10 июля. Понедельник. Прощание е Митр. Фотием. На горе Низвержения. Плотничная мастерская Иосифа Обручннка. Приготовление к отъезду из Назарета.

Проснулись мы в 8 ч. утра. «Сегодня последний день пребывания нашего в Назарете,» – вот мысль, с которой мы встали. С грустью думали мы о предстоящем отъезде. После чаю, ровно в 9 ч. утра, во главе с Преосвященным мы отправились в греческую митрополию, прошли в домовую митрополичью церковь, где нас уже ожидал Назаретский Владыко. Церковь – маленькая, но очень порядочная, – обновлена недавно усердием Митрополита Фотия. Тотчас Митрополит, в малом омофоре, начал служить молебен на греческом языке, при чем евангелие читал на церк.–славянском языке наш Преосвященный, на которого также надет был малый омофор. Кончился молебен, мы подошли ко кресту. Митрополит обратился к Преосвященному с речью, на греческом языке, в которой благодарил за посещение и, между прочим, высказал удивление по поводу того, что русские, желая посетить священные места, не стесняются расстояниями, не жалеют ни сил, ни здоровья, ни средств. «Как велико, значит, благочестие у русских людей и как процветает у них православная вера!», заключил свою одушевленную речь приветливый Митрополит.

На эту речь Преосвященный, в свою очередь, ответил также речью, в которой благодарил Митрополита за его радушие и внимание к нам. В заключение выразил наше общее пожелание видеть его вскоре светящим на более высокой свещнице. Мы стали подходить под благословение Митрополита. Благословляя, он надевал каждому из нас на шею по перламутровому образку, с изображением Благовещения Пресвятой Девы. Мы были очарованы такой любезностью Назаретского Владыки, который в ответ на нашу благодарность троекратно лобызался с каждым из нас.

Затем все мы, в сопровождении Митрополита, отправились в последний раз в его приемную, где, по обычаю, нам был предложен черный кофе. Тут уже ожидало все Назаретское духовенство, представители города и множество народа. Целый час длился этот прощальный визит. Затем еще раз получив благословение Митрополита, мы, напутствуемые благожеланиями его и присутствовавших при этом, отправились домой, чтобы приготовиться к отъезду. Впрочем, трое из нас решили до отъезда посетить видневшуюся с кровли школы, но находящуюся довольно далеко, гору Низвержения.

Солнце палило немилосердно. Мы прошли через весь город, быстро очутились на его окраине, где находились тока для молотьбы хлеба. Молотили таким образом: лошадей или ослов, запряженных в какую-то деревянную доску с железными гвоздями на нижней стороне, гоняли по току, усыпанному вызревшими колосьями ржи или пшеницы. На полях нам попадались иногда ослы с отрезанными ушами. Нам объяснили, что здесь существует такой обычай: если чужой осел забежит на соседнее поле и будет портить его, то владетель этого поля имеет право отрезать уши забежавшему ослу. Чем же виновато несмысленное животное?

Но вот, поля окончились, мы начали подниматься в гору, мимо виноградников, пока не очутились на узенькой каменистой тропинке, по обеим сторонам которой были неплодородные нивы, но лишь безжизненные камни. Подъем сделался очень крут, и мы с большим трудом поднялись, наконец, на самую вершину горы, где находилась маленькая греческая церковь, сооруженная из камня. Она поставлена на том месте, где, по преданию, стоял Христос, подвергавшийся опасности быть сброшенным с этой горы озлобленными против него фарисеями. По католическому преданию, гора Низвержения находится в другом месте, на полчаса пути от Назарета. В воспоминание чуда спасения Господа от рук Его врагов, на этой скале католиками поставлен также небольшой костел. Православная гора Низвержения гораздо отложе католической. Мы стояли на паперти греческой церкви и любовались на раскинувшийся близ этой горы преблагословенный Назарет. Но надо спешить. Мы стали спускаться вниз, подошли к саду, принадлежащему Митрополиту, и вошли в него. Это и есть дача Назаретского Владыки. Узнавши, что мы приехали с русским архиереем, сторож пригласил нас погулять посаду и покушать свежих фруктов, из которых преобладал виноград и миндаль. Кроме «разных сортов винограду и миндальных деревьев, на даче были фиговые деревья, кактусы, апельсинные деревья, и еще какие-то нам неведомые. Среди сада была большая парусинная палатка, внутри которой стояла простая кровать, стол и несколько стульев. Земляной пол был покрыт мягким ковром. Сюда-то, в жаркое время дня, а иногда и вечером, приезжает отдыхать митрополит Фотий. Мы были приятно поражены той простотой обстановки, которой любит окружать себя Назаретский Владыко. Мы с удовольствием съели принесенный нам на тарелке сочный виноград, который казался нам особенно вкусным в виду нашей усталости и невыносимому дневному солнечному зною, заставлявшему нас страдать и томиться от мучительной жажды. Отдохнув немного, мы поблагодарили сторожа и вышли из сада. По прежней дороге отправились мы обратно в Назарет, и в начале первого часа дня были уже дома. Обед только что начался, и мы сейчас же присоединились к обедавшей компании.

Около часу дня обед окончился, и в нашем распоряжении оставалось до отъезда не более двух часов времени. Преосвященный и некоторые из нас пошли отдыхать и приготовляться к отъезду, другие же решились посвятить это короткое время на прогулку по городу. Мы взяли с собой черноглазого Тофика и направились по направлению к латинскому монастырю. Недалеко от него, на северо-восток, стоит маленькая католическая часовня, построенная 20 лет тому назад на том месте, где, по преданию, находилась мастерская Св. Иосифа Обручника. Молодой Кезма отыскал сторожа – монаха, который и отпер нам часовню. Мы вошли в нее и остановились посредине. Прямо против входной двери находится престол, прислоненный к весьма древней стене, оставшейся, как объяснил нам монах, от мастерской Св. Иосифа. Над престолом, во всю эту стену, висела картина художественной работы, изображающая Младенца Иисуса, занятого плотничьей работой рядом с своим воспитателем Иосифом. Смотря на это изображение, мы перенеслись мыслью в те времена, когда воплотившийся Господь жил на земле совместно с обыкновенными смертными, терпя часто такие же материальные недостатки, как и окружающие его люди. Он не гнушался никакой работой, помогая своему названному отцу в его плотничьем ремесле, которым Иосиф добывал своей семье насущный кусок хлеба. Чувство благоговения к смирению Господа охватило нас, мы преклонили перед престолом свои колени и с религиозным жаром облобызали находящуюся под ним звезду, обозначающую место стояния у плотничьего станка Младенца Иисуса. Как тихо, уютно было в этой чистенькой капелле! Ощущение невидимого присутствия здесь Господа ясно чувствовалось нашими сердцами. Целый день можно было бы простоять в этой комнате в священных воспоминаниях. Под наплывом охватившего нас религиозного чувства, подкрепленные молитвой, с легким душевным настроением, вышли мы из часовни. Возвращаясь обратно, мы проходили мимо дома Кезмы, который попросил нас зайти к нему непременно. Мы вошли в большую комнату с каменным полом, с широкими диванами по стенам. В комнате было прохладно от спущенных деревянных решеток на окнах. Благодаря наклонно расположенным планкам, промежутки между ними, свободно пропуская свет, в то же время задерживают солнечные лучи. Решетки такого устройства находятся почти во всех Назаретских домах и остаются спущенными от самого утра до вечера, когда зной сменяется на приятную прохладу. Молодой Кезма познакомил нас с двумя сестрами – девушками и с своей матерью, симпатичной старушкой, которая, прижимая свою левую руку к сердцу, в знак признательности за наше посещение, правую подавала нам для приветствия. Мы были довольны, когда после винограда принесли нам по стакану лимонаду, в которых плавали куски искусственного льда. С удовольствием выпив сладкой освежающей влаги, мы поблагодарили хозяек и вышли из дома. На вопрос, где жители Назарета берут воду для домашнего употребления, так как единственный источник в городе, источник Пресвятой Девы, не может удовлетворить всем нуждам домашнего обихода, Тофик объяснил нам, что почти в каждом зажиточном доме находится цистерна. Дождевая вода во время зимних месяцев наполняет эти резервуары до верху и служит запасом на большую половину года. Для питья эта застоявшаяся в цистернах вода, конечно, не особенно приятна, но в крайнем случае употребляют и ее. Бедные же жители, не имея собственных цистерн, пользуются водой своих соседей или за плату, или же получая ее безвозмездно. Для мытья белья и посуды, а также полов, употребляют только эту воду. При этом Тофик показал нам на дворе своего дома подобную цистерну, довольно глубокую и до половины наполненную водой.

Мы проходили мимо лавок, которые, вероятно, так же первобытны, как были во дни земной жизни Спасителя. Мы вошли в одну из портняжных, в которой еще накануне один из студентов заказал полный арабский костюм для маленького мальчика. Внутри лавки, занимая почти всю ее площадь, находился довольно низкий стол, на котором сидели два взрослых араба и три мальчика, занимаясь шитьем какого-то платья. Рядом с этой лавкой находилась мастерская, в которой занимались столярной и плотничьей работой. Два араба возились около станка, поставленного в глубине комнатки, и строгали какую-то доску. Мальчики – ученики смотрели на работу взрослых, приучаясь подражать им. Один плотник сидел на пороге лавочки на низенькой скамейке и, держа на коленях дощечку, делал на ней инструментом, на подобие нашей стамески, какие-то углубления. Напротив была также плотничья мастерская, и нам интересно было смотреть, как эти восточные плотники работают, сидя на полу у дверного порога, не обращая внимания на страшную жару знойного дня. Одни, сидя на земле, просверливают дырки в дереве, другие работают что-то скобелем. Не при подобной ли обстановке работал св. Иосиф, приучая к своему ремеслу своего названного Сына, Божественного Отрока Иисуса? Это вполне возможно, так как на Востоке нравы и обычаи отличаются особенной устойчивостью

А вот, и сапожники: они, как и все ремесленники, сидят на пороге двери или на улице, занимаясь сапожным ремеслом. Но все их искусство ограничивается приготовлением легких и коротких сапог из ярко – цветного сафьяна, а также и туфель без задников и деревянных сандалий, обычных в Назарете. Мы проходили мимо кузниц с маленькими мехами, горнами и небольшими наковальнями. В кузницах наваривают лемешки к сохам, кирки, и делают особые складные ножи, которые, благодаря своей дешевизне, от шести до десяти копеек, в большом ходу у бедных жителей Назарета.

Был уже третий час в начале. Мы поспешили домой. Еще издали увидели мы экипажи, стоявшие у ворот русской школы, которые дожидались нас уже более получаса. «Скорее, скорее, – иначе мы не приедем до ночи в Кайфу», торопил нас с своим обычным апломбом знаменитый Марко. Мы вошли во двор: кавас Родион, Нестор и другие служители бегали по двору, таская вещи в экипажи. Мы пошли на верх. Преосвященный и другие были почти готовы. Поспешно выпили мы по стакану чаю, спустились вниз, и стали собираться к отъезду.

От Назарета до Яффы.

Итак мы прощались с Галилеей. 10 июля, в 3 ч. дня, в трех экипажах, запряженных хорошими лошадьми, мы выехали из Назарета в Яффу через Кайфу. До ближайшего селения нас любезно провожали: два представителя митрополита Фотия, который и напоследок не оставлял нас своим вниманием, заведующая женской школой В. С. П–ва и инспектор мужского пансиона А. Г. Кезма, – последний со всем своим семейством. Прощание было трогательное и задушевное. За неделю мы успели хорошо познакомиться и сжиться. Нельзя забыть той любезности и радушие, с какими они приняли нас в Назарете, с какой услужливостью помогали ориентироваться в Галилее.

Дорога наша, недурно шоссированная, спускалась в низину с той возвышенности, на которой поместился Назарет. Мы миновали сады, которые венцом окружают Назарет, и дорога наша пошла среди холмов, на которые нам приходилось то взбираться, то спускаться. При одном таком подъеме мы увидели вдали синеющие воды Средиземного моря и горную массу Кармила. Направо и налево от дороги раскинуты небольшие рощицы дубков и масличных деревьев. Виднелись хорошо обработанные поля. Встречались кое-где маленькие деревеньки и села, состоявшие из нескольких мазанок, в которых ютились полунагие и загорелые феллахи. В одном из таких селений выстроен храм в честь Сергия Радонежского. Церковь – маленькая, новенькая, чистенькая, архитектура в чисто русском стиле. Воздвигнута она на средства Имп. Пал. Общества.

В воздухе царило особенное оживление: крики и щебетанье пернатых наполняли воздух, и это оживление становилось тем заметнее, чем ближе мы подъезжали к морю. Эта жизнь в воздухе приятно отличала эту дорогу от унылых и безжизненных дорог Иудеи. Заметно даже обилие воды, столь редкое вообще в Палестине.

Невольно при этом встает сравнение и сопоставление этой части Палестины с уже осмотренной нами Иудеей. Несмотря на то, что была средина самого неблагоприятного времени – сухого знойного лета, когда солнце истребляет почти всякую растительность и обращает южную часть Палестины в голую пустыню, Галилея красовалась еще зеленью и сравнительно пышной растительностью. Зелень, поля кукурузы, проса, рощицы молодых дубков приятно ласкают глаз после пустынных и скалистых видов Иудеи. Галилея – страна равнин, плодороднейших полей, роскошнейших пастбищ, снежных гор и тропического климата. Иудея – страна развалин, как бы искусственно засеянная камнями и скалистыми громадами, бесплодная, сухая и пустынная. Вся жизнь ее – в прошедшем, и настоящее значение ее лежит исключительно в исторических воспоминаниях. Галилея производит более отрадное впечатление своей цветущей природой, более уравновешенной и разнообразной, свежестью и бодростью жизни ее обитателей, большей культуро-способностью как почвы, так и жителей. Осматривая и знакомясь с Иудеей, вы чувствуете себя как бы на историческом кладбище, где замерла жизнь и где веет затхлостью склепов и пылью развалин. Трудно пережить впечатление безотраднее, чем какое оставляет Иудея: это – сплошная серая масса камней, которые покрывают всю почву и дают вам понять, что вы находитесь в царстве руин и исторических реликвий. Грусть стесняет ваше сердце, вы роетесь в своих воспоминаниях, стараясь воображением и мыслью воссоздать то, чего не дает действительность. Святые мысли, – но как они далеки от той жалкой наличности, которую дает Иудея! Живая и цветущая природа Галилеи производит другое впечатление. Вот вид Галилеи с вершины горы Фавор. У подножия пестрым ковром расстилается Изреельская долина, разбитая на участки, то зеленеющая, то желтеющая, отливая то изумрудной зеленью, то золотом поспевших хлебов. На восток тянется целое море холмов, за которыми чуть-чуть виднеется Галилейское озеро; на севере белеются снежные вершины Большого Ермона, а вдали можно различить голубые воды Средиземного моря. Картина разнообразная и очаровательная! Поездка в Галилею изглаживает несколько то тяжкое и гнетущее впечатление, которое оставляет по себе Иудея. Поэтому знакомство с Иудеей без знакомства с Галилеей даст очень скудное и неполное представление о Палестине. Нельзя, поэтому, не выразить особенной благодарности нашему Преосвященному Владыке, который в особенности настаивал на поездке в Галилею, говоря, что без Галилеи мы не будем знать Палестины.

Скоро мы оставили группу холмов за собой и выехали на равнину, по которой змеилась реченька Нахр-эль-Мукатта, древний поток Киссон. Он почти высох, и мы преспокойно переехали его вброд. Открывшаяся перед нами долина тянется вдоль всего течения потока и у моря сливается с прибрежной полосой. Она служит как бы подножием Кармила, черной громадой высящегося над ней. Кармил – одна из святых гор, часто упоминаемых в Библии. Кармил для свящ. писателей служит эмблемой особенного плодородия, изобилия и роскоши. Он величается у них «великолепным Кармилом». Для пророков отсутствие на нем зелени и потеря красы были явным признаком гнева Божия. В знойное время лета, когда все окрестности вблизи и вдали одеваются в мертвенный желтый цвет, когда вся растительность и зелень сожигаются солнцем, один Кармил гордо возвышается во всем богатстве своей никогда неувядаемой зелени. Он высится на 1700 футов над уровнем моря, и вершина его иногда покрывается снегом. Обращенный к нам склон его был покрыт обильной и разнообразной растительностью. Дуб, теревинф, маслина, рожковое дерево, терновник и густые заросли колючих кустов образовали сплошную, труднопроходимую чащу. Можно было видеть пасущиеся стада, которые бродили по зеленевшим склонам. Чем ближе мы подъезжали к приморской полосе, тем более встречали населения и жизни. Мы приближались к Кайфе. Слышался шум морского прибоя. Лежавший перед нами город тонул в зелени садов. Купы высоких пальм живописно окружали город, высоко поднимая свои верхушки к небу. Кайфа – маленький и грязный городишко, и не представляет собой решительно ничего, ни нового, ни интересного. Узенькие улицы, высокие дома, минареты мечетей, пестрая толпа на улице, шум и сутолока, – одним словом, все отличительные признаки восточного городка. Лежит он на берегу большого Акрского залива, у самого подножия Кармила, который стеной спускается к морю. В нем до 10 т. жителей, из которых около полуторы тысячи евреев. Есть греческая церковь, русский приют – школа и прекрасно устроенные католические школы. Бухта, на южном берегу которой расположилась Кайфа, не смотря на свои размеры (около 15 в. в ширину), очень мелка, ее затягивает песком, и пароходы редко заходят в нее. Пассажиры часто доставляются на берег на спинах гребцов, так как и лодки не в состоянии близко подойти к берегу. Трудно, поэтому, предположить, чтобы этому городку особенно улыбалось будущее. Мы проехали узкими улицами города, где при встрече с другими экипажами не было бы никакой возможности разминуться, а пришлось бы пятиться назад, и въехали в немецкую колонию, которая широко раскинулась за городом. Вступивши в колонию, мы словно из Азии попали в Европу. Прекрасно распланированные улицы, широкие и мощенные, обрамленные по обеим сторонам аккуратными беленькими домиками европейской архитектуры, с верандами и всеми хозяйственными пристройками, купы кипарисов, масса зелени, магазины, школа, немецкий говор, – все это производит полнейшую иллюзию: можно подумать, что находишься в центре какой-нибудь Швабии или Баварии. Только минареты Кайфы вдали, да тропическая атмосфера несколько нарушают эту иллюзию. Мы остановились в гостинице «Carmel», громадном трехэтажном здании, с очень приличными номерами и всеми европейскими удобствами. Общая столовая, читальный зал, заваленный немецкими и французскими газетами, нечто в роде маленькой библиотечки, наполненной книгами по Палестиноведению, – словом, в этой гостинице мы встретили все, что можно найти в хорошем европейском отеле. Расположившись по номерам и подкрепив себя ужином, скоро и чисто приготовленным в общей столовой, мы вечерком отправились знакомиться ближе с колонией. «Carmel» расположилась у самого подножия Кармила, который стеной гигантской навис над колонией, и только узкая полоса земли отделяет его от моря. Эта полоса сплошь занята виноградниками, которые стелются вокруг всей колонии. Эти виноградники дают одно из лучших палестинских вин «Carmel». Из открытых окон большого дома, мимо которого мы проходили, неслись стройные звуки пения. Господствовали женские голоса. Мы долго простояли, наслаждаясь мелодией исполняемых кантат, гармоничным пением, от которого уже значительно отвыкло наше ухо на Востоке. Голоса смолкли, и из дома вышло несколько девушек, болтая между собой по-немецки. Мы направились к морю. Тихий рокот его и ритмический плеск волн наполнял воздух. Чем мы ближе подходили к берегу, тем ощутительнее становилась сырость, которой насыщен был воздух. Миновав дом, на котором гордо красовалась надпись: «British vice-consulate», освещенный двумя фонарями, мы вышли на набережную. Берег вдоль всей колонии обложен прекрасной набережной. По средине ее в море вдается маленький искусственно устроенный мол, с которого спускается в море небольшая кладка в несколько ступеней. К этому молу пристал и по этой лестнице сошел на Палестинский берег Германский Император Вильгельм II в свою поездку на Восток, в 1898 году. Набережная с молом была построена к триумфальной встрече Германского монарха. Да и колония, несомненно, своей идеальной чистотой, игрушечной архитектурой и европеизмом всего общего вида много обязана этому необычайному посещению. Немецкие культуртрегеры хотели показать Императору, как можно и должно колонизовать Восток и насаждать немецкую культуру. Мы стояли на этой исторической набережной и наслаждались великолепной ночью. Она была тихая и спокойная, только море тревожно билось о гранитные стены набережной. Волна за волной набегали на нее, еще издали белея своими гребнями. Разбиваясь одна о другую, они рассыпались фосфорическими огнями. Вдали, по ту сторону залива, светились огни Акры, блестевшие чуть заметными точками. Колония засыпала, и только фонари лили тихий свет на пустынные улицы. Не хотелось уходить от берега. Как-то особенно хорошо мечтается под ритмический прибой волн. Образы бегут, как волны; догоняя и опережая друг друга, они сплетаются, растут. И когда воображение слишком далеко уже уносится, внезапно сильно хлестнувшая о берег волна, рассыпаясь тысячью брызг, заставляет вздрогнуть и на мгновение возвращает к действительности. И мысли, и образы опять текут, фантастически безостановочно и легко цепляясь друг за друга. Вечное движение моря, однообразная музыка его волн как-то невольно загипнотизировывают и, как древняя сирена, приковывают к себе. Трудно оторваться от этого очарования. Превращаешься в слух и в зрение, и в тебе самом начинает отдаваться та же музыка волн. Так мы простояли до полуночи и, опьяненные морем, насыщенные его влажностью, отправились в гостиницу. И долго преследовал нас звук прибоя и отбоя, и даже улегшись в постель, мы слышали тот же однообразный, ласкающий слух, перелив волн. Такую ночь трудно забыть, и впечатления ее не скоро изглаживаются....

11 июля. Вторник. На следующее утро за общим столом мы познакомились с одним джентльменом, который оказался администратором еврейской колонии, лежавшей нам на пути. Он – еврей, но хорошо говорил по-русски. Он удивился, что мы в такое жаркое время путешествуем по Палестине. Представившись Преосвященному, он убедительно просил его вместе с нами посетить еврейскую колонию. Когда Преосвященный изъявил на это свое согласие, то любезный администратор послал вперед в колонию к своему помощнику гонца с извещением о приезде туда «дорогих гостей», и чтобы им оказан был надлежащий прием. Сам же он, к великому его сожаленью, не мог нас встретить, так как неотложные дела требовали пребывания его здесь.

После завтрака одна партия наших путешественников отправилась осматривать Кармелитский монастырь, другая предпочла освежиться морским купаньем.

Кармелитский монастырь стоит на крайнем северо-западном хребте Кармила, которым он почти отвесно вдается в море. Стоит он на высоте 500 футов над морским уровнем и далеко виден с моря. Как орлиное гнездо, прилепился он на скалах Кармила. Получаса хорошей ходьбы достаточно, чтобы взобраться до площадки, на которой раскинулся монастырь. Это – величественное громадное квадратное здание, вмещающее в себя не только церковь и монастырь, но и обширную странноприимницу, внутренний сад, службы, двор. Это один из древнейших монастырей в Палестине. Разрушенный турками в начале нынешнего столетия, он сравнительно очень недавно возобновлен. Обитатели и насельники его – итальянские монахи. Монастырь устроен со всевозможными удобствами. Хорошо отделанные кельи, с массой свету и прекрасной вентиляцией, образцовая чистота всюду, библиотека, великолепно и богато украшенная церковь, посвященная памяти Великого пророка Илии – все это обращает на себя внимание. Под главным алтарем этой церкви находится величайшая святыня Кармила – пещера, в которой, по преданию, скрывался св. Пророк. Спустившись в пещеру, мы были поражены прекрасной резной статуей Пророка. Тут же стояла статуя Богоматери, одетая в современное платье, украшенная драгоценной короной в несколько десятков тысяч рублей и ожерельем из турецких монет. Платье на статуе меняется по требованию моды. Плачущий младенец с куклой на руках у Богоматери, занавес то поднимавшийся, то опускавшийся, как на сцене, – все это произвело на нас неприятное и тяжелое впечатление. Эта театральная обстановка сильно отзывалась профанацией. Патеры с удовольствием показывали нам все монастырские достопримечательности и в заключение предложили нам отведать превосходного кармильского винограда. Кроме монастыря, на вершине Кармила стоит еще маяк, далеко виднеющийся с моря, и памятник в честь французов, павших под Акрой, как о том гласит надпись. Мы поблагодарили любезных хозяев монастыря и стали спускаться вниз. Весь Кармил источен массой пещер и гротов; с некоторыми из них связывают память того же великого пророка Илии. Большинство же из них сделаны руками отшельников, издавна селившихся на этой святой горе. Теперь же эти пещеры населены шакалами, да совами. На одном крутом и высоком повороте мы остановились, чтобы полюбоваться открывавшимся видом с горы. Глазу не хочется оторваться от безбрежной дали, где синева моря сливается с лазурью неба. Море блещет на солнце и на его волнующейся поверхности играют, сверкая, белые барашки волн. Ослепительный блеск моря режет глаза. Вдали, как крылья чайки, кое-где белеют паруса прибрежного судна. Еще дальше сверкает на солнце белая Акра с своими тянущимися к небу минаретами и куполообразными мечетями, хорошо вырисовывающимися в ясном и чистом воздухе. Безбрежный простор, открывающийся глазам, захватывает дух. Глаз не охватывает этого беспредельного горизонта, этого вечно лазурного пространства, которое сливается в одну бесконечную даль. Взгляд, отрываясь от синей дали, падает на раскинувшуюся у ног серую массу домов Кайфы, на окруженную садами и виноградниками колонию. Несколько правее, по равнине, извивается Киссон, и сквозь узкое ущелье пробивает себе дорогу к морю. Далее начинается Ездрелонская долина, усеянная маленькими холмиками; еще дальше вырастают туманные очертания Назаретских гор. А над всем этим распростирается вечно голубое, ясное, улыбающееся небо, потоками льющее свет и теплоту. Чудная панорама, волшебные виды! Красота моря соединяется с живописностью горных пейзажей, морские виды переплелись с долинами, холмами, горными ручьями! С чувством сожаления спустились мы с горы. Мы искренно пожалели тех, которые не пошли с нами на Кармил. Только такие, общие картины, какие открываются, например, с Фавора или с Кармила, могут дать возможность составить истинное представление о красоте Святой Земли, ее чудном разнообразии, своеобразной поэзии ее природы. Общие виды Палестины с таких гор – это вся Палестина в перспективе. С Фавора открывается почти вся Галилея, и пред глазами, как в калейдоскопе, проходят все ее местности, горы, города и реки. С Елеонской горы можно обозреть всю Иудею.

Когда мы спустились с горы, все уже было готово к отъезду. Мы распростились с гостиницей «Carmel», так любезно, хотя и далеко не бескорыстно, приютившей нас, и тронулись в путь. Дорога наша лежала по новому Вильгельмовскому шоссе, проложенному турецким правительством к приезду Германского монарха. Раньше такого шоссе не существовало. За время путешествия нам неоднократно приходилось поминать добрым словом высокого паломника, Императора Германского, для которого по Палестине, где раньше могла ступать только осторожная нога ослика, теперь проложены дороги, отличающиеся невиданными в Палестине удобствами – ровностью, шириной и вообще приспособленностью к экипажной езде. Новое шоссе пролегает чрез всю обширную Саронскую долину, в которую мы сейчас же и въехали, оставив позади себя Кайфу и немецкую колонию.

Саронская долина – величайшая равнина Палестины. Она расстилается от Кармильского хребта до Яффы и Лидды, и от морского берега до гор Самарии и Иудеи. Эта широкая полоса составляет плодороднейшую и роскошнейшую часть гористой Палестины. Это – житница ее. В древности здесь были богатейшие пастбища, где паслись громадные царские стада. Теперь долина имеет несколько другой вид. Почти все пространство занято под пахотную землю. Мы не имели возможности насладиться чудным видом, какой представляет собой равнина весной, когда все неизмеримое пространство покрывается изумрудной зеленью хлебов. Теперь же, в средине лета, почти все было или снято с корня, или выжжено, все окрасилось в желтый цвет, и только кое-где виднелись зеленые оазисы. Раскиданные то там, то сям холмы разнообразят поверхность, придавая ей волнистый вид. Очень редко можно встретить убогую деревушку, приютившуюся по склонам холма. Иногда небольшие ручьи прорезывают равнину и теряются в прибрежных песках, часто не достигая моря. То черная, то красноватая возделанная почва, желтые, а кое-где еще и зеленые поля, коричневые возвышенности равнины, песчаная полоса морского берега, синее море на западе, голубые горы на востоке – вот чудные ландшафты Саронской долины!

Наша дорога шла вдоль самого морского берега. Беспокойные волны его постоянно набегали на отлогий песчаный берег. По местам виднелись выкинутые морем обломки – жалкие остатки после крушений. Недаром Палестинский берег от Триполи до Яффы пользуется дурной известностью у моряков. Бурливое и в обыкновенное время, море становится особенно опасным при сильном западном ветре. Судна с страшной силой гонятся к берегу и часто погибают, натыкаясь на подводные скалы и рифы, которыми так изобилует этот берег. Так, сравнительно недавно пароход Русского общества пароходства и торговли «Чихачев» затонул всего в нескольких десятках саженей от Яффского берега, и трубы его и теперь еще печально выглядывают из воды.

Весь Палестинский берег покрыт руинами прежде цветущих городов. На протяжении всего берега от Бейрута до Яффы лежат эти исторические развалины. Берег этот, живший когда-то полной жизнью, ведший мировую торговлю, породивший всесветных мореходцев древнего мира – финикиян, – теперь затих. Некогда великолепные гавани древней Иоппии, Кесарии, Тира и Сидона, занесены теперь песком и илом, и на всем побережье только одна Бейрутская гавань считается удобной и безопасной. Трудно сказать, чем объясняется пустынность этого берега теперь. Кажется, все благоприятствовало бы его процветанию: и громаднейшая плодородная равнина Палестины, прилегающая к нему, и отсутствие крупных скалистых берегов, которые мешали бы высадке. Напротив, весь берег отличается ровностью, на всем протяжении представляет он однообразную песчаную полосу. И между тем он безлюден и пустынен, и только развалины, встречающиеся по местам, раскиданные по песчаной полосе или торчащие из воды, несколько нарушают мертвое однообразие этого побережья. Мы ехали точно по какому-нибудь некрополю: всюду виднелись пещеры и гробницы.

Не смотря на все это, дорога не была утомительной.

Близость моря и его влажное дыхание значительно умеряли раскаленную температуру воздуха. Та же близость моря давала нам возможность пользоваться чудным купанием, с прелестью которого ничто не сравнится. Через два часа езды мы остановились у развалин Атлита или Замка пилигримов. Это, по преданию, одно из мест высадки европейских крестоносцев. Атлит был, по-видимому, укрепленным замком, поместившимся на выдающемся месте. Теперь – это жалкие остатки, источенные водой и ветром. Сохранившиеся стены указывают на остатки церкви. Оставив лошадей неподалеку отдыхать, мы побежали освежить себя морским купанием. Место было очень удобное, песчаное и ровное. Было время прибоя, и волны высокими валами набегали на берег. Приходилось очень искусно лавировать между волн, чтобы не быть покрытым налетавшей волной и не наглотаться морской воды. Нас до того заняла эта борьба с волнами, что мы прокупались более, чем предполагали. Не хотелось расставаться с этой живой стихией, так ласково с нами заигрывавшей. Волной на берег повыбрасывало много крабов, и мы подробно ознакомились с этим морским обитателем. При одевании создалось досадное неудобство, – нельзя было одеться, чтобы не набрать в белье и ботинки песку. Морское купание значительно освежило наши силы, и мы с бодрым духом продолжали путешествие.

По всей дороге нам дальше встречались остатки развалин, по земле были рассеяны разбитые колонны, куски гранита, мрамора, – единственные остатки прежних архитектурных сооружений. Все свидетельствовало о насильственном запустении и прекращении жизни. Взрытая местность, изборожденная насыпями, рвами и пещерами, говорила, что это когда-то были места древних копей.

Как мы после узнали, по этой береговой полосе, от Кайфа и до Яффы, разбросаны владения барона Ротшильда, приобретенные им для еврейской колонизации. Не лишне будет сказать несколько слов об этом интересном явлении в жизни Палестины и евреев.

Движение евреев в Палестину – не простая эмиграция на экономической почве. Мотивы лежат глубже и серьезнее. С начала восьмидесятых годов, среди русских и румынских евреев по преимуществу, с особенной силой возникло тяготение к исторической родине, к Палестине. Влияли отчасти несчастные внешние обстоятельства, русские погромы, разорения. Началось массовое бегство и переселение евреев в Палестину, поначалу без всякой определенной организации. Представители еврейства на палестинское движение взглянули глубже и серьезнее, и поспешили дать ему теоретическое обоснование, связав его с национально-культурными задачами еврейства. Явилась теория, что евреям, чтобы стать отдельной нацией, необходимо занять определенную территорию, где они могли бы развивать самобытную культурную жизнь. Такой территорией может быть только Палестина, их историческая родина. Как вывод, из этой политической теории построена была реальная задача – колонизации Палестины путем постепенного переселения туда и образования в ней еврейского центра. На первых порах это дело было в руках частной инициативы, и потому попытки колонизации были не систематичны и плохо организованы. С начала девяностых годов дело вступает в другую фазу развития. Палестинская идея с особенной силой была поднята т. наз. «Сионистским» движением. Последнее своей прямой задачей поставило культурное возрождение Палестины, которое должно быть достигнуто планомерной колонизацией в больших размерах. До сих пор Палестина для еврейства была дороге, как священная реликвия, как историческое кладбище, – сионистское движение возбудило к ней интерес, как к стране будущего, как к новому национальному центру, возрождение которого должно стать задачей всего еврейства. Под влиянием этого национального воодушевления устраивались общества, читались рефераты и речи, составлялись планы переселения в Палестину. Первые результаты колонизации несколько охладили горячее возбуждение среди евреев. Отсутствие знания природы страны и условий жизни, полнейшая практическая неподготовленность первых переселенцев, их скудные материальные средства, – все это скоро привело их к бедственному положению. И колонизаторская горячка наверно скоро прошла бы, если бы на помощь переселенческому делу не пришел барон Ротшильд с своими миллионами. Он принял горячее участие в переселенцах и взял колонизационное дело под свое покровительство. В настоящее время в Палестине действуют несколько обществ, правильно организованных, обладающих большими средствами и создавших уже целую сеть колоний. Последних насчитывается теперь до 20. Разбросаны они главным образом по Галилее и Самарии, заняв лучшие места по Саронской долине. Переселенческие организации, которых насчитывается до трех, действуют вполне самостоятельно и независимо друг от друга. Самое крупное дело находится в руках Ротшильдовской администрации, опекающей до 10 колоний. Ротшильд вложил в них уже десятки миллионов рублей. Эта система опеки, имея хорошие стороны, имела и дурные, как показали результаты. Помощь барона не ограничивалась денежным вспомоществованием, а шла дальше. Он присылал ученых садовников, виноделов, агрономов, приобретал для колоний инвентарь, – словом, давал им в руки все, что было необходимо, и даже больше. Но эта система опеки, основанная на принципах благотворительности, дала и печальные результаты. Материально обеспечивая колонистов, эта опека подрывала энергию их, парализовала личную волю и инициативу. Колонии были обращены в искусственно насаженные поселения, где господствовала строгая дисциплина и режим, введенные Ротшильдовской администрацией. Последняя во всем стесняла свободу колониста, и он должен был ей беспрекословно повиноваться под опасением лишиться вспомоществования. Все, что производила колония, поступало в ведение администрации, колонист за это получал пособие. Такое положение, неуверенность в собственности и труде, пагубным образом действовали на колонистов, приучая их всю жизнь ходить на помочах Ротшильдовской администрации. Система Ротшильдовского управления поэтому мало способствует самостоятельному экономическому преуспеянию колоний.

Интересно отношение турецкого правительства к еврейской колонизации. На первых порах оно относилось благосклонно и даже иногда даром уступало землю для поселения. Но в последнее время правительство взглянуло менее благоприятно и даже предприняло ряд репрессивных мер, имевших цел – положить предел еврейской колонизации и увеличению поселений в Палестине. В 1892 году оно запретило высадку русским и румынским евреям в портах Святой Земли и предписало не продавать им никакой недвижимости. Заиорданье для них было совершенно закрыто. Право передвижения по Палестине было строго ограничено и соединено со всевозможными стеснительными мерами. Покупка новых земель запрещена была не только единичным евреям, но и обществам, и всемогущему Ротшильду.

Таковы основные черты положения колонизационного дела в Палестине.

Наш путь лежал через одну из таких колоний, Зихрон-Яков (Самарин), и мы имели возможность ближе ознакомиться с делом еврейской колонизации и ее действительным положением.

Колония Зихрон-Яков основана румынскими евреями. Почва, выбранная переселенцами, известковая и глинистая усеянная камнями, и потому малоплодородная. Хлебопашество было немыслимо, и колонисты перешли к плантационному хозяйству. Но скоро средства были истощены, результаты же были ничтожны. Тут-то во время пришел на помощь Ротшильд с своими капиталами и снабдил их всем необходимым. Каждый поселенец этой колонии до последнего времени обошелся ему от 30 – 40 тысяч руб. По общему признанию, теперь Зихрон-Яков самая большая (жителей свыше 2500 ч.) и самая красивая колония во всей Палестине. Это даже скорее город, чем простая колония. Она расположилась высоко над берегом моря, на крутых отрогах Кармила, среди богатой и роскошной зелени. К ней ведет превосходное шоссе, въехав на которое, мы сразу увидели перемену в окружающей природе. Дикие запущенные заросли сменяются образцовыми садами и прекрасно обработанными виноградниками. Рука человека произвела здесь чудную метаморфозу с почвой и природой: она вызвала к жизни ее дремлющие силы, и дикая, пустынная местность обратилась в цветущий сад. Всюду видна культура человека. Колония раскинулась несколькими, правильно разбитыми улицами. На соседних холмах виднеется несколько маленьких предместий Зихрона. При въезде, Зихрон сразу производит впечатление шумного центра, где жизнь и деятельность бьют ключом. Мы остановились в гостинице, или вернее – постоялом дворе, чистота и удобства которого оставляли желать очень многого, и мы, скрепя сердце, расположились в нем. Замечательно, как евреи всегда остаются евреями, где бы они не были и при каких условиях не жили бы. Та же любовь к нечистоте и нечистоплотности, отвращение ко всяким гигиеническим и санитарным требованиям отличают всякого еврея, под какими градусами широты или долготы земного шара он не жил бы. Заведующий колонией, человек, окончивший русскую гимназию и доктор философии заграничного университета, с своим коллегой доктором французом сейчас же по нашем прибытии явился к нам и любезно предложил показать колонию. Мы отправились. Жизнь в колонии течет на городской манер. Каменные большие дома европейской постройки, здания синагоги, гостиниц, почты и администрации, украшают главные улицы. Огромное депо торгового склада, где можно найти все, что необходимо для благоустроенного города, заменяет магазины. В Зихроне сосредоточивается управление всеми колониями, опекаемыми Ротшильдом. По словам нашего проводника, нигде так несовершенство Ротшильдовской системы не выделяется, как в Зихроне. В экономическом отношении колонисты далеко еще не обеспечены и до последнего времени получают вспомоществование от Ротшильда.

Колония владеет большой земельной собственностью, большая половина которой отведена под виноградники. Виноделие составляет главное производство колонии и главный вывозной продукт. О количестве производства можно судить потому, что запрошлый год вывезено было до 400 тысяч ведер вина, разных качеств и сортов. Занимаются колонисты также шелководством, пчеловодством и разными ремеслами. Хозяйство колонии обставлено очень хорошо. Работают паровая мельница и винной погреб, – одна из главных достопримечательностей колонии. Это чудо винодельческой техники, и мы опишем его подробнее.

Нигде виноделие не нуждается в столь дорого стоящих сооружениях и машинах, как в Палестине, жаркий климат которой создает массу препятствий, мешающих правильному переходу виноградного сусла в вино. Брожение здесь наступает быстро, тотчас после выжимки, а потому сок необходимо сильно охладить для предупреждения несвоевременного брожения. Процесс охлаждения и осложняет дело. Здание погреба находится на конце колонии. Высокая фабричная труба указывает дорогу к нему. Он состоят из нескольких больших каменных корпусов и башен. Процесс производства очень интересен. Повозка с виноградом сортируется, взвешивается, и затем виноград перекладывается в вагончики, которые по рельсам подкатываются к жерлу выжимальной машины. Попадая туда, виноградная кисть выжимается, сок по большим гуттаперчевым трубам нажимается насосом в чаны, а древесина и шелуха особыми автоматическими лопатками выбрасываются и идут на приготовление коньяка. Сок, попадая в чан, недолгое время отстаивается и затем прогоняется через медные трубы, проложенные внутри труб большого диаметра. Между теми и другими проходит вода, возведенная до температуры – 15°. Вино, охладившись, попадает во вторые чаны, снова охлаждается и затем уже, несколько отстоявшись, переходит по трубам, вниз, в погреб, где подвергается детальной обработке, смотря по сорту винограда. Подвал – это целый подземный городок. По многочисленным сводчатым коридорам всюду расставлены бочки с вином. Температура поддерживается очень низкая. Здесь же вино разливается по бутылкам и экспортируется за пределы колонии.

В центре колонии рассажен великолепный эвкалиптовый сад, служащий местом для общественных гуляний. Почти против него, тоже в зелени, поместилась общественная больница, которую француз-доктор охотно и предупредительно предложил осмотреть. Благоустройство и чистота мало оставляют желать лучшего. Некоторые из больных приветствовали нас по-русски. Это – русские евреи. Общественная безопасность находится в руках колониальной полиции. Для образования существуют две школы с десятком учителей. Вообще внешнее благоустройство колонии производит приятное впечатление.

Наш вечерний стол разделили с нами любезный хозяин колонии – русский еврей и француз-доктор. Первый предложил нам отведать местного вина и велел подать несколько сортов его, имея, несомненно, кроме гостеприимства и некоторую рекламную цель, не забыв попутно сообщить цены и европейского (русского) комиссионера (в Варшаве). Беседа была очень оживленная. Присутствие французского гражданина дало повод обменяться международными любезностями и выразить взаимные симпатии. В качестве десерта поданы были чудные персики необыкновенной величины и разных сортов виноград, тоже необычной величины. Любезность хозяина простерлась до того, что он даже на дорогу снабдил нас несколькими бутылками вина.

12 июля. Среда. На следующий день, еще до зари, наскоро перехватив чаю, мы выступили в путь из Зихрона. Дорога лежала среди необозримых виноградников, среди моря симметрично рассаженных лоз. На встречу нам то и дело попадались караваны верблюдов, возвращавшихся откуда-то с пустыми бочонками на спинах. Мы медленно спускались с холмов, на которых расположена колония. Нужно только удивляться, как колонисты сумели культивировать эту гористую почву, из меловых и известковых пород. По объяснению хозяина колонии, дело все – не в почве, а в орошении. Палестинское солнце производит чудеса с почвой, подвергшейся правильному орошению, и она становится способной ко всякому произрастанию. И наоборот, без орошения почва обращается в пустыню. Естественное орошение здесь ничтожно, рек почти нет; только близость моря несколько охлаждает и увлажняет атмосферу. Поэтому для правильной и целесообразной культуры почвы необходимо прибегать к искусственной системе орошения.

Когда мы съехали с холмов, солнце уже высилось на небе во всем своем ослепительном блеске, и лучи его стали нас припекать. Дорога наша еще недалеко ушла от моря, и его приятная синева ласкала глаз среди начинавшихся песков. Мы опять въехали в царство руин. Всюду лежали остатки исторического прошлого. На самом берегу моря возвышаются развалины Кесарии. Руины этого когда-то великого города с каждым годом все оседают и оседают, так что скоро из-за холмов наносного песку они будут не видны. Этот город великой христианской древности, видевший в своих стенах великого апостола Павла, томившегося здесь два года в заключении, ап. Филиппа, построен был Иродом Великим, и в честь римского Августа назван Кесарией. Он обстроил его великолепными зданиями и сооружениями, воздвигнуты были громадный колизей, ипподром, от которого остался один столб теперь, дворцы, порт, водопроводы. Позднее Кесария была местопребыванием христианского епископа. Здесь жили и учили великий Ориген и Евсевий, здесь основана была богословская школа. Во время крестовых походов воздвигнута была новая Кесария, но и она подверглась участи первой. Развалины средневекового замка виднеются и теперь над старинной дамбой, а от древнеримского города теперь ничего не осталось. Остатки мраморных колонн, груды гранита и циклопических камней, – вот все, что свидетельствует теперь о бывших дворцах, языческих храмах, христианских церквах, мечетях и общественных зданиях. Некогда пышная и великолепная Кесария покрыта теперь репейником и дикими зарослями и служит местом для отдыха пастухов и их стад.

Где же причина такого запустения? Почему Кесария не могла восстать после насильственного разрушения? Жизнь и цветущее состояние города всегда зависели от прекрасного порта и великолепно устроенных водопроводов. Войны и осады разрушили искусственный мол и тем уничтожили порт; водопроводы были прерваны и испорчены, и город был лишен воды. Ни энергии, ни средств не хватило все это возобновить, и жизнь стала замирать в этом городе. Теперь эти жалкие остатки постепенно заносятся песком, и скоро от них не останется и следа. Грустное впечатление оставляют такие развалины былого величие и жизни. Das Alte stürzt, es ändert sich die Zeit; но мы не можем вместе с поэтом утешать себя мыслью, что Neues Leben blüht aus den Ruinen: едва ли на этом месте запустения «зацветет новая жизнь».

Часам к 10 утра мы сделали передышку и остановились у гробницы Симона Маккавея, как гласит предание. Эта погребальная пещера, уже полуразрушенная временем, находится под охраной одного арабского семейства, которое тотчас же нас обступило, как только мы расположились под тенью развесистого дерева, склонившего свои ветви над исторической могилой. Эти большие дети, одетые в самый примитивный костюм, с несказанным удивлением смотрели на пришельцев, присев на корточки тут же подле нас. Не сводя глаз, смотрели они в наши рты, когда мы завтракали, и с детской радостью подбирали коробочки от консервов и остатки завтрака, мирно деля между собой доставшуюся добычу.

Несколько отдохнув, мы опять пустились в путь. До Яффы оставалось сделать один переход, и мы уже тешили себя надеждой на предстоящий отдых и удобства загородной дачи Русской духовной миссии. Мы проехали какую-то деревушку, миновали остатки какого-то замка и дорога пошла сыпучими песками, которые сильно тормозили езду. Гряды меловых холмов, раскинутых то там, то сям в отдалении, заслоняли виды. Тут приключился с нами неприятный случай: пала одна из лошадей. Молодая и сильная, она была запалена, и мы видели агонию этого животного. Сначала она перестала везти и только плелась вслед за другими, потом стала отставать и, наконец, совсем упала. Все усилия поднять ее были напрасны. Жалко было смотреть на возницу, который ехал с этой лошадью. Его лицо окаменело, он молча смотрел на последние вздрагивания лошади, и ни одного слова отчаяния, или брани не вырвалось у него. Он словно не слышал слов утешения. Когда мы подъехали к одной довольно широкой речонке и на несколько минут остановились, он сошел с козел, сел под дерево и заплакал. Мы чувствовали себя как бы виновными в этой безмолвной печали, и было больно видеть это неподдельное горе.

До Яффы оставалось недалеко. Вид местности стал заметно меняться. Перед нами стало открываться море зелени и садов, которые как кольцом окружают Яффу. Гигантские живые изгороди из кактуса отделяют один сад от другого. Всюду слышен скрип колес и шум машин, накачивающих воду и орошающих сады. Бассейны и искусственные водоемы в полном ходу. Плоды в садах только наливаются, и в воздухе стоит особенный аромат от апельсиновых, банановых, миндальных, абрикосовых деревьев. Высокие пальмы, как сторожа, тянут к верху свои головы. Чудный вид и воздух заставляют нас позабыть утомление.

В 5 часов вечера мы были уже у цели, и слезали с экипажей у ворот загородной дачи Русской духовной миссии. Мы провели чудных четыре дня в этом земном раю. Окружающая обстановка удесятеряла удовольствие отдыха после совершенного путешествия. Удобные помещения дачи, роскошный апельсиновый сад с купами пальм, громадный бассейн, в котором мы раза по три в день купались, истиннорусское радушие и гостеприимство хозяина дачи о. Архимандрита, внимание и любезность которого просто смущала нас, общие беседы под открытым небом, в которых мы снова переживали виденное и слышанное, – все это было как бы волшебным сном. Теперь с трудом верится в действительность этого сна. Кажется, что природа и обстановка, цвета и краски жизни в этой загородной даче взяты из описаний «Тысячи и одной ночи». Мы жили среди апельсинов и лимонов, олеандров и пальм, под сенью смоковниц и рожковых деревьев. О. Архимандрит делал все, чтобы мы не забыли этого пребывания у него на даче. И он не ошибся, – пребывание это будет одним из лучших и светлых воспоминаний нашей поездки.

Некоторые из наших путешественников еще раз съездили в Иерусалим поклониться Св. Гробу и святыням.

Отъезд из Яффы в Россию был решен на 16 июля. В этот воскресный день о. архимандрит отслужил торжественную всенощную и литургию. Мы все с Владыкой во главе принимали участие в чтении и пении на клиросе. После Литургии была прощальная трапеза, к которой приехали: Яффский вице-консул г. Стребулаев с супругой и из Иерусалима Н. Г. Михайлов. Последняя беседа была очень задушевна. Прощание было еще сердечнее. С Н. Г. Михайловым мы хорошо познакомились и узнали его за время пребывания в Иерусалиме. Мягкая обходительность этого человека, постоянная готовность оказать услугу и редкое джентльменство его снискали ему полное уважение с нашей стороны. С о. Архимандритом мы близко сошлись на первых порах нашего приезда в Св. Землю. Он вместе с нами исколесил Иудей, Самарию и Галилею. Мы имели возможность вполне оценить о. Александра, доброго, мягкого, благорасположенного ко всем, чуткого и внимательного к нашим нуждам, сердечного и отзывчивого. Мы ему многим и многим обязаны, и только скромность его не позволяет нам высказать все.

После обеда мы все отправились на пристань, где ждал уже нас старый знакомец – пароход «Нахимов», на котором мы уже совершили переход от Константинополя до Афона. На пароходе еще раз мы простились со всеми и кидали последние прощальные взгляды на Святую Землю, где пережили столько хороших дней и вынесли столько сильных впечатлений на всю жизнь.

От Яффы до Одессы.

16–27 июля. Прощай «страна священных воспоминаний», с чувством грусти думал каждый из нас, отплывая от Яффы – «ворот палестинских». Придется ли еще раз в жизни видеть тебя? Эта мысль одинаково занимала внимание всей нашей компании. Палестина – вторая, духовная родина для христиан. Святый град Иерусалим, Вифлеем, Назарет, Иордан, – все это близкое, живое, родное для сердца, с детства воспитанного в духе веры и Церкви. Все высокие святые представления и чувства связаны с этими именами.... Долго стояли мы на палубе, не отрывая глаз от постепенно удалявшейся от нас Яффы и Палестинского побережья. Яффа скрывалась от нас, точно погружаясь в воду. Солнце зашло; наступила быстро темень. Не видя ничего вокруг себя, мы до поздней ночи делились друг с другом впечатлениями, воспоминаниями из недавно пережитого и перечувствованного в Св. Земле. Палубных и классных пассажиров было не особенно много. В числе последних, между прочим, находились: секретарь Иерусалимского генерального консульства А. А. Базилевский, инспектор Назаретских школ П. П. Николаевский, начальница Бет-Джалского пансиона Е. М. Тараканова, начальница Назаретской женской школы Ек. Н. Коковина, учительница Назаретской школы А. Ф. Юдина и учительница Триполийской школы М. Ф-на. Все эти пионеры русского дела в Сирии и Палестине ехали на каникулы в Россию. С ними ехала учительница Бет-Джальского пансиона M-lle Мариам, уроженка Вифлеема. Ехала она в первый раз в Россию, которая ее воспитала и которой она теперь служит. В обществе этой просвещенной компании мы прекрасно провели время нашего плавания до самого Константинополя. Из бесед с самоотверженными тружениками – педагогами мы вынесли для себя много поучительного и назидательного, и прониклись глубоким уважением к этим деятелям просвещения на далекой чужбине, при таких тяжких условиях и обстоятельствах, о которых я трудно составить себе приблизительно представление. В этом мы и сами отчасти убедились, особенно в Назарете.

В полночь отправились мы на товарищескую «вечерю», устроенную на корме парохода, под знакомым уже нам железным рулем, нашими распорядительными товарищами, с хозяйственными талантами. Сюда же пришли Преосвященный с Н. Ф. Каптеревым я разделили с нами скромную, но радушную трапезу. В непринужденной беседе прошло более часу времени. Как чувствовалось хорошо! Вверху – чистое небо, усеянное мириадами ярко блестящих звезд, во тьме южной ночи; кругом – безбрежное водное пространство, рассекаемое теперь могучей, хотя и старческой, грудью нашего ветерана – парохода «Нахимов». Влажный морской воздух бодряще действует на нас. Чувствуется всем хорошо; не хочется и спать, хотя уже за полночь. Вот вдали показались огоньки. Говорят, – это Бейрут, мимо которого мы теперь проплываем, так как он объявлен по чуме неблагополучным. А жаль, – мы обещали нашим Бейрутским знакомым навестить их на обратном пути, о чем они усердно просили. После этого, получив благословение Преосвященного, мы тут же и расположились ночевать.

17 июля. В полдень прибыли к городу Триполи. Страшная духота и жара чувствовалась на пароходе. Ко времени прибытия парохода, ставшего на значительном расстоянии от берега, прибыли сюда знакомые уже нам молодые люди, Хашабы, приветствовавшие Преосвященного от имени Митрополита, пригласив его и всех нас к себе на обед, на котором будет и Митрополит. С удовольствием мы воспользовались таким радушием, тем более, что пароход будет стоять здесь до следующего полудня. О. Абдула и добрейшая матушка встретили нас как старых знакомых. Тут уже был и Преосвященный Митрополит Григорий, благословивший нас и высказавший радость, что он, хотя и не в своем доме, будет иметь удовольствие разделить трапезу с дорогими русскими гостями. С нашим Преосвященным и Н. Ф-чем Митрополит через переводчика вел очень оживленную и интересную беседу по поводу путешествия и вынесенных наблюдений, касавшуюся многих таких вопросов, которые могут быть понятны только людям, побывавшим на Востоке, и в частности – в Палестине и Сирии... Митрополит Григорий высказал при этом обширные и глубокие познания по древней истории Сирии и Палестины. В таких интересных разговорах во время обеда и после, за чашкой чая и фруктами, под развесистой смоковницей прошло незаметно время до вечера. Некоторые из нас с Преосвященным отправились после этого на пароход, а другие, уступая просьбе радушных хозяев, остались здесь на ночлег. На полу лучшей комнаты приготовлены были пышные постели, усыпанные по-восточному ароматными цветами жасмина.

18 июля. Проснулись в 7 ч. утра. Отец Абдула уже возвратился с заказной обедни, которую он служил с Митрополитом. По русскому обычаю нам был подан чай. Но отец Абдула и его матушка не разделили с нами компании, – им подано было блюдо смокв в сыром виде. Отец Абдула, в черном подряснике с кожаным монашеским поясом и черной камилавке, и матушка, в черном платье и черной повязке на голове по тамошнему обычаю, сидели с нами за чайным столом и как могли выражали свою любезность. Вскоре отец Абдула был приглашен на требу, и мы, распростившись с радушными хозяевами, отправились осматривать город и сделать в нем кое-какие покупки.

Пароход должен сняться с якоря сегодня, в час дня. За ¹/₂ часа до отхода парохода прибыл сюда Митрополит Григорий, чтобы проститься с нашим Преосвященным и преподать нам напутственное благословение. В простой, задушевной беседе добрейшего Митрополита с нами незаметно прошло время. Мы от всей души полюбили его за его доброту, внимание и любовь к нам. Прощаясь с ним, мы пожелали ему еще много-много лет святительствовать во славу Св. Церкви, и Антиохийской в частности, которая теперь переживает переходное время. Особенно трогательно было прощание обоих Архипастырей. Митрополит Григорий преподнес нашему Преосвященному большую фотографическую группу всех современных Святителей Антиохийского патриархата. Затем он оставил пароход при взаимных пожеланиях, и мы в час дня отплыли от гостеприимного Триполи, сохранив о нем, особенно же о Святителе его, самые приятные воспоминания.

19–22 июля. Плавание по Средиземному морю, Архипелагу и Мраморному морю, до самого Константинополя, совершено было без всяких приключений, если не считать морской болезни, которой некоторые из нас страдали вследствие довольно сильного ветра, дувшего во время двухдневного плавания по Средиземному морю. Не смотря на однообразие пути, и притом уже знакомого нам, мы отнюдь не ощущали скуки, а чувствовали себя прекрасно, проводя время в разговорах, в чтении, в беседах о разных предметах, в воспоминаниях о путешествии. Значительное оживление нашей компании придавали учительницы Палестинских и Сирийских школ, от которых мы много интересного узнали о положении просветительного дела на Востоке.

Плывя 20-го июля мимо острова Родоса, мы увидали спущенные флаги, – знак того, что на материке случилось что-нибудь не доброе. В Хиосе, к которому пристали в яркий полдень, мы узнали о возмутительном убийстве анархистом Итальянского короля Гумберта, наследник которого с супругой был одновременно с нами в Иерусалиме, сохраняя строжайшее инкогнито. В Хиосе некоторые из нашей компании прошли на берег, чтобы погулять по земле и запастись провизией. Около 4-х часов по полудни пароход остановился у острова Митилены. Бывший недавно местом столкновения двух великих держав, этот остров выглядит чрезвычайно живописным. Некоторые из нас отправились в город, который произвел очень приятное впечатление своими прекрасными зданиями, чистотой улиц, и вообще своим благоустройством. Жители, большей частью греки, мужчины и женщины, отличаются своим благообразием и какой-то жизнерадостностью. Среди города – большой греческий храм, с высоким куполом и крестом. Таких величественных и видных греческих храмов нам не приходилось видеть в других местах Востока.

22-го июля, в 11-ть часов вечера, пароход наш стал на якоре в Босфоре, при впадении его в Мраморное море, между Сералем и Скутари. Тут он и стоял до утра следующего дня. Босфор и Константинополь представляли и теперь, не смотря на полночь, волшебную панораму при множестве огоньков, которые точно звезды в небе блестели по всему Босфору. Долго, долго мы не могли оторвать глаз от этой волшебной картины, пока, наконец, не отправились на ночлег.

23 июля. Воскресенье. Добрейший наш кормилец о. Евгений встретил нас, осведомляясь участливо о нашем здравии. Пароход здесь должен простоять до вторника. Поэтому, оставив здесь свои вещи, мы, в сопровождении о. Евгения, отправились на подворье. Таможенные досмотрщики, зная доброту афонских иноков, пропустили нас без всяких задержек, и мы, при торжественном перезвоне колоколов с Пантелеимоновского подворья, в честь Преосвященного, вступили под знакомый гостеприимный кров. Тотчас, по прибытии, мы отправились в храм, чтобы возблагодарить Бога за так счастливо совершенное нами путешествие. Храм был переполнен братушками-славянами, а отчасти и греками. По входе Преосвященного, началась Литургия, и мы все приняли участие в пении. По окончании Литургии был отслужен благодарственный молебен по поводу нашего возвращения. Все мы были в прекрасном настроении. Преосвященный отправился с визитом к послу И. А. Зиновьеву, в Буюкдере, где и пробыл, благодаря радушному гостеприимству г. Посла, до следующего дня. А мы, отдохнув и подкрепившись обильным обедом, приправленным любезными приглашениями о. Евгения, решили осмотреть недосмотренное в первый раз. Решено было прокатиться на лодке по Золотому Рогу. В 4 часа мы и отправились в это очаровательное путешествие. По обеим сторонам – чудная панорама нависших один над другим высочайших зданий оригинальной архитектуры. Мы плыли среди множества лодочек, каиков, пароходиков, и только привычная ловкость и опытность нашего лодочника предохраняла нас от неминуемого, по-видимому, столкновения с ними. Греки, празднуя воскресный день, большими группами расположились у прибрежных открытых ресторанов, откуда доносились к нам музыка и пение. Извиваясь голубой лентой, Золотой Рог, по мере углубления внутрь его, становился все менее и менее очаровательным. Корабельная верфь с обветшалыми судами, казармы, расположенные по обеим сторонам берегов, кузницы, загрязненная вода..., – все это было слишком «прозаично», и с поэтических высот низводило на землю. Только толпа празднующих Греков, кейфующих в кофейнях, разнообразила несколько картину, начинавшую надоедать своим однообразием. Особенно радостно, как видно, праздновался день воскресный в одном из загородных ресторанов, где залив круто загибает, откуда доносилось особенное веселие. Против него, на другом левом берегу, как бы для контраста и в поучительное назидание, раскинулось обширное кладбище турецкое с темно-зелеными пирамидальными кипарисами и белыми надгробными памятниками различных форм, смотря по состоянию и рангу покойников. Кладбища – любимое место для прогулок турецких женщин. И теперь мы видели нескольких из них, сидевших на окраине кладбища, в длинных черных балахонах и с полузакрытым лицом. Вышли и они, гаремные затворницы, чтобы, хотя сквозь черное покрывало, поглядеть на белый свет Божий и тем разогнать свое уныние и тоску. Отсюда мы и поворотили в обратный путь, тем более, что день уже заметно склонялся к вечеру. При свете заходящего солнца, мы теперь любовались Золотым Рогом и частями города, мимо которых мы проезжали. Теперь уже мы могли ориентироваться в этой громаде мечетей, дворцов и других зданий. Вот Фанар, вот здания Болгарской экзархии, вот мечеть Сулеймана, Ахмедие; вот Св. София....

В 8 часов вечера мы уже были у себя – на подворье. Делясь впечатлениями в ожидании вечернего чаю, на кровле пятиэтажного здания, мы вдруг освещены были моментально вспыхнувшим заревом. Оказалось, – загорелся недалеко находящийся от подворья деревянный кафешантан. Пожар был настолько сильный, что не только искры, а целые головни падали на кровлю подворья, хотя без всякой опасности, так как тут нечему гореть. Деревянный же кафешантан в какой-нибудь час сгорел дотла, не смотря на геройские усилия босоногой турецкой пожарной команды. Впрочем, тут нужно удивляться тому, как при такой скученности домов пожар ограничился только одним домом. До поздней ночи гуляли мы по кровле, любуясь чудным небом, усеянным звездами и Босфором со множеством пароходных огней. Сквозь примрак ночной проглядывают силуэты мечетей, дворцов. А возле нас, недалеко от сгоревшего кафешантана, опять начались прерванные пожаром пение и музыка, как будто ничего и не было. Затем, один по одному отправились на ночлег.

24 июля. Понедельник. Утро нынешнего дня посвятили вторичному обозрению Св. Софии и других мечетей. Первое впечатление не только не ослабело, но еще более усилилось. Мы вполне убедились, что Св. София не только велика, как и другие мечети, но и необыкновенно величественна, чего нельзя сказать о других мечетях. Послеобеденное время вместе с Преосвященным Ректором и Н. Ф. Каптеревым посвятили обозрению Русского Археологического Института, несколько лет тому назад учрежденного. Директором его, с самого начала основания, состоит Ф. И. Успенский, бывший профессор Одесского Университета. Всецело ему же и обязан Институт нынешним своим процветанием и плодотворностью, выражающеюся в весьма ценных ученых трудах по Византологии, принадлежащих или ему, или же написанных под его руководством. Институт находится в Перу в большом наемном здании. В нижнем этаже помещается музей и квартира директора, я в верхнем – библиотека и комната для ученых занятий. Под руководством Феодора Ивановича и ученого секретаря Института Б. В. Фармаковского мы познакомились, конечно бегло, с неоцененными сокровищами музея и библиотеки Института. Этот осмотр показал нам, что может сделать любовь и энергия одного человека, всецело преданного своему делу. Такие люди делают честь своей родине. К сожалению, их так мало, в особенности в области Византиноведения. В комнате для ученых занятий мы встретили трех молодых людей, занимавшихся здесь по истории Византии. Один из них – племянник Феодора Ивановича, профессорский стипендиат Казанской Академии, Успенский, а двое других – из университета. По этому поводу Ф. И-ч беседовал с Преосвященным Ректором и Н. Ф-м о том, как полезно было бы, если бы наши Духовные Академии посылали сюда студентов для ученых работ по византийской истории¹⁰².

После этого мы посетили квартиру Ф. И-ча и познакомились с его супругой. Радушные хозяева предложили нам чай, за которым незаметно прошло часа два времени в ученой и интересной беседе. Нужно быть на чужбине, чтобы оценить подобное радушие, особенно же при сознании значения известной личности, как это было и в данном случае. Долгом считаем принести искреннюю благодарность Феодору Ивановичу и его супруге за то внимание, какое было оказано ими нам. С такими чувствами мы и простились с радушными хозяевами и отправились к себе на подворье, где в дружеской беседе и провели последний вечер пребывания в турецкой столице.

25 июля. Вторник. Сегодня в три часа отправляемся в Одессу. Утром отстояли литургию и выслушали напутственный молебен. До обеда отправились в город и сделали закупки, которые должны напомнить нам о нашем пребывании здесь: альбомы, виды, фески, и т. п. В два часа, после обеда, при торжественном перезвоне колоколов, отправились мы из подворья на пароход, в сопровождении заведующего подворьем о. Мисаила, добрейшего о. Евгения и братии. Перед самым отходом парохода явился первый драгоман посольства, известный П. В. Максимов, и вручил Преосвященному пожалованный ему Его Величеством Турецким Султаном орден Меджидие 1-й степени «в знак покровительства Его Величества православным». Такое внимание Его Величества, в пределах Империи которого мы пробыли больше месяца, к нашему Начальнику и инициатору путешествия, было и для нас очень приятно, так как в лице его и мы в некотором смысле были почтены. Наконец в три часа пароход снялся с якоря. Все время плавания по Босфору мы не сходили с палубы, не отрывая глаз от постепенно удалявшегося волшебного города, стараясь запечатлеть его в своей памяти. Почему-то грустно было, и этой грусти не могла рассеять даже мысль о возвращении на родину, – так мы свыклись с Востоком.

В пять часов мы вступили в грозные воды Черного моря. Ветер стал разгуливаться, белые барашки стали появляться чаще и чаще, наш старичок «Нахимов» начал все сильнее и сильнее кряхтеть, многие из нас стали испытывать морское томление, предпочитая одиночество. Настала ночь...

26 июля. Среда. Последний день плавания. Все провели вместе в товарищеской беседе. Море утихло. Чувствуется близость дорогой родины.

27 июля. Утреннее солнце разбудило нас. Тихо подплываем к Одесской гавани. Спущен трап. Простились с капитаном и поблагодарили его за внимание к нам во все время продолжительного пути. В предшествия Преосвященного направились в таможню. Таможенные власти с полным доверием отнеслись к нам, не осмотрев наших вещей. Багаж наш, состоявший из множества маленьких узелков с разными вещами, нагружен был на простую телегу, и мы вслед за ней отправились на Пантелеимоновское подворье, зорко следя за сохранностью вещественных памятников нашего путешествия, которые должны напоминать нам о самых счастливых днях нашей жизни. Мы прибыли на подворье как раз в день храмового праздника его, в честь Св. Пантелеймона. Тут готовились к архиерейской службе, которую имел совершить Высокопреосвященнейший Иустин, Архиепископ Одесский. Молитвой здесь предварен наш путь, молитвой и заключен.

Благодарение Богу, споспешествовавшему нам в благополучном совершении дальнего пути в «Страну Священных Воспоминаний».

Глубокая благодарность Палестинскому Обществу, облегчившему и благоустроившему наше путешествие, в лице Секретаря и неутомимого деятеля Общества В. Н. Хитрово, управляющего Русскими постройками в Иерусалиме Н. Г. Михайлова и уполномоченного Общества в Одессе М. И. Осипова.

Сыновняя благодарность нашему Преосвященному и Начальнику, инициатору нашего паломничества, с отеческой любовью относившемуся к нам во все время путешествия и руководившему нами.

Благодарение Господу Богу и сердечное спасибо всем добрым людям, благодеявшим нам на пути.