Глава XV. Македония (Солунь, Косиница)

Житие Феодоры Солунской. – Ж. Евфимия Нового. – Чудеса св. Димитрии. – Ж. Мефодия и Кирилла. – Ж. Климента. – Ж. Германа.

Македонская (точнее солунская) агиография имеет особенное значение для ученых славянского мира, так как эта страна с давних пор была густо населена разными славянскими племенами: сербами, дулебами, хорватами, драговичами и сагодатами (около Солуни и Веррии), белезитами (в Фессалии), веунитами, рунхинами и пр. Тогда как греческий элемент преобладал преимущественно по берегам моря, внутренняя часть Македонии была заселена почти исключительно названными славянами.

Славянские дикари, находившиеся в непосредственном соприкосновении с культурными византийцами, представляются народом мирным; отдаленные от Солуни их соотечественники напротив того были воинственны. Первые, как низшая раса, находились в черновой работе у греков, против вторых византийцы (главным образом солуняне) должны были отбиваться силою оружия, и все славяне одинаково назывались варварами.

Подобно грекам и славяне с давнего времени облюбовали Солунь как великолепную гавань для торгового мореплавания и для посадки славянских войск на острова Средиземного моря, и вот начиная уже с VI столетия начинают свои походы для овладения этим ключом к морю.

Славяне около Солуни скорее всего подчинились в известной степени греческой культуре и в единичных случаях принимали даже христианство. Рассмотрение сочинения солунского диакона X в. Иоанна Камениаты и чудес св. Димитрия Солунского,⁶²⁹ письменные свидетельства,⁶³⁰ наконец археологические находки⁶³¹ уже давно показали присутствие славянского христианского элемента в Македонии и даже напр. в Вифинии в VII веке и ранее того. В конце VII в. были епископские кафедры напр. во Мглине (древней Едессе) и в Сетине, где стало быть славяне были христианами.

Имея свою национальность, но греческое богослужение, македонские славяне задолго до Мефодия и Кирилла сознавали непонятность греческого языка в церкви и в богослужебных книгах. Но так как они имели политические связи не с греками, а с народами востока, напр. с аварами, с которыми даже заключали военные союзы для нападения на Солунь, само собою разумеется, что и славянская азбука этого времени носила на себе следы влияния народов востока.

Но вот в VIII в., по словам Камениаты, «когда купель св. крещения соединила с христианством скифский народ, восстания (славянских) народов кончились и жадный меч остановил свои действия». – Славяне подпали под византийское влияние. Знаменитый иконоборец Лев III Исавриянин пошел на встречу нуждам новообращенного народа и путем законодательства старался улучшить их социальное положение в византийской империи, а Константин философ приобщил их и к византийской культуре, дав им новую азбуку. Общность греков и славян к IX в. настолько увеличилась, что когда появилась у славян эта новая азбука, она носила на себе печать уже византийской графики. Враги империи сделались теперь её союзниками и могли представить собою заслон против поползновений западного христианства. Совершилась смена международных отношений, последовала новая эра в жизни македонских славян.

Македонская агиография IX века представлена в двух прекрасных образцах и в нескольких памятниках сомнительной исторической ценности. К первой категории относятся жития Феодоры Солунской и Евфимия Нового.

Клирик Григорий, агиограф Феодоры Солунской,⁶³² был вероятно духовное лицо, солунец родом (§ 7), служивший где-то по близости в городе (§ 1). Когда в 889 г. открывали раку солунского архиепископа Антония, агиограф присутствовал при этом (§ 18); несколько позже он, оставив город и службу, с отцом своим священником Иоанном присутствовал в Солуни при гробе св. Феодоры († 892). По-видимому он был человек видного духовного положения, религиозный, верующий человек; но лично Феодоры он не знал и говорит о ней со слов «хорошо знавших жизнь её» (§ 40). Житие Феодоры было им начато в 894 г., через два года после её смерти.⁶³³ Боясь, что никто не опишет чудес святой, агиограф сам взялся за перо для передачи немногого «в безыскусственном и простом рассказе» (§ 1). – И действительно, человек литературно-образованный, он рассказывает по горячим следам событий; ему не было надобности прибегать к риторике, так как обилие фактического материала, им располагаемое, делало ненужным прибегание к пустому словоизвержению.

Не зная, откуда именно Агапия (мирское имя Феодоры) была родом, автор выразился: «отечество Феодоры – город Бога живого, небесный Иерусалим» (§ 2). Но область её рождения (812 г.) известна: это был элладский остров Егина (Αἴγινα), когда-то славный, а теперь охваченный силами измаильтян, пустынный и бесславный. Отец её Антоний состоял в клире тамошней святейшей великой церкви, потом был протопресвитером; мать её Хрисанфа (Χρυσάνθη) славилась добродетелями. Феодора очень недолго кормилась молоком матери и вскоре осиротела: Хрисанфа скоро умерла, а Антоний сейчас же после её смерти принял монашество (§ 3), поручив дочь близкой родственнице, своей крестной матери, старой деве (§ 4). – Русский агиолог при передаче жития допустил небольшую неточность, заметив: «дочь свою он передал на воспитание благочестивой жене, её крестной матери»;⁶³⁴ но подлинное житие говорит (стр. 3): ἐκ κολυμβήθρας αὐτοῦ γεγονυίᾳ μητρί. – Скоро она изучила св. писание, письмо и часть псалтыри; отличаясь стройностью тела и красотою лица, она рано обратила на себя внимание. Отцу её, иноку, часто надоедали с просьбами о выдаче его дочери замуж. Антоний нашел наконец жениха в лице одного из местных жителей острова и выдал за него Феодору, еще не вышедшую из отроческого возраста (§ 5). – Отсюда и из § 45 видно, что Феодора была выдана замуж в возрасте семи лет, в 819 году.

Но вот на о. Егину напали сарацины, жителей забрали в плен, некоторых убили мечем. В числе последних был и брат Феодоры, клирик и диакон, умерщвленный секирою (старшая сестра Феодоры умерла в сане инокини). Муж Феодоры, видя небезопасность своего положения, отправился за советом к тестю, и последний посоветовал им уйти с острова. Чета переехала в Солунь, а Антоний удалился в недоступные людям пустыни под Тъоропами (ὑπὸ τὰ Θόρωπα), где и скончался (§ 7). – Известие о нападении арабов на Егину ок. 820 г. стоит особняком, не подтверждаясь арабскими хрониками; но оно вполне правдоподобно: жития Луки Елладского и Афанасии Егинской также говорят о беспокойствах, чинимых острову арабами, которые около того же времени заняли о. Крит. Но на Крит нападали сначала арабы африканские (до 825 г.), а владели им арабы азиатские. Историки последних не упоминают об Егине: это может означать, что нападение на остров Егину было сделано арабами африканскими; а в таком случае Васильеву следовало бы говорить об Егине не на стр. 50–51, а на стр. 46 своего труда. Из § 45 ясно видно, что Антоний удалился также в Солунь, поэтому вероятно, что Тъоропы лежали где-нибудь по близости от Солуни. – Когда из трех детей Феодоры средний и младший ребенок скоро умерли, Феодора предложила мужу иметь раздельность брачного ложа; муж согласился, и вот они зажили чистою жизнью (§ 8). Взяв шестилетнюю дочь, они явились в храм ап. Луки, расположенный при дороге, ведущей к Кассандреотским воротам (ἡ Κασσανδρεωτικὴ πύλη), и вручили её своей родственнице Екатерине, сестре исповедника и потом архиепископа Солунского Антония и кажется игуменьи монастыря, с просьбою облечь дочь их в одежду монашескую. Екатерина на другой же день постригла девочку, дав ей имя Феописты (§ 9).

Солунский архиепископ Антоний в бытность свою иноком украшал себя всякими добродетелями, изучил не только нашу (духовную) мудрость, но и внешнюю (мирскую), а также науки, входившие в круг общего образования; но больше он прилежал к духовному образованию, изучив Ветхий и Новый Завет настолько, как никому другому не удавалось изучить. Сначала он был поставлен в архиепископа Диррахийского (§ 10). В это время началось второе иконоборческое движение царя Льва амаликитянина (Армянина, § 11). – Иконоборство на этот раз началось в 815 году, около какового времени стало быть и был возведен Антоний на кафедру Диррахийской церкви. – Имп. Лев одних иконопочитателей пугал опозориванием, других подкупал лестью, третьих наказывал палками, четвертых подкупал почестями и наградами. И некоторые покорялись, а весьма многие приобрели «венец победы». Тогда был приведен к царю и Антоний Диррахийский, произнесший слово в защиту иконопочитания (§ 12). Слово это приведено в житии in extenso, но оно принадлежит не Антонию и не самому агиографу, а заимствовано им из авторитетного сочинения – письма патр. Фотия к болгарскому князю Михаилу (Βαλέττας № 6), на что указано было Курцем (S. IV Anm. 3) (§§ 13–15). Лев, чувствуя свое бессилие бороться с Антонием словами, велел бичевать и изгнать его в бессрочную ссылку. Святой перенес так много оскорблений по щекам, что глаза его гноились и голова страшно тряслась от чрезмерных ударов. По прибытии на место ссылки он опять подвергся жестоким побоям (§ 16). Здесь Антоний пережил царствование Льва Армянина († 820), царь Михаил II вернул его из ссылки, строго наказав ему сидеть смирно; но Антоний безбоязненно проповедовал иконопочитание. – Несколько странным кажется умолчание о следовавшем за ним имп. Феофиле, лютом преследователе иконопочитателей; неужели и при нем Антоний оставался неприкосновенным? – «Когда тяжелая зима ереси миновала и проглянула весна непорочной веры православных» (то есть в 842 году), Антоний был назначен архиепископом Солунским. На своем новом месте служения он жил уже не долго, скончавшись 2 ноября седьмого индикта, то есть 844 года.– Русский агиолог, архиеп. Сергий, сначала относил кончину его к 829-му, потом к 828-му году; действительно, и в 829 г. шел седьмой индикт, но ученый иерарх упустил из вида, что агиограф говорит о смерти Антония уже после 842 года. Епископ Арсений (стр. 49) и Ed. Kurtz (S. III) отнесли кончину к 843 г., но тогда шел шестой, а не седьмой индикт. – Говорят, пишет агиограф, что Антонию не удалось отслужить здесь, в Солуни, ни одной литургии, не совершить ни одной хиротонии; он рукоположил только одного клирика, получившего имя Антония (§ 17). – Из этого явствует, что прибытие Антония в Солунь произошло или поздно, напр. в октябре 844 г., или он мог прибыть и ранее, но не мог служить напр. по болезни. – Он был погребен в левой стороне храма Св. Димитрия, в приделе Иоанна Крестителя. Мощи его и доныне (μέχρι τοῦ νῦν) остаются целыми и неповрежденными. «И я сам недостойный удостоился видеть их; ибо когда через 46 лет после его преселения ко Господу (в 889 г.) преставился другой наш архипастырь, то мы пожелавши и сего положить в склепе Антония, нашли всесвятое тело Антония с украшавшими его архиерейскими одеждами почти все целым и не изменившемся, так что видны были честные кресты омофора и другие отличия архиерейского облачения» (§ 18). – Если Антоний умер в 844 г., то какой же архиепископ Солунский скончался через 46 лет после того, в 889 году? Из тщательно составленного о. Луи Пти списка солунских предстоятелей видно, что этим архиепископом был Мефодий.

После такого длинного отступления возвращаясь к Феодоре, агиограф рассказывает, что после смерти мужа, жившего не долго после пострижения его дочери, Феодора совершила дома третины и девятины и, покинув мир, в возрасте 25 лет (в 837 г.) решилась удалиться в монастырь (§ 19). Раздав треть имущества бедным за упокой души преставившегося и избегая надоедания царского телохранителя Хиросфакта (вероятно искавшего её руки), она обратилась к своей родственнице Анне, известной в то время настоятельнице обители первомученика Стефана, с намерением здесь постричься; при этом она внесла 100 золотых (ἑκατὸν ἐν χαράγματι χρυσοῦς), трех рабынь и все остальное имущество (§ 20). Анна предлагала ей пожить в монастыре сначала для искуса, но Феодора настояла на немедленном пострижении. Анна постригла и нарекла ей имя Феодоры (§ 21), в 837 году. Новая инокиня занялась молотьем, приготовлением хлебов и варкою, ходила на рынок и иногда за город для выгодной покупки товаров, таскала на плечах ноши дров (§ 23). Враг-дьявол вдохнул в Феодору любовь к своей дочери. Когда постригшая последнюю Екатерина скончалась, Феодора перевела Феописту в свой монастырь и, видя скудость её жития, просила настоятельницу Анну улучшить ей пищу (§ 25); но Анна настоятельно заметила, что иноки не должны пещись о яствах, о мирском, ибо что общего у инока с мирянином, у света со тьмой? (§ 26). В заботах о дочери Феодора имела общение больше всего с нею. Анна воспретила им разговаривать друг с другом (§ 27), – и вот обе, повинуясь начальнице, в продолжении 15 лет не разговаривали между собою, хотя жили в одной кельи, пользовались одним ткацким станком и одной мельницей. Случалось, когда настоятельница звала одну из них, она не слышала, а другая слышала, – но и тогда не обращалась к другой с напоминанием о зове Анны, а передавала посторонней инокине об этом (§ 28). На 15-м году подвижничества (в 852 г.) Феодора заболела, и монахини упросили Анну освободить её от епитимьи. Та освободила, и после этого отношения между матерью и дочерью уже не были родственными (§ 30).

«В те дни была такая лютая зима, что от стужи вода замерзла и превратилась в подобие камней». По случаю холода Анна распорядилась, чтобы обед происходил не в столовой, а в спальной комнате. Когда котел с горячею водою был поставлен на место, где на рогожке спала Феодора, святая перенесла рогожку на другое место. Анна сделала ей выговор, как она самовольно перенесла постель (§ 31), и велела ей спать на внутреннем монастырском дворе, под открытым небом (§ 32). Феодора повиновалась. Она всю ночь стояла под дождем, ветром и снегом, во исполнение заповеди «матери» и не могла сесть по причине подтекавшей снизу дождевой воды; к полуночи, с наступлением холода, капли дождевые превратились в ледяные сосульки, которые свешивались на её рубище, покрывавшем её голову и плечи (§ 33). Это было такое послушание, за которое и сама настоятельница похвалила Феодору перед всеми инокинями, заметив при этом, «Бог по справедливости сопричтет её к сорока мученикам (Севастийским), добровольно претерпевшим стужу и пронзительность воздуха, и удостоит одинаковой награды»; а сестра Анны, также инокиня, ночью видела сходящий с неба венец, световидный и блестящий, и голос – «это венец Феодоры». Боясь, как бы об этом не узнала Феодора, Анна запретила сестре рассказывать об этом (§ 34). Она велела Феодоре явиться в церковь, святая явилась, убеленная снегом, сотворила обычный поклон настоятельнице и встала не прежде, как услышала слово прощения. В частной беседе с сестрами она говорила, что не испытывала холода, напротив чувствовала себя как в бане (§ 35). Блаженный Иоанн, архимандрит (Солунский), видя подвижничество Феодоры, хотел перевести её из Стефановой обители в другую – игуменьей. Когда та узнала об этом, она заплакала, подумав, что содействует её переходу Анна; но когда увидела, что последняя также огорчается её уходом, изъявила твердое намерение остаться в этом монастыре, и архимандрит более не настаивал на своем (§ 36).

56-м году жизни Феодоры (в 868 г.), по избранию архимандритов Иллариона и Дорофея, настоятельницы и всех сестер, солунским архиепископом Феодором Феописта, дочь Феодоры, была назначена игуменьей Стефановой обители, так как Анна уже достигла крайней старости (108 лет), плохо видела и слышала. И вот «дочь по плоти стала духовною матерью Феодоры». Однажды святая, поскользнувшись упала и получила болезнь; случилось, что (около 874 г.) упала и Анна, которая получила вывих в бедре («соскочил с правого углубления бедра её близь большой кости верхний конец мускула»); старица не могла двигаться, проводя время в постели; на четвертом году лежания (в 877 г.) от глубокой старости затмился ум её, и прожила она еще три года. Почти одна Феодора прислуживала ей, переворачивала её на постели, садила в ванну и т. д.

На 68-м году жизни Феодоры (в 880 г.) великая исповедница Анна почила смертью праведных в возрасте, говорят, 120 лет. Перед смертью она снова пришла в свой разум и проговорила: «чего ищете? не имеешь участия во мне», что конечно было истолковано как отражение демонов и диавола (§38). За высоту подвижничества Феодора удостоилась слышать ангельское пение. Часто в церковном притворе (нартексе), когда все сестры почивали, она будила Феописту и говорила: слышишь происходящее внутри храма стройное и приятное ангельское песнопение? Дочери своей она завещала похоронить её особо и отдельно от других, «предвозвещая имеющие быть от Господа явления чудотворений с нею» (§ 40). – Qualis est modestia romaea! – На 73-м году жизни (в 885 г.) Феодора расслабла телом и уже не могла работать с сестрами и черпать воды из колодца; но все еще ткала нитки и выделывала мешки (§ 41).

На 80-м году (в 892 г.) в августе месяце она болела пять дней, почувствовав, что отходит ко Христу. С восходом солнца приобщившись Св. Таин и сложивши руки на груди, она скончалась (§ 42). Ко гробу её сошлось немного монахинь из соседних монастырей. Лицо её, морщинистое от старости, внезапно озарилось светлостью и казалось улыбающимся; около очей проявился пот, издававший запах божественного благоухания. Во исполнение воли матери Феописта хотела похоронить её отдельно, но священники и монашествующие сказали, что надлежит и по смерти не разлучать её от сподвижниц, и мнение большинства одержало верх (§ 43). Когда отдавали святой последнее целование, некий Димитрий, диакон и клирик храма св. Димитрия, издавна расположенный к Феодоре, около 9 месяцев страдавший жестокой болезнью, от которой ослабел его желудок и вся голова тяжко страдала, прибыл к её погребению. Три раза он отдыхал на пути, мучимый острою и сухою одышкою, едва поспел к концу отпевания, припал к телу блаженной и тотчас получил здравие, так что в тот же день ел с аппетитом и спокойно спал и хорошо ходил на собственных ногах, хотя до того долго не пользовался ими. Юноша Иоанн из окрестностей Солуни, мучившийся два года лихорадкой, повторявшеюся на четвертый день, поцеловал останки преподобной и выздоровел. Другой, больной юноша, приложившийся к св. останкам, также выздоровел (§ 44). Около 6-го часа руками священников и монахов преподобная была с честью положена в гроб своих сподвижниц. Днем её кончины было 29-е августа 6400 (892) года.

Феодора родилась на о. Егине и в детстве лишилась матери. В семилетнем возрасте, «согласно с законами», выдана была отцом замуж; с острова она с мужем и отцом переехала в Солунь; на 25 году жизни потеряла мужа и ушла в монастырь, где подвизалась 25 лет; умерла на 80-м году жизни в царствование Льва и Александра, в шестое лето их царства, при Солунском архиепископе Иоанне (§ 45).

Игуменья Феописта пригласила семь священников для совершения сорокадневных поминок, условившись, чтобы ежедневно один из них, приходя сюда, совершал литургию (§ 46). В девятый день по кончине Феодоры (7 сентября) светильник, повешенный над её гробом, хотя в нем и совсем было мало масла, горел так ярко, что обратил внимание присутствовавших. Мало того, масло не иссякло в лампаде до 9 сентября, а затем из неё стало стекать на землю как бы поджигаемое снизу сильнейшим огнем. Чудо это собрало к её могиле такое множество народа, что даже и внешние притворы (προαύλια) не могли вместить сошедшихся, и все помазывались текшим маслом. Внизу был подставлен сосуд для приема масла (§ 47). «С того времени и доныне вполне достаточно горит и никогда не оскудевает светильник»; случается же, что иногда масло льется ручьем на землю. Священник Сисинний, «добросовестно своими глазами видевший, рассказывал мне», говорит агиограф: когда я подошел ко гробу Феодоры и молился, светильник, изливающий масло, угас, но вдруг он сильно задвигался и сам собою без огня зажегся (§ 49). Одна бедная женщина из окрестностей Солуни привела сына: – мальчика Феодора, помешавшегося умом. В полдень, в сентябре месяце в сильную жару на одной из городских площадей бегая за ловлею птиц и скрытною постановкой на земле силков для воробьев, он, внезапно оглянувшись, увидел длинного и высокого эфиопа; он бросился бежать от него, однако эфиоп схватил его руками и с шумом бросил на землю, а сам стал невидим. Мать тотчас привела его ко гробу Феодоры, и юноша исцелился, намазав голову маслом от её лампады (§ 50). Юноша Георгий, из Солуни, с детства тяжко беспокоимый демоном, приведен был родителями ко гробу преподобной, и вот ночью одна монахиня видит во сне, что Феодора вошла в церковь, подошла к юноше, открыла ему рот и вынула оттуда нечто отвратительное и зловонное, казавшееся человеческим плевком; вынув это три раза, она сказала юноше: ничего худого у тебя нет, встань; и юноша выздоровел (§ 51).

Славная чудесами, Феодора была изображена на иконе в храме. Живописец Иоанн, никогда не видевший преподобной и не бывавший в её обители, видел такой сон. Он лежит в притворе её церкви; «а среди колоннады на правой стороне той церкви – придела Богородицы, где почивают мощи Феодоры, висящий светильник, притом источающий масло; а внизу светильника находился глиняный сосуд для приема масла» (§ 52). Утром живописец встретился со своим знакомым, пригласившим его в храм св. Стефана, чтобы поставить икону его. Войдя в церковь, живописец сказал, что ночью во сне он был в этом храме. Из расспросов у одной инокини подтвердилось, что живописец, никогда не бывавший в этом храме, знал его довольно подробно (§ 53). Далее он опять во сне видит себя рисующим изображение монахини, где теперь стоит икона св. Феодоры, но какой монахини по имени, он не знал, «как с клятвою рассказывал мне»; в результате получилось изумительное по сходству изображение преподобной в юношеском возрасте, а чрез несколько времени из ладони правой руки иконы заметили показавшееся благовонное масло, которое и доныне течет ручьем, так что смывает живопись изображения; поэтому около иконы был поставлен свинцовый сосуд, чтобы масло не пропадало. Новый наплыв недужных и новое чудотворение (§ 54).

Знатная и почтенная женщина, супруга военачальника Евфимия, жившая в Семивратных (беотийских) Фивах, узнав о чудесах св. Феодоры, через посланного просила у настоятельницы монастыря несколько из истекающего масла, для лечения своей служанки, три года тому назад ослепшей. Получив масло, она вылечила служанку и многих других (§ 56). Некий Илья, происходивший от крови амаликитян, то есть вероятно от крови армянской (ср. § 11), живший в селе Мириофите (Μυριόφυτος), солунского округа, придерживался ереси иконоборческой и не смотря на увещания священников и мирян, не хотел переменить своего образа мыслей. Знакомый Феодот заинтересовал его чудесами преподобной; Илия пошел с ним в церковь и, увидев текущее от иконы масло, уверовал в святость изображения, помазал маслом свое больное бедро и выздоровел, после чего перешел к иконопочитанию (§ 57). Сошлось несколько монахов с окрестных солунских гор и беседовали о душеполезных предметах, причем часто вспоминали и жития святых. Вспомнив о св. Феодоре, они усомнились в истине рассказов о ней, явились в церковь, ощупывали гроб её, стирали текущее масло. Инок Антоний, исполненный всяческих добродетелей, восстановивший много разрушенных храмов и сделавший в селе Каркарее (Καρκάρεα) столп и в нем монастырь, страдавший болезнью в бедрах, трижды сотворил земной поклон перед ракой, помазал маслом больное место и выздоровел; после этого все монахи вернулись восвояси верующими (§ 59). Монахиня, дочь Космы, пресвитера храма св. Димитрия, страдавшая опухолью ног, пробыв в храме пять дней и помазуясь маслом, вернулась в свой монастырь здоровою. Некая солунянка Авксентия, страдавшая расслаблением ног от чресл до оконечностей, была приведена сюда, три дня пребыла в храме, помазуясь маслом, и выздоровела, так что могла сама ходить; от радости она начала даже прыгать и на седьмой день уже одна вернулась домой (§ 60).

Тот же клирик Григорий посвятил Феодоре Солунской и особую повесть, о перенесении её мощей, в которой очень подробно описано все, относящееся к этому, и все чудеса, совершенные святою.⁶³⁵ Хотя оба памятника, Vita и Translatio, в рукописях московской и ватиканской анонимны, но в конце Translatio Григорий назвал себя по имени. Изучив второй памятник и сопоставив с ним Vita, Э. Г. Куртц вполне убедительно доказал, что и московская Vita написана тем же самым Григорием.

В этом новом произведении Григорий отправляется прямо от Vita: хотя, говорит он, я обозрел (διεξῆλθον) по мере слабости своего ума житие преподобной, но нужно коснуться и перенесения её мощей (§ 1). Упомянутый выше Феодот был свидетелем, как мраморная плита над мощами Феодоры отвалилась и исцелила параличную и немую женщину, уроженку Веррии (Βέρροια, § 2). При перенесении мощей однако не присутствовал Солунский архиепископ Иоанн, который со всеми архиереями уехал в это время в Византию для присутствования при голосовании и предызбрании вселенского патриарха Антония (§ 4). – Время архипасторства Иоанна по исследованиям о. L. Petit и Е. Kurtz’a падает на 892–901 (904) годы. – Ко гробу святой прибыло семь священников и много благочестивых людей; я, говорит Григорий, был здесь со своим отцом, священником Иоанном. Могилу стали открывать в полночь (§ 5). Положение святой в раку происходило 3 августа на первом году после её кончины (893 г.), причем тело её не подверглось никакой порче (§ 7). Некий Акиндин, из окрестностей Солуни, у себя в доме ночью исполнился такого благовония, что даже проснулся; узнав о перенесении, он тотчас поспешил на торжество и здесь разговаривал с Григорием (§ 8). Из раки преподобной масло текло прямо на пол (§ 9). Больной младенец Феодора, помазанная маслом от лампады святой, исцелилась (§ 10). Некая больная девушка, уроженка Веррии, выздоровела также при посредстве лампадного масла (§ 12). Упомянутый Феодот, женившись на одной знатной особе, прожил с нею около 15 лет бездетным. Но вот родился ребенок, который на втором или на третьем году однако умер; затем умерли и следующие три ребенка. Родители молили Бога даровать им нового ребенка, мальчика или девочку, которого обещались посвятить Богу. И вот родилась дочь, которую они назвали Феопистою, в честь настоятельницы Солунского монастыря (§ 13). На первом году жизни она захворала, Феодот помолился у раки Феодоры, и ребенок выздоровел. Через год по посвящении Богу он опять захворал и был болен 5 месяцев. Мать её молилась святой (§ 14), и последняя даровала ей исцеление: Феописта, прибавляет Григорий, и доселе живет в монастыре здоровою. Упомяну еще, говорит агиограф, о чуде святой над моей сестрою (§ 15). «Вы конечно знаете о нашедшем на город (Солунь) за беззакония наши ужасном несчастии – моровой язве, почти погубившей весь род и всякий человеческий возраст». Язвою заболела и моя сестра Марфа, еще очень молодая девушка (§ 16). Она громко молилась св. Феодоре и великомученице Варваре (§ 18). Преподобная явилась ей, и Марфа выздоровела (§ 19). Это чудо заставило меня, говорит агиограф, обозреть и описать житие св. Феодоры, так как вот уже второй год со дня её кончины, – и никто не написал её жития. Во время болезни сестры я говорил: «если ты, св. Феодора, исцелишь от смерти мою сестру, я, отклонив помыслы, начну по силе мое слово (в твою память)». И вот я, смиреннейший клирик Григорий, на втором году со времени её кончины написал немногое о её жизни и чудесах (§ 20).

Второй памятник Солунской агиографии, богатый своими историко-топографическими данными, это – житие св. Евфимия Нового, написанное св. Василием, архиепископом солунским. Житие это богато и хронологическими данными, что так редко встречается в византийской агиографии.

Любопытно, что Василий прибегает зараз к четвероякому определению того или другого события из жизни святого: к году мироздания, к году царствования императора, к индикту и наконец, что было уже необыкновенно оригинально, к году от Рождества Христова. Но любопытно при этом, что тогда как две первые даты согласно определяют время события, третье и четвертое обозначения совершенно расходятся – и оба вместе, и каждое в отдельности. Год от Рождества Христова настолько необычен в византийской литературе, что о. Луи Пти готов заподозрить его, говоря, что это вероятно позднейшая вставка, и один раз он внес эту дату в текст жития (однако в скобках), а в другом месте вынес её в примечание под текстом. Ученый ассомпсионист без сомнения правильно предпочел согласную дату первых двух обозначений третьему и четвертому, то есть пожертвовал индиктом году мироздания. А было время, и очень недавнее, когда ученые, встречая несогласное определение события посредством года миротворения и индикта, отдавали предпочтение второму, говоря, что последний был в постоянном обиходе у византийцев, которые знали его тверже, нежели мировой год. Свидетельство жития св. Евфимия должно теперь послужить основанием к критическому отношению к прежним исследователям.

Житие Евфимия сохранилось в четырех списках: московском синодальном XI в., афоно-лаврском XIII в., афоно-ватопедском 1422 г. и пантелеймоновском XIX века. Но пока были отысканы эти списки, ученые долго бродили впотьмах в поисках таинственного святого Евфимия Нового. Впервые правильные сведения о нем были сообщены в «Афонском Патерике». Некоторыми сведениями жития воспользовались: Софроний Каллига, архим. Порфирий Успенский в своей «Истории Афона», о. Александр Лавриот, А. И. Пападопуло-Керамевс; изучали житие по рукописям И. В. Помяловский и датский археолог K. F. Kinch. Но только ассомпсионисту о. Луи Пти удалось издать житие в Париже в 1904 году.⁶³⁶

Житие это, как сказано, написано учеником Евфимия Василием, бывшим впоследствии архиепископом Солунским, современником и очевидцем святого. По мнению о. Л. Пти, он сначала подвизался на Афоне, где около Хиландаря основал свой монастырь; ок. 875 г. был пострижен Евфимием в церкви св. Димитрия в Сермилии (Ормилии); архиепископскую кафедру он занял в самом конце IX или в начале X столетия. Причислен православною церковью к лику святых; память его 1 февраля.

Василиево житие Евфимия – одно из лучших произведений византийской агиографической литературы как по обилию историко-топографических, так и хронологических данных. Написано оно в стиле изящном, иногда (говорит о. Пти) даже изысканном, однако без красивых фраз позднейших агиографов.

После незначительного по содержанию предисловия Василий переходит к биографии святого. Родиною Никиты (мирское имя Евфимия) была Галатия, именно местечко Опсо (Ὀψώ), подчиненное Анкире Галатской. Родители его Епифаний и Анна были знатного происхождения (§ 3). Далее агиограф точно определяет год рождения Никиты, но тут у него заметна явная несообразность. Василий пишет: «тогда господствовала гнусная и христоненавистная иконоборческая ересь, получившая начало от звероименного и нечестивого Льва, который поплатился судом в святом месте, где он неистовствовал, потеряв свою поганую и варварскую душу от рассечения мечем; а окончилась эта ересь на седьмом году царствования Михаила, бывшего от экскувитов, по соизволению Божию за множество грехов наших тогда державшего скипетр Ромейского царства, так что год от сотворения мира, когда великий наш учитель Евфимий был дарован Богом для жизни, шел 6332» (§4). – Иконоборчество при Михаиле II, о котором здесь идет речь, не прекращалось, оно кончилось при Феодоре и Михаиле III и тотчас по вступлении их на престол, в 842 году, но в таком случае поразительно молчание Василия о царствовании Феофила. Вообще тут вольная или случайная путаница, в последнем случае происшедшая вероятно от ошибки переписчика. Мировой год 6332 соответствует периоду времени с 1 сентября 823 по 31 августа 824 г., поэтому, говоря вообще, рождение Евфимия можно отнести к 824 году.

На седьмом году возраста (в 830–831 г.) умер отец его Епифаний, осталась вдова с сыном и двумя дочерями Марией и Епифанией. Никита, которому предстояло отбывать военную службу, должен был заботиться обо всех. Мать задумала его женить и нашла невесту в лице благородной Евфросинии (§ 5). Никита женился⁶³⁷ и прижил дочь Ἀναστασώ. Сестра его Мария жила у брата. 14 сентября на память св. Никиты Никита решил удалиться из мира. Это было, говорит Василий, на 18-м году его возраста, в 6350-м г. от сотворения мира и в 850 году от Рождества Христова (§ 6). – Опять путаница в счете. Правильно отмечен год от сотворения мира, когда Никите было действительно 18 лет, стало быть год от Рождества Христова был тогда 842-й, а не 850-й. – Переходя из страны в страну, из города в город, Никита прибыл на гору Олимп и здесь представлялся Иоанникию Великому, который перед монахами выразился о нем как о будущем украшении иноческого жительства (§ 7). Никита, прославившийся добродетелью еще до своего пострижения, перешел с Олимпа к другому отцу, жившему вдали от Иоанникия, Иоанну, вероятно, как указал на это о. Пти, игумену Антидиева монастыря, о котором говорится в житии Иоанникия. Иоанн постриг Никиту и при этом нарек ему особое имя Евфимия; это случилось в первый год царствования имп. Феодоры и Михаила (842 г., § 8). У Иоанна Евфимий жил ἐπὶ χρόνον ἱκανόν и потом по его поручению ходил к Николаю, игумену Писсадинской киновии (τῶν Πισσαδινῶν, § 9). – Об Олимпийском Писсадинском монастыре упоминается только в данном житии Евфимия. – Николай поручил Евфимию пасти монастырских животных, потом служить на поварне; далее сделал его келларитом, наконец погонщиком животных; «потом, говорит Василий, как сам покойный (Евфимий) доподлинно говорил нам, он был отдан и в научение грамоты». Вспоминал Евфимий и о матери, и о жене, и о друзьях, но подавлял в себе мирскую привязанность евангельским словом. После разных подвигов он возжелал жития, достойного горнего Иерусалима (§ 10), служил братии (§ 11). «Иконоборческая ересь была уже подавлена, св. Мефодий после пятилетнего правления церковью уже отошел ко Господу; восходит на апостольский трон церкви константинопольцев священный Игнатий. Он управлял ею десять лет и страшно возбуждаемый тогдашними приспешниками царства и ежедневно упорно волнуемый до очевидности, отказавшись безумно бороться с еще болящими неисцелимыми болезнями и с замышлявшими нераскаянно возноситься, уходит с престола и из церкви с одной стороны добровольно, а с другой насилуемый и пребывая в своем монастыре на Теревинфе, дает церкви книгу отречения, думая, что лучше в спокойствии беседовать с собою и с Богом, нежели при несообразности правителей сделаться виновником вреда себе и подвластным. Когда разнесся слух, что архиерей против воли отогнан от церкви, когда многие вследствие этого отвратились от общения с новым патриархом, – и преподобнейший сей Николай, как желавший остаться вне общения, оставляет монастырь, и это – при новом патриархе, православном и блистающем всеми добродетелями: это был блаженный Фотий, сообразно с именем осветивший пределы земли лучами света – множеством учений, с самых пелен посвященный Христу, подвергавшийся за почитание иконы Его конфискации и изгнанию и в сей подвижнической от самого начала борьбе приобщившийся родителю; его и жизнь дивна и кончина любезна, свидетельствуемая от Бога чудесами (§ 12).⁶³⁸ – Вот эта знаменитая тирада современника, святого Василия, архиепископа Солунского, говорящая в пользу патр. Фотия. Это одно из немногих современных свидетельств, сохранившееся в тайне от зоркого и предусмотрительного глаза католика – только быть может потому, что сохранилось исключительно только в библиотеках св. Горы Афона. Другие житийные свидетельства по тому же предмету, находящиеся в других местах Востока, носят на себе уже знаки испорченности или утраты важного листа рукописи, о чем уже сказано (стр. 328).

Видя удаление Николая, Евфимий возлюбил пустыню, решившись поселиться на Афоне, о котором он давно слышал. По смерти пастыря Иоанна и по возвращении Николая в монастырь он принял схиму от руки аскета Феодора (ок. 842 г.). – О. Луи Пти отожествлял этого Феодора с тем игуменом Феодором, о котором говорится в житии Иоанникия; Van den Gheyn предполагает видеть здесь св. Феодора Студита, однако отожествление это не имеет места, так как св. Феодор Студит скончался в 826 году. – Евфимий пришел к Феодору и рассказал ему о своем намерении идти на Афон. Феодор одобрил эту мысль и благословил Евфимия, постригши его в ангельский образ. Через восемь дней (проведенных в храме, по обычаю) Евфимий отправился на Афон с богоблаженным Феостириктом, после 15-ти летнего пребывания на Олимпе (§ 14). – Так как Евфимий прибыл на Олимп в сентябре 841 г., а оставил гору после 23 ноября 858 г., то значит жил на Олимпе более 15 лет: агиограф взял вероятно круглую цифру, – Придя в Никомидийскую митрополию, он вспомнил о своей матери, сестрах и жене. Узнав, что они живы, Евфимий однако не навестил их, а послал в Ὀψώ одного человека для передачи родным креста и сообщения о том, что он – монах, прося их не печалиться и убеждая их идти в монастырь (§ 15). Те так и сделали. Между тем Анастасо, дочь Евфимия, вышла замуж и сделалась матерью трех дочерей и одного сына (§ 16). Через некоторое время Феостирикт вернулся на Олимп, а Евфимий с товарищем монахом Иосифом (Коловом) предался подвижничеству и по 40 дней они питались травою подобно животным, отчего у них явились на теле знаки, оставшиеся до самой их кончины (§ 17). Затем Евфимий (ок. 859 г.) предложил Иосифу заключиться вместе в пещере, из которой не выходить в точение трех лет. Иосиф был простой, бесхитростный монах, хотя и армянин родом (§ 18). Далее описывается суровый образ их жизни. Через указанный срок Иосиф вышел из пещеры (§ 19), а Евфимий остался там, продолжая подвижничество (§ 20). Демон явился к нему однажды в образе варваров, арабов, но святой сказал: «если ты зверь по виду, то пользуйся надо мною данною тебе от Бога властью; если же ты – демоническое наваждение, то отойди от наших дверей» (§ 21). Через три года⁶³⁹ Евфимий, выйдя из пещеры, по убеждению Иосифа собрался было идти на Олимп, но вот явился к нему аскет Феостирикт с известием, что честный Феодор, от которого Евфимий принял схиму, идет к нему на Афон. С Афона Феодор поселился в местечке Μακρόσινα (близ Иериссо, в начале афонского полуострова); умер он в Солуни и погребен в храме св. Созонта (§ 22). – Последняя подробность, существование этой церкви, известна только из данного жития. – Узнав о кончине Феодора, Евфимий отправился в Солунь, где приложился к его гробу, потом вышел из города и поселился в окрестном столпе (§ 23), увеличив таким образом список известных столпников.⁶⁴⁰ Не долго (ἐπὶ μικρόν) пробыв на столпе, обратив многих на путь иноческий и прославившись чудотворениями, Евфимий сообщил солунскому архиепископу Феодору о своем отбытии, и снова ушел на Афон.

Этот Феодор (ок. 864 г.) рукоположил Евфимия в диаконы для того, чтобы он мог приобщаться св. Таин в афонской пустыни. Пробыв недолго на Афоне, вследствие умножающихся около него монахов, Евфимий переехал на остров τῶν Νέων, по-видимому уже в сане священника (ок. 867 г.). – Остров этот ныне называется островом св. Евстратия и составляет часть Лимносской митрополии. – Но диавол напустил на остров сарацин и отдал подвижников в руки арабов. Впрочем чудесным образом они спаслись (§§ 24–25) и снова прибыли на Афон. Но так как варвары и сюда совершали набеги, то подвижники со своими учениками разошлись: блаженный Иоанн поселился в τοῖς Σιδηροκαυσίοις (ныне Μαδεμοχώρα, близ Иериссо), Симеон в Элладе, а Евфимий с учениками (ок. 868 г.) перешел в местность Βραστάμου (в начале Халкидики). С ним переехал и Иосиф, поживший богоугодною жизнью, скончавшийся здесь и прославившийся чудесами. Агиограф лично видел его раку и говорил об Иосифе как о святом (§ 26). Евфимий выстроил для братии кельи, а сам удалился к глубочайшему потоку, где и избрал себе покой, однако принимая у себя всех приходящих к нему, в числе их аскета Онуфрия, которому поставил даже особую келью. Но вот голос свыше повелел Евфимию идти в Солунь и поселиться на горах к востоку от города в местности Περιστεραῖς, где прежде находился храм во имя св. Андрея Первозванного (§ 27). Вместе с иноками Игнатием и Ефремом Евфимий прибыл в Солунь и здесь разузнал о Περιστεραῖς, кому это место принадлежит, поднялся на гору и действительно нашел искомое, объявив, что здесь когда-то стоял храм ап. Андрея (§ 28). Вместе с иноками он соорудил здесь храм ап. Андрею с пределами Иоанну Предтече и Евфимию Великому. Во время постройки демоны сбросили строителя с лесов, но Евфимий запретил им наносить вред. Храм и монастырь был выстроен в 6379 г., на 4-м году царствования имп. Василия и Константина, 5-го индикта (§ 29). – Первые два определения говорят о 871 годе, но индикт, а равно год от Рождества Христова, указанный в рукописях (879),⁶⁴¹ противоречат этому. О. Л. Пти правильно заключает, что дата 871 имеет самые большие шансы быть истинною датою построения монастыря. Ученый августинец старается еще точнее подойти к определению, полагая, что построение (то есть освящение) монастыря могло произойти 30 ноября 871 года, в день памяти св. ап. Андрея. Датчанин K. F. Kinch при своих археологических исследованиях в этой местности нашел основание монастыря, построенного Евфимием, в 20 километрах к востоку от Солуни. – Во время постройки Евфимий сам таскал камни, которые с трудом тащили бы двое или трое рабочих; сам таскал, воду для поварни (§ 30).

На четвертый год от создания монастыря (в 875 г.), поучив братию, Евфимий постриг своего ученика Василия (агиографа) в τῇ Σερμυλίᾳ κώμῃ (ныне Ormylia) в храме св. Димитрия (Солунского). Новопостриженный должен был отречься от всего мирского, но это было ему тяжело, и сжег манихейскую книгу заблудшегося монаха Антония τοῦ ἐν Κρανέαις (не далеко от Иериссо), под заглавием «Τὰ ἀπόκρυφα τοῦ εὐαγγελίου» (§ 34), ныне уже не существующую. После своего пострижения Василий увидел св. Евфимия, который предсказал ему скорый выход из монастыря (из-за любви к наукам) и поставление в архиерея, прося его не забывать как Евфимия, так и братию (§ 35).

О чудесах Евфимия Василий говорит немного. Однажды агиограф вместе с Иоанном τῷ Τσάγαστῃ путешествовал. Их постиг голод, от которого они чуть не умерли; чудом св. Евфимия они были насыщены. Когда Василий был в заливе Коронийском (Κορωνία λίμνη, по Kinch’y залив св. Василия), Евфимий предрек удаление из монастыря Иоанна и Антония, что и случилось. Во время первого пребывания святого на столпе один бесноватый был исцелен молитвою Евфимия и помазанием масла; перистерский монах Илларион также получил исцеление. Обоих больных, замечает агиограф, мы сами видели (§ 36).

После 14 лет правления перистерскою паствою и после 42 лет всей иноческой жизни (в 883–884 г.) Евфимий был узнан своими родными. Жена и сестры прибыли к нему в Перистеру. Святой для женщин поставил женский монастырь, для мужчин – мужской. Пригласив солунского архиепископа Мефодия принять в ведение оба монастыря, Евфимий настоятелем мужского монастыря сделал своего внука Мефодия, а настоятельницею женского свою внуку Евфимию, после чего ушел снова на тот столп, где он ранее подвизался. Отсюда он удалился в восточную часть Афона. Предвидя конец своей жизни, он 7 мая (898 г.) велел служить службу перенесения мощей св. Евфимия (Великого) и переехал на остров Ἱερά (в глубине Салоникского залива) с неким монахом Георгием, единственным, который ему прислуживал, прожил здесь до 13 октября 2-го индикта (898 г.), хворал не долго и 15 октября почил в мире (§ 37). – О. Л. Пти, как мы выше говорили, однажды отверг индиктное определение как ошибочное, но здесь он держится за него крепко, благо оно дает, как-никак определенную дату кончины святого. Но если индикт и здесь ошибочен, мы уже не можем говорить о смерти Евфимия в 898 году. – Монах Павел и пресвитер Власий принесли тело его в деревянной раке 22 декабря (898 г.) в солунскую пещеру, а 13 января (899 г.) погребли в Солуни (§ 38). Помни о твоем Василии, замечает агиограф в заключение (§ 39).

Особая группа чудес св. Димитрия изложена в трех книгах, из которых первая написана солунским архиепископом Иоанном (VII в.), вторая одним анонимом (VIII в.), третья – вторым анонимом.

Ученые, как напр. Биэй, еп. Филарет и др., думают, что описанный в пятой главе второй книги (§§ 194–207) рассказ о замыслах болгар Кубера (Κούβερ) и Мавра (Μαῦρος) против Солуня относится к 742 году, стало быть ко времени византийского императора Константина Копронима. Тем страннее, что агиограф не называет его по имени, как не называет по имени и аварского кагана. Подмечено нами, что агиографы иногда не называют императора по имени, если он был нечестивым; но здесь он называется «получившим от Бога власть царства» (ὁ ὑπὸ θεοῦ βασιλεύειν ἡμῖν λαχών § 197), «Богом венчанным» (θεόστεπτος § 206), «благочестивейшим» (εὐσεβέστατος § 199) и «благодетелем всех» (ὁ πάντων εὐργέτης §199): видно, официальная византийская литература не коснулась этого агиографического произведения, как она не коснулась и синаксарной литературы, где этот император назван прямо таки «Великим».

Содержание пятой главы, написанной тяжелым и неуклюжим слогом и доставившей так много труда болландисту Биэю, изложено еп. Филаретом довольно удовлетворительно; сделаем лишь точнейшую передачу некоторых интересных мест повествования.

Вкратце упомянув о пятой войне славян против Солуня (685–689 гг.), агиограф так передает следствия пленения греков славянами: греческое население смешалось с болгарами, аварами и остальными племенами; путем брачных связей явился многочисленный народ, который перенял ромейские обычаи, и чрез принятие православной веры и животворного крещения увеличилось христианское племя; и один рассказывая другому о местах родины, возжигали в сердцах своих желание бегства.⁶⁴² По истечении шестидесяти лет (со времени войны), видя сильно увеличившееся народонаселение, аварский каган (ὁ Ἀβάρων χαγάνος), по обычаю рода (καθὼς τῷ γένει ἔθος ὑπῆρχεν), поставил им начальника Кубера (Κούβερ).⁶⁴³ Разбитый в пяти или шести сражениях, каган бежал в северные части, а Кубер со своим народом двинулся к Дунаю, вошел в Ромейскую землю (εἰς τὰ πρὸς ἡμᾶς μέρη) и занял Керамисскую равнину (τὸν Κεραμήσιον κάμπον). Его народ стал требовать отеческих городов: христианское население хотело занять Солунь, другие идти в Константинополь, третьи в города Фракии (§ 196). Однако у Кубера нашлись лица, которые оберегали единство своего народа от расчленения. Они готовы были провозгласить его своим князем и каганом на следующих условиях: 1) чтобы он не разъединял своего народа, 2) в случае, если он сделает попытку перейти на сторону императора, он должен был поставить этот народ в независимое положение от империи,⁶⁴⁴ и 3) чтобы он потребовал, дабы соседние с его народом племена Драгувитов⁶⁴⁵ снабжали их в достаточном количестве жизненными припасами. Эти условия были им приняты. Но тяжесть их обнаружилась уже с самого начала. Чем ближе он подходил к византийским владениям, тем настойчивее являлась необходимость помимо знания славянского и болгарского языков, без которых трудно было управлять народом, знать еще языки греческий и латинский – для внешних сношений. Таким человеком, знавшим четыре языка: греческий, латинский, славянский и болгарский,⁶⁴⁶ оказался славянин Мавр (Μαῦρος).

Мавр, питавший надежду овладеть не только Солунью, но островами Архипелага и даже самим императором, повел дело умело: император, в доверие которого он втерся, прислал к нему инсигнии ипата⁶⁴⁷ и флаг с повелением, чтобы кермисиане (κερμησιάνοι), отпавшие от Кубера, признали свою зависимость от Мавра. Были македонцы, которые аттестовали последнего в глазах императора с очень дурной стороны, но их Мавр обезглавил, а жен и детей их продал (§ 199). Он проявил распорядительность, подчинив свой народ сотникам, пятидесятникам и десятникам, вполне верным ему, и осторожность, будучи охраняем днем и ночью вооруженными людьми, получавшими содержание от казны.

Осаду Солуня Мавр назначил в ночь на Пасху. Между тем император, узнав о тяжелом положении города, отправил туда флот под начальством стратига Сисинния, человека разумного, благочестивого и деятельного. Из Эллады Сисинний в воскресенье перед Пасхою прибыл на о. Скиос (Σκιαθία), давно уже необитаемый,⁶⁴⁸ очистил здесь одну церковь от травы и кустарника и присутствовал при богослужении (§ 201). С начала Страстной недели все дули противные ветры, и Сисинний не мог плыть. Экипаж его, чтобы не оставаться без дела, очищал церковь, ловил рыбу, собирал скот и т. д.; на ночь стратиг ставил у себя стражу (§§ 202, 203). Получив во сне повеление св. Димитрия идти в Солунь и видя, что к нему прибыл корабль из Халкиды (Χαλκίς), Сисинний сел на суда и в седьмом часу на четвертый день Страстной недели прибыл в Солунь.

Козни Мавра рушились, произвести возмущения и пожара города не удалось. Македонский князь заболел сильно лихорадкой и много дней пролежал в постели; помог ему своими заклинаниями (ἐν λόγοις καὶ ὅρκοις) сам Сисинний, не знавший о его замыслах. Когда кермисиане намеревались отложиться от славян, Сисинний настоял на поселении их лагерем в западных частях империи (§ 205). Мавр явился в столицу хлопотать перед императором о признании его в княжеском достоинстве, но здесь сын очернил своего отца, будто бы тот затевал измену во Фракии. Царь лишил Мавра должности, отставил его от начальства и войска и заточил его в предместье столицы (§ 206).

Вторая книга чудес св. Димитрия оканчивается шестою главою (§ 208–215), где идет речь об африканском епископе Киприане, который на пути в Константинополь (διά τινας χρείας στελλόμενος) не далеко от Эллады попал в плен к славянам (τῷ τῶν Σκλαβινῶν ἔθνει), чудесно спасся в Солуни, вернулся домой и воздвиг здесь великолепный храм во имя св. Димитрия. По контексту можно думать, что речь идет о VIII–IX в., но к сожалению подтвердить это не представляется возможным.

Что касается святых славянских земель, то на первом месте следовало бы говорить о житии Мефодия и Кирилла. Однако мы должны обойти молчанием славянских первоучителей главным образом потому, что жития их на греческом языке не существует. Солунские греки, получившие высшее образование в Константинополе, и сослужившие добрую услугу Византии своею миссионерскою деятельностью, св. братья большую часть жизни провели далеко за пределами Византийского государства, работая в славянских землях и в Риме. Пребывание Кирилла, пострижение, кончина и погребение его в Вечном городе окончательно порвали связь первоучителя с Византией, которая поэтому и не знает дня его памяти. Мефодий оказался также чужим для Византии, и его памяти также не находим в греческих святцах старого времени. Греки, свидетели миссионерской деятельности их, не могли написать их жития, так как уже давно потеряли их из вида и, можно сказать, забыли. Но о деятельности братьев кое-что сохранила греческая агиография более позднего времени.

Житие болгарского архиепископа Климента (885–916), ближайшего сотрудника первоучителя Мефодия, написанное учеником, современником и очевидцем святого, но, как думают ученые,⁶⁴⁹ болгарином, на болгарском языке, не сохранилось до нашего времени в своем первоначальном виде, а легло в основу греческого пересказа в житии, составленном болгарским архиепископом Феофилактом († 1107), о чем речь будет во второй части настоящего сочинения.

Житие игумена Германа, основателя монастыря Косиницкого, в Македонии, написано в довольно позднее время и сообщает мало исторических сведений как о самом святом, так и о тогдашнем времени.⁶⁵⁰ По всей вероятности, судя по богатству топографических данных и по знанию македонской страны, агиограф жил в этом монастыре и написал житие по настоянию братии.

«Великие по истине подвиги отца, пишет он, неведомые многим доныне (μέχρι τοῦ νῦν) (ибо никто из литераторов не поторопился еще изложить их на бумаге), побуждают к этому мое смирение, меня, человека исполненного многих прегрешений и не могущего по невежеству рассказать о таковых подвигах; по моему, памяти (τὰ ὑπομνήματα) пишутся достойными людьми, а я, видя собственную свою грубость и невежество в отношении их, неправильно приступил (παρεδεχόμην) прежде всего к рассказам о мужах; но ко мне приставали разные лица, убеждая, приневоливая, – и я уступил словам их и смело взялся за такой подвиг, укрепляемый молитвами преподобного» (§ 2). Купцы на морях испытывают опасности, имея в виду одну прибыль; я не плаваю, но хочу также иметь пользу (§ 3).

Родиною Германа был Иерусалим (§ 4). Путешествуя по Палестине еще юношей и посетив тамошние священные места, он прибыл в монастырь Предтечи, орошаемый Иорданом (ἣν παραρρέει μὲν Ἰορδάνης). – Это тот монастырь, о котором паломник IX в. Епифаний писал: «εἰς τὸν αἰγιαλὸν τοῦ ποταμοῦ ἐστιν ἐκκλησία τοῦ Προδρόμου, под сводом которой лежит камень, где стоял Предтеча, когда крестил Христа».⁶⁵¹ По исследованию акад. Васильевского, по сю сторону Иордана стояла большая церковь Троицкая и малая – Предтеченская, но обыкновенно и первая называлась Предтеченской; малая церковь построена в начале VI столетия и братия её получала содержание из государственной казны. В виду разлития реки она была построена на сводах и по-видимому отлична от Предтеченской церкви при монастыре, окруженном стеною из квадратных камней. В начале VIII столетия в монастыре Предтечи насчитывалось 20 монахов; он существовал еще в 808 г., но позже был разрушен землетрясением и стоял в развалинах до XII века. – Сюда то и явился в IX веке св. Герман. Увидев здесь равноангельское житие подвизающейся братии, он оставил навсегда мир, явился к кафигумену и просил его о принятии в монастырь. Настоятель задал ему несколько вопросов: откуда ты? каких родителей? что за причина пребывания твоего в Палестине? можешь ли ты, дитя, перенести такое строгое житие здесь? Герман назвал ему свою родину и родителей (§ 5). Удовлетворившись ответом, кафигумен принял и постриг Германа. Новый инок избрал строгую подвижническую жизнь: молился по семи раз ежедневно, читал псалтирь, подолгу бодрствовал, пребывал распростертым на земле, стоял на коленях, был всем слуга, называл себя пеплом и червью (§ 6) и вообще хотел подражать прежним священным мужам, победившим врага (§7).

На тридцатом году ему было видение – оставить монастырь, идти в Европейские страны (τὰ τῆς Εὐρώπης μέρη), воздвигнуть с основания храм на одной из гор Македонии (παρά τινι τῶν ἀνὰ τὴν Μακεδονίαν ὀρέων) и посвятить его имени Божией Матери; Герман подумал, что это бесовское наваждение, и забыл о видении (§ 8). Однако оно повторилось снова: явился муж в белых ризах, блистающий видом, прибил Германа и велел ему идти. А где та земля, спросил инок, куда я должен идти? как я найду туда дорогу? да у меня нет и овола (ὀβουλοῦ, sic) за душой! На это муж сказал: если хочешь знать имя места, иди в город Христополь (Χριστόπολις); оттуда начинается гора, – подымись и поставь там храм (§ 9). Проснувшись, он увидел побои на теле, явился к настоятелю и рассказал о видении. Тот позволил ему идти и напутствовал его молитвами и полезными советами; вся братия собралась на его проводины (§ 10). Из Палестины Герман отправился по дороге, «ведущей в европейские части»; переходил большие моря; где нельзя было плыть, там переходил пешком,⁶⁵² «пользуясь для этого своими ногами». Достигнув Христополя, он от одного из местных жителей узнал имя города. – Христополь – на морском берегу, около Филипп (Spruner, № 80). – В затруднительном положении, что делать далее, он снова имел видение: от горы Пополийской (παρὰ τὸ τῆς Πωπολίας ὄρος) иди насупротив и что найдешь там, обрати на построение храма (§ 11). – Болландисты отожествляют Пополию с Филиппополем, указывая на случай подобной же συγκοπή: Фессалоника и Солунь; однако Филиппополь находился слишком далеко в горах, чтобы можно было указывать на него незнакомому с местностью Герману как на точку отправления: Пополия находилась где-то у Христополя. – Герман вышел днем из Христополя, прошел чрез Филиппы, явился на одну гору против Пополии, лежащую у Панака (κατὰ τὰς ἐκβολὰς τοῦ Πάνακος), более чем в 50 стадиях от местечка (πολίχνιον) Драмы (Δράμα). Обходя гору для отыскания удобного места к постройке, он вошел в одну пещеру (σπήλαιον αὐτόφορον) и, увидев годное место, начал строиться. – Появление Германа в Македонии относится к 860-м годам; по словам Феофилакта, «во время князя Бориса-Михаила (844–886 гг.) явился в стране Болгар святый Герман».⁶⁵³ – Через 3½ года он построил внутри пещеры храм во имя Богородицы; жил один как перст, не имел денег, делал все собственными руками (§ 12). Ангел, явившийся ему сначала в Палестине, потом в Христополе, еще раз явился ему и повелел построить храм не на этой горе, а на горе Матикии (Ματικία), и при том больших размеров; Герман решился идти на эту гору и приняться за новую постройку (§ 13). Но не зная её местоположения, он отправился в селение (κώμη), называемое местными жителями (ἐγχωρίως) Черниста (Τζερνίστα), остановился здесь у одного домохозяина и узнал о положении горы. – Болландисты готовы отожествить Чернисту с Sarnis, недалеко от Филиппополя.⁶⁵⁴ Хозяин предложил ему отдохнуть и на другой день проводил его до самой горы. Обойдя в три дня и осмотрев гору, Герман вернулся к своему Чернистскому знакомому и попросил у него топор, кирку с двумя зубьями (δίκελλαν) и железа (§ 14). Гора была в высшей степени недоступна (δύσβατον εἰς τὰ μάλιστα, παντελῶς ἄβατον) и покрыта дремучим лесом, в котором находили приют хищные звери. Вырубив лес, устроив просеку и дорогу, он приготовил место для постройки монастыря (φροντιστήριον), стал копать и класть основание (§ 15). При раскопках он нашел здесь два креста, возрадовался и воспел им хвалу (§ 16). Один из них оказался чудотворным, от него приходившие слепые прозревали, хромые, глухие, прокаженные и сумасшедшие, – все получали исцеление (§ 17). Получив небольшое количество денег, он пригласил для постройки храма рабочих (τεχνῖται), которые не ранее согласились работать, как справившись о плате, именно в размере 100 золотых (χρύσινοι). Измерив место, проведя рвы и положив фундамент, они вывели храм, существующий и доселе (ἐς δεῦρο σωζόμενος) и поражающий жителей своим изяществом и хорами (χοροί) иноков, поющих гимны (§ 18). Звериный притон превратился в обитель священных мужей, безводная земля оросилась потоками учения (§ 19). Храм был посвящен Деве Мариам. – В самом житии нет названия монастыря и только в заглавии он назван μονὴ τῆς Κοσινίτρης. В виду неправильности формы (мы ждали Κοσινίτρας) с одной и славянского названия его с другой стороны следует думать, что в издании испорченное чтение вм. τῆς Κοσινίτζης.⁶⁵⁵ Хрисанф архимандрит монастыря Косиницкой Божией Матери, в своем «Воззвании» 1896 года так говорит о положении монастыря: «В некотором расстоянии от Св. Горы, в Македонии, на горе Паггее, близ древнего города Филиппа и святой горы Старого Афона, возвышается древний и знаменитый монастырь – Косиница, сооруженный во имя Пресв. Богородицы в начале X (sic) века». – По окончании дела рабочие явились за получением платы, но у Германа было всего 19 золотых. Они взбунтовались, обозвали его обманщиком и лжемонахом, и связав веревками (§ 20), повлекли его со связанными назади руками в город Драму, надеясь там получить плату за работу.⁶⁵⁶ У подножия горы, в тени леса (это было летом), они увидели отдыхающих двух чиновников Неофита и Николая, которые посланы были из Константинополя тогдашним царем к сербскому князю (πρὸς τὸν Τριβαλόν, § 21). Посланники, заплатив рабочим 100 золотых (χρύσους, sic), освободили преподобного (§ 22). Те извинились перед Германом и, получив деньги, удалились, а посланцы, почувствовав влечение к иноку, сами пожелали иноческой жизни. Исполнив поручение и вернувшись в счастливый (εὐδαίμων) город, они получили от царя большие подарки, роздали часть имущества бедным, но захватив ценности с собою, прибыли к Герману, были им пострижены и облачены в рясы (§ 23). – Вопрос о сношениях Византии с Сербией на первых порах очень темен. Болландисты приурочивали посольство Неофита и Николая к концу царствования имп. Василия, к 886 году, но в действительности в это время ничего подобного не было. Василий, известный своею миссионерскою деятельностью среди славян, в 870 г. распространял христианство в Далмации, среди Нарентан или Паган, но с Сербами, как кажется, не имел непосредственных связей. Скорее следует допустить в 887 году интригу имп. Льва Мудрого, следствием которой была сербско-болгарская война. Посольство его ехало с деньгами, очевидно для подкупа Властимира к начатию войны. Видя зло мира, Неофит и Николай нашли возможным уделить из подкупа частичку на действительно доброе дело, по необходимости подкупили остальными деньгами сербского князя, удостоились царской милости и в конце концов оставили путь лжи и обмана. Здесь они построили кельи, развели виноградники и луга. Слава о Германе распространилась повсюду и монастырь его с каждым днем возрастал (§ 24). Почувствовав приближение смерти, Герман на смертном одре произнес слово братии, заповедав им нестяжание (§ 25). Самого конца жития не достает.⁶⁵⁷