Глава 5. Выяснение пророчественно-прообразовательного смысла и значения истории пр.Ионы

Заключительный вывод предыдущих частей настоящего исследования, содержание которых касалось главным образом внешне-фактической стороны дела, может быть выражено словами св.ап.Павла, которые сказал он о своём учении, именно, что мы не повреждаем слова Божия, как многие, но проповедуем искренно, как от Бога, пред Богом, во Христе (2Кор.2:17), отвергнув скрытность, свойственную делам постыдным, не прибегая к хитрости и не искажая слова Божия (2Кор. 4:2). Но к этому же самому выводу можно прийти и другим путём, через рассмотрение внутренней стороны дела – через выяснение внутреннего смысла и значения истории, изложенной в книге пр.Ионы. Такое выяснение должно ответить на вопрос не о том, что эта история такова именно была и на самом деле, какой она описана в книге, а о том, что она и должна была быть именно такой; такое выяснение должно состоять в указании основных причин и конечных целей этой истории, и через то привести нас не к познанию только, а и к пониманию её. Понимание же истории пр.Ионы, осмысление того, какое место и значение имела она в планах божественного домостроительства нашего спасения, то понимание, которое важно и само по себе, как важно осмысление и всякого вообще предмета, должно иметь для нас особенную цену и достоинство потому ещё, что книга пр. Ионы, заключающая в себе эту историю, принадлежит к числу тех писаний, через которые, по слову Господа, мы думаем иметь живот вечный (Ин. 5:39). – Понятно отсюда, почему для выяснения внутреннего смысла и значения этой истории мы назначаем особую часть исследования.

Итак, какой же внутренний смысл и значение истории пр.Ионы, изложенной в его книге?

Ключ к разрешению этого вопроса даёт нам положение этой книги в священном каноне в ряду в собственном смысле пророческих писаний. Нельзя думать, что боговдохновенные собиратели и составители канона, помещая книгу пр.Ионы в этом отделе, руководились одним тем соображением, что книга эта написана пророком Ионой; на основании такого соображения и книга плача Иеремии, несомненно, написанная самим пр. Иеремией, должна была бы стоять в еврейском каноне между пророческими же писаниями; здесь же в таком случае должны были бы стоять и некоторые другие книги, несомненно писанные пророками, но не помещённые между пророческими писаниями. – Не более вероятно и другое основание, придуманное Блэком⁴⁴⁹ для объяснения помещения книги пр. Ионы между пророческими писаниями, именно то, что главным предметом содержания книги пр.Ионы служит эпизод из жизни пророка Ионы. Если бы это было справедливо; то книги прр.Михея, Авдия и Малахии вовсе не должны были бы иметь места между пророческими писаниями, так как они не заключают у себе никаких исторических сведений об этих пророках, а вторая и пятая книги Моисея, так много говорящие о жизни и деятельности этого пророка, и целый ряд глав в третьей и четвёртой книгах Царств, где повествуется о пророках Илии и Елисее, должны были бы быть причислены к пророческим писаниям, или же на оборот, книга пр.Ионы должна была бы стоять между ними. Книга эта по своему внешнему содержанию очень сходна с теми главами книг Царств, в которых говорится о пр.Илии и Елисее; в 14-й гл. четвёртой книги Царств сообщается даже об одном пророчестве пр.Ионы касательно увеличения пределов израильского Царства. Почему же к этому сообщению не присоединена и та история пр.Ионы, которая заключается в книге его имени? Или почему к этой истории не присоединено и это сообщение, имеющее, несомненно, значение в биографическом отношении? Правда, и в пророческих книгах Исаии, Иеремии и др. встречается немало исторических данных о внешней жизни и деятельности этих пророков; но в них эти биографические данные не имеют самостоятельного значения и не составляют существенного содержания книги, по которому именно и определялось бы помещение этих последних между пророческими писаниями. Они являются в этих книгах, как рамки пророческих речей, видений и действий тех пророков, необходимые для того, чтобы сделать эти последние более понятными для позднейших читателей и поставить их (пророчества) в органической связи с действительностью. В этих книгах равно, как и в других пророческих писаниях, главный предмет содержания, к которому сводятся и при котором получают своё значение и все эти исторические детали, составляют пророческие речи, ведения и символические действия. Они-то и составляют то основание, по которому книги, заключающие их в себе, как своё главное содержание, помещены собирателями канона в особый отдел пророческих писаний. Если же во всех остальных пророческих книгах, кроме книги пр.Ионы, основанием к образованию из них особого отдела писаний именно пророческих служит то обстоятельство, что в них излагаются речи и видения и описываются действия, имеющие пророческий смысл и значение; то, стало быть, – заключаем обратно – и книга пр.Ионы помещена в этом же отделе писаний именно потому, что изложенное в ней событие имеет пророческий смысл и значение. И в этом только пророческом смысле и значении её содержания может и должно находить своё последнее и решительное объяснение в оправдание и то, что о многом, чего естественно было бы ожидать от книги с исключительно историческими целями, здесь не говорится, другое же, что могло бы быть опущено без ущерба для исторических интересов, в книге пр. Ионы излагается подробно. Если здесь не говорится ни об раннейшей, ни о позднейшей судьбе пр.Ионы, ни о времени его деятельности, ни об имени ассирийского царя, при котором он действовал, а напротив, подробно рассказывается о пребывании пророка во чреве рыбы, растении, возросшем над головой пр.Ионы, что, как живописующая подробность, могло бы и не иметь места в истории пр.Ионы, если бы она преследовала одни исторические цели, как не безосновательно говорят о том противники её подлинности; то всё это потому, что то, о чём не говорится в книге пр. Ионы, не имеет, значит, пророческого смысла точно так же, как и наоборот – рассказанное в книге имеет это значение. Итак, несомненно, что книга пр.Ионы помещена между пророческими писаниями именно потому, что она заключает в себе пророческий смысл и значение.

О чём же пророчествует книга пр.Ионы? Что за откровение, которого может чаять от неё человек, вселенный на уповании (Рим.8:19)? Якоже бе Иона во чреве китове три дни и три нощи, тако будет и Сын человеческий в сердцы земли три дни и три нощи. Мужие Ниневитстии востанут на суд с родом сим и осудят его, яко покаяшася проповедию Иониною; и се боле Ионы зде (Мф.12:38–40, ср.16:4; Лк.11:29, 30). Так определил пророческий смысл и значение истории пр. Ионы Сам Иисус Христос в Своём ответе книжникам и фарисеям, требовавшим от Него знамения Его Мессианского достоинства. В этих словах И. Христа, для Которого и о Котором весь закон и пророки, указаны исходный и конечный пункты пророческого смысла книги пр.Ионы. Так всегда понимала это и церковь христианская в лице своих Отцов и учителей, которые в объяснение этого смысла книги Ионы всегда ссылались на приведённые сейчас слова Спасителя, не углубляясь в дальнейшее их развитие, обоснование и разъяснение⁴⁵⁰. Но это-то последнее обстоятельство и было причиной того, что люди, не стоящие на высоте отеческого понимания божественных вещей, хотя и желающие стоять на истинно-православной точке зрения, не вникнув глубоко в смысл слов Христовых, ограничили пророчественно-прообразовательный смысл и значение книги пр.Ионы лишь тем, что прямо и непосредственно даётся этими словами Спасителя, или, точнее, даже только первой их половиной. Сюда принадлежат не только те в простоте сердца верующие, богословы и не богословы, которые всё пророческое значение книги пр.Ионы видят только в том, что Иона своим трёхдневным пребыванием во чреве рыбы прообразовал трёхдневное пребывание Спасителя в сердце земли, а и те западные учёные, которые, при выяснении пророческого смысла книги Ионы, что, мимоходом сказать, между ними большая редкость, не на единичный только факт из истории Богочеловека обращаем своё внимание, а и на нравоучительное значение книги пр.Ионы и для иудеев Ветхого Завета⁴⁵¹.

Нельзя сказать, что такое понимание пророческого смысла книги пр. Ионы несправедливо; за справедливость его говорят уже слова И.Христа, на которых оно основывается; но оно всё-таки слишком узко и поверхностно. В самом деле, если пророческий смысл книги пр.Ионы заключается лишь в том, что Иона своим трёхдневным пребыванием во чреве рыбы великой прообразовал смерть и воскресение И.Христа; то для чего всё остальное содержание книги, кроме второй главы, в которой говорится об этом чуде? Особенно это до́лжно сказать о третьей и четвёртой главах книги, которые не имеют непосредственного отношения к рассказу о чуде: не объясняют его, не доказывают, а даже наоборот. Нельзя же ограничивать значение их так, чтобы считать их деталями содержания, нужными для его пополнения и украшения. Такой способ толкования считается односторонним и узким даже в приложении к притчам, которые в некоторых случаях менее важны по своим мыслям мессианских пророчеств. И Сам Господь, предложивший толкование Своих притчей о сеятеле и плевелах, объяснял в них малейшие подробности рассказа (Мф.13:3–43). На каком же основании мы станем оставлять без выяснения пророческого смысла те части книги пр.Ионы, которые не имеют непосредственного отношения к рассказу её о пребывании пророка во чреве рыбы? – Далее. Если мы будем ограничивать пророческий смысл книги пр.Ионы одним тем, что̀ непосредственно даётся вышеприведёнными словами Спасителя; то выйдет, что этот смысл мог и может быть понятен одним христианам, и то только при свете данных слов Спасителя; для иудеев же, которым, собственно, и вверено было слово Божие (Рим.3:2), этот смысл остался бы загадкой до самого пришествия Христа. Если же так, то в каком же смысле история пр.Ионы могла быть знамением для иудеев, даже современных Христу? Конечно, несомненно, что ниневитяне книги пр. Ионы восстанут на суд с родом сим и осудят его, потому что они покаялись от проповеди Иониной (Мф.12:41) – отступили от своего злого пути и от пороков, которые были на руках их, и обратились к Богу по слову пророка (Ион.3 гл.), конечно, это несомненно, как несомненно и то, что много и других нравоучительных истин и правил могли извлекать для себя из книги пр. Ионы и иудеи точно так же, как всё это можем и должны делать и мы; ибо в этом нравственном исправлении, очищении, возвышении и усовершенствовании нашей души конечная цель всего писания (2Тим.3:16, 17; 1Пет.1:22, 23; Иак.1:18 и др.) как Ветхого, так и Нового Завета. Но из этого не следует, что св. писание – есть нравоучительная хрестоматия только, не больше. Оно и в частностях, и в общем есть живой организм, в котором все части, имея внутреннее отношение к единой основной идее его, существенно связаны между собой и каждая часть в то же время является живым членом целого. Вот почему и нельзя ограничивать значения для иудеев книги пр.Ионы, как детоводитель их ко Христу (Гал.3:24), только отдельными нравоучительными правилами и истинами, выводимыми из неё. Мы должны решить при этом не только то, каким образом эти нравоучительные истины могли приводить иудеев ко Христу, а и то, почему эти истины даны именно в книге пр.Ионы, а не раньше и не после. Иначе мы не поймём, для чего все отдельные книги ветхозаветного канона даны были именно иудеям и притом в разное время. Тот же ап.Павел, который назвал ветхозаветное писание детоводителем ко Христу, в посланиях к Галатам и к Римлянам подробно раскрывает, что это писание должно было приводить иудеев к вере во Христа – к сознанию нужды божественной помощи в деле спасения именно тем, что закон, говоря человеку: не пожелай, не давал ему сил к исполнению этих заповедей, и таким образом, давая лишь познание греха, делал человека рабом греха и сыном гнева Божия, нуждающимся в божественном искуплении,· которое и даётся через веру во Христа. Но уже этим самым указанием отрицательного значения ветхозаветного закона в деле спасения апостол предуказывает и на положительное значение его, на то, что ветхозаветное писание вместе с нравоучением, невыполнимым для Израиля одними его силами, говорило и о Христе, в Котором Одном источник спасения, говорило о Нём так, что и иудеи могли видеть и знать этого Христа по писанию, данному им и спасаться верой в Него – Грядущего. Поэтому евреи, по учению того же апостола Павла, и безответны перед правдой Божией за своё неверие в Иисуса, как Христа; поэтому именно и сам Иисус Христос, обличая иудеев за неверие в Него, говорил им: исследуйте писания, ибо вы думаете чрез них иметь жизнь вечную; а они свидетельствуют о Мне (Ин.5:39; ср. Лк.24:25, 27 и др.). Если, таким образом, по учению И. Христа и Его апостола, всё ветхозаветное писание имеет Его, Христа, главным предметом своим, и оно так именно должно было быть понимаемо и принимаемо и иудеями, которым дано было; то тем бо́льшее всё это должно иметь приложение к тем именно частям ветхозаветного писания, которые составляют и для нас, и для иудеев составляли особый отдел собственно пророческих писаний. Только в таком случае для нас может быть понятной связь ветхозаветного откровения с новозаветным. Вот почему далее мы обязаны верить, что и для иудеев пророческий смысл книги пр.Ионы заключался не в одном её нравоучительном характере, а и в прямых предсказаниях её о назначенной нам чрез страдания и славу Христовы благодати спасения, равно как и для нас не в одном последнем предсказании, нужном для утверждения нашей веры в Божественность Христа, а и в нравоучительных выводах книги, полезных для нашего нравственного усовершенствования.

Приступая теперь к положительному выяснению такого именно пророческого смысла истории пр.Ионы, мы считаем не лишним сказать несколько поподробнее о существе мессианских идей, о задачах ветхозаветной теократии и института пророческого вообще. Да не посетует читатель, что в этом очерке нам придётся повторять нечто и из сказанного выше в разных местах; для ясности и полноты речи нужно это.

Идея ветхозаветного дохристианского детостроительства заключалась в приготовлении людей к принятию Искупителя и искупления от прародительского греха и его следствий⁴⁵². Сила падения первого человека заключалась в том, что он, а за ним и всё его потомство, если бы они предоставлены были самим себе, должны были бы удаляться от Бога – Своего первообраза, постепенно погружаться в животную, плотскую жизнь и, главное, сами не сознавать этого удаления и погружения (Рим.1:22–26). От этой-то бездны падения и должен был, по определению предвечного совета, спасти людей Единородный Сын Божий, Своей бесценной кровию принеся Богу выкуп за грехи человечества, и в этой же самой крови, как крови Богочеловека, давая людям силы и средства к восстанию и оживлению (см. Лк.2:11–14; Мф.20:28; Ин.1:7–18; 6:27; 10:28; 14:6–20; 17:2, 21–23; 1Ин.2:1; 5:11; 1Пет.1:19–23; 3:18; Рим. 5:9, 10, 21; Гал.3:13; 4:4, 5; Еф.1:7; 2:13–18; Евр.9:12–15 и мн. др.). Но прежде, чем спасти людей, нужно было приготовить их в принятию этого спасения.

Само собой разумеется, что приготовление людей к принятию мессианского спасения должно было состоять, с одной стороны, в том, чтобы в людях всё более и более развивалось сознание своего падения без возможности восстать собственными силами, желание спасения, как общения с Богом через искупление Христово, и приноровлению жизни духа своего, грехом удалившегося от Бога, к умению восприять это общение, с другой стороны, – в том, чтобы пред духовным взором людей всё более и более прояснялось и раскрывалось это спасение в своей сущности и свойствах – в своём содержании. Нужда в таком приготовлении вытекала из понятия как о самом человеке, как разумно-свободном существе, так и о самом этом спасении, как сознательного и добровольного усвоении человеком жизни Божества. Уже первобытная религия, бывшая до падения, обусловливалась в своём развитии непосредственным воздействием на человека, как существо, ограниченное со стороны Бога, Который Своими беседами с человеком просветлял в уме его сознание общения с Богом, а заповедью, данной человеку в раю, руководительно направляя волю его к этому общению (Быт.2:10; 3:8–20). Со времени же падения это непосредственное водительство Божие человеком на пути к усвоению последним потерянного им общения – это просветление его разума истинным боговедением и направление воли его к добру, путём непосредственных откровений Божиих и внешнего воздействия Бога на жизнь человека, стало тем необходимее, что со времени падения естественные, внутри самого человека находящиеся, руководительные начала его жизни – его разум и совесть всё более и более помрачались и заглушались. Но вместе с тем это помрачение человеческой природы – постепенное удаление духа человеческого от Бога и погружение его в эгоизм и чувственность, тем труднее делало для человека восприятие внешнего непосредственного руководительного воздействия Божия. Всё это и было причиной того, что внешнее божественное воздействие на человека через сверхъестественное божественное откровение могло стать уделом не всего человечества, а лишь избранных, которые передавали бы его другим, предоставленным ходить в похотях сердца своего, и лишь постепенно должно было развиваться и раскрываться в своём содержании. Эта-то горсть избранных и должна была составить собой то теократическое царство, в котором Бог Сам непосредственно Своими сверхъестественными откровениями и внешними воздействиями приготовлял людей к принятию Мессии и Его спасения, просветляя их ум внешне-откровенным истинным учением о Себе Самом и Своём отношении к миру, о Мессии и Его спасении, внешне-откровенными же нравственно-обрядовыми предписаниями и даже гражданскими законами направляя их сердце и волю к деятельному желанию этого спасения. Постепенность же и, так сказать, частичность, с какой должно было входить в жизнь этих избранных непосредственное водительство Божие, допущенные для того, чтобы не нарушать разумно-свободной природы этих избранных, и под непосредственным водительством Божиим остававшихся такими же эгоистами, преданными чувственности, как и остальное человечество, создала историю этого теократического царства, долженствовавшего быть светочем в приготовлении к Мессии для тех других, предоставленных ходить в похотях сердца своего.

Начало теократического царства восходит ко временам патриархальным, когда Бог из всех народов мира, вследствие их злочестия ставших неспособными к непосредственному восприятию сверхъестественных божественных откровений и воздействий, выделил один народ еврейский с тем, чтобы он сохранил идею единобожия и мессианского спасения чистой и живой, способной стать руководительным началом его жизни, и потом распространил её, как такую, и в остальном человечестве. В этом состояла сущность завета, заключённого Богом с отцом верующих, Авраамом (см. Быт.12:1–3; 15:7–21; 17:17 и др.)⁴⁵³. Но тогда этот завет дан был лишь в своей общей основе; в своём полном, охватывавшем собою все стороны жизни заветных людей, виде теократия учреждена была при Моисее, когда Израиль возрос уже в народ, и дана в законе, в котором точно и подробно указаны задачи, цель и средства теократии и изложена самая сущность учения догматического, нравственно-обрядового и даже юридическо-гражданского, долженствовавшего приготовлять народ еврейский в язык свят и царское священие (Исх.19:6–7).

Стоило Израилю выполнить данный ему закон, великая религиозно-миссионерская задача его, как народа теократического, могла считаться оконченной, и профетизма, как особого института в теократическом царстве еврейском, не должно было бы и быть. Но, увы, – духа, который был в Моисее, не было в народе, который при синайском же законодательстве отказался лично и непосредственно от Бога получать откровения Его (Исх. 19:19; 20:19), Это был народ жестоковыйный, не обрезанный ушесы и сердцем (Деян.7:51), слепой раб Иеговы, глухой вестник, посланный Им, который много видел и ничего не заметил (Ис.42:18). Забвение благодеяний Божиих, их непонимание и перетолкование, уклонение с путей Иеговы в след богов иных – по влечению своего грубо-чувственного сердца и под влиянием соседних языческих народов, с которыми Израилю приходилось вступать в самые разнообразные отношения, если не увеличивались, то и не уменьшались во Израили и после Моисея, несмотря на все благодеяния, предостережения, суды и наказания, которыми Иегова вёл этот народ по пути закона ко Христу. Верно, что Израиль был сыном Иеговы, но сыном капризным и упрямым. Мог ли такой народ сознательно и самостоятельно выполнять возложенную на него миссию под руководством одной мёртвой буквы закона, который, будучи основой ветхозаветной теократии, не давал указаний на каждый отдельный случай жизни, на каждое историческое обстоятельство? Ясно, что для него должен был быть постоянно налицо живой человек в качестве живого примера, как носитель идеала этой теократии в её чистоте, высоте и неприкосновенности, как истинный теократ в своих мыслях, в чувствах, словах и действиях. Являясь таким сам в себе, этот человек должен был быть стражем дома Израилева (Иез.3:17,. 18), должен был разъяснять и раскрывать основу ветхозаветной теократии, изложенную в законе, развивать пред Израилем эту основу в приложении её в живой исторической действительности, осиявать его от Иеговы, постоянно напоминая ему об основных законах, сущности и целях теократии – о Боге и Христе Его и разъясняя их⁴⁵⁴.

Таким истинным стражем дома Израилева мог быть только служитель Иеговы, нарочито для того избранный самим Богом, Его авторитетом наделённый, от Него непосредственно получающий откровения, в Его имя и Его силою действующий. Такой страж Иеговы, стоя под Его непосредственным воздействием, должен был обнимать взором своим всего Израиля в его целом и не только, как носителя идеи спасения, а и как, передатчика этой идеи язычникам. Поэтому он должен был не только бороться против упадка нравственности в народе, или слишком привязывавшимся к букве закона, или погружавшемся в чувственность, но обращать внимание и на политическую жизнь Израиля, или предостерегая его от смешения с язычниками, или предрекая ему притеснение и пленение его теми, и убеждая его быть покорным и гуманным руководителем язычников в религиозно-нравственной жизни. Венцом же деятельности такого стража должно было быть возвещение мессианской идеи, – указание на эту идею, её развитие и раскрытие пред взором Израиля сообразно со степенью его приемлемости, раскрытие её на почве закона, но не в сфере только его, а на основании непосредственных божественных откровений. Всей этой деятельностью он должен был приготовлять всё дохристианское человечество, иудейство непосредственно и прежде, а язычников после и через иудеев главным образом (хотя и не всегда), к принятию Мессии и Его царства, а своими свидетельствами о последнем утверждать и обосновывать и нашу веру в Него, уже пришедшего. Такими стражами дома Израилева и были пророки, которых мы видим в течение всей истории теократии во главе Израиля и которые были, по словам блаж.Августина, «изрекателями слов Божиих людям, не могшим или недостойным слушать непосредственно самого Бога», а вместе с тем и по тому самому, по выражению св.Епифания, и «предуготовителями явления Христова во

плоти"⁴⁵⁵.

К этому-то сонму ветхозаветных пророков, как нарочито от Бога посланных служителей теократии, принадлежит и Иона, сын Амитая, пророчественный смысл и значение пророческой книги, или, что́ всё равно, деятельности которого, описанной в его книге, нам до́лжно, а теперь после предложенных замечаний и можно определить, разъяснить и доказать.

Сущность содержания книги пр.Ионы, зерно, к которому сводится, около которого группируется и от которого получает своё значение и всё остальное в содержании его книги, составляет слово Иеговы, бывшее к пр. Ионе о том, чтобы он шёл в языческий город Ниневию и проповедал в ней, что вопль злобы её дошёл до самого неба (Ион.1:1–2) и что ещё сорок дней, и она будет разрушена (Ион.3:1–3). Выше мы уже видели, что это грозное в своей прямой букве слово должно быть понимаемо не как безусловное предсказание о погибели Ниневии, а как голос, призывавший нивевитян к покаянию, как слово о спасении, как и понял его сам пр. Иона, бежавший в Фарсис, чтобы не видеть этого покаяния, и во чреве рыбы исповедавший, что именно у Иеговы, Бога еврейского, у Него одного спасение для всех (Ион.2:10), как понимал это слово и Сам И.Христос, указавший на покаяние и спасение ниневитян, как на истинный конец и желательный плод слова пр. Ионы (Мф.12:42). Говорили мы и о том, что в характере Ветхого Завета, как завета закона и правды, лежит объяснение и того, почему этот голос любви божественной, призывающей людей к покаянию, а, следовательно, к помилованию и спасению, звучит так грозно и сурово, как удары молота, или грома. В настоящий раз не беззначительно будет припомнить лишь ещё слова Иеговы к пр.Иезекиилю, записанные в книге этого последнего. Слова эти читаются так: сын человеческий! Я поставлю тебя стражем дому Израилеву и будешь слушать слово из уст Моих и будешь осиявать их от Меня. Когда скажу я беззаконнику: смертию умрешь, а ты не станешь осиявать его и не скажешь ничего для осияния беззаконника, чтобы он отстал от беззаконного пути своего, чтобы он был жив; то беззаконник тот в беззаконии своём умрёт и взыщу кровь его от рук твоих. Если же ты осиявал беззаконника, а он не отстал от беззакония своего и от пути своего порочного, то он в беззаконии своём и умрёт, а ты душу свою сохранил. И праведник, если отступит от правды Его и будет поступать худо; то положу пред ним преткновение, и он умрёт. Когда не будешь осиявать его, то он умрёт во грехах своих и не припомнятся ему праведные дела его, какие делал он, и взыщу кровь егою от рук твоих. Если же ты будешь осиявать праведника, чтобы праведник не грешил и он не станет грешить, потому что принял осияние, и ты душу твою сохранил (Иез. 3:17–21).

Эти многознаменательные слова пр.Иезекииля объясняют нам не только то, что смысл слова Иеговы к пр.Ионе; заключается в призвании ниневитян к покаянию, а, следовательно, и к спасению, а и то, что это слово о спасении есть истинно-пророческое слово. Это слово говорит о том, что спасение даровано будет не иудеям только, а и язычникам, и именно через иудеев, и что условие этого спасения со стороны человека – отступление от злого пути своего. Следовательно, это слово выражает собой самую сущность ветхозаветной теократии. Оно говорит о том же спасении и язычников путём покаяния, о котором говорили и первый, и последний из ветхозаветных пророков – и Моисей, и Иоанн: Моисей в своих повествованиях о первоевангелии (Быт.3:18), о завете Божием с Ноем (Быт. 6:8; 8:21; 9:9–17), об обетованиях, данных отцу верующих Аврааму, через которого в лице Семени его должны благословиться все племена земные (Быт.12:1–9; 15:7–21; 17:1–17), Исааку и Иакову (Быт.26:1–9; 27:28–29) и наконец, об откровениях и обетованиях, им лично полученных от Бога (Втор.15:15–29; 27:28; Быт.32–34 главы), – Иоанн в произнесённых им на Иордане обличениях фарисеев, гордившихся своим происхождением от Авраама, которому Бог, говорил Предтеча, и из камней может дать чад, и в своём призыве всех к покаянию, как единственному условию получения мессианского спасения (Лк.3:1–18; Мф.3:1–12 и др.).

Нужно ли приводить те места из остальных пророческих писаний, в которых точно так же, как и в книге пр.Ионы, обличение злых дел выставляется как призыв к покаянию, а, следовательно, и спасению? Ими полны все пророческие книги. Укажем лишь немногие из тех, в которых этот призыв к покаянию и отсюда обещание спасения простирается и на язычников. »И будет в последние дни, – говорит великий Исаия, – гора дому Иеговы будет поставлена во главу гор,.. и потекут к ней все народы... и скажут: пойдём и взойдём на гору Иеговы, в дом Бога Иаковлева, дабы Он указал нам пути свои, и будем ходить стезями Его (Ис.2:2–3). Ещё: народ оный (пути приморского, земли заиорданской, Галилеи языческой), ходящий во тъме, увидит свет великий... свет возсияет над ними (Ис.9:2). Или ещё: в тот день египтяне будут как женщины: и вострепещут и убоятся грозы руки Господа воинств, Который погрозит ему... В тот день алтарь Иеговы будет среди земли египетской, и памятник Иегове у пределов её, и будет знамением и свидетелем Иегове в земле египетской, что возопили к Иегове от притеснителей и Он послал им спасителя и заступника... И будет знаем Иегова в Египте; и египтяне в оный день познают Иегову и принесут жертвы и дары, и обеты дадут Иегове и исполнят. Если и поразит Иегова Египет: то поразит и исцелит; и обратятся к Иегове и Он преклонится к ним и исцелит их (Ис.19:16–22; ср. Ис.12, 4–5; 25:2–4; 35:1–4; 40:3; 42:4, 10–12; 55:56 и др.). Или вот как пророчествовал об этом же самом спасении язычников пр.Иеремия: Так говорит Иегова обо всех злых Моих соседях, касающихся удела, который Я уделил народу Моему, Израилю: се, Я исторгну их из земли их и дом Иудин исторгну из среды их. Но по исторжении их, снова помилую их, и возвращу их каждого в удел свой, и каждого в землю свою. И если они научатся ходить путями народа Моего каяться именем Моим: жив Иегова! так как научили народ Мой каяться ваалом; то водворятся среди народа Моего. Если же не послушаются, то Я искореню язычников этих, искореню и погублю, говорит Иегова (Иер.12:14–17; ср.Иер.14:9). Такие же по предмету и характеру своего содержания увещания, обетования и предсказания встречаются и у других пророков. См. Мих.4:1–2; Ам.9:11; Соф. 3:9–11; Зах. 14:10; 16:19; Иоил.3:9–12, 18; Ос.14:2–8; Иез. 37:22 и др. Все эти вещания несомненно суть истинные пророчества; на некоторые из них, как на исполнившиеся во времена Мессии, есть указания в новозаветных писаниях (см.Мф.4:14–16; Деян.15:14–17 и др.). Если же так; то несомненно, что и согласное с приведёнными пророчествами по своей основной мысли, выражающей сущность ветхозаветной теократии, слово Иеговы, бывшее к Ионе пророку, по тому самому есть истинно пророческое слово. Не без причины же оно в книге пр. Ионы называется словом Иеговы, бывшим к пр. Ионе, т.е. обозначается так, как обычно обозначаются божественные откровения, сообщаемые именно пророкам (Ион.1:1; 3:1–3; ср. Втор.18:18; Исх.4:12; Числ.22:18; 23, 5–10; Ис.51:16; Иер.1:9; 7:1; 23:22; Иез.1:3: 3:37; Ос.12:11; Агг.1:3; Зах.1:6; 7:7 и др.).

Правда, в этом слове Иеговы, бывшем к пр.Ионе, а этим последним переданном ниневийским язычникам, много общего не только с тем, что было возвещаемо другими пророками, a и с тем, что должны были делать и священники и левиты, как служители Божии в деле спасения людей (Ис. 61:6), поставленные Богом призывать грешников к покаянию (4Цар.17:13: Иер.35:15) и примирению с Ним. Но из этого не следует ещё того, что нравственно-руководительная проповедь и пр.Ионы не имела пророческого значения; ибо круг деятельности священников строго очерчен был самым законом, из пределов которого они не выходили: по этим указаниям закона они имели дело с одним лишь народом израильским, и его должны были осиявать исключительно от закона, и действие Духа Св. в них должно было обнаруживаться в точном исполнении предписанного законом. Не то представляет нам собою пр.Иона в истории слова Иеговы, бывшего к нему о Ниневии: это слово, служителем которого пророк является в своей книге, как обращённое к языческим народам, действительно стоит на почве закона, но не в его внешности и букве, a его целом – в его сущности. Будучи необходимым следствием основных принципов закона, оно и по содержанию, и по форме выходит из естественных пределов последнего и является словом, стоящим выше разума человеческого, – не достижимым для него одного и постигаемым им лишь после его произнесения, словом, данным в непосредственном божественном откровении, – сверхъестественным. Это последнее заключение, именно, что слово Иеговы, бывшее к Ионе и составляющее зерно книги его имени, действительно сверхъестественное, сделается для нас вполне ясным и убедительным, если мы представим анализ этого слова, как основной мысли книги Ионы, в отношении его к истории теократии и других, несомненно пророческих, глаголов.

Пред нами первые страницы истории ветхозаветной теократии, как она была осуществляема при Моисее и непосредственно следовавших за ним пророках. И что же мы видим здесь? Моисей, этот первый и истинный пророк Израиля, как прообраз пророка Мессии (Втор.15:15), изложивший в писаниях своих сущность ветхозаветной теократии, лишь в кратких и общих чертах указывал Израилю на Мессию; главное внимание своё он обратил на нравственные, обрядовые и гражданские законы, направленные к религиозно-нравственному воспитанию и политическому руководству самого народа израильского в его отдельности от остальных народов, и даже в противоположности им. К этому же направлена была деятельность и непосредственно следовавших за ним пророков и Иисуса Навина, Самуила и даже Давида, в обилии проливавших кровь ханаанских и других языческих народов и более всего трудившихся над восстановлением и поддержанием истинного богопочтения и богопоклонения в самом Израиле. Такой священнический и царский характер деятельности этих пророков, указывающий на преимущественное значение в этот многовековый период теократии именно священников и царей, обусловливался тем, что это было первое время существования израильского народа, как народа завета, время, так сказать, собирания ветхозаветного теократического царства. Прежде чем сделать Израиля светочем для других народов, нужно было его самого образовать и воспитать в народ завета; для этого же нужно было не мессианскую идею развивать и раскрывать пред ним во всей её широте, а самый народ утвердить в единобожии и нравственной чистоте, без чего и самая мессианская идея оставалась бы беспочвенной. Поэтому же в это время мессианская идея, лежащая в основе теократии, если и должна была быть открываема и усвояема Израилю, как руководительная идея его жизни, то с той лишь её стороны, с которой она всего более примыкала к ближайшим и непосредственным задачам жизни Израиля в это время – время его детства и юности. Отсюда именно и понятными становятся те преимущественные заботы, которые направляемы были в первое время на точное определение и строгое разграничение обрядов богослужения и жертвоприношений, в своей сущности прообразовавших мессианскую идею; как такие, они усвояли эту идею не уму, а чувству, которым по преимуществу Израиль водился теперь, но усвояли непреложно, хотя и не так ясно для сознания. Отсюда понятным становится и то, что для сознания Израиля в прямом пророческом слове эта идея высказываема была как пророчество о Звезде от Иакова (Числ.24:17), Князе от чресл Иуды (Быт. 49:10), как о Царе на престоле Давидове (2Цар.7:2–14, 23:2–5; Пс.2:1–4; 44:14–18; 71:11 и др.), Который победит всех язычников и т. п. Правда, мысль о духовном единении в Мессии всех людей не чужда была и этому времени, и этим пророчествам о Мессии; но это доказывает лишь то, что иудеи, желавшие поставить Иисуса царём (Ин.6:15), не правы – односторонни были в своём чувственном понимании предлагавшиеся ему идеи; ибо в тех пророчествах, где царство Мессии созерцается как победа Израиля над язычниками и погибель последних, не язычники, как люди, точно так же, как и иудеи, предопределённые Богом к спасению, разумелись, а язычество, как противобожеское религиозно-нравственное состояние, враждебное идее теократии. Преимущественное же выделение в пророчествах данного времени царских в именно национально-иудейских черт Мессии в такое же выделение их в сознании воспринимавшего те пророчества Израиля, несомненно, доказывается стремлениями последнего (во времена Самуила) иметь царя (1Цар.8:1–20). Не отображением ли такого представления Мессии, как Царя Израилева, было и самое могущество этого народа при Давиде и Соломоне – лучших царях еврейских? Недаром и последующие пророки называли Мессию прямо Давидом (Иер.30:9; Иез. 27:24) и престол Его – престолом Давида (Ис.9:5).

Таким образом, ясно, что как самая теократия в первое время жизни Израиля осуществлялась лишь наполовину – со своей, так сказать, частной, национальной стороны так сообразно с этим, и деятельность служителей её была такая же частная: то было время священнического и царского служения, к которому по своему содержанию и форме, примыкало даже служение пророческое. Поэтому о деятельности этих пророков, которых, несомненно, существовали целые школы (4Цар.10:19; 18 гл. и др.), в священных книгах еврейских или не упоминается вовсе, или, если и упоминается, то не в особых свитках собственно пророческих писаний, а лишь как часть в общей истории еврейского царства; ибо самая мессианская идея, высказываемая иногда пророками, была выставляема ими как объяснение, подтверждение и прообраз их веро- и нравоучительных и политических вещаний о жизни Израиля в данную минуту. Поэтому не в особом пророческом свитке, а лишь в книге Царств (4Цар.14:15) записано предсказание и пр.Ионы Иеровоаму II, царю израильскому, касательно расширения пределов израильского царства от входа в Емаф до моря пустыни. Предсказание это политического содержания и направлено было к утверждению народа израильского в народ Иеговы; следовательно, хотя оно и было пророчеством, поскольку было богооткровенным словом и по своему содержанию, и по своей форме, но своим конечным смыслом и значением оно относилось более к области священнического и царского, а не в собственном смысле пророческого служения, как имеющего непосредственное отношение к последней цели теократии, к Мессии.

Не то представляет собой другое слово Иеговы, бывшее к Ионе, – слово о покаянии ниневитян. Оно не противоречит пророчеству Ионы же о расширении пределов Израиля, как не противоречиг и деятельности тех пророков, которые были в первое время существования теократии и которые имели главной задачей своей – воспитание Израиля в народ Иеговы, но оно отличается и от этой деятельности и от этого его же пророчества именно тем, что касается не одних иудеев, а и язычников, и имеет своей задачей не только воспитание самого Израиля в народ Иеговы, а выяснение сущности теократии в её целом, лишь приспособленное к удобнейшему проведению её в жизнь Израиля. В этом-то отличии слова Иеговы, бывшего к Ионе, о ниневитянах от пророчеств первого периода теократии со священническим и царским характером и заключается первое свидетельство в пользу подлинно пророческого смысла и значения этого последнего слова. Оно является таким по сравнению с разобранными нами пророчествами и потому, что будучи открыто после них, оно не имело для себя в этих пророчествах такого прецедента, который оно только бы развивало и расширяло, и который по этому самому не давал бы ему права не только быть, а и считаться богооткровенным пророческим словом, привнёсшим в мессианскую идею что-то новое.

Другой характер имела теократия во второй последующий период её существования. Скоро после того, как Израиль при Давиде и Соломоне и с внешней, и с внутренней стороны стал истинно-теократическим царством, началось падение его со стороны внешнего могущества; царство еврейское, разделившееся на два, мало по малу утрачивало свою политическую самостоятельность, истощив свои силы в неравной борьбе прежде всего с ассириянами, потом с вавилонянами и наконец с греко-римскими народами. Но это внешнее падение Израиля, как нельзя лучше способствовало возвышению его религиозно-нравственного состояния, как народа Иеговы. Между тем время всё шло вперёд; всё ближе и ближе подходило исполнение времён – мессианское время, в котором был конец ветхозаветного домостроительства. Наступала пора, когда Израиль, доселе в удалении от язычества воспитывавший себя исключительно в народ Иеговы, должен был и легко мог приступить к выполнению другой половины своей теократической миссии – стать светочем язычникам на пути их шествия к Мессии – должен был и легко мог учение и заветы, данные ему от Бога, передать и этим последним, и среди них распространить идею мессианского спасения. В силу этого расширения теократической задачи жизни израильского народа должна была измениться деятельность и служителей теократии. Ни священство, ни царская власть не уничтожаются, но они не имеют теперь такого значения в жизни теократии, как прежде. С разрушением Иерусалима и храма, с потерей политической самостоятельности Израиля и с рассеянием его среди язычников, в деле религиозно-нравственного руководства его важной стала забота не о точном исполнении этим народом обрядового закона Моисеева, что было и не всегда удобно, а об умении понять и оценить идеальную высоту духа отеческой религии в её противоположении язычеству; в области же внешней гражданской жизни мудрость политическая и военные доблести и совсем не стали иметь никакого значения. Теперь нужно было убеждать Израиля покориться тяжёлому гнёту язычников, полезному и для нравственности его; ибо через то народ этот более прежнего мог оценить по достоинству веру отцов своих, – и для миссионерской деятельности Израиля, которую ему теперь легче прежнего стало выполнить вследствие близкого соприкосновения с язычниками. Для выполнения этой последней задачи израильскому народу особенно важно было подробное, широкое и точное раскрытие мессианской идеи, как идеи спасения всех людей через Мессию – Страдальца за грехи людские, имеющего всех воскресить к духовно-нравственной жизни и примирить с Богом; внешнее же положение этого народа, униженного, ослабленного и пленённого язычниками, делало эту идею не только важной для него, а и удобоприемлемой; ибо она находила для себя отголосок в его собственной скорбной судьбе. Вот почему в рассматриваемый нами период жизни израильского народа первыми и по внутреннему значению, и по внешнему положению, теократическими деятелями должны были стать не священники и цари, как то было прежде, а пророки, стоявшие под непосредственным воздействием Бога и от Него непосредственно получавшие откровения о сущности, задачах, целях и средствах теократии. Заняв первенствующее значение в жизни Израиля, пророки должны были стать теперь не национальными только деятелями народа еврейского, а мировыми, охватывающими взором своим не иудеев только, а и язычников на пути шествия их к Мессии. Приведение тех и других к пониманию сущности религиозно-нравственной жизни, как служения Богу духом и истиной, и к желанию этого духовного единения с Богом – вот что должно было быть задачей деятельности их; мессианская идея во всей её широте и глубине – вот главный предмет их пророческих вещаний. Убеждая евреев терпеливо переносить внешние страдания и быть религиозными не по букве только закона, а и по духу, и утешая их своими мессианскими пророчествами, состоящими в изображении Мессии не как Царя, а как Спасителя всех людей от грехов их, и в описании царства Его как царства мира и любви, пророки должны, были через то воспитывать их в светоч язычникам, тех и других приготовлять к принятию Мессии и таким образом служить выполнению задачи теократии в её целом и законченном виде. По всему этому этот второй период теократии по праву должен быть назван золотым веком пророков; по всему этому деятельность пророков этого периода по праву должна была стать достоянием особых свитков пророческих; ибо основное содержание их пророческих вещаний есть выяснение теократии в её общем, обнимающем собою и иудеев, и язычников, в целом – в её отношении не к данной только действительности, а и к концу её – Мессии и спасению Его.

Отсюда, если книга пр.Ионы, появившаяся в этот золотой век профетизма, как особый свиток пророческий, своей основной мыслью об участии язычников в спасении от Иеговы подходит под общий тон собственно пророческих писаний этого периода, имеющих прямое отношение в Мессии; то ясно, что она есть мессиански-пророческое слово. А книга пр.Ионы по содержанию своему действительно имеет тесную органическую связь с остальными собственно-пророческими писаниями.

Связь эту мы уже видели отчасти при сопоставлении основной мысли книги пр.Ионы с подобными ей по содержанию мыслями других ветхозаветных пророков, живших после пр.Ионы; теперь же, приступая к историческому, следовательно, более глубокому и подробному взаимному сопоставлению той и других, мы наперёд должны отметить существенное отличие основной мысли книги пр.Ионы от этих последних. Отличие это состоит в том, что у других пророков, наряду с призывом язычников к покаянию в данную минуту, находятся и прямые предсказания об участии язычников в царстве Мессии (цитаты смотри выше), а вместе с этими последними ещё шире развиты предсказания и о самом Мессии, Его Богочеловечестве, страдании и т.п. Ничего подобного нет в книге пророка Ионы, раскрывающей, по-видимому, одну частную мысль о том, что и язычники способны к покаянию и достойны спасения, и поэтому не имеющей как будто в себе положительного мессианского элемента. Но, отмечая это отличие книги пророка Ионы от остальных пророческих писаний рассматриваемого периода, мы должны сказать, что оно нисколько не говорит против пророческого в собственном смысле достоинства нашей книги, равного с достоинством остальных собственно пророческих писаний, и объясняется той же мудрой постепенностью в раскрытии основной теократической идеи о Христе, и той же приспособительностью в этом развитии ко времени и обстоятельствам, по которой и прежде мессианская идея или совсем не была раскрываема пророками, или же представляема была под образом победы Израиля над язычниками.

Чтобы лучше уяснить себе это, припомним, что от времени жизни и деятельности пророка Ионы до исполнения времён хотя оставалось и меньше, чем от времён пророков первого периода: половина пути уже пройдена была ветхозаветной теократией; но зато другая половина этого пути только ещё начиналась, и до Христа оставалось целых восемь веков. Ещё много за это время исторической жизни Израиля имело совершиться перемен и переворотов, среди которых точные и подробные изображения Мессии и Его царства могли перетолковаться и исказиться. А если бы наряду с такими изображениями даны были Иеговой через пророка же Иону ещё и такие точные указания времени наступления царства Мессии, какие даны были, например, через Даниила; то они могли бы только истомить Израиля в его ожиданиях Мессии и даже охладить его ревность в искании последнего. Поэтому гораздо сообразнее с восприемлемостью Израиля должно было быть, чтобы самые точные и подробные предсказания о времени и обстоятельствах явления Мессии и наступления Его царства высказаны были после всего, чтобы тем живее они были в памяти народной к самому времени Мессии, и тем легче могли указать последнего в Иисусе, и чтобы в противном случае не явилось недоверия к этим предсказаниям, или, по крайней мере, беспечности в деле приготовления себя к Мессии. И мы действительно видим, что такие пророчества, как, например, Даниила о царствах, имеющих быть и разрушиться ко времени явления вечного царствия Мессии (Дан.2 гл.), и о семидесяти седминах (Дан.9:24–27), или Малахии о славе второго храма Иерусалимского и о Предтече Мессии (Мал.3–4 главы), по точности и определённости своих данных о времени явления Мессии служившие ясными указателями в ожидании наступления этого времени⁴⁵⁶, даны были после всех других пророческих вещаний о Мессии. Правда, кроме этих точных указаний времени явления Мессии как у названных, так и у других современных им после-пленных пророков было немало и таких мессианских предсказаний, которые в отношении ясности и подробности своих образов далеко уступают мессианским же предсказаниям раннейших пророков: пр.Исаия, например, живший задолго до Даниила, с такой ясностью, подробностью и глубиной изобразил искупительные страдания Мессии, что по всей справедливости заслужил от Отцов церкви имя ветхозаветного евангелиста, равного которому не было после. Но

1) говоря о мудрой постепенности в развитии мессианских пророчеств, мы не думаем защищать эту мысль до мельчайших подробностей и до крайности, утверждая справедливость её лишь в общем;

2) в таком, а не ином развитии мессианских пророчеств кроме закона постепенности должны были действовать и действовали и другие законы, и между ними, например, закон мудрой приспособительности этих пророчеств по содержанию их к обстоятельствам жизни израильского народа, при которых давались они.

Сообразно с этими обстоятельствами было, например, то, что главное содержание мессианских пророчеств того же самого пр.Исаии, о котором речь, и Иеремии состояло в изображении Мессии как Богочеловека и Искупителя, Который страданиями Своими спасёт мир от тяготевших над ним грехов и примирит всех людей и между собой и с Богом. Но при всей ясности и подробности изображения таких свойств Мессии у пленных пророков нельзя не заметить у них отсутствия точных временных указаний исполнения данных ими образов, которое именно и делало их предсказания менее томительными для Израиля, чем предсказания позднейших. Изображая же так Мессию и Его царство, пророки времени плена вместе с тем говорили и о том, что царство это будет всемирное, и будет состоять в правде и святости; побуждая евреев безропотно покоряться постигшей их участи пленников языческих, они тем самым ясно предполагали понятной для Израиля мысль не только о возможности и законности такого всемирного царства, а и о необходимости привлечения в него иудеями победивших их язычников. Выяснение этой-то последней мысли о возможности в необходимости участия и язычников в царстве Мессии, как царстве духовного единения и примирении с Богом, и указание Израилю на необходимость для него быть в этом отношении светочем для язычников и представляет собой книга пр. Ионы в своей основной мысли о том, что Иегова – Бог не иудеев только, а и язычников, и этих последних призывает к спасению и спасает, если они покаются. Представляя в своём содержании выяснение мысли о возможности и способности вступления язычников в духовное единение с Иеговой, единосущным Мессии, она должна была быть и действительно была той путеводной звездой, которой Израиль мог и должен был руководиться в понимании подробных мессианских предсказаний последующих пророков и без которой эти предсказания не могли быть ни переданы Израилем язычникам, ни восприняты тем и другими.

В самом деле, уже ко времени пр.Ионы одностороннее понимание прежних мессианских предсказаний, представлявших царство Мессии, как владычество Израиля и над язычниками, развилось очень широко. Сам пр. Иона, один из лучших представителей Израиля, бежал от лица Иеговы, чтобы не идти с проповедью покаяния в языческую Ниневию. Можно судить по этому, как нежелательна была вообще для Израиля мысль о том, что и язычники станут участниками мессианского спасения. В этом недоброжелательном отношении Израиля к язычникам, обусловленном как настоящим упадком прежнего внешнего могущества этого народа, так и доселе ещё живыми для Израиля пророчествами в прообразами мессианского царства, данными в славные времена Давида и Соломона и в духе их славных царствований как нельзя лучше выразилось то, как узко односторонне поняты были им эти пророчества и прообразы, как мало готов был Израиль к своей будущей миссии – быть светочем язычникам и даже к личному усвоению и пониманию мессианских вещаний последующих пророков. Между тем немного времени спустя после жизни и деятельности пр.Ионы должны были наступить сначала ассирийское, a потом и вавилонское пленения, которые, вводя Израиля в ближайшее соприкосновение с язычниками, делали более лёгкими для него выполнение его миссии среди этих последних, a тяжёлым внешним положением среди них Израиля делали для последнего более понятными и самые мессианские предсказания пророков того времени, в своих внешних образах заимствованные отчасти от этого положения. Что стало бы и с этой миссией и с этими предсказаниями, если бы прежде них не явился со своей проповедью пр.Иона? Не естественно ли предполагать, что и прежде уже бывшее недоброжелательное отношение Израиля к язычникам усилилось бы ещё, и Израиль даже в лучших своих представителях отказался бы совсем быть вестником Иеговы среди врагов своих? Не естественно ли предполагать, что и самые предсказания последующих пророков, понятные для Израиля в той их части, которой они соприкасались с настоящим тяжёлым внешним положением этого народа, остались бы недоступными не только сердцу, а и уму Израиля с той стороны их, с которой мессианское царство представлялось у пророков как достояние всех людей – и иудеев, и язычников?.. Чтобы предостеречь Израиля от могущего произойти при этом, во-всяком случае, нежелательного для целей теократии понимания дела и отношения к нему, и нужно было именно теперь, незадолго до разрушения израильского царства, прежде возвещения других в собственном смысле мессианских предсказаний, раскрыть ту именно общую и основную мысль, что и язычники способны отвращаться от своего злого пути, и что Иегова, как Бог всех людей, и их призывает ко спасению, словом ту мысль, которая и составляет основную мысль книги пр.Ионы.

С другой стороны, это раскрытие основной мысли книги пр.Ионы ранее пленения важно было и для язычников, которые должны были воспринимать от евреев мессианские идеи пророков и через то приготовляться к принятию Мессии. Путь, которым должны были совершиться и это восприятие, и это приготовление, состоял с внешней стороны – в господстве язычников над пленённым ими Израилем, с внутренней – в духовном подчинении этому последнему язычников. Но для того, чтобы победители – язычники могли внимать законам побеждённых – евреев, нужно было, чтобы язычники ещё прежде плена утвердились не в той только мысли, что Иегова, Бог еврейский, подчинивший им народ Свой, есть действительный Бог, имеющий власть и вне страны своей (одна эта мысль не могла искоренить их горделиво-презрительного отношения к побеждённым евреям, а, следовательно, и к песням сионским), a и в той, главным образом, что настоящее милостивое отношение к ним Иеговы не есть заслуженная с их стороны плата им за их поведение, а единственно лишь плод милосердия Иеговы, кающегося о злобах человеческих. Нужно было язычникам опытно дознать то, что Иегова может и миловать их за покаяние, и наказывать за их злые дела, и что царство Его есть царство кротости и добра. Это опытное дознание важно было для язычников потому, что они пред временем своего господства над евреями, по своей жизни и деятельности действительно были таковы, что вопль злобы их вопиял на небо об отмщении. Такими были они по свидетельству не одной книги пр.Ионы. Отсюда-то и понятным становится, в каком отношении важно и необходимо было для язычников слово Иеговы, бывшее к пр.Ионе. Оно должно было содействовать нравственному исправлению язычников, которое, утверждая их в мысли о Иегове, как Карателе и Спасителе всех людей – не иудеев только, а и язычников, должно было делать их способными стать орудием наказания Израиля от Иеговы и наконец, чуткими к тем мессианским вещаниям еврейских пророков, которые должны были быть сообщены им через тех же побеждённых ими евреев.

Таким образом, из представленного нам сопоставления основной мысли книги пр.Ионы с идеей ветхозаветной теократии и пророческого служения в ней вообще, с духом и характером осуществления их в исторической жизни Израиля и язычников, равно как и из сопоставления этой основной мысли книги пр.Ионы с мессианскими предсказаниями следующих за ним пророков и с историческими условиями жизни Израиля и язычников времени Ионы и непосредственно следовавшего за ним, ясно должно следовать, что откровение слова Иеговы, бывшего к пр.Ионе о спасении язычников, откровение, данное именно во время жизни этого пророка, было благовременно и плодотворно как для иудеев, так и для язычников в их историческом шествии к Мессии; а это ясно указывает на полное соответствие слова Иеговы в Ионе основной теократически мессианской идеи самой в себе, и в её историческом развитии. Другое следствие представленного сопоставления – то, что появление этого слова, как такого и в данное время, не было и не могло быть одним лишь логическим выводом из предыдущих мыслей и фактов теократии и профетизма, сделанным человеческим разумом; в своём первоисточнике оно исходило свыше – от ума неограниченного, божественного, было сверхъестественным божественным откровением – истиннвым словом пророческим⁴⁵⁷. Проповедь пр.Ионы может быть рассматриваема как разделительная грань с одной стороны между раннейшими пророками, как служителями теократии в её частном, национально-иудейском значении, с другой – между теми, предмет вещаний которых составляла по преимуществу мессианская идея в её всемирном значении. Проповедь эта содержит благую весть о спасении Иеговой не иудеев только, а и язычников. Она изречена была тогда, когда Израиль вступал ещё только на путь языков, изречена была не пред иудеями только, а прежде всего пред язычниками и потому записана была в особый свиток, ряд которых и должен был составлять собою отдел пророческих писаний. Как такая, проповедь пр.Ионы по всей справедливости должна быть признана первой по времени и по содержанию собственно пророческой книгой⁴⁵⁸. В ней мессианская идея о спасении всех людей есть главная основная мысль книги, но именно потому, что проповедь эта – первая по времени собственно пророческая проповедь, в ней эта идея представлена лишь в общих чертах, и с той именно стороны, с которой она больше, чем мессианские идеи последующих пророков, служила религиозно-нравственному воспитанию Израиля и язычников в данный момент.

Этим мы кончаем выяснение пророческого смысла и значения основной мысли книги пр.Ионы, и переходим к рассмотрению формы, в которую заключена в ней эта мысль.

Форма книги пр.Ионы есть история. Книга эта раскрывает свою основную мысль не теоретически, а в историческом повествовании о проповеди пр.Ионы в Ниневии, причём исторический элемент в такой мере выступает на первый план, что естественно является вопрос о пророчественном же смысле и значении и всех исторических подробностей, которыми обставлено в книге пр.Ионы самое слово Иеговы, бывшее к нему. Ибо, повторяем, нельзя же, в самом деле, думать, что это историческое содержание книги есть не больше, как простая рамка пророческого слова; потому что содержание это и самым объёмом и характером своим так затеняет основную мысль книги, что её могло бы быть и не видно для Израиля, которому вверено было это слово, для которого оно было ново и с национальным сознанием которого оно шло даже вразрез, если бы и форма книги пророка Ионы не имела пророческого смысла и значения. Форма же эта, при первом уже взгляде на неё, многое объясняет, раскрывает и доказывает в самом пророческом слове Ионы: она имеет с основной идеей книги внутреннюю органическую связь. Итак, не только естественно, а и необходимо предположить, что книга пророка Ионы есть книга пророческая не по своей только основной идее, заключающейся в слове Иеговы, данном пророку, а и по своей исторической форме. В этой последней она ещё более заключает в себе пророческого элемента, чем сколько видно его в самом слове Иеговы к пр.Ионе, которое, как надпись лишь к пророческой картине, не так ясно, полно и убедительно излагает мессианскую идею о спасении язычников, кая бы требовали того и значение пророческого слова вообще, и характер пророческих вещаний остальных пророков, равно как и самые нужды и потребности иудеев и язычников. Ибо ассирийское и вавилонское пленения, имевшие наступить скоро после Ионы и приготовить евреев к выполнению указанной им миссии по отношению с язычникам, не были ещё указаны евреям пророками как путь, которым должна быть возвещена язычникам идея спасения, и даже как форма, в которой оно должно совершиться. Последующие за Ионой пророки прямо и ясно предсказывали и о плене евреев, и о страдании Мессии⁴⁵⁹; но нужно же было приготовить еврейское сознание к усвоению самых этих идей бедствия и страдания, как идей теократических и мессианских; ибо слово пророческое должно было быть живым словом, имеющим воспитывающее значение для жизни евреев. Это-то и давала евреям книга пр.Ионы в своём историческом содержании. Впрочем, начнём с начала...

Пророческое слово вообще есть не только слово Премудрого и Всемогущего Бога, а и слово Бога именно к людям. Пророк – не предсказатель только будущих событий и вообще человек, от Самого Бога узнающий волю Его, а пересказыватель, передатчик этой воли и этих событий людям⁴⁶⁰. Как такой, пророк должен был, изрекая своё пророчество, представлять его в форме, доступной пониманию ограниченного ума человеческого, нуждающегося и в разъяснении ему пророческого слова, и в обосновании его. Как сын своего народа и времени, пророк, далее, нуждался во всём этом и сам для себя. Мало того. Слово пророческое, как откровение людям воли божественной, пусть даже о самом отдалённом будущем, должно было быть живым словом, т.е. таким, которое влияло бы на жизнь человека, возбуждало бы эту жизнь с той её стороны, с которой она должна иметь отношение к этому будущему; без этого непонятным стало бы, почему та или иная воля божественная открыта была в такое, а не в иное время, этим, а не другим людям. Если же так должно быть со словом пророческим вообще; то понятно, что всё это должно было иметь своё приложение и к слову Иеговы, бывшему к пр. Ионе о спасении язычников. Иудею, мыслившему об язычниках, как о врагах народа Божия и Иеговы, нужно было не сказать только то, что язычники способны принять спасение от Иеговы, а и показать, как способны и почему достойны они принять это спасение, показать в живом и наглядном для них образе. Далее маловерному иудею, всегда просившему себе знамений от пророков и удостоверение их пророчеств, не постыдившемуся обратиться с такими требованиями к Самому Мессии (Ин. 6:30), нужно было доказать, что данное Ионе слово Иеговы о спасении язычников есть подлинно божественное слово. Если по отношению к слову человеческому такое значение доказательств и оснований его могут иметь отвлечённые логические соображения и аксиомы; то по отношению к слову божественному такие соображения могут иметь место разве после исполнения этого слова, и при этом всё-таки не в значении последних обоснований этого слова, как божественного, а лишь в смысле показателей божественности его. Доказать же данное слово божественное, как именно такое, доказать непререкаемо и тогда, когда оно ещё не исполнилось, возможно только через чудо, как непосредственное дело всемогущего Бога: не напрасно чудо на языке писания называется знамением божественным (ср. Ин.5:36; 14:10–12). Точно такое же доказательство нужно было и для слова Иеговы, бывшего к Ионе, о спасении и язычников. Затем, представив Израилю эту мессианскую идею с её объективной стороны, нужно было придать слову пророка характер слова живого, относящегося не к отдалённому только будущему, а к живой исторической действительности. Именно нужно было наглядно показать иудеям, современникам пр.Ионы, что высокая идея о спасении Иеговой и язычников, при всей её новости и кажущейся неудобоприемлемости, вполне осуществима, притом не в отдалённом только будущем, а и в настоящем. Все эти доказательства и разъяснения, не имеющиеся в самом слове Иеговы, бывшем в пр.Ионе, и даны в исторических подробностях, наполняющих книгу нашего пророка. Так столкновение пророка с языческими корабельщиками и поведение этих последних, равно как и поведение самих ниневитян после проповеди у них пророка должны были объяснить иудеям способность язычников к восприятию спасения от Иеговы, чудо с пророком Ионой во чреве рыбы великой должно было фактически доказать им божественное происхождение и значение Иониной проповеди, а события, случившиеся после проповеди пророка в Ниневии и в самом городе и вне его, должны были показать евреям их настоящее отношение к пророческой проповеди, научить отношению истинному и убедить в нравственной законности такого отношения. Прибавим, что всё это необходимо было не только для евреев, современников пр.Ионы, а и для него самого. И он, хотя и избранник Божий и истинный пророк Иеговы, был вместе с тем сыном своего народа и своего времени, что̀ и доказал он между прочим своим поведением во время проповеди.

Подобного рода сопровождение божественных откровений соответствующими им подробностями исторического содержания не беспримерно и у других пророков в их пророческих писаниях. Пророк Исаия, высказывая своё великое пророчество об Эммануиле, имеющем родиться от Девы, подтверждал и разъяснял его историческими подробностями из личной жизни и из жизни Ахаза, царя иудейского (Ис.гл. 7 и 8). И все вообще ветхозаветные пророчества вдаль (2Цар.7:34), – об отдалённых мессианских временах, представлялись пророками не в их объективной отдельности, а в связи с чудесными предсказаниями о чём-либо ближайшем так, чтобы для непосредственных слушателей пророков непреложность предсказаний последних об отдалённом будущем сама собою вытекала из того, что они видели, или скоро должны были увидеть исполнение пророчества о ближайшем будущем. Конечно, и эти последние предсказания имели свою самостоятельную цель в плане ветхозаветного домостроительства приготовления людей к принятию Спасителя; но нельзя отрицать и того, что они должны были представлять собою доказательство божественной непреложности пророчеств об отдалённом будущем. Это были в своём роде те же чудеса, что и чудо с пр.Ионой во чреве рыбы, и с тою же целью. Далее и у других пророков выяснение субъективной стороны их пророчески-мессианских идей наряду с объективным изложением самых этих идей точно так же было самым обычным явлением. Таковы по своему значению те несомненно исторические изображения религиозно-нравственного состояния современников пророка, которые встречаются в других пророческих писаниях. Будучи внесены в пророческие книги, как исторические рамки заключающихся в них пророчеств, они вместе с тем представляют собой выяснение и раскрытие бывших и долженствовавших быть отношений Израиля к сообщавшимся ему при этом пророчествах, – отношений, которые в свою очередь должны были объяснять собой – почему в данный момент дано было такое, а не иное пророчество. Словом, значение их то же, какое мы предполагаем и в исторических подробностях слова Иеговы, бывшего к пр.Ионе.

Впрочем, сближая таким образом историческое содержание книги пр. Ионы с историческими же элементами в прочих писаниях пророческих, мы далеки от мысли отожествлять их. При указанном нами сходстве между ними имеет место и довольно существенное различие. Различие это заключается в том, что в других пророческих писаниях исторические обоснования и разъяснения изрекаемой в них той или другой пророческой идеи или совсем не имеют с ней внутреннего сродства, как её случайные образы⁴⁶¹, или, если имеют такое сродство, то это последнее не носит характера такой органической связи, какая обыкновенно соединяет две существенные части одного целого⁴⁶²; в книге пр.Ионы совсем не то. В ней её историческое содержание, сгруппированное около слова Иеговы, бывшего в пр.Ионе, (помимо того, что занимает собой гораздо бо́льшую часть книги сравнительно с теми двумя стихами, в которых изложено то слово Иеговы, настолько бо́ллшую, что последнее как бы теряется в этом содержании, чего нет в других пророческих писаниях) является не как что-либо внешнее и случайное но отношению в этому слову Иеговы, a как и само в себе живое, и по отношению к нему существенное и с ним единое.

Если же так; то всё историческое содержание книги нашего пророка, стоящее во внутренней органической связи с самым пророческим словом Ионы, есть уже не простое логическое обоснование и разъяснение этого слова, а живой образ его, самое это слово в его действительности и в осуществлении; так что сам пророк, которому открыто было это слово в его, так сказать идее, является в книге не простой только трубой Иеговы, пусть даже сознательной, способной на противоречия Иегове, но всё же внешней по отношению к самому слову⁴⁶³, а в связи со всеми лицами, событиями и явлениями, о которых говорит Иона в своей книге, таким же, или лучше, тем же самым пророческим словом, которое выслушал Иона от Иеговы, представленным лишь в своём раскрытии, в своей конкретной действительности. Это одна пророческая картина, предложенная нам непосредственно Самим Богом, в которой самое слово Иеговы к Ионе о спасении язычников есть как бы надпись её, её заголовок, наименование, а исторические обстоятельства, сопровождавшие произнесение этого слова – самая картина, написанная тем же Иеговой, Который изрёк и то слово, только написанная другими красками, в другой форме⁴⁶⁴. Это прообраз, как были прообразами приношение Исаака в жертву (Быт.22:1–19), вознесение медного змия в пустыне (Числ.23:6–9) и многое другое в Ветхом Завете. Пророк и все окружавшие его, так сказать, переживали в своей жизни (в тех событиях, которые описаны в книге) слово Иеговы, бывшее к Ионе, как Давид, например, переживал нечто из страданий Господа, Соломон – из Его славы (см., например, Псалмы 21, 15, 44, 109 и др.)⁴⁶⁵.

Да, мы не можем согласиться с той мыслью, будто без предположения символизации вся история пр.Ионы немыслима, будто она преднамерена была Богом, как простой символ⁴⁶⁶. Человечество имеет своё значение и достоинство в очах Божиих не в своём только общем и целом, а и в отдельных своих индивидах, как частях, из которых слагается целое. Если всё человечество должно быть царством Божиим (Откр.20:1–7) – церковью Божьей; то и каждый отдельный человек, как один из камней этого здания церкви, должен быть в свою очередь живым храмом Духа Святого, как бы отражением всей церкви в её целом (1Пет.2:4–8; Рим.8:9–11; 1Кор.3:10). С другой стороны, и царство Божие, принесённое на землю Мессией, по самой его божественности, нельзя ограничивать ни местом, ни временем: факт искупления совершился, конечно, в данное время и в данном месте, но плоды его должны простираться на весь мир, способный к восприятию их, не только после-христианский, а и до-христианский, и даже допотопный (1Пет.3:9–20). Если же так, то ясно значит, что и всё рассказанное в книге пр. Ионы и о самом пророке, и о корабельщиках, и о ниневитянах должно иметь значение не только, как символ, сам в себе мёртвый и случайный по отношению к слову Иеговы, не как только форма этого слова, а как само оно в его приложении к тем лицам. И Иона, и корабельщики, и ниневитяне должны были быть до́роги Богу и сами в себе, как личности, для которых точно также, как и для нас, преднамерено было Богом и возвещённое Им пр.Ионе слово о спасении. В этих людях оставалась ещё восприемлемость к спасению – у них живо было покаянное чувство, и Бог не мог не радоваться об этом покаянии, а они не могли остаться безучастными по отношению к этой радости – к этому спасению; они имели право на него, пусть даже только отчасти. Это спасение не было и не могло быть полным примирением человека с Богом (1Пет.3:9), как невозможно было крови юнчей и козлей отпущати грехи (Евр.10:4); ибо удовлетворения правде Божией бесценной кровью непорочного Агнца не было ещё принесено на самом деле; всё же мы не можем отрицать, что как принесение к алтарю крови юнчей, так и покаяние давали приносящему и кающемуся некое успокоение – не чувство только примирения с Богом, а и самое это примирение по силе веры в примиряющего Искупителя (Пс. 50:15; Ин.8:56). То было не самым образом вещей, а лишь сенью грядущих благ (Ев.10:4); но эта сеновность рассматриваемых нами исторических фактов книги пр.Ионы даёт нам право считать их как бы начатками мессианского спасения, возвещённого в слове Иеговы к пр.Ионе, и начатками спасения с той именно стороны и в том направлении, с которой оно представлялось в тех фактах.

Конечно, говоря так, мы хотим утверждать не то, что до времени пр. Ионы ничего подобного не было в человечестве в действительности, а лишь то, что доселе это предвкушение мессианского спасения не сознавалось, именно как такое, с этого же момента оно должно было сознаваться, как такое, ясно. В этом случае в царстве добра и благодати должно было совершаться то же самое, что было и в царстве греха и наказания. И до закона грех был в мире, но он не вменялся не сущу закону (Рим.5:13), он был как бы мёртв (Рим.7:8), его как бы не было; с понолением же закона умножилось и преступление (Рим.5:20): грех стал крайне грешен посредством заповеди (Рим.7:13). Точно то же должно было быть и в царстве благодати. Дары благодати, как мессианское спасение, передающееся в этих дарах (пусть даже лишь отчасти), были раздаваемы в мире и до Христа, Который заслужил их, и даже до пророков, предвозвестивших о них; но до пророков эти дары не сознавались, именно как мессианское спасение, и потому не так ценились и вменялись. Как скоро же это спасение являлось в мире человеческом вместе с прямым словом Иеговы о том, что это спасение есть спасение от Иеговы, источника мессианского спасения, оно должно было сознаваться, как такое, и в таком именно виде воздействовать на дальнейшую жизнь, предуказуя на самый образ вещей⁴⁶⁷.

Знаменательно, в самом деле, то, что прообразы, бывшие в первое время теократии и записанные в книге, например, закона Моисеева, не имеют подле себя прямого слова Иеговы, о прообразованных событиях, в книге же пр.Ионы исторические обстоятельства, названные нами прообразовательными, даны вместе с прямым словом Иеговы о том спасении, которое изображают они. Не указывает ли и эта особенность формы книги пр. Ионы на то, что книга эта, появившись, так сказать, на рубеже двух периодов теократии, есть истинно пророческая книга не только в своей основной мысли, а и в своём историческом содержании? Содержание это соединено в ней с прямым пророческим словом, как будто нарочито для того, чтобы ясно было людям, кем, как и при каких обстоятельствах может, должно будет быть и будет передано язычникам спасение, возвещённое в том слове. Не без причины поэтому и Господь наш Иисус Христос, выясняя пророчественный смысл и значение книги Ионы, остановил внимание Своих слушателей именно на историческом содержании этой книги, на исторические обстоятельства, описанные в этой книге, указал, как на знамение для рода Своего, который за неверие своё мессианскому достоинству Иисуса должен был быть осуждён именно ниневитянами, покаявшимися от проповеди Иониной (Мф.11:42). Стало быть, по мысли Господа, в этом именно историческом содержании книги Ионы современники его (Иисуса) должны были искать и видеть пророчественно-прообразовательное, указание на мессианское спасение предсказанное ей. Итак, ясно должно быть, что историческое содержание книги пр. Ионы должно иметь пророчественное значение не с формальной, логической только стороны своей, а и с материальной, относящейся к самому существу мессианского пророчества, заключающегося в слове Иеговы к пр.Ионе, как прообраз его.

Заключение о пророчественно-прообразовательном значении исторического содержания книги пророка Ионы должно быть ещё очевиднее, если мы обратим внимание на то, почему мессианская идея книги пр. Ионы открыта была в ней не в символах апокалипсических видений Даниила и Захарии, и не в живых национально-иудейских образах её, не имеющих с нею непосредственного внутреннего родства, как у Исаии, Иеремии и других, а именно в прообразе, соединённом с прямым пророческим словом. В самом деле, почему это так? Потому же, отвечаем, почему и в Новом Завете откровение божественное народу предлагаемо было сначала в притчах Самим Господом, Который мало говорил без притчей, разве только ученикам Своим (Мф.13:10–13; Ин.16:20), потом в прямом учительном слове апостольском, – в посланиях Иакова, Петра, Иоанна и особенно Павла, и наконец уже в апокалипсических видениях Иоанна; по тому же, почему и в Ветхом Завете, в его первой половине, мессианское будущее с особенной рельефностью выставляемо было в прообразах, затем в прямом пророческом слове и, наконец, уже в видениях Даниила; т. е. в силу приспособительности божественных откровений не только в содержании, а и в форме их к степени понимания и нуждам тех, кому давались они. Время жизни и деятельности пр.Ионы было пред началом или в начале того периода, в который Израиль, сам уже воспитавшийся в народ завета, призывался быть руководителем и светочем для язычников на пути их шествия к Мессии. Поэтому тайна царствия Божия; открытая Иеговой Ионе преимущественно со своей нравственной стороны (ср.Ин.4:16–29), открыта была не в апокалипсическом видении (для понимания которого, как непосредственного созерцания божественной истины разумом, нужна была духовная опытность, вполне понятная лишь в конце времён – при мудреце Данииле⁴⁶⁸ и не могшая быть достоянием людей, только что вступавших в золотой век пророчества, и не в прямом пророческом слове (которое, как и слово апостольское, долженствовавшее не насаждать веру, а утверждать её уже насаждённую (Лк.1:4), было пищей, удобоприемлемой лишь для искушённых в горниле плена евреев), а именно в прообразе, который, как и притча, отличается не только бо́льшей наглядностью сравнительно с прямым пророческим словом, а и более очевидной несомненностью⁴⁶⁹.

Что же прообразовало собой историческое содержание книги пр. Ионы, сгруппированное около слова Иеговы к пророку о спасении язычников? Чтобы ответить на этот вопрос, надлежит сначала определить главные моменты истории пр.Ионы, или точнее, истории слова Иеговы, бывшего к нему, и затем подыскать соответствующие им моменты в истории самого спасения, предсказанного в том слове, и наконец уже, доказать тесную, внутреннюю органическую связь между теми и другими моментами.

Действующие лица истории пр.Ионы суть сам пророк этого имени с одной стороны, и язычники-корабельщики и ниневитяне с другой. Первый является проповедником слова Иеговы о спасении язычников, последние – слушателями его, принимающими эту проповедь и пользующимися плодами её. Иона, прежде чем явился в Ниневии с бывшим к нему словом Иеговы, бежал от лица Его в Фарсис и за это наказан был трёхдневным пребыванием во чреве рыбы великой; язычники прежде проповеди у них пророка молились каждый своему богу и имели руки, полные злых дел, а после проповеди наложили на себя пост, во вретище и пепле покаялись и отвратились от злых дел своих. Вот главные моменты исторического содержания книги пр.Ионы. Отвлекая от этого содержания его частные индивидуальные черты, мы получаем такую общую мысль, что проповедь о спасении язычников и самое это спасение должны исходить от евреев и через евреев, что эти евреи, прежде чем пронести вещание своё и спасение во все концы вселенной, должны быть погребены в волнах житейского моря и как бы погублены для своей деятельности, а язычники должны воспринять от них после того, как эти последние снова оживут после пагубы своей, проповедь о спасении и самое спасение путём покаяния и отвращения от злых дел своих, как бы некоторым отречением от своей прежней жизни. Другими словами, и иудеи, прежде чем проповедать спасение язычников, и язычники, прежде чем воспринять это спасение от проповеди иудейского пророка, должны умереть для своих прежних мыслей, чувств и действий – для своей прежней жизни. Правда, в книге пр. Ионы кроме указанных рассказов изложена и молитва пр.Ионы, занимающая четвёртую по объёму часть книги, описано и поведение его после проповеди и спасение корабельщиков; но и эти изложение и описание разве не о том же говорят, что проповедь о спасении всех может быть возвещена людям и воспринята ими только путём борьбы со своими прежними мыслями, чувствами и делами – после отречения от них? Словом, не ясно ли, что смысл прообразуемого историей Ионы события и самой этой истории можно свести к той общей мысли, что зерно, чтобы плод принести, должно умереть?..

Невольно припоминается при этом анализе исторического содержания книги пр.Ионы рассказ евангелия от Иоанна о том, как еллины, пришедшие в Иерусалим на праздник (Пасхи), желали видеть Иисуса и как Господь в ответ на это желание произнёс речь о Своей смерти и самоотречении верующих. Бяху же нецыи еллини от пришедших, да поклонятся в праздник, так читаем мы в Ин.12:20–26, сии убо приступиша к Филиппу, иже бе от Вифсаиды Галилейские, и моляху его, глаголюще: Господи, хощем Иисуса видети. Прииде Филипп и глагола Андреови: и паки Андрей и Филипп глаголаста Иисусови. Иисус же отвеща има, глаголя: пріиде час, да прославится Сын человеческий. Аминь, аминь глаголю вам: аще зерно пшенично паде на землю не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит. Любяй душу свою погубит ю; и ненавидяй души своея в мире сем, в живот вечный сохранит ю. Аще кто Мне служит, Мне да последствует: и идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет: и аще кто Мне служит, почтит его Отец Мой. В объяснение этого евангельского повествования арх. Михаил⁴⁷⁰ между прочим, говорит: «еллины эти были язычники, принявшие иудейскую веру, каковых было тогда много, и которые назывались прозелитами различных классов. Выражение видеть не значит здесь только посмотреть на Господа; потому что смотреть на Него мог всякий, бывший около Него, когда Он ходил по дворам храма и учил. Видеть – значит здесь войти в более близкое отношение с Ним, быть представленными Ему, конечно для того, чтобы говорить с Ним, слушать Его речь об их вопросах и пр., вообще быть более близкими учениками Его (ср. Гал.1:18). Если эти чужестранцы были свидетелями торжественного входа Господня в Иерусалим, очищения Им храма от осквернявшей святость его торговли, посрамления разных сект иудейских и слушателями торжественных речей Иисуса о Себе, как Мессии, о судьбе народа еврейского, об участии язычников в царстве Мессии; то желание их войти в ближайшие отношения с Ним тех понятнее. Не хотели ли они, ввиду грубого противодействия Иисусу со стороны книжников и фарисеев, предложить Ему идти с проповедью к иноплеменникам? Во всяком случае, в этом факте выразилось стремление со стороны язычников к царству Христову и так это понято было Самим Христом». За такое понимание дела говорит и посредничество, употреблённое еллинами, и самая нерешительность посредников (учеников Господа), которая, вероятно, происходила от незнания их, как поступит в данном случае Иисус, прежде говоривший о Себе, что Он послан только к погибшим овцам дома израилева (Мф.15:24; 10:5–6). Итак, это обращение еллинов к Иисусу было первым и решительным выражением того переворота в религиозной жизни мира, вследствие которого в царство Христово должен войти мир языческий на место избранного народа Божия. Господь должен был дать ответ на этот запрос язычников. Но ответ этот не мог быть положительным, прямым и подробным; ибо ни иудеи, понимавшие всемирность царства Мессии, как внешнее господство своё над всеми язычниками (Ин.6:15; 11:47–50; 18:33; Лк.23:1–3; Деян.1:6 и мн. др.), ни эти последние, в лице пришедших к Иисусу еллинов слишком уж просто представлявшие дело устроения всемирного царства Божия, не поняли бы этого ответа; тем и другим нужно было указать и разъяснить и самую сущность этого царства не от мира сего и путь к нему – путь креста. И вот Господь, лишь кратко сказав, что пришёл час прославиться Сыну человеческому, остановил взор Свой на этом пути, его разъясняя и доказывая в следовавших за сими словах Своих. Понятный смысл этих последних слов тот, что путь к всемирному царству Мессии, как для самого Основателя его, так и для участников в нём, есть путь креста – смерти и самоотречения. Это тот же путь, которым идёт в своей жизни и природа физическая; о ней Спаситель говорил при этом: аще зерно пшенично пад на землю не умрет, то едино пребывает: аще же умрет, мног плод сотворит. И прежде Господь не раз говорил, что с древа крестного Он привлечёт всех к Себе (достаточно припомнить при этом анализированные нами выше слова Мф.12:40, или Ин.2:19; 3:14; 10:15 и др.); но доселешние отрывочные предсказания Господа о кресте Своём, остававшиеся непонятными даже для учителей израилевых (Ин.3:10, 12) и самих учеников Иисусовых (Мф.16:21–22), должны были служить лишь к тому, чтобы слово об этом крестном пути, ввиду известности прямого смысла его из прежних предсказаний Господа, теперь, будучи лишь кратко намечено в этом прямом, внешнем смысле своём и подробно раскрыто в своей сущности и значении, было понято слушателями Его сознательно и принято как слово божественное: они должны были служить для этого последнего приготовительными объяснениями. Мы намеренно так подробно говорим о смысле и значении невольно припоминающегося при чтении книги пр. Ионы евангельского рассказа о речи Господа к эллинам. Слишком велико соответствие между содержанием этого рассказа и содержанием нашей книги в их внутреннем смысле и значении, чтобы не заметить в этом соответствии тесной внутренней связи между описанным и там, и здесь. Евангельский рассказ, приведённый нами, как нельзя лучше, поясняет и доказывает представленные нами соображения о внутреннем смысле и значении истории пр.Ионы; он говорит о том, о чём пророчествует книга пр. Ионы своим историческим содержанием, что прообразует собой это содержание. Мы видели, что в книге пр.Ионы слово Иеговы, бывшее к пророку о спасении язычников, составляющее зерно книги, изложено в ней кратко и неопределённо, хотя и в утвердительном смысле, бо́льшая же по объёму своему часть книги занята историческим содержанием, указывающим собою путь, которым должно войти в мир это спасение. И в евангельском рассказе слово Господа о наступлении часа прославления Его так же кратко и не совсем внятно без следующих слов Его⁴⁷¹, подробно указывающих и ссылкой на физический мир убедительно разъясняющих крестный путь этого прославления. И там, и здесь путь этот – путь креста, смерти и отречения, равно одинаковый как для самих проповедников спасения, так и для воспринимающих его. После приведённых нами слов евангельских, богослов передаёт дальше и такие слова Господа: ныне душа моя возмутися: и что реку; Отче, спаси мя от часа сего; но сего ради приидох на час сей. Отче, прослави имя Твое (Ин.12:27–28). Не напоминает ли эта молитва Богочеловека те волнения и колебания, с которыми выступил на проповедь Иона и которые испытывал он и сидя у Ниневии? Ещё лучше эти волнения, колебания и недоумения прообразовали собой нерешительность учеников и недоумения народа по поводу гласа с небеси. Самое время рассказанного в евангелии события пред страданиями и смертью Господа, после которых евангелие царствия должно было быть проповедано уже не одним иудеям, а и язычникам (Мф.28:19; Мк.16:15), разве не ясно указывает на то, что история пр. Ионы, бывшая пред наступлением второго периода ветхозаветной теократии, комментирована в этом рассказе как прообраз именно в нём описанных событий? В заключение Своей речи Господь ещё раз повторил её главную мысль, что Он всех привлечёт к Себе – всех спасёт, если вознесён будет от земли – если умрёт на кресте (Ин.12:32), представляя оба эти факта во взаимной внутренней связи; по этим словам Господа выходит, что на кресте есть то условие, без которого не может быть всеобщего спасения. Так точно и в книге пр.Ионы история его, стоя во внутренней органической связи со словом Иеговы, бывшим к пророку, прообразует собою самый путь этого спасения, предреченного в слове Иеговы.

Откроем ещё книгу Нового Завета на страницах посланий апостольских, которые по своему содержанию и значению, как учительные писания, представляют собой раскрытие и разъяснение основ вероучения, данных в евангелиях, книгах законоположительных. См., например, Иак. 1:2–4; 5:7–11; 1Пет.1:6–10; 2:20–25; 3:17–22; 2Пет.3:5–15; 1Ин.1:7; 2:2; 5:5–9. Подробнее же всех раскрывает учение о всеобщности спасения во Христе путём страданий и смерти и спасаемых и Самого Спасителя Св. апостол Павел, который точно так же, как и Христос, изрекая, что напоследок всего будет Бог всяческая во всех, говорил, что путь к этому – путь креста и смерти не только для самого Спасителя, а и для людей. Укажем лишь на два места из его посланий, особенно сходные с проанализированным нами местом из евангелия: на 15-ю главу его первого послания к Коринфянам, где он говорит о всеобщем воскресении людей, для соцарствования со Христом в лоне отчем, о том воскресении, которое имеет совершиться вследствие смерти и воскресения Господа, как первенца из мёртвых, и совершиться именно путём тления людей. Другое место в послании к Римлянам; изобразив в первых главах этого послания историю спасения человека путём самоотречения и борьбы и сказав, что этот путь есть путь спасения и иудеев, и язычников (1–8 гл.), апостол в следующих главах излагает ту же историю не в отношении её к каждому отдельному лицу, а в её целом и говорит, что иудеи стали народом завета за неразумие язычников, но став народом завета они преткнулись и это преткновение послужило к спасению язычников (9–11 гл.)· Основные мысли этого учения апостольского очевидно те же, что и мысли Господа в приведенной нами речи Его; но они напоминают собой и историю пр.Ионы; эта последняя говорит нам о спасении язычников, проповеданном им еврейским пророком, который наказан был от Бога трёхдневным пребыванием во чреве рыбы, и усвоенном ими вследствие покаяния, как смерти греху.

Итак, можно с уверенностью сказать, что новозаветные писания в своём учении о всеобщем спасении путём креста, смерти и покаяния представляют собой толкование прообразовательного смысла истории пр. Ионы, сопровождавшей собой слово Иеговы к этому пророку о спасении язычников.

Но прообраз, говорили мы выше, не символ: он не предуказывает только будущее событие ясно и наглядно, а и предначинает его собою, находясь с ним во внутренней органической связи. Наглядным подтверждением справедливости такого понимания взаимоотношения между прообразом и прообразуемым им могут служить речи Господа о воскресении мёртвых (Ин.5:19–30) и о кончине мира (Мф.24:1–42). В каждой из этих речей И.Христос говорил о двух событиях, одном – ближайшем будущем, или даже настоящем, и другом – отдалённейшем, которое прообразовалось первым. Так нравственное восстание человечества, начавшееся уже во времена Христа, есть прообраз будущего всеобщего воскресения в смысле факта не только объясняющего собою последний, a и предначинающего его собою точно так же, как и разрушение Иерусалима, о котором Господь говорил вместе с пророчеством о кончине мира, было не только доказательным объяснением последнего, а и его началом. Но эти конечные факты из речей Господа, соединённые между собой внутренней связью, не разорваны и внешним образом так, чтобы между ними было пустое пространство. В промежуточные между ними периоды времени должно совершиться развитие прообразовательных фактов до полного преображения их в прообразованные ими. Так нравственное восстание человечества, начавшееся со Христа, не окончилось тогда же, а растёт и будет увеличиваться в своей силе до тех пор, пока не закончится всеобщим телесным воскресением, точно так же, как и разрушение Иерусалима было лишь началом тех бедствий, которые приведут, наконец, мир к погибели. Так точно и история пр. Ионы, будучи прообразом мессианского спасения всех людей смертью Христовой, должна была не только предуказывать это спасение, а и предначинать его собою, относясь не только к отдалённейшему времени Мессии, а и к настоящему – современному самой истории, и к ближайшему по отношению в ней будущему. Другими словами, история пр.Ионы должна была предсказывать не только о том, что будет в царстве Мессии, когда придёт Он, а и о том, что̀ будет с иудеями и язычниками в их отношении к спасению от Иеговы и до Христа, – должна была говорить о том, что ещё до Христа они, евреи, должны возвестить это слово язычникам – быть светочем для них, но возвещать они (евреи) не захотят, и за это повергнуты будут Богом в пучину бед житейских, и что, наконец, проповедь всё-таки совершится, и язычники будут помилованы. Словом, история пр.Ионы должна быть в миниатюре историей самого Завета Ветхого.

Такого понимания прообразовательного смысла истории пр.Ионы как указывающей на настоящее и ближайшее будущее иудеев и язычников в их отношении к спасению от Иеговы, требует и та внутренняя связь, в какой находится эта история с самым словом Иеговы о спасении. Слово это, будучи мессиански-пророческим словом, относится, прежде всего, к ближайшему будущему; ибо оно в прямо буквальном смысле говорит лишь о способности язычников к восприятию мессианского спасения и о праве их на это спасение, ничего не говоря о том пути или способе, которым должно совершиться оно. Так точно и история слова Иеговы к пр.Ионе, указывая путь или условие для распространения на язычников и усвоения ими спасения во время Христа и после Него, должна была указать собою и на ближайшее к самому пророку будущее. Она должна была указать собой на плен (ассирийский ли то, или вавилонский, это всё равно), как на средство, которое, так сказать, естественно и необходимо вело евреев к выполнению ими их миссионерской задачи среди язычников, и на тот прозелитизм еврейский, который после этих пленов очень широко распространился. Если история пр.Ионы есть то же самое пророческое слово, что̀ и слово Иеговы к Ионе, долженствовавшее иметь руководительное значение для евреев в их настоящей жизни; то и пророчески-нравоучительная истина, открываемая через неё, точно так же, как и основная идея самого слова Иеговы, должна была быть высказана применительно к степени понимания и нуждам тех, кому прежде всего дана была эта история, и это относительно не только формы этой истины, а и содержания её и объёма этого содержания. Слово Иеговы о спасении язычников, составляющее собой зерно пророчества Ионы, как первое по времени слово, касающееся выполнения Израилем его миссионерской задачи, дано в книге нашего пророка в форме краткого и общего нравоучительного положения, и уже после раскрыто пророками во всей его полноте и ясности; так точно и история этого слова, указывающая путь распространения евреями этого спасения и восприятия его язычниками, должна была быть в книге нашего пророка лишь намечена в общих чертах, в виде контура, без частностей и подробностей, выяснение которых должно было найти своё место у последующих пророков.

Мы отчасти уже видели те исторические обстоятельства, которые делали нужным для Израиля времени пр.Ионы и следующего за ним выяснение пути языков, на который должен был вступить этот народ; теперь же отметим лишь то, что содержание пророческих речей, видений и описания символических действий пророков следующего за временем пр. Ионы периода, в бо́льшей своей части действительно есть развитие и разъяснение тех пророчески-нравоучительных истин, которые в общих чертах даются историей пр. Ионы. Вот пред нами великий Исаия со своими резкими обличениями неблагодарного к Иегове, глухого и слепого вестника Его – Израиля, за свою жестоковыйность долженствовавшего быть поглощённым левиафаном великим (Ис.1:2–21; 3:1–25; 22:1–25; 39:5–7; 6:10–12; 10:1–34; 24:1–23; 25:1–12; 26:1–21; 27:1–13 и мн. др.), – пред нами великий Исаия со своими грозными предвещаниями погибели язычников, поклоняющихся истуканам и со своими одушевлёнными увещаниями, обращёнными и к иудеям, и к язычникам внимать глаголам Иеговы и Его признавать истинным Богом. Не менее ясны и убедительны пророчества о неизбежности плена для Израиля и увещания отвратиться от поклонения суетным, с какими и словом, и делом обращался к этому народу страдалец Иеремия (Иер.1:4–10; 2:12–86; 4:8–26; 8:1–3, 22; 9:1–11; 13:9–23; 19:11–15; 26:4–17; 25:9–11 и др.). Те же самые пророчества о пленении евреев язычниками, как средстве для последних увидеть свет велий и обратиться к Иегове, вместе с обличениями жестоковыйности первых и суетности идолопоклонства последних, встречаем мы и у других пророков времени плена и незадолго до него живших (см. Ос.1:3–11; 5:4–15; 6:1–11; Иоил. 2:1–27; Ам.2:3–6; 5:1–20; 7:1–17; Mиx.1:2–16 и др.). А всё это есть не больше, как раскрытие и разъяснение пророчески-нравоучительных истин, в первый раз в общих чертах данных Израилю историей слова Иеговы к пр. Иове о спасении язычников и руководивших Израиля в понимании им своей задачи, как теократа – светоча для язычников, и знаменательно: как самое слово Иеговы к пр.Ионе о спасении при всей общности своей, при всём своём соответствии нуждам времени и согласии с вещаниями последующих пророков, было ново в своём содержании для сознания евреев, так точно такой же новизной и беспримерностью была для них и история этого слова. В предыдущей жизни Израиля не было данных, из которых могла бы сложиться в сознании еврейском эта история спасения язычников путём наказания евреев (см. об этом гл.II и III).

Прямое заключение из всех этих сопоставлений, соображений и разъяснений об исторической форме содержания книги пр.Ионы то, что книга эта произошла в то именно время, к которому относится своим содержанием и которое было раньше времени пленений израильских, и что она есть подлинная история, написанная самим Ионой. Но не это заключение для нас в настоящем случае существенно важно, a то, что книга эта есть истинно пророческая книга не только по своей основной мысли, a и в своём историческом содержании. Этот богооткровенный пророчественно-прообразовательный смысл и значение нашей книги заключается в её согласии с другими несомненно пророческими вещаниями в том, что она и в своём историческом содержании, и в своей основной мысли является пророчествующей о Мессии и Его царстве, основанном на Его крестных страданиях и имеющем вместить в себя язычников, отвращающихся от злых дел рук своих – пророчествующей приспособительно к степени понимания к нуждам Израиля и чрез то имеющей руководственное значение и для Израиля в его деятельности, как светоча язычников, и для этих последних в их шествии к Мессии, и для нас – для утверждения нашей веры в Его божественность.

На какой недосягаемой для человеческого разума высоте мысли, слова и дела выступает пред нами в этой книге ветхозаветный профетизм по сравнению его с языческой мантикой на самых высших ступенях её проявления! Бессвязные по своей форме, двусмысленные и низкие по своему содержанию и бесцельные по своему значению прорицания языческих и даже лучших из нас, греческих, оракулов не могут не только сравняться, а и вообще идти в параллель со словом Иеговы о мессианском спасении язычников, изречённым нашим пророком в Ниневии, уяснённым им относительно условий осуществления этого спасения в историческом содержании книги, не объяснимым в своём происхождении из одного разума и опыта, но вместе с тем вполне отвечающим и в своём целом, и в частях насущным религиозно-нравственным потребностям и современников пророка и потомков их, и тех и других приводящим ко Христу. Впрочем, чтобы лучше представить себе всю недосягаемую для разума человеческого высоту, широту и глубину пророчественно-прообразовательного смысла и значения книги пр.Ионы, да позволено будет подробно проследить гармонию прообразовательных фактов и пророческих мыслей книги с обозначаемыми ими явлениями и событиями живой действительности в её прошедшем, настоящем и будущем, в порядке самой книги, соответствующем действительному. Под руководством истинных израильтян Ветхого Завета, Самого Господа Иисуса Христа, Его учеников и преемников их – Отцов и учителей церкви, эта гармония нам должна быть слышнее, чем как слышна была она древним.

Иона, сын Амитая (истины) – один из всех, действовавших в его истории лиц, чтитель Иеговы, Бога небесного, Творца неба и земли, человек со словом Его в устах своих (Ион.1:1, 2, 9), как напоминает собой Израиля в начале путей его жизни, при избрании его в народ завета в лице Авраама! Авраам один сохранял веру в истинного Бога среди окружавших его идолопоклонников не только в земле Ханаанской, а ещё и в Уре Халдейском, и потому был пророком Божьим, по молитве которого жив может остаться грешник (Быт.20:7) и который поэтому получал слово Иеговы о Семени, имеющем благословить Собою все племена земные (Быт. 12:1–3). Как напоминает собой это слово Иеговы к Аврааму Его же слово к Иове пророку о том, чтобы он шёл с проповедью покаяния в Ниневию, город великий! И разве Ниневия – этот город великий, могучий и сильный, с вельможами и царём, и с руками, полными беззаконий, – не полный образ языческого мира на дальнейших ступенях его жизни, точно так же, как прелюбодейный Вавилон у других пророков, или как в книге же пр.Ионы корабельщики – образ язычества на первых порах его жизни, на низших ступенях его культурного, но на высших – религиозно-нравственного состояния? И как дивно совпадение этих образов языческого мира в его отношении в ветхозаветной теократии с действительностью! По книге Ионы, пророк отказался идти с проповедью покаяния в языческую Ниневию, бежал в Фарсис от лица Божия и уже только тогда, когда личным опытом сам научен был понять истинность повеленного ему, Ниневия услышала голос его и покаялась; зато корабельщики, к которым и не посылался пророк, прежде ниневитян узнали, что спасение от Иеговы, узнали из опыта жизни, помимо, казалось, воли самого пророка (Ион.1:4–16). Так точно было и в действительной истории человечества. Израиль чуть не с первого момента своей теократической жизни оказался неспособным сознательно исполнять назначенную ему Иеговой миссию среди язычников и поэтому прежде должен был ещё сам быть воспитан и научен относительно истинного понимания идеи спасения. Точно так же, как и Иона, на словах исповедавший Иегову Творцом неба и земли, а в действительности бежавший от лица Его в Фарсис, Израиль в Мыслях и чувстве всегда оставался чтителем единого истинного Бога, на деле же – в жизни не раз уклонялся с путей Иеговы на путь иных богов, как будто позабывая о всемогуществе и вездеприсутствии Иеговы, и готовый даже слить себе золотого тельца. Иона спит на корабле, в то время как языческие корабельщики молятся каждый своему богу; точно так же и в еврейской истории на первых её страницах нельзя не заметить беспечного отношения Израиля не только к своей миссии среди язычников, а и к самой вере отцов своих, в противоположность верности и преданности язычников своим идолам. Чтобы убедиться в этом, стоит припомнить книгу Судей, которая наполнена рассказами о постоянных уклонениях Израиля на путь иных богов, – уклонениях, всегда кончавшихся подчинением его язычникам, приносящим обильные жертвы богам своим за даруемые им победы. Отсюда же, равно как и из книг Моисея и Самуила, мы узнаём также и то, что Израиль должен был познать свои заблуждения из закона, который, как бич над головой коня, висел над этим народом, угрожал ему смертью за любодейное отношение к иным богам, и из истории своей, наглядно говорившей ему о всемогуществе и всеведении Иеговы; точно также и пр. Иона должен был познать не только ложность избранного им пути – бегства, а и всемогущество Иеговы и из поднявшейся бури, и из указания жребия, который, как закон, грозил ему смертью за бегство его. И как в истории пр. Ионы, буря, поднявшаяся на море, жребий смерти, павший на Иону, и его самоличное исповедание своей вины против всевидящего Бога, невольно заставили корабельщиков устрашиться совершавшихся пред их глазами событий и обещать принести жертвы и дать обеты виновнику их – Иегове, Богу Ионину; так точно и в истории еврейского народа не раз бывало, что язычники, устрашённые грозными знамениями могущества и силы Иеговы, сознавались в ничтожестве богов своих и, испытывая волнения, посылаемые Иеговой на море житейском, открыто исповедовали могущество этого Бога. Так было, например, с Фараоном (Исх.7–14 главы) и с филистимлянами (1Цар.5–6 главы); так было во времена Соломона, когда каждый из израильтян спокойно сидел под смоковницей своей и царица Савская приходила послушать мудрости Соломоновой (3Цар.4–10 главы)⁴⁷². Как далее Иона оставался во чреве рыбы три дня и три ночи, так точно и Израилю суждено было пробыть в цепях рабства длинный период времени, который пр.Осия (Ос.6:12) называет тремя днями, – числом, означающим совершенство и указывающим на достижение цели. Иона во чреве рыбы великой не мог, конечно, исполнить назначенной ему миссии, но зато он здесь научился вспоминать о святом храме Иеговы, исповедовать, что у одного только Него – Иеговы это спасение, и опытно познавать это спасение; точно такое же значение и для всего Израиля имели оба плена – и ассирийский, и, особенно, вавилонский: в плену Израиль восстал от своего нравственного усыпления, научился вспоминать о святом храме Иеговы (Пс.136) и познавать, понимать в усвоять мессианские вещания следовавших за Ионой великих пророков, научился быть светочем язычников.

Когда Иона кончил свою молитву во чреве рыбы великой, цель наказания его, следовательно, была достигнута, ибо он сознал непреложную истинность слова Иеговы; Иегова повелел рыбе великой извергнуть пророка на сушу. Как это напоминает собою то, что, когда достигнута была цель пленения Израиля, он возвращён был в отечество своё! И замечательно, Кир, царь персидский, давая евреям дозволение возвратиться в своё отечество, сам ясно высказал, что он, поступая так, исполняет волю Иеговы, Бога еврейского (2Ездр.2:1–4). Явившись снова на суше, пророк идёт в Ниневию и там проповедует, что ещё сорок дней и Ниневия будет разрушена; проповедь Ионы произвела своё действие: ниневитяне сознали своё нравственное падение и отвратились от злого пути. Так и в истории ветхозаветной теократии после плена вавилонского еврейский прозелитизм находил своих адептов не между азиатскими только язычниками, а и в Александрии, и в Греции, и в Риме⁴⁷³. Иона, говорит последняя страница его книги, видя благоприятное для ниневитян следствие его проповеди, ропщет на Иегову и просит себе смерти, вследствие чего Иегова различными способами научает его истинному пониманию дела. Так точно и после плена даже пророки еврейские, эти лучшие носители и служители теократии, нередко с недоумением вопрошали Иегову о роковой будущности своего народа; на всякое новое возвышение язычников евреи смотрели и тогда, как и прежде, как на попрание их законных прав. Стоит припомнить те войны и восстания, которые пред временем Христа порабощённые евреи поднимали против язычников, особенно римских... Но в это время в Иудее явился Христос и ветхозаветной теократии настал конец; на этом же остановилась и история пр.Ионы – её истинный прообраз и копия.

Понятно, что так далеко, подробно и точно видеть указанную нами параллель между историей слова Иеговы к пр.Ионе о опасении язычников, описанной в книге этого пророка, и между прообразовательно указанной в этой истории самой жизнью ветхозаветной теократии можно только теперь, когда и та, и другая пред нашими глазами, как нечто внешнее, постороннее для нас, нельзя сказать того же об иудеях, живших пред временем плена, во время плена и после него, – до Христа. Конечно, мы не можем сомневаться в том, что в то время, когда пророк под непосредственным воздействием Духа Св. заносил своё пророческое слово и историю его в особый свиток, пред его богопросвещённым взором проносилась как самая мессианская идея, в служителя которой он был избран Иеговой – самое слово Иеговы о спасении язычников, так и история этого слова, как живой образ этой идеи в её историческом развитии. Иначе мы не поймём, что же собственно заставило пророка решиться на такой подвиг, как запись этого слова и его истории в особый свиток. А это было, действительно, подвигом не потому только, что такая запись, долженствовавшая быть переданной в религиозно-нравственное руководство для целого народа, даже со своей внешней фактической стороны, была в те времена великим и трудным делом, а и потому, что, поступая так, пророк должен был идти против своих национально-иудейских убеждений и симпатий, должен был нести, так сказать, это не лично-эгоистическое только, а и национально-религиозное (поскольку оно воспитывалось в иудеях законом и историей) самолюбие своё в жертву открытой ему идеи спасения. Решиться на такой подвиг, без ясно сознаваемой высокой цели его, не естественно. Мало предполагать и то, что такою целью были лишь личные соображения пророка о нравоучительности рассказа; то обстоятельство, что слово спасения было к нему от Иеговы, как и другим пророкам, исходно с ними, и тесная внутренняя связь истории его с этим словом необходимо должны были приводить пророка к мысли о пророчественно-прообразовательном смысле и значении написанного им. Но анализируя это состояние, мы не имеем права представлять его ясным и определённым с первого же момента его возникновения; это противоречит понятию божественного вдохновения, не насилующего душевных состояний человека, а лишь просветляющего и возвышающего их. Хорошо объясняют характер этого сознания слова ап. Петра, сказанные им о пророках вообще: о нёмже (Христовом) спасении взыскаша и испыташа пророцы, иже о вашей благодати прорекоша (и, разумеется, записывали предсказываемое), испытающе, в каково или в кое время являше в них Дух Христов, прежде свидетельствуя о Христовых страстех и о славах, яже по сих (1Пет.1:10–11; ср.2Пет.1:21 и др.). Под руководством этих слов св. апостола, сознание пр. Ионой пророчественно-прообразовательного смысла и значения того, что̀ написано им в его книге, мы можем представлять себе возникшим не сразу всецело, а лишь постепенно развивавшимся и уяснявшимся в нём при помощи собственных внимательных исследований и размышлений (ἐξεζήτησαν καὶ ἐξηρεύνησαν, а не просто ἐζήτουν) пророка о том, на которое (τίνα) и на какое (ποῖον) время указывал ему словом своим и историей его бывший в нём Дух Христов. Путём этих размышлений, просветляемых и направляемых Духом Святым, пророк и должен был приходить к мысли о том, что спасение от Иеговы, которое он призван возвестить язычникам, есть предуказание сущности и характера мессианского спасения во исполнении времён, и не предуказание только, а и прообраз его – преддверие и как бы начало его, – должен был приходить к мысли о том, что это спасение, как примирение с Богом путём страданий, предуказывается и прообразуется не одним словом Иеговы, бывшим к нему, а и всей историей этого слова. Эта история, как живой образ его, должна повториться в её существенных чертах и моментах и в конце времён, и раньше – в жизни израильского народа, которая в своём общем и целом есть прообраз мессианского царства. Само собой разумеется, что ясного и определённого представления предуказуемого будущего и собственно в том его виде, как оно имело осуществиться по исполнении времён, у пророка не могло быть по самому понятию о пророчестве, имеющем ближайшей своей задачей религиозно-нравственное руководствование жизнью Израиля. Сообразно с такой задачей пророческого служения, и для самого пророка пророчество его должно было иметь своего рода загадочность и примрачность⁴⁷⁴. Эта примрачность образов будущего должна была побуждать пророка, испытывавшего бывшее ему пророчество, чутко прислушиваться к событиям, совершавшимся пред его глазами и сравнивая с ними образы пророчества, искать в них не ключа только к уразумению пророчества, как предсказания о будущем, а и светильника жизни для освещения пути её в её настоящем (ср. в объяснение и обоснование этих положений Зах.7:7–12; Ис.6:1–10; 53:1; Рим.10:16; Ин.12:37–41 и др.). Точно то же должно было быть и у пр. Ионы. Сравнивая историю пророческого слова своего с историей теократии и мессианского царства, пророк не мог ясно видеть будущего этих последних, и, взором своим скорее обращаясь к настоящему теократии, прообразуемому его личной историей, невольно должен был наталкиваться на те нравственно-поучительвые выводы, которые сами собой давались при этом. И вот он, помня о своём пророческом назначении быть руководителем народа на пути его шествия к Мессии, заносит бывшее ему откровение и историю его в особый свиток, который передаёт народу, прежде всего, для его религиозно-нравственного руководства.

Если таково было отношение к пророчеству книги пр.Ионы самого пророка; то не иное оно должно было быть и у народа, которому передана была его книга, хотя быть может ещё в меньшей, чем у пророка, степени ясности и живости. Иначе мы не поймём того, каким же образом, на каком основании, по каким побуждениям и с какими целями свиток Ионин принят и помещён был в ряд отдельных свитков пророческих. Как же скоро совершилась эта, так сказать, канонизация книги пр. Ионы со стороны освящённых руководителей народа, этот последний не мог не признавать её истинно-пророческим словом, конец которого – в Мессии и Его царстве. Примрачность же образов этого слова относительно мессианского будущего с одной стороны, и живые исторические обстоятельства жизни Израиля после Ионы с другой, заставляли народ искать в этой книге прежде всего ответа на нужды и потребности настоящего времени. Время это – тяжёлое время падения царства еврейского, начавшееся скоро после жизни и деятельности пр.Ионы, невольно обращало взоры Израиля, – народа религиозного по преимуществу, к слову Иеговы за утешениями, указаниями и наставлениями. А раз обратившись к этому слову, Израиль того времени, не мог не остановиться именно на книге пр.Ионы, которая так недавно дана ему в руководство; быть может в памяти некоторых, история, описанная в ней, хранилась ещё как живой факт, совершившийся если не на их глазах, то при жизни их отцов. «Не нарочито ли для нас – для нашего времени и дана эта книга? Иначе, для чего дана она теперь? Если же она дана для нас прежде всего, то не в ней ли именно до́лжно искать указания на значение настоящего времени и конец его, равно как и совета о том, как вести себя при настоящих обстоятельствах?» Так мог думать Израиль, приступая к чтению книги пр.Ионы. А прочитав эту книгу, он не мог не увидеть, хотя в общих чертах, существенного сходства между своей жизнью и поведением пророка. «Как Иона – один почитатель Иеговы среди окружавших его язычников, призванный к проповеднической деятельности наперекор воле божественной, уклонился от этого поручения и за это был наказан Богом; так ведь и мы – народ израильский. И почему это не нарочитый образ наш? Если же так, относительно прошедшего и настоящего положения дел в нашей жизни, то не естественно ли в этой же истории видеть указание и относительно будущей жизни?» Вот, думается нам, исходные, начальные вопросы, которые Израиль предлагал себе при чтении книги пр.Ионы, и в ответах на которые должно было, прежде всего, заключаться руководительное значение этой книги, как пророческой для этого народа. «Если и мы, весь народ израильский, точно так же, как и пр. Иона, самым внешним своим положением наказываемся за своё горделиво-презрительное отношение к нашим врагам-язычникам, то не значит ли это, – так мог размышлять Израиль, – что как Иона во чреве рыбы молился Иегове, вспоминая о храме Его, так и мы должны вести себя, что как Иона был помилован за это обращение к Богу и сознание, что у Иеговы спасение для всех, так и наши бедствия должны будут кончиться, что как Иона, освободившись из чрева рыбы, пошёл с проповедью покаяния в Ниневию и ниневитяне покаялись, так и мы должны переменить свои враждебные отношения к угнетающим нас язычникам. Стало быть, Иегова есть Бог не иудеев только, а и язычников; стало быть и язычники, если они каются, заслуживают от Него прощение; стало быть, и они способны к восприятию не только проповеди о спасении, а и самого спасения от Иеговы; стало быть и они достойны его. Если же так, то во всём этом должны быть какие-либо мудрые в благие цели Иеговы, заветы Которого с Израилем не могут разрушиться. Не есть ли это указание на то благословение, которое обещано Иеговой всем племенам земным, именно через Семя Авраама? А это семя есть Семя жены, имеющее стереть главу змия. Стало быть, не без причины книга Ионы начинается словом Иеговы к Ионе – недаром она пророческая книга»⁴⁷⁵.

Конечно, всё сказанное нами об отношении Израиля к пророческому слову Ионы, суть предположения, но предположения не лишённые оснований; ибо они подтверждаются, хотя отчасти, и историей. И в самом деле, почему великий Исаия называл грядущие бедствия Израиля именами, невольно напоминающими собою историю пр.Ионы? Не потому ли, что видел в погружении Ионы в волны моря и в поглощении его рыбой великой не только прообраз, а и знамение того, что скоро и Израиль будет окружён врагами как водами многими, и поглощён ими как левиафаном? Почему далее пр.Осия говорил, что плен продолжится три дня – знаменательное число, означающее полноту и указанное в книге пр.Ионы? Не потому ли, что, обращаясь взором своим к концу плена, прозревал указание на него в той же истории пр. Ионы, и не только указание, а и знамение? Чем, наконец, объяснить себе то обстоятельство, что скорбные песни Израиля в плену вавилонском, вроде 115, 116 и 136 псалмов, происхождение которых во время плена, как мы видели выше, несомненно, естественные конечно сами в себе, вылились из души Израиля в тех же самых словах и выражениях, с какими мы встречаемся в молитве пр.Ионы, изложенной во 2-й главе его книги и являющейся в своём содержании и в своей форме высокохудожественным и психологически понятным излиянием скорбной души пророка? Не указывает ли и это обстоятельство на то, что Израиль видел в этой молитве не только прообраз своего пленного состояния, а и руководство, и нравоучение себе?..

Возвращаемся к оставленным нами нравоучительно-руководственным выводам, как должен был делать Израиль для себя из истории пр.Ионы. Несомненно, конечно, что много таких поучительных выводов мог и должен был делать для себя Израиль из книги пр.Ионы; но что̀ особенно ценно и дорого должно было быть для Израиля в книге пр. Ионы в этом отношении, так это широкий, общечеловеческий, христианский универсализм этих нравоучительных истин, извлекаемых из этой книги. Эти нравоучительно-пророческие истины книги пр.Ионы – не частные обрядовые предписания закона, имеющие только временное и местное значение, каковы, например, осуждение о ядении свиного мяса и нечистых животных, нарушения внешнего покоя субботнего, принесения в жертву нечистого хлеба и порочных животных, или законы о мести к врагам. Нравоучительно-пророческие руководительные истины книги пр. Ионы чужды этой ветхозаветной обрядовой исключительности, вне иудейства не имевшей места и в самом иудействе своём носившей указание на что-то другое – настоящее подлинное; они, эти истины книги пр.Ионы и есть то настоящее и подлинное, что, как достояние собственно христианства, в Ветхом Завете являлось лишь как проблеск, как заря; они говорят о виновности человека, требующей покаяния, о покаянии, сопровождаемом добрыми делами и о милости Божией, спасающей кающихся. И как высказаны эти истины! Это – не сухие и строгие законные предписания и даже не трогательные убеждения следовать указанному пути; в положениях и поведении действующих лиц книги пр.Ионы пред нами восстаёт живой человек в его действительном религиозно-нравственном состоянии, предшествующем полному примирению с Богом. Прежде всего, этот человек – тот, чей вопль злобы доходит до неба; потом он слышит божественный голос, призывающий его к его первообразу; умом своим он соуслаждается этому зову божественному: он ещё в отечестве своём знает, что Иегова – Бог милостивый и долготерпеливый, но живущий в нём грех – его лжеимённый разум представляет ему этот божественный зов в превратном виде, и человек не без борьбы, но и не по необходимости, поступает вопреки этому зову божественному. Бог снова зовёт его сильным голосом чудес; человек не может не откликнуться на этот зов, кается и получает за это покаяние прощение. Это прощение не переродило человека сразу, насильно; душевные мысли снова выплывают в нём наружу, но под руководством божественного слова человек не покоряется им уже так, как прежде. На этом останавливается книга наша, написанная тогда, когда Иисус не был прославлен для тех, которые под действием Духа не воплотили ещё в себе Христа. Разве не напоминает собой эта история то, что́ говорит св. апостол Павел в послании к римлянам (Рим.7:7–25; 8:1–8) о дозаконном, подзаконном и благодатном состояниях человека, каждое из которых должно быть достоянием как ветхозаветного человека, поскольку дело Христово простирается плодами своими не только вперёд, а и назад, так и новозаветного, поскольку искупление Христово не насильно навязывается нам отвне и всецело, а внутрь нас есть, как свободное движение усвояющей его души, лишь постепенно возрастающее в силе своей. И как глубоко верно поняли этот божественный зов книги пр.Ионы наши отцы и учители, от лица каждого из нас откликаясь на него в церковной песни словами: от тли, Боже, мя возведи!

Если божественный зов книги пр.Ионы к восстанию от духовного зла и к желанию примирения с Богом так близок нашему христианскому искупленному сознанию; то как же высоко он должен был стоять пред подзаконным сознанием иудея и истомлённым сознанием язычника? Сущность ветхозаветного и внехристианского вообще душевного состояния человека в его отличии от состояния облагодатствованного, примирённого в том и заключается, что там человек, постоянно падая и сознавая своё падение, как не освящённый благодатью христианских таинств, не имел сил к восстанию и, сознавая это, мог лишь отчасти предвкушать его. Отсюда-то само собой помимо всех других данных, и становится понятным, каким образом книга пр.Ионы должна была быть пророческой для Израиля в его отношении к Мессии. Возбуждая в душе обратившегося к ней израильтянина покаянное чувство, она призывала его прежде всего к молитве о ниспослании мессианского спасения, – к молитве о скорейшем пришествии этого спасения именно внутрь души молящегося, к молитве о том, чтобы Иегова дал хотя предвкусить этого спасения, как дал он предвкусить его ниневитянам, и через то жизненно увериться, что это спасение будет несомненно. Если же при этом мы припомним и то гордо-презрительное отношение Израиля к язычникам, которое невольно воспитывалось в душе его самой же историей, и те исторические обстоятельства, среди которых Израиль должен был жить после времени пр. Ионы, и те задачи, которые налагались на Израиля этими обстоятельствами, как на народ Иеговы, обязанный распространить спасение Его по всей земле, и те предсказания о Мессии, которые имели изрекать ему последующие пророки, если припомним всё это; то мы должны будем признать, что руководительное значение книги пр.Ионы, как пророческой книги, для Израиля было жизненное, простиралось шире и глубже простого возбуждения покаянного и молитвенного чувства: оно простиралось на самую жизнь и деятельность Израиля. В мысли, что и язычники – такие же люди, как и Израиль, точно так же, как и он, способные принимать начатки спасения от Иеговы, мысли, подтверждённой в книге пр.Ионы фактически и указывающей на то, что то, что́ было с ниневитянами, должно повториться со всеми язычниками в будущем, наша книга давала Израилю руководство в предстоящих ему сношениях с язычниками. Она заставляла Израиля оставить своё горделиво-презрительное отношение к этим язычникам и не отказывать им учиться у него песням сионским; а это уже много значило в деле выполнения Израилем второй половины его миссии – быть светочем для язычников на пути их шествия к Мессии. В самом деле, не книга ли пр. Ионы, самой живой действительностью подтверждавшая истину, что Иегова является и язычникам не в бурном только порыве вихря, а и в тихом веянии ветерка, истину, открытую ещё прежде и учителю Ионину Илии (3Цар.19:11–12), способствовала тому, что, по крайней мере, пророки Израиля не стали, подобно Илии или Ионе, настойчиво требовать от Иеговы, чтобы он погубил недостойных язычников? Не она ли первая, смиряя гордость Израиля, не только мирила его и с его собственным пленом, как средством для привлечения и язычников к спасению от Иеговы, и с совершавшимся на его глазах этим привлечением, а и побуждала его к участию в этом привлечении, как с одной стороны предуказанном в ней, а с другой – предуказывающем и приготовляющем собою явление Мессии? В данном случае, мы имеем ввиду передаваемое Иосифом Флавием (кн.XI, гл.1) и Феодоритом (в его толковании на кн.Даниила пр.) предание о том, что Киру персидскому, пред отпущением им евреев из плена, показано было известное пророчество Исаии об этом царе (Ис.44:28; 45:1–13). Да и самые, наконец, пророчества последующих пророков не потому ли, что в книге пр. Ионы находили объяснения и подтверждения свои, и были принимаемы и усвояемы Израилем, если не вполне живо и точно, то, по крайней мере, с сознанием их пророчественного значения? Само собой разумеется, что говоря так, мы не исключаем действия в данном случае и других причин, и даже, быть может, действия более сильного, чем действие книги пр.Ионы. Всё же она приготовляла и размягчила каменистую почву израильского сердца к восприятию этих других пророчеств, бывших о Мессии после Ионы, и к уяснению того, каким же образом царство Мессии обоймёт собою весь мир, в чём будет состоять сущность мессианского спасения, чем будет приобретаться оно и т. п., давая через это Израилю возможность предугадывать, или лучше, сердцем предчувствовать Мессию, смертью Своей имеющего основать всемирное царство.

И благо тем из израильтян, которые при наступлении царства Мессии, слушая вдохновенное разъяснение Иоанном, сыном Захарии, древних мессианских пророчеств в приложении их к Иисусу, Сыну Марии из рода Давидова, откликнулись на его призыв к покаянию в мысли, что Бог и из камней может произвести чад Аврааму, каялись, творя плоды, достойные покаяния, и по зову Иоанна шли к указываемому им Иисусу, как Агнцу Божию (Мф.3:1–12; Мк.1:1–7; Лк.3:1–18; Ин.1:18–51 и др.) На них отражалось в этом случае действие, наравне с другими пророческими писаниями читавшейся в синагогах их, и проповеди Иониной. Но суд и осуждение ожидает лукавых фарисеев, с неверием относившихся к Иисусу и Его проповеди о примирении с Богом людей, с покаянным и верующим сердцем идущих к Нему: их осудят мужи ниневитские, ибо они покаялись вследствие проповеди Иониной; и вот здесь более Ионы (Мф.12:41). Для ниневитян пр. Иона был знамением спасения от Иеговы, разъясняющим в истории главным образом трёхдневного пребывания пророка во чреве рыбы и условия и пути этого спасения; так и иудеи, современные Христу, – проповеднику всемирного спасения, в самой истории Господа, естественно приводившей Его к смерти, должны были видеть знамение божественности Христа. Так говорил Сам Господь наш Иисус, утверждая этими словами подлинность такой духовно-нравственно подготовляющего людей к принятию Его значения книги пр.Ионы.

Уже в этих, сейчас приведённых нами словах Господа, а ещё более в непосредственно связанном с ними сопоставлении, которое сделал Иисус между Своей смертью и трёхдневным пребыванием Ионы во чреве рыбы, и на которое Он указал, как на знамение Своего мессианского достоинства, ясно даётся чувствовать, что не одно духовно-нравственно приготовляющее к Мессии значение имела для иудеев книга пр.Ионы, а и нечто бо́льшее. Именно они должны были видеть в ней и прямое пророчество о Мессии – прообраз Его.

Впрочем, иначе и быть не могло, если мы верим, что Ветхий Завет и в своём целом и в частях есть сень грядущих благ (Евр.10:1) не на самом только деле, – в действительности, а и в сознании самих евреев. Как скоро они допускали, что пр. Иона своим чудесным пребыванием во чреве рыбы не только прообразовал пребывание евреев в плену, служа знамением его законности и необходимости, как средства обнаружения теократии, а и предуказывал на мессианское время; то они в силу самой связи теократии с мессианским временем не могли не гадать, что и в царстве Мессии должно совершиться нечто подобное их ветхозаветной истории. Само собой разумеется, что и эти параллели между историей пр.Ионы, прообразовавшей собою историю ветхозаветной теократии, с одной стороны, и историей Мессии с другой, не могли быть так ясны и полны у них, как можем сделать это мы, точно также, как не были для них такими и параллели между историей Ионы и историей самой ветхозаветной теократии; в том и другом случае не все члены этих параллелей были налицо; члены прообразуемые нужно было ещё отыскивать и их предчувствовать. Но что евреи могли делать эти параллели и действительно делали, это несомненно; ибо иначе мы не можем объяснить себе того обстоятельства, что таких параллелей между ветхозаветными и новозаветными событиями, как, доказывающих собой божественную несомненность этих последних, очень много в писаниях св. апостолов – в евангелиях и в посланиях, особенно у ап.Павла и преимущественно в его послании к евреям. По писаниям этих св. мужей весь закон и пророки не только сами в себе, а и в очах бывших под законом были, как бы, новозаветной историей в Ветхом Завете. Конец закона Христос, говорит ап. Павел, и на этом положении строит даже своё заключение о безответности иудеев, не уверовавших во Христа (Рим.3:20–22; 10:1–10). Правда, у апостола речь о нравственном законе, главным образом, как средстве оправдания; но не та же ли мысль и в книге пр. Ионы, что оправдание, как дело милости Божией, даётся не делами закона, а верой, следовательно, и Христом⁴⁷⁶.

Итак, какие же новозаветные события предуказаны в истории пр. Ионы? Обращаемся к истории сначала Самого Начальника нашей веры Иисуса, а потом и основанной Им церкви.

Пророк Иона происходил из галилейского города, Геѳаховера, и Христос и по происхождению Своих родителей и по месту Своего жительства был галилеянин (Мф.2:23; Лк.2:39, 51, 52; 4:16, 22–24; Ин.1:45 и др.). Иона на корабле, готовом сокрушиться от бури, а Христос – посреди ветхозаветной церкви, близившейся к концу. Товарищи Ионы, корабельщики, устрашённые бурей, помышляя о средствах спасения, невольно изрекают над пророком то слово, которое над Иисусом произнесли архиереи и фарисеи: уне есть, да един человек умрет за люди; да не погибнет весь народ (Ин.11:47–50). Иона, добровольно обрекающий себя на смерть, действительно ввергается в море и тем спасает корабельщиков; Христос, область имевший положити душу Свою и паки прияти ю, добровольно предаёт Себя на смерть, да мы будем правда Божия о Нем, и язвою Его исцелеем (2Кор.5:1; Ис.53:5). Правда, Иона подвергся ужасному наказанию заслуженно за своё непослушание воли Божией; а Христос возносится на крест невинно; но

1) между прообразом и прообразуемым им, как между копией и оригиналом, и не может быть полного тождества;

2) грех Ионы в сущности был проявлением не его личного эгоизма только, а воспринятой им от других неразумной ревности его по славе Божией, a

3) и Христос, безгрешный Сам в Себе, понёс наказание и умер на кресте за грехи народа, воспринятые Им на Свои рамена, как Свои грехи, так что даже Отец Его оставил Его (Мф.27:46).

Правда, далее, смерть И.Христа не отвратила гибели иудеев, вопиявших: распни, распни его, но она утолила гораздо ужаснейшую бурю гнева Божия, угрожавшую погибелью всему роду человеческому (Ис.53:5; Кол.1:20). Далее, Иона, брошенный в море, не погибает, но, выражаясь словами церковной песни, как гробом, поглощается рыбою великою и живой молится там, заключая свою молитву исповеданием спасения у Иеговы; Христос, снятый с креста и умерший по телу, полагается в новом гробе, а бессмертной душой Своей и божеством сходит в ад, проповедуя спасение сущим там духовом (Деян.2:27; 1Пет.3:10–20). Эта проповедь, напоминая собою заключение молитвы пр. Ионы, по аналогии с этой же молитвой, началом своим должна иметь крестную молитву Господа, которая точно так же, как и молитва Ионы, началась изображением мук страдальца, оставленного Иеговой (Ин.19 гл. ср. Пс.21). Яко же бе Иона во чреве китове три дни и три нощи, тако будет и Сын человеческий в сердцы земли три дни и три нощи (Мф.12:40), так объясняет Сам И.Христос дальнейшее прообразовательное значение трёхдневного пребывания пророка во чреве рыбы по отношению к Его собственному пребыванию во гробе с вечера пятницы до утра первого дня недели.

Знаменательны для нас эти слова Господа; они показывают, что по учению Его, пришедшего спасти всех людей смертью Своей, в данных фактах средоточный пункт Иониной проповеди о спасении Христовом и самого спасения Его, – в них заключается то существенное условие, без которого не могла быть произнесена проповедь о спасении, равно как и тот путь, которым должно совершиться самое спасение и который, как краеугольный камень здания, его же небрегоша зиждущии, как камень соблазна, больше, чем другие, нужно было утвердить. С утверждением этого камня само собой утверждается и всй остальное, стоящее с ним во внутренней органической связи. Вот почему на один только данный факт из всей книги пр. Ионы и указал Господь; вот почему и для нас весьма важно это свидетельство Господа. На нём основывается вера церкви в пророчественное значение указанного события, а вместе с ним и всего остального содержания книги, та вера, которая, на основании слов апостола (1Кор.15:4), занесена в пятый член никео-цареградского символа веры и выражается в богослужебной практике (см.Паремии на Великую субботу). «Ибо, – говорит Златоуст⁴⁷⁷, – именно это писание (книгу пр.Ионы) назнаменуя, как яснейшее из всех, апостол и отцы сказали, что И.Христос воскрес в третий день по писаниям». Вследствие этой-то именно важности приведённого свидетельства И.Христа, критики отрицательного направления и стараются всячески ослабить доказательную силу его для нашей веры в смерть и воскресение Спасителя по писаниям, утверждая то положение, что слова: ὥσπερ и οὕτως (якоже и тако), употреблённые в этом месте греческого текста, означают простое сравнение, сопоставление двух фактов и ничего больше. Но как нет сомнения в том, что здесь необходимо предполагается это сравнение и сопоставление двух подлинно исторических фактов, так равно, несомненно, и то, что смысл этого сопоставления не просто исторический, а и глубоко пророчественный. Это сопоставление ветхозаветного с новозаветным совершенно аналогично в этом отношении со всеми остальными подобными же ссылками Христа и апостолов на Ветхий Завет, которых весьма много в Новом Завете. В этих же ссылках часто формула, употреблённая в разбираемом нами месте, ὥσπερ и οὕτως, заменяется или формулой: καὶ ἐπληρώϑη (и исполнилось), или: καϑῶς γέγραπται (как написано), или же, наконец, всего чаще: ἴνα πληρωϑῇ (чтобы исполнилось). Сопоставление же ветхозаветного события с новозаветным с такими именно определениями их значения уже вовсе не может быть объясняемо в смысле простого исторического сопоставления (ср. Мф. 2:15; Ин.15:25; Деян.1:20). Что это действительно так, это ясно и из указанного нами сейчас места, 1Кор.15:4, где говорится, что Христос воста в третий день по писанием, κατὰ τὰς γραφὰς, что совершенно равнозначно выражению: καϑῶς γέγραπται (как написано), а, следовательно, и ἴνα πληριυϑῇ. Итак, как в приведённых словах Господа и Его апостола, так и в основанном на них исповедании символе веры, лежит та мысль, что не моментами пребывания Ионы во чреве рыбы заключается пророчественное значение истории Ионы по отношению ко Христу, а простирается и на всю историю и в её начале, и в конце.

Прообразовательное по отношению к Господу значение начала истории Ионы мы уже видели; обращаемся к её продолжению и концу. В самом деле, как Иона чудесно спасён был из чрева рыбы, чтобы идти с проповедью покаяния в языческую Ниневию; так и Христос воста от гроба, да проповедается евангелие царствия всей твари (Мк.16:15). Как там указанное чудо должно было служить знамением для ниневитян, для приведения их к покаянию, а потом и для самих евреев, для выполнения ими их проповеднической миссии среди язычников; так и чудо воскресения И.Христа должно было, как и теперь должно служить таким же знамением как Его мессианского достоинства, так и божественной несомненности, основанной Им веры, должно служить для нас, как и для не веровавших Христу фарисеев, пред которыми Он говорил эти слова (Ср.1Кор. 15:12–15), знамением этого даже более сильным и веским, чем чудо Ионы. Якоже бысть Иона знамением ниневитом, тако будет и Сын человеческий роду сему, так продолжил Сам Христос указанное выше сопоставление, употребляя его, конечно, в том же пророчественном значении, что́ и вышеприведённое, и непосредственно за сим присовокупил: мужие ниневитстии восстанут на суд с народом сим и осудят его яко покаяшася проповедию Иониною; и се боле Ионы зде (Мф.12:41 ср. Лк.11:30–35). Эти два обстоятельства – замеченное Христом преимущество чуда воскресения Его пред чудом Ионы и указанное Христом же видимое несоответствие между прообразом и прообразуемым им в их дальнейшем (Ионе поверили, а Христу фарисеи и книжники не верили), нисколько не нарушают в сущности гармонии, какая должна быть между прообразом и прообразуемым им. Это ясно будет для нас, как скоро мы, сопоставляя с историей проповеди Ионы в Ниневии историю евангельской проповеди, подольше остановимся своим вниманием на лицах, к которым обращена была та и другая проповедь.

Иона должен был идти с проповедью покаяния не к иудеям, а к развращённым язычникам и через то показать, что спасение Иеговы должно распространиться на всю землю, а не ограничиться одним народом еврейским; так и Христос после воскресения Своего, посылая апостолов на проповедь, говорил им: шедше в мир весь, проповедите евангелие всей твари (Мк.16:15); ещё: шедше убо научите вся языки (Мф.28:19). Но пророк до бывшего с ним чуда уклонился от этой проповеди и бежал в Фарсис, и в этом случае является действующим уже не как пророк только, а вместе и как человек – сын своего народа и времени. Поэтому-то он в данном случае должен быть принимаем прообразом уже не Самого Христа только, как идеально-непоколебимого проповедника истины, а и тех вестников Его – апостолов, которых посылал Он пред Собою и которые, как и Иона, не представляя себе ясно всемирного царства любви Христовой, шли иногда против Его указаний (Лк.9:49–56 и др.). Впрочем, если мы захотим рассматривать в этом случае Иону как прообраз Христа; то и тут мы не можем не видеть соответствия между ними. Ибо почему выставленное нами поведение пророка не может хотя отчасти напоминать собою образа и круга деятельности самого И.Христа при Его жизни, когда Он, отправляя учеников Своих на проповедь, говорил им: на путь язык не идите, и во град Самарянский не внидите; идите же паче ко овцам погибшим дому Израилева (Мф.10:5, 6)? Правда, Христос действовал в этом случае мудро с мыслью, что израильтяне (овцы) должны лишь прежде быть напитапы словом Божиим, чем (псы) язычники (Мф.15:21–24), а не исключительно они одни, как, по-видимому, думал Иона. Но и при этом несоответствии, которое естественно между прообразом и прообразуемым, здесь есть всё-таки сходство в самом имени, которое даёт Христос иудеям (овцы) и язычникам (псы). Ещё больше этого сходства в самом дальнейшем ходе той и другой проповеди. Иона после того, как чудесно спасся от смерти во чреве рыбы, и именно потому, что спасся, действительно пошёл с проповедью в Ниневию и ниневитяне покаялись. Так и Христос ещё пред страданиями Своими говорил, что пришёл час прославиться ему, под чем Он разумел Свою смерть, воскресение и вознесение от земли, прославиться для того, чтобы принести плод мног и всех привлечь к себе и именно после этого воскресения и вознесения (Ин.12:20–32); по воскресения же Его апостолы, действительно, согласно заповеди Его, проповедаша евангелие всей твари всюду, говоря: покайтеся и да крестится кийждо вас во имя Иисуса Христа, угрожая в противном случае осуждением (Мк.16:15–20; ср. Деян.2:38).

Знаменательно в этом случае совпадение самого места, откуда собственно началась проповедь язычникам и в истории пр.Ионы и в истории христианства. В Иоппии Иона, севши на корабль, плывущий в Фарсис, самым делом отрекался от поручаемой ему миссии – быть проповедником спасения у язычников; сюда же, вероятно, пристал и корабль после бури; здесь же, быть может, принесли жертвы и дали обеты Иегове корабельщики – финикийские уроженцы, наученные в этом невольным опытом Ионы; отсюда же, наконец, пошёл всё-таки и Иона с проповедью покаяния в Ниневию. Не то же ли было и в истории христианской проповеди? В пределах Тира и Сидона женщина сиро-финикиянка выслушала сначала отказ Господа исполнить её просьбу и потом получила просимое от Него, как бы вынужденного к тому апостолами Его (Мф.15:20–28). В Иоппии же ап.Пётр, второй Иона по своему характеру, видел спускавшийся с неба сосуд некий, наполненный гадами и птицами нечистыми, которые ему велено было заколоть и есть, и отрекался есть их; и отсюда же он, когда вслед за тем пришли к нему мужи от язычника Корнилия из Кесарии, на утро, встав, пошёл в эту Кесарию и там крестил весь дом этого язычника (Деян.10:10–30). Ниневитяне покаялись от проповеди Иониной, и апостолы после обращения Корнилия познали, что и язычникам дал Бог покаяние в жизни (Деян.11:18) и вещание апостолов прошло по всей известной тогда земле (Рим.10:18). И замечательно, всюду апостолы обращались с проповедью сначала к иудеям, которые не веровали, и потом уже к язычникам, которые веровали, и таким образом само собой выходило, что церковь спасаемая образовывалась и образовалась из язычников, а не из иудеев, которые оказались отверженными. С первого взгляда и тут является несоответствие между прообразом и прообразуемым им; ибо мы не можем же думать, что Иона, прообразовавший собою иудеев, и после покаяния ниневитян, возвратившись в отечество своё, остался таким же неверующим, каковыми оказались в большинстве случаев иудеи времён христианства. Но чтобы не блазниться и этим кажущимся несоответствием между прообразом и нрообразуемым, нужно помнить с одной стороны то, что и Иона, прежде чем записал историю своей проповеди в свиток, который передал в руководство народу, следовательно прежде, чем сознательно и с убеждением воспринял данное ему слово Иеговы о спасении язычников и именно через иудеев, но уже после своей проповеди в Ниневии, сидел при городе в куще, ожидая, что будет с городом, и желал его погибели, так что Иегова должен был для научения его правильному пониманию дела послать червя, который подточил бы растение, дававшее ему тень, и жгучий ветер, паливший его солнечными лучами; с другой стороны нужно посмотреть на историю современного нам Израиля и на последнюю судьбу его, как о ней предсказано в откровении. Из опыта мы знаем, что и иудеи, как и Иона, с завистью и недоброжелательством к остальному миру, принявшему христианство, ожидающие своих грёз о Мессии, через отчуждение от этого мира, лишение своего отечества и рассеяние по чужим землям, через различные беды и напасти, которые обрушиваются на них со всех сторон, и через укорливое, наконец, для них благоденствие христианских народов, вразумляются и призываются Богом к принятию евангелия и не всегда тщетно. О будущей же судьбе их ап.Павел тайну вещает, что ожесточение произошло в Израиле отчасти до времени, когда войдёт (разумеется – в церковь Христову – спасётся) полное число язычников и тако весь Израиль спасётся (Рим.11:25, 26); и тогда-то, говорит апостол в другом месте, будет Бог всяческая во всех (1Кор.15:28). Таким образом, конец пророческого смысла истории Ионы по апостолу должен быть таков: как некогда Иона был непослушен для того, чтобы через его непослушание, или точнее, через чудесное наказание его за это непослушание, проповедью его помилованы были за послушание этой проповеди ниневитяне, а это в свою очередь должно было раздражить и ревность самого Ионы с тем, чтобы и он был помилован; так и израильтяне и в Ветхом Завете были жестоковыйны и теперь не послушны, чтобы чрез наказание их за это непослушание, в древности пленом, а теперь бедами, привлечь к спасению и язычников, а это в свою очередь должно иметь своим концом будущее спасение и самих израильтян, после которого настанет и явление Бога, как было то и в Ветхом Завете.

Выясняя на основании возвещённой ему тайны закон божественного домостроительства вообще, апостол так заключает свою речь об этом домостроительстве в своём послании к Римлянам: Затвори Бог всех в противление, да всех помилует, и в благоговении пред сим концом всего восклицает: о, глубина богатства и премудрости и разума Божия (Рим. 11:32, 33)! Разве не этот же премудрый закон божественного домостроительства должен видеться нам и в пророческом слове Ионы? Отсюда разве можем мы и при виде этого последнего слова, так исполнившегося и так исполняющегося, не восклицать с апостолом: как неисследимо премудры и глубоки пути Божии!

Разве смеем, поражённые этой глубиной богатства мудрости Его в этом слове, не утверждаться через эту премудрость слова в вере во Христа, к чему призывает и апостол? И разве не должны мы и в данном случае приложить к себе урок апостола, чтобы мы, дикая ветвь на маслине Христовой, не гордились пред отложившейся ветвью иудеев, помня, что не мы корень держим, а корень нас (Рим.11:18, 20)?..

Сопоставляя теперь этот конец пророческого смысла книги пр.Ионы с его началом, что же мы видим? В небольшой книжке, излагающей историю проповеди пр.Ионы в Ниневии, Богу угодно было дать всем нам – и иудеям, и язычникам, и христианам – откровенное слово обо всём Своём домостроительстве. Заключая в себе историю проповеди Ионы в Ниневии о спасении путём покаяния, спасшей язычников для спасения ими иудеев, и предуказывавшей им (язычникам), что некогда и они примут участие в ожидаемом всеми мессианском спасении и примут именно от иудеев, книга пр.Ионы имела непосредственное отношение не только к язычникам, а и к иудеям. Представляя взору Израиля в Иониной проповеди о покаянии и язычников и ещё яснее в самой истории этой проповеди ту задачу, которую Израиль, как народ завета, должен был скоро после времени Ионы выполнить по отношению к язычникам, и тот путь, которым он должен был совершить эту задачу, книга пр.Ионы не только убеждала Израиля к следованию по этому пути, не только доказывала божественность этого пути, а и разверзала сердце его к восприятию мессианских вещаний следующих пророков. Действуя таким образом на нравственную сторону Израиля, книга пр.Ионы в самых тех мыслях, чувствах и желаниях, вызываемых ею, давала Израилю предвкушать всю сладость мессианского спасения и через то предуказывала и даже предначинала своей историей это спасение, конечно не вполне и всецело, а лишь отчасти, в том, что это спасение распространено будет Мессиею и на язычников после смерти Его и может быть приобретаемо лишь покаянием. Прямое же отношение этого слова ко Христу не во всём ясное для иудеев, ясно для нас, при сопоставлении образов книги с известной уже нам жизнью Христа и Его церкви, как прообразов с прообразуемым ими; и в этой-то ясности указанного отношения лежит пророчественно-руководственное значение книги пр.Ионы для нас, и для наших потомков, как утверждающей веру во Христа и заставляющей крепче прилепиться к Нему. Если по всему этому, в силу основного правила для определения достоинства слова: по плодам его узнавать его, книга пр.Ионы должна быть признана пророческой, как богооткровенной книгой) премудрости божественной, едва постигаемой нами в своём исполнении; то не меньшим ореолом божественности мы должны окружать её при рассмотрении и её происхождения, совершившегося в то время и в такой форме, в которых всего более выразилась приспособленность её к нуждам, потребностям и к степени понимания тех, кому дана она, происхождения, превышающего силы естественного разума и ещё меньше идущего в параллель с происхождением языческой мантики. Это поистине богооткровенное слово о спасении одних через непослушание других, находящее своё приложение как в древности, так и ныне, как в общем, так и в частях, и недоступное в своём происхождении разуму человеческому.

Поистине глубоко богатство мудрости слова Божия!

В этом-то богатстве ве́дения Божия, выразившемся пред нами в книге пр.Ионы, и лежит ключ к уразумению глубочайшего уважения к этой книге со стороны христианской церкви, – уважения, по которому эта глубина внутреннего смысла истории пр.Ионы, созерцаемая оком веры, всегда служила ручательством исторической достоверности книги в мысли, что если так должно было быть по разуму для блага людей, то так и было всё это, с другой стороны к уяснению причины самых язвительных насмешек над этой книгой со стороны отрицательных критиков, не хотящих видеть в истории человечества ничего божественного.