Третий отдел. Критический разбор религиозно-философских воззрений Милля

Основанием всех религиозных воззрений Милля и вместе всех неправильностей служит то его основное положение, что материя и сила вечны, и что сила, заключенная в процессах химических сложений и разложений, может служить началом и причиною всего существующего. До такого представления о силе Милль дошел на основании настоящего положения естественных наук. Анализируя мировые явления и по возможности доводя их до того источника, откуда они происходят, он естественно не мог выйти из мира, а в нем искал причину, из которой затем, при участии разума, образовалось все существующее, и следовательно не мог дойти до представления о Божестве, как первой причине, которое может быть только делом вывода, хотя вывода, заметим, необходимого для уяснения образования всего существующего. Естественная наука может только уяснять в некоторой степени способ развития и усовершенствования мировой жизни; но никогда не может доходить до первопричины; она должна оставить этот вопрос открытым и решение его предоставить религии, или иначе: сознание утверждает факт существования Бога, а природа своею жизнью и своими законами должна уяснять для разума эту великую истину; и чем более будут развиваться естественные науки, чем более будет исследована мировая жизнь, тем более будет данных подтверждать разумную веру в единого всемогущего Бога. Смотря с такой точки зрения на предмет, мы естественно должны принимать более или менее точные выводы естественных наук и принимать их не столько потому, как говорит Милль, что общие рассуждения не могут спорить против фактов, сколько потому, что они в некоторой степени уясняют для нас божественный план мирообразования. История явлений природы, говорит Бакон, есть книга творения Божия (volumen ореrum Dei). Откровение возвещает нам волю Божию, а творение показывает Его всемогущество. ¹⁵⁹ Необходимо, говорит Кеплер, для общей пользы стараться примирять божественное слово с божественным делом. ¹⁶⁰ Принимая выводы естествознания, мы должны, прежде всего, признать неучтожимость материи, так как естественные науки, основываясь на более или менее сильных доказательствах, утверждают, что невозможно ни произвести вновь, ни уничтожить самомалейшего количества материи. ¹⁶¹ Милль к этому справедливо прибавляет, что материя вечна в сфере опыта; ¹⁶² так как люди начали существовать только тогда, когда были все условия, необходимые для их существования. Теперь является вопрос: из того, что вещество в пределах опыта не появляется вновь и не исчезает, возможно ли заключать к вечности материи? Предполагают, что подобное заключение будет в некоторой степени равносильно следующему: «Ребенок, забавляясь различными игрушками, увидел, что одни он мог изломать, а другие не мог. Отсюда он делает такое заключение (допустим в ребенке способность к философствованию): первые игрушки ломаются, следовательно, они кем-либо сделаны; но последние я никак не мог разломать, следовательно, они вечны. Заключение о вечности материи едва ли основательнее этого положения, человек, не зная сущности вещей и не имея возможности уничтожить различных ее проявлений, утверждает, что вещество вечно, потому что он не может его уничтожить. При этом забывается та простая истина, что человек, как существо конечное, ни творить, ни уничтожать ничего не может. О вечности вещества он мог бы заключать лишь тогда, когда знал бы его сущность: но, к сожалению, несмотря на все успехи естествознания, о веществе мы знаем только как о серебре, золоте, калии, натрии и т. д., т. е. знаем только о простых телах и их различных соединениях; знаем, что вещество составляет основание всех явлений в природе, знаем, что без вещества не мыслимы никакие явления в мире физическом. Таким образом, вещество обусловливает собою явления, а явления обусловливают собою знакомство человека с веществом». ¹⁶³ Затем как сам Милль, так и все вообще занимающиеся естественными науками, признают твердо доказанным, что существующий мировой порядок получил свое начало во времени, Милль говорит, что наша планета была некогда не совместима с животною жизнью. А если так, то совершенно непонятно, каким же образом при материи, существующей вечно, возможно мировое образование во времени? Что же было с материею до времени образования мира? Что было с тем неизменным элементом, который Милль, на основании опыта, признает вечно существующим? Неужели он от вечности мог быть неподвижным до того момента, когда начал образовываться универс? ¹⁶⁴ Указать на время образования самой материи естественные науки не могут, они предполагают разные гипотетические сверхъопытные теории, которые в существе дела оказываются весьма недостаточными для уяснения вопроса о первопричине, между тем научные объяснения свойств и законов движения мировых тел требуют бытия другой высшей силы.

Первое свойство тел называется инерциею, которую Ньютон в начале своих «Principia philosophiae» определяет так: «всякое тело неизменно остается в покое или движении, какое сообщено ему, до тех пор, пока сторонние силы не заставят его изменить свое положение». ¹⁶⁵ Лаплас еще более развивает эту мысль. «Точка, находящаяся в покое, говорит он, не может привести себя в движение, потому что не заключает в себе причины, чтобы двигаться более в одном направлении, чем в другом. Когда она приведена в движение какою-либо силою и потом предоставлена самой себе, то постоянно движется однообразно в направлении этой силы; она не испытывает никакого сопротивления, т. е. каждую минуту ее сила и направление движения одинаковы. Это стремление вещества сохранять свое состояние движения и покоя и называется инерцией. ¹⁶⁶ На основании этого первого закона движения тел можно заключить, что вещество само в себе безразлично, что оно может находиться, как в состоянии покоя, так и в состоянии движения; будучи само в себе безразлично, оно естественно само не может сообщить себе движения, которое должно происходить от другой внешней сторонней для него причины. Каждое тело приводится в движение другим телом, и только это другое стороннее тело может дать возможность объяснить движение первого, или, как предполагает Милль, может быть признано его причиною. Но второе тело, также как и первое, не может само сообщить себе движения, а должно получить его от другого тела и т. д., до бесконечности, следовательно, если не предположить вне всего двигающей причины, движение никогда не будет иметь причины, будет всегда явлением без причины. Эту мысль выражал Аристотель, который настаивал на невозможности проследить эту цепь до бесконечности и тем доказывал необходимость допустить, в конце концов, бытие перводвигателя. ¹⁶⁷ Вещество, по свойству инерции, само в себе безразлично как к покою, так и движению; отсюда далее следует заключение, что вещество само в себе есть сущность зависимая и производная. Предположим на минуту, что материя или вещество существует само пo себе вечно. Очевидно, что оно может существовать только или в состоянии покоя, или в состоянии движения. Но ни одно из этих двух состояний для него не существенно; ни одно не составляет сущности его природы, потому что, если бы оно было сущностью его природы, в таком случае невозможно было бы говорить, что тело безразлично как к покою, так и движению, в нем замечался бы некоторый перевес в пользу одного из них, между тем явления не показывают ничего подобного. Тело в покое не делает никакого усилия выйти из этого состояния до тех пор, пока не побудит его какая-либо внешняя причина, следовательно, нет никакой причины для того, чтобы само вещество делало выбор между этими двумя состояниями. Между тем необходимо, чтобы оно выбрало то или другое, потому что оно не может существовать в неопределенном состоянии; так как самая эта неопределенность состояния была бы состоянием покоя, из которого оно могло выйти только при помощи другой внешней силы. Если таким образом вещество не заключает в самом себе причины к выбору того или другого состояния, то оно само по себе не может и существовать, потому что полное безразличие состояния (ни движение, ни покой) тоже не бытие и не будет существовать до тех пор, пока внешняя сторонняя сила не сообщит ему определенности: не сообщит ему движения в известном направлении. А так как не существующему невозможно дать определенности, тο, следовательно, необходимо прежде вывести его из небытия к бытию, или сотворить... Таким образом, на основании первого закона движения тел (инерции) мы имеем право предполагать, что вечное существование материи невозможно мыслить; а необходимо должно быть такое сверхъопытное существо, которое образовало вещество и дало ему определенное движение

Второе свойство тел есть притяжение. Закон притяжения состоит в следующем 1) если два тела или две частицы находятся друг перед другом, то они движутся одна к другой пo прямой линии, соединяющей их центры; 2) если два тела имеют неравную массу, то меньшее больше приближается к большему; это выражают словами: «притяжение пропорционально массам»; 3) чем тела далее отстоят друг от друга, тем слабее и медленнее бывает их взаимное притяжение или иначе: «притяжение обратно пропорционально квадрату расстояния». Из этого второго свойства тел следует тот же самый вывод, до которого мы дошли и прежде, именно, что вещество есть нечто относительное и не может иметь в самом себе причины существования. Каждая частица находится в соотношении с другими частицами вселенной, которые все соединены друг с другом взаимным притяжением и служат взаимною причиною движения. Если мы будем анализировать эту причину, то ясно увидим, что она находится вне каждой частицы, взятой отдельно, и ни об одной из них нельзя сказать, что она существует сама по себе, потому что в таком случае она должна бы иметь в самой себе и только в самой себе причину своего движения. Если части, взятые отдельно друг от друга, не могут иметь самобытного существования, то естественно, что и целое, как совокупность этих частей, не может обладать ни одним из таких качеств, которого не имеют части, следовательно, не может иметь самобытного существования.

Естественные науки между тем предполагают разные гипотезы о состоянии хаотической материи до начала образования мира, между которыми более выдающеюся в настоящее время служит атомистическая теория, которая в первый раз была изложена Демокритом и Левкиипом, затем на время была оставлена, и в настоящее время опять возобновлена. Но все эти гипотезы нисколько не уясняют вопроса о происхождении материи, что же касается в частности атомистической теории, то она может быть только мыслима, но никогда не может быть получена от опыта, потому что стоит за пределами чувственного восприятия. Настоящего понятия о веществе, говорит Бюхнер, которое называется атомом, у нас нет, мы не знаем ни величины, ни формы, ни взаимного соединения их друг с другом. Hикто не видал атома: ни наблюдения, ни рассуждения относительно материи не могут довести нас до той бесконечно-малой конечной точки, на которой можно бы остановиться, да и надежды нет, чтобы когда-нибудь это осуществилось. Крупинка соли, которую мы едва ощущаем, содержит тысячи миллионов атомов, которые совершенно недоступны нашему глазу. ¹⁶⁸ Те же мысли выражает и Спенсер. Материя, говорит он, абсолютно непонятна. Реально понять бесконечную делимость материи значило бы умственно проследить деление до бесконечности, а для этого потребовалось бы и бесконечное время; с другой стороны немыслимо существование атомов и потому, что каждая из таких неделимых частей должна бы иметь верхнюю и нижнюю поверхность, правую и левую стороны и могла бы рассекаться плоскостью деления. ¹⁶⁹

Если, наконец, допустить фактичность существования атомов, то вопрос о происхождении материи этим нисколько не уясняется, и самое существование атомов требует бытия существа безусловного, которое обусловливало бы собою существование их. Ничего нельзя возразить, говорит Ульрици, против атомистического основания и расчленения материи. Но естествознание не может остановиться на этой мысли, напротив того, при ближайшем рассмотрении, принятие атомов требует и вызывает другую гипотезу. Выходя из самого понятия об атомах, мы утверждаем, что Бог должен быть представляем, как необходимое предположение существования атомов. Доказательство, которое приводит Ульрици состоит в следующем: если атомы суть простые элементы или части материи, то необходимо предположить, что их было множество, из этого множества посредством, так называемых, сил образовались различные тела. Отдельный атом, который существовал бы сам в себе, был бы contradictio in adjecto;·а если каждый атом может существовать только с другим, и ни один не может существовать без другого, то не только силы их, но и существование каждого атома обусловливается существованием других. Следовательно, атомы взаимно обусловливаются; необходимо нечто безусловное, но обусловливающее собою существование атомов... Весь ход доказательства Ульрици резюмирует в следующих положениях:

Всякая условность предполагает условие, которое, как условие, должно быть безусловным.

Атомы обусловливаются взаимно, но условие их взаимной обусловливаемости не может заключаться в них самих, потому что иначе условное было бы в тоже время безусловным.

Следовательно, существование атомов предполагает безусловное, которое, как основание их условности, в тоже время необходимо служит основанием их существования. ¹⁷⁰

Материя сама в себе признается как недеятельный, пассивный материал, над которым что-то трудится, что-то переводит его из одного состояния в другое, производит разные сочетания, образует планеты, миры с царствами минеральными, растительными и животными. Милль отвечает, что трудится сила, которой существует определенное количество в мире, без прибавления и уменьшения. Отрицать понятие силы невозможно, потому что иначе, без силы притяжения и отталкивания, мы не можем мыслить и самую материю. Эта сила не только никогда не находится отдельно от материи, но даже служит существенным условием нашего представления о материи. Материя сама в себе, говорит Милль, имеет гипотетическое, не субстанциальное существование, а мы познаем ее только благодаря той силе, с которой она действует на наши чувства или, как говорит Спенсер, материя есть обусловленное проявление силы; ¹⁷¹ материю, по Бальфюру, можно представлять как бы носилками, чрез которые сила переводится из одного состояния в другое. ¹⁷² Мы ничего не можем знать о материи, говорит Карпентер, другим способом, как только посредством тех впечатлений (impressions), которые она производит на наши чувства. ¹⁷³ Поэтому, когда говорится о неуничтожимости материи, то этим в существе дела, разумеется неуничтожимость той силы, с которой материя действует на нас. ¹⁷⁴ Естественные науки основательно предполагают единство силы в мировом механизме. Мы не будем здесь употреблять разных технических терминов, употребляющихся в естественных науках, напр., сохранение моментов, сохранение момента моментов – vis viva и т. д., которыми в существе дела выражается та общая мысль, что в мировом механизме существует определенное количество силы, которая сознается в двух формах, постоянно изменяющихся одна в другую: один род называется силою деятельною, а другой – недеятельною, потенциальною: при этом сумма всех как потенциальных, так и деятельных сил остается всегда неизменною. Теперь является вопрос: где основание такого разграничения материи и силы, когда они не разделимы? каким образом возможно представлять такие абстракции, не только не существующие в действительности, но даже трудно представимые? Так как внутренний фактор, как было показано, имеет первенствующее значение во всех человеческих исследованиях и знаниях, то мы обратимся к собственной природе человека и посмотрим, не дает ли она возможности уяснить поставленный вопрос помощью аналогического заключения от человеческой жизни к жизни природы вообще. Человек имеет материальное тело, которое само в себе не имеет способности к самодвижению, между тем человек одним усилием воли может произвольно двигать членами своего тела, он встает, когда хочет, гуляет, когда желает и т. д. Пользуясь своим телесным организмом, как орудием, человек производит затем влияние и на окружающие предметы, распоряжается некоторыми из них по своей воле. Каким образом воля может управлять своим организмом; это факт необъяснимый, но, тем не менее, как действительно существующий факт, он дает основание заключать, что источником силы в нашей собственной природе служит ум или воля, a материя сама в себе не деятельна. Теперь, если мы имеем право от собственной природы делать аналогический вывод к жизни природы вообще, и если верно положение Спенсера, что сила в сфере опыта есть движение сознания, ¹⁷⁵ и та сила, которою мы сами производим разные перемены, служит символом причины изменений вообще, ¹⁷⁶ то единственно возможный вывод будет тот, что вся мировая жизнь, все явления изменяющиеся, уничтожающиеся и вновь являющиеся указывают на бытие силы, источником которой служит ум. По мнению Карпентера, настоящие научные исследования своим признанием динамического агента, который существенно отличается от материальных условий, утверждают всеобщее сознание и веру человечества в высочайший Разум, как источник всей мировой жизни, потому что переход и превращение физических сил, соотношение их с жизненною силою, должно иметь свой источник в уме. ¹⁷⁷ Таким образом, сознание воли, как источника силы, в человеческой природе, служит единственно правильным объяснением того, каким образом люди пришли к тому, чтобы отделять от материи силу, которая в существе неотделима; и такое выделение силы указывает не на выделение на самом деле силы, заключенной в материи, а на инстинктивное стремление человечества верить в бытие особого динамического агента, по воле которого идет мировая жизнь. Это стремление всегда существовало, как показывает история. Дикие народы все изменения мировой жизни, где они не замечали деятельности человека, приписывали частным одушевленным агентам или божествам. Затем постепенно, когда они стали более и более изучать природу, сознавать неизменный порядок и однообразие мировой жизни, они начали приписывать одному Божеству высшую силу, тогда как других богов только считали как бы помощниками и служителями, выполнявшими волю единого высшего Бога. У греческих и римских философов мы встречаем точное обозначение идеи единства правящего ума, от которого происходит порядок природы. Этот высочайший ум они называют бессмертным (ἀϑάναῖος), неуничтожимым (ἀνώλαϑρος), несотворенным (ἀγεvηῖος), самобытным (ἀυῖοφυής), владыкою всего (πανίοκράίωp) всесильным (πανκραίης), творцом мира (κοσμοποιήίης), имеющим власть над всем (δύναίας γάρ ἀπανῖσ). ¹⁷⁸ Таким образом, если и опыт уполномочивает нас признать ум источником силы, и всеобщее убеждение человечества во все времена признавало, что мир получил свое начало от разумного Существа, то мы не только имеем право признать ум источником силы, но даже можем основательно предполагать, что абстрактное представление силы, отдельной от материи, указывает в существе дела на другую силу высшую, разумную, силу Божественную, в которой мы движемся, живем и существуем, а никак не на силу, заключенную в материи или, как говорит Милль, в процессах химических сложений и разложений. Глубоко вложенные инстинкты человечества, говорит Карпентер, глубочайшие исследования философии, указывающие на ум, как источник силы и современное научное признание единой силы, действующей в бесконечном пространстве и разнообразии мировой жизни в течение веков, находятся в полном согласии между собою и утверждают бытие высочайшего Разума, как первой мировой причины и источника мировой силы. ¹⁷⁹ Но Милль не соглашается с этим: факты опыта, говорит он, не позволяют признавать волю источником или началом силы, потому что воля только пользуется силою; переводит ее из одного состояния в другое. Подобное рассуждение было бы совершенно справедливо, если бы мы приписывали происхождение мировой силы воле конечной и ограниченной: но мы берем ограниченную волю в смысле источника силы в собственной природе человека, и отсюда делаем аналогический вывод к источнику силы вообще в мировой жизни; вывод возможный и, думаем, законный. Высказанная аналогия как нельзя более подтвердится, если мы проследим деятельность той силы, которая была виновницею всего существующего.

Рассуждая о силе, Милль признает ее, как и материю, вечною и приписывает ей первое начало всего существующего. Что сила была виновницею всего существующего, это неоспоримо, но та ли сила образовала все, которая заключается в процессах химических сложений и разложений, это более чем сомнительно. Материю невозможно признавать существующею вечно и безначальною, а если материя не вечна, тогда и сила, заключенная в процессах химических сложений и разложений, тоже не может быть признана вечною. Затем, всякая сила, которую мы замечаем в природе, действует не произвольно и не самостоятельно, а при известных условиях; а все условное необходимо предполагает безусловное. Это следует из логического закона причинности. Вся совокупность условных сил не может заменить причину, которая должна быть безусловна. Отсюда мировая сила, как условная, должна указывать на другую силу высшую, безусловную, от которой эта последняя получила свое начало. Силы, действующие в мире, говорит Спенсер, могут быть рассматриваемы только как известное обусловленное действие безусловной причины, как относительная реальность, указывающая нам на абсолютную реальность, на абсолютную власть, силу, ¹⁸⁰ которая превышает наше знание и понимание. ¹⁸¹

Если от этих общих рассуждений мы перейдем к самому процессу образования мира, то и здесь найдем полное подтверждение того, что сила, заключенная в процессах химических сложений и разложений, не могла образовать всего существующего, а необходимо участие высшей разумной силы. Здесь мы не будем останавливаться на разных теориях относительно первоначального вида материи, не будем говорить о целой системе мироздания, об образовании земной коры, планет и проч., ¹⁸² а остановимся лишь на уяснении того вопроса: возможно ли научным путем доказать происхождение и образование органического от неорганического, жизненного от безжизненного, или иначе: возможно ли чтобы неразумная сила, заключенная в безжизненных мировых явлениях, могла производить живые существа? Ответ на этот вопрос должен следовать отрицательный. Как ни малы, ни ничтожны первоначальные проявления жизни в наиболее простейших животных организмах, тем не менее до сих пор представители естественной науки не могут основательно доказать возможность происхождения царства животного от царства растительного. Были попытки объяснить происхождение жизни с одной стороны из мертвых разлагающихся организмов, а с другой – из неорганических веществ при действии неорганических, физических и химических сил, но все они оказались недостигшими цели. Представители этих попыток ссылались, между прочим, на тот факт, что можно образовать инфузории и другие организмы следующим образом, например: если в бутылку налить дождевой или речной воды и затем положить в нее стебельки растений или какие-либо органические останки и потом плотно закупорить, то через некоторое время она наполнится веществом зеленого цвета. Чрез микроскоп можно видеть здесь растительную и животную жизнь, которой первоначально не было в воде. Эренберг, разбирая возможность подобного произвольного зарождения, пришел к такому заключению, что невидимые животные имеют совершенные организмы с желудком и кишечным каналом, с органом дыхания, с яйцами и яичниками. Относительно яиц возможно полагать, что они водяными парами поднимаются на воздух, с которым легко могут проникать во все открытые и закрытые сосуды с обыкновенною или дистиллированною водою. Между тем другие исследователи, при всех усилиях, не могли найти в теле инфузорий яиц и яичников, которые, как утверждал Эренберг, находятся в них. В последующее время Гельмгольц и Лейкарт (Leuchart) снова делали опыты над настаиванием органических веществ. Они старались помощью кипячения уничтожать все зародыши, которые могли бы находиться в испытываемом веществе, а назначенный для действия воздух раскаляли, или заставляли проходить чрез серную кислоту также для того, чтобы уничтожить все зародыши, случайно находившиеся в нем. В подобных случаях никогда не появлялись инфузории, но они появлялись в большом количестве, если эти настои были предоставляемы свободному влиянию атмосферного воздуха. ¹⁸³ Подобными опытами доказано то, что атмосферный воздух в своем обыкновенном состоянии особенно необходим для произведения инфузорий из настоя и поэтому большая часть лучших естествоиспытателей считают в высшей степени вероятным, что инфузории происходят от невидимых зародышей, которые сообщаются настою воздухом и здесь развиваются в различные организмы при содействии известных свойств воздуха и окружающих климатических условий. Число этих зародышей, по Пастеру, уменьшается в той мере, как поднимаешься выше в атмосферу, в силу законов тяжести, которая влечет их к земле. Выставляя на различных высотах атмосферы разные жидкости, он получал тем менее так называемых произвольных зарождений, чем выше поднимался. ¹⁸⁴ Также неудачны были все попытки, направленные к объяснению происхождения жизни из неорганических элементов. Профессор Роске (Roscue), рассматривая с химической точки зрения соединение частиц, образующих организм, замечает: Мы не имеем возможности искусственно образовать такие семена, из которых бы затем могла образоваться жизнь; мало того, даже все замечательнейшие опыты настоящего времени совершенно не дают надежды на то, чтобы возможно было этого достигнуть хотя в будущем; таким образом необходимо признать, что образование организмов необъяснимо, если не допустить прежде существовавшего семени. ¹⁸⁵ А всякое семя или яйцо, по замечанию Катрфажа, предполагает мать, отделившую его и отца, оплодотворившего его. ¹⁸⁶ Отец и мать служат истинным началом каждого живого существа. Это один из главнейших законов, положенных от начала вещей. За исключением некоторых изъятий более мнимых, чем действительных, число которых ежедневно уменьшается, можно сказать, что в органическом мире от начала существуют мир самцов и мир самок. Соединение полов у одного и того же индивидуума, далеко не будучи признаком совершенства, указывает на истинную деградацию, она в своем роде есть чудовищность. ¹⁸⁷ Открытие полового элемента в самых низших животных нанесло сильный удар защитникам гипотезы произвольного зарождения. Но они потерпели много и других неудач, напр., долгое время они приводили в свою пользу странный, и, по-видимому, необъяснимый факт существования глистов или внутренностных червей. Теперь эта тайна разъяснена, и происхождение этих странных существ сведено на обыкновенные законы воспроизведения; только оно представляет нам один из самых чудесных и странных случаев превращений. Эти животные, так сказать, переменяют свое местопребывание, они предназначены проводить одну часть своей жизни в одном животном, а другую в другом. Так кролик помещает в себе и питает паразитного червя, который может развиться только в собаке; баран питает глиста ценуру, который в волке делается тениею. Всякий паразитный червь переходит через три фазиса: первый фазис яйцо, снесенное во внутренности плотоядного и выброшенное им, второй фазис зародыша: яйцо проглатывается травоядным животным, вместе с травою и развивается в его желудке; третий фазис взрослого животного совершается в теле плотоядного, питающегося травоядными. Вся тайна таким образом разъясняется без произвольного зарождения.

Если мы теперь обратим внимание на жизнь органических существ, их развитие и возрастание, то найдем такие особенности, которых нет и не может быть в явлениях неорганического мира. Органические тела, говорит физиолог Мюллер, отличаются от неорганических не только способом, по которому расположены составляющие их элементы, но постоянная их деятельность, проявляющаяся в живом органическом веществе, имеет также творческую силу, подчиненную законам разумного плана, гармонии, потому что части его расположены таким образом, что они соответствуют цели, в видах которых существует целое; а это именно и характеризует организм. ¹⁸⁸ Этот закон, называемый законом «органических соотношений» свойствен только органическим существам.

Второе отличительное свойство живых существ, заключается в способе возрастания. Органическое существо развивается, во 1-х, посредством внутреннего приращения, a неорганическое посредством внешнего нарастания. В существах органических проникающие частицы не находят готовых отверстий для своего помещения. Очевидно, новые частицы должны сдвигать с места прежние так, чтобы ткани постепенно расширялись. Не так бывает в неорганических, напр., в металлах: частицы могут входить в них только в готовые уже отверстия, а минерал остается при этом тем же, чем и был. Конечно, в отверстие может попасть и часть вещества, но это не похоже на внутреннее усвоение, совершающееся в тканях живых существ. ¹⁸⁹ Во 2-х, в живом существе новые частицы являются только потому, что прежние частицы исчезают и таким образом совершается постоянная смена между внешними и внутренними частицами. В самых скрытых глубинах живых существ находятся два противоположных тока: один беспрестанно уносящий что-нибудь, частица за частицей, у организма; а другой постепенно пополняющий пустоты, которые, расширившись более, чем сколько нужно, причинили бы смерть. ¹⁹⁰ Из указанных фактов вытекают следствия, которые еще более разграничивают животное и минеральное царства, именно: живое существо рождается, растет до данного предела, потом слабеет, хиреет и, наконец, умирает. Если бы оно подчинялось только законам физики и химии, тогда невозможно было бы понять то постепенное ослабление, которое называется старостью, дряхлостью и всегда кончается смертью. Если бы живое существо не меняло своих частиц на новые частицы, то можно было бы сказать, что эти частицы изнашиваются от трения, и что наступит момент, когда они делаются неспособными действовать, как изношенные пружины в машине. Но в существе, которое беспрестанно возобновляет свои материалы, нет никакой причины, чтобы это внутреннее физическое или химическое движение не продолжалось всегда в силу законов вещества. Эта внутренняя живая сила, эта, так сказать, центральная единица, которая сводит все явления живого существа в единичный акт, не имеет ничего подобного себе в чисто физическом мире и никогда не может быть выведена из простых физических законов сочетания и взаимоотношения мировых явлений.

Против возможности произвольного зарождения говорят, между прочим, еще следующие факты: 1) невозможно искусственным путем восстановить органические вещества химическим синтезом. Всякое живое существо может разложиться на минеральные элементы, из которых главные: водород, кислород, азот и углерод с присоединением к ним, хотя и в меньшем размере: фосфора, серы, железа и др. Но подняться опять по этой лестнице уже нет возможности, и до последнего времени с помощью указанных элементов, не успели искусственно восстановить первых соединений; 2) невозможно мертвых существ возвратить к жизни при содействии влажности или других физических условий. ¹⁹¹ Все·сказанное ведет к тому заключению, что при настоящем состоянии науки необходимо признать, что жизнь может происходить только от жизни, а так как жизнь не существовала вечно, а получила свое начало во времени, то мы имеем право предполагать, что абсолютная сила, творящая мир, должна иметь в себе жизнь, чтобы творить жизнь, как силу. Правда понятие о силах основано на гипотезе, но так как эта гипотеза указывает на неизвестную причину, которую естествознание полагает в основу объяснения известных однородных явлений, тο физиология может признавать бытие жизненной силы. В пользу признания жизненной силы склоняется Бурмейстер. Способность организмов, говорит он, управлять химическим сродством элементов, т. е. особенными отношениями, в которых они между собою находятся, и есть одна сторона тех свойств, которые мы обозначаем словом жизнь и для которых мы принимаем жизненную силу, как скрытого деятеля. Что такое жизненная сила, об этом мы также мало знаем, как и о силе вообще. Достаточно того, что жизненная сила управляет химическим сродством, пока она существует, и это свойство мы называем жизнью. Как скоро кончается период движения организма, как периодического тела, наступает смерть. Вместе с этим химическое сродство снова овладевает организованными веществами и рядом процессов брожения и гниения, превращает их опять в неорганические вещества. ¹⁹² Мюллер, Берлинский физиолог, признавал особую организующую силу за основу жизненных явлений. В органических телах, говорит он, связующею и сохраняющею силою служат не одни только свойства веществ, но и нечто другое, что не только уравновешивает химическое сродство, но и совершает органические комбинации по законам собственной деятельности. Из веществ невесомых: свет, теплота, электричество, хотя также имеют влияние на соединение и разъединение элементов в органических телах, однако мы не имеем права признавать эти силы за конечную причину деятельности в органических существах. ¹⁹³ Вагнер, геттингерский физиолог, положительно утверждает, что невозможно образование зародышей животных и людей из простого взаимоотношения друг на друга основных элементов под влиянием имманентных им физических сил, как ни велико их напряжение. ¹⁹⁴

При всех неудачных попытках объяснить происхождение жизни от безжизненного с одной стороны; а с другой – при полном почти согласии физиологов, что ни один организм не может сам собою произойти из неорганических веществ, – мы встречаем, однако, такое предположение, что чрезвычайная напряженность физико-химических процессов в ранний период развития могла произвести то, что теперь не в состоянии уже производить одряхлевшая природа. Согласиться с подобным предположением опасно, потому что несомненен тот факт, что всякое усилие физико-химических процессов – возвышение света, теплоты и электричества сверх определенной меры для их деятельности не только не усиливает жизненного процесса, a напротив, расслабляет или даже уничтожает его. Признание жизненной силы, таким образом, является необходимым для объяснения происхождения живых существ, a если так, то должно признать, что сила, творящая мир, должна иметь в себе жизнь, чтобы творить жизнь.

При одном представлении о жизненной силе, как отвлеченной абстракции, предполагающей собою как бы жизненное семя, необъяснимо путем постепенного развития и усовершенствования все дивное разнообразие живых существ, несмотря на постепенность и ту стройную последовательность, в которой можно последить постепенное восхождение от организмов низших к высшим и вместе самую тесную связь между ними. Указанная последовательность и постепенность в животной жизни послужила основанием для многочисленных попыток, направленных к уяснению вопроса о происхождении видов, но все они оказываются недостигшими своей цели, а только могут служить подтверждением того библейского изречения, что Бог сотворил «киты великие и всяку душу животных, гадов... и всяку птицу пернату по роду... И рече Бог: «да изведет земля душу живу по роду, четвероногая в гады, и звери земли по роду... И сотвори Бог звери земли по роду, и скоты по роду их, и вся гады земли по роду их!» Быт.1:21–25.

В виду того, что попытки, направленные к уяснению происхождения видов, дают некоторым основание отрицать бытие Творца мира и объяснять все разнообразие живых существ путем естественного развития, считаем не лишним кратко остановиться на разъяснении следующих вопросов: 1) что должно разуметь под видом и 2) возможно ли допустить их изменение и переход из одного в другой? Проф. Дана предлагает такое определение вида: Вид основывается на специфическом количестве концентрирующей силы в живых существах, определенной в акте творения. ¹⁹⁵ Линней – знаменитый классификатор растительного и животного царства, основатель логической естественной истории – под видом разумел совокупность всех индивидуумов, имеющих значительное число сходных между собою признаков. Species tot sunt, говорит он, quod diversаs formas ab initio produxit infinitum Ens, quae farmae secundum generationis inditas leges, produxerc plures at sibi semper simples т. e. существует столько видов, сколько было вообще создано в начале различных форм жизни. (Philosophia botanica § 157 стр. 99 указ. в Bibliotheca Sacra 1876 г. October). Из указанных двух определений видно, что под видом разумеются те физиологические неизменные свойства, которые пo воле Творца существуют в известном роде живых существ и которые всегда неизменно передаются потомству пo закону наследства; но при этом допускаются и различия вследствие неодинаковых условий существования. Новейшие определения видов имеют подобный же характер. По мнению проф. Оливера все индивидуальные растения, которые походят друг на друга столь близко, что можно думать, что они имеют одного родителя, должно рассматривать принадлежащими к одному виду. (Lesson in elementary botany by David Oliver p. 122). Проф. Гексли, при определении вида, рассматривает не физиологическую только, но и морфологическую стороны: Вид, говорит он, обнимает собою всех тех живых существ, которые имеют сходство, как во внешней морфологической форме, так и пo внутренней – физиологической. (Указ. в Unseen Universe ch V p. 129). Является вопрос, остаются ли виды неизменными, или возможно допустить их изменение и переход из одного в другой? Из теории Дарвина предполагается как бы возможность путем постепенного развития и усовершенствования объяснить все разнообразие родов, видов и подвидов на земле много от 8–10 предков. Но подобное предположение, правда, остроумное и потребовавшее громадной учености, вызвало много возражений со стороны ученых. По мнению Катрфажа, – который сгруппировал факты, признанные в настоящее время наукою относительно скрещивания пород и видов: – скрещивание пород всегда и везде происходит без затруднения; скрещивание же индивидуумов различных видов в огромном большинстве случаев невозможно, а если и возможно, тο редко между индивидуумами, живущими в свободном и диком состоянии (De Quatrefages. Du croisement dans les ȇtres organisés указ. y Ульрици. Бог и природа т. I. стр. 307). Бесплодие, пο мнению проф. Гексли, служит характеристическим различием видов. Он говорит: если потомство А и В, совокупляясь с потомством С и D, в свою очередь тоже может произвести потомство, тогда следует, что A, В, С и D принадлежат к одному виду, а если потомства не будет, то их должно считать принадлежащими к различным видам. Пусть А будет лошадь, a В – осел и С будет осел, а D – лошадь. Эти пары еще могут иметь потомство, от них произойдут мулы, имеющие посредствующее свойство между лошадью и ослом, но сами они не могут иметь потомства; ¹⁹⁶ и если бы заселить остров тысячами мулов, то чрез известное число лет они исчезли бы, не оставив ни одного потомка. (Человек и обезьяна или новейший материализм Фредерика де Ружмона стр. 9. С.-Петербург 1868 года). Отсюда следует, что лошадь и осел принадлежат к различным физиологическим видам. To положение, основанное на теории Дарвина, что все разнообразные виды животного царства можно признавать происшедшими от 8–10 предков, не оправдывается фактами опыта. Если и можно его допустить, то единственно только при том предположении, что плодородие первых животных было необыкновенно сильно. Но предполагать таким образом невозможно, потому что, с одной стороны, нет возможности понять, каким образом вместо плодородия могло наступить в известное время совершенное бесплодие; а с другой – из древних памятников ассирийских и египетских видно, что многие животные и растения оставались неизменными в продолжение 3-х и 4-х тысяч лет. Впрочем сам Дарвин замечает, что он совершенно не имел в виду строго научным образом доказать происхождение всех живых существ от нескольких пap, а главным образом старался на фактах опыта показать дивную постепенность в образовании видов. Некоторые, говорит он, неправильно поняв выражение «натуральный подбор» представляли даже, что натуральный подбор вводит изменяемость, между тем как он указывает только на сохранение таких вариаций, которые временем возникают и бывают весьма полезны для известного живого существа при его условиях жизни. (Charles Darwin’s. On Origin of Species by means of natural Selection p. 81 сp. p. 95). Еще: в виду того, что некоторые совершенно ложно представляли, будто я изменение видов приписываю исключительно натуральному подбору, то во введении у меня сделана такая заметка: «Я твердо убежден, что натуральный подбор был главным, но не исключительным способом изменения». Вce, что можно вывести из всего рассуждения пo вопросу о происхождении видов, будет указывать в существе дела не на происхождение, а только на причину разных несущественных изменений видов. Закон, открытый Ньютоном, что движение мировых тел основываются на центробежной и центростремительной силах, вполне применим и к жизни животных. Общее наблюдение утверждает ту мысль, что подобные рождает подобное; потомство имеет как морфологические, так и физиологические свойства родителей, но этот основной закон соединяется с другим, подобно тому, как центробежная сила соединяется с центростремительной, именно: потомство никогда не бывает совершенно подобно своим родителям. Подобие и различие – вот основной закон происхождения всех живых существ. Что же касается в частности самого вопроса о происхождении видов, то ответа на него мы не находим в науке. Агассис (палеонтологист), на основании новейших исследований, полагает несомненным, что самые необычайные изменения в образе жизни и внешних условиях, под которыми находятся животные, также мало имеют влияния на изменение их существенных свойств, как и течение времени (Указ. у Ульрици Бог и природа т. I. стр. 308–309). Если следовать указанным свидетельствам и соображениям, то должно признать, что сила, творящая мир, не только имеет жизненную силу, но и способность образовывать самые разнообразные виды растений и животных и притом образовывать из одних, по-видимому, первичных материалов, так как неорганические вещества, из которых слагаются тела животных и растений, первые основные начала как животного, так и растительного царства одинаковы, и наконец, те первоначальные клеточки, из которых развиваются разнообразнейшие виды растений и животных, материально, физически и химически одинаковы. Чтобы охарактеризовать жизненную силу, творящую мир и имеющую способность давать жизнь разнообразнейшим видам растений и животных, мы вполне присоединяемся к заключению Агассиса, который, после долгих исследований и на основании бесчисленного ряда фактов, пришел к тому заключению, что классы, семейства, роды и виды должно понимать как изначала установленные типы, образцовые нормы организации, пo которым в разнообразных вариациях, образовались отдельные экземпляры; и при этом неоднократно повторяет, что первоначальные, постоянно неизменные условливающие целую организацию, типы, классификации семейств и родов могут быть понятны только тогда, когда будем мыслить их категориями творческой мысли Божией. (Указ. у Ульрици Бог и природа т. I, стр. 309). Только с признанием такой высшей творческой силы объяснимо, каким образом грубые силы (электричество, теплота и др.) могут производить вместо аммониякольных солей, кровь и мускулы, вместо кристаллов фосфорнокислой извести, кости, вместо грубых тел, нежные тела растений и животных. (Катрфаж. Метаморфозы человека и животных гл. ХХІІІ стр. 217).

Милль в своих рассуждениях не касается разъяснения вопроса о происхождении видов, но в тоже время считает возможным допустить, что все разнообразие живых существ постепенно развилось из простейших животных организмов; когда даже происхождение человека думает уяснить процессом развития и усовершенствования жизни вообще. Аналогии природы, говорит он, именно, что лучшие растения несравненно выше той почвы, из которой они образовались, дают основание предполагать возможность происхождения человека от низшего рода животных. Поэтому теперь на очереди тот вопрос: можно ли предположить, что семя, или зачаток человеческой природы мог образоваться от низшего рода животных? Или иначе: можно ли предположить возможность происхождения человеческого рода без признания высшей разумной первопричины? Обращаясь к анатомическому строению человеческого организма и самых близких к нему по внешнему виду пород обезьян, нельзя не заметить между ними некоторого сходства, но в тоже время встречаются и такие особенности, которые препятствуют признавать возможным происхождение одного от другого.

Первое отличие человека от ближайших к нему по зоологии животных состоит в устройстве рук и ног. Анатомическое строение ступни человеческой совершенно отлично от строения нижних конечностей у обезьян, которые у них ничем не отличаются от верхних или рук. Этот отличительный признак дает основание естественной истории обозначать род людей двурукими, а породу обезьян четверорукими, которые пользуются и передними, и задними конечностями для поддержания туловища, и не предназначены исключительно ни ходить на задних конечностях, хотя и ходят отчасти: ни передние употреблять для разных рукоделий, хотя и могут делать ими кое-что, рвать плоды, бросать камни и т. п.

Другое отличие человека от обезьяны, так же как и от всех других животных, состоит в вертикальном положении тела. Совершенно другое положение тела мы находим у обезьян, хотя они и могут иногда ходить на двух ногах. Узкость таза, несоразмерная длина рук, которые часто бывают (у орангутанга), вдвое длиннее ног; отсутствие ступни и пятки и другие анатомические особенности показывают, что прямое положение тела не естественное их положение. Все устройство тела обезьян, их длинные руки и пальцы, одаренные силою необыкновенной цепкости, приспособлено к жизни на деревьях, к лазанию по ветвям, к перепрыгиванию с одного дерева на другое, но отнюдь не к прямому хождению, которое, по замечанию Кювье, столько же им свойственно, как собаке стояние на задних лапах. ¹⁹⁷ Что, безусловно, отличает человека от обезьяны, говорит Фохт, так это его прямое положение, которое обезьяною употребляется только мимолетно; в привычку же может быть обращено посредством дрессировки и, следовательно, не принадлежит ей как натуральная определенность самого ее организма. ¹⁹⁸ Важность такого вертикального положения организма заключается не в том, что человек, благодаря прямому положению может высоко держать голову, обозревать с высоты своего величия всю землю и смотреть на небо, к этому, кажется, еще более способен жираф; и не в том, что человек может ходить на двух ногах, и птицы ходят на двух ногах, но в том, что при возможности ходить на двух ногах, у человека остаются свободными две руки, которые, по устройству, очень мало отличаются от четырех рук обезьяны; а между тем, по какому-то чуду, способны делать такие вещи, которые никогда не будут возможны ни для какого рода животных, и даже для самого высшего разряда четвероруких.

Указанное анатомическое отличие человеческого организма от организма животных может показаться для некоторых не существенным. Готовы согласиться с этим и далее будем утверждать, что чем менее будут находить различия в анатомическом устройстве организмов, тем более будет оснований, с одной стороны, изумляться и преклоняться пред могуществом Творца, который под одними и теми же признаками скрыл разные сокровища; с другой – верить в бытие духовной природы в человеке, несвязанной с организмом, но выходящей из другого источника. Несомненным подтверждением этого могут служить сравнительные наблюдения над жизнью человека и ближайших к ним, по форме, обезьян. В физическом организме человека и обезьяны, говорят, существует единство плана. Согласны, и далее продолжаем, что два одинаковых работника, с одними и теми же органами и орудиями, должны дать одинаковые результаты. Если гортани человека и обезьяны представляют только частные неуловимые различия, то где причина того, что обезьяна нема, a человек говорит; из его речи выходят поэмы Гомера, речи Демосфена и т. д.? Обезьяна ворчит и кричит, а человек поет «Stabat Mater» Перголези, «Сотворение Мира» Гайдна, «Дон-Жуана» Моцарта и т. д. Глаз человека тожествен глазу обезьяны; но какое бесконечно-великое различие в выражении этих глаз! Посмотрите на выражение св. первомученика Стефана под градом каменьев, устремившего свой взор к небесам, где его Спаситель. Разве так может смотреть шимпанзе, усовершенствованный до самой высокой степени? У человека и обезьяны, говорят, почти одинаковые руки. От чего же орангутанги своими человеческими руками не изваяли Аполлона Бельведерского, не выстроили храма св. Петра, не построили паровой машины, не сложили часов, не сделали хотя бы железного топора или даже каменного. От чего тем же самым органом, которым человек подчиняет себе всю природу, обезьяна не умеет приспособить в свою пользу и булыжника? Мозг человека признают более развитым, чем мозг обезьяны и сравнивают их – один с простым эскизом, а другой – с картиной, исполненной самым тщательным образом во всех подробностях. Если это так, то пусть покажут нам у гориллы эскиз философии Пдатона; у шимпанзе эскиз естественных наук; у орангутангов эскиз псалмов или Евангелия св. Иоанна? Пусть покажут человекообразных обезьян, которые обещают сделаться Лейбницом, или Ньютоном, или Кеплером? Если такие требования неумеренны, то пусть соберут человекообразных обезьян со всего земного шара и попросят их представить нам, хотя одну идею? Увы! они ответили бы нам глубоким молчанием или ужасным концертом воркотни. Указанные различия человека от низших пород животных дают полное основание признавать, что в человеческом организме заключается особенная духовно-нравственная сила, которая владеет: 1) умом или способностью к приобретению познаний; 2) нравственною свободою и 3) наконец, способностью стремиться к высочайшему первообразу – своему Творцу, Богу.

Что касается способности к приобретению познаний, то нельзя совершенно отрицать ее у животных; ¹⁹⁹ но если обратить внимание на побуждения и характер человеческих познаний, то найдем такие преимущества, которых нет и никогда не может быть в мире животных. Познания животных ограничиваются только эгоистическими интересами. Животные видят тысячи интересных предметов, но останавливают свое внимание только на тех, которые доставляют им пищу или какое-либо физическое удовольствие. Предметом и целью знания здесь служит не истина, а только правильное удовлетворение жизненных потребностей, или способы телесного самоподдержания и самосохранения. Между тем познавательная деятельность человека всегда более или менее управляется чистою любовью к знанию для самого же знания, любовью, которая преодолевает все препятствия, и для которой нет и не может быть границ. Знание человека отличается от знания животных и по своему характеру, именно знание животных есть знание почти исключительно рецептивное, пассивное, восприемлющее; между тем как знание человека есть вместе знание самодеятельное, продуктивное.

Фактическим результатом указанных различий между знанием животных и знанием человека является то, что первое, не имея возможности развиваться, всегда будет cтоять почти на одном и том же уровне, между тем, как последнее постоянно более и более усовершенствуется и расширяется. ²⁰⁰ Если же таким образом ум животных является, как ум, раз навсегда ограниченный известными пределами, которых никогда не может переступить, между тем как ум человека стремится к бесконечному развитию и усовершенствованию; то это составляет существенное различие между тем и другим; такое различие, при котором утверждать родовое тождество того и другого, составляет уже сontradiсtio in adjecto.

Если от познавательной способности человека мы перейдем к нравственным и религиозным потребностям, составляющим исключительную принадлежность человеческой природы, тο совершенно не можем иметь никакого основания признавать возможность происхождения человека от животных. При объяснении происхождения человека, таким образом, никакими изворотами ума, никакими аналогиями и соображениями невозможно представить, чтобы сила, действующая в природе без принципа, без намерения, могла произвести силу духа, действующую по норме и с определенною целью; наоборот, необходимо признать, что «сила, сотворившая мир, должна иметь в себе духовную, свободно-разумную силу, чтобы творить свободно-разумные существа».

Непонятно и противоречиво, говорит Ульрици, чтобы от силы, действующей без нормы и принципа, без намерения и цели, могла произойти сила души, действующая уже в своей морфологической деятельности сообразно определенной норме и с определенною целью. Таким же противоречием было бы и то, чтобы от силы, действующей бессознательно, без плана и намерения могло произойти существо, действующее с сознанием, планом и намерением. Норма, положенная первосилою для деятельности исходящей от нее другой силы, необходимо есть норма и для деятельности самой действующей первосилы, потому что созданная ею другая сила только тогда и настолько может действовать сообразно норме, если и насколько она сама, как сила, определена сообразно этой самой норме, так что уже должна действовать сообразно с ней. Точно также ясно, что существо, которое, хотя только при известных условиях обнаруживает сознание, должно, однако же, быть само в себе одарено силою сознания. Этим мы хотим сказать только то, что такое существо должно быть с самого начала так создано и определено, что, когда наступают условия, сознание является следствием его деятельности, т. е. это следствие при первоначальном создании и определении существа должно бы быть руководящею точкою зрения, сообразно которой оно создано и определено. И, следовательно, первосила, от которой произошло это создание и определение, не могла действовать бессознательно. Происхождение сознания и самосознания понимать как руководящую точку зрения бессознательно действующей силы, значит допускать contradictio in adjecto. Поэтому, как верно тο, что человеческая душа с самого начала проявляется в самосознании, в своем Я, в личности, так верно и то, что Бог может быть понимаем, как только само Я личность. ²⁰¹

При таком представлении о разумной силе, как виновнице всего существующего, уясняется и истинное понятие о причине, которая должна быть отличною от своего действия. Признавать же подобно Миллю, что причиною всего существующего служит сила, заключенная в процессах химических сложений и разложений, значит утверждать, что причиною всего существующего служит сама материя или правильнее причиною мира служит сам мир. Такое понятие о причине несогласно с тем общим представлением, что причина должна быть отличною от своего действия; поэтому если рассуждать о причине мира, то должно представлять ее существующею вне мира и отличною от него. Отличение же себя, как причины, от своего действия, должно указывать на духовную способность первопричины. По мнению Ульрици первосилу, как причину всего существующего, невозможно иначе представлять, как только силою духовною, самосознающею. Первоначальная сила, говорит он, как абсолютное предположение естественного бытия и его элементов, должна быть отличною от всякого естественного бытия; поэтому в творении необходимо различать два акта. Абсолютное только тогда может возъиметь мысль о творении чего-либо другого, когда отличает само себя от другого; и только тогда может совершить самое действие творения, когда при этом оно отличает это действие творения; потому что если не отличать причины от действия, то они отожествлятся между собою. Но это саморазличение от чего либо другого и от собственного действия и есть духовная первоначальная деятельность, вследствие которой дух и есть дух, потому что он есть сознание и самосознание. ²⁰²

С признанием бытия всемогущего Духа, как первой мировой причины, вполне объяснимо и все дивное мировое устройство; между тем как признание какой-тο неопределенной силы не только не уясняет происхождения всего существующего, а напротив вовлекает человеческую мысль в бездну противоречий, сомнений и неопределенностей. Непонятно и противоречиво, замечает проф. Ронсон, чтобы абсолютная, безусловная сила в обнаружении могла быть обусловленной; однородная могла разветвляться на разнородные и друг другу противоположные силы. Непонятно, каким образом слепая сила могла произвести сознание и самосознание, сила бессознательная могла сама делаться сознательною и разумною; сила, не обладающая ни мудростью, ни целями, могла становиться центром всякой мудрости и деятельности? Каким образом какая-то материальная, слепая, невидимая и бессознательная сила может обращаться в силу умственную, разумную и нравственно-свободную?²⁰³ При том, что за надобность останавливаться на какой-то неизвестной силе, когда она не удовлетворяет закону человеческой мысли, и когда, с другой стороны, нa основании естественнонаучного объяснения происхождения порядка мира не только возможно, но и должно признать бытие разумной силы? Почему мы останавливаемся на силе, как основании всех явлений, когда сама сила есть феноменальная? Почему мы останавливаемся на силе, когда сила согласно с нашим сознанием свидетельствует о воле, как своем источнике? Почему мы называем ее неизвестною, когда в том же духе она представляется известною, как имеющая определенность и атрибуты, которые принадлежат личности? Почему мы называем ее неразумною, когда действия ее самые разумные, когда она обнимает собою всякий интеллигент в универсе? Почему мы называем ее бессознательною, когда она обнаруживает высочайшую мудрость в применении средств к целям? Почему мы можем называть высшую и вечную причину силою слепою и бессознательною, и таким образом исключать Бога от универса, когда невозможно и представить, чтобы мировая жизнь могла образоваться и действовать без участия Творца? Зачем называть ее неизвестною, когда она представляется высочайшею из высочайших, как основание и причина всего существующего; а не допустить, как утверждают ученые исследователи, как вера признает и, наконец, как сознание уверяет, что первосила есть продукт вечной и всемогущей воли личного Бога? ²⁰⁴

Против указанных выводов к бытию первой причины, как личного самосознающего Духа, можно встретить такое возражение, что все они возможны и делаются только потому, что многое еще не уяснено путем естественным. Незнание образования материи, неумение объяснить происхождение органического из неорганического, жизненного от безжизненного и т. д. и т. д. дают основание предполагать бытие Творца мира, между тем, если основывать веру только на научных данных, то должно обращать внимание исключительно на то, что узнано и определено наукою, оставляя в стороне неизвестное. Гипотеза специальных творений, различных видов живых существ, говорит Спенсер, есть не более, как формула нашего неведения и должна возбудить вопрос: какое основание имеем мы принимать отдельность творения видов, а не индивидов, кроме разве того, что относительно индивидов мы непосредственно знаем иной процесс, а относительно видов не знаем такого? Имеем ли мы какое-либо основание заключать, что виды были сотворены отдельно, кроме того основания, что не имеем непосредственного знания об их происхождении? И наше незнание того, каким образом они возникли, дает ли нам право утверждать, что они возникли чрез специальное творение? ²⁰⁵ Но если таким образом смотреть на предмет, тогда необходимо совершенно отказаться от уяснения вопроса о первопричине, потому что, как представление о материи и силе, так равно и представление о бесконечной воле, одинаково лежат за пределами чувственного мира явлений. Признавать же материю и силу существующими вечно и служащими первою причиною всего существующего, как видели, невозможно, потому что в таком случае, с одной стороны, необъяснимо временное образование мира; а с другой – невозможно понять, каким образом из материи и силы без участия высшего разума могла образоваться и развиться жизнь во всем ее бесконечном разнообразии. Притом самые свойства вещества и законы движения мировых тел представляют сильные препятствия к тому, чтобы признавать силу и материю вечными, и разум наш может успокоиться только с признанием такой первопричины, при которой все недоумения прекращались бы, а оставалась полная возможность объяснить происхождение всего существующего. Все неудавшиеся попытки объяснить происхождение и развитие мира естественным путем взаимоотношения мировых сил могут служить, так сказать, отрицательным подтверждением необходимости бытия разумного Существа от изучения мировой жизни. Что же касается положительного значения всех современных научных выводов в деле уяснения мировой жизни, то оно имеет полное применение к физико-телеологическому доказательству бытия Божия. Порядок, план, цели всех мировых явлений – вот что всегда изумляло и с развитием естественных наук все более и более продолжает изумлять натуралистов и побуждает их приходить к мысли о бытии высочайшего Разума. Но в связи с таким изумлением пред дивным планом всего мирового целого мы встречаемся и с таким довольно распространенным взглядом, что физико-телеологическое доказательство, рассматриваемое отдельно от космологического, не может привести к признанию Творца мира, как первой причины всего существующего, а может только дать основание к признанию бытия великого мирообразователя, демиурга. ²⁰⁶ Юм – руководитель Милля в натуральной теологии – представлял сомнительным, мало того, даже невозможным от изучения происхождения и планосообразности явлений природы делать заключение к бытию высочайшего и всемогущего Творца мира. Когда мы делаем заключение от явлений природы к их причине, говорит он, мы имеем право заключать, что существует бытие, владеющее соображением и силою, достаточною, чтобы произвести известные действия, поставить их в связь с другими явлениями и только. Но мы не имеем права заключать, чтобы оно могло сотворить одною былинкою более того, что сотворено. Следовательно, доказательство a’posteriori ведет к заключению, что существует сильное и разумное существо, но никак не всемогущее и бесконечное. ²⁰⁷ Кант, в критике чистого разума, разбирая доказательства бытия Божия, отдает полное предпочтение физико-телеологическому доказательству пред другими и признает его заслуживающим особого внимания. Настоящий мир, говорит он, открывает такое разнообразие, порядок, целесообразность, как в бесконечности пространства, так и в безграничной делимости его, что даже и при тех немногих знаниях, какими обладает наш слабый разум, мы не можем, выразить всего своего изумления и обнять все своим умом, и наше суждение о целом разрешается безмолвным и красноречивым удивлением. Везде мы замечаем цепь действий и причин, целей и средств, правильность возникновения и уничтожения; ничто не вступает в известное состояние само собою, но предполагает другую вещь, как причину, а эта предполагает дальнейшую и т. д.; и, в конце концов, необходимо предположить, что существует нечто первоначальное и независимое, все собою содержащее. Доказательство заслуживает полного внимания; из всех оно древнее; яснее и общедоступнее. ²⁰⁸ Отдавая такое предпочтение физико-телеологическому доказательству бытия Божия, Кант в то же время предполагал, что оно не может дать основание делать заключение к бытию Творца мира, а только может указывать на бытие самосознающего демиурга-благоустроителя, который целесообразно обрабатывает готовый материал. Главные стороны этого доказательства, продолжает он, следующие: 1) Мир представляет одно целое с неописанным разнообразием содержания и безграничным объемом; природа не могла дать себе такого устройства, следовательно, должна существовать единая высшая причина. Это доказательство может указывать только на благоустроителя мира, ограниченного в своих действиях качествами вещества, но не указывает нам на Творца, идее которого все подчинено. Оно идет от факта наблюдения в мире порядка и целесообразности, как совершенного устройства, к бытию соответствующей причины. ²⁰⁹ К такому же заключению приходит и Голубинский в своем умозрительном Богословии. Физико-телеологический метод, говорит он, отдельно взятый, ведет к мысли о высочайше-мудром Строителе мира. Но чтобы назвать его Творцом, приведшим мир из небытия в бытие, для сего нужен другой путь. ²¹⁰ Милль в своей натуральной теологии признает единственно возможным и законным нa основании порядка мировой жизни допустить существование высочайшего ума, как мирообразователя.

Отдавая вместе с указанными мыслителями полное значение физико-телеологическому доказательству, нельзя в тоже время согласиться с ними в том, будто оно не дает права делать заключение к бытию Творца, как первой причины всего существующего; наоборот, если и возможно делать какие-либо выводы от указанного доказательства к бытию премирного Существа, то необходимо признать Его и первою причиною. Все доказательство основывается здесь на понятии плана, закона и цели, сообразно с которыми образована и совершает свое течение мировая жизнь. Все силы, действующие в природе, должны быть расположены по предначертанному плану, который естественно должен предшествовать самому проявлению сил, действующих в природе, должен существовать в мысли Творца мира прежде самого образования материи. Мировую гармонию нс возможно иначе и представлять, как только следствием соединения, приведения в известный состав, расположения, упорядочивания разнообразнейших предметов, явлений и событий по одному определенному принципу. По отношению к разнообразию всего существующего и происходящего, замечает Ульрици, хотя могут быть применены и многие различные принципы порядка, но при всем том это возможно только при предположении, что разнообразие расчленено на определенные друг от друга зависящие отделы, области, сферы, в которых господствуют различные принципы порядка, т. е. при том предположении, что само целое расположено по одному, определяющему его расчленение принципу. Так это и есть в природе. Каждая солнечная система, каждое мировое тело, а также и каждый минерал, каждое органическое создание, все три, так называемые царства природы: минеральное, растительное и животное, суть также очень различные системы и порядки. Каждому из них присуще определенное разнообразие элементов и деятельностей по определенному принципу, следовательно, в каждом господствует определенный принцип порядка. Но сами эти разнообразные системы относятся друг к другу и связаны между собою таким образом, что совокупность их определяется одним высшим принципом порядка. ²¹¹ Таким образом, закон, план и гармония мировой жизни могут указывать только на Творца мира, но никогда на мирообразователя, потому что в природе нет случайных и преходящих целей, которые могли бы указывать на мирообразователя, но повсюду замечается твердая, определенная цель, которая была предусмотрена прежде самого образования материи. Если бы с научной точки зрения были решены вопросы, касающиеся образования материи и происхождения жизни в ее различных видах, тогда мы имели бы большое основание предполагать согласно с лучшими представителями естественных наук, что силы и атомы распределены таким образом, что сами действуют сообразно с целями и законами природы и что нельзя смотреть на них, как на мертвые инструменты, управляемые чужою силою, но что они сами своею собственною деятельностью выполняют те мировые цели, для осуществления которых служат средствами.

Милль, рассуждая о физико-телеологическом доказательстве бытия Божия, не рассматривает всей мировой жизни в ее внутренней связи и взаимоотношении, а касается только одного предмета глаза, анализирует его устройство и делает вывод к бытию высочайшего Разума, который предвидел как все дивное устройство глаза, так и результат соединения отдельных его составляющих частей. Но при этом, стараясь быть беспристрастным исследователем, он дает значение и теории Дарвина, которая, имея в основе принцип «переживание сильнейшего», старается объяснить всю мировую жизнь путем естественного развития и усовершенствования. Это последнее предположение, по Миллю, препятствует в некоторой степени делать правильный индуктивный вывод только к бытию высочайшего Разума, как образователя глаза. Но если естественным процессом хотят наделить животное глазом, то едва ли можно допустить, чтобы оно могло когда-нибудь видеть окружающие предметы. Орган зрения состоит не только в особенном устройстве оптических нервов и всех удивительных частей нерва, но, главным образом, в применении этого органа к влиянию света, источник которого отстоит на сотни миллионов миль от нашей планеты. Устройство глаза, по справедливому замечанию большинства ученых, представляет один из самых изумительных фактов в сфере нашего наблюдения. Новейшие открытия оптики, говорит Гершель, научают нас, что каждая точка среды, чрез которую проходит луч света, претерпевает ряд периодических движений, правильно возвращающихся в ровные промежутки не менее пятисот миллионов раз в одну секунду. Посредством таких движений, которые сообщаются глазным нервам, мы получаем впечатления видимости. При этом разность в учащенности этих колебаний производит в нас чувства различия цветов, так напр., при ощущении красного цвета, наш глаз воспринимает 482 миллиона миллионов колебаний; при желтом цвете 542 миллиона миллионов колебаний; а при фиолетовом 707 миллион миллионов колебаний. ²¹² При этом доказательство телеологическое не достигнет своего полного значения до тех пор, пока не будет точно показано, что части творения самые отдаленнейшие неразрывно связаны друг с другом и имеют отношение и влияние одни на другие. Лучи света, которые проходят с удивительнейшею быстротою и доходят до земли чрез тысячи лет от самого отдаленного светила, воспринимаются глазом каждого животного. Эту черту, именно, что в уме того, кто творил глаз, была не только идея глаза, но и точное знание света, его источника, быстроты и силы на известном расстоянии; Милль опустил из виду, а без знания, силы и быстроты света невозможно образовать орган зрения. Необходимо при этом обратить еще внимание на тο, что свет и глаз существуют независимо друг от друга и не имеют влияния на образование один другого. Какая-то тайная сила, еще в утробе матери, устрояет глаз, имея в виду различные видоизменения цвета; она как будто знает законы оптики, прежде чем опыт укажет необходимость такого или иного применения к ним зрительного аппарата. Очевидно, что здесь, при устройстве глаза у зародыша, в утробе матери предусмотрено соответствие глаза и органа зрения, предусмотрено то действие, какое должен иметь этот орган при данных условиях, и это предусмотренное действие или цель служила конечною причиною его произведения. ²¹³ И Милль допускает, что с большою вероятностью можно признавать, что в образовании глаза и вообще мира участвовал высший Разум; на что мы со своей стороны заметим, что невозможно представить более правильного и сильного доказательства, кроме того, что Тот, Кто сказал: «пусть будет свет» (Быт.1:3), предвидел и все функции жизни животной и растительной, для которых он необходим, предвидел все значение, какое океан света должен иметь для зрения и жизни вообще. Это не аналогическое только или индуктивное доказательство, но доказательство причинности с разумом и волею, которая включает самые отдаленные предметы в одну общую цель.

В заключение своего доказательства Милль указывает еще на удивительное устройство организмов в царствах животном и растительном, которое дает основание заключать к бытию высочайшего Разума. Подобный вывод, правда, может иметь некоторое значение. Органические тела, говорит Мюллер, отличаются от неорганических не только способом соединения их элементов, но и постоянною деятельностью, которая совершается в живой органической материи, творит все по законам разумного плана, целесообразно, направляя части к цели целого; а это и есть то, что характеризует организм. Если же в организме существует единство целого, заправляющее по закону целесообразности составом его из неодинаковых элементов, то из этого следует необходимость дальнейшего резкого различия, в отношении внешнего и внутреннего образования органических тел. В целом животном мы удивляемся не только проявлению действующих сил, но и форме животного и его органов, обнаруживающей целесообразный распорядок, приспособленный к упражнению сил, предоставленную гармонию организации со способностями направленными к цели упражнения этих способностей. Эта гармония членов, необходимых для целого, находится под влиянием какой-то силы, которая проникает целое и не зависит от отдельных частей; эта сила существует ранее гармонических членов целого, последние, при развитии плода, творятся силою зародыша. Эта разумная творческая сила проявляется в каждом животном по строгому закону, как требует природа каждого животного; она заключена уже в зародыше и она-то действительно производит члены, принадлежащие к понятию целого. ²¹⁴

Теология универса далеко не исчерпывается тем, если мы будем обращать внимание только на планосообразное размещение частей в организме для известной определенной цели. Как ни удивительно образование и устройство растительной и животной жизни, тем нс менее значение физико-телеологического доказательства, обоснованное только на этом, может быть сильно ослаблено новейшими капитальными исследованиями, из которых с вероятностью можно выводить то заключение, что очень многие дивные сочетания в устройстве организма образуются временем, вследствие разных потребностей животных, или условий их существования, или, наконец, вообще вследствие постепенного усовершенствования мирового целого: поэтому необходимо еще обратить особенное внимание на то, что каждый индивидуум, каждый род существ, как своим существованием, так и всеми своими действиями, имеет необходимое отношение ко всему другому, существующему в универсе. Это внутреннее отношение и связь всех мировых явлений, бесконечных в числе, различных по объему и рассеянных по необозримому пространству, есть величайшее чудо творения. Все мировые явления встречаются и применяются друг к другу в бесконечных циклах гармонии и цели. И то, что мы называем естественным следствием сочетания каких-либо сил или явлений, в существе дела всегда есть следствие влияния бесконечного числа элементарных сил. Приведение этого безграничного разнообразия причин и следствий в строгое планосообразное единство служит самым верным доказательством всемогущества и всеведения Творца, и совершенно непонятно, чтобы какой-либо ограниченный ум мог обнять и направить к определенной цели бесконечное множество действий, из которых каждое более или менее основывается на всем остальном. Заменение хаоса космосом, существование определенных законов для материального и нравственного миров, служит очевидным доказательством премудрости Творца. Нарушение мирового закона никогда не может остаться безнаказанным. Нарушает законы человек, необходимым следствием являются страдания и смерть. Как каждый индивидуум, теперь живущий, есть потомок бесчисленных предков, восходя в геометрической прогрессии от своих родителей к их родителям и т. д. и т. д., так и вообще в мировом пространстве каждое явление бывает результатом бесконечного числа причин великих, малых, видимых и незаметных и само, занимая определенное место, оно в тоже время делается причиною бесчисленных других явлений. Обнять этот бесконечный ряд явлений универса, где упущение одной единицы во внутреннем образовании и устройстве мирового организма должно разрушить и самый организм, находится только во власти Существа всемогущего. Укажем еще на одну величайшую тайну творения, которая состоит в том, что каждое явление содействует постепенному улучшению целого и при этом свободная воля человека всегда остается свободною во всех своих проявлениях. Изучение целесообразности мировых явлений составляет величайшую задачу человеческого исследования; все раскрытия и уяснения мировой жизни, продолжающиеся в продолжение веков, все более и более утверждают мысль о дивном порядке мирового целого, и если Милль допускает только вероятность того, что мир образован Разумом, то мы, наоборот, полагаем, что мировая гармония при бесконечном разнообразии универса положительно необъяснима без бытия всемогущего и всеведущего Разума.

С указанными выводами Милль не соглашается. По его мнению, материя и сила существуют вечно, и Творец из готового материала уже образует космос. Для этого без сомнения, он должен обладать большим знанием, великою силою и быстротою соображения, но признавать его всемогущим и всеведущим нет оснований от изучения мировой жизни. Прежде чем перейти к рассмотрению тех несовершенств, которые препятствовали Миллю признавать Творца всемогущим, необходимо обратить внимание на то, есть ли смысл в признании демиурга, можно ли оправдать существование его на естественнонаучных данных и, наконец, возможна ли самая естественная наука при существовании демиурга? На все поставленные вопросы должен следовать отрицательный ответ; что ограниченность силы и знания сопровождается несовершенствами труда, это неоспоримо; недостатки, несовершенства необходимы как следствия неограниченности; но при этом не следует забывать и того неоспоримого факта, что всякий ограниченный ум находится в процессе развития. Если человеческий ум постоянно стремится к развитию и совершенству, то тем более мы должны приписать подобное развитие демиургу; признать, что ограниченный ум стоит на точке замерзания, невозможно. Если человек, в продолжение краткого периода своего существования на земле достигает некоторого развития и совершенства, то до какой бесконечно высокой степени развития естественно должен дойти демиург, который за несколько тысячелетий при образовании мира владел уже такою силою и таким знанием, что мог образовать такой дивный, хотя и несовершенный, по Миллю, универс? Ограниченность необходимо сопровождается несовершенством труда, a всякое несовершенство в свою очередь необходимо требует исправлений, перемены; естественно и правильно является и развивается только то, что правильно образовано и поставлено в известную связь и взаимоотношение к общей мировой жизни; и если бы Творец мира действительно был ограничен и как ограниченный, находился бы в процессе развития, то каким переделкам должен бы был подвергаться универс в продолжение тысячелетий? Между тем никаких переделок, изменений в природе никто никогда не замечал, напротив существует всеобщее убеждение, признанное наукой и самим Миллем, что все в мировой жизни совершает свое течение по известной определенной норме не только в продолжение ограниченного периода человеческого опыта, но и, как мы имеем полнейшее основание верить, от самого начала образования и жизни универса; никаких переделок никогда не требовалось. Если бы деятельность демиурга основывалась на постоянных соображениях, а не была следствием совершеннейшего знания будущего, знания всей жизни универса от начала до конца, тогда не могло бы быть и единства закона, которое признается естественными науками; а без единства закона, без премудрого плана, по которому идет мировая жизнь, невозможно и изучение природы, мало того, даже не мог бы существовать универс, потому что, как замечено, опущение в нем одной единицы (а это необходимо при ограниченности знания) влияет на многие другие, те на бесконечные третьи и т. д. и т. д. и вместо порядка и гармонии, которая заставила Милля признать бытие демиурга, необходимо должен бы существовать хаос, если бы демиург Милля действительно существовал. Признанием единства закона, естественные науки, в их настоящем положении, требуют признания единого неограниченного и всеведущего ума, который до творения материи, предвидел весь порядок универса, и, как всемогущий, имел силу из ничего произвести все. Правда для ограниченного разума представляется непостижимым возможность творения из ничего, но, тем не менее, это необходимо, чтобы объяснить единство закона, который должен быть в мысли бесконечного ума до существования материи. С признанием только такого бесконечного ума возможно объяснить, почему универс в продолжение своей жизни не изменился в плане, и не подвергался никаким изменениям и переделкам. Повторяем, что с точки зрения науки, или необходимо признать бытие единого всемогущего и всеведущего Бога, который сотворил мир совершенным, или пусть они объясняют все мировое устройство слепым случаем. Как ни безосновательно будет последнее объяснение, но оно более допустимо, более возможно, чем признание ограниченного мирообразователя.

Совершенно произвольно Милль объясняет и слово «план – намерение» (Design), которое будто бы указывает на соображение. По отношению к человеку – существу ограниченному – правда, объяснение Милля имеет полный смысл, но соединять подобный же смысл со слабым выражением конечного в применении к бесконечному Творцу мира, совершенно не возможно и не согласно с наукою. Мы, рассматривая мировые явления и повсюду замечая план и цель, говорим, что план мировой жизни существовал в уме Творца прежде образования мира; но этим совершенно не думаем утверждать того, что для образования плана требовалось соображение, известный процесс в акте мышления; мы твердо знаем, что всякое соображение есть следствие ограниченности и словом «план» выражаем только свое отношение к миру, а если приписываем «план» Божеству, то только потому, что мы – конечные существа – не имеем на своем языке таких выражений, которые мы могли бы вполне точно применять к божественной деятельности.

Резюмируя все доселе изложенное, мы получим следующие общие выводы:

1) Силу и материю невозможно признавать вечными, потому что в таком случае необъяснимо происхождение и образование мира во времени; необходима первосила, как источник мировой силы.

2) Никакая материя не движется сама собою, никакая сила не действует без возбуждения, или содействия других сил, первый толчок к движению атомов и вместе к происхождению мира должен исходить от силы самодвижения, следовательно, она должна быть сверхъестественною.

3) Сверхъестественная сила, как первопричина, должна иметь в себе жизнь, чтобы творить жизнь.

4) Творческая первопричина должна, наконец, быть свободным, разумным Существом, личным самосознающим Духом, потому что иначе необъяснимо ни происхождение силы, ни понятие о причине, ни, наконец, временное образование конечного человеческого духа.

5) План и гармония мировой жизни указывают на бытие Творца, как первой причины всего существующего.

6) Внутреннее взаимоотношение и связь всех мировых явлений бесконечных в числе, различных по объему и рассеянных по необозримому пространству указывают на премудрость, всемогущество и всеведение Творца.

7) Признание Мирообразователя противоречит и науке, и здравому смыслу.