Глава VI. Христианское служение. (Продолжение)

г) Учители

Порядок, указанный апостолом в Ефес. 4:11, мы должны изменить при решении вопроса о том, кого разумеет он под словом учители. В 1Кор. 12:28 это слово поставлено непосредственно после слова «пророков»; в Ефес. 4:11 оно следует после евангелистов и пастырей. Почему это так, почему в 1Кор. 12:28 апостол не упомянул об евангелистах и пастырях, – вопрос этот так же труден, как и отдельный вопрос об евангелистах. Но, во всяком случае, это опять доказывает, что апостол в своих перечислениях не намерен был указать на какой-либо реальный иерархический порядок, в котором одни занимали, согласно перечислению, высшее место, а другие – низшее. Да с религиозной точки зрения и невозможно было установить такого порядка. С нашей человеческой точки зрения мы рассуждаем, кто выше и кто ниже. Но не так в очах Божиих. Истинно благочестивый мирянин в очах Божиих выше, чем дурной «пастырь».

Можно думать, что пастыри принадлежали к некоторому особому типу христианского служения в сравнении с апостолами, пророками и евангелистами о чем будет речь ниже. Что касается учителей, то их можно относить более всего к первому, но отчасти и к последнему типу. Преимущественно же учители характеризуются, как странствующие лица, подобно апостолам, пророкам и евангелистам. Другими словами, они принадлежали к миссионерам в первоначальной Церкви. По всему видно, что в первоначальной Церкви они не утратили еще этой своей основной характеристики. Как относительно апостолов, пророков и евангелистов, так и относительно первоначальных христианских учителей должно сказать, что мы не наблюдаем строгого разграничения обязанностей последних от обязанностей других лиц, служивших в Церкви. Прежде всего учительство в высочайшей степени усвояется в Новом Завете Самому Господу Иисусу Христу³⁰². Так называли Спасителя и церковные писатели³⁰³. Апостолы поставляли главною своею обязанностью служение Слову³⁰⁴ и потому фактически считались также учителями³⁰⁵. Но формально они были, хотя и не всегда, далеки от того, чтобы присваивать себе титул учителей. Слова Спасителя: «вы не называйтесь учителями, ибо один у вас Учитель – Христос, все же вы братья»³⁰⁶ имели полную силу в первые века христианства. Вот что говорит по этому поводу один из выдающихся представителей немецкой «отрицательной» критики по вознесении на небо Иисуса Христа «не осталось никакой школы, и ученики Его не получили никакого авторитета в качестве учителей закона. Об атом свидетельствует один достоверный факт. Ученики ясно помнили, что Учитель запретил им занимать такое положение. Ни один из них, даже самый выдающийся, не мог позволить называть себя учителем, наставником, господином и обращаться к себе с произнесением таких приветствий. Живость, с которою переходила из уст в уста эта заповедь, ясно показывает, что она соблюдалась, по крайней мере, в первое образцовое время. Вследствие этого все, принимавшие слово, были вполне учениками только одного Иисуса; в этом выражался принцип равенства всех, и это же служило основанием для мысли, что взаимная связь учеников Христа заключалась кое в чем другом и что они не составляли только школы для изучения закона. К этому присоединялось еще обстоятельство, что цель их учения заключалась не в сообщении знания закона, но веры в Иисуса, как Христа, и в Его царство, и что этим само собою исключалось учение об общественной власти, какая была бы свойственна школе, как такой»³⁰⁷. Может быть, дело здесь и преувеличено несколько. Однако, факт, что мы в первых христианских памятниках почти не встречаем названия апостолов учителями, сам по себе достоверен и имеет значительную апологетическую важность, подтверждая слова, сказанные Спасителем. Только один апостол Павел в двух местах своих посланий называет себя «учителем народов» (язычников)³⁰⁸. Но и он употребляет эти выражения совсем не в том смысле, в каком употребляли их иудейские учители.

Если сама апостолы и не назывались учителями в том смысле, в каком назывались этим именем иудейские раввины, то название учителей в древней Церкви было все-таки довольно обычно, как об этом можно заключать из Рим. 12:7; 1 Кop. 12:28 и проч., где сам апостол упоминает об учителях. Действительно, если не сами апостолы, то по крайней мере пророки прямо назывались учителями³⁰⁹. Может быть, имея в виду это именно место Неандер говорит, что «учители могли обладать также и даром пророчества; однако, не все лица, которые, подвергнувшись отдельным и мгновенным возбуждениям, могли говорить в общине в качестве пророков, были способны и к «учительству»³¹⁰. Что же касается «учителя», то он только в некоторые моменты вдохновения мог быть и пророком³¹¹. Если целью пророчества было или обращение в христианство неверующих (1 Кop. 14:24), или же в лицах, которые уверовали, оживление, укрепление и возбуждение вновь веры (1Кор. 14:22), то учители просвещали светом христианского учения лиц, уже принявших христианство.

Чем дальше шло время, тем, по-видимому, и больше функции учительства переходили в руки епископов и пресвитеров. Первоначальной и существенной функцией последних было управление³¹². Но им дозволялось и учить, если они обладали для этого нужным даром, – в силу свободы учительства в христианских общинах³¹³. Если учительство не было существенною обязанностью пастырей первоначально, то, напротив, они являются учителями ex ofticio в некоторых позднейших памятниках христианской литературы, хотя бы неканонической и даже еретической. Так, в «Учении 12 апостолов» встречается такое замечание «для вас совершают они (епископы и диаконы) служение пророков и учителей»³¹⁴. Клементины, вероятно написанные в начале 3-го века, ясно говорят о том, что епископы должны сообщать учение, а пресвитеры – учить нравственности. У Киприана († 258 г.) встречаем фразу: «presbyteri doctores». Во время Златоуста крещение поручалось менее разумным пресвитерам, а слово – более мудрым³¹⁵.

Основанием для христианского учительства было «знание», которое приобретается не внезапно, но путем более или менее продолжительного и упорного труда и при содействия благодати Божией. Предметы этого знания были тогда довольно ограничены. У христиан оно почти исключительно простиралось на изучение Св. Писания, и человек, его изучивший, назывался γραμματεύς, книжник. Но одного только знания для учителя не было достаточно. Требовалось еще уменье сообщать знание другим, что могло быть также плодом известного труда и воспитания. Отсюда с понятием об учителе в древней христианской Церкви соединялось представление не только как о знающем человеке, но и как об умеющем вразумительно излагать свои мысли³¹⁶. Учение обозначалось обыкновенно словом διδαχή. Но это слово не сообщает никакого наглядного представления о содержании и форме учительной речи. Вероятно, под διδαχή следует разуметь оба рода речей, произносившихся в собраниях и на основании «слова мудрости» и «слова знания»³¹⁷.

Относительно того, было ли учительство свободной профессией в первоначальной христианской Церкви или же связывалось с деятельностью известных, особо предназначенных для того, лиц, у нас имеются достаточно определенные и точные сведения. На основании их можно утверждать, что в первоначальной Церкви церковное учительство не связывалось ни с какою определенною должностью и принадлежало всем, имеющим способность учить. На это указывают косвенно, между прочим, многочисленные и частые приглашения «испытывать духов», которые делались и Самим Спасителем, и апостолами, и последующими церковными писателями. Конечно, если бы в первоначальной Церкви не было свободы учительства, то и в подобных приглашениях не было бы надобности. Но есть и положительные свидетельства о свободе учительства в древней христианской Церкви. Так, в Деян. говорится, что «рассеянные (после преследований Савла) ходили и благовествовали слово»³¹⁸. Здесь можно видеть ясное указание на свободу учительства, потому что «рассеянные» не могли, во всяком случае, иметь каких-либо официальных прав. Этой свободе, может быть, содействовало и то обстоятельство, что знание Священного Писания у христиан, не как у иудеев, сделалось достоянием не одного только ученого сословия книжников, но всех членов общин³¹⁹. Судя по содержанию первоначальных литературных христианских памятников, первые века христианства можно было бы назвать даже веками учения, которое, так сказать, загораживало собою многое другое и даже более интересное. Послания апостольские, писания мужей апостольских, а затем и последующих писателей – все это почти одно сплошное учение, клонящееся к выяснению христианских истин, преимущественно нравственных, где только изредка и мимоходом можно встретить намеки на исторические евангельские факты. По словам Амвросиаста (IV в.), в древнее время «все учили и все крестили», и только в последующее время в Церкви «появился иной порядок и промысл (providentia), потому что если бы все могли делать все, что угодно, то это было бы неразумно, и дело показалось бы вульгарным и пошлым»³²⁰. Впрочем, нужно сказать, что некоторые отрицают свободу учительства в древней Церкви³²¹.

Слово «учитель» в Гал. 6:6 заменено словом «наставляющий». Может быть здесь апостол употребил это слово в общем значении. Какое значение соединялось с этим последним наименованием в древней Церкви, трудно сказать. Из последующих известий видно, что ватехеты были наставниками лиц, желавших принять крещение³²².

Общий взгляд на странствующих учителей в древней христианской Церкви

Выше было говорено о запутанности иерархической терминологии апостольского века и о неточном разграничении различных обязанностей между их носителями и исполнителями. Это было естественно. Все было, так сказать, в движении. Первоначальное устройство христианской Церкви и последующее, когда во главе ее образовалась сильная иерархическая власть, мы можем сравнять с тропинкой и торной дорогой. Мы не отрицаем, что, идя по тропинке, можно встретить те же самые предметы, какие и на торной дороге. Однако, никто не будет говорить, что тропика и торная дорога – одно и то же. Первоначальное церковное устройство некоторые хорошо называют «рудиментами» последующего церковного устройства³²³. У толпы, которая идет по тропинке и постоянно встречает на своем пути различные препятствия, не может не быть некоторого замешательства. Мы не хотим, конечно, этим сказать, что и в первоначальной христианской Церкви было подобное же замешательство. Но, несомненно, тут существовала некоторая неопределенность. Общины появилась; но не успели еще подучить вполне точной и определенной организации. Это отражалось и на неопределенном положении иерархических лиц. Мы не можем строго и определенно говорить, что такие-то лица были непременно и постоянно апостолами, такие-то епископами, такие-то диаконами и т. д. Однако можем наблюдать черту, которая довольно резко разграничивает лиц одной категории от другой. Мы хорошо можем различать лиц «странствующих» и «оседлых». Первые преобладали в самый ранний период существования христианской Церкви, когда общины только еще основывались и организовывались; вторые – после того, как положение общин начало мало-по-малу упрочиваться и определяться. В настоящее время мы почти не видим лиц первой категории; но лица второй категории попадаются нам на каждом шагу. Этот процесс – естественный и наблюдается не только в жизни христианских общин, но и во многих других областях человеческой жизни.

Термин «странствующие» можно считать неточным, потому что он недостаточно поясняет то, что им хотят высказать. Он просто указывает на отсутствие постоянной, прочной связи иерархического лица с общиной, такой, напр., какая существует у лиц нашей иерархии, связанных с епархиями или приходами. Эта последняя связь условно обозначается термином «оседлый» или «оседлость». «Странствующие» учители существовали просто потому, что еще не было, по большей части, надлежащих точек прикрепления. Но хотя термин «странствующий» и не вполне точен, он, однако, по-видимому, не вымышлен, хотя мы и не можем в точности сказать, откуда именно он заимствован. Может быть, из «Учения 12 апостолов», где говорится о «приходящих» и «отходящих» апостолах; может быть, этим словом переведен глагол κατέρχομαι, употребленный в Деян. 11:27; 21:10 о пророках; может быть, на основании Матф. 10:41, где речь идет о странствующих пророках; или же словом «странствующий» переведено причастие от глагола περιχατέω, который в евангелиях употреблен несколько раз о Самом Спасителе³²⁴. Но как бы то ни было, слово «странствующие» и его реальный смысл получили давно право гражданства не только в западно-европейской, ни и в нашей русской церковно-исторической науке. Еще до опубликования «Учения 12 апостолов» Гизелер говорил, что «в новооснованных общинах Павел обыкновенно передавал первоначальное устроение их и руководство ими своим спутникам (Деян. 17:14; 1Тим. 1:3 и след.; Τит. 1:5 и след.), которые имели тогда круг деятельности почти одинаковый с епископами, но не были привязаны к общинам. Они принадлежали более к классу учителей, которые, не будучи связаны с местом, возвещали евангелие там, где это представлялось удобным (εύαγγελίσταί, 2Тим. 4:5)»³²⁵. Шенкель говорит, что «должность евангелистов не была постоянной, ограниченной, определенной со стороны общины, но, подобно апостолам и пророкам, принадлежала всему христианскому обществу»³²⁶. Робертсон пишет, что апостол Петр не был оседлым епископом (settled bishop) на той кафедре, которая претендует на универсальное господство, как на полученное от него наследие (римской)»³²⁷. По словам Шаффа, «апостольские спутники, как Тимофей, Тит, Сила, Епафродит, Лука, Марк, имели род надзора над многими общинами и некоторым образом заменяли апостолов. Но вообще эти лица, по крайней мере, при жизни апостолов, не были, подобно им, связаны с определенными диоцезами, но были странствующими (herumreisende) евангелистами и апостольскими спутниками; только позднейшее недостоверное предание указывает для них определенные епископии³²⁸. «Номенклатура апостольской Церкви», замечает Henson, «не отличалась устойчивостью; для названий не определился их окончательный смысл. Мы должны здесь заметить, что существовало широкое различие между благовестническим и пастырским служением. Апостольская Церковь была преимущественно миссионерскою; ее организация определялась нуждами той борьбы с язычеством, которая проходить чрез все существование этой Церкви. Апостолы и пророки являются представителями миссионерского периода истории; но как скоро Церковь была насаждена в каком-либо месте, то появлялась и нужда в пастырском служении. Епископы или пресвитеры и диаконы являются представителями оседлости в истории». С течением времени, говорит тот же автор, «благовестническое служение отступает на задний план и заменяется оседлым служением назидания (the settled ministry of edification). Устанавливаются правила для испытания странствующих апостолов и пророков... Регулярные, определенные церковно-служители еще относятся к низшему классу, но, очевидно, уже начинают приобретать более важное значение»³²⁹. Читающий недавно вышедшее сочинение Гарнака о «Миссии и распространении христианства в первые три века» не может не видеть, что рассматриваемый термин имеет важное значение и в этом сочинении. В нашей русской церковно-исторической литературе термин этот, насколько нам известно, впервые употреблен Вл. С. Соловьевым в его введении к «Учению 12 апостолов»³³⁰. Он встречается в ученой книге проф. А П. Лебедева³³¹ и в переводных статьях проф. А. Λ. Спасского, напечатанных в журнале «Вера и Разум»³³².

Но, конечно, недостаточно сказать, что такой или иной термин принят в науке или получил в ней право гражданства, но нужно еще доказать и законность его принятия. Доказательства на основании «Учения 12 апостолов» и показаний Евсевия Церк. Истор. III, 37 и V, 10 хотя и имеют большой вес и проливают свет па первоначальные практические отношения, но, по нашему мнению, одни и сами по себе все таки не могут считаться удовлетворительными. Более решительные и веские доказательства находим в самом разграничении понятий о «вселенской» и «местной» общине. Вот что пишет об этом Гарнак. «Что при жизни двух первых поколений времени распространения христианства существовал некоторый внутренний распад между двумя организационными формами, – несомненно; существовала община, как миссионерская община, как создание какого-нибудь миссионера (апостола), как его дело, и, с другой стороны, община, как замкнутая в себе местная община. Как создание какого-либо апостольского миссионера, община ответственна пред своим учредителем, зависит от него и обязана придерживаться принципов, которым он повсюду сам следует в своей общинно-учредительной деятельности; как замкнутая местная община, она несет ответственность сама и не имеет над собой никого, кроме небесного Владыки. В лице своего земного учредителя, она состоит в некоторой реальной связи с другими, учрежденными им общинами; как местная община, она существует сама по себе, а каждое отношение к другим общинам находится в сфере добровольности»³³³. В соответствии с такого рода организационными формами первоначальных общин, Гарнак делит и служащих в них или для них лиц на две «триады», из которых к первой причисляет апостолов (и евангелистов), пророков и учителей, а ко второй епископов, пресвитеров и диаконов. Действительное происхождение первой «триады», т.е. апостолов, пророков и учителей, столь же темно, как и происхождение триады «епископов, пресвитеров и диаконов», равно как и гораздо более позднего комплекта так наз. низших церковнослужителей³³⁴. Что вторая «триада» существовала одновременно с первой, я притом с самого начала распространения христианской Церкви в мире, это, конечно, не подлежит никакому сомнению. В Новом Завете упоминаются епископы, пресвитеры и диаконы. Однако, при апостолах все эти лица и их должности имели второстепенное и притом недостаточно определившееся и неупроченное положение. Попытки позднейших писателей представить дело иначе не могут считаться удачными³³⁵. Главное же значение в Церкви имели «странствующие» учители. Происхождение первой «триады», т.е. апостолов, пророков и учителей (вместе с евангелистами) можно относить к пятидесятым годах I века и даже с вероятностью еще раньше. Это подтверждается свидетельствами как самого апостола Павла (1Кор. 12:28), так и Деяний 11:27; 15:22, 32 и 13:1 и след.³³⁶. «Апостолы, пророки и учители, по единогласным показаниям древнейших свидетелей, были даны и принадлежали не отдельной общине, но вселенской Церкви»³³⁷. «Эти апостолы и пророки, которые переходили с одного места на другое и должны были приниматься во всех общинах с высоким почетом, помогают объяснить, каким образом развитие общин в различных провинциях при таких разнообразных условиях могло сохранить такую большую однородность, какая у них существовала³³⁸. Только со временем, когда эти первоначальные учители последовательно начали утрачивать свое значение, началось то развитие, которое окончилось торжеством «монархического епископата», именно в признании его апостольско-кафолического значения. Первоначальные стадии этого развития наблюдаем мы там, где, как в послании к Ефесянам, в «Пастыре» Ерма и в «Учеши 12 апостолов» оседлые должностные лица отдельной общины пододвигаются или уже причисляются в «апостолам, пророкам и учителям». В этом и заключалось условие, на основании которого епископы в конце-концов получили значение «апостолов, пророков и учителей»³³⁹.

д) Силы и дары исцелений

Следующие роды служений, обозначенные в 28 стихе выражениями «силы» и «дары исцелений», апостол поставляет между служениями первого рода, т.е. странствующих учителей, и служениями второго рода, т.е. оседлых или постоянных лиц в Церкви. Однако, едва ли возможно думать, что «силы» и «дары исцелений» могут считаться переходными от одного рода служений к другому. Апостол называет так служения, которые, по-видимому, свойственны были разным, одаренным харизмами, лицам; но как прежде апостолы, пророки, учители и проч. были больше лица, чем дары, или силы, так теперь, наоборот, «силы» и «дары исцелений» больше дары, чем лица, больше принадлежность служащих лиц, чем отдельные служения. Но что в 28 стихе под этими названиями разумеются и лица, это едва ли может подлежать какому сомнению. На это указывает весь контекст. Можно сказать только, что эти указываемые апостолом лица, если можно так выразиться, до некоторой степени безличны, – их индивидуальность или недостаточно определенна или как бы заслонена величием сообщенных им даров. Но почему именно апостол изменяет здесь свою прежнюю речь с указанием на лица и переходит к обозначению только сил или вообще служений, сказать трудно. Мы не много проясним дело, если попытаемся заменить прежнюю речь соответствующими выражениями и, вместо личной, превратить ее также в безличную. Вместо того, чтобы сказать: «одних поставил Бог в Церкви апостолами, пророками, учителями», апостол мог бы выразиться и так: «одним Бог дал в Церкви апостольство, пророчество, учительство». Но при таком изменении сразу же становится понятным, что речь апостола страдала бы некоторыми неточностями и вообще он не мог бы высказать того, что им действительно высказано. Действительная речь апостола – и с этим мы должны согласиться – отличается наибольшею точностью, хотя οὕς μέν и не имеет для себя последующего соответствия. Ничто, конечно, не мешает понимать ее и в более общем смысле. Можно при этом думать, что коринфяне хорошо понимали, что такое апостолы, пророки и учители и связанная с ними деятельность; но если бы апостол стал дальше говорить о «чудотворцах», «пастырях», «епископах», «пресвитерах», «диаконах» и проч., то такая речь, при неимении у коринфян наличного или вполне достаточного опыта, была бы им не совсем понятна и, кроме того, не отличалась бы краткостью.

О «силах» и «дарах исцелений» мы уже говорили кратко при рассмотрении 7–11 стихов. Подробнее говорим о тех же дарах здесь потому, что с прибавлением к понятию о дарах примешиваются, хотя бы и не прямо, и понятия о лицах, и выражения получают поэтому более богатый смысл. При этом нужно заметить, что «силы» 28 ст. по реальному значению тожественны с «действиями сил» 10 стиха.

Что «силы» в смысле способностей к совершению чудес приписываются разным людям, видно, напр., из Деян. 6:8, где говорится о Стефане, который совершал великие знамения и чудеса в народе; Гал. 3:5, где «силы» приписываются учителям, Деян. 8:13 – благовестникам, Деян. 19:11 – апостолам и проч.

Прежде всего, объясним выражение «действия сил». Слово ἐνέργημα не встречается ни в других местах Нового Завета, ни у LXX и классиков. Это тем замечательнее, что ἐνίργεια и ἐνεργεῖν часто встречаются у последних. По словам Гейнрици, исключение представляет только Плутарх, который называет чувство (αἴσθησις) словом – δύναμις (сила), а то, что чувствуется (αἰσθητικόν) – ἐνέργημα³⁴⁰. Однако, замечание Гейнрица справедливо только отчасти, потому что ἐνέργημα употребляется – как и δύναμις (часто) – еще у греческих музыкальных теоретиков в качестве музыкального термина, для обозначения, напр., физических воздействий, влияющих на образование интервалов³⁴¹. Отношение ἐνέργεια к ἐνέργημα аналогично отношению χάρισμα к χάρις. 'Ενέργημα есть какое-либо конкретное обнаружение общей деятельной силы. Оно есть следствие ἐνεργεῖν. То, что Бог ἐνεργεῖ, есть ἐνέργημα³⁴². На нашем языке электричество, в смысле общей силы, можно было бы назвать ἐνέργεια, а электрическую искру – ἐνέργημα. Первое есть род, второе–вид. Видами божественной «энергии» Элликотт считает еще «харизмы» и «служения»³⁴³. Но «харизмы», «служения» и «действия» не суть, однако, синонимы, и, следовательно, как показано выше³⁴⁴, не обозначают одинаковых видов деятельности и практически различны. Впрочем, церковные писателя, по-видимому, считают их синонимами, не разграничивая их по их практическому значению. Златоуст спрашивает «что такое ἐνέργημα? что такое харизма? что такое «служения»? Тут только различие названий, а деятельность одна я та же. Он (апостол) называет одно и то же и харизмами, и служениями, и действиями». Но некоторые церковные писатели принимают харизму за родовое понятие, а «служения» и «действия» за его виды. При этом под «служениями» подразумевают функция церковного служения, а под «действиями» – чудотворения и исцеления, или же особенные способности, преподаваемые людям, напр. «слово мудрости» и «слово знания»³⁴⁵.

Объясняя целое выражение «действия сил», Феодорит приписывает людям, имеющем эту харизму, способность не только совершать чудеса, но и чудесно наказывать за преступления, как это было, напр., с волхвом Эммой, или Ананией и Сапфирой³⁴⁶. В этом собственно в заключается различие между «действиями сил» и «дарами исцелений» – по мнению церковных писателей. По Златоусту, имеющий «дары исцелений» мог только помогать больным в их болезнях; а кто получил «действия сил» тот мог еще и наказывать. Ибо слово «сила» означает, по Златоусту, способность не только исцелять, но и наказывать³⁴⁷. Феофилакт согласен с этим мнением³⁴⁸. Несомненно, однако, что «силы наказания» в Новом Завете чрезвычайно ограничены. Спаситель такими силами не пользовался. В Деяниях апостольских встречаются подобные факты, но применение наказаний, особенно тяжких, напр. наказаний смертью (Анания и Сапфира) нельзя поставить в вину апостолам. Под «действиями сил» нельзя разуметь и какого бы то ни было рода репрессий со стороны кого бы то ни было. Действия сил = совершению чудес, которые могут и не быть только одними чудесами исцелений, напр. претворение воды в вино в Кане. Под действиями сил разумеется не только совершение чудес, но и внутренняя деятельность, внешние обнаружения которой суть чудеса³⁴⁹. К такого рода деятельности принадлежит, между прочим, и предание сатане³⁵⁰, равно как и все, направленное к нравственному и религиозному усовершенствованию человека, когда для этого требуется деятельность, выходящая из ряда вон и чудесная.

Употребление слова «харизма» в выражении «харизмы исцелений» показывает, что здесь идет речь об одном из чудесных даров, по самой сущности своей сходных с остальными харизмами. Слово исцелений, таким образом, конкретно поясняет смысл общего понятия о харизме. Множественное «исцелений» означает исцеления различных телесных расстройств. Кроме обычных переводов, под словом «исцеление» можно понимать еще и сообщение здоровья. Наглядным примером даров исцелений могут служить действия, обозначенные у апостола Иакова 5:14,15. Вообще же обладают этим даром все, не только исцеляющие чудесно, но и обладающие обыкновенною врачебною способностью лечить больных.

е) Пастыри

Словом «пастыри» обозначается ряд лиц, совершенно иного характера сравнительно с предыдущими, именно ряд постоянных, оседлых лиц в общине, живущих одною с нею жизнью. Апостолы, пророки, учители занимались основанием общин в разных городах, местечках, странах или же просто содействовали их основанию. Но как только общины бывали основаны, то являлась потребность в наблюдении за ними, в оберегании их от посторонних вредных влияний, в преподании верующим членам общин постоянного личного примера святой жизни по началам евангелия, в устранении внутренних беспорядков, мешавших правильному течению общинной жизни. Такому, уже несколько новому порядку и удовлетворял «пастырь». Появление «пастырей» относится к самому древнему, апостольскому времени, и с тех пор их существование продолжается до сих пор. Пастырь находится постоянно при общине и перемещается только тогда, когда сама община перемещается. Случай такого перемещения был, напр., пред разрушением Иерусалима, когда жившие в нем христиане, вероятно со своим епископом, Симеоном, переместились в Пеллу³⁵¹. Это, конечно, не значит, что пастырь был прикреплен, или, лучше, навеки закрепощен к общине. Это значит, что должность пастыря не отличалась миссионерским характером, или если пастырь и был миссионером, то его деятельность, по идее, конечно, ограничивалась только делами внутренней миссия. Черты, которыми апостол Павел характеризует пастырей в посланиях к Тимофею и Титу, вполне подтверждают все это. Тут уже не насаждение и поливание, а воинствование (1Тим. 1:18), не столько проповедь, сколько «молитвы, прошения, моления, благодарения» (2:1). Хороший епископ, на ряду с другими, не столько общественными, сколько семейными качествами, тот, кто управляет хорошо своим домом (1Тим. 3:5) и т.д. Вместо корабля, который носится, не будучи в состоянии противиться бурному ветру, когда исчезала даже всякая надежда на спасение, в церквах появляются более спокойные «sedes», «кафедры». Мы ни в каком случае не отрицаем, что современная нам иерархия есть божественное учреждение и установлена Самим Богом (Еф. 4:11). Но первоначально существовала, так сказать, иерархия без теории, или, по крайней мере, с неопределенной и колеблющейся теорией, и даже не имела для себя специального имени, не называлась иерархией. Потому что о какой определенной иерархической теории мы можем мыслить, когда читаем слова: „идите по всему миру я проповедуйте евангелие всей твари»?³⁵². Но с течением времени иерархия получила себе имя и появилась не одна, а несколько иерархических теорий. Говоря так, мы вовсе не думаем ставить чего-либо в упрек позднейшей иерархии, и даже не утверждаем, что она напрасно уклонилась от первоначального образца. Это был совершенно естественный и неизбежный процесс, нисколько не противоречащий ни духу, ни букве евангелия. Но, конечно, были возможны и действительно существовали и уклонения от первоначального христианского духа, и римскую иерархию можно назвать одним сплошным уклонением и извращением этого духа. Если сам апостол, напр., говорит, что епископ должен быть «одной жены муж»³⁵³, то никакие последующие теории, по которым епископы должны быть лицами безбрачными, не могут ни для кого быть убедительными.

Возвышение оседлых иерархических лиц шло, по-видимому, вообще параллельно с возвышением состоящих под их наблюдением христианских общин. Эго обычное историческое явление и наблюдается в общинах, которые преследуют не только религиозные, но и политические и другие цели. Однажды будучи основаны и сколько-нибудь утвердившись, они продолжают жить даже при крайне неблагоприятных для себя условиях, какими обставлено их существование. В борьбе с ничтожными по виду общинами иногда обессиливали сами себя сильные правительства, если на нее решались, – а репрессии только обыкновенно увеличивают дух сопротивления и устойчивость. «На деле история повсюду учить, что religio pressa постоянно укрепляется и возрастает, что преследование составляет хорошее средство для ее распространения»³⁵⁴. Такая устойчивость общин сообщается обыкновенно и лицам, поставленным, если не формально, то, по крайней мере, фактически, во главе их. Устойчивость первоначальных христианских общин сообщала устойчивость и их руководителям. Чем дальше, тем больше она увеличивалась параллельно с укреплением и развитием самих общин.

Частнейшим обозначением «пастырей» в 1Кор. 12:28 служат ἀντιλήμφεις и κυβερνήσεις. Первым, впрочем, нельзя, может быть, приписывать самостоятельного значения в деле пастырства, за исключением только разве редких случаев.

ж) Дары вспоможения

Слово ἀντιλήμψις от глагола ἀντιλαμβάνω, принимаю что-нибудь взамен чего-либо, означает собственно получение за что-либо известной платы. В переносном смысле словом этим означается дарование или оказание помощи, или же просто помощь, содействие. Впрочем, некоторые экзегеты утверждают, что это слово не может быть точно определено на основания параллельных мест³⁵⁵. Слово ἀντιλήμψεις относится, вероятно, ко всем лицам и служениям, целью которых является помощь, оказываемая людям бедным, больным. В таком значении слово употребляется у LXX³⁵⁶. Вообще же у них это слово означает помощь, оказываемую не низшим лицом высшему (διακονία), но высшим – низшему³⁵⁷. В смысле оказания помощи бедным и больным членам Церкви, глагол ἀντιλαμβάνω употреблен в Деян. 20:35. Такое служение было особенно свойственно диаконам, что «единогласно признают греческие толкователи»³⁵⁸. Употребленные апостолом в других местах выражения «раздаватель» и «благотворитель»³⁵⁹ следует считать пополнением и объяснением к выражению: «дары вспоможения». Может быть, сюда же следует отнести и служения так называемых «младших»³⁶⁰ и диаконис³⁶¹. Лайтфут подразумевает под «дарами вспоможения» спутников апостольских, которые, сопровождая апостолов, крестили обращенных ими; а также людей, которые посылались апостолами в места, куда сами не могли прийти (так называемые апостольские спутники, напр. Марк, Тимофей, Тит и друг.)³⁶².

Необходимость благотворения ясно сознавалась в древней христианской Церкви с самого первого времени ее существования. С этою целью избраны были семь диаконов. Апостол Павел деятельно занимался сбором пожертвований для иерусалимской церкви. То же сознание высокого значения милостыни и благотворений можно наблюдать и в последующей истории христиански Церкви³⁶³.

з) Дары управления

Κυβερνίσεις; происходит от κυβερνάω = лат. guberno, управляю. Слово редкое, в Новом Завете только в 1Кор. 12:28, а в Ветхом у LXX в Притч. 1:5; 24:6. Чаще у греческих классиков. Производное от того же глагола κυβερνήτης = лат. gubernator встречается у Гомера в смысле «управителя корабля, который, сидя у руля, управляет корабельным ходом» (кормчий). Это же слово употреблено в Деян. 27:11 и Апок. 18:17 о кормчем, в Ветх. З. у Иезек. 27:8, 27 и след.

Мнения о том, что разумеет апостол под «дарами управления», разнятся. Элликотт (in loc.) и Эдвардс считают отожествление епископов и пресвитеров с дарами управления только вероятным. Католик Энгльман обозначает апостолов, пророков и учителей общим названием – magisterium ecclesiasticum (церковное учительство), а епископов, пресвитеров и диаконов – ministerium ecclesiasticum (церковное управление) и полагает, что последнее ап. Павел в 1Кор. 12:28 называет «дарами управления»³⁶⁴. На это указывает, по мнению Энгльмана, этимологическое значение слова; множественное поставлено потому, что «дары управления» обнимают множество степеней и лиц, занимавших должности управителей. Ближайшее определение выражения «дары управления» в том, что под ними подразумеваются предстоятели отдельных христианских общин, которые обязаны были наблюдать и заботиться преимущественно о духовных нуждах верующих. Обязанности управителей обозначаются разно. Кроме «даров управления», употребляется еще «епископство» 1Тим. 3:1; они называются также «начальниками» Рим. 12:8, 1 Фесс. 5:12; «начальствующими» (предстоятелями) 1Тим. 5:17; «наставниками» (руководителями) Евр. 13:7, 17, 24; «пастырями» Ефес. 4:11, «епископами» Деян. 20:28; Филип. 1:1; 1 Тит. 3:2; Tит. 1:7 и «пресвитерами» Деян. 14:23; 20:17; 1Тим. 5:17 и проч.

Можно думать, что под «дарами управления» апостол разумеет действительно лиц, которым оно было свойственно, именно епископов и пресвитеров. Подтверждение такого взгляда можно находить в Постановлениях апостольских, где епископ называется «кормчим большого корабля»³⁶⁵, хотя и нужно признать, что выражение это не имеет большого веса. Апостол не называет епископов и пресвитеров этими именами может быть потому, что положение их и значение в христианских общинах еще недостаточно определилось, хотя существование их и не подлежит сомнению. Вообще, о них нет прямого упоминания в раннейших посланиях апостола Павла. Не подлежит сомнению, что первоначально епископство и пресвитерство если не были тожественны, то, по крайней мере, иногда не разделялись. В начале послания к Филиппийцам (ст. 1) апостол приветствует их церковь «вместе с епископами и диаконами», пропуская пресвитеров. Объясняя это место, Златоуст говорит, что «пресвитеры в древности назывались епископами и диаконами Христа, а епископы – пресвитерами»³⁶⁶. Так же Феодорит в комментарии на то же место: «епископами называет наблюдающих пресвитеров, ибо в то время они называлось обоями именами». На место из Деян. 20:17, 18 было указано. В послания к Титу 1:5 и след. апостол говорит Титу, чтобы он поставил по всем городам пресвитеров и далее характеризует их чертами, какими характеризовал в 1Тим. 3:1 и след. епископа, «ибо епископ должен быть непорочен» и т. д. Апостол Петр (1Петр. 5:1) называет «пресвитеров» своими «сопресвитерами», а апостол Иоанн – «пресвитером» самого себя (2Иоан. 1:1; 3:1). Климент Римский говорит, что, проповедуя по городам и селам, апостолы поставляли «начатки» их во епископов и диаконов (упоминание о пресвитерах пропущено – 1Кор. XLII,4), что апостолы предвидели споры из-за епископского достоинства (там же, XLIV,1), и своими предшественниками называет пресвитеров (там же 5) и велит пресвитерам покоряться (XLVII,1). Ириней в письме к римскому епископу Виктору называет пресвитерами римских пап, которых называл и епископами, именно Аникиту, Пия, Гигина, Телесфора, Сикста и Сотера³⁶⁷. По словам Амвросиаста, ап. Павел и Тимофея пресвитера, поставленного им, называет епископом, потому что первые пресвитеры называлась епископами³⁶⁸. По поводу того, что в 1Тим. 3:8, после речи об епископах, апостол прямо начинает говорить о диаконах, Амвросиаст замечает: «рукоположение епископа и пресвитера не есть ли одно и то же? Ибо тот и другой – священники, но епископ – первый; так что всякий епископ есть пресвитер, однако не всякий пресвитер – епископ; ибо тот есть епископ, кто первый среди пресвитеров. Потом называет Тимофея рукоположенным пресвитером; но так как он не имел прежде себя другого, то был епископ»³⁶⁹. В нашей древней русской (как и в армянской) церкви пресвитеры также не отличались от епископов³⁷⁰. Что касается апостольского преемства епископов, то, скажем словами прот. А В. Горского, «в собственном смысле апостолы себе преемников не имели и иметь не могли»³⁷¹. Мысль эту не трудно доказать на основании следующих соображений: 1) преемники апостолов должны были бы называться также апостолами; 2) епископство, в лице Иакова, брата Господня, как об атом можно заключать из свидетельств Евсевия и Егезиппа, возникло при самих апостолах. Если же апостольство и епископство существовали одновременно, то, конечно, представители последнего не могли считаться преемниками первого³⁷²; 3) апостолы, с одной стороны, и епископы и пресвитеры – с другой, как мы видели, принадлежали к двум классам служащих лиц, существенно различным между собою. Прямыми преемниками апостолов могли бы считаться только миссионеры, обходящие землю с проповедью евангелия.

Но про этом мысль, что епископы было преемниками апостолов, имеет для себя все-таки основания. Первоначально нравственный авторитет в Церкви весь принадлежал апостолам, как основателям отдельных общин. Но с течением времени авторитет вообще странствующих учителей, как апостолов, так и пророков, равно как и собственно учителей, начал уменьшаться, что, между прочим, видно и из того факта, что наименование апостолов начало все более и более ограничиваться 12 учениками Христа, видевшими Его, и не переносилось на других лиц. Между тем, епископы и пресвитеры находились постоянно пред главами общин, светили им своих светом, и было весьма естественно, если их авторитет в общинах постепенно возрастал и если к ним начали переходить важнейшие функции, которые свойственны были прежде другим лицам, имевшим харизмы апостольства, пророчества и учительства Таким образом, епископы приобрели себе с течением времени апостольскую власть и только в этом смысле могут считаться преемниками апостолов. «Преемство», обозначавшее первоначально простой факт, после возведено было в теорию, которая самопротиворечива. Римские папы считаются истинными преемниками, согласно с теорией, апостолов, и, однако, в нашей Церкви истинными епископами не считаются и не могут считаться. Для того, чтобы быть истинным пастырем Церкви Христовой, недостаточно, следовательно, одного преемства. И наоборот, одно преемство еще не служит непременной гарантией того, что такое или иное лицо должно считаться истинным пастырем. В первые века христианства мысли о «преемстве» от апостолов в нашем смысле вообще не существовало. Даже Ириней не считает епископов преемниками апостолов, но говорит, что апостолы «поставили» в разных местах епископов, и потом уже указывает на их «преемство» друг другу³⁷³. В подобном же духе ведется речь в «Постановлениях апостольских», где, впрочем, вовсе на «Преемство» не указывается³⁷⁴.

и) Глоссолалия

В 28 стихе апостол употребляет то же выражение, какое и в 10 стихе, нами уже рассмотренное: «роды языков», не прибавляя, как в 10 стихе, «толкование языков». В 30 стихе выражение «роды языков» дополняется и поясняется выражениями: «говорят языками» и «толкуют». Выражение 28 стиха «роды языков» находится в очевидной зависимости от употребленного в том же стихе глагола ἔθετο. Подставляя этот глагол, можем перевести выражение так: «Бог установил в Церкви «роды языков», установил так же, как апостолов, пророков, учителей и проч. Мы видели, что выражение «роды языков» нельзя понимать в смысле «разные языки», что это выражение буквально означает «роды (человеческих) звуков», о если его следует понимать в смысле «разных языков», то только в несобственном, переносном смысле. Если бы в 28 стихе апостол действительно хотел сказать, что «Бог установил в Церкви разные языки», то это выражение было бы не совсем понятно. Непонятна была бы и цель подобного установления. Неужели, в самом деле, можно думать, что в Церкви было когда-либо установлено именно говорение, и притом преимущественно во время богослужения, на разных иностранных языках и что это установление было божественным? Где следы такого установления в последующей истории христианской Церкви? Далее, если Бог установил, чтобы в церкви были разные языки, т.е., иначе, чтобы в ней говорили непременно на разных языках, то спрашивается: зачем апостол говорил в 14 главе, что понятую речь он предпочитает непонятной – на иностранных языках? Почему апостол не сказал, что говорение в Церкви на понятном языке, т.е. на своем собственном, есть также установление Божие, такое же, по крайней мере, как и говорение на иностранных языках?

Музыкально-гимнологическое значение выражения: «роды языков», если не сильно, то достаточно ясно подтверждается разбором значения глагола λαλέω, употребленного в 30 стихе. Шульц пересмотрел все места в Ветхом и Новом Заветах, где встречается этот глагол, и пришел к следующим выводам³⁷⁵. Для обозначения «говорения» в греческом языке употребляется несколько глаголов: λίγειν, ἐρεῖν, εἰπεῖν, φράζειν и λαλεῖν. Первые относятся к «миру мыслей», последний к «миру тонов», или звуков. «Это различие тотчас обнаруживается, если мы заметим, что пред колоном, за которым следует точное содержание речи, глагол λαλεῖν или не может стоять, или (как, напр., в Евр. 5:5; Деян. 7:6; Рим. 3:19; 2Петр. 3:16; Иоан. 16:18 и проч.), если стоит, то сопровождается другими глаголами. Λαλεῖν означает просто издавать звук посредством голосовых органов (γλῶσσα, οτόμα, χείλη) и поэтому употребляется о нечленораздельных звуках, когда не высказывается чего-либо понятного, также о лепете, бормотании и проч., или о «болтовстве без смысла и разума». Поэтому глаголу λαλέω постоянно противополагаются вообще немотствование и молчание. Глагол этот употребляется и для обозначения хвалебных песней Богу, благодарственных молитв, торжественных гимнов. По значению с ним сродны глаголы ἀποφθέγγεσθαι и просто φθέγγεσαι и особенно глагол ἀλαλάζω, кричать, шуметь, имеющий с λαλέω, по-видимому, одинаковый и корень. Глагол λαλέω употребляется о торжественных изречениях, божественных сообщениях чрез небесных вестников, ангелов, пророков, апостолов, Христа и Св. Духа, и даже Самого Бога (бат-коль), и именно тогда, когда самое содержание речи не передается. Ни в одном месте, где после речи можно сказать «да» или «нет», не употребляется глагол λαλέω. Когда не излагается никакого осмысленного содержания в речи, то другие глаголы λέγειν, εὶπεῖν не употребляются. «Отсюда, говорит Шульц, само собою следует, что только что названные глаголы могут употребляться только о людях, и никогда о животных или бездушных предметах; о иных употребляется глагол λαλεῖν». Это будет сейчас же ясно, если в местах, где употребляется λαλεῖν, поставить λέγειν. Нельзя сказать φησὶ τὸ στόμα (говорят уста), ἔλεγε τἀ χείλη (говорили губы), εῖπεν ἡ γλώσσα (сказал язык). Отсюда понятно также, почему о письменной речи λαλέω употребляется так же мало, как и κηρύσσω. Напрасно мы стали бы искать формул в роде ἡ γραφὴ λαλεῖ (вм. λέγει), ἐν τῷ νόμῳ λαλεῖται (вм. λέγεται или γέγραπται). Даже в по-видимому противоречащем такому утверждению месте в Римл. 3:19, при правильном понимании этого места, можно доказать, что и здесь нет отступления от обычного правила.

При таком значения λαλέω и формулы γλώσσαις, или γλώσση, ἐν γλώσση и проч. λαλεῖν означают просто звучать при помощи языка (mit der Zunge laut werdeu), или какого-либо другого голосового органа³⁷⁶. Поэтому глагол λαλέω употребляется в сочетания с словами «псалмы», «гимны», «песни духовные» (Ефес. 5:18–19). «Нераздельно от формулы и в существенной связи с ней остается издавание звуков посредством языка, по какой бы причине и с какою бы целью это ни делалось. Напротив, глагол λαλέω не может быть употреблен при какой бы то ни было мысли об языкознании, которое является или ученым званием или содержится в книгах. Ни λαλέω, ни γλῶσσα не могут быть употреблены в речи, где говорится о писании или чтении на иностранных языках». «Кто может представить пишущих, как γλώσση (γλώσσαις) λαλοῦντες? Кто может сказать о письменном, хотя бы оно столь невнятно ему читалось, что звуки казались бы немыми: τοῦτο λαλεῖται или ἀναγιγνώσκεται (читается) γλώσση Ἑβραικῇ, Ἔλληνικῇ и проч.?»

По словоупотреблению у классиков λαλέω всегда означает просто «издаю звук» безотносительно к содержанию. У Аристотеля говорится, что «кто-нибудь, взяв рог, свирель, или трубу и приставив их другому для слушания, чрез них говорит (λαλῇ)»³⁷⁷. Тот же глагол употреблен о говорении при посредстве музыкальных инструментов у Феокр. Идилл. 20, V. 28–29³⁷⁸. Плутарх спрашивает: «почему говорят, что любовь научает музыке?» и отвечает: «обо всем болтлив (λάλος) Эрос, но всего болтливее он (λαλίστατος) в похвалах»³⁷⁹. «Очевиднейшими симптомами опьянения» Плутарх считает «дрожание членов, запинания языка, излишества говорения (πλεονασμοὶ δὲ λαλίας), напряженность гнева» и проч.³⁸⁰ «Шепот всего менее свойствен ласточке, а болтовня (λαλία) и многозвучие не более, чем сорокам, куропаткам и петухам»³⁸¹. Число этих примеров можно было бы умножить; но приведенных достаточно для пояснения, в каком значении употребляется у классических писателей глагол λαλέω и сродные с ним выражения.

Показав в 28 стихе, что в Церкви, или, так сказать, в церковной действительности, существуют не одинаковые, а разнообразные служения, основывающиеся на разнообразных же дарах, апостол переходит к изображению других сторон этой действительности при помощи ограничительных вопросов 29 и 30 стихов. Он прежде показал, что тело не может быть только одним глазом или слухом. Теперь показывает, что в Церкви не должны быть все апостолами, пророками, учителями, но как тело состоит не из одного, а из многих членов, так и в Церкви не одно, а много служений. Связь вопросов 29 и 30 стихов с предыдущими рассуждениями, таким образом, понятна. Но что хотел апостол сказать своими вопросами именно коринфянам, какие имел он в виду их внутренние отношения, объяснить это чрезвычайно трудно, если только не невозможно. Считали ли коринфяне всех лиц в своей Церкви апостолами, или всех пророками и проч.? Если не считали, то зачем апостол предлагает им вопросы 29 и 30 стихов? Можно только гадательно понять и объяснить его речь. Коринфяне предпочитали языкоговорение всем другим дарам, которых у них, может быть, и не было, или они не имели о них надлежащего представления. Они думали, что в Церкви все должны говорить только языками или пророчествовать, – вся Церковь должна быть только или языком или ухом. Своими вопросами апостол опровергает такое нелепое мнение. Не только у коринфян, но и во всей Церкви нет такого единообразия. Можно ли сказать, что все в Церкви апостолы? пророки? учители? и т.д.? Нет, нельзя. Поэтому нельзя сказать, что и все должны говорить только языками и пророчествовать, т.е. предпочитать эти дары всем другим. Если даже в какой-нибудь Церкви имеются только эти последние дары, то и тогда нельзя сказать, что они равны, потому что пророчество предпочтительнее языкоговорения. Даже при ограниченном количестве даров среди них возможны подразделения, из коих каждое должно занимать свое место и иметь свое значение, при чем, один дар не должен устранять другого. Коринфяне предпочитали языкоговорение. Они ошибались даже с своей собственной точки зрения. На вопросы апостола в 29 и след. стихах ответы подразумеваются отрицательные. На это указывает μή. – Относительно δυνάμεις 29 стиха некоторые толкователи полагают, что это – именительный падеж, – словом обозначается предмет, вместо лиц. По другим – δυνάμεις вин. пад., – зависит от последующего ἔχουσιν. С последним толкованием, хотя его и считают «менее натянутым», нельзя согласиться. Принимать δυνάμεις для обозначения лиц нет никаких препятствий. Такой способ выражения не необычен у самого ап. Павла (см., напр., Рим. 8, 38). Олицетворение же χαρίσματα ἰαμάτων было менее удобно или совсем неудобно для апостола, и потому он употребил ἔχουσιν. – В ст. 30 конструкция речи и смысл те же самые, как и в 29, и потому стих не требует особых объяснений.