Отдел I

«Двадцать лет тому назад как паства Киевская с необычайною радостью, отверстыми объятиями сердца, с высокими сладостными надеждами сретила великого Архипастыря, о котором ещё прежде слышала, которого доблести и подвиги пастырские известны были всей России. И оправдались наши надежды в Тебе, Архипастырь незабвенный. Ты был нам радостью и утешением, был истинным отцом и наставником, мы уповали на Тебя, как на сильного молитвенника и ходатая пред Богом, ты был солью земли Русской, великим светильником Церкви Православной. Твое преимущественное благочестие обращало на град особенное внимание самих Венценосцев России и привлекало к нам благословения небесные. «Так исполнились благие надежды твои, паства Киевская»¹!

«Сбылось твое слово предвещательное, Иерарх приснопамятный! Я теперь на той самой кафедре, на которой двадцать лет восседал ты с толикою честью и славою. Но где тот высокий дух и та благодатная сила, и опытом стяженная мудрость, с которыми ты так благоуспешно и благоплодно управлял вверенною тебе древнейшею паствою в русской Церкви?!» ...²

Управлять епархиею в Западном Русском крае далеко не то, что управлять какою-либо Великорусскою, например, Владимирскою, Ярославскою и т. п. Судьба Православия в Западном крае, историческая жизнь народа и духовенства веками выработали и обусловили здесь особый склад жизни, особые понятия, особые отношения. Понять, изучать, примирять эти местные особенности, возводить частные меры в общие и общие в частные, – одним словом управлять в Западном крае, хотя бы и епархией, дело в высшей степени не лёгкое»³. Такие и подобные суждения и отзывы во множестве появлялись в разных современных известиях по случаю назначения в 1868 г. преемника в Бозе почившему высокопр. Иосифу (Симашко), Митрополиту Литовскому⁴. Мы тогда же отметили их в главном содержании, чтобы приложить их значение к настоящему отделу повествования о служении высокопр. Филарета на Киевской митрополии. В самом деле, если в указываемую пору (1868 г.) были основания так, а не иначе, определять status quo церковно-народной жизни с разнообразными особенностями и условиями в Северо-западном крае, то что сказать о бывшем status quo в крае Юго-западном за тридцать лет – именно в 1837 г., когда последовало Высочайшее назначение высокопр. Филарета Митрополитом Киевским. Сказанное о состоянии Северо-западного края по отношению к судьбе Православия, исторической жизни народа и духовенства и пр. не столько ли же относится и к Юго-западному краю? А если принять во внимание при этом пространство времени, а с ним ту не безызвестную громадную разность между теперешним и тогдашним положением дел в Западном крае вообще в религиозно-церковном и даже политическо-народном отношении, то пост, на который был призван в ту пору высокопр. Филарет, имел ещё большее значение, высшую важность. Одно то, что тогда требовался образ действования, в известной степени, возможно закрытый и вообще обусловленный крайними ограничениями, исходившими притом из двух источников по духу и направлению, идущих в большинстве в разрез, – одно это составляло особеннейший труд, чтобы не сказать, прямое и крайнее стеснение и даже опасность... для всякого, поставленного во главе деятелей в положительном истинном духе и направлении.

Что́ же касается в частности и собственно лично до указываемой деятельности новопризванного на служение в этом крае высокопр. Филарета, то достаточно только знать, что он был одним из главных деятелей в воссоединении Униатов и совершителем самого торжества этого, велико-знаменательного в истории Церкви и государства, события (в Витебске 1838 г.), – воссоединения не в Северо-западном только крае, но простиравшегося и на Юго-западный. Равным образом, если взять во внимание состояние собственно Киевской епархии по части религиозно-народных особенностей и, притом с одной стороны образовавшихся и укоренившихся от самой колыбели христианства в Киеве, – Матери городов Российских, а с другой – привнесённых со вне и успевших тоже крепко привиться, – то совершенно справедливо приложить сюда вышеприведённые суждения, что «управлять Киевскою епархиею далеко не то, что какою-либо Великорусскою и даже Казанскою с её инородческим и нехристианским элементом». Потому, если высокопр. Филарет мог и успел действительно, как увидим впоследствии, понять, изучить, примирить местные разнохарактерные особенности и самые отношения между элементами населения Киевской епархии, то это составляло для него дело великого труда и борьбы, а вместе дело и великой важности в судьбах тамошнего края.

При самом назначении высокопр. Филарета на Киевскую Митрополию (17 апреля 1837 г.), Сам в Бозе почивший Государь Император Николай Павлович в Рескрипте к новому Митрополиту писал: «Я убеждён, что вы, руководимые небесною благодатью, по стопам истинных иерархов и учителей вселенской Церкви, в духе любви и мира словом и примером послужите к животворному назиданию новой паствы своей и Богоспасаемый град Киев да светит окрестным странам лучами живой деятельной веры». Затем спустя два года (1839 г.), по личной воле Самого же Государя Императора, высокопр. Филарет был облечен особенным доверием в действованиях его в рассматриваемом отношении. Вот Августейшие слова, сообщенные в секретном, по Высочайшему повелению, отношении на имя высокопр. Филарета бывшим Обер-Прокурором, Графом Протасовым: – «Отличающие его (Митроп. Филарета), свойства христианской любви и кротости служат надежным ручательством, что он вполне совершит ожидание Правительства, преподав вверенному ему духовенству такие личные наставления, кои послужат к полному водворению ненарушимого согласия и духовного единства между бывшими – отторгнутыми насилием и теперь воссоединёнными любовью в отношении к сохранившим неизменно Православие»⁵.

В какой мере успешно и благотворно оправдал такое доверие Самого Монарха высокопр. Филарет, мы увидим подробно в своем месте из подлинных документов и фактов. В настоящий же раз мы доскажем только то, – как высокопр. Филарет, и на самом, так сказать, пороге исхода из сей жизни глубоко сознавал и труды и плоды своей двадцатилетней деятельности на рассматриваемом поприще, за продолжение которых, в том же духе и образе его действования, он высказывал своего рода опасения. – «Кто-то будет вместо меня!! говорил он не однократно. Ах, пошли Господи пастыря по сердцу Твоему, и вложи в сердце его благая о пастве сей, толико знаменитой и древностию и святынностию». И далее, – как читаем в дневнике⁶ дважды, – истинно, по дару благодатного прозорливства, он сам же предназначал двух желаемых им преемников, – именно Бывшего Экзарха Грузии, высокопр. Исидора, нынешнего Митрополита С.-Петербургского и Варшавского Архиепископа Арсения. О первом читаем в дневнике, (под 23 числом января 1857 г. утро), следующее. «Обращаясь к мысли о преемниках себе, св. Владыка сказал: «Вот я написал Преосвященнейшему Исидору, что молю Бога, чтобы ему быть моим преемником. Да, – повторил ещё Владыка, – я желал бы, чтобы именно он, а не другой пока был мне преемником. Человек он рассудительный, кроткий, смиренномудренный..., да и по порядку служебному ему следует; а Иннокентия (разумеется здесь Иннокентий Борисов, бывший тогда Архиеп. Херсонский и Таврический⁷) не дай Бог!!» И ещё читаем (под 14 числом Марта – вечер): «Я вот всё думаю и желаю, чтобы на моё место поступил к вам преосв. Исидор: это человек, – всегда скажу, – благоговейный, благорассудительный, кроткий, смиренный, правдивый, в нём же несть льсти. Для епархии положим, и другой кто годится, – напр. Варшавский, но для св. Лавры он более всех. Впрочем и для епархии здешней он тоже более всех пригоден. Никому так не известны положение здешнего края и отношения православных крестьян к их владельцам латинянам, как ему; он же более всех знаком и с состоянием воссоединённых из униатов⁸. Относительно же, предсказанного высокопр. Филаретом, преемничества высокопр. Арсения (Варшавского) есть отчасти намёк и в дневнике, где высокопр. Филарет отзывался об нём, что и он хорошо должен знать особенности и потребности страны и самой Киевской епархии, по смежности с нею Волыни: но особенно замечателен в этом отношении следующий факт. На пути в Москву на Коронацию, в Августе 1856 года, высокопр. Арсений заехал (из Почаевской Лавры, бывшей тогда в управлении Варшавских архиепископов), в Киев помолиться и повидаться с высокопр. Филаретом. При окончательных сборах в дальнейший путь иподиаконы спохватились, что забыли взять, в числе ризницы, архиерейский посох. Когда доложили они об этом своему Владыке Арсению, то он высказался про такую проруху иподиаконов Владыке Филарету, примолвивши, в смысле полусуеверия, что это кажется признак чего-то недоброго. – «Право же, какие дурни-ротозеи эти иподиаконы, говорил с недовольством А. Арсений»... – «Погоди Преосвященный, не жури ты их, и тут же, приказавши позвать к себе Екклесиарха (Архим. Мелетия), сказал ему, – иди в ризницу и принеси тот мой посох, который обыкновенно употреблял я в великие праздники. Взявши принесённый посох, Владыка Филарет обратился к А. Арсению: ты, Преосвященный промолвил, что-де не взятие иподиаконами посоха кажется тебе признаком чего-то не доброго... А я скажу тебе наоборот. Во 1-х, вместо меня пусть побывает на великом торжестве Священного Коронования хотя мой этот жезл⁹, а я буду пламенно молиться, как бы предстоя там с этим жезлом, равно и ты усерднее помолись и от себя и от меня. Потом, смотри, ты и не возвращай его из Москвы с нашими¹⁰, – а вези с собой и служи с этим посохом постоянно с молитвою и за меня дотоле, пока сам привезёшь его обратно сюда в Св. Лавру, и здесь он оттоле будет для тебя по праву твоим, как доселе был моим. А даст Бог, скоро сбудется это. Ты будешь здесь Митрополитом».

Все это действительно так и сбылось, – именно как по отношению к высокопр. Исидору, который непосредственно после кончины Филарета прибыл на Митрополию Киевскую в октябре 1858 года, но был вскоре, через два с половиною года, Высочайше назначен Митрополитом С.-Петербургским, так и по отношению к высокопр. Арсению, назначенному вместо высокопр. Исидора Митрополитом Киевским. И вот как свидетельствовал сам высокопр. Арсений или точнее как бы исповедовал перед всеми в речи своей, сказанной им после первой заупокойной Литургии и панихиды на месте покоища в Бозе почившего его Предместника – Филарета, – исповедовал сколько о том, что совершилось прозорливое, бывшее ему предвещание, столько же и о духе, о силе, характере и образе бывшего его высокопастырского служения во благо паствы Киевской и вообще местного края. Повторим слова этой речи с подлинного текста.

«Итак, сбылось твоё слово предвещательное, Иерарх приснопамятный!... Я, по судьбам Божиим, на той самой кафедре, на которой столько лет восседал ты с толикою славою. Но где тот высокий дух и та благодатная сила, с которыми ты так благоуспешно и благоплодно управлял вверенною тебе паствою? Почто ты не оставил их своим преемникам?.. Для чего, по крайней мере, меня, немощного духом и телом, не предварил ты, подобно Илии, дабы и я, подобно Елисею, мог испросить у тебя милоть твою и с нею дух сугуб, иже в тебе – столь нужный и благопотребный для благосостояния паствы сей, и вообще по обстоятельствам настоящего времени, излишне прихотливого и своенравного, и по всеобщему настроению умов, неудержимо стремящихся к переменам неизведанным, к нововведениям не всегда безопасным?.. А ты по любви твоей к человечеству, верно, не отказал бы мне»¹¹.

Да, одно это свидетельство ближайшего преемника, конечно, более чем заменяет и превосходит те современные свидетельства, которые слагаются из литературно-общественных мнений, истекающих едва ли не в большинстве из выше указанных в речи источников, т. е. из обстоятельств времени, излишне прихотливого и своенравногo и пр. и которые (и мнения и свидетельства), едва ли не оказываются всего более таковыми в той именно области и среде, где предметы и интересы Церкви и Государства близко соприкасаются и совмещаются¹², а в особенности тогда, когда в самой области церковно-религиозной и государственно-общественной являются, в силу исторического и современного положения дел, антагонистические отношения между элементами местной населённости. Поэтому, – как сказано в самом начале, – понять, изучать, примирять всё это составляет истинно великий подвиг, могущий быть выполненным при великой мудрости и мужественной борьбе со стороны истинного призванника, – каковым и представится нам в своём полном ореоле высокопр. Филарет с толикою славою, – как сказано в речи его преемника, – и так благоуспешно и благоплодно управлявший в течение целых двадцати лет паствою Киевскою.

В этом отношении было особенно интересно для нас встретить самое позднейшее, спустя почти тридцать лет (в 1885 г.) по кончине жизнеописуемого Первосвятителя Киевского, свидетельство самых тех документов, которые обнародованы одним достопочтеннейшим лицом в их точнейшем подлиннике¹³. На основании точного содержания этих документов, обнародователь их с замечательной ясностью определяет и характеризует дух и образ действий высокопр. Филарета именно по отношению к управлению его Киевскою паствою. «Во всех, встречаемых нами, – говорит он, – доселе явившихся монографиях, воспоминаниях, материалах, заметках и в недавнем очерке г. Преображенского¹⁴ больше говорится о святой, благочестивой жизни сего святителя Божия и, отчасти, об его проповедях и проповедничестве, но мало сказано об административной его деятельности по управлению разными епархиями, особенно же Киевскою. А между тем большую часть своей архипастырской деятельности покойный Митрополит Филарет посвятил Киевской епархии, управляя ею в течение 20 лет (1837–1857 г.). Притом же, в период управления Высокопреосвященного Филарета Киевскою епархиею, в пределах ее совершилось несколько событий первостепенной важности, имевших близкое непосредственное отношение к епархиальной жизни. Таковы

– введение, Высочайше утверждённого, положения 1842 года касательно обеспечения здешнего духовенства землями, домами, обрабатыванием прихожанами участков земли и проч.,

– введение инвентарей для урегулирования отношений между помещиками и крестьянами, причинившие немало хлопот и неприятностей и духовенству,

– и какие то глухие движения между польскими помещиками и крестьянами в 1846 и 1847 гг., не ускользнувшие, однако, от внимания Правительства, и проч.

Поэтому интересно было бы проследить по архивным документам как обыденную административную деятельность Высокопреосвященного Филарета по управлению Киевскою епархиею, так и его отношение к выдающимся исключительным обстоятельствам из жизни его епархии не только с религиозно-церковной стороны, но и народно-общественной и даже политической, чтобы осветить по возможности со всех сторон жизнь и деятельность этого святителя Божия, бывшего светильником и украшением не только Киевский епархии, но и всей Русской Православной Церкви¹⁵. Эти то данные, насколько возможно было бы собрать их, только и могут: сколько наиболее характерно и широко и глубоко воспроизвести и облицевать историческую и современную жизнь и местного духовенства, и самой населённости, столько же живо и рельефно изобразить и личность, и замечательную способность высокопр. Филарета к возможно всесторонней деятельности. Так, – говорит цитируемое нами лицо, – если остановится на одном напр. деле «о материальном обеспечении сельского духовенства», – то одно оно рисует высокопр. Филарета с такой стороны, о которой доселе меньше всего известно было в печати, – именно со стороны его примерной заботливости о духовенстве в материальном его отношении, и при этом, о его замечательной дальновидности и житейской мудрости и его мужественном предстательстве за своё духовенство перед Высшею Властью; тогда как доселе обыкновенно вообще считали Митрополита Филарета исключительно строгим монахом-аскетом и по убеждениям, и по жизни и потому почти не заботившимся о земных житейских интересах и отношениях¹⁶.

В предлежащем нам повествовании о служебной деятельности высокопр. Филарета на Киевской Митрополитской кафедре мы станем, прежде всего и вообще по преимуществу, излагать те действия и распоряжения по всем частям управления Киевскою паствою, которые вызывались и требовались к исполнению многообразными и особенностями известного края и самым временем, а о прочих, как общепастырских и достаточно уже раскрытых в прежних местах его служения – в Калуге, Рязани и Казани, мы будем говорить только в некоторых важных делах и особенных случаях. Мы начнём наше изложение с обозрения местной духовной администрации, образа и порядка делопроизводства по разным, более или менее, характеристичным предметам и явлениям.

«Всё, что выражалось в распоряжениях и резолюциях высокопр. Филарета, вытекало само собою по важности предметов и по мере удобоприложимости к выполнению или сведению и в видах исправления и улучшения. В частности же, где по частным условиям края встречались неизбежные столкновения, здесь в свою очередь, высокопр. Филарет со всею пастырскою ревностью и нелицеприятностью употреблял решительные и настоятельные меры, однако так, что нельзя указать ни одного примера, чтобы подобные действия вызвали когда-нибудь оппозиции или даже несочувствие»¹⁷.

На самых первых порах являются, по преимуществу, распоряжения высокопр. Филарета, касающиеся дел судных по взаимным претензиям духовных лиц. Это не есть проявление одного лишь желания или манера видеть везде то, что бывало в прежних местах служения, как это нередко бывает у иных начальников, чтобы показать только свою энергичность по усвоенной тактике. Нет, – здесь в Киевской епархии сразу открывалась действительная и самая настоятельная потребность в таких, а не иных действиях и распоряжениях, которые проявлять и приводить в исполнение обладал особенною способностью высокопр. Филарет. Чуждый всякой торопливости и во всём исполненный духа любви, мира, сострадания, – словом всех тех свойств, которые, как отличительные, видели мы во всех предшествовавших местах его епархиального служения, и с тем вместе неизменно верный своему правилу доходить до всего самому, не щадя ни сил, ни труда, – высокопр. Филарет приступил так же точно к управлению и Киевскою епархиею. Прочитавши не менее пяти тысяч резолюций его, мы не нашли ни одной, где бы выражено было что-либо против распоряжений до него бывших, или вообще показывающих его собственный только личный взгляд и чувство и прямую настойчивость – «быть так, а не иначе и непременно по его». Все что выражалось и поставлялось на вид, определяемо было по мере важности предметов, равно как по силе надлежащей удобоприложимости или к исполнению, или к сведению в видах исправления, или улучшения. Отсюда-то в большинстве дел и распоряжений видим, что от частных случаев и мер возводилось всё по возможности в общее правило и порядок. Только где он усматривал установившиеся и как бы освящённые временем обычаи и действия в среде православной паствы, прямо не согласные с учением и практикою Церкви, там со всею пастырскою решимостью и нелицеприятием употреблял решительные и настоятельные меры, однако так, что нельзя указать ни одного примера, чтобы подобные действия вызвали когда-нибудь оппозицию или даже несочувствие к тем или другим его требованиям и вводимым порядкам. Всё это, впрочем, покажут самые факты, взятые исключительно из подлинных документов.

Следя по резолюциям и распоряжениям по части делопроизводства консисторского, мы убедились, что высокопр. Филарет делал не редкие и иногда очень понудительные и настоятельные распоряжения, – хотя нужно сказать, что это было только на первых порах, – именно в течение двух-трех первых годов. А это уже служит свидетельством благоуспешности первоначальных распоряжений. Главное, на что было обращено внимание, и что действительно требовало сказанных понуждений, заключалось во 1-х, в чрезмерной проволочке дел, а во 2-х в самом их существе и значении: многие не стоили вовсе того, чтобы давать им ход или же легко и справедливо могли решиться путем конфиденциальным и т. п. Положим это общий недостаток и как бы недуг коллегиально-административной процедуры дел; но, вникая строго, нельзя не видеть здесь особых местных причин и условий, в силу коих подобные явления имели особенное значение и характер, свидетельствовавшие вообще не в пользу местного духовенства. Устранить по возможности эти самые причины и условия и имел собственно в виду высокопр. Филарет в сказанных своих распоряжениях, а не то, чтобы только довести делопроизводство, как канцелярскую операцию, до возможной аккуратности, и вообще формальной исправности, последствия которой, как известно, бывают нередко горшие, т. е. самою-то аккуратностью и внешнею формальностью не исправляется, а только лишь прикрывается внутренняя сторона зла. Высокопр. Филарет, – как сейчас увидим, – начал и повёл это дело так, что начав в Консистории, как говорится, с верхних ступеней лестницы сметать сор, в то же время вычищал последний и со всех прочих, – с бывших тогда духовных Правлений, и вообще с Благочинных и наконец, из самой среды епархиального духовенства. Чтобы видеть, в чём именно состояли эти явления, представим сперва более общие и главные распоряжения и действия высокопр. Филарета.

Мы заметили, что рассматриваемые распоряжения и действия высокопр. Филарета относятся к самым первым годам его служения в Киевской Епархии, но это отнюдь не значит, чтобы он поступил в этом отношении, как говорится, сгоряча и с плеча; напротив он выжидал до последней меры своего терпения, как сам свидетельствовал даже в некоторых резолюциях. В этом так же нельзя не видеть особенной черты мудрой тактики и понимания духа, и состояния местного края, где так называемый гонор развит и господствует с особенною силою. Так или иначе, – неумеренно затронуть последний значило бы много вредить успеху в будущем.

Самые первые из излагаемых распоряжений встречаются не ранее, как спустя года полтора и притом не иначе, как при таких данных, значения которых нельзя было не сознать всякому, кого бы они ни касались. Так от 23-го Января 1839 г. высокопр. Филарет написал на представленной ему ведомости о делах, не решенных за предшествовавший год: «Г. Секретарь изъяснить причину, почему к прошедшему году оставалось (столько-то) дел не решенных, а к настоящему (столько то)? Несоразмерность весьма большая». Когда же Секретарем доставлено было объяснение, он написал: «Надеюсь, что в настоящем годе менее останется дел не решённых при ревностном старании Членов и канцелярии Консистории». Затем, в то же время (от 9 февраля 1839 г.) как бы в указание причин сказанного накопления дел, он по поводу одного дела написал следующее: «Исполнить в возможной скорости. Дело это можно бы окончить по крайней мере в три месяца, а оно продолжалось три года... Прошу Консисторию избавить меня единожды навсегда от сей крайне несносной неприятности видеть такую непростительную медленность и принять решительные меры к прекращению оной на будущее время. А г. Секретарю сказать, что ему надлежало бы вместе с сим представить и (то-то), а по его опущению ещё на месяц дело продлится. Долго ли испытывать моё терпение». Относительно Секретаря он писал даже в письме Викарному преосв. Иннокентию: «Секретаря Консистории я отнюдь не гоню из службы, но пошколить его надобно, дабы вразумлялся»¹⁸. Далее, чтобы ещё более указать источник подобных замедлений, высокопр. Филарет в это же самое время на другом деле написал: «Священнику М...му в просьбе отказать и более ничего не делать и тем дело покончить. С запрещением духовным Правлениям начинать дела без архиерейской резолюции есть надежда, что такие пустые дела, но между тем столь долго продолжающиеся, прекратятся. Надлежало бы двумя строками решить сие дело, а оно волочилось более 4 лет». Ещё самой Консистории делал он такие напр., предложения: «Консистории единожды навсегда удержаться от своих произвольных распоряжений». Видно, что подобные действия Членов Консистории доходили до нетерпимых крайностей. В письме к Викарному преосв. Иннокентию он писал: «Мне кажется это дело о священнике N и решение по нему бестолковым. Такие решения делают срам присутственному месту. Крайне удивляюсь, что и о. Прот. Скворцов подписал. Видно – упрошен»¹⁹. А чтобы предотвратить возможность и поползновение к этому, Владыка

во 1-х требовал, чтобы при представлении консисторских журналов по делам следственным, (по которым, как известно, по преимуществу и происходят указанные неисправности), прилагалось и самое дело в подлиннике;

во 2-х, справки по делам, касавшимся напр. состояния лиц и приходов, извлекал он сам из клировых ведомостей, кои потому и приказал представлять в 2-х экземплярах – один в Консисторию, другой прямо к нему;

в 3-х, весьма часто полагал резолюции на рапортах благочиннических или прошениях разных лиц и возвращал прямо по принадлежности, а не сдавал в Консисторию;

в 4-х, писал часто от себя прямо к Благочинным в форме предложений или даже писем, что и как по каким делам сделать и ему донести.

Ещё – нередко полагал резолюции весьма пространные с подробным и отчетливым изложением дела и самым определением по пунктам, так что Консистории оставалось только выполнить. Вообще же направлял ход дела так, чтобы не затягивать производство на долгое время и не заводить длинной переписки. Для сего при нём в скором же времени (в 1839 г.) были составлены печатные «Правила для единообразного производства от Киевской епархии исследований по делам, учинённым духовными лицами». Печатные экземпляры этих правил нам приводилось встречать и в других епархиях, которые во многом приняты в руководство.

Наконец, многие дела высокопр. Филарет останавливал в самом начале или прекращал, предавая суду Божию, коль скоро находил явную безосновательность или неопределённость иска. Безыменным доносам не давал никакого значения. В случае же действительных именных доносов не прежде давал значение и ход делу, как после предварительного дознания на месте. При сём поступал так, что если донос был от мирских лиц, то поручал дознание Благочинному, но не местному, а стороннему и притом, с приглашением двух благонадежных священников; а если донос происходил из среды духовенства, то дознание произвести поручалось тоже постороннему благочинному или члену духовного Правления и с участием одного священника, руководясь в этих случаях прямою заповедью св. Апостола в послании к Тимофею: «На пресвитера хулы не приемли, разве при двою или трех свидетелях» (1Тим. 5:19). В случае же ссор и взаимных жалоб в среде духовных всячески склонял их к примирению в духе свято-евангельском и подобным делам не давал хода.

Так же точно, в том же свято-евангельском духе, вразумлял всех тех, которые искали и просили перевода с одного места на другое без уважительных причин или ради только житейских материальных выгод. В делах последнего рода было исключение лишь для осиротевших семейств, в прошениях коих высокопр. Филарет не только никогда не отказывал, но нередко как бы ходатайствовал сам об удовлетворении их. Что же касалось до лиц духовных, обличавшихся в каких-либо нравственных пороках: в нетрезвости или сомнительной чистоте жизни, то здесь высокопр. Филарет тоже неуклонно следовал заповеди Апостольской: «согрешающих обличай, да и прочии страх имут». (1Тим. 5:20). А первый из этих пороков, встречаемый в духовенстве был таков, как видится из следующих напр. слов резолюции, данной высокопр. Филаретом на журнале Консистории (1839 г. 7 Апреля): «Предписать, чтобы при следствии было обращено особенное внимание на поведение священника N. и матери его, не преданы ли они оба гнусному пороку пьянства. Ибо нет в мире гнуснее пьяной женщины и нет зла, на которое не решилась бы женщина, преданная пьянству, каковых к крайнему моему прискорбию и к великому несчастию духовенства очень немало по делам открывается в Киевской епархии"²⁰.

Смотря на этот перечень распорядительных действий, само собою, нельзя не видеть в нём много общего с подобным же положением дел и состоянием духовенства и в других епархиях; но тем не менее, знакомый сколько-нибудь с историей и духом описываемого края, не может не находить здесь и в самом общем немало частностей и особенностей. На свежий и опытный взгляд все подобные явления тем более не могут не отзываться с первого же раза резкою грустною отличительностью. Входить в подробные объяснения всего этого было бы само собою здесь излишне и не уместно; но для примера коснемся хотя некоторых из подобных явлений в среде духовенства – Киевского.

Касательно напр. нетрезвости лиц духовного звания, само собою, нечего скрывать, что этот порок или слабость существует и во всех прочих епархиях. Но то, что выражено в резолюции высокопр. Филарета составляет, как всякий видит, резкую особенность. Одно то, что он свидетельствует здесь о заражённости этою слабостью даже лиц женского пола в духовенстве, есть действительно явление, едва ли не исключительно относящееся к Киевской и другим смежным с нею южным местностям. Строго говоря, это не есть слабость или порок, а народное, родовое, условливаемое образом жизни явление, если только оно не выходит за пределы умеренности и приличия. В этом краю женщины вообще пьют и пьют даже не только в домашних и дружеских собраниях, но и в местах, открытых для продажи самых питий, так как там эти самые места, отличаясь самыми названиями (шинок, корчма) от великорусских, отличаются и по понятию об них; наконец, в глазах родителей и среди общих собраний позволяется пить даже и не взрослым, чуть не детям, – и притом, без различия пола. Эта черта, положим, общая – простому народу; но как духовенство в большинстве было из необразованных и малым чем выходило из общей среды и уровня во всех почти житейских условиях и отношениях, – то это явление считалось чуть не нормальным и само местное начальство, как видно, смотрело на этот недуг снисходительно в случае разбирательства по подобным делам. Во всяком случае, видно, что смотрелось более на внешнюю сторону факта, чем на внутреннее духовное значение сего порока, как зла греховного и пагубного и для подверженного ему лица, в особенности священника, и для вверенных ему душ. А с этой-то последней стороны высокопр. Филарет и сам смотрел и других заставлял смотреть на порок нетрезвости. Для примера приведем резолюцию его от 22 Февраля 1839 г.: «Священнику Ν, изобличённому в пьянстве и буйстве, разрешить священнодействие, как полагает Консистория, и поручить души, искупленные Кровию Христовою, и совесть и Божественные законы воспрещают. Почему определить его навсегда на причётническое звание. Довольно для него и дай Господи, ежели сумеет и свою душу избавить от вечной смерти сокрушением сердца, постом и слезными молитвами». Вообще из множества резолюций видно, что высокопр. Филарет строго преследовал нетрезвость и именно в сейчас сказанном смысле, т. е. чтобы не хулилось имя священников, яко слуг Христовых и строителей таин Божиих на погибель им самим и во вред пасомым. Потому-то виновным в пьянстве он всегда запрещал священнодействие или на время или с низведением на низшие должности. Впрочем, замечательно, что при подобных запрещениях разрешал священнодействовать четыре раза в году, т. е.: во все посты по одному разу, за исключением разве особенных важных случаев виновности.

Так же точно, если возьмем во внимание и некоторые из других вышеисчисленных не рекомендательных сторон в жизни и взаимных отношениях духовенства, напр. ссоры, доносы, жалобы, – то опять в описываемом крае все это имело свои особенности, так как и вытекало из общего духа народа, если не коренного, Русского, то привнесенного и значительно вошедшего в жизнь и характер его силою и влиянием католическо-польского элемента. Дух партий и интриг, а отсюда протекции, ласкательства, искательства, притеснения, а с сими вместе, упадок чистой нравственности, религиозного истинного чувства и даже, в известной степени, самой религии, обращённой лишь в средства для целей, – проявлялись в духовенстве, начиная от обширных религиозно-политических и оканчивая самыми мелкими житейскими действиями. Посему, что удивительного, если во всех инстанциях местной администрации было едва ли не систематическим делом – или возможно проволачивать дела или всяким ничтожным делам давать ход, или самоуправно предрешать те или иные дела, а через это открывать подчинённым прямой повод и путь ко всяким искам и тяжбам в надежде, если не на успех, то по крайней мере, в видах компрометирования своих собратий духовных к соблазну пасомых и к злорадству врагов Православия и Русской народности.

Чтобы возможно ослабить и устранить всё это в среде духовенства, открыть ему глаза на самого себя, поднять его в среде других сословий и дать ему возможность к собственному самоулучшению, – не в видах возвышения личных гражданственных прав и увеличения средств к материальному обеспечению, (хотя как увидим, было сделано и это), а к самоусовершенствованию в нравственности, в духе истинного благочестия и истинного пастырского достоинства, особенно желательных для благоустройства паствы, высокопр. Филарет действовал со всевозможною, свойственною ему, архипастырскою ревностью. Доказательства на это видим в самом значительном большинстве его резолюций в делах, касавшихся собственно личного священно-служебного состояния духовенства.

Излишне объяснять, что такой особенно образ действования исходил, прежде всего, из его личного благочестивого настроения, из чувства ревности о благе Церкви вообще, и в частности древнейшей и знаменитейшей паствы Киевской. А с другой стороны – как самый корень зла произник в своё время из духа и образа жизни, и действий, заклеймивших себя позором, архипастырей, каковы Терлецкий, Рагоза и подобные им, и как примером и влиянием их часть Православного народа и духовенства увлечена была в унию, а остальная подверглась стеснению и унижению и под этим влиянием и гнётом, принесла как бы невольную и неизбежную дань ослабления и упадка в религиозно-нравственном отношении, – так и теперь из противоположного только духа и образа архипастырских действий и отношений могли возродиться и придти в сознание своего истинного положения и Православное духовенство и народ. Для большей ясности изложенного припомним, что в самые первые годы служения высокопр. Филарета в Киеве, созревало уже и ожидало лишь увенчания своего дело о «воссоединении Униатов», в котором высокопр. Филарет имел личное участие в бытность в Петербурге²¹, а затем, как мы уже видели, здесь – в Киеве, он был облечён особым доверием самого Государя Императора, что, между прочим, выражено в таких словах, – «Отличающие его (митрополита Филарета) свойства христианской любви и кротости служат надежным ручательством, что он вполне совершит ожидание Правительства, преподав вверенному ему духовенству такие личные наставления, кои послужат к полному водворению ненарушимого согласия и духовного единства»²². Отсюда понятно, что требовалось в отношении к воссоединённым, тоже самое, и прежде всего необходимо было и в отношении к коренной пастве, дабы по преимуществу с духовно-нравственной стороны не представлялось для первых соблазнительного. Здесь-то становится ясным весь смысл и того выражения, которое было употреблено в Высочайшем Рескрипте при назначении высокопр. Филарета на митрополию, где из сердца Царёва излились столь глубокие чувства убеждения, что «высокопр. Филарет, руководимый небесною благодатью, по стопам истинных иерархов и учителей Церкви Вселенской в духе любви и мира, словом и примером послужит к животворному назиданию паствы своей…» и пр.

Насколько указанные дух и образ действования, какими водился высокопр. Филарет, действительно соответствовали существовавшим в местном крае особенностям и характеру народа, свидетельство на это, кроме, тогда же последовавшим благотворных последствий, встречаем даже в лице других позднейших архипастырей в том же крае. Например, на Волыни, тамошний Архиепископ в позднейшее время взял себе почти за буквальный образец бывшие действия высокопр. Филарета²³. Не говорим уже преемнике (хотя и не непосредственном) высокопр. Филарета – Митрополите Арсении, который желал и молитвенно просил унаследовать дух Предместника Филарета, – о чем читающие видели уже в его речи, и в чем убедились мы из положительных данных в рассмотренных нами (1867 г.), по соизволению самого высокопр. Арсения, многих делах за время его управления Киевскою епархиею.

Обратимся теперь к особенностям иного рода, где потребны и неизбежны были действия и меры не духовно-пастырские только, но в собственном смысле административные, как выражения законных прав и власти и простиравшиеся не на одно лишь духовенство, но на всю паству, хотя во главе всего и здесь должно было являться духовенство же.

Представим те из особенностей, которые более характерны и простирались на всю паству вообще и выражены были в особых экстренных распоряжениях высокопр. Филарета через предложения Консистории.

После нескольких обозрений епархии в первые же годы своего правления высокопр. Филарет писал в Консисторию (от 8 Марта 1839 г.): «Замечено мною, что священники не возлагают крестов на крещаемых младенцев, вопреки обычаю и правилу Православной Греко-Российской Церкви. Предписать повсеместно, чтобы священники старались располагать прихожан к приготовлению малых крестов для возложения на их младенцев при св. Крещении. А священнослужителям поставить в непременную обязанность, чтобы они как сами, так и жены и дети их обоего пола носили на себе кресты в пример прихожанам, и при всяком случае внушали бы о сём и всем, вверенным их попечению». Вскоре, по распоряжению и самого Правительства, были заготовляемы и рассылаемы не десятки, а сотни тысяч подобных крестов для безмездной раздачи в употребление Православным. Значит, потребность в этом совершенно сознана столько же, сколько сознавал её и сам от себя предварил осуществление этой потребности высокопр. Филарет. Почти одновременно с этим высокопр. Филарет сделал распоряжение о возможно повсеместном распространении кратких Православных молитвенников Славянской печати и отчасти гражданской, – хотя впоследствии увидим, что он совершенно воспретил Лаврской типографии печатать молитвенники и акафисты гражданской печати.

В то же время последовало распоряжение высокопр. Филарета по поводу одного брака, совершённого не по чиноположению Церкви. Высокопр. Филарет, дав резолюцию, чтобы сей брак признать незаконным и подлежащим расторжению, писал (от 16 Февраля 1839 г.) с тем вместе в Консисторию: «А как замечено, что в Киевской епархии очень часто некоторыми, забывшими свои обязанности и недостойными священниками, венчаются лица разного звания в избах, – (а в иных подобных же случаях оказалось ещё – что браки совершались даже в корчмах²⁴), а простой малороссийский народ такое венчание по своему неведению признает действительным: то в прекращение таких беспорядков и злоупотреблений сделать Консистории постановление о распубликовании по губернии через кого следует, что таковые не законные венчания признаются Церковью не браком, а – блудным сожитием». Останавливаться на объяснении важности этого распоряжения излишне: существовавшее зло слишком ясно и громко говорить само о себе. Нужно сказать только одно, что если это зло происходило от личного состояния забывших свои обязанности и недостойных священников, то не независело ли оно, в известной доле, и от самого состояния тогдашних Православных храмов. Если и доднесь употребляются все меры Правительства и почти истощаются средства разной благотворительности на приведение в посильное благоустройство храмов в Западном крае вообще, то излишне спрашивать, что было в этом отношении почти за пятьдесят лет?! При сказанной простоте и неведении малороссийского народа и при невежественной небрежности священников, что мудрёного, если скудные по внешнему виду, Православные храмы не отличались от простых домов или даже последние как бы предпочитались первым, так что в глазах и понятиях простолюдинов могло быть почти безразлично совершение брака в домах ли частных или во храмах, подобно тому, как совершается же нередко св. Крещение в последних. А как всё это имело тесную связь вообще с враждебным Православию духом, то спрашивается, – сколько и какой требовалось мудрости и опытности и в тоже время, энергии и ревности, чтобы привести всё это к возможному благоустройству и устроять разные противодействия?! Ответ на это покажут следующие действия и распоряжения высокопр. Филарета.

Если судить только по многочастным и разнообразным резолюциям на рапортах, прошениях и нередко на письмах относительно построек и поправок церквей, то нельзя не придти к утешительному убеждению, что дело это совершалось благоуспешно. Мы не могли иметь, к сожалению, полных статистических данных, чтобы определить с точностью, по крайней мере, в общих цифрах число храмов, вновь построенных или исправленных во всё время служения высокопр. Филарета в Киевской епархии; но то несомненно, что оно было очень значительное. Главное же здесь имеет цену то, – с каким непосредственным ревностным участием относился к подобным делам высокопр. Филарет. Это не подлежит никакому сомнению уже потому, что, как известно, высокопр Филарет был преисполнен сам любовью к благолепию храмов. Сколько ни общи по выражениям своим его резолюции, даваемые на рапортах или прошениях подобного рода, но нельзя не заметить и не почувствовать, что в них изливалась вся полнота духовной радости в благословениях и молитвенных благожеланиях на успех в деле. Там же, где он замечал или недостаточность в чем-либо, или какие-либо затруднения, он и их всячески предуказывал и предустранял, если не всегда прямым делом, то словом ободрения, которое всегда всячески старался оправдать. Он сам от себя посылал иногда или указывал надёжных подрядчиков и хороших мастеров, или делал предварительные изменения в планах и проектах, или присовокуплял указания, когда и что лучше сделать для успеха и прочности в работе. О времени освящения, чтобы последнее в чем-либо не находило препятствия, сам предупреждал распоряжениями и, таким образом, утешал христианскою надеждою возможно-скорейшего исполнения святого желания прихожан – видеть храм вполне готовым и освящённым.

Другого рода дела встречаем там, где неизбежны были отношения к другой сфере, и где потребен был иной образ действования. На это-то обратил внимание высокопр. Филарет тоже с самых первых пор. Существовал закон о правах и условиях, на коих разрешалось так или иначе устроять римско-католические костёлы, особливо в тех местах, где населённость была смешанная, т. е. из католиков и Православных. За исполнением или нарушением этого закона и следил строго высокопр. Филарет, несмотря даже на то, что со стороны власти гражданской бывали там или сям разрешения. Напр. в местечке Пятигорах Киевский гражданский Губернатор разрешил в новоустроенном костёле открыть богослужение, но высокопр. Филарет приказал спросить г. Губернатора: «так как из дела не видно, было ли дано дозволение на это от министерства Внутренних Дел, то пусть доставит»²⁵. Или напр. – Консистория представила протокол по делу о предположенном к постройке католическом костёле в местечке Монастырищах. Высокопр. Филарет написал: «По моему личному обозрению в прошедшем году Православные церкви в местечке Монастырищах все деревянные и найдены в жалком положении: почему уведомить г. Гражданского Губернатора, что во исполнение благочестивой заботливости Государя Императора о привидении Православных церквей в приличное их святости благолепие, не прежде можно допустить построение каменного костёла, как когда помещик, имеющий все способы исполнить лежащую на нём обязанность – исправить все ветхости сказанных церквей и снабдить приличною утварью»²⁶. Принимая управляющего Киевскою Палатою Государств имуществ Генерала Шийко, Владыка весьма резко отозвался о новом проекте Министра Муравьёва касательно постройки церквей в здешнем крае для государственных крестьян. «Предположение Министра вашего мне чрезвычайно не понравилось, и я никак не мог с этим согласиться. Как это можно?! Какие он вздумал строить здесь церкви?! Это стыд и грех, если где, то здесь-то особенно и должны быть устрояемы храмы со всем, подобающим месту святому, благоприличием. Здешние костёлы, большею частью каменные, отличаются богатством и изяществом постройки, а Православные храмы по новому плану, не знать – что такое. Впрочем я представил своё мнение Св. Синоду, Св. Синод вступился за это дело. Да и самому Муравьёву я писал тоже». Что делать, – сказал Шийко, – доселе у нас в этом отношении все было хорошо; немного осталось и построить новых храмов и вот вздумали экономничать. Со своей стороны во время 12-ти летнего управления я старался от всей души содействовать в устроении для поселян храмов Божиих. Вот и недавно ещё Ваше В-ство изволили дать благословение на постройку в Ешинках нового храма усердием прихожан. Я дал свободу благочестивому их усердию, и теперь храм этот готов; селяне пожертвовали на него 6 000 руб.». «Так и всегда действуйте, – сказал Владыка, – и Господь благословит вас за то»²⁷.

Мы не приводим ещё примеров подобного рода, да и должно сказать, что их было не много, но в этой самой немногочисленности всякий понимающий значение подобных дел уразумеет не иное что, как новую достойную черту административной опытности и тактики в лице высокопр. Филарета. С одной стороны, если допустить, что подобные факты были, то значит, он умел относиться к ним так, чтобы обходить их без официальных переписок и тем не подавать повода к возбуждению неприязни и антагонизма и к начинанию процессов и т. п. А с другой стороны, если действительно возникало мало таких дел, то значит его авторитет и образ действования настолько были сильны и действенны в глазах самых противников, что рассчитывать на какие-либо злоупотребления или сделки им не приводилось после испытанных неудач, какие напр. видны в выше приведённых фактах.

Но как факты, о которых идет теперь речь, бывали более или менее не независимы от личного состояния самих Православных священников, – где был плохой или беспечный пастырь, там-то преимущественно и проявлялись описываемые случаи в значении злоупотреблений со стороны, враждебной Православию, – то высокопр. Филарет с особенною строгостью следил и старался всячески, чтобы в приходах, в коих жители состояли из Православных и католиков и где особенно находились костелы, были священники возможно дельные и исправные. На это обращено было внимание, как видно из дел на самых же первых порах управления Киевскою епархиею высокопр. Филарета, именно ещё с 1838 г., когда он уже делал очень нередкие перемещения священников из одного прихода в другой.

Вообще же относительно перемещения священников с места на место и определения новых на открывающиеся вакансии высокопр. Филарет поступал со строгою осмотрительностью и весьма часто, просивших себе перемещения, не удовлетворял. Большею частью давал резолюции такого рода: «проситель должен, по слову Божию, оставаться в той пастве, которая ему вверена, как свойственно истинному пастырю». Если же он делал перемещения по прошениям, то непременно по строго дознанным причинам по преимуществу тогда, когда требовалось это состоянием самого лица перемещаемого как то – недостаточностью поведения или добрых отношении к прихожанам, или нетерпимою более неуживчивостью с прочими членами причта. Само собою, это служило ко благу самих же перемещаемых, так как они иначе не могли иметь на своих местах надлежащего авторитета и влияния на своих сослуживцев и пасомых, что выражалось иногда и в самых резолюциях с подлежащим внушением: впредь вести себя на новом месте разумно, да не горше что воспоследует. Причинами перемещений были иногда и требования места и времени по отношению к умиротворению и политическому устройству края, что осοбенно строго взвешивал и понимал высокопр. Филарет. Бывали случаи, что священнослужители замешивались иногда в дела по возникавшим беспорядкам со стороны крестьян против своих помещиков. В этом случае благоразумным и справедливым находил он, всячески предохранять духовных лиц от возможности подобного вмешательства, и для того, так или иначе, прямо соприкосновенных к делу или увольнял от приходов или же перемещал на другие места. «При важных обстоятельствах настоящего времени, для сохранения народной тишины, необходимо переместить такого-то в другой приход, о чем и изготовить отношение к г. Военному Губернатору». Такие и подобные распоряжения бывали обыкновенно в рассматриваемых случаях. Впрочем, об этом собственно предмете, т. е. по отношению к бывшим общественно-политическим движениям в народе и о замешательствах в них духовных мы скажем подробно в своём месте.

Было обращено высокопр. Филаретом также особое внимание и на приходы с раскольниками и униатами. В предупреждение поводов к вынужденным перемещениям, священникам таких приходов предписывалось конфиденциально, чтобы относительно раскольников не входить отнюдь ни в какие присутственные места ни с какими бумагами, а чтобы доносимо было единственно ему в собственные руки секретно; а относительно воссоединенных униатов требовалось, если не вообще от всех священников, то от некоторых, чтобы было постоянное наблюдение за ними, и по окончании каждого года было доносимо лично ему же. Относительно раскольников читатели видели в своем месте²⁸ особый, составленный высокопр. Филаретом, по поручению Высочайше утверждённого, существовавшего в своё время секретного Комитета, проект, которым он и руководился в делах по отношению к раскольникам.

В прочих случаях и довольно частых, требовавших перемещения или назначения вновь священников в приходы, высокопр. Филарет поступал не иначе, как с предварительного одобрения и вообще согласия прихожан. Правда, такой порядок действования вызывал и прежде и в позднейшее время толки и за и против; высказывалось и то, что будто бы сами Святители готовы выражать несочувствие к этому порядку дел, «опасаясь быть поставленными в пассивное положение, когда им придётся или почти вменится в обязанность, поставлять лиц излюбленных от приходов» и пр.²⁹, – и что этот порядок, если и был уместен, то в старину, когда кандидаты на священно-церковно-служительское звание выходили из местной же среды самих прихожан, тогда как теперь эти кандидаты совершенно иного рода и состояния. Но, как видим, высокопр. Филарет, не незнакомый, конечно, с такими рассуждениями, оставался верным принятому им порядку, и не тогда только, когда сами прихожане предъявляли свои желания и представляли одобрение, но и на прошениях желавших занять то или другое место предлагал – «предварительно спросить о согласии прихожан», и когда последнего не было, отказывал просителям. Зато поступал иногда и вопреки, имея на то верно дознанные причины, заключавшиеся во введенном с истари обычае, когда бывали неблаговидные побуждения и соглашения со стороны прихожан и священников и вообще членов причта.

Был напр. обычай, по преимуществу, следующий Священник или диакон, имея у себя сына, могущего по возрасту занять отцовское место и видя, что получить ему где-либо место в другом приходе трудно или невозможно, старались сами заранее, под какими-либо предлогами, проситься в заштат в тех собственно видах, чтобы передать своё место сыну, которому прихожане охотнее, чем кому-либо неизвестному лицу, давали свои одобрения. Это-то и старался пресечь высокопр. Филарет, но не в том, однако смысле, чтобы уничтожить всякое право и возможность поступать детям на места отцов и пр., как определено законом в последнее время; нет, бывали многие примеры, что высокопр. Филарет всячески и сам озабочивался, например о сиротствующих семействах, чтобы по возможности оставлять право на занятие священнического или другого места за сыновьями или бравшими в замужество девиц – сирот. Но он имел в виду преследовать и пресекать собственно злоупотребления этими условиями и вредные отсюда последствия. Зло заключалось собственно в том, что просились и увольнялись в заштат лица, как выше сказано, ещё не старые, и потому оставаясь ещё на долгое время в сожительстве с преемниками – детьми, и бывши свободны от службы и находясь вне начальственного влияния, производили иногда не благоприятное влияние и на детей – преемников, и на причт, и прихожан, вмешиваясь в дела приходские³⁰. Зло заключалось и в том, что отцы старались передавать свои места детям недорослям, недоучкам или совершенно неучам³¹. Сделав официальное распоряжение, чтобы священников увольнять в заштат не ранее 60-ти летнего возраста, если лицо не подвержено болезни или особенной дряхлости, высокопр. Филарет имел в виду и указывал другим ещё ту собственно цель, чтобы не распложать не ученых священнослужителей. Этим же самым распоряжением достигалась и та благополезнейшая цель, что родители, потеряв надежду иметь себе преемниками детей неучёных, стали волей неволей отдавать их в учебные заведения и всячески озабочиваться, чтобы они оканчивали полный семинарский курс; да и сами учащиеся менее всего могли подумывать о раннем выходе из заведения; – тогда как наоборот это прежде было сплошь и рядом, особливо, когда имелось в виду преемничество отцу в занятии места.

Наконец, предвидел ли или нет высокопр. Филарет известное учреждение, так называемых, нормальных штатов духовенства во всех епархиях, – во всяком случае, когда пришла пора и необходимость вводить сказанные нормальные штаты, то вышеизложенное распоряжение высокопр. Филарета послужило, как нельзя более, кстати и ко благу самого же духовенства, хотя конечно, оно находило прежде эту меру не бесстеснительною для него. Вот что писал (от 31 Декабря 1846 г.) высокопр. Филарет тогдашнему Рязанскому Архиепископу Гавриилу, обращавшемуся к нему за советом вследствие затруднений по введению нормальных штатов в своей епархии: «Господь Бог да поможет Вам преодолеть затруднения по случаю новых штатов. Он только Один и может устроить сие дело, ими же весть судьбами. Почему и духовенству подобает усугубить свои молитвы о сём ко Господу Богу. У нас же обошлось сие дело, хотя и не без затруднений, но несравненно легче Великороссийских епархий. Потому священники все пристроены, да и вакансий было довольно». «Ибо – писал он же в другом письме – я не охотно производил из неучи, а теперь и совсем прекратил, исключая крайнюю нужду. А притом здесь очень мало двухштатных и ещё менее трехштатных приходов». Действительно, из дел видно, что высокопр. Филарет – «двуштатные приходы, по возможности, обращал в один штат; да и самые приходы сокращал в численности, так что если священник умирал, а приход был малочислен, то причислял его к другому ближайшему. К новостроющимся же церквам вообще не определял священников»³².

Что же касается до достоинства лиц, определяемых на священно-церковно служительские места, то во-первых, диаконов из не окончивших курс высокопр. Филарет не производил во священники ранее 30-летнего возраста, а в диаконы – ранее 25-ти лет. Дьячков и диаконов при подобных случаях экзаменовал сам и давал рекомендации в самых резолюциях. Оказывалось много таких кандидатов, о коих писал: «Читает плохо»; – или: «Проситель и читать-то исправно не научился, а просится в диаконы; отказать». Кроме сего на прошениях диаконов, искавших священства, писал нередко: «Еще и кончившие курс Семинарии не все получили священнические места, а потому отказать просителю». За учившимися же в Семинарии и скоро имевшими кончить курс предоставлял нередко места по смерти их родителей, к чему указывал всегда основание и побуждение в самом состоянии сирот, коль скоро последние оставались в совершенной беспомощности. В подобных же обстоятельствах, если не оставлял место за девицею-сиротою («ибо предоставлять место священно-служительское, – писал он, – за девицами не прилично)», то предоставлял достойнейшему жениху из окончивших курс, коль скоро таковой находился. Правда, такой образ действования, как и читающим, быть может не безызвестно, в последнее время подвергался многообразным обсуждениям в литературе не в добрую сторону, а в 1867 г. зачисление приходских мест за родственниками и сиротами – сыновьями, дочерьми или женихами их, особенным закопоположением отменено и впредь воспрещено, так как сказано в определении: «подобная практика обнаружила весьма многие печальные явления в жизни Церкви и в её управлении»³³. Значит и высокопр. Филарет как бы только распложал в своё время эти печальные явления, но в сущности дела это не так. Во первых основания, по коим деланы были зачисления мест в сказанном порядке, утверждены были тоже законом государственным, а именно – положение это было Высочайше утверждено 12 Августа 1823 г. и введено в общий свод законов, том XIII, изд. 1857 г. уст. общ. призр. ст. 1617. Во вторых, хотя это положение состоялось тогда – как сказано в самом положении – «по силе необходимости, сколько и по обычаю и под тем условием, если от сего не произойдет расстройства в епархиальном управлении», но очевидно, исполнение по нему требовалось и существовало на практике, – лишь бы не было сказанного расстройства и вообще каких-либо неблагоприятных последствий. Было ли же что-либо подобное в делах епархиального управления, когда поступал так, а не иначе, высокопр. Филарет? Ответа на это утвердительного, по крайней мере, мы не могли встретить в делах ни одного разу. Что же касается до самой необходимости и обычая, послуживших к постановлению прежде существовавшего закона, то они имели место и силу в смысле даже историческом, более всего в Киевской и в смежных с нею епархиях, так как в них, как древнейших, отношения родственные имели своё особенное генеалогическое значение, равно как и самый обычай с искони вошёл в самый дух и жизнь народа. Удовлетворить этой необходимости, соблюсти ненарушимо обычай предков с одной стороны, а с другой – сообразовать это с современным состоянием и потребностями паствы и, с тем вместе, предустранить все злоупотребления, неизбежно вкрадывавшиеся в среду самого духовенства и местной администрации, – вот что предлежало высокопр. Филарету, – и это всё он, действительно, выполнил со своей стороны достойным его опытности и свойственным его личному духу и характеру образом.

Смысл и цель рассматриваемого бывшего узаконения заключалась между прочим, именно в том, чтобы доставить способы вспомоществования и обеспечения духовенству и их семействам³⁴, так как и отменение самого положения последовало по той главной причине, что прежние способы и меры к обеспечению, по возможности, заменены другими³⁵. Не выписывая самого содержания дел, приведем некоторые подлинные резолюции высокопр. Филарета, поясняющие это дело. «Поручаю о. Благочинному на основании заповедей божественного Евангелия о любви к ближнему и милосердии к сиротам, убедить священника N..., чтобы он просил себе другого лучшего места, а занимаемое им недавно уступил просителю, кончившему курс Семинарии студенту, отец которого был прежде незадолго на этом месте Священником». Ещё: «Паки и паки поручаю Консистории именем небесного Отца сирот, приход (такой-то) оставить вакантным впредь до устроения участи осиротевшего семинариста по Промыслу Божию». Или: «Ради Христа бедному человеку семейному – заштатному причетнику дозволить построить хижину на пяти квадратных саженях церковной усадьбы и тем облегчить его жалкое состояние»... Ещё: «Священника X., яко притеснителя вдовицы и сирот, запретить в священнодействии, доколе не удовлетворит обиженных в выдаче им принадлежащей части доходов». А так как подобных обид со стороны священников и жалоб на них, даже штатных членов причтов, бывало немало, то высокопр. Филарет сделал такое распоряжение. «По многим жалобам на священников, не уделяющих причту части земли и доходов, нахожу необходимым поставить единообразное для раздела между священноцерковно-служителями правило. Консистория имеет рассмотреть с крайним вниманием этот предмет и мне представить».

Какими бы ни казались изложенные действия высокопр. Филарета особенно теперь, когда такие меры признаны чуть ли не унижающими будто бы само понятие о достоинстве служителей Церкви, и пр., – но в описываемую пору они были совершенно естественны и благодетельны, так как недаром они были в своё время определены и утверждены самым законом в силу необходимости и обычая. Иначе, пусть всякий представит себе, до чего могло доходить жалкое состояние бедствовавших сиротствующих семейств. Приведём для примера хотя одно из следующих распоряжений высокопр. Филарета: «Зело больно, – писал он (от 20 Января 1837 г.) в Консисторию, – что священно-служительские дочери-девицы осиротевшие нанимаются в работницы и живут по чужим мирским домам, подвергаясь опасности потерять добрую нравственность. Строго подтвердить, чтобы матери не отпущали своих дочерей в работницы, а если не могут содержать у себя в домах, то отдавали бы в какой-либо женский монастырь. Подтверждение это распространить на всех подобных сиротствующих». А что, действительно, бывала опасность на потерю доброй нравственности, это видно из распоряжения, между прочим о том, «чтобы Благочинные отмечали неопустительно в клировых ведомостях о поведении даже девиц, начиная с 14-ти летнего возраста, равно как видно и из самых, бывавших нередко, случаев исключения из духовного звания девиц за недобродетельное поведение». Относительно же самых вдовствующих отцов, имеющих детей, строго предписывал и приказывал наблюдать, дабы не имели в домах своих в качестве прислуги лиц женского пола не старого возраста и сколько-нибудь сомнительного поведения, чтобы не происходило в семействе соблазна или заразы для чистой нравственности самих детей».

Но радея так об участи сирот и, в частности, об устройстве девиц путём замужества за достойных женихов, преимущественно из окончивших курс Семинарии, высокопр. Филарет в тоже время строго преследовал тот, вышедший в обычай порядок, когда родители девиц и самые кандидаты священства, обучавшиеся в Семинарии, воспитанники входили между собою в слишком ранние условия сватовства. Неприятных и вредных последствий от этого, естественно, могло быть немало. Потому на самых же первых порах, именно с самого первого года служения своего высокопр. Филарет обратил на это строгое внимание. Так, от 25 Ноября 1837 года на одном из подобных дел он написал: «Семинариста Л-го дотоле не производить в священники и даже диаконы, доколе он вполне не удовлетворит обиженную девицу, и доколь обиженная девица не утвердит письменно, что она удовлетворена. А на будущее время утвердить через Семинарское Правление всем ученикам высшего отделения Семинарии с подпискою, чтобы они до окончания курса и до получения дозволения на вступление в брак, не входили ни в какие отношения и условия с девицами и сродниками их под опасением исключения из духовного звания. Правило сие наблюдать при начале каждого курса». Такое распоряжение тем более было необходимо, что высокопр. Филарет впоследствии строго держался такого порядка, что окончившим курс давало преимущество при занятии мест; а это-то преимущество и могло побуждать многих родителей заранее привлекать и заручать для своих дочерей подобных женихов в надежде, что место всегда будет дано. Равно и воспитанники, смотря на себя как на привилегированных женихов, легко могли по не разумной гордости слишком далеко простирать свои виды и права на невест и приданое и при этом злоупотреблять доверенностью.

Впрочем, делая предпочтение учёным кандидатам на священство пред неучёными, высокопр. Филарет поступал не безусловно. Он нередко предлагал и об этих учёных, чтобы предварительно спрошено было одобрение и согласие со стороны прихожан, а не руководился одними лишь аттестациями семинарскими. Далее, и на самом месте служения, если отдавал предпочтение учёным, зато строго внушал и требовал, чтобы они отличались и особенными нравственными достоинствами и служили примером для других своих собратий, несмотря на молодость их возраста, по слову св. Апостола Павла к Тимофею: «Никто о юности твоей да не радит: но образ буди верным – словом, житием, любовью, духом, верою, чистотою». (1Тим 4:12). «Внушить, – писывал высокопр. Филарет в резолюциях, – такому-то, чтобы он как получивший воспитание в Семинарии отличался справедливостью, миролюбием и т. п.». Или же выражался так: «Такой-то многому учился, но послушанию не научился». Потому случалось, что отдавалось и немного учившимся предпочтения перед кончившими полный курс семинарии.

На одном определении Консистории, где было назначение священника на место, именно на том основании, что он из кончивших курс, – Высокопреосвященнейший написал: «что священник N учён, – это несомненно, – но очень сомнительно, что он был бы умён, что подтверждается вполне бывшими неблагоразумными его поступками на службе, мне самому известными, и почему-то в справке не вполне ясно изложенными. Напоминается здесь слово Св. Ап. Иакова (Иак. 3:13): »Кто в вас премудр и худог (ὲπιστήμων), да покажет от доброго жития дела своя в кротости и премудрости».

Указываемые действия не представляют, впрочем, примера и притом как бы единственного в лице высокопр. Филарета. В старину действительно, наука понималась не иначе, как в прямом отношении к жизни и нравственности и достоинство этого принципа и системы, несомненно, всегда постоит за себя пред судом истории, как самое рациональное и практичное. Со стороны же высокопр. Филарета особенно надлежало ожидать подобного взгляда и убеждения, которые он действительно и выражал и проводил и словом и делом. Читающие припомнят, как высокопр. Филарет, в бытность его ещё Калужским Епископом, говорил в последней своей беседе, когда прощаясь с паствою, обратился к Ректору Семинарии пред лицом всех воспитанников со следующими словами: «попекитесь о детях, – пусть они будут иметь некие недостатки в познаниях научных, только бы были истинные христиане и добрые служители Церкви». Также точно смотрел он даже и на получающих высшее академическое образование. В 1826 году писал он племяннику своему Я.К. Амфитеатрову, обучавшемуся в Киевской Академии: «Благодарю Господа, помогающего успевать тебе в науках. Мне очень приятно, что ты в числе отличных студентов Академии по учению. Но будь паче всего отличнейший по благочестивой жизни и Господь Бог поможет тебе совершить подвиг учения и приготовить себя служителем Церкви Его Святой и пр.». И когда этот племянник получил назначение – быть Бакалавром при Академии, он писал ему: «Потщись приучить себя безрοпотно и беспрекословно, в простоте духа повиноваться велениям Господа и сие повиновение положи в твёрдое основание твоего просвещения; только старайся приобретать Евангельское просвещение»³⁶. Многое подобное мы увидим и в дальнейшем повествовании о действиях и отношениях высокопр. Филарета ко всем учебным заведениям в Киевской пастве, начиная с низших училищ до Академии, с включением и светских заведений, как напр. Университета и Кадетского корпуса и даже Института благородных девиц.

Теперь следовало бы, по порядку нашего изложения об епархиальном управлении, продолжить о примерно-архипастырском попечении высокопр Филарета о бедных духовного звания и о возможно посильном обеспечении их, но мы имеем в виду настоящий раз изложить сведения и факты, на которые уже сделано было предуказание, именно те, где во 1-х Православное духовенство подвергалось оговорам и даже обвинениям во вмешательстве, будто бы в общественно-политических брожениях в местном крае; а во 2-х, – когда явились Высочайше утверждённые правила относительно обеспечения сельского духовенства домами, землями и обрабатыванием последних прихожанами, – где тоже возникали прямые подозрения и те же обвинения духовенства в том, что будто бы из-за этого происходили народные движения и столкновения с землевладельцами – помещиками. Изложению этих сведений и фактов мы отделяем особую, сейчас следующую, главу.