Лик святых. Проповеди о святых угодниках божиих

Поучение в Неделю Всех святых, 1-ю по Пятидесятнице⁶⁹

Сия бо есть воля Божия святость ваша.

1Фес.4:3

Древнее сказание передает нам из жизни благочестивых христиан такой случай. К одному святому старцу, жившему и подвизавшемуся в пустыне, стекался народ из окружающих и дальних поселении. Всякий приходящий предлагал старцу тот или другой вопрос по поводу своих душевных тревог или жизненных затруднений. И каждому, и всем давал святой старец благодатные советы, уроки и наставления, всех поучал охотно. Только один юноша вел себя не как другие. Почти каждый день приходил он к старцу, сидел у его ног, внимательно слушал все, что говорилось, но сам никогда и ни о чем не спрашивал старца. Наконец святой старец обратил внимание на юного и на его необычайное поведение. Он спросил юношу-посетителя: «Скажи, отчего ты все молчишь? Разве у тебя нет ничего, о чем бы тебе хотелось спросить у меня?» – «Отче, – ответил юноша, – для меня довольно и того, чтобы всегда смотреть на тебя!»

Братие! Святая Церковь поставляет нас в положение этого юноши, когда вспоминает того или другого святого, когда поставляет пред нами его жизнь, его духовный образ, когда изображает его на иконе или картине, когда восхваляет его богослужебными песнями, когда дает нам имя того или другого святого. Сегодня же Святая Церковь представляет нам всех святых, в честь которых и посвящено первое воскресенье после Пятидесятницы. Смотрите на это величественное собрание святых! Смотрите на древних патриархов, пророков, царей и праведников, смотрите на апостолов, подвижников, мучеников, преподобных, возсиявших в Новом Завете, из всех стран и народов, из всех возрастов, полов, званий и состояний. Какое великое множество и какое училище благочестия!

Человек так устроен, что во всех случаях жизни нуждается в образцах и назидающих примерах. Средством к приобретению им познаний и умений в огромном большинстве случаев служит подражание. И вот в этом великом собрании святых каждый, сообразно своему положению, найдет себе то в одном, то в другом святом образец для подражания. Так, даже о величайшем подвижнике древности – об Антонии Великом⁷⁰ – нам известно, что он старательно изучал жизнь святых, и у одного учился кротости, у другого – молитве, у иного – трудолюбию, у иного же, наконец, – молчанию и терпению и т. д.

Но скажут: да разве всем нам нужно и можно быть святыми?

Братие возлюбленные, помните, что именно так и нужно, и можно нам быть святыми! Если же будем думать иначе, если святость для нас необязательна, то суетна вера наша и напрасны наши упования. Ибо для чего же и для кого тогда Христос Спаситель сходил на землю, учил воле Божией, оставил нам в Себе Самом образ жизни святейшей, да последуем стопам Его, для чего Он искупил грешных Своею кровию?

Для чего и для кого тогда на земле учреждена Христом Господом Церковь? Ее Он соделал святою, и таковою она пребывает, в ней именно грешные получают освящение, т. е. святость, чрез нее спасаются и входят в вечную славу Божию, куда не может войти ничто нечистое. Или напрасна была молитва Спасителя в тягчайший час Его жизни, пред муками Гефсимании и Голгофы, молитва к Отцу о верующих: Святи их во истину Твою <...> за них Аз свящу Себе, да и тии будут священи во истину (Ин.17:17, 19). Или напрасно писал апостол: Будьте подражателями мне, как я Христу (1Кор.11:1)? Или не обязательно для нас его наставление: поступать достойно звания, в которое вы призваны (Еф.4:1)? Или напрасно слово его ко всем христианам: воля Божия о вас есть святость ваша (1Фес.4:3)? Читайте Деяния апостольские, читайте Послания апостолов – и вы найдете и увидите, что там везде верующие так прямо и называются не христианами, а именно святыми (см.: Деян.9:32; 1Кор.16:1).

И мы должны быть святыми. Но не только должны, мы можем быть святыми. За то порукою Сам Господь: Он, милосердый, не положил бы на нас бремени, которого мы понести не можем. За то порукою Церковь Его, которая на земле продолжает дело Христово, дает верующим благодать Духа Святого ради искупления Иисуса Христа.

Припомните прошлый праздник Пятидесятницы, припомните обильное излияние Духа Святого на верующих и припомните, что тогда говорилось вам с этого святого места. Говорилось о необходимости принадлежать Церкви Христовой. Но принадлежность сказывается не одною верою, не одним исповеданием ее устами, но и исповеданием жизни святой и богоугодной. В противном случае мы – лицемеры.

Покажи мне веру твою без дел твоих, – говорит апостол и добавляет: вера без дел мертва (Иак.2:18, 20), как мертво тело без духа.

А святые – нам судьи, как и слово Божие говорит: разве не знаете, что святые будут судить мир? (1Кор.6:2). Почему же они нам судьи? Понятно и ясно это. Ведь они так же, как и мы, жили в мире, имели плоть и кровь, имели нужды и заботы, имели врагов и друзей, испытывали соблазны, искушения, падения, несчастья. Они не отличались от нас по человеческой природе. Даже нужно сказать больше: многие из них так были искушаемы, как никто из нас. Кто из нас страдал, как мученики? Кто распят, как апостолы Петр и Андрей? Кто сжигаем был на огне? Кого раздирали колесами, у кого сдирали кожу, кого бросали зверям на растерзание?

Но и святые спасались не одною своею силою, они спасались тою силою, какая дана и каждому из нас, – это сила Божия, сила благодати Христовой. Все могу в укрепляющем меня Иисусе Христе (Фил.4:13) – вот что, словами апостола, может сказать о себе всякий верующий, если только он действительно, а не на словах только верующий. И история блистательно подтвердила это. До Христа как мало было святых! В язычестве совсем не было людей добродетельных в полном смысле этого слова, а среди избранного народа если и были немногие праведники, то они спасались только верою в Того же Иисуса, только грядущего, еще не пришедшего. Но вот пришел давно желанный всеми народами Христос Избавитель. И что же видим?

Вспомните, как после тяжелой и унылой зимы начинается весна: еще стоит часто ненастье, но солнце уже начинает греть больше, земля, однако, еще пустынна и безжизненна, деревья голы, поля неприветливы. Но прошел весенний дождь, пронеслась гроза, засияло солнце – и вдруг обновилось лицо земли! Неделя, другая, третья – и все зелено, все цветет, жизнь торжествует в природе. Эта дивная картина природы особенно поразительна в странах южных, где голая, безотрадная степь-пустыня после первого весеннего тепла и дождя как-то изумительно быстро, в несколько дней, преобразуется в цветущий, благоухающий рай.

Это образ великого переворота в духовной жизни людей под действием благодати Духа Святого, обитающего в Церкви Христовой. До христианства темно, безотрадно и пустынно было в жизни людей; один грех царствовал в мире, одно зло торжествовало в жизни людей. Но вот пришел Христос Спаситель, основал Свою христианскую и святую Церковь – и процвела пустыня, как дивный сад, процвела языческая, прежде неплодящая Церковь пришествием Господним: процвела великим множеством святых; как звезды яркие путеводные, они украшают наше духовное небо. Братие! Взирая на звезды эти, будем возгораться их светом, будем помнить наше единственное назначение здесь, на земле: сия есть воля Божия о вас – святость ваша! Аминь.

Слово в Неделю Всех святых⁷¹

В церковной богослужебной книге относительно нынешнего воскресного дня говорится: «Ведомо буди, яко вся ныне празднуем, елика благодатно освяти Дух Святый, – высочайшие и освятительные умы; праотцы и патриархи, пророки и священные апостолы, мученики и священноначальники, священномученики и преподобномученики, преподобныя и праведныя и вся святых жен ликования и иныя вся безименныя святыя, с ними же да будут и хотящий быти. Прежде же всех, и во всех и со всеми Святых Святую Владычицу Богородицу» (см. Синаксарий⁷² праздника).

Итак, первый воскресный день после праздника Пятидесятницы, как завершение многих великих и святых воспоминаний, Святая Церковь посвящает прославлению всех святых. Богослужебная книга, из которой взяты приведенные сейчас слова, поставляет это воспоминание в связь с празднованием в честь Святого Духа. В ней выражается мысль о том, что, воспоминая всех, елико благодатно освяти Дух Святый, мы не в силах назвать их поименно: так они многочисленны, так много их жило в простоте, смирении и безвестности на севере и юге, на востоке и западе и во всей вселенной.

Святые эти – достойный плод освящения и Духа Святого. Они – вечная похвала Церкви, ее слава, чистая, святая и достойная. Они – свидетельство и доказательство могучего, чудесного действия Церкви Божией в мире после того, как она приняла дары искупления и освящения. Поистине, если Дух Святый вещественным образом, т. е. в виде огненных языков, сошел с неба на землю, то через Него, наоборот, вещество и земля, т. е. люди плотские, восходят и возвышаются от земли на небо: «Восходит к горним персть, естеством долу преложна сущи» (из Синаксария).

И смотрите, поучаясь, как это освящение мира Христовою верою приметно и действенно в жизни и истории! И до Христа люди жили, искали истины, искали нравственности и духовных основ, мучительно старались разобраться между добром и злом, тяготились сознанием греха, стремились к Богу и святости. Много ли было, однако, святых и чистых? Их не было. Самые лучшие люди древности, прославленные и превознесенные за добродетели в Греции, в Риме, даже среди народа избранного, имели крупные недостатки. «Блестящие пороки» – вот как называет один из учителей Церкви самые их добродетели. Но и такие люди были очень редки: зло и греховность господствовали в мире. Перед пришествием Христа зло так наполнило мир, что гибель мира была неизбежна. Но вот явилось христианство – и откуда только явилась в людях сила духа, сила жизни, святости и благочестия! Апостолы, мученики, подвижники, проповедники, святые во всех возрастах, званиях и состояниях, во всех народах, во всех концах земли. Каждый народ, каждая страна, каждый город хвалится своими великими святыми. Исполяется воочию то, что поется в церковной песни: «Процвела есть пустыня, яко крин (лилия. – Ред.), Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим...»

Вспоминая и прославляя всех святых, с грустью, однако, видим, что их земная жизнь была исполнена страданий, унижений и бедствий, она не соответствовала их значению для людей, их высокому достоинству. «В багрянице крови, в червленице твердого страдания, истерзанные и окровавленные, по всей земли мучившиеся терпеливо и доблестно, как бы в чужих телесах страдавшие, подражатели Христа первомученика, огнем искупившиеся искушения» – вот как представляются они в церковных песнопениях (см.: канон).

А между тем мы слышали от апостола сегодня, что святые верою победили царствия, содеяли правду, получили обетования. И Церковь для их прославления как бы не находит слов, богослужебные песни и молитвы достигают высшей силы вдохновения в желании изобразить их заслуги и воздать им хвалу и в желании нас подвигнуть к подражанию их жизни. Они – «Церковь обнебесили, они небо церковное уяснили своими дарованиями, они благородством души очистились, венцы получили, наследниками Царствия показались, мзду трудов прияли», души их – в руце Божией, и уж не прикоснется их мука; в очах безумцев они умерли, и исход их вменен был как бесчестие, на самом же деле они вечно живут теперь в славе и в мире, а упование их бессмертия исполнено. Как золото в горниле Бог искусил их, как всеплодие жертвенное приял их. Во время посещения Его и суда они возсияют; как искры по стеблию, будут пылать и сверкать небесною красою (см.: канон, 2 паремия).

Так величает святых церковное слово. Они – семя святое, они – стояние мира, т. е. ими держится и держался мир, они – соль земли и свет жизни.

Что же, одною похвалою святым удовлетворяется и довольствуется слово церковное? Нет, братие, в нем слышатся великие и глубокие заветы живущим поколениям, сынам Церкви воинствующей. Великие заветы и вместе грозные предостережения.

Воля Божия о нас – святость наша во Христе Иисусе; мы созданы на дела благая – вот первый урок и завет каждому отдельному христианину.

Хотите слышать урок царям, правителям, народам, обществам и государствам? Вот этот урок: Слышите убо, царие, и разумейте; научитеся, судии концев земли; внушите, держащий множества и гордящийся о народех языков: яко дана есть от Господа держава вам и сила от Вышняго (3 паремия; Прем.6:1–3). Итак, не земное устроение только, не земные удобства, не устроение только гражданского быта, суда и порядка, городов, дорог, промыслов и торговли, не одновременные цели и задачи поставлены царям и царствам. Они имеют религиозно-нравственные задачи, религиозно-нравственные обязанности; царства человеческие покоятся на нравственных основах и без них погибнут и подпадут осуждению.

Кто же будут судьи? Судьи – это те самые святые, которых мы ныне прославляем. Судят языком и обладают людьми, и воцарится в них Господь во веки, – говорит о них древнее слово Божие (2 паремия; Прем.3:8).

Разве вы не знаете, что святые будут судить мир? – повторяет и подтверждает апостол (1Кор.6:2).

Они предстанут лицу Божию с нами рядом и скажут о нас: это не те, для которых мы приготовили кровью и страданиями торжество Церкви; они на нас не похожи: мы обнебесили Церковь, а они ее приземлили; мы в муках и крови остались ей верны, а они в мире и благоденствии ей изменяют; нам тяжело было оставаться на высоте подвига, но мы остались тверды, а этим легко было, и они пали.

Пусть, – скажут они о нас, – пусть не говорят они о трудностях, соблазнах, искушениях, препятствиях; пусть не выдумывают для себя извинений; пусть не ссылаются на невозможность спасения. Мы, – скажут святые, – люди такие же, как они, и нам была дорога жизнь, и нас страшили страдания, и нам тяжки были препятствия; нам было в страданиях и гонениях тяжелее, чем этим живущим христианам; мы часто спасались в пустынях и лесах, в пещерах и подземельях, в ссылках и тюрьмах, мы не имели храмов и богослужения, не слышали пастырей и учителей; одинокие, рассеянные среди моря язычества, мы все же остались верны Христу, а они посреди множества христиан, во дни господства Церкви, восстановили в жизни древнее издохшее язычество, с которым мы боролись до крови и смерти...

Что мы скажем пред этою укоряющею речью? В чем будет наше оправдание? Самое существование святых, их подвиги, самое наше празднество в честь них, наше прославление их – все это будет судить нас пред Божьей правдою.

Наш долг – им подражать. Наш долг – следовать их жизни. Наш долг – молитвою просить их помощи. Как бы ни тяжело было это подражание, будем помнить уроки нынешнего Евангелия. Апостолы спросили Господа: Вот, мы оставили все и последовали за Тобою; что же будет нам? Господь им ответил: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на Престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. И всякий, кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли ради имени Моего, получит во сто крат и наследует жизнь вечную (Мф.19:27–29).

Братие, не весте ли, яко святии мирови имут судити? (1Кор.6:2) Аминь.

Слово в день Усекновения главы Иоанна Крестителя, 29 августа 1908 г.⁷³

Вспоминаем и чествуем сегодня верного свидетеля Господня, за истину пострадавшего с радостью, святого Пророка, Предтечу Христова и Крестителя Иоанна⁷⁴.

Верным рабом Божиим и свидетелем явился он, когда получил повеление Господа проповедовать людям скорое пришествие Спасителя и крестить людей крещением покаяния; верным свидетелем явился он, когда, по откровению пославшего его крестить в воде, указал он народу Сына Божия, имеющего крестить Духом Святым (см.: Ин.1:33–34); верным свидетелем явился он, когда возгремел глас его и в пустыне, и при водах Иордана, когда приходили к нему люди всех званий и состояний – мытари, фарисеи, саддукеи, воины, и когда каждому сердцу он поведал его печальную историю, указал грехи, обличил неправды, давал наставления; верным свидетелем истины Божией явился он, когда в лицо обличил царя нечестивого, нарушившего закон и соблазнявшего народ тем, что взял себе жену брата своего, отняв ее у живого мужа.

Свет неприятен больному глазу, истина неприятна испорченному сердцу. К кому бы ни обращалось обличение, редко исполняется слово древнего мудреца: обличай мудрого, и он возлюбит тебя (Притч.9:8); чаще видим другое если обличишь безумного, он возненавидит тебя. Это в равной мере относится ко всем людям – сильным и слабым, богатым и бедным, ученым и простецам. Напрасно поэтому думают и говорят, что преследуют провозвестников истины только люди, стоящие у власти. Не одни цари и правители убивали пророков и апостолов и мучили христиан: мы знаем, что Пилат не находил вины в Иисусе Христе, а толпа вопила: возьми, возьми, распни Его; мы знаем, как часто начальники не только защищали, но и прямо спасали апостола Павла от смерти в Иерусалиме, в Кесарии, в Эфесе, в Коринфе, – читайте об этом в Деяниях апостольских (см.: гл. 13, 16, 18, 19, 21, 22, 23 и т. д.), люди же улицы, безумная толпа, требовали смерти апостола, а однажды сорок человек заклялись не есть и не пить, пока не убьют апостола Павла, и сторожили его на дороге (см.: Деян.23:12–13); мы знаем, что первых христиан очень часто влекло на суд и предавало смерти буйное народное сборище, кричавшее, что эти якобы безбожники достойны смерти; наконец, что всего удивительнее, первых христиан правители и начальники предавали самым жестоким истязаниям и казням, по требованию ученых, философов, людей, считавших себя самыми образованными и просвещенными. Ибо нет более жестокой ненависти к истине, как у людей, ее не признающих, но себя почитающих мудрыми и обладающими истиной. В последнем мы убеждались теперь каждый день.

Итак, нет ничего удивительного, что и Крестителя Иоанна схватил им обличаемый пред всеми царь и посадил его в мрачную темницу. В это время Иисус Христос уже был в силе Своего Божественного учительства: за Ним следовало множество слушателей, Он неустанно учил народ истинам Царствия Божия, Он совершал множество чудес. До Иоанна, томившегося в темнице, доходили слухи об Иисусе, и он не знал, Тот ли это Самый, Кого он крестил и на Кого сходил Дух Святый при крещении, или это кто-то другой. Может быть, по человеческой слабости временно заколебался дух его в этом мучительном заключении в подземной темнице далекой пустыни; может быть, хотел он кротко и смиренно напомнить о себе пред Чудотворцем Иисусом, в тайной надежде, не изведет ли Он и его чудодейственной силой из уз и заточения. И вот посылает он к Иисусу двух учеников своих сказать Ему: Ты ли Тот, Который должен придти, или ожидать нам другого? (Мф.11:3).

Непостижима, братие, тайна судеб Божиих, неведомы нам тайны Божественного мироправления, непостижима уму и тайна страдания праведных. И Спаситель Сам не сошел со Креста, не свел со креста страданий и раскаявшегося разбойника, не вывел из темницы и Иоанна. Но пред учениками Иоанна Он засвидетельствовал о Своем небесном посланничестве, поддержал веру Своего Предтечи, укрепил его дух, предостерег от колебания: Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокаженные очищаются и глухие слышат, мертвые воскресают и нищие благовествуют; и блажен, кто не соблазнится о Мне (Мф.11:4–6).

А затем Господь восхвалил Иоанна самой высокой похвалой, какая есть и может быть в мире: Истинно говорю вам, – сказал Господь, – из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя (Мф.11:11).

И остался Иоанн свидетелем верным и в страдании своем. Скоро и кровью своей засвидетельствовал он верность Истине, приняв смерть от руки палача, по требованию развратной блудницы Иродиады, незаконной жены царя, и ее бессердечной и такой же развратной дочери⁷⁵.

Святая Церковь отметила особо этот день воспоминания смерти праведного и верного свидетеля Господня установлением поста в знак того, что мы далеки должны быть от того нечестивого образа жизни, от блуда, пьянства и безумия пиршеств и всякого непотребства, в которых пребывали убийцы святого пророка – Ирод, Иродиада, ее дочь и все, окружающие царя.

Вместе с тем невольно пред духовным взором нашим восстают все подражатели святого Иоанна, подобно ему смертью своею запечатлевшие верность истине, от кого бы они ни прияли гонения и кончину.

Кто они, эти верные свидетели?

Это прежде всего, конечно, святые мученики, исповедники, страстотерпцы, им же несть числа, пострадавшие за Христа и Его Церковь по всей земле. Они во святых, и имена их вечно в похвалах Церкви Божией.

Но подобны им и все те, не прославленные святостью жизни, может быть, в земном житии и много согрешившие, но приявшие смерть за исполнение своего долга пред ближними: это – православные воины, положившие жизнь свою за веру, царя и Отечество на полях брани, в дальних плаваниях, на страже долга, в защите Родины, во исполнение величайшей заповеди Христовой: больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин.15:13). Ныне поминает их Святая Церковь заупокойного молитвою. Вам, возлюбленные, особенно близки эти свидетели верные. За последние сто лет, как здесь поселены были казаки для ограждения Русского царства от натиска и набегов диких горцев, есть ли среди коренных жителей станицы хотя одна семья, в которой бы не было за минувшие войны нескольких убитых на поле брани, замученных и погибших в плену, пропавших без вести, умерших преждевременно от полученных ран и увечий?! О них ведутся тихие рассказы в старых семьях, о них хранятся здесь бережно воспоминания... Совершая сегодня священную службу, на проскомидии в редком «поминании» (помяннике) мы не встретили имен на брани убиенных воинов. И достойно и праведно возносится о них ныне особое моление в день, когда празднуется память с похвалами верного свидетеля Господня Иоанна. И верим мы, и верою и любовью возгреваем надежду, что молитва церковная пройдет небеса, что всенародное моление предстанет пред Господом, и грехи, содеянные ими, простятся и покроются за труды их, за страдания, за кровь и смерть ради блага Церкви и Родины.

И еще есть теперь свидетели верные – это слуги царевы, павшие жертвой за исполнение своего долга пред Родиной от руки безбожных внутренних врагов нашего Отечества. За грехи наши послал нам Господь тяжкое испытание. От нас самих вышли и из среды нашей восстали люди развращенные; одни из них – это сознательные обманщики, которые, или ненавидя Россию, покрыли ее изменами, предательством, кровью и позором, или, пробираясь к власти и богатству, старались устранять убийствами и насилиями всех, кто мешал им в достижении их преступной цели; другие же из них, в большинстве обманутые, сбитые с толку, шли сами на гибель и губили других, по предречению Евангелия: наступает время, когда всякий, убивающий вас, будет думать, что он тем служит Богу (Ин.16:2). Только не нашему Богу истины, а своему собственному богу – сатане, идолу современных учений они совершали службу. И вот на наших глазах – мы все помним это и знаем – они в жертву сатане бросали бомбы, стреляли из револьверов, производили крушения поездов, убивали по ночам сонных солдат, убивали из засад, распинали, мучили, сжигали, резали, отравляли верных долгу служителей Родины. Так убито несколько десятков тысяч человек озлобленными врагами, впавшими в кровавое помешательство. Так убит царь-освободитель Александр II и его сын великий князь Сергей Александрович; убито множество губернаторов, начальников всякого рода и правителей и еще больше убито казаков, солдат, городовых и, наконец, просто случайных прохожих, стариков, старух, женщин, грудных детей, погибших от взрывов бомб, от выстрелов при всевозможных покушениях. Никого не щадили нечестивые злодеи в своем кровавом безумии. В больших городах по ночам они из-за угла или подъезжая на быстрых лошадях подкарауливали солдат, сторожей, городовых и безжалостно их расстреливали.

Чтоб иметь деньги на покупку оружия, на поездки, на обеспеченное житье, на наем квартир, на печатанье всяких подпольных листков, и особенно на издание десятков газет, развращающих народ, они грабили, отнимали деньги у артельщиков, казначеев, в кассах, в банках, в казначействах, вымогали их путем застращивания у людей богатых – и снова убивали и убивали, стреляли, бросали бомбы... Безумное помешательство стало теперь тише, но все же окончательно еще не прекратилось.

И за всех этих погибших, расстрелянных, взорванных, зарезанных, убитых достойно и праведно ныне вознести заупокойное моление, как за свидетелей верных, помянуть их вместе с православными воинами, на брани убиенными. Тяжела была их смерть, не легче была и жизнь: их обычно, прежде, чем убить, преследовали продажные и преступные газеты, клеветали на них, возводили всякие небылицы, обвиняли во всевозможных преступлениях, позорили всячески их имя, лишали покоя их самих и их родных и близких. Да будет же и к ним милость Господня! Да прольется и о них наша молитва! И верим мы и уповаем, что грехи этих новых бесчисленных мучеников, свидетелей верных, от руки врагов за служение царю и Отечеству убиенных, простит Господь за страдание их и смерть и за молитвы Церкви Божией.

Ибо что говорит о такой смерти от руки врагов Божиих святое и вечное слово Господне?

Пишет святой апостол Петр: Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от Него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро <...> Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите. Ибо то угодно Богу, если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо. Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу (1Петр.2:13–14; 17:19–20). Только бы не пострадал кто из вас как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое; а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь (1Петр.4:15–16).

Пишет и святой апостол Павел: Если же кто и подвизается, не увенчивается, если незаконно будет подвизаться и мучен будет (2Тим.2:5).

Итак, вся похвала только убиенным за исполнение долга, и нет никакой похвалы пострадавшим, хотя бы и убиенным за преступления и беззакония. Итак, как лживы и безумны все эти убийцы, бунтовщики и крамольники, когда, попадая на суды, подвергаясь осуждению в тюрьмы или ссылки, или на смертную казнь, они своими ли устами или устами своих единомышленников силятся себя называть и прославлять «борцами», «героями», «подвижниками» и «мучениками»! Намеренно, с особою силою, мы говорим здесь об этом, ибо знаем, что здесь именно раздавались и ныне раздаются такие речи, восхваляющие злодеев и приравнивающие их к мученикам и подвижникам, здесь именно раздаются и обвинения против правительства и суда за то, что они ссылают и присуждают к казням таких убийц и преступников.

Как убедительно, как ясно опровергаются эти лицемерные и лукавые речи приведенными словами святых апостолов! Нет, не всякое страдание, не всякая смерть есть мученичество и подвиг! Это понимали гораздо лучше нынешних просвещенных разбойников разбойники, распятые на кресте вместе с Иисусом Христом. По крайней мере, один из них, страдая неимоверно и останавливая другого в его хулах и ругательствах, говорил: Или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? И мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он, Иисус Христос, ничего худого не сделал (Лк.23:40–41). А нынешние защитники политических убийц и преступников, очевидно, полагают, что страдания и Христа, и разбойников имели одинаковую цену и заслугу!..

Далее: не преступление совершает законное правительство, когда наказывает злодеев, напротив, оно исполняет свой долг, ибо, слышали вы, говорит апостол Петр: правители посланы для наказания преступников. Апостол же Павел учит: Начальствующие страшны не для добрых дел, но для злых. Хочешь ли не бояться власти? Делай добро, и получишь похвалу от нее, ибо начальник есть Божий слуга <...>Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое (Рим.13:3–4). Слышите: меч дан власти земной, и дан не напрасно; он законно и праведно направлен против злодеев и крамольников. Сам апостол, когда его представили на суд, на своем собственном лице и примере указал, что меч этот может быть употреблен властью для посечения зла; здесь же апостол вместе с тем дал нам ясное различие смерти ради Христа, за правду, и смерти за преступление; он заявил судье: если я не прав и сделал что-нибудь достойное смерти, то не отрекаюсь умереть; а если ничего того нет <...> то никто не может выдать меня обвинителям. Требую суда кесарева, т. е. царского (Деян.25:11).

Что скажут на это современные злодеи, убийцы, изменники, бунтовщики, предатели и грабители? Они осуждены бесповоротно словом Божиим, и спасение их не в том, чтоб их другие или они сами себя прославляли как «борцов» за свободу: такой «борец» был Каин, такой «борец» был и Иуда; нет, их спасение только в том пути, на который вступил евангельский благоразумный разбойник, распятый с Иисусом: признать свою вину, осудить себя, признать наказания, на них налагаемые, справедливыми, раскаяться и у Христа Спасителя просить прощения греха и участия в Его Царствии. Иначе это будут предстатели от Иуды, а не от Христа, свидетели от сатаны, а не от Бога, свидетели лживые, а не верные.

Всех же верных свидетелей да помянет Господь во Царствии Своем всегда, ныне и присно, и во веки веков! Помолимся о них всецерковным молением. И если и нам самим за слово истины, за крепкое стояние в исполнении долга, за верность Богу, царю и Родине судит Господь приять клеветы, гонения, позор, преследования и даже смерть, то да сподобит и нас Господь части верных Его свидетелей в молитве Церкви и во Царствии Христовом! Аминь.

Слово в день Сретения Господня, 2 февраля 1894 г

Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка,

по глаголу Твоему с миром⁷⁶...

Чья душа не пожелала бы иметь у себя сокровище, которое приобрел блаженный старец Симеон⁷⁷? Кто не пожелал бы себе этого мира, с которым провел Симеон свою долгую жизнь и теперь бестрепетно встречает и саму смерть? Мир душевный, мир совести, мир с Богом и людьми, мир с целым миром – вот к чему стремятся все люди, вот чего жаждет утомленное сердце; находим ли этот мир, правильные ли средства употребляем для приобретения его – это другой вопрос, но что все считают его благом – это несомненно. Сама война имеет последнею целью мир. Так смотрит на мир, как на высочайшее благо, и христианство. Божественный Основатель его для того и сошел на землю, чтобы принести на нее мир; прощаясь с учениками, Он говорил им: мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам (см.: Ин.14:27).

Так смотрит на мир и Святая Церковь, продолжательница дела Христова на земле. Прислушайтесь к ее богослужению: начинается оно всегда призывом к ищу. миром Господу помолимся; о свышнем мире⁷⁸; мир всем; станем святое возношение в мире приносити; наконец, с миром и изыдем⁷⁹ из храма Божия.

Такое-то сокровище имел у себя Богоприимец Симеон. Поучимся у него, как прибрести и нам себе мир: путь к этому вожделенному счастью никому из нас не загражден, особенно с пришествием Примирителя. Так то, что в Ветхом Завете давалось только избраннейшему из избранных, то в Новом Завете дается каждому сыну Церкви Христовой.

Но возвратимся к Симеону: чем прибрел он себе мир душевный? Мало о нем сказано в Евангелии, но что сказано, то дает нам вполне вразумительный ответ на поставленный вопрос: И се бе, – говорит святой евангелист, – человек во Иерусалиме, емуже имя Симеон: и человек сей праведен, и благочестив, чая утехи израилевы: и Дух бе Свят в нем (Лк.2:25). Вот разгадка счастья Симеона. Приобрети его праведность, его благочестие – и ты привлечешь к себе Духа Святого, а вместе с Ним и мир души. Такой мир, которого нарушить ничто не может.

Что такое праведность? Это такая черта в жизни человека, по которой он свято хранит права других и верно исполняет возложенные на него законом обязанности по отношению к ближним. Праведным называется тот, кто отдает каждому свое, кто исполняет свой долг. Но были и есть многие, которые обладали такими свойствами и на них полагали всю свою надежду, чтобы сохранить мир с собою и ближними, и, однако, мир этот далек был от них. Это потому, что они смотрели на праведность с точки зрения пользы: полезно быть праведным, ибо и другие исполнят свой долг по отношению к тебе, и вот путем взаимной праведности должен получаться мир и общее счастье. Увы, никогда не получали мира и счастья те, кто любит добро потому только, что оно полезно; на праведность редко отвечали праведностью, и любитель пользы вместо мира чувствовал одно озлобление. Не на том должно основывать добродетель: не на пользе, а на благочестии. Веруй в Бога, благоговей пред Ним, люби Его всем сердцем и душой и любовно исполняй Его волю, а любовное исполнение есть наслаждение, и оно дает душе мир и отраду. Воля же Божия требует праведности, но при любовном исполнении ее ты ищешь уже не пользы; оттого, если на твое добро тебе и отвечают злом, то мира души тебя не лишают, потому что добро творил ты с другими целями: ты творил его из-за добра, из-за благочестия, из любви к Богу, и добро твое всегда останется добром, и цель его достигнута даже и в том случае, когда на него отвечают злом. Только та праведность, которая истекает из благочестия и коренится на нем, имеет нравственную цену и может быть названа прочною... Она тогда привлечет к тебе Духа Святого. А Дух Святой оскудевающее восполнит, немощное уврачует⁸⁰ и даст душе такой мир, которого не нарушат никакие земные беды и напасти. Таковы были мученики христианские, которые шли на костры в радости и веселии духа; таков был, например, знаменитый Иоанн Златоустый, который после жизни скорбной, умирая в изгнании, окруженный врагами, предавая дух свой, воскликнул: «Слава Богу за все!» В Ветхом Завете редки были Симеоны, в Новом же Завете, после обильного ниспослания на верующих благодати Святого Духа, таких счастливцев было много, это счастье не отнято и от нас. Будем праведны, будем благочестивы, тогда возгласы Церкви: «Причастие Святаго Духа со всеми вами», «мир всем» не будут для нас пустыми звуками, тогда и мы будем иметь счастье со временем бестрепетно идти в путь отцов наших от этой земной жизни и дерзновенно сказать: Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыка, по глаголу Твоему с миром. Аминь.

Слово в Неделю жен-мироносиц, 20 апреля 1903 г.⁸¹

И минувшей субботе, Мария Магдалина,

и Мария Иаковля, и Соломин, купиша

ароматы, да пришедше помажут Иисуса.

И зело заутра во едину от суббот

приидоша на гроб...

Мк.16:1–2

По руководству Святой Церкви, сегодня, возлюбленные братие, мы воспоминаем этот изображенный в Евангелии подвиг святых жен-мироносиц⁸². Достойно и праведно памяти их и прославлению отведено одно из первых воскресений после светоносного дня Пасхи. Великий подвиг любви и преданности ко Христу в назидание векам показали они миру, и не напрасно об одной из таких усердных жен, помазавших Господа Иисуса драгоценным миром еще при Его жизни, Он Сам засвидетельствовал: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет, в память ея, и о том, что она сделала (см.: Мк.14:9).

Велик подвиг любви святых жен-мироносиц! Вот после позорного суда ведут Господа на пропятие. Здесь грубые воины, распинатели и палачи, здесь кругом озлобленная толпа, здесь властные, знатные и сильные враги Христовы. Трудно было и мужчинам в это время следовать за Страдальцем, опасно было хоть малейшим знаком выразить свое сочувствие Осужденному, все ближние и друзья бежали от Иисуса Христа, оставили Его и апостолы. Но ничто не могло удалить от Христа жен-мироносиц. Вместо телесной силы и крепости – у них горящая любовь ко Христу, и эта любовь превозмогает все, и они все время неотступно с возлюбленным Господом. Они оплакивают Его осужденного и идут вслед за Ним на Голгофу, они стараются всячески облегчить Его страдания, стоят бесстрашно у Его Креста, не боясь высказать пред всеми сочувствие Ему; присутствуют при Его смерти, бесстрашные и в те минуты, когда меркло солнце, колебалась земля; они участвуют и в Его погребении... Они смотрят на Погребаемого хоть издали, замечают место Его могилы (см.: Мк.15:40; Мф.27:61), замечают каждую подробность погребения... И при виде этого погребения в душе они переживают мучительное беспокойство и тревогу: миром Он, дорогой и любимый, не помазан, вековые священные обычаи погребальные не все над Мертвецом исполнены... А завтра – день Великой Субботы, день безусловного покоя, предписанного строжайше строгим законом, когда ни купить, ни достать ничего невозможно. И вот, до захода солнца, когда начинается предписанный законом покой, они бегут от погребальной пещеры в город купить дорогие ароматы; они не считают трудов, не жалеют никаких средств, эти большею частью бедные женщины, богатые только любовью, оставившие свои дома, семьи и удобства жизни и последовавшие за Христом. И только купили они ароматы, и только успели возвратиться домой – надвинулась ночь над Иерусалимом, и субботний покой на целый день приковал их к месту.

Провели они в слезах и скорби и эту ночь и самый день Великой Субботы; пришла опять ночь, и вот вечерняя заря погасла, утренняя на небе еще не загоралась, а они бодрствуют и вперяют нетерпеливые очи в предрассветную мглу и рвутся сердцами, и трепещут от мысли, что вот-вот к утру они пойдут на дорогую могилу, увидят Господа любимого хоть мертвым... Придут они на Гроб, припадут к холодному могильному камню, обольют слезами бездыханное тело, помажут миром, покроют ароматами – и это одно, хоть малое, даст утешение их пламенной любви к Умершему. Утру глубоку, сущей тьме и в мрак глубок идут-бегут мироносицы ко Гробу Христову. Кругом их ужасы и страхи: вот безлюдные улицы, страшные для робких одиноких женщин, вот дома распинателей Христовых, вот стражи римские, грубые обидчики, вот ужасная Голгофа, где высятся и чернеют во мраке ночи три окровавленные креста, где веют тени умерших, где, может быть, сидят теперь, сокрывшись, разбойники, товарищи казненных. Бегут-текут жены-мироносицы, подавляя в душах страх, ужас и смятение; еще не знают они, что ко Гробу приставлена стража, и заботятся только об одном: кто отвалит нам камень от двери гроба! (Мк.16:3). Бегут-спешат мироносицы, зовет их и окрыляет любовь ко Христу, а в душах-то загорается робкая надежда: о, Владыко! Неужели все кончено, неужели смерть осилила Тебя, воскресавшего и других из мертвых?! Ты же говорил «по трех днях восстану», Ты же говорил, что имеешь и другим дать жизнь вечную, Ты же – Сын Бога Живаго...

Вот, наконец, темный, весь благоухающий и цветущий весною сад Иосифа, а в нем дорогой Гроб, дорогой Умерший. И видят они в смятении и чудятся в предчувствии радости: камень взят от Гроба...

И вот за любовь, за усердие, за слезы, за труды и подвиги преданности им первым светозарный Ангел приносит весть о Воскресении, и только они побежали домой всем рассказать об этом, явиться апостолами-благовестницами для самих апостолов, к ним первым и Сам Иисус приблизился Воскресший и сказал великое и мировое слово: Радуйтеся! (Мф.28:9).

Вот в кратких словах начертанный образ жен-мироносиц.

Все ли и всегда ли умилялись этим образом бестрепетной и самоотверженной любви, все ли поражались этой готовностью на самозабвение, подвиг и жертву?

Нет! Когда еще до смерти Иисуса Христа одна из преданных Ему жен, та самая, которой воздал Он хвалу и обещал всемирную известность и славу, возлила на Него драгоценнейшее миро, уже сказано было о ней слово укоризны и осуждения. Иуда, впоследствии предатель, таивший в душе корыстолюбие, как семя предательства, выступил тогда с рассуждением, в котором звучали скрытые зависть и корысть, прикрашенные мнимою заботою о нищих. «Зачем, – говорил он, – зачем такая дорогая трата? Лучше бы масло это продать и деньги отдать нищим» (см.: Ин.12:5). Спаситель, мы знаем, не одобрил этого рассуждения Иуды.

Но как в то время, по сказанию Евангелия, некоторые и из верных апостолов увлеклись мниморазумною речью Иуды (см.: Мф.26:8–9; Мк.14:4), так и ныне эта речь повторяется даже и среди верных христиан на разные лады и приводит многих в смущение...

Есть и будут всегда подражатели святых жен-мироносиц. Есть и будут всегда христианские души, горящие любовью ко Христу и ради этой любви все оставившие: они все мирское драгоценное отдают Христу по любви к Нему; все внешние дары природы, все внешние дары мирские, как мироносицы свое драгоценное миро, они блюдут, сохраняют и ценят, но только для Христа, как жертву Ему, Его Церкви, Его Царствию, ради Его славы и Его владычества: эти дары для них не цель, а только средство для иных, высших и духовных целей.

Не то же ли именно мы видим и здесь, в этой чудной обители Нового Афона? Богатые и прекрасные храмы, везде дорогое художество и разнообразное искусство: воздвигнуты величественные постройки, всевозможное мастерство, чудные сады, образцовое хозяйство... Но всему этому богатству нет собственника и хозяина среди насельников обители: все это Христово, все Ему отдано и существует ради Его прославления, ради службы Ему Единому.

Многие восхищаются всем этим видимым довольством, цветущим хозяйством, благоустроенными угодьями, мастерством, ремеслами, но восхищаются по-мирскому и смотрят на видимое благоустройство монастыря очами мирян, как будто бы здесь какое-то промышленное или хозяйственное заведение. Но тогда для чего же насельники обители принимали обеты иночества? Зачем тогда эти храмы и службы Божии? Не явятся ли они второстепенными, а то и совсем ненужными?

Многие, напротив, осуждают это видимое благоустройство обители и ставят ей в упрек якобы неразумную трату времени и средств на внешнюю сторону жизни, повторяют вслед за Иудой: чесо ради трата сия бысть? Не лучше ли все это продать и раздать нищим?

Не правы те и другие. Разъяснение истины мы и найдем в примере святых жен-мироносиц. Покупают и хранят они драгоценное миро, это благороднейшее произведение рук человеческих, но не себе, не для своего украшения или для удовольствия, а для Господа любимого. Этого ищет наше сердце – оно требует жертвы, требует внешнего знака служения и угождения любимому существу: и пока мы на земле и живем с телом, этой потребности души выражать внутреннее посредством внешних знаков нельзя ни подавить, ни заглушить никакими рассуждениями.

И Господь не запретил благ мирских и внешних, Им же для человека созданных, но запретил злоупотреблять ими, делать их целью жизни, главным предметом забот и ставить их на первый план. Он Сам сказал: ищите же прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам (Мф.6:33).

Прилагалось «все сие» и боголюбивым инокам земли Русской. Сами они жили в трудах и лишениях, в простоте, часто и в убожестве⁸³, но Господу Богу они воздвигли богатейшие лавры – Киевскую и Сергиеву, Почаев, Соловки, Валаам и Саров со всем их великолепием. Искали они жизни будущего века и славы небесной, но верою, молитвою, доброю жизнью и благословенным трудом рук своих они благоукрасили и в сем веке земное Русское царство, населили дальний и дикий север и восток России, пронесли имя Христово среди дикарей обширной русской равнины, убелили и удобрили костями своими в мученическом подвиге далекие пределы нашего царства, провели дороги, устроили города, заселили дремучие леса и пустыни, завели промыслы и торговлю, слили в единстве веры и исповедания с русским народом многочисленные инородческие племена, воспитали наш народ в христианстве, выковали его духовный лик, показали ему дивные подвиги, развили вкус к благолепию церковному, к торжественному чину священнослужения, к чтению и пению церковному, хранили науку и письменность, создали и сохранили ее в написанных иноками книгах, устроили и первые школы, воспитали и первых ученых людей.

Верим: еще немного, и стародавний Афон все более и более будет становиться русским; верим: и Новый Афон сослужит на Кавказе стародавнюю службу русского монашества. Только ищите, возлюбленные братие, ищите прежде всего Царствия Божия и правды его, только не служите миру, не увлекайтесь его духом, только храните любовь к Богу и к Нему Единому, ту любовь, что привела вас в святую обитель, к обетам монашеским. Растите, ширьтесь, благоустрояйте обитель, возделывайте, по заповеди Бога первозданному человеку, возделывайте и храните эту землю, этот рай, что расстилается кругом обители, – но все для Бога. Горе, если средство обращается в цель; горе, если внешние дары, внешнее благоустройство станут идолом и кумиром жизни. Тогда каменностроительство подавит и убьет строительство душ к Царствию Божию, тогда воцарится настоящее язычество, и все обратится в служение золотому тельцу; и наоборот любящим Бога все поспешествует во благое (см.: Рим. 8, 28), и это видимое довольство и благоустройство только облегчит иноков в их служении Богу «в разуме и во всяком чувстве», при посредстве этих чудных храмов и этого благолепия церковного.

Растите же духовно, возделывайте и храните веру и благочестие, проливайте свет духовный на всех окружающих, будьте фа-дом, верху горы стоящим, будьте подражателями древних русских святых иноков. Пусть народ, несущий сюда телесное, приемлет от вас в изобилии все духовное: веру, молитву, поучение, примеры доброй настроенности и доброй жизни; пусть и окружающая дикая страна приобщается к вашему духовному деланию, приобщается и к великому русскому народу. Несите ей просвещение духовное и учение Христово – на сие вы и призваны сюда.

Смотрите, как ущедрил Господь вашу обитель! Сколько знамений Его благоволения за это короткое время существования обители, выросшей из ничтожества в это великолепие, сколько чудес, воистину чудес Его милости! Это – за любовь ко Господу вам, говорит Он, как древле мироносицам: Радуйтеся!

Да услышим оный блаженный глас и в невечернем дне Его Царствия! Аминь.

Слово в Неделю о расслабленном⁸⁴

В прошлое воскресенье, второе после Пасхи, Церковь наша воспоминала святых женщин евангельских, так называемых мироносиц; сегодня мы слышали за богослужением повествование книги Деяний апостольских о воскресении апостолом Петром доброй и благочестивой девушки Тавифы в Лидде; в следующий воскресный день назначается евангельское чтение о беседе Спасителя с самарянкою. Таким образом, мы стоим в круге таких священно-исторических событий и воспоминаний, в которых женщины занимают особенно видное место. В день учебного праздника нашей женской школы, в день, когда мы, кроме того, прощаемся с этим священным алтарем и в последний раз совершили в нем святейшую бескровную и духовную жертву⁸⁵, – в этих совпадающих воспоминаниях естественно искать нам указаний и руководства для поучительных размышлений.

Почтим же с Церковью благодарным воспоминанием святых женщин евангельских. В земной жизни нашего Спасителя, даже в среде Его ближайших последователей, они занимают видное место. Когда раздались первые священные слова Его проповеди о покаянии, когда разнеслись по лицу земли родной Его призывы к небу, к Богу, к вечности и святости, ко спасению и к Царству Божию, женские души сейчас же чутко отозвались на святое учение, и на обаяние святейшей личности Богочеловека. И должно быть, радостно и отрадно женскому сердцу сознавать и слышать, что среди озлобленных врагов нашего Спасителя, среди той лжи и клеветы, зависти и ненависти, которые, соединившись вместе, сплели терновый венец Господу и вознесли Его на Крест, среди этих темных и злых сил мы не видим ни одной женщины. Женщины, да еще дети с неизменною любовью относились к Нему и тогда, когда восхищенный Его учением и чудными делами народ готов был возвести Его на царский престол (см.: Ин.6:15), восклицал Ему: «Осанна!», и тогда, когда тот же народ, в непонятной изменчивости, чрез несколько дней вопил о Нем: «Возьми, возьми, распни Его!» В этой отзывчивости на проповедь Спасителя, в этой сердечной любви к Нему, в этой неизменной верности Ему со стороны женщин сказалась глубочайшая религиозность женской души. И смотрите, поучаясь, как вся история минувших веков громовым голосом, способным разбудить и вразумить мертвого, говорит нам об этой религиозности женщины! Вот прародители человечества после грехопадения и первоевангелия⁸⁶ начали свой новый жизненный путь. Какое же первое слово их занесено на страницы священной библейской летописи? Слою женщины, слово Евы – и это первое слово женщины было «Бог», она произнесла его, когда, впервые испытав радость материнства, воскликнула: стяжах человека Богом (Быт.4:1). Следите потом за историей человечества. Вот, совершенно минуя женщину, течет нарастающая жизнь государственная, общественная и даже семейная; женщина не законодательствует, не управляет, не учит, не влияет, не священнодействует, не носит меча и не занимается науками; она забыта, подавлена, унижена, как бы удалена из течения человеческой жизни; она – простая принадлежность дома и хозяйства, а в некоторых племенах низведена до степени домашнего рабочего животного. Но и в этом глубоком унижении живет в ней высокое достоинство человечности, эта область жизни истинно человеческой, и область самая высшая, никогда не доступная для животного, самая светлая и вековечная, не проходит мимо женщины, это – область религиозная. Нет времени у нас повествовать обо всех библейских женщинах, но кому не известны эти – Сарра, Ревекка, Рахиль, Руфь, Деворра, Анна, мать Самуила, Вирсавия, Эсфирь, Анна, Елизавета?

Они, эти глубоко набожные женщины, как звезды, сияют среди тьмы дохристианской; они – предтечи славы и величия женщины христианской. Но величие их зависит от того, что они жили в Боге и для Бога. Женская душа всегда стремилась к Богу и умела проникновенно любить Его. Хотите видеть первую вдохновенную песнь женщины, первое ее высокое художественное произведение, поэтическое и музыкальное? Ее составила Мариам, сестра Моисея, и пропела с женщинами и девушками под звуки кифар и тимпанов. И опять эта песнь, как первое восклицание праматери Евы у врат заключенного рая, посвящена имени Бога: поим Господеви, славно бо прославися... (Исх.15:21). Чрез много веков после того другая Мариам, у врат уже открытого рая после возвышенного благовестия Архангела, как Дева-Матерь, открыла уста для Своей вдохновенной песни, и песнь эта, первая песнь новозаветной женщины, опять гласила о Боге и славила Господа Спасителя: Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем (Лк.1:46–47). Мы во временах новозаветных. Выступает Иисус Христос на дело общественного учительства: кому это впервые возвещает Он самое высокое духовное учение о Боге и открывает сущность истинного духовного богопочитания? Женщине-самарянке. Женщине-самарянке у колодца Иакова говорит Он великие, вечные слова: Дух есть Бог, и иже кланяется Ему, духом и истиною достоит кланятися... (Ин.4:24). Затем мы видим около Него и Марию Магдалину, и двух сестер Вифанских, Саломию, Сусанну, Иоанну, Марию Иосиеву, Марию Иаковлеву, и кающихся грешниц, и женщину-хананеянку, и женщин галилейских. Женщины идут за Ним, оставив дома и хозяйства и спокойную домашнюю жизнь; они слушают Его учение, они служат Ему от имений своих, они пребывают с Ним в Его напастях; участливым сердцем, любящей душою переживают они с Ним Его страдания. Вот жена язычника Пилата в решительную минуту осуждения Спасителя, как бы предчувствуя малодушную и себялюбивую робость мужа, пишет к нему свою просьбу: не делай ничего Праведнику Тому] Вот женщины иерусалимские идут вслед за Страдальцем-Христом на Голгофу и, не боясь озлобленных врагов Иисуса, открыто выражают Ему сочувствие и плачут и рыдают о Нем; вот мироносицы бестрепетно у Креста среди возбужденной толпы слушают ругательство воинов, стоны распятых, проклятия разбойника, насмешки и неистовое злорадство важных и властных учителей народа; вот они пред гробом Иисуса, отдают Ему, яко мертвому, последнюю дань плача и рыдания; вот во едину от суббот, утру глубоку, сущей тьме и во мрак глубок идут, бегут они к дорогому фобу по темным и пустынным улицам Иерусалима, мимо домов распинателей Христовых, мимо ужасной Голгофы, мимо окровавленных крестов, в темный сад, где сокрыто их Сокровище... И за любовь, за преданность, за пролитые слезы, за скорбь великую им первым Он является по воскресении и говорит им великое слово: «Радуйтеся!» И потом они являются апостолами для самих апостолов и им возвещают о радости Воскресения. Что дальше? Вижу Марию Магдалину, которая доходит с проповедию о Христе Воскресшем до Рима и до двора самого кесаря и здесь предстает пред ним с приветствием: «Христос воскресе!» Вижу Фотину, эту жену-самарянку, которая обращает в христианство Доминику, дочь императора, и с нею сто рабынь ее. Вот апостол Павел впервые переносит слово евангельской проповеди в нашу Европу – и здесь вижу первую уверовавшую, начаток стран европейских, женщину Лидию во Филиппах; вижу Дамарь, после речи святого Павла в ареопаге Афинском, принявшую слово благовестия; вижу Прискиллу, которую апостол в посланиях приветствует как сотрудницу; вижу Фиву, диакониссу в Кенхреях, о которой святой Павел пишет: она была помощницей многим и мне самому (Рим.16:1–2). Вижу потом Монику, почтенную мать великого Августина, который сам приписывал молитвам, слезам и любви ее искреннее обращение свое к истинной вере в Бога и Церковь. «Если я размышляю только об истине и неустанно ищу ее одну, и если люблю ее выше всего в мире, то этим я обязан тебе, мать моя», – говорит он в своих письмах.

Вижу Анфусу, мать святителя Иоанна Златоустого, которая воспитала и сохранила нам этот светоч нашей Церкви; о ней великий из языческих риторов, враг христиан, должен был с восхищением сказать: «О, какие женщины у этих христиан!» Вижу святых Василия Великого, Григория Богослова, Григория Нисского и других многих величайших учителей Церкви, открыто заявлявших, что всем светлым, возвышенным, чистым, религиозным и самими собою они обязаны своим матерям и сестрам. Вижу святых Веру, Надежду, Любовь, Софию, Екатерину, Анастасию, Варвару и великий сонм других мучениц, слабых женщин и девушек, безбоязненно и бестрепетно до смерти исповедовавших Христа. Вижу величайших подвижниц, завещавших миру пример самоотречения и самоотвержения. Вижу и в жизни обычной, мирской, этих двух женщин, о которых величайшему подвижнику и пустыннику Макарию открыто было, что он не достиг меры их духовного возраста, и он пришел и увидел их: они, будучи не родными, много лет жили в одном доме вместе со своими мужьями в трудах, в нужде, в ежедневных заботах о детях, о муже и о доме, и за все это время не сказали друг другу ни одного непристойного слова, никогда не спорили и были единодушны и мирны. Вижу знаменитую царицу венгерскую Елизавету, невредимо выпившую воду того прокаженного, которому она усердно служила, чтобы показать ему, что он не отчужден от общества людей. Говорить ли о тех женщинах, которые отдали жизнь и труды распространению христианства и облагодетельствовали народ, племена и царство? Вот благочестивая царица Елена в греко-римском мире, вот девушка Нина, святая, равноапостольная, здесь, в Грузии; вот Хосровидухта в Армении, Клотильда во Франции, Верта в Англии, Феодора в Болгарии, Людмила в Богемии, Домбровка в Польше и у нас на Руси святая Ольга, небесная покровительница нашего храма. А сколько их осталось неизвестными, вроде той малознаемой Кандиды, внучки знатного мандарина китайскаго, которая обратила к христианству мужа своего и построила в родной области тридцать церквей! А сколько матерей, сестер и жен – святых, благоговейных женщин – влияли благочестием на окружающую жизнь и помогали процветанию и распространению на земле Царства Божия! Не устрояя храмов рукотворенных, подобно святым Елене, Нине или Ольге, они в нерукотворенных храмах, в душах человеческих, и доныне первые возжигают светильник веры, внушают нам страх Божий, приучают нас к молитве, к целомудрию, к справедливости и чести, развивают в нас любовь к ближним, уважение к старшим, милосердие к нищим, сострадание к несчастным, укрепляют в сердцах наших благоговение к святыне, уважение к пастырям, любовь к Отечеству и уважение к власти. «Несколько лет тому назад, – говорит один европейский ученый (Навиль), – в Англии или Америке, хорошенько не помню, образовалось общество молодых людей, которые решились посвятить себя преимущественно благочестивым делам для блага человечества. Когда они стали расспрашивать друг друга – кто из них обязан матери за направление, данное их сердцу и совести, то оказалось, что из ста двадцати человек более ста от матерей наследовали все, что в них было доброго».

Что же? Неужели все эти исторические примеры – простая случайность? Неужели не слышны для нас, как для глухих, голоса этого облака свидетелей?! Неужели мертвы их заветы и их посмертные уроки?! О, нет! И подобно путеводным звездам на небе в темную ночь, они указывают нам духовный путь жизни: «взирая на звезды эти, позаимствуемся от света их»! Они говорят нам, что если вообще религиозность глубоко заложена в сердце человеческое, то для женской души религиозность – это родная стихия по преимуществу, родная стихия, вне которой женщина духовно и нравственно гибнет. Противно видеть отсутствие того, что естественно, необходимо и, по преимуществу, должно принадлежать тому или другому существу: противно видеть, например, в ребенке преждевременную старость или в старике неустойчивость и легкомыслие юноши, противно видеть в воине трусость, в называющем себя ученым – невежество, в судье – бесчестность, в священнике – религиозную холодность или небрежность, в учащемся – равнодушие к науке и леность. Точно так же особенно противно в женщине отсутствие религиозности – того, что составляет глубочайшую сущность и как бы душу души женской. Это явление уродливое, отталкивающее, глубоко возмутительное и печальное, а в семье, а в школе, вообще там, где приходится влиять на других – а многим из вас, помните, несомненно, придется действовать и в семье, и в школе, – это явление прямо преступное.

И вот вам урок из нынешних воспоминаний церковных о святых женщинах, и вот вам завет этого отходящего от вас алтаря Господня и подготовление к новому и постоянному, и вот вам завет школы в день ее праздника: будьте религиозны, дети, будьте набожны, любите Церковь Божию всем сердцем, всем существом вашим и не стесняйтесь проявлять свою веру, свою религиозную любовь, напротив, ею заполните всю вашу жизнь! Она вам так же необходима, как и пища; в ней, и только в ней – единый и единственный путь счастья вашего и спасения. Все прочее – науки, искусства, навыки, уменья, познания и прочее – все это и нужно, и полезно, и прекрасно, но все это освящается и получает высший смысл и цену только в религии. Здесь единое на потребу и здесь найдете то, что даст вам незаменимое и самое победоносное могущество – могущество нравственное. Ищите же прежде всего Царства Божия и правды его, и все прочее приложится вам! Утешительно говорить об этом именно теперь, когда, по-видимому, издыхает это нечестивое религиозное равнодушие и всюду повеяло животворным дыханием религии; когда общество наше, в лице многих и лучших представителей своих, проявляет особый интерес к вопросам веры и нравственности христианской, когда представители науки громогласно зовут нас к Богу. Утешительно говорить об этом теперь, когда ежедневная печать в минувшие светлые пасхальные дни приносила нам такие светлые и отрадные известия: царь наш и царица в первопрестольной Москве, посреди заветных святынь народных идут богомольцами из церкви в церковь, из монастыря в монастырь, от богомолья к богомолью, являя народу на высоте престола пример глубокой религиозности, смиренной веры, почтения к Церкви и ее пастырям и благоговения к святыне. Да посрамит Господь нечестивые глаголы тех безумцев, которые говорят легкомысленно о религии или даже безумно заявляют о вреде ее и тем смущают молодые души и неутвержденные сердца! Да заградит Господь уста тех пошлых и легкомысленных развратителей, часто волков в овечьих шкурах, у которых само имя мироносиц обращено во что-то насмешливое.

И да будет Божья благодать тем чистым сердцам, которые верою и любовию подражают святым женам-мироносицам! Да осияет и их Воскресший Своим словом: «Радуйтеся!», и вместе с ними да войдет радость жизни и бодрости и в государственную, и в общественную, и в нашу школьную жизнь, ибо всегда и везде исполняется нравственный вековечный закон, указанный в Священном Писании: «семя свято – стояние мира», и только праведниками стоят, и крепнут, и живут общества человеческие.

Заключаем наше слово великими словами святого апостола Петра, которыми он оканчивает свое прощальное послание к христианам: итак вы, возлюбленные, будучи предварены о сем, берегитесь, чтобы вам не увлечься заблуждением беззаконников и не отпасть от своего утверждения, но возрастайте в благодати и познании Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа (см.: 2Пет.3:17–18). Ему слава и ныне, и в день вечный. Аминь.

Слово в день памяти великомученика Пантелеимона⁸⁷ в станице Крымской, 27 июля 1894 г.

«Как звезды с неба освещают землю и светом своим указывают дорогу путникам, так святые своею жизнью освещают нашу жизнь и показывают нам дорогу к небу. Взирая на звезды эти, позаимствуемся от света их». Так рассуждает один из святых отцов Церкви о том значении, какое имеют для нас святые. Празднуя сегодня память святого великомученика и целителя Пантелеимона, постараемся и мы из его жизни извлечь для себя полезные уроки и наставления.

Святой Пантелеимон жил за 1500 лет до нашего времени. В то время и цари, и большая часть народа были по вере язычники, христиан было очень немного. Страшное то было время для христиан. Язычество как бы чуяло свою близкую гибель и все усилия употребляло, чтобы сохранить свою жизнь и задушить веру Христову. Христиан жгли, топили, распинали, казнили, зашивали в звериные шкуры и отдавали на съедение собакам, бросали на растерзание зверям, обматывали паклей, пропитанной смолой, и живыми зажигали. В такое-то время жил Пантелеимон. Отец его был язычник, мать – христианка. С детства благочестивая мать учила сына вере во Христа, с ним молилась, с ним посещала богослужение. Но когда Пантелеимон был еще отроком, мать его умерла, и стал его воспитывать отец, водил его по языческим храмам, приносил жертвы идолам. И стал Пантелеимон отвыкать от веры своей матери и сделался язычником. Видел он гонения христиан. При нем случилось такое страшное событие: христиане в день святой Пасхи молились в храме, в это время по приказанию царя на них напали воины, разрушили храм и избили 20 000 человек. «Если бы у меня были тысячи языков и железные уста, – пишет один очевидец этого гонения, – то и тогда я бы не мог пересказать всех ужасов и мучений, которые претерпевали верующие. Железо притуплялось, кровь лужами стояла на земле, заливала и тушила костры. Руки палачей от усталости опускались и не могли продолжать своей убийственной работы». Конечно, нелегко было тогда быть христианином. Но Пантелеимон все-таки уверовал во Христа. При виде гонений на христиан он вспоминал мать. Наставления матери не умерли, слова ее и молитвы не были забыты.

Это вам урок, христианские матери. Учите детей своих от младых лет, учите их вере и благочестию, молитесь и посещайте с ними церковь Божию. Придет время, вырастет твой сын, может случиться, что закрадется в сердце юноши грех, и станет жить он так, как будто ни Бога, ни смерти, ни суда, ни ада не будет. Но если с детства его учила мать добру, он не погибнет окончательно. Видели вы, как кроется и тлеет огонь под пеплом: как будто его и нет, но дохнет ветер, и пламя ярко взовьется к небу. Видели вы, как сокрыто зерно под землей: его не видно, и как будто оно погибло. Но упадет на него дождь, польет его водою, и зерно даст росток и взойдет оно к солнцу светлому, к Господу Богу. Так и наставления матери в сердце грешника. Как будто и незаметно их у грешника, но дохнет на него дуновением благодати Божией, придет горе житейское, польет его сердце слезами, как дождем, и вспомнит грешник свое далекое детство, припомнит мать родимую, ее наставления, ее молитвы, и обратится к Богу, и раскается в грехах и сделается добрым сыном Церкви Божией.

Так случилось и с Пантелеимоном. Не мог он не видеть, что христиан мучат невинно, и вот, когда он раз поговорил с одним священником – Ермолаем, то, вспомнив наставления матери, скоро же уразумел ложь язычества и истину христианства. В это время он был уже совершенно взрослым. Раньше он много учился и был известен как самый лучший врач. Когда он сделался христианином, то обратил ко Христу и своего отца, раздал свое имущество и стал всех больных лечить без всякой платы, всем служил, чем мог. Он ходил по домам бедняков, посещал заключенных в тюрьме. Лечил он и лекарствами, и молитвою с именем Иисуса Христа. И дал ему Бог дар чудес. То было время такое, когда нужны были чудеса. Теперь их нет, так как и без чудес возможно и легко быть верующим, а в то время, при страшных гонениях и муках христиан, вера Христова без особой помощи Божией могла погибнуть. Многим больным и немощным помог Пантелеимон силою своей науки, еще больше помог чудесами. Был он очень учен, но учение не отвратило, а напротив, приблизило его к Богу, и каждое дело, каждое врачевание больного совершал он с именем Божиим на устах, с молитвою в сердце. Пришло, наконец, время и пострадать Пантелеимону, потому что его жизнь и труды не могли укрыться от наблюдений языческого царя-гонителя. И предстал молодой ученый пред грозным властителем, бесстрашный и бестрепетный. «Ты кто, какой веры и каким колдовством исцеляешь больных?» – спросил его царь. «Я христианин, – ответил Пантелеимон, – и не колдовством, а молитвою, силою Божиею и именем Христа исцеляю болезни». – «Христос – не Бог! – сказал царь, – поклонись нашим богам, и получишь от меня все блага, ты будешь моим придворным врачом, а не поклонишься – погибнешь лютою смертью». – «Я молод и силен, – ответил святой, – и стыдно мне убояться мучений, когда их переносят бестрепетно старцы». Тогда святого повесили на дереве и стали строгать его тело железными когтями, а ребра палить зажженными свечами. Пантелеимон переносил все молча и терпеливо. Тогда растопили в котле олово и бросили туда его, но олово чудесно застыло, и святой остался жив. Тогда навязали ему на шею камень и бросили в море, но святой благополучно вышел на берег. После этого его бросили к диким зверям, но звери подходили к нему и ласкались, как домашние. Приказано было приготовить колесо с железными остриями и терзать тело Пантелеимона, но он остался тверд в своей вере. Наконец, когда Господь достаточно показал мучителям силу Свою и этим как бы и их самих призывал ко Христу, тогда пришло время умереть Пантелеимону. Ему отрубили голову, а тело его взяли его ученики и похоронили с честью. И теперь его мощи хранятся в русском Пантелеимоновом монастыре на Горе Афонской, часть мощей есть и у нас в России – в Ново-Афонском монастыре Святого Симона Канонитского, на Кавказе, около г. Сухума.

Так жил и страдал святой великомученик Пантелеимон. Судите теперь сами, правы ли те, которые говорят, будто бы святым легче жилось и легче можно было спастись, чем нам? Кого из нас так гонят, кого мучат? При святом Пантелеимоне имя христианина было позорным, назвать кого-либо христианином было все равно, что назвать преступником.

Теперь же совсем не то. Если кого мы хотим похвалить в высшей степени, то называем его истинным христианином. Пример святого Пантелеимона учит нас, что нужно любить веру Христову до того, что не жалеть за нее жизни, а любовь наша к вере Христовой должна выразиться не иначе, как исполнением Христовых заповедей. «Не любим словом и языком, – говорит святой апостол, – но делом и истиной» (см.: 1Ин.3:18). «Если кто любит Меня, – говорит и Сам Спаситель, – тот заповеди Мои сохранит» (см.:Ин.14:15).

Чему еще учит нас святой Пантелеимон? Он был ученым – значит, можно быть ученым и в то же время веровать в Бога и быть Ему угодным, значит, ученье не удаляет человека от Бога, не делает его худшим. Неверами бывают только недоучки. Значит, нечего бояться науки, как некоторые делают, особенно из простых людей, напротив, нужно всячески стараться и о себе самом, и о своих детях, чтобы как можно лучше познать волю Божию и учение Иисуса Христа. Святой Пантелеимон был врач. Как же говорят некоторые, что обращаться к врачам – грех? Особенно это часто слышалось во время последней холеры. И само слово Божие говорит: «не презирай врача, но принимай его с честью, потому что Бог создал его». Только и врачам, и нам не следует возлагать все надежды на одну науку, а по примеру святого Пантелеимона нужно надеяться на милость Божию. Молитва, воздержание, богомыслие, посещение церкви, служение молебнов и особенно совершение великой жертвы – Христова Тела и Крови, а также елеосвящение, т. е. соборование, – вот что должно сопровождать наше лечение у врачей. Обращаться должно и к молитвенной помощи святых угодников, особенно таких, которые во время своей земной жизни были врачами и целителями людских болезней. Вот и теперь, братие, в некоторых местах России опять появилась страшная болезнь холера. Будем же молиться Богу о спасении, помолимся сейчас святому Пантелеимону: он при жизни недуги исцелял, прокаженных очищал, больных избавлял от смерти. Пусть и теперь, предстоя Престолу Божию, просит он нам милостей Господа, пусть поможет и нашим врачам избавить нас от болезней, пусть испросит нам избавление от смерти.

Сейчас, во время молебного пения, будем молиться святому Пантелеимону, но постараемся подражать и его делам в своей жизни: будем такими же добрыми христианами, милостивыми, сострадательными, кроткими, смиренными, будем любить нашу святую веру и исполнять Христовы заповеди.

Святой великомучениче и целебниче Пантелеимоне, моли Бога о нас! Аминь.

Слово по случаю торжества в честь местночтимой иконы святителя Николая Чудотворца⁸⁸, 9 мая 1908 г.⁸⁹

«Приспе день светлого торжества, град Барский радуется и с ним вселенная вся ликовствует»⁹⁰. Приспел день светлого торжества и для вас, возлюбленные братие. Радостно видеть это великое множество народа, собравшегося здесь, пришедшего из селений за 200–300 верст, несмотря на небывалое разлитие вод, несмотря на эту бурю, бушующую на реке, несмотря на видимую опасность путешествия и неудобства жизни в этой местности в течение времени богомоления. Велико, значит, усердие ваше к святыне, велико почитание святого угодника Божия.

Из песни церковной, сейчас нами приведенной, вы слышите и узнаете, что и по всей вселенной воздается похвала святителю Христову Николаю. Но по всей справедливости должен сказать, что особое и преимущественное почитание его мы видим среди русского православного народа. В трогательной простоте народ наш считает великого угодника Христова русским по происхождению, хотя на самом деле он жил далеко раньше того времени, как стало существовать само Русское царство: так много в угоднике Божием Николае близкого и родного для русской народной души. В трогательной и умилительной простоте русский народ изукрасил жизнь святителя такими сказаниями, которые изображают его особливо близким к простому русскому человеку, участливым к горю и радости крестьянина, входящим во все его нужды и заботы. Так велико и горячо почитание угодника Христова, так одушевлены рассказы о его жизни, полной веры и чудес, полной любви, дел милости и смирения, так много чудес явлено им в ответ на веру и молитвы среди русского народа, так ярко и ясно начертан всеми этими рассказами и событиями духовный образ особливо чтимого русским народом угодника Божия, что даже не ведущие Христа инородцы, соприкасаясь с русским народом, невольно проникаются благоговением к святителю Христову, чествуют его, возжигают свечи пред его образом, призывают его на помощь. Вам это, конечно, известно из жизни язычников недалекого от вас Алтая.

Правилом святой веры и ревностным ее исповедником и защитником, с одной стороны, а с другой – образом незлобия и кротости, образом любви и милосердия, скорым помощником в бедах, защитником невинных, страдающих, гибнущих, бедных и угнетенных, Николой-милостивцем – вот в каком свете представляет себе народ наш святителя Христова Николая, вот в каком свете изображает пред нами святителя его житие.

И здесь-то – глубокое и настоятельно нужное поучение нашему времени. Строгость и правда не одно и то же, что жестокость и злоба; милость и любовь далеко не одно и то же, что слабость и попустительство на зло. И как в Самом Боге правда и милость сретостася, истина и мир облобызастася, так и в угодниках Его мы видим то же самое: и то же самое должны и для себя почитать образцом жизни и поведения. Читайте житие святителя Николая, вслушивайтесь в слова акафиста в честь его, что ныне с той минуты, как забрезжило на небе светом, здесь беспрерывно читается священнослужителями по просьбе верующих: вы увидите, вы услышите, что святитель Николай, будучи образом незлобия и кротости, не только Арию, нечестивцу и хулителю православной веры, с силою противостал в слове, не только этого возбесившегося еретика пред всем Собором святых отцов он обличил и отгнал горячим словом, но в порыве неудержимой ревности, в самозабвении горящего и пламенеющего духа, подобно древнему пророку Илие, он ударил хулителя и врага Божия⁹¹... Собор отцов укорил за это святителя, но Сам Господь простил ему невольное увлечение духом ревности. Вы увидите далее, что милостивый к одним – к невинно страждущим, к верующим и смиренным, святитель является грозным обличителем других – нечестивцев, гордецов, Неверов, лжецов, притеснителей угнетенных, злоупотребляющих силою и властью, торгующих честью и верою.

В наше время, когда лжеучители стараются спутать все понятия о добре и зле и, соблазняя на зло, прикрываются обычно именем правды и любви, повторяем – на эту особенность жизни святителя Николая надлежит обратить особое внимание. Ее-то именно и приметил русский человек своим простым и здравым сердцем, своим простым и здравым умом, которого не обманешь хитросплетенным и лукавым словом.

Не только речи возбесившегося Ария, худшие в тысячу раз речи ныне повторяются и распространяются окаянными совратителями нашего доброго и верующего народа. У Ария и его теперешних подражателей приемы и способы соблазна все одни и те же: Арий сочинял песенки и стишки, в которых складною речью излагал свое нечестивое учение о Христе с целью удобнее, легче и быстрее распространить его в народе. И то же самое делают теперь и современные лжеучители, сочиняя и распевая с народом и рабочими бунтовские и соблазнительные песни. И что же мы слышим в этих песнях и речах? Говорят прямо против Господа и Христа Его; распространяют сектантство в тех старых здешних сибирских селениях, где издревле жили верные Церкви Православной ваши деды и прадеды; стараются научить особым сектантским стихам и песням, в которых нет здравого учения веры и которые составлены не апостолами и святыми мужами, не богомудрыми отцами и учителями, как это видим в Православной Церкви, а неизвестными и озлобленными отступниками от истины и веры. Другие идут еще дальше: отвергают совсем Бога, учат «отречься от старого мира» с его верою и святынями, учат безбожию молодых людей, разрушают здоровую и чистую семейную жизнь, сочиняют всякие небылицы и клеветы на царя и правительство, научают на бунты против властей, на убийства, грабежи и насилия, призывают к сопротивлению всякому закону, всякому порядку. Вы сами знаете, сколько таких сосланных, высланных, беглых преступников, порочных людей, которые не сумели жить среди своих близких, являются сюда учить вас, как надо жить...

И вот чтоб иметь доступ к душе народной, чтобы быть услышанными, чтобы достигнуть легче своих целей соблазна и смущения, эти сыны погибельные уверяют, что будто бы, по Христову учению, надобно всем предоставлять полную свободу – свободу слова и убеждения, никого не карать и не наказывать, что бы он ни говорил и как бы он ни мутил народ. Они уверяют, будто дух любви Христовой повелевает всех таких смутьянов и совратителей выслушивать охотно, приветливо и с любовью принимать их речи. А тех, кто из любви к народу и по долгу своего звания предостерегает народ от увлечения этими сатанинскими учениями, указывает на грядущую опасность и гибель от деятельности совратителей народных, разоблачает их злобу, обман и лукавство, – тех они объявляют гонителями мысли и свободы, гонителями просвещения. Сами вы хорошо можете сообразить, к чему ведут и чего хотят достичь такие их речи: пусть добро молчит, а зло действует во всю силу – вот чего они хотят добиться. Но всего отвратительнее здесь то, что нечестие лицемерно и лукаво ссылается на учение о любви Христа Спасителя, того нашего Спасителя и Господа, Которого они, нечестивцы и лжеучители, сами первые не признают и оскорбляют. И вот идет постоянная путаница слов: любовь, милосердие – кричат проповедники нечестия и подразумевают под этими словами слабость, безразличие добра и зла и явное попустительство на все худое, тогда как между любовью и слабостью, между милостью и попустительством на зло лежит огромная, непроходимая пропасть. Это и видим на примере жизни и подвигов святителя Николая, горевшего ревностью по вере и правде, всегда с силою, до готовности вынести и пытки, и тюрьму, и самую смерть, восстававшего в защиту правой веры и указанной верою правды.

Что же? По духу ли Христову и по духу ли святых апостолов поступал святитель Николай? И как теперь нам относиться к нынешним подражателям и продолжателям Ариева безумия и беснования?

Вспомните, братие, как ревность по дому Божию снедала Сына Божия и как наш Спаситель, всегда кроткий и милующий, во святом гневе, вооружившись бичом, изгоняет нечестивых осквернителей святыни из дома Господня.

Пусть же изгнан будет из дома Божия и из среды верных всякий, кто осмелится осквернять и оскорблять наши святыни веры, наши алтари и храмы – будет ли он это совершать делом или словом, все равно. На то поставлена власть церковная, которой заповедано апостолом: измите злаго от вас самех (1Кор.5:13). На то поставлена и власть гражданская, чтобы, по учению апостольскому о праве и обязанности власти, поощрять добро и карать зло (см.: 1Петр.2:13–14), избавляя верных от присутствия осквернителей и оскорбителей святыни.

Вспомните далее, кто из апостолов был по преимуществу проповедником любви и сам был преисполнен любви. Это святой Иоанн, память которого мы вчера прославляли. Это он учит, что не любящий брата пребывает в смерти, что ненавидящий ближнего есть человекоубийца. Но послушайте, что апостол любви говорит нам о нечестивых соблазнителях: Многие обольстители войти в мир <...> Наблюдайте за собою, чтобы нам не потерять того, над чем мы трудились, но чтобы получить полную награду <...Жто приходит к вам и не приносит сего [правого Христова] учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его (2Ин.1:7–8, 10–11). Слышите, как строг суд к этим нечестивцам?

Апостол любви воспрещает даже молиться о таковых, согрешающих грехом к смерти (см.: 1Ин.5:16). И понятно, ведь грех противления и упорной злобы против Божественной истины, и по слову Воплощенной Любви, Христа Спасителя, не простится людям ни в сей век, ни в будущий (см.: Мф.12:31), и даже слово вразумления в ответ на такую злобу является бесплодным, почему и заповедано: Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас (Мф.7:6).

И другой апостол учит: Вкрались некоторые люди <...> нечестивые <...> которые оскверняют плоть, отвергают начальства и злословят высокие власти <...> ропотники, ничем не довольные, поступающие по своим похотям <...>уста их произносят надутые слова <...> отделяющие себя от единства веры. А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей <...> сохраняйте себя в любви Божией <...> И к одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте... (Иуд.1:4, 8, 16, 19–23).

Мы уже сказали, что страхом спасать есть право и обязанность законной власти, посылаемой для наказания преступников и для поощрения делающих добро. А наша обязанность – делая добро, заграждать уста невежеству безумных людей (см.: 1Пет.2:15). Пусть же горит и пламенеет в нас вера и ревность, пусть всегда, как сегодня, это множество верующих стекается к святыням, пусть каждому оскорбителю святыни ясно будет, что его вопли неверия и призыв к смуте – это клокотание зловонной грязи, которое хочет перемочь силу звука и раскаты грома небесного... Пусть одним путем приходят к нам нечестивые соблазнители и, посрамленные, отвергнутые, проклятые, семью путями бегут от нас, как бегут ночные тени с горных высей, когда их озарит луч солнца. Пусть знают они, что на их попытку замутить нас, на каждое их гнилое слово готов ответ наш, ответ добрый, уверенный, вразумительный, сильный верою и усердием к вере, сильный любовью к Богу и ревностью о Его славе, о Его святыни, тою ревностью, которая всем пожертвует, все отдаст, на все пойдет, а веры и Бога не предаст.

Триста лет тому назад здесь лежала орда, от которой теперь осталось только имя здешней речки – Орда, название селения Ордынское. Здесь царила густая тьма язычества.

Плыли сюда, на новые места, предки ваши, плыли не одни: с ними был этот чудотворный образ святителя Христова, с ними была их святыня – вера в душе и ее внешнее обнаружение – почитаемая икона почитаемого угодника. И вот при ночлеге на этом берегу явлено знамение верующим, что именно здесь им нужно остановиться и поселиться. Здесь, рядом с опасным врагом, рядом с местом обитания зловерия и язычества. И раз, и два, и до сорока раз, как бы вопрошая Господа и желая ясно узнать волю Его, пытались они уйти отсюда и плыть дальше и выше: и всякий раз струг со святою иконою опять приставал к этому месту. Основалось поселение. Что же, посрамила ли вера верующих? Пожалели ли они, что послушались голоса веры? Или сдались они пред напором язычников? Уступили им в исповедании веры? Отказались от своей и переняли чужую?

Нет! И честно, и грозно хранили они веру в Бога, верность Его Церкви, хранили верность России и русским государям, хранили единство веры и святынь со всем русским народом. Истаяла орда, и сгинула тьма, и раздвинулась безбрежная страна для русского народа, и засияли кресты на храмах. И беспрепятственно из года в год эти тысячи верующих чрез все препоны пути, чрез все неудобства погоды приходят сюда к святителю и чудотворцу Николаю обновить веру, возжечь усердие, воспламенить ревность.

Смотрите, как пылают эти светильники, смотрите, как несется этот фимиам, смотрите, какой радостью и торжеством звучат молитвы и песнопения в устах хора из детей вашей церковной школы! Пусть все это будет образами и подобиями нашей огненной веры и нашей пламенеющей о вере ревности.

Не ослабевайте, братие, в этих святых чувствах! Не смущайтесь тем, что шатающиеся по селениям бездельные и праздные лжеучители, возглашая себя мудрыми и образованными, говорят и действуют в подрыв нашей вере. Сам Спаситель о том поведал, поведал, как утаил Господь от премудрых и разумных то, что открыл младенцам (см.: Лк.10:21). И апостол возвестил, что почитающие себя мудрыми обезумели пред мудростью веры и креста (см.: 1Кор.1:18–19).

Не ослабевайте в вере и ревности, заграждайте уста безумию безумных, отстаивайте святыню от всяких на нее посягательств, не позволяйте ни словом, ни взглядом ее оскорбить – и как дикая орда, как тьма перед светом, отступит от вас эта новая диавольская дружина, эта сатанинская орда соблазнителей.

Вечно слово Господне: Видех сатану яко молнию с небесе спадша. Се, даю вам власть наступати на змию и на скорпию и на всю силу вражию: и ничесоже вас вредит. Обаче о сем не радуйтеся, яко дуси вам повинуются: радуйтеся же, яко имена ваша написана суть на небесех! (Лк.10:18–20). Аминь.

Слово в день памяти трех вселенских святителей, сказаное в Иоанновском монастыре⁹² в Санкт-Петербурге 30 января 1909 г.⁹³

Празднуем сегодня память великих святителей и учителей вселенских – Василия Великого⁹⁴, Григория Богослова⁹⁵ и Иоанна Златоустого⁹⁶. Прославляем мы их труды и подвиги, благоговейно лобызаем их страдания, вспоминаем их наставления. Сейчас и молитвами одного из них мы молились в литургии Иоанна Златоустого. Тысяча и пятьсот лет, огромное пространство времени, отделяющее нашу жизнь от них, как бы обращается в ничто: мы слышим их, как живых, мы любим их, мы постоянно поминаем их в молитвах и богослужении. Кто не знает их имен? Кто не слышал об их славных подвигах?

В чем же их заслуга и в чем тайна столь широкой и долговечной славы их на земле? Скажут – это были люди великих и редких дарований духовных. Да, несомненно, все они были людьми в высокой степени одаренными – глубокий ум, блеск таланта, широкое и основательное по своему времени образование, огненное слово, пламенная ревность, глубина чувства, сила воли и решимости, непреклонность убеждений, мужество в борьбе – все эти свойства были у каждого из прославляемых святителей. Мудрость и твердость правления церковного у Василия, глубина богословствования у Григория, проповеднический дар у Иоанна – все это только цветы и плоды, выросшие на почве общих у всех у них высоких дарований духа.

И однако много было и раньше, и после них людей, отличавшихся и умом, и образованием, и талантами, и красноречием, много было всемирных завоевателей, мудрых царей, мудрых правителей, блестящих писателей, художников, ораторов, мыслителей, но они не славны в среде такого множества людей, не славны столь долгое время, не славны и не столь глубоко влиятельны на души человеческие, как восхваляемые ныне святители. Найдите такого правителя, царя, такого ученого, которого тысячу пятьсот лет во всем христианском мире, каждый день, и притом в самые великие моменты просветления духа человеческого – за молитвой и богослужением, поминали бы миллионы людей!

В чем же, спрашиваем опять, в чем особенность жизни святителей, в чем их заслуга, где тайна, открывающая пред ними силу и влияние на века и тысячелетия?

Вот в чем тайна: все, что они имели, все дарования своего духа, всю жизнь и все свои силы без остатка они отдали Церкви. Они отдали свой труд, свой ум, талант, все сокровища духовные в самую верную сокровищницу, в самое надежное хранилище.

Куда обыкновенно расточают свои дарования мирские люди? Они служат временным интересам и потребностям людей: будет ли это нечто серьезное, будет ли это суетное и легкомысленное, все равно все это на время, для временной пользы и на время малое. Забудут писателей, забудут служителей искусства, забудут еще скорее тех, что услаждали слух или зрение людей в местах забав и увеселений. Но праведники вовеки живут, и мзда их у Господа; но вечны запросы веры; но не умирают и не умрут в людях стремления к нравственному совершенству; но неистребимы в нас алкание и жажда богообщения, правды в Боге, познания Его закона, восприятия Его воли, Его благодати, Его благоволения к людям и спасения. А эти все, все сокровища таковой премудрости открыты Христом и во Христе, а Тело Христово – Церковь, а мы в ней – Его члены. А так как Церкви обетована вечность и неодоленность, то и служение ей есть служение вечному, и память в ней есть вечная память.

И было время, когда ум, слово, художество, архитектура, музыка, пение, поэтический дар – все, все, что есть высокого у человека, все отдавалось Церкви Христовой. Повторялось в области духа то, что мы теперь наблюдаем во внешнем житейском устройстве верующего народа: в селе кругом деревянные и соломенные избушки, а над ними всех выше, всех лучше – прекрасный каменный изукрашенный храм Богу... И как согласно и цельно текла жизнь! И как, напоенная духом благочестия, давала она великие плоды и залоги будущих плодов духа!

Не на этой ли основе стоят и обители иноческие? Не этому ли началу вечному служите вы, честные сестры и этой святой обители? Не о том ли говорят нам и это прекрасное пение, и чтение, и художество, и этот чудный храм, и вся эта красота вокруг нас, в которую и сегодня облеклось наше богослужение?

Не такой ли именно подвиг жизни явил пред нами и тот праведный муж, который своей любовью и усердием, и трудами, и средствами создал на месте пусте все это великолепие храма и обители, и который теперь почил здесь на веки своим утрудившимся от земных трудов телом? Отец Иоанн, подобно ныне поминаемым святителям, точно так же все, что имел, все сокровища, и внешние и внутренние, все отдал Церкви, для нее жил, о ней провещал вдохновенными речами и писаниями, к ней призывал всех людей, в эту врачебницу звал всех ищущих возрождения и спасения.

Недостало бы нам времени приводить здесь поучения батюшки об этом предмете, его восторженные хвалы Церкви Христовой. «Святая Церковь, – пишет он, – величайшее, благостнейшее, премудрое, необходимое учреждение Божие на земле, это истинная скиния Божия, юже водрузи Господь, а не человек. Только в Церкви заключается обновительная сила (для растлевшего грехом естества нашего), вне Церкви ее нет и быть не может»⁹⁷.

Вот почему имеем и мы залог упований, что, подобно древним святым пастырям, имя и дух отца Иоанна не умрут, а пребудут вечной памятью в Церкви.

Думаете ли вы, что он только в церковном делании мог стяжать свою славу? О, нет! Если бы он уступил миру, если бы он пошел его путями и творил ему угодное, его теперешние хулители возгласили бы ему громовую славу. Своими редкими способностями, ревностью, настойчивостью в избранном подвиге решительно во всех областях жизни он был бы выдающимся человеком и имел бы успех. Но эта слава мира за угождение миру именно была бы тленной и недолговечной. Его мудрость, озаренная верой и молитвой, указала ему путь иной славы, нетленной и вечной – в Христовой Церкви. Он пошел за теми бесчисленными святителями и пастырями, которые все, что имели, посвятили на служение Богу и отдали в употребление Церкви. Таковы Василий Великий, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст, коих покойный батюшка так чтил. Таковы и многочисленные святители Русской Церкви, и среди них первопрестольники наши, великие самоотверженные боголюбцы и народолюбцы, митрополиты Московские – Петр, Алексий, Иона и Филипп⁹⁸. И сих с особой любовью он почитал и образ их велел написать у своей гробницы, в церкви-усыпальнице.

Русские боголюбцы и народолюбцы из первопрестольной Москвы, где сияли житием названные святители и где они почивают ныне телами своими в благоухании святыни, все патриотические союзы Москвы, членом коих состоял отец Иоанн, уполномочили меня к сороковому дню после его кончины доставить сюда и возложить на могилу батюшки эту икону святителей Московских. Сегодня мы по сему случаю и совершаем здесь нарочитую молитву.

Прими, дорогой наш боголюбец и народолюбец, эту святую икону сродных тебе по духу великих русских святителей, верных слуг Церкви Божией, верных сынов своего народа. И да будет тебе в Церкви Божией наряду со всеми, ей отдавшими безраздельно и без остатка всю жизнь и все дарования, все труды и подвиги, да будет тебе воистину вечная память!

Речь в Неделю Всех святых, 8 июня 1908 г.⁹⁹

Прежде чем ответить на ваши горячие приветствия, дорогие братья и друзья, мы решили помолиться Богу: так подобает творить русским и православным людям. Прежде чем сказать вам слово как соработникам и единомышленникам в нашем великом деле поддержания святой веры, святой верности царю и Родине и борьбы с нечестивым врагом, мы решили во время самой молитвы нашей побеседовать с вами пастырской беседой: так подобает творить истинным православным сынам Церкви и защитникам церковности.

И какой высокий предмет для слова и размышления, для назидания и взаимного соутешения дает нам воспоминание нынешнего воскресного дня! Неделя Всех святых! Вот кто – святые – являются живыми и вечными проповедниками того оживления мира и человечества, которое явилось плодом искупления Христова и ниспослания искупленным даров Духа Утешителя.

Святые указаны нам непосредственно после воспоминания о завершении искупительного и спасительного подвига Господа Иисуса как образцы для подражания в христианской жизни. Святи будите, яко Аз Свят есмь, – такова заповедь Господа; воля Божия о вас – святость ваша, – такова заповедь апостола верующим (1Петр.1:16; ср. Лев.11:44; 1Фес.4:3).

Трудно здесь и долго было бы входить нам в подробное и обстоятельное суждение о том, что есть святость в широком и всеобъемлющем значении этого слова. Скажем одно: святость обозначает полную отделенность от мира зла, выделение предмета или лица исключительно для служения Богу (см.: 1Петр.2:9; Исх.19:6; Ис.61:6; Деян.26:18). В этом смысле свят Господь Бог наш как Существо надмирное и премирное; в этом смысле свята Церковь, все общество верующих свято (см.: Чис.16:3), свят храм, святы принадлежности богослужения, святы бывают наши достойные и Богу посвященные мысли и молитвы; в этом смысле свят и должен быть свят всякий истинно верующий христианин, как это и видим в писаниях апостольских, где верующие постоянно именуются именем «святых» (см.: 2Кор.13:12; Рим.15:26; 16:16; 1Тим.5:10; Тит.2:3; Деян.26:10 и др.). Отсюда и внутренняя чистота, высокая нравственная настроенность, отсюда добрые и «святые» дела у верующего истинного христианина: Богу отданный, от зла мирского выделенный, из мира обладания диавольского изъятый не может иметь настроения, сродного миру зла, не может творить дел, обращающих его в рабство дьяволу и в его пособника.

Глубоко впитала в себя это воззрение русская народная душа, воспитанная Православной Христовой Церковью. И сказалось такое воззрение в метком и знаменательном слове. В то время, как немец говорит о себе: «честный немец»; в то время, как испанец называет себя «гордым и храбрым», в то время, как Англия – «предприимчивая», Франция – «веселая», Бельгия – «трудолюбивая», по сознанию и признанию сынов каждой из этих стран, то Россия, по сознанию и признанию ее сынов, есть «Святая Русь».

Да, Русь выделена из мира, избрана для особой великой цели хранения и распространения неповрежденной истины веры; она посвящена Богу и Его мироправящему Промыслу. И в своих исторических судьбах – преемствуя древней православной Византии и ее мировому призванию и значению; и в своем племенном составе – претворяя в себе и насыщая духом христианства многочисленные народности; и в своем географическом положении – на грани двух миров, двух частей света, двух цивилизаций – Русь Святая одна может быть орудием этого Промысла для мировых событий и мировых явлений. Сознает ли народ такое свое назначение? Он проявляет его не в ясно выраженных положениях, не в строго определенных словесных формулах; он носит его в глубине духа, проявляет во всем жизненном укладе, выражает иногда в трогательных и глубоких символах. Когда вы въезжаете в русское селение и видите высокий каменный храм, величественный совне, благолепный и богато изукрашенный внутри, когда вы слышите доброгласные колокола, видите парчу и золото – и это все посреди убогих хижин, посреди бедной жизни, то здесь явный знак и явное свидетельство того, как народ смотрит на значение религиозного начала в своей жизни. Не поймет и не оценит этого гордый и чужой взгляд иноплеменный, но разумеет все это доброе русское сердце. Когда приходится наблюдать жизнь русских новоселов в Сибири, то еще яснее становится пред сознанием основная черта русской народной души. Откуда пришли новоселы? И с юга, и с запада России, и из ее центра, и с восточной окраины Приволжья собрались люди с различными племенными особенностями, а дух у них один. Наскоро выкопанные землянки, разбитые на время палатки, покрытые сверху войлоком или дырявым «рядном», приподнятые оглобли простой телеги, наскоро сбитый шалаш, вот жилье пришельцев с их женами и детьми. Но первая забота, первая мысль их после того, как намечено место и план для будущего селения, – это отвод площади для храма; первое поручение «от мира» избранному односельцу – собирать пожертвования на храм; первый разговор и первая серьезная совместная беседа – о том, как устроить приход, кому посвятить престол будущего храма, куда обратиться, чтобы хоть временно найти приходского пастыря, к какому селению ближайшему приписаться, чтобы войти в состав прихода. О, благослови, Господи, эти верующие и жаждущие Тебя Единого души, являющие Русь Святую в красе исконной святости и спасения! Пусть другие народы в своей исторической жизни и деятельности осуществляли и достигали успехов, каждый в сродной им области, обусловленной склонностями и способностями того или другого народа: одни развивали науку, другие создали право, иные преуспели в торговле, иные поставили высоко промышленность и внешние удобства жизни. Но если бы англичанина заставили переделаться во француза, а шведа – в итальянца, то разве не повторилось бы того же явления, как если бы мы заставили лошадь жить на дне моря или в речных струях, а рыбу пастись на лугу?

Пусть же и русский народ останется верным своим прирожденным и тысячелетней жизнью в Церкви воспитанным свойствам, пусть он пребудет у ног Христовых, пусть не отпадет от взлелеянного веками и бесконечно дорогого ему образца жизни и того конечного ее стремления, которое он выразил в именовании своем: Русь Святая. Другие народы дали изобретателей, другие народы создали ту картину внешней жизни, которая теперь так привлекает и соблазняет многих: хорошие дома, племенной скот, разделанные пашни, довольство и сытость. Пусть русский народ и все это обретет, но пусть останется при своей уже приобретенной славе: он дал и воспитал святых, ведомых и прославленных во множестве, и еще в большем множестве незримых и миру неведомых, но оставивших и давших жизни русской и стремлениям русских людей особый самобытный и пропитанный религиозно-нравственными запросами и интересами отпечаток, строй и быт. И недобро, неполезно и невозможно русским переделываться в чужеземцев, да и нет к тому оснований и побуждений, ибо быть русским – почетно, быть русским – славно, быть русским – значит приобщиться к жизни истинно человеческой и достойной.

В вихре и суете современных политических страстей, в борьбе партий, в зное и соблазнах политических похотей, когда меняются знамена, когда одни подчеркивают желание свое дать нам право, другие – науку, иные – экономические успехи, одни стоят за тот или другой образ правления, другие подчеркивают стремления чисто и только национальные, интересы национальной силы и международного достойного положения, одно забывается чаще всего: стремление народа к святости и спасению. Так происходит смешение и перемещение цели и средств.

Блаженны вы, члены патриотических союзов, если сознаете и в главу вашего исповедания и ваших стремлений ставите заботу о том, чтобы Россия, наша великая, милая, бесконечно дорогая нам Россия, осталась и пребывала вовеки Русью Святой! Только в ее святости – посвященности Богу, только в ее Православии и слиянии с Церковью Христовой могут быть осмыслены, и возвышены, и укреплены вечным освящением и силой и образ ее государственного строения – самодержавие, и ее национальные, как особливой русской народности, задачи, интересы и стремления.

Воля Божия о нас – святость наша. Вот наше знамя. Но не слишком ли многого хотите? Не сверх ли сил берете бремя? Не действуете ли вне области жизни собственно государственной? Так возражают нам.

Но таковыми и с таковыми стремлениями Бог создал человека, вложив в него Свой образ и тяготение к Первообразу. Но такова прямая заповедь Творца. Но таковы уроки апостолов. Хотите видеть возможность жизненного их исполнения и применения? Она представлена великим сонмом святых, в мире живших, плоть нашу носивших, питавшихся в ограде Церкви благостью Духа Святого и процветших святостью и чистотой. «Процвела есть пустыня, яко крин, Господи, языческая неплодящая церковь пришествием Твоим».

Посему, имея такое великое облегающее нас облако свидетелей – святых, ныне чтимых, гордость и грех отложивши, с терпением да течем на предлежащий нам подвиг: взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса! (Евр.12:1–2). Аминь.

Поучение в день памяти святого князя Владимира¹⁰⁰

Задолго до нашего времени, более чем за 900 лет, в Русской земле царствовал князь Владимир, ныне воспоминаемый Церковью как святой просветитель русских людей, названный равноапостольным¹⁰¹. Князь Владимир долго не веровал во Единого истинного Бога, во Христа Спасителя, а признавал и почитал богов многих. Такая религия, признающая многих богов, называется язычеством. В то время, как вера Христова сообщена людям Богом Небесным, язычество выдумано самими людьми, а так как человек может ошибаться, человек стремится только к тому, что ему нравится, что ему выгодно, то и языческая религия была ошибочна и всецело служила только телу: язычники много веселились, при служении богам допускались у них и пьянство, и обжорство, язычество допускало распутство и многоженство, не только не запрещало, но советовало дикие кровавые расправы, мстительность и жестокость. Хорошим и достойным похвалы, по мнению язычников, был тот, кто никому не давался в обиду, кто, напротив, всем другим показывал свою силу, кто умел весело, хорошо, всласть пожить, повеселиться. Вы видите, что заботы о душе, заботы о вечном спасении, заботы о чужом горе, о других людях у язычников не было. В язычестве хорошо жилось только знатным, сильным и богатым, а таких всегда немного. Наконец, в язычестве не было и мысли о том, а что же будет после смерти? Будет ли то же веселье, не будет ли, напротив, горя и мучения, и чем заслужить нужно вечное спасение, чем умилостивить Бога, избавиться мук вечных? Многие язычники задавались этими вопросами, но кто может их решить, кто на них может ответить? Один Господь может разъяснить это, и действительно разъясняет во Святом Евангелии, в учении Христовом, но этого-то учения язычники и не знали.

Князь Владимир обладал светлым умом. Как язычник, жил и он разгульно, любил пьяные пиры и дикие забавы, имел множество жен, часто со своей дружиной нападал на соседей, убивал сотни и тысячи людей, уводил в плен отцов и матерей, избивал беззащитных младенцев. Но ничто не удовлетворяло души князя, не находил он в этом разгуле счастья, а время шло, приближало его к смерти, и все чаще и чаще задумывался князь над своею жизнью, над своею бедною душой, над своим будущим после смерти. Не раз, конечно, с тоскою и печалью он спрашивал своих богов, призывал идольских жрецов, но боги не давали ответа, потому что были ложны и немы, а идольские жрецы удивлялись, что князь, богатый и сильный, может быть печальным, и советовали князю заглушить тоску опять в вине, в плясках, в пирах и боевых набегах. Тогда князь стал искать ответа в других религиях, но ни одна его не успокаивала, ни одна ему не понравилась. Раз явился к нему священник-монах православный и познакомил князя с истинной верой, а после беседы показал ему картину Страшного Суда, где по правую сторону изображены были ликующие праведники, радостно идущие к вечному блаженству, а по левую сторону – плачущие грешники, идущие в муку вечную. Князь сказал с грустью: «Хорошо тем, кто по правую сторону». Священник ответил: «Веруй и крестись, и ты будешь с ними». С тех пор князь стал готовиться к крещению. Господь поразил его слепотою и исцелил после крещения, чтобы сильнее уверить в истине Христовой. И действительно, Владимир отдался вере Христовой всецело. Слово Божие, которое он теперь узнал, ясно говорило ему, что князья должны быть отцами для своих подданных, и он, узнав счастье веры истинной, пожелал дать это счастье и своему царству. Так он крестил наших предков, крестил Русскую землю, и таким образом сделал то, что делали некогда апостолы, за что и назван просветителем России, равноапостольным. Святая Церковь прославляет его многими песнопениями. Она сравнивает его с апостолом Павлом и всех призывает величать его равноапостольным. По словам церковной песни, Господь отнял у него в купели крещения слепоту телесную, вместе и духовную.

Совершенно изменился князь Владимир после крещения: из буйного и гневного стал кротким и тихим, из жестокого и кровожадного обратился в милостивого и смиренного. Кончились пиры, прекратилось пьянство и распутство, перестал он жить для себя и стал заботиться о других – о своих близких, о своих подданных, стал щедрым на милостыню нищим, на жертвы храмам, стал богомольным и трудолюбивым. Он сам говорил о себе: «Был я прежде, как скот, жил я хуже всякого зверя, пока не узнал Бога истинного». Так повлияла вера Христова на Владимира.

Князь просветил верой Христовой и землю Русскую. Наше Отечество этою верою росло и крепло, ею и строилась наша земля, соединилась воедино из множества отдельных княжеств, побеждала врагов и сделалась теперь могущественным в мире государством. И теперь русский человек, когда говорит с любовью о своем Отечестве, называет его Святой православной Русью, и теперь, когда мы хотим похвалить кого, то выше похвалы не находим, как сказать: «он истинный православный христианин».

Так погибло на Руси язычество и воцарилась вера Христова, вера православная.

Мы видели, каков был князь Владимир язычником и каким стал после принятия христианства. Теперь с тех пор прошло 900 лет. Русь стала православно-христианскою. Пало и уничтожилось язычество и сияет христианство. Что же, нет ли в нас до сих пор чего-либо языческого, совершенные ли мы христиане?

К сожалению, если рассмотреть наши дела, наши мысли, наши желания и чувства, то едва ли мы по чистой совести можем назвать себя вполне последователями Христовыми.

Язычник живет для тела, христианин должен жить для духа, язычник живет для земли и временной жизни, христианин живет для Неба и вечной жизни. Нам сказано: «дух есть, иже животворит, плоть же не пользует ничто же»; нам заповедано: «вышних ищите, горняя мудрствуйте, а не земная»; нам каждую обедню твердят: «всякое ныне житейское отложим попечение», «горе имеем сердца», т. е. к Богу. Нам апостол говорит: во всем, братие моя, только то, что истинно, что честно, что пречисто, что достойно похвалы и что может быть названо добродетелью, – о сем помышляйте.

А мы? Мало ли у нас сквернословия, мало ли обжорства, пьянства, распутства, мало ли гордости, скупости, жадности, мало ли обмана для приобретения денег и других земных сокровищ? И неужели все это мы готовим для неба? Неужели все это свойственно христианину? И выходит поэтому, что по имени мы христиане, а на деле у нас много еще языческого. Дальше: язычник живет для себя, и только для себя. Христианин, напротив, помнит и о Боге, и о своих ближних. Нам сказано: возлюби ближнего, как самого себя, не своих только выгод ищите, но и о близких помышляйте. О родных апостолом заповедано: кто о близких, особенно же о родных, не заботится, тот веры отвергся и хуже язычника. И даже о врагах нам повелено: любите врагов своих, благотворите ненавидящим вас, если голоден враг твой – накорми его, если жаждет – напои его. А о старших, о начальниках, о пастырях духовных нам что заповедано? Заповедано повиноваться им, слушать их учение, заповедано не доверять собственному разуму, а веровать так, как учит Церковь Христова устами своих служителей. А о всех вообще сказано: воздадите всем должная...

А мы? Мало ли у нас ссор, вражды, зависти, ненависти, мало ли осуждения, упорства, неповиновения? Как же нам любить врагов, когда мы дома с близкими жить не умеем – муж с женой, дети с родителями, пасомые с пастырями?!

И опять мы приходим к печальному выводу, что мы по жизни язычники и только по имени христиане.

Братие возлюбленные! Что пользы от дерева, когда на нем нет ни плодов, ни даже листьев¹⁰²? Какое удобство от реки, когда в ней нет ни капли воды? Точно так же, что пользы от того, что мы крещены и называемся христианами, а дел и мыслей, чувств христианских не имеем? Один из святых отцов говорит: если в источнике нет воды, то не должно и называть его источником. Так, если у христианина нет добрых дел, то напрасно и звать его христианином. Спаситель сказал, что всякое дерево, не приносящее плода, посекают и бросают в огонь. Побоимся этого грозного определения. Постараемся быть христианами не по имени только, но и самим делом. Братие, говорит апостол, вы были некогда тьмою в язычестве, ныне же свет о Господе – в христианстве; ходите же, как дети света, а не тьмы, как служители добра, а не зла, как дети Бога, а не диавола. Ныне же отложите все прежнее языческое: гордость, гнев, злобу, блуд, чревоугодие, срамословие от уст ваших. Наши предки были язычниками и в язычестве имели много пороков, но они не знали закона Божия и в этом могли иметь оправдание. Мы же знаем, что добро, что зло, и если не творим добро, то потому только, что не хотим. Но поступая так, мы собираем себе гнев на день гнева, по слову апостола, ибо непреложно грозное прещение Спасителя: раб, не знавший воли господина и не сотворивший, будет бит мало, а раб, знавший волю господина и не сотворивший, будет бит много (см.: Лк.12:47–48). Аминь.

5 октября 1908 г.¹⁰³

Празднуем ныне память великих Московских святителей и всея России чудотворцев, митрополитов Петра, Алексия, Ионы; к ним впоследствии, по распоряжению высшей церковной власти, причислен по празднованию и памяти тоже святой – митрополит Московский Филипп¹⁰⁴.

Может быть, кто подумает: ведь они жили в Москве и там святительствовали, зачем же нам праздновать с особым торжеством их память? Но как Москва имела не местное только значение в древней России, а значение всероссийское, так и ее митрополиты-святители не напрасно и при жизни назывались всероссийскими, и по смерти почитаются всем русским народом; они совершили великие подвиги поистине для всего русского народа. А затем – святость человека сияет не только всем окружающим, не только целому народу, но всем людям на земле. И Спаситель говорил смиренным рыбакам-апостолам: вы – свет миру (Мф.5:14).

Пятьсот–шестьсот лет тому назад жили воспоминаемые сегодня угодники, двести с лишком лет один за другим они сияли житием и подвигами для Святой нашей Руси. То было время, безмерно тяжелое для русского народа. Уже народ наш в то время был просвещен верой Христовой в городе Киеве, уже распространял он эту веру среди народов диких и неведавших Бога, уже у нас было настоящее христианское просвещение, настоящее христианское царство, уже процвела тогда Русская земля великими святыми. Цвести бы и расти Русскому царству православному, совершать бы ему великое и всемирное апостольское дело – далеко кругом распространять святую веру среди народов Европы и Азии!

Но Господь судил иное. Судил Он испытать Русь крепким испытанием, закалить ее в неимоверных страданиях. Из далеких азиатских стран нахлынули на нас дикие монгольские орды, пришли они на Русь в силе тяжкой. Разбиты были наши князья, разъединенные между собою, уничтожены наши воинские дружины, запылали села и города, разрушены храмы и монастыри, десятки тысяч людей отведены в тяжелую неволю, сотни тысяч избиты врагами, хлеб, достояние и богатства разграблены... Народ бежал в леса, селился в болотах, жил в нужде и наготе, в голоде и холоде, отвыкал от пения церковного, он звона колокольного... От Киева и юго-запада, от привольной и богатой земли, где впервые зародилось и основалось Русское княжество, русская жизнь стала отливать далеко к северу и северо-востоку, к Владимиру, Москве и Твери, чтобы подальше уйти от татарского разорения.

В такое-то время и совершили свой подвиг святители Московские – из них митрополит Петр жил во дни самых страшных ужасов татарщины, митрополит Алексий уже предчувствовал победу над ними на поле Куликовом, митрополит Иона имел радость видеть, что иго татарское скоро-скоро окончится. Святитель Филипп не только видел полное и окончательное низвержение татарского засилья, но видел, как царь русский уже сам покорял прежде грозные царства татарские – Казань и Астрахань.

Прежде всего великие эти святители старались поддержать в русском народе ревность и чистоту веры православной. Она одна давала утешение в страданиях, она одна поддерживала народную бодрость и упования на лучшее будущее. Вера же православная хранила единство народа русского. От отсутствия такого единства погибал наш народ: если бы не разделялись князья и города, если бы не враждовали они между собою, если бы не отказывали друг другу в помоши, то и враг не одолел бы Русь. Но при множестве князей была на Руси одна православная вера, один митрополит, одна церковная власть, одно богослужение, один язык молитв, одни упования, одни святыни. Это все имело величайшее значение для народа русского. Но самое великое значение имело превосходство нашей веры, святой, православной, богооткровенной, пред верой пришельцев-монголов, которые сначала были язычниками, а потом, с XIV века, сделались магометанами. Трудно себе даже мысленно представить, что было бы с нашим русским народом, если бы он, под влиянием порабощения, принял бы и веру поработителей. Он погиб бы для Царства Божьего и вечного спасения – это прежде всего. Но погибнув для неба, он умер бы и для земли: его поглотили бы дикие орды, и самого имени его теперь бы не существовало в мире. Будучи языческим или мусульманским, наш народ слился бы с монголами и разделил бы их судьбу, а судьба их у нас перед глазами.

Но безмерно превосходили русские татар своей верой. И великое дело случилось: татары покорили землю Русскую, взяли как бы тело России, а сами невольно покорились русской душе, т. е. вере нашего народа. Они не могли не уважать нашей веры, они во множестве крестились, они чувствовали наше духовное превосходство – поработители преклонялись пред порабощенными, пред их духовными сокровищами. При таких условиях русские не могли затеряться в мире и погибнуть, напротив, постепенно они духовно подчиняли себе своих победителей и тем сливали их с собою и вместе спасали их духовно, приобщая к Церкви Божией, к сокровищам христианства, к Царству Божию.

Всеми силами святой ревности и неустанного труда поддерживали святители Московские святое Православие в русском народе. Святитель Петр восстанавливает разрушенные храмы, учреждает новые обители, он переносит свою митрополию в Москву, строит Успенский храм и умоляет князя окончить его постройку, собрать сюда святыни народные, и предсказывает ему за это, что руки его взыдут на плеща врагов его и что род его будет владеть и княжить в этом новом городе над всею Русью. Святитель Алексий все силы своего богато одаренного духа употребил на утверждение святого Православия. Он ездил по Русской земле, он также строил храмы и святые обители, он сам переводит Святое Евангелие на славянский язык с греческого, он пишет послания и князьям, и простолюдинам, утверждая их в вере и законе Господнем, призывая их к единению в Церкви Христовой: «Имейте в уме своем смерть, воскресение, суд и воздаяние по делам»; «не пропадет овца, на которой есть помета: ваша помета – Христос и Его Тело и Кровь Божественная»; «как одним дымом нельзя нагреть дома, так и одна домашняя молитва без общецерковной»; «что холоднее и бездушнее камня? Но и камень, если бить о камень, то явится тепло и посыплются искры: так и христиане в Церкви и в общецерковном пребывании и молитве»...

Во дни святителя Ионы опасность грозила Православию от замыслов папы Римского, хотевшего подчинить себе православные народности путем обольщения и богатых обещаний свободы и защиты от мусульман. Твердо стоял святитель на страже церковной, ни одна душа не погибла и не уловлена была в сети католичества...

Итак, не напрасно Святая Церковь в песнопениях нынешнего дня прославляет этих святителей как «первопрестольников российских и столпов Православия», как «хранителей апостольских преданий», непоколебимых защитников и веры проповедников. И в этом их первый завет векам и родам, сынам православного русского народа. На свете нет другого народа, у которого измена вере приносила бы такие пагубные последствия для государственной жизни: так сросся и сжился народ русский со святым Православием. Пред ним, пред святым Православием, в лице святителя Алексия, склонился и сам хан татарский: он просил святителя Алексия приезжать в Орду, он видел чудо исцеления своей жены по молитвам святителя, он с честью его встречал и провожал, одаривал подарками, давал льготы и милости Церкви Божией... В эти времена святитель Алексий являлся митрополитом и пастырем не только для русского князя и русских людей, но и для хана татарского и его народа.

В Москве у московских князей впервые ясно и решительно была осознана и высказана мысль о том, что надо русскому народу собраться в единое государство, под рукой единого князя, чтобы свергнуть иго татарское. Нужно было победить всякое самолюбие и все разделения ради блага всей Руси, нужно было пламенно любить Родину, чтоб о себе забывать, нужно было повиновением князю постепенно из губительного многоначалия создавать единодержавие и самодержавие на Руси, чтобы силой самодержавия царского вести Россию к силе и славе и к исполнению ее религиозного, свыше указанного, мирового призвания.

И вот святитель Петр следует за князем в незначительный в то время городок Москву, чтоб утвердить там свое местопребывание и тем привлечь к князю уважение и преданность всей России. Святитель Алексий повиновался даже малолетнему великому князю, всячески ограждая его права; он входил не только в дела церковные, но и государственные, увещевал непокорных, предавал отлучению церковному тех русских князей и их приспешников, которые шли против законной власти великого князя, пользуясь его малолетством или затруднениями в государственной жизни, и соединялись даже с врагами русского народа (как князь Тверской с литовцами); он путешествовал в Орду к татарскому хану, чтобы смягчить его и предотвратить нападение на Русскую землю. Умирая глубоким старцем, он говорил великому князю: «Сын мой, я отхожу от жизни, оставляя тебе милость от Бога, мир и благословение, а также и сыну твоему и всему семени твоему до века». Так, видите, и доныне почиет на нас благословение святителя. Так же действовал и святитель Иона: и он писал послания к русскому воинству, ободряя его на подвиг брани против татар-поработителей и обещая именем Господним венец славы мученикам, которые будут убиты в сей священной брани; и он властью духовной смирял бунтующих князей, бояр, раздорников, непокорных власти законного великого князя; и он всеми силами своими служил благу народа русского, подготовляя единодержавие и самодержавие его властителей и вместе с тем силу и крепость царства Русского, православного, мир и спокойствие Церкви Христовой, благоденствие и порядок народа, чтобы народ наш тихое и безмолвное житие проводил во всяком благочестии и чистоте, творя волю Божию, уготовляя себя к вечному спасению. Ради того же блага русского народа и святитель Филипп, на сто лет позже митрополита Ионы, уже во дни свободы Русского царства, когда царь Иоанн Грозный, попущением Божиим объятый болезнью, воспылал гневом на подданных и стал предавать многих неправедным и жестоким казням, – святитель Филипп мужественно и до пролития крови пастырски увещевал грозного царя, сохраняя уважение, преданность и повиновение ему как царю, но напоминая о равном для царя и подданных законе Царя Небесного.

Вот, братие, жизнь и подвиги Московских и всероссийских святителей на протяжении двух столетий скорби и страданий в жизни русского народа. Ныне, в день царский, когда мы молимся за царственного отрока и именинника, наследника престола, цесаревича и великого князя Алексия Николаевича, не вспоминаются ли нам скорби и страдания, пережитые и переживаемые нами в последнее время? Враги внешние, японцы, родственные древним нашим насильникам-монголам, нанесли России жестокие раны. С ними соединились наши домашние раздорники и изменники и производили и производят разделения и смуту в царстве нашем, как во дни татарского нашествия.

Где же и в чем нам искать спасения?

Ответ мы слышим в жизни и подвигах святителей Московских. Их заветы через века и роды гласят нам: храните святую православную веру, храните единство в Церкви Православной, ищите паче всего вечного спасения и угождения Богу, любите родной русский народ, свое Отечество до полного забвения своих выгод, дорожите выстраданным и Церковью благословенным самодержавием наших царей, повинуйтесь власти их и поставленных ими правителей, не смущайтесь и не соблазняйтесь ни речами, ни обещаниями раздорников и развратителей народных.

В этом было наше спасение в веках минувших, в этом спасение России и в настоящее трудное время, и на всю вечность! Аминь.

Слово в день памяти святителя Алексия, митрополита Московского, 12 февраля 1902 г.¹⁰⁵

В жизни святых имеем мы неизживаемое духовное наследство, которое ежедневно в церковных воспоминаниях, в церковном богослужении раскрывается пред нами во всем его дивном богатстве. Бесчисленные сонмы этих святых украшают небо церковное и сияют на нем, как звезды небесные. Взирая на них, освещаем мы ими свой путь земной жизни, направляя его к небу и вечности, взирая на них, мы и сами заимствуемся от света их.

Такова же и жизнь святителя Алексия, митрополита Московского¹⁰⁶, память которого, ради небесного его покровительства архипастырю нашему, собрала нас сегодня во святом храме.

Воистину память праведного с похвалами*26. Имя святого Алексия известно во всей России. Можно сказать, оно вспоминается за всеми важнейшими богослужениями церковными в ряду тех великих имен великих деятелей: Михаила, Петра, Ионы, Филиппа и других, которым Церковь Русская и народ русский обязаны вечной благодарностью.

Благодетели и друзья оцениваются главным образом в тяжкие годины жизни, во времена горестей и несчастий. В такое именно время, в тяжкое для России время, жил и действовал святитель Алексий, оттого, конечно, он особенно и дорог русскому народу. Это было более 500 лет тому назад. Нашествия татар, разорявших и грабивших землю Русскую, разделения и распри в среде князей, церковное неустройство и раздоры и в довершение всего губительная зараза, известная под именем «черной смерти», от которой вымирали целые города, обращались в безлюдные пустыни целые области, – вот каковы были обстоятельства того далекого времени.

Неудивительно, что в такое тяжкое время даже детство, этот возраст жизни, обыкновенно беспечальный и радостный, омрачалось заботами и тревогами. Святой Алексий, называвшийся до принятия монашества Елевферием, был сын богатых и знатных родителей. Юные годы его могли протекать, как один сплошной непрерывный праздник. Но с детства он упреждал мыслью будущий подвиг жизни, задумывался не о радостях и забавах настоящего, но о трудах будущего, пытливая душа его неотступно размышляла, какой избрать ему путь для служения Богу, ближним и Родине, страдающей от несчастий и бедствий. Над детской вдумчивой душой никогда не дремлет всесильная предваряющая благодать Божия... И вот однажды, когда отроком, на 12-м году жизни, Елевферий расставил сети для ловли птиц и, в ожидании добычи, задремал, вдруг он услышал невидимый таинственный голос, назвавший его новым именем. Голос говорил: «Алексий! Что напрасно трудишься? Тебе предстоит ловить человеков». Отрок проснулся, и в этих словах, которыми некогда Спаситель призвал апостолов к пастырскому служению в Церкви Христовой, он увидел призвание своей жизни, то призвание, над которым не раз останавливалось в тревожном размышлении его пытливое сердце. С тех пор произошла большая перемена в душе отрока – он сделался задумчивым, молчаливым, стал уединяться, предался молитве и чтению слова Божия, посещению церкви. На пятнадцатом году жизни он решил принять монашество, а чрез 5 лет уже был пострижен в одном из московских монастырей, получив ранее указанное ему в таинственном видении имя Алексий. Благочестием, умом и ревностью ко славе Божией и служению ближним он скоро обратил на себя внимание митрополита всея Руси святителя Феогноста¹⁰⁷, и был избран им себе в помощники по управлению Церковью. Алексий не имел тогда и 40 лет жизни, но, несмотря на молодость, ни высокое положение, ни почести, ни власть, ни окружающие его шипящие злоба и зависть к нему не смутили и не озлобили его кроткой и боголюбивой души, не ослабили его трудов, которым он отдавался день и ночь. Когда же умер святитель Феогност, то, по завещанию усопшего архипастыря и по воле великого князя, Алексий был возведен в звание митрополита Московского и всея Руси. В этом высочайшем служении он показал все величие святой души своей, все богатство дарований естественных и благодатных: ради устройства дел Церкви два раза¹⁰⁸, с опасностью жизни в пути, ездил он в далекий Константинополь¹⁰⁹, дважды путешествовал в Орду к диким татарам, испрашивая милостей у ханов для земли Русской. В личной своей жизни, по выражению песни церковной, он был «питателем вдов, отцом сирот, помощником скорбящих, утешителем плачущих, для всех – пастырем и наставником» (Седален 12 февраля). Во дворце князей он пользовался почетом, и слово его останавливало княжеские, гибельные для России, распри. В своей церковной и государственной деятельности поистине он был Ангелом Хранителем России¹¹⁰. При всем том он находил время и строить церкви и монастыри¹¹¹, и уединяться для подвигов иноческих и молитвы, и исправлять священные книги, и рассылать поучения своей обширной пастве по всей России. Имя его было славно в родной земле, славно было далеко и за пределами ее, даже у татар, поработителей России.

У татарского хана заболела любимая жена Тайдула и потеряла зрение. Хан послал в Москву к князю и приказывал ему прислать в Орду святого митрополита русского¹¹². «Мы слышали, – писал хан, – что есть у вас служитель Божий, который если о чем попросит Бога, Бог слушает его. Пришли его, пусть он исцелит жену мою. Если не пришлешь, пойду я опустошать землю вашу».

Смутился смиренный Алексий, когда ему князь передал волю хана. Но вера в Бога, любовь к Церкви и Отечеству превозмогли все, дали ему силу совершить чудо. В смущении духа, пред отправлением из Москвы к хану, пошел он молиться во храм ко гробу святого митрополита Московского Петра. Здесь во время молитвы, в знамение свыше, в руках святителя Алексия сама зажглась церковная свеча. Подкрепленный этим знамением, святитель отправился в далекое и опасное путешествие. Прибыв в Орду, он отслужил молебен над болящей Тайдулой, совершил водоосвящение и окропил святой водой потухшие очи царицы. И внял Господь его молитве: Тайдула прозрела и с тех пор неизменно покровительствовала земле Русской. Святитель возвратился со славой, с богатыми милостями хана к России¹¹³ и отвратил от родины грозящую беду.

Святитель Алексий почил от тяжких трудов жизни в глубокой старости, имея около 80 лет от роду. Чрез 50 лет открылись нетленными святые мощи его и источают доселе чудеса милости Божией всем притекающим к ним с верой и молитвой. Пред ними, отправляясь сюда экзархом Грузии, и наш архипастырь, высокопреосвященный Алексий, склонившись в молитве до праха земного, просил себе небесной помощи в делах своего служения¹¹⁴. Да поможет ему Господь утро и заутра.

От обстоятельств детства и юности святителя Алексия возьмите себе уроки вы, юноши и дети, питомцы школ церковных. Да будут радостны и беспечальны ваши детские годы, да будет светла и полна веселием ваша юность! Но в пору нежной весны вашей жизни помните, дорогие, что наступит лето – время труда и жатвы. Ленивый земледелец, не посеявший весной ничего на своей пашне, останется без жатвы летом и без хлеба зимой. Жалким и ничтожным тунеядцем, лишним и никому не нужным человеком, общей тяготой для всех останется он в жизни. Берегитесь, дети, этой печальной судьбы! Растите, трудитесь, богатейте верою, молитвою, познаниями и, как отрок Елевферий, вдумывайтесь в будущее призвание жизни. Жизнь – не беспечальный праздник. Не сплошное веселье: она есть путь приготовления неба, она есть время труда и подвига, искупляющего страдания. Блажен, кто, по слову пророка, возьмет ярем свой от юности своей! Блажен, кто в годы молодые верой, молитвой и трудом привлек к себе благодать Божию. С ним будет то, что мы наблюдаем в знойных странах юга: хозяин весной, пользуясь обилием воды, старательно собирает и сберегает ее, чтобы летом, в знойные дни, в дни засухи и бездождия, оросить жаждущие нивы живительной влагой. Собирайте же теперь дары естественные и благодатные, собирайте во дни детства и юности: после не поднимете.

Вы – дети Церкви, вы, ею воспитываемые и обучаемые, имеете и теперь тех руководителей на этом пути, в число которых некогда таинственным голосом призван был отрок Елевферий. «Духовные ловцы человеков» – пастыри и учители церковные остаются в Церкви и ныне, останутся в ней и до скончания века. Они своими трудами поддерживают школы, в которых вы учитесь, они являются хранителями вашего детства, да будут они хранителями и руководителями всей вашей жизни, чтобы уловить вас в сети Царства Божия! И никто же сам по себе приемлет честь, токмо званный от Бога, якоже Аарон (Евр.5:4). Святитель Алексий любил повторять слова святого Григория Богослова: «нелегко украсть овцу, на которой положен знак». Знаки же для овец стада Божия суть знаки церковности: святые Таинства, священные обряды, посты и молитвы, Тело и Кровь Христовы... Такая отмеченная овца не затеряется в мире, такую овцу не украдет враг спасения. А если эта овца не отходит и от пастыря, то она вдвойне безопасна. Храните же, дорогие, вашу связь с Церковью Христовой, храните на всю жизнь связь с пастырями и служителями Церкви. «Повинуйтеся наставником вашим и покоряйтеся», – слышали вы сегодня в апостольском чтении. Над ними же, над пастырями и учителями, – архипастыри Церкви, к которым обвыкли православные люди относиться с благоговейной любовью, поминать их ежедневной молитвой. Сегодня – день нарочитой и особливой молитвы о нашем архипастыре. Вы видели, как сегодня в молитве за вас изливалась в слезах умиления душа архипастыря в тот миг, когда он молил Господа призреть с небесе и посетить вас – виноград, который насадила десница Божия. Помолимся и мы о нем Пастыреначальнику Иисусу Христу, будем просить ему небес- ной помощи святителя Алексия, его небесного покровителя. Так поступая, мы исполним завет святителя: в дни своей жизни он в поучениях своих придавал великое значение взаимным церковным молитвам. «Оставив все дела свои, – писал святитель Алексий, – без лености собирайтесь на церковную молитву. Не говорите: помолимся дома. Как комната без огня от одного дыма не может нагреться, так и домашняя молитва без церковной. Если так будете делать, то и молитва церковная за вас дойдет к Богу».

Да вознесется же ныне наша молитва за архипастыря, да услышит ее Господь предстательством святителя Алексия и да видим мы нашего владыку архипастыря среди вас, дорогие дети, воистину яко отца о чадех веселящася! Аминь.

Речь в день тезоименитства наследника цесаревича, 5 октября 1906 г.¹¹⁵

В совершенно необычной обстановке и в особо знаменательном собрании совершаем мы ныне это молитвословие о царе и сыне царевом¹¹⁶. Среди людей, открыто, мужественно и самоотверженно, иногда с опасностью для чести и даже жизни своей, выставляющих, как знамя жизни и деятельности, преданность Церкви Христовой, Родине и царю, мы встречаем нынешний церковно-гражданский праздник. Как отрадно совершителю богослужения вознести молитву о царе и царстве среди людей искренних, единомышленных, участвующих в богослужении не телом только, но и духом, не за страх, а за совесть, не по долгу внешнему и принудительному, а по внутреннему влечению сердца! Но вместе с тем здесь-то и место указать отрадные утешения русским людям и глубоко назидательные уроки, которые на сердца боголюбивые и царелюбивые должны пасть, как роса на землю жаждущую.

Вы стоите за веру православную. Но вот пред вами живой образ религиозной ревности и преданности истине Православия в лице святителя Алексия, митрополита Московского, память которого сегодня празднует Святая Церковь; имя его носит и небесному покровительству его вверен нынешний наш царственный именинник Сын боярина, из богатого дома, с заманчивым будущим в смысле житейских успехов, он оставляет с молодых лет мир и отдается всецело подвигам веры и служению Церкви. Перст Божий возвел его на митрополичий престол всея Руси. И в этом звании святитель не знал усталости в трудах. Дважды по делам Церкви он совершает тяжкое путешествие в Царырад, переписывает своею рукой и исправляет перевод богослужебных книг, устраивает митрополию, вводит порядок в церковном управлении, пишет послания, воздвигает храмы, созидает обители. Это он был другом великого игумена земли Русской – преподобного Сергия; он упорядочил наше монашество; это он своим влиянием на ханов татарских, поработителей России, в дни господства наших врагов добился того, что Церковь Православная осталась и объявлена была ханами неприкосновенною, первенствующею и господствующею, свободною в своей жизни и в распоряжении своими имуществами, добился того, чего теперь хотели лишить ее свои, русские, домашние воры и насильники, якобы от имени русского народа.

И он же, святитель Алексий, завещал нам, русским людям, в трогательно простых выражениях хранить единение и мир в общении церковном. «Друга, – говорит он, – берегите молитву церковную. Как нельзя согреть дом одним дымом без огня, так нельзя остаться с одною молитвою домашнею без церковной. Что холоднее и бездушнее камня? Но если и камни ударять один о другой, то они согреются и из них посыпятся искры. То же и в церковном общении». Вот нам урок единения, мира и любви взаимной – урок русским православным людям теперь столь необходимый. Все, что нас разделит и разъединит, все, кто нас разделит, – все раздорническое не благословенно.

Вы стоите за царя, вы благоговейно храните чувства и долг верноподданства. И в этом нам образ – святитель Алексий. Дорог царь для русского народа, и потому, конечно, дорог для него и первородный сын царев, живая надежда будущего, залог сохранения царского рода, залог того, что по смерти царствующего государя царство не омрачится кровавыми спорами и раздорами из-за престолонаследия. О, знает Россия эти тяжкие времена, эти раздоры из-за великого княжения, когда не было ясного закона наследования престола!

Святитель Алексий и благословил тот именно порядок наследования престола от отца к старшему сыну (а не старшему в роде), который с течением времени дал России прекращение междоусобиц после смерти каждого великого князя; его дорогую подпись мы видим на этом акте громадной государственной важности.

Князь Димитрий Иоаннович, будущий герой Донской, был ребенком¹¹⁷. Но митрополит всея Руси Алексий хранил свято верность и ребенку – законному государю, он заботливо его пестовал, охранял его от злых влияний, воспитал в нем будущего спасителя Отечества. Новый порядок престолонаследования только что возник, князья удельные не хотели его признавать, при малолетнем великом князе они по-прежнему тянули врозь и грабили землю Русскую. И сам митрополит, который принимал самое близкое участие в делах государственных, который при множестве князей был один, как митрополит всея Руси, мог бы воспользоваться положением и сосредоточить власть в своих руках. Но святитель не только сам хранил верность ребенку-государю, но и пасомых приводил к тому же; словом архипастырского поучения, грозою отлучения от Церкви он смирял мятежных князей и сберег власть законного государя, положил семена единодержавия и самодержавия на Руси.

Вы стоите за русскую народность, вы отстаиваете Россию для русских, вы все – горячие патриоты.

Святой патриот перед вами – святитель Алексий. Для величия русского народа в годину его унижения под игом татар он работал всю жизнь, участвуя и в делах государственных, и в делах церковных. Он не дожил до радости поражения врагов на поле Куликовом, но он ее видел духовными очами, он подготовил эту радость и, можно сказать, руками и устами преподобного Сергия он благословлял Димитрия Донского на брань. Ради русского народа три раза он ездил в Орду, отвратил гнев хана от Русской земли, отвратил усиленную дань и разорение ее и страшную войну; ради спасения Руси от разгрома инородцев он способствовал укреплению власти великого князя; ради русского народа он нес все труды и невзгоды жизни. По его завету ныне вместе с ним ублажаемый другой святитель всероссийский, митрополит Иона, писал русским людям пред решительною борьбой с татарами: «Кому случится умереть на той брани, те, подобно древним мученикам, примут от Христа венец за подвиг мучения».

В деятельности святителя Алексия трудно различить, где чисто церковная его работа и где государственная. Но русский народ не осудил за это святителя, но Церковь Русская, не задумываясь, прославила его во святых. Так искони повелось на Руси: русские люди созидали Царство Божие прежде всего, и это считали целью, а на царство земное, на народ государственный они смотрели как на средство для достижения цели и старались, чтобы средство это было достойно и прилично для цели, было сильно и действенно. Кто хотел бы на Руси разделить Церковь от государства, тот уподобился бы человеку, который пожелал разделить в живом теле мясо и жилы от костей.

Духовный образ святителя Алексия и с ним вместе ныне ублажаемых святителей Московских Петра и Ионы – это великое назидание в наши дни, и прежде всего нам, пастырям Церкви. Совершенно верно то, что духовенству должно быть строжайше воспрещено всякое политиканство. Оно словом Божиим, присягою и долгом своего звания и ежедневною молитвою призвано приносить моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и за вся, иже во власти суть. Посему для служителей Русской Церкви, волею царя ныне призванных к участию в Государственной думе и в Государственном совете, путь жизни, правило слова пастырского и образ поведения в жизни чисто государственной совершенно ясны: они призваны поддерживать православную веру, власть государя и жизненные интересы родного русского народа. Это не политика духовенства, это его религиозный и патриотический долг, это завет первоиерархов русских и угодников: святителей Петра, Алексия, Ионы, Филиппа, преподобного Сергия, это заветы великих патриотов-страдальцев: Иова, в век незабвенного Ермогена и Авраамия Палицына.

Память же лжепатриарха Игнатия проклята в народе... Посему все, что не религиозно, не народно, не патриотично, все, что хотя бы косвенно склонно поддерживать такие течения жизни, которые действуют в подрыв и ослабление силы и чести Православной Церкви, в умаление власти царя, утверждающего эту власть свою на религиозно-нравственном христианском начале, а не на языческом правовом, и в подрыв силы, значения и прав русского народа в его царстве, – все такое и все такие должны покинуть ряды служителей Церкви, уйти из ее священной дружины, не смущать боголюбивого и царелюбивого народа русского своим предательством, изменою долгу, лицемерием или хотя бы даже только попустительством злу. Нет в мире более народного духовенства, как в России. Таким его сделала история.

Нужно ли еще слово о том, что высказанное есть урок, назидание и долг для всякого русского человека? Но думается, что слово само собою вам и слышимо, и понятно. Ваше присутствие здесь – тому доказательство.

Пусть же ныне укрепятся и освятятся в нас молитвою наши религиозно-патриотические убеждения, и пусть они, распространяясь все шире и шире, в глубь сознания русского народа, принесут плод многий в жизни нашей Родины! Тогда исполнится недавно сказанное слово и желание нашего государя: в час, когда он, как смертный человек, по воле Божией отойдет смертным исходом в путь всея земли, он передаст своему первородному сыну-наследнику царство мирное, упорядоченное, могучее.

Боже! Суд Твой цареви даждь и правду Твою сыну цареву! Да возрастает царственный отрок от силы в силу, исполнялся премудрости, и да будет в любви у Бога и человеков! Аминь.

Слово в день памяти святого Иоанна Златоустого, 13 ноября 1907 г.¹¹⁸

Кто из православных христиан не слышал имени святого Иоанна Златоустого? Едва ли есть другой из чтимых святых, кого бы Церковь Христова поминала так часто – почти каждый день во всех своих священных храмах. Ему мы обязаны составлением Божественной литургии, чаще всего совершаемой в нашей Церкви, ему мы обязаны многими чудными и доселе трогающими всякое сердце молитвами. Его жизнь навеки полна поучений, как пример твердой веры, бестрепетного служения долгу, невзирая ни на какие препятствия, безпредельной преданности Святой Церкви и сопряженной с великими трудами и подвигами любви к своим ближним. Его многочисленные сочинения – проповеди, наставления, толкования слова Божия, книги, письма и послания – все это на вечные времена остается непревзойденным образцом глубокомыслия, красноречия, горячности любящего сердца и неисчерпаемого назидания для верующих всех веков, стран и народов.

Такого-то великого из величайших святых прославляем мы сегодня нарочитым праздничным торжеством по случаю 1500-летия со дня его святой мученической кончины¹¹⁹.

«Златозарного и златословесного почтим Златоустого Иоанна, вся позлатившего златовидными сиянии учения, и мир языком просветивша, злата светлейшим и света полнейшим, источающим благодать Божественную». Так прославляет великого святителя песнь церковная. Тысячу пятьсот лет пред его невиданными дарованиями ума и слова и пред подвигом его жизни преклоняется мир христианский, и сколько будет существовать Христова Церковь, она никогда не забудет об этом праведнике, вселенском учителе и светильнике. Из его творений всегда будут черпать мудрость и озарение благочестивые души, его примером будут всегда назидаться ищущие назидания.

И ныне, в день нарочитого праздника в честь угодника Божия, мы не только помянем его благодарною хвалою и усердною к нему молитвою, не только «в песнех возвеличим Златоуста», хотя и наперед знаем, что трудно выразить словами величие его дарований и святости, но постараемся найти в его жизни себе уроки и наставления, найти примеры для подражания.

Конечно, нельзя подражать его блистательным дарованиям ума, познаний и единственного, воистину неподражаемого красноречия, которое и дало на все века ему одному принадлежащее похвальное именование Златоустого. Это – Божий дар. Но некогда сам Златоуст, восхваляя апостола Павла и дивясь его величию, заметил в назидание слушателям: «Хотя он был и Павел, все же был он человек». Так точно и мы теперь скажем об Иоанне: хотя он был и Златоуст, все же он был человек, и многое человеческое в нем нам близко, доступно и для понимания, и для подражания.

Рожденный в семье богатой и знатной, получивший самое высокое образование по своему времени, с юных лет видевший признание своих блистательных талантов, проживая в столичном городе всего Востока, имея пред собою самую блестящую будущность в мирском служении, святой Иоанн, однако, все свои исключительные дарования, все способности, все силы, все сокровища души своей отдал Богу и посвятил на служение Церкви. Смиренно уклоняясь в молодости от почести епископства, он то состоит чтецом при церкви в родном городе Антиохии, то удаляется в горы и простым монахом-послушником служит пустынным отшельникам, то удаляется в затвор в пещеру, а потом, возвратившись в силе духовной обратно в мир, он долго служит в церкви диаконом, потом простым рядовым священником. Кругом его раздаются восторженные хвалы его мудрости, его неподражаемому красноречию, а он остается все тем же смиренным служителем Церкви Христовой: посещает больных, благотворит бедным, неустанно совершает богослужения, неустанно проповедует, изъясняет Священное Писание, поучает верных, он радуется радостями пасомых, он скорбит их скорбями. Не раз, слабый здоровьем, он не выдерживал такого неустанного и беспрерывного труда и в изнеможении возлегал на одр болезни, но при первой возможности, еще больной и слабый, он снова становится на дело своего пастырства и учительства. Глубоко верил святой Иоанн и нам завещал, что только служение Церкви несет спасение миру и человечеству, что только углублением и расширением христианских правил веры и благочестия можно благоустроить нашу земную жизнь.

Хочешь ли ты, христианин, пройти через жизнь и оставить по себе след благотворный? Хочешь ли, чтобы твое существование не было пустым и бесплодным? Хочешь ли ты принести благо людям, усилить добро, уменьшить зло? Нигде и ничем ты не можешь достигнуть этого, как в Церкви Божией и служением Церкви. И будешь ли ты рядовой мирянин или влиятельный член церковного общества, будешь ли ты беден или богат, одаренный способностями или самый заурядный человек – это решительно все равно: в меру сил, в меру возможности трудись для Церкви Христовой в рядах верных ее сынов, ей служи, ей помогай, ее учение и заповеди исполняй, блюди всячески ее интересы и нужды, и ты всегда будешь испытывать полное душевное удовлетворение, ты принесешь неприметно миру долю пользы и жизнь проживешь не напрасно. Пусть будут в Церкви «самые сильные волны, самая жестокая буря» – непорядки и нестроения, их было немало и при Златоусте... Но поэтому-то еще сильнее нужно любить ее, еще пламеннее заботиться о ее силе и действии. Пусть будет много пастырей недостойных – их было еще больше при святом Иоанне... Но поэтому-то еще больше мы должны заботиться о том, чтобы Церковь Христова, это сокровище мира, оставалась целою и неповрежденною. Христос, Кормчий корабля церковного, спасет и сохранит Свою Церковь.

Сие да мудрствуется и у нас, по завету жизни и слова святого Иоанна. Прекрасно изображает он силу и влияние всецерковного союза и молитвы. «Как пристань на море, защищенная от ветров и волн, дает полную безопасность входящим в нее судам, так и дом Божий, как бы исторгая входящих в него из бури мирских дел, дает им стоять спокойно и безопасно и слушать слово Божие. Храм есть школа добродетели, училище любомудрия не только во время службы, но и раньше и после нее. Войди в преддверие, и как бы ветерок какой-то духовный повеет на твою душу. Эта тишина внушает страх и учит любомудрию; возбуждает ум и не дает помнить о настоящем, но переносит тебя с земли на небо. Если же так полезно быть здесь и без собрания, то какую пользу получают здесь присутствующие и какую потерю несут отсутствующие тогда, когда пророки возглашают, когда апостолы благовествуют, когда Христос стоит посреди, когда Отец одобряет происходящее здесь, когда Дух Святой сообщает Свою радость?»

С великим старанием святой Златоуст прилагал все заботы ктому, чтобы слово Христова благовестия огласило все концы земли и все дальние и ближние народы. Армения и Финикия, Персия и Черноморские пределы, и, что особенно нам дорого, – наши предки на Днепре, в пределах нынешней нашей России, слышали слово Божие из уст проповедников, посланных святым Иоанном Златоустом, когда он из Антиохии возведен был на высоту кафедры патриаршего престола в Константинополе.

С величайшим мужеством отстаивал святой Златоуст истину Христову от покушений на нее со стороны еретиков и язычников. Самую власть императоров он считал призванною охранять Церковь совне силою государства, в то время, как пастыри церковные должны укреплять Церковь силою слова и христианского доброго жития своего собственного и своей паствы. Он настоял пред царем, чтобы были запрещены языческие блудные и нечистые игры и празднества, чтобы отменены были торжественные процессии и ходы по городу еретиков-ариан. Когда сильный и властный вельможа, арианин Гайна, требовал для ариан уступить храм в городе Константинополе и царь, страшась этого вельможи и опасаясь возмущения предводимых им войск, согласился на его требование, то святой Иоанн мужественно говорил государю о том, что интересы и нужды Церкви и Православия царь обязан поставить и блюсти выше своих государственных преимуществ; в доказательство своей правоты святой Иоанн показал царю указ его благочестивого отца, который запрещал арианам иметь молитвенные дома в столице. Сам Гайна склонился пред святителем и подчинился его увещаниям: будучи еретиком, он, однако, признал и увидел, что и благо Церкви, и польза самого государства требуют полной охраны всех прав Православия в православной империи. «И мы ведем войну (с ересями), – говорил Златоуст, – но наша война не живых делает мертвыми, а мертвых живыми. Не еретика преследую, а ересь, не грешника, а грех».

Не то же ли должно быть и в нашем православном Русском царстве? И мы, служа Родине, прежде всего и больше всего должны полагать ее благо, ее честь и славу в том, чтобы святое Православие в нашем царстве и процветало, и господствовало, чтобы от России шло благовестие имени Христова во все страны и народы иноверные. Однако да не будет все это основано только на силе принуждения, на внешнем праве. Святой Иоанн Златоуст проповедь слова Божия и расширения пределов и обладания Церкви Христовой прежде всего подтверждал личным благочестием и святостью. Любовь его к людям была безмерная любовь к бедным и неимущим несказанная, ибо им он раздал в молодости все свое имение, а в годы патриаршества продавал даже украшения и сосуды церковные, чтобы на вырученные деньги кормить нищих и убогих. С мужеством и пастырскою твердостью он увещевал богатых, чтоб они помогали от своих имений бедным, хотя за это был многими ненавидим и терпел укоризны и преследования. «Многие, – говорил он, – осуждают меня за то, что я нападаю на богачей. Но зачем же они несправедливы к бедным? Ты богат? Не мешаю тебе. Но ты – грабитель? Осуждаю тебя. И бедняки и богачи – равно мои дети». «Не только присвоять себе чужое, но и не уделять части своего имущества бедному уже есть грабительство».

Больше всего на свете боялся Златоуст нечестия. Он поучал, что «есть одно только зло – грех, и нет другого блага, кроме добродетели».

Зависть к его дарованиям и высокому положению, ненависть к нему за обличения греха и нечестия сплели Златоусту терновый венец страданий. Сама жена царя и окружающие ее суетные женщины, обличаемые богачи, низлагаемые за беззаконие и нечестие епископы и клирики – все, соединившись вместе, достигли того, что Иоанна Златоуста судили судом неправедным, лишили кафедры и сослали в далекое изгнание. Он умер в ссылке на берегу Черного моря, в пределах нашего Отечества, в местечке Команы, в храме Святого Василиска, 14 сентября 407 года. Но во всех гонениях и преследованиях ни на один момент святой Иоанн не отступил от своего долга пастырского: до конца он служил, проповедовал, утешал, обличал, увещевал, делал распоряжения, клонящиеся ко благу Церкви. Он говорил: «Пусть станет против меня все: поношение, брань, насмешки, клевета, меч, огонь, голод, болезнь и все жестокое, что ни случается в этой жизни, – я пойду своим путем». Такова сила преданности своему долгу у святого Иоанна Златоуста. Велико было его незлобие и прощение врагов, велико было его терпение в ссылке, где выносил он грубое обращение стражей, зной и стужу, голод и жажду. Трогательна его святая кончина. Стражи влекли его на край империи, в дикие страны, в ссылку и изгнание. И вот от страшных мучений он стал изнемогать – видимо, близился его конец. В уединенной церкви Мученика Василиска, близ г. Команы, остановился он и спутники его. Ночью явился ему святой мученик и сказал: «Мужайся, Иоанн! Завтра мы будем вместе». На следующий день стражи снова повлекли святого Иоанна дальше, но, видя полное его изнеможение и близость его кончины, принуждены были возвратиться назад. Святой Иоанн просил у священника белые новые священные одежды; чистый и непорочный, в белых чистых ризах, воспел он последнюю земную песнь Господу словами тех чудных молитв, которые сам составил и оставил для Церкви; горячо молился умирающий праведник; с верою и надеждою жизни вечной причастился он в последний раз Святых Христовых Таин. Потом в изнеможении он возлег во храме на пол у алтаря Господня – он, весь век служивший Церкви, храму и алтарю, перекрестился и сказал последнее земное слово: «Слава Богу за все!» Тут он вытянулся, вздрогнул, и взор его угас, и душа отлетела к Богу. То был день Воздвижения Креста Господня, свой крест жизни святой Иоанн донес до самого порога вечности с любовью и самоотвержением. Так укрепился, а не ослабел его дух от борьбы и страданий. Сам Златоуст писал из ссылки своей, с места страдания: «В борьбе дух человеческий укрепляется самими испытаниями, которые он претерпевает. Такова природа скорбей: они возносят превыше всех страданий тех, кто испытывает их спокойно и великодушно. Деревья, вырастающие в тени, лишены крепости и становятся неспособны производить плоды, те же, которые предоставлены всем переменам воздуха, порывам ветра, лучам солнца, полны силы, одеваются листьями, покрываются плодами».

Так и мы, подражатели жизни святого, в заботах о распространении славы имени Христова и Церкви Святой, о первенстве и господстве святого нашего Православия, по примеру и завету святого Златоуста, прежде всего жизненным христианством, в меру сил, нам данных, должны святить имя Божие и благовествовать Его славу.

Без конца мы могли бы сплетать венец похвал ныне прославляемому вселенскому учителю, но и сказанного довольно, чтобы горяча была ныне наша молитва к нему: «Уст твоих якоже светлость огня возсиявши благодать, вселенную всю просвети, не сребролюбия мирови сокровища сниска, высоту нам смиренномудрия показа, но твоими словесы наказуя, отче Иоанне Златоусте, моли Христа Бога спастися душам нашим». Сказанного довольно, чтобы мы, преклоняясь пред дивною святостью Златоустого учителя, учились его добродетелям. Сказанного довольно, чтобы ныне разумно и сознательно, с любовью и усердием прославить праведника и прославить Бога, давшего крепость духа Златоусту и венчавшего его нетленным венцом праведности. «Есть ли, – спрашивает один святой учитель церковный (преподобный Исидор Пелусиот), – есть ли столь бесчувственный человек, который не возблагодарил бы Провидение, даровавшее миру столь блистательное светило?»

И уместно пред молитвою к святому сказать похвалу ему словами Святой Церкви: «Земной ангел и небесный человек, ластовице богоглаголивая, многогласная, добродетелей сокровище, равностоятель святых Ангел, апостолов единонравен, – в песнех да возвеличится Златоуст!» Аминь.

Слово в день памяти преподобного Сергия Радонежского¹²⁰, 5 июля 1906 г.

В тяжелые дни смуты умов и сердец и затемнения совести общественной, когда в учреждении, призванном явить голос всей Русской земли, раздается слово поругания на самое чувство патриотизма, отрадно вспомнить преподобного отца нашего Сергия Радонежского, всея России чудотворца. Отрадно увидеть в нем, и подкрепить, и осмыслить, и подтвердить святость и незыблемость горячей любви к Родине.

Святой, благословивший героя Донского на брань; святой, пославший в страшную сечу, имеющую решить судьбу Родины, двух иноков, уже укрывшихся было в обители от печалей века сего, но ради высокого чувства подвига любви к родному народу снова надевших военные доспехи под мантию монашескую; святой, освятивший своею подписью государственный закон о новом порядке престолонаследия, имеющий принести крепость царству и его правителям; святой, исходивший своими стопами соседнюю область с мятежно-крамольными князьями и затворивший церкви и алтари для непокорствующих законной власти законного князя, – вот кто преподобный Сергий при жизни.

Удивительно ли, что и в мире горнем он, по воле Господа, пребыл и пребывает защитником и молитвенником за землю Русскую, и явил к ней любовь и в смутную пору внутренних раздоров на Руси, когда Москва была полонена поляками и своими русскими ворами-изменниками, когда пресекся царский род, и позднее, через 200 лет, в страшную годину нашествия завоевателя Европы с дванадесятью языками?! Не перевелись враги России и теперь. Снова Божиим попущением за грехи наши катится смута по земле Русской, и мнится, торжествуют и радуются домашние воры-изменники, предвкушают близость гибели царства Русского и внешние враги.

Не страшен этот открытый натиск врагов. Страшнее в тысячу крат, гибельнее смута духовная – падение чувства любви к Родине, к родной святыне, к родной Церкви, это опустошение душ и сердец.

В такие дни всею горячностью веры и любви вспоминаем и прославляем великого русского человека, великого и святого сына родной нашей Церкви, и в примере его жизни черпаем уроки, черпаем силы стоять на страже любви к Отечеству.

Для того ли Промысл Божий вызвал к бытию Россию, поставив ее на рубеже двух миров и положив пред ней великое мировое призвание, чтобы она, перестав быть сама собой, исчезла с лица земли и изменила богоданному призванию? Для того ли Господь приобщил ее к Церкви Своей и духовное небо ее украсил сонмом равно-ангельских подвижников, чтобы все это погибло пред разливом безбожия и иноверия?

Для того ли святые русские трудились над духовною нивой нашею, засевали ее пшеницею чистого благочестия, поливали потом, слезами и кровью, обвеяли молитвами, являлись по смерти из-за могил своих, оставили храмы, обители, свои мощи и свои чудеса, – чтобы поздние потомки, изжившие, обезумевшие, поддавшиеся соблазну лукавых слов или презренного злата, все это свели в ничто?

Жив Господь наш, и жива Церковь Его, и жива Русь Святая! Миллионы сынов ее не преклонили и не преклонят колен своих пред Ваалом, их не запугать, не закупить, не обмануть врагам России. Пред ними яркий светоч – преподобный Сергий, отец наш, чтимый святой общенародный.

Не померкнет никогда подвиг его святого патриотизма, и он откликнется миллионами миллионов отзвуков в душе народной. Не заглушить этих отзвуков никакими воплями хитросплетенных и обольстительных учений лжесловесников, издевающихся над святым словом «Родина»; не вытравить этих отзвуков никакими поветриями тлетворных газет и листков, призывающих народ «отрешиться от старого мира», того мира, который говорил о долге, о чести, о благородстве, о подвиге, о любви к родному краю и к родному народу!

Здоровый и жизнеспособный народ на это самопредательство и самоубийство не пойдет. Не пойдет на этот путь тот народ, который дал миру и чтит таких, как преподобный Сергий! Ибо завет преподобного гласит народу своему на все века: «За веру православную, за Русь Святую нам подобает живот свой положити и кровь свою пролита!»

Слово в Свято-Троицкой лавре в день памяти преподобного Сергия, 25 сентября 1908 г.¹²¹

Воистину в жизни святых, в мировой судьбе и мировом значении их подвигов вечное чудо христианства. Корни и источник этого чуда – в Самом Христе Иисусе, Основателе нашей святой веры.

Выслушайте о чуде первом. На берегу Галилейского озера четыре рыбака занимаются своим мирным промыслом. К ним подходит Иисус из Назарета и говорит им: «Оставьте все, идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков!» В высшей степени странным, непонятным и совершенно неисполнимым должно было показаться такое приглашение. Кто был Приглашавший? Он не имел собственного дома, ни богатства, ни положения властительного, ни влияния общественного, ни славы покоряющего, учительного слова. Кто же были приглашаемые? А они хоть что-либо имели: имели лодки и сети, имели дома и пристанища в семьях, имели известность в местах обитания, имели средства и орудия пропитания и заработка. Спрашивается: как же им бросить все и идти за Тем, Кто и этого ничего не имеет? Правда, взамен оставляемого Он нечто обещает. Он обещает сделать призванных «ловцами человеков». Но прежде всего что значит такое обещание и чем оно привлекательно? А затем, кроме того: исполнимо ли было данное обещание? Уловлять людей в свою власть можно, для этого изобретены и употребляются тысячи средств, но их – как мы уже видели – не имел Сам Иисус, призвавший последовать за Собою рыбарей-апостолов, и поэтому Он не мог дать тех средств и другим, ни власти, ни богатства, ни влияния на власть имущих, ни особого мирского искусства подчинить себе людские души для достижения своих целей, ни помогающих многочисленных и сильных сообщников и помощников...

Что же, однако, случилось? Они, говорит Евангелие о первопризванных апостолах, оставили корабль, и сети, и отца своего, и пошли за Ним. И чудо свершилось: смиренные рыбари действительно сделались ловцами человеков. Отрекшись от родства, от имений и земных привязанностей, сначала ходили они за Христом, не имевшим, где главы подклонити, услышали потом Его повеление идти в мир и проповедовать Евангелие всей твари, и пошли в уверенности, что Бог не оставляет тех, кто для Него все оставил, пошли по заповеди, без влагалищ и сребреников, без сапог и без хлеба, и своим самоотречением и полной нищетой преобразили весь мир. Чудо свершилось: блистательная образованность Греции и Рима, гордая успехами человеческой мысли и человеческого искусства, водимая духом земных стяжаний и земного могущества; всемирно-державная, казавшаяся несокрушимо-мощной, сила римской государственности – они склонили голову пред бессильными и ничего не имущими проповедниками Евангелия, наперед истощив все усилия потопить христианство в крови его первых последователей. Новая, явившаяся в мире могучая сила варварских полчищ, обрушившаяся потом на Римскую империю, также была уловлена в свободный плен веры, в вольное послушание Христу такими же смиренными провозвестниками Евангелия. Среди этих новых в истории мира народов всех свободнее, истинно по-детски, без крови и насилий, без борьбы за старое язычество, приял благое иго Христово наш род славяно-русский. Сия есть победа, победившая мир, вера наша, и сие есть первое, видимое миру, вечное ее чудо!

Узнайте чудо другое.

Раз во дни, когда Божественный Учитель неустанно поучал народ глаголам живота вечного, призванные Им апостолы, по ходу Его речи и наставлений, спросили Его: «вот мы оставили все и пошли за Тобою, что же нам будет?» – и в ответ услышали они иное обетование, как бы в дополнение к обетованию первому о том, что они будут ловцами человеков: Истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, – в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на Престоле славы Своей, сядете и вы на двенадцати престолах – судить двенадцать колен Израилевых (Мф.19:27–28).

Итак, вот еще величайшее чудо: мир, по свидетельству апостола Павла, почитал учеников Христовых, как сор, как прах, всеми попираемый; народ еврейский отрекся от них, как от извергов и безумцев, в ненависти призывая на них все кары, все мучения, даже до смерти, – и этот сор, этот прах, эти изверженные от рода своего будут судить свой народ, избранный народ Израиля! Смотрите, еще больше, и уже безгранично, расширяется область этого чуда; не весте ли, говорит апостол, разве не знаете – это, следовательно, по смыслу и тону слов апостола всем должно быть достоверно известно, – разве не знаете, что святии судити мирови имут? (1Кор.6:2; ср. Апок.20:4; Прем.3:8).

С тех пор и до наших дней, и до скончания времен видим повторение истории и судьбы апостолов на верных слугах Божественного Основателя нашей святейшей веры, видим на них чудное исполнение чудных слов: «сотворю вы ловцы человеков». Во всей вселенной на пространстве веков, во всех христианских народах мы знаем и находим необходимое множество учеников Христовых, которые оставили все и вслед на Ним пошли, и чудо совершили: из одиночества пустынь, из уединения отдаленных гор, из мрака вертепов и пропастей земных яркими звездами просияли они и светом духовным озарили вселенную, и сделались ловцами человеков.

С тех пор и до наших дней, и до скончания времен стоит непоколебимо вечным чудом святая истина: кто хочет владеть миром, тот должен от него отречься. Скажем еще точнее: кто отказался от мира, тот незаметно для себя, само собой, не по хотению своему, а по чудной силе нравственного закона овладевает миром.

Таков и сей дивный муж и всея России чудотворец, преподобный отец наш Сергий, которого ныне светло чтит основанная им лавра, которому празднует Российская Церковь.

От прекрасных берегов Галилейского моря, от лазурных небес Палестины перенеситесь теперь сюда, на этот дальний, сумрачный и суровый север. Более 500 лет тому назад благочестивый отрок Варфоломей, впоследствии святой игумен этой лавры, услышал в душе своей голос зовущего Господа: «иди по Мне». Услышал, и не стал совещаться с плотью и кровью: раздал имение, оставил мир и пошел за Зовущим. Тяжело доставалась тогда русским людям жизнь в мире, особенно в этом, тогда только заселяемом, безлюдном Радонежском уделе, еще тяжелее было жить в пустыне, которую избрал преподобный местом своих подвигов. Вчера за всенощным бдением слышали мы о его житии в пустыне, слышали об измождении плоти, о борьбе со зверями и злыми людьми, о служении братии, о трудах неимоверных, о нужде телесной, о тяжести духовной брани со страстями и помыслами, со страхами и унынием. Нелегко дается чистота сердца. «Кто исповесть труды твоя и болезни, или кий язык изречет жестокое твое житие, бдение же и сухоядение, и еже на земли легание, чистоту душевную и телесную, устнами и умом совершенное безмолвие, смирение же нелицемерное, молитвы непрестанные, и рассуждение доброрассудное, скудость ризную и память смертную?» «Иже добродетелей подвижник, яко истинный воин Христа Бога нашего, на страсти вельми подвизался еси в жизни временней». Так прославляется преподобный Сергий в церковных песнопениях.

Его отдаленный преемник по управлению лаврой, уже в то время, когда она блистала величественными храмами и стала богата дарами усердия набожного русского народа, митрополит Филарет прекрасно рисует нам обстановку «жестокого жития» преподобного Сергия и вместе с тем высоту его подвигов и добродетелей.

«Желал бы я узреть пустыню, которая обрела и стяжала сокровище, унаследованное потом лаврою, кто мне покажет малый деревянный храм, на котором в первый раз начертано здесь имя Пресвятой Троицы? Вошел бы я в него на всенощное бдение, когда в нем с треском и дымом горящая лучина светит пению и чтению, но сердца молящихся горят тише и яснее свещи, и пламень их досягает до неба, и Ангелы их восходят и нисходят в пламени их жертвы духовной. Отворите мне дверь тесной кельи, чтобы я мог вздохнуть ее воздухом, который трепетал от гласа молитв и воздыханий преподобного Сергия, который орошен дождем слез его, в котором впечатлено столько глаголов духовных, пророчественных, чудодейственных! Дайте мне припасть и облобызать порог ее сеней, который истерт ногами святых и через который переступили однажды стопы Царицы Небесной. Укажите мне другие сени другой келии, которые в один день своими руками построил преподобный Сергий и в награду за труд дня и за голод нескольких дней получил укрух согнивающего хлеба!» И все это при полной возможности пойти пространными путями мира и все необходимое иметь в изобилии.

И что же? Разве не видим чуда? Удаленный в пустыню, отрешившийся от мира делается ловцом человеков и покоряет себе мир. Еще при жизни преподобного все – от простолюдина до князя – были проникнуты великим к нему уважением, и слово его было властно над душами и сердцами. Десятки его учеников и сподвижников, которых он учил более примером жизни, чем словом, причислены к лику святых. Около ста других учеников являются основателями новых обителей, рассадников христианской жизни и христианской русской государственности на диком севере, – той христианской государственности, которая сливается с Царством Божиим в Церкви Христовой, которая основана на религиозно-нравственном начале и Божьей правде, а не на мертвом и жестоком человеческом праве, которая воспитывает из людей земли граждан неба. К нему, к монаху, подвижнику, пустыннику, идет князь и за благословением на роковую битву с народом-поработителем, и для примирения с вероломным князем-родичем, и для укрепления нового порядка престолонаследия в царстве; к нему несет свое горе простолюдин, надеется на помощь в нужде, ждет исцеления болезни, просит рассудить его с соседом; патриарх из далекого Царьграда шлет ему привет и дары и поручает все церковное дело устроения иноческого чина; святой митрополит всея Руси считает его своим другом, ищет его совета... А теперь, через полтысячи лет! Кто не чтит святого подвижника, кто не приносит ему молитвы? Стомиллионная православная, русская, настоящая Россия считает его своим небесным заступником и покровителем, и видела его таковым не раз в тяжкие годины смуты и страданий Родины; все до единого из венценосцев России склонялись пред ракою его мощей и просили благословения на царство, семейного счастья, помощи пред началом брани, успеха в делах царствования; к нему, к великому «игумену Русской земли», как бы бессознательно тем именуя и почитая Русское царство единым монастырем, и пастыри, и пасомые, и юные, и старые – люди всех званий и состояний во все двенадцать месяцев в году приходят молиться, просят благословения и совета о делах своих.

Что это? Разве не чудо свершилось! Разве не история апостолов повторилась? Сеявший скудостью и слезами пожал радостью и изобилием. Процвела есть пустыня, яко крин, Господи!

Да, «дикая пустыня превращается в цветущую вековую обитель; бесплодная пустыня дает приют многолюдному селению; пустынная обитель стоит непоколебимо против устремления врагов, уже низложивших столицу, становится щитом уже погибающего царства и источником его спасения, и все это от одного пустынножителя!» (митрополит Филарет.)

Отчего это так? Отчего святой совершает подвиги для личного, для своего собственного спасения, святой бежит в пустыню, святой совершенно чужд мира и общества, а между тем оказывает на жизнь его такое глубокое и широкое и такое долговременное влияние?

Оттого, что святии судити мирови имут. Вот где тайна! Суд их, конечно, во всей полноте откроется в пакибытии, на всеобщем Суде Божием, но он предначинается гораздо раньше, и даже еще при жизни святых на земле. Многообразен этот суд. Пример святого вдохновляет тех, кто чает Бога, спасающего их от малодушия и от бури; его сродство с нами показывает, что между ним и нами нет различия в условиях и средствах спасения; грозным укором и обличением лукавства стоит образ святого пред теми, кто любит «непщевати вины о гресех», выдумывать извинения за грехи, – занятие столь ныне распространенное... Если, к сожалению, заразительно зло, то, к счастью, и добро имеет неотразимую и покоряющую силу духовной красоты, притягивает к себе сердца человеческие, находит людей, ищущих поклонения ему, поклонения вольного и любовного. Святость побеждает нас, обезоруживает диких людей и даже зверей, покоряет себе грубую силу. Вот откуда этот беспрерывный ток поклонников у гроба преподобного Сергия. От пышных палат, от обольщения власти, от цепей корысти, от славы мира, от великолепия и роскоши, так же, как и от нищеты, горя, бедствий и страданий, от ежедневных лишений и слез, от труда без отдыха и без просвета к духу, от ударов мира неудержимо тянет на поклонение тому, кто стал выше всего этого, кто указал путь жизни в полном отложении житейских нужд и удобств, в вечно радостной настроенности души, уповающей на Бога; неудержимо тянет на поклонение к тому, кто был и стал неуязвимым для мира, восторжествовал над ним, победив и его обольстительные соблазны, и его удручающие удары... Воистину блажен ты, Сергие, преподобный отче наш, наставниче монахов и собеседниче Ангелов!

О, Россия! О, родной наш и бесконечно дорогой сердцу народ русский! Блажен и ты, что породил и воспитал такого великого сына, великого во святых Сергия! Пока ты – Христово достояние, пока ты не отрекся от родства по плоти и духу преподобному Сергию, стань и стой вовеки пред вечным чудом твоей веры и пред судом святых. Тысячу лет ты, Россия, была бедна, не блистала златом и лепотою риз, не почитала последней целью внешнее и земное благоустройство, не ставила устроение царства земного, человеческого выше Царства Божьего. Но ты верила, что сие все само собою тебе приложится, но ценила ты превыше всего только потаенного сердца человека в нетленной красе его непорочного духа. И видимо, было в жизни твоей великое чудо: и ты была и стала ловцом человеков и народов, и на тебя язы́цы уповали, и, верим, суд святых износил тебе приговор хвалы!

А теперь? Но разве не видим, как из-за морей проникло к нам поклонение богу чуждому, как постепенно принесенная с Запада языческая погоня за миром и измерение его мерою всей жизни народа и государства стало нашим всеобщим недугом? И разве не видим, далее, как мир нанес нам, в наказание, жестокие раны? Боже, приидоша язы́цы в достояние Твое, оскверниша храм святый Твой, положиша Иерусалим яко овощное хранилище, положиша трупия раб Твоих брашна птицам небесным, плоти преподобных Твоих зверем земным. Пролияша кровь их яко воду... Быхом поношение соседом нашим, подражнение и поругание сущим окрест нас (Пс.78:1–4). Так мстит мир за привязанность к нему, так жжет огонь за прикосновение к его пламени!..

Тысячу лет Россия была бедна и, благодатью Божией, была сильна и несокрушима. Не будем сокрушаться и скорбеть, что она была и есть, и, вероятно, долго еще будет бедна. Лишь бы богатела она в Бога богатством духа, красотой внутрь, лишь бы богатела она подвигами христиан, доблестью граждан, лишь бы она не оскудевала людьми, подобящимися преподобному Сергию, которые не продают даров духа, религиозно-нравственного устроения жизни за чечевичную похлебку мира и его одуряющих утех, его бездушных культурно-государственных сокровищ по нечестивым языческим образцам.

Преподобный Сергие, «мира крашение»! Храни родной твой русский народ молитвами твоими и твоим небесным водительством, храни в твоей мудрости, в твоих Христовых заветах, «в преподобстве и праведности», как хранил и вел ты своих святых учеников и бесчисленных их, Богу угодивших, последователей!

О них один из славных иерархов Церкви Русской (Платон¹²²) здесь, в лавре преподобного, на памятнике, в честь их сооруженном, оставил нам навеки назидательное слово:

«Они на небесах, им слава не нужна:

К подобным нас делам должна вести она».

Речь в Успенском соборе при открытии IV Всероссийского съезда русских людей в Москве, 26 апреля 1907 г

Время сотворити Господеви: разориша

закон Твой.

Пс.118:126

Христос воскресе! Православные русские люди! Вы собрались в историческом храме России, который много веков слышал молитвы и обеты наших князей, царей и императоров в самые знаменательные часы их жизни, когда они вступали в неразрывный духовный союз со своим народом, от Господа принимали силу и от Вышнего державу. Вы собрались в священном Кремле, посреди величайших святынь народных, в осенении молитв почивающих здесь угодников. «Москва есть храм России, а Кремль – ее алтарь», – сказал один из венценосных вождей русского народа. В этом-то всероссийском храме, в этом алтаре священном вы собрались, и сколько потрясающих великих воспоминаний, радостных и скорбных, захватывающих душу, вдруг властно и неудержимо просятся в сознание, обступают нас со всех сторон! Если бы на каждом из них останавливаться, если бы о каждом из них подробно говорить, то, выражаясь словом апостола, недостало бы мне, повествующему, времени. Но каждый день имеет свою заботу, и занятые этой заботой мысли и чувства из множества воспоминаний и знамений прошлого избирают обычно сродное и в данное время особенно нужное.

На чем же остановить нам ныне нашу мысль и внимание в сей час молитвы соборной в этом славном, всенародном храме?

Посреди окружающих нас здесь священных гробниц я остановлю ваш взор на самой скромной. Еще не прославлена всенародно святость в ней почивающего мужа, хотя давно ждет и достойна прославления. Гробница не изукрашена щедрыми приношениями и драгоценностями. Она пока не собирает около себя, подобно другим гробницам, густые толпы богомольцев в нарочитые дни церковных чествований. Но она близка нашему сердцу всегда, близка нам особенно теперь, в эти тяжкие дни возродившейся после трехсотлетнего сна смуты народной¹²⁴.

В юго-западном углу этого собора, у шатра ризы Господней, у подножия Плащаницы, на которой видим мы Божественного Страдальца за весь род людской, почивает вечным сном покоя великий страдалец за землю Русскую, мученик-патриот, святейший всероссийский патриарх Ермоген. Его тело оказалось нетленным и в 1652 году, когда, через 40 лет после смерти, оно было перенесено сюда из Чудова монастыря; оказалось нетленным и через 200 лет, в 1812 году, когда французы, отыскивая сокровища, святотатственно выбросили его из гробницы.

Но если смерть и тление не коснулись самого тела нашего российского страдальца-патриота, то дух его, его заветы, подвиг его жизни и служения, его заслуги, его уроки русским людям всех грядущих времен, пока волею Божьею будет стоять Святая Русь, бессмертны, нетленны, незабвенны в памяти русской. Пред нами его предсмертная заповедь, его слова, написанные в заточении мрачного подземелья, ввиду голодной смерти, после побоев и истязаний от врагов Родины и от своих домашних иуд-предателей, пред нами его последнее послание русскому народу, которое подняло потом славное нижегородское ополчение с Мининым и Пожарским во главе:

«Пишите в Рязань к Ефрему, да и в Вологду пишите, и к Рязанскому владыке, везде говорите моим именем, моим словом... Всем вам от меня благословение и разрешение в сем веце и в будущем. Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

И слышали слово великого пастыря-патриота – митрополит Ефрем в Казани, архиепископы: Феоктист в Твери, Галактион и Герасим в Суздале, Сергий в Смоленске, Геннадий во Пскове, Исидор в Новгороде, Иосиф в Коломне, Филарет в Ростове, игумен Иоиль в Нижнем, Матфей в Кирилло-Белозерске, игумены Дионисий и Авраамий, протопопы Владимирский, Зарайский и по всей России¹²⁵. И слышал его, чрез этих провозвестников слова патриаршего, весь народ русский. Ссылали, пытали и мучили этих пастырей-патриотов иноземные вороги, поляки и даже евреи (вроде Тушинского вора); бранили и свои домашние лихие люди, а Ермогену и прямо говорили: «Почто вмешиваешься в дела мирския, твое-де дело за Церковью смотрети». Но архипастыри знали хорошо, что скрывается и какой коварный умысел таится под этим фарисейским и мнимо справедливым рассуждением. Они знали, что оно подобно печалованию Иуды о нищих. Они знали, что с падением Православия порушится Русское царство, а с порушением Русского царства порушится и православная вера в русских людях. Они знали, что обещаемое польско-литовско-еврейское владычество, с приобщением европейским началам жизни, зачатое в измене и предательстве, питавшееся низкой корыстью и презрением к своему родному, русскому, опутанное кровавым туманом убийств, грабежей, разбоев, заревом пожаров и ужасом погромов, поддержанное и приветствуемое «лихими людьми» – чернью, голытьбою, грабителями и душегубами, уничтожившее на Руси порядок государственный и обратившее пред сим русского царя в «полуцаря», – все это ничего не принесет России, кроме, конечно, гибели.

Все это справедливо называл Ермоген «христианоборством», непостижимым «бесовским омрачением», которое толкало русских людей от одного заведомого обманщика к другому. «Бывшим православным христианам, а теперь, как и называть вас – не ведаю», – вот как обращался патриарх к тогдашним русским изменникам. Он хорошо понимал, что основной характер жизни есть характер церковности и народности, и что поэтому нужно пробудить религиозное национальное чувство в русском народе, и он сбросит с себя «бесовское омрачение» и водительство тех, что «промышляли лихими делами»; он крепко верил, что Православие есть опора и основа, и жизненная сила русского национального самосознания, нравственный смысл и оправдание русского государства и государствования... И то он знал, что измена верхних слоев народа, отказ их от исторических преданий веры и народности еще не есть смерть народа.

Так было везде и всегда. Поляки ведь тоже думали, что если они взяли бояр, то взяли и Россию. Но не то вышло на деле. Сокрытые и таившиеся в глубине души народной инстинкты веры, патриотизма и самосохранения с великой силой проявили себя по всей России – все верное, честное, доброе, трезвое, оскорбленное в лучших чувствах своих поднялось, воодушевилось, сплотилось...

История оправдала подвиг патриарха Ермогена. Он погиб смертью мученика в мрачном подземелье Чудова монастыря, а через несколько месяцев нежданно, чудесно «нечаемое сбылось», как говорили тогда русские люди: Москва и Россия были тогда свободны, враги спешно покидали ее пределы, домашние воры и «перелеты» притихли и исчезли, и на место лжецаря Димитрия, на место «полуцаря» Шуйского, на место «царика» Тушинского здесь, в этом самом Успенском соборе, где мы сейчас стоим, по предречению и указанию Ермогена, короновался настоящий русский царь-самодержец Михаил Феодорович Романов.

Спасение России пришло от святой православной веры и Церкви. Вера святая явилась великою и несокрушимою твердыней, устоявшею среди смуты, нравственным оплотом посреди ужаса и разгрома государственного, опорою и знамением народного и государственного бытия в тяжелую годину крушения и ослабления всех духовных начал, сил и основ нашей русской жизни; вера святая возбудила, осмыслила, освятила русский патриотизм и дала ему огонь воодушевления, силу подвига, готовность мученичества, знамение победы.

Ныне отродилась русская смута и вновь заволокла русское небо. Опять видим какое-то повальное безумие, опять чары обмана, опять «бесовское омрачение», опять «христианоборство». Нынешние революционные прокламации разве не те же облыжные грамоты Болотникова: «побивайте бояр, отнимайте их достояние, убивайте богатых, делите их имение...»?

Нынешние рассуждения о силе и объеме верховной власти разве не ищут исполнения слов слабого Шуйского: «Я никого не неволю: кто хочет – мне служи, а кто не хочет – уходи»? Нынешняя чернь разве не вошла во вкус безначалия и бунта? Нынешние верхи народа разве не увлеклись чужебесием и изменой всему церковному и русскому? Ныне разве не видим непонятной доверчивости ко всякому обману, явному, наглому и бесстыдному? Нынешние взгляды на верховную власть разве не ведут к тому, чтобы мы вместо царя имели полуцаря? Хочется повторить образное слово летописца Смутного времени: «Аки волны морския, едина погибает, а другая возставает, тако и беды наши и напасти – та беда полегаше, а другая возставаше».

Изменились формы смуты, сущность же ее осталась та же, а опасность едва ли не страшнее. Но исцеления надо ждать от того же испытанного, историей оправданного и патриархом Ермогеном указанного пути. Верность Церкви, родному народу, царю самодержавному; религиозное и патриотическое одушевление; объединение и слияние всех честных русских людей, без различия званий и состояний, в одном патриотическом движении – великий союз взаимной любви всех классов и сословий народа; борьба с иноземщиной, жадно простирающей руки к русскому достоянию; послания, грамоты, кличи и призывы по всей Руси, разоблачающие гнусное лицемерие и пустоту душ нынешних «освободителей» России и нынешнего революционного движения, ознаменовавшего себя десятками тысяч убийств и грабежей, обманом и христианоборством, низкой клеветой, клеветой на все родное и русское, предательством России и ее интересов иноземцам и инородцам; расширение и увеличение числа внутренней мощи наших патриотических мирных союзов – вот путь, орудия и средства нашей борьбы, которая является, может быть, еще более тяжкою, чем борьба русских людей за веру и Отчизну 300 лет тому назад.

И ныне кругом – взаимный раздор, борьба партий, жадная корысть, интриги, братоненавидение. И ныне – падение веры, падение нравственности. И ныне лицемерие и коварство, низость и предательство, прикрываясь красивыми словами и мнимо благородными побуждениями, желают отвести и устранить от патриотического подвига и Церковь, и духовенство, и служилых людей, чтобы себе захватить власть, силу и значение в царстве и беспрепятственно поработить русский народ инородческому игу.

И слышится из дали веков мощный заповедный голос великого Ермогена: «Побороться за веру православную и Отечество русское»... «Стойте за веру неподвижно, а я за вас Бога молю».

Слышишь ли ты нас, адамант веры и патриотизма, несокрушимый столп русской веры и русского национального чувства? Соболезнуешь ли горю русскому? Готов ли в помощь страдающей земной твоей Отчизне? Молишь ли Бога о прощении грехов народа нашего, навлекшего на себя праведный гнев Его? Благослови и воодушеви нас с высот небесных селений, вымоли прощение и милость Господа твоему страдающему Отечеству, явись нам духовным вождем на пути к его спасению!

Русские православные люди! Время сотворити Господеви, яко разориша закон Его! Господь ополчается, Господь будет споборать нам в тяжкой борьбе с крамолой и смутой. Время сотворити Господеви. И как в оные дни смуты, так и ныне под знаменем креста, в воодушевлении религиозной веры и преданности родной Церкви, в подвиге всенародного покаяния, всенародной молитвы время нам объединиться, сплотиться крепким союзом любви в служении и защите веры, Церкви и русской народности.

«Пишите в Казань, пишите в Вологду, Рязань...» – так говорил Ермоген. Пишите, взывайте теперь и вы, при расширившейся державе Российской, и в Сибирь, и на Кавказ, и на дальний Север, и на благодатный Юг, в Малую и Белую Россию, – пишите, взывайте ко всей Руси великой и зовите всех в союз объединенного русского народа.

Он растет, он ширится, он набирается сил, этот великий союз всероссийский, под знаменем религиозного и патриотического воодушевления. Да подаст ему Господь росу небесную свыше и от тука земного, да возложит Он руку Свою на хребет врагов Его, да воскреснет Бог и расточатся врази Его: яко тает воск от лица огня, яко исчезает дым, да исчезнут! Аминь.

17 февраля 1911 г.¹²⁶

Наступают знаменательные юбилеи великих и славных воспоминаний русской истории... Спросят, может быть, какой истории – церковной или гражданской? Если это юбилей трехсотлетия со дня восшествия на русский престол национальной династии Романовых, то при чем здесь, например, осада лавры и церковное поминовение патриарха Ермогена? При чем заупокойная молитва о нем и даже вопрос о его прославлении во святых? При чем Церковь и вера, которые сами по себе, как известно, существуют и уживаются при всяком строе, во всех народах и местах вселенной?

Когда мы переносимся мыслью на триста лет назад, когда мы ясно представим себе весь строй тогдашней русской жизни, то для нас поставленные вопросы сразу становятся ненужными, праздными и излишними. То было время воистину церковно-общественной жизни русского народа, то было время, когда не только в живом быте, но даже в мысли нельзя было себе представить Русского государства отделенным от Церкви, и Церкви Русской, как местной, отделенной от жизни русского народа и созданной им государственности. Тогда не умирала и не затемнялась мысль о том, что русская государственность возникла одновременно с крещением народа в Христову веру и была пропитана началами веры, создавая христианское общество, христианское государство, христианскую жизнь.

Читайте летописи о времени жизни и деятельности патриарха Ермогена: вам сразу станет видно, что решительно никого не соблазняло тогда живое участие патриарха в делах, я сказал бы, не государственных собственно, а народных. Он заинтересован вопросом о покорности законному царю, он требует избрания царя русского и православного, он пророчески указывает на юного Михаила Феодоровича Романова как будущего и желанного русского венценосца, он восстает против порабощения русских поляками и предупреждает всех об опасности их замыслов, он благословляет ополчения, рассылает грамоты... И все кажется это естественным, и ни у кого не возбуждается и тени сомнения в том, правильно ли действует патриарх, не вторгается ли он в чуждое и не свойственное ему дело. Здравому уму и неповрежденному чувству совершенно было ясно: ведь, сделавшись патриархом, не перестал же Ермоген быть русским, не перестал быть членом и сыном своего народа и царства, не вырвал же он из груди своего сердца! Он действовал по вечному и величайшему праву, самому дорогому для человека; его, это право, указал Богочеловек Христос, Который на вопрос, по какому полномочию и власти Он изгнал торгующих из храма, ответил: Ревность по дому Божию снедает Меня (Ин.2:17), а в другой раз, когда осуждали детей, взывавших к Нему «Осанна!», сказал: Если они умолкнут, то камни возопиют (Лк.19:40).

Да, священная ревность есть высшее оправдание деятельности человека, и если она обращена к Богу, к Его Церкви, если она водится духом любви к ближнему – а кто же более нам ближний, как не родной народ? – то эта ревность есть дар пророков, краса апостолов, удел всех великих, избранных и святых душ.

И ныне поминаем мы такого ревнителя веры и Отечества. Впервые совершается поминовение его в такой торжественности, впервые делаются призывы к молитве о нем всенародной, впервые у этой могилы, у этого гроба почти чрез триста лет после смерти мученика-пастыря собираются в великом множестве, до невместимости в обширном храме, богомольцы и поклонники, а в душах наших уже живут неясные предчувствия и надежды: не есть ли здесь указание на грядущее, близкое, или хотя бы отдаленное, открытое и всецерковное прославление во святых замученного, некогда бестрепетного и крепкостоятельного защитника Православия и Родины? И что могло бы в самом деле препятствовать такому прославлению? От этой сени с Плащаницей, где изображен умученный Богочеловек, изрекший некогда Свое великое и Божественное: Совершишася! (Ин.19:30), трудно ли перейти мыслью к Его ученику и служителю, что возлег нетленным телом у ног Богочеловека после того, как изрек всею своею жизнью свое человеческое: «Совершишася!»

А от гробницы и нетленных мощей патриарха Ермогена трудно ли перейти мыслью к другой гробнице, здесь же, в этом историческом храме пребывающей, – к раке и нетленным мощам уже прославленного святителя Филиппа, а там, далее, пробегая поприще русской жизни еще на полстолетия, – посетить молитвою и вздохом любви и участия уединенное место покоя и святейшего патриарха Никона?

Разве прославление Филиппа не есть оправдание славы и почитания Ермогена? Разве не единый здесь дух ревности? Разве не единое желание любви, крепкой до смерти и даже крепчайшей самой смерти? Разве не станем мы лобызать с благодарною любовью эти страдания, эту преданность вере и эту святую ревность и готовность потерпеть за Бога и за Церковь даже до крови?

Не станем упреждать времен и сроков: их Отец Небесный положил в Своей власти. Не станем сетовать, что поздно заговорили о прославлении святителя-мученика Ермогена, которого называли святым и новым исповедником уже вскорости после смерти («Чиновник Успенского собора» и книга, обдержащая «Собрание российских святых чудотворцев»).

Таков ли смиренный дух русского народа, такова ли особая о нем воля Божия, до времени сохраняющая глубины русского на- родного сознания от приражения к нему себялюбивой гордости и самопревозношения, – не смеем решать. Скажем одно по поводу всех современных толков о прославлении патриарха Ермогена: не «политика» и не политические замыслы вызывают и создают теперь чествование святителя Ермогена, а совершенно наоборот – именно политика, в самом худшем смысле, политика слабодушной и ничтожной боязни пред политикой задерживала доселе прославление праведного...

Но течет своим вековым руслом жизнь души народной. И без сговора, без понуждения, в годину скорби и смуты народной, недавно нами пережитой, вдруг сам собою и неожиданно усилился прилив народной веры и почитания патриарха Ермогена, и его прежде одинокая могила стала посещаться все чаще и чаще. В тяжкие дни, среди скорбей и печали, среди тягостных тревог, забот и дум о судьбе Отечества, невольно тянуло русских людей к этой могиле, к святителю, столь ярко вдруг засиявшему в нашем сознании и сделавшемуся таким близким, родным и дорогим утешителем и наставником из-за фоба... Пять лет тому назад Господь привел меня, недостойного, с этого самого священного места воздать похвалу святителю Ермогену в самый разгар народного нашего бедствия, и вот теперь в короткое время мы видим, как совершенно независимо от чьего-либо призыва почитание святителя стало настолько заметным и явным, что о нем уже нельзя не говорить.

Однако не одна мученическая смерть за веру и Родину открыла путь благочестивой ревности и любви к мощам святителя Ермогена. И при жизни называли его «прямым пастырем», «душу полагающим за овцы»; именовали «мужем, зело премудростью украшенным, в книжном учении изящным, в чистоте жития известным»; прославляли его в умилении как «стоятеля противу врагов крепкого и непобедимого, твердого адаманта, непоколебимого столпа, крепкого поборника по православной вере», «обличителя на предателей и разорителей христианской веры».

И по смерти его знаем мы о нетлении его мощей в рассыпавшемся фобе, когда чрез 50 лет по кончине переносили умученное тело пафиарха из Чудова монастыря, с места мученической смерти, в соборный сей храм всея России; знаем о нетлении мощей, когда выбросили их из гроба святотатственные руки французов в годину Отечественной войны, чрез 200 лет после смерти святителя; знаем о нетлении мощей, когда сравнительно в недавнее время, всего 25 лет назад, случайно открылась его гробница. Знаем чудеса, совершенные им и здесь, в этом храме, и в видениях, по молитвам святителя. Знаем и видим эту лампаду над его гробницей, дар благодарности, любви и свидетельство полученного чудесного исцеления тяжкой болезни по молитвам святителя.

Стоял он перед смертью «един и уединен», по выражению летописи, удаленный от своей любимой и любящей паствы рукою иноземцев-насильников. Стоял он долго, как бы один и уединен, почти триста лет после смерти пред сознанием чад Русской Православной Церкви, но окруженный каким-то безмолвным благоговением...

И вот не приспело ли теперь время сотворити Господеви?.. Не приспело ли время отверзти нам уста и восхвалить праведность праведного и подвиг мученика-патриота громогласным всецерковным исповеданием?

В годину слабости духа, потемнения сознания долга, падения ревности по вере и добру, когда сверкают уже в народе вспышки горького сознания греха и назревают попытки объединиться, как встарь, в религиозно-национальном, православно-народном чувстве, – как бы восстает из гроба чудотворец, святитель-народолюбец, ревнитель и мученик, бестрепетный исполнитель долга.

Не является ли он и укором и уроком нашему времени, ныне живущим поколениям русского народа? Ни о чем так не хочется теперь говорить, взывать, твердить, напоминать, проповедовать, как о долге, о строгости, о порядке, о патриотизме, о единении церковном, о готовности всеми силами отстоять великое дело и великое царство, завещанное нам тысячелетним подвигом наших предков.

Избранный чудотворче, страстотерпче и великий святителю Христов, душу свою положивший за други своя!

Восхваляем тя любовию, святителю отче Ермогене, и чтим честные страдания, болезни и труды твоя. Радуйся, ревнителю веры православныя! Радуйся, воеводо и воине Царя Небесного и Отечества земного!

Радуйся, во страдании подвигом добрым венчавшийся! Радуйся, пастырю, познавший овец своих и глашавший их по имени! Радуйся, гражданине земли отеческия, за Родину свою до смерти подвизавшийся! Радуйся, народолюбче, народу твоему в годину бедствия данный во спасение! Радуйся, в веках и родах на земле Российстей прославляемый! Радуйся, сиянием праведности и святости украшенный! Радуйся, в вечной славе пред Престолом Божиим о нас предстательствующий!

Радуйся, Ермогене славный пастырю и новый исповедниче Христов! Аминь.

Слово в день 300-летня мученической кончины Святейшего Патриарха, 19 февраля 1912 г.¹²⁷

В началех Ты, Господи, землю основал еси,

и дела руку Твоею суть небеса. Та погибнут,

Ты же пребывавши, и вся яко риза обетшают,

и яко одежду свивши я, и изменятся. Ты

же тойжде еси, и лета Твоя не оскудеют.

Пс.101:26–28; Евр.1:10–12

Итак – вечность! – вот то величайшее и высочайшее свойство Божие, которое исторгает слово благоговейной хвалы у ветхозаветного псалмопевца, повторяемое и у святого апостола. Мы слышали его сегодня за литургией.

И сие-то слово о вечности берем мы и в похвалу священномученику, Святейшему Патриарху Ермогену, которого поминает сегодня Святая Церковь Русская на пространстве всей Русской земли.

За эти триста лет, что протекли со времени его мученической смерти, сколько произошло всяких перемен! Если бы те отдаленные предки наши, которые были современниками патриарха Ермогена, вдруг бы восстали из своих могил, то они с трудом узнали бы в нас своих потомков – так изменилась наша речь, наш внешний вид, наши нравы, обычаи, образ жизни, наши города и селения и весь внешний уклад нашего быта. Бывают, однако, времена, когда жизнь с ее переменами течет пред нами особенно быстро, когда буквально мелькают пред взором нашим люди, законы, преобразования, предприятия, меняются с необычайною легкостью мнения и воззрения, вкусы и наклонности людей. Кажется, такое именно время переживаем мы теперь. Что вчера было запретным, преступным – то сегодня не только дозволительно, но и похвально, и наоборот. Несчастно время, несчастны люди, если этой изменчивости нет противовеса в чем-то вечном и неизменном, если временное застилает от духовных очей вечное и земное подавляет небесное... Но, слава Богу, такое забвение о вечном чаще всего бывает у людей случайным и кратковременным. Проходите вы по этой мятущейся и постоянно меняющейся жизни, устаете от волнений, ожиданий, глубоких переживаний всего происходящего пред вашими глазами, убеждаетесь в пустоте и ничтожестве всего, что слышите и видите, – и вдруг в душе ощущаете неистребимую жажду успокоения около чего-то неизменяемого, нестареющего, вечного.

Блаженна та душа, которая возжаждет этого вечного. Она не останется без удовлетворения. Блажен человек, иже обрете такую премудрость, переживал и переживает такую жажду: он живет истинно человеческою и достойною жизнью.

И вот пред нами восстает из глубины веков образ величайшего страдальца и подвижника, славного в веках и родах патриота и мученика, который именно потому и стал велик и славен, что искал вечного, жил для вечного, и оттого – верим – достиг и вечного блаженства на небе. А между тем как сложна и необыкновенно многообразна была жизнь патриарха Ермогена и как сильна была она отвлечь его от устремления к вечному и приводить к временному. Молодость, как думают, – на Дону, участие в походе при покорении Казани. Сколько смертей в рядах родного воинства, с одной стороны, и с другой – какое крушение царства, некогда грозного и сильного, теперь сразу прекратившего свое существование... Какой урок для вдумчивой души и напоминание об изменчивости и превратности всего земного! Ермоген впоследствии послужил и этой перемене в судьбе и жизни павшего царства, но опять-таки служил со стороны вечного, а не временного: распространение веры и Церкви, сооружение храмов и монастырей, доселе существующих, – вот что заполняет его жизнь и интересы. После взятия Казани – семейная жизнь, участие в торговле, потом избрание во священника – и здесь же скоро смерть жены, разрушение семьи. Опять напоминание о том, как непрочно все земное. Потом он – архимандрит, скоро и митрополит в Казани...

Жизнь Русской земли идет в это время быстро под уклон, быстро сменяются самые потрясающие события, одно за другим следуют самые неожиданные известия... Колеблется престол Русской державы: умирает Грозный; убит царевич Димитрий, умирает царь Феодор, прекращается царский род Рюриковичей, избирается Годунов, начинаются времена самозванцев, изменников; Ермоген – уже патриарх Всероссийский; временно на престоле царь Василий Шуйский; скоро он низвержен; опять безвластие; следует нашествие поляков, предложение в цари Владислава Сигизмунда, бесчестное взятие Москвы и Кремля поляками, бесчестное поведение русских изменников; Русская земля полонена, Москва взята, сожжена; войска нет, неприятель захватил все... По-видимому, конец России.

Тяжело было митрополиту Казанскому при таких обстоятельствах жить на окраине России, среди недавно покоренных инородцев, иноверцев, еще недавно столь грозных. Но еще тяжелее было все это переживать потом в самом сердце России, в Москве, еще тяжелее было стоять на высоте патриаршего Всероссийского престола, когда патриарх, ввиду отсутствия царя, должен был на все отзываться, во всей сложной государственной жизни принимать непосредственное и самое близкое участие.

Среди всеобщего шатания, падения, измены, предательства, растерянности и готовности идти на все уступки, включая веру и народность, ради сохранения временного земного благополучия, стоял непоколебимо патриарх Ермоген, как скала посреди бушующей морской стихии. Он знал, в чем можно было уступить под натиском врага, он помнил заветные слова преподобного Сергия, сказанные некогда князю Московскому¹²⁸ во дни такого же нашествия врагов-монголов: «Если требуют злата – отдай, если требуют чес--ти – и это дай, но если требуют вере изменить, то за веру Христову нам подобает и жизнь свою скончати, и кровь пролита».

Так поступил и патриарх Ермоген, когда неожиданно, за прекращением царей на Руси, в его руках оказалось кормило власти и церковной и государственной: последнею мерою его уступчивости, ввиду полного прекращения рода Рюриковичей и ввиду низвержения Шуйского, было согласие признать царем сына польского короля – Владислава, однако – при одном непременном условии: Владислав был «сын православии» и клятвенно обещался сохранять и поддерживать Православие в России. (При вступлении на престол Владислав прежде всего должен был наказать тех русских изменников, которые перешли из Православия в католичество. – Ред.)

Он повторил то, что сделал за несколько лет пред этим: он восстал против того, чтобы выходящая замуж за обладателя русским престолом Димитрия (самозванца) была католичкою; он требовал ее крещения, миропомазания и полного перехода в православную веру. Это было еще в бытность его в Казани митрополитом, уже тогда он потерпел суровое наказание за свою твердость – лишен кафедры и заточен, уже тогда он предначал свой мученический подвиг.

Великий патриот, спаситель Отечества, он потому именно и явился действительным спасителем Родины, что умея отличать временное от вечного, неизменно исповедовал и самим делом осуществлял одно убеждение, что нельзя ничего уступать из вечного ради временного. Когда он увидел, что Владислав обманул русский народ, когда отец его Сигизмунд отверг все условия России и захотел престол царства Русского взять силою с нескрываемыми намерениями ввести католичество в России, патриарх, на девятом десятке лет жизни, восстал против этого с такою юною силою и с таким непреоборимым мужеством, на которое только способен человек

Ничто потом не остановило его. Служа вечному, отстаивая вечное, угасала эта мужественная жизнь под мрачными сводами холодного и сырого подземелья, где не давали ему есть и пить: воистину, всяким мучениям и бедствиям, и настоящим и возвещаемым, яко чуждый тела и бестелесный, усердно он противостал. Чего ради? Да ниже словом предаст благочестие...

Ошибся ли он? Не предался ли вредной крайности? Не призвал ли он страданий и гибели на Родину свою суровою неуступчивостью? История оправдала его, и беспристрастная наука, чуждая партийных увлечений, конечно, должна засвидетельствовать, что ему по праву и достоинству надлежит усвоить именование спасителя Отечества, ибо в случае введения католичества в России и воцарения Сигизмунда, несомненно, теперь России и русского народа уже бы не существовало.

Сам он умер, замученный врагами. Но велика сила вечного. Когда во имя этого вечного заговорил патриарх, обращаясь к народу, когда загремели его грамоты и грамоты его сподвижников и учеников по всей России, вдруг среди всеобщего, казалось, растления и смерти, среди всеобщего уныния или измены стала загораться жизнь: собираются ополчения, «передаются» – сносятся между собою города, верные сыны Родины или раскаявшиеся бывшие изменники, бывшие «перелеты», слуги «вора» или поляков, спешно собираются и идут на освобождение Москвы, идут умирать «за Дом Пресвятыя Богородицы». Чуяли враги эту силу, заставляли патриарха умолкнуть, вынуждали у него проклятье освободителям Родины; патриарх писал, пока были силы и возможность, посылая благословение верным сынам Родины, разрешил народ от присяги, данной Владиславу, и проклинал изменников. От угроз и побоев, от поднятого против него ножа он ограждался только крестным знамением. Патриарх не дожил до радостного дня освобождения Москвы, но уже видел зарю его.

Прошло триста лет. Имя патриарха не умерло, могила его не одинока, а в последнее время и небесные знамения и чудотворения говорят о том, что близ есть время прославления его во святых.

Читаешь современные о нем отзывы и дивишься чуду: даже те органы печати, которые теперь всякого живого, действительного последователя Ермогена, всякого патриота, стоящего за веру и Родину против засилия иноверия и инородчества, предают проклятию и готовы растерзать, – и они воздают хвалу патриарху-патриоту, патриарху – государственному деятелю, патриарху-священномученику; робко и оглядываясь, в мягких и осторожных словах скрытого страха и лицемерия, говорят они только против немедленной его канонизации, ничего не смея возразить против нее по существу¹²⁹, – такова сила невольного уважения к нему и к тому вечному, во имя чего жил и действовал патриарх Ермоген. Да, история его оправдала, оправдала и его личность, и его дело.

Два урока, два завета слышатся теперь нам, стоящим у священной гробницы великого патриарха: один для русского народа и государства, другой – для каждого отдельного христианина, но в сущности завет – один. И этот урок дан в словах апостольского чтения, повторенного нами в начале слова: все погибнет, а Господь пребывает, и как одежда обветшает и изменится, только Бог – все Тот же Неизменный, и лета Его не оскудеют! Вечное не стареет. Вечное служит основою жизни, и в жизни народно-государственной. Есть два царства: Божие и человеческое, Небесное и земное, Церковь и государство. Одному обещана вечность, неодоленность – это Церкви (см.: Мф.16:18; 28:20). Другое наследует то, что принадлежит земле и человеку: удел их изменяемость и умирание, ибо преходит образ мира сего (см.: 1Кор.7:31). Что же нужно делать царству человеческому, чтобы приобщиться вечности и взять ее себе уделом? Ясно, что надо приобщиться Церкви Божией, в ней и с нею жить, ее задачам служить. Это вернейший путь прочности земного нашего царства. Путь сей указывал патриарх Ермоген.

И какая жалость снедает сердце, когда видишь, что часто мы идем по пути совершенно обратному. Не замечаем ли мы, как во всех внутренних замешательствах и нестроениях мы прежде всего стараемся уступить именно из вечного и небесного, из того именно, из чего никто не смеет ничего отдать и уступить, – объявляем веротерпимость, уступку из прав Святой Церкви? Думают этим путем уступок кому-то сделать приятное, у кого-то обрести благоволение... Напрасный труд, тщетные надежды. Сбывается слово пророка: говорят – мир, мир, а производят бедствия (см.: Иер.6:14); сбывается слово апостола о том, что когда говорят о мире и безопасности, внезапно постигает нас пагуба (см.: 1Сол.5:3). Тут-то и нужно помнить народу и государству завет патриарха Ермогена о твердости и непоступливости в вере и во всем том, что касается вечного и небесного. Братие, будьте тверды, непоколебимы!. (1Кор.15:58)

Не то же ли самое и в жизни личной, в жизни каждого отдельного человека-христианина? В жизни надобно измерять и оценивать все при свете вечности. Многое, что кажется великим и важным, на самом деле ничтожно и малоценно. Вечность открывает человеку неумирающую жизнь, блаженную или мучительную, которую человек сам себе приготовляет жизнью земною. Дела наши идут вслед за нами, и мы за них дадим отчет (см.: Рим.14:12). Иного пути достижения блаженства нет, кроме той лествицы восхождения от земли на небо, которую указал Спаситель в заповедях блаженства, – разве все это не оправдано сонмом бесчисленных святых?

Верим, что к сонму этому приобщился и дух Святейшего Патриарха-мученика. И из загробного бытия он говорит нам и ныне о том, о чем говорил в жизни земной: прокляты предатели и благословенны верные слуги Церкви и Отечества!

Но главное, запомним одно: жизнь и смерть, благословение и проклятие, спасение и пагуба наследуются нами только в зависимости от того, служим ли мы вечному или забываем о нем. Аминь.

16 февраля 1913 г.¹³⁰

Слово Божие повелевает нам тайну цареву хранить, а дела Божии возвещать миру для прославления имени Господнего, для назидания и спасения людей.

Посему-то, возлюбленные братие, сошедшиеся ныне для заупокойного моления и вместе для прославления памяти Святейшего Патриарха Ермогена, нынешнее наше поучительное слово позвольте выразить не человеческими рассуждениями, а событиями и фактами, которые сами говорят за себя.

Пред нами распоряжение Святейшего Синода, высшего нашего церковноначалия, сделанное и объявленное в ответ православным обитателям Москвы, тысячами подписавших свои имена в просьбах, направленных в Святейший Синод о прославлении Святейшего Патриарха Ермогена.

В определении Святейшего Синода, в поучение себе, мы читаем: «Православные люди московские всех званий и состояний являются, по великой милости Божией, изо дня в день очевидными свидетелями вразумительных знамений небесного промышления о нашем Отечестве. Вот уже несколько лет с самого начала недавней смуты, для вразумления мятущихся и укрепления колеблющихся, в Большом Успенском соборе, у гробницы святейшего Ермогена, патриарха всея России, обильно изливается на недужных и страждущих поток поразительных чудотворений, и народ не только со всей Москвы, но и из разных концов России ныне переполняет первопрестольный храм, ища себе помощи в молитвах издревле чтимого первосвятителя. Недавнее, по благословению Святейшего Синода, всероссийское торжественное чествование (17 февраля 1912 года) трехвековой памяти мученической кончины великого первосвятителя раскрыло пред очами русского народа все значение его подвигов как спасителя веры и Отечества в годину гибельного лихолетья, всю святость его и жизни, и мученической смерти, и напомнило всем, что древняя Святая Русь глубоко чтила сего «несокрушимого столпа веры и Отечества как нового исповедника», вписывала его в церковные диптихи (помянники). Во всем этом нельзя не видеть знаменательного указания свыше, что настало лето благоприятное и приспело время светлого торжества для окончательного прославления церковною властью всенародно чтимого святого, для открытия его многоцелебных мощей, дабы не мы молились о нем, а он о нас».

Обсудив изложенное и убедившись из книги записей чудес у гроба патриарха Ермогена в действительности многих знамений силы Божией, совершающихся по его молитвенному предстательству, Святейший Синод с должным вниманием принял весть об утвердившейся в пастве московской общей уверенности в святости почивающего в Большом Успенском соборе Святейшего Патриарха Ермогена и ныне повелел приступить к правильному и точному исследованию всех случаев чудотворений, совершившихся у его гробницы и по его молитвам.

Итак, возлюбленные, не бесплодна осталась любовь наша к святителю, мученику за веру и православную Русь. На нее ответил сам Святейший Патриарх Ермоген свыше – явлениями и чудотворениями, по данной ему благодати от Бога, на нее, видите, отвечает и священноначалие Церкви земной, по данной ему власти и обязанности также от Бога.

Читаем книгу записей чудес. Она ведется со дней нашего последнего смутного времени, нами пережитого, – с конца 1904 года.

Удивительное дело! Воистину во благовремении Господь воздвигает и прославляет святостью великого святителя, который всею своею жизнью и деятельностью вразумляет чад Церкви и предостерегает от увлечения тем революционным движением в России, которое – теперь уже ясно для всех – имело и имеет своею основою ненависть к православной вере, к православному царю и к православному русскому народу. Бесцерковное и безнародное, движение это имеет грозного судью и обличителя в лице патриарха Ермогена.

Все записанные чудеса уже в общем проверены. Есть собственноручные записи исцеленных, засвидетельствованные служителями алтаря Успенского собора во главе с протопресвитером. Исцеленные точно указаны, с обозначением времени и места исцеления, свидетелей его, с указанием и места жительства. И кого здесь только нет! И младенцы, и старики, мужчины и женщины, люди высокого положения и самого скромного, от генерала до прислуги, – все объединились в молитве и благоговении, в получении милостей и чудотворений, свыше подаваемых. Здесь ученейшие люди, лица с университетским образованием, здесь и люди простые, даже неграмотные. И каких только болезней мы не видим в записях: хромые, слепые, ревматики, страдающие сумасшествием, нервным расстройством, чахоткой, страдающие страшными припадками болезней желудка, мучительными головными болями, лишенные движения рук и ног, страдающие болезнями сердца, печени, воспалениями, опухолями и так далее без конца – они проходят пред нами живыми свидетелями чудес великого святителя. Многие долго лечились, многие приговорены были к смерти, многие сами не верили в свое выздоровление, и все они – то видели во сне приходящего к ним патриарха Ермогена, то служили панихиды о нем, призывали его в молитвах – и по вере получали облегчение, исцеление и спасение. <...>

Думается, что вполне довольно ныне сказанного. Близится, очевидно, время прославления великого святителя и священномученика. Будем терпеливо ожидать его, в уповании на милость Божию. День тот придет и осияет верующую православную Россию.

Триста лет Москва не знала прославления святого. Ток чудес милости Божией как бы обходил ее, по грехам нашим. Чернигов, Саров, Кашин, Полоцк, Белгород – и вот, наконец, и первопрестольный град наш воспомянут в очах Божиих.

Да совершится о нас воля Господня! Мы же до уреченного дня во смирении веры, в благоговейном молчании, сдержанности и терпении, углубляясь в тайны судеб Божиих в ожидании проявления силы Господней, будем как бы приуготовляться и созревать к великому обновлению духа всенародного в грядущем прославлении святителя, будем молить Бога о упокоении со святыми приснопамятного страдальца за веру и Отечество: «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего!» – и сквозь это обычное заупокойное моление ожидать, и предчувствовать, и уже слышать духовным слухом веры и упования звучащее другое моление: «Святителю отче Ермогене! Моли Бога о нас!» Аминь.

Слово на освящении подземного храма во имя святителя Ермогена в Чудовом монастыре*42¹³¹, 13 мая 1913 г.¹³²

Время сотворити Господеви: разориша

закон Твой.

Пс.118:126

Этими скорбно-гнетущими словами псалмопевца еще недавно, но как теперь кажется – давно, мы предначали святое дело прославления святителя Ермогена. Всего 6 лет тому назад русские люди, верные законам своего Отечества и любви к нему, собрались в Москве в дни бушевавшей и еще не улегшейся последней нашей смуты, в городе первопрестольном, где так свежи были воспоминания о пролитой крови невинно убиенных крамольниками верных слуг царя, где во многих местах и домах видны были следы только что подавленного вооруженного восстания. И невольно припоминалась тогда нам старая смута, бывшая триста лет назад, великая разруха царства; и невольно мы обращали взоры к силе святой православной веры – к той единственной силе, которая тогда объединила, сплотила, сохранила и спасла Русь; и невольно восставал тогда пред нами во всей духовной красе мученического подвига за Родину тот, кто представлял в себе тогда силу Православия, – Святейший Патриарх Ермоген.

Он справедливо являлся тогда для нас воплощением тех заветных начал, которым служили собравшиеся на совет русские люди, – начал и заветов верности православной вере, царю-самодержцу и русскому родному народу.

И конечно, не раз в душе каждого из нас, стоящих около гробницы патриарха Ермогена, вставали с трудом подавляемые недоуменные вопросы: «Господи, если уж он не угодил Тебе, если он не во святых, то кто же тогда достоин святости? Неужели заповедь Твоя прошла мимо, что прославляющие Тебя будут прославлены, что нет любви большей, как если кто душу свою положит за други своя? Неужели время не приспело прославить святителя Ермогена? О, приспело, приспело время! Время сотворити Господеви, яко закон Твой разориша!

Так думалось всем нам, и робкая надежда закрадывалась тогда в сердце, что близятся дни прославления во святых того, кто своим житием, подвигом, всем своим духовным образом подкрепляет, освящает, оправдывает думы и чувства, убеждения и деятельность истинно русского человека.

Но власть церковная, высшее священноначалие в таком великом деле и в таком ответственном решении, как прославление святого, не может идти только за человеческими хотениями, как бы они ни казались ценными и достойными. Нужен глас Божий, нужен суд Господень, нужна воля Божия для такого дела.

И воля Божия нашла, что время приспело, что время теперь для нас сотворити Господеви, время показать свыше, что закон Господень разорился, что подобает нам встать на высоту защиты его и исполнения, имея такого духовного вождя, как прославленный всецерковно святитель Ермоген. Ток многочисленных чудес у гробницы его в короткое время совершился воочию для всех. Глас Господень слышен стал на всю Россию, и, внемля ему, церковная власть ныне с благоговением и благодарностью к Богу прославляет святителя Ермогена.

Не думая ничего о его прославлении, мы, православно-русские москвичи, сплотившиеся в Союз¹³³ для защиты духовных устоев жизни России, созидали этот храм, созидали его только в память мученической кончины Святейшего Патриарха – в том самом месте заточения, где триста лет назад, не в этом благолепии и удобствах, а в сыром, холодном подвале несколько месяцев подряд томился патриарх Ермоген, где слышались его молитвы за Русь, где воздух трепетал от гласа его воздыханий и слез за гибнущее Отечество, где писались его пламенные послания, где слышались его грозные и обличительные речи ворам и изменникам...

Господь судил нам престол и храм посвятить уже прославленному во святых патриарху Ермогену: это первый в России храм его имени.

Итак, пред нами теперь святой и прославленный вождь духовный – оправдание всего нашего исповедания, оправдание всей нашей деятельности, оправдание нашего православно-русского дела. Никто не посмеет сказать, что мы напрасно его чтим с особым благоговением как своего небесного покровителя, как то и значится в уставе нашего Русского монархического союза.

Любил ли он Православие, которое мы чтим, исповедуем и отстаиваем? Но для этого нужно взглянуть на эту древнюю Казанскую икону Богоматери в иконостасе сего храма, написанную во дни святого Ермогена: он первый ее извлек из земли и описал ее обретение и чудотворения. Для этого надо вспомнить его безусловное требование, чтобы и жена Лжедимитрия, и королевич Владислав были непременно чадами Православия. Для этого надобно вспомнить все его послания, в которых он звал русских людей защищать Православную Церковь, указывал на опасность для Православия от польского короля. Для этого надобно помнить его слова, почти предсмертные: «Латаны в Кремле костел поставили – не могу терпеть латинского пения».

Любил ли он самодержавие русских царей? Но он верен был Грозному Иоанну, кроткому Феодору, верен был и царю Борису, и Лжедимитрию, пока они были законно признаны народом, и пока Лжедимитрий не обнаружил стремления заменить Православие латинством; верен он был и избранному царю Василию Шуйскому, которого как личность, независимо от царского достоинства, – за слабость, двоедушие он и не мог уважать. Отсюда, из Чудова монастыря, бунтовщики против Василия Шуйского насильно взяли и повели патриарха Ермогена на Лобное место, требуя, чтобы он отказался от царя и разрешил народ от присяги ему; упорствовавшего патриарха оскорбляли, наконец избили – и все же он остался тверд в своей преданности законному царю. Он знать не хотел и не хотел слышать о какой-то «записи», которую бояре взяли с Шуйского, обратив его из царя в полуцаря, и, пока Шуйский был на престоле, патриарх служил ему как верноподданный, верою и правдою.

Любил он народ русский? Но в молодости он подвергал жизнь свою опасности, будучи воином и участвуя во взятии Казани. Будучи митрополитом Казанским, он прославил на все века воинов, павших при взятии этого города, как мучеников, положивших души за Отечество. Там же он создал и сплотил около себя обширный круг деятелей-патриотов, которые потом, в годину смуты, стали во главе освобождения России от поляков. Будучи патриархом, он за Русь положил свою душу, он воспламенил к смерти за Родину тысячи героев, он не дал очам своим сна и веждам дремания, вынес все унижения, все скорби и страдания, весь позор заточения и голодную мучительную смерть, оставаясь адамантом веры и любви к Отечеству до последнего издыхания.

Кто он родом? Духовный? Боярин? Дворянин? Казак? Торговый человек? Посадский? Крестьянин? Об этом спорят. Остается неизвестным его происхождение – и какой здесь для нас символ! Он был просто русский православный человек, верный царю и Родине, примерный русский человек, вождь духовный всех русских людей – без различия званий и состояний. Он отстаивал Православие не так, как многие из современных нам политических его защитников, которые сами в храм не ходят, Таинствами не освящаются, иерархии не чтут, пред Церковью не смиряются, а Православие почитают полезною «уздою для народа».

Он веровал в истину Православия, он видел в нем путь душевного спасения всякого человека, следовательно и своего родного народа, родного Русского царства. Он оставался верен Православию, хотя, может быть, не всегда видел от представителей Православия твердость и мужество: не забудьте, что его, под насилием и давлением сначала Лжедимитрия, а потом поляков-завоевателей, два раза лишали сана, на его место избран был патриарх-предатель и потаковщик латинству, а сам святой Ермоген брошен был сюда, в это подземелье, как простой монах, как простой монах был и похоронен.

Он служил царям и верен был им именно как власти от Бога: не отвращался от них, когда видел их недостатки, не судил Грозного за жестокость, Феодора за излишнюю мягкость, не судил Годунова, Шуйского... хотя и того, и другого было за что судить; он не отвращался от царя Шуйского, хотя видел его неблаговоление к себе. Это был монархист не за страх, не за корысть, а за любовь и совесть. Он не основывал своей преданности к царю на каких-либо сословных выгодах и соображениях: он, повторяем, был тот истинно русский человек, который верен царю по долгу данной присяги, без всякой мысли о выгодах этой верности.

И народ причинил патриарху немало огорчений. Смутное время открыло в русском народе много недостатков: пьянство, изменчивость, легкость в следовании за всяким смутьяном, частые измены и переходы от одного самозванца к другому, грубость бунтовщиков, проявленную к самому патриарху. Но любящим сердцем он прозревал глубину души народной, видел хранящиеся под спудом величайшие ее сокровища, не говорил, подобно нынешним – мнящим себя высокообразованными реформаторами русской жизни, – что нельзя любить Отечество неблагоустроенное и лишенное благ культуры и правопорядка... Нет, страждущее и расстроенное Отечество, заблуждающийся родной народ он любил еще большею любовью и горел желанием отдать за него свою жизнь.

Таков нам подобаше архиерей, таков нам подобаше вождь духовный – всем православным русским людям вообще, а русским людям, верным этому имени, по преимуществу и в особенности. Увенчанный славою святости, приявши дар чудотворений, приявши силу и власть внимать нашим молитвам, – он есть наше утешение, наша отрада, наша радость, наша слава, наш ходатай пред Божиим милосердием и Божией правдою. Он не оставит своим небесным покровительством тех, кои ревнуют его вере, любви и его подвигу.

И посему ныне – наш нареченный и святой день, радость велия, торжество духовное в освящении этого храма во имя святителя Ермогена! Сюда мы будем приходить и искать ободряющих уроков, вечных наставлений святителя и небесной его помощи и поддержки. Сюда мы будем приходить в дни печали и радости, в дни, когда готово унывать сердце наше, и будем искать обновления духа, оживления усталого сердца. Сюда мы будем приходить, чтобы воспоминать давно минувшие, но властные и потрясающие, и навеки поучительные картины:

Спустилася ночь над великой Москвою,

Пируют враги за кремлевской стеною...

В сыром подземелье, терзаем тоскою,

Томится защитник Отчизны родной.

Не страшны ему больше страданья

И могилы немой темнота,

Но горит еще светом сознанья,

И молитва колеблет уста:

«О Господь, пока жизни я внемлю,

Об одном пред Тобою молюсь:

Пожалей нашу страдную землю,

Пощади нашу скорбную Русь!»

Но здесь же, братие, в этом святом храме, нам слышны и грозные предостережения. Не весте ли, – говорит апостол, – яко святии мирови имут судити? (1Кор.6:2). И будет нас судить святой Ермоген, будет судить за недостаток ревности и любви к святому Православию, за недостаток любви и верности к царю и Родине, будет судить за все нечистое и недостойное, что мы внесем в высокое и святое служение нашей Церкви и Отечеству, за всякое проявление в этой области себялюбия и своекорысти, саможаления и лукавства. Его грозные речи, некогда оглашавшие своды этого подземелья, будут вечным укором и всем изменникам Отечества, и всем половинчатым людям, которые колеблются и разделяются между долгом и себялюбием, между верностью и выгодою, между правдою и неправдою, между добром и злом.

Итак, сюда мы будем приходить и для того, чтобы проверять себя пред духовным образом святителя Ермогена, чтобы искать у него, через голос нашей совести, суда над нашею жизнью и деятельностью: не разорили ли мы закон Господень, не время ли восстать от лености и уныния, не время ли сотворити Господеви?

Великий муж, бестрепетный страдалец – отныне святый отче Ермогене! В твоей темнице теперь Божий храм. В твоей темнице Божия служба, православная, святоотеческая, тобою любимая. В твоей темнице, где ты пал жертвою людской злобы, приносится теперь жертва бескровная во спасение мира! Да возрадуется дух твой в селениях горних, да возвеселится душа твоя в обители праведных!

Молим тебя, святителю Божий: сохрани молитвами твоими благоверного императора, благоверную Русь, благоверных людей Божиих в мире, в радости и в неизменной верности тому, чему ты служил и за что в подвиге страдания и мученичества ты положил свою душу! Твоя слава в Церкви пришла к нам во благовремении, время сотворити Господеви, яко закон Твой разориша... Да воссияет сей закон Господень на земле нашей во веки веков! Аминь.

Слово в Неделю Православия¹³⁴, 23 февраля 1903 г., перед чтением Деяния Святейшего Синода о прославлении старца Серафима Саровского¹³⁵

Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь...

Символ веры

Достойно и праведно ныне, в день Православия, с особым чувством радостного умиления воспомянуть и исповедать эту истину нашего священного Символа веры. Достойно и праведно в этот день, когда мы празднуем победу и торжество Православия над неверием и лжеверием, возблагодарить Бога за то, что мы принадлежим к той единой и спасающей Церкви, которая удержала и содержит ныне в чистоте и сохранности истину святой веры в том виде, как принес ее на землю Христос Спаситель, как возвестили ее миру святые апостолы, истолковали и сохранили на все века богомудрые отцы и учители Церкви на Святых Соборах: сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вселенную утверди.

Правда Церкви нашей есть прежде всего правда веры и исповедания. На нее-то искони и устремлены были козни врагов истины: и гордыня лжеименного разума, и самочинное мудрование в учении Божественного откровения, и нравственная распущенность, как печальное наследие издохшего язычества, и продажные, мирские, недостойные веры расчеты в жизни частной или государственной, – все эти враги силились поколебать чистоту веры нашей и поставить в ней на место Божественного начало человеческое. Сонмы мучеников, сонмы отцов и учителей Церкви с величайшими трудами, жертвами и усилиями, своими страданиями, терпением, кровью и смертью отстояли для нас сокровище веры: да будет им вечная память пред очами Бога и людей, в Церкви земной и небесной!

Велико и неоцененно сокровище этой правды веры и исповедания! Ныне принято умалять его, ныне раздается проповедь новоявленных и самозванных учителей о том, что в христианстве чистота веры и догмата будто бы не важна, и что не только главное, но и единственное его сокровище – это правда жизни. Не верьте, братие, этому обольстительному учению. Как нельзя жить, не родившись, как нельзя читать и писать, не зная азбуки, так нельзя иметь правды и жизни, не имея правды веры. Апостолы завещали нам твердо знать наше упование и давать о нем ответ вопрошающим (см.: 1Петр.2:15); они завещали нам хранить оставленный ими образ здравых словес (см.: 2Тим.1:13), чтобы по нему устроять и располагать свою жизнь: иначе здание нашей нравственной жизни будет построено на песке или, еще хуже, уподобится писанию по воде...

Этим не унижает Церковь правды жизни. Напротив, твердо и неизменно проповедует она учение апостолов, что вера без дел мертва есть (Иак.2:20), что нужно любить не словом или языком, но делом и истиною (1Ин.3:18). И смотрите, поучаясь, как оправдывает ее история веков минувших. История эта гласит нам ясно и вразумительно, что с правдою веры всегда неразрывно связана и правда жизни, с возрастанием или падением одной непременно возрастает или падает другая. Все общества христианские, уклонявшиеся от единства и чистоты веры, оскудевали духом и скоро являли печальное зрелище нравственного разложения. Где сонм святых в Церкви армянской после отделения ее от Православия? Она чтит только тех святых, которые жили до разделения Церквей, будучи не в силах после потери чистоты веры воспитать сынов своих для святости. Не оскудела ли святыми подвижниками и угодниками и их святыми мощами отколовшаяся от единства веры Церковь гордого Рима? Но ют на Западе действиями темной силы явилось новое и великое отступление, нашумевшее на весь мир, гордо объявившее себя реформацией, отвергшее и поправшее по началам лжеименитого разума всю древнюю святыню веры. Что же вышло? Нашлись ли там деятели, напоминающие хоть сколько-нибудь величавых святителей христианской древности? Явились ли смиренные подвижники веры и молитвы, осиянные Божией благодатью? Просияли ли святые, Богом умудренные учители веры, властители дум, целители больной совести, те, к которым стекались бы люди Божии, ища назидания, облегчения измученному сердцу, прощения грехов, обновления жизни? Все застыло там в одной напряженной работе холодного разума в делах веры, которая главным образом живет в области сердца, и жизнь видна-то только в одном головокружительно-быстром и страшном развитии крайнего отрицания, в этом бесконечном дроблении сект, которые уже выродились из лютеранства в числе более 800, которые плодятся и доныне, являясь наглядным и страшным нарушением предсмертной и заветной молитвы Богочеловека: да вси едино будут... (Ин.17:21).

Не ради гордыни и похвальбы, а во славу Бога и Христа Его, в благодарное исповедание Божьей благости и благодати, свидетельствуем мы о великом сонме святых Божиих в нашей Православной Церкви. Не оскудевает сонм этот, растет из века в век, украшая новыми и яркими звездами духовное небо славного христианства. Милостию Божией не оскудела носителями святости и наша родимая Российская Церковь. И на престолах благоверных князей, и в среде всех сословий верноподданного народа, среди воинов и мирных граждан, на превознесенных престолах святителей Церкви и в рядах простых мирян и иноков, в тиши обителей, в глубине лесов, в неведомых пустынях, среди льдов далекого северного моря – везде просияли на земле русские святые угодники, и стала земля наша воистину землею святорусскою.

Истекло ХЕХ столетие христианства на наших глазах. В этот век разлива в мире неверия и нечестия Господь в Русской Церкви четыре раза, как бы четырем поколениям, сознательною жизнью пережившим столетие, воздвиг в назидание новых угодников Божиих: святителей Иннокентия Иркутского, Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Феодосия Черниговского. Наступил XX век, и с самого порога его мы видим новое знамение милости Божией к Русской Церкви, новое свидетельство ее истины, ее Православия и целости ее духовной жизни, новый призыв к нам хранить святыню веры и сыновнее послушание Церкви: близится время прославления боголюбивого старца Серафима, Саровского подвижника, нареченного в святых Божиих общим гласом верующего православного народа; ныне запечатлен глас этот решением высшего церковного священноначалия радостно-умиленным словом возлюбленного нашего монарха.

Радуйся, Церковь Святая Православная! Радуйтесь духом, православные люди Божии! Радуйся, старче Серафиме, смиренный подвижник и новый к Богу молитвенник за землю Русскую!

В этот день Православия усугубим торжество его, братие, радостью о новоявленном угоднике Божием, свидетеле Православия и святости нашей Церкви.

Слово в день прославления преподобного Серафима Саровского

Слово в день прославления преподобного Серафима Саровского¹³⁶, 19 июля 1903 г.¹³⁷

Праведность возвышает народ, а

беззаконие – бесчестие народов.

Притч.14:34

Отрадно нам исповедовать эту истину в день прославления праведного. Кроткий и смиренный, назвавший себя при жизни не иначе, как «убогий», благоговейный старец Серафим, 70 лет тому назад на крыльях молитвы от земли переселившийся к небу и вечности, ныне всенародно признается и прославляется в лике святых, нареченный уже давно угодником Божиим общим гласом верующего народа, засвидетельствованный чудесами и знамениями.

Праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов, – так говорит слово Божие. Много мы знаем и видим доказательств этой истины в священных событиях истории Ветхого и Нового Завета.

Вот к Лавану приходит гонимый и преследуемый родным братом праведный Иаков, и здесь находит себе гостеприимный кров. Не укрылось от Лавана, что с пришествием праведника видимо благословение Божие почило над всем домом его – в достатке, в благополучии и счастии, и он прямо заявляет Иакову: Усмотрех, яко благослови мя Бог пришествием твоим (Быт.30:27).

Вот кроткий и верующий Иосиф, безжалостно проданный братьями, попадает в Египет рабом в дом вельможи; сам господин его, неверующий язычник, видит и убеждается, яко Господь Бог с Иосифом, и елика творит, Господь благоустрояет в руку его; и бысть благословение Господне Иосифа ради на всем имении его, в дому его, в селах его (Быт.39:3, 5).

Возьмем еще пример. Долго Господь хранил избранный народ Свой, долго призывал его к покаянию величайшими чудесами милости, голосом пророков и проповедников, долго и много раз грозил народу Своим гневом, обещая разрушить Иерусалим, отнять царство, лишить родины, наказать пленом. Упорным и нераскаянным оставался Израиль, как бы смеялся он над долготерпением Господа, и имя святое Его отдавал на позор язычникам. И приблизились дни гнева Божия, приспел час падения святого города. Но и тогда мы слышим великое слово Господне о праведниках: обыдите, и воззрите, и познайте и поищите на улицах Иерусалима; и если найдете мужа творящего суд и ищущего веры, Я милосерд буду к Иерусалиму! (Иер.5:1–2; ср. гл. 7). Так велико в очах Божиих значение одного праведника для целого народа.

И в истории Нового Завета мы видим, как ради одного праведника, святого апостола Павла, во время морского путешествия его на корабле спасены были от неминуемой гибели все плывшие с ним спутники; Ангел при этом сказал апостолу: Бог даровал тебе всех плывущих с тобою (Деян.27:24).

Почему же так важно пребывание праведных среди народа? Прежде всего потому, что они являются показателями и свидетелями духовной жизни и духовного роста народа, они своим существованием показывают, что народ не умер для Бога, для святости и для духовной жизни, что среди него есть люди, достойные благоволения Господа, и что таких людей немало. Прославленные праведники, угодники, чудотворцы – это как бы высочайшие горные вершины. Здесь, в области духовно-благодатной, наблюдается то же, что и в области видимой природы на земле. Горные высочайшие вершины никогда не стоят совершенно одиноки и особняком на равнине, около них всегда поднимаются меньшие, но все же возвышенные горы, целые цепи гор, целые горные пространства.

В области духовно-благодатной видим то же: около великих святых есть меньшие, но добрые и высокие души: их почитатели, ученики, подражатели, люди, напоенные единым с ними духом, единой верой, единым благочестием. Праведники не бывают совершенно одиноки, вот почему прославление праведного есть признак, что в обществе, где он жил, воцарилось не одно зло, что, напротив, в обществе этом есть живые духовные силы, вот почему прославление праведного есть радость Церкви, которая видит, что она не бесплодно молилась о сынах своих, не бесплодно учила их вере и благочестию, и действительно ведет их к небу и блаженной вечности. Так, у святого Серафима была высокого благочестия мать, щедродательный брат, были же добрые люди, от которых в детстве и отрочестве он получил расположение к вере и благочестию и святым подвигам, были и в обители Саровской не один, а много-много таких людей, которые сочувствовали святому Серафиму: многие из иноков обители, и в их числе ее начальники, имена которых сохранились в житии святого старца, многие послушники, монахини соседнего женского монастыря, посетители и почитатели старца, которых также было великое множество. И то обстоятельство, что память святого старца не умерла в народе и свято хранилась, что не заросла дорога к его могиле, что имя его из скромной обители, из лесной глуши пронеслось и призывается с верою на протяжении всего великого царства Русского, – это все приносит сердцу отрадную уверенность, что родная Церковь наша, Церковь Русская Православная, спасает своих чад, что не оскудела она духом и святынею, что не мертва она, а жива и действенна и что уходящие от нее уходят от источника жизни и спасения. Пусть подумают об этом наши несчастные заблуждающиеся братья, сектанты и отступники, которых, к прискорбию, так много в нашем крае и в нашем городе и которые так упорно закрывают очи и не хотят видеть истины Православия нашей Святой Церкви.

Почему еще так важно пребывание праведных среди народа? Потому что мы в них имеем предстателей и ходатаев пред Богом. Святой апостол Павел, постигший глубины таин Божиих и таин духовной жизни человека, говорит нам, что из всех духовных дарований вековечное и неумирающее есть любовь: Любовь, – говорит он, – никогда не престает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится (1Кор.13:8).

Но святые Божии в земной своей жизни и водились и жили именно любовью к Богу и ближним. До какой высоты самоотречения доходила их любовь к людям – видно из молитвы Моисея о согрешившем родном народе: О, Господи, народ сей сделал великий грех, сделал себе золотого бога; прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал (Исх.32:31).

Вся жизнь святого Серафима также была исполнена деятельной самоотверженной любви к людям, она светилась в его взоре, она изливалась в словах его привета ко всем посетителям: «Радость моя», она проявлялась в его частых поклонах до земли своим ближним и лобзаниях, она давала ему изумительное терпение при беседах с тысячами посетителей – выслушивать их печали, сомнения, исповедь грехов, ободрять словом утешения, вразумления и прощения грехов, она одушевляла святою мудростью его наставления тем простым и верующим душам, что тысячами ежедневно приходили ко святому старцу, она пламенела в его молитвах за людей, она, наконец, мощно и благодатно действовала в том дивном даре чудесных исцелений больных, который ниспослал ему Господь в конце жизни.

Неужели эта любовь должна прекратиться после смерти старца? Неужели святые, сильные в молитве о ближних при жизни, немы и глухи по смерти? Неужели душа их после смерти тела уже не объята любовью, и к скорбям земных братий они вдруг станут равнодушны, они, которые, живя на земле, готовы были все свое и себя самих принести в жертву ради блага ближних? Так именно рассуждают и наши сектанты, удаляющие себя от почитания святых и от молитв к ним.

Но ведь против этого вопиет и разум и сердце, против этого говорит и слово Божие, уверяющее нас, что любовь никогда не перестает (1Кор.13:8). Вот почему апостол Петр обещал христианам заботиться о них и после смерти (см.: 2Петр.1:14–15), вот почему это же обещали все святые, обещал и ныне прославляемый преподобный отец наш Серафим Саровский. «Когда меня не станет, – говорил преподобный, – ходите ко мне на гробик, ходите, как вам время есть, и чем чаще – тем лучше. Все, что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все придите да мне на гробик, припав к земле, как живому, и расскажите. И услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым, со мною говорите, и всегда я для вас жив буду».

Да, жив ты у Бога, святой, любвеобильный и благоговейный старец, жив ты в Церкви Божией, жив и славен, как праведник, в родном тебе многоплеменном православном Русском царстве!

Хотите ли, братие, приобщиться к этой его жизни? Хотите ли быть сродными его духу, его вере, его любви и благочестию? Хотите ли явить доказательство, что и вы духовно слились с той Церковью, в которой обрел спасение и святость новоявленный угодник Божий? Тогда войдем ныне все в радость и молитвы Святой Церкви, приблизимся духом к святому Серафиму, перенесемся мыслью и воображением к тем десяткам тысяч богомольцев, которые сегодня в отдаленном Сарове стоят вокруг мощей преподобного, горят к нему любовью, прославляют его, и с ними, и с Церковью Божией воскликнем от всей души: «Преподобие отче Серафиме, моли Бога о нас!»

Но будем помнить, братие, что бывает страшное душевное состояние и отдельных лиц и целых народов, такое состояние греха и нераскаянности, что отвращает совершенно от людей лице Господа и делает бездейственными о них даже молитвы святых: тогда молитва их, по слову пророка, в недра их возвращается (см.: Пс.34:13). Так было с нераскаянными иудеями, о которых молил пророк Иеремия; и сказал ему Господь: Не молися ко Мне о людех сих во благо <...>Хотя бы предстали пред лице Мое Моисей и Самуил, душа Моя не преклонится к народу сему; отгони их от лица Моего, пусть они отойдут (Иер.14:11; 15:1). Так случилось, наконец, и с Иерусалимом: сам Господь плакал о нем и жалел его, но все же осудил его за конечное ожесточение и упорство его сынов.

Это для нас – устрашающие образы и примеры. Будем не устами только почитать святого угодника Божия Серафима, но и делом и всею жизнью являть с ним духовное единение: будем иметь его святую веру; будем всей душой преданы Святой Церкви, к которой он принадлежал; освящаться ее Таинствами, которыми он освящался; исполнять в точности и с любовью все ее уставы; будем искренно почитать его совершенства и добродетели и отображать их в своей жизни, отдав ее труду и молитве, по мудрому и меткому наставлению старца: «дело в руках, а молитва на устах»; будем служить, чем можем, с любовью нашим ближним, – одним словом, будем подражать житию угодника Божия, чтобы явиться братьями его не только по плоти, но и по духу! Ибо и апостол, заповедуя почитать праведных, поучает нас: ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их (Евр.13:7). Иначе и почитание их будет бесполезно и лицемерно. В день прославления праведного запомним крепко и поставим у сознания и сердца слою Божие: праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов. Аминь.

Сорок лет тому назад, 19 ноября 1867 года, тихо и мирно, смертию праведника скончался в Москве знаменитый в истории Русской Церкви митрополит Филарет¹³⁹. Умер он и погребен у преподобного Сергия в Троицкой лавре. Много лет прошло со дня его смерти, мало уже в живых его современников, помнящих, как блистал и горел этот светильник на свещнице Церкви Христовой, но не умерла и не умрет память об этом замечательном человеке, в котором великий ум и твердая воля сочетались с глубоким смирением сердца, высокие познания сочетались с пламенною верою, этою верою освящались и осмысливались. В оставленных им ученых трудах, в его сочинениях, проповедях, письмах, отзывах, распоряжениях все ревнители и деятели Русской Православной Церкви и все добрые христиане, ищущие совета и руководства во всех областях жизни, находят и всегда будут находить неиссякаемый источник руководственных безошибочных указаний. И теперь, в пережитые и переживаемые нами тяжелые дни всяких нестроений церковных, государственных и общественных, мы можем всегда найти ответ на все тревожащие нас вопросы в наставлениях почившего Московского святителя. Нет области жизни, которой не коснулось бы его мудрое слово. Мы не говорим здесь о чисто религиозных его поучениях: они столь обильны и глубоки у этого архипастыря, которого сравнивали и с Григорием Богословом, и с Иоанном Златоустым, что целый ряд поколений уже воспитал и долго будет на них воспитывать в себе религиозное чувство и преданность Церкви. Но и в других областях жизни он дает всегда безошибочные советы и указания. Говорит ли он о царской власти, о начальниках, о подчиненных, об обществе, о государстве, о старине и новизне, о реформах жизни, о науке, о школе, искусстве, о взаимных отношениях отдельных людей, семейств, сословий и целых народов – всюду его слово, по апостолу, солию растворено, всюду он – муж разума и совета. Ко всему этому он вмещал и носил в себе как бы все заветы благочестивой древности и святоотеческих учений: так всегда строго церковно и строго православно каждое его наставление!

Не одним умом и мудростию славен почивший святитель. В нем видим не только правило веры – эту добродетель истинного наставника церковного, но и «образ кротости, воздержания учителя», как поется в песни церковной, прославляющей святителей. Это был безупречный инок, ревностный священнослужитель и проповедник, по апостолу – тщанием не ленивый, духом горящий, Господеви работающий, не высоко мудрствующий, но смирением ведущийся; это был неустанный труженик, непрестанный молитвенник, великий милостивец, любивший сохранять в тайне дела благотворения. Строгий чрезвычайно к себе, он был строг и к другим. Строгость, требовательность и взыскательность в исполнении долга подчиненными ставили и ставят ему в вину; но и в этом он следовал голосу своего собственного архипастырского долга; чувство христианской любви присуще было ему всегда, и всегда он наставлял с кротостию, карал с благожеланием. Святость жизни его была ведома и видима пасомым и современникам, и мы знаем не один случай, когда верующие и при жизни митрополита Филарета, и по смерти его получали чудеса милости Господней по его молитве или по призыванию его молитвенной помощи. И доныне есть немало православных христиан, верующих в святость почившего митрополита Филарета и тайно в молитвах призывающих его в помощь и заступление. Такова вкратце жизнь митрополита Филарета, таковы его дарования, заслуги, труды, его жизнь и праведность.

Имя митрополита Филарета прежде всего говорит о выдающемся его уме, необыкновенных познаниях, искусном и сильном слове. Не так редко встречаются среди людей умы сильные, одаренные великими способностями и талантами. Но не все они оставляют одинаковый след среди людей, не все одинаково исполняют то назначение, с которым человек живет в мире и которое указывает ему Бог. Нередко люди обращают свои дарования на зло. Умное, увлекательное свое слово они отдают делам пустым и ничтожным, увлекают своих слушателей на грех; мысль свою, сильную и способную подчинять себе других, они отдают на изобретение учений гибельных, безбожных, противоцерковных и противогосударственных; сильный свой характер, твердость, настойчивость, уменье добиться цели они отдают на желания преступные и часто гибнут в увлечении делом преступным, обрекая себя, таким образом, на прямое безумие. Такие примеры мы теперь, к сожалению, часто, очень часто видим кругом себя, и кто их не знает? Эти юноши, девушки, которые свой ум, свое слово, свою жизнь обрекают на служение разрушению, восстанию, на призывы к крови и убийствам, сами совершают преступления и убийства, попадают в тюрьмы, получают заслуженную казнь, сами убивают себя, – все эти люди часто одарены большим умом и большими знаниями; их ум не избавляет их самих от безумия, их ум служит на погибель и другим людям, соблазняя многих неопытных, неведущих и толкая их на путь преступлений и забвения Божьего закона. Ибо сильному уму и воле, в какую бы сторону ни направлялась их деятельность, естественно подчиняются окружающие – большею частью люди средние, ищущие вне себя опоры и руководства. Есть другие сильные и одаренные умы – умы вечно колеблющиеся. Вера, неверие, истина, ложь – все это у них меняется, как погода. Сегодня с увлечением они проповедуют одно, завтра с таким же увлечением – другое, совершенно противоположное. Такие люди не оставят по себе доброго следа на земле, не произведут сильного влияния на ближних. Неуверенный, колеблющийся, сомневающийся не может сделать другого крепким и стойким. Нельзя сказать, однако, чтобы и такие люди не производили никакого влияния на других людей. Сильный и способный ум всегда в данную минуту подчиняет себе других, это естественно и неизбежно. Поэтому и колеблющиеся, сомневающиеся умы, чем они способнее и сильнее, тем больше вреда приносят людям, разрушая в них веру, лишая спокойствия, отнимая уверенность в словах и поступках. Мы видели, каков был великий ум митрополита Филарета, этого приснопамятного архипастыря, учителя, молитвенника и праведника. Ум его был в полном смысле созидательный, а не разрушительный, положительный, а не отрицательный, всегда одинаковый, всегда себе верный и равный, всегда полный назидания. О нем можно было сказать словами святого апостола Иакова, которые так часто любил повторять сам почивший митрополит Филарет: Мудрость, сходящая свыше, во-первых, чиста, потом мирна, скромна, послушлива, полна милосердия и добрых плодов, беспристрастна и нелицемерна (Иак.3:17–18).

Естественно спросить и в наше время для нашего спасения и руководства жизни особенно полезно и необходимо знать: откуда же приснопамятный святитель получал это доброе направление своего великого ума? Что делало этот ум и дарования его такими благоплодными для мира и людей? Где он находил для себя опору и руководство? Где он черпал это постоянство, твердость, ясность и определенность мысли и слова, желаний и действий? И где нам, по его примеру, найти эти великие духовные сокровища?

Разгадка указанной тайны совершенно ясна и всем доступна. Митрополит Филарет при всем своем огромном уме не кланялся ему, как идолу. Он знал и верил, что ум у человека ограничен, что он сам собою не дает света, что такой вечный, чистый и святой свет он может получить только от Того, Кто, по слову апостола, свет есть, и тьмы в Нем несть ни единыя (1Ин.1:5). Есть Свет истинный, просвещающий всякого человека, приходящего в мир (Ин.1:9), и Свет сей есть Бог. Он не оставил людей во тьме одинокими, сирыми, оставленными. Он дал им Свое слово. К слову Божию и приник митрополит Филарет от дней детства и юности, на нем воспитал свой великий ум, им направил и изощрял свои богатые духовные дарования. Но и в усвоении, понимании и принятии слова Божия ум человеческий может кичиться и в слепом самопоклонении не себя проверять словом Божиим, а, наоборот, самое слово Божие проверять своими рассуждениями и понятиями. Чтобы этого не случилось, Господь слово Свое доверил и вверил Церкви, которая и хранит, и распространяет, и безошибочно истолковывает слово Божие, руководимая Духом Святым, ей обещанным и ниспосланным. К Церкви Христовой, к ее правилам, учению, заповедям, к ее святым отцам и учителям и их писаниям, к ее богослужению, представляющему великую школу поучения и мудрости, – к Церкви Христовой приник митрополит Филарет, как ее сын и верный послушник, у нее искал и от нее смиренно принимал руководство и поучение.

Опираясь на слово Божие и руководство Церкви, приснопамятный святитель и получил ту свободу, уверенность и полноту жизни духа, которыми он поражает нас при чтении его произведений. Все было для него ясно: небо и земля, тайна жизни и смерти, тайна земного и загробного бытия, еже зде пребывание и еже тамо пришествие, все вопросы жизни земной, семейной, общественной, государственной.

Какой радостный и желанный этот удел! Как хочется нам в годину смуты, шатаний, сомнений также построить дом души не на песке, а на камне, чтобы не повалили его ни ветры, ни дожди, ни разлившиеся бурные потоки! Как отрадно было бы нам иметь это постоянное спокойствие и душевное равновесие, ясный взгляд и ясную оценку всего, нас окружающего!

И это благо от нас не за горами. Поминаемый ныне святитель Филарет его ясно нам указывает: оно в слове Божием и в руководстве Святой Церкви. Прильни, христианин, к этим источникам, и пустыня духа твоего расцветет прекрасным садом, и оживится все в нем умирающее и унылое, исчезнет всякое колебание и сомнение – ты почувствуешь прилив сил несказанных, ты станешь сильный и мощный, превыше всякой самой сильной и одаренной мысли человеческой, не зажженной еще словом Божиим и потому мертвой и бесплодной. Тогда ты обретешь твердые устои под ногами. Всякие вопросы веры, жизни, мысли для тебя станут ясны в главном и основном: в вопросе твоего нравственного достоинства, богообщения, богоугождения и вечного спасения. Тогда ты не будешь колебаться, меняться, не будешь страшиться всякого нападения и натиска иной мысли, неправой и нехристианской. Ответ будет у тебя готов на всякое возражение.

Такими людьми строится жизнь и стоят царства.

В годину расшатанности жизни, мысли и слова нам особенно дорог становится митрополит Филарет с его неумирающими заветами. Но дорогой для всей Церкви Русской, он по преимуществу близок Москве и Московской епархии, где он родился, где прожил он большую часть жизни, где навеки он оставил свое имя и свой след мудрости архипастырского правления и учительства. Он – слава и честь Москвы и Московской епархии, он, по уверенности многих и многих верующих, – и молитвенник за свое земное Отечество, за народ русский и Церковь Русскую.

Архиерейство его да помянет Господь Бог во Царствии Своем всегда, и ныне, и присно, и во веки веков! Аминь.

6 декабря 1907 г.¹⁴⁰

Повествуется в одном древнем житийном сказании, что к некоему благочестивому старцу-подвижнику приходили со всех сторон слушатели и почитатели, прося молитв, совета, благословения. Многие и о многом спрашивали его, и всем и каждому он отвечал в меру Духа, ему данного. Только один юноша, всегда посещая старца, сидел у ног его молча и ни о чем не спрашивал. Однажды старец, заметив это, наконец обратился к юноше с вопросом: почему он молчит и ни о чем его не спрашивает? Юноша ответил: «Отец мой! Для меня довольно только слушать и смотреть на тебя!»

Старец Кронштадтский¹⁴¹ – вы знаете, о ком я говорю, – разве не напоминает нам и не повторяет ли на наших глазах в течение десятков лет этого древнего старца? Неистребимо живет в душе человека потребность найти и облобызать святыню, поклониться ей, побыть в ее освящающем и поднимающем дух общении. У русского православного народа потребность эта является особенно повышенной, она заполняет и потрясает всю душу народную, господствуя над всеми другими ее интересами и запросами. И вот сюда, к чудному старцу, столько лет обращает свои взоры святая и святолюбивая Русь. Одни к нему являлись лично, с ним молились и молятся, получали совет и благословение, получали нередко и дар чудодейственной помощи. Как их ни много, они, сравнительно со всей Русью, – едва приметная часть народа. Все прочие, как юноша пред древним старцем, только созерцали это дивное видение нашего времени и радовались Божьей благодати, в нем почивающей, и возгревали веру и упование, и насыщались его обильной духовной трапезой слова, молитвы, непрестанного поучения – поучения его жизни, подвига, любви, щедродательности, горящей веры и горящего слова, исходящего из уст его. От страны глубокой полунощи, где в борьбе с суровой природой, спасаясь от врагов, нашел себе русский человек пристанище свободы и училище крепости духа и характера, воссиял наш светильник. Там некогда возросли великие духом преподобные Трифон и Феодорит, Зосима и Савватий, Герман и Кирилл и многие другие. Их духом напоенный, стоит здесь более полувека великий в простоте веры и смирении пастырь-молитвенник – на грани Русского царства, у полунощной столицы, на конце земли Русской, у самого моря, светя, как маяк, разбиваемым житейским кораблям среди мирских бурь и тревог житейских.

Здесь, в этом святом храме, полвека трепетал самый воздух его от гласа молитв и воздыханий всероссийского пастыря и молитвенника; здесь пролились его первые слезы священнической молитвы; здесь возносились к Богу его пастырские скорби и радости; здесь около него было столько духовных восторгов веры, упований, столько событий и случаев возрождения, покаяния, спасения, отрад и утешения, столько чудес Божественной благодати, что поистине должно сказать словами Господа к Моисею у купины неопалимой: «Сними обувь твою с ног твоих, ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая» (Исх.3:5). Столько лет неизменно и непрестанно днем и глубокой ночью, и утру глубоку, еще сущей тьме, он стоял здесь и учил, и молился, и дал ему Бог радость видеть, как город, известный в прежнее время только блудом и пороком, обратился во всероссийское чтимое место, в место паломничества, как действие его служения сказывалось все шире и шире.

Долго и постепенно разгорался его светильник, пока не засиял на всю Россию и далеко за ее пределами правилом веры, образом кротости и воздержания учителем, пока не стяжал наш пастырь всероссийский смирением высокая и нищетою – богатая. Вздымались гордо волны неверия в 1860-х годах, были жестокие бури в Церкви, поднимались ереси, возрос и пал Толстой... Отец Иоанн бестрепетно и непрестанно увещевал, наставлял, бичевал, обличал порок и гордыню, неверия и ереси, он стоял несокрушимым столпом православной церковности, на себе самом, в живом примере показывая и доказывая силу, живость и действенность Святой Церкви, которая способна возрастить в своих недрах такого благодатного пастыря. Он зажег священный огонь в тысячах душ, он спас от отчаяния тысячи опустошенных сердец, он возвратил Богу и в ограду Церкви тысячи гибнущих чад, он увлек на служение пастырское столько выдающихся людей, которые именно в личности отца Иоанна успели увидеть, оценить и полюбить до самозабвения красоту священства. Теперь они, нередко уже стоящие на высоких степенях иерархии, приезжают к старцу Божию и пред ним, смиренным, склоняются до праха земного. Вчера и сегодня мы были тому свидетелями.

И вот в последние годы, когда назревала и прорвалась гноем и смрадом наша пьяная, гнилая и безбожная, безнародная, самоубийственная революция, мы увидели страшное зрелище. Ничего не пощадили ожесточенные разбойники, не пощадили ни веры, ни святынь народных. И старец великий, светило нашей Церкви, «отец – отцов славная красота», честь нашего пастырства, человек, которым гордились бы каждая страна и каждый народ, – этот старец на глазах у всех возносится на крест страданий, предается поруганию и поношениям; его честь, его славу, его влияние расклевывают черные вороны. Поползла гнусная сплетня, газетные гады, разбойники печати, словесные гиены и шакалы, могильщики чужой чести вылезли из грязных нор. Еврействующая печать обрушилась грязью на отца Иоанна. Нужно им разрушить народную веру, нужно опустошить совесть народа, нужно толкать народ на путь преступления, нужно отомстить человеку, который так долго и успешно укреплял веру, воспитывал любовь к царю и Родине, бичевал всех предателей, наших иуд и разрушителей Родины, начиная от Толстого и кончая исчадиями революции. Его первого стала травить и бесславить разнузданная печать. Помню я, два года назад, возвращаясь из Сибири к северной столице, видел по всей линии железной дороги эти листки, рисунки, стихи и издательства над Иоанном Кронштадтским... Потом на краткое время травля ослабела, но теперь вся эта грязь опять соединяется в один общий поток. Черные вороны тучами собираются над Россией, и первое, что они силятся расклевать хищными клювами, – это святыни и святых, подорвать авторитет уважаемых лиц, подорвать благоговение религиозное, на котором построен всякий долг, всякий порядок, всякая жизнь, истинно достойная и истинно человеческая. Нам нет дела до того, что собственно хотел выразить автор бездарной сценической стряпни¹⁴², рассчитанной на обирание простодушных людей – обирание, которое он бичует, однако, не в себе и себе подобных, как бы следовало, а в других. Может быть, он, как уверяет, и в самом деле хотел изобразить в отталкивающем виде изуверское сектантство и религиозное шарлатанство, хотя бы прикрывающее себя именем отца Иоанна: ведь зло может прикрыться не только именем чтимого пастыря, но даже именем Иеговы (иеговисты) или Иисуса (иезуиты); ведь и в других областях мысли и жизни вообще сатана нередко преобразуется в образ Ангела, и разве мы не видели, как разбойники, насильники и предатели народные, служащие за еврейские деньги разрушению России, выступают под знаменем братства, равенства и особенно «народной свободы», или блага общества (социализм). Итак, мы не говорим здесь о пьесе и ее содержании: мы говорим о том, что сделали из нее на сцене гнусные служители сцены, лакеи, продажные и пресмыкающиеся прислужники низменных инстинктов толпы и диавольской революции. На сцене вместо бичевания сектантского зверства или обмана, к ужасу православных, изображается быт и обстановка наших православных обителей и храмов и недвусмысленно выводится в шутовском виде наш доблестный пастырь, всенародно чтимый, о котором народная вера давно сказала свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми. И это в то время, когда он, на склоне дней обессиленный мучительным недугом, ослабевший телесными силами, едва двигаясь, совершает среди верующих по-прежнему свои, может быть, последние на земле подвиги молитв и благочестия, когда он не в силах защитить себя, когда мы трепещем за каждый день и час его жизни, когда еле теплится и вот-вот погаснет эта святая лампада, догорит эта чистая Божья свеча! Неужели нет ему защиты? Неужели мы оставим его одиноким посреди нашего многолюдства? Неужели он отдан на растерзание духовных псов, на пытки и издевательства этих разбойников?

Но зачем ты говоришь об этом нам? – может быть, спросите вы в тоске и горести и в недоумении. Зачем? Но тогда спросите, зачем плачет любящий сын около растерзанного отца или матери? Зачем в большом горе, остановив плач и, по-видимому, успокоившись, мы, увидя близких, любимых, нам сочувствующих, молчаливые среди чужих, здесь, среди своих, не можем сдержать горести и слез, и воплей? Так и ныне, в этом храме, при виде этого множества молящихся, детей и почитателей отца Иоанна, дайте нам излить свое горе, выплакать свои слезы!

А затем, в этот день церковно-гражданского праздника, хочется чрез вас, через все это великое множество народа, из этого храма на всю Россию сказать: о, храните святыню и святых! Берегите ваши духовные сокровища! Защищайте, отстаивайте их от всех тех свиней, что топчут их ногами! Или не знаете, что уста праведных каплют премудрость, язык же нечестивых погибнет? Или не верите, что идеже внидет досаждение, тамо и бесчестие – и это мы видели на всех этих усилиях свободы и «освободительного движения», полного одной злобы и досаждения? Или забываете, что в благословении правых возвысится град, а устами нечестивых раскопается? Или перестало быть непреложной истиной, что праведниками держатся царства человеческие, что семя свято – стояние их, что правда возвышает народ, а умаляют племена грехи?

Или думаете, что если вы избиваете пророков, подобно богоубийственным евреям, то не оставится дом ваш пуст? Или каждый год у вас будет новый Иоанн Кронштадтский, что вы не дорожите им?

Не унизите вы Бога и святыни, не заплюете неба – плевки возвратятся на головы плевавших, но сами вы, сами вы какой ответ дадите? Что скажут о нас потомки? Как справедливо они осудят нас за то, что мы не умели и не хотели уберечь святого, не защитили, не оградили его оградой и стеной любви, и это в то время, когда живы и среди нас тысячи им исцеленных чудесно, тысячи им возрожденных? Тогда как ответим мы и Богу, и не свершится ли над нами Его правый и страшный приговор, что если мы Моисея и пророков не слушаем, то если кто из мертвых воскреснет, не поверим? Тогда не дошли ли мы до хулы на Духа, за которую одну, по суду даже самой воплощенной Любви, объявившей прощение всякой хуле и всякому греху, нет прощения ни в сей жизни, ни в будущей?

Тогда и на земле не устоять нашему царству и не жить нашему народу. Любовью к нашему старцу, молитвой за него, проявлением всенародного и общественного негодования к исчадьям «черных воронов» и всякой театральной нечисти мы должны ополчиться в защиту наших попираемых святынь.

А вам, гнусные хулители, готово пророческое слово того самого праведника, которого вы теперь обливаете грязью. Как бы в предзрении скорби, всего три года назад, отец Иоанн писал в своем дневнике: «Благодарю Тебя, Господи, Боже мой, что Ты призвал меня в общение Божественной трапезы Твоей, сделал меня сотрапезником и собеседником Твоим, чтобы возлежать как бы на персях Твоих, или, точнее, иметь Тебя внутрь в персях и в сердце моем. Какой Ты сподобил меня чести, какого достоинства, какой любви, какого общения! Что я Тебе за это принесу и что воздам, великодаровитый, бессмертный Царь?! Но какое прискорбие, что служители Твои и сотрапезники Твоей Божественной трапезы ныне в пренебрежении и поношении у людей века сего; как они поносят священников Твоих, и Церковь Твою, и святое слово Твое, которое изрек Дух Святый! И доколе Ты терпишь их, доколе не уничтожишь их, уничиживших Тебя, Бога нашего, и не изгладишь имени их из числа живых! Да погибнет память их с шумом. Буди!» Аминь.

Недавно в газетах появилось известие, что здоровье отца Иоанна так ухудшилось, что за службой с ним сделался глубокий обморок. И это известие, и желание повидать батюшку заставило поехать к нему в Кронштадт. Осторожно пришлось осведомляться, можно ли его увидеть и не причинит ли ему беспокойства и усталости наше посещение.

К счастью нашему, мы нашли батюшку здоровым и бодрым. Почти год назад, когда его посетили владыка митрополит Владимир, епископ Ермоген и епископ Серафим, казалось, что дни его сочтены¹⁴³. Посещение это и та нравственная поддержка, которая ему была оказана, по словам самого отца Иоанна, сильно повлияли на восстановление его сил. Теперь по-прежнему светятся его чудные глаза, небольшой румянец играет на щеках, на устах появляется прежняя добрая, чарующая улыбка. По-прежнему батюшка ежедневно совершает богослужение – раннюю литургию и часто произносит свои краткие поучения, эти слова мудрости духовной, изливающейся из души, пропитанной благоуханием молитвы, богомыслия, благоговения и постоянного чтения слова Божия. Жаль, что никто не записывает его поучений, живых, смелых по мысли и сопоставлениям, близко касающихся жизни.

Сведения газет о болезни и даже обмороке отца Иоанна оказались ложными. Батюшка за всем следит, много читает. Болезнь не дает ему возможности выезжать в Святейший Синод для присутствования, о чем он и написал обер-прокурору Святейшего Синода, благодаря за новое его назначение и в текущую синодальную сессию. Но отец Иоанн исправно перечитывает обширную корреспонденцию, по-прежнему широко благотворит: до 7000 р. он дал в минувшее лето на обновление Андреевского собора, до 10 000 р. – женскому монастырю на дальнем Севере, не говорим о мелких раздаваемых им суммах. Кабинет отца Иоанна – это моленная, это как бы алтарь. Все уставлено иконами, на столе раскрытые богослужебные книги, у кресла на шкафу епитрахиль, пред сидящим – святой крест и Евангелие. Здесь, оставаясь по необходимости в одиночестве, он вынашивает и затем изливает на бумагу возвышенные благоговейные мысли «Дневника», здесь же льется и его молитва.

Незримы миру плоды молитв, но иногда милость Божия и Божья мудрость являют их нам в назидание. Вот опубликованное в газете «Котлин» (издается в Кронштадте), № 221 от 28 сентября сего года, письмо об одном исцелении, совершенном милостью Господа, по молитвам отца Иоанна. Приводим его целиком:

«Я, пишущая эти строки, Серафима Малиновская, три года тому назад лишилась мужа и после смерти его приехала сюда, в Кронштадт, где и живу по благословению отца Иоанна, в Доме трудолюбия, третий этаж, комната № 19. Сначала мы с мужем жили в Саратове, где он служил на железной дороге, но потом, вследствие тяжкой болезни, пришлось ему оставить службу, и мы переехали в Москву, это было в феврале 1905 года.

В Москве муж мой находился под наблюдением профессора Таланова, специалиста по нервным болезням, и пользовался его советами. Посещая моего мужа, профессор обратил внимание и на меня – тоже как на больную, нашел у меня массу болезней и удивился, как я только еще живу.

Он сказал, что у меня страдание всей нервной системы (невралгия), расширение сердца, вследствие чего отек ног (водянка), сильное малокровие, упадок сил, и посоветовал мне питать себя хорошенько, причем прописал лекарства. Я, никогда не любившая лечиться, не воспользовалась его советами, но чтобы успокоить своего мужа, купила я лекарства, но не употребляла их.

Муж мой скончался 16 июля того же 1905 года. После его смерти я приехала в Кронштадт, где и теперь живу. Вначале, по приезде, я могла посещать храм Божий почти каждую службу, несмотря на мою болезнь сердца и нервные припадки удушья вследствие страданий сердца. Но спустя год я была лишена возможности быть в храме, так как страдания мои увеличились и стали отниматься постепенно ноги. Дорогой мой батюшка, посещая Дом трудолюбия, не оставлял и меня, грешную, и приобщал всегда Святых Таин. После Причастия, милостью щедрого Бога, я всегда чувствовала облегчение и благодарила Господа, как только умела и могла. Два года тому назад приезжал поговеть и приобщиться у дорогого батюшки брат мой родной, Владимир Михеев, который служит земским доктором в городе Острогожске Воронежской губернии; он остановился также в Доме трудолюбия, рядом со мной. Не видались мы с ним более 15 лет, радостно было наше свидание, но поскорбел он, видя мои страдания. Он нашел у меня страдание оболочек спинного мозга, страдание всей нервной системы, и на мои слова, можно ли мне помочь, отвечал: «Нет, нельзя тебя вылечить и ничем нельзя помочь, так как ты уже стара и организм твой слишком истощен». Страдания мои все увеличивались, стала появляться сильная боль в спине, в особенности позвоночной кости, ноги и руки точно притянуло к спинной кости, и я едва могла передвигать ноги, но все-таки ходила каждое утро в дом к отцу Иоанну для принятия Святых Таин. Приобщая меня, батюшка утешал и говорил: «Благодари Господа, что Он нашел тебя, благодари Господа, что ты жива до сих пор, благодари сильно, горячо, ведь ты только и живешь Святыми Таинами, а без них ты давно бы уже умерла!» Так утешал меня добрый отец, и после принятия Святых Таин мне было легко, радостно и я забывала свои болезни. Страдания мои все увеличивались, и год тому назад отнялись ноги, я не могла уже сама ходить в дом к отцу Иоанну, меня носили на руках каждое утро для Святого Причастия к нему в дом.

Господи! Как я страдала, ноги и руки мои как бы притянуло к позвоночной кости, все жилы моего тела при малейшем движении точно тянули, вытягивали и били будто по ним чем-то острым; я кричала от невыносимой боли при всяком движении, и притом, как меня брали на руки и опускали с рук, я должна была не шевелиться, чтобы не испытывать эти ужасные боли! Я молилась, как умела и могла, и мысленно всегда призывала отца Иоанна, прося его святой молитвы и помощи. Я глубоко верила, что Милосердный Господь исцелит меня святыми молитвами батюшки, Господь ведь слышит его и силой его молитвы творит чудеса. Вот, уезжая 23 мая сего года, батюшка приобщил меня (меня принесли также на руках в дом к нему) и, благословляя меня сказал: «Живи, живи!» Эти слова как бы влили в меня жизнь и дали мне надежду, что я еще буду жить.

После отъезда батюшки июнь и июль месяц мне было очень плохо, трудно и тяжело: ужасные боли спины и всех жил моего тела заставляли меня лежать и не шевелиться, и притом только и могла я лежать на спине, и то недолго, так как боли усиливались в позвоночной кости, и я должна была подниматься, испытывая боли уже повсюду. Господи! Как я страдала, но, помня слово Спасителя: Просите, и дастся вам, стучите и отворят вам (Лк.11:9), я молилась и просила, и верила, что получу просимое.

Приблизилось время приезда батюшки. В одно утро, после тяжко проведенной ночи, я чувствую, что могу легко поднять руки без боли, могу шевелиться без боли, не верю даже себе от радости, сажусь в постели: о, чудо! Могу согнуть ноги, шевелить ими, боли нет ни в спине, нигде в жилах; встаю, могу двигаться, иду по комнате своей, слегка придерживаясь за мебель.

Господи! Сколько радости, сколько радости после таких долгих, тяжких моих страданий! Я жива! Я живу! Я, как Лазарь, воскресла из мертвых! Вот дождались мы 9 августа, приехал в Кронштадт дорогой наш батюшка. Десятого утром я сама пошла в дом к нему, слегка придерживаясь за руку того, кто носил меня на руках в продолжение года к батюшке. На лестницу взошла уже одна и радовалась, что иду сама. Домашние батюшки удивились и радовались моему исцелению! Вот приехал дорогой батюшка от литургии, приобщил меня, а потом и говорит мне: «Мне говорили, что ты уже ходить начала?»

«Да», – ответила я радостно и без всякой помощи одна прошла по комнате, показала батюшке, как я хожу!

«Батюшка! Спасибо вам, – говорила я радостно, – спасибо вам за ваши молитвы и мое исцеление». А батюшка на это: «Слава Богу! Слава Богу, благодари Господа!»

И вот теперь я сама хожу к отцу Иоанну для Святого Причащения каждое утро, я чувствую, что силы мои прибывают, и всем и каждому говорю, рассказываю о своем дивном исцелении святыми молитвами батюшки! Свидетели этого чуда – все живущие в Доме трудолюбия, все, кто знает меня в Кронштадте и кто видел, как меня носили на руках в дом к батюшке для Святого Причастия едва живую, чуть не умирающую. Много приезжих из Петрограда и других мест, все крестятся от радости при виде меня радостной, что я сама стала ходить и получила исцеление от своих тяжких страданий, по молитвам дорогого батюшки! Да продлит Милосердный Господь жизнь дорогого пастыря, нашего молитвенника, еще на долгие, многие годы. Глубоко благодарная духовная дочь отца Иоанна Серафима Малиновская».

Вот проявление силы Господней, одно из многих чудес, совершающихся около дивного верою, кротостью и благостью всероссийского пастыря. Напечатали ли о нем газеты? Отметили ли письмо г-жи Малиновской? Что можно сказать для заподозревания истины сообщаемого ею факта? Поистине, неверие упрямо и жестоковыйно. Поистине, если Моисея и пророков не слушают, то если бы и кто от мертвых восстал, не имут веры... Просим все правые газеты перепечатать это известие. О делах Божиих умалчивать грешно, славу Господню подобает возвещать языкам. Может быть, узнав об этом чуде, не одна колеблющаяся душа укрепится в вере. Может быть, не один холодный сердцем сын Православия утвердится в преданности Православной Церкви, в ограде которой есть дивные пастыри, в которой жива и действует благодать Божия. Может быть, не один отпадший, не один пребывающий в иноверии, зловерии или неверии, прочитав об этом чуде, почувствует в душе уважение к Святой нашей Церкви, ныне столь жестоко обуреваемой скорбями и напастями. А верным? Разве это не радость, разве не ободрение в подвиге любви и защиты родной нашей святыни, которая не вся в прошлом, как нас в том хотят уверить, но и в настоящем, и в будущих веках всегда жизненна и действенна, и открыта всем ищущим ее?!

Речь 19 октября 1908 г., по случаю дня Ангела отца Иоанна Кронштадтского

Не будет странным и не покажется необычным, если среди лиц, составляющих одну единомысленную семью, сегодня, в день Ангела чтимого в этом доме батюшки Иоанна Кронштадтского и в этой домовой церкви будет речь о нем. Не для его хвалы будем говорить, а для нашего назидания. И знаем – отрадна будет его духу наша молитва о нем, о пастыре, почти восемьдесят лет горящем целожизненным горением пред Богом и людьми. Он не станет, лицемерно и наперед навязываясь на честь и боясь, как бы о нем не забыли или, вспомнив, недостаточно громко почтили, – не станет просить письмами во всех газетах, чтобы его дня Ангела или 80-летия жизни не праздновали и его самого тем «не беспокоили». Он не станет и после празднества печатать снова лицемерные письма в газетах, явно похваляясь между строк, что вот я и просил меня не вспоминать, а меня вспомнили, и такие-то и такие-то лица, вспомнили, почтили, растрогали... Сын веры и Церкви, сын смирения и любви, отец Иоанн в день памяти своего святого всегда принимал с любовью единение молитвы к Богу благодеющему и к угоднику, свыше охраняющему своею молитвою и покровом многотрудную жизнь смиренного пастыря.

Вам ведомо, конечно, о каком недавнем соблазнительном юбилее я говорю, и кого подразумеваю. Так невольно напрашивается сравнение отца Иоанна Кронштадтского и графа Толстого, одного – сына и смиренного служителя Церкви, другого – ее озлобленного и прегордого врага и хулителя, по суду чистой правды отлученного и изверженного из Божьей ограды. И воистину: будущий историк русской жизни отметит и не может не отметить, как «знамения времен», два крупных лица в последние 40–50 лет, прожитые русским обществом, двух пророков: одного – Господнего, другого – ваалова, одного – слугу Христова, другого – антихристова, одного – как служителя духовного созидания, другого – как мрачного гения отрицания и разрушения: отца Иоанна Кронштадтского и графа Толстого.

Провести между ними сравнение, хотя бы в кратких чертах, – это одно уже составляет поучение. Люди одного времени, почти одного возраста, действовавшие в последнее время и в одной области, являясь и «учителями жизни», как далеко отстоят они один от другого – как небо от земли, как свет от тьмы, как истина от лжи, как правда от лицемерия!

Отдаленное их детство... Далекое от нас время!

Дикий Север, суровая страна, глухое село, тяжелая бедность, родители – бедные дьячок и дьячиха на заброшенном погосте, долгие зимы, постоянный домашний труд, суровое учение дома, продолжительное учение затем в Архангельске – в училище и семинарии, путешествия туда и оттуда пешком, усталость и изнеможение: по меткому выражению отца Иоанна, «идешь бывало, и на ходу сны видишь»...

Далее, основательное старинное учение, строгая дисциплина школы, воспитание в любви и страхе Божием, сознание долга, приготовление к служению Церкви, наконец, высшая духовная школа столицы, окончание ее, скромный брак, посвящение молодых непочатых сил на всю жизнь служению алтарю Господню в бедном тогда Кронштадте¹⁴⁴. Это у одного. У другого – привольное богатство с детства, кругом к услугам все удобства жизни, помещичий дом, подчиненные крестьяне, их лесть и низкопоклонство, увеселительные путешествия, обучение чему-нибудь и как-нибудь, отсюда неизбежные неудачи на экзаменах¹⁴⁵, поверхностное знакомство с науками, увлечение то одной, то другой областью знаний – по капризу и случайным прихотям молодого, богатого и избалованного барина, увлечение светом, кутежами, ухаживанье за женщинами, угар страстей, дуэли, ссоры, столкновения, опять кутежи, игры, скитания по свету, легкомысленное отношение ко всему в мире, труд не ради долга, а ради каприза, забавы, тщеславия и обогащения – писательство.

Зрелые годы.

Священство, приход, раскрывающийся великий духовный дар молитвы и благодатного учительства, покорение сердец, успокоения совести, дар чудотворения. Труд, труд без конца, уроки детям и юношам в гимназии; кругом – тысячи бедняков, кругом – преступный элемент Кронштадта: пьяницы, блудницы, порочная жизнь портового города, – и среди всех этих тяжких условий жизни и пастырской работы – непрестанная молитва, ежедневное богослужение, поучение, благотворительность, жизнь в бедности и лишениях, труд с двух часов ночи до глубокого вечера, отсутствие времени для еды, сна и отдыха, рост славы, прилив денег и средств, и еще большая и большая благотворительность, в редкие минуты свободы – чтение слова Божия, писание благоговейного «Дневника», слов и поучений¹⁴⁶ – все в общее пользование, все для славы Божией, для пользы Церкви, без тени мысли о наживе¹⁴⁷. Отсутствие личной и даже семейной жизни: при жене нет ни собственной семьи, ни своих собственных детей.

Это у одного.

У другого: зной страстей, охота, вино, женщины, опять дуэли, жажда литературной славы, мучительная мысль о своей некрасивой внешности, расстроенное от пороков тело, лечение, поездки «на кумыс», деньги, брошенные на восстановление расшатанного здоровья, женитьба, помещичье хозяйство, посевы, скотный двор, удачный свиной завод, мечты о приобретении то там, то здесь земли и имений, собирание денег, обогащение, растущий и несомненно великий дар художественного творчества, огромный труд, издание книг и собственных сочинений, составление азбук, торговля ими, соображения, как и кому выгоднее их продать и устроить, договоры с различными редакциями, зависть к чужой литературной славе, столкновения с литературными соперниками, ненависть к Достоевскому и Тургеневу, ревнивое выслеживание отзывов печати о своих произведениях, увеличение славы, барская жизнь в усадьбе, приобретение и закрепление денег, земли и прав литературной собственности, наконец, достижение цели: слава, имение, капитал. Сотни тысяч годового дохода.

Последняя четверть века жизни: старость, всемирная известность, слава и всеобщее почитание, широта влияния на окружающую жизнь и у одного и у другого. Но какая разница жизни и деятельности!

У одного: дивные проявления чудотворения, слава святого. Он – «учитель жизни». Откуда же его учение? Ответом могут служить слова апостола Павла, сегодня нами слышанные в литургийном апостольском чтении: Сказую вам, братие, благовествование, благовещенное отмене, яко несть по человеку; ни бо аз от человека приях е, ниже научихся, но явлением Иисус Христовым (Гал.1:11–12). Итак, его собственного учения нет, а есть учение Христово, как хранит его и проповедует Церковь Христова. Пред нами все тот же пастырь Церкви. И по-прежнему ни минуты покоя, тот же старый дом, что и прежде, та же тесная квартира, признание возможности собственности и богатства и вольная нищета, постоянная раздача всего получаемого, частые случаи прямой нужды у себя дома вследствие того, что все приносимое в изобилии – сотни, тысячи, десятки тысяч рублей, подарки, вещи, платье, – все раздается бедным, постоянное наставление в мирских делах возложить всю надежду на Господа, та же тяжелая жизнь: утро с 2 часов ночи, поездки, службы, проповеди, молитва, десятки тысяч богомольцев, исповедники, причастники, тысячи собеседников, ищущих утешений и уроков жизни, тысячи бедняков, ищущих помощи, постоянные огорчения при виде обмана со стороны пьяных, преступных и злонамеренных людей, при виде злоупотреблений именем чтимого пастыря, неустанное писание глубоко назидательного «Дневника», «Поучений», говение у всех на виду, постоянная забота о созданных благотворительных учреждениях, тысячи писем и телеграмм, постоянное пребывание на народе, отзывчивость ко всем и смирение, смирение без конца, непрестанное напоминание о том, что он – простой священник, что он – грешник, что только Бог творит дивное и чудесное чрез его недостоинство в Церкви Христовой, ни тени рисовки, ни тени желания показать, что он есть что-то особенное¹⁴⁸.

У другого – застывшее самообожание и дьявольская гордыня. Он – «великий писатель земли Русской»; он – выше и умнее всех на свете; он – «учитель жизни»¹⁴⁹. И все «учение» Толстого – около его собственной личности, и каждая причуда его – это уж «заповедь». Если апостол Павел в сегодняшнем апостольском чтении говорит о себе и себе подобных, что в проповеди Евангелия он «не приложился плоти и крови», и научился истине «не от человека», а явлением Иисуса Христа, то граф Толстой, наоборот, именно от своей плоти и крови составил свое учение, а частью взял его и «от человек», понадергавши мыслей от древних и новых язычников. Когда его здоровье потребовало растительной пищи, он, после безумных лет роскоши и объедения, теперь проповедует воздержание и безубойное питание. Когда старость указывает ему на прекращение брачного сожития – он, по собственному признанию, проведший жизнь в блуде, теперь пишет о целомудрии и даже ненужности брака. Когда кругом все деньги, имения, права литературной собственности – все, ему принадлежащее, закреплено и переведено на имя жены, он, всю жизнь приобретавший стяжания, отрицает собственность. Когда его здоровье требует физических упражнений, он, после целожизненного умственного труда, которым он торговал, теперь проповедует о смысле одного только труда – мускульного, и даже о «неделании». Он в барских причудах шьет сапоги, косит траву, кроет крыши, ломается, кривляется и юродствует по своим прихотям, тратит десятки тысяч рублей в год на удовлетворение этих своих прихотей: зимой, под видом воздержания от мяса, он ест свежую землянику, свежую спаржу и огурцы, что стоит огромных денег; для удовольствия и укрепления здоровья он катается на лошади, на коньках, на велосипедах, к его услугам парки и пруды, т. е. собственно роскошь и удобства жизни: все, что он так горячо и красиво отрицает. Но все это – «заповеди», и все это повеление его «религиозной философии», его учения «о простоте жизни и приближении ее к природе»! А отрицает он все. Он отрицает типографии и литературный труд – и без конца пишет и печатает. Он отрицает теперь богатство, и живет во дворце, в сказочной роскоши, ни в чем не зная отказа. Он отвергает деньги – и получает их и тратит сотни тысяч. Он отрицает науку – и напускает на себя вид учености, изучая, сравнивая тексты Евангелия, рассуждая «о науке и нравственности», «об искусстве» и проч.; он отрицает медицину – и держит вокруг докторов, щупающих ему ежечасно пульс, разрешающих или запрещающих ему выйти на воздух, тщательно бережет каждый день и каждый час своей жизни, отправляется в Крым, укрепляет себя ваннами и купаньями, прогулками, воздухом, всем, что дают природа и искусство, к чему открывает доступ огромное богатство.

«Учитель жизни» и людей, а добиться его лицезрения гораздо труднее, чем видеть главу государства, подавленного множеством государственных дел, он не любит, чтоб его «беспокоили» ищущие наставлений и утешений.

Он отрицает государство – и пользуется всеми его благами, его защитой, его порядками, его строем. Он отрицает суд – и налагает вечные запреты на печатание тех именно своих сочинений, которые являются наиболее доступными и единственно воспитательными для общества. Он живет во дворце, он сокрыт от докучливого мира, он окружен заботой и поклонением, ухаживанием, какое может доставить только изысканная роскошь, – но он теперь все твердит о самоотречении и аскетизме.

Он проповедует о любви, о любви и любви – и пишет слова, полные ненависти к Церкви, к России, к власти, изображает в своих произведениях и царей, и архиереев, и начальствующих лиц в таком виде, что возбуждает к ним только чувства одной злобы; он твердит о любви – и никому из своих богатств не дает и не давал ни гроша. Оправдание этой жестокости полно несказанного и отталкивающего лицемерия: имения, права литературной собственности и проч. принадлежат-де не ему, а жене. И во всех «новых заповедях» его то же лицемерие: после своего призыва ко всем прекратить брачное общение, он, имея за 60 лет от роду, и сам имел сына... и после горячих слов о безубойном питании, скрываясь, как мальчик, по ночам, он поглощал мясные питательные блюда, как о том поведала миру одна из его гувернанток, которых немало он держал за большие деньги... Когда к нему обращаются за помощью, он пишет лицемерные письма, уверяющие в том, что у него нет ничего. Когда наступает народный голод, он от других собирает пожертвования, чтоб ими распорядиться и себе стяжать славу. Он «не может молчать» при виде казни преступников-революционеров, и укоряет правителей за то, что они не следуют учению его, Толстого, хотя они открыто не признают его учителем, но он молчит, когда революционеры и убийцы – все, почитающие его своим учителем, казнят самовольно сотни и тысячи невинных людей и заливают кровью лицо земли Русской. Всеми мерами он ищет славы и славы у тех, в чьих руках газеты и уличные листки, влияние на общественное мнение, – и в то же время горделиво заявляет, что ничего, написанного в опровержение его лжеучений, он намеренно не читает.

Он говорит о «воле Божией» – и проповедует бога безличного и бессознательного, у которого поэтому и воли быть не может. Он все твердит об Евангелии – и, переделав Евангелие по-своему, он не оставил в нем ничего евангельского, а вставил все свое, толстовское.

Он в своих выходках против Церкви, против Таинств, против власти дошел до того, что ему самому нужно бы давно открыто и честно заявить о том, что он не православный христианин. И однако, когда отлучение его от Церкви было объявлено, он злобно отвечал Святейшему Синоду¹⁵⁰; он доказывал, что его отлучили неправо, придираясь к тому, что к нему никого не присылали для увещеваний; он нескрываемо искал сочувствия толпы, и тут же в своих ответных писаниях показывал, что он не признает ни Христа, ни искупления, ни Таинств, ни Церкви, и давно для Православия окончательно умер.

Конец жизни¹⁵¹.

Один – угасающий, как лампада пред Богом, старец, друг бедных и больных, друг скорбящих и обремененных. Кругом него слезы, и слезы радости, и скорби и молитвы, чудеса исцелений. Все, что тяготится злом, все, что ищет любви к Богу и ближнему, все, что ищет общения с Божеством и духовным миром, – все это и теперь стремится к нему сердцем. А он по-прежнему, изнемогая телом, все-таки ежедневно в храме, ежедневно на службе и служении слову, сам в богообщении, в тайне причастия Божеству, горе имея сердце, ясный, благостный, горящий, весь богоносен, – это воистину дитя Божие, то дитя, о коем Христос говорил, что надо уподобиться такому дитяти, чтобы войти в Царствие Небесное, то дитя, которое разумел апостол, когда учил: «не дети бывайте умом, но злобою младенствуйте»... Злоба и ненависть к Богу и к тому, что Бог любить повелевает: к Церкви, Родине и царю, сплели ему под конец жизни терновый венец мученика гонимого – насмешки, издевательства, клеветы, хулы злобных и бесчестных хищников печати и сцены, смутившие и смущающие слабых сердцем и разумом. Но тих и покорен Богу старец Божий, и нет у него ни жалоб, ни желания возвратить к себе некогда прославлявших его или вновь и сильнее прославиться среди людей. Вся слава – Богу Единому. И в самой наружности старца отражается его любящий и смиренный дух: эти чудные, ясные, кроткие очи, этот приветливый, привлекательный, радостный вид.

Другой – враг Церкви – объединил и сплотил около себя все злобное, хотя вечно твердил о любви, и в этом, исключительно в одном этом тайна его успеха среди служителей зла и разрушения, часто враждебных между собою по своим воззрениям, но объединяющихся в Толстом. Посмотрите – люди, по-видимому, не имеющие между собою ничего общего: неверы, фанатики, сектанты, изуверы, ненавистники Церкви; иноверцы, инославные, студенты-революционеры, изменники Родины, враги царя и власти, погромщики и политические убийцы, главари политических партий, приветствовавших весть об убийстве царских слуг; евреи-писатели, враги Христа; писатели-нигилисты; писатели, подстрекавшие к бунтам и убийствам; «обновленцы» из якобы православных священников – и сущие в сане, и расстриженные, вроде нашумевшего П-ва, – все, что дышит злобою, завистью и ненавистью ко всему, что выше их, умнее, нравственнее или только сильнее и богаче; все, что ненавидит Россию, русский народ, Святую Церковь и святую веру; все, что жизнью отрицает христианскую нравственность и, исповедуя толстовщину, живет в разврате, нечистоте и нечестии, пьянствует, ворует, блудит, судится, убивает; все, что пропитано самомнением, гордыней, самопоклонением, лицемерием, – все это соединяется около Толстого, все это считает его своим вождем, все это трубит о его юбилее, раздувает его славу, беснуется при отлучении Толстого от Церкви, не веруя вместе с Толстым в Церковь, и, однако, по непостижимой причине, отзываясь болезненно и чувствительно на всякое слово Церкви, осуждающее Толстого, как это мы и видели во дни его недавнего юбилея. И лицемерие «учителя» прежнее: зная, что его никто не тронет, он заявляет, что одного счастья ему недостает – ему хочется сидеть в тюрьме... для вящей славы мученика. Увы, этой славы ему не дают. Но вокруг беснующиеся поклонники раздувают его славу, сочиняют юбилеи, стараются издать его сочинения последних 25 лет, т. е. самые анархические и безбожные, бесплодно силятся обратить его в кумира всего народа, силятся затенить его нечистым образом светлый и вечный лик вечного Учителя – Христа. На самой наружности отобразился злобный и гордый дух Толстого: эти умные, но упрямые, жестокие глаза, этот отталкивающий вид злобного, хилого старика, цепляющегося за каждый миг жизни, за каждый проблеск славы!

О, блюдите, верные, знамения времен! Блюдите, како опасно ходите! Вечно слово Христово: Я пришел во имя Отца Моего, и не принимаете Меня, а если иной придет во имя свое, его примете... (Ин.5:43).

Возлюбленные, – увещевает апостол любви, и слово его трубным гласом звучит векам и родам даже до дня Пришествия Христова, – не всякому духу верьте, но испытывайте духов, от Бога ли они, потому что много лжепророков появилось в мире. <...> Всякий дух, который исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, есть от Бога, а всякий дух, который не исповедует Иисуса Христа, пришедшего во плоти, не есть от Бога, но это дух антихриста, о котором вы слышали, что он придет... <...> и теперь появилось много антихристов (1Ин.4:1–4; 2:18).

Как ясно при свете этих слов открывается пред нами смысл всего, что видели и видят очи наши! Как ясны «знамения времен» – эта борьба Христовой истины с началами антихристовыми, борьба веры в Бога с идолопоклонством разуму, брань смирения и гордыни, богослужения и богоборчества, Христа и диавола! Как радостно, что с любовью и молитвою мы ныне чтим день Ангела смиренного служителя Христа – Христа, во плоти пришедшего, а не горделивый юбилей лицемерного и прегордого одного из антихристов – Толстого, пришедшего и глаголющего во имя свое, отрицающего Христа, Сына Божия, и действующего в мире действием сатаны!

И как грозно и вместе ободряюще для верующего и сына Церкви звучит слово апостола: Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся! (1Кор.16:13). Аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят, маран-афа! (1Кор.16:22).

Благодать Господа нашего Иисуса Христа со духом нашим, братие! Аминь.

22 декабря 1908 г.¹⁵²

И умер он, и похоронен в гробницах

отцов своих. И вся Иудея и Иерусалим

оплакали Иосию¹⁵³.

2Пар.35:24

Умер батюшка Иоанн Кронштадтский¹⁵⁴. Свершилось над ним таинство смерти, смежил он земные утрудившиеся очи, он, всю жизнь устремлявший взоры очей своих и взоры других к Свету Вечному, и ныне предстоит Ему, скончав течение.

Ждали все, и уже давно ждали его смерти – о ней напоминала его уже перешедшая за псаломский предел старость, о ней говорила его тяжелая и мучительная болезнь.

Но Промысл Божий, в судьбах и намерениях неисповедимых, сохранил его жизнь до урочного времени. Не умер он во время Русско-японской войны, а ведь был тогда болен к смерти и тогда уже указал себе могилу. Не умер он в годину разгара русской смрадной смуты, устами прогрессивных писателей и их пером обливавшей грязью почившего праведника. Не умер он и во дни самого ожесточенного похода на его честь и самых отвратительных попыток унизить и опозорить его имя и на сцене, и в печати, и в мерзких картинах, хотя разболелся и в это время опять смертельно. Бог Свое творит! Умер отец Иоанн в переживаемые нами дни, для чего – Господь это потом укажет!

И хотя, повторяем, все были в ожидании его смерти, однако, когда год назад, в последний раз принявши Святые Таины Христовы, возлег он на одр свой и тихо отошел к отцам своим в мире, препитан в старости добрей; когда догорела эта лампада, когда погасла эта свеча Божия, – общее чувство несказанной горести охватило все сердца. Точно каждый потерял близкого, родного человека, точно каждый понес личное невознаградимое лишение! Не было уголка и ни одного самого малого поселения на Русской земле, где весть о смерти всероссийского пастыря и молитвенника не встречена была слезами горести и молитвы.

Плачь, Россия! Болезнуй, осиротелая! К кому придут за молитвой и словом утешения бесчисленные страдальцы? К кому будут писать и посылать умоляющие письма и телеграммы? У кого будут искать чудодейственной молитвы? Плачь, Россия! Скорби словами плача Давидова: Краса твоя, о Израиль, пала на высотах твоих... <...> не рассказывайте в Гефе, не возвещайте на улицах Аскалона, чтобы не радовались дочери филистимлян, чтобы не торжествовали дочери неверных! (2Цар.1:19–20).

И вспоминается давно минувшая скорбь народа израильского, уже и в то время греховного, но еще окончательно не отверженного Богом, – скорбь о благочестивом царе Иосии. В годину полного забвения народом веры отцов, в годину наглого торжества иноверия и язычества, когда забыт был храм и оставлен закон Бога, явился этот кроткий и благочестивый царь среди своего народа. Неустанно старался он восстановить истинное богопочитание, и дожил до радости, что народ, забывший о Пасхе, праздновал ее весь, во всем своем составе, во всех городах и селениях с торжеством он праздновал Пасху Господню, и по всей земле слушал забытые слова закона Господня. «И умер он, – говорит о нем Библия, – и похоронен в гробницах отцов своих. И вся Иудея и Иерусалим оплакали Иосию. Оплакал его и Иеремия в песни плачевной, и говорили все певцы и певицы об Иосии в плачевных песнях своих и передали их в употребление у Израиля»...

О, достойно и праведно всем певцам России и всем служителям слова возгласить скорбные речи и всенародный плач принести ко фобу усопшего пастыря! «Он сошел, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие сухую землю. И кланялись ему цари, и все народы знали о нем. Был он милосерд к нищему и убогому, и души убогих спасал. И будет жить, и будут молиться о нем непрестанно, всякий день благословлять его. Будет имя его благословенно, доколе пребывает солнце, будет передаваться имя его». Плоды его посева будут волноваться, как тучные колосья в поле, как лес на Ливане, и в городах размножатся люди веры, как трава на земле! (см.: Пс.71:6 и далее).

Буди, буди пророчество это на Русской земле! Да, он сошел, как дождь на скошенный луг... Ко времени было явление его. Он пережил в долгую жизнь свою два страшные натиска, два вражьи нападения на все святыни веры и Отечества: одно – во дни молодости и полноты сил, в шестидесятых и семидесятых годах минувшего столетия, другое – во дни своей угасающей старости, гораздо более яростное и кипящее срамотами ада и дьявола, в памятные всем нам последние пережитые годы. Падала вера, хулы возводились на Церковь, не только народ – пастыри и представители Церкви изменяли под влиянием страха перед злобой врага или в каком-то больном увлечении заветам и уставам Церкви Православной; колебались все устои жизни; дрожал престол царский; совершались кровавые преступления, до попыток цареубийства включительно; никакие спешные реформы жизни, следовавшие одна за другою, не приносили успокоения; лилась кровь верных слуг царя, хранивших долг любви, чести и присяги; гремели выстрелы и бомбы кровожадных и осатанелых слуг революции при одобрении и руководительстве все заполнившей наглой «прогрессивной» печати и представителей господствующих политических «прогрессивных» партий; множество людей потеряло всякое уважение и к вере, и к самым обычным, доступным и святым даже для дикарей правилам нравственности... Но стоял и светил, все разгораясь большим и большим светом, как маяк, в Кронштадте, спасительный для обуреваемых, дорогой и незабвенный отец Иоанн. Его живая вера, дар его чудес, его несказанная благотворительность, его неописуемый труд целодневный и целонощный, его неутомимые поездки, дивные службы, его поучения словом живым и печатным, его обаятельные нравственные качества простоты, красоты, незлобия, глубокого смиренномудрия, нестяжательности, милосердия – все это влекло к нему сердца, и нет возможности исчислить всех тех, которые избегли коварных сетей дьявола только потому, что через отца Иоанна уловлены были во всемирно-церковные мрежи Христовы для вечного спасения! Горделивые успехи знания, поднимающегося на разум Божий; политические дерзкие заговоры и замыслы, покоящиеся на началах внехристианских и внецерковных; общественные движения, не освященные Духом Христовым, – все эти волны, пенящиеся нечистотами своими, не могли сдвинуть с места ярко горящего светильника. Знал его русский народ, знал, по словам царя своего, «кто он и что он»; знали его и цари русские; умирая, незабвенный и истинно народный царь-праведник Александр III ему, отцу Иоанну, поведал предсмертные помышления, с ним молился и при нем отдал последний вздох свой... И далеко по России, и далеко за пределами ее известно стало имя красы нашего священства, и являлся он живым примером, живым показателем и свидетелем духовной силы и жизни и действенности Православной Церкви, которая воспитала в недрах своих под кровом благодатной помощи свыше такого великого пастыря. Знаем мы – в природе физической не может быть такого явления, чтобы посредине огромной тысячеверстной низины и болота, без всякой связи с горными хребтами, стояла высочайшая в мире гора: высочайшие горы окружены горами меньшими, но все же горами, высочайшие горы выступают обыкновенно в целом сонме гор... Закон этот имеет силу и в духовном мире. И мы посему видели наглядно всю лживость тех обвинений на Русскую Церковь, которые находили в ней и в ее служителях одну низину и болото с грязью: если есть такой пастырь, как отец Иоанн Кронштадтский, такой подвижник, такой муж, о коем народная вера давно изрекла свой приговор, что житие его славно и успение будет со святыми, то, значит, около него были и есть подобящиеся ему мужи, значит, не пустынна и не бесплодна, не мертва и не безжизненна Русская Православная Церковь! И праздновали русские православные люди, говоря образно, свою Пасху, и читали они невозбранно слово Божественного закона, как Израиль во дни Иосии.

Русские «симеи»¹⁵⁵, ругатели, отозвались хулами в печати¹⁵⁶ на смерть отца Иоанна и заявили, что они знали двух отцов Иоаннов, одного – прежнего, скромного «благотворителя», другого – позднейшего, «политика и политикана», обличителя, грозного проповедника, который будто бы неясно и сам разумел те вопросы, о которых говорил¹⁵⁷. Да, ему не хотят простить того, что он бичевал Льва Толстого в пору, когда граф, убаюкивая власть словами мира и непротивления злу, подготовлял русскую кровавую революцию и воспитывал своими писаниями будущих убийц и бомбометателей; ему не хотят простить того, что он открыто высказался против последнего «освободительного движения», стал за Православие, попираемое врагами, за царскую и за всякую другую власть, уже приговоренную к упразднению, за русский народ, отдаваемый в жертву и на растерзание отвратительнейшего по лицемерию и жалобам на «угнетенность» инородческого заговора. Ему не хотят забыть и простить того, что он мужественно отказался от сочувствия кишиневским евреям, когда узнал о настоящей подкладке и иудиных целях на весь мир кричавших иудеев; не хотят простить и забыть того, что он открыто заявлял о своем сочувствии к неожиданно для врагов России и ее изменников возникшему и сорганизовавшемуся патриотическому русскому движению, что он призывал Божие благословение на патриотические союзы и содружества и сам состоял даже, как и у нас в любимой им и любящей его Москве, их членом... Ему не хотят простить громкого и сильного слова осуждения всей грязи, преступности, лицемерия, безверия и кровожадности русской революции, метавшей бомбы, проливавшей кровь, убивавшей тысячи жертв и все время вопившей об отмене смертной казни... для убийц и палачей, называемых слугами «освободительного движения». Бог судил отцу Иоанну приять венец исповедничества и мученичества, брани и поношения, клеветы и гонений от деятелей и представителей этого нерусского революционно-освободительного движения, чтобы ни для кого и навсегда не оставалось и тени сомнения в том, что между отцом Иоанном и лицемерными пособниками и творцами русской революции, готовыми ссылаться в свое оправдание и для достижения преступных целей на все авторитеты мира, поднявшими даже иконы и церковные хоругви под водительством переодетого в священные ризы крамольника, – не было и нет ничего общего. Нет, и в борьбе с революцией последнего времени это был все тот же, а не другой, не подмененный отец Иоанн Кронштадтский. Ту же он возвещал веру, ту же внушал он любовь к царю, как и во дни былые, так же он осуждал пороки, как и прежде, только голос его стал еще громче, только дерзновение его стало еще сильнее, только власть неземная, власть духа и слова у него возросла, созрела и окрепла, только подвиг его стал еще виднее. Так и подобало ему сотворить во дни старости! И если бы наша революция имела за собой только одно это преступление, запятнала себя одною только этой низостью, т. е. только гонением на отца Иоанна, желанием уничтожить и загрязнить его честь, опорочить и унизить его имя, его дело, его служение, молитву, благодать, поучение, – то и этого одного довольно, чтобы верующий и честный человек осудил ее решительно и бесповоротно и отвратился от нее навсегда! Здесь – свидетельство того, что она объединила все низкое и недостойное и собрала в свои ряды людей, для которых ненавистно на земле и в людях все чистое и святое, собрала одних «семеев» государственной жизни, для которых составляет своеобразную радость бранить то, пред чем все поклоняются, и торжествовать при одной мысли о том, что вот, наконец, и у святого человека указывают недостатки, бранят его и имя его волочат по грязи. Людям без чести, без имени, без заслуг, без добра и труда такая разнузданность ругательства служит некоторым внутренним самоуспокоением совести и самооправданием собственного ничтожества.

Благословен и преблагословен Господь наш, что все мы, здесь присутствующие, ни разу и ни на йоту не усомнились в праведности праведного, и теперь предстоим в молитве о нем без укора совести! Для всех нас почивший старец всегда был, как светильник, горя и светя!

В чем же тайна его обаяния, в чем залог того, что не было и не могло быть в нем никогда двух отцов Иоаннов, что всю жизнь свою он был учителем и провозвестником единой и неизменной истины? В том, что он был воистину «Божие дитя». Трудно встретить такую простую и детскую веру, ясность мысли, чистоту сердца, трудно найти такую непоколебимую убежденность в истине, трудно обрести такую преданность Церкви и всему церковному. Ясно, в чем тайна его влияния. Искренность и чистота сердца – вот что влияло, вот что покоряло, вот что было неисчерпаемым источником неизреченных откровений и утешений, которые лились от него широкой и многоводной рекой. Немногим, быть может, ведомо, что в последние годы он, по свойству своей болезни, мог принять и Тела Христова лишь кроху, а причащался Христовою Кровию, как причащаются младенцы. И здесь не символ ли чистоты и святости его детской веры и младенческого незлобия? Аще не обратитеся и не будете, якоже дети, не увидите, не войдете в Царство Божие!..

Злоупотребляли его детской доверчивостью. Это правда. И это смущало многих, а больше тех, которым в глубине души все-таки хочется видеть в человеке больше худого, чем доброго, кого в тайниках души бессознательно влечет и в святом найти что-либо, достойное укора.

Теперь и это минуло. Теперь злоупотреблять уже не будут! Теперь за гробом всем к нему одинаковый доступ. Теперь ничто не будет омрачать в глазах людей светлый лик его. И пойдет народ церковный к его дорогой могиле, и прильнет к нему народная всецерковная вера. И польются о нем, а скоро, может быть, и к нему... тихие молитвы, зримые и незримые слезы!

Верим мы, блажен путь, в который вступил ты, наш дорогой батюшка! Память твоя в род и род! К твоему гробу, к твоей могиле приносим мы нашу скорбь, наши молитвы и воздыхания, и наше упование приносим, что небо духовное Православной Церкви загорелось еще одной звездой, что в сонме угодников, в земле и в народе нашем просиявших, предстал пред Богом еще один о нас молитвенник. Плачем и болезнуем, но в этом одном и слышим Христово утешение.

Молись за Русь, молись за народ наш, дорогой наш батюшка, молись о нас Вечному Свету! Аминь.

Дорогие братья и сестры, плачущие и болезнующие над этой дорогой могилой! Некогда, в Ветхом Завете, Исаия пророк видел Господа, сидящего на Престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы, у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: «Свят, свят, свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его. И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями». И сказал пророк, объятый ужасом: «Горе мне, погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (см.: Ис.6:1–5).

Через много столетий, во дни Завета Нового, тайнозритель Иоанн также видел в откровении и Господа на Престоле, и жертвенник, видел и Ангела с золотой кадильницей. И дано было ему множество фимиама, чтоб он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который пред Престолом, и вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога... (см.: Апок.8:3–5).

Представьте теперь себе вдохновенным верой воображением и благочестивым сердцем: вот, в 40-й день кончины, когда, по верованию Церкви, определяется судьба души человека умершего, когда она поклоняется Престолу Божию, – вот предстал пред Господом наш батюшка, отец Иоанн. Как Исаия, в духе глубочайшего смиренномудрия и благоговения, конечно, и он воскликнет: «О горе мне! Ибо я человек с нечистыми устами, и жил среди народа также с нечистыми устами, и глаза мои видят Царя моего, Господа Саваофа!» И скажет ему Господь: «Что это вокруг тебя такое великое облако, и исполнено оно благоуханием несказанным?»

Ангел молитвы ответствует Господу: «Господи, это молитвы о нем несутся с земли!.. Давно не было такого их обилия: молятся иерархи и миряне, молится о нем царь и народ, молятся дети, воины, богатые и бедные...»

И вопросит Господь: «Что это шум как бы волнующегося моря, и волны его доходят до Моего превознесенного Престола?»

И ответствует Ангел-предстатель печали: «Господи, это слезы о почившем в Тебе, Господе неба и земли, смиренном пастыре Твоей Церкви. Дети церковные, осиротелые, плачут о нем...»

И воззрит Господь на землю, и воззрит на этот храм и на эту могилу, у которой мы сейчас стоим. И слышит ухо Его, и зрят Его очи: вот плач и рыдание, вот каменный пол весь пропитан слезами, и на этом белоснежном мраморе гробницы, и на этом металле кануна осели слезы бесчисленных богомольцев; крупными и мелкими каплями и мельчайшими росинками блистают и горят они здесь при свете негасимых огней молитвы; и просочили они твердый камень, и пропитали непроницаемый мрамор, и канули и наполнили дорогой фоб, силясь волнами своими вознести его до превознесенного Престола Божия.

И скажет Сидящий на Престоле, Ветхий деньми, Судия святый и вечный: «Добрый раб Мой! Молитвы и слезы о тебе дошли до слуха Моего. Часть твоя с теми, что пришли сюда от скорби многой. Они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне пред Престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на Престоле обитает в них. Они не будут уже ни алкать, ни жаждать, и не будет палить их солнце и никакой зной. Ибо Агнец, Который среди Престола, будет пасти их и водить их на живые источники вод; и отрет Бог всякую слезу от очей их (Апок.7:14–17)».

И ответствует смиренный пастырь: Аминь! благословение и слава, и премудрость и благодарение, и честь, и сила, и крепость Богу нашему во веки веков! Аминь (Апок.7:12).

Статья в газете «Колокол»¹⁵⁸ за 1909 г., № 872

Тактика левых газет по отношению к памяти праведного отца Иоанна Кронштадтского резко изменилась. Брань, клевета, злоба, которыми наполнены были скорпионовские страницы «Русского слова»¹⁵⁹, «Речи»¹⁶⁰ и прочих литературных клоак, видимо, не воздействовали на благочестивое чувство народа. Потому принята другая мера, давно испытанная русскими либералами: замалчивание. Замолчана скорбь народная об отце Иоанне; замолчан факт ежедневного паломничества к его гробнице буквально десятков тысяч людей, приезжающих со всех концов России; замолчано о том, что священники по четыре-пять раз каждый день, по доброй воле, совершают заупокойные служения и литургии, ранние и поздние, в Иоанновском монастыре, во главе с нарочито для сего приезжающими архиереями; замолчаны отклики восточных патриархов по поводу смерти отца Иоанна.

Ясно, для чего это делается: нужно поставить светильник под спуд, нужно заставить забыть о праведнике, столь опасном для безбожия, нечестия, революции и крамолы. И воистину он им опасен: хвалить его – значит признать свое осуждение этим боголюбивым, царю преданным и народолюбивым пастырем, бранить его – значит терять все в глазах верующего народа, который по одной этой брани верно узнает и отметит детей сатаны. Лучше – молчать. Это хульников спасет, а свое дело, хоть пассивным путем сопротивления славе святого, все-таки сделает.

Хочется поэтому в день нынешнего поминовения усопшего пастыря сказать каждому верному сыну Церкви, почитающему отца Иоанна: «Говори, не умолкай!» Этот призыв Божий апостолу Павлу, посылаемому в страны языческие и проповедующему Христа озлобленным иудеям, гремит в уши и нынешним верным слугам Божиим, действующим в ожидовленном и объязычившемся современном русском обществе.

Собирайте тщательно и любовно все, что касается личности и деятельности отца Иоанна: его чудеса, случаи благодатной молитвы, записки, письма, наставления, пребывания в тех или других местах нашей Родины, случаи из его жизни и прочее. Мы знаем, есть счастливцы, имеющие переплетенные большие тома писем батюшки, описания его путешествий, записи его бесед, даже им самим лично прочитанные и исправленные. Есть счастливые обладатели вещей, от него полученных. Со временем все будет дорого – все, что касается этого великого и праведного человека, все, что имело к нему какое-либо отношение.

Думается, почин, руководство и центральное действование в этом деле принадлежит Иоанновскому монастырю в Петрограде. Здесь – его гробница, его комнаты, вещи, облачения, портреты; здесь же надобно создать общую библиотеку, в которую надлежит собрать все книги, брошюры, советы, речи, заметки об отце Иоанне на всех языках, надобно собрать копии и подлинники его писем, заметок, записок, воспоминания о нем и т. п. Необходимо создать для сего особенный и постоянный комитет со специальным поручением устроить, так сказать, музей имени отца Иоанна. Можно быть вполне уверенным, что уж во всяком случае тяжелый труд по этому делу будет в полном смысле слова благодарным. Газета «Колокол», пока единственная церковная газета, принесет великую пользу церковному делу и самосознанию, если откроет особый отдел для тех многочисленных верующих, которые в простоте сердца и без литературных прикрас или обработки могут поведать о чудесах отца Иоанна – или лично виденных, или на себе испытанных, о различных обстоятельствах его жизни, которые им известны как достоверным и личным свидетелям.

Вера и слово Божие повелевают дела Господни возвещать. Говоры, не умолкай! (Деян.18:9)¹⁶¹

26 февраля 1904 г.¹⁶³

Есть ли в Японии русская православная миссия? Много ли православных японцев? Что сделано для них? И каково теперь живется и чувствуется нашим единоверным братьям в Японии?..

Берем последние, опубликованные в печати данные о православной духовной миссии в Токио. К 1 января 1901 года в Японской Церкви состояло: церковных общин 257; христиан в них было 25 994; священнослужителей – 36, в том числе епископ – 1, игумен – 1, священников – 28, диаконов – 6; из них русские: епископ, игумен, один священник и один диакон, все прочие – японцы; причетников-учителей церковного пения было 15; проповедников – 150. Крещено в продолжение года 1099 человек. В учебных заведениях православной миссии в Токио состояло: в училище для катехизаторов 9 учеников; в семинарии – 62, в женском училище – 77 учениц. Учащих в этих заведениях было 33, из них 4 наставника с академическим образованием (см. отчет обер-прокурора Святейшего Синода за 1900 г., с. 256). О школе в Хакодате сведений не доставлено, равно и о других школах, содержимых миссией. При миссии состояло особое Общество переводчиков религиозных книг; здесь было 8 переводчиков и 2 редактора периодических изданий, из которых одно носит название «Сейкёо-Симпо», т. е. «Православный вестник», выходящий два раза в месяц, а другое ежемесячное издание называется «Уранисики», т.е. «Скромность», – журнал, издаваемый при женском училище. Переводов богослужебных и духовно-нравственных книг издано в течение 1900 года 10, оригинальных книг и брошюр на японском языке 25. Издан также нотный сборник четырехголосного пения праздников. Деятельность миссии сосредоточена в Токио, в Хакодате, Нагасаки, в последнее время устроен храм в Киото; общины православные разбросаны по всей стране. В дополнение к сказанному относительно переводческой деятельности Православной миссии необходимо упомянуть, что в течение последнего десятилетия на японский язык членами миссии нашей переведены с русского такие капитальные и весьма важные сочинения, как «Толковое Евангелие» епископа Михаила, «Очерки догматического православного учения» протоиерея Фаворова, «Христианская апологетика» Рождественского, «Инославные исповедания» протоиерея Иванцова-Платонова, «Жития святых» и другие книги, не говоря уже, конечно, о книгах Священного Писания и богослужебных.

Все это сделано исключительно инициативой и при главном сотрудничестве русского епископа Николая, подвизающегося в Японии с 1860 года¹⁶⁴.

Христианство в Японию занесено давно, с XVI века, католическими миссионерами. Замечателен и знаменателен рассказ о первых христианах в Японии. Какой-то иностранный корабль прибыл к берегам Японии и, негостеприимно встреченный, уходил в море. Вероятно, кто-то из пассажиров случайно уронил с палубы в воду гавани книгу. Книга плавала около берега и возбудила любопытство двух гулявших здесь знатных японцев. Они приказали слуге достать книгу из воды, но читать ее не могли: она была написана на одном из европейских языков, им неизвестном. Кто-то сказал, что книга эта переведена на китайский язык, и перевод можно достать в каком-либо китайском порту. Достали перевод, и так как оба японца знали китайский язык, то они могли удовлетворить своему любопытству. Книга оказалась Евангелием и глубоко заинтересовала читателей; скоро к ним присоединился третий, потом четвертый участник; образовался затем целый кружок... Когда прибыли миссионеры христианские и стали проповедовать учение Христово, почва для восприятия семени была уже готова в этом именно кружке первых читателей Евангелия, которые и сделались первыми христианами. Христианство действовало в Японии с переменным успехом: не раз возбуждались гонения на христиан, как на вероотступников, и они, как, например, в 1638 г., гибли тысячами, бросаемые в море и в жерло вулкана Унцена, вблизи Нагасаки. Через два года после этого японцы убили прибывших в их страну четырех португальских послов и их многочисленную свиту только за то, что они были христианами; оставив из всех прибывших живыми только немногих, они отослали их назад на родину с таким наказом: «Пока солнце освещает землю, ни один христианин пусть не является в Японию».

Русских миссионеров не было в Японии до самого XIX века. Это и понятно: Сибирь была слишком редко населена, да и работы в ней среди языческих племен для русских миссионеров было слишком много; ктому же и сношения России с Японией начались не более 100 лет назад. Известно, что и 100 лет назад иностранцы в Японии встречали неизменно враждебный прием, отношения эти изменились только с 50-х годов XIX столетия, когда Япония открыла все свои порты для европейцев и быстро стала усвоять европейскую цивилизацию, конечно, как и всегда бывает в таких случаях, главным образом, с внешней стороны. Благодаря такой перемене Япония стала с этого времени открытой и для христианской проповеди. Тотчас же является здесь и русский миссионер – отец Николай, отправившийся в Японию в 1850 году. Он уехал из России в дальнюю и неизвестную Японию совсем молодым иеромонахом, не окончив даже курса Петроградской духовной академии. Его отъезд явился историческим моментом. Среди нас есть живой свидетель этого – высокопреосвященный Алексий, экзарх Грузии, провожавший в числе других студентов Петроградской духовной академии молодого отца Николая в далекий и неизвестный путь. В то время, когда не было еще ни одного православного японца, можно ли было ожидать живущим и поныне участникам знаменательных проводов молодого монаха, можно ли было им ожидать и надеяться, что они еще услышат при жизни о Японской Православной Церкви, восходящей от силы в силу?! Можно ли и теперь предвидеть, что готовит Господь этой Церкви чрез новые 40 лет?

Отец Николай ехал в Японию долгим и тяжким путем через всю Сибирь. В Николаевске он зимовал и здесь встретился с престарелым славным миссионером Сибири и Камчатки архиепископом Иннокентием, который благословил молодого миссионера на подвиг и молитвами, и советами, и указаниями своего широкого опыта в апостольском делании. Отец Николай вступил на японскую почву преисполненный самых светлых надежд. «Когда я ехал туда, – говорит он со свойственной его языку оригинальностью и образностью, – я много мечтал о своей Японии, она рисовалась в моем воображении, как невеста, поджидавшая моего прихода с букетом в руках. Вот пронесется в ее тьме весть о Христе, и все обновится! Приехал, смотрю – а моя невеста спит себе самым прозаическим образом, и даже не думает обо мне».

Отец Николай прибыл в г. Хакодате и в течение первых десяти лет состоял собственно в распоряжении нашей русской дипломатической миссии и ее консульства. С первых же дней своего пребывания в Японии он ревностно принялся за изучение японского языка, и ныне считается одним из основательнейших знатоков его в среде самих японцев. Он приглашал к себе учителей, ходил слушать проповеди жрецов – все для того, чтобы лучше овладеть языком. Особенно много помогли ему в этом отношении так называемые «рассказчики»: это особая профессия в Японии. Рассказчиков можно сравнить с нашими писателями-беллетристами. Во многих городах есть так называемые «говорильни», где подобные рассказчики публично произносят пред слушателями, в несколько вечеров, свое произведение, которое уже потом записывается и печатается. Посещение таких публичных литературных собраний дало отцу Николаю не только знакомство с языком страны, но, самое главное, знакомство с мировоззрением и с душой народа, с его думами и идеалами, с историей, религией и проч. По мере ознакомления с японским языком отец Николай переводил на этот язык самые нужные священные и богослужебные книги, и таким образом готовился серьезно к миссионерскому подвигу, по завету первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, которые говорили, что проповедовать без книг – все равно, что писать на воде.

В высшей степени интересны и поучительны первые успехи отца Николая на поприще миссионерства. Русский консул в Хакодате¹⁶⁵ искал учителя фехтования для своего сына. Ему порекомендовали некоего японца Савабе¹⁶⁶ как человека, весьма опытного в этом искусстве. Савабе собственно служил жрецом синтоистским, он отличался самомнением и пропитан был нескрываемой ненавистью к иностранцам. Что-то угрюмое и злобное лежало в его душевном складе. Встречаясь с отцом Николаем у консула, он всегда высказывал по отношению к нему особую злобу, съёживая и без того всю маленькую фигурку свою, он проходил всегда мимо отца Николая как-нибудь боком, чуть не скрежеща зубами и бормоча про себя ругательства. Раз отец Николай решился спросить его: «За что ты на меня так сердит?» Савабе отвечал: «Вас, иностранцев, нужно всех перебить. Пришли вы сюда выглядывать землю нашу. А ты, – злобно прибавил Савабе, – ты со своей проповедью больше всего повредишь Японии». Отец Николай, встречаясь при консульстве с Савабе, вступал все чаще и чаще в разговоры с угрюмым жрецом. «Да знаешь ли ты, какое христианское учение, если осуждаешь его?» – спрашивал миссионер. Савабе должен был признаться, что ничего не знает о христианстве и ненавидит его только за то, что оно – религия иностранная. «А разве справедливо судить и ненавидеть то, чего не знаешь? – говорил отец Николай. – Ты сначала выслушай да узнай, а потом, если увидишь, что хуже, и осуждай нас, прогоняй из Японии христиан. Тогда ты будешь по крайней мере справедлив».

«Ну, говори», – коротко и злобно сказал Савабе. Миссионер рад и тому, что его захотели хоть слушать. Речь полилась о Боге, о душе, о грехе, о бессмертии. Начались вопросы и споры со стороны Савабе; языческий жрец, видимо, заинтересовался христианским учением сначала как совопросник, потом как любознательный, затем как испытующий истину, наконец, и как плененный красотой и внутренней силой этой истины. Не знаешь, где найдешь: это часто приходится испытывать и в деле миссии, как и вообще в жизни. Савабе стал увлекаться христианством и с захватывающим интересом читал Евангелие. Сам он рассказывал потом о себе: «Открыто читать эту книгу я не мог, а читать хотелось. Вот я и выдумал читать в то время, когда совершал службы в своем «миа», т. е. в синтоистском языческом храме. «Положишь пред собою Евангелие вместо богослужебной языческой книги, да и читаешь, постукивая в обычный барабан. Никто и не думает, что я читаю иностранную ересь». Благодать Божия все более и более пленяла сердце Савабе. Но как креститься? А семья? А доходы жреца – единственное пропитание его самого и жены, и детей? А публичная измена народной вере, и притом со стороны ближайшего служителя? Долго и много пришлось бороться Савабе, пока, наконец, совершилось над ним великое Таинство крещения, и он вошел в жизнь духовную и новую, в Царство Божие. Пророчески знаменательно отец Николай дает ему в крещении имя Павел, в честь великого апостола, который некогда из гонителя христианства Савла сделался самым ревностным его служителем и пронес благовестие о Христе по всему миру. Из языческого жреца Савабе также стал ревностным проповедником христианства, а потом и священником. До самого последнего времени он – уже престарелый иерей при храме Воскресения в Токио – управлял на правах как бы помощника епископа Николая несколькими христианскими общинами. Если он жив, то нелегко теперь, во время войны, у него на душе...

Проповедь христианства Павел-Савабе начал с одного своего друга, врача. Долго он мучился. Не раз, поставленный в тупик возражениями друга, он в отчаянии прибегал к отцу Николаю с просьбой разъяснить ему сомнения и недоумения. Повеселев, с новым запасом сведений, он бежал к своему собеседнику, и чрез несколько дней снова являлся пред своим духовным отцом разбитый, унылый, подавленный; опять бежал Савабе к приятелю, и вот, наконец, пришли к отцу Николаю оба: Савабе и его друг врач Сакаи¹⁶⁷. Этот тоже крестился и получил в крещении имя Иоанн, он также сделался светочем христианства в Японии. Евангельская истина произвела в нем переворот глубочайший и решительный: он сразу оставил все свои слабости, все привычки язычника и после крещения стал подвижником.

Это были первые успехи отца Николая в Японии. Горько, больно и обидно знать, что его делу мешали, главным образом, не язычники-туземцы, а те свои, родные, представители православной России в языческой Японии, от которых в служебном отношении зависел отец Николай и от которых он мог и должен был ожидать только сочувствия и поддержки. Как ни горько, а нужно сознаться, что православные миссионеры и в Китае, и в Палестине, и в Америке – везде встречали со стороны дипломатических представителей наших одни препоны. Всего три года назад я и сам видел это собственными очами в одном из соседних с Россией государств... Довольно сказать, что отца Николая какой-нибудь русский консул часами держал в передней, отдавая его на унижение пред язычниками, и немедленно выбегал с распростертыми объятьями, когда ему докладывали, что консула русского удостоил посещением языческий бонза... Впрочем, опустим завесу пред этим нашим позорищем: что было, прошло; будем надеяться, что, по крайней мере, не повторится.

В 1870 году отец Николай выходит из состава нашего дипломатического посольства в Японии и с разрешения Святейшего Синода открывает особую самостоятельную Японскую православную миссию. С этого-то времени успех Православия в этой стране начинает сказываться особенно заметно и быстро. Миссия скоро разделяется: отец Николай переносит свою деятельность в Токио, а в Хакодате он оставляет иеромонаха Анатолия из русских, присланного к нему помощником¹⁶⁸. Отец Анатолий, впоследствии архимандрит, ныне покойный (ум. в 1893 г.), приобрел глубокую любовь японской паствы и особенно заботился о воспитании детей в христианстве. В Хакодате он открыл для этого прекрасную школу. В ней он, главным образом, действовал и воспитывал детей своей необыкновенной искренностью и любовью. Раз он зашел в школу и вдруг горько заплакал. Оказалось, что на стене дети изобразили неприличные рисунки. Эта картина плачущего учителя-священника глубоко потрясла детей и произвела на них благодатное влияние. Православные японцы выразили желание воздвигнуть памятник отцу Анатолию в Токио, в ограде русского храма.

Отец Николай, перенесший проповедь в Токио, также не остался одиноким, он сразу же нашел здесь до 70 слушателей и последователей. Мало-помалу стадо православных сынов Японии сплотилось около этих самоотверженных проповедников, терпя нужду, притеснения и лишения, но горя верою и высоким воодушевлением. Правительство недружелюбно относилось к православным: Павел-Савабе, уже возведенный в сан священника, был брошен в тюрьму за проповедь Православия. Освободившись оттуда, он все-таки поддерживал сношения с заключенными в тюрьме христианами и вместе с тем продолжал и свою проповедническую деятельность, избрав для этого одну старую и темную кладовую близ кумирни. Не в лучших условиях приходилось трудиться и отцу Николаю. Долго терпел он всякие лишения. «Представьте себе, – писал он, – комнату на чердаке, по точнейшему измерению, в 11 кв. футов, и в этой-то комнате, высотою немного более двух аршин, происходило обучение 20 человек Закону Божию. Сидеть – уже не спрашивайте, как сидеть. К счастью, есть еще два окна, одно наискось другого; если благотворная природа посылает ветерок, то и ничего, а нет течения воздуха – духота нестерпимая. Внимание с трудом связывает мысли, самое горло отказывается служить... И слушателям плохо... Что делать? Увы, и летом и зимою, круглый год будет то же неудобство для проповеди». Однако и при таких условиях дело проповеди продолжалось весьма успешно.

Постепенно увеличивалась паства, явилась и помощь денежная из России от Святейшего Синода, от Всероссийского Миссионерского общества и от московских благотворителей. Открылась возможность приобрести все нужное для богослужения, строить небольшие храмы, издавать нужные книги. Остальное сделала святая и горячая ревность отца Николая. Мы уже видели, что теперь православных японцев насчитывается уже до 26 000 (это три года назад), и они имеют уже приходы, храмы, учебные заведения, организованную переводческую и литературную деятельность. Все это – плоды трудов отца Николая в течение 44 лет его пребывания в Японии; с 1880 года он возведен в сан епископа и управляет в зависимости от Российского Святейшего Синода японской православной паствой как бы на правах епархиального епископа. Носит он титул епископа Ревельского и Японского.

Внутреннее устройство Японской Православной Церкви имеет некоторые особенности сравнительно с русской церковной жизнью. Эти особенности вызываются, конечно, миссионерскими нуждами Японии. Проповедью христианства занимаются особые катехизаторы, лица не священного сана; они служат помощниками священников и обыкновенно разъезжают от одной общины к другой. Почти все они – люди семейные. Содержание они получают частью от миссии, частью же от приходов. Проповеднические беседы бывают весьма оживленными. Язычники возражают проповедникам, завязываются горячие споры. Иногда знатные японцы призывают к себе на дом проповедников для беседы.

Внутренняя сила христианства несомненна, и споры с язычниками не опасны для проповедников. Опасны – озлобление и преследования язычников. Правда, с 1889 года указом микадо объявлена в Японии веротерпимость, но объявить веротерпимость, как и европейскую цивилизацию, гораздо легче, чем в действительности ей следовать. Известия последнего времени, из которых видно, что православный храм в Токио теперь охраняется полицией от ярости народной, говорят далеко не в пользу японской веротерпимости. Кстати, о храме в Токио: этот величественный собор во имя Воскресения Христова выстроен на доброхотные даяния московских благотворителей Миссионерского общества и составляет истинную славу Православия в Японии. Все прочие православные храмы в Японии, числом до 25, малы и неблаголепны. Храм же токийский вмещает до 1500 человек и снабжен весьма богатой и художественной утварью. Когда он строился, то подозрительные японцы делали тысячи предположений относительно тайных целей постройки, тем более, что он расположен на возвышенном месте и отсюда недалеко до дворца микадо. Японцам казалось, что это – «русская крепость», что здесь грозит опасность Японии, что отсюда будут делать наблюдения за дворцом и прочее. Предполагалось даже купить этот храм за миллион иен и подарить императору; другие предлагали воздвигнуть высокую стену или насыпать гору между храмом и дворцом. Храм благополучно освящен 24 февраля 1891 года; японцы успокоились, видя, что в нем не совершается ничего, кроме молитв и богослужения, и притом священниками, из которых большинство состоит из природных японцев.

Возвратимся к внутренней жизни Церкви в Японии. Над катехизаторами-проповедниками стоят священники, которые, главным образом, служат для обращенных и крещеных; участие их во внешней миссии ограничивается только тем, что они дают советы проповедникам и руководят их деятельностью.

Все деятели юной Японской Православной Церкви ежегодно созываются на собор. Для удобства место заседаний собора меняется: один год, для северной части Японии, собирается он в Токио, другой год, для южной половины, – в Осаке. Время созвания собора приурочивается обыкновенно к лету, к концу Петровского поста. Заседания происходят просто и оживленно. В церкви у солеи ставится стол, за которым садятся епископ и старшие священники; на полу, по местному обычаю, садятся прочие священники, диаконы, причетники, катехизаторы. Епископ открывает заседание молитвою и пастырским поучительным словом, затем читаются отчеты о состоянии приходов, разрешаются текущие вопросы, например, об открытии новых церквей, приходов, благотворительных учреждений, рассуждают о приемах проповеди, о расширении миссионерской деятельности и проч. Занятия обыкновенно начинаются с утра, прерываются в полдень на час– два, затем продолжаются до вечера. Соборы вносят большое оживление в церковную жизнь и способствуют сплоченности Церкви между собою.

Прихожане имеют «симбокуквай», т. е. постоянные братские собрания, – род наших церковно-приходских попечительств. Созываются они раз или два в месяц. Здесь разрешаются различные дела, касающиеся церкви или прихода, произносятся чтения и речи, обсуждаются вопросы общественного характера, собираются взносы прихожан на дела общины, на содержание духовенства. В последнее время стали возникать при многих церквах особые кружки и из женщин-христианок. Собрания их происходят по праздничным дням. Женщины, насколько возможно, заботятся об успехе проповеди, но главное их занятие – благотворительность, которая особенно усиливается пред Рождеством Христовым и Пасхой. Члены «фу-зин-квай-я» – так называются эти кружки – в благотворительности не различают крещеных от некрещеных своих соотечественников.

Жизнь внутренняя у японских христиан, конечно, прежде всего обусловливается тем обстоятельством, что среди 38 миллионов язычников они представляют собой едва заметную величину. К тому же они находятся всегда под подозрением у язычников, в ненависти у жрецов и представителей власти. Все это способствует сближению и сплоченности между собой христиан, которые представляют собой как бы одну большую семью. Общественное богослужение и храмы в этом отношении, как и везде, делают свое дело. Нужно заметить, что в Токио, например, богослужение совершается весьма благолепно: имеется хороший хор из православных японцев, изданы и церковные ноты, как мы уже выше заметили. При училищах в Токио имеется и иконописная мастерская, где работают две мастерицы, изучившие иконопись в России. Такой же точно строй жизни, чисто семейный, замечается и в учебных заведениях, содержимых миссией. Сознание единства сильно у христиан, сильно и сознание их Православия. В 1888 году, когда в Киеве 15 июля праздновалось торжество 900-летия крещения Руси, японские христиане откликнулись на русское торжество адресом. Мы не имеем его под руками, но хорошо помним, как просто и метко охарактеризовали Православие японские наши единоверцы. «В нашей стране, – писали они, – есть немало называющих себя христианами. Мы и наши отцы хорошо наблюдали за ними: одни из них и сами не знают, что они к своему учению завтра прибавят (католики), другие не знают, что они в своем учении завтра убавят (протестанты). Только то христианство, которое принесли к нам русские, сами взявшие его у греков, всегда одинаково, без прибавления и без убавления. И мы уверовали, что оно от Христа, и полюбили его».

Так приблизительно говорили японские христиане, наши единоверцы. Нам оставалось только радоваться Царству Божию, пришедшему в силе там, на дальнем океане, на островах Японии.

И вот ныне грянул гром Божьего испытания. Выдержит ли его юная Православная Церковь в Японии? Что должны теперь испытывать и чувствовать ее сыны? Где теперь преосвященный владыка Николай, этот старец, отдавший Церкви Японской всю молодость, все силы и всю жизнь? И что у него теперь на душе?

Громы пушечных орудий сильнее ли хотя бы и тихого голоса благовестия евангельского? Злоба человеческая сильнее ли благости Господней? Велиару ли победить Христа?

Неисповедимы судьбы Божии. Что уж тяжелее и бедственнее войны? А нередко ведь случалось, что страны расцветали даже после войн неудачных. По-видимому, что может более противодействовать и христианству, как не война, что гибельнее может быть и для Православия в Японии, как не эта вражда ее к России?

Но опять повторим: неисповедимы судьбы Божии, и велика внутренняя сила истины. Не раз случалось, что за мечом христианских народов, после их побед над язычниками, неожиданно быстро среди побежденных распространялось Евангелие. Язычникам часто нужно было прежде опытно познать силу креста, чтобы потом уверовать и в правду его. Так крестилась восточная Римская империя, когда представитель ее – язычник Лициний¹⁶⁹ пал в борьбе с равноапостольным Константином под Адрианополем в 323 году. Не случайность в том, что тогда же, в 323 году, крестилась и Грузия, входившая в сферу влияния Римской империи, и быстро стала христианской. Так и при Карле Великом¹⁷⁰, после успехов его оружия, крестилась Саксония. Не случилось ли того же и с нашими отдаленными язычниками-предками: пленяя православных греков, прибивая щит ко вратам Царьграда, они и сами пленялись красотой небесной истины и приготовляли Русь к христианству¹⁷¹. Может быть, и Японии незримо готовится теперь та же судьба. Православие уже началось в ней, уже блистательно показало свою внутреннюю силу и жизнеспособность. Оно явилось и действует, совершенно чуждое всякой политики – этого не могут отвергать даже самые злобные его враги. Здесь и залог его успеха и будущего расцвета. Скоро ли увидим мы этот расцвет? Судьбы Божии неисповедимы!

Более 500 лет назад Россия, объединенная и державная, пред лицом Бога и мира приняв наследие и мировое призвание Византии, внесла в свой государственный герб изображение святого Георгия Победоносца, копием, крестом венчанным, поражающего дракона. Может быть, теперь именно приспело время сознательно исполнить русским людям то, что некогда уразумели их предки смутным чувством и закрепили вековым преданием?! Может быть, теперь уже сочтены дни дракона, который знаменует языческий Восток; может быть, в настоящей войне увидит Япония новый Адрианополь, и скоро крест засияет в ней, и Страна восходящего солнца будет скоро служить и «кланятися Солнцу правды» – Христу Богу нашему и «Его ведети с высоты Востока»?! И русскому царю не суждено ль быть новым Константином? Русскому воинству, с венчанными крестом знаменами, не суждено ли быть новым Победоносцем?

И не говорит ли теперь Господь России в ее священной брани, не говорит ли, показуя на крест: «Сим победиши»?! Ей, гряди скоро! Ей, гряди, Господи Иисусе! Аминь.

Когда статья моя «Православие в Японии» была напечатана, появилась в Тифлисе февральская книга журнала «Православный благовестник», в которой помещено извлечение из отчета преосвященного Николая, епископа Японского, о состоянии православной миссии в Японии за 1903 год. Приводим из этого отчета некоторые сведения, в дополнение к данным, сообщенным в нашей статье и относящимся к 1900 году.

В количественном росте христианских общин, храмов, христиан, членов причта и катехизаторов не произошло за год особо резкого увеличения. По-прежнему и число новых крещений в год превысило тысячу. Церковь в Киото (древняя столица) окончена и освящена в апреле месяце. Из учебных заведений прибавилась женская школа в Киото с 24 учащимися. Возник новый журнал – специально для печатания оригинальных проповедей и катехизических баз, называемый «Сейкео-Еова», т. е. «Православная беседа». Обычный собор священнослужителей состоялся в июле 1903 года.

В числе предметов обсуждения на соборе главное внимание занял вопрос об учреждении в Японии должности миссионера из русских для общего руководства проповедниками и для помощи, а затем и преемствования епископу Николаю. Миссионер должен быть из молодых иеромонахов академического образования. Об этом давно помышлял епископ Николай и ныне возбудил пред Святейшим Синодом по сему делу соответствующее ходатайство. «Я, 68-летний старик, – пишет преосвященный, – доживаю последнее время моей жизни, посвящая его, кроме общего заведования церковными делами, переводу богослужения, и давно пора подумать о заместителе меня здесь. Для юной Японской Церкви будет весьма неполезно, если, после моей смерти или в случае тяжелой болезни, станет заведовать ею здесь не человек, достаточно воспитавшийся здесь для того, а внезапно присланный, не знающий ни языка ее, ни истории, ни характера людей, ни обычаев страны. Это делает тем настоятельнее нужду не медлить назначением сюда миссионера».

Преосвященный Николай много занят переводами богослужения и спешит с этим делом; в 1903 году переведена капитальная книга Пентикостарион (служба от Пасхи, кончая праздником Троицы) и издан Обиход пения первой и Страстной седмиц Великого поста. Из других переводов следует отметить: Бахметьевой – «Рассказы из истории Христовой Церкви», Е. Смирнова – «История Христовой Церкви», ч. 2, отца И. Сергиева – «Моя жизнь во Христе», свт. Иоанна Златоустого – «Беседы», извлечение из «Книги Правил». Появились в печати и оригинальные произведения, принадлежащие христианам-японцам. Замечательно, что о святом Серафиме Саровском появились на японском языке сразу два таких сочинения. Видно, что православные японцы внимательно следят за русской церковной жизнью. Из других работ упомянем: «Сборник религиозно-философских статей» П. Ямада, «Религия и красота природы» В. Ямада, «Неведомый Бог», «Краткое объяснение Символа веры», «Сборник проповедей и бесед» на японском языке и другие.

Отчет преосвященного Николая помечен 20 января 1904 г. (по нашему стилю), на конверте же стоят два японских штемпеля: «Токио, 5 февраля» (наш стиль – 23 января) и «Нагасаки, 7 февраля» (по нашему стилю 25 января). Ясно, что отчет писан пред самым началом военных действий Японии против России, во время сильнейших антирусских демонстраций, когда уже войска японские скрытно отправлялись в Корею, а адмирал Того отправился с секретными полномочиями бомбардировать и взять Порт-Артур.

Как отразились все эти события на жизни православных сынов Японской Церкви? Вот что пишет преосвященный Николай:

«Проповедь в стране беспрепятственно продолжалась, и Господь благословлял ее успехом. Нынешняя тревога в политических отношениях России и Японии почти нисколько не мешает проповеди, так как народ пребывает спокойным, а проповедники, в случае нужды, умеют объяснить независимость религии от политических вопросов». Отрадные известия!

Речь на благодарственном молебствии по получении известия о спасении жизни государя императора и царской семьи, 29 августа 1907 г.¹⁷²

Бог Господь, и осиял нас; вяжите вервями жертву, ведите к рогам жертвенника! (см.: Пс.117:27). Таково первое проявление чувства благодарной к Богу и торжествующей радости по случаю спасения царя и царской семьи от грозившей им опасности на море¹⁷³.

Древний царь-псалмопевец указал такой радости путь ко храму и жертве. И наше чувство ныне разрешается в молитве. Спасенный царь словами древлеспасенного святого и богодухновенного царя Давида может сказать о себе: Господь за меня – не устрашусь: что сделает мне человек? Господь – сила моя и песнь; Он соделался моим спасением. Глас радости и спасения в жилищах праведников: десница Господня творит силу (Пс.117:6,14–15).

И вот, русские люди, сердцем живущие с царем, болеющие его печалями и радующиеся его радостью, ныне во храме, в молитве радости и благодарения. Пусть в селениях нечестивцев теперь уныние или злорадство, смятение или черные замыслы и низкие, злобные намерения: если их ничто не образумит, ничто не смягчит, ничто не обратит к истине, даже сила свыше, то это значит, что они пришли в состояние сатанинское. Но в селениях праведных – глас радости ныне и глас спасения!

Пройдет, однако, час этой безотчетной, невольной, захватывающей радости, и наступить должно время раздумья, время испытания судеб Божиих и даваемых нам свыше уроков. Какие это судьбы, какие уроки?

Не будем омрачать этих святых минут сомнениями и недоумениями, что произошло: небрежность ли здесь, преступная и позорная, которой нет имени, или здесь новый злодейский замысел? Как могло случиться, что царя с семьей отправили по неисследованному морскому пути? Как оказался незнающим пути лоцман? Что это значит, что даже царя, это драгоценнейшее и единственное сокровище России, не могут окружить в пути покоем и безопасностью? Все это вопросы, которые просятся в сознание, но на которые теперь, пока нет точных известий, мы не можем ответить. И не будем ими омрачать переживаемых радостных мгновений. Лучше для себя мы услышим ныне уроки. Они все истекают из того чувства единения царя с народом, которое так живо и неистребимо в сердце каждого верного подданного.

Опять и опять спасен наш царь!.. Итак, жив Господь наш, и жива и действенна Его десница, жив Его недремлющий Промысл! Значит, не унывать должно русскому человеку и при виде страданий России. Господь близ, Господь не попустит России погибнуть или пострадать без надежды восполнить страдания радостными успехами и крепостью царства, без надежды страданиями совершить свое мировое призвание. Промысл Божий, что хранит и хранил не раз царей наших, сохранит, укрепит и Россию!

Спасенный еще раз от смертной опасности, царь наш становится для нас бесконечно дорогим, бесконечно возлюбленным. Он – живое напоминание Промысла, бодрствующего о России, он – живое воплощение милости Господней к нам, он – носитель судеб России, он – орудие Божьего о нас смотрения.

Окружим его любовью и преданностью еще большими, чем прежде! Спросите: разве теперь у нас нет этой любви и преданности? О, нет, мы любим его, мы преданы ему, но в жизни и делах людей нет ничего хорошего и доброго, что не могло бы быть еще лучше, еще выше. Окружим царя, спасенного и Божьею милостию знаменованного, благоговейным почитанием! И будем самоотверженно до конца наших сил, до конца наших дней служить России и монарху, исполнять царские предначертания, вместе с царем работать над созиданием и укреплением блага русского народа!

Отрадно и радостно такое служение под святым знамением силы высшей – силы Божественной милости и Божественного всемогущества. Ибо Бог Господь осиял нас, Он дал глас радости и спасения в селениях праведников... Слыши, земля Русская, и внемлите, народы: десница Господня творит силу! Аминь.

По поводу пятнадцатилетия царствования государя императора Николая II¹⁷⁴

В Святой Библии, в книгах пророческих есть указание на то, что некоторые служения человеческие являются по преимуществу служениями благу народному; о человеке, который себя отдает такому служению, так и говорит Божественное слово от Лица Господа: «Я дал тебе стража народу Моему»¹⁷⁵. Таково по существу служение царское. Но есть цари, которым по обстоятельствам времени приходится нести особый, чрезвычайный подвиг труда – подвиг неусыпной заботливости, постоянных тревог, забот, страданий за свой народ. Сказанное в полной мере приложимо к нашему кроткому и любвеобильному царю-самодержцу государю императору Николаю II Александровичу. Он сам недавно в случайно вырвавшемся слове сказал о себе: «Я работаю за троих»... В настоящем, 1909 году, исполняется пятнадцать лет его царствования¹⁷⁶. И если бы нужно было дать меткое наименование всему этому времени пятнадцати лет жизни и царственной работы нашего царя, то иного не придумаешь: это действительно стояние на царской страже. Трудно вообще говорить о царе. Он так превознесен пред Богом и людьми, он так могуч и славен, что каждое слово в похвалу ему может показаться лестью или угодливостью. Но на Руси вещий поэт, наш знаменитый А. С. Пушкин, оставил нам чудные строки своего стихотворения, в котором выразилась и любовь верноподданного, и достоинство общечеловеческое, и правдивость честного человека:

Нет, я не льстец, когда царю

Хвалу свободную слагаю...¹⁷⁷

Так говорит поэт. И наша хвала царю есть свободная хвала, свободное слово, изливающееся от любви к нему как к человеку. Да, царь тоже человек. Да, и его можно любить не только как царя, помазанника Божия, представителя народа, как символ и олицетворение государствования, славу и честь России, – но его можно любить, ценить, восхвалять как человека, как христианина, как близкого всем нам труженика, который горит в подвиге на глазах у всей России. И разве можно воспретить сердцу биться к царю такою именно любовью? Разве можно положить молчание на уста? Но от избытка сердца уста сами глаголят!

Да, пятнадцать лет царствования – это стояние нашего царя на его царской страже! Ни удовольствий, ни развлечений, ни отдыха, ни личной жизни у него не было и нет! Все для дела, все для народа! За все эти годы царствования каждый день – занятия делами государства, приемы, беседы, выезды, смотры войск, посещения различных учреждений и лиц, поездки в отдаленные страны ради блага Русского государства! Заботы об огромнейшей в мире империи, заботы и тревоги по выдвинувшимся нуждам, по самым важным вопросам мировой жизни – о великом океане, о Дальнем Востоке, об отношениях к Китаю, к Японии, к Германии, к Франции, Англии и Италии; тяжкая война, тяжкая революционная смута в народе, злодейства врагов России, покушения на жизнь царя и его слуг. А рядом, и в это же время, ни на минуту не прекращающиеся обычные, текущие государственные дела, ежедневные и ежечасные: обдумывания то торгового договора, то какого-либо закона, то внутреннего устроения крестьянства, то нового преобразования, то доклада министра, то обучения войска, то улучшения флота. И за всем надо поспеть, и везде нужно быть, и всем надо указать, ответить! Как выдерживает сердце все эти тревоги, заботы, неизбежные огорчения и волнения?! Как хватает времени на все эти труды?! А между тем наш царь-батюшка всегда ласков, прост, доступен, всегда готов откликнуться на всякое дело. За троих ли только ты работаешь, наш дорогой печальник? Нет, и десятерым невмочь поднять все это бремя трудов! Каждый день слышим и читаем: государь на отчете губернатора написал такие-то слова, на телеграмму или просьбу дал такой-то ответ; то он выехал, то многих у себя принимал по делам, то сам изволил обратить на то или другое дело свое внимание. Откуда же берутся силы, откуда берется внимание?

Сила Божия поддерживает тебя, царь-батюшка! Любовь да молитва народная охраняют тебя, так что ты не знаешь в труде устали! Любовь твоя к народу, сердце твое, что бьется за царство твое, дают тебе силы на царственный труд! Без любви к Богу, к народу, к своему делу царскому не трудился бы так наш государь: не выдержать одному человеку такого напряжения. Так мать около ребенка любимого дни и ночи не знает покоя, и бодрствует над ним, и голубит, и хранит его покой и жизнь, и не ведает усталости. Но на это дает силы только великая и чудесная, святая материнская любовь.

Такая же святая и чудесная любовь, такой же труд и подвиг и у царя нашего на его царской страже, охраняющей покой и жизнь русского народа.

Рассказывают люди, недалеко живущие от царского дворца: поздно-поздно гаснет огонь в царской рабочей комнате, и он переходит в опочивальню. Но темные окна не раз еще освещаются на короткое время во тьме ночной: то государю приносят ночью срочные вести, срочные и важные телеграммы, и он следит за всем, что делается в его царстве, и в часы глубокой ночи... Меняются часовые в его дворце уставною чередою: они так и называются часовые, потому что стоят на страже известное число часов. А царь – бессменный страж на посту своем, и дневной, и ночной печальник!..

Храни тебя, наш родимый, наш желанный, храни тебя сила Господня в здравии и благополучии! И дай, Боже, русскому народу на многие-многие лета, до глубокой и маститой старости нашего любимого государя, до последних пределов человеческой жизни его, под его царской стражей благоденствовать и благословлять имя своего царя-отца, Божьего помазанника!

Я совершенно неожиданно для себя получил приглашение выступить сегодня с речью, посвященною памяти почившего митрополита Владимира¹⁷⁹. При кратком времени, данном мне, думаю, достопочтенное собрание снисходительно отнесется к некоторым – я подчеркиваю это – несколько несвязным наброскам моих мыслей и воспоминаний, относящихся к почившему иерарху, новому священномученику Российской Церкви. Мне трудно говорить сейчас много и связно еще и потому, что ведь ни для кого не тайна, что я давно знал владыку митрополита и состоял в числе сотрудников его и на Кавказе, и в Москве, не прерывая самого близкого общения с ним до самых последних дней его жизни. Я любил его, слишком многим ему был обязан, и поэтому, естественно, слишком потрясен его смертью.

Нравственный облик его уже достаточно очерчен предшествующими мне докладчиками. Его православно-церковные воззрения, строгие и неизменные, известны всем. К этой, уже данной ему характеристике, я и прибавлю несколько фактов, сообщений и наблюдений, которые могут иллюстрировать то, что и сегодня, и ранее на Соборе уже доложено было достопочтенному собранию.

Я в первый раз узнал высокопреосвященного Владимира в Тифлисе, двадцать пять лет тому назад, когда он был там экзархом Грузии. Я прибыл из соседнего, мирного тогда, Северного Кавказа молодым еще священником и был назначен законоучителем гимназии в захолустный город Елисаветполь¹⁸⁰, и, только очутившись в Закавказье, я увидел и узнал, в какой напряженной атмосфере приходилось жить и работать экзарху Грузии. Когда я представился ему в Тифлисе на пути следования к месту службы и был им принят, то я с первого же раза был прямо поражен необычайной простотой и скромностью святителя, который занимал в иерархии столь высокое место и считался, по установившемуся обычаю, уже кандидатом на митрополию. Глубокий провинциал, доселе не выезжавший никуда из небольшого города, где я служил на Северном Кавказе, я был изумлен этой доступностью владыки и его всесторонней участливостью – к моей службе, к моим планам и т. д.¹⁸¹ От него первого я и получил точные и ценные сведения о новом месте моего служения, получил и советы, в которых у него и тогда, как и всегда, доминировал чисто пастырский дух и тон. Помню, в тот раз он мне показался человеком очень слабого здоровья, и никогда не думалось, что он так физически окрепнет на родном севере, по переводу в Москву, и будет таким бодрым и моложавым в свои семьдесят лет, до самых последних дней жизни.

Через три года я переведен был на службу в Тифлис. По своему положению, как законоучитель двух огромных гимназий, я стоял совершенно в стороне от всяких административных дел, и только из газет да из отзывов и сообщений сослуживцев и представителей русского общества в Тифлисе я знал о том, какая ненависть окружала экзарха, какая царила клевета, направленная против него, и как тяжело было его положение среди грузинского клира. Впоследствии я убедился собственным горьким опытом, что российское прекраснодушие здесь, внутри России, всегда было склонно обвинять в обострении отношений к экзархам и вообще к представителям русского клира в Грузии – только самих русских. Нас всегда обвиняли в том, что мы сгущаем краски в изображении настроения грузинского клира, что задавленные грузины ищут только справедливого к ним отношения и уважения к их национальным особенностям, что мы отталкиваем их своей грубостью и тупым чванством, что ни о какой автономии и автокефалии грузины не только не помышляют, но и не знают... Здесь уже сказалось тогда, какой жизненный крест Бог судил нести почившему иерарху: полное одиночество. Одинок он был и без поддержки от высшего церковного управления, особенно от держащих власть высших чиновников церковного управления, которые всегда склонны были придавать значение всякой жалобе и сплетне, завезенной на берега Невы каким-либо приезжим грузинским генералом, или самой пустой газетной заметке, вопившей о горделивости и мнимой жестокости русской церковной бюрократии в Закавказье. Сколько я потом видел написанных в этом духе писем К. П. Победоносцева и Саблера¹⁸², сколько было их запросов с требованиями объяснений и с непременным и неизменным уклоном в одну сторону – в сторону доверия жалобщикам, которые сообщали иногда факты столь несообразные, нелепые и невозможные, что, казалось бы, сразу нужно было видеть, что здесь работает одна злоба и преувеличенное кавказское воображение. Нестяжательность, простота, всем известное трудолюбие, исправность во всем, даже, и по преимуществу, иноческое целомудрие – все в экзархе подвергалось подозрению и всевозможным клеветническим доносам. И на все надо было отвечать в тяжелом сознании, что там, наверху, как будто склонны допустить возможность хоть некоторой доли правды во всех этих бесчисленных доносах и наветах.

Сам К. П. Победоносцев совершенно верно выразился в одном таком письме к покойному митрополиту по поводу дела урмийских¹⁸³: «Русского человека на Востоке всегда прежде всего встречает море клеветы». И все-таки, когда это море воздымало свои волны, когда клевета возводилась на представителя русской церковной власти на Кавказе, покойный государственный деятель, вообще не склонный к оптимизму, всегда начинал колебаться. Бывало так, что если пять человек просятся на одно место, а определить можно, конечно, только одного, то прочие четверо считали долгом писать на экзарха доносы в Синод, и большею частью совершенно без связи со своим делом.

Помнится, один такой туземец принес жалобу в Синод, в которой, указывая место и точную дату времени, сообщал, что экзарх на приеме сначала ругал жалобщика, потом долго бил его руками, свалил на пол и бил ногами, и затем, «запыхавшись, сам упал на диван»... А несчастный кроткий жалобщик мог только сказать: «Что с вами, владыко?» Экзарх, в объяснение на эту жалобу, ответил, что в то самое время, какое указано в жалобе, он вовсе не был в Тифлисе и в Закавказье, а как раз был в Петрограде, вызванный в Святейший Синод, и притом уже несколько месяцев. Победоносцев на объяснении написал: «Ну это даже и для Кавказа слишком». И все-таки все подобные истории с жалобами и доносами тянулись без конца. Замечу, кстати, многие из таких именно жалобщиков, беззастенчиво лживых в слове, теперь – видные деятели автокефалии. Только теперь, к сожалению, очень поздно, русское церковное общество слишком убедительными фактами поверило и в автокефалию Грузии и в грубость, дерзость и недобросовестность приемов борьбы грузинских автокефалистов.

Укажу еще факты. Помню 1895-й год, июнь месяц. Митрополит сидел в Синодальной конторе, рядом с ним за столом – архимандрит Николай (Симонов). Пришел в приемную десять лет назад лишенный сана за воровство и за доказанное гражданским судом участие в разбое бывший священник Колмахелидзе, по делу которого в свое время был следователем архимандрит Николай, тогда еще бывший священником. Десять лет таил Колмахелидзе злобу, теперь он услышал, что архимандрит Николай является кандидатом в епископы. И вот – он избрал день мести. Он вызвал архимандрита из заседания Синодальной конторы и тут же всадил ему нож в сердце. Владыка Владимир успел принять только последний вздох и благословить несчастного, а когда возвращался в свой дом, рядом с конторою, то как раз пред его приходом во дворе, в кустах, пойман был псаломщик-грузин с кинжалом, готовившийся расправиться и с экзархом. Я видел владыку Владимира непосредственно после всего происшедшего: это было прямо чудесное спокойствие духа, которое дается только глубокою верою и спокойствием чистой и праведной совести.

И при таких переживаниях владыка Владимир, как будто никаких неприятностей у него не было, никогда на них не жалуясь, неустанно трудился для паствы. В его трудах красной нитью проходила особая забота о духовном просвещении. Службы, проповедничество, братства, миссионерские вечерни, внебогослужебные собеседования, издательство, расширение церковной печати – вот что, главным образом, привлекало внимание и заботы экзарха. В этой-то области мне и пришлось стать к нему впервые близко, потому что, действительно, местных сил в распоряжении экзарха было мало, и ему пришлось призвать к сотрудничеству законоучителей гимназии. Впоследствии в Москве, в Петрограде богослужение и проповедничество в широком смысле этого слова, просвещение и миссия всегда и неизменно ставились почившим на первый план в его святительском служении и в руководстве клиром. Памятник его просветительских забот – этот Владимирский епархиальный дом¹⁸⁴, куда он в 1902 году и приглашал меня на службу из Тифлиса, ставя в обязанность ежедневную службу и непременно ежедневную проповедь. Перевод мой тогда задержался, но в 1906 году, прибыв в Москву, я видел на месте исполнение плана владыки. Здесь, в этом храме, тогда действительно ежедневно все духовенство Москвы по очереди выступало с проповедями за богослужениями. Из Тифлиса в 1898 г. почивший переведен был на митрополичью кафедру в Москву. Его провожали все необычайно тепло и сердечно: при проводах сказалось, что этот на вид как будто бы замкнутый человек, как многим казалось, сухой и черствый, был на самом деле человеком нежного, любящего сердца и, главное, способен был внушить и к себе горячую любовь.

Через два года после его отъезда из Тифлиса я случайно в июле месяце был в Сергиевом Посаде, где в это время жил митрополит Владимир. Он увидел меня за богослужением и с чрезвычайным радушием пригласил к себе. Вообще надо сказать, он отличался всегда самым радушным, чисто русским гостеприимством. Тут-то, при свидании, сказалась для меня новая черта в его нравственном облике. Я как бы не узнал в нем даже прежнего простого и доступного экзарха – так он сделался еще проще, еще скромнее и смиреннее. Потом я наблюдал в нем это растущее смирение и растущую скромность по мере возвышения его по ступеням иерархической лестницы. По мере того, как он возвышался в глазах человеков, он смирял себя пред Богом, и это было плодом его сознательной нравственной работы над собою. На такое заключение, говоря по священнической совести, я имею много данных и наблюдений. Вторично меня поразила та же черта в митрополите Владимире, когда я был у него в Петрограде после переезда его туда и назначения первенствующим членом Святейшего Синода¹⁸⁵.

Покойный хорошо знал, что перевод его в Петроград, от которого он всеми силами уклонялся и на который согласился только после письма к нему бывшего государя императора, был, по его собственному выражению, «началом его конца». С того времени начались его скорби. Они всем известны. Жизнь церковная совсем выбита была из русла, и доселе еще находится в таком же состоянии. При виде развала церковной жизни, особенно после мартовского переворота, владыка еще больше ушел в себя и готовился в лучшем случае к уходу на покой, для чего и вел не раз переговоры с наместником Троицкой лавры, но не раз говорил и о близости смерти. Однажды в связи с таким предчувствием он рассказал мне следующее: «Когда я, – говорил владыка, – был посвящен во епископа, то, по обычаю тогдашнего времени, по этому поводу была устроена мною трапеза в Александро-Невской лавре. Был гостем митрополит Исидор¹⁸⁶ и незадолго пред тем познакомившийся со мною генерал Киреев¹⁸⁷, – известный славянофил и человек, глубоко интересовавшийся церковными делами и вопросами. После обеда мы вышли вместе с генералом. «Сколько вам лет, владыко?» – спросил он. Я ответил: «Сорок лет». Генерал вздохнул, задумался и сказал: «Ах, много ужасного увидите вы в жизни Церкви, если проживете еще хоть двадцать пять лет». Покойный митрополит видел в этих словах своего рода пророчество.

Чтобы показать, как тяжело переживал владыка скорби Церкви, я вынужден опять возвратиться к тому, что раньше говорил о его сердце. Многим казалось вследствие его молчаливости и природной застенчивости в слове, что митрополит Владимир – человек сухой и черствый. Это глубокая неправда: он обладал в высокой степени нежным и любящим, впечатлительным сердцем. В 1907 году он посетил больного отца Иоанна Кронштадтского. Здесь в дружеской беседе с отцом Иоанном и с редким по душе генералом Н. И. Ивановым¹⁸⁸, тогдашним комендантом Кронштадта, одновременно с митрополитом, принявшим мученическую смерть в Киеве, покойный владыка, открываясь в своей любви к отцу Иоанну, как-то невзначай высказался и сетовал, что для него всегда составляет истинное мучение сознавать свое неумение выражать и проявлять в словах чувства уважения, любви, привязанности к людям. Только школьные его товарищи, особенно семинарские, с которыми до конца дней покойный сохранял самые дружеские и простые отношения, невзирая на разницу общественного положения, знали в покойном эту черту застенчивости и некоторой робости, знали и ценили его сердце. Вообще это был человек необычайно участливый к чужому страданию. Когда впервые тяжко заболел покойный митрополит Антоний Петроградский¹⁸⁹, которому при полном сознании совершенно воспрещены были всякие занятия и всякое напряжение ума, даже беседы с людьми, я сам был свидетелем, как часто владыка Владимир даже на загородной прогулке все был около одра больного и часто приговаривал: «Ах, бедненький, бедненький. Что он теперь передумает, перечувствует! Ведь он знает, что смерть идет. Разве это не напряжение мысли?!»

Мало кому ведомо, что покойный был поэт в душе, чрезвычайно любил природу, ценил красоту, любил стихи и до старости сам составлял стихотворения. Помню, раз утром, в вагоне, при переезде из Петрограда в Москву, куда он возвращался на пасхальные дни, в бытность еще митрополитом Московским, он признался, что так любит Москву, так рад приезду своему, что всю ночь спал тревожно, и чувство радости и любви к Москве выразил в составленном длинном стихотворении, которое тут же и прочитал нам.

При таком нежном и впечатлительном сердце, естественно, он болезненно переживал события в церковной жизни последнего времени, начиная со дня своего вынужденного перевода в Киев. Эксперименты в церковной жизни митрополита Питирима¹⁹⁰ и Раева¹⁹¹, удаление из Синода путем интриги¹⁹², правление безумного Львова¹⁹³, и все, что за сим последовало, кончая событиями на Украине, – все это глубоко потрясало владыку. Но не будучи по природе человеком активной борьбы, он все более и более уходил, замыкался в себе, молчал и только близким людям жаловался, что остается совершенно одиноким. Тихо и молчаливо он страдал. Думается, не так уж он был и одинок, как ему казалось, что были сочувствующие его строго церковному мировоззрению, но эти-то сочувствующие сами ждали, что именно митрополит Владимир даст клич, соберет их около себя, выступит с ярким протестом. Но он не мог дать того, чего в нем не было... И все же он ушел, справедливо чувствуя себя уже лишним среди новых приспособительных течений жизни, которым он не сочувствовал, и образ его есть не только образ мученика, но и немой воплощенный укор многому и многим¹⁹⁴... Впрочем, не будем уж говорить об этом.

За что он убит? Что и кому сделал? Какою борьбою и кого раздражил? Где тайна его страдальческой жизни – жизни русского архиерея, о которой так часто говорят с завистью, как о покойной и приятной, где тайна и его мученической смерти?

Народ наш совершил грех, а грех требует искупления и покаяния. А для искупления прегрешений народа и для побуждения его к покаянию всегда требуется жертва. А в жертву всегда избирается лучшее, а не худшее. Вот где тайна мученичества старца-митрополита. Чистый и честный, церковно-настроенный, праведный, смиренный митрополит Владимир в мученическом подвиге сразу вырос в глазах верующих. Мученичество его станет ведомо теперь всему нашему народу.

И смерть его, такая, как вся его жизнь, без позы и фразы, в том одиночестве, в каком он себя чувствовал всю жизнь, не может пройти бесследно. Она будет искупляющим страданием, призывом и возбудителем к покаянию, о котором теперь так много-много говорят и которого, к сожалению, еще не видно в русском обществе... Смерть человека, менее всего причастного к прегрешениям этого образованного общества, столь много и тяжко, и долго грешившего против народа, развязывающего в нем зверя и подавляющего человека и христианина – эта смерть есть воистину жертва за грех. Бог творит Свое дело. Он не карает, а спасает, призывая к покаянию. Если бы только карал, то погибли бы убийцы, а не убитый митрополит. И мученическая смерть старца-митрополита, человека чистого и цельного – ими же Бог весть судьбами, верим, – внесет много в то начинающееся движение покаяния, отрезвления, которое мы все предчувствуем сердцем, которое мы призываем и которое одно принесет спасение нашему гибнущему в кровавой и безверной смуте народу.