Разумным [существам] присуща естественная красота – слово. Красотой слова является строго сообразное с разумом разумение словесных [тварей]; красотой же разумения – плодотворный навык словесных существ в добродетели под руководством разума. А красотой этого навыка служит безошибочное созерцание, возникающее вокруг истинного ведения, целью которого является мудрость, это яснейшее завершение разумения, представляющее собой как бы разум, приведенный в состояние совершенства по естеству, каковым и является чистый ум, достигший в соединении с Причиной [всего] премысленного состояния. В этом состоянии, упокоив свое многоразличное естественное движение и отношение ко всему, что после Причины, он неведомым образом придерживается только одной этой Причины, предавшись в безмолвном покое премысленному всеблаженнейшему молчанию, объяснить которое не может ни слово, ни умозрение, но один только опыт по причастию тех, кто удостоился премысленного наслаждения, – ясным и общедоступным признаком такого опыта является совершенная нечувствительность и уход души от века сего.

И отсюда происходит знание, что для словесных [тварей] нет ничего более сродного, чем разум, а для боголюбцев нет ничего более достохвального, чем упражнение в нем и разумение [его], – я имею в виду не то слово, которое искусством в красноречивой фразе изысканно сплетается для услаждения слуха, в чем упражняться готовы были бы и мужи негодные, но тот разум, который природа [человеческая] по существу и без научения имеет скрытым в самой себе для безошибочного рассмотрения сущих и для восприятия истины, [содержащейся] во всех [тварях]. Святой Дух Божий, прекрасно украсив этот разум добродетелями, ведет обычно его к сожительству [с Собой] и делает божественным изваянием богоподобной красоты, не лишенным по благодати ничего из того, что по естеству присуще Богу. Ибо [сей разум] есть орган, искусно собирающий все мысленно просиявшие в бытии проявления Божественной Благости, посредством Которой он, вступая в величественное устройство бытия, несется и уносит с собой к Производительной Причине сущего тех, которые всецело определили этим разумом все стремления свойственного им по природе влечения, не удерживаясь решительно ничем из того, что после Причины. [Это – тот разум], лелея который, мы становимся укротителями всех лукавых страстей, не порабощаясь ничем противоестественным, и являем себя делателями божественных добродетелей, если только, конечно, всяким добрым [делом] счищаем с души материальное безобразие, [обнажив ее] духовную красоту. Ибо где владычествует разум, там обычно прекращается власть чувственного, к которой как-то примешана сила греха, увлекающая душу к жалости [по отношению к] сродной ей по ипостаси плоти посредством наслаждения. Вследствие этого наслаждения она, принявшись, как за свое естественное дело, за страстное и сладострастное попечение о плоти, отвлекает [душу] от сообразной с естеством жизни и убеждает ее стать созидательницей не имеющего действительного существования зла. Ибо для мыслящей души злом является забвение естественных благ, происходящее от страстной привязанности к плоти и миру. Эту связь уничтожает разум-воевода, исследуя по всем правилам духовной науки происхождение и природу мира и плоти, а затем он уводит душу к сродной области мысленного бытия, на которую закон греха не совершает свои набеги, не имея больше переводящего его к уму, наподобие моста, чувства, уже отторгнутого от связи с душой и представленного чувственным созерцаниям, которых совершенно не ощущает ум, превзойдя привязанность (к плоти и миру] и [их] естество.

Понимая дело так, как сказано, я счел нужным подкрепить рассуждения этого сочинения помещенными на полях схолиями, чтобы они восполнили самое слово до [должной] красоты и представили читателям более изысканное угощение из умозрений, а также вообще бы разъяснили мысль сочинения. Прочитав после издания всё произведение, я нашел, что некоторые места нуждаются в пояснении, другие – в добавочном рассуждении, а третьи – в кое-каком незначительном обосновании, дополняющем текст издания. Вследствие чего я и написал этот ряд схолий, приспособив к каждому месту подобающее пояснение. А поэтому прошу всех читающих и переписывающих [это сочинение] также прочесть и приложить ряд стоящих вне [его] схолий, сообразно с [имеющимся при каждой] знаком, дабы рассуждение было удобопонятным во всех отношениях и не извращалось бы какими-либо погрешностями.

Максима монаха к Фалассию, благочестивейшему пресвитеру и игумену о различных затруднительных местах Священного Писания.

Преподобнейшему рабу Божию, господину Фалассию, пресвитеру и игумену, Максим, смиренный монах, желает здравствовать.

Отделив разумно душу от привязанности к плоти и духом совершенно отвлекши ум от чувства, ты, Божий человек, сделал плоть плодовитой матерью добродетелей, чувство же явил вечнотекущим источником божественного ведения, сопряжение души с плотью употребляя только на устроение лучшего и чувством пользуясь как орудием к постижению величественного устройства видимого бытия. Плоть [ты сделал] приемлющей практически и являющей славу души в добродетели, видимо отпечатлевая ее посредством [благого] нрава, дабы имели мы как образ добродетели выставленное [всем] на подражание Ваше житие. А чувство [ты явил] символически начертывающим на образах видимого бытия логосы бытия умопостигаемого и возводящим через них ум, при полном отрешении его от всякого разнообразия и сложности видимого бытия, к простоте мысленных созерцаний, дабы Ваше непогрешимое ведение было для нас путем истины для перехода к умопостигаемому бытию.

Поэтому ты, по совершенном отложении пристрастного расположение к чувству и плоти, ревностно пускаясь в плавание искусным умом в беспредельном море словес Духа, духом испытуешь глубины Духа. И, восприняв от Него уяснение сокровенных тайн, по великому, как видно, смиренномудрию наполнив хартию многими недоуменными вопросами из Священного Писания, ты послал [ее мне], прося у меня, лишенного всякой добродетели и ведения, письменного ответа на каждый вопрос в соответствии с возвышенным созерцанием.

Получив и прочитав эту хартию, я был поражен и умом, и слухом, мыслью и с мольбою просил у Вас прощения за уклонение от этого поручения, говоря, что такие вопросы едва доступны для исследования даже и в высшей степени преуспевавшим в созерцании и почти достигшим предела высочайшего и недоступного иным ведения – не то чтобы мне, приверженному к земле и, подобно змию по древнему проклятию (Быт. 3:14), не имеющему иной пищи, кроме земли страстей, и, подобно червю, пресмыкающемуся в тлении удовольствий. И просил я Вас об этом часто и долго, но, найдя Вас не принимающим моего ходатайства, убоялся, что потерпит ущерб дело любви, соединенные которой друг с другом, мы имеем одну душу, хотя и носим два тела, если Вами (что возможно) это уклонение будет принято за проявление неповиновения. Поэтому я и решился, хотя и против воли, на превышающее [мою] силу дело, предпочитая лучше быть обвиненным в дерзости и осмеянным желающими, чем допустить какое-либо колебание или умаление в любви, драгоценнее которой нет ничего из того, что после Бога, для обладающих умом. Лучше сказать: нет ничего любезнее Богу, [чем любовь], ибо она разделенных сводит воедино и может соделать единое и невозмутимое тождество по духу во многих или во всех [людях].

И ты сам, честный отче, первый прости меня за предприятие такого дела, и других проси простить мою опрометчивость, и молитвами соделай милостивым ко мне Бога, чтобы Он стал также и Помощником в речах [моих], или лучше – Подателем полного и правого ответа на каждый вопрос, ибо от Него как Источника и Отца всяких просвещающих ведений и сил, соответственно подаваемых достойным, «всякое даяние доброе и всяк дар совершенный» (Иак. 1:17). Ибо на Вас уповая, принял я Ваше повеление, ожидая получить через Вас в награду за повиновение божественное благоволение.

Поставив каждый из вопросов в той связи и порядке, как они написаны Вами, я дам относящийся к делу ответ, по возможности короче и ограниченнее, – насколько только буду в состоянии и получу от Бога благодать и силу мыслить и говорить благочестиво, – чтобы не отяготить обилием слов слуха читателей, особенно потому, что предлагаю [свою] речь вам, подлинно умозрителям и точным созерцателям [вещей] божественных, уже прошедшим через смятение страстей и оставившим позади всю привязанность к естеству. Ибо Вы, стяжав разум в качестве вождя к должному и праведнейшего судьи, а ум через некое лучшее безмыслие приведя во внутреннейшее место Божественного Безмолвия, где неведомым образом он [удостаивается] воспринимать божественную радость, имеющую учителем своего величия один только опыт достойных ее, – поэтому вы относительно исследуемых вопросов нуждаетесь только в малом пояснении, могущем дать намек на всесветлую красоту заключающихся в божественных словесах таинственных созерцаний и присущей им духовной возвышенности мыслей, если, конечно, мне позволительно сказать это вам, ставшим уже, вследствие богатства добродетели и обильного излияния ведения, «солью земли» и «светом мира» (Мф. 5:13–14), по слову Господню, и очищающим в других подвигами добродетели гнойники страстей и светом ведения просвещающим неведение, эту слепоту души.

Прошу вас, святейших, и всех, кто будет читать это сочинение, не делать говоримого мной пределом духовного толкования [данных] вопросов, ибо я слишком далек от разумения божественных словес и нуждаюсь для того в научении от других. Но если вам самим или при помощи других удастся домыслить или узнать что-либо, то по справедливости считайте это за лучшее и держитесь высшего и истинного разумения, плодом которого является полнота убеждения в сердце у тех, кто ищет духовного постижения трудных для понимания вопросов.

Ведь Божественное Слово подобно воде. Как [вода] для растений и побегов всякого рода и различных животных, так и Оно для пьющих Его – разумею Слово – людей, соразмерно восприимчивости их, то проявляется умозрительно, то деятельно обнаруживается, как плод, в добродетелях, сообразно с качеством добродетели и ведения и через одних становится явным в других. Ибо Оно никогда не описуется [в чем-либо] одном и в силу естественной беспредельности [Своей] не может быть заключено в пределах [одной только] мысли.

Вы повелели сперва сказать о донимающих нас страстях – сколько их и каковы они, из какого они начала, какого они достигнут конца через собственное умерение и как каждая из них, произрастая из той или иной силы души или части тела, невидимо образует по себе ум, а тело через греховные помыслы делает [орудием], очерняющим, подобно краске, всю несчастную душу. [Повелели Вы также описать] силу и действенность приближения каждой [страсти], времена и внешние проявления их, а также производимые через них козни нечистых бесов и незримые сплетения и лицемерные уловки [их], и как они незаметно через одно предлагают другое и к одному вкрадчиво увлекают через другое. [Вы повелели еще описать] их тонкости и малости, великости и громоздкости, их [лживую] уступчивость и стремительные нападения и выпады, быстрые или медленные отступления и сокращения, упорство их в осаде [души человека], и, например, как бы [предпринимаемые] на суде тяжбы с душой и выносимые в мысли якобы приговоры, видимые поражения и победы – и каково расположение у каждой [из них] и по какой причине попускается им наводить многие страсти на одну душу, и притом либо отдельно, либо вместе с другими; по какой причине они вневременным образом привносят с собой и собственные вещества, через которые сокровенно и заводят с нами жестокую брань, так что мы усиленно трудимся, как над чем-то действительным, над совсем несуществующим и, например, стремимся к вещам или избегаем их, подвергаясь первому ради удовольствия, а второму – ради страдания. [Просили вы также описать] образ существования их в нас и многосложного и различного мечтания, [производимого ими] во сне при сновидениях, – прикрепляются ли они к какой-либо части души или тела, или ко всей душе или всему телу, и, находясь ли внутри, естественными страстями побуждают душу привлекать к себе посредством тела то, что вне ее, и вводят ее в заблуждение, заставляя ее быть принадлежащей целиком одному чувству и оставить то, что свойственно [ей] по естеству; или же, находясь вовне, через внешнее прикосновение к телу формируют невидимую душу по образу материальных [вещей], налагая на нее сложный облик и прилепляя к ней вид воспринятой в представлении материи; и есть ли в них порядок и чин, коварно измышленный для того, чтобы сперва через одни страсти ввести в искушение душу, а затем последовательно вести с ней брань через другие; и кто кому предшествует, и наоборот, кто за кем следует или сопутствует, или же они беспорядочно и смешанно, как попало, различными страстями возмущают душу; и помимо ли Промысла [Божиего] попускается душе терпеть от них подобное или по Промыслу, и какая цель Промысла при оставлении души в каждой страсти. Какой также способ уничтожения каждой из перечисленных страстей, и какими делами, словами или помышлениями душа освобождается от них и свергает скверну со своей совести? Какой страсти противопоставив какую добродетель, достигнет она победы, так чтобы прогнать лукавого беса, совершенно уничтожив вместе с ним и само движение страсти? И как после освобождения от страстей сумеет душа хорошо рассмотреть свойственное себе? Посредством каких рассуждений и способов [осуществления добродетелей] она, усвоив благодаря разуму, соответствующему естеству, бесстрастные отношения чувственного бытия к чувствам, преобразует их для добродетелей, подобно тому, как прежде сама была страстями преобразована для греху? Каким образом душа соделывает эту благое изменение, пользуясь тем, в чем раньше погрешала, для рождения и утверждения добродетелей? Как также, освободившись от этих отношений, душа станет искусно собирать, через естественное созерцание в духе, логосы тварного бытия, свободные уже от уз чувственных символов? И как опять-таки после этих [логосов] обратившись к умопостигаемым [сущностям], душа воспримет умом, чистым от чувственной мысли, простые умозрения и постигнет простое ведение, связующее всё друг с другом в первоначальном Слове Премудрости, после которого, как прошедшая все сущие с соответствующими им умозрениями, она, совершенно отрешившись уже и от самой способности мышления, испытывает премысленное соединение с Самим Богом, и в силу этого соединения принимая невыразимо от Него, наподобие семени, научение сущей истины, не обратится уже больше ко греху, поскольку не будет более места диаволу лукаво увлекать ее ко злу вследствие неведения Того, Кто есть Благо по естеству и Кто украшает всё способное сопричаствовать Ему.

Так как вы пожелали, чтобы смыслы, способы и причины [всего] этого и тому подобного были изложены вам особо, то по вашему повелению пусть пока подождет немного слово об этом. Оно, если даст Бог, будет более благовременно исследовано и с большей тщательностью изучено в других [сочинениях], если только вообще я почувствую в уме силу, которая позволит мне смело пуститься в плавание по столь великому и глубокому морю. Ибо я не стыжусь говорить, что не познал еще неразрушимых ухищрений и измышлений нечистых бесов, так как пыльное облако материи еще омрачает очи [моей] души и не позволяет чисто созерцать естество [всего] происшедшего и отличать разумом от [истинно] сущего то, что лишь кажется существующим, а только вводит в заблуждение неразумное чувство. Потому что поистине исследовать и говорить о подобном свойственно только [людям] в высшей степени созерцательным и высоким мыслью, посредством богатого [духовного] опыта получившим познание того, что прекрасно и что не таково, и – лучше и драгоценнее всего – получившим от Бога благодать и силу к совершенному пониманию и ясному изложению понятого. Впрочем, дабы в настоящем сочинении рассуждение об этом не осталось совершенно в небрежении, я, сказав немного о происхождении страстей, и притом настолько, насколько это нужно, чтобы показать подобным вам умозрителям конец из начала, по порядку предложу и изъяснение следующих затем вопросов.

Зло не было, не есть и не будет самостоятельно существующим по собственной природе, ибо оно не имеет [для себя] в сущих ровно никакой сущности, природы, ипостаси, силы или деятельности; оно не есть ни качество, ни количество, ни отношение, ни место, ни время, ни положение, ни действование, ни движение, ни обладание, ни страдание, так чтобы по природе созерцалось в каком-либо из сущих; оно вовсе не существует во всём этом по естественному усвоению; оно не есть ни начало, ни средина, ни конец, но, – обнимая всё [единым] определением, – зло есть недостаток деятельности присущих естеству сил в отношении к [их] цели и решительно не есть что-либо другое.

Или еще: зло есть неразумное движение естественных сил, руководимых ошибочным суждением, [чему-либо] иному помимо цели. Целью же я называю Причину сущих, к Которой естественно устремляется всё, хотя лукавый, тщательно прикрыв зависть личиной благожелательности и обманом склонив человека, [успел] направить влечение к чему-либо иному из сущего помимо Причины и произвести неведение Ее.

Пренебрегши движением естественных сил к Цели, первый человек захворал неведением собственной Причины, признав по совету змия богом то, что слово божественной заповеди повелело считать запретным. И став, таким образом, преступником и не ведая Бога, он накрепко связал всю [свою] мыслящую силу со всем чувством и ввел сложное и пагубное, возбуждающее к страсти, ведение чувственных [вещей] и «приложися скотом несмысленным и уподобися им» (Пс. 48:13), всячески действуя, изыскивая и желая то же самое, что они, и даже превосходя их в неразумии, ибо он обменял соответствующий естеству разум на то, что вопреки естеству.

Насколько человек радел о познании видимых [вещей] одним только чувством, настолько он укреплял в себе неведение Бога. Поскольку затягивал он узы этого неведения, постольку утверждался опытно в чувственном наслаждении познанными материальными [вещами]; пресыщаясь этим [насаждением], возжигал в себе любовную страсть рождающегося из него самолюбия, а заботливо соблюдая любовную страсть самолюбия, он измышлял многие способы к поддержанию наслаждения – этого настоящего порождения и цели самолюбия. А так как всякому злу присуще уничтожаться вместе с образующими его способами, то [человек], убеждаясь на самом опыте, что за всяким наслаждением следует страдание, к удовольствию имел всецелое устремление, а страдания всячески избегал, из всей силы борясь за первое и усердно побеждая второе. При этом он считал – что неисполнимо, – будто посредством таких ухищрений их можно отделить друг от друга и обладать самолюбием, соединенным с одним только наслаждением и совершенно недоступным страданию, не ведая под влиянием страсти того, что наслаждению невозможно быть без страдания. Ведь тягота страдания уже примешана к наслаждению, хотя она кажется и сокрытой у имеющих [это наслаждение] в силу преобладания удовольствия в страсти, поскольку преобладающему присуще быть более заметным и затмевать ощущение сосуществующего с ним.

Отсюда-то многое и бесчисленное скопище страстей растлило собой житие человеческое. Отсюда многоплачевной стала жизнь наша, почитающая причины своего уничтожения и изыскивающая и приобретающая себе основания для тления. Отсюда единая природа разделилась на тысячи частей, и мы, хотя и принадлежим одному естеству, сами, подобно пресмыкающимся и зверям, стали добычей друг для друга. Ибо, соперничая [друг с другом] из самолюбия за наслаждения и стараясь по той же причине избежать страдания, мы измышляем бесчисленные роды пагубных страстей. Так, если мы ради наслаждения печемся о самолюбии, то порождаем чревоугодие, гордость, тщеславие, чванливость, сребролюбие, жадность, насильничество, кичливость, хвастовство, безрассудство, безумие, самомнение, спесь, презрение, наглость, пошлость, плутоватость, распущенность, разнузданность, легкомысленность, превозношение, тупость, притворство, насмешливость, многоглаголание, невовремяглаголание, стыдоглаголание и всё другое подобного рода. Если же, наоборот, самолюбивый нрав наш притесняется страданием, то мы рождаем гнев, зависть, ненависть, вражду, памятозлобие, поношение, злословие, клевету, печаль, отчаяние, безнадежность, отвращение от Промысла [Божиего], беспечность, нерадение, уныние, подавленность, малодушие, безвременное стенание, плач, сетование, жалобный вопль, ревность, зависть, соперничество и [всякие] другие [страсти], которые свойственны [нашему] душевному состоянию, когда мы лишаемся оснований для наслаждения. Из происходящего же по каким-либо иным причинам смешения наслаждения и страдания, то есть из подлости – ибо так называют некоторые составление зла из противоположных частей, – мы рождаем лицемерие, притворство, обман, двуличие, лесть, человекоугодничество и всякие другие ухищрения [этого] смешанного зловредства. Однако перечислять все [эти страсти] теперь и говорить о них вместе с их признаками, способами [проявления], причинами и временами невыносимо, тем более что исследование о них, если Бог дарует силу, будет произведено в особом сочинении.

Итак, зло, как я сказал, есть неведение благой Причины сущих. Это неведение, калеча ум человеческий и явственно отверзая чувство, сделало его совершенно чуждым божественного ведения и, [напротив], наполнило страстным познанием чувственных [вещей]. Обильно вкушая это познание для одного только чувства, наподобие неразумных скотов, и находя на опыте, что вкушение чувственного бытия может служить к поддержанию его видимой и телесной природы, человек, конечно, как уже погрешивший [в познании] умопостигаемой красоты божественного велелепия, принял ошибочно за бога видимую тварь, обоготворил ее, поскольку она была полезна для поддержания тела, и, разумеется, возлюбил и тело свое, по природе родственное с признанной за бога тварью, со всяким тщанием поклоняясь «твари вместо Творца» (Рим. 1:25) через заботу и попечение об одном только теле. Ибо служить твари можно не иначе, как заботясь о [своем] теле, а служить Богу нельзя иначе, как очищая душу добродетелями. Совершая этому телу тлетворное служение и соделавшись в отношении к нему самолюбивым, человек беспрерывно имел в себе действенными наслаждение и страдание, так что всегда вкушал от древа непослушания, заключавшего в себе, согласно чувственному опыту, смешанное познание добра и зла.

А если, быть может, кто скажет, что древом познания добра и зла является видимое творение, то не погрешит против истины, ибо это творение естественным образом принимает наслаждения и страдания.

И еще. Так как видимое творение обладает и духовными логосами, питающими ум, и природной силой, услаждающей чувство, а ум извращающей, то оно и названо древом познания добра и зла, то есть как обладающая ведением добра и зла, когда созерцается духовно, и ведением зла, когда воспринимается телесно. Ибо она становится учительницей страстей для воспринимающих ее телесно, навлекая на них забвение [вещей] божественных. Потому-то, вероятно, Бог и запретил человеку вкушение ее, отлагая это на время, дабы человек прежде – что было весьма справедливо – познал через благодатное причастие Причину свою и через такое вкушение укрепил данное [ему] по благодати бессмертие в бесстрастии и непреложности, а потом уже, став как бы богом в силу обожения, безвредно и в безопасности вместе с Богом созерцал творения Божии и получил ведение о них как бог, а не как человек, имея по благодати одно и то же с Богом премудрое познание сущих, благодаря претворению ума и чувства к обожению.

Так нужно понимать древо [познания], в соответствии с доступным для всех духовным толкованием, представляя более таинственный и лучший смысл людям с тайнозрительной мыслью, от себя же почитая его молчанием. Ныне я упомянул о древе непослушания мимоходом, желая показать, как неведение Бога привело к обоготворению твари, явным служением которой является телесное самолюбие рода человеческого. Именно окрест этого самолюбия и существует, как некое смешанное познание, опыт наслаждения и страдания, посредством которых и проникла в жизнь человеческую вся тина зол. Она, как трудно даже изложить это словом, образовывается различно, разновидно и многообразно, поскольку каждый из сопричаствующих человеческому естеству имеет в себе количественно и качественно живущую и действующую привязанность к видимой своей части, то есть к телу, заставляющую его раболепно, из желания наслаждения или из страха перед страданием, измышлять многие виды страстей, смотря по стечению времен и обстоятельств и в зависимости от способа [проявления] таковых. И это для того, чтобы суметь завлечь в постоянное сожительство наслаждение и остаться совершенно недоступным страданию. [Но привязанность эта] научает домогаться невозможного и неосуществимого в пределах намеченной цели. Ибо поскольку всё естество тел тленно и подвержено разложению, то какими бы способами кто-либо ни старался поддержать его, он только усиливает его тление; всегда, хотя и невольно, страшась любимого, он незаметно и против воли лелеял бы нелюбимое ради любимого, как зависящее от того, что по природе [своей] не может быть устойчивым, а поэтому изменял бы свое душевное расположение вместе с разлагающимся веществом, подчиняясь его неустойчивому течению, и не замечал бы собственной погибели вследствие полной слепоты души в отношении к истине.

Избавление же от всех этих зол и краткий путь ко спасению есть истинная и сообразная с [духовным] познанием любовь к Богу и всецелое отречение от душевной любви к телу и миру сему. Благодаря этому отречению, мы, отвергая похотливое желание наслаждения и страх перед страданием, освобождаемся и от злого самолюбия; восшедши же к ведению Творца и получив вместо лукавого самолюбия благое, духовное и отделенное от телесной любви самолюбие, мы непрестанно служим Богу этим прекрасным самолюбием, всегда от Бога взыскуя устроения души. Таково истинное и действительно угодное Богу служение – строгое попечение о душе путем добродетелей.

Стало быть, кто не стремится к телесному наслаждению и совершенно не боится страдания, тот стал бесстрастным в отношении их; вместе с рождающим их самолюбием он убил и все [происходящие] через них и от них страсти совокупно с неведением – изначальнейшим из зол – и весь предался устойчивому, пребывающему и всегда тождественному Благу, по естеству всецело пребывая с Ним неподвижным, «открытым лицем, как в зеркале, взирая на славу» (2Кор. 3:18) Божию и созерцая из световидного сияния в себе божественную и неприступную славу.

Итак, после того, как нам Словом указан прямой и легкий путь спасаемых, будем, сколько есть силы, отказываться от наслаждения и страдания настоящей жизни и со многим увещанием наставлять в том же и руководимых нами – и тогда совершенно освободимся и освободим [других] от всякого плотского помышления и бесовской злокозненности. Будем домогаться одной только божественной любви, и никто не сможет отлучить нас от Бога: «ни скорбь, ни теснота, ни ...голод, ни ...опасность, ни меч" (Рим. 8:35) и ничто другое, из перечисленного святым Апостолом в [указанном] месте, ибо через действенное ведение, при непоколебимом пребывании в нас любви, мы получим от Него вечную и неизреченную радость и утверждение души. Удостоившись этого, мы будем иметь в отношении к миру сему спасительное неведение и не [позволим себе] уже, как прежде, «открытым лицем» чувства, без благоразумного рассуждения, взирать, словно на славу [Господню], на явленность чувственных [вещей], окрест которой и возникают страсти, но наоборот, «открытым лицем» мысли, лишенным всякого чувственного покрова, будем "взирать, как в зеркале», на [просиявшую] в добродетелях и духовном ведении славу Божию, благодаря которой и происходит [наше] соединение по благодати с Богом, пробуждающее ум от всякого неведения и падения. Ибо, как не ведая Бога, мы соделали богом сладостно познанную чувством тварь ради [сообщаемого] ею устроения тела, так и получая доступное для мысли действенное ведение Бога, мы, ради устроения души для бытия, благобытия и вечнобытия, не будем знать никакого опыта всякого чувства.

Так как Бог благоволил внушить тебе [мысль] повелеть мне обнародовать имеющиеся у меня заметки по вызывающим затруднение вопросам, то я предпослал им введение, показавшееся мне наиболее необходимым.

Вопрос 1

Являются ли страсти сами по себе злом, или они зло вследствие злоупотребления ими? Я имею в виду наслаждение и печаль, желание [и] страх и [все] следующие за ними [страсти].

Ответ. Страсти эти, как и прочие, первоначально не были созданы с естеством человека, иначе бы они входили в определение [этого] естества. Научившись от великого Григория Нисского, я говорю, что они были внедрены [в человеческое естество] вследствие отпадения от совершенства, приросши к неразумнейшей части естества. Чрез них-то вместо божественного и блаженного образа тотчас вместе с преступлением [заповеди] стало явным и отчетливо видным в человеке подобие неразумных животных. Ибо надлежало, чтобы с помрачением достоинства разума человеческое естество заслуженно получило наказание от тех самых признаков неразумия, какие оно привлекло к себе по доброй воле. Так премудро устроил Бог, чтобы человек пришел в сознание своего разумного превосходства.

Впрочем, у усердных [в добродетели] и страсти становятся прекрасными, когда те, мудро отстранив их от телесных [вещей], направляют их на стяжание небесных [благ]. Например, когда они желание делают стремительным движением духовного влечения к божественному, наслаждение – благодатной радостью деятельного восхищения ума божественными дарами, страх – предохранительным попечением против будущего наказания за грехи, печаль – исправительным покаянием в настоящем зле. Короче говоря, подобно мудрым врачам, которые телом ядовитого зверька ехидны уничтожают настоящее или угрожающее заражение, [усердные в добродетели] пользуются этими страстями для уничтожения настоящего или ожидаемого зла и для приобретения и сохранения добродетели и ведения. Итак, эти страсти, как я сказал, становятся прекрасными через употребление их теми, кто «пленяет всякое помышление в послушание Христу» (2Кор. 10:5).

Если же [название] какой-либо из этих страстей употребляется в Писании применительно к Богу или к святым, то применительно к Богу – ради нас, поскольку Промысел [Божий] надлежащим для нас образом являет [Свои] спасительные и благодетельные пути под видом наших страстей; применительно же ко святым потому, что они иначе и не могут выразить телесным языком свои духовные отношения и расположения к Богу, как через известные естеству страсти.

Вопрос 2

Если Творец создал в шесть дней все виды [бытия], то что же после этого Отец делает? Ибо Спаситель говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17). Разве, впрочем, говорит Он о сохранении сразу происшедших видов?

Ответ. Бог, сразу образовав, как знает Сам, логосы [всего] происшедшего и общие сущности сущего, до сих пор еще осуществляет не только сохранение их для бытия, но и созидание, выхождение и устроение содержащихся в них в возможности частей. Кроме того, Бог через [Свой] Промысел уподобляет отдельные существа общим видам до тех пор, пока через движение отдельных существ к благобытию не объединит их произвольное стремление с [присущим им] по естеству общим логосом разумной сущности и не сделает их тождественнодвижушимися и созвучными друг другу и целому так, чтобы отдельные существа не имели произвольного различия по отношению к общему виду, но чтобы единый и тот же самый логос созерцался у всех, не будучи разделяем способами [осуществления] тех, в ком он равно сказывается, и пока Он не покажет действенной обоживающую всех благодать. Ради этой благодати Бог и Слово, став Человеком, говорит: «Отец Мой доныне делает, и Я делаю» (Ин. 5:17); Отец – благоволя, Сын – самодействуя, а Святой Дух – существенно исполняя во всех благоволение Отца и самодействие Сына, дабы через всех и во всех явился Единый в Троице Бог, соответственно созерцаемый каждым из удостоившихся [этого] по благодати и всеми ими вместе, подобно тому, как душа пребывает без уменьшения и во всём теле, и в каждом его члене.

Вопрос 3

Кто это в Евангелии несущий в город кувшин воды, с которым встречаются посылаемые Христом ученики и за которым им повелевается следовать? Кто владелец дома? И почему у евангелистов не названо его имя? И что такое горница большая и устланная, в которой совершается страшная тайна божественной вечери (Лк. 22:7–13; Мк. 14:13–16)?

Ответ. Писание умолчало не только об имени человека, к которому Спаситель послал двух учеников [Своих] для приготовления пасхи, но и о названии города, в который они были посланы. Отсюда, по первому созерцанию, предполагаю, что под «городом» здесь обозначается чувственный мир, а под «человеком» – общее человеческое естество, к которому посылаются, словно ученики Бога и Слова и предтечи Его, предуготовители Его таинственной вечери с природой человеческой – закон первого Завета и закон Нового [Завета]. Один очищает деятельным любомудрием естество [человеческое] от всякой скверны, а другой умозрительно возводит ум через созерцательное тайноводство к сродным видениям умопостигаемых [вещей]. И доказательством этому является то обстоятельство, что посланными учениками были Петр и Иоанн. Ибо Петр есть символ делания, а Иоанн – символ созерцания.

Поэтому, как то и должно быть, первым выходит к ним навстречу несущий кувшин воды, обозначая собою всех, кто соответственно деятельному любомудрию носит на плечах добродетели сберегаемую, словно в сосуде, в умерщвлении «земных членов» (Кол. 3:5) тела благодать Духа, очищающую их через веру от скверны.

Затем, после несущего воду, вторым [встречается] владелец дома, показывающий устланную горницу, научая собою подобным же образом относительно всех тех, кто в соответствии с [духовным] созерцанием богоприлично устлал ведующими умозрениями и догматами, словно горницу, вершины своей чистой и возвышенной мысли для приятия великого Слова. Дом же есть навык в благочестии, и к нему свершает [свой] путь деятельный ум, домогаясь добродетели. А владеет им, как стяжавший уже принадлежащее ему по естеству, тот ум, который просвещается божественным светом таинственного ведения и потому удостаивается вместе с деятельным умом сверхъестественного пришествия и вечери Спасителя Слова. Итак, [в Евангелиях] говорится и об одном человеке, и о двух, так как об одном написано, что он несет кувшин, а другой назван хозяином дома. Говорится об одном, как я сказал, вероятно, по причине единства природы [человеческой], а о двух – потому что эта природа разделяется на людей деятельных в благочестии и людей созерцательных; смешав их вновь посредством Духа, Слово называет и делает их одним человеком.

Если же кто пожелает рассмотреть сказанное и в отношении к отдельному человеку, то не отпадет от истины. Ибо город есть душа каждого человека в отдельности, и в нее посылаются, как ученики Бога и Слова, логосы добродетели и ведения. Несущий кувшин воды есть твердый нрав и помысел, держащий в неприкосновенности на плечах воздержания дарованную при крещении благодать веры. Дом есть добродетельное состояние и навык, выстроенный, как из камней, из многих и разнообразных твердых и мужественных нравов и помыслов. Горница есть широкая и просторная мысль и деятельность ведения, украшенная божественными созерцаниями таинственных и неизреченных догматов. Хозяин дома есть ум, по блеску своего дома – добродетели, высоте, красоте и величию [своего] ведения готовый к широкому приему [гостей]; приходя к нему со Своими учениками то есть первыми и духовными мыслями о природе и времени, Слово преподает [ему] Самого Себя. Ибо поистине пасхой является переход Слова к уму человеческому, благодаря которому Слово Божие, придя таинственным образом, дарует всем достойным полноту причастия собственных благ.

Вопрос 4

Как Господь заповедовал ученикам не приобретать двух одежд (Мф. 10:10; Мк. 6:9; Лк. 9:3), а Сам имел пять, по святому евангелисту Иоанну (Ин. 19:23), что явствует из разделявших их? И какие это одежды?

Ответ. Спаситель не имел пяти хитонов, но один только, который на теле, и [еще] верхнюю одежду; из этих одеяний исподнее, что на теле, называют хитоном, а верхнюю одежду – плащем. Впрочем, великий евангелист Иоанн посредством [Святого] Духа таинственно преподал [здесь] в историческом повествовании неизреченную тайну [духовного] созерцания, чтобы с помощью повествуемого возвести наш ум к истине умопостигаемого. Целиком сотканный сверху хитон Спасителя, который не растерзали распинатели, хотя им и позволили это сделать, есть взаимная и непространственная связь и сплетение добродетелей – сей приличествующий покров для Слова, [сотканный] совместно [всеми] нами, или же благодать нового по Христу человека, сплетенная свыше Духом. Верхняя же одежда есть чувственный мир, разделяемый четырьмя стихиями; его, как четыре одежды, делят распинающие духовно в нас Господа. Итак, бесы делят себе по частям видимую тварь, [состоящую из] четырех стихий, приуготовляя нас зрить [ее только] чувством для возбуждения страсти, не ведая содержащихся в ней божественных логосов. Что же касается до хитона добродетелей, то хотя [бесы] и совлекают его с нас вследствие неделания [нами] добра, однако они не могут [нас] убедить в том, что добродетель есть зло.

Поэтому не будем делать поводом для своего корыстолюбия пять одежд Спасителя, но познаем, каково в данном случае намерение Писания, и как в нас, при нашем нерадении к добру, распинается Господь, и как Он обнажается в силу нашего неделания добра, а бесы для служения через нас страстям делят, словно одежды [Его], тварь Его. [Познав всё это], станем незыблемыми стражами дарованных нам от Бога благ, будем с внутренним благородством созерцать тварь только для прославления Его и будем, через прилежание к добрым делам, сохранять в неприкосновенности хитон Слова ведения – я подразумеваю добродетели.

Если же, помимо сказанного, вы пожелаете понимать под сверху сотканным хитоном мир бестелесных и умопостигаемых сущностей, а под верхней одеждой, которую Писание разделило на четыре части, как на стихии, мыслить природу, то вы не погрешите против истины. Из этих двух миров тело [бесы] разрушили тлением, получив силу против нас в преступлении закона заповеди, но душу, как сродную горнему миру, они не растерзали.

Вопрос 5

Что такое «проклятая в делах Адама земля», согласно возвышенному умозрению, и что значит – «есть ее в печали?» Что означают после слов «терния и волчцы возрастит тебе» слова: «траву сельную?» И, наконец, что значит: «в поте лица своего есть хлеб свой» (Быт. 3:17–19)? Ведь никогда не видано, чтобы человек ел землю или траву; равным образом, вкушающие хлеб [никогда] не едят его, в буквальном смысле слова, в поте лица.

Ответ. «Земля, проклятая в делах Адама», есть плоть Адама, вследствие дел его, то есть страстей оземлянившегося ума, всегда подвергаемая проклятию в виде бесплодия добродетелей – этих дел Божих. Эту плоть и вкушает со многим страданием и печалью Адам, наслаждаясь лишь малым от нее удовольствием. А за такое тленное наслаждение эта плоть и взращивает для него заботы и попечения, подобно «терниям», и великие искушения и опасности, подобно «волчцам» болезненно жалящие его со всех сторон, – и в разуме, и в яростном (начале), и в [начале] желающем, так что едва может добыть и вкусить, то есть получить, здоровье и благосостояние плоти, словно увядшую траву, а затем, после многого круговращения ужасных [страданий], в поте лица, то есть в тяжелом труде бесполезного рассмотрения чувственного бытия в чувственном [опыте], иметь, подобно хлебу, основание для устроения здешней жизни либо путем ремесла, либо путем какой-нибудь иной придуманной для [поддержания] жизни изощренности.

Или лучше: «земля» есть сердце Адама, принявшее за преступление [заповеди] «проклятие» – лишение небесных благ. Эту землю во многих скорбях по деятельному любомудрию вкушает [человек], очищая ее от «проклятия» совести – постыдных дел. А затем, очищая разумом произрастающие в ней подобно «терниям» размышления о происхождении телесного бытия и, подобно «волчцам», сухие рассуждения о промысле и суде касательно нетелесных [сущностей], он вкушает, как «траву», духовным образом созерцание. И так, словно «в поте лица», путем умелого навыка в ведении, [человек] вкушает нетленный Хлеб богословия, который только один и является подлинно животворным и сохраняет в нетлении бытие вкушающих. Итак, вкушаемая «земля» в хорошем смысле есть очищение сердца через [духовное] делание, «трава» же – знание тварных [существ, достигаемое] в естественном созерцании, а «хлеб» – истинное тайноводство по богословию.

Вопрос 6

Если, согласно святому Иоанну, «рожденный от Бога, не делает греха, потому что семя Его пребывает в нем; и он не может грешить» (1Ин. 3:9), а рожденный от воды и Духа (Ин. 3:5) – рожден от Бога, то как мы, рожденные от Бога через [святое] крещение, можем согрешать?

Ответ. Двояк образ нашего рождения от Бога: один дает рождаемым [постоянно] присутствующую благодать усыновления в состоянии возможности, другой же – приводит всю эту благодать в состояние действительности и через нее преобразует нравственно всё произволение рождаемого в отношении к рождающему Богу. Первый образ рождения содержит благодать в состоянии возможности, в одной только вере, другой же – сверх веры, по действенному познанию, осуществляет в познавшем божественное подобие Познанному. В ком созерцается первый образ рождения, в тех еще присутствует (если, конечно, они того пожелают) возможность грехопадения, потому что воля их не стала еще чистой от плотского пристрастия настолько, чтобы быть определенной Духом в самом действительном причастии познанным божественным тайнам. Ибо не рождает Дух воли не хотящей, но Он лишь желающую [волю] преобразует для обожения. Причастный этому [обожению] в опытном познании не может уже отступать от того, что однажды реально было познано на деле, и [прилепиться] к чему-либо другому помимо него и выдающему себя за него, подобно тому, как и глаз, однажды видевший солнце, не может ошибочно принять за него луну или какие-либо звезды на небе. А у тех, у кого Святой Дух, приняв при рождении всё их произволение, переместил [его] всецело от земли на небо и путем действительного и истинного познания претворил [их] ум в блаженных лучах Бога и Отца так, чтобы этот ум считался за другого бога и испытал по благодатному причастию то, чем является по сущности (а не испытывает) [Сам] Бог, – у таких [людей] произволение явно стало безгрешным по навыку в добродетели и ведении, ибо они не могут уже отречься от того, что действенно и опытным путем было ими познано.

Итак, хотя мы и «имеем Дух усыновления» (Рим. 8:15), Который есть семя, воспроизводящее в рождаемых подобие Посеявшего его, но, поскольку не представляем Ему своей воли свободной от наклонности и расположения [к греху], то поэтому и после рождения водою и Духом согрешаем по своему желанию. А если мы сознательно приготовили бы волю к принятию их, то есть воды и Духа, то тогда таинственная вода совершила бы очищение [нашей] совести через деятельное любомудрие и животворящий Дух произвел бы в нас непреложное совершенство через опытное ведение. Таким образом, каждому из нас, еще могущих согрешать, остается преисполниться желанием добровольно предоставить себя Духу.

Вопрос 7

Что значит: «Ибо для того и мертвым было благовествуемо, чтобы они, подвергшись суду по человеку плотию, жили по Богу духом» (1Петр. 4:6)? Как мертвые судятся по плоти?

Ответ. В [Священном] Писании есть обычай менять времена и поставлять одно вместо другого, будущее принимать за прошедшее и прошедшее за будущее, настоящее время употреблять вместо того, которое до или после него, – и это ясно для тех, кто искушен в Священном Писании. Некоторые говорят, что Писание называет «мертвыми» людей, скончавшихся до пришествия Христа, например бывших при потопе, во время столпотворения, в Содоме, Египте, а также и других, принявших в разные времена и различными способами многообразное возмездие и страшные беды божественных приговоров. Эти люди подверглись наказанию не столько за неведение Бога, сколько за обиды, причиненные друг другу. Им и была благовествуема, по словам [св. Петра], великая проповедь спасения – когда они уже были осуждены по человеку плотию, то есть восприняли, через жизнь во плоти, наказание за преступления друг против друга, – для того чтобы «жили по Богу духом», то есть, будучи во аде, восприняли проповедь Боговедения, веруя во Спасителя, сошедшего во ад спасти мертвых. Итак, чтобы понять [это] место [Священного Писания], усвоим его так: на то и мертвым было благовествуемо, осужденным по человеку плотию, чтобы жили они по Богу духом.

Или, быть может, [Священное Писание] прикровенно называет «мертвыми» тех, кто «носит в теле мертвость Господа Иисуса» (2Кор. 4:10) и кому поистине, благодаря делам их, даровано божественное Евангелие (ибо Евангелие устанавливает отречение от плотской жизни и исповедание духовной); тех, кто всегда умирает по человеку, то есть для человеческой жизни во плоти и по веку сему, живет же по Богу одним только духом, подобно божественному Апостолу (Гал. 2:20, 5:25) и его сотрудникам, живущим не собственной жизнью, но имеющим только живущего в них Христа. Так судятся плотию в веке сем мертвые Бога ради, подвергаясь многим скорбям, мукам и невзгодам и с радостью перенося преследования и тысячи видов искушений.

Вопрос 8

Поскольку святой Иоанн говорит, что Бог «есть свет» (1Ин. 1:5), и спустя еще немного: «если же ходим во свете, подобно как Он во свете» (1Ин. 1:7), то каким образом Один и Тот же и называется [светом], и находится во свете, как иной в ином?

Ответ. Бог, будучи истинно по сущности Светом, становится подлинно светом в тех, кто ходит в Нем путем добродетелей. Как все святые – это «свет по причастию» – через боголюбие оказываются в Свете по сущности, так и Свет по сущности становится через человеколюбие [Свое] светом «в свете по причастию». И если мы по добродетели и ведению находимся Боге, как в Свете, то и Сам Бог пребывает в нас, как Свет во свете. Ибо Бог, будучи Светом по естеству, проявляется в свете по подражанию, как Первообраз в образе. Или лучше: Свет есть Бог и Отец, [пребывающий] в Свете, то есть в Сыне и Святом Духе, существуя не как иной, иной и иной Свет, но как Единый и Тот же самый по сущности, а по образу бытия – Трисиянный.

Вопрос 9

В каком смысле еще говорит святой Иоанн: «Возлюбленные! мы теперь дети Божии; но еще не открылось, что будем» (1Ин. 3:2)? Если еще не открылось, что будем, то почему святой Павел говорит: «Нам Бог открыл это Духом Своим; ибо Дух всё проницает, и глубины Божии» (1Кор. 2:10)? Разве и он любомудрствует тождественным образом о том, «что мы будем»?

Ответ. Святой Евангелист Иоанн говорит, что он не знает образ будущего обожения тех, которые стали здесь чадами Божиими через [совершение] добродетелей по вере, потому что не явилась еще видимо самосущная наличность будущих благ. "Ибо здесь мы ходим верою, а не видением» (2Кор. 5:7). Святой же Павел говорит о том, что по откровению он постиг божественную цель относительно будущих благ, но не [говорит] о том, что познал сам образ обожения, соответствующий [этой] божественной цели. Поэтому, ясно толкуя самого себя, он и говорит: «стремлюсь к цели, к почести вышнего звания» (Флп. 3:14), конечно, желая познать на опыте образ действительного исполнения Божиего и цель обоживающей достойных Силы, познанную им здесь через откровение. Итак, при кажущейся дисгармонии в учении вполне созвучны и единодушны друг с другом [оба Апостола], как движимые одним и тем же Духом. Ибо один исповедует неведение образа будущего благодатного обожения, а другой величественно истолковывает [божественную] цель [его]. А что именно такого образа мыслей придерживался великий Апостол, этому он сам является свидетелем, через все свои божественные слова: то говоря, что упразднится всякое знание и пророчество (1Кор. 13:8), то высказываясь, что «не почитает себя достигшим» (Флп. 3:13), то – что видит будущее как "бы сквозь тусклое стекло, гадательно» и что будет время, когда он «лицем к лицу» (1Кор. 13:12) вкусит великой и премысленной благодати чаемых [благ], то исповедуя, что «отчасти знает и отчасти пророчествует» (1Кор. 13:9), то ясно изрекая, что он должен познать, как и сам он познан (1Кор. 13:12), как не познавший еще того, что будет познано. И, короче говоря, слова Апостола: «Когда же настанет совершенное, тогда то, что отчасти, прекратится» (1Кор. 13:10), представляются мне тождественными [словам] Богослова: «еще не открылось, что будем» (1Ин. 3:2).

Вопрос 10

Если «боящийся несовершен в любви» (1Ин. 4:18), то почему «несть лишения боящымся Его» (Пс. 33:10)? Если нет лишения, то ясно, что [боящийся] совершенен. Каким же образом боящийся не совершенен?

Ответ. Прекрасное благочиние Божественных Писаний, определяя по спасительному законоположению Духа степени тех, кто от внешней множественности страстей направляется к Божественному Единству, называет «боящимися» вводимых [в благочестие] и пребывающих еще преддверии божественного храма добродетелей; стяжавших же соответствующий навык в добродетельных помыслах и нравах обычно называет «преуспевающими»; а достигших уже умозрительным путем самой вершины проявляющейся в добродетелях Истины нарицает «совершенными». Итак, ни боящийся Господа, всецело отвратившийся от ветхого жития в тлении страстей и из страха [Божия] предавший всё свое душевное расположение божественным повелениям, не лишен ни одного из благ, приличествующих вводимым [в благочестие], хотя он еще не приобрел навыка в добродетелях и не сделался причастником мудрости, проповедуемой «между совершенными» (1Кор. 2:6); ни преуспевающий не лишен ни одного из благ, относящихся к его степени, хотя он и не стяжал еще самого ведения божественных [тайн], отличающего совершенных.

Опять же те, которые мужественно проходят деятельное любомудрие как не освободившие еще душу от страха и памятования о будущих божественных наказаниях, пусть будут признаваемы нами за «боящихся», которые, согласно блаженному Давиду, нисколько не лишены того, что необходимо для борьбы за истину с супротивной силой, хотя им и не хватает дарованных свыше и распространяющихся в уме таинственных созерцаний, [свойственных] совершенным. А удостоившиеся уже мистическим образом созерцательного богословия, очистившие ум от всякого материального представления и носящие безукоризненный образ и подобие божественной красоты пусть будут для нас «возлюбленными».

Итак, согласно блаженному Давиду, боящимся (как «боящимся») несть лишения, хотя «боящийся» и не обладает полнотой и совершенством непосредственного единения со Словом, наравне с «любящими» Господа. Ибо «каждый в своем порядке» (1Кор. 15:23) и в определенной для него обители имеет совершенство, хотя один по сравнению с другим и бывает более возвышенным по качеству или количеству духовного возмужания.

Поскольку же страх бывает двояким, по написанному: «бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне» (Мф. 10:28), и: «страх Господень чист, пребываяй в век века» (Пс. 18:10), и: «велий и страшен есть над всеми окрестными Его» (Пс. 88:8), то должно исследовать, как любовь изгоняет страх (1Ин. 4:18), если он «пребываяй в век века», а также как Бог пребудет в беспредельные века страшным для всех, кто окрест Его?

Или лучше: поскольку страх, как я сказал, бывает двояким, один – чистым, другой – нечистым, то, значит, тот страх, который, будучи нечистым, возникает при проступках и в ожидании наказания, имеет причиной своего происхождения грех, а поэтому не пребудет всегда, уничтожаемый вместе с грехом через покаяние; чистый же страх, всегда возникающий независимо от памятования при проступках, не уничтожается никогда. Потому что он каким-то сущностным образом был внедрен Богом в тварь, делая явной для всех естественную досточтимость Его превосходства, превышающего всякое царство и силу. Поэтому тот, кто не боится Бога как Судью и не благоговеет пред Ним по причине преизбыточествующего превосходства [Его] беспредельной силы, справедливо не имеет лишения, будучи совершенным в любви, хотя и с благоговейным страхом и подобающим преклонением любит Бога. Такой человек стяжал страх, пребывающий в век века, и ему несть лишения ни в чем.

Таким образом, созвучны друг с другом пророк и Евангелист: один, говоря, что несть лишения боящимся Господа чистым страхом, а другой – что боящийся Его как Судью вследствие загрязненной совести не совершенен в любви. Согласно такому пониманию, Бог является страшным для всех, кто окрест Его, как бы примешивая страх к любви у тех, кто любит Его и окажется окрест Его. Ибо любви самой по себе, без страха, присуще становиться презрением, как то часто бывает, если близость, естественно рождаемая ею, не сдерживается уздой страха.

Если угодно, исследуем и что значит «окрест... Его» (Пс. 88:8). Окружаемый имеет окружающих его. Поскольку же Господь имеет окружающих [Его], то под «находящимися позади» будем подразумевать тех, которые путем заповедей и в соответствии с деятельной добродетелью безупречно пошли за Господом Богом; под «находящимися слева» – успешно осуществляющих естественное созерцание в духе с помощью благочестивого постижения судов [Божиих], ибо Книга Притчей Соломоновых говорит о мудрости: «В шуйце же ея богатство и слава» (Притч. 3:16); под «находящиеся справа» – тех, кто воспринял чистое от чувственного мечтания и нематериальное ведение умопостигаемых [существ], ибо «лета жизни в деснице ея» (Притч. 3:16); под «находящимися спереди» – тех, кто в силу преизбыточествующего и духовно-страстного влечения к божественной Красоте удостоился наслаждения [созерцать Бога] лицем к лицу.

Если же в этом выражении содержится другой, более возвышенный глубокий смысл, то он доступен вам и подобным вам божественным мужам.

Вопрос 11

Что такое «начало» не соблюдавших его ангелов и что – жилище, которое они оставили? Каковы «вечные узы» и что такое «мрак», под которым они соблюдаются? Что потерпят они «на суде великого дня» (Иуд. 1:6)?

Ответ. Точное разумение этого будет соблюдено только теми, кто равен Апостолам по пониманию, кто непосредственно научен Словом [Божиим] неложному ведению сущих и [постижению] благого и праведного пути премудрого Промысла о сущем, так как они не имеют в уме [своем] никакого препятствующего средостения между собой и Словом.

Что же касается меня – низменного и имеющего много препятствий для прихождения ко мне Слова, – то, думается, «начало» не соблюдших его Ангелов есть логос, в соответствии с которым они были созданы, или данная им по благодати естественная власть к обожению, или же чин стояния их по достоинству благодати. «Жилище» [их] есть или небо, или премудрость, [достигаемая] по природному свойству промысленных благ, для обитания в которой они были созданы, – ибо иногда Писание называет и премудрость домом (Притч. 9:1), – или же попечение пренепорочного Божества, охраняющее дарованные им естественные и приобретенные блага, которое они, взбунтовавшись, потеряли. А «вечные узы» есть совершенная и постоянная неподвижность их относительно блага, [осуществляемая] добровольно, в силу которой они никоим образом и никогда не наслаждаются божественным покоем; или же – промыслительная сила Божия, сдерживающая ради нашего спасения их неистовство против нас и не попускающая их злобе строить западни нам. «Мрак» же есть совершенное и всецелое неведение Божественной благодати, сплошь проникнувшись которым по произволению, они лишились блаженного и всесветлого даяния чистого света, расточив дарованную им по природе умную силу на не-сущее. А что претерпят они в страшный день суда, знает один «праведный Судия» (2Тим. 4:8), назначающий каждому по достоинству праведное воздаяние, определяющий соразмерный злу вид осуждения и праведно выносящий на бесконечные веки подобающий приговор Своими благими повелениями.

Вопрос 12

Что такое «одежда, которая осквернена плотию» (Иуд. 1:23)?

Ответ. Она есть жизнь, запятнанная многими прегрешениями плотских страстей. Ведь каждый человек своей одеждой являет обычно образ жизни, которую он ведет: есть ли он [человек] праведный или неправедный, ибо первый имеет одежду чистую – добродетельное житие, а второй стяжает жизнь, оскверненную злыми делами.

Или лучше: «одежда, которая осквернена плотию», есть внутреннее настроение и расположение, формирующее душу, сообразно [лукавой] совести, памятованием дурных движений и действий плоти. Видя это настроение и расположение, постоянно облачающее ее, словно одежды, душа наполняется зловонием страстей. Ибо как от Духа через разумное сплетение в единую ткань [различных] добродетелей получается риза нетления для души, облекшись в которую она становится прекрасной и славной, так и от плоти при неразумном сплетении страстей друг с другом получается какая-то риза нечистая и оскверненная, являющая собою вульгарность души и придающая ей иной вид и образ вместо божественного.

Вопрос 13

Что значит: «Невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира чрез рассматривание творений видимы» (Рим. 1:20)? Что такое невидимое Бога, и каковы вечная сила и Божество Его?

Ответ. Логосы сущих, прежде веков предуготовленные в Боге, как ведает [только] Он Сам, обычно именуются у божественных мужей также благими произволениями Божиими; и они, хотя и невидимы, мысленно созерцаются [нами через рассматривание] творений. Ибо все творения Божии, с должным искусством умозрительно созерцаемые нами сообразно естеству, сокровенно возвещают нам те логосы, в соответствии с которыми они получили бытие, и вместе с собой обнаруживают в каждом творении цель Божественного [Промысла]. Поэтому «небеса поведают славу Божию, творение же руку Его возвещает твердь» (Пс. 18:2). А «вечная сила Его и Божество» есть Промысел [Божий], объемлющий [все] сущие, и Его обожествляющее опекаемых действие.

Или, быть может, «невидимое Бога» есть ничто иное, как вечная сила Его и Божество, имеющие своими громкими глашатаями величественные великолепия тварного мира. Ибо, как исходя из сущих [вещей], мы веруем в то, что есть подлинно сущий Бог, так и исходя из сущностного различия видов сущих, мы научаемся относительно врожденной Ему по сущности Премудрости, лежащей в основе сущих и объемлющей их. И опять же, исходя из сущностного движения видов сущих мы познаём врожденную Ему по сущности Жизнь, [также] лежащую в основе сущих и наполняющую их. И, таким образом, на основании мудрого созерцания творения мы постигаем учение о Святой Троице, то есть [учение] об Отце, Сыне и Святом Духе. Ибо Слово, как единосущное, есть вечная Сила Божия, а единосущный Дух Святой – вечное Божество.

Поэтому прокляты те, которые не научились постигать из созерцания сущих Причину их и природные свойства этой Причины, то есть Силу и Божество. Ибо тварь взывает своими делами и как бы возвещает тем, кто обладает духовным слухом, собственную Причину, троично воспеваемую, то есть Бога и Отца, и неизреченную Его Силу и Божество, то есть Единородное Слово и Духа Святого. Это и есть «невидимое Бога», мысленно созерцаемое от создания мира.

Вопрос 14

Что значит: «И поклонялись и служили твари вместо Творца» (Рим. 1:25)? Что такое почитание и что – служение?

Ответ. Почитание есть поклонение Божеству с верою, а служение есть попечение [о Боге] делами. Вот это почитание, то есть веру, люди перенесли на тварь и стали поклоняться ей вместо Творца, веруя бесам, служа им и принося попечение дурными делами [своими]. Мы же, почитая Бога верой в Него, поспешим принести Ему и чистое служение – доведенное до совершенства житие [наше].

Вопрос 15

Что значит: «Нетленный бо Твой Дух есть во всех. Темже заблуждающих помалу обличавши» (Прем. 12:1–2)? Если [Св. Писание] говорит о Святом Духе, то как же в неразумное сердце «не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху» (Прем. 1:4)? Мы взяли это на заметку, потому что [прежде] просто говорится, [будто Дух есть] «во всех».

Ответ. Святой Дух присутствует в каждом из сущих, особенно в тех, кто каким-либо образом причастен Слову. Ибо Он, будучи Богом и Духом Божиим, содержит в Себе ведение о каждом, промыслительно проникает во всех, насколько это возможно, возбуждает в каждом естественный разум, через который приводит в сознание греховности соделанного вопреки закону природы всякого, кто способен [это] чувствовать и обладает здравым произволением для восприятия правильных естественных помыслов. И в самом деле, даже среди крайне грубых варваров и кочевников мы находим многих, усвоивших себе высокое нравственное благородство и отвергших издревле господствовавшие у них зверские законы.

Стало быть, во всех [людях] вообще присутствует подобным образом Святой Дух. А в частности же и соответственно иному рассуждению, [Он] есть и во всех, [живущих] по закону, как Законодатель и Предвозвеститель будущих таинств, возбуждая в них осознание преступления заповедей и знание предвозвещенного относительно Христа совершенства. Отсюда и среди них мы находим многих, которые, оставив ветхое и заключающееся в тенях служение, ревностно обратились к новому и таинственному.

Помимо указанных способов действия, [Святой Дух] есть и во всех, унаследовавших через веру подлинно божественное и обожествляющее имя Христово, не только как сохраняющий и промыслительно возбуждающий естественный разум, не только как обнаруживающий нарушение и соблюдение заповедей, но и как творящий дарованное по благодати через веру усыновление. Ибо как Производитель премудрости Он существует только в тех, кто чист душой и телом благодаря строго подвижническому исполнению заповедей, – с ними [Святой Дух] общается как со своими посредством простого и нематериального ведения и чистыми умозрениями о неизреченном формирует ум их для обожения.

Итак, [Святой Дух] пребывает вообще во всех, поскольку всех содержит, [о всех] промышляет и [во всех] возбуждает естественные семена [добра]. А в частности, [Он пребывает] во всех, кто под законом, поскольку обличает нарушение заповедей и просвещает пророческим обетованием относительно Христа; во всех же, [живущих] по Христу, [Он пребывает], помимо сказанного, еще и как Усыновитель. А как Производитель премудрости [Он не пребывает] вообще ни в одном из названных, кроме только обладающих духовным разумением и сделавших себя, благодаря божественной жизни, достойными Его обожествляющего обитания. Ибо всякий, не творящий божественных волений, даже если он и является верующим, имеет несмысленное сердце, как притон лукавых помыслов, а тело [его] обременено грехами, как постоянно одержимое сквернами страстей.

Вопрос 16

Что такое «литой телец», и почему о тельце говорится в единственном числе, а в словах: «Сии бози твои, Израилю» (Исх. 32:4) употребляется множественное число? И что значит стереть и рассыпать по воде (Исх. 32:20)? И что такое серьги и другие украшения (Исх. 32:2–3)?

Ответ. Ум, выходящий подобно Израилю из Египта греха и содержащий в себе выходящее вместе с ним из греховного блуждания чувственное мечтание, словно изваяние зла запечатлевшееся в мысли, – такой ум, поддавшись немного нерадению, лишается разумной способности различения и, как в древности Израиль Моисея, воздвигает себе подобное тельцу состояние неразумия, являющееся матерью всех страстей. [Для этого употребляются], словно серьги, логосы, которые он постигает естественным образом относительно богословия, исходя из благочестивого размышления о сущих; словно ожерелья, богоприличные мнения о сущих, происшедшие из естественного созерцания; словно запястья на руках, естественные осуществления добродетелей соответственно деятельному любомудрию. [И всё это] он сплавляет в печи, то есть в огненном кипении страстного расположения чувств и похоти, и, сообразно с предлежащим в мысли мечтанием и образом зла, деятельно осуществляет грех этого [расположения], всегда рассеивающегося и вместе с собой рассеивающего совершающий грех ум, а также отсекающего его от единичной тождественности в истине и разделяющего его во множественных и дряблых мечтаниях и мнениях о несущих [вещах]. Такое неразумное состояние стирает и рассыпает по воде пришествие божественного Слова, которое тонкостью созерцания раздробляет дебелость мысли, [тяготеющей] к чувству в явленности страстей, ясно различает превращение друг в друга и слияние естественных сил [души], происшедшее в результате страсти, и снова возводит их к собственному началу ведения. Так, думается мне, [следует понимать] «рассыпать по воде».

Итак, [наше предшествующее] рассуждение сжато изложило весь смысл того, о чем повествуется в данном месте. И для того чтобы яснее стало это место, рассмотрим, если угодно, каждую его часть в отдельности.

Литой телец есть взаимное смешение и слияние естественных сил [души], или, скорее, – страстное и неразумное сочетание их, которое имеет своим результатом неразумную деятельность противоестественных страстей. [Этот] телец «один», потому что одно устойчивое состояние зла, которое рассеивается на многие виды зла. «Телец» же – в виду выносливости, трудолюбия, причастности к возделыванию земли, а особенно способности легкого усваивания и восприимчивости, как при жвачке, порочного расположения к страстям. А «литой» – потому что приводится в действие и исполняется страстное состояние порочного мечтания, до того пребывавшее в мысли в качестве образного представления. Слова же: «Сии бози твои, Израилю» сказаны во множественном числе потому, что зло по природе [своей] является способным к рассеиванию, неустойчивым, многообразным и разделяющим. Если добру по природе свойственно быть соединяющим разделенное и объемлющим [его], то злу, очевидно, свойственно разделять соединенное и разрушать [его].

А «серьги» суть истины богословия, естественным образом существующие в уме и [возникающие] из благочестивого размышления о сущих соответственно естественному созерцанию; «запястья» же – осуществление добродетелей согласно [духовному] деланию. Или же: «серьги» есть врожденный разум, ибо ухо – символ разума, «ожерелья» – яростное начало [души], ибо выя есть образ величавости и тирании; «запястья» же на руках – желательное начало [души], обнаруживающееся в любострастном деянии. Ум, бросая в огонь страстей всё это, в указанном для каждой вещи смысле, образует неразумное и бессмысленное состояние неведения, матерь всех зол. А «стирает» он это неведение тогда, когда, рассмотрев мыслью [привлекательную] для чувства дебелость страсти, выделяет отдельные части, входящие в ее состав, и возводит каждую к своему началу. И таким образом ум «рассыпает их по воде», то есть по ведению истины разделяет и удаляет друг от друга то, что сплелось воедино в порочном сочетании.

К примеру сказать, всякая страсть непременно образовывается из сочетания чего-либо чувственного, чувства и естественной способности, то есть яростного начала [души], желательного начала [ее] и разума, отклонившегося от того, что свойственно ему по природе. Если же ум, рассмотрев результат подобного сочетания чувственного, чувства и соответствующей естественной способности, сможет, разделив каждую из этих [составных частей], возвести их к собственному естественному логосу и подвергнуть созерцанию чувственный предмет сам по себе, вне связи его с чувством, и чувство рассмотреть независимо от сродства с чувственным предметом; если он сможет рассмотреть желание или какую-либо другую естественную способность вне страстной склонности их к чувству или чувственному предмету, что становится неким движением, подготавливающим рассмотрение [самой] страсти, – то тогда ум растирает и размельчает состав «тельца», то есть любой приключившейся страсти, и рассыпает [ее] по воде ведения, совершенно уничтожив и само простое мечтание о страстях через восстановление в свое естественное состояние составляющие их вещи. Постараемся и мы, растерев литого тельца в душе, уничтожить [его] так, чтобы в ней был один только неподдельный божественный образ, совсем не оскверненный чем-либо внешним.

Слова же: "И напои ею Моисей сыны Израилевы» (Исх. 32:20) обозначают способ учения, уничтожающего страсти, преподаваемый учителями учащимся.

Вопрос 17

Если Бог послал в Египет Моисея, то по какой причине Ангел Божий искал убить посланного Богом, и убил бы, если бы жена не поспешила обрезать сына, и [только] благодаря ей было остановлено стремление Ангела (Исх. 4:24–25)? И если необходимо было обрезание сына, то почему Бог, прежде чем послать Моисея, не повелел ему с кротостью обрезать сына? Почему, наконец, если и был допущен им проступок, добрый Ангел не наставил того, кто был послан Богом на такое служение?

Ответ. Кто со страхом Божиим исследует смысл загадочных мест Священного Писания и ради одной только божественной славы снимает, как покрывало, с Духа букву, тот, по слову Премудрости, обрящет все права (Притч. 8:9), потому что не встретит никакого препятствия в безупречном движении мысли к божественному. Итак, историю, уже исполнившуюся во времена Моисея, мы опустим; духовный же смысл истории рассмотрим умными очами, ибо он постоянно повторяется в действительности и в силу этого выступает с еще большей силой.

Стало быть пустыня, из которой посылается Моисей в Египет, чтобы вывести сынов Израиля, есть либо человеческое естество, либо мир сей, либо состояние, лишенное страсти. В таком состоянии и в этом мире ум, обучившись ведению через созерцание сущих, получает от Бога в глубинах сердца сокровенное и таинственное полномочие – вывести из Египта, то есть из плоти и чувства, как израильтян, божественное умозрение о сущих, бессмысленно трудящееся над глиной, то есть над страстями плоти. Ум, облеченный доверием на такое божественное служение, вместе с мудростью, соединенной с ним по ведению наподобие супруги, и с рожденным от нее благородным нравом и помыслом благочестивого образа жизни, непременно следует путем добродетелей. Этот путь не допускает никакого стояния на месте у шествующих по нему, но [требует] постоянного и стремительного движения тех, кто имеет целью души «почесть вышнего звания» (Флп. 3:14), поскольку остановка в добродетели есть начало порока. Ибо ум со страстью увлекшись каким-либо из материальных предметов, лежавших по обоим сторонам пути, делает [в подобном случае] даже и всецело обрезанный нрав и помысел благочестивого образа жизни необрезанным и гнусным.

Вот почему он вскоре и усматривает, как Ангела, обличающий его внутренний голос совести, угрожающий ему смертью и свидетельствующий, что причиной угрозы является остановка на [пути] добродетели, доставляющая помыслу необрезание. Его приводит в смущение сожительница ума – мудрость, обрезая, подобно Сепфоре, камнем, то есть словом веры, появившееся у сына, то есть помысла, материальное мечтание и иссушая всякую мысль о чувственной жизни. Ибо [Священное Писание] гласит: «Ста кровь обрезания сына» (Исх. 4:25), то есть прекратилась страстная жизнь, мечтание и движение, после того как оскверненный помысел был очищен по вере мудростью. После этого очищения успокаивается внутренний голос, словно некий Ангел, через совесть бичующий согрешающий ум и порицающий всякое его помышление, движущееся вопреки надлежащему. Ведь поистине путь добродетелей наполнен многими святыми Ангелами, то есть логосами и способами, производящими всякий вид добродетели, а также Ангелами, невидимо содействующими нам к добру и возбуждающими в нас подобные внутренние голоса.

Итак, прекрасно и величественно слово Священного Писания, всегда предлагающее вместо повествуемого умопостигаемое тем, кто стяжал здравые очи души, и при этом это слово не содержит никакого наговора ни на Бога, ни на святых Ангелов Его. Ибо Моисей, посланный Богом, не имел, согласно умопостигаемому смыслу Писания, необрезанного сына, или помысла, поскольку в противном случае [Бог] сначала приказал бы совершить обрезание, [а потом бы послал]. И божественный Ангел не был жестоким, сообщая Моисею об угрожающей ему смерти за ошибочно совершенную им остановку на пути добродетели, ибо эту смерть обусловила [приключившаяся с ним] вялость на таковом пути.

Конечно, и вы, рассмотрев более внимательно повествование, бесспорно обнаружите, что не в начале, не в середине и не в конце пути встретил Ангел [Моисея], угрожая [ему] смертью за тайно вкравшуюся в мысль страсть, так что если бы он не остановился в пути и не прервал путешествия, то не подвергся бы обличению и не принял бы через Ангела грозное негодование за необрезание сына.

Так будем же умолять Бога, если только мы действительно находимся на пути заповедей, чтобы при всяком нашем преступлении Он не переставал посылать, как некоего Ангела, внутренний голос совести, возвещающий смерть за это преступление, дабы мы, овладев чувствами, научились при помощи врожденной рассудительности отсекать, словно необрезание, подкравшуюся к нам тайно на жизненном пути нечистоту страстей.

Вопрос 18

Если, по Апостолу, «исполнители закона оправданы будут» (Рим. 2:13), то почему он говорит еще и так: «оправдывающие себя законом... отпали от благодати» (Гал. 5:4)?

Ответ. Не вообще исполнители закона будут оправданы, а [исполнители] закона духовного и понимаемого духовно; исполняя духовный закон «по внутреннему человеку» (Рим. 7:22) в духе, они будут оправданы, не отпадая от благодати, благодаря сошествию Слова в глубину души вследствие [ее] очищения. Служащие же телесно зримой стороне закона, конечно, отпадают от божественной благодати, не ведая очищающего ум от всякой скверны совершенства духовного закона в благодати и конца [его] – Христа (Рим. 10:4).

Вопрос 19

Что значит: «Те, которые не имея закона согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся» (Рим. 2:12)? И как же [Апостол] опять говорит: «Когда, по благовествованию моему, Бог будет судить тайные дела человеков чрез Иисуса Христа» (Рим. 2:16)? Если же они через закон осудятся, то почему говорится, что через Иисуса Христа?

Ответ. Слово Божие Иисус Христос, как Создатель всего, является также и Творцом естественного закона. А как Промыслитель и Законодатель, Он, несомненно, является Подателем и писанного, и духовного, то есть благодатного закона. «Конец закона – Христос» (Рим. 10:4): [подразумевается], очевидно, [конец] закона писанного, постигаемого духовно. Если же ко Христу, как Создателю, Промыслителю, Законодателю и Умилостивителю, возводятся и естественный, и писанный, и благодатный закон, то истину говорит божественный Апостол, утверждая, что Бог будет судить тайные дела человеков по благовествованию Его, то есть как Он благовестил через Иисуса Христа, Единородное и собственное по сущности Слово [Свое], проникающее во всех, и одних обличая, других подобающим образом принимая и уделяя достойное тем, кто живет по естеству, закону и благодати, через присущее Ему по сущности Единородное и Неизреченное Слово. Ибо Слово Божие есть Творец всякого естества, закона, установления и чина, и Судия всех, кто под естеством, законом, установлением и чином, ибо без устанавливающего Слова не бывает закона. Итак, судится ли кто в законе, во Христе судим будет, или вне закона опять же в Нем судим будет. Ведь Слово, как Создатель, есть начало, середина и конец всех сущих, умопостигаемых и глаголемых.

Вопрос 20

Что означает неразумно, как то представляется на внешний взгляд, иссушенная смоковница, упоминаемая в Евангелии (Мф. 21:18–21; Мк. 11:12–14)? Что за неумеренность голода, не во время ищущего плода? И к чему проклятие бесчувственного предмета?

Ответ. Бог Слово, всё премудро устрояющий ради спасения людей, первоначально воспитывал природу [человеческую] через закон, содержащий преимущественно телесное служение, ибо она не могла принять истину без образных покровов, вследствие появившегося в ней неведения и отчуждения от Первообраза божественных вещей. Затем же Он, через Самого Себя став Человеком, явно пришел, восприняв плоть, обладающую мыслящей и разумной душой, и как Слово [Божие] направил естество (человеческое] к нематериальному и умозрительному служению в духе, и, конечно, Он не желал, чтобы, в то время как Истина открылась в жизни, тень [Истины], образом которой служит смоковница, имела бы власть. Потому-то [Св. Писание] и гласит: «Возвращаясь из Вифании в Иерусалим» (Мф. 21:18; Мк. 11:12), то есть после образного и теневого пришествия Своего, сокровенного в законе, [Бог Слово] снова приходит к естеству человеческому через плоть. Ибо так следует понимать слова: «Возвращаясь, увидел при дороге смоковницу, листья только имеющую» (Мф. 21:18; Мк. 11:13), то есть, разумеется, заключенное в тенях и образах телесное служение закона, лежащее, как на пути, на неустойчивом и мимолетном предании и состоящее из одних преходящих образов и установлений. Увидев это служение, подобно смоковнице обильно и затейливо украшенное, словно листьями, внешними покровами телесных соблюдений закона, и не найдя плода, то есть правды, Он проклял его как не питающее Слово [Божие]. Более того, Он приказал, чтобы истина более не скрывалась под владычеством образов закона, – что и случилось, как показал ход вещей, когда совершенно высохло законное велелепие, имевшее свое бытие только в одних внешних формах, и с ним угасла спесь иудеев. Ибо было неразумным и неблаговременным, чтобы после того, как явно обнаружилась истина плодов правды, [служение закону] обманчиво возбуждало аппетит тех, кто совершает путь настоящей жизни, побуждая их оставить съедобное благоплодие Слова. Поэтому [Св. Писание] и гласит: «не время было собирания смокв" (Мк. 11:13), то есть время, в которое властвовал над естеством человеческим закон, не было [временем] плодов правды, но изображало, как тень, плоды правды и как бы указывало на будущую спасительную для всех божественную и неизреченную благодать, не достигнув которой погиб через неверие ветхий народ. Ибо божественный Апостол говорит: «Израиль, искавший закона праведности», то есть [закона, данного] в тени и образах, «не достиг до закона праведности» (Рим. 9:31), то есть [не достиг] совершенного [закона] в духе по Христу.

Или еще: поскольку скопище священников, книжников, законников и фарисеев, заболев тщеславием, полагало, будто путем выставления на показ измышленных нравов, якобы благочестиво усвоенных ими, вводит правду, вскармливая своим самомнением спесь, то это их самомнение Писание называет бесплодной смоковницей, красующейся одними только листьями. Ее, проклиная как бесплодную, иссушает [Господь], жаждущий спасения всех людей и алчущий их обожения, дабы они, вместо того чтобы считать себя праведными, предпочли быть таковыми, сняв с себя лицемерный хитон показной нравственности, и, как того желает Божественное Слово, непорочно стремились к добродетели и благочестиво проводили жизнь, скорее являя перед Богом внутреннее расположение души, чем перед людьми внешнюю благопристойность нравов.

Если же и среди нас, христиан, имеются некоторые, притворно показывающие благопристойность нравов без дел праведных, то будем ожидать, что Слово [Божие] как Человеколюбец, алча нашего спасения, иссушит семя зла в душе – самомнение, чтобы оно не приносило более плода тления – человекоугодничества.

Вот вам, по моим бедным силам, смысл повествования. Из данного объяснения видно, в каком смысле справедливо алчет Господь, [как] благоразумно проклинает смоковницу и благовременно иссушает ее, препятствующую истине; будем ли разуметь под ней ветхое предание телесных образов по закону или фарисейское и наше нравственное самомнение.

Вопрос 21

Что значит: «Совлек начала и власти» (Кол. 2:15) и далее? Каким же образом [Господь], рожденный без греха, был целиком облечен ими?

Ответ. Богоначальное Слово, во всем подобное нам, кроме греха, непреложно облекшееся в наше естество и ставшее совершенным Человеком, имело [в Себе] первого Адама, который проявлялся в Нем как по образу происхождения, так и по образу рождения. Поскольку первый человек, получив бытие от Бога и произойдя [от Него], по самому происхождению [своего] бытия был свободен от тления и греха, ибо они не были созданы вместе с ним, то когда он, преступив заповедь, согрешил, то вследствие этого и был осужден на рождение, возникшее через страсть и грех. А потому грех в [явившейся] из-за него страстности имел происхождение уже как бы по закону природы. В силу этой страстности никто не безгрешен, ибо [всякий] по природе подлежит закону рождения, введенного по причине греха после [первоначального] происхождения.

Итак, через преступление [Адама] вошел в естество человеческое грех, а через грех – страстность по рождению. А так как вместе с этой страстностью рождения процветало через грех и первое преступление, то для естества [человеческого], неразрывно связанного по своей воле лукавыми узами, не было надежды на спасение. Ибо чем более оно усердствовало в укреплении себя через рождение, тем более оно связывало себя законом греха, обладая действенным преступлением вследствие страстности. Ведь содержа в самой страстности, по причине естественно-принудительных обстоятельств, умножение греха, оно в силу [гнездящегося] в страстности родового греха подверглось воздействиям всех небесных сил, начал и властей, [проявлявшимся] через неестественные страсти и сокрытым в естественных страстях; посредством них действовала всякая лукавая сила, по страстности естества побуждая волю через естественные страсти [обратиться] к тлению неестественных страстей.

Стало быть, Единородный Сын Божий и Слово, став по человеколюбию [Своему] совершенным Человеком, чтобы избавить естество человеческое от этой лукавой безысходности, воспринял безгрешность по происхождению от первого устроения Адама и имел ее без нетления; а от рождения, введенного впоследствии грехом в естество, воспринял одну только страстность, без греха. А поскольку, как я сказал, лукавые силы оказывали, по причине греха, на страстность Адамову [различные] воздействия, невидимо сокрытые в принудительном законе естества, то они, разумеется, созерцая по причине плоти в Спасителе Боге естественную страстность Адама и полагая, будто и Господь, как простой человек, с принудительной необходимостью навлек на Себя закон естества, а не движется самоопределением воли, напали на Него, надеясь убедить и внедрить в Его воображение посредством страстей естественных страсти неестественные, а тем самым сделать что-либо угодное им. Он же при первом испытании [путем] искушений наслаждениями, позволив им поиграть своими кознями, совлек их с Себя и изверг из естества, [Сам] оставшись недоступным и недосягаемым для них, конечно, нам, а не Себе, приписывая победу и преподнося, как Благий, всё достигнутое Им тем, ради кого Он стал Человеком. Ибо Сам Он, будучи Богом, Владыкой и свободным по естеству от всякой страсти, не нуждался в искушении, но [допустил] его для того, чтобы, приманив [к Себе] нашими искушениями лукавую силу, поразить ее [одним] соприкосновением [с Собою], умерщвляя ту, которая рассчитывала погубить Его, как в начале [погубила] Адама.

Так совлек Он с Себя при первом искушении напавшие [на Него] начала и власти, далеко прогнав их от естества [человеческого], исцелив страстность [его] в отношении к наслаждению и изгладив в Себе «рукописание» (Кол. 2:14) Адамово, [состоящее] в добровольном согласии на страсти наслаждения; в силу этого рукописания человек, имея волю, склонную к наслаждению, даже молча возвещал делами лукавую деспотию над собой, из страха смерти не освобождая себя от ига наслаждения.

Итак, Господь, подвергнувшись первому искушению наслаждениями, истощил лукавые силы, начала и власти. Затем Он попускает им сделать второе нападение и причинить [Ему] другое испытание искушениями – через муку и страдания, – чтобы совершенно истощив в Себе пагубный яд их злобы, как то истощает огонь, полностью уничтожить [его] в естестве [человеческом] и совлечь с Себя во время крестной смерти начала и власти. Оставшись неодолимым для страданий и, более того, явившись страшным для смерти, [Господь] изгнал из естества [человеческого] страстность в отношении к боли, от которой малодушно убегала воля человека, в силу чего он постоянно и против желания был угнетаем страхом смерти, придерживаясь рабства наслаждения ради того, чтобы жить.

Стало быть, Господь совлек с Себя начала и власти при первом испытании искушениями в пустыне, исцелив страстность всего естества в отношении к наслаждению. Он вновь совлек их с Себя и во время смерти, подобным же образом изгнав из естества страстность в отношении к боли, по человеколюбию Своему делая Себя ответственным за наше исправление и, более того, даже вменяя нам, как Благий, славу совершённого [Им]. А поскольку, подобно нам приняв страстность естества, за исключением греха, при помощи которой всякая лукавая и пагубная сила имела обыкновение производить свои действия, Он совлек их с Себя во время смерти, «восторжествовав над ними» (Кол. 2:15), когда они приступили к Нему для происков, и сделав их посмешищем на Кресте при исходе души, после того как они вообще ничего не нашли в его страстности чего-либо свойственного естеству хотя особенно ожидали найти [в Нем] что-нибудь человеческое в виду естественной страстности по плоти. Поэтому, разумеется, Он Своей силой и через [воспринятую] от нас святую Свою плоть, как через некий «начаток» (Кол. 1:18), освободил и всё естество человеческое от примешавшегося к нему по страстности зла, подчинив самой этой страстности естества царствовавшее некогда в ней, то есть в страстности, над естеством лукавое владычество.

Можно было бы и иначе, в более таинственном и возвышенном смысле, рассмотреть это место. Но в виду того, что неизреченнейшие [тайны] божественных догматов, как вы знаете, не должно выставлять напоказ, запечатлев их в письменном виде, удовольствуемся сказанным, приводящим в смущение неугомонную мысль. А если Богу будет угодно удостоить нас зрить [это духовными] очами, то мы совместно внимательно исследуем апостольскую мысль.

Вопрос 22

Если Бог явит в «грядущих веках преизобильное богатство» Свое (Ефес. 2:7), то каким образом [это произойдет] «в наставление... достигшим последних веков» (1Кор. 10:11)?

Ответ. Основавший бытие всякой твари, видимой и невидимой, единым мановением воли, прежде всех веков и самого происхождения тварного бытия неизреченно имел о нем преблагий совет, состоящий в том, чтобы Самому Ему непреложно смешаться с естеством человеческим через истинное соединение по ипостаси и с Собою неизменно соединить естество человеческое, так чтобы и Самому стать Человеком, как знает Сам, и человека сделать богом через соединение с Собою. [Именно для этого] Он премудро разделил века, одни предназначив на осуществление того, чтобы Ему стать Человеком, а другие – на осуществление того, чтобы человека сделать богом.

Что касается веков, предопределенных на осуществление того, чтобы Он стал Человеком, то концы их достигли нас, поскольку божественное намерение получило реальное осуществление в Воплощении [Бога Слова]. Рассматривая это согласно [Божиему] замыслу о веках, заключающемуся в том, чтобы Бог стал Человеком, и обращая свой взор на конец, [осуществившийся] через Воплощение Бога и Слова, божественный Апостол говорит, что до нас достигли концы веков – не вообще мыслимых нами веков, но тех, разумеется, которые, будучи предназначены для осуществления таинства Воплощения, достигли собственного предела по намерению Божиему.

Так как века, предопределенные по намерению [Божиему] для осуществления того, чтобы Бог стал Человеком, достигли в нас конца, когда Бог поистине осуществил и исполнил Свое совершенное Вочеловечивание, то нужно уже ожидать других веков, которые грядут для осуществления таинственного и неизреченного обожения людей. В эти века Бог явит нам «преизобильное богатство» благости Своей (Ефес. 2:7), осуществляя совершенным образом в достойных обожение. Ибо если Сам Он достиг в таинственном осуществлении Вочеловечивания, всячески, за исключением одного только греха, уподобившись нам и снизойдя «в преисподние места земли» (Ефес. 4:9), куда человека толкнула тирания греха, то, конечно, и в таинственном осуществлении обожения человека Он достигнет конца, когда всячески, за исключением только одного, разумеется, тождества с Собою по сущности, уподобит Себе человека и возведет его превыше всех небес, куда пребывающее там естеством величие благодати и призывает, по беспредельной благости [своей], лежащего долу человека. Таинственно научая этому, великий Апостол и говорит, что «в грядущих веках явится преизобильное в нас богатство... благости Божией» (Ефес. 2:7).

Итак, разделим и мы в мысли века и определим одни как относящиеся к таинству божественного Вочеловечивания, а другие – как относящиеся к благодати человеческого обожения; [тогда] мы найдем, что первые находятся уже при своем конце, а вторые еще не пришли. Короче говоря, одни из веков относятся к Божиему снисхождению к людям, а другие – к восхождению людей к Богу. Так мысля, мы не будем спотыкаться о неясность божественных словес, считая, будто божественный Апостол в одном и том же допустил случайную ошибку.

Или лучше: поскольку начало, середина и конец всех веков, прошлых, настоящих и будущих, есть Господь наш Иисус Христос, то, разумеется, достиг нас в возможности благодаря вере тот конец веков, который в действительности для каждого в отдельности наступит по благодати при обожении достойных.

Или еще: поскольку внутренний смысл деятельности отличается от внутреннего смысла страдательного состояния, то божественный Апостол таинственно и мудро распределил их между прошедшими и будущими веками. Действительно, века плоти, в которых мы ныне живем, – ведь Писание знает и временные века:

«И утрудися в век, и жив будет до конца» (Пс. 48:9–10) – имеют своим свойством деятельность; века же духа, которые наступят после настоящей жизни, относятся к страдательному преображению [нас]. Поэтому, будучи здесь действующими, мы достигнем конца веков, когда наша сила и действие достигнут предела в [своей способности] производить. В веках же грядущих, претерпевая по благодати преображение к обожению, мы не действуем, а находимся в страдательном состоянии и не перестаем подвергаться обожению. Ибо тогда превышающее естество страдательное состояние не имеет никакого ограничительного предела для божественного действия, направленного на испытывающих его. Ведь мы действуем до тех пор, пока обладаем по природе разумной и действенной силой, производящей добродетели, могущей вместить всякое ведение, которая способна неудержимо проходить через всякое умное естество сущих и познаваемых, оставляя позади себя века. А страдательное состояние мы испытываем тогда, когда, пройдя полностью логосы того, что из не-сущего, мы неведомым образом достигаем Причины сущего и вместе с пройденным по природе успокаиваем и свои силы, становясь тем, что никоим образом не может быть делом естественной силы, потому что естество не приобрело силы, могущей объять превышеестественное. Ибо ничто тварное по природе [своей] не производит обожения, поскольку оно не в силах объять Бога. Одной только божественной благодати по природе свойственно соответственно [восприимчивости] сущих даровать обожение, просвещая естество превышеестественным Светом и делая его, по преизобилию славы, превышающим собственные пределы.

Стало быть, достигли нас концы веков, поскольку мы почти что уже получили через благодать во Христе дар превышевечных и превышеестественных благ. Их отпечатлениями и предначертаниями являются образы [осуществления] добродетелей и логосы того, что доступно познанию по естеству, посредством которых Бог всегда благоволит становиться Человеком в достойных [людях]. И блажен тот, кто мудро соделал в себе Бога Человеком и осуществил в себе такую тайну, страдательно делаясь по благодати богом, потому что он никогда не достигнет предела в том, чтобы всегда становиться таковым. Ибо Тот, Кто творит достойным эту благодать, будучи по сущности Безграничным, обладает безграничной и превышающей всякую безграничность силой, совершающей это [благодеяние], которая никогда не достигнет конца вместе с тем, что происходит от нее, как это бывает у нас, но которая, наоборот, увеличивает свою мощь вместе с тем, что получает от нее бытие и не может без нее существовать. Поэтому и сказал [Апостол] о богатстве благости, что никогда не прекращается божественное и всесветлое расположение к нам благости при преображении [нас] к обожению.

Вопрос 23

Если Давид царствовал над одним только Израилем по плоти, а Израиль по плоти отверг Царство Христово – почему оно и перешло к язычникам (Деян. 13:46), – то как сбудется речение Архангела: «даст Ему Господь Бог престол Давида, отца Его; и будет царствовать над домом Иакова вовеки» (Лк. 1:32–33)?

Ответ. Это трудное место, как кажется мне, имеет вполне ясное и понятное объяснение. Ибо «если не все те Израильтяне, которые от Израиля, и не все дети Авраама, которые от семени его, ...но детей обетования признает Бог за семя; и хотя бы сыны Израилевы были числом как звезды небесные и как песок морской, только остаток спасется» (Рим. 9:6–8, 27), то ясно, что Израилем является верный народ, который посредством праведных дел и через истинное ведение по вере «видит Бога», будет ли он по плоти вести род от Израиля, или же будет из числа язычников. Ибо кто носит в себе ясное и чистое начертание веры Авраама, Исаака и Иакова, тот не отчуждается от призвания и благодати истинного Израиля.

Но и сам блаженный Давид царствовал [только] над верными во Израиле. Поэтому Израиль, как только погасил в себе светоч веры, сразу же отпал и от царства Давидова. Итак, [тут нужно разуметь] духовный престол Давида, умопостигаемое царство разумных душ, верный дом Иаковлев, святой и великий народ, который Бог пророчески обещал Моисею учредить вместо телесного и ропчущего Израиля – его или Того, Кто символически понимается под этим народом. [Ибо Бог] говорит: «Остави Мя, и потреблю народ сей зараз, и сотворю тя в язык велик и страшен паче сих» (Втор. 9:14). Но не неверный и ропщущий дом Иаковлев, и не народ грешный, и не семя лукавое, и не сынов беззаконных, и не князей Содомских и людей Гоморрских, и не тех, которые отвратились лукавым отвращением, оставили Господа, огорчили Святого Израилева, не познали и не уразумели Бога, поражены неисцелимой язвой неверия, не принимающей никакого разумного способа врачевания, исцеляющего неверие души. Ибо [Священное Писание] гласит: «Увы язык грешный, ...семя лукавое, сынове беззаконии, остависте Господа, и разгневаете Святого Исраилева... Что еще уязвляетеся, прилагающе беззаконие? ...Несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обязания» (Ис. 1:4–6). Не тех [здесь нужно разуметь], которые хромали «на обе плесне» (3Цар. 18:21), отвратились от истины и извержены от божественного наследия, подобно Каину, Исмаилу, Исаву, Рувиму, Иру, Онану, Манассии, Елиафу и Амнону, первенцам патриархов и пророков, изверженным и отвергнутым. Ибо говорит [Господь]: «Сын Мой первенец Израиль» (Исх. 4:22); но [не говорит] «единственный», поскольку Он надеялся на усыновление божественного и благочестивого народа, созидаемого по Богу и приводимого к усыновлению в благодати через отвержение первородного и неверного народа израильского, восставшего на духовного Авеля и убившего [его] подобно Каину, насмехавшегося над божественным нравом духовного Исаака подобно Исмаилу, неистовствовавшего против духовного Иакова подобно Исаву, излившего семя веры и праведности по ней на землю заблуждения и страстей подобно Иру и Онану, отрекшегося от Церкви Божией, как они от Фамари, усвоившего забвение добродетелей подобно Манассии, досадовавшего из гордости на принятие царства духовным Давидом и за то презренного подобно Елиафу и ставшего творцом неслыханного беззакония подобно Амнону. Не этих сынов чужих «охромоша от стезь своих» (Пс. 17:46), дышащих безумием и убийством, подлинно плотских и сынов одной только плоти, чуждых благодати, бог которых – «чрево, и слава их – в сраме» (Флп. 3:19), память о неверии которых «погибе... с шумом» (Пс. 9:7), но, как я сказал, верного и духовного Израиля, видящего Бога через веру, собранного от всех народов «по избранию благодати» (Рим. 11:5), «людей, взятых в удел, народ святый, царственное священство» (1Петр. 2:9), и обещал Бог пророчественно через Ангела Деве дать Того, Кто родится от Нее, во Спасителя всем. Всё это по самому ходу вещей получило себе подтверждение, когда Господь исполнил обетования, [данные] отцам, благословил и усыновил в духовном Аврааме все народы, поставил самого Авраама в духе и через веру отцом всех народов, воссел на духовном престоле Давида и царствует над верным домом Иакова во веки, Царством, не имеющим предела.

Вопрос 24

Что значит сказанное о Петре в Деяниях: «Пройдя первую и вторую стражу, они пришли к железным воротам» (Деян. 12:10)?

Ответ. Верный и деятельный ум, будучи схвачен, подобно Петру, Иродом, или «кожаным законом», – ибо Ирод толкуется как «кожаный», – то есть мудрованием плоти, запирается под двумя стражами и за одной железной дверью, подвергаясь борению от действенного проявления страстей и от сознательной склонности воли к страсти. Пройдя их, словно стражи или заставы, благодаря учению деятельного любомудрия, как при помощи Ангела, он приходит «к железным воротам, ведущим в город», то есть к твердой, суровой и непреоборимой привязанности чувств к чувственным [вещам]. Ее открывает учение естественного созерцания в духе, само собой и без страха отсылающее ум, свободный от неистовства Ирода, к сродному умопостигаемому бытию.

Вопрос 25

Что значит: «Хочу также, чтобы вы знали, что всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог. Всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою, постыжает свою голову; и всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову, ибо это то же, как если бы она была обритая» (1Кор. 11:3–5). И что еще значит: «Посему жена и должна иметь на голове своей знак власти над нею, для Ангелов» (1Кор. 11:10)?

Ответ. Нужно знать, что божественный Апостол, сказав, что Христос есть глава всякого мужа, показал, что Христос есть глава мужа верного, [усердного] в делании божественных заповедей и созерцании благочестивых догматов, а поэтому обобщающее значение этого слова не включает неверных мужей. И в самом деле, как Христос мог бы быть главой неверующих?

Итак, при первом постижении [этого места], подступаясь к смыслу духовного толкования, мы говорим, что муж есть деятельный ум, имеющий главою [своею] слово веры; взирая на него, словно на Христа, ум созерцает свою жизнь, возведя ее посредством [духовного] делания из благодатных даров заповедей. И при этом он не срамит главы своей, то есть веры, каким-либо из внешних и материальных покровов, поскольку ничего из [вещей] временных и подвластных расторжению не полагает превыше веры. «Женой» же этого ума мы называем сам навык к [духовному] деланию, обросший и прикрытый, словно длинными волосами, многими и различными подвижническими помыслами и нравами и, даже более того, имеющий сам ум, как собственную главу, покрытым густотой и благоприличием этих помыслов и нравов. Христос же есть, как мы полагаем, воипостасная вера, главой которой явно предстает Бог, к Нему Христос и возводит слово веры, являя возводимому [уму] Бога в том, что соответствует естеству.

И еще: «муж» есть ум, пекущийся о естественном созерцании в духе и имеющий главой Слово – Производителя всего, являемого по вере из упорядоченного строения зримых [вещей]; Его ум не позорит, как бы скрывая и пряча под чем-либо из зримого, ибо он не поставляет что-либо другое превыше этого Слова. «Жена» же этого ума есть сожительствующее с ним чувство, посредством которого он плавает [по морю] чувственного естества и собирает находящиеся в нем божественные логосы, не позволяя чувству, обнажившись от разумных покровов, сделаться слугой неразумия и греха и через отвержение божественных логосов, как покровов, получить себе в качестве главы вместо ума страсть неразумия. Главой же Христа, то есть творческого Слова, соразмерно проявляющегося в сущих при естественном созерцании их по вере, является неизреченно Рождающий Его по сущности Ум. К Нему Слово через Самого Себя доставляет, посредством благочестивого созерцания сущих, возводимый ум, снабжая его умозрительными отражениями [вещей] божественных, соразмерных ведению зримых [вещей].

С другой стороны, «муж» есть ум, оказавшийся внутри таинственного богословия и имеющий главой [своей] непокрытого Христа, неведомым образом постигаемого умом в недоказуемых тайноводствах; или, говоря точнее, познаваемое помимо ума Слово веры, превыше которого не полагается ни одно из сущих – ни чувство, ни разум, ни ум, ни мышление, ни ведение, ни познаваемое, ни мыслимое умом или разумом, ни воспринимаемое чувством или ощущаемое. [Другими словами, это есть] ум, подвизающийся в достохвальном, совершенно превышающем его самого и сущих, и в высшей степени обоживающем отречении [от всего]. «Женой» же этого ума является мысль, чистая от всякого чувственного мечтания, имеющая словно главой [своей] ум, окутанный безначальными и превышающими мышление созерцаниями [20] неизреченных и неведомых догматов. Глава же Христа, то есть соответственно величию [Своему] таинственно явившегося Слова, есть Ум, абсолютно и во всех отношениях беспредельно удаленный от всего; Его и делает познаваемым для достойных умопостигаемый Христос, будучи по природе Словом Ума. Ибо [Священное Писание] гласит: «Видевший Меня видел Отца» (Ин. 14:9). Действительно, умозрение Слова становится ясным ведением породившего Его Ума, поскольку Слово являет существующий в Нем по сущности Ум, к Которому Оно и возводит [человеческий] ум, устремляющийся к тождеству по благодати с Богом, освободившийся в умозрении от различия и множественной количественности сущих и соединяемый с Боговидной Единицей в тождестве и простоте устойчивого приснодвижения окрест Бога.

Итак, всякий деятельный ум, молящийся или пророчествующий, то есть просящий или [о постижении] смыслов добродетелей – ибо так следует понимать «молящийся», или [о даровании ему] образов осуществления этих добродетелей, обнаруживающихся в делах, – ибо так следует воспринимать «пророчествующий», – [такой ум] должен видеть только одно неприкрытое слово веры; он не должен постигать или совершать по пристрастию ничего из того, что покрывает голову, и не должен полагать что-нибудь другое превыше этого Слова. И всякая жена, то есть навык [в добродетели] деятельного ума, молящаяся и пророчествующая или же по внутреннему расположению тайно движимая и во внешних нравах образующая добродетель, без разумного различия посрамляет главу свою, преследуя благо ради страсти и будучи лишена украшающего ее, как покрывалом, разума. Всякий ум, подвизающийся в естественном созерцании, молящийся и пророчествующий с покрытой головой, то есть умозрительно исследующий логосы сущих или сообщающий их, как учитель, другим, вместе с так или иначе проявляющейся склонностью к чему-нибудь иному без благочестивой цели, посрамляет главу свою, поставляя что-либо из преходящих [вещей] превыше правого и благочестивого ведения. И всякая жена, то есть чувство, естественным образом воспринимающая чувственные [вещи], но не имеющая на голове окутывающих ее умных логосов зримых [вещей], посрамляет главу свою, сближая созерцание со страстью вследствие естественной привязанности к зримому. Всякий же ум, ставший возлюбленным таинственного богословия, молящийся и пророчествующий с покрытой головой, то есть неведомым образом вступающий в заповедные созерцания и научающий и вводящий других в таинство богословия, если его умозрение обладает какой-либо формой, когда [он сам] вводится в таинства Слова, превышающего мышление, или [других] вводит [в него], посрамляет главу свою, полагая Того, Кто прост и находится за пределами всякого умозрения, ниже кого-нибудь из сущих и познаваемых. Ему должно незряче²⁷зрить Самого истинного Бога Слово, обнаженного от всяких [покровов] мысли и ведения, ясно познавая, каким образом соответствуют действительности отрицательные суждения относительно Бога, высказываемые в силу Его превосходства, и насколько они обнаруживают положительное утверждение Божественного [Бытия] через совершенное отрешение от сущих [вещей]. И всякая жена, то есть мысль такого ума, молящаяся или пророчествующая с непокрытой головой или освободившаяся от умной силы, покрывающей ее густым покровом множества таинственных видений, посрамляет главу свою, отвергая, как покрывающий главу ум, божественное и неизреченное ведение.

Стало быть, всякий муж, или деятельный, естественный и богословский ум, молящийся или пророчествующий, то есть научаемый и научающий, пусть имеет непокрытой голову, то есть Христа: деятельный – не предпочитая ничего вере или добродетели; естественный – не ставя ничего выше первого Слова; богословский – не формируя Того, Кто превыше умозрения и ведения, по образу сущих, доступных умозрению. А всякая жена, то есть навык деятельного [ума], чувство [ума] естественного или мудрая мысль ума богословского, пусть покрывает главу: деятельный навык – нося на себе разумное различение созидающего и несозидающего; чувство – [нося на себе] познающую силу разума, [направленную] на зримые [вещи]; мысль – [нося на себе] совершенно недоказуемое и превышающее мышление ведение. Ибо всякий навык, или чувство, или мысль, не покрытые указанным способом, ничем не отличаются от стриженных, то есть не обладают никаким словом добродетели, благочестия, таинственного ведения или божественной любви.

Итак, всякая жена, естественно, должна иметь на главе власть разума, я подразумеваю разумное начальствование. [И сие должно быть] особенно ради Ангелов, наблюдающих за нашими явными и скрытыми движениями [души] и записывающими всякую [нашу] мысль и всякий поступок для восхваления или обличения нас в страшный день Суда; и ради размышлений по совести относительно совершенного нами, под которыми образно понимаются те же самые Ангелы, которые осуждают или оправдывают нас и ныне, и [будут делать это] позднее, в Судный день; также и ради злых ангелов, следящих за навыком, чувством и мыслью нашими, дабы, как только увидят их обнаженными от разумного и умного различия, благочестия и ведения, тут же стремятся совершить набег и создать [для нас] противоположное – я имею в виду отсутствие [разумного] различия, нечестивость и неведение, посредством которых лукавым бесам присуще проводить в движение порок, заблуждение и безбожие.

Главой же Христа называется Бог, как по природе Ум Слова и как по причине Начало [Его].

Вопрос 26

Если царь Вавилонский аллегорически толкуется как диавол, то что такое слово, которое через пророка Иеремию грозит царям языков и царю Иудейскому ярмом, узами, голодом, смертью, мечом и пленом, если они не будут служить царю Вавилонскому, а тем, кто будет добровольно служить ему, [обещалось] вместе с облегчением [невзгод] и пребывание на земле своей (Иер. 27:1–11)? И почему [слово сие], называя этого царя рабом, гласит: «Аз дах всю землю сию в руце Навуходоносору царю Вавилонску, да ему работают, и звери сельныя дах делати ему» (Иер. 27:6)? Что это за служение диаволу, что за звери, что такое шесть видов угроз, каковы цари языков и кто есть царь Иудейский?

Ответ. Диавол есть и враг и мститель Божий; враг, когда, как ненавистник Божий, он стяжал к нам, людям, мнимую любовь, убеждая наше произволение, через наслаждение [различными] способами добровольных страстей, предпочитать временные блага вечным, благодаря чему, расхищая все [духовные] порывы души, он удаляет нас полностью от Божественной любви, превращая [нас] в добровольных врагов Творца; а мститель, когда, обнажая [свою] ненависть к нам, как к уже ставшим подвластными ему через грех, он требует кары для нас. Ибо ничто так не доставляет удовольствие диаволу, как [зрелище] наказуемого человека. И поддавшийся этому осознает беды, вытекающие из добровольных страстей и, подобно жестокому смерчу, обрушивающиеся на тех, против которых, по попущению Божиему, направляется могущество диавола, желающего не исполнить Божественное повеление, но стремящегося насытить собственную страстную ненависть к нам, чтобы душа, бессильно согнувшись под гнетом мучительных несчастий, отсекла от себя божественную надежду, творя вместо увещания причину безбожия, влекущую за собой тягостные беды.

Ибо Бог, будучи благим и желая полностью вырвать из нас семя зла, то есть наслаждение, отнимающее ум от Божественной любви, попускает диаволу наводить на нас муки и кары, тем самым через муки души вытравливая яд наслаждения, уже ранее завладевшего ею, а также [внушая] нам совершенное отвращение и ненависть к [вещам] преходящим и ласкающим только чувство, так что [в душе не остается] больше ничего [заслуживающего] наказания за стяжаемое ради корыстолюбия при их использовании. [Бог еще] желает создать и соделать карающую и человеконенавистническую силу диавола принудительной причиной обращения к добродетели для тех, кто добровольно отпал от нее.

Стало быть, поскольку диавол по попущению [Божиему] наказывает грешников, он и был назван «рабом Божиим», будучи отступником, лукавым разбойником и обладая волей, полностью соответствующей тем, кто добровольно отпал от Бога через наслаждение, – ибо подобающим образом карается диаволом и праведник за охотно воспринимаемые им от него лукавые залоги добровольных грехов. Таким образом, диавол есть и сеятель наслаждения через добровольные страсти, и возбудитель муки через [страсти] невольные.

Следовательно, когда населяющие Иудею и Иерусалим, то есть усвоившие навык [духовного] делания и достигшие созерцательного знания, домогаются их ради славы человеческой, то они только внешним образом создают иллюзию добродетельных нравов и болтливо изрекают словеса мудрости и ведения без праведных дел, обнаруживая перед другими, словно ради добродетели и ведения, [одну только свою] спесь. [Таковые люди] по справедливости отдаются подобающим им скорбям и через страдание научаются неведомому им ранее, вследствие суетного тщеславия, смирению. Видя это, удивительный Апостол предал сатане преступившего закон коринфянина «во измождение плоти, чтобы дух был спасен в день Господа нашего Иисуса Христа» (1Кор. 5:5). Поэтому царь Иудейский и Иерусалима предается царю Ассирийцев, то есть созерцательный и умозрительный ум отдается на кару диаволу, справедливо наводящему на него мучения и несчастья, дабы, страдая, он более научился мужественному терпению и стал бы скорее любомудрствовать о [достойном] перенесении скорбей, чем напрасно и надменно предаваться суете в не-сущем.

Всякий терпящий скорби вследствие осознания совершенного им [зла] должен добровольно и с надлежащим благодарением воспринимать тяготы и нападки невольных искушений, не покидая при этом благодати и навыка в добродетели и ведении, наподобие древних [жителей] Иудеи и Иерусалима. Как добровольно подчинившийся ярму царя Вавилонского и принимающий натиски мучений как должную расплату, он, пребывая в них, платит царю Вавилонскому мзду вынужденными скорбями от страстного начала [своего] естества и, как должник их вследствие предвосхищения грехов, [отдает ему свое] мысленное соизволение на них. Но [в то же время] он приносит Богу через истинное служение – я имею в виду смиренный нрав – исправление грехов.

А кто не принимает с благодарностью наводимых на него через невольные искушения, по попущению Божиему и ради исправления, несчастий и в раскаивании не подавляет в себе тщеславия мнимой праведности, тот, наподобие древних жителей Иудеи, противится божественным пророчествам о праведных осуждениях. И кто добровольно не подчиняется ярму царя Вавилонского согласно божественному повелению, тот предается в плен этому царю на узы, колодки, смерть, голод и меч и полностью выселяется из своей земли, то есть [изгоняется] из мнимого навыка в добродетели и ведении: через пленение он осуждается на отпадение от божественного, через колодки – на ложное представление о сущих, через узы – на полную бездеятельность в прекрасном, через голод – на лишение божественных научений, через смерть – на совершенную огрубелость и бесчувственность к прекрасному, через меч – на страстные и разнузданные помыслы, уничтожающие воспоминания о [вещах] божественных.

Ибо всё сие и больше сих претерпевает тот, кто изгоняется, словно из собственной земли, из навыка в добродетели и ведении, потому что он не желает, вследствие высокомерия и вздорного тщеславия, одобрительно принять в возмездие за совершенные грехи [справедливые] наказания «в бедствиях, в нуждах, в тесных обстоятельствах» (2Кор. 6:4), согласно божественному Апостолу, хотя через праведность он освобождается от всякой [своей] задолженности в этом. Ведь великий Апостол знал о смирении, возникающем благодаря скорбям, окружающем снаружи тело и охраняющем божественные сокровища в душе, а поэтому пребывал стойким в любви, на своём примере и другим предлагая образ добродетели и веры, дабы они, даже страдая как виновные, наподобие упрекаемого коринфянина, имели бы в утешение и напоминание о терпении невинного Страдальца.

А цари языков в этом месте Писания означают, как я думаю, управителей над другими страстями бесчестия, которые справедливо подлежат наказанию за собственные долги, а поэтому предаются царю Вавилонскому как карающей силе, радующейся мучению естества [человеческого]. Ведь царь Египетский есть любострастный и разнузданный ум, царь Моавитский – сибаритствующий и изнеженный ум, царь Амманитский – своекорыстный ум, царь Сирийский – суеверный и диалектический ум (ибо написано, что только Сириец противостоял Соломону, то есть миру и мудрости), царь Тирский – привязанный к мирским вещам и жизнелюбивый ум. А также все остальные цари, которых познает [человек], сподобившийся ведения через их собственные значения, исходя либо из толкования имен, либо из расположения мест, либо из довлеющего в них родового предания, либо из их деятельности в отношении друг к другу, либо из той или иной антипатии их к Израилю. Ведь они понимаются не всегда однозначно и как все тождественные друг другу, но в соответствии с имеющейся необходимостью и смыслом пророчества. Известно, что иногда Писание понимает фараона как диавола, когда он становится губителем Израиля, а иногда – как закон естества, когда Иосиф по Домостроительству [Божию] служит ему, пророчески знаменуя собой Бога Слово, добровольно поступившего в услужение нашим страстям и естеству, за исключением одного греха. Равным образом и царь Тирский мыслится как диавол, когда он воевал с Израилем через Сисара (Суд. 4:2–3); но он также понимается и как естественный закон, когда заключил мир с Давидом и весьма содействовал Соломону в строительстве храма Божиего (3Цар. 5:10). И каждый из перечисленных в Писании царей понимается во многих других значениях, согласно смыслу, заключающемуся в пророчестве.

Звери же, которых Бог отдает царю Вавилонскому, суть бесы, каждый из которых, в соответствии со своей внутренней склонностью, служит для наведения того или иного искушения. Ибо один есть производитель одного порока, другой с очевидностью является наводящим скверну иного порока, будучи пригодным именно для этого вида зла. Ведь сами бесы без попущения Божиего ничем не могут услужить диаволу – родоначальнику зла, а поэтому Бог, как то Он ведает Сам при Своем надлежащем Человеколюбии и благом Промысле, попускает диаволу через его прислужников причинять [нам] различные кары за наши прегрешения. И это отчетливо проявляется в повествовании об Иове (Иов. 1:6–12), где описывается, что диавол вовсе не мог приблизиться к Иову без Божиего соизволения.

Однако и сам Навуходоносор, царь Вавилонский, [в Священном Писании] часто понимается как естественный закон. Это являют пишущие тем, кто пребывает в Иерусалиме, [то есть] те, которые не в силах были полюбить духовный закон, а поэтому увлеклись в землю Вавилонскую – я подразумеваю [увлеклись] навыком смешения с материей: «И молитеся за житие Навуходоносора царя Вавилонского, и за житие Валтасара сына его», – имеется в виду естественный закон и действенный навык в нем, под властью которых они тогда оказались, – «да будут дние их, якоже дние небеснии, на земли» (Вар. 1:11). Такими словами они просят молиться тех, кто остались непоколебимыми в бесстрастии добродетели и в истине ведения, дабы были [всегда с ними] умозрения естественного закона и действенный навык в нем, в котором они оказались, покинув духовный закон и его божественные умозрения. При этом они «днями» называют умозрения, а «небом» – духовный закон. Ибо они просили, чтобы естественный и требующий тяжких усилий закон не отступал от закона духовного.

С этим связано и таинственно сказанное Навуходоносору великим Даниилом, соответственно божественной угрозе толкующим виденное во сне: «Изженут тя от человек, и с дивиими зверми будет житие, твое, и травою аки вола напитают тя, и от росы небесныя тело твое оросится, и седмь времен изменятся над тобою, дóндеже увеси, яко владеет Вышний царством человеческим, и емуже восхощет, даст е. А еже рече: оставите проничение корения древа [в земли], царство твое тебе будет, отнележе увеси власть небесную» (Дан. 4:22–23). Возможно, он говорит об изгнании и извержении [людей] из рая в мир сей вследствие преступления [заповеди], а также об отчуждении [их] от, совместного жительства с Ангелами. Или, вернее, [об отчуждении] естества от духовных умозрений и связи с чувством закона, обозначая словами «обитание с полевыми зверями» пребывание, обитание и общение со страстями и производящими их бесами. Трава, которой кормили его – конечно, кормили люди, а не звери, с которыми он обитал, ибо они не кормят, но срывают [ее], – есть естественное восприятие явленных [вещей], сообразное чувству, и связанное с тяжкими усилиями добродетельное делание, которыми снабжают людей, как травой, Ангелы. «Орошение небесною росою» означает постоянство в сих [вещах] благодаря Промыслу [Божиему] – ибо Писание называет Промысел «росой небесной»; с помощью этого Промысла человек, или естественный закон, при сохранении перечисленных [вещей], не подвергается полной гибели в веке сем. Или, возможно, ["роса небесная» означает] случающееся по благодати Божией соразмерное ведение умопостигаемых [вещей] посредством [вещей] явленных, благодаря которому человек здесь укрепляется в [своей] надежде на будущие [блага]. «Семь времен пройдут над тобою» означает седмиричную длительность времени в веке сем, под [властью] которой оказался естественный закон, допускающий охрану собственного навыка и действия. По окончании ее в соответствии с чаемым воскресением он через отвержение неразумных свойств вновь восходит к самому себе, получая обратно изначальное благоденствие Царства и познав, благодаря промыслительному Домостроительству в веке сем, мощь истинного Царства. А «повелено было оставить главный корень в земле» означает, что семя естества и силы благости не были полностью уничтожены через преступление [заповеди]; благодаря им [естество] вновь возрастает, достигая своего прежнего состояния, и ему возвращается через воскресение [былое] величие и красота.

Но для нас лучше, проходя школу закона заповедей, воспитать себя добровольными трудами для уничтожения плотского помышления. И не только лучше, но сие является весьма любомудренным и подобающим для тех, кто делает врожденный [нам] разум владыкой над страстями. Если же не это, то тогда следующее: невольно воспитываемые, с приличествующим благодарением будем любить воспитывающую нас волю [Божию], принимая наказания за прегрешения, словно ярмо царя Вавилонского. И духовный царь Вавилонский не переселит наш ум из нашей земли, то есть (из земли] веры, надежды и добродетельного навыка.

В соответствии с вышеизложенным способом [толкования], диавол называется рабом Божиим и ему предаются цари языков, царь Иудейский и звери полевые.

Вопрос 27

Если Господь после Воскресения явно повелел: «научите все народы» (Мф. 28:19), то почему Петр устрашился откровения по поводу Корнилия относительно народов (Деян. 10:11–48)? И почему Апостолы в Иерусалиме, услышав о происшедшем с Корнилием, упрекали Петра (Деян. 11:2)?

Ответ. Конечно, устрашился Божественного откровения о языках всесвятой Петр, глава Апостолов. Ибо он не знал, что по вере нет различия между обрезанием и необрезанием, и ясно не ведал о том, что Господь говорил о научении языков помимо явного служения по закону, до тех пор пока таинство неизреченного совета [Божиего] не было явлено ему через откровение и он был убежден наглядным примером полотна, [спускаемого с неба], и благодатию Святого Духа, одинаково дарованной ему и язычникам по единой вере, что во Христе «нет различия между Иудеем и Еллином» (Рим. 10:12). Апостолы в Иерусалиме, также не ведая этого, упрекали его до тех пор, пока и они не узнали сокрытого богатства благости Божией, распространяющейся на всех человеков. Ибо помимо законнического [служения произошло] введение Божественной жизни и нового служения; для души, добровольно освобождающей себя от тела, предоставилась возможность научения по воле, и [она получила] образец для начала [своего] иного, более божественного, рождения или благодать проповеди. Поэтому те, кому вверено было [подобное] служение, нуждались в наставлении относительно каждого слова со стороны Поручившего [им это].

Если это не представляется излишним для нуждающегося, то [можно сказать, что] всякое слово божественной заповеди требует, разумеется, определенного для него образа научения и откровения. Ибо вообще нельзя познать образ [осуществления] слова без откровения изрекшего [это] слово. Ведая сие, благочестивый Петр, уже получивший от Господа слово о проповеди среди языков, не [сразу же] приступил к делу, но ожидал научения от Даровавшего слово относительно образа (осуществления] его.

Возможно, было и другое, в чем помимо указанного был научен великий Петр через полотно, спускаемое с неба, и находящихся в нем различных животных. В частности, что весь род человеческий или [определенный человек] в нем, получивший по вере [знание] о Божественном Величии, ясно усваивает [необходимость] полного подавления своего чувства, вследствие которого, постоянно видя явление [вещи], он считал тварь Божию за тленную саму по себе, не могущую быть очищенной от тления и смешения. Через полотно и животных в нем был показан явленный мир, постигаемый мыслью в логосах благодаря незримому, или [мир] незримый, явленный в отпечатлениях чувственных [вещей], – тот, который существует для ведующего человека и пригоден в пищу духовную. Поэтому и дан был глас ему: «Встань, Петр, заколи и ешь» (Деян. 10:13). Откуда восстать повелевается [ему]? [Ясно, что Петру повелевается восстать] из навыка в чувстве и привязанности к нему, или из низменного предрасположения к сущим, или из практикуемой по закону праведности, дабы одним только умом, освобожденным от всякого чувственного мечтания, он мог созерцать логосы чувственных вещей, обнаженные от своих одеяний, и понять, что ничто из произведенного Богом не является нечистым. Ибо созерцающий зримую тварь, являемую в логосах из мира умопостигаемого, или отпечатления умопостигаемых [вещей] из благоустроения явленных [вещей], словно спускаемое с неба полотно, уверит, что ничто из зримого не является нечистым, и не усмотрит никакой антипатии, [которая могла бы] обнаружиться в логосах сущих. Ведь тление и брань друг с другом бывает [только] в чувстве; а в логосах полностью отсутствует всякая противоположность.

Полотно есть чувственный мир, [состоящий] из четырех начал, как из элементов, и он удерживается [ими]. А пресмыкающиеся, звери и птицы [небесные] суть различные логосы происшедших [вещей], которые для чувства – нечисты, а для ума – чисты, питательны и служат для поддержания умственной жизни. Трижды же раздавшийся голос научает деятельному, естественному и богословскому любомудрию. Ибо восставшему должно [услышать его] не единожды, но дважды и трижды; [он должен] принести в жертву тварь явленных [вещей] и умозрительно есть ее, поскольку целиком и чистосердечно следует за Богом. Ведь восставший из страстного расположения к явленным [вещам] принес в жертву движения их и, успешно доведя до конца деятельное [любомудрие], вкусил добродетель; восставший из ложного мнения о сущих принес в жертву внешние формы явленных [вещей] и, вкушая невидимые логосы, успешно довел до конца естественное созерцание в духе; восставший из лжи многобожия принес в жертву саму сущность сущих и вкусил по вере Причину этих сущих, насыщаемый богословской силой. Всякий созерцательный ум, имеющий «меч духовный, который есть Слово Божие» (Ефес. 6:17), убивает в себе движение явленной твари, успешно осуществляет добродетель и, отсекая от себя мечтание о формах чувственных [вещей], обретает истину в логосах сущих. Соответственно этой истине и образовывается естественное созерцание, и оказавшийся превыше сущности сущих обретает сияние божественной и неприступной Единицы, в которой и созидается таинство истинного богословия.

Или, быть может, апостольское величие определяется свыше, и всеславный Петр восстает из соразмерной с естеством силы для благодатного благонаследия, чтобы с помощью Божией мечом разума принести в жертву порочные страсти человеческие и приготовить пищу добрую, полезную для разума и произведенную для духовного пищеварения, посредством отречения от прежней жизни, страстной и звероподобной. Ибо говорят, что признаком животного служит кровь, и когда оно закалывается, то обычно кровь должна полностью вытечь. А различие названных живых существ, возможно, указывает на пестроту страстей человеческих. Ибо пресмыкающиеся указывают на полностью одержимых желательным началом, с трудом ползующим среди земных [вещей]; звери – на безумно возбуждающих [в себе] всё яростное начало на погибель друг друга; птицы – на возносящих всё разумное начало [свое] ради дерзости высокомерия и происходящей из нее спеси, и «неправду в высоту глаголаша, положиша на небеси уста своя» (Пс. 72:8–9). И сотрудник Божий, великий Петр, принеся всё это в жертву мечом духа, соделал одних жаждущими небесного, других – кроткими, человеколюбивыми и сдержанными по отношению друг к другу, а третьих – боголюбивыми и смиренными.

Рассмотрим, что [Священное Писание] намерено явить через толкование наименования «Иоппия» – города, в котором всесвятой Петр, великое основание Церкви, узрел сие видение. «Иоппия» толкуется как «наблюдение», обозначая бдительность, приличествующую подвизающимся в деятельном любомудрии. Расположенная на возвышенном берегу моря, она бы захлестывалась волнами, если бы местоположение этого города не было столь высоким. По этой причине мне представляется, что [Иоппия] являет добродетель, построенную, словно город, на возвышенности ведения, находящуюся недалеко от невольных искушений; она имеет близ себя, словно море, еще не полностью исторгнутую привязанность к чувствам и потому нуждающуюся в наблюдении, чтобы нечистые бесы, скрываясь под обличием невольных искушений, не послужили бы причиной набега вольных страстей. По поскольку Иоппия принадлежит уделу колена Иссахарова – а «Иссахар» толкуется как «мзда» и «мука», – то сверх того позволяется думать, что Иоппия есть охранительный навык деятельного [любомудрия], оберегающий [душу] от незримых набегов лукавых духов. И великий Апостол побуждает, вероятно, восставшего из этого [навыка] перенести [свой] ум к ведению горнего.

Стало быть, поселившийся на возвышенности деятельного любомудрия, позволяющей вести наблюдение, пусть будет назван живущим в Иоппии. Обитающий же на Сионе Иерусалимском, то есть поднявшийся на сторожевую башню ради «зрения мира» – ибо так толкуется «Иерусалим», – оказывается вдали от всякой чувственной привязанности, поскольку в прямом смысле слова¹⁴море расположено [далеко] от Сиона. И он, будучи на вершине ведения, воспринимает [духовным] зрением только умопостигаемые идеи сущих, отделяя их в уме от внешне явленных форм этих сущих, и воспринимает образы божественных [вещей], насколько им допустимо быть видимыми, которые формируют его ум для более божественного. Поэтому поселившийся в Иоппии есть подвизающийся в деятельном любомудрии, бдительно следящий за ловушками врагов; а обитающий на Сионе есть умозритель, одним только умом созерцающий благолепие божественных [вещей].

Если же сосуд полотна опять поднимается в небо, то мы должны понимать под этим, что после восприятия великим Петром духовных логосов чувственных [вещей], существующих вместе с умопостигаемыми [вещами], Бог вновь забирает их к Себе, научая тем самым, что нет вообще ничего нечистого среди чувственных вещей, логосы которых пребывают близ Него. Поэтому великий Апостол, познавая значение зримых [вещей], был научен относительно того, что нельзя называть нечистым ни одного человека и что нет лицеприятия у Бога – того лицеприятия, которое производит несправедливое разделение среди сущих. И, нисколько не мешкая, [Апостол] исполнил Божественное повеление, принеся в жертву ради жизни духовной тех, кто добровольно совершил обрезание сердца с помощью Слова благодати, а также тех, кто отрекся, словно от крайней плоти, от всякой нечистоты пороков неверия и неведения, но не обрезал ничего из принадлежащего по естеству плоти – того, что возникло из Божиего творения, а не образовалось вследствие страстной воли. Ибо ничто из соответствующего естеству не является нечистым, потому что [своим] существованием оно обязано Божественной Причине.

Вопрос 28

К кому обращается Бог, говоря: «Приидите, и сошедше смесим тамо язык их» (Быт. 11:7)?

Ответ. Мы находим, что Священное Писание описывает Бога, сообразуясь с душевным расположением [каждого] из тех, кто находится под [Божиим] попечительством. Отсюда и говорится о льве, медведе, леопарде, пантере, человеке, быке, овце, солнце, звезде, огне, ветре и бесчисленном множестве других [вещей], которые не существуют [буквально], – и смысл каждого такого слова доступен [лишь] через духовное толкование. Поэтому Бог, являясь Аврааму, обладавшему совершенным ведением, научил его, обладающего умом, уже совершенно отделившимся от материи и вещественных отпечатлений, что в слове о Единице содержится нематериальное слово о Троице, – а поэтому [Бог] явился [Аврааму] в образе трех, глаголил же как один (Быт. 18:2–15). Лоту же, еще не соделавшему [свой] ум чистым от телесного бытия, но бывшему зависимым от тел, состоящих из материи и вида, и верующему, что Бог есть Создатель только зримой твари, Бог является не троичным образом, но двоичным, показывая посредством того, с помощью чего Он Сам Себя оформил внешним образом, что возводимый [к Нему] ум еще не вышел из пределов материи и вида. Поэтому, тщательно и со знанием дела рассматривая речения соответственно каждому месту Писания, многоразличным образом описывающего Бога, ты обнаружишь, что причина многих изменений Божественных проявлений есть душевное расположение тех, кто находится под [Божиим] попечительством.

Так как строившие башню прежде двинулись с востока – области света (я имею в виду [область] единственного и истинного ведения о Боге), а [затем] пришли в землю Сеннаар (Быт. 11:2–4), которая толкуется как «богохульные уста», то они впали в многоразличность мнений о Божестве и, складывая, словно кирпичи, речи каждого мнения, стали возводить, словно башню, многобожное безбожие. Разумеется, Бог, разрушая исповедание порочного созвучия заблуждавшихся людей, множественным образом называет Самого Себя исходя из душевного расположения опекаемых, рассеянного и разделенного на бесчисленное множество мнений, и тем самым показывает, что, будучи Единым, Он в них разделяется на многих. Так Он является Адаму, глаголя: «Се Адам бысть яко един от Нас» (Быт. 3:22). Поэтому Бог либо представляется во множественном числе в изречениях Писаний, либо сводится [Ими] воедино.

Что же касается того, к кому обращается Бог, то в Писании обычным является телесное изображение невыразимых и тайных советов Божиих, дабы мы могли постигнуть умом божественные [вещи] из сродных [нам] речений и звуков, поскольку Бог есть Ум неведомый, Слово неизреченное и Жизнь непостижимая; Он, будучи по сущности Само-Словом и Само-Волей, не может ни высказываться, ни быть высказываемым. И если мы так поймем звучание божественных словес, то не будем претыкаться о что-либо из написанного [в Священном Писании], считая его неясным.

Если кто скажет, что не как порицание употребляется множественное число относительно Бога, и для подтверждения своего положения приведет [слова], которые изрек Бог: «Сотворим человека по образу Нашему и по подобию» (Быт. 1:26), а поэтому мы якобы не должны думать, будто одно звучание фразы набрасывает тень подозрения в многобожии на [всё данное] повествование, то на это мы ответим следующее: когда Священное Писание благочестиво и [обращаясь] к благочестивым использует множественное число относительно Бога, то Оно являет всесвятую Троицу Ипостасей, таинственно обозначая образ существования всесвятой и безначальной Единицы, поскольку всечтимая, поклоняемая и всесвященная Троица Ипостасей есть по существу Единица. А когда [Священное Писание] говорит о Боге во множественном числе, [обращаясь], к нечестивым, то Оно, как думаю, опровергает их достойное порицания представление о Божестве. Ибо они полагают, что различие в свойствах является естественным, а не ипостасным, и, мысля так о Божестве, несомненно вводят ложь многобожия.

И если нас не убеждают глаголющие сие, поскольку для [сердца], любящего Дух, не любезно вступать в спор с любящими Дух, то созвучно друг другу и воспримем Священное Писание, которое иногда представляет Всесвятую Троицу в Единице как Творца, глася: «Сотворим человека», ибо бытие сущих есть дело Отца и Сына и Святого Духа; иногда [представляет Ее] как Увещательницу тех, кто благочестиво живет по Ее законам, и как Промыслительницу тех, кто воспринял от Нее начало [своего] бытия, – например, троичным образом являясь Адаму и единичным образом глаголя [к нему]; а иногда [представляет Ее] как Карательницу и Судию тех, кто извращает законы естества, и Исправительницу отклоняющихся от надлежащего закона естества, о чем и свидетельствуют слова: «Приидите, и сошедше смесим тамо язык их» (Быт. 11:7). Ибо святая и единосущная Троица есть не только Созидательница сущих, но Она содержит их в Себе и раздаст каждому по его достоинству, поскольку Она существует как Единый Бог, сущий по природе Творец, Промыслитель и Судия над тварями Своими. Ведь для Отца и Сына и Святого Духа является общим как творить, так и судить и мудро промышлять о тварях.

Вопрос 29

Что означают слова в «Деяниях»: Они, «по внушению Духа, говорили Павлу, чтобы он не ходил в Иерусалим» (Деян. 21:4)? Почему он не послушался Духа и пошел?

Ответ. Святой пророк Исаия в своем пророчестве говорит, что почиют семь духов на Спасителе, выросшем от корня Иессеева (Ис. 11:1–3), но он не ведает семи духов Божиих и не научает других так воспринимать это, а называет «духами» действия единого и того же самого Святого Духа, потому что во всяком действии целиком, полностью и соразмерно присутствует действующий Святой Дух. А божественный Апостол различные действия единого и того же самого Святого Духа называет различными дарами (1Кор. 12:4), поскольку они суть результаты действия одного и того же Духа. Если же явление Духа дается по мере веры каждого, во причастие такого дара каждым из верующих, то ясно, что соразмерно вере и имеющемуся у верующего душевному расположению воспринимается действие Духа, дарующее ему навык в той или иной заповеди, созвучный [этому] действию.

Стало быть, как один воспринимает слово мудрости, другой – слово знания, третий – [слово] веры, а четвертый – какой-либо из других перечисленных великим Апостолом даров Духа (1Кор. 12:8–11), так и один получает через Дух соразмерно [своей] вере дар совершенной, непосредственной и невещественной любви к Богу, другой через тот же Дух получает дар совершенной любви к ближнему, и, как я сказал, каждый обладает собственным даром, причиной которого является действие Самого Духа. И, думаю, если кто, следуя за святым Исаией, назовет эти дары «духами», то он не отпадает от истины. Ибо во всяком даре, большем или меньшем, целиком и соразмерно присутствует Святой Дух.

Поэтому подлинно великий и ставший служителем сверхчеловеческих таинств [Апостол] Павел, непосредственно получивший соразмерно своей вере дух совершенной благодати в отношении любви к Богу, и не послушался тех, кто получил дар совершенной любви к нему и глаголил через дух, то есть через дар любви к нему, производимый Духом (ведь, как я сказал, этот дух воспринимается от пророка в качестве дара), чтобы он не ходил в Иерусалим. [Апостол] отдал предпочтение не их духовной любви к себе, а любви божественной и премысленной, [сочтя] их несравнимыми; и не как ослушник пошел он [в Иерусалим], но их, пророчествующих через соразмерно данное им в дар действие Духа, примером своим стремился увлечь к любви, превышающей всё. Итак, не ослушался Духа великий Павел, но научал пророчествующих о нем дару любви относительно того, что надо от меньшего [восходить] к сопричастию с более высшим.

И опять же, если пророческий дар значительно уступает дару апостольскому, то нет основания исправлять всё и, поскольку каждому определен свой чин, не следует, чтобы лучшее уступало худшему, но, наоборот, худшее должно следовать за лучшим. Ибо тогда пророчествующие через пророческий дух в них, а не через [дух] апостольский, показывали святому Павлу образ того мучения, которое случится с ним, [как бы являя его] превышающим смысл [такого мучения]. Он же, обращая свой взор только к божественной цели, считал за ничто всё среднее, ревнуя не о том, чтобы перенести [всё], что с ним произойдет, но о том, чтобы стать другим Христом и, в подражание Христу, успешно довести до конца всё то, ради чего Христос человеколюбиво по Домостроительству [Божиему] провел жизнь во плоти.

Стало быть, кажущееся преслушание великого Апостола есть [на самом деле] оберегание благочиния, управляющего и устрояющего всё божественное, а также следящего за тем, чтобы каждый не изменил своего [надлежащего] местопребывания. Оно есть и ясное научение относительно того, что степени церковной иерархии, дивно распределенные Духом, ни в коем случае не должны смешиваться друг с другом.

Вопрос 30

Что означают слова: «Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь» (Мк. 10:38)? Каково различие чаши и крещения?

Ответ. Крещение Господне есть образ наших добровольных трудов по (внутренней] склонности [души] ради добродетели; очищая посредством них пятна на [своей] совести, мы принимаем добровольную смерть [нашего] произволения по отношению к явленным [вещам]. А чаша есть образ добровольных искушений, воздвигнувшихся на нас за истину из внешнего стечения обстоятельств помимо [нашего] произволения; посредством них и присущей нашей природе божественной любви мы добровольно становимся превыше случайной смерти естества.

Таково различие крещения и чаши, потому что крещение производит ради добродетели мертвость произволения по отношению к наслаждениям телесной жизни, а чаша убеждает благочестивых предпочесть истину самому естеству. Чаша [в словах Господа] помещается прежде крещения, потому что добродетель ради истины, а не истина ради добродетели. Поэтому подвизающийся в добродетели ради истины не уязвляется жалами тщеславия, а тот, кто предается истине ради добродетели, имеет своими сожителями тщеславие и самомнение.

Вопрос 31

Если Бог «не в рукотворенных храмах живет» (Деян. 17:24), то почему Он обитал в храме иудеев?

Ответ. Бог, премудро и соразмерно заботящийся об опекаемых [Им], первоначально руководил управляемыми посредством образов, сродных чувству, и вел их к истине, примешивая Себя ко всем [этим] образам, данным ветхому народу и совершая [таким образом] восхождение воспитуемых [к истине]. Поэтому Бог обитал в храме иудеев образно, а не истинно, описуя таковым обитанием в храме неизреченный совет всякого тайноводственного воспитания опекаемых. Наиболее же пригодным для обитания Бога является один только чистый ум; ради него [Бог] согласился построить образный храм, желая ум иудеев, откормленный дебелыми символами, наполнить нечувственными образами и извлечь его из материи. Но Бог увидел его непригодным для Своего обитания, поскольку [этот ум] был привержен к материи, несовместим [с Промыслом Божиим] и всецело сочувствовал тому, что природным образом сожительствует с ним.

Не ведая этого, иудей, умеющий только по [ложному] благочестию питать [свою] спесь высокомерием, справедливо лишается и образа, и злонамеренно отчуждает себя от истины.

Вопрос 32

Что означают слова: «Не ощутят ли... и не найдут ли Бога» (Деян. 17:27)? Каким образом можно, ощущая, найти Бога?

Ответ. Кто не чувством зрит всякое телесно являемое служение закона, но созерцаниями ума рассматривает каждый из видимых символов, тот узнает богосовершенный смысл, скрытый в отдельном символе, и найдет Бога в этом смысле. Ради благой цели прикасаясь умной силой [к Нему], как бы [находящемуся] в грязи материи законнических предписаний, он найдет сокрытый в плоти закона драгоценный смысл, совершенно ускользающий от чувства. Подобным же образом кто естество зримых [вещей] не определяет одним только чувством, но умом мудро взыскует смысл в каждой твари, тот находит Бога и научается, исходя из произведенного [Богом] велелепия сущих, [познавать] их Причину.

Поэтому, поскольку ощущающему свойственна способность различения, то кто, как ведующий, постигает законнические символы и знающе созерцает являемое естество сущих, тот различает и Писание, и тварь, и самого себя: Писание [он разделяет] на букву и дух, тварь – на логос и внешнюю явленность, самого себя – на ум и чувство. Постигая дух Писания, логос твари и ум самого себя, нерасторжимо соединенные друг с другом, он, как знающий, находит Бога, как то и должно быть, – Бога, Который и в уме, и в логосе, и в духе; он устраняется от всего вводящего в заблуждение и расхищающего [нас] на бесчисленное множество мнений: я говорю о букве [Писания], явленности [твари] и чувстве, в которых существует различная противоположность количества и единицы. И если кто сметает букву закона, явленность зримых [вещей] и собственное чувство, сплетая их друг с другом, то «тот слеп, закрыл глаза» (2Петр. 1:9) и хворает неведением сущих.

Вопрос 33

Что означают слова: Истинно говорю вам: «если кто скажет горе сей: поднимись и ввергнись в море, и не усомнится в сердце своем, но поверит, что сбудется по словам его, – будет ему, что ни скажет» (Мк. 11:23)? Что значит: «не усомнится»?

Ответ. Божественный и великий Апостол, определяя, что есть вера, говорит: «Вера же есть осуществление ожидаемого и уверенность в невидимом» (Евр. 11:1). Если же кто определит ее как внутреннее благо или истинное ведение, показывающее неизреченные блага, тот не погрешит против истины. Господь, научая о неизреченных, незримых и чаемых благах, говорит: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Стало быть, вера в Бога есть то же самое, что и Царствие Божие, и они только мысленно отличаются друг от друга. Ибо вера есть безвидное Царствие Божие, а Царствие [Божие] есть вера, божественным образом обретающая [свои] формы. Так что согласно этому речению не вне, [а внутри] нас находится вера, которая, будучи приводимой в действие божественными заповедями, становится Царствием Божиим, познаваемым только теми, кто обладает [Им]. Если же Царствие Божие есть приводимая в действие вера и оно же непосредственно соединяет с Богом царствующих в ней, то вера ясно предстает как связующая сила или действенная связь превышеестественного, непосредственного и совершенного единения верующего с Богом, в Которого он верит.

Поскольку человек состоит из души и тела, то он зависит от двух законов – я имею в виду от [закона] плоти и от [закона] духа. И первый стяжает действие по чувству, а второй – по уму; действующему по чувству присуще сочетать плоть с материей, а действующему по уму присуще осуществлять непосредственное соединение с Богом. Разумеется, «не усумнившийся в сердце своем», то есть не сомневающийся в уме и не рассекающий непосредственное соединение с Богом, возникшее через веру, как бесстрастный, а вернее как ставший уже в этом единении богом через веру, повелевает горе сей передвинуться, и она передвинется. Этими [словами] [Господь] указывает на плотское помышление и выявляет закон плоти, подлинно тяжкий и непередвигаемый, а в отношении к естественной силе – совершенно неподвижный и незыблемый.

Ибо столь глубоко укоренилась в природе человеков через чувство сила неразумия, что многие считают, будто человек есть лишь плоть, обладающая чувством как способностью для наслаждения здешней жизнью. Итак, «всё возможно верующему» (Мк. 9:23) и не сомневающемуся, то есть не разрушающему посредством связи души с телом по чувству возникшего в нем вследствие веры единения с Богом по уму. И насколько он делает [свой] ум чуждым миру и плоти, настолько он сближается с Богом, становясь совершенно благим в деяниях [своих].

Вопрос 34

Что означают слова: «Потому говорю вам: всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам» (Мк. 11:24). Каким образом кто-нибудь может верить, что он получает полностью всё, что просит, когда один только Бог ведает, полезно или нет [ему] просимое? И если он вследствие [своего] неведения просит неполезное [ему], как дается? А если не дается просимое [им] по неведению, но неполезное, как можно верить [ему] во всяком прошении, что получит и будут ему?

Ответ. Все эти вопросы вкратце были разрешены до этого. Ведь только познавшим, как должно верить, ведомо и то, что, как и о чем следует просить [в молитве]. Ибо «не во всех» знание и не во всех «вера» (2Фес. 3:2). Кроме того, Господь, говоря: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его» (Мф. 6:33), то есть [научая] о предшествующем всему «познании истины» (Евр. 10:26) и о подобающих способах подвижничества, ясно показал, что верующие должны искать только одно божественное ведение и украшающую это ведение делами добродетель. А поскольку на пути к ведению Бога и добродетели многое происходит с верующими и они встречаются с избавлением от страстей, стойким выдерживанием искушений, логосами добродетелей, способами [их] осуществлений, удалением от душевного предрасположения к плоти, отчуждением от связи чувства с чувственными [вещами], полным уходом ума от всего тварного – и просто [сказать]: бесчисленно всё то, что относится к воздержанию от зла и неведения и что относится к успешному завершению ведения и добродетели, – постольку Господь и сказал: «И всё, чего не попросите... с верою, получите» (Мф. 21:22). Он говорит, что благочестивым вообще должно взыскивать и просить с верою и знанием только того, что имеет своей целью познание Бога и добродетель.

Ведь [только] это приносит пользу и [только] это дает Господь просящим. И кто посредством одной веры, то есть путем непосредственного соединения с Богом, взыскует всё, относящееся к [этому] соединению, тот непременно и получит. А кто без этого основания взыскует либо что из названного, либо что-нибудь иное, тот не получит. Ибо он не верует, но, как неверующий, [лишь] хлопочет [о стяжании] собственной славы посредством божественного.

Вопрос 35

Поскольку «Слово стало плотию» (Ин. 1:14), но не только плотию, но и кровью, и костями, и нам повелено есть плоть [Господа] и пить кровь [Его], но не дробить кости [Его], я прошу научить меня относительно того, какова сама [эта] трехчастная сила вочеловечившегося Слова.

Ответ. Ты желаешь проникнуть в суть [вещей], как [ее] ведает Само сверхсущпостное Слово и Творец всех сущих, Который привнес [в бытие] естественные логосы всех являемых и умопостигаемых [вещей] вместе с непостижимыми мыслями Своего Божества; из них логосы умопостигаемых вещей будут как бы кровью Слова, а логосы чувственных [вещей] – являемой плотью Слова. Поскольку Слово есть Учитель, [наставляющий] нас и относительно духовных логосов, которые находятся в являемых [вещах], и относительно логосов, которые находятся в [вещах] умопостигаемых, то Оно подобающим образом и соразмерно дарует [людям] достойным и знание, [содержащееся] в логосах зримых [вещей], – словно вкушение плоти [Господа], и ведение, [содержащееся] в логосах умопостигаемых [вещей], – словно питие крови [Господней]: их издавна и таинственным образом приготовила Премудрость посредством чаши и жертв, [как то свидетельствует] Книга Притчей Соломоновых. По кости, то есть промысленные логосы, относящиеся к Божеству, которые одинаково беспредельно удалены от всякого тварного естества, Оно не дарует, поскольку природа сущих не имеет какой-либо возможности обладать воспринимающей связью с ними.

И еще: плоть Слова есть истинная добродетель, кровь – непогрешимое ведение, а кости – неизреченное богословие. Ибо наподобие крови, изменяющей свой вид и претворяющейся в плоть, ведение превращается в добродетель посредством делания; и наподобие костей, являющихся основой крови и плоти, логосы, относящиеся к Божеству, промысленные, [хотя] и содержащиеся в сущих, также неведомым образом созидают сущности сущих и скрепляют их бытие, производя всякое ведение и всякую добродетель.

Если кто скажет, что логосы Суда и Промысла, которыми в будущем все полностью насытятся и удовлетворят жажду, суть плоти и кровь, а сокрытые в них [другие] логосы, относящиеся к Божеству, суть кости, то он не выйдет за пределы разумного.

Возможно также, что плоть Слова есть совершенное, посредством добродетели и ведения, возвращение к себе и восстановление в самом себе естества [человеческого]; кровь же есть будущее обожение, посредством благодати соединяющее это естество с вечным благобытием; кости же суть неведомая сила, которая соединяет через обожение естество с вечным благобытием.

Если же кто-нибудь, воспринимая и еще более тонкие оттенки [мысли], скажет, что плоть есть добровольное умерщвление [страстей] добродетелями, кровь – совершенство, [достигаемое] в трудных обстоятельствах ради истины [даже] через смерть, а кости – первые и недосягаемые для нас логосы, относящиеся к Божеству, то он выскажется правильно и не погрешит против подобающего рассуждения.

Вопрос 36

Что есть тела и кровь неразумных животных, посредством которых Израильтяне служили [Богу], когда они тела ели, а кровь не вкушали, проливая ее вокруг основания жертвенника (Втор. 12:27)?

Ответ. Образом тех, кто [еще только] вводится в благочестие, были ветхие [израильтяне], служившие Богу по закону в тени и с трудом могущие постигнуть сами являемые предписания образных символов. Поскольку не им, но нам первоначально был дан закон, духовно осуществляемый нами по Христу, то благочестиво рассмотрим значение тогда [приносимых] жертв.

Вводимый в благочестие и научаемый относительно дел праведности совершает со всяким послушанием и верой только одно делание, вкушая, словно плоть, являемые [заповеди] добродетелей; смыслы же заповедей, в которых и состоит ведение совершенных, он через веру уступает Богу, будучи не в силах расшириться на всю протяженность ведения. Символом Бога является жертвенник, и Ему все мы приносим духовные жертвы и уступаем Ему знание того, что превышает силы наши, дабы быть нам живыми. Образом же веры в Него служит основание жертвенника. Ибо вера есть краеугольный камень, и на ней зиждится всё здание божественных деяний и умозрений; и всякий, не могущий благоразумно вкусить по ведению напитка из чаши Премудрости Божией, правильно делает, проливая на это основание смыслы недоступных ему знаний, то есть уступая вере ведение превышающих его силы смыслов.

Стало быть, ветхий народ является образом вводимых в благочестие, а вкушающие плоть приносимых в жертву (животных] и проливающие кровь на основание жертвенника [суть] те, кто не в силах, по причине [своего] младенческого разумения, достичь таинственного ведения тварных [вещей]. «Но Христос, Первосвященник будущих благ, придя» (Евр. 9:11) и принеся неизреченную жертву, дарует Себя Самого вместе с плотью и кровью [Своей] тем, у которых чувства души вследствие их совершенства «навыком приучены к различению добра и зла» (Евр. 5:14). Ибо совершенный, превзойдя не только ранг вводимых [в благочестие], но и преуспевающих [в нем], не остается в неведении относительно логосов тварных [существ], находящихся по заповеди в подчинении у него; он, прежде испив духом эти логосы и делами [своими] вкусив всю плоть добродетелей, возводит чувственное движение тварного бытия к умному ведению.

Можно привести и множество других рассуждений на эту тему, весьма приличествующих для вас, благочестивейших. Но ныне они опускаются вследствие множественности их.

Вопрос 37

В «Деяниях» говорится о Павле: «Так что на больных возлагали платки, и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни» (Деян. 19:12). Неужели это произошло с неверующими вследствие служения, или же осуществилось благодаря освящению [их] тела от его тела? А если второе, и [Апостол] не потерпел никакого вреда от ехидны (Деян. 28:3–6), то почему тело святого не поддалось яду твари, а под мечом пало? То же самое я спрашиваю и относительно тела Елисея? И что представляют из себя опоясания?

Ответ. Не только через святость святого Павла и не только через веру воспринимающих поверхность тела его свершила исцеления посредством платков и опоясаний, но и потому, что благодать Божия, уделив себя и ему, и им, а также человеколюбиво действуя в них через веру, произвела святость Апостола. И опять же по соизволению благодати тело его осталось неподверженным страданию и не было умерщвлено ядом твари то ли по причине потери ядом своего губительного свойства, то ли потому, что тело святого истощило эту [силу] тления, то ли по причине какого-либо способа Домостроительства, о котором ведает [только] Бог, производящий и изменяющий это. Также по соизволению благодати [тело святого] пало под мечом. Ибо оно не было по природе бессмертным, хотя и творило чудеса вследствие благодати. Если бы оно было по природе бессмертным, то мы с полным основанием могли бы изыскивать причину, по которой оно пало под мечом вопреки естеству. А если [это тело] и после святости по природе пребывало смертным, то нет необходимости исследовать причину, по которой божественный Апостол окончил свою жизнь во плоти так, а не иначе. Ибо тем способом, каким Бог прежде [всех] век определил жизнь каждого [человека] с пользой для него, таким же образом Он изволяет вести каждого, праведного или неправедного, к подобающему концу [его] жизни.

Если бы одним и тем же был логос естества и благодати, то было бы достойно удивления и изумления происходящее в соответствии с естеством, но вопреки благодати, или в соответствии с благодатью, но вопреки естеству. Однако поскольку логос естества и логос благодати отличаются друг от друга, постольку ясно и очевидно, что как святые они творили чудеса вследствие благодати, а как люди они претерпевали страдания вследствие естества, ибо благодать не уничтожает страдательного начала естества и логосы естества и благодати никоим образом не смешиваются друг с другом. И поймем, что благодать Божия, по Домостроительству относительно пребывающих под руководством Промысла, всё свершает в святых, в живых и мертвых, промышляя о спасении других [посредством них], как посредством собственных орудий; но святые производят это в других не по [законам] естества, а благодаря благодати. Это относится и к телу Елисея.

Но поскольку душу боголюбцев больше радуют умозримые [смыслы вещей], чем повествуемые [факты], то мы говорим, что поверхность тела есть благочестие великого Апостола, из-за которого он «для одних запах живительный на жизнь, для других запах смертоносный на смерть» (2Кор. 2:16); платки – становящиеся явными логосы его умозрительного созерцания; а опоясания – возвышенные способы [осуществления] добродетельного и деятельного любомудрия, ибо говорят, что опоясания носят в руках. И те, кто воспринимает эти логосы и способы, которые, словно благоухание, испускает поверхность тела, то есть благочестие блаженного Апостола, получают исцеление от угнетающей их немощи. Одни изгоняют недуг неведения посредством логосов созерцания, словно посредством платков; другие полностью истребляют хворь порока посредством добродетельных способов [духовного] делания. Подобным же образом, по моему суждению, и выпавшая на долю Апостола суровая зима есть бремя невольных искушений; остров – твердый и незыблемый навык в божественном уповании; огонь – навык в ведении; хворост – естество зримых [вещей], которым он, собрав рукой, я имею в виду [собрав] ощущающей силой ума в созерцании, напитал, с помощью проистекших из этого созерцания умозрений, навык в ведении, который исцеляет уныние, причиняемое мысли зимней стужей искушений; ехидна – незаметно скрытая в естестве чувственных [вещей] лукавая и погибельная сила, жалящая руку, то есть ощущающее действие созерцания в уме, но не повреждающая зоркий ум, который сразу же бросает, словно в огонь, в свет ведения эту погибельную силу, прилепившуюся к деятельному движению ума вследствие созерцания чувственных [вещей].

Так же я мыслю и относительно Елисея. Потому что всякий, ставший мертвецом в грехах, когда он кладется в гроб пророка, в котором было тело [его], то есть [соприкасающийся с] памятью, хранящей воспоминания о пророческой жизни и свято соблюдающей тело добродетелей, – [такой человек], подражая способам [осуществления добродетелей пророком], вновь возвращается к жизни путем [своего] обращения и переходит от омертвения порочных страстей к добродетельной жизни.

Вопрос 38

Саддукеи, вопрошавшие [Господа] о семи братьях, [имеющих] одну жену (Мф. 22:23–28), [задали вопрос] случайно, или он имеет более глубокий смысл? Если же имеет, то кто такие братья и кто жена их?

Ответ. Некоторые говорят, что не следует аллегорически толковать слова Писания, относящиеся к недостойным лицам. Однако, поскольку лучше быть трудолюбивым и непрестанно просить Бога о даровании мудрости и силы для духовного постижения всего Писания, то я, доверяясь вашим молитвам, говорю о возникшем затруднении следующее: саддукеи, согласно смыслу духовного толкования, суть бесы или помыслы, вводящие самопроизвольное действие естественных сил; жена – человеческое естество, а семь братьев – законы праведности, от века дарованные ей Богом, каждый в подобающее время, для воспитания и плодородия; она же, сожительствуя с ними как с мужьями, ни от одного не имела сына, поскольку лишена плода праведности. Первым законом был закон, дарованный Адаму в раю, вторым – данный ему же после рая в порядке епитимий, третьим – дарованный Ною в ковчеге, четвертым – закон обрезания, [данный] Аврааму, пятым – [данный] ему же о принесении в жертву Исаака, шестым – закон Моисеев, а седьмым – закон предвещающей благодати или пророческого вдохновения. Ибо естество [человеческое] еще не было через веру настроено таким образом, чтобы соответствовать Евангелию и жить [с Ним, как с] Мужем, пребывающим на все веки.

И бесы, посредством помыслов всегда ставящие перед нашим разумом эти [вопросы], ведут борьбу с верой способом, внешне кажущимся разумным, и, исходя из написанного, высказывают такого рода сомнения: «Если существует воскресение мертвых и должно [нам] после [жизни] нынешней воспринять иной вид жизни, то каким законом из данных от века будет управляться естество человеческое?» И, заманивая нас в ловушку, дабы получить ответ, что одним из названных [законов], они приводят следующий аргумент: «Стало быть, опять напрасной и бесполезной будет жизнь человеческая, не избавившаяся от прошлых зол, если естество снова будет попадать в западни тех же самых вещей». – А это несомненно вводит самопроизвольное действие естественных сил и отвергает [Божий] Промысел о сущих. Но Господь и спасительное Слово заставляет совершенно замолчать этих бесов и эти помыслы, показывая нетленность естества, которая впоследствии обнаружится по Евангелию, и являя человеческую природу неуправляемой ни одним из полученных ранее законов, но уже обоженной и Духом приведенной в созвучие с Самим Словом и Богом, от Которого и в Котором она восприняла и будет воспринимать начало и конец [своего] бытия.

Если кто-нибудь поймет мужей как семь тысяч лет или [семь] веков, вместе с которыми было приведено в бытие человеческое естество, то он постигнет это место [Священного Писания] вполне разумно и с надлежащим созерцанием. Естество [человеческое] в будущей жизни не будет женой ни одного из этих [веков], поскольку, когда оно достигнет временного конца [своего бытия], его возьмет [в жены] восьмой муж – бесконечный и не имеющий предела век.

Вопрос 39

Что это за три дня, в которые народ пробыл вместе с Господом в пустыне (Мф. 15:32)?

Ответ. Пустыня есть естество человеческое или мир сей, в котором пребывают вместе со Словом добродетели и ведения те, кто терпит лишения ради веры и упования на будущие блага. Три дня, согласно одному способу рассмотрения их, суть три силы души, благодаря которым они пребывают с божественным Словом добродетели и ведения; одной [силой] они взыскуют, другой – жаждут, а третьей – борясь [за истину], воспринимают нетленную пищу, питающую ум ведением тварных [вещей].

Согласно другому способу [рассмотрения], три дня обозначают три наиболее общих закона, я имею в виду – писанный, естественный и духовный, или закон благодати. Ведь всякий закон, соответственно самому себе, просвещает человеческое естество, имея Творцом света «Солнце правды» (Мал. 4:2). Ибо как без солнца день становится совершенно бессильным, так и без сущностной и сущей Премудрости не может быть закона праведности, поскольку Она творит восход и наполняет духовные очи души умным светом. Видя это, блаженный Давид говорит: «Светильник ногама моима закон Твой и свет стезям моим» (Пс. 118:105). «Светильником» он называет писанный закон, который искусно с помощью различных знамений телесных символов, иносказаний и образов, как горящий огонь, подает сигналы о порочных страстях тем, кто посредством [духовного] делания поспешает [на бой] с супротивными силами, ускоряя шаги [своей] души. А «светом» [он называет] духовный закон благодати, который безыскусственно и без [всяких] чувственных символов указывает вечные стези; и созерцательный ум, свершая свой путь этими стезями, приводится к высочайшему пределу [всех] благ – Богу, не ограничивая мысли ни одним из сущих. Ибо свет закона благодати – невечерний, и нет такого ведения, которое могло бы установить границы его всесветлым лучам. «Ногами» же пророк, вероятно, называет весь путь жизни по Богу, или движения благих помыслов в душе, путь которым указывает, словно светильник, свет, [мерцающий] в букве закона. «Стезями» [он называет] способы [осуществления] добродетелей в соответствии с естественным законом и логосы ведения в соответствии с духовным законом, становящиеся явными благодаря Пришествию Бога Слова и возводящие естество [человеческое] к самому себе и к Причине [всего] посредством добродетели и ведения.

И те, кто устремляется ко спасению, в эти три дня, то есть в три закона, пребывая с Богом Словом и ревностно неся нелегкие труды ради каждого [из этих законов], не прерывают поста, но вкушают обильную божественную пищу: ради писанного закона – совершенное избавление от противоестественных страстей; ради естественного [закона] – неуклонное действие естественных [страстей], благодаря которому возникает [их] взаимная связь, устраняющая всякую инаковость и разделение, разлагающие естество; ради духовного [закона] – единение с Самим Богом, в соответствии с которым те, кто выходит из всего тварного, воспринимают превышеестественную славу, благодаря которой познаётся один только Бог, сияющий в них.

Более обширное толкование этого вы найдете в «Разъяснении Трудных мест», относящихся к Слову на Пятидесятницу святого Григория.

Вопрос 40

Что означает число шести водоносов при браке в Кане Галилейской (Ин. 2:6)?

Ответ. Бог, создавший естество человеческое, даровал ему бытие, совокупное с волей, и сочетал с этой волей творческую способность [осуществлять] надлежащее. И шесть водоносов есть соответствующая естеству способность творить божественные заповеди; люди, истощив [свое] ведение этой [способности] ради суетной заботы о вещах материальных, имели ее [уже] пустой и лишенной воды, а поэтому не знали, каким образом можно быть чистыми от грязи порока. Ибо [человек], лишенный ведения, не знает и способа, которым добродетель очищает от порока. [В таком состоянии] он пребывает до тех пор, пока не приходит Слово – Создатель естества и не наполняет названную творческую способность [осуществлять] надлежащее соответствующим естеству ведением. Подобным образом Оно превращает закон и логос естества в вино, я подразумеваю – в превышеестественное слово ведения. Пьющие это слово удаляются от естества всех сущих и возносятся к сокрытому месту Божественной Глубины, в котором вкушают радость и восторг, превышающие всякие знания, – доброе вино, творящее обожение. Вкушают они такое неизреченное слово [ведения] уже после всех Домостроительств по Промыслу [Божиему] относительно [всего] человеческого.

Творческая сила естества понимается как число шесть не только потому, что в шесть дней Бог создал небо и землю, но и потому, что только это число из [всех] чисел есть самое совершенное и состоящее из собственных частей. Писание говорит о водоносах, «вмещавших по две или по три меры» (Ин. 2:6), поскольку они, соответственно природе деятельной силы, вмещают по естественному созерцанию, словно две меры, целокупное ведение тварных [вещей] или же ведение, объемлющее телесные и нетелесные [вещи], то есть телесные естества, [состоящие] из материи и вида, и умопостигаемые существа, [состоящие] из сущности и несущественного свойства. По доступному же [человеческому] естеству богословскому тайноводству [они вмещают], словно три меры, ведение и духовное озарение относительно Святой Троицы: Отца и Сына и Святого Духа.

Вы же, как ведующие, рассмотрите остальное: каким образом родовая сила естества, творящая лучшее, разделяется на шесть способов добродетелей, также родовых; каковой является сила естества, которая соответствует общей творческой [способности] добродетелей и есть общая и наиболее родовая добродетель из [всех] прочих, – она, подразделяемая на шесть, также родовых, видов, приводится в созвучие с силой естества, дабы ее можно было постигнуть с помощью способов [осуществления] последней; кто такие «служители, почерпавшие воду» для них, кто – «жених», кто – «невеста», кто – «распорядитель» (Ин. 2:9) и кто – Матерь, прямодушно сообщившая Слову: «вина нет у них» (Ин. 2:3). Всё это остается для рассмотрения посвященному [в таинства] божественных словес и умозрений и истолкователю их, если только, конечно, ему доставляет радость [использовать] метод духовного толкования [Священного Писания]. Однако, чтобы рассуждение наше в настоящий момент не осталось совершенно безгласным, я, углубившись в подобные вопросы и не давая, хотя бы частично, духовной пищи тем, кто благородно алчет ее; по возможности продолжу свою речь. Не обещаю, конечно, обнажить весь смысл сказанного, ибо ум мой немощен и не в состоянии постичь [глубину] этих [словес], но постараюсь [объяснить их] настолько, насколько мысль моя способна вместить их.

Говорят, что наиглавнейшей добродетелью является любовь, а наиглавнейшей силой естества, созидающей эту [добродетель] является разум: крепко овладеваемый своей Причиной, он приводится в действие и разделяется на шесть более родовых способов, содержащих в себе виды, на которые присуще разделяться логосу любви; их – алчущих, жаждущих, нагих, немощных и [пребывающих] на чужбине – телесно и духовно сохраняет [разум]. Ибо не ограничивается одними только телами логос добродетели и не занимается одним только чувством сила естества. Стало быть, наиглавнейшая сила естества становится видообразующей для наиглавнейшей добродетели, своими шестью способами разделяя добродетель на такое же количество видов, посредством которых естество соединяется с единством воли, являя равночестно [пребывающий] во всех и нераздельный логос создания, сводимый воедино к самому себе путем благих дел и страданий. Через надлежащие труды возвратив себе этот незыблемый логос, ум отсекает все излишества и недостатки естества, которые измыслило себялюбие каждой воли, соделав звероподобным самое кроткое естество и разделив единую сущность (нельзя сказать ничего более худшего!) на многие противоположные и губящие друг друга части. Тем не менее, они являют устойчивость, созидающую умеренность, соответственно которой изначала по воле Божией были начертаны естественные законы добродетелей. Возможно, что, показывая это таинство, Писание и представляет шесть пустых и безводных водоносов, ибо они обнаруживают бездеятельность естественной и наиглавнейшей силы относительно блага. Следовательно, наиглавнейшая естественная сила, разделяемая на шесть способов делания, образует такое же количество видов из наиглавнейшей добродетели, содержа ее всю в самой себе. Возникнув в соответствии с этой [силой ], естество воспринимает свой главный закон – непогрешимого судию истины, которого Писание называет «распорядителем». Он ясно распознает, что «хорошее вино», которое Слово через Свое Пришествие приготовило напоследок, должно было пить изначала и ему следовало опьянять человеческое естество (Ин. 2:10). Я имею в виду, что первоначально следует быть посвященным в наилучший и высший логос, относящийся к Богу, а затем уже, словно [вкушая худшее] вино, становиться посвященным в логосы тварных [вещей], уступающие первому логосу. Ибо самым справедливым и подобающим является первоначальное посвящение в логос, служащий причиной возникновения естества, и лишь затем можно исследовать логосы [вещей], возникших как следствия этого естества.

«Почерпавшие воду» же суть служители Ветхого и Нового Заветов. Я подразумеваю святых патриархов, законодателей, судей, царей, пророков, евангелистов и апостолов, которыми черпается вода ведения и вновь возвращается естеству. Эту [воду ведения] превращает в благодать обожения Слово, как благой Творец естества, обоживающий его благодатью через [Свое] человеколюбие. Если же кто скажет, что служители суть знающие и благочестивые помыслы, по повелению Слова черпающие воду ведения из благоустроения сущих, то он, я думаю, не отпадет от истины.

Жених, как то совершенно очевидно, есть человеческий ум, ведущий к венцу, словно невесту, добродетель. И званное Слово, оказывая почтение супружеству их, благосклонно приходит [на свадьбу], скрепляя связь духовного брака и своим вином духовно разгорячая их порыв к духовной плодовитости.

Матерью же Слова является истинная и незапятнанная вера. Ибо как Слово, в качестве Бога, есть по природе Творец родившей Его по плоти Матери, которую Он соделал таковой через [Свое] человеколюбие, приняв от Нее рождение в качестве человека, так и в нас Слово, сначала сотворив веру, затем становится Сыном нашей веры, воплощаясь от нее в добродетелях соответственно [духовному] деланию. Благодаря этой вере мы и совершаем всё [доброе], воспринимая от Слова харизмы для [своего] спасения. Ибо без веры, Богом по природе и Сыном по благодати которой является Слово, совсем невозможно иметь дерзновения для того, чтобы обращаться с прошениями к Нему.

Давайте же и мы всегда собираться на такую свадьбу, и пусть [на ней всегда] присутствует Иисус со Своей Матерью, дабы Он вернул в изначальное состояние наше ведение, вытекшее через грех. И пусть Он превратит это ведение в обожение, изгоняющее ум из [тварного] бытия сущих, укрепляющее и как бы побуждающее к непреложности, словно умопостигаемую воду качеством вина, ведение [нашего] естества.

Вопрос 41

Что означают пять мужей самарянки и шестой, который не является мужем ее (Ин. 4:16–18)?

Ответ. Самарянка и женщина, по [словам] саддукеев вступившая в брак с семью братьями (Мф. 22:25–28), кровоточивая (Мф. 9:20), а также скорченная (Лк. 13:11), дочь Иаира (Мк. 5:22–23) и сирофиникиянка (Мк. 7:25) – [все они] являют и естество человеков, и душу отдельного человека, обозначая каждая, соответственно имеющемуся страстному расположению, это [общее] естество и [отдельную] душу. Например, жена саддукеев есть естество или душа, бесплодно сожительствующие со всеми божественными законами, данными от века, но не воспринимающие чаяние будущих [благ]. Подобным же образом кровоточивая есть естество или душа, изливающие дарованную им для рождения праведных дел и речений силу в страстной приверженности к веществу. Сирофиникиянка есть то же естество или душа отдельного [человека], имеющие, словно дочь, мысль, которая в отчаянии эпилептического припадка мучительно разрывается любовью к материи. Равным образом и дочь Иаира есть естество или душа, зависящие от закона, но полностью умершие вследствие неисполнения заповедей его и бездействия в осуществлении божественных предписаний. А скрюченная женщина есть естество или душа, которые через прельщения диавола склоняют к материи всю силу духовного делания. Самарянка же, как и эти перечисленные женщины, представляет естество или душу каждого человека, без пророческой харизмы сожительствующих, словно с мужьями, со всеми дарованными естеству законами; из них пять суть уже умершие, а шестой, хотя и живой, не был мужем естества или души, поскольку он не рождает от нее праведность, являющуюся залогом полного спасения.

Первым законом, которым обладало естество, был закон, [данный] в раю; вторым – закон после рая; третьим – закон, данный Ною при потопе; четвертым – закон обрезания, данный Аврааму; пятым – закон жертвоприношения Исаака. Естество, получив их, всех отвергло, и они погибли в бесплодии относительно дел добродетели. Имея шестой закон, [данный] через Моисея, [естество] было как бы не имеющим его либо потому, что не исполняло праведных дел, предписанных им, либо потому, что ему предстояло перейти, как к мужу, к другому закону – Евангелию, которое не было даровано, наподобие [предшествующего] закона, естеству человеков через век сей], но, по Домостроительству [Божиему], было дано для воспитания лучшего и более таинственного. По этой причине, как я полагаю, Господь и говорит самарянке: «И тот, которого ныне имеешь, не муж тебе». Ибо Он видел, что [человеческому] естеству надлежало перейти к Евангелию. Поэтому и около шестого часа, когда душа особенно озаряется со всех сторон лучами ведения вследствие пришествия к ней Слова и когда тень закона исчезает [в этих лучах, Господь] говорил с ней, стоящей вместе со Словом у колодезя Иаковлева, то есть у источника умозрений, относящихся ко Священному Писанию. Пусть пока так будет сказано об этом.

Вопрос 42

Каким образом о нас говорится, что мы творим грех и ведаем [об этом], а о Господе говорится, что Он стал грехом, но не знает его? Не является ли более тяжким стать [грехом] и не знать [его], чем творить [грех] и ведать [о нем]? «Ибо не Знавшего греха Он сделал за нас грехом» (2Кор. 5:21).

Ответ. Когда в прежние времена произволение естественного разума в Адаме подверглось тлению, то вместе с ним истлело и естество, отказавшееся от благодати нетления. Тогда возник грех, первый и достойный порицания, то есть отпадение произволения от блага ко злу; через первый [грех возник] и второй – не могущее вызвать порицания изменение естества из нетления в тление. Ибо два греха возникли в праотце [нашем] вследствие преступления божественной заповеди: один – достойный порицания, а второй, имевший своей причиной первый, – не могущий вызвать порицания; первый – от произволения, добровольно отказавшегося от блага, а второй – от естества, вслед за произволением невольно отказавшегося от бессмертия. Исправляя это чередующееся тление и изменение естества, Господь и Бог наш воспринял всё это естество целиком, и в воспринятой природе Он также имел страстное начало, украшенное [Им] по произволению нетлением. Поэтому вследствие страстного начала Он стал по [человеческой] природе ради нас грехом, не ведая добровольно избранного греха благодаря непреложности произволения. Этой непреложностью произволения [Господь] исправил страстное начало естества, соделав конец его (я имею в виду смерть) началом преображения к нетлению. И как через одного человека, добровольно отвратившего свое произволение от блага, естество всех людей изменилось из нетления в тление, так и через одного человека Иисуса Христа, не отвратившего [Свое] произволение от блага, произошло для всех людей восстановление естества из тления в нетление.

Итак, Господь не ведал моего греха, то есть изменения моего произволения; Он не воспринял моего греха и не стал [им], но ради меня Он стал грехом, то есть стал тлением естества, [возникшим] через изменение моего произволения, взяв [его на Себя]. Ради нас Он стал по природе страстным человеком, с помощью греха, [возникшего] через меня, уничтожая мой же грех. И как в Адаме склонность его личного произволения ко злу лишила естество [человеческое] общей славы, поскольку Бог рассудил, что человек, дурно обошедшийся со своим произволением, не настолько благ, чтобы обладать бессмертной природой, так и во Христе склонность Его личного произволения к благу лишила всё естество [человеческое] общего позора тления, когда во время Воскресения естество преобразилось через непреложность произволения в нетление, поскольку Бог разумно рассудил, что человек, не изменяющий произволения, вновь может получить обратно бессмертную природу. «Человеком» же я называю воплотившегося Бога Слово, Который посредством Воплощения ипостасно соединил с Собой разумную и одушевленную плоть. Ибо если изменение произволения в Адаме ввело страстность, тленность и смертность в естество [человеческое], то непреложность произволения во Христе вновь вернула этому естеству через Воскресение бесстрастность, нетленность и бессмертие.

Таким образом, изменение [человеческого] естества к страсти, тлению и смерти есть осуждение за добровольно избранный грех Адама. И человек стал иметь то, чем не обладал он, созданный изначала Богом; он соделал это изменение и ведал о нем, творя через непослушание добровольно избранный грех, порождением которого, как это очевидно, и является осуждение [его] на смерть. Господь же, взяв [на Себя] это осуждение за мой добровольный грех, я имею в виду – взяв страстность, тленность и смертность [человеческого] естества, стал ради меня грехом по страстности, тленности и смертности, добровольно облачившись в мое осуждение по природе, хотя [Сам] был неосужденным по произволению, дабы осудить мой добровольный и естественный грех и осуждение. Тем самым были изгнаны из естества грех, страсть, тление и смерть, и из человеколюбия [Божиего] возникло новое таинство – относящееся ко мне и ради меня, павшего вследствие непослушания, Домостроительство Того, Кто из-за моего спасения добровольно усвоил через [Свою] смерть мое осуждение, даровав этой смертью мне духовное возрождение к бессмертию.

Я думаю, что многоразличным способом было показано, как Господь, не ведающий греха, стал им, и как человек, ведающий и творящий грех, не стал им, [избавившись и от греха] произвольного, которому он сам положил начало, и [от греха] естественного, который ради него взял на Себя Господь, совершенно свободный от первого [греха]. Итак, согласно представленному и постигаемому умом значению данного рассуждения, проводящего надлежащее различение касательно омонимии [понятия] «грех», [можно сказать, что] творить и ведать грех нисколько не лучше, чем стать [грехом]. Ибо первое отделяет [нас] от Бога, когда произволение добровольно отвергает божественное, а второе часто становится препятствием для зла, не позволяя осуществить на деле, вследствие естественной немощи, порочную склонность произволения.

Вопрос 43

Если в Писании говорится, что мудрость есть «древо жизни» (Притч. 3:18), а дело мудрости – различать и ведать «дерево познания добра и зла» (Быт. 2:9), то чем же тогда отличается [последнее] от древа жизни?

Ответ. Учители Церкви, в силу [обитающей] в них благодати могущие сказать многое на сей счет, сочли нужным скорее обойти молчанием это место, поскольку мысль [человеческая] не может достичь глубины многого из того, что начертано [в Писании], – поэтому они и удерживались от того, чтобы изрекать нечто глубокомысленное. А если некоторые [из отцов] и высказывались [по этому поводу], то прежде они определяли способность [восприятия своих] слушателей, а затем изрекали для пользы научаемых лишь некую долю [этой тайны], оставляя большую часть [ее] неисследованной. И я скорее бы рассудил обойти молчанием это место, если бы не догадывался, что [такое умолчание] удручит боголюбезную душу вашу. Поэтому только, ради вас я буду говорить то, что доступно всем и что полезно для разумения как малых, так и великих.

Древо жизни и древо, не являющееся таковым; то, которое именуется «древо жизни» само по себе, и то, которое не есть древо жизни, но только древо познания добра и зла, – [эти оба древа] обладают многими невыразимыми различиями. Ибо древо жизни, разумеется, есть древо, созидающее жизнь, а древо не-жизни есть древо, созидающее смерть. Ибо очевидно, что древо, не созидающее жизнь, поскольку оно не называется «древом жизни», будет созидающим смерть, поскольку ничто другое, [кроме смерти], не противопоставляется жизни в качестве ее противоположности.

Кроме того, древо жизни, как мудрость, обладает величайшим отличием от древа познания добра и зла, которое не есть мудрость и не именуется ею. Мудрости свойственны ум и разум, а состоянию, противоположному мудрости, свойственны неразумие и чувство. Стало быть, поскольку человек был приведен в бытие состоящим из умной души и чувственного тела, постольку пусть будет древо жизни, по одному созерцанию, умом души, в котором и находится мудрость. Соответственно, древо познания добра и зла [тогда будет] чувством тела, в котором, как это очевидно, и происходит движение неразумия. И человек, принявший божественную заповедь – не прикасаться к этому древу опытным и действенным путем, не сохранил ее.

Согласно Писанию, оба древа суть способности различения некоторых [вещей], или же [они суть] ум и разум. Так, ум обладает способностью различать умопостигаемые и чувственные, преходящие и вечные [вещи]; более того, эта способность, будучи различающей способностью души, убеждает последнюю одних вещей придерживаться, а других – избегать. Чувство же обладает способностью различать телесное наслаждение и телесную муку; более того, будучи различающей способностью одушевленных и чувственных тел, оно убеждает [их] к одному привлекаться, а от другого отвращаться. И если бытие человека определяется одним только чувственным и телесным различением наслаждения и муки, то он, преступая божественную заповедь, вкушает от древа познания добра и зла, то есть вкушает неразумие по чувству, обладая только различением, сохраняющим [наши] тела; и в соответствии с этим различением он придерживается, как добра, наслаждения и избегает, как зла, муки. А если бытие его полностью определяется духовным различением, отделяющим преходящее от вечного, то он, соблюдая божественную заповедь, вкушает от древа жизни – я имею в виду мудрость, образовывающуюся в уме, – обладая только различением, сохраняющим [нашу] душу; в соответствии с этим различением он придерживается, как добра, славы вечных [вещей] и отвращается, как от зла, от тления преходящих [вещей].

Итак, многим различаются два древа: как свойственным им по природе различением, так и присущим каждому значением, обретающим внешне похожее звучание, в котором отсутствует разграничение понятий добра и зла и которое может произвести великое заблуждение у тех, кто внимает словесам Духа без [надлежащей] мудрости и осторожности. Однако вы, будучи мудрыми через благодать, знайте, что называемое просто злом не всегда есть зло, но в отношении к одному оно является злом, а в отношении к другому не есть таковое; равным образом и называемое просто добром не всегда есть добро, но в отношении к одному оно – добро, а в отношении к другому не является таковым. [Зная это], вы убережетесь от вреда, имеющего истоки в соименности.

Вопрос 44

К кому обращается Бог, говоря: «се Адам бысть яко един от Нас» (Быт. 3:22)? Если Он обращается к Сыну, то каким образом может Адам сравниваться с Богом, не будучи от сущности Его? А если же [Бог обращается] к Ангелам, то опять же, каким образом Ангел сравнивается с Ним, говорящим словно с равным по сущности: «яко един от Нас?»

Ответ. Я уже говорил в главе о возведении [вавилонской] башни, что Писание описывает Бога, сообразуясь с душевным расположением [каждого] из тех, кто находится под [Божиим] попечительством и посредством свойственных нам по природе способов [восприятия] намекает на Божественную волю. Отсюда Писание показывает Бога не просто глаголющим: «се Адам бысть яко един от Нас», но (конечно, после преступления [заповеди]) присоединяет еще и [указание на] причину [подобного] речения, которую вы, не включив в вопрос, пропустили и которая, однако, делает ясной всю мысль. Ибо Писание, говоря: «се Адам бысть яко един от Нас», еще добавляет: «еже разумети доброе и лукавое. И ныне да не когда прострет руку свою, и возмет от древа жизни, и снест, и жив будет во век» (Быт. 3:22). Ведь поскольку диавол вместе со [своим] советом научил [уже] человека многобожию, «изрекши: в оньже аще день снесте от древа, отверзутся очи ваши, и будете яко бози, ведяще доброе и лукавое» (Быт. 3:5), постольку Бог, как бы подыгрывая, иронизируя и упрекая, для обличения поверившего диаволу человека говорит во множественном числе: «бысть яко един от Нас», [высказываясь] относительно мысли о Божестве, внушенной Адаму обманом змия.

И нельзя думать, будто Писанию обычно чужд вид иронических высказываний. Ибо внимающий Писанию, глаголющему от лица Бога к Израилю: «Аще... пойдете ко Мне лукавыми и Аз пойду к вам лукавым» (Лев. 26:27), видит, что слово «лукавость» употребляется здесь в ироническом смысле. Опять же [внимающий Писанию] находит [иронию и в том описании], как [Бог] приготовил ловушку для Ахава, представляя ему ложь в качестве истины, и посредством тех [лжепророков], через которых [Ахав] согрешил, воздавая ему праведное наказание. Если Писание представляет Бога глаголющим «яко един от Нас» не относительно заблуждения Адама, то почему добавлено: «еже разумети доброе и лукавое», словно [Бог] обладает ведением сложным и составленным из противоположностей? – Невозможно не то чтобы осмелиться сказать, но даже и подумать такое о Боге, Который один только прост по сущности, силе и ведению, и обладает одним только ведением добра; более того, Он есть Самосущность, [Само]сила и [Само]ведение. И ни одно из тех разумных существ, которые (произошли] от Бога и после Бога, также по той же самой причине не имеют в простом движении [своей] мысли сложного ведения, образовавшегося из сочетания противоположностей. Потому что ведению, [постигающему] одну из противоположностей, присуще производить неведение другой. Ибо ведение противоположностей беспримесно и совершенно несовместимо, так как ведение одной из противоположностей ведет к возникновению неведения другой; это подобно тому, как око не может одновременно смотреть и вверх, и вниз, видеть горние и дольние [вещи] совокупно, не обращаясь к одним и не разобщаясь полностью с другим.

Стало быть, Писание, представляя Бога усвоившим страсть Адама, опровергает Адама, [внявшего] совету змия, приводя его к осознанию губительной для него вздорности многобожия, имеющего своим истоком ложь. И если сказанное правильно, то его достаточно для ответа на поставленные вопросы. А потом и ты сам, обнаружив [в Писании] нечто более значительное, сообщишь мне частицу божественной благодати, дарующей тебе [ведение] о сущих.

Словами же: «И ныне да не когда прострет руку свою, и возмет от древа жизни, и снест, и жив будет во век», как я думаю, промыслительно проводится различие, соответственно деланию, между [вещами] несовместимыми, дабы зло не стало бессмертным, сохраняемое сопричастием с добром. Ибо Создатель человека желает, чтобы он, [уже вкусивший] ведение, сочетающее противоположности, был беспримесен относительно самого себя.

Вопрос 45

Что означают в Левите «грудь возложения» и «рамо участия» (Лев. 7:34), приносимые в качестве жертвы Богу священниками?

Ответ. Я думаю, что [словом] «грудь» обозначается лучшее и возвышенное созерцание, а словом «рамо» указывается на делание (или свойство и осуществление мышления), ведение и добродетель, поскольку ведением ум непосредственно приводится к Самому Богу, а добродетель, [осуществляемая] при [духовном] делании, удаляет его от всякого [текучего] становления сущих. Это и расчленяет Слово посредством священников, стяжавших в удел себе одного только Бога и не приобретших ничего земного.

Или еще: поскольку сердца некоторых [людей] через Слово научения целиком определены ведением и добродетелью, что делает их приемлющими дух благочестия и веры, и поскольку они в своем навыке и способности к духовному деланию отложились от [всякого] житейского попечения о тленном естестве, [полностью] посвятив себя осуществлению превышеестественных и нетленных благ, постольку Слово повелевает священникам принести в жертву Богу «грудь возложения» приводимых, то есть сердце их, и «рамо», то есть делание их.

Вопрос 46

Каково различие «зеркала» и «гадания» (1Кор. 13:12)?

Ответ. «Зеркало», если попытаться дать ему определение, есть совесть, которая, соответственно [духовному] деланию, чисто отражает образ всех благ и посредством которой человеку, имеющему чистую мысль, присуще видеть Бога. Или же: ["зеркало» есть] навык в духовном делании, единообразно сочетающий друг с другом все добродетели и как бы заключающий [их] в [единый] божественный лик. «Гадание» же есть ведение, [обретаемое] посредством полного, насколько то доступно естеству [человеческому], постижения в созерцании божественных логосов и обладающее отражением того, что превышает мышление. И если просто [сказать]: «зеркало» есть навык, обнаруживающий будущий образ первообраза добродетелей, являемый в достойных [людях], ибо будущая цель деятельного любомудрия как бы смутно угадывается в обладающих «зеркалом». А «гадание» есть проявление первообраза того, что постигается умом при ведении.

Итак, всякая здешняя праведность, по сравнению с будущей, имеет, если придерживаться высказывания о «зеркале», образ первообразных вещей, а не сами эти вещи, существующие такими, какими они есть. И всякое здешнее ведение горнего, по сравнению с будущим, есть «гадание», имеющее отражение истины, а не саму истину, которой предстоит стать явной в будущем. Ибо поскольку божественные [вещи] объемлются добродетелью и ведением, то «зеркало» обнаруживает первообразные [вещи] сообразно добродетели, а «гадание» – первообразные [вещи] сообразно ведению. Таково различие «зеркала» и «гадания», так как «зеркало» указывает на будущую цель деятельного [любомудрия], а «гадание» проявляет тайну созерцательного [богословия].

Вопрос 47

Что есть «глас вопиющего в пустыне» и последующее? Что значит «пустыня», что – «путь Господа» здесь и что – приготовление его? Каковы «стези Его» и что значит «сделать прямыми» их? Каковы «долы», и что означает «всякий дол да наполнится?» Каковы «горы» и «холмы», и что есть «понижение» их? Что означают «кривизны», и каким образом они «выпрямляются?» Каковы «неровные пути», и как они «сделаются гладкими?» И что означают [слова, сказанные] после всех этих: «и узрит всякая плоть спасение Божие?» (Лк. 3:4–6).

Ответ. Глас, изначала вопиющий в пустыне, то есть в естестве человеческом или в мире сем, есть, очевидно, всякий святой Бога Слова; либо [он есть тот, кто], наподобие Авеля (Быт. 4:4), приносит от чистоты [сердца] отучневшие в добродетелях первые движения созерцающей души; либо [он есть тот, кто], наподобие Еноха (Быт. 4:26) с помощью твердого упования веры постигает будущие блага, на которые он надеялся, и кто стяжает сильную молитву; либо [он есть тот, кто], наподобие Еноха (Быт. 5:19–24), посредством всеугодной добродетели отсекает полностью ум [свой] от привязанности к сущим и от ведения их, перенося [его] непосредственно к самой премысленной Причине [всего]; либо [он есть тот, кто], наподобие Ноя (Быт. 6:14–22), верой созерцая будущие виды Божественного Суда, приготовляет для себя, словно кивот, подвижническое житие, со всех сторон укрепленное страхом Божиим и спасающее его от «будущего гнева» (Мф. 3:7; Лк. 3:7); либо [он есть тот, кто], наподобие Авраама (Быт. 12:1–9, 22:1–14), зрит чистым оком веры благолепие будущих благ, вняв [гласу Господа] и с ревностью покинув землю [свою], родство и дом отца [своего], то есть оставив привязанность и пристрастие к плоти, чувству и чувственным [вещам], и во время искушений и борений став выше естества, предпочитая ему Причину [этого] естества, как великий Авраам [предпочел] Бога Исааку; либо [он есть тот, кто], наподобие Исаака, посредством высшего бесстрастия и ненасытной [духовной] алчности души жаждет прекрасного созерцания, обладая не могущим отойти от истины (хотя с ним и ведут брань лукавые духи) навыком в добродетели и ведении; либо [он есть тот, кто], наподобие Иакова (Быт. 27:11–16, 27–43, 28:5), очищает [свой] ум от косматости материальных вещей и от смешения с ними и благодаря этому становится гладким, а наложением козлиных кож (я имею в виду – наложением на плоть суровости жизни по Богу) преобретает себе, вопреки помышлению плоти, могущество от Бога и вследствие страха перед восстанием страстей и желания высшего научения путем стяжания [духовного] опыта переселяется в Харран – я подразумеваю: переходит к естественному созерцанию, из которого он обретает посредством деятельных трудов всё духовное знание зримого мира, сосредотачивая его в различных рассуждениях и умозрениях, а затем вновь возвращается (Быт. 31:17–21) в собственную и отеческую землю, то есть возвращается к ведению умопостигаемых вещей, приводя с собой, словно жен и служанок, рожденные им незыблемые навыки и осуществления деятельного и созерцательного [любомудрия], а также порожденных последними сынов – плодов [этого любомудрия]. И просто [сказать] – дабы речь [наша] не была многословной сверх должного, повествуя о жизни каждого [святого], – всякий святой, ставший им посредством своего образа жизни, как содержащий в себе Слово, громогласно изрекающее повеления другим людям, бесспорно является гласом и предтечей Слова, соразмерно праведности и вере в нем. Но из всех [этих святых] в наибольшей степени гласом и предтечей Слова является великий Иоанн, без образов и символов указывающий на истинное Пришествие Бога, провозглашающий и являющий Его [людям] неверующим и открыто показывающий Того, Кто «берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29), и для Домостроительства [Божиего] во исполнение тайн вносящий лепту своего служения при Крещении [Господа].

И поскольку по причине благодати каждая, даже случайная, буква Божественного Писания может быть постигнута многоразличным образом для пользы добивающихся добродетели и ведения, то давайте, насколько то возможно нам, и иным способом рассмотрим поставленные вопросы.

Итак, «пустыня», как я сказал, есть естество человеков, мир сей и душа каждого человека, ставшая бесплодной вследствие изначального преступления [заповеди]. «Глас вопиющий» есть восприятие Слова совестью каждого грешника, которая как бы вопиет в тайниках сердца: «приготовьте путь Господу». Очевидно и несомненно, что приготовление божественного пути состоит в обращении к лучшему и исправлении помыслов и нравов, а также в очищении от прежних осквернений. Путь же прекрасный и славный есть добродетельная жизнь; по ней, словно по пути, свершает в каждом [из нас Свое] шествие спасения [Бог] Слово, вселяясь [в нас] через веру и входя посредством различных установлений и учений по добродетели и ведению. «Стези» же суть различные способы (осуществления] добродетелей и различное движение жизни по Богу или нравы по Богу; ходящие этими стезями добиваются добродетели и пекутся о Божиих словесах не ради славы, выгоды, заискивания, человекоугодничества или выставления напоказ [своей праведности и учености], но делают, говорят и мыслят всё ради Бога. Ибо Божественному Слову не присуще пребывать на непрямых, даже если Оно и обнаружит в ком-либо приготовленный путь. Я говорю вот о чем: [представим, что] некто постится, воздерживается от возбуждающего страсти образа жизни и способен свершать [многое] другое, что помогает избавлению от порока, – и тем самым приготовил названный путь. Но он предается таким способам [осуществления добродетели] не для того, чтобы соделать нечто богоугодное, а ради тщеславия, выгоды, заискивания, человекоугодничества или по иной какой причине, – подобный человек не сделал прямыми стези Божий: хотя он и понес (великий] труд приготовления пути, но не обрел Бога, шествующего по стезям его. Стало быть, «путь Господа» есть добродетель, а «прямая стезя» – правильный и правдивый способ [осуществления] этой добродетели.

«Всякий дол да наполнится» – разумеется, [наполнится] теми, которые правильно приготовили путь для Господа и сделали прямыми стези Его; ибо не просто всякий [дол] и не всех: ведь [речь не идет о доле] тех, кто не приготовил путь для Господа и не сделал прямыми стези Его. «Дол» есть плоть каждого [человека], взрезанная бурным потоком страстей, которыми разрывается ее связь и сочетание с душой по духовному закону соединяющего Бога. Под «долом» можно мыслить и душу, размываемую ливнями неведения и лишаемую через порок красоты равнинного благолепия в духе. Поэтому всякий дол, то есть плоть или душа приготовивших путь для Господа и сделавших прямыми стези Его, наполнится через отвержение страстей, делающих неровными их долы, и, обретая естественно присущий ему внешний вид путем привнесения добродетелей, выравнивается духом.

«Всякая гора и холм да понизятся». Долам, по-видимому, присуще способствовать неким естественным образом возникновению гор и холмов. «Гора» есть «всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (2Кор. 10:5), а «холм» – всякий порок, противостоящий добродетели. Если же «горы» суть духи, производящие неведение, а «холмы» – [духи], творящие порок, то, очевидно, что когда всякий дол, то есть, как я сказал, плоть или душа приготовивших путь для Господа и сделавших прямыми стези Его, наполнится ведением и добродетелью благодаря присутствию в нем Бога Слова через [осуществление] заповедей, тогда «понизятся» все духи лжеимянного ведения и духи порока. Их попирает и подчиняет Слово, Которое ниспровергает вознесшуюся лукавую мощь человеческого естества и как бы срывает до основания величие и высоту гор и холмов, наполняя долы. И действительно, если кто-нибудь силой Слова будет завладевать всем тем, что захватывают вопреки естеству бесы, творящие противоестественное неведение и порок, то никогда не будет возноситься вершина неведения и порока, так же как не было бы горы или холма чувственно являемых [вещей], если бы люди обладали механизмом для сравнивания таких гор и холмов и для наполнения долов.

Понижение мыслимых и лукавых гор и холмов есть возвращение в свое исходное состояние естественных сил плоти и души. Вследствие такого возвращения боголюбивый ум, естественным образом выравниваемый богатством добродетели и ведения, размеренным шагом проходит через век сей и без оглядки направляется к неувядающему и нетленному миру умопостигаемых и святых сил, не раздражаемый неровностью невольных искушений, причиняющих боль, и умеренностью в плотских потребностях делая более легким путь заповедей, который [обычно] бывает затруднительным по причине суровых трудов плоти.

«Кривизны» выпрямляются, когда ум, освободив члены тела от страстей, то есть отрезав органы чувств и прочее от любострастного действия, научает их приводиться в движение соответственно простому логосу естества, направляя к Причине, от Которой они произошли. «Неровные пути», то есть натиски невольных искушений, станут гладкими путями, когда ум, благосклонно приняв [все] немощи, скорби и нужды, [не перестает пребывать в духовной] радости и благодушии и через невольные труды лишает всякой силы владычество добровольных страстей. Ибо добивающийся истинной жизни знает, что любой труд, вольный или невольный, становится смертью для наслаждения – матери смерти; поэтому он с радостью воспримет всё «неровные пути», то есть натиски невольных искушений, и, благодаря терпению пребывая в радости, делает скорби легкими и гладкими путями, неуклонно отсылая себя «к почести вышнего звания» (Флп. 3:14) и среди скорбей благочестиво прокладывая [свой] Божий путь. Итак, он, полностью освободившись с помощью воздержания от извилистого и запутанного наслаждения, многоразличным образом сплетенного с органами чувств, делает неровные пути ровными. А своим терпением попирая трудноодолимый и суровый натиск [подвижнических] трудов, он делает кривизны гладкими путями. Вследствие чего [такой человек), как в награду за добродетель и за тяжкие усилия ради нее, поскольку он добро и «законно подвизался» (2Тим. 2:5), влечением к добродетели препобеждая наслаждение, любовью к ведению попирая муку и с помощью обоих мужественно перенося божественные борения, узрит спасение Божие. Ибо говорится: «И узрит всякая плоть спасение Божие» -разумеется, всякая верующая плоть, согласно [словам]: «Излию от Духа Моего на всякую плоть» (Деян. 2:17), то есть на верующую [плоть]. Ведь не всякая плоть узрит спасение Божие, поскольку [этого не случится] с плотью нечестивцев, как то делает явным истинное Слово: «Да возмется нечестивый, да не видит славы Господни» (Ис. 26:10), но, уточняя, [лишь] всякая верующая плоть. Священное Писание, говоря в частности о плоти, обычно обозначает всего человека; и, как бы восклицая, [изрекает]: и узрит всякий человек спасение Божие, – разумеется, всякий человек, услышавший вопиющий в пустыне глас, приготовивший, в соответствии с дарованным [ему] смыслом созерцания, путь для Господа, соделавший прямыми стези Его, наполнивший через срывание мыслимых и лукавых гор [свой] дол – душу, которая, вследствие преступления божественной заповеди, собственной впадиной вызвала вознесение и возвышение названных лукавых гор и холмов, таким наполнением произведший понижение лукавых сил, выпрямивший посредством воздержания кривизны добровольных страстей, то есть движения наслаждения, и через терпение выровнявший и сделавший гладкими неровные пути невольных искушений, случившихся с ним. Естественно, что такой человек, обретя чистое сердце, узрит спасение Божие. Вследствие добродетелей и благочестивых умозрений, он сердцем узрит Бога в конце [своих] усердных подвигов, согласно [сказанному]: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5:8), и вместо трудов ради добродетели воспринимает благодать бесстрастия, которой более всего присуще являть Бога тем, кто обладает [ею].

Для взыскующих высот умозрения возможно и иное рассмотрение этого: в лишенной страстей душе, как в пустыне, [звучит] благодаря добродетелям глас тайно вопиющей божественной мудрости и ведения, поскольку Единое и То же Самое Слово «для всех... делается всем» (1Кор. 9:22), приспосабливаясь к каждому, простираясь на каждого и заранее даруя благодать, словно глас – предтечу, приготовляющую каждого к Его Пришествию. В одних она становится покаянием, как предтеча будущей праведности, в других – добродетелью, как предуготовление ожидаемого ведения, а в третьих – ведением, как изображение будущего божественного состояния. И для созерцающего ума, умозрительно совершающего божественные восхождения Слова и приспосабливающего к каждому Его поразительные и человеколюбивые проявления, соответственно которым Оно «для всех... делается всем, чтобы спасти всех» (1Кор. 9:22) через «богатство благости» (Рим. 2:4) Своей, просто не хватает времени, [чтобы постигнуть всё это].

Вопрос 48

Об Озии говорит Вторая Книга Паралипоменон, что он «сотвори правое пред Господем, ...и бе взыская Господа во дни Захарии разумеющаго во страсе Господни... и благопоспеши ему Господь. Созда же Озия столпы в Иерусалиме и над враты угла, и над углом юдольным, и над углами, и укрепи... И устрои столпы в пустыне, и ископа кладези многи, понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли.., и делатели виноградов на горах и на Кармиле, бе бо ...земледелец» (2Пар. 26:4–5, 9–10) Что за столпы, столп над вратами угла, столп над вратами юдольными и сам угол? И что такое углы и столпы в пустыне? Что такое выкопанные кладези и скоты? Что Сефила, равнина и делатели Виноградов? Что есть гористая страна и Кармил, и что [означают слова]: «бе бо земледелец?»

Ответ. Приди, достохвальное Слово Божие, даруй соразмерное нам откровение Своих речений и, сняв дебелость [телесных] покровов, покажи нам, Христе, красоту духовного смысла. Возьми десницу нашу, то есть умную силу, которая в нас, и «настави... на стезю заповедей Твоих» (Пс. 118:35); поведи [нас] в Твое «место селения дивна, даже до дому Божия, во гласе радования и исповедания шума празднующаго» (Пс. 41:5), дабы и мы через исповедание в [духовном] делании и через радование в созерцании удостоившись войти в Твое неизреченное место трапезы, присоединились к шуму духовно празднующих там, немолчными гласами воспевая ведение несказанного. И прости, Христе, меня, осмелившегося ради повеления достойных рабов Твоих на превышающее [мои] силы. Просвети непросвещенную мысль мою для созерцания предлежащего, дабы еще более быть прославлену Тебе, Отверзающему очи слепых и Делающему ясным язык гугнивых (Ис. 35:5–6).

Я полагаю, что как Соломон был неким прообразом Христа Бога, так и Озия был неким прообразом Спасителя. В переводе на греческий язык имя «Озия» означает «мощь Бога», а Господь наш Иисус Христос, камень, который «бысть во главу угла» (Пс. 117:22), то есть [во главу] Церкви, есть естественная Мощь и воипостасная Сила Бога и Отца. Ибо как угол делается связью двух стен, так и Церковь Божия становится единством двух народов: народа, который из языков, и народа, который из иудеев, имея скрепой Христа, создавшего «столпы во Иерусалиме», то есть видение мира, или первые, божественные и нерушимые, изречения догматов о Божестве, являющиеся твердынями; а также [возведшего столпы] «над враты угла», то есть изречения догматов о Воплощении. Ибо вратами и дверью Церкви является Сам глаголющий: «Я есмь дверь» (Ин. 10:9); вратами, имеющими столпы, то есть твердыни божественных догматов о Воплощении, – через них, охраняющих угол, то есть Церковь, должно входить тем, кто желает правильно верить. Ведь [человек], защищенный столпами божественных догматов, как твердынями истины, не боится поносящих речей или злословящих бесов.

«И над углом юдольным». Юдоль есть плоть, а угол есть соединение этой плоти с душой по сочетанию в духе. На юдоли возводятся столпы, то есть твердыни заповедей, а на них – догматы, а принимаемые при тщательном исследовании, чтобы сберечь соединение души с плотью, нерасторжимое, словно угол.

«И над углами... созда... столпы». Возможно, углами Писание называет различные соединения разделенных тварей, осуществленные Христом. Ибо Он соединил человека, таинственным образом устраняя Духом различие мужского и женского пола и делая логос естества (который [одинаков] и в мужчине, и в женщине) свободным от страстных свойств. Соединил Он и землю, изгнав различие чувственного рая и обитаемой земли. Соединил Он еще землю и небо, показав, что единое естество чувственных [вещей] тяготеет к самому себе. Также соединил Он чувственные и умопостигаемые [вещи], явив единое сущее естество тварей, сочетаемое воедино какой-то таинственной причиной. Наконец, Он соединил, в соответствии с превышеестественным логосом и способом, тварное естество с нетварным. И над каждым соединением, то есть углом, Он возвел столпы – связующие и сочетающие твердыни божественных догматов.

«И устрои столпы в пустыни». Пустыня есть естество зримых [вещей] или мир сей, в котором Слову присуще возводить столпы. Оно дарует просящим благочестивые мнения о сущих, то есть [дарует] в духе правые смыслы догматов, относящихся к естественному созерцанию.

«И ископа кладези многи, понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли... и делатели виноградов на горах и на Кармиле, бе 6о ...земледелец». Кладези Господь копает в пустыне, я подразумеваю – в мире и человеческом естестве, выкапывая сердца достойных, очищая [их] от вещественной тяжести и [плотского] помышления, делая их просторными для принятия божественных дождей мудрости и ведения, дабы пил из [этих кладезей] скот Христов, то есть нуждающиеся, вследствие младенчества [своей] души, в нравственном научении.

«Скоты в Сефиле» Сефила толкуется как «тесная лохань». Она обозначает тех, кто очищается невольными искушениями и отбеливается от душевной и телесной скверны, – они нуждаются в том, чтобы быть напоенными, словно водой, учением о терпении и выдержке.

»И на поли"; это суть те, кто пребывает на равнине правых деяний, быстро достигая благоденствия, либо те, кто достигает успеха на [ристалище] добродетелей и бесстрастно процветает в законе заповедей, – они также нуждаются в том, чтобы быть напоенными Словом в качестве воздаяния за [их] смирение, сочувствие более немощным и благодарение за дарованные [им блага].

«И делатели виноградов на горах и на Кармиле». Виноградари, которые в гористой стране, суть те, кто на возвышенности созерцания трудолюбиво возделывает божественное, поступающее из ведения и сердца, радостное учение. Виноградари, которые на Кармиле, суть те, кто соответственно возвышенному созерцанию подвизается в учении о совершенном очищении и полном отречении от сущих. Ибо «Кармил» толкуется как «познание обрезания»; возделывающий виноградник на Кармиле возделывает таинственное учение об обрезании, соответственно познанию обрезая ум от материи и материальных [вещей], но не ставя во главу [всего] постыдную славу, наподобие иудеев. Писание гласит, что и эти [возделыватели] имеют нужду во влаге Божией Премудрости, [добываемой] из вырубленного в пустыне источника, дабы каждый, соразмерно [своей] вере, получал необходимое разумение от уверовавших в благодать научения спасительного Слова. Посредством этого благородно печется о каждой душе Господь наш Иисус Христос, сущий и всегда бывший прекрасным и сведующим Земледельцем, свершающий всё указанное ради нашего спасения.

Вот так вкратце мы рассмотрели, согласно одному способу [созерцания], предложенные [нам вопросы], указывающие на Господа нашего Иисуса Христа. Согласно же другому способу [созерцания], эти [вопросы], рассматриваемые в значении, присущем каждому из них в отдельности, имеют глубочайший смысл для достижения совершенства теми, кто охраняется страхом и любовью к Господу. До того, как соприкоснуться с их созерцанием, я сталкиваюсь с одним затруднением и удивляюсь, каким образом мог Озия, будучи, согласно историческому повествованию, царем Иудеи, иметь возделывателей Виноградов на Кармиле, не принадлежащей царству Иуды, но относящейся к Израильскому царству; сам град Израильского царства был построен близ этой горы. Но, как кажется, Писание, побуждая нашу вялую мысль к исследованию истины, примешало [в данном случае] нечто несуществующее к ткани исторического повествования.

Стало быть, Озия есть ум, стяжавший божественную мощь для [духовного] делания и созерцания; ибо, как я сказал, [имя «Озия«] толкуется как «мощь Бога». [В Писании] говорится: »И бе Озия взыская Господа во дни Захарии разумеющаго в страсе Господни». [Имя] же «Захария» толкуется как «памятование о Боге». Поэтому и ум, поскольку в нем живо памятование о Боге, взыскует Господа созерцанием; и не просто [взыскует], но взыскует в страсе Господни, то есть в делании заповедей. Ведь взыскующий Господа созерцанием без делания не обретает Его, потому что он взыскивал Господа не в страхе Господнем.

«И благопоспеши ему Господь». Ибо Господь благопоспешает ко всякому, свершающему [духовное] делание с помощью ведения, научая его способам [осуществления] заповедей и открывая ему истинные логосы сущих.

«Созда же Озия столпы во Иерусалиме». Благопреуспевающий во взыскании Господа посредством созерцания и с помощью приличествующего страха [Божия], то есть с помощью делания заповедей, создает столпы во Иерусалиме, то есть возводит, согласно простому и покойному устроению [своей] души, логосы Божества.

«И над враты угла». Врата угла, то есть церковной веры, есть благочестивое житие, посредством которого мы наследуем благой удел. На этом житии ведующий ум строит, словно мощные и внушительные столпы, твердыни божественных догматов о Воплощении, составляемые, словно из неких камней, из различных умозрений, а также возводит способы [осуществления] добродетелей, предназначенные охранять дело заповедей.

«И над углом юдольным». Юдоль есть плоть, а угол есть соединение ее с душой посредством закона заповедей. На ней возводится, словно столп, способность различения, по закону духа подчиняющая плоть душе.

«И над углами». [Писание] говорит, что многочисленны углы, над которыми сильный по Богу ум возводит столпы. Ведь угол есть не только соединение, в соответствии с логосом бытия, частей с общими [началами], относящихся к одной и той же природе, как, например, [соединение] индивидуумов с видами, которым они принадлежат, видов – с родами и родов – с сущностью, когда эти части, будучи предельно удаленными друг от друга, сочетаются друг с другом, как нечто единое, и в них проявляются логосы всеобщности, которые, словно углы, и творят многочисленные и многообразные соединения разделенных [частей]; но [угол] есть также соединение ума с чувством, неба с землей, чувственных [вещей] с умопостигаемыми и естества со [своим] логосом – укоренив во всех них, соответственно собственному знанию, истинные мнения о каждом, созерцательный ум и возводит духовные столпы, то есть учения о соединениях, которые являются связующим началом этих соединений.

«И укрепи, ...и устрои столпы в пустыни, и ископа кладези многи». Тот, кто смог увести чувства от страстей и отделить душу от привязанности к чувствам, становится достаточно сильным для того, чтобы оградить стеной ум от вторжения диавола, осуществляемого посредством чувств. Поэтому он в пустыне, то есть в естественном созерцании, и возводит, словно незыблемые столпы, благочестивые представления о сущих. Нашедший себе убежище в них уже не боится бесов, предающихся грабежу в этой пустыне, то есть в естестве зримых [вещей], через чувства вводящих в заблуждение ум и влекущих его в мрак неведения.

«И ископа кладези многи» – разумеется, [обретя] различные навыки в лучшем, могущие вместить по ведению даруемые Богом науки.

«Понеже имяше многи скоты в Сефиле и на поли, и делатели виноградов на горах и на Кармиле, бе бо ...земледелец». Кто законным образом сражается за истину, поражая врагов справа и слева, тот, [черпая] из различных навыков в добродетели и ведении, словно [масло] из выкопанных цистерн, намазывает [им] для выносливости скотов в Сефиле, то есть развиваемые и испытываемые через невольные искушения движения тела и души, и напояет логосы терпения. Напояет он и [скоты] «на поли», то есть движения души, благоденствующие на поле добродетелей благодаря правым [деяниям]; также напояет логосы смирения и умеренности в страстях для того, чтобы не попасть [в руки врагов], которые слева, и быть неприступным для [врагов], которые справа.

«И делатели виноградов на горах и на Кармиле». Делатели Виноградов на горах суть благочестивые помыслы, пребывающие на высоте созерцания и устремленные к исступающему и неизреченному ведению. А [делатели Виноградов] на Кармиле суть помыслы, возделывающие разум, добивающиеся его совершенного бесстрастия и удаляющие от него, словно крайнюю плоть на детородном члене души, всякие [чувственные ощущения], – они умозрительным образом производят обрезание ума, совершенно [освобождая его] от привязанности к материальным [вещам]. Ибо «Кармила» есть «познание обрезания».

[Писание] гласит, что Озия есть земледелец, поскольку всякий ум, обладающий мощью Бога для созерцания, является и истинным земледельцем, усердно и прилежно оберегающим от плевел чистые и божественные семена благ, имея до конца памятование о Боге, сохраняющее его. Ибо говорится: «И бе взыская Господа во дни Захарии разумеющаго в страсе Господни». Писание подразумевает, что [имя] «Захария» в переводе на греческий язык [означает] «памятование о Боге». Поэтому следует всегда просить Господа о том, чтобы было сохранено в нас памятование о Нем и чтобы не расторглось достигнутое благое состояние души, вознесенной на высоту и, подобно Озии, стремящейся посягнуть и на то, что превыше природы.

Вопрос 49

Что означают слова в той же книге: «виде Езекия, яко прииде Сеннахирим, и лице его воевати на Иерусалим. И советова со старейшины своими, и с сильными, да заключат воды источников, иже беша вне града: и соизволиша ему. И собра много людий, и заключи воды источников, и поток текущий посреде града» (2Пар. 32:2–4)? Что желает обозначить [Священное Писание] этими [словами], согласно [духовному] созерцанию?

Ответ. Езекия есть ум, с помощью ведения усердно занимающийся деятельным любомудрием и окруженный для защиты от супротивной силы всей божественной способностью различения в соответствии с именем своим, толкуемым как «божественная мощь»; поэтому он и царствует над Иерусалимом, то есть над душой, и над «видением мира», то есть над умозрительным созерцанием, отрешенным от страстей. Он, когда увидел супротивную силу, двигающуюся против него, надлежащим образом стал советоваться со старейшинами и сильными своими, чтобы заключить воды источников, бывшие вне града. А «начальники» такого ума суть слово веры, слово надежды и слово любви, которые по старшинству владычествуют над всеми божественными умозрениями и помыслами в душе и дают мудрые советы уму; поэтому они и оказывают содействие в борьбе с супротивной силой, указывая способы уничтожения ее. Без веры, надежды и любви не уничтожается полностью ни одно из зол, и вообще не свершается никакое благое [деяние]. Ибо вера убеждает ум, вовлеченный в [духовную] брань, прибегнуть [за помощью] к Богу, и она становится для него утешением и твердым упованием [на прочность] нетелесной брони, приготовленной [для схватки]. Надежда обретает свое прочное бытие в уме от божественного неложнейшего поручительства и помощи, обещающих уничтожение супротивных сил. Любовь подготавливает ум твердо зиждиться на Божественной любви, не отступая ни на шаг от нее [в пылу духовной] брани, и пригвождает всю силу его стремления к божественному влечению.

Этим словам соответствуют и имена начальников, подвергаемые [правильному] толкованию. Начальниками же у Езекии в это время были Елиаким, сын Хелкиев, строитель, и Сомнас книгочий, и Исах, сын Асафов, дееписатель (4Цар. 18:18). «Елиаким» толкуется как «воскресение Бога», а [имя] отца его Хелкия – как «часть Божия». Стало быть, первый и единственный сын «Божией части», то есть истинного ведения, есть соответствующее вере учение о нашем Божественном Воскресении, которое с помощью надлежащей по ведению стратегии, или различения, успешно рассеивает [силы] взбунтовавшихся искушений, вольных или невольных. А имя «Сомнаса книгочия» толкуется как «обращение», ясно указывая на обильнейшее слово божественной надежды, без которого никому и никоим образом не свойственно обращаться к Богу, потому что свойством надежды является научение или наставление, она делает зримым будущее, словно настоящее, и убеждает тех, с которыми ведет брань супротивная сила, не отходить от прикрывающего их [Своим] щитом Бога, ради Которого и из-за Которого и [ведется духовная] брань со святыми. «Исах, сын Асафов, дееписатель» толкуется как «братство Божие», а Асаф, отец его, – как «собрание». Поэтому от собирания воедино вокруг божественных [вещей] и единения душевных сил, то есть силы разумной, желательной и яростной, и рождается любовь. Вследствие этой любви и запечатлевают в [своей] памяти красоту Божественной зрелости те, кто приобрел уже через благодать равенство с Богом, – ибо очевидно, что братство означает благодать равночестия, – и имеют во владычествующем начале дееписующей и запечатлевающей души неизбывный порыв к чистой красоте Божественной любви.

И постольку так обстоит дело с этим, то из толкования имен разгадывается слово истины: всякий ум, который, наподобие Езекии, препоясан Божией силой, приобретает себе разумную силу, словно неких старейшин и начальников; от нее присуще рождаться знающей вере, в соответствии с которой [ум] неизреченно научается относительно вечно присутствующего Бога и посредством надежды общается с будущим, словно с настоящим. [Ум стяжает себе также] и желательную силу, благодаря которой возникает Божественная любовь – через эту любовь, добровольно пригвождаясь влечением к чистому Божеству, [ум] обладает нерасторжимым тяготением к Желанному. Наконец, [ум] приобретает себе еще и яростную силу, благодаря которой он крепко держится Божественного мира, усиливая [ею] движение желания к Божественной любви. И всякий ум обладает этими силами, содействующими ему в уничтожении порока, а также в образовании и сохранении добродетели; они подобны старейшинам, потому что являются первыми и основополагающими частями сущности души; подобны еще они и начальникам, ибо начальствуют над душевными движениями, берущими свой исток в них, и благодаря волению движущего ума обладают властью над производимыми этими силами деяниями. Они же дают советы уму и укрепляют [его], подсказывая [ему], что следует заключить воды источников, то есть те воды, которые вне града. Ибо всегда то, что в плане истории является прошедшим, посредством [духовного] созерцания становится как бы присутствующим мистическим образом. Обладая этими здоровыми и неподверженными обману [силами, ум] собирает многий народ, то есть благочестивые и естественные побуждения и мысли, происшедшие от этих [сил]. Воды, которые вне града, то есть вне души, производящие поток, текущий посреди града, суть соответствующие естественному созерцанию умозрения – они посредством каждого из чувств препровождаются от [любой] чувственной [вещи] в это [созерцание] и втекают в душу. Из них и образуется проходящее, наподобие потока, через [всю] душу, словно через град, учение о знании чувственных [вещей] – и до тех пор, пока душа имеет это учение, проходящее через нее, она не отвергает от себя образы и представления чувственных [вещей], посредством которых лукавой и пагубной силе присуще воздвигать брань на нее. Поэтому Езекия и говорит: «Да не придет царь Ассирийский, и обрящет вод много, и укрепится» (2Пар. 32:4) – этими словами различающий ум словно обращается к своим силам во время восстания страстей: «Удержимся от естественного созерцания и обратимся к одной только молитве и умерщвлению тела в соответствии с деятельным любомудрием (образом молитвы их служит восхождение царя в храм Божий, а образом телесного умерщвления является облачение [Езекии] во вретище») (4Цар. 19:1), чтобы коварно притаившийся лукавый не примешал бы к умозрениям чувственных вещей образы и виды их, посредством которых обычно образовываются страсти, [возникающие] окрест внешних ликов зримых [тварей], когда действие нашего разума обретает покой около умопостигаемых [вещей], перейдя [к ним] посредством чувства; и чтобы [этот лукавый], окрепнув, не опустошил бы град, то есть душу, и не увлек бы [ее с собой] в Вавилон, то есть в смешение страстей.

Стало быть, кто во время восстания страстей затворил свои чувства, полностью отвергнув мечтание и памятование о чувственных [вещах], и совершенно смирил естественные движения ума, [направленные] на исследование внешнего, тот, наподобие Езекии, затворил воды источников, бывшие вне града, пресек поток, текущий посреди града, и укрепился в этом граде вместе с названными силами и множеством людей, соболезнующих ему (я имею в виду благочестивые помыслы каждой силы). Тем самым он, одержав победу с помощью десницы Божией, посрамил восставшую на него лукавую и тираническую власть, по повелению Божиему поразив, словно неким ангелом, разумом, которому присуще губить страсти, сто восемьдесят пять тысяч (4Цар. 19:35), то есть производящий порочность навык, посредством чувств противоразумно сросшийся с тремя силами души, а также действие чувств, осуществляющееся в этих [силах].

Итак, в то время, когда происходит приражение [к душе] злых бесов, нельзя предоставлять свободу естественному созерцанию, чтобы знающий ум мог избежать незримых сплетений, и нельзя делать что-либо иное, но должно только молиться, укрощать тело трудами, со всем усердием умерщвлять перстное помышление и охранять стены града (я имею в виду добродетели, оберегающие души, либо способы сохранения добродетелей – то есть воздержание и терпение) посредством врожденных благих помыслов так, чтобы вообще ни один помысел не препирался с кем-либо из врагов, [находящихся] вне умопостигаемого, и чтобы ум, введенный в заблуждение достигнутыми успехами, не отпал бы от Бога. Иначе военачальник Ассирийского царя Сеннахирима Рапсак, говорящий по-иудейски (4Цар. 18:26) и "напаяющий» душу «развращением мутным» (Авв. 2:15), тайно похитив стремление [к божественному], увлечет взыскующую прекрасное мысль к худшему, предложив ей, [вместо подлинных благ], лжеблага. [Имя] «Рапсак» же толкуется как «напаяющий многих поцелуями» или «имеющий сильные поцелуи». Ибо лукавый бес, привыкший вести брань с умом посредством достигнутых успехов и «говорящий по-иудейски» посредством добродетели, принимаемой за таковую, но не являющейся ею, напаяет душу «развращением мутным», выказывая ей обманчивую и пагубную дружбу, – а, [как известно], раны, наносимые другом, лучше таковых ласк, ибо сказано: «Достовернее суть язвы друга, нежели вольная лобзания врага» (Притч. 27:6). [Имя] «Сеннахирим» толкуется как «искушение сухости» или «отточенные зубы»; он есть диавол, который, с помощью отточенных для зла помыслов (мне представляется, что они именно и есть «отточенные зубы») высушивая поток, истекающий из божественных ключей ведения в нас, получает подобающее звучание имени по действию, производимому им в допускающих его. Ибо он подлинно есть и называется «искушением сухости», поскольку лишает попавших в его ловушки всякого раздаяния духовной и живительной [влаги].

Или возможно, что Сеннахирим, то есть диавол, называется «искушением сухости», поскольку он беден, скуден и лишен всякого собственного могущества для восстания на нас, и без чувственных [вещей], посредством которых он обычно ведет брань с душой, не может ничем повредить нам. Поэтому для замышляемой тирании над нами он и нуждается в источниках вне града, то есть в вещественных мыслях, вместе с которыми присуще вторгаться в душу зримым формам и видам чувственных [вещей]. Чувство, оформляемое ими благодаря своей естественной связи [с этими вещами], часто становится для диавола лукавым и губительным оружием, уничтожающим божественное благолепие души, и посредством лести наслаждения оно предает в руки врага всю силу Слова, которое в нас.

Но тот, кто мужественно затворяет чувства посредством разумного воздержания и с помощью душевных сил ограждает стеной ум свой от вторжения внешних форм чувственных [вещей], тот легко уничтожает лукавые осадные орудия диавола. С позором возвращает он диавола на путь, которым тот шел, – а этот путь, по которому шествовал диавол, суть материальные вещи, кажущимся образом служащие для образования тела, – [и заставляет его уйти] в свою землю, я имею в виду [вещественное и греховное] смешение. Он убивает диавола с помощью лукавых помыслов, порожденных самим диаволом, перемещая их [в область], близкую с [духовным] покоем. Ибо кто смог одолеть диавола с помощью его же помыслов, используя их при созерцании для [достижения] лучшего, тот убивает Сеннахирима посредством его сыновей и изгоняет их в землю Армянскую, перемещая, конечно, в [область], близкую с [духовным] покоем, помыслы, приводящие в замешательство душу через чувство. Ибо «Армения» толкуется как «[область], близкая к [духовному] покою». А эта область есть осуществление божественных добродетелей; ум, перемещая в нее помыслы, которые некогда увлекли его к бесчестным страстям чувства, убивает диавола, породившего данные помыслы на погибель человеческого естества.

Стало быть, Езекия поступил правильно, мудро и в соответствии с умопостигаемым смыслом Писания, затворив воды источников, которые были вне Иерусалима, в виду [нашествия] Сеннахирима, царя Ассирийского. Источники, бывшие вне града, то есть вне души, суть все чувственные [вещи]; воды этих источников суть мысли о чувственном; поток, текущий посреди града, есть собираемое при естественном созерцании из мыслей о чувственном ведение, которое проходит посредине души и является границей между умом и чувством. Ведь ведение чувственных [вещей] не есть нечто полностью чуждое умной силе, хотя и не относится целиком к действию чувства, но оно представляет собой некое посредствующее звено, позволяющее соприкасаться уму с чувством и чувству с умом и производящее их сочетание друг с другом; по чувству и по [вещественному] образу оно запечатлевается [внешними] формами чувственных [вещей], а по уму оно изменяет внешние образы [этих вещей] в логосы форм. Поэтому такое ведение зримых вещей вполне справедливо называется «потоком, текущим посреде града», поскольку оно является чем-то промежуточным между крайними пределами, имею в виду – между умом и чувством. Запирая это ведение во время докучания страстей, в виду ущерба, причиняемого вторжением в ум форм материальных [вещей], тот, кто вместе с ведением расторгает и незримые сплетения лукавых бесов, убивает сто восемьдесят пять тысяч, я подразумеваю – убивает навык, производящий порочность и противоразумно сросшийся, как я сказал, посредством чувственных [вещей] с тремя силами души, а также действие чувств, осуществляющееся в этих [силах], то есть противоразумное действие естественных сил на чувства. Ибо шестеричное число, составляемое либо из единиц, либо из десятков, либо из сотен, либо из какого-нибудь другого числа, обозначает навык, производящий или добродетель, или же порок, соразмерно умножению сочетания представляя сведующим в науке чисел душевное расположение, соответствующее тому или иному навыку. Число пять, сочетаемое, прибавляемое или слагаемое с шестеричным числом, обозначает чувства или силу, навык и действие этих чувств – данные сила, навык и действие либо сочетаемы, либо прилагаемы, либо слагаемы с естественными сила ми души. Например, если число пять сочетается по единицам с шестью, как простое с простым, то оно представляет склонность, созидательно действующую на чувства посредством [естественной] силы; если же простое число пять, состоящее из единиц, прибавляется к сложному числу шесть, состоящему из многих [чисел], то оно обозначает навык, в соответствии с [естественной] силой действующий на чувства; а если сложное число пять, состоящее из многих [чисел], слагается также со сложным числом шесть, опять же состоящим из многих [чисел], то оно обозначает делание, осуществляющееся в чувствах соответственно силе, навыку и действию, или же оно обозначает завершение добродетели либо порока – поэтому число может употребляться и в похвальном, и в зазорном смысле, применительно к рассматриваемому или исследуемому месту Писания.

Шестеричное число, составляемое из десятков, производит [число] шестьдесят; а шестьдесят, утроенное по причине трех родовых сил души, и по присоединении [числа] пять, вследствие врожденных [нам] чувств, производит число сто восемьдесят пять. Оно обозначает, применительно к данному месту Писания, порочный навык естественных сил, действующий на чувства: этот навык убивает при помощи слова ведения, словно при помощи некоего ангела, ум, уповающий больше на молитву, чем на собственную мощь, и считающий причиной всякого успеха [в духовном преуспеянии] и всякой победы над бесами одного только Бога. Поэтому тот, кто во время восстания искушений воздерживается от естественного созерцания и лишь усиливается в молитве, собирая воедино свой ум и обращая его к Богу, – такой человек убивает порочный навык естественных сил, движущихся вопреки естеству и действующих на чувства, и с позором обращает в бегство диавола, отвергнув названный навык, вслед за которым уверенно и с присущей ему заносчивостью вошел в душу [лукавый], посредством высокомерных помыслов торжествующий над истиной.

Вероятно, великий Давид, обладающий богатым опытом духовных браней, ведая об этом, испытывая и совершая это, говорит: «Внегда востати грешному предо мною, онемех и смирихся, и умолчах от благ» (Пс. 38:2–3). Вслед за ним и божественный Иеремия повелевает народу [своему] не исходить из града, «понеже меч вражий обитает окрест» (Иер. 6:25). И если бы блаженный Авель соблюл это и не вышел вместе с Каином на поле, то есть не вышел до [достижения] бесстрастия на равнину естественного созерцания, то Каин, сущий и именуемый «законом плоти», не восстал бы и не убил бы его (Быт. 4:8) с помощью обмана, выманив на [свершение] добрых дел в соответствии с созерцанием сущих до [обретения] совершенного навыка [в добродетелях]. Первый человек Адам, породивший закон греха, который не создавал для него Бог в раю, стяжал и первый плод преступления, соответственно смыслу имени «Каин», ибо это имя толкуется как «приобретение». Равным образом и Дина, дочь великого Иакова, если бы не вышла вместе с дочерьми туземцев, то есть с чувственными мечтаниями, то Сихем, сын Еммора, не напал бы на нее и не унизил бы ее. [Имя] «Сихем» толкуется как «спина», а [имя] «Еммор» как «осел», то есть тело. И спина, то есть Сихем, есть задний, а не передний закон Еммора, то есть тела; он следует [за телом], а не первичен [по отношению к нему]. Ибо в начале, или впереди, прежде чем произошло преступление божественной заповеди, это человеческое тело, то есть Еммор, не имело закона греха, я подразумеваю Сихема, но впоследствии, вследствие преступления, данный закон греха прирос к телу. Истинное Слово, прозрев этот закон, назвал его, по причине позднейшего возникновения, «Сихемом», то есть «спиной» или «задним», поскольку «заднее», соответственно естественному порядку вещей, и означает «спину». Стало быть, до [достижения] совершенного навыка [в добродетелях] не следует приступать к естественному созерцанию, чтобы мы, устремляясь от зримых тварей в поиске духовных логосов, не собрали бы незаметно и страсти. Ибо у [людей], не достигших совершенства, скорее внешние формы зримых [вещей] господствуют над чувствами, чем логосы тварей, сокрытые в этих формах, управляют душой.

Вопрос 50

Что означают слова в той же книге: «И помолися Езекиа царь, и Исаиа сын Амосов пророк о сих, и возопиша на небо. И посла Господь Ангела, и порази всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод в полцех царя Ассирийска: и возврати лице его со стыдом на землю его» (2Пар. 32:20–21)?

Ответ. Слово Священного Писания, хотя и описуется по букве, обретая свой конец вместе с временами, в которых происходили исторические события, но по духу оно всегда остается неописуемым, благодаря созерцаниям умопостигаемых [вещей]. И никто из недовольных не может сомневаться относительно этого, зная, что глаголящий [в Писании] Бог по естеству неописуем. Поэтому искренне желающим понять значение Писания следует верить, что Слово, изреченное Богом, весьма подобно Ему Самому. Ибо ясно, что если глаголящий Бог по сущности неописуем, то неописуемым является и изреченное Им Слово.

Стало быть, духовно рассматривая свершающееся прообразовательно во времена Езекии и обретшее [свой естественный] предел, созерцая исполнение повествуемых событий, мы изумимся мудрости пишущего Святого Духа: как созвучно и подобающе каждому из сопричаствующих человеческому естеству изложен [здесь] смысл написанного! Поэтому всякий, желающий стать учеником Бога Слова и не признающий ничего из мимолетно сущего и конечного равным добродетели, может быть в духе Езекией и иным Исаией; [он может] беспрепятственно возносить молитвы и глас свой к небу, быть услышанным и получить от Бога [посланную ему] через Ангела [помощь], несущую гибель и уничтожение для тех, кто ведет духовную брань с ним. И тому, кто умозрительно и по Христу воспринимает в свою душу Священное Писание, следует усердно трудиться и над толкованием имен – из этого толкования может быть объяснена вся мысль написанного, если, конечно, предметом забот [исследующего] является точное постижение записанных слов и не стремится он по-иудейски низвести на землю и к телу высоты Духа и ограничить тлением преходящих [вещей] божественные и чистые обетования умопостигаемых благ, как [это делают] некоторые из наших так называемых христиан. Они, тайком приняв [это иудейское понимание], хулят собою лжеименно присвоенное ими имя Христово, своими деяниями полностью и явно отрицают смысл этого имени, следуя путем, противоположным Христу, что кратко и покажет [наше] слово...

Ибо вместе с другими таинствами, недоступными разуму, и в это [таинство] пришел Бог, ставший человеком, чтобы духовно исполнить закон, упраздняя букву, и чтобы воздвигнуть и сделать явным животворящее [начало] его (я подразумеваю закон), совлекши [начало] убивающее. Ведь, согласно божественному Апостолу, убивающее [начало] закона есть буква, а животворящее [начало] его есть дух, по словам: «Буква убивает, а дух животворит» (2Кор. 3:6). Не вызывает сомнения, что избрали удел, противоположный Христу, и не познали всего таинства Воплощения Его те, которые зарыли силу своей мысли в букве, не желая быть по образу и по подобию Божиему (Быт. 1:26), а стремясь, по угрозе [Бога], быть землей и в землю отойти (Быт. 3:19). Ведь буква связана с землей, а дух – с небом: «на воздухе», то есть на умном осиянии, «на облаках», то есть на возвышенных созерцаниях, «в сретение Господу... восхищены будут, и так всегда с Господом будут» (1Фес. 4:17) только те, кто благодаря ведению предпочитают [дух букве]. Праведный же печалится о тех, кто по неведению принял на себя невыносимую кару отпадения от истины, и скорбит о том, что они дают повод к укреплению иудейского неверия. Мы же, позволив им поступать так, как они хотят, переходим к нашему рассуждению, начав свое исследование с толкования имен.

[Имя] «Езекия» толкуется как «сила Божия», Ахас, отец его, как «мощь». «Исаия» толкуется как «вознесение Бога», то есть «высота Бога», а «Амос», отец его, как «народ труда». Поэтому «силой Божией» становится добродетель, уничтожающая страсти и оберегающая добродетельные помыслы; «мощь» же, понимаемая духовно, [есть та мощь], посредством которой мы при содействии Бога (а вернее, одной только силой Божией) губим супротивные благу и лукавые силы. А «высота Бога» есть ведение истины, которое порождает труд созерцания тварных [вещей]; подвиги добродетелей во время [духовного] делания становятся отцами труда, и посредством этого [делания] совершенно губится противоположная истине сила лжи – данные подвиги смиряют и низвергают «всякое превозношение, восстающее против познания Божия» (2Кор. 10:5), лукавых духов.

«Молитва» есть испрашивание тех [благ], которые Богу присуще даровать людям для их спасения. И это совершенно справедливо. Ибо если моление есть обещание добрых [дел], приносимых Богу людьми по обету, то молитва, по всей вероятности, будет несомненно просьбой о тех благах, которые предоставляются людям от Бога для их спасения: она воздает сторицей молящимся за их благое душевное расположение.

«Вопль» есть возрастание и увеличение во время восстания лукавых бесов добродетельных способов, соответствующих [духовному] деланию, и ведующих умозрений, соответствующих созерцанию, – его в особенности слышит естественным образом Бог, воспринимающий, вместо громкого гласа, душевное расположение тех, кто печется о добродетели и ведении.

«Небом» в Священном Писании часто называется Сам Бог, как говорит великий глашатай Истины Иоанн Предтеча: «Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба» (Ин. 3:27), то есть [не будет дано] от Бога. Потому что «всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов» (Иак. 1:17) – в соответствии с этим и нужно понимать подобным образом предшествующее место Писания. Но Писание обозначает словом «небо» еще и небесные силы, согласно речению: «Небо – престол Мой» (Ис. 66:1), поскольку [Бог] почивает среди святых и нетелесных естеств. А если кто назовет «небом» также и человеческий ум, очистившийся от всякого вещественного мечтания и украшенный божественными логосами умопостигаемых [вещей], то он, как мне кажется, не отступит от истины. Если же кто-нибудь обозначит [словом] «небо» высоту умного ведения в человеках, то он опять не погрешит против надлежащего [понимания]. И действительно, как бы троном Божиим становится истинное ведение Бога, принимающее восходящего на престол Бога, в соответствии с неизменным навыком возвышенного и незыблемого устремления к прекрасному. А чистое [духовное] делание называется как бы «подножием [Божиим]», поскольку оно на себя принимает Божественные стопы, не позволяя им вообще оскверняться [соприкосновением с] нечистотами тела, словно [соприкосновением с] землей.

Следовательно, царь Езекия носит [на себе] образ добродетели, согласно толкованию его имени, ибо оно на греческом языке означает «силу Божию», а только одна добродетель и является этой силой, могущей противостоять супротивным силам; «Ахас», отец Езекии, толкуется как «мощь», которую Слово, предвосхищая [вражеские нападки], предоставило [человеку] для [духовного делания], – от нее и присуще рождаться по добродетели божественной силе. Имя пророка Исаии означает ведение горних [вещей], поскольку толкуется как «высота Бога», и являет собой высоту ведения по Богу – оно рождается трудом, положенным на различные умозрения касательно сущих, ибо, как говорилось раньше, [имя] «Амос» означает «народ труда». И если таковы значение и смысл имен, то очевидно, что всякий любомудрый и благочестивый [человек], бдящий с помощью добродетели и ведения, делания и созерцания, когда видит лукавую силу, восстающую на него посредством страстей, как царь Ассирийский [восставал] на Езекию, для освобождения от зол уповает на помощь Божию, и Бога он умилостивливает, всё время усиливая, соответственно добродетели и ведению, свой неизреченный [молитвенный] вопль [к Нему]. Тогда и получает он в союзники себе и для своего спасения Ангела, то есть более мощное слово мудрости и ведения, поражающее «всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод в полцех царя Ассирийска: и возврати лице его со стыдом на землю его».

Лукавое и пагубное царство диавола, [символически] изображаемое Ассирийским царством, идет войной на людей, воюя против добродетели и ведения; оно замышляет обратить в бегство душу посредством врожденных людям сил: желание оно раздражает, [превращая его] в стремление к противоестественному, и склоняет предпочитать чувственные [вещи] умопостигаемым; ярость возбуждает, чтобы она сражалась за избранный желанием чувственный предмет, а разумное начало научает измышлять способы чувственных наслаждений – и чтобы чувственные [вещи] начальствовали и властвовали над силами, то есть над силами души, оно рукополагает перстный закон.

«Мужем храбрым» Писание называет лукавого беса, прилагающегося к желанию и разжигающего его до неприличных стремлений к постыдным наслаждениям, ибо нет ничего более сильного и принуждающего, чем естественное стремление. «Бранником» Писание именует беса, осаждающего ярость и готового непрестанно сражаться за наслаждения. «Начальником» назван [бес], незримо сростающийся с явлениями чувственных [вещей] и посредством каждого чувства хитро привлекающий к себе стремление души. Писание назвало его «начальником», поскольку приросшей [к душе] чувственной [вещи] присуще начальствовать над всякой страстью. Ибо без этой вещи не может никогда возникнуть и страсть, привлекающая к себе силы души посредством того или иного чувства. «Воеводой» же [Писание] называет беса, злоупотребляющего силой мыслящей [части] души для изобретения пороков и для отыскивания всяческих способов [удовлетворения] их.

«Лицем» же диавола является гладкость наслаждения, благодаря которой ему свойственно владычествовать над всякой душой, одержимой им и предпочитающей чувственные [вещи], вводящие в соблазн ощущения, созерцанию, питающему ум духовной [пищей]. Это лице и посрамляет тот, кто посредством молитвы [всегда] имеет попечение о слове мудрости, [посланном] от Бога и поражающем всякую лукавую силу, то есть полностью уничтожающем лукавую тиранию, мучающую душу. Ибо Писание говорит «погубил», а не «изгладил», поскольку «изглаживание» есть упразднение одного только осуществления страстного действия, а «погубление» есть полное уничтожение и лукавых побуждений в мысли.

«Земля царя Ассирийского», я имею в виду [землю] лукавого демона – родоначальника зла, есть суровый и жесткий навык в пороке и неведении, лишенный всякой жизненной теплоты добродетели и всякого умного света ведения; в эту землю и возвращается одинокий диавол, который после [неудачной] попытки приражения не смог переселить в собственный навык Иерусалим, то есть боголюбивую и бесстрастнейшую душу, имеющую в себе, словно Езекия, совершенное слово делания и, словно Исаия, обладающую умом, просвещенным ведением, – они умилостивливают Бога и с помощью Ангела истребляют лукавую силу.

Так я понимаю эти места [Священного Писания], соответственно присущей мне способности [разумения]. Если же кто может в более возвышенном смысле воспринять сказанное, пусть он порадует и себя, и нас, представив, как это должно, сей более ценный смысл написанного. Ибо, как я уже говорил, суть Священного Писания неописуема: наоборот, она описует всех говорящих, сама оставаясь для них неописуемой. Поэтому, если я и сказал что-либо, сообразуясь со своей способностью [разумения], то и это [уже само по себе] дерзновенно. Но я отнюдь не объял [умом] всего смысла написанного, поскольку данный смысл беспредельно превосходит мои силы.

Вопрос 51

«И мнози приношаху дары Господу во Иерусалим, и даяния Езекии царю Иудину, и возвышен бысть пред очесы всех языков» (2Пар. 32:23). – Что такое дары и что даяния? Почему дары [приносятся] Богу, а даяния – царю? И что означают [слова]: «возвышен бысть пред очесы всех языков»?

Ответ. Бог привел в бытие всё зримое естество, но Он не позволил ему быть движимым в соответствии с одним только чувством, а посеял в каждый из составляющих это естество видов духовные логосы Премудрости и способы учтивого поведения, чтобы не только через молчаливые твари велеречиво возвещался Творец их, являемый логосами [Своих] созданий, но и чтобы человек, воспитываемый естественными законами и способами [поведения], мог легко найти путь праведности, ведущий к Нему.

Ибо высочайшей Благости [Божией] было свойственно не только учредить божественные и нетелесные сущности умопостигаемых [вещей] в качестве подобий неизреченной и божественной славы, воспринимающих, насколько то дозволено и соразмерно им, непостижимую зрелость недосягаемой Красоты, но и примешать к чувственным [вещам], весьма нуждающимся в умопостигаемых сущностях, отражения Своего Величия, могущие доставить человеческий ум, возносимый ими, прямо к Богу. [И тогда] этот ум оказывается превыше [всех] зримых [тварей], поскольку он [сразу] восходит к высшему Блаженству и оставляет позади себя все промежуточные [сущности], через которые он прокладывает свой путь. Но не только [для этого было сотворено сие], но и для того, чтобы никто из «служащих твари вместо Творца» (Рим. 1:25) не имел бы повода оправдывать [свое] неведение, слыша глас всякой твари, ясно возвещающий о своем Создателе.

Итак, поскольку естество зримых [тварей] содержит в себе и духовные логосы Премудрости, и способы учтивого поведения, естественным образом посеянные в нем Творцом, постольку всякий ум, разумеется увенчанный добродетелью и ведением, получает в удел, наподобие великого Езекии, царствование над Иерусалимом, то есть над навыком восприятия одного лишь мира, или же над душевным устроением, лишенным всяческих страстей, – ибо «Иерусалим» Толкуется как «видение мира». Такой ум имеет в своем подчинении всё творение, благодаря составляющим это творение видам, через него приносящее Богу, словно дары, духовные логосы ведения, [сокрытые] в твари, и предлагающее самому уму, словно даяния, способы [осуществления] добродетели, содержащиеся в творении соответственно естественному закону. Вследствие обоих [творение] радушно принимается [Богом], а любомудрый ум, достигший совершенства в делании и созерцании, может быть весь прославлен соответственно обоим, то есть соответственно [правому] разумению и жизни. Писание определяюще назвало «дарами» приносимое Господу, а «даяниями» – приносимое царю, поскольку, как говорят сведущие в этом люди, «дарами» метафорически обозначается то, что доставляется [людям] не нуждающимся [ни в чем], а «даяниями» – то, что дается нуждающимся. Поэтому в обычном словоупотреблении приносимое царям именуется «дарами», поскольку здесь имеется в виду отсутствие нужды у принимающих.

И если кто скажет, что именно по этой причине всё, щедро принесенное волхвами Господу (Мф. 2:11), по [Своему] человеколюбию родившемуся ради нас, названо «дарами», то он ни в чем не отступит от истины.

Итак, принося Господу от созданных [вещей] духовные логосы, мы приносим [Ему] дары, поскольку Он по естеству [Своему] не нуждается во всем этом. Ибо не как нуждающемуся в других приносим мы Господу логосы сущих, но делаем [это для того], чтобы нам самим, насколько то возможно, воспеть Его, дающего нам в долг, от тварей Его. А даяния принимает тот, кто ревностно домогается божественного любомудрия, как нуждающийся по естеству и в способах [осуществления заповедей] для добродетели, и в логосах [тварей] для ведения.

Однако можно и иначе истолковать [слово] «дары». Поскольку дар есть даваемое тем, кто раньше ничего не приносил, то дары от созерцания сущих принимает ведующий ум, то есть [он принимает] преподносимые через него без [всякого] рационального доказательства основополагающие учения веры, сверх которой никто никогда не приносит ничего [Богу]. Естественным образом и без всяких искусных логических приемов видя своего Творца, насколько Его являет творение (что можно сравнить с верой, приносимой первой, ибо она приносится Богу как долг, а не как дар?), [ум] принимает в качестве даяний естественные законы сущих, воспроизводя их в способах [осуществления добродетели]. Разумеется, стяжав [указанные основополагающие учения веры, он принимает и] труды покаяния, благодаря которым ему присуще совлекать с себя прежнего ветхого человека, а затем приступать к сбору плодов праведности, собирая способы, сотворенные [Богом] в сущих для осуществления добродетели. Но к ним [ум] не может приблизиться до тех пор, пока он многими трудами и потом не снимет и не сбросит с себя, как змей старую кожу, ветхого человека. Поэтому ведующий ум принимает, как дары Богу, основополагающие учения веры, не принося и не даруя ничего [Ему] прежде них (ибо сказано: «Кто дал Ему наперед, чтобы Он должен был воздать» (Рим. 11:35); а как даяния он принимает естественные законы сущих, воспроизводя [их] в способах [осуществления добродетели].

Я говорю о следующем: различающий ум, в соответствии с естеством воспроизводя небесный закон, принимает даяния, всегда имея и сохраняя в себе ровное и то же самое движение добродетели и ведения, которое вращает вокруг сущих, словно светозарные и блестящие звезды, логосы их.

А от орла [ум] воспринимает прямоту взгляда очей на божественное сияние чистого Света, и при этом всесветлый луч [Света] не обжигает умное око.

[Ведующий ум] подражает и оленю, подобно ему устремляясь на высокие горы божественных умозрений, и разумом, обладающим высшей способностью различения, он губит страсти, которые, словно ядовитые пресмыкающиеся, зарылись в естество сущих; с помощью же памяти он унимает [пагубное действие] яда порока, случайно попавшего в многоразличные источники ведения.

Еще он подражает зоркости газели и устойчивости [в полете] птицы, благодаря добродетели [издалека] различая тенета борющих бесов и [легко] перепрыгивая через них, словно газель, а благодаря ведению пролетая над ловушками ведущих [с ним] брань духов, словно птица.

Некоторые говорят, что если ударять друг о друга кости льва, то можно добыть огонь. Ведующему и боголюбивому уму также по природе присуще подражать и льву, поскольку он, исследуя истину, ударяет друг о друга, словно кости, благочестивые помыслы и таким образом добывая огонь ведения.

Ведующий ум становится «мудрым, как змий, и простым, как голубь» (Мф. 10:16), всегда сохраняя веру, словно голову, несокрушаемой и мудро отстраняя от себя, наподобие голубя, раздражение ярости, а поэтому он не помнит зла [своим] обидчикам и притеснителям.

От горлицы же он воспринимает, словно даяние, образ целомудрия, по доброй воле исполняя все дела, которые свойственны естественному ходу вещей.

И так любомудрейший ум, с помощью ведения проходя бытие сущих соответственно логосу и способу [существования] каждого естества, принимает, как ведующий, словно дары, духовные логосы их, приносимые Богу от твари; а как подвизающийся в [духовном] делании, он принимает, словно даяния, естественные законы сущих, воспроизводя [их] в способах [осуществления добродетели]. И в самом себе он открывает всё великолепие Божией Премудрости, незримо привносимой в сущие [вещи еще] в течение [здешней] жизни.

Если кто скажет, что Писание, говоря о приношении даров Богу, разграничивает их, дабы явлена была беспредельность Божией Благости, ибо прежде наших приношений Она воспринимает от нас даяния, как дары, вменяя всё нам в уплату подати, – то высказывающийся подобным образом не выйдет за пределы должного [понимания]. Ибо он покажет величие и неописуемость Благости Божией, распространяющейся на нас, поскольку Бог принимает, словно наше, то, что принадлежит Ему, но приносится Ему от нас и засчитывается нам в уплату долга.

«И возвышен бысть Езекия пред очесы всех языков». Тот, кто через делание и созерцание достигает высот добродетели и ведения наподобие Езекии, разумеется, возвышается над всеми языками. Я имею в виду, что он оказывается, соответственно деланию, превыше плотских и позорных страстей, а соответственно созерцанию – превыше так называемых естественных тел; или, говоря просто и кратко, превыше всех чувственных видов, умозрительно пройдя все виды, которые в них. В Писании они образно называются «языками», ибо по природе они инородны и чужеземны душе и уму. И Бог, безусловно, не повелевает сражаться с ними, если они сами не ведут брань с умом.

Ибо нам предписано вести брань не с тварями, извне окружающими чувство, а повелено всегда сражаться с противоестественными страстями бесчестия, обитающими в нас, в земле [нашего] сердца, – сражаться до тех пор, пока не искореним их из него и не станем единственными обладателями этой земли, которая обретет безмятежность благодаря уничтожению чуждых страстей. Поэтому там, где говорится о приношении даров Богу и даяний царю, изречения Писания очень точны: здесь не говорится, что все приносили дары Богу и даяния царю, но [лишь] многие, то есть не все народы, а лишь многие народы. Отсюда ясно, что есть народы, от которых ничего не приносится Богу или царю. Ведь, разумеется, речь идет о том, что твари, составляющие естество созданных [вещей], должны преподносить Богу в качестве даров только божественные логосы, как происшедшие от Бога, поскольку в соответствии с этими логосами они созданы; а в качестве даяний царю (твари должны приносить] принадлежащие им по естеству законы, как утвержденные им, – тогда человеческий ум, приведенный в гармоническое созвучие с этими законами, образовывает основные образы добродетели. Но нельзя приносить Богу или людям неистинное бытие сущих в нас народов, то есть страстей, которых не создал Бог, поскольку они не произошли от Бога. Ибо страсти бесчестия приведены в бытие не Богом, но нами, ослушавшимися Божией заповеди; и от них [ум] никогда не приносит ничего Богу, поскольку они вообще не содержат в себе никакого логоса мудрости или ведения, а обрели свое существование вопреки ему, путем отвержения и мудрости, и ведения.

Словами же, что царь Езекия «возвышен бысть пред очесы всех языков», образно показывается, что тот, кто вследствие выпавших на его долю трудов [духовного] делания поселяется в бесстрастии, словно в Иерусалиме, избавляется и от греховного беспокойства; его действия и слова дышат миром, миру он внимает и о мире размышляет; затем он постигает с помощью естественного созерцания естество зримых [вещей], через него приносящее Господу, словно дары, божественные логосы и преподносящее ему самому, словно даяния царю, законы, содержащиеся в этом естестве. [Поэтому такой человек] бывает возвышен «пред очесы всех языков», через делание став выше всех плотских страстей, а через созерцание оказавшись превыше естественных тел и всех чувственных видов, так как он прошел через все духовные логосы и способы [бытия], которые в них.

Так понимаю я слова: «мнози приношаху» – многие, но не все, то есть народы, которые вне [нас], или твари, а не народы внутри нас, или страсти. Ибо все твари, наполняющие мир, воспевают Бога и славят Его безмолвными гласами (Пс. 18:1–5). И их хвалебная песнь становится нашей песней. Поэтому великий Григорий, именуемый в честь богословия, говорит: «Через творения [Божии] я понимаю, как должно воспевать Бога».

Итак, как было показано, Священное Писание открыто для всех желающих сохранить [истинный] смысл Его, и Оно совсем не замыкается на [каком-либо] одном лице. Ибо каждый может стать Езекией, в духе подражая ему, через молитву вознести зов свой Богу, быть услышанным Им и принять Ангела [от Него] – имею в виду принять слово высшей мудрости и ведения во время восстания лукавых бесов. «И посла Господь Ангела, и порази всех мужей храбрых и бранников, и начальников и воевод» (2Пар 32:21), то есть страстные движения желания и ярости, а также пристрастие к чувственным [вещам], и, словно воеводу, разумение, измышляющее способы греха. Подобным образом [каждый обретает мир [душевный] через избавление от страстей и посвящение себя созерцанию сущих, чтобы воспринять всеобъемлющие логосы ведения, словно дары, и основные способы добродетелей, словно даяния, приносимые ему от всего творения для прославления Бога и для его собственного [духовного] преуспеяния. После этого он надлежащим образом бывает возвышен «пред очесы всех языков», то есть по добродетели оказывается превыше всех страстей, а по ведению – превыше всех тварей, и через [свое] смирение сберегает благодать, не претерпевая того, что, по Писанию, следовало за этим.

Вопрос 52

И «не по воздаянию, еже Бог даде ему, воздаде Езекиа, но вознесеся сердце его, и бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим. И смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущии во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины» (2Пар. 32:25–26). – Что такое «воздаяние» и то, что следует за этим?

Ответ. Поскольку после многих и различных благодеяний, которые Бог своевременно оказывал Езекии, спасая его и избавляя от всякой нужды и превратностей, он всю благодать спасения не вменил, как должно, Богу, но некая человеческая нечистота вскичилась в нем и разделилась сила обретенных преуспеяний, то, разумеется, «не по воздаянию, еже Бог даде ему, воздаде Езекиа». Ибо за божественные преуспеяния свои он не воздал с [должным] благоразумием благодарения [Богу], но вознеслось сердце его, а поэтому не избежал [Езекия] болезни гордыни, кичащейся добродетелью и ведением.

И «бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим». Гнев Божий есть, согласно одному толкованию, тягостное чувство воспитуемых. А тягостным чувство делается вследствие наведения невольных тягот. Через такое наведение Бог часто приводит ум, чванящийся добродетелью и ведением, к смирению и умалению, даруя ему познание самого себя и сознание собственной немощи. Ощутив их, ум оставляет суетное возношение сердца. Ибо [Писание] гласит, что после того, как был гнев [Божий], «смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины».

Или еще: гнев Господень есть прекращение даруемых божественных харизм, которое случается со всяким высокомерным и надменным умом (для его же пользы), хвастающимся дарованными от Бога благами, словно собственными достижениями. Достойно рассмотрения и понимания также и то, почему не только на одного Езекию, вознесшегося сердцем, пришел гнев [Господень], но и на Иуду, и на Иерусалим. Это [место] в особенности убедит строго придерживающихся одной только буквы Писания в том, что боголюбцам следует обратить всё свое усердие на духовное рассмотрение написанного, если, конечно, ценнее всего для них разум истины. Ибо если мы будем следовать только одной букве, то, естественно, обвиним Божественный суд в великой несправедливости, так как он неправедно карает вместе с грешником тех, кто не согрешил. И разве истинным будет тогда Писание, гласящее: «Да не умрут отцы за сыны, и сынове не умрут за отцы; кийждо за свой грех да умрет» (Втор. 24:16). Также: «Душа же согрешающая, та умрет» (Иез. 18:20). И еще: Ты «воздаси комуждо по делом его» (Пс. 61:13), как то сказано Давидом, обращающимся к Богу.

[Писание] гласит: «Вознесеся сердце Езекии». Но Оно не добавляет: «и сердце населяющих Иерусалим и Иудею». Каким образом вместе с виновным были наказаны и невиновные – постигнуть этого, если понимать данные слова буквально, я не могу. Ведь сказано: «И вознесеся сердце Езекии, и бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим» – а о них в Писании не написано, что они вознеслись [сердцем]. Итак, поскольку защищающие букву [Священного Писания] и предпочитающие ее мысли [Его] не в силах объяснить эти вызывающие затруднения [слова], мы обратимся к духовному толкованию написанного и там постараемся обрести истину, сокрытую неприступной буквой, ибо эта истина, наподобие света, озаряет путь любящим ее.

Каждый ведующий и любомудрый ум содержит в себе и Иуду, и Иерусалим. Под «Иудой» мы, исходя из духовного постижения, понимаем образ заповеди или навык в покаянии вместе с помыслами, которые он в себе заключает; этот навык деятельно совозрастает вместе с преуспеянием по мере восхождения ума горе – ибо «Иуда» толкуется как «исповедь»: А «Иерусалим», согласно аллегорическому пониманию, означает мирный навык бесстрастия вместе с составляющими этот навык божественными умозрениями. Или, говоря кратко, [ведующий] ум обладает «Иудой», то есть деятельным любомудрием, и «Иерусалимом», то есть созерцательным тайноводством. Поэтому когда боголюбивый ум, по благодати Божией, отражает всякую супротивную силу с помощью добродетели и ведения, [стяжаемых] в деятельном и созерцательном любомудрии, то он увенчивается совершенной силой против духов лукавства. Однако если при этом он не воздает должного благодарения Богу – Виновнику [своей] победы, но сердце его возносится, ибо он признает [лишь] самого себя за причину всякого преуспеяния, то тогда, как не воздавший Богу по воздаянию, возданному ему, он принимает гнев богооставленности не только на самого себя, но также на «Иуду» и на «Иерусалим», то есть на навык [духовного] делания и на навык созерцания. И тогда, по попущению Божиему, страсти бесчестия сразу же восстают против делания, оскверняя дотоле чистую совесть, а ложные мысли сплетаются с созерцанием сущих, искажая дотоле правое мнение ведения.

Ведь Божественное установление и [Божественный] закон подлинно существуют по Промыслу [Божиему] в сущих, чтобы ими воспитывались, обращаясь к богомыслию, те, которые при благоприятном [течении жизни] проявляют неблагодарность [к Богу], и чтобы, [сообщив им] опыт противоположного, породить в них познание Божественной Силы – свершительницы [всех] благ. Ибо иначе, поддавшись самомнению, не подчиняющемуся при благоприятных обстоятельствах Промыслу [Божиему], мы впадаем в богопротивное расположение гордыни, считая, что стяжание добродетели и ведения присуще нам по природе, а не есть дар благодати. В таком случае оказывается, что мы пользуемся благом для рождения зла и через то, благодаря чему должно было укрепляться и пребывать нерушимым Божественное познание в нас, – через это мы совсем недолжным образом заболеваем неведением Божественного.

Ибо один, считая, что он достиг цели добродетели, уже не будет искать Причину и источник [всех] благ, замыкая только в самом себе силу устремления [к Божественному], и вследствие самого себя теряя закон спасения, то есть Бога. Другой же, наоборот, [постоянно] ощущая свою естественную нужду в благах, не перестает усиленно стремиться к Тому, Кто может восполнить его недостаток.

Поэтому на гордый ум праведно [обрушивается] гнев, то есть богооставленность или попущение [Божие], в силу чего осаждают его бесы и во время [духовного] делания, как Иуду, и во время созерцания, как Иерусалим, дабы ощутил он собственную естественную немощь и познал Божественную Силу и Божию благодать, защищающую его и доставляющую ему все блага; и дабы смирился он, полностью отринув от себя чуждое и противоестественное возношение. Тогда не придет на него другой гнев [Господень], то есть лишение дарованных харизм, как не пришел он на Езекию, который после того, как случился первый гнев, то есть богооставленность, сразу же смирился и ощутил Подателя благ. Ибо [Писание] гласит: «И бысть на него гнев, и на Иуду, и на Иерусалим, И смирися Езекиа от высоты сердца своего сам, и живущий во Иерусалиме, и не прииде на них гнев Господень во дни Езекиины», то есть [не пришел] другой гнев – лишение харизм, который вслед за попущенной прежде богооставленностью научает ум прекрасному благомыслию. Ибо очевидно, что невразумленный первым видом гнева [Божиего], то есть богооставленностью, и несмирившийся, принимает на себя второй гнев, лишающий его [благодатного] действия [Божественных] харизм и отбирающий от него оберегающую его до сих пор Силу. «Отиму ограждение его, – говорит Бог о неблагодарном Израиле, – и будет в разграбление; и разорю стену его, и будет в попрание. И оставлю виноград Мой, и ктому не обрежется, ниже покопается, и взыдет на нем, якоже на лядине, терние; и облаком заповем, еже не одождити на него дождя» (Ис. 5:5–6) – как возвестил, страдая, и Саул, первый царь Израиля. Ибо он вместе с царством воспринял через помазание и благодать пророчества, но когда не сохранил ее, то принял на себя первый гнев [Божий] – действие лукавого духа. Когда же не осознал [этой своей вины], был изобличен другим гневом, лишился [царского трона] и, через свое безумие, оказался перед смертью неимеющим никакого благочестия. Это обнаруживает [сам Саул], когда, страдая, он сначала был одержим бесом, а затем с помощью волшебницы перебежал добровольно к бесам и, подобно безбожникам, совершил служение этим бесам через волхвование.

Итак, под «Езекией» мы понимаем любомудрый ум, под «Иудой» – [духовное] делание, а под «Иерусалимом» – созерцание. И когда мы мысленно постигаем, что ум каким-либо образом претерпевает нечто, мы убеждаемся, что вместе с ним сопретерпевают вследствие сочетающих их вместе идей его деятельная и созерцательная способности. Ибо когда претерпевает подлежащее, невозможно, чтобы вместе с ним не сопретерпевали и те [силы], которые [находятся] в этом подлежащем.

Смысл [такого] духовного толкования полностью соответствует словам Писания, поскольку он не предполагает упрека [в несправедливости] приговора Божиих судов и не побуждает к ниспровержению другой [Божественной] заповеди. Ведь согласно изложенному толкованию, когда один только Езекия, то есть ум, возносится, кичась [своими] достижениями, то [невозможно] не возноситься вместе с ним Иуде и Иерусалиму, то есть деланию и созерцанию, ибо их нельзя рассматривать как обладающих ипостасным бытием. И гнев [Божий] обрушивается не только на одного Езекию, то есть на ум, но и на Иуду и на Иерусалим, так как когда оскверняется чем-либо ум, то вместе с ним делаются грязными [духовное] делание и созерцание, даже если они не участвуют в том, что породило гнев.

Стало быть, нам следует придерживаться смысла, [а не буквы] написанного. Ибо если «то, что некогда происходило прообразовательно» в истории, но ради нас «было записано в наставление» (1Кор. 10:11) духовное, – и это записанное постоянно соответствует происходящему, то когда супротивная сила выстраивается на духовную брань против нас, мы должны, по возможности, переместить в [свой] ум всё Писание. Тогда наш ум просветится божественными умозрениями, тело украсится образами [добродетелей, возникшими вследствие] постижения божественных логосов, которые соделают это тело разумной мастерской путем отвержения врожденных страстей.

Итак, всякий боголюбивый и добродетельный человек препоясывается, наподобие Езекии, духовной силой [на брань] против бесов; и если случится приражение лукавых духов, в уме незримым образом вступивших с ним в схватку, то он через молитву получит [помощь в виде] Ангела, посланного ему от Бога. Я имею в виду – получит могущественное слово мудрости, которое рассеет и уничтожит все фаланги диавола. Однако, если он не признает Бога за причину этой победы и спасения, а всю победу припишет самому себе, то таковой человек не воздал Богу по воздаянию Его, ибо полнота благодарения не является равной величию спасения и душевное расположение [спасенного] не возмещает благодеяния Спасшего. Ведь «воздаяние» есть душевное расположение спасенного к Спасшему, [проявляющееся] в делах, соизмеримых [с благодеянием]. Наоборот, когда такой [человек] возносится сердцем и кичится полученными дарами, словно чем-то неполученным, то по справедливости обрушивается на него гнев [Божий], поскольку Бог попускает диаволу незримо сплестись с ним, сотрясти до основания образы добродетелей, [осуществляемые в духовном] делании, и сделать мутными просветленные логосы ведения, [обретаемые] в созерцании, дабы он, познав собственную немощь, достиг разумения той единственной Силы, Которая ниспровергает в нас страсти, и, раскаявшись, смирился и отверг высокомерие гордыни. [Лишь тогда] он умилостивит Бога и отведет от себя гнев, обрушивающийся на нераскаявшихся, отнимающий у души оберегающую ее благодать и оставляющий покинутым неблагодарный ум.

«Днями же царя Езекии» Писание, вероятно, называет различные озарения, которые воспринимаются всяким благочестивым и боголюбивым умом, предающимся созерцанию тварных [вещей] для постижения Премудрости [Божией], разнообразно проявляющейся через все [твари]. И до тех пор, пока делание и созерцание находятся в гармонии с этими [озарениями], они не лишаются добродетели и ведения, поскольку «Солнце Правды» Своим восходом [всегда] творит в подобном уме эти «дни».

Вопрос 53

Опять об Езекии [Писание] говорит: «погребоша его на восходех гробов сынов Давидовых: и славу и честь даша ему в смерти его весь Иуда, и живущии во Иерусалиме» (2Пар. 32:33). – Что означает «на восходех гробов сынов Давидовых» и последующее?

Ответ. Духовный Давид есть Господь наш Иисус Христос, Камень, «который отвергли строители, – священники и начальники иудейские, – тот самый сделался главою угла» (Мф. 21:42), то есть [Главою] Церкви. Ибо, согласно Писанию, «угол» есть Церковь. Ведь как угол соединяет две стены, скрепляя их друг с другом нерасторжимой связью, так и Святая Церковь стала соединением двух народов – тех, которые из язычников, и тех, которые из иудеев; единым учением веры Она связывает их друг с другом и сочетает их для [неразрывного] единодушия; краеугольным Камнем Ее является Христос, как Глава всего Тела (Кол. 1:18). Ибо имя «Давид» толкуется как «унижение», а [Господь есть Тот], Который, будучи Словом Божиим и Сыном Божиим, ради меня облачился в «зрак раба» (Флп. 2:7), стал «поношением человеков», неверующих в Истину, и «уничижением людей» (Пс. 21:7), преисполненных грехами, но «Пастырем добрым, полагающим душу Свою за овец» (Ин. 10:11), то есть за нас. Он «льва и медведицу бияше» (1Цар. 17:36), то есть изгонял из естества [человеческого] ярость и похоть, терзающие разумный зрак образа Божиего в нас. Он [был] «чермен», вследствие страдания смертного, и с «добрыма очима» (1Цар. 16:12), то есть обладал славой возвышенных логосов Промысла и Суда – ибо Промысел и Суд являются как бы очами Слова, посредством которых [Господь], и претерпевая ради нас, осуществляет наблюдение за всем. Он – Тот, Кто поразил духовного Голиафа, то есть диавола, ростом в пять локтей вследствие пятичастной страстности нашего чувства: ведь до такой величины и роста возносится диаволом порочность, до какой расширяется сила чувства в нас, посредством [внешних] ощущений приведенная в страстное состояние. Он – Царь истинного Израиля, [то есть Израиля], видящего Бога, даже если Саул, то есть ветхий народ, [живущий] по закону [Моисееву], безумствует, истощаемый завистью, будучи не в силах перенести потерю преходящей славы. И Давид, Царь мой, даже преследуемый, забирает копье и сосуд с водой (1Цар. 26:1–12) у Саула, то есть силу деятельной добродетели и благодать умозрительного созерцания, – ведь забирает Он их только для того, чтобы отдать тем обращающимся к Нему по вере иудеям, которые в будущем унаследуют спасение, принимая проповедь Царства [Божиего]. Опять же [Давид] в пещере отрезает у усевшегося по нужде [Саула] край одежды, то есть благонравие, достигнутое нравственным любомудрием, или возвышенность умозрений, касающихся оболочки символов и иносказаний закона. Ибо Он рассудил, что «всё истлевает от употребления» (Кол. 2:22), а поэтому иудейский народ, присевший в пещере века сего или в мрачной букве закона, целиком приверженный земному и телесному [бытию], ограничивающий тлением преходящих (вещей] божественные обетования нетленных, по справедливости и достоинству не должен обладать, словно краем одежды, духовным благонравием заповедей закона, постигаемых в таинственном смысле.

Таков духовный Давид, истинный Пастырь и Царь, Губитель супротивных сил. Он – Пастырь тех, кто еще предается нравственному любомудрию и пасется на пастбище естественного созерцания; Царь же тех, кто, обновив с помощью духовных законов и учений красоту дарованного [изначала] образа, соответствующую Первообразу, приближаются к великому Царю веков в непосредственном видении ума и, если позволительно так сказать, отражают в себе, словно в зеркале, неприступную Красоту.

Сыновья же этого Давида суть все святые от века, рожденные Им в Духе. Гробы этих сыновей – воспоминания об их жизни по Богу на земле. А «восход» гробов есть высота их Боговедения и любви к Богу – там и воздают [им] погребальные почести «весь Иуда и живущий во Иерусалиме». И именно там, соответственно достоинству места, обретают свое жилище способы блаженного монашеского жития, сообразные [духовному] деланию, и обитают логосы ведения, сообразные истинному созерцанию. Они погребают ум, достохвально умерший для всех сущих, ибо для чувственных [вещей] он умирает благодаря отвержению всякой чувственной деятельности, а для [вещей] духовных – благодаря прекращению всякого духовного движения.

Итак, они погребают Езекию, [имя которого] толкуется как «мощь Бога», то есть погребают ум, могучий в [духовном] делании и величавый в ведении, который умер, то есть добровольно удалился от всех сущих, придя к Тому, Кто выше этих сущих. А погребают его «весь Иуда и живущий во Иерусалиме», то есть делание, соответствующее добродетели, и истинное созерцание, соответствующее ведению. «На восходех гробов сынов Давидовых», то есть на возвышенности памяти о [всех] святых от века; «и славу, и честь даша ему» – славу как [оказавшемуся] по духовному ведению превыше всех логосов сущих, а честь – как ставшему чистым от всех страстей и стяжавшему по чувству движение, не связанное естественными законами, [действующими] в сущих.

Возможно, кто-нибудь из весьма досточтимых добротолюбцев скажет, что «слава» есть наивысшая красота «по образу», а «честь» – полнейшее сходство «по подобию». Одному, [то есть «образу«], присуще свершать истинное созерцание духовных логосов, а другому, [то есть «подобию»], – исполнять точное и безукоризненное делание заповедей. И обладающий ими великий Езекия был похоронен «на восходех гробов сынов Давидовых». Поэтому для более ясного понимания смысла изреченного можно вместо слов «погребоша его на восходех гробов сынов Давидовых» сказать: «И воздвигли памятник Езекии на высоте памяти о святых от века».

Рассмотрим [теперь], почему не сказано: «в гробах Давидовых», а [написано]: «на восходех гробов... Давидовых». Ведь сам смысл и образ жизни по плоти Господа совершенно непостижим и несравним с [другими] сущими – не только с людьми, но и с Ангелами, не говоря уже о том, что Божество Его [совершенно] недоступно постижению мыслью. Поэтому, хотя всякому знающему [человеку] и более любезно величие [слов] «в гробах сынов Давидовых», но наилучшее [для него] – «на восходех гробов сынов Давидовых». Ибо в Писании не сообщается, что кто-нибудь был погребен в гробах Давидовых, не говоря уже [о погребении] на восходе гробов Давидовых. Ведь, как я сказал, смысл и образ жизни по плоти Господа Бога и Спасителя нашего ни в чем не сравнимы [ни с одним из сущих]. Ибо сказано: «Покры небеса добродетель Его» (Авв. 3:3), то есть здесь говорится о том, что и сама праведность по человечеству Господа, [проявляемая] через плоть, своим превосходством и преизобилием покрыла и горние Силы. Ведь Он был не просто человек, но Бог, вочеловечившийся для того, чтобы через Себя и в Себе обновить естество человеков, само по себе уже состарившееся, и соделать его общником Божиего естества. При этом, разумеется, [человеческое] естество отложило всякое тление и изменение, благодаря которым оно, уподобившись скотам, имело чувство, подавляющее разум. Господу слава во веки. Аминь.

Вопрос 54

В Первой книге Ездры написано о Зоровавеле: «И егда изыде юноша сей, воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного, глаголя: от Тебе победа, и от Тебе премудрость, и Твоя слава, и аз раб Твой. Благословен еси» (2Езд. 4:58–60). Что означают слова: «Воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму» и последующие?

Ответ. [Имя] «Зоровавель», если строго следовать [правилам] еврейского языка, может произноситься с придыханием и без него, раздельно или слитно, а также быть грамматически упорядоченным. С придыханием оно обозначает «посеянное семя смешения», без придыхания – «восход смешения», слитно – «восход в смешении», раздельно – «восход рассеяния», а употребляемое в грамматически упорядоченной форме означает «сам-отдохновение».

Зоровавель есть ум-любомудр. Он, во-первых, сеет семя праведности, каясь в своем смешении со страстями и пленении ими; во-вторых, он есть «восход смешения», поскольку делает явным срам смешавшихся [с ним] страстей; в-третьих, он – «восход в смешении», через ведение просвещая действие чувства, которое [пребывает] в смешении и направлено на чувственные вещи, не позволяя ему входить в соприкосновение с этими вещами помимо разума; в-четвертых, он – «восход рассеяния», так как служит причиной восхода праведных дел в силах души, рассеянных в чувственных [вещах], – благодаря этому восходу и образуется [духовное] делание, совокупное с разумом и не лишенное умозрительного созерцания, возводящего рассеянные силы [души] к умопостигаемому. Наконец, [этот ум] есть «сам-отдохновение», поскольку он творит всякий мир и сочетает деятельное начало [в человеке] с Благом по естеству, а начало созерцательное – с Истиной по естеству. Ибо всякому [духовному] деланию присуще возникать благодаря Благу, а всякое созерцание стремится к ведению благодаря одной только Истине. И когда они достигнут завершения, то не будет уже ничего наносящего удары деятельному началу души или пронзающего чуждыми умозрениями созерцательное начало ее. Тогда душа, оказавшись по ту сторону всего сущего и мыслимого, приступит к Самому Богу – Единому Благому и Истинному, Который превыше всякой сущности и всякого мышления.

Такой ум, преуспевший в различных добродетелях, когда после победы отходит от царя Давида, то есть от естественного закона, показывает ему силу любви и истины, сравнивая добродетели со страстями. И законным образом получив всеобщее одобрение, утверждающее его выдвижение и упраздняющее выдвижение других, он правильно распознает, откуда пришла к нему благодать победы. Поэтому он и «воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного».

«Лице» этого ума есть постигаемое мыслью расположение души, сокрытое в тайниках ее, в котором содержатся все отличительные черты добродетелей. Его ум «воздвигает на небо», то есть на высоту созерцания, «прямо Иерусалиму», то есть соответственно навыку бесстрастия. Или еще: «на небо прямо Иерусалиму» означает устремленность [ума] к небесному жилищу и к граду «написанных на небесах» (Евр. 12:23), о котором «преславная глаголашася» (Пс. 86:3), как говорит Давид. Ибо нельзя иначе благословлять Бога, как воздвигая к высоте созерцания и ведения, в соответствии с навыком бесстрастия, то есть беспечального и мирного состояния», лице душевного расположения, которое образовывается из многих и различных добродетелей, подобных отличительным чертам [человеческого лица].

И что же говорит он, воздвигнув лице? – «От Тебе победа», показывая, что под «победой» понимается конец деятельного [любомудрия], направленного против страстей, и [этот конец] есть как бы награда за божественные подвиги борений против греха. «От Тебя премудрость», то есть завершение ведения, достигаемое через созерцание, – то завершение, которое кладет конец всякому неведению души. «И Твоя слава» – здесь «славой» называется являемая ими законным образом красота божественной зрелости, которая есть соединение победы и премудрости, делания и созерцания, добродетели и ведения, благости и истины. Ибо, соединенные друг с другом, они излучают единую славу и сияние Бога. Поэтому Зоровавель надлежащим образом добавляет к сказанному: «аз раб Твой», зная, что именно Бог свершает в нас, как в орудиях [Своих], всякое делание и созерцание, всякую добродетель и ведение, всякую победу и премудрость, всякую благость и истину; мы же соучаствуем в этом только своим добровольным расположением, желающим блага. Имея такое расположение, великий Зоровавель добавляет еще, обращаясь к Богу: «Благословен еси, иже дал еси мне премудрость, и Тебе исповемся, Владыко отцов". Как благоразумный раб, он всё вменяет Богу, воздавая признательностью Ему, Владыке отцов, за силу дарованных благ. «Благословенным» он называет Бога, поскольку Тот обладает беспредельной Премудростью, вернее, Само-Премудростью; получив от Бога благодать, он [Ему] воздает хвалу. Еще Зоровавель называет Бога «Владыкой отцов», желая показать, что все [духовные] достижения святых суть харизмы Божии. Ибо никто ничего не имеет, помимо блага, дарованного Владыкой Богом, которое соизмеряется с добротой и благомыслием воспринимающего его. [И человек] стяжает только то и столько, сколько он отдает дарующему Владыке. А «отцами» [Зоровавель] называет [всех] от века святых, веру которых он воспринял и жизнь которых воспроизвел. Ведь он достиг духовного преуспевания, возжелав родиться от них в Духе и став свободно избранным сыном свободно избранных родителей, что настолько же ценнее для Бога по сравнению с невольно становящимися отцами и чадами по плоти, насколько душа по превосходству сущности отличается от тела.

Этот Зоровавель, будучи одним из юношей, представших перед царем Дарием, то есть перед естественным законом, в двух своих речах описал силу божественных благ в людях, опровергнув опрометчивые речи других [юношей]. Тем самым он привлек к себе царствующий закон естества, пророчески предсказав освобождение сил души, захваченных в рабство [постоянной] изменчивости страстей. Ибо два других предстоящих [перед царем юноши], которые как бы [защищали] вещественность тела, суть два лукавых духа, и самим свойством этого числа являют страстность и тленность. А ум, защищающий простую по сущности душу, будучи единым, носит образ нераздельной Единицы, с которой смерть вообще не соприкасается, поскольку Ее нельзя ни разделить, ни расчленить.

Ибо один, то есть первый юноша, представляя [преимущества] страстного благоденствия тела, говорит: «Сильнее есть вино» (2Езд. 3:10). Он называет «вином», давая вместе с тем и определение его, всякое помешательство и опьянение наслаждениями страстей, приводящее в исступление мысль и делающее ложным естественное употребление помыслов. Ведь [Писание] гласит: «Ярость змиев вино их, и ярость аспидов неисцелна» (Втор. 32:33), называя «вином змиев» кипение плотских наслаждений, а «вином аспидов» – тираническое и высокомерное презрение, [вытекающее из] непослушания. Ибо этот зверь, как говорят, по сравнению со всеми зверями земными, [наиболее] глух к [любым] песнопениям и, вследствие своего высокомерия, тиранически властвует над певчими [существами].

Другой, то есть второй [юноша], говорит: «Сильнее есть царь» (2Езд. 3:11), называя «царем» всякую тщеславную похвальбу богатством, властью и другими [земными] отличиями, порождающую неведение, от которого происходит рассеивание [человеческого] естества [на многие] части. Потому что все неведующие о присной славе Божией и презирающие силу ее не знают друг друга, все обрушиваются на всех, одержимые желанием прославиться друг перед другом силой, богатством, роскошью или иными способами. И названные юноши, описав, так сказать, своими доказательствами всю глубинную тину противоестественных страстей, сделали судьей своих речей царя Давида, или властвующий над естеством закон, надеясь склонить его к своим учениям.

Третий же [юноша], который есть ум – заступник добродетели и ведения, желавший, чтобы душа освободилась от злого рабства страстей, говорит: «Сильнее суть жены́, паче же всех побеждает истина» (2Езд. 3:12). «Женами» он называет обоживающие добродетели, из которых возникает любовь, соединяющая людей с Богом и друг с другом. Она восхищает душу от всего того, что находится под властью рождения и тления, а также из умопостигаемых сущностей, превышающих эти [тленные вещи]; сливается, насколько то возможно природе человеческой, в неком любовном объятии с Самим Богом, таинственным образом созидая чистое и божественное сожитие [с Ним]. А «истиной» он называет единую и единственную Причину сущих – Начало, Царицу, Силу и Славу их, из которой и вследствие которой они произошли и происходят; Ею и через Нее сохраняется их бытие, и ради Нее пребывают боголюбцы в своем ревностном усердии. И, чтобы сказать кратко, [словом] «жены» третий юноша указывает на любовь как на конец добродетелей – этот конец есть безупречное наслаждение и нераздельное единение с Благом по природе тех, кто сопричаствует Ему. [Словом] же «истина» он обозначает конечный Предел всех знаний и самих познающих – к Нему, как к Началу и Пределу всех сущих, стягиваются, благодаря некоему всеобщему закону, естественные движения [этих сущих]; Оно, как Истина, Начало и Предел сущих, является всепобеждающим, привлекая к Себе движение тварей.

Так беседует любомудрый ум с естественным законом, ниспровергая всю ложь, внушенную ему лукавыми духами. Он убеждает этот закон решить дело в пользу помыслов и сил души, захваченных в рабство страстей; возвестить освобождение и избавление заключенным во тьме (Ис. 9:1–3), то есть в пристрастии к чувственным [вещам], так чтобы они, придя в Иудею, то есть к добродетели, построили в Иерусалиме, то есть в навыке бесстрастия, храм Господень, то есть ведение, вмещающее [в себя и] премудрость.

Итак, мудр и весьма премудр Зоровавель, поскольку он от Бога воспринял премудрость, благодаря которой и смог противопоставить [убедительные] доводы каждому положению, выдвигаемому на погибель рода человеческого лукавыми бесами, воюющими с телом; победить, опровергнуть и своими возражениями полностью свести на нет аргументы противников, а тем самым освободить душу от лукавого рабства страстей. Ибо если бесы с помощью «вина» стремятся воздать почести кипению плотских наслаждений, а с помощью «царя» – одобрить силу мирской славы, то ум с помощью «жен» представляет духовное и беспредельное наслаждение, а с помощью «истины» показывает незыблемую силу, убеждая презирать блага преходящие и придерживаться [благ] будущих.

Таков, как мне кажется, правильный и мудрый смысл ответа на поставленные вопросы, достойный Духа и того, чтобы письменно запечатлеть его для нашего назидания. А если кто-нибудь, в соответствии с дарованной ему божественной способностью разумения, в силах постигнуть более возвышенное значение написанного, то нет зависти [в нашем сердце]. Ибо благодати Духа не присуще терзать тех, кто ей сопричаствует (таким терзанием обычно и порождается страсть зависти), даже если один обладает ей в большей, а другой – в меньшей степени. Ведь каждый стяжает проявляющееся действие Духа соразмерно своей вере, а поэтому каждый есть распорядитель своей благодати, и если он – благомыслящий, то никогда не будет завидовать другому, прославившемуся благодатными дарами, поскольку и в нем самом заложено внутреннее расположение к приятию божественных благ.

Однако перейдем теперь к другому таинственному рассмотрению [указанного места Писания], которое раскрывает изначальную истину написанного. Согласно такому рассмотрению, Зоровавель есть истинный, новый и через ветхое прообразовательно указанный Господь и Бог наш Иисус Христос. Он, воспринятый в смешение нашего естества, зачатый в нем и рожденный, стал совершенным по естеству Человеком, дабы возвести к Самому Себе это естество, отделившееся от смешения. Не будучи вместе с нами пленником и не переселенный в смешение страстей – ибо Он «не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его» (1Петр. 2:22; Ис. 53:9), – Он был рожден среди нас, пленников, как пленник, и вместе с нами к «злодеям причтен» (Лк. 22:37; Ис. 53:12). Через [Свое] человеколюбие родился Он «в подобии плоти греха и по причине греха» (Рим. 8:3). «В подобии плоти греха» – потому что, будучи по природе Богом бесстрастным, [Господь] непреложно по Домостроительству [Божиему] соблаговолил стать Человеком, по природе страстным. А «по причине греха» – потому что вследствие грехов наших пошел Он на смерть, за нас принял мучения, изъязвлен был за грехи наши и мучим был за беззакония наши, дабы ранами Его мы исцелились (Ис. 53:2–5). Ибо [в Писании] говорится: «Дух лица нашего помазанный Господь ят бысть в растлениях их, о Нем же рехом: в сени Его поживем в языцех» (Плач. 4:20).

Он есть праведный «восход» наш из греха «рассеяния», и о Нем Святой Дух через пророка говорит, что Он восставит для нас «восток праведный» (Иер. 23:5) и «се, муж, Восток имя Ему, и под Ним возсияет» (Зах. 6:12), а также: «возсияет... Солнце правды, и исцеление в крилех Его» (Мал. 4:2). Выражение «под Ним» показывает неизреченное таинство Воплощения Слова, от которого и произошло спасение всех. А «крылья Солнца правды» суть два Завета, благодаря которым прилетевшее к нам Слово исцеляет рану, нанесенную преступлением [заповеди], и укрепляет [нас] в совершенной добродетели: через Ветхий [Завет] Оно ниспровергает порок, а через Новый утверждает добродетель. Или иначе: «крылья» суть Промысел и Суд [Божий], благодаря которым парящее Слово неведомым образом спускается на сущие, исцеляя логосами Премудрости тех, кто желает [этого], а медлительных в отношении добродетели врачуя способами [сурового] воспитания, – с первых Оно счищает [греховную] скверну плоти, а у вторых лечит язвы души.

Именно это Слово и вывело истинный Израиль из плена: не из земли в землю, как это сделал древний Зоровавель, переведя народ [свой] из Вавилона в Иудею, но от земли – на небо, от порока – к добродетели, от неведения – к познанию истины Божией, от тления – к нетлению и от смерти – к бессмертию. Или, говоря более кратко, [Слово вывело истинный Израиль] из мира чувственно-явленного и текущего в мир постоянный и духовный, из жизни прекращающейся – в жизнь нерасторжимую и [вечно] пребывающую. Оно есть истинный Зодчий разумного храма, подмываемого [потоками] прегрешений и поджигаемого чуждым огнем, которым мы обжигаемся, приближаясь к свету огня нашего и к пламени, опаляющему нас, – тем самым мы не только подготавливаем умное начало души рабски следовать за плотским помышлением, но и [своим] действием воспламеняем материю страстей.

Именно это Слово и убедило [Своей] Премудростью царя Дария, то есть закон естества. Ведь нельзя в этом месте [Писаний] понимать «Дария» как «диавола», поскольку он добровольно содействовал благодати в избавлении народа [Израильского из плена], уверовав, что нет ничего более сильного и более полезного для спасения естества [человеческого], чем вера и благая совесть. Ибо вера содержит в себе и внутренний смысл истины, а благая совесть вводит в место Божественной любви, которая аллегорически и обозначается словом «жены», – [пребывающий] в такой любви вообще не может преступить Божией заповеди. Это Слово воздвигает в Себе, согласно неизреченному и нераздельному единению, «скинию Давидову падшую» (Амос. 9:11; Деян. 15:16), то есть естество [человеческое], разрушаемое смертью вследствие греха. Оно есть Зоровавель, со славой восстановивший поверженный дом Божий, о котором Святой Дух говорит: «Зане велия будет слава храма сего последняя паче первыя» (Агг. 2:9). Ибо Слово приобщило [Себя] к естеству (человеческому] вторым общением, намного более необычным, чем первое, поскольку Оно сначала уделило [этому естеству] от лучшей [части Своей], а затем по Собственной воле восприняло худшее, дабы спасти образ [Свой], сделать плоть бессмертной и, соединившись с естеством [человеческим], полностью уничтожить слово змия, вновь восстановить это естество в изначальной чистоте, [свободной] от порока, и благодаря обожению соделать его еще более превосходным, чем первое творение. И поскольку [Слово] сделало [плоть] такой, какой она не являлась изначала, то Оно возвратило ей, [постоянно] текущей, то, что было утеряно, благодаря непреложности преградив путь новому падению, и исполнило в отношении нее силой [Своего] Вочеловечивания весь совет Бога и Отца. Ибо [Писание] гласит: «Руце» духовного Зоровавеля «основаша храм сей», то есть человека, «и руце его совершат его» (Зах. 4:9) – речь идет о прежнем творении [человека] и о возрождении его Словом по неизреченному единению. Таков истинный Зоровавель, Избавитель пленников, имеющий в руке [Своей] «камень, иже от чистого олова», украшенный семью очами Господа, которыми Бог призирает «на всю землю» (Зах. 4:10). Ведь если следовать буквальному толкованию, то Зоровавель никак не мог держать в руке камень чистого олова, имеющий семь очей Господа, взирающий на всю землю. А поскольку такое толкование невозможно, мы [опять] обращаемся к [духовному] смыслу написанного.

Зоровавель есть, как часто уже говорилось, Господь Бог наш Иисус Христос. Камень Его есть вера в Него, а [слова] «в руке» означают то, что вера во Христа становится явной посредством исполнения заповедей. Ибо «вера без дел мертва» (Иак. 2:26), как и дела без веры. Ведь очевидно, что «рука» есть символ делания. Поэтому Господь, неся в руках камень, научает нас обладать деятельной верой в Него, украшенной семью очами Господа, то есть семью энергиями Святого Духа.

Далее, [в Писании] говорится: «И почиет на нем Дух Божий, Дух премудрости, дух разума, Дух ведения, дух знания, Дух совета, дух крепости, дух страха Божия» (Ис. 11:2). Дух страха Божия есть воздержание от деятельного осуществления зла; дух крепости – смелая устремленность и движение к [духовному] деланию и осуществлению заповедей; дух совета – навык различения, благодаря которому мы разумно исполняем Божий заповеди, отделяя от лучшего худшее; дух знания – безошибочное познание способов [духовного] делания соответственно добродетели: соизмеряя свои поступки с этими способами, мы никогда не отпадем от правильного суждения разума; дух ведения – постижение логосов, [содержащихся] в заповедях, в соответствии с которыми и образуются способы добродетелей; дух разума – внутреннее приятие способов и логосов добродетелей, или, лучше сказать, усвоение их, благодаря чему и происходит слияние естественных сил [души] со способами и логосами заповедей. А дух премудрости есть вознесение к Причине духовных логосов, [содержащихся] в заповедях, и соединение с Ней. Соответственно этой Причине мы, неведомым образом посвящаемые (насколько то дозволено человекам) в таинство простых логосов сущих, которые в Боге, возвещаем из сердца, словно из некоего бьющего ключом источника, другим людям истину, многоразлично [проявляющуюся] во всем. Тем самым мы восходим от [сущностей] конечных, от Бога удаленных, а нам близких, к [сущностям] первым, от нас удаленных, а Богу близких, – [и это восхождение осуществляется] последовательно и по порядку.

Ибо от бездействия в отношении зла вследствие страха [Божия] мы переходим с помощью крепости к деятельному осуществлению добродетелей; от осуществления добродетелей – к различию совета; от различия – к навыку добродетелей, то есть к знанию; от навыка добродетелей – к ведению логосов, которые в добродетелях; от этого ведения – к навыку, способному преобразовать познанные логосы добродетелей, я имею в виду – разуму; от него – к простому и строгому созерцанию истины, которая [есть] во всех [сущих]; побуждаемые им, мы [сможем] держать многие и разнообразные речи об истине перед [людьми] благочестивыми, исходя из мудрого созерцания чувственных и умопостигаемых сущих. Восходя посредством этих очей веры, то есть посредством озарений, мы собираемся воедино в божественной Единице премудрости, сосредотачивая происшедшее ради нас различие харизм в [единой] Причине их путем постепенных восхождений через каждую из добродетелей. И при содействии Божием мы не должны пропускать ничего из вышеназванного, дабы, постепенно впадая в беспечность, не превратили бы мы веру нашу в слепую и безглазую, не имеющую озарений Духа, [стяжаемых] через дела. Ибо в таком случае мы по справедливости предадимся каре на беспредельные века, поскольку и в самих себе, и в том, что касается нас по вере, мы ослепили божественные очи.

Ведь всякий, кто вследствие бездействия [в осуществлении] заповедей вырвал у самого себя таковые очи веры, естественно, становится осужденным, поскольку не имеет Бога, взирающего на него. И, думаю, по той причине в Писании вера называется «камнем чистого олова», что она является и наказывающей тех, кто не украшает ее заповедями, и спасающей тех, кто сохраняет ее сияющей с помощью энергий Духа. Ибо великий Симеон, говоря о Господе, изрек, что Он будет «на падение и на восстание многих в Израиле» (Лк. 2:34) – на падение неверующих и на восстание верующих. Ибо, как говорят некоторые, олово состоит из серебра и свинца. А свинец является символом воспитания, наказания, кары и тяжести осуждения; серебро же есть образ сияния, славы и блеска. Если же это так, то вера, обозначаемая через олово, с одной стороны, немощью плоти, словно свинцом, воспитывает, наказывает, карает и осуждает тех, кто вследствие [своего] бездействия [в осуществлении] заповедей оказались негодными для нее, – а ведь эта плоть получила крепость благодаря соединению с [Богом] Словом. С другой стороны, эта же вера заставляет блистать, прославляет, просвещает и ведет к обожению тех, кто вследствие исполнения заповедей оказались испытанными в ней, обладая, словно серебром, Божеством Слова, Которое целиком, насколько это: возможно, озаряет достойных.

Некоторые понимают «камень... чистого олова» как [образ] Господа нашего Иисуса Христа, состоящего из двух природ – Божества и человечества. И если кто желает рассмотреть веру во Христа или Его Самого более духовным образом, то и вера, и Сам Христос предстанут перед ним, с одной стороны, как свинец, воспитывающий душу, наказывающий плоть, карающий страсти и осуждающий бесов, а с другой – как серебро, покрывающее сиянием добродетелей ум, прославляющее его знаниями и, благодаря обожению, делающее его [целиком] светом – подобием Первого Света. Согласно такому пониманию, [легко] постигается и [смысл слов] «падение» и «восстание», причиной которых является Господь. Ибо Он производит «падение» плоти или плотских помышлений, грехов и бесов, а «восстание» – ума или духовного помышления, естественных добродетелей и мыслей, [в своей совокупности] объемлющих ведение. И если сказать кратко, Слово производит в достойных падение ветхого по Адаму человека и буквы закона – и восстание нового по Нему Самому человека и закона Духа.

Возможно, в Писании вера потому сравнивается с камнем чистого олова, что обладавшие ею и очернившие [своими пороками] ее добродетель и ведение могут через покаяние и в соответствии с деланием и созерцанием вновь заставить блистать ее и вернуть сразу свойственное ей светлое сияние жизни.

Вопрос 55

«Вси же бяху от Израиля, от двунадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесять три тысящы, триста шестьдесят: раби сих и рабыни, седмь тысящ триста четыредесять седмь; певцы и певицы, восемьсот пятьдесят пять. Велблюд четыре ста тридесять пять; коней седмь тысящ, семьсот тридесять шесть; мсков восемьсот четыредесять пять; подьяремник пять тысящ пять сот двадесять пять» (2Езд. 5:41–42). – Окажи любовь [и объясни] эти великие и возвышенные слова, изреченные Святым Духом через пророков об исходе [Израиля] из плена [вавилонского]. Почему это повествование написано со столь неуместной простотой, недостойной Духа, и здесь упоминается точное число верблюдов, лошадей, мулов, ослов и тому подобного?

Ответ. Точное объяснение этого – удел только тех, кто вследствие великой чистоты [своего] ума получили свыше всю, насколько то доступно человекам, благодать Духа. Соответственно ей умозрительным образом пересекая во все концы [безбрежное] море таинственных созерцаний, они зрят одни только логосы написанного, обнаженные от наложенных на них письменных знаков, и никогда не принимают за смысл ни один из символов, придающих внешнюю форму этим логосам, если только, конечно, не хотят с присущей им мудростью телесно запечатлеть данные логосы для тех, кто, вследствие младенчества [своего] ума, не могут оказаться превыше чувства. [Тогда они делают это] для того, чтобы таковые [младенцы во Христе], поупражнявшись сначала в образах, соответствующих чувству, возжелали затем обратиться к первообразам, которые [существуют] помимо чувства, то есть к логосам. Нет ничего необычного в намерении устремиться к горнему посредством естественным образом ниспосланной нам способности ведения божественных [вещей], и из этого намерения в [людях], подлинно стяжавших божественное, [возникает] благоговение перед двумя являемыми благами. Ибо целеустремленно свершающий путь к божественному либо достигает истины умопостигаемых [вещей] и радостно приносит «жертву хвалы» (Пс. 49:23) – благодарение Даровавшему познание искомого, либо обретает ускользающий смысл написанного [в Священном Писании] и благоговейно чтит божественное, постигнув то, что превышает его собственные силы. И я, лишь гадательным образом обращаясь к поставленным вопросам, призываю на помощь Бога, дабы стал Он Помощником [мне в изъяснении] сказанного, поскольку сила моей собственной мысли немоществует, пытаясь любым образом обрести [недосягаемую] высоту иносказаний Писания. И если мне удастся достичь ее, то вся заслуга в этом принадлежит Богу, через постижение [горних тайн] приводящему меня к благодарению. А если же нет, то опять же Богу принадлежит красота Непостижимости, поскольку Он праведно и промыслительно пресекает заранее во мне гордыню, которую может породить ведение, и Его Непостижимость становится во мне залогом смирения.

Итак, обращаясь, как сказано, лишь гадательным образом к смыслу написанного, я начинаю с предшествующих речений Писания. А в предшествующей главе написано о Зоровавеле: «И егда изыде юноша [сей], воздвиг лице на небо прямо Иерусалиму, благослови Царя Небесного» (2Езд. 4:58). Ясно, что после диспута, происшедшего в присутствии Дария, юноша отступил от лица царя Дария. А Дарий, как было уже сказано в предшествующем изложении, есть владычествующий над естеством закон. Это ясно подтверждает и толкование его имени. Ибо оно, как утверждают точно знающие смысл этого имени, означает «рождение», «генеалогию» или «ведущего [свою] родословную». А понятия «рождение» и «генеалогия» отражают свойство естественного закона. Ибо, «род», «ведущие [свою] родословную» и «генеалогия» относятся к естеству и суть свойства тех [существ], которые подчинены природе. Поэтому Дарий правильно понимается как закон естества. Ведь этот закон объемлет роды и виды, находящиеся в зависимости от природы, и то, что созерцается окрест природы; я имею в виду – время и место. Поэтому сущие [вещи] нельзя рассматривать вне естественного рождения.

Стало быть, Дарий есть, как сказано, закон естества. А Зоровавель есть созерцающий ум, исшедший от Дария, то есть от закона естества, оказавшийся превыше благоустроенности тварного бытия, подчиняющегося времени и месту, и воздвигающий лице ведующего расположения [души], соответствующее добродетели, к небу, то есть к высоте умопостигаемых сущностей, прямо против небесного Иерусалима, который постигается [лишь] мыслью. Я говорю о том Иерусалиме, стены которого написаны на руках Господних (Ис. 49:16) и в котором находится «жилище всех веселящихся» (Пс. 86:7). И именно туда происходит истинный исход пленников, взыскующих, согласно божественному Апостолу, "жилище на небесах» (2Кор. 5:2). Вместе с великим Давидом они могут сказать: «Аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя. Прильпни язык мой гортани моему, аще не помяну тебе» (Пс. 136:5–6). Здесь он называет «десницей» духовное делание, [проявляющееся] в божественных и достохвальных [добродетелях], а «языком, прилипнувшим к гортани» – ведующее действие разума в нас, вследствие неведения прилипнувшее к глотке, то есть к страсти, вставшей комом в горле, а поэтому мешающей устремляться к неизреченным благам и вкусить благость Господню (Пс. 33:9; 1Петр. 2:3).

Если же Зоровавель поспешает вывести логосы из времени и естества [и привести их] в Иерусалим, [то это означает] либо поспешание нашего созерцающего ума, либо [поспешание] Слова-Творца, Который ради нас и в нас стал подобным нам; Он для того стал человеком, чтобы через [Свое] Воплощение возвести к Себе тех, кто изверг себя из жизни и бесстрастия в страсти и смерть плоти. И их, разумеется ставших, насколько это допустимо, близкими Ему, Он выводит вместе с Собой [из плена] и приводит в небесный Иерусалим. Писание, символически приукрашивая это, сравнивает их с упомянутыми видами и числами [людей и животных]. Ибо всякий боголюбивый и праведный человек, восходя умопостигаемым образом к горнему Иерусалиму, восполняет [собой] названные числа различных видов, сводя в полноту единой добродетели и ведения логосы каждого вида и числа.

Об этом ясно свидетельствует место Писания, предложенное нам для рассмотрения, где говорится: «Вси же бяху от Израиля, от двенадесяти лет и выше, кроме рабов и жен, четыредесят три тысящы, триста шестьдесят». Превосходна точность словес [Святого] Духа! Ведь здесь отмечается, что никто из исшедших из Вавилона (под ним я понимаю смешение века сего) в Израиль, число которых названо, не был ниже двенадцати лет. Таким образом, Писание таинственно показывает, что только тот, кто оказывается превыше чувства и времени (их обозначает число двенадцать, состоящее из пяти – цифры, указывающей на чувства, и семи – цифры, указывающей на время) и пресекает связь души с ними, исходит из смешения их, устремясь к горнему граду и имея, кроме рабов и рабынь, сорок три тысячи триста шестьдесят.

«Рабы» же, вероятно, суть помыслы естественных, безукоризненных и независящих от нас страстей. А «жены» суть представления, естественные желания и наслаждения, которые не служат укором тем, кто ими обладает, поскольку они являются необходимым следствием естественного стремления. Ибо естественное наслаждение производит, даже если мы этого и не хотим, вкушенная пища, облегчающая [острую] потребность в ней, и питие, отражающее докучающие нападки жажды, и сон, освежающий истощившуюся бодрствованием силу, – и всё другое естественное в нас, необходимое для поддержания [нашей] природы и полезное для стяжания добродетелей ревнующим о ней. И хотя они не причисляются к «мужам», тем не менее выводятся вместе со всяким умом, убегающим от смешения греха, дабы через них не остаться ему в рабстве зависящих от нас противоестественных страстей, достойных порицания и не имеющих в нас никакого другого начала, кроме движения естественных страстей. Они не причисляются к [мужам], потому что страстям, поддерживающим [наше] естество для здешней жизни, не присуще переходить вместе с нами в жизнь бессмертную и присную.

А четыре десятка тысяч суть четыре главные добродетели: пройдя посредством них естество и время, ум вновь обретает блаженный удел бесстрастия. Ибо [число] десяти тысяч распознается только благодаря букве единицы, поскольку обозначаться другой буквой оно совершенно не может, будучи по субстрату своему тождественным единице, хотя и чисто мысленно можно постичь их различие – различие конца по отношению к началу. Ибо десять тысяч есть конец единицы, а единица есть начало десяти тысяч, или, сказать точнее, приведенная в движение единица есть десяток тысяч, а неподвижный десяток тысяч есть единица. Подобным же образом и каждая из главных добродетелей имеет своим началом и концом божественную и неизреченную Единицу, то есть Бога, поскольку от Него она начинается и в Нем завершается, будучи тождественной Богу и отличаясь [от Него] лишь соответственно логосу мысли, от которого, в котором и в отношении которого очевидно и происходит всякое становление добродетели.

Или, возможно, Писание гласит, что четыре десятка тысяч суть четыре стадии преуспеяния в десяти божественных заповедях у продвинувшихся в обширное пространство созерцания и ведения. Так, первая стадия есть просто делание заповедей теми, кто вводится [в это созерцание и ведение] после того, как они убежали от порока, и такое делание производит полноту первой десятерицы, которая есть и единица. Вторая стадия преуспеяния есть достигаемое через осуществление каждой заповеди совокупное постижение остальных, которое делает десятерицу сотницей, образовываемой благодаря действию заповедей друг на друга. Ибо десять раз по десять производит сто. Третья стадия преуспеяния есть увеличение этой сотницы в десять раз соответственно закону естества. Ведь закон естества десятеричен, поскольку он состоит из десяти. Я имею в виду три силы души, [плюс] пять чувств, способность говорить и естественную силу плодородия. [Человек] пользуется разумной силой души для поиска [Причины всего] и благ, которые окрест этой Причины; желательной силой он пользуется для томительного влечения к взыскуемым [благам], а силой яростной – для сохранения [их] и для [поддержания своей] любви [к Богу]. Чувствами же он пользуется для пятичастного различения [всего чувственного бытия], и такое различение само также разделяется, из чего обычно и возникает знание. Ибо общее различение проводит разделение между [сущностями], имевшими начало, и [сущностями], не имевшими его, между умопостигаемыми и не постигаемыми умом, изреченными и неизреченными, созданными и несозданными, тленными и нетленными. Способностью же говорить [он пользуется] для изречения [мысли], а плодотворной силой – для произрастания искомых, желанных, любимых и явленных благ. Ибо сотница, умноженная в десять раз согласно закону естества, становится тысячей. Четвертая стадия преуспеяния есть соответствующее данному разделению восхождение к наивысшему логосу каждой заповеди, осуществляемое посредством созерцания и ведения естественного закона. Соответственно такому восхождению и десять тысяч рассматривается как нечто собранное воедино, будучи познаваемым в букве Первой Единицы.

Ибо просто осуществляющий заповеди, когда он осуществляет каждую из заповедей, приобщает к ней и другие, а объемля их, он сопрягает с ними и различение естественного закона. Возводя же умозрительным образом этот закон к логосу каждой заповеди, он собирает воедино четыре десятка тысяч. И на каждой стадии преуспеяния им воздаются почести таинству Единицы, в которой и сосредотачивается логос десятка тысяч.

Или еще: четыре десятка тысяч обозначают четыре главных бесстрастия. Первое бесстрастие есть полное воздержание от осуществления зла на деле, и оно наблюдается у новоначальных; второе бесстрастие – полное отвержение и в мысли [всякого] соизволения на порочные помыслы у тех, которые сопричаствуют добродетели вместе с разумом; третье бесстрастие – полная неподвижность желательного начала [души] относительно страстей у тех, которые через зримые образы вещей проникают умным видением в логосы их; четвертое бесстрастие есть полное очищение и от простого представления о страстях в воображении у тех, которые посредством ведения и созерцания соделали владычествующее начало своей души чистым и прозрачным зерцалом Божиим.

Поэтому очистивший себя от действия страстей, освободившийся от мысленного соизволения на них, успокоивший движение желательного начала относительно их и соделавший ум свой чистым и от простого представления о них – таковой [человек] выводит из материи и материальных [вещей] четыре десятка тысяч и приводит их к божественному и мирному уделу умопостигаемых [вещей].

Так понимается нами [число] четыре десятка тысяч. А три тысячи обозначают совершенное, правое и благочестивое богословское учение о Святой и Единосущной Троице. Согласно этому учению, мы воспеваем Святую Триипостасную Единицу как Бога и веруем в Нее как в Бога.

А число триста здесь являет учение о Промысле [Божием] – не только потому, что внешним видом буквы обозначается сила, простирающаяся сверху донизу и охватывающая с обоих сторон боковые концы (это неизреченным образом указывает на сочетающий воедино всё [бытие] Промысел [Божий]), но и потому, что это число удостоено чести быть образом Креста, в котором исполнилось великое, первое и сокрытое таинство Промысла. Ибо неизреченный способ Промысла стал великим таинством Вочеловечивания Бога. Благодаря образу этого [Креста], а также имени Пригвожденного к Нему ради нас, великий патриарх Авраам вместе с триста восемнадцатью [рабами], то есть вместе с образом и именем Иисуса, отважился выйти и одолел супротивные силы, которые представлены в виде царей (Быт. 14:1–16). Ведь, как известно, Писание часто посредством внешнего вида букв обнажает свой смысл тем, кто стал чистым для восприятия его.

И если кто желает, исходя из числа, исследовать намерение Священного Писания и таким образом [постигнуть] Промысел [Божий], обнаруживаемый через это число, то он найдет, что делом Промысла является не только сохранение естества неумаляемым, в соответствии с логосом его бытия, но и проявление этого естества как совершенного, в соответствии с приобретенным по благодати логосом благобытия. Если сто сложить с двумястами, то получится [число] триста, являющее собой естество и добродетель. Ибо говорят, что число двести часто обозначает естество, состоящее из материи и вида, а материя четверична вследствие четырех элементов, вид же пятеричен вследствие чувства, которое оформляет и придает вид вещественной массе. А если сорок умножить на пять или пятьдесят умножить на четыре, то получится двести. Число же сто обозначает совершенную добродетель, поскольку оно содержит божественную десятерицу заповедей, умноженную в десять раз. Достигнув этой добродетели, Авраам стал отцом великого Исаака (Быт. 21:1–5); мертвый по естеству, он стал по духу родителем жизни и радости. И при сложении чисел сто и двести получается число триста, являющее Промысел [Божий], охватывающий [всё] естество соответственно логосу благобытия.

А [число] шестьдесят обозначает творческую и соответствующую естеству силу заповедей, делающуюся совершенной благодаря логосам добродетелей. Ибо если шесть обозначает творческую силу естества, поскольку это число совершенно и состоит из собственных частей (поэтому, как написано, Бог сотворил мир в шесть дней), то десять являет совершенство добродетелей, проявляющееся в заповедях. Отсюда ясно, что шестьдесят ясно указывает на силу, естественным образом могущую вместить божественные логосы, которые [содержатся] в заповедях.

«Раби сих и рабыни, седмь тысящ триста четыредесять седмь». Закон, определяя положения о рабах и рабынях, гласит, что еврейские рабы и рабыни должны служить шесть лет и в седьмой год отпускаться на свободу, а инородные рабы и рабыни должны служить вовек – я думаю, что «веком» здесь называется пятидесятый год, когда отпускали на свободу (Втор. 15:12, 17; Лев. 25:10, 40–41). Еврейский раб и еврейская рабыня суть разум и мысль, шесть лет находящиеся в услужении у деятельного любомудрия для того, чтобы достичь нравственной благопристойности и обрести способы добродетели. Ибо разум и мысль наподобие раба и рабыни тяжко трудятся для всякого подвизающегося в деятельном любомудрии, добиваясь и созидая способы осуществления добродетелей, и они всей силой своей сопротивляются враждебным [духовному] деланию духам лукавства. Завершив деятельное любомудрие, на которое указывает число шесть (поскольку, как говорится, оно обозначает это деятельное любомудрие), они отпускаются на волю и, уже свободные, восходят к духовному созерцанию сродных им логосов сущих. И когда наступает седьмой год, то есть [приходит] навык бесстрастия, ради которого и утруждались разум и соединенная с ним мысль, то от души отходят и удаляются страсти.

Инородные же раб и рабыня суть яростное и желательное начала души, которых созерцательный ум полностью подчиняет владычеству разума для служения добродетелям посредством мужества и целомудрия. И он до тех пор не отпускает их на волю, пока закон естества не станет совершенно поглощенным законом духа, как поглощается смерть жалкой плоти беспредельной жизнью, и пока не будет явлен в чистом виде весь образ безначального Царства, через подражание обладающий видом Первообраза. Оказавшийся в этом Царстве созерцательный ум отпускает на волю яростное и желательное начала души, превратив желание в непорочное наслаждение и незапятнанное очарование божественной любовью, а ярость изменив в духовное кипение, пламенное приснодвижение и целомудренное безумие. И великий Апостол Павел, мощный луч непорочного Света, оказавшись, как [мне] кажется, в таком состоянии, услышал, по свидетельству «Деяний», от царя Агриппы: «безумствуешь ты, Павел» (Деян. 26:24). И опять же он, обращаясь к коринфянам, писал о себе: «Если мы выходим из себя, то для Бога; если же скромны, то для вас» (2Кор. 5:13). Здесь он называет целомудренное безумие исступлением по Богу, поскольку оно выводит целомудренный ум, находящийся в этом состоянии, за пределы сущих.

А число этих [рабов и рабынь] обозначает, как я предполагаю, Промысел [Божий], простирающийся на временную жизнь соразмерно разуму и совокупным с ним способам бесстрастия, Согласно этому Промыслу, ум, в [духовном] делании начальствующий над разумом и мыслью, прислуживающими ему наподобие еврейских рабов и рабынь, устанавливает пределы служения их для [стяжания] добродетели, а затем перемещает их [в область] созерцания. А об яростном и желательном началах души, подобных инородным рабам и рабыням, он заботится, словно господин о [своих] невольниках, и ведет их, соответственно цели, к равночестной свободе: желание ум делает сладостным устремлением к божественному, а ярость – неукротимым напряжением этого устремления. Тем самым он превращает инородных рабов в истинных евреев по благодати.

«Певцы и певицы, восемьсот пятьдесят пять«. »Певцы« суть те, кто воспевает Бога Слово [одними только] способами добродетелей, без созерцания. »Певицы" же суть те, кто воспевает Бога Слово способами добродетелей вместе со сладостью ведения, даруемого в созерцании, и вводят в таинство других, услаждая духовный слух их. А число этих певцов и певиц обнаруживает доступное людям знание вечного. Ибо «восемьсот» являет будущие логосы ведения, а «пятьдесят» – будущие логосы добродетелей. Что же касается «пяти», то это число указывает на знание, являемое в этих логосах, как то мы показали немного раньше.

«Велблюд четыре ста тридесять пять». Верблюды, исшедшие вместе с сынами Израилевыми, избавившимися от тягостного плена и обретшими свободу, суть различные созерцания зримых [вещей], наподобие верблюда имеющие около чувства, словно около ног, нечистые явления этих зримых вещей, а около ума, словно около головы, чистые и возвышенные в духе логосы их.

И великий Исаия, пророчески предвещая славу умопостигаемого Иерусалима, сказал об этих верблюдах: «И покрыют тя велблюди Мадиамстии, и Гефарстии» (Ис. 60:6), то есть духовные созерцания естественных страстей. Ибо «Мадиам» толкуется как «выделение», или как «кроваво-красная глина», или как «пот человеческий и материнский». А «Гефар» – как «нажитое хребтом», что означает возводимое горе созерцание плотских страстей; хребет же души есть плоть, поскольку она находится сзади. И Писание говорит, что этими созерцаниями, наподобие стен, охраняется, словно святой град, духовный удел мирного и безмятежного ведения таинственных умозрений.

Указанный смысл являет и само число [верблюдов], обозначающее разумное движение, свершающееся окрест естества и времени.

«Коней седмь тысящ семьсот тридесят шесть». «Конем» является тот, кто, подвизаясь на жизненном ристалище добродетелей, обладает напряженной силой яростного начала души. Ибо говорят, что желчь коня естественным образом [скапливается] в ранах на ногах. Поэтому из всех остальных домашних животных, прирученных людьми, [конь] считается наиболее годным и способным к бегу. И великий пророк Аввакум, глаголя с помощью Духа, сравнивает с конями великих Апостолов: «И навел еси на море кони твоя, смущающыя воды многи» (Авв. 3:15). «Конями» он называет святых и блаженных Апостолов, несущих пред лицом народов и царей спасительное учение Истины, распространяя его по всему миру, который (пророк] образно именует «морем». А народы он сравнивает с водами, приведенными в смятение и волнение великой силой Духа, [заключенной] в учении [Христовом]; благодаря такому спасительному потрясению [народы] переходят от неверия к вере, от неведения к познанию [Истины] и от порока к добродетели.

И число коней обнаруживает это, запечатлевая навык добродетели, [обретаемый] в деятельном любомудрии. Ибо число семь тысяч семьсот, как соотносящееся со временем, обозначает быстрое продвижение в добродетелях, а число тридцать шесть – действие естества, сопутствующее добродетелям.

"Мсков восемьсот четыредесять пять». Согласно достохвальному смыслу, мул есть совершенный навык борьбы с пороком. Поэтому правильно и вполне соответствует духу Писания то, что получившего в удел царскую власть над Израилем сажают, по повелению [Давида], не на лошадь, а на мула (3Цар.1:33). Этим указывается, что созерцающему уму, царствующему над умозрениями и созерцаниями сущих, а также над собственными движениями, должно обладать навыком борьбы с пороками, то есть тем навыком, который совершенно не зачинает и не рождает порока. Исходя из такового навыка, уму следует обращаться к созерцанию и заниматься им до тех пор, пока, обретя духовное ведение сущих, он уже не будет слепо натыкаться на какой-либо из лукавых духов, которым присуще посредством чувств растлевать непорочную чистоту сердечного расположения.

Однако мы знаем, что в Писании [слово] «мул» употребляется и в укоризненном смысле, как, например: «Не будите яко конь и меск, имже несть разума» (Пс. 31:9). Здесь «конем» называется навык ржания, (присущий] страстным наслаждениям, а «мском» – навык, не зачинающий и не рождающий благо. И Писание запрещает иметь оба эти навыка тем, кто добивается спасения, поскольку один производит порок, а другой бездейственен в отношении добродетели. И мула Авессалома (2Цар. 18:9) следует понимать в укоризненном смысле, ибо, восседая на муле, он отправился [в поход], ища смерти родителя. Этим Дух показывает, как (человек], уязвленный неким тщеславием из-за добродетели и ведения, напрасно отращивает искусственно сплетеннные волосы самомнения и выставляет напоказ для обмана зрителей нравственное житие [свое], словно мула. Превозносясь волосами, он рассчитывает одолеть отца, родившего его научением слова, и в своем высокомерии желает тиранически завладеть всей дарованной Богом и принадлежащей отцу славой добродетели и ведения. Но подобный [гордец], выходя на простор естественного созерцания в духе для разумной брани за истину, вследствие живого чувства запутывается в густых ветвях дуба волосами материальных созерцаний и, поскольку он одержим пустым самомнением, путами своими удушающими ум, то повисает между небом и землей. Ибо тщеславный не имеет того ведения, которое могло противостоять тянущему вниз самомнению; не имеет он и зиждущегося на смирении (духовного]. делания, которое бы совлекало его вниз, [противоборствуя] возносящей вверх гордыни. И родивший его учитель оплакивает его, погибшего, в своем человеколюбии, как боголюбец, подражая Богу: «Не хощу смерти грешника, но еже обратитися... и живу быти ему» (Иез. 33:11).

Если мы другим образом рассмотрим это место [Писания], то согласно такому образу Давид ясно представляет собой деятельный ум, а Авессалом – самомнение, порождаемое им в сожитии с чувством. Ибо чувство есть дочь царя Гессурского, взяв в жены которую Давид и родил Авессалома. «Гессур» же толкуется как «руководитель стены». Стена же есть тело, а руководитель его – закон тела или чувство, от которого и рождается Авессалом; [имя] его толкуется как «считающий себя за мир отца», что ясно указывает на самомнение. Ведь считая, что умиротворили страсти, мы доказываем свое самомнение. Об этом самомнении, восставшем на него, знал великий Давид, поскольку он осуществлял [духовное] делание с помощью ведения. [И, узнав об этом], он оставил дом [свой], Иерусалим и Иудею, убежав за пределы Иорданские в землю Галаад (2Цар. 15:13–17, 17:22), то есть «в изгнание сокрушения, или в изгнание свидетельства, или в обнаружение их». Он счел себя недостойным, вследствие восставшего самомнения, святого дома, то есть таинственного богословия, Иерусалима, то есть мирного и способного созерцать божественное навыка ведения, и Иудеи, то есть радостного исповедания [Бога духовным] деланием. Ибо ум отправляет собственные силы в изгнание сокрушения, когда осознает недавно совершенные [дурные] деяния [свои], что и является как бы «свидетельством»; и он вспоминает о каждом в отдельности своем прегрешении, что есть «обнаружение» их. Или просто сказать: когда он мысленно оказывается во времени до благодати (это и есть «пределы Иорданские»), в течение которого он был отчужден от благодати добродетели и ведения, тогда ум, познав собственную немощь, стяжает смиренномудрие, противостоящее самомнению и более сильное, чем оно. Именно это смиренномудрие через осознание свойственного [уму] и приходит к нему, пребывающему в благородном сокрушении. После этого ум убивает тирана – самомнение, возвращает себе собственную славу, становится владыкой земли Иудейской, царствует в Иерусалиме и в святом доме Божием совершает чистое и безукоризненное богослужение.

Однако вернемся к числу мулов, принадлежащих освобожденным из плена иудеям, и по возможности рассмотрим духовный смысл этого числа. [Писание] говорит: "Мсков восемьсот четыредесять пять». Это число являет бесплодный в отношении порока навык ума, то есть навык, не порождающий зла, или совершенное бесстрастие к чувственным [вещам] и к чувству. Ибо «восемьсот», понимаемое в достохвальном смысле, обозначает бесстрастие, характерное для будущего века; «сорок» обозначает чувственные [вещи], а «пять» – чувства.

«Подьяремник пять тысящ пять сот двадесять пять». Подъяремником является тело, которое подчиняется ярму души для перенесения трудов и мучений ради добродетели в [духовном] делании, что и есть навык тела в добродетели. И имея ослов в качестве таковых подъяремников, сыны Иаковы перевезли из Египта хлеб в землю обетованную (Быт. 42:25–28), то есть перенесли из естественного созерцания, словно из Египта, в будущую жизнь заключенное в мешках мыслей духовное ведение, возложив его, посредством делания, на тела. Число этих подъяремников, будучи целиком сферическим, указывает на равномерное движение телесного навыка в добродетели окрест [духовного] делания, которое [полностью соответствует смыслу ведения. Ибо люди, сведующие в этом, одно только сферическое движение называют неизменным, поскольку оно, по сравнению с прочими [видами] движений сущего, является самым равномерным.

Вот таким образом мы сочли нужным сказать об этом, сообразуясь с нашей слабой способностью мыслить и говорить. Возможно, кто-нибудь увидит в приведенных словах [Писания] прообразовательное указание на Церковь, подразумевающее различные степени верующих, или, так сказать, их различные внутренние состояния. Тогда «мужи» здесь суть те, которые пришли, насколько это достижимо, «в меру полного возраста Христова» (Ефес. 4:13) и с помощью доброй воли по любви достигли добродетели. «Отроки» и «отроковицы» суть те, кто из-за страха грозящих вечных наказаний возлагают на свои плечи тяжесть деятельного любомудрия. «Певцы» суть те, кто хорошо излагают учение, относящееся к [духовному] деланию, и исцеляют страсти других; «певицы» же – те, кто посредством созерцания показывают красоту ведения божественных логосов, разгоняя, словно мрак, неведение других. «Верблюды» – те, кто с помощью разума смягчают развращенность воли, делая ее пригодной для [выращивания] добродетели. «Кони» – те, кто достойно пробегают поприще жизни по Богу. «Мулы» суть те миряне, которые и живя в обществе безукоризненно являют любомудренный нрав. «Ослы» или «подъяремники» суть те, кто, терпеливо перенося тяжкие труды [духовного] делания, достигают и принимают через созерцание Слово [Божие]. И Соединяющий их [всех] воедино соберет полноту Святой Церкви, украшенную с помощью многих [людей] многими красотами добродетели.

Итак, как мне кажется, духовное толкование [этих] вызывающих затруднение [слов Священного Писания] подошло к своему пределу. Возможно, кто-нибудь благодаря обретенному богатству пышных волос ведующей благодати, наподобие великого Самуила духовным оком обозрев предшествующее, премудро откроет нам сокрытую в этих начертанных словах мысль, умозрительным образом излучающую на всех горний свет Истины и убеждающую могущих понять это, что нет ничего неуместного и напрасного в написанном Святым Духом. И хотя мы не в силах вместить [полностью] подобную мысль, [воспримем] всё таинственным образом, благовременно и ради человеческого спасения, началом и концом которого является премудрость. Она, возникая, сначала творит страх, а затем, завершаясь, созидает [божественное] томление любви. Вернее сказать, эта премудрость изначала ради нас домостроительно сама становится страхом, чтобы возлюбивший [Бога] перестал [творить] зло; позднее же, в [самом] конце, она естественным образом оказывается [божественным] томлением любви, дабы преисполнить духовным веселием тех, кто сожитие с ней предпочел всему сущему.

Таковы, по моему убеждению, те, которых Дух обозначает как «мужей», «отроков и отроковиц», «певцов и певиц», «верблюдов и лошадей», «мулов и ослов». И Святой Дух ведает, как следует письменно обозначить их, и такое обозначение не может объять телесное чувство – оно воспринимается лишь чистым умом, поскольку запечатлено пером благодати.

Вопрос 56

И опять во Второй книге Ездры¹ написано: “И услышали враги колена Иудина и Вениаминова, и пришли проверить слух², и узнали, что [возвратившиеся] из плена строят храм Господу Богу Израилеву. Пришли они к Зоровавелю и к Иисусу и к главам поколений, и сказали им: будем и мы строить с вами, потому что и мы, как и вы, слушаемся Господа вашего, и Ему приносим жертвы от дней Асфакафа, царя Ассирийского, который перевел вас сюда. И сказал им Зоровавель и Иисус и главы поколений: не строить вам вместе с нами дом Господу Богу нашему; мы одни будем строить дом Господу, Богу Израилеву” (1Езд 4:1–3). – Что означает это и, особенно, зависть, из-за которой [иудеи] не захотели строить [храм] вместе с другими, почитающими Того же Бога?

Ответ. Иуда толкуется как ‘исповедание’³. Двойственен смысл этого слова: одно значение его соотносится с благодарением за дарованные блага, а другое – с изобличением и осуждением [собственных] злодеяний.

Схолия: “[Говорится о том], что [слово] исповедание имеет двойной смысл”.

Ведь исповеданием называется и благодарное перечисление божественных благ теми, кто изведал их, и раскрытие⁴ своих злых дел теми, кто виновен в них. Оба эти [вида исповедания] творят смирение, ибо смиряется как благодарящий [за блага], так и исследующий свои проступки: один тем, что считает себя недостойным дарованных ему благ, а другой тем, что нуждается в отпущении прегрешений.

Схолия: “Он говорит, что всякое исповедание смиряет душу: одно даруя оправдание благодатью, а другое – научая эту душу, охваченную малодушием собственной воли (ἀθυμία γνώμης οἰκείας), относительно прегрешений”.

Вениамин же, согласно точному смыслу еврейского слова, толкуется как ‘сокрушение’, или ‘стенание матери’, или ‘мера матери’, или ‘жилище народа’⁵. Поэтому всякий, исповедующийся соответственно одному из названных способов, принадлежит колену Иуды. А всякий, сокрушающийся ради добродетели и словно имеющий матерью праведность, которая искусно направляет жизнь и слово его, или тот, чей путь ко спасению и назидание обширны, вследствие обилия [в нем] добродетели и избытка научения в Слове [Божием], принадлежит колену Вениамина.

Схолия: “Кто сокрушается о прежних своих прегрешениях, обладает совершенной верой в Бога, всегда рождающей его для праведности, и являет своей жизнью и словом всякий образец добродетели, тот причислил себя к духовному колену Вениамина, делом сознательной воли (γνώμης ἔργον), а не в силу необходимости (οὐκ ἀνάγκης), обнаруживая свое рождение по Богу (τὴν κατὰ Θεὸν γνωμικὴν κουσίως ὑπερχόμενον γέννησιν)”.

Писание знает таких [подвижников], освобождающихся из плена страстей, уходящих от привязанности к чувственным вещам и могущих, в соответствии с навыком бесстрастия, строить дом Господу. Домом же я называю ум, который созидается из различных добродетелей и научений в [духовном] делании и созерцании для того, чтобы стать жилищем Бога в Духе. Враги таких [подвижников] – четыре народа, переселенных в землю Израильскую Асфакафом, царем ассирийским⁶. Ведь он первый поселил в земле Израильской людей из Вавилона, и из Хуфа, и из Емафа, и из Евайя (4Цар 17:24).

Люди из Вавилона обозначают гордыню, которая толкуется как ‘ввергнутая в смешение природа’⁷.

Схолия: “Вавилонянами он называет гордыню, которая сама является ввергнутым в смешение разумением (ὡς συγκεχυμένην ὑπάρχουσαν φρόνησιν). Ибо страсть гордыни образуется из двух неведений, которые, сочетавшись воедино, производят одно ввергнутое в смешение разумение. Ведь только тот преисполняется гордыни, кто не ведает ни о Божественной помощи [человеку], ни о немощи человеческой. Поэтому гордыня есть лишенность и Божественного, и человеческого ведения (θείας καὶ ἀνθρωπίνης γνώσεως στέρησις). Ибо путем отрицания этих двух истинных величин (τῇ γὰρ τῶν ἀληθῶς ἄκρων ἀποφάσει) и существует одно ложное утверждение (μία ψευδὴς κατάφασις)”.

Люди из Хуфа обозначают тщеславие, поскольку [они подразумевают тех], кто преселяет свой рассудок из [области] добродетели в [страну] бесплодного самомнения.

Схолия: “Людьми из Хуфа он называет тщеславие. Ибо тщеславие есть отчуждение от цели [жизни] по Богу (σκοποῦ γὰρ κατὰ Θεὸν ἔκστασις) и переход к другой, противоречащей Божественной, цели (πρὸς ἄλλον σκοπὸν παρὰ τὸν θεῖον ... μετάβασις). Ведь тщеславный [человек] есть тот, который предается добродетели не ради славы Божией, но ради собственной славы; своими трудами он покупает несущественные (ἀνυποστάτους) похвалы от человеков”.

Ибо толкование этого названия предполагает значение ‘отчуждения от чего-либо’⁸.

Люди из Емафа обозначают человекоугодие.

Схолия: “Емафом он называет человекоугодие. Ибо человекоугодник печется только о внешнем приличии нравов (τῶν φαινομένων ἠθῶν) и склонен к льстивым речам, чтобы привлечь к себе зрение одних и слух других, то есть [чтобы добиться благосклонности] тех, которые услаждаются и поражаются одним только видимым и слышимым, заключая добродетель в границы [материального] чувства. Поэтому мы говорим, что человекоугодие есть выставление напоказ мнимой добродетели, [благовидных] нравов и [приятных] слов ради почестей человеческих”.

Ибо Емаф толкуется как ‘видение зримых вещей’; оно и служит причиной того, что обильная нажива достается тем, кто лицемерно домогается добродетели ради почестей от людей.

Люди из Евайя обозначают ложь лицемерия.

Схолия: “Евайем он называет лицемерие. А лицемерие есть симулирование (προσποίησις) дружбы; или ненависть, скрываемая под личиной дружбы; или вражда, облачающаяся в одежды благосклонности; или зависть, подражающая характерным чертам любви (ἀγάπης χαρακτῆρα μιμούμενος); или грехолюбивое расположение [души], которое под покровом добродетельных нравов покоряет лицезрящих [лишь внешнее]; или тот способ нравственного любомудрия (τρόπος τῆς ἠθικῆς φιλοσοφίας), который скрывает под внешним видом добродетели отсутствие воли (τῆς γνώμης ... στἐρησιν); или ложь, имеющая видимость истины, в которой ревностно усердствуют те, кто подражает змию лукавостью своих нравов”.

Ибо [это выражение] толкуется как ‘змеевидные’, поскольку такие люди, наподобие первого змия, с помощью обмана и притворной дружбы изгоняют из добродетели, словно Адама, тех, кто доверился им.

А Асфакаф, переселивший их в землю Израильскую, толкуется как ‘берущий в плен, подкравшись сзади’, то есть подкравшийся тайком и незаметно; или как ‘пленяющий с помощью уз’. Ясно, что под Асфакафом подразумевается диавол, который скрытно творит злодеяния свои ради уничтожения рода человеческого и который каждого человека крепко связывает узами грехов. Он и переселяет в землю Израильскую, то есть в навык добродетели и ведения, [различные грехи]: гордыню, тщеславие, человекоугодие и лицемерие, прививая их людям добродетельным и ведающим⁹, чтобы тайком похитить [плоды] трудов у подвизающихся в благих [делах], софистически¹⁰ уводя их к другой цели, помимо Того, Кто есть Причина всего существующего.

Схолия: “Бог есть Причина [всех] сущих (τῶν ὄντων), а также Причина действительных благ в этих сущих (τῶν ἐν τοῖς οὖσιν ὄντων ἀγαθῶν). Поэтому подвизающийся в добродетели и ведении, но не обладающий сознанием собственной недостаточности (τῆς οἰκείας ἀνικανότητος τὴν ἐπιγνωμοσύνην) и не устремляющийся к надлежащей мере преуспеяния и [стяжания] благодати, не может избежать порока гордыни. А кто ревностно упражняется в добре [лишь] ради собственной славы, предпочитая самого себя Богу, тот пригвождает себя к тщетной славе. Кто же творит добродетель и стремится к ней для того, чтобы это было замечено людьми, тот заболевает страстью человекоугодия. Наконец, кто лицемерно пользуется добродетельными нравами для обмана [других] посредством [показного] благочестия и скрывает лукавое расположение своей воли (τὴν πονηρὰν τῆς γνώμης διάθεσιν) под покровом внешней набожности, тот [как бы пытается] подкупить добродетель с помощью обмана и лицемерия. Поэтому-то духовный Асфакаф и уводит каждого из таких людей к другой цели, а не к Причине [всех сущих]”.

Божественный Апостол, зная, что лукавые бесы [всегда] преследуют людей добродетельных, убеждал фессалоникийцев¹¹ и писал им, что у него не было перед ними слова ласкательства, как у лицемера (вероятно, таковым считали они его); не было видов корысти, как у человекоугодника, и не искал он у кого-либо славы (1Фес 2:5–6), как тщеславный. О гордыне он умолчал, поскольку [всем] было явно свойственное для него смиренномудрие, очевидны бесчисленные гонения, [которым он подвергался за веру], телесные страдания, величайшая нестяжательность и невежество в слове: “Хотя я и невежда в слове, но не в познании” (2Кор 11:6)¹².

“Услышавшие звук труб пришли проверить слух, и узнали, что [возвратившиеся] из плена строят храм Господу Израилеву”¹³. Трубы, звук которых услышали нечистые бесы, суть логосы добродетели и ведения.

Схолия: “Он говорит, что слова Божии (οἱ λόγοι τοῦ Θεοῦ ‘логосы Божии’), произносящиеся только для того, чтобы изречь их (ψιλῶς κατὰ μόνον λαλούμενοι τὴν προφορὰν), не воспринимаются слухом, ибо у них нет звука (φωνὴν), то есть делания (πρᾶξιν) тех, которые произносят их. А если они возглашаются посредством делания, то звуком их расплавляются бесы; поэтому люди, [таким образом изрекающие их], строят божественный храм в сердце своем с помощью преуспеяния в делах правды”.

Звук же этих логосов суть добродетельные дела и твердость [благих] нравов тех, которые через покаяние восходят от порока к добродетели и от неведения к познанию Бога¹⁴.

“Пришли они к Зоровавелю и к Иисусу и к главам поколений, и сказали им: будем и мы строить с вами, потому что и мы, как и вы, слушаемся Господа вашего, и Ему приносим жертвы”. – Зоровавель есть ум, посвящающий себя [духовному] деланию, а Иисус – ум, отдающийся [целиком] созерцанию¹⁵.

Схолия: “Зоровавель здесь понимается как ум, посвящающий себя [духовному] деланию, а поэтому склонный к воинственности (ὡς πολεμικώτερον); а Иисус – как ум, [целиком] отдающийся созерцанию, а поэтому, словно иерей, всегда готовый к встрече с Богом”.

Главы же поколений суть силы души, которые приводятся в движение способами добродетели и логосами ведения¹⁶. И к ним приходят нечистые бесы гордыни и тщеславия, человекоугодия и лицемерия, говоря: “Мы будем строить с вами храм Господу”. Ни один из этих лукавых бесов никогда не может воспрепятствовать рвению добродетельного человека; поэтому бесы, коварно обходя молчанием недостатки в добродетелях у подвизающихся, с притворной горячностью содействуют усилиям их, чтобы целиком подчинить себе мысль подвижников и, нарушив равновесие весов смирения, тайком увести их в другую обитель, а не в ту, какой они собирались достичь. Поэтому злодеи и говорят: “Мы, как и вы, слушаемся Господа вашего”. [Словно] не ненавидят они целомудрие и не гнушаются постом. Не к раздаянию имущества, не к страннолюбию, не к псалмопению, не к занятию чтением [Священного Писания], не к высочайшим из наук, не к спанью на голой земле, не к бодрствованию и не к остальному прочему, чем определяется жизнь по Богу [побуждают они людей], но склоняют их обращать внимание только на самих себя, внушая, что они являются целью и причиной [всего] тварного. Ибо других бесов подвижник быстро распознает и легко уклоняется от пагубы, причиняемой ими; этих же, якобы содействующих ему на ристалище добродетели и как бы желающих вместе с ним строить храм Господу, может распознать лишь ум, достигший самых высот [преуспеяния], когда он, [оказавшись] вне пределов своего разума, всегда вмещающего [разные представления], а также вне пределов своего живого существа, всегда пребывающего в действии, достигает разделения души и духа.

Схолия: “Разделением (μερισμόν) души и духа он называет различие естественных добродетелей (διαφορὰν τῶν ἐκ φύσεως ἀρετῶν), смыслами (τοὺς λόγους) которых мы обладаем по природе, и добродетелей, благодать которых дарована нам [Святым] Духом. Разграничение (διαστολή) их осуществляет ясно рассуждающий разум (κρίνων ὁ λόγος)”.

Другими словами, это происходит, когда ум способен распознать, какие из дел и мыслей суть душевные, то есть естественные виды и движения добродетели, а какие – духовные, то есть превышающие естество и присущие Богу, а поэтому и дарованные природе [человеческой только] по благодати¹⁷.

“Составов и мозгов” (Евр 4:12)¹⁸ – под ними следует понимать в целом подобающее или неподобающее соединение способов добродетелей с духовными логосами¹⁹.

Схолия: “Мозг есть Божественное Слово, которое питает, словно кости, божественные помыслы в нас, а они, в свою очередь, взращивают тело добродетелей (τοὺς ὑποτρέφοντας τὸ σῶμα τῶν ἀρετῶν). Состав же есть способ [духовного] делания, в соответствии с которым помыслам присуще соединяться с божественными логосами для исполнения добродетели”.

“И судит помышления и намерения сердечные” (Там же)²⁰, то есть невидимые и глубинные отношения к названным [логосам], а также незримые причины их в душе²¹.

Схолия: “Он говорит, что помышления и намерения, Судией которых является Слово, суть отношения (σχέσεις) души к Божественным логосам и помыслам, а также причины этих отношений. Ибо помышление (ἐνθύμησις – размышление, рассуждение) приводит в движение память, которой свойственно отношение; а намерение (ἔννοια – мысль) устремляет взор свой к тому пределу, который определяет (χαρακτηρίζει) причину”.

“И нет твари сокровенной” – разумеется, это сказано о нас, которым кажется, что [удается нечто] скрыть, – “все обнажено и открыто” (Евр 4:13), то есть обнажено и открыто не только совершенное и подуманное нами, но и то, что мы еще совершим и помыслим в будущем. Изрекая: “И нет твари сокровенной”, Писание, вероятно, имеет в виду будущие деяния и мысли, а не те, которые уже совершились, ибо совершившиеся явны и нам самим, и другим, не говоря уже о Боге, обладающем предведением всех веков: бывших, настоящих и будущих. Он предвосхищает естественное ведение, касающееся происхождения всего, причем предвосхищает это ведение, исходя не из сущих, но из Самого Себя. Ибо только один Бог, как Виновник сущих, есть естественное Ведение; более того, Он есть Само-Ведение как обладающий по природе ведением Самого Себя, и это ведение Его превышает [всякую] причину. Своей Беспредельностью Он совершенно и во всем бесконечно превосходит самый беспредельный разум, вследствие чего Он, во всяком смысле и всяким способом, является Творцом ведения, таким образом определяемого, и недоступен для любого знания, постигаемого умом или изреченного в слове²².

Схолия: “Он говорит, что Бог есть сущностное Ведение (ἡ κατ᾽ οὐσίαν γνῶσις). Ясно, что ум предшествует всякому ведению, которому присуще находиться в подчинении ума. Следовательно, Бог превыше [любого] ведения, потому что Он беспредельно превышает всякий ум, в подчинении которому присуще находиться [любому] ведению”.

Кто, не вступая в беседу с поселившимся в глубине его сердца [чуждым] помыслом²³, сможет, избежав ловушек лицемерных бесов, расставленных для нас, воздвигать и строить в самом себе храм Господу, будучи только одним и не смешиваясь ни с кем²⁴, тот уподобится великому Зоровавелю, Иисусу и главам поколений, которые громким гласом ясно заявляют обманщикам-бесам гордыни, тщеславия, человекоугодия и лицемерия: “Не строить вам вместе с нами дом Господу Богу нашему; мы одни будем строить дом Господу, Богу Израилеву”. [Такой духовно опытный подвижник] ведает, что смешение с этими бесами влечет гибель и уничтожение всего дома [Божия], а также чревато похищением благодати и благолепия Божественных даров. Ибо никто не может, имея какую-либо добродетель и предавая ее [добровольно] этим бесам, созидать ее же и для Господа, поскольку в таком случае он не может считать Бога целью тварных существ, устремляясь к которой он и подвизается в добродетели. Ведь вышедшие из плена не потому не приняли людей из Вавилона, из Хуфа, из Емафа и из Евайя, желающих вместе с ними возводить храм Господу, что завидовали им, но потому, что знали о коварстве бесов, под видом дружбы строящих козни и хотящих под покровом мнимого блага уготовить им греховную смерть.

И если духи злобы, прикрываясь обличием духовной дружбы, незримо подступают к нам, говоря: “Будем и мы строить с вами храм Господу вашему”, нам следует всегда отвечать им: “Не строить вам вместе с нами дом Господу Богу нашему; мы одни будем строить дом Господу, Богу Израилеву”. “Одни” – потому что мы, освободившись и уйдя от тех духов [злобы], которые воюют [с людьми], пользуясь недостатком добродетели у них, не желаем опять оказаться во власти тех духов, которые побуждают нас превозноситься избытком добродетели, а тем самым впасть в прегрешение более тяжкое, чем прежнее; ибо [при том прегрешении] была более доступна надежда на возвращение [в райское состояние]²⁵, если, конечно, осознавалась [собственная немощь]; а при этом прегрешении, хотя надежда также будет доступной, но препятствием, закрывающим путь к ней, послужит гордыня, которая станет внушать нам, что мы, стяжавшие [кое-какие] добродетели, [сами по себе можем совершить] и еще нечто более добродетельное.

Схолия: “Бесы, ведущие брань, пользуясь недостатком добродетели [у людей], суть те, которые научают блуду, пьянству, сребролюбию, зависти и тому подобному. А бесы, ведущие брань, пользуясь избытком добродетели, суть те, которые научают самолюбию, тщеславию, гордыне и тому подобному; они тайком наносят удар добродетельнейшим [из верующих], заходя справа (διὰ τῶν δεξιῶν)”²⁶.

Схолия: “Пределом добродетели является соединение с Божией Силой, когда человек познает собственную немощь. Поэтому тот, кто ограничивает себя немощью естества, не достигает этого предела, а потому он впадает в прегрешение, не восприняв еще [Божией] Силы, укрепляющей немощь [человеческую]. А тот, кто Божией Силе противопоставляет собственную немощь, спесиво считая ее за силу, переступает предел добродетели; вследствие этого он впадает [в более тяжкое] прегрешение, поскольку не ведает о том Добре, которое беспредельно превосходит все свершаемое им самим. Более заслуживает снисхождения (συγγνωστὸσ οὖν μᾶλλον) тот, кто, ограничив себя немощью естества, отпадает от добродетели по своему нерадению, чем тот, кто, противопоставляя Божией Силе собственную немощь, словно силу, достаточную для творения нравственных деяний (ὡς ἰσχὺν πρὸς τὴν τῶν καθηκόντων ποίησιν), впадает в грех вследствие спеси своей (ἐξ αὐθαδίας)”.

Однако мы – все же не “одни”, потому что имеем святых ангелов, помогающих нам в творении [добрых дел]; более того, Помощник наш – Сам Бог, являющий Себя в нас через праведные дела, созидающий нас как храм для Самого Себя – храм святой и свободный от всякой страсти.

Вопрос 57

Много может усиленная молитва праведного (Иак 5:16). Что значит “усиленная”?

Ответ. Я думаю, что двумя способами становится действенной²⁷ молитва праведника. Первый – когда молящийся приносит эту молитву Богу вместе с [праведными] делами по заповеди [Господней]; молитва не должна быть просто словесной, превращаясь в пустое сотрясение воздуха (ибо тогда она становится бесполезной и несостоятельной), но деятельной и живой, одушевляемой [различными] способами [осуществления] заповедей²⁸. Ибо суть молитвы и моления ясно обнаруживается в исполнении добродетелей²⁹; и потому праведник обладает сильной и всемогущей молитвой, что она споспешествуется заповедями. Второй же способ – когда нуждающийся в молении праведника и сам осуществляет дела молитвы, исправляя свою прежнюю жизнь и делая моление праведника сильным, поскольку оно обретает [еще большую] мощь благодаря его доброму изменению образа своей жизни³⁰.

Ведь нет никакой пользы в молении праведника, если тот, кто нуждается в этом молении, с удовольствием предается грехам. Некогда великий Самуил возгоревал о согрешающем Сауле, но не смог умилостивить Бога, поскольку не обрел помощника своему сокрушению в надлежащем исправлении грешника. Поэтому Бог и прекратил бесполезное сокрушение служителя Своего, сказав ему: “Доколе ты плачеши о Сауле, Аз же уничижих его, не царствовати во Исраили” (1Цар 16:1)³¹.

И опять же сострадательнейший Иеремия, молясь о народе иудейском, одержимом бесовской ложью, не был услышан [Богом], ибо не имел содействия³² для своей молитвы в обращении безбожных иудеев от лжи [к истине]. Поэтому тщетно он молился и Бог отвел его [от такой напрасной молитвы], говоря: “Ты же не молися о людях сих и не проси еже помилованным быти им, и не моли, ниже приступай ко Мне о них, яко не услышу тя” (Иер 7:16)³³.

Ведь подлинной глупостью, если не сказать помешательством, является [желание] добиться спасения, посредством молитвы праведников, того, кто с удовольствием предается, по внутреннему расположению своей души, пагубным [грехам, как и безумием является стремление того], кто добровольно и намеренно оскверняется грехами, просить у праведников, чтобы [они умоляли Бога] простить их грехи³⁴. Ибо для того, чтобы моление праведника не оказалось бесполезным и бездеятельным, необходимо нуждающемуся в нем не только проникнуться подлинной ненавистью к порокам, но и соделать ее действенной, сильной, окрыленной его собственными добродетелями, могущей и способной даровать прощение согрешившим.

Итак, много может молитва праведника в двух случаях: либо когда она становится действенной благодаря самому праведнику, творящему ее, либо благодаря тому, кто просит праведника о ней. В первом случае эта молитва дарует праведнику дерзновение для того, чтобы он мог приносить прошения [Богу, свойственные мужам] праведным; во втором случае она отвращает того, кто просит праведника о молитвах, от прежней порочности, изменяя внутреннее расположение его души и обращая его к добродетели³⁵.

Вопрос 58

[Сказано]: “О сем радуйтесь, поскорбев теперь немного, если нужно, от различных искушений” (1Пет 1:6). Как может скорбящий в искушениях радоваться относительно того, что он скорбит?

Ответ. Слово Истины знает два вида скорби: одна, которая в душе, является невидимой, а другая, которая в чувстве, явна. Первая охватывает всю глубину души, истязая ее бичами совести³⁶; вторая объемлет все чувство³⁷, тяжестью [телесных] мук отвращая [душу] от физических увеселений³⁸.

Схолия: “Он говорит о душевной скорби”.

Схолия: “Ощущаемую чувством боль (τὴν κατ᾽ αἴσθησιν ὀδύνην) он называет здесь скорбью”.

Концом одной является чувственное наслаждение, а концом другой – радость души.

Схолия: “Он говорит, что чувственное наслаждение кончается душевной скорбью, ибо из этого наслаждения и возникает скорбь для души. Подобным образом и душевное наслаждение оканчивается скорбью плоти, ибо то, что для души радость, для плоти скорбь”.

Одна случается вследствие добровольно избранных [душой] чувственных страстей, а другая возникает как следствие действия этих страстей помимо ее воли³⁹.

Ибо скорбь, как мне кажется, есть состояние души, лишенной удовольствий.

Схолия: “Приводятся следующие друг за другом определения скорби в отношении их причины; именно эта причина обуславливает эти определения”.

А эта лишенность удовольствий появляется тогда, когда [человека] мучают болезни; болезнь же возникает, как это очевидно, при недостатке или отсутствии [здорового] состояния естества; этот недостаток, в свою очередь, есть страсть естественной силы, определяющей состояние [естества]; страсть же сия есть злоупотребление естественным действием, а такое злоупотребление способом [естественного] действия появляется тогда, когда присущее какой-либо силе [естества] движение направляется к противоестественному⁴⁰.

Поскольку же Слово [Истины], как я сказал, знает два вида скорби, постольку этому Слову известно и о двух способах [существования] искушений: способе добровольно избранных искушений и способе искушений, происходящих вопреки воле; первый – творец добровольных наслаждений, а второй – виновник невольных мучений.

Схолия: “Он говорит, что есть два вида скорби: скорбь, относящаяся к чувству, которая возникает вследствие лишенности телесных удовольствий, и скорбь, относящаяся к уму (περὶ νοῦν), которая происходит из-за утраты благ души. Он также говорит, что есть два вида искушений: добровольные и невольные; добровольные суть отцы телесного наслаждения соответственно чувству, от которого рождается скорбь в душе. Ведь только грех, осуществленный на деле, причиняет скорбь душе (μόνη γὰρ πραχθεῖσα λυπεῖ τὴν ψυχὴν ἁμαρτία). Невольные же искушения, которые проявляются в тягостных болезнях, происходящих вопреки воле (ἐν τοῖς παρὰ γνώμην δείκνυνται πόνοις), суть отцы удовольствия в душе, а также родители телесной муки в чувстве (τῆς δὲ κατ᾽ αἴσθησιν σωματικῆς ὀδύνης γεννήτοπας)”.

Ибо очевидно, что искушение, которое случается по воле, творит добровольные и свободно избранные наслаждения; искушение же, которое происходит вопреки воле, порождает тягостные и невольные болезни помимо произволения [человека]. Первое служит причиной скорби в душе, а второе – причиной скорби в чувстве.

Схолия: “Он говорит, что искушение, случающееся по воле, приводит к возникновению скорби в душе, творцом которой является чувственное наслаждение. А искушение, происходящее вопреки воле, порождает удовольствие в душе, которое является основанием скорби плоти”.

Вследствие чего, как я думаю, Господь и Бог наш, научая Своих учеников относительно того, как должно молиться, говорит о виде добровольных искушений, изрекая: “и не введи нас в искушение” (Мф 6:13)⁴¹. Назидая Своих учеников относительно добровольных, свободно избранных и приносящих удовольствие искушений, Он убеждает их молиться о том, чтобы не испытывать на опыте [такого рода искушения]⁴². Великий же Иаков, называемый братом Господним, научая подвизающихся за Истину не уменьшать невольные искушения, говорит: “С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения” (Иак 1:2).

Схолия: “Он говорит, что Господь научает нас молиться о предотвращении добровольных искушений, творящих плотское наслаждение и душевную муку. Великий же Иаков увещевает нас радоваться невольным искушениям, устраняющим плотское наслаждение и душевную муку”.

Ясно, что он подразумевает невольные и случающиеся не по избранию [произволения] искушения, производящие тягостные болезни⁴³. И ясно также, почему Господь [к приведенным словам] добавляет еще: “Но избави нас от лукавого”, а великий Иаков присовокупляет: “зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка” (Иак 1:3–4)⁴⁴. Совершенным же является тот [христианин], который посредством воздержания сражается с добровольными искушениями и мужественно переносит, с помощью терпения, невольные искушения; цельным же является тот [христианин]⁴⁵, который успешно преуспевает в [духовном] делании, сопровождаемом ведением, и созерцание которого не бездейственно⁴⁶.

Схолия: “Он говорит о том, кто является совершенным [христианином]”.

Схолия: “Он говорит о том, кто является цельным [христианином]”.

Итак, поскольку скорбь и удовольствие разделяются между душой и чувством, то стяжающий удовольствие души и [терпеливо] принимающий скорбь плоти становится испытанным, совершенным и цельным.

Схолия: “Того, кто обрел опыт скорби и удовольствия плоти, можно, наверное, назвать испытанным (δόκιμος), ибо испытал он и мучительные тяготы, связанные с плотскими вещами, и их привлекательность. Того же, кто победил силой Слова и наслаждение, и муку плоти, можно назвать совершенным. А того, кто своим рвением относительно Божественного сохранил непреложными навыки в [духовном] делании, можно назвать цельным”.

Испытанным, потому что обрел опыт противоположностей, присущих чувству⁴⁷; совершенным, потому что с помощью воздержания и терпения он непреклонно сражается и с плотским наслаждением, и со скорбью плоти; цельным, потому что имея дело с воюющими друг против друга противоположными расположениями чувства, сохраняет непоколебимыми и незапятнанными [духовные] навыки, которые всегда пребывают у него тождественными своему смыслу. Я имею в виду [то состояние души, когда] делание и созерцание тесно соединяются и никоим образом не отделяются друг от друга, но делание являет своими способами [осуществления добродетели] ведение, свойственное созерцанию, а созерцание, облаченное в броню делания, с таким же усердием блюдет добродетель⁴⁸.

Следовательно, поскольку Слово [Истины] показывает существование двух видов скорби и удовольствия – один вид, относящийся к душе, а другой, относящийся к чувству, – нам следует более тщательно рассмотреть и их причины. [В частности, можно сказать, что] двойственным является способ душевной скорби: один образ ее возникает вследствие собственных прегрешений, а другой – вследствие чужих прегрешений. Ясно, что причина таковой скорби есть либо чувственное удовольствие самого скорбящего, либо то же удовольствие, получаемое теми, о ком он скорбит.

Схолия: “Он говорит, что плотское удовольствие предшествует всякой скорби, возникающей в душе”.

Строго рассуждая, можно сказать, что в людях полностью бы отсутствовал грех, если бы начало своего происхождения он не брал в неразумной привязанности души, ради удовольствия, к чувству⁴⁹.

Схолия: “О том, что без страстной привязанности души к чувству в людях бы полностью отсутствовал бы грех”.

А причина душевного удовольствия, как это очевидно, есть скорбь чувства у того, кто [обычно способен] радоваться и наслаждаться собственными и чужими добродетелями.

Схолия: “Он говорит, что тот, кто обычно подвергает плоть свою добровольным тяготам, испытывает в душе духовную радость”.

И опять же при тщательном размышлении [можно сказать], что в людях почти полностью отсутствовала бы добродетель, если бы начало своего происхождения она не брала в обдуманном отвращении души к чувству.

Схолия: “Он говорит, что добровольное отчуждение души от плоти [служит причиной] происхождения добродетели”.

И когда душа приобретает это отвращение к чувству ради добродетели, то само чувство с необходимостью будет испытывать тягостные терзания, ибо в самом себе оно не обладает мыслящей силой, сочетаемой со сладостными удовольствиями [плоти, поскольку эта сила рождается] вследствие произвольной привязанности души [к телу].

Схолия: “Мыслящей он называет разумную силу души (ἐπινοητικὴν λέγει τὴν νοερὰν τῆς ψυχῆς δύναμιν); когда она отделяется от чувственной привязанности, то оставляет плоть лишенной своего попечения об удовольствиях, возникающего вследствие произвольной привязанности [этой силы к телу] (κατὰ τὴν ἐν γνώμῃ σχἐσιν). Тогда эта сила не бывает уже одержима и мукой плоти, ибо она утешается произвольным и всецелым упражнением в Божественном (ὁλικὴν περὶ τὰ θεῖα σχολήν)”.

Наоборот, тогда душа воздержанием мужественно пресекает восстание [своих позывов] к естественным удовольствиям⁵⁰, через терпение пребывает полностью непоколебимой по отношению к натиску противоестественных и недобровольных терзаний и не отказывается от присущих ей по добродетели богоприличного достоинства и славы ради не обладающего существованием наслаждения⁵¹. И хотя плоть стремится избежать тягостных трудов, связанных с ощущением муки, душа, однако, не ниспадает с вершины добродетели. Ведь постоянная занятость тем, что душе свойственно по природе, становится причиной скорби для чувства⁵². А противоестественное движение души, как это очевидно, является основой чувственного наслаждения, ибо начало своего развития оно не может брать в чем-либо другом, кроме отвержения свойственного душе по природе.

Схолия: “Он говорит, что отвержение (ἀπόψεσιθ – отложение) свойственного душе по природе обычно становится причиной чувственного наслаждения. Ибо когда душа трудится [и печется] о естественных для нее благах, тогда в ней отсутствует сила, изыскивающая способы чувственного наслаждения”.

Ум и чувство обладают противоположными друг другу действиями вследствие предельного различия и инаковости их объектов⁵³.

Схолия: “В основе чувства лежат чувственные предметы (ὑπόκειται τῇ μὲν αἰσθήσει τὰ αἰσθητά), а в основе ума – умопредставляемые; и велико различие между умопредставляемым и чувственным)”.

Ибо ум объектом своим имеет умопредставляемые и нетелесные сущности, которые ему сущностным образом свойственно постигать; чувство же – чувственные и нетелесные природы, которые оно воспринимает естественным образом⁵⁴.

Впрочем, уму невозможно достичь сродных ему умопредставляемых сущностей, кроме как посредством созерцания сотворенных чувственных вещей. В свою очередь, это созерцание не может возникнуть помимо сочетаемого с ним и сродного по природе ощущения чувственных вещей.

Схолия: “Он говорит, что ум, смешавшись с явлениями чувственных вещей, управляет собственной силой вместе с чувством, и [тем самым неизбежно] стремится добиться плотских наслаждений; поэтому он не способен встать превыше (διαβῆναι) природы зримых предметов, будучи опутан узами страстной привязанности к чувству”.

И разумеется, что если ум находится во власти явлений зримых предметов, то он склонен считать сочетаемое с ним чувство за свое естественное действие; отпадая от соответствующих его природе умопредставляемых вещей, он, так сказать, обеими руками хватается за телесные, противоестественные для него, и, приводимый ими в действие вопреки своей идее, препобеждается чувством.

Схолия: “Кто соотносит, по подражанию, с собственным законом законы сущих (ὁ πρὸς τὸν ἑαυτοῦ νόμον τοὺς τῶν ὄντων κατὰ μίμησιν μεταφέρον νόμους), тот – добродетелен, ибо оразумливает (λογίζων) движение того, что лишено разума. А кто изменяет (μεταβάλλων), по подражанию, собственный закон на законы других [неразумных тварей], тот – страстен, ибо склоняет силу своего разума к неразумию”⁵⁵.

Тогда ум становится родителем душевной скорби, которая постоянно истязает [человека] бичами совести; понятно также, что он делается и творцом чувственного удовольствия, утучняясь помыслами о образах [существования], способных сохранить плоть⁵⁶. А если ум пресечет в себе [страстную привязанность] к чувству вместе со своей устремленностью к явленности зримых предметов, то он будет созерцать духовные логосы сущих, очищенные от внешних форм этих сущих, и породит в душе радость, не будучи препобеждаем ничем из того, что постигается чувствами. Однако чувство при этом будет повергнуто в скорбь, ибо ум лишится всего того, что свойственно естеству чувственных вещей. Ведь когда разум предводительствует над чувством в созерцании зримых вещей, тогда плоть лишается всякого естественного для нее наслаждения, ибо в ней нет уже распущенности чувства, освобожденного от разумных уз для служения чувственным удовольствиям⁵⁷.

Схолия: “Он говорит, что когда в нас побеждает разум, то с необходимостью ввергается в мучения плоть, вынужденная рабски служить разуму для [достижения] добродетели”.

Стало быть, как я сказал, чувственному наслаждению присуще производить скорбь или удручение (ибо они тождественны друг другу) души, а душевному удовольствию свойственно порождать скорбь или удручение плоти. По справедливости тот, кто полагает упование жизни на “Бога и Спасителя нашего Иисуса Христа воскресением из мертвых [возродившего нас] к наследству нетленному, чистому, неувядаемому, хранящемуся на небесах” (1Пет 1:3–4)⁵⁸, тот веселится душой и радуется радостью неизреченной, постоянно наслаждаясь надеждой на будущие блага, а плотью и чувством скорбит; через разнообразные искушения удручается она и ввергается в [телесные] муки. Ибо удовольствие и удручение сопровождают всякую добродетель: удручение исходит от плоти, лишенной приятных и нежных [наслаждений] чувства, а удовольствие – от души, наслаждающейся в духе логосами, чистыми от всего чувственного⁵⁹.

Итак, необходимо уму в настоящей жизни (под ней я понимаю то, что “ныне”), скорбящему во плоти ради добродетели вследствие многих удручений, проистекающих из искушений, всегда радоваться и веселиться, уповая на вечные блага, даже если чувство претерпевает терзания.

Схолия: “Плоть принадлежит душе, а не душа плоти. Ибо он говорит, что низшее принадлежит высшему (τοῦ γὰρ κρείττονος φησι τὸ ἧττον), а не высшее низшему. Поскольку же с плотью, вследствие преступления [заповеди], смешался закон греха, который есть чувственное наслаждение, то эта плоть была осуждена через удручения (διὰ πόνων) на смерть; смерть же имела своей целью истребление закона греха. И отчетливо познавший, что вследствие греха и для его истребления вошла [в жизнь человеческую] смерть, всегда преисполнен радости в душе, подвизающейся для того, чтобы закон греха удалился, посредством разнообразных удручений, от его собственной плоти [и он стал бы готовым] к принятию будущей блаженной жизни в духе. А сподобиться ее нельзя иначе, как уже в здешней жизни опорожнив плоть, словно некий сосуд, от закона греха, [который овладевает душой] вследствие [ее] добровольной привязанности к плоти”.

Ибо божественный Апостол говорит: “нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас” (Рим 8:18)⁶⁰.

Следовательно, человеку возможно, как мне кажется, радоваться тому, что причиняет скорбь ему. Опечаливаемый по плоти вследствие удручений ради добродетели, он в душе радуется самой добродетели, созерцая благолепие будущих [благ] как настоящее. Ради этого благолепия он, согласно великому Давиду, добровольно умерщвляется каждый день (Пс 43:23; 1Кор 15:31)⁶¹ смертью плоти, а в душе всегда обновляется рождением духовным, поскольку имеет и удовольствие спасительное, и скорбь полезную.

Схолия: “Удовольствием спасительным (ἡδονὴν σωτήπιον) он называет радость души, а скорбью полезной – муку плоти ради добродетели”.

Под этой скорбью мы понимаем не ту противоразумную и свойственную многим скорбь, которая разрушает душу, когда человек лишается страстей или материальных вещей, производящих противоестественные стремления к тому, к чему не должно стремиться, заставляющих избегать того, чего не должно избегать, но ту разумную и свойственную мудрым [мужам] скорбь, которая признается ими за дело божественное и которая указывает на настоящее зло⁶².

Схолия: “Кто находится во власти страстей и [материальных] вещей, тот устремляется к тому, к чему не следует стремиться”.

Схолия: “Кто не принимает с радостью несчастия, лишающего его страстей и [материальных] вещей, тот избегает того, чего не должен избегать”.

Настоящее же зло, как говорят, есть скорбь, возникающая в душе, когда чувственное наслаждение господствует над способностью [духовного] различения, и существующая в чувстве, когда шествие души по ристалищу добродетели завершается⁶³. Ведь настолько же силен натиск удручений на чувство, настолько [глубже] охватывает радость и удовольствие душу, приближающуюся к Богу через сродное по добродетели и ведению озарение⁶⁴.

Перевод с греческого А. Сидорова

Вопрос 59

К сему-то спасению <…> исследования пророков, которые предсказывали о назначенной вам благодати, исследуя, на которое и на какое время указывал сущий в них Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу” (1Пет 1:10–11). Если сами блаженные пророки, наученные Святым Духом, оставили нам в письменном виде то, чему они были научены, для исследования и изыскания, то как они, научаемые Святым Духом и записывая открытое им, могли что-либо исследовать и изыскивать?

Ответ. Человеческая природа, когда она приводится в бытие, уже содержит в себе сущностным образом способности, изыскивающие и исследующие Божественное, которые были предоставлены ей Творцом. А откровения о Божественном производятся посещающей [ее] по благодати силой Всесвятого Духа. Когда в начале лукавый через грех пригвоздил эти способности к естеству зримых [вещей], то не было никого, кто бы разумевал или изыскивал Бога (ср. Пс.13:2 и Пс.52:3), ибо все причастные [этому] естеству обладали такой мыслящей и разумной способностью, которая была ограничена явленностью чувственных [вещей], а поэтому не могли обрести никакой мысли относительно того, что превыше чувства⁶⁵. И разумеется, благодать Всесвятого Духа, освободив пригвожденную к материальным [вещам данную] способность, восстановила ее в изначальном состоянии у тех, которые не по внутреннему расположению оказались ввергнутыми в обман. Получив ее обратно чистой, они опять с помощью той же самой благодати Духа прежде всего стали искать и разыскивать [Божественное], а затем исследовать и изыскивать⁶⁶.

Схолия: “Он говорит, что ни Божия благодать не осуществляет [сама по себе] просвещение ведением (ἐνεργεῖ φωτισμοὺς γνώσεως), если в естественной способности [человека] отсутствует то, что может воспринимать это просвещение, ни воспринимающая способность (τὸ δεκτικὸν) не может осуществлять такое просвещение ведением без сообщающей [его] благодати (δίχα τῆς χορηγούσης χάριτος)”⁶⁷.

Нельзя говорить, что благодать сама по себе, без [участия] естественных способностей, могущих воспринять ведение, осуществляет во святых ведение таинств,ибо в подобном случае мы представляем святых пророков как не понимающих, что им дарована от Всесвятого Духа сила просвещающего ведения⁶⁸. И как верно глаголет Слово [Божие]: мудрый “уразумеет яже от своих ему уст” (Притч 16:23). Но нельзя сказать также, что и без благодати Всесвятого Духа, а только исследуя [Божественное] при помощи своей естественной способности, обрели они истинное ведение сущих, поскольку тогда обнаружилось бы, что для святых излишне посещение⁶⁹ Духа, не содействующее им ни в чем при раскрытии истины⁷⁰. Ведь как правильно сказано в Писании: “Всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов” (Иак 1:17)⁷¹. И еще: “Каждому дается проявление Духа на пользу. Одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания, тем же Духом; иному вера, тем же Духом; иному дары исцелений” (1Кор 12:7–9), и далее; и прибавляется: “Все же сие производит один и тот же Дух, разделяя каждому особо, как Ему угодно” (1Кор 12:11). А угодно Ему, разумеется, [только] полезное каждому для удостоверения бесстрастного стремления взыскующих Божественное.

Схолия: “Кто просит без страсти (odicap)ayouqaitwn), получает благодать для того, чтобы мог он осуществлять свое делание добродетелей; бесстрастно взыскующий обретает во время естественного созерцания истину, которая [сокрыта] в сущих, а бесстрастно стучащий в дверь ведения беспрепятственно войдет в сокровенную благодать таинственного богословия”.

Ибо бесстрастно взыскующий Божественное непременно получит взыскуемое. Просящий же с [примесью] какой-либо страсти не обретет искомого, как дурно взыскующий. Ведь сказано: “Просите, и не получаете, потому что просите не на добро” (Иак 4:3)⁷².

Стало быть, благодать Святого Духа не производит ни мудрости во святых помимо ума, воспринимающего эту мудрость, ни ведения помимо способной вместить его силы разума, ни веры без соответствующей уму и разуму удостоверенности в будущих [благах], пока неведомых всем, ни даров исцелений без соответствующего естеству человеколюбия, ни какого-либо из остальных даров помимо навыка и силы, способных воспринять их.

Схолия: “Он говорит, что ум есть орган (organon) мудрости, разум – ведения, удостоверенность, соответствующая уму и разуму – веры, образовавшейся соразмерно им (ἡ κατʼ ἄμφω πληροφορία, τῆς κατʼ ἄμφω συνισταμένης πίστεως), а соответствующее естеству человеколюбие – даров исцелений. Ибо всякий Божий дар имеет в нас необходимый и пригодный для восприятия его орган, словно некую силу и расположение [души] (διάθεσιν). Например, соделавший свой ум чистым от всякого плотского мечтания воспринимает мудрость; поставивший свой разум владыкой над страстями (я имею в виду ярость и похоть) воспринимает ведение; обладающий в уме и разуме непоколебимой удостоверенностью относительно Божественного воспринимает веру, которая может все; успешно осуществляющий на деле присущее нам по естеству человеколюбие и совершенно отринувший себялюбие получает дары исцелений”.

Однако человек не в силах стяжать какой-либо из перечисленных даров только посредством одной своей естественной способности без Божией Силы, сообщающей [эти благодатные дары]⁷³.

Это с безусловной очевидностью являют все святые, взыскующие после откровения Божественных [таин] и смыслы открытого им. Ведь Авраам, восприняв обетование о наследовании указанной ему земли, когда Бог сказал ему: “Аз есмь Бог изведый тя от страны халдейския, яко дати тебе землю сию наследствовати” (Быт 15:7)⁷⁴, не довольствовался тем, что искал, выйдя из земли халдейской, но, преисполненный жажды знания, старался постигнуть и способ наследования, вопрошая Бога: “Владыко Господи, по чесому уразумею, яко наследити ю имам?” (Быт 15:8)⁷⁵. И Моисей, постигнув силу знамений и чудес, старался быть наученным относительно способов и смыслов, согласно которым должно было удостовериться в дарованных ему знамениях⁷⁶. Как изрекает великий Давид: “Положи в них словеса знамений Своих, и чудес Своих в земли Хамове” (Пс 104:27)⁷⁷. А о себе он речет, взывая к Богу: “Открый очи мои, и уразумею чудеса от закона Твоего” (Пс 118:18) и “Светильник ногама моима закон Твой, и свет стезям моим” (Пс 118:105)⁷⁸. Также Даниил, “муж желаний” (Дан 10:11) и божественных видений, взыскуя смыслы которых он провел без пищи три седмицы дней (Дан 10:2–3)⁷⁹, услышал глас Ангела, глаголющего другому Ангелу: “Скажи видение оному” (Дан 8:16)⁸⁰. И великий пророк Захария на протяжении всего пророчества обращается к беседующему с ним Ангелу, являющему ему видения и научающему относительно смыслов видений, говоря: “Аз покажу ти, что суть сия” (Зах 1:9).

Отсюда ясно, что все святые и получали от Духа откровения, и взыскивали смыслы открытого им. Также очевидно, что благодать Духа отнюдь не упраздняет силы [человеческого] естества; наоборот, эта сила упраздняется противоестественными способами своего использования, но когда используются способы естественные, то она действует и осуществляется, вводя [человека] в понимание божественных вещей⁸¹.

Ведь Святой Дух взыскует и исследует в нас ведение сущих, но взыскует Он искомое не ради Самого Себя, потому что Он есть Бог и [находится] за пределами всякого ведения, но ради нас, нуждающихся в этом ведении. Как и Слово стало плотью, конечно, не ради Самого Себя, но ради нас совершило таинство Воплощения. Ведь Оно не могло осуществлять богоприличным образом то, что соответствует естеству плоти, без самой этой плоти, разумной и одушевленной⁸². Подобным же образом и Святой Дух осуществляет во святых ведение [божественных] таин не без присущей [человеческому] естеству силы, взыскующей и исследующей это ведение. Поэтому святые, ища и разыскивая, или исследуя и изыскивая, имели благодать Духа, приводящую в движение мыслящую, разумную силу их души для того, чтобы это взыскание и исследование служило для спасения душ. Без Духа невозможно созерцание духовного, потому что человеческому уму не присуще [самому по себе], без Божиего Света, познавать Божественное и умопостигаемое⁸³.

Ведь как без солнечного света глаз не может воспринимать чувственные вещи, так и без Света духовного человеческий ум не способен обрести духовного созерцания⁸⁴. Один свет естественным образом озаряет чувство для того, чтобы оно воспринимало тела, а другой Свет просвещает созерцающий ум для того, чтобы он постиг превышающие чувство [вещи].

Схолия: “Ясно, что речь идет о чувственном свете”.

Схолия: “Подразумевается духовный свет”.

Действительно, исполнением веры является спасение душ, а концом ее – истинное откровение, [дарованное] верующему. Истинное же откровение есть неизреченное возвращение [к Богу] уверовавшего, соразмерно вере его⁸⁵. А это возвращение происходит как конечный возврат⁸⁶ уверовавших к собственному началу. В свою очередь, такой конечный возврат уверовавших к собственному началу есть утоление стремления.

Схолия: “Разумеется, [утоление стремления] тех, которые движутся к Богу”.

А утоление стремления есть приснодвижный покой около предмета желания устремляющихся к нему⁸⁷. Приснодвижный же покой около предмета желания есть постоянное и непрерывное наслаждение Желанным⁸⁸. Это же постоянное и непрерывное наслаждение Желанным состоит в превышающей естество [человеческое] причастности Божественному, которое есть подобие причаствующих Причаствуемому. А данное подобие есть тождество причаствующих с Причаствуемым, действительно воспринимаемое ими через подобие. Такое же тождество причаствующих с Причаствуемым, действительно воспринимаемое ими через подобие, есть обожение удостоившихся обожения⁸⁹. А обожение есть, если сказать в самом общем виде, совокупность и предел всех времен и веков, а также того, что содержится во времени и в веке⁹⁰. Совокупность и предел всех времен и веков, а также того, что содержится во времени и в веке, есть непрерывное соединение в спасаемых чистого и подлинного Начала с чистым и подлинным Концом.

Схолия: “Он говорит, что смысл бытия (ὁ τοῦ εἶναι λόγος) проявляет Бога как естественное Начало, а смысл благобытия (ὁ τοῦ εὐ εἶναι λόγος) проявляет Его как Конец, к которому добровольно поспешает всякий стремящийся быть заново созданным в Боге. Соединение их происходит, когда [в спасаемых] появляется по благодати смысл благобытия, приближающий Бога, Который превыше всякого начала и всякого конца, и Который делает обладающих по природе началом и концом безначальными и бесконечными по благодати”.

Это непрерывное соединение в спасаемых чистого и подлинного Начала с чистым и подлинным Концом есть исход естественных [существ] из того, что сущностным образом отмерено было началом и концом. Такой же исход естественных [существ] из того, что ограничено было началом и концом, есть всемогущее и всесильное, непосредственное и беспредельное действие Божие, [простирающееся] до бесконечности в тех, которые удостоились подобного исхода, превосходящего [все] постигаемое умом. А всемогущее и всесильное, непосредственное и беспредельное действие Божие, простирающееся до бесконечности, есть неизреченное и сверхнеизреченное наслаждение и радость, порождаемые невыразимым и премысленным единением [с Богом] тех, [кто удостоился] этого действия; смысл и причину такой радости, непостижимой умом и несказанной, нельзя обнаружить в природе сущих.

Схолия: “Исход [существ], естественным образом ограниченных началом и концом, есть изменение по благодати к обожению того, что качественно определенно (entwpoiw)”.

Ибо природа не обладает сверхъестественными смыслами так же, как не имеет она противоестественных законов. Сверхъестественным я называю божественное и непостижимое наслаждение, которое по природе присуще производить Богу, соединяющемуся по благодати с достойными; а противоестественным я называю возникающую вследствие лишения этого наслаждения неизреченную муку, которую обычно производит по природе Бог, соединяющийся вопреки благодати с недостойными. Ведь соответственно с имеющимся в наличии качеством [душевного] расположения каждого [человека] Бог соединяется со всеми так, как ведает [только] Он Сам, каждому подавая то чувство, которое отдельный человек создает [в течении своей земной жизни] для принятия Того, Кто полностью соединится со всеми при скончании веков⁹¹.

Схолия: “Это таинственное изъяснение, показывающее будущий Суд”.

И я полагаю, что Петр, превосходнейший из Апостолов, понимал, возможно, под спасением душ, являющимся целью веры, причастие сверхъестественному, когда говорил: “К сему-то спасению (разумеется, естественно, спасение посредством Святого Духа) относились изыскания и исследования пророков <…> на которое и на какое время указывал сущий в них Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу” (1Пет 1:10–11). Поэтому их, взыскующих в Духе спасение душ и исследующих смыслы и способы этого спасения, Святой Дух и приводит к разумению [таин], не допуская, чтобы та их способность, которой присуще постигать Божественное, пребывала в неподвижности и бездействии.

Прежде всего Он научает их искать то, как следует умерщвлять греховное произволение, или умерщвлять грех по произволению, а затем – искать возрождения к добродетельной жизни через свободное произволение, или к свободно избранной жизни, определяемой [всецело] добродетелью⁹². Затем – исследовать способы умерщвления греховного произволения, или умерщвления греха по произволению. Также: исследовать смыслы воскрешения добродетельного произволения, или воскрешения добродетели по произволению. Я имею в виду, что посредством этих способов и смыслов обычно происходит умерщвление греховного произволения, или греха по произволению, а также воскрешение добродетельного произволения, или добродетели по произволению. А ясно, что это воскрешение предполагает в веке сем (который Писание называет “[нынешним] временем”)⁹³ страдания естества для Христа или ради Христа; о них Святой Дух заранее предвозвестил [ученикам Господа], чтобы были они “соединены с Ним подобием смерти”, умерщвляя грех, “и подобием воскресения” (Рим 6:5), осуществляя добродетель.

Схолия: “Он говорит, что человек (τις) прежде всего ищет, как должно умерщвлять грех в произволении и произволение ко греху, а затем взыскует, каким образом следует умерщвлять их взаимно друг в друге. После же такого совершенного и взаимного умерщвления их, он ищет, как [обрести] добродетельную жизнь, определяемую свободным произволением, или произвольно избранную жизнь, определяемую добродетелью. И подобным путем он изыскивает, каким образом во взаимодействии их созидается жизнь [по Богу]. Ведь, если попытаться дать определение, то [можно сказать], что искание (ζήτησις) есть желание чего-либо любезного сердцу, а разыскивание (ἐρεύνησις) – способ осуществления этого желания”.

Схолия: “Он говорит, что умерщвляющий произволение ко греху бывает соединен со Христом подобием смерти, а возрождающий [свое] произволение для правды бывает соединен со Христом [подобием] воскресения”⁹⁴.

Ведь тому, кто [стремится] быть спасенным, надлежит не только умерщвлять грех произволением, но и само произволение грехом⁹⁵; и не только воскрешать произволение добродетелью, но и саму добродетель произволением, чтобы все мертвое произволение, сокрушенное всем мертвым грехом, потеряло способность [что-либо] чувствовать, а все живое произволение, [воскрешенное] всей живой добродетелью, обрело эту способность соответственно нераздельному соединению.

И прежде всего разыскивая и взыскивая это с помощью Святого Духа, святые успешно осуществляли деятельное любомудрие; затем, как бы став чистыми и свободными от всякой скверны, они, с помощью того же Святого Духа, обращали умное око души⁹⁶ к Цели [всех] сущих, изыскивая после добровольного воскрешения нетление естества и исследуя способы и смыслы богоприличного бессмертия, сообразного этому нетлению⁹⁷. Теперь они больше не взыскивали воскрешения произволения, которое уже получили от Духа в деятельном [любомудрии], и не разыскивали способы этого воскрешения, но исследовали и изыскивали то, чего еще не имели: нетление естества, а также способы и смыслы сообразного ему обожения, к которому поспешали, возжелав соответствующей обожению славы во Христе. И это для того, чтобы, пострадав вместе со Христом в веке сем (который, как я сказал, Писание называет “[нынешним] временем”⁹⁸, сопрославиться с Ним в будущем веке, стать по благодати и превыше естества наследниками Божиими и по Домостроительству – силой Вочеловечивания [Бога Слова], усвоившего Себе всю [человеческую] природу, сонаследниками Христа⁹⁹.

Ибо Христос, будучи Богом и Человеком, наследуется нами как Бог благодаря сверхъестественной благодати и по неизреченному причастию. Ради нас и в виде человеческом¹⁰⁰ Он, как Человек, усвоив Себе нас, наследует вместе с нами Самого Себя согласно немыслимому снисхождению¹⁰¹. Тайнозрительно и с помощью Духа прозревая это снисхождение, святые были научены относительно того, что необходимо, прежде чем [сподобиться] через добродетель славы, которая в будущем явится во Христе, [потерпеть] сообразно Ему в нынешней жизни страдания ради добродетели. Ведь, как говорит [Апостол], они исследовали, “на которое и на какое время указывал сущий в них Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу” (1Пет 1:11)¹⁰².

Итак, [святые] исследовали и изыскивали не только нетление естества и смыслы сообразного ему обожения¹⁰³, но и время, когда случится испытание страданиями ради этого обожения¹⁰⁴. Испытание же делает явным и внутреннее расположение истинно добивающихся обожения, и выставляемое напоказ намерение лицемерно стремящихся к нему. [Святые также исследовали и изыскивали] и иное время, или век, в котором обожение будет явным [уже] во всей своей действительности¹⁰⁵. Оно, преображая к подобию Божиему всех, преображает каждого соразмерно его способности воспринять это обожение, которое [Священное] Писание называет славой, следующей за трудами ради добродетели.

Так можно ответить на вопрос, почему Писание говорит не просто об искании и разыскивании, но также об исследовании и изыскивании [Божественного], делая смысл [этих речений] доступным и очевидным. Я знаю и другое объяснение их, услышанное от некоего мудрого мужа. Он говорил, что слова “искание” и “исследование” в более таинственном смысле соотносятся с началом и концом: “искание” сополагается естественным образом с началом, а “исследование” – с концом. Никто не исследует естественным образом начало, как не ищет подобным же естественным образом конца, но начало он ищет, а конец – исследует. Вследствие чего, по его словам, когда человек через преступление [заповеди] оставил позади свое начало вместе с бытием, он больше не мог проникнуть испытующим взором в то, что осталось позади. Поскольку же начало естественным образом определяет движение того, что от него происходит, то оно, разумеется, называется и концом, в котором, как в причине движения движимых, обретает предел бег их¹⁰⁶.

Поэтому человек, исследуя конец свой, достигает начала, естественным образом содержащегося в конце. Оставив искание начала, он приходит к исследованию этого же начала, но уже как являющегося концом по природе. Ведь начало неизбежно ограничено концом, окружающим его со всех сторон и полагающим предел его движению. Человек не мог, как было сказано, искать свое начало, оставшееся позади, но он способен был исследовать конец, находящийся впереди, дабы познать посредством него оставленное позади начало, поскольку до этого он не познал конец из начала.

Возможно, об этом говорит мудрый тайноводитель Соломон: “Что было, тожде есть, еже будет: и что было сотвореное, тожде имать сотворитися” (Еккл 1:9), как бы премудро показывая [этими словами] конец из начала. Ведь после преступления [заповеди] не конец обнаруживается из начала, но начало – из конца, и никто не взыскует смыслы начала, но исследует те смыслы, которые движутся к концу и приводят к нему.

Если кто-нибудь, [видя], что в Писании часто говорится об искании, как, например: “Взыщи мира и пожени и” (Пс 33:15)¹⁰⁷ и “Ищите же прежде Царства Божия и правды Его” (Мф 6:33)¹⁰⁸, не сочтет эту мысль несомненной, то здесь он благоразумно должен доверять завещанным [Господом] словам. Ибо Писание гласит: “Взыщи мира, и пожени и”, повелевая искать начало в конце. Оно также убеждает исследовать Царство [Божие], являющееся началом, посредством правды, как конца этого Царства. Ибо Царство Божие есть прежде всего правда; более того, Оно есть, в собственном смысле слова, Сама Правда¹⁰⁹ – к этой Правде как к концу и устремляется всякое движение ревнителя [Истины]. Ибо правда есть распределение равного [блага] соответственно достоинству каждого; Царство же – законная власть. Следовательно, правда тождественна Царству; через правду как через конец легко пройти для желающего [следовать этим путем] к Царству как к началу. Правда есть, а Царство свершается, поскольку Царство есть правда, обретаемая через дела. Ведь законным образом властвовать над сущими – значит уделять каждому то, что соответствует его достоинству; и наоборот, уделять каждому то, что соответствует его достоинству, означает законную власть над сущими. Стало быть, для мудро размышляющих о божественных вещах расхождение в буквальных изречениях Священного Писания отнюдь не нарушает равенства смысла их¹¹⁰.

Если же кто-нибудь пожелает другим образом воспринять искание и разыскивание, исследование и изыскивание, то он обнаружит, что искание и исследование есть то, что движется окрест ума, а разыскивание и изыскивание – то, что движется окрест разума¹¹¹. Ибо уму по природе свойственно искать, а разуму разыскивать.

Схолия: “Другое рассмотрение того же”.

Схолия: “Он говорит, что ум, вследствие лишь одного стремления, [присущего ему] (κατὰ μόνην τὴς ἔφεσις), движущийся к Причине сущих, только ищет (ζητεῖ μόνον), а разум, замысловатым образом выстраивая свои умозаключения (ποικίλως ἐφοδεύων), разыскивает в сущих истинные смыслы”.

Если попытаться дать краткое определение этого, то можно сказать так: искание есть простое движение ума, посредством [присущего ему] желания, к чему-либо познаваемому; разыскивание же есть простое рассуждение разума посредством мысли того, что соотносится с чем-либо познаваемым¹¹². А исследование есть соответствующее знанию и познающее движение ума, посредством какого-нибудь (или, точнее, определенного) желания, к чему-либо познаваемому; изыскивание же есть деятельно осуществляемое разумом, посредством какой-нибудь (или, точнее, определенной) мысли, изучение того, что соотносится с чем-либо познаваемым. И если применить эти определения к области Божественного, то можно сказать, что искание есть первое и простое движение ума, посредством [присущего ему] желания, к собственной Причине; разыскивание же есть первое и простое рассуждение разума, посредством мысли, о том, что относится к его собственной Причине. А исследование есть соответствующее знанию и познающее движение ума, посредством некоего пылкого желания, к собственной Причине¹¹³; изыскивание же есть соответствующее осуществлению добродетелей изучение, посредством благоразумной и мудрой мысли, того, что относится к собственной Причине [всех сущих]¹¹⁴.

Стало быть, святые пророки, исследуя и изыскивая то, что относится к спасению души, обладали горячим и пылким желанием, устремляясь умом к Богу посредством знания и ведения; обладали они также, соответственно осуществлению [добродетелей], разумным и мудрым рассуждением относительно божественных [вещей], присущим их разуму. И подражающие им также исследуют посредством знания и ведения то, что относится к спасению души, а изыскивая [это спасение] посредством благоразумия и мудрости, они домогаются [духовного] рассуждения в делах Божиих.

Перевод с греческого А. Сидорова

Вопрос 60

«Христа, как непорочного и чистого Агнца, предуведанного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для нас» (1Пет.1:19–20)?. Кем предуведанного?

Ответ. Слово Писания назвало Христом таинство Христа. И великий Апостол, ясно свидетельствуя о том же, говорит: «тайну, сокрытую от... родов, ныне же открытую» (Кол.1:26), подразумевая таинство Христа, или таинство по Христу. Это таинство, как очевидно, есть неизреченное и непостижимое ипостасное соединение Божества и человечества, всяческим образом приводящее, благодаря [самому] смыслу ипостаси, человечество к тождеству с Божеством и из обоих создающее сложную ипостась, но никоим образом не уменьшающее их сущностное и природное различие. Поэтому, как я сказал, и возникает одна ипостась этих природ, и их природное различие пребывает неповрежденным, вследствие чего и после единения сохраняется неуменьшаемым количество данных природ, даже соединенных. Ведь когда процесс соединения не влечет за собой совсем никакого изменения или перемены соединившихся, тогда остается невредимым сущностный логос каждой из двух соединившихся [природ]. А у тех [существ], логос сущности которых остается невредимым и после соединения, природы также пребывают неповрежденными во всех отношениях, не теряя вследствие единения ничего из того, что принадлежит им.

Ибо Творцу всяческих, и ставшему по Домостроительству в отношении природы тем, чем Он не был, подобает сохранять непреложным как Самого Себя, каким Он был по природе до этого, так и то, что возникло по Домостроительству в отношении природы. Ведь в Боге нельзя заметить никакого изменения, как совершенно невозможно помыслить в Нем какого-либо движения, благодаря которому происходит изменение [тварных существ], приводимых в движение. Это есть великое и сокровенное таинство. Это есть Божественный конец, ради которого и возникло все [тварное бытие]. Это есть Божественная цель, задуманная [Богом] еще до начала сущих, которую мы определяем таким образом: она есть заранее продуманный [Богом] конец, ради которого существуют все [тварные вещи], но который сам существует не ради какой-нибудь одной из них. Имея в виду этот конец, Бог и привел в бытие сущность [всех] сущих. Это есть в подлинном смысле слова предел Промысла, а также тех [тварей], о которых Он промышляет, – тот предел, согласно которому происходит возглавление в Боге [всех существ], созданных Им. Это есть объемлющее все века таинство, открывающее сверхбеспредельный и великий Совет Божий, бесконечно и беспредельно предсуществующий векам, Ангелом которого было Само сущностное Слово Божие, ставшее Человеком. Оно явило, если позволительно так сказать, самое глубинное основание Отеческой Благости и показало в Себе Конец, ради которого, как очевидно, твари и восприняли начало своего бытия. Ибо через Христа, или через таинство по Христу, все века и то, что в этих веках, приняли и начало, и конец своего бытия. Ведь еще до веков было продумано [Богом] соединение предела и беспредельности, меры и безмерности, края и бескрайности, Творца и твари, покоя и движения – то соединение, которое было явлено во Христе в конце времен и исполнило собой Предведение Божие, чтобы окрест того, что является по своей сущности неподвижным, постоянно пребывали движущиеся по природе [вещи, однако пребывали], полностью выйдя из движения по отношению к самим себе и друг к другу. [Это произошло также для того, дабы разумные существа] на опыте восприняли деятельное ведение Того, в Ком они удостоились пребывать, – ведение неизменное и тождественное [всегда самому себе], дарующее им [духовное] наслаждение Познаваемым.

Писание знает двоякое ведение Божественного: одно, относительное, как пребывающее в одном только разуме и умозрениях, не обладает деятельным и обретаемым через опыт ощущением познаваемого – этим ведением мы и управляемся в настоящей жизни. Другое же ведение – подлинно истинное, деятельное и [обретаемое] лишь опытным путем помимо разума и умозрений, – дарует, по благодати и причастию, цельное ощущение Познаваемого, благодаря которому в будущем [небесном] уделе мы воспримем сверхъестественное обожение, действующее непрерывно. Ведение относительное, пребывающее в разуме и умозрениях, является, как говорят, движущим началом стремления к ведению по причастию и деятельному. А это ведение, дарующее, посредством опыта и причастия, ощущение познаваемого, устраняет, в свою очередь, ведение, которое пребывает в разуме и умозрениях.

Мудрые [мужи] говорят, что невозможно существовать разумению относительно Бога вместе с опытом Бога, а мышлению относительно Него – с ощущением Его. Разумением относительно Бога я называю соразмерность, [происходящую] из сущих, знающего созерцания Его; ощущением – опыт сверхъестественных благ, зависящий от причастия [им]; мышлением – [происходящее] из сущих простое и единственное ведение относительно Бога. Пожалуй, и в отношении всего другого можно наблюдать то же самое: когда имеется опытное [сознание] определенной вещи, прекращается разумение относительно нее, а когда она ощущается, то бездействует мышление относительно нее. Опытом же я называю действенное ведение, превышающее всякое разумение, а ощущением – само причастие познаваемому, которое превыше всякого мышления. И об этом, как кажется, тайнозрительно научает великий Апостол, говоря: «хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор.13:8), высказываясь о том знании, которое пребывает в разуме и умозрениях.

Это таинство было предуведано прежде всех век Отцом и Сыном и Святым Духом; Отцом – по благоволению, Сыном – по самодействию, а Святым Духом – по содействию. Ибо одно ведение у Отца и Сына и Святого Духа, потому что одна сущность и одна сила. Ведь [нельзя сказать, что] Отец или Святой Дух не ведали о Воплощении Сына, потому что во всем Сыне, через Воплощение самоосуществляющем таинство нашего спасения, сущностным образом [пребывал] весь Отец – не воплощаясь [Сам], но благоволя Воплощению Сына; также и весь Святой Дух присутствовал сущностным образом во всем Сыне – не воплощаясь [Сам], но содействуя Сыну в Его Воплощении ради нас.

Назовут ли это «Христом», или «таинством Христовым» – все равно сущностным предведением этого обладает только одна Святая Троица: Отец и Сын и Святой Дух. И нельзя недоумевать относительно того, каким образом Христос, будучи одним из Святой Троицы, предуведывается Ею, ибо известно, что Он был предуведан не как Бог, но как Человек, то есть было предуведано Воплощение Его по Домостроительству ради [спасения] человека. Ведь Присносущее, [происшедшее] сверхпричинным и сверхразумным образом из Присносущего, никогда не предуведывается. Предведение касается [лишь] того, что имело начало своего бытия вследствие [какой-либо] причины. А Христос был предуведан не в том, чем Он являлся Сам по Себе по природе, но в том, чем Он стал позднее ради нас по Домостроительству.

Ибо необходимо было, чтобы являющийся подлинно по природе Творцом сущности сущих стал и Самодеятелем обожения тварей по благодати, – дабы Податель бытия предстал и как Дарователь присного благобытия. Поскольку ни одно из сущих не обладает ведением сущности самого себя и сущности другого, то, разумеется, ни одно из сущих не обладает по природе и предведением относительно того, что будет [когда-нибудь] приведено в бытие; исключение, конечно, представляет Бог, Который превыше сущих: Он одновременно и познает Самого Себя в Своей сущности, и обладает предведением относительно существования всего сотворенного Им еще до того, как оно приведено в бытие. Кроме того, в будущем Бог почтит сущих ведением по благодати относительно того, что есть по сущности они сами и другие, открыв им также смыслы приведения их в бытие, – смыслы, единообразно предсуществующие в Нем.

Некоторые утверждают, что Христос был еще до сотворения мира предуведан теми, которым Он явился позднее в конце времен, предполагая, что они существовали еще до сотворения мира вместе с предуведанным [ими] Христом. Мы же отвергаем это учение как чуждое Истины, ибо оно представляет сущность разумных [тварей] совечной Богу. Ведь совершенно невозможно [кому-нибудь] быть со Христом так, как Он есть, а потом когда-нибудь полностью разлучиться с Ним, если верно, что в Нем происходит свершение веков и достигается покой движущихся, благодаря которому уже никогда не будет никакого изменения сущих. И слово Писания назвало Христа чистым и непорочным, поскольку Он по природе Своей совершенно чужд душой и телом тления, [возникшего] вследствие греха. Ибо душа Его не имела [никакого] срама порока, а тело – [никакого] пятна греха.

Вопрос 61

«Ибо время начаться суду с дома Божия; если же прежде с нас начнется, то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию? И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?» (1Пет.4:17–18). Что значат [слова]: «время начаться суду с дома Божия ...и если праведник едва спасается?»

Ответ. Бог, создав естество человеков, не создал вместе с ним ни чувственного наслаждения, ни чувственной муки, но Он устроил в уме этого естества некую силу для [духовного] наслаждения, благодаря которой [человек] мог бы неизреченным образом [постоянно] изведывать сладость Его. Эту силу, то есть соответствующее естеству ума устремление к Богу, первый человек, как только он был создан, передал чувству, [а затем стал осуществлять] в этой силе первое движение к чувственным [вещам и] возымел посредством чувства наслаждение, приводимое в действие вопреки естеству. Поэтому Тот, Кто заботится и промышляет о нашем спасении, внедрил [в естество человеческое другую] силу, словно некоего карателя, – муку. И, соответственно этой муке, Он премудро укоренил в природе тела закон смерти, ставя пределы безумному устремлению ума, которое вопреки естеству движется к чувственным [вещам].

Поэтому вследствие проникшего в естество [человеческое] наслаждения, противоречащего смыслу [этого естества], ему стала противодействовать сообразная со смыслом мука – ею, посредством страданий, в течение которых и из которых [возникает] смерть, и уничтожается противоестественное наслаждение. Однако [само наслаждение] не уничтожается полностью, ибо вследствие уничтожения [противоестественного наслаждения] в уме обнаруживается благодать наслаждения божественного. Поскольку всякое утруждение имеет причиной своего возникновения осуществленное на деле наслаждение, то это утруждение, разумеется, является по [таковой] причине естественным долгом, который [обязаны] выплатить все, причастные [человеческому] естеству. Ибо за противоестественным наслаждением непременно и естественным образом следует утруждение для всех тех, у которых закон наслаждения беспричинно предшествовал рождению. Беспричинным же я называю наслаждение, возникшее вследствие преступления [заповеди] и не являвшееся преемником бывшего до него утруждения.

Поэтому после преступления [заповеди] естественному рождению всех людей предшествует наслаждение и не было ни одного человека, который по природе был бы свободен от [этого] страстного рождения. И как то необходимо, все естественным образом платят [за это наслаждение] утруждениями, а вслед за ними подвергаются смерти. И совершенно отсутствовал какой-либо доступный способ освобождения для тех, которые находились под тираническим владычеством неправедного наслаждения и пребывали естественным образом под властью [возникших] вследствие этого наслаждения справедливых утруждений и следующей за ними справедливейшей смерти. Она была необходима для уничтожения неправеднейшего наслаждения и [возникших] вследствие него справедливейших утруждений, которыми растерзывался страдающий человек, берущий начало своего рождения сообразно наслаждению в тлении и завершающий свою жизнь также в тлении через смерть. Для исправления страдающего естества, [как думается], должны быть измыслены утруждение и смерть, одновременно несправедливые и беспричинные. Беспричинные, потому что они никоим образом не имели при своем происхождении упреждающего наслаждения, а несправедливые, потому что вообще не являются преемниками [какой-либо] страстной жизни, чтобы, оказавшись посередине между неправедным наслаждением и справедливейшими утруждением и смертью, несправедливейшие утруждение и смерть полностью уничтожили неправеднейшее начало естества, [возникшее] из наслаждения, и праведнейший конец этого естества, [бывающий] через смерть, [происшедшую] вследствие наслаждения. И род человеческий вновь стал свободным от наслаждения и муки, получив обратно изначальный блаженный удел [своего] естества, не оскверняемого ни одним из признаков, внедряемых [в это естество зазорным] происхождением и тлением.

Вследствие чего Бог Слово, будучи по природе совершенным Богом, стал совершенным по природе человеком, состоящим из мыслящей души и подверженного страданиям тела, [то есть человеком], сходным с нами [во всем], за исключением греха. Однако Он никоим образом не имел вообще наслаждения, [возникшего] вследствие преступления [заповеди], которое предшествовало бы Его рождению во времени от Жены; вместе с тем, Он принял, добровольно и по человеколюбию [Своему], муку, являющуюся следствием наслаждения и концом естества. И это для того, чтобы, несправедливо страдая, Он мог бы истребить [происшедшее] из неправедного наслаждения начало рождения, тиранически владычествующее над естеством [человеческим]. Смерть Господа не была для этого начала как бы выплачиваемым [ему] за наслаждение долгом, подобно [смерти] других людей, но, наоборот, она стала [оружием], направленным против него. И через смерть [Свою Господь] уничтожил справедливый конец естества [человеческого], не имея того [наслаждения], благодаря которому [смерть] вошла [в мир]; [так] Им праведно наказывается противозаконное наслаждение как причина бытия [падшего состояния рода человеческого].

Ведь должно было быть (и подлинно должно было быть), чтобы Господь, являясь по природе Премудрым, Праведным и Сильным, не находился в неведении, как Премудрый, относительно способа исцеления [людей]; как Праведный, Он не принуждал тиранически ко спасению человека, захваченного по его [собственной] свободной воле грехом, а как Всесильный, не ослабевал, исполняя исцеление [людей].

Поэтому Он соделал явным смысл [Своей] Премудрости в способе исцеления, став человеком без преложения или какого-либо изменения. Он явил беспристрастность [Своей] правды в величии нисхождения, добровольно облачившись в осужденное на страдание [наше] естество и само это осуждение сделав оружием для уничтожения греха, а вслед за ним и смерти, то есть наслаждения и возникшей вследствие него муки, – в этом была сила греха и смерти, тирания соответствующего наслаждению греха и владычество соответствующей муке смерти. Ибо очевидно, что сила наслаждения и муки содержится в страстности естества. И желая избежать тяжкого ощущения муки, мы ищем убежища в наслаждении, пытаясь утешить естество, подавляемое насилием муки. Усиленно заботясь о том, чтобы притупить наслаждением движения муки, мы только расписываемся [в собственной немощи, привлекая] наслаждение против этих движений, поскольку не в силах отделить наслаждение от муки и утруждений.

[Господь] же явил мощь [Своей] преизбыточествующей Силы, осуществив для естества [человеческого] рождение [в вечную жизнь], ставшее непреложным [и недоступным] для противоположностей, от которых Он Сам претерпел. Он опять восстановил естество [человеческое], даровав ему бесстрастие посредством [Своих] страданий, отдохновение – посредством [Своих] утруждений и жизнь вечную – посредством смерти [Своей]. Своими лишениями по плоти Он возобновил [изначальные] владения [нашего] естества, а Своим Воплощением даровал этому естеству сверхъестественную благодать – обожение.

Поэтому Бог истинно стал Человеком и даровал естеству [человеческому] начало второго рождения, которое ведет через утруждение к наслаждению будущей жизнью. Ведь как праотец [наш] Адам, преступив Божественную заповедь, образовал иное рождение, [происходящее] от наслаждения, и вместо первого [рождения] ввел в естество то, которое, через утруждение, завершается смертью, по совету змия измыслил наслаждение, не являющееся преемником предшествующего утруждения, но, наоборот, заканчивающееся этим утруждением, а потому все рожденные от него по плоти, вследствие этого неправедного начала, [возникшего] из наслаждения, справедливым образом приводятся вместе с ним к [общему] концу, то есть к смерти через утруждение, – так и Господь, ставший Человеком, создал для естества [человеческого] другое начало второго рождения от Духа Святого, восприняв справедливейшую смерть Адама через утруждение, которая в Нем стала, разумеется, несправедливейшей, поскольку началом Его Собственного рождения не являлось неправеднейшее наслаждение, [возникшее] вследствие преслушания праотца [нашего]. Господь уничтожил обе крайности: я имею в виду начало и конец человеческого рождения, которые первоначально не существовали от Бога. И всех, духовно возрожденных Им, Он соделал свободными от лежащей на них вины, ведь они, будучи от Адама, не обладают наслаждением рождения, [происходящим] от него, но обладают одной только мукой, [возникшей] вследствие Адама, которая действует в них не как долг за грех, но, по Домостроительству и вследствие естественно случившегося с ними состояния, против греха, [то есть обладают одной только] смертью. Той смертью, которая не имеет своей матерью наслаждение, породившее ее, и которая стала карателем этого наслаждения; эта смерть несомненно становится и отцом вечной жизни. Ибо подобно тому, как жизнь Адама соответственно наслаждению стала матерью смерти и тления, так и смерть Господа ради Адама, будучи свободной от наслаждения, стала родителем вечной жизни.

Поэтому, как я полагаю, Слово [Божие] правильно различает, каким образом рождение через наслаждение от Адама, тиранически владычествующее над естеством [человеческим], доставляет пищу смерти, [возникшей] вследствие него, и каким образом рождение Господа по плоти, происшедшее вследствие человеколюбия [Божиего], уничтожает и то и другое, то есть наслаждение, [возникшее] от Адама, и смерть ради Адама, истребляя вместе с грехом Адама и его наказание. Ибо невозможно было обречь на тление через смерть в конце рождение, не затронутое тем, что конечным своим следствием имело смерть. Поскольку, как я сказал. Слово [Божие] различает [названные вещи, то можно полагать], что до тех пор, пока одни только те признаки, которые были присущи Адаму при начале и конце (то есть при рождении и тлении), тиранически владычествовали над естеством [человеческим], – до тех пор не могло наступить время для совершенного осуждения греха. Тот, Кто явился нам посредством плоти и стал совершенным человеком, за исключением одного только греха, то есть Слово Божие, одно только по [Собственной] воле имело во плоти Адама естеством наказание; и Праведник, невинно пострадавший за неправедных, осудил грех во плоти. Он ниспроверг обыкновение смерти, совершив таковое осуждение греха, но не осуждение природы. И по обращении вспять смерти наступило время для начала приговора, чтобы [окончательно] осудить грех.

Итак, о чем у нас идет речь? – О том, что грех, изначала прельстивший Адама, убедил его преступить Божественную заповедь. Вследствие этого [преступления грех] установил наслаждение, а посредством него он вонзил в самое основание естества Адама и самого себя, [а тем самым] осудил на смерть всю природу, гоня, через человека, естество произведенных на свет к исчезновению в смерти. Ибо это было подстроено семенем греха и отцом зла – лукавым диаволом, который вследствие гордыни лишил себя пребывания в Божественной славе, а из-за зависти к нам и к Богу изгнал Адама из рая, чтобы уничтожить дела Божии и расторгнуть то, что было образовано для бытия. Ведь наисквернейший завидует не только нам вследствие [обретаемой нами в подвиге] добродетели, [которая дарует нам] славу в Боге, но и [Самому] Богу, из-за [Его] всеми воспеваемой Силы, [действующей] ради нашего спасения.

Властвующая вследствие преступления [заповеди] смерть господствовала над всей природой [человеческой], основой своей мощи имея [возникшее] из преступления наслаждение, которое положило начало всему естественному рождению и по причине которого сама смерть была определена в виде наказания для природы [человеческой]. Господь же, став Человеком, не воспринял предшествовавшего Его рождению по плоти неправедного наслаждения, вследствие которого над природой [человеческой] был вынесен справедливый приговор в виде смерти, но, добровольно восприняв в страстное [начало Своей человеческой] природы саму естественную смерть, Он, разумеется, претерпел [ее], однако обратил вспять обыкновение смерти, которое было в Нем, как это совершенно очевидно, не осуждением естества, а осуждением греха. Ведь в Том, Кто родился не от наслаждения, смерть не могла быть осуждением естества, но [она могла быть только] уничтожением греха прародителя, благодаря которому страх смерти владычествовал над природой [человеческой].

Ибо если в Адаме смерть была осуждением естества, имея наслаждение началом своего возникновения, то во Христе смерть стала, разумеется, осуждением греха, поскольку естество [человеческое] вновь обрело во Христе рождение, чистое от наслаждения. И это для того, чтобы подобно тому, как в Адаме грех, [возникший] вследствие наслаждения, через смерть осудил естество [человеческое] на тление и настало время для осуждения [этого] естества на смерть вследствие греха, так и во Христе естество, вследствие [своей] праведности, осудило через смерть грех, и настало время для осуждения на смерть греха по причине праведности естества, которое во Христе совершенно совлекло с себя рождение от наслаждения, а [ведь известно, что] по причине его осуждение смерти с необходимостью преследовало всех [людей] как [нечто] должное. Поэтому та же самая смерть, которая в Адаме вследствие греха являлась осуждением естества, была во Христе, вследствие праведности, осуждением греха. Ибо первый, страдая вследствие греха во осуждение естества, справедливо претерпел смерть; Христос же, не страдая вследствие греха, а скорее даруя, по Домостроительству, благодать естеству [человеческому], добровольно во осуждение греха воспринял [возникшую] вследствие [этого] греха смерть для того, чтобы ее уничтожить.

Стало быть, через преслушание Адама был установлен закон рождения соответственно наслаждению, вследствие которого естество [человеческое] было осуждено на смерть и все [люди], получившие бытие от Адама согласно этому закону рождения от наслаждения, необходимо имели, не желая этого, и сопряженную по силе с рождением смерть, на которую было осуждено естество. Это было время осуждения естества по причине греха, поскольку закон рождения соответственно наслаждению владычествовал над природой [человеческой]. Подобным же образом через Христа, совершенно свободного от естественного закона рождения соответственно наслаждению и обыкновения смерти, на которую было осуждено естество вследствие этого закона, но добровольно принявшего [смерть] и которые по собственной воле возрождаются Христом в Духе через баню пакибытия. Они через благодать отстраняют от себя первое рождение Адамово соответственно наслаждению и сохраняют через закон евангельских заповедей благодать безгрешного состояния, [даруемую] в [таинстве] Крещения, соблюдая также неумаляемой и незапятнанной силу таинственного усыновления в Духе. Разумеется, они имеют [в себе] обыкновение смерти, которое действует для осуждения греха, используя удобный момент для [этого] осуждения греха во плоти: в общем [это есть] (по природе и благодаря благодати, [дарованной] вследствие великого таинства Вочеловечивания) само то время, которое [началось] от Воплощения Слова; а в частности (по осуществлению и благодаря благодати) – это то [время], начиная с которого каждый [человек] воспринял через [таинство] Крещения благодать усыновления. Вследствие этой благодати, действующей в заповедях, они, добровольно имея одно только рождение в Духе, [мужественно] переносят ради осуждения греха обыкновение смерти, приносящей многие страдания.

Ведь принявший [святое] Крещение и соблюдающий [неизбывной] силу его в [осуществлении] заповедей ввергается в смерть не как в нечто должное вследствие греха и из-за него, но он принимает обыкновение смерти для осуждения [самого] греха, [а поэтому] смерть таинственным образом посылает его в божественную и нескончаемую жизнь. Святые, мужественно свершив свое жизненное поприще во многих страданиях ради Истины и Правды, в самих себе освобождают естество [человеческое] от осуждения смерти, [возникшей] вследствие греха, и оружие смерти, [предназначенное] для уничтожения [этого] естества, они, подобно Родоначальнику их собственного спасения, используют для уничтожения греха. Ибо если грех имел смерть в тех, которые, подобно Адаму, подвергались ей, как оружие для уничтожения естества, то тем более естество будет иметь эту смерть в тех, которые через веру осуществляют Правду во Христе как оружие для уничтожения греха.

Стало быть, от возникновения таинства Вочеловечивания воплотившийся Бог совершенно уничтожил в тех, которые были рождены по Нему в Духе, рождение естества по закону наслаждения. Как сказал [Апостол], наступило «время начаться суду с дома Божия» (1Пет.4:17), то есть [наступило время] осуждения греха и начало этого осуждения положено, через страдания, верующими, познавшими Истину и отложившими, благодаря Крещению, рождение соответственно наслаждению. Их назвали «домом Божиим», как свидетельствует божественнейший Апостол Павел: «Христос... в доме Его; дом же Его – мы» (Евр.3:6). И сам глава Апостолов Петр представляет это последующими словами: «Если же прежде с нас начнется» – начнется, разумеется, суд – «то какой конец непокоряющимся Евангелию Божию?» (1Пет.4:17). Это равно тому, как если бы он сказал: если мы, удостоившиеся по благодати Духа стать домом Божиим, должны явить столь большое терпение в перенесении страданий ради Правды и для осуждения греха и, будучи благими, с готовностью предать себя смерти, словно злодеи, то «какой конец непокоряющимся Евангелию Божию»? То есть каков будет конец (или суд) тех, которые не только с усердием удерживают в себе до конца, в душе и в теле, по свободной воле и по естеству приводимое в действие [в них] живое рождение Адамово соответственно наслаждению, но даже и не приняли Бога и Отца, призывающего [их к Себе] посредством воплотившегося Сына? Каков будет конец их, не принявших и Самого Посредника и Сына, являющегося Посланником от имени Отца ради примирения нас с Ним, Который по совету Отца и по [Собственной] воле предал Себя смерти за нас, чтобы Собой нас настолько прославить, осияв красотой Своего Божества, насколько Он Сам принял ради нас нечестие наших страданий? Ибо Евангелие Божие есть, как я полагаю, посланничество Бога и призыв к людям через воплотившегося Сына, Который дарует [всем] уверовавшим в Него награду примирения с Отцом [и] нерожденное обожение.

Поэтому великий Апостол, негодуя далее на неверующих говорит: «И если праведник едва спасается, то нечестивый и грешный где явится?» (1Пет.4:18). «Праведником» он [здесь называет], разумеется, верующего, который хранит дарованную в [таинстве] Крещения благодать и соблюдает среди многих страданий неизгладимым усыновление, [полученное] через [Святой] Дух, а также и спасение, [то есть] благодать обожения, дарующуюся Богом в самой полной мере [лишь] достойным – достичь ее с трудом может [только] тот, кто устремляется к Божественному на высшем пределе [всех своих сил]. А «нечестивым и грешным» называет того, кто чужд евангельской благодати: нечестив он вследствие неверия во Христа, а грешен он потому, что в нем живо рождение соответственно тлению страстей ветхого человечества. Или, возможно, Писание назвало «нечестивым» того, кто совершенно лишен единственного [верного] познания по Христу, а «грешным» – верующего, но преступающего, наподобие меня, евангельские заповеди, благодаря которым и сохраняется чистой риза нетления, даруемая святым Крещением. Положение их (я имею в виду нечестивого и грешного) постигается теми, кто хоть сколько-нибудь радеет о таинственном ведении. Ибо [слово] «где» ясно указывает на положение, которое отнюдь не лишено пространственной описуемости и которому противопоставляется положение праведника. Однако [следует знать, что] праведник не будет вполне «где», в [каком-то определенном] положении, поскольку его положение, по благодати [Божией], превыше «где» и, как то обещано, [есть] Сам Бог. Ибо Бог не [соизмеряется с] «где», но неизмеримо превосходит [всякое] «где»; и в Нем обретают свое место все спасенные, согласно написанному: «Буди ми в Бога Защитителя и в место крепко спасти мя» (Пс.70:3). И всякий, кто ради этого не причаствует каким-либо образом и по мере силы [своей] благобытию, будет подобен члену тела, совершенно лишенному жизненной энергии, которая в душе.

Или опять: поскольку Бог будет местом всех спасенных, – местом неописуемым, непротяженным и беспредельным, то Он становится всем для всех, соразмерно праведности [каждого], а скорее – по мере страданий, осознанно претерпеваемых здесь ради праведности, даруя Себя каждому, как дарует себя душа членам тела соразмерно силе, содержащейся в каждом члене, являя себя действующей и соединяя собой для бытия эти члены, которые удерживаются [ею] вместе ради жизни. «А нечестивый и грешный где явится?» Ведь он, будучи неспособным воспринять присутствие Божие, которое приводится в действие соразмерно благобытию, «где явится», когда он отпал от Божественной Жизни, превышающей век, место и время?

Итак, согласно первому, утвердительному, пониманию [слов]: «нечестивый и грешный где явится», [можно сказать, что такой человек] не будет совершенно свободным от очерченной пределами жизни, не имея той Жизни, которая ускользает от всякого описания и которая [пребывает] за пределами всякого места. Согласно второму, отрицательному, [пониманию слов]: «где явится», [можно сказать, что нечестивый] не имеет Бога, содержащего [всякую] жизнь [только] ради блага и становящегося местом [упокоения] для всех избранных. Ведь как [нечестивый] будет [жить], не имея Бога в качестве места, обители и утверждения благобытия, которое [опять же может быть только] в Боге? И чтобы сказать просто: если праведник после многих тягостных скорбей спасается, что будет или что случится с тем, кто во время настоящей жизни не сделал ничего для благочестия и добродетели?

Вопрос 62

Вопрос. Что подразумевает святой пророк Захария, когда говорит: И возведох очи мои, и видех <…> аз вижду серп летящ: в долготу локтей двадесять и в широту десяти локтей. И рече ко мне: сия клятва исходящая на лице всея земли. И чуть далее: И изнесу его, глаголет Господь Вседержитель, и внидет в дом татя и в дом кленущагося именем Моим во лжу, и вселится посреде дому его, и скончает его и древа его и камение его (Зах 5:1–4)^1*. Что есть серп и что – мера долготы и широты? И почему серп – летящий? Кто есть тать и кто – кленущийся? Что есть дом? И что – древа и камение?

Ответ. Бог сказал: Видения умножих, и в руках пророческих уподобихся (Ос 12:10). Он заранее представил в символах разнообразные прообразы^2* Своего удивительного Пришествия посредством плоти для спасения людей и, поскольку каждый из пророков был способен вместить Откровение, то Бог заранее явил один из таких прообразов через одного их этих пророков. Поэтому великому пророку Захарии Он даровал Откровение Своих таин и, как бы посредством видения позволяя ему постигнуть силу Своего будущего Пришествия через плоть, мудро позволил ему созерцать серп. Этим Бог научает, что Сам Он, многоликим образом изображающий Себя в тайнозрительных видениях пророков, намеревается добровольно и подлинно снизойти в тварное бытие нашей природы, чтобы Истина, до этого предуказываемая в образах, была явлена как действительно сущая^3*.

Серп есть Господь наш Иисус Христос, Единородный Сын Божий и Слово Божие,

Схолия: “Воззри на таинство! Воззри на пытку для фиситеситов! Воззри на смерть Итала и Нила!”^4*.

Который Сам в Себе по природе – прост, вечно сущий и приснопребывающий, но ради меня, по принятию плоти одушевлённой и мыслящей, ставший, как ведает только Он Сам, сложным по ипостаси^5*. При этом Он не воспринимает слияния в одной природе вследствие предельного единения Своего по ипостаси с плотью, но также не рассекается на двоицу сынов вследствие предельного Своего различия по природе сравнительно с плотью. Я называю, с одной стороны, предельным совершенную нераздельность ипостасного единения, а с другой стороны, говорю о предельном, подразумевая совершенную неслиянность и неизменность природного различия естеств Христа^6*, потому что таинство Божественного Воплощения совсем не влечёт вместе с собой ни различия по ипостаси, возникающего благодаря инаковости природ, из которых образовался единый Христос, ни слияния в одну природу, возникающего благодаря ипостасному единению. И это для того, чтобы, с одной стороны, таинство Святой Троицы не восприняло какого-либо добавления,

Схолия: “Он говорит, что мы не утверждаем различия ипостасей во Христе, потому что Троица осталась Троицей и, хотя Бог Слово воплотился, не произошло добавления Лица (προσθήκη προσώπων) вследствие этого Воплощения. Мы говорим о различии естеств, чтобы не почитать плоть по природе единосущной Троице”.

а с другой – чтобы ничто не было единородным и единосущным по природе Троице. Ведь два естества соотносятся с одной ипостасью, но не произошло слияния относительно одной природы^7*, чтобы единое по ипостаси было явлено законченным по единению вследствие сочетавшихся друг с другом естеств и чтобы различие соединившихся в нераздельном единении природ было с доверием воспринято нами пребывающим, соответственно естественному своеобразию, вне всякого изменения и слияния.

Ведь если бы две природы слились для того, чтобы возникла одна природа, то таинство нашего спасения стало бы для нас совершенно непостижимым.

Схолия: “Он говорит, что у не признающих различие естеств нет оснований для веры и для исповедования того, что Слово стало плотью без всякого изменения, поскольку он не знает, что в одной Ипостаси единого Бога и Христа сохраняет после единения своё соответствие естеству как воспринимающее, так и воспринимаемое”.

Тогда невозможно было бы понять, откуда или каким образом произошло снисхождение^8* к нам Бога, а также неведомо нам, то ли плоть изменилась в Божие естество вследствие Божественного единения, то ли Божие естество превратилось в сущность плоти, то ли оба эти естества слились, ради возникновения чего-либо иного наряду с ними, в неком смешении, вследствие чего сущностный смысл каждой из слившихся природ не остался неповреждённым. Ибо в таком случае либо плоть изменилась в естество Божества, либо естество Божества изменилось в плоть, либо способ соединения заставил эти естества сбиться в одну природу и послужил причиной возникновения единого естества наряду с ними. А поэтому я, если так рассуждать, не понимаю таинства Божественного Воплощения, не находя в нём после единения природного различия между плотью и Божеством. Если во Христе после единения существует природное различие плоти и Божества, поскольку они никогда не бывают тождественными по сущности, то результатом единения сочетавшихся естеств никогда не может быть одна природа, но только одна ипостась, в которой мы не обнаружим никакого различия во Христе. Ибо по ипостаси Слово является тождественным Собственной плоти. Ведь в силу чего Христос воспринимает какое-либо различие, в силу того Он не может быть единым во всех отношениях. А в силу чего Он совершенно не воспринимает никакого различия, в силу того это единое в Нём всячески и всегда содержится, будучи действительно существующим и высказываемым о Нём^9*.

Итак, поскольку всякое различие основой своей имеет (именно как различие) количество различающихся, ибо вне количества не может быть никогда различия, то, разумеется, это количество не обнаруживается помимо числа^10*. Поэтому мы бы правильно бы сделали, если бы признали число для того только, чтобы обнаружить различие природ, из которых состоит Христос после единения, обозначая этим, что естества Его сохраняются непреложными. Однако подобным числом мы не разделяем единства их, соединившихся в одну ипостась, и, мысля так, мы никоим образом не вводим число в смысл ипостаси^11*. Ибо в то, в чём совсем не наблюдается различия, не может вводиться и никакое количество. А то, во что не вводится никакое количество, не принимает и никакого числа, обнаруживающего различие. Поэтому Господь является сложным по ипостаси, в которой наблюдается и тождество, и совершенная единичность, чтобы, с одной стороны, нам сохранить это тождество и единичность ипостаси, а с другой – исповедовать различие природ, соединившихся в одну ипостась. Стало быть, Господь есть Тот, Которого чудный Захария видел как “серп летящ”. Кроме того, можно сказать, что Господь есть серп, поскольку Слово Божие способно подрезать под корень всякий порок и всякое неведение.

“В долготу локтей двадесять, и в ширину десяти локтей”. – Христу, как Богу и Слову, присуще, по определённому способу Промысла Божиего и соответственно исхождению Божией благодати, расширяться

Схолия: “Каким образом Господь есть серп и что подразумевается под широтой Его в десять локтей”.

на десять локтей, то есть на деятельные и Божественные заповеди. Ибо Слово Божие расширяется на десять заповедей, которыми законополагается как деятельность в отношении должного, так и бездействие в отношении недолжного, – они объемлют всякое движение самопроизвольной воли тех, о которых промышляет Бог. А Слово, ставшее плотью и совершенным образом вочеловечившись,

Схолия: “Говорится о том, каким образом Господь, опять же как серп, имеет длину в двадцать локтей”.

удлиняется на десять локтей вследствие сочетания стихий с чувствами, необходимого для возникновения тела. Ибо есть пять чувств и четыре стихии, из соединения которых образовывается естество человеков. И ясно, что пять, умноженное на четыре, производит число двадцать. А “длиной” Писание называет способ Домостроительства, поскольку возвышенное и Божественное таинство Боговочеловечивания превышает всякое естество.

“Летящ” – потому что не имеет ничего земного,

Схолия: “Речь идёт о том, почему пророк видел серп летящим”.

вследствие своей быстроты и высокой скорости; или, чтобы сказать кратко и в немногих словах, вследствие того, что ограничивает всё спасение человеков, состоящее в одной только вере и благой совести, только сердцем спасаемых.

Схолия: “Вера в Бога посредством надежды образует совершенную любовь, а благая совесть посредством соблюдения заповедей полагает твёрдую основу для существования любви к ближнему. Ибо у благой совести нет обличителя, обвиняющего её в преступлении заповеди. А всё это присуще сердцу тех, кто стремится к истинному спасению”.

Ибо нет ничего более быстрого, чем вера, и нет ничего более лёгкого, чем исповедание устами благодати Того, в Кого веруют. Ведь одно являет живую любовь уверовавшего к Создателю, а другое – боголюбезное расположение души уверовавшего к ближнему. Любовь же и искреннее расположение, или же вера и благая совесть есть, как то очевидно, дело незримого движения души, которое совсем не нуждается во внешнем веществе для своего возникновения. Ибо Писание гласит: Слово сокращено сотворит Господь на земли (Рим 9:28; Ис 10:22–23)^12*.

Это Слово есть проклятие, которое Бог и Отец послал на лицо всей земли; подлинно проклятие из-за истинного проклятия^13*.

Схолия: “Говорится о том, каким образом Господь есть проклятие, а также о том, из-за какого проклятия Он стал таковым проклятием”.

Ибо поскольку преслушание Адама через преступление стало проклятием, не позволяющим заповеди возрастать для рождения плодов правды, чтобы тварь восприняла благословение, постольку соответствующее естеству благословение Бога и Отца осуществляется в проклятии Адама, став проклятием от проклятия по греху для уничтожения преслушания, приумножающегося в плодоношении плодов неправды, чтобы тварь была лишена этого приумножения во грехе. Ведь согласно божественному Апостолу, ради меня стал клятвой и грехом Тот, Кто расторгает мою клятву и берёт на Себя грех мира^14*.

Ведь два проклятия имею я. Одно является плодом моего произволения, то есть является грехом, вследствие которого плодотворное семя души, предназначенное для рождения добродетели, упало на землю^15*. Другое есть справедливое осуждение, вследствие моего произволения, естества на смерть – оно по необходимости влечёт естество против его желания туда, где добровольно рассеялось по моему произволению движение души^16*.

Схолия: “Он говорит, что, поскольку человек добровольно устремился к земле, то в землю он и влечётся смертью, сам не желая этого”.

И Бог, приведший в бытиё всё естество, добровольно подчинился осуждению, на которое было приговорено естество человеческое, то есть смерти. Он умертвил живущее во мне по произволению осуждение греха, убив его Собственной смертью на Кресте. И моё осуждение, и моя смерть стали осуждением Бога моего, не позволяя преступлению первого человека порождать плоды неправды; наоборот, это осуждение Бога моего породило благословение Божией правды и жизнь нескончаемую.

Этот серп, то есть Господь и Бог наш Иисус Христос, полагает конец татю и клятвопреступнику и разрушает дом его. Ибо лукавый диавол подлинно есть тать и клятвопреступник^17*.

Схолия: “Речь идёт о том, что есть тать и клятвопреступник”.

Тать как похитивший с помощью хитрого обмана человека – драгоценное произведение, творение и добро Божие – из рая, приведший его в это место злострадания, испачкавший многими пятнами грехов образ Божественной славы^18*, а также искавший того, чтобы чужое богатство сделать своей собственностью, злонамеренно добиваясь чужих благ не с целью сохранения их, но для того, чтобы похитить, принести в жертву и погубить их.

Схолия: “Лукавая кража есть пленение посредством обмана человеческого естества. Жертва, в качестве которой диавол приносит то, что похищено им, есть заклание свободного произволения, созвучного Божественной жизни, и совершенное уничтожение памяти об этой жизни. А погибель есть неведение, возникающее в тех, которых приносят в жертву, лишая их ведения Бога. Поэтому похищающий в первую очередь ворует у человека разумение (λογισμόν), чтобы лишить его жизни, соответствующей добродетели и ведению”.

А диавол есть клятвопреступник как лжец и обманщик. Обещая дать Адаму славу Божества, он низверг его в бесславие неразумных скотов и в гордыню. И чтобы сказать более точно, он соделал Адама бесславнее всякого скота^19*: человек, вследствие своей гордыни, настолько превосходит скотов неразумием, насколько противоестественное бывает мерзостнее соответствующего естеству. Сделав же Адама чуждым бессмертия, диавол осквернил его, облачив в тление.

Схолия: “Речь идёт о том, что есть обиталище татя и клятвопреступника”.

Обиталищем этого татя и клятвопреступника стал нынешний мир тления и непрестанного смешения, который он, возможно, захватил, грабя человека. В этом мире ему было попущено грабить (по причинам, о которых ведает Бог, попустивший ему совершать такие деяния) до тех пор, пока существует круговое движение времени^20*.

Схолия: “Возможно, кто-нибудь в качестве предположения скажет, что причиной попущения такого грабежа было опытное познание людьми зла диавола, чтобы он оказался более ненавистен им. А также, что посредством испытания были явлены всем людям их взаимные расположения друг к другу, чтобы каждый мог привести в качестве защитника самого себя, то есть собственную совесть. Ибо Бог не нуждается в опытном научении, сущностным образом обладая ведением всех вещей до их возникновения”.

Поселившись в этом мире, словно в доме, благодаря Своему неизречённому Воплощению, Слово Божие заключило в оковы диавола, уничтожило деревья и камни этого мира, полностью положило конец языческим изваяниям и жертвенникам, а также целиком разрушило и истребило пьедесталы идолов, – тех идолов, посредством которых приносили введённые в заблуждение язычники поклонение богу (как считалось у них) многообразному и чудовищному – отцу лжи диаволу; он же, будучи ещё более безумным, чем они, делает из их безумия вещество для своей славы^21*. Ибо что может быть более неразумным, чем то, когда кто-либо кажется чем-либо, но не является таковым на самом деле?

Итак, поселившийся посредством плоти в этом обиталище татя и клятвопреступника диавола, то есть в здешнем мире, человеколюбивый Искупитель душ и телес наших целиком изменил^22* то, что существовало в нём соответственно способу первого обмана, а также восстановил в нём смысл истинного познания. И чтобы сказать просто, изгнав разбойника, похитившего чужую собственность, Он опять стал править посредством добродетели как Владыка над теми, кто принадлежит Ему, величественно воздвигнув святую Церковь по всей поднебесной.

Схолия: “Потому что изменение жилища, то есть мира, пребывающего в прелести, произошло посредством Воплощения Бога Слова”.

Схолия: “Изложение того же самого соответственно другому способу рассмотрения”.

Или, возможно, диавол есть тать, потому что обманом и коварством он и поныне устраивает так, чтобы все стремления каждого человека перенацелить на самого себя. Клятвопреступником же, лжецом и обманщиком он является потому, что с помощью надежды на лучшее, внушаемой им людям пустым, убеждает отказаться от имеющихся у них благ; кроме того, он, пользуясь тем, что эти люди ложно считают сладостным, скрытно устраивает мучительные и тягостные испытания для них, убеждённых им. Жилищем этого татя и лжеца является сердечное расположение каждого из грехолюбивых людей; камни, из которых оно построено, суть невосприимчивость и нечувствительность к доброму, а деревянными частями этого жилища являются возбуждённые мысли таковых людей, порождённые нечистым разжиганием страстей.

Или, быть может, Писание иногда иносказательно называет желание деревянными частями? Ибо первое древо повредило, как написано, движение этого желания, направив его вопреки естеству^23*, а поэтому эта сила души стала способной воспринимать всякую страсть подобно тому, как вещество дерева способно воспринимать огонь. А камнями называется, вероятно, твердость и нечувствительность яростных движений, которые не подчиняются слову добродетели. Эти все движения вместе с обителью их, то есть внутренним расположением души, уничтожает и прекращает появившийся Бог Слово, изгоняя прежде всего посредством веры из названного расположения поселившегося некогда в нём с помощью лжи диавола. Бог Слово сковал нерасторжимыми узами того, кто казался сильным, и дом его разорил, одновременно изгнав из сердца человеческого навык воспламенения страстей вместе с окаменелостью души по отношению к доброму.

Или, возможно, камнями называется нерадивость души, бесчувственной к добродетелям, относительно доброго, а деревянными частями – её рвение относительно порочного.

Схолия: “Он даёт это толкование, которое относится к людям страстным. Ибо тот, кто болеет совершенной неподвижностью относительно добра, является легкоподвижным относительно зла. А быть неподвижным относительно того и другого – невозможно”.

Извергнув всё это из сердца верующих, Слово не перестаёт творить мир^24* и вновь примиряет в едином теле добродетель тех, кто далеко, и тех, кто близко, разрушая средостение, то есть грех^25*; Оно упраздняет рукописание, подписанное нашей волей, которая сама подпала кабале порока^26* тем, что подчиняет помышление плотское закону Духа. Ведь Оно призвало дальних, которые суть, как я полагаю, чувственные движения, являющиеся по природе далёкими и совершенно чуждыми закону Божиему; Оно призвало также и ближних, то есть умные движения души, которые не являются далёкими от Слова по сходству с Ним^27*, подобно тому, как Оно после расторжения плотского закона соединяет их с помощью Духа друг с другом соответственно способу добродетели.

Схолия: “Чувственное движение, сочетаемое с умным действием, производит добродетель вместе с ведением”.

“Средостением”, как я полагаю, назван естественный закон тела, его связь со страстями, то есть с грехом. Ибо одна только связь закона естества, то есть страстной части естества, с презренными страстями становится той стеной, которая отгораживает тело от души и от смысла добродетелей и которая не позволяет этому смыслу добродетелей совершить переход в духовном делании через посредничество души к плоти^28*. Слово Божие пришло и одолело закон естества, то есть страстное начало естества, упразднив его связь с противоестественными страстями.

Таков Господь мой и Бог мой Христос Иисус, Которого пророк видел подобным серпу, имеющему в долготу двадцать локтей, ибо Он объемлет всякое чувственное действие, содержащееся в чувственных вещах, и десять локтей в ширину, ибо Бог и Спаситель мой определяет всякое разумное движение. Ведь говорят, что исчисление присуще по естеству разумному существу, а десять есть совокупность и конец всякого числа. Впрочем, Слово Божие объемлет не только чувственные силы, но и умные действия, поскольку Оно – Создатель не только телесных вещей, но и бестелесных сущностей.

Схолия: “Почему Слово называется серпом”?

В пророческом видении Бог Слово называется серпом не только потому, что сжинает порок разумного естества, который Он не сеял, и собирает естество, которое Он не разбрасывал, но и потому, что, как Жнущий, складывает спасаемых в Божественные житницы. Кроме того, Он легко соприкасается с добродетельными действиями, как сродный деятельным способностям души^29*.

Схолия: “Потому что Слово смешивается с деятельными способностями души, подобно серпу в руке жнущего, для уничтожения страстей и для сбора добродетелей”.

И если кому покажется, что в словах Писания: И внидет в дом татя, и в дом клянущегося именем Моим во лжу речь идёт о двух лицах и об их домах, которые уничтожает серп, то на самом деле мы должны знать, что под личиной двух лиц здесь обозначаются два главных, объемлющих все прочие действия диавольской прелести, или же способы этих действий. А двумя домами Писание называет два главные, определяющих остальные, душевные расположения человечества по отношению к диавольской прелести. Например, когда обманом и хитростью лукавый захватывает присущее человеческому естеству ведение относительно Бога и присваивает его себе: в таком случае он является татем, пытающимся перенести благоговейное почитание Бога на самого себя. Подобным же образом он выводит из области умного созерцания души духовные смыслы, которые существуют во всех тварных вещах, ограничивая умную силу человека лицезрением внешнего вида чувственных вещей^30*. Далее, злоупотребляя естественными движениями, он софистически увлекает деятельную силу души к противоестественному также посредством того, что призрачно считается добром, и, соблазняя наслаждением стремление души, ведёт это стремление к худшему; наконец, ложно клянясь именем Господа, он ведёт убеждённую им душу совсем к другому, чем было обещано. Стало быть, диавол есть тать как похищающий ведение естества и присваивающий его себе;

Схолия: “Он говорит, что диавол есть тать как создатель неведения; он есть клятвопреступник как творец порока. Как бы домом своим он имеет, с одной стороны, заблуждающуюся мысль неведующего, а с другой стороны, грехолюбивую волю порочного”.

домом своим он имеет душевное расположение заблуждающихся, тяготеющее к неведению. А клятвопреступником он является потому, что всуе заставляет трудиться деятельное начало души, убеждая его следовать противоестественному; домом своим он имеет грехолюбивое расположение воли тех одержимых им, которых он удерживает в своей власти.

Следовательно, диавол, как я сказал, есть тать, поскольку он извращает ведение естества; а клятвопреступником он является потому, что отвращает от духовного делания добродетельное действие этого естества. Жилищем татя является внутреннее расположение души, зиждущееся на ошибочном понимании ведения, а жилище клятвопреступника есть то состояние её, которое создаётся позором страстей бесславия. Спасительное Слово Божие, по Своему человеколюбию проникнув в эти жилища, делает их посредством Духа обиталищем Бога, создав в них вместо заблуждения и неведения знание Истины, а вместо порока и лукавства – добродетель и праведность: посредством них и присуще Ему являть Себя людям достойным.

Стало быть, Писание назвало лицами способы различного злодеяния одного и того же лукавого диавола, а жилищами, сродными этим диавольским действиям, оно назвало душевные расположения людей, находящихся под воздействием лукавого.

Можно ещё сказать, что татем является тот, кто, обманывая внимающих ему, изощряется в Божественных словах, смысла которых, познаваемого только посредством собственных дел, он не понимает: простым произнесением этих слов он стяжает призрачную славу, а речью, которая исходит только с языка его, стремится добиться похвалы себе у слушателей, считающих его за праведника.

Схолия: “Это – прекрасное изъяснение (θεωρία – рассмотрение, толкование), весьма подходящее для нас, недугующих вследствие своего тщеславия желанием прославиться добродетелью и ведением”.

Или, чтобы сказать просто, тать есть тот, у кого жизнь не соответствует слову и душевное расположение которого противоположно ведению – пользуясь чужими благами, он нечестно становится известным. И, разумеется, к нему обращены слова: Грешнику же рече Бог: вскую ты поведаеши оправдания Моя и восприемлеши завет Мой усты твоими? (Пс 49:16)^31*.

Или ещё: тать есть тот, кто внешне пристойным образом поведения и лицемерными нравами скрывает тайное злодеяние души, прикрывая порочное внутреннее расположение её благовидными подделками, – он является таким же вором, как и тот, кто простым произношением слов ведения похищает мысль слушателей. Это же можно сказать и о том, кто посредством лицемерных нравов своих обманывает лицезреющих его.

Схолия: “Он говорит, что татем является и тот, кто лицемерно и лживо изображает добродетельность нравов, пряча сокрытое лукавство воли под внешним обличием праведности”.

Схолия: “По его словам, тот, кто симулирует ведение одним только произнесением пустых слов, похищает мысль слушающих, делая это ради собственной славы, а тот, кто симулирует добродетель посредством лицемерных нравов, похищает зрение лицезреющих его, опять же делая это ради собственной славы. И оба они, похищая чужое с помощью обмана, вводят людей в заблуждение: один обманывает мыслящую душу слушателей, а другой – телесное ощущение зрителей”.

Равным образом и ему будет сказано: Устыдитесь вся оболченныя во одеяния чуждая (Соф 1:8)^32* и Господь открыет срамоту их в день он (Ис 3:17–18). Ведь мне кажется, что каждый день я слышу в сокрытой мастерской сердца^33* эти слова Бога, ясно обличающего меня и в том, и в другом.

Схолия: “Что есть клятвопреступник”.

Клятвопреступник же, или ложно клянущийся именем Господа, есть тот, кто даёт обет Богу жить добродетельной жизнью, но предаётся тому, что чуждо его обету, и ведёт образ жизни, противоположный обещанному; он преступает, как это делаю я^34*, обет святой жизни, не исполняя заповеди Божии. Или, чтобы сказать кратко, всякий избравший жизнь по Богу, но не умерщвляющий себя полностью для нынешней жизни^35*, есть лжец и клятвопреступник; клятвенно обещавшийся Богу, то есть давший обет в том, что совершит свой жизненный путь безупречно в божественных борениях, но не исполнивший его, он поэтому и недостоин похвалы. Похвалится всяк кленыйся Им (Пс 62:12), то есть всякий, клятвенно обещавшийся Богу вести жизнь благочестивую и истинно праведными делами исполнивший клятвы своего доброго обета. Если же достоин похвалы тот, кто исполняет свои обещания как давший обет Богу и подтвердивший его, то очевидно, что нарушивший свои обеты достоин порицания и бесчестия как поклявшийся Богу и вероломно обманувший Его.

Входя в сердца таких людей, или во внутреннее расположение души каждого, словно в дома, серп, то есть Слово Бога и Отца, Которое есть сущностное Ведение и сущностная Добродетель, приводит их к полному совершенству, упраздняя прежнее состояние сердца каждого посредством изменения к лучшему и делая каждого из двух причастником того добра, которого ему не хватает. Похитителя ведения Оно превращает в безупречного делателя добродетели, похитителя внешне смиренного образа нравов – в знающего возделывателя сокрытого расположения души, а лжеца – в истинного стража собственных обетов, осуществлением заповедей заставляющего верить в прочность его обещаний.

Вопрос 64.Какую мысль заключает высказывание пророка Ионы, который говорит о Ниневии: В немже живут множайшии неже дванадесять тем человек, иже не познаша десницы своея, ниже шуйцы своея (Иона 4:11)? Ибо в буквальном толковании [этого места] я не нахожу никакого утешения. Ведь пророк не говорит здесь о чадах и не подразумевает младенцев, но высказывается о людях. А какой человек, если рассудок его не повреждён, не ведает десницы и шуйцы своей? – Поэтому скажи мне, о каких людях, какой деснице и какой шуйце идёт здесь речь согласно смыслу духовного толкования.

Ответ. Ничто из описываемого в Писании: будь то лица, места, времена или другие вещи, одушевлённые и неодушевлённые, чувственные и умопостигаемые, не могут мыслиться всегда одним и тем же образом так, чтобы находились в полном соответствии с самим собой повествование и умозрение¹¹⁵. Поэтому тому, кто непогрешительно упражняется в божественном ведении Священного Писания, следует, [погружаясь] в разнообразие событий и повествований, воспринимать [их] различно, [рассматривая отдельно] каждое из рассказываемого, и надлежащим образом применять умозрение, согласуя его с местом и временем. Ибо каждое из имён, указанных в Писании, имеет много смыслов согласно значению [того или иного] еврейского слова. Это мы несомненно обнаруживаем и в приведённом выше тексте.

Ведь [имя] “Иона” соответственно различным произношениям [его] толкуется

Схолия: “[Речь идёт о том], в скольких значениях толкуется [имя] Иона”.

как отдохновение и дар Божий, как благодать Божия, [дарованная] Им, как труд Божий, как голубь, как бегство от красоты и как утруждение их¹¹⁶. Иона оказывается и в Иоппии, и в море, и во [чреве] кита, и в Ниневии, и под тыквой. Иоппия же толкуется и как взирание на радость, и как чудная красота, и как сильная радость.

Схолия: “[Говорится о том], в скольких значениях толкуется [слово] Иоппия”.

А пророк Иона носит отпечатление и Адама, и общей природы [человеческой], и Христа, и пророческой благодати, и народа иудейского, которого [Бог постоянно] преображал всяким добром, но который оставался неблагодарным и всегда клеветал на Божественные милости, [явленные ему].

Схолия: “Сколь многому соответствует Иона, рассматриваемый духовным образом”.

Например, Иона носит отпечатление Адама и общей природы [человеческой], когда убегает из Иоппии в море, а поэтому, согласно [одному из] смыслов своего имени, он обозначается как “бегство от красоты”. Иоппия же являет отпечатлеваемый в ней рай,

Схолия: “[Говорится о том], чему соответствует Иоппия, постигаемая духовным образом”.

который подлинно есть и называется “взиранием на радость”, “сильной радостью” и “чудной красотой” вследствие [наличия] в нём богатства нетления; рай этот некогда был насаждён рукой Божией. Ибо [Писание] гласит: И насади Господь Бог рай во Едеме <…> и введе тамо человека, егоже созда (Быт 2:8); [также Он насадил] некие деревья в нём – либо созерцаемые, либо постигаемые умом; [ещё насадил Он] посредине рая некое древо жизни. Адам получил повеление вкушать от всех деревьев, [кроме древа познания], но, возможно, [ему было запрещено] касаться их¹¹⁷. Ведь говорится: От всякаго древа, еже в раи, снедию снеси (Быт 2:16).

Опять же “Иоппия” означает добродетель и ведение, а также мудрость, которая в них.

Схолия: “Иное постижение Иоппии, соответствующее отдельным [личностям]”.

[Она есть] добродетель, когда толкуется как “чудная красота”, а ведением является, когда постигается [в смысле] “взирания на радость”; мудростью же она бывает, когда означает “сильную радость”. Человек, совершенствующийся в этой [мудрости], обретает неизречённую радость – сильную и подлинно объемлющую в себе Божественное и по Богу устроение человека. Древо живота есть всем держащымся ея, согласно написанному, и воскланяющымся на ню, яко на Господа, тверда (Притч 3:18)¹¹⁸. Мы видим, что природа человеческая через непослушание, подобно Адаму в раю, всегда убегает (вследствие того, что мысль её усердно погружается в лукавство) из Иоппии, то есть из навыка добродетели и ведения, а также из благодати мудрости, которая в них, и добровольно влечётся в море, то есть в солёную воду греха. И подобно тому, как праотец Адам пал из рая в этот мир, так и эта природа, скатившись вниз, в неустойчивость материальных [вещей], бросается (и бывает бросаема) из одного заблуждения в другое и заботливо лелеет смешение¹¹⁹. Польза этого для тех, кто привязан к такому [смешению], состоит только в том, что они тонут [в этом мире] и поглощаются китом, погружаются в воду вплоть до души, их кружит в самой глубокой бездне, голова [их] зажимается в расщелинах гор и они спускаются в ту землю, запоры которой надёжно удерживают их как конечные глубины бездны. Эта земля – тёмная и мрачная, земля вечной тьмы, идеже несть света, ниже видети живота человеческаго (Иов 10:22)¹²⁰, как говорит где-то великий Иов, подвизавшийся в сильных борениях за истину.

Итак, пророк обозначает Адама, или общую природу людей, таинственно отпечатлевая их в каждом [из слов своего видения. Природу он обозначает как] естество ускользающее, словно из Иоппии, из [дарованных ему] Божественных благ; оно уносится, словно в море, в страдание здешней жизни и тонет в бушующих волнах океана пристрастия к материальным [вещам], материальным благам, оно уносится, словно в море, в страдание здешней жизни и тонет в бушующих волнах океана пристратстия]; поглощается духовным китом и ненасытным чудовищем – диаволом.

Схолия: “[Речь идёт о пристрастии, подобном] бушующему шторму”.

Это естество погружается вплоть до души в окружающую [его] со всех сторон воду злых искушений, поскольку жизнь [человеческая обычно] захлёстывается [волнами] искушений; его кружит, увлекая до самой глубокой бездны, то есть ум [человеческий] заключается в темницу полного неведения, а разумение затопляется тяжестью порока; голова [его] зажимается в расщелинах гор, то есть первое учение веры о Единице как глава всего тела добродетелей является зажатой, словно в мрачных расщелинах гор, в мыслях лукавых сил, и разделяется на многие мнения и мечтания.

Схолия: “Он называет главой первое учение о Единице, как начало всякой добродетели; расщелинами гор – мысли духов лукавства, которыми был поглощён вследствие преступления [заповеди] наш ум”.

Писание называет расщелинами гор мысли, [кружащиеся] окрест заблуждения, а также духов лукавства, находящихся где-то в глубине предельной бездны неведения. И [природа человеческая] снизошла в эту землю, запоры которой вечно удерживают её, то есть она опустилась в навык [греха], лишённый всякого Божественного чувства и всякого живого движения добродетелей;

Схолия: “Он называет самой нижней землёй навык [души], который никоим образом не воспринимает Божественное ведение и в котором нет никакого движения жизни добродетельной”.

здесь нет никакого чувства благости и движения [души], устремляющейся к Богу. [Наоборот, здесь] простирается мрак неведения, [влекущий к себе] подобно бездне, и разверзается губительная пропасть порока.

Схолия: “Бездной он называет неведение, которое покрывает навык порока; этот же навык поглощён, словно земля, [напором] морских пучин зла”.

[В этой же земле] укореняются горы заблуждения, то есть духи лукавства, в расщелины которых природа человеческая сначала опустилась, а затем стала [здесь], вследствие [своего] навыка в худшем, опорой и восприемницей заблуждения и лукавства этих духов. [Кроме того, земля эта] имеет, словно вечные запоры, внутренние пристрастия к материальным [вещам], не позволяющие мысли избавиться от мрака неведения и увидеть свет истинного познания.

Схолия: “Землёй твёрдой он называет навык порока, а вечными запорами – горячие пристрастия к материальным вещам, тесно соединяющиеся с [этим] наихудшим навыком”.

Навык сей, о котором я говорил чуть раньше, великий Иов назвал “землёй тёмной и мрачной” и “землёй тьмы вечной” (см. Иов 10:21–22). Тёмной, поскольку в ней отсутствует всякое истинное ведение и созерцание, а мрачной – потому что она лишена всякой добродетели и всякого [духовного] делания. Идеже несть света, говорит, то есть ведения и истины, ниже видети живота человеческаго (Там же), то есть образа жизни, подобающего разумным [существам].

Схолия: “Он говорит, что свет есть истинное ведение, а живот человеческий – житиё, подобающее разумным [существам]; их и лишён тот, кто имеет навык в пороке”.

Вероятно, во [всём] этом оказывается пророк, когда он, отпечатлевая в себе страсти человечества, жалкую участь которых оно уготовало для самого себя, усвоил то, что присуще общему [человеческому естеству]; и ему, отпечатлевающему Адама, надлежащим образом соответствует смысл [его] имени, изъясняемого как бегство от красоты. Однако когда он предотпечатлевает Бога, ради нас родившегося посредством одушевленной и одаренной умом плоти в том, что, за исключением одного только греха, принадлежит нам и соответствует нам¹²¹, и когда он предначертывает таинство Домостроительства и домостроительных страстей [Господних], тогда он обозначает схождение [Бога] с небес в этот мир посредством перехода из Иоппии в море.

Схолия: “Здесь море понимается в смысле этого мира; в этом мире и родился посредством плоти Господь”.

А таинство смерти, погребения и воскресения [Господа пророк] являет тем, что, будучи поглощён китом, он через три дня и три ночи был извержен им неповреждённым. Поэтому подобающим образом соотносится с этими [событиями] смысл имени [“Иона”, понимаемого] как отдохновение и исцеление Божие и благодать Божия; а утруждением Божиим он верно называется по причине добровольного страдания. Ибо пророк таинственно предначертывает посредством собственных несчастий отдохновение обременённых мучениями, исцеление их, поражённых болезнями, а также благодать отпущения грехов, [которые и есть] Христос Иисус, истинный Бог.

Схолия: “Он называет Господа отдохновением как Избавителя от трудов ради добродетели, исцелением Божиим – как Врача [страшной] раны, нанесённой смертью, а благодатью Божией – как Восприемника наших страданий”.

Ведь Господь и Бог наш стал человеком и обитал в пучине нашего житейского моря; Он сошёл с неба, словно из Иоппии, изъясняемой как взирание на радость, в это море здешнего мира согласно написанному: Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление (Евр 12:2); Он добровольно спустился в сердце земли, где поглотивший нас посредством смерти враг держал нас в заключении. [А затем], посредством [Своего] Воскресения вытащив [нас оттуда], Он, будучи поистине Отдохновением, Исцелением и Благодатью, возвёл всё побеждённое естество [человеческое] на небо.

Схолия: “Каким образом Господь и Бог наш есть Благодать? Смотри, Нил, и не колеблись, [ибо написано]: [Слово стало плотию, и обитало с нами], полное благодати и истины (Ин 1:14).

[Господь] есть Отдохновение как Расторгающий посредством [этой] преходящей жизни закон случайного рабства во плоти¹²²; [Он есть] Исцеление как Излечивающий [нас] посредством [Своего] Воскресения от пагубы смерти и тления, а Благодать – как Распределяющий усыновление в Духе через веру и благодать обожения соответственно достоинству каждого. Ибо необходимо было (и подлинно необходимо!), чтобы Свет и Сила Бога и Отца оказался в той земле, в которой пребывали тьма и запоры вечные, чтобы [Господь], расторгнув [узы] тьмы неведения как духовный Свет и сокрушив запоры зла как воипостасная Сила Божия, освободил естество, заключённое лукавым в ужасную темницу, и даровал ему неугасаемый свет истинного ведения и неуничтожимую силу добродетели.

Когда [Иона] в самом себе отпечатлевает пророческую благодать, ушедшую, словно из некой Иоппии, из считавшегося дотоле славным служения Закона и, соответственно Евангелию, перешедшую к язычникам, лишив иудейский народ за его неверие благодатной радости;

Схолия: “[Речь идёт о том], каким образом Иона являет пророческую благодать”.

а также когда он отпечатлевает в себе обращающуюся, словно Ниневия, к Богу Церковь язычников, которые [сподобились этого] через многие скорби, опасности, превратности, утруждения, преследования и смерти, – тогда обнаруживается прообразовательный смысл исхода пророка из Иоппии¹²³. Оставив служение соответственно закону, он обозначает благодать пророчества, оказавшуюся в море невольных несчастий, сопровождаемых борениями, утруждениями и опасностями, а также поглощаемую китом смерти, однако полностью не уничтоженную. Ибо ничто из существующего [здесь] не в силах воспрепятствовать шествию благодати, по-евангельски возвещаемой язычникам: ни скорбь, ни теснота, ни гонение, ни голод, ни опасность, ни меч (см. Рим 8:35). Наоборот, благодать через это укрепляется, одолевая всех восстающих [на неё]; претерпевая, она ещё более побеждает их, и впавшее в заблуждение естество [человеческое] обращает к Богу живому и истинному, как [обратил] Иона Ниневию¹²⁴. И даже если кажется, что посредством злобы, проистекающей от гонений, лукавый [полностью] скрывает благодать, как кит [сокрыл] пророка, однако удержать [её] до конца ему невозможно, поскольку он не способен изменить мощь Силы, приводящей в действие благодать. Вследствие чего он делает эту благодать, после испытания её супротивниками, ещё более сияющей и заставляет её обнаруживаться в учениках настолько, насколько он сам в нападениях [своих] истощил собственную силу.

Схолия: “Потому что, как он говорит, терпение святых истощает лукавую силу, нападающую [на них]”.

[И лукавый] видит, что благодать не только неуязвима для него, но ещё и то, что естественная немощь у святых, возвещающих её среди язычников, становится мощью, уничтожающей его силу и полностью истребляющей [его самого], превозносящегося превыше всех высот против ведения Божиего; [также он видит, что] в том, кто телесно, как кажется, поражается злобой, [благодать] духовно делается более сильной.

Узнав об этом в новизне Духа, а не в ветхости буквы, а также из страданий в [подобном] испытании, Павел, великая труба истины¹²⁵, ставший служителем пророческой благодати во Христе для язычников, говорит: Сокровище сие мы носим в глиняных сосудах (2Кор 4:7). Сокровищем он называет слово благодати, а глиняным сосудом – тело это, подверженное страданиям¹²⁶. Либо [он подразумевает] то, что считается необразованностью в [искусстве] произнесения речей, – [ту необразованность], которая побеждает всю мудрость мира [сего]¹²⁷; или – вмещающую [в себя], насколько то доступно, совсем непостижимую для мира Премудрость Божию и наполняющую светом Её истинного познания всю вселенную. Чтобы преизбыточная сила была приписываема Богу, а не нам. Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены; мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены; низлагаемы, но не погибаем. Всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем. Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей, так что смерть действует в нас, а жизнь в вас (2Кор 4:7–12)¹²⁸. Ибо глашатаи Слова благодати, невинно и по доброй воле подвергающиеся смерти в страданиях, производят, соответственно познанию истины, в язычниках жизнь в Духе,

Схолия: “Потому что святые, страдая телесно и добровольно подвергаясь смерти по плоти ради истины, производят в язычниках жизнь в Духе по вере”.

как таинственно предызобразил эту благодать страдающий Иона, который выдержал [и преодолел] столь многочисленные опасности, чтобы обратить ниневитян от заблуждения к Богу. Поэтому он, соответственно внутреннему смыслу [своего] имени, правильно толкуется как дар Божий и труд Божий. Ведь [он есть] дар и даяние Божие как человеколюбец, благорасположенный [ко всем людям], а достохвальный Божий труд – как [достохвальна] благодать пророчества, [обращённая] к язычникам. [Эта благодать есть] дар, как дарующая свет истинного ведения и сообщающая нетление жизни тем, кто воспринимает её, а Божий труд – как убеждающая своих служителей прославляться трудами ради истины и научающая их и [в периоды] страданий [за веру], и [в периоды] послаблений ещё более распространяться [своей проповедью] на тех, которые ещё весьма пекутся о жизни по плоти. [Вследствие чего] естественная немощь плоти в отношении страданий становится для этих служителей основой преизобилующей духовной силы.

Схолия: “Потому что естественная немощь святых есть основа (ὑπόθεσις; в самом тексте преподобного Максима – ὑπόστασιν) преизобилующей Божественной силы [в них] – и Господь показал, что преисполненный гордыни диавол слабее этой силы”.

Ибо Слово благодати, придя через многие искушения к естеству человеческому, то есть к Церкви языков (подобно тому как Иона через многие скорби пришёл в Ниневию – град великий), убедило царствующий закон естества встать с престола [своего], то есть [восстать] из прежнего навыка во зле, [присущего] чувству, снять облачение своё, то есть разогнать чад мирской славы, ставший привычным, облачиться во вретище, то есть в сокрушение, в тяжесть и суровость злострадания, которые подобающим образом возводят к жизни по Богу, и сесть на пепел.

Схолия: “Он говорит, что царь [Ниневии] есть естественный закон, престол [его] страстный навык чувства, [царское] облачение – одеяние пустой славы, вретище – сокрушение в покаянии, а пепел – смиренномудрие”.

Пепел есть нищета духа¹²⁹, в которой находится всякий научаемый жизни благочестивой и имеющий [всегда при себе] бич совести, [больно] хлещущий его при грехах. И Слово благодати, возвещая [истину], убеждает верить в Бога не только царя, но и мужей, которые, разумеется, составляют [все вместе] естество человеческое, удостоверяя [их в том, что следует] исповедовать Единого Бога, Творца и Создателя всяческих, и приготовляя [их к тому, что они должны] объявить о своём полном отречении от прежних лукавых нравов. [Оно убеждает их всех], от мала до велика, облачиться во вретище и усердно стремиться к злостраданию, умерщвляющему страсти¹³⁰: под “малыми” и “великими”, как я полагаю, в Писании, согласно духовному смыслу, уличённые одни – в меньшем, а другие – в большем пороке.

И вероваша мужие ниневийстии Богови, и заповедаша пост, и облекошася во вретища от велика их даже до мала их. И дойде слово к царю ниневийскому, и воста с престола своего и сверже ризы своя с себе, и облечеся во вретище, и седе на пепеле. И проповедася и речено бысть в Ниневии от царя и вельмож его глаголющих: человецы и скоти, и волове и овцы да не вкусят нечесоже, ни да пасутся, ниже воды да пиют (Иона 3:5–7). Царь (то есть царь естества) есть закон естества, начальники этого [естества] суть разумное, яростное и желательное [начала души]; мужи, населяющие этот город, то есть естество, суть при первом рассмотрении те, которые ошибаются в [своём] разуме и обладают ошибочным ведением относительно Бога и [вещей] Божественных. Скоты суть те, которые согрешают в своём желательном начале и несут на себе тяжкое бремя телесных страстей; волы – те, которые всё движение своего яростного начала устремляют долу, то есть к стяжанию земных [вещей], ибо говорят, что выпиваемая кровь вола тотчас же причиняет смерть пьющему её; очевидно, что кровь является символом яростного начала. Овцы (разумеются, достойные порицания овцы) суть те, которые неразумно и соответственно одному только чувству питаются, словно травой, созерцанием зримых [вещей, ведущим] к страсти.

Схолия: “Он называет людьми тех, которые заблуждаются в своём разуме, скотами – претыкающихся в своём желательном начале, волами – претыкающихся в своём яростном начале, а овцами – ошибающихся относительно созерцания зримых [вещей]”.

Всё это, как мы предполагаем, употребляется в названном месте Писания в зазорном смысле и это до тех пор, пока Слово, восприняв их, не преобразует в лучшее. Да не вкусят нечесоже, ни да пасутся, ниже воды да пиют (Иона 3:7) – [здесь подразумевается, что] в каждой из названных [особей] расторгаются причины, ведущие к образованию страстей. После их уничтожения [Слово], являя изменение к лучшему тех, которые прежде находились во власти злых нравов, добавляет: И облекошася во вретища человецы и скоти и возопиша прилежно к Богу, и возвратися кийждо от пути своего лукаваго и от неправды сущия в руках их (Иона 3:8). Как я уже сказал, под человеками мы понимаем тех, которые одержимы душевными страстями и которые [впадают] в ошибочное суждение [собственного] разума, а под скотами – тех, которые, будучи одержимы телесными страстями, пригвождены к наслаждению, злоупотребляя [своими] яростным и желательным [силами души]¹³¹. Все [они], облачившись, словно во вретище, в умерщвление [своих] земных членов, то есть [в умерщвление] перстного закона и помышления, прилежно возносят глас [свой к Богу], то есть громким голосом и смело возвещают об освобождении от наказания за прошлые грехи, отвратившись, словно от некоего пути, от обычного [для них] поприща неправды и от осуществления неправедных деяний.

Таким образом, мыслимая в духовном плане Ниневия всегда являет проповедующего в ней, то есть в общей природе или Церкви языков, Иону – это и есть слово пророческой благодати, каждый день обращающее к Богу заблудших. Если же мы рассмотрим Ниневию по отношению к каждому [человеку], то [можем] сказать, что [под ней понимается] душа каждого [человека] – град великий;

Схолия: “[Речь идёт] о том, что Ниневия означает душу каждого [человека]”.

к ней, поступающей противозаконно, посылается Слово Божие, провозглашающее покаяние для [обретения истинной] жизни. Под царём этого [града] мы подразумеваем ум; под начальниками – прирождённые [душе] силы; под человеками – страстные помыслы; под скотами – похотливые волнения, связанные с телом; под волами – движения яростного начала [души], алчущего материальных [вещей]; под овцами – побуждения чувства, [стремящегося] воспринимать чувственные [вещи] помимо мысли. И царь-ум, встав, словно с некоего трона, с навыка прежнего неведения, свергает с себя, словно ризу, ложное мнение относительно сущих, облекается, словно во вретище, в раскаяние о [своих прошлых] дурных помышлениях и садится, словно в пепел, в навык нищеты по духу¹³². Он повелевает человекам, скотам, волам и овцам поститься, то есть не есть пищу порока и не пить воду неведения, или же воздерживаться от злых деяний и [порочного] созерцания, которое вводит в заблуждение чувство; [ещё он повелевает] облечься во вретище, то есть в навык, умерщвляющий противоестественные страсти и созидающий добродетели и ведение; [также он повелевает] возопить прилежно к Богу и усердно исповедовать Ему, могущему даровать прощение в совершённых прежде [прегрешениях], прошлые [свои дурные деяния], умилостивить Его [своим] смирением, просить Его подать способность к осуществлению лучших [свершений] и силу, сохраняющую [наше доброе] произволение неизменным, – Его, Который охотно дарит эти [блага] просящим. [И всё это необходимо для того, чтобы] воспрепятствовать мысли [шествовать] как бы лукавым путём, [проторённым] прежними заблуждениями, а также не позволить ей [осуществлять] деятельными силами души изощрённый навык порока.

В этом великом граде, то есть в общей природе человеческой, или в Церкви, состоящей из язычников, или в душе каждого человека, – [в этом граде], спасаемом словом добродетели и ведения или же верой и благой совестью, находилось множество или двенадцать мириад человек, не ведающих ни десницы, ни шуйцы своей¹³³. Как я предполагаю, под двенадцатью мириадами, согласно духовному толкованию Писания, здесь подразумеваются смыслы времени и природы – те смыслы, без которых невозможно достижение ведения относительно зримого естества.

Схолия: “Без [этих смыслов] не существует времени и пространства; [и вообще], ничего из тварного (τῶν γενητῶν) не бывает помимо них”.

Число двенадцать составляется из пяти и семи; природа же пятерична вследствие чувства, а время седьмерично; вследствие чего природа и время [вместе] отчётливо являют число двенадцать¹³⁴. [В Писании же] со значением сказано о более чем двенадцати мириадах человек, дабы познали мы и это описующее число, и то, что беспредельно превосходит [его своим] множеством, которым производится количество сверх числа двенадцать.

Однако очевидно, что всехвальная Церковь Божия, обладающая смыслами добродетели и ведения, которые превосходят смыслы времени и естества и достигают величия вечных и умопостигаемых [вещей], имеет в себе больше чем двенадцать мириад человек, не ведающих ни десницы своей, ни шуйцы своей.

Схолия: “Церковь, обладающая смыслами добродетели и ведения, которые превосходят время и естество, а также душа каждого [человека, постигающего эти смыслы], содержит в себе больше чем двенадцать мириад. Ибо смысл добродетели не знает плотского греха, как относящегося к шуйце, а смысл ведения не знает душевного порока, как относящегося к деснице”.

Ибо тот, кто через добродетель, сообразную [духовному] закону, предаёт забвению плотские страсти, как относящиеся к шуйце, а посредством непретыкающегося ведения, сообразного [духовному] преуспеянию, не впадает в болезнь кичливой гордыни, стал мужем, не ведающим ни десницы своей, то есть стал мужем, освободившимся от славолюбия, ни шуйцы своей, то есть стал мужем, избегшим смятения плотских страстей.

Итак, как кажется, Слово [Божие] называет десницей тщеславное превозношение [собственными духовными] свершениями, а шуйцей – распущенность постыдных страстей. А всякая душа, просвещённая созерцанием умопостигаемых [вещей], обрела мужей, о которых речь шла выше, то есть тех, которые не ведают ни десницы своей, ни шуйцы. Ведь всякая душа, отвлекающая [свою] мыслящую силу от созерцания того, что относится к [тварной] природе и времени, обладает, словно мужами, естественными смыслами, выходящими за пределы числа двенадцать: она перестаёт утруждать себя теми смыслами, которые подчиняются природе и времени, а обращается уже к тем смыслам, которые касаются познания Божественных таин, вследствие чего они не ведают ни десницы своей, ни шуйцы. Ибо ведению добродетелей, которое соразмерно Слову [Божиему], или действенному познанию Причины добродетелей,

Схолия: “Бог есть Причина добродетелей: с Ним и соотносится действенное ведение, или соответствующее [добродетельному] навыку, истинное и духовное изменение того, кто познает Бога”.

присуще производить и совершенное неведение (подобное деснице и шуйце) излишества и недостатка, расположенных по обе стороны среднего пути добродетели.

Если в разуме нет ничего по природе противоразумного, то ясно, что тот, кто будет возводиться к разуму добродетелей, никоим образом не сможет познать состояние противоразумных [вещей]. Ведь невозможно сразу же и одновременно охватывать взором противоположные [вещи] и мысленно постигать их как являющиеся одна вместе с другими.

Схолия: “Он говорит, что разуму, соответствующему естеству, присуще возводить того, кто радеет о [духовном] делании, к уму; ум же, посредством созерцания, приводит к мудрости того, кто стремится к ведению. Наоборот, противоразумная страсть убеждает того, кто не радеет о заповедях, спуститься к чувству, чтобы в конечном итоге пригвоздить ум к наслаждениям”.

Если в вере нет никакого слова неверия, а также если свет по естеству не является причиной тьмы, а диаволу не присуще являться вместе со Христом, то очевидно, что с разумом не может сосуществовать ничего противоразумного.

Схолия: “Неверием он называет отрицание заповедей, верой -[внутреннее] согласие (или: соизволение – А. С.) на них, тьмой – неведение добра, а светом – познание этого добра. Христом он назвал сущность и основу этих [заповедей], а диаволом – наихудший навык, порождающий все пороки”.

Если же совершенно невозможно для противоразумного сосуществовать наряду с разумом, то, как я уже сказал, возведённый к разуму добродетелей не может познавать состояние противоразумных [вещей]: он ведает одну только добродетель, причём ведает её такой, какая она есть, а не какой считается.

Схолия: “Он называет добродетелью бесстрастный и незыблемый навык в добре; поскольку же эта добродетель носит отпечатление (χαρακτῆρα) Божие, а для Бога нет ничего противоположного [Ему], то поэтому и нет ничего существующего наряду с добродетелью”.

А поэтому он не знает ни десницы, [бывающей] вследствие изобилия, ни шуйцы, [бывающей] вследствие недостатка, ибо видит неразумие этих крайностей. Если разум есть предел и мера сущих, то равным образом движущееся вопреки пределу и мере или же сверх предела и меры ведёт к неразумию, а поэтому [оно достигает] противоразумного.

Схолия: “Если разум (слово – ὁ λόγος) определяет, как то обычно бывает, бытие (t?n gsnesin) каждого из сущих, то ни одно из этих сущих по природе не выходит за свои пределы или не бывает ниже их. Стало быть, предел сущих есть познание, соответствующее устремлению к Причине [всего], а мера же есть действительное подражание [этой] Причине, насколько это доступно сущим”.

И для тех [сущих], которые движутся либо в одну, либо в другую сторону – для них это в равной степени влечёт отпадение от подлинно сущего. Ибо, [с одной стороны, отклонение одесную] побуждает людей двигаться по пути неясному и неопределённому, целью и заранее намеченным концом которого не является, вследствие неумеренности [их] ума, Бог, а поэтому они начинают блуждать, всё более и более уклоняясь направо;

Схолия: “Он говорит, что устремление движущихся к тому, что превышает предел и меру, делает путь бессмысленным, поскольку они не достигают Бога, в Котором упокоевается движение всех устремляющихся [к Нему], обретая здесь как свою конечную цель вкушение Бога”.

[с другой стороны, отклонение ошуюю] побуждает людей идти вопреки цели, двигаясь к одному только чувству, и вследствие немощи [своего] ума считать заранее намеченным концом [пути] то, что ограничивается чувством. Тот, кто сочетается с одним только разумом добродетели, не ведает ни десницы, ни шуйцы, и [ничего] не претерпевает [от них],

Схолия: “То, что превышает предел и меру, то, разумеется, и идёт вопреки им”.

ограничивая этим разумом все движения своей умной силы, а поэтому он не может мыслить ни того, что превышает разум, ни того, что идёт вопреки ему”.

Схолия: “Разумеется, вопреки разуму”.

Если же кто-нибудь, преисполнившись рвения, желает постигнуть умом более возвышенный смысл [указанных слов], то под десницей ему следует понимать смыслы нетелесных [вещей], а под шуйцей – смыслы [вещей] телесных. Однако ум, неудержимо стремящийся к Причине сущих, совершенно не будет ведать эти сущие, поскольку он не узрит никакого [тварного] смысла в Боге, Который, если соотносить Его с любой [тварной] причиной, превышает всякий смысл.

Схолия: “Потому что ум, устремляющийся в экстазе (в ис-ступании из себя) горе, к Богу, оставляет [позади себя] как смыслы нетелесных [вещей], так и смыслы тел. Ибо нельзя вместе с Богом созерцать нечто, что после Бога”.

[Такой ум], сосредоточившись на Боге и [отрешившись] от всех сущих, не знает никакого смысла тех [вещей], от которых он удалился: неизъяснимым образом он зрит одно только Слово, оказавшись по благодати рядом с Ним¹³⁵.

Этих и подобных им людей Бог, ведая о них, щадит, а через них щадит и весь мир; Он щадит их как мужей поистине не познавших ни достойной укоризны десницы своей, ни такой же шуйцы. Ведь [следует знать, что] почти всё в Писании воспринимается либо в достохвальном смысле, либо в достойном укоризны смысле¹³⁶. [Бог щадит таких людей], даже если безрассудный, неблагодарный и человеконенавистнический народ иудейский – злобный враг всякого человеколюбия, у которого спасение людей вызывает [одну только] досаду, возмущается, отвергает жизнь [божественную] и скорбит о спасении язычников во Христе¹³⁷. Этот народ, вследствие своего неведения, считает тыкву лучшей, чем спасение язычников, и видя, что она засохла, поскольку червь [подточил её], огорчается (см. Иона 4:6–9).

Схолия: “Каким образом Иона может пониматься в прообразовательном смысле как народ иудейский?”.

Я уже раньше говорил, что великий Иона прообразовательно предызображает в самом себе безумие, но [предызображает не так], словно он сам претерпел что-либо из свойственного иудеям (ни в коем случае!), а предызображает так, что заранее изобличает иудейское нечестие, вследствие которого они отпали, словно от Иоппии, от прежней славы. Поэтому Святой Дух таинственно нарёк его этим именем [“Ионы”], которое может быть истолковано различным образом в зависимости от душевного расположения всех тех, кого он предызображает. Стало быть, когда он в самом себе прообразовательно изобличает безрассудство иудеев –

Схолия: “[Речь идёт о том], каким образом Иона, толкуемый в прообразовательном смысле, заранее изобличает народ иудейский”.

то безрассудство, которое скорбит о спасении язычников, приводится в замешательство парадоксом [их] призвания, кощунственно отвергает Божественную волю и вопреки ей предпочитает смерть жизни (на что указывает засушенная тыква), – тогда [имя Ионы] толкуется как “их утруждение”. Как бы пригвождая это безрассудство к позорному столбу, Слово [Божие] изрекает: И виде Бог дела их – подразумеваются, естественно, ниневитяне – яко обратишася от путей своих лукавых, и раскаяся [Бог о зле, еже глаголаше] сотворити им, и не сотвори (Иона 3:10). И опечалися Иона <…> и рече <…> ныне, Владыко Господи, приими душу мою от мене, яко уне ми умрети, нежели жити (Иона 4:1–3). И далее: И повеле Господь Бог червию раннему во утрие, и подъяде тыкву, и изсше. И бысть вкупе внегда возсияти солнцу, и повеле Бог ветру знойну жегущу, и порази солнце на главу Ионину, и малодушствоваше, и отрицашеся души своея, и рече: уне ми умрети, нежели жити (Иона 4:7–8).

Ниневия есть Церковь язычников, воспринявшая Слово благодати, отвратившаяся от прежней лжи идолослужения и вследствие этого удостоившаяся славы небесной. Куща, которую сотворил себе Иона, выйдя из города, изображает дольний Иерусалим и рукотворный храм в нём. Тыква предызображает преходящую тень телесного служения закону, состоящего в [постижении одной только] буквы [его] и совсем не имеющего ничего прочного, а также не могущего просветить ум. Червь есть Господь и Бог наш Иисус Христос, Который о Самом Себе говорит через пророка Давида: Аз же есмь червь, а не человек (Пс 21:7). Он действительно стал червем и называется им, поскольку воспринял плоть без семени [мужского]¹³⁸. Ибо как червь не имеет соития и [плотское] смешение не предшествует его рождению, так и подобное же смешение не предшествовало рождению по плоти Господа. Кроме того, Господь насадил, словно наживку, Свою плоть на крючок Божества для обмана диавола, чтобы этот ненасытный духовный дракон, поглотив своей пастью плоть, был бы пойман на крючок Божества и чтобы он полностью изрыгнул (благодаря [воспринятой] от нас святой плоти Слова), уже поглощённую им природу человека¹³⁹. Ибо как прежде [диавол] проглотил человека, насадив в качестве приманки [для него] надежду на [обретение] божества, так и потом, будучи сам обманут восприятием человечества, изрыгнул обманувшегося ожиданием божества, поскольку сам был обманут ожиданием человечества. И превосходящая [всё] Сила Божества явлена была через немощь слабейшего естества, победив [посредством этой немощи] силу победившего [лукавого]. Стало очевидно, что победил Бог, воспользовавшийся покровом плоти, а не диавол, обещавший человеку божество.

Схолия: “Потому что Господь, облачившись в немощь плоти, победил силу тирана; диавол же, обещавший Адаму достоинство божества, [не стал победителем]”.

Он есть тот червь, который поразил тыкву и иссушил её, то есть упразднил законническое служение, как тень, и иссушил превозношение иудеев, гордящихся этим служением.

И бысть вкупе внегда возсияти солнцу (Иона 4:8). Вкупе¹⁴⁰ потому, что после того, как прошли прообразовательные загадки закона и прошло определённое время телесного служения по закону, взошла благодать нового таинства, произведя новый день, [то есть день] высшего ведения и Божественной добродетели, – [той благодати, которая] обоживает держащихся её. Ведь после того, как червь сей поразил тыкву и солнце [стало палить голову Ионы]¹⁴¹… Ибо Сам [Господь] есть червь и Солнце правды (Мал 4:2).

Схолия: “Господь есть червь вследствие [Своего] бессемянного [рождения по] плоти; а [Он есть] Солнце вследствие заката во гроб – поэтому Слово, будучи по природе и сущности Светом и Богом, оказалось, как Человек, под землей”.

С одной стороны, [Он есть червь], поскольку бессеменно родился по плоти и [Его] зачатие невозможно постигнуть мыслью [человеческой]; с другой стороны, [Он есть Солнце], поскольку оказался ради меня под землей по таинству смерти и гроба: будучи по природе Своей вечным Светом, Он взошёл из мёртвых через [Своё] Воскресение. И повеле Бог ветру знойну жегущу, и порази солнце на главу Ионину (Иона 4:8). Ибо с восходом Солнца правды, то есть после Воскресения и Вознесения Господа, Он, сжигающий и испепеляющий зноем искушения [человеческие грехи], обратился на не покаявшихся иудеев и стал поражать [лучами Своего] праведного суда головы их, обратив, по написанному, болезнь их на главы их (ср. Пс 7:17), – как они и сами предвосхитили, возопив: Кровь Его на нас и на детях наших (Мф 27:25)¹⁴². Ибо ясно, что после Воскресения и Вознесения Спасителя испепеляющий ветер чрезвычайной силы, или кара через язычников, постигла их. И поразив [лучами] славу и мощь всего народа, словно главу, моё Солнце [правды] препобедило [их], поскольку [иудеи] закрыли мысленные очи свои для Него и не познали Света истины.

Или иначе: ветер знойный, опаляющий неверующих в Слово благодати иудеев,

Схолия: “О том, что ветер знойный означает не только искушения, но и оставление Божие, отнимающее у иудеев Божественные дары”.

есть богооставленность¹⁴³, не позволяющая [пролиться] дождю ведения, [уничтожающая] росу пророчества и иссушающая в сердце естественный источник благочестивых мыслей. Эта богооставленность праведно постигла иудеев как обагривших свои руки невинной кровью, предавших истину ради лжи и отринувших Бога Слова, непреложно пришедшего в виде человека¹⁴⁴ для спасения рода человеческого. А потому они были преданы самозаконию осуждения¹⁴⁵, в котором никоим образом невозможно обнаружить [признаков] внутреннего расположения [души, хоть как-то] схожего с благочестием и страхом Божиим, но [в котором проявляется] одна лишь жёсткая и сухая воля¹⁴⁶. Её характеризует спесь – проклятая страсть, возникшая из сочетания двух пороков: гордыни и тщеславия¹⁴⁷. Причем гордыня отрицает Причину добродетели и естества, а тщеславие прелюбодеянием развращает саму добродетель и естество.

Схолия: “Он говорит, что гордыне свойственно отрицать Бога – Родителя (γενέτην) добродетели и естества, а тщеславию свойственно разделять естество, низводя его до низшего состояния. А поскольку спесь есть порождение обеих [страстей], то она обладает сложным свойством порока: содержит в себе и добровольное отрицание Бога, и неведение относительно соответствующего естеству равночестия”.

Ведь ни один гордец не делает [ничего] по Богу и ни один тщеславный [человек] не поступает в соответствии с естеством. Из смешения [этих пороков, как говорилось] и возникает спесь. По отношению к Богу ей свойственно презрение, из которого проистекает богохульное отвержение Промысла [Божиего], а по отношению к естеству ей свойственно отчуждение, которое ведёт к тому, что естественное, через злоупотребление [им]¹⁴⁸, превращается в противоестественное, губя благолепие естества. И чтобы кратко сказать: мысль иудейского народа, вследствие [его] неверия во Христа, была, по попущению [Божию], скована разрушительным бесом [гордыни]¹⁴⁹ и [иудеи] равным образом возненавидели как Бога, так и людей. [Они возненавидели] Бога, поскольку считали Его ниже плотского наслаждения, вследствие чего отвергли [всякое] служение в Духе; людей же [возненавидели], поскольку считали, что [прочие народы] не ведут свой род от Иакова, а потому являются чуждыми для Творца. [Ещё они полагали, что] пролитие крови христианской есть радение о благоугождении Божества. Суетный [сей народ], вследствие несмысленности [своей], не ведал, как кажется, что не столько тело и [телесное] происхождение ведут к близости с Богом, сколько душа, заботящаяся о том, чтобы все прочие люди обладали тем же самым характерным свойством веры и внутренним тождеством со всеми относительно добра, [достигаемым усилием] воли.

Схолия: “Близость [к Богу существует] в душе через Дух, а связь произволения [с Богом] расторгается плотью. [Ещё следует знать, что] душа накрепко пригвождается к Богу узами любви”.

Согласно этому [тождеству] полностью угасает закон плоти; наоборот, одно лишь Слово Божие со всей очевидностью обнаруживается через Дух, приводя к единообразию всех верующих в [их] умном начале для единого познания Божия и для единой [для всех] любви и согласия друг с другом. И хотя [верующие] телесно и пространственно находятся далеко друг от друга, но, пребывая в этой [любви], они духовно не отделяются один от другого.

Итак, ветер знойный есть спесь – страсть одновременно и богоненавистническая, и человеконенавистническая. Ведь эта страсть иссушает сердца неверующих и, наподобие зноя, жаром своим уничтожает [в душе] благочестивые помыслы о Божестве и приводит к увяданию правильные смыслы естества. Говорят, что такой знойный ветер возникает из смешения восточного и южного ветров, а поэтому он иссушает влагу, рассеянную по земле. Этот ветер называется Эвроклидон, или Тифонический¹⁵⁰: первое название происходит из того [обстоятельства], что он повсюду – как на земле, так и на море – вызывает смятение, а второе название – потому что этот ветер производит пыльный мрак. То же делает и спесь, ибо она наводит великое смятение на душу, а мысль преисполняет мраком неведения. Бог пробуждает этот знойный ветер после бесчинств [иудеев] на Христа, то есть Он [не препятствует тому], чтобы душевное расположение, подобающее такому бесчинству, нашло на иудеев и чтобы для всех стал очевиден выбор их, касающийся Бога и людей. Вследствие чего они, теснимые мраком неведения, добровольно ушли в удел, противоположный Богу. И им не оставалось ничего другого как мучиться и терзаться, видя спасение по вере и славу, которые выпали на долю язычников, а также [скорбеть об] уничтожении законнических [установлений] по плоти, говоря: И ныне, Владыко Господи, приими душу мою от мене, яко уне ми умрети, нежели жити (Иона 4:3). [Их скорбь объясняется тем, что] была иссушена тыква, то есть упразднено служение закона, бывшее в тенях; служение это происходило под покровом ночи, пришедшей и ушедшей, и оно ограничивалось одними загадками и образами символов, не содержа в себе никакого умного света, могущего просветить свет души.

Схолия: “Он называет ночью законнические символы, под сенью которых осуществлялся закон; в этих символах, не постигаемых духовным образом, нельзя обнаружить света (φωτισμὸν ‘просвещения’) для души”.

Мы же духовно через веру и сопутствующую ей правду радостно приветствуем духовную Ниневию – я имею в виду Церковь языков, которая подлинно является, как и написано, градом великим Богу (см. Иона 3:3); [сей град] был спасён [своим усердным] покаянием в течение трёх дней, определённых ему для обращения. И мы должны из всех сил стараться, чтобы через покаяние и изменение к лучшему стать гражданами этого “града великого Богу”. Ибо Писание нарочито называет этот град Божий великим, говоря: Ниневия же бяша град велик Богу (Иона 3:3). Где иудей, пекущийся об истине дольнего Иерусалима, найдёт такое изречение, относящееся к этому [дольнему Иерусалиму]? Много раз прочитав всё Священное Писание, я нигде не встретил высказывания: “И Иерусалим град великий Богу”¹⁵¹. Кто, дерзко уповая на силу [своего] разума и на богатство [своих] умозрений, сможет объять и измерить величие того града, который есть и называется градом великим Богу? – Для меня это совершенно недоступно, но я полагаю, что это недоступно также и для всякого разумного [человека], который хотя бы немного чувствует Божественное Величие; кроме того, не следует оставаться в неведении относительно того, что Божественные суды сходны с Богом¹⁵². Как мог быть градом великим Богу первый город ассирийцев, где торжествовало смешение обольщения и где царствовало идольское безумие? И только одно можно предположить: Бог узрел [этот град] в величии веры Церкви из язычников – веры, неописуемой и [неизрекаемой] никаким словом; видя будущее, как уже явленное, Он вселился в то, что дотоле было чуждым [Ему].

Схолия: “Он говорит, что вследствие великого и никаким словом не определяемого таинства Божиего Домостроительства Церковь из язычников была названа градом великим Богу”.

И то, что прежде вследствие безбожия было самым дурным, стало, благодаря Слову [Божиему], божественным и самым почтенным; [оно также стало] тем, чьё будущее не может быть определено никаким словом [человеческим]. Об этом ясно было изречено пророком: Ниневия же бяша град велик Богу (Иона 3:3). К ней было послано слово пророческой благодати, которое возвестило блаженное разрушение [её]: Еще три дни, и Ниневия превратится (Иона 3:4). Дойдя до этого места [Писания, гласящего о] назначенных [трёх] днях, я думаю не входить в рассуждения о том, что может быть сказано [более ясно людьми], способными рассуждать о возвышенном смысле [этого места. Себе же оставляю] только рассмотрение точного смысла написанного, [предполагая] обратить внимание на то, что не выходит (насколько это возможно) за пределы истины.

Итак, внимая ясно провозглашённым словам пророка: Еще три дни, и Ниневия превратится, я понимаю их так, что [здесь речь идёт] о не подлежащем обжалованию приговоре Ниневии, или, если точнее сказать, о будущем [Божественном] посещении этого града. Ибо я думаю, что после трёх дней, которые пророк прообразовательно провёл во чреве кита, предызображая в себе трёхдневное пребывание во гробе и Воскресение Господа, Писание предполагает ещё три других дня, в которые должны быть явлены свет Истины и подлинное осуществление таинств, а также должно произойти полное разрушение города.

Схолия: “Он говорит, что истина по [своей] сущности предшествует прообразам (tin tUpwn), но по [своей] изречённости прообразы во времени предшествуют истине. Стало быть, Иона, пробыв три дня и три ночи во чреве кита, прообразовательно предначертал в самом себе Истину. [Писание] гласит: Еще три дни, подразумевая трёхдневное пребывание во гробе и Воскресение Господа, после которого должны быть низвергнуты заблуждение и неведение язычников”.

Эти три дня уже не предначертывают будущую истину гроба и Воскресения Спасителя, но ясно являют эту истину как осуществившуюся на деле; предначертанием и упреждением её было трёхдневное пребывание Ионы во чреве кита. Ибо если всякий прообраз [происходит] от ожидаемой истины¹⁵³, а также если Иона прообразовательно провёл три дня во чреве кита, то ясно, что прообраз должен был действительно явить следующее [за ним и являющееся] совершенно новым образом таинство, а именно – истину того, что Господь провёл три дня и три ночи в сердце земли. Об этом изрёк и Сам Господь: Как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи (Мф 12:40). Слова: “ещё три дни” означают по своему сокровенному смыслу, что прошли три дня, иначе бы не стояло выражение “ещё”, то есть должно будет пройти трём дням – и Ниневия разрушится. Стало быть, не прообраз разрушил Ниневию по Божиему глаголу, но истина, о которой и сказано: еще три дни. [Этот Божий глагол] словно изрёк: пройдут в соответствии с воспринятым мною прообразом ещё три дня таинственнейшего погребения [Господа и Его] Воскресения – и Ниневия будет разрушена.

Впрочем, может быть кто-нибудь, приведённый в недоумение [подобными рассуждениями], скажет: разве достоин доверия Бог, осудивший на разрушение [Ниневию] и не исполнивший Своего приговора? На это мы ответим, что на самом деле [Бог] как разрушает, так и спасает её. Он разрушает [этот град] тем, что уничтожает ложь, а спасает тем, что направляет [жителей его] к обретению истинного познания. Или, [чтобы сказать] лучше, Он уничтожает ложь с помощью веры, вновь обретшей жизнь, а спасение осуществляет посредством умерщвления лжи. Ведь [слово] “Ниневия” толкуется и как “грязная чернота”, и как “нежнейшая красота”. А поэтому в созвучии с толкованием [этого слова, можно сказать, что] Господь после трёх дней [Своего пребывания во] гробе и Воскресения ниспроверг ту грязную черноту лжи, которая присоединилась к [человеческому] естеству вследствие преступления [заповеди], и восстановил нежнейшую красоту [этого] естества посредством послушания веры. Кроме того, Он после Воскресения явил в этом естестве кротчайшую красоту нетления, которая никоим образом не причастна грубости вещества. [Наконец, Господь] гармонично сочетал [такую кротчайшую красоту нетления] и с общим [человеческим] естеством, и со святой Церковью, и с душой каждого [человека], отложившей через веру и благую совесть ветхого Адама и образ перстного, а также облачившейся в образ небесного (1Кор 15:49)¹⁵⁴.

Итак, ясно показано, что пророк [Иона] может многообразно рассматриваться по смыслу [своего] имени в [духовном] созерцании и что [это многообразное] проявление [смысла имени] при толковании вполне созвучно [различным] местам того же самого Писания. Ведь [имя Иона], толкуемое как бегство от красоты, означает Адама и общее естество [человеческое].

Схолия: “Краткое изложение [различного] толкования имени Иона, согласно смыслу, проявляющемуся в каждом из связанных с ним лиц и образов”.

Оно, изъясняемое как отдохновение и исцеление Божие, а также как труд Божий, обозначает по смыслу приведённого нами выше толкования Господа и Бога нашего; понимаемое как благодать проповеди, указывает на богатство Духа, которое содержится в этой [благодати]. Ещё [Иона] называется голубем, даянием Божиим и трудом Божиим вследствие тех многих борений, которые [подъемлют] ставшие служителями этого истинного призвания. Помимо этого, [имя Иона], изъясняемое как утруждение их, показывает безумие иудеев, [восставших] против истины, их зависть к благам, [изливавшимся] на чужестранцев, и порождаемую этой завистью скорбь, которая постигает завидующих. Такое зло стало второй природой иудеев, возненавидевших Бога и людей; вследствие этого они [постоянно] стремятся к тому, чтобы погубить через кровопролитие и убийство [других народов] естество [человеческое].

Однако в нашем изложении пропущено рассмотрение трёх дней пути. Ибо [в Писании] говорится: Ниневия же бяша град велик Богу, яко шествия пути триех дний (Иона 3:3). Если будет позволено, то мы восполним этот недостаток.

Путь на протяжении трёх дней следует понимать как различные [виды] жизни и шествия по Богу, или [определённый] образ жизни, подобающий каждому из общих законов. А под этими общими законами я подразумеваю прежде всего закон естественный, затем закон писанный и наконец, закон благодати¹⁵⁵. Каждый из них имеет свой образ жизни и соответствующее [жизненное] шествие, потому что обладает происходящим из него различным душевным расположением, соответствующим воле шествующих [тем или иным путём]. Ибо каждому закону присуще созидать определённое душевное расположение каждого [человека].

Например, естественный закон, когда он не позволяет чувству предъявлять непомерные требования к разуму, без обучения склоняет [человека] с радушной любовью относиться ко всем [людям] как к сродным, соплеменным и имеющим то же самое естество; [таким образом этот закон] становится учителем, убеждающим помогать нуждающимся и желать для всех того, что каждый желает получить для самого себя.

Схолия: “Он говорит, что делом естественного закона является сознательная связь всех [людей], единодушных и единомысленных друг с другом”.

Этому научает и Господь, говоря: Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними (см. Мф 7:12; Лк 6:31)¹⁵⁶. Ибо те, в ком естество руководится разумом, те, само собою разумеется, обладают и одним душевным расположением.

Схолия: “Правила, показывающие, в чём состоит своеобразное свойство естественного закона”.

А тем, у которых одно и то же душевное расположение, свойственно обладать как одним и тем же образом нравственности, так и единым способом шествия по жизненному поприщу. А те [люди], которые обладают этим единством, имеют, как это очевидно, то, что соединяет их друг с другом единой духовной связью [любви], ведущей их всех добровольно к единому смыслу естества, в котором совершенно отсутствует разделение, свойственное ныне [человеческому] естеству вследствие себялюбия¹⁵⁷.

А писанный закон, удерживая с помощью страха перед наказаниями беспорядочные порывы [людей] неразумных, приучает их [посредством постоянного] научения только к одному: [никогда] не терять из виду равное распределение [благ среди людей];

Схолия: “Он говорит, что писанный закон, препятствуя посредством страха [совершать] несправедливость, приучает [людей] к справедливости, поскольку с течением времени он делает нрав [человека] любящим правду. А отсюда возникает твёрдый навык в добре, влекущий забвение предшествующего [состояния] испорченности”.

благодаря этому в них с течением времени укрепляется сила правды, делаясь их второй природой, которая медленно и постепенно превращает [такой] страх путём волевого устремления к добру¹⁵⁸ внутренним расположением [души]. Это же расположение становится устойчивым навыком, очищаясь забвением прежних [грехов] и одновременно рождая взаимную любовь, соответственно чему она, будучи исполнением закона (Рим 13:10), гармонично сочетает всех друг с другом. Ведь исполнением закона становится взаимная связь по любви всех причаствующих [человеческому] естеству, увенчивая смысл [этого] естества [духовным] томлением [братской] любви¹⁵⁹ – и добавлением этого томления светло украшается закон естества. Ибо закон естества есть естественный закон, который [своими] способами [бытия] делает подвластным [себе] чувство.

Схолия: “Определения, показывающие осуществление каждого из названных выше законов”.

Писанный закон, или исполнение писанного закона, есть естественный смысл, который присоединяет [к себе] духовный смысл, чтобы оказать помощь взаимной связи сродного. Поэтому [Господь] говорит: Возлюби ближнего твоего, как самого себя (Мк 12:31); но [Он] не говорит: “Принимай ближнего, как самого себя”. Ибо одно указывает на [внутреннюю] связь [людей друг с другом] только для одного бытия, а другое означает Промысл [Божий] для благобытия.

Схолия: “Потому что принимать ближнего, как самого себя, свойственно одному попечению о жизни только для бытия – а это относится [к области] естественного закона. Возлюбить ближнего, как самого себя, свойственно промышлению об этом ближнем ради благобытия соответственно добродетели – а это приличествует писанному закону. А возлюбить ближнего больше самого себя свойственно только закону благодати”.

Что же касается закона благодати, то он непосредственно научает тех, кто следует ему, подражать Самому Богу, Который столь возлюбил паче Себя нас, ставших вследствие греха (если позволительно так сказать) врагами [Его], что Он, будучи сверхсущественным образом превыше всякой сущности и всякого естества, непреложно пришёл в нашу сущность, стал Человеком и возжелал быть одним из [нас], человеков. Он не отверг того, чтобы наше осуждение сделать Своим, и настолько обожил нас по благодати, насколько Сам по Домостроительству стал по природе Человеком¹⁶⁰, чтобы мы научились не только быть привязанными друг к другу, как то [свойственно нам] по природе и любить друг друга духовно как самих себя, но и божественным образом заботиться друг о друге паче самих себя. И чтобы показать эту любовь друг к другу, мы должны быть готовы добровольно умереть друг за друга смертью, соответствующей добродетели. [Об этом] говорит [Господь]: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин 15:13)¹⁶¹.

Итак, чтобы подвести итог,

Схолия: “[Приводятся] краткие определения, являющие своеобразное свойство [каждого из] трёх дней, [то есть ступеней] преуспеяния в добре”.

могу сказать следующее: закон естества есть естественный смысл, подчиняющий себе чувство для уничтожения неразумия, вследствие которого происходит разделение соединённых по природе. Писанный закон есть естественный смысл, который после уничтожения неразумия, соответствующего чувству, воспринимает и духовное желание, объемлющее [всех нас] взаимосвязью со сродным¹⁶². А закон благодати представляет собой смысл, превышающий естество, который непреложно преображает человеческую природу для обожения и непостижимо являет в этой природе, словно в образе, Первообраз, превышающий сущность и естество – данный Первообраз становится [для образа] причиной [вечного] постоянства благобытия¹⁶³.

Стало быть, если смысл [учения] о трёх законах подразумевает такой способ [понимания его], то под градом великим Богу разумеется либо Церковь, либо душа каждого отдельного [человека], а под шествием пути трёх дней разумеется то, что вмещает и принимает в себя правду, соответствующую естеству, закону и Духу.

Схолия: “Путь в три дня, по его словам, есть соответствующее правде совершенство, [достигаемое] посредством трёх законов тем, кто соблюдает эти заповеди”.

Этими тремя законами объемлется всё прекрасное устроение Церкви; описуемое по ширине, оно соответствует добродетели, описуемое по длине – ведению, а описуемое по глубине – мудрости таинственного богословия. Поэтому не будем в своём внутреннем расположении отделяться, наподобие народа иудейского, от этого града, возлюбив, словно кущу (Иона 4:5), тело и радуясь, словно тыкве (Иона 4:6), преходящему телесному наслаждению, чтобы не напал на нас червь совести, погубив наше внутреннее расположение, обольщённое наслаждением, а также чтобы не постигло нас, дурно проводивших жизнь свою, возмездие невольных искушений, подобных ветру знойну (Иона 4:8), и мы, надломленные жизнью, не вознегодовали на Суд Божий.

Ибо каждый из нас, покорившихся прелести материальных вещей и радующихся телесным наслаждениям, принимает Слово Божие, словно червя, поражающего до [самой глубины] совести и поедающего, словно корень тыквы, привязанность каждого к наслаждению.

Схолия: “Иное, более утонченное, рассмотрение кущи, тыквы, червя, зноя и солнца”.

И таким образом, благодаря полному восходу и сиянию словес Духа, иссушается действие греха; а зноем Духа [то есть] памятью о вечных наказаниях, [это Слово Божие] поражает, словно голову [Ионы], начало порочных страстей – чувственные прилоги¹⁶⁴. [И это для того], чтобы узнали мы смыслы Промысла и Суда, [заставляющие нас] отдавать предпочтение вечному перед [вещами] преходящими, о лишении которых обычно скорбит род человеческий.

Схолия: “Тот, кто препятствует [в душе своей развитию] началам телесного наслаждения, постигает, по его словам, смыслы Промысла, который сдерживает вещество страстей, возбуждающее [нас]. А тот, кто [терпеливо] принимает телесные муки и язвы, научается смыслам Суда, который невольными страданиями очищает его от воспринятой раньше скверны [греха]”.

Ибо если слово Писания представило человека, огорчающегося из-за кущи и тыквы, а Бога оно показало заботящимся о Ниневии, то ясно, что любезное Богу является намного лучшим и более ценным всего каким-либо образом существующего, которое приятно людям и почитается у них как нечто ценное. Тем более это касается тех вещей, которые не являются подлинно существующими, но только кажутся таковыми вследствие ошибочного и предвзятого суждения: они вообще не имеют никакого смысла своего бытия – призрак [их существования] обманывает ум и пустая видимость несуществующего, а не реальное бытие, внушает [нам] страсть¹⁶⁵.

Перевод с греческого А. Сидорова

* * *

В нашей Библии это – Первая книга Ездры. Однако цитируемое преподобным Максимом место сильно отличается от текста Септуагинты и, соответственно, от церковно-славянского (и русского) переводов. Поэтому мы вынуждены давать свой перевод, ориентируясь на синодальный.

Букв. ‘узнать, что за звук труб’ (ἐπιγνῶναι τίς ἡ φωνὴ τῶν σαλπίγγων).

Подобное толкование имени Иуда (ἐξομολόγησις) встречается в “Апостольских постановлениях” и у святителя Кирилла Александрийского. См. Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1978. – P. 500. Само слово имеет значения и ‘исповедания’, и ‘исповеди’, и ‘признания’, и ‘благодарения’.

⁴

Понятие ἐξαγόρευσις в святоотеческой письменности имеет обычно значение ‘исповеди’, часто являясь синонимом слова ἐξομολόγησις. Так, блаженный Диадох, рассуждая об одном из двух видов богооставленности, когда Бог попускает душе преисполниться неверием, гневом и спесью, замечает, что в таком случае человеку необходимы “непрестанное исповедание грехов (ἐξαγόρευσιν τῶν ἁμαρτημάτων ἄπαυστον) и неиссякаемые слезы”. См. Diadoque de Photice. Oeuvres spirituelles / Ed. par E. des Places // Sources chretiennes. № 5 ter. Paris, 1966. – P. 147. Поскольку же существенной частью исповеди является откровение (раскрытие) помыслов, то в данном случае мы перевели этот термин именно как ‘раскрытие’, предполагающее искреннее покаяние открывающего Богу свои помыслы.

⁵

Рождение Вениамина стоило жизни его матери и она нарекла его Бенони, но отец назвал Вениамином (см. Быт 35:18). “Умирающая мать говорит, что сын этот – дитя скорби (смертельной) своей матери. Но Иаков, не желая, чтобы имя последнего сына постоянно растравляло его скорбь об утрате Рахили, изменил его на другое, Беньямин – «сын десницы» (Vulg.: filius dextrae), то есть, может быть, счастия (каково значение и имен: Гад, Асир) или «силы» (евр. aven, скорбь может иметь форму, которая означает силу), или «сын юга» (рожденный на юге, тогда как все остальные сыновья родились на севере)”. – Толковая Библия. Т. 1. Петербург, 1904. – С. 201. Святитель Кирилл Александрийский, понимая под Рахилью Церковь из язычников, говорит, что имя ее последнего сына Вениамина означает ‘сын болезни’, а под ним “можно разуметь по справедливости общество верующих в последние времена века <…> Итак, с рождением Вениамина, то есть имеющего быть в конце и в болезнях народа, престанет существовать и Рахиль. Ибо прейдет <…> в другую жизнь Церковь, то есть мы, чрез веру во Христа обогатившиеся даруемым чрез Духа единением с Богом. И не удивляйся, если смерть освободила Рахиль от вещей мира сего; потому что она страшит иногда некоторых, обращающихся к созерцанию давно минувшего. Кто-либо пожалуй скажет: прекратит во времени свое существование Церковь и со смертию своею некоторым образом угаснет: это ли есть перемена к лучшему? На это мы ответим следующее: когда услышишь название Церкви, то знай, что речь идет о святом обществе верующих, коего смерть по отношению к жизни в мире и плотской есть путь к приращению жительства и жизни во Христе и вид перемены к лучшему и превосходнейшему”. – Творения святаго отца нашего Кирилла Александрийскаго. Ч. 4. М., 1886. – Cс. 238–240.

⁶

В Септуагинте, а также в церковно-славянском и русском переводах, имя царя – Асардан. В тексте преподобного Максима некоторые разночтения в названии мест по сравнению с Септуагинтой встречаются и чуть ниже.

⁷

Это выражение (συγκεχυμένη φύσις – ‘смешанная природа’, или ‘приведенное в смятение естество’) связано с иносказательным толкованием названия Вавилон, понимаемого как ‘смешение’; данное толкование, начиная с Оригена, стало весьма распространенным в церковной письменности. Ориген, например, в “Проповедях на Книгу пророка Иеремии” рассуждает: “Часто мы в аллегорическом смысле (allegorizantes) говорим, что Вавилон есть земные хлопоты (negotia terrena), которые всегда смешаны с пороками (semper confusa sunt vitiis)”. – PG 13, 532. Сам преподобный Максим в этом же сочинении (см.: Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. II. М., 1994. – С. 155.) понимает Вавилон как “смешение страстей” (τὴν τῶν παθῶν σύγχυσιν). Впрочем, следует отметить, что в древнехристианской литературе это не единственное толкование данного названия. Так, Дидим Слепец считает, что Вавилон следует мыслить как ‘порок’ в противоположность Сиону как ‘добродетели’. См. ΔΙΔΥΜΟΣ Ο ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΥΣ. ΜΕΡΟΣ Γ’ // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ ΚΑΙ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣΤΙΚΩΝ ΣΥΓΓΡΑΦΩΝ. T. 45. ΑΘΗΝΑΙ, 1972. – Σ. 139. В другом сочинении он называет Вавилон “местом смирения” (τὸν τῆς ταπεινώσεως τόπον). См. ΔΙΔΥΜΟΣ Ο ΑΛΕΞΑΝΔΡΕΥΣ. ΜΕΡΟΣ Δ’ // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ ΚΑΙ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣΤΙΚΩΝ ΣΥΓΓΡΑΦΩΝ. Τ. 46. ΑΘΗΝΑΙ, 1973. – Σ. 343.

⁸

Так, думается, лучше переводить фразу: ἐκστασις ἐκ τούτων (букв. ‘иc-ступание из этих’). Она явно предполагает оттенок ‘помешательства, сумасшествия, безрассудства’, присущий, среди прочих значений, термину ἐκστασις. Ибо если рассудок (ἡ διάνοια – мысль) человека отступает от цели жизни по Богу, то он уже не может выполнять своего назначения – рассуждать и анализировать, оценивать трезво и объективно какую-либо ситуацию или событие. Вообще необходимо заметить, что отцы Церкви довольно часто отличали рассудок от ума (νοῦς), считая первый энергией и движением последнего. Например, согласно блаженному Диадоху, рассудок “может иметь дело преимущественно с представлениями, относящимся к предметам чувственного мира, к мнимым благам; в таком случае он, как принимающий призрак за истину, называется мечтательным, не имеющим истинных понятий о добре и зле; рассудок же, не увлекающийся призраками, именуется ἀφάνταστος, в своей деятельности он будет стоять на истинном пути, если будет обращать очи свои к Богу и расширяться к восприятию Божественных созерцаний (θεωρημάτων θείων) или Божественных идей. Рассудок образует помыслы – λογισμούς, хорошие и Богом посланные, худые и демонские; он может быть обуреваем свирепостью страстей, и тогда память его настолько огрубевает, что ум не может иметь неизгладимого образа того, что служит предметом его упражнений, но может быть и неволнующимся (ἀκύμαντος), и тогда разбегающиеся в нем помыслы ум легко различает и оценивает качество их”. См. Попов К. Блаженнаго Диадоха (V-го века), епископа Фотики древнего Эпира, учение о рассудке, совести и помыслах // Труды Киевской Духовной Академии. 1898. № 7. – Cс. 450–453.

⁹

Говоря о τοῖς ἐναρέτοις τε καὶ γνωστικοῖς (а чуть выше о “навыке добродетели и ведения” – τὴν ἕξιν τῆς ἀρετῆς καὶ τῆς γνώσεος), преподобный Максим следует преимущественно схеме осмысления духовно-нравственной жизни, которую ввел в христианскую аскетику Евагрий Понтийский. Он выделил в духовной жизни две стадии: делание (практику) и ведение (гносис) – первое очищает страстную часть души, а второе позволяет разумной части ее посвящать себя созерцанию горнего мира. Поэтому иноческое житие Евагрий понимал прежде всего как постоянную брань за очищение страстной части души от пороков и за изгнание из разумной части ее неведения, дабы в душе воцарились только добродетель и ведение. Причем Евагрий исходил из той аксиомы, что в разумной части души не может быть гносиса до тех пор, пока в неразумной части ее не будет владычествовать добродетель. См. Driscoll J. The “Ad Monachos” of Evagrius Ponticus. Its Structure and a Select Commentary. Romae, 1991. – P. 11.

¹⁰

Наречие σοφιστικῶς показывает, что “тактика” диавола с момента грехопадения первых людей остается неизменной. Ибо “диавол в факте падения человека проявил заманчивую уловку, свойственную врагу рода человеческого. Он представился не в настоящем своем виде, как злобное существо, а в виде поддельном: диавол на некоторое время принял на себя образ добра, чтобы тем легче привлечь к себе человека. В частности, сказались те приемы деятельности диавола, какие подмечены аскетами: действие на помысл (вкрадчивый разговор змия с женою с известным содержанием), принятие чужого образа (образа змия) и вид прорицания или пророчества (раскрытие идеала, какой якобы ожидает прародителей после вкушения)”. – Пономарев П. П. О спасении. Казань, 1917. – С. 45.

¹¹

В тексте Патрологии Миня – “коринфян”, но это, несомненно, опечатка.

¹²

Ср. Повествование о сирийском подвижнике Афраате в “Истории боголюбцев” блаженного Феодорита Кирского: он “говорил на смешанном варварском языке (τῇ δὲ μιξοβαρβάρῳ κεχρημένος γλώττῃ) и рождал плоды своей мысли, получая от благодати Божиего Духа потоки своей речи. Поэтому рассуждениям философов он противопоставлял [более мудрые] рассуждения, а их словам – божественные словеса, вместе с великим Павлом восклицая: «хотя я и невежда в слове, но не в познании» (2Кор 11:6)”. См.: Thйodoret de Cyr. Histoire des moines de Syrie. T. I / Ed. par P. Canivet et A. Leroy-Molinghen // Sources chretiennes. № 23. Paris, 1977. – P. 376.

¹³

Так на этот раз цитирует данное место Писания преподобный Максим, внося в текст небольшие изменения.

¹⁴

Преподобный Максим опять подчеркивает единство ведения и делания, необходимые для каждого христианина. Говоря о “познании Бога” (ἐπίγνωσιν Θεοῦ), он во многом следует тому идеалу православного гносиса, который в основных чертах был намечен уже Климентом Александрийским. Согласно этому учителю Церкви, “гносис обнимает во всей совокупности все знание – и божественное, и человеческое – и, насколько возможно для человека, приближается к точному и полному познанию истины. Гностик стремится к познанию Бога, как первой Причины, и всего, происходящего от Него, познает мир, связь явлений, совершающихся в нем, и причину, произведшую его. Это знание Божественное. Человеческое знание состоит в постижении того, что такое человек, что согласно с его природой и что противно ей; каковы добродетели и пороки, что такое добро и зло. Достигая совершенства знания и святой жизни, гностик возносится мыслью туда, где обитает Бог, и уже здесь, на земле, достигает некоего богоподобия. Самый совершенный плод гносиса есть любовь, служащая твердым и неизменным расположением к добру и приводящая к единению с Богом: «кто стремится к гносису, тот ищет совершенства любви». Но, говоря о совершенстве знания, достигаемого гностиком, Климент ясно выражается, что наше знание в пределах земной жизни никогда не достигает совершенства, а потому оно всегда восполняется верою и утверждается на ней; только в будущей жизни мы увидим истину лицем к лицу и тогда настанет вечное созерцание и вечное успокоение”. – Попов К. Вера и ее отношение к христианскому знанию, по учению Климента Александрийского // Труды Киевской Духовной Академии. 1887. № 12. – С. 611.

¹⁵

Эти выражения (ὁ πρακτικός νοῦς, ὁ θεωρητικός) соответствуют двум основным этапам духовного преуспеяния.

¹⁶

Выражения τῆς ἀρετῆς οἱ τρόποι, οἱ λόγοι τῆς γνώσεως предполагают тот процесс духовного преуспеяния, который С. Л. Епифанович характеризует следующим образом: “Параллельно вытеснению страсти идет и развитие добродетели, причем это развитие совершается в таком же порядке, в каком ведется борьба со страстью. Сперва усвояется лишь внешняя сторона ее, способ ее осуществления (τρόπος), внешний подвиг, потом же постигается и внутренний смысл ее (λόγος) и значение. В последнем случае деятельность подвижника становится осмысленной, одухотворенной; она развивается уже под руководством созерцаний, или помыслов (λόγοι, λογισμοί) о добродетелях, которые озаряют человека в такой же степени, как λόγοι γνώσεως – идеи ведения о бытии мысленном – просвещают ум на созерцательной стадии”. – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. – С. 96–97.

¹⁷

Проводя различие между душевными делами и мыслями (τινὰ τῶν ἔργων ἠ νοημάτων εἰσὶ ψυχικά) или естественными видами и движениями добродетели (ἔιδη φυσικὰ τῆς ἀρετῆς ἢ κινήματα), с одной стороны, и добродетелями духовными или присущими Богу (ὑπὲρ φύσιν, καὶ Θεὸν χαρακτηρίζοντα), с другой, преподобный Максим следует по стопам многих более ранних отцов Церкви и, в частности, по стопам святителя Григория Нисского. “Сила человеческой добродетели – говорит святитель Григорий – сама по себе недостаточна, чтобы души, не причастные благодати, возвести к (совершенному) виду <…> (ср. Пс 126:1) <…> Необходима таким образом благодать Святого Духа для того, чтобы человек мог достигнуть нравственного совершенства, – необходима благодатная свыше помощь в пособие естественным силам человека при созидании добродетели”. – Тихомиров Д. Святитель Григорий Нисский как моралист. Могилев на Днепре, 1886. – С. 282.

¹⁸

Целесообразно привести всю фразу святого апостола Павла: “Ибо слово Божие живо и действенно и острее всякого меча обоюдоострого: оно проникает до разделения души и духа, составов и мозгов”.

¹⁹

Ср. толкование этого выражения Апостола у Евфимия Зигабена: “При постоянном взаимодействии души на тело и тела на душу слово Божие, живое и действенное, исполненное благодати Святого Духа, действует и на самый организм человека, на самое тело, производя подъем духа и давая перевес высшим проявлениям душевной жизни, возникающим под действием духа на душевную жизнь, над низшими, проистекающими от влияния греховной плоти на душу человека”. – Толкование послания Св. Ап. Павла к Евреям (по Зигабену) / Составил Н. Братолюбов. Самара, 1896. – С. 48.

²⁰

Блаженный Феофилакт так объясняет эти слова святого Апостола: “Здесь показывается божество Слова. Ибо Богу свойственно судить, то есть испытывать и ведать помышления”. – Блаженного Феофилакта Архиепископа Болгарского Толкование на Послания св. Апостола Павла. М., 1995. – С. 593. Зигабен дает такое пространное толкование: “Здесь Апостол указывает, что Евангельское благовестие (κριτικός) производит суд над самыми первичными проявлениями душевной и духовной жизни, определяя истинно-нравственное достоинство движений мысли и желаний сердца, и колебаний воли глубоко в духе человека, до обнаружения их в жизни и действиях человека. Но в виду того, что далее под словом Божиим Апостол разумеет Ипостасное Слово, Самого Христа, можно это место понимать и в том смысле, что Сердцеведец Бог судит помышления и намерения сердечные, – испытует, исследует и вполне знает не только все дела и слова, но и самые сокровенные движения души. Поэтому не могут укрыться от Него колеблющиеся в вере, хотя бы и в самой глубине души скрывали свое сомнение и неверие”. – Толкование послания Св. Ап. Павла к Евреям (по Зигабену). – С. 48.

²¹

Переходя от толкования 1 Езд к толкованию Евр., преподобный Максим придерживается общего святоотеческого принципа: Ветхий Завет должен пониматься в свете Нового Завета. Не совсем ясно, однако, следующее: в цитируемых местах Послания к Евреям речь идет о Господе, а в предшествующем рассуждении преподобного Максима говорится об уме человеческом, достигшем высот духовного преуспеяния, вследствие чего не совсем ясной представляется логика развития мысли Преподобного. Нам представляется, что в данном случае преподобный Максим подразумевает обретение ума Христова, то есть стяжание того состояния, когда ум человеческий весь пронизывается Божественным Светом и благодатью Святого Духа. Ср., например, у преподобного Иоанна Кассиана Римлянина, который говорит, что бесы как существа, обладающие “тонким телом”, не могут соединиться с высшим началом человека – душой или духом. Это возможно одному только Богу – единственному “Нетелесному” (incorporeum) в подлинном смысле этого слова. Им “проницаются” (penetrabiles) все духовные и умные сущности (omnes spirituales atque intellectuales substantias), ибо Он – один, весь, везде и во всем (solus et totus et ubique et in omnibus sit). Поэтому Он видит и освещает мысли людей, внутренние движения их души и все сокровенные глубины ума. И далее преподобный Иоанн цитирует Евр 4:12–13. См. Jean Cassian. Conf№rences. T. 1 / Ed. par E. Pichery // Sources chr№tiennes. № 42. Paris, 1955. – Pp. 257–258.

²²

В этом отрывке ясно представлен образец “теологии” преподобного Максима, где катафатика тесно смыкается с апофатикой: Бог, будучи естественным ведением (κατὰ φύσιν γνῶσις – выражение, которое схоласт, вероятно, передает аналогичным: “сущностное ведение”) или Само-Ведением (αὐτὸ γνῶσις), в то же время превосходит Своей Беспредельностью всякое ведение и всякий разум (λόγος), являясь недоступным для них. Аналогичное рассуждение наблюдается в “Гностических главах”, изданных С. Л. Епифановичем: “Всякое ведение есть связь, сочетающая некие крайние сущие (τῶν ὄντων σχέσις ἐστιν ἄκρων τινῶν συνδετική), то есть сочетающая познающих и познаваемых, но само оно никоим образом не познается познающим и не является сопознаваемым с познаваемыми (συγγινωσκομένη τοῖς γινοσκωμένοις). Ибо ведению не присуще быть каким-либо образом познанным. Божество же, по самому Бытию Своему и по тому, что Оно есть по сущности, является Неизреченным Ведением (ἄρρητος γνῶσις ἐστιν), обретающим существование (ὑφισταμένη) в уме, разуме и духе. Поэтому Божество совершенно неведомо для сущих, будучи Само-Ведением. Или, если сказать точнее, Божество несравнимо превосходит и это Само-Ведение”. – Епифанович С. Л. Материалы к изучению жизни и творений преподобного Максима Исповедника. Киев, 1917. – С. 34. Во многом эта “теология” преподобного Максима восходит к Дионисию Ареопагиту, который, с одной стороны, обозначает Бога как “Ведующего” и “Обладающего заранее всеми сокровищами ведения” (προέχοντα πάντας τοὺς θησαυροὺς ἁπάσης γνώσεως); с другой стороны, он, описывая (на примере Моисея) состояние “мистического экстаза”, говорит, что во время него тайнозритель, освободившись от “зримого и зрящего” (τῶν ὁρωμένων καὶ τῶν ὁρώντων), проникает “в подлинно таинственный мрак неведения” и, путем бездействия всякого ведения, соединяется с “абсолютно Неведомым”, познавая Его “превышеумным познанием”. См.: Corpus Dionysiacum / Hrsg. von G. Heil, A. M. Ritter, B. R. Suchla. Berlin-N. Y., 1990–1991; Bd. I. -SS. 118–119; Bd. II. – S. 144.

²³

Букв. ‘Не имея этого слова, обитающего (вселившегося) в глубине сердца’ (τοῦτον οὐκ ἔχων ἐνοικοῦντα τὸν λόγον τῷ βάθει τῆς καρδίας). Преподобный Максим, возможно, под τοῦτον τὸν λόγον подразумевает тот “приземленный” или “дискурсивный” разум, от которого “отказывается” ум, взошедший на вершины духовного преуспеяния. Этот разум, тяготеющий долу и легко поддающийся воздействию чувственных представлений, столь же легко подвергается и внушению бесов, вступая с ними в беседу, а поэтому и сам незаметно превращается в греховный помысел.

²⁴

Данная фраза (μονώτατος χωρίς τινος ἐπιμιξίας) находит определенный отклик в “Амбигва”, где преподобный Максим говорит о святых, которые знают, что душа располагается как бы посередине между Богом и материей (μέσην γὰρ κειμένην Θεοῦ καὶ ὕλης τὴν ψυχὴν) и имеет силы (способности), соединяющие ее с обоими: с Богом сочетает ее ум, а с материей чувство (ощущение – αἴσθησιν). Поэтому эти святые мужи, “стряхивая” с себя чувство вместе с чувственными вещами, неизреченно “сродняют” (сближают – προσῳκείωσαν) душу с Богом “в одном только уме” (κατὰ δὲ τὸν νοῦν μονώτατον)”. – PG 91, 1193–1196.

²⁵

В таком смысле, скорее всего, следует понимать слово ἐπάνοδος (‘возведение, восхождение, вознесение, возвращение’). Ср. у святителя Григория Нисского: “А благодать воскресения не иное что возвещает нам, как восстановление (апокатастасис) в первоначальном для падших. Ибо ожидаемая благодать есть возведение в первую жизнь (ἐπάνοδος τίς ἐστιν τὴν πρώτην ζωὴν ἡ προσδωκωμένη χάρις), снова вводящее в Рай извергнутого из него”. – Иже во святых отца нашего святителя Григория, епископа Нисского, Об устроении человека / Перевод В. М. Лурье. СПб., 1995. – С. 57. Текст: PG 44, 188.

²⁶

Последние слова схолии (букв. ‘посредством правого’) предполагают довольно обычное в церковной письменности отождествление правого (того, что одесную) с добродетельным. См., например, у Оригена: “правое есть все, свершаемое в соответствии с добродетелью” (δεξιὰ δὲ πάντα τὰ κατ᾽ ἀρετὴν ἐργαζόμενα). ΩΡΙΓΗΝΗΣ. ΜΕΡΟΣ Γ’ // ΒΙΒΛΙΟΘΗΚΗ ΕΛΛΗΝΩΝ ΠΑΤΕΡΩΝ ΚΑΙ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣΤΙΚΩΝ ΣΥΓΓΡΑΦΩΝ. Τ. 11. ΑΘΗΝΑΙ, 1957. – Σ. 160.

²⁷

Так, на наш взгляд, лучше перевести слово ἐνεργουμένη. Вообще следует отметить, что это слово стало предметом различных толкований. “Многие экзегеты в причастии _energoum)enh видят указание условия действенности молитвы или, что то же, – ближайшее определение той молитвы, которая «много может». При этом одни из них переводят причастие в страдательном значении ‘содействуемый’, ‘споспешествуемый’, поясняя получающееся не совсем понятное выражение ‘молитва споспешествуемая’ прибавлениями: «молитва того, за кого возносится молитва», или «верою» или «делами», – другие же, сообщая причастию действительное значение, переводят его в смысле прилагательного ἐνεργής или ἐκτενής (Лк 22:44; Деян 12:5) – ‘усердная молитва праведного’. Однако, так как в указанных пониманиях действенность молитвы праведника ставится в зависимость от условия, чем ослабляется сила выражения, и так как указанные значения имеют против себя новозаветное употребление глагола ἐνεργεῖσθαι в смысле ‘действовать’ <…> и так как, наконец, в дальнейшем примере пророка Илии ни усердие, ни условность молитвы не оттенены, то все они должны быть признаны неподходящими. Поэтому многие экзегеты придают глаголу ἐνεργεῖσθαι его новозаветное среднее значение ‘действовать’ или ‘быть деятельным’ и относят причастие ἐνεργουμένη к словам: «много может». Однако неправильно понимание тех, которые причастие ἐνεργουμένη переводят условным предложением: ‘если она действует’ или ‘если она вступает в деятельность’. Во-первых, нельзя вообразить молитвы праведника, которая бы не действовала, во-вторых, самый перевод отличается неясностью, так как выражение можно понимать в смысле возношения молитвы (‘если она возносится’), и, наконец, получаемая условность не мирится с дальнейшим примером, в котором условность действенности молитвы не отмечена. Поэтому лучше всего из выражения исключить условный характер и перевести его в категорической форме (‘в действии’, ‘действуя’): ‘много может молитва праведного в своем действии’, ‘действуя’. При таком переводе молитве каждого праведника приписывается безусловная действенность, причем оттеняется мысль о силе действенности”. Еще лучше чтение: ‘сильно действует молитва праведного’ или ‘богата действиями молитва праведного’, ибо “такое понимание, даже более, чем предыдущее, подходит к последующему”. См. Иеромонах Георгий (Ярошевский). Соборное послание св. Апостола Иакова. Опыт исагогико-экзегетического исследования. Киев, 1901. – Cс. 294–295. Д. Богдашевский (впоследствии – епископ Василий) также считает, что страдательное значение указанного причастия здесь вряд ли подходит и лучше понимать ἐνεργουμένη в действительном, активном значении, замечая, “что и молитва праведного может иметь различные степени; ведь и о Спасителе говорится, что Он в саду Гефсиманском, когда был в подвизе, прилежнее моляшеся (Лк 22:44). Так как святой Иаков ставит слово ἐνεργουμένη в конце речи, то на нем, можно думать, покоится вся сила выражения, и это действительно вполне подтверждается словами следующего стиха: молитвою помолися, указывающими на усиленность (энергичность) молитвы пророка Илии”. См. Богдашевский Д. Объяснительные замечания к наиболее трудным местам соборного послания св. Ап. Иакова. Киев, 1894. – C. 28–30.

²⁸

Предполагается еще, по всей видимости, та молитва, о которой архимандрит Киприан говорит следующее: “Искусство молиться в известной степени есть и искусство владеть своим вниманием, не рассеиваться по сторонам, не повторять слова молитвы только языком и губами, но и всем сердцем и всей мыслью участвовать в молитвенном делании”. – Архимандрит Киприан Керн. Православное пастырское служение. СПб., 1996. – С. 288. Такая сосредоточенная молитва, естественно, немыслима и без осуществления добродетелей, на что и указывает преподобный Максим.

²⁹

Так, думается, лучше переводить эту фразу: εὐχῆς γὰρ καὶ δεήσεως ὑπόστασις, ἡ διὰ τῶν ἀρετῶν ὑπάρχει προδήλως ἐκπλήρωσις. Понятие δέησις, которое мы перевели в данном случае как ‘моление’, обозначает разновидность молитвы. Ср. 1Тим 2:1. Согласно одному толкованию, “молитвы – (δεήσεις) – это просьба вообще. – Прошения – (προσευχάς) – всякая молитва и просительная, и благодарственная, даже обет. – Моления (ἐντέυξεις) – просьба по определенному какому-либо случаю”. – Толковая Библия. Т. 11. Петербург, 1913. – С. 390. Блаженный Феодорит, толкуя это послание святого апостола Павла, говорит: “Молитва есть прошение об избавлении от каких-либо скорбей. Моление – испрашивание благ; прошение – обвинение делающих обиды”. Творения блаженнаго Феодорита, епископа Кирскаго. Ч. 7. М., 1861. – С. 679. Наконец, ср. еще одно понимание значения этих различных видов молитвы: “Δέησις – молитва, исходящая от веры; выражается она прошением о ниспослании блага. Сюда относится моление о благах видимых – о здравии, благорастворении воздуха, о мирных временах и пр., о благах невидимых – прощении грехов, посещении благодати, мире духовном, единении Церкви и пр. Προσευχή – молитва, исходящая из чувства греховности; выражается она прошением об избавлении от зла. Сюда принадлежат моления об избавлении от скорби, гнева и нужды, об отвращении от голода, язвы, огня, меча и пр. Таким образом, δέησις и προσευχή означают молитву, основанную на вере в Бога и на сознании греховности и выражаемую прошением о ниспослании блага и об отвращении от зла. Апостол, соединяя вместе δέησις и προσευχή, ими как бы исчерпывает все нужды человека или заключает в них все предметы молитвы. Ἔντέυξις – означает собственно молитву как беседу с Богом, по смыслу глагола _entugc)anw, от которого <…> оно происходит, значит молитву о спасении других”. – Полянский П. Первое Послание святаго Апостола Павла к Тимофею. Опыт историко-экзегетического исследования. Сергиев Посад, 1897. – Cс. 306–307.

³⁰

Ср. рассуждение Николая Кавасилы, который понимает слова Апостола в Иак.5:16 в том смысле, что молитва праведника становится действенной (ἐνεργεῖται) тогда, когда все, за кого он молится, всячески содействуют этой молитве добротой своих нравов, своими собственными молитвами и всем тем, что благоугодно Богу. См. Nicolas Cabasilas. Explication de la divine Liturgie / Ed. par S. Salaville, R. Bornert, J. Gouillard, P. Pйrichon // Sources chretiennes. № 4 bis. Paris, 1967. – P. 108.

³¹

В “Главах о богословии и Домостроительстве Воплощения Сына Божия” преподобный Максим несколько в ином аспекте трактует образы Саула и Самуила: “Царствование Саула есть образ телесного служения закону; Господь упразднил этот закон как несовершенный <…> Саул есть естественный закон, которому Господь изначала вверил владычество над природой. Но поскольку он нарушил заповедь [Божию] через свое непослушание, пощадил Агага, царя Амаликова (то есть плоть) и был увлечен страстями, то отнимается [у него] царствование, дабы Израиль достался в наследие Давиду (1Цар.15:8 и далее), то есть духовному закону, рождающему мир, который славно воздвигает для Бога храм созерцания. Имя Самуил толкуется как «Послушание Богу». И пусть некоторое время Слово [Божие] священнодействует в нас по послушанию, хотя Саул и щадит Агага, то есть перстное помышление, но Слово-Иерей ревнует о том, чтобы умерщвлено оно было, и посрамляя грехолюбивый ум, как нарушителя божественных заповедей, поражает его [Своими ударами]”. – Творения преподобного Максима. Кн. I. М., 1993. – С. 244.

³²

Букв. ‘силы’ (δύναμιν), но подразумевается, что сила молитвы, то есть благодать Божия, обретает свою действенность при синергии людей, о которых молился пророк.

³³

Ср. толкование блаженного Иеронима (перевод которого несколько отличается от текста Септуагинты): “Чтобы молящийся пророк не оказался не успевшим в своем ходатайстве, Бог повелевает, чтобы он не молился за грешный и нераскаянный народ. Сказанное же: не сопротивляйся Мне показывает, что молитвы святых людей могут противостоять гневу Божию”. – Творения блаженнаго Иеронима Стридонскаго. Ч. 6. Киев, 1905. – Cс. 257–258.

³⁴

Такой смысл, вероятно, имеет фраза: κἀκείνων αἰτεῖσθαι συγχώρησιν. Ср. у аввы Фалассия: “Прощение грехов (συγχώρησις ἁμαρτίων) есть освобождение от страстей, от которых не обрел еще покоя с помощью благодати тот, кто не получил еще прощения”. – PG 91, 1437.

³⁵

О великой силе молитвы, преобразующей жизнь грешников, говорит и святитель Иоанн Златоуст: “Молитва спасла и ниневитян и быстро отвратила устремлявшийся с неба гнев, и скоро исправила зараженную грехом жизнь. Такую мощь и силу имеет молитва, что хотя ниневитяне прожили свою жизнь постыдно и порочно, но когда вошла в город молитва, то быстро изменила все и вместе с собою внесла целомудрие, и справедливость, и дружбу, и единодушие, и попечение о бедных, и все блага”. – Творения святаго отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Т. 2. Кн. 2. СПб., 1896. – С. 843.

³⁶

Здесь преподобный Максим подразумевает, скорее всего, скорбь при покаянии, о которой часто говорится в древнецерковной аскетической письменности. “Терзания совести, воспоминание о смерти и тому под. настроения, наполняя собою сознание подвижника, служили поводом к чрезвычайным подвигам необыкновенной строгости, препятствовали чем-либо наслаждаться, заставляя воздерживаться даже от необходимых потребностей и т. д.”. – Зарин С. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996. – С. 661.

³⁷

Под чувством преподобный Максим в конкретном случае (как и в ряде других) понимает скорее всего самую низшую часть души, непосредственно смыкающуюся с телом. В “Амбигвах” он говорит о трех “общих движениях” (καθολικὰς κινήσεις) души: о движении “сообразном уму”, “сообразном разуму” и “сообразном чувству” (τὴν κατὰ νοῦν, τὴν κατὰ λόγον, τὴν κατὰ αἴσθησιν); первое позволяет душе неведомым образом двигаться окрест Бога (ἀγνώστως περὶ Θεὸν κινουμένη), второе – постигать Бога посредством логосов тварного мира, а третье – соприкасаться с внешним миром (τῶν έκτὸς ἐφαπτομένη). См. PG 91, 1112–1113. См. также: Urs von Balthasar H. Kosmische Liturgie. Das Weltbild Maximus’ des Bekenners. Einsiedeln, 1961. – SS. 286–287. В данном аспекте чувство у преподобного Максима можно, наверное, сравнить с чувствующей силой в антропологии святителя Григория Нисского. Ибо святитель Григорий для объяснения “факта соединения в природе человека духа и материи, «психического» и «физического», допускает объединяющее эти начала посредство «чувствующей» силы (αἰσθανομένη), которая, будучи «грубее умопредставляемой сущности в такой же мере, в какой и чище материальной», может служить связующим звеном между разумной душой и материальным телом”. – Владимирский Ф. С. Антропология и космология Немезия, еп. Емесскаго, в их отношении к древней философии и патристической литературе. Житомир, 1912. – С. 350.

³⁸

Ср. у преподобного Марка Подвижника: “Не полагай приобрести добродетель без скорби, ибо находящийся в покое неопытен”. – Слова духовно-нравственные преподобных отцев наших Марка Подвижника, Исаии Отшельника, Симеона Нового Богослова. М., 1995. – С. 15.

³⁹

Преподобный Максим употребляет понятие γνώμη, играющее важную роль в его богословии; в целом оно обозначает здесь предрасположение воли и стремлений человека к добру или злу. См. Thunberg L. Man and the Cosmos. The Vision of St. Maximus the Confessor. N. Y., 1985. – P. 95. Эта гноме является своего рода почвой (der unmittelbare Grund und Boden) реализации свободного произволения (προαίρεσις) человека. См. Urs von Balthasar H. Указ. соч. – SS. 264–265. Впрочем, как это указывает преподобный Иоанн Дамаскин, данное понятие имеет двадцать восемь значений (‘мнение’, ‘совет’, ‘изречение’, ‘образ мыслей’ и т. д.). См.: Точное изложение православной веры. Творение св. Иоанна Дамаскина / Перевод А. Бронзова. СПб., 1894. – С. 233 (Репринтное издание: М.-Ростов-на-Дону, 1992). Однако сам преподобный Максим обычно связывает смысловое содержание этого слова с областью свободы выбора, противоположной сфере естественной необходимости. Например, в “Диспуте с Пирром” он говорит, что свобода (ἑξουσία), самовластие (αὐθεντία) и тому подобное суть движения воли, а не естества (γνώμης προδήλως, ἀλλ᾽ οὐ φύσεως ὑπάρχει κινήματα). См.: PG 91, 329.

⁴⁰

Логику мысли преподобного Максима в данном случае можно, наверное, суммировать следующим образом: скорбь определяется как душевное или телесное состояние, вызванное отсутствием удовольствий, которое случается при наплыве тягостных мучений (болей, болезней – πόνων ἑπαγωγή). Болезнь же есть не что иное, как пребывание в нездоровом состоянии природы (φυσικῆς ἕξεως ἔλλειψις ἢ ὑποχώρησις), которое есть страсть (страдание) силы, лежащей в основе всякого устойчивого состояния естества (πάθος τῆς κατὰ φύσιν ὑποκειμένης τῇ ἕξει δυνάμεως); в свою очередь, страсть является не чем иным, как злоупотреблением способом действия, присущим естеству изначала (ὁ κατὰ τὴν παράχρησιν τῆς φυσικῆς ἐνεργείας τρόπης), и извращением естественного движения сил природы, то есть того движения, которое было заложено в природу человеческую Богом. В целом можно сказать, что скорбь, согласно преподобному, есть страдательное состояние души и тела человека, а “страсть – это неправильное движение естественных способностей человека, злоупотребление ими”. – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. – С. 84. Иначе говоря, состояние скорби является состоянием падшего человечества, тем более если учитывать то обстоятельство, что, согласно греческим отцам Церкви, грехопадение произошло вследствие злоупотребления первым человеком своими естественными способностями: самоопределением, любовью и доверием к Творцу, которые извратились и стали своеволием, себялюбием и недоверием к Богу; такое злоупотребление и извращение имели следствием лже-обожение человеком самого себя и самопоклонение, проявляющееся прежде всего в гордыне. См. Tsirpanlis C. N. Introduction to Eastern Patristic Thought and Orthodox Theology. Collegeville, 1991. – P. 50. Примечательно, что преподобный Максим в одном из своих других творений определяет человека как “живое существо, по природе обладающее свободой произволения” (προαιρετικὸν φὺσει ζῷον ὁ ἄνθρωπος). Это произволение есть свобода выбора тех сил (способностей), которые принадлежат нам и через нас обретают бытие, но которые не обладают ясной целью (ἡ δὲ προαίρεσις τῶν ἐφ᾽ ἡμῖν γίνεσθαι δυνάμεων, καὶ ἄδηλον ἐχόντων τὸ τέλος). Присущ нам и логос добродетелей, который есть закон, осуществляемый в этих естественных способностях, а также способ (τρόπος) злоупотребления теми же способностями, могущими привести к побочному возникновению противоестественных страстей (τὰ παρὰ φύσιν πάθη παρυφιστῶν). Таким образом, всякое разумное естество, обладающее по природе свободой произволения, способно воспринимать противоположности и выносить свое суждение относительно них (τῶν ἀντικειμένων ἐπιδεικτικὸς καὶ κριτικός); см.: PG 91, 24. Следовательно, злоупотребление свободой воли, согласно преподобному Максиму, приводит к появлению противоестественных страстей (то есть не заложенных Богом в естество человека), которые и лежат в основе скорбей.

⁴¹

Ср. толкование Евфимия Зигабена, который подчеркивает несколько иной аспект этих слов Молитвы: “И не введи нас в напасть <…> Напасть есть борьба, в которую мы вовлекаемся каким бы то ни было образом по обольщению диавола, причем испытывается сила нашей души. Итак, эти слова научают нас не полагаться на самих себя и не подвергать себя безрассудно искушению, но молиться, чтобы не быть введенными в него <…> это, с одной стороны приводит нас к сознанию своего бессилия, а с другой – внушает смирение. Но «Бог никого не искушает», – как говорит апостол Иаков (Иак.1:13); как же Он говорит: не введи нас в напасть? Не введи, то есть не допусти, чтобы мы были введены. Это – особенность выражения Писания. Кажется, что Он Сам вводит, потому что допускает. Всякое искушение приносится диаволом, но он не коснется никого из людей, если не допустит Бог; и свиньям же он не может повредить, разве только по допущению Божию <…> Часто же Бог допускает, чтобы мы были введены во искушение или для очищения наших грехов, или для обнаружения нашей душевной силы, как показала история Иова. Итак, по вышеуказанным причинам Он повелевает молиться, чтобы не быть введенными во искушение; а Сам, будучи руководителем наших душ, иногда допускает их, а иногда не допускает, сообразно с тем, что из двух бывает полезно. Поэтому, когда мы не введены еще во искушение, то должны отклонить их молитвою; а когда введены, мужественно противостоять, чтобы показать образец смирения и силы”. – Толковое Евангелие от Матфея, составленное по древним святоотеческим Толкованиям, византийским, XII-го века, ученым монахом Евфимием Зигабеном. Киев, 1886. – Сc. 87–88.

⁴²

В своем “Толковании на Молитву Господню” преподобный Максим объясняет эти слова молитвы следующим образом: “Искушениями же называется закон греха – его не имел первый человек, приведенный в бытие [Богом], а под лукавым подразумевается диавол, который примешал этот закон к человеческому естеству и обманом убедил человека направить [все] стремления [своей] души к недозволенному вместо дозволенного, а тем самым склониться к нарушению Божественной заповеди, вследствие чего он потерял нетление, дарованное ему по благодати. Или иначе: искушением называется добровольное расположение души к плотским страстям, а лукавым – способ деятельного исполнения страстного настроения души”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. – Cс. 199–200. В ином плане толкует эти же слова молитвы священномученик Киприан Карфагенский: ими “показывается, что враг не имеет никакой власти над нами, если не будет на то предварительного допущения Божия. Потому-то весь наш страх, все благоговение и внимание должны быть обращены к Богу; так как лукавый не может искушать нас, если не дастся ему власти свыше”. Кроме того, “таковым прошением приводимся к сознанию слабости нашей и немощи с тем, чтобы никто не высокомудрствовал о себе, чтобы никто с гордостью и надменностью не присваивал ничего себе и не приписывал себе славы исповедания или страдания тогда, как Сам Господь, поучая смирению, сказал: бдите и молитеся, да не внидете в напасть; дух убо бодр, плоть же немощна (Мк 14:38). Так, необходимо предварительно смиренное и покорное сознание и представление всего Богу, дабы то, что смиренно испрашивается у Него со страхом Божиим и почтением, даровано было Его благодатью”. – Творения святаго священномученика Киприана Епископа Карфагенскаго. Ч. II. Киев, 1891. – Cс. 218–219. Это толкование священномученика Киприана, как и толкование Евфимия Зигабена, приведенное выше, больше подчеркивает в моменте искушения действия Бога и лукавого, тогда как преподобный Максим акцентирует значение свободной воли человека.

⁴³

Ср. толкование епископа Никанора: “Спокойствие духа и даже радость особенно потребны в тяжелых испытаниях; а христиане, к которым писал Апостол, подвергались различным искушениям, посему он прямо говорит о потребности радоваться в различных искушениях, как могущих способствовать благочестию”. – Епископ Никанор (Каменский). Толковый Апостол. Ч. I. СПб., 1905. – С. 473.

⁴⁴

“Слово τέλειος в данном случае у Св. Ап. Иакова указывает на достижение христианином цели христианского существования, на полную христианскую зрелость, между тем, как слово ὁλόκληρος обозначает неповрежденность христианского существа. Поэтому предложение цели может быть переведено так: ‘чтобы вы были совершенными (вполне достигли цели существования христианина) и целыми, неповрежденными (то есть без всякого изъяна и недостатка)”. – Иеромонах Георгий (Ярошевский). Соборное послание св. Апостола Иакова. – С. 101.

⁴⁵

Так представляется лучшим в конкретном случае перевести ὁλόκληρος, которое предполагает цельность, как цело-мудрие и духовное здоровье; основой и истоком такой цельности является единство делания и ведения. В самом послании святого Иакова заложено это понимание: “Оба прилагательные – совершени и всецели – τέλειοι καὶ ὁλόκληροι – не вполне тождественны (синонимичны), а τέλειος есть тот, который достиг своей цели (τέλος), соответствует своей идее, а ὁλόκληρος (ὅλος – целый, и κλῆρος – жребий, доля, часть) – тот, кто во всех своих частях цел, неповрежден. Первое, следовательно, выражает совершенство само по себе и в себе, а последнее указывает на всестронность сего совершенства. Оба эти положительные определения еще более усиливаются следующим затем отрицательным – «ни в чемже лишени», – то есть ни в чем, ни в каком добром деле, ни в какой добродетели не имея недостатка”. – Теодрович М. И. Толкование на соборное послание св. Апостола Иакова. Вильна, 1897. – С. 24.

⁴⁶

Эта фраза преподобного Максима (ὁ καὶ τὴν πρᾶξιν μετὰ γνώσεως, καὶ τὴν θεωπίαν οὐκ ἄπρακτον διανύων) показывает, что идеал христианского совершенства, намеченный святым апостолом Иаковом, он понимает в неразрывном сопряжении Богомыслия и добродетельной жизни; причем такая сопряженность и являет подлинно христианскую мудрость, которая отнюдь не сводима только к знанию человеческой жизни, но предполагает и тайнозрительное богословие. Для контраста ср. толкование: “Чтобы терпение было совершенным и могло привести христиан к совершенству, для этого нужна мудрость, и поэтому, кто не имеет ее, тот должен просить ее у Бога – и дастся ему. Под мудростью (σοφία) разумеется не теоретическое знание христианских истин (γνῶσις), но практическое умение осуществлять христианские требования в жизни <…> Поэтому и у святого Иакова говорится не об иной какой-либо мудрости, как о мудрости христианского поведения как необходимой в испытаниях”. – Иеромонах Георгий (Ярошевский). Указ. соч. – С. 102. Подобное одностороннее и несколько приземленное понимание христианской мудрости было чуждо преподобному Максиму, как и многим отцам Церкви.

⁴⁷

Согласно преподобному Максиму, обретение чувственного опыта человеком после грехопадения отвратило его от опыта Богопознания. В начале “Вопросоответов к Фалассию” он говорит: “Насколько человек радел о познании видимых [вещей], настолько он укреплял в себе неведение Бога. Поскольку затягивал он узы этого неведения, постольку утверждался опытно в чувственном наслаждении познанными материальными [вещами]”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. II. – С. 27. Но одновременно для возрожденного во Христе человека подобный же чувственный опыт может служить исходным пунктом к обретению опыта Божественного. Ср. “Главы о любви”: “Познавший немощь человеческого естества обретает опыт Божественной силы; благодаря ей он в одних [духовных вещах] преуспевает, а в других стремится преуспеть, никогда не презирая никого из людей”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. – С. 113. Этого преуспевающего христианина преподобный в данном случае называет испытанным. См. также Miquel P. Πεῖρα. Contribution … l’Etude du vocabulaire de l’experience religieuse dans l’euvre de Maxime le Confesseur // Studia Patristica. Vol. VII. Pt. 1. 1966. – P. 356.

⁴⁸

Подчеркивая теснейшую связь делания и созерцания, преподобный Максим во многом шествует по стопам Евагрия Понтийского. Но между ними имеется и одно важное различие, отмеченное И. Дальме: если для Евагрия практика (то есть осуществление добродетелей и заповедей) есть только необходимая подготовительная ступень и условие гносиса, то для преподобного Максима она есть и зрелый плод ведения. См. Dalmais I. H. La doctrine ascétique de S. Maxime le Confesseur d’après le Liber Asceticus // Irénikon. T. 26, 1953. – P. 24. Другими словами, для преподобного Максима между деланием и созерцанием существует своего рода “взаимообратная связь”, ярко выраженный акцент на которой отсутствует в аскетическом богословии Евагрия.

⁴⁹

Ср. наблюдение П. Пономарева: “Святоотеческая аскетическая литература различает в духовной природе человека (по характеру, но не по месту) две области: в первую входят те духовные способности, которые, в своей совокупности, мыслятся в понятии «владычественного ума», во вторую – чувствования, как более низшие формы психической жизни, нередко даже прямо носящие на себе образ страстей. Взаимоотношение между этими областями духовной жизни по принципу должно быть таково, чтобы первая, как высшая, господствовала над второй, а вторая, как низшая, подчинялась первой. Господство владычественного ума должно было определяться тем, чтобы он из чувствований выбирал наиболее добрые и, соединяясь с ними, успешнее достигал своего нравственного совершенства, каковое, с точки зрения аскетической, слагалось, с одной стороны, в отрицании страстей, а, с другой – в утверждении человека в добре. Но то, что предполагалось по принципу, оказалось неисполнимым на деле в «ветхом» состоянии человека. Вместо ума здесь господственное начало заняла область чувствований злых, а не добрых; иначе говоря, господственным началом здесь завладели чувствования-страсти. Заняв такое положение в духовной природе человека, эти чувствования-страсти вместе с тем, как бы бурным течением наскакивая на область владычественного ума, в силу тесной связи с последнею, склоняли на свою сторону волю человека и тем легче влекли человека в пропасть зла”. – Пономарев П. Догматические основы христианского аскетизма по творениям восточных писателей-аскетов IV века. Казань, 1899. – Cс. 112–113.

⁵⁰

Эта фраза (τῶν μὲν ἀυτῆς φυσικῶν ἡδονῶν ἐπανάστασιν δι᾽ ἐγκρατείας ἀνδρικῶς ἀποῤῥαπίζουσαν) находит отклик в “Амбигвах”, где преподобный Максим говорит о святых, которые через добровольное умерщвление [греховной плоти] сделали себя чуждыми и “иноземными” (παρεπιδήμους) жизни сей. Мужественно сражаясь с телом и миром, доблестно противостоя восстаниям [всего] телесного и мирского (ταῖς ἐξ αὐτῶν ἐπαναστάσεσι), а также подавляя прелесть (ἀπάτην ἀποπνίξαντες – удушив ложь, обман), происходящую из того и другого (то есть из тела и мира) вследствие сплетения чувств с чувственными вещами (κατὰ τὴν τῶν αἰσθήσεων πρὸς τὰ αἰσθητὰ συμπλοκὴν), они сохранили достоинство своей души непорабощенным (ἀδούλωτον). – PG 91, 1157.

⁵¹

Данным выражением (τὴν ἀνυπόστατον ἡδονὴν) преподобный Максим подчеркивает, что чувственное наслаждение не обладает бытием в собственном смысле слова, ибо оно не присуще природе человека, созданной Богом, а потому является противоестественным. См. Schönborn Ch. Plaisir et douleur dans l’analyse de S. Maxime, d’après les Quaestiones ad Thalassium // Maximus Confessor. Actes du Symposium sur Maxime le Confesseur. Fribourg, 2–5 september 1980 / Ed. par F. Heinzer et Ch. Schönborn. Fribourg, 1982. – P. 279. Употребление слова ἀνυπόστατος можно сравнить с тезисом о том, что зло (порок) является “несуществующим” – тезисом, который постоянно встречается в древнецерковной письменности. Одним из первых (если не самый первый) использует его Ориген (ἀνυπόστατον εἶναι τὴν κακίαν). См. Origиne. Commentaire sur Saint Jean. T. I / Ed. par C. Blanc // Sources chretiennes. № 120. Paris, 1966. – P. 266. После Оригена этот тезис получил всеобщее распространение в святоотеческой письменности. Так, блаженный Диадох говорит: “Зла нет ни в природе, ни даже нет ничего злого по природе: ибо ничего злого не сотворил Бог (τὸ κακὸν οὔτε ἐν τῇ φύσει ἐστιν, οὔτε μὴν φύσει τί ἐστι κακὸν; κακὸν γάρ τι ὁ Θεὸς οὐκ ἐποίησεν)”. – Попов К. Блаженный Диадох (V-го века), епископ Фотики Древнего Эпира и его творения. Т. 1. – С. 24. В том же духе высказывается и авва Дорофей: порок сам по себе есть ничто, ибо он не есть ни сущность, ни существование (ἡ κακία καθ᾽ ἑαυτὴν οὐδέν ἐστιν; οὔτε γὰρ οὐσία τίς ἐστιν, οὔτε ὑπόστασιν τινα ἔχει). – Dorothee de Gaza. Oeuvres spirituelles / Ed. par L. Regnault et J. De Prйville // Sources chretiennes. № 92. Paris, 1963. – P. 340. Поскольку у преподобного Максима чувственное наслаждение обычно ассоциируется с представлением о зле, то его высказывание о “несуществовании” этого наслаждения является развитием указанного святоотеческого тезиса.

⁵²

В данном случае, как и в ряде других, чувство у преподобного Максима, скорее всего, тождественно во многом плотским помышлениям, о которых говорит святой апостол Павел в Рим 8:6. “Это не простые помыслы в сторону плоти, но сознательная культура плоти, которая поглощает всю энергию человеческого духа. В этом состоянии мысль так сродняется с обсуждением интересов плоти, сердце так нежит ее, а воля так изощряется в ее удовлетворении, что тело оказывается центром, около которого вращается вся духовная жизнь. Для души становится привычным ассоциироваться с ощущениями организма, воспринимать их, задерживать и повторять, не соображаясь с закономерностью его природы. Тело обращается во вторую природу духа. Такое оплотеннение не отвечает намерениям Божества, а потому жившие по плоти Богу угодить (ἀρέσαι) не могут”. – Гумилевский И. Учение святаго Апостола Павла о душевном и духовном человеке. Сергиев Посад, 1913. – С. 91.

⁵³

Мы позволили себе употребить этот не органичный и не сродный для греческого языка термин для перевода понятия t9o †upoke)imenon, не находя более подходящего слова.

⁵⁴

Различие, проводимое здесь преподобным Максимом, между умопредставляемыми и нетелесными сущностями (τὰς νοητὰς καὶ ἀσωμάτους οὐσίας), с одной стороны, и чувственными и телесными природами (τὰς αἰσθητὰς καὶ σοματικὰς φύσεις) – с другой, восходит еще к Платону, у которого совокупность идей мыслится как особый умопостигаемый мир. См. Norris R. A. God and World in Early Christian Theology. A Study in Justin Martyr, Irenaeus, Tertullian and Origen. London, 1966. – P. 28. Вследствие этого мир видимый, согласно Платону, “представляет собою подобие мира мыслимого, идеального как своего первообраза. Совершенство природы и объясняется тем, что Творец ее сообразовался с масштабом или планом бытия вечного, идейного, истинно сущего и всегда тождественного”. – Владимирский Ф. С. Указ. соч. – С. 26. Начиная с греческих апологетов II в. (Афинагор и др.), это представление усваивается и церковным богословием. Например, Климент Александрийский замечает: “связанные состоящим из земли телом, мы постигаем чувственные вещи посредством этого тела, а вещам умопредставляемым становимся причастны (ἐφαπτόμεθα – ‘постигаем’, ‘соприкасаемся с ними’) посредством силы разума (разумной силы)”. – Clemens Alexandrinus. Bd. II. Stromata Buch I-VI / Hrsg. von O. Stählin und L. Früchtel. Berlin, 1960. – S. 330. Согласно же святителю Григорию Богослову, Творец создал первоначально “умный мир”, состоящий из ангельских и небесных сил. “Поскольку же первые твари были Ему благоугодны, то измышляет другой мир – вещественный и видимый; и это есть стройный состав неба, земли и того, что между ними, удивительный по прекрасным качествам каждой вещи, а еще более достойный удивления по стройности и согласию целого, в котором и одно к другому и все ко всему состоит в прекрасном отношении, служа к полноте единого мира”. – Святитель Григорий Богослов Архиепископ Константинопольский. Собрание творений в 2-х томах. Т. 1. Сергиев Посад, 1994. – С. 526. В данном высказывании святителя Григория ясно намечается та мысль, что чувственные (материальные) сущности и сущности умопостигаемые (духовные), являясь двумя мирами, по сути дела представляют единый тварный мир. Для преподобного Максима, находящегося в “центральном русле” святоотеческого богословия, также одной из основных идей является та мысль, что “все тварное бытие представляет собою ниспускающуюся лестницу 5 видов бытия: бытия мысленного, разумного, чувственного (животного), растительного и просто сущего. Но по существу оно распадается на два мира: мысленный (духовный) и чувственный (телесный). К первому относятся ангелы и души людей, ко второму – все вещественное бытие”. – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник. – С. 52. При этом он также подчеркивает единство двух миров. См.: Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. – Сc. 159–160.

⁵⁵

В этой схолии, судя по всему, понятия закон (νόμος) и разум (λόγος) употребляются почти как синонимы.

⁵⁶

Так, думается, лучше перевести фразу: ταῖς ἐπινοίαις τῶν περιποιητικῶν τῆς σαρκὸς τρόπων λιπαινόμενος. Исходной точкой этих рассуждений преподобного Максима является та мысль, что если греху присуще возникать преимущественно вследствие наслаждения, то он преодолевается скорбью, а одним из главных путей такого преодоления является освобождение ума от “вещественного представления” (или мечтания – ὑλικὴ φαντασία), которое полностью подавляет ум, заставляя его постоянно думать о сохранении плоти. См.: Velker W. Maximus Confessor als Meister des geistigen Lebens. Wiesbaden, 1965. – SS. 156–158.

⁵⁷

Идея подчинения чувства (то есть греховной плоти с ее низменными удовольствиями) уму заложена в святоотеческой аскетике с самого ее возникновения. Уже преподобный Антоний Великий в одном из своих посланий говорит о том, что тело должно быть очищенным многими постами, бдениями и молитвами. Это происходит, если Дух покаяния отверзает очи души человека – тогда ум его начинает проводить различие между телом и душой и постепенно научается Духом относительно того, как очищать и душу, и тело. Благодаря такому очищению происходит отделение нас от тех “плодов плоти”, которые смешались со всеми членами нашего тела после грехопадения, и восстановление этих членов в их изначальном состоянии. В результате тело полностью подчиняется уму, который окончательно очищает это тело от всяких греховных движений. Сие, как говорит преподобный Антоний в другом послании, делает человека подлинно разумным и подготавливает его к тому, чтобы обрести совершенную свободу через Пришествие Господа. Став подлинно разумным, человек познает себя в своей “умной сущности”, а, познавая себя, он познает и Домостроительство Творца. См.: The Letters of Saint Antony the Great / Tr. with Intr. by D. J. Chitty. Oxford, 1991. – Pp. 2, 9. При этом преподобный Антоний, как и все отцы Церкви, не мыслит тело как начало злое и порочное само по себе, считая, что оно должно только лишь очищаться от греховных примесей посредством деятельности ума, руководимого, в свою очередь, Духом. См. Rubenson S. The Letters of St. Antony. Origenist Theology, Monastic Tradition and the Making of a Saint. Lund, 1990. – P. 71. Преподобный Максим в своем миросозерцании остается целиком верным этой аскетической традиции первоначального монашества, развивая ее и придавая ей более глубокие богословские измерения.

⁵⁸

Преподобный Максим цитирует очень свободно. По толкованию епископа Никанора, этими словами “Апостол воссылает хвалу Богу, возродившему нас и в воскресении Иисуса Христа давшему нам твердую опору к надежде (1Кор. 15:14–17) получения еще высших благ, которые даруются нам в конце времен (Деян. 20:32), если только мы пребудем в вере. «Мы спасены в надежде», говорит другой Апостол. И действительно, теперь верующий лишь уповает на спасение, а обладание им есть дело последнего времени, к которому однако должны быть готовы всегда (Мк. 13:35–37), в особенности же во дни опасных искушений, которым подвергались читатели Апостольского послания. Здесь в немногих, но сильных словах изображено величие искупления и счастие быть христианином”. – Епископ Никанор (Каменский). Толковый Апостол. Ч. I. – С. 513.

⁵⁹

Ср. одно рассуждение святого Феолипта Филадельфийского, которое, на первый взгляд, звучит неким диссонансом с высказыванием преподобного Максима: “Если возлюбишь ты отречение от мирских вещей и телом, и душой, то бич муки (μάστιξ ὀδύνης) не приблизится к душе твоей и стрела скорби (печали – λύπης βέλος) не уязвит сердца твоего и не омрачит лица твоего. Отделившийся от сластолюбивого обыкновения и отвергший пристрастие к названным выше земным вещам притупляет жало скорби. Ибо Христос является подвизающейся душе и неизреченную радость доставляет сердцу, и эту неизреченную радость не может отобрать никакая сладость мира [сего] и никакое несчастие его”. – Добротолюбие. Т. 5. М., 1900. – С. 165. Перевод несколько исправлен по новому критическому изданию творений святого Феолипта: Theoleptus of Philadelphia. The Monastic Discourses / A Critical Edition, Translation and Study by R. E. Sinkewicz. Toronto, 1992. – P. 90. Но по сути преподобный Максим, как это явствует из нижеследующего его рассуждения, говорит о том же, что и святой Феолипт: скорбь, мука и печаль плотского чувства не могут быть сравнимы с духовной радостью, которая полностью затмевает их своей неизреченной радостью.

⁶⁰

Ср. толкование блаженного Феофилакта: “Сказав о страданиях, Апостол, чтобы слушатель его не поколебался, как выведенный на страдания и влекомый на бедствия, говорит: не бойся. Страдания «нынешнего времени», то есть привременные и преходящие, ничего не стоят в сравнении с будущею славою. Не сказал: с будущим покоем, но: славою, которая для многих вожделенна. Где покой, там не всегда слава, а где слава, там и покой. Словом «явитися» показал, что слава и теперь есть, но скрыта, а тогда она явится, то есть совершенно откроется. Так как она величайшая и неизреченно превосходит настоящий век, то и уготована, как простирающаяся в нескончаемые веки. Поэтому, слушатель, имея в виду, что страдания – «нынешняго времене», то есть привременны, а слава будущего века нескончаема, презирай страдания и приобретай славу”. – Блаженнаго Феофилакта Архиепископа Болгарского Толкования на Послания св. Апостола Павла. М., 1993. – С. 52. Если учитывать контекст последующего стиха Послания к Римлянам, то мысль святого Павла проясняется следующим образом: “Апостол изображает славу, которая некогда должна открыться в искупленных и оправданных как в сонаследниках Христовых, в противоположность их страданиям в мире здешнем. И так как орудие этих страданий в общем смысле – это внешняя, окружающая их природа со всеми ее многообразными силами, поврежденная и враждебная человеку; и так как эта враждебность сил ее, по-видимому, составляет как бы неотъемлемое свойство ее: то Апостол и говорит, что это не существенное свойство твари, что она сама стремится к возвращению своего прежнего существования и с заботливостью ждет той великой эпохи, когда «откровение сынов Божиих» положит начало ее полного совершенства”. – Епископ Михаил (Лузин). Библейская наука. Академические чтения по Св. Писанию Нового Завета. III. (Выпуск второй). Римская Церковь и Послание к Римлянам. Тула, 1905. – Cс. 127–128.

⁶¹

Ср. одно поучение преподобного Антония, которое передает в “Житии” его святитель Афанасий: “А для того, чтобы не лениться хорошо содержать в мысли (μελετᾶν – ‘размышлять’) Апостольское изречение: по вся дни умираю (1Кор 15:31). Ибо, если будем жить, как ежедневно готовящиеся умереть, то не согрешим”. Перед кончиной своей Преподобный, “как бы из чужого города возвращаясь в свой”, весело беседовал с братией и “заповедывал им трудиться неленостно (μὴ ὀλιγωτεῖν ἐν τοῖς πόνοις – не быть нерадивым в трудах) и не унывать в подвиге, но жить как бы ежедневно умирая”. – Святитель Афанасий Великий. Творения. Т. III. М., 1994. – Сc. 195, 246. Греч. текст: Athanase d’Alexandrie. Vie d’Antoine / Ed. par G. J. M. Bartelink // Sources chretiennes. № 400. Paris, 1994. – Pp. 186, 362–364.

⁶²

Скорбь как бы служит “сигналом” имеющегося в наличии зла (τὸ παρὸν κακὸν ὑποσημαίνουσα). Относительно зла см. высказывание преподобного Максима в “Главах о любви”: “Ум, обращаясь к зримым вещам, естественным образом мыслит их посредством чувств. Ни ум, ни естественное мышление, ни вещи и ни чувства не суть зло, ибо они – создания Божии. Что же тогда зло? Ясно, что оно есть страсть естественного мышления, которая не может существовать при [правильном] пользовании умозрениями, когда ум бодрствует”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. – C. 109 (см. также и соответствующее примечание на cс. 276–277). См. еще экскурс в проблему зла в Прологе “Вопросоответов” (Творения преподобного… Кн. II. – Cс. 36–31).

⁶³

В данном случае, как и на протяжении всего этого Вопроса, преподобный Максим ясно обозначает один из сущностных принципов христианского аскетизма. Сущность этого принципа хорошо формулируется протопресвитером Иоанном Янышевым: “Господствуй, как разумно-свободная власть, над телесными потребностями природы твоей, а чрез тело – и над внешнею природою, то есть обладай и пользуйся ими, а чрез то совершенствуй непрестанно духовные силы твои, – вот первое требование нравственного закона”. В основании этого требования лежат непосредственные данные человеческого самосознания: “предпочтение духовных потребностей чувственным в человеке, сознающем различие между теми и другими”, обязательно заявляет о себе в сфере самосознания человека и именно в форме “независимого от воли человека влечения к предпочтению духовных потребностей телесным”. В основании естественного предпочтения духовных благ телесным лежит свойство духа как силы самосознания и самоопределения, по существу своему несравненно превышающей все материальное”. В силу указанных свойств и бесспорных преимуществ духа, ему естественно быть “разумною властию по отношению ко всему безличному или материальному”, тогда как обратное прямо противоестественно. “Добродетели человека, созданные в нем его силою самоопределения, в силу первого требования нравственного закона, могут быть названы аскетическими в обширном смысле сего слова; так как источник их, – власть над материальным и над всеми психическими образованиями, возникающими отвне, независимо от свободы человека, – есть постоянное самосознание и самоопределение духа, его развитие и проявление в материи, есть непрестанный труд, и в этом смысл подвига (@askhsiq)”. Цит. по: Зарин С. М. Аскетизм по православно-христианскому учению. Том первый: основоположительный. Книга первая: критический обзор важнейшей литературы вопроса. СПб., 1907. – Сс. 34–35.

⁶⁴

Эта фраза преподобного Максима (τῇ ψυχῇ τῷ Θεῷ προσαγομένῃ, διὰ τῆς συγγενοῦς κατ᾽ ἀρετήν τε καὶ γνῶσιν ἐλλάμψεως) в немногих словах как бы суммирует суть духовного преуспеяния, то есть путь человека к Богу. О таком же пути говорят многие отцы Церкви. Например, святитель Григорий Богослов, толкуя Притч 4:7, изрекает: “Ибо надобно, не с умозрения начав, оканчивать страхом (умозрение необузданно, очень может завести на стремнины), но, научившись начаткам у страха, им очистившись, и, так скажу, утончившись, восходить на высоту. Где страх, там соблюдение заповедей; где соблюдение заповедей, там очищение плоти – сего облака, омрачающего душу и препятствующего ей ясно видеть божественный луч; но где очищение, там озарение; озарение же есть исполнение желания для стремящихся к предметам высочайшим, или к Предмету Высочайшему, или к Тому, Что выше высокого”. – Святитель Григорий Богослов Архиепископ Константинопольский. Собрание творений в 2-х томах. Т. 1. – С. 536. Высказывание же преподобного Максима о “сродном озарении” находит, например, сильный отзвук у преподобного Симеона Нового Богослова, духовный опыт которого ясно свидетельствует о том, что “Бог есть свет, и Его видение и познание есть свет”. Поэтому он говорит: “И для этого все подвижничество <…> и все действия совершаются нами, чтобы мы, как светильник, приобщились бы божественного света, когда душа выдвигает все их, как одну свечу, неприступному свету <…> И тогда добродетели, освещаемые как сообщившиеся с божественным светом, сами называются светом, вернее же сами являются светом, слившись со светом, и излучают свет на самую душу и тело, и светят воистину сначала тому, кто ими обладает, и тогда всем остальным, находящимся во тьме жизни”. См. Архиепископ Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов (949–1022). Н.-Новгород, 1996. – Cс. 247, 256–257.

⁶⁵

Эта мысль в различных своих вариациях встречается у многих отцов Церкви. См., например, учение святителя Григория Богослова: “Как образ Божий, человеческий ум, естественно, стремится к своему Первообразу. Но так как материальный покров – тело препятствует ему созерцать Бога непосредственно, то он восходит к Нему только путем созерцания окружающей его природы. Отсюда, как только в грехопадении ум человека помрачился и отвратился от своего Первообраза, открылся путь к заблуждениям. Будучи не в состоянии Перевод, примечания. А. И. Сидоров, 1999 выйти из круга телесности и вознестись к невидимому, человек остановился на видимом мире и признал за Бога все, что только поражало и привлекало к себе его внимание”. – Виноградов Н. Догматическое учение святого Григория Богослова. Казань, 1887. – С. 386–387.Согласно блаженному Августину, “падший человек, потерявши положительные качества своего разума, получил общее ослабление и слепоту духа (coecitas cordis); он сделался по сравнению со своим первобытным состоянием существом «тупоумным и глупым». Вместе с ослаблением и извращением познавательных способностей, в нем произошло понижение самого знания. Это понижение знания падшего человека, по мнению Августина, выразилось в том, что он сделался неспособным к познанию Высочайшей истины, которая должна составлять предмет всех его стремлений и в достижении которой заключается конечная цель его бытия. В самом деле, вместо познания истин, которые он должен достигать в своей жизни и деятельности, – чтобы чрез это осуществить конечную цель своего бытия, – он после грехопадения стал познавать несущественное в вещах; под влиянием похоти он стал по преимуществу обращать свой ум на познание таких вещей, которые могут доставить ему одну только скорбь и заблуждение. Словом, по общему заключению Августина – «падший человек сделался плотским по уму» (fierit mente carnalis); только плотское, чувственное и скоропреходящее вместо духовного, вечного и неизменного сделалось предметом его познаний. Он перестал быть обладателем «возвышеннейшей мудрости» (excellentissimae sapientiae), какая была свойственна ему в раю”. – Писарев Л. Учение блаженного Августина, епископа Иппонийскаго, о человеке в его отношении к Богу. Казань, 1894. – С. 157–158.

⁶⁶

Данная фраза звучит почти тавтологично (πρῶτον ἐζήτησαν καὶ ἠρεύνησαν, καὶ οὕτως ἐξεζήτησαν καὶ ἐξηρεύνησαν), но если первая часть ее предполагает просто искание Божественного, то вторая – именно исследование. Во всем этом рассуждении преподобного важен акцент на благодати Святого Духа, без которой человек в своем падшем состоянии неспособен обрести Боговедения. В данном случае, как и во всех других, преподобный Максим являет себя верным духу смирения, который и составляет подлинную сущность христианства: “истинный христианин считает себя за ничто; ибо в падшем своем состоянии он имеет одни лишь отрицательные качества, он не более как преступник воли Божией, пребывающий под гневом Его; но что единственное, чем он возвышается, это теми способностями, которые даны ему далеко не по заслугам его, а как дар, данный ему для испытания совершенно произвольно Духом Святым, чрез который он временно хотя и приобщается к «единому стаду» Христову, но может со временем и не оказаться в нем, если не будет достойно исполнять возложенные на него требования благодати”. – Карышев И. А. Духовно-нравственный мир в человеке по учению святой Православной веры. М., 1891. – С. 53.

⁶⁷

Данное “просвещение ведением” можно мыслить как один из аспектов общего освящения человека благодатью Божией. “Во взгляде на условия освящения человека Максим Исповедник примыкает особенно близко к преподобному Макарию Египетскому. Подобно последнему, он придает значение в деле достижения спасения человека двум деятелям – Божественной благодати и человеческой свободе в их существенно равном взаимодействии. Человек один своими естественными силами не может достигнуть спасения, и содействие благодати при этом необходимо, но она не уничтожает в человеке естественной силы и восприемлемости к добру. Только при взаимном гармоническом действии двух деятелей – свободы и благодати – человек достигает высшей цели, обожествления своей природы, θέωσις”. – Вертеловский А. Западная средневековая мистика и ее отношение к католичеству. Историческое исследование. Харьков, 1888. – С. 62–63.

⁶⁸

φωτισμῶν τὴν δύναμιν. Отождествление ведения (γνῶσις) и просвещения (φωτισμός) встречается уже в ранних слоях древнецерковной письменности. Например, Климент Александрийский говорит: “ведение есть просвещение, истребляющее неведение и вселяющее [в душу духовное] видение (τὸ διορατικὸν ἐντιθείς)”. – Clemens Alexandrinus. Bd. I. Protrepticusund Paedagogus. Berlin, 1972. – S. 107.

⁶⁹

Термин ἐπιφοίτησις, практически совпадающий с понятием благодати, в аналогичном контексте встречается в “Слове о кончине мира”, приписываемом священномученику Ипполиту Римскому, где о ветхозаветных пророках говорится: “они представили нам объяснение всего таинственного, – как жизнью, так и явлением и пришествием (ἐπιφοίτησιν) Святого Духа”. – Святитель Ипполит Римский. Творения. Вып. 2. Сергиев Посад, 1997. – С. 57. Другими словами, пророки, благодаря чистоте своей жизни и благодати Святого Духа, также обрели ведение Божественных таин.

⁷⁰

Это выражение (κατὰ μηδὴν αὐτοῖς συνεργοῦσα πρὸς τὴν τῆς ἀληθείας φανέρωσιν) ясно указывает на учение о “синергии”, присущее вообще греческому святоотеческому богословию. Французская исследовательница М. Лот-Бородина ссылается на высказывание преподобного Максима (правда, без точного указания на конкретное творение): “Человек имеет два крыла: свободу и благодать”, которое, по ее мнению, заключает в себе суть святоотеческого подхода к проблеме “синергии”. См. Lot-Borodine M. La dification de l’homme selon la doctrine des Pres grecs. Paris, 197. – P. 216–220. Данное высказывание достаточно верно отражает учение Преподобного, сотериологическая перспектива которого коренным образом отличается от перспективы пелагианского учения. Пелагий и его сторонники утверждались на том, “что свободная воля остается у человека неповрежденною в течение всей его жизни”; они “и понятие о грехе составили также поверхностное, формальное”. Поэтому “пелагиане естественно пришли к отрицанию учения Церкви о повреждении человеческой природы в Адаме”. См. Кремлевский А. История пелагианства и пелагианская доктрина. Казань, 1898. – С. 195–238. Следовательно, “синергия” пелагиан отличалась от православного учения своим чисто формальным представлением о свободе воли, грехе и благодати. Согласно же православному миросозерцанию, “рождаясь с греховным предрасположением, мы еще более повреждаем и развращаем свою природу, когда начинаем сами сознательно грешить Посему и спасение человека заключается в уврачевании человеческой природы, каковое возможно только для Творца природы, потому что сам человек не может стать выше своей природы, выше своей плотяности и греховности, подобно тому, как упавший в колодец не может сам вытащить себя за волосы на волю. Отсюда получает глубочайший смысл учение Православной Церкви об освящающей и содействующей благодати Божией”. – Там же. – С. 249–250.

⁷¹

На это место преподобный Максим довольно часто ссылается в своих творениях: “Небом в Священном Писании часто называется Сам Бог, как говорит великий глашатай Истины Иоанн Предтеча: Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба (Ин 3:27), то есть [не будет дано] от Бога. Потому что всякое даяние доброе и всякий дар совершенный нисходит свыше, от Отца светов (Иак 1:17)”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. II. М., 1994. – С. 163.

⁷²

В “Главах о любви” преподобный Максим говорит: “Мздой за труды добродетели являются бесстрастие и ведение. Ибо они суть защитники [наши] в Царстве Небесном, как страсти и неведение суть покровители муки вечной. Поэтому взыскующий их ради славы человеческой, а не ради самого добра, пусть внимает Писанию: Просите и не получаете, потому что просите не на добро (Иак 4:3)”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. М., 1993. – С. 112.

⁷³

“Внутреннее взаимодействие (синергизм) между благодатью и свободой навсегда останется тайной для нас. Если и можно здесь что-либо понять, так только сердцем, а не умом, ибо понятное нельзя втиснуть в прокрустово ложе логических формул. Содержанием этой тайны являются вещи, находящиеся за пределами нашего разума и постигаемые чистым созерцанием, собственным мистическим опытом. Доказательство самое убедительнейшее!.. Но то, что можно (и должно даже) понять, Священное Писание и Предание открыли нам”. – Епископ Варнава (Белов). Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики. Т. 3. Нижний Новгород, 1997. – С. 282. Это “должное познание” тайнозрительного опыта и раскрывает преподобный Максим.

⁷⁴

См. об этом у Ф. Вигуру (Вигуру Ф. Руководство к чтению и изучению Библии. Т. I. М., 1916. – С. 569–570).

⁷⁵

“Хотя Божественное Писание предварительно уже засвидетельствовало о нем (Аврааме), что он веровал словам Божиим, почему и вменилось ему (это) в правду, но когда (Авраам) услышал слова: Я для того вывел тебя из земли Халдейской, чтобы дать тебе землю эту в наследие, он говорит: словам Твоим я не могу не верить, но вместе я желал бы узнать и то, каким образом я ее наследую. Вот я сам достиг уже старости и до настоящего времени прохожу эту землю, как странник, а что будет вперед, того не могу человеческим умом постигнуть. Итак, говорит, хотя я уже с самого начала поверил сказанным (Тобою) словам, потому что они сказаны Тобою, а Ты можешь и из небытия приводить в бытие, все творишь и преобразуешь, однако же я вопрошаю Тебя о том, спрашиваю не по неверию; так как Ты снова упомянул о наследии, то я желал бы получить какое-нибудь осязательное и ясное для меня знамение, которое бы укрепило немощный мой разум”. – Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста. Т. 4. Кн. 1. М., 1994. – С. 401.

⁷⁶

Трудно сказать, какое место Священного Писания подразумевает в данном случае преподобный Максим, но, возможно, Исх 4.

⁷⁷

“Бог, говорит, послал в Египет к фараону раба Своего Моисея и брата Моисеева Аарона и дал им повеления Свои о знамениях и чудесах, то есть повелел производить бывшие в Египте знамения и чудеса; или объявил им причины знамений и чудес и те способы, которыми надлежало производить их. Некоторые думают, что знамения и чудеса одно и то же; а другие знамениями называют то, что происходило и вредило по природе, какова была болезнь на египетский скот; а чудесами (τέρατα) то, что было не по природе, каково было изменение воды в кровь”. – Толковая Псалтырь Евфимия Зигабена (греческого философа и монаха), изъясненная по святоотеческим толкованиям. Киев, 1882. – С. 169.

⁷⁸

В так наз. “Палестинских катенах на Псалтирь” сохранилось два толкования Оригена на оба эти места Пс 118. В первом из них говорится: данные слова пророка показывают осознание того факта, что его внутренние очи (то есть владычественное начало души) покрыты “порчей” (κάκωσις), причиной которой является “ветхость по ветхому человеку” (ἀπὸ τῆς παλαιότητος τῆς κατὰ τὸν παλαιὸν ἄνθρωπον; см. 1Кор 13:12). И одно только Слово Божие способно было исцелить эту “порчу”, поскольку Бог “посла Слово Свое, и исцели я, и избави я от растлений их” (Пс 106:20). Исцеленный Словом Давид познал, что закон имеет “тень будущих благ” (Евр 10:1), и устремился к постижению этих благ. Толкование второго места – более замысловатое, ибо вместо “закон (νόμος) Твой”, Ориген опирается на другое прочтение: “слово (λόγος) Твое”. Поэтому он говорит, что обладающий “разумом Божиим” (τὸν λόγον τοῦ Θεοῦ; или: “Словом Божиим”) и использующий этот разум во всяком деянии своем не может преткнуться, поскольку имеет “светильник”. И каждый верующий, согласно Оригену, обладает в себе таким “светильником” (“логосом”, “словом или разумом Божиим”), зажженным от единого великого “Светильника”, то есть Бога Слова (Логоса), свет Которого не истощается, воспламеняя малые “светильники”. Поэтому и сказано: “Никто, зажегши свечу (λύχνον ‘светильник’), не покрывает ее сосудом, или не ставит под кровать, а ставит на подсвечник, чтобы входящие видели свет” (Лк 8:16), то есть нельзя допускать, чтобы данный “разум Божий” пребывал в бездеятельности. И если “светильник для тела есть око” (Мф 6:22), то таким “оком” для всего Тела Христова, то есть Церкви, служит “муж, обладающий духовным видением и разумом [Божиим]” (ὁ διορατικός ἐστιν ἀνὴρ καὶ ἔχων τὸν λόγον), который столь же необходим для Тела, как и “рука”, то есть член Церкви, целиком отдающийся деятельному и “практическому” служению Ей. См.: La chane palestinienne sur le Psaume 118 (Origene, Eusebe, Didyme, Apollinaire, Athanasius, Thodoret). T. I / Ed. par M. Harl // Sources chrtiennes. 189. Paris, 1972. – P. 216, 358–362.

⁷⁹

Святитель Григорий Палама, ссылаясь на это место Священного Писания, трактует его в нравственно-аскетическом ключе: “Посему и мы, если пользуемся милостями Божиими, не станем опьяняться вином, не будем отягчаться пресыщением, в которых – распутство и нечестие. И Илия был богозрителем (θεόπτης), но и он – предочистившись постом. И Даниил улучил боговидение (θεοπτίας) и видение одного из Архангелов, дарующего ему ведение будущего, но прежде сего в течение целых 20 дней он пребывал без пищи”. – Святитель Григорий Палама, архиепископ Фессалоникийский. Беседы. Т. 1. М., 1994. – С. 130. Текст: ΓΡΗΓΟΡΙΟΥ ΤΟΥ ΠΑΛΑΜΑ ΑΠΑΝΤΑ ΕΡΓΑ. T. 9. ΟΜΙΛΙΕΣ (A'-K') // ΕΛΛΗΝΕΣ ΠΑΤΕΡΕΣ ΤΗΣ ΕΚΚΛΗΣΙΑΣ. T. 72. ΘΕΣΣΑΛΟΝΙΚΗ, 1985. – Σ. 356.

⁸⁰

По словам П. Н. Спасского, “пророк, объятый страхом, приблизился к одному из стоящих (у престола Вечного) и просил у него разъяснения (известия, греч. ἀκρίβειαν – букв. ‘точности, подробности’), желая понять все это, – и тот действительно дал ему такое разъяснение”. – Спасский П. Н. Толкование на пророческие книги Ветхого Завета, составленное на основании святоотеческих толкований применительно к Славянскому и Греческому (70-ти) тексту. Книги пророков: Исаии, Иеремии, Иезекииля и Даниила. СПб., 1912. – С. 565.

⁸¹

Под “естественным” преподобный Максим понимает первозданное естество человека, то есть такую природу человеческую с присущими ей способностями, какой она вышла из рук Творца; см. Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. – C. 96–97.

⁸²

В данном случае преподобный Максим подчеркивает целостность человеческой природы Господа, ее одушевленность и разумность (σαρκὸς νοερῶς ἐμψυχωμένης), хотя в то же время указывает, что Слово (Логос) действовало в этой природе «богоприличным образом» (θεοπρεπῶς). Этот аспект христологии преподобного И. Орлов суммирует так: «Христос воспринял нашу плоть со всеми существенными особенностями человеческой природы (μετὰ πάντων τῶν προσόντων αὐτῇ φυσικῶς). К первым Максим относит все то, что составляет отличительную особенность живого существа, например, дыхание, произвольное движение, внешние и внутренние, физиологические, чувства (голод, жажда, утомление и т. п.), потребность в соответствующем удовлетворении их и т. п. телесные состояния. Совокупность всех их составляет проявление или обнаружение так называемой „жизненной энергии“, или жизненной силы (ζωτική ἐνέργεια), проистекающей из души и присущей телу (ἐκ τῆς ψυχῆς ἐνδιδομένη τῷ σώματι). Отличительные особенности собственно человеческой природы составляет все то, в чем сказывается жизнь духа, и обще называется „мыслительною способностию“ (λογικὴ ἐνέργεια) или просто „волею“ (θέλησις или θέλημα), так как воля, как жизнь духа, есть ἐνέργεια ψυχῆς λογικῆς. Таким образом, плоть Христа не только ἔμψυχος αἰσθητικὴ φύσις, но ἔμψυχος αἰσθητικὴ καὶ λογικὴ ή νοερὰ φύσις, то есть телу Христа была присуща не только жизненная сила, но и мыслящая душа». – Орлов И. Труды святого Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе. Историко-догматическое исследование. СПб., 1888. – С. 110.

⁸³

В этой фразе преподобный Максим кратко формулирует свое учение о Богопознании. Для него вообще характерно представление о том, что ведение (“гносис”) есть дар Божий (χάρισμα) и обретение этого дара возможно лишь через “просвещение” (φωτισμός) Святым Духом. См. Völker W. Maximus Confessor als Meister des geistlichen Lebens. Wiesbaden, 1965. – S. 256–257, 267.

⁸⁴

Об этом часто говорится в творениях преподобного Макария, согласно которому, “в противоположность видениям, созерцания, или озарения, ощущались как состояние всецело внутреннее и не приуроченное к отдельным органам чувств, а как бы непосредственно наполняющие все сознание, весь ум и все сердце. Из самого наименования этих состояний озарениями видно, что свет в данном случае был преобладающею формою откровения, и этот свет, казалось, наполнял собою всю душу. И «свет, о котором здесь говорит преподобный Макарий, не есть метафорическое выражение для понятия благодати, а под ним разумеется действительное световое ощущение или чрезвычайно яркое представление света». Кроме того, «в связи с этим внутренним характером созерцаний, по всей вероятности, стоит и другая черта, отличающая созерцания от видений. Это – несомненность (πληροφορία), не всегда сопровождающая видения и характеризующая озарения. В самом деле, пока видение локализировано в органах зрения, и объект его представляется чем-то внешним, в реальности его можно сомневаться. Можно подозревать, что это видение есть не более как иллюзия, или призрак, произведенный демонами. Наоборот, когда все сознание охвачено одним, безраздельно господствующим в нем представлением света, сомнение в реальности этого состояния становится совершенно невозможным”. – Попов И. В. Мистическое оправдание аскетизма в творениях преподобного Макария Египетского. Сергиев Посад, 1905. – С. 30–31.

⁸⁵

Значение слова περιχώρησις в его исконном значении «кругового движения» и «возвращения» применительно именно к данному месту «Вопросоответов к Фалассию» приводится в словаре Лампе. См. Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1978. P. 1077. Но куда более часто это понятие играло важнейшую роль в христологии преподобного Максима. «Образ ипостасного существования» (τρόπος τῆς ὑπάρξεως) природ Христа выражается на языке Максима понятием: περιχώρησις εἰς ἀλλήλας, обозначающим «круговращение», взаимное проникновение природ; будучи ипостасно соединены, природы Христа до того тесно переплетаются между собою, что как бы взаимно проникают друг друга. Следствием такого взаимоотношения природ является ἀντίδοσις ἰδιωμάτων (= reciprocatio) – «общение свойств» той и другой природы, или – как принято называть – communicatio idiomatum; дальнейшее следствие взаимного проникновения природ есть θέωσις – «обожение» человеческой природы. Но ἀντίδοσις и θέωσις составляют лишь логическое prius первых; в действительности все они даны зараз. На личное соединение природ нельзя смотреть, как на процесс, совершающийся с постепенностью и имеющий определенные градации объединения: подобная точка зрения уместна лишь при несторианском образе представления соединения природ Христа. С православной же точки зрения, что логически περιχώρησις предваряет и обусловливает ἀντίδοσις и θέωσις, это достаточно ясно, во-первых, из самого названия образа и следствия соединения, а, во-вторых, из того весьма удачного сравнения, каким, по примеру других отцов, пользуется Максим для выяснения образа и следствий ипостасного соединения природ, обозначаемых указанными понятиями – из сравнения с «раскаленным мечем» (πεπυρακτωμένη μάχαιρα). Железный меч, положенный в огонь, до того раскаляется, что сам делается как бы огнем (πῦρ τῇ ἑνώσει γεγένηται, то есть τὸ σίδηρον), насквозь проникаясь им: огонь проникает в каждую мельчайшую частицу железа; отсюда происходит то, что железо воспринимает или усвояет себе свойство огня – жгучесть (ἡ καῦσις); но и огонь, соединяясь с железом и проникая его, не остается без влияния на него со стороны железа: и он тоже как бы проникается железом, приобретая свойство сечения (τομή), принадлежащее железу. Таким образом, при соединении (ἕνωσις) двух разнородных элементов – огня и железа – наблюдается взаимное проникновение их и происходящая отсюда взаимная передача, общение свойств, принадлежащих тому и другому. – Орлов И. Указ. соч. – С. 151–152. В то же время благодаря Богочеловечеству Христа для каждого верующего открывается возможность полного «проникновения в Бога» (перихоресиса), вернее, «неслиянного соединения» с Ним, наподобие неслиянного соединения двух природ во Христе. См. Thunberg L. Man and the Cosmos. The Vision of St. Maximus the Confessor. N. Y., 1985. P. 89. Именно последний смысл перихоресиса и подразумевает в конкретном случае преподобный Максим, говоря о «возвращении» к Богу, то есть о спасении, дарованном людям Господом, искупившим человечество Своей честной Кровью.

⁸⁶

В данном случае преподобный Максим употребляет термин ἐπάνοδος (‘возвращение’, но в то же время и ‘восхождение, вознесение’) в качестве синонима перихоресиса, ср. мысль святителя Григория Богослова, который в одном из своих творений говорит: “Сколько торжеств доставляет мне каждая тайна Христова! Во всех же в них главное одно – мое совершение, воссоздание и возвращение к первому Адаму”. – Святитель Григорий Богослов Архиепископ Константинопольский. Собрание творений в 2-х томах. Т. 1. Сергиев Посад, 1994. – С. 531.

⁸⁷

Данное предложение, где центральное место занимает необычное словосочетание «приснодвижный покой», является скорее всего отзвуком и развитием идей Дионисия Ареопагита, согласно которому каждая тварь обретает свое совершенство через причастие Богу. Ибо каждая тварь, особенно разумная, призвана быть «подражательницей Богу» и «сотрудницей Бога» (θεομίμητος, Θεοῦ συνεργὸν γενέσθαι), реализуя свой «логос» («смысл») и осуществляя «соответствие» (ἀναλογίαν) Божиему Промыслу. Подобное осуществление предполагает постоянную деятельность твари, непрерывное «восхождение» (ἀναγωγὴ) ее ко все более полному ведению. Завершением данной «аналогии» является «покой, стояние» (στάσις), который мыслится Дионисием не как некая «статичность», но именно как «приснодвижный покой». См. Hieromonk Alexander (Golitzin). ET INTROIBO AD ALTARE DEI. The Mystagogy of Dionysius Areopagita, with special Reference to its Predecessors in the Eastern Christian Tradition. Thessalonike, 1994. P. 88–89.

⁸⁸

О подобном духовном наслаждении (букв. «вкушении») часто говорится в древнецерковной письменности. Так, Климент Александрийский замечает, что Бог Слово «часто иносказательно называется (ἀλληγορεῖται) пищей, плотью, питанием, хлебом, кровью и молоком»; и всем этим Господь действительно является ради наслаждения (вкушения – εἰς ἀπόλαυσιν) нас, уверовавших в Него. См. Clemens Alexandrinus. Bd. I. Protrepticusund Paedagogus. S. 118. О таком же наслаждении не раз высказывается и святитель Григорий Нисский, говоря, например: «душа, вступившая в единение с Богом, не имеет сытости в наслаждении, чем обильнее наполняется услаждающим, тем сильнее действуют в ней пожелания». – Творения святого Григория Нисского. Ч. 3. М., 1862. С. 27.

⁸⁹

И. В. Попов характеризует понимание идеи обожения у греческих отцов Церкви: «мир причастен Богу в своем активном элементе. Бог проницает его Своими силами, но не как Существо, не имеющее с ним ничего общего. Первопричина всего живет и действует именно в качественной определенности мира. Бытие мира – это сила бытия, исходящая от Бога. „Ничто не может пребывать в бытии, не пребывая в сущем, – говорит Григорий Нисский, – собственно же и первоначально сущее есть Божие естество, о котором по необходимости нужно верить, что Оно во всех существах есть само пребывание их“. Но из всех частей мира только человек свободен; только он усилиями своей воли может уподоблять себя Богу и по мере этого уподобления воспринимать в себя все более и более божественных сил. Присутствие Бога в свободно созданной качественной определенности нравственного характера есть его обожение». – Попов И. В. Идея обожения в древне-восточной Церкви. М., 1909. С. 32–33. Отцы Церкви многоразличным образом определяли обожение, но три момента постоянно звучат в их определениях: нравственное совершенство (τελείωσις), бесстрастие (ἀπάθεια) и нетление (ἀφθαρσία), или бессмертие (ἀθανασία). Связь обожения с уподоблением Богу, намеченная преподобным Максимом, ясно прослеживается и у Дионисия Ареопагита, который говорит, что обожение есть уподобление Богу и единение с Ним, насколько это доступно [человеку] (ἡ δὲ θέωσίς ἐστιν ἡ πρὸς Θεὸν, ὡς ἐφιτόν, ἀφομοίωσίς τε καὶ ἕνωσις). См. Drewery B. Deification // Christian Spirituality. Essays in Honour of Gordon Rupp. London, 1975. P. 35.

⁹⁰

Данное определение обожения (πάντων τῶν χρόνων καὶ τῶν αἰώνων, καὶ τῶν ἐν χρόνῳ καὶ αἰῶνι περιοχὴ καὶ πέρας), возможно, учитывает определение Бога (Добра) у Дионисия Ареопагита, обозначающего Его, как «Начало и Конец, как совокупность сущих» (ὡς ἀρχὴ καὶ πέρας πάντων, ὡς περιοχὴ τῶν ὄντων). – Дионисий Ареопагит. О божественных именах. О мистическом богословии / Издание подготовлено Г. М. Прохоровым. СПб., 1994. С. 186–187.

⁹¹

Эсхатологическая перспектива данного рассуждения преподобного Максима совершенно очевидна. Здесь он высказывает мысли, которые в различных вариациях свойственны многим отцам Церкви. Для примера можно привести эсхатологию святителя Григория Нисского. Согласно учению этого святителя, «те люди, которые проводят настоящую жизнь добродетельно, считая благом только то, что находит для себя основание в разуме, и, сберегая добро для будущей жизни, здесь на земле переносят разные лишения, после своей смерти вступают в обители Небесного Царства и в них наслаждаются заслуженным ими блаженством души умерших праведников станут в непосредственное отношение к Богу». При этом «святой Григорий Нисский учил, что степени небесного блаженства душ умерших праведников весьма разнообразны. И это их разнообразие зависит от способности праведных душ к восприятию небесных благ, обуславливающейся той или иной высотой их добродетельной жизни на земле». См. Оксиюк М. Ф. Эсхатология святого Григория Нисского. Историко-догматическое исследование. Киев, 1914. С. 329–367. Некоторое недоумение в рассуждении преподобного Максима может вызвать та мысль, что Бог соединяется не только с «достойными», но и с «недостойными», причем данное соединение происходит «вопреки (или: помимо) благодати» (παρὰ τὴν χάριν τοῖς άναξίοις ἑνούμενος). Думается, у преподобного здесь речь идет о действии Бога, которое никогда не прекращается и изливается равно на всех людей, как свет солнца равным образом озаряет и зрячих, и слепых. Но поскольку со стороны «недостойных» отсутствует встречное действие, то есть нет «синергии», и они не приемлют (и даже противятся) Божией благодати, то такое неприятие порождает не радость, а «неизреченную муку».

⁹²

Ключевым понятием в этих рассуждениях преподобного Максима служит термин «произволение» («изволение») или «выбор» (προαίρεσις), который в святоотеческих писаниях «считается самою высшею, существенно необходимою способностью человека, в которой иногда прямо и решительно полагается богоподобие человека». Именно προαίρεσις «лежит в основе двух порядков нравственного бытия человека – греха или делания правды», особенно учитывая тот факт, что «самое свойство верховного, истинного блага таково, что оно достигается и постепенно осуществляется не иначе, как благодаря свободному избранию, путем напряженного стремления к нему человека». Поэтому данный термин, тесно связанный с понятием αὐτεξουσιότης («свобода воли»), имел важнейшее значение для древнецерковного аскетизма. «Эти понятия служат для него необходимым предположением, он с ними стоит и падает». См. Зарин С. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1996. С. 81–83. Впрочем, следует отметить, что разработка и анализ волевого процесса, совершающегося в человеке, восходит еще к античным временам, прежде всего – к философии Аристотеля, и многие существенные результаты этого анализа были усвоены в традицию христианского богословия в первую очередь благодаря Немесию. Среди прочего им определяется и суть проайресиса как одного из главных моментов волевого процесса: «в определении „выбора“, принятом Немезием, всего яснее выступает связь разума с волей: в акте προαίρεσις, составляющем самый существенный момент воли, Немезий, следуя Аристотелю, соединяет разум и желание (волю) в одно гармоническое целое – для совместного осуществления разумной деятельности». – Владимирский Ф. С. Антропология и космология Немезия, еп. Емесскаго, в их отношении к древней философии и патристической литературе. Житомир, 1912. С. 180–181. Преподобный Максим воспринял в свое миросозерцание как аскетическое понимание проайресиса, так и научную разработку данного термина, сплавив воедино обе традиции. Если в данных рассуждениях его доминирует аскетическое понимание «произволения» («выбора»), то в своих антимонофелитских трактатах («Послание к Марину», «Диспут с Пирром») он активно использует философские выкладки античных любомудров (не только Аристотеля, но и стоиков), знакомство с которыми он обрел преимущественно посредством Немесия. Подробно см. Gauthier R.-A. Saint Maxime le Confesseur et la psychologie de lacte humain // Recherches de Thologie Ancienne et Medivale. T. 21. 1954. P. 51–100. Однако в отличие от Немесия он писал в разгар монофелитских споров, а поэтому использовал арсенал философских выкладок, имея в виду не чисто антропологическую, но христологическую и сотериологическую задачу. Первой его целью было показать, что Христос обладал человеческой волей, но не имел воли греховной (способной ко греху). Вторая цель являлась следствием первой и имела эсхатологическую перспективу: показать, что у святых в жизни будущего века также будет отсутствовать воля греховная. Согласно Преподобному, волевой процесс в условиях земного бытия бывает достаточно сложным и многоступенчатым, проходя следующие этапы: понятие (λόγος), воля (намерение – βούλυσις), искание (ζήτησις), рассмотрение (исследование – σκέψις), обсуждение (βούλευσις), суждение (κρίσις) и выбор (решение – προαίρεσις). В состоянии обожения этот процесс значительно упрощается, имея всего три стадии: понятие, воля и выбор (решение). Ибо если волевой процесс в условиях земного бытия обусловлен диалектикой добра и зла, то есть необходимостью выбора между призрачными благами и благами действительными, то «небесная свободная воля» есть именно свобода от необходимости подобного выбора. См. Farell J. P. Free Choice in St. Maximus the Confessor. South Canan, 1989. P. 99–115.

⁹³

Здесь отождествляются понятия τὸν αἰῶνα τοῦτον и καιρόν. В Новом Завете «χρόνος означает пространство времени более или менее продолжительное, а καιρός – часть времени, время благоприятное для какого-нибудь дела», причем иногда «καιρός указывает на качество времени, а χρόνος на количество». См. Смирнов С. Особенности греческого языка новозаветного. М., 1886. С. 29–30. Для преподобного Максима καιρός также предполагает духовно-нравственное качество времени, которое определяется в эсхатологической перспективе.

⁹⁴

“Ибо, говорит, став сообразными смерти Его, мы должны быть сообразными и воскресению Его. Но если первое совершается чрез умертвие греху, то второе должно совершаться чрез новую жизнь в святости и правде; а это и есть ходить в обновленной жизни, подобясь Христу Господу, воскресшему из мертвых в светлости и славе. Сообразни (в русском переводе “соединены” – А. С.) – σύμφυτοι – снасаждены, срощены, как прививок с деревом Хочет сказать: мы срощены со Христом Господом; почему все, что в Нем, должно быть и нашим достоянием. Он умер и воскрес. Не может же случиться, чтобы мы причастились только смерти Его и на том остановились, не став причастниками и воскресения Его. Нет; если мы причастны смерти Его, то необходимо уже нам быть причастниками и воскресения Его. И чтобы никакого не было сомнения в этом, употребил слово: срощены. Ибо где дерево, там же непременно и прививок его”. – Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование Посланий Апостола Павла. Послание к Римлянам. М., 1996. – С. 336.

⁹⁵

Смысл фразы кажется несколько парадоксальным. Однако эта парадоксальность только кажущаяся, поскольку она органично входит в контекст всех предшествующих и последующих рассуждений Преподобного. По его мнению, произволение нераздельно соединяется либо с грехом, либо с добродетелью. Когда случается первое, оно становится мертвым, а мертвое неспособно порождать жизнь. Поэтому “мертвое произволение” уничтожается “мертвым грехом”, и наоборот. Такое взаимоуничтожение сросшихся между собой греха и произволения объясняется фактом тления и смерти, появившимся в результате грехопадения. “Тление (φθορά) есть как бы яд, как бы ржавчина (по выражению святителя Иоанна Златоуста), вошедшая в природу человеческую со времени грехопадения По происхождению своему тление безусловно представляет из себя следствие разрыва общения человека с Богом По существу своему тление есть, при удалении от истинного Бога, жизнь на началах плоти, а не духа Психическим началом, поддерживающим такую жизнь, можно сказать, увлекающим в нее, является удовольствие Полюбив же удовольствие, душа всячески начала стремиться к нему; она стала обращать свою энергию не на созерцание Бога, а на измышление вожделений. Завершительным моментом тления, как бы его необходимым следствием, служит смерть”. – Пономарев П. П. Идея спасения, как основной принцип христианского вероучения. Казань, 1911. – С. 5–6.

⁹⁶

Выражение τὸ νοερὸν ὄμμα τῆς ψυχῆς, как и подобные ему, довольно часто встречается в святоотеческих творениях. Так, блаженный Августин неоднократно говорит о «внутреннем оке» (interior oculus), а также об «очах, ушах и ноздрях сердца твоего» (oculos, aures, nares cordis tui), обозначая таким образом духовные чувства «внутреннего человека», отождествляемого им с умом или духом (mens). Эти духовные (внутренние) чувства (sensus interiores), средоточием которых является сердце, и позволяют человеку постигать Бога и Божественное. См. Hardy R. P. Actualite de la Revelation Divine. Une etude des «Tractatus in Iohannis Evangelium» de saint Augustin. Paris, 1974. P. 60–64.

⁹⁷

Здесь понятия “нетление” и “бессмертие”, с одной стороны, тесно соединяются друг с другом, а, с другой, разграничиваются: “бессмертие”, определяемое в качестве “богоприличного” (θεοπρεποῦς), мыслится как следующая стадия процесса обожения, непосредственно примыкающая к “нетлению естества”. Примечательно подчеркивание роли Святого Духа в этом процессе; здесь миросозерцание преподобного Максима можно сравнить с учением святителя Афанасия Александрийского, согласно которому “человек становится причастным Божеству через Святого Духа. В этом заключается различие между единением Божества с человечеством в лице Христа и причастием Божеству искупленных. В лице Иисуса Христа Слово Божие соединилось с человечеством существенно и лично, с человечеством искупленных Оно соединяется своей энергией – Духом Святым. Во Христе живет «всякое исполнение Божества телесно», в нас же живет только начаток Божества. Христос – плотоносный Бог, мы – духоносные люди. В то время, как Дух Святый всецело обитает в человеческой природе Христа, ученикам и последователям Христа дается лишь от полноты Его благодати”. – Попов И. В. Религиозный идеал святаго Афанасия Александрийскаго. Сергиев Посад, 1904. – С. 55.

⁹⁸

Преподобный Максим подразумевает, вероятно, Рим.8:18, где говорится о «нынешних временных страданиях» (церковнославянский перевод – «страсти нынешняго времени»; греч. – τὰ παθήματα τοῦ νῦν καιροῦ). «Страдания „нынешняго времени“, то есть привременные и преходящие, ничего не стоят в сравнении с будущею славою. Где покой, там не всегда слава, а где слава, там и покой. Словом „явитися“ показал, что слава и теперь есть, но скрыта, а тогда она явится, то есть совершенно откроется. Так как она величайшая и неизреченно превосходит настоящий век, то и уготована тем, как простирающаяся в нескончаемые веки». – Блаженного Феофилакта Архиепископа Болгарского Толкование на Послания святого апостола Павла. М., 1993. С. 52.

⁹⁹

Явная парафраза Рим.8:17. В другом своем сочинении преподобный Максим говорит: «Если Бог, ставший Человеком, страдает плотью, то разве не будет радоваться страждущий, имея Бога Сопричастником в страдании? Ибо [Бог] обеспечивает Царство [Небесное] тому, кому сострадает. Истину говорит [Апостол]: Если только с Ним страдаем, чтобы с Ним и прославиться (Рим.8:17)». – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. С. 262. См. также толкование: «Христиане являются теперь уже наследниками или, точнее, участниками (κληρονόμοι) во всех благах, какие принадлежат их Отцу, Богу, и со временем получат участие в высшем благе, каким владеет Бог – именно в вечной блаженной жизни (ст. 13-й). Бог здесь, конечно, мыслится не как умирающий владетель, а как живой раздаятель имущества своим детям (Лк.15:12). Сонаследники же Христу. Здесь разумеется не новое какое наследство, а то же самое, что и в вышеприведенном выражении. О Христе особенно Апостол упоминает потому, что Он уже вступил во владение полною Своею сыновнею частию – получил величие и блаженство чрез воскресение из мертвых». – Толковая Библия, или комментарий на все книги Св. Писания Ветхого и Нового Завета / Издание преемников А. П. Лопухина. Т. 10. Пб., 1912 (Репринт – Стокгольм, 1987). С. 470–471. Как замечает святитель Феофан, «Отец делает нас сонаследниками Сына, ради живущего в нас Духа. Все в христианстве возводится к живоначальной Троице, да будет все от Отца в Сыне чрез Святого Духа, или чрез Сына во Святом Духе». – Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование Посланий Апостола Павла. Послание к Римлянам. С. 499. Путь к такому высшему наследию ясно указывается многими святыми Отцами; например, у преподобного Симеона Нового Богослова: совершенная любовь к Богу и ближнему, презрение ко всему зримому, умерщвление плоти и земных членов и пр. приводят к бессмертию, нетлению, вечной славе и жизни, Царству Небесному, усыновлению через Святого Духа – так мы становимся богами по усыновлению и благодати (θεοὺς θέσει τε καὶ χάριτι), называемся наследниками Божиими и сонаследниками Христа, обретаем ум Христов и им зрим Бога и Христа. См. Symeon le Nouveau Theologien. Catcheses. T. II / Ed. par B. Krivocheine. Trad. par J. Paramell // Sources chretiennes. № 113. Paris, 1965. P. 38–40.

¹⁰⁰

Выражение: εν εἴδει τῷ καθ' ἡμᾶς, возможно, по смыслу близко «зраку раба» в Флп.2:7. Преподобный Анастасий Синаит, объясняя это место, говорит: «Зрак [раба] есть природа (ἡ δὲ μορφὴ φύσις ἐστιν), как о том возвещает хор святых учителей [Церкви]». Кроме того, он замечает: «В подобии человеческом стал Иисус подобным нам человеком» (ἐν ὁμοιώματι ἀνθρώπων γέγονεν ἄνθρωπος καθ΄ ἡμᾶς Ἰησοῦς). См.: Anastasii Sinaitae Viae dux / Ed. K.-H. Uthemann // Corpus christianorum. Series Graeca. Vol. 8. Turnhout-Leuven, 1981. P. 171, 223. Другими словами, речь идет о восприятии Богом Словом всей полноты человеческой природы. Аналогично понимают «зрак раба» и многие другие древнецерковные писатели; см., например, у блаженного Августина, который отождествляет formaservi с «тем, что наше» (quae nostra sunt), с «плотью», «телом», «человеком», «человеческой субстанцией» и пр., подчеркивая «кенотический момент» этого выражения. См. Verwilgchen A. Christologie et spiritualit selon saint Augustin. L'Hymne aux Philippiens. Paris, 1985. P. 209–212. (обратно)

¹⁰¹

Эта фраза (κατὰ τὴν ἀνεννόητον συγκατάβασιν) явно указывает на «кенозис» Бога Слова, то есть на Его Воплощение. Ср. «Силу Слова–Бога не столько доказывает создание неба, земли, моря, воздуха, произведение величайших стихий, и все, что не представим премирного и преисподнего, сколько Домостроительство Вочеловечивания и снисхождение к униженному и немощному человечеству». – Творения иже во святых отца нашего Василия Великого Архиепископа Кесарии Каппадокийския. Ч. I. Сергиев Посад, 1900. С. 279–280. Подобное словоупотребление нередко; в частности, оно констатируется у Романа Сладкопевца, который вслед за святителем Иоанном Златоустом отождествляет «кенозис» и συγκατάβασις. См. Grillmeier A. Christ in Christian Tradition. Vol. II. Pt. 2. The Church of Constantinople in the Sixth Century. Mowbray, 1995. P. 521.

¹⁰²

«Вспоминая факт Преображения, когда, вместе с другими Апостолами, святой Петр был очевидцем в противоположность общему уничижению всей земной жизни „величия“ (μεγαλειότητος) Сына Божия, он формулирует существенную „истину“ христианства как „участие в Божественной природе“ (ἵνα... γένησθε θείας κοινωνοὶ φύσεως), – короче, обожение, – опричиненное „божественной силой“ Христа. Из Первого послания читателям было известно, что благо христиан „куплено“ кровью и смертью Христа как Агнца, предопределенного к закланию еще до создания мира, отвергнутого людьми, претерпевшего, несмотря на безгрешность, страдания, злословие, повешение на кресте, так что сила и слава Сына Божия во Христе явились, таким образом, на земле во внешнем уничижении и немощи. Своим божественным благом христиане обязаны, вследствие того, самоотречению Бога, своей славой – Его самоуничижению; своей силой – Его немощи, своим „обожением“ – Его оплотворению. К „подражанию“ Христу – Сыну Божию зовет христиан, как детей Божиих, Апостол. Свое христиански-богосыновнее достоинство они должны реализовать на скорбном поприще земной жизни чтобы в свое время, подобно Христу, прославиться, то есть приобресть высшую божественную силу». – Прот. А. Туберовский. Воскресение Христово. (Опыт мистической идеологии пасхального догмата). СПб., 1998. С. 221.

¹⁰³

Здесь преподобный Максим употребляет не понятие θέωσις, а его синоним – ἐκθέωσις. В одном из своих догматических и полемических трактатов он также говорит об «обожении святых по благодати» (ἡ κατὰ χάριν τῶν ἁγίων ἐκθέωσις), отмечая, что сами по себе «мы не имеем силы этого обожения, внедренной (посеянной) в наше естество». См. PG 91, 33.

¹⁰⁴

Эти слова преподобного предполагают, помимо прочего, и аскетическое учение об искушениях. Блаженный Диадох, используя тот же термин «испытание» (δοκιμασία), говорит об одном из видов искушений: и после крещения «сатана действует на душу, как и прежде, и часто даже хуже, но не как соприсутствующий благодати – да не будет, но как бы коптя ум, посредством мокроты тела, сладостию неразумных удовольствий. Бывает же это по попущению Божию, чтобы человек, проходя чрез волнение, и огонь, и испытание, таким образом пребывал, если желает, в наслаждении благом». – Попов К. Блаженный Диадох (V-го века), епископ Фотики Древнего Эпира и его творения. Т. 1. С. 421–431.

¹⁰⁵

Данная фраза сопровождается пометкой на полях: “Ясно, что [речь идет] об обожении по благодати”. В “Вопросе IX” преподобный Максим, толкуя 1Ин 3:2 и 1Кор 2:10, высказывается так: “Святой Евангелист Иоанн говорит, что он не знает образ будущего обожения тех, которые стали здесь чадами Божиими через [совершение] добродетели по вере, потому что не явилась еще видимо самосущная наличность будущих благ. Святой же Павел говорит о том, что познал сам образ обожения, соответствующий [этой] божественной цели. Поэтому, ясно толкуя самого себя, он и говорит: стремлюсь к цели, к почести вышнего звания (Флп 3:14), конечно, желая познать на опыте образ действительного исполнения Божиего и цель обоживающей достойных Силы, познанную им здесь через откровение”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. II. – С. 47.

¹⁰⁶

П. Христу пишет, что движение, по учению преподобного Максима, есть средство для достижения человеком совершенства. Конец обретается тогда, когда тварь восходит к Творцу, где она достигает вновь покоя; такой путь человека свидетельствует о тождестве начала и конца. Движение начинается вместе со временем, покой же – с окончанием времени, а поэтому начало и конец встречаются друг с другом. Вследствие этого, человек, взыскующий свой конец, свою окончательную цель, естественным образом достигает и своего начала. Переход от движения к покою для него означает переход от времени к вечности, преодоление разделения между тварным и Нетварным, переход к Богу, пребывающему вне времени, движения и изменения. См. Christou P. Maximos Confessor on the Infinity of Man // Maximus Confessor. Actes du Symposium sur Maxime le Confesseur. Fribourg, 2–5 september 1980 / Ed. par F. Heinzer et Ch. Schonborn. Fribourg, 1982. – P. 269.

¹⁰⁷

“Если под миром, о котором говорится здесь разуметь прежде всего мир человека с Богом, а потом мир его с ближними своими и, наконец, мир его с собственным нравственным существом или со своею совестию, то нетрудно понять, почему Псалмопевец с особенною настойчивостию заповедует своим ученикам сохранять и поддерживать мир. В нем заключаются все условия, необходимые для достижения не только временной и продолжительной и благополучной, но и вечной блаженной жизни угождая Богу, сохраняя с Ним мир соблюдением Его заповедей, человек чрез это самое оздоровляет и упорядочивает свою природу, все свое существо, деятельности всех своих духовных и телесных сил дает направление, вполне согласное с законами и нормами, каким подчинялась первозданная неповрежденная природа человека, и таким образом постепенно приводит свою природу в то состояние, в каком она должна была находиться по мысли Творца и в каком она способна была не только к продолжительной благополучной, но и к вечной блаженной жизни”. – Казанский П. Изъяснение псалма: “Благословлю Господа на всякое время” (33). М., 1901. – С. 38.

¹⁰⁸

“Настоящие блага ничего не значат в сравнении с величием будущих. Потому-то Он и не повелевает просить настоящих благ, но просить иных благ и надеяться, что и те присоединятся к этим. Итак, ищи благ будущих – и получишь настоящие; не ищи видимых – и непременно получишь их”. – Иже во святых отца нашего Иоанна Архиепископа Константина града Златоустого избранные творения.Толкование на святого Матфея Евангелиста. Кн. 1. М., 1993. – С. 253. В несколько ином плане понимает то же место Евангелия Евагрий Понтийский: “В молитве своей ищи только правды и Царства [Божия], то есть добродетели и ведения, а все остальное приложится тебе (Мф 6:33)”. – Творения аввы Евагрия. – С. 81. Толкование преподобного Максима ближе к пониманию Евагрия (идея гносиса или исследования “конца”, то есть Царства Божия, созвучна обоим), но вскрывает более глубинные пласты Богомудрия: познание предельной цели своего бытия человеком раскрывает и исходное начало его; эсхатология, онтология и “гносеология” здесь немыслимы в отрыве друг от друга.

¹⁰⁹

Данный термин (αὐτοδικαιοσύνη) Ориген употребляет в отношении Слова Божия, говоря, что Оно называется «верным» (πιστός) и «истинным» (ἀληθινός); Оно судит в правде, получив от Бога силу судить и воздавать каждому по заслугам соответственно Самой Правде и Самому Суду (τῇ αὐτοδικαιοσύνῃ καὶ αὐτοκρίσει). См. Origene. Commentaire sur saint Jean. T. I / Ed. par C. Blanc // Sources chretiennes. № 120. Paris, 1966. P. 238. Святитель Григорий Нисский, высказываясь о Боге словами пророка Аввакума: «покры небеса добродетель Его» (Авв 3:3), называет Его «Самой Премудростью», «Самой Правдой» и «Самой Истиной» (αὐτοσοφία καὶ αὐτοδικαιοσύνη). См.: Gregorii Nysseni In Canticum Canticorum / Edidit H. Langerbeck. Leiden, 1960. P. 36. Таким образом, обозначение сферы Божественного бытия указанным термином было достаточно устойчивым в древнецерковной традиции.

¹¹⁰

Преподобный Максим, естественно, подразумевает те случаи, когда такое тождество смысла (τῆς κατὰ νοῦς τῆς ἁγίας Γραφῆς ὁμαλότητος) наблюдается при «различии по букве» (ἡ κατὰ λέξιν διαφορά). Под «смыслом» он здесь подразумевает смысл духовный, или таинственный, о котором святитель Димитрий Ростовский говорит так: «Таинственный Божественного Писания разум дальний есть, не изъявляющься близ повествовательными словесы, но повествуемым делом прознаменующься отдалече. Изъявленная же словесы повествовательными вещь паки иную вещь знаменует таинственно». Поэтому «таинственный смысл называют еще посредственным; также мистическим – от μύω: заключаю, скрываю; потому что более заключен или сокрыт от разумения, нежели буквальный». См. Савваитов И. Библейская герменевтика. СПб., 1859. С. 22.

¹¹¹

Это обычное в античной философии и патристике различие ума (νοῦς) и разума (λόγος) преподобный Максим в «Мистагогии» определяет следующим образом: душа «состоит вообще из силы разумной и силы жизненной. Разумная сила движется самовластно, по [собственному] произволению, а жизненная пребывает неподвижной, по природе не обладая свободой выбора К разумной силе относятся деятельная и созерцательная способности; созерцательная называется умом, а деятельная – разумом». – Творения преподобного Максима. Кн. I. С. 161. На латинском Западе сходное различие (проводимое, правда, в несколько иной культурной и богословской среде) также наблюдается весьма часто; см., например, учение блаженного Августина, согласно которому «интеллект не есть способность души, существующая наряду с другой способностью, которая называется ratio, а актуальное состояние единой рациональной способности души. В средневековой философии то и другое стало обозначать определенную потенцию разумной души: ratio – способность дискурсивного мышления, а intellectus – способность созерцания принципов мышления. У блаженного Августина можно указать лишь повод или наклон к подобному различению». – Попов И. В. Личность и учение блаженного Августина. Т. I. Ч. 2. Сергиев Посад, 1917. С. 85.

¹¹²

Термин διάκρισις (собственно «различение») преподобный Максим в данном случае понимает в смысле «размышления, изучения, исследования», но в святоотеческой письменности (особенно, аскетической) он часто употреблялся для обозначения высшей способности и добродетели, достигаемой непрестанным подвижничеством, – духовного рассуждения или различения. Так, святой Аммон увещевает своих иноков относительно того, дабы они «постоянно пеклись о даровании» им «[способности духовного] различения и видения», позволяющей «научиться ясно видеть и различать во всем добро и зло». Эта способность предполагает нераздельное единство созерцания и делания («теоретического» и «практического» моментов духовной жизни), ибо дает возможность «рассуждать и сводить все воедино» (то есть через нее обретается дар «умного видения», «гносиса») и заставляет «доброе осуществлять, а дурного избегать». См. наш перевод (и соответствующие комментарии) в кн.: Творения древних отцов-подвижников. М., 1997. С. 28, 54. Данное единство намечается уже Оригеном, который говорит, что мы нуждаемся в совместном подвижничестве (συγγυμνασίας δεόμεθα), чтобы, обретя совершенство и имея чувства, по словам Апостола, «навыком приученные» (см. Евр 5:14), стать нам способными к различению (διακριτικοῦς) добра и зла, истинного и ложного, а также стать способными к созерцанию умопостигаемого (θεωρητικοὺς νοητῶν). См. Origene. Commentaire sur saint Jean. T. III. / Ed. par C. Blanc // Sources chretiennes. № 222. Paris, 1975. P. 108.

¹¹³

Как и выше, преподобный Максим констатирует, что движителем «умной деятельности» является желание (в данном случае – «пылкое»: μετὰ τινος ζεούσης ἐφέσεως, как бы подчеркивая теснейшую связь интеллектуальной и эмоциональной сфер в человеке. У Дионисия Ареопагита наблюдается аналогичная связь, только в отношении духовных существ ангельского мира; он говорит об отпавших демонах следующее: «Свойственное же им зло – следствие их отпадения от собственных благ, уклонение от тождественности и неспособность обладать подобающим им ангелоподобным совершенством. Они желают добра (ἐφίενται τοῦ ἀγαθοῦ), когда они желают быть, жить и думать. И если они не желают добра, они желают не-сущего. И это уже не желание (ἔφεσις), а погрешность относительно истинного желания (τῆς ὄντως ἐφέσεως ἁμαρτία)». – Дионисий Ареопагит. О божественных именах. О мистическом богословии. – С. 184–186.

¹¹⁴

Понимание Бога как Причины (то есть Творца) не только всего сущего, но и особенно всей духовно-интеллектуальной деятельности человека, само собою разумеющееся для христианского богословия, в определенной мере предвосхитил Филон Александрийский, основная мысль психологии которого “сводит к Божеству источник всей деятельности, всей действительности и бытия нашего духа: при всем развитии наших сил из способностей, из Него одного производится все их действие и согласное взаимодействие. Без Него мы не могли бы ничего познавать, ничего чувствовать, ибо Ему одному принадлежит всякое действие, и нет ничего столь нечестивого, как видеть в разуме производящую причину познания, или в чувстве производящую причину восприятия и ощущения, ибо не наш дух или разум есть причина чего бы то ни было, а Бог, Который предшествует ему и порождает его”. – Трубецкой С. Н. Филон и его предшественники // Вопросы философии и психологии. Кн. I (41). 1898. – С. 166–167.

^1*

Цитируется так, как это в тексте у преподобного Максима.

^2*

Так, думается, можно перевести термин ὑποτυπώσεις («наброски»), предполагающий мысль о том, что ветхозаветное Откровение является неким “предуготовлением” новозаветного Откровения. Поэтому в Ветхом Завете начертываются “прообразы” Нового Завета и в первую очередь прообразы самого воплощения Бога Слова. В этой связи, например, святитель Кирилл Александрийский считает события, связанные с освобождением ветхого Израиля из плена вавилонского “изображением и прообразом совершенного Христом”. См.: Творения святого отца нашего Кирилла Александрийского. Ч. 10. Сергиев Посад, 1897. С. 283. Текст: PG 71, 893.

^3*

Ср.: “Не в установленных законом обрядах – истинное спасение, и никто не найдёт в них вожделенную свободу, то есть от греха. Напротив, отрешившись от образов и прозревая уже красоту служения в духе, познав Истину, то есть Христа, мы получаем оправдание чрез веру в Него”. – Творения святителя Кирилла Архиепископа Александрийского. Кн. 3. М., 2002. С. 231.

^4*

Схолиаст по всей видимости жил в XI в. (или чуть позже), когда на Константинопольском соборе 1076–1077 гг. было осуждено учение Итала о богопознании и “просвещении”, понимаемых “как функции ума, Божественного по природе”; это учение “основывалось на неоплатонических представлениях о мире и человеке и не было связано с догматом Воплощения”. Однако на том же Соборе подвергся осуждению также и монах Нил «за сделанное им во время дискуссии с армянами утверждение, что человечество Христа было обожено лишь “по усыновлению” (θέσει). Армяне, конечно, настаивали на обожении “по природе” (φύσει). Позиция Нила была осуждена как несторианская по сути: она подразумевала, что не существовало различия между Иисусом как обоженным человеком и теми, кто “во Христе”, поскольку в обоих случаях имеет место обожение по усыновлению. Собор, вынося осуждение, исключил как некорректные оба выражения: и “обожение по природе”, и “обожение по усыновлению” применительно к Иисусу. Человечество Иисуса было соединено с Божеством неповторимым ипостасным образом, который дал доступ к “обожению по принятию” всем, кто “во Христе”». – Протопресвитер Иоанн Мейендорф. Иисус Христос в восточном православном богословии. М., 2000. С. 217–218. Схолиаст назвал, вероятно, обе крайности в христологии одним термином фиситеситы (τῶν φυσιθεσιτῶν).

^5*

Высказывание о Господе, ставшим “сложным по ипостаси” (γινόμενος καθ ὑπόστασιν σύνθετος) у преподобного Максима, указывает на представление о “сложной ипостаси”, которое часто встречается в его творениях и, в частности, довольно подробно разрабатывается в 15-м послании. См. Piret P. Le Christ et la Trinitе selon Maxime le Confesseur. Paris, 1983. P. 157–201. Данная “сложная ипостась” не мыслилась как некая новая ипостась, возникшая в результате соединения природ Христа, но представлялась Ипостасью Бога Слова, воспринявшей в Себя человеческое естество. См. Larchet J.-C. La divinisation de l`homme selon saint Maxime le Confesseur. Paris, 1996. P. 327–332. Эту концепцию “сложной ипостаси” выразил анонимный автор одного сочинения (неверно приписываемого святителю Кириллу Александрийскому), который говорит: “Почитаем во Христе одну сложную ипостась, составленную из двух природ – Божества и человечества, соединённых друг с другом в самой Ипостаси Слова”. – PG 77, 1157. Преподобный Иоанн Дамаскин на сей счёт замечает: “Применительно к Господу нашему Иисусу Христу, поскольку мы знаем две природы, но одну сложенную из обеих ипостась, то когда мы рассматриваем природы, мы называем их Божеством и человечеством, а когда – сложенную из природ ипостась, мы именуем её иногда по обеим Христом, и Богом и человеком одновременно, и Богом воплотившимся, а иногда по одной из частей – только Богом и Сыном Божиим, и только человеком и Сыном человеческим”. – Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Источник знания. М., 2002. С. 240.

^6*

Следует напомнить, что, согласно преподобному Максиму, «в Ипостаси Христа достигнута “строгая самостоятельность” обеих природ, производящая в них живое проницание и прорастание (πρὸς υλλὴλας συμφυᾳ καε περιχωρὴσει «срастание друг с другом и взаимопроницание») или обоюдный взаимообмен свойств, как между огнём и раскаливающимся в нём железом <…> На этом взаимопрорастании зиждется возможность “связи путём обмена” имён, налагаемых на единичные природы, что позволяет “также называть Бога страдающим” и человеческую природу – Сыном Божиим и Богом. Но этот перенос всё же покоится на (онтологической) идентичности Ипостаси и таким образом может совершаться лишь Её посредством и через Неё. Хотя это посредничество связывает природы в самом себе, но в то же время оно поддерживает их раздельность, так что возможна лишь косвенная (οὐ κυρίως «в несобственном смысле») предикация природной особенности иной природы». – Урс фон Бальтазар Х. Вселенская Литургия. Преподобный Максим Исповедник // Альфа и Омега. 2000. № 3(25). С. 117–118.

^7*

В тексте: δύο γὰρ φύσεων πρὸς ὑπόστασιν υλλ οὐ πρὸς φυσιν μίαν γεγονε σύνοδος. Другой вариант перевода: “ведь два естества соответственно одной ипостаси, но не произошло соединения соответственно одной природе”.

^8*

Термин снисхождение в святоотеческой письменности часто обозначал Воплощение. Ср., например, у святителя Григория Нисского, который, толкуя в полемике с Аполлинарием выражение Никейского символа веры сшедшего с небес, замечает: “Здесь говорится не о местном нисхождении Божества, всюду сущего и всё содержащего, но означается снисхождение к униженности нашего естества”. – Творения иже во святых отца нашего Григория епископа Нисского. Ч. VII. М., 1865. С. 76.

^9*

Окончание этой труднопереводимой фразы, как кажется, подчёркивает бытийный, а не только словесно-понятийный характер ипостасного единения во Христе. По замечанию одного исследователя, вся “греческая патристическая онтология” имеет своим исходным пунктом подчёркивание того положения, что бытиё (реальность) является “фундаментально ипостасным” (insistence that reality is fundamentally hypostatic). См. Louth A. St John Damascene. Tradition and originality in Byzantine Theology. Oxford, 2002. P. 51. Преподобный Максим, несомненно, разделяет эту святоотеческую интуицию. Можно ещё отметить, что весь данный абзац полемически заострён против монофизитства и преподобный Максим здесь стремится чётко разграничить уровень ипостасного бытия от уровня бытия природного, показывая, что первое (то есть единство) во Христе столь же реально, как и второе (то есть различие).

^10*

О связи количества и числа см. одно высказывание преподобного Иоанна Дамаскина: “Количество есть самая мера и число, измеряющее и исчисляющее; количественное же есть то, что подлежит числу и мере, то есть измеряемое и исчисляемое”. – Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Источник знания. С. 95.

^11*

Это суждение преподобного Максима можно сравнить с одним высказыванием из “Исповедания веры” императора Юстиниана, который, процитировав святителя Григория Богослова, говорит: “Сими словами святый Григорий ясно научает, что тот, кто относительно таинства Христа говорит о числе лиц, осуждается как нечестивец, а тот, кто употребляет число в приложении к естествам, из которых состоит единый Христос, исповедует право; потому что, обозначая различие соединившихся естеств, он отнюдь не делает разделения их на части”. – Деяния Вселенских соборов. Т. III. СПб., 1996. С. 545. Текст: Drei dogmatische Schriften Iustinians / Hrsg. von Ed. Schwartz. Munchen, 1939. S. 84.

^12*

Цитируется по церковнославянскому переводу, ибо Синодальный перевод не совсем точен. По изъяснению святителя Феофана, “сокращено, συντετμημενον, от τεμνω – рубить. В нашей обычной речи, когда кто скажет последнее решительное слово, мы приговариваем: отрубил, сказал окончательное слово, нечего более добиваться от него. Такую же мысль подаёт пророческое речение: слово сокращено, то есть слово окончательное, решительное, последнее, после которого не жди другого. Под речением же: слово, надо разуметь не слово только, но и дело, и определение решительное, и исполнение его, окончательное Божие учреждение на земле, или, как у пророка, во всей вселенной. Это ни к чему другому отнесено быть не может как к Пришествию Христа Спасителя и водворению веры в Него на земле. Было слово или распоряжение Божие о спасении до закона; было второе по нём в законе и пророках, окончательное же слово о сем, распоряжение и учерждение, дано будет, предрекает пророк, в Единородном Сыне Божием; и после сего другого слова уже не жди”. – Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование Посланий апостола Павла. Послание к Римлянам. М., 1996. С. 634.

^13*

Фраза, трудная для перевода: ὄντως υρὰ τῆς υληθινῆς; смысл её проясняется из контекста. Преподобный Максим, вероятно, использует понятие υρὰ в качестве синонима слова κατερα, используемого святым апостолом Павлом в Гал 3:13: Христос искупил нас от клятвы (ἐκ τῆς κατερας «от проклятия») закона, сделавшись за нас клятвою (κατερα «проклятием»). Ср.: “Ибо, если пришел Он на Себе понести клятву, бывшую на нас, то как бы иначе стал клятвою, если бы не принял смерть, бывшую под клятвою? Но это – крест; ибо так написано: проклят висяй на древе (Втор 21:23; Гал 3:13)”. – Святитель Афанасий Великий. Творения. Т. I. М., 1994. С. 222. Также: “Так как и тот, кто висит на древе, проклят, и кто преступает закон, находится под клятвою, между тем желающий разрушить эту клятву должен быть свободен от неё и должен принять на себя эту клятву (незаслуженную) вместо той (заслуженной), то Христос и принял на Себя таковую клятву, и ею уничтожил заслуженную. И подобно тому как кто-нибудь невинный, решившись умереть вместо осуждённого на смерть, этим избавляет его от смерти, – точно так же сделал и Христос. Так как Христос не подлежал проклятию за преступление закона, то и принял на Себя вместо заслуженного нами незаслуженное Им проклятие, чтобы освободить всех от заслуженного – потому что Он не совершил греха и не было лжи в устах Его (Ис 53:9)”. – Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского, в русском переводе. Т. X. Кн. 2. СПб., 1904. С. 780.

^14*

Преподобный Максим сочетает парафразы из Гал. 3:13, 2Кор.5:21 и Ин 1:29. Понятие κατεραν мы в данном случае переводим, ориентируясь на Синодальный перевод, как клятву, хотя оно имеет более точный смысл проклятия, который и предпочитается в других случаях. Толкованию 2Кор.5:21 в “Вопросоответах к Фалассию” посвящён целиком вопрос XLII.

^15*

Думается, что здесь грех души, по своему произволению творящей вместо добродетели порок, сравнивается с грехом Онана (Быт 38:9).

^16*

Дважды повторяя выражение моё произволение, преподобный Максим как бы отождествляет себя (что он делает неоднократно) с Адамом.

^17*

Обозначение лукавого как вора (ὁ κλεπτης) довольно часто встречается в святоотеческой письменности. См., например: “Диавол – тать”. – Творения иже во святых отца нашего Василия Великого. Ч. IV. М., 1993. С. 265. Но обозначение его в качестве клятвопреступника («лжеклянущегося») нам не встречалось.

^18*

Выражение τὸ τῆς θεύας υπεικόνισμα δόξης можно перевести и как «подобие (изображение) Божественной славы». Ср. у святителя Мефодия: “Если кто сохранит эту красоту незапятнанною, неповрежденною и такою, какою отпечатлел её Сам создавший и украсивший её подобию вечного и разумного Существа (Естества – φύσιν), которого человек есть образ и подобие, явившись как бы прекраснейшим и священным Его изображением, то он, переселившись отсюда в Город блаженных, то есть на небеса, поселится как бы в храме”. – Творения св. Григория Чудотворца и св. Мефодия епископа и мученика. М., 1996. С. 74–75. Текст: PG 18, 116. Можно ещё привести одно рассуждение святителя Григория Нисского, который говорит о диаволе следующее: он дошёл до пределов лукавства и мыслительной силой, какую имел от Сотворившего для содействия к причастию лучшего, искусно обманул человека, убедив его стать самоубийцей. Поскольку человек, усиленный Божиим благословением, был возвышен своим достоинством, ведь он был поставлен царствовать над землёй и над всем, что на ней, имел прекрасный вид, ибо соделался подобием Первообразной Лепоты, был бесстрастным по естеству, ибо являлся подражением Бесстрастного, преисполнен дерзновения, лицом к лицу наслаждаясь самим Богоявлением, – то всё это разжигало в супротивнике страсть зависти. Однако ему было невозможно силой и принуждением исполнить своё намерение, так как сила Божиего благословения превозмогала его принуждение, а поэтому он ухищряется сделать человека отступником от укрепляющей его Божией силы и стать легко уловимым для его злокозненности. См. русский перевод: Творения святого Григория Нисского. Ч. IV. М., 1862. С. 23–24. Он свободно изложен и несколько исправлен по тексту: Gr-goire de Nysse. Discours catеchеtique / Ed. par R. Winling // Sources chr№tiennes. № 453. Paris, 2000. P. 178–180.

^19*

См. Пс 48:21; ср. на сей счёт высказывание преподобного Григория Синаита: “Разложение (φθορὰ – точнее: «тление») – порождение плоти, вкушать пищу и извергать излишнее – естественные свойства зверей и домашнего скота. В силу этого и мы, по непослушании Богу уподобившись скотам, отпали от свойственных нам богодарованных благ, превратившись из разумных существ в скотские и из божественных в зверские”. – Преподобный Григорий Синаит. Творения / Перевод с греческого, примечания и послесловие епископа Вениамина (Милова). М., 1999. С. 8. Ещё в одном месте тот же святой Отец замечает: “Вслед за преслушанием, когда человек подпал тлению и плотской грубости бессловесных животных, тогда по необходимости в нём зародилась раздражительность и плотская страсть. И всякий раз, как плоть господствует в человеке, так он по ярости и плотскому влечению противодействует желаниям души. Когда же это смертное покорится разумному, тогда спасающийся поспешает в делании добра за желаниями души. Ныне вследствие смешения и соединения с душой прившедших плотских свойств человек стал подобен вьючным животным и, подчинив себя закону греха, в силу естественной необходимости превратился из разумного в глупого и из человека в зверя”. – Там же. С. 34–35.

^20*

Ср. высказывание преподобного Иоанна Дамаскина о диаволе и бесах: “Они не имеют ни власти, ни силы в отношении кого-либо, если не по домостроительному попущению от Бога, как было с Иовом (Иов 1:12) и как написано в Евангелии о свиньях (Мк 5:13). При попущении же Божием они и имеют силу, и изменяются, и принимают какое хотят обличье призрачным образом”. – Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Источник знания. С. 190–191. Преподобный Максим в данном случае подчёркивает, что подобное попущение Божие имеет силу лишь во временном мире и прекратится с прекращением времени, то есть с концом этого мира.

^21*

Мысль о том, что всё идолопоклонство и язычество является поклонением диаволу, восходит к самым ранним слоям церковного богословия. Она, например, ясно прослеживается у древних западных апологетов, по мнению которых “если диавол вообще был виновником заблуждения человека, то тем более он был виновником такого крупного заблуждения, как языческое поклонение многим богам, представляющее полное извращение естественных отношений человека к Богу и природе. Отсюда недалеко от мысли, что в языческих богах почитается сам диавол”. – Реверсов И. Очерк западной апологетической литературы II и III вв. Казань, 1892. С. 260. Преподобный Максим только несколько усиливает эту мысль акцентом на безумии идолослужения.

^22*

Можно перевести и как «истребил, погубил» (κατεστρεψε).

^23*

Ср. Быт 3:2–6. Согласно преподобному Максиму, исходным пунктом грехопадения было желание, или вожделевательное начало души, движение которого “повредилось”, направившись в противоестественном направлении. Ср. учение святителя Григория Нисского: “Влечение к чувственному удовольствию, бывшее, по Григорию, столь привлекательным для прародителей внутренним мотивом к первородному греху, – это влечение впервые зародилось не в высшей разумной стороне нашей природы, а в низшей сфере нашего естества – в τὸ αἰσθητὸν и именно в τὸ ἐπιθυμητικὸν. Τὸ ἐπιθυμητικὸν, по богоустановленному порядку, должно было находиться в полном подчинении духовно-разумному в нас началу – νοῦς, которое должно было господствовать над всеми низшими сторонами нашей природы и всё развитие естества нашего направлять согласно с вложенными в его природу потребностями. Теперь же, пред совершением прародителями первого греха, вожделевательная сила – τὸ ἐπιθυμητικὸν как бы отвернулась от νοῦς'а и обратилась вместо того к материальному началу нашей природы – к ὔλη. Но чтобы совершился греховный акт, для этого требовалось ещё, чтобы вместе с вожделевательной силой в ту же бездну, к тому же материальному началу добровольно склонилась и свободная воля человека, без которой не может состояться никакой порок, равно как и никакая добродетель”. – Тихомиров Д. Св. Григорий Нисский как моралист. Этико-историческое исследование. Могилёв на Днепре, 1886. С. 182–183.

^24*

Эта фраза (ποιῶν εἰπὴνην) указывает на постоянное созидание Богом Словом духовного мира и покоя в душах верных.

^25*

Явный отзвук идей святого апостола Павла в Еф 2:14. Ср. “Я думаю, что он разумел под средостением (не закон, но) вражду плоти, которая была как бы промежуточною стеною, отделяющею нас от Бога, как и пророк говорит: не греси ли ваши разлучают между вами и мною (Ис 59:2, цит. не совсем точна – А. С.)”. – Творения святого отца нашего Иоанна Златоуста, Архиепископа Константинопольского. Т. XI. Кн. 1. СПб., 1905. С. 44. Сам преподобный Максим в “Толковании на Молитву Господню” рассуждает так: “Господь воссоздал природу человеческую в её первоначальной чистоте ещё и тем, что, упразднив вражду, пригвоздил на кресте рукописание (см. Кол 2:14) греха, вследствие которого эта природа вела непримиримую борьбу против себя самой; призвав дальних и близких, то есть бывших под законом и бывших вне закона, и разрушив стоящую посреди преграду, упразднив вражду плотию Своею, а закон заповедей учением, дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир (Еф 2:14–15), примирил нас через Себя с Отцом и друг с другом”. – Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. С. 187–188.

^26*

Так, думается, можно перевести выражение: καε γνώμης υκυπῶν, τὸ περε κακίαν χειπόγπαφον. Опять можно уловить отзвук мыслей святого апостола Павла; см. Кол 2:14. Ср. толкование: “Рукописание собственно есть собственноручная долговая расписка. Какие у нас долги? Грехи, как в Молитве Господней читаем: остави нам долги наша. Итак, крестною смертию Христовой Бог изгладил и все грехи каждого человека от начала мира и до конца его. Такова сила смерти Господней. Всякий имеет своё рукописание грехов, и оно на нём лежит и само требует удовлетворения, как содомский вопль отмщения грехов. Правда Божия терпела, терпит и будет терпеть каждому, удовлетворяясь искупительною и ходатайственною смертию Христовою. Но чрез это рукописание каждого не теряет своей силы. Если оно будет изглажено и разодрано, то в своё время за него потребуется взыск и уплата. Как же достигается изглаждение и разодрание рукописания сего? – Каются с верою в крестную смерть Господа, и когда затем погружаются в купель, вода крещальная или паче благодатная сила крещения изглаждает грехи, и рукописание представляет одну чистую хартию, на которой ничего не остаётся написанным”. – Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкования Посланий апостола Павла. Послание к Колоссаем и Филиппийцам. М., 1998. С. 123–124.

^27*

Так мы в конкретном случае понимаем выражение: κατ ὀκείωσιν (но можно передать: «по усвоению Словом»). Речь идёт об умных действиях (энергиях) души, которые обладают даже неким сродством с Богом Словом (Логосом), учитывая, конечно, бесконечную при этом удалённость твари от Творца в плане “чистой онтологии”.

^28*

Мысль Преподобного, вероятно, состоит в том, что “смысл (логос) добродетелей” должен в процессе делания необходимо охватывать с помощью души и телесное начало человека.

^29*

Фраза представляет некоторое затруднение для перевода: καε ὡς ταῖς ἐνεργείας τῶν υρετῶν εὐαφς, ταῖς πρακτικαῖς δυνεμεσι τῆς ψυχῆς συμφυόμενος. В соответствующей схолии вместо глагола συμφύω предпочитается глагол συμφύρω.

^30*

Можно напомнить, что, согласно учению преподобного Максима Исповедника, грех первого человека состоял прежде всего в неправильном движении сил души. “Вместо Источника жизни и обожения он обратился, как к чему-то более реальному, к чувственным благам, и в видимом мире стал искать для себя точек опоры. Вместе с этим все силы души его получили неподобающее направление, наклонились ко злу, ко страстям. Ум забыл своё истинное питание, ведение духовное, и прилепился к чувствам, вместе с тем подпал страсти неведения Бога и вещей Божественных – Γγνοια, утратил способность созерцать Божественное, видеть духовную истину, таинственно возвышаться к Богу”. – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. С. 79–80. В данном случае Преподобный подчёркивает роль лукавого в отвращении человеческого ума от созерцания духовных смыслов.

^31*

Ср. толкование: “Пророк, преподав наставление благочестивым, здесь приступает к обличению беззаконных лицемеров, кои по внешнему токмо виду благочестивыми казались. Грешнику же рече Бог, то есть Бог повелел мне тебе грешнику сказать: вскую ты поведаеши оправдания Моя? И проч., то есть, почто ты говоришь, что знаешь закон Мой и заповеди Мои, в которых вся содержится правда, когда не исполняешь их делом? Почто также говоришь, что Завет Мой, учинённый со Авраамом, к тебе принадлежит, когда ни закона Моего не хранишь, ни Завета не соблюдаешь, ни стопам Авраама не последуешь?”. – Толковая Псалтирь Архиепископа Иринея. М., 1991. С. 353.

^32*

Так цитирует преподобный Максим.

^33*

Данное выражение (ἐν τῷ κρυπτῷ τῆς καρδίας ἐργαστηρίῳ) встречается и в “Житии преподобного Ипатия Руфинианского”, где этот святой, поучая братию, говорит, что тому человеку, который проводит свою жизнь в духовном безразличии и насыщает своё чрево, невозможно быть просвещённым в сокрытой мастерской сердца озарением внутреннего человека. См. Сallinicos. Vie d`Hypatios / Ed. par G. J. M. Bartelink // Sources chretiennes. № 177. Paris, 1971. P. 280.

^34*

Ещё одно проявление глубокого смирения преподобного Максима, который, как и многие отцы Церкви, ощущал себя величайшим грешником.

^35*

Тема умирания для мира ради жизни с Богом – постоянный лейтмотив как в Священном Писании, так и в святоотеческом Предании. См., например: “Обрезание в духе, возводящее нас к общению с Богом, мы принимаем в восьмой день, то есть в день воскресения Спасителя, полагая это знамением того, что обрезание в духе служит причиною жизни, и некоторым образом посредством самого дела соглашаясь жить вместе со Христом, по сказанному Павлом: Ибо умерли вы, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге: когда Христос явится, жизнь ваша, тогда и вы с Ним явитесь во славе (см. Кол 3:3–4). В самом деле, разве не справедливо будет сказать, что должен умереть для мира тот, кто откажется от удовольствий в мире для Бога? Таковым оказывается и божественный Павел, говоря: А я не желаю хвалиться, разве только Крестом Христовым, которым для меня мир распят, и я для мира (см. Гал 6:14). Став причастником Его посредством Духа, нерукотворно обрезающего в нас всю нечистоту, мы должны умереть для мира и жить лучшею жизнию для Бога”. – Творения святителя Кирилла Архиепископа Александрийского. Кн. 3. С. 114.

¹¹⁵

В оригинале “история” и “теория”, что подразумевает довольно часто встречающееся в святоотеческой письменности различие буквального и духовного смыслов. Подобным образом обозначает эти смыслы, например, святитель Кирилл Александрийский. См. Kerrigan A. St Cyril of Alexandria Interpreter of the Old Testament. Roma, 1952. P. 36–40. Попытку привести в гармоничное созвучие “историю” и “теорию” можно обнаружить у преподобного Исидора Пелусиота, который говорит: “Не станем насильственно толковать пророчества и для соглашения пророческих выражений впадать в пустые разглагольствования, но будем сказанное исторически понимать благоразумно, и изречённое пророчественно – в умозрительном смысле, насильственно не превращая и ясно исторического в умозрение, и что должно понимать умозрительно – в историю, но тому и другому приспособляя пригодный и сообразный смысл”. – Творения святого Исидора Пелусиота. Ч. III. М., 1860. С. 113.

¹¹⁶

Следуя достаточно древней традиции использования еврейской этимологии, которая наблюдается у Филона Александрийского, Климента Александрийского и Оригена, преподобный Максим довольно часто обращается к этой этимологии: у него даётся этимология по крайней мере 52 еврейских имён. Причём подобная этимология играет, как правило, второстепенную роль, в основном лишь “подкрепляя” собой уже более или менее ясное для самого экзегета духовно-иносказательное толкование того или иного места Писания. См. Kattan A. E. Verleiblichung und Synergie. Grundzuge der Bibelhermeneutik bei Maximus Confessor. Leiden-Boston, 2003. S. 244–246.

¹¹⁷

Возможно, здесь подразумевается некая чувственная привязанность к деревьям (называемым Преподобным ἔιτε θεωρούμενα, ἔιτε νοούμενα), порождающим духовно вкусные плоды.

¹¹⁸

Ср. Вопрос LIII. Святитель Григорий Нисский, поставляя святых “в образец нашей жизни”, замечает: “Многие из них, будучи юны летами, состарились в чистоте воздержания, предускорив мысленно старость и образом жизни предупредив время; они знали одну любовь к мудрости не потому что имели иное естество (ибо во всех плоть похотствует на духа; Гал 5:17), но потому что хорошо вняли гласу того, который сказал, что целомудрие есть древо живота всем держащимся его (Притч 3:18). На сем древе, как на некоей ладье, переплывши волны житейские, они достигли до пристани воли Божией; и теперь с душой, недоступной волнам, в тишине и спокойствии, они наслаждаются полным блаженством, счастливо окончив своё плавание ”. – Творения иже во святых отца нашего Григория, епископа Нисского. Ч. VII. М., 1865. С. 390–391.

¹¹⁹

Понятие “смешение” (σύγχυσις) в святоотеческой письменности ассоциировалось помимо всего прочего и с суетной, греховной жизнью. Так, святитель Кирилл Александрийский, изъясняя “Книгу пророка Михея”, говорит: “Лучше всего пребывать под властью и царством Бога <…> и считать достойным всякого внимания угодное Ему. Если же мы не будем так поступать, то всенепременно подпадём под власть духовных (νοητούς) вавилонян, то есть враждебных сил, и под власть первую, то есть под владычество сатаны – и как бы похищенные из святого города, которого Художник и Зиждитель есть Бог, будем обитать в стране Вавилонской; ибо будем находиться в смешении и замешательстве, в суетных развлечениях настоящей жизни. Вавилон означает смешение”. – Творения святого отца нашего Кирилла Александрийского. Ч. 10. Сергиев Посад, 1897. С. 117–118. Греческий текст: PG 71, 708.

¹²⁰

Ср.: “Вечные наказания различны, как и награды добрых. [Мучения] имеют место в аде, или, по свидетельству Писания, в земле тёмной и мрачной, в земле вечной тьмы (см. Иов 10:22), где грешники обитают до суда и куда возвратятся вслед за [конечным] приговором. Слова: да возвратятся грешницы во ад (Пс 9:18) и смерть будет пасти их (Пс 48:15), что иное означают, как не заключительное определение [Божие] и вечное осуждение”. – Преподобный Григорий Синаит. Творения / Перевод с греческого, примечания и послесловие епископа Вениамина (Милова). М., 1999. С. 17–18.

¹²¹

В этой фразе преподобный Максим, как он это неоднократно делал, подчёркивает полноту человечества Христа. Причём в данном высказывании, где явно ощущается акцент на разумности и одушевлённости плоти Господа, прослеживается полемика с христологией Аполлинария Лаодикийского. Докетический характер этой христологии обнаруживает её «несоединимость с верою Церкви. Его Христос не есть Бог и человек <…> Он был только подобен человеку, казался человеком. “Христос – говорил сам Аполлинарий в Доказательстве Божественного бытия во плоти – не человек, но яко же человек, потому что не односущен с человеком по владычественной его части”. Его человечество <…> было одеждой, облекавшей Бога Слова, а не целой природой, воспринятой Им в единство Лица. Не будучи истинно человеком, Христос у Аполлинария не мог быть вместе с тем и истинным Богом, Самим Сыном Божиим. Заменяя собой ум человеческий и образуя с плотью одну природу и одну сущность <…> Бог Слово в Воплощении является чем-то средним, поставленным между Божеством и человеческим естеством». – Спасский А. А. Историческая судьба сочинений Аполлинария Лаодикийского. Сергиев Посад, 1895. С. 462–463. Хотя аполлинаризм как историческое явление был быстро прошедшим и мимолетным фактом бытия Церкви, преподобный Максим несомненно чувствовал, так сказать, “онтологическую опасность” этой ереси.

¹²²

Рабство во плоти (то есть в греховной плоти, где и действует указанный закон) мыслится здесь как случайное (вынужденное обстоятельствами) скорее всего потому, что не входило в замысел Божий о человеке. Кратковременность жизни здесь на земле рассматривается преподобным Максимом как несомненное благо, ибо посредством такой непродолжительной и преходящей жизни и уничтожается закон рабства греху. Ср. рассуждение святителя Григория Нисского: “Мы совершаем круг жизни подобно рабочим животным на мельнице, у которых закрыты глаза <…> непрестанно от этого переходим к тому, от того – к этому, и опять то же, и никогда не перестаём вращаться в этом кругу, доколе не выйдем из этой мельницы. Хорошо Соломон здешнюю жизнь называет сосудом сокрушенным и домом чуждым (Притч 23:27); поистине она чужой дом, а не наш, потому что не от нас зависит пребывать в нём, когда желаем и сколько желаем; но и того, как вводимся, мы не знаем, и когда выйдем – тоже не знаем”. – Творения святого Григория Нисского. Ч. 8. М., 1871. С. 419.

¹²³

Об употреблении наречия μυστικῶς в смысле прообразования (in types and prophecies) см. Lampe G. W. H. A Patristic Greek Lexicon. Oxford, 1978. P. 894. Ср. высказывание святителя Мефодия о том, что пророки “таинственно предвоспели Божественное Домостроительство нашего спасения”. – Творения св. Григория Чудотворца и св. Мефодия епископа и мученика. М., 1996. С. 172.

¹²⁴

Об этом обращении ниневитян см.: “Выразительно изречение: уверовали, говорит, жители Ниневии, то есть города, всегда отличавшегося всевозможными гнусностями. У них было великое и несчётное множество идолов, и многочисленные капища, и распространены были тайные искусства <…> Но Богу они поверили все от мала до велика <…> Одна была у всех забота – оказать повиновение словам Пророка. Явление это весьма удивительно и служит в великую похвалу уверовавшим, ибо они тотчас же с готовностью подчиняются человеку, призывающему их к исправлению в будущем, и изнеженную свою выю преклоняют перед божественными глаголами, и это по призыву к покаянию иноплеменника и одного человека, и прежде неведомого им. Так поступили ниневитяне. А неразумный Израиль не повинуется закону, смеётся над Моисеем, ни во что ставит слова пророков ”. – Творения святого отца нашего Кирилла Александрийского. Ч. 10. Сергиев Посад, 1897. С. 46.

¹²⁵

Сходное этому обозначение великого Апостола употребляет и блаженный Феодорит Кирский, назвавший его “великой трубой Духа”. См. Theodoret of Cyrus. Eranistes / Ed. by H. Ettlinger. Oxford, 1975. P. 211.

¹²⁶

Ср. толкование Златоустого отца: “Так как (Апостол) сказал много великого и высокого о неизреченной славе (верующего), то чтобы кто не сказал: почему же мы, получив такую славу, остаёмся в смертном теле? – говорит, что это-то особенно и удивительно и представляет величайшее чудо силы Божией, что скудельный сосуд может вмещать в себя такой свет и хранит такое сокровище <…> Под скудельным сосудом он именно разумеет слабость нашей смертной природы и немощь нашей плоти потому, что плоть наша нисколько не крепче скудельного сосуда, – она столь же удобосокрушима и так же легко разрушается – и смертию, и болезнями, и воздушными переменами, и другими бесчисленными (причинами)”. – Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста. Т. X. Кн. 2. М., 2004. С. 550–551.

¹²⁷

Понятие „diwte…a ‘невежественность, необразованность’ мы понимаем как синоним слову mwr…a ‘глупость, безумие’, употребляемую святым Павлом в 1Кор 1:18–25. По словам святителя Феофана, “намерение у Апостола только то, чтобы сказать, что слово крестное само производит своё дело и в пособии со стороны мудрости человеческой не нуждается. Но нельзя не видеть, что он очень неблаговолительно смотрит на человеческую мудрость и под погибающими разумеет преимущественно знакомых с сею мудростию, ей следующих и её одну считающих верною руководительницею <…> Образ спасения Бог определяет; его надо принять с покорностью, как он предлагается. Мудрость же наша, без её покорения велению Божию, и в начале мешает принятию спасительной веры, и если, по покорном принятии веры, вмешивается потом, то всегда всё перепутает. Путь спасения решительно несовместим с человеческою мудростию”. – Творения иже во святых отца нашего Феофана Затворника. Толкование Посланий апостола Павла. Первое Послание к Коринфянам. М., 1998. С. 62–63.

¹²⁸

Последний стих блаженный Феодорит изъясняет так: “Ибо ради вашего спасения подвергаемся мы опасностям, потому что с опасностью для себя преподаём вам учение. Но, поскольку мы бедствуем, вы наслаждаетесь жизнию”. – Творения блаженного Феодорита епископа Киррского. М., 2003. С. 328.

¹²⁹

См. Мф 5:3. Ср.: “Что значит: нищие духом? Смиренные и сокрушенные сердцем. Духом он назвал душу и расположение человека <…> Он <…> называет блаженными тех, которые по своей воле смиряют себя и уничижают”. – Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста. Т. VII. Кн. 1. М., 2000. С. 149.

¹³⁰

Понятие злострадание (kakop?qeia) в древнецерковной письменности обычно связывается с (добровольными) телесными лишениями. См., например, у преподобного Исихия: “Смирение и злострадание освобождают человека от всякого греха, – то душевные отсекая страсти, а это телесные”. – Добротолюбие. Т. II. Сергиев Посад, 1992. С. 173. В сочинении “О девстве”, приписываемом святителю Афанасию, говорится: “Ведь и в этом мире иной труд праведника и иной – грешника. Ибо праведник, хотя и трудится, но не для того, чтобы наполнить желудок [свой], поскольку он совсем не имеет попечения о плоти и не думает о том, что носит плоть. Но утруждается он день и ночь, взыскуя Бога, часто не вкушая сна, хлебом и водою не насыщая душу, скитаясь по пустыням, смиряя тело многим злостраданием, – [и так до тех пор], пока не получит венец, уготованный ему”. – См. наш перевод в кн.: У истоков культуры святости. Памятники древнецерковной аскетической и монашеской письменности. М., 2002, С.167.

¹³¹

Перевод несколько свободный; ср.: “Зло есть злоупотребление естественными возможностями. Ибо если мы будем пользоваться дарованными от Бога нашей душе силами для того, на что мы их получили, то есть по закону Давшего, то это хорошо. Если же воспользуемся ими не для того, на что получили, но против закона Дарителя, это зло: и ни сами силы, ни употребление их не суть зло, но дурной способ использования вопреки закону давшего их Бога”. – Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты. Слова на Богородичные праздники. М., 1997. С. 37–38.

¹³²

Это высказывание явно указывает на первое из “блаженств” (Мф 5:3). Ср. изъяснение: “Нищета бывает двоякая: одна отвергаемая, а другая ублажаемая. Посему, кто обнищал целомудрием или дорогим достоянием – справедливостью или мудростью, или благоразумием, или оказывается и нищим, и нестяжателем, и убогим по другой какой многостоящей драгоценности, – тот бедствует от нищеты и жалок по нестяжательности того, что для человека дорого. Но кто добровольно обнищал от всего, представляемого порочным, и не отлагает в свои тайники ни одной диавольской драгоценности, но горит духом, и чрез это собирает себе сокровище нищету худых дел, тот, по указанию Слова, – в ублажаемой нищете, плодом которой является Небесное Царствие”. – Святитель Григорий Нисский. О блаженствах. М., 1997. С. 9.

¹³³

См. Иона 4(Аз же не пощажду ли Ниневии града великаго, в немже живут множайшии неже дванадесять тем человек, иже не познаша десницы своея, ниже шуйцы своея, и скоти их мнози).

¹³⁴

Эти рассуждения преподобного Максима созвучны одному месту из “Амбигв”, где также говорится, что число двенадцать являет “смыслы (логосы) времени и природы”, ибо состоит из пяти и семи. Время седьмерично, поскольку его движение циклично и оно обладает тем свойством, соответствующим своему движению, что его края находятся на равном удалении от середины. А природа пятерична, поскольку чувство, в зависимости от которого она находится, подразделяется на пять частей, а также поскольку помимо “просто называемой материи”, подразделяемой на четыре части (имеются в виду, вероятно, стихии – А. С.), есть ещё и “вид” (τὸ εἶδος). Вследствие чего природа состоит из материи и вида, или же является “материей, обретшей вид”. См. PG 91, 1396–1397. Имеется русский перевод этого места: Преподобный Максим Исповедник. О различных недоумениях у святых Григория и Дионисия (АМБИГВЫ) / Перевод архимандрита Нектария. М., 2006. С. 363. Но в данном переводе наличествует пропуск текста и, кроме того, он представляется нам не совсем корректным.

¹³⁵

В данном рассуждении можно видеть одно из классических мест, отражающих апофатическое богословие преподобного Максима (как и апофатику всего святоотеческого богословия). Согласно преподобному Отцу, «ум наш может познать только то, что есть некая Причина, а не то, что такое Она есть. Бог выше всего, что только мы можем о Нём помыслить. Поэтому самое истинное познание Бога по существу – есть незнание. Оно сводится к отрицанию за Ним в силу Его превосходства (διὰ ὑπεροχήν) всяких свойств и качеств, всякой множественности и сложности, отличающей тварное бытие, всяких мыслимых категорий и даже понятия сущности и движения. В этом суть высшего апофатического богословия. Оно сплошь отрицательно <…> Это и есть “тaинственное богословие”, познание Бога по существу, то высшее осияние ума в экстатическом состоянии, которое производится премысленным соединением с Божеством». – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. С. 54–55.

¹³⁶

Скорее всего, здесь подразумевается, что в Священном Писании практически нет ничего, лишённого нравственного значения.

¹³⁷

Как отмечает К. Лага, антииудейская полемика является одним из постоянных лейтмотивов в творчестве преподобного Максима, проявляясь и в “Вопросоответах к Фалассию” (“вопросы” 20, 50, 53 и др.). По мнению этого исследователя, такие антииудейские мотивы могут объясняться двояко: либо под “иудаизмом” у преподобного Максима понимается вообще духовный и психологический настрой человека, связанный с сугубым обращением к материальности, гордыней и прочими грехами (то есть с пониманием под “иудаизмом” некоей духовной реальности), либо эти мотивы отражают реальные диспуты между христианскими богословами и иудейскими интеллектуалами. См. Laga C. Maximi Confessoris Ad Thalassium 64. Essai de lecture // After Chalcedon. Studies in Theology and Church History offered to professor Albert van Roey for his Seventieth Birthday. Leuven, 1985. P. 215. К данным соображениям можно добавить ещё и то, что в VII в. отношения между христианами и иудеями, особенно в Палестине, резко обострились.

¹³⁸

Ср. у блаженного Феодорита, который, изъясняя Пс 21:7, говорит: “Подобно червю малозначительным казался Я, и соделался предметом осмеяния. Иные же говорили, что под образом червя разумеется и рождение от Девы, потому что червь получает бытие не от совокупления. Но думаю, что здесь червем означается только уничижение”. – Псалтирь с объяснением значения каждого стиха блаженного Феодорита епископа Киррского. М., 1997. С. 96. Таким образом, христологическое объяснение указанного стиха Псалтири было известно и до преподобного Максима.

¹³⁹

Ср.: “Супротивная сила не имеет возможности стать в общение с явно присутствующим Богом и перенести не прикрытое Его явление. Поэтому, чтобы требующему за нас выкупа можно было взять таковой, Божество сокрылось под завесой нашего естества, и враг, как жадная рыба, вместе с приманкой плоти проглотил крючок Божества, а таким образом, по водворении жизни на месте смерти и по явлении света на месте тьмы, уничтожилось представляющееся противоположным свету и жизни. Ибо нет возможности и тьме оставаться в присутствии света и быть смерти, когда действует жизнь”. – Иже во святых отца нашего Григория Нисского Большое огласительное слово. Киев, 2003. С. 192–194. Ср. также и у преподобного Иоанна Дамаскина, который говорит: “Итак, смерть приступает и, поглотив тело (Господне как бы) приманку, пронзается Божеством как бы крючком уды, вкусив безгрешного и животворящего Тела, погибает и отдаёт назад всех, коих некогда поглотила. Ибо как привнесением света уничтожается тень, так и тление натиском жизни прогоняется, и для всех настаёт жизнь, а для губителя – погибель”. – Полное собрание творений св. Иоанна Дамаскина. Т. I. СПб., 1913. С. 293.

¹⁴⁰

В греческом тексте Септуагинты стоит слово ἐπαύριον, что означает ‘завтра, на завтрашний день’.

¹⁴¹

Текст испорчен.

¹⁴²

Следует констатировать, что у преподобного Максима речь идёт о не покаявшихся иудеях. Ср. толкование Мф 27:25: “Они навлекают проклятие не только на себя, но и на детей своих. Но Христос принимает раскаявшихся и из них, и из детей их; и не только освобождает их от такого проклятия, но и удостаивает бесчисленных благ. Из числа их был и Павел, и бесчисленное множество уверовавших потом в Иерусалиме”. – Толкование Евангелия от Матфея и Толкование Евангелия от Иоанна, составленные по древним святоотеческим толкованиям византийским, XII века учёным монахом Евфимием Зигабеном. СПб., 2000. С. 351–352.

¹⁴³

Так мы переводим в данном случае термин ἐγκατάλειψις. Преподобный Максим в “Главах о любви” (IV, 96) выделяет четыре рода богооставленности, из которых четвёртый как раз касается иудеев. См. Преподобный Максим Исповедник. Избранные творения. М., 2004. С. 199. О теме богооставленности см. комментарий: Там же. С. 399–401. Преподобный Иоанн Дамаскин на сей счёт заявляет: «Оставление человека Богом бывает двух видов: одно спасительное и вразумляющее (“домостроительное и воспитывающее”), другое – означающее конечное отвержение. Спасительное и вразумляющее оставление бывает или для исправления, спасения и славы терпящего, или для возбуждения других к ревности и подражанию, или для славы Божией. Совершенное оставление бывает тогда, когда человек несмотря на то, что Богом всё сделано для его спасения, остаётся по собственному произволу бесчувственным и неисцелённым, или лучше сказать, неисцелимым. Тогда он предаётся конечной гибели, как Иуда. Да сохранит нас Бог и да избавит от такого оставления». – Полное собрание творений св. Иоанна Дамаскина. Т. I. СПб., 1913. С. 236. Греческий текст: Die Schriften des Johannes von Damaskos. Bd. II / Hrsg. von B. Kotter. Berlin – N.Y., 1973. S. 102.

¹⁴⁴

Данная фраза выражает обычную для святоотеческой христологии (естественно, и для богословия преподобного Максима) мысль о неизменяемости (непреложности) Божественного естества при Воплощении Слова. Суть этой христологии можно кратко сформулировать так: Сын Божий “действительно воплотился, содеявшись совершенным по естеству Человеком, соделавшись же совершенным Человеком, Он пребыл и совершенным Богом, не преложив ни Божеского Своего существа в сущность плоти, ни сущности Своей плоти в Божеское Своё естество, и не составил одного какого-либо сложного естества из Своего Божеского и принятого Им человеческого естества, но, сохранив целыми и неизменными оба Свои естества, а также сообразные с ними двоякого рода естественные свойства”. – Епископ Сильвестр (Малеванский). Опыт православного догматического богословия (с историческим изложением догматов). Т. IV. Киев, 1897. С. 96.

¹⁴⁵

Данное выражение (τῇ αὐτονομίᾳ τῆς πλάνης) указывает на определённую независимость лжи и зла от законов Истины, Добра и Правды, когда ложь, руководствуясь только одними своими разрушительными законами, начинает уничтожать саму себя.

¹⁴⁶

Преподобный Максим опять употребляет один из своих излюбленных терминов – γνώμη. Сам он по поводу его пишет: “Я, замечая по Священному Писанию и святым Отцам, обнаружил у них слово γνώμη в восемнадцати значениях, ибо оно не указывает на особенность чего-либо общего или частного, но – на смысл, вкладываемый говорящим, и определяется тем, что сказано либо до того, либо сразу после. Поэтому и нельзя ограничить такое слово только одним значением”. – Диспут с Пирром. Прп. Максим Исповедник и христологические споры VII столетия. М., 2004. С. 181. Другими словами, значение указанного понятия, по мнению святого Отца, определяется контекстом и внутренним намерением автора, употребляющего его. Для преподобного Максима это понятие обычно стояло в связи с терминами произволение (προαίρεσις), намерение и желание (βούλησις, βουλή); его основной смысл преподобный Отец выяснил в ходе монофелитских споров. Отрицая “гномическую волю” во Христе, он связывал её с грехопадением человека, в результате которого такая личностная воля стала неотделимой от неведения, объявшего людей, от их колебаний, греховных тяготений и т. д. См. Bathrellos D. The Byzantine Christ. Person, Nature, and Will in the Christology of Saint Maximus the Confessor. Oxford, 2004. P. 151–162. В данном случае все эти худшие особенности греховной “гномической воли” преподобный Максим обнаруживает у иудеев.

¹⁴⁷

Слово τῦφος мы перевели как ‘спесь’ (можно – ‘превозношение’), но в общем оно обозначает одну из разновидностей главного греха – гордыни. Преподобный Максим сополагает это слово с понятиями ὑπερηφανία (также ‘гордыня, высокомерие, заносчивость’) и κενοδοξία (‘тщеславие’). Святитель Василий говорит, что спесь (в старом русском переводе τῦφος передаётся как просто гордыня) есть “самая тяжкая из всех человеческих страстей, и тех, в ком она есть, действительно подвергает одному осуждению с диаволом”. – Творения иже во святых отца нашего Василия Великого Архиепископа Кесарии Каппадокийской. Ч. III. М., 1946. С. 37.

¹⁴⁸

Так, думается, можно перевести выражение: τῷ κατὰ παράχρησιν τρόπῳ. Авва Фалассий по поводу “злоупотребления” высказывается так: “Порок мысленный (или: зло в мысли – ἡ κατὰ διάνοιαν κακία) есть злоупотребление умозрениями (ἡ παράχρησις τῶν νοημάτων), а осуществлённый на деле грех (κατ΄ ἐνέργειαν ἁμαρτία) есть злоупотребление вещами”. – ΦΙΛΟΚΑΛΙΑ. ΤΟΜΟΣ B' . AΘHNAI, 1984. Σ. 219. Это высказывание святитель Феофан переводит так: “Грех мысленный есть употребление на зло помыслов, – а грех деятельный есть употребление на зло вещей”. – Добротолюбие. Т. 3. Сергиев Посад, 1992. С. 305.

¹⁴⁹

Или: “бурным (тифоническим) бесом”. Возможно, это связано с тем, что Тифон в языческой античности олицетворял разрушительные силы природы.

¹⁵⁰

Эвроклидон (как северо-восточный ветер) упоминается в Деян 27:14.

¹⁵¹

Можно отметить, что в книге Товита (13:9) говорится: Иерусалиме, граде святый; это высказывание отражает текст Септуагинты. Однако в Вульгате блаженного Иеронима (Тов 13:11), ориентирующегося более на еврейский текст, говорится о граде Божием (Hierusalem civitas Dei).

¹⁵²

Нам представляется, преподобный Максим здесь выражает ту мысль, что высказывание (“суждение, суд, решение”) Писания о Ниневии как граде великом не предполагает прямого значения, ибо в данном случае величие несоизмеримо с земными категориями, а соотносится лишь с величием Божиим, вследствие чего может быть приложимо лишь к Церкви языков как духовной реалии.

¹⁵³

Данное высказывание преподобного Максима является, на наш взгляд, весьма важным для понимания экзегезы преподобного Отца. Здесь подчёркивается тот факт, что если хронологически прообраз предшествует реальности, то онтологически эта реальность первична по отношению к нему. Естественно, что преподобный Максим разделяет при этом общее святоотеческое убеждение, что прообраз (“типос”) всегда соотносится с объективной реальностью, а не является плодом “творческой фантазии”. См. на сей счёт наблюдение в кн.: Kannengiesser Ch. Handbook of Patristic Exegesis. The Bible in Ancient Christianity. Leiden-Boston, 2006. P. 230. Впрочем, следует подчеркнуть, что соотношение между реальностью (“истиной”) и прообразом (“типосом”) весьма неоднозначно и многообъёмно. Как отмечает наш выдающийся библеист, между прообразующим и прообразуемым существует, во-первых, сходство; во-вторых, здесь наблюдается противоположность некоторых черт их; в-третьих, имеется несомненное превосходство прообразуемого над прообразующим. Помимо этого, в-четвёртых, можно наблюдать “взаимное отношение образа и истины во времени явления как предшествующего (образа или прообразующего) и последующего (истины или прообразуемого) с определёнными границами времени. Эти границы времени определяются стадиями Домостроительства спасения во Христе”. Наконец, в-пятых, “прямо вытекающая отсюда историческая самобытность прообразующего и прообразуемого, – действительность их”. См. Корсунский И. Новозаветное толкование Ветхого Завета. М., 1885. С. 31–34.

¹⁵⁴

Согласно блаженному Феофилакту, “образом перстного называет дела порочные, а образом небесного – дела добрые. Посему как прежде мы жили в злобе, как сыны перстного и мудрствующие земное, так теперь должны жить в добродетели, чтобы сохранить образ и подобие небесного. Образ перстного состоит в следующем: земля еси, и в землю отыдеши (Быт 3:19), а образ небесного – воскресении из мёртвых и нетлении”. – Блаженного Феофилакта Архиепископа Болгарского Толкование на Послания св. Апостола Павла. М., 1993. С. 203.

¹⁵⁵

По поводу этих законов см. суждение С. Л. Епифановича: “Для руководства в нравственной жизни человеку даны были законы, и из них сперва естественный. Сущность естественного закона заключается в требовании жизни, согласной с природой, с идеей естества. Добродетель с точки зрения этого закона есть правильное действование всех естественных сил человека, средина между недостатком и излишеством. Естественный закон дан был в добрых задатках души человека, но ещё яснее открыт в природе”. Однако он “оказался недостаточным: созерцание доступно было немногим. Поэтому на смену естественному закону пришёл писанный. Принципом этого закона является послушание воле Божией из страха наказаний. Добродетель по нему есть исполнение воли Божией, выраженной в Писании <…> Но закон писанный сам был предуказанием высшего и совершеннейшего закона, по духовности своей более свойственного человеческому естеству, именно – закона евангельского, или духовного. Этот закон призывает всех уже не к простому согласию с природой, а к полному возвышению над ней и над естественной добродетелью. Он предписывает чистую духовную жизнь в Боге и усиливает нравственные требования; но он зато и подаёт человеку обожение. Евангельский закон не упразднил других законов: он лишь яснее выразил их духовную сущность. По существу все законы однородны”. – Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915. С. 101–102.

¹⁵⁶

По изъяснению Златоустого отца, Господь “не сказал: чего хочешь себе от Бога, то делай ближнему своему, – чтобы ты не возразил: как это возможно? Он Бог, а я человек. Но произнес: если чего хочешь себе от равного тебе, то и сам же оказывай ближнему <…> Отсюда видно, что добродетель нам естественна и мы все сами по себе знаем, что должно делать, так что никогда нельзя извиняться неведением”. – Полное собрание творений св. Иоанна Златоуста. Т. VII. Кн. 1. М., 2000. С. 267.

¹⁵⁷

Здесь преподобный Максим опять указывает на значимость одного из главнейших грехов – себялюбия, которое для него является “матерью всех страстей”. См.: “Главы о любви” (II,7; III,57 и др.).

¹⁵⁸

Следует напомнить, что для преподобного Максима воля (как γνώμη) связана, с одной стороны, с нашим естественным устремлением к чему-либо (“аппетитом”), а с другой – с нашим сознательным выбором или произволением. См. Bathrellos D. The Byzantine Christ. Person, Nature and Will in the Christology of Saint Maximus the Confessor. P. 148–149.

¹⁵⁹

О подобном же духовном томлении высказывается и Климент Александрийский, говоря о молитве так: когда простиранием рук к небу знаменуется наше устремление к духовному миру (“в умопостигаемую сущность”), тогда наша душа парит, окрылённая “томлением к лучшему”. Текст см. Климент Александрийский. Строматы. Книги 6–7. СПб., 2003. С. 282. Русский перевод здесь (С. 219) очень некорректен.

¹⁶⁰

В данном случае преподобный Максим приводит один из вариантов основного сотериологического принципа всего святоотеческого богословия. Первым этот принцип ясно выразил священномученик Ириней Лионский: “Для того Слово Божие сделалось Человеком и Сын Божий – Сыном Человеческим, чтобы (человек), соединившись с Сыном Божиим и получив усыновление, сделался сыном Божиим”. Затем этот принцип стал основополагающим для богословия святителя Афанасия Великого. «Формулой, кратко выражающей смысл учения святителя Афанасия о спасении, могли бы служить слова: “Бог стал Человеком, чтобы человек стал богом”. Подобные выражения во множестве встречаются в сочинениях Афанасия <…> Перемену, происходящую в природе искупленных, святитель Афанасий называет обожением, и в этом, между прочим, состоит одна из черт отличия терминологии святителя Афанасия от богословского языка священномученика Иринея. Выражение “обожение” искупленных во Христе относится к наиболее частым в сочинениях Афанасия». – Попов И. В. Труды по патрологии. Т. I. Святые отцы II-IV вв. Сергиев Посад, 2004. С. 83–84. Причём следует подчеркнуть, что “с этой сотериологической точки зрения святой Афанасий освещает Лицо Искупителя и раскрывает весь жизненный смысл исповедания Его Богом и человеком. Основная мысль святого Афанасия может быть сформулирована так: если Слово есть тварь, то человек остаётся в прежнем состоянии, не сочетавшись с Богом. Но Слово есть Бог, и потому человек обожествляется, причём не вообще человек, но каждый лично, ибо Христос Господь был и остаётся во всём, кроме греха, нам подобным. Он – наш Сотелесник, Он – подлинно самый любящий всех людей Брат и Друг. А так как Он – и возлюбленный Сын Отца Небесного, то велико Его ходатайство о нас, действенная помощь всем стремящимся к Нему с чистым сердцем”. – Скурат К. Е. Учение о спасении святителя Афанасия Великого. Сергиев Посад, 2006. С. 186. Преподобный Максим в данном случае является прямым преемником святителя Афанасия.

¹⁶¹

Согласно объяснению одного православного экзегета, сила высказывания Господа в данном случае «лежит только в определении степени самоотверженной любви, – в указании крайнего предела и высшего её: положения по любви самой жизни, души своей, а не в определении того, к кому эта любовь должна направляться. Главное то, что при самоотверженной любви и самая жизнь не щадится; дополнение: за други своя – имеет значение второстепенное, подчинённое, и потому самое понятие “друг”, как не самостоятельное в данном случае, своё содержание и силу получает от целой мысли: “друг”, по мысли настоящих слов Господа, есть тот, за кого жизнь полагается, кто является объектом самоотверженной любви. Понятие друга не противополагается здесь понятию врага, а имеет, таким образом, значение лишь в той мере, в какой оно служит подтверждением главной мысли, что живот полагается именно по любви, по любви к другим, обозначенным здесь именем друзей». – Сильченков К. Прощальная беседа Спасителя с учениками. Ев. Иоанна XIII,31-XVI,33 (опыт истолкования). СПб., 1997. С. 265–266. Подобную любовь преподобный Максим связывает с наречием божественным образом (θείκῶς), отличая её от любви духовной (πνευματικῶς) и естественной (φυσικῶς).

¹⁶²

Можно отметить близость этой фразы с одной из схолий к “Ареопагитикам”, где всякое отечество на небесах и на земле (Еф 3:15) объясняется так: “Под отечествами да разумеются чины одного порядка, словно сплочённые друг с другом, – Херувимы, Серафимы, Начала, Власти; а у нас – духовные связи (τὰς πνευματικάς), поскольку тоже родственные (ὡς συγγενέις), и – это показывает и Моисей – взаимосвязи сродства”. – Дионисий Ареопагит. Сочинения. Максим Исповедник. Толкования. СПб., 2002. С. 220–221.

¹⁶³

Ср. рассуждение преподобного Максима в одной из “Амбигв”: “Если умы сотворены, то всяко и движутся, как по естеству движимые от начала по причине сотворения, к концу же – по произволению ради благобытия. Ибо концом движения движимого является само благобытие в вечности, как и началом – бытие, каковое есть Бог, Который и бытия Податель, и благобытия Дарователь, как Начало и Конец; ибо и просто двигаться нам – от Него, как от Начала, и как-то [то есть некоторым образом] двигаться – к Нему, как к Концу”. – Преподобный Максим Исповедник. О различных недоумениях у святых Григория и Дионисия (Амбигвы). М., 2006. С. 62.

¹⁶⁴

О прилогах см. у С. Зарина: «Первый толчок к началу того психического явления, которое может окончиться возникновением в душе страсти, носит у аскетов обычно имя prosbol» (переводимое в славяно-русской подвижнической письменности словами “приражение” или “прилог”). Этим термином обозначается такое представление какого-нибудь предмета или действия, соответствующих одной из порочных наклонностей природы человека, – которое или под влиянием внешних чувств, или вследствие своей связи с психологической работой памяти и воображения по закону ассоциации входит в сферу сознания человека». – Зарин С. Аскетизм по православно-христианскому учению. М., 1998. С. 250.

¹⁶⁵

Это рассуждение преподобного Максима во многом является развитием мыслей святителя Григория Нисского, который в своём сочинении “О девстве” говорит, что “страсть привзошла” в человеке уже после творения его. “И то несчастье, которое терпит теперь человечество, навлёк он на себя сам по своей воле, поддавшись обману, сам стал изобретателем зла (см. Рим 1:30), а не у Бога обрёл его: ибо Бог смерти не сотвори (Прем 1:13), но некоторым образом творцом и создателем зла соделался сам человек. Солнечный свет, хотя и доступен для всех, кто имеет способность видеть, однако ж, если кто захочет, может, зажмурив глаза, не ощущать его, не потому чтобы солнце куда-либо удалялось и таким образом наводило тьму, но потому что человек, сомкнувши свои веки, преградил глазу доступ лучей. А так как, если глаза зажмурены, зрительная сила пребывает бездейственной, то бездействие зрения неизбежно будет действием, производящим в человеке тьму вследствие его ослепления”. Поэтому первый человек “сам собой добровольно измыслил противное природе, положив первый опыт зла самопроизвольным удалением от добродетели. Ибо зла, не зависящего от воли, во всей природе существ нет никакого”. – Святитель Григорий Нисский. Аскетические сочинения и письма. М., 2007. С. 103–104.

Источник: Вопросоответы к Фалассию / Прп. Максим Исповедник ; Пер. с греч., предисл. и коммент. А.И. Сидорова. - 2-е изд., испр., доп. Москва : Сибирская Благозвонница, 2021. - 975 с.

Telegram-каналы

Комментарии для сайта Cackle

Вопросоответы к Фалассию

Максима Монаха пролог к помещенным на полях схолиям

Максима монаха к Фалассию, благочестивейшему пресвитеру и игумену о различных затруднительных местах Священного Писания.

Вопрос 1

Вопрос 2

Вопрос 3

Вопрос 4

Вопрос 5

Вопрос 6

Вопрос 7

Вопрос 8

Вопрос 9

Вопрос 10

Вопрос 11

Вопрос 12

Вопрос 13

Вопрос 14

Вопрос 15

Вопрос 16

Вопрос 17

Вопрос 18

Вопрос 19

Вопрос 20

Вопрос 21

Вопрос 22

Вопрос 23

Вопрос 24

Вопрос 25

Вопрос 26

Вопрос 27

Вопрос 28

Вопрос 29

Вопрос 30

Вопрос 31

Вопрос 32

Вопрос 33

Вопрос 34

Вопрос 35

Вопрос 36

Вопрос 37

Вопрос 38

Вопрос 39

Вопрос 40

Вопрос 41

Вопрос 42

Вопрос 43

Вопрос 44

Вопрос 45

Вопрос 46

Вопрос 47

Вопрос 48

Вопрос 49

Вопрос 50

Вопрос 51

Вопрос 52

Вопрос 53

Вопрос 54

Вопрос 55

Вопрос 56

Вопрос 57

Вопрос 58

Вопрос 59

Вопрос 60

Вопрос 61

Вопрос 62

Вам может быть интересно: