Глава 2

Мудрость умножила скорбь. Поищем-ка в другом месте.

Ха-ха-ха!

Весёлая компания. Смех и веселье. Мужики закатываются хохоча. Кто-то уже глаза протирает, смех выдавил слёзы. Балагур-шутник в центре внимания. Все проблемы забыты. А вон – рубаха-парень, да у него, кажись, этих проблем и не бывает.

В городе пестрят афиши:

– там КВН, то есть клуб весёлых и находчивых;

– там кинокомедию крутят;

– там известный пародист приехал.

А сколько развлекаловки без протокола, без официальных учреждений! Вот в классе ребята ждут учителя, а вместо него подзадержавшийся паренёк-весельчак с сумкой через плечо. В классе хохот.

Ну, а на комиком специально учили ещё в Древней Греции.

Без шутов и скоморохов ни один король, ни один князь не обошёлся. На Руси по популярности шут гороховый разве Иванушке-дурачку уступал. Пустоши суеты сует, томлению духа человеческого мир противопоставил целую индустрию смеха и веселья.

Философ вспоминает дни своего блистательного царствования:

Еккл. 2:1 Сказал я в сердце моём: «дай, испытаю я тебя весельем, и насладись добром»; но и это – суета!

Еккл. 2:2 О смехе сказал я: «глупость!», а о веселье: «что оно делает?»

Итак, учёного мудреца сменил шут-балагур. Вместо науки – комедия. Вместо мудрости – смех. Может, там душа найдёт, чего ищет? Может, там итрон, та польза, что останется? Соломон решил попробовать. У могущественного и богатого царя возможности для этого были. Да и некрасовские мужики, выпив, подразвеселились.

Заменил Соломон мудрость весельем. Раши: "И вот также и это суета. Ибо вот я вижу пророчески, что немало пороков вызвано смехом. Балшацар [Валтасар. – Г. Ф.] умер из-за пира. И люди поколения потопа были унесены с лица земли водами; своими преступлениями они предопределили конец, употребив во зло всё то благо, которое ты им ниспослал» [23; 2, 1–2]. Смешно было людям ноевых времён смотреть на строящийся корабль-ковчег, весело было Валтасару на ночном пиршестве. Но произошло по словам апостола: смех ваш да обратится в плач, и радость – в печаль (Иак. 4:9).

Причину такого оборота, пережитого Екклесиастом, вскрывает Раши: «О смехе сказал я: безумен (буквально: смешан). Смешан с плачем и стоном. И о веселии: Что это даёт (буквально: делает)? Что это доброго делает, ведь на смену ему придёт печаль» [там же].

Конечно, мало кому полюбится вестник плача, стона и печали. провозвестником всего этого является смех. Во все времена матери строго останавливали своих расшалившихся хохочущих детей: после смеха будут слёзы! И не успевала ещё мама опустить свой строгий палец, как в каком-нибудь углу чей-то смех уже с грохотом превращался в рёв. Смех безумен, так как смешан с плачем и стоном. Так толковал Раши.

Св. Дионисий Александрийский констатирует этот странный и своеобразный факт, что Соломон «ради опыта и по воле случая перешёл… от благочестивой и воздержанной жизни к удовольствию» [49; 2, 1–2]. Построивший Святая Святых и воздвигавший руки свои пред жертвенником Ягве теперь забавлялся обезьянами и павлинами. Св. Дионисий чётко определяет двоякое заблуждение ищущих высшее счастье и смысл в смехе: «Смех заключает в себе двоякое заблуждение. 1) Заблуждение вызывает смех и не позволяет оплакивать грехи, 2) с другой стороны, человек, склонный к смеху, блуждает, переменяет времена, места и лица, – и всё это из желания избегнуть плачущих» [там же]. От заблуждения к смеху и от смеха к заблуждению. Вот ещё один круг, по которому пришлось пройти Екклесиасту.

Екклесиаст не стал слишком долго кружиться по этому кругу. Св. Григорий Чудотворец так передаёт его слова: «Ныне же я понял, что всё подобное – суета. И я сдержал безрассудно несущийся смех, удовольствие же принудил к умеренности, сильно укоривши его» [44; 2].

Прп. Ефрем Сирин, проповедник покаяния, устами Екклесиаста говорит о смехе и слезах: «Смеху рекох (Еккл. 2:2): «прочь от меня», и слезам: «придите ко мне», ибо очень велик грех мой пред Господом, и нет числа грехопадениям моим» [56; с. 142, В подражание притчам]. Как евангельский сотник одним слугам говорил: «придите», и они приходили, другим: «идите», и они уходили. Так кающийся грешник гонит от себя смех и призывает слёзы. Так и наш философ, предавшись смеху и веселью, скоро услышал в сердце своём: Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете (Лк. 6:25), а потому о смехе сказал: глупость! Как ёмко сказано в лютеровском переводе: о смехе сказал я: du bist toll! Как от назойливой мухи, как от глупости какой-то отмахнулся Екклесиаст от смеха и веселья, поняв, что и это суета! Едва ли Екклесиаст плакал, как преподобный Ефрем, скорее сухо, по-философски раскаялся: да ведь это глупость, а займись ею, и что это даёт? Веселье – что оно делает с человеком? Не напомнило ли это царю тех обезьян, которых вместе с павлинами привезли ему из дальних стран?..

Св. Григорий Нисский убеждён, что Екклесиаст, царь Соломон, предаётся чувственным удовольствиям не по склонности к страстям и порокам, а как философ, с целью испытать, не ведут ли они ко благу. Соломон «снисходит до того, что почитается приятным для чувства, не страстию увлечённый в это, но с намерением рассмотреть, точно ли к ведению истинно доброго содействует сколько-нибудь приводимое в услаждение чувство» [40; Беседа 2].

Что касается самого смеха, то св. Григорий самого низкого мнения о нём: «Смех – это и не слово, и не дело какое-либо, совершаемое с какою-либо целию, но непристойное разверстие уст» [там же], и дальше описывает всю нелепость смеющегося. «Прерывистое дыхание, содрогание всего тела, расширение щёк, обнаружение зубов, дёсен и нёба во рту, кривляние шеи» и так далее. А потому: смеху рекох: погрешение! О веселии же св. Григорий вместе с Екклесиастом вопрошает: «Что сие твориши? для чего расслабляешь мужество естества? для чего размягчаешь крепость мысли? для чего обессиливаешь бодрость души? для чего вредишь помыслам? для чего светлую ясность чистых мыслей приводишь в омрачение своею туманностию» [там же]?

Блж. Иероним указывает на то, что Соломон в поисках истинного блага переходит от одного к другому, в данном случае – от мудрости к веселью, но убеждается в суетности того и другого. Блж. Иероним: «Узнав, что во множестве мудрости и приложения знания есть труд и печаль, и что это не что иное, как напрасная и бесконечная борьба, я перешёл к веселью, чтобы утопать в роскоши, собирать имения, жить в обычном богатстве и прежде, чем умру, срывать скоропреходящие удовольствия. Но и в этом сам я увидел суету свою» [64; 2, 1–2]. Смеху сказал я: безумие, и веселью: что ты это делаешь?

Блж. Иероним высказывает аскетическую святоотеческую мысль: «И не только радость телесная, но и духовная есть искушение для обладающего ею, так что мне нужен жезл и ангел сатанин, который бы удручал меня, чтобы я не превозносился (2Кор. 12:7)» [там же]. Падшая человеческая природа не справляется с духовной радостью, и душа не приобретает, а теряет в Царстве Божием. Не случайно в минуты духовной и душевной радости на человека порой внезапно нападает чувство тревоги, страха, состояние неуверенности. Так легко испаряется счастье веселья. Куда девалось оно, счастье? Пар остался рассеивающийся. Пар, суета. Гевел гевалим.

О пути радости, смеха и пути рыдания рассуждает св. Григорий Двоеслов, папа Римский: «Отошедшие от райских радостей через наслаждения, призываемся назад к ним через рыдания… Итак, да не обманывает нас никакая ложь удовольствия, да не сбивает нас с пути никакая суетная радость. Ибо близок Тот Судия, Который сказал: горе вам, смеющимся ныне: яко возрыдаете и восплачете (Лк. 6:25)… Поэтому и Соломон говорит: смеху рекох: погрешение, и велелию: что сие твориши (зачем напрасно обманываешь) (Еккл. 2:2) [39; Беседы на Евангелия, Беседа 10, п. 7]. К раю, по св. Григорию, мы должны возвращаться не тем путём, которым оттуда ушли. Ушли со смехом, вернуться должны с радостью. Это как волхвы, которые пошли в родную страну не тем путём, которым из ней ушли. Этому научил их во сне ангел, вестник воли Божией.

Таков был первый шаг Соломона за пределы дарованной ему Богом мудрости. Решил попытать счастья в смехе и веселье и остался с вопросом: а что это даёт?

К психиатру пришёл пациент – жалуется, нет у него радости в жизни. Тоска одна, да и только. Психиатр рекомендует:

– В город приехал знаменитый клоун. Сходишь на концерт – обхохочешься. Сходи, поможет.

Пациент с грустью возразил:

– Я и есть этот клоун.

А что – Чарли Чаплин, Аркадий Райкин, Юрий Никулин – всё пустое? И да, и нет. Если идём к ним на концерт, чтобы отвлечься, развлечься – и отвлечёмся, и развлечёмся, и насмеёмся, только радости не обретём. Никакого итрон, ничего, что останется, что вечно, что даёт смысл жизни. Другое дело, если мы внимательным ухом вслушаемся в их смех, тогда за шелухой, которая ничего не даёт, мы можем услышать правду жизни и часто ту самую, горькую, что вокруг-то нас суета сует. И внутри тоже.

Так что же всё-таки со смехом? Грех, не грех? Глупость пустая? В Писании есть резкое осуждение смеха:

Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете (Лк. 6:25).

Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам (Еф. 4:4).

Очень много о порочности и праздности смеха сказано у святых отцов, подвижников благочестия.

Из всего живущего и одушевлённого на земле только человек может смеяться. Откуда сама эта способность? И вот Писание даёт нам другие примеры.

Праматерь Сарра рассмеялась, когда услышала от странников в Хевроне, что у неё, девяностолетней, родится сын. Трудно сказать, было ли что положительное в её смехе. А вот сын всё-таки родился, и нарёк Авраам имя ему Исаак, יצחק (Ицхак), что значит «смех». И теперь Сам Бог именует Себя: Я, Ягве, Бог Авраама и Бог Исаака (Быт. 28:13). Ягве, Бог множества народов, Он и Бог смеха. А Сын Божий не только возвестил горе и плач смеющимся ныне, но перед этим утешил: Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеётесь (Лк. 6:21)! Так что, во Царствии Божием праведники будут делать то, что им неприлично здесь?!

Проблема решается так. Горе возглашено смеющимся ныне, а блаженство смеха – во Царствии Божием. Смех – состояние будущего века. Поэтому человеку из всех живущих он и дарован. А ныне что? А ныне человек пытается собственными усилиями воссоздать (имитировать) на земле, что он потерял в раю. И, кроме горя, из этого ничего не получается. Человек занимается смехотворством, сам творит смех, не дождавшись, когда его дарует Бог, а потому не радостен, не весел, а смешон. Люди хотят пожить весёлой жизнью, а в результате не пожили, но других насмешили. Стяжающие же Царствие Божие уже сейчас обрадованы, веселы, и им становится ведом Бог Исаака, смех чистый, не смехотворство, а радость, как дар Святого Духа.

Но наш философ и царь попробовал посмеяться ныне. Посмеялся. И сказал о смехе: «глупость!», а о веселье: «что оно даёт?»

Результат всё тот же самый: и это суета.

А теперь ещё раз вернёмся к тому, чем, собственно, занялся Соломон в свои зрелые лета. Не найдя, чего хотел, в мудрости, он сказал в сердце своём: насладись добром! Потом он будет испытывать всякого рода добро. О веселье и смехе мы уже слышали.

Здесь, в этом тексте мы первый раз встречаемся с ещё одним ключевым словом книги «Екклесиаст», это слово טוב (тов), переведённое на русский «добро».

В Еккл. 1:3 прозвучало слово екклесиастовых поисков: יתרון (итрон). Ранее было подробно сказано о значении этого слова. Соломон хочет найти пользу, какой-то остаток или прибыль во всём, что делается под солнцем. Но не находит. Всё, им испытуемое, оказывается суетой. Что остаётся делать? Как жить? Поскольку итрон, высшего смысла и цели нет, то он предлагает срединный путь. Вместо поисков итрон, которые всегда тщетны, насладись добром. Вместо итрон – тов.

Слово טוב (тов) теперь будет многократно встречаться в книге Екклесиаста (Еккл. 2:24; 7:14 и др.). «Тов» переводят ἀγαθός, «добро», «благо», «счастье». Это достижимое лучшее в этом мире, относительное благо при недостижимости высшего и вечного итрон. Наслаждение добром (тов) – это путь мещанина. Пользуйся и наслаждайся тем добрым, что имеешь, и не ищи ничего высшего, не создавай себе головную боль горя от ума. О высшем благе не думай, потому что оно недостижимо, а о низшем – потому что там и думать не о чем. А что делать? Просто насладись этим относительным благом (тов), оно рядом и достижимо. Еврейское ראה (рех), переведённое как «насладись», означает, собственно, «смотри», «посмотри». Что ты ищешь какой-то высший смысл, нечто остающееся? Смотри, вот рядом достижимое благо, посмотри – вокруг столько доброго, бери и наслаждайся! Лофинк переводит откровенно: genies das Glück [78], то есть «наслаждайся счастьем». Лютер также даёт смысловой перевод, отходя от буквального значения: Wohlan, ich Wohlleben und gute Tage haben! По-русски примерно так: «Отлично, я хочу приятно пожить и иметь добрые дни!»

Но себя не обманешь. Однажды проснёшься, в себя придёшь и горько молвишь с нашим философом: Но и это суета!

In vino veritas. «Истина в вине», – без обиняков говорили древние римляне. А ещё раньше Соломон в своих поисках сказал:

Еккл. 2:3 Вздумал я в сердце моём услаждать вином тело моё и, между тем, как сердце моё руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей.

И так со дней Ноевых.

Ещё Ной-праотец начал возделывать землю, и насадил виноградник. И выпил он вина, и опьянел… (Быт. 9:20–21).

Да, действительно, вино… веселит сердце человека (Пс. 103:15), а потому, не ища никакого итрон, почему не услаждать вином тело своё? Почему не посредством вина насладиться добром (тов)? Это так близко, так быстро, так доступно! А главное, ничего больше не надо. Не найдя ничего, иметь всё. И море по колено, и в сердце радость. Ты оборван, ты одинок, а напился – и вот ты уже сам Наполеон, ты весел, у тебя всё, как в раю. Вот это испытать и вздумал Соломон в сердце своём.

А после вина – водка, а после водки – наркотики, разные ступени одной лестницы и в место одно и то же ведут, место иллюзорного рая, подлинное имя которому – ад.

В бескрайних степях Казахстана, среди трав сидит на маленьком раскладном стульчике пахан наркоторговцев Гришан и беседует с подошедшим к нему бывшим семинаристом Авдием. Авдий говорил о Боге и совести, говорил о добре и истине супротив греха и беды помутнённого разума, мнимого счастья опьянённых и обкуренных. Но и Гришан не прост оказался:

«- Вот что, достопочтенный Авдий, я терпеливо выслушал твои суждения, как говорится, хотя бы любопытства ради и должен крупно тебя разочаровать: ты ошибаешься, если в своём самодовольстве полагаешь, что только тебе дано говорить с Богом в мыслях своих, что я не имею контакта с Ним, что привилегия такая только у тебя одного, у праведно мыслящего, а я её лишён. Вот ты сейчас чуть не задохнулся от удивления, слух твой резануло, что с Богом может быть в контакте и такой, как я?

– Совсем нет. Просто слово «контакт» тут несколько непривычно. Напротив, я рад это услышать из твоих уст. Возможно, в тебе что-то переменилось?

– Нисколько! Что за наивность. Так знай, Каллистратов (Авдий), только смотри, не стать заикой – у меня к Богу есть свой путь, я вхож к Нему иначе, с чёрного хода. Не так твой Бог разборчив и недоступен, как тебе мнится…

– И чего ты достигаешь, попав к Богу с чёрного хода?

– Да не меньше, чем ты. Я помогаю людям изведать счастье, познать Бога в кайфе. Я даю им то, чего вы не можете дать им ни своими проповедями, ни своими молитвами… Своих людей я приближаю к Богу куда оперативнее, чем кто-либо.

– Приближаешь к Богу, купленному за деньги? С помощью зелья²³? Через дурман? И это ты называешь счастьем познания Бога?..

– Оставь! Не заливай! На свете всё продаётся, всё покупается, и твой Бог в том числе. Но я, по крайней мере, даю людям покайфовать и испытать то, что вы сулите лишь на словах и вдобавок на том свете. Лишь кайф даёт блаженство, умиротворение, раскованность в пространстве и во времени. Пусть блаженство это мимолётно, пусть призрачно, пусть оно существует лишь в галлюцинациях, но это счастье, и достижимо оно только в трансе. А вы, праведники, лишены даже этого самообмана.

– Одно ты верно сказал – всё это самообман.

– А ты как хотел? Получить правду всего за пять копеек? Так не бывает, святой отец! За неимением иного счастья кайф его горький заменитель».

Потом люди Гришана выкинут Авдия из несущегося по степи на полном ходу поезда.

Это из романа «Плаха» замечательного киргизского писателя Чингиза Айтматова [142; с. 118–119].

Надо сказать: Соломон – не спившийся пьяница, он – ищущий философ. И мудрый царь, пекущийся о том, что сказать народу. Это чётко прослеживается в словах Екклесиаста: Вздумал я в сердце моём услаждать вином тело моё. Почему и зачем он это решил? – И, между тем, как сердце моё руководилось мудростью, придержаться и глупости, доколе не увижу, что хорошо для сынов человеческих, что должны были бы они делать под небом в немногие дни жизни своей. Соломон не влеком страстью пьянства, сердце его руководилось мудростью. Но он решил поиграть: пока сердце моё трезвенно и мудро, попробую-ка я придержаться и глупости услаждения вином. Не это ли хорошо для сынов человеческих? Может, за неимением итрон, так и надо коротать немногие дни жизни своей? Может, и Владимир-князь Красное Солнышко прав: «Руси есть веселие питии, не можем без того бытии!»

Надо отметить, что Екклесиаст не говорит о результате этого своего похода к столам бражных напитков. О результате не говорит, но говорит о том, что исходно, предприняв это нетрезвое дело, он решил придержаться и глупости. Вот слово не пророка, а мудреца-философа: да глупость это всё! Но, прослеживая текст далее до одиннадцатого стиха, видим, что, испытав многое, включая услаждение вином, Екклесиаст оглянулся на всё и понял: И вот, всё – суета и томление луха (погоня за ветром), и нет от них пользы (итрон) под солнцем! Весёлое дело – винопитие, да пользы нет, всё суета. Погнался за кайфом, поймал ветер. Всё пусто. И сердце – как сосуд разбитый.

Ну, а как давидово вино веселит сердце человека? А как Иисус претворил воду в вино на браке в Кане Галилейской? А как Сын Человеческий, о Котором говорили: Вот Человек, который любит есть и пить вино (Мф. 11:9)? Как «утешение братии велие» даже в Великий пост в строгих аскетических монастырях? Да и князь Владимир с его «веселием Руси», как?

Вино действительно дар Божий сынам человеческим… в немногие дни жизни их. Но какой опасный! Едва заметная грань благочестия и воздержания, благодарения и радости так легко переступается, и тогда дело плоти известное, тогда пьянство, которое Царствия Божия не наследует (Гал. 4:19–21). Великий Златоуст одинаково предостерегал от хуления вина и от греха пьянства. Узкая тропка между ними и есть узкий путь Христов, путь христианского благочестия. И немногие находят его.

А наш философ на опасном пути, когда сердце его руководилось мудростью, придержаться и глупости. Многие на пути этом сорвались. Но Екклесиаста не остановить. Он будет идти, доколе не увидит, что хорошо для сынов человеческих?..

Но пока в конце всех его путей одно и то же – суета сует и томление духа.

Новое занятие Екклесиаста представляется Раши таким образом: «…в то время, как плоть моя умащается вином, сердце моё занимается мудростью, держась Торы» [23; 2, 3].

Держаться неразумия (буквально: глупости). Согласно Раши, это значит держаться «того, что мне представляется неразумным, о чём я сказал: «Со мною Бог, и я сумею» [там же]. Далее Раши приводит заповеди Божии, непонятные разуму и откровенно нарушаемые евреями, как запрет носить платье из шерсти со льном, запрет выращивать на одном участке злаки и овощи с виноградом. Непонятно, почему Саул должен был по повелению Божию истребить всех пленников от мужчины до женщины, от ребёнка малого до младенца грудного (1Цар. 15:3). Во всех этих случаях евреи говорят: «С нами Бог, и мы сумеем нарушить Его заповеди, но не отпасть от Него». Сам Раши говорит, что этому противостоит ангел-обвинитель и народы этого мира. Ещё Екклесиаст пошёл этим «еврейским» путём: нарушу и испытаю… Неразумие, которого решил держаться Екклесиаст, есть, согласно Раши, «заповеди, которые человеку представляются «неразумными», иррациональными».

Св. Дионисий Александрийский также отмечает не греховность устремлений Екклесиаста предаться страстям, а его глубинный философский поиск. В уста Екклесиаста св. Дионисий вкладывает слова: «Но цель… заключалась для меня не в том, чтобы проводить жизнь в чём-либо суетном, а в том, чтобы открыть благо» [49; 2, 3].

Св. Григорий Чудотворец так перелагает слова пытливого искателя смысла жизни: «Размысливши же, что душа в состоянии удержать телесное естество, опьянённое и растекающееся подобно вину, и что воздержание порабощает себе похоть, я решил постигнуть, что некогда предназначено было для людей важного и поистине прекрасного, которое они должны совершить в этой жизни» [44; 2].

Св. Григорий Нисский допускает мысль, что Соломон только образно говорил о том, что будто всё испытывал на своём опыте: «Говорит же [Екклесиаст. – Г. Ф.]… измыслив сие для нашей пользы, чтобы слово впоследствии достигло цели» [40; Беседа 3]. Но тот же св. Григорий допускает и мысль, «что Соломон действительно изведал опытом приятности жизни» [там же], и совершал он это не ради приятности услаждений, а ради поиска благой цели. «Как погружающиеся в глубину моря и ищущие чего-либо на дне под водою, если найдут какую-либо жемчужину или другое что подобное сему из родящегося во глубине, то им никакого удовольствия не доставляет бедствование под водою, заставляет же погружаться надежда на выгоду; так и Соломон, если испытал это, то, конечно, подобно какому-нибудь ловцу в море пурпуровых раковин, погружался в наслаждение не для того, чтобы наполниться солёною морскою водою (а под сею водою разумею удовольствие), но чтобы в такой глубине отыскать что-либо полезное для ума» [там же].

Но далеко не все, нырнув на глубину до дна бокала, нашли «полезное для ума». Ум был утоплен раньше. Однако блажен, кто научился наслаждаться радостью Божьего создания, кто в веселии сердца имеет чистый ум, познающий благое. Однако без вечного, без итрон земные блага, временное тов – всё-таки суета сует, и остаётся томление духа.

Блж. Иероним отмечает, что Соломон действительно решил предаться удовольствиям, но здравый смысл направил его по другому пути: «Хотел я отдать жизнь наслаждениям, освободить плоть свою от всех забот и как вином упиваться удовольствиями; но размышление моё и естественный разум, который Бог вложил и грешникам, отвлекли меня и привели к изысканию мудрости и попранию глупости, чтобы видеть, что было доброго из того, что люди могли сделать в течение жизни своей» [64; 2, 3]. С опасного пути «упиваться удовольствиями» естественный разум привёл в сердце Соломона стрелку на «изыскание мудрости». Всё оставил царь и отправился в путь нищим философом. А вот когда имел все богатства и удовольствия, как Божий дар, ничего Соломону оставлять не надо было. Надо стало, когда сердце к удовольствиям приложил.

Соломон не из ленивых. Царь не просто наслаждался тем, что ему досталось от царствовавших до него в Иерусалиме. Соломон предприимчив и, пользуясь царскими возможностями, благоустраивает столицу, превращая её в блистательнейший город того времени. Соломон не протранжирил наследие, а преумножил его весьма.

Но блеск не ради блеска. Царь надеется найти удовлетворение своей душе…

Еккл. 2:4 Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники,

Еккл. 2:5 устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева;

Еккл. 2:6 сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произращающих деревья;

Еккл. 2:7 приобрел себе слуг и служанок, и домочадцы были у меня; также крупного и мелкого скота было у меня больше, нежели у всех, бывших прежде меня в Иерусалиме;

Еккл. 2:8 собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у себя певцов и певиц и услаждения сынов человеческих – разные музыкальные орудия.

Еккл. 2:9 И сделался я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребыла со мною.

Еккл. 2:10 Чего бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им, не возбранял сердцу моему никакого веселья, потому что сердце мое радовалось во всех трудах моих, и это было моею долею от всех трудов моих.

Еккл. 2:11 И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!

Удачливый предприниматель. Всё спорилось в руках его. Иерусалим развивался всесторонне. Иерусалим процветал. Строительство храма, дворца и домов. Насаждение садов, рощ и виноградников. Удачное инженерное решение водоснабжения города. Грамотно поставленная администрация: двор, слуги, служанки – всё на своём месте. Процветающее фермерское хозяйство: крупного и мелкого скота больше, чем когда-либо было в столице. Высоко поставлена культура: певцы, певицы, музыкальные оркестры. Евреям нельзя было по заповеди рисовать Бога, а потому весь гений их художественного творчества со времён Мариам и Давида и до европейской культуры последних веков направлен на мир музыки.

Не обошло великого предпринимателя счастье богатства. Не было ничего, в чём он отказал бы себе. Золота было столь много, что на серебро никто не обращал и внимания. Да и по сей день, через три тысячелетия, золото всего мира не обходит стороной потомков великого Соломона. Развлечения шли по полной программе. И радовалось сердце человека, сумевшего добиться такого потрясающего успеха. Всё было не завоёванное, не захваченное, не ворованное – всё было трудом рук его, архитектора земного счастья. Не оставляла его и мудрость, так и осталась с ним и его потомками до великих учёных и правоведов европейской науки и цивилизации.

Таков был архитектор, под началом которого трудились каменщики и плотники²⁴, инженеры и учёные, юристы и управленцы, купцы и банкиры, певцы и музыканты. Зачиналась и развивалась цивилизация. Все бывшие под его началом так и продолжат этот путь. Они и сегодня им идут. Путь, о котором обетованный Потомок предприимчивого царя скажет: Широки врата и пространен путь… и многие идут ими (Мф. 7:13). Сам же царь, сам великий архитектор оглянулся назад, оглянулся вокруг на все дела свои, которые сделали руки его, и на труд, которым трудился он, делая их: и вот, всё суета и томление духа, всё пар и погоня за ветром, и нет пользы (יתרון), вечного и остающегося сердцу итрон, здесь, в этом мире под солнцем.

Бизнес, богатство, труд, цивилизация.

Всё кружится, кружится на ходу своём…

И возвращается ветер на круги своя. И кружит по ним гоняющийся за ветром искатель счастья на земле.

В ХХХ-м веке после Соломона уже который круг?..

Раши, комментируя величие дел Соломоновых, в которых он в конечном счёте не нашёл никакой пользы, упоминает некоторые интересные моменты из Предания.

Соломон насадил в Иерусалиме древо всякого плода (Еккл. 2:5). «Благодаря своей мудрости, Шломо [Соломон. – Г. Ф.] знал все жилы земли. Он знал, какая из них ведёт в Куш²⁵, и там сажал перечные деревья. Знал, какая из них ведёт на землю рожковых деревьев, и там сажал рожковые деревья. Потому что все жилы различных земель сходятся в Сионе, где заложено основание мира, как сказано: Из Сиона собраны красы (Пс. 49:2)²⁶. Потому сказано: древо всякого плода. Так гласит мидраш Танхума» [23; 2, 5]. Из Сиона идут все жилы земли. Так отображались и отображаются в иудейском сознании библейские тексты. Иисус, который больше Соломона (Мф. 12:42), на утверждение, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме, отвечал несколько иначе: Поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей (Гаризиме), и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу… (Ин. 4:20–21). Бог есть Дух, и поклонение Ему в духе и истине вселенское.

Но Богу одному ведомы все тайны не только Царствия Небесного, но и земли. Бог избирает Иерусалим и отвергает, Бог творит всё, что хочет.

После перечисления всех трудов своих Соломон говорит: и это было моею долею от всех трудов моих (Еккл. 2:10). Что было его долей? Об этом Раши приводит два разных мнения раввинов: «И это было долей моей. После всего содеянного мною [В Иерусалиме, – говорит Соломон. – Г. Ф.] у меня от всего осталось лишь это [доля. – Г. Ф.]. Рав и Шмуэль расходятся во мнениях. Один полагает, что это его посох, а другой полагает, что это его чаша, глиняная кружка, из которой пьют» [23; 2, 10].

Великий предприниматель, царь и владыка остался со своей долей посоха нищего странствующего философа или с глиняной кружкой, которой почерпал воду из источников Израилевых.

Св. Дионисий Александрийский находит в екклесиастовой оценке своих трудов подтверждение своему христианскому взгляду на труды и довольствие в этом мире: «Видишь, как он [Соломон. – Г. Ф.], перечислив множество домов, полей и прочего, о чём он упоминает, не нашёл в них никакой прибыли, ибо от них он не сделался лучше по душе и не приобрёл родства с Богом» [49; 2, 4–11].

Вместе с Екклесиастом св. Дионисий находит некоторую похвалу только для мудрости: «И мудрость моя пребысть со мною (Еккл. 2:9). Она одна пребывает, а всё прочее, что он перечислил выше, удаляется и исчезает» [там же].

Св. Дионисий отмечает, что тщетны не труды вообще, а труды под солнцем: «Итак, если мы хотим доброй прибыли, если желаем изобилия, если ищем нетления, то будем заниматься трудами выше солнца. В них уже не суета и не произволение (томление) духа» [там же].

Св. Григорий Чудотворец живописно передаёт речь предпринявшего много дел царя и завершает её таким образом: «Предоставивши свободу всякому обольщению глаз и необузданным порывам сердца, отовсюду вторгающимся, я отдался надеждам на удовольствия; и свою волю я привязал ко всяким жалким наслаждениям… Наконец, отрезвившись и прозревши, я понял, что то, чем я был занят, жалко и вместе с тем очень пагубно, действие не доброго духа. Ибо ничто решительно, что бы ни избрали люди в настоящее время, по здравом рассуждении не представляется мне заслуживающим одобрения и усиленного домогательства» [44; 2].

– Так что же? Издревле сложившееся восточное отрицание житейских благ²⁷ и приглашение в нирвану? Труд бессмыслен?

– Нет! Ещё св. Василий Великий труды Соломона упоминал положительно: «Есть прекрасное насаждение, о котором говорит Соломон: Насадих ми винограды, сотворих ми винограды и сады, и насадих в них древе всякого плода (Еккл. 2:4–5) [34; Толк. на пр. Исайю, 5, 10]. И в другом месте тот же св. Василий: «С похвалою упоминает о саде Екклесиаст, говоря: сотворих ми винограды и сады (Еккл. 2:5)» [34; Толк. на пр. Исайю, 1, 29].

Так если сады Соломона – это хорошо, тогда в чём же дело? Почему суета? Суета, если и в них хочешь найти пользу, вечный итрон. В них его нет. Насаждение садов и виноградников не цель, а средство. Прекрасное средство, но цель, как говорит св. Дионисий Александрийский, «выше солнца», она в Боге и Царстве Его. Земные дела – путь к Богу, а кто хочет их подчинить себе в усладу, тот пожнёт суету.

Святые Григорий Нисский [40; Беседа 3–4] и Иероним Стридонский [64; 2, 4–11] дают последовательное толкование словам Соломона о своих делах (Еккл. 2:4–11) или, лучше, размышляют над этими словами как христиане, как святые отцы, то есть с позиции, которая была ещё в значительной степени недоступна израильскому царю.

Так, св. Григорий сразу начинает с осуждения: «Возвеличих, говорит он [Соломон. – Г. Ф.], творение мое, создах ми домы. Слово прямо начинается осуждением. Ибо говорит: возвеличих, не Божье творение, которое и я сам, но моё. А моё творение не иное что есть, как то, что доставляет удовольствие чувству». Так размышляет над Екклесиастом аскет.

Удивительно, но совершенно иначе размышляет блж. Иероним, находя здесь таинственную аллегорию, раскрывающую догматы Церкви: «Увеличил я дела свои и прочее. Увеличивает дела свои тот, кто по образу Творца возносится к горнему и созидает дома, дабы Отец и Сын, и Дух Святой пришли и обитали в них, – и насаждает виноградники, к которым Иисус привязал ослицу свою».

Посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи… (Еккл. 2:4–5). Опять св. Григорий Нисский видит в этом беду человека, забывшего своё истинное назначение: «Насадих, говорит, ми винограды, в которых не имел я нужды, потому что сам я – виноград плодоносный, виноград духовный… Но не знает такого насаждения [духовного. – Г. Ф.], кто обращается к земле и объемлет земное, потому что присоединяет к этому богатое украшение вертоградов и садов плодовитых. Какая потребность во многих садах тому, кто имеет в виду один сад (рай)?..»

Блж. Иероним, напротив, продолжает свою новозаветную аллегорию, перейдя теперь от Бога и Христа к церкви: «Сделал себе сады и огороды: насадил в них всякое дерево плодовитое. В доме богатого есть сосуды не только золотые и серебряные, но и деревянные, и глиняные. Для некоторых не совсем здоровых и слабых делаются и огороды, ибо кто нездоров, тот питается овощами (Рим. 4:2)… деревья различных плодов и сортов, так как в церкви дары благодати различны… Между этими плодовитыми деревьями первое место, думаю, занимает древо жизни, которое есть мудрость. Ибо если оно не посажено в средине, то засохнут и прочие деревья».

Не благоволит св. Григорий Нисский и к устроению водоёмов Соломоном, находя в этом затею, служащую чувственным удовольствиям: «Потом после снеди [сады и рощи. – Г. Ф.], произращаемой под открытым небом и под крышею, и вода не оставляется не содействующею разнообразию удовольствий, как будто должно наслаждаться всеми стихиями, землёю.., воздухом.., водою посредством сделанного человеческими руками моря… Сотворих ми, говорит Екклесиаст, купели водныя, еже напаяти от них прозябение древее. А у меня был источник райский, то есть учение добродетелей, которым орошалась духовная сухость, пока презирал я земные воды, и наслаждение которыми временно, и естество которых преходит. Итак, гораздо лучше из божественного источника, которым орошаются и возвращаются душевные добродетели, привести для себя хотя малый поток, чтобы в душах наших зеленел сад добрых предначинаний».

Последователи св. Григория, афонские монахи, живя в жаркой Греции на берегу курортного Эгейского моря, отказывают себе в купании в его водах, исключительно припадая к источнику воды живой, текущей в жизнь вечную (Ин. 4:14).

Дальше св. Григорий буквально бичует Соломона-Екклесиаста за стяжание рабов и рабынь, а также скота крупного и мелкого. «Притяжах рабы и рабыни, и домочадцы быша ми. Смотри, какое надмение высокомерия! Стать наравне с Богом – вот до чего превозносится это слово! Ибо всяческая работа превысшей над всеми власти, слышали мы в пророчестве (Пс. 118:91)… Притяжах рабы и рабыни. На рабство осуждаешь человека, которого естество свободно и самовластно, даёшь закон вопреки Богу, извращая закон, данный Им естеству. Ибо созданного на то, чтобы быть господином земли, и кого Творец поставил в начальство, подводишь ты под иго рабства, как бы прекословя и противодействуя божественной заповеди… притяжах рабы и рабыни. За какую, скажи мне, цену?.. Какой монетой оценил разум? Сколько оволов поставил за образ Божий? За сколько статиров купил богозданную природу?.. И притяжах, говоришь, рабы и рабыни, как стадо какое козлов или свиней. Ибо, сказав, что притяжал себе рабы и рабыни, присовокупил… и стяжание скота, и стал много ми бысть, …как будто в одном порядке те и другие подчинены его власти».

Поражает страстность, с которой св. Григорий осуждает рабовладение, которое было и в его времена. Не просто осуждает, но находит глубокое богословское обоснование – рабство противоречит изначальному от Бога назначению человека быть владыкой природы. Надо сказать, что св. Григорий Нисский идёт здесь дальше, чем Христос, апостол Павел, новозаветные Писания и многие другие святые отцы. Христианский взгляд не стол радикален, он изнутри любовию изживает рабство. Ну, а Соломону от Григория Нисского попало, сильно попало, почти по-марксистски! Но и по-христиански тоже.

Блж. Иероним о том же продолжает рассуждать в рамках избранной им аллегории, что истинный Екклесиаст есть Христос. «Если и теперь, как и выше, в Екклесиасте мы хотим видеть образ Христа, то под рабами можем разуметь тех, кои имеют в рабстве дух страха и более желают духовного, чем обладают им; под служанками можем разуметь те души, кои ещё преданы телу и земле; а под домочадцами тех, кои хотя находятся в церкви и превосходят указанных рабов и служанок, но ещё не одарены Господом свободою и благородством. В имении Екклесиаста есть и иные члены, деятельностию и простотою своею уподобляющиеся волам и овцам; они, не имея разумения и знания Писаний, хотя и трудятся в церкви, но ещё не достигли того, чтобы заслужить человеческое достоинство и возвыситься до образа Творца». Такова духовная иерархия малых сих в церкви, не достигших ещё свободы и славы сынов Божиих.

Далее св. Григорий Нисский ругает Соломона за то, что он собрах си сребро и злато. Св. Григорий подробно говорит о бессмысленности такого занятия. При этом святой отец говорит не только о сребролюбии, но спрашивает принципиально: «Не одни ли древесные плоды и семена уделил (Бог) в пищу? Для чего преступил ты пределы власти? Или докажи, что дозволено тебе Творцом и это, – рыться и углубляться в земле, огнём расплавлять, что под землёю, и собирать, чего не сеял?» Геология и металлургия представляется св. Григорию делом греховным, противоречащим замыслу Божию. А за полторы тысячи лет до Григория Соломон уже этим занимался. А ещё через полторы тысячи лет после Григория в том же самом заговорят экологи. Недра планеты стремительно расточаются всё прогрессирующей цивилизацией.

Опередил св. Григорий и социал-экономистов, что с XIX века стали говорить об отмирании денег в бесклассовом обществе. Нужны сами по себе вещи и продукты, а не деньги. «Ибо кто на золото выменял хлеб и одежду, то за полезное [пищу и вещи. – Г. Ф.] вознаградил бесполезным [деньгами. – Г. Ф.], и он жив, сделав для себя пищею хлеб, а не золото». Но мы, увы, живём при капитализме, когда миром правят деньги, когда мир кружится в безумном хороводе вокруг золотого тельца. Деньги, по прп. Амвросию Оптинскому, оправданы как эквивалент, для удобства жизнедеятельности, но на самом деле в эквивалент давно превращены мы, а они, сребро и злато, есть сущность и самоценность, бог мира сего.

Блж. Иероним же продолжает свой иносказательный прообраз. Серебро вешнее, а золото внутреннее, сокровенное достояние Церкви Христовой. Как голубица, которой крылья (внешнее) покрыты серебром, а перья (сокровенное) чистым золотом (Пс. 67:14).

Осуждает св. Григорий Нисский и страсти, так легко возбуждаемые музыкой: «Сотворих ми поющих и поющия… как неуместна эта утончённость в искусствах! Как внезапно покрывает эта река удовольствий как бы двумя потоками слуха и зрения наводняя души, чтобы они и видели, и слышали худое!» А дальше всё идёт к виночерпцам и виночерпицам²⁸, к безудержному и греховному веселью. Отцы IV-V веков не находили никакого оправдания светскому искусству, считая его только возбудителем греховного сластолюбия. Это строго аскетическое, а в протестантизме пуританское отношение порождено тем, что греховная услада всегда широко пользовалась искусством. Но есть и Божие искусство! Что искал, чем занимался Екклесиаст? Тем и другим? Отчаянный поиск того, что хорошо для сынов человеческих!..

Блж. Иероним спокойно продолжает своё иносказание: «Певцы и певицы – это те мужчины ли, или женщины, которые поют духом, поют же и умом. Певец как муж, как сильный и духовный, поёт из области высшего, а певица вращается ещё в области вещества». О кубках и чашах блж. Иероним говорит: «Под большою чашею мы должны разуметь тело Христово… и чрез апостолов, как чрез меньшие, небольшие кубки и бокалы, премудрость разлита верующим во всём мире». Здесь блж. Иероним рассуждает о «шидда» и «шиддот», как больших и малых сосудах, как о Христе и апостолах.

И мудрость моя пребыла со мною.

Во всех предприимчивых начинаниях и в великом обогащении Соломон не терял головы. Мудрость его оставалась с ним. По св. Григорию Нисскому это означает, что Соломон «мудростию испытывал всякое промышление наслаждения». О, если бы и мы могли мудростью свыше испытывать все наши наслаждения! А по аллегории блж. Иеронима, если Екклесиаст – образ Христа, то это означает, «что мудрость оставалась у Него и во время пребывания Его во плоти». Ещё в детстве Иисус преуспевал в премудрости и в возрасте и в любви у Бога и человеков (Лк. 2:52). Приняв человеческую немощь, Господь сохранял в Себе божественную мудрость.

Что бы глаза мои ни пожелали, я не отказывал им… И всё это, говорит св. Григорий Нисский, не к счастью привело Екклесиаста, а к решительному утверждению о человеческой жизни, «что всё суета: и то, что чувство видит, и то, что предначинается людьми для веселия».

По духовной аллегории блж. Иеронима: "И всё, чего ни просили глаза мои, я не отнимал у них… Очи души и порывы ума стремятся к созерцанию духовному, а грешник, не зная сего созерцания, возбраняет сердцу своему истинное наслаждение».

Но вот и результат:

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои… и вот, всё – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!

Нет пользы (итрон) под солнцем, поясняет св. Григорий Нисский, «ибо вся сила и действенность чувств имеет пределом жизнь под солнцем; преступить этот предел и постигнуть разумением блага превысшие естество чувственное не в состоянии». Низок чувственный потолок, к высшему, вечному и остающемуся итрон не дотянуться. О том ещё отчётливей говорит в своей христианской аллегории блж. Иероним: «Христос – в солнце положил селение свое (Пс. 18:6), Следовательно, кто ещё не достиг до света, порядка и постоянства солнечных, в том Христос не может ни обитать, ни изобиловать».

Великий предприниматель потерпел крах души. При всех блестящих достижениях душе его досталась суета и погоня за ветром.

Может, выручит его мудрость?

Может, участь мудреца радужнее доли предпринимателя? Соломон, строитель и мудрец, решил это проверить:

Еккл. 2:12 И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость и безумие и глупость: ибо что может сделать человек после царя сверх того, что уже сделано?

Еккл. 2:13 И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою

Еккл. 2:14 у мудрого глаза его – в голове его, а глупый ходит во тьме; но узнал я, что одна участь постигает их всех.

Еккл. 2:15 И сказал я в сердце моем: «и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?» И сказал я в сердце моем, что и это – суета;

Еккл. 2:16 потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым.

Еккл. 2:17 И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё – суета и томление духа!

Куда бы ни обратился взор Соломона-Екклесиаста в поисках итрон, в поисках некоего пребывающего остатка и пользы, ничего не найдя, он вновь и вновь обращается к богодарованной ему мудрости. Ну, в ней-то должен же быть смысл! А его всё нет и нет…

– Что же это такое?

– В чём дело?

Вопросы без ответов в голове странствующего философа. Руки, беспомощно перебирая пальцами, скользят по посоху. Соскальзывают. Резко перехватывают падающий посох, а потом всё сначала.

И обратился я, чтобы взглянуть на мудрость, с одной стороны, и безумие и глупость, с другой. Царь-предприниматель уже всё сделал, что было возможно сделать в Иерусалиме. И что человек после царя? Что можно ещё добавить? Царь нашёл суету и томление духа. Но есть, есть что-то ещё после царя, есть нечто сверх того, что уже сделано!

– Что?!

– Это мудрость.

Но и с мудростью надо разобраться, а для этого надо её сравнить и сопоставить с глупостью. Имеет ли мудрость некое преимущество перед глупостью? Ведь написал же некогда умнейший Эразм Роттердамский «Похвальное слово Глупости». Ведь видел он тех, которые «уверены, что наивысшее благочестие состоит в воздержании от всех наук, так что лучше даже вовсе не знать грамоты» [122; с. 139–140].

Екклесиаст судит между мудростью и глупостью. Суд его касается двух вещей: мудрость и глупость – что они сами по себе; и результат того и другого – участь мудреца и глупого.

В первой части Екклесиаст находит огромную разницу в пользу мудрости: И увидел я, что преимущество мудрости перед глупостью такое же, как преимущество света перед тьмою: у мудрого глаза его – в голове его, а глупый ходит во тьме. Тут можно и лозунг эпохи просвещения вспомнить: «Учение – свет, неученье – тьма». А, говоря богословски, Бог есть свет (1Ин. 5:9), тьма – отсутствие света, отсутствие Бога. Вот такая разница между мудростью и глупостью, такое несравненное преимущество мудрости перед глупостью. А потому у мудрого глаза его – в голове его, мудрый человек возводит очи свои к небесам. Ещё отец премудрого Соломона воскликнул: Возвожу очи мои к горам, откуда придёт помощь моя (Пс. 120:1). Не так у глупого, который ходит во тьме. Можно сравнить со свиньёй, глаза которой устроены так, что она никогда не может посмотреть наверх, она видит только землю, грязь.

Казалось бы, при таком преимуществе мудрости над глупостью мудрецу есть о чём возрадоваться. Но наш философ не так прост, он не юноша, устремившийся по своей дороге к университету. Наш философ видел жизнь и знает её коварные и лукавые повороты, за которыми пустота, от которой ты бежал и в объятиях которой вновь оказался. Философ начал расспрашивать, справки наводить у тех, что были раньше. – а каков конечный результат, какова участь мудреца и какова у глупого?

И узнал я, после расспросов своих, что одна участь постигает их всех. И сказал я себе в сердце моём: «И меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?» Участь мудреца и глупого одна. Почему? Потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого, в грядущие дни всё будет забыто, и увы! Мудрый умирает наравне с глупым. Смерть и забвение в веках уравнивают того и другого. Труп мудреца ничем не лучше, чем труп глупого – обоих быстро закапывают в землю. А потом потрудится время – в грядущие дни всё будет забыто. Всё порастёт травой…

И сказал я в сердце моём, что и это – суета. То, что мудрый умирает наравне с глупым – это бессмыслица, это суета. А потому возненавидел я жизнь: потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё – суета и томление духа! Пар и погоня за ветром! Мудрец, уравненный с глупцом, возненавидел жизнь. Да и кто бы смог иначе?!

В делах под солнцем человек искал смысл, а его нет. Противны стали человеку эти дела,,. Мудрость и глупость замкнулись в один бессмысленный круг. И кружится, кружится этот круг на ходу своём. Сколько мудрых, сколько глупых прошлых времён не помнит уже никто. И не вспомнит. Скажут: а, вот, помним же Сократа и Архимеда, и Соломона тоже.

– Помним?

Помнит также и Геростра-поджигателя, и Ровоама скудоумного в Иерусалиме помним.

Почти всех забыли, а уж если кого и помним, то опять мудрых и глупых наравне.

Мудрость бесконечно выше глупости, а участь мудрого и глупого одна. Но ведь я не сама мудрость, я и не глупость. Я мудр или я глуп. А между мудрым и глупым разницы нет, они наравне, – так что мне до того, что разница есть между мудростью и глупостью?

…Искал мудрости, а погнался за ветром.

Почему такой обескураживающий результат?

Потому что искал философ разницу между мудростью и глупостью в делах, которые делаются под солнцем. А выше солнца он искать ещё не умел. Потому такой крах и провал в поисках итрон, в поисках того, что останется и принесёт пользу.

То, что под солнцем мудрого постигает та же участь, что и глупого, хотя мудрость лучше глупости, хорошо усвоили многие христианские проповедники. Потому они презрели суетную мудрость мира сего и, прилепившись ко Христу, стали ради Него юродивыми в мире сем. Если участь мудрого и глупого под солнцем не одна и та же была, то не было бы святых Христа ради юродивых. Следуя за Мудростью, что выше солнца, они легко оставляли ту, что под солнцем.

Блаженный Феодор родился в Новгороде и в юных летах обучен был чтению книг. Но когда пришёл в совершенный возраст, возгорелся ревностью о Боге. Слова апостола Павла мы безумны Христа ради (1Кор. 4:10) глубоко проникли в сердце Феодора. И избрал он для себя путь юродства. Оставив родителей, все блага и мудрость земную, Феодор не имел постоянного жилья, всегда, и в морозы тоже, ходил босой и полунагой. Такого было его пребывание на Торговой стороне Новгорода. А по другую сторону Волхова, на Софийской стороне, бродил такой же блаженный Николай Кочанов. Случалось, Феодор заходил на Софийскую сторону, тогда с криком прогонял его оттуда Николай. Но если Николай заходил на Торговую сторону, то прогонял его назад Феодор. Крик и перебранка юродивых вполне отражали постоянную вражду, нередко кровавую, жителей Софийской и Торговой сторон Великого Новгорода. Так юродивые, безумные Христа ради, обличали безумие здравомыслящих жителей Новгорода.

Но ради кого Соломон оставил бы свою мудрость? А ради кого он её имел? Для народа израильского разница была велика – мудрый Соломон и скудоумный Ровоам. Но не для них самих. Здесь, под солнцем, они были уравнены… И сказал Соломон в сердце своём, что и это – суета. А суетиться ему уже не хотелось – годы прошли.

Обратимся теперь к толкованию слов Екклесиаста об участи мудрого и глупого в Предании. Следует отметить, что и раввины, и отцы Церкви, кроме разве лишь блж. Августина, отмечают в своих рассуждениях не столько бессмысленную одинаковость участи мудрых и глупых, сколько, наоборот, различный конечный результат. Отцы и учителя обходят парадоксальность и бессмыслицу соломонова круга, в котором от перемены мест света и тьмы результат не меняется. Обходят трагедию мудреца в этом мире под солнцем. Толкователи Соломона находят в его словах основание для благочестивых размышлений о пользе мудрости и вреде глупости, то есть они рассуждают уже с позиций того, что над солнцем. Но слова Екклесиаста – это не книжка по благочестию. Иаков боролся с Богом. Иов не соглашался принять свои страдания в качестве справедливого наказания за свои грехи. Екклесиаст нигде не находил смысла, остающейся пользы в делах под солнцем. Это Божьи бунтари. И не благочестивые обличители их оказались приятны Богу, а именно они сами. Иаков, Иов, Соломон не создают лубочные картинки Божьей правды, скучные до снотворности, нет – они борются и страдают, ищут и не находят. Насколько проще было бы просто вести себя хорошо, как подобает. Наши бунтари не сдаются и не соглашаются с тем, что есть и окружает их, они не согласны со своей участью, но не отпускают Бога, пока Он не благословит их. Благочестивые причитания им не по душе, а нечестивые – тем более. Они не видят выхода, ибо его в этом мире нет, а в том, другом, они ещё не были. Они не согласны с существующим мироустройством и тем угодны Богу.

А теперь познакомимся с размышлениями отцов, находивших в словах Екклесиаста оправдание не только мудрости, но и участи мудреца.

Раши вкладывает в уста Соломона размышление: «И сказал я в сердце моём… Иначе говоря, поскольку обоим им предстоит умереть, как бы мною отныне не овладели раздумья: подобное участи преступного [глупого. – Г. Ф.] также и меня постигнет, для чего мне тогда быть праведным [мудрым. – Г. Ф.]» [23; 2, 11–17]. Вроде как и незачем. «И говорил я в сердце моём, что и это – суета. (Я говорил себе), что если стану так размышлять, это суета» [там же]. То есть, по Раши, суетой Екклесиаст называет не то, что одна участь у мудрого и глупого, а то, что такая мысль могла прийти ему в голову. Так же это будут объяснять и святые отцы церкви. Далее Раши говорит не так, как Соломон: «Ведь память о мудром и память и глупце не равны после их смерти. Не оставаться им в памяти вместе, ибо память об одном – к добру, а память о другом – ко злу» [там же]. В связи с таким пониманием справедливого воздаяния в памяти потомков почему же Соломон возненавидел жизнь? Объяснение Раши находит не в несправедливости людской памяти, а как раз в справедливости её: «И возненавидел я жизнь… Потому что в пророчестве видел поколение (сына своего) Рехавама, которое было преступным [глупым. – Г. Ф.]» [там же]. Соломон сокрушается о дурной славе, которая будет в веках у скудоумного сына его.

Так понимал Раши. То ли хотел сказать Екклесиаст?

Святые отцы толкуют в целом так же, как Раши.

Св. Дионисий Александрийский: "Мудрого очи его во главе его, а безумный во тьме ходит. Он всегда клонится вниз, и управляющая душевная сила в него потемнела. Конечно, у всех нас, людей, есть в голове глаза по самому устройству нашего тела. Но он говорит об умственных очах. Подобно тому, как глаза свиньи не могут смотреть на небо, так как по самому устройству природы они обращены к животу, так и ум человека, раз он погрузился в удовольствия, пребывает в них неотступно, потому что не взирает на все заповеди Господа» [49; 2, 14–16]. Многие святые отцы будут и впоследствии обращаться к этим словам Екклесиаста, находя в них прекрасный образ просвещённого взора очей души и, наоборот, помрачение духовного зрения людей, погружённых во тьму чувственности.

По св. Дионисию, Екклесиаст укоряет себя за момент слабости, когда высказывает мысль, будто нет разницы в участи и памятовании о мудром и глупом: «Аз тогда излише глаголах в сердце моем, яки и сие суета, понеже безумный от избытка глаголет… Безумным назвал он самого себя или всякого, кто рассуждает подобным образом. Осуждая эту неуместную мысль, …он разрешает возникшее при рассуждениях затруднение… А посему он и говорит: излише глаголах в сердце моем, помыслив, будто нет никакой разницы между мудрым и безумным» [там же].

Сам текст Писания звучит у св. Дионисия: не мудрый умирает наравне с глупым, а како умрёт мудрый с безумным? То есть, смысл другой – неодинаково умирают. «Но те, с которыми случились известные обстоятельства, вспоминаются не одинаково, хотя бы они и встретились с одинаковыми жизненными явлениями. Вспоминаются они не по этим событиям, а сообразно с тем, мудро или неразумно, добродетельно или порочно поступили они» [там же].

Св. Григорий Чудотворец в своём «Переложении Екклесиаста» перелагает слова книги так, как они созвучны с благоразумием и благочестием, вполне согласно с толкованием св. Дионисия Александрийского.

Св. Григорий: «Ибо расстояние между благоразумием и безрассудством большое, и различие между обоими так же велико, как между днём и ночью». Что же тогда Екклесиаст назвал суетою? Об этом св. Григорий говорит так: «Наконец же, помысливши о том, какое различие между тем и другим из этих родов жизни, я не нашёл никакого, и, как сам сделавший себя сообщником неразумных, я приму плату за неразумие». Суетой является мысль Екклесиаста, когда он подумал, что разницы между глупым и мудрым нет. Но царь справился с этим искушением и возглашает: «У мудрого и неразумного нет ничего общего ни по памяти у людей, ни по воздаянию от Бога… Мудрый же никогда не имеет одинакового конца с глупым» [44; II]. Так прочитал Екклесиаста св. Григорий Чудотворец.

Св. Василий Великий обращает внимание на слова Екклесиаста: У мудрого глаза его – в голове его, а глупый ходит во тьме. «Так Писание многократно именует члены внутреннего человека, например, когда говорит: мудрого очи во главе его (Еккл. 2:14). То есть внутреннее мудрого прозорливо и осмотрительно» [34; Беседа на Пс. 33:21]. Другой раз, толкуя слова пророка Исайи, приписывающие князю Ассирийскому ум великий (Ис. 10:12), св. Василий поясняет, какой ум действительно является умом великим: «А этот ум великий, поскольку знает, что у мудрого, то есть истинно мудрого, очи во главе его (Еккл. 2:14), прославляет очи свои за то, что смотрит не на дольнее, не на земное, но любопытствует о выспренних и останавливается на горнем» [34; Толк. на пр. Исайю, 10, 12].

Св. Григорий Нисский словами Екклесиаста превозносит мудрость над безумием: «Но если дознали мы, почему мудрого очи во главе его, то будем бегать безумия, которое для проходящих настоящую жизнь бывает какою-то тьмою. Ибо сказано: а безумный во тьме ходит» [40; Беседа 5]. Мудрость св. Григорий различает «истинную» от «суетной», а безумный «есть тот, который говорит в сердце своём: несть Бог (Пс. 13:1)».

Что касается участи мудрого и безумного, то в толковании слов Соломона св. Григорий находит их разною. Св. Григорий Нисский: «Сказав это [имеется в виду Еккл. 2:17–19. – Г. Ф.], говорит, что чужда душе его и та мысль, будто бы один и тот же удел у живущего добродетельно и не прилагавшего никакого о сём старания. У одного, говорит он, труд в мудрости, в ведении, в мужестве, а у другого – в раздражении, в скорбях, причиняемых житейскою рачительностью. Посему приводить их в равенство между собою, говорит он, есть дело не только суеты, но и лукавства» [там же].

Блж. Иероним касается в своих размышлениях того, почему Екклесиаст терпит неудачу, ища вечный и остающийся смысл в мудрости, почему глупость смеётся над мудростью. «Екклесиаст говорит, что он, осудив наслаждения и удовольствия, возвратился к изысканию премудрости, в которой нашёл более заблуждения и глупости, чем истинного и твёрдого ведения. Ибо человек не может так ясно и чисто уразумевать премудрость Творца и Царя своего, как разумеет Он Сам, Творец. Поэтому и то, что мы знаем, есть более домысел, чем твёрдая истина, и более предположение, чем действительное знание» [64; 2, 12–17]. Сильные и страшные слова святого отца. В мудрости больше глупости, чем истинного ведения. Мы не можем повреждённым умом своим знать премудрость Божию так, как её знает Сам Бог! Вот причины екклесиастовой драмы!

Далее блж. Иероним не спорит, конечно, с Соломоном и отдаёт предпочтение мудрости по сравнению с глупостью, как дню перед ночью. Но какой тусклый день!

В дальнейших размышлениях блж. Иероним, как и прочие отцы, следуя более Септуагинте, чем еврейскому оригиналу, слова Екклесиаста, что и это суета, относит не к одинаковой участи мудрого и глупого, а к тому, что ему пришла мысль в голову, будто бы эта участь одинакова, «то есть, обличая, что прежнее мнение его неразумно, засвидетельствовал, что он сказал несправедливо и заблуждался, когда прежде так думал» [там же]. Что касается участи мудрого и глупого, то блж. Иероним находит её вовсе не одинаковою: «Ибо мудрый и глупый не одинаково будут иметь память в будущем, когда настанет кончина всего, и не одинаковый будет им исход, так как один пойдёт к наградам, а другой к наказанию» [там же].

Ну, а наш философ по-прежнему бродил между гробными пещерами земли Израиля и не находил разницы между ними, глупый ли в них был погребён или мудрый. Да и дознаться не удавалось ему, кто были те, кто покоился в этих пещерах. Про них забыли.

В августе 392 г. в г. Вьенне умер молодой римский император Валентиан. Он не был крещён, но хотел этого и стремился к Богу истинному. У гроба почившего собрались самые разные люди. Оплакивала Валентиана и церковь. надгробное слово произносит красноречивый оратор архиепископ Миланский св. Амвросий. Уподобляя церковь телу Христову, он говорит, что плачет она во всех членах своих: «Плачет церковь в мудрых своих, которые подобны её голове: у мудрого глаза его – в голове его (Еккл. 2:14). Плачем в глазах, то есть в верных своих, ибо написано: глаза твои голубиные под кудрями твоими «Песн. 4:1), ибо видят духом… Плачет в священниках своих, которые как щёки её с бородою Аарона, то есть бородою священническою, на которую с головы сходит миро… Плачет в девственниках своих, которые как лилии, исполненные смирны, украшаются цветом непорочности и славой победы над телесными прелестями…» [29; с. 15, Слово утешительное на смерть императора Валентиана Младшего].

Так живописует плачущую у гроба юного императора церковь св. Амвросий Медиоланский. Мудрые, по сравнению Екклесиаста, суть голова, разум церкви.

Блж. Августин тонко чувствует беду Екклесиаста, может, и сам, много стремясь к мудрости, подобно Соломону, ощутил бессмыслицу того, что в этом мире всем, мудрым и глупым, один конец. Различие мудрости и глупости велико, но оно не в случайностях этого мира, не в том, что происходит здесь под солнцем. Блж. Августин: «(Экклесиаст) оплакивает в этой суете вещей под солнцем и то, что хотя и есть изобилие мудрости над безумием, как есть изобилие света над тьмою, и хотя очи мудрого во главе его, а безумный во тьме ходит, однако, случай один и тот же случается всем (Еккл. 2:13–14), разумеется – в этой жизни, которая проходит под солнцем. Случаем называет он те бедствия, которые мы видим общими для добрых и злых» [28; кн. 20, гл. 3].

Как и многие святые отцы, прп. Феодор Студит († 826 г.) обращает своё внимание на слова Екклесиаста: У мудрого глаза в голове его. Преподобный пользуется этими словами, чтобы направить помышления человека к горнему духовному миру. Прп. Феодор Студит: «Так все отцы теча текли, и побеждая победили: мученики, преподобные, праведные, благочестивые… почитая обучением неким бывающее здесь… Возлюбим же сие, братие, решимся же всё претерпевать и переносить с мужественным мудрованием и с неослабленным рвением, очи во главе имея, как повелевает премудрый (Еккл. 2:14), а не устремляя их к ногам. Ибо помышляющие о небесном и им занимающиеся воистину очи имеют во главе, а те, которые преклоняются к суетному и им заняты, очи к ногам спускают… Будем же ходить так, как подобает мудрым, во главе имеющим очи, о Боге и божественных вещах помышляя и соответственно тому действуя. Очи во главе суть вера, надежда и любовь» [53; Наставления монахам, 168, п. 2].

Куда ни кинь – всюду клин!

Куда ещё пойти искать, чтобы наконец найти остающуюся пользу от всего, что делает человек? Странствующий философ, не найдя ничего для самого человека в трудах его, бросает взор на то, что будет после – может, дело в наследстве? Не тебе, так наследнику что-то достанется, вот и итрон, вот и смысл! И вот посох философа привёл его к наследнику. Привёл к очередному разочарованию. И разочаровался он в доме наследника не единожды, а дважды, даже трижды.

Еккл. 2:17 И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня.

Еккл. 2:18 И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и которым показал себя мудрым под солнцем. И это – суета!

Труды мудреца могут достаться глупому, и тот, как ни в чём не бывало, будет распоряжаться ими. До глупого ведь никогда не дойдёт, что он глуп. Как говорил генерал Александр Лебедь²⁹: «Глупый – это не тот, у кого нет ума, а тот, у кого такой ум». Глупый не постесняется распоряжаться плодами трудов мудреца – для него всё нормально. А каково мудрому? Ему и во гробе будет тошно. И зачем только он показал себя в своё время мудрым под солнцем?..

И это – суета!

Труды премудрого Соломона достались его скудоумному сыну Ровоаму. Величайшее и великолепное царство Древнего Востока, преумноженное и украшенное Соломоном, распалось от неразумия сына-наследника на части. И теперь нестройная и неспокойная Земля Израиля превратилась в предмет вожделения хищнических могущественных держав, как Египет, Сирия, Ассирия, Халдея Вавилонская. Было чего Соломону возненавидеть труд свой, которому когда-то поражались все ближние и дальние страны земли.

И так случилось не с одним Соломоном.

Раши: "также и это одна из сует, сотворённых в мире: когда мудрый трудится, а глупец ему наследует» [23; 2, 19].

Печально вторит Соломону св. Григорий Чудотворец: «Ибо, чтобы сказать кратко, всё достигнуто мною с большим трудом, будучи делом неразумного стремления; и другой кто-нибудь – мудрый ли или глупый – унаследует суетные плоды моих трудов» [44; II].

Обращаясь к обогащающимся, св. Василий Великий говорит: «Кто же будет поручителем за произволение сына, что употребит данное, как должно? Богатство многим послужило к распутству. Не слышишь ли, что говорит Екклесиаст: видел я недуг великий и страшный, …оставлю (богатство) человеку будущему по мне: и кто весть, мудр ли будет, или безумен? Итак, смотри, чтобы тебе, со многими трудами собрав богатство, не приготовить для других средства для грехов» [35; Беседа 7, К обогащающимся]. Вот и наследство! Вот и наследник! Не пользу, а беду приобрёл от трудов своих мудрец. Беду наследнику, а чрез то и себе.

Св. Григорий Нисский, следуя греческому переводу, находит в словах Екклесиаста совершенно иную мысль: «Яко лукаво мне сотворённое под солнцем: понеже всяческая суета и произволение духа. И возненавидех аз всяческая, труд мой, имже аз труждаюся под солнцем, яко оставлю его человеку будущему по мне. И кто весть, мудр ли будет, или безумен?.. Сказав это, говорит, что чужда душе его и та мысль, будто бы один и тот же удел у живущего добродетельно и не прилагавшего никакого о сём старания… Посему приводить их в равенство между собою, говорит он, есть дело не только суеты, но и лукавства» [40; Беседа 5]. По св. Григорию, согласно со словами яко лукаво мне…, ссылка на то, что наследие может достаться глупому – только лукавая отговорка, чтобы не делать добрые дела.

Блж. Иероним рассуждает о тот, «что и сын бывает недостоин отцовского наследства, если он неразумен» [64; 2, 18–19]. При этом святой отец приводит своеобразный пример: «Муж мудрый трудится дни и ночи в изучении Писаний и сочиняет книги, чтобы оставить о себе память потомству, но труды его попадают в руки неразумных, которые часто по испорченности своего сердца заимствуют из них семена ересей и бесславят чужие труды» [там же]. Такая участь постигла великого учителя Антиохийской школы пресвитера Лукиана, святого мученика († 312 г.), Лукиан – один из лучших библеистов древности, а вот очень многие из его учеников стали впоследствии арианами. Многие ученики св. Кирилла Александрийского, ссылаясь на его труды, уклонились в монофизитское учение, отделившись от вселенской церкви. Так что и святые отцы не знают, мудрый ли будет тот, кому достанутся их труды, и как он распорядится ими.

Так естественно человеку пользоваться тем, что сам заработал. Не надо чужого, но своё-то хочется иметь самому. А что в жизни? Я потрудился, а достанется другому, ничего в это не вложившему. И самое противное – пользоваться ведь он будет этим, как будто это часть его.

– Нет, это уж слишком!

Раздосадованный философ, столько всего умом и трудом приобретший царь, бросает посох:

– Сердце, отрекись от всего, что я приобрёл!

Царь не только бросает трон и всё, что приобрёл, но пытается выбросить всё это из своего сердца. Он хватается за посох и бежит из Иерусалима. В голове стучит:

– Не ты, не ты, другой будет всем этим пользоваться. Не моргнёт, не вспомнит, будет пользоваться, как бы всё это часть его!..

Еккл. 2:20 И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем,

Еккл. 2:21 потому что иной человек трудится мудро, с знанием и успехом, и должен отдать всё человеку, не трудившемуся в том, как бы часть его. И это – суета и зло великое!

И кто разрешит, распутает этот клубок несправедливости?!..

Раши поясняет: «И обратился я, чтобы отчаяться. Чтоб не утомлять себя и не утруждать более никаким трудом» [23; 2, 20–21]. А правда, зачем трудиться и утруждать себя? Другой будет этим распоряжаться так, как будто это его труды!

Дальше равви приводит толкование, свойственное древней мистике и аллегорическому мышлению. Даже не совсем ясно, что позволяет приводить так смело это иносказание.

В стихе 21-м есть слова ибо есть человек (синодальный перевод: иной человек). «Мидраш Танхума видит здесь иносказание, относящееся к Пресвятому: А на подобии престола подобие, как бы видение человека (Иез. 1:26). Чей труд с мудростью. Как сказано: Господь мудростью основал землю… Его разумением бездны разверзлись (Притч. 3:19–20). И созданиям, что над тем не трудились, Он дал от этого долю. Также и это суета и зло великое. Они же стали поколением суетным, и велико зло человеческое на земле (Быт. 6:5) в поколении потопа» [там же].

Оставим в стороне вопрос о правомочности такого сравнения. Это, конечно, не мысль Екклесиаста, но мысль, выраженная в Мидраше словами Когелета. Поразительная мысль!

Соломон, ты негодуешь, ты велишь сердцу своему отречься от всего, что сделал, не хочешь больше утруждать себя, но посмотри вокруг, посмотри выше! Ведь так же случилось у Самого Бога! Бог мудростью Своей всё сотворил, в особенности землю – и всё отдал человеку. Человек, ничего не создав, во всё вступил, как в свою долю. И что из этого получилось? Суета и зло великое… Но если так оно у Бога, то не хочешь ли и ты немного потерпеть? Не торопишься ли, отрекаясь от всего? Подними очи – Бог не отрекается от нас и от тебя тоже.

Но Соломону ещё трудно было смотреть выше солнца.

Глаза слепило…

Святой Григорий Чудотворец совершенно иначе прочитывает слова Екклесиаста. Он видит, что правильно поступил философ, в сердце своём отрекшись от суетных земных дел. Зачем утруждать себя или лишать себя подлинного покоя. Св. Григорий Чудотворец: «Когда я дал себе в этом отчёт [суетность земных дел. – Г. Ф.] и отверг, для меня выяснилось истинно благое, предназначенное человеку… Если же кто не заботился об этом [истинно благом. – Г. Ф.] и увлекался желанием другого, таковой предпочёл лукавое доброму, стремился… к тяжёлому труду вместо покоя, влекомый туда и сюда разнообразными тревогами» [40; II]. Так словами Екклесиаста размышляет христианский отшельник.

Аскетически, по-христиански слышит Соломона и св. Григорий Нисский. Суть екклесиастовых слов святой отец выражает: «А что вожделенно для плоти, то для души – забота и суета» [40; Беседа 5]. Поэтому и правильно сделал царь, что запретил сердцу своему прилепляться к земным трудам и заботам. Св. Григорий с нищим странником-философом, а не с богатеющим в трудах своих царём. Таков Восток. Сказочные богатства и роскошь с лёгкостью меняются на богатства иного сказочного царства – того, что не от мира сего.

Блж. Иероним отмечает Соломонову мысль, что не в том ведь только беда, что наследство может достаться глупому, достаточно и того, что в любом случае оно достанется иному, не потрудившемуся. А дальше святой отец интересно и тонко подмечает происходящее с писателями.

Блж. Иероним: «(В любом случае) дело сводится к одному и тому же, что другой пользуется трудом человека, и приобретённое пóтом умершего служит к наслаждению живущего. Пусть каждый спросит самого, и он узнает, с каким трудом он составляет книги, как часто стиль перевёртывать должен, чтоб чтения достойное мог написать (Ex. Horat. Sat. s. 1 sat. 10), а между тем он отдаёт часть свою человеку, который не трудился» [64; 2, 20–23].

Итак, «приобретённое пóтом умершего служит к наслаждению живущего». Вот такова жизнь.

Наследник может оказаться и глупым – на ветер пойдёт всё, чем ты занимался под солнцем.

Иной будет пользоваться достоянием твоим, как будто это часть его.

– А самому что?

– А самому ничего!

Быт. 1:1 В начале

Еккл. 2:22 Ибо что будет иметь человек от всего труда своего и заботы сердца своего, что трудится он под солнцем?

Еккл. 2:23 Потому что все дни его – скорби, и его труды – беспокойство; даже и ночью сердце его не знает покоя. И это – суета!

Естественный вопрос каждого труженика: что он будет иметь от труда своего, да ещё и от заботы сердца своего? Сколько сил, сколько нервов на всё положено! Екклесиаст не отвечает на вопрос. По Екклесиасту, тут и отвечать нечего. Отрицательный ответ для безуспешного искателя «итрона» очевиден. Наш философ, не отвечая, сразу отмечает только причину того, почему человек не будет иметь ничего от всего труда своего и заботы сердца своего. И это потому что все дни труженика – скорби, и его труды – одно беспокойство, так что даже и ночью сердце его не знает покоя.

Следует отметить неординарный стиль мысли Соломона. На поставленный вопрос ответ не даётся. На предполагаемый отрицательный ответ даётся указание причины. Но, строго говоря, из указанной причины этот ответ не очевиден. Из того, что все дни труженика – скорби, и труды его доставляют беспокойство, разве следует, что он не будет ничего иметь от трудов своих? Соломон следует в своих размышлениях не формальной логике, а экспрессии чувств своего сердца. Он говорит от ума, но не уму. Его речь к сердцу. Это вообще свойственно Востоку и многим авторам Библии, в частности.

Надеялся на прибыль, трудился и хотел что-то от этого иметь. А поимел скорби и беспокойство.

И это – суета!

В погоне за ветром это не всегда сразу доходит.

Соломону вторят его толкователи.

Раши: «Что пользы человеку от всего его труда и печали из-за труда и тревог, когда он трудится и оставляет другим добытое тяжкими усилиями… Также и это одна из сует, существующих в мире» [23; 2, 22–23].

Много сует – какую ещё не попробовал?.. Сколько гоняться будешь? – а не гоняться как? Не безделью же предаться.

Св. Дионисий Александрийский пространнее раскрывает это екклесиастово разочарование, немало относя причину его к жадности трудящегося: «Действительно, для тех, которые занимают душу житейскими развлечениями, жизнь тяжела и как бы бичами терзает сердце всё более и более широкими желаниями. Исполнена печали также забота об удовлетворении жадности, когда человек не столько наслаждается тем, что у него есть, сколько скорбит о том, чего ещё недостаёт ему, – когда весь день проходит в трудах, а ночью сон бежит от глаз вследствие помышлений о выгоде. Итак, тщетно старание человека, помышляющего об этом» [49; 2, 22–23].

Св. Григорий Чудотворец повторяет за Екклесиастом, что человек, надеющийся что-то поиметь от своих трудов и забот, «ночью и днём всегда мучимый как неотложными трудами телесными, так и непрерывными заботами души», ничего не поимеет, «так как у него сердце трепещет из-за бессмысленных дел» [44; 2].

Пока разочарованный царь-философ сидит, погружённый в мысли о том, что всё нажитое придётся оставить в наследство другому, прислушаемся к скорбной песни иного царя, блистательного Давида IV Строителя, святого царя Грузии и Абхазии (1089–1125 гг.). Победоносные походы, расширение пределов царства, роскошное строительство – всё вместе с жизнью подходило к концу. Святой царь составил Покаянный канон и сокрушался:

Ненасытный, словно Соломонов червь,

Я стремился покорить

Предел чужих земель,

…Я пределы нарушил дерзостно

И прибавил дом к дому,

И присоединил поле к полю,

У немощных отнял их долю,

Об одном лишь лелея помыслы,

Чтоб соседей у меня не было,

Чтобы только один я

Населял всю эту землю.

Такова была молодость, полная дерзновенных планов и их осуществлений.

Годы шли. Менялись думы царя.

Когда настанет время

Бурных возмущений стихий,

Когда минует пора

Царского владычества,

Когда угаснет царей величие,

Изживутся радости

И поникнут цветы,

Другой примет скипетр,

За другим последует войско,

Тогда помилуй меня,

О, Судия мой!

[45; песнь 6, песнь 9].

Вот и оставляем мы трижды разочарованного философа с его размышлениями. Только посох изредка подрагивает в его руке. Мысль ещё пробуждается, хотя вокруг унылая пустыня житейской суеты.

Философский круг Екклесиаста обесценил всё. В бессмысленной круговерти всего философ уже не вздрогнет. Всё кружится, кружится на ходу своём, нет пользы, нет остатка, нет цели и смысла. И кажется, в философе уже всё умерло, чему бы он мог придать значение. И вот в очередной раз он перечёркивает смысл земных благ: еды, пищи и удовольствий. Однако прислушиваясь, мы улавливаем нотки смысла, робкий шаг в направлении перехода со стези странствующего философа на путь праведника.

Еккл. 2:24 Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу свою от труда своего. Я увидел, что и это – от руки Божией;

Еккл. 2:25 потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него?

Еккл. 2:26 Ибо человеку, который добр пред лицем Его, Он дает мудрость и знание и радость; а грешнику дает заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму пред лицем Божиим. И это – суета и томление духа!

Звёзды с неба собирать не каждому дано. Но уж поесть, попить и наслаждаться результатом труда своего вроде каждому доступно. Но это только так кажется. На самом деле и это не во власти человека. Один посеял, а смотришь – пожинает уже другой. Так ведь и евангельский богач потрудился хорошо, и урожай хороший, житницы свои расширил и говорит душе своей: душа, много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись! Но в эту ночь он лишился своей души – и кому теперь всё? Ему уже ничего не надо. И Валтасар ел, пил и веселился, всё было хорошо. Но в ту же самую ночь Валтасар, царь Халдейский, был убит. И Дарий Мидянин принял царство (Дан. 5:30–31). Прав был Соломон – не во власти человека и то благо, чтобы есть, и пить, и услаждать душу свою даже от труда своего.

Но Соломон не просто скептик. Он прозревает причину происходящего. И эта причина в том, что пользование результатами трудов своих не во власти человека. Человек – это великолепно, это звучит гордо! – так, согласно с А.М. Горьким, учили нас в школе. «Верить надо в себя и в свои силы», – как часто это говорили нам. А ведь не во власти человека даже и то, чтобы есть и пить. Одна женщина вышла из дому на улицу. Муж, сидя на диване, ел печенье и поперхнулся. Через пятнадцать минут женщина зашла домой, а муж уже умирает. Автор сих строк его отпевал. Вот и всё. Соломон увидел, что и это – от руки Божией. Потому что кто может есть и кто может наслаждаться без Него? И это от Бога. Вот проблеск в сознании отчаявшегося философа: безрезультатность человека – это не просто бессмыслица, здесь есть нечто от руки Божией. И Соломон идёт дальше. Он находит ещё больше смысла, а смысл в том, что человеку, который добр пред лицем Бога, Он даёт мудрость, и знание, и радость; а грешнику даёт заботу собирать и копить, чтобы отдать доброму пред лицем Божиим. Наконец Соломон от философии переходит к нравственности, наконец не всё «всё равно», не один всем и всему конец. Есть разница между добрым пред лицем Божиим и грешником. Слова Екклесиаста-Христа из притчи о талантах: Ибо всякому имеющему дастся и приумножится, а у не имеющего отнимется и то, что имеет (Мф. 25:29). Добрый к тому, что приобрёл трудами своими пред Господом, получил ещё мудрость, и знание, и радость, а у грешника забираются пища и питие, чтобы отдать доброму пред лицем Божиим. Итак, есть смысл творить добро! Но мысль нашего философа опять соскользнула к тому, что под солнцем. Не значимость добра захватила мысль Екклесиаста, не справедливое воздаяние доброму и грешнику, а бессмысленность того, что один делает, а другой получает. Что до того, что кому-то мудрость, и знание, и радость, если другому забота собирать и копить, но ничего от того не иметь, а всё чтобы отдать пусть хотя бы и доброму пред лицем Божиим. Нет! – всё-таки и это – суета и томление духа! Какая радость, если некий Матфий получит достоинство жребия Иуды, если тот, пусть и за грех свой, его потерял.

Едва зацепившись за смысл в нравственном воздаянии за добро и за грех, мысль философа тут же и потеряла его, и вновь закружило её в кругу без начала и конца, без цели и причины. Нет! – и это суета, рассеивающийся поздним утром туман, беготня с сачком в руках за ветром.

Раши видит у Соломона образы библейского праведника и человека грешника: «Ибо человеку, что хорош пред ним. Пред Богом… дал Он мудрость, и знание, и радость. Способность заниматься Торой и заповедями и радоваться доле своей в еде и напитках и одеянии чистом. А грешнику дал Он занятие… Беспокойный обычай копить и собирать, чтоб дать тому, кто хорош пред Богом. Подобно сказанному: И поставила Эстер Мордехая над домом Амана (Есф. 8:2)» [23; 2, 26]. И, казалось бы, всё хорошо, всё стало на места свои. Своё место Аману, своё – Мордехаю. Но и Раши повторяет вслед за Соломоном: «Также и это одна из сует, данных людям: они трудятся, а (плоды трудов) другой получает» [там же].

Справедливо отмечает равви: мудрость, и знание, и радость – они в Торе, они в Слове Божием, которое праведник прилагает к земному благополучию.

Св. Дионисий Александрийский прочитывает слова Соломона символически, в духе христианской аскетики: «Несть благо человеку, но разве еже ист и пиет, и еже покажет души своей благо в труде своем… Что речь идёт здесь не о чувственных яствах, это он сам покажет ниже, говоря: благо ходити в дом плача, нежели ходити в дом пира (Еккл. 7:3). Видно это и из тех слов, которые он прибавил здесь: и покажет души своей благо в труде ея. А чувственное яство или питие, очевидно, не есть благо для души. Ведь упитываемая плоть воюет с душою и борется против духа. Как же не противно будет Богу невоздержание в пище и пьянство? И так он говорит о таинственных брашнах» [49; 2, 24–25].

Св. Григорий Чудотворец хотя и не отвергает благостность земных даров, но подлинным достоянием считает только духовные, и на основании слов Екклесиаста противополагает мужа благого и мужа лукавого. «Ибо совершенное благо состоит не в пище и питие, – хотя и пища прежде всего происходит от Бога, ибо ничто из подаваемого для нашего благосостояния не существует без Его промышления. Но благой муж, получивший мудрость от Бога, достиг небесной радости. Напротив же, лукавый, поражаемый ниспосланными от Бога бедствиями, болеющий корыстолюбием, стремится собрать много… осуществляя этим коварные и вместе суетные стремления своей несчастной души» [44; 2].

Св. Григорий Нисский также размышляет над словами Екклесиаста в рамках христианской аскетики. Согласно св. Григорию, «пища благого (мужа) есть целомудрие, хлеб – мудрость, приправа – справедливость, питие – бесстрастие, удовольствие – не какое-либо телесное сношение с тем, что приятно, но то, что и по имени, и на деле есть веселие» [40; Беседа 5]. Это ценности мужа благоразумного. Противоположное тщетно: «А чего домогаются люди для телесного наслаждения, то возбуждает рачительность грешников, и есть попечение души, увлекаемой от горнего к земному, у которой всё продолжение пребывания в сей жизни тратится на то, чтобы тщательно прилагати и собирати» [там же]. Занятие пред Богом пустое.

Блж. Иероним чётко выражает на основании слов Соломона иудейское понимание дара Божия и гнева Божия: «То дар Божий, что мужу праведному даётся возможность самому употреблять в свою пользу приобретённое заботами и трудами; и, наоборот, то дело гнева Божия к грешнику, что он дни и ночи собирает богатство и нисколько им не пользуется, а оставляет тем, кои праведны пред лицом Божиим» [64; 2, 24–26]. Но, если всё чётко разложено по божественной справедливости, то почему и это – суета и томление духа? Блж. Иероним толкует это так: «Но, присовокупляет он, тщательно обсудивши это и видя, что всё оканчивается смертию, я и это признал суетнейшим» [там же]. Смерть-злодейка, всех уравнивающая, во всём виновата. Блж. Иероним замечает слабое место с нравственной точки зрения в построении мысли Екклесиаста, он спрашивает: «Ибо что в том доброго… обращать чужой труд [хотя бы и грешника! – Г. Ф.] в свою пользу и считать, что это дар Божий, если мы пользуемся чужими заботами и трудами?» [там же]. Так поступили евреи, когда бежали из египта. Каждый израильтянин, и особенно каждая женщина выпросили у египтян вещей серебряных и вещей золотых, а потом с этим и бежали (Исх. 11 гл.). Говорят, что недавно Египет хотел предъявить счёт Израилю за нанесённый материальный ущерб. Для Израиля это было водительство Божие. Автор знал монахиню, которая благодарила Бога, когда кондуктор в автобусе проходил мимо, не заметив её и не взяв с неё за проезд. Воспитанному на Нагорной проповеди Христа блж. Иерониму всё это не очень-то нравилось. Он предлагает христианское толкование: «Следовательно, благо в том, чтобы принимать истинное питие от плоти и крови Агнца, о Котором говорят божественные Писания… И прекрасно говорит [Екклесиаст. – Г. Ф.], что человеку доброму Бог даёт мудрость, знание и радость» [там же]. А о грешнике блж. Иероним мыслит так: «Тогда как доброму пред Ним Бог даёт мудрость и прочее, грешника Он оставляет его собственному произволу и попускает ему собирать богатство и оттуда и отсюда сшивать подкладку ложных учений» [там же]. Вот эти-то учения «суетны и возникли из томления духа» [там же].