Глава VI. Общий характер сочинений Максима Грека и их издания. Общественное их значение. Явления, вызвавшие его на литературное поприще. Остатки ереси жидовствующих и полемика с ее последователями. Вопрос о соединении церквей. Полемика против латинян. Ее влияние на отношение к римской церкви. Кто был защитником соединения при М.Греке. Полемика М.Грека против магометанства; политический ее характер. Его сочинения против армян и в защиту христианства против язычества. Историческое значение религиозной полемики в древней Руси

Несмотря на похвалы, высказанные в отзывах современников и позднейших исследователей, взгляды на переводы и сочинения М.Грека в нашей литературе весьма различны. Пр. Филарет преклоняется перед трудами М.Грека. «В многочисленных писаниях преп. Максима, – говорить он, – нельзя не удивляться разнообразию сведений его и талантов: он филолог и историк, поэт и оратор, философ и богослов, но дар, который более других имел в нем силу, был дар критики, везде и во всем он критик – излагает ли догмат, пишет ли нравоучение, изъясняет ли писание, предлагает ли повествование (не говорим о разборе книг церковных), – он все рассматривает критически; весьма немного предметов, за которые бы он брался с одною целью – положительного учителя... Занимаясь учеными трудами, он писал «жегом божественною ревностью»⁷⁵⁵. Другой церковный историк, м. Макарий, признавая несомненность достоинств Максима Грека, как ученого, отрицательно относится к его переводной и в значительной степени к его деятельности, как писателя, «Максим Грек, – говорит автор, – внес в нашу духовную литературу новый элемент, элемент научного и многостороннего образования. Доселе все наши писатели, самые даровитые и просвещенные, были не более как люди грамотные и начитанные, но вовсе не знакомые с наукой, и если обладали иногда даже обширными сведениями, то почти исключительно богословскими... М.Грек первый явился у нас с образованием научным и с богатым запасом сведений не только в богословских, но и в светских науках, какие тогда существовали... Можно сказать, что в лице Максима в первый раз проникло к нам европейское просвещение, тогда уже зачинавшееся, и бросило, хотя еще слабые, лучи свои на густой мрак невежества и суеверий, облегавший Россию. Очень естественно, если Максима у нас скоро поняли, как человека умного и ученого; если к нему собирались люди книжные, чтобы побеседовать с ним «о книжном», к нему обращались за советами и разрешением недоумений; если сами иерархи, сам царь требовали иногда мнения Максима по тем или другим церковным вопросам. Неудивительно, если некоторые даже преувеличивали значение Максима и считали его человеком выше своего века по уму и образованию, водясь иногда духом партии, только одного Максима и признавали человеком умным и просвещенным и без меры превозносили его переводы и исправления книг и его сочинения. Не говорим уже, как ценил и сам Максим свои сочинения. Но то, что было естественно в свое время, неестественно теперь. Ныне мы можем относиться к М.Греку с полным беспристрастием и справедливостью и судить о нем, как о человеке и как о писателе, без всяких увлечений, не умаляя, но и не преувеличивая его заслуг и достоинств». Упомянув о переводах, пр. Макарий замечает: «Но что это были за переводы? Максим, когда принимался за них, еще не знал русского или славянского языка, а знал только языки греческий и латинский... Максиму здесь принадлежала одна половина труда – первая, а вторая половина всецело принадлежала его помощникам; Максиму принадлежал собственно латинский перевод, нам неизвестный, а славянский перевод, сделанный с этого латинского и потом употреблявшийся в России в продолжение веков, вовсе не есть перевод самого Максима, но исключительно перевод его сотрудников, хотя он без Максима и не мог бы появиться. Так, по крайней мере, можно сказать о большей части переводов, приписываемых Максиму... Сам Максим мог ручаться только за себя, что он верно передает по латыни смысл греческого текста, но не мог ручаться за своих сотрудников, что и они также верно передают по-русски его латинский перевод. Равно и сотрудники Максима могли ручаться только за соответствие своего перевода его латинским речам, но не могли знать, насколько эти речи отвечают подлиннику... Еще удивительнее, что Максим, почти не зная русского языка, осмелился приступить к исправлению наших церковных книг. Если в переводах иногда и не требуется большой точности и строгой соответственности тексту подлинника, лишь бы он передавал правильно смысл последнего, то, при исправлении перевода в таких книгах, каковы богослужебные, где каждая фраза дорога для верующих, необходимо было соблюдение самой полной, даже буквальной точности. Максим, без сомнения, не мог еще тогда сам видеть и понимать разные погрешности в богослужебных книгах; об этих погрешностях ему передавали по латыни его русские сотрудники… Но кто мог проверить и засвидетельствовать правильность и точность таких исправлений? Предприятие было очевидно не довольно обдумано и, что весьма естественно, не имело успеха». Автор «Истории русской церкви» признает, однако, что «М.Грек с достаточной основательностью установил неисправность книг, происходившую не от одних переписчиков, но и от древних переводчиков, и необходимость их исправления не чрез сличение только их с древними славянскими списками, а и чрез снесение их с греческим текстом и, насколько мог, содействовал их будущему исправлению».

Обращаясь затем к собственным его сочинениям, пр. Макарий признает, что разве только немногие из них писаны вначале по латыни, пока он не освоился с русским зыком, а все прочие писал по-русски, и имел возможность проявить себя во всей полноте своих умственных сил и образования. Сочинения эти весьма многочисленны и разнообразны, но вообще не велики по объему, так что едва составили в печати три небольшие книжки. Это не какие-либо ученые трактаты и исследования, а ряд статей, более или менее легких, иногда довольно пространных, но чаще кратких, даже весьма кратких. Изложены они в форме размышлений и рассуждений, то в форме церковных слов и бесед, то в виде посланий, разговоров, исторических рассказов, молитв и священных песнопений, отрывков, афоризмов, заметок, иногда в несколько строк… Автор признает, что сочинения Максима представляют собой как бы зеркало, в котором до некоторой степени отразились и современная ему Россия, с нравственной стороны, и его собственная судьба. Максим, по своей природе и убеждениям сердца, до того был восприимчив, что не мог не отзываться на происходившие вокруг него крупные явления. А обстоятельства его жизни были таковы, что невольно заставляли его вооружаться пером в защиту себя и своего «дела». Более строго относится автор к самому их изложению. «Есть между ними, – замечает он, – очень удовлетворительные, по единству содержания, по основательности мыслей, по стройности и последовательности изложения, по силе убеждения или назидательности; но таких сочинений немного... Наибольшая часть сочинений Максима, более или менее неудовлетворительна и слаба: одни слишком растянуты и многословны, другие бессвязны и малопоследовательны; третьи рассматривают предмет односторонне или поверхностно, многие, по краткости своей, едва касаются своего предмета и почти бессодержательны... Слог в сочинениях М.Грека нельзя назвать ни чистым, ни правильным. Сначала, по приезде к нам, Максим почти не знал русского языка, потом хотя изучил его и писал на нем, но не владел им в совершенстве. В статьях М.Грека встречаются нередко слова греческие⁷⁵⁶, латинские⁷⁵⁷, прибавим, даже итальянские⁷⁵⁸, гораздо чаще русские и славянские, но им самим придуманные неудачно, или искаженные, или ложно понятые и невразумительные⁷⁵⁹. Встречаются также весьма часто не только выражения, но и целые обороты речи – чисто греческие и множество всякого рода погрешностей против правил русского языка, от чего иногда речь писателя до того темна, что ее почти невозможно постигнуть⁷⁶⁰. Признавая, что М.Грек близко ознакомился с произведениями «христианских и внешних мудрецов», пр. Макарий утверждает, однако, что он, по своему просвещению, не был выше своего века и не возвышался даже над некоторыми понятиями, воззрениями и погрешностями, какие господствовали тогда в России (по вопросу о еретиках, о кончине мира, о тафьях и т. п.⁷⁶¹).

В этом обширном изложении, нельзя не видеть, что недостатки, отмеченные в сочинениях М.Грека, перевешивают их достоинства. Последние все могут быть соединены в одном общем положении: «они (т. е. сочинения) представляют собой как бы зеркало, в котором до некоторой степени (понятие это следовало бы расширить) отразились и современная ему Россия, и его собственная судьба», что и исчерпывает, главным образом, их исторический интерес. Относительно же других сторон его произведений (не касаемся переводов, ведь с латинского переводы делали и сотрудники Геннадия новгородского⁷⁶²), то, как бы ни старался М.Грек усвоить русский язык, он все-таки не усвоил его вполне, не говоря о научной терминологии, которая далеко не была установившейся. Притом ему большей частью (после ссылки, а до того переводы почти поглощали все время) пришлось писать вдали от света и книг, присылки которых приходилось иногда ожидать (даже И.Дамаскина, Григория Богослова⁷⁶³), или писать по памяти, наугад, или, пользуясь небольшим количеством пособий (даже книги греческие были отобраны), при запрещении писать, так сказать урывками, не всегда имея возможность сделать справку у окружающих лиц (помощники его были также разосланы). Все это волей-неволей должно было неблагоприятно отразиться и на изложении, и на содержании его публицистических трудов.

Позднейший историк церкви, Е.Е.Голубинский, обыкновенно суровый в своих приговорах относительно древне-русского просвещения, наоборот, личность М.Грека возвеличивает до возможной высоты и главным образом за его публицистическую деятельность. «Если бы, – говорить он, – совершив перевод, Максим тотчас же возвратился назад, как предполагалось, то он не имел бы ровно никакого значения в истории нашей церкви. В предисловии или в послесловии к переведенной им книге читалось бы, что книга переведена в таком-то году, таким-то афонским монахом, и этим бы кончилось все дело. Но после перевода книги Максим оставлен был в Москве и потом остался у нас навсегда, – и он стал нашим церковно-историческим деятелем. Человек блестяще-талантливый и высокообразованный в самом строгом смысле этого слова, он имел специальную врожденную наклонность к деятельности пророка или публициста-обличителя, и его знаменитость, как нашего деятеля, состоит в том, что он среди многообразной учительности, выступил небоязненным и горячим обличителем и бичевателем религиозно-нравственных пороков современного ему русского общества, что он явился у нас проповедником истинного христианства против фарисейства внешней набожности, которое он у нас нашел. Для науки русской церковной истории Максим весьма важен тем, что в своих обличительных писаниях он дал ей такое яркое изображение нравственной физиогномии современного ему русского общества, какого мы напрасно искали бы у писателей природно-русских. Никто сам в себе не замечает своих особенностей, по какой причине и эти последние писатели не в состоянии были видеть особенностей нравственного облика современного им русского общества. Для этого нужен был сторонний способный наблюдатель – и таков именно был преп. Максим, наблюдатель в высшей степени способный»⁷⁶⁴. Автор уверен даже, что если бы Максим остался в Италии и занял там одну из кафедр, то в числе прославившихся тогда в Италии греческих ученых и профессоров он занял бы одно из самых выдающихся мест⁷⁶⁵.

Обращаясь к упрекам собственно филологического характера, мы не можем не обратить внимания на замечания в противоположном отношении. «Достаточно сравнить, – говорит И.В.Ягич, – язык его, – конечно, только тех статей, которые написаны в более поздние годы, когда несомненно уже он сам писал по-русски, свободно владея этим языком, – с многословным, пышным и ужасно спутанным языком Константина. Разница громадная, не смотря на то, что их разделяет расстояние даже не полного столетия. Толкования М.Грека, где указывается на греческий источник и дается анализ слова с точным определением значения, были в то время для громадного большинства читателей (или слушателей) неслыханной новостью, доказательством замечательной учености. Прислушавшиеся к этим толкованиям не умели возражать по делу, но недоверчивость оставалась, она выражалась в опасениях нефилологического свойства. Максим должен был побороть и эти опасения»⁷⁶⁶.

Но не все понимали заботы Максима Грека. Уже в самом начале его деятельности образовалось два противоположных взгляда на его исправления книг. Мы видели, что и великий князь, и митрополит Варлаам покровительствовали труду Максима. Близкий к вел. князю, князь Вассиан Косой, вполне сочувствовавший его мнениям, так выражался о его исправлениях: «А здешние книги все лживые, а правила здешние кривила, а не правила, а до Максима мы по тем книгам Бога хулили, а не славили, ни молили, а ныне мы Бога познали Максимом и его учением»⁷⁶⁷. Но уже во время перевода Толковой Псалтири были лица, которые исправления Максима называли «дерзкими»⁷⁶⁸. Сам Михаил Медоварцев замечает, что когда ему пришлось «заглаживать отпуст», то его «дрожь великая объяла и ужас напал»⁷⁶⁹. Так уже глубоко утвердилось сознание о неизменяемости книжной буквы. Оно исходило из религиозного, догматического взгляда на книгу: загладить в ней отпуст значило исключить догмат⁷⁷⁰. Противники Максима в его труде видели – укор русским святым, которые, по их словам, спаслись по неисправленным книгам. Они говорили Максиму «о человече! досаду тем делом прилагаешь воссиявшим в нашей земле преподобнейшим чудотворцам, этими книгами они угождали Богу и жившие после них также угодили Богу и прославились от него святостью и чудесами». Против таких Максим действовал их же оружием. Основываясь на известных словах ап. Павла (о различных дарованиях Св. Духа), он им отвечал: «Из этого ясно, что не всякому даются все духовные дарования, а что святые чудотворцы русские по дарованию, данному им свыше, воссияли в благоверной русской земле, я то признаю и поклоняюсь им, но ни языков, ни толкований они не приняли свыше. Поэтому не следует дивиться, если утаилось от них исправление тех ошибок, которые я исправил. Им за смиреномудрие и кротость жития святолепного дано дарование исцелений и чудес, иному же, как мне грешному более всех земнородных, дано разумение языков и удивляться тому не следует. Ибо и скотина бессловесная, будучи вразумлена Богом, может умудрять и старца многоразумного, много же отличается от скота неразумного человек, созданный по образу и подобию Божию»⁷⁷¹.

Максим Грек в XVI в, Паисий Лигарид и Лихуды в XVII в. были знатоками творений отцов церкви и понимали их в совершенстве. Другие же, и между ними даже Арсений Грек, получивший по-видимому хорошее образование в Pиме и Падуе, были в силах справиться только с позднейшими греческими произведениями, теми, которые были написаны на χοιή γλώσσθ⁷⁷². Судя по переводам и ссылкам в сочинениях, Максим Грек был особенным почитателем творений И.Зтатоуста⁷⁷³, Григория Богосл.⁷⁷⁴, И.Дамаскина⁷⁷⁵, Дионисия Ареопагита⁷⁷⁶, затем он ссылается на Василия Великого⁷⁷⁷, Кирилла Александрийского⁷⁷⁸, Исидора Пелусиота⁷⁷⁹, Иустина Философа и Феодорита Киррского⁷⁸⁰, на патр. Фотия⁷⁸¹; на византийские законы (градские)⁷⁸² и толкователей церковных канонов (Вальсамона и Властаря⁷⁸³; на западных писателей: Августина⁷⁸⁴, Иеронима, Тертуллиана⁷⁸⁵ и др. менее важных, но всего чаще и с особенной любовью он приводит слова ап. Павла, к учению которого он, очевидно, питал преимущественное расположение⁷⁸⁶ и которого называет «всемирным светильником»⁷⁸⁷.

Сочинения Максима Грека дошли до нас во многих и разнообразных списках, хранящихся во многих библиотеках и частных коллекциях⁷⁸⁸. Между тем, как в XVII в. русский библиограф насчитывал их до 72⁷⁸⁹, в начале XIX ст. ограничивались иногда указанием лишь на 40⁷⁹⁰; но Сахаров называет уже до 140 статей⁷⁹¹. В отдельных списках они встречаются в количестве 10, 40, 47, 51, 77 и более, до 112, 115, 151 (чаще других) и 164, хотя не все ему принадлежат, но и не все помещены в них⁷⁹², некоторые из этих собраний сопровождаются его изображением.

Сочинения М.Грека в отдельности печатались давно. Словопохв. апп. Петру и Павлу с облич. на латинов в Почаеве 1618; в кн. О вере, К. 1618 и Мог. 1625 и в Кирилловой книге М. 1643; слово против немч. Николая о Св. Духе, в книге О вере и Кирил. книге; Канон Параклиту в Вертогр. душ. Вил. 1620 и Канон., К. 1739; Сказ. о соблюд. прав. веры; в Скрижали, М. 1656; Исповед. прав. веры; Слово о исправл. книг к митр. Макарию и Слово о том же к боярам, в Ист. церкви м. Платона, ч.II, посл. к м. Даниилу, 1539, в Журн.М. Нар. Пр. 1834; при статье о нем А.Терещенка, ответ собору 1537 г. и посл. к митр. 1541 г. в Москвит. 1842, № 11, при статье о нем архиеп. Филарета. Собр. сочинений М.Грека издано было в 1859–62 гг. при Правосл. Собес. и отдельно в 3 чч. с изображ., по 4 спискам Казан. дух. акад. (с нек. статьями по спп. Троиц. лавры, II, 415; III, 226, 274 – 12 статей), к. XVI-XVII в., 552†460†296; 2-е изд., т. I и III, 1895, 1897, 435†233 (всего 130 статей). В последнее время напеч. два посл. его к бояр. Ф.И.Карпову, Н.Никольским, в Христ. Чт. 1909 (т. II, 14–17) и четыре статьи: об архиерействе Иисуса, о посте в понедельник, о бритье бороды и об яйце, С.А.Щегловой (в Рус. Филол. Вестн. 1911 г. и отд.). В 1910 и 1911 гг. был сделан перевод соч. Максима Грека на русский язык (3 чч.), послушн. Моисеем и издан Троиц. Серг. лаврой (Серг. Посад), по казан. изданию, с изображ. снятым с гробницы М.Грека. Некоторые переводы печатались в XVII-XVIII стол.

Одновременно с нашим исследованием были составлены монографии о Максиме Греке Н.П.Барсуковым, наход. в Имп. Публ. библ. (Рассужд. о М.Греке, folio, 200 лл., см. Отчет 1906, с. 88) и Д.А.Корсаковым, оставшиеся в рукописях. После 1865 г., не касаясь общих трудов (Ист. церкви м. Макария, тт. VI и VII и Е.Е.Голубинского, Чт. в Общ. ист. и древн. рос. 1901, кн. I и отд., Ист. рус. сл. И.Я.Порфирьева, т. I, 508–565, и Ист. рус. лит. А.Н.Пыпина, т. I), появились исслед. и статьи, посвящ. биографии и сочинениям М.Грека Ив.Преображенского, «Нравств. сост. русского общества в XVI веке по соч. М.Грека и современным ему памятникам», М. 1881, 249 стр. (сочин. его отдельно не рассматриваются), Ф.Нелидова «Максим Грек» (статья в сборн. «Десять чтений по литературе», М. 1895, 3-е изд. 1909, 25–64, с изображ. принадл. Император. ист. музею), св. А.Синайского, «Краткое опис. жизни преп. Максима Гр.»; СПБ 1898 и Крат. очерк церковно-общ. деятельности преп. М.Грека – по части обличения и исправления заблуждений, недостатков и пороков рус. общества, Спб. 1898 – брошюры популярного содержания; Н.К.Гудзия, Максим Гр. и его отношения к эпохе итальян. возрождения, К. 1911 (Унив. Изв. 1911 № 9, 1–19 стр.) – автор делает сопоставления с сходными явлениями в Византии и на Западе в указ. эпоху; О.Н.Вейдкнехт, Отношение М.Грека к апокрифическим сказаниям (Летопись Вечерн. В. Жен. курсов, учрежд. А.В.Жекулиной, 1–20). В 1895 г. в Моск. духовн. акад. была одобрена диссертация на степень канд. А.И.Колесова, «Преп. М.Грек, его жизнь и труды», о которой нами сделано замечание выше и одновременно в Спб. дух. акад. написано соч. Д.Тарунтаева на тему: «О догматическом соч. Максима Грека» (показано Хр. Чт. 1896, №№ 2–3, в брош. А.Синайского, Кратк. оч., стр. 6, примеч.). В 1905 г. в Киев. дух. акад. также была дана тема о «Максиме Греке».

Вызванный в Россию для перевода толковой Псалтири, имевшей большое значение в борьбе с жидовствующими, Максим Грек застал еще здесь значительные остатки этой ереси, и потому, принадлежа по образу мыслей к строго-догматическому учению, он не мог не отозваться на борьбу с ней, быть может, побуждаемый к тому и московскими властями, заинтересованными в окончательном подавлении этого движения. О близком участии М.Грека в этом деле можно судить и по количеству сочинений, написанных им, и по той суровой мере, какую он предлагал. Вместе с тем это показывает, что статьи эти писаны были в самом начале его пребывания в Москве, когда он не находился еще в особенной близости к кн. Вассиану Патрикееву⁷⁹³, стоявшему по вопросу о еретиках на точке зрения Нила Сорского. Как известно, ересь жидовствующих получила свое название от иудейства, как элемента, вошедшего в нее, но, в сущности, она представляла направление реционалистическое. Сам Иосиф Волоцкий свидетельствует, что «еретики только простейших на жидовство учили»⁷⁹⁴. В свою очередь, Геннадий, в послании к архиеп. Иосафу, говорит, что жидовствующие лишь прикрываются именем жидов, но они – еретики. «Я, – пишет он, – нашел здесь новгородских еретиков – жидовствующих, но они подлежат проклятию, произнесенному на еретиков – маркионитов⁷⁹⁵ и мессалиан⁷⁹⁶. Спроси и каждый говорит, я православный христианин и в лихом деле заперся. Нет, в них не одно иудейство, а оно смешано с ересью мессалиан, о которых найдешь у себя в правилах. Это мне открыл подробно священ. Наум. . . Что ни есть заблуждений мессалианских, они все принимают, только обольщают людей жидовским десятословием, выставляя себя набожными»⁷⁹⁷. Иван III, знавший о еретических мнениях, нашедших место при дворе, подтверждает, что не все они были согласны между собой⁷⁹⁸.

В другом месте мы изложили ход этого движения и его главные черты⁷⁹⁹, которые находят подтверждение в недавно изданных памятниках. Византия, водворившая христианство у южных и русских славян, содействовала и распространению учения павликиан и богомилов, составлявших отрасль гностиков, манихеев, мессалиан по берегам Черного м. и в Болгарии⁸⁰⁰, посредством обличений, апокрифов и сборников, в которые вносились нередко статьи, имевшие еретическое содержание⁸⁰¹. Первых русских еретиков (XI- XII в.) признают также богомилами. Как известно, богомильство оказало широкое влияние и в Западной Европе, от пределов Чехии (в гуситском движении⁸⁰²) до южной Франции, в секте катар и альбигойцев⁸⁰³, в России – в секте стригольников, и среди так наз. жидовствующих⁸⁰⁴. Субботники и жидовствующие также имели влияние в Болгарии⁸⁰⁵ и на Западе⁸⁰⁶ я являлись посредниками в распространении враждебного христианству аверроизма, причем широко пользовались астрологией, которая поддерживалась и русскими жидовствующими. Мы указывали на связь умственного движения среди евреев-караимов, живших в Крыму, с учением раввина Мардохая Куматяно, который имел большой успех в Константинополе и Адрианополе и ученые занятия которого сосредоточивались на математике, комментариях на Пятикнижие, философии и естественных науках. Астрономия у него соединяется с астрологией, он составил и астрономические таблицы, в которых оспаривал мнения новогреческих писателей. Караимская синагога в Крыму имела постоянные связи с Константинополем⁸⁰⁷. В XV стол. Крым находился в оживленных торговых сношениях с одной стороны с Константинополем, а с другой с Киевом (меха, соль и др.⁸⁰⁸). Здесь проживали многочисленные продавцы татарские, турецкие, греческие, московские, молдавские, польские, армянские, а также имели свой двор генуэзцы (из Крыма). Еще в нач. XV в. Качибей (Хаджи-бей), ныне Одесса, была известна как гавань, принадлежащая к литовско-русским владениям, отсюда Ягайло (1415) отправлял подольскую пшеницу в Константинополь⁸⁰⁹. В литовских землях евреи давали настолько чувствовать себя, что в 1495 г. король Александр распорядился всю жидову «вон выбити»⁸¹⁰, а несколько позже (1507) в Кракове, неизвестный еврей держал диспут против христианства и опровергал его на основании св. писания, за что был сожжен⁸¹¹ и есть известие, что некоторые христиане приступили к жидовскому закону и обрезание приняли и, вероятно, бежали в Литву, где разыскивали их литовские власти⁸¹². Хотя Схарий, упоминаемый в истории ереси не одно лицо с известным (см. выше) кафинским богачем⁸¹³, но, вероятно, прежде жил также в Крыму, где подчинился умственному движению, обнаружившемуся тогда среди крымских евреев⁸¹⁴, вел торговлю с Киевом и вместе с кн. Михаилом Александровичем прибыл в Новгород (1471 г.), который, конечно, посещался евреями по торговым делам, а вскоре за ним прибыли туда еще два еврея. Успех их пропаганды настолько здесь был обеспечен, что в числе первых адептов ереси оказалось 12 лиц духовного клира и 10 мирян, занимавших известное положение и много других лиц и в том числе Григорий Тучин, отец которого «великую власть имел в Новгороде»⁸¹⁵. Действуя тайно, они еще несколько лет успевали скрываться от наблюдения архиеп. Геннадия (хиротон. 1484, а первые известия о ереси он получил в 1487 г.⁸¹⁶). С переходом некоторых из них (духовн. лиц), сумевших понравиться Ивану III, в Москву, ересь распространяется здесь, где они опять пользовались влиянием при дворе и успехом среди духовенства и служилых лиц, и доходят, наконец, до открытого поругания христианского учения. В 1488 г. трое попов подверглись «градской казни» в Новгороде (наказанию кнутом), а в 1490 г.⁸¹⁷ все виновные поплатились лишением санов и отлучением и только в 1503 г., под влиянием усиленных настояний Геннадия и Иосифа Волоцкого, нераскаявшиеся еретики были преданы жестокой казни – сожжению частью в Москве, частью в Новгороде, другие же разосланы по монастырям⁸¹⁸.

В связи с ересью жидовствующих находится появление ряда памятников, имеющих иудейский характер или служивших их целям. По словам Геннадия⁸¹⁹ в их распоряжении были такие книги, каких не имели противники (Библия, Сильвестр, папа римский⁸²⁰, Афанасий Алкександрийский⁸²¹, соч. Козмы пресвитера против богомилов, Дионисий Ареопагит, важный для объяснения христианской догматики, Логика⁸²², Шестокрыл). Перевод Логики и космографических статей с обилием западно-русских слов и полонизмами свидетельствуют о месте их происхождения, притом с передачей еврейских слов и терминологии⁸²³.

Шестокрыл заключает в себе астрономические таблицы, составлен. еврейским астрономом Имман. бен Иаковом, писат. XIV в. (Гурлянд, Куматяно и Описан. математич. рукоп. в Тр. Вост. отд. И. Р. Арх. общ. I866, стр. 19–21). Текст ее разделяется на шесть крыл (отсюда название). В одном сборнике за ней следует космографическая статья со ссылками на Птолемея, Евклида (Клидис) и математика, премудрого Феодосия (это, конечно, Феодосий Вионийский, писавший соч. «О сфере», за 50 л. до Р. X.), употреблявшееся как руководство и в новейшие времена (см. Уэвелл, Ист. индукт. наук, I, 202). На основании этих данных составлялись Лунники (в одной Псалт. Троицк. лавры, -XVI в. – «Лунник из Шестокрыла»), Соболевский, Переводн. литерат., 413, прим. 3. Рядом с Шестокрылом и космогр. стат. следует ст., известная под именем «Тайная тайных» Аристотеля или Аристотелевы Врата (по Стоглаву). Любопытно, что в ней есть «таблица» для гадания и об исходе боя или поединка, с наставлением, как ей пользоваться (ibid., стр. 420). Означенные сочинения в Холм. Сборн. сопровождаются и полемическими статьями против еврейства (399).

В тех же западно-русских сборниках находятся и другие статьи астрологического и астрономического содержания, указывающие на большую распространенность произведений литературы жидовствующих⁸²⁴, вполне подтверждающую слова того же Геннадия и Иосифа Волоцкого, что жидовствующие «прилежали звездозаконию, чародеянию и чернокнижию». Если прибавить к этому перевод под названием «Псалтири» (древне-еврейский богослужебный сборник Махазор⁸²⁵), Псалтири с еретическими толкованиями, бывшими в употреблении у жидовствующих (Геннадий), а некоторые присоединяют сюда и книгу прор. Даниила, допуская тенденцию в выборе и переменах текста, то можно видеть, какой материал находился в руках жидовствующих для их полемических целей и борьбы с церковными верованиями⁸²⁶.

Полемика с иудейскими воззрениями в отношении к христианству ведется издревле (Летопись, м. Иларион, Патерик печер., Палея и т. д ). С Андрея Боголюбского евреи проникают в север. Россию, а во время господства татар иногда являются в числе сборщиков дани, посылаемых из Крыма⁸²⁷. Проживая в Москве, они иногда принимают христианство, как Феодор жидовин, отождествляемый с переводчиком Псалтири и участником в переводе книг при Геннадии. Живя долго в России, он принял христианство при вел. кн. Василии Темном и м. Ионе и выступил даже с обличением (между 1448–1461) против евреев, которые обратились к нему с вопросами о христианской вере, – что указывает уже на споры, происходившие в пределах Москвы⁸²⁸. При дворе Ивана III евреи находили приют и пользовались свободным пребыванием в Москве⁸²⁹, так что инок Савва (1488), под влиянием движения возбужденного жидовствующими, предостерегал правоверных от сближения с ними⁸³⁰. Но более настойчиво и решительно против ереси выступил Иосиф Волоцкий в своем Просветителе, первые три «слова» которого направлены против «жидовствующих», а в остальных главах он касается других сторон ереси.

Под влиянием тех же явлений, вероятно, появляются статьи против жидовствующих в современных хронографах⁸³¹ и сборниках, где они идут рядом с обличениями на латынян⁸³². Напрасно думают⁸³³, что в начале XVI в. теряется слух о ереси жидовствующих. При м. Варлааме многие держались ее втайне, особенно между вельможами, которые, по выражению одного современника, обратились тогда «из страха к православию, только лицом, а не сердцем»⁸³⁴. Мнения эти нашли доступ и в Белозерской пустыни⁸³⁵. По смерти Иосифа Волоцкого еретики снова было подняли голову и ок. 1520 г. состоялся даже новый собор на еретика Исаака жидовина⁸³⁶ и хотя в 1527 г. архиеп. Макарий величал вел. кн. Василия Ив., как окончательно низложившего ересь⁸³⁷, но м. Даниилу (с февр. 1522 г.) приходилось предостерегать православных от еретиков, хуливших Христа Бога и его преч. Матерь⁸³⁸.

Поэтому при Василии Ивановиче приезд евреям в московские пределы был запрещен, как свидетельствует о том Павел Иовий со слов Д.Герасимова⁸³⁹, бывшего в Риме, и снова при Иване Грозном, за то, что они злословили Христа и привозили отравные зелья⁸⁴⁰.

В таком виде представляется положение дел в Москве, когда против учения той же ереси выступил Максим Грек. По поводу ее он написал 5 слов или статей, некоторые из коих иногда надписываются «на люторы», но это уже позднейший домысл. Как мы видели, М.Грек прервал сношения с Западом раньше, чем учение Лютера успело утвердиться там. Притом немцы, бывшие тогда в России (фон-Турн – Делатор, в беседе с Геннадием и Николай Немчин в Москве) были последователями римской церкви, а соч. ин., изданное под именем Парфения Уродивого, против лютеранского попа Феодосия Косого⁸⁴¹, конечно, появилось гораздо позже. Необходимо прибавить, что и в XVII в. некоторые главы соч. Зиновия Отенского переделывались, в видах полемики, «на люторы»⁸⁴², а обличительные статьи собственно о Лютере появляются уже в хронографе 2-й редакции⁸⁴³.

В «Слове о рождестве... Иисуса Христа» Максим Грек восстает против жидовствующих за то, что они отвергали божественность И.Христа и необходимость Его страдания за человечество, а между тем ожидали другого Мессию, окруженного царской славой⁸⁴⁴.

В доказательство божества Иисуса Христа М.Грек указывает на обстоятельства его жизни, пророчества и силу апостольской проповеди. Так, он здесь приводит евангельские события, относящиеся к рождению Иисуса (поклонение волхвов, приведенных звездою, славословие ангелов и возвещение их пастырям), пророчества Даниила о седминах (9.24) и Исаии (9.6); указывает на разрушение Иерусалима, как на исполнение слов Иисуса, и на распространение христианства апостолами «мужами бескнижными, ничтоже ино ведущими, точию лов рыбной, не един язык, ни два», которые притом не употребляли никаких насильственных мер, а между тем до того подействовали своей проповедью, что вскоре мученики своими подвигами доказали достоинство нового учения. Против того мнения, что Божеству не следовало воплощаться для спасения человечества, М.Грек только замечает, что в этом высказалась особенная любовь Божества «к своему образу и подобию»; а что касается ожидания нового Мессии, как царя, то он советует своим противникам (следовательно, это слово было вызвано толками, современными Максиму) подтвердить его пророчествами, в противном же случае убеждает согласиться с ним в неосновательности подобного мнения⁸⁴⁵.

Рядом с назван. «словом» Максима, следует поставить два других, направленных также против жидовствующих, а именно «слова» о почитании икон и Богородицы. Первое в одном списке озаглавлено «на Люторы», но, очевидно, не точно, так как в другом списке сказано «слово о поклонении св. икон против еретиков», и самое содержание возражений Максима показывает справедливость нашего предположения. Известно, что жидовствующие против почитания икон возражали на основании второй заповеди Моисея, а обличение Максима все основано на Ветхом Завете (он указывает на то, что в скинии были изображения и священные вещи), и только в подтверждение своих слов он приводит в пример ап. Луку, написавшего изображение Богородицы. При этом Максим снова замечает, что он был побужден написать это слово тем, что еретики неправильно толковали об иконах («еретицы глаголют»⁸⁴⁶).

Слово «на хульники Божия матери» также относится к обличениям на жидовствующих, хотя и не указано его назначение. Оно как будто служит продолжением предыдущего, повторяя высказанные доказательства законности употребления икон и священных предметов и затем переходит к опровержению мнения некоторых, учивших, что Богородица до тех пор была свята, пока носила в себе Иисуса. М.Грек такое мнение прямо называет «умышлением иудейским». Свои возражения в этом слове он основывает на тех выражениях Ветхого Завета, которые обыкновенно относятся к лицу Марии, и замечает, что царица всегда пользуется уважением своего сана и при жизни, и по смерти царя⁸⁴⁷. В этом слове, как и в другом (Повесть о воздвиж. пресв. Богородицы хлеба-панагии⁸⁴⁸). М.Грек пользуется апокрифическими сказаниями о жизни Богородицы для подтверждения высоты ее подвига.

Между тем, Николай Немчин, врач вел. князя (о нем скажем ниже) перевел с латинского на русский язык сочинение Самуила «Евреина». Последний жил в XI в. (по сербск. списк. он крестился в 993г.), по-видимому в Испании, где книга его была переведена с арабского на латинский яз. монах. Альфонсом⁸⁴⁹. Сочинение это написано против евреев на основании пророческих книг и состоит из 25 глав. Такой характер сочинения побудил Геннадия просить Герасимова (переведшего на рус. яз. соч. Делиры против иудеев) о переводе его на русский яз. Другой перевод был сделан Ник. Немчином, очевидно в интересах защиты христианства; но жидовствующие воспользовались им для своих целей⁸⁵⁰. Самуил утверждает, что народ иудейский есть народ божий, несмотря на видимый гнев Его. Жидовствующие же могли пользоваться им в своих доказательствах достоинства иудейства. Такое значение названного сочинения побудило Максима выступить с его опровержением. Обличение Максима состоит из 8-ми глав: в первых шести он доказывает виновность иудеев, как отступников закона и христоубийц, а далее останавливается на особенных мнениях Самуила, напр. о вознесении (отличном по описанию) Еноха, Илии и Иисуса, и утверждении его что израильтяне, при переходе через Черное море, шли не по суху, но «вода ношаше телеса их» и т. д.⁸⁵¹.

К числу лиц, действовавших во время Максима в пользу ереси, принадлежал еще некто Исаак, против которого он написал «совет к собору православному» и который, как видно из этого сочинения, успел уже склонить некоторых «в свою прелесть». В обращении к собору, Максим, прежде всего, представляет ряд выдающихся примеров «божественной ревности»; так, здесь имеют место Моисей, который за идолослужение велел левитам «убивать оружием всех по порядку, будут ли то сродники, старцы, или юноши, так как, позабыв о многих и великих божиих благотворениях и чудесах, они уклонились к идолослужению», и Финеес, погубивший 23 тысячи «единого ради греха блудного» («коль чудна эта ревность оного чудного мужа!» восклицает Максим), и, наконец, чудный Лев, архиеп. катанский, который разжегшись божественной ревностью, вышел из алтаря и омофором своим смело обвил шею волхва Илиодора, дотащил его до самой торговой площади и здесь влез с ним в огонь и пробыл в нем, пока этот скверный ученик бесов не сгорел весь, а сам он вышел из огня невредимым, так что ни один волос его не был опален огнем⁸⁵². Затем М.Грек, обращаясь к собору, пишет: «Так же и вы, как сотаинники и строители тех же таинств, подражая ему, примите на себя ту же ревность и такой подвиг ради благочестия и великодушно, не колеблясь, по апостольски противьтесь единомудренно и единодушно, с приличным святителям божиим православным дерзновением, и смутившего паству Спасову (т е. Исаака) предайте внешней власти в казнь, чтобы и другие не стали впредь смущать Христово стадо, и не были приняты в землю нашу православную. Какое может быть сообщение верному с безверным?.. Соблюдите землю нашу чистую и невредимую от таковых бешеных псов. Будьте сообщниками древним «ревнителям», чтобы и вам сподобиться таких же, как они, венцов и восхвалений в грядущем веке во славу Иисуса Христа⁸⁵³.

В настоящем случае М.Грек сходился в воззрениях на ересь с Иосифом Волоцким и Геннадием Новгородским. Иосиф говорит, что все равно – убить еретика руками или молитвою, что покаяния их не искренни, а если кто из них желает покаяться, то может сделать это и в темнице. «А другие, господине, – замечает он, – говорят, что грех еретика осуждать. Но, господине, не только их осуждать велено, но и казнить, и в заточение посылать"⁸⁵⁴. Геннадий же прямо ставит в пример «ревности по вере» – испанскую инквизицию: «вот фряги, – говорить он в послании к митр. Зосиме, – по своей вере какую крепость держать: сказывал мне посол цесарев про испанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей и список тебе послал. И ты бы, господине, о том вел. князю пристойно говорил, не только спасения ради его, но ради чести государя вел. князя, так как некому другому о том государю сказать»⁸⁵⁵. Так высказались почти одновременно по одному и тому же вопросу три передовые личности своего века. Признавая мнения св. отцов и соборов как непреложные истины, в которых нельзя изменить ни одного «слова», они последовали за ними и в настоящем деле, а как известно, отцы церкви на соборах определяли и гражданские наказания еретикам. Так, на втором вселенском соборе они постановили епископов – последователей Македония – «наказать по градским законам», которых и «били жестоко говяжьими жилами»; на четвертом вселенском – отцы церкви вместе с царем повелели еретиков «наказать многим биением говяжьих жил и деревием суковатым и темницами». При Юстиниане константинопольский собор на Оригена определил вместе с царем «казнить еретиков разным томлением и различными муками, почему одним отрезали языки, другим отсекали руки, иным уши и носы, и позорили их по торгу, и потом они были посланы в заточение до кончины их»⁸⁵⁶. Пример Финееса служил образцом для византийских агиографов – высшего религиозного чувства⁸⁵⁷. Излюбленный М.Греком составитель житий, Симеон Метафраст, возвеличивает преп. Павла за преследование манихеев, как подражателя в ревности Финеесу и Илии, письма которого о преследовании еретиков казались царю слаще меда⁸⁵⁸. Но так же обстояло это дело и на Западе⁸⁵⁹, не напрасно на который ссылался Геннадий. И М.Грек с своим советом на Исаака жидовина обращается к православному собору, а чтобы побудить его принять меры против Исаака, он представляет ряд примеров религиозной ревности и советует собору последовать «древним ревнителям»⁸⁶⁰.

Блаженный Августин колеблется, когда приходится говорить, как следует поступить с еретиком относительно способа его преследования⁸⁶¹. Но Иосиф Волоцкий знал, что делать. Фанатизм всякого учения требует жертв⁸⁶². Трудно сочувствовать Лойоле и преклоняться перед его способами воздействия. Но Ренан говорит: «Лойола, без сомнения, личность суровая и страшная; но какое могущество, какое увлечение! Какое смелое и полное олицетворение своей эпохи и своей страны! Сравните с этим исполином честного и превосходного Винцента де-Поля: вместо возвышенного энтузиазма, который силой своей страсти поднимается до степени гения, мы видим золотую душу, не знающую другой поэзии, кроме добрых дел, и другой теологии, кроме милосердия. Это, конечно, лучшая из теологий; но, по величию и авторитету, – какая разница»⁸⁶³! Все религии более или менее нетерпимы. «Если бы св. Петр и Павел, – восклицал в 1303 г. францисканец Бернар Делисье, – попали на суд, и они не смогли бы оправдаться»⁸⁶⁴. Современники с осуждением относились к способам действия Иосифа Волоцкого, предпочитавшего влиять на власть, не разбирая средств там, где шло дело о преследовании противников⁸⁶⁵. Снисхождение и благодушие к противникам вышло из среды созерцательной – пустынников. Мистики и нищенствующие монахи смягчили благочестие X в., говорит Лампрехт⁸⁶⁶. В момент преследования еретиков, защитником терпимости явился Нил Сорский со своими последователями⁸⁶⁷. В известном стихотворении Майкова (ч. II) в то время, как собор постановил суровый приговор над еретиком, сожаление к нему несется лишь от одного пустынника.

Второе важное место в полемике Максима Грека занимают его сочинения против латинян, вызванные также современными явлениями, но борьба эта имеет свою продолжительную историю. Греки вместе с религией завещали русским и свое отрицательное отношение к западной церкви. Еще в символе веры, преподанном кн. Владимиру после крещения, к числу христианских догматов было прибавлено следующее наставление: «не принимай же учения от латын, их же учение развращено»⁸⁶⁸ и, по перечислении разных особенностей западной церкви, снова повторяется: «их же блюдися учения… Бог да сохранит тя от сего». Предостережение это было сделано вследствие опасений из-за домогательств и притязаний пап подчинить Россию своей власти.

Уже вскоре после крещения Владимира папы стали посылать к нему одного посла за другим (во время его пребывания в Херсонесе – с мощами, в другой раз в 991 году, потом в 1000 г.) и хотя в этих случаях не говорится о присоединении русских к папе, но можно думать, что и это имелось в виду. Вот почему в 991 г., когда прибыли послы к Владимиру и он с своей стороны отправил посла в Рим, то патриарх константинопольский писал к князю и митрополиту, убеждая их не сноситься с папою, не присоединяться к зловерию латинян, вера которых не добра, так как, они зло исповедуют о Духе Св., постят субботы, хлеб пресный а не квасный освящают, папу без греха быть верят»⁸⁶⁹... Есть известие, что император Оттон III присылал в Русь миссионера Бруно, который склонил к латинскому учению некоторых русских; но прибывший греческий епископ уничтожил его успехи⁸⁷⁰. Затем идет ряд стараний пап о подчинении России в церковном отношении. Так, известны посольства пап Григория VII (1075), вызванного к тому Изяславом I⁸⁷¹, Урбана II (1091)⁸⁷², Климента III к митрополиту Иоанну II⁸⁷³; около 1155 г. был назначен в качестве римского миссионера аббат клервосский Бернард⁸⁷⁴; под 1169 г. Никоновской летописи записано: «того же лета пришли послы от римского папы»⁸⁷⁵. В 1204 г., после завоевания латинами Константинополя, папа Иннокентий III отправил послов к галицкому князю Роману, с целью обратить его к римскому исповеданию⁸⁷⁶; он же в 1207 г. снова снарядил посольство в Россию с посланием, в котором убеждал русских присоединиться к западной церкви⁸⁷⁷. В 1214 г. папа, вследствие заявленного королем венгерским Андреем желания галичан подчиниться римской церкви, с условием возведения на престол Коломана, уже видел успехи своих притязаний. Летопись по этому поводу говорит: «В лето 6722 король угорский посадил сына своего в Галиче, епископа и попов изгнал из церкви, а свои попы латинские привел на службу»⁸⁷⁸. В 1227 г. папа Гонорий III, в своем послании к русским князьям, выражал радость о заявленном будто бы русскими послами моденскому епископу – желании принять учение западной церкви и угрожал даже различными бедствиями «если они не возвратятся на путь истинный«⁸⁷⁹. В 1231 г. папа Григорий IX, услышав от епископа прусского о намерении вел. князя Георгия Всеволодовича – подчиниться папе, писал к нему послание, в котором молил и увещевал его, чтобы он «смиренно принял и сохранил обряды и нравы христиан латинских, покорив из любви ко Христу, себя и все царство сладостной власти римской церкви»⁸⁸⁰. В 1246 г. посольство, в котором участвовал Плано-Карпини, проезжая через Россию к татарам, имело вместе с тем и письма от папы Иннокентия IV к русским епископам с увещеваниями присоединиться к латинской церкви⁸⁸¹. Известны также отношения галицкого князя Даниила к Иннокентию, вызванные желанием последнего действовать против татар⁸⁸². В 1248 г. папа Иннокентий IV призывал к единению Александра Невского, в связи с действиями против татар, забота о чем становится со стороны римского престола постоянной⁸⁸³. Соседние католические государи должны были заботиться о том же в интересах папского престола⁸⁸⁴. В XV в. папа нашел защитника своих притязаний на русскую церковь в митрополите Исидоре, который, перед своим прибытием в Россию уже был в Италии⁸⁸⁵, а потом на Флорентийском соборе должен был способствовать соединению церквей в политических видах Византии. Выдача царевны Софии за Иоанна III послужила снова предлогом для пап к продолжению прежних стремлений⁸⁸⁶. В 1513 г. посол короля датского Иоанна, бывший в Москве по шведским делам, должен был заботиться и о соединении церквей⁸⁸⁷. В 1519 г. (вторично, следовательно уже при М.Греке) папа Лев X представлял вел. князю (через магистра Немец. орд.) особенные выгоды, которые должны были произойти от соединения церквей. Наконец, упомянем еще о путешествии генуэзца капитана Павла в Москву, совершенном вторично им в 1525 г. с грамотой Климента VII к вел. кн. Василию. По словам Павла Иовия, папа убеждал последнего признать над собою владычество западной церкви… и обещал святейшей властью своей даровать ему титул короля, вместе с королевскими регалиями, ежели он, отвергнув догматы греческой веры, прибегнет к покровительству римской церкви»⁸⁸⁸.

Но стремление пап к подчинению русской церкви вызвало противодействие ее представителей. Мы видели, как в самом начале греческая иерархия старалась не допускать даже сношений с римским двором. Конечно, митрополиты-греки, приходившие в Россию из Константинополя, были главными охранителями такого начала, а их взгляды на этот предмет перешли и к русскому духовенству, которое, в свою очередь, не оставалось в бездействии. Иовий, Олеарий и Мейерберг причиной ненависти русских к Риму считают именно греков⁸⁸⁹.

Полемика в России против западной церкви, открывается сочинением киевского митрополита Леонтия, родом грека (992–1008), «об опресноках»⁸⁹⁰. Потом следовали: «Слово Феодосия о вере крестьянской и латынской»⁸⁹¹, митрополита Георгия «Стязание с латыною»⁸⁹² († 1079), послание митрополита Иоанна II († 1089) к Клименту⁸⁹³, три послания митрополита Никифора⁸⁹⁴. Кроме того, в обращении у русских читателей были более или менее обширные переводные статьи, помещенные в Кормчих, Требниках, Сборниках, хронографах и летописях (историч. повести и др.), в Пандектах и Тактиконе Никона Черногорца (Черная гора близ Антиохии), в апокрифах (Прение Панагиота с Азимитом) и т. п.⁸⁹⁵, известных уже в славянской литературе до XIV в. К этому времени относятся памятники полемической литературы, как сочинения Григория Паламы, Нила Кавасилы и ответы Иоанна Кипрского в Синтагме Матвея Властаря⁸⁹⁶. По поводу Флорентийского собора появился ряд описаний, официальных актов и статей, направленных против латинян⁸⁹⁷. Уже в XV в. появляются сочинения в России, приписываемые м. Цамвлаку (киевскому – против опресноков) и Фотию (московскому⁸⁹⁸). Митрополит Иона (1448–1461) посылал в разные места грамоты, предупреждая от всяких попыток присоединения к западной церкви⁸⁹⁹.

События, предшествовавшие падению Константинополя, оживили сношения Византии с Римом и посеяли у пап надежду на возможность подчинения восточной церкви. Флорентийская уния поддерживала эту уверенность. Обращение в католичество некоторых членов императорской семьи⁹⁰⁰ и греков, живших в Италии, содействовали подобной иллюзии, тем более, что явления в Западной Руси давали основания к тому. Если в первые века разделения в брачных делах государей допускался еще компромисс⁹⁰¹, то впоследствии требования в религиозных делах сделались более настойчивыми и определенными. Брак Софии Палеолог с Иваном III снова оживил эти надежды, судя по тем лицам, какие принимали участие в этом деле (кард. Виссарион и кард. Антоний Бонумбре⁹⁰², отправленный в Москву) не только сторонников унии, но и греков⁹⁰³; не прекращались внушения с одной стороны и обещания с другой относительно союза против турок⁹⁰⁴, но далее последних не шли. Москва дружелюбно сносилась с турками и сама помышляла уже о роли третьего Рима⁹⁰⁵. Современник М.Грека, м. Даниил признавал одинаковую опасность от латинян и бусурман⁹⁰⁶, а старец Филофей выступал на защиту православия греков, не смотря на подчиненность их туркам⁹⁰⁷.

Прежде всего, необходимо заметить, что полемика русских обличителей всецело зависела от византийской. Последняя же представляет постепенное расширение спорных вопросов. В то время, как при первоначальном разделении у патр. Фотия († 886) насчитывается 5 обвинений (по западным показаниям до 9), при окончательном разделении в патриаршество Михаила Керулария, в послании последнего к антиохийскому патр. Петру, имевшем главное руководящее значение для русских полемистов, называется их 19, а вторая редакция, дополненная из других источников (к. XI в.) и широко распространенная в славянской письменности (О фрязех и о прочих латинах) доводит уже до 30 отступлений⁹⁰⁸. Завоевание Константинополя латинами усилило взаимную вражду греков и латинян⁹⁰⁹, а возвращение его под власть греков (1261) в лице Михаила Палеолога заставило подумать о новой опасности, результатом чего явилась мысль о церковной унии, которая нашла поддержку со стороны императора и патр. Иоанна Векка. Греческие представители унии присутствовали на Лионском соборе (1274). Император жестокими мерами (ссылки и казни до ослепления включительно) карал противников унии⁹¹⁰, а патриарх заявил себя целым рядом сочинений в защиту последней⁹¹¹. Действия эти вызвали враждебные чувства среди монашества и народа и выразились, между прочим, в «Прении Панагиота с Азимитом», в котором видят полемическую сатиру на импер. Михаила Палеолога (†1282); последняя с XIV в. стала распространяться в юго-славянских, а затем и в русских списках, разделяемых на три редакции, и с одной стороны отличается историческими чертами, а с другой – воззрениями, основанными на массе апокрифических произведений⁹¹².

Название латинян азимитами – άζνμος – пресный (безквасными) восходит к патр. Михаилу Керуларию (1053), которого некоторые считают первым виновником открытой борьбы с латинами из-за опресноков (причем отвергается существование более раннего соч. о том же – патр. Фотия). До VI в. в обеих церквах употреблялся только квасный хлеб при евхаристии. Некоторые относят употребление на Западе опресноков ко времени папы Григория В., другие к Карлу В. Вопрос этот вскоре становится преобладающим после вопроса об исхожд. Св. Духа. С полов. XI до XVIII ст. насчитывают до 70 соч., написанных о том на Востоке, причем более ранние произведения отличаются большей краткостью, последующие – большей витиеватостью, многословием и обилием софистических и диалектических тонкостей. Между прочим, греки обвиняли крестоносцев в похищении из дворца золотого сосуда, в котором хранился хлеб, предложенный И.Христом своим ученикам на вечери. (Полемика между греками и латинами об опресноках в XI-XII вв., исследов. М.Чельцова, Спб. 1879). Облатки вместо небольших круглых просфор вошли в употребление на Западе с XI в. (Вейс, Внешн. быт, II, ч. 2, 337).

Обращаясь к более древним русским полемическим статьям, направленным против латинян, следует заметить, что русская летопись основывает свои данные и мнения о латинах на Толковой палее⁹¹³. Необходимо также иметь в виду, что главными полемистами в России являются греки, а единственными источниками их оказываются только два визант. памятника: послание патр. Михаила Керулария и статья «О фрязех и прочих латинах» – оба в греч. подлиннике. Послание же Керулария служило непременным образцом для всех русских полемистов от Феодосия Печерского до Григория Цамвлака, с исключением, быть может, м. Иоанна II, так как способ обличения, принятый Керуларием вполне соответствовал степени духовного развития тогдашней Руси, для которой диалектические тонкости споров об исхожд. Св. Духа и даже об опресноках, были бы не совсем понятны, если бы о них стали распространяться так, как рус. митр. Леонтий – грек. Судьба же Керулариева послания и происходящих от него греческих и славянских перечней латинских заблуждений обнаруживает, что число обвинительных пунктов постоянно возрастало⁹¹⁴, и с течением времени греческие полемисты потеряли самый счет ересей латинских и выражались уже гиперболически «тмочисленные и бесчисленные» (μνρία χαι ναριθμητα⁹¹⁵) и только в редких случаях позднейшая византийская полемика принимала тот сосредоточенный и энергический характер, каким отличаются ее первообразы – сочинения патр. Фотия⁹¹⁶. После состоявшегося разделения церквей греческая иерархия опасалась всякого вмешательства со стороны пап в церковные дела. Так, когда импер. Мануил Комнен предложил духовенству изменить прежнюю форму проклятия Магомета и встретил сопротивление со стороны двух синодов, собиравшихся по этому поводу, то он пригрозил, что решение его будет представлено на собрание под председательством папы, и духовенство уступило требованию императора⁹¹⁷. Точно так же в синодальном деянии 1389 г. сообщается, что когда Пимен добивался митрополии (по смерти Митяя), желая скорее достигнуть цели, то угрожали патриарху обращением к латинянам и имели успех⁹¹⁸. Религиозная полемика переходила и в открытые споры с противниками православных догматов. Так, около 1491 г. дьяк Филипп Петров извещал новгородского архиеп. Геннадия о приходе во Псков латинских монахов и о споре с ними о вере русских священников⁹¹⁹. Эти споры иногда оканчивались печальными последствиями. Например, священник Исидор Новый, живя в Дерпте, возбудил против себя немцев обличениями их веры, за что был схвачен со своими прихожанами во время крестного хода (1472 г.) и утоплен в реке вместе с 72 русскими⁹²⁰.

Главное в указанной полемике, конечно, составляют догматические разности западной церкви с восточной; но при этом обыкновенно прибавляются такие черты, которые представляют только невыгодную сторону (в религиозном и нравственном отношениях) противников, с видимой целью – отрицательно действовать на убеждения читателей. Например, Феодосий Печерский говорит, что латины «едят со псами и с кошками, и пьют свой сец; едят львов, диких коней, ослов, удавленину, мертвечину, медведину и бобровину, хвост бобров, а в 5 неделю поста во вторник чернецы их едят лой… Попы их не женятся законною женитьбою, но с рабами дети добывают, а епископы их наложниц держат и на войну ходят... Икон не целуют, ни мощей святых; а крест целуют, написавши на земле, и, вставши попирают его ногами». И потому он советует – «к вере латынской не присоединяться, обычая их не держать, всякого учения их избегать, обычаев их гнушаться, блюсти своих дочерей, не выдавать за них замуж и от них не принимать, ни брататься с ними, ни поклоняться, ни целовать их и т. д...; многия злыя дела суть у них; развращенной погибели полна вера их. Того и жиды не совершают». Митр. Георгий, выставляя в своем «Сказаньи» 27 (сказано 70) вин против латинян, замечает, между прочим, что монахи их употребляют свиное и другое мясо, и вообще все едят удавленину и мертвечину, желвь нечистую (черепаха), называя ее кокошью, едят медведей и ослов, а попы в говенье – бобров, едят с собаками, не поклоняются мощам и иконам, изображают святых на полах и попирают ногами». Митрополит Фотий, говоря, что употребляющий удавленину подлежит проклятию, прибавляет: «а латиняне ее едят»⁹²¹. Из этого видно, что сопоставление догматических отступлений с невыгодными чертами самой жизни должно было указывать, что там, где «догматы развращены», развращена и жизнь; а потому, чтобы избегнуть одного, необходимо остерегаться и другого.

Вместе с тем духовенство заботилось удалить русских от всякого общения с папистами. Так, Феодосий Печерский, в своем послании к Изяславу, писал: «с последователями варяжской веры не должно иметь общения ни по делам брачным, ни в причастии…, ни в пище…», – впрочем, когда они попросят пищи, накормить их, только в их собственных сосудах, а не в своих, в случае же крайности – и в своих, которые потом вымыть и освятить молитвою"⁹²². Митр. Никифор выражается: «Нам же православным христианам недостойно с ними (т. е. латинами) ни есть, ни пить, ни целовать их; но если случится православным с ними есть по нужде, то кроме (особо) поставить им трапезу и сосуды их... Латиняне, следуя божественному писанию и по апостольскому преданно, суть тати и разбойники». Против общения с латинами говорил и митр. Иоанн II в своем церковном правиле⁹²³. Но он держался лишь догматических пунктов патр. Фотия, не придавая особенного значения местным обычаям⁹²⁴. Митр. Фотий, на вопрос псковичей: пользоваться ли им хлебом, вином и овощами, приходящими из немецкой земли, отвечал, что можно, только после очищения иерейской молитвой⁹²⁵. Насколько были предубеждены против латинян даже образованнейшие из обличителей, можно видеть на Максиме Греке, который, когда представляет русским в образец нравы французских или итальянских монастырей, то обыкновенно прибавляет: «хотя и латина суть по вере»⁹²⁶, быть может, оговорка необходимая для его современников. Многое из того, что было высказано в полемических памятниках древнейшего периода и повторялось в рукописных сочинениях, перешло и в старопечатные книги (Кормчая) и сделалось общим убеждением. Византийские сочинения повлияли тут на то смешение, какое утвердилось в понятиях русских, – догматов с обрядами и местными обычаями⁹²⁷.

Богослужение латинское обыкновенно называлось «скверным мольбищем», «богомерзким служением», храм – божницей, ропатью⁹²⁸, вера – «злой, лукавой⁹²⁹, прелестной и незаконной, еретической и проклятой»⁹³⁰. Даниил Паломник, говоря о богослужебном пении латинян, выражается, что они «верещат по-свойски»⁹³¹. Их называли «еретиками, души которых пленены от диавола»⁹³², и считали погибшими⁹³³. В одном иностранном сочинении говорится: Catholicos omnes Arianistos (Rutheni) vocant... Ecclesias Catholicorum spernunt, confutant, inhonorunt etc.⁹³⁴. Матфею Прозорливому – бес представлялся в виде ляха⁹³⁵. В описании страшного суда Римское царство названо антихристовым⁹³⁶. Архиеп. Геннадий – Запад прямо называет адом⁹³⁷. Новгородские паломники на Востоке видели земной рай, а другие новгородцы, ездившие на Запад, рассказывали, что доходили до ада, видели истекающую из преисподней молнийную реку Морг, и на дышущем море – червь неусыпающий, слышали скрежет зубный грешников⁹³⁸. Михалон говорит, что москвитяне, рассердившись на кого-либо из своих, проклинают его, желая ему быть римской или польской веры: так они ее ненавидят, замечает он⁹³⁹. Всякое благосклонное отношение к латинам, в глазах строго-православных, уже казалось преступлением. Напр. дьяк Висковатый в деле об иконах обвинялся в доверии к латинам⁹⁴⁰. Артемия обвиняли в том, что он «латын хвалит»⁹⁴¹. В одном молитвенном обращении говорится: «согрешил я хождением в латинския божницы, и тех пение слушал, и, встречаясь, стоял и беседовал с латинами, с арменами и с жидами, в забвении мир и благословение им посылал и руку давал правую и, по отхождении, прощение им выражал в забытьи, и от них слышал также. Прости меня, отче"⁹⁴². А когда митр. Филипп узнал, что легат, отправленный с царевной Софией в Москву, должен был иметь торжественный вход и «пред ним крыж несут», то сказал вел. князю: «не можно тому быть, чтобы во град сей ему войти, но и не приблизиться; и если так учинишь, желая почтить его, то, когда он во врата граду, а я отец твой другими враты из града, ибо недостойно нам того ни слышать, ни видеть»⁹⁴³. И вел. князь запретил легату въезжать «с крыжем». И когда всем иностранцам позволяли всенародно исповедывать свою религию, то исключали из этой привилегии только латин⁹⁴⁴. Отчуждение, притом с религиозным основанием, русские выражали и относительно других иноземцев. Они также каялись за разговоры с ними, но это враждебное чувство не достигало тех размеров, в каких оно представляется в отношении к папистам⁹⁴⁵. И в последние дни свободы Новгорода, главной причиной образования там сильной московской парии было религиозное сомнение, возбуждавшее вопрос: можно ли задаваться за латинского короля? чем искусно пользовались в Москве в интересах политических⁹⁴⁶. Смутное время только усилило это возбуждение против иноземцев, которое сказалось во всех письменных памятниках того времени. После смутного времени правительство отдавало предпочтение в приеме на службу протестантам. С другой стороны, если иностранец принимал русскую веру, то всегда пользовался особенным покровительством⁹⁴⁷. По свидетельству Олеария, даже в услужение русские с большим трудом отдавали иностранцам кого-либо из своей челяди⁹⁴⁸. Постепенно это распространилось на все иноземное, как опасное и греховное. Таким образом, национальное отчуждение русских от иноземцев развивалось под значительным влиянием религиозной вражды⁹⁴⁹.

Еще при Иване III папа Александр VI (Борджиа) хлопотал через венгерского чиновника Сигизм. Сантая – о примирении России с Польшей и Литвой и убеждал вел. князя, для общей пользы христианства, соединиться с другими монархами Европы, чтобы изгнать турок из Греции⁹⁵⁰ и, как видно, русские послы ездили тогда в Рим⁹⁵¹. В царствование Василия Ивановича сношения эти сделались более частыми. Папа Лев X опасался завоевательных планов султ. Селима I, который, после успехов оружия на Востоке (Персия, Египет, Сирия) распространил свои действия до Кавказа и Венеции и грозил всей Европе, провозглашая себя владыкою вселенной и преемником Константина В. Вследствие этого в 1518 г. папа отправил к западным государям монаха орд. св. Доминика Николая Шонберга, и предлагал также, чтобы московский государь, вступив в союз с римской церковью на основаниях флорентийской унии, вооружился против грозных сил бесчеловечных оттоманов. Посредником в этом деле явился Дидрих Шонберг (в марте 1519 г., во время третьего своего посещения Москвы).

Николай Шонберг, старший брат Дидриха Шонберга, предполагавшийся посол в Москву (подробн. о нем см. Памят. диплом, снош. Моск. гос. с Немец. орд. в Пруссии 1516–1520. Сборн. И. Р. И. общ. т. LIII, по указ. стр. 10). О миссии Дидриха III-го в донес. (ib. стр. 5–24, 40–56, 82–103 и passim). Он упоминается, как влиятельный советник и помощник маг. прусского в борьбе с польск. королем. По-видимому, приему в Москве Н.Шонберга помешали сведения, сообщенные из Вены, в которых он назывался «лукавым монахом», интриговавшим против императора, причем добавлялось, что «Его Цес. Велич. от известных и веры достойных уведал, не от седалища Апостольского, как он лживо умыслил, послан, но от некоторых кардиналов в Риме то ухищрено, кои Его Цес. Вел. и его дому Аустрьского имени случаю и прибавлению благочестному всегда завидят, причем Император просил отписать, каково желанье того мниха было и какову прелесть против Е. Ц. В. умышлял и к которому концу его ухищрение и сопротивные советы идут» и т. д. В ответном же слове императору, послан. Франч. да-Колле и Антонию Комите было сказано, что «и по сие время таков мних у нас не бывал, и которое его к нам лестное дело будет, о том брату своему ведому учиним» и т д. (Памятн. диплом. снош., изд. II отд. Е. И. В. канцел., I, 417–424). Карамзин (VII, прим. 189) ошибочно полагал, что он был два раза в Москве и тем ввел в недоразумение других (Голубинский, Ист. рус. церкви, II, 684, прим.), как равно и неправильно понятый текст Соловьева (по изд. 1864 г. – стр. 377; у г. Малинина по изд. 1855 г., стр. 346, 359–360), где речь идет о Дидрихе Шонберге, который был передатчиком желания папы Льва X (ib. 398).

Из посольской же записи, сохранившейся в делах прусских, видно, что Шонберг передавал от имени папы следующее: «Папа хочет вел. князя и всех людей Русския земли принять в единство и согласие Римския церкви, не умаляя и не переменяя их добрых обычаев и законов, но хочет подкрепить и грамотою Апостольскою утвердить и благословить все выше сказанное, так как церковь греческая не имеет главы: патриарх константинопольский и все царство в турских руках; и он ведает, что духовнейший митрополит есть на Москве: хочет его и кто по нем будет возвысить и учинить патриархом, как был прежде константинопольский, и наияснейшего и непобедимейшего царя всея Руси хочет короновать в христианского царя, и того папа от сердца желает... а от того пала не просит никакого прибытка, но только хочет хвалы Божией и соединения христоверних... А если захочет князь великий за свою отчину Константинопольскую стоять, и он имеет ныне пригоден путь да и помощь, что ни за сто лет до этого наследники константинопольские не имели»⁹⁵²... В то же время папа хотел отклонить вел. князя от союза с магистром Ордена, искавшим помощи у вел. князя против Польши. Поэтому тот же Шонберг сообщал: «А ведомо, что Литву не надо оружием воевать: время ее воюет, так как король не имеет наследника, а то известно, что Москва не захочет никакого государя ляха над собой иметь, а ляхи литвина и от того разорятся оба государства». Тем не менее, посольство это успеха не имело, так как вел. князь отвечал через посла (Замыцкого) магистру, что он готовь быть с папой в дружбе и согласии, но закон греческий, как держал, так и впредь того держать крепко хочет⁹⁵³. Еще после второго посольства вел. князь через магистра отправил письмо (первое) к «фрянцовскому королю» (надписанное «Каролу» – Карлу VIII), с просьбой содержать магистра в милости и защите от польского короля; а вслед за третьим посольством он послал через того же вел. магистра второе письмо к франц. королю и другие письма к курф. немецким и архиеп. майнцскому о защите Ордена⁹⁵⁴. Однако, папа Лев X в 1519 г. (сент. 26) повторил свои настояния через легата Захарию, епископа гардиенского⁹⁵⁵. В 1521 г. был в Москве от папы Льва генуэзец Павел Чентурионе с поручением о торговых делах⁹⁵⁶ и вторично в 1524 (папы Климента VIII) с предложением о вере и королевском титуле⁹⁵⁷. С этим последним и ответной грамотой в апр. 1525 г. отправился Дмитрий Герасимов с обычными любезностями и обещаниями, «стоять против неверных»⁹⁵⁸; а с ними прибыл посол папы Климента, Иоанн Франциск, епископ скаренский, которому с импер. послом Герберштейном удалось уладить перемирие с Польшей⁹⁵⁹. С ним же отправлены в Рим (в дек. 1526 г.) московские послы (Трусов и Лодыгин), возвратившиеся только в 1528 г.⁹⁶⁰. Таким образом, на первых порах своего пребывания в Москве Максим Грек застал весьма оживленные сношения москов. правительства с Римом. Если он мог с сочувствием относиться к изгнанию турок и восстановлению Греции, то, как истинный последователь Марка Ефесского, он не шел по следам тех, которые примирялись достижением этой цели принятием флорентийской унии. Полемика М.Грека против латинян вполне подтверждает высказанную нами мысль. Близкий в то время ко двору вел. князя, он, быть может, содействовал перед последним выяснению опасности предложений, сделанных папой, и помешал появлению в Москве Николая Шонберга.

Как видно, сторонником соединения церквей является собственно Николай, наз. обыкновенно «Немчином», но подобное прозвание относится не к нему одному, а прилагалось ко всякому выходцу из Ливонии и Германии. Некоторые смешивают его с Николаем Немчином, прибывшим в Россию с цесарским посольством Делатора или фон-Турна, в 1491 г.⁹⁶¹ и полагают, что о нем-то хлопотали цесарь и маркграф бранденбургский, чтобы вел. князь отпустил его на родину «по старости»⁹⁶². Действительно об этом Николае Немчине говорится, что он прибыл в Россию в 1491 г., но если он уже в 1519 г. (Франц. да-Колло) находился в преклонной старости, то к нему никак не может относиться показание о смерти в 1548 г. как говорится о Николае Люеве⁹⁶³, и даже известие о присутствии в 1533 г. при кончине вел. кн. Василия Ивановича, когда он, по-видимому, был еще достаточной крепости, сопутствуя вел. князю⁹⁶⁴. Притом, в том же известии внуков его брата говорится о прибытии Николая в 1508 г., что подтверждается и беседой вел. князя с Николаем, из которой следует, что последний прибыл в начале царств. Василия Ивановича, как равно и сказанием о Николае (Булеве), помещенном при соч. Максима Грека⁹⁶⁵. Вероятно, Н.Немчин (Люев) прибыль с Андреем Траханиотовым, который ездил в Рим в 1506 г. с известием о кончине вел. кн. Ивана Васильевича, с которым приехали и набранные им мастера – «из Рима» же⁹⁶⁶. Если принять во внимание, что мнения жидовствующих продолжали еще иметь место и в Новгороде и в Москве⁹⁶⁷, и что Геннадий оставил кафедру в 1504 г. и в 1505–1506 г. жил в Чудовом мон., а вопрос о пасхалии еще продолжал привлекать внимание (новгор. свящ. Агафон составил Миротворный круг в 1540 году⁹⁶⁸), то возможно, что Траханиотов⁹⁶⁹, будучи в Риме, пригласил знатока языков, врача и астролога, Николая Люева (при Геннадии также делались справки в Риме). Таким образом, может быть принято известие о прибытии Люева (Булева) в Россию ок. 1508 г. («для исправления календаря»). Вполне вероятна догадка, что Булев (Булов), как многие немцы учился медицине в славившемся своим медицинским факультетом Падуанском университете⁹⁷⁰, но, как часто тогда случалось, он интересовался и другими науками: то же немецкое известие называет его толмачом в греческом, латинском и немецком языках⁹⁷¹, а бывший в России австр. посланник Фр. да-Колло сообщает о широком образовании Николая в следующих выражениях: «Maestro Nicolo Lubacense, professor di medicina et di astrologia et di tutte le scienze fondatissimo»⁹⁷², при посредстве которого от одного русского да-Колло получил сведения об Уральских горах и Югре⁹⁷³. Булев служил при папском дворе в качестве медика, получая большое содержание (по 500 талеров в год)⁹⁷⁴. Врачи в то время часто были и астрологами (припомним Розаду), специальность которых пользовалась таким уважением в Италии. На след пребывания Булева в этой последней указывает перевод, сделанный им, врачебной книги, по желанию митр. Даниила в 1534 г., причем в списке XVII в. замечено: «сие писано с виницейского перевода»⁹⁷⁵. Вероятно, оригинал перевода был привезен им в Россию. Приезд его сюда был обусловлен значительным содержанием (будто бы до 10 тыс. талеров, не считая путевых издержек), с обещанием отпустить его обратно. Папа Юлий II мог льстить себя надеждой, что Николай Булев окажет ему содействие в заветной цели папства. Однако, по окончании своей миссии в Новгороде, Булев попытался было возвратиться, но должен был отправиться в Москву, где остался в качестве врача при дворе вел. кн. Василия III⁹⁷⁶, который щедро одарил его, оказывал ему покровительство и скончался в его присутствии⁹⁷⁷. Прибавим, что в то же время жил в Москве еще третий Николай Немчин, выливший, по повелению вел. кн. Василия (1533), большой колокол «благовестник», в 1000 пудов⁹⁷⁸.

Когда прибыл М.Грек в Москву, то он застал, что здесь уже деятельно велась полемика в пользу соединения церквей, именно Николаем Булевым, который, как показывает послание неизвестного к ростовск. архиеп. Вассиану, брату Иосифа Волоцкого (1506–1515), пользовавшемуся, конечно, большим влиянием в Москве⁹⁷⁹, притом занимавшему второе после митрополита место в церковной иерархии, обращался Николай в защиту церковного единства. Время этого обращения было вполне благоприятно для последнего, так как во главе русской церкви стоял митр. Симон, слывший у современников человеком и кротким, и тихим. Самое послание Николая было написано в примирительном духе, имея целью показать скорее согласие римской церкви с русской в основных вопросах, нежели делать нападки, что и вообще было бы немыслимо в Москве; но и такой тон защиты церковного единства вызвал неизвестного на весьма резкий ответ, с упреками о согласии латинян с иудеями (суббота, опресноки и т. д.), причем автор всецело усвоил точку зрения на этот предмет Феодосия Печерского. Впрочем, его литературные познания не были особенно глубоки⁹⁸⁰. Тем не менее, он величает своего противника «великим ритором и дохтором», как называет его и Максим Грек⁹⁸¹. Очевидно, ученость Булева не подлежала сомнению. Деятельность Николая, являвшегося вместе с тем посредником и наставником астрологических мнений, не ограничивалась одной Москвой, судя по сношениям его с ростовским архиепископом и полемике, возникшей против него во Пскове, в лице игумена Елеазарова мон. Филофея, вызванного на то обращением к нему псковского дьяка Мисюря Мунехина. Не раз бывавший по делам в Москве, последний познакомился здесь с придворным врачом и затем получал от него послания такого же характера с излюбленными им указаниями на возможность соединения церквей, а обращение Мунехина к старцу Филофею вызвало последнего (1522–1523) на открытую борьбу с этими мнениями⁹⁸². В Москве Николай Немчин нашел также сторонников и последователей этих последних. Таким был известный в служебном мире Фед. Ив. Карпов, вступивший в переписку с Н.Немчином и М.Греком⁹⁸³, а последний называет увлеченными еще князя и одного игумена⁹⁸⁴ и упоминает вообще о «единомышленниках Николая»⁹⁸⁵. В сказании о нем мы читаем: «Сей Николай Булев (согласно с немец. показанием) был в богоспасаемом граде Москве во дни вел. кн. Василия Ивановича всея России и от государя превелию честь получил врачевския ради хитрости. И коварственным замыслом своим сочинил сам слово и всякого лукавства наполнил, о соединении веры греческой и римской. Веру нашу христианскую хвалит ухищрением словес своих, ересей же латинских, в которых разлучаемся от них, утаил лукавый и ничего о них не написал»⁹⁸⁶. Автор сказания довольно верно охарактеризовал способ защиты, изложенный Николаем Люевым. Насколько деятельно он вел свою пропаганду, видно из того, что М.Грек получил от него три послания, на которые и отвечал, разбирая некоторые мнения, изложенные в них⁹⁸⁷. Не смотря на свой полемический тон, Максим Грек называет его «честным господином», «многоучительным», «мудрым» и «в словесном художестве искусным», замечая также, что мудрости его удивлялись⁹⁸⁸. Живя долго в России, он, конечно, владел русским языком настолько, что мог писать по-русски.

В первом издании настоящего труда мы указали, что врач Николай Люев, по одной летописи⁹⁸⁹, как принято в чтении Карамзина⁹⁹⁰, и Булев в другой⁹⁹¹, как показано и в означенном сказании, есть одно и то же лицо⁹⁹², притом не Ник. Шонберг, а то лицо, с которым М.Грек вел настойчивую и продолжительную полемику⁹⁹³, но Карамзин не сделал этого сближения и, прибавим теперь, неправильно понял текст дипломатической записи о Ник. Шонберге (Соловьев дал более правильное объяснение) и, таким образом, некоторые из позднейших исследователей продолжали держаться прежнего мнения⁹⁹⁴, теперь уже отвергнутого⁹⁹⁵.

Костомаров сделал по этому поводу (1873) единственное объяснительное примечание – следующее: «Существует мнение, что Николай Немчин есть папский легат Николай Шомберг, но г. И-в в своем исследовании о М.Греке приводит довольно убедительные доводы, что под этим именем следует разуметь Люева, иначе Булева, иностранного врача и любимца вел. кн. Василия. Это мнение подтверждается и старинной припиской на рукоп. сочин. М.Грека, в которой объясняется, что Ник. Немчин есть не кто иной, как Ник. Булев, который от государя «превелию честь получил врачебныя ради хитрости» (Рус ист., I, 392, прим.). Л.Н.Майков также заметил: «Об этом Булеве или, как он назван в некоторых списках, Люеве, упоминает и Карамзин, – однако проницательному историку не вспало на ум сблизить эти сведения с показаниями о Николае Немчине, встречающимися в соч. М.Грека. Сделано это было лишь много позже в исследовании о Максиме Греке В.С.И-ва (К. 1865). Таким образом, этому ученому должна быть усвоена заслуга более точного определения того лица, с которым вел свою деятельную полемику, вызванный в Россию афонский богослов (Изв. Ак. Н. 1900, II, 380–381). Другие же, касаясь подробно этого вопроса и пользуясь теми же самыми данными, не считали нужным сослаться на указанную монографию (В.Н.Малинин, Старец Елеазар. мон. Филофей).

В ряду лиц, склонявшихся в пользу мнения Ник. Немчина, главное место занимает названный выше Фед. Ив. Карпов (-Далматов⁹⁹⁶). Последний принадлежал к молодому поколению, так как имя его появляется в княжение Василия III. Когда Менгли-Гирей, желая утвердить союз с Василием, прислал в 1508 г. трех вельмож в Москву с шертной грамотой, то в числе посланных на встречу им от вел. князя был Ф.И.Карпов «чтобы у гостей рухлядь попечатать, которые идут с послы»⁹⁹⁷, и в приеме послов от ногайских мурз⁹⁹⁸; с 1515–1519 г. в сношениях с крымскими послами и турецким послом Камалом⁹⁹⁹. По поводу этих сношений крымский царевич Ахмет-Гирей посылал «много поклонов» и писал, чтобы он по его делам лично доложил вел. князю, пожаловал его «другом» и обещал прислать ему свои поминки¹⁰⁰⁰. В 1517 г. Карпов пожалован был в окольничие¹⁰⁰¹. В 1517, 1526 и 1529 – встречал и угощал литовских послов и вместе с другими боярами вел с ними переговоры¹⁰⁰². В 1518 г. присутствовал при приеме, в отсутствии вел. князя, с Юрием Малым и др., прусского гонца с извещением о приезде к магистру Николая Шонберга¹⁰⁰³; в 1517–1518 г. принимал участие в приеме и переговорах с немец. послами Герберштейном и фон-Турном (Делатором) и в 1519 г. первенствовал в переговорах с немецк. послами Фр. да-Колло и Конти (Деконти¹⁰⁰⁴). В 1533 г. ему поручено было вести переговоры с послами казанского царя Сафа-Гирея¹⁰⁰⁵. По смерти брата своего Никиты Ив., он исполнял обязанности оружейничего; в янв. 1536 г. встречал литовское посольство и тогда же ему приказано было ведать «доспех и мастеров» после брата его Никиты¹⁰⁰⁶, но 30 янв. он уже не мог их встречать за «немощью»¹⁰⁰⁷. Этот послужной список Карпова свидетельствует о его дипломатических способностях и что эти качества его признавались. Само собой понятно, что лицо, поставленное так близко к посольским делам, должно было проникнуться сочувствием к западному влиянию, как это всегда отражалось на лицах, близких к этим делам и впоследствии самый слог посольского приказа ставился в образец литературного языка Петром В.¹⁰⁰⁸. Курбский называет его «разумным мужем»¹⁰⁰⁹, а М.Грек – «разумным» и многим разумом и православием украшенным, чуднейшим, любезнейшим, честнейшим и премудрейшим Феодором¹⁰¹⁰. Он хвалит Карпова за стремление его приобщиться наказанию словесных учений и философского ведения, украшающего божьего человека¹⁰¹¹. Если Карпову могла нравиться идея соединения церквей, то в астрологии его привлекал неизменный порядок природы, который ставился в зависимость от естественного влияния планет и ее красота, которой Максим не советовал ему слишком увлекаться, чтобы не поколебать веры.

В свою очередь замечания М.Грека о необходимости разделения вопросов веры и знания, вызвали упреки со стороны Карпова, которые оказались настолько чувствительными, что М.Грек вынужден был даже оправдываться в защиту своего мнения о пользе наук¹⁰¹². Из сочинений М.Грека видно, что тогда происходила оживленная переписка (епистолии) между Николаем Люевым, Карповым и Максимом Греком¹⁰¹³. Из них до нас дошло четыре послания М.Грека, обращенных прямо к Ник. Немчину¹⁰¹⁴ и 5 посланий к Федору Карпову¹⁰¹⁵ и, к сожалению, лишь два (печ.) послания последнего к М.Греку¹⁰¹⁶ и одно к м. Даниилу; но переписка его с М.Греком была более значительна¹⁰¹⁷. Из напечатанных недавно посланий М.Грека и Карпова по поводу богословских мнений Н.Немчина (о первом лице Троицы), причем Карпов сначала обратился к нему через близкого к Максиму Власия, видно, что ходили разные толки, которые и вызвали на обмен мыслей (грамотами) между М.Греком и Карповым, после которых Максим признал недоразумения исчерпанными¹⁰¹⁸. В другой раз Карпов обратился к Максиму за разъяснением некоторых мест в книге Ездры (III, 6, 47–54), о виде земли и об Енохе и Левиафане. М.Грек дает свое толкование, основываясь на соч. Исидора Испалийского (Originum sive Etymologiarum libri XX¹⁰¹⁹). Между тем, Карпов подвергся опале, быть может, в связи с придворными отношениями, и митр. Даниил написал ему послание о смиренном несении испытания, на что отвечал ему Карпов, коснувшись некоторых современных явлений русского общества. В своем месте мы обратимся к ним, а здесь заметим, что и в этом послании Карпов обнаруживает интерес к знаниям и выдающиеся по тому времени познания. Взамен похвал Даниила Карпову, который расточал их ему, последний платил такой же монетой м. Даниилу, называя его «учителем света», «светлой звездой», «цветом добродетели», который «гнушается смрада клеветы» и т. д.; благодарит его за внимание, но не решается писать много, так как он «одержим великими скорбями» и обещает написать подробнее впоследствии. Он не может согласиться с советом м. Даниила, что необходимо все претерпевать и побеждать терпением. В монастырях братии не следует никогда оскудевать в этом; но в мире человек подчинен другим и сам имеет в подчинении слуг; иной увлекается оружием, другой конями, третий красивой одеждой, серебром или пенязями и домашние потребности отягощают человека. Дело народное в городах и царствах погибает от долгого благодушия в терпении; долготерпение в людях без правды и закона разрушает народное дело; обращает в ничто, вводит злые нравы в государстве и делает людей непослушными государю из-за нищеты. Поэтому, всякий град и всякое царство, по Аристотелю, управляться должны в правде известными законами, а не терпением, так как мы, люди, живущие в сем великом море, в котором господствуют бури, должны жить под управлением царя, защищающего невинных и казнящего виновных, и если начальник сам не прилежит в попечении о подвластных, то допустит тем грехи и насилия, за которые даст ответ. В своих рассуждениях на эту тему он ссылается на 10-ю книгу Нравов (Ифика) Аристотеля¹⁰²⁰. Возможно, что при близости и сношениях Карпова с Николаем Немчином, последний, как знаток греческого и латинского языков, познакомил его с мнениями Аристотеля¹⁰²¹. Во всяком случае, в своих посланиях Карпов является нам в новом освещении.

Сочинения Максима Грека против латинян находятся в связи с указанным выше общим анти-латинствующим направлением, они были новым настойчивым наступлением против притязаний пап, посредством представления отличий западной церкви, как еретических и пагубных для спасения душ.

Во время полемики против сторонников западной церкви, Максим Грек написал следующие сочинения: «Слово на латинов яко нелет есть ни единому приложити что, или убавити в божественном исповедании непорочной христианской веры»¹⁰²², и другое под тем же заглавием¹⁰²³. Эти оба «слова» были Посланы Фед. Ив. Карпову, который перед тем просил Максима «через епистолии», чтобы он написал ему свое мнение относительно мыслей Николая Немчина¹⁰²⁴. Далее, Максим писал: «Слово о исхождении Св. Духа»¹⁰²⁵; «Слово противу льстивого списания Николая Немчина, его же списал о совокуплении православным христианом и латыном»¹⁰²⁶, «Послание» с убеждением принять православное учение (к Николаю¹⁰²⁷); «Слово похвальное к свв. апост. Петру и Павлу, в том же обличения и на латынские три большие ереси»¹⁰²⁸. С каким настроением принимался М.Грек за обличения «на латынян», лучше всего показывают его собственные слова, которые вместе с тем свидетельствуют, что полемика эта возгорелась в самом начале пребывания М.Грека в России. В ответ Карпову он писал: «я и дышать не имею времени, объятый трудом перевода Псалтири, ради которой отказал бы в твоей просьбе, если бы не ревность по истине, действующая внутри меня и не позволяющая почивать, дабы ложь не была принята за истину и тьма не хвалилась бы противу света и чтобы ты и прочие познали словом и делом, что Максим не только не хромает в феологии богоносных отцов, но еще более ненавидит нечестие и отвращается всех еретических мудростей и латинских последних новшеств и суесловий»¹⁰²⁹.

При обозрении сочинений Максима против западной церкви, прежде всего, следует заметить, что они строго догматические, но не потому, однако, он ограничился главными вопросами, что считал обличение второстепенных ненужными, а потому, что они были уже обличены прежде его и стали всем известны¹⁰³⁰. Это показывает, что М.Грек был близко знаком с предыдущей полемикой. Его возражения сосредоточиваются на следующих особенностях западной церкви: 1) на учении о чистилище, 2) на употреблении опресноков и 3) на учении об исхождении Св. Духа¹⁰³¹, которое он считает источником зла в западной церкви¹⁰³². Эти три разности Максим называет «тремя большими латинскими ересями»¹⁰³³ и препятствием к соединению церквей; так, он заключает одно из своих сочинений следующими словами: «Если же по истине, а не по лицемерию желаете с нами соединения, то изриньте из среды нас и вас разлучающие средостения оплоты, говорю об излишнем хульном приложении (filioque); отбросьте приносимые опресноки в таинственную жертву, по еретику Аполлинарию; отступите от губительной оригенской ереси, будто бы очистительный огонь, действующий в течение многих лет, очищает души от их грехов, и таким образом оттуда препровождает их в жизнь вечную»¹⁰³⁴.

Главная мысль, которую М.Грек проводит в своих обличениях на латинян, состоит в доказательстве неизменяемости догматов, основанных на священном писании, вселенских соборах и отцах церкви. На основании такого (православного) взгляда на догмат, всякое уклонение от раз установленной «догмы» есть уклонение на путь погибели и вечной муки: «если отбросить нечто малейшее от учений веры или переменить, – говорит он, – то это равняется отрицанию от жизни вечныя и отпадению»¹⁰³⁵. Чтобы проникнуть в смысл догматического учения («в таинственный мрак», по выражению Максима), для этого необходимо «страхом многим, большим воздержанием, отнявши плотное сие обложение, всему быть вне пяточисленных дверей (чувств)¹⁰³⁶. Но так как не всякий может достигнуть подобного состояния, то Максим советует «не испытывать дерзко, ни подвергаться увлечению, чтобы невоздержно изыскивать превосходящее наш ум...; выше божественных мужей не испытывать, но соглашать их со священным писанием, не гордиться, уповая на свою мудрость..., каковые тем более подпадут проклятию"¹⁰³⁷, и, тем более, что ап. Павел говорит: «блюдитеся, да никто из вас не будет прельщен философией и тщетной лестью, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христе» (Колос. 2:8) и «если ангел благовествует вам более того, что мы благовестили вам, анафема да будет» (Гал. 1:8)¹⁰³⁸. Таковы положения, на основании которых М.Грек подвергает оценке мнения своих противников. На свои же сочинения Максим смотрит только – как на собрание доказательств, уже представленных отцами церкви¹⁰³⁹.

Против догмата о чистилище, Максим возражает на основании слов Евангелия, где уклонившиеся от правого пути представляются окончательно осужденными или лишенными благ (нищий, присутствовавший на браке в дурной одежде, пять немудрых дев, богач в притче о Лазаре)¹⁰⁴⁰, и Давида, подтверждающего ту же мысль (Псал. 87:11–13)¹⁰⁴¹; на основании положения, что Христу не следовало приходить, если можно избавиться посредством чистилища¹⁰⁴², на нравственной невозможности того, чтобы грабитель, ростовщик и т. п. могли загладить свои поступки чистилищем¹⁰⁴³; так как добрые дела совершаются в здешней жизни, в соединении тела с душой, то и блага будущей жизни ожидают только добродетельных, а не очищающихся чистилищем; причем Максим восклицает: «которые же ошуюю Спаса станут, если чистительным огнем очистятся все сотворишие злыя дела и сподобятся бессмертной жизни!»¹⁰⁴⁴.

Католические писатели, принадлежащие к крайней латинской партии, употребление опресноков относят ко времени самого Иисуса Христа, но другие допускают мысль, что повсюду до X в. при евхаристии употреблялся квасной хлеб (Бона, Сирмонд). Восточные писатели обычай латинян совершать евхаристию на опресноках относят то ко времени Григория В., то к веку Карла В. Открытая же полемика по этому вопросу, начатая греками при констант. патр. Михаиле Керуларие, около половины XI в., имеет свою литературу, которая, по содержанию, может быть разделена – у греков на три направления: крайнее, среднее и примирительное, а у латинян на два: крайнее и умеренное; но вскоре затем вопрос об опресноках занял выдающееся место среди обвинений против латинян¹⁰⁴⁵. Как известно иудеи во время пасхи употребляли исключительно опресноки.

В результате этой продолжительной полемики, однако, оказалось, что после многочисленных полемических сочинений обе стороны ни в чем не согласились и вопрос остался таким же спорным, каким был с самого начала.

Против употребления опресноков, возражения Максима состоят в следующем положении: так как Христос, говорит он, совершенно принял человеческое естество – душу и тело, прообразом которых представляются соль и квас, то не употреблять их в просфорах значит лишать себя божественной части (основ. на Василии Вел.); опресноки были принадлежностью иудейства; наконец, учение об опресноках принадлежит еретику Аполлинарию, а потому ложно¹⁰⁴⁶. Особенно же подробно развита у М.Грека часть полемики, заключающаяся в учении об исхождении Св. Духа. В настоящем вопросе М.Грек вполне стоит на точке зрения патр. Фотия, который в своем окружном послании (867 г.) римское учение об исхождении Св. Духа называет «верхом зла» (χαχών χορωνίς), причем в том же акте он выражается, что «и малая отмена в церковных преданиях может повести к полному нарушению догмата»¹⁰⁴⁷.

Защитники исхождения Св. Духа «и от Сына», говорит Максим, нарушают свойства лиц Троицы, вводят два начала (источника) для Св. Духа. Они основываются на том, что Иисус сказал ученикам: «приимите Духа Св.» (Иoaнна 20:22), но это было только "дуновение«, в противном случае следует допустить, что и дыхание, данное Адаму, было исшедшим от Отца и Сына¹⁰⁴⁸. В подтверждение своего мнения, М.Грек еще указывает на разницу между дарованием Св. Духа и исхождением, для определения чего, замечает он, Иисус употребил выражения будущего времени («послет», «подаст») и настоящего («исходит»¹⁰⁴⁹). Далее, Максим говорит, что защитники исхождения Св. Духа и от Сына учат противно отцам церкви, апостолам и особенно третьему вселенскому собору, на котором Кирилл Александрийский сказал: «если же кто после нас дерзнет таково что (нарушение), да будет анафема»¹⁰⁵⁰. Свои возражения Максим основывает на Дионисии Ареопагите и Кирилле Александрийском¹⁰⁵¹, на словах пап Иоанна и Адриана, писавших послания к патриарху Фотию¹⁰⁵², на соборных посланиях папы Льва и символе веры, написанном по-гречески на двух щитах, которые открыл папа Лев¹⁰⁵³, на словах 88-й беседы Иоанна Златоуста на Евангелие Иоанна¹⁰⁵⁴, на его 15-м слове нравоучений (где говорится о разности между естеством и дарованиями Св. Духа¹⁰⁵⁵), на словах Григория Богослова¹⁰⁵⁶, Василия Великого¹⁰⁵⁷, Фотия¹⁰⁵⁸ и Иоанна Дамаскина¹⁰⁵⁹.

Николай Немчин утверждал, что он, принимая исхождение Св. Духа от Отца и Сына, не вводит разделения лиц, но допускает, при единстве двух ипостасей, и исхождение Св. Духа от них, как от одного начала. М.Грек на это замечает, что следует узнать, по существу ли Николай соединяет ипостаси, и таким образом делает их одним началом происхождения Св. Духа, или по ипостаси. «И если скажет, что по существу, то в таком случае и сам Дух, как единосущный им и нераздельный, сам себя испускает вместе с ними и окажется Он сообщником Св. Отца в рождении Сына и будет Отцом Единородного, испуская и себя, ибо Он во всем равен Отцу и Сыну, кроме свойства, как я уже много раз говорил... Но такая хула пусть обратится на главы неведущих.. Если же Николай допускает соединение ипостасей в одно начало, то смотри опять, честнейший Феодор (писано к Карпову), какое это великое нечестие! И не прозябет ли от этого опять ересь проклятого Савелия, который в триипостасном господстве признавал одну треименную ипостась? Да как же возможно соединяться тому, что понимается существующим несмесно, т. е. ипостасям? И если скажут, что ипостаси Отца и Сына превечно соединены, то они эту единую ипостась по необходимости покажут сложной и таким образом получится уже не Троица, а неравная двоица,.. различествующая большинством и меньшинством. Что может быть нечестивее этого? Если же скажет Николай, что соединение это бывает временное, то смотри опять мысленным взором тайное проповедуемое нечестие. Если же по нужде сойдется сыновняя ипостась с Отчею для испущения Духа, то не вменится ли это Отцу в бессилие, как будто Он не в состоянии испускать Духа без содействия Сына? Таким образом, Отец уподобился кремню, который, если не ударить по нему железом, то не может испустить огня. При этом окажется, что исхождение Духа есть временное, а не превечное. Все это неуместно и далеко отстоит от благочестия. Кроме того, если две ипостаси сходятся для произведения одной, то этим доказывается, что ипостась Духа пребывает где-то вне их и особо от производящих, и является вопрос, который ставит Николай: куда направляется, происшедши от них Дух? Правда, он уже сказал, что направляется к Сыну, хотя произошел вместе от Отца и Сына, как от одного начала, соединенного по ипостаси, как желает Николай. Если же допустить, что Дух пребывает где-то вне их особо, то как можно верить в присносущное единение Его с ними? Ведь по существу ипостаси соединены и равны между собой»¹⁰⁶⁰.

Николай Немчин свое мнение об исхождении Св. Духа образно представлял в виде треугольника, заключенного в круг, «во изъявление, говорит Максим, равночинных ипостасей, так как он образован тремя равносторонними углами. На высоте он полагает Отца, внизу у обоих углов Сына и Духа.., окружением же их хочет показать безначальное и бесконечное естество божества, так как круг, он говорит, не имеет начала, ниже конца. Кругу он уподобляет, Духа Св., говоря: как круг, начинаясь от точки, вращаясь, совершает круг, так и Дух, от Отца происшедши, к Сыну достигает, и если тут останется и не возвратится к Отчей ипостаси, не совершенная Троица будет». Но, замечает на это Максим, «треугольный сей и прямоугольный образ, по пифагорейским философам (Филолай), ту же силу имеет, как и тройственное число: они изображают Троицу в числах, в образе прямоугольного треугольника, как состав всего бытия, всего сущего, почему на вершине треугольника полагают начало всего. Начало сего есть одно почему единица получила верхний угол треугольника. Ради чего же ты (т. е. Николай) естеству треугольника твоего досаждаешь и нижние его углы переворачиваешь вверх, а верхние вниз?.. Какая нужда тебе исповедать, что Дух, происшедший от Отца, к Сыну приходит; от Сына происшедший, к Отцу возвращается? Разве ты не видишь, что Отец остается без Духа?.. К тому же известно, что в числах одно производит двух, два же четырех, а не одного. Как же ты можешь говорить, что два производят одного? И какое будет равенство для всех трех богоначальных ипостасей... И ты напрасно умствуешь, что (Дух), от Отца исходит и к Сыну приходит и оттуда опять к Отцу и так, круговидно двигаясь, совершает Святую Троицу, которую ты кругу уподоблять не устрашился... Таким образом, по-твоему, первое местное расстояние между божественными ипостасями дает повод разуметь расстояние между ними, стыдись этого безумия! Второе же не меньшее зло происходит от допущения, что Дух, отлучаясь от Отца, великое творит движение к Сыну и окажется, что Отец без Духа бывает. И третье, что Сын не соединяется с Отцем по существу, если есть потребность приходить к нему. Какая прелесть безместных умышлений"¹⁰⁶¹! Но Максим сам сознает, что невозможно на все дать «благолепный ответ»¹⁰⁶².

Таковы диалектические приемы М.Грека. Николай Немчин, в пользу своего мнения о соединении церквей, говорит, что Иисус для того, чтобы указать на необходимость соединения всех верных, употребил «на вечери» хлеб, «от многих зерен состоящий», и вино, взятое «от многих зерен гроздий». Максим возражает ему: «знай – что по нас приносимый нами хлеб, знаменующий соединение греков, русаков, иверян, болгаров, сербов, волохов и иных многих языков, – составляется от пшеничных единых зерен, т. е. от правых апостольских учений и отеческих правил и преданий..; а ваш хлеб, не от единыя пшеницы зерен, но от различных семян доставляется, говорю от ячменя, проса, ржи и овса. Разумевающий, да разумеет слово скрытое»¹⁰⁶³.

Вместе с тем, Максим не упускает случая, чтобы заметить о властолюбии пап, «возвышающихся на высоту своей гордостью и хвалящихся тем, что они владеют местами апостолов»¹⁰⁶⁴, «но не от градов и престолов зависит апостольское величество и власть, а от догматов правой веры и благочестивой жизни, управляемых апостольскими и отеческими учениями», между тем как папы нарушают постановления самих отцов церкви. Он указывает на ряд древних пап, которые требовали сохранения постановлений вселенских соборов¹⁰⁶⁵ и не оставляет без исправления мнения Николая, будто бы каждый из апостолов составил часть устава и исповедания веры¹⁰⁶⁶. «Вы, латиняне, – говорит Максим,– уничтожающие и растлевающие не только изложенное (отцами церкви) исповедание православной веры, но и многие священные их церковные предания, достойны называться не только раскольниками, но еретиками, как преступники апостольских и отеческих правил и преданий»¹⁰⁶⁷. И как нарушители церковных уставов подлежат проклятию, то «как же от анафемы стольких и столь великих блаженных отцов могут считать себя свободными те, кто так славится своим умом и его величием»¹⁰⁶⁸. На этом основании М.Грек подводит латинян под проклятие и осуждение отцов и соборов, как еретиков, безбожников, преступников и нарушителей апостольских и отеческих постановлений¹⁰⁶⁹. Однако, так как противники М.Грека, с которыми он вел полемику, ратовали за соединение церквей, то и сам он выражает сочувствие такому стремлению и даже убеждает соединиться¹⁰⁷⁰, но под весьма охранительным условием – принятия западной церковью учения восточной церкви. Поэтому, вслед за своими предшественниками, он ставит целью устранить всякую возможность подчинения русской церкви – папе, посредством представления учения западной церкви, как еретического и пагубного.., причем, однако, не смотря на обширность полемических сочинений против латинян, М.Грек, как истый патриот, нигде даже не намекает на неудачные попытки греков вступить в унию с Римом, на действия их на Флорентийском соборе, на подвиг Марка Ефесского и на печальную участь, постигшую дело митр. Исидора, хотя ему, проживавшему столько времени в Италии, среди жгучих отношений на этой почве, естественно было бы коснуться этого больного вопроса, как последовательному противнику римской унии.

С первых страниц русской летописи как на юге, так и на востоке России, славянскому элементу пришлось вступить в сношения и борьбу с магометанским миром. В своем послании к вел. кн. Изяславу, предостерегая от влияния иноверия, Феодосий дозволяет оказывать милость, будет ли то жидовин или сорочин (сарацин), 6олгарин (магометанин), или еретик, латинянин или кто иной от поганых. Этим обозначается круг иноверного мира, с которым приходилось сталкиваться русским. Замечания в летописи о религии магометан могли быть заимствованы из жизнеописаний Магомета, известных в византийской литературе и славянских переводах¹⁰⁷¹. Толковая Палея полемизирует не только с еврейством, но и с мусульманством. Пока монголы были язычниками, допускалась в известных пределах терпимость¹⁰⁷². С принятием магометанства, столкновения на религиозной почве делались более частыми (при взаимном, однако, обращении тех и других в свою веру¹⁰⁷³), появились и свои мученики. К XV в. относится перевод «Беседования с евреями и турками» Григория Паламы¹⁰⁷⁴. В 1-ой ред. хронографа деятельность Магомета излагается по хронографам Г.Амартола и Манассии. Падение Константинополя усилило враждебные чувства, которые поддерживались частым появлением греков, бежавших в Россию или искавших здесь материальной помощи. Борьба с Казанью и Крымом, в свою очередь, дала пищу чувству религиозной вражды, отразившемуся в известной «Казанской истории». Уже в Минеях Макария Новгород. и москов. ред. встречается «Сказание о срацынской вере», о котором замечено: «Начало сей книзе изложено бысть от латынянина Риклада, сущу ему бывшу в чину учителя по закону срачиньскому и паки возвратившюся ему к своей вере латыньстей» (в Соф. сп. мес. июль № 182, л. 810–829, отд. в 17 главах, Троицкой лав. № 730, XVI в.). Оригинал его – греческий перевод сочинения Рихарда (XIII в.), cделанный Димитрием Кидонским (спис. ориг. Синод. библ., № 360¹⁰⁷⁵). Далее, появляются переводные статьи, касающиеся Магомета, турок и их завоеваний (XV-XVI¹⁰⁷⁶).

Против магометан, Максим Грек писал следующие сочинения: «Слово обличительно на агарянскую прелесть и умыслившагося ея скверного пса Моамефа»¹⁰⁷⁷, «Слово 2-е о том же к благоверным на богоборца же Моамефа»¹⁰⁷⁸ и «Ответы христианам противу агарян, хулящих нашу православную веру христианскую»¹⁰⁷⁹. Ближайшее побуждение, руководившее им в обличении магометан, он объясняет таким образом: «иудейское зловерие и еллинское нечестие (о чем мы скажем ниже) и латинские ереси, насколько благодать Св. Духа содействовала, по мере живущей во мне благочестивой веры, я обличил уже; а богомерзких агарян многоразличное нечестие и бесовскую прелесть, если оставим без обличения, кто нас восхвалит, еще более, кто не заподозрит нас в этой небрежности, лености и ревности». Следовательно, М.Грек как бы составил план – обличить различные религиозные мнения, чтобы тем самым показать превосходство «благоверия» над нечестием. «Поэтому, – продолжает он, – призвавши благодать божественного Параклита, примемся с Божией помощью в защиту единого спасительного благоверия»¹⁰⁸⁰.

Другой повод для полемики Максима против магометан был тот, что русским часто «случалось спорить с христианоборцами измаильтянами о благочестивой вере», и они, не только не хотели исповедать Христа Бога за истинного Сына Божия, но еще и ругаются над нами. Поэтому М.Грек хотел дать образец для споров с ними и с этою целью написал «Ответы христианам против агарян, хулящих православную христианскую веру». Но была и еще причина, побуждавшая Максима писать против магометан.

Мы упоминали выше о том, что М.Грек высказывал надежду на освобождение Греции от турецкого ига и приводили его слова, в которых он даже выражал желание видеть кого-нибудь из родственников вел. князя на греческом престоле. Там же мы заметили, что выражения в пользу греческих интересов, какие мы встречаем в сочинениях Максима, не были только одними словами, но указывают на определенные старания его по этому делу, которые, конечно, не ограничивались одними сочинениями. Напротив, последние в этом случае служили Максиму Греку средством для представления бедствий, какие терпели греки от турок. С другой стороны, выставляя магометанскую религию в невыгодном свете в отношении к христианству, он хотел действовать тем самым на религиозное чувство «благоверных» и таким образом содействовать той же цели. Вот в каких чертах представляет Максим запустение Греции вследствие турецкого ига: «Где ныне, – восклицает он, – проживших в благоверии и благолепной честности, красота и слава верных – в Иерусалиме, в Александрии, в Египте, в Сирии и Антиохии? Где та теплота и божественная ревность воссиявших в посте – в ските, в Вышней Фиваиде и в различных странах и горах богоносных отцов наших? Где та в благоверии возросшая высота и пресловутая похвала всех западных народов, говорю, святая и апостольская церковь древнего Рима? Не все ли это ныне, как то мы видим, или находится во власти безбожных агарян, или опустошено ими, иное же стало негодным и вполне непотребным по причине разных богомерзких ересей, начальником каковых есть тот самый древний Рим, который прежде был светлейшим и знаменитейшим во благоверии и во всяком честном житии, а за ним и вся Италия? Пойди мысленным взором, душа, в Индию, в Ефиопию, во все концы вселенной, везде найдешь всякое безобразие и мерзость всяких ересей. В иных местах найдешь агарянское нечестие, прельщающее тамошние народы и привлекающее их к себе – те различные восточные верные народы, в которых изначала засветился, при божественных апостолах, свет благоверия, который достиг и до нас европейцев. Не все ли это, без малого, агарянская тьма, которая то привлекла к себе, то сделала негодным, стеснила и растлила душевно и постоянно растлевает различным способом... Где высота и безмерная слава бывших во власти славных премудростью, всякой добродетелью, благими законами и православной верой христианских царей, царствовавших в славном и благочестивом граде Великого Константина? Где тот всемирный свет благоверия, который, подобно солнцу просвещал всю вселенную чрез архиерействующих в нем святителей? Не все ли это, уже много лет порабощено и подчинено измаильтянам? И нет нам ни откуда никакого избавления, а, напротив, касательно нас все приходит к худшему, а их положение делается все сильнее. Поймем же, в какое злосчастное положение пришли дела у нас, бедных греков: как лишились мы всех вообще благ и умалились больше всех народов и стали предметом поношений у соседей наших и поругания окрест нас живущих, по словам свящ. писания... Где ныне превышающие ум и слово чудеса преч. Б. Матери, которые совершались в этом граде, избавлявшие его, сверх всякой надежды, от нападений варварских? Почему все это ныне погасло? Почему ныне не восстает градохранительница и владычица его на заступление и избавление? Очевидно, что по причине неискупленных беззаконий, на которые прежде всего дерзнули в сем граде праотцы наши. Но оставим, – прибавляет он, – оплакивать злоключения наши и поймем из других божественных изречений, что недалеко уже отстоит ожидаемая кончина века»¹⁰⁸¹.

Очевидно, что М.Грек писал против магометан под впечатлением бедствий, какие испытывали греки. Так, султана он называет предтечей антихриста за то, что он «восставая на Христово Евангелие и христианский язык, всяким образом преследует и воюет, чтобы истребить его до конца»; недостает еще апокалипсических начертаний на лбах и руках, но и те совершены будут наследниками и совершителями его богоборного нечестия»; а в другом месте он говорит, что Магомет «горчайше и коварнейше гонит верных и прельщает, как никто из прежних гонителей, то насилием и мучительством, то дарованием многих и обещанием пресветлых санов». В бедствиях Греции Максим видел предвещание кончины мира, особенно принимая во внимание известное учение о восьмом веке¹⁰⁸².

В своей полемике против учения Магомета, М.Грек, прежде всего, предлагает три положения, на основании которых можно судить об истинности какой бы то ни было религии, а именно: «1) если сам творец и Владыка всех Бог узаконил какое бы ни было благоверие; 2) если праведен и премудрости всякой и разума исполнен тот, через кого Творец и Владыка Бог провел сие в жизнь и 3) если узаконяемое учение согласно во всем с догматами и завещанием бывших от века богодохновенных пророков и апостолов и вселенских отец и учителей»¹⁰⁸³. Этим основаниям, говорит Максим, удовлетворяют и ветхозаветные пророки, и учение Иисуса, что он и подтверждает примерами, которые выражают благоволение к ним Творца. Нравственное же превосходство учения Иисуса перед ветхозаветным он доказывает сравнением: закон Моисея признает греховным только самый проступок (а потому говорит не убей, не укради...), а Евангелие считает виною даже начальное проявление его в мысли (а потому говорит: «если воззрит на жену, гневайся на брата»...). О самом Магомете и его учении Максим Грек судил по одной повести, которую он слышал «от достоверных мужей, хорошо эту повесть знавших». Но видно также, что он был знаком с содержанием Корана, неизвестно впрочем из какого источника. В одном месте мы читаем, так как бесоугодная их книга, называемая у них Коран, во многих местах хвалит Евангелие и святым называет его и считает ниспосланным с небес, а в другом он употребляет даже выражение из Корана: инзиль хан – Евангелие истинно¹⁰⁸⁴. М.Грек замечает, что учение Магомета составилось под влиянием наставлений изгнанного из иудейского общества еврея Илии (от которого Магомет принял почитание единоипостасного Бога, обрезание, запрещение свиного мяса, многоженство и т. п.) и изгнанного из Константинополя арианского монаха, который передал Магомету некоторые христианские понятия¹⁰⁸⁵. В заключение Максим удивляется тому, что Магомет назвал себя выше всех пророков, и доказывает истинность миссии Иисуса пророчествами и языческими предсказаниями (Орфей, Сивиллы, исторические книги¹⁰⁸⁶). При этом почти на каждой странице Магомету расточаются названия в роде: предтеча антихриста, орудие диавола, тать, зверь, дикий вепрь, свинья и т. п., на которые, как известно, вообще не скупились полемисты того времени, как Лютер, Генрих VIII и др., не исключая и гуманистов.

В «ответах христианам против агарян»¹⁰⁸⁷ М.Грек доказывает божество Иисуса (на известных местах священ. писания) и опровергает необходимость обрезания, омовения (которое, замечает магометанам Максим, «не очищает души ваши от плотских ваших нечистот, как и псов не очищает от скверного и гнусного смрада их, лижущих языком своим проходы и срамныя уды, – пребывают же гнусными, и злосмрадными, и нечистыми всегда») и, наконец, рассматривает утверждение магометан, что христиане исповедуют трех богов. Неосновательность последнего Максим объясняет обыкновенными богословскими доводами и диалектическими приемами, как уподобление Троицы – трехчастному составу души (ум, слово и дух), трем составам солнца (круг, свет и лучи), трем частям дома (подклеть, надклеть и горница), дерева (корень, стебель, ветви), дня (до обеда, до полудня, до вечера). Максим говорит, что каждая отдельная часть этих троичностей может называться именем целого (душа, дом, день...), хотя отсюда еще не следует, что каждая из трех частей составляет совершенно отдельное целое. «Так следует понимать и Божество: Бог Отец, Бог Сын и Бог Св. Дух, однако не три бога, но один Бог»... Наконец, Максим касается еще укоризны магометан, которые говорили, что если бы Христос был Бог, то иудеи не умертвили бы его. Опровержение Максима состоит в положении, что Иисус Христос пострадал по своей воле, в доказательство чего он приводит различные места священного писания. В заключение, по принятому обычаю, Максим убеждает магометан отказаться от своих верований и обратиться на путь истинный¹⁰⁸⁸.

Если полемические статьи М.Грека против латинян, жидовствующих и агарян находились в связи с современными явлениями, то полемика против армян основывалась, прежде всего, на догматическом антагонизме, исторически сложившемся между греками и армянами. Армяне причисляются православной церковью к еретикам монофизитам. Но между толкователями с одной и другой стороны существует большое разделение, против которого возражают сами монофизиты, утверждая, что они не думают так, как приписывают им это греки¹⁰⁸⁹. В Византии, где религиозно-диалектические тонкости имели большое значение, монофизиты вызывали особенное ожесточение. Но из всех монофизитов особенно ненавистны были для византийцев армяне, так как здесь религиозное разномыслие обострялось религиозно-политической враждой двух наций и, таким образом, армянское вероучение, из всех иноверных исповеданий, самое близкое к греческой церкви, стало для православных греков ересью «самой гнуснейшей» из всех ересей. Взгляд этот на армянское учение вполне перешел в Россию¹⁰⁹⁰. Митр. Киприан запрещал всякое сношение и общение с ними, ссылаясь на церковные правила¹⁰⁹¹. Епископы обязывались не допускать браков с ними, кумовства и братства, наравне с латинами и под страхом лишения сана¹⁰⁹². По правилам же митр. Максима назначался даже особый пост на обличение ереси армян¹⁰⁹³. В Кормчей встречаются подробные статьи об армянской ереси с грубыми рассказами о них до патриарха-женщины включительно¹⁰⁹⁴; они предавались анафематствованию наравне с прочими еретиками¹⁰⁹⁵. В летописи вносились обширные обличительные статьи против манихеев и армян¹⁰⁹⁶. Вражда усугублялась еще их собственной пропагандой, как это было и в Болгарии¹⁰⁹⁷, и в России¹⁰⁹⁸. Между тем, с древнейших времен армяне являются в России в качестве врачей и купцов¹⁰⁹⁹ и их же услугами то в качестве последних, то агентов в Крыму (особенно много из Кафы и Литвы) и переводчиков широко пользовалось москов. правительство¹¹⁰⁰. Современно М.Греку против учения армян писал м. Даниил, пользовавшийся для своего обличения весьма обширным словом на армян, приписываемым Иоанну м. никейскому или, по другим, армянскому католикосу Исааку, который обвиняет их в евтихианстве и признает заблуждения их настолько важными, что держащиеся того признаются достойными побиения камнями¹¹⁰¹. Мнение о еретичестве армян так прочно держалось, что вел. кн. Василий Темный, отправляя послание к патр. Митрофану об отступлении м. Исидора, напоминал, как св. Владимир тщательно отнесся к выбору истинной веры и, после такого испытания, отверг веру латинскую, армянскую, иудейскую и магометанскую, а избрал веру богоприятную – греческую¹¹⁰². Таким образом, до Петра В. армянам не дозволялось ни отправлять богослужения по их обряду, ни пользоваться исполнением треб у православного духовенства без нового крещения по чину православия¹¹⁰³. Однако, и до сих пор взгляды русской иерархии на этот предмет разделяются на крайне противоположные мнения. Признавая, что, старинные хуления на армянский народ достались нам от греков¹¹⁰⁴, еп. Порфирий первый заговорил печатно, что копты и армяне не еретики¹¹⁰⁵; между тем, как архиеп. Савва называет армян «действительными отщепенцами от православной церкви и не дозволял даже совершать церковную молитву при литургии о больном армянине, хотя и не был уверен, прав ли он канонически или погрешил против церковных правил¹¹⁰⁶, а общепризнанный канонист еп. Алексий (Лавров) уклонился, кажется, от ответа, по вопросу, предложенному ему последним.

У М.Грека в данном случае вполне выразилась греческая точка зрения на этот вопрос.

Обличение М.Грека «на армянское зловерие» было вызвано его другом, который, по его словам имел сношения с армянами и вступал с ними в религиозные рассуждения, так как в своем обличении М.Грек говорит: «советую тебе, как другу верному и брату возлюбленному, отступиться от скверной дружбы их и льстивой беседы, если желаешь соблюсти до конца правую веру, отцами преданную». Обращаясь к своей теме, М.Грек замечает, что «в армянском зловерии», составленном из многих ересей, три самых нечестивых: из них же первая и злейшая та, что они мудрствуют, что бесстрастное божество смерть вкусило по-человечески во время спасительного страдания Бога-Слова; вторая та, что они говорят, будто вочеловечившееся Бог-Слово, по вознесении на небо, совлеклось от принятия им божественной плоти от пречистых кровей Богоматери; третья же та, что разделяют злоумышленно нераздельные во Христе два естества – человеческое и божеское, и мнят как единое естество». «Но много предлагать, – говорит Максим, – о бессмертии Создателя всех не только излишне, но и весьма смешно, так как полны свидетельствами о том богодохновенные писатели, но и самые писания внешних философов и риторов великолепно воспевают величество божественного бессмертия»¹¹⁰⁷.

По форме обличения, слово это отличается от других большей систематичностью, чуждо тех посторонних уклонений, какие мы замечаем в них, притом основано не на богословских доводах, а на преданиях, искусно подобранных Максимом для подтверждения известной мысли. Кроме того, выставив три главных еретических мнения армян, Максим ограничивается опровержением только одного первого, замечая, что и «ради этой единой ереси достойно нам их совершенно гнушаться и отвращаться». Вот содержание опровержения Максима.

Еретик Север, говорит он, узнав, что измаильтянин князь Аламундар принял крещение, пригласил его к себе, желая обратить в свою ересь¹¹⁰⁸. Посланные за ним епископы долго толковали с ним об учении Севера, наконец, Аламундар отпустил их с тем, чтобы они пришли на другой день, а сам научил своего слугу, чтобы он, когда придут посланные Севера и начнут спорить, шепнул ему на ухо, что умер архангел Михаил. Слуга так и сделал. Тогда Аламундар представился печальным, и когда его противники спросили о причине скорби, он им ответил: «я лишился защитника, архангела Михаила; он умер». Епископы стали убеждать Аламундара не печалиться «ангельское бо естество смерти не подлежит». Тогда он возрази им: «если так, то как же вы можете утверждать, что Иисус Христос умер своим бессмертным божеством». Затем М.Грек приводит известное предание, как при патриархе Прокле, во время землетрясения, был восхищен на небо отрок, который снова возвратился на землю. И когда патриарх спросил его, что он там видел и слышал, то он отвечал, что слышал, как ангелы поют трисвятую песнь без приложения, а Север, замечает Максим, установил петь после «святый безсмертный» – «пострадавый помилуй нас», чем «явственнейше обличаемы бывают скверные армяне, хулящие с Севером самую святую Троицу, страдательной ее исповедуя». Ложность учения М.Грек подтверждает и другим подобным же примером. Когда на 4-м вселенском соборе, говорить он, долго спорили и не могли убедить еретиков, то сделали два свитка: на одном написали мнение еретиков, а на другом мнение собора, положили их на мощах мученицы Евфимии и запечатали раку. Спустя несколько дней, отцы собора пришли к мощам, открыли раку, и оказалось, что свиток с мнением собора был в руках мученицы, а свиток еретиков лежал далеко от ее ног, «как, богомерзкий и всякой хулы исполненный», замечает М.Грек. Наконец, руководствуясь тем, что «от врагов свидетельства достовернейшие суть», а какие могут быть сильней, как не те, которые наиболее враждебны православной вере, М.Грек, в опровержение армянской ереси, приводит следующее доказательство. Когда, говорит он, стало распространяться христианство, то один из жрецов Аполлона хотел узнать от своего бога о достоинстве этого учения. «Дьявол, же вознегодовав о вопросе своего служителя», отвечал через Пифию: «чтобы ты меня не спрашивал отнюдь о сем»..., но, «божественной силой нудим нехотя», сказал: «и пострадавый Бог есть, а божество его не пострадало«… «Что против этого скажет, – замечает Максим, – бесславный Север и его последователи, треклятые армяне, признающие Христово божество страдающим»?

На основании таких доводов, М.Грек делает вывод, что армяне – еретики, которых следует отлучаться, называет их «проклятыми», «треклятыми» и дает совет «утверждаться в искусстве священного писания и вооружаться доблестно во всеоружении богословия, т. е. богословских глав премудрого Иоанна Дамаскина», чтобы посредством их «заграждать безверные уста противящихся и уничтожать всякое превозношение, посягающее на разум Христов». Таким образом, в своих обличениях против армян, М.Грек, вполне остался на византийской точке зрения на учение армянской церкви.

Мы уже знаем, что Максим Грек, во время своего пребывания в Италии, убедился в поколебании христианских догматов, вследствие увлечения учениями и произведениями древнего мира. Многие русские уже ездили на Запад до пределов Италии, в качестве послов и их спутников. Они видели новый, окружавший их мир. Другие вступали в сношения с иноземцами, приезжавшими в Россию, в качестве посланников, художников и купцов. Тот же доктор Булев, как ученик итальянских университетов и провозвестник астрологии, не мог не касаться в беседах общественных явлений, хорошо известных М.Греку, и мог увлекать своими беседами не одного Карпова. Павел Иовий сообщает нам любопытные наблюдения над одним из близких людей к М.Греку – во время пребывания его, в качестве посла, в Риме (в 1525 г.). «Полагали, – говорит он, – что Димитрий, как человек опытный в делах государственных и особенно сведущий в Св. писании, имеет какие-либо важные и тайные поручения, которые объявит папе на аудиенции словесно. Он в недавнем времени выздоровел от лихорадки, которой долго был одержим от перемены климата, и совершенно восстановил силы свои и прежний цвет лица, так что, не смотря на шестидесятилетнюю старость, с охотой ходил слушать торжественное служение папы, совершавшееся со всей пышностью, при гармонических звуках музыки, в день св. Космы и Дамиана; был в сенате в то самое время, когда папа и все придворные чины принимали кард. Кампеджио, только что возвратившегося из посольства в Венецию; осматривал св. храмы и с изумлением любовался остатками древнего величия Рима и жалкими остовами прежних зданий. Франциск Керегат, епископ абруцский (Aprutinum), должен был, по повелению папы Климента VII, везде сопутствовать московскому послу и показывать ему церковные древности и редкости Рима¹¹⁰⁹. Нам известно, что в Византии, в течение продолжительного времени, шла упорная борьба между последователями идей Платона и Аристотеля, сопровождавшаяся в церковной сфере обвинениями в ереси и даже анафематствованиями. Не безызвестно было М.Греку и увлечение древностью в Византии, незадолго до ее падения, когда Плефон мечтал даже о замене христианской религии – языческой¹¹¹⁰, и в Италии, свидетелем чего он сам был. В Болгарии, в житии Филофея, сост. Евфимием, в ж. Стефана Лазаревича, составл. Константином Костенчским, и др. отмечают указания на увлечение языческими мнениями и полемику против них. Появляются переводные статьи (как Слово, припис. Афанасию, XV в.) и соч. Севериана Гевальского (Шестоднев), направленные против язычников¹¹¹¹. Последнее в нескольких списках известно было и в России¹¹¹². Если вспомнить, что в разных сборниках, хронографах и т. п. произведениях московского периода нередко встречаются изречения древних писателей, мифологические сказания, а в московских соборах писались изображения греческих мудрецов с хартиями в руках, то не трудно заключить, что были, хотя немногие и такие, которые готовы были идти далее и допустить более широкое увлечение языческими мудрованиями. И в Москве явилась своего рода мода на них, достойная похвалы даже в устах не только светского, но и духовного писателя. Так, автор ж. Михаила Клопского, с. бояр. Вас. Мих. Тучков, приступая к его биографии (в бытность в Новгороде) говорит: «Слышал я некогда, как читали книгу о пленении Трои, в которой сплетены многие похвалы еллинам от Омира и Овидия. Только одной воинственной храбрости обязаны они такой хвалы, что память о них не изгладилась в течение многих лет. Но хотя Геркулес и храбр, однако в глубину нечестия был погружен и тварь почитал более Творца. Ахиллес и сыновья троянского царя также были сильны и, восхваляемые еллинами, удостоились великой славы. Тем более мы должны почитать и восхвалять святых и великих чудотворцев, которые такую победу над врагами одержали и такую приобрели благодать от Бога, что не только люди, но и сами ангелы их почитают и славят. И мы ли не будем повествовать об их чудесах?»¹¹¹³. В свою очередь его современник, в то же время игумен Хутынского монастыря, Феодосий, потом новгородский архиепископ, выражается, что послание к нему м. Макария «Омировым именем подкреплено и афинейским мудрствованием украшено»¹¹¹⁴. Иван Грозный, упрекая Курбского в неверности обвинений, пишет: «не как ты, подобно Антенору с Энеем, предателем троянским, много соткав, лжешь»¹¹¹⁵. И тот же Карпов, в послании к иноку Филофею, заявляет, что он одобряет все, написанное «Гомеровым словом», проникнутое «риторским разумом и сложенное не варварски или невежески, а правильно, «грамотически»¹¹¹⁶. Но, увлеченный наплывом новых мнений и понятий, тревожный ум Карпова не мог успокоиться. «Я, ныне изнемогаю умом, впав в глубину сомнения, – пишет он Максиму Греку; – прошу тебя и ласкаю себя надеждой, что ты подашь мне нечто исцеляющее и успокоишь мысль мою. Хотя стыжусь беспокоить тебя, но и молчать стесняюсь, ибо не может молчать мой пытливый разум (помысл): хочет знать, чем не владеет, старается найти, что не утратил, думает читать, что не изучал, хочет победить, что непреодолимо». В заключение он просит Максима любить его по-прежнему, как друга, и отписать на его вопросы, а также благодарит за его письма, которые облегчают его печаль (кручину). Конечно, все это имело еще место в пределах дозволенного. Карпов стоял на перепутье, он увлекался новыми мнениями, под влиянием чтения и толков, возбужденных в тогдашней книжной среде; но углублялся и в чтение непонятных мест библейских книг, объяснения которых искал у того же Максима Грека¹¹¹⁷.

Против попыток в дальнейшем направлении мысли считал необходимым выступить М.Грек в особом «Слове обличительном на еллинскую прелесть», припоминая, быть может, свои юные увлечения языческой древностью. В этом слове он хотел представить превосходство христианского учения перед языческой религией и учением философов; но в «слове» есть также намеки на увлечение современников Максима древностью, что вероятно относится к итальянцам, и указание на лицо, порицавшее в России христианскую религию.

В защиту превосходства христианства перед язычеством. М.Грек приводит следующие доказательства: 1). Распространение его посредством кротких мер и без обещания каких-либо выгод в жизни. Кроме того, христианство, вперед обещая своим последователям одни бедствия, имело множество мучеников, отшельников и т. п. «Кто же, – замечает Максим, – бог ваш, или сильный царь, или ритор и мудрый законодатель подобное когда-либо возмог совершить хотя бы среди своих единоплеменников, увещевая их не заботиться о красотах мира сего и на самую смерть решаться и жить в скорбях ради благоверия?» 2). Распространение христианства неучеными апостолами и стойкость его среди самих гонений, и 3). Нравственный характер христианства, в противоположность языческой религии, где даже боги являются нарушителями нравственного закона. В христианской религии не находится, говорить он, «ни Зевс, бесящийся похотью блудной и превращающийся в лебедя или высокопарного орла и в многоценное злато, чтобы, утаясь, растлить чужих жен или восхитить любимого юношу виночерпца; ни рождающий от главы своей Палладу, отроковицу доброочитую, будучи обоюдоострой секирой ударен по главе; ни с молниями сходящий и сожигающий Семелию (Семелу), в стегне своем скрыв ее младенца; ни Фив (Феб) волосатый, с отроком играя, любовника своего убивший невольно диском; ни богинь ссорящихся из-за золотого яблока; ни Афродиты, блудящей с Аресом, ни богов, устраивающих между собой бои и копья друг на друга мечущих, ни иного подобного во всех святых христианских учениях».

М.Грек подсмеивается над «красноглаголанием афинейским» и с особенным пренебрежением отзывается об Эпикуре, Хризиппе и т. п. «Лучше бы, – говорит он, – им было, чтобы без своего учения кончили жизнь, нежели многому научившись, наставниками стать всякой злобы своим ученикам, ибо они своими писаниями вместе с собой увлекают бесчисленных последователей в пропасть». Наконец, он дает такой совет: «Добро, очень добро, о мужи, чтобы умудриться всяким разумом и ведением и священной премудростью; но подобает к тому преизобиловать правой верой и украшаться честными нравами, не к угождению человекам, не ради похвалы и тщетной славы, или желания прибытка.., высшее совершенство для рачителя священной премудрости, чтобы присоединиться к самому крайнейшему из желаний, а не к разумению басней пустых, гнилых и академических, свойственных хитрословному высокоумию, что достигается прилежным хранением богодохновенных заповедей». Таков общий вывод всех полемических статей М.Грека.

В заключение заметим, что М.Грек, как мы сказали, задался более широкой целью – дать систематический отпор анти-религиозным и анти-православным учениям, проникавшим в общество посредством письменных источников и более близкого общения с иноземцами и иноверцами. По крайней мере, впоследствии в послании к м. Макарию, он ставил себе в заслугу то, что он много написал «словес» на большие ереси – на иудеев, агарян и самих еллинов и на звездочетцев, подразумевая под этими последними вообще латинян, а «слова» эти в совокупности составляют как бы свод догматического богословия, изложенного в полемических статьях, вполне удобных для понимания его современников¹¹¹⁸.