Глава восьмая. День в Фаране

В десять часов стало жарко. Я омылся в заводи и, пообедав, успокоился в своей куще. После полудня жар усилился. Но были минуты, в кои с гор веял прохладный ветерок. При веянии его я ощущал на себе ток пламени, гонимый током прохлады, и сравнил с первым грех, а со вторым – благодать.

В четыре часа пополудни жар уменьшился. Любопытство побудило меня обозреть местность и развалины города Фарана⁹⁹.

Эти развалины лежат в большой и ровной котловине, которая образует собой неправильный четверосторонник. Вся она обставлена высокими гранитными горами, но так, что в четырех углах ее есть выходы в четыре долины, называемые Алеа́т, Ма́ра и Фейран двойной.

В середине сей котловины одиноко стоит холм, покрытый развалинами. Он длинноват, но не широк и не высок. Восточная сторона его не завалена мусором; и тут он виден, как отвесный утес. Не умею определить: из какого каменистого раствора создана вся эта масса. Она разноцветна, но так, что багряность и синева издали придают ей отлив вороненой стали. Нигде на Синае среди долин я не видал подобной скалы. Предоставляю другим путешественникам определить происхождение и состав холма, о котором идет речь, а сам спешу описать развалины.

На северном крае этого холма стояла та святейшая церковь фаранская, которой пресвитер Феона присутствовал на Пятом Вселенском Соборе и при которой жили местные епископы: Нати́ра, Макарий, Фотий, Феодор и прочие. Это святилище разрушено. Размеры его, сколько можно судить о них по нижней части алтаря и по высоте и толще некоторых кусков стен, были средние. В нем высились колонны, вытесанные из синайского песчаника. Но они разбиты вдребезги. К северной стороне сей церкви примыкало здание, от которого остались два ряда полуразрушенных стен. Полагаю, что тут жил местный епископ с причтом своим. Южный край холма был застроен, вероятно, крещальней и ризницей. Теперь тут видны остатки нескольких башенок или, вернее, устоев расположенных в два ряда. Мне кажется, что эти устои пристроены были к холму для увеличения длины его и что на них стояли сказанные здания. На всей западной линии холма торчат остатки ограды, которая скреплена была четверосторонними столпами, или башенками. На восточной же линии я не заметил никакой постройки. Или она разорена до основания, или вовсе не было ее. Последнее вероятнее. Ибо холм с этой стороны отвесен; да и благоразумие требовало открыть ее для свободного обращения воздуха среди зданий, построенных в глубокой котловине, и для удобного черпания воды, протекавшей по желобу с этой стороны. На ровном темени холма была площадка. Вся она покрыта грудами кирпичей и глины. Как церковь и епископский дом, так и все стены, башенки и устои складены были из кирпичей, выработанных из желтой глины, которой весьма много в окрестных местах.

Фаранская церковь называлась святейшей. Это чрезвычайное название, выраженное в подписи пресвитера Феоны под определениями Пятого Вселенского Собора, заставляет предполагать, что она построена была на священном месте. Я думаю, что тут при потоке Моисей создал алтарь Господу после победы над амалекитами, одержанной в соседнем Рафидине (Исх.17:15, 16) Предание туземцев увековечило это событие. Когда же они приняли крещение от аввы Моисея, естественно пожелали построить себе церковь там, где стоял жертвенник, сооруженный Моисеем.

К западной стороне Фаранского холма примыкала часть города. Но она так разорена, что ничего не осталось кроме глины, мусора и нецелых оснований нескольких домов. Эти жилища людские с южной стороны защищены были кирпичной стеной от разлива дождевой воды в котловине. Но эта стена, по всей вероятности, была низка. Ибо Фаран, по местоположению своему, укрепленному природой, не нуждался в громадных твердынях. Напротив, они послужили бы к большему усилению зноя и удушья, кои и без них изнуряют здесь человека.

У юго-западного угла котловины, близ устья Уади Алеа́т, в нижней части горы находится несколько малых пещер. В них навален щебень. В этом месте фараниты ломали и выпиливали гранит. Ибо тут заметны следы пилы.

У юго-восточного угла котловины на отлогом склоне горы находилась другая часть города. Тут некоторые дома почти целы, некоторые полуразрушены, а остальные развалены. Все они кое-как складены из диких песчаниковых камней с примесью тесаных. Размеры их малы. Каменные кровли на них плоски. Наружные двери, устроенные в лицевых стенах их, весьма узки и низки. Любопытство завлекло меня в один дом. Как только я переступил за порог двери, очутился в темной комнате со сводом. Слабое мерцание света, проникавшее туда через двери, помогло мне увидеть в одной стороне печь, в которой пекли хлеб, а в другой каменную лестницу. По ней я взошел в верхнюю горницу, освещенную через малое окно. Она вывершена сводом. Ничего в ней нет. – За верхней линией домов стоит полуразрушенная церковь. Она складена частью из диких, частью из тесанных четверосторонних камней песчаникового свойства. Над западной дверью ее на длинном каменном косяке я заметил коптскую надпись и отподобил ее¹⁰⁰. В первой строке ее читается греческое слово χάριτι (благодатию), а во второй βάτω (купина) Это последнее слово дает повод думать, что церковь была освящена во имя Божией матери – Неопалимой Купины. Она принадлежала коптам. Стало быть, и в соседних с ней домах жили эти же христиане. Замечательно, что все эти дома складены из камней, а на вышеописанном холме и около него все здания построены были из кирпичей. Это несходство в зодчестве, кладке и в материалах фаранских построек доказывает если не разность двух обитавших здесь племен, то разное время и разное благосостояние туземцев. Кирпичные постройки производимы были в те века, когда фараниты, живя при пути обширной торговли финикиян и греков на Чермном море, получали прибытки от службы на купеческих кораблях. Благосостояние их начало клониться к упадку под игом магометан с 641 года по Р.Х., а в тринадцатом веке совсем исчезло. В 1146 году Нил Доксопатрий считал Фаран в числе пяти митрополий Александрийского престола, не имевших епископий; а в грамоте Римского папы Григория IX, данной Синайскому монастырю (1227–1241 годах), хотя и упомянут сей город с его землями и финиковыми садами как достояние церкви св.Марии Синайской, но ни слова не сказано ни о жителях его, ни о святейшей церкви их. Значит, сия церковь и примыкавшие к ней древние здания тогда лежали в развалинах. Что касается той части Фарана, где жили копты и имели свой храм, то уже самая отдельность ее и сохранность домов, не похожих на древние кирпичные постройки, доказывают, что эта часть возникла и покинута гораздо позднее. Вероятно, египетское правительство поселило тут коптов в конце 12 или в начале 13 века вместо православных христиан и франков, (т.е. крестоносцев) которых разоренные жилища на окрестных высотах указывали мне местные бедуины. Но и коптов постигла та же участь. Около 1445 года их уже не было в Фаране. Тогда бедуины окончательно опустошили и разорили сей город, как об этом свидетельствует арабский писатель Маркизи, видевший свежие развалины его около того же времени. Однако удивительно, что в течение 400 лет некоторые дома коптов сохранились довольно хорошо.

Южная гора у Фаранской котловины почти отвесна и потому не застроена. А на уступах, утесах, и в одной теснине противоположной ей возвышенности стоят большие и малые здания поврежденные, как то: мельница, башня, несколько домиков, горниц и храмин с тройными подклетями. Я входил в подклеть, что на равнине у устья долины Мара, и, сколько можно было видеть внутренность ее, полузаваленную землей, рассмотрел ее.

Она состоит из трех узких, длинных, высоких и пустых средостений (коридоров 1, 2, 3), кои углублены под всю горницу и со входа не имеют дверей, а в противоположных концах преграждаются наглухо. Их разделяют две равнобедренные стенки (a.b.) Эта подклеть, очевидно, служила высоким основанием горницы. Вместо нижнего этажа построены четыре длинные стенки с промежутками, и на них, как на подставках, сооружено, так сказать, висячее жилище. Такой способ постройки горниц придуман по причине крутости гранитной горы. Не хотели усекать ее и выравнивать место для жилья и вздумали строить его на высоких и длинных устоях. Для чего же оставлены пустые средостения между ними? Они не могли служить стойлами для скота; ибо верблюды, боящиеся узких ворот и помещений, не пошли бы в них, а для ослов, овец и коз устроили бы их гораздо шире, да и с дверями. Я воображал, что в одной из больших храмин собирался городовой совет, в другой останавливались заезжие люди, а в меньшие горницы сходились фараниты в праздничные дни; подклети же служили убежищами от дневного зноя, под советом – для людей, ходивших туда по делам своим, под прочими зданиями – для пришельцев и граждан, которые тут угощали друг друга и беседовали. Мне представлялась мысль, что горницы с подклетями были то же, что лесхи¹⁰¹ у греков, с той разницей, что эти общественные здания в Афинах или в Александрии были расписаны и уставлены картинами знаменитых живописцев, а здесь оштукатурены глиной и известью. «В столице Синая, – соображал я, – был Совет (Βουλή), в котором заседали оведианы и магдоны. Значит, городовое управление ее учреждено было по образцу греческому. Да иначе и быть не могло. Ибо Синай более девяти веков находился под владычеством греко-македонцев, римлян и царей византийских. Фараниты, приняв греко-римский образ управления (муниципальный) и имея сношения с греческими купцами Александрии, Раифы и Элы, заимствовали у них обычай собираться в Лесхи для разглагольствия (ἀδολεσχία) о делах житейских». Эти соображения нравились мне; и я, отдыхая в подклети, представлял в уме своем: как фараниты в своих лесхах вспоминали странствие израильтян, проезд идумейского царевича в Египет через их город, гибель торгового флота иудейского в Еланитском заливе, подвиги и чудеса синайских отшельников и проч. Но все эти соображения и умопредставления мои ниспровержены были одним словом местных бедуинов, которые на вопрос мой: «Кто строил горницы с подклетями?» – отвечали не обинуясь: «Их строили франки». После этого ответа я вдруг прозрел и увидел, что эти здания, построенные из камней, а не из кирпичей, и не в восточном вкусе, кажутся гораздо новее останков местной церкви. Простое предание о них бедуинов подтверждалось существованием франкского кладбища, которое я видел на пути в Синайский монастырь. Нынешние жители Фарана не ведали: кто эти франки и когда тут жили. Но я догадывался, что этим городом немалое время владели крестоносцы. Догадка моя, за неимением исторических свидетельств, подкреплялась необычной на Востоке постановкой фаранских храмин, в кои входили, как кажется, по подземным лестницам. Бедуины говорили мне также, что на всех горах, коими окружен Фаран, находятся малые дома, что на южную возвышенность устроен удобный ход к ним из Уади Фейран и что на западной горе, называемой Са́лаа, есть колонны, дом и студенец. Я расспрашивал этих скитальцев о долине Алеа́т и о Зербале и слышал от них вот что: в той долине были хорошие сады, и уцелели погребальные пещеры христиан, а на трудном всходе на Зербал лежат развалины малого монастыря Сигилле, под вершиной же сей горы иссечены малые пещеры, в коих на стенах начертано множество надписей, похожих на Мокад-Сеидна-Мусовские, а на остром темени Зербала ничего нет, но там в старые времена по ночам зажигали огонь для мореплавателей. Сказав это, бедуины примолвили, что ночной огонь светил кораблям и на горе Хаммам-Фараон. Рассказ их воспламенил было во мне желание осмотреть все нагорные жилища фаранские и взойти на Зербал. Но я должен был потушить сей пламень, дорожа временем, которого не много оставалось для дальнейшего странствия моего по Востоку.

Фаранский поток с полудня до пяти часов вечера не вытекает из своей лунки; и русло его пересыхает. Это я видел своими глазами. В полдень вода осталась только в том искусственном прудке, у которого стояла моя куща, а в верховье и низовье исчезла, к вечеру же опять показалась. Течение ее в этот раз простиралось только до восточной подошвы холма, покрытого развалинами. Тут бедуины скапливают ее в каменном желобе и поливают ею соседние грядки, на которых растут ячмень и табак. По словам их, отлив и прилив воды в сказанные часы бывает ежедневно. Замечательный поток! Бережет свою влагу, чтобы она не испарялась в знойное время! Как объяснить это явление? По-видимому, оно имеет связь с приливом и отливом Чермного моря, кои происходят в те же часы. Но источник Фаранский выше уровня сего моря несколькими тысячами футов. Почему же на такой высоте он перестает течь в то самое время, когда бывает отлив моря? Ужели он бьет вверх из глубины равной дну морскому? И если так, то каким образом повышение и понижение воды его зависит от подобных движений Чермной пучины? Фаранская местность и Зербал не находятся ли на переломе земного шара? И тамошний источник не вытекает ли из трещины, которая от движения земли сжимается и раскрывается в часы отлива и прилива морского? Не знаю, и не могу отвечать на вопросы: «пришел ли еси на источники моря; в следах же бездны ходил ли еси; кто уготова дождю велие пролияние, одождити пустыню, идеже человека несть в ней, насытити непроходиму и ненаселенну, и прозябнути исход злака» (Иов, глав.38) Тот, кто видел, как некогда разлилась земля, яко прах, и кто спаял ее, аки каменем, на четыре углы (ст.38), тот один ведает сокровенные пути источников. Фаранские бедуины говорили мне, что поток, напаяющий вертограды их, течет под землей от Синайского монастыря. Но воображение этих скитальцев, как я изведал оное, подобно увеличительному стеклу.

Еще одно слово! Фаранские бедуинки украшают свою голову так же, как и прочие синаитянки. Они заплетают две косы и, стянув их на чело, связывают их тут в узел и втыкают в него булавку с коралловой головкой, а под косы над челом прицепляют большую перламутовую раковину для защиты лица от солнца. Увидев такой головной убор, я вспомнил латинскую поговорку: «Est modus in rebus», и думал, что мода есть только наилучший способ одеваться сообразно с климатом для сбережения здоровья и благообразия тела. В таком смысле она похвальна. Когда же придумывают и вводят моду в противность климату, для прикрасы, а не для здоровья, с разными умыслами самолюбия, с потерей самоуважения и из подражания другим, то поступают безрассудно и грешат тяжко, вредя себе самим. Таковым «сия глаголет Господь: понеже вознесошася дщери Сиони и ходиша высокою выею, и помизанием очес, и ступанием ног, купно ризы влекущыя долу, и ногама купно играющыя. И смирит Господь начальныя дщери Сиони, и Господь открыет срамоту их в день он, и отъимет Господь славу риз их, и вплетения златая на главе, и тресны ризныя и лу́ницы гривенныя, и срачицы тонкия, и красоту лица их, и состроение красы славныя, и перстни и запястия, и художныя усерязи, и багряницы, и светлая лаконская, и виссоны, и синеты, и червленицы, и виссон со златом и синетою преты́каны, тончи́цы преи́маны златом: и будет вместо вони добрыя смрад, и вместо пояса ужем (веревкой) препояшешися, и вместо украшения златаго на главе плешь имети будеши дел твоих ради, и вместо ризы багряныя препояшешися вретищем: И сын твой добрейший, его же любиши, мечем падет, и крепцыи ваши мечем падут, и смирятся: и восплачутся хранилища утварей ваших, и останешися едина, и о землю уда́рена будеши» (Ис.3:16–25) Страшная угроза Божия дщерям Сиона, играющим ногами и любящим чужестранные дорогие наряды!

Заключаю описание Фарана. Сей город, построенный амалекитами вскоре по отшествии израильтян с Синая (1454 г.¹⁰²), принявший в свои храмины злополучного идумейского царевича Адера в царствование Давида, озаренный светом истины в половине четвертого века христианского, духовно управляемый епископами, возобновленный крестоносцами, разрушенный бедуинами (1445 г.), сей город, на высотах пуст, а в юдоли разбит вдребезги. Поток же его струится вековечно. Так человек, испытав горе и радости в наземной жизни своей, обращается в прах, а душа его существует вечно.