из его рабов.

Лангобарды не стали избирать преемника убитого короля, или, лучше сказать, соперничавшие кланы не смогли договориться о едином кандидате на престол, и в течение десяти лет, с 574 по 584 г., их королевство представляло собой конгломерат из 35 герцогств или дукатов. «Каждый… герцог, – по словам Павла Диакона, – властвовал в своем городе. Забан в Тицине, Валари в Бергаме, Алахий в Бриксии, Эвин в Триенте, Гизульф в Фороюли. Кроме этих существовали еще герцоги в тридцати различных городах»⁷⁹³. Император счел момент благоприятным для реванша и снова направил в Италию войска под командованием своего зятя Бадуария. Но лангобарды, не имея единого правителя, все же смогли объединиться и разбили имперскую армию. В сражении с ними погиб и сам Бадуарий. После поражения империи экспансия лангобардов в Италии продолжалась. По Фламиниевой дороге они дошли до Рима и окружили его. В городе начался голод.

Отдельные отряды варваров, действуя самостоятельно, пошли дальше, захватив Сполето и Беневент. «В то время многие знатные римляне были умерщвлены из жажды добычи, остальные были обложены налогом и таким образом были порабощены лангобардским чужакам, что обязаны были выдавать им третью часть своих плодов. Под властью этих герцогов… были разграблены церкви, убиты священники, разрушены города, жители… истреблялись, и большая часть Италии была захвачена и подчинена лангобардами»⁷⁹⁴. Говоря о большей части страны, Павел несколько преувеличивает – половина Италии осталась под верховной властью императора и управлением префекта, с 584 г. – экзарха. Империи удалось удержать в своем лоне Равенну с примыкающими к городу территориями по берегам Падуса до Кремоны, получившими поэтому название Романьи; Истрию, которая ныне входит в состав Хорватии, но в ту пору относилась к Италии; узкую прибрежную полосу Венетской провинции с новым центром ее в Градо, расположенном на острове, где была устроена резиденция патриарха, перебравшегося туда из захваченной арианами Аквилеи; лигурийский берег с Генуей; дорогу из Равенны в Рим; вдоль которой стояли крепости и укрепленные военные лагеря, Рим с окрестностями и гаванью в Остии; юг Тосканы; прибрежную часть Кампании с Неаполем; область Отранто; Калабрию; Базиликату, наименование которой связано с тем, что она после лангобардского завоевания осталась во власти василевса; Апулию, а также Сицилию и Сардинию.

Историк народа лангобардов Павел Диакон, описывая фрески в одном из королевских дворцов в окрестностях Милана, характеризует внешний вид и одежду лангобардов, изображенных на этих фресках: «В этих росписях ясно показано», что «лангобарды того времени… брили шею и оставляли ее голой вплоть до затылка, при этом их волосы свисали им на лицо до самого рта, разделяясь на лбу на две части. Их одежды были свободными и состояли главным образом из полотна, такого же, какое привыкли носить англосаксы, обрамленного широкими полями, вытканными в различных цветах. Их сандалии были открытыми почти до конца большого пальца ступни и держались с помощью поочередно переплетенных обувных шнурков. Но позднее они стали носить штаны, поверх которых они, когда находились в пути, опоясывались шнурками из грубой ворсистой шерстяной ткани. Но они приняли этот обычай от римлян»⁷⁹⁵.

Овладев половиной Италии, лангобарды с грабительскими целями вторгались через перевалы в Западных Альпах в пределы Франкского королевства. Как рассказывает историк этого государства Григорий Турский, в 574 г. «три вождя лангобардов – Амон, Забан и Родан вторглись в Галлию. Амон, идя по дороге от Амбрена… дошел до… виллы Махаон на земле Авиньона; и там разбил свои палатки. Забан же прошел через город Ди, дошел до Валанса, где и расположился лагерем. Родан же захватил город Гренобль. Амон опустошил также Арльскую провинцию вместе с окружающими ее городами и дошел до самого Каменного поля, примыкающего к городу Марселю, и увел оттуда людей и скот. Он осадил Экс, но, получив с жителей выкуп в двадцать два фунта серебра, отошел»⁷⁹⁶. Отпор грабителям дал отряд под командованием графа Евния по прозвищу Муммол, которого король Гунтрамн удостоил титула патриция. Напав на лангобардов, франки наголову разбили противника, а сам Родан, раненный в битве, спасся бегством, с ним осталось лишь пятьсот воинов. Соединившись, лангобарды из всех трех отрядов расположились в городе Амбрене, но и там «им навстречу вышел Муммол с бесчисленным войском. Когда завязалось сражение, фаланги лангобардов почти полностью были изрублены, и вожди только с немногими возвратились в Италию»⁷⁹⁷.

В 584 г. лангобарды восстановили политическое единство своего народа избранием короля. Им стал Автари, или Отари, – сын убитого за десять лет до этого события короля Клефа. Ему усвоено было династическое имя святого императора Константина и его наследников – Флавий. С одной стороны, это имя подчеркивало связь королевства с имперскими традициями, а с другой – содержало некую претензию на параллельную верховную власть в империи. Это прозвище с тех пор носили и преемники Отари, так что оно стало своего рода титулом лангобардских королей. Павел Диакон описывает время правления Отари как своего рода «золотой век» в истории лангобардского народа: «По случаю восстановления королевства, все тогдашние герцоги уступили половину своего имущества на покрытие королевских расходов, чтобы король мог на это содержать свою свиту и всех, кто служил ему в различных должностях. Порабощенные же народы были разделены между лангобардскими пришельцами. Это было поистине удивительно в Королевстве лангобардов: в нем не было никакого насилия, не замышлялся никакой тайный заговор, никого несправедливым образом не принуждали к повинности, никого не грабили; не было ни воровства, ни грабежей, и каждый мог спокойно и без страха идти куда ему угодно»⁷⁹⁸. Столицей королевства стал Тицин, или Павия.

Император Маврикий, не желая мириться с потерей половины Италии, попытался решить проблему возвращения утраченной территории с помощью единоверных франков, послав с посольством, отправленным к королю франков Хильдеберту II, пятьдесят тысяч солидов. В благодарность за этот дар тот должен был изгнать лангобардов из Италии. Сделка состоялась, и войска франков в 584 г. вторглись в Италию, но посланцы короля лангобардов вступили с Хильдебертом в переговоры, преподнесли ему дары и договорились с ним о мире. Франки ушли из Италии. Император, узнав о происшедшем, потребовал от Хильдеберта вернуть ему деньги, выданные за нападение на лангобардов, но тот проигнорировал это требование, не удостоив Маврикия даже ответа, и тот вынужден был смириться с провалом своей дипломатической затеи.

Но на борьбу с королем лангобардов выступил один из их герцогов – Дроктульф. По происхождению он был свевом, но, оказавшись в плену у лангобардов в детстве, вырос среди них и, как считает Павел Диакон, получил титул герцога за «свое выдающееся телосложение»⁷⁹⁹, но, «как только ему представилась возможность отомстить за свою неволю, он восстал против лангобардов»⁸⁰⁰, действуя на стороне императора. Разбитый войсками короля, он с остатками своего войска заперся в крепости Брексил (Брешии). Лангобарды под предводительством короля Отари осадили крепость, но отряд Дроктульфа сопротивлялся отчаянно, и осада длилась долго. Когда в конце концов Брексил пал, Дроктульф с оставшимися в живых воинами ушел в Равенну, а лангобарды сравняли стены взятой крепости с землей. Затем между Отари и экзархом Италии Смарагдом заключено было перемирие на три года. Впоследствии Дроктульф еще много раз командовал войсками, действовавшими на стороне империи, с его помощью имперцам удалось отбить у противника гавань Равенны Классис. И когда он умер, его с почестями похоронили в храме святого Виталия.

В 588 г. Хильдеберт II по просьбе императора Маврикия снова отправил войско против лангобардов, но, как пишет Григорий Турский, «так как военачальники спорили между собой, они вернулись из Италии ни с чем»⁸⁰¹. В 590 г. Хильдеберт еще раз направил в Италию войска во главе с двадцатью герцогами, но и эта война оказалась неудачной для франков и для империи, чьи права на Италию она отстаивала. Рассказывая о ходе этой экспедиции, Григорий писал: «Приближаясь к границе Италии, Авдовальд с шестью герцогами устремился вправо и подошел к городу Милану. Неподалеку от него они расположились на равнине лагерем. А герцог Алон совершил неудачное нападение на Беллинцонскую крепость… был ранен дротиком в грудь, упал и умер. Когда же они предпринимали вылазки, чтобы добыть что-нибудь из пропитания, на них нападали лангобарды и повсюду уничтожали их. Хедин с тринадцатью герцогами вторгся в левую часть Италии и захватил пять крепостей. Однако его войско тяжко страдало от дизентерии, ибо климат для этих людей был и неподходящим, и непривычным, отчего многие и погибли. Они блуждали по Италии почти три месяца. И поскольку они ничего не добились… то войско, ослабленное… нездоровым климатом и измученное голодом, решило возвратиться домой. Все же они вернули под власть короля те земли, которыми раньше владел его отец, и, взяв с жителей этих мест клятву на верность, они привели оттуда пленных и привели другую добычу»⁸⁰². Король Отари отправил послов к королю франков Гунтрамну, дяде Хильдеберта, чтобы заверить его в покорности, которая, конечно, не обозначала вассальную зависимость, но лишь признание приоритета.

Пока посольство пребывало в Королевстве франков, 5 сентября 590 г. Отари умер. Его вдова Теодолинда, дочь баварского короля Гарибальда, исповедовавшая православие, была любима в народе лангобардов; за нею сохранили королевское достоинство и предоставили ей право выбрать себе мужа и нового короля лангобардов. Выбор королевы пал на двоюродного брата ее умершего мужа – герцога Туринского Агилульфа. Как рассказывает Павел Диакон, «королева… пригласила его к себе, и сама вышла ему навстречу до города Лаумелла. Когда он явился к ней, она… приказала подать ей кубок с вином и, первая отпив из него, поднесла остальное Агилульфу. Он, взяв кубок, почтительно поцеловал руку королеве, а она, улыбнувшись, с краской на лице заметила: «Тому, кто может поцеловать меня в уста, не следует целовать мне руки». Затем она… объявила о свадьбе и о возведении его в королевское достоинство… Свадьбу отпраздновали с большим ликованием, и Агилульф, бывший родственником короля Автари по матери, принял на себя в начале ноября королевский титул»⁸⁰³. В мае 591 г. на собрании лангобардской знати в Милане состоялось его официальное избрание и коронация специально изготовленной по приказу Теодолинды железной короной. Эта корона была передана на хранение в построенный королевской четой собор в Монце. На короне имеется надпись «король всей Италии». Этим титулом вместо прежнего «короля лангобардов» Агилульф был удостоен, вероятно, первым из лангобардских королей.

Взойдя на трон, Агилульф, или Аго, послал к франкам епископа Тридентийского Агнелла, чтобы тот договорился о возвращении захваченных франками пленников. И тот выполнил это поручение: пленников выкупила королева Брунгильда и передала их Агнеллу, вместе с которым они вернулись в Италию. В 591 г. Агилульф заключил мирный договор с франками, в королевстве которых после смерти Гунтрамна началась междоусобица, предотвратившая их новые нападения на владения лангобардов.

За десять лет отсутствия королевской власти герцоги вошли во вкус самостоятельного правления, и после избрания короля они открыто или скрытно пытались противостоять королевской власти, в особенности прерогативе короля назначать герцогов, противопоставляя этой практике наследственный порядок передачи власти, с которым королю приходилось считаться. В самом начале правления Агилульфа против него восстали герцоги Бергамский Гаидульф, Веронский Зангрульф и Тревизский Ульфар. Все эти выступления были успешно подавлены. Гаидульфа король дважды прощал, но после очередной его неудачной попытки выйти из повиновения он был казнен. Смерти был предан и герцог Вероны Зангрульф. По приказу короля был казнен и герцог Мингульф за то, что в войне с франками, которая велась при короле Отари, он сдался врагам.

Между тем экзарх Равенны Роман занял несколько городов, ранее захваченных лангобардами, и среди них Сутрий, Тудор (Тоди), Перузию (Перуджу). Узнав об этом, Агилульф повел свое войско из Тицина против римлян, «напал на город Перузию и через несколько дней пленил там Мауризия, лангобардского герцога, перешедшего на сторону римлян. Он схватил его и без проволочек лишил жизни»⁸⁰⁴. Вернув под свой контроль отнятые города, Агилульф пошел дальше, на Рим, и взял его в осаду. Вместе с королевским войском против римского гарнизона действовал отряд сполетского герцога Ариульфа. Осада города повлекла за собой голод. Папа Григорий перед лицом страданий горожан настаивал на переговорах и заключении мира с лангобардами. Мир между королем Агилульфом и императором Маврикием был заключен при посредничестве посла папы Григория Великого аббата Проба в 599 г. Король Агилульф, учитывая огромный авторитет папы, настаивал на том, чтобы он также поставил свою подпись под договором, но папа уклонился от этой сомнительной чести, сознавая, что не дело христианских епископов выступать в роли правителей государств или мирских вельмож.

Королева лангобардов Теодолинда, исповедовавшая православие, состояла в переписке с папой Григорием, который послал ей свои «Диалоги», содержавшие жития святых. Папа в особом послании благодарил королеву за то, что она способствовала заключению мира: «Мы воздаем благодарность Всемогущему Богу, который Своей любовью так руководит твоим сердцем, что не только дал тебе истинную веру, но еще и сделал так, что ты уже сейчас посвятила себя делам, которые угодны Ему… Мы приветствуем тебя братской любовью, и мы увещеваем тебя способствовать тому, чтобы твой наипревосходительнейший муж не отвергал союз с нашим сообществом христиан, поскольку, как мы думаем, ты также знаешь многие причины целесообразности того, чтобы он захотел прибегнуть к ее дружбе»⁸⁰⁵. Папа направил послание и королю Агилульфу: «Мы воздаем многие благодарности вашему превосходительству за то, что, услышав о нашей просьбе, вы объявили мир. Мы молимся, чтобы так часто, как только к этому представится случай, вы бы письменно увещевали своих герцогов, особенно тех, которые располагаются в этих местах, чтобы они, как и было обещано, нерушимо хранили этот мир»⁸⁰⁶.

В 601 г. возобновилась война лангобардов с империей. Ее началу послужил захват в Парме войсками нового экзарха Италии Каллиника дочери короля Агилульфа вместе с ее мужем Гудескальком. Дочь и зять короля были доставлены из Пармы в Равенну. В ходе этой войны против господства лангобардов восстали жители города Патавия (Падуи). В город вошли войска, подчинявшиеся экзарху. Лангобарды осадили город, воины гарнизона дрались отважно, «но когда, – по словам Павла Диакона, – внутрь него был брошен огонь, то все стало добычей всепожирающего пламени, и он был снесен до основания по приказу короля Агилульфа. Однако находившимся в нем солдатам было позволено вернуться в Равенну»⁸⁰⁷. Война лангобардов с имперской армией продолжалась и после отставки Каллиника и назначения на место экзарха, занимавшего уже ранее эту должность Смарагда, а также и после последовавшего затем в 602 г. свержения и убийства императора Маврикия при узурпаторе Фоке. Аварский каган направил в помощь Агилульфу отряд зависевших от него славян. В июле 603 г. Агилульф повел свои войска, в составе которых был славянский отряд, из Милана на Кремону. 21 августа Кремона пала и ее крепость была разрушена до основания. 13 сентября лангобарды взяли Мантую. Король позволил находившимся там солдатам уйти в Равенну. Тогда же лангобардами была захвачена крепость Вултурина (Валдория). Солдаты бежали и из Брексилл (Брешии). После этого экзарх Смарагд освободил дочь короля, вместе с ее мужем и ребенком, и им позволено было забрать с собой принадлежавшие им ценности, захваченные в Парме. «Королевская дочь… вернулась из Равенны в Парму, но сразу же умерла от тяжелых родов»⁸⁰⁸.

В 603 г. между лангобардами и империей был заключен мир. В том же году под влиянием жены Агилульф первым из лангобардских королей принял православие, притом, что большинство лангобардов осталось арианами, а многие из них были приверженцами язычества. «Поскольку лангобарды, – по словам Павла Диакона, – тогда еще придерживались заблуждений язычества, то они захватили почти все достояние церквей, но король. не только придерживался католической веры, но и пожаловал Христовой церкви многие владения и восстановил подобающее уважение к сану епископов, которые были уже низведены в униженное и постыдное состояние»⁸⁰⁹. В 605 г. Агилульф потребовал от императора Фоки уступить ему город Орвието, и тот, не располагая в Италии достаточными средствами для ведения успешной войны, вынужден был выполнить это требование. Король Агилульф правил лангобардами и оккупированной ими частью Италии до своей смерти, последовавшей в ноябре 615 или в мае 616 г.

Население Италии в течение долгого времени жило под властью остготов, и условия его существования казались не особенно обременительными, так что многими возврат в лоно империи, которую представляли не столько природные римляне, сколько ромеи – греки, а также сирийцы, армяне, исавры и все те же германские варвары, составлявшие костяк вооруженных сил империи, не воспринимался как освобождение. Поэтому местное население не склонно было сопротивляться лангобардам, которые, подобно готам, тоже были германцами и арианами. Но легко покорившихся италийцев ждало горькое разочарование – готы в языковом и культурном отношении находились на завершающем этапе ассимиляции, а лангобарды, несмотря на свое арианское христианство, были настоящими варварами, весьма слабо задетыми цивилизационным влиянием Рима, так что процесс культурной ассимиляции и сближения с местным населением после завоевания ими Италии только начинался, и свою инородность местному населению, свое аристократическое превосходство над ним они переживали с подлинно варварской остротой и не стеснялись обнаруживать его в эксплуатации и унижении покоренных италийцев.

Вся завоеванная территория была разделена на герцогства, которые находились под контролем войск во главе со своими герцогами. Лангобарды селились отдельно от покоренных италийцев, и лишь в тех городах, где они не имели оседлости, местное население сохранило самоуправление на основании римского муниципального права, при этом, однако, все равно находясь в подчинении одного из герцогов. На оккупированной лангобардами территории большая часть земель перешла в собственность варварской аристократии, у которой италийские крестьяне состояли в положении арендаторов, отдававших владельцам треть урожая. Управляли земельными владениями гастальды из числа лангобардов. Варвары-завоеватели были вооружены, местному населению ношение оружия воспрещалось под страхом смертной казни. Ввиду многократного численного превосходства лангобарды постепенно стали усваивать латинский язык, но в 6 в. и в начале следующего столетия все они сохраняли еще знание родного языка. Вклад лангобардского языка в латинский язык Италии этой эпохи незначителен и «состоял главным образом из военных и административных терминов («arimannus» – «солдат», «gastaldus» – «управляющий имением», «sculdahis» – что-то вроде «прево») или социальных градаций («adelingus» – «благородный», «aldio» – «полусвобдный»), не считая нового правового словаря»⁸¹⁰, который был существенно варваризован, что, по словам Л. Мюссе, «указывает на глубину социального переустройства и представляет разительный контраст с малой лептой готов, столь уважительно относившихся к институциональному наследию Рима»⁸¹¹.

Известный французский медиевист П. Буассонад так писал о положении дел на тех территориях Римской империи, которые были завоеваны варварами: «Варварские монархии – странные сочетания римского деспотизма и власти германских князей – три столетия задыхались в объятиях вождей своих воинских банд, ставших предводителями буйной аристократии. Они позволили развалиться римской административной системе, которая была подобна крепким доспехам, а сами оказались не в силах предотвратить ужасающую анархию, которая почти привела к распаду западного общества»⁸¹². Эта оценка, относящаяся ко всем варварским королевствам, образовавшимся на территории Римской империи, особенно точно характеризует положение дел в той части Италии, которая была завоевана лангобардами, резко контрастировавшим с более благоустроенной и цивилизованной жизнью в тех регионах этой страны, которые остались в составе Римской империи. Самым благополучным, если не сказать процветающим городом эпохи лангобардского присутствия в Италии была столица противостоявшего лангобардам экзархата – Равенна. Великолепием своих храмов и дворцов она разительно отличалась от провинциальной и захолустной столицы Лангобардского королевства Тицина – современной Павии.

В течение двух столетий Италия представляла собой поле позиционного противостояния между имперцами и лангобардами, которое осуществлялось и военными, и дипломатическими, и политическими средствами. Так продолжалось до тех пор, пока в 8 в. в эту борьбу не вмешались франки, перекроившие политическую карту Италии.

В 531 г. в войне с франками погиб последний король вестготов из династии Балтов Амаларих, и на престол взошел бывший оруженосец Теодориха Великого Тиудис, по происхождению остгот, который в пору малолетства Амалариха состоял при нем опекуном и продолжал вершить дела государственного правления при повзрослевшем короле – по матери внуке Теодориха. Народ вестготов уже привык видеть в нем своего правителя и не воспротивился тому, что, не будучи человеком аристократического происхождения, он объявил себя королем. Столицу королевства Тиудис перенес из Нарбона в Барселону, тем самым сделав последний шаг в преобразовании галло-римского государства в испано-римское с малочисленной готской верхушкой. После того как постановлением Орлеанского собора 511 г. во Франкском королевстве были закрыты все арианские церкви, готы, исповедовавшие арианство, переселились в Испанию или в Септиманию (Семиградие) с городами Нарбон, Каркасон, Ним, Магалон, Лодев, Агд и Безье – единственный клочок Галлии, на западе современного Лангедока, который остался под властью вестготов.

Королю Тиудису, имевшему немалый опыт правления в качестве регента, обладавшему незаурядным умом, энергией и волей, удалось укрепить центральную власть и консолидировать государство. Имея главной своей столицей Барселону, король менял резиденцию, подолгу находился в других больших городах Испании – Толедо, Севилье. Залог прочности государства он, подражая в этом Теодориху Великому, видел в сближении готов с местным латиноязычным населением и принимал меры, направленные на постепенное стирание разделяющих их правовых барьеров. Так, им издан был закон о равных судебных издержках для готов и римлян. В делопроизводстве королевства использовался, естественно, латинский язык, несмотря на то что в результате просветительской и переводческой деятельности Ульфилы готский язык имел письменность. Среди вестготов, давно уже обосновавшихся в пределах Римской империи, знание природного языка сходило на нет, и в 6 в. даже в своем кругу готы общались уже на местном варианте вульгарной латыни, в лексику которой ими был внесен определенный вклад, связанный в основном с военной и административной терминологией, а также с ономастическим фондом, – у таких характерно испанских имен, как Альвар, Фердинанд, Альфонс, Альфред, Фредерик, не латинское, но готское происхождение. Тиудис был способным правителем, но слабость его положения заключалась в том, что, имея остготское происхождение, он принадлежал к хотя и родственному, но иному племени, чем народ, королем которого он стал, и он пренебрег тем, чтобы обзавестись родней среди вестготской знати. В 548 г. он пал жертвой заговора – дворцовый переворот не имел характера патриотической акции вестготской аристократии против чужака остгота, но был следствием отсутствия у Тиудиса прочной опоры в вестготском правящем кругу.

Его преемником стал другой остгот, Теодегизил – один из генералов королевства, который три года спустя, в 551 г., был убит в Севилье: «Когда он пировал со своими друзьями… внезапно погасли светильники, и он погиб, возлежа за столом, от меча своих недругов. Ведь готы усвоили ужасный обычай, что, если кто- либо из королей им не нравился, они предавали его мечу и ставили королем того, кто им по душе»⁸¹³. Григорию Турскому вторит современный медиевист Л. Мюссе: «Политическое убийство было одной из «национальных» болезней вестготов»⁸¹⁴.

Преемником Теодегизила стал вестгот Агила, который, прервав политическую традицию своих предшественников – ладить с местным православным испано-римским населением, – стал его открыто дискриминировать, умножая привилегии господствующего арианского слоя. Тем самым он дал святому Юстиниану подходящий повод ввести имперские войска, справившиеся наконец с восстанием остготов в Италии, в Испанию – для защиты обижаемых единоверцев и некоторым образом сограждан и подданных, потому что православные христиане всего мира рассматривались в Новом Риме как римляне, тем более что в 544 г., при короле Тиудисе, вестготы уже вмешались в войну против империи на стороне остготов, совершив неудачное вторжение в Африканский диоцез, откуда они были вскоре изгнаны имперскими войсками.

Ромейская агентура организовала мятеж против Агилы во главе с вестготским военачальником Атанагильдом, получившим поддержку православного населения, особенно на юге Испании, где вестготское присутствие было минимальным. Предводитель мятежников Атанагильд обратился к императору с просьбой о помощи, и римские войска под командованием Либерия высадились с моря на южном берегу Испании. Затем они овладели Картахеной, Кордовой, Севильей, у стен которой было дано генеральное сражение, и, одержав в нем победу, дошли до Атлантического океана. Перед лицом катастрофы, угрожавшей самому существованию Вестготского королевства, в 554 г. произошел очередной государственный переворот. Агила был убит, и заговорщики провозгласили королем Атанагильда, а он, в свое время запросивший помощи у императора, став королем, решил повернуть фронт против своих вчерашних союзников. Под его командованием вестготы дали отпор армии Либерия, перешли в контрнаступление и отвоевали часть территории, ранее занятой ромеями.

После этого был заключен мирный договор, согласно которому вестготы уступили империи юг Испании с Севильей, Картахеной, Кордовой, Малагой, Гиспалом и Гадесом, где население было монолитно православным и испано-римским, – и прежде малочисленные здесь ариане после раздела страны перебрались в центральную и северную части полуострова. Вестготское королевство было отрезано от стратегически важной зоны Гибралтарского пролива, или, как его тогда называли, Геркулесовых столпов, – оба их берега, европейский и африканский, перешли под контроль империи.

При Атанагильде Вестготское королевство переживало процесс распада и разложения. Правители провинций герцоги и крупные земельные собственники мало считались с королевской властью, превращаясь в феодальных князей со своими воинскими отрядами, со своей региональной администрацией, не зависевшей от центрального правительства. Православное население страны не обнаруживало преданности покорившим их иноверцам-арианам и видело своих потенциальных защитников в православных государях – императоре Римском, франкских королях и даже короле свевов Харарихе, владевшем западной частью полуострова – Лузитанией, Эстремадурой и Галисией – и принявшем православие вместе со своим народом в середине 6 в. Свою дочь Брунгильду Атанагильд выдал замуж за православного короля франков Сигиберта. Ей суждено было стать одной из ключевых фигур в истории Франкского королевства во второй половине 6 столетия. Ее отец Атанагильд правил до своей смерти в 567 г.

В течение пяти месяцев или, по другим данным, более года вестготская аристократия не могла договориться о поставлении его преемника, пока наконец не сошлись на герцоге Септимании Лиуве, который во время своего правления так и не выехал из Нарбона в Испанию. Одной из причин его затянувшегося пребывания на юге Галлии была опасная обстановка на границе с Королевством франков, откуда нависала угроза вторжения. Другой возможной причиной отлагательства переезда было отсутствие надежной поддержки ему в Испании. Еще одним обстоятельством, которое побудило его остаться в Септимании, было его болезненное состояние. В 568 г. он с согласия вестготских герцогов поставил соправителем родного брата Леовигильда, которому вручил власть над испанскими владениями вестготов. Три года спустя, в конце 571 г., Лиува скончался, и в королевстве остался один монарх Леовигильд.

В самом начале его правления резиденция вестготских королей Толедо, расположенная в самом сердце Испании, становится официальной столицей государства. Леовигильд был женат дважды: первым браком, судя по наступлению совершеннолетия его сыновей от первой жены, около 573 г., когда они были назначены соправителями отца, в 550-е г. Из источников имя первой жены короля неизвестно, но на основании косвенных данных было высказано предположение, что ее звали Феодосией, что она происходила из местной испано-римской знати православного исповедания и была сестрой знаменитых епископов Леандра и Исидора Севильских, Фульгения Эсихского и аббатисы Флорентины. Сыновья от этого брака носили готские имена Герменегильд и Реккаред. После смерти первой супруги в 569 г. Леовигильд во второй раз женился на вдове короля Атанагильда Гоисвинте, матери Брунгильды, выданной замуж за короля франков Сигиберта. Гоисвинта пережила мужа и умерла или, что весьма вероятно, была убита в 589 г.

В самом начале правления Леовигильд поставил своей целью восстановление внутренней целостности государства, подавление сепаратизма герцогов и магнатов, преодоление феодальной фронды, сплочение нации через сближение готов с местным населением, расширение границ королевства по возможности до размеров всего Иберийского полуострова, что подразумевало войну с империей, с Королевством свевов и с фактически независимыми племенами васконов (басков) и кантабров, обитавших на севере Испании, в Пиренейских горах. Подавляя сепаратизм региональной знати, Леовигильд не стеснял себя в средствах. По словам Исидора Севильского, он «оказался также и для некоторых своих, ибо кого бы ни нашел высокороднейшим и могущественнейшим, либо рубил ему голову, либо, объявив вне закона, отправлял в ссылку»⁸¹⁵, а Григорий Турский писал, что он «убил всех тех, кто обычно умерщвлял королей, не оставив из них никого, «мочащегося к стене»»⁸¹⁶. Главной опорой короля в его централизаторской политике был мелкий служилый элемент – королевские дружинники (букелларии и сайоны), а также народное ополчение из рядовых воинов вестготов. За службу королю они получали земельные владения как из королевского земельного фонда, так и из земель, конфискуемых у противящейся аристократии, а позже, по мере военных успехов, из земель на территориях, отвоеванных у империи и у свевов, большая часть которых включалась в королевский домен.

Стремясь ради укрепления государства придать королевской власти репрезентативный блеск, Леовигильд первым из вестготских королей стал восседать на троне, надевать на себя в торжественных случаях корону и облачаться в роскошные одеяния, ношение которых стало исключительной прерогативой монарха. До тех пор короли вестготов внешне ничем не отличались от своих знатных соплеменников. Более того, Леовигильд, похоже, воспринимал традиционный для германских народов королевский сан как недостаточно высокий для правителя государства, созданного на почве римской цивилизации, и, не меняя титула, стремился при этом усвоить себе и некоторые из императорских привилегий и атрибутов. Он первым из вестготских королей стал чеканить золотые монеты с собственным именем и портретом. До тех пор на золотых монетах, которые чеканились в государстве вестготов, ставилось имя Римского императора и наносилось его изображение, в чем выражалась хотя бы символическая связь королевства с империей. До 575 г. вестготы изготавливали монеты с именем и портретом Юстина II, затем в течение нескольких лет чеканились монеты, надпись на которых делалась намеренно неразборчивой, а позже они стали изготавливать монеты уже с именем и портретом Леовигильда. На этих монетах имя короля сопровождалось эпитетами, заимствованными из римской императорской титулатуры: felix (счастливый), victor (победитель), pius (благочестивый), iustus (справедливый). На монетных реверсах, также по римскому образцу, чеканились легенды, призванные запечатлеть важнейшие события государственной жизни; например, после захвата Мериды была выпущена монета с надписью emerita victoria. Выпуску золотых монет, вес которых приближался к весу имперских солидов, способствовал захват Галисии с ее золотоносными рудниками. Правда, произошло это уже в конце правления Леовигильда в результате окончательного разгрома и присоединения к государству вестготов Королевства свевов.

Леовигильд вошел в историю как один из мудрых законодателей. В конце 570-х гг. был осуществлен пересмотр действовавших в королевстве законов, включенных в два сборника: «Кодекс Эвриха», которым регулировались правоотношения готов, и «Бревиарий Алариха», представлявший собой сокращенную версию «Кодекса Феодосия», предназначенную для римских подданных вестготских королей. В результате был создан новый пересмотренный кодекс – «Codex revisus». Этот сборник не сохранился, и о его содержании можно судить по позднейшей кодификации «Liber iudiciorum Reccesvinta», в которой законы, восходящие к эпохе Леовигильда, обозначены как «древние» («veteri»). Есть основания полагать, что после издания кодекса Леовигильда «Кодекс Эвриха» вышел из употребления и нормы римского права были распространены и на вестготское население королевства. Законодательством Леовигильда предусматривалось уравнение в правах римлян с готами, дозволялось ранее запрещенное заключение брачных союзов между готами и римлянами, на готов распространялся римский правовой принцип равенства прав на наследство у сыновей и дочерей наследодателя. Законодательные новации Леовигильда были призваны сблизить два этноса: готский и римский – и способствовали дальнейшей романизации готского элемента, языковая латинизация которого, похоже, была близка к завершению. При достаточно объемном литературном наследии Вестготского королевства в нем отсутствуют тексты на готском языке. Возникает вопрос, много ли оставалось еще носителей этого языка в Испании, а свободное владение готами латинским в его местной версии сомнений не вызывает.

Желая поставить себя на одну доску с императором, Леовигильд проводил политику территориальной экспансии, предпринимал шаги к расширению пределов своего государства, ставя, однако, перед собой не глобальные универсалистские цели, естественным образом присущие римской имперской идее, но вполне реалистическую задачу – объединение под своей властью всей Испании. Главным препятствием для этого были имперские владения на юге полуострова. Войну с Римской империей Леовигильд начал в 570 г., после кончины святого императора Юстиниана, когда его преемник Юстин II направил основные военные силы на восточную границу, ввязавшись в очередную изнурительную вооруженную борьбу с Ираном. Причем момент для начала реконкисты был особенно благоприятным, потому что в 568 г. в Италию вторглись лангобарды, открывшие второй фронт против империи. У Юстина не оставалось резервов для переброски их в Испанию, и воевать с вестготами приходилось малочисленным гарнизонам городов старой римской провинции Бетики. В результате успешного наступления вестготы захватили Кордубу (Кордову) с примыкающей к ней округой, но Леовигильду не удалось выбить имперцев из прибрежных городов Южной Испании, и, согласно заключенному в 572 г. мирному договору, под властью Нового Рима осталась узкая прибрежная полоса, включавшая, однако, все крупные города Южной Испании, от Картахены до Гадеса, кроме Кордовы и Севильи.

Завершив войну с империей, Леовигильд в 573 г. открыл боевые действия на севере полуострова против кантабрийского племени саппов. В известной мере это был шаг, направленный против экспансии свевского короля Мирона в том же регионе. В результате этой операции свевы были вытеснены из Сабарии, расположенной между Самарой и Саламанкой, и Леовигильд включил ее в состав своего королевства, назначив управлять ею сыновей от первого брака Герменегильда и Реккареда, которые тогда же были объявлены соправителями отца. В следующем году войска вестготов вошли в глубину Кантабрии, откуда также были вытеснены свевы. Этот рейд стал началом войны с Королевством свевов, в ходе которой войска Мирона потерпели поражение, и в 576 г. между свевами и вестготами было заключено перемирие – по договору гегемония на полуострове признавалась за Вестготским королевством.

В 577 г. Леовигильд снова воевал на южной границе, присоединив в результате успешной операции буферную зону между владениями империи и Вестготского королевства в верховьях Гвадалквивира – Ороспеду, обладавшую независимостью. В самом городе Ороспеде, после того как в нем расположился готский гарнизон, вспыхнуло народное восстание, но оно было легко подавлено. Святой Исидор Севильский, подводя итог первому десятилетию правления Леовигильда, писал: «Он решил с помощью войны раздвинуть границы королевства и приумножить свое богатство. Он одержал множество побед, ибо поощрял усердие войска одобрением грабежа. Именно так он овладел Кантабром, занял Арегию и покорилась ему вся Сабария. Силе его оружия подчинились многие мятежные города Испании… Наконец, он развязал войну со свевами и удивительно быстро отдал их королевство под власть своего народа, завладев большей частью Испании: ведь до этого народ готов был ограничен тесными пределами»⁸¹⁷.

Чтобы уберечь свое королевство от враждебных действий со стороны франков, Леовигильд в 579 г. установил с домом Меровингов династический союз, женив сына от первого брака Герменегильда на Ингунде – дочери короля франкской Австразии Сигиберта и внучке своей второй жены Гоисвинты от ее дочери Брунгильды, родившейся в ее первом браке с Атанагильдом и выданной замуж за Сигиберта. Ингунда, прибыв в Толедо, не только отказалась перейти в арианство, но и стала склонять мужа к принятию православия, что вызвало яростный отпор со стороны ее бабушки королевы – Гоисвинта была фанатически привержена арианской ереси. Однажды, одержимая религиозной яростью, Гоисвинта схватила внучку «за волосы, бросила ее на землю и до тех пор ее била башмаками, пока у нее не выступила кровь, затем она приказала снять с нее одежду и окунуть в пруд. Но… – по словам Григория Турского, – Ингунда никогда не отступала в душе от нашей веры»⁸¹⁸.

Желая уберечь королевскую семью от углубления раздоров и вражды, Леовигильд отослал сына Герменегильда с его ревностной молодой супругой в Севилью, назначив его правителем части провинции Бетика. А там Герменегильд сблизился с православным епископом города Леандром, который, возможно, был его родным дядей по матери. В 580 г. Леандр крестил Герменегильда с православным именем Иоанн. Перемена вероисповедания дала новокрещеному правителю основание провозгласить себя королем. Монолитно православное население Бетики было на его стороне. Чтобы подчеркнуть свою независимость от отца, Иоанн-Герменегильд начал чеканить собственную монету. По отношению к отцу это был открытый мятеж. Ожидая с его стороны ответных действий, Иоанн вступил в союзные отношения с империей, которой он передал Кордову, с православным королем свевов Мироном, а также с франкским королем Бургундии Гунтрамном; правда, другой король из династии Меровингов, Хильперик, враждовавший с Гунтрамном, несмотря на свое православное исповедание, поддержал Леовигильда. На первых порах Леовигильд не предпринимал военной акции против сына, надеясь на мирное разрешение конфликта. В 581 г. он воевал не на юге, а на севере страны, вторгшись в земли васконов; возможно, что этот поход был предпринят в связи с тем, что васконы поддержали его мятежного сына. Овладев частью их земли, Леовигильд основал там город, названный в честь одержанной победы Викториакум (ныне Витория). Часть васконов после этого перебралась через перевалы Пиренейских гор во Франкское королевство.

Одержав победу над непокорными васконами и обезопасив свои владения от нападения с севера, Леовигильд в 582 г. повел войска против мятежного сына. Бетика, где закрепился Герменегильд, после взятия Мериды была отрезана от союзного ей королевства свевов. Провалом закончилась и попытка Герменегильда получить помощь от империи. Направленное Герменегильдом в Константинополь посольство во главе с епископом Севильским Леандром не сумело добиться вооруженной поддержки. Имперское правительство не располагало для этого реальными возможностями: римские гарнизоны на юге Испании были малочисленными, а перебрасывать воинские отряды из Италии, Африки или с Балкан император Тиберий не мог из-за того, что во всех этих регионах обстановка была напряженной и рискованной. В 582 г. Леовигильд осадил столицу Бетики Севилью. Год спустя на помощь Герменегильду двинул войска король свевов Мирон, но в сражении с Леовигильдом он потерпел поражение. Как рассказывает Григорий Турский, «Леовигильд потребовал от него клятву на верность в будущем. И вот, обменявшись подарками, каждый из них вернулся к себе домой. Вернувшись домой, Мирон спустя несколько дней прилег на ложе и умер. А заболел он от северной испанской воды и от нездорового климата»⁸¹⁹.

Оказавшись после разгрома союзника в отчаянном положении, Герменегильд оставил Севилью и бежал вместе с женой Ингундой и сыном Атанагильдом в Кордову, под защиту имперского гарнизона этого города. Подкупленный Леовигильдом, имперский префект не оказал помощи Герменегильду в его войне с отцом, и Герменегильд после встречи с братом Реккаредом решил по его совету вернуться к отцу и просить его о прощении. Но по приказу Леовигильда с него сорвали королевское облачение, надели на него рубище, и он был отправлен в ссылку в Валенсию, оттуда его перевели в Таррагону. На Пасху 585 г. Герменегильд был убит. Осталось неизвестным, действовал ли его убийца Сисеберт по тайному наущению короля или по собственной воле. Западная Церковь канонизировала Герменегильда как мученика за православную веру. Его супруга умерла по пути в Константинополь, находясь в Африке, а его сын младенец Атанагильд был привезен в столицу империи, откуда его тщетно пыталась заполучить его бабка по матери королева франков Брунгильда.

На последние годы правления Леовигильда приходится война с Королевством свевов. После гибели короля Мирона, поддержавшего мятежного сына вестготского короля Герменегильда, у свевов началась междоусобная борьба за престол. В течение двух лет, прошедших после гибели Мирона, сменилось два короля, вначале сын Мирона Эборих, или Еврих, а затем Авдика, который был помолвлен с сестрой Евриха. Учинив мятеж, он захватил Евриха и «приказал посвятить его в сан диакона или пресвитера»⁸²⁰, а себя провозгласил королем свевов. В 585 г. войска вестготов вошли на территорию, которой владели свевы, и овладели столицей их королевства Брагой, взяв в плен короля Авдику и принудив его принять монашеский постриг. Свевам попытались помочь единоверные им франки. По приказу короля Гунтрамна к берегам Галисии направились франкские корабли, которые были, однако, перехвачены вестготскими моряками: одни из находившихся на них франков были убиты, другие пленены, некоторым удалось сбежать. Находившиеся на судах товары – это были торговые корабли – вестготы конфисковали. После разгрома свевов против вестготов поднял восстание некий Маларик, провозгласивший себя королем, но готы подавили это восстание, и уже в 585 г., когда Брага пала, свевы прекратили сопротивление: их государство, включавшее в себя территорию Галисии и Португалии, а ранее также Эстремадуру, было включено в состав Вестготского королевства в качестве одной из его провинций, число которых было таким образом увеличено до девяти. Французский медиевист Л. Мюссе, резюмируя историческое наследие уничтоженного королевства, писал: «Свевы растворились среди готов», они «оставили в Галисии несколько незначительных следов ономастического и археологического характера, которые тяготеют к побережью по обе стороны от Браги. Почти ничто из их языка не перешло в португальский (пять или шесть слов) … Если не считать труда Мартина из Браги, у свевов полностью отсутствует собственная культура, а искусство Галисии представляет собой лишь ответвление испано-готского»⁸²¹.

Нападение на флот франков обозначало начало войны с их государством, сильнейшим на западе Европы, и эта война была сопряжена с большими рисками для готов. Самой уязвимой для удара со стороны противника была Септимания, часть королевства, которая находилась к северу от Пиренейских гор и представляла собой осколок былого Тулузского королевства. В ее пределы и вторглись франки в 585 г. Их первый отряд двинулся на Каркасон. Его гарнизон и жители решили сдать город, открыв ворота противнику. Но франки, овладев Каркасоном, ожесточили их жителей грабежами, убийствами мирных людей, включая и священнослужителей. Среди франков еще немало оставалось язычников, но и крещеные воины своими нравами и образом жизни часто не отличались от язычников. Однако местное население Септимании, куда христианская проповедь достигла уже во 2 в., было уже глубоко христианизировано. В городе вспыхнуло восстание против оккупантов. При попытке подавить его погиб военачальник франков граф Теренциол. Оставшись без предводителя, франки вышли из городских стен. Другой отряд франков двинулся на Ним, разоряя и опустошая встречающиеся по пути селения, выжигая дома и посевы, вырубая виноградники, убивая и грабя мирных жителей. Оказавшись у стен Нима, франки не решились его штурмовать и отошли от города, а затем, безуспешно попытавшись овладеть другими городами Септимании, стали страдать от голода, потому что находились в разоренной ими же стране, и наконец вернулись восвояси.

Между тем Леовигильд направил против противника войско под командованием своего младшего сына Реккареда, и некоторое время спустя вестник докладывал королю франков Гунтрамну: «Реккаред, сын Леовигильда, выступил из Испании, занял крепость Кабаре и опустошил большую часть области Тулузы и многих увел в плен. Затем он овладел крепостью Бокер в Арльской провинции, захватил людей вместе с их имуществом и заперся в городе Ниме»⁸²². В следующем, 586 г. войска вестготов, развивая успех, овладели Нарбоном и победителями вернулись в Испанию. Начались переговоры о мире, которые продолжались до смерти Леовигильда и завершились после нее.

Мятеж Герменегильда был сопряжен с конфессиональной рознью, с дискриминацией православного большинства королевства. При Леовигильде епископы Бикларский Иоанн и Меридский Масона сразу после захвата Мериды были изгнаны из своих кафедральных городов. Святитель Григорий Турский писал о прямых гонениях на православных в Испании: «Многие были обречены на изгнание, лишены имущества, истощены голодом, посажены в тюрьму, подвергнуты избиению и погибли от различных наказаний. Зачинщицей же этого злодеяния была Гоисвинта… Но та, которая клеймила позором рабов Божиих, сама была заклеймена Божией карой перед всем народом. Ибо закрывшее один ее глаз бельмо лишило его света, которого лишен был ее ум»⁸²³.

Извлекая урок из происходящего, Леовигильд решил смягчить режим унизительного бесправия религиозного большинства своих подданных и тем самым сблизить его с господствующим готским элементом. В самом начале восстания, поднятого в защиту православия, в 580 г., Леовигильд созвал в Толедо собор арианских епископов, который принял ряд решений, направленных на сближение ариан с православными, – в частности, была отменена практика повторного крещения присоединяемых к арианству крещеных в Православной Церкви. Собор ввел почитание мощей мучеников, отвергавшееся ранее арианами. Более того, сближение с православием было предпринято и на догматическом уровне: собор допустил неприемлемую ранее в арианстве формулу о равенстве Божественного Сына с Отцом. Опираясь на решения Толедского собора, Леовигильд стал посещать православные церкви и молился там у мощей древних христианских мучеников. Православному епископу Масоне он разрешил вернуться в свой кафедральный город Мериду. Григорий Турский писал даже, что перед смертью он принял православие, «каясь в своем еретическом заблуждении и моля о том, чтобы никто его не причислял к этой ереси, принял вселенское вероисповедание и, оплакивая в течение семи дней соделанное им против Бога, испустил дух»⁸²⁴, но испанские источники умалчивают о предсмертном обращении короля Леовигильда.

Его кончина приходится на март или апрель 586 г. Главным достижением Леовигильда стало почти полное объединение Иберийского полуострова под своей властью и достижение определенной консолидации его подданных, слияние двух народов – готов и испано-римлян – в единую испанскую нацию, хотя непреодоленным препятствием здесь оставалось конфессиональное разделение – арианское исповедание малочисленного, но господствующего готского элемента.

Оставшись единственным сыном и наследником Леовигильда, прославленный победой над могущественным Франкским королевством, Реккаред без помех взошел на трон отца. Продолжая начатую отцом политику консолидации подданных, Реккаред решился на шаг, который был призван устранить главное средостение между двумя этносами, вестготским и испано-римским, – конфессиональное разделение. Убедившись в бесперспективности навязать православному большинству населения Испании арианство, на что, возможно, рассчитывал еще его отец, Реккаред подтолкнул к принятию православия господствующий арианский элемент. Не исключено, однако, что его мотивы носили по преимуществу не политический, а религиозный характер и его инициатива проистекала из его личного обращения в православие, тем более что до него православие принял его злосчастный единокровный брат Герменегильд. Так, Исидор определенно противопоставляет Реккареда Леовигильду, подчеркивая свойственную ему, в противоположность отцу, религиозность: «Ведь тот был нечестив и неутомим в войнах, этот – благочестив, прославился верой и миролюбием. Тот расширял власть над народами силой оружия, этот же прославился тем, что тот же самый народ возвысил через торжество веры»⁸²⁵.

Реккаред, как рассказывает Григорий Турский, «созвал епископов своей веры и сказал: «Отчего между вами и теми епископами, которые называют себя православными католиками, постоянно возникают ссоры и почему те благодаря вере своей творят множество чудес, а вы ничего подобного не можете совершить? Посему прошу вас, соберитесь вместе и обсудите вероучение обеих сторон, дабы нам установить, какая вера истинная. И тогда или они примут ваше учение… или вы, познав их истину, будете веровать в то, что они проповедуют»⁸²⁶. Так Реккаред устроил диспут между православными и арианскими епископами, на котором арианская сторона признала свое поражение. В феврале 587 г. король присоединился к Православной Церкви. Вслед за тем в апреле того же года в столице королевства Толедо был освящен православный храм в честь Богородицы Марии. Тогда же, вероятно по приказу короля, был схвачен и казнен убийца Герменегильда Сисиберт. Реккаред вернул православным монастырям и приходам конфискованное у них ранее имущество.

Так прокладывался путь к объединительному Собору, который созван был в столице в марте 589 г. и получил название 3 Толедского Собора, – предшествовавший собор был арианским. Председательствовал на 3 Толедском Соборе сам король. Рядом с ним находились его советники епископ Севильский Леандр и аббат монастыря Сервитана Евтропий. Участниками Собора были 5 православных митрополитов, 48 православных и 8 арианских епископов, священники обеих конфессий и готская знать. Арианские епископы, занимавшие кафедры в Гранаде, Мериде и Нарбоне, не приехали в Толедо. В самом начале соборных деяний арианские епископы и затем пресвитеры были присоединены к Православной Церкви. За присоединенными был сохранен их прежний сан, в результате на некоторых кафедрах оказалось по два епископа.

Арианские епископы и готская знать подписали православное исповедание, в которое, однако, была внесена богословски несостоятельная формула filioque – об исхождении Святого Духа не только от Отца, но и от Сына: «Spiritusque sanctus confitendus a nobis, et praedicandus est a patre et filio procedere». Правда, самый Символ веры в документах собора помещен без искажений, без злополучного filioque, которому суждено было впоследствии взорвать и разрушить церковное единство христианского Востока и Запада. Символ с filioque впервые появляется в актах 12 Толедского собора, состоявшегося без малого сто лет спустя, в 681 г. Мотивацией интерполяции, сыгравшей столь печальную роль в истории Церкви, послужило стремление как можно наглядней продемонстрировать вчерашним арианам, заблуждение которых заключалось в уничижении Сына Божия, Которого они вслед за своим ересиархом почитали перворожденным всей твари, но не Богом, единосущным и равночестным Отцу, равенство Сына Отцу, которое, по версии филиоквистов, выражается и в том, что Дух Святой исходит не только от Отца, но и от Сына. Очевидно, что за этой формулой стоит наивная и вульгарная логика, выдающая глубокий упадок богословской мысли на варваризованном Западе, потому что, следуя подобной логике, можно заключить, что изобретатели формулы принизили Третью Божественную Ипостась Святого Духа до прямого впадения в македонианское духоборчество, поскольку если равенство Отца и Сына с необходимостью должно быть выражено формулой filioque, то с той же необходимостью Святой Дух в такой тринитарной конструкции оказывается поставленным ниже двух других Ипостасей. В действительности отцы Толедского Собора не впали в духоборчество, но лишь обнаружили варварскую неловкость в оперировании богословскими терминами. Нет никаких свидетельств того, что в Риме и Новом Риме уже тогда заметили вербальную неряшливость богословия отцов Толедского Собора и подняли по этому поводу тревогу, – православный мир радовался тому, что еще один народ выпутался из уз еретических заблуждений и вошел в лоно Кафолической Церкви.

Толедские соборы приобрели в Вестготском королевстве исключительно высокий авторитет и статус, в них участвовали короли и высшая знать, на них принимались решения, выходящие за рамки исключительно церковной тематики, – иными словами, если проводить параллель между ними и иными институтами, в частности теми, которые имелись на Руси в 16–17 столетиях, то, будучи по преимуществу соборами церковными, они в известной мере брали на себя полномочия русских земских соборов. В противном случае была бы непонятна традиционная нумерация этих соборов, которая не игнорирует эпоху господства арианства в Вестготском королевстве, – церковный статус арианских соборов для Православной Церкви ничтожен, но они вошли в общий счет соборов Вестготского королевства. На 3 Толедском Соборе были приняты решения относительно статуса евреев в государстве. Запрещались браки между христианами и евреями, уголовной каре подлежали евреи, которые заводили наложниц из числа христианок. Дети от имевших место в прошлом смешанных браков или связей в обязательном порядке подлежали крещению. Евреям Собор запретил держать в рабстве христиан, – а такие случаи ввиду материальной и особенно финансовой состоятельности еврейского элемента в Вестготском королевстве (это были в основном купцы, банкиры, но также, конечно, и ремесленники) были нередкими: во времена арианского господства в Испании евреи имели право покупать пленников-христиан или перепродаваемых рабов из христиан на невольничьих рынках.

3 Толедский Собор сделал решающий шаг в политике, начатой еще при отце Реккареда Леовигильде, которая была направлена на слияние испано-римского большинства с господствующим вестготским слоем в единую латиноязычную испанскую нацию, которая, однако, при этом усвоила себе готское имя. Было преодолено самое трудное конфессиональное препятствие для полной ассимиляции двух народов в один. Арианское богослужение совершалось на готском языке, его прекращение способствовало тому, что готский язык был окончательно оставлен и стал мертвым языком, – катастрофическая потеря со специфически филологической и культурологической точки зрения, но при этом немало способствовавшая национальной консолидации.

Епископ Бикларский Иоанн столь высоко оценил заслугу короля Реккареда, что в своей апологии он ставит его в один ряд с равноапостольным Константином, созвавшим Никейский Собор, который отверг учение Ария и осудил его. И это было выражением единодушной оценки подвига Реккареда православным духовенством Испании. В результате конфессионального воссоединения ее населения статус короля возвысился. В Православной Церкви королевская власть, по образцу римских императоров, приобрела широкие полномочия: король в специальном послании отцам Собора формулировал повестку дня Собора, иными словами, определял круг тем, подлежащих соборному рассмотрению, и он же своею подписью под соборными актами придавал им силу государственных законов. В такой форме в королевстве была реализована провозглашенная святым Юстинианом симфония священства и царства. По примеру вестготского короля Тиудиса Реккаред усвоил себе имя двух римских правящих династий – Флавий, и после него это имя носили его преемники – вестготские короли.

Некоторые из важных решений принимались не на столичных, а на провинциальных соборах. Так, состоявшийся в 589 г. в главном городе вестготской Септимании Нарбоне Собор принял своеобразное постановление о том, что епископом не может быть поставлен неграмотный клирик. Единственным разумным объяснением самой возможности такого постановления может быть предположение о том, что оно касалось клириков готского происхождения, которые ранее, будучи арианами, совершали богослужение на готском языке Ульфилы и после воссоединения не научились латинской грамоте в достаточной степени, чтобы правильно читать латинский миссал. Севильский Собор 592 г. принял канонически необходимое постановление о перерукоположении бывших арианских епископов и пресвитеров и о переосвящении арианских храмов, ставших кафолическими. Арианское священство, согласно действовавшим во Вселенской Православной Церкви каноническим нормам, не признавалось действительным. Действуя по икономии, 3 Толедский Собор принял арианских епископов в сущем сане, но каноническая необходимость заставила отцов Севильского Собора принять адекватное решение на сей счет, призванное исправить допущенное ранее чрезмерное отступление от нормы.

Вестготы в целом приняли перемену своего вероисповедания, но часть бывшей арианской знати и некоторые из невоссоединившихся епископов попытались оказать сопротивление. Одной из его причин со стороны знати были опасения утраты принадлежавших им привилегий в результате конфессионального соединения с покоренной народной массой. В 588 г. был выявлен заговор в Мериде, участниками которого были арианский епископ Сунна, некто по имени Снегга и несколько аристократов из готской среды, и среди них Виттерих, впоследствии ставший королем вестготов. Прямым образом заговор был направлен против местного православного епископа Масоны, который при Леовигильде подвергался ссылке. После разоблачения Сунна подвергся изгнанию, а Снегга был приговорен к отрублению рук и сослан в Галисию.

В следующем году заговор обнаружился в столице королевства Толедо. Его вдохновительницей оказалась мачеха Реккареда королева Гоисвинта, оставшаяся фанатичной арианкой. В заговор был вовлечен арианский епископ Ульдида. Он был наказан ссылкой, а Гоисвинта вскоре после этого окончила жизнь; точно не известно, была ли это естественная смерть или Гоисвинта пала жертвой убийства. В 590 г. был обнаружен заговор герцога Аргимунда, который имел придворную должность кубикулярия, так что был предельно приближен к особе короля и потому имел шансы погубить его. По приговору суда Аргимунду отсекли правую руку, а затем его посадили на осла и водили по улицам Толедо.

Сразу после своего присоединения к Православной Церкви, еще до 3 Толедского Собора, Реккаред направил послов к франкским королям Хильдеберту II и Гунтрамну, правившему в Бургундии, присоединенной к владениям Меровингов, с предложением союза. Через послов Реккаред просил также выдать за него замуж сестру Хильдеберта Хлодосвинту. В качестве вергельда – возмещения за смерть другой сестры Хильдеберта Ингунды – виновником несчастий которой отчасти был его отец Леовигильд, – он предлагал десять тысяч солидов. Для Хильдеберта и его матери Брунгильды – дочери вестготской королевы-вдовы Гоисвинты это предложение было приемлемо, и они согласились взять от Реккареда вергельд и выдать за него свою дочь и сестру. Помолвка состоялась – Брунгильда даже выслала в Толедо подарки: золотой щит и драгоценные чаши, но была расстроена: причиной разрыва послужила смерть матери Брунгильды королевы-вдовы Гоисвинты, официально обвиненной в измене, – существовало веское подозрение, что она была убита по тайному приказу своего пасынка Реккареда.

Между тем король Гунтрамн, ранее уже неудачно воевавший с вестготами за Септиманию, с самого начала переговоров с посланцами Реккареда оказался противником заключения мира и союза. Не имея религиозного повода для возобновления войны, он настаивал на своем долге отомстить за племянницу Ингунду: «Как я должен верить тем, кто обрек на пленение мою племянницу Ингунду и козни которых явились причиной убийства ее мужа, а сама она скончалась на чужбине? Посему я не приму посольство от Реккареда, доколе Бог не повелит мне отмстить этим врагам»⁸²⁷. В ответ на непримиримость Гунтрамна Реккаред закрыл для его подданных границы Септимании, так что выход жителей Бургундии к берегам Средиземного моря, имевший важное торговое значение, был перекрыт. Вероятно, не без подстрекательства со стороны Гунтрамна в Септимании вспыхнул мятеж: союзниками православного короля Гунтрамна, который ранее вел войну с вестготами, придавая ей религиозный характер борьбы с еретиками, на этот раз оказались заговорщики, выступившие под знаменем стояния за отечественную веру готского народа – арианство. Вдохновителем восстания был арианский епископ Нарбона Аталох, а самыми влиятельными его предводителями – септиманские графы Граниста и Вильдигерн, которые заявили о переходе в подданство Гунтрамна, собираясь передать франкам и всю Септиманию, но вскоре епископ Аталох умер, и вооруженный мятеж был успешно подавлен.

Гунтрамн, однако, не желал смириться с неудачей, которой закончились его интриги в Септимании. В 589 г. войска франков, численностью до шестидесяти тысяч воинов, вторглись в Септиманию, осадили Каркасон и захватили его. Реккаред приказал выступить в поход против вторгшихся в Септиманию франков войску под командованием герцога Луизитании Клавдия, который по происхождению был не готом, но испано-римлянином. Приблизившись к лагерю франков, готы укрылись в засаде, затем небольшой отряд их напал на врагов, застав их за пиршественными столами. Франки «бросились на готов. А те, оказав небольшое сопротивление, сделали вид, что обратились в бегство. И в то время, когда франки преследовали их, сидевшие в засаде готы выскочили и, окружив франков, перебили их. Те же, которые смогли избежать гибели, сев на коней, спаслись бегством… Преследуя их, готы обнаружили весь их обоз и разграбили его и увели с собой в плен всех пеших. И тогда пало там около пяти тысяч человек, а в плен было уведено более двух тысяч, однако многие из них были освобождены и вернулись на родину»⁸²⁸. Так, король Реккаред удержал от аннексии со стороны франков Септиманию, расположенную за Пиренейскими горами, на юге Галлии.

Здесь ему пришлось воевать в горах, отделяющих Галлию от Испании, и это была война с непокорными горцами васконами – басками. Отцу Реккареда Леовигильду удалось разбить отряды воинственных васконов и включить их земли в свое королевство, но власть готов над ними оказалась непрочной. Более того, добившись фактической независимости, васконы сами совершали грабительские набеги на области, контролируемые из Толедо, в ответ войска Реккареда вторгались в страну васконов. Однако эти походы были либо совсем неудачными, либо приносили непрочный успех. Во всяком случае, скрывая от потомков их неудачу, Исидор дает им странную характеристику: они, мол, предпринимались не для захвата территории, а для упражнений готского войска, то есть это были своего рода боевые учения. Косвенным образом можно предполагать, что Васкония не зависела от правительства в Толедо с 592 по 610 г., поскольку имя епископа васконской Памплоны Либлиола не упоминается в документах, относящихся к этому периоду. Он участвовал в деяниях 3 Толедского Собора 589 г., провинциального Севильского Собора 592 г., а затем имя епископа Памплоны появляется только в одном из актов 610 г. Похоже, что в интервале между этими датами у Толедо не было возможности поддерживать нормальные связи с Памплоной.

Реккареду приходилось защищать и южные рубежи королевства, за которыми находились владения Римской империи. Обращение вестготов в православие не подвигло правительство императора Маврикия к признанию Вестготского королевства. Его целью в Испании было продолжение дела святого Юстиниана и возвращение всей страны в лоно империи либо, по крайней мере, реконкисты той ранее завоеванной территории, которая была утрачена в войне с Леовигильдом. Для осуществления этого в Испанию был направлен один из видных полководцев – Коменциол: ему была вверена власть над римской провинцией на юге Испании со столицей в Картахене и командование имперскими вооруженными силами, расквартированными в ней. Укрепив Картахену реставрацией городской стены, Коменциол открыл военные действия против готов, результатом которых явилось возвращение части территории, потерянной в свое время в войне с Леовигильдом. Самым крупным из отвоеванных городов стала Сидония, но существенным образом граница между королевством и империей в Испании к концу правления Реккареда не изменилась.

После разрыва помолвки с дочерью франкского короля Хильперика I Ригунтой и затем с дочерью Хильдеберта II и Брунгильды Хлодосвинтой Реккаред в 587 г. женился на вестготке незнатного происхождения Баддо, которая была его наложницей за несколько лет до брака и родила ему в 583 г. сына Лиуву. Король вестготов Реккаред Флавий скончался в столице своего государства Толедо после пятнадцати лет правления в 601 г. Его престол унаследовал сын Лиува II. По характеристике святого Исидора Севильского, «провинции же, которые отец присоединил в борьбе», Реккаред «сохранял в мире, поддерживал в них благополучие и правил с умеренностью. Был же он миролюбив, кроток, славен великими подвигами и справедливостью, был привлекателен внешне и в душе нес столько доброты, что, проникая в умы всех, даже злых [людей] притягивал своей любовью. Он был настолько благороден, что богатства частных лиц и земли церквей, которые, к стыду отца, были присоединены к [королевскому фиску], он возвратил их собственным владельцам; был столь снисходителен, что часто щедрыми льготами облегчал подати народа. Также многих одарил он богатством, многих возвысил почестями»⁸²⁹.

После смерти Хлодвига королевство франков было разделено между четырьмя его сыновьями: Теодорихом, Хлодомером, Хильдебертом и Хлотарем, при этом оно по-прежнему признавалось единым государством, короли-братья должны были править и воевать солидарно, в нем действовали одни и те же законы: «Салическая правда» для франков, «Бревиарий Алариха», содержащий сокращенную вестготскую версию «Кодекса» Феодосия для галлоримлян, и каноническое право в церкви Галлии, к которой принадлежали православные христиане из обоих народов. Язычники среди галло-римлян давно уже представляли собой явление экзотическое, но среди франков их было немало. По преданию, раздел территории между братьями был произведен их матерью Хродехильдой, или Клотильдой. При этом каждому королю досталась примерно равная доля фиска – налогооблагаемой базы, и их владения не представляли собой компактной массы. Столицами были выбраны города, расположенные на северо-востоке или на севере Галлии, в местах преобладания либо заметного присутствия франков. Резиденции старшего сына Теодориха находились в Реймсе и Меце, Хлодомира – в Орлеане, Хильдеберта – в Париже и Хлотаря – в Суасоне. Владения Теодориха включали современные Шампань, Лотарингию, зарейнские владения Меровингов, а также оторванную от этой территории восточную часть Аквитании; королевство Хлодомера простиралось по берегам Луары в ее среднем и нижнем течении с Туром, Пуатье и Нантом; во владения Хильдеберта входили Иль-де-Франс и Нормандия; и наконец, младшему из братьев Хлотарю достались Фландрия, Пикардия, Брабант и в довесок оторванная от этой компактной территории Западная Аквитания и Гасконь с Бордо и Тулузой. Ко времени смерти Хлодвига расположенные в пределах современной Франции Бретань, Бургундия, Прованс и Септимания оставались вне владений Меровингов.

В 515 г. Королевство франков впервые столкнулось с агрессией со стороны северных германцев. Григорий называет их данами, в ту пору известными на континенте более других скандинавов. В действительности это были выходцы из Швеции – гауты во главе со своим королем Хлохилаихом. Это был своего рода пролог бедствий, обрушившихся на континентальную Европу тремя столетиями позже, – норманнского ужаса (furor normannorum). Морские разбойники высадились в пределах королевства Теодориха, в устье Рейна, ограбили местных жителей – фризов и хаттуариев, и, захватив добычу, в том числе много пленников, отправились на судах в обратный путь. Теодорих направил туда своего сына Теодеберта с отрядом воинов. Настигнув противника, франки разбили их в морском сражении и отняли награбленное. В битве пал король морских разбойников Хлохилаих.

В 522 г. трагические события, происшедшие в королевском доме Бургундии, где по подстрекательству своей второй жены король Сигизмунд приказал задушить собственного сына Сигириха, по матери внука Теодориха Великого, которого мачеха клеветнически обвиняла в стремлении свергнуть отца и занять его место, послужили поводом для вмешательства со стороны Меровингов. Вдова Хлодвига Клотильда происходила из бургундского дома. Отец Сигизмунда Гундобад был убийцей своего брата Хильперика и его жены, утопленной в реке. Это были родители Клотильды. И вот теперь их дочь нашла момент, удобный для мести. Позвав сыновей в Тур, где она спасалась при базилике святого Мартина, Клотильда обратилась к ним со словами: «Да не раскаюсь я в том, что я вас, дорогие мои дети, воспитала с любовью. Разделите со мной обиду и постарайтесь умело отомстить за смерть моего отца и моей матери»⁸³⁰.

Сыновья откликнулись на этот призыв и в 524 г. вторглись в Бургундию, одержав вскоре победу над Сигизмундом и его братом Годомаром. Король Сигизмунд был пленен и оказался в руках Хлодомера, а тот, несмотря на увещевания аббата Авита пощадить пленника и его близких, велел утопить Сигизмунда вместе с его женой и сыновьями в колодце около деревни Коломны вблизи своей столицы Орлеана. Между тем Авит предсказал ему, что если он не отступит от замышленного им злодеяния, то и его самого, и его детей постигнет подобная участь. Бургунды продолжали войну под предводительством Годомара, и в ходе сражения в Везеронсе близ города Вьенна они заманили Хлодомера притворным бегством далеко от расположения собственных войск, так что он оказался в гуще врагов, которые отрубили ему голову и подняли ее, насадив на шест. После гибели Хлодомера его вдову Гунтевку взял в жены ее деверь король Хлотарь, а оставшихся сиротами детей Теодовальда, Гунтара и Хлодовальда стала воспитывать их бабка Клотильда.

Однако и они впоследствии стали жертвой злодеяния. Хильдеберт и Хлотарь не желали, чтобы племянникам достались владения их отца Хлодомера; и вот когда Клотильда приехала с внуками в Париж в гости к своему сыну Хильдеберту, тот, видя, с какой любовью она относится к мальчикам, отправил к брату Хлотарю доверенных вестников, велев им передать следующие слова: «Наша мать держит у себя сыновей нашего брата и хочет наделить их королевством. Быстрей приезжай в Париж, чтобы, посоветовавшись, решить, что с ними делать, обрезать ли им волосы (короли из династии Меровингов носили длинные волосы. – В.Ц.), чтобы они казались обычными людьми, или лучше убить их и поделить поровну между собой королевство нашего брата»⁸³¹. Хлотарь поспешил в Париж, и там оба брата, сговорившись, обратились к матери с просьбой прислать им внуков, чтобы они возвели их в королевское достоинство, а та, не подозревая коварства, с радостью исполнила просьбу сыновей, они же приказали схватить племянников и заключить их под стражу.

Затем они послали к матери сенатора из Клермона Аркадия с ножницами и мечом, и, обращаясь к ней, он сказал: «Твои сыновья… ожидают твоего решения по поводу участи детей. Прикажешь ли ты обрезать им волосы и оставить их в живых или же обоих убить?» А королева… не сознавая от горя, что она говорит… сказала: «Если они не будут коронованы, то для меня лучше видеть их мертвыми, чем остриженными». А тот… быстро возвратился с известием и сказал: «С согласия королевы выполняйте задуманное…». Схватив старшего мальчика за руку, Хлотарь немедленно бросил его на землю и, вонзив меч ему в плечо, жестоко его убил. Когда тот кричал, его брат бросился к ногам Хильдеберта и, обняв его колени, сказал со слезами: «О мой милый дядя, не дай мне погибнуть так, как погиб мой брат»⁸³². Хильдеберт попытался заступиться за мальчика, но Хлотарь «набросился на него с бранью… «Или ты оттолкнешь его от себя, или сам вместо него умрешь. Ведь ты зачинщик этого дела…». При этих словах Хильдеберт оттолкнул от себя мальчика и бросил его брату. А тот… вонзил ему в бок меч. Затем они умертвили слуг и воспитателей детей»⁸³³ и удалились из Парижа. «А королева положила тела детей на погребальные носилки и с душераздирающим стенанием следовала за ними в сопровождении большого хора певчих до базилики святого Петра, где и похоронила их обоих. Из них одному было десять лет, а другому семь»⁸³⁴. Третьего брата, Хлодовальда, укрыли от ножей убийц. Позже он сам обрезал волосы как знак принадлежности к правящей династии Меровингов – и стал клириком. Хлодовальд скончался в сане пресвитера в монастыре святой Клотильды (Сен-Клу) в 560 г. Совершив злодеяние, убийцы разделили наследие их отца между собой.

Король Австразии Теодорих оказал вооруженную помощь королю тюрингов Герменефреду в междоусобной войне с его братом Бадерихом, которую он вел после убийства другого своего брата, Бертахара. Герменефред обещал Теодориху в случае победы поровну разделить владения Бадериха. Победа была одержана, но король тюрингов, став единоличным правителем этого народа, не выполнил обещания, и Теодорих решил отомстить Герменефреду за обман. В новой войне с тюрингами, разразившейся в 531 г., франки наголову разгромили противника и включили в состав своего королевства южную часть Тюрингии до реки Унструта, после чего землями тюрингов, расположенными к северу от этой реки, овладели саксы. Сразу после завоевания Тюрингии Теодорих, зазвав в гости Хлотаря, пытался устроить покушение на него, но тот, догадавшись о злом умысле, вошел в дом с вооруженной охраной, и преступление совершено не было.

В 532 г. короли Хильдеберт и Хлотарь снова отправились в поход против Бургундии, у которой они в результате предыдущей войны отняли земли, расположенные между реками Изером и Дюрансом, и на этот раз захватили всю страну. Король Годемар бежал, и следы его в анналах с этих пор теряются. Оказавшись в Королевстве Меровингов, те бургунды, которые оставались еще арианами, приняли православие, но сохранили свою юридическую обособленность и жили не по «Салическому закону», а по «Бургундской правде», которая действовала для тех, кто не был ассимилирован франками вплоть до 11 столетия.

В 534 г. старший из сыновей Хлодвига Теодорих умер после тяжелой болезни, оставив сына Теодеберта. Хлотарь и Хильдеберт, погубившие сыновей Хлодомира, попытались устранить и этого своего племянника, но он сумел сплотить вокруг себя верных людей и закрепил за собой владения отца – Шампань, Лотарингию, зарейнские области франков, а также часть Аквитании и завоеванной франками Бургундии, в которой ему принадлежали города Отен, Невер, Аванш, Безансон с их округами. Благодаря включению в королевство Теодеберта бургундских городов, его владения на северо-востоке Галлии и в Аквитании, ранее разорванные, были соединены в единый массив, и его королевство стало самым крупным в государстве Меровингов. Потерпев неудачу в борьбе с Теодебертом, Хильдеберт пригласил его к себе в гости в Париж, чтобы помириться и сблизиться с ним, щедро одарил его и сказал: «У меня нет сыновей, и я хочу, чтобы ты был мне сыном»⁸³⁵.

Еще при жизни отца Теодеберт был помолвлен с дочерью короля лангобардов Вахо Визигардой, но во время войны с вестготами Теодеберт сошелся с Деотерией, вдовой, пользовавшейся влиянием в городе Кабриере, который был сдан франкам по ее совету. Когда же отец Теодеберта вскоре после этого умер, он женился на Деотерии, разорвав помолвку с Визигардой. Брак этот был скандалом в восприятии франков. Хотя супруга короля принадлежала, судя по тому авторитету, которым она пользовалась в своем городе, к римской знати – сенаторской или, по меньшей мере, куриальной – Григорий Турский называет ее матроной⁸³⁶, – но франки со свойственным варварам высокомерием даже римлян из сенаторских родов и владельцев значительных состояний считали стоящими на низшей ступени иерархии, чем они сами и чем готы, лангобарды или бургунды хотя бы скромного положения, вроде лейдов, за исключением тех выходцев из галло-римлян, кто вступал в круг королевских «сотрапезников», удостаивался графского титула и тем самым становился, независимо от происхождения, франком. Но брак Теодеберта с Деотерией, которая родила ему сына, названного Теодебальдом, оказался непродолжительным.

Когда подросла ее дочь от первого мужа, Деотерия стала бояться, «как бы король не почувствовал к ней вожделения и не взял себе»⁸³⁷. Григорий умалчивает о том, давал ли Теодеберт повод для подобной ревности, но, как бы там ни было, королева решила погубить свою дочь, «посадив ее в носилки, привязанные к диким быкам. Так она и погибла в волнах реки. Это произошло около города Вердена»⁸³⁸, после чего Теодеберт покинул жену, совершившую злодеяние, достойное классической Медеи, и, к удовлетворению своих подданных, женился на ровне – дочери короля лангобардов Визигарде, с которой он ранее, за семь лет до этого, был помолвлен, но и этот брак продолжался недолго из-за ранней смерти новой королевы; Теодеберт женился еще раз, но имя его третьей жены не попало на страницы хроник и осталось неизвестным.

Правлению Теодеберта Григорий дает высокую оценку, под стать его имени, которое в переводе с франкского диалекта значит «блистающий в народе»: «Правил он королевством справедливо, почитал епископов, одаривал церкви, помогал бедным и многим охотно оказывал по своему благочестию и доброте многочисленные благодеяния. Он милостиво освободил церкви Клермона (родины Григория Турского. – В.Ц.) от выплаты налога, который поступал в его казну»⁸³⁹. Обладая незаурядным умом государственного деятеля, Теодеберт сознавал целесообразность привлечения к управлению королевством носителей римских традиций, образованных людей с юга, где, в отличие от глубоко варваризованного севера Галлии, живее поддерживалось преемство с классической школой и культурой. Король приблизил к себе таких выходцев из римской среды, как Парфений, дальний потомок западного императора Авита, получивший образование в Равенне; Астериол и Секундин, отличавшиеся риторическим талантом. На Секундина король возлагал выполнение дипломатических поручений, многократно направлял его послом к императору в Новый Рим, что взращивало в нем кичливость, а у Астериола питало ревность и зависть. Словесная ссора между ними однажды закончилась дракой, для которой их классическое образование не послужило помехой. Подобные перебранки вспыхивали между ними неоднократно, усугубляя взаимную ненависть. После смерти королевы Визигарды, благоволившей Астериолу, Секундин убил его. Но когда вырос сын Астериола, Секундин стал страшиться его мести за отца. «И когда он увидел, что уже не может избежать нависшей над ним опасности, он… чтобы не попасть в руки своего врага, умертвил себя ядом»⁸⁴⁰. Участие галло-римлян в правительственных делах было призвано ускорить слияние двух основных элементов в населении королевства, и не через варваризацию галло-римлян, а скорее через романизацию франков. Но направленные к этой цели административные меры осуществлялись небезболезненно и не без сопротивления. Теодеберт первым из Меровингов обложил франков подушными налогами, которые раньше платили лишь галло-римляне, и это вызвало с их стороны неприязнь к Парфению, после смерти короля прорвавшуюся наружу и обернувшуюся его гибелью.

Предпринимая меры, направленные на романизацию своего государства, Теодеберт не столько старался сблизиться с Константинополем, сколько конкурировать с ним, отстаивая приоритет франков в правах на римское наследие. Именно в этом контексте следует воспринимать предпринятый им первый в варварской Европе опыт чеканки золотых монет с собственным портретом вместо императорского – тем самым он предварил аналогичную практику вестготского короля Леовегильда на несколько десятилетий.

Во время войны ромеев с остготами в Италии Теодеберт маневрировал так, чтобы по возможности уклониться от прямой вовлеченности в борьбу на той или другой стороне, но при этом пожинать плоды поражений сражающихся противников. Император Юстиниан перед вторжением в Италию стремился заключить союз с православным Королевством франков. Страшась этого союза, готский король Витигес в 536 г. уступил Прованс, отделявший владения франков от Средиземного моря, меровингским королям Хильдеберту и его племяннику Теодеберту. Со своей стороны, Юстиниан, чтобы не подтолкнуть франков к сближению с врагом, признал право их королей владеть старейшей римской провинцией в Галлии. Хильдеберт и Теодеберт посетили новоприобретенные владения, побывали в Марселе и других приморских городах, а также в древнем Арелате (Арле), но уклонились от открытого вступления в войну с империей, на что рассчитывал Витигес.

Правда, когда в 538 г. Велисарий начал боевые действия против остготов на севере Италии и овладел Миланом, Теодеберт, выполняя просьбу Витигеса, направил под стены Милана отряд в десять тысяч воинов, но, чтобы избежать при этом прямого противоборства с Юстинианом, в Италию были направлены не франки, а утратившие к тому времени самостоятельность и зависевшие от них бургунды. Действуя вместе с готами, бургунды осадили Милан, имперский гарнизон которого был малочисленным, и осажденные договорились о сдаче города при условии свободного выхода из него солдат гарнизона. Войдя в Милан, готы, исполненные крайнего ожесточения, перебили его мужское население, а женщин отдали своим союзникам бургундам, которые затем вернулись к себе на родину с этой добычей.

В 539 г. Теодеберт сам возглавил поход в Италию, в котором участвовало до ста тысяч воинов, причем ни одна из воюющих сторон не знала, против кого он собирается вести войну – против готов или имперцев. Переправившись через Падус, франки напали на лагерь готов и разгромили их, а те бежали в сторону Равенны. Но нападениям подверглись и имперские гарнизоны. Были опустошены города Лигурии и Эмилии, где франки захватили богатую добычу, но «так как эта местность… – по словам Григория, – нездоровая… многие из воинов нашли в этой стране свою смерть. Видя это, Теодеберт вернулся оттуда»⁸⁴¹, оставив, однако, свои малочисленные гарнизоны в городах Лигурии, Коттийских Альп и Венетской области.

Позже, в 540-е гг., когда империя вела трудную войну против нового короля остготов Тотилы, обладавшего выдающимися военными способностями, у Теодеберта, если верить историку Агафию Миринейскому, появилась мысль напасть на коренные земли ромеев во Фракии и «опустошив ее всю, перенести войну к самой столице Византии, в то время как Нарзес и войско будут заняты боевыми операциями в Италии. Он. посылал послов к гепидам, лангобардам и другим соседним народам, чтобы и они приняли участие в войне. Он считал нетерпимым, что император Юстиниан в императорских эдиктах называется франкским и алеманнским, гепидским и лангобардским и другими подобными наименованиями, как будто он поработил все эти народы»⁸⁴².

В 544 г. в Туре, вблизи гробницы святого Мартина, скончалась престарелая бабушка Теодеберта и вдова Хлодвига Хродехильда, или Клотильда, пережившая своих сыновей Теодориха и Хлодомера и любимых внуков – детей Хлодомера, зарезанных Хлотарем по сговору со своим братом Хильдебертом. Останки Клотильды, канонизованной Западной Церковью, были перенесены в Париж «со множеством песнопений, там она была погребена своими сыновьями, королями Хильдебертом и Хлотарем… рядом с королем Хлодвигом. А это была та самая церковь, которую она сама построила. В ней же погребена и святая Генувейфа»⁸⁴³, более известная с французским именем Женевьева.

Четыре года спустя, в 548 г., в мир иной отошел внук Хродехильды блистательный король Теодеберт. В источниках существует две версии обстоятельств его кончины. Одна из них принадлежит Григорию Турскому, который пишет, что король «начал болеть. Врачи приложили много стараний по уходу за ним, но ничего не помогало, ибо Господь уже призывал его к себе… После… продолжительной болезни, ослабев от недуга, он испустил дух»⁸⁴⁴. Иной рассказ о смерти Теодеберта находим у византийского историка Агафия Миринейского: «Когда он однажды отправился на охоту, огромный бык с великолепными рогами (это мог быть зубр. – В.Ц.) … бросился на него. Теодиберт… остановился, искусно соскочил с лошади, чтобы встретить копьем. Тот же… наскочил со всего размаха на дерево средней величины, ударил его лбом, и сломанное дерево рухнуло на обоих. Случайно самая большая из ветвей так сильно ударила Теодиберта по голове, что, получив тяжелую и смертельную рану, он тотчас упал на землю и, с трудом унесенный своими домой, умер в тот же день»⁸⁴⁵. Согласовать эти две версии можно лишь полагая, что на охоту король выехал тяжело больным.

У Теодеберта остались после его смерти рожденные от галлоримлянки Деотерии сын Теодебальд и дочь Бертоара, к которой за год до смерти ее отца безуспешно сватался остготский король Тотила. Теодебальду, когда умер его отец, было 13 лет. «Хотя он был, – по словам Агафия, – еще совершенно юн и находился под попечением и присмотром своего учителя, однако отечественный закон призвал его на царство»⁸⁴⁶: он был провозглашен королем и получил в наследство отцовские владения, которые своими размерами превосходили те, что принадлежали братьям его деда Хильдеберту и Хлотарю.

В самом начале правления Теодебальда произошли перемены в окружении короля. Влиятельный при его отце Парфений, которого франки ненавидели за то, что он дерзнул обложить их подушной податью наравне с галло-римлянами, бежал из столицы королевства Меца с помощью двух епископов, имена и титулы которых неизвестны, стремясь попасть в Трир, и как рассказывает Григорий Турский, «по пути туда Парфений, лежа ночью в постели, внезапно громко воскликнул во сне: «Эй, кто тут есть? Бегите сюда, помогите погибающему!». Все присутствовавшие проснулись от его крика и спросили, в чем дело. Тот ответил: «Мой друг Авзаний и моя жена Папианилла, которых я некогда убил, требуют меня на суд, говоря: «Приходи держать ответ… пред Господом в нашем присутствии… Парфений… из-за ревности убил ни в чем не повинную жену и друга»⁸⁴⁷. В Трире Парфения спрятали в церкви, в ларе, но люди, жаждавшие его крови, ворвались в храм и извлекли его из ларя, «ликуя и говоря: «Предал Бог врага нашего в руки наши». Затем они били его кулаками, плевали в лицо и, связав за спиной руки, побили камнями около колонны»⁸⁴⁸. Так погиб дальний потомок Римского императора Авита.

В правление Теодебальда в Италии продолжалась война готов с имперскими войсками, и обе стороны, как и прежде, пытались привлечь на свою сторону франков, присылая к нему своих послов. Послы готов утверждали, что, если римлянам удастся одолеть и уничтожить готский народ, они примутся за франков. «У них не будет недостатка в законных поводах для прикрытия своей жадности. Они будут доказывать, что справедливо напали на вас, перечисляя разных Мариев, Камиллов и большинство императоров, которые некогда вели войны против древних германцев и заняли все по ту сторону Рейна»⁸⁴⁹. В свою очередь посол императора Юстиниана сенатор Леонтий сказал Теодебальду: «Император Юстиниан… не прежде… начал с готами военные действия, чем франки обещали ему помощь в этой борьбе, во имя дружбы и союза получив от него большие деньги. И вот вместо того, чтобы счесть себя обязанным сделать что-либо из обещанного, вы нанесли римлянам такие обиды, какие нелегко себе даже представить. Ибо отец твой Теодеберт, не имея на это никакого права, решил вторгнуться в ту страну, которой император овладел по праву войны. А затем, конечно, я претендую на то, чтобы вы вместе с нами пошли войной на Тотилу, выполняя тем договор, заключенный твоим отцом»⁸⁵⁰. Но, продолжая политику отца, Теодебальд уклонился от прямой вовлеченности в войну. Агафий Миринейский объясняет его осторожность тем, что он был «юношей трусливым и невоинственным, к тому же совершенно больным»⁸⁵¹. По словам Григория Турского, Теодебальд действительно «был сильно болен, и из-за боли в нижней части спины он не мог выпрямиться»⁸⁵².

И все же вполне нейтральным в войне готов с империей он не остался. Не без его согласия зависевшие от франков алеманны под предводительством своих герцогов братьев Левтариса и Бутулина, к которым присоединились и франкские воины, жаждавшие приключений, двинулись в Италию воевать с армией Нарсеса, но, причинив убийствами и грабежами много зла Италии, они были разбиты и истреблены: одни – силой оружия, а другие – чумой, погибли и их предводители Левтарис и Бутулин.

Страдавший от болезней, Теодебальд прожил короткую жизнь и умер в ноябре или декабре 555 г. в двадцатилетнем возрасте. Незадолго до кончины он женился на сестре своей мачехи Визигарды, дочери лангобардского короля Вахо, Вульдетраде, но детей он не оставил. На юной вдове Теодебальда поспешил жениться его двоюродный дед Хлотарь, взяв в качестве приданого владения ее первого мужа, которые в результате ему не пришлось делить со своим братом Хильдебертом. Но «так как все епископы его за это порицали, он оставил ее»⁸⁵³, отдав в жены одному из своих сановников, герцогу Гарибальду. Владения Хлотаря с этих пор составляли до трех четвертей Франкского королевства.

Годом ранее Хлотарь успешно воевал с саксами, чтобы принудить их к уплате дани. Но в 556 г. его новый карательный поход против этого народа, предпринятый ввиду недоимок, закончился поражением. Саксы просили его о мире, обещая заплатить долги. Хлотарь готов был пойти им навстречу, но его воины стояли за войну. Обращаясь к ним с увещеванием, король сказал: ««Откажитесь, прошу вас… от этого намерения. Ведь мы не правы, не затевайте войны, в которой мы погибнем. Но если вы захотите выступить, я за вами по своей воле не последую»». Тогда… они бросились на него, разорвали его шатер и с бранью потащили его, намереваясь убить, если он откажется выступить с ними⁸⁵⁴. И король подчинился своим подданным. Это столкновение красноречиво говорит о том, насколько крепки были в Королевстве франков начала пресловутой военной демократии, насколько далеко было это государство от классической монархии.

В 555 г. Хлотарь направил своего старшего сына Храмна в Овернь, пожаловав ему королевский титул и возложив на него управление южными владениями государства. Но обосновавшись в Клермоне, Храмн не занимался правительственными делами, а, что называется, «прожигал жизнь», окружив себя подобной ему по нраву золотой молодежью из франкской знати. Он «совершал тогда много безрассудных поступков, и… народ его часто проклинал. Он… любил только ничтожных, безнравственных молодых людей, которых он собирал вокруг себя; он… приказывал им силой похищать детей у сенаторов»⁸⁵⁵, строил козни против местного епископа Каутина. Своим безрассудством Храмн вызвал гнев отца, но нашел поддержку со стороны своего дяди Хильдеберта. Приехав в Париж, он заключил с ним «союз на верность и любовь и поклялся в том, что он самый злейший враг своему отцу»⁸⁵⁶ и уехал оттуда в Лимож, откуда правил Аквитанией, пользуясь поддержкой аквитанской знати, настроенной сепаратистски.

Отец решил наконец принять меры против мятежного сына и направил войска во главе с двумя другими сыновьями, Харибертом и Гунтрамном, которые осадили Лимож, где укрылся Храмн. В ту пору сам Хлотарь вел вторую и неудачную войну с саксами. Слухи о его поражении в этой войне дошли до франков, а Храмн, воспользовавшись ими, сумел убедить братьев, что отец их погиб, и те сняли осаду Лиможа, собираясь участвовать в дележе наследства. Тем временем Хильдеберт в отсутствие Хлотаря вторгся в Шампань, овладел Реймсом, где находилась резиденция его младшего брата, опустошая страну грабежами и пожарами, после чего вернулся в Париж.

Вскоре после этого Хлотарь с остатками войска возвратился в свое королевство и вернул себе власть в своих владениях, а Хильдеберт «начал болеть и, пролежав в Париже очень долгое время, скончался. Его погребли в построенной им самим базилике святого Винценция»⁸⁵⁷. Шел 558 г. Хильдеберт первым из франкских королей объявил языческий культ вне закона в своих владениях. Сыновей у него не было, и его королевством легко овладел Хлотарь, отправив вдову брата Вультрогату и двух их дочерей в изгнание. Так впервые после смерти Хлодвига все Королевство франков вновь оказалось во власти одного короля.

У Храмна, лишившегося поддержки дяди, не оставалось иного выбора, кроме как спасаться бегством или, сложив оружие, просить у отца прощение. Вначале он поступил именно так, и отец простил его, но, недовольный своим новым положением, когда он, лишенный власти, находился при отце и в его подчинении, Храмн бежал от него в Бретань, к тамошнему графу Хоноберу. Поскольку франки стремились овладеть Бретанью (древней Арморикой), некогда составлявшей часть завоеванной ими Галлии, граф был в состоянии войны с могущественным Королевством франков, прерывавшейся на короткие промежутки и затем возобновлявшейся. Узнав о бегстве сына, Хлотарь сам выступил в поход против него и его союзника Хонобера. По словам Григория Турского, он шел «против сына своего как новый Давид против Авессалома»⁸⁵⁸. Франки Хлотаря одержали победу над бретонцами. Их граф Хонобер пал в бою, а Храмн бежал с поля битвы. «В море у него были наготове корабли. Но в тот момент, когда он хотел спасти свою жену и дочерей, он был настигнут войском отца, пленен и связан. Узнав об этом, король Хлотарь приказал сжечь его вместе с женой и детьми. Их заперли в хижине какого- то бедняка; там Храмна повалили на скамью и задушили платком. Затем загорелась хижина»⁸⁵⁹.

После убийства мятежного старшего сына, которого ему родила его вторая жена Хунзина, взятая замуж после бегства от него святой Радегунды, у Хлотаря не осталось соперников. Его младшие сыновья, родившиеся от третьей и четвертой жены, родных сестер Ингунды и Арегунды, дочерей короля Вормса Хлодомера II и Арегунды Саксонской, – Хариберт, Гунтрамн, Сигиберт и Хильперик – были ему послушны. Братья его отошли в мир иной. Сын и внук старшего из них, Теодориха, Теодеберт и Теодебальд скончались, сыновей Хлодомера Теодебальда и Гунтара Хлотарь убил собственной рукой, а их брат Хлодовальд скрылся тогда от убийц и принял постриг. У Хильдеберта сыновей не было, а его дочери, пребывавшие в изгнании, по салическому праву, не могли претендовать на наследство отца и королевский престол, так что Хлотарь мог теперь править спокойно, не опасаясь соперников.

Этот уже состарившийся правитель и воин, обагривший руки кровью не только на поле битвы, и погубивший немало своих врагов и родственников, одних – через подосланных убийц, других – собственноручно, не чужд был покаянных чувств и, как рассказывает его биограф святой Григорий, «на пятьдесят первом году своего правления отправился с многочисленными дарами к могиле блаженного Мартина. Прибыв в Тур к могиле упомянутого епископа, он вспомнил все свои поступки… и, громко стеная, стал молить блаженного исповедника испросить прощение у Господа за его грехи и своим заступничеством смягчить то, что совершил он в безрассудстве»⁸⁶⁰. Король пожертвовал деньги базилике святителя Мартина, на которые она была отреставрирована после пожара, при этом крышу ее покрыли оловом.

Вернувшись из Тура в свою любимую резиденцию в городок Берни, Хлотарь вскоре отправился на охоту и во время охоты в Кюизском лесу заболел лихорадкой. Он приказал перевезти себя в свою ближайшую виллу в Компьене и там, страдая «от тяжелых приступов лихорадки… говорил: ««Ох, что же это за Царь Небесный, если Он губит столь великих царей?»»⁸⁶¹. 29 ноября 561 г. в возрасте 64 лет умер младший из сыновей Хлодвига Хлотарь, пережив отца на полстолетия, а задушенного и потом сожженного вместе с женой и детьми сына Храмна – на один год и один день.

Сыновья умершего короля погребли его останки в базилике святого Медарда в Суасоне и приступили к дележу отцовского наследства, подобно тому как за полвека до этого делилось наследство их великого деда. Правда, упреждая раздел, самый энергичный из братьев, Хильперик, попытался действовать нахрапом. После похорон отца он примчался в его виллу в Берни и захватил хранившиеся там отцовские драгоценности; на приобретенные средства он подкупил франков из отцовской дружины, которые принесли ему присягу и провозгласили его королем. Затем он с этой дружиной вошел в Париж и овладел им без сопротивления, но его братья, не желая терпеть самоуправство и действуя заодно, изгнали его из Парижа, после чего и приступили к разделу королевства, по великодушию, не лишив доли и Хильперика.

Старшему из них, Хариберту, достались прежние владения их дяди Хильдеберта со столицей в Париже, включая Западную Аквитанию с Бордо, Беарном, Периге, Кагором, – иными словами, компактная территория Западной Галлии от Северного моря до Пиренеев, но без Бретани, на которую его власть простиралась номинально, но которая фактически оставалась независимой. Города Нант и Ренн принадлежали Хариберту, однако к западу от Ренна начиналась уже независимая от франков страна, в основном населенная кельтскими переселенцами из Британии, ассимилировавшими остатки местных галлов. Северная часть владений Хариберта получила название Нейстрии (от франкского Neoster rike, что буквально значит «не-восточное королевство»), употреблявшееся затем в течение долгого времени.

Второй из сыновей Хлотаря, Гунтрамн, получил в удел прежнее королевство Хлодомера со столицей в Орлеане, ему же при этом отошла и вся Бургундия, то есть долины рек Роны и Соны, от Вогезских гор на севере до Альп, так что хотя столица Гунтрамна находилась вне Бургундии, тем не менее именно его королевство и стали с тех пор называть Бургундией, по имени большей части его владений. Принадлежавшие ранее к владениям Хлодомера города Шартр, Тур и Пуатье Гунтрамн уступил Хариберту. Гунтрамн владел также большей частью Прованса с Арелатом и средиземноморским портом Ниццей. Владения Гунтрамна отличались прочностью сохранившихся в них галло-римских традиций и большим экономическим благополучием, чем другие королевства, которым оно было обязано главным образом средиземноморской торговле. Несмотря на свое воинственное имя, которое в переводе с франкского диалекта значит «ворон битвы», Гунтрамн был, по характеристике современников, благочестивым и миролюбивым правителем, насколько это было возможно для короля из династии Меровингов. Стремясь снискать популярность среди местного населения, он назвал своего сына, который, правда, рано умер, Гундобадом, в честь короля бургундов, о котором в народе осталась благодарная память.

Третий из братьев, Хильперик, получил в наследство первоначальный удел их отца Хлотаря – исконную территорию франков после их переселения в Галлию со столицей в Суасоне и с такими городами, как Амьен, Камбре и Турне. Это был самый маленький из уделов, в компенсацию ему был выделен на юге Галлии, в Аквитании, город Тулуза с его округой.

Младшему брату Сигиберту достались прежние владения его дяди Теодориха – Шампань, Эльзас, Лотарингия, которые называли тогда Австразией – Austrasia, то есть восток, а также зарейнские владения франков, и в дополнение к этим землям отделенная от них Бургундией Овернь, представлявшая собой восточную часть Аквитании с Родезом и Клермоном, с выходом узкой полосой на Средиземноморское побережье, включавшим важнейший портовый город Марсель. Столичными городами Сигиберту служили Реймс и Мец.

Столицы уделов, как и при первом разделе королевства, совершенном после смерти Хлодвига, остались прежними: Суасон, Реймс и Мец, Париж, Орлеан, расположенные в местах компактного проживания франков, где они, в отличие от юга страны, составляли значительную часть населения, однако уступали по численности местному галло-римскому элементу, исключая королевство Хильперика.

Вскоре после смерти Хлотаря в пределы Франкского королевства вторглись авары, обосновавшиеся незадолго до этого в Паннонии. Удар орды принял на себя Сигиберт, владения которого располагались на крайнем востоке государства, и ему удалось отразить нашествие. Но пока шла война, Хильперик воспользовался отсутствием брата и его войска и захватил его столицу Реймс. Возвратившись после успешного окончания войны домой, Сигиберт изгнал отряды Хильперика из своих владений, а затем, развивая успех в этой междоусобице, взял столицу Хильперика Суасон и захватил в плен своего племянника Теодеберта. Продержав его в плену в течение года, Сигиберт, будучи, по характеристике Григория, «человеком мягкосердечным», «отправил его… невредимым к отцу, одарив подарками, но предварительно взял с него клятву, что он никогда ничего не будет против него предпринимать»⁸⁶².

В 565 г. Сигиберт, желая расширить свои владения в Провансе, направил туда войска под командованием графа Клермона Фирмина, и они заняли Арелат, принудив жителей города присягнуть на верность Сигиберту. В ответ на эту агрессию Гунтрамн послал отряд во главе с патрицием Цельсом под стены принадлежавшего Сигиберту Авиньона, и город этот был взят, затем Цельс осадил Арелат. Вылазка, предпринятая Фирмином, закончилась его поражением, войска короля Сигиберта бежали из Арелата, однако, вернув себе свой город, Гунтрамн ради примирения с братом великодушно вернул ему Авиньон.

В 567 или 568 гг. авары во главе со своим каганом вновь вторглись во владения Сигиберта. Сражение с аварами на этот раз закончилось для франков катастрофой, причину которой Григорий Турский видит в том, что гунны, как он по-старинному именует аваров, «сведущие в искусстве волшебства, явили [франкам] различные наваждения»⁸⁶³. Сигиберт был захвачен аварами, но, находясь в плену, он щедро одарил врагов и «заключил с королем гуннов договор о том, чтобы никогда при их жизни не было между ними никакой войны»⁸⁶⁴.

Хариберту достались Нейстрия и Аквитания, лучшая в экономическом отношении часть Франкского королевства, с самыми богатыми доходами фиска, к тому же лучше защищенная, чем владения его братьев: с юга – высокими Пиренейскими горами, отделявшими ее от Королевства вестготов, с востока – владениями его братьев, открытыми для вторжений германцев из-за Рейна, с севера – Ла-Маншем. Враждебный элемент, соприкасавшийся с королевством Хариберта, бретонцы, представляли собой не столько угрозу, сколько сами вынуждены были защищаться от агрессии многократно превосходящих их могуществом франков, но защищались они храбро и умело. На территории, которой владел Хариберт, в Туре находилась самая чтимая религиозная святыня Галлии – мощи святого Мартина, и своего рода государственная святыня королевства – останки Хлодвига, погребенные в Париже.

В знак особого почитания мощей святителя Мартина Хариберт освободил жителей Тура и его окрестностей от сбора налогов в пользу королевской казны. В свое время город уже был удостоен этой привилегии, но правитель Тура граф Гайзон стал требовать с жителей Тура выплаты налогов, в чем ему воспрепятствовал местный епископ Евфроний. Когда же Гайзон привез королю в Париж то немногое, что ему удалось собрать вместе с податными списками горожан, Хариберт, «боясь могущества святого Мартина, предал списки огню», а «собранные золотые деньги отослал базилике святого Мартина, дав клятву, что никто из жителей не будет платить никакого государственного налога»⁸⁶⁵.

Как видно из этого поступка короля, он не был лишен страха Божия, и все же его отношения с церковной властью, с епископами, приобрели конфликтный характер. Виной тому стали его семейные обстоятельства и его личная жизнь. Хариберт был женат на Ингоберге, которая родила ему дочь Берту, отданную замуж в Британию, за короля Кента Этельберта. Не довольствуясь супругой, Хариберт завел наложниц – двух сестер, Марковейфу и Мерофледу, дочерей простолюдина – шерстобита при королевском дворе. Хуже того, Марковейфа ранее принимала монашеский постриг. Ингоберга, желая удалить наложниц из дворца, решила унизить их в глазах своего мужа, позвав однажды короля и показав ему их отца, когда тот обрабатывал шерсть. Но ревнивая супруга ошиблась в своих расчетах: реакция короля оказалась для нее неожиданной – вместо того чтобы пристыженному низким происхождением своих любовниц удалить их от себя, Хариберт «разгневался, оставил Ингобергу и женился на Мерофледе»⁸⁶⁶. У него, похоже, было особенное расположение к девицам из народа – по словам Григория, «была у него и другая девушка, дочь овчара, то есть пастуха овец, по имени Теодогильда. Говорят, что от нее у него был сын, который, как только появился на свет, тотчас же и умер»⁸⁶⁷. Вскоре после развода с Ингобергой прекратился и брак короля с Мерофледой, которая либо скончалась, либо была разведена с ним, и Хариберт не нашел ничего лучшего, как жениться на ее сестре Марковейфе. Этим своим третьим браком король попирал каноны, и епископы Нейстрии и Аквитании не остались равнодушными к совершенному им преступлению. Они обратились к королю с просьбой о разрешении на созыв церковного собора. В течение нескольких лет Хариберт отказывал им в этом, но, устрашенный эпидемией чумы, которая косила его подданных, он наконец дал согласие на созыв Поместного собора.

Собор открылся 18 ноября 567 г. в Туре, и на нем принято было два постановления, имевших прямое отношение к беззаконному браку короля: в первом из них, со ссылкой на каноны, запрещалось под угрозой отлучения от Церкви вступать в брак лицам, ранее давшим монашеские обеты, а во втором воспроизводились решения Первого Орлеанского и Эласонского соборов, воспрещавшие вдовцам брать в жены своячениц – сестер покойной супруги. Постановления Турского собора прямым образом нацелены были на то, чтобы осудить брак короля Хариберта с Марковейфой – в прошлом монахиней и родной сестрой умершей жены короля Мерофледы. На основании соборных постановлений епископ Парижский святой Герман потребовал от Хариберта развода с Марковейфой; когда же тот отказался выполнить это требование, святитель отлучил его от Церкви. За этим последовала смерть вначале Марковейфы, а вскоре затем, 5 марта 568 г., и самого Хариберта.

Одна из его бывших наложниц, дочь пастуха Теодогильда, на которой он, возможно, женился после смерти Марковейфы – Григорий Турский называет ее одной из королев⁸⁶⁸, – обратилась через своих посланцев к брату Хариберта Гунтрамну с предложением взять ее в жены. О том, что произошло после этого, Григорий рассказывает: «Король так ответил послам: «Если ее не мучает совесть, пусть приезжает ко мне со своими сокровищами. Я на ней женюсь…». Теодогильда обрадовалась, собрала все и отправилась к нему. При виде этого король сказал: «Оно и вернее, чтобы эти сокровища принадлежали мне, чем этой женщине, которая недостойным образом разделила ложе моего брата». Тогда, отняв у нее большую часть сокровища… он отправил ее в Арльский монастырь»⁸⁶⁹, откуда она пыталась потом бежать, предлагая себя в жены некоему готу, отправлявшемуся в Испанию, но была перехвачена заботливой аббатисой, велевшей ее высечь и содержать под стражей в монастыре, где эта дочь пастуха и вдовствующая королева и провела остаток своей жизни.

Дочь Хариберта Берта была замужем за королем Кента Этельбертом, две другие дочери приняли монашеский постриг: Бертефледа – в турском монастыре, а Хродехильда – в Пуатье. Сыновей у Хариберта не было, так что его наследниками стали братья, поделившие между собой его владения. Гунтрамну достался город Нант с примыкавшей к нему территорией на границе с Бретанью. Турская область – Турень – отошла к Сигиберту, а Хильперик, который при разделе королевства их отца Хлотаря получил его наименьшую часть, на этот раз приобрел львиную долю наследства брата, включая север Галлии, позже получивший название Нормандии, а также Аквитанию. Париж с окрестностями стал общим владением трех королей. В расположении владений братьев вновь, как и после смерти их деда Хлодвига, создавалась чересполосица.

После нового раздела государства Сигиберт окончательно перенес столицу из Реймса в Мец, а Гунтрамн из Орлеана, находившегося на периферии его владений, в Шалон-на-Соне. В этой передислокации прослеживается тенденция: при первом разделе наследия Хлодвига они располагались ближе друг к другу, иными словами, это была центробежная тенденция, угрожавшая единству Франкского королевства, правда, она балансировалась вновь возникшей чересполосицей владений и совместным присутствием владений в столице деда королей Хлодвига – Париже. В широкое употребление вошли тогда наименования уделов: Австразия – для владений Сигиберта, Бургундия – для королевства Гунтрамна. Нейстрией с большей частью Аквитании владел Хильперик, но именно его королевство, столица которого оставалась в Суасоне, с его по преимуществу франкским германоязычным населением, включало в себя север Галлии и ее запад – от Ла-Манша до Пиренейских гор – и стало называться c тех пор Франкией, или Францией (Francia).

Парадоксальным образом единство королевства сохранялось и по причине вражды между братьями, которые, чувствуя себя обделенными или находя себя достаточно сильными, чтобы ревизовать прежние договоренности о разделе в свою пользу, затевали междоусобные войны, приводившие к частым новым переделам, не позволявшим уделам окуклиться и окончательно разодрать государство Хлодвига на части.

Новая серия братоубийственной войны выросла из-за соперничества королев. В свое время Сигиберт, не желая следовать дурному примеру старшего брата, бравшего в жены простолюдинок, взял в жены дочь короля вестготов Атанагильда Брунгильду, «а была она, – по словам Григория, – девушкой тонкого воспитания, красивой, хорошего нрава, благородной, умной и приятной в разговоре… Она была арианского вероисповедания, но благодаря наставлениям епископов и настоянию самого короля была обращена в католическую веру»⁸⁷⁰. Подражая брату, Хильперик, «хотя у него было уже много жен (не он один из Меровингов жил в полигамном браке, церковного венчания с королем могла удостоиться лишь одна из наличных наложниц, другие могли сменить законную жену лишь в случае ее смерти или санкционированного епископом развода. – В.Ц.), посватался к Галесвинте, сестре Брунгильды, обещая ей… оставить других жен, если только он возьмет в жены женщину, достойную себя и королевского рода. И отец [Галесвинты] внял этим обещаниям и дочь свою, как и первую, с большим богатством отправил к Хильперику»⁸⁷¹. Церковное брачное право не допускает брака со свояченицей брата, как получилось в этом случае, но на варварском Западе канонические нормы, хотя они и были известны епископам и образованным клирикам, действовали вполсилы и на практике ими часто пренебрегали, отдавая дань укоренившимся местным обычаям. Подобно своей младшей сестре Брунгильде, Галесвинта была присоединена к Православной Церкви, и, как замечает Григорий, «Хильперик женился на ней. Он ее даже очень любил; ведь Галсвинта привезла с собой большое богатство»⁸⁷², но король продолжал любить и свою прежнюю, разумеется невенчанную, жену или, лучше сказать, ту, которую он оставил ради брака с королевской дочерью, – Фредегонду, в переводе с франкского диалекта ее имя значит: «мирная воительница».

Ее характеру соответствовал, однако, лишь второй компонент имени. Это была женщина франкского, но при этом самого скромного происхождения, и ко двору она попала, принятая служанкой первой супруги Хильперика Авдоверы. Став любовницей короля, она, благодаря расчетливой интриге, добилась развода Хильперика со своей госпожой Авдоверой, посоветовав ей при крещении их новорожденной дочери Базины принять младенца от купели, после чего, став кумой своего мужа, Авдовера уже не могла, согласно церковным правилам, оставаться его женой, и Хильперик с ней развелся, приблизив к себе Фредегонду. Отодвинутая после брака Хильперика на дочери короля вестготов, Фредегонда смогла вернуть себе вскоре расположение короля. Галесвинта не хотела терпеть соперницы и просила мужа отпустить ее к отцу, обещая ему не забирать с собой приданого, но король не откликнулся на ее просьбу, и в 567 г. Галесвинта пала жертвой преступления. Как рассказывает Григорий Турский, «король… приказал слуге удушить ее»⁸⁷³ во время сна. «После ее смерти Бог явил великое чудо. Зажженная лампада, которая висела на веревке у ее могилы, упала, так как веревка оборвалась, на [каменный] пол, хотя никто к ней не прикасался, причем твердость пола уступила ей, и она вошла в него как бы во что-то мягкое и, наполовину увязши в нем, продолжала гореть»⁸⁷⁴. А Хильперик, «после того как… оплакал смерть Галесвинты, спустя немного дней женился на Фредегонде»⁸⁷⁵.

Сестра задушенной королевы Брунгильда возненавидела убийц, и особенно Фредегонду, замыслив отомстить ей, – долг кровной мести властвовал еще над умами и сердцами вчерашних язычников: и готов, и франков. Она убедила своего мужа Сигиберта наказать убийц. В виновности Хильперика в смерти Галесвинты удалось убедить и Гунтрамна. В 569 г. он созвал собрание франкской знати, на котором Хильперик и Фредегонда признаны были виновными в убийстве королевы. Поскольку салическое право допускало замену кровной мести штрафом, было вынесено решение, что в возмещение за смерть Галесвинты Хильперик должен передать ее сестре Брунгильде пять городов в Аквитании: Бордо, Лимож, Кагор, Беарн и Бигор.

Хильперик подчинился приговору, но, чтобы компенсировать понесенную им утрату, решил отнять у Сигиберта Турень с городами Туром и Пуатье. Для их захвата он направил в Турень своего старшего сына Теодеберта, и тот, одолев герцога Гундовальда, служившего Сигиберту, «совершил великое избиение народа и подверг пожару большую часть Турской области», затем он «прошел через области Лиможа, Кагора и соседние с ними области, опустошил и разорил их, сжег церкви, разграбил церковную утварь, убил клириков, выгнал монастырских людей, надругался над девушками и все разграбил. И стоял в то время в церквах стон сильнее, чем во времена гонений на христиан при Диоклетиане»⁸⁷⁶. Король Австразии Сигиберт привлек к участию в войне с Хильпериком зарейнские племена, среди которых большинство составляли франки, но романизованными франками Нейстрии, как и местным галло-римским населением, они воспринимались как настоящие варвары. На помощь Сигиберту выступил тогда и король Бургундии Гунтрамн. Испугавшись превосходящей военной мощи братьев, Хильперик возвратил Сигиберту отнятые у него города Турени и Аквитании.

В 570 г. в Бургундию вторглись лангобарды, против которых Гунтрамн послал войска под командованием патриция Амата. В состоявшемся сражении франки и бургунды потерпели поражение, среди погибших был и патриций Амат. Захватив богатую добычу, лангобарды вернулись в Италию, а через год они снова пришли в Бургундию. Однако на этот раз они были разбиты патрицием Муммолом Энием в битве у города Амбрена. Вскоре после этого Бургундия пережила грабительский набег саксов – тех, которые раньше приходили вместе с лангобардами в Италию. Когда они расположились лагерем, патриций Муммол напал на них, застав их врасплох, и многих из них перебил, после чего саксы запросили мира: они вынуждены были оставить награбленное и освободить пленников. В 574 г. в Галлию вторглись герцоги лангобардов Амон, Забан и Родан, но и на этот раз лангобарды были изгнаны из страны войсками Гунтрамна под командованием Муммола.

Тогда же король Хильперик, не смирившись с постигшей его ранее неудачей в борьбе с Сигибертом, возобновил военные действия против брата и снова потерпел неудачу. Жертвой этой родовой мести в сражении под Ангулемом пал его сын Теодеберт. От терпевшего неудачи Хильперика отвернулись его воины-франки, собиравшиеся уже присягнуть Сигиберту, который провозгласил себя королем Нейстрии. Хильперик укрылся от врагов в городе Турне, осажденном войсками Сигиберта, но изобретательная жена Хильперика Фредегонда нашла выход из гибельного для них положения.

На вилле Витри, расположенной вблизи Парижа, где тогда находилась жена Сигиберта Брунгильда вместе с детьми, франки, оставившие Хильперика и перешедшие на службу к Сигиберту, провозгласили его королем Нейстрии, подняв его на щите. И вот, как рассказывает Григорий Турский, во время этого торжества «двое слуг по злодейскому умыслу королевы Фредегонды, вооруженные острыми ножами, называемыми в просторечии скрамаксами, намазанными ядом, протиснулись к Сигиберту… и поразили его с двух сторон»⁸⁷⁷. Хильперик распорядился похоронить поверженного Сигиберта в деревне Ламбре, откуда его останки были перенесены позже в Суасон, в построенную им базилику святого Медарда. Супруга короля Брунгильда находилась тогда в Париже вместе со своим пятилетним сыном Хильдебертом и дочерями Хлодозиндой и Ингундой. Узнав об убийстве мужа, она, пребывая в горе и растерянности, не знала, что ей делать. Чтобы уберечь сына от покушения, она согласилась, чтобы герцог Гундовальд тайком увез его из Парижа в Австразию, – австразийская знать была обеспокоена опасностью, что в случае гибели или принудительного пострига наследника Сигиберта его королевство будет поделено между братьями Хильпериком и Гунтрамном, и в результате они окажутся в зависимости от них, а между тем австразийская знать отличалась от франков Нейстрии и Бургундии тем, что она не подверглась, подобно им, глубокой романизации; и австразийские магнаты поспешили в праздник Рождества Христова, 25 декабря 575 г., провозгласить королем Австразии Хильдеберта II, пятилетнего сына Сигиберта. Воспитателем малолетнего короля, что, собственно, означало регентство, был поставлен граф Гогон, которого в разгоревшемся между магнатами соперничестве поддерживал герцог Шампанский Луп. Это была группировка, ориентированная на союз с Бургундским королем Гунтрамном, в то время как их противники, и среди них Годин и Сиггон, а также епископ Реймса Эгидий, стремились к сближению с Хильпериком, на службу к которому они впоследствии перешли.

В 576 г. в Париж, права на который признавались за всеми королями-соправителями, прибыл Хильперик со своей дружиной. Подчинив себе город, он пленил и ограбил Брунгильду, а затем переправил ее в Руан, а ее дочерей – в город Мо. Между тем сын Хильперика от Аудоверы Меровей, которого из ревности невзлюбила его мачеха Фредегонда, вдохновлявшая мужа на борьбу против ненавистной ей Брунгильды, посланный отцом с дружиной на осаду Пуатье, пренебрег приказом Хильперика и на Пасху 576 г. прибыл в Тур, к мощам святого Мартина, откуда он внезапно направился в Руан, где под стражей содержалась Брунгильда, уверяя, что хочет увидеться с находившейся там в одном из монастырей своей матерью Аудоверой. Но в Руане он встретился с овдовевшей королевой Брунгильдой и вступил с ней в брак, канонически незаконный, поскольку она была вдовой его родного дяди, но брак этот благословил епископ Руана Претекстат. Хильперик, а еще больше Фредегонда пришли в гнев, однако при встрече с сыном король сделал вид, что он прощает ему содеянное.

Вернувшись в столицу Австразии Реймс, Брунгильда взяла в свои руки бразды государственного правления, действуя впредь от имени своего сына короля. Малолетнего племянника взял под свое покровительство Гунтрамн, объявив его ввиду его сиротства своим сыном. В благодарность за опекунство над Хильдебертом Брунгильда уступила ему половину Марселя – города, приносившего немалый доход королевскому фиску. Но после смерти Гогона, когда должность королевского воспитателя была возложена на Ванделена, тот не сумел сохранить влияние на Брунгильду. Потеря половины Марселя привела к тому, что верх в соперничестве партий при дворе одержала «пронейстрийская» группировка, в которую тогда входили епископ Реймский Эгидий, Урсион и Бертефред. И они переориентировали политику Австразии на сближение с Хильпериком. Выгода такой ориентации виделась в том, что у Хильперика не было сыновей, и Хильдеберт мог стать его наследником. Пробургундская партия стремилась к разрыву союза с Хильпериком. В этой обстановке неизвестный отряд из Шампани, составлявшей ядро Австразии, напал на Суасон, захватил город и изгнал из него Фредегонду с ее сыном Хлодвигом. Хильперик вместе с Меровеем повел войска на Суасон. Переговоры посланников короля с захватчиками города сорвались, и в состоявшемся вслед за тем сражении Хильперик одержал победу, вернув себе свою столицу.

В организации захвата Суасона он заподозрил и обвинил своего сына Меровея, который, как он считал, действовал по наущению Брунгильды. Меровей был разоружен и арестован. Позже по приказу отца он был лишен права на наследование престола, пострижен в монахи и отправлен в Ле Ман для водворения в расположенный там монастырь Анинсола, но по пути в Ле Ман был освобожден воинами герцога Гунтрамна Бозона, которые укрылись вместе с ним в Туре, в базилике святого Мартина. Хильперик направил в Турень войско. В ответ на отказ выдать Меровея это войско подвергло пожарам, опустошению и разграблению окружающую город область Турень. Тогда же, в 577 г., по приказу Хильперика был схвачен и предан церковному суду епископ Руана Претекстат по обвинению в том, что он, попирая каноны, обручил Меровея с Брунгильдой, а также в подстрекательстве народа к мятежу против своего короля, что он делал, раздавая народу подарки на средства, полученные от Брунгильды. Несмотря на заступничество многих епископов, включая святого Григория, занимавшего Турскую кафедру, Претекстат был осужден, после чего его «посадили в темницу. Когда он попытался ночью оттуда бежать, его очень сильно избили и сослали на остров, расположенный в море, близ города Кутанса»⁸⁷⁸, ныне это остров Джерси.

Меровей бежал из осажденного Тура в Австразию, где правила Брунгильда, остановившись по пути в Реймсе, но австразийская знать не хотела из-за него воевать с его отцом и не оказала ему поддержки; однако вскоре он оказался жертвой агентов Хильперика, которые уверяли его в том, что якобы хотят изменить его отцу и перейти на его сторону. Доверившись им и «взяв с собой храбрых людей, он быстро отправился к ним. А те, уже не скрывая замышляемых козней, окружили его в какой-то вилле и, расставив вокруг нее вооруженных людей, отправили гонцов к его отцу… Хильперик… решил немедленно туда ехать. Меровей, сидя под стражей. позвал к себе Гайлена, верного ему, и сказал: «…Прошу тебя, не допусти, чтобы я попал в руки врагов, возьми меч и убей меня». Гайлен, не колеблясь, пронзил Меровея кинжалом. Когда король прибыл, он нашел Меровея уже мертвым. Тогда некоторые утверждали, что слова Меровея. были выдуманы королевой, а на самом деле Меровей был тайно убит по ее приказанию. А Гайлена схватили, отрубили ему руки и ноги, отрезали уши и нос и… убили безжалостным образом»⁸⁷⁹.

Чтобы отомстить за это убийство, король Бургундии Гунтрамн послал герцога Муммола против герцога Дезидерия, командовавшего войсками Хильперика, и тот одержал над ним победу в сражении под Лиможем, в котором сам он потерял пять тысяч воинов, а Дезидерий в пять раз больше. Опустошив Овернь, Муммол вернулся в Бургундию.

Сын Хильперика и Фредегонды, двухгодовалый младенец с необычным у франков библейским именем Самсон, внезапно заболел дизентерией. Опасаясь заразиться от него, мать «удалила его от себя и хотела погубить. Но так как она не смогла этого сделать, пристыженная королем, то приказала его окрестить»⁸⁸⁰, после чего он скончался, а Фредегонда хотя и заразилась дизентерией, но выжила.

В 578 г. Хильперик послал своих воинов в Бретань, которую Меровинги считали своим владением, хотя на деле она оставалась непокорной и независимой. Во время этой войны король бретонцев Варош II ночью врасплох напал на лагерь противника и перебил большую часть находившихся в нем франков, после чего между ним и герцогом, командовавшим франками, был заключен мир: Варош поклялся в верности Хильперику, выдал ему заложником своего сына и возвратил королю Нейстрии захваченный им город Ванн, с тем, однако, чтобы он оставался под его управлением, а он выплачивал Хильперику дань с доходов от этого города, франки же, согласно заключенному договору, ушли из Бретани. Но год спустя Варош захватил пограничный город Ренн и подверг его грабежу и разорению. Хильперик направил против него войско под командованием герцога Бепполена, который жестоко мстил бретонцам за опустошение Ренна и его окрестностей, убивая их, сжигая их жилища и этим распаляя их ненависть и вражду. Ответом бретонцев были новые нападения на города Нант и Ренн, сопровождавшиеся пожарами, грабежами, убийствами и уводом пленных.

В 579 г. Хильперик по подсказке Фредегонды провел перепись податного населения с целью увеличить налоговые сборы, при этом были введены дополнительные выплаты за пахотные поля, виноградники, леса, скот, дома, что вызвало недовольство, обернувшееся в Лиможе мятежом, вспыхнувшим 1 марта 580 г. Проводивший перепись королевский рефендарий Марк, по происхождению галло-римлянин, бежал из города. Когда о бунте доложили Хильперику, он направил в Лимож карательный отряд. Бунт был подавлен, сенаторы, жившие в городе, были изгнаны из него, а священники, которым предъявили обвинение в сожжении реестровых книг и подстрекательстве к мятежу, подвергнуты пыткам и приговорены к публичной казни на городской площади; на жителей Лиможа король наложил еще более обременительные налоги. Их непомерная тяжесть побуждала многих домовладельцев и землевладельцев бежать из Нейстрии в Австразию и Бургундию.

В том же году на Нейстрию обрушились стихийные бедствия. Река Луара после весенних проливных дождей разлилась и затопила берега. В результате наводнения были разрушены жилища в прибрежных городах и селах, затоплены поля. Летом 580 г. губительный смерч обрушился на Бурж и погубил многих его жителей, Орлеан сгорел в пожаре, а Бордо пострадал от землетрясения. В августе того же года в Королевстве франков распространилась эпидемия оспы. Григорий Турский, называя ее дизентерией, так описывал ее симптомы: «У тех, кто ею страдал, была сильная лихорадка с рвотой и нестерпимая боль в почках; темя и затылок были у них тяжелыми. То, что выплевывалось изо рта, было цвета желтого или, вернее, даже зеленого»⁸⁸¹. Жертвой мора пали сотни тысяч людей, он не обошел стороной и королевскую семью. Заразившийся оспой, сам Хильперик выжил, но один за другим скончались его сыновья: пятнадцатилетний Хлодоберт и новорожденный Дагоберт, которого крестили во время болезни. При виде умирающего Хлодоберта его мать, в иных случаях не знавшая жалости, была охвачена «поздним раскаянием» и говорила мужу: «Долгое время нас, поступающих дурно, терпело Божественное милосердие. Ведь оно нас часто карало лихорадкой и другими страданиями, а мы не исправились. Вот уже теряем мы сыновей! Вот их уже убивают слезы бедных, жалобы вдов, стоны сирот. И неизвестно, для кого мы копим… Разве подвалы не изобилуют вином? Разве амбары не наполнены зерном? Разве твои сокровищницы не полны золота, серебра, драгоценных камней, ожерелий?..»⁸⁸². В порыве раскаяния и страха за жизнь детей она стала бросать в огонь налоговые книги с записями недоимок. И по ее настоянию Хильперик все их уничтожил. После смерти сыновей король раздавал пожертвования церквям и милостыню нищим людям.

Во время эпидемии скончалась Австригильда – супруга короля Гунтрамна, у которого не было сыновей, а наследником Хильперика оставался после смерти двух братьев, рожденных Фредегондой, младший из сыновей Аудоверы – Хлодвиг. И вот Фредегонда обвинила его в причастности к колдовству, жертвой которого пали ее дети. Прямой же виновницей их смерти была названа мать его наложницы. Ее пытали, и под пытками она призналась в колдовстве, в том, что она злыми чарами погубила королевских детей. Когда же ее приговорили к сожжению, она кричала, что оговорила себя, но тщетно пыталась она таким образом спастись от мучительной смерти на костре. Хлодвиг по приказу отца был схвачен и переправлен под стражей в виллу Нуази-ле-гран, где его, по наущению Фредегонды, закололи кинжалом. Хильперику доложили, что его сын сам заколол себя. По приказу Фредегонды в одном из монастырей была умерщвлена его мать, а ее дочь Базина изнасилована слугами Фредегонды и затем принудительно пострижена в монахини.

В 581 г. разгорелся спор между ранее поддерживавшими друг друга Меровингами: Бургундским королем Гунтрамном и его племянником Хильдебертом II, за спиной которого стояла его мать Брунгильда, из-за средиземноморского порта Марселя. После смерти Сигиберта Брунгильда уступила этот город Гунтрамну в благодарность за опеку над ее малолетним сыном. Когда же тот вырос, он захотел сам владеть этим богатым портом, который прежде принадлежал его отцу, и потребовал от Гунтрамна вернуть ему его, а тот в этом отказал. Узнав о конфликте, Хильперик решил вмешаться и стать на сторону не брата, но племянника, которого он, ввиду отсутствия у него сыновей, обещал сделать своим наследником. Он послал войска под командованием герцога Дезидерия в Аквитанию, и тот, одержав в сражении победу над герцогом Рагновольдом, служившим Гунтрамну, заставил его бежать вместе со своим разбитым отрядом. Дезидерий захватил Периге, Ажен и другие аквитанские города, принадлежавшие Гунтрамну, а другой герцог Хильперика, Бладаст, вторгся в страну васконов в Пиренейских горах, но васконы оказали отчаянное сопротивление, так что Бладаст потерял там большую часть своих воинов-франков, выведя оставшихся в живых из этой непокорной страны.

В 582 г. Фредегонда, будучи уже в немолодых летах и утратившая всех своих сыновей, родила младенца, которому дали имя Теодорих. На радостях король Хильперик приказал освободить из тюрем всех заключенных и не взимать с подданных недоимок. Но рождение сына повлекло за собой разрыв союза между Хильпериком и его племянником Хильдебертом II, который до этого, в отсутствие сыновей у Гунтрамна и Хильперика, мог считать себя единственным законным наследником их обоих. В 583 г. герцоги Хильперика Дезидерий, Бладаст и Берульф со своими войсками вторглись в область Буржа, принадлежавшую Хильдеберту. Жители Буржа и его окрестностей собрали ополчение численностью пятнадцать тысяч воинов и у стен крепости Шатомейан разбили отряд Дезидерия, потерявшего в битве более семи тысяч, но отряды Бладаста и Берульфа дошли до Буржа и осадили город. И тогда король Гунтрамн снова стал на сторону племянника и двинул войска против герцогов брата. Осада Буржа была снята, а большая часть воинов Хильперика перебита у его стен.

Вскоре после этого на Хильперика обрушилось новое несчастье. В 584 г. от дизентерии умер его сын Теодорих, не дожив и до двух лет. Фредегонда обвинила в смерти младенца префекта Муммола. Его подвесили к балке и допрашивали в таком положении со связанными за спиной руками; под пытками он сказал, что получил от неких женщин мазь и напитки, но не для того, чтобы погубить Теодориха, а, чтобы избавить его от болезни и тем снискать милость у королевской четы, что также и раньше он нередко получал от этих женщин притирания и напитки для короля и королевы, за которые они были ему благодарны. Муммола признали невиновным, после чего тот, как рассказывает Григорий Турский, «позвал к себе слугу палача и сказал: «Передай моему господину королю, что я не чувствую никакой боли от тех пыток, которым меня подвергли». Услышав это, король сказал: «Не правда ли, ведь он и есть колдун, если нисколько не пострадал от этих пыток». Тогда его растянули на дыбе и стегали треххвостками, покуда не выдохлись сами истязатели. После этого они загнали ему иголки под ногти на руках и ногах. И когда тело было уже в таком положении, что над ним занесли меч, чтобы отрубить голову, королева добилась для него жизни… Его положили на повозку и отправили в город Бордо, откуда он был родом, отняв у него все имущество. По дороге с ним случился удар, и он с трудом доехал туда. Но вскоре он испустил дух»⁸⁸³. А женщин, которые давали ему мази, отыскали, подвергли пыткам, под которыми они признали себя колдуньями, и казнили: королева, мстя им за смерть сына, «одних убила, других сожгла, третьих колесовала, переломав им кости»⁸⁸⁴.

В мае 584 г. Фредегонда еще раз родила младенца, который был крещен с именем Хлотарь и которому единственному из сыновей Хильперика суждено было пережить своих родителей.

Между тем короли Хильдеберт и Гунтрамн, действуя заодно, продолжали вести военные действия против Хильперика, отнимая у него один за другим города в Аквитании и Нейстрии, так что Хильперик, опасаясь пленения, вынужден был на некоторое время запереться в Камбре. В поисках союзников Хильперик решил сблизиться с вестготским королем Леовигильдом, который и сам в ту пору нуждался в поддержке, потому что воевал против своего сына Герменегильда, женатого на Ингунде, дочери Сигиберта и Брунгильды, и пользовавшегося в своей борьбе с отцом помощью со стороны Гунтрамна. В ходе переговоров о заключении союза Хильперик и Леовигильд договорились о браке сына вестготского короля Реккареда на дочери Хильперика и Фредегонды Ригунте. 1 сентября 584 г. Хильперик отправил караван с Ригунтой в Испанию для венчания брака. И вот, когда этот караван, приближаясь к вестготской границе, остановился в Тулузе, пришли вести о смерти Хильперика; брачный договор, заключенный по политическим причинам, утратил смысл и был разорван. Ригунта была вынуждена вернуться в Париж, куда она прибыла уже после погребения отца.

27 сентября 584 г., возвращаясь с охоты на свою виллу Шелль, расположенную в окрестностях Парижа, Хильперик был убит. Злоумышленник нанес королю два удара кинжалом в спину и в живот, когда он слезал с коня. Существует несколько версий относительно виновников его гибели. Григорию Турскому личность убийцы была неизвестна. Фредегар в своей «Хронике» убийцей назвал некоего Фалко, который действовал по наущению Брунгильды. Наиболее вероятной представляется, однако, версия, изложенная в анонимной «Книге истории франков», возлагавшая вину за смерть Хильперика на его жену Фредегонду и майордома королевского двора Ландериха: «Королева же Фредегунда была прекрасна, хитра и неверна [мужу]. Майордомом при дворе был тогда Ландерих, в которого… королева была… влюблена, ибо он необузданно вступал с ней в связь. Однажды рано утром король двинулся на охоту к поместью Шелль, недалеко от Парижа, но от великой любви к Фредегунде уже от конюшен еще раз вернулся в ее покои, где она как раз мыла в воде голову; король же приблизился к ней сзади и шлепнул ее палочкой по заду. Думая, что это Ландерих, она сказала: «Что ты там делаешь, Ландерих?». Развернувшись и увидев, что это был король… она сильно испугалась. Король… опечалился и ушел охотиться. А Фредегунда позвала Ландериха к себе, поведала ему, что сделал король, и сказала: «Поразмысли, что надо делать, ибо иначе завтра нас поведут на страшные истязания». Ландерих… отвечал сквозь слезы: «Будь проклят тот час, когда мои глаза в первый раз увидали тебя!..». Та же сказала ему: «Не бойся… Если король вернется к ночи… домой, мы подошлем к нему убийцу и объявим, что его подстерег и убил король Хильдеберт Австразийский. Когда же он будет мертв, мы будем править вместе с моим сыном Хлотарем». Когда наступила ночь, и король Хильперих вернулся с охоты, послала к нему Фредегунда опьяненных вином убийц, и когда король сошел с коня и его обычные сопровождающие разошлись по их домам, [посланные Фредегундой] палачи вонзили своему королю в живот два ножа. Он же вскричал и умер»⁸⁸⁵.

В ту пору в королевском дворе находился епископ Санлиса Маллульф, который, узнав о случившемся, омыл тело короля, облачил его в подобающее одеяние, в течение всей ночи пел над ним псалмы, а затем велел перенести королевские останки на корабль, на котором они по Сене были доставлены в Париж и погребены в присутствии королевы, франкской знати и воинов в базилике святого Винцентия.

Хильперик выделялся среди своих родственников Меровингов незаурядным для франков его эпохи классическим образованием, свободно знал латинский язык, знал и другие языки, и даже сочинял стихотворения, одно из которых сохранилось. Правда, Григорий Турский не высоко ставил поэтическое мастерство короля: «Он сочинил две книги стихов, но его стихи хромали на обе ноги. В этих стихах, не разбираясь, он ставил краткие слоги вместо долгих и вместо долгих – краткие. И другие его сочиненьица, как то гимны и мессы, никак нельзя понять»⁸⁸⁶. В своей характеристике Хильперика Григорий, однако, укоряет его не только в плохом знании латинской просодии: «Хильперик, этот Нерон и Ирод нашего времени… совершил дурные дела… Он часто опустошал и сжигал множество областей, и от этого он не испытывал никакого угрызения совести, а скорее радость, как некогда Нерон, когда во время пожара своего дворца он пел стихи из трагедий. Он очень часто несправедливо наказывал людей, чтобы завладеть их имуществом. В его время только немногие клирики получили сан епископа. Был же он чревоугодником, богом его был желудок. Он считал, что нет никого умнее его… Дела бедных ему были ненавистны. Святителей Господних он постоянно порицал, и нигде больше он не насмехался и не подшучивал над епископами, как находясь у себя в доверительном кругу друзей. Он часто говорил: «Вот наша казна обеднела, вот наши богатства перешли к церквам, правят одни епископы». Говоря так, он постоянно уничтожал завещания, составленные в пользу церкви. Что же касается наслаждения или расточительности, то нельзя себе представить, чего бы он ни испытал в действительности. И всегда изыскивал он новые способы, чтобы причинить вред народу. Так, если он находил в это время кого виновным, то приказывал выкалывать ему глаза. В предписаниях, которые он рассылал по поводу своих дел судьям, он добавлял: «Если кто будет пренебрегать нашими распоряжениями, у того в наказание выколют глаза». Никого он не любил бескорыстно и сам никем не был любим, вот почему, когда он испустил дух, все его покинули»⁸⁸⁷.

Но Хильперик представлен в ином свете в панегирике, который сочинил Венанций Фортунат еще при жизни короля: «Что сказать? Ты ученей умом и речистее словом, нежели все, над кем держишь ты царскую власть. Ни для каких языков не нужен тебе переводчик – всех племен голоса живы в едином твоем. Ты успешен в войне, к тебе благосклонны науки, там твоя доблесть сильна, здесь ты ученостью мил, там и здесь ты умен, в бою и в законе испытан, ты – полководцев краса, законодателей цвет; доблестью равный отцу, подобный наружностью деду. Знаньем ты превзошел весь человеческий род; истинный царь меж царей, ты выше царей стихотворством, а правоверием тверд больше, чем даже отец». Самый жанр стихотворения подразумевал его комплиментарный тон, но доля истины есть, вероятно, и в этих строках, сочиненных знаменитым поэтом.

Одним из важнейших актов, изданных королем Хильпериком, был эдикт «Об аллодах», который вносил существенную новацию в главу «Салической правды». Согласно этому эдикту, при отсутствии сына его землю наследовала дочь, брат или сестра умершего, а не община-марка или соседи-общинники; новация заключалась в признании права на наследство недвижимости за лицами женского пола, тем самым земля становилась аллодом, частной собственностью, которую можно завещать и дарить. Земельные права общины с тех пор ограничивались альмендой – пастбищами, покосами, пустошью и другими землями общего пользования, но не распространялись на пахотную землю, сады и виноградники.

Слух о причастности Фредегонды к смерти мужа ввиду ее знаменитого коварства распространился среди франков, и в первые дни после погребения Хильперика она страшилась возмездия. В течение нескольких дней она не выходила из соборного храма Парижа, затворившись там вместе со своим четырехмесячным сыном. И вот, чтобы обезопасить себя, она обратилась к королю Бургундии Гунтрамну, единственному из оставшихся в живых сыновей Хлотаря I и внуков Хлодвига, с которым враждовал до конца своей жизни ее муж, умоляя его о покровительстве: «У меня маленький сын… которого я желаю отдать в твои руки, а самой покориться твоей власти»⁸⁸⁸. Откликнувшись на эту просьбу, Гунтрамн, который отличался великодушием и способностью легко забывать причиненное ему зло, поспешил с дружинниками в Париж. Вскоре после этого к стенам города подошел со своими воинами его племянник король Австразии Хильдеберт II, но жители Парижа не хотели впускать его в город: в восприятии парижан, галло-римлян и романизованных франков, воины из Австразии представали дикими варварами. Хильдеберт обратился тогда через посланников к своему дяде как к нареченному отцу с просьбой о разделе между ними владений Хильперика, но Гунтрамн не захотел лишать наследия новорожденного младенца Хлотаря и отказал племяннику, после чего тот обратился к нему с другой просьбой – выдать Фредегонду: ««Отдай убийцу, отдай ту, что умертвила мою тетку, убила отца и дядю, ту, от меча которой пали также мои двоюродные братья». Но тот сказал: «На предстоящем совете мы обсудим и решим все, что следует делать», ибо, по словам Григория, «король Гунтрамн покровительствовал Фредегонде и часто приглашал ее к столу»»⁸⁸⁹.

Королевские сановники, собрав жителей столицы, побудили их принести клятву верности Гунтрамну и его племяннику, четырехмесячному младенцу Хлотарю, провозглашенному королем Нейстрии, а Гунтрамн, пока он оставался в Париже, «восстанавливая справедливость, возвратил все, что было незаконно отнято приближенными короля Хильперика у разных людей, и сам многое принес в дар церквам»⁸⁹⁰. В столице Нейстрии Гунтрамн имел основания опасаться за свою жизнь, так что он всегда носил на себе панцирь, а однажды в воскресный день в церкви он обратился к народу с такими словами: ««Заклинаю вас, о мужи и жены… не убивайте меня, как вы это недавно сделали с моими братьями, чтобы я мог воспитать. моих племянников, которых я усыновил (королю Хильдеберту II было тогда 14 лет. – В.Ц.). Иначе… в случае моей смерти вы тоже погибнете вместе с сими чадами, поскольку из нашего рода не останется ни одного сильного, кто защитил бы вас». И в то время, как он это говорил, весь народ, как пишет Григорий, «обратился ко Господу с молитвой за короля»⁸⁹¹. Этой смиренной речью Гунтрамн приобрел сердца парижан.

Королева Фредегонда преуспела в снискании покровительства Гунтрамна своему сыну – королю, но сама она не осталась вовсе ненаказанной, когда оказалась во власти деверя. Он выслал ее из Парижа на виллу в окрестностях Руана.

Между тем герцог Дезидерий, когда узнал о смерти своего короля Хильперика, ограбил остановившийся в Тулузе караван его дочери Ригунты, направлявшейся в Испанию, и бежал к патрицию Евнию Муммолу, который ранее изменил своему королю Гунтрамну. Действуя заодно, они провозгласили королем самозванца Гундовальда Балломера, выдававшего себя за незаконнорожденного сына Хлотаря I. Вскоре к ним присоединились другие сановники: герцог Бладаст, майордом Ригунты Ваддон и епископ города Гапа Сагиттарий. Мятежникам удалось занять города Периге, Ангулем и Тулузу. Жители этих городов присягали Гундовальду. Гунтрамн направил против самозванца и его клевретов армию, которая значительно превосходила силы мятежников. Когда эта армия подошла к реке Дордоне, на противоположном берегу которой расположились мятежники, их охватила паника: Бладаст бежал, а Муммол, Ваддон и епископ Сагиттарий выдали Гундовальда людям Гунтрамна, и те убили самозванца, затем были убиты Муммол и епископ Сагиттарий, а Ваддон бежал в Австразию к Хильдеберту II и Брунгильде. Дезидерия же король Гунтрамн простил.

Когда Ригунта, у которой так и не состоялось брака с наследником вестготского короля Реккаредом, вернулась в Париж и затем перебралась к своей матери на ее виллу под Руаном, они часто ссорились. Дочь укоряла мать ее низким происхождением, «говоря, что она – Ригунта – госпожа и что она вновь отдаст свою мать в служанки. Она часто осыпала ее бранью, и из-за этого они били друг друга кулаками и давали друг другу пощечины. Наконец мать сказала ей: «Почему ты плохо относишься ко мне, дочь? Вот имущество твоего отца, которое находится у меня, возьми его и пользуйся им, как тебе будет угодно». И, войдя в кладовую, она открыла сундук, наполненный ожерельями и драгоценными украшениями. Поскольку мать очень долго вынимала различные вещи, подавая их стоявшей рядом дочери, то она сказала: «Я уже устала, теперь доставай сама, что попадется под руку». И когда та опустила руку в сундук и стала вынимать вещи, мать схватила крышку сундука и опустила ее на затылок дочери. Она с такой силой навалилась на крышку и ее нижним краем так надавила дочери на горло, что у той глаза готовы были лопнуть. Одна из девушек, которая находилась там, громко закричала: «На помощь, ради Бога, бегите сюда, мою госпожу душит ее мать!». И в комнату ворвались те, что ожидали за дверью. Они избавили девушку от угрожавшей ей смерти и вывели ее оттуда. Но после этого между матерью и дочерью еще сильнее разгорелась вражда, и особенно потому, что Ригунта предавалась разврату»⁸⁹².

В Австразии франкская знать, пользуясь юностью и неопытностью короля Хильдеберта II, попыталась лишить его престола, и король вместе со своей матерью Брунгильдой были вынуждены просить Гунтрамна о помощи. Весной 585 г. Гунтрамн совершил в своем королевском дворце акт признания совершеннолетним пятнадцатилетнего Хильдеберта II. В тронном зале были поставлены два престола, на которых восседали оба. В присутствии бургундской и австразийской знати Гунтрамн вручил Хильдеберту копье по старинному обычаю германских народов. Брунгильда там не присутствовала. В речи, которую Гунтрамн произнес перед франкским войском, он подчеркивал, что его племянник достиг совершеннолетия и потому сам должен выбирать себе советников, намекая на то, что ему пора уже выйти из материнской опеки. Хильдеберт, слушая наставления дяди, не возражал, но, вернувшись в Австразию, снова передоверил матери принятие ключевых политических решений.

Имея хорошее латинское образование и развитой ум, он, и повзрослев, отличался нерешительностью, граничащей со слабоволием. Характерно, что, в отличие от других Меровингов, развлекавшихся охотой на дикого зверя – на благородного оленя и тура, – Хильдеберт предпочитал ей ловлю лосося – занятие, подобающее скорее монахам и простолюдинам, чем королям и воинам. К рыбной ловле он пристрастился в детстве под влиянием своего воспитателя Гогона. Брунгильда выбрала невесту своему сыну. Это была девица скромного происхождения по имени Файлевба. Жена из знатного, тем более королевского рода могла бы, очевидно, составить конкуренцию свекрови во влиянии на слабовольного короля. Раньше он был помолвлен с баварской принцессой Теодолиндой, но Брунгильда постаралась расстроить помолвку.

В ноябре 587 г. Гунтрамн и Хильдеберт II встретились в местечке Андело, близ Шомона, в верховьях Марны. Во встрече участвовала также мать короля Австразии Брунгильда, которая взяла с собой дочь Хлодосвинту, а также своего советника епископа Трирского Магнериха. В свите короля Гунтрамна находился перешедший к нему на службу герцог Луп, в прошлом воспитатель Хильдеберта и регент Австразии. В Андело был заключен договор, текст которого в полном виде поместил в своей «Истории франков» Григорий Турский.

Основным предметом договора было перераспределение владений, и согласно договору «третья часть города Парижа с его землей и населением, которая перешла по письменному соглашению государю Сигиберту из королевства Хариберта с крепостями Шатоден и Вандом, и все то, чем владел… названный король в округах Этампа и Шартра с их землями и населением, должны постоянно находиться под властью и господством государя Гунтрамна, как и то, чем он владел из королевства Хариберта еще при жизни государя Сигиберта. На таком же основании во власть государя-короля Хильдеберта переходят отныне города: Мо, две трети города Санлиса, Тур, Пуатье, Авранш, Эр, Сан-Лизье, Байонна и Альби с их землями… Что же касается городов… Бордо, Лиможа, Кагора, Беарна и Сьета, которые. Галсвинта, сестра государыни Брунгильды, получила как в приданое, так и в моргенгабен, то есть в утренний дар, по приезде в Королевство франков и которые. также получила Брунгильда по решению славнейшего государя-короля Гунтрамна и франков еще при жизни королей Хильперика и Сигиберта, то по поводу этих городов пришли к соглашению, что город Кагор с окрестностями. переходит отныне в собственность государыни Брунгильды, остальными же городами. пусть владеет при своей жизни государь Гунтрамн, однако же после смерти государя Гунтрамна они вновь возвращаются полностью по Божьему соизволению государыне Брунгильде и ее наследникам»⁸⁹³.

Таким образом, договором предусматривался новый раздел выморочного наследия короля Хариберта, и его действие распространялось частично и на владения, отошедшие после смерти Хариберта Хильперику, а затем перешедшие от него к его малолетнему сыну, опеку над которым взял на себя Гунтрамн, выслав его мать Фредегонду из Парижа. Гунтрамн уступал племяннику Турень в обмен на обширные территории Южной и Центральной Аквитании. В совокупности владения Гунтрамна и Хильдеберта II в три раза превышали ту часть Франкии, которая принадлежала Хлотарю II, в ту пору также состоявшему под опекой Гунтрамна. В Анделотском договоре не упоминаются ни младенец Хлотарь II, ни его мать Фредегонда. Это значило, что Хлотарь вообще не рассматривался всерьез как король.

По Анделотскому договору устанавливалось взаимное наследование Гунтрамна и Хильдерика в случае их бездетности – у пожилого Гунтрамна к тому времени детей не оставалось. В соответствии с договором по смерти Гунтрамна все его королевство должно было отойти к Хильдеберту; если же Хильдеберт скончается первым, то Гунтрамн брал на себя обязательство вырастить его сыновей Теодеберта и Теодориха, чтобы они смогли унаследовать владения отца и двоюродного деда Гунтрамна. Короли договорились также о взаимной выдаче дружинников (лейдов), изменивших своему королю.

В 585 г. Гунтрамн начал военные действия против Вестготского королевства. Так он хотел отомстить королю Леовигильду за то, что по его вине погибла его племянница Ингунда. Кроме того, у него была надежда в случае победоносной войны отнять у вестготов Септиманию, расположенную на юге Галлии и оторванную от основного массива Вестготского королевства Пиренейскими горами. Прелюдией к войне послужила попытка Гунтрамна помочь единоверным свевам, которых добивали вестготы, исповедовавшие арианство. К берегам Галисии, принадлежавшей свевам, Гунтрамн направил морскую экспедицию, но она была перехвачена и разгромлена вестготами. После этого столкновения война стала неизбежной. Началась она с вторжения франков в Септиманию. Хотя со стороны Гунтрамна боевые действия велись под религиозным знаменем защиты православия от еретиков-ариан, среди его франков было еще много язычников, да и нравы крещеных франков нередко далеко отстояли от христианской этики, в то время как местное население Септимании, как и соседней Аквитании, было православным и уже давно укорененным в христианстве. Франки подвергали жителей захваченных городов, особенно Каркасона, грабежам и убийствам, их жертвами оказались и многие из священников. Все это делалось против воли благочестивого короля Гунтрамна, но его не было в войсках, да и укротить своевольных воинов с их воинственными нравами было нелегко. Местное население не увидело в них единоверных защитников от господствовавших над ними ариан и стало оказывать энергичное сопротивление вторгшимся варварам. Король вестготов Леовигильд направил в Септиманию войско под командованием своего сына Реккареда. В 586 г. войска вестготов, развивая успех, овладели Нарбоном и, заставив франков уйти из Септимании, победителями вернулись домой в Испанию. Переговоры о мире завершились уже после смерти Леовигильда, когда королем вестготов стал его сын Реккаред. Септимания по заключенному мирному договору осталась под его властью.

В 589 г. Гунтрамн вновь воевал с вестготами. Незадолго до этой войны на Толедском Соборе вестготы во главе со своим королем Реккаредом отвергли арианскую ересь и присоединились к Православной Церкви; таким образом между ними и франками исчезла религиозная рознь. Реккаред через послов предложил королям Гунтрамну и Хильдеберту II союз и в знак его прочности просил выдать за него замуж сестру Хильдеберта Хлодосвинту. Хильдеберт и Брунгильда готовы были принять это предложение, но Гунтрамн отверг его, сославшись на то, что он считает своим долгом месть за племянницу Ингунду и ее мужа Герменегильда, старшего брата Реккареда, в крови которого повинен не только его отец Леовигильд, но и действовавший тогда заодно с ним Реккаред. Примирения не состоялось, и отношения между франками и вестготами остались враждебными. Послы Реккареда, направленные в Австразию в конце 587 г., привезли Брунгильде вергельд размером в десять тысяч солидов в возмещение за смерть ее дочери Ингунды. Брунгильда его приняла и договорилась с послами о выдаче другой своей дочери Хлодосвинты за Реккареда, при том, однако, условии, что на этот брак даст согласие Гунтрамн. Для переговоров с ним на эту тему по поручению короля в Бургундию отправился епископ Турский Григорий. Ему удалось убедить Гунтрамна согласиться на брак.

Но в скором времени возникло новое и по-своему парадоксальное препятствие для брака. Мать Брунгильды, вдовствующая королева вестготов Гоисвинта, которая оставалась фанатичной арианкой и не захотела принимать православие по примеру своего сына, была обвинена в государственной измене и оказалась в опале. Из-за этого возникло новое напряжение во взаимоотношениях Реккареда и Меровингов, и предполагаемый брак не состоялся, а Реккаред женился на вестготке по имени Баддо. Гунтрамн, стремившийся отнять у вестготов Септиманию, воспользовался сложившейся ситуацией для начала новой войны. Православный король Гунтрамн оказал поддержку вестготской аристократии, восставшей против Реккареда в защиту веры своих отцов – ариан, но мятеж арианской знати был подавлен.

И тогда Гунтрамн прибег к силе, чтобы добиться своего, а его цель заключалась в том, чтобы овладеть Септиманией – последним клочком вестготских владений на юге Галлии. В 589 г. войска франков, насчитывавшие до шестидесяти тысяч воинов, под командованием герцога Австровальда двинулись на Каркасон и осадили город. Ввиду многократного численного превосходства франков над солдатами гарнизона и жителями города, способными сражаться, горожане присягнули на верность Гунтрамну. Вслед за тем король направил в Септиманию герцога Бозона и Анестия для захвата других городов этой провинции. И, как рассказывает Григорий Турский, «надменный Бозон, презирая и порицая герцога Австровальда за то, что тот осмелился вступить в Каркасон без него, сам отправился туда с людьми из Сента, Периге, Бордо, Ажена и Тулузы»⁸⁹⁴. Ссоры между военачальниками подрывали боевую мощь франков, грабежи местного населения, убийства мирных жителей вызывали ненависть к ним, отряды франков, отделявшиеся от основных сил, а также гарнизоны занятых городов подвергались нападениям. Реккаред направил против франков войска под командованием герцога Лузитании Клавдия. В состоявшемся генеральном сражении франки были разбиты и ушли домой. Король Реккаред, выступив с армией из Испании, прошел через отвоеванную у франков Септиманию и вторгся в пределы их королевства, овладел несколькими городами Аквитании, но, реалистично оценивая соотношение сил, ограничился тем, что вернулся в свою страну, захватив богатую добычу. Так очередная попытка Гунтрамна овладеть Септиманией закончилась неудачей.

В 590 г. франки воевали на другом конце своего государства, и снова неудачно. Король Бретани Варош II вторгся в их владения и подверг опустошениям окрестности пограничных городов Ренна и Нанта. Гунтрамн направил против бретонцев войска под командованием герцогов Эбрахара и Бепполена, но, как и в случае вторжения в Септиманию, военачальники не ладили между собой, вели военные действия разрозненно и при этом «повсюду, где они проходили, они совершали поджоги, убийства, грабежи и много других преступлений»⁸⁹⁵. Бепполена ненавидела королева Фредегонда и чтобы погубить его, она «приказала саксам из Байе остричь волосы на манер бретонов, одеть такую же одежду (как у них) и отправиться на помощь Вароху. Бепполен… завязал сражение и в течение двух дней уничтожил многих бретонов и упомянутых саксов. Но Эбрахар с большим отрядом оставил его и не хотел возвращаться к нему до тех пор, пока не услышит, что Бепполен убит. В самом деле, когда на третий день те, кто был с Бепполеном, уже подвергались истреблению и когда сам Бепполен, раненный копьем, отражал атаки, на него напал Варох с упомянутыми людьми и убил его»⁸⁹⁶. Франки из отряда Бепполена, избежавшие меча, тонули в болотах. Эбрахар затем заключил мир с королем Варошем, но, когда франки уходили из Бретани, Варош послал следом за ними отряд во главе со своим сыном Канаоном, и тот, настигнув их у переправы через реку, перебил одних и захватил в плен других из тех, кто не успел перебраться на франкский берег; много франков, переплывавших реку на конях, были подхвачены бурным течением и унесены в море. Оставшиеся в живых воины, вернувшись из Бретани в Турень, «в поисках добычи многих ограбили, заставая местных жителей врасплох»⁸⁹⁷. Королю Гунтрамну поступил от выживших донос, что герцог Эберхар и его помощник граф Вилиахар были подкуплены Варошем и намеренно «погубили войско. Поэтому, когда Эбрахар предстал перед королем, тот осыпал его… упреками и приказал ему покинуть двор. А граф Вилиахар, бежав, скрылся»⁸⁹⁸.

Ко времени этой неудачи король Гунтрамн достиг шестидесяти лет. 28 марта 592 г. он скончался. Его останки погребли в его столице Шалоне на Саоне, в построенном им монастырском храме святого Маркелла. Западная Церковь канонизировала Гунтрамна как покровителя и защитника Церкви, при том что жизнь этого короля, при всем его добродушии и человеколюбии, была наполнена не только кровопролитием в удачных и неудачных войнах, но и убийствами из мести, которые он совершал в соответствии с кодексом варварской этики, не утратившим силы и после обращения франков к вере во Христа. Не безупречной была и его семейная жизнь. Вот что рассказывает о ней святитель Григорий Турский: «Добрый король Гунтрамн сначала взял себе в наложницы Венеранду, которая была служанкой одного из его приближенных; от нее у него был сын Гундобад»⁸⁹⁹. В 565 г., 35 лет от роду, он женился на Маркатруде, дочери герцога Магнара, отправив своего пятилетнего сына от наложницы в Орлеан, но Маркатруда, после того как она родила собственного сына, из ревности отравила Гундобада. В том же 566 г. «она… потеряла сына и навлекла на себя гнев короля. Он ее удалил от себя, а спустя немного времени она умерла. После Маркатруды он взял в жены Австригильду, по прозвищу Бабилла, от которой у него еще было два сына; из них старшего звали Хлотарем, младшего – Хлодомером»⁹⁰⁰, и две дочери: Клотильда и Хлодеберта. В 577 г. Гунтрамн зарубил мечом двух братьев своей первой жены Маркатруды за то, что они, по словам Григория, «говорили об Австригильде и ее детях много гнусного и мерзкого»⁹⁰¹. В том же году от чумы умерли его сыновья Хлотарь и Хлодомер. В сентябре 580 г. Австригильда скончалась, и, как рассказывает Григорий, умирая и «тяжело дыша, она захотела иметь спутников своей смерти»⁹⁰², обвинив лечивших ее врачей в том, что они своим питьем погубили ее, и потребовав от мужа клятвы, что он отомстит им за ее смерть, и Гунтрамн «выполнил ее гнусное завещание: он приказал умертвить мечом двух врачей, которые лечили ее»⁹⁰³. Гунтрамн был последним из внуков Хлодвига, пережившим своих братьев и кузенов. В живых оставалось два правнука великого короля: Хильдеберт II и Хлотарь II, за спиной которых стояли их враждовавшие между собой матери: Фредегонда и Брунгильда.

Фредегонда после кончины Гунтрамна вернулась в Париж и именем своего восьмилетнего сына Хлотаря сама стала править Нейстрией, а ее ближайшим помощником в государственных делах стал майордом Ландерих, вероятный соучастник убийства ее мужа Хильперика. Ее главным политическим и личным врагом в государстве франков была Брунгильда, мать юного короля Австразии Хильдеберта II, которого Фредегонда пыталась погубить, подсылая к нему убийц: однажды она, как рассказывает анонимный автор «Книги истории народа франков», «приказала сделать два железных ножа, в которых она велела еще сделать желобки и наполнить их ядом… чтобы, если удар окажется не смертельным, ядовитая отрава могла бы скорее исторгнуть жизнь»⁹⁰⁴.

После смерти короля Гунтрамна, согласно Анделотскому договору, Хильдеберт II принял его наследство – Бургундское королевство. В результате соединения Австразии и Бургундии под властью Хильдеберта оказалось почти все Франкское королевство за исключением Нейстрии, которой именем малолетнего Хлотаря правила его мать Фредегонда.

В 592 г. в королевстве Хильдеберта II были объединены дворы и администрация двух прежних королевств. На службу Хильдеберту и его матери Брунгильды был взят герцог Бозон, ранее командовавший войсками Гунтрамна. Тогда же были соединены австразийский Прованс с центром в Марселе с Провансом бургундским, столицей которого был Арелат, в единую провинцию под управлением патриция Динамия. Центром королевства и резиденцией Хильдеберта и его матери стал расположенный на границе Бургундии и Австразии город Отен. Епископ этого города Сиагрий стал ближайшим советником Брунгильды.

Объединение двух прежних королевств подталкивало Брунгильду к попытке подчинить Нейстрию и тем самым достичь восстановления целостности государства Меровингов. В 592 или 593 г. был предпринят поход на Нейстрию, который закончился кровопролитным сражением под Суасоном с неясным исходом. Бретань по-прежнему рассматривалась франками как часть их королевства, но фактически оставалась независимой, и оттуда регулярно совершались грабительские набеги на расположенные поблизости от нее города и деревни. В 594 г. Хильдеберт II направил туда свои войска, которые смогли одержать победу, в результате чего на несколько лет набеги бретонцев прекратились.

В правление Хильдеберта II был составлен новый законодательный сборник, датированный 29 февраля 595 г., под названием «Постановление Хильдеберта» («Decretio Childeberti»), который представляет собой свод законов, принятых на трех ранее состоявшихся судебных собраниях в разных городах Австразии – Андернахе в 593 г., Маастрихте в 594-м и Кельне в 595 г. Текст «Постановления» подписан референдарием Аскледиотом, выходцем из римской знати Бургундии. В этом сборнике до известной степени сохраняются еще элементы персонального права, поскольку в нем в отдельных случаях франки, алеманны и римляне различаются по своему правовому статусу, в то же время действие ряда других законов распространяется на всех подданных, независимо от их этнического происхождения. Таким образом, сборник свидетельствует о прогрессирующем слиянии подданных Меровингов в единую нацию, по преимуществу латиноязычную, но усвоившую себе имя завоевателей-германцев – франки. В «Постановлении», в отличие от Салического закона, ярко выражена приверженность государства христианству и христианским правовым нормам: в нем, в частности, содержится запрет кровосмесительных браков, предусматриваются наказания для лиц, пренебрегающих святыней воскресного дня. Но большую часть сборника составляет изложение правовых норм, содержащихся в Салическом законе и в изданных ранее актах Франкского королевства, к которым часто даются отсылки.

На исходе 595 г. или в самом начале следующего года в возрасте 25 лет Хильдеберт II скончался. В народе распространился слух, что он был отравлен вместе со своей женой Файлевбой и к их гибели причастна Фредегонда. Перед кончиной Хильдеберт составил завещание, по которому, в соответствии с правовой и политической традицией германских народов, зафиксированной в «Салической правде», его королевство подлежало разделу между его малолетними сыновьями – десятилетним Теодебертом II и девятилетним Теодорихом II: Теодеберту должна была отойти Австразия со столицей в Меце и часть Аквитании, а Бургундия, Турень и остальная часть Аквитании отходила Теодориху, столицей его королевства становился Орлеан. После смерти Хильдеберта раздел государства произошел в соответствии с его завещанием, но подобно тому, как Брунгильда ранее правила от имени своего сына, так с этих пор она еще более самовластно управляла в качестве регента владениями обоих своих внуков.

В 596 г. королева Фредегонда, воспользовавшись смертью Хильдеберта и последовавшим за нею разделом Австразии и Бургундии, от имени малолетнего сына Хлотаря II приказала франкским воинам Нейстрии начать военную операцию против армии Брунгильды. Война велась успешно, нейстрийские франки овладели Парижем и еще несколькими городами, жители которых были недовольны варварским обращением с ними австразийских гарнизонов, в значительной части состоявших из зарейнских франков, не владевших латинским языком, который был родным для значительного большинства населения этих городов. Генеральное сражение состоялось вблизи Суасона. Юный Хлотарь со своими воинами первым начал атаку и одержал победу, учинив затем резню бежавших австразийцев, но в разгар этой победоносной войны в 597 г. Фредегонда умерла в собственной постели, прожив 52 года.

Так закончилась жизнь королевы, вышедшей из низов и правившей в течение долгих лет, уповавшей не столько на войска, сколько на политические интриги, а еще более на яд и кинжал как орудие тайных убийств врагов, включая королей и королев из династии Меровингов. Жертвами ее злодеяний становились и духовные лица. Так, в 586 г. по ее приказу в своем кафедральном храме был смертельно ранен епископ Руанский святой Претекстат, которого ранее она отправила в изгнание. Без зазрения совести она чинила расправу над людьми незнатными. Когда в Турне возникла родовая вражда между франками, сопровождавшаяся актами кровной мести, Фредегонда однажды «пригласила множество людей на пир»⁹⁰⁵, и среди них были главы трех враждующих семей, которым она «велела… сесть на одну скамью… Они выпили много вина и сильно опьянели. Тогда по приказанию Фредегонды трое мужчин с топорами встали позади тех трех франков, и в то время как те беседовали между собой, эти мужчины, размахнувшись, разом их порешили и удалились с пира»⁹⁰⁶. В чем ей, однако, нельзя отказать при всей ее звериной жестокости, так это в уме, решительности, отваге и даже в полководческом таланте. Она лично участвовала в сражениях, командовала войсками на поле битвы и была исключительно изобретательна на военные хитрости. Однажды, воюя с Хильдебертом II, Фредегонда прибегла к такой уловке: чтобы подобраться незаметно к лагерю противника, по ее приказу воины выступили против врага заполночь с зажженными фонарями. Двигавшиеся в первом ряду несли в руках ветви деревьев. На шеях их коней были подвешены колокольчики, чтобы коней приняли за коров. Часовые противника, увидев странную картинку, решили, что накануне они перепили, и не подняли тревоги. В результате воины королевы приблизились к вражескому лагерю, когда там спали, и учинили резню сонных и полусонных франков Хильдеберта.

Фредегонду похоронили в парижской церкви святого Германа (Сен-Жермен-де-Пре) рядом с ее мужем Хильпериком. Ныне в парижской базилике Сен-Дени сохранился надгробный камень с ее мозаичным изображением.

Хлотарю II, родившемуся в год кончины своего отца, когда умерла его мать, исполнилось 13 лет – слишком нежный возраст, чтобы править самостоятельно. Поэтому реальная власть в Нейстрии оказалась в значительной мере в руках знати, хотя Хлотарь, обладая честолюбием, сильной волей, мужеством и умом, сравнительно скоро сам стал править в своем королевстве.

Между тем австразийская знать была недовольна тем, что ей приходится делить власть и влияние с бургундской знатью, которую Брунгильда поддерживала ради равновесия в управляемом ей государстве. Выступив против нее, австразийская аристократия в 597 г. изгнала ее из своей страны, и юный двенадцатилетний король Теодеберт II не смог или не захотел защитить ее. Убежище она нашла в Бургундии, при дворе младшего внука Теодориха II, затаив обиду на старшего внука. Раздоры между Австразией и Бургундией, однако, со временем были улажены, и Брунгильда побудила обоих внуков начать войну против короля Нейстрии Хлотаря. В 600 г., действуя совместно, войска Теодеберта и Теодориха в сражении на берегу Орвенны, около города Дормеля, нанесли поражение нейстрийцам, которыми командовал король. Война закончилась подписанием мирного договора, по которому к Австразии присоединялся север Нейстрии, а к королевству Теодориха отходили земли, расположенные между Сеной и Луарой. Во владении Хлотаря остался лишь регион между Сеной, Уазой и Ла-Маншем. В 605 г. он попытался взять реванш и вторгся в королевство Теодориха, но его войска были разбиты противником в сражении при Этампе.

Несколько лет спустя между Теодебертом и Теодорихом возник разлад, разгоревшийся во вражду, в основном из-за подстрекательства их бабки Брунгильды, невзлюбившей своего старшего внука. В 610 г. дело дошло до войны, оказавшейся братоубийственной в самом прямом смысле слова. Войска Теодеберта вошли в Эльзас, принадлежавший Теодориху, и тот, не имея достаточных сил для отпора, был вынужден уступить его брату. На сторону Австразии встали тогда алеманны, считавшиеся подданными короля Бургундии, но фактически независимые. Они вторглись из-за Рейна в Бургундию и подвергли грабежам захваченную территорию. Но Теодорих не хотел смириться с поражением: в мае 612 г. он набрал многочисленное войско и повел его против армии брата. В сражении около города Туля бургунды под командованием своего короля одержали победу. Теодеберт бежал, но война продолжалась. Решающая битва была дана у Тольбиака. Теодеберт привел туда не только франков, но и своих зарейнских подданных – саксов и тюрингов. Бой был крайне ожесточенным и кровопролитным, и в нем Теодеберт вновь потерпел поражение, остатки его разбитых полчищ побежали в сторону Кельна, устилая путь своими телами. Войдя в этот город победителями, бургунды захватили Теодеберта и его казну. Отряд под командованием канцлера Теодориха Бертхара доставил пленника в Кельн. Его малолетний сын Меровей был по приказу родного дяди убит: один из франков схватил младенца за пятки и с размаху швырнул его тельце о камень, так что череп ребенка треснул и из него вытекли мозги. С пленного Теодеберта сорвали королевские одежды, а на голове его выстригли тонзуру, иначе говоря, сделали его клириком.

Вскоре после этого Теодеберт, в возрасте 25 лет, был убит по приказанию своей бабки Брунгильды. В «Житии святого Колумбана и его учеников», написанном Ионой из Боббио, помещен рассказ о его участи: когда разгорелась вражда между братьями королевской крови, «Колумбан отправился к Теодеберту и потребовал, чтобы он, презрев высокомерие, сделался клириком… дабы вместе с потерей… королевства не лишиться и вечной жизни. Король и его приближенные лишь рассмеялись и ответили, что еще никто не слышал о том, чтобы отпрыск рода Меровингов, возведенный на трон, добровольно ушел в монастырь. Блаженный Колумбан сказал: «Если ты по доброй воле не хочешь приобщиться к священническому сану, вскоре подневольно станешь клириком». Сказав это, человек Божий удалился в келью, и вскоре его пророческие слова сбылись. Теодеберт, преследуемый Теодорихом, попал в плен… и был отправлен к бабке Брунгильде. Брунгильда, державшаяся стороны Теодориха, в гневе приказала сделать Теодеберта клириком, а несколько дней спустя после того, как совершилось пострижение, велела его казнить»⁹⁰⁷.

После низложения и убийства Теодеберта Австразия и Бургундия соединились под властью единого короля. Стремясь к расширению своих владений, Теодорих II стал готовиться к войне с королем Нейстрии Хлотарем, который первым нарушил хрупкое и переменчивое status quo в государстве франков, оккупировав все герцогство Дентелен, на что он, впрочем, имел право по достигнутым ранее договоренностям. Но Теодорих, упоенный победой над братом, не захотел стерпеть такую экспансию. В 613 г. он провел набор войск в Австразии и Бургундии и затем направил послов к Хлотарю, требуя от него немедленно очистить герцогство Дентелен. Хлотарь отверг требование, и войска Теодориха отправились в поход, но уже на марше король внезапно заболел дезинтерией, был доставлен в Мец и умер там от болезни 23 августа 613 г. в возрасте 26 лет, после чего его воины разбрелись по домам. Молва обвинила в смерти короля его бабку Брунгильду, по наущению которой он будто бы был отравлен.

У Теодориха осталось четыре сына, именем старшего из них, одиннадцатилетнего отрока Сигиберта II, провозглашенного королем, собиралась править его семидесятилетняя прабабка Брунгильда, но австразийские и бургундские франки, уставшие от нескончаемых междоусобных войн, лишили ее власти, обвинив в убийстве десяти королей, заодно свергнув с престола и Сигиберта. Своим королем они провозгласили Хлотаря II, тем самым снова, как при Хлодвиге и Хлотаре I, объединив государство франков под властью одного правителя. По приказу Хлотаря Брунгильда, враждовавшая с его матерью Фредегондой, была предана жестоким истязаниям, приговорена к смерти и затем казнена. Ее, полумертвую от трехдневных истязаний, привязали перед собранием франков к хвосту дикой лошади, которая поскакала, волоча за собой изуродованное и кровоточащее тело дочери вестготского короля Атанагильда. Имя Брунгильды в переводе с древнегерманского значит «закованная в броню воительница». Противостояние Фредегонды и Брунгильды составило главную сюжетную линию средневекового немецкого эпоса «Песнь о Нибелунгах», в которой между собой враждуют две королевы: Брюнхильда и Кримхильда. По одной из версий интерпретаторов древнегерманской мифологии, образ носящей это имя валькирии, наказанной Одином за непослушание погружением в сон, от которого ее пробуждает светлокудрый Сигурд (Зигфрид в «Песни о Нибелунгах»), восходит к воинственной королеве франков Брунгильде, мужа которой звали Сигиберт. В таком случае, правда, происхождение мифа, отраженного наиболее полно в скандинавской «Старшей Эдде», должно быть относительно поздним.

После расправы над Брунгильдой 10 октября 613 г. были умерщвлены ее правнуки, дети Теодориха II: одиннадцатилетний король Сигиберт II и девятилетний Корб (Corbus), носивший латинское имя, которое соответствует древнегерманскому «hramn» и в переводе значит «ворон». Их брат Хильдеберт бежал или был укрыт от убийц, о его дальнейшей жизни ничего не известно, и имя его больше не встречается в анналах. Младшего из братьев, Меровея, которому ко времени истребления его семьи исполнилось шесть лет, Хлотарь пощадил, вероятно потому, что был его крестным отцом. Он был отправлен в Нейстрию под присмотр графа Ингобада. Несколько лет после резни Меровей оставался еще в живых, но о его дальнейшей участи сведений нет.

Королевство Меровингов послужило своего рода ретортой, в которой из разных элементов, но главным образом из поверхностно усвоенных начал христианства, воспринимаемых в среде франков в деформированном, если не сказать извращенном, виде, с ярко выраженными элементами языческого магизма, из приведенного в руинированное состояние, но не до конца уничтоженного римского наследия и свежей крови германского варварства с его культом насилия и агрессии, господством кулачного права, безграничным индивидуализмом и свободолюбием, совершался первоначальный синтез западно-европейской цивилизации, ядром которой и стала завоеванная франками Галлия. Верховная королевская власть, выросшая на почве варварского политического строя и завоевания, представляла собой не столько публичноправовой феномен, сколько частный, семейный и родоплеменной, в лучшем случае этнический институт. Правители не были монархами Галлии или Franciae, но королями франков, покоривших аборигенов завоеванной страны, которые приобретали одинаковый статус с завоевателями только в случае своего объединения с народом или сословием франков. Галло-римляне не имели препятствия для служебного роста лишь внутри церковной организации, подобной в этом отношении уцелевшему в шторме челну с погрузившегося в пучину корабля римской цивилизации, и епископское служение стало своего рода монополией переживших катастрофу сенаторских родов. По контрасту с римским правом, в правовой системе франков приоритет принадлежал не писаному закону и даже не обычаю, но договорам, которые, впрочем, при любом изменении в соотношении сил контрагентов вероломно попирались. В таком обществе полагаться приходилось не на силу закона, а на силу мышц и остроту меча, на помощь сородичей, друзей, патронов, клиентов и соплеменников. Никакого существенного различия между правомерным государственным насилием и насилием криминальным не наблюдалось. Правовой статус на всех уровнях социальной иерархии вытекал из фактического положения дел, порожденного реальным соотношением сил.

Земля Галлии и ее народ трактовались франками как добыча, преимущественное право на которую принадлежало их королям – Меровингам, но доля этого имущества была во владении всех франков независимо от того, что многие из них, если не большинство, в языковом отношении уже подверглись романизации, и хотя сама эта среда завоевателей – привилегированных разбойников, предков (отчасти в буквально биологическом значении слова, отчасти в переносном смысле) позднейшей феодальной аристократии, шевалье и жантильомов Cредневековья, не представляла собой замкнутой касты, франками становились и выходцы из галло-римлян разных состояний (все же в истоках западноевропейских сословных барьеров имелся «привкус» этнической дифференциации, отчего взаимоотношения между разными социальными стратами и сословиями приобретали дополнительную напряженность, выливавшуюся во вспышки ожесточенной вражды, в позднейшие времена названной классовой борьбой).

6 в. и начало следующего столетия, ознаменованные нескончаемыми междоусобными войнами, явились самой трагической эпохой в истории государства франков. Еще худшими бедствиями, чем война, были часто обрушивавшиеся на страну эпидемии: чумы, черной оспы, дизентерии. От болезней и от периодически повторявшихся неурожаев, обыкновенно случавшихся из-за наводнений или засух, приводивших к массовому голоду, погибало многократно больше людей, чем от войн. По словам П. Буассонада, «голод… иногда… оказывался таким ужасным, что бывали случаи людоедства. В 6 в. голод был особенно частым – по сути дела, постоянным. В Оверни (571) в одно воскресенье 300 человек упали мертвыми только в одной церкви. Из-за плохого физического состояния людей среди них стали частыми нервные болезни, проказа и антонов огонь. Истощение лишало людей плодовитости, отчего уменьшалась рождаемость»⁹⁰⁸.

Население Галлии за это бедственное столетие сократилось катастрофически. Имеющиеся на этот счет статистические данные носят оценочный характер и значительно разнятся. Со времени, предшествовавшего переселению народов, до начала 5 в. оно снизилось с десяти до шести или пяти миллионов, почти в два раза. Это оценка, которую предлагает Ф. Бродель. По его словам, «если бы население после завоеваний упало до трех миллионов человек, как полагает Рассел, то как бы оно смогло перенести удары, еще поджидавшие его в будущем, в частности ужасную эпидемию бубонной чумы, что пришла с Востока и раз за разом поражала Галлию на протяжении всей второй половины 6 в.»⁹⁰⁹. Из демографических выкладок Ф. Броделя, если их считать надежными, вытекает, что на протяжении 6 столетия население франкской Галлии продолжало сокращаться, и в значительных масштабах. В таком случае не будет преуменьшением полагать, что к концу века оно умалилось примерно до трех миллионов человек, составляя треть или даже четверть той численности населения, которая имелась в Галлии римской эпохи.

В течение 6 в. менялся его этнический состав. Это был динамичный процесс контактов между галло-римским и германским элементом, представленным в Галлии в основном франками, но также бургундами, никуда не исчезнувшими после гибели их королевской династии и включения Бургундии в государство Меровингов, вестготами, алеманнами, и даже не только вторгавшимися в пределы старинной Галлии, но отчасти и оседавшими на этой земле саксами и тюрингами, тем более что они и у себя дома хотя и непрочно, но все же не совсем фиктивно признавали над собой власть австразийских Меровингов. Чисто номинальной была принадлежность к государству Меровингов древней Арморики, которая вследствие массового переселения бритов, бежавших из Британии от насилия саксов, англов и ютов, устроивших на захваченном острове геноцид, стала Бретанью. Не подчинялись франкским властям и обитавшие на северных склонах Пиренейских гор и в предгорьях васконы (баски), подобно своим соплеменникам на южных склонах гор, которых не удалось покорить вестготам. Своеобразным этническим элементом Галлии были сирийские купцы – выходцы из Леванта, как правило грекоязычные ромеи, исповедовавшие кафолическое христианство, монофизитство сирояковитской ветви или, чаще, принадлежавшие к иудейской общине.

Но свое национальное лицо меровингская Галлия, которую уже тогда стали называть Францией (не «France» по-французски, но еще на латинском языке – «Francia»), приобретала через постепенное слияние галло-римского и франкского этносов, а происходило это иначе, чем в Испании или Италии, в которых германский элемент оказался несравненно более тонким слоем. Соотношение германского и галло-римского элементов было разным в разных регионах Галлии, – самой достоверной, хотя и упрощающей, схематизирующей иллюстрацией процесса этногенеза может служить лингвистическая карта, на которую нанесены границы, разделяющие ареалы употребления латыни или германских диалектов: франкского и алеманнского. Присутствие восточногерманских бургундского и готского языков, теоретически возможное, в 6 в. не зафиксировано не только в пределах Королевства Меровингов, но даже и в принадлежавшей вестготам Септимании: природные бургунды и вестготы, оставшиеся в этой стране, вероятно, влились в привилегированное военное сословие местных франков, а в языковом отношении они, подобно поселившимся там франкам или алеманнам, слились с галло-римским населением этих земель.

В меровингской Галлии, за вычетом Бретани и земли васконов – Гаскони на юге Аквитании, можно выделить три лингвистических региона: 1) германоязычный, 2) латиноязычный как часть Романии, сохранившейся под ударами великого переселения народов, и 3) смешанная, своего рода промежуточная, зона, в которой соприсутствовало двуязычие – преобладающее латиноязычие с консервативным германоязычием франков. Знание родного франкского языка постепенно отмирало. Основанием для проведения границ между языковыми ареалами в основном служит язык написанных позже, уже в Средневековье, памятников – немецких или французских, место происхождения которых известно, а также документально зафиксированная языковая ситуация позднейшей эпохи. Эти данные применительно к более раннему периоду можно корректировать главным образом топонимическими и в меньшей мере ономастическими данными – дело в том, что модные франкские имена давали нередко и детям галло-римского происхождения, реже – наоборот: случай с убитым на десятом году жизни сыном короля Теодориха II Корбом. Поправки и уточнения вносит также диалектологический атлас – присутствие в местных французских говорах слов германского, а в диалектах немецкого или фламандского языков слов латинского происхождения.

До эпохи переселения народов языковая граница между латиноязычной Римской Галлией и германским миром проходила в основном по Рейну, притом, что с имперской стороны лимеса на левом берегу Рейна в разных местах существовали германоязычные анклавы – места обитания проникших через границу убыхов, неметов, вангионов, трибоков; в устье Рейна германское племя батавов обитало по обоим берегам реки. Эти германские племена подверглись частичной романизации, а в эпоху переселения началась медленная, но непрерывная и интенсивная инфильтрация франков, в племенном союзе которых растворились разные германские племена времен Цезаря и Тацита, через лимес; за этим последовало образование франкских королевств на территории римской Галлии, дальнейшая экспансия франков на запад и, наконец, их объединение в единое государство при Хлодвиге. В скором времени после его смерти Меровинги овладели почти всей Галлией, а вот регион преобладающего германоязычия составил лишь относительно малую часть государства франков, в основном на востоке Австразии и в первоначальном уделе Хлотаря I.

Демаркационная линия между зоной германоязычия и латиноязычия в конце 6 в. проходила западнее современной ее границы: начиная с устья Канша, она шла затем на восток, до Монтрея, Бетюна и Лилля, иными словами, зона германоязычия включала французский департамент Па-де-Кале. Затем эта линия проходила в том же восточном направлении через Бельгию южнее современной границы, разделяющей ее франкофонную и фламандскую зону, от Турне до Льежа, так что большая часть Брабанта, включая и Брюссель, находилась к югу от нее, у Льежа она поворачивала на юг, проходя затем приблизительно по границе, отделяющей бельгийский Люксембург от ныне суверенного Люксембурга, шла далее в южном направлении, по Мозелю, так что большая часть Лотарингии и весь Эльзас входили тогда в область германоязычия. На западе Бургундии и в современной Швейцарии зона латиноязычия соприкасалась уже, как и ныне, не с франкскими, но с алеманнскими диалектами. При этом островки латиноязычия сохранялись в области господства германских диалектов: «…романские оазисы могли какое-то время… сохраняться вокруг таких городов, как Тогле, Маастрихт или Аахен; в Эйфеле, в окрестностях Прюма, романский островок существовал по крайней мере примерно до 750 г., а в сельских окрестностях Трира до 13 в. сохранялось крупное романское пятно. Его продолжением были разрозненные островки в долине Мозеля до самых подступов к Кобленцу»⁹¹⁰.

Еще одной языковой границей служила Луара. Южнее ее безраздельно господствовала вульгарная латынь. Поселившиеся там франки, а также остатки вестготов и бургундов если и знали еще языки своих предков, то пользовались все же местным латинским языком, потому что его природные носители – галло-римляне – многократно преобладали на этой территории. Сложнее была языковая ситуация в Австразии и Нейстрии, к северу от Луары. Хотя и в этих двух удельных королевствах численный перевес автохтонных галло-римлян был очевидным, но не столь разительным, как в Аквитании или Бургундии. Правда, по версии, которую представляют такие ученые, как фон Вартбург, Петри и Гамильшег, в 6 столетии вся северная Галлия до Луары подверглась глубокой германизации, и на этой территории сложился билингвизм: вульгарная латынь и франкский диалект употреблялись тут примерно в равной мере, и только в эпоху Каролингов латынь, теперь уже в виде старофранцузского языка, взяла реванш над германоязычием, и лингвистическая граница пролегла примерно там, где она проходит и ныне, отделяя франкоязычный регион Бельгии от фламандоязычного, и южнее, по Лотарингии, Эльзасу – в этих французских провинциях она сместилась на восток в основном уже во второй половине 20 в. – и Швейцарии. Для читателя, малоосведомленного в лингвистической номенклатуре, стоит пояснить, что франкоязычие эпохи Меровингов имело смысл, противоположный современному, поскольку языком франков был германский диалект, в то время как язык французов, усвоивших имя завоевателей Галлии, представляет собой трансформацию местного галльского варианта вульгарной латыни.

Концепция Петри и фон Вартбурга, опирающаяся на топонимические и антропонимические данные, на присутствие в названиях населенных мест и фамильных прозвищах суффиксов «-eng», «-an», «-ens» от германского «-ing», например «Hodeng», «Doulens», на диалектные слова франкского происхождения, распространенные в диалектах Северной Франции, на особенности произношения в северных диалектах некоторых слов даже латинского происхождения (вместо «g» – «w»: «warder» вместо «garder» «охранять»), содержит несомненное преувеличение, и большинством историков и лингвистов, занимающихся данной темой, она не принимается, но исходит при этом из бесспорного факта более интенсивного присутствия германоязычия на севере Галлии в эпоху Меровингов в сравнении с позднейшим периодом, так что есть основания говорить о реванше романоязычия во Франции Каролингов⁹¹¹. В любом случае в Австразии, в местах компактного поселения франков, там, где оно имело характер крестьянской колонизации, существовали многочисленные островки германоязычия; в Нейстрии таких островков было уже немного, но и там франки, представлявшие уже исключительно господствующий над местным населением элемент – знать и вообще все владельцы аллодов, в которых проживали зависевшие от них аборигены галло-римского происхождения, в своем кругу говорили на франкском диалекте, хотя владели и латынью местного подвластного населения.

К югу от Луары франки, присутствовавшие там в малом числе, подобно бургундам и застрявшим в Аквитании вестготам, в быту пользовались вульгарной латынью местного населения; франки, родившиеся в этой части Галлии, вероятно, вовсе не знали германского языка своих предков; а франки, переселившиеся в Аквитанию, Бургундию или Прованс, были вынуждены усваивать местный язык, тем более что только на нем составлялись деловые документы и делались вообще все записи – германские языки и диалекты, за исключением готского, в ту эпоху оставались бесписьменными, если не считать рунических надписей, но среди них нет таких, которые были бы составлены на франкском диалекте.

В свою очередь латынь галло-римлян под влиянием германоязычия ее завоевателей претерпевала изменения, что привело к появлению в позднейшие столетия старофранцузского языка. Эти влияния самым прямым образом выразились в заимствованиях из германской лексики, и, как пишет Л. Мюссе, «сегодняшний французский язык был бы непостижим без учета лепты, внесенной франками… Заимствования охватывали весь лексикон, относящийся к новым институтам (senechal (сенешаль), marechal (маршал), echanson (кравчий), chambellan (камергер), antrustion (королевский дружинник)… ordalie (ордалия), alleu (аллод), fiefe (фьеф)) и войне (garder (охранять)… gonfanon (стяг), fourreau (ножны), dard (дротик), fleche (стрела), blason (герб), etrier (стремя) и т.д.). Однако имеется немало терминов, более значимых с точки зрения степени оказанного влияния: названия частей тела (hanche, echine, flanc, quenotte), цветов (blanc, brune, bleu, gris, blafard), сторон света… планет и растительных форм (hetre, troene, roseau, houblon, haie), наконец, сельскохозяйственные термины (ble, gerbe, bouc, fourrage и пр.)»⁹¹².

Языковое влияние франков на местную латынь было лишь одним из каналов варваризации галло-римлян, которая совершалась на разных уровнях и в разнообразных проявлениях – в хозяйственной практике, в быту, в нравах и обычаях, в национальной ментальности. Значимым фактором в этом процессе варваризации служило то обстоятельство, что само местное население, латинизированное ко времени завоевания, не до конца романизировалось культурно и психологически, сохраняя в себе неизжитые следы архаичного кельтского варварства, во многих отношениях родственного германской варварской архаике.

В 6 в. этнический признак являлся важнейшим условием сословного деления в государстве Меровингов. Население страны по своему правовому статусу состояло из двух элементов: привилегированных франков – варваров («barbari»), которых называли также по-староримски «gentilii», что значило люди из племени, не организованные в муниципии, имевшие право носить оружие, откуда произошло французское слово «gentilhomme» («дворянин»), – и покоренных «romani» («галло-римлян»). Правда, точного соответствия между этническим происхождением и сословной принадлежностью не было: галло-римляне, влившиеся в привилегированный слой, юридически так же считались франками; во многих случаях они при этом носили модные германские имена; подобное смешение облегчалось отсутствием конфессиональных различий, которые обычно поддерживали сословное разделение в государствах, где правили ариане – остготы, вестготы, вандалы или лангобарды.

Среди франков верхнюю ступень сословной иерархии составляли лица, принадлежавшие к правящему роду Меровингов. Ниже них стояла аристократия с титулами герцогов, в латинском варианте – дуксы, или графов – комиты. Происхождение титула герцогов восходит к самостоятельным военным вождям племен или племенных союзов, которые выдвигались во времена войн, уступая в мирное время место природным королям. Герцогский титул мог усваиваться также королям племен, покоренных Меровингами, и их потомкам. Графы составляли служебную аристократию, высший слой королевской дружины, подобный древнерусским боярам, которые отличались от «молодшей дружины» – княжеских гридней, или отроков. Короли часто назначали их правителями территориальных округов–пагов. В 6 в. герцоги и графы были в основном должностными лицами, исполнявшими обязанности военачальников или региональных администраторов; принципиально эти должности не были наследственными, однако назначение на них производилось с учетом не только способностей, но и происхождения. Иерархически герцоги, естественно, стояли выше графов. В этот высший слой проникали и выходцы из покоренного галло-римского населения, чаще всего из его высшего, сенаторского сословия. Понятно, что, несмотря на свое инородное происхождение, юридически они так же считались франками и из юрисдикции римского права переходили в сферу действия «Салического закона».

Ниже служилой знати стояли антрустионы, входившие в состав королевских дружин, служившие при королевском дворе, начальники мелких гарнизонов и сотники – командиры отрядов, тунгины и рахинбурги, исполнявшие административные должности в местной администрации. Как правило, они владели населенными землями, на которых проживали так или иначе зависимые от них крестьяне галло-римского происхождения, лично свободные, или колоны. Этих франков можно сопоставить с всадниками Римской республики и империи, со средневековыми рыцарями или нетитулованным дворянством эпохи абсолютизма.

За ними по сословной иерархической лестнице следовали простолюдины, лично свободные франки, участвовавшие в военных действиях, когда их к тому призывали; рядовые воины, которые в экономическом отношении были либо мелкими землевладельцами, собственниками аллодов, либо общинниками, – в том и другом случае собственно крестьянами, которые при большей зажиточности могли также пользоваться трудом наемных батраков или в редких случаях немногочисленных колонов или рабов. Юридически такие франки ставились выше самых богатых и высокопоставленных галло-римлян хотя бы и сенаторского сословия, если те не были включены в число так называемых королевских сотрапезников или не занимали епископских кафедр. По отношению к этому парадоксальному обстоятельству в древнерусских реалиях нет параллели, если, правда, не считать имевшие гораздо более ограниченный характер и относившиеся лишь к раннему периоду (не позже середины 12 в.) привилегии варягов.

Среди франков нефранкского происхождения низшее положение занимали так называемые литы (сравни немецкое «Leute» или русское «людие», как оно употребляется в древнерусских памятниках) – наподобие римских вольноотпущенников; вероятно, это потомки рабов или поставленных в зависимое положение покоренных иноплеменников, но не из галло-римлян, а из других, нефранкских народов, возможно, также из кельтских или славянских племен. Литами, или лейдами, именовались и те королевские дружинники, которые, подобно служилым дворянам раннемосковской эпохи, происходившим из княжеской дворни, не были владельцами аллодов, чья служба королю была повинностью, вытекавшей из их личной зависимости от него. Иллюстрацией к сословному неравенству франков служит размер вергельда – возмещения за убийство: так, жизнь королевского сотрапезника, антрустиона, стоила по салическому закону 600 солидов, за убийство свободного франка полагалась плата в 200, а за убийство лита – в 100 солидов.

И знатные франки, и простолюдины из этого народа избегали селиться в городах, а также в виллах, построенных из камня или кирпича, – в представлении варваров с их архаическим менталитетом они казались жилищами мертвецов, поэтому предпочтение отдавалось деревянным строениям. Знатные франки обитали в просторных деревянных домах, иногда укрепленных оборонительными сооружениями из камня, а простолюдины из числа франков либо селились в основанных ими деревнях с фахверковыми строениями, либо в vici – деревнях, доставшихся им от перебитых или изгнанных ими галло-римлян и состоявших из саманных хижин кельтского типа, в которых продолжали жить романизованные потомки галлов. Часто франкская деревня со своим кладбищем строилась рядом с римским поселением: «…франки селились посреди римского населения, вокруг собственной церкви – если она у них уже была, – но погребали своих мертвецов на древнем кладбище, облик которого при этом менялся. Наконец, главным образом на плато имелись франкские деревни, не связанные ни с какими ранее существовавшими поселениями, где возникали новые кладбища, а позднее возводилась церковь»⁹¹³.

В Королевстве Меровингов право носило персональный характер, так что центральное и местное управление осуществлялось отдельно для франков и для римлян. У франков от прежних народных собраний сохранились так называемые мартовские поля – своего рода воинские смотры, на которые являлись все франки, способные носить оружие. На них могли обсуждаться и государственные дела, особенно связанные с предстоявшими войнами. Такие смотры созывались в рамках отдельных королевств. Франки, в отличие от галло-римлян, не облагались налогами. Их обязанность и одновременно привилегия заключалась в несении воинской службы. Административное деление для франков включало округа – паги или Gau, во главе с графами, которые преемственно были связаны с ареалами расселения отдельных племен, в 6 в. окончательно слившихся в единый этнос. В свою очередь графства делились на более мелкие единицы – сотни, называвшиеся так потому, что их основу составляла сотня воинов, которые там проживали. Таким образом, в пределах сотни с учетом женщин, детей и стариков, не способных носить оружие, насчитывалось до тысячи франков, независимо от числа проживавших там римлян. В пределах сотен, как и встарь, регулярно созывались народные собрания – mallus, которые проходили под председательством выборных сотников – тунгинов и на которых избирались судебные заседатели из числа знатоков обычного права – рахинбурги. «Графы присылали на эти собрания своих представителей, приводивших в исполнение вынесенные судом решения и собиравшие в пользу короля часть судебных штрафов, но в этот период в дела сотен еще не вмешивавшихся»⁹¹⁴. Такие графства и сотни существовали на территориях компактного проживания франков – в Австразии и Нейстрии.

Управление галло-римлянами строилось отдельно от франков. Правовой режим для них устанавливался не «Салической правдой», в которой излагались нормы обычного германского права, но «Бревиарием Алариха» – переработкой кодекса Феодосия Малого, заимствованного у вестготов и названного именем вестготского короля, иными словами, римляне Галлии подчинялись нормам римского права. Основу регионального управления для них составили римские civitates – города с их округами; во главе их стояли назначенные королем графы, которые, будучи франками (иногда галло-римлянами), назывались уже на латинском языке «комитами»; в более важных округах правители могли титуловаться герцогами, то есть дуксами. Чиновничий аппарат региональной администрации состоял исключительно из аборигенов, потому что только они имели надлежащее образование для делопроизводства, но качество этого образования и в связи с этим профессиональная квалификация чиновников падали; в результате в государстве Меровингов прекратилось ведение земельного кадастра. «Gvitates» совпадали с епархиями, или диоцезами, во главе с епископами, которым принадлежали широкие полномочия в окружной администрации. «Qvitates» в свою очередь делились на более мелкие округа – викариатства во главе с подчиненными комитам викариями, по размерам подобные франкским сотням. Впоследствии эти викариатства послужили основой для такой административной единицы, как кантоны. Важнейшей обязанностью комитов и их викариев был сбор налогов в пользу королевской казны, но часть собранных средств тратилась на местные нужды.

Среди подвластных франкам галло-римлян высшее положение занимали лица сенаторского сословия, принадлежность к нему была обусловлена тем, что, хотя бы один из предков сенаторского рода некогда действительно заседал в римском сенате, доступ в который уроженцам Галлии был открыт еще при императоре Клавдии. В сенат же включались лица, занимавшие в прошлом высшие государственные должности, – магистраты, что предполагало значительное состояние, поскольку вступление в такую должность – консула, претора или квестора – сопровождалось устройством зрелищ в Риме за собственный счет. В эпоху переселения народов многие из сенаторов и их потомков погибли или разорились, но далеко не все. Некоторые сенаторы сохранили свои богатства, состоявшие из вилл, городских домов, пахотной земли, виноградников, драгоценностей, денег, книг, произведений искусства, а также рабов. До вторжения варваров в Галлию виллы и латифундии сенаторов были сосредоточены на севере Галлии. Вторжение франков побудило их менять место жительства: теряя свои земли, которые переходили в собственность франкских королей, герцогов и графов, они переселялись на юг Галлии, за Луару, где у них также находились латифундии и виллы. «Лучшим примером стойкости, проявленной сословием сенаторов в борьбе за выживание, является прославленный род Сиагриев. Начавшись с Флавия Афрания Сиагрия, консула в 382 г… этот род достигает своего апогея во второй половине 5 в. в лице Эгидия и Сиагрия, последних вождей римского сопротивления на севере. Однако Сиагрии уцелели в катастрофе 486 г.; в 585 г. некий граф Сиагрий, находившийся на службе у франкского короля Гунтрамна, был послан в Константинополь с дипломатической миссией. В начале 8 в. этот род все еще владел колоссальными земельными владениями: в 739 г. некая Сиагрия смогла отдать монахам Новалиса виллы в восьми pagi (округах) от Масоне до Гапенсе. Последний известный нам представитель рода Сиагриев – это упоминаемый в 757 г. аббат монастыря Нантуа»⁹¹⁵.

Сенаторы (этот термин в данном случае употребляется по отношению к потомкам действительных сенаторов Рима, как и в эпоху Меровингов), поступавшие на службу королям, отличались от почти поголовно неграмотной или малограмотной франкской знати своей прирожденной склонностью к получению основательного образования, так что они становились незаменимыми кандидатами на должности в королевской канцелярии, региональной администрации и особенно там, где требовалось правильное распределение между подданными их фискальных обязанностей, – обложение налогами, учет и распределение по статьям расходов средств, поступивших в казну. Сенаторы, состоявшие на королевской службе, приобретали статус «королевских сотрапезников», включались в состав франкской знати и даже, в относительно редких случаях, становились графами, как это видно, например, из упомянутого выше графа Сиагрия, выполнявшего дипломатическое поручение при короле Гунтрамне. Нередко они из снобизма усваивали германские имена, что не всегда позволяет делать заключение о происхождении их носителей: франкском, алеманнском, готском или бургундском.

Многие выходцы из сенаторских фамилий поступали в монастыри, получали тонзуру и становились клириками, и некоторые из них впоследствии рукополагались в епископы. В епископате Галлии галло-римляне многократно преобладают над франками, и среди них много выходцев из состоятельных сенаторских семей, из-за чего само епископское служение приобретало вид наследственного. В этом отношении характерно происхождение святого Григория, епископа Турского, родившегося в Клермоне, и по отцовской и по материнской линии потомка сенаторов.

Значительное число галло-римлян в эпоху Меровингов принадлежало к городским сословиям ремесленников и купцов. Франки, как уже было сказано, избегали селиться в городах. Даже королевские резиденции, находившиеся в крупных городских центрах – Париже, Реймсе, Меце, Орлеане, Суасоне, – часто стояли пустыми, имея в своих стенах лишь минимально необходимую стражу, в то время как сами короли со свитой и дружиной проживали в загородных виллах, развлекаясь там по преимуществу охотой. Среди купцов заметную прослойку составляли грекоязычные сирийцы, выходцы из Леванта, христианского и иудейского исповедания; торговлей деньгами – кредитом и ростовщичеством – занимались исключительно евреи, поскольку папскими актами христианам категорически воспрещалось взимание какого бы то ни было процента. В духовенстве, и городском, и сельском, римский элемент решительно доминировал. Городские низы составляли прислуга, наемные работники, в том числе поденщики, рабы и нищие, среди которых обретались и профессионалы, имевшие подчас немалые средства.

Переселение народов сопровождалось деурбанизацией, охватившей также римскую Галлию. Этот процесс продолжался и в правление Меровингов. Доля городского населения неуклонно снижалась, нет точных статистических данных, характеризующих эту деурбанизацию, происходившую на фоне общей депопуляции, но на исходе 6 столетия в городах проживало не более 5% населения Франкского королевства.

В Галлии сохранилось большинство старых городов, civitates, которые позже, в эпоху старофранцузского языка, будут называться cite, но численность их населения сократилась многократно, нередко десятикратно. Лишь самые крупные из городов, такие как Лион, Париж или Орлеан, могли насчитывать около десяти тысяч жителей. О катастрофическом падении численности горожан выразительно говорит то обстоятельство, что, например, в эпоху Меровингов все жители Арелата (Арля) времен империи большого города, насчитывавшего до ста тысяч жителей, обитали в сохранившемся античном амфитеатре, мощные стены которого стали крепостными. Городская жизнь с ее ремесленными мастерскими и торговыми лавками теплилась и в поселениях с населением менее одной тысячи человек. Ввиду нескончаемых войн вокруг сохранившихся городов сооружаются крепостные стены, а внутри них, в центре, где находилась резиденция графа или его викария и окружная канцелярия, воздвигаются цитадели. В большинстве таких городов сохранились епископские кафедры, и в связи с упадком, деградацией муниципального управления епископы с соборным капитулом стали средоточием максимального авторитета и отчасти власти в городах с принадлежащей им сельской периферией, конкурируя с королевскими наместниками – графами, имевшими под рукой вооруженные отряды франков, которые несли гарнизонную службу. Несмотря на неуклонно продолжавшуюся деурбанизацию и угасание городской жизни, возникали и новые города южнее Луары – в Аквитании, Бургундии и Провансе, нередко вокруг сохранившихся старых вилл: они обрастали укреплениями, выполненными из дерева или камня, иначе бы слово «ville» не приобрело по-французски значения города, но чаще старинные римские виллы если и не приходили в совершенное запустение и не исчезали, то становились средоточием не города, но деревни – village.

Окружавшие их земли принадлежали либо франкам, либо потомкам их старых владельцев, в особенности сенаторам, потому что лишь аристократия покоренного народа могла удерживать богатство и власть, а жители хижин, разбросанных вокруг такой виллы, занимались крестьянским трудом: земледелием – земля не заросла кустарником, не стала добычей леса, который повсюду в Галлии в эпоху Меровингов брал реванш, или разведением скота – своего или барского. Свободные крестьяне – общинники или владельцы мелких аллодов – существовали лишь в среде франков, там, где имела место крестьянская колонизация варваров, в основном в зоне германоязычия – франкского или также алеманнского – в Эльзасе, в Австразии, гораздо реже в Нейстрии и крайне редко в Бургундии. Крестьяне галло-римского происхождения, потомки галлов, усвоившие латинский язык и именовавшиеся римлянами (romani), жили и работали на земле, им не принадлежавшей, при этом они были либо лично свободными людьми, либо колонами, преемственную связь с которыми институционально имели средневековые вилланы. В государстве франков сохранялось и рабство, но число рабов было незначительным; занятые в основном в личном услужении, рабы не составляли заметной доли среди производительных работников, хотя в отдельных случаях их сажали на землю. Положение таких рабов, принадлежавших владельцам вилл, мало отличалось от правового статуса колонов, тем более что под влиянием христианства рабы получили признание юридического характера их браков, из чего вытекало право завещать имущество и получать наследство, а также давать свидетельские показания в суде.

Таким образом, трудящийся элемент среди сельских жителей в эпоху Меровингов составляли свободные франки – общинники или собственники мелких аллодов, франки, имевшие статус литов, свободные галло-римляне, жившие и работавшие в виллах, принадлежавших герцогам, графам, антрустионам или состоятельным римлянам, в особенности из числа «королевских сотрапезников» и потомков сенаторов, колоны и посаженные на землю рабы.

В земледелии были утрачены многие из агротехнических достижений римской эпохи, урожайность упала, так что и в годы с благоприятной погодой производительность земли находилась на уровне, который удерживал население на грани с голодом, свирепствовавшим и уносившим десятки тысяч жизней в иные, неурожайные годы, когда поля страдали от засухи или от избытка дождей, от наводнений, зимних морозов, губивших озимые. Высокопродуктивное хозяйство – выращивание маслин, винограда – сохранилось в основном в Провансе и Аквитании, хотя виноградники кое-где уцелели также в Бургундии и по берегам Луары и Мозеля. Что касается франков, то, поселившись в Галлии, «они сохраняли привычки своего относительно недавнего кочевого прошлого… то есть они стали заниматься полукочевым земледелием, время от времени меняя поля под культурами в границах определенного пространства за счет подъема целины на его окраинах, выкорчевывая или выжигая лес, и за счет севооборота»⁹¹⁶.

Животноводство претерпело меньший спад продуктивности, чем земледелие, так как часть заброшенных полей стала использоваться под пастбища. Разводили коров, овец, коз, свиней, домашнюю птицу, в Провансе и Аквитании также ослов. Коневодство по преимуществу было распространено на севере Галлии, в особенности в Австразии, а также в Арморике, или Бретани, по берегам Рейна, Мааса и Мозеля с их заливными лугами. Кони представляли собой большую ценность, употреблялись в кавалерии и крайне редко использовались в хозяйстве, при вспашке земли, для чего в основном служили волы. Разведение скота доминировало над земледелием в хозяйстве франков. По замечанию Ж. Ле Гоффа, «скотоводство занимало привилегированное положение в хозяйстве варваров, ибо оно не только обеспечивало тем богатством, которое можно захватить с собой в случае перемещения, но и являло собой видимый знак благосостояния, а при необходимости скот использовался и как средство обмена… В ста пятидесяти случаях краж, предусмотренных «Салической правдой» начала 6 в., семьдесят четыре касаются домашних животных. Когда в Средние века земля стала главным богатством, крестьянин тем не менее оставался привязанным к своей корове, свинье, козе связями более сильными, нежели утилитарно-хозяйственные, в которых проявлялись черты изначальной ментальности»⁹¹⁷.

В хозяйстве Галлии значительно больший удельный вес, чем это было в римскую эпоху, заняла охота–любимое занятие и развлечение франков. Заметная доля в пищевом балансе населения принадлежала речной и морской рыбе, морским продуктам, в особенности моллюскам, мидиям и устрицам, которые в основном вылавливались в Северном море, Ла-Манше и Бискайском заливе. Основной добычей рыбаков Средиземноморья, как и в древности, оставался тунец.

Ремесленное производство в эпоху Меровингов в связи с деурбанизаций претерпело более глубокий упадок, чем сельское хозяйство. На грани исчезновения оказалось изготовление стекла, керамики, кирпичей, мраморных плит – галло-римляне в строительстве нередко использовали кирпичи и камни от пришедших в руинированное состояние античных зданий, а для франков предпочтительным строительным материалом служили бревна: «…камень, который больше не умели добывать… уступил место возвратившейся в качестве главного строительного материала древесине. С прекращением ввоза соды из Средиземноморья рейнское стекольное искусство исчезло, выродившись в грубые поделки, производимые в лесных хижинах близ Кельна»⁹¹⁸. В лучшем состоянии находилась металлургия, ее продукция в основном шла на военные нужды – на оружие и конские подковы, и лишь в малой степени на плуги: в земледелии вновь широко применялись деревянные плуги и сохи, а также на бытовую утварь. С большим уважением, иногда суеверным, смешанным со страхом, пользовались кузнецы, в особенности те из них, кто умел изготавливать мечи и плуги, к которым воины относились с небывалой любовью, порой как к своим лучшим друзьям. Ювелирные изделия из золота, серебра и драгоценных камней в основном импортировались, но существовала и местная техника ковки серебра, меди и бронзы. Одежда изготавливалась чаще из шерсти, чем изо льна, для зимней одежды простолюдины использовали выделанные шкуры домашних животных и зверей, а знать – меховые изделия. Обувью крестьян часто служили деревянные туфли – сабо. Люди состоятельные и среднего достатка, горожане обувались в кожаные сапоги и туфли, которые тачались в ремесленных мастерских. Роскошные ткани и готовые платья для знати привозили купцы с востока.

В Галлии Меровингов существовала торговля, денежным орудием которой служили золотые солиды, завезенные из империи, либо их копии и подражания местной или вестготской чеканки. Имелась острая нехватка мелкой монеты. По преувеличенной оценке Ж. Ле Гоффа, «золотая монета вообще вышла из обращения, и если меровингские государи ее чеканили, то не ради обеспечения экономических потребностей, а, чтобы поддержать свой престиж и проявить права суверенной власти. Рост числа монетных дворов, отнюдь не связанный с активизацией обмена, лишь подчеркивал слабость распространения монеты, которую необходимо было… производить на месте… в условиях разобщенной экономической жизни»⁹¹⁹. Экономика 6 в. утрачивала былые черты товарного хозяйства, приобретая по преимуществу характер натуральный, замкнутый, безденежный, и в торговле широко применялся примитивный бартерный обмен.

Характеризуя экономику завоеванного варварами Запада Римской империи красками, сгущенными до черноты, П. Буассонад писал: «За разваливающимися стенами… городов-призраков и на их наполовину опустевших улицах продолжало кое-как выживать небольшое число жалких ремесленников… Были утеряны… традиции античной промышленности. Запад вернулся к примитивной экономической жизни первобытных народов. Среди этого всеобщего распада коммерческая деятельность сузилась до простой торговли продовольствием и предметами первой необходимости… Земля снова стала единственным капиталом, а ее продукция служила средством обмена. Меновая торговля – примитивный вид торговли, который был в ходу у германцев, – возродилась в бывшей Римской империи (в западной ее части), где теперь деньги стали редкостью, а кредитование прекратилось. Прекрасные римские дороги… приходили в негодность, мосты рушились, имперская почта перестала существовать… Быстрое передвижение по дорогам стало невозможным. Всюду было опасно: грабители нападали на путников и купцов в лесах и у переправ через реки и болота. Из-за разбойничьих шаек… поездки стали опасными, и люди передвигались по дорогам лишь собравшись в караван и в сопровождении вооруженной охраны. Порты пришли в упадок, моря кишели пиратами… Беда и нужда царили повсюду – и в городах, и в деревнях. Множество нищих жалобно просили милостыню перед дверями церквей, возле замков в больших имениях и у королевских дворцов»⁹²⁰.

Утешение несчастным людям, жизнь которых стала столь бедственной, несла Христова Церковь. В 6 в. Церковь Галлии, признавая первенство кафедры Рима, обладала широкой автономией. Ее главой был архиепископ Арелата, или Арля. Возвышению Арелатской кафедры положил начало перенос резиденции префекта Галлии из Трира в Арелат в 392 г. Папа Зосима предоставил первенство в Галлии Арелатской церкви в 417 г., когда ее предстоятелем был святой Патрокл, но этот ее новый статус оспаривался предстоятелями других церквей Галлии, и папы Бонифаций I, а затем Лев Великий лишали Арелатскую кафедру ее исключительных привилегий, но во второй половине 5 в. она возвращает себе первенство в диптихе. Более того, в 514 г. папа Симмах предоставил святому Кесарию, занимавшему Арелатскую кафедру с 502 по 542 г., право самостоятельно решать любые вопросы, касавшиеся Галлии и Испании, и просил его быть посредником между ним и королями варваров. И все же его первенство в основном заключалось в председательстве на Галльских церковных соборах, которые проводились регулярно. Некоторые из них вошли в историю из-за важности принятых ими решений. Так, собор 524 г., созванный по случаю освящения базилики в честь Девы Марии, принял ряд канонов относительно церковной дисциплины и порядка поставления пресвитеров.

Преемником Кесария был архиепископ Авксаний, его в 546 г. сменил святой Аврелиан, с 552 по 586 г. первенствующую кафедру Галлии занимал святой Сапауд, при котором в 554 г. в Арле состоялся собор, издавший семь канонов богослужебного содержания и еще ряд правил, направленных на защиту церковного имущества. После него церковь Галлии преемственно возглавляли архиепископы Лицерий и святой Виргилий, занявший Арелатский престол в 588 г. и преставившийся в 602 г.

Церковь Галлии состояла из тринадцати митрополичьих областей, границы которых совпадали с пределами старых римских провинций. Кафедры митрополитов, помимо Арелата, епископ которого имел первенство – примат, находились во Вьенне, Лионе, Элузе (Озе), Бурдигале (Бордо), Туре, Битуриге (Бурже), Безансоне, Трире, Реймсе, Ротомаге (Руане), Нарбоне, Сеноне (Сансе) – в юрисдикцию Сенонской митрополии входила кафедра Парижа. Митрополит Нарбона, область которого составляла Септимания, вместе со своей паствой находился в подданстве не франкских, но вестготских королей. От митрополита Тура зависели епархии Бретани, лишь номинально зависевшей от Меровингов. В подобном положении находились и епархии Васконии, составлявшей Элусскую митрополичью область. В юрисдикцию архиепископа Арелата входили также зарейнская область и кельтские церкви Ирландии и Британии, хотя они придерживались обрядов и установлений, существенно отличавшихся от тех, которые приняты были в Галлии. Число епископских кафедр в Галлии приближалось к ста тридцати, что примерно соответствовало числу сохранившихся от римской эпохи городов – dvitates, или cite.

За немногими исключениями епископами в Галлии становились галло-римляне, а не франки. «Из 447 известных нам галльских епископов германские имена носят 68 (такие имена, говорившие о варварском благородстве их носителей, ради моды давались и галло-римлянам – двоюродного деда Григория Турского звали Гундульфом. – В.Ц.), то есть 1/7… На юге почти не было епископов-германцев: в Нарбоне на 153 епископа приходится 6 германских имен… Но в провинциях Реймса и Трира германские имена составляют уже треть от общего числа, а в Майнце и Кельне – половину. Тем не менее большая часть северного епископата по-прежнему приезжала с юга… Около 560–570 гг. намечается перелом. В Трире первый епископ с германским именем Магнерия появился между 561 и 585 гг. В Бордо, незадолго до 574 г., после династии прелатов из сенаторского рода Понтия Леонтия, занимавшей кафедру долее полувека, король Гунтрамн выдвигает своего родственника Бертехрамна»⁹²¹. Лишь немногие франки, даже из знати, были грамотными, не говоря уж об образовании, подобающем епископу. Более того, далеко не все они были христианами, примеру Хлодвига последовало, конечно, большинство народа, но не сразу. Первым из франкских королей, запретившим языческий культ в своих владениях, был сын Хлодвига Хильдеберт I, и этот его акт относится к середине 6 в. Среди епископов Галлии преобладали выходцы из сенаторского сословия, поскольку лишь в семьях хотя и униженной, но сохранившей значительную часть своих состояний и не утратившей римских культурных традиций галло-римской аристократии дети и юноши получали основательное образование – классическое и христианское.

Самым знаменитым из галльских епископов 6 столетия был святой Григорий Турский, чья «История франков» наряду с другими его сочинениями составляет ресурс большей части надежных сведений по политической и церковной истории Королевства Меровингов, которые у нас имеются. Григорий Флоренций, до пострига носивший крещальное имя Георгий, родился 30 ноября 538 или 539 г. в овернском городе Клермоне в знатной семье галло-римского происхождения: его отец Флоренций и мать Арментария происходили из сенаторских родов. Среди его предков по отцовской и материнской линии было много епископов, в том числе тринадцать его предшественников по кафедре – епископов города Тура. Бабка святителя по отцу Леокадия, по словам его агиографа аббата Одо, жившего на рубеже 9 и 10 столетий, «происходила из рода Вектия Эпагата, который… претерпел мученичество и умер в Лионе с иными христианами того времени, даже более славно, чем они»⁹²². Один из его двоюродных дедов по матери, сын сенатора из Женевы Флоренция, был герцогом с германским именем Гундульф, которое вовсе не обозначало, что он имел франкское или бургундское происхождение, а другой – брат Гундульфа епископ Лиона святой Никита. Его дядя по отцу, именем Галл, был епископом Клермона, прадед по матери – одноименный с ним святой Григорий – епископом Лангра, эту же кафедру занимал Тетрик, его двоюродный дед, сын Григория Лангрского. Двоюродный дядя Григория Евфроний был его предшественником по Турской кафедре.

Отец святителя, проживая в Клермоне, владел виллой в Бургундии и был человеком состоятельным. Он нанял для сына учителей, которые научили его читать и писать на латинском языке, познакомили как с сочинениями латинских классиков, так и со Священным Писанием и церковными книгами. С детства Георгий отличался живой верой во Христа, искренним и пламенным благочестием. Агиограф рассказывает, как однажды мальчика привели к его родственнику епископу Лиона Никите: «Святитель… попросил, чтобы ребенка подвели к нему, так как он лежал в постели, и… начал его ласкать, но… лишь полностью закрывшись туникой из страха прикоснуться обнаженной кожи ребенка хотя бы кончиками пальцев. И сей самый ребенок, став взрослым, часто рассказывал своим слушателям об этом проявлении целомудрия. Святитель благословил ребенка и, помолившись о его счастье, отправил того к родным»⁹²³. Дважды по молитвам мальчика получал исцеление от смертельно опасных недугов его отец, так что родные рано увидели в нем избранника Божия.

В 551 г. Георгий познакомился с архидиаконом Клермонского собора Авитом, который позже занял епископскую кафедру этого города. Оценив благочестие и способности отрока, он подыскал ему знающих учителей, «при этом он столь увлекся изучением литературы, что. его совсем не ужасала глупость поэтов, но, с другой стороны, он не был их поклонником… и душа его не была рабой их власти»⁹²⁴. Сам он позже писал об этом своем классическом образовании так: «Не говорю о бегстве Сатурна, гневе Юноны, любовных приключениях Юпитера» и «презирая все, чему суждено скоро погибнуть, я обращаюсь к Божественному и к Евангелию, так как не имею желания быть пойманным и запутавшимся в собственных сетях»⁹²⁵. Свой жизненный путь он твердо выбрал уже в юности, решив стать клириком. В 563 г., в каноническом возрасте 25 лет, Георгий, получив вместе с тонзурой имя Григорий, стал диаконом. Ревностно совершая свое служение, упражняясь в молитве и предаваясь строгому посту, он однажды разболелся так, что ему угрожала смерть от изнурительной лихорадки, сопровождавшейся сыпью на коже; в таком состоянии он отправился в Тур к мощам особенно чтимого им святого Мартина и у гробницы святителя получил исцеление от недуга, после чего остался в этом городе.

В 573 г., когда Григорий уже был пресвитером, преставился епископ Тура Евфроний – его двоюродный дядя по матери, и, как рассказывает аббат Одо, «собрался епархиальный совет Тура, чтобы избрать его преемника… Все возглашали одно: решение должно быть в пользу Григория, равно известного и своими заслугами, и своим благородным происхождением, излучающего мудрость, превосходящего всех других великодушием, известного правителям, почитаемого за свою справедливость и способного к выполнению административных обязанностей»⁹²⁶. Утвердить избрание совета должен был король Сигиберт – в ту пору папа не участвовал в поставлении епископов Галлии. Григорий пытался уклониться от оказанной ему чести, но король и его супруга Брунгильда, хорошо знавшие Григория, настаивали на том, чтобы он принял возлагаемое на него служение, и через восемнадцать дней после кончины Евфрония митрополичья кафедра Тура получила его преемника – Эгидий Реймсский возглавил епископскую хиротонию Григория.

Девятнадцатый епископ Тура, Григорий своим важнейшим делом считал восстановление обветшавшей и обгоревшей базилики, которую в свое время построил святой Мартин. Обновленный храм Григорий повелел расписать фресками с изображениями подвигов и чудес святителя. Рядом с ним он велел построить новый баптистерий. Он реставрировал и построил еще несколько церквей в своей епархии. Григорий снискал любовь народа щедрой благотворительностью, в нем он подражал своему дальнему предшественнику святому Мартину. Немало внимания он уделял духовному окормлению монашествующих, подготовке кандидатов священства, а также миссионерской проповеди, обращению франков, остававшихся язычниками, к вере во Христа и назиданию тех, кто был крещен, но чьи нравы и мораль немногим отличались от языческих, а в состав его митрополичьей области входили и епархии, расположенные в Арморике, населенной кельтскими эмигрантами из Британии – христианами и язычниками. Григорий прилагал усилия и к обращению в православие ариан готского происхождения, которые, хотя и в малом числе, все же остались в разных городах Галлии со времен существования там Тулузского Королевства вестготов.

Епископы в государстве франков обладали высоким авторитетом и влиянием и поэтому неизбежным образом участвовали в государственных делах. В условиях кровавого соперничества, разгоревшегося между наследниками Хлодвига, разделившими его государство на уделы и затем многократно подвергавшими его переделам, Григорию понадобилась изрядная мудрость для того, чтобы его участие в политических делах, его советы служили справедливости, добру и примирению враждующих. Он был предан королю Сигиберту I, во владения которого входил Тур и окружавшая его область Турень; после смерти Сигиберта в 575 г. он поддерживал его вдову Брунгильду и их сына Хильдеберта II. Григорий предоставил убежище Меровею, взбунтовавшемуся против своего отца Хильперика и женившемуся на вдове Сигиберта Брунгильде. На соборе в Париже он, рискуя опалой и даже жизнью, мужественно защищал Руанского епископа Претекстата, которого обвинили в том, что, действуя против короля Хильперика, тот повенчал его сына Меровея с Брунгильдой. Ему пришлось выдержать противостояние с правителем Тура графом Левдастом, назначенным Хильпериком, когда этот город вошел в его владения. Впоследствии Хильперик, обвинявший святителя в измене, вынужден был признать его невиновность и просить у него благословения. Когда Тур вернулся во власть сына Сигиберта Хильдеберта II, Григорий стал его самым авторитетным советником в делах государственного правления: он привлекался Хильдебертом «к такой, миссии как подтверждение заключенного в 587 г. Анделотского договора с королем Гунтрамном. В знак благодарности король Хильдеберт и королева Брунгильда в 589 г. освободили Тур от налога»⁹²⁷. Епископ Тура с уважением относился к королю Бургундии Гунтрамну, которого он ценил за его искреннее благочестие и щедрость к монастырям, за его прямодушие и доброжелательность, отходчивость, извиняя ему до известной степени вспышки гнева, которым он нередко подвергался, и старался помогать ему своими умными советами, проявляя заботу не только о политических успехах короля, но и о спасении его души. Злодейский нрав королевы Фредегонды, как это видно из написанной Григорием «Истории франков», был ему хорошо известен, и все же ради мира в родной ему Галлии он пытался помирить ее с Брунгильдой. Не раз он выступал в качестве посредника в переговорах между ненавидевшими друг друга королевами.

Точная дата кончины святого Григория неизвестна – он отошел ко Господу в ноябре 593 или 594 г. Его агиограф в предисловии к составленному им житию пишет, что святость Григория познается не через совершенные им чудеса, но по преимуществу в том, что «он, смиренный и кроткий сердцем, прошествовал по стопам Христа»⁹²⁸, и все же Одо повествует о многих чудесах, сотворенных по молитвам святого Григория, что видно уже из заголовков глав написанного им жития: «Мощевик открывается чудесным образом», «Он прекращает пожар при помощи мощей», «Его близость исцеляет глухого». Подобные рассказы были особенно способны поразить сердца и воображение как читателей жития, так и еще более современников святителя, новообращенных варваров, оказавшихся свидетелями этих чудес или слышавших о них от очевидцев.

Но всемирная известность Григория Турского более всего основана на его литературном наследии. Итог своему творчеству он сам подводит в конце своего главного труда – «Истории франков»: «Я написал десять книг «Истории», семь книг о Чудесах, одну книгу о житии (святых) отцов, сочинил одну книгу толкований на Псалтирь и одну книгу о чине церковных служб»⁹²⁹. В эпоху Григория не существовало понятия авторского права – при переписывании книги подвергались не только правке, но и переработке, и автор перечисленных им собственных сочинений проявляет трогательную заботу о неприкосновенности их текста: «Всех служителей Господних, которые будут после меня, недостойного, управлять церковью Тура, я заклинаю грядущим Пришествием нашего Господа Иисуса Христа и днем Страшного Суда над всеми грешниками… да не допустите вы никогда того, чтобы эти книги были уничтожены или заново написаны… но пусть они сохраняются вами в целости и неприкосновенности, такими, как оставлены нами. Если тебя, о служитель Божий, кто бы ты ни был, обучили семи свободным искусствам… если ты станешь после этого столь искушенным во всех сих искусствах, что наш язык покажется тебе грубым, я умоляю тебя – не уничтожай все же написанное мною. Если же в сих книгах тебе что-либо понравится, я не осужу, если ты изложишь мою историю в стихах, сохранив наше сочинение нетронутым. А эти книги мы завершили на двадцать первом году нашего епископства»⁹³⁰, то есть примерно в 593 или 594 г., перед самой кончиной.

В «Житиях отцов» и «Истории франков» святой Григорий начертал образы своих собратьев по епископскому служению; особенно интересны жизнеописания тех из них, кого он знал лично, в том числе его родственников. Одним из них был его родной дядя по отцу Галл, «житель города Клермона, которого нельзя было отвратить от любви ко Господу ни богатством его рождения, ни высоким саном сенатора»⁹³¹. С детства Галл полюбил молитву и воздержание, с ранней юности он хранил целомудрие. Отец хотел найти для него невесту из сенаторского рода, но юноша предпочел браку монашество. Взяв с собой из дома слугу, Галл удалился в монастырь Крононес, расположенный в десяти километрах от Клермона, и попросил аббата обители постричь его. Тот одобрил благое намерение юноши, но готов был исполнить его лишь при согласии его отца сенатора Георгия. Отец же, «несколько опечаленный, сказал: «Это мой первенец, и я хотел, чтобы он сочетался узами брака, но если Господь удостоил его принять Себе в служение, то да исполнится воля Его, а не моя»»⁹³².

Аббат совершил над ним постриг, поставив его клириком. Галл строго постился, предавался молитве и подолгу сидел за церковными книгами. В обители у него обнаружился особый талант – музыкальный голос. Когда однажды монастырь посетил епископ Клермона святой Квинтиан, он был поражен певческим даром Галла и взял его к себе, чтобы он пел в соборном храме, сам пожелав стать его духовным отцом и наставником. После смерти отца Галла сенатора Георгия король Теодорих перевел его в кафедральный храм своей столицы Трира и держал его около себя. Однажды король взял с собой Галла, в ту пору имевшего сан диакона, в Кельн, а там сохранилось языческое капище, «куда варвары… приносили приношения и где они объедались и опивались вином до блевотины. Там они также… поклонялись своим идолам и ставили сделанные из дерева изображения разных частей человеческого тела, когда это место начинало у них болеть»⁹³³. В порыве ревности Галл вместе с еще одним клириком пришли в капище и, воспользовавшись отсутствием там язычников, сожгли его вместе со всеми его идолами. Увидев дым, язычники сбежались на пепелище и в ярости, с обнаженными мечами, преследовали поджигателей, которые едва успели укрыться от них в королевском дворце. Король успокоил разгневанных преследователей. Впоследствии святитель вспоминал о происшедшем «со слезами… и говорил: горе мне, что я не остался там, чтобы в том закончить жизнь свою»⁹³⁴.

В 525 г. преставился епископ Клермона Квинтиан. Собравшись в доме дяди Галла пресвитера Императа, клирики и знатные миряне Клермона рассуждали о том, кого следует поставить преемником почившего. Ни о чем не договорившись, совещавшиеся разошлись, а диакон Галл, беседуя с одним из клириков, сказал: «Почему сокрушаются эти люди? К чему они стремятся? О чем думают? Все это ни к чему, так как епископом буду я! Господь меня удостоил уже этой чести»⁹³⁵. Собеседник Галла, услышав эти слова, рассердился до такой степени, что ударил его и ушел. По совету Императа Галл отправился к королю Теодориху, чтобы рассказать ему обо всем, что произошло в Клермоне после кончины епископа Квинтиана, и король выбрал преемником ему диакона Галла, а после его рукоположения в пресвитера он повелел пригласить жителей Клермона на пир в честь их будущего епископа, который был устроен за общественный счет. Вспоминая об этом впоследствии, святой Галл «говорил, что за свой пост он отдал всего лишь треть медной монетки повару, который готовил праздничный стол»⁹³⁶. Дело в том, что в ту пору, по горестному замечанию агиографа, «уже начал распространяться этот пагубный обычай, когда главенство в епархии продавалось королем и покупалось священством»⁹³⁷.

Совершая святительское служение, Галл обнаруживал смирение и незлобивость, чем снискал любовь и поклонение паствы, «случалось такое, что, когда во время трапезы священник ударял его по голове, он сохранял обычное спокойствие, не позволяя себе ни одного резкого слова»⁹³⁸. Однажды подчиненный ему священник Эводий, по происхождению из сенаторской семьи, за трапезой клеветнически обвинил своего епископа, а тот вышел из-за стола и отправился к тому месту в Клермоне, где стояли базилики. Эводий бросился следом за ним, догнал его и пал ему в ноги, умоляя его о прощении, «чтобы молитвы епископа ко Всемогущему Судии не стали ему приговором»⁹³⁹. Святой Галл простил обидчика, но предсказал ему, что он никогда не будет епископом, что «позднее, – по словам Григория, – и подтвердилось. Потому что, когда он был избран епископом Габалитана и все было готово для хиротонии, все люди вокруг поднялись против него, он едва унес ноги и умер простым священником»⁹⁴⁰. Агиограф рассказывает о чудесах, совершенных по молитвам святителя, о том, как священник Юлиан исцелился от малярии, полежав немного на ложе святого Галла; как пожар, бушевавший в Клермоне, погас, когда Галл вынес из храма Евангелие и поднял его раскрытым перед огнем; о том, как по его молитвам бубонная чума, свирепствовавшая в Арелатской провинции, не затронула Клермона.

Жизненный подвиг святителя увенчался его блаженной кончиной. От болезни он пришел в крайнее изнеможение и потерял все волосы на голове и бороде. Господь открыл ему день и час его преставления. В третий день после этого откровения, который пришелся на воскресенье, на рассвете святой «спросил, что поют в церкви. Ему ответили, что совершается утреня, читают 50-й псалом. И он пропел сей псалом и продолжал молитвословия – до конца утрени. В конце службы сказал: «Теперь мы прощаемся с вами, братия». И с этими словами все тело его распрямилось, а дух вознесся ко Господу, куда он всегда и стремился. Отошел он на 65-м году земной жизни, на 27-м году епископства»⁹⁴¹, которое приходилось на 551 г. от Р. Х. Собравшихся на его погребение людей, ожидавших приезда соседних епископов, поразило совершившееся чудо: «…лежа там, он распрямил свою правую ступню и повернул на ту сторону, которая была обращена к алтарю»⁹⁴². А затем многочисленные чудеса, особенно часто исцеления больных, происходили у его гробницы в клермонской базилике святого Лаврентия.

В «Историю франков» святой Григорий также включил несколько житий современных ему святителей. Одним из них был епископ аквитанского города Альби Сальвий. До пострига он, по его собственным рассказам, занимался адвокатской практикой, но при этом «никогда не был обуреваем теми желаниями, к которым обычно пристрастна душа молодых людей. Но когда аромат божественного дыхания уже коснулся глубины его души, он, оставив светскую службу, удалился в монастырь»⁹⁴³. Долгое время Сальвий спасался в нем простым монахом, строго соблюдая монастырский устав, пребывая в молитве и посте, так что «у него от чрезмерной воздержанности кожа на теле сходила более девяти раз»⁹⁴⁴, и только уже в маститом возрасте он был поставлен аббатом этой обители, но и став начальником братии, он жил в уединенной келье, продолжая блюсти строгий пост, проводя время в молитве и чтении Священного Писания. Обязанности аббата его тяготили, и он сожалел о том, что их исполнение принуждает его бывать на людях. В конце концов он оставил свое начальническое служение и, попрощавшись с братией, удалился в затвор, в котором он, по словам Григория, «воздерживался во всем еще больше, чем прежде, подчинив свои помыслы человеколюбию, чтобы, помолясь о всяком пришельце, преподать ему обильную благодать святых даров, что многим болящим приносило выздоровление»⁹⁴⁵.

Затем с ним произошло нечто удивительное, что на языке современной медицины называют клинической смертью: «…однажды, изнуренный сильной лихорадкой, тяжело дыша, он лежал на ложе. И вот внезапно келья, освещенная ярким светом, сотряслась, и он, воздев руки горе, воздал благодарность и испустил дух. Монахи, рыдая вместе с его матерью, выносят тело покойного, омывают водой, облачают в саван, кладут на погребальные носилки и проводят целую ночь в пении псалмов и плаче. Но когда наступило утро и когда все было готово к торжественному погребению, тело на погребальных носилках начало шевелиться. И вот щеки порозовели, муж, пробудившись как бы от глубокого сна, очнулся, открыл глаза, поднял руки и сказал: «О Господи милосердный, зачем Ты сделал так, что я вернулся в это мрачное место земного обиталища?»»⁹⁴⁶. О пережитом им в ночь, когда его почитали умершим, Сальвий рассказал братии четыре дня спустя. Подхваченный двумя ангелами, он был поднят высоко на небо, так что видел под собой и землю, и луну, и солнце, и звезды, и затем введен в жилище, блиставшее подобно золоту, и оно было наполнено множеством людей. Затем его подвели к тому месту, над которым нависало «облако светлее всякого света… и из него исходил глас, «как шум вод многих»»⁹⁴⁷. «Когда я встал там… – рассказывал Сальвий, – меня окутал такой сладкий аромат, и я так насытился этой сладостью, что до сих пор не хочу ни есть, ни пить. И услышал я глас, говорящий: «Да возвратится сей в мир, ибо он надобен нашим церквам». И я слышал глас; видеть же того, кто говорил, я отнюдь не мог. Тогда я, покинутый своими спутниками, удалился с плачем и вернулся сюда через врата, в которые вошел»⁹⁴⁸.

После этого видения Сальвий еще много лет оставался в затворе, а затем его, против его воли, поставили епископом в Альби, и он пробыл на кафедре десять лет. Совершая епископское служение, он снискал народную любовь, в особенности за свою благотворительность: он «никогда не желал золота. Но если и вынужден был принимать его, то тотчас же раздавал его бедным. А еще у него был дар прозорливости. Как рассказывает Григорий Турский, в 580 г. он предсказал скорую смерть сыновей короля Хильперика, когда они после церковного собора в Суасоне встретились на пригородной королевской вилле Берни под Суасоном. Святой Сальвий обратился к собрату со словами: «Видишь ли ты над этой кровлей то, что я вижу?» … «Я вижу верхнюю кровлю… Если ты видишь еще что-либо, скажи». Сальвий же, глубоко вздохнув, сказал: «Я вижу, что над этим домом занесен обнаженный меч гнева Господня». И. предсказание епископа не обмануло его. Спустя двадцать дней умерли оба сына короля»⁹⁴⁹.

В 584 г. до Альби дошла эпидемия паховой чумы, и большая часть горожан вымерла от мора, многие из оставшихся в живых разбежались, но святитель не покинул свой город, оставшись в нем умирать. О времени преставления Господь известил его заранее, и угодник Божий «сам позаботился о своем гробе, омылся, облачился в саван и только тогда испустил свой блаженный дух»⁹⁵⁰.

Среди собратьев Григория Турского по епископскому служению далеко не все вели подвижническую жизнь. Меткий наблюдатель нравов своих современников, в том числе клириков и епископов, которых он знал особенно хорошо, Григорий далеко не всегда выбирает в своем повествовании агиографический тон, но часто выступает и как сатирик, а некоторых епископов представляет настоящими разбойниками с нравами и обычаями под стать франкской знати: так, в пору понтификата Иоанна III Салоний и Сагиттарий, воспитанные святым епископом Лиона Никитой и поставленные им в диаконский сан, а затем ставшие один епископом Амбрены, а другой – города Гапа, «начали неистовствовать как безумные в грабежах, резне, убийствах, блуде и других преступлениях. Когда Виктор, епископ Сен-Поль-Труа-Шато, справлял годовщину своего назначения, они, послав отряд вооруженных мечами и стрелами, напали на него. Напавшие разорвали на нем одежду, перебили его слуг, унесли сосуды и весь пиршественный прибор»⁹⁵¹. По приказу короля около 570 г. состоялся соборный суд над ними в Лионе под председательством архиепископа Никиты, которого Григорий называет патриархом. Суд признал их виновными и приговорил к лишению сана, но осужденные, зная о расположении к ним бургундского короля, обратились к Гунтрамну с жалобой, представили себя жертвой клеветы и выпросили у него разрешение отправиться в Рим, чтобы искать справедливости у папы. Король разрешил им добиваться пересмотра дела у папы Иоанна, и тот им поверил, отменил постановление Лионского собора и, провожая их в обратный путь, вручил им письмо, адресованное королю, в котором он требовал немедленно восстановить их на прежних кафедрах. Король охотно подчинился и настоял на исполнении папского распоряжения.

Какое-то время казалось, что они раскаялись в своих грехах: они молились, постились, раздавали милостыню, читали псалмы, но прошло еще некоторое время, и они «вернулись к старому. Они так часто проводили ночи, пируя и пьянствуя, что, в то время как пресвитеры служили утреню, они требовали себе чаши и пили вино. С наступлением утра они вставали из-за стола… спали до трех часов дня. У них были и женщины, с которыми они оскверняли себя»⁹⁵². Наконец преступления этих служителей алтаря переполнили чашу терпения благочестивого короля Гунтрамна. По его приказу в городе Шалоне в 579 г. состоялся собор, на котором Салоний и Сагиттарий снова предстали в качестве обвиняемых: их обвинили в прелюбодеянии и в убийствах. Видимо, и такие деяния не были чем-то неслыханным в их среде, так что участвовавшие в соборе «епископы полагали, что это можно искупить покаянием», но «их обвинили еще и в том, что они оскорбили королевское величество и изменили родине. По этой причине их отстранили от епископской кафедры и заключили под стражу в базилике блаженного Марцелла. Бежав оттуда, они бродили по разным местам»⁹⁵³. О Салонии больше нет упоминаний у Григория, а вот его собрат Сагиттарий участвовал еще во многих приключениях и авантюрах, примкнул к самозванцу Гундовальду, учинившему мятеж, и когда бунт был подавлен, он «попытался убежать, но кто-то, вытащив меч из ножен, отрубил ему голову»⁹⁵⁴.

Когда епископом Клермона, родного города Григория, был поставлен Каутин, «он так повел себя, что все его проклинали, ибо он чрезмерно предавался вину. Он часто допивался до такой степени, что его вчетвером с трудом уносили от стола. Вот почему впоследствии он заболел падучей. Кроме того, Каутин был таким жадным, что чьи бы границы ни примыкали к его межевому знаку, он считал для себя равносильным гибели, если хоть на сколько-нибудь не уменьшит эти владения. У знатных людей он отнимал их со спором и скандалом, у простых людей захватывал силой… Он приходил в отчаяние, когда не получал грамотку на владение»⁹⁵⁵, а еще «его совершенно не трогали ни церковные писания, ни светские. Он был очень любезен с иудеями и предан им, но не ради спасения их души… а ради того, чтобы они приобретали дорогие вещи, которые они продавали дороже, чем те стоили: он им делал поблажки, а они весьма перед ним угодничали»⁹⁵⁶.

Порочные люди встречались в Галлии как среди епископов, так и среди священников, диаконов и низших клириков. Для греховных страстей не составляли непреодолимого препятствия и монастырские стены, и все же очагами христианского подвижничества служили монастыри, число которых, равно как и их насельников, неуклонно росло со времени появления первых обителей в Галлии во второй половине 4 в. В 397 г., когда святитель Мартин отошел ко Господу, в Тур проститься с ним стеклось две тысячи монахов. В 5 столетии учителем монашеского подвижничества в Галлии был преподобный Иоанн Кассиан, благодаря творениям которого монастыри Галлии и других стран Запада восприняли аскетические традиции христианского Востока. Еще одним источником влияния на монашество Галлии служил подвижнический опыт странствующих монахов из Ирландии. В конце 6 в. в монастырях Галлии стал вводиться устав преподобного Бенедикта Нурсийского, который со временем, уже в следующих столетиях, получил доминирующее значение, потеснив влияние восточной и ирландской традиции.

В самой Галлии очагом монашеского подвижничества в 5 столетии стал монастырь, основанный преподобным Гоноратом Арльским в 410 г. на острове Лерине в Средиземном море близ современного города Канна. К числу знаменитых насельников этой обители принадлежат равноапостольный Патрик Ирландский, знаменитый духовный писатель преподобный Викентий Леринский, святители, занимавшие впоследствии важнейшие кафедры Галии: Иларий Арелатский, Евхерий Лионский и Фавст Регийский. В 6 столетии в нем подвизался святой Кесарий, который позже занимал первенствующую в Галлии Арелатскую кафедру. В Галлии возникли и другие очаги аскетического делания, оказывавшие влияние на монастырскую жизнь в стране, – это была основанная святым Мартином близ Тура обитель, позже получившая название Мармутье – от majus monasterium (большой монастырь), и монастыри, расположенные в Юрских горах в Савойе, где в 5 столетии подвизались преподобные Роман и Лупикин, с жизнеописания которых и начинается «Vita partum» («Жизнь отцов») Григория Турского. В эту книгу святой Григорий поместил также жития своих современников: преподобных Фриарда, Калуппана, Сеноха, Емилиана и его ученика Бракхио, родом из тюрингов, до пострига, служившего охотником у герцога Сигивальда.

Германское происхождение имели и некоторые из преподобных жен, прославившихся в Галлии, и среди них Радегунда, которая, как и святой Бракхио, была родом из тюрингов. Французский историк О. Тьерри писал о ней: «Хлотарь взял в плен дочь тюрингского короля Бертахара в возрасте 8 лет. Он решил ее воспитать, а затем взять себе в жены… Ей было дано изысканное образование… Вопреки желанию Радегунды, ее обвенчали с королем Хлотарем, и она стала женой ненавистного ей человека. Она всячески уклонялась от своих королевских обязанностей, и наконец, после того как Хлотарь убил ее брата-заложника, она решилась на побег от короля. Епископ Медар ее постриг в монахини, и она основала в Пуатье монастырь по образцу монастыря в Арле»⁹⁵⁷. В 568 г. она вступила в переписку с императором Юстином II, от которого в дар основанной им обители получила частицу Животворящего Креста Господня. Германское имя носила и преподобная Монегунда, родом из города Шартра, или Карнотены. Оставив мужа после смерти двух своих дочерей, она поселилась в Туре, затворившись в тесной келье. Предаваясь молитве и посту, преподобная обрела дар исцеления болящих. Вокруг нее сложилась женская община, которой она управляла. Святая Монегунда преставилась 2 июля 570 г. в Туре. По свидетельству Григория, в пору его епископского служения в Туре, «больные. постоянно стекались толпами к ее гробнице и исцелялись»⁹⁵⁸.

К числу галльских подвижников 6 столетия принадлежит и преподобный аббат Патрокл, житие которого также вошло в патерик Григория Турского. Патрокл был сыном жителя Битуриги (Бурже), человека небогатого, но свободного. С десяти лет он стал пасти овец, между тем как его брат Антоний был отдан учиться грамоте, и тот однажды, когда они оба пришли домой пообедать – один из школы, а другой с пастбища, – посмеялся над Патроклом: «Посторонись, крестьянин. Твоя участь – пасти овец, а я изучаю грамоту»⁹⁵⁹. Этот упрек мальчик посчитал идущим от Самого Господа и, оставив стадо, отправился в школу. Благодаря помощи Божией, а также своему прилежанию и хорошей памяти он скоро опередил брата в усвоении грамоты, и по окончании начальной школы его отправили в Париж для обучения у Нуннония, которого ценил король Хильдеберт. После смерти отца юноша вернулся к матери в Бурж, которая сказала сыну, что она «собирается поискать симпатичную молодую девушку из свободного сословия»⁹⁶⁰ ему в невесты, но Патрокл решительно отклонил это предложение и отправился к епископу города Аркадию, попросив его о постриге, а тот, убедившись в твердости его намерения, совершил над ним постриг и затем посвятил его в диаконский сан.

Усердно совершая диаконское служение в кафедральном соборе, Патрокл любил погружаться в чтение священных книг, подолгу молился и строго постился, так что после службы часто не приходил на общую трапезу с клириками собора, за что выслушал от архидиакона упрек: «Или ты будешь трапезничать со своими братиями, или уйдешь от нас. Ибо не подобает тебе отказываться есть с теми, с кем должен ты исполнять свои обязанности в церкви»⁹⁶¹. Эти слова, по-своему справедливые, подтолкнули Аркадия к тому, чтобы уйти из Буржа в загородное село Нерис, где он построил себе «молельню, освященную мощами святителя Мартина, и начал обучать детей письму. К нему стали приходить больные, и исцелялись; приходили и одержимые, и они освобождались от бесов»⁹⁶². В то время он имел уже пресвитерский сан.

Но душа Патрокла стремилась к уединению, к пустынножительству, однако он хотел прежде узнать волю Божию. Тогда он поступил так: заполнил маленькие листочки бумаги, положил их на алтарь, а потом служил всенощные и молился перед ними три ночи, ожидая указания Господня. И по словам Григория, «великая милость Всеблагого… определила быть ему отшельником и судила взять ему листочек, указующий путь в пустынь»⁹⁶³. После этого Патрокл в келье, где он подвизался, устроил женский монастырь, а сам, взяв с собой лишь грабли и обоюдоострый топор, удалился в лесную глушь, в место под названием Медиокант, и там устроил пустынную келью. Но и туда к нему приходили больные и одержимые нечистой силой и по его молитвам получали исцеление и освобождение от сатанинских уз. Об одном из случаев изгнания бесов агиограф рассказывает подробнее: «К нему привели свирепого человека: рот его был широко раскрыт, зубы окровавлены; этими зубами он рвал все, что попадалось ему. Три дня молился Патрокл об этом человеке, распростершись ниц, и тогда Силы Небесные дали ему знать, что он может умягчить ярость этого человека… и восстановить его здоровье, если сунет ему в рот пальцы и вырвет оттуда злобного духа»⁹⁶⁴. Он так и сделал и этим действием изгнал беса из одержимого.

Святой угодник не раз претерпевал опасные искушения: сатана внушал ему мысль оставить пустынь и вернуться в мир. Преподобный молился Богу, прося Его о помощи в преодолении бесовских искушений, и вот однажды во сне ему явился Ангел Божий, и он услышал голос: ««Если ты хочешь созерцать мир, то вот столб: залезешь на него и увидишь все, что там происходит». И в этом сне был перед ним столб необыкновенной высоты, на который он залез и с которого видел убийства, кражи, прелюбодеяния, все преступления, что совершаются в мире»⁹⁶⁵. Спустившись во сне со столба, он затем молился Богу о том, чтобы Он удержал его от возвращения в мир с его мерзостями, и с тех пор уже не помышлял об оставлении пустыни. Спустя некоторое время он построил монастырь Колумбарьен в восьми километрах от своей кельи, поставил аббата собравшейся в нем братии, а сам продолжал жить в пустынном уединении.

Прожив в этой келье восемнадцать лет, Патрокл, позвав к себе монахов из Колумбарьенского монастыря, объявил о своем скором отшествии. Он скончался в 577 г. На могиле угодника впоследствии совершались многочисленные исцеления: так, слепая женщина, по имени Пруденция, и одна тоже слепая девочка из Лиможа прозрели, приложившись к его могиле. По молитвам у могилы святого Патрокла от слепоты исцелился также некий Максонид.

Григорий Турский не только написал его житие, но и упоминает о нем в своей «Истории франков»: «В окрестностях Буржа жил затворник, по имени Патрокл, бывший в сане пресвитера, человек удивительной святости, набожности и великого воздержания… Вина, крепких напитков… он не пил, а пил лишь одну воду, слегка подслащенную медом; никакого мяса он не употреблял. Его пищей был хлеб, размоченный в воде и посыпанный солью. Взор его всегда оставался ясным. Он постоянно пребывал в молитве, и если он прерывал ее на короткое время, то он или читал, или писал. Своей молитвой он часто приносил облегчение больным лихорадкой, страдающим нарывами или другими болезнями. На нагом теле он всегда носил власяницу. Он ушел из этого мира восьмидесяти лет, переселясь ко Христу»⁹⁶⁶.

Весь строй церковной жизни в Галлии находился под влиянием Рима и Италии, но не чужд был своеобразия, в некоторых отношениях сближавшего его с православным Востоком. Это замечание относится в полной мере и к богослужебному уставу. В Церкви этой страны сложился особый богослужебный обряд, который так и называется галльским, причем он употреблялся также и в православных церквях Испании. По словам иеромонаха Серафима (Роуза), галликанская месса «в некоторых пунктах аналогична восточной литургии и разнится с римской мессой, особенно бросается в глаза наличие «Великого входа» с не освященным еще приношением и призыв к оглашенным покинуть храм»⁹⁶⁷. Характеризуя галликанское богослужение суточного круга, иеромонах Серафим писал: «Ежедневный цикл служб совершался в том же порядке, который до сих пор сохранен в Православной Церкви: вечерня, утреня, часы (1-й, 3-й, 6-й, 9-й), всенощная. Специфическое содержание служб (например, какие псалмы в каких службах читать) отличалось от восточного, но общее содержание (псалмы, антифоны, взятые из псалмов, чтения из Ветхого и Нового Заветов, вновь составленные песнопения) было одно и то же. Перед большими праздниками вечерня и утреня соединялись вместе во всенощную»⁹⁶⁸, но, замечает он, «в то время даже латинская месса меньше отличалась от восточной литургии, чем это стало в более поздние столетия, и не возникало никаких проблем в тех частых случаях, когда христианские священники Запада служили литургию в Константинополе вместе с местными или, когда восточное духовенство приезжало в Рим»⁹⁶⁹.

Богослужение совершалось в храмах: соборных, приходских, монастырских. Соборные храмы в Королевстве Меровингов, как и в Италии, Испании, на христианском Востоке, имели обыкновенно вид базилик. Реже этот архитектурный тип применялся при сооружении приходских и монастырских церквей. Некоторые из галльских базилик построены были еще до завоевания страны франками, другие воздвигнуты были уже в правление Меровингов, в 6 столетии, правда, ни одна из этих базилик не сохранилась в таком виде, который бы давал представление о ее первоначальном облике. Древнейшая из уцелевших галльских базилик – церковь апостола Петра во Вьенне, воздвигнутая в первой половине 5 столетия, подвергалась многочисленным повреждениям, разрушениям и перестройкам. От первоначального строения сохранились лишь фрагменты стен и колонки, обрамляющие окна с внутренней стороны.

В «Истории франков» Григория Турского имеется, однако, детальное описание базилики, построенной на его родине в Клермоне, правда, еще в 5 в., до прихода туда франков, но в архитектуре галльских церквей ничего не изменилось после завоевания Галлии, поскольку строителями храмов были отнюдь не варвары: «В… Клермоне святой Намаций… построил церковь, которая стоит и сейчас и считается в городе первой. Ее длина – 150 футов, ширина под нефом – 60 футов, высота до потолка – 50 футов, впереди – круглая апсида, с двух сторон устроены приделы искусной работы, а все здание имеет форму креста. Окон в нем – 42, колонн – 70, дверей – 8. Стены у алтаря украшены мозаикой, составленной из различных пород мрамора. Через двенадцать лет после постройки здания блаженный епископ отправил в Италию, в город Болонью, пресвитеров за мощами святых Агриколы и Виталия»⁹⁷⁰.

Для совершения крещения строились баптистерии, которые либо пристраивались к храму, либо представляли собой отдельно стоящие здания. До нас дошло лишь несколько церковных строений эпохи Меровингов – это баптистерии или крипты храмов, впоследствии радикально перестроенных и утративших свой первоначальный вид. Сохранились баптистерии 5 и 6 столетий в провансальских городах Эксе, Фрежюсе и Риэ, в которых, подобно современным им баптистериям Италии, использовались колонны, взятые из построек Античной эпохи. Баптистерий в Венаске, построенный на рубеже 6 и 7 вв., имеет своеобразные черты внутри него – апсиды с каждой из четырех сторон.

Стены базилик и баптистериев Галлии эпохи Меровингов изнутри покрывались мозаиками и расписывались фресками по образцу церквей Италии и Востока. Они, очевидно, далеко уступали по художественным качествам мозаикам Равенны, но с достоверностью судить об этом невозможно, потому что все они утрачены, но о самом факте существования церковной живописи в Галлии 5 и 6 вв. можно судить по некоторым местам в «Истории» главного свидетеля эпохи Григория Турского. Рассказав о Клермонском кафедральном соборе, он затем описывает другой храм той же епархии – загородную базилику святого Стефана, построенную женой епископа Намация: в отличие от Римской церкви, в 5 столетии в Галлии еще не было введено обязательного целибата даже для епископата. Чтобы украсить базилику, она, по словам Григория, «взяла книгу, развернула ее на коленях и, читая старое писание его деяний, давала наставления художникам, что им изображать на стенах»⁹⁷¹. При этом с ней однажды случилось такое характерное приключение: «Когда она так сидела в базилике и читала, пришел какой-то бедный человек помолиться и увидел ее. Так как она была одета в черное платье – ведь она была уже немолодой, – он подумал, что она из бедных, достал краюху хлеба, положил ей на колени и ушел. Она не пренебрегла даром бедняка… приняла его… с благодарностью и сберегла. Этот хлеб она предпочитала своей пище и употребляла его каждый день, при этом молясь»⁹⁷².

Рассказывая о своем епископском служении в Туре, святитель Григорий замечает: «Найдя стены святой базилики обгоревшими от пожара, я велел городским мастерам расписать и украсить их столь же искусно, как было раньше»⁹⁷³. Сюжеты этих росписей известны из стихов Венация Фортуната, в которых он описывает базилику: «Это: 1) свят. Мартин, исцеляющий прокаженного поцелуем; 2) он раздирает свой плащ и отдает половину нищему; 3) он отдает свою тунику; 4) Мартин воскрешает троих мертвых; 5) осенив себя крестным знамением, он не дает упасть на себя сосне; 6) большая колонна, упавшая с неба, сокрушает идолов; 7) свят. Мартин изобличает псевдомученика»⁹⁷⁴. Все эти темы тысячекратно повторены в церковной живописи, особенно на Западе.

Венаций Фортунат, стихами описавший базилику святого Мартина, заново расписанную при епископе Григории, был единственным по-настоящему талантливым и масштабным поэтом Галлии 6 столетия, когда латинская поэзия классической традиции приходила в упадок, характерный для всей культуры Запада этой эпохи. Родился он в Италии, в местечке Дуплавилисе вблизи города Тарвизии (Тревизо) между 530 и 540 гг. В возрасте около двадцати лет он перебрался в Равенну, где и завершил свое образование, изучив там риторику и юриспруденцию. Фортунат был хорошо начитан в классической и христианской литературе. Кроме латинского он знал также, вероятно, и греческий язык, что даже в Италии в его пору стало уже большой редкостью.

Павел Диакон рассказывает, как Фортунат, когда он начал страдать приступами острой глазной боли и терять зрение, вместе со своим другом Феликсом, впоследствии епископом Тарвизии, обратился с молитвой об исцелении к святому Мартину Турскому. Помазав глаза маслом из лампады, горевшей перед алтарем, посвященным святителю, он получил исцеление, в благодарность за то в 565 г. отправился в паломничество к мощам угодника. Он побывал в разных городах Франкского государства и решил остаться в этой стране, поселившись вначале на некоторое время в Меце. Замечательно образованный ритор и поэт, Венаций Фортунат стал там придворным человеком, давал уроки латинского языка королю Хлотарю II. Он написал гимн в честь присоединения воспитанной в арианстве готской принцессы Брунгильды к Православной Церкви, а также эпиталаму, посвященную ее браку с королем Австразии Сигибертом. Он писал стихи, посвященные епископам Галлии, в частности Герману Парижскому, а также Григорию Турскому, с которым он подружился.

В 567 г. Венаций поселился в Пиктавии (Пуатье) и там близко познакомился с аббатисой монастыря Святого Креста святой Радегундой – дочерью короля Тюрингии Бертахара. Вскоре после этого под ее влиянием он принял монашеский постриг и был рукоположен в диакона, а затем и в пресвитера. Фортунат посвятил ей много стихотворений, воспевающих ее мудрость и благочестие, а после преставления преподобной в 587 г. составил ее прозаическое житие. Ему же принадлежит поэма о святом Мартине, представляющая собой стихотворное переложение его жития, написанного Сульпицием Севером. В самом конце жизни, в 600 г., Венаций Фортунат был хиротонисан во епископа Пуатье, став преемником Платона, который в прошлом служил под началом святого Григория архидиаконом в Туре. В том же году он, вероятно, скончался, но некоторые биографы датируют его смерть 609 г.

Литературное наследие Фортуната включает стихи разных жанров: элегии, эпитафии, эпиталамы, но его излюбленный жанр – панегирики, задушевный тон которых свидетельствует о его искреннем дружелюбии и благожелательности, чуждой притворной льстивости, о способности испытывать радость от достоинств и успехов своих друзей. Одно из лучших его стихотворений – поэтическое послание графу Бодегизилу, с которым он был дружен: «Лишь удостоился я познать твой благостный облик, речь твоя, словно елей, вновь оживила меня. Сладкой беседой своей насытил ты мое сердце, вдоволь питая его щедрыми яствами слов. Кормят другие людей одною телесною пищей, досыта кормишь меня пищей духовною ты. Так невозможно фалерн подсластить сытой медовой, как услаждает мою душу трапеза твоя. Сколь утешителен ты для тех, кого издавна любишь, если меня в один час в друга себе обратил». Венаций Фортунат – автор многих агиографических сочинений, в основном в стихах, но также и в прозе. Кроме уже упомянутых, это также жития Илария Пиктавийского, Патерна Авраншского, Альбина Анжерского, Северина Бурдигалльского, Маркелла и Германа Парижских.

Поэзии Фортуната свойственно утраченное его современниками отточенное техническое мастерство, которое сочетается с искренним воодушевлением, лиризмом, просветленностью восприятия мира и жизни, идущей из глубины его веры, притом, что в поэзии он не был новатором, подобным святому Амвросию Медиоланскому, но придерживался классической традиции. «Любимый его размер – дистихи. Сапфические строфы, тонические септенары и ямбы встречаются у него редко. Кроме метрических, он писал также ритмические стихи»⁹⁷⁵. Стихи Венация Фортуната прозвучали своего рода заключительным аккордом классической латинской поэзии. Позднейшие христианские поэты и церковные гимнографы черпали вдохновение из других источников – по преимуществу в гимнографии святителя Амвросия Медиоланского. На смену квантитативным метрическим стихам пришла ритмическая поэзия с рифмованной строфикой – на вкус, воспитанный на классических образцах, вполне варварская.

Некоторые из стихотворений Фортуната вошли в обиход Западной Церкви. Это два гимна: «Знамена веют царские» («Vexilla regis prodeunt») и «Воспой, язык, сраженье славной страсти» («Pange, lingua, gloriosi proelium certaminis»), написанные размером римских военных песен и оба посвященные перенесению частицы Животворящего Креста в Пуатье, а также исполненное радостным ликованием пасхальное песнопение «Salve festa dies». В западные бревиарии включен гимн Фортуната в честь Девы Марии, «Которую земля, и море, и эфир…» («Quem terra, pontus, aethera»).

Владения Меровингов простирались за пределы Галлии, на правобережье Рейна. В полном подчинении франкских королей находилась лишь часть территории свободной Германии, той, что за лимесом, но претензии Меровингов, прежде всего королей Австразии, на признание своего, если прибегнуть к терминологическому анахронизму, сюзеренитета простирались на все пространство, населенное западногерманскими народами и племенами: от Рейна до Эльбы, от Северного моря до Альпийских хребтов. Христианская миссия в зарейнской Германии в 6 в. лишь начиналась, и это было также началом перехода населяющих ее племен от варварской и патриархальной стадии культурного развития в мир развитой цивилизации. Если границу этого региона на юго-востоке провести не по верхнему течению Эльбы, а по впадающей в нее Влтаве, то окажется, что в обозначенных пределах в 6 в. обитали почти исключительно носители германских диалектов, так что именно эта страна и представляла собой тогда германскую родину «Heimat».

Иноязычные вкрапления существовали, конечно, и внутри этих границ: это были латиноязычные островки по правому берегу Рейна и поблизости от него, а также по левому берегу Дуная на юге региона, поселения славян по левому берегу Влтавы, гипотетически также не до конца ассимилированные германцами кельтоязычные поселения в южной части этой страны. Генетическими предками современных немцев, равно как и германцев 6 столетия, явились по преимуществу как раз кельты, более определенно – носители культуры колоколовидных кубков, относившиеся к гаплогруппе R1b, а не исконные германцы времен их обособления от праиндоевропейского народа, которые, как и славяне, принадлежали, вероятно, к гаплогруппе R1a1, а затем смешались как с предками кельтов, так и с обитавшей до них на севере Германии популяцией, принадлежавшей к гаплогруппе I1, соотносящейся с носителями признаков нордической расы.

Западногерманские диалекты проникли и за границы обозначенного здесь ареала, на них говорили не только франки и алеманны на западе завоеванной Меровингами Галлии, но также саксы, англы, юты, фризы, переселившиеся в Британию, и лангобарды, завоевавшие Италию. В 6 в. продолжался интенсивный процесс расселения алеманнов и баваров в предгорья Альп, а также в альпийские долины и на пригодные для обитания северные склоны горных хребтов. А вот земли между Эльбой и Вислой, заселенные на рубеже эр выходцами из Скандинавии – готами, гепидами, вандалами, бургундами, ругиями, скирами, – после их перемещения на юг или на запад, в пределы Римской империи, стали объектом славянской колонизации. Малочисленные остатки германских племен задержались в междуречье Эльбы и Одера, но они подверглись там ассимиляции и в конце концов растворились в море славянского этноса.

Германия 6 столетия, составляющая ядерную часть современной Германии, но включающая также современные Нидерланды, в хорографическом отношении представляет собой своего рода модель всей Европы, поскольку подобно ей явным образом разделена на две неравные части: низменность на севере и лежащую к югу от нее территорию, покрытую невысокими горами и возвышенностями. Граница между этими зонами проходит приблизительно по линии от Гельзенкирхена на Рейне до Магдебурга на Эльбе.

Северо-Германская низменность соприкасается с Северным морем, береговая линия которого, изрезанная глубокими заливами, отличается неустойчивостью. Под влиянием сильных ветров, особенно когда они дуют с восточной стороны, и высоких приливов море нередко затопляет берега, и после сильных наводнений образуются новые заливы; море может также отрывать от материка участки береговой суши, которые в результате становятся островами; в то же время существующие острова могут со временем исчезать, затопляемые морем. Впрочем, в течение уже нескольких веков береговая линия, в особенности в ее западной части, на территории современной Голландии, регулируется искусственно, рукотворными дамбами, благодаря которым у моря была отвоевана земля, оказавшаяся пригодной для земледелия. Песчаные мели, расположенные по берегам Северного моря, создают значительные затруднения для судоходства, в первую очередь для прохода больших кораблей. Ситуация усугубляется прибрежным мелководьем. На Северо-Германской низменности имеются возвышенности, оживляющие однообразный ландшафт, самая значительная по занимаемой площади – Люнебургская, которая называется так по расположенному на ней городу, а между нею и левым берегом Эльбы в ее нижнем течении лежит плоская песчаная равнина – Люнебургская пустошь. Еще одна возвышенность, с правой стороны от верхнего течения Эмса, – Тевтобургский лес; «Wald», или «лес», – это типичное в Германии название возвышенностей и невысоких гор, до самых вершин покрытых лесом. Тевтобургский лес знаменит сражением, в котором римские легионы были уничтожены германцами, действовавшими под командованием Арминия. На севере Германии много торфяных болот, самые обширные по площади расположены вдоль нижнего течения Эмса – Moorlaender, но большая часть земли вполне пригодна для земледелия, хотя в древности и в раннее Средневековье почти вся она была покрыта лесом.

К югу от Северо-Германской низменности рельеф отличается большим разнообразием. В сердце современной Германии и на западе Германии исторической, между средним течением Эльбы и верховьем Везера, расположен горный массив Гарц, самая высокая вершина которого Брокен достигает 1142 метров над уровнем моря. Южнее Гарца простирается Тюрингенский лес. Рейнские сланцевые горы – самые крупные по занимаемой ими площади в Средней Германии. Они расположены по обоим берегам Рейна. В восточной правобережной части они ограничены хребтом Таунус, достигающим высоты 880 метров. Его склоны богаты минеральными источниками, вокруг которых в новое время выросли курортные города. Между Рейном, его притоком Ланом и Таунусом лежит плодородная аллювиальная низменность. К востоку от Рейнских Сланцевых гор находится вулканический массив Фогельсберг с вершиной Тауфштайн высотой 774 метра. Южнее Таунуса и Фогельсберга, между Рейном и его правым притоком Майном, лежит Оденвальд, продолжение которого носит название Шпессарт, далее к югу справа от верхнего течения Рейна находится Шварцвальд – самый высокий горный массив Германии к северу от Альп, его вершина Фельдберг достигает 1493 метров над уровнем моря. К востоку от Шварцвальда, вдоль левого берега Дуная, от самого его истока, протянулись хребты: Швабский Альб – до Донауверта, за ним Франконский Альб – до Регенсбурга и гряды исключительно живописных гранитных скал – Баварский лес – до Пассау. По современной границе Германии и Чехии расположены Шумавские горы, с вершиной Гросер-Арбер высотой 1456 метров, затем Верхне-Пфальцский лес, который чехи называют Чешским, и по левому берегу протекающей в Чехии Огрже, притоку Эльбы, – Рудные горы, самая высокая вершина которых Фихтельберг достигает 1244 метров над уровнем моря. С восточной стороны к Рудным горам примыкает Тюрингенский лес, вершина которого Гросер-Берберг высотой 982 метра находится вблизи города Зуля, с ее склонов стекают реки Верра и Зале. Остальная территория Средней и Южной Германии состоит по большей части из возвышенностей вроде Вестфальской с ее угольным Рурским бассейном, Гессенской с ее многочисленными высокими холмами, которым по площади значительно уступают низменности, самая обширная из них расположена в бассейне Майна – правобережного притока Рейна.

В Германии, по западно-европейским меркам, немало залежей полезных ископаемых: это каменный уголь и железная, серебряная и медная руда – в Гарце, в Вестфалии, в бассейне Рура, свинцовые и цинковые руды – в Гарце и Рейнских Сланцевых горах, оловянные руды – в Рудных горах.

Страна богата внутренними водами, располагает разветвленной речной сетью, в новое время усложненной искусственными каналами. Большая часть Германии расположена в бассейне Северного моря, в которое впадают Рейн и Эльба, но крупнейшая река Западной Европы Дунай, истоки и верхнее течение которого в Германии, впадает в Черное море и тем самым относится к Средиземноморскому бассейну. В границах описываемого здесь исторического ядра Германии протекают правобережные притоки Рейна: Неккар и далее вниз по течению: Майн, Лан, Зиг, Вуппер, Рур, Липпе, и левобережные Эльбы: Влтава, Огрже, Мульде, Зале. Самая протяженная река между Эльбой и Рейном – это Везер, образующийся из слияния Верры и Фульды, со своим притоком Аллером, и западнее Везера – Эмс. Все судоходные притоки Дуная в пределах Германии впадают в него справа, таким образом, лежат вне обозначенной здесь исторической Германии: Иллер, Лех, Изар и Инн; но в 6 в. территория, по которой они протекают, расположенная внутри римского лимеса, была уже основательно германизирована. В верховьях рек, берущих начало в горах, особенно Рейна, поздней весной, когда тает снег, бывает бурное половодье. В результате дождей в разное время года, но особенно поздней осенью, случаются наводнения. Особенно большому риску подвергаются низкие берега Эльбы и Нижнего Рейна.

Большая часть озер современной Германии находится за Эльбой – в Бранденбурге, Мекленбурге и Передней Померании, а самое крупное немецкое озеро, Боденское, расположено к югу от Дуная, в Альпах, на стыке Германии, Швейцарии и Австрии.

В наше время около трети территории Германии занимает лес, в основном в горах, большая часть лесных массивов, некогда покрывавших почти всю страну, на севере лишь местами перемежаемых вересковыми пустошами и болотами, потеснена пашнями, огородами, садами, пастбищами, а также землями, отведенными под городские и сельские жилые строения, промышленные предприятия, аэропорты, карьеры с добычей полезных ископаемых, железнодорожные полосы и автобаны. В лесах преобладают широколиственные породы: дуб, бук, граб, а также хвойные деревья – сосны на равнинах и ели, пихты в горах.

Южанина Тацита Германия ужасала неприветливостью своей природы: «Хотя страна кое-где и различается с виду, все же в целом она ужасает и отвращает своими лесами и топями; наиболее влажная она с той стороны, где смотрит на Галлию, и наиболее открыта для ветров там, где обращена к Норику и Паннонии; в общем достаточно плодородна, она непригодна для плодовых деревьев»⁹⁷⁶. А вот живший восемнадцать столетий после него северянин русский писатель М. М. Пришвин, как мало кто другой способный вжиться и вчувствоваться в природу, воспринимал ту же самую страну в ином эмоциональном ключе: в автобиографическом романе «Кащеева цепь» он воспроизвел юношеский восторг, который вызвала в его душе впервые увиденная им Германия: «В огромном окне сияли холмы Зеленой Германии, на голубом великом небе плавали спокойными кругами два коршуна», и в ином месте: «Мечты романтиков до сих пор остались фиолетовой дымкой над лесными Тюрингенскими горами. Белая дорога, как волшебная шаль убегающей невесты, вьется между горами». Настроение, которое способны пробуждать в человеческой душе германские ландшафты, в предельно концентрированном виде выражено в коротком стихотворении юного Гёте «Wanderers Nachtlied» («Ночная песнь странника»): «Uber alien Gipfeln ist Ruh, in alien Wipfeln spurest du kaum einen Hauch; die Vogelein schweigen im Walde, warte nur, balde ruhest du auch». У нас эти стихи известны в свободном переложении М. Ю. Лермонтова: «Горные вершины спят во тьме ночной, тихие долины полны свежей мглой, не шумит дорога, не дрожат листы, подожди немного, отдохнешь и ты».

Климат на Северо-Германской низменности – морской, а на остальной территории страны – умеренно-континентальный. Для гор характерна высотная зональность. Зимы в сравнении с Восточной Европой мягкие, средняя температура января в настоящее время колеблется от +2 градусов на западе до –1 на востоке и юге, понижаясь в горной местности, где в течение нескольких месяцев может устойчиво лежать снег: на вершинах Шварцвальда – до трех месяцев. Настоящие морозы, до –20 и ниже, случаются редко. Полторы тысячи лет назад, равно как и за сто лет до нашего времени, климат в Германии был более прохладным, повсеместно в течение одного – двух месяцев лежал снег, озера и небольшие реки зимой сковывал лед, это явление наблюдалось также и в Голландии, где оно в 16 и 17 столетиях было запечатлено на множестве полотен голландских и фламандских художников, у которых одним из излюбленных сюжетов было катание на коньках. Средняя температура июля на берегу Северного моря составляет в наше время +18 градусов, а в остальных регионах, за исключением гор, она выше, до +20 градусов; это значит – в дневное время около +23, а в ночное +17 градусов. На севере Германии погода дождливая, особенно на побережье Северного моря, где выпадает более 800 миллиметров осадков в год. Весной и осенью много дождей, а зимой также выпадает и снег на склонах Шварцвальда и в других горных массивах. На остальной территории ежегодное количество осадков достигает 500 или 600 миллиметров и число солнечных, пасмурных и дождливых дней распределяется относительно равномерно. Особенно неустойчивой погодой в Германии отличается апрель. Для севера Германии и особенно морского побережья характерны сильные ветра.

В Германии в древности водились истребленные там ныне медведи, волки, туры, зубры. Благодаря тщательному уходу в стране поныне поддерживается значительное поголовье зайцев, лис, косуль, кабанов и даже благородных оленей. В стране насчитывается более 500 видов диких птиц, в том числе перелетных. Помимо обитающих повсюду в Европе воробьев, ворон, галок, сорок, скворцов, голубей, сов, ястребов, коршунов, уток, особенно характерны для орнитологической фауны страны дикие гуси и лебеди, а также аисты, цапли, горлицы, на юге – фазаны, в горах – орлы.

Домашний скот с эпохи неолита составляют в основном свиньи, коровы, лошади, а также овцы и козы. Еще Тацит писал, что «мелкого скота» в Германии «великое множество, но по большей части он малорослый. Да и быки лишены обычно венчающего их головы горделивого украшения, но германцы радуются обилию своих стад, и они – единственное и самое любимое их достояние»⁹⁷⁷. Как и в других регионах мира, хищниками, прирученными в древности, являются собаки разных пород, к числу самых древних из них принадлежат овчарки. А вот кошки появились в Германии поздно, в результате контактов с Римской империей, куда они были превезены из Египта. Издревле на территории Германии разводили домашних кур, гусей и уток. Столь характерные для Средиземноморья ослы и мулы в Германии не водились и там представляли собой экзотику.

За четыре столетия, отделяющих 6 в. от эпохи Тацита, мало изменился антропологический тип народа, населявшего эту страну. А Тацит писал о нем: «Населяющие Германию племена, никогда не подвергавшиеся смешению через браки с какими-либо иноплеменниками (это, конечно, заблуждение. – В.Ц.), искони составляют особый, сохранивший изначальную чистоту и лишь на себя самого похожий народ. Отсюда, несмотря на такое число людей, всем им присущ тот же облик: жесткие голубые глаза, русые волосы, рослые тела, способные только к кратковременному усилию; вместе с тем им не хватает терпения, чтобы упорно и напряженно трудиться (с тех пор в этом отношении германцы изменились радикальным образом, приобретя у своих соседей прямо противоположную репутацию, уступая ныне своим трудолюбием разве только китайцам. – В.Ц.), и они совсем не выносят жажды и зноя, тогда как непогода и почва приучили их легко претерпевать холод и голод»⁹⁷⁸.

После переселения лангобардов в Италию в Центральной Европе остались такие западногерманские народы, как фризы, саксы, франки, алеманны и бавары. Лишь на территории, ограниченной Северным морем, Рейном, Дунаем и Эльбой, находились места компактного обитания относительно малочисленных племен тюрингов, хаттов и варнов. Франки господствовали над Галлией, в восточной части которой, на левом побережье Рейна в его нижнем и среднем течении, а также в Альпах к югу от Дуная, расселились племена алеманнов; значительная часть саксов вместе с фризами, ютами и англами переселилась в Британию, которой они овладели. Баювары, или бавары, расселились на плоскогорье, расположенном внутри римского лимеса, между Дунаем и Альпами, и осваивали долины в восточных отрогах Альп. Германцы в 6 в. сохраняли мобильность своих предков, а лучше сказать, именно в это столетие западногерманские племена заразились тягой к перемене мест у своих восточногерманских сородичей, поэтому на карте расселения отдельных племен и племенных союзов наблюдалась немалая чересполосица.

В 6 столетии, вследствие такого лингвистического феномена, как второе передвижение согласных, – под первым подразумевается сдвиг в произношении согласных, имевший место при обособлении прагерманского языка от индоевропейского праязыка, – западногерманский язык разделился надвое: на группу северных диалектов, не затронутых этим передвижением, или, по-другому, перебоем, и на верхненемецкие наречия, претерпевшие этот процесс, в результате чего из германского «d» в верхненемецком получилось «t», «b» зазвучало как «p», «g» как «k», из «p» получилось «pf», из «t» – «z» или «s», из «k» – «h»: «dag» – «Tag» («день»), «twai» – «zwei» («два»), «brekan» – «brechen» («ломать»), «allet» – «alles» («всё»). Граница перебоя, или «линия Бенрата», названная так по местечку, расположенному на берегу Рейна, южнее Дюссельдорфа, проходит к северу от Касселя, затем пересекает Эльбу выше Магдебурга и в направлении на восток оставляет к северу от себя Берлин. Эта линия настолько устойчива, что она фактически не переместилась до наших дней. По-прежнему нижненемецкие наречия, объединяемые под названием «Plattdeutsch», а также нидерландский и английский языки сохранили древнегерманский консонантизм.

Впрочем, на диалектологическом атласе Германии в зоне верхненемецких диалектов можно выделить промежуточную территорию, диалекты которой пережили второй перебой, хотя в ограниченной мере, – это ареал средненемецкого наречия, южная граница которого проходит через Шпейер, Гейдельберг, Эрфурт. В этой полосе расположена и Верхняя Саксония, послужившая основной базой для современного литературного немецкого языка Neuhochdeutsch, созданного библейским переводом Мартина Лютера. Характеризуя языковую ситуацию в западной части этой полосы, русский германист В. М. Жирмунский писал: «Северо-западная часть средненемецкого наречия, среднефранкский диалект (mittelfraenkisch) области Кельна и Трира – Кобленца, сохраняет непередвинутое t в местоимениях dat «das», wat «was», et «es», allet «alles», dit «dieses»»⁹⁷⁹.

Таким образом, верхненемецкое наречие сложилось на территории, которую занимали алеманны и бавары; фризы, варны и саксы вторым перебоем задеты не были. Современная Саксония, расположенная в бассейне среднего течения Эльбы, заселена была саксами лишь в Средние века. Тюринги и хатты в 6 столетии обитали в лингвистической зоне неполного перебоя, а что касается франков, то верхнефранкский диалект, употребляемый в современной Франконии с такими ее крупными городами, как Вюрцбург и Нюрнберг, относится к верхненемецкому говору; среднефранкский, или кельнский диалект, связанный с рипуарскими франками, принадлежит промежуточной зоне; диалект салических франков, с которым преемственно связан нидерландский язык, относится уже к нижненемецкому наречию.

Численность населения зарейнской Германии в 6 в. при полном отсутствии не только переписей, но и, хотя бы косвенных и локальных демографических данных, которые бы отразились в памятниках, может быть оценена лишь самым приблизительным образом, но очевидно, что она уступала населению Галлии и едва ли достигала трех миллионов.

Франки, жившие по правому берегу Рейна, от впадения в него Неккара до самого устья этой реки, входили в состав государства Меровингов, а при разделении его на удельные королевства оказались в пределах Австразии. В военном отношении они служили главной опорой австразийских королей, не раз во время междоусобиц обеспечивая им силовой перевес над конкурентами. По образу жизни, социальному и политическому устройству зарейнские франки принципиально не отличались от тех своих соплеменников, овладевших Галлией, которые проживали компактно, сохраняя свое германоязычие. Территория, которую занимали франки, подобно ареалам обитания других германских народов, была разделена на округа – «Gau», во главе которых стояли назначаемые королем герцоги или графы; округа в свою очередь делились на сотни, но в зарейнской Франции, или Франконии, ввиду ее этнической однородности, лучше, чем в Галлии, сохранились элементы традиционного германского самоуправления с их майскими полями, народными собраниями (в пределах сотни – «mallus»), на которых председательствовали выборные сотники – тунгины со знатоками салического права – рахинбургами.

Самое заметное отличие зарейнских франков от галльских заключалось в двуязычии тех из них, которые поселились в Галлии, и в незнании латинского языка франками, оставшимися в родной Германии, а также в том, что к концу 6 в. франки, жившие в Галлии, приняли, подобно своим королям, христианство, в то время как за Рейном большинство народа или, по крайней мере, почти его половина оставалась приверженной своему исконному язычеству. Ни одной епископской кафедры за Рейном учреждено не было, но тамошние христиане окормлялись священниками, которых ставили им епископы городов, расположенных на левом берегу Рейна: Колонии Агриппины (Кельна), Могонтиака (Майнца), Вормации (Вормса) и Спиры (Шпейера), входивших в юрисдикцию митрополита Августы Треверорум (Трира).

Восточными соседями рипуарских франков, обитавшими к северу от Майна по берегам рейнского притока Лана и Фульды, были хатты, этноним которых в результате второго передвижения согласных послужил основой для названия германской земли Гессен (Hessen). Хатты в 6 в. совершенно утратили политическую субъектность, подчинившись франкам и сблизившись с ними, но, в отличие от франков, среди которых шел интенсивный процесс христианизации, хатты и в 6 столетии оставались поголовно язычниками. По логике вещей среди них не могло вовсе не быть христиан, но подобные исключения не зафиксированы в памятниках.

Южными соседями франков и хаттов были алеманны, что в переводе значит «все люди»; это был племенной союз, сложившийся относительно поздно, в 3 и 4 столетиях, ядро которого составили свевы. Начиная с 6 столетия этноним «алеманны» в основном употреблялся их соседями: галло-римлянами, франками, баварами, лангобардами, став на французском языке эквивалентом русского слова «немцы»; во внутреннем употреблении, однако, преобладает название «швабы» из древнего «свевы».

Центр союза алеманнов находился в зоне древних контактов империи с германцами – в так называемых Декуматских, или Десятинных, полях, расположенных между верховьями Рейна и Дуная. На рубеже 5 и 6 вв. алеманны занимали территорию современных Баден-Вюртемберга, Пфальца, прирейнской части Гессена и Эльзаса. Но в своей экспансии алеманны столкнулись с противодействием франков. После поражения, которое им нанес Хлодвиг в 506 г., алеманны вынуждены были уступить победителю прирейнский Гессен и Пфальц, но Эльзас, также перешедший во власть Меровингов, сохранил свой алеманнский этнический характер. Король остготов Теодорих Великий после поражения алеманнов взял их под свою защиту и потребовал от Хлодвига прекратить дальнейшее преследование побежденных. С этих пор началось интенсивное продвижение алеманнов на юг, в Альпы, в пределы старой римской провинции Реция, на территорию современной Швейцарии, само название которой Schweiz (Suisse, Svizzeria) восходит к этнониму «свевы». Теодорих предоставил им статус федератов по римскому образцу, что обозначало зависимость с сохранением автономии. Он поручил им охрану альпийских проходов и перевалов. Но преемники Теодориха, вступив в войну с империей, были вынуждены эвакуировать свои гарнизоны из Реции, после чего поселившиеся в ней алеманны лишились готской защиты и при сыне Хлодвига австразийском короле Теодеберте, в 536 г., вернулись под протекторат Меровингов. При этом их «продвижение в направлении швейцарской равнины… сдерживаемое бургундами, возобновляется после падения Бургундского королевства; аламанны окружают и удушают уцелевшие города, вроде Аугста (вблизи Базеля) или Виндиша (к западу от Цюриха)»⁹⁸⁰. Теодеберт I назначил для управления алеманнами герцога, резиденция которого находилась в Хегау, западнее Констанцы.

В 554 г., при короле Теодобальде и по его указанию, алеманнские воины под предводительством своих герцогов Бутилина и Левтариса совершили поход в Италию, воюя там с армией Нарсеса. Поход, сопровождавшийся многочисленными убийствами мирных жителей, поджогами и грабежами, закончился поражением агрессоров, гибелью и воинов, и полководцев. Многие из алеманнов, как и их герцог Левтарис, пали жертвой чумы. Осенью 554 г. на берегу реки Вультурны алеманны и участвовавшие вместе с ними в походе франки сразились с уступавшими им вдвое войсками Нарсеса и потерпели катастрофическое поражение. В этой битве пал Бутилин, и вместе с ним погибли почти все его воины. Позже, при австразийских королях Сигиберте I и Хильдеберте II, алеманны вместе с франками участвовали в походах в Италию против лангобардов. В 587 г. алеманнский герцог Леудефрид был вовлечен австразийской знатью в заговор против короля Сигиберта и его супруги Брунгильды, за что подвергся низложению и бежал, а на его место был поставлен Унцилен.

На территории алеманнского герцогства сохранялись старые римские города с латиноязычным христианским населением, но значительное большинство самих алеманнов оставалось в язычестве. Православные миссионеры приходили к алеманнам из монастырей Бургундии, основанных выходцем из Ирландии святым Колумбаном и его учениками. Перелом в христианизации этого народа наступил после учреждения в Констанце в 590 г. епископской кафедры, ставшей центром православного миссионерства.

К востоку от алеманнов обитали баювары, или бавары, этноним которых определенным образом происходит от подвергшихся германизации кельтских бойев, давших свое имя также и славянской Богемии. Своей германизацией бавары обязаны разным германским племенам, но более всего маркоманам и квадам, которые с появлением на исторической арене баваров более уже никем из древних авторов не упоминаются. В 3 в. сложился племенной союз баваров, и в 4 столетии они занимали часть территории Чехии, находясь там в тесном контакте с лангобардами, обитавшими в Норике. Когда же лангобарды во второй половине 5 в. ушли в Паннонию, откуда они столетие спустя двинулись в Италию, бавары заняли оставленный ими Норик и затем стали расселяться по территории Нижней Австрии и по обоим берегам Дуная, то есть по обе стороны старого римского лимеса, на востоке современной Баварии. В 6 в., на который приходится первое упоминание об этом народе у Иордана, они начали осваивать альпийские долины, ассимилируя сохранившееся там до тех пор латиноязычное население, состоявшее из романизованных кельтов и ретов, остаток которых до сих пор сохранился в высокогорной Швейцарии. В начале 6 в. граница баварского ареала «простиралась вдоль Дуная от Ингольштадта до Штраубинга. В 565 г. Фортунат причисляет к баварским землям и долину реки Лех; вскоре западная граница передвинулась к Иллеру, и бавары оказались соседями алеманнов. На востоке бавары еще до 600 г. достигли Эннса»⁹⁸¹.

В середине 6 в. завершился процесс политической консолидации баваров, объединившихся под властью герцога Гарибальда из династии Агилульфингов, родоначальник которой Агилульф считался родственником Хлодвига, но о котором нет никаких определенных сведений. Неизвестно, был ли Гарибальд ставленником Меровингов или, что более вероятно, его избрали сами бавары, но он был вынужден признать протекторат франкских королей. Причиной тому, вероятнее всего, была угроза со стороны славян, с которыми бавары пришли в соприкосновение в Восточных Альпах. Резиденцией Гарибальда и его преемника был римский город Кастра Регина – Регенсбург. Около 560 г. король Хлотарь I выдал за Гарибальда замуж Вульдетраду – дочь лангобардского короля Вахо, которую Хлотарь взял в жены вдовой своего рано умершего внучатого племянника Теодебальда, а потом с ней развелся.

В 570-е гг. восточная граница баварского ареала оказалась под угрозой со стороны овладевших Паннонией и прилегающими к ней землями аваров, так что бавары остро нуждались в поддержке, но Гарибальд тяготился унизительной зависимостью от франков и искал себе иных покровителей и союзников. С этой целью он выдал замуж свою дочь Теодолинду за лангобардского короля Отари, и затем, когда вспыхнула война между франками и лангобардами, он, хотя и не был в нее вовлечен прямо, поддерживал не франков, но лангобардов. Подобные вольности по отношению к меровингскому протекторату франки терпеть не хотели. Герцогство Гарибальда служило им своего рода форпостом, защищавшим Австразию и Бургундию от угроз со стороны аваров, славян и лангобардов, и франки сочли необходимым прибегнуть к силе, чтобы восстановить свою власть над баварами. Обстоятельства, в которых она была применена, незвестны, но известен результат этих действий: около 590 г. король Австразии и Бургундии Хильдеберт II поставил правителем Баварии сына Гарибальда Тассило I, удостоив его при этом королевского титула. Возможно, что это произошло после естественной смерти его отца, но более вероятно, что Гарибальд был низложен и убит. Существует версия, что Тассило, происходя из династии Агилульфингов, не был сыном Гарибальда. В 592 г. Тассило, при поддержке франков, отправился в поход против славян в Каринтию. Из похода он вернулся победителем и с богатой добычей, но три года спустя, когда бавары снова напали на славян, они были наголову разбиты аварами, от которых эти славяне зависели. В сражении с аварами пало две тысячи баваров. Правление Тассило I продолжалось до его смерти, последовавшей в 610 г.

Несмотря на язычество большинства баваров, их правители из династии Агилульфингов были христианами, иначе были бы невозможны их брачные союзы ни с православным домом Меровингов, ни с лангобардской королевской династией, приверженной арианству. Православные и ариане имелись и среди знати, и среди простых баваров, православие исповедовали латиноязычные жители старых римских городов, оказавшихся под властью баваров. При этом, по словам Х. Леве, «ранняя ступень арианского христианства была скоро преодолена влияниями, которые шли от реликтовых римских кафолических областей вокруг Лорха и Зальцбурга, а также благодаря кафолическому герцогскому дому Агилольфингов»⁹⁸².

Северными соседями баваров были тюринги, прямые потомки более древнего народа гермундуров. Область обитания тюрингов была более обширной, чем современная германская земля Тюрингия. Она включала в себя Верхний Пфальц, ныне входящий в состав Баварии, а также примыкающие к Тюрингии территории граничащих с ней земель: Саксония-Ангальт и Саксония. Тюринги, в отличие от соседних с ними саксов, имели политическое единство в виде королевства. Еще со времен короля франков Хильдерика завязалась своеобразная династическая связь тюрингского правящего дома с королевским домом франков. Когда Хильдерик, свергнутый франками из-за чрезмерной распущенности и насилий над их женами и дочерьми, бежал в Тюрингию и нашел там убежище у короля этого народа Бизина, он вступил в связь с королевой Базиной, которая после того, как Хильдерик вернулся на родину снова править франками, оставив мужа, пришла к своему любовнику, и тот принял ее в жены. От их брака родился знаменитый Хлодвиг, покоритель Галлии, первым из франкских королей принявший крещение. «На десятом году своего правления (в 491 г. – В.Ц.) он, – по словам Григория Турского, – начал войну с тюрингами и покорил их»⁹⁸³. Власть франков над тюрингами была, однако, зыбкой, ее вновь и вновь приходилось подкреплять силой оружия, и все же она была более реальной, чем вполне номинальная зависимость от франкских королей саксов или фризов.

Воспользовавшись междоусобицей у тюрингов, сын Хлодвига Теодорих I заключил союз с королем тюрингов Герменефредом, который ранее убил своего брата Бертахара, оставившего сиротой дочь Радегунду. Войско Бадериха потерпело поражение в сражении с действовавшими заодно отрядами Герменефреда и Теодориха, а сам король погиб в этой битве. Заключая союз с Теодорихом, Герменефред пообещал уступить ему половину владений своего брата в случае их общей победы, но обещания этого не исполнил, отчего между королями франков и тюрингов разгорелась вражда.

В 530 г. Теодорих, призвав на помощь своего брата Хлотаря, решил вновь воевать с тюрингами. В речи, с которой он обратился к франкским воинам, король напомнил им о давних обидах, которые они нанесли франкам: ««Вспомните, как тюринги некогда вероломно напали на наших отцов… Дав заложников, наши отцы хотели заключить с ними мир. Но те умертвили… самих заложников… повесили мальчиков на деревьях за срамные уды и погубили более двухсот девушек ужасной смертью: они привязали их за руки к шеям лошадей, которые под ударами палок с острым наконечником помчались в разные стороны и разорвали девиц на части; других же положили между колеями дорог, прибили их кольями к земле, прокатили по ними груженые телеги и, переломав им кости, выбросили их на съедение собакам и птицам. И теперь Герменефред обманул меня. Видите, наше дело правое. Пойдем же с Божией помощью на них!»». После этих слов франки, придя в ярость от такого злодеяния, единодушно устремились в Тюрингию»⁹⁸⁴. В решающем сражении на берегу реки Унструта тюринги были разбиты, и большая часть их страны, расположенная к югу от Унструта, была включена в состав государства франков, а севером Тюрингии овладели саксы. Среди тюрингов, захваченных в плен, оказались Радегунда, дочь убитого ее дядей короля Бертахара, и ее брат.

Король тюрингов Герменефред, лишившись своих владений, некоторое время жил гостем у Теодориха, но однажды, когда они беседовали, «кто-то столкнул Герменефреда с высокой стены, и, – как пишет Григорий Турский, – многие утверждают, что. здесь не обошлось без коварства Теодориха»⁹⁸⁵. Фредегар приписывает убийство Герменефреда сыну Теодориха Теодоберту.

Начиная с 530 г. тюринги платили дань королям Австразии, которые стали назначать правителями тюрингов герцогов из числа франков, но тюринги не всегда повиновались им. В 555 г. король франков Хлотарь повел войско против саксов, которые, хотя он считал их своими подданными, отказали ему в выплате дани, и тогда он «прошел всю Тюрингию и опустошил ее, поскольку она предоставила помощь саксам»⁹⁸⁶. Но и после этого зависимость тюрингов от франков не стала прочной. Лишь в 594 г. король Австразии и Бургундии Хильдеберт II, подавив восстание варнов и уничтожив большую часть этого народа, упрочил власть над Тюрингией.

Среди тюрингов, в отличие от их соседей саксов, распространялось христианство. Крещеными были, вероятно, лица, принадлежавшие к королевской династии, возможно, также значительная часть знати и, наверно, немало тюрингов из числа простолюдинов, но никаких определенных данных на сей счет не имеется. Большинство народа сохраняло приверженность национальным германским верованиям.

К северу от Тюрингии обитали варны. Этноним «варны» содержит некую загадку. Дело в том, что документально зафиксировано два народа с этим именем. Один из них – это славянское племя, входившее в состав племенного союза бодричей. Этот этнос впервые упоминается у Адама Бременского под латинским названием «Warnabi», по-немецки – «Warnower». Местом их обитания в ту пору был Мекленбург. Их поселения располагались тогда по берегам небольшой реки Варнов, которая впадает в Балтийское море у города Ростока. В то же время, по меньшей мере, с рубежа эр, существовал германоязычный народ, первое упоминание о котором содержится в «Естественной истории» Плиния Старшего. Он пишет о варинах (Varinnae), которых он вместе с бургундами, гутонами (готами) и неизвестными из других источников харинами относит к вандалам. В «Германии» Тацита они включены в перечень племен, обитавших к северу от лангобардов: «Ревдигны, и авионы, и англии, и варины, и эвдосы, и свардоны, и нуитоны защищены реками и лесами. Сами по себе ничем не примечательные, они все вместе поклоняются матери-земле Нерте»⁹⁸⁷. Географ Клавдий Птолемей, живший во 2 в. от Р. Х., упоминает малочисленное племя «уируни» («Οὐίρουνοι»), которое занимало территорию между поселениями саксов на юге Кимбрского полуострова (Ютландии) и свевов. Хотя Плиний, Тацит и Птолемей не совпадают в локализации ареала древних варнов, все же этот регион у них явным образом относится к северу Германии и правобережью Эльбы, иными словами, к Мекленбургу, где столетия спустя обитал славянский народ с почти идентичным этнонимом. Между тем в 6 в. варны обитали уже в другом регионе – к северу от тюрингов, на левом берегу Эльбы в ее среднем течении. Прокопий Кесарийский указывает еще на одно место поселений варнов – у впадения Рейна в Северное море. Но у Прокопия географические сведения, относящиеся к далекой от него Германии и Центральной Европе, где он никогда не бывал, носят весьма приблизительный характер, хотя, конечно, не исключено, что часть племени варнов, оторвавшись от основного массива своего этноса, оказалась заброшенной волной великого переселения на дальний северо-запад Германии, в соседство с салическими франками и фризами. Более вероятное документированное поселение варнов в сердце Германии, к северу от тюрингов (современная земля Саксония-Ангальт), может восходить к 3 в. от Р. Х. В таком случае позднейшее появление в Мекленбурге славянского поселения варнов можно объяснить следующим образом: известно, что славянские племена из ветви венедов в 5 и 6 вв. заняли обширную территорию от Вислы до Эльбы, оставленную главным образом восточногерманскими, но также и западногерманскими народами, например, лангобардами. Западногерманское племя варнов, подобно лангобардам, переселилось из Мекленбурга, но, вероятно, не все без остатка. На их землю пришли славяне, и там они со временем ассимилировали германских автохтонов, усвоив себе их этноним. В таком случае этимологические гипотезы, выводящие этот этноним и соответствующий ему гидроним «Варнов» из славянского слова «ворона» («вран», «врон» – по-польски) или даже от слова «варить», ведут в ложном направлении. Германский субстрат у славянских варнов прослеживается этнографически.

У своих соседей саксов, тюрингов и франков, а также у славян варны славились как замечательные кузнецы-оружейники. Как и тюринги, варны были включены в государство Меровингов, при этом, однако, сохраняя реальную автономию. Известны династические браки королей варнов и Меровингов. Король Хермегис женился на Теодохильде, дочери короля Австразии Теодориха I, а после того как она овдовела, ее взял в жены сын Хермегиса Радегис. С одной стороны, эти браки предполагают принадлежность королей варнов к Христианской Церкви, поскольку Меровинги были уже христианами, а с другой – брак на мачехе канонически недопустим, но в среде новокрещеной германской знати подобное беззаконие не представляло собой особого скандала, поскольку в своей массе варны оставались язычниками. В 594 г. варны восстали против франков, но в решающем сражении потерпели поражение. Число павших на поле битвы было так велико, что в живых осталась лишь малая часть варнских воинов. В результате франки восстановили и усилили свою власть над потерпевшим поражение народом.

Самым многочисленным народом Северной Германии были саксы, несмотря на значительный отток их в Британию, где они, вопреки названию страны – Англия, составили преобладающую массу завоевателей. Территория их расселения на континенте в основном совпадала с современными германскими землями: Нижней Саксонией, за вычетом прибрежной Фрисландии и полосы, пограничной с Нидерландами, населенной франками; Саксонией-Ангальт и северной частью Саксонии, которую называют Верхней Саксонией, а также Вестфалией, ныне объединенной с франкской Nordrhein (Северным Рейном) в одну землю Nordrhein-Westfalen.

Образ жизни саксов в первой половине тысячелетия от Р. Х. подвергся минимальным изменениям. Более того, когда уже «в 9 в. монах Рудольф из Фульды… описывал положение дел в Саксонии в канун ее каролингского завоевания, он мог дословно заимствовать отрывки из «Германии» Тацита, не искажая действительной картины»⁹⁸⁸. Существование жестких границ между сословиями, вплоть до смертной казни, которой карались браки между лицами из разных сословий – благородных (эделинги), свободных (фрилинги) и полусвободных летов, Х. Леве выводит из истории формирования племенного союза саксов: «Возвышавшиеся над другими сословиями благородные, защищенные особенно высоким вергелдьдом (вирой. – В.Ц.), могли быть потомками исконных саксов, которые, по Птолемею, обитали в Гольштейне и оттуда распространились почти по всей Северо-Западной Германии и покорили обитавшие там народы – хавков, ангривариев, херусков, остатки лангобардов. Подчинившиеся знати из саксов-завоевателей, которые, став землевладельцами, распространились по всей стране, эти народы образовали сословие свободных»⁹⁸⁹. Леты, своим происхождением связанные с враждебными саксам племенными союзами германских и негерманских народов, с одной стороны, зависели от эделингов, и поэтому их обыкновенно называют полусвободными, но с другой – они в известном отношении имели преимущества перед свободными фрилингами, потому что, подобно энтрустионам франкских королей, составляли вооруженную свиту знати, и вероятно, низший слой феодалов Средневековья связан по своему генезису институционально или даже генетически не столько с фрилингами, сколько с летами, которые имелись не только у саксов, но и у других германских народов. Известную параллель можно провести и с помещением и привлечением к воинской службе московскими князьями своей дворни, включая и холопов, откуда и пошло старинное дворянство, до Петра составлявшее иное сословие, чем потомки прежних вольных слуг – вотчинники-бояре.

Племенной союз саксов представлял собой своего рода конфедерацию без единой королевской власти. Об этом писал историк англов и саксов, обосновавшихся в Британии, Беда Достопочтенный: «Древние саксы не имеют короля, но только сатрапов, которые управляют народом и в случае войны бросают жребий, подчиняясь на время войны тому, на кого он падает. Когда же война кончится, они снова становятся сатрапами, равными по власти»⁹⁹⁰. Это место у Беды вызывало у историков вопросы – какой смысл он вложил в слово «сатрап», употребив его по отношению к начальствующим лицам у саксов? Если исходить из первоначального значения этого термина, то он обозначал своего рода губернаторов, которых шахиншах персов назначал для администрирования в округах, на которые была разделена его империя. В случае саксов сатрапы при отсутствии у них короля могли быть назначенцами короля франков, который претендовал на власть над саксами, иными словами, хорошо известными из разных источников графами, но саксы в реальном подчинении франкских королей не состояли, поэтому за сатрапами Беды стоит, конечно, принципиально иной институт. Современный немецкий историк М. Бехер, анализируя эту терминологическую проблему, связанную с политическим строем у саксов 6 в., пришел к следующему выводу: «Беда ни разу не употребил слова «сатрап» в своей «Церковной истории» в других местах, но он многократно использовал его в своих экзегетических трудах… В своем толковании на Книгу Самуила (1-я и 2-я книги Царств. – В.Ц.) он особое внимание уделил князьям филистимлян, которых он… также назвал сатрапами. Из этого обстоятельства вытекает, что, когда Беда обозначил князей саксов сатрапами, он прежде всего имел в виду сатрапов филистимлян. Филистимляне по Ветхому Завету были народом без единого царя, а их предводители правили над пятью главными городами этого народа (Газой, Асдодом, Аскалоном, Гатом и Экроном). Они при этом выступают в качестве совершенно независимых князей и даже иногда именуются царями. Они, однако, координировали свои действия, особенно когда предпринимали военные походы. Подобным образом действовали и саксы, которые на время войны жребием избирали dux’а (вождя. – В.Ц.). Итак, князьям или королям саксов в представлении Беды не хватало важнейшего атрибута короля – функции полководца»⁹⁹¹.

Называя князей саксов сатрапами и таким образом сближая их с библейскими филистимлянами – врагами Израиля, Беда акцентирует внимание на их язычестве, на том, что, в отличие от современных ему его соотечественников англосаксов, «древние», континентальные саксы оставались народом, чуждым и враждебным Христианской Церкви – Новому Израилю.

Объединявшиеся для ведения войны под властью избираемого жребием вождя-полководца, племена саксов имели общий орган власти и в мирное время. Об этом говорится в «Житии Лебуина», агиографическом памятнике, посвященном англосаксонскому подвижнику, который миссионерствовал среди саксов в 770 г. Упомянув вслед за Бедой о сатрапах саксов, «которым были подчинены их округа (Gau)», агиограф пишет затем о ежегодном общем собрании в стране саксов: «Туда прибывали все сатрапы, и из каждого округа по двенадцати выборных от знати, а также много свободных и полусвободных. Там они обновляли законы, вершили суд по особо важным делам и решали, какие военные и мирные дела они предпримут в течение предстоящего года»⁹⁹².

Автор «Жития» называет и место таких собраний – на берегу Везера, в Маркло. Историки 19 в. скептически относились к информации, содержащейся в «Житии Лебуина», очевидным образом зависящей от Беды Достопочтенного. В противоположность позитивистскому скептицизму ученых старой школы, историки 20 столетия, в частности один из самых авторитетных германских медиевистов Х. Леве, доверяет источнику и в своем исследовании по истории древних саксов принимает локализацию ежегодных народных собраний на берегу Везера за вполне достоверную. Для более точной локализации недостает документальных сведений. И все же одним из вариантов местонахождения Маркло в наше время считается Бад-Эйнхаузен, расположенный между Херфордом и старой переправой через Везер, где перекрещивались важные торговые пути раннего Средневековья.

Событийная сторона из истории саксов 6 столетия известна главным образом через ее соприкосновения с историей франков, и сведения о ней почерпаются почти исключительно из «Истории» Григория Турского. В 555 г. саксы воевали с франками. Потерпев в прошлом поражение от франков, они считались их данниками, но эту дань саксы выплачивали нерегулярно, от случая к случаю, и фактически не зависели от франкских королей, более того, время от времени их отряды совершали грабительские набеги на земли франков. И вот после очередного такого вторжения Хлотарь, как пишет Григорий Турский, «послал против них войска и уничтожил большую их часть»⁹⁹³. Очевидно, что Григорий преувеличивает масштабы учиненной королем резни: уничтожению подверглись, вероятно, воины и мирные жители – саксы, населявшие южную окраину своей земли, соприкасавшейся с Тюрингией и владениями Меровингов. Об этой войне более ничего не известно, но на ее причину и характер больше света проливает упоминание Григория о повторной военной операции Хлотаря против саксов: по завершении карательной экспедиции Хлотарь наложил на саксов ежегодную дань в размере пятиста коров. Но поскольку эта дань не поступила вовремя, в 556 г. он вновь пошел на них походом. Узнав об этом, саксы направили к нему послов, которые обещали исправно заплатить долги и просили его отказаться от намерения воевать с ними. Король готов был пойти им навстречу, но воины, находившиеся под его началом, призывали не верить саксам и покарать их. Еще дважды в лагерь Хлотаря приходили послы, умоляя его пощадить их, они принесли ему одежду, пригнали скот, «говоря: «Возьмите это и еще половину нашей земли, только оставьте свободными наших жен и детей и не начинайте войны против нас». Но франки и на этом не хотели успокоиться»⁹⁹⁴, надеясь, вероятно, на большую добычу. Несмотря на то что король был готов внять просьбам саксов, воины принудили его воевать. Состоявшееся вслед за тем сражение привело к многочисленным жертвам с обеих сторон и к поражению франков. Король запросил мир у саксов, уверяя их, что сам он не хотел воевать с ними, что, похоже, их не особенно волновало. Так покончено было с временной зависимостью саксов от франков, хотя те продолжали считать их своими данниками.

В 568 г. часть саксов присоединилась к лангобардам в их завоевательном походе в Италию. Оттуда они не раз вторгались в пределы Галлии ради грабежа. Некоторые из них позже, уже в 571 г., перебравшись через Рону, поселились в Клермоне и там, по рассказу Григория Турского, уроженца этого города, занимались мошенничеством: «Саксы выдавали там медные монеты за золотые… потому что медь так блестела, что я не знаю, с каким искусством ее так можно было сделать. Саксы же, перейдя к королю Сигиберту, были приняты на жительство там, откуда они ранее вышли»⁹⁹⁵, то есть в Австразии, в которую входили и зарейнские владения Меровингов.

А там они застали на своей родине свевов, или швабов, которые заняли землю, оставленную ушедшими в поход с лангобардами саксами. Швабы готовы были уступить им треть занятой ими территории, но те не соглашались с такой уступкой; швабы предложили затем половину и даже две трети этой земли, вместе со всем своим скотом в придачу, но саксы не согласились и «потребовали сражения. А до битвы они обсуждали между собой вопрос, как они поделят жен и какую кто возьмет после гибели их мужей. Но милосердный Господь, творящий справедливость, – по словам святого Григория, – сделал все вопреки их желанию. Когда они сошлись в сражении, из 26 тысяч саксов пало 20 тысяч, а из 6 тысяч швабов полегло только четыреста восемьдесят человек, остальные же вышли победителями. Те же из саксов, которые остались в живых, поклялись, что они только тогда остригут себе бороду и волосы, когда они отомстят противнику. Но во втором сражении они потерпели еще большее поражение. Тогда они отказались от войны»⁹⁹⁶. Точная локализация местности, из-за которой саксы сражались со швабами, вызывает затруднения; можно, однако, предполагать, что поскольку эти саксы некогда жили рядом с лангобардами и вернулись к себе на родину, то левый берег Эльбы в ее среднем течении мог бы гипотетически считаться этой самой местностью – иными словами, это Верхняя Саксония или даже Бранденбург. В таком случае упомянутые Григорием швабы, или свевы, победившие саксов, были не теми, которые вошли в племенной союз алеманнов.

В 578 г. другие саксы, из Байе, те, что некогда вторглись в Галлию и поселились на берегу Северного моря, на западе современной Нормандии, воевали с бретонцами в составе войска короля Нейстрии Хильперика; в ходе этой войны они подверглись нападению отряда под командованием Вароха, сына Маклиава, в ночное время, и тот «перебил из них большую часть»⁹⁹⁷. Замечания Григория Турского по преимуществу относятся к тем саксам, которые обитали на периферии Саксонии. О событиях, происходивших в центре этой страны, сердцем которой были берега Везера, известно мало.

Соседями саксов и салических франков были фризы – народ, по сей день сохранивший свою идентичность в качестве отдельного этноса, не слившегося окончательно ни с голландцами, ни с немцами. Ареал его обитания в 5 в. включал берега Северного моря, расположенные по обе стороны от устья реки Эмса, это провинции современных Нидерландов – Фрисландия, Гронинген и Дренте и северо-запад германской земли Нижняя Саксония, до устья Везера. Небольшая часть фризов в 5 столетии вместе с саксами, англами и ютами перебрались за море, в Британию. В 6 в. фризы продвинулись по побережью дальше на запад, до устья Рейна и даже на его левый берег, заняв земли, пустовавшие после ухода обитавших там ранее батавов и хамавов, вошедших во франкский племенной союз. Фризы, оказавшиеся в пределах Франкского королевства, зависели от Меровингов, но те их соплеменники, которые остались на своей зарейнской родине, сохранили независимость, хотя короли Австразии считали их своими подданными. По словам историка-германиста Х. Леве, фризы «сохраняли старый племенной строй и германское право до эпохи Каролингов, но, в отличие от саксов, у них была монархия»⁹⁹⁸. Главным занятием фризов было рыболовство и вместе с ним пиратство, они также разводили коров и свиней и даже возделывали землю, выращивая рожь и ячмень, хотя земледелием среди них занимались, вероятно, лишь бесправные леты. Никаких следов существования среди них христиан в 6 в. не имеется: обращение их началось уже только в следующем столетии, а завершилось в эпоху Каролингов.

В конце 6 в. германоязычные народы не осознавали своего близкого этнического родства, не существовало самого понятия, которым впоследствии они стали обозначать себя как единое целое – tiutsch или, как в современном немецком языке, deutsch, что изначально значило «народ» и заодно «народный язык», в противоположность книжному языку – латыни. В ту пору этнонимы «саксы», «франки», «тюринги», «бавары» воспринимались в одном ряду с названиями восточногерманских народов – «готы» или «вандалы», а также со «славянами», «греками» или «галлами». Так, святой Исидор Севильский в своем лаконичном трактате «О свойствах народов» («De proprietatis gentium») упоминает вслед за «завистью иудеев», «неверностью персов», «лукавством египтян» и «жестокостью гуннов» – «нечистоту (immunditia) свевов», «дикость (ferocitas) франков», «глупость (stultitia) саксов», «тупость (hebetudo) баваров»⁹⁹⁹. Эти анекдотические оценки, конечно, в большей мере характеризуют ментальность эпохи – трактат составлен был в начале 7 столетия; более определенно – представления испано-римлянина этого века, чем реальные национальные черты характеризуемых народов, но текст Исидора не лишен интереса.

Очагом христианского просвещения на Западе в середине 1 тысячелетия стала страна, которая никогда не входила в состав Римской империи и чье включение в мир развитой цивилизации совершилось в результате обращения ее народа к вере во Христа. Это была населенная кельтами Ирландия.

В 6 в. в стране сохранялась сложившаяся в незапамятные времена родоплеменная клановая структура общества. В языческой среде по-прежнему допускалось многоженство, но реально таким правом пользовались лишь состоятельные язычники. Сохранялся и такой экзотический институт, как «парные» браки, в которые сразу вступали двое мужчин и две женщины, – своего рода промискуитет. Между язычниками, как и встарь, браки могли заключаться на заранее оговоренный срок. Существовал древний кельтский обычай, хорошо известный из быта галлов, отдавать детей на воспитание в дружественные семьи.

Малая нуклеарная семья, состоявшая из родителей и детей, входила в большую патриархальную семью (derbfine), подобную южнославянской задруге или римской familia и включавшую родственников вплоть до взрослых троюродных братьев по мужской линии, живших одним хозяйственным двором. В свою очередь несколько таких derbfine вместе составляли род (fine), происходивший от общего пращура с включением в него и некоторых лиц, не принадлежавших к роду по своему происхождению. Более крупным образованием являлся клан – туат (tuath), в котором происхождение от общего предка уходило уже в полулегендарную глубь веков, и не во всех случаях мифологическая генеалогия соответствовала генетической реальности. Каждый из кланов имел свою территорию, маркированную географическими приметами, – горную долину, бассейн небольшой реки или озера, часть побережья, ограниченную высокими скалами. Таких кланов в Ирландии насчитывалось около 150, а среднее число входивших в него лиц составляло, вероятно, от одной до десяти тысяч человек. Во главе клана стоял ri (король), который, подобно тому порядку, который существовал и в германских племенах, правил пожизненно и избирался из правящего в клане рода (fine) и правящей большой семьи (derbfine), но выбор делался исходя не из родового старшинства, не строго из сыновей или братьев почившего короля, но по достоинству доблести, храбрости, физической силы и правительственных талантов избранника.

Короли кланов зависели от королей одного с ними титула более крупных политических и территориальных образований, составлявших некогда пентархию – пять земель, на которые был поделен весь остров. Но в результате междоусобных распрей и войн границы и само число этих земель менялось, в иные периоды доходя до десяти. Правитель земли Миде, владевший священным городом Темра, носил титул ардриага (великого короля), но такой же титул усваивали себе и те короли, которые, не обладая Темрой, претендовали на право владеть ею. Эти претензии признавались обыкновенно одними кланами и отвергались другими, из-за чего вся Ирландия постоянно пребывала в состоянии династической вражды, выливавшейся периодически в межклановые войны.

Король являлся военачальником ополчения своего клана, имел административную, судебную и, доколе оставался в язычестве, сакральную власть. Суд вершился по нормам обычного права – recht n-aicing, которые во всех кланах были почти идентичными, и пока их не зафиксировали письменно в 7 и 8 столетиях, хранились правоведами – бритемами – по памяти. Знатоки права, бритемы, обучались, подобно друидам и филидам, в особых школах, заучивая в них огромную массу хранившихся в устной традиции норм обычного права. Бритемы помогали королю клана в отправлении правосудия, в иных случаях, особенно в спорах между родами и даже кланами, их самих призывали выступить в роли третейских судей. Верховная власть в клане – туате принадлежала народному собранию – oenach. На таких собраниях, созываемых королем, обсуждались вопросы войны и мира, принимались другие решения политического характера, в эти дни шла торговля, как на ярмарке, устраивались состязания, особенно популярными были скачки на колесницах, поэты (филиды) декламировали стихи и саги.

Ирландское общество делилось на сословия: аристократию (nemed), в которую входили лица, принадлежавшие к знатным родам, друиды, ваты, барды и филиды, а по мере распространения и укоренения христианства также епископы, аббаты, священники, полноправные простолюдины (saor), имевшие право голоса на народных собраниях, также лишенные этого права, но свободные (boaire) – часто это были выходцы из других кланов, иностранцы, вольноотпущенники, полусвободные крестьяне – fuidir, по происхождению принадлежавшие к покоренным кланам, и, наконец, рабы (mug).

Кроме зависимости, обусловленной рабским состоянием, в Ирландии существовал другой институт зависимости, в которую вступали добровольно, в поисках покровительства, – celsine, который на основании договора связывал патронов (flaith) и клиентов (cele) и имел черты как римской клиентелы, так и феодального вассалитета.

Оригинальной чертой ирландского общества была так называемая цена чести (log n-enech), которая в буквальном смысле измерялась суммой компенсации в случае убийства или тяжкого оскорбления того лица, которому этот log n-enech принадлежал; иными словами, это была математическая величина, которой измерялась значимость персоны: компенсация родственникам погибшего или самому пострадавшему выдавалась как деньгами, так и натурой, например быками или коровами. Цена чести определялась разными факторами: сословной принадлежностью, размером имущества – и корректировалась в зависимости от героических или бесчестных поступков (трусостью на войне, отказом от гостеприимства, нарушением договоров и сделок) таким образом оцениваемого человека. От цены чести зависела весомость свидетельских показаний на суде.

Хозяйственная жизнь в самой Ирландии в 6 в. мало изменилась в сравнении с предшествующими веками. Основной продуктивной отраслью оставалось скотоводство: разводили коней, коров, овец и свиней. Роль земледелия была второстепенной, морское рыболовство составляло более важную отрасль хозяйства, чем выращивание ячменя, ржи, овса, лука, капусты. Ирландцы, феннии, со страстью предавались охоте. Распространение христианства смягчало нравы и вытесняло прежнее всеобщее увлечение пиратством, разбоем, похищением чужого скота, из чего нередко вырастала кровная межродовая вражда и межклановые войны, но спортивная страсть к бандитизму не была изжита из народных нравов и быта, и не только язычников, но часто и новообращенных христиан.

На острове было много талантливых ремесленников, изготавливавших искусные ювелирные украшения, превосходную конскую сбрую, мастерски сделанное оружие. Стилистика украшений металлических или кожаных изделий сохраняла характерные черты заимствованного кельтами у скифов «звериного стиля». Связанное с успехами христианской миссии распространение книжной культуры – причем книги писались не только на латинском, но и на национальном гэльском или гойдельском языке – рождало потребность в искусных каллиграфах и миниатюристах, и, одаренный поразительно богатой фантазией, народ выделил из себя плеяду талантливых миниатюристов, имена которых остались неизвестными.

В начале 6 столетия в Ирландии разворачивался процесс политической консолидации. Род И Нейлов, происходивший от жившего на рубеже 4 и 5 столетий знаменитого воина с известным из саг прозвищем Ниалл Девяти Заложников, первоначально правивший в Аилехе, на западе страны, овладел центральным Королевством Миде и принудил к выплате дани Королевство Лаген, расположенное на юго-востоке Ирландии. Одним из ключевых событий в ходе этой экспансии явилась победа великого короля ардриага Туатала Маэлгарба из рода И Нейлов в битве под Луахаром над племенем Кианнахта, о которой сообщает внесенная в Ольстерские анналы запись под 535 г. На северо-востоке И Нейлы успешно боролись за обладание Уладом с королями из местных династий. В 563 г. И Нейлы захватили земли пиктов по берегам реки Банн.

Самым знаменитым из великих королей Ирландии 6 столетия, владевших священным для кельтов городом Темрой, или Тарой, был Диармад мак Кербалл И Нейл, притом, что настоящих крупных поселений, и в этом смысле городов, в Ирландии не было, но условно городами считались административные центры земель, резиденции королей и епископов. Источники содержат противоречивые сведения относительно его религиозной принадлежности: в одних он представлен приверженцем кельтских верований, покровителем друидов и ожесточенным противником и гонителем святого Колумбы, «однако в источниках, связанных с церковной общиной Клуан-Мокку-Нос, подчеркиваются доброжелательные взаимоотношения правителя со св. Киараном, а св. Адамиан, несмотря на конфликт св. Колумбы с Диармадом, именует его «правителем всей Ирландии, помазанным по воле Бога» (totius Scotiae regnatorum Deo auctore ordinatum)»¹⁰⁰⁰. Церковная традиция именно его почитает первым христианским ардриагом, или великим королем Ирландии, которая в латинских источниках тогда именовалась Скотией, уступив впоследствии это название Шотландии. Ардриаг Диармад погиб в одном из многочисленных сражений, которые он вел против непокорных кланов, в 565 г.

Королевский род И Нейлов в пору его правления находился в зените могущества, но его гибель послужила спусковой пружиной для династических распрей между разными ветвями королевского рода, одинаково претендовавшими на титул ардриага и правителя столичной Темры. Соперничающие ветви рода затем консолидировались в две самостоятельные династии: Северных Нейлов, которые в свою очередь делились на две отрасли – Кенел Коналлов и Кенел н-Эоганов, и Южных Нейлов, они делилась на ветви Кланы Колманов и Сил н-Аэдо Сланов. Центральным королевством Миде, включавшим в себя столичную Темру, владели Кланн Колманы.

Династические распри И Нейлов дали возможность усилиться и возвыситься королю расположенного на северо-востоке острова Улада (Ольстера) Баэтану из рода Дал Фиатахов, и он попытался овладеть находившейся к северу от Улада Дал Риадой, представлявшей собой лишь часть королевства с таким же названием и расположенной на британском берегу Ирландского моря, на западе современной Шотландии, – его создателями были обосновавшиеся там выходцы из Ирландии, которых в Британии называли скоттами, отсюда – Scotland (Шотландия). Правители Дал Риады были союзниками Северных И Нейлов.

Вооруженное соперничество было остановлено соглашением между враждовавшими правителями, принятым на совещании в ирландском городе Друим-Кете, созванном в 575 г. по инициативе святого Колумбы, который принадлежал к северной ветви королевского дома И Нейлов и был правнуком Ниалла Девяти Заложников и двоюродным братом короля Дал Риады Аэдана. На совещании главной темой стал статус ирландской Дал Риады. Ввиду родства святого Колумбы с королем Аэданом он был признан одной из сторон спора, а арбитром, вынесшим решение, приемлемое обеими партиями, стал другой подвижник, святой Колман. По его предложению совещание постановило, что ирландская Дал Риада обязана платить подать королю Аэдану, резиденция которого находилась в британской части этого королевства, а воинской службой она обязана ардриагу Ирландии. Правда, согласно одному из поздних источников, решение, принятое в Друим-Кете, предусматривало, что «обе Дал Риады переходили под верховную власть короля Ирландии, но мужи ирландской Дал Риады были обязаны предоставлять жилье и транспорт любому выходцу из шотландской Дал Риады, посетившему их страну»¹⁰⁰¹.

На совещании рассматривалась также участь филидов: поэтов и знатоков саг. После того как в Ирландии восторжествовало христианство, там были сторонники их изгнания из страны, поскольку в них, знатоках древних мифов, виделась угроза языческой реставрации. Бережливых людей смущали и немалые затраты на содержание целого корпуса таких поэтов. В Ирландии «профессиональных поэтов насчитывалось 1200 человек. При этом каждый оллам или, как сказали бы мы теперь, доктор поэзии имел право на сопровождение 30 спутников, а каждый анрад (или учитель поэзии) – 15; и… каждый из них держал себя так, как обычно это делают признанные авторы. И поскольку в те времена чрезвычайной популярностью пользовалась сатира, у них в руках были все средства для широкомасштабного шантажа. Колумбе удалось прекратить разнообразные злоупотребления и организовать бардов (речь все-таки идет не о филидах. – В.Ц.) в единую корпорацию, нечто вроде университета, где преподавались светская история и 280 видов гэльского стиха»¹⁰⁰². Колумба высказался на собрании за то, чтобы за филидами сохранили право сочинять стихи и хранить и записывать древние предания. Как пишет русский исследователь ирландских саг С. В. Шкунаев, Колум Килле и сам «был сведущ в искусстве поэзии. Глава филидов Даллан Форгайл сложил затем хвалебную песнь святому. Соглашение между поэтами и клириками было достигнуто, и впоследствии первые отплатили за это Колумбе особым почитанием»¹⁰⁰³. Подобно тому как каппадокийские отцы находили не лишенными пользы для христиан сочинения древних философов и поэтов, так и святой Колумба не считал бесполезным для новообращенных ирландцев знание своих национальных преданий, своего прошлого, своей истории. Как и в случае с восприятием античного наследия христианским религиозным сознанием, это была не кельтизация христианства, по подобию мнимой эллинизации, но преображение наследия древней национальной культуры в свете церковного разума.

В 6 в. Ирландия вошла поликонфессиональной страной, в которой большинство населения составляли язычники, но где было уже много христиан, и среди знати, и среди простолюдинов, и где, несмотря на отдельные эксцессы, христиане пользовались свободой вероисповедания и нередко уважением со стороны иноверцев. Впоследствии, в течение долгого времени, пока не усилилось влияние Рима на церковь святого Патрика, язычники пользовались веротерпимостью со стороны христиан. Ученики и последователи святого Патрика проповедовали Евангелие и на самом острове, и за его пределами: в соседней Британии и на континенте, – и число христиан среди фенниев неуклонно множилось. Особенно заметно вырос приток новообращенных в Церковь в 540-е гг., когда на страну одна за другой обрушились занесенные с континента губительные эпидемии чумы, тифа и черной оспы. Подобным бедствиям, кроме массовых эпидемий, также и массовому голоду от неурожаев ирландцы подвергались стократно на протяжении своей истории, вплоть до 19 в., отчего эмиграция из страны в разные эпохи приобретала колоссальные размеры. Так, в настоящее время в самой Ирландии вместе с отнятым Великобританией Ольстером проживает менее пяти миллионов человек, в то время как в мире, в основном в Соединенных Штатах, насчитывается до семидесяти миллионов потомков переселенцев из Ирландии. Еще одной причиной выселения из родного острова был остро проявлявшийся и полторы тысячи лет назад авантюрный, азартный склад национального характера, тяга к приключениям и новизне.

Эта национальная черта немало способствовала поразительному успеху христианских миссионеров и на самом острове, и в соседних с ним землях. Очагами миссионерского служения являлись своеобразно устроенные многочисленные монастыри, которые были связаны с клановым строем, так что настоятель общины являлся часто главой родового клана. Авторитет этих настоятелей стоял исключительно высоко, выше епископского. Епископы в Ирландии нередко проживали в монастырях, где они подчинялись настоятелям в пресвитерском сане, хотя рукоположения, естественно, совершали сами епископы. Так, по словам историка церкви англосаксов Беды Достопочтенного, относящимся ко второй половине 6 в., ирландским островом Иона «всегда управлял аббат из священников, власти которого подчинялась вся провинция, включая и епископов. Этот необычный порядок идет со времен их первого учителя, который не был епископом, но лишь священником и монахом»¹⁰⁰⁴. Беда имеет в виду святого Колумбу.

Число епископов, решения о поставлении которых принимались в самой стране, без всякой санкции извне, было весьма значительным, решительно отличаясь по соотношению с численностью населения от положения дел на континенте, и приближалось к сотне. Поскольку настоящих городов в Ирландии не было и на эквивалентный городам статус претендовало всякое поселение с резиденцией короля туата – клана, то каждый такой король, принимая христианство, стремился иметь у себя монастырь во главе с аббатом и при нем епископа для совершения хиротоний. Епископские кафедры зафиксированы в Армаге, Клогхере, Ардаге, Триме, Килдаре, Глендалуге, Слетти, Фернсе, Эмли, но это лишь малая часть действительно существовавших в конце 6 в. в Ирландии епископий. Нет данных о существовании в Ирландии митрополитанского строя. Епископы, вероятно, не состояли в юрисдикции одного или нескольких из них, которые бы возвышались над другими. Трудно сказать, какими факторами определялось право председательства на соборах, в которых всегда участвовали не только епископы, но и аббаты, обыкновенно имевшие пресвитерское посвящение. Возможно, что оно определялось старшинством хиротонии, но оно могло также зависеть от авторитета того монастыря, к насельникам которого принадлежал епископ. Известно только, что особым авторитетом в Ирландии пользовалась епископская кафедра в Аргиалле, входившем в состав Улада. Это была кафедра, основанная святым Патриком.

Новорожденная Ирландская церковь пользовалась огромным авторитетом в христианском мире. Одной из причин ее влиятельности был высокий уровень богословских знаний и книжной культуры, которая процветала в монастырях этой страны, так что туда приезжали искавшие духовного просвещения монахи и миряне из Британии, а также из континентальных стран. Церкви Запада заимствовали приемы духовнической практики ирландских священников. В конце 5 столетия, в параллель с епитимийным Номоканоном святителя Иоанна Постника, получившим широкое распространение в пределах империи, в Ирландии появляются пенитенциалы, или епитимийники, резюмирующие эту практику, и эти пенитенциалы уже в следующем веке становятся хорошо известными, переписываются и находят применение в церквах Британии и континента. В таких пенитенциалах (один из которых усваивается святому Колумбану, другие и более поздние – Финниану, Куммиану, подвизавшимся уже в 7 в., как и в Номоканоне Иоанна Постника) предусматриваются менее продолжительные сроки отлучения от Причастия, чем в канонах, хотя и не во всех случаях: например, убийство по канонам влечет за собой отлучение от причастия на двадцать лет, а по пенитенциалу Куммиана – пожизненное покаяние, при этом, как и в Номоканоне Иоанна, предписывается совершение поклонов, ужесточение постов, пение псалмов, подаяние милостыни нуждающимся, и что особенно характерно, пенитенциалы нередко требуют возмещения причиненного ущерба, например, причинивший побои или нанесший увечье был обязан оплачивать расходы на лечение. За побои с пролитием крови, что исключительно часто случалось в быту легковозбудимых ирландцев, в том числе уже обращенных к вере во Христа, и даже монахов, пенитенциалы, помимо отлучения от Причастия на год для монахов и на сорок дней для мирян, предусматривают в случае нужды в лечении, чтобы расход на него нес виновник случившегося.

Своим важнейшим долгом ирландские монахи считали проповедь Евангелия, и это миссионерское служение многие из них совершали, находясь в пути: на утлых суденышках, сделанных чаще из кожи, чем из дерева, – курруках – они переплывали с острова на остров, из одной страны в другую, благовествуя о Христе. Ирландские монахи-миссионеры несли слово Божие и в отдаленные страны, на берега Скандинавии, где ранее о нем никогда не слышали, в Британию, где местные христиане истреблялись и изгонялись германскими завоевателями язычниками, и даже на север континента. «Ирландцы были замечательными проповедниками… Оставив имущество, семейные и гражданские обязательства, они шли куда угодно. Им были не нужны каменные стены монастырей, замков и покровительство богатых людей»¹⁰⁰⁵. Странствующие монахи, по терминологии преподобного Бенедикта – гироваги, образ жизни которых этот святой не одобрял, в глазах своих соотечественников совершали подвиг «белого» мученичества: «он означал расставание с родиной ради Христа: для обозначения тоски по дому существовало специальное слово – хираэтх»¹⁰⁰⁶. Известны статистические данные, характеризующие размах миссионерской активности выходцев из Ирландии. Так, «по данным Ж. Ле Гоффа, за двести лет сто пятнадцать ирландских монахов и святителей отправились в Германию, сорок пять – во Францию, сорок четыре – в Британию, тридцать шесть – на территорию современной Бельгии, двадцать пять – в Шотландию, тринадцать – в Италию»¹⁰⁰⁷.

Одним из самых знаменитых ирландских миссионеров-странников был преподобный Брендан Клонфертский, прозванный Мореплавателем. Он родился в 484 г. на юго-западе Ирландии в Мюистере, в семье, имевшей родство с королевской династией немногочисленного племени алтрагье, так что его родовым прозвищем было Мак Алте. Крестил его епископ Эрк. В десять лет родители отдали его на воспитание в монастырскую школу святой Деидры, прозванной Итой. Брендан Мак Алте проучился в Слиаб Луахре у святой Иты пять лет. О том, чему, кроме грамоты, он научился в школе, можно судить по приведенному в его житии диалогу Брендана с настоятельницей обители. Когда юноша спросил преподобную, «какие три вещи приятны Богу, а какие противны», она ответила ему: «Три вещи приятны Богу: истинная вера с чистым сердцем; жизнь в простоте и благодарении; великодушие, основанное на любви. Три вещи Ему противны: уста, ненавидящие человека; сердце, скрывающее негодование; самонадеянность, происходящая от благосостояния»¹⁰⁰⁸. Окончив школу святой Иты, Брендан продолжил обучение в монастыре Клаунфо в Коннахте у аббата Иарлата, затем принял постриг и в 512 г. был рукоположен в пресвитера епископом Эрком. Позже он стал настоятелем монастыря Ардферт у себя на родине, впоследствии совершал миссионерские путешествия, побывал на островах вблизи берегов Ирландии, в том числе на острове Иона, где подвизался его младший современник святой Колумба, в Шотландии, Уэльсе, Арморике, ставшей тогда Бретанью. По возвращении на родину к нему в Ардферт стали стекаться паломники, желавшие послушать поучительные и занимательные рассказы удивительного путешественника; многих из них Брендан постриг в монахи; он основал еще несколько монастырей в окрестных местах, и среди них обитель в Клонферте, настоятелем которой его назначил святой епископ Мойенн. В ней он и был погребен после своей кончины, около 580 г.

В 9 в. появился апокриф «Navigatio sancti Brendani Abbatis» («Плавание святого Брендана аббата»), в котором, наряду с подлинными эпизодами из путешествия святого по водам Атлантики, содержатся и вполне легендарные приключения. Святой с шестьюдесятью спутниками отплыл из Коннахта в кожаных суденышках на запад и вернулся на родину после того, как семь раз отпраздновал Пасху в пути. Путники пережили во время путешествия морские бури, голод и жажду, сатанинские искушения. Они ходили по спине кита Якониуса, укрощенного Богом, которого они приняли за остров. На своем пути миссионеры обнаружили остров, на котором обитали души некрещеных младенцев, а также ангелы, уклонившиеся от борьбы Архистратига Михаила с восставшим против Бога Люцифером. За это они были осуждены принять образ птиц и могли воздавать хвалу Господу лишь по воскресным дням и праздникам. Мореплаватели встретили посреди моря камень, на который на Пасху, Троицу и в воскресные дни поднимался Иуда, выпускаемый на короткое время из ада за два совершенных им при жизни добрых дела. Некоторые исследователи апокрифа находят в островах, встреченных Бренданом в океане, искаженный образ айсбергов, мимо которых проплывали миссионеры. На одном из островов путники встретили некоего отшельника, по имени Павел. Пищей его снабжали выдра и рыба, служившие ему. Конечным пунктом путешествия явился рай. Там они встретили юношу, который сказал им: «За вашу стойкость в вере, терпение и любовь Господь позволил увидеть место вечного блаженства, где солнце никогда не заходит, где нет ни жары, ни холода, ни несчастий… Ты, святой отче… благополучно вернешься домой, хотя дней твоих осталось совсем немного. Скоро придешь сюда вновь, но не в теле, как теперь, а только бессмертной своей душою»¹⁰⁰⁹.

«Плавание святого Брендана» стало одной из самых популярных книг Средневековья, и не только в Ирландии, но и в других странах Запада, переводилось на разные языки. Ряд исследователей, изучавших текст апокрифа, высказывал предположение, что в своем путешествии святой Брендан и его спутники добрались до Исландии и Гренландии и, таким образом, стали первыми европейцами, побывавшими в Новом свете задолго до викингов, которым усваивается в наше время открытие Америки. В 1976 г. ирландец Тим Северин совершил в течение двух лет путешествие через океан на сшитом из бычьей кожи курраке из Ирландии до канадского Ньюфаундленда через Гебридские острова, Фареры и Исландию, чтобы доказать историческую достоверность сюжетной основы «Плавания святого Брендана».

Еще одним странствующим монахом-миссионером и, пожалуй, самым масштабным церковным деятелем Ирландии 6 в., сопоставимым со святым Патриком по своему влиянию на дальнейшую историю страны, был святой Колумба, или Колум Килле. Он родился в 521 г. в Гортане, в королевской семье, из северной ветви И Нейлов. По церковному преданию, отец Колумбы Федлимид, сын Фергуса Длинноголового, был первым королем в Ирландии, уверовавшим во Христа, а прапрадед святого – это прославленный в сагах Ниалл Девяти Заложников, предводитель скоттов, ирландских разбойников, в свое время похитивших бритского юношу Патрика, ставшего просветителем Ирландии. Мать Колумбы Этна происходила из династии правителей Лейнстера.

В древнем ирландском житии святого, составленном столетие спустя после его преставления девятым аббатом основанного им монастыря Ионы Адомнаном на основе более ранних источников, говорится, что его рождению предшествовали чудесные видения и сны Этны. Однажды «она увидела во сне, что был ей дан огромный плащ, простиравшийся от Иннси Мод до Каэр на Врок, и нет ни одного цвета, какого не было бы на этом плаще. Увидела она юношу в яркой одежде, который поднял плащ в воздух, взяв у нее. Этне было жаль плаща, и показалось ей, что подошел к ней тот же юноша снова и сказал: «Добрая женщина, нет тебе нужды печалиться. Напротив, тебе более подходит радоваться и быть счастливой, поскольку плащ этот означает, что понесешь ты сына, и Ирландия и Шотландия наполнятся его учением»»¹⁰¹⁰.

Крещение новорожденного младенца совершил священник Круитнехан. При крещении он получил имя Кримтон, что в переводе значит «волк», но позже его епископ и наставник назвал его Колум Килле – «голубь церковный». Круитнехан стал его воспитателем и учителем, мальчик изучил латинский язык и любил погружаться в чтение священных и церковных книг. В ранней юности он возлюбил Бога и получил от Него, как рассказывает его агиограф, три дара: воздержания, мудрости и паломничества, а еще дар чудотворения – благодатию Божией он совершил воскрешение своего умершего учителя, священника Мо Би: однажды он отправился вместе с ним в дальнюю дорогу, чтобы «навестить больного. Когда шли они через лес, оступился клирик на тропе так, что упал и умер на месте. Колум Килле подложил свой плащ под голову клирика, полагая, что тот уснул. Сам же затем стал повторять свой урок. Услышали голос его монахини, что жили неподалеку. Сосчитали после, что разделяло их полторы мили… Звук голоса Колума Килле… звонче был любого хора… Пришли монахини и увидели мертвого клирика… и обратились к Колуму Килле с просьбой воскресить его. И по его слову восстал тот из мертвых»¹⁰¹¹. По характеристике А. Мак-Кензи, Колумба «вырос ученым, пылким и привлекающим всеобщую любовь, человеком порывистой силы и яркого благородства, пламенной смелости и мягкой обходительности, которой столь часто были наделены великие миссионеры»¹⁰¹².

Выбрав монашеский образ жизни, он поступил в монастырь святого Финниана. На миссионерское служение его благословил совершивший над ним рукоположение в пресвитера святой епископ Экиан. Колумба основал несколько монастырей в Ирландии, и среди них прославленный подвигами своих насельников монастырь в Дерре, где находилась резиденция короля Дал Риады Аэдана, и крепость, которую король предоставил подвижнику миссионеру. Святой проповедовал Евангелие, крестил новообращенных, основывал приходские церкви, и весть о его трудах во славу Божию разнеслась по Ирландии.

Отпрыск королевского рода, он был бесстрашен и энергичен и отличался пылким характером. Однажды из-за этой своей особенности он оказался вовлеченным в политический и даже прямо военный конфликт. По не вполне ясным причинам он поссорился со своим дальним родственником – великим королем Ирландии Диармадом. По одной из версий, ссора вышла из-за переписывания Псалтири святого Финнбара без разрешения короля, по другой – причиной сражения стала казнь сына короля Корннахта, совершенная по приказу ардриага Диармада вопреки заступничеству Колум Килле. Ссора переросла в кровопролитную битву при Кул Древне между приверженцами двух ветвей королевского рода И Нейлов, к одной из которых принадлежал ардриаг Диармад, а к другой – короли Форгус мак Муйрхертайг, его брат Домналл Илхелгах, Аэдан мак Эхах и Колум Килле. По преданию, по молитвам святого Колумбы на стороне королей Форгус и Аэдана погиб лишь один человек, в то время как потери в войске Диармада достигли трех тысяч.

После этого происшествия в 563 г. Колумба отправился в добровольное изгнание в британскую Дал Риаду, расположенную на западе Шотландии. В ту пору эта страна пребывала в бедственном положении. Местный король Комгалл, который был двоюродным дядей святого, незадолго до прихода к нему племянника потерпел поражение от короля пиктов Бриде, признав свою зависимость от него и став по существу его вассалом. Комгалл принял родственника дружелюбно и предоставил ему для устроения монастыря, расположенный близ берега в Дал Риаде крошечный остров Иону, церковь на котором была воздвигнута двумя или тремя десятилетиями раньше святым Ораном. Из-за сильного течения в проливе, отделяющем его от британского берега, для сшитых из кожи куррук остров этот труднодоступен, так что устав созданной там обители не только из аскетических устремлений основателя, но и по внешним обстоятельствам был суровым. При этом, однако, монастырь святого Колумбы не был изолирован от внешнего мира и стал одним из самых влиятельных центров христианского просвещения как для населенной выходцами из Ирландии скоттами Дал Риады, так и для самой Ирландии, для пиктов, бритов, а затем и англосаксов Британии. Своим уставом и устройством монастырь в Ионе воспроизводил модель монастыря Кандида Каса, в переводе с латинского – «белый дом», основанного в конце 4 в. святым Нинианом в Каледонии, для которого в свою очередь образцом послужил монастырь Мармутье, в котором подвизался преподобный Мартин Турский. И сам святой Колумба, и его ученики из Ионской обители с опасностью для жизни плавали по островам, расположенным между Ирландией и Шотландией, а также вдоль берегов Дал Риады, проповедовали Евангелие, крестили новообращенных.

Два года спустя после поселения на острове Ионе святой Колумба нанес визит королю пиктов Бриде, и, как рассказывает агиограф святого Адамнан, он сумел обратить короля, остававшегося до тех пор язычником, к вере во Христа. Вслед за своим королем христианскую веру принял и народ пиктов. Благодаря своему высокому происхождению Колум Килле поддерживал тесную связь с королями Дал Риада и Ирландии, которые оказывали ему и братии основанного им монастыря защиту и покровительство. Но и сам Колумба обладал большим влиянием на политическую жизнь островных государств. Так, благодаря его поддержке после смерти короля Дал Риады Коналла его преемником стал не его сын, но двоюродный брат Аэдан, самым авторитетным советником которого был святой Колумба.

Тридцать четыре года святой Колумба подвизался на острове Ионе. Там его и настиг в 597 г. смертный час. Как рассказывает его древний агиограф, «когда почувствовал Колум Килле, что приближается его последний миг, и раздался колокол к вечерне в воскресную ночь Троицы, отправился он в церковь, прежде всех преклонил колена и молился горячо пред алтарем. Заполнил тогда ангельский свет церковь со всех сторон вокруг него, и так отправился дух почтенного клирика на небеса, к радости всех душ небесных»¹⁰¹³. Его мощи были преданы земле в основанном им монастыре, и с тех пор остров Иона стал центром притяжения паломников из Ирландии и Британии и святым местом для христиан. После кончины основателя монастыря обитель сохранила тесную связь с королевским домом Дал Риады, и, по словам современного историка М. Рихтера, «преемники Колум Килле в 7 веке, подобно ему самому, почти все происходили из королевской семьи»¹⁰¹⁴.

Младшим современником святого Колумбы был другой подвижник, носивший почти одинаковое с ним имя и потому именуемый Колумбаном Младшим. Он родился в Лейнстере в 543 г. и, в отличие от королевского сына Колум Килле, имел незнатное происхождение, о котором никаких сведений нет; известно только, что уже в отроческие годы он пристрастился к чтению книг, а в юности, как это свойственно его возрасту, увлекся двумя красивыми девушками и не знал, которую из них выбрать в невесты. Не оставляло его и стремление к книжной премудрости и ученым занятиям. И вот, по подсказке одной мудрой старушки, выход он нашел в бегстве от искушений: оставив родные места, он поступил в монастырь в Беннхоре, расположенный на северо-западе Ирландии, в Королевстве Улад. Там он принял тонзуру и погрузился в чтение Священного Писания и ученые занятия. Колумбан получил в обители блестящее образование, изучил латинский, греческий и еврейский языки, внимательно штудировал греческих и латинских отцов, а также древних философов и поэтов. Преподобный почитал не только прославленных Церковью святых, но и современных ему подвижников, особенно папу Григория Великого, с которым он состоял в переписке. В монастыре у Колумбана обнаружился дар красноречивого проповедника и поэта, а душа монаха стремилась к подвигу ради Христа.

И тогда – это случилось около 590 г. – его духовный отец, преподобный Комгалл, благословил ему вместе с двенадцатью спутниками из монастырской братии отправиться в Галлию проповедовать Евангелие – в таком именно числе, по подобию Спасителя с Его учениками апостолами, нередко отправлялись в миссионерское плавание ирландские монахи. Хотя Галлия во времена Меровингов была крещеной страной, но, как пишет агиограф святого Колумбана, сгущая краски, там «власти носили пышные латинские титулы и считались христианскими, но землепашцы о христианстве не слыхали»¹⁰¹⁵. Такая мрачная оценка относилось все же по преимуществу к землепашцам из числа германских варваров, а не к галло-римлянам. Как бы там ни было, для проповеди Евангелия, евангельской морали, христианского образа жизни, для обличения пороков и знати, и простого народа, и духовенства в Королевстве франков было широкое поприще, и святой энтузиаст из Ирландии бесстрашно ступил на это поприще, сулившее ему много опасностей.

Ирландские миссионеры отправились в Галлию морем и высадились в Арморике, которая к тому времени, населенная беженцами из Британии, стала называться Малой Бретанью. Оттуда они направились через Нейстрию в Бургундию. Король Бургундии Гунтрамн принял их приветливо и предоставил им для поселения крепость Аннегрей, где они устроили монастырь. Затем святой Колумбан основал еще один монастырь в Люксейле, который со временем стал самым крупным в Бургундии – в нем в пору его настоятельства насчитывалось несколько сот насельников. В этой обители он пробыл дольше, чем в других монастырях, отчего его прозвали Колумбаном Люксейским. Он сам и его ученики устроили в Бургундии и другие монастыри – в Люзье, в Жюмьеже. Прототипом их уставов служил устав британской обители «Кандиды Касы», образцом которому послужил типик монастыря Мармутье. С именем Колумбана традиция связывает церковную адаптацию обычая украшать рождественскую елку – у германских язычников подобный обряд совершался в день зимнего солнцестояния, кратчайший в году, – святой приурочил его к Рождеству Спасителя. Верность Колумбана кельтской традиции в определении времени празднования Пасхи вызвала трения между ним и местным галльским клиром. В 603 г. Колумбана и его последователей осудил собор епископов Франкского королевства за их приверженность ирландской пасхалии, так что преподобный был вынужден обратиться с апелляцией к папе Григорию Великому, ответ которого остался неизвестным.

Нелицеприятные обличения святым Колумбаном пороков бургундского клира, бургундской знати и самого короля, которым в то время был внук Сигиберта и Брунгильды юный Теодорих II, привели ревнителя Христовых заповедей к конфликту с королевским домом. Теодорих с юных лет был завсегдатаем лупанариев, и во дворце у него находились дети, рождавшиеся от его беззаконных связей. Однажды в 610 г., когда Колумбан был приглашен королевой Брунгильдой во дворец, она вывела к нему для благословения несколько своих незаконнорожденных внуков, а тот отказался преподать им благословение, сопроводив отказ бесстрашным обличением, называя вещи своими именами, без оглядки на высокий сан грешника. Присланные ему после этого из дворца в монастырь богатые дары аббат отказался принять. Удивительным образом его обличения возымели действие: на время король, которому не вовсе был чужд страх Божий, попытался образумиться и изменить образ жизни, но покаянное настроение недолго владело им, и скоро он вернулся на прежнюю стезю, что вызвало новые обличения со стороны ревнителя чистоты христианских нравов. А затем напряжение в отношениях Колумбана с королем достигло апогея. Теодорих II посетил монастырь в Люксейле и, пользуясь королевскими привилегиями, захотел войти в такие монастырские помещения, которые для мирян недоступны, но святой аббат отказал ему в этом, заградив вход в них. Король в гневе покинул обитель и приказал Колумбану вместе с его спутниками из Ирландии немедленно покинуть королевство и вернуться восвояси, в Ирландию.

Из Люксейля святого Колумбана доставили в портовый город Нант, откуда он написал братии оставленного им вынужденным образом Люксейльского монастыря послание: «Куда бы Бог ни послал вас – идите, и множество святых произойдет от вас. В конце концов, в бедах наших нет ничего нового. Разве не было в древние времена философа, мудрейшего среди всех, которого бросили в тюрьму и казнили за то, что он, в отличие от всех остальных, веровал в Единого Бога. Без врагов не будет битв, а без битв – венца победителя. А где идет битва – там есть место и для мудрости. Без борьбы стяжать можно разве что отчаяние и невзгоды. Итак, без боя не станешь победителем. И добавлю я – невозможен почет без свободы»¹⁰¹⁶. Содержащаяся в этом тексте аллюзия, указывающая на Сократа, которому Колумбан усваивает веру в Единого Бога и в этом отношении готов принять его за единоверца с христианами как достойный подражания пример исключительного мужества, – любопытная и характерная черта, свидетельствующая и о классическом образовании святого, и о широте его взглядов.

В Нанте королевский племянник Теодобальд и местный епископ Софроний поспешно усадили изгнанников на корабль, отправлявшийся к ирландским берегам, но случившийся сразу после отплытия шторм выбросил судно на берег в пределах Нейстрии, король которой Хлотарь II принял Колумбана дружелюбно и переправил изгнанников по их же просьбе в Австразию к королю Теодоберту II, брату Теодориха, враждовавшего с ним. По просьбе Колумбана его вместе со спутниками направили на границу королевства в Альпы, в пределы современной Швейцарии. Колумбан собирался устроить монастырь в развалинах древнего римского города Бригантии, или Бреганца. Путь туда лежал вверх по течению Рейна, и когда святой аббат со своими спутниками находился в пути и был там застигнут сильным волнением, он сочинил стихи: «Добротно сделан смелый наш корабль. Пора по Рейну вверх нам уходить. А ну, споем! Пусть слышит океан! Несется ветер, пенится волна, но храбрый бурю может победить. А ну, споем! Пусть слышит океан! Чернеют тучи, ураган гудит, но кто не трус – руля не опускать. А ну, споем! Пусть слышит океан! Мы не сдаемся – берег впереди, и шторм не вечно будет бушевать. А ну, споем! Пусть слышит океан! А если горе сердце посетит иль в душу искушение войдет – Пой, как моряк! Пусть слышат небеса! Как воин, препоясавшись мечом, ты искушенье сможешь отразить. Пой, как моряк! Пусть слышат небеса! Когда горит в душе святой огонь – рассеешь ты все замыслы врага. Пой, как моряк! Пусть слышат небеса! И Бог, источник жизни и добра, победы радость разделит с тобой. Пой, как моряк! Пусть слышат небеса!» Из этих стихов видно, насколько остро святой осознавал себя и своих учеников воинами во Христе.

Поселившись в стране алеманнов, Колумбан устроил там монастырь и стал с успехом проповедовать язычникам, многих из них обратив к вере во Христа. Между монахами и алеманнами сложились добрые и дружелюбные отношения. Сближению ирландцев и германцев, согласно житию святого, написанного его последователем, способствовало общее у них пристрастие к пенистому напитку, что отразилось в сочиненном монахами шуточном стихотворении, поводом к чему послужило жертвоприношение Одину возлиянием пива: «Зачем вы приносите пиво языческим вашим богам? Ведь можно самим его выпить или пожертвовать нам». Известно, что святой Колумбан намеревался из страны алеманнов идти к венедам, славянам, и проповедовать им Евангелие, но преклонные годы не позволили ему осуществить это стремление.

В 613 г. между братьями-королями – правившим тогда в Бургундии Теодорихом, которому покровительствовала его бабушка Брунгильда, и Теодобертом – разразился кровавый конфликт. Король Австразии Теодоберт потерпел поражение, был свергнут, принудительно пострижен, а потом убит, после чего править в Австразии стал гонитель святого Колумбана Теодорих II, и тогда Колумбан оставил Бреганц и перебрался через Альпийские перевалы в Италию. Агилульф, первым из лангобардских королей перешедший из арианства в православие, притом, что его народ в массе своей оставался в ереси, предоставил Колумбану и его спутникам развалины древней церкви в Боббио, расположенной близ Падуи, для устройства там монастыря. Этот монастырь стал одним из центров христианского просвещения и церковной книжности в Италии. Учеником Колумбана святым Галлом был основан знаменитый монастырь в Швейцарии, названный впоследствии его именем – Санкт-Галленский, который, как и монастырь в Боббио, стал центром христианской книжной культуры в раннее Средневековье. Дожив до старости, Колумбан написал стихи: «Строки я эти диктую, скован болезнию тяжкой. Немощно тело и горько скорбный удел переносит. Ибо воистину быстро лета мои пролетели. Значит, конец недалек мой: семьдесят два – уж не юность. Все в этом мире проходит, время летит невозвратно. Долгих вам лет! Ибо старость жизнь завершит непременно». Шел 615 г., в котором преподобный Колумбан Люксейльский отошел ко Господу.

После его кончины в основанных им монастырях на континенте введенный им устав по требованию из Рима заменяли на менее требовательный в аскетическом отношении, но при этом более детально регламентирующий весь строй монастырской жизни устав преподобного Бенедикта.

Британский остров в 6 в. населяли кельты и завоеватели, которых обыкновенно называют англосаксами, хотя при численном превосходстве саксов среди них были также англы, юты и фризы. Но и кельтское население острова, менее монолитное, разделялось на три этнических компонента: оттесненных к концу столетия на запад острова частично романизованных бриттов, исконных обитателей британского севера – Каледонии пиктов и переселенцев из Ирландии, обосновавшихся на северо-западе страны скоттов, что значит «бродяг», как их назвали в Британии, – этноним, который был перенесен с переселенцев на жителей самой Ирландии, а затем по преимуществу и наконец исключительно на шотландцев. В политическом отношении Британия представляла собой гораздо более сложную и пеструю мозаику, которая к тому же была динамичной, заметно меняясь в ходе сопровождавшейся геноцидом наступательной войны поработителей страны англосаксов с бриттами, которых они либо истребляли, либо обращали в рабство, либо оттесняли на запад. Начало 6 в. застало англосаксов и большую часть пиктов язычниками, бриттов – в основном христианами, а скоттов, переселившихся из Ирландии и говоривших на гэльском языке, находившимися со времен святого Патрика в процессе христианизации.

В 6 столетии бритты оставались еще самым многочисленным народом острова, хотя и контролируемая ими территория, и их численность сокращались под натиском англосаксов. Население убывало не только в результате его истребления наседавшими захватчиками, но и вследствие вызванной нашествием эмиграции бриттов в Арморику, ставшую вследствие их массового переселения в нее Бретанью.

Степень романизации бриттов и ранее, в эпоху присутствия на острове римской администрации и армии, была относительной, несравнимой с ситуацией, сложившейся в Галлии, жители которой в значительном большинстве своем заговорили на вульгарной латыни, забывая кельтский язык своих предков. В Британии знание латинского языка было отличием верхнего, образованного слоя, солдат, рекрутированных из местных жителей, рабов, занятых услужением господам, и горожан. Крестьяне, пастухи и земледельцы, составлявшие большинство населения страны, говорили на родном бриттском языке, близкородственном языку галлов. Прямыми языковыми потомками бриттов являются валлийцы, населяющие Уэлльс и сохранившие знание языка предков, а также бретонцы во Франции. Оставленный римскими легионами, остров претерпевал дероманизацию, сопровождавшуюся деурбанизацией, но элементы римской культуры, преобразованной христианством, и знание латинского языка в 6 в. не были еще утрачены верхним слоем бриттского общества; «даже в середине 6 в. бриттский высший круг в повседневной жизни пользовался латынью, а латинские имена обнаруживаются наряду с кельтскими в генеалогиях одних и тех же семей»¹⁰¹⁷, тем не менее «в течение 5 и 6 вв. отголоски когда-то мощной римской цивилизации затухали одновременно с сужением ее границ»¹⁰¹⁸.

В конце 5 в., в 493 или 496 г., в битве у горы Бадона (современного курортного города Бата), близ Бристольского залива, который отделяет Уэлльс от Корнуолла, бритты из племени логров под предводительством своего короля Амвросия Аврелиана, носившего, как это видно, римское имя, одержали победу над саксами, тем самым приостановив их натиск. Бок о бок с Амвросием, или по-бриттски Эмрисом, сражался, согласно народному преданию, его племянник Артур, ставший в Средневековье полумифическим героем рыцарских романов. Амвросий, согласно традиции, правил лограми до своей кончины в 508 г., оставив королевство Артуру, если тот, конечно, существовал.

Бритты не имели единого государства: помимо самого сильного у них Королевства логров, расположенного на юго-западе острова, существовало еще около десяти королевств более крупных, чем ирландские клановые туаты; но против англосаксов, а в иных случаях также против северных пиктов и скоттов из Ирландии они действовали совместно или согласованно, то есть в своего рода конфедеративном союзе. Вошедшее тогда в употребление самоназвание бриттов «кимры» («cymru») значит собственно «сородичи» и служит свидетельством осознания этим разноплеменным народом своего единства перед лицом внешней агрессии.

Бритты занимали в начале 6 в. западную половину острова, простиравшуюся от Портсмута на берегу Ла-Манша до Адрианова вала, вынужденные к тому времени уступить восточную часть Британии англосаксам, агрессию которых они время от времени приостанавливали в удачных для них битвах. Но перевес сил был не на их стороне, несмотря на их многократное, возможно до пяти раз, численное превосходство – бриттов на острове насчитывалось около миллиона, но большую их часть составляли мирные люди, не способные вести войну, не говоря уже о детях, стариках, женщинах. А из Германии на остров переселялись почти исключительно воины, разбойники и пираты, ремеслом которых была война.

Обстоятельства этой войны малоизвестны. Знаменитый Беда Достопочтенный в характеристике периода от 493 до 596 г. ограничивается кратким и не вполне отчетливым замечанием: «Британия на время избавилась от внешних вторжений, но не от гражданских войн. Города, разрушенные и опустошенные врагом, лежали в руинах, в то время как их уцелевшие жители сражались между собой. Несмотря на это, пока память о смутах и кровопролитиях была еще свежа, короли, священники, знать и простолюдины держались положенных им правил. Когда же они умерли, им наследовало поколение, не знавшее подобных бед и привыкшее к состоянию мира. Тогда все остатки истины и справедливости настолько истребились, что не только след их нельзя было обнаружить, но малое и весьма малое число людей помнило о самом их существовании»¹⁰¹⁹. О какой гражданской войне идет тут речь? Судя по всему, между королевствами бриттов если и возникали распри, то они едва ли оборачивались междоусобными войнами. Но на острове шла тогда другая война, война на уничтожение бриттов, которую едва ли следует называть гражданской, если не считать гражданскими войны, которые вели потомки англосаксов, колонисты из Англии, в Америке – против индейцев.

Это место у англосаксонского историка Беды воспроизводит почти идентичную по содержанию и также критическую характеристику бриттского историка Гильдаса из его сочинения «О разорении Британии», которое было написано до 547 г., потому что в нем упоминается король Гвиннед Маглокун, или Мэлгон, умерший в 547 г. Гильдас укоряет бриттов за падение нравов: «С того времени было потрясено и ниспровергнуто всякое сдерживающее влияние истины и справедливости… Исключением является малое и очень малое число тех, кто не примкнул к множествам, каждодневно идущим в ад»¹⁰²⁰. После этой иеремиады Гильдас обличает уже персонально грехи пяти бриттских правителей, которых он называет внуками Амвросия Аврелиана, трудно сказать, в буквальном смысле или нет: упомянутого уже Маглокуна, короля Гвиннеда, то есть Северного Уэльса, королей Деметии Куингласа, Южного Уэльса Вортипора, Дамнонии (Корнуолла) Константина и короля Конана Аврелия Каннина. Прославленный в рыцарских романах Артур к тому времени, на котором заканчивает свой исторический очерк Гильдас, согласно литературной традиции, уже сложил голову в войне с саксами в сражении при Комлане в 542 г.

Больше информации о бриттах 6 столетия, особенно о событиях, происходивших на юге Британии, можно почерпнуть из «Англосаксонских хроник», составление которых было начато при короле Альфреде Великом в 9 в. Хотя в той их части, которая относится к ранней истории Англии, главным источником для них служила «История» Беды, они содержат также дополнительные сведения, почерпнутые из иных и несохранившихся источников. Из этого памятника можно извлечь горестную для бриттов хронику их поражений, их национальной трагедии. Записи датированы годами, в которые происходили зарегистрированные события: «508. Кердик и Кинрик убили короля бриттов по имени Натанлеод и с ним еще 5 тысяч человек. После этого та область стала называться не Натанлейг, а Кердикесфорд… 514. Западные саксы высадились в Британии на трех кораблях в месте под названием Кердикесфорд. Стуф и Виктгар воевали с бриттами и обратили их в бегство… 519. Кердик и Кинрик… сразились с бриттами в месте под названием Кердикесфорд… 552. Кинрик сражался с бриттами в месте под названием Саробург и победил»¹⁰²¹.

Начиная с середины века, англосаксы усваивают бриттам бранное наименование «wailisces», которое, подобно дожившему до наших дней презрительному в устах немцев «Welsch», как они называют французов, если хотят их задеть, или польскому названию Италии «Wlochy», а также таким словам, как «волохи», «валахи», «влахи», применяемым по отношению к романоязычным народам Балкан и Восточной Европы, восходит, вероятно, к двум древним этнонимам: италоязычным «вольскам» и кельтоязычным «волькам». Употреблявшийся вначале лишь англосаксами и с негативной коннотацией этноним «валийцы», как и название страны Уэльс, куда в конце концов были оттеснены и загнаны бритты, со временем стал восприниматься как нейтральный и даже начал употребляться как самоназвание. Со временем вышли из расхожего употребления и старые названия Уэльса – Камбрия и Гиннед.

А в «Англосаксонских хрониках» под 571 г. появляется двойной этноним: «Кутвульф сражался с бритто-валлийцами у Бидканфорда и захватил четыре селения – Лиганбург, Эгелербургин, Бенгсингтун и Эгонерхем»¹⁰²². Позже враги англосаксов снова именуются в «Хрониках» просто бриттами: «577. Кутвин и Кевлин сражались с бриттами и в месте под названием Деорхем убили трех королей – Конгмайла, Кондидада и Фаринмайла. Они захватили три города, а именно Глеванкастир, Циренкастир и Батанкастир»¹⁰²³. Названия городов прозрачным образом выдают в них поселения, выросшие на месте старых римских военных лагерей. Последнее за 6 столетие упоминание о войне агрессоров с бриттами помещено под 584 г.: «Кевлин и Кута сражались с бриттами в месте под названием Фетанлег. Кута был убит, а разгневанный Кевлин захватил много городов и бесчисленные трофеи и вернулся оттуда в свои земли»¹⁰²⁴.

В результате этих истребительных войн граница между владениями бриттов и англосаксов смещалась в западном направлении, и земля бриттов оказалась на исходе столетия фрагментированной, уже не представляя собой единого пространства. Это были теперь Камбрия, приблизительно в границах современного Уэльса, к югу от него отделенный Бристольским заливом Корнуолл, на котором кельтский язык продержался до 18 в., и Кумбрия, или по-английски – Стратклайд, расположенная на юго-западе Шотландии к югу от Адрианова вала и залива Ферт-оф-Клайд. С этих пор земли бриттов составляли уже не более четверти от всей территории Британского острова, но численность бриттов, несмотря на их истребление, несмотря на голод и эпидемии, несмотря на их эмиграцию на континент, в Арморику, все еще превосходила численность их врагов – англосаксов, хотя тем пополнением служили новые волны эмиграции из Германии и лишь в ничтожной степени ассимиляция аборигенов. Имел место, очевидно, и естественный рост, поскольку уровень жизни грабителей был очевидным образом выше, чем у ограбленных ими людей, а вот от эпидемий не были застрахованы и завоеватели. Если население острова концу 6 в., не имея надежных статистических данных, оценить в один миллион, то на англосаксов, вместе с пиктами и скоттами, переселившимися из Ирландии, придется меньше половины этой величины, а большую часть жителей страны все еще составляли бритты – прямые языковые предки современных валлийцев.

Бритты как во времена вторжения на остров англосаксов, так и полтора века спустя, в конце 6 столетия, являлись в большинстве народом христианским, и это было наследием римского присутствия на острове. Далеко не все бритты были романизованы и латинизированы, но, когда легионы покинули остров, крещеных на нем было значительно больше, чем тех, кто умел говорить на латыни. Варваризация населения, ставшая следствием эвакуации, а еще больше вторжения англосаксов и завоевательных войн, способствовала и ее дехристианизации, но лишь до известной степени. Миссионерский энтузиазм местных и пришлых священнослужителей, благотворное влияние Ирландии, просветителем которой стал романизованный бритт Патрик, притормозили процесс дехристианизации и в конце концов обратили его вспять. Сетуя о грехах, в которые погрузился родной ему народ, Гильдас Мудрый не ставит под вопрос его принадлежность к христианскому миру. Он бичует грехи не язычников, но своих единокровных и единоверных братьев, находя в них причину обрушившихся на народ бедствий. Воспроизводя эти обличения Гильдаса задним числом, Беда Достопочтенный, уже из стана победителей англосаксов, присовокупляет к инвективам предшественника и такое своеобразное обвинение, не лишенное оттенка издевки, которую сам Беда, несомненно, не осознавал: «К неописуемым преступлениям бриттов, о которых со стыдом пишет их собственный историк Гильдас, добавилось еще и то, что они не научили вере народы англов и саксов, живших в Британии рядом с ними»¹⁰²⁵.

Христианское окормление бриттов в 6 в. связано с традицией, которая идет от сына этого народа из племени новантов – святого Ниниана, или в просторечии Ненна, преставившегося в 432 г. В монастыре под именем «Кандида Каса» – «белый дом», основанном им в Уитхорне, на юге Каледонии, пограничном с землей пиктов и с населенной ирландцами Дал Риадой, с уставом по образцу устава прославленной галльской обители Мармутье, была устроена школа, а в ней учились ирландские святые Тигернах, Киеран, крестивший святого Патрика Каранок и Финнбар из Мовилля, ставший наставником преподобного Колумбы. Ученики и последователи святого Ниниана, а также присланные из Рима святители Герман Оксерский и Палладий проповедовали Евангелие бриттам, скоттам и пиктам.

Ученик Палладия, святой Серф, в свою очередь стал наставником святого Кентигерна, прозванного Мвинги, что значит «учтивый», – самого известного из архипастырей бриттов 6 в. Его отца звали Оуэн, а мать, дочь правителя бриттского Лотиана Лота, – Теног, или Енох. Под руководством святого Серфа он изучал Священное Писание, церковные науки и науку аскетического подвижничества. Некоторое время спустя, после принятия тонзуры, он был поставлен епископом Катуреса, который ныне называется Глазго, и основал в своем кафедральном городе монастырь. Но там у него возник конфликт с местным королем Маркеном, причина которого неизвестна, и Кентигерн был вынужден покинуть Катурес, поселившись неподалеку от своей кафедры, в окрестностях Каерлеола, современного Карлайла, где он проповедовал Евангелие, освящал новые церкви, создавал приходы. Но и оттуда он был изгнан и вместе с другим гонимым подвижником, святым Давидом, нашел прибежище в Меневии. Затем он основал монастырь в Ланелви в Гвиннеде, на севере Уэльса.

Но в 573 г. преемник его гонителя Марокена король Риддерх Хаэл, или Родриг Благородный, позвал его назад, в Катурес. И Кентигерн Мвинги последовал приглашению, оставив настоятелем основанного им в Уэльсе монастыря святого Асафа, именем которого и стала впоследствии называться эта обитель – Сент-Асаф. О позднейшей жизни Кентигернга известно мало, но в 584 г. его навестил святой Колумба. Пообщавшись по-братски, святые обменялись посохами. «По-видимому, Кентигерн прожил примерно до 612 г.»¹⁰²⁶.

Другим автохтонным народом Британии, при очевидной относительности всякой автохтонности, были обитавшие в Каледонии пикты. Этноним «пикты», впервые зафиксированный в 3 в. от Р. Х, не является самоназванием, но римской кличкой, в переводе с латинского значит «нарисованный». На римских воинов произвела сильное впечатление татуировка и раскраска тела, принятая у жителей Британского севера – Каледонии. Их происхождение восходит к ассимиляции местных носителей неолитической культуры, возможно, родственных создателям культуры Стоунхеджа, вторгшимися в середине 3 тысячелетия до Р. Х. на острова с континента племенами, принадлежавшими к культуре «колоколовидных кубков», охотниками и скотоводами, владевшими конскими табунами и употреблявшими в бою луки и медные кинжалы. Вопреки преобладавшей в прошлом версии об их принадлежности к индоевропейской языковой семье, более определенно – об их кельтоязычии, в настоящее время наукой эта концепция оставлена. Эта концепция возникла потому, что потомки носителей культуры «колоколовидных кубков», обитавшие в разных регионах Европы, действительно усваивали кельтский язык, который в результате подобной конвергенции приобрел ряд черт, отличающих его от других языков индоевропейской семьи, так что исконный язык носителей этой культуры можно определить, как языковой субстрат, послуживший выделению пракельтского языка из индоевропейского праязыка. Не лишено оснований предположение, что в биологическом отношении принадлежность значительной части мужского населения Западной Европы, исключая Средиземноморье, к гаплогруппе R1b обусловлена как раз фактором покорения автохтонов Европы носителями культуры «колоколовидных кубков». Существует, впрочем, и еще одна и при этом менее достоверная версия об ибероязычии носителей этой культуры, иными словами, о том, что они были выходцами из Испании.

Кельтская колонизация Британских островов, в том числе Каледонии, началась в 8 в. до Р. Х. Она происходила волнообразно, первой волной переселенцев были носители гальштаттской культуры, в 3 столетии в Британию переселяются носители культуры латен; последняя волна кельтской колонизации, вторжение белгов, север Британии уже не затронуло.

Из двух групп кельтских языков, которые принято обозначать буквами Q и P, народы Каледонии, пикты, наряду с бриттами, галлами, современными бретонцами и валлийцами и в отличие от ирландцев и происходящих от них гойделов, или гэллов Шотландии, принадлежали к группе P, имея при этом больше черт сходства не с бриттами или валлийцами, а с галлами континента. По оригинальной версии К. Х. Джексон, переселившиеся на север Британии кельты пользовались двумя разными языками: своим собственным, кельтским, и языком аборигенов, среди которых они поселились, не принадлежащим к индоевропейской языковой семье¹⁰²⁷. В антропологическом отношении пикты по преимуществу принадлежали к одному из двух основных типов кельтов Британии, высокорослому, со светлыми волосами, а не к низкорослому, со смуглыми лицами и темными, курчавыми волосами.

Самоназваниями пиктских племен в 1 в. от Р. Х., зафиксированными на карте Британии, составленной Птолемеем, были каледонии, вакомаги, тедзалы и вениконы. Римский историк 3 в. Кассий Дион «утверждает, что страна к северу от линии Форт-Клайд была занята каледониями и меатами… которых называет «величайшими народами», поглотившими все остальные племена. Согласно Диону, меаты жили рядом с валом, а за ними – каледонии. Весьма вероятно, – пишет И. Хендерсон, – что. те четыре племени, о которых сообщал Птолемей, объединились в два союза»¹⁰²⁸. Историк второй половины 4 в. Аммиан Марцеллин писал, что в ту пору, в правление императора Валентиниана, пикты «делились на два племени, дикалидонов и вертурионов»¹⁰²⁹. За «дикалидонами» легко угадываются известные из разных источников каледоны, а вот что касается «вертурионов», то есть отдаленное сходство этого слова с птолемеевскими «вениконами», но утверждать что-либо определенное по поводу этого этнонима трудно. Во всяком случае, «со 2 по 4 век основная область расселения пиктов была в политическом отношении разделена надвое, и… эти две части, несмотря на то что их названия менялись, оставались стабильными политическими объединениями, которые разделяли Грампианские горы»¹⁰³⁰. В 4 столетии пикты, подобно скоттам, совершали многочисленные грабительские нападения на земли бриттов. Эти набеги усилились в следующем веке, когда римские легионы были эвакуированы из Британии. В 6 в. пикты, сталкиваясь с сопротивлением со стороны бриттов, а также с агрессией скоттов и англосаксов, обрели политическое единство, образовав единое королевство.

О нравах и обычаях пиктов некоторые сведения можно почерпнуть из «Церковной истории» Беды Достопочтенного. Воспроизводя легенду о появлении пиктов в Британии, он между прочим отмечает сохранившийся до его дней обычай пиктов наследовать не по мужской, но по женской линии: согласно этой легенде, пикты прибыли из Скифии вначале на остров Ибернию, то есть Ирландию, но обитавшие там скотты их не приняли, однако дали им совет поселиться на севере соседнего острова, лежащего к востоку от их острова, «который хорошо виден. в ясную погоду. Так пикты появились в Британии и расселились в северных областях острова, поскольку юг занимали бритты. У пиктов не было жен, и скотты дали им их с одним условием, что королей они должны выбирать не по мужской, а по женской линии»¹⁰³¹. Наследниками умерших королей у кельтов и германцев избирались обыкновенно не обязательно сыновья умерших, а наиболее достойные из тех, кто принадлежал к королевскому роду. Так вот, у пиктов королями избирались лица, принадлежавшие к материнскому роду умершего короля, например, наследником мог стать, в случае ближайшего родства, племянник от сестры умершего короля либо более отдаленный родственник покойного короля, имеющий с ним матрилинейную связь. Можно предположить, что и в иных случаях наследство переходило по матрилинейному родству, что таким образом мы сталкиваемся с элементами матриархата, который, согласно некоторым устаревшим концепциям, в доисторическом обществе предшествовал патриархату. В любом случае пиктский порядок наследования представлял собой исключительный случай среди других кельтоязычных народов. Элементы матриархата у пиктов проявлялись также иным образом: как рассказывает Дион Кассий, «когда императрица Юлия Домна, супруга императора Севера, упрекнула пиктскую женщину в развратности, та ответила, что римляне тайно становятся любовницами самых жалких мужчин, в то время как пиктские женщины открыто сходятся с самыми лучшими мужами своего народа по собственному выбору»¹⁰³². Отсюда было бы поспешным делать заключение о существовании у пиктов полиандрических браков, но подобная возможность не исключается применительно к дохристианскому периоду их истории.

Древнейший список пиктских королей относится к Х в. Он носит вполне легендарный характер. Первый король в нем именуется Круитни. Между тем «круитни» – это хорошо известное ирландское, гэлльское наименование самого народа пиктов, так что этот список был составлен, вероятно, ирландским автором. Об исторической недостоверности перечня говорит и то обстоятельство, что вопреки хорошо известному пиктскому обычаю в этом перечне королей отцу наследуют сыновья. Сыновья Круитне в списке носят имена Фиб, Фидах, Фолтах, Фортренн, Кайтт, Ке и Киркини. По словам Изабель Хендерсон, «некоторые из этих имен можно отождествить с пиктскими областями, упоминаемыми в ирландских анналах и других источниках. Фиб – это область Файф; имя Фортренн символизирует пиктскую область Фортриу, фолтах или Фотла – пиктскую область Атфотла, современный Атолл; Киркини – пиктскую область, которая… совпадает с современным Энгусом; Кайтт – это Кейтнес. Ке предлагали отождествить с Абердином. С чем соотносится Фидах – неизвестно»¹⁰³³.

Первое исторически достоверное лицо в перечне пиктских королей – это Бриде, сын Маэлкона, который взошел на престол в 550 г. Имя отца Бриде совпадает с именем короля Северного Уэльса Маэлгуна, скончавшегося в 547 г. Не исключено, что, получивший королевское наследство от предшественника на королевском троне пиктов по матрилинейному родству, Бриде и был сыном короля Уэльса. Около 555 г. Бриде одержал победу над скоттами Дал Риады, королем которых был тогда наследовавший своему дяде Габрану, скончавшемуся в том же году незадолго до рокового поражения скоттов в битве с пиктами, его племянник Коннал, сын Комгалла. После этого поражения скотты Дал Риады оказались в положении вассалов пиктского короля Бриде.

Вскоре после этих событий в Дал Риаду к ее королю Конналу из Ирландии прибыл его родственник святой Колум Киле (Колумба), которому король передал остров Иону для устроения на нем монашеской общины. Через два года после поселения на Ионе Колумба, как рассказывает его агиограф Адамнан, который был девятым аббатом монастыря на Ионе, отправился ко двору короля пиктов Бриде, который оставался язычником, в сопровождении двух аббатов – святых Комгалла и Кайрнеха, и проповедникам Евангелия удалось обратить короля, так что приближенные к нему жрецы, пытавшиеся опровергнуть доводы миссионеров, были посрамлены, после чего вскоре благодаря миссионерским трудам Колумбы и его учеников большая часть пиктов обратилась к вере во Христа.

Правда, рассказывая о крещении пиктов под воздействием проповеди преподобного Колумбы, Беда Достопочтенный относит это лишь к северным пиктам, в то время как южные пикты, по его версии, крещены были на полтора столетия раньше, при святом Ниниане: «В год от воплощения Господа 565-й, когда Римской империей после Юстиниана начал править Юстин Младший, из Скоттии в Британию явился священник и аббат по имени Колумба, живший подлинно монашеской жизнью. Он возвестил Слово Божие провинциям северных пиктов, которые отделены от южных крутыми и обрывистыми горами. Южные пикты… давно уже оставили заблуждение идолопоклонства и приняли истинную веру через проповедь преподобнейшего и святейшего епископа Нинна, родом из бриттов, который обучался в Риме истинной вере и ее таинствам. Его епископство знаменито храмом, посвященным святому Мартину, где покоятся тела и его, и многих других святых; ныне (Беда жил в VIII в. – В.Ц.) то место находится под властью англов. Место это в Берницийской провинции в просторечии зовется Белым Домом, поскольку Нинна выстроил там каменный храм непривычного бриттам вида»¹⁰³⁴. Крещение южных пиктов, живших бок о бок с бриттами, и в самом деле имело место еще при Ниниане, но крещена была лишь малая часть пиктского народа, которая в результате этого крещения, очевидно, слилась с бриттами, от которых они мало отличались по языку, крещение же северных пиктов, несравненно более многочисленных, поставило пиктов в более тесные отношения уже не с бриттами, а со скоттами, или ирландцами, и послужило важным этапом в формировании позже сложившейся шотландской нации, более определенно – гэллов, или гойделов, горной Шотландии.

Из жития святого Колумбы видно, что королевская резиденция Бриде находилась в крепости, расположенной вблизи реки Несс. «Многие историки полагают, что она могла стоять на месте «глазированного» форта на Крэг Фадриг»¹⁰³⁵. В житии Колумбы содержится также еще одно ценное указание относительно территории Королевства пиктов. Святой просил короля Бриде, чтобы тот велел королю Оркнейских островов не чинить вреда монахам из Ирландии, которые, плавая по морю, ищут уединенные островки для поселения на них. Из жития видно, что в это время оркнейский король гостил при дворе Бриде и там же находились заложники с Оркнейских островов, взятые Бриде. Таким образом, в состав государства Бриде входили автономные королевства, и среди них то, что располагалось на Оркнейских островах. Относительно принадлежности ряда островов, расположенных между Ирландией и севером Британии, по Пиктскому королевству или Дал Риаде нет достаточных данных.

Крещение Бриде и пиктов положило начало зависимости христианских общин Пиктского королевства от церкви Ирландии. В связи с этим, вероятно, пала и государственная зависимость Дал Риады от Королевства пиктов. Фрагментарные сведения об их позднейших отношениях говорят о них либо как о союзниках, либо как о противниках, но уже не представляют правителей Дал Риады вассалами пиктского короля.

Год смерти короля Бриде известен. Под 584 г. от Р. Х. ирландские анналы помещают сообщение о его кончине, не уточняя ее обстоятельств. Но существует и еще одна ирландская запись о смерти Бриде, которая, правда, приводится с очевидно ошибочной датой – под 752 г.: «Битва при Асрете, в земле Киркинн, в которой с обеих сторон сражались пикты, и там пал Бриде, сын Маэлгуна»¹⁰³⁶. Запись как будто бы говорит о гибели короля в сражении с пиктскими сепаратистами на юге государства.

После смерти Бриде скотты Дал Риады начинают экспансию на территорию пиктов, в результате которой к концу столетия они овладевают большей частью их южных земель. Агиограф святого Колумбы писал о победе короля скоттов Аэдана над миатами, которые явным образом тождественны с упоминаемыми римским Кассием Дионом меатами, обитавшими в 3 столетии от Р. Х. к северу от линии Форт-Клайд и представлявшими собой наряду с каледониями один из двух главных пиктских племенных союзов. Таким образом, одержанная королем Аэданом в конце 6 в. победа над миатами была победой над пиктами. Эта победа, правда, досталась скоттам дорогой ценой. В сражении пало много лучших воинов Дал Риады и среди них два сына короля Аэдана Артур и Эохайд Финд. Однако теснимое скоттами Дал Риады пиктское государство продолжило свое независимое существование.

Третьим, кроме бриттов и пиктов, кельтоязычным народом Британии были переселенцы из Ирландии – скотты, обосновавшиеся на юго-западе древней Каледонии, к северу от вала Антонина, в стране, которой они дали имя своей малой родины Дал Риада. Поселения скоттов на этой территории существовали издревле, с незапамятных времен, но государственное образование с таким названием сложилось на рубеже 5 и 6 столетий. Его основателями и первыми правителями стали три брата Фергус, Эрк и Лоарн, происходившие из королевского рода, правившего в ирландской Дал Риаде. Новое государство сложилось на территории, ранее населенной пиктами. Существует предположение, разделяемое И. Хендерсон, что «основание королевства… произошло не без помощи бриттского королевства Стратклайд: бритты могли выступить инициаторами этого переселения, чтобы между ними и пиктами появилось своего рода буферное государство. Королевство, которое так долго контактировало с римской армией, вполне могло перенять эту практику у римлян, которые часто ее применяли на своих границах»¹⁰³⁷.

В Дал Риаде помимо колонистов проживали также пикты и бритты, но большинство – доминирующий элемент – там составили скотты или, как они сами себя называли, фении. Языком королевства стал гэлльский, или гойдельский, на котором разговаривали в Ирландии. Правда, в ту пору он так не назывался. Только в 7 столетии народ Ирландии и ирландские переселенцы в британской Дал Риаде, называвшиеся «скоттами», приняли в качестве самоназвания этноним «гойделы», котороый представляет собой трансформацию бриттского или валлийского наименования Ирландии Gwyddel и первоначально, в 5 столетии, был принят ирландскими христианами, имевшими тесные контакты с миссионерами из Британии, в частности из Северного Уэльса, где топоним Gwynned возник из-за присутствия в этой местности переселенцев из Ирландии, называвших себя, естественно, фениями: из «feni» – «gwyn». А когда весь народ Ирландии стал христианским, то и слово «гойделы» стало обозначать не крещеную только часть нации, но весь народ.

Ранняя история Дал Риады наполнена войнами с их соседями пиктами. Полвека Дал Риада успешно отражала вторжения пиктов на свои земли, но около 555 г. ирландцы потерпели катастрофическое поражение. Войска Коналла, сына Комгалла, занявшего престол скончавшегося в этом году короля Габрана, были разбиты пиктами, и Коналл признал себя вассалом короля пиктов Бриде.

В 563 г. в Дал Риаду прибыл покинувший свою родину святой Колумба, который был двоюродным племянником короля Коналла. В этом заморском путешествии его сопровождала многочисленная свита: 40 священников, 30 диаконов, 50 слуг и, что особенно необычно, 20 епископов. В Ирландии епископы действительно нередко зависели от аббатов, но столь многочисленный их собор, вероятно, был обусловлен происхождением Колумбы из королевского рода. В 565 г. святой Колумба встретился с королем пиктов Бриде; результатом их беседы стало крещение грозного короля, за которым последовало массовое обращение пиктов к вере во Христа. Благодаря этому положение Дал Риады в ее отношениях с государством пиктов изменилось к лучшему. С этих пор в церковном отношении королевство пиктов зависит уже от церкви Дал Риады, посылавшей к пиктам своих миссионеров, епископов и священников, поэтому вассальной зависимости Дал Риады от короля пиктов приходит конец. В дальнейшем эти два государства бывали и союзниками, и противниками, оставаясь при этом независимыми друг от друга.

В 574 г. на королевский престол Дал Риады взошел Аэдан, сын Габрана. Год спустя, в 575 г., в ирландском городе Друим-Кете по инициативе святого Колумбы состоялось совещание, на котором было принято решение, затрагивавшее взаимоотношения ирландской и британской Дал Риады. Совещание постановило, что ирландская Дал Риада обязана платить подать королю британской Дал Риады Аэдану и корабли ирландской Дал Риады должны находиться в его распоряжении. Аэдан был одним из самых выдающихся правителей Дал Риады: ему удалось расширить пределы королевства, в основном за счет владений пиктов. Потеряв в победоносном для Дал Риады сражении с пиктскими миатами двух своих сыновей, Артура и Эохайда Финда, Аэдан в другом сражении, уже с англами, потерял двух других сыновей, Брана и Домангарта. В одних ирландских анналах эта битва датируется 598 г., в других – 596-м. Большинство историков отождествляют битву с англами, в которой пали сыновья Аэдана, с роковым для Дал Риды поражением, которое им нанесли англы в 603 г.

В этом году Аэдан выступил вместе с союзными ему бриттами, из которых происходила его мать, против англов из Нортумбрии, и в сражении под Дегсастаном (современным шотландским городом Доустейном) он потерпел поражение от короля Нортумбрии Этельфрита. Рассказывая об этом событии, Беда писал: «Эдильфрид… теснил бриттов сильнее, чем все прочие правители англов… По этой причине обеспокоенный его успехами Айдан, король живших в Британии скоттов, выступил против него с сильнейшим войском, но был разбит и бежал с немногими уцелевшими. Прочие его воины были изрублены в знаменитом месте, называемом Дегсастан, что означает «камень Дегсы». В этой битве погиб со своей дружиной брат Эдильфрида Теобальд. Эту войну Эдильфрид завершил в году 603-м от воплощения Господа»¹⁰³⁸.

Исход битвы под Дегсастаном положил конец экспансии ирландцев на Британском острове, успешно продолжавшейся в течение нескольких веков: «С того времени и до нынешнего дня, – писал почти полтора столетия спустя Беда, – ни один король скоттов в Британии не осмеливался воевать с народом англов»¹⁰³⁹. Но другим последствием битвы под Дегсастаном было то, что и англы Нортумбрии приостановили свое продвижение на север, так что там, на юге Каледонии, на некоторое время установилось равновесие. После поражения под Дегсастаном Аэдан был свергнут или добровольно отрекся от королевской области. Его кончина приходится на 609 г.

6 столетие было эпохой экспансии завоевателей Британии англосаксов, и закончилось оно их безраздельным доминированием на острове. Беда Достопочтенный писал о трех германских народах, поселившихся в Британии: саксах, англах и ютах. Прокопий Кесарийский упоминает ангилов, под которыми, вероятно, подразумеваются не только англы, но также саксы, которые численно доминировали среди завоевателей острова и фрисонов¹⁰⁴⁰, то есть фризов. Их присутствие на острове в количественном отношении было незначительным, поэтому они были ассимилированы близкородственными им тремя другими народами или одним из них. Во всяком случае, когда Беда набрасывает словесную карту расселения народов, завоевавших Британию, он не упоминает мест, где поселились фризы, иными словами, на острове не существовало королевства фризов. Но из «Истории» Беды известно, что юты или, как он их называет, «виты» заняли остров, получивший название от этого этнонима – Векта, как у Беды, или, что то же, Уайт, а также образовали королевство Кент на юго-востоке Британии, саксы заняли юг острова – территорию современных графств, а в пору Беды – королевств Эссекса, Сассекса и Уэссекса, то есть Восточной, Южной и Западной Саксонии, названных так в отличие от Старой Саксонии – их германской прародины, и наконец, англы обосновались в центре и на севере современной Англии, а также на юго-востоке Шотландии. Их владения составили вначале два королевства в центральной Англии: Восточную Англию и Мерсию – и два королевства на севере: Дейру и Берницию, которые позже объединились в единое королевство – Нортумбрию, расположенную к северу от реки Хумбер. Так сложилась англосаксонская гептархия – «семицарствие», просуществовавшее в течение нескольких столетий, до политического объединения этих королевств в единое государство уже в 9 в.

Но и в 6 столетии в интересах солидарной борьбы с аборигенами страны бриттами, а также со скоттами и пиктами англосаксонские королевства были связаны союзническими отношениями, своего рода конфедерацией, и один из королей гептархии имел особый статус, признавался первым среди них и носил особый титул бретвальды, из англосаксонского bretanwealda. Относительно этимологии этого титула имеются разные гипотезы, но наиболее вероятной представляется версия, согласно которой он обозначал господство над римской Британией и ее порабощенным населением – бриттами и, таким образом, переводится как «повелитель Британии». Правда, этот титул появляется впервые в относительно позднем латиноязычном источнике – в «Англосаксонских хрониках», составленных при короле Альфреде Великом, на рубеже 9 и 11 столетий, и он не встречается в «Истории» Беды, но когда тот очерчивает пределы, на которые распространялась власть короля Кента Этельберта, простиравшаяся до реки Хумбер, то есть включала в себя все англосаксонские королевства за исключением Дейры и Берниции, составивших после объединения Нортумбрию, то очевидно, что здесь идет речь не о его королевской власти, потому что в Мерсии, Восточной Англии, Суссексе, Эссексе, Уэссексе были свои короли, а о полномочиях, которые возвышались над прерогативами королей, о правах бретвальды, статус которого, однако, не предотвращал междоусобной вражды и даже войн, которые время от времени вспыхивали между соперничавшими королевствами завоевателей.

В 6 в. продолжалась экспансия англосаксов на земли, принадлежавшие бриттам, поэтому границы каждого из королевств не были стабильными – политическая карта англосаксонской Британии отражала динамику этого процесса.

Англосаксы, подобно другим варварским германским народам, избегали городов, предпочитая им сельскую местность, но на территории их королевств сохранялись города, населенные романизованными или уже дероманизованными, возвратившимися к своим кельтским корням бриттами, в том числе и относительно крупные, хотя и обезлюдевшие в сравнении с эпохой римской оккупации острова. Численность населения в самых значительных из них упала в несколько раз, составляя не более десяти тысяч человек. К таким городам относились Эбурак, или Йорк, в прошлом резиденция императоров, оказавшийся в пределах королевства Дейра, а позже его объединения с Берницией в Нортумбрии, Веруламий (Сент-Олбанс) в Уэссексе, Камулодун (Колчестер) в Эссексе, Лондиний, или Лондон, расположенный на берегах Таменса (Темзы), отделявшего Суссекс от Эссекса, но в конце 6 в. принадлежавший Кентскому королевству и уже только в следующем столетии вошедший в состав Эссекса – Восточно-Сакского королевства.

В «Истории» Беды Достопочтенного, главного источника по ранней истории англосаксов, мало сведений о событиях 6 столетия, за исключением его последних лет. В этом отношении более информативны уже цитировавшиеся здесь в связи с историей бриттов «Англосаксонские хроники». Под 495 г. в них помещена такая запись: «В Британию явились два элдормена, Кердик и его сын Кинрик, на пяти кораблях. Они высадились в месте под названием Кердикосора и в тот же день сразились с валлийцами»¹⁰⁴¹, и под 501 г.: «В Британию прибыл Порта с сыновьями Бидой и Мэглой на двух кораблях. Они высадились в месте под названием Портесмута и убили там юного бритта из очень знатного рода»¹⁰⁴². И далее: «530. Кердик и Кинрик завоевали остров Викт (ныне остров Уайт в Ла-Манше. – В.Ц.) и убили многих в Виктарабурге. 534. Кердик скончался, и его сын Кинрик правил двадцать шесть лет; остров Викт они отдали двум их родичам, Стуфу и Виктгару. 544. Виктгар скончался и был похоронен в Карисбруке. 547. Начал править Ида, от которого пошел королевский род нортумбрийцев. Он правил двенадцать лет и построил Бамбург, окружив его сперва частоколом, а потом стеной… 560. Королевство западных саксов наследовал Кевлин. Королевство нортумбрийцев наследовал Элла, а Ида скончался; все они правили по тридцать лет»¹⁰⁴³. Под 568 г. впервые упоминается междоусобная война между англосаксами: «Кевлин и Кута сражались с Этельбриктом и заставили бежать в Кент, убив у Втиббандуна элдорменов Ослака и Кнеббу»¹⁰⁴⁴. Хроника продолжает затем фиксировать главные события в истории завоевателей Британии: «588. Скончался король Элла, и после него пять лет правил Этельрик. 591. Шесть лет правил Кеол. 592. У Воднерберге случилась великая битва, и Кевлин был разбит. 593. Погибли Кевлин, Квихельм и Крида, и королем в Нортумбрии сделался Этнельфрет; он был сыном Этельрика, сына Иды»¹⁰⁴⁵.

«Англосаксонские хроники», «История» Беды и другие источники сообщают сведения, которые позволяют выстроить генеалогические таблицы правителей гептархии. Так, в 6 в. Кентом правили последовательно сменявшие друг друга потомки полулегендарного Хенгста: Эск, Окта, Эрменрик и с 568 по 616 г. Этельберт I. Известны имена двух правителей Суссекса – Эллы и его сына Циссы, вступившего на престол в 514 г. Эссексом в течение шести десятилетий, с 527 по 587 г., правил Эсвин, а после него, до 599 г., король Следда. Имена королей Уэссекса 6 в. – Элса, Кердик, Кинрик, Келвин, Келрик и Келвулф. Первый известный по имени король Восточной Англии Уффа правил с 571 по 578 г. Его преемником был его сын Титил, которого в свою очередь сменил на престоле Редвальд, скончавшийся в 617 г. С 585 по 593 г. престол королевства Мерсии принадлежал Кридде, а после него правили его сын Пибба и его внук от другого сына Керл, умерший в 626 г. Королями Дейры, позже объединившейся с Берницией, в 6 столетии были Иффи и Элла, а королями Берниции – Ида и затем, с 559 г., его сыновья, один следом за другим – Глаппа, Эдда, Этельрик, Теодрик, Фредвулф и Хусса, от которого престол перешел к его племяннику, сыну Этельрика Этельфриту.

Свирепые англосаксы, подобно своим кровожадным королям, в 6 в. оставались язычниками, но в следующем столетии и этот народ обратился к вере во Христа. Начало его обращению было положено в самом конце 6 столетия. Крещение англосаксов – это одна из главных тем «Церковной истории» Беды Достопочтенного. В своем изложении этих переломных событий в истории родного народа он ключевую роль отводит папе Григорию Великому и Августину. О том, как святой Григорий пришел к мысли о просвещении англосаксов, Беда Достопочтенный рассказывает занимательную историю: «Однажды в Рим прибыли некие торговцы и выставили на площади товар для продажи. В числе многих покупателей пришел туда и Григорий и среди товаров увидел продаваемых мальчиков соразмерного телосложения, с приятными чертами и красивыми волосами. Глядя на них, он… спросил, из какой они области или страны, и получил ответ, что их привезли с острова Британия, где все жители похожи на них. Тогда он спросил, христиане ли они или до сих пор пребывают в заблуждении язычества, и ему ответили, что они язычники. С исходящим из самого сердца вздохом он сказал: «Как жаль, что создатель тьмы владеет людьми, столь светлыми ликом, и что души, облеченные такой внешней благостью, лишены благодати внутренней!». Спросив об имени их народа, он получил ответ, что они зовутся англами. «Добро, – сказал он, – ибо у них лица ангелов, и они достойны приобщаться к ангелам на небесах». И он пошел к понтифику римского апостольского престола, ибо тогда он еще не был избран понтификом, и попросил отправить к англам в Британию проповедников Слова, дабы обратить их ко Христу. Он добавил, что готов с помощью Божьей сам взять на себя эту миссию»¹⁰⁴⁶.

Став папой, он и осуществил свою мечту о просвещении народов Британии. В 595 г. он отправил в Британию для проповеди Евангелия англосаксам около сорока миссионеров, в основном из числа монахов-бенедиктинцев, во главе с Августином, приором римского монастыря Апостола Андрея. Из спутников Августина по имени известен еще Лаврентий, впоследствии его преемник в миссионерском и пастырском служении в Британии. Отправившись в далекий путь на варварский север, миссионеры в самом начале путешествия испытали смущение и ужас. По словам Беды, «им захотелось вернуться домой вместо того, чтобы идти к варварскому, свирепому и недоверчивому народу, говорившему на непонятном для них языке»¹⁰⁴⁷. Глава миссии Августин вернулся в Рим и «слезно умолял блаженного Григория позволить им отменить столь опасное, трудное и ненадежное путешествие»¹⁰⁴⁸, но просьба его оказалась тщетной: папа настоял на том, чтобы добровольно вызвавшиеся послужить делу евангельской проповеди монахи не поддавались порыву малодушия и исполняли данное им послушание. Он обратился к ним с письмом, которое вручил Августину: «Григорий, раб рабов Божиих, – слугам Господа нашего. Куда лучше было бы вам, любезнейшие чада, вовсе не предпринимать сего благородного дела, чем отступаться от него в самом начале. Вам долженствует со всем прилежанием вершить ваш благой труд, начатый с упованием на помощь Господа. Поэтому не позволяйте ни тяготам пути, ни злым людским языкам смутить вас, но продолжайте со всем постоянством и рвением творить то, что начали под водительством Божиим. Верьте, что, как ни велика трудность вашей задачи, еще более будет ваше небесное воздаяние. По возвращении Августина, вашего старшего, а отныне моим назначением вашего аббата, повинуйтесь ему во всем с сознанием, что все, сделанное вами под его началом, благотворно для ваших душ. Да сохранит вас Бог Всемогущий Своею благодатью»¹⁰⁴⁹. Этот драгоценный документ, столь выразительно говорящий о христианском смирении, крепости веры, силе духа и пастырской властности святого Григория Двоеслова, заканчивается обозначением даты его написания, определенно свидетельствующим о подданстве папы, как и, в идеале, всех христиан императору, имевшему резиденцию в Константинополе: «Дано в десятый день до августовских календ, в четырнадцатом году царствования господина нашего, благочестивейшего августа Маврикия Тиберия, и на тринадцатом году после консульства того же нашего государя, в пятнадцатый индиктион»¹⁰⁵⁰.

В тот же день папа направил послания предстоятелю Галльской церкви архиепископу Арелатскому Этерию, другим епископам Галлии и франкским правителям: Теодориху II Бургундскому, королю Австразии Теодоберту II и их бабке Брунгильде, в которых просил их о содействии миссии. Епископы, исполняя просьбу папы, откомандировали в помощь миссионерам несколько священников и переводчиков, знавших язык франков, который в ту пору, вероятно, мало отличался от саксонского языка.

Ободренные наставлением святого Григория, миссионеры продолжили путь, не испытывая больше малодушных колебаний в решимости послужить делу благовестия. Переправившись через Ла-Манш, Августин вместе со спутниками прибыл в Кент, которым правил тогда Этельберт. Выбор именно этого королевства для начала проповеди был обусловлен по меньшей мере двумя обстоятельствами: именно Этельберт носил тогда титул бретвальды, и в этом качестве его власть не ограничивалась пределами Кента, но, по словам Беды, простиралась «до великой реки Хумбер, что отделяет северных англов от южных»¹⁰⁵¹; другое обстоятельство заключалось в том, что «он и прежде знал кое-что о христианской вере, поскольку женой его была христианка из франкского королевского рода именем Берта»¹⁰⁵². Берта, или Бертрада, была дочерью короля Хариберта, владевшего Парижем и Туром, – правнучкой Хлодвига. Берту выдали замуж за язычника около 585 г., «с условием, что он позволит ей беспрепятственно исповедовать ее веру и исполнять обряды, для чего с ней отправили епископа по имени Лиутард¹⁰⁵³, о котором в источниках иных упоминаний не имеется; правда, в 19 в. в Кентербери, около храма святого Мартина, была найдена монета с его именем. Возможно, что ко времени прибытия в Британию Августина вместе с другими миссионерами он скончался или был переведен в другое место, в противном случае его участие в событиях, связанных с миссией Августина, по логике вещей должно было бы отразиться у Беды или в других источниках. В литературе существует версия, не особенно убедительная, так как она не основана на документах, а исключительно спекулятивная, что самый приезд миссионеров в Кент был реакцией папы Григория на просьбу бретвальды Этельберта, имевшего женой христианку.

Как рассказывает Беда, миссионеры прибыли на принадлежавший Этельберту остров Танатос (Танет), ныне соединенный с побережьем. Оттуда Августин направил к королю переводчиков-франков «с известием, что он принес из Рима благую весть, обещающую без всяких сомнений вечную радость на небесах и бесконечное царство с Богом живым и истинным»¹⁰⁵⁴. Приняв посланцев Августина, король велел снабдить их провизией, а им приказал дожидаться его дальнейших распоряжений. Через несколько дней он сам в окружении свиты – комитов, по выражению Беды¹⁰⁵⁵, прибыл на остров и там встретился с миссионерами под открытым небом, но не в помещении, потому что «суеверно считал, что они, будучи сведущими в колдовстве, могут напустить на него чары. Но их, – пишет Беда, – вдохновляла не демонская, а Божья сила, и они несли, как знамя, серебряный крест и образ Господа Спасителя, запечатленный на доске»¹⁰⁵⁶, – это одно из ранних свидетельств об иконах на Западе. Затем состоялась беседа между миссионерами и королем. Выслушав проповедь о Христе и предложение принять веру в Него, король ответил: «Ваши речи и обещания весьма хороши, но они новы и непривычны для нас, поэтому я не могу принять их и отречься от верований, которых я и весь народ англов придерживались столь долго»¹⁰⁵⁷. Имея в виду христианское исповедание королевы, следует полагать, что основы христианского учения королю Кента были известны и ранее; и на этот раз, выслушав миссионеров, он не был готов принять проповедуемую ими веру, но благосклонно принял гостей и пообещал оказать им всяческую помощь, заботиться об их снабжении всем необходимым для жизни и не запретил им обращать в свою веру всех, кого они смогут убедить. Он также предоставил в распоряжение гостей дом в главном городе его королевства Доруверне (Кентербери). Столь великодушное отношение Этельберта к проповедникам Евангелия, возможно, могло объясняться христианским исповеданием его супруги.

Воспользовавшись щедростью короля, Августин и его спутники перебрались в этот город, и когда они подходили к нему, «неся по своему обычаю святой крест и образ Царя и Господа нашего Иисуса Христа, они пели хором: ... «Молим Тебя, Господи, по великой милости Твоей отвратить ярость Твою и гнев Твой от города сего и от Твоего дома святого, ибо мы грешны. Аллилуйя»»¹⁰⁵⁸. Эта молитва в Галльской церкви, с опытом которой Августин ознакомился по пути из Рима в Британию, пелась как антифон за богослужением в канун Вознесения. Поселившись в предоставленном им доме, миссионеры, «подражая жизни апостольской и обычаям начальной Церкви. проводили время в молитвах, бдениях и постах; они проповедовали Слово Жизни всем, кому только могли; они отвергали, как чуждые им, все радости мира; они брали у тех, кого учили, лишь самое необходимое для жизни»¹⁰⁵⁹, и в результате некоторые из англосаксов, пораженные «их простой и безгрешной жизнью и убедительностью их учения, уверовали и приняли крещение»¹⁰⁶⁰.

Неподалеку от их дома стояла церковь святого Мартина, построенная еще во времена римского присутствия в Британии. В ней имела обыкновение молиться королева Берта. И сюда теперь стали приходить для молитвы, пения псалмов, совершения литургии и проповеди Евангелия миссионеры из Рима. Вскоре после этого Этельберт разрешил им восстановить разрушенные и обветшавшие церкви и строить новые храмы в разных местах Кентского королевства. И со временем все больше и больше людей посещало эти храмы и принимало крещение. «Наконец и сам король… уверовал и был крещен, привлеченный чистейшей жизнью святых»¹⁰⁶¹. Став христианином, король не принуждал своих подданных к перемене религии.

Так в Британии, где уже существовали кельтские христианские общины, во главе которых по большей части стояли епископы и аббаты из числа скоттов, выходцев из Ирландии, родилась англосаксонская церковь. По указанию папы Григория Августин отправился на юг Галлии, в Арелат, и там был «посвящен епископом этого города Этерием в архиепископы народа англов»¹⁰⁶². В перспективе умножения числа епископских кафедр в англосаксонской гептархии Августину при его епископской хиротонии был предоставлен сан архиепископа. Рукоположение Августина в епископа было совершено между июлем 596 г., когда в одном из своих писем папа называет его «слугой Божиим», как он обыкновенно именовал монахов, и сентябрем 597 г. – в датированном этим месяцем послании королеве Брунгильде святитель Григорий упоминает Августина, называя его своим «братом и соепископом»¹⁰⁶³.

Доложить папе о совершенном над ним поставлении и об успехах в распространении христианской веры среди англосаксов Августин направил в Рим священника Лаврентия и монаха Петра. Заодно они должны были получить от папы Григория ответы на некоторые недоуменные вопросы. Папа прислал через посланцев, вернувшихся в Британию, обстоятельные письменные ответы на каждый из сформулированных Августином вопросов, и Беда поместил их в своей «Церковной истории народа англов». Эти ответы и вопросы исключительно интересны: они проливают свет как на обычаи и дисциплину всей Западной Церкви 6 в., на образ мыслей святого Григория Двоеслова, так и на особые обстоятельства, которые складывались в церковной жизни новообращенных англосаксов, в ту пору, конечно, лишь небольшой части этого народа, в основном из тех, что принадлежали Кентскому королевству.

На вопрос Августина: «Как епископы должны жить со своим клиром, как делить дары, приносимые верующими к алтарю?»¹⁰⁶⁴ – был получен обоснованный ссылками на апостола Павла ответ: «Все поступающие деньги должны делиться на четыре части: одна епископу и дому его для дел милосердия, другая клиру, третья беднякам и четвертая на обновление церквей»¹⁰⁶⁵ (1Тим. 3:15) – эту долю впоследствии называли на Западе «фабрикой»: статьей расходов на строительство и содержание церковных зданий, иных церковных и монастырских строений, богослужебной утвари, воска, вина, елея, на поновление храмов, в противоположность бенефицию – средствам, которые предназначались для содержания клира. Но на миссионерской территории порядок, укоренившийся в Римской церкви, папа считал неуместным и потому советовал Августину: «Поскольку ты, брат, согласно монашескому правилу живешь вместе со своим клиром в церкви англов… тебе лучше следовать правилам отцов наших, принятым в древней Церкви: никто из них ничем не владел отдельно, но все вещи у них были общими»¹⁰⁶⁶. Жизнью по примеру апостольской общины в Иерусалиме миссионеры наилучшим образом могли привлечь к принятию Евангелия души язычников. В этом же ответе папа, настаивая на обязательности целибата для клириков трех высших степеней, допускает, чтобы «клирики младших рангов»¹⁰⁶⁷, то есть церковнослужители, если они не могут понести подвиг воздержания, вступали в брак. Августин обратился к папе и с вопросом о разности обрядов Римской и Галльской церквей, и ему был дан ответ, не свойственный для укоренившейся в Средневековье нетерпимости к любому уклонению от римской богослужебной традиции: «Я. хочу, чтобы ты, если найдешь в Римской, или в Галльской, или в любой другой церкви то, что наиболее угодно Всемогущему Богу, тщательно отобрал это и учил неопытную еще в вере церковь англов тому, что ты сочтешь нужным взять у этих церквей»¹⁰⁶⁸.

На вопрос о том, «как следует наказывать человека, ограбившего церковь»¹⁰⁶⁹, святой Григорий дал мудрый ответ, исполненный христианской любви: «Брат мой, суди о наказании грабителя по обстоятельствам. Есть те, кто идет на это, имея средства для жизни, и те, кого побуждает к этому бедствие. Поэтому одних следует наказывать пеней, других бичеванием; одних сурово, других более мягко. Когда же наказание сурово, наказывать нужно с любовью, а не с гневом, ибо наказание должно исправлять, а не ввергать в огонь геенны»¹⁰⁷⁰. Два следующих вопроса Августина касались препятствий к браку ввиду кровного родства или свойства. Папа назвал недозволенными браки между двоюродными братьями и сестрами, а также между пасынком и мачехой, между деверем и невесткой, и потребовал, чтобы англы, ранее, до крещения, вступившие в подобные браки, расторгли их как беззаконные, несовместимые с христианством.

Шестой вопрос Августина касался возможности единоличного посвящения в епископы. И папа, как это видно из его ответа, вопреки порядку, сложившемуся в грекоязычных церквах, и канонам Вселенской Церкви, считает подобную практику допустимой: «В церкви англов ты пока единственный епископ, поэтому тебе невозможно совершать посвящение иначе как одному… Однако мы желаем, брат мой, чтобы ты назначал епископов так, чтобы их не разделяли большие расстояния, и чтобы при посвящении епископа они могли легко собраться, ибо их присутствие при этом крайне желательно»¹⁰⁷¹. Но и когда на хиротонию съезжается несколько епископов, совершителем таинства является, по учению папы Григория, один из них, тот, кто носит титул архиепископа, а другие, в нормальном случае их должно быть не менее трех, выступают в качестве своего рода свидетелей епископской хиротонии. В таком подходе явным образом проявлялась западная тенденция принижения соборного начала за счет иерархического и персонального. Впрочем, в Средневековье привилегии архиепископов будут подавлены неограниченной папской монархией.

Седьмой вопрос касался канонических взаимоотношений церквей Галлии и Британии. Из ответа папы следует, что Августин, как предстоятель новообразованной церкви англосаксонского народа, должен признавать над собой юрисдикцию примаса Галлии, архиепископа Арелата: «Все, что требует применения власти, должно делаться тобою с согласия епископа Арелата…», а «все епископы Британии (которые, правда, тогда еще не были поставлены, так что это писалось в расчете на будущее устройство Британской церкви. – В.Ц.) должны повиноваться тебе с тем, чтобы неученые были научены, ослабевшие ободрены советом, а ошибающиеся поправлены твоей властью»¹⁰⁷². Таким образом, епископы Британии после их поставления должны были состоять в юрисдикции архиепископа Доруверна, ныне Кентербери, а тот, в свою очередь, зависел от примаса Галлии, архиепископа Арелатского.

Два последних вопроса и папских ответа на них касались участия в церковных молитвах и таинствах беременных, женщин в состоянии очищения, невольных осквернений и иных ситуаций, связанных с интимной стороной жизни христианина.

Вскоре после этого папа Григорий в ответ на просьбу Августина направил к нему в Британию новых помощников в миссионерском и пастырском делании: Меллита, Юста, Паулина и Руфиниана. С ними он переслал священные сосуды, облачения, богослужебные и другие церковные книги, частицы мощей апостолов и мучеников. Папа также вручил своим посланцам паллий для передачи его Августину, который на Западе служил знаком архиепископского сана и обладание которым давало право на единоличное совершение архиерейских хиротоний. Паллий представляет собой наплечный плат с изображением креста и символизирует пропавшего и обретенного агнца из евангельской притчи, которого Добрый Пастырь возложил на свои рамена, подобный омофору, употребляемому на Востоке; однако, в отличие от омофора, он не являлся регалией всех епископов, но только архиепископов.

В своем архипастырском и миссионерском служении епископ Августин следовал советам святого Григория. Король Этельберт предоставил ему средства на восстановление древней римской церкви, которую он посвятил Спасителю, устроив при ней резиденцию для себя и своих преемников. Этот храм и стал знаменитым Кентерберийским собором, который в последующие века подвергался многократным перестройкам, так что ни его первоначальный вид, ни тот его облик, который он приобрел при Августине, не поддаются уже реконструкции и остаются неизвестными. Но собор стоит на том самом месте, на котором он восстанавливался при Августине. А за городской стеной Августином на средства короля был устроен монастырь с храмом святых первоверховных апостолов Петра и Павла, ставший впоследствии усыпальницей Августина, его преемников и королей Кента. Первым аббатом этой обители Августин поставил священника Петра, которого он вместе со своим ближайшим помощником Лаврентием посылал в Рим к папе Григорию с сообщением о своей хиротонии и с вопросами, требовавшими папских разъяснений.

18 июля 601 г. папа Григорий направил королю Этельберту послание, в котором призывал его хранить, защищать и распространять принятую им христианскую веру, приводя в пример ему святого императора Константина. Папа рекомендовал королю прислушиваться к советам епископа Августина. В этом послании святой Григорий внушал королю мысль о близком конце света: «Нам грозит многое из того, чего не было ранее; будут волнение в воздухе, и ужас с небес, и внезапные бури, и войны, и голод, и чума, и землетрясения в различных местах»¹⁰⁷³. Апокалиптические ожидания в ту пору, исполненную бедствий, были едва ли не всеобщими среди христиан на Западе. Перед лицом этих бедствий и грядущего конца папа призывает Этельберта «не падать духом; ведь все эти знамения конца света посылаются нам в предостережение, дабы, когда придет Судия, мы были бы приуготовлены к Его встрече нашими добрыми делами»¹⁰⁷⁴.

Некая неопределенность в статусе новорожденной церкви Англии заключалась в том, что сам Августин считал, что папа дал ему полномочия на возглавление всех христианских общин Британии, в то время как в действительности его юрисдикцию признавали лишь крещеные англосаксы, но на острове существовала другая параллельная иерархия – церковь британских кельтов во главе с многочисленным епископатом по преимуществу ирландского происхождения. Сложность ситуации усугублялась тем, что между этими двумя церквами не было однозначного территориального размежевания, потому что общины бриттов, или кимров, находились не только в пределах государств бриттов, пиктов и в Дал Риаде, но и в восточной части Британии, покоренной англосаксами, так что разделение было основано не столько по территориальному, сколько по этническому признаку. Положение дел усугублялось разногласиями, которые имелись между церковью Августина, неукоснительно следовавшего римской традиции, с санкционированным папой Григорием заимствованием некоторых галльских обрядов и богослужебных особенностей, и церковью кельтов с ее ирландскими традициями; при этом главными спорными темами служили разногласия относительно пасхалии, а также по поводу тонзуры.

Для преодоления разделения Августин с помощью короля Этельберта устроил встречу с епископами и учеными богословами в месте, которое позже получило название Августинес-Ак – «Августинов Дуб» – на берегу реки Северн, около города Вустер, к югу от современного Бирмингема, то есть близ границы Уэссекса с Уэльсом. Характеризуя происходившее на этом собрании, Беда Достопочтенный, апологет Августина и Рима и ревностный патриот англосаксов, писал, что Августин обратился к участникам встречи со стороны бриттов «с братским увещеванием, он предложил заключить католический мир и объединить усилия в богоугодном деле обращения язычников… После долгих споров они отказались»¹⁰⁷⁵. Не преуспев в словесной баталии, Августин предложил решить спор знамением свыше. Его оппоненты согласились, и тогда был приведен некий слепец из числа англов. О его исцелении вначале помолились епископы бриттов, но тщетно. Затем слепой прозрел по молитве Августина – так рассказывает о происшедшем Беда. Епископы бриттов, если верить в этом Беде, «согласились с правотой Августина, но заявили, что не могут изменить свои прежние обычаи без одобрения и согласия своих»¹⁰⁷⁶.

Затем епископы и ученые мужи со стороны бриттов решили вопросить о том, как им следует поступить, «некоего святого и ученого мужа, жившего отшельником»¹⁰⁷⁷, и тот дал им мудрый совет повиноваться Августину, «если он человек Божий…». «Но как нам это узнать?» – спросили они. Он ответил: «…Если Августин кроток и смирен сердцем, то он сам несет иго Христово… но если он сердит и горделив, то он не Божий, и нет вам нужды слушать его». – «Но как же нам узнать это?» – вновь спросили они. От ответил: «Устройте так, чтобы он и его спутники пришли на место встречи первыми. Если он встанет при вашем приближении, вы узнаете, что он слуга Христов, и подчинитесь ему; но если он презрит вас и не встанет при вашем появлении, хотя вас и будет больше, то пусть и он испытает ваше пренебрежение»¹⁰⁷⁸. Совет старца был принят, и когда по предварительной договоренности Августин и епископы бриттов встретились вновь, «Августин остался сидеть, когда они вошли; увидев это, они исполнились гнева и, сочтя его за гордеца, начали противоречить всему, что он говорил»¹⁰⁷⁹. Договориться о преодолении разделений не удалось.

Тщетную попытку воссоединения церквей Британии состарившийся Августин предпринял незадолго до своей смерти: в 604 г. он преставился, успев перед кончиной совершить несколько епископских хиротоний. На кафедру Лондиния, в ту пору столицы королевства Эссекса, которым правил племянник Этельберта Саберт, он посвятил Меллита, а Юста поставил епископом города Дорубревис, расположенного в 35 километрах от Доруверна (Кентербери). Оба они были из числа священников, присланных ему в помощь из Рима еще при святом Григории. Из расположения кафедр этих епископов видно, что христианство среди англосаксов распространилось лишь на юго-востоке завоеванного ими острова, в основном в Кенте и граничащем с ним Эссексе. Третьим из хиротонисанных им епископов был его давний помощник Лаврентий. Беда не называет город, титул которого он носил, но Августин, совершив его хиротонию, видел в нем своего преемника, и после кончины Августина Лаврентий занял его кафедру, став вторым архиепископом Кентерберийским – предстоятелем церкви англосаксов.