Отдел II

«Эти дела изображают и освещают личность Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета с такой стороны, с которой меньше всего было известно в печати, – именно со стороны непрестанной его заботливости о материальном обеспечении сельского духовенства его епархии, о его дальновидности и житейской мудрости и опытности и о его мужественных предстательствах за свое духовенство перед Высшею властью, тогда как доселе считали Митрополита Филарета исключительно монахом-аскетом и по убеждениям и по жизни, и потому надо заботиться о личных житейских делах и отношениях»³⁷.

По предмету и содержанию, указанных в предыдущей главе, фактов первого рода мы имеем под руками два дела³⁸ под заглавиями. 1) Дело о тайных, будто бы замыслах Поляков – помещиков к мятежу (1846 г.); и 2) Дело по отношению Киевского Генерал-Губернатора Бибикова «о разных предосудительных и вредных для общественного спокойствия поступках разных священников Киевской епархии (1847 г.)». Но заглавие последнего дела, – по изъяснению цитируемого Автора, – не совсем точно: оно главным образом касается распространившихся в 1847 г. в Киевской губернии слухов о возобновлении колиивщины или резни ляхов и жидов», и вообще о взаимных отношениях между крестьянами и помещиками польского происхождения. Таким образом, оба эти дела имеют общественно-политический интерес и характер по части взаимных отношений между разноплеменным населением Киевской губернии. Изложим сначала эти два дела с подлинных документов обнародованных авторов, хотя изложение наше будет по местам в сокращенном виде³⁹.

Первое дело началось по следующим обстоятельствам.

В конце 1845-го или в самом начале 1846 года последовало секретное предписание по резолюции Киевского митрополита Филарета духовенству Киевской Епархии относительно наблюдения за действиями поляков и духом, в народе распространяемом. Вероятно, это предписание состоялось вследствие отношения Киевского Генерал-Губернатора Бибикова, к которому отсылались все рапорты, поступавшие вследствие вышеозначенного предписания.

Липовецкий протоиерей Иоанн Шаббатович в рапорте своём, от 16 марта 1846 года за № 24, доводил до сведения высокопр. Филарета о нижеследующих обстоятельствах: 1) «14-го марта я узнал от некоторых духовных лиц, что в осеннее время минувшего 1845 года во многих местах Липовецкого уезда под предлогом травли зверей собиралось необыкновенное число поляков из разных, даже отдаленных уездов, и при сём случае в некоторых местах всех крестьян, бывших на охоте, подчивали водкою и награждали деньгами, так что сами крестьяне недоумевая, за что им оказываема была такая милость, с подозрением рассказывали о том другим». 2) «В то же время, т. е. осеннее, в некоторых селениях, особенно Боршовке и Красненьком, пронесена была молва, якобы последовал указ, что крестьяне должны платить дань сверх подушного оклада, от всякой иконы, сколько таковых будет в доме: за иконы Спасителя и Божией Матери по 30 копеек, св. Николая 15, а за других угодников по 10 коп. серебром. О сих двух обстоятельствах, как, уповательно, уже бывших под розысканием полицейским, я не сообщал никому. Следующие же пункты за получением известия я немедля передал г. земскому Исправнику». 3) «Священник села Боршовки Еразм Волошкевич 11-го или 12-го Марта, занимаясь полевыми работами видел, что четыре человека поляков на верховых лошадях показались из чащи леса, куда не была проложена никакая дорога и, как бы рассматривая окрестности, опять спрятались в лес». 4) «По дороге, идущей от местечка Вилинец к Жорнищам, совершаются необыкновенные разъезды поляков в экипажах». 5) «Помещик села Якубовки беспрерывно обучает в манеже большое количество лошадей». 6) «На свадьбе у одного однодворца села Боршовки, в Феврале месяце сего года, какою-то мелкою шляхтою было произнесено: «Мы не подаруем Царю, что он лишил нас дворянства и пожаловал всех в однодворцы». Слова сии, по уверению дьячка Духовского, слышали вдовствующая старуха Духовская и дочь её. Всех таковых сведений, дошедших до меня, не выдавая за достоверные, но по соображению замечая, что и в душах некоторых жителей Липовецкого уезда кроется что-то злое и для спокойствия общественного небезопасное, я по долгу верноподданической присяги спешу донести о том смиреннейше Вашему Высокопреосвященству».

Другой рапорт принадлежит Благочинному 5-й части Радомысельского уезда, священнику Евстафию Ясинскому и помечен 17 Сентября 1847 года. «Ведомства моего, – писал Благочинный Ясинский, – села Карниловки Троицкой церкви диакон Федор Хотинский 14 числа сего Сентября месяца донёс мне рапортом, что 1-го числа Августа месяца сего года, неизвестный ему по имени и фамилии отставной солдат, (служивший прежде в польском войске), приехал в село Карниловку с дворянином Антонием Добровольским, находящимся ныне на жительстве в городе Житомире, и пришед в дом диакона Хотинского, сказал ему, что господин его Антоний Добровольский прислал просить его, диакона, приглашать чернь на сторону мятежников. Хотя за верность сего доноса я не ручаюсь и, при расследовании по сему делу, доказать ничего не могу, но, дабы ответственность на меня не пала в случае какого-нибудь возмущения, долгом поставляю донести о сём Вашему Высокопреосвященству с приложением при сём в подлиннике рапорта диакона Хотинского»⁴⁰.

Еще: священник местечка Белиловки Бердичевского уезда А-р Мацкевич со слов крестьян сделал донос, будто бы помещик села Немиринец Аполлинарий Абрамович имеет у себя мятежнические оружия, хранившиеся прежде у тамошнего священника Лаврентия Волошкевича, и даже сам решился ездить с Исправником в имение помещика Абрамовича села Немиринец «для бытности при обысках об оружии, спрятанном будто бы в клуне».

В то самое время, когда священнослужители Киевской епархии получили и стали исполнять начальственное предписание относительно наблюдения за действиями поляков и духом, в народе распространяемом, – в это же самое время и возникло второе из предуказанных дел. Гражданские чиновники со своей стороны в целом ряде доносов Киевскому Генерал Губернатору Бибикову старались очернить в его глазах местное духовенство и обвинить многих священнослужителей в разных предосудительных и вредных для общественного спокойствия поступках. Обвинения эти носят, между прочим, такой детальный бытовой оттенок, что указывают этим самым на более близкий к духовенству источник этих доносов, именно на польско-шляхетскую среду, имевшую возможность следить за священнослужителями на каждом шагу их жизни. Поэтому, можно думать, что доносы на священнослужителей были отместкою им со стороны польского дворянства и шляхты за наблюдения за их действиями, сопровождавшеюся иногда доносами политического характера.

Сначала делались на духовенство доносы с обвинением его в не исполнении пастырских его обязанностей и в нравственных недостатках. «Мною получено донесение, – писал Генерал-Губернатор Бибиков Митрополиту Филарету, (13 мая 1847 года, за № 2607), – что некоторые приходские священники Звенигородского уезда часто опускают исполнять обязанность свою – читать прихожанам после литургии в воскресение и праздничные дни назидательные поучения; некоторые же в минувшую четыредесятницу исповедовали по несколько крестьянских детей вдруг, могущих уже хорошо понимать важность исповеди, и таким образом, не испытывали их в грехах, но ограничивали исповедь одною предварительною молитвою, не возбуждая в детях благоговения к святости Таинства; некоторые же замечены в нетрезвом поведении, чем подают соблазн своим прихожанам». При этом Генерал-Адъютант Бибиков препроводил к Митрополиту Филарету список 13-ти священников Звенигородского уезда, не исполняющих в точности своих обязанностей по разным предосудительным причинам, преимущественно по причине пьянства. Высокопр. Филарет, проверив этот список, не во всём согласился с ним и против некоторых имен опороченных священников сделал следующие отметки: «хороший», «молодой – исправный», »не зазорный», "старик дряхлый». В другом отношении, (от 15-го Июля того же года, за № 5912) Генерал-Губернатор сообщал Митрополиту Филарету о шести священниках и одном диаконе Радомысельского уезда, которые по полученному им донесению, ведут себя несоответственно своему сану, будучи пристрастны к горячим напиткам. Из этих священнослужителей один, кроме того, имеет за собою поступки, служащие соблазном для прихожан, и другой очень часто без надобности оставляет свой приход и разъезжает по ярмаркам».

Но более важным и опасным для духовенства обвинением – было обвинение его в том, что «некоторые духовные лица Киевской губернии дозволили себе распространять между простым народом возмутительные толки и мысли». По полученным мною донесениям, – писал Генерал-Губернатор Бибиков к Митрополиту Филарету (от 9-го Августа 1847 года, за № 6611) – рассказы об этом распространились уже во многих местах смежных уездов и породили беспокойства и опасения. Как подобные случаи могут, при возбуждении беспокойства между крестьянами, вовлечь духовенство в тяжкую ответственность, то я поставляю долгом совершенно конфиденциально обратить Ваше архипастырское внимание на эти беспорядки, с тем, – не благоугодно ли будет Вашему Высокопреосвященству в уезды – Таращанский, Сквирский, Звенигородский, Бердичевский, Уланский и Липовецкий послать из Киева благонадежных духовных лиц, которые бы, не открывая никому цели своей поездки, совершенно секретно и под благовидным предлогом внушили местному духовенству, – как оно должно вести себя и отвергать всякие слухи, которые могут беспокоить крестьян и подавать собою пример послушания, кротости и доброй нравственности и успокаивать помещиков и крестьян там, где рассказы о возникновении беспорядков, могут их обеспокоить. Уверен будучи, что Ваше Высокопреосвященство не изволите оставить гражданское начальство без Вашей помощи в столь важном деле, поручаю себя Вашим архипастырским молитвам и проч.». Генерал-Губернатор имел в виду распространившиеся тогда в некоторых местах, слухи о возобновлении якобы древней колиивщины или о резне якобы ляхов и жидов, весьма опасные для существовавших тогда крепостнических отношений между помещиками польского происхождения и крестьянами.

Высокопр. Филарет, вызвав к себе уездных протоиереев, лично дал им поручение собрать секретно сведения о состоянии умов в народе и наставления, как действовать им в данном случае. Об этом свидетельствуют два рапорта уездных протоиереев: Махновского – Михаила Дашкевича и Черкасского – Никита Дубницкого, последовавшие во исполнение распоряжений высокопр. Филарета.

Махновский, протоиерей Михаил Дашкевич отрицал существование слухов о существовании колиивщины. В рапорте, (от 19-го сентября 1847 года, за № 1143) он писал к Митрополиту Филарету следующее: «принявши от Вашего Высокопреосвященства, прошлого августа 24-го дня, личные наставления в делах службы, спешу донести, какие сделал я по сему предмету распоряжения. На 15-е Сентября созвал я Бердичевского уезда Благочинных в дом свой, спрашивал их наедине, не замечают ли они какого волнения и неустройства в народе, особенно в крестьянах против помещиков? На что все порознь и единодушно отозвались, что они совершенно ничего подобного не заметили; крестьяне, как повиновались своим владельцам, так и теперь повинуются. Вменяется светскою властью в возмущение крестьянам то, ежели некоторые жалуются власти и просят защиты ее в притеснениях и чрезмерных налогах от помещиков. При сём следовало бы местному светскому начальству прежде испытать способы благоразумия, а не доносить высшему о том, чего совершенно не было. На будущее время также даны мною Благочинным наставления, какие преподаны мне Вашим Высокопреосвященством по сему делу».

Черкасский протоиерей Никита Дубницкий, в докладной записке своей, от 20-го сентября 1847 года, подтвердили существование в народе слухов о возобновлении колиивщины и постарался определить их происхождение. «Невыгодные слухи о возобновлении якобы древней колиивщины или о резании якобы ляхов и жидов, – писал он, – произошли из следующих источников:

1) «Из «Киевских Губернских Ведомостей», разосланных по церквам во известие всем причтам церковным. Ибо в сих «Ведомостях», в описаниях местечек и городов уездных, помещены статьи о резне ляхов и жидов, произведенной некогда малороссийскими казаками. А простоумные дьячки и пономари, через них же грамотейные крестьяне, да и некоторые священники из дьячков и пономарей, читая неразумно и толкуя превратно таковые, любимые для края статьи, начали выдавать прошедшее то за настоящее, то за будущее».

2) «Далее – от не осторожного составления некоторыми гражданскими чиновниками по помещичьим имениям инвентарей, кои хотя поручено им составить секретно, однако составление их между разговорами о новостях передаётся другим посторонним и духовным лицам; но таковая передача сделала инвентари для владельцев неприятными, а для крестьян вожделенными; отчего владельцы стараются поплотнее удержать свою власть над крестьянами по прежнему, крестьяне начинают желать скорейшего исполнения инвентарей».

3) «От собрания священниками инвентарных, под именем статистических сведений о владельцах разного исповедания, о крестьянах и жидах, производимого ими по предписанию Епархиального Начальства, сделанному вследствие требований Губернского начальства. Ибо собрание таковых сведений производится некоторыми священниками слишком просто и неосторожно, а владельцам и жидам представляется оно странным, необыкновенным и возбуждает в тех и других подозрение и негодование к священникам; отчего всякий слух на них, не благоприятный для владельцев и жидов, преувеличивается, перетолковывается в опасную для тех и других сторону, а наконец, из мнимой предосторожности выводится на самое дело».

4) «Потом, – от соседнего соревнования помещичьих крестьян к казённым крестьянам. Ибо казённые крестьяне освобождены уже от всех повинностей городских, кроме оброчных статей в пользу казны; а помещичьи крестьяне, соревнуя им, по местному с ними соседству и завидуя, но не видя у себя подобной им вольности, обращаются к духовным лицам с вопросами любознательности, – будет ли и им когда-либо такая вольность, какою пользуются казённые крестьяне, подобные им люди. А духовные лица болтают им: «Да на то уже и похоже, что будет; да уже и была бы, если бы не ляхи и жиды».

5) «От всегдашнего почти выезда духовных лиц на ярмарки, собирающихся в местечках обыкновенно в воскресные и праздничные дни, ибо духовные лица, встречаясь со своими прихожанами – крестьянами на таковых ярмарках и в питейных домах за частыми рюмками горячих напитков вступая с ними в разговоры о разных новостях, болтают им о том, чего сами начитались дома или наслышались от других; а крестьянам, особенно пьяным, то только и желательно слышать и принимать к сердцу, что к их выгодам и льстит их вольности».

Кроме письменных донесений высокопр. Филарет собирал и записывал и устные сведения о происхождении означенных слухов. В деле есть его собственноручная записка, писанная карандашом с изложением кратких, отрывочных сведений по данному предмету. «Бердичевского уезда в местечке Дружикове, – писал высокопр. Филарет, – статья из «Губернских Ведомостей», в которой написана история гайдамаков, попалась в руки жене эконома, которая завернув в бумагу пищу, послала в поле. Эконом бросил сию бумагу, которая попалась в руки крестьянина. Сей принес бумагу к священнику Шинкаржевскому для прочитания, в Марте месяце 1847 года». «Много было в Галиции нищих, которые могли рассеять слухи неблагоприятные». «В селе Тхоровке Земский суд на сходке объявил, что есть указ, чтобы крестьяне работали на помещиков только три дня в неделю». «Тут помещик безмерно угнетает крестьян».

Таким образом, из приведённых донесений и сведений видно, что слухи о возобновлении колиивщины первоначальным своим происхождением не были обязаны духовенству, которое разве только не умышленно могло иногда содействовать распространению этих слухов. Но оно стояло близко к народу и потому более всего возбуждало подозрение к себе со стороны польских помещиков и гражданских помещиков, которые поэтому следили за каждым неосторожным шагом и словом священников и старались обвинить их в возбуждении недоразумений между помещичьими крестьянами. Вот два обвинения такого рода, направленные против священников.

В отношении (от 20 Сентября 1847 года, за № 7935) Генерал-Губернатор Бибиков писал высокопр. Филарету следующее: «Священник села Строкова, Свирского уезда, Мотылевич, имея неуживчивый и крутой нрав, возбуждает распри между помещиком и крестьянами и решается на весьма не благовидные поступки, например: крестьянину Павленку, во время исповеди, говорил, чтобы он украл для него один улей господских пчёл; когда же тот отвечал, что воровать грешно, то Мотылевич грозил не допустить его к исповеди и причастию, о чём Павленко напоминал ему при многих крестьянах». «1-го Августа, когда ему – Мотылевичу не дано столько работников, сколько он требовал для своих работ, то он, выйдя к крестьянам на дорогу, когда они шли на барщину, запрещал им идти на господскую работу, угрожая разбить голову тому, кто пойдет на работу. Около 10-го Августа, проходя мимо работников, снимавших хлеб, когда один крестьянин, занятый работою, не снял пред ним шляпы, то Мотылевич сорвал с него соломенную шляпу, бранил самыми неприличными словами и тут же разорвал её в куски и бросил». В заключение Генерал-Губернатор просил высокопр. Филарета удалить священника Мотылевича из села Строкова. Высокопр. Филарет вызвал к себе священника Мотылевича, который дал следующее объяснение:

1) «Крестьянина Павленка я не только во время исповеди, но и никогда не наущал украсть для меня господских пчёл, – тем более, что как пастырь, сам взыскую каждого из моих прихожан, замеченного в воровстве.

2) 1-го Августа я не возмущал крестьян не идти на господские работы, исключая праздников и высокоторжественных дней, назначенных праздновать, объявлял прихожанам не на дороге, а в церкви; экономию же извещал урядовою бумагою праздновати» таковые дни, тогда как в соседнем с моим приходом селе, – имении того же помещика, в таковые дни производилась работа.

3) Проходя в жнивное время около работников, снимавших господский хлеб, сказал: «Бог в помощь!», на что все отвечали мне благодарностью, снявши свои шляпы, один же из них, по имени Василий Клищик, человек безнравственный и безрелигиозный, не снял с прочими своей шляпы, на что я не ругательствами, а словами пастырскими наставлял и даже обличал его перед прочими за его явное неуважение к пастырю, велевши стоявшему около него в то время другому человеку снять с него шляпу».

В другом отношении, (от 11-го Декабря 1847 года, за № 10,338) Генерал-Губернатор Бибиков писал высокопр. Филарету следующее: «Имею честь препроводить при сём на усмотрение Вашего Высокопреосвященства, в копии, полученную мною проповедь, говоренную священником Радомысельского уезда, села Кочарова Соколовским, в храмовый день тамошней церкви Покрова Пресвятой Богородицы, а также записку, при которой она представлена. Не изволите ли сделать какое распоряжение, чтобы подобного рода проповеди, как непонятные для крестьян и могущие возбудить различные между ними толки, не были говорены». Упоминаемой в отношении записки не сохранилось, но сохранилась копия проповеди. В ней священник Соколовский, сделав исторический очерк покровительства Божией Матери Русскому народу, между прочим, остановился на смутной эпохе самозванцев и на освобождении России от поляков. «Недолго сидел он (Борис Годунов) на престоле, запятнанный подозрением в истреблении последней отрасли царственного дома», – говорилось в проповеди. «Мог ли он загладить недостаток права наследственного?» Недолго правил государством и низложитель его Шуйский, скоро с высоты престола он низринут в плен, в могилу. Россия осталась без Царя, – бедствие самое ужасное и гибельное! Смуты сиротствующей России отозвались и за пределами её, а соседи наши недруги рады были злополучию отечества нашего. Коварные и вероломные поляки наперерыв старались восхитить скипетр Самодержавия. Терзаемая несогласиями внутри и теснимая нападениями извне врагов хищных, Россия готова уже была преклониться под иго иноземное, признать над собой владычество царя не Русской крови, возвести на престол св. Владимира наследника гордого и враждебного нам царства и проч.» Полагать должно, что означенные нами курсивом слова проповеди священника Соколовского и показались для кого-то соблазнительными и опасными для общественного спокойствия. Если же верно такое предположение, то нельзя не сделать заключения, что проповедь священника Соколовского не понравилась кому-либо из польских помещиков или их управляющих, экономов и иоссессоров, видевшему в историческом взгляде проповедников на участие поляков в смутах междуцарствия намёк на современные отношения польского землевладельческого класса к Русскому крепостному населению. Во всяком случае, донос на священника Соколовского был принят Генерал-Губернатором Бибиковым и сообщен митрополиту Филарету, который вызвал священника Соколовского к себе в Киев для наставления. Какой был результат всех вышеприведённых фактов в значении формальной, хотя бы и конфиденциальной переписки, из делопроизводства, которое мы заимствовали из напечатанного, не видно. Со своей стороны мы должны заметить только то, что гражданское местное начальство в описываемую пору, очевидно, слишком налегало на Православное духовенство, и сам Генерал-Губернатор Бибиков был в личных неприязненных отношениях к высокопр. Филарету⁴¹.

Но чтобы составить понятие, какого должно было ожидать результата со стороны собственно высокопр. Филарета, по личным убеждениям и взглядам его относительно подобных фактов, мы приведем здесь другой документ, относящийся к позднейшему времени и при самых благоприятных отношениях между высокопр. Филаретом и бывшим Генерал-Губернатором Князем Иларионом Иларионовичем Васильчиковым «Владыке, – читаем в дневнике (под 18-м Ноября 1857 г., следов., за месяц только до кончины его) прислано было отношение, в котором сообщалось от гражданского Начальства, что люди (крепостные) г. Браницкого, – в бытность Государя Императора в Киеве, успели подать прошение об освобождении их от крепостного состояния. Князь приложил и письмо о том же дьячка Златоустовской Киев. церкви к отцу, где дьячёк выказывает живое сочувствие к тем людям. Выслушав, св. Владыка сказал: «что же тут?!. Какая вина?!. Подано прошение Государю. Если просьба законна, просители правы, если не основательна, отказать и только. За что же истязывать? Кому не дорога свобода?!. Нельзя живому человеку слова сказать, тотчас заговорят – это мятеж, бунт, непокорность властям ... Да какие власти-то? Что терпел от них народ? В России дворянство Православное; значит, в этом есть связь с народом; а в здешнем краю католики, закоренелые враги Церкви и отечества… и чего не делают они с крестьянами. И эти бедные страдальцы не смели вида подать, что они чувствуют свои страдания и имеют нужду в сострадании. Слава Богу, что проект об освобождении крестьян уже обсуждается... О, да поможет Господь Бог Батюшке Государю поскорее совершить этот великий подвиг, – вырвать несчастный народ из этих адских рук!»⁴² Впрочем, такие благожелательные – молитвенные чувства в отношении освобождения крестьян от крепостничества особенно проявлялись и выражались от глубины души в Бозе почившего буквально до самых последних дней его жизни. Далее, даже накануне самой кончины, читаем в «последних днях» следующие строки. «До болезни и во время болезни, Владыке не случалось читать, только что вышедшего, Высочайшего Рескрипта Дворянству некоторых губерний Западного Края и отношение Министра Внутренних Дел касательно нового устройства быта помещичьих крестьян. Теперь он вдруг вспомнил об этом. «Нельзя ли достать тех бумаг? – сказал он; хотел бы я прочитать, пока ещё дышу. О! какое великое дело сделает Государь! Дал бы Ему Господь, успешно совершить этот подвиг; тогда он прославит Себя паче всех, – будет не только Благословенным, как Император Александр Павлович, но преблагословенным»⁴³.

Обращаемся к делу второго рода: «Об материальном обеспечении сельского духовенства», – на котором мы и остановимся подробнее, как наиболее характерном, широко и глубоко обнимающем историческую и современную жизнь местного сельского духовенства, преимущественно с бытовой и экономической её стороны⁴⁴. Это дело, – говорит достопочтенный Автор, – рисует Высокопреосвященного Филарета с такой стороны, о которой доселе меньше всего известно было в печати, – именно, со стороны его заботливости о материальном обеспечении сельского духовенства его епархии, о его дальновидности и житейской мудрости и его мужественном предстательстве за своё духовенство перед Высшею властью, тогда как доселе обыкновенно считали митрополита Филарета исключительно монахом-аскетом по убеждениям и жизни, мало заботившимся о земных житейских отношениях. Дело это может иметь интерес и для настоящего времени, периодически возбуждающего вопрос о материальном обеспечении сельского духовенства.

Излагаемое дело, – говорит Автор, – можно было бы точнее озаглавить так: «О применении и удобоисполнимости, Высочайше утверждённых в 1842 году, правил относительно обеспечения сельского духовенства землями, домами и обрабатыванием прихожанами участков земли». Возникло оно вследствие неправильного смешения его с другим делом введения в юго-западном крае инвентаpeй, частью по интриге польских помещиков здешнего края, частью по недоразумению Русской администрации.

«Высочайше утвержденное в 1842 году, положение относительно обеспечения здешнего духовенства землями, домами и обрабатыванием прихожанами участков земли стало приводиться в исполнение с 1844 года и исполнялось постепенно и тихо, встречая тормоз единственно со стороны здешних польских помещиков, весьма неохотно поступавшихся некоторыми выгодами своими в пользу Православного русского духовенства и даже пытавшихся отнять у него и то, чем оно владело дотоле».

«Но не успело ещё придти в исполнение и окрепнуть дело материального обеспечения сельского духовенства Киевской епархии по проекту 1842 года, как произошло в Киевской губернии замешательство и волнение между помещичьими крестьянами, вызванное совершенно не зависящими от духовенства причинами, но направленное в значительной мере и против духовенства. Волнение это вызвано было «непомерным отягощением польскими помещиками крестьян» и поддерживалось ложными слухами о даровании якобы крестьянам золотой царской грамоты на свободу от помещиков, скрываемой якобы священниками. Этими волнениями и хотели воспользоваться помещики польского происхождения, чтобы не только свалить с себя вину в этих волнениях на Православное духовенство, но чтобы вместе с тем и добиться отмены, Высочайше утвержденного в 1842 году, положения относительно обеспечения духовенства или по крайней мере, воспрепятствовать и затруднить приведение в действие сего благотворного положения, во вред ненавидимого ими Православного духовенства». Они распускали слухи, с чужих слов повторяющиеся даже должностными лицами, будто бы введение в инвентари работ для церковных причтов послужило даже к расторжению той тесной и благотворной связи, какая искони существовала между сельским духовенством и крестьянами, и что это даже было причиною беспокойства и волнения со стороны крестьян».

«Слухи эти были известны, между прочим, Графу Александру Петровичу Толстому, когда он находился с Нижегородским ополчением в Киевской губернии в Севастопольскую войну. Поэтому граф А.П. Толстой, сделавшись потом Обер-Прокурором св. Синода, – 20 Марта 1857 года, за № 1852, – обратился к Высокопреосвященному Митрополиту Киевскому Филарету со следующим отношением по сему предмету. «В числе предметов заботливости Правительства о доставлении духовенству безбедного содержания, – писал граф Толстой, – особенное внимание обращает на себя обеспечение его землями, домами и единовременными пособиями от прихожан, на основании Высочайше утвержденного положения 1842 года. Цель сего положения вполне благотворительна, но как с приведением в действие предписываемой оным меры, прихожане уже законом обязываются к построению домов и к обработке участков земли для священников, тогда как прежние в их пользу приношения и работы были совершенно добровольны; то из сего рождается опасение, чтобы от неосторожности исполнения не последовало изменение во взаимных отношениях между пастырями и паствою. Во время моего пребывания с Нижегородским ополчением в Киевской губернии я имел случай слышать, якобы введение в инвентари работ для церковных причтов послужило даже к расторжению той тесной и благотворной связи, какая искони существовала в тамошних местах между сельским духовенством и крестьянами, и что это было даже причиною беспокойства и волнения со стороны крестьян. По сим соображениям имея надобность, сколь возможно ближе знать все подробности хода дела касательно обеспечения сельского духовенства, обращаюсь к Вашему Высокопреосвященству с покорнейшею просьбою об уведомлении меня, и если можно – в непродолжительном времени: где происходили и в чем состояли беспокойства крестьян при обязании их инвентарными работами? в какой степени Вы, Милостивый Государь и Архипастырь, признаёте сии беспокойства происходящими именно от обязательных работ на церковные причты? действительно ли замечается ослабление духовной связи между сельскими священниками и крестьянами? И если таковое ослабление заметно, то можно ли с достоверностью приписать оное приведению вышеупомянутой меры в действие»?

«Вот на это-то отношение Синодального Обер-Прокурора и последовала обширная, основательная и всесторонняя отповедь Митрополита Филарета, показавшая в составителе всю самую сердечную заботливость его о благе своей епархии и глубокий политический ум. В этой отповеди высокопреосвященный Филарет доказывает пользу и благотворность Высочайше утверждённого положения 1842 года об обеспечении духовенства, различает истинные причины крестьянских волнений в Киевской губернии в 1855 году, не отрицал впрочем, совершенно и прикосновенности духовенства, в отдельных случаях, к причинам этих волнений, раскрывает интриги поляков против Православного духовенства и в заключение предусматривает последнюю попытку поляков «к осуществлению мечтательных надежд своих, никогда ими не оставляемых, на возвращение здешнего края под польское владычество и под папскую унию». Считаем вполне интересным привести здесь в полном виде этот замечательный ответ высокопр. Филарета Обер-Прокурору Св. Синода Графу А.П. Толстому.

«Вследствие почтеннейшего отношения Вашего Сиятельства ко мне, от 20 минувшего Марта, за № 1852, – писал Митрополит Филарет, – честь имею сообщить Вам, Милостивый Государь, следующее:

1) «Благотворное положение, Высочайше утвержденное 1842 года, касательно обеспечения здешнего духовенства землями, домами, обрабатыванием прихожанами участков земли, жалованьем и единовременным пособием не от прихожан, а от казны, при вступлении вновь священников на приходы, в течении пятнадцати лет получило силу закона и для истинного блага Церкви и государства должно быть сохраняемо ненарушимо».

2) «Положение сие для здешнего края совершенно необходимо и имело уже самые благотворные последствия. От доброхотного подаяния в здешнем крае никак нельзя ожидать достаточного обеспечения причтов; ибо оно здесь совсем не то, что в благословенной России. Здесь прихожане помещиками-поляками приведены большею частью в крайнюю бедность; притом в Великоросии между помещиками и духовенством – связь единоверия и единоплеменности, а здесь – напротив. Между тем, положением 1842 года Православное духовенство поставлено как в материальном, так и в нравственном отношении на ту степень благосостояния и уважения со стороны прихожан, который ему должен принадлежать для беспрепятственного исполнения пастырских обязанностей. При вступлении моём в управление Киевскою епархиею, к крайнему моему удивлению, я нашёл только пятую часть священников, окончивших курс в Семинарии⁴⁵. Тому причиною была бедность духовенства, по которой не только причётники, но часто и священники не имели способов воспитывать детей своих в училищах и Семинарии, отчего и число учащихся было, до поступления моего сюда, крайне ограничено сравнительно с числом причтов киевской епархии. Теперь, к истинному моему пастырскому удовольствию, осталась только едва двенадцатая часть священников, не окончивших курс учения, и число учащихся в духовно-учебных заведениях почти удвоилось и сделалось вполне соответствующим потребностям епархии. Извольте, Ваше Сиятельство, видеть благотворность положения 1842 года. Сохрани Бог, если положение сие нарушится. Тогда здешнее духовенство Православное лишится опять всех средств к содержанию своему и доведено будет до состояния ещё большей против прежнего нищеты, и вместе с тем лишится и способов к образованию детей своих в учебных заведениях, вследствие чего упадет и в нравственном отношении».

3) «От приведения в исполнение означенного положения об обеспечении духовенства, отнюдь не последовало никакого существенного изменения во взаимных отношениях между пастырями и паствами их, отнюдь не расторглась тесная и благотворная связь между духовенством и крестьянами, и вовсе нет причин к опасению сего на будущее время. Ибо, хотя обработка участков священнических земель и другие выгоды, предоставленные в пользу духовенства, бывшие всегда со стороны прихожан добровольными, получили теперь силу законного обязательства, однако же, отнюдь не перестали и теперь быть добровольными, так как этим законом не введено что-либо совершенно новое и необычайное, но частию только подтверждает прежний обычай, а частью для крестьян представляет ту выгоду, против прежнего порядка, что здесь прежняя денежная плата за исправление духовных треб заменена трудом, который для них гораздо удобнее и легче, чем денежная плата. Между тем такой порядок, с одной стороны, возвышает в глазах прихожан сан священника, давая им разуметь, что содержание его отнюдь не зависит от чистого их произвола, но и лежит на них как прямая и законная обязанность; с другой стороны и священников более обязывает не только по долгу пастырскому, но и ещё по долгу благодарности и по силе закона любви своих прихожан и заботится об их духовных нуждах. Не расторгнута вообще этою мерою благотворная связь пастырей с пасомыми, а расторгнуто то, что было неприличного и унизительного в этой связи. Так, ныне для приобретения пособия от прихожан священники не имеют надобности угощать их до пьянства в своих домах, ни при угощении их самим предаваться тому же, ни потакать другим грубым слабостям и порокам простого народа. Все же благотворное в сей связи сохранено».

4) «Что же касается до слухов, которые дошли до Вашего Сиятельства и здесь с чужих слов повторяется некоторыми даже должностными лицами, будто бы, – как изволите писать, – «введение в инвентари работ для церковных причтов послужило даже к расторжению той тесной и благотворной связи, какая искони существовала между сельским духовенством и крестьянами, и что это даже было причиной беспокойства и волнения со стороны крестьян», – то это – совершенная несправедливость. Работы для церковных причтов, сколько мне известно, никогда в инвентари вводимы не были и даже ничего общего не имеют с инвентарями. Инвентари составлены и введены здесь несколько лет назад при бывшем здешнем Генерал-Губернаторе Бибикове для облегчения крестьян, обременённых работами на помещиков, а обрабатывание прихожанами участков земли, принадлежащих духовенству, определено положениями, Высочайше утвержденными в 1842 году. Мысль же, – будто от приведения в исполнение сих положений произошло изменение во взаимных отношениях между пастырями и паствами и происходили даже, по поводу сего, волнения в крестьянах, – порождена и распространяется помещиками-поляками, которых закоренелое враждебное отношение к Православному духовенству и вообще к отечеству нашему, поддерживаемое католическими ксёндзами, известно. Обеспечение Высочайшим положением Православного духовенства и видимое улучшение его состояния и материального и нравственного, вследствие этого, есть нож острый в сердце католиков. В течение двадцатилетнего управления моего Киевскою епархиею я испытал тысячекратно, что все их усилия устремлены к унижению в глазах народа не только Православного духовенства, но и Православной Церкви нашей. Единому Богу известно, сколько мне стоило труда и скорбей приведение сельских церквей в возможное приличие, подобающее святости храмов Божиих; а беспрерывные наветы на Православное духовенство доселе не прекращаются и, вероятно, никогда не прекратятся. По сей-то ненависти своей к Православной Церкви здешние помещики-поляки и их управители-поляки же искони употребляли все меры, чтобы привести Православное духовенство в бедность и унижение и через то поставить его в полную зависимость от себя. Естественно, что проникнутые таким духом, они с сожалением и досадою должны были смотреть на то, как Высочайше дарованным духовенству обеспечением дело, стоившее им некогда столь многих трудов и усилий, рушится и гибнет навсегда, а потому всеми силами должны стараться, если не об отмене Высочайших милостей, то по крайней мере, о всевозможном затруднении и воспрепятствовании оным в исполнении и разглашать, будто бы приведение в действие Высочайшего положения 1842 года служит причиною беспокойства и волнений со стороны крестьян. Это совершенная несправедливость и явная хитрость поляков, чтобы собственную вину свою свалить на других и даже на Российское Правительство. С голоса лиц, недоброжелательных Православному духовенству и даже Правительству Русскому, неблагоприятные толки их повторяли и повторяют некоторые и из Русских должностных лиц, не проникая в истинную причину сих толков».

5) «Беспокойства, происшедшие в Киевской губернии в 1855 году, при вступлении на Всероссийский Престол Государя Императора Александра Николаевича, не имеют ни малейшей связи с обязательными работами прихожан на церковные причты на основании Высочайшего положения 1842 года. Прошло тридцать лет от начала приведения в исполнение оного положения, и никакой жалобы никогда не возникало со стороны крестьян на сие положение. Настоящие же причины сих беспокойств первоначально заключаются в непомерном отягощении польскими помещиками крестьян, приведенных ими в крайнюю бедность, потом в стремлении здешнего народа к свободному состоянию, о котором у него осталось ещё довольно живое воспоминание, так как здешние крестьяне вообще порабощены помещиками польскими только в недавнее время, в конце минувшего и начале нынешнего столетий, – и наконец в распространении неблагонамеренными людьми ложных слухов о состоянии будто бы указа об освобождении крестьян от помещиков. Ибо волнение самым сильным образом обнаружилось в Корсунском имении князя Лопухина и Таганче помещика Понятовского, где помещики и крестьяне всегда прежде благоприятствовали духовенству Православному, но где дух крестьянства, водворённого здесь не более 60-ти лет назад, ещё не укоренился по недавности оного, и наиболее было живо предание о свободном состоянии украинского народа, где потому были уже и прежде опыты волнения крестьян против помещиков, именно в 1820 году против князя Лопухина в Корсуне и в 1845 году против Понятовского в местечке Шендоровке, и где, наконец, хорошо сохранилось ещё предание о Золотой грамоте, от имени будто бы Императрицы Екатерины, данной архимандритом Мелхиседеком Железняку, виновнику Колиивщины 1768 года, которою народ Православный освобождался будто бы от работы польским панам. Это слепое стремление к свободе, при невежеств народа в государственном призыве ко всеобщему ополчению, который впрочем на здешнюю губернию не простирался, хотя крестьянам по слухам был известен, желало найти случай к освобождению от крестьянства, и самому Манифесту об ополчении приписало значение Мелхиседековой грамоты, которую и теперь будто бы должно было дать народу духовенство».

6) «Правда к крайнему прискорбию, бывшее в 1855 году волнение крестьян везде почти сопровождалось насильственными действиями их против священников и даже различными над ними поруганиями, что, по-видимому, давало заключать, будто совершенно исчезло у народа то уважение к священникам, как духовным отцам и строителям таин Божиих, которым особенно отличался народ здешний, засвидетельствовавший свою преданность Православной вере двухвековою кровавою борьбой с гонителями Православия, и забыто было по местам, даже и самое благоговение к храмам Божиим. Но причина сего опять заключалась вовсе не в том, будто бы Высочайшим положением 1842 года была нарушена тесная и благотворная связь духовенства с крестьянами, а главным и ближайшим образом, в слепо принятом ими везде ложном убеждении, будто священники скрывают у себя в церквах царский указ о вольности крестьян. А такое подозрение и недоверие к священникам произведено следующими обстоятельствами.

Известно, что инвентари, введённые здесь при Генерал-Губернаторе Бибикове с благодетельной целью ограничить излишний и непомерный произвол помещиков в обременении крестьян работами на них, положено было хранить в церквах. Вследствие сего инвентарные правила, после торжественного объявления их в сельских церквах в 1847 году гг. предводителями дворянства, при всенародном собрании вручены были священникам, и при сём объявлено крестьянам, что в случае недоразумений, они должны обращаться к священнику, который имеет обязанность читать им инвентарь и объяснять смысл инвентарных правил. Таким образом, если не крестьянская повинность, то смысл инвентаря поставлен Правительством в некоторой степени под защиту священников. Это объявление, в совокупности с отдачею инвентарей в церкви, породило тогда же в крестьянах первую ложную мысль, что »священникам поручен надзор за исполнением со стороны владельца инвентарных правил«. Между тем некоторые владельческие экономии, весьма неохотно расставшиеся с прежним безусловным пользованием крестьянами, чтобы скрыть свои отступления от инвентарных правил, старались всякое, самое правильное истолкование священниками инвентарных правил представлять Правительству усилием священников возмутить крестьян против помещиков. Вследствие сего возник ряд помещичьих жалоб и полицейских доносов на священников, имевших целью устранить священников от дела, порученного им Правительством. Цель эта была достигнута скоро и как нельзя более. Обвинение, возбуждаемое перед Епархиальным начальством на священников за мнимое возмущение крестьян против помещика, и взыскания часто без следствия, постигшие некоторых священников, несмотря на благонамеренность их действий и несправедливость помещичьих действий, побудили всех священников Киевской епархии быть до того осторожными в хранении инвентарных правил, что не только прекратили объяснение положений инвентаря, но и совсем должны были отказаться от всякого разговора с крестьянами об инвентарях и барщине.

Вскоре последовало и от Правительства распоряжение, чтобы священники отнюдь не объясняли, а только читали крестьянам инвентарь, и то не иначе, как в присутствии полицейского чиновника и лица со стороны экономии. Но священники исполнять какую-либо обязанность относительно инвентарей не желали; экономия ещё более имела причины желать, чтобы инвентарь не повторялся крестьянам прочтением, полиция со своей стороны неохотно соглашалась допускать это, опасаясь ответственности за всякое, возможное по этому поводу, волнение в народе, а может быть и по другим причинам. И это новое распоряжение о повторении инвентарей не имело той гласности, с какою было объявлено крестьянам о обязанности священников объяснять инвентарные правила по требованию крестьян. С течением времени умножались в народе сомнения о смысле инвентарей. Когда же крестьяне не получали от священника разрешения своих недоразумений о барщине, и в то же время оставались в недоумении или неизвестности касательно нового постановления о чтении инвентаря, то естественно, между крестьянами возродилась и другая мысль ложная, поставившая священников прямо во враждебное отношение к их прихожанам, именно, что »священниками подкуплены помещики, затаили их права, пожалованные Государем Императором, и согласились с ними угнетать крестьян, вопреки Царскому повелению«. Вот происхождение тех речей, которыми сопровождались насилия и поругания священников в Каневском уезде! вот причина поисков в церкви мнимого указа, простиравшихся до забвения о неприкосновенности святых престолов». Ложная уверенность в том, что священники затаили инвентари, повела крестьян к другому заблуждению, именно будто они же могли затаить и мнимый указ о вольности: а хранение инвентарей в церквах дало повод там же искать и мнимого указа о вольности. К этому присоединилось новое обстоятельство – изменение инвентарных правил, с которым ещё более усилились недоумения крестьян и подозрение их против священников. Изменения эти, названные дополнениями остались неизвестными священникам, которым первоначально вверено было самоё хранение и изъяснение инвентарных правил. Священникам только дано знать, что дополнение не заключают в себе никаких существенных перемен. Между тем, не изменяя сущности инвентаря, дополнения изменили инвентари, во многом в частности, а через это введены в недоразумения как священники, так и крестьяне. Крестьяне видя, что экономии требуют от них более того, что возложено на них обязанностью от имени Государя Императора при всенародном объявлении инвентарей, не хотели верить таким дополнениям, и одно слово «дополнение» уже рождало в них уверенность в незаконности происхождения новых требований, тем более, что к этим дополнениям многое дополнялось экономиями и от себя непосредственно. А вина и за эти дополнения сваливалась крестьянами на священников же первее всего. Можно было и в прежние волнения и во время настоящего волнения в особенности слышать такие речи: «Царь отдал наше добро священникам, а они его затаили. Паны нас обижают; к кому нам обратиться, как не к священникам? Священники же видят наши обиды и за нас не вступаются, ибо паны им сребром да златом глаза позалипливали». – А между тем, по изменении частных положений инвентаря, можно ли было требовать ещё, чтобы священники в какой-нибудь степени исполняли первоначальное постановление о хранении и чтении инвентарей? – С другой стороны, всякий сельский священник мог считать себя в праве не исправлять в понятиях прихожан и ошибочных мнений касательно частных требований инвентаря, так как Правительство не сочло нужным сделать священникам известными, происшедшие в инвентарях, перемены, о которых некоторые священники действительно и не имеют никакого понятия. Вскоре затем последовало даже запрещение вовсе читать инвентари священникам, – запрещение негласное, тогда как объявление их было торжественное. При сём впрочем, должно заметить, что вскоре после случившихся волнений, когда заблуждение крестьян миновалось, они глубоко и искренно раскаялись в своей вине против священников и со смирением просили у них прощения, хотя в тоже время, стремление к освобождению от помещиков не уничтожилось».

7) «Если же где-либо собственно исполнение положения об обеспечении сельского Православного духовенства порождало иногда несогласие между священниками и некоторыми из прихожан, – то и в сих случаях вина отнюдь не в этом положении, а в способе исполнения его на исполнителях помещиках-поляках, или их экономиях, которые, как заметил я выше, всячески желали бы, если не отменить, то по крайней мере, воспрепятствовать и затруднить приведение в действие сего благотворного положения во вред ненавидимого ими Православного духовенства. Ибо в казенных имениях и в имениях Православных помещиков Киевской губернии вовсе не было никаких неблагоприятных столкновений прихожан со священниками за исполнение обязанностей, положенных на них проектом об обеспечении духовенства. Причина сего заключается в том, что в первых имениях назначение работ на священническом участке производят старшины из самих прихожан, а в последних добросовестному исполнению не только не препятствуют владельцы, но и сами содействуют. Напротив того, во владениях помещиков-поляков дело обеспечения духовенства экономии их исполняли и исполняют часто весьма неисправно, весьма медленно и иногда даже злонамеренно.

Именно, Высочайшим положением определено: а) устроить постоянные квартиры для причтов церковных; б) отмежевать церковные земли, и в) обеспечить содержание священников обработкой священнического участка земли. Исполнение по всем этим трём статьям проектов в помещичьих имениях Губернским Комитетом оставлено преимущественно за экономиею, т. е. возложено на прихожан под распоряжением экономии, самый же способ исполнения, принятых на себя в этом отношении экономиею, обязанностей и порождал по местам неудовольствия крестьян против священников».

а) «Отмежевание усадебной земли. В некоторых местах усадебной земли при церквах было не полное количество или же таковая находилась в местах, отдалённых от церкви. Открылась необходимость отдать под церковные усадьбы – усадьбы крестьян, ближайших к церкви. Взамен крестьянам отводились пустопорожние места, но не везде они получали вознаграждения за неизбежные в этом случае убытки. Это по местам было новым источником неудовольствий на священников».

б) »Обработка священнического участка земли. Обработка священнического участка земли подчинена везде распоряжению экономии. Но экономия редко где сочла необходимым сделать распределение работ сего рода так, чтобы эта повинность исполнялась правильно, своевременно и лежала бы на всех прихожанах-крестьянах. Одни экономии вовсе уклонялись от добровольно принятой ими на себя обязанности производить наряд работ и смотреть за обработкою священнического участка земли; другие экономии, освобождая от работ сего рода крестьян, обязанных барщиною, высылали для работ священнических только бобылей, т. е. самых бедных из прихожан; многие экономии предоставляли чистому произволу сотского и десятских и тем открывали большое поле ежедневным жалобам священника на прихожан и прихожан на священника. Самый наряд работ на священнические участки иногда производился в таких выражениях, которые представляли священников произвольными угнетателями прихожан своих, а притязание их на исполнение положенного по проекту – произвольною выдумкою самих священников».

«Кроме обеспечения духовенства, Высочайшею волею повелено было ещё привести в приличное состояние обветшавшие Православные церкви или построить вновь, и там, где недостаточно было средств самой церкви, это возложено на обязанность помещиков. Но в одном из обширнейших имений Киевской губернии (графов Браницких), а по примеру их и во многих других имениях, пособие экономии в этом деле ограничивалось отпуском лесу, который крестьяне сами за 100 и за 150 верст должны были вывести без вычету барщины на собственных подводах; приобретение же всех прочих строительных материалов и наём мастеров возложены экономиями на крестьян-прихожан. Для сбора суммы на этот предмет учреждалась раскладка по 1 руб. и по 2 руб. сер. с каждой души и учреждены были экономиею особые сборщики. Этот сбор, значительный сам по себе, при других сборах государственных, подушных и рекрутских помещичьих, общественных на устройство церковных квартир, при недостатке у крестьян в настоящее время хлеба и топлива и при стеснительных мерах, допущенных над бедными в деле благочестия и доброхотного усердия, вынудил у крестьян ропот. Ропот этот, допущенный по злоупотреблению экономий, косвенно всею тяжесть своею падал на священников за их заботливость о благолепии храмов Божиих».

«Впрочем, несомненно, что все подобные неблагоприятные последствия, сопровождавшие по местам исполнение положений об обеспечении духовенства, становятся реже и я уверен, что со временем и совершенно прекратятся, когда те положения вполне утвердятся в здешнем крае, если только гражданское начальство будет оказывать в сём деле надлежащее и вполне благонамеренное содействие в пользу духовенства, а не к интересу помещиков-поляков. Со своей стороны я всегда поставлял долгом иметь тщательнейшее наблюдение и строжайшим образом внушать священникам, чтобы они сами какими-либо неблагоразумными и неумеренными притязаниями не подавали повода со своей стороны к неудовольствию от прихожан за возложенную на них обязанность обрабатывать священнические участки земли. Вообще же достоверно, что прихожане исполняют работы на священников гораздо охотнее, нежели на помещиков. Ибо священники их за работы обыкновенно накормят и поблагодарят добрым словом, а помещики и спасибо не скажут. А произвольных работ, сверх положенных, насильно полагаемых на прихожан в пользу причтов, не бывает. Случаются только по местам приглашения прихожан на один день, что известно под названием толоки; но сии работы обходятся приглашающим не дёшево, потому что надо всех рабочих напоить и накормить. Где же встречались какие-либо злоупотребления со стороны самих духовных лиц, там по первому о том сведению, всегда принимаемы были надлежащие меры и виновные подвергались строгому взысканию».

«Таким образом ещё свидетельствую перед Вашим Сиятельством и утверждаю архиерейскою моею совестью, что нет ни малейшего основания опасаться, дабы приведение в исполнение Высочайшего положения 1842 года об обеспечении духовенства могло когда-либо произвести ослабление тесной духовной связи между священниками и прихожанами в сельских приходах, и ещё менее основания приписывать этой причине бывшие в здешней губернии волнения. Истинная причина сих волнений – тяжкое и невыносимое положение здешних крестьян под владычеством, большею частью польских помещиков и их управителей поляков же, ненавидящих и всеми силами старающихся вредить Православной Церкви и отечеству. Они же употребляют все усилия к тому, чтобы произвести в крестьянах ослабление уважения и духовной связи в отношении к их пастырям – Православным священникам ко вреду ненавистного для них Православия. Сохрани Боже, если они успеют склонить Правительство к отменению Высочайше дарованных духовенству милостей и даже к какому-либо, хотя несущественному, изменению в них, напр. к тому, чтобы уничтожить обрабатывание крестьянами участков священнических земель. В таком случае духовенство Киевской епархии будет поставлено экономиями помещиков опять ещё в более затруднительное положение, чем в каком оно было до 1842 года. Хотя в некоторых имениях и неудовлетворительно прихожанами исполняется обработка священнического участка, всё же за священником остается право, по крайней мере, за собственные деньги иметь известное число работников в необходимое время, между тем как прежде священник часто не мог иметь работника и за деньги; и одною из самых стеснительных мер помещиков в отношении к священникам было то, что помещик не только во всякое время мог оставить священника без работников, но даже отбирал в барщину домашнюю прислугу от духовенства, не позволяя в тоже время иметь прислугу из крестьян другого владения».

«Нельзя допустить и того, чтобы труд прихожан всегда и везде был заменён взносом денег в пользу священников. Ибо хотя заменять обработку земли взносом денег предоставляется в проектах обеспечения духовенства взаимному соглашению священника с прихожанами, и хотя эта мера в некоторых приходах Киевской епархии принята, – но нельзя эту меру сделать общею, ибо сбор денег затруднил бы прихожан там, где промышленность мало развита и где неудобен сбыт продуктов на рынке. Нельзя положить определенной постоянной платы и обработку земли потому, что цена за труд в различных уездах и в различных местах одного и того же уезда различна. С течением времени деньги теряют свою ценность, а труд, напротив, возвышается в цене; в особенности это заметно в Киевской губернии, где с каждым годом более и более развивается фабричность. Как сбор денег за обработку земли, так и от времени до времени увеличение суммы этого взноса не может не порождать в прихожанах новых неудовольствий против священника; а прямым возмездием за это неудовольствие будет то, что прихожанин неохотно пойдет и за деньги работать священнику или вовсе не пойдет. Несомненно, что когда установится правильный порядок в исполнении прихожанами повинностей в отношении к материальным выгодам священника и будет надлежащий надзор и отчетность в сём деле, – тогда исполнение проектов об обеспечении сельского духовенства будет делом весьма легким и весьма удобоисполнимым везде. Тогда нигде и в имениях помещиков-поляков не будет случаев ропота прихожан против священников за обработку их земли, как не было и нет его доселе в казенных имениях и в имениях Православных владельцев».

«В заключение всего, пользуясь настоящим случаем, пастырским долгом моим поставляю свидетельствовать, что здешнее Православное духовенство и при всех бывших мятежах польских для Российского Правительства служило самым верным и надежным стражем и на будущее время представляет ненарушимый залог верноподданнической верности Государю и Отечеству, при настоящем образовании своем превышающего католических ксёндзов. Вот главный источник недоброжелательства польских помещиков к Православному духовенству, которого они не могут ни подкупить, ни обмануть, и в котором видит непреоборимое препятствие к осуществлению мечтательных надежд своих, никогда ими не оставляемых, на возвращение здешнего края под польское владычество и под панскую унию»⁴⁶.

Итак, при строгом глубоком вникании в содержание всех трех изложенных документов, особливо последнего, остается достойно и праведно признать во всей полноте, что – как здесь характерно и широко и глубоко обнимается и историческая и современная жизнь сельского духовенства в Юго-западном, – в частности в Киевском крае с бытовой и экономической стороны, а также в отношении к разнородной и враждебной Православию населенности, – так точно эти же самые документы действительно изображают и освещают самую личность высокопр. Филарета с такой именно стороны, – говоря словами цитированного автора, – о которой доселе меньше всего могло быть известно и для достаточно знавших в Бозе почившего Первосвятителя Киевского. Сторона же эта в изложенных данных выступает в полной рельефности по части и его непрестанной заботливости о материальном обеспечении сельского духовенства, и дальновидности его, и житейской мудрости, и его мужественного открытого предстательства за своё духовенство пред Высшею властью. Между тем обыкновенно считали и считают высокопр. Филарета Киевского исключительно монахом-аскетом и по убеждениям, и по жизни, и потому мало заботившимся о земных делах и житейских отношениях. Да не даром, и он сам буквально свидетельствовал и утверждал своею Архиерейскою совестью пред Высшим начальством, что он всегда поставлял долгом иметь тщательнейшее наблюдение и строжайшим образом дознавал все сведения и факты в течение двадцати лет своего служения. И действительно, всё содержание, хотя бы даже одного приведенного нами, подлинного ответа его г. Обер-Прокурору Св. Синода Графу А.П. Толстому, во всей полноте и ясности доказывает истину свидетельства его. Наконец, если автор говорит, что «это последнее дело может иметь важный интерес и для настоящего времени, периодически вызывающего вопрос о материальном обеспечении сельского духовенства вообще» – то, во всяком случае какую громадную силу и значение должны были иметь все изложенные архипастырские действия высокопр. Филарета по отношению к status quo бытовой и экономической жизни духовенства Киевской епархии в течение пятнадцати лет, т. е. считая со времени Высочайшего утверждения правил 1842 г. до самой кончины его. Впрочем, помимо этого предмета и действий высокопр. Филарета по обеспечению вообще штатного приходского сельского духовенства, согласно Высочайше дарованным правам и утвержденным правилам, – мы сейчас увидим, какова была его же примерная попечительность о посильном обеспечении лиц духовенства, не имевших права на пользование дарованными средствами по положению 1842 г., – именно лиц, состоявших вне штата и о сиротствующих семействах, и в частности, о детях сиротах, нуждавшихся особливо в средствах к обучению в заведениях. Об этой попечительности и будет наша речь непосредственно в следующем изложении.