VII. Протоиерей Николай Голубцов 12.10.1901 – 20.09.1963

Недолгий период возрождения церковной жизни, начавшийся в нашем Отечестве с сентября 1943 года, вскоре после окончания войны сменился новой волной репрессий, которые не миновали и храма в честь Рождества Христова в селе Измайлове (на востоке Москвы). В ноябре 1948 года были арестованы и сосланы (вторично) настоятель храма прот. Виктор Жуков и иеродиакон Порфирий (Бараев Прокопий, 1900–1972, 28.01)²⁸⁴, а в апреле 1950 года последовал арест с приговором к 7 годам концлагеря и священника Иоанна Крестьянкина, очевидно, за активную пастырскую деятельность.

Прихожане тяжело переживали эти удары. Среди них был и живший поблизости Николай Александрович Голубцов, научный сотрудник Тимирязевской сельскохозяйственной библиотеки (при ВАСХНИЛе), готовившийся к принятию священного сана и с этой целью усердно проходивший практику в алтаре и на клиросе Измайловского Христорождественского храма в качестве пономаря и чтеца.

Стремление к образованию и семена благочестия были заложены в душе Николая Александровича еще в родительской семье – отцом и матерью, которым посвящено начало книги.

Большую роль в духовном становлении детей, особенно младших, как мы упоминали, сыграла их мать Ольга Сергеевна, поскольку после внезапной смерти мужа в июле 1911 года вся тяжесть воспитания и заботы о семье легли на ее плечи. Большую поддержку оказал ей в этом и ее по материнской линии троюродный брат, известный старец Зосимовой пустыни о. Алексий (Соловьев, 1846–1928), к которому она ездила преимущественно со своими младшими детьми, включая и Николая.

Николай, 7–-й ребенок в семье, рос резвым, шаловливым мальчиком, большим забиякой, хотя «отец был строг, случалось, и наказывал, обычно ставил в угол, – как вспоминала его дочь Наталия Александровна. – Придешь и видишь: один стоит в одном углу, другой – в другом, третий – в третьем. Полагалось стоять в углу, а потом просить прощение друг у друга. А Николай, такой был баловник, как у него кто–нибудь из ребят начинает просить прощение, он его еще языком оближет; опять крик: «Мама, Колька языком облизал!» Она шлепнет его и опять поставит в угол. Но папа больше всех малышей любил Николая. И поэтому тот проказил чаще других, зная, что отец будет за него... Если отец, приходя со службы, видел, что Коля стоит в углу, то брал его к себе в кабинет и часто укладывал его рядом с собой на диван, желая передохнуть. Но для шалуна это было еще большим наказанием, и, как только отец засыпал, он освобождался из этого плена... Но на улице Александр Петрович предпочитал идти без Николая, т.к. тот не оставлял в покое ни одной кошки или собаки, встречавшихся по дороге, к которым он подкрадывался сзади, чтобы дернуть за хвост, после чего они с визгом или лаем уносились прочь».

Продолжал шалить он и в свои первые гимназические годы. Это очень беспокоило Ольгу Сергеевну, как видно из ее писем в адрес ее старшей дочери Марии,²⁸⁵ учившейся и жившей в Москве у их родственников, обычно у Уваровых. Но уже тогда, в мальчишеские годы все заметнее проявляется одна из основных черт его характера: любознательность, проявлявшаяся в запойном чтении книг. Позднее, под влиянием матери, чтения Евангелия и духовного руководства старцев, он выработал в себе потребность помогать окружающим его людям. «...Он всегда помогал в учебе своим отстающим товарищам и младшим братьям» (из рукописи его младшего брата – архиепископа Сергия). Из частного письма старшего брата Ивана от 1 октября 1917 года: «...Николай, старший из остальных братьев, теперь является основной хозяйственной силой семьи: везде, где требуется сила или готовность делать какое угодно, хотя бы самое черное дело, везде... работает Коля; я ему за это добросовестное служение семье очень признателен, тем более, что эта черная работа в том возрасте, в который он вступает, уже совсем не занимательна и способна опротиветь...»²⁸⁶.

В сентябре 1918 года Иван и Николай, как следует из писем Ольги Сергеевны, помогли семье временно переехать на жительство в Тамбовскую губернию, чтобы не погибнуть от голода и тифа. Николая, окончившего уже гимназию, мать хотела устроить там где–нибудь письмоводителем. Вероятно, до конца лета он был при семье, а потом уехал, скорее всего, в Москву или в Сергиев Посад, где его мобилизовали в тыловое ополчение, как потом выяснилось. В первое же время Ольга Сергеевна, не имея о нем достоверных, а может быть, и никаких сведений, очень беспокоилась.²⁸⁷

Лишь где–то в марте прояснилось для нее его положение. Из письма матери к Николаю (март 1920 года): «Мой милый и дорогой Николушка! Большое спасибо тебе за твои письма, присланные Лёле [Алексею], Павлику [будущий архиепископ Сергий] и Симе [будущий протоиерей Серафим], и за твои братские им наставления. Дай Бог, чтобы они все их приняли к сердцу и усердно им следовали на деле. Такими письмами ты мне оказываешь нравственную поддержку в деле воспитания этих трех, оставшихся на моих руках... Мне бы очень хотелось узнать, где и как ты устроился писарем... Пиши, как позволит служба... Нельзя ли и нам как-нибудь пристроиться к железной дороге, чтобы получать паёк и жить вместе...».

Два года находился Николай в тыловом ополчении Красной армии, где однажды, как известно из его собственного рассказа кому–то, при осмотре он отказался снять крест с груди, за что был наказан–его послали чистить отхожие места.

В мае 1920 года Ольга Сергеевна скончалась от черной оспы, которой заразилась от больных крестьян, за которыми она ухаживала. Детей перевезли обратно в Посад. Николай после демобилизации переехал в Москву к старшей сестре Марии – на Остоженку (д. 9, кв. 5), где поначалу жил и Ваня, а потом и младший брат – Павлик. Осенью того же или, скорей всего, следующего 1921 года Николай поступил в Сельскохозяйственную академию им. Тимирязева и через четыре года окончил ее со званием агронома–полевода. Еще до службы в армии он подал документы для поступления на Историко–филологический факультет Московского Университета, но, понимая трудности, связанные с этим в условиях господства воинствующего марксизма и идеологических чисток, изменил свое намерение, весьма вероятно, по благословению старцев или духовных отцов, руководство которых он всегда искал.

Кстати сказать, после смерти о. Алексия Зосимовского в 1928 г. Николай (и его брат Павлик) нашли духовника в лице замечательного священника церкви «Неопалимой Купины в Зубове» – Сергея Михайловича Успенского (1878–1937), которого в 1931 г. запечатлел на отдельном полотне к картине «Русь уходящая» Павел Корин.²⁸⁸ После о. Сергия духовником Николая Александровича стал, очевидно, иерей Федор (фамилию выяснить не удалось) из церкви Иоанна Воина на Якиманке, в конце 1949 (или в начале 1950 года) высланный в Малый Ярославец.

После него духовниками о. Николая был ряд лиц, в частности: о. Иоанн Бычков; о. Иоанн Крылов, после ссылки служивший до своей смерти в Пименовской церкви в 1954–57 гг.; о. Алексий Демин, протоиерей Богоявленского собора в Елохове († 1983).

По окончании «Тимирязевки» Николай Александрович работал близ станции Ашукинская Северной ж.д. (в Загорском районе) помощником участкового, а затем уездного агронома. Здесь, читая крестьянам лекции в холодном сарае в зимнее время (ведь летом его слушатели были заняты на полевых работах), он на всю жизнь сорвал себе голос.

При очередной «идеологической проверке кадров» Николай Александрович открыто высказал свои религиозные убеждения, в результате чего был уволен с разрешением работать « вне контакта с населением ». С 1929 года он работал на Московской семенной контрольной станции. Здесь он познакомился с Марией Францевной Гринкевич, дочерью агронома. Под его влиянием она перешла из лютеранства в Православие (через миропомазание). 24 июля 1932 года они вступили в брак. Жили они вначале в крохотной комнатке на Остоженке²⁸⁹, а после смерти родителей М.Ф. (в 1942 г.?) переехали в их деревянный дом на б. Лесной улице (впоследствии – продолжение Измайловского проспекта ) в Измайлове.

В 1937 году Николай Александрович перешел на работу в научную библиотеку Всесоюзной Академии сельскохозяйственных наук им. Ленина (ВАСХНИЛ), где работал в должности библиографа до 1949 года.

В годы работы в гражданских учреждениях неизменно проявлялась душевная щедрость Николая Александровича, его любовь к людям, доброта, готовность помочь каждому и родным, в том числе. Так, в 1928 году, видимо, в отпуск, он едет в Крым, где закрывался небольшой (2–й Кизильташский) монастырь (близ Аю–Дага), в котором пребывала его сестра Наталия, принявшая там в 1925 году у о. Софрония при постриге имя «Сергия». Вместе с ней он по дороге домой заезжает на духовный совет к епископу Антонию Абашидзе в Киево–Печерскую Лавру.

В 1931 году едет на Север в устье р. Онеги, чтобы спасти младшего брата Серафима, простудившегося на лесоповале и очень тяжело заболевшего.

Вспоминает духовный сын о. Николая Сергей Иосифович Фудель: «Когда кто–нибудь из сотрудников большого учреждения (ВАСХНИЛ) не справлялся со своим делом или был удручен какими–нибудь огорчениями служебной или личной жизни, он неизменно слышал совет: «Знаете что, сходите к Николаю Александровичу и всё расскажите. Не стесняйтесь, он такой простой и отзывчивый. Он во всем вам поможет». И люди шли к нему, сначала со страхом и стеснением, а потом легко и доверчиво. И так было в течение целого ряда лет. Поэтому почти о каждом сотруднике он знал многое и многим старался помочь. Известны случаи, когда в годы Отечественной войны он умудрялся до работы утром привезти на санках напиленные и наколотые дрова на квартиру одиноким и больным товарищам».

Его дом, а точнее – полдома в Измайлове, состоявший всего из трех небольших комнат с маленькой терраской (притом гостиная была проходной, как и небольшая кухня), с осени 1942 года стал приютом обездоленных детей.²⁹⁰ (Во второй половине дома после войны жил о. Виктор Жуков).

Терраска же выходила в небольшой сад, размером вероятно в 5–6 соток. Там в теплое время года о. Николай мог принимать для беседы своих духовных детей в специально сооруженной будочке («беседке»), где параллельно стояло две скамьи, на два-три человека – каждая. Это было сделано по совету одного из его духовных отцов, дабы о. Николай меньше тратил сил и времени для общения с своими духовными чадами и имел возможность все же побольше быть дома с семьёй.

С противоположной стороны дома, в сторону трамвайной линии, находился длинный сарай²⁹¹ с дровами для отопления, и где духовные чада, приходившие к о. Николаю, иногда заставали уединившимся для молитвы.

Еще до принятия сана жизнь Николая Александровича была дыханием самозабвенной доброты, а это требовало иногда и величайшего мужества. Вот один случай, рассказанный его матушкой. В годы войны Николай Александрович, освобожденный от военной службы по состоянию здоровья, каждое лето работал на трудфронте – на лесозаготовках, в колхозе и проч. И вот однажды зимой приходит сообщение, что в том колхозе, где он летом работал, один юноша попал под суд, ему грозит расстрел. Он был невиновен, но только Николай Александрович мог это доказать. Начальница в библиотеке не отпускала его на суд. Тогда Николай Александрович уехал самовольно, а в войну это приравнивалось к дезертирству. Суд состоялся, юношу благодаря показаниям Николая Александровича оправдали, и для него самого это «дезертирство» обошлось без тяжелых последствий.

Уход со светской работы на поприще церковной деятельности, да еще в годы, когда на Церковь поднималась новая волна гонений, был, с точки зрения одних, быть может, актом безумным, других – актом исключительного мужества, для самого же Николая Алексеевича – естественным завершением того пути, по которому шла вперед его внутренняя, невидимая для других, жизнь.

Для тех, кто знал его близко, кто вручал ему свою судьбу, было очевидно, что он – избранник Божий. Видно, что семена Евангелия пали на добрую почву, удобренную стараниями его матери и старцев. В его душе отозвались слова Христа: «Посмотрите как нивы побелели и готовы...»

Одной духовной дочери он говорил, что всю жизнь он хотел и готовился стать священником, чувствовал, что это будет, но его духовные отцы (старец Алексий Зосимовский, о. Сергий Михайлович Успенский, у которого в алтаре в 20–е годы прислуживали Николай и Павел²⁹²) и другие удерживали его, говоря: «Сейчас ты в два счета погибнешь, а придет время, когда ты будешь нужен».²⁹³ При объяснении с Марией Францевной Николай Александрович сказав ей, что собирается быть священником, спросил ее, готова ли она быть женой священника, и она согласилась.

К принятию священства Николай Александрович тщательно готовился. До нас дошло от него много машинописных конспектов и программ Московской духовной семинарии 1944–1948 гг., а также стопка тетрадей (толщиной около 15 см) с его рукописными конспектами церковно–учебной литературы. Благодаря солидной теоретической и практической подготовке Николай Александрович 3 августа 1949 года успешно сдал экстерном экзамены на священника перед комиссией, возглавляемой протопресвитером Н.Ф. Колчицким.

1 сентября 1949 года Николая Александровича посвятили в диаконы; 2 и 3 сентября он служил в упомянутом Измайловском храме вместе с о. Иоанном Крестьянкиным. Позже он говорил, что даже огорчился, когда ему сказали, что 4 сентября его будут рукополагать во священники

– он хотел подольше послужить диаконом. Но это рукоположение состоялось, и с 4 сентября Николай Александрович стал отцом Николаем. И с этого дня перед ним открылось море людских страданий, немощей и греха. Он служил (кроме последнего года, когда расписание на каждую неделю составлялось по–разному) в понедельник и вторник в храме Ризоположения на Донской улице, в среду и четверг – в малом соборе Донского монастыря, по воскресеньям и праздникам попеременно в этих храмах, имевших тогда общий штат духовенства. Легче и свободнее чувствовал себя батюшка в Донском, туда он обычно и назначал приходить обращавшимся к нему людям. Потом это уже знали – идти к нему на службу надо к 7.00–7.30, а если только для беседы, то часам к 11–ти. Возвращаясь из Донского со службы, мы видели людей, часто новых, незнакомых, которые шли и шли в Донской. Много интеллигентных лиц, но много и простых старушек; молодежи по тому печальному времени очень много, по нынешним меркам – мало.

«Это был действительно «пастырь добрый», отдавший всего себя заботе о своих многочисленных церковных детях. Их было множество со всех концов Москвы... А он был со всеми ровен, со всеми тих, каждого принимал так, как будто он только и ждал этого его прихода, чтобы отдать ему со всею щедростью свое драгоценное время и все душевные силы» (СИ. Фудель).

В будние дни Батюшка служил утреню и литургию, молебны и панихиды, принимал людей в храме (и всюду – во дворе, на улице, в транспорте), а затем начинался его великий подвиг хождения «по требам», как он это называл. Когда надо было причастить тяжело больного, а иногда и после нескольких бесед подготовить его к исповеди и причастию, о. Николай был абсолютно безотказен.

Пастырское служение о. Николая отличали:

– глубокое молитвенное предстательство за тех, кто к нему обращался, или о тех, о ком просили;

– бескорыстие и полная нестяжательность;

– забота не только о духовном, но и материальных нуждах, часто и без запросов об этом со стороны нуждающихся;

– самоотверженная любовь к ним, готовность в любое время оказать им помощь, приехать к больным или умирающим;

– прозорливость, как свидетельство его святости.

Примеры такого служения читатель найдет в брошюре Ольги Николаевны Вышеславцевой «Пастырь во времена безбожия»,²⁹⁴ где помещены также воспоминания о нем и некрологи еще ряда духовных его чад, в том числе Сергия Иосифовича Фуделя²⁹⁵.

Из этой брошюры (с. 18–19) мы приведем лишь следующий фрагмент: «У меня был знакомый переплетчик, уже старый и больной человек. Жил он с женой, очень милой хлопотуньей. Ему я отдавала в переплет книги о. Николая. Однажды о. Николай сам зашел за ними и, увидев больного человека, предложил прийти и причастить его. Переплетчик был очень обрадован и растроган. На другой день он позвонил мне и попросил прийти к ним. Встречаю своих милых старичков чем–то расстроенными. Смущенно протянул мне переплетчик золотую 10–рублевую монету, которую попросил передать о. Николаю, вероятно, потерявшему ее у них. Жили они скромно, если не сказать бедно. Отцу Николаю очень понравились они, и он потом отметил: «И у них есть страх Божий». Они от его посещения были в восторге. Зная отца Николая, его бескорыстие, стремление незаметно помочь в нужде, я попробовала их убедить, что он не забыл эту монету, а оставил им (она оказалась под бумагами на столе, рядом с которым он сидел). Чтобы их успокоить, я пообещала им, что спрошу его. Рассказала о. Николаю о смущении старичков, а он, стараясь быть серьезным,» убеждает: «Я здесь ни при чем».

– А кто же?

– Николай Угодник.

Вероятно, о. Николаю кто–то подарил эту монету в день Ангела, а он оставил ее старичкам, так как был он у них в самый праздник «зимнего Николы».

* * *

У одной знакомой была воспитанница. Она собиралась выйти замуж за студента, только что закончившего аспирантуру. Решили венчаться. «Отец Николай сказал, что повенчает их. Зашел о. Николай договориться о времени венчания. Пробыл он недолго. Хозяйка дома вскоре обнаружила вполне значительную по тем временам сумму денег, которую о. Николай оставил под стопкой белья. На удивленный возглас «Зачем?» о. Николай спокойно сказал: «Они начинают новую жизнь, многое понадобится...»

* * *

У него самого дома – обстановка была простая – та, которую его жена унаследовала, и он ничего не приобретал за время своего священства.

* * *

Однажды пришла ко мне приятельница, расстроенная встречей со своей знакомой, недавно вернувшейся из ссылки. Она заболела, врачи прямо сказали, что у нее рак, и потому она решила покончить с собой.

– Что делать?

Я спросила ее о больной: «Она верующая?»

– Не знаю.

– Спросите ее, может быть, она захочет поговорить со священником, тогда я попрошу о. Николая.

Встреча эта состоялась. Отец Николай очень долго разговаривал с ней, потом исповедывал ее. На вопрос об операции, которую ей предлагали, о. Николай решительно ответил: «Никакой операции». С этого времени и до конца ее дней о. Николай молился о ней и регулярно посещал ее».

Любопытны воспоминания Зои Александровны Зиновьевой, очень искреннего, относительно недавно умершего человека,²⁹⁶ в прошлом медсестры с незаконченным высшим образованием, натуры мистически одаренной.

«Я очень и очень хотела повенчаться. Много молилась Господу, Матери Божией и святым угодникам. И вот, настал наконец желанный день. О. Николай попросил закрыть двери храма. Затем зажгли паникадила, в церкви было торжественно, но из посторонних и даже моих близких никого не было. Боже, думала я, ведь совершается таинство, я порываю с блудом. Господи, благодарю тебя!.. Нельзя выразить радость, охватившую меня. Я чувствовала, что небо разверзнуто надо мной, что Бог видит мое сердце, мою благодарность, что Он, конечно, смотрит на меня. И вдруг я чувствую, что я приподнялась над полом приблизительно на полметра и не пошла, а плавно летела за о. Николаем. Коля, сын, мне потом говорил: «А я думал, что это так полагается. Я видел, как ты была над полом и летела.» Коля учился уже во втором классе. Когда о. Николай подвел меня к алтарю, то я увидела множество ангелов вверху над престолом, они над облачками, улыбались мне. Я опустила глаза. Мне казалось, что у меня нет уже груди, а вместо нее небо. О. Николай улыбаясь сказал мне: «Ну вот, исполнилось твое желание.»

* * *

«Мне очень нравилось быть на исповеди. Поэтому, когда батюшка шел исповедовать, я тоже направлялась к тому же месту. И вот однажды я подняла свой взор вверх – (это было в Донском монастыре, где погребен патриарх Тихон). Тут я увидела над исповедующимися вместо потолка Крест в самую натуральную величину, а на нем, укрытый пеленой, лежал Христос. Головой лежал Он по направлению к алтарю. Если стать лицом ко Христу, то на левой стороне Креста на его конце стояла Матерь Божия, накрытая покрывалом, и молилась, подняв лицо вверх, а на правой стороне Креста у самого основания правого ответвления Креста сидел голубь, держащий в клюве веточку с листьями, слегка двигая головкой. Я опустила глаза, думая, что это, очевидно, мне показалось, но когда я снова посмотрела, то увидела почти то же, только Матерь Божия стала на колени и молилась. Мне показалось, что больше смотреть я не имею права.

Видение все было в натуральную величину. Молящиеся стояли с наклоненными головами, и священник благословлял их.

Я пишу эти строки, но душу наполняет страх за свои дела перед великой милостью Божией, открывшей мне Свое присутствие, Святого Духа, Божией Матери – это видение было Великим Постом. После того как вынесенный Крест на четвертой неделе был унесен, я пришла вечером в церковь. Ко мне подошла женщина – юродивая и, обращаясь ко мне, сказала: «Я тебя ищу, вот тебе веточка с Креста», – и дала мне веточку, которую держал голубок. Эта веточка – теперь лишь часть ее – хранится у меня и сейчас.

В Донском монастыре исповедь часто идет у Креста. Около Креста по левую сторону над аркой висела икона, но какая, я не знала и спросить стеснялась, а сама разглядеть ее не могла, так как из нее всегда исходил пучок света. Сказать об этом стеснялась потому, чтоб не приняли меня, грешную, не за того, кто я есть. После явления мне Креста с Господом, Матерью Божией и Голубем, я часто взглядывала, особенно во время исповеди, на икону, но стала видеть такое явление, что из света выходил Глаз, который обходил всех исповедующихся, затем шел под арку по направлению к алтарю и исчезал. И всякий раз, как только начинала смотреть на икону во время исповеди, то видела то же самое.

В другое время я видела лишь свет, идущий из середины иконы, но не дающий возможность на Нее смотреть. Однажды я решила пойти за глазом. Глаз был чуть больше обыкновенного, и когда я подошла к алтарю, я ничего не увидела, но когда открыли Царские Врата и вынесли Святые Дары, то увидела между Престолом и Царскими дверями на высоте Царских дверей Глаз, но этот Глаз был очень большой и, кажется, в золотых лучах, но я не могла смотреть – мне стало очень страшно.

О, Милосердный! Как много раз ты спасал меня, как много милостей Ты ниспослал мне, грешной. Слава Тебе, Боже наш, Слава Тебе!!!

Боже, дай мне Премудрости в нахождении и утверждении путей Твоих и помоги мне в оказании помощи потерявшим или ищущим путь к Тебе».

И снова обратимся к запискам С.И. Фуделя: «Он (о. Николай) мог, например, даже в Великий Четверг, после долгой обедни, на которой было чуть ли не тысяча причастников, ехать без всякого перерыва, через всю Москву, на метро и автобусах, чтобы навестить больных, а потом, не заезжая домой, возвращаться в церковь на 12 Евангелий (добавим, что на Страстной Седмице о. Николай служил в Донском один с вечера Великого Вторника до Пасхальной ночи)... Известны случаи, когда родственники больного человека его вовсе не желали принимать, а он все–таки туда ехал. В одном доме его не впускали три раза, и только на четвертый его смиренное упорство победило, к радости больного и, кажется, кого–то из тех, кто не впускал и раскаялся». Там же помещен рассказ С.И., как он приехал к Батюшке с просьбой причастить одну умирающую. Это было в первый день Рождества. Батюшка только что приехал из храма и сидел за праздничным столом со своими близкими. Допивая первую чашку, С.И. все же пролепетал свою просьбу. «Ну что ж, – сказал о. Николай, – сейчас и поедем». И они поехали из Измайлова на Арбат».

Он посещал больных и в больницах, хотя в то – «хрущевское» – время это было почти невозможно.

Его слово было со властию, оно исходило от сердца, проникнутого горячей молитвой. Вот один случай, рассказанный покойной Анастасией Владимировной Паевской: одна женщина в раздражении сказала сыну: «Мне такой сын не нужен». И он пошел и покончил с собой. Можно – вернее, невозможно, представить себе душевное состояние матери. Ее все же привезли к о. Николаю. После беседы с ним она сказала: «Я счастлива». Какие он нашел тогда слова? Но, конечно, ее спасла от отчаяния его всесильная молитва.

Как он умел слушать каждого человека! – Он совершенно забывал себя, он весь был – любящее молитвенное внимание. Вот отрывок из одной записи о первой беседе с ним: «Рассказываю свою путанную историю с Е. и с изумлением вижу, как этот человек умеет слушать: кротко склонив голову, весь уйдя в глубочайшее внимание, с таким доверием, чуть ли не с благоговением к раскрывающейся перед ним душе человеческой, как бы смиряясь перед ней. (Он часто говорил нам: «Каждый человек – образ Божий. Вы должны в каждом видеть образ Божий». И в его устах это не были просто слова, это была суть его отношения к человеку). После моего рассказа он задал мне несколько вопросов и спокойно, уверенно сказал: «Нет, это неподходящий для вас человек». И еще через несколько недель: «Да ведь сразу видно, что неподходящий человек». И удивительно – мое сердце сразу согласилось с ним, а сколько до этого было терзаний!... Я возвращалась от него в тот весенний вечер и сама поражалась, что со мной случилось: вырезана такая застарелая опухоль, и мне не больно, только легко и радостно! Какая же это умелая рука, какой это мастер–хирург.... Потом он также положил конец моей совершенно искусственной дружбе с одной девушкой. С ней, как я ни старалась (по благословению другого духовника), оставалась полная внутренняя чуждость под маской неразрывной дружбы. Но в обоих случаях он не требовал решительного разрыва. Может быть, вообще он предпочитал в таких случаях максимальную осторожность, деликатность. Говорил: «Нет, резко рвать не надо, просто – реже видеться, меньше разговаривать». И всегда это приводило к нужному результату.

Много лет спустя, за несколько месяцев до его кончины я, уходя в будний день от Литургии в Донском, оглянулась, чтобы перекреститься, и увидела Батюшку вот также углубленного в беседу с какой–то женщиной. Весь облик его излучал благодатное внимание, кротость, смирение, тихость, которые наполнили собой весь храм. И я пошла на работу с таким чувством радости, будто это он со мной сейчас поговорил, сказал слово утешения, благословил».

Конечно, Батюшка занимался не только тем, что разводил неподходящих людей. Браки, которые он благословлял, всегда были счастливые. Он благословлял и дружбу. Двум девушкам он сказал : «У вас есть сокровище». Они недоумевают – только что кончили учебу, нет ни сберкнижек, ни золота. А он: «Это ваша дружба. Она будет проходить испытания, но не разлучайтесь друг с другом». И действительно, дружба Нины и Нади проходила испытания, одна даже хотела уйти, но Батюшка явился ей во сне (уже по кончине) и сказал: «Не уходи». Так они вдвоем ухаживали за престарелыми родителями Нины и похоронили их, так Нина была поддержкой Наде, когда та уже в преклонных годах дважды сломала ногу и руку, так они и живут теперь вдвоем на протяжении почти полувека.

А другой духовной дочери сказал: «Учитесь нести крест одиночества». В предыдущих беседах говорил ей, что этот крест будет для нее легче, чем крест семейной жизни.

Нина и Надя рассказывали такой случай: старшая сестра приезжала к Батюшке с тревогой за младшую, которая вела себя очень странно, убегала из дома, была совсем больная. Он сказал: «Не беспокойтесь, она хорошо выйдет замуж, и у нее будет трое детей. Так и было. Все они живы и сейчас.

Приведем в сокращенном виде воспоминания о Батюшке одной его духовной дочери – врача-витаминолога Марии Александровны Крашенинниковой. Впервые она увидела Батюшку во дворе Донского монастыря и была поражена, потрясена тем, какие у него добрые глаза. Ее подруга сказала ей: «Этот Батюшка очень хорошо исповедует». И Маша отправилась к нему на исповедь, и после нее Маша стала духовной дочерью о. Николая. Вот несколько рассказанных ею случаев.

«В 58–м году мне было необходимо уйти с работы, все там было не по душе, а меня не отпускали. Приезжаю к Батюшке в храм Ризоположения, рассказываю. Он говорит: «Надо найти себе замену». Тут я в первый раз в жизни обиделась на Батюшку – где мне искать замену, людей на улице спрашивать что ли? Лучше ничего не говорить, чем такое сказать. Приезжаю из церкви на работу, вижу– в вестибюле сидит незнакомая девушка. И потом я вновь проходила мимо нее, она все сидит. Я спросила, не надо ли ей в чем–нибудь помочь, она отвечает, что кончила мединститут, у нее свободный диплом и она ищет себе работу. Привела ее в мой отдел, представила ее заведующему, и она была принята, а мне подписали мое заявление об уходе.

В том же году. Осень. Дров нет (мы живем за городом). Приезжаю к Батюшке в Донской. Он говорит: «Ну, пойдем просить святителя Николая», и мы с ним подошли к чтимому образу и помолились. Приезжаю домой, мама и сестра еще не вернулись из Лавры. Раздается звонок, стоит человек и спрашивает, не нужны ли дрова – он привез на соседнюю улицу, а там уже купили. Выхожу и вижу целую машину дров – 5 кбм., и все одна прекрасная сухая береза. Первым моим чувством было отчаяние: ведь они стоят, конечно, рублей 500, а у меня всего 300 (на старые деньги). Спрашиваю цену – 300 р. Когда приехали мама и Катя и, изумленные, спросили, откуда дрова, я ответила: «Батюшка Николай прислал».»

Далее ее же рассказ о том, как по благословению Батюшки – заниматься научной работой – она чудом поступила в Институт туберкулеза, где проработала 25 лет и была счастлива. Она же рассказывала о чудесном исцелении за одну ночь, после молитвы на могиле у Батюшки, ее троюродной сестры Лиды, от которой отказались врачи.

В московских церковных кругах широко известны обстоятельства появления на свет двух дочек о. Николая В. и его матушки Нины. У Нины была гипертония в такой тяжелой форме, что ей пришлось оставить любимую работу в Консерватории. Врачи категорически запретили ей иметь детей. В 50–х годах о. Николай и Нина стали духовными детьми о. Николая. И вот – паника среди родных и близких: Нина ждет ребенка. Известный терапевт Александров говорил: «Нина Аркадьевна идет на самоубийство». Знакомая их семьи заведующая гинекологической больницей в г. Горьком писала отчаянные письма, что за 30 лет ее практики не было ни одного благополучного исхода родов при такой гипертонии. А мы, духовные дети о. Николая, не сомневались: раз Батюшка благословил, все будет хорошо. И так благополучно появилась на свет Олечка. Через несколько лет история повторяется. Нина снова беременна. Гнев их родных на «невежественного в медицине о. Николая» неописуем. И – уже по кончине Батюшки – благополучно рождается Танечка. Третий аналогичный случай описан О.Н. Вышеславцевой [5, стр. 20].

Ирина Сергеевна М. повторяет уже сказанные нами выше слова: «Его слово было со властью. Его невозможно было не слушаться. По его слову я не задумываясь выскочила бы в окошко, зная, что так надо. Однажды я стояла в храме Ризоположения с бурей в душе, дожидаясь Владыку Стефана (Никитина). О. Николай проходил мимо, благословил, пошутил. И сразу буря утихла, наступила тишина, мир». И.С. приехала к о. Николаю домой за несколько дней до его смерти с мучительным вопросом. Он дал ей чисто практический совет, но благодаря тому, что она исполнила этот совет, мирно устроилась и ее дальнейшая жизнь и жизнь ее сестры Е.

Каким счастьем было для нас его духовное руководство! Одной духовной дочери он сказал: «Духовничество – это вот что: с одной стороны, дается обязательство послушания, а с другой – обязательство спасти душу». В другой раз сказал: «Не относитесь ко мне как к какому–то старцу. Просто – просвещенный священник». В ответ – с растерянностью, недоумением: «Батюшка, я не могу относиться к Вам не как к старцу». Ничего не сказал, только чуть заметно улыбнулся. Он обсуждал с нами весь распорядок дня, молитвенное правило, подчеркивал необходимость регулярного причащения («Это самое главное»), учил вести «дневник грехов». У него была прекрасная библиотека, и он давал всем книги – строго по своему, выбору, потом спрашивал впечатление о прочитанном. Многие передавали ему письменную исповедь, делали это незаметно, в темном приделе, ведь это могло оказаться в те времена криминалом. Очень часто он отвечал на то, что не было ни сказано, ни написано, и говорил это таким простым, «будничным» тоном, что некоторые только потом спохватывались: да ведь я же забыла ему это открыть, как же он знает? Одна девушка, Юля, приходила к нему на исповедь с запиской, но он отвечал ей, не глядя в эту записку.

И все же, все же были редкие, единичные случаи непослушания ему. Эти случаи всегда кончались катастрофой – не трагедией, потому что он все–таки вытаскивал человека из беды своей всесильной молитвой. И потом, видя горячее раскаяние, никогда не говорил: «Ведь я же предостерегал...» Ни слова упрека, только любовь, только сострадание. Одна духовная дочь, испившая горькую чашу непослушания, спросила: «Вы теперь на меня сердитесь?», – а он ответил: «Разве может отец сердиться на своих детей?».

Частной исповеди у о. Николая всегда предшествовала «общая исповедь» – в сущности, проповедь на тему праздника, дневного евангельского чтения, памяти дневного святого. Свою «общую исповедь» он вел почти каждый день, и каждый раз за простотой его слов чувствовалось, что он ведет ее точно впервые. Временами он как бы уже не говорил, а просил, умолял, призывал в желании разбудить все еще спящее сердце. И по себе и по многим скажу, что за много лет не было случая, чтобы мы возвращались после исповеди у о. Николая с прежней сухой душой». (С.И. Фудель).

Он находил общий язык с людьми самого различного воспитания и разных специальностей. К нему можно было прийти с любым вопросом, не только личным, и получить помощь.

Екатерина Александровна Крашенинникова, работавшая в Музее имени Скрябина на Арбате, одного из центров музыкальной культуры Москвы, где еженедельно проводились прослушивания лучших творений мировой музыки, в отчаянную для музея минуту пришла к о. Николаю и рассказала, что музей практически обречен на ликвидацию. Батюшка выслушал ее внимательно, помолчал и быстро сказал, что надо написать совместное прошение с недавно открытым Музеем русской музыки им. Глинки и не оставлять молитвы. «Стучите, и отворят вам». И прибавил: «И я тоже буду молиться». Через несколько месяцев музей был спасен. В Музее имени Глинки сказали: «Это – чудо».

Приведем один поразительный случай его прозорливости. Этот случай свидетельствует, что о. Николай молился не только за своих духовных детей и за тех, кто приходил к нему со своими трудностями, но и за всю Русскую Церковь, переживавшую тогда трагическое «хрущевское» время, когда храмы закрывались насильственно один за другим и Н.С. Хрущев прилагал все усилия, чтобы выполнить свое обещание – показать в 70 году по телевизор «последнего попа». И вот на одной общей исповеди зимой 61 года Батюшка спокойно, просто говорит как о чем–то бесспорном: «Ближайшие два–три года будут для Церкви очень тяжелыми. Но в одну ночь все изменится». Именно ночь, а не день. Эта ночь, ночь под Покров Пресвятой Богородицы. 1964 года, когда был низложен своими соратниками гонитель Церкви, наступила уже после смерти Батюшки, и хотя свободы Церковь не получила, но закрытие храмов прекратилось и дышать стало полегче. В начале 62 года он опять сказал одной духовной дочери: «Ближайшие два–три года будут для Церкви очень тяжелыми». Конечно, такое откровение о судьбах Церкви не могло быть случайностью, в нем мы видим ответ Свыше на горячую молитву Батюшки за страждущую Церковь. Здесь уместно вспомнить, что о. Николай глубоко чтил Св. Иоанна Кронштадтского, во все дни его памяти говорил о нем как об идеале пастыря (а в те годы нельзя было и произносить имя этого «монархиста», «черносотенца» и т.п.). Но ведь Св. прав. Иоанн Кронштадтский был молитвенником за Россию, за Русскую Церковь, и в этом о. Николай был его последователем.

Отец Николай не только молился, но и многое делал. В частности, он поручал знакомым машинисткам перепечатывать душеполезные религиозно–нравственные сочинения для духовного образования своих чад. Кстати, это был и домашний подработок для домохозяек. Кроме того, он пытался и небезуспешно растить церковные кадры. В этом плане интересны его советы своему брату – Владыке Сергию.²⁹⁷

Сокровенные глубины своей жизни во Христе о. Николай таил от всех. Но тайное все же становится явным. Вот один случай. Одной его духовной дочери пришлось терпеть много несправедливостей на работе, она ему об этом рассказала и добавила: «Но я думала – Господь больше терпел, это с Ним соединяет». И вдруг Батюшка преобразился – словно могучий орел раскинул крылья – и горячо–горячо сказал: «Если будете так рассуждать, то скажете – мало, Господи, мало». Это он о своих скорбях говорил – «мало, Господи, мало».

«Выдавали» его иногда и его глаза. Серо–голубые, очень чистые, добрые, они крайне редко превращались в море синего пламени. Каждому из его духовных детей довелось видеть это, но очень–очень редко, иногда один раз в жизни.

Разные лица и в разное время видели сияние вокруг его головы во время богослужения.

От людей, не понимавших о. Николая, приходилось слышать, что он был противником монашества. Это глубоко неверно. Он действительно был противником легкомысленно или формально принимаемых обетов. Но когда на одну его духовную дочь напало искушение против монашеского пути, он ответил с пламенным негодованием: «Как?! Человек приносит свою жизнь в дар Богу, а вы говорите...». В молодости он сам думал о монашестве для себя, но отцы, в первую очередь старец Алексий Зосимовский, сказали: «А сначала тебе нужно жениться» (из его рассказов). Впоследствии он все же благословлял постриг в мантию (конечно, по тем временам тайный), когда усматривал в этом волю Божию.

Он жил подвижнически – очень мало ел, хотя, казалось бы, ни от чего не отказывался, очень мало спал. Однажды он сказал: «Святым сон был также нужен, необходим, как и всем, но они заменяли сон молитвой, и Господь подавал им за три часа сна такой же полный отдых, как другим за восемь». Это он говорил, конечно, от собственного опыта, хотя меньше всего считал себя святым.

Его доброта, его нестяжательность были поразительны. В книге Вышеславцевой рассказаны несколько случаев, когда он, придя причастить больного, незаметно оставлял где–нибудь под салфеткой деньги. Приходившие к нему давали ему иногда и много денег, и он не отказывался, но тут же все раздавал нуждающимся. «Духовная забота о людях была у него как бы укрепляема или подтверждаема заботой материальной. Я знаю и по себе и по другим, как щедро он помогал в материальной нужде людям». (С. Фудель). А семья о. Николая жила очень скромно; все годы своего священства он проходил в одном и том же зимнем пальто, купленном за 600 (т.е. 60) руб. Весной и осенью он носил старенький синий плащ, летом – светлый китель, под которым умело прятал полы подрясника. Зимнюю шапку неизменно сменяла серая кепка, с которой он не расставался даже когда работал в своем саду, и которая иных людей шокировала (что за священник в кепке?).

Нищие не расходились, пока Батюшка не выйдет из храма. Он всем подавал, но и просил их молиться – называл имена. Он любил животных -– воробьи слетались тучей, когда он выходил, и он их кормил.

У него было живое чувство юмора – о. Николай мог и добродушно пошутить, и посмеяться, как дитя.

Несмотря на крайнюю занятость пастырскими трудами, о. Николай находил время и для дорогих его сердцу занятий богословием и духовной литературой.

Возможно, что с желанием помочь своему брату – епископу Сергию в его работе над темой Рублевской «Троицы» и сам о. Николай погрузился в эту тематику, и в 1956 г. составил труд в 28 страниц под названием «Опыт догматического истолкования иконы Андрея Рублева «Св. Троица».²⁹⁸

В 1958 г. появился значительно расширенный и переработанный вариант (оглавление + 98 стр. + заключ., 3 стр.) под названием «Размышления зрителя иконы «Св. Троица» Андрея Рублева» (Опыт раскрытия идейного содержания и символики...)

В 1960 г. им был составлен и сокращенный вариант под названием «Пресвятая Троица и домостроительство. Размышления «Зрителя» у иконы...» М. 1956–59. в 58 страниц в машинописи (без оглавления), отсюда фрагменты были напечатаны на 6,5 страницах в ЖМП № 7 за 1960 год.

Владыка Сергий посчитал, что о. Николай, вероятно, чересчур залез в его сферу и на форзаце его машинописи изволил начертать: «Художественное] творение [совершается] под благодатным осенением, но не от ума тел[есного]. Головное же умствование – много говорит лишнего, и это не убеждает; лучше меньше, но убедительнее по существу.

На данную работу можно ответить словами, некогда сказанными В.М. Васнецовым, невольно подслушавшим разговор 2–х художников об его произведениях на выставке: «А я и не думал тоже (?), что все умно получится». (Не помню точно, но смысл таков.)²⁹⁹

Вот потому–то не очень убеждает эта работа, хотя и не плохая, что в основе ее лежит умствование, а не душа художника, но, может быть, и этот путь не плохой, как сказал Васнецов. Е[пископ].С[ергий]. 10/V–60 г.»

Позднейшая (от 20.5.1979 г.) приписка Владыки – «это ответ брату о его работе» – вероятно говорит, что эта рецензия дошла до о. Николая.

Но в том же 1960 году (или в конце 1959 г), судя по указанию, сделанному отцом Николаем, появился и «вариант I, полный»: под названием «Троица и Домостроительство» (Размышления зрителя...), в котором в отличие от варианта 1958 г. исчезли два пункта (№ 10 – «О духовном содержании творчества Рублева» и № 17 – «Икона Св. Троицы и Русь Православная»). Объем этого «варианта I» около 120 стр., но в нашем распоряжении находится только предварительный «беловик» с правками. К нему, видимо, есть скрепа в 52 страницы под названием: «Приложения. О Пресвятой Троице³⁰⁰ и домостроительстве». (Тексты из Св. Пис. В. и Н. Завета и выписки по Тв. Свв. отцов), М., 1960. Но ни один из вариантов не был издан.

Имея горячую любовь к Божией Матери, многие и многие труды положил он к прославлению Ее имени. Отцом Николаем написаны две службы с акафистами в честь богородичных икон – в честь Донской иконы Божьей Матери и иконы «Взыскание погибших»³⁰¹ утвержденные Св. Патриархом Алексием 1–м к церковному употреблению. (Здесь уместно отметить, что и Божия Матерь сподобила его первую и последнюю службы в священном сане совершить в день чествования Ее иконы 1 сентября 1963 года).

Конечно, на эти труды у него оставались только урывки времени, которые он умел использовать только потому, что знал цену каждой минуте. Так, его видели однажды в длиннейшей томительной очереди на дровяном складе, где заказывали топливо. Батюшка тихо, кротко сидел, записывая что–то в блокнот, всецело углубленный в свою работу.

От о. Николая дошли до нас в машинописи и его проповеди, записанные его духовными дочерьми за 1953–55 годы (72+90 стр.) и за 1956–57 гг. (227 стр.).

Изредка его проповеди печатают и до сих пор на страницах Журнала Московской Патриархии.

Заканчивая повествование о жизни этого подвижника, нельзя не упомянуть вкратце о том, каким он был чутким, внимательным мужем и отцом, каким рачительным хозяином дома. За полтора месяца до его кончины, уже после первого инфаркта, его застали в «выходной день» стоящим на лестнице у стены дома и что–то старательно прибивающим под крышей. В ответ на отчаянный вопль – «Батюшка, ведь Вам нельзя это делать!» – он только улыбнулся веселой, легкой, свободной улыбкой, без слов сказавшей: «Конечно, нельзя, но ведь надо подправить дом, который так скоро останется без хозяина»...

У о. Николая было очень много глубоких скорбей, о которых нам и сейчас далеко не все известно. Больше других видела это его матушка. Уже после смерти о. Николая она рассказывала, что в последнее время он часто приходил в каком–то изнуренном состоянии, ложился на кровать и закрывался с головой теплым платком. Она спрашивала: «Колюшка, что с тобой?», на что он отвечал: «Тебе этого знать не надо». А на другой день в храме был снова прежний – светлый, внимательный, любящий. Опять–таки после его смерти стали известны его слова, сказанные им его другу – о. Порфирию Бараеву (впоследствии схиархимандрит Серафим из Богоявленского собора) о том, что он крестил одну высокопоставленную женщину, и это имело для него очень тяжелые последствия: «Я был там, где ты не был, и видел то, чего ты не видел», – а ведь о. Порфирий перенес два ареста и две ссылки. Тогда же в «самиздате» появились воспоминания Светланы Аллилуевой (Сталиной)³⁰², и мы узнали, что Батюшка «дерзнул» окрестить дочь «вождя народов», и этого, несмотря на развенчание Сталина, власти ему не простили. До сих пор неизвестно, что пришлось пережить тогда Батюшке. Может быть, именно результатом этих событий явилась тяжелая стенокардия, а в июне 1962 года – обширный инфаркт миокарда. Батюшка поправлялся очень медленно, просил о продлении ему отпуска, даже, кажется, о переходе на полставки, но управляющий делами Московской Патриархии Владыка Киприан отклонил его просьбы, и в декабре 1962 года о. Николай был вынужден возобновить свое служение с прежней нагрузкой.

В ночь на 19 сентября 1963 года у него произошел второй инфаркт. Днем 19 сентября его исповедал и причастил прот. Виктор Жуков, сосед по дому. О. Виктор рассказал, как прошла эта исповедь. Когда он начал читать молитвы, Батюшка попросил: «Не спешите». Потом о. Виктор стал перечислять грехи, а Батюшка остановил его: «Подождите», – и сам повторил эти грехи и сказал: «Продолжайте» (и это в ужасных страданиях, после шестичасового отека легких). Соборование совершали о. Виктор и настоятель Ризоположенского храма прот. Василий Свиденюк.

О предсмертных часах Батюшки рассказывал его брат – Алексей Александрович Голубцов.

После соборования о. Николай уже ни на кого не смотрел, не отвечал на вопросы, не ответил даже брату, когда тот с ним поздоровался. Видимо, он все время молился – безмолвно, а когда ему давали подышать кислородом, то сразу же начинал молиться вслух. Иногда он начинал молитву (чаще всего – «Отче наш») и был не в силах закончить ее – Алексей Александрович дочитывал вслух, и Батюшка в знак благодарности пожимал ему руку. Несколько раз он вдруг устремлял пристальный взор на что–то, видимое ему одному; зрачки его расширялись так, что его голубые глаза казались совсем черными и такими большими, какими никогда не были ранее. Он глядел со всепоглощающим вниманием, даже приподнимался в подушках и наклонялся вперед. Так смотрел он сначала на божницу, потом вверх.

Затем произошло то поразительное, о чем Алексей Александрович рассказал в первое же утро: о. Николай тихо, но ясно сказал: «Пойте – «Честна пред Господем смерть преподобных Его» и сам тихо запел на 7–й глас. Его слабый голос скоро выдохся, а Алексей Александрович трижды пропел этот прокимен»...

В 3.50 утра 7/20 сентября, в день предпразднества Рождества Пресвятой Богородицы, о. Николай тихо скончался. Так исполнилось слово, сказанное им в день Успения Божией Матери в 1955 году: «Будем просить у Господа, по молитвам Божией Матери, чтобы наша смерть не была внезапной. Пусть она будет в болезнях, но только бы мы смогли перед смертью возблагодарить Господа за все скорби, которые Он посылал нам в жизни. Будем молиться, чтобы смерть наша была не смертью, а успением, упокоением».

Отметим одно замечательное «совпадение». О. Николай глубоко чтил оптинских (ныне преподобных) старцев, очень любил преп. Макария, поручал своим духовным детям делать выписки из его писем. И вот он скончался в тот же предпразднственный день, что и преп. Макарий 103 года тому назад. И хоронили его также на 4–й день, как и преп. Макария. И все, кто присутствовал на его похоронах, разделяли чувства настоятеля Оптиной пустыни преп. архимандрита Моисея, сказавшего на похоронах старца Макария: «Это что–то необычайное! 80 лет живу на свете, а не видал таких светлых похорон. Это более походит на перенесение мощей, нежели на погребение». А вот слова С.И. Фуделя о упокоении о. Николая: «Как умолчать о благодати Божией, ясно показавшей на похоронах о. Николая Голубцова, что «Честна пред Господем смерть преподобных Его». Господь явно показал на торжестве этих похорон, что угоден Ему тот путь, которым шел о. Николай – путь любви и смирения, путь служения людям. Мы убедились еще раз, что только кроткие наследуют новое Небо и новую Землю Божию. Конечно, не внешность поражала, хотя редко кого отпевают три архиерея³⁰³ и 28 священников. Невозможное совершалось на этих похоронах: в наш век разделений и ненависти тысячная толпа была «один дух в Господе». Мы точно среди лета запели Пасху. И прав был кто–то из этой толпы, сказавший мне: «Сегодня я в первый раз в жизни почувствовал, что такое Церковь»...

На погребении О. Николая были тысячи людей, тысячи глаз, в которых светилась любовь. И, конечно, многие–многие могли бы рассказать, что значил в их жизни о. Николай, поведать что–то гораздо более значительное, чем приведено в настоящем кратком очерке...

После смерти о. Николай не раз являлся своим духовным детям «в тонком сне» в критические моменты их жизни и предостерегал их от духовных ошибок.

Среди многочисленных духовных детей о. Николая было немало незаурядных личностей. Особо следует отметить Марию Вениаминовну Юдину († 19.11.1970), знаменитую пианистку, пришедшую к о. Николаю из Катакомбной Церкви. Отличалась самоотверженной любовью ко всем нуждающимся, жила, можно сказать, в нищете, известна своей мужественной проповедью Христа прямо со сцены, где играла наиболее серьезные вещи великих композиторов. Она с благоговением относилась к о. Николаю и с большим уважением к его родным.

Из священников нам известны: о. Николай Анатольевич Ведерников, в прошлом пианист, о. Александр Мень, который считал о. Николая своим идеалом в деле пастырства,³⁰⁴ о. Сергий Вишневский и ряд других.

Невозможно обойти вниманием воспоминания С. Аллилуевой³⁰⁵ об о. Николае. Мы опустим здесь ее наивные и ошибочные высказывания – (напр., что в Донской церкви якобы не было хора, а «только несколько монашек читали молитвы», «о. Николай служил обыкновенно в черной или белой рясе, без золота и серебра» и мн. др.); конечно, ее взгляд – это взгляд своего рода инопланетянки, залетевшей в православный храм и широко открытыми глазами увидевшей в нем Православного Пастыря (она сама признается, что после смерти о. Николая перестала ходить в церковь, да едва ли заходила и ранее). И в то же время она увидела и сумела выразить многое, в частности, то, что знал каждый из духовных детей о. Николая, – его благодатную строгость. Приведем же, сократив несущественно, эти воспоминания.

«...Весной 1962 года я крестилась в православной церкви в Москве, потому что я хотела приобщиться к тем, кто верует. Я чувствовала эту потребность сердцем: догматы мало что значили для меня. Благодаря моим друзьям мне выпало счастье встретиться с одним из лучших московских священников. Его уже нет в живых, и с тех пор я не видела никого, кто служил бы так проникновенно и просто, кто говорил бы с прихожанами так, как это делал о. Николай.

Он был строг, и не скрывал этого. Говорил о жизни повседневным будничным языком, без елея, без стремления во что бы то ни стало оправдать ошибку, без попыток сделки с совестью. Не нравится – уходи (...). Взгляд его был пронзителен. Он был суров, как сама правда, не терпящая уловок, и в этом была его милость и великая помощь. От него нельзя было увернуться (...).

(...) Он отлично понимал, что принимая крещение, я нарушаю правила партии, что это опасно для меня и для него, и потому не занес мое имя в церковную книгу (...).

Я никогда не забуду наш первый разговор в пустой церкви после службы. Подошел быстрой походкой пожилой человек с таким лицом, как у Павлова, Сеченова, Пирогова – больших русских ученых. Лицо одновременно простое и интеллигентное, полное внутренней силы. Он быстро пожал мне руку, как будто мы старые знакомые, сел на скамью у стены, положил ногу на ногу³⁰⁶ и пригласил меня сесть рядом. Я растерялась, потому что его поведение было обыкновенным. Он расспрашивал меня о детях, о работе, и я вдруг начала говорить ему все, еще не понимая, что это – исповедь. Наконец я призналась ему, что не знаю, как нужно разговаривать со священником, и прошу меня простить за это. Он улыбнулся и сказал: «Как с обыкновенным человеком». Это было сказано серьезно и проникновенно. И все–таки перед тем как уйти, когда он протянул мне для обычного рукопожатия руку, я поцеловала ее, повинуясь какому–то порыву. Он опять улыбнулся. Его лицо было сдержанным и строгим, улыбка этого лица стоила многого...

Он крестил меня греческим именем Фотина (Фотиния), сказав, что это и есть мое настоящее имя. После крещения я спросила, могу ли положить на тарелочку в церкви, в знак благодарности, кольца и серьги, которые принесла с собой – денег у меня в ту пору было мало. Но отец Николай ответил твердо: «Нет. У церкви есть средства. Вы пришли к нам сами – это важнее».

Сколько достоинства было в его словах и во всем поведении. Он говорил мало слов, но веско и убедительно, не пытаясь привлечь любезностью и мягкостью, не расточая улыбок (...).

«Показное! Показное!» – резко сказал однажды отец Николай женщине, благоговейно стоявшей на коленях, и не стал с ней говорить. Должно быть, он что–то знал о ней.

Он крестил меня, дал молитвенник, научил простейшей молитве, научил, как вести себя в церкви, что делать. Он приобщил меня к миллионам верующих на земле. Он сам, как личность, незабываем. После службы длинная очередь прихожан выстраивалась, чтобы поговорить с ним. Он говорил с каждым, слушал внимательно любые жалобы. Однажды я простояла в такой очереди полтора часа, так как передо мной была молодая пара, у них что–то не ладилось в семейной жизни.

(...) Последний раз я пришла сюда в июне 1963 года, после Троицы, в Духов день, когда вся церковь была еще украшена внутри свежими ветками березы, а на полу – свежескошенная трава. Долго стояла к отцу Николаю очередь под благословение, и с каждым он говорил.

Он опять расспрашивал меня, как здоровье, как дети, какие заботы у нас дома. Потом, помолчав, строго спросил: «Ты как, – одна сейчас? Кто–нибудь есть около тебя?' Растерявшись от прямоты вопроса, я только отрицательно покачала головой. – «Не спеши», – сказал отец Николай. – « Ты всегда слишком спешишь, от этого у тебя все неудачи на личном фронте. Подожди, не торопись, еще приедет князь заморский...» – и он усмехнулся как–то в сторону.

Я не удивилась ни разговорному обороту в его словах, ни последовавшему за ним архаизму. «Князь заморский' был настолько далек от моего сознания и всего моего образа жизни, что я не восприняла его всерьез. Однако все слова отца Николая надо было брать всерьез........

Через два месяца после этого разговора Браджеш Сингх³⁰⁷ (очевидно, главная, глубокая любовь в бурной жизни этой мятущейся души – прим. автора) был в Москве, а в октябре, когда отца Николая уже не было в живых, все счастливые случайности и совпадения соединились для того, чтобы мы встретились и познакомились /.../. Отец Николай не бросал слов впустую.

В тот последний разговор я запомнила его большую сильную руку садовника, работника, которую он положил мне на голову...»³⁰⁸.

7/20/IX–63 г. в 4 часа утра почил о Господе еще один пастырь близкий по духу ранее отшедшим владыкам Афанасию³⁰⁹ и Стефану³¹⁰ – о. Николай Голубцов. При жизни это был самый скромный и как бы незаметный священник храма Ризоположения, всегда согласный помочь своим сослужителям, заменить их, выполнить любую требу и т.д. Иногда приходил он с намерением служить раннюю обедню, а получал распоряжение за ранней исповедывать и служить позднюю. Иногда его, уже готового (по расписанию) служить в Донском, вдруг вызывали в Ризоположенский храм. И всегда он оказывал беспрекословное послушание, и на лице его не было заметно ни малейшего неудовольствия. В Донском, хотя такой же скромный, он был как–то более свободен в своих действиях и был душою храма.

Ради исповеди маленькая церковь у него и в будни переполнялась народом. По словам владыки Стефана, о. Николай «имел благодать исповеди». Общая исповедь, против одного названия которой так восстает обычно душа, у него всегда оставляла глубокое впечатление, и каждому казалось, что слово о. Николая направлено лично к нему. Исповедь (или вернее проповедь перед исповедью) никогда не была стандартной по содержанию. Начиналась всегда с краткого изложения празднуемого на тот день церковного события или памяти, иногда с Евангелия или Апостола, прочитанного за Литургией, а затем на этой основе шло не просто перечисление грехов, а всем понятная, проникающая во все закоулки души и проясняющая совесть проповедь праведной и правильной жизни, призыв к молитве, покаянию и исправлению. Никогда не звучала здесь претензия на особую богословскую ученость, все было просто, трезво и применимо к жизни как любой неграмотной старушки, так и интеллигентного человека. А когда подойдешь к аналою и скажешь то, что особенно тяготит совесть, о. Николай никогда не торопил, но и не задерживал, не удивлялся твоему греху и, осуждая его, не осуждал кающуюся душу. Если находил нужным, тут же давал краткий и решительный совет или произносил: «Прости, Господи!», «Помоги, Господи!» Простота, с которой он принимал исповедь, облегчала кающемуся признание в любом грехе.

Во время исповеди о. Николай почему–то очень часто полагал на себе крестное знамение, иногда, казалось, и не в логической связи с содержанием слова. Для желающих принести покаяние о. Николай был всегда безотказен и готов исповедывать вплоть до самого Причащения. Да и вообще он долгое время (пока на это не наложил запрет новый настоятель) проводил исповедь в Донском за бесконечно длившимся «запричастным». И после того опять–таки в общем безропотно подчинившийся новому распоряжению о. Николай в отдельных случаях исповедывал в конце обедни (за что на него тут же приносилась жалоба настоятелю: «Опять Голубцов задерживает обедню!»).

Также безотказен был о. Николай для всех, кто приглашал его на дом для треб в любой уголок Москвы, а то и за Москву (хотя то было и против правил), и, придя в дом, старался послужить не только тому, к кому был приглашен, но и всей семье, а иногда и соседям.

И вот этот, никогда ни на что не жаловавшийся, скромный и безотказный священник, который по слову Господню был всем слугой, скоропостижно и неожиданно для всех в два дня скончался от инфаркта миокарда, пособоровавшись и приобщившись Св. Христовых Тайн, с молитвой на устах («Святый Боже»), и до конца не оставляя заботы о близких – жене и приемных детях, которых любил, как родных.

Как часто бывает при кончине христианских подвижников, погребение этого скромного, смиренного, тихого и почти внешне незаметного священника оказалось большим торжеством, как бы земным его прославлением. Уже накануне погребения за вечерним заупокойным богослужением едва можно было стоять в церкви, набитой людьми как на Пасху. А в день погребения войти в храм можно было только до начала обедни, а потом и самый двор был полон народа, так что приехавшему в середине обедни управляющему Московской епархией еп. Киприану пришлось с трудом прокладывать себе дорогу к боковому входу. По милости Божией (и, верю, что по благостной молитве почившего) нас с дочкой неожиданно выхватила из толпы близкая семье о. Николая духовная дочь его и привела ко гробу. Таким образом, всю обедню и отпевание мы стояли вблизи почившего и слышали каждое слово, а затем имели возможность проститься с его телом и поцеловать в последний раз его руку, которая была совсем мягкой и казалась такой же мягкой и благостной как при жизни.

Служение Литургии возглавлял брат о. Николая вл. архиепископ Новгородский и Старорусский Сергий. Обедня шла тихо, сосредоточенно. Казалось, сердца всех присутствующих сливались в молитве, одновременно исполненной скорби и радости. В середине Херувимской перед самым Великим входом послышался резкий голос: «Пропустите меня!», и в храм вошел с несколькими сопровождавшими еп. Киприан, подошел ко гробу и тут же проследовал в Алтарь. Обедня окончилась. На амвон вышел еп. Киприан и начал надгробное слово. Говорил умело, не затрудняясь подыскивать слова, как человек, привыкший к выступлениям. По его словам, кончина часто характеризует почившего, и случается, что человек, казавшийся людям хорошим, умирает без покаяния, а тому, кто как будто вел жизнь самую обычную, Господь посылает праведную кончину. О. Николай умер хорошо, с молитвой, и напутствованный Св. Таинствами церковными, и это говорит за хорошую его загробную участь, но все же не следует забывать, что на душе священника кроме личных грехов лежат еще грехи его духовных детей, м.б., чересчур снисходительно, без епитимий отпущенные, и не покрытые последующим исправлением их жизни. Вот за них и будет отвечать священник. Поэтому мы должны усиленно молиться за о. Николая.

Началось отпевание, возглавляемое еп. Киприаном и Вл. Сергием, а затем к ним на кафедре присоединился запоздавший еп. Донат. В отпевании участвовал и младший брат о. Николая – о. Серафим. В толпе у гроба находился и 3–ий брат, лицом очень похожий на покойного – Алексей Александрович. С самого начала отпевания было много священников, но постепенно прибывали все новые и новые, так что к концу их было человек 25. М.б., отчасти благодаря этому отпевание не было сокращено за искл. части 118 и 50 псалмов, потому что надо было дать возможность каждому участнику отпевания прочитать хотя несколько стихов. Да и вся обстановка и обилие молящихся не располагали к сокращению. За порядком богослужения следил о. Виктор (Жуков, из Измайлова), высокий седой безбородый протоиерей в митре. Он же пел очень тихо и мелодично антифоны с двумя другими священниками. Отпевание было очень полное, торжественное, в нем чувствовалась общая любовь и благодарность почившему, искренняя молитва за него и вместе с тем надежда на его предстательство.

Как положено, тело о. Николая после отпевания обнесли вокруг храма с пением ирмосов, после чего Владыка Сергий своим тихим и слабым голосом, обращаясь к почившему брату, сказал очень теплое и безыскусственное слово, которое, впрочем, могли слышать только те, кто близко стоял. Вот в общих чертах это слово (не претендую на точность выражений):

«Самым горячим затаенным желанием нашей любимой матери было, чтобы хотя один из ее сыновей стал священником. И вот ты, брат, выполнил ее желание. Ты получил высшее агрономическое образование, долго работал на светской службе, но и тогда твоим любимым занятием было изучение богословия, и тогда уже ты мечтал быть священником. Священный сан ты принял уже на склоне лет и недолго поработал на ниве Господней, но на тебе исполнились слова Св. Писания: «Скончався вмале, исполни лета долга». За немногие годы (за 14 лет) ты сумел сделать необычайно много. Ты приобрел и окормлял множество духовных детей и жил для них. В заботе о духовных детях зачастую ты проводил бессонные ночи. Я, – сказал Владыка, – первый знал это по опыту, на себе, будучи сам твоим духовным сыном. Ты был для меня воистину старшим братом. Когда я вступил на служение епископа, я был к нему не подготовлен, и ты, дорогой брат, руководил меня своими мудрыми и глубоко практичными советами. У меня до сих пор хранятся исписанные твоею рукою, мелким почерком, записные книжечки, в которых ты записал свои советы, касавшиеся всего того, что, как тебе казалось, могло встретить меня (и встретило на деле) на моем новом поприще. В этих же книжечках были заботливо проставлены дорогие нам с тобой имена и даты памяти близких обоим людей. Выполнил ты и желание отца. Будучи уже священником, ты заинтересовался церковной археологией, церковным искусством и успел многое сделать и в этом направлении, хотя и был ограничен во времени своим священническим и пастырским служением и заботами о семье. Ты составил прекрасный акафист Божией Матери в честь ее Донской иконы....В момент смерти ты повторял самые простые молитвы – «Отче наш», «Святый Боже», а незадолго до смерти твои уста произнесли [как бы] пророческое слово: «Честна пред Господем смерть преподобных Его». Сам Господь произнес их твоими смиренными устами.

Иди же теперь, дорогой брат, поклонись нашей дорогой мамочке и молись за нас пред Престолом Божиим».

После Владыки Сергия говорил настоятель Ризоположенского храма о. Василий. В его речи было много общих слов о смерти, но все же он вспомнил, как был безотказен о. Николай, как тщательно заботился о своем служении и даже на смертном одре, после соборования сказал ему, о. настоятелю: «Простите, что я Вас подвожу», (о. Николай умер в тот день, когда после отпуска должен был выйти на работу). Видно, внезапная смерть о. Николая и вся обстановка его кончины и погребения тронули о. Василия, и он от лица своего и всех сослужителей своих, попросил у почившего прощения. ³¹¹

Позднейшая чья–то приписка: + Сие посвящается памяти усопшего протоиерея о. Николая Голубцова. г. Москва. Его духовным чадам.

Дорогой друг мой, Мария Францевна!

Чувствую, что обоих нас, как темной пеленой покрыло уныние, снедает тоска, овладевает отчаяние. Что противопоставим ему? Свет Христов, который разгоняет тьму уныния.

Причина такого состояния – неверие в Бога. Нормальное состояние нашего духа должно быть радостное. Как греет солнце, так и душу согревает Бог. Если нет этого, то оттого, что солнце правды Христос – покрыто облаком. Это облако – тьма сомнений, тьма мыслей, тьма вопросов, тьма ужасов несуществующих. Это все порождает неверие. Сравните два состояния и поймете, в чем дело.

Вера, надежда, любовь – источник: положение на Волю Божью и смирение.

При состоянии веры в Бога, кажется, в душе все ликует. Сил некуда девать. Растет жажда не только выполнять, что полагается, но жажда подвига, т.е. делать больше, чем нужно. Ум прикован вниманием к Богу и не хочет отрываться на прочее. Сердце дышит свободно, легко. Кругом все радостно, все поет. Ног удержать не можешь, сами бегут к нуждающимся. Все рвется к вечности, к бесконечному. В груди океан добрых мыслей, чувств, настроений. Они изливаются, как вода через край переполненного бассейна. Люди – все милые друзья, кот. хочется прижать к сердцу. От молитвы, чтения не хочешь оторваться, нищему, первому встречному, даешь, что попадет в руку. На сердце и в душе нет сомнений. Все идет так как нужно. На все Воля Божья и все приятно. Кругом светло и в душе мир, стоишь на твердом основании. Легко с таким сердцем исповедовать Христа и его Истины!

Перед близкими чувствуешь жалость, раскаяние о забвении их. Хочется помочь, сделать все что им нужно, предупредить все их желания, предоставить им все для спокойствия, радости. Укоры, замечания принимаешь с благодарностью, как нужные для исправления. Мне хочется больше любви, внимания, ласки. Я хочу сидеть у Солнца Любви и не отходить во мрак жизни. Мне приятно, что все так добры, нет злых людей на свете, а если они есть, то они несчастны. Сердце полно любви ко всем. Слезы градом катятся от сознания, что прощен, освобожден от проклятого бремени. В сердце нет кипения страстей. Они так далеки, так несвойственны, грязны, отталкивающи. Все полно жизнью, все сочувствует, все радуется о тебе и твоих желаниях. Воображение рисует все в светлом виде и не только рисует, но именно наслаждается светом и наполнено радостью. Совесть спокойно созерцает все. Она чувствует полученную милость Божию и дорожит ею. Она тащит к молитве, чтению, в храм, на помощь. Она побуждает обласкать, обнять всех. Ум возносится горе. Он весь поражен величием и милостью Божией. Он только хочет углубляться в них, думать о них. Ревность доброделания жжет сознание. Хочется со всеми делиться своими переживаниями, чтобы все почувствовали твою радость. Страхов нет. Их как будто и не существовало. Сами сомнения кажутся постыдными и дикими. Ближние оправданы в глазах твоих и сияют добродетелями. Вчерашний враг становится другом. Сердце как растопленный воск.

Уныние, тоска, печаль отчаяние –

источник: самонадеяние и самолюбие

При состоянии уныния нет сил ни физических, ни духовных. Дух мятется туда и сюда, двоится, множится вниманием, не знает на чем остановиться, сердце болезненно сжато. Дышать нечем, тело все ноет, как от гриппа. Сделать лишнее движение, лишнее доброе дело тяжело. Ничего не хочется делать. Идеал – погрузиться в подсознательность, не быть, умереть. Кругом все серо и мрачно. Люди – кажутся врагами. Нет ни одного привлекательного лица. Всё и все отталкивают. Молитва, чтение, добрые дела кажутся ненужными, тяжелыми, приедаются, как давно известные. Ум, между тем, кипит сомнениями. Сердце сжимается от мрака жизни. Все давит, все рушится, нет твердого ни в чем основания.

На ближних смотришь, как собака на сене. Зачем они смеются, едят, радуются? Зависть берет на их спокойное самодовольствие. Гнев и раздражительность от каждого даже ласкового слова. Попреки, укоры – вызывают злобу, ненависть. Зачем мне сочувствие, зачем жалость, когда они причиняют только боль. Я хочу сидеть во мраке злобы и свет любви режет мне глаза. Мне больно, больно – что люди так добры, а я так зол. Сердце становится каменным. Слезы изсохли. Воля бездействует и безсильна. Страсти бушуют свободно. Чего только не делают они, каких только ужасов, картин, бедствий, небывалых преступлений, измен, подвохов, насмешек, презрения не рисует мое воображение/ Совесть молчит. Она дико озирается, затравленная псами – сомнениями. Она хочет сказать душе – проснись, что с тобой, стряхни этот ужасный сон, успокойся, но не может этого сделать, т.к. злоба, идущая откуда–то, и уныние зажимают ей рот. Молчи, теперь наше царство! Сам ум оцепенел. Он ничего не может мыслить. Вместо мозга и мысли сидит сомнение и отрицание. Боишься сказать слово, т.к. малодушно думаешь, что все равно не поймут, все равно не ответят, никто не пригреет. Леденят кровь страхи потерять веру, спокойствие и присутствие духа, потерять совесть, сделаться безчувственным камнем, потерять облик человеческий.

Вот плоды отчаяния, неверия и плоды веры. Полное перерождение!

Что же делать, когда не знаешь, за что взяться, когда собаки вот–вот разорвут!

Выход один – орать во всю мочь, караул, спасите! Господи – помоги! Все святые помогите! Тону! Ангел хранитель мой, где ты? – Спаси, обними своими крылами, отгони мрачные сомнения, осени молитвой душу мятущуюся! Кричите со слезами, с мольбой, с надеждой, верой, настойчивостью!

Кричите так, пока не получите помощи. Она сейчас же явится. Не надейтесь на свои силы, свой разум, сердце. Они в таких случаях излишние. Воздвигните, по слову апостола, «щит веры», им же можете все стрелы лукавого распаленные угасить! Что это за стрелы ? – Да то, что безпокоит, мучает сердце: злость, ревность, подозрение, малодушие, тупость, сознание ограниченности, приниженности, страх и пр.

А получивши помощь не отходите мыслью и сердцем от Господа. Помните, что пес всегда тут. Чуть отошли от хозяина, сейчас же цапнет и разорвет что-нибудь!

Вот ступеньки, по которым катимся! [и по которым восходим]

самомнение смирение

и самонадеяние; дары Духа Св.

нетерпение в скорбях; (радость, мир)

неверие: жизнь по Бозе:

сомнение; обновление и возрождение:

раздумье; приобщение к благодати Божией

тоска: (в таинствах)

печаль: раскаяние и покаяние:

уныние: вера, что спасет Господь:

отчаяние до желания смерти: надежда на милость Божию:

ров нашей погибели!

(смерть)

1956 – 1959 гг.

Москва. 28/VI³¹³ 1956 г.

Дорогой Владыко – братец!

Как себя чувствуем, как работаете? Слышал от Наташи о В³¹⁴ научных занятиях и позавидовал, что можете работать в библиотеках. Так приятно поработать с книгой. Конечно, чтоб и предмет был приятен. Поздравляю с окончанием доклада. Как Ваше здоровье? Берегите себя от простуды – Вы так сильно потеете – не дай Бог, погода переменчива. В нашем мире больших перемен нет. Собираемся с 27/VII опять в Ессентуки на этот раз с Валей и Марусей. Владыко³¹⁵ предварительное согласие дал, но еще по докторам не ходил. У Вали оказались сильно испорчены зубы и сейчас лечат их. В общем здоровье лучше, чем в прошлом году, но усталость большая. Очень нервничаем за Володю, он кончает в июле и просит послать его в В. Сибирь. Не знаю, удовлетворят ли его просьбу – ему нет еще 18 лет. Я просил его устроить в пределах Брянской или Московской обл., но у них посылка и заявление коллективное, могут и послать.

К себе не могу звать, т. к. чувствую, что нам с ним не справиться, особенно в нашем окружении. Ваня работает с большой перегрузкой, семья на даче. У них дома прямо пекло и как Ваня³¹⁶ работает – удивительно! У Лели³¹⁷ ребята все в разъезде. Ира³¹⁸ вернулась с практики – загорела, похудела, много работает. С домом пока ничего не получается и, по словам Наташи, Елена что–то особенно и не хочет выезжать, а с жильцами разве кто купит? Маня³¹⁹ наверное уедет в дом отдыха, а Ира с 6/VII на месяц едет преподав.– воспитательницей в пионерский большой лагерь на 500 человек в числе 5–6 товарищей в Красную Пахру.

Вчера был у нас митроп. Илья, Ливанский гость. Напомнил митропол. Варфоломея, очень старый, но с лица весьма приятный. Участвовал в литии и вм[есте] с еписк. Василием [Самахой ?] пели по–арабски – весьма трогательно.

У меня к Вам просьба. Написал я не то что исследование, а излияние чувства на интересующую меня тему : «Опыт догматического исследования иконы Рублева «Святая Троица», то, о чем я Вам отрывками говорил. Просмотрел учение о Святой Троице св. отцов (Афанасия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского, Иоанна Дамаскина), сделал довольно много выписок и по ним представил, что же из себя представляет каждая Ипостась в отдельности, и вся Троица в целом. А написанное словом сличил с прообразом в красках, б.м. наивно полагая, что живое отеческое слово и боговдохнов. кисть, язык красок, не могут расходиться. А потом добавил свое «толкование». Вышло страниц 30–40 большого формата. Работа написана для верующего человека (не для искусствоведов), и мне лично много дала. Конечно, с точки зрения искусства, она ничего не даст нового, но с точки зрения содержания, идеи, б. м., и будет кому полезна.

Мне бы хотелось, чтобы Вы ее прочитали до отъезда в Москву. Я ее сейчас отдал срочно перепечатать и мог бы выслать 1 экз. бандеролью. Я слышал, что Вы собираетесь приехать на Сергиев день, так вот и прошу сообщить, успею ли Вам ее переслать до отъезда, т.к. в Москве вряд ли у Вас будет время ее просмотреть.

Названия не пугайтесь – там больше переживания, чем исследования и то не мои собственные, а святоотеческие.

Как они понимали Св. Троицу!

Буду ждать телеграммы и немедленно вышлю в адрес: г. Русса.

Горячий привет от Маруси и Вали. Просим В/св. молитв люб. брат Николай.

P.S. Поставили Доната³²⁰ в епископы в Бийск; о. Иоанн³²¹ устраив. в Серпухов, о. Виктор³²² – настоятель Новодевичьего!

16 августа 1956³²³

Дорогой братец–Владыко!

Рады были В/письму и благодарим за внимание к нам. Слышали от Тани³²⁴, что Наташа³²⁵ поехала вместе с Лелей по св. местам. Б.м., и у Вас будут. Мне думается, что Леле пора уже оформляться и вступать на наш путь. Ведь нет у него душевного отдыха, а измотавшись сам и службе не будет полезен. Сообщите о сем свое мнение. Мне лично он об этом ничего не говорил.

Дай Бог благополучно им вернуться и получить душевную пользу. Наше лечение, вернее, только мое, протекает благополучно. Погода, хотя и жаркая, доходило до 40°, но особенной тягости не чувствовали. Благодаря ветерку и отдельным выездам побывали и в Кисловодске, и в Пятигорске (2–3 раза), полюбовались видом с гор. Валя везде идет впереди, как «разведчица» – она несколько здесь скучает, т.к. выезды утомляют, а на месте мало развлечений. Кино не совсем подходящее, часто довольно ходим в церковь, что не есть развлечение, играет с ребятами и котятами. И Маруся и Валя чувствуют себя хорошо. Желудок у меня окончательно не наладился, хотя болей и нет. Много пришлось переживать за Володю. Первое устройство его на работу было неудачно. Он почти не работал, норма высокая, в общежитии неуютно и пьянка. К счастью, наш сосед П.Д. подыскал ему место по ст. Правда, завод музыкальных инструментов, где его приняли в качестве мастера на станки. Там ему понравилось, и с 11–-го он приступил к работе. Уцелеет ли там, сказать трудно. Нашли ему в частном доме койку за 100³²⁶ р. в месяц, а сейчас там же вероятно будет комната, кот[орую] и снимем. Держать его дома невозможно, т.к. он уже отвык, очень груб и дерзок, это будет тяжело для Маруси и вредно для Вали. Последняя к нему нежных чувств не питает и возможно боится его. Если он будет работать, то заработает не меньше 600–800 р., что с моей приплатой ему вполне хватит. Моя задача продержать его на работе до Кр. Армии (2 года). Конечно, много у него нехорошего от обстановки, но и характер мало изменился.

Очень прошу, если позволит время, прислать мне отзыв. Я хочу кое–что добавить в качестве заключения. С Деминой³²⁷ пока видеться не буду. Предварительный разговор с нею одной знакомой, кот. знает мою работу, показал значит, расхождение в понятии композиции. Она, очевидно, отказалась от своего мнения, что ср[едний] ангел – Христос и сказала, что это ошибка у Грабаря, в ее работе этого нет. Самую работу она выдать отказалась, сказав, что это можно сделать только через директора музея. Она дала некоторые указания своего понимания, но они расходятся с моими. Задний фон относит ко Св. Троице и трактует как домостроительство, гора – благодать и т.д. Мне особенно важно получить указания от Вас, что в работе неправильно с точки зрения размещения лиц. Мне кажется, что эта икона строго догматическая, и если мы откажемся от основного положения отношений Лиц Св. Троицы, от порядка их отношений, т.е. Отец – Сын – Дух Св.. а не как либо иначе, ее трудно будет понять. Что здесь представлена идея не Евхаристии, а Воплощения больше, чем Евхаристии, потому что, если принять идею Предвечного Совета, то Евхаристия в нем не указана так ярко, как воплощение. Весьма непонятно, как можно считать центром композиции одну Чашу, когда ангелы не устремляют на нее взора и благословл[яющие] руки не к ней направлены, а как бы в сторону от нее. Это сложение пальцев – два перста устремлены вперед, знак беседы, а не указания. А что здесь представлен именно Совет, беседа. это видно и по положению всех органов (глаза, руки, взоры), направлению голов. Все это крайне активно, а не пассивно, как пишут прежние авторы, кот. не видели [иконы] Св. Троицы в реставрир. виде.

Между прочим, есть одна работа 1904 г., где тоже говор[ится], что ср. ангел – Бог Отец. Интересно, были ли изображения] Св. Троицы до Рублева, или нет. Сообщите об этом и если была, то в каком виде. Ну, хватит Вас утомлять. К Успению думаем вернуться. Статью для Вас еще переводят, б.м., скоро Вы ее получите.

Просим В/св. молитв о всей семье и о Володе особо. Брат Н.Г.

3 мая 1957 г.³²⁸45 Христос Воскресе!

Дорогой Владыко!

Простите, что в свое время не ответил на В/письмо и поздравление, очень мало было времени – и службы и требы, так что домой приходил иногда только в 10–11 часов вечера. Но это, конечно, не оправдание!

Два раза простужался и хрипел, с трудом прослужил конец Страстной и Пасху. В этом году причастников было больше и доходило до 1.400 (Великий Четверг), даже в Донском было 950. Устал сильно.

В этом году отдумали ехать в Ессентуки – боимся избаловаться самим, да и Вале рано еще ежегодно бывать на курортах. Думаем проехать на озеро Селигер, о чем ведем переписку, стараясь узнать, что за местность и условия. Отпуск могу взять только на июнь месяц, фруктов в Ессентуках не будет, а жить одной водой мало интересно.

Пост и праздники прошли благополучно, без особых событий. Умерла одна из прихожанок, художница Надежда Афанасьевна Субботина – (кровоизлияние), в 4 часа дня в самую Пасху. У нее осталось много картин природы, цветы, портреты. Попал под машину художник Шитиков, старичок. Еще трое хороших знакомых лежат в параличе. Между прочим, ты, м.б., знал Елизавету Николаевну Жудро – у которых жил о. Сергий [Мих.] Успенский в Томилино³²⁹ – тяжелый случай паралича с психическим расстройством.

Из твоих дух. дочерей у меня бывают: Наташа, Зина, Тоня, Александра, была один раз дочь о. Сергия Мечева. Есть распоряжение Святейшего служить ежедневно всенощную и нести дежурства в зависимости от количества священников, начиная с 12 и до 2, 4, 6 часов вечера.

Собрались у Мани с Ириной в воскресенье 28/IV, были и Ваня и Лелины ребята и мн. другие. Организовала Евгения Андреевна³³⁰ хорошее угощение. Получили письмо от Наташи – вероятно, сильно устает.

Владыко³³¹ чувствует себя прилично, много служит. В составе нашем никаких перемен нет.

Большое спасибо за орлецы. В части пересылки как пока удобнее, так и сделай. Можно почтовой посылкой на меня – зашить их в мешок и отправить. Можно через Наташу, но это сделать нужно в мае месяце до 25 числа, пока я не уехал. Деньги постараюсь сегодня же послать из расчета 70 рублей. Если можно пусть подошьют.

Относительно предложения еп. Михаила³³² мне кажется, никак не нужно отказываться – это очень удобный путь опубликовать работу о Св. Троице. Мне кажется, только ее нужно сократить, оставив только ту часть, которая может быть интересна читателям широкого круга. Желательно расширить толколвание идеи самой иконы. Я свою работу постараюсь закончить во время отпуска, б.м., найдешь возможность что–либо из нее взять. Я несколько расширил идею иконы – это превечный Совет о домостроительстве рода человеческого, в ней кроется сочетание двух истин –

1. Бог есть Любовь – отношения Лиц Св. Троицы;

2. Бог и человек – создание, воплощение, искупление, освящение, т.е. проявление Божественной любви во вне – в мире. Мне думается, что все величие понятия о Св. Троице выражается именно в осуществлении домостроительства создания и спасения рода человеческого. И мысль богословская только в этом направлении и может раскрывать Тайну Божества. Это будет очень интересная работа о Св. Троице и, пожалуйста, от нее не отказывайся. Я очень хотел бы видеть ее напечатанной или в сборнике или в Вестнике Патриархии, т.к. не допустимо, что идея иконы Рублева нигде еще не освещена достаточно полно. А ведь скоро вероятно будет выпущен большой сборник в честь его юбилея, если я не ошибаюсь. Так что готовь свою работу, но желательно с иллюстрациями. Это еп. Михаил сделает, т.к. сборник, наверное, пойдет за границу.

Ты не обижайся, что я работаю над этой темой о раскрытии идеи, т.к. собрал материал о Домостроительстве и о Св. Троице, а икона только в красках подтверждает то, что выражено словами св. отцами. Новый материал, который я привлек, особенно из толкований еп. Феофана (послания апостолов) хорошо освещает идею домостроительства. Правда, получается громоздко, но что делать. Можно и сократить. Вот с января месяца до сегодняшнего дня очень мало что сделал – только одни выписки. Но надеюсь за май и июнь работу закончитъ. Хотя бы ту часть, которая касается Рублева. Это будет страниц 12–15 не более, отдельно от Богословской части (учение св. отцов и св. Писания о Св. Троице и домостроительстве рода человеческого и раскрытие этой идеи Рублевым).

В отношении кадров³³³ вопрос стоит остро везде и должен решаться каждой епархией в зависимости от местных условий гл. образом путем самоподготовки каждым священником из лиц, сначала прислуживающих в церкви (как делает о. Игорь³³⁴) или из числа желающих перейти с светской работы (имеющие уже образование пожилые люди). Об этом прилагаю особо листочек. Сейчас есть у меня один юноша 30 лет, кот. думает держать [вступительный экзамен] в семинарию, у него 6 классов [образования], посылал его к Сарычеву³³⁵, но тот дал ему программу 1 курса и советовал держать на общих основаниях. Он мог бы быть делопроизводителем, очень исполнителен. Был на целине добровольцем 2 года. С семьей не связан особо, не женат. Из него мог бы быть хороший диакон даже без подготовки, но хотелось бы устроить в семинарию. Уже бегло читает по–славянски, знает наизусть молитвы и ряд псалмов. Вот такого типа [людей] и нужно привлекать путем самоподготовки.

Прости, б.м., что и не так написал, но по любви к делу.

Помолись о всех нас.

Люб. брат Н. Голубцов.

P.S. Хорошо бы через совет благочинных и Управление назначить дотации на содержание причта в тех приходах, где мал доход (сейчас даже у высшего светского начальства начинают устан. максимум 6 тыс. мес[ячного] оклада вм[есто] десятков тысяч). Материальная] поддержка много значит. Устраивай им сборы после проповедей, принимай пожертвования на бедные приходы и т.д. – Господь поможет, только начинай дело.

Пути подготовки кадров.

1) Во всякой семинарии и академии остаются за бортом несколько десятков человек; нужно поднять вопрос о создании параллельных первых 2–х классов, чтобы принимать всех. Вот из этой части можно было бы приглашать наиболее подходящих, взять их в епархию, выделить им стипендию – руб[лей] 300 в м–ц, и вот это будут уже твердые кандидаты, кот. нужно прикрепить к хорошим священникам; из них через полгода–год можно посвящ[ать] в дьякона, а б.м., и в священники.

Нужно очень немного им священной истории, знать богослужение, требник, хорошо понимать таинства проштудировать исповедь – и этого достаточно, а затем обязать их заочно учиться в семинарии и просить руководство их зачислить в обязательном порядке.

2) Возбудить через патриархию и Управление церковное о реабилитации всех священников], оставшихся в лагерях, а также живущих на свободе, но с которых не снята судимость, или добиться, чтобы уполномоченные принимали с судимостью (таких будет достаточное количество).

3) Обратить внимание благочинных и всех священников на привлечение желающих послужить в церкви, начиная с мальчиков или взрослых; смелее ставить их на крылос [клирос] читать, читать записки, б.м., очень немного их оплачивать хотя бы 5 р. в богослужение. Так я сам вырос в церкви и это прочный путь, когда каждый священник может подготовить] хотя бы 1–2 чел[овека] внутри прихода.

За 7 лет мне таким обр. удалось направить в семин[арию] 3–х юношей и подготовить 2–х прямо во свяш[енники] и одного в дьякона с очень хорош, голосом (помнишь Ив. Матвеев., [что] теперь служит под Москвой и им очень довольны). Не нужно бояться привлекать на крилос желающих.

4) Организовать группу из послушников и монахов при монастырях, где можно было бы учить их священному писанию, богослуж. требам. Запросить и др. монастыри, нет ли у них «выдвиженцев» из числа приезжающих религиозно настроенных лиц.

P.S. Сегодня утром получил твое письмо, когда дописывал свое.

13 /IX 1958 г. ч

Дорогой братец!

Пользуясь оказией сообщаю, что посланное письмо отправлено через неделю с нарочным в Одессу для передачи лично Святейшему, т.к. канцелярия послала бы наверное почтой – у них нет другой связи. Копии, рукописный экз., посылаю с Маней: их сегодня взяла 3. для передачи Мане.

Влад. Макарий о тебе ничего не говорил, и вряд ли что будет до приезда Святейшего. Но смотри, куда направят, т.к., например, по отзыву Симы³³⁶, климат Рост[ова] еще более губителен, чем Новгородский. Конечно, хорошо бы Ярославль и др., т.е. в средней полосе России.

Вл. Пимен очень тяготится иностр. отд[елом] и тут вспомни, что тебе говорил м[итр] Николай. Как бы из огня да в полымя не попасть. Но, в то же время, нельзя не считаться с мнением врачей. Хорошо бы все хоз. дела провести через совет благочинных и уполномоченного], чтобы оградить себя от различных нареканий в усердном строительстве.

О положении здоровья Лели Маня тебе расскажет. Был в четверг Ваня. Юра³³⁷ едет на место работы, очевидно, договорился в Якутске. Но далеко он будет от своих!

Пользуясь случаем, посылаю тебе свою работу. Перепечатана она перед отъездом в отпуск со многими ошибками, кот. не успел выправить (в частности буква «ш» без хвостика) и много опечаток. Не обращай на них внимания, они все будут исправлены в новой редакции.

Б.м., у тебя будет время ее просмотреть и хотелось бы знать оценку хотя бы очень краткую гл. обр. по разделу объяснения символики.

До твоего ответа показывать никому не буду. Если толкование может б. использовано, то можно уменьшить «богословскую» часть для передачи лицам, интересующимся творчеством Рублева – по твоему указанию.

Коренным образом переделывать не смогу, т.к. много времени у меня взяла и, б.м., никакой ценности для ценителей искусства не представляет.

Прилагаю рукопись Тарабрина, подаренную Надеждой Григорьевной. Ты ее лучше [чем я] поймешь и используешь.

Если работа заслуживает внимания, нужно ли ее кому посылать на отзыв?

Любящий брат Николай

P.S. Владыка [Макарий] никуда не ездил, отдыхает на даче. Вл. Пимен [Извеков] обосновался в Сокольническом храме и служит часто по Москве. Имеет большой успех проповедями.

Привет от Вл. Мануила и Вл. Михаила.

На приходе без перемен, много треб.

24/X (1958 г.)³³⁸

Дорогой Павлик!

Хорошо ли доехал [?], я, к сожалению, не смог с тобой увидеться. Посылаю список литературы, пока в черновом виде, печатного еще нет. Буду надеяться, что ты все–таки прочтешь мою работу, хотя, б.м., она не представляет научного интереса как размышления обычного зрителя, но может навести на некоторые мысли в части толкования символов.

Когда прочитаешь, посоветуй, что с ней дальше делать. Через неделю постараюсь выслать конспективное изложение ее, стр[аниц] на 20, которую можно показать искусствоведам (там устранено богословие, но, конечно, и не виден ход рассуждения, а только истолкование).

Нужно ли дать еп. Пимену (Епископ с 17–XI–57 г.) и вл. Макарию, можно ли напр. Патриарху – об этом сообщи.

Дома пока без перемен. Володя устроился на временную работу. Сегодня решил послать письмо в райвоенкомат с характеристикой и автобиографией Володи, чтобы ему не отказали в призыве.

Валя получила первые оценки своей работы – по шитью – 3 и по черчению выкроек– 4. Занимается усердно. Относит, прописки Лилли Эдуардовны получили разрешение из Обл. Упр. Мил. и надеемся, что она будет прописана по сев. ж. д. ст. Ашукинская. Маруся была у врача, кот. ее оперировал и нашел, что все благополучно. Прошу благословения. Всего лучшего!

Брат Н. Голубцов

* * *

23/IV-1959

Дорогой братец!

Посылаю с Сергей Иванычем книгу Ветелева³³⁹, книгу от Исторического музея, кот[орую] дарит Щейкина, семена цветов (по примеру прошлого года) и сокращенное извлечение из своей работы (поел, вариант). Б.м., он больше подойдет для показа высокопоставленным лицам и художникам. Там выпущена вся вводная часть и много сокращений против того варианта, кот. у тебя. Я заново переработал материал.

После Пасхи, возможно, сделаю еще один вариант, о котором ты пишешь, а именно «от образа к прообразу» – специально для художников и священников, т.е. лиц, кот. уже имеют запас богословских знаний. Мне важно получить от тебя указание общего порядка – нет ли в работе грубых ошибок богословско–догматического порядка. Указанный сокращенный вариант показывал Владыке Макарию, хотя он не сделал особых замечаний, но и работы не понял. Он говорит, что тема Рублева не по плечу, гораздо понятнее Троица 19–го века, когда представлен Бог – Отец, Бог – Сын, Бог – Дух Св. Я даже пожалел, что показал ему. Напиши свое мнение, можно ли ее после переделок представить в редакцию «Вестника Патриархии» – там весьма интерес[уются] такими работами.

Спасибо за подробное письмо о Владыке Елевферии. Вл. Макарий очень близко принял к сердцу его кончину и очень переживал. Инфаркт он перенес и всегда волнуется, когда слышит об уходе в тот мир.

С комнатой у Мани пока ничего не получается, не так–то легко найти свободную площадь, чтобы прописаться.

Желаем спокойно встретить праздник.

Люб. брат Николай.

(о Троице, Церкви и богословской науке)

Волнует и предстоящий тебе вопрос!

Между прочим, в отношении Церквей, их соединения пришли след. мысли (из занятий Св. Троицей).

1) Троица не есть счет неравных, но равных, тождественных, равночестных. Церкви, их отношения и принципы соединения должны базироваться³⁴¹ на подобии Св. Троицы, а именно: равночестность, тождество, нераздельность.

Главные свойства Св. Троицы:

1. Единство Божества, под кот. понимается св. отцами: дух, сила, власть, состояние, расположение, направление, согласие, существо. (Единство зиждется на единой сущности).

2. Нераздельность по существу, подобна Самой Себе, тождественна.

3. Единоначалие –(различ. по числу, но не по власти) разумеется направление к Единому Виновнику Объединяющему Сына и Св. Духа. Единоначалие основ, на любви, согласии, послушании.

4. Единое действие и одно движение, вытекающее из существа воли опять-(таки ?) по природе.

Великое дело – единство по природе, а не [по] добровольному согласию.

Представляются мне христ. Церкви [как] существующие на подобие храма В[асилия] Блаженного. Много у него отдельных церквей, у каждой «своя» голова, выше всех – голова православной церкви; опять–таки своя голова. Красивый храм, а есть ли в нем христианское единство, есть ли одна голова? Правда, невидимая Глава – Христос – объединяет христ. церкви, объединяет ли ?

Нет единства, потому что не все из одного источника, не все от одной природы.

Но как «реорганизовать» храм В. Блаженного, как его подвести под одну главу, это значит сломать и новый построить.

Так и Господь принимает хвалу от каждой церкви особот но они не сливаются до поры до времени.

Трудная задача предстоит, нужно обязательно требовать единства веры, а остальное приложится.

У нас пока идут единством, основанном на договоре, согласии, признании и т.д. Но... ведь ад и рай сосуществуют тоже! А вряд ли кто хочет поменяться местами ?

Форма служения, устройство храма, облачения, язык – это все историч. cло–живш. форма. А вот содержание д.б. единое по сущности, по природе.

Вот почему хотелось бы, чтобы материал этот просмотрели – б.м., кое–какие мысли о единстве, равночестности, тождестве (западут ?) и помогут выбраться из лабиринта человеческих рассуждений.

2) Больной вопрос – состояние нашей богослов. науки. Нас в этом обвиняют, говорят, что у нас ее нет и говорить как с равными им не приходится. Но любопытно, что протест, профессор, кажется, в № 4 – статья «Ожививш. надежды» (на стр. 61) пишет: «Я как–то сразу в 1000 раз лучше понял иконы и величие русской православной] Литургии, столь незнакомую нам и сокровенную жизнь и деятельность Церкви в Советской России». Вот ведь почувствовал человек, б.м., совсем не религиозный, внутр. красоту нашей религии нашего вероисповедания. А откуда она, как не из одного источника: Св. Троица, Воплощение, Искупление, Освящение и никогда непереставаемое творчество внутри Церкви.

Вот это то и нужно прощупать – есть ли у них живая струя веры.

У них нет исторического опыта, нет таких переживаний, как у русского народа, и если они говорят, что у них работают Духовные Академии и Богослов, мысль, то наша русская православная] Церковь прошла такую Духовную практику послушания Божией воле, какую они никогда не проходили!

Поэтому в духовном отношении мы с ними говорим на разных языках – мы на профессорском, а они еще младенческими понятиями живут.

Желаю крепости, бодрости и выступить если придется, то исполняйся духа крепости и разума, духа ведения – Господь с нами.

Брат.

Николай Ал–др. Голубцов, 1934 г.

Дом отдыха. Дорохово

Как ни странно, а образ мамы в памяти остался бледнее, чем папы. Мне было 10 лет, когда умер папа, а отдельные «моменты», слова помню ярко. Особенно день или вернее ночь смерти, когда разбудила Наташа³⁴² со словами: «Папа умирает». Я вскочил, ничего не соображая и не веря, стал отбиваться и говорил, что спать хочу. Когда проснулся окончательно, то убедился, что в доме неладно. Ходят расстроенные, Наташа и Нюра плачут. Нас скоро повели прощаться. Папа лежал в «занятной» на постели. Лицо, как будто, еще не было подвязано, но голова немного на бок. Имел вид совсем спящего. Поцеловал руку – она была теплая. Только тут подкатился комок к горлу, и я наряду с прочими не мог сдержать себя от слез. Нас скоро увели. Пошел в залу и сел около божницы. Горела лампадка. Никак не мог осмыслить потери. Тяжело в сердце ударил вид мамы. Ее кто–то из старших вел под руку. Она с трудом передвигала ноги и говорила: «Ох, ох, как тяжело, я не могу его видеть...» Опустилась около божницы...

Уже потом рассказали мне, что папа прощался с мамой, как обычно перед сном. Когда она задула свечу и пошла было из комнаты, папа охнул и схватил ее за руку. Тут же ему сделалось дурно и она едва посадила его. Она думала, что ему дурно, и, так как не могла держать его сидя, побежала за Ваней. Скоро началась рвота. Побежали за Успенским³⁴³ (доктором). Когда он пришел, было уже поздно. Он установил смерть от паралича сердца. В этот день папа принес большую кипу книг из Академии, что, очевидно, плохо повлияло на сердце. Никто, ни мы, ни родные, не верили в смерть папы. Мама же все боялась похоронить его живым, до того хорошо было выражение лица – оно было спокойно и порой улыбалось.

Гроб был скоро заказан – я видел, как папу обмерял Кузьмин. С утра же начались панихиды. Первую служил о. Сергий Пикунов, с кладбища.

Папа лежал еще в «занятной», потом его перенесли в залу. Я не раз подходил и смотрел и не верил, что он не подымется. Слез у меня было мало – помню только я заплакал, когда о. Евгений³⁴⁴ говорил слово, и при отпевании в церкви. Я никак не мог представить, что папы больше не будет. Непрерывно читали псалтирь.

Противно было выслушивать сочувствия приходящих: «сиротки».., «что с вами будет», «сколько ведь их осталось у мамы»...

Помню очень удивился как клали лед на голову и на грудь папы. Не раз снимали папу и эти снимки запечатлели в памяти его вид в гробу на всю жизнь. Маму с трудом отводили от гроба – она разглаживала волосы, прижималась и все твердила, зачем папа ее оставил и что она будет делать.

Помню поразил меня приезд митрополита и его встреча. Большое впечатление произвел вынос в церковь, служба в Академической церкви, отпевание. Последнее было очень торжественно – до 30 священ, и еп. Фео–дор³⁴⁵. Речей не помню. Помню только (речи) Мишина и Знаменского на кладбище. Во время отпевания стоял с мамой. Она тихо плакала и временами ей было дурно. После прощания она встала на колени и низко припала головой около гроба. Я прижался к ней и помогал за руку вставать с колен. Какое лицо у ней было! Она тихо отстраняла меня и снова припадала лицом к земле. Тяжелы были ее переживания. К сожалению, я не расспрашивал ее потом и вообще многое узнавал по рассказам Наташи уже позже. Жгучую боль о потере папы я почувствовал много позднее при воспоминании о смерти, о потере. После похорон мы часто ходили на кладбище и плели венки из тысячелистника и васильков. Поле было рядом и по дороге рвали. Каждый день ходили к службе в нашу церковь³⁴⁶ на Красюковке и каждый раз мама плакала и сильно расстраивалась.

От папы мне очень часто доставалось, особенно, когда начал учиться, поэтому в сердце всегда был страх к нему. Горячей любви к нему я не чувствовал, хотя он меня часто ласкал и давал «гостинцы». Редко помню его смеющимся, больше серьезным или усталым. Особенно не выносил он, когда я грубил маме. В таких случаях драл особенно больно и всегда заставлял просить прощенья. Последнее предложение было самое неприятное, и я делал все усилия, чтобы его избегнуть. Предпочитал, например, простоять в углу лишние часы, лишь бы о мне забыли. Это упорство осталось у меня на всю жизнь, и мама потом билась напрасно, стараясь выбить из меня эту черту. Ни угрозы, ни ласки не помогали. После проступка часто сам плакал, что огорчил маму, но в момент преступления всегда чувствовал ожесточение и не шел на примирение.

Наказания, применяемые ко мне, были разнообразны. Обычно – дернут за ухо и поставят в «угол» за стул мягкий или чаще за дверь к печке. Простояв с 1/2 ч – 1 час я «оттаивал», уставал и начинал «напоминать» о себе: гремел заслонкой, кочергой, ронял щетку, и т.д. «Мимоходящих и хулящих, покивающих главами» собратьев и сестер старался зацепить обидным словом, даже ухитрялся ущипнуть или плюнуть в щелку. За последний поступок, который мама не переносила, получал дополнительное «воздаяние». В более серьезных случаях папа зажимал голову между ногами, снимал ремень и порол, иногда очень больно. В исключительных случаях спускались и невыразимые. Иногда он бил по щекам рукой или линейкой, книгой по спине, дергал за волосы и т.п., смотря по проступку. Слезы раздражали его, но еще более упорство. В таких случаях он очень выходил из себя и возмездие было чувствительное. Но я не помнил, чтобы наказание было «жестоким». Всегда было «по силам» его перенести. Если бы не мое упорство, отказ признать вину, выкрики вроде того, что я что–нибудь ему сделаю и т.п., наказание было бы легче. После наказания папа быстро прощал «преступника», приходил «мириться» и этим очень меня конфузил. Иногда я плакал, т.к. ласка меня сильнее трогала, чем побои.

Особенно доставалось мне во время уроков. Я часто писал коряво, почерк у меня был неправильный, сажал кляксы. Папа требовал чистоты и порядка. Каждый раз, как я приходил из гимназии, папа выходил из кабинета, спрашивал об успехах, просматривал дневник, тетради. Редко просмотр сходил благополучно – или тетрадь помята, или дневник небрежно записан и т.д. Но особенно доставалось за отметки. Я был слаб в арифметике. Частенько приносил тройки. Пятерок я совсем не имел, тогда как по другим предметам у меня шло хорошо.

Раннего детства своего не помню. По рассказам, папа любил меня и баловал, несмотря на крик. Любимое занятие было перебирать папины книги, строить «домики», стирать пыль. Когда папа уходил на службу, становилось легко на сердце. Можно было кричать, смеяться. В моей памяти остался образ папы в том виде, как он выходил из кабинета в своем клетчатом истрепанном халате, иногда с козырьком на лбу (надевал по вечерам от света). Или же помню его в белом чесучовом пиджаке (летнее платье), в черном сюртуке (идет на службу) или в шубе с каракулевым воротником и шапке (идет по улице). У папы была высокая, представительная фигура и мы издали его различали. Иногда переходили на другую сторону, чтобы не было на улице «экзамена» по поводу оторванной пуговицы и проч.

Когда папа ложился отдыхать среди дня, то звал меня и клал к стенке. (Было мне лет 5–6.) Я этого терпеть не мог. Обычно притворяешься, что спишь, выждешь, когда папа заснет и перепрыгнешь через него. Когда мне шили новую обувь, покупали калоши и т.п. наступало время страданий. Ежедневно папа осматривал обновки и, конечно, всегда находил непорядки. Часто новая калоша прогуливалась по щеке – особенно весной. Пуская «кораблики», делая «запруды» – мудрено не зачерпнуть. Особенно избегал я осмотра рта. Папа очень искусно рвал корешки перочинным ножичком, я же терпеть этого не мог. Бывало скажет: «Ну–ка я посмотрю, хорошо ли рот вычищен», а сам пальцами щупает, какие зубы качаются. Поэтому я предпочитал сам раскачивать и выдирать зуб, чем дожидаться папиного вмешательства. Всегда следил он за нашими успехами, здоровьем, поведением. Только потом я мог оценить эти заботы. Привычка к чистоплотности, опрятности, к труду, аккуратности, – все это следствие папиных и маминых забот.

Но главное, что заложил папа – любовь к справедливости, серьезное отношение к труду, сострадательность к убогим, нищим, нуждающимся. Не раз помню собирались посылки нашим деревенским родственникам, нищим никогда не было отказа. Особенно запомнился один странник «папин землячок» – придурковатый некий Сидоров. Он у нас иногда ночевал, приносил всегда охапку всякого хлама – палки, железо и пр. Папа всегда его принимал и поил чаем. Благодарен я папе и за наказание: мой упорный нрав требовал воздействия. Во всех трудных обстоятельствах жизни я мысленно привык спрашивать, как поступил бы папа или какой совет он бы дал в этом случае. Часто на могилке у него я получал успокоение от тяжестей жизни. Приезжая в Посад, я всегда старался побывать на кладбище. Это не был обряд, а живое общение с папой, Маней, Петей³⁴⁷.

От одной привычки папа не мог отучить меня, так она и осталась на всю жизнь. Я говорю об упрямстве, неуступчивости, грубости. От нее страдала мама и все сестры и братья. Я всегда старался скрыть хорошее расположение под этой маской. Стыдился выказать хорошие чувства, привык все делать тайком. Скрытность глубоко въелась внутрь, и все, что ни делал, плохо ли, хорошо ли то – старался скрыть от постороннего глаза. А так как у человека плохого всегда бывает больше, то во мне выработалась недоверчивость к людям, отчуждение. Тоже чувствовалось и дома, и в гимназии, и на курсах, и в Академии, и в жизни. Я никогда не имел товарищей, друзей. Приближающихся ко мне с открытой душой я уважал и свято хранил всякую тайну, даже мелочь. Но открывать себя, свой образ жизни, тем более сердце – никогда не любил. Эта черта осталась в характере и сейчас. Всегда с напряжением и болью высказываешь свое «Я», свой образ мыслей. Быть может, поэтому о мне составились весьма разноречивые представления, как у знакомых, так и у родных.

Родился я в 8 ч. утра, когда зазвонили к обедне. О величине моей всегда говорила с восторгом тетя Вера³⁴⁸: «15 фунтов весу и в купель не уместился». Был я беспокойный ребенок. Тяжелый и крикливый. Маня нянчила и надрывалась со мной, и тяжело, и не уймешь. До тех пор кричу, пока папа не прийдет и не нахлопает. Тогда сразу смолкал. Достаточно папе подойти к кровати и сказать, выразительно погрозив пальцем: «Да, ты будешь у меня спать?», как я затихал. Очень раннего детства своего не помню. Вернее, всегда я помню отдельные моменты. Сознательно помню уже то время, когда играл с Петей, Наташей и Нюрой. Возню мы поднимали страшную. Я легко выходил из себя и в сердцах кричал: «Я тебе голову оторву и кровь выпью». Пугал этой фразой самого себя, а прочие смеялись. Обычные занятия наши были – катанье на санках с «горы». Гору делали сами из снега, когда он таял; катали шары, делали стенки, а внутрь набивали снегом и поливали. В постройке все принимали участие. Чистили снег, ходили кататься на санках на улицу.

Летом обычные развлечения – купание, чижики, городки, палочка–выручалочка, лапта, позднее уже – крокет. Иногда ходили на прогулки всем «кагалом». Я среди всех выделялся озорством, особенно доставалось Павлику и Леле. Подставить ножку, ударить в бок, щипнуть – было нипочем.

Рано полюбил я физический труд – сгребать листья, снег, чистить дорожки, позднее – колоть дрова, чистить снег с крыши. Хворал я сравнительно мало. Серьезных детских болезней у меня не было. Нас не особенно баловали, хотя в комнатах было сравнительно тепло. Согревали количеством [дров], да и печки топили в сильные морозы по 2 раза. Кутаться не позволяли.

Рано полюбил чтение, а потом на всю жизнь оно сделалось единственным развлечением. Я перечитал все книги, а их было не мало – и детских, и «наградных», и приложений к «Ниве». Классики у нас почти все были. Любил журналы: «Воскресный день», «Ниву», позднее – «Паломник». Все книги переплетались, папа любил книги и не позволял трепать или небрежно обращаться.

Учить меня начали, как и всех, с 5–6 лет. Научился читать довольно быстро, а письмо мне не давалось. Мама много мучилась, чтобы исправить почерк, но он так и остался на всю жизнь «корявый». Я был нетерпелив, а главное упрям, поэтому письмо мне не давалось. То перо не так держу, то сяду не так. Обычно занималась мама. Учился я с охотой. Особенно писать диктанты или списывать было для меня удовольствием. Не любил грамматики. К арифметике склонности не чувствовал, да и способностей не было. Любил Закон Божий, историю. В играх всегда старался чем–нибудь проявить себя. Мечтал быть генералом, любил читать путешествия, походы Суворова и т.п. Снаряжал себя и братьев шашками, ружьями. Стрельба из лука, кидание глины, камешков были любимым развлечением. Собаки не пропускал ни одной, кошки – тоже. Так и чесались всегда руки, когда оное животное пробегало через сад или по улице. Главное не ударить, а испугать, чтобы «оно» летело как оглашенное. Однажды шел с папой, мимо бежала большая собака. Папа боялся их и отошел в сторону, я же подбежал и схватил ее за хвост. К счастью, собака была из пугливых и на мой крик пустилась в бегство. Часто я падал со стула, постели и ходил в синяках. Одним из любимых мест была кухня и постель кухарки. В кухонном столе хранился черный хлеб, который мы ели без счету (да еще с «постным» маслом), там кололи лучину, приходили «водоноска» и другие люди. Папа почти никогда не спускался в кухню. Поэтому это было надежное убежище. Другим убежищем был шкаф с платьем, мамина шаль и разные темные углы – передняя, где висело всегда много пальто, а летом – терраса и чердак.

Так шло время моего детства. Я не вынес из него больших впечатлений, больше отразилось время учения, особенно когда поступил в гимназию. Нас было много и потому индивидуальной обработке не могло уделяться много времени. Но в то же время больше развивались индивидуальные привычки, а не коллективные.

Кстати, нужно вспомнить о моих встречах с братьями – мне удалось видеться с П. и В. Тяжелы и радостны эти свидания. Особенно ободрило меня свидание с Павл[иком]. Эти картины незабываемы и они воспитывали мужество и чувство помощи братьям. Бывало пишешь на записке, что нужно передать, чтобы не забыть, волнуешься, кричишь. Но еще тяжелее проводы. При скудных средствах они ограничивались только самым необходимым – бельем, одеждой и т.д. Сбор вещей, а главное, сторожка особенно были мучительны, тем более в лицо не видал никого. Но утешительно, что «он» тут, близко и видит тебя. Забывались все труды, заботы, стояния в Б[утырскую тюрьму], передачи и т.д. Вообще, близость к Б[утырке]. вещь очень полезная. Она прогоняет спячку душевную, возбуждает сострадание, придает энергию, оживляет духовную жизнь. Этот период 1929–32 гг. был для меня подъемом в жизни. Но эти же годы взяли у меня максимум энергии, истощили физически, подорвали нервы. Много было перемены и по службе. Радостных дней было мало. Жизнь не баловала меня...

(Карпинская Лидия Вл.)

Если назвать то, что я собираюсь написать – воспоминаниями об о. Николае, то это будет неправильно.

Это, вернее, вечная память в моей душе о таком необыкновенном батюшке, с которым по милости Божией я познакомилась 21 октября 1951 г. и с которым была знакома до дня его смерти.

Родилась я в Ленинграде в 1930 году в семье Владимира Ивановича Карпинского, окончившего в Костроме т.н. Чижевское училище и работавшего на заводе «Электросила». Его отец, Иван Ал-др., из Кологрива, происходивший из потомственного духовного сословия, окончил Костромскую духовную семинарию и работал учителем. В 1937 году они оба были репрессированы. Имущество, нажитое моими предками, было национализировано. С началом войны мы эвакуировались в Кологрив, а в 1945 году переехали с бабушкой в Кострому.

Серьезное духовное воспитание я и получила благодаря моей бабушке, Елизавете Андреевне († 1960), которая была дочерью костромского I гильдии купца. Его семья была очень церковная, здесь устраивались приемы духовенства, ее посещали при крестных ходах с Феодоровской иконой Божией Матери. Моя бабушка вышла замуж за сына потомственного дворянина. В той семье (это было уже в Санкт–Петербурге) была высокая культура, любовь к книгам, к животным, музыке...

Окончив 10 классов, я в 1949 году поступила в Педагогический институт им. Ленина в Москве. Училась на повышенную стипендию. Вечерами ходила на акафисты – в московских храмах очень мне было хорошо. В понедельник у Ильи Обыденного – акафист преп. Серафиму Саровскому; во вторник – Споручнице грешных в Хамовниках; в среду – в Елоховском соборе; в четверг – в «Утоли моя печали» и т.д. Жила я тогда на Зубовской площади, и основным моим храмом была церковь Ильи Обыденного, где служил тогда о. Александр Толгский. Он был моим как бы духовным отцом.

Однажды, 21 октября, я поехала на всенощную в ц. Ризоположения. Получилось так, что я ехала обратно с о. Николаем в трамвае. И мы стояли на задней площадке. Я стала его спрашивать о том, что мне было интересно, т.е. о духовной жизни, о которой я много читала. Он сказал мне, между прочим, так: «Грехи отмываются во время исповеди так же, как вода отмывает запачканные руки». И еще то, что «масло и вода никогда не соединятся, сколько бы их не смешивать, и для соединения души с Богом душа должна быть по своей сущности как бы подобна Богу по своему стремлению к Нему». Мне как–то сразу открылось, что именно отец Николай и есть тот духовный наставник, которого жаждала моя душа. И я стала ходить, можно сказать, исключительно к о. Николаю в ц. Ризоположения или Донской монастырь. О. Николай как–то сказал мне, что я должна сказать о. А. Толгскому, что я из его духовных чад перехожу к о. Николаю. Для меня сделать это было психологически очень трудно, но я все же смогла это выполнить.

Потом в институте мое положение резко ухудшилось, т.к. узнали, что я хожу в церковь. Это были 1952–1953 гг. Жила я тогда у родных. Мой дядя был профессором института, где я училась. Ректор «побеседовал» с ним обо мне. Семью дяди охватил страх и трепет, и они попросили меня от них съехать.

А вскоре (осенью 1953 г.) меня исключили из института, и я уехала в Кострому. Писала письма о. Николаю и очень ждала писем от него, но он писал очень редко, т.к. не имел времени для этого. И я, конечно, очень стремилась вернуться в Москву. В Костроме меня взяли в Епархиальное управление архивариусом при владыке Антонии (Кротевиче³⁵⁰). Потом вместо него назначили владыку Иоанна (Разумова), и я уехала в Москву, проработав ровно год. Благодаря вл. Антонию меня приняли на работу в фотоцех мастерской церк. утвари, которая размещалась в моек. Новодевичьем монастыре, поскольку я еще с 8–го класса школы увлеклась фотографией (имела сначала «Фотокор», а затем и более современные аппараты) и стала заниматься пересъемкой иконочек и затем их раскраской. О. Николай был доволен, что я стала там работать, а я тем более.

Жить устроилась на квартире у знакомых на Софийской набережной и жила там 6 лет, каждый год продлевая свою временную прописку, пока совсем не отказали, т.к. я работала в церковной организации. Тогда я стала снимать комнату в Тайнинке, и когда я стала там сильно мерзнуть, то о. Николай купил мне ватное голубое одеяло. С работы пришлось уйти и с помощью Данилы Андреевича устроиться на время в Академии, в Церковно–Археологический Кабинет, а затем – вернуться в Кострому, где стала работать в Епархиальном управлении.

С отцом Николаем, как оказалось, была знакома и моя тетя (жена упомянутого мною профессора). Он приходил ее причащать и крестил на дому их внука – Диму. Ходил он и к другой моей тете, жившей на Цветном бульваре, причащать, и, когда у меня были именины, то у нее я устраивала угощение и приглашала о. Николая. Эта моя тетя была духовной дочерью о. Иоанна Крылова, который служил в храме Пимена и был духовным отцом о. Николая. Он раньше был репрессирован. Потом вернулся, и ему нельзя было жить в Москве – его семья жила в Быково. Ночью он приходил к о. Николаю и его пускали переночевать. Первый раз я пришла к о. Николаю домой именно с о. Иоанном. Я была знакома и с о. Сергием Голубцовым. И когда я обижалась на о. Николая, то ехала рассказывать об этом или к о. И. Крылову, или к о. Сергию.

Когда вначале я очень часто стала ходить на службы о. Николая, то долго с ним разговаривала, то это вызвало разные кривотолки и недовольство сотрудницы по храму Марии Ильиничны и Марии Францевны, но это все преодолелось.

Службы были очень длинные. Молебен с акафистами часов до двух.

После окончания службы во всех углах стояли духовные чада о. Николая. И ожидали своей очереди с ним поговорить. О. Николай выходил и с каждым беседовал и многим помогал деньгами. Все это делалось незаметно. Помню, как он поручал мне купить для одной бедной женщины ткань для пошива платья. Помогал он, приходя и на требы. Для записи треб о. Николай заказывал переплетенную записную книжку на целый год – объемом в 365 страниц. Он очень много ходил по требам и поздно возвращался домой. Часто я его провожала, чтобы поговорить с ним.

Такой, как о. Николай, был единственный священник. У нас в епархии служит о. Г. Эдельштейн, он тоже был знаком с о. Николаем (что–то связано и с о. А. Шмеманом).

Счастливейшим воспоминанием был для меня тот день Ангела о. Николая, когда он пригласил меня к себе домой на именины. Кроме родных приходили к нему Мария Ильинична (есть фото) – она помогала Вале готовить, Люба, я, Надя Астапкович. Тогда у о. Николая жила (года три) – девочка Варя, ровесница, примерно, Валюте. Она училась дома у о. Николая и основным предметам, и музыке. Она почему–то не жила в своей семье и как–то мне сказала, что на картине «Девочка с персиками» изображена ее прабабушка.³⁵¹ Помню, приходила еще М.И. Юдина – пианистка. Жила у о. Николая такая строгая и прекрасная Лили Эдуардовна.

Ездили мы с о. Николаем как–то в Лавру, в Академию на Акт в день Покрова Божией Матери. Там [нам] были очень рады, и даже такой сердитый человек, как Анат. Петр. [Горбачев] – инспектор.

Ходила я с семьей о. Николая и в Третьяковскую Галлерею, и в дом–музей художника В. Васнецова. Ходила с Валей и о. Николаем кататься на лыжах, а с Валей – и на коньках в Измайловский парк.

На Рождество в этой семье бывала замечательная елка; собиралась молодежь – родные и знакомые.

В его доме, на кухне, левая стена до потолка была занята книжным шкафом. Из него О. Николай давал мне духовные книги по своему усмотрению.

Отец Николай был горячим сторонником высшего образования и всячески меня поддерживал и укреплял на этом пути. Интересовался занятиями. И когда мне надо было проходить педпрактику в детском саду (я училась на факультете дошкольного воспитания), то он нарисовал схему какой–то игры, которую надо было самостоятельно придумать.

У о. Николая была особая устремленная вперед походка, очень скромная одежда. Он всегда опаздывал, т.к. люди старались увидеть его и поговорить, когда он шел на службу.

Про старца Амвросия Оптинского я читала, что у него было «внимательное сердце». Вот такое же сердце было у о. Николая. Это было, как вода, текущая из чистейшего ручья на самом деле, а не нарисованный такой ручей на картине. Все то, что говорится в проповеди, но не исполняется в жизни – это нарисованный ручей.

Святитель Игнатий Брянчанинов писал, что настанет время, когда духовный сан будет определяться не по житию, а по одежде.

Он никогда не помышлял себя «старцем», предсказателем и т.д.

Это был человек высокого светского и духовного образования, мудрости и кротости. И внутренней глубокой и искренней религиозности.

Наступило печальное время, когда о. Николай заболел инфарктом.

Как раз в это время я вышла замуж. Он побеседовал с моим будущим мужем и сказал мне, что его беспокоит вопрос об отношении к детям этого человека. И действительно, со временем мой муж отказался от своих двоих детей. Признал только старшего сына. О. Николай знал только о рождении старшего сына, которого я назвала в память об о. Николае – Николаем.

Я хотела быть монахиней, а он хотел, чтобы я вышла замуж. И чтобы были дети. И у меня 3 сына, которых я очень люблю. Муж мой умер очень давно. Я пережила все, что надо был пережить.

Многое и забыто. Рассказывал о. Николай, как он жил по соседству с Надей Астапкович; как вез козу в трамвае, поскольку в голодные годы, после войны, они завели козу, которую держали в своем сарае в Измайлове.

В заключение должна кратко сказать, что мое знакомство с о. Николаем это мой жизненный стержень. Моя работа в течение 46 лет в системе Моск. Патриархии – заслуга о. Николая.

(фрагмент)

В тридцатые годы Голубцовы жили в коммуналке на углу Савельевского переулка и Остоженки, занимая половину 17–метровой комнаты; за занавеской жил сосед Григорий Яковлев, к которому его жена с 4–мя детьми переехала жить в 1932 году. Мне, старшей было 10 лет. Восьмилетний братишка тут же пошел посмотреть, что там за занавеской. Слышу женский голос – это Мария Фр. в очень вежливой форме говорит ему: «Это не твоя половина комнаты». Мы не раз, конечно шумели, но не помню, чтобы Голубцовы на нас повышали голос. Наоборот, брали нас за ручку и водили на Старый Арбат в кино – не далеко от дома, где родился, как говорят Пушкин, был старый кинотеатр «Арс"(?). На Остоженке тоже был кинотеатр – «Чары» (там, где теперь памятник Ф. Энгельсу), нас и туда водили.

Когда в начале войны Голубцовы переезжали в Измайлово, то Ник. Ал–др. сказал моему брату: «Спи на моей кровати». Впоследствии их площадь перешла к нам. Н.А. постоянно общался с моим братом, последний учился плохо, и мама расстраивалась. Н.А. ей говорил: «Не волнуйтесь, он будет мастер на все руки». Действительно, так и стало...

Мы и в дальнейшем поддерживали общение. Я с сестрой приезжала в Измайлово, ходили с ними на лыжах. Подпоясав повыше рясу, катался и батюшка – только борода в разные стороны развивалась...

Отец Николай был очень рад, что я, бывшая (в 1960–м году) в положении, буду крестить ребенка. Когда настал этот день, о. Николай сам затопил печь в своем храме, нагрел воды и наполнил купель. И во время обряда все просил крестную мать не оставлять ножки ребенка голыми, видимо боялся простудить..

Когда батюшку похоронили, то его родные место захоронения держали в секрете – боялись паломничества, времена для Церкви были тяжелыми...»

Приложение к сс. 169 и 199

Сергей Михайлович родился в г. Можайске Московской губернии в 1878 г.

В 1888 г. поступил в моcк. Донское дух. Уч–ще, потом перевелся в Заиконоспасское (из–за неэтичного поведения Смотрителя уч–ща).

1898 – окончил Московскую дух. семинарию и служил до 1902 г. там же надзирателем.

В 1902–1904 гг. был псаломщиком в храме св. Климента в Москве.

20. 03. 1905 г. рукоположен во диакона митрополитом Московским Владимиром (Богоявленским).

В 1905–1910 служил в храме Покрова Пресвятой Богородицы на Лыщиковой горе в Москве.

С 3.11.1910 до 1929 служил в храме ик. Божией Матери «Неопалимая Купина» в Москве до его закрытия.

Состоял учителем в моск, ц.–прих. школе при Клементьевской ц–ви в 1902–05 гг., законоучителем в 6–м Крестовском с 15 сент. 1907 г. и с 1 сент. 1916 г. – в Александре–Пречистенском городск. женских уч–щах.

В 1917 (1918?) возведен в сан протодиакона.

30.08.1920 рукоположен во иерея.

В 1924 (1925?) возведен в сан протоиерея; настоятель храма.

В 1929 –1932 настоятель храма Спаса на Песках на Арбате.

Проживал в пос. Томилино Московской обл. (у Елизаветы Жудро).

С 1933 г. служил в Николо–Щеповской церкви в Москве на Смоленской, настоятель которой, по слухам, якобы донес на него. Как–то после поздней литургии его вызвали причастить больного. Когда он вышел из храма со Святыми Дарами, его посадили в машину и увезли на Лубянку. Осужден Тройкой при ПП ОГПУ СССР по Моск. области на 3 года ИТЛ. Отбыв один год в лагере около г. Каргополя Северного края, был освобожден по болезни.

После освобождения состоял за штатом и жил в Можайске (Московской обл)., откуда он был родом. В 1937 г., 29 ноября там был вновь арестован. 16 декабря осужден Тройкой при УНКВД СССР по Московской обл. и заключен в тюрьму г. Можайска. Приговорен к расстрелу. 19 декабря 1937 расстрелян на т.н. «Бутовском полигоне» Ленинского р–на Московской обл.

О. Сергий имел очень хороший голос и артистические способности. В молодости он выступал в Консерватории, в 1900 г. был принят без конкурса солистом в Большой Театр. Однако карьера артиста была ему не по душе, его привлекала духовная жизнь. Он женился и стал священником. О. Сергий был добрым и отзывчивым человеком, с начала 20–х годов самоотверженно помогал семьям репрессированных (в частности, многие годы содержал семью заключенного на Соловках настоятеля храма иконы Божией Матери «Неопалимая Купина» протоиерея Забавина); через руки о. Сергия прошло много пожертвований.

Жена С.М. Успенского – Анна Петровна Розанова, род. 2.2.1880 г., сконч. 5 мая 1947 г., дети: сын Николай (19 апр. 1905–1947 г., от туберкулеза), сын Борис (9 июня 1906 – 26 декабря, 1990), электроэнергетик, долго хлопотавший о реабилитации отца, дочь Елена (род. 4 июня 1910).

С.М. Успенский крестил автора настоящей статьи в младенческом возрасте в 1932 году, якобы в Елоховском соборе.

[Источники: 1) справка, составленная в 1989 г. его сыном; 2) воспоминания Анатолия Борисовича Свенцицкого «Они были последними?» – в ж. «Путь Православия» № 3 (1994 г.), с. 156–-157. и отд. изд., М. 1997 г.].

Приложение к примечанию № 329 (в книге номер прим 46, в электр версии 329)

Сын статского советника и инспектора народных училищ Московской губернии Николая Матвеевича Жудро (1861 г. рождения), окончившего в свое время Московский университет со званием уездного врача и служившего врачом и потом Губернским уездным врачом и врачом–инспектором по Владимирской губернии, с 1900 г. – инспектором народных училищ по Пензенской, Харьковской и с 1906 г. в Московской губернии. Очевидно, они – из города Суздаля, где родился К.Н. Жудро, в семье этого врача и его жены Анны Александровны и где восприемниками были протоиерей Матвей Иванович Жудро и девица Зинаида Матвеевна Жудро³⁵³.

С серебряной медалью³⁵⁴ в 1909 году он окончил 1–ю московскую гимназию, в которую поступил в 1906 году (вероятно, обучался ранее в других местах, где жил его отец). Тогда же поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1913 г. с дипломом 1–й степени.

Затем работал, неизвестно где, а с 1916 г. был назначен на должность юрисконсульта Казанского военного округа.

К 1918 году он – помощник присяжного поверенного, жил в Москве по Б. Афанасьевскому пер. в д. № 26, кв. 3, а в 1933 г. – по Земледельческому пер. д. № 18, кв. 4, когда просил выписать ему копию диплома, утерянного в делах б. Совета Присяжных поверенных.

Ирина Журавлева, Д.Б.Н.

Габрияник Алексей Иванович, священник Катакомбной Церкви³⁵⁵

Иерей Алексий Габрияник, мой отец, женатый на Анне Голубцовой, претерпел долгие годы гонений и тяжелые репрессии за служение Христу. Он родился в 1895 году в белорусской крестьянской семье в деревне Манчицы Толочманской волости Волковысского уезда Гродненской губернии.³⁵⁶2 Основные вехи его жизненного пути, выявленные, большей частью, на основании сохранившихся протоколов допросов при его арестах, таковы.

До 1915 г. он получил среднее образование, где именно – пока неизвестно. В 1915–1917 служил рядовым в армии, а с 1917 по 1920 гг. был учителем в одной из деревень Ирбитского уезда Пермской губернии, и одновременно с 1917 г. начал учиться на заочном отделении Московской Духовной Академии³⁵⁷. Благодаря своим прекрасным способностям и уму он выделился и был командирован в «Академию (Институт?) народного образования» на социально-исторические курсы в 1920 г., которые закончил в 1922 г. После окончания курсов снова работал учителем. В 1922 г. работал кассиром в г. Сергиеве Московской губернии и осенью того же года поступил на вечернее отделение медицинского факультета МГУ, но, не закончив пятого курса, ушел. В 1924 г., 11/24 февраля, женился на дочери покойного профессора МДА – Голубцовой Анне Александровне. По рассказу тети Наталии Александровны, он долго не мог выбрать себе невесты и за советом пошел к своему духовнику, кажется, отцу Алексию из Зосимовой пустыни. Он то и направил папу к нашей будущей маме, сказав при этом, что: «Если уж она не подойдет, то тогда отправляйся в монахи». Стал готовиться к принятию сана священника и потому временно с 1924 по 1925 г. нигде не работал, но при этом посещал лекции в МДА для получения полного богословского образования. В 1925 г. был рукоположен во иерея патриархом Тихоном. (Данные взяты из протокола допроса от 29 марта 1946 г. ³⁵⁸ Первое время он служил в селе Погостлипы ³⁵⁹, а с 1925 по 1928 г. в церкви Петра и Павла г. Сергиева. В начале 1928 г. за отказ поминать на богослужении гражданскую власть получил запрещение в священнослужении и некоторое время не служил. Через неделю запрещение было снято, и он был переведен в Москву, где около 2-х недель служил в церкви Кира и Иоанна на Солянке, где было Сербское подворье.

Настоятелем церкви был отец Серафим (в миру – Битюгов Сергей Михайлович),³⁶⁰ будущий духовник и наставник о. Алексия.

В 1928 г. в г. Сергиеве было совершено покушение на партийца Костомарова. В этом обвинили многих лиц, в том числе и папу. На основании ордера ОГПУ № 3127 от 21 мая 1928 г. был произведен обыск в квартире, где проживал папа с семьей (Березовский пер., д. 12/2), после чего вскоре же был арестован, хотя никаких улик обнаружено не было. Этот ордер подписан самим Ягодой. В архиве имеется всего один протокол допроса, и общее постановление о мерах наказания в отношении всего около 80 человек. Решением особого совещания при Коллегии ОГПУ папа был выслан в Кашка-Дарьинскую обл. в Среднюю Азию на 3 года.

По отбытии наказания, не имея права на прописку в Москве и Московской обл., он поселился близ Воронежа. Туда же перебралась наша мама с моей старшей сестрой Марией. По воспоминаниям сестры, жили они очень бедно и порой папе приходилось собирать милостыню. В 1933 г. его вновь арестовали – в Павловске Воронежской обл., обвинив в принадлежности к монархической организации, и он был приговорен к 3 годам ИТЛ, которые он провел в Темниковских лагерях Мордовской АССР. На некоторое время посадили и маму, и 5-тилетняя девочка осталась совершенно одна. По ее рассказам, «распорядок» ее дня был таков. С утра она шла в церковь, где ей давали просфору, затем бежала на почту получить письма и, получив корреспонденцию, шла к маме, которая все что могла отдавала ей от своего скудного пайка.

В 1935 г. папу освободили, и все перебрались в г. Сергиев (с 1930 г уже – г. Загорск). Дом, который принадлежал еще нашему дедушке, Голубцову Александру Петровичу (и где ранее жила наша семья), отобрали, и мама со своими детьми долго кочевала по разным квартирам, до тех, пока нам дядя Павлик не купил полдома [на Кокуевской ул.]. Папа же, не имевший права жить в Московской обл., проживал на станции Струнино Северной жел. дороги, где работал на лесоскладе чернорабочим.

С 1936 по 1937 г. был лаборантом в эпидемиологической лаборатории при СНК, а с 1937 по 1940 гг. работал в клинике инфекционных болезней 3-его Медицинского института, живя уже ближе к Загорску, в дер. Арсаки. В 1940 г. папу временно прописали в г. Загорске, и он устроился фельдшером на работу на «Скобянку» (завод скобяных изделий), где прослужил несколько месяцев, а затем был назначен санитарным врачом завода.

В сентябре 1941 г., в связи с эвакуацией завода, отец был уволен по сокращению штатов. С 1942 г. нигде не работал, т.к. из-за военного положения ему было отказано в окончившейся к тому времени прописке, и он по благословению своего духовного отца архимандрита Серафима (Битюгова), жившего к тому времени нелегально в Загорске, тоже перешел на нелегальное положение. С 1942 г. и до момента своего последнего ареста в марте 1946 г. (по доносу одной из его духовных дочерей) ходил по деревням Владимирской обл., выполняя религиозные требы и получая за это подаяние. Последние 4 года своей жизни папа провел во Владимирской тюрьме, по окончания срока был выслан на вольное поселение в Сибирь, но на этапе, в тюрьме г. Кирова, умер от туберкулеза легких 17 мая 1950г., прожив всего около 55 лет.

А. Следственное дело 1928 года

№ Р–40228, архивный №–Н 5006. т, 2. по обвинению Александрова П.В.³⁶¹ и др.³⁶²

Протокол допроса

1928 г., мая мес., 28 дня,

«Я, уполномоченный 6-го отд. Секр. Отдела ОГПУ Жикин П.М., допрашивал в качестве обвиняемого гражданина Габрияника Алексея Ивановича».

Далее приводятся анкетные данные.

Так, в графе «Показания по существу дела» со слов обвиняемого записано: «Первое время по вступлении в священники служил в селе Погост-Подлипы; последнее время перед отстранением меня от священнослужения служил в церкви Петра и Павла г. Сергиева. Во время отстранения меня от священнослужения я получал два раза приглашение от свящ. Кремышынского³⁶³ (из г. Серпухова) занять свободное место в Серпухове, но так как священник Кремышинский порвал каноническую связь с митр. Сергием, то я отказался от его предложения.

...Лично я никогда не говорил, что за жидовскую власть грешно молиться, а говорил ли я, что за цареубийц также грешно молиться, вообще не помню таких выражений.

...О выстреле в Костомарова я ничего не знаю.

Если я говорил, что за советскую власть не следует молиться, лишь потому, что она отлучена (предана анафеме) и, к тому ж, Сов. власть не нуждается сама в поминовении

Подпись: священник А. Габрияник».

После этого выносится ПОСТАНОВЛЕНИЕ об избрании меры пресечения.

«1928г. мая 28 дня, я, уполномоченный 6 Отд. ОГПУ Жикин П.М., рассмотрев дело по обвинению Габрияника Алексея Ивановича, 33 л., служителя религиозн. культа (священник), нашел, что Габрияник Алексей Иванович ведет агитацию среди верующих с целью возбуждения таковых против Сов. власти, указывая: Сов. власть это власть жидовская и власть цареубийц, а потому, принимая во внимание следственный материал, постановил: привлечь Габрияника А. Ив. в качестве обвиняемого, предъявив ему обвинение по 58 ст. Угол. Кодекса, и избрать меру пресечения и уклонения от следствия и суда содержание под стражей.

Уполномоченный 6 отд. Секр. Отд. ОГПУ Жикин.

Настоящее постановление мне объявлено «28» мая 1928 г.

Подпись: А.И. Габрияник».

Далее было вынесено следующее

Заключение

«Я, помощник начальника 6 отд. СООГПУ – Полянский, рассмотрев дело № 501100 (куда и причислен А.И. Габрияник) по обвинению Елова Михаила Савельевича, Введенского Дмитрия Ивановича и др. в количестве 80 чел. по ст. 58/10, нашел:

Согласно имевшимся агентурным данным СООГПУ было известно, что нижепоименованные граждане, проживая в г. Сергиеве и будучи по своему социальному происхождению «бывшими людьми» (княгини, князья, графы), в условиях оживления антисоветских сил начали представлять для Сов. власти некоторую угрозу, в смысле проведения мероприятий власти по целому ряду вопросов. Имеющиеся в распоряжении СООГПУ агентурные данные стали подтверждаться на страницах периодич. печати. Так, например, о засилье в Сергиевом уезде черносотенцев было указано в газ. «Безбожник у станка» (№ 3) и в «Рабочей газете» (№ 109) от 12 и 17.V, и, что вероятно, все обвиняемые, будучи заняты в большинстве случаев или торговлей, или кустарным ремеслом (выделки игрушек, вязание... или, наконец, отправлением религиозных обрядов в церкви, как служителей культа, одновременно с этим занимались антисоветской агитацией. Эта последняя увязывалась со всякого рода поводами. Так, духовенство (Заозерский, Дичев, Архангельский, Троицкий) использовали церковный амвон и отдельные группы верующих, агитируя против действий Сов. власти, зажиточные крестьяне (Буточников, Жучкин) срывали мероприятия Соввласти по проведению самообложения, землеустройства и т.п., бывшие монахи Лавры (Марченко, Егоров, Ларичев, Кононенко, Селичинский и др.), устроившись на Сов. службу в музей, образованного на месте бывшего Троице-Сергиевой Лавры, создали целую группу антисоветски настроенных лиц, агитировавших также против Сов. власти. Почти все обвиняемые благодаря своему происхождению, а также положению, ... как в дореволюционное время, так и сейчас, идеологически были родственны между собой и составили целую группировку черносотенного элемента, настроенную резко враждебно по отношению к Сов. власти. Об этом, не скрывая, заявляют на допросе и сами обвиняемые. Так, например, обвиняемый Истомин СП. показал: «точно определить свои политические взгляды я затрудняюсь, но во всяком случае я более всего близок к монархистам.....В Сергиеве я выступил с защитой памяти Николая Романова. Осуждал политику Сов. власти в том, что так называемая бывшая аристократия подвергается гонениям, репрессиям и т.п.». Обвиняемые: Истомин С.И., Лопухин Л.С, Мамонтова А.С. открыто причисляют себя к монархистам.

Естественно поэтому, что выстрел из револьвера, производившийся в целях убийства зам. зав. агитпромом Укома ВКП/б тов. Костомарова, смаковался больше всего в этой среде. Естественно, что малейшее послабление Сов. власти в расследовании данного дела могло бы усилить активность контрреволюционного черносотенного элемента Сергиева Уезда. Поэтому дело надо передать на рассмотрение тройки при СООГПУ. Все обвиняемые перечислены в прилагаемом списке.

Пом. нач. 6 отд. СООГПУ Полянский».

Наконец, выносится приговор по списку арестованных: кого отпустить, кого посадить в тюрьму, а кого отправить в ссылку. В ссылку в Среднюю Азию был отправлен и Габрияник Алексей Иванович...

Б. Материалы из Следственного дела 1946 года.

А.И. Габрияник был обвинен в принадлежности к подпольной антисоветской церковной организации, в проведении антисоветской агитации и распространении разного рода клеветнических измышлений, как было сказано в ПОСТАНОВЛЕНИИ на его арест.

Далее даны протоколы некоторых допросов, проведенных в Москве, (на Лубянке и в Лефортовской тюрьме) после его ареста 11 марта 1946г. и привлечении к уголовной ответственности по ст. 58 п. 10 и II УК РСФСР.

Подобным же образом были обвинены и арестованы и другие лица в это же время, в частности, священник-нелегал Криволуцкий Владимир Владимирович.³⁶⁴ Поэтому было заведено Следственное дело за N°8303 по обвинению Криволуцкого В.В. и др., хранящееся в архиве под архивным № Н–18691, [всего 22 тома]. Материал, касающийся А.И. Габрияника, находится в 18 томе. Следствие было закончено в сентябре 1946 г., о чем имеется протокол от 25 сентября.

Протокол допроса

обвиняемого ГАБРИЯНИКА Алексея Ивановича от 29-го марта 1946 года.

Допрос начат в 14 ч. 00 мин.

окончен в 01 ч. 40 мин.

Допрос прерывался с 16.50 до 22.00

Вопрос: Покажите, чем вы занимались после окончания Московской духовной академии?

Ответ: Осенью в 1922 г., еще продолжая учебу на вечернем курсе Московской духовной академии, я поступил на учебу в Московский Государственный Университет на медицинский факультет и одновременно готовился к сдаче экзамена в духовной академии, которую окончил, как уже показал, в начале 1922 г. После этого по 1924 г. я продолжал учебу в МГУ, но, не закончив 5-го курса, я из университета ушел.

Вопрос: Почему?

Ответ: В связи с тем, что в 1924 г. я женился, а в начале 1925 г. по своим религиозным убеждениям я был рукоположен патриархом Тихоном во священника. С тех пор по 1928 г. я служил священником в Загорске, в Петропавловской церкви.

Вопрос.: Где вы, кроме Петропавловской церкви, служили?

Ответ: В 1928 г., являясь настоятелем Петропавловской церкви, мне митрополитом Сергием был прислан циркуляр за № 549 о поминовении за богослужением его и гражданской власти. Я выполнять этот циркуляр отказался, после чего на меня было наложено церковное запрещение в священнослужении.

Не желая в то время порывать канонической связи с митрополитом Сергием, я церковное запрещение принял. Но через неделю запрещение с меня было снято, и я был переведен в г. Москву, где временно служил в церкви Сербского подворья на ул. Солянке.

Вопрос: В течение какого времени вы служили в церкви Сербского подворья?

Ответ: Примерно около двух недель, а затем я был арестован и сослан в Среднюю Азию на 3 года.

Вопрос: Кто являлся настоятелем церкви Сербского подворья?

Ответ: Отец Серафим, в миру БИТЮГОВ Сергей (отчество не знаю),³⁶⁵ умер в 1942 г.

Вопрос: Кроме вас, кто еще из священников служил в этой церкви?

Ответ: В период моей службы в церкви Сербского подворья там служил священник Алексей,³⁶⁶ но фамилию его не знаю. В 1925 г., незадолго до моего ареста, был также арестован органами советской власти. Где находится в данное время, не знаю.

До моего прихода в церковь Сербского подворья, как мне говорил отец Алексей, служил священник отец Владимир, который тоже арестован.

Вопрос: Как фамилия отцу Владимиру?

Ответ: Не знаю, так как отец Алексей его фамилию не называл.

Вопрос: А что вам известно о священнике Владимире?³⁶⁷

Ответ: Ничего я об отце Владимире показать не могу, ибо лично его я не знаю и слышать о нем мне ничего не приходилось.

Вопрос: Назовите, кого вы знаете из священников-нелегалов, находящихся в оппозиции с легально-действующей церковью.

Ответ: К оппозиционерам по отношению к легальной действующей церкви относятся: иеромонах отец Андрей, в миру Борис Яковлевич (фамилию не знаю)³⁶⁸, служивший в церкви Николо-Подкопай, на Солянке. Отец Петр – ПЕТРИКОВ Петр (отчество не знаю)³⁶⁹, служил тоже в церкви Николо-Подкопай. Отец Сергий – МЕЧЕВ Сергей Алексеевич³⁷⁰, служил в церкви, находящейся на Маросейке, иеромонах Алексей – мирское его имя и фамилию не знаю, служил по 1928 г. в церкви Сербского подворья (на Солянке), архимандрит Серафим, в миру – БИТЮГОВ Сергей (отчество не знаю), настоятель церкви Сербского Подворья; священник отец Петр –

Шипков Петр Алексеевич,³⁷¹ служивший ранее где-то в Московской церкви, конкретно указать не могу.

Вопрос: Кого вы еще не назвали из священников – противников легально действующей церкви?

Ответ: Всех, кто мне был известен, я назвал и больше никого не знаю.

Вопрос: Покажите, более конкретно, что вам известно о названных выше лицах и где они находятся в данное время?

Ответ: О названных мною лицах я могу показать следующее:

Иеромонах отец Андрей до 1930–31 гг. служил, как я показал, в церкви Николо-Подкопай, а затем был в административном порядке выслан в г. Муром, Владимирской области.

В 1937 г. был вновь арестован органами советской власти и дальнейшая его судьба мне неизвестна.

Священник той же церкви Николо-Подкопай – ПЕТРИКОВ Петр, также вначале был выслан в Муром, а затем арестован и где находится в данное время, не знаю.

Настоятель церкви на Маросейке отец Сергий – МЕЧЕВ Сергей Алексеевич по 1930–31 гг. служил в указанной выше церкви, а затем, как мне известно со слов других, от кого конкретно не знаю, он был арестован и сослан. По возвращении из ссылки, насколько мне известно, в 1939 или в 1940 г. он работал где-то в одной из больниц г. Калинина (б. Тверь) в качестве фельдшера. Где находится МЕЧЕВ в настоящее время, мне неизвестно.

Отец Алексей, священник церкви Сербского подворья, в 1928 г. был арестован и сослан в Среднюю Азию. Дальнейшая его судьба мне неизвестна. Предполагаю, что он умер, ибо ему в данное время уже около 75 лет, если не больше.

Архимандрит Серафим – БИТЮГОВ по день моего ареста в 1928 г. был настоятелем церкви Сербского подворья. Чем он занимался после этого, я не знаю. Во время встречи с БИТЮГОВЫМ в 1940 г. в г. Загорске, я узнал, что он проживает на нелегальном положении и руководит подпольной церковной деятельностью. После этого я имел с ним несколько встреч в доме, где он проживал.

В 1942 г., насколько мне известно от духовных дочерей, он умер.

Вопрос: В связи с чем вы посещали БИТЮГОВА?

Ответ: К отцу Серафиму – БИТЮГОВУ я ходил для исповеди и причастия.

В 1941 г., во время его болезни, я оказывал ему врачебную помощь.

Вопрос: Во время посещения БИТЮГОВА, вы встречали кого-либо у него в доме из священников-нелегалов?

Ответ: В квартире БИТЮГОВА я встречал только одного отца Петра – ШИПКОВА Петра Алексеевича.

Вопрос: Что вам известно о Шипкове?

Ответ: ШИПКОВА Петра Алексеевича я знаю с 1940 года, познакомился с ним в доме отца Серафима. Проживал он в Загорске и работал на гражданской службе в качестве бухгалтера. Дом, где проживал БИТЮГОВ, ШИПКОВ посещал в связи с тем, что являлся единомышленником Серафима и совместно с ним совершал нелегальные богослужения. В 1944 г. арестован.

Вопрос: А кроме ШИПКОВА кого вы встречали в доме БИТЮГОВА?

Ответ: Встречался с духовными дочерями отца Серафима, Прасковьей и Ксенией, кажется, по фамилии – ГРИШИНЫ, и девушку Прасковью (фамилию не знаю). Кроме того, несколько раз видел там из светских граждан – одну женщину с мужем, по фамилии, кажется, ОКАТОВА или 3АКАТОВА Мария Алексеевна, мужа имя и отчество не знаю. В связи с чем они бывали у БИТЮГОВА, мне неизвестно.

Вопрос: Кого вы еще не назвали из священников-нелегалов?

Ответ: Кроме названных лиц, на нелегальном положении проживал священник ИЛЬИН Александр Михайлович,³⁷² который умер в 1943 г. После смерти его, как я уже показывал, принял под свое руководство созданную им церковную группу и возглавлял ее по день своего ареста. Больше мне никто из священников-нелегалов не известен.

Вопрос: Неправда, вы еще не назвали известного вам священника Владимира КРИВОЛУЦКОГО, также проживающего на нелегальном положении. Почему вы его не называете следствию?

Ответ: Священника Владимира КРИВОЛУЦКОГО я не знаю и эту фамилию слышу впервые. Возможно, что КРИВОЛУЦКИМ является отец Владимир, который служил в церкви Сербское подворье, но я его лично не знаю и одно время мне с ним очень хотелось видеться. Однако разыскать его мне не удалось.

Вопрос: Почему у вас было желание иметь с ним встречу?

Ответ: Зная от отца Алексея, служившего тоже в церкви сербского подворья, что отец Владимир является моим единомышленником, я хотел иметь с ним встречу с тем, чтобы у него поисповедываться.

Вопрос: Только ли с это целью вы хотели иметь с ним встречу?

Ответ: Да, другой цели я не имел.

Вопрос: Когда вы имели попытку разыскивать отца Владимира и каким образом?

Ответ: Я дважды пытался разыскивать отца Владимира, это в 1944 г. и в 1946 г., т.е., когда бывал в Москве. О месте его нахождения я интересовался у своих духовных дочерей, но они также место его нахождения указать мне не могли.

Вопрос: Это вы верно показываете?

Ответ: Да, я показываю так, как было в действительности.

Вопрос: Выше вы назвали священника ИЛЬИНА Александра Михайловича. Скажите, кого вы знаете из его родственников?

Ответ: Насколько мне известно, у ИЛЬИНА имеются два брата: Тихон Михайлович и Сергей Михайлович ИЛЬИНЫ и три сестры: Александра Михайловна, Елена Михайловна и Надежда Михайловна ИЛЬИНЫ.

Вопрос: Вы лично знакомы с ними?

Ответ: Да, знаком, несколько раз бывал у них на квартире.

Вопрос: Где они проживают и чем занимаются?

Ответ: Знакомство с ИЛЬИНЫМИ я поддерживал до 1928 г., поэтому сказать точно, где они проживают в данное время и чем занимаются, затрудняюсь. В то время они проживали недалеко от площади Разгуляй и работали в различных учреждениях, в качестве служащих.

Со слов ИЛЬИНА Александра мне известно, что его брат Сергей Михайлович³⁷³ в 1937 г. был арестован органами советской власти и с тех пор о нем ничего не слышно.

Вопрос: Во время пребывания вас в Москве в 1944 г. и 1946 г. вы бывали у ИЛЬИНЫХ?

Ответ: Нет. После 1928 г. я у них в доме ни разу не был.

Вопрос: А ваши «духовные дочери» рассказывали вам что-либо об ИЛЬИНЫХ?

Ответ: Нет, не рассказывали.

Допрос прерван.

Протокол допроса с моих слов записан верно и мною прочитан

(Габрияник)

Допросил: СЛЕДОВАТЕЛЬ 2 ОТД. II ОТДЕЛА

2 УПР[авления]. МГБ СССР Майор (НИКОЛАЕВ)

Протокол допроса от 3 апреля 1946 года.

Допрос начат в 14 ч.

Допрос окончен в 17 ч. 00 м.

Вопрос: На предыдущем допросе вы показали, что не окончив Московский Государственный Университет, в 1924 году женились. Скажите на ком?

Ответ: Я женился на ГОЛУБЦОВОЙ Анне Александровне, дочери бывшего профессора духовной академии и Московского Государственного Университета, где он читал лекции по археологии на историко-филологическом факультете. В 1911 году умер.

Вопрос: Кто из родственников вашей жены проживает в Москве?

Ответ: В данное время в Москве проживают четыре брата моей жены:

ГОЛУБЦОВ Иван Александрович, примерно 60 лет, научный сотрудник Московского Государственного Университета.

ГОЛУБЦОВ Николай Александрович, в возрасте 45 лет, имеет высшее образование, окончил в 1924 или 1925 г. Московскую сельскохозяйственную академию им. Тимирязева.

В данное время работает в Наркомате СССР в качестве агронома.

ГОЛУБЦОВ Алексей Александрович, примерно 42–43 лет, имеет среднее образование. Где он в данное время работает – мне неизвестно, так как я в течение десяти лет с ним не виделся. Адрес его местожительства я также не знаю.

ГОЛУБЦОВ Павел Александрович, в возрасте около 40 лет, имеет среднее образование, с 1942 по 1945 год служил в рядах Красной Армии. По возвращению из армии поступил на учебу в Богословский институт, где учится по настоящее время.

Вопрос: Чем занимался Павел Александрович до призыва его на службу в ряды Красной Армии?

Ответ: До 1942 года он работал художником в Историческом музее по реставрации картин.

Вопрос: Где он проживает в данное время?

Ответ: Насколько мне известно, в общежитии института, но адрес его я не знаю.

Вопрос: А где проживают ГОЛУБЦОВЫ Иван Александрович и Николай Александрович?

Ответ: Иван Александрович проживает – Зубовский бульвар, номера дома и квартиры не знаю. Николай Александрович – 4-й Измайловский проезд, дом № И, кв. 1.

Вопрос: Вы посещали квартиры ГОЛУБЦОВЫХ?

Ответ: Да, бывал. В квартире Николая Александровича я останавливался, когда приезжал в Москву; т.е. в феврале 1944 года и в феврале 1946 года. В это же время раза два посещал квартиру Ивана Александровича.

Вопрос: В связи с чем вы посещали его квартиру?

Ответ: В 1944 году квартиру Ивана Александровича ГОЛУБЦОВА я посетил, во-первых, как родственника и, во-вторых, чтобы узнать у него, где и у кого можно получить медицинскую помощь, в связи с тем, что в это время я был болен воспалением легких. На это он мне ответил, что в настоящее время в Москве я медицинской помощи получить не могу, так как врачебная помощь и лечение оказывается лицам, постоянно проживающим в Москве. Таким образом, положительного ответа он мне не дал. Позже я узнал, что имею возможность обратиться в платную клинику коммунального хозяйства, где мне могут оказать врачебную помощь. Действительно, обратившись за медицинской помощью в указанную клинику, находящуюся на Арбате, я получил врачебную помощь.

Вопрос: Следовательно, заявление ГОЛУБЦОВА И.А. о невозможности в настоящее время получить медицинскую помощь больным гражданам, не проживающим в Москве, было клеветническим?

Ответ: Я не могу считать, что заявление ГОЛУБЦОВА являлось клеветническим, так как он отвечая на мой вопрос, могу ли я получить медицинскую помощь, имел ввиду бесплатное лечение в районных клиниках.

Вопрос: Какие еще у вас были разговоры с ГОЛУБЦОВЫМ И.А. во время посещения его квартиры в 1944 году?

Ответ: Во время этой встречи с ГОЛУБЦОВЫМ у меня была беседа о моем задержании Александровским Горотделом НКВД. При этом я ему рассказал, что, находясь в НКВД, наблюдал массовое задержание лиц, переодетых в военную форму, занимавшихся воровством и грабежом. Тут же рассказал такой случай, что при мне привели одного военного с орденом и когда предложили ему снять орден, то он отказался это выполнить. Будучи оставлен без надзора, он застрелился.

Кроме этого, имели место разговоры на бытовые темы, но содержание их сейчас не помню.

Вопрос: Вы много не договариваете, известно, что с вашей стороны имели место разговоры и на другие темы. Почему вы о них умалчиваете?

Ответ: Были ли у меня с ГОЛУБЦОВЫМ еще какие-либо разговоры, я сейчас не помню.

Вопрос: Скажите, что вам говорил ГОЛУБЦОВ И.А. во время встречи с вами у него на квартире?

Ответ: О чем мне рассказывал ГОЛУБЦОВ Иван Александрович во время беседы, происходившей у него на квартире, сейчас припомнить не могу.

Вопрос: Вы вели с ним разговоры на религиозные темы и о легально действующей церкви в данное время?

Ответ: Характер нашего разговора с Иваном Александровичем я сейчас не помню.

Вопрос: Вы показываете неправду и стараетесь это объяснить тем, что не помните.

Следствие предлагает вам не ссылаться на свою забывчивость и рассказывать правду.

Ответ: Я не отрицаю, возможно, разговор на религиозные и церковные темы у меня с Иваном Александровичем ГОЛУБЦОВЫМ был, но содержание его сейчас вспомнить не могу.

Вопрос: Покажите о вашей встрече с ГОЛУБЦОВЫМ Иваном Александровичем в 1946 году.

Ответ: Находясь в Москве в 1946 году, я так же посетил квартиру ГОЛУБЦОВА Ивана Александровича с той целью, чтобы проведать его. Во время этой встречи он поинтересовался, как я проживаю, на это я коротко ответил: по-прежнему. Тогда ГОЛУБЦОВ сказал: «Значит вы все еще продолжаете проживать на нелегальном положении», при этом заявил, это есть не нормальное положение и его нужно изменить, что я, якобы, заблуждаюсь, не имея церковного общения с патриархом Алексием. Поэтому мне, – говорит ГОЛУБЦОВ, – необходимо пойти принести церковное покаяние и иметь каноническое общение с церковью, ибо это есть нарушение перед церковью и гражданской властью.

Вопрос: Как вы отнеслись к сказанному ГОЛУБЦОВЫМ ?

Ответ: Я заявил, что подумаю, но пока остаюсь по-прежнему на своей точке зрения, т.е. в оппозиции по отношению к легально-действующей церкви. На этом наш разговор был окончен, и ГОЛУБЦОВ после всего сказал, чтобы я к нему больше не приходил. Вскоре я от него ушел и больше с ГОЛУБЦОВЫМ не встречался.

Вопрос: Охарактеризуйте ГОЛУБЦОВА с политической стороны.

Ответ: У меня никогда бесед на политические темы с Иваном Александровичем ГОЛУБЦОВЫМ не было, поэтому охарактеризовать его с политической стороны не могу.

Вопрос: Во время встреч с ГОЛУБЦОВЫМ Николаем Александровичем о чем вы беседовали ?

Ответ: С Николай Александровичем у меня были разговоры только по вопросу моего отношения к легально-действующей церкви. В беседах со мной он всегда был против моих взглядов на легально действующую церковь и советовал мне пойти на примирение с патриархом Алексием. Я ему пообещал это сделать, но этого не исполнил. На другие темы я с ним разговоров не вел.

Протокол допроса с моих слов записан верно, мною прочитан.

Габрияник Допросил Следователь XI Отдела 2 Управления] МГБ СССР Майор...

Протокол допроса от 8 апреля 1946 года.

Допрос начат в 13ч. 30м. окончен в 17ч: 00м.

Вопрос: Скажите, кого вы знаете из родственников вашей жены, не проживающих в Москве?

Ответ: Мне известно, что брат моей жены Серафим Александрович ГОЛУБЦОВ, примерно 36–38 лет, проживает в Ростове-на-Дону.

Имеется еще сестра Наталья Александровна ГОЛУБЦОВА, в настоящее время находится в ссылке в Архангельской области, где точно, не знаю.

Вопрос: Что вам известно о ГОЛУБЦОВЕ С.А.?

Ответ: ГОЛУБЦОВ Серафим Александрович, насколько мне известно, имеет среднее образование. В 1935–37 году учился в заочном индустриальном институте, но, кажется, не окончил.

В начале войны мобилизован в ряды Красной Армии и служил до 1945 года. После возвращения из армии уехал вместе с семьей в г. Ростов-на-Дону.

Вопрос: Чем занимается ГОЛУБЦОВ С.А.?

Ответ: Точно не знаю, но как будто-бы служит в церкви.

Вопрос: Вам приводилось встречаться с ГОЛУБЦОВЫМ до его отъезда в Ростов-на-Дону?

Ответ: Да, но очень редко. Мои встречи с ним относятся примерно к 1935–36 году.

Вопрос: Где вы с ним встречались?

Ответ: С ГОЛУБЦОВЫМ Серафимом Александровичем я встречался в Загорске или в Струнине, куда он приезжал, если не ошибаюсь по роду своей службы. Сказать что-либо конкретно по этому вопросу не могу, так как сейчас не помню, когда и зачем он приезжал.

Вопрос: Покажите, за что сослана сестра вашей жены Наталья Александровна?

Ответ: За что была арестована и сослана ГОЛУБЦОВА Наталья Александровна – я не знаю.

Вопрос: Когда она была арестована и кем?

Ответ: ГОЛУБЦОВА, насколько мне известно, была арестована в 1936 или в 1937 г: органами НКВД в Юрьевском р-не Владимирской области, т.е. по месту своего жительства.

Вопрос: Чем там занималась ГОЛУБЦОВА?

Ответ: Служила в одной из церквей в Юрьевском районе псаломщицей.

Вопрос: Когда вы последний раз встречались с ГОЛУБЦОВОЙ Натальей Александровной?

Ответ: Когда я виделся с ней последний раз – сейчас не помню, так как мои встречи с ней могли быть только до 1928 года, т.е. до моего ареста первый раз. С тех пор я ее не видел.

Вопрос: Скажите, у вас имеются родственники?

Ответ: У меня имеется один брат – ГАБРИЯНИК Ефим Иванович, 1909 года рождения, урожд. д. Манчици, Гродненской области. Где он находится сейчас – не знаю.

Вопрос: Где он проживал?

Ответ: Предполагаю, что ГАБРИЯНИК Ефим Иванович все время проживал в д. Манчицы и занимался.сельским хозяйством. Точно сказать не могу, так как я с ним с 1919 года и по настоящее время никакой связи не поддерживал.

Протокол допроса с моих слов записан верно, мною прочитан.

Габрияник Допросил Следователь XI Отдела 2 Управления] МГБ СССР Майор...

Из протокола допроса от 22 мая 1946 г.³⁷⁴

Вопрос: Какие беседы велись у вас с БИТЮГОВЫМ в 1941 г и какие установки за это время вы от него получили?

Ответ: До начала Отечественной войны беседы между мной и Битюговым носили прежний характер. Примерно в июле м-це Битюгов в личной беседе со мной охарактеризовал внешнюю и внутреннюю обстановку. Он указывал, что Красная Армия отступает, остановить наступление немцев не сможет и что приход немцев в Москву неизбежен. Отсюда он делал вывод, что немцы предоставят возможность легализоваться.

При этом он дает следующие установки: при приближении немцев лучше всего оставаться на месте или если придется выехать по независящим от нас обстоятельствам, то стараться далеко не уезжать, чтобы иметь возможность легко возвратиться на занятую ими территорию.

Тактику поведения с приходом немцев он предлагает следующую: вначале, по возможности, ничем себя не проявлять и держаться в стороне до тех пор, пока не будет ясна политика немцев по отношению к Православной Церкви. После этого я его спрашивал о том, можно ли гражданским лицам, т.е. не священнослужителям (не служителям религиозного культа), поступать на какую-либо службу к немцам. Он мне ответил, что конечно, можно.

Вопрос: Придерживался ли Битюгов только немецкой ориентации?

Ответ: Битюгов считал, что внешнеполитическая обстановка того времени была далеко не в пользу Советского Союза, что даже если немцы не победят, то все равно под давлением союза Англии и США, Советский Союз должен будет изменять свою политику в смысле большей демократизации, т.е. освобождения всех политических ссыльных, в том числе и духовенства, тогда будет возможность легализоваться и нам. Известно, что Битюгов немецкой ориентации не придерживался и лишь в начале Отечественной войны переориентировался на немцев. Раньше он имел ориентировку на Англию и США.

Вопрос: Были ли согласны со всеми установками Битюгова и придерживались ли его ориентации?

Ответ: Со всеми установками Битюгова я был согласен и его ориентации придерживался.

Вопрос: Какие практические указания после этой встречи вы получили от него?

Ответ: В конце августа м-ца 1941 г. при встрече со мной на своей квартире Битюгов мне сказал, что меня как бывшего ссыльного и священника, находящегося в оппозиции к митрополиту Сергию, могут арестовать или куда-либо выслать. Чтобы избежать этого, мне необходимо выехать из г. Загорска. Тогда он предложил мне ехать в г. Сасово Рязанской обл., где проживала родственница Гришановой Ксении. К ней я имел от Гришановой записку. Тут же Битюгов мне предложил, чтобы никому не было известно о моем выезде из г. Загорска, в том числе и моей семье, нелегально на несколько дней поселиться на квартире Фуделя Сергия Иосифовича. Эти указания Битюгова я выполнил.

Вопрос: Были ли в Сасово?

Ответ: Да, в Сасово я был, но устроиться на работу там, как мне рекомендовал Битюгов, не смог.

Вопрос: Что вы делали в дальнейшем?

Ответ: По истечении примерно 2-х месячного срока я возвратился в г. Загорск и прямо направился на квартиру к Битюгову. Моим возвращением Битюгов был очень недоволен и заявил мне, что в Загорске на работу устроиться уже нельзя и что меня могут арестовать и выслать, и что мне следует сейчас перейти на нелегальное положение. Сразу же после этого он направил меня на квартиру к какой-то Анне Федоровне (фамилии ее не помню) для нелегального проживания там. Указанная Анна Федоровна являлась женой врача-терапевта, лечившего Битюгова до 1940 г. Этот врач умер. На квартире у Анны Федоровны я находился до конца января 1942 г.

Вопрос: Кто помимо Битюгова знал, где вы скрываетесь, находясь на нелегальном положении.

Ответ: По моему мнению, о моем местопребывании на нелегальном положении, помимо Битюгова, знала еще Ксения Гришанова и Параскева, Шипков П.А. и о. Владимир (фамилии не знаю), который меня причащал во время моей болезни.

Протокол допроса записан с моих слов... (подпись) Габрияник

Допрос производил ст. оперуполномоченный 4-го отд. 2-го Упр[авления] Смирнов

ст. оперуполномоченный 5 отд. 2 Упр[авления] капитан Рябинин

Протокол допроса от 25 мая 1946 г.

Допрос начат в 14 ч 30 мин, окончен в 17 ч. 30 мин.

Вопрос: Кроме антисоветской группы Битюгова Сергея, какие еще подобные антисоветские группы вам известны?

Ответ: Мне были известны еще две антисоветские группы, подобные группе Сергея Битюгова. Первая группа Мечева Сергея Александровича, вторая группа иеромонаха Андрея, которую с 1937 г. возглавлял Ильин Александр Михайлович, ставший служителем религиозного культа (священником) с 1930–31 гг. В отношении Мечева мне известно, что он в 1938–39 гг. находился в г. Калинине, где служил в качестве фельдшера какой-то больницы. О дальнейшей его судьбе мне не известно. Ильин А.М. был арестован примерно в 1939 г. и административно выслан куда-то в Сибирь на 3 года. По возвращении из ссылки проживал под Москвой в г. Можайске до 1941 г. В первой половине 1941 г. выписался в Калужскую область. Примерно в 1942 г. или начале 1943 г. там же умер. Проживал на территории, оккупировавшейся немцами. О его связи с немцами и деятельности мне ничего не известно. Возможно, что кроме этих двух, подобные группы могли быть, но о существовании их не знаю.

Вопрос: Существовала ли антисоветская организация, в которую входили все эти группы?

Ответ: О существовании такой организации, которая могла бы объединить все подобные антисоветские группы, я ничего не знаю и ничего не слышал.

Вопрос: Вы говорите неправду?

Ответ: Я утверждаю, что говорю правду.

Допрос прерван

Протокол с моих слов записан.....Габрияник

Допрос производил ст. оперупол. 4 отд. 2 Упр[авления] Подполковник Смирнов

Допрос продолжен в 00. 30 мин и окончен в 06 ч.05 мин.

Допрос касался лиц, упомянутых нами в обвинительном заключении по следств. делу № 8303 (см. в конце этого пункта). Отметим только то, что касается С.О. Фуделя, а именно, упомянуто , что в начале 40-х годов он работал в качестве счетного работника в совхозе Загорска, а его супруга Вера Максимовна была домохозяйкой и не совсем психически здорова.

Протокол допроса от 1 июля 1946 г.

Допрос начат в 23.00, окончен в 1.00.

Вопрос: Когда вы перешли на нелегальное положение?

Ответ: В марте 1942 г.

Вопрос: А до 1942 г. чем вы занимались?

Ответ: До 1935 г. я отбывал наказание, а затем работал в различных сов. учреждениях.

Вопрос: Когда и за что вы подвергались аресту?

Ответ: Я арестовывался дважды. Первый раз в 1928 г. в Москве за проведение антисоветской агитации я решением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ был осужден к 3 годам высылки. Второй раз меня арестовали в г. Павловске Воронежской обл. по обвинению к принадлежности к контрреволюционной церковно-монархической организации. По второму делу я был осужден Особым Совещанием при Коллегии ОГПУ к 2 годам лагерей.

Вопрос: В предъявленном обвинении вы себя признали виновным?

Ответ: В процессе следствия по делу в 1928 г. я признал себя виновным в проведении антисоветской агитации. Предъявленное мне обвинение в 1933 г. в принадлежности к антисоветской организации я отрицал, т.к. участником организации я не был и о существовании такой мне было не известно.

Вопрос: Где вы отбывали наказание?

Ответ: С 1928 по 1932 гг. я находился в ссылке в гор. Гузар(ы) Кашка-Дарьинской области³⁷⁵ Средней Азии, а затем с 1933 по 1935 гг. отбывал наказание в Темниковском лагере (Мордов. АССР). ,

Вопрос: Уточните, где и в качестве кого вы работали после отбытия вами последнего срока наказания.

Ответ: С 1935 по 1936 гг. я служил чернорабочим на лесоскладе в поселке Струнино Александровского р-на Ивановской обл. С 1936 по 1937 г. пребывал в поселке Струнино, работая в Москве, в эпидемиологической лаборатории Народного Комиссариата Здравоохранения в качестве лаборанта. С 1937 до 1940 гг. я жил в деревне Арсаки того же Александровского р-на и работал в Москве в клинике инфекционных болезней в качестве медицинского фельдшера. В 1940 г. я переехал на жительство в г. Загорск Московской обл. и перевелся туда же на работу на завод скобяных изделий, где служил несколько месяцев фельдшером, а затем был назначен санитарным врачом завода. В сентябре 1941 г. по сокращению штатов был уволен.

Вопрос: Чем же вы занимались после увольнения с завода?

Ответ: Находился без определенных занятий, вплоть до моего ареста в марте.

Вопрос: На какие средства вы существовали?

Ответ: Месяца два я жил на свои сбережения от заработка в сов. учреждениях, а затем, перейдя на нелегальное положение и скрываясь в деревнях Владимирской и Московской областях, я существовал на деньги, полученные мною от верующих, за совершенные мною религиозные требы у них на дому.

Вопрос: Бывали ли вы в гор. Загорске после высылки оттуда в феврале месяце, 1942 г.?

Ответ: Да, бывал там несколько раз: в марте месяце, в мае месяце, осенью 1942 г. и последний раз в январе месяце 1943 г.

Вопрос: С кем за этот период встречались вы в гор. Загорске?

Ответ: За этот период в г. Загорске я встречался со следующими лицами:

1) с Шипковым Петром Алексеевичем 2 раза; 2) с Романовым Тимофеем Михайловичем зубным техником гор. Загорска – один раз; 3) с жильцами дома № 34 по Большой Кокуевской улице, где я ранее проживал, – Катей и [ее мужем] Иваном Дементьевичем (фамилии их не помню) – 2 раза.

Вопрос: С какой целью вы посещали Шипкова Петра Алексеевича и характер бесед с ним?

Ответ: Шипкова П.А. я посещал с целью исполнить свой религиозный обряд – исповедь. Беседы между нами носили бытовой характер. Одновременно с этим при первой встрече в мае месяце 1942 г. он мне сообщил о смерти руководителя нашей антисоветской группы Битюгова Сергея. Вторая встреча состоялась в январе месяце 1943 г.

Вопрос: Передавал ли Шипков П.А. какие-либо распоряжения Битюгова?

Ответ: Нет. Никаких распоряжений Битюгова Шипков П.А. мне не передавал.

Вопрос: Когда вы встречались с Романовым и о чем с ним беседовали?

Ответ: С Романовым я встречался в марте м-це 1942 г. Беседа между нами была очень краткой ввиду того, что он был при смерти. Он смог мне сообщить лишь только то, что Битюгова Сергея увезли в Москву для лечения. Почему он мне сообщил о Битюгове неправду, я не знаю, возможно, что он сам не знал, или ему была дана установка не говорить о его смерти.

Вопрос: Когда вы встречались с жильцами дома № 34 по Большой Кокуевской: Катей и Иваном Дементьевичем и о чем с ними беседовали?

Ответ: С ними я встречался в мае м-це и осенью 1942 г. Они меня расспрашивали, где я проживаю и чем занимаюсь. Я сказал, что проживаю в Киржачском р-оне Владимирской обл. и имею надежду устроиться где-нибудь на медицинском пункте по своей специальности или где-нибудь на приходе священником. Помимо этого, я спрашивал, где находятся мои дети. Они мне ответили, что в г. Загорск приезжал мой шурин Николай Голубцов и взял их с собой в г. Москву. Других разговоров между нами не было.

Вопрос: Имели ли Катя и Иван Дементьевич какое-либо отношение к антисоветской группе Битюгова?

Ответ: Нет, никакого отношения к антисоветской группе Битюгова они не имели.

Вопрос: С кем еще в 1942 г. и начале 1943 г. вы встречались в г. Загорске?

Ответ: Осенью 1942 г. или в январе 1943 г. я был на квартире Битюгова, где встречался с Гришановой Ксенией.

Вопрос: Изложите характер беседы с ней.

Ответ: Гришанова Ксения мне сообщила о смерти Битюгова и о том, что она это тяжело переживает. Помимо этого она интересовалась, где в деревнях можно купить картофель, и его цена. О местонахождении могилы Битюгова она мне ничего конкретного не сказала, но из ее намеков можно было предположить, что он похоронен где-нибудь около дома или под домом, где они проживали. Других разговоров между нами не было.

Протокол допроса записан с моих слов правильно, мною прочитан

Габрияник

Утвержденное начальником 2 Гл. Упр. МГБ СССР генерал-майором Питоврановым от 30 сентября выносится следующее

ОБВИНИТЕЛЬНОЕ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

По следственному делу № 8303 по обвинению Криволуцкого В.В., Романовкого Л.С, Фуделя C.O., Закатовой М.А., Криволуцкого И.В., Корнеевой Е.А., Тыминской М.А., Литвиненко П., Тепниной М.В., Габрияник А.И., Крючкова Д.И.³⁷⁶, Некрасова Л.С., Андреевой Д.К., Сахарновой О.И.³⁷⁷ – всех в преступлениях , предусмотренных ст. 58 п. 10, часть II.

В период с марта по май 1946 г. Управлением МГБ СССР за антисоветскую работу были арестованы нелегалы священники Криволуцкий В.В., Габрияник А.И. и их единомышленники: капитан Красной Армии Романовский С.В., секретарь кафедры Военного института иностранных языков – Фудель C.O., ретушер артели «Фото» в г. Пушкино – Закатова М.А., студент авиаинститута Криволуцкий Илья Вл., педагог 442 школы г. Москвы – Литвиненко П.Г., зубной врач Рублевской больницы Тепнина Мария Витальевна и другие – в количестве 17 человек.

Произведенным по делу расследованием вскрыто действовавшее в Москве и возглавлявшееся нелегалами священниками антисоветское церковное подполье, участники которого, будучи враждебно настроены к советской власти и, не признавая легальную церковь, создавали на квартирах своих единомышленников подпольные церкви, где кроме тайных богослужений проводили антисоветскую агитацию.

В период Отечественной войны участники подполья, рассчитывая на поражение Сов. Союза, разрабатывали планы своей практической деятельности при немцах и активизировали враждебною работу, продолжая вести до последнего времени...

В отношении арестованного по данному делу нелегала священника Габрияника А. И. следствием установлено, что к антисоветскому подполью он примкнул в 1942 г., когда установил преступную связь с руководителем названного подполья архимандритом Битюговым. В том же 1942 г. Габрияник по указанию Битюгова перешел на нелегальное положение и занялся подпольной антисоветской церковной деятельностью. Возглавив подпольную группу, Габрияник на квартирах своих сообщников проводил тайные моления и враждебную агитацию.

Во время войны Габрияник имел встречи в Загорске с Битюговым, вместе с которым ориентировались на поражение Сов. Союза и ожидали прихода немцев. Кроме того, в тот же период Габрияник установил преступную связь с нелегалом священником Криволуцким В.В. Находясь на нелегальном положении, Габрияник скрывался на квартирах своих сообщников в Москве и в г. Загорске. В 1946 г. Габрияник, продолжая находиться на нелегальном положении, стал расширять круг своих единомышленников из числа некоторой части верующих и монашеского элемента, устраивая при этом подпольные сборища.

Изобличаются Криволуцкий В.В. ... и Габрияник Алексей Иванович 1895 г. уроженец дер. Манчицы, Гродненской обл., русский, гражданин СССР, беспартийный, дважды судим за антисоветские преступления, в момент ареста находился на нелегальном положении, тайный священник...

Оба – в том, что являясь участниками антисоветского церковного подполья и будучи тайными священниками, организовывали подпольные церкви, где кроме богослужений проводили враждебную агитацию, т.е. оба в преступлениях, предусмотренных ст. 58–10 ч. и II УК РСФСР.

Изобличается Габрияник показаниями арестованных Криволуцкого В.В. Закатовой М.А., Фуделя С.О.,³⁷⁸ осужденного Бочарова³⁷⁹, очными ставками с Криволуцким В.В., Фуделем C.O., а также свидетельскими показаниями Булыга А.В., Меньших С, Фудель В.М.

На основании изложенного и руководствуясь ст. 208 УПК РСФСР и приказом НКВД СССР за № 001613 от 1941 г. следственное дело № 8003 по обвинению Криволуцкого В.В. и др. в количестве 17 человек направить на рассмотрение Особого совещания, предложив применить меру уголовного наказания в отношении: Криволуцкого В.В. – 10 лет ИТЛ, Романовского Н.С. – 8 лет ИТЛ, Корнеева И.А. – 7 лет тюрьмы, Арцыбушева А.П., Закатовой М.А., Некрасова Л.С. – по 6 лет каждому, Жилиной-Евзович Т.Е., Корнеевой В.А., Андреевой Л.Е. и Тепниной М.В. по 5 лет ИТЛ каждой, Габрияника А.И. – 4 года тюрьмы и Криволуцкого И.В. – 3 года ИТЛ. Учитывая преклонный возраст и состояние здоровья предлагается применить в отношении Крючкова Д.И., Тыминской М.А. и Фудель С.О. по 5 лет ссылки каждому, Сахарновой О. И. – 3 года ссылки, Литвиненко П.П. ограничиться зачетом отбытия ею срока в предварительном заключении.

Нач. 2 Отд. Следователь 2 Гл. Упр. подполковник Маклаков. Зам нач. Отдела «О» МГБ СССР подполковник Бартошевич.

О последующей судьбе осужденных мы располагаем сведениями, помимо А.И. Габрияника и С.О. Фуделя, только в отношении:

священника В.В. Криволуцкого – см. с. 317;

его сына Ильи Владимировича (1924 г.р.), который после 3-х лет ИТЛ в Казахстане, окончил Авиационный Институт и до сих пор работает на Яковлевской фирме специалистом по аэродинамике;

Тепниной Марии Витальевны, которая, после отбытия своего срока в Казахстане, последние годы была преданной сотрудницей о. Александра Меня при храме в Новой Деревне, и скончалась в преклонном возрасте в середине 90-х и похоронена рядом с храмом.

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА № 1 Особого совещания при Министерстве Государственной безопасности ГП от 30 ноября 1946 г.

Слушали: Дело № 8303 Главн. Упр. МГБ СССР по обвинению Габрияника Алексея Ивановича 1895 г. Уроженец Гродненской обл., русский, гр-н СССР, беспартийный, в момент ареста находился на нелегальном положении – тайный священник. Обвинен по ст. 58–10 ч. 2 и 58–11 УК РСФСР.

Постановили: Габрияник Алексей Иванович за участие в антисоветской церковной организации и антисоветскую агитацию заключить в тюрьму сроком на 4 года, считая срок с 10 марта 1946 г.

АКТ

Настоящий составлен врачами Владимирской тюрьмы МГБ СССР, начальником санитарной части капитаном медслужбы Богатовой Е.Н., лейтенантом мед. службы Бутовой Е.Н., врачом Горбуновой Е.А. 2 декабря 1949 г. на предмет определения состояния здоровья осужденного заключенного Габрияник Алексея Ивановича 1895 г. рождения.

Объективные данные: Мужчина астенической конституции, питание незначительно понижено. Кожные покровы бледные, тургор ослаблен. Видимые слизистые с цианотичным оттенком. Костный аппарат в пределах нормы. Мышечный тонус ослаблен. В легких при аускультации рассеяные влажные разнокалиберные хрипы, везикулярное дыхание с бронхиальным оттенком. При перкуссии легочный звук с коробочным оттенком. Граница сердца слева по сосковой линии, справа по правому краю грудины. Сердечный толчок разлитой, напряжен. Прослушиваем систолический шум на верхушке. Пульс – удовлетворительного наполнения, напряжен, ритмичен. Язык слегка обложен, влажный. Живот при пальпальции мягкий, безболезненный. Селезенка и печень не прощупываются. Стул нормален, мочеиспускание нормальное. Симптом Пастернацкого отрицателен, нервная система в пределах нормы.

Заключение. 3/К Габрияник Алексей Иванович 1895 г. рождения имеет бронхоэктозийную болезнь, эмфизему легких, субкомпенсированный порок сердца.

По состоянию здоровья годен к легкому труду. В этап следовать может без посторонней помощи, в постороннем уходе не нуждается.

Врач Нач. Санитарной части капитан медслужбы (Богатова) лейтенант медслужбы (Бутова) врач (Горбунова)

Постановление о реабилитации

Габрияник Алексей Иванович под действием ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 16 января 1989 г. «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий , имевших место в период 30–40 и начала 50 годов» реабилитирован. Прокурор Управления по надзору за исполнением законов о государственной безопасности, межнациональным и международно-правовым вопросам Прокуратуры СССР.

Сотрудник След. Отдела КГБ СССР Бородин Сотрудник Отд. КГБ СССР Соколов II июня 1989 г.

(Ирина Журавлева, 1999 г.)

Мои детские воспоминания о папе достаточно скудны, т.к. я видела его в последний раз девочкой в свои неполные 10 лет. Мое первое воспоминание связано с Загорском, когда мы жили уже в своем доме, купленном нам дядей Павликом. Помню, как я однажды бежала встречать папу и встретила его у выхода из скверика Лавры. Он был в сером плаще и серой шляпе, возвращавшийся, видимо, из Москвы По отзывам некоторых родственников, он любил хорошо одеться, но чаще, не имея такой возможности, всегда, все же, выглядел аккуратно одетым. Он был среднего роста (рост 170 см.), худощав, с большими серыми глазами, прямым носом и полными губами. Глаза были глубоко посажены и светились добротой. По характеру был вспыльчивым, но быстро отходил и очень часто со слезами на глазах просил прощения за нанесенную им обиду. В то же время был очень добрым и, видя нужду других, мог отдать последнюю рубашку. В своих взглядах был тверд, упрям и последователен. Мог вступить в спор при отстаивании своих взглядов.

Смутно помню прогулку в лесу всей семьей. Я сижу на плечах у папы и откуда-то спереди доносится голос мамы: «Ленок» – это она так ласково называла папу. И еще помню грустного папу, несущего на плече маленький гробик для своего последнего сына, родившегося мертвым, вероятно, незадолго до войны. Был ясный солнечный день. Я весело бежала среди высоких сосен (где это было, не знаю), собирала цветочки «кошачьи лапки» и радовалась прогулке с папой, ничего не подозревая о тяжком горе. Это все мои воспоминания, связанные с папой и Загорском.

Следующая встреча с папой произошла во Владимирской области. Шел третий год войны. Меня с сестрой забрал к себе дядя Коля, т. к. папа был вынужден перейти на нелегальное положение и скитался. Мама заболела и 5 января 1943 г. она, не дожив до 45 лет, умерла. Был страшный голод, летом питались в основном крапивой, за которой меня часто посылала тетя Маруся, когда я у них жила.

Странствуя по Владимирской области, переходя из деревни в деревню, папа пришел как-то в село Флорищи, находящееся в 25 км. от Киржача и в 10 км от г. Кольчугина. Там он познакомился с добрыми и благочестивыми людьми: Трухиной Марией Федоровной и Клыгиной Анной Григорьевной 40 лет, соломенной вдовой, т. к. муж ее, известный повеса, уехал с эвакуированным Кольчугинским заводом на Урал и там обзавелся новой семьей. Этих-то женщин папа и попросил принять нас с сестрой на лето с целью несколько подкормить. Добрые женщины согласились.

Помню, как дядя Коля (у которого мы жили в Измайлово) готовил меня к этому путешествию. Поскольку нужно было пройти несколько десятков верст пешком, то для развития моих ног д. Коля вменил мне за правило ходить по Главной аллее Измайловского парка пешком. Вечером, придя с работы, он меня спрашивал, до какого места я дошла и очень радовался, когда я перевыполняла норму. Милый добрый дядя Коля! Как я ему благодарна за все, что он сделал для меня. В июне 1943 г. началось наше с сестрой путешествие – мне 7 лет, Мане – 16. До Загорска мы, видимо, доехали поездом, а дальше пошли пешком. Первая ночевка была в дер. Снетиново уже во Владимирской обл. Продолжаем свой путь дальше. Идем густым ельником и вдруг навстречу выходит женщина в белой косыночке и радостно восклицает: «Батюшка, батюшка! Это верно ваши девочки.» Из-за елочки появляется папа с длинными поседевшими волосами, заплетенными в косичку и спрятанными под шапку и с длинной не вполне еще седой бородой. Папа от радости заплакал, увидев нас. Первым долгом нас хорошо накормили и все вместе продолжали путь. Поскольку я была очень худа и слаба, то меня время от времени кто-нибудь из встречавших нес гошком на спине. Папе такая ноша была не под силу. И вот я уселась на горбу Анны Григорьевны Клыгиной. Я спросила: «Как Вас зовут», она светила: «Нюра». – «А мою маму тоже звали Нюрой, так Вы будете моей второй мамой». – Тетю Нюру, как мы ее называли, поразили мои слова. Папа тоже был удивлен: «Кто тебя научил так ответить?» – «Никто, я сама».

И, действительно, она и ее необыкновенно добрая мама – Трухина Мария Федоровна– заменили мне маму. Но вместо одного лета я прожила с ними целые 7 лет, окончив там неполную среднюю школу; жили с ними даже после ареста папы.

Так началась наша совместная жизнь с папой. Папа довольно редко бывал дома. Была война, а с нею много людского горя. Действующих церквей не было на десятки километров. Поэтому и в дождь, и в слякоть, и в стужу ему приходилось уходить, чтобы по просьбе совершить ту или иную требу. Иногда помогать ему ходила т. Нюра, у которой был прекрасный голос, еще девочкой до закрытия церкви в с. Флорищи певшая на клиросе высоким дискантом. Папа был прекрасным проповедником и исповедником, поэтому на его службы стекалось много народу из близлежащих деревень. Все это делалось конспиративно в доме какой-либо верующей старушки. В одном селении он долго не задерживался, а поскольку просьб всегда было больше, чем достаточно, то он кочевал от деревни к деревне, оказывав страждущим не только духовную помощь, но и телесную, как врач. За это папу благодарили, кто чем мог: мукой, крупой, а иногда давали какие-нибудь старые платья. Будучи очень добрым, он мог их тут же отдать кому-нибудь. Если при этом оказывалась т. Нюра, то она часто упрекала его, говоря, что мол твои дети тоже разуты и раздеты.

Исполнив требы, папа возвращался в дом, где жила я, а если это было лето, то и моя сестра. Обычно он возвращался поздно вечером, чтобы сельчане его не видели. Помню его худенькую сутулую фигуру, в сумерках показывающуюся в любое время года. Дом наш всегда был заперт, чтобы кто-либо из чужих не застал папу дома. На стук в наружную дверь сначала украдкой смотрели в окно, кто пришел, и, если это был чужой, то папа быстро накинув что-либо на плечи, убегал во двор к скотине, и сидел там до тех пор, пока его не позовут. Иногда посетитель бывал очень разговорчив, и папе приходилось чуть ли не по часу сидеть на улице, а если это была зима, то и в мороз. Вследствие всех этих скитаний у него был сильный кашель, особенно по ночам...

Любимым его занятием дома было чтение житий святых. Обладая прекрасной памятью, он все их почти наизусть рассказывал потом нам обычно по вечерам. Рассказчиком он был прекрасным. Многие слушатели умилялись и плакали, в том числе наша бабушка – Мария Федоровна. Рассказывая что-нибудь смешное, он сам очень смеялся, чуть ли не до слез и часто закашливался. Говорить он мог часами, вызывая интерес у слушателей. При этом он не читал нравоучений, а на примере других показывал, как надо жить. Помню, он рассказывал, как во время его очередной пересылки в качестве заключенного их поезд остановился на какой-то станции. Всех по какой-то причине выгнали на улицу, и политзаключенные группами стояли у своих вагонов. Кто-то запел « Волною морскою» и этот напев, подхваченный многочисленными голосами, утешал души измученных узников к большому неудовольствию их конвоиров, которые их пинками и прикладами стали быстренько запихивать обратно в вагон. Он говорил о большой силе воли и человечности этих мучеников, состоявших в основном из священнослужителей. Да и сам он был таков. Он никогда не унывал, на роптал на свою судьбу, за все благодарил Бога и всегда надеялся на лучшее. Он любил повторять, что после бури всегда бывает солнышко. К сожалению, он не дожил до таких светлых дней. Будучи тяжело больным, он писал нам из Владимирской тюрьмы (в самом начале срока это разрешалось и мы получили несколько писем от него, а затем это прекратилось) утешая, что, мол, скрипучее дерево долго скрипит, хотя проскрипеть ему удалось после этого всего 4 года.

К нам, дочерям, он относился с большой любовью, но был по-отечески строг. Он не терпел лжи, хвастливости, зазнайства. Ему очень хотелось, чтобы мы получили образование. Как он был счастлив, когда сестра поступила в медицинский институт. Вспоминаю такую картину. Маня приехала на каникулы. Как мы всегда ждали и радовались ее приезду! Летний ясный день. Все сидим у т. Нюры в горнице за столом. Шумит самовар. Бабушка хлопочет у стола, угощая праздничными яствам

Стали есть курицу. Папа вытащил какую-то куриную косточку и стал экзаменовать юную студентку, как называется эта кость и ее составляющие по-латыни, и был очень горд правильными ответами дочери.

Со мной он тоже много занимался. Всегда интересовался моими успехами. Хотя я училась достаточно хорошо и среди деревенских ребятишек была первой ученицей, но иногда я могла схватить и тройку, за что мне доставалось. Папа усаживался со мной за уроки и, если я делала что-нибудь не так, он горячился и мог стукнуть по голове книжкой или тетрадкой, за что уже ему доставалось от т. Нюры. Папа вскоре же успокаивался и начинал просить прощения у нас обеих. Папа усаживал меня на колени и, обливаясь горючими слезами, меня целовал и говорил: «Ты уж меня, доченька, прости». Как были сладки эти минуты примирения! Однажды папа обругал меня за то, что я вместе со своими сверстниками вырвала на колхозном поле руно зеленого гороха. «Как ты могла взять чужое, ведь это не тобой посажено и выращено, отнеси обратно». Нести обратно мне было стыдно, и т. Нюра уговорила его не делать этого.

Учил он меня Священному Писанию. При нем я стала немного читать по-церковно-славянски и выучила наизусть много молитв, в том числе и «Верую». Незабываемы были церковные богослужения, которые очень редко совершались дома. Совершая их, папа весь преображался, глаза его сияли, он как бы весь устремлялся вверх. Он с большой силой, теплотой и сердечностью говорил проповеди, от которых многие плакали. Его обычным походным богослужебным одеянием была риза, сшитая из холста, с нашивками из голубой ленты. Однажды где-то папе подарили настоящую парчовую ризу голубого цвета. Наступил какой-то Богородничный праздник, то ли «Успение», то ли «Покров». Началась всенощная. Папа весь сиял, в глазах стояли слезы умиления. Это, вероятно, была последняя его служба, на которой я присутствовала.

Папу изредка навещали его духовные дети, даже приезжали из Москвы.

Однажды к нам пришла из Киржача 80-летняя матушка-монахиня, не помню ее имени, кажется, Мария. С ними папа долго беседовал, исповедовал и причащал. А если приезжали певуньи, то бывали маленькие концерты. Папа и сам любил очень петь. Он очень любил «Вечерний звон», часто напевал «Вот бедный юноша ровесник» и «Слети к нам, тихий вечер». Вообще, он был оптимист и по натуре живой.

Вместе я прожила с папой во Флорищах неполных 3 года. В феврале 1946 г. он поехал в Верею в Подмосковье, где его обещали прописать, но перед этим остановился в Москве, чтобы навестить своих духовных чад. Тетя Нюра отговаривала его не делать этого, но он не послушался, и по доносу одной из своих духовных дочерей был остановлен, когда шел по Петровке и арестован в марте 1946 г. Маня долго его разыскивала по всем больницам, моргам, заявляла и в милицию, но ей долго не сообщали, где он. Потом все-таки разрешили сделать несколько передач. После окончания следствия в Москве, длившегося с марта по октябрь 1946 г., его в декабре переправили во Владимирскую тюрьму усиленного режима, где он отсидел 4 года. Его должны были отпустить 10 марта 1950 г., но вместо этого отправили «на вольное поселение» в Сибирь. Приехавшая было к нему Маня, чтобы повидаться с ним, его не застала, т. к. его ночью уже отправили по этапу. Доехал только до г. Кирова, где и скончался в тюремной больнице от туберкулеза легких. К счастью, ухаживающая за ним медсестра оказалась добрым человеком; она сообщила Мане о его кончине, и когда Маня тут же приехала в Киров, то показала ей его могилу. Сестре удалось тогда сделать памятник из белого местного камня – опоки. По этому-то памятнику и удалось найти могилу папы много лет спустя – в 1994 г. Теперь мы почти каждый год ездим навещать дорогой нам холмик. Вечная память тебе, дорогой папа!

1. Сборник «За Христа пострадавшие», изд. ПСТБИ, М.1997, т. 1,

2. База данных ПСТБИ, Москва.

3. Осипова И.И. «Сквозь огнь мучений и воды слез», М.1998.

4. Фудель С.О. «Русские судьбы», изд. З. Крахмальниковой, 1978 г., с. 381

5 Алексеева В. «Воспоминания о храме... Кира и Иоанна» – В-к РХД N° 142 (1984 г.), с. 209-.

6. Василевская В. «Воспоминания...» в сб. воспоминаний об о. Александре Мене «И было утро...» М. 1992 г., с. 40–.

7. Паламарчук П. «Сорок сороков», т. II, с. 268–269.

8. Голубцов С.А. «Сергиев Посад и Лавра за последние сто лет», м.п., гл. IV. раздел «Д«(с. 264–265, 617).

9. Осипова И.И. и др. «Новые данные о преследованиях...» – Ц.-ист. В-к, № 2–3

ЦЕРКОВНЫЕ ИСТОРИКИ IV–V ВЕКОВ

Внучка Александра Петровича Голубцова. См. книгу о её предках, написанную её двоюродным братом дьяконом Сергеем Голубцовым.

Несмотря на то, что с момента внезапного ухода Елены Сергеевны прошло уже несколько лет, ее коллеги, друзья и ученики до сих пор в полной мере ощущают всю невосполнимость этой утраты. И память о ней, выдающемся ученом и Человеке с большой буквы, безусловно, будет жить в умах и сердцах всех, кто ее знал.

Тематика данной книги неразрывно связана со сферой научных интересов Елены Сергеевны. В течение многих лет основным объектом ее исследований являлись различные аспекты социально-политической истории Малой Азии эллинистического и римского периодов³⁸¹1. И в ходе изучения данных вопросов значительное внимание уделялось Еленой Сергеевной истории раннего христианства³⁸². Поэтому, когда Перечислим лишь наиболее крупные работы: Очерки социально-политической истории Малой Азии в I–III вв. н.э. М., 1962; Сельская община Малой Азии (III в. До н.э. – III в. н.э.). М., 1972; Идеология и культура сельского населения Малой Азии 1-Ш вв. М., 1977.

Задумывалось издание книги «Церковные историки IV–V веков», авторы данного проекта обратились к Елене Сергеевне с просьбой стать ответственным редактором этого издания. Елена Сергеевна, считавшая перевод, научную обработку и издание источников одним из приоритетных направлений отечественного антиковедения³⁸³, дала свое согласие. К сожалению, ее безвременный уход из жизни помешал осуществлению данного замысла. Тем не менее авторы данного проекта претворили в жизнь задуманное и, исполняя свой моральный долг перед светлой памятью Елены Сергеевны Голубцовой, посвящают ей эту книгу.

М.Ф. Высокий, М.А. Тимофеев

Главы I и II³⁸⁴

1. A.П. Лебедев. Отзыв о занятиях А.П. Голубцова, как профессорского стипендиата в 1886–1887 гг. – Ж., 1887, 218–219.

2. О маг, диссертации. А. Отзывы и рецензии:

а) Е. Голубинского и В. Ключевского – Ж., 1891, 392–398; Б.В. 1892, 1, 143–144.

б) Н. Глубоковского – Русск. Обозр., 1892, 2, 953, 958; Странник 1892, 1, 2, 404–408; Ц. В–к 1892, 1, 8–9; 30, 473;

в) проф. Д.В. Цветаева (на премию) – Хр. Чт. 1896, 1, 202–223. Б. О диспуте:

а) Ц. Вед. Приб. 1891, 49, 1761–1762; б) Ц. В–к 1891,49,778–779.

3. О докторской диссертации Отзывы и рецензии:

а) С.И. Смирнова и Н.А. Заозерского – Ж., 1907, с. 73–96;

б) Н.В. Покровского – Ц. Вед. Приб. 1908, 4. 193–197);

в) на премию м–та Макария – Ц. Вед. Приб. 1910, 31, 314 (в извлечении);

г) Н. Пальмова – Бог. Библиогр. Листок 1908, 12, 375–382.

4. Некрологи:

а) Б.В. 1911, т. II, № 7–8, с. 1–40, и отд. оттиск «А.П. Голубцов (1860–1911)°, СП. 1911 г. 47 с. с портретом и списком трудов;

б) архиеп. Антония Храповицкого – Колокол 1911, 1582 (от 9 июля);

в) Ц. В–к, 1911, 28, 869–870 и 31, 957–959 (автор – свщ. Павел Солагор);

г) Ц. Вед. Приб. 1911, 29, 1278–1979;

д) архиеп. Арсения Стадницкого речь об А.П. Голубцове на Археолог, съезде – Труды XV Археолог, съезда 1914, т. I, с. 23.

е) Сборник Учено–Литературного Об–ва при Юрьевском Университете, т. XIX, Юрьев, 1912, Унив. Летопись, 32.

ж) «Русское Слово» – газ., № 153, 5 июля 1911 г., (автор – Н.В–кий, см. прим. 26).

5. Юбилейный сборник «У Троицы в Академии», М., 1915, с. 670, 673–676, 679.

6. Справочные издания:

а) Правосл. Богосл. Энциклопедия, т. IV, 1903 г.

б) Большой Энц. Словарь Брокгауза и Ефрона, Т. 1–а (доп.) СПБ, 1905, с. 594.

в) Новый Энцикл. Словарь Бр. и Ефр., т. 14, 69–70, т. 15, табл. LXV – портрет.

7. Курсовые сочинения:

а) Серафим (Кожокарь). «Жизнь и литургические труды профессора А.П. Голубцова», МДА, 1971/72 г., м.п.

б) Киселев Александр. История Моск. Духовн. Академии, 1870–1900 гг. МДА, 1973/74, м.п., т. II, 325–328, III, 56–62.

в) Голубцов Сергий. «История Моск. Дух. Академии, 1901–1919 гг.», МДА, 1977 г., т. 1, с. 42, т. 2, –"Голубцов А.П.», т. 3 (список отзывов на кандидатские и другие работы по МДА), с. 28.

8. Архивные источники:

а) Центр. Гос. Ист. Архив г. Москвы (ЦГИАМ), ф. 229, оп. 4, д.д. 447, 978, 5052.

б) ОПИ ГИМ (Гос. Ист. Музей), ф. 504, д.д. 260–261.

в) Рукописи из архива архиеп. Сергия (Голубцова) и др. лиц.

г) ОР ГБЛ. ф. 541 (Е. Голубинского и АЛ. Голубцова) и ф. 596 (А.П.Голубцова), образованный в 1968 г., 47 ед. хр.³⁸⁵).

9. Литературные источники:

9. Архиепископ Сергий (Голубцов). «Ольга Серг. Голубцова, урожд. Смирнова» (по материалам писем и дневников). В 3–х частях, м.п. 1974–1975 гг.

а) ч. 1. По материалам ее писем к своей матери Соф. Март. Смирновой и дневников за 1885–1887 гг. 99 стр. + 10 фотогр. 1974 г.

б) ч. 2. По материалам дневников 1884–1886 гг., писем к А.П. Голубцову и гимназических сочинений. 1975 г. 93 стр. + фотографии.

в) ч. 3. По материалам писем Ольги Сергеевны к детям и воспоминаниям детей об А.П. Голубцове. 1975 г. 79 стр. 4–18 фотографий.

10. Вздорное Г.И. История открытия и изучения русской средней живописи. XIX век. М. 1986 г., с. 253–255, 265–267 и др.

11 Голубцов Сергий, протод. Александр Петрович Голубцов (к 75–летию со дня кончины) – ЖМП, 1989 г. № 3., с. 18–21.

12. Голубцов В.А. и Руммелъ В.В. ? «О роде Голубцовых»³⁸⁶.

13. В.В. Руммелъ и В.А. Голубцов «Родословный сборник русских дворянских фамилий», т. I. СПБ. 1886.

Глава III (о И.А. Голубцове)

Х. Шаскольский И.П. «И.А. Голубцов.» – Известия Всесоюзного географического Общества, т. 99 (1967 г.), с. 260–262 [Краткий очерк с акцентом на картографические работы покойного);

2. Его же. «Ценный вклад в нашу историческую картографию», – там же, 1956 г., N 1;

3. Автор не указан, «И.А. Голубцов (1887–1966 гг.)». Некролог. – История СССР, 1967, 3, с. 228;

4. Щапов Я.Н. «Иван Александрович Голубцов (1887–1966)» – Археографический Ежегодник за 1966 год, М., с. 439 (со списком работ в хронологическом порядке за 1915–1967 гг., с.441–444);

5. Валк С.И. «Иван Александрович Голубцов (1887–1966)» – Вспомогательные исторические дисциплины, N 1, Л–д, 1968, с. 307–312;

6. Терехов Н.М. «Картографические работы И.А. Голубцова» (доклад 27 декабря 1968 г.) – История географических знаний и историческая география. Этнография. Вып. 4, М., 1970, с. 18–20;

7. Черепнин Л.В. «И.А. Голубцов – ученый и человек» – Археогр. Ежегодник за 1969 г., М., 1971 г.;

8. Самгина Е.И. «Фонд И.А. Голубцова в Отделе Письменных Источников ГИМ.» – Там же, за 1986 год, М., 1987 г.

9. Голубцов С.А. «Из жизни И.А. Голубцова» – «Моск. Журнал» 1992 г., N 11/12.

10. Голубцов С.А. «Депутат Красюковки» – газ. «Вперед» (Сергиев Посад) за 22 июля 1995 г.

11. Голубцов И.А. «Вопросы исторической географии, архивоведения, археографии и источниковедения» – Автореферат на соискание ученой степени кандидата исторических наук. Изд–во Ак. Наук М., 1963 г., 28 стр.

12. Платонов А.А. «Опись личной библиотеки академика Евгения Евсигнеевича Голубинского со включением всех заметок, сделанных им на книгах» (Неизвестная работа И.А. Голубцова) – Церковно–исторический Вестник, № 2–3 1999 г., с. 286–.³⁸⁷

Глава VII (об о. Николае)

А. Изданное:

1. Некролог «Протоиерей Николай Голубцов» за подписью «Н.Н.» (Архиеп. Сергий Голубцов и Наталия Мих. Соболева) – ЖМП №11, 1963 г.

2. Светлана Аллилуева: «Только один год» Н.–Йорк 1969 /Москва 1990 г. см. стр. 256–259.

3. Она же – «Прот. о. Николай Голубцов» – брошюра формата, примерно, 60x90/32, издано за рубежом.

4. Прот. Николай Голубцов. «Два акафиста» Париж 1971 г., с некрологом о нем из ЖМП № И /1963 г. и с воспоминаниями Свет. Аллилуевой (из № 2).

5. О.Н. Вышеславцева. «Пастырь во времена безбожия» СПБ 1994 г., где помещены на:

стр. 5–29 – ее воспоминания об о. Николае.

стр. 30–31 – два фрагмента из его писем.

стр. 32–40 чьи–то воспоминания об о. Николае, начало: «Трепет охватывает душу... след. абзац: «Впервые я увидела о. Николая осенью 1950'.

стр. 41–46 С.И. Фудель «Воспоминание об о. Николае»: «У некоторых святых отцов можно найти учение о власти ключей...»

стр. 47–49 Слово на панихиде митр. Антония Сурожского 19.9.1968 г.

стр. 50–52 Некролог Н.Н. – см. выше.

стр. 53–71 Из бесед и проповедей о. Николая.

стр. 72–84 Из труда о. Николая «Пресвятая Троица и домостроительство».

стр. 85–150 – 2–ая часть: «Минувшее» – из ее мемуаров о церковной и духовной жизни.

6. Ел. Вл. Апушкина – ж–л «К свету», №

7. Сборник «Соль Земли», изданный С. Фоминым, где вторично им помещена неправильная подпись под фотографией о. Николая в окружении его родственников (а не детей!).

Б. Неизданное:

1. Наталья Д.Б. «Мои воспоминания об о. Николае Голубцове»: «Первый раз я была у батюшки о. Н. в 1956 году... » (51 стр.)

2. Неизвестного автора. Начало: «Как удар грома...», (10 стр.)

3. С.И. Фудель. Некролог: «Отец Николай Голубцов»: « Есть люди.."\ (3 стр.)