Давид

Давид иногда богоотец, аще и согреши сугубо, душе моя, стрелою убо устрелен быв прелюбодейства, копием же пленен быв убийства томлением (и поражен быв копьем жестокого убийства): но ты сама тягчайшими делы недугуеши, самохотными стремленми.

Царь Давид совершил два преступления: склонил на грех любодеяния с ним жену Урии, воспользовавшись отсутствием ее мужа, находившегося в походе против аммонитян, и был виновником смерти самого Урии, приказав своему полководцу поставить его с немногими воинами в самое опасное место во время битвы (2Цар.11:2–4,11:15–17). В подобных преступлениях виновен каждый грешник, когда любодействует если не делом, то мыслью, мечтаниями, желаниями, когда поражает ближнего если не копьем и мечом, то убийственным словом, когда губит его, нравственно соблазнив.

Одно преступление привело Давида к другому, ибо он убил Урию с целью окончательно завладеть его женой. Подобная связь грехов и преступлений – обыкновенное явление в жизни грешника. Так, ложь ведет к божбе, корыстолюбие – ко всякого рода неправдам и нечестию, непочтение родителей – к грехам, от которых они удерживают, к презрению самой веры и Церкви; праздность – вообще мать пороков и так далее. Давид не искал намеренно случая к греху прелюбодейства, а случайным образом увидел жену Урии и соблазнился ее красотой. Но есть грешники, которые самохотно, сознательно и намеренно ищут случая к греху и устремляются на грех с заранее обдуманными способами к его совершению. Эта преднамеренность, эта обдуманность делает их грехи более тяжкими, чем случайное греховное увлечение Давида, греховный недуг – более пагубным.

Притом преступления Давида, хотя во всяком случае ничем не могут быть оправданы, объясняются легкостью и относительной беспрепятственностью, с какой ему, как царю, можно было грешить. Но решительно ничем не смягчается вина грешников, которые идут на грех, так сказать, напролом, невзирая ни на какие препятствия к достижению своих преступных намерений, которых препятствия не только не останавливают, но и возбуждают, подбивают к большей настойчивости в преследовании преступных целей, к большей стремительности на пути к греху.

Горе тебе, душа христианская, если и ты недугуешь подобными самохотными стремлениями, или порывами ко греху, и не заботишься об их обуздании. Такой недуг – признак духовной смерти и может привести к вечной погибели. Пожалей себя, не губи себя навеки; поспеши с такой же силой на путь раскаяния, с какой даешь увлечь себя греховным искушениям.

Совокупи убо Давид иногда беззаконию беззаконие, убийству же любодейство растворив, покаяние сугубое показа абие. Но сама ты лукавнейшая, душе, соделали еси (соделала более зла), не покаявшися Богу.

Велико было падение Давида, с любодейством соединившего убийство, но велико также было и его раскаяние. Как только выслушал он от пророка Нафана обличение в сугубом преступлении, то абие – немедленно – принес сугубое раскаяние. Он с сердечной скорбью исповедал свою вину пред Господом, со смирением покорился суду Господа, когда Нафан объявил ему, что за его преступление меч не отступит от его дома, что мститель за грех любодейства возникнет в самом его доме (2Цар.12).

Мститель действительно появился – в лице сына его Авессалома, возмутившегося против отца. Давид вынужден был бежать от него и на пути подвергся жестокому оскорблению от Семея, внука Саулова. Семей бросал камнями в Давида, проклинал его, называл его кровопийцей и злодеем. Один из спутников Давида просил у него позволения умертвить этого дерзкого человека. Давид не согласился, смиренно сказав: «Оставьте его проклинать меня. Верно Господь повелел ему» (2Цар.16:11). Нельзя было сильнее выразить смирение пред Господом, каравшим его за вину, и, следовательно, раскаяние в этой вине.

Искренность и глубину своего раскаяния Давид засвидетельствовал также тем, что в течение всей своей жизни оплакивал свой грех, имел его перед собой всегда, каждую ночь заливал слезами постель свою и, сверх того, оставил по себе вековечный памятник своего покаяния в 50-м псалме: Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей. Этот псалом доселе служит и до конца века будет служить лучшим руководством к излиянию пред Богом покаянных чувств. Давид не только сам лично покаялся, но своим примером и своим покаянным псалмом научал и научает всех покаянию, как он исповедал в том же псалме: Научу беззаконныя путем Твоим, и нечестивии к Тебе обратятся (Пс.50:15).

Не все, однако ж, беззаконные и нечестивые учатся у Давида покаянию. Не все подражающие ему в грехах и даже превосходящие его в этом отношении подражают ему в раскаянии. Спроси себя, душа христианская, не походишь ли ты на этих жалких грешников? Осуждаешь ли себя за твои грехи? Не закосневаешь ли в них более и более? Прислушиваешься ли смиренно к голосу обличающей тебя совести, как Давид смиренно выслушал обличение Нафана? Поражаешься ли страхом суда Божия если не в этой, то в будущей жизни, при размышлении о твоих согрешениях? Не оправдываешь ли их лукавыми измышлениями, не ссылаешься ли в свое извинение на силу искушений, на слабость природы, на пример других? Не утешаешь ли себя в нераскаянности надеждой на милосердие Божие? Не откладываешь ли покаяния до старости по неосновательной надежде, что успеешь покаяться? Или не ограничивается ли все твое покаяние одним бесплодным исповеданием грехов, без сердечного сокрушения о них, без ревности об исправлении себя и заглаждении вины своей пред Богом?

Если действительно таково твое состояние, душа, то восчувствуй опасность его и поспеши, подобно Давиду, очистить себя слезами, смирением пред Богом и поревнуй принести плоды покаяния.

Давид иногда вообрази (начертал), списав яко (живописуя как бы) на иконе, песнь, еюже деяние обличает, еже содея, зовый: помилуй мя, Тебе бо единому согреших, всех Богу, Сам очисти мя.

В 50-м псалме, как на картине, живыми чертами изображено в лице Давида состояние кающегося грешника. Истинно кающемуся свойственно обличать себя в грехах не только пред Богом и своей совестью, но и перед людьми с целью предотвратить или уничтожить соблазн, какой могли произвести в них его грехи. Кто своими грехами подает повод к соблазну, тот сугубо увеличивает тяжесть своей вины, ибо должен будет отвечать не за себя только, но и за других, увлекаемых его примером. Поэтому истинно кающийся заботится не только об очищении себя от греха, но также и о вразумлении и спасении ближних, которым угрожала зараза его примера или которые уже заражены им. Кающийся Давид так и поступил.

Он знал, что пример его преступления тем заразительнее, чем выше его положение: люди обыкновенно перенимают дурное скорее от высших, чем от низших или равных. Имея в виду это обстоятельство, Давид написал обличительный на самого себя псалом не для собственного только употребления, но и в руководство своим ближним, особенно своим подданным, от которых не могли утаиться его преступления. Можно сказать, что 50-й псалом – это памятник всенародного, публичного покаяния Давидова. И как поучительно и трогательно его покаяние! Каким смирением, сердечным сокрушением и в то же время упованием на Бога дышит оно!

Помилуй мя, взывает Давид к Господу. Это значит, что он, подавленный тяжестью своей вины, от единого милосердия Божия ожидает прощения и оправдания. Он признает себя совершенно безответным пред Богом, кругом виноватым. Он совершил такие преступления, за которые, если бы был подданным, а не царем, подлежал бы уголовной ответственности. В отношении к царю неприменима строгость законов, карающих преступления против 6-й и 7-й заповеди. Но Давид чувствует, что он не изъят от суда правды Божией, что царское достоинство не снимает с него ответственности пред Царем неба и земли, что он такой же раб пред Ним, как и последний подданный. И вот как преступник, достойный казни, не смеет требовать себе помилования по законам, а ждет его только от милосердия высшей судебной власти, так и Давид, сознающий себя совершенно безответным пред Господом, трепещет пред Его праведным Судом и умоляет только о милосердии. «По грехам я достоин строгого наказания и готов понести его, но я надеюсь на беспредельную милость Твою – поступи со мною по милости, но не обличи меня яростью, не накажи меня в гневе Твоем».

Давид провинился собственно против ближних, против Урии и его жены; по отношению же к заповедям богопочтения он был чист – он исполнял их усердно, был набожен и богобоязнен. Но сознание вины против ближних было так сильно в Давиде, так тяжело легло на его совесть, что, оскорбив своими преступлениями ближних, он признавал себя оскорбившим непосредственно, как бы лично, Самого Бога. Согрешить против ближнего значило, в его глазах, согрешить против Бога, в лице ближнего оказать непочтение Самому Богу. Обязанностей богопочитания Давид не отделял от обязанностей любви к ближним, а потому был убежден, что никакими жертвами и всесожжениями он не замолит Бога, не угодит Ему, если в то же время будет обижать ближних, а в сделанных обидах не раскается.

Отсюда понятно, почему Давид, умоляя Господа о помиловании, о прощении ему вины против ближних, говорит: Тебе единому согреших. Это не значит, что он не признает своей вины перед ближними, а значит только, что эту вину он признает тяжелой только потому, что она была вместе с тем виной против Бога, заповедавшего любить ближних во свидетельство любви к Нему и потому обиды ближним относящего к одному Себе.

Сам очисти мя, взывает далее Давид. Речь идет не только о прощении греха, не об одном невменении его, а о внутреннем очищении, освобождении от него. Внешнее прощение может послужить только к отягчению вины, если прощеный грешник продолжает жить во грехе, если повторяет его или, по крайней мере, соуслаждается им мечтаниями и помыслами.

Но внутреннее нравственное очищение невозможно без помощи благодати Божией, без внутреннего, тайного действия ее на сердце человека. Дело не в том только, чтобы не осквернять себя греховными делами, но и чтобы сердечные помышления иметь чистыми. Кто воздерживается от внешних грехов, но лелеет греховные мысли, чувства и желания, тот может быть безукоризненным только перед людьми, но не пред очами всеведущего и святейшего Господа, Который видит сердечную нечистоту и осуждает ее с не меньшей строгостью, чем внешние грехи (Притч.15:26). Но достигнуть сердечной чистоты не под силу человеку. Это может сделать только Сам Бог Своей благодатью. Поэтому Давид умоляет Его: Сам очисти мя. Сердце чисто созижди во мне, Боже.

Кто из нас не знает и не прочтет на память покаянного псалма Давида: Помилуй мя, Боже? Но дело не в том, чтобы знать и твердо помнить этот псалом, а в том, чтобы под его руководством проникаться тем же смирением пред Богом, теми же чувствами своего недостоинства и безответности пред Ним, но вместе с тем и упованием на Его милость как на единственное условие прощения от Него и помилования. Настрой себя, душа христианская, на эти чувства – и твое покаяние пред Богом, выражаемое словами Давидова покаянного псалма, будет так же угодно Богу, как покаяние Давида.

Поползохся яко Давид блудно (от невоздержания, как Давид, я пал), и осквернихся: но омый и мене, Спасе, слезами.

В Таинстве Крещения грешник очищается от грехов. Водами Крещения душа младенца омывается от первородного греха, а душа взрослого – и от первородного, и от произвольных грехов, и ей возвращается та праведность, которую человек имел в состоянии невинности и безгрешности¹³. Потому вода Крещения называется у апостола банею водною, в которой Христос очистил Свою Церковь для того, чтобы представить ее Себе славной Церковью, не имеющей пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна (Еф.5:26–27).

Но омытый от грехов в Крещении снова оскверняет себя грехами и ввергает себя в опасность погибнуть навеки, если не прибегнет к покаянию. Слезные воды покаяния снова омывают нас от скверн греховных, снова очищают нас от вины пред Богом, даже если она не менее тяжка, чем вина Давида, падшего от невоздержания, от увлечения плотским грехом. Это омовение или очищение даруется грешнику в Таинстве Покаяния.

К сожалению, не все грешники, подражающие Давиду в грехопадении, приносят Господу покаяние с такими же слезами, с какими каялся Давид, заливавший ими свое ночное ложе. Иной сознает тяжесть своих грехов, и не гонит от себя мысли об ответственности за них пред Богом на Его Суде, и желал бы оплакать их горькими слезами, но они не даются ему – он чувствует духовную сухость, недостаток сердечного сокрушения и в этом состоянии является даже к Таинству Исповеди. Это не значит, что в таком грешнике нет восприимчивости к благодати Таинства Исповеди – Богу угодны не одни слезы, но и само желание слез при глубоком сознании своей вины и самоосуждении. Пусть душа христианская в самой этой духовной сухости находит побуждение к вящему смирению пред Богом и смиренно вопиет к Господу: «Сам, Господи, даруй мне слезы умиления и омой меня ими. Ни слез, ни покаяния (истинного) не имею, ни умиления: Сам мне их, Спасе, даруй».