Глава 1

Еккл. 1:1 Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.

Сыном Давида, царём в Иерусалиме был только Соломон. Сомнения некоторых филологов-библеистов в принадлежности книги Екклесиаста царю Соломону возникли на основании изучения языка книги. Утверждают, будто это речь послепленного периода. Языковой лингвистический анализ речи Екклесиаста не входит в нашу задачу. Отметим только, что сами лингвисты весьма расходятся в датировке книги на основании её языка, а потому считать что-либо доказанным преждевременно. Ещё не факт, что язык книги действительно не принадлежит эпохе Соломона. Обширные познания Соломона вполне могли отразиться на его речи, и она могла включать в себя влияние языков других народов ближневосточного ареала и даже более отдалённых.

С другой стороны, можно допустить позднейшую речевую обработку книги, что вовсе не означает изменения её содержания. В любом случае сказанное в книге принадлежит Соломону, сыну Давида, царю в Иерусалиме. Уверенность в этом зиждется у нас на доверии к истинности богооткровенного текста Св. Писания. Таково же свидетельство Предания церкви Христовой, восходящего к преданию древнего Израиля.

Соломон – мудрейший из людей.

Соломон – великий царь единого Израиля.

Соломон – богач, поражавший всех роскошью своего двора.

Соломон – строитель, судья, писатель.

Кто же Соломон, обращающийся к нам ныне?

Он – Екклесиаст, или когелет. Мы слышим слова Екклесиаста. Привычное нам слово Екклесиаст звучит по-еврейски קהלת (когелет). Это слово произведено от глагольной формы קהל (кагал), что значит «созывать», «собирать». Отсюда и «кегал» – собрание, чаще произносимое как «кагал».

Итак, когелет – это собирающий собрание и говорящий собранию.

Точно такое же значение имеет соответствующее греческое слово ἐκκλησιαστής (экклесиастис), произведённое от ἐκκαλέω, что значит «созывать», «собирать». Отсюда и ἐκκλησία – собрание. В Новом Завете так будет названа церковь Христова.

Соломон получил наименование когелета, или Екклесиаста, когда при освящении новопостроенного храма в Иерусалиме он собрал народ и обратился к нему с речью-молитвой, в которой молил Бога о направлении сердца народного к благочестию.

Тогда созвал Соломон старейшин Израилевых и всех начальников колен, глав поколений сынов Израилевых, к царю Соломону в Иерусалим… И собрались к царю Соломону на праздник все израильтяне…

И обратился царь лицем своим, и благословил все собрание израильтян; все собрание израильтян стояло. И сказал… (3Цар. 8: 1, 2, 14, 15).

Здесь употреблены слова созвал (קהל – кегел), собрание (קהל – кегал). С воздетыми к небу руками стоит перед народом когелет – великий Соломон. То был юный Соломон, в пору своей мудрости, в пору своей Песни Песней. То был блистательный царь, и невестою его была премудрость Божия.

А теперь он стар и нищ, теперь он странник и философ. Позади бремя славы, мудрости, богатства, греха. Теперь он смотрит открытым оком на горькую правду жизни под солнцем и ищет в ней смысл. Теперь он когелет, собирающий ищущих подобно ему смысл этой жизни и говорящий к ним слова, слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме.

Великий иудейский толкователь Священного Писания Раши (Здесь и далее полужирным курсивом выделены фрагменты, набранные в оригинале жирной разрядкой. – Прим. ред. электронного издания.) (1040–1105 гг.)² слово когелет объясняет как «собиратель». А назван так Соломон «потому, что собрал он немало премудростей. А в другом месте (Притч. 30:1) он назван Агур Бен Яке³, потому что он накопил («агар») всевозможную мудрость и «исторг» её. А некоторые полагают, что назван так потому, что все речи свои произносил он в собрании людном».

Соломон – когелет, в людном собрании говорящий о смысле и бессмысленности жизни. Что же касается Раши, то видим, что он, как и многие христианские святые отцы, даёт не только прямой смысл текста, но и его аллегорическое значение. Поэтому «когелет» не просто собиратель народа, но собиратель мудрости. Когелет и царь в Йерушалаиме, а Йерушалаим – «это город мудрости» [там же].

Прямое значение слов об авторе книги даёт в своём «Переложении Екклесиаста» св. Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский († 270 г.): «Так говорит Соломон, сын Давида, царя и пророка, славнейший перед всеми людьми царь и мудрейший пророк, всей церкви Божией» [44;1]. Когелет – это пророк, говорящий всей церкви Божией, а церковь (ἐκκλησία) есть собрание людей, созванных когелетом (Екклесиастом). К тому же, когелет – славнейший царь, Соломон, сын Давида.

Блж. Иероним Стридонский (330–419 гг.), знаменитый богослов, подвижник и переводчик Св. Писания: «Когелет, т. е. Екклесиаст. Екклесиастом на греческом языке называется собирающий собрание, т. е. церковь, а мы можем перевести это словом проповедник, потому что он говорит к народу и речь его обращается не к одному лицу в частности, а ко всем вообще» [64; 1, 1]. Когелет, или Екклесиаст – собирающий церковь, а как говорящий к народу он может быть назван и «проповедник». Блж. Иероним впервые вводит слово «проповедник» в отношении Екклесиаста. Так переведёт это слово на немецкий язык в XVI в. и Мартин Лютер – Prediger (проповедник). Это некое новое качество по сравнению с пророком, учителем, царём, судьёй. Библейское пророчество, учение, повествование теперь воспринимается проповедью. Учитель говорит о чём-то, о ком-то, проповедник говорит что-то кому-то. По-настоящему проповедничество раскроется только в Новом Завете. Языческих жрецов и шаманов, израильских священников и иудейских раввинов, мусульманских мулл и буддийских лам трудно назвать проповедниками. Они пророчествуют, наставляют, учат, но не проповедуют. Только Иисус послал учеников на проповедь. Только христианский служитель – в первую очередь проповедник. Иисус велел: Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари (Мк. 16:15). Только служитель Христов стонет, понимая: И горе мне, если не благовествую (проповедую) (1Кор. 9:16)! Но и христианскому духовенству не просто устоять в этом призвании и не превратиться в жреческое сословие.

Соломон не только когелет-проповедник, он ещё и сын Давида, царь в Иерусалиме. В книге Притчей Соломон назван сыном Давидовым, царём Израилевым (Притч. 1:1). Блж. Иероним находит своеобразное объяснение, почему в одной книге Соломон – царь Израиля, а в другой – царь Иерусалима. «Ибо, тогда как Притчи и первоначальное наставление относятся к двенадцати коленам и ко всему Израилю, …презрение мира особенно уместно для жителей столицы, то есть Иерусалима…» [там же]. В том время, как житейская мудрость Притчей нужна всему народу, книга о суетности земных благ, о презрении мира нужна и уместна для духовно и материально пресыщенных жителей столицы, для вельмож и книжников, для столичной интеллигенции и аристократии. А вот для тех, «которые стремятся только к горнему», для них Песнь Песней Соломона, где Соломон и вовсе не выставляет своё царское достоинство. «Для совершенных, там, где ученик вразумляется не страхом, а любовью, там достаточно собственного имени, учитель равен и не выставляет себя царём» [там же].

Итак, Соломон – царь в Иерусалиме и проповедник – говорит о суетности этого мира. Однако святые отцы в этом наименовании Соломона усмотрели и прообразовательно-духовное указание на Христа-Мессию, истинного Царя-Проповедника, возвестившего не только о суетности мира, но и о радости Царствия Небесного.

Уже св. Дионисий Александрийский († 265 г.) отмечает: «Глаголы Екклесиаста, сына Давидова, царя Израилева во Иерусалиме. Так и Матфей называет Господа сыном Давида (Мф. 1:1)» [49; 1, 1]. Так св. Дионисий полагает начало⁴ параллели между Соломоном, сыном Давидовым, в Екклесиасте и Христом, Сыном Давидовым, в родословии Евангелия от Матфея.

Основательно раскрывает прообразовательно-христологическое значение выражения Слова Екклесиаста, сына Давидова, царя в Иерусалиме св. Григорий Нисский († 394 г.): «А, может быть, надписание имеет в виду и Вождя церкви. Ибо истинный Екклесиаст, собирающий рассеянное в единую полноту и блуждающих многократно по разным обманчивым путям воцерковляющий в единый сонм, – кто иный, как не истинный Царь Израилев, Сын Божий, которому Нафанаил сказал: Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев (Ин. 1:49)» [40; Беседа 1]. И дальше ещё: «Глаголы Екклесиаста, сына Давидова. А так и Его [Христа. – Г. Ф.] именует Матфей в начале Евангелия, называя Господа сыном Давидовым» [там же].

Итак, слова Екклесиаста – это изречённое Тем, Кто есть Слово Предвечное Безначального Отца. Созвавший рассеянных и заблудших в единый сонм, в единую полноту, во едину церковь есть Христос Господь, истинный Екклесиаст. Он по земному родству сын Давидов; Он, во исполнение пророков, истинный Царь в Иерусалиме, а вышний Иерусалим свободен; он – матерь всем нам (Гал. 4:26).

Также христологически, после буквального исторического комментария говорит об Екклесиасте и блж. Иероним.

Блж. Иероним: «А по разумению духовному: миролюбивый [так переводится имя «Соломон». – Г. Ф.]. и возлюбленный [другое имя Соломона – «Идидия». – Г. Ф.] Бога Отца и Екклесиаст наш есть Христос, Который, разрушив стоявшую посреди преграду и упразднив вражду плотию Своею, соделал из обоих одно, говоря: мир Мой даю вам, мир Мой оставляю вам (Ин. 14:27), о Котором Отец глаголал ученикам: сей есть Сын Мой возлюбленный, Того послушайте, Который есть глава всей церкви. Он говорит не к синагоге Иудейской, но ко множеству язычников; Он царь Иерусалима, созданного из живых камней, не того, о котором Сам сказал: Иерусалиме, Иерусалиме, избивый пророки (Мф. 23:37) и: се оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23:38)… Он есть Сын Давидов, к которому слепые в Евангелии взывали: помилуй ны, сыне Давидов (Мф. 9:27), и всё множество единогласно восклицало: осанна Сыну Давидову (Мф. 21:9)» [64; 1, 1].

Блж. Иероним отмечает также, что, в отличие от пророков, не к Екклесиасту было слово Господне, а он сам изрекает слова. Пророк слышит и передаёт слово Господне, а Единородный Сын Сам есть Слово, чрез Которое всё… начало быть (Ин. 1:3). Так в этой книге казалось бы разочаровавшегося во всём мудреца-богача звучит предвечное Слово Самого Бога.

Кому-то иносказательное значение слов об Екклесиасте, сыне Давидовом, царе в Иерусалиме покажется надуманным и искусственным в угоду православной христологии. Но это вопрос веры. Или книга Екклесиаст – богодухновенное Слово Божие, и тогда это действительно звучание Божественного Логоса, тогда Христос – иносказание реального Соломона, а Соломон – прообраз Того, Кто есть мир наш, истинного Христа; или же речь идёт о древней восточной литературе, дающей простор творчества филологам и философам, где живой вере едва ли ещё остаётся место. Хочется особо отметить, что речь идёт не о том, что все события в жизни Соломона прообразуют Христа. Речь о том, что в этой книге устами Соломона говорит Логос. Земная мудрость приходит и уходит, а Слово Божие пребывает вовек!

Итак, слова Екклесиаста! Начинаются они с величественного Пролога, выражающего всю суть последующей книги; Пролога, сопоставимого с Прологом Евангелия от Иоанна. Не познавший Пролога Екклесиаста никогда не взойдёт на высоту Пролога Евангельского. Только в екклесиастовой пустыне можно найти евангельский оазис. Только сердце, истомившееся екклесиастовой суетой сует, может обрадоваться евангельской вести Царствия Божия.

Еккл. 1:2 Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета!

Еккл. 1:3 Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?

Еккл. 1:4 Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.

Еккл. 1:5 Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.

Еккл. 1:6 Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои.

Еккл. 1:7 Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Еккл. 1:8 Все вещи – в труде: не может человек пересказать всего; не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием.

Еккл. 1:9 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Еккл. 1:10 Бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Еккл. 1:11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

Лейтмотив книги,

припев песни,

приговор мудреца:

Суета сует, – всё суета!

Суета сует, сказал Екклесиаст, прожив жизнь, вкусив всё, что в ней, и познав её пустоту.

Суета сует, – всё суета! – эхом отозвалось всё под солнцем;

Суета сует, – всё суета! – стонет мудрость философа;

Суета сует, – всё суета! – шелестят разворачиваемые свитки древних книг;

Суета сует, – всё суета! – отпечатано на бессмысленной гримасе глупца;

Суета сует, – всё суета! – хохочут скоморохи и шуты;

Суета сует, – всё суета! – звенят бокалы, сверкающие вином;

Суета сует, – всё суета! – гудят напряжённые мышцы трудяги;

Суета сует, – всё суета! – шепчет ветер в листве виноградников и рощ;

Суета сует, – всё суета! – отзванивают золотые монеты, ссыпаемые в огромный карман;

Суета сует, – всё суета! – печальный итог наслаждений в гареме;

Суета сует, – всё суета! – поскрипывает древний царский трон;

Суета сует, – всё суета! – молчат после бранных подвигов мечи;

Суета сует, – всё суета! – тихо на старом кладбище.

И в порывах кружащегося над всеми ветра слышно:

Суета сует, – всё суета!

Еккл. 1:2 Суета сует, сказал Екклесиаст, суета сует, – всё суета!

Слова Екклесиаста звучали в устах Соломона так: הבל הבלים (гевел гевалим, или, точнее, hebel hebalim). הבל (hebel) означает по-еврейски нечто неосязаемое, неощутимое, как веяние воздуха, как пар, как дым. Мы остановимся на значении слова הבל как «рассеивающийся, растворяющийся в воздухе пар». Всё в этом мире как пар, как исчезающий утренний туман.

Интересное замечание блж. Иеронима по переводу выражения «евел евалим». «За исключением Семидесяти Толковников, все одинаково перевели: ἀτμός ἀτμίδων, или ἀτμῶν, что мы можем перевести «пар» дыма и лёгкий «ветерок», который скоро рассеивается. Этим словом показывается, следовательно, тленность и ничтожность всего существующего» [64; 1, 2].

Так оно, говорит Екклесиаст, под солнцем. Восходит солнце, и исчезает туман. Да и когда он есть, что он из себя представляет? – пар! Надо же быть, действительно, незнайкой, чтобы отправиться рубить его топором. А мудрый знает – пар всё равно, что ничто, только не видно ничего. Но он рассеется под солнцем, и ты увидишь, что вокруг тебя ничего нет. Как часто жизнь заволакивает человека, как туман, человек готов воздух топором рубить – на это уходят годы и десятилетия. А потом всё разойдётся, и видно, что ты был и остался в пустоте.

Екклесиаст ни в чём не нашёл смысла.

Суета сует, – всё суета!

Испарение пара – всё пар.

Совершенно очевидно созвучие слова הבל (hebel) и имени Адамова сына Авеля – הבל (Hebel). «Авель» означает «пар».

И ещё родила Ева брата Каина, Авеля. И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец. Спустя несколько времени Каин принёс от плодов земли дар Ягве. И Авель также принёс от первородных стада своего и от тука их. И призрел Ягве на Авеля и на дар его; а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его…

И сказал Каин Авелю, брату своему: (пойдем в поле). И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его (Быт. 4:2–5, 8).

Каин (קין) означает «приобретение». История Каина и Авеля – история приобретения под солнцем и рассеивающегося пара. Тот, кто оказался ничем в глазах Ягве Бога, восстал против того, кто ничто в мире сем, и убил его. Много приобретший здесь, заложивший начало человеческой цивилизации Каин там, у Бога, – рассеявшийся пар. Всё потерявший здесь, лучшее первородное отдавший Богу, а сам в юных летах рассеявшийся, как пар, потерявший свою жизнь и душу Авель велик у Бога. Земная биография Авеля – что рассказ про утренний туман. Жизнь его рассеялась, как пар, как дым, она подобна внезапно возникшему и тут же исчезнувшему дуновению ветра. Екклесиаст видит Авеля извне, под солнцем, здесь. Видит, вопрошает и не находит последних ответов. Екклесиаст видит, как Каин сделал Авеля «авелем», убив, превратил его в суету этого мира. «Воистину суета всяческая, житие же сень (= тень) и соние (= сон), ибо всуе мятется всяк земнородный», – так и поныне поют, отпевая усопших. Екклесиаст-Соломон ясно видел Каина, а про Авеля сказал: пар. Екклесиаст-Христос открыл апостолу Павлу:

Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще (Евр. 11:4).

И сбылись слова истинного Екклесиаста:

Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее (Мф. 10:39).

Семьдесят толковников переводят основное изречения Екклесиаста: Ματαιότης ματαιοτήτων.

Эти слова у греков означают «пустое», «напрасное».

Блаженный Иероним переводит в Вульгате:

Vanitas vanitatum.

Для латинян это «пустое», «тщетное».

Мартин Лютер переводит достаточно свободно:

Es ist alles ganz eitel.

Немецкое «eitel» означает «суетно», «ничтожно», «тщетно». А само изречение звучит: «Всё совершенно суетно» или «всё совсем суетно».

Другой немецкий перевод Lohfink:

Windhauch, Windhauch,

das ist alles Windhauch.

По-русски это будет звучать:

«Дуновение ветра, дуновение ветра,

всё исключительно дуновение ветра».

Есть и такой немецкий перевод Michel:

Vollkommen absurd…

alles ist absurd.

«Совершенно абсурдно…

всё абсурдно».

Церковнославянский и русский переводы дают:

«Суета сует».

А у Михаила Рижского:

«Нет смысла…

нет никакого смысла» [107].

Так переводят и одновременно толкуют изречение Екклесиаста переводчики.

Усугубление выражения «hebel hebalim» = «суета сует» имеет свои подобия в библейской речи: Святая Святых, Небо небес (3Цар. 8:27), Песнь Песней.

Подобное усугубление имеет два смысловых оттенка.

Первый – усугубление означает превосходную степень.

Второй – углубление смысла. Святая Святых – это то, что свято для самой святости. В недоступном для народа святилище есть ещё недоступное место для самих священников. Небо небес – это не небо над землёй, а то, что является небом для самого неба. Так же и Песнь Песней – это не просто превосходная песнь. Как песнь для прозы, так она песнь для песней. И, наконец, суета сует – это то, что суетно не для несуетных, а для самой суеты. Даже суета развела в недоумении руки, глядя на суету сует!

Посмотрев на всё, опытно испытав всё в этом подлунном мире, Соломон не нашёл смысла ни в чём – всё суета сует! Бывший царь, а ныне нищий философ с посохом в руках бесстрастно говорит: Суета сует, – всё суета!

Так оно выглядело после великолепных дворцов и построек, после несметных богатств и великой славы, после непревзойдённой мудрости, после множества жён, идолов и богов.

А теперь обратимся к Священному Преданию, как оно разумело сказанное Екклесиастом.

Раши: "Суета сует, – сказал Собиратель (или: пар от паров). Обо всём созданном за семь дней творения Когелет с вызовом говорит, что всё являет собою суету сует (суету в высшей мере)… Семь сует соответствуют содеянному за семь дней созидания (мира)» [23; 1, 2].

Раши даёт прямой перевод: пар от паров. Такое выражение отсутствует в русском языке, но даёт некую наглядность тому, что есть суета сует. Богословски равви относит суету сует ко всему сотворённому. Как же тогда Бог говорит обо всём созданном Им: что это хорошо? (Быт. 1)? Оно хорошо, когда в Боге, когда возвещает славу Его, по слову псалмопевца: Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь (Пс. 18:1). Взятое же само по себе всё созданное по своей значимости, без Бога, есть суета сует, или «семь сует», как говорит Раши.

Многие святые отцы обращались к основному изречению Екклесиаста о суете сует всего без Бога, раскрывая самые различные стороны и оттенки этого суждения.

Великий Ориген, Александрийский учитель (III в.), размышлял над словами Екклесиаста о суете сует всего вокруг. Ум учителя просвещался не только богооткровенной Библией, но мыслил и в кругу эллинистической философии. Материальные тела представлялись ему вслед за Платоном и другими восточными мудрецами темницей для светлых бесплотных духов. Это относилось Оригеном не только к человеку, но и ко всем одушевлённым существам, а таковыми виделись ему даже солнце, луна и звёзды. Над словами Екклесиаста о суете сует всего Ориген размышляет в контексте слов апостола Павла, что тварь покорилась суете (телесной оболочке) не добровольно, но по воле покорившего её человека, в надежде, что и сама тварь освобождена будет от рабства тлению (= телу) в свободу славы детей Божиих, в свободу от тела и в пребывание там, где Бог (Рим. 8: 20–22). Екклесиастова суета и есть, по Оригену, материальное тело.

Ориген: «Но посмотрим, нельзя ли найти в Св. Писании свидетельство собственно о самых небесных существах. Такое свидетельство даёт апостол Павел. Он говорит, что суете тварь повинуся не волею, но за повинувшаго ю на уповании: яко и сама тварь свободится от работы истления в свободу славы чад Божиих (Рим. 8:20–21). Какой же, спрашиваю я, суете покорилась тварь.,.? Я думаю, что эта суета – не что иное, как тела; ибо, хотя тело святых и эфирно, но всё же материально. Вот почему, мне кажется, и Соломон всякую телесную природу называет как бы тягостною в некотором роде и задерживающею силу духов. Он говорит: суета суетствий, и всяческая суета, рече Экклезиаст. Всяческая суета. Видех всяческая сотворения, сотворенная под солнцем, и се вся суетство (Еккл. 1:1, 14), Этой именно суете и покорена тварь, в особенности же тварь, имеющая в своей власти величайшее и высшее начальство в этом мире, то есть солнце, луна и звёзды; эти светила покорены суете, они облечены телами и назначены светить человеческому роду» [84; кн. 1, гл. 7, п. 5]. Далее Ориген сравнивает светила с апостолом Павлом – как тот говорил, что лучше ему разрешиться от тела и быть со Христом, но ради ближних ему лучше оставаться пока здесь, так и светилам ради людей лучше пока оставаться в своих светлых небесных телах. И дальше: «Теперь посмотрим, что же такое свобода твари и разрешение от рабства. Когда Христос предаст царство Богу и Отцу, тогда и эти одушевлённые существа [по Оригену, светила. – Г. ф.], как происшедшие прежде царства Христова, вместе со всем царством будут преданы управлению Отца. Тогда Бог будет всё во всём» [там же].

Церковь, а тем более современная наука не соглашаются вместе с Оригеном видеть в небесных светилах одушевлённые существа. Это остаток сабеизма (звёздопоклонничества). В остальном же мысли Оригена могут быть развиты в двух направлениях. Суета – это материальное тело, от которого лучше избавиться, и когда-то это произойдёт. Это ведёт к гностицизму, к зороастрийскому дуализму, а в христианстве к манихейству. Материя, тела не есть благое творение Божие. Такое развитие оригеновской мысли православная церковь отвергает. Но, немного подправив, учение Оригена можно направить к православному учению об обожении твари. Да, теперь тела – это суета, церковь зовёт нас на литургии «всякое отложить житейское попечение». Плоть не пользует нимало (Ин. 6:63). Однако и плоть – сонаследница спасения вместе с душой. Бог сотворил небо и землю (Быт. 1:1). И землю тоже! В воскресении, в пакибытии воскреснут и тела и войдут в жизнь вечную. Тела действительно освободятся от рабства тлению. Ныне они покорены суете, а тогда войдут в свободу славы детей Божиих, они и сами будут обожены, ибо будет Бог всё во всём (1Кор. 15:28). И никакой суеты!

А пока наш царь и нищий философ-странник бесстрастно вещает страстным:

Суета сует, – всё суета!

Ученик Оригена св. Григорий Чудотворец, епископ Неокесарийский (ΙΙΙ в.), словами Екклесиаста побуждается к аскетическому презрению всего суетного, земного, не наследующего Царства Небесного.

Св. Григорий Чудотворец: "Как суетны и бесполезны дела и стремления людей, [вообще] всё человеческое. Ибо никто не может сказать, что какая-нибудь польза соединена с тем, что люди, ползающие по земле, и душой и телом спешат совершить, всецело подчинившись временному, даже не желая хотя сколько-нибудь посмотреть благородным оком души выше звёзд» [44; 1]. В христианско-аскетическом презрении суетных благ этого мира и будут в дальнейшем понимать слова Екклесиаста многие преподобные отцы.

Св. Кирилл Иерусалимский (IV в.), обращаясь к новокрещённым с тайноводственным словом, называет суетой сует дела человека до его просвещения, дела же христианина уже отнюдь не суета сует, их качество уже совершенно иное. Св. Кирилл: «Прежде нежели приступил ты к благодати, творения твоя были суета суетствий (Еккл. 1, 2). Совлекши же с себя ветхия ризы и облекшись в духовныя, белыя, надлежит всегда быть облеченным в белое. И, без сомнения, разумеем не то, что всегда должно тебе облекаться в белыя одежды, но что необходимо быть тебе облеченным в то, что подлинно бело, светло и духовно» [77; 4 Тайноводств. слово, п. 8]. Так для св. Кирилла суета сует не столько аскетическое отрицание мирских благ, сколько отрицание порочной жизни до крещения и всех прежних языческих ценностей. Для св. Кирилла суета сует и белые ризы разделены не монашеским уходом из мира, а обращением человека из мира ко Христу. Не в постриге, а в крещении видит святой отец переход от суеты мира к сокровищам Царства Небесного. А о беде Соломона православные отцы не очень-то и рассуждают, ведь у Соломона не было ни пострига, ни крещения. Великого царя теснила со всех сторон суета, и где выход из неё?..

Прп. Ефрем Сирин (IV в.) в слове, обращённом к общине братий подвижников, аскетов-монахов, ободряет их: «Поскольку Екклесиаст при таком богатстве и славе вопиет: суета суетствий всяческая суета (Еккл. 1:2); то не принесу уже в дар суете трудов своих, чтобы по исшествии моём другие получили наследство, а я потерпел наказание, но посвящая труды свои благому и милосердному Богу, Который по смерти даёт жизнь и любящим Его уготовал, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша (1Кор. 2:9)» [56; т. 1. О том, как приобретается человеком смиренномудрие, гл. 100].

Всё та же христианская мысль приобретает у прп. Ефрема аскетическое звучание. Мир этот суетен, как во всём богатстве и славе это сказал ещё Екклесиаст, а потому не стоит трудиться ради приобретения мирских благ, но служить Христу ради благ вечных. Для этого и собираются в пустынях, оставляя мир, подвижники. Так древний мудрец становится в христианские времена наставником монахов, а книга его – сильным побуждением к уходу из мира.

Св. Василий Великий (IV в.) предостерегает от прилепления к мирским благам, часто греховным: «Должны мы обращать всюду бодрственные душевные очи, на всё приятное смотреть подозрительно, без замедления пробегать мимо и ни к чему не прилепляться мыслию; …хотя бы предстояли пляски, пиры, пьянство, оглашаемые свирелями ужины, ибо сказано: суета суетствий, всяческая суета (Еккл. 1:2)» [35; Беседа 21. О том, что не должно прилепляться к житейскому].

Великий учитель византийского монашества прп. Феодор Студит († 826 г.) утверждает, что истинная радость может быть только у монахов, потому что в этом мире, по Екклесиасту, всё суетно. Прп. Феодор: «Апостол заповедует всем всегда радоваться о Господе (Флп. 4:4). Радуются же обычно одни истинные монахи, которые не пекутся ни о жене, ни о детях, ни о рабах, ни о деньгах, ни об имуществе и ни о чём другом, о чём пекутся плотолюбцы. Одно у них попечение, как угодить Господу; об этом же пещись и есть радоваться всегда о Господе. Ибо где брак, рабы и все рождающиеся отсюда хлопоты – сие крушение духа, которые дал Бог сынам человеческим, чтобы крушиться в нём, по сказанному от Соломона (Еккл. 1–2 гл.); там неудобно радоваться о Господе, когда сказанные выше вещи отвлекают ум от преподобной памяти о Боге, при коей только и можно радоваться» [53; т. 4. Подвижнические монахам наставления, 312, п. 1]. Святой отец вместе с Соломоном видит всё земное суетным, а значит, лучше всего вовсе оставить всё это и прилепиться к Богу. Путь монашеской аскезы.

Есть и другой подход. Всё земное суетно, если только оно берётся само по себе. В Боге же всё земное уже не суетно, но свято и досточестно, ведёт не к томлению духа, а к истинной в Боге радости. Иначе зачем тогда всё это Бог сотворил? Бог не Творец суеты. Суета – это мир без Бога. Позиция прп. Феодора утверждает монашеский аскетизм, но едва ли созидательна для земной жизни. Всё земное, в лучшем случае, уступка человеческой немощи, а вовсе не Божественное предначертание и призвание. Миряне обречены себя ощущать второсортными. Давняя внутренняя дилемма христиан. Упразднить эту дилемму до второго пришествия Христа вряд ли удастся, и, видимо, есть Божественный промысл в том, чтобы эта дилемма была. Может быть, именно вхождение в это противостояние и преодоление его и есть путь к христианской святости, к православию⁵.

Наиболее полное, глубокое и всестороннее толкование слов Соломона о суете сует даёт св. Григорий Нисский.

После пространного рассуждения св. Григорий даёт лаконичное определение понятия суеты: «В немногих словах определим понятие сего речения: суета есть или не имеющее мысли слово, или бесполезная вещь, или неосуществимый замысел, или не ведущее к концу тщание, или вообще что-либо, не служащее ни к чему полезному» [40; Беседа 1].

Из определения св. Григория следует, что не есть суета и имеет смысл:

– слово со смыслом;

– полезная вещь;

– осуществимый замысел;

– тщание, старание, приводящее к цели;

– что-либо, служащее к пользе.

Но, испробовав всё, именно этого и не нашёл Соломон в окружающем его мире. То, в чём, казалось, всё это было, на поверку оказывалось пустым.

И остался Соломон в пустоте.

Один монах рассказывал сон, в котором ему дано было ощутить ад. И это был не огонь, не тартар, не угрызение червя. Он ощутил себя беспомощно бултыхающимся в невесомости. Опоры не было никакой.

Соломон не нашёл слов со смыслом, вещей полезных, замыслов осуществимых, стараний, ведущих к цели, чего-либо дающего пользу.

Далее св. Григорий переходит к тому, чтобы «исследовать, что значит: суета суетствий» [там же]. Очевидно, что речь идёт о суете «в превосходной степени», Но св. Григорий не останавливается на этом значении и даёт его более глубокий и тонкий смысл. Он исследует для этого подобные изречения Писания. Первое из них дело дел. «Что относится к богослужению, как видно из истории, называется делом дел (Чис. 4:47)». Речь в этом тексте идёт о левитах, долженствующих служить при скинии и носить её. Синодальный русский перевод не передаёт в этом месте особенности выражения исходного текста. עבדת עבד (авод аводат) еврейского текста греческие переводчики передают как τὸ ἔργον τῶν ἔργων, а славянский перевод: дело дел⁶. Св. Григорий, рассуждая о деле дел, говорит: «Ибо какое отношение рачительности в делах к праздности вообще, такое же отношение и деятельности в занятиях высших и предпочтительнейших к прочим делам» [там же]. Что обычные дела по отношению к праздности, то высшие дела по отношению к обычным. Это получается дело в квадрате – (дело)². К таким делам дел относятся дела богослужебные. Не случайно люди любого рода занятий – плотники и слесари, врачи и инженеры, математики и художники – становятся иногда священниками. А вот обратного хода нет. Обратно – это несчастный поп-расстрига. Один батюшка, в прошлом университетский философ, сказал: «В священстве мужчина получает возможность максимального раскрытия всего, вложенного в него Богом и природой. Это реализация себя в полноте. Это окончательное и полное его призвание»⁷. Это – дело дел. Это – дело для дела.

Подобным образом св. Григорий рассуждает о святом святых: «Так об ином говорится в Писании: «святое», а об ином опять: «святое святых», потому что в равной мере, как святое по святыне выше несвятого, так и святое святых представляется преизобилующим во святыне пред самым святым» [там же]. Святое святых – это то, что свято для самого святого. В православной агиологии Пресвятая Дева Богородица для святых – что святые для всех.

Таким образом св. Григорий подходит к понятию соломоновой суеты сует: «Писание сказует, что видимое в существах не просто суетно, но что ему в каком-то преизбытке принадлежит значение суеты; как если бы сказал кто: «Это мертвее мёртвого; бездушнее бездушного… суета суетствий показывает крайнюю степень преизбытка суеты» [там же]. Видимая сторона любых существ, по св. Григорию, есть суета для самой суеты, ничто по сравнению с ничем.

Раши утверждает: «Обо всём созданном за семь дней творения мира Когелет с вызовом говорит, что всё являет собою суету сует». Раши не поясняет, в каком смысле он это имеет в виду. Но прямому значению такого утверждения категорично противостоит св. Григорий Нисский: «И никто да не подумает, будто бы сказанное служит осуждением твари. Ибо обвинение пало бы на Сотворшего всё, если бы и всё было суетою, и Создателем сего оказался у нас Тот, Кто всё привёл в бытие из ничего» [там же]. Причём св. Григорий утверждает, что это относится не только к душевному, но и к телесному, потому что «от Него [= Бога, – Г.Ф.] и душа, и тело». Даже телесное и плотское, временное и преходящее не может быть суетой и суетой сует. Однако Екклесиаст явно всё земное, плотское и душевное называет суетой. Как же это понять? Св. Григорий Нисский даёт прекрасный ответ: «Говорит Премудрость: Ибо от величия красоты созданий сравнительно познаётся Виновник [Рододелатель] бытия их (Прем. 13:5). Но человеческое недоразумение воззрело не на то, что достойно удивления, по причине видимого, но тому и удивилось, что видело» [там же]. Ошибка человека в том, что он стал поражаться красоте созданий Божиих, красоте природы, а не прославлять Создателя. Раши прав – всё сотворённое Богом за шесть дней творения, всё суетно, включая человека. Всё суета сует, если брать красоту творения в отрыве от Творца. Творение значимо, только если через него человек восходит к Творцу. А иначе всё идолопоклонство и суета сует. Очень часто в это впадает современная наука и искусство, многосуетная деятельность. Цветок, металл, женщина – всё суета сует без Бога, но в Боге всё приобретает свой вечный смысл. О вечном смысле будет возвещено в Евангелии, а в Екклесиасте – стон и тоска тонущего в суете сует, сознающего эту суетность и ещё не обретшего смысл. Но ведь спасение может быть подано только тонущему.

Блж. Иероним (IV в.), согласно с Григорием Нисским, отмечает, однако, не столько суетность мира без Бога и необходимость от тварного восходить к Творцу, сколько то, что тварное, хотя и прекрасно само по себе, но суетно по сравнению с Богом и Царствием Божиим.

Блж. Иероним: «Если всё, что сотворил Бог, добра зело, то каким образом всё суета, и не только суета, но и суета сует?.. В Исходе читаем, что лицо Моисея настолько было прославлено, что сыны Израилевы не могли смотреть на него; но славу эту, по сравнению со славою евангельскою, апостол Павел называет неславною: ибо не прославися прославленное в части сей, за превосходящую славу (2Кор. 3:10). Значит, в подобном смысле можем и мы небо, землю, моря и всё, что содержится в их пределах, признавать хотя добрым в себе, но, по сравнению с Богом, считать за ничто… Смотря на мир и на широкое разнообразие предметов, я, хотя и удивляюсь величию творений, но, размышляя, что всё это преходит, и что мир стареется и имеет конец свой, и что один Бог всегда есть то, что был, я невольно вынужден не однажды, а дважды сказать: суета сует, и всё суета» [64; 1, 2].

Взошло солнце – померкли звёзды.

Во славе Божией, по сравнению с ней вся красота сего временного мира суета сует. Так мыслил блж. Иероним.

Мученик прп. Пётр Дамаскин говорил о семи духовных познаниях нынешнего века и восьмом познании, переходящем в век грядущий. На пятой ступени этой лестницы познания прп. Пётр находит познание естества и изменения вещей. Все семь ступеней возводят к восьмой – к познанию Бога, называемому богословием!⁸ Ну, а на пятой ступени – Екклесиаст, познание изменчивости и суетности вещей земных.

Прп. Пётр Дамаскин: «По причине сего пятого знания… человек познаёт… естество и изменяемость чувственных творений, что они из земли и снова возвращаются в землю, по изречению Екклесиаста: суета суетствий и всяческая суета (Еккл. 1:2). И Дамаскин так же: суета всё человеческое, что не пребывает по смерти. Не пребывает богатство; не сопутствует слава; с приходом смерти это всё истребляется» [86; кн. 1, гл. «О пятом познании"].

Еккл. 1:3 Что пользы человеку от всех трудов его, которыми трудится он под солнцем?

Некогда великий и богатый царь, удивление и восторг Востока и Запада – теперь нищий философ, ищущий смысл жизни. А смысл в том, что останется, когда исчезнет всё, что можно потерять.

А потерять всё придётся непременно.

Что же останется?..

"Что пользы человеку при всех трудах его под солнцем? И это было моею долей от всех трудов моих! Ничего, кроме посоха, не осталось у меня. Я царём был над Израилем, а ныне я царь только над посохом моим…» [14; с. 136, Агада, трактат Гитин, 68].

Посох в руках у странника. Когда остаётся только посох, значит, не осталось ничего. Всё прошло мимо:

мимо мудрость и знания;

мимо богатство и слава;

мимо женщины и вино;

мимо труды и отдых.

Так размышлял нищий философ, нет, уже не размышлял, ведь и мысль его остановилась, неподвижный взгляд замер пред посохом в руке. Пред ничем…

Что пользы? что пользы?.. – беззвучно шептали уста.

Соломон, испытав всё в этом мире, искал пользы. Так переведено в русском синодальном переводе еврейское слово יתרון (итрон).

«Итрон» – это ключевое слово книги Екклесиаст, нигде в Библии оно больше не встречается. В Екклесиасте оно встречается четыре раза. Кроме толкуемого текста (Еккл. 1:3), оно употреблено ещё в таких изречениях:

Что пользы работающему от того, над чем он трудится? (Еккл. 3:9).

Какая же польза ему, что он трудился на ветер? (Еккл. 5:15).

Много таких вещей, которые умножают суету: что же для человека лучше? (Еккл. 6:11).

В последнем тексте слово יתרון (итрон) переведено не «польза», а «лучшее».

Слово יתרון (итрон) произведено от корня יתר, что значит «оставаться». Таким образом, «итрон» – это то, что остаётся, это – «остаток», «польза», «выгода», «прибыль». В данном контексте имеются в виду «остаток», «выгода» непреходящего характера. «Польза» не сиюминутная, а вечная, истинная.

Раши так переводит и объясняет слово «итрон»: «Каково преимущество (что пользы, проку). Это вознаграждение и излишек (выгода)» [23; 1, 3].

Семьдесят толковников переводят слово «итрон» на греческий язык словом περισσεία, что значит «изобилие», или «остаток». В таком случае вопрос Екклесиаста означает: что останется человеку после всех трудов его? Какое будет изобилие?

Блж. Иероним переводит «итрон» словом amplius, что значит «больше», или даже «сверх того». Что же будет сверх того? Или иначе: Что остаётся человеку…

Церковнославянский перевод точно следует Септуагинте: Кое изобилие человеку…

Мартин Лютер переводит на немецкий: Was hat der Mensch für gewinn,.. («Какая человеку прибыль…»)

М. Рижский переводит: Что выгадывает человек…

Что же остаётся после всех трудов под солнцем? Какая будет прибыль? Каково приобретение? Какая польза? Жизнь неумолимо приближалась к концу, и становилось всё ясней – ничто не останется, ничто не приобретено! Пользы нет.

Нет смысла от всех трудов, которыми трудится человек под солнцем. Смысла нет.

Итак, Екклесиастом провозглашены два основных утверждения. Первое: Само по себе в этом мире всё суета, пар. Всё суета сует. Второе: Во всех трудах под солнцем нет никакого смысла, не останется ничего, нет никакой пользы. Да, собственно, поэтому всё и суета сует, пар, что нет от этого пользы человеку, нет истинного приобретения.

Приговор беспощадный и страшный.

Неужели из-за туч не выглянет солнце?..

Внимательнее прислушаемся к Екклесиасту.

Полезно для этого рассмотреть ещё одно слово Соломонова утверждения.

Что пользы человеку от всех трудов его…

Слово трудов עמלו (амало), или труд עמל (амаль), означает не просто труд, а труд тягостный, мучительный.

Немецкий перевод «…von all seiner Mühe» означает не просто «от всех своих трудов», но, именно, «от всех своих мук». Sich mühen – это и «трудиться», и «мучиться». Немецкое Mühe точно передаёт еврейское «амаль».

Бесполезный екклесиастов труд (что пользы человеку от всех трудов его) – это изнурительный, мучительный труд русского мужика, который искал, кому на Руси жить хорошо⁹, и так и не нашёл. Вот в этом «амаль» нет никакого «итрон». Можно сказать и наоборот. Потому, что во всех трудах под солнцем нет «итрон», нет смысла и истинной пользы, нет ничего остающегося, потому эти труд и «амаль», мучительны и изнурительны. В конечной инстанции всякий труд под солнцем – сизифов труд. Трудимся, чтобы жить, живём, чтобы трудиться. Порочный круг. Смысла нет. От этого и мучительность труда.

Так неужели смысл рассуждений Екклесиаста в утверждении бессмысленности и бесполезности всякого человеческого труда и бытия? Зачем нам такая книга и зачем такая жизнь?!

Ключ к пониманию слов Екклесиаста в том, что он говорит о трудах человека, которыми тот трудится под солнцем. Да, в этом мире под солнцем, или, как ещё говорят, в подлунном мире, взятом самом по себе, богопросвещённый взгляд пользы не находит. Здесь под солнцем нет «итрон», нет ничего, что останется для вечности, для души, созданной Богом для Себя. Марксистская атеистическая философия, кстати, честно признавалась вместе с Соломоном, что в человеческом бытии и истории никакой цели нет, всякая цель имеет только конкретно-исторический характер. В данный момент человек делает что-то для чего-то. Но нет цели вообще. Нет «итрон», нет остатка у истории – всё приходит и уходит навсегда. Но душа-то, душа мучительно ищет эту цель, как запретить ей искать пользу от всего, что она делает под солнцем?.. Не запретишь ни атеисту, ни скептику, ни нигилисту.

«Дай мне точку опоры, и я переверну мир», – говорил в древности Архимед. И он был прав. Зная расклад сил в простейшем устройстве рычага, он понимал, что точка опоры должна быть вне этого мира. За свои волосы вытащил себя из болота только барон Мюнхгаузен.

Польза есть, но она не под солнцем, она в самом Солнце Правды (Мал. 4:2), она в Боге, во Христе, Свете истинном.

Можно и иначе сказать. Если солнце – это светило земное, то польза не под солнцем, а над ним, она в Царстве Небесном. Апостол Павел, живя на земле, говорил, что его жительство на небесах (Флп. 3:20). Но так ещё не мог сказать Соломон, он жил под солнцем. Богопросвещён и взгляд Павла, и взгляд Соломона. Только один смотрел сверху – и видел смысл и пользу во всём, что делается, как для Господа, а не для человеков (Кол. 3:23), а другой смотрел снизу – и не видел смысла и пользы ни в чём, что имеет человек для себя от трудов своих.

Проблема читателя Библии в том, что всё было бы ясно, если бы Соломонов пессимизм и евангельский оптимизм были в одной книге и даже в одном изречении. Но то и другое в разных книгах, раздвинутых временем друг от друга на целое тысячелетие.

Соломон вопрошает, ищет и мучается…

Ответ в Евангелии.

А нет ничего более скучного, как отвечать на незаданный вопрос. Екклесиаст вопрошает. Иов бунтует. Давид молится. Ответ – в Евангелии. Радостная весть Христа – ответ Екклесиасту, Иову, Давиду. Но они этот ответ ещё не знали. В этом драма ветхозаветной истории. Однако к этому ответу те праведники в своём скепсисе и бунте шли, шли упорно, не уклоняясь никуда.

Так оно бывает и в нашей жизни. В той ветхой, когда мы ещё не знали Христа и хватались за всё в этом мире, но наш внутренний человек, сотворённый по образу Божию, всё это перечёркивал. За что бы ни брались – всё не то. В нашей же новой жизни, где Христос всё осветил Своей любовью, всё приобрело смысл.

И вновь обратимся к преданию, как оно разумело слова Соломона, перечёркивающие смысл всех трудов человеческих под солнцем.

Раши находит ключ к пониманию екклесиастовых слов в уточнении под солнцем. Равви толкует так: «Под солнцем (или: вместо солнца). Вместо Торы, названной светом, как сказано: А Тора – свет (Притч. 6:23)¹⁰. Всякий труд, которым заменяют занятие Торой, что будет наградою за него» [23; 1, 3]. бессмысленны не сами по себе труды человека, а если человек этими трудами заменяет занятие Словом Божиим, когда вместо Торы, истинного солнца и света – наши дела! Не является ли порой вся наша жизнь выставкой достижений наших трудов, некой ВДНХ во славу свою? И это – суета, и нет в этом никакой пользы для Царствия Божия, а потому и для царства земного тоже.

Св. Дионисий Александрийский размышляет так: «Кое изобилие человеку во всем труде его, имже трудится под солнцем? Кто, разбогатев от занятий мирскими делами, увеличил свой рост с двух локтей на три? Или кто из слепого сделался зрячим? Поэтому труды следует направлять выше солнца, ибо туда устремляются усилия добродетелей» [49; 1, 3]. Богатства, приобретённые трудом на земле, даже и в земном имеют мало пользы – не изменишь рост, не вернёшь зрение, поэтому святой отец, на основании слов Екклесиаста, рекомендует стяжать добродетель, которая имеет значение не только здесь, но и в Царстве Небесном, выше солнца. Это чисто христианское отношение к жизни.

Так же, как св. Дионисий, и св. Григорий Чудотворец видит в словах Екклесиаста указание на бессмысленность дел временных и земных, не обращённых к вечному и небесному. «Ибо никто не может сказать, что какая-нибудь польза соединена с тем, что люди, ползающие по земле, и душой, и телом спешат совершить, всецело подчинившись временному, даже не желая хотя сколько-нибудь посмотреть благородным оком души выше звёзд» [44; 1].

Из миров, течение которых выше звёзд, видна земля. Она кружится, кружится и несётся навстречу огню, в котором земля и все дела на ней сгорят (2Пет. 3, 10). И вот этими-то делами и занимаются люди земли. Занимаются из века в век. Другого, что выше звёзд, они не видят. Какой в этом смысл? Какая польза?..

Звёзды изучает астрономия, физика. Метафизика – это то, что после физики. А после физики у екклесиастовых людей ещё ничего нет.

О труде тела и труде души размышляет св. Григорий Нисский. Но что имеет душа от того, чем так упорно занято тело? «Ибо Екклесиаст говорит: Кое изобилие человеку во всем труде его, имже трудится под солнцем? Жизнь в теле назвал трудом, домогающимся прибыли без всякого успеха. Ибо говорит: кое изобилие человеку? То есть, что приобретается душе в житейском труде живущими только для видимого?» [40; Беседа 1, 1.3].

Интересна мысль святого отца. Не в жизни труды, а сама телесная жизнь есть тяжкий бессмысленный труд. Здесь св. Григорий близок к отрицанию смысла всего земного. Но он не уклоняется в ереси манихейства и дуализма ,а уточняет – бессмысленно не само по себе земное, а если человек живёт «только для видимого». В этом – никакого изобилия и никакой пользы!

Блж. Иероним в словах Екклесиаста усматривает не общую мысль (её находит в изречении о суете сует), а конкретное нравственное наставление о том, что результаты земного труда обессмысливаются смертью, их не возьмёшь в мир иной: «Что остаётся человеку во всём труде его, которым трудится под солнцем? После общей мысли, что всё суета, начинает с людей, – что напрасно изнемогают они в труде мира сего, собирая богатство, уча детей, стремясь к почестям, созидая здания, когда, похищаемые среди трудов неожиданною смертию, они слышат: Безумне, в сию нощь душу твою истяжут от тебе: а еже уготовал еси кому будут (Лк. 12:20)? – особенно, когда из всего труда не уносят ничего с собою, а нагими возвращаются в землю, из которой взяты» [64; 1, 3].

Блж. Августин словами и суждениями Екклесиаста говорит о суете и отсутствии чего-либо прочного в этой жизни под солнцем, и тем самым утверждает, что найти это прочное можно в иной жизни, в иных ценностях. «Суета суететствий, рече Екклесиаст; суета суетствий, и всяческая суета. Какое изобилие человеку во всем труде его, имже трудится под солнцем. Развивая эту мысль в применении ко всему прочему, упомянув о скорбях и заблуждениях этой жизни и об исчезающем течении времени, в котором ничто не остаётся прочным, ничто устойчивым, он некоторым образом оплакивает в этой суете вещей под солнцем» [28; кн. 20, гл. 3] тот факт, что одна и та же участь и доброго, и злого «разумеется – в этой жизни, которая проходит под солнцем» [там же].

Итак, смысла, остатка, пользы под солнцем нет ни в каких трудах человеческих.

Нищий философ перебирал задумчиво посох в своих руках.

От всего царства ему оставалось только это сухое древко.

А от всех трудов и богатств не оставалось ничего…

Странный, странный результат.

Рассказывают про Александра Македонского, что, завоевав почти весь мир, приобретя все мыслимые и немыслимые богатства, в тридцатилетнем возрасте внезапно настигнутый болезнью, он велел похоронить себя с ладонями, обращёнными вверх. Он хотел этим показать, что с собой ему взять нечего.

Так почему же нет «итрон», нет того подлинного, что останется, нет пользы человеку от всех трудов его? Почему всё суета сует?

Пытливый ум философа всматривается в окружающий его мир, во всё, что происходит под солнцем. А происходит довольно однообразная штука – непрерывная круговерть времён, событий, явлений. Всё возвращается на круги своя. В этом причина! Бессмысленное кругообращение жизни, когда в конце ты оказываешься там, где был в начале, и на следующем круге нет памяти о предыдущем.

Белка в колесе. Кружится, кружится из ниоткуда в никуда, ни из-за чего, ни для чего. Без памяти о том, что уже кружилась, а когда ещё будет кружиться, не будет помнить, как кружится сейчас.

Взирая на то, что видел Соломон, философы и жрецы далёкой Индии не помыслили ни о чём лучшем, как о непрерывной цепи перерождений всего живущего. И, не найдя в себе силы крутить это колесо бесконечно, разорвали его в блаженном небытии нирваны.

Без всякой пользы, без всякого «итрон».

Оглядываясь и всматриваясь, наш философ видит непрерывное вращение шести кругов. Древний бытописатель, великий Моисей, видел шесть дней творения мира и видел, что всё хорошо! А Екклесиаст теперь уныло замечает, что всё это хорошее и прекрасное творение бессмысленно кружится в круговороте своего бытия.

На седьмой день, когда всё стало уже хорошо весьма, отмечает бытописатель, Бог Творец почил от всех дел Своих и благословил и освятил день тот.

С разведёнными недоумённо руками нищий философ, бывший царь, а ныне странник отмечает, что нет памяти о прежнем, и даже о том, что будет, не останется её у тех, кто будет после!

После шести дней творения был седьмой день покоя, а у Екклесиаста вместо дня освящённого всегдашнее забвение…

Обозначим эти круги.

1.4 Круг первый: смена родов.

1.5 Круг второй: круговращение солнца.

1.6 Круг третий: круговерть ветров.

1.7 Круг четвёртый: кругооборот воды в природе.

1.8 Круг пятый: ненасыщаемость зрения и слуха.

1.9–10 Круг щестой: повторяемость событий.

1.11 Забвение.

Во всех кругах следует отметить некую общность екклесиастовых образов – нечто бесцельно и безрезультатно кругообращается на фоне чего-то безучастно неизменного. И эта неизменность безучастного ещё сильнее подчёркивает бессмысленность всего суетливо кружащегося.

Еккл. 1:4 Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.

Ищущий смысла и цели Екклесиаст отмечает смену родов. Род проходит, и род приходит – поколение сменяется поколением, и всё это на фоне незыблемо остающейся земли. А земля пребывает вовеки. Нам же – только век и иногда весьма короткий. Век нашей жизни. И ничего нам не остаётся, как тёплыми ладонями прикасаться к безмолвным холодным камням, немым свидетелям радостей и скорбей ушедших поколений. А потом кто-то прикоснётся к тому месту, где когда-то были мы.

Родная земля.

Уже нет тех родов, но осталась та земля.

Поэт Анна Ахматова (1889–1966) рассуждала о земле, хранящей прах предков, нет – о земле, которая и есть их прах. Она не раз переживала момент, когда и сама станет этой землёю. Ещё в первой книге своих стихов она говорит об этом:

Замечаю всё как новое.

Влажно пахнут тополя.

Я молчу. Молчу, готовая

Снова стать тобой, земля.

1911 г.

Да, для нас это грязь на калошах,

Да, для нас это хруст на зубах.

И мы мелем, и месим, и крошим

Тот ни в чём не замешанный прах.

Но ложимся в неё и становимся ею,

Оттого и зовём так свободно – своею.

1961 г.

Один человек признался в том, что с раздражением смотрел на обычный столб. Вот меня, живого и разумного человека, уже не будет, а он так и будет стоять.

Однажды мы похоронили одного старика. На поминках я попросил знавших его немного рассказать о нём. Никто ничего не рассказал. Старик старый был. Все, кто его знал, ушли ещё раньше его.

Род прошёл, и род пришёл.

Ещё вполне молодым человеком я возвращаюсь домой со службы. Навстречу – дети. Слышу, как одна девчонка поясняет другим, взглядом указывая на меня: «Это Кристинин папа». Я потрясён: «Вот тебе и на! – я уже не я, Геннадий, я просто чей-то папа». Уже появились те, в чьём кругу меня нет. Я остался в том круге, что был раньше.

Род проходит, и род приходит.

И в каждом поколении всё с начала. Снова игрушки, снова любовь. Снова война и снова церковный раскол. Всё снова. И это лишь для того, чтобы потом всему опять начаться снова. А потом снова.

Только по земле по той же самой топчемся.

По той же самой кружимся.

Что касается смены поколений, Раши с помощью этой простой истины разбивает смысл преступных намерений и дел человеческих: «Поколенье уходит, и поколенье приходит. Сколько бы преступный ни утруждал себя, притесняя и грабя, ему не удастся использовать (плоды) своих дел. Ведь поколение уходит, и приходит другое поколение и отнимает всё у его сыновей, подобно сказанному: Его сыновья ублажать будут бедных… (Иов. 20:10)» [23; 1, 4].

Раши думает о бессмысленности преступных занятий ввиду смены поколений. Но не та же ли участь постигает любые занятия? Смена поколений – и кому достанется и праведный прибыток?!.

Но Раши продолжает толковать о нравственной позиции. Уходящие поколения – это, по Раши, о ветрености преступников, а пребывание на земле – это устойчивость праведников. «А земля вовеки стоит. Кто же устойчив? Смиренные, скромные, кто клонится к земле, подобно сказанному: и смиренные унаследуют землю (Пс. 37:11). А мидраш Танхума гласит: Все праведные из сынов Исраэля называются землёй, как сказано: Будете вы землёй желанной (Мал. 3:12)» [там же]. Аллегорическое иудейское толкование видит незыблемость праведников Израиля и бессмысленную круговерть в поколениях людей преступных. Это уже вполне соответствует евангельскому учению Иисуса: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф. 5:5). Бессмысленность кругообращения по грехам своим смертных поколений разбивается о твёрдую землю праведности в Боге. Она не проходит и не приходит, чтобы уйти вновь, но пребывает вовеки.

Но думал ли об этом Соломон, нищий философ, прежде царь в Иерусалиме?

Интересное краткое примечание даёт к словам Екклесиаста св. Дионисий Александрийский: "Род проходит, и род приходит, а земля вовек стоит. Но не вовеки» [49; 1, 4]. Еврейское לעולם (ле олам) передаётся единственным числом греческого τὸν αἰῶνα. Так и в славянском: вовек, а не «вовеки». Немецкий перевод даёт слово ewiglich (вечно). Таким образом, синодальный перевод вовеки следует признать неудачным, точнее будет перевести «вовек».

Св. Дионисий явно отмечает мысль, что земля, хотя и пребывает неизменно на фоне сменяющихся родов и поколений, однако и сама не вечна, пребудет не вовеки, а только лишь вовек. Соломон занят, конечно, другой мыслью. Он не размышляет о бренности и невечности земли, земля для него – неизменный фон, как карандашом подчёркивающий, что ничего не останется от уходящего поколения, которое сменяется новым.

Св. Григорий Чудотворец поэтически перефразирует слова Екклесиаста: «И истрачивается человеческая жизнь день за днём, и круговращения времён года и годов… когда они то приходят, то неизменно уходят» [44; 1].

Св. Григорий Нисский, осмысливая философски слова Екклесиаста, переходит далее к нравственному духовному назиданию. Сначала, на основании слов Екклесиаста, св. Григорий приходит к выводу, что всё в этом мире остаётся в том состоянии, в котором определил пребывать Создатель. Поколения людей, солнце, свет и тьма и многое другое приходит и уходит, «земля же стоит, и в стоянии своём пребывает неподвижною, и что стало, то не приходит в движение, то, что пришло в движение, то не останавливается. Оказывается, что всё во всё продолжение времени само собою ни в чём не изменяется превращением во что-либо новое… Если это примечаем в сих стихиях, то в каком положении следует быть человечеству, которого жизнь заключена в тех же стихиях, и что удивительного, если род проходит, и род приходит, и это течение не оставляет естества, между тем как привходящий род людей гонит предшествующий ему, и сам изгоняется вновь приходящим» [40; Беседа 1]?

Что в движении – то в движении, а что пребывает – тому пребывать. И никто не изменит порядок, установленный Богом в мире. Это некий божественный закон сохранения количества движения (импульса).

Эту бытийную первооснову постоянства движения и покоя надо принять. С этим невозможно спорить. На эту тему нас никто ни о чём не спрашивает. Будет, как положено тому быть.

Стояние земли для св. Григория – образец стояния нашего в добродетели: «А для кого добродетельная жизнь кажется трудною, душа тех терпеливо переносит бедствия да обучается примером земли. Земля вовек стоит. Что труднее сего неподвижного стояния? Однако же стояние сие простирается до века. А для тебя время подвига коротко. Не будь бездушнее земли. Не будь несмысленнее бесчувственного ты, снабжённый рассудком и управляемый в жизни разумом; но пребывай, как говорит апостол, в нихже научен еси, и яже вверена суть тебе (2Тим. 3:14), стоя твёрдо и неотступно, потому что в числе божественных заповедей и следующее: тверди бывайте и не поступни (1Кор. 15, 28). Да пребывают в тебе целомудрие непоколебимо, вера тверда, любовь непоступна, стояние во всём прекрасном неподвижно, как и земля в тебе вовек стоит» [там же]. Таким образом, нравственное понимание слов Екклесиаста св. Григорием совпадает с пониманием Раши. В кругообращении поколений бессмысленны деяния преступников, что злым образом накоплено в одном роду, то ничего не значит в последующем. Как неизменно стоит и пребывает земля, так должно стоять в добре и пребывать в предании, оставленном нам апостолами. Добавим от себя: в каждом роде-поколении появляется новая ересь, новое лжеучение, но уже в следующем они мало что значат, а предание Церкви пребывает вовек и из века в век.

Очень чётко и ёмко толкует Екклесиаста блж. Иероним. Святой отец отмечает три мысли проповедника.

Первая мысль – собственно, то, о чём думал нищий философ. Смена и бесследное исчезновение поколений разумных людей на фоне неизменного пребывания неразумной, ничего не мыслящей материи – это воистину ужасно, несправедливо, а потому бессмысленно и не исторгает из груди ничего, кроме горестного признания, что всё суета сует. «Род проходит, и род приходит; а земля вовек стоит… Что суетнее той суеты, что земля, созданная для людей, пребывает, а сам человек, господин земли, мгновенно разлагается в прах» [64; 1, 4]? Святой отец отмечает ещё ту мысль, что в выгодном положении оказывается не господин земли, а сама земля, для человека же сотворённая.

…Было о чём думать странствующему философу, опиравшемуся на посох и почти бесцельно разглядывавшему земную пыль под ногами.

Вторая мысль блж. Иеронима иносказательная: «Род проходит, и род приходит; а земля вовек стоит… Иначе: первым проходит род иудейский, и место его занимает род, собранный из язычников, а земля стоит до тех пор, пока по прехождении синагоги не войдёт вся церковь. Ибо, когда Евангелие будет проповедано во всём мире, тогда настанет кончина» [там же]. Таков своеобразный ход мессианско-эсхатологической мысли святого отца. Прошёл род иудейский, пришёл род христианский, а земля будет стоять до тех пор, пока кончится синагога и проповедано будет евангелие Царства по всей земле.

Третья мысль блж. Иеронима. Здесь всё ещё своеобразней: «И знаменательно сказал [Екклесиаст. – Г. Ф.]: земля вовек стоит, а не вовеки. Мы же хвалим Господа не в один век, но во веки веков» [там же]. В соответствии с иносказанием блж. Иеронима, речь идёт о том, что иудеям был дан век, то есть ограниченное время до Христа, славословие же христиан идёт во веки веков, никогда ничем не ограничиваясь.

Историческому кругообращению родов и поколений Екклесиаст находит подобие в природе. Первое такое подобие – круговращение солнца. Обычному наблюдению помогало понимание законов природы посредством мудрости, ещё в отрочестве обретённой у Бога. Екклесиаст – астроном.

Еккл. 1:5 Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит.

Неизменность кругообращения солнца, ежедневный восход и закат – подчёркивает неизменяемость и бесцельность всего. День прошёл – день пришёл, прошлое не удержишь – будущее не поторопишь. Не было тебя – не будет тебя, что было – то и будет. Суетись, сколько хочешь – солнце всё равно восходит и заходит, ему нет дела до тебя.

Пребывающая земля раздражает уносящегося в круговерти поколений человека, оторвал от неё взгляд философ, обратил его к нему – а там всё, как у людей: восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. То же самое, что род проходит, и род приходит…

Только легче от этого философу не стало.

Наоборот, всё усугубилось.

Всюду один мировой закон – у людей, у солнца. Смысла нет нигде.

За тысячу лет до Соломона, за сорок родов до него, другой ищущий муж уже смотрел на солнце. Он тоже искал смысл, смысл глубокий и вечный. Выросший в язычестве, сын идолопоклонника, он искал Бога. «Когда же он [Ибрахим или Авраам. – Г. Ф.] увидел солнце восходящим, то сказал: «Это – Господь мой, Он большой!» Когда же оно зашло, он сказал: «О, народ мой! Я непричастен к тому, что вы придаёте Ему в сотоварищи» [20; 6, 78].

Восходит солнце, и заходит солнце…

Это не Бог.

Авраам ушёл из Ура Халдейского и в кругообращающемся солнце смысла больше не искал.

Восходит солнце, и заходит солнце,

и спешит к месту своему, где оно восходит.

Где же солнце спешит к месту своему, где оно восходит? Явно под Землёй. Больше негде! Значит, Солнце вращается вокруг Земли. Так это видели все поколения людей. Так это сформулировал, произведя сложнейшие расчёты, во ΙΙ в. по Р. Х. Клавдий Птолемей. Земля находится в центре, и все небесные светила по причудливейшим траекториям вращаются вокруг неё. Геоцентрическая птолемеевская картина мира. Все тексты Библии таковы же: Земля тверда, пребывает незыблемо, всё вращается вокруг неё.

И вот неведомые общественности научные труды польского монаха Николая Коперника. Монах умирает, труды обнародованы. Взрыв! Не Солнце вокруг Земли, а Земля и все планеты вращаются вокруг Солнца. Иоганн Кеплер выводит три простых и лаконичных закона, как именно это происходит. родоначальник новой классической физики Галилео Галилей доведён папской курией до отречения на коленях у Коперника. Но, встав, сказал: «А всё-таки она крутится!» «Она» – это Земля.

И закружилась. В этом давно не сомневается никто. Проверено не только уравнениями, но и реальными опытами и полётами.

А Библия что? Туда же её, куда и Птолемея?

Автор, физик по образованию, был крайне удивлён, когда один раз за всю свою жизнь встретил человека, вполне серьёзно утверждавшего, что Земля никуда не движется вообще, а Солнце и все остальные светила вращаются вокруг неё. На чём он основывался? На Библии. Ведь все её тексты действительно говорят именно так. А астрономия? Наш собеседник сказал просто: это лженаука.

Мы же – не о лженауках, а о Библии. Как разуметь её изречения и утверждения? Вот три возможных ответа.

Ответ научный,

Ещё Галилео Галилей, а потом Альберт Эйнштейн сформулировали принцип относительности механического движения. В конечном счёте, речь идёт о более удобных и приемлемых системах отсчёта, о не о том, что «на самом деле» относительно чего движется. В рамках солнечной системы для расчётов наиболее удобна система отсчёта, связанная с солнцем, то есть гелиоцентрическая система Коперника. Но никто не сказал, что нельзя всякое движение во вселенной считать относительно центра Земли. И тогда система отсчёта будет геоцентрическая, библейская. И ещё. Не следует отрицать, что Библия на самом деле пользуется образами картины мира, которую имели народы времён богооткровенных пророков. Шло бы это откровение сейчас, использовали бы образы современной научной картины мира. Но ведь и она скоро устареет. Будет новая. А Солнце так и будет восходить, и заходить, и вновь спешить к месту своему, где оно восходит.

Ответ риторический.

Не только в древности, но и после Коперника до сего дня вся бытовая риторика у всех народов геоцентрическая. И сегодня на всей планете любой астроном утром говорит о восходе солнца, вечером – о заходе, не напрягаясь произнести это как-нибудь в соответствии с законами Кеплера, кругообращения Земли вокруг своей оси и так далее. И это нормально. Также нормально говорит Библия языком земного обывателя, причём, обывателя тех библейских времён. И не надо из риторики делать физику.

Ответ богословский,

Богословски библейская картина мира действительно геоцентрична и даже антропоцентрична, более того – сердцецентрична (кардиоцентрична). Всё вокруг Земли, вокруг человека, вокруг и ради души человеческой. Пространственная же картина мира здесь менее всего причём.

Как и смена родов и поколений, так и кругообращение солнца Раши толкует с нравственных позиций;

"И восходит солнце…

Поколенье уходит, и поколенье приходит, в то время, как солнце восходит утром и заходит вечером и всю ночь стремится вернуться туда, откуда вчера взошло, чтоб взойти сегодня… так и преступные: сколько б их солнце ни всходило, под конец оно закатится: сколько б ни крепли они, под конец возвратятся на своё зловонное место – из грязного вышли они и на грязное место уйдут» [23; 1, 5–6]. Это особенно наглядно в болотистых местах. Вышло утром солнце из болота, сияло днём, а вечером опять в грязь болотной топи.

Велик был отец и учитель народов Сталин, а потом – культ личности, тиран.

На высоту власти и мировых достижений строящей коммунизм страны поднялся Никита Сергеевич Хрущёв, а потом – низложен и смещён, не с ракетой, вырвавшейся в космос, а с жалкой кукурузой в руках.

Безоблачен и почти нескончаем день Леонида Ильича Брежнева, а потом – беспросветная эпоха застоя и коррупции.

Великолепен и захватывающ дух архитектора перестройки Горбачёва, а потом – развал великой державы и вырубленные виноградники.

А над всеми – бессмертный Ленин, теперь же жалкий набальзамированный труп, который не принимают ни небо, ни земля.

Унеслась в прошлое советская власть. А солнце по-прежнему восходит и заходит и заходит. Вновь поэтическое переложение св. Григория Чудотворца: «И истрачивается человеческая жизнь день за днём, и круговращения времён года и годов, определённые течения солнца, когда они то приходят, то неизменно уходят» [44; 1].

Происходящее с солнцем, ветром, водами, по св. Григорию Нисскому, образ того, что происходит с людьми. Св. Григорий даёт общий принцип: «Обозревая вселенную, человеки, уразумейте своё собственное естество» [40; Беседа 1].

Св. Григорий на примере кругообращения солнца показывает однообразную повторяемость в жизни человека: «Как совершается течение солнца, говорит Екклесиаст, солнце, восходя над верхнею частью земли, проходит южными странами, а под землёю идёт противоположною северною частию; и, таким образом, всегда круговращаясь, обходит свой путь, и снова идёт, возвращаясь на оный (ибо сказано: обходит окрест); так поэтому и твой идёт дух…, круговое сие шествие совершая одинаковым образом» [там же].

За этой философией, по св. Григорию, должны следовать нравственные и духовные выводы: «А кто уразумел это, тот немало пользы приобретёт для своей жизни. Что блистательнее света? Что явственнее лучей? Однако же, если солнце идёт под землёю, светение скрывается и луч исчезает. Смотря на это, человек целомудреннее да проходит жизнь свою, презирая здешнюю знатность, дознав из видимого, что знаменитое не остаётся таким всегда. Но изменчивы преемства противоположностей, ничто не остаётся таким, каково оно в настоящее время, ни молодость, ни красота, ни блеск властительства» [там же].

Наблюдающий за этим кругообращением не уподобится глупцу, купающемуся в сиянии солнечных лучей и внезапно оказавшемуся во тьме ночи. Не будет он унывать и ночью, зная, что скоро опять день. Ибо кто возвышает себя, тот унижен будет; а кто унижает себя, тот возвысится (Мф. 23:12).

Блж. Иероним в кругообращении солнца находит указание на неизбежный и неожиданный закат всего, что велико в глазах человеческих: «Восходит солнце, и заходит солнце… всё же это говорится для того, чтобы переменами времён и восходом и заходом светил небесных научить, что род человеческий падает и погибает во время для него неизвестное» [64; 1, 5].

Далее, как обычно, блж. Иероним предлагает мессианское иносказание, научающее духовной жизни: «Иначе: Солнце правды, в крылах коего сила, восходит для боящихся Бога, а для ложных пророков и в полдень заходит¹¹. А, восшедши, влечёт нас на место своё. Куда? – без сомнения, к Отцу. Ибо для того и пришёл Он, чтобы подъять нас от земли на небо и сказать: Когда вознесён будет Сын Человеческий, всё привлечёт к себе (Ин. 12:32)» [там же].

Блж. Иероним приводит также наглядные примеры, как в жизни одного и того же человека солнце то заходит, то восходит опять: «Оное солнце… некогда зашло для Иакова патриарха, когда он выходил из земли святой, и снова взошло для него, когда из Сирии он входил в землю обетованную (Быт. 28). И Лот, когда вышел из Содома и прибыл к городу, в который ему повелено было спешить, то взошёл на гору, и солнце взошло над Сигором (Быт. 19)» [там же].

Переведённое синодальными переводчиками: и спешит (солнце) к месту своему – это после захода солнце снова спешит к месту восхода своего – иначе переводится: И в место своё влечётся. Этот оттенок мысли блж. Иероним относит ко Христу, Сыну Человеческому, Который боящихся Бога влечёт к Отцу, на высоту небес. Подобную мысль высказывает и такой толкователь-аллегорист, как прп. Максим Исповедник: «Поэтому созерцатель (вещей) божественных путь усердно восходит горе, следуя за Словом до тех пор, пока не окажется в том месте, где (обитает) Оно. Ибо туда Слово влечёт, как говорит Екклесиаст. И в место своё влечётся (Еккл. 1:5), то есть влечёт следующих за Ним, как за Великим Первосвященником, вводящим в Святая Святых, куда предтечею за нас вошло Оно Само (Евр. 6:20) [82; Главы о богословии, вторая сотница, 32]. Солнце не просто спешит к месту своему – оно влечёт за собой наблюдающих за ним, как и само в место своё влечётся. Отсюда астрономы, поэты, художники – все они увлеклись движением солнца. Так и в духовной жизни.

Пестрота толкований святых отцов может иных и смутить. Не выдумки ли всё это? При чём тут текст и размышления самого Екклесиаста? Действительно, нельзя уходить от прямого драматического значения хода рассуждений царя-философа, ищущего в этой жизни хоть какой-то смысл. Нельзя затемнять прямую мысль Екклесиаста аллегориями – он не визионер и говорит не притчами. Но нельзя и отрицать право на то, чтобы, отталкиваясь от слов проповедника, восходить в область духовных созерцаний. Об этом герменевтическом подходе так говорит авва Евагрий, друг великих каппадокийцев Василий Великого и Григорий Богослова, философ пустыни и подвижник-аскет (IV в.): «(Места Св. Писания), относящиеся к нравственному любомудрию¹², (иногда) содержат естественное созерцание и даже богословие. Например, то, что говорится… о солнце, которое восходит и заходит и спешит к месту своему (Еккл. 1:5), – всё это относится, во-первых, к богословию, во-вторых, к нравственному учению, а в-третьих, к естественному (любомудрию¹³)» [55; Творения, Умозритель, п. 20].

С астрономических высот взгляд ищущего философа соскальзывает в атмосферу, в неспокойные воздушные потоки, надеясь за что-нибудь зацепиться там.

А там:

Еккл. 1:6 Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои.

Ничего постоянного в воздухе нет.

Нет и ничего целеполагающего.

Всё кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои, или, как мы привыкли к этим словам по-славянски, всё возвращается на круги своя. И неуловимее солнечного круговращения круговерть ветров – кто уследит за нею, кто найдёт в ней какую-либо цель? К югу идут холодные ветры с севера, к северу – тёплые южные ветры. И так всё кружится, кружится на ходу своём. Передвигается воздух ветрами, а потом возвращается на места свои. И ничего другого не происходит в воздухе из века в век.

Что ж, философ, может, погонишься за ветром? Не вернёт ли он тебя на место, с которого ты начнёшь свой бег?!

Сколько раз уже закручивались революционные вихри! А потом? – всё опять на круги своя. Сколько раз нам удавалось раскрутиться – в бизнесе, на сцене, на арене. Кружились, кружились. Бывало и головокружение от успехов. А потом – всё на круги своя. И стоишь, где начал. Только годы улетели, здоровья нет, а может, и совести.

Ветры унеслись.

И принесутся снова. Только кружиться будут уже другие.

Бесцельное круговращение ветра описывает Раши:

"Ветер (или: направление)… и на круги свои возвращается.

Так же и завтра. Весь кругооборот, совершённый вчера, совершает сегодня.

Идёт к югу

всегда днём

кружит к северу

всегда ночью

кружит, кружит, идёт

на восток и на запад. Ведь порою бывает «хождение» днём, а «кружение» ночью» [23; 1, 6].

Казалось бы, какую сложную погодную карту Земли формируют кружащиеся над ней ветры, но в конечном счёте всё остаётся как есть. Где пустыня – пустыня, где тепло – там тепло, где холод, где дожди – там дожди. И во всей изменчивости погоды всё одно и то же.

Св. Григорий Чудотворец отмечает, что «и набегающие ветры… сами не нарушают законов. И именно так устроено то, что служит нам для этой жизни» [44; 1]. Даже изменчивые ветры не нарушают законов… Екклесиаст задыхается в тисках и круговерти детерминизма. Ах, эта нудная однообразность законов. И в жизни, что в природе. Ветры перемен, которых так часто ждёт человек, не переменят ничего.

Диалектическая спираль закона отрицания отрицаний¹⁴ тоже кружит человека; кружит, но всё-таки возводит его, таким образом, на новую ступень. В отличие от Гегеля, Соломон этого не видит. Всё возвращается на круги своя. По Гегелю, человек возвращается к тому же самому на новом уровне развития; по Соломону – всё просто возвращается вновь.

Соломон смотрит глубже. Гегелевская вертикаль обманчива. Историческое развитие оставляет дух человека там, где он был. А вертикаль, превращающая круг в спираль? А развитие? Это для развлечения, чтобы не так обидно было и скучно кружиться на месте. Но, протрезвев от головокружения, увидишь – ты опять всё там же.

И к рабству (концлагеря нацистов, сталинские лагеря и прочее), и к набедренным повязкам, и к людоедству (фетальная терапия) мы вернулись вновь. На новом уровне развития? «Развития» – может быть, и да, но на прежнем уровне духовной пустоты и греховного падения. А, значит, опять по Соломону, опять мы там, где и были. Развиваясь, оказались там, где и начинали.

Ветер всё кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги своя. Не только ветер, и мы тоже.

Однообразность кругообращений в природе, по св. Григорию Нисскому, образ повторяемости всего в жизни человека: «Один путь всем, один круг жизненного течения… так поэтому и твой идёт дух, круговое сие шествие совершая одинаковым образом. Ибо сказано: идёт, и на круги своя обращается дух» [40; Беседа 1]. Ветер и дух по-еврейски одно слово: הרוח (га руах), как и греческое τὸ πνεῦμα. Кружится, кружится на ходу своём ветер, также и дух человеческий.

Говоря о значении текста, блж. Иероним предполагает, что Соломон «духом (руах) назван или самое солнце… или и светлый шар луну и звёздные миры» [64; 1, 5]. Сказанное о солнце и ветре святой отец различает как сказанное о годичном и дневном кругообращении солнца, а мы бы теперь сказали: кругообращении земли.

Еккл. 1:7 Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Всякий современный человек невольно вспомнит школьный урок природоведения, когда учительница рассказывала о кругообороте воды в природе. Вода испаряется, образуется облако. Облако изливается дождём. И вновь на земле воды, вновь испарение. И так без конца. Наш странствующий философ отмечает подобное. Реки текут в море. Казалось бы, скоро море должно выйти из берегов. Не выходит. Море не переполняется. Почему? – да к тому месту, откуда реки текут, воды возвращаются, чтобы опять течь. Каким образом? Это знают геофизики, гидрологи. Тут и испарения, и дожди, тут и сложная динамика под землёй. Природа – сложный сбалансированный организм.

А ищущий хотя в чём-либо смысл и цель нищий философ потрясён вновь. И здесь бесконечный кругооборот. В могучем течении реки смысла нет. Море не увеличится в объёме, не переполнится. Что может противостать течению реки? Но как бы ни стремились, ни рвались к морю воды, унося с собой всё, что попадает в них, но скоро эти воды опять будут там, где начали свой бег. И всё с начала. И так из века в век.

В раздумье философ на берегу реки. Так сколько раз вы уже пробежали этим путём?..

И наша жизнь – что эти речные потоки. Только первый раз пронёсся мимо этих берегов кто-то из наших предков. Теперь мы. И реки будут те же самые, и море не переполнится, и земля не перенаселится. Только жить будут уже другие.

И снова тетрадка откроется. И лист будет чистый. Только писать уже буду не я, как и раньше не я писал. И даже то не имеет значения, клинышки ли на глиняной табличке или экран компьютера. Ну, а у меня – бумага, авторучка. А у тех, что до меня, перо было гусиное, а железным я и сам писал.

Но смысл-то, смысл где? Где то, что останется? Где итрон? И к какой это цели стремится?..

Ни к какой.

Бесцельный круг.

К тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.

Итрона нет. Всё без остатка. Море не переполняется.

Бесцельность этого круговращения всего в природе не замечали язычники – идолопоклонники. И всё боготворили. Так и в наше время материалисты. Только не боготворят, а принимают природу и жизнь такую, как она есть, без смысла и цели. Принимают и просто живут. Без всякой конечной цели, ведь её всё равно нет. Просто живи одним днём. Сегодня стремись к морю, а завтра на полном ходу назад, чтобы потом опять к морю… Ну, а в древности всё это ещё и боготворили, жертвенники строили. Но с этим не мог смириться отец всех верующих Авраам. Он взял палку и разбил идолов в лавке отца своего Фарры, изготовлявшего их и продававшего на базаре. За это и предстал на суде пред Нимродом. И раскрылся на суде том бесцельный круг в природе.

Нимрод говорит Аврааму:

«- Поклонись огню¹⁵, как божеству, и я пощажу тебя.

– Огню? – ответил Авраам. – Не правильнее ли поклоняться воде, которая тушит огонь?

– Хорошо, поклонись воде.

– Не поклониться ли лучше облаку, насыщенному водою?

– Я и на это согласен – поклонись облаку.

– Но разве не сильнее ветер, разгоняющий облако?

– Поклонись же, наконец, ветру!

– Но разве человек не преодолевает и силу ветра?

– Довольно! – воскликнул Нимрод. – Я поклоняюсь огню и тебя заставлю ему поклоняться» [14; Агада, трактаты: Тана дебэ Элия и Берешит-Раба, 38]. В огонь Нимрод Авраама бросил, но заставить поклониться не смог. Зверолов не смог победить пастуха¹⁶. Бесцельный круг природы не Бог, в нём нет остатка (итрон), за который бы мог ухватиться здравый разум. Тем более в этом круговороте природы нечему поклониться. Не это Бог!

Раши ещё до исследований геофизиков пытается понять физику кругооборота воды в реках и морях и высказывает своё суждение об этом, а потом прилагает нравственный вывод: «Все потоки идут к морю, а море не полно. Ибо они в нём не остаются. Ведь океан возвышается над миром, как сказано: Призывает он воды морские и изливает их… (Ам. 5:8). Откуда изливает? Сверху вниз. И потоки устремляются из океана в русла, проходящие под горами, и вновь струятся. И таково (значение сказанного) к месту, откуда потоки идут, туда они возвращаются. – Так и преступный: как пришёл, так и уйдёт» [23; 1, 7]. Раши, как всегда, в словах Когелета видит бессмысленность не вообще бытия человеческого, а преступного мира. Не все люди, а преступные как приходят, так и уходят, и ничего от их дел не остаётся.

Когелет, однако, с печалью видит эту бесприбыльную круговерть бытия и в жизни праведных тоже.

Св. Григорий Чудотворец: «И истрачивается человеческая жизнь день за днём… это подобно прохождению бурных потоков, с великим шумом низвергающихся в неизмеримую бездну моря… и что реки в таком количестве изливаются в море, и набегающие ветры не заставляют его преступить определённой ему меры… И именно так устроено то, что служит нам для этой жизни» [44; 1]. Всё в жизни человека происходит так же, как в природе.

Св. Мефодий Патарский (III в.) рассуждает о пиявице (пиявке), которой Соломон в Притчах уподобляет ненасытимость (Притч. 30:15–16). Ненасытимой кровососущей пиявке подобны преисподняя (ад), утроба бесплодная (вожделение женщины), земля, которая не насыщается водой, и огонь, который не говорит: «довольно!». Сказанное Соломоном св. Мефодий относит к «враждебной силе, которая, не насыщаясь злобой, живёт в духовных водах, как и тот левиафан» [44; «О пиявице», пп. 3–5]. Сказанному об этой ненасытимой враждебной силе и её двух дочерях – аде и преисподней – подобно, по св. Мефодию, и сказанное Соломоном в Екклесиасте о море и впадающих в него реках. «Исследуй, не соответствует ли этому слово, сказанное Екклесиастом: Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту (откуда) реки (текут, они возвращаются) (Еккл. 1:7). Думаю, что пророк говорит о подобных рекам силах, упавших на землю (с небес), (которые) как бы перешли от сладости к горечи. А что, (как) он говорит, море не переполняется, (то это соответствует тому, что) злоба никогда не насыщается приходящими к ней душами» [там же].

Море не переполнится реками, сатанинская злоба не насытится всеми притекающими к ней душами. Воистину, это море злобы подобно разинутой пасти ненасытимого левиафана. И никогда злоба не скажет очередному грешнику: «Довольно! Хватит! Я уже переполнена».

Так св. Мефодий проводит не только нравственное подобие, как Раши, но и духовное, вскрывая его демонологическую основу.

Продолжая мысль св. Мефодия Патарского, можно привести аграф, не записанное в Евангелии изречение Иисуса Христа: «Кто стремится быть богатым, тот подобен человеку, пьющему морскую воду. Чем более он пьёт, тем сильнее в нём становится жажда, и никогда он не перестанет пить, пока не погибнет» [20; цит. по 33, с. 13]. Но как только этот погибнет, ещё несколько таких же уже припадут к солёному морю. Море не переполнится, и реки,.. возвращаются, чтобы опять течь.

Св. Григорий Нисский их екклесиастова образа обращения вод в реках и морях также извлекает нравственное назидание, как это делает св. Мефодий Патарский. Мысль св. Григорий созвучна мысли аграфа Иисуса из Корана в отношении любостяжания.

Св. Григорий Нисский: «Если же кто предан любостяжательности и, подобно какому-то морю, разверзши безмерную похоть, не насыщается отовсюду стекающими прибытками; то, смотря на действительное море, да врачует он болезнь свою. Ибо, как море при тьмочисленных притоках вод не преступает своей меры, но пребывает в одинаковой полноте, как бы не было в нём никакого прибавления вод; таким же образом и человеческое естество, ограниченное особыми мерами в наслаждении тем, что есть, не может способности к наслаждению с жадностью расширять, смотря по множеству доходов; но, как и приток богатства прекращается, так и сила наслаждения сохраняется в своих пределах» [40; Беседа 1]. Это означает, что, сколько бы не имел ты богатств, а всё двумя ложками сразу хлебать не будешь, и на завтраке не в обеих руках сразу будет по куску колбасы. Возможность наслаждаться у человека ограничена, как и морю обозначен предел. Так нужны ли тогда реки наслаждений в таком количестве? «Поэтому, если наслаждение не может превзойти меру естества, то для чего привлекаем к себе притоки доходов…?» [там же].

Св. Василий Великий, рассуждая о третьем дне творения, когда воды были собраны в свои места, раскрывает физик происходящего кругооборота воды в природе, но говорит и о первом толчке, о Божественном начале этого движения, которое потом происходит само и которое уже никто остановить не может. В этих рассуждениях св. Василий обращается и к наблюдениям Екклесиаста.

Св. Василий Великий: "Да соберутся воды в собрание едино (Быт. 1:9). Тебе, стоявшему при роднике, дающем обильную воду, не приходила ли когда-нибудь мысль спросить: Кто гонит эту воду из недр земли? Кто заставляет её спешить вперёд? Каковы хранилища, из которых она выходит? Что за место, куда она поспешает? Почему и хранилища не оскудевают, и место стоков не наполняется? – всё сие зависит от первого Божия глагола. Им дана воде сила течь. При всяком повествовании о водах помни этот первый глагол: да соберутся воды. Им надлежало течь, чтобы занять свойственное им место, а потом, достигнув определённых мест, оставаться в своём положении и далее не поступать. Посему-то, как говорит Екклесиаст: вси потоцы идут в море, и море несть насыщаемо (Еккл. 1:7); ибо, если воды текут, то сие по Божию повелению; и если море заключено внутри своих пределов, то сие есть следствие первого законоположения» [34; Беседы на шестоднев. Беседа 4 «О собрании вод"].

Святой Василий научно грамотно и чётко ставит вопросы. Он ещё не имеет в руках современных карт движения воды и тем уступает нынешним геофизикам и гидрологам, но он лучше их осознаёт необходимость начального импульса движения, и он знает его в «первом Божием глаголе». Он осознаёт, что за законами физики стоит «Божие повеление».

Блж. Иероним, как и св. Василий, пытается осмыслить физику кругооборота воды в природе. Отвергая мнение, что пресные воды, впадая в солёные морские, испаряются или, наоборот, питают их собою, он утверждает: «Екклесиаст и Творец самих вод [то есть, Господь. – Г. Ф.] говорит, что они скрытыми жилами возвращаются к верховьям источников и из главной питательной пучины постоянно прорываются в истоках текучих вод» [64; 1, 7].

Далее блж. Иероним приводит интересное сравнение из еврейских толкований: «Евреи же лучше думают, что под именем потоков и моря метафорически означаются люди, что они возвращаются в землю, из которой взяты, и что они называются потоками¹⁷, а не реками, потому что скоро прерываются, хотя, однако, земля не наполняется множеством мёртвых» [там же].

Сколько бы ни хоронили людей, сколько бы ни превращались они в прах, как высоко ни насыпались бы могильные курганы, количество земли не прибывает. Приемля в лоно своё людей, земля вновь возвращает их – рождаются новые люди, и круг жизни продолжается…

Переходит блж. Иероним и к нравственному назиданию: «Далее, если мы взойдём к более высокому, то справедливо мутные воды страстей возвращаются в море, откуда получают начало» [там же].

Кончил философ оглядываться вокруг, не на чем остановить взгляд в природе – она вся в нескончаемой круговерти и однообразном повторении того, что было. Повторении без остатка.

Но человек – венец творения. Может, в нём что-то не так, может, он устроен иначе? Некогда великий Соломон, а теперь странник с посохом помнит, что человек сотворён по образу Божию. Да если бы не было ничего в остатке, то почему же я этот остаток, эту прибыль от жизни ищу, ведь не ищут их ни земля, ни солнце, ни ветер, ни потоки вод! Итак, скорей к человеку!

А в человеке:

Еккл. 1:8 Все вещи в труде; не может человек пересказать всего; не насытится око зрением; не наполнится ухо слушанием.

Вот тебе и на – и здесь то же самое!

А может, и не то же самое. В природе безразличный круговорот всего, ни на что не претендующий. Здесь – не так. Тот же круговорот и отсутствие цели, но к нему – неизбывная тоска, дерзкая претензия, ненасытимая страсть. Чем больше имеешь, тем больше хочется. Откуда это?

Нет никакого итрон, нет ничего подлинно ценного и остающегося. Человек с жадностью кидается на то, что есть. Все вещи в труде, но всего не переделаешь, и чем больше делаешь, тем больше дел ещё. Так много хочется сказать, есть что сказать, но не может человек пересказать всего. И чем больше сказал, тем больше остаётся невысказанного. Бедные риторы и писатели – том за томом уже теснятся на полке, а так и не пересказать всего! Как много хочется увидеть. Дальние и многие путешествия преодолены, экран телевизора и сцена театра – а всё не насытится око зрением! Сколько ни видишь, а хочется ещё. Один батюшка удивился, когда молодой человек ему исповедался: «/Я много смотрел». Это из окна автобуса. Батюшка ничего не понял. Многословие – ясно, дело гнилое. А что такое «много смотрел»? Нужна некая духовная жизнь, чтобы это понять. Понять страсть очей, не могущих насытиться зрением. Не отстаёт и ухо. Так много хочется услышать. Так разнообразен, удивителен, впечатляющ мир звуков и слов. Но… не наполнится ухо слушанием. Водой – запросто, нырнул неловко – потом прыгай, вытряхивай. А вот слова и звуки, как воронкой, втягиваются в ухо, и сколько ни слушай – не наполнится ухо!

Так что же это такое?..

Беда с человеком, да и только.

Сколько трудов переделано при Соломоне! Храм, дом из дерев кедра ливанского, многие стройки. По десять тысяч работников царя в месяц ходили на Ливан. Семьдесят тысяч носящих тяжести и восемьдесят тысяч каменотёсов в горах работали у Соломона. Три тысячи триста начальников присматривали за работами. Вместе с соломоновыми людьми трудились работники Хирама, царя Тирского на Ливане.

Задумчиво сидит нищий философ, крутя посох в своей руке. Все вещи в труде, но только что с того? Что останется, а не рассыпавшись, будет в веках созидаться вновь?..

Через полторы тысячи лет другой царь войдёт в новосооружённый им храм и воскликнет: «Я превзошёл тебя, Соломон!» Это было в 538 году, император Юстиниан так сказал, вступил в заново отстроенный храм Святой Софии в Константинополе.

И все цари на земле искали видеть Соломона, чтобы послушать мудрости его (3Цар. 10:24)… Царица Савская, услышав сама Соломона, восклицает: Блаженны люди твои и блаженны слуги твои, которые всегда предстоят пред тобою и слышат мудрость твою (3Цар. 10:8)! Дальние переходы через бескрайние пустыни не останавливали царей, лишь бы услышать Соломона. Таковы были речи его.

И вот сидит он, нищий, славословия давно улеглись, а он знает: не может человек пересказать всего. Так стоит ли начинать? Тем более, что после тебя это же скажут другие, и кто вспомнит, что и ты когда-то уже говорил это?

Не было храма в древности, который красотою мог бы сравниться с Соломоновым. Царь видел его всегда. Он видел дом из ливанского дерева. Он видел спускавшихся от его трона двенадцать львов на ступенях, он видел золото и серебро, слоновую кость, обезьян и павлинов (3Цар. 10:19–22). А что он не видел?

Но не насытилось око его зрением.

Царь слышал хоры левитов, поющих и играющих на ступенях храма. Когда священники вышли из святилища… и левиты певцы, …одетые в виссон, с кимвалами и с псалтирями и цитрами стояли на восточной стороне жертвенника, и с ними сто двадцать священников, трубивших трубами, и были, как один, трубящие и поющие, издавая один голос к восхвалению и славословию Ягве (2Пар. 5:11–12).

Царь слышал свирель отца своего Давида.

Царь слышал славословия и восхваления от всех стран земли.

Но не наполнилось ухо его слушанием.

А теперь всё тихо. И говорить некому. Дела и труды закончились.

Сидит философ, размышляет. А потом и сама мысль останавливается… Русский мужик сказал бы: «Приехали!»

А теперь обратимся к Преданию, к учителям и отцам, к их разумению слов Соломоновых, беды Соломоновой.

Раши чётко и точно решает проблему Соломонову – подмена вечного временным и видимым, а там не найдёшь того, чего ищет душа, там душа не насыщается. «Все речения утомительны… не насытится глаз, …не наполнится ухо. Относится к что пользы (ст. 3). Если вместо занятия Торой станет заниматься разговорами пустыми, то ведь они утомительны и необъятны. Станет заниматься видимым, глаз его не насытится, (станет заниматься) слышимым, ухо его не наполнится» [23; 1:8].

Утомительность и необъятность разговоров, которыми подменяется занятие Словом Божиим – это и в быту, это и в литературе и риторстве. Сколько речей и книг, в которых нет Слова Божия! – за них иногда и Нобелевскую премию не поскупятся дать, переполнены экраны телевизоров и книжные полки – а всё суета сует. Изобразительное искусство и кино, забывшие Бога, наполняют и переполняют зрителя. Но не насытится око зрением; не наполнится ухо слушанием… Душа остаётся пуста. Это состояние внутренней пустоты при внешней наполненности живописует, размышляя над словами Екклесиаста, св. Григорий Чудотворец: «В природе всё имеет свою меру, но то, что изобретено людьми, как речи, так и дела, не имеет меры. И слов, конечно, большое изобилие, пользы же никакой от сбившейся с пути болтовни. Но природа людей ненасытна как в том, чтобы говорить, так и в том, чтобы слушать речи другого и, к тому же, ещё стремиться видеть безрассудными глазами всё, что встречается» [44; 1].

Св. Василий Великий в беседе «К обогащающимся» говорит о пагубной ненасытимости любостяжательного и сребролюбивого человека: «Творец вселенной на благодеяние людям устроил, что птица селевкид ненасытна; а ты, во вред многим, сделал ненасытною свою душу. Что только видит глаз, всего того желает любостяжательный; не насытится око зрети (Еккл. 1:8), и сребролюбец не удовольствуется тем, что получает. Ад не скажет: довлеет (Притч. 30:16); и любостяжательный никогда не говорит: «довольно» [35; Беседа 7. «К обогащающимся"]. Так св. Василий даёт духовно-аскетическое толкование слов Екклесиаста. Не само по себе око не насытится зрением, а человек всегда хочет иметь то, что видит, и остановиться не может.

Но тот же св. Василий находит возможным приложить слова Екклесиаста и в положительном смысле к ненасытимости церкви в богопознании: «Но поскольку ныне всякий слух отверст к слушанию богословия, и таковым слушанием не может насытиться церковь, подтверждая собою слово Екклесиаста, что не наполнится ухо слушанием (Еккл. 1:8), то необходимо говорить по мере сил. Скажем о Боге, не каков он Сам по Себе, но сколько о Нём говорить можно» [35; Беседа 15. О вере].

Итак, по св. Василию Великому, есть и худое, и доброе ненасыщение ока и уха – и всегда прав Екклесиаст:

Не насытится око зрением;

не наполнится ухо слушанием.

Св. Григорий Нисский, как всегда, философичен. Словам Екклесиаста он придаёт два значения.

Первое значение. Все вещи в труде. Еврейское דבר (дабар) означает и «вещь», и «слово». В отличие от синодальных переводчиков, семьдесят толковников переводили: «слово», и потому у них слова Екклесиаста звучат так (даём уже славянский перевод):

Вся словеса трудна,

и не возможет муж глаголати.

Такой перевод передаёт другие оттенки мысли, и святые отцы именно на них и обратили внимание.

Св. Григорий Нисский рассуждает о том, почему вся словеса трудна? «Ибо какой труд сказать, что кому угодно» [40; Беседа 1]? Трудны не сами по себе слова. Говорить – не землю копать, не камни ворочать. Но речь идёт не о звуках, а о словах, которые могут принести пользу душе, а для этого надо самому сначала всё это опытно осуществить в жизни. «Посему словеса, словеса в подлинном смысле душе полезные, служащие ко благу людей, суть словеса, требующие пота и трудов, и они, чтобы стать словесами, приводят ко многим усилиям» [там же]. «Дабар» – и «слово», и «вещь». Вот, чтобы слово превратилось не в звук, а в вещь, нужен упорный труд. «Посему трудны все таковые словеса тех наставников добродетели, которые сперва сами преуспеют в том, чему учат» [там же].

Второе значение. Здесь св. Григорий говорит о «немощи разумной природы» [там же], «ибо когда… мысль, вторгшись как-то в созерцание невидимого, покусится мыслимое представить словом, тогда великий бывает труд для слова, потому что истолковательная эта речь не находит никакого средства к уяснению неизглаголанного» [там же]. Св. Григорий рассуждает о том, как трудно высказать словами всё о видимом небе, о солнечных лучах, о воздухе. Но сколь непостижимее и невыразимее словами само Слово и Отец Слова. Подлинное богословие – это словеса трудна, и не возможет муж глаголати.

Своеобразен перевод блж. Иеронима. У него не словеса трудна, которые не возможет муж глаголати, а так: Всех речей важных не может муж высказать. Всего не выскажешь, сколько бы ни говорил. Всё останется ещё что-то, что так и не сказал. Не может слово исчерпать всё, что накопляется в уме и сердце. Как и наоборот: сколько ни смотри, сколько ни слушай – всего не увидишь, всего не услышишь. И от этой неисчерпаемости всего словом, оком, ухом не легче человеку. Только убеждаешься в ничтожестве своём и суетности желания высказаться, увидеть и услышать.

Но блж. Иероним в своём толковании говорит не об этом. Святой отец отмечает другую мысль. Слово, глаз и ухо познают мир только отчасти, они не могут познать самой сущности вещей. «Всех речей важных не может муж высказать. Не насытится око видением и не наполнится ухо слышанием. Трудно достигнуть знания не только в предметах природы, но и в предметах нравственных. Ни слово не может изъяснить причин и природы вещей, ни глаз не может усмотреть их так, как требует великость предмета, ни ухо при наставлении учёного не может достигнуть высшего знания» [64; 1, 8]. Эту ограниченность человеческого познания прекрасно знает и ощущает научный мир. С каждым новым открытием учёный всё больше узнаёт о предмете своего исследования, но так и не приближается к постижению его сущности. Наука обречена всё больше узнавать, как устроен мир, не касаясь того, что он есть. Какая страшная суета и мука! Это похуже белки в колесе. Это когда за поворотом открывается поворот, а куда ведёт дорога – не знаешь. А может, она и не ведёт никуда?..

Не насытится око исследователя зрением, не насытится, то есть не познает сути видимого им; не наполнится ухо слушанием, не наполнится ведением того, что так тонко научилось различать и слышать. И это понял нищий философ, когда оптике и акустике ещё только надлежало в будущем родиться, заявить о себе.

Св. Иоанн Тобольский († 1715 г.), великий сибирский святой, в своём труде «Илиотропион» приводит суждение средневекового западного святого Бернарда Клервосского о греховной ненасытимости человеческого своеволия, не желающего принять волю Божию: «Величайшее зло есть воля… (она) имеет в себе две ненасытные пиявки, требующие подай и подай (Притч. 30:15). Для неё никакое удовлетворение недостаточно. Так как ни сердце суетою, ни тело сладострастием никогда не насыщаются по Писанию: не насытится око зрением, не наполнится ухо слушанием (Еккл. 1:8); беги от этой кровопийцы и получишь полную свободу от всякого злого, ибо своя воля всё нехорошее привлекает к себе» [69; кн. 4, гл. 2, отд. 5]. Своеволие должно быть пресечено принятием воли Божией. Иисус сказал однажды Своим ученикам: У Меня есть пища, которой вы не знаете… Моя пища есть творить волю Пославшего Меня (Ин. 4: 32, 34). Эту пищу искал и наш философ, но на пути его были только пиявки, ненасытно требующие: подай, подай!.. И он не умел ещё их стряхнуть с себя. Ученики Иисуса пошли в самарийский город за хлебом, ядущий который захочет есть опять. Опять будет – подай, подай! По тем же городам в тщетных поисках бродил и философ.

Нет итрон. Нет остающегося. Однако если нет остатка, то можно устремиться к новому и этим новым пусть не утолить жажду души неизбывную, но хотя бы позабавить её, развлечь и отвлечь от горькой неудачи. Весь прогресс разве не в том, чтобы от старого устремляться к новому? Пусть новое станет скоро старым, но ведь опять появится нечто новое. И это бесконечно. Для физиков ещё Ленин сказал: «Электрон неисчерпаем!». Пусть бесконечность появления нового опять лишает всё значимой цели, но, по крайней мере, не скучно. каждому поколению есть к чему стремиться.

Думал ли так юный царь Соломон во цвете своей красоты и премудрости, при неограниченных возможностях, дарованных ему царским престолом?..

Но стареющий философ, бродя по миру, так уже не думал.

Еккл. 1:9 Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем.

Еккл. 1:10 Бывает нечто, о чём говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас.

Бесконечная линия со всё новым и новым замкнулась во взгляде ищущего новизны философа на начало, свернулась в круг, безумно закружившийся на месте. Всё новое оказалось хорошо забытым старым. Что было, то и будет, а отнюдь не что-то иное. И что делалось, то и будет делаться. Новых дел не придумал ещё никто. Хорошо смотри на широко раскинувшийся мир под солнцем – в нём нет ничего нового!

А как же патент на открытие?!

Смотри, вот это новое! Такого ещё не было. Колумб открыл Америку, и никто до него. Теперь есть Старый Свет, и есть Новый Свет! Да, бывает нечто, о чём говорят такое. Но, увы! – это было уже в веках, бывших прежде… Викинги веками раньше уже ступали на берега Нового Света.

Нового ничего нет.

Есть бесконечный круговорот того, что было, в то, что будет.

Вожделенный итрон, остаток, или цель, польза человеку от всех трудов его не существует. Суета сует, – всё суета!

Рука философа невольно и бесцельно чертила посохом круг на земле. На круге – точки. Посох переходил от точки к точке, от старой к новой, пока от новой не переходил к старой. Этим он занимался долго. Задремал… проснулся, взгляд упал на тот же круг. Он спал и просыпался, а круг был всё тот же.

В Великий Четверг к вечеру архиерей был готов отправиться на службу.

«- Лошади поданы, пора к Страстям Господним.

– Который час?

– Четверть восьмого.

Он оделся и поехал в собор. В продолжение всех двенадцати Евангелий нужно было стоять среди церкви неподвижно, и первое Евангелие, самое длинное, самое красивое, читал он сам. Бодрое, здоровое настроение овладело им. Это первое Евангелие – Ныне прославися Сын Человеческий – он знал наизусть; и, читая, он изредка поднимал глаза и видел по обе стороны целое море огней, слышал треск свечей, но людей не было видно, как и в прошлые годы, и казалось, что это всё те же люди, что были тогда, в детстве и юности, что они всё те же будут каждый год, а до каких пор – одному Богу известно.

Отец его был дьякон, дед – священник, прадед – дьякон, и весь род его, быть может, со времён принятия на Руси христианства, принадлежал к духовенству, и любовь его к церковным службам, духовенству, к звону колоколов была у него врождённой, глубокой, неискоренимой,..» [158; гл. 4].

Ещё век пронёсся. Великий Четверг. Море огней, слышен треск свечей. И те же двенадцать Евангелий читаются. Ещё молодой священник читает их у Распятия. А мысли и чувства так похожи, так похожи на те, что у чеховского архиерея были.

Малыш изумлённо созерцает происходящее. Неизгладимые впечатления незаметно покоряют сердце. К последним Евангелиям сынишка священника утомился и прямо на возвышении для Евангелия уже спал у ног отца.

Прошло ещё двадцать лет. В Великий Четверг у теперь уже немолодого священника родилась внучка. Он вновь читает Евангелие. В свете мерцающих свечей видит склонившиеся головы прихожан.

И кажется, что это всё те же люди, что были и тогда, в чеховские времена, и что они всё те же будут каждый год, а до каких пор – одному Богу известно.

Раши, как всегда, находит слова Когелета справедливыми относительно всего земного, чем люди пытаются заменить Тору, Слово и Закон Божий. «Что было, то и будет… Что бы человек ни узнал из области, заменяющей собою солнце (то есть Тору), нет в этом нового, – он увидит лишь то, что уже было прежде, что сотворено на протяжении шести дней созидания (мира). Тот же, кто изучает Тору, неизменно находит в ней новые смысловые значения¹⁸… Бывает такое (некая вещь)… Порою тебе встретится под солнцем нечто, о чём кто-либо скажет: Смотри, это ново! Однако в том нет новизны, потому что было оно уже в веках минувших, (задолго) до нас. Но поскольку нет памяти о прежних, такое кажется новым» [23; 1, 9–10].

Интересное осмысление слов Екклесиаста мы находим у Оригена. Александрийский учитель находит в них подтверждение своей теории о множественности миров, сменяющих друг друга во времени. «По нашему же мнению, и прежде этого мира был иной мир, и после него будет иной мир. Хочешь ли ты научиться, что после разрушения этого мира будет иной мир? Слушай, что говорит Исайя: Будет новое небо и новая земля, которые Я творю, пребывать пред лицем Моим (Ис. 66:22). Хочешь ли знать, что до создания этого мира в прошлом были другие миры? Внимай Екклесиасту: Что было, тожде есть, еже будет; и что было сотворенное, тожде имать сотворитися. И ничтоже ново под солнцем. Иже возглаголет и речет: сие ново есть, уже бысть в вецех, бывших прежде нас (Еккл. 1:9–10). Это свидетельство утверждает, что миры не только были, но и будут существовать, и что они существуют не все вместе и не одновременно, но один за другим» [84; кн. 3, гл. 5, п. 3].

Ясно, что Екклесиаст не утверждает мысль и учение Оригена о мирах, бывших прежде нашего мира. Другое дело, что кто это учение принимает, тот может в словах Екклесиаста найти созвучное ему. Екклесиаст же явно говорит о повторяемости событий в истории этого мира. Учение Оригена о множественности миров не стало учением церкви. Церковь учит о творении нашего мира из ничего. Иные миры – существовали ли они? существуют ли они? – вообще не предмет обсуждения Св. Писания, а значит, и учения церкви.

Интересна дискуссия Оригена с язычником Цельсом по поводу истребления мира водой и огнём. Ориген отмечает, что «Цельс желает… показать, что наше учение о всемирном потопе или истреблении мира огнём не заключает в сепбе ничего нового и ничего необыкновенного» [85; «Против Цельса», кн. 4, гл. 11]. Цельс утверждает, что в природе периодически происходят разрушительные катаклизмы, зависящие не от Бога, а от законов природы. По Цельсу, христиане не поняли это учение греков и придумали свои рассказы про всемирный потоп и уничтожение мира в огне Судного дня Божия. Цельс утверждает: «Хотя они (христиане) эти рассказы [греков и варваров. – Г. Ф.] и не поняли, но, однако, слышали, что по истечении продолжительных периодов времени, когда созвездия опять возвращаются на место, с которого они сошли, мир истребляется огнём и покрывается водой, и что в последний раз во времена Девкалиона случился потоп, и что поэтому общее чередование вещей предполагает необходимость истребления мира огнём» [там же]. Такую строгую природную цикличность всемирного потопа и пожара Ориген отрицает. «Существуют или нет периоды времени, а вместе с ними бывают или нет потопы и пожары, наступающие периодически, а также учит ли обо всём этом Св. Писание и в особенности в тех местах, где Соломон говорит: что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться (Еккл. 1:9)? и так далее; обо всём этом говорить в данном случае мы не намерены» [85; «Против Цельса», кн. 4, гл. 12]. Ориген категорически отрицает, будто Моисей и пророки что-либо заимствовали у язычников. Причина потопа и огня Судного дня не в природных циклах, а в грехах людей и промысле Божием: «Что касается нас, то мы ни потопа, ни пожара не ставим в тесную связь с круговращением времён и периодическими сменами звёзд; мы говорим, что причина всех таких мировых событий скрывается в грехе, который вследствие того, что он необычайно увеличивается, очищается при помощи потопа и пожара» [там же].

В наше время творение мира, потоп, конец света также стараются объяснять естественнонаучно, как это делал в своё время Цельс. Творение мира – большой взрыв или рождение звёзд, потоп – наводнение в Месопотамии, конец света – экологические катастрофы, ядерная война, угасание солнца и прочее. Мы же, как и Ориген в древности, возражаем этому: причиной таких мировых событий являются не природные явления, а грех людей и промыслительное действие Божие, которое, конечно же, может иметь свою внешнюю физическую сторону, а может и не иметь.

Св. Григорий Чудотворец повторяет вслед за Екклесиастом: «Что может произойти впоследствии, что уже не было бы совершено или сделано со стороны людей? Что есть нового, что ещё никогда не было бы известно по опыту, о чём достойно было бы и помнить? Я же думаю, что нет ничего, о чём можно было бы сказать что-нибудь свежее, или же, сравнивши, найти новое, совершенно неизвестное древним» [44; 1]. Повторяемость событий св. Григорий относит к человеческой истории и не рассуждает космологически, как это делал его учитель Ориген.

Св. Григорий Нисский, как обычно, философски осмысливает сказанное Екклесиастом.

Во-первых, св. Григорий размышляет о природе времени и бытия. Это первичные вопросы натурфилософии и физики.

«Ибо спросив: что было? говорит: тожде есть, еже будет, и ещё спросив: что было сотворенное? отвечает: тожде имать сотворитися. Итак, к чему же этот вопрос?» [40; Беседа 1]. Дальше св. Григорий говорит о том, что суета – это то, что не состоялось, а значит и не может считаться тем, что было. А раз этого не было, то, по св. Григорию, этого и не будет. Суета развеется, как пар, «яко не сущее». Что же такое, что было, а значит, то и будет? Св. Григорий относительно человека находит это в образе и подобии Божием. Что было, то и будет. Это значит, был человек образом Божиим и опять будет. А падшая природа? Это суета. Она пройдёт, развеется. Св. Григорий говорит об этом так: «Угодно тебе знать, что такое бывшее? Размысли, что такое будущее, и узнаешь, что было. А это значит: размысли, прошу тебя, человек, каким сделаешься, возвысив себя добродетелию,… если соделаешься чистым от пятен порока,… чем будешь в таковых украшениях, какой примешь на себя образ? Если вникнешь в это рассудком, то изучил ты бывшее первоначально по образу и подобию Божию» [там же].

От этой духовно-нравственной мысли св. Григорий переходит к природе бытия и времени: «Спрашиваю…:где теперь то, что некогда было, и о чём есть надежда иметь это впоследствии, но чего теперь нет? Без сомнения… потому-то настоящее и названо суетою, что оного нет в настоящем» [там же]. Суета – пар, мираж. Настоящее – миг. В настоящем ничего нет, как не может что-то быть в моменте. Было, что будет. Бытие в прошлом и будущем.

Но мы зададим вопрос св. Григорию: прошлого уже нет, а будущего ещё нет! Значит, нет бытия? Есть! Где, когда? В процессе. В динамике. В глаголе, в слове. И без него (Слова) ничто не начало быть, что начало быть (Ин. 1:3). Всё в движении. Нет момента времени, никто ещё его не ухватил. Никто не смог ещё ухватить что-нибудь и сказать: смотрите, вот это есть! Всё через момент настоящего переходит из прошлого в будущее. Статического бытия нет. А если уж говорить о статике, то это не бытие и не небытие, а инобытие, это вне бытия. Это – Бог! Сущий, Присносущий, Такождесущий. Это – покой, это день седьмой, без времени. Шесть дней – время бытия, когда всё через глагол, через слово начинает и всегда продолжает быть.

Во-вторых, св. Григорий размышляет о повторении утверждения Екклесиаста – почему сначала говорит что было, то и будет, а потом, как будто не удовлетворившись, ещё раз: и что делалось, то и будет делаться. Зачем повтор? Св. Григорий «не признаёт многословия и какого-то напрасного повторения слов». Причину же усугубления екклесиастова изречения св. Григорий находит в том, что сначала говорится о душе, а потом о теле. Св. Григорий: "Душа была, а тело сотворено… Душа первоначально была тем, чем снова окажется впоследствии по очищении, и тело, созданное Божиими руками, сотворено тем, чем в надлежащие времена покажет его воскресение» [там же]. Что было, то и будет – это о душе; что делалось, то и будет делаться – это о теле. В конце времён и для души, и для тела вернётся то, что было изначально.

В-третьих, св. Григорий прочитывает у Екклесиаста уникальную мысль о подлинно бытийном и виртуальном мире: «Ибо говорит: ничто не ново под солнцем. А сим как бы сказал он: 6сли что не по первобытному, то вовсе этого нет, а только почитается имеющим бытие» [там же]. Что было создано Творцом, то и имеет бытие, а о чём говорят: смотри, вот это новое – это или было уже в веках, или этого вовсе нет – мираж. Эволюционная теория, допускающая самопроизвольное появление нового – это миф или сказание о мираже.

Блж. Иероним в словах Екклесиаста есть то, что было и так далее видит простое обобщение всего сказанного ранее: «Мне кажется, что в том, что исчислил выше, – о прехождении родов, о стоянии земли, восходе и заходе солнца, течении рек, обширности океана и обо всём, что узнаём мы мыслию, или зрением, или слухом, теперь он говорит вообще, что нет ничего в природе вещей, чего бы не было прежде» [64; 1, 9].

Далее блж. Иероним отвергает мысль Оригена, скорее всего у Оригена им и прочитанную, о предсуществовании других подобных нашему миров: «В одной книге я читал: если всё, что сотворено под солнцем, было в прошедшие века, прежде чем появилось теперь, а человек создан уже по сотворении солнца, то следует, что и человек был прежде, чем появился под солнцем. Но это заключение не имеет места» [там же].

Однако далее блж. Иероним отмечает, что отсутствие чего-то нового под солнцем не означает буквальной повторяемости событий в истории: «Но мы не должны думать, что и знамения, и чудеса, и многое, что изволением Божиим совершается в мире вновь, уже было в прежние века, …что в продолжение бесчисленного множества периодов совершается одно и то же в тех местах и через тех же деятелей. В таком случае и Иуда много раз был предателем, и Христос часто страдал за нас, и всё прочее совершившееся и будущее будет подобным же образом повторяться в те же периоды» [там же]. Такой странной картины исторической повторяемости событий придерживался древнегреческий философ Эпикур, с которым и полемизирует блж. Иероним.

Отвергая предсуществование миров по Оригену и повторяемость событий по Эпикуру, блж. Иероним говорит о предсуществовании всего происходящего в предопределении Божием: «Но то следует признавать, что в предведении и предопределении Божием уже совершилось то, что имеет совершиться. Ибо прежде сложения мира избранные во Христе были в прежние века» [там же]. История миробытия – это хронологическая развёртка происшедшего в предвечном замысле Божием.

Блж. Августин, младший современник блж. Иеронима, совершенно согласно с ним отвергает учение об исторической повторяемости лиц и событий. «некоторые [в первую очередь Ориген. – Г. Ф.] полагают, будто бы и то, что читается в первой книге Соломона, называемой Екклесиаст: Что было, тожде есть, еже будет… сказано об этих кругообращениях, возвращающих и восстанавливающих всё в одном и том же виде» [28; кн. 12, гл. 13]. Такое учение блж. Августин относит к философу Платону и его академии в Афинах. По Платону «за несметное число веков прежде чрез весьма обширные, но определённые периоды повторялись тот же Платон, тот же город, та же школа и те же ученики, и впоследствии чрез бесчисленные века должны повториться» [там же].

Такое учение, по блж. Августину, «чуждо… нашей вере», и «это насмешка над бессмертною душою» [там же]. Опровергаемое отцами учение Платона-Эпикура вполне созвучно, хотя и не повторяет, различным вариациям учения о переселении душ (реинкарнации). Несогласие отцов вполне можно отнести и к этому учению, также не имеющему никакого библейского основания.

Сказанное Екклесиастом блж. Августин относит не к повторяемости лиц и событий, а к тому, что по сути ничего нового не происходит ни в природе, ни в истории. Всё новое подобное тому, что уже было. Блж. Августин: «Но он [Екклесиаст. – Г. Ф,] сказал это… о поколениях, из которых одни проходят, другие приходят, о круговых движениях солнца, о течениях рек, или, пожалуй, о родах всех вещей, которые появляются и исчезают. Были, например, люди и прежде нас, существуют они и вместе с нами, будут и после нас, так же точно те и другие животные и деревья. Самые чрезвычайные явления,… хотя различаются одни от других… непременно и прежде были и будут; ничего нового или небывалого не представляет собою то, что чрезвычайные явления бывают под солнцем» [там же].

Блж. Августин отмечает также, что некоторые, подразумевая скорее всего блж. Иеронима, «толковали эти слова в том смысле, будто Премудрый хотел дать понять, что уже всё было соделано в предопределении Божием, и потом ничто не ново под солнцем» [там же].

…Ничего нового, ничего нового, – безысходно шепчут уста философа.

Ничего нового под солнцем.

Но вместе со святыми отцами мы забежим вперёд. Это новое наконец-то случится. Правда, наш философ до этого не доживёт. Он уйдёт со своим поколением, уступив место другому. Круговерть повторяемости будет после него, как была и до него. Ветхозаветная история может бесконечно продолжаться, только она не перестанет быть ветхой.

В день Сретения Господня в Патарах святой епископ Мефодий произносил проповедь о старце и старице, которым давно была пора уйти из этой жизни, о Симеоне и Анне, вдруг встретивших в храме Младенца на руках Девы. Епископ Мефодий восклицает: «Таковы дары новой благодати! Это новое совершилось под солнцем (Еккл. 1:10), не бывшее прежде и не имеющее быть после. Он [Господь. – Г. Ф.] предопределил это по милосердию к нам и пришёл и исполнил по человеколюбию, Ему свойственному. Посему достойно возглашала священная труба: древнее прошло, теперь всё новое (2Кор. 5:17)» [44; «Слово о Симеоне и Анне», п. 1].

Но нищий философ не слышал проповеди Мефодиевой, не слышал звука священной трубы Павловой. Он по-прежнему беспомощно чертил круг, а взгляд его уставал беспомощно вращаться по миру.

Христос – единственная новизна мира, Христос – единственное обновление мира. Во Христе Новый Завет. Во Христе разрывается бесконечная круговерть повторяемости. О Христе говорит прп. Иоанн Дамаскин: «И, будучи совершенным Богом, Он делается совершенным человеком и совершает дело, которое одно только ново под солнцем и чрез которое открывается беспредельное могущество Божие» [66; кн. 3, гл. 1].

Чтобы произошло что-то новое под солнцем, недостаточно было хода истории, понадобилось воплощение Бога.

В индуистской мифологии и философии говорится о «снисхождении» (аватара) божества на землю, его воплощении в смертное существо. Аватар – воплощённый Бог. Махабхарата говорит даже об аватарах всех богов. Так, говорят о десяти аватарах Вишну, доминирующем божестве индуистского пантеона. Будда – это девятый аватар Вишну, а десятый («белый конь») грядёт в конце истории. Насчитывают двадцать восемь аватаров Шивы, обычно это аскеты-наставники в йоге. Знаменитый ныне в Индии Сатья Саи Баба (р. 1926 г.), имеющий способность материализовывать предметы, также воспринимается многими людьми как современный аватар, воплощённое божество. Иисус высоко почитается многими в Индии, но теряется среди множества аватар. Так что для индийских верований и в воплощении Бога нет ничего нового под солнцем. Индийский философ и тут скажет: что было, то и будет, и это было уже в веках, бывших прежде нас. Аватары не против Иисуса, Богочеловека, а что Он говорит о них? Все, сколько их ни приходило предо Мною, суть воры и разбойники (Ин. 10:8). Это о тех, которые были в веках. А о тех, что будут: И скажут вам: «вот здесь», или «вот там», – не ходите и не гоняйтесь (Лк. 1:23). Интересно отметить: ни один аватар, ни один новый Христос или пророк не отрицает Иисуса Христа. Видно, сил не хватает. Все возвышенно говорят о Христе, но никто не хочет обратить внимание на то, что Христос сказал о них. Как будто не замечают. Обходят эти слова стороной и уж во всяком случае не относят их к себе. А это, увы, именно так! Как сказал прп. Иоанн Дамаскин: «Одно только ново под солнцем»! И это – воплощение Бога через Деву, единственно новое, единственное и неповторимое. Не было этого в веках и не будет!

Но мы опять с нашим философом. О языческих аватарах он знал. Они не удивляли его. Они действительно были и будут. Они кружились бесцельно в непрекращающемся круге повторяющихся событий вместе со всем и со всеми, что были и будут.

Нового ничего.

Кружатся, кружатся круги.

И первый, и второй, и третий, и далее, и шестой.

Одно только остаётся – забвение. Но это не итрон. Это не тот остаток, не та польза, которую тщетно искал философ.

Еккл. 1:11 Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после.

На том и прервался пролог к книге Соломоновой, к словам Екклесиаста, сына Давидова, царя и Иерусалиме.

Цепь прервалась. Раздоры кончились, поглощены забвением. Уже никто о них не вспоминает.

Богиня раздора Эрида, та самая, что на свадьбе Пелея и Фетиды бросила яблоко раздора, породив Троянскую войну, рождает Лету, реку забвения. Давно умолк свадебный скандал, да и войну за Трою, славных героев войны, кто теперь вспомнит? В царстве мёртвых течёт река забвения. Оставив свои тела, души усопших испивают воды из Леты и забывают свою былую земную жизнь.

Кончился накал страстей, всё угомонилось, кануло в Лету.

Забылось всё…

Нет памяти о прежнем;

да и о том, что будет,

не останется памяти

у тех, которые будут после.

Все кружатся, кружатся и на следующем круге не помнят о предыдущем. Всё вновь, и всё, чтобы уйти из памяти навсегда. Прежнее забыто, все устремляются к будущему, это оно имеет смысл. Однако это будущее будет забытым прежним для тех, кто будет после.

Посох философа прочерчивал круг.

Ветер задувал песок.

Посох машинально продолжал вновь двигаться по тому же кругу, и ему, не умеющему думать дереву, неведомо было, что он проходил уже этим путём.

Во взоре философа мысли не было.

Нет памяти о прежнем.

История учит только тому, что она ничему не учит.

Каждому поколению своя война, свой лидер, свой раскол церковный.

Отвоевали фронтовики на полях Великой Отечественной. Отвоевали и больше уже не хотели. Не хотели и от новой, ещё более страшной, ядерной войны удержались.

Но род прошёл и род пришёл.

И опять чешутся руки.

И опять войны. Не ядерный гриб, так смог мирового терроризма. Джихад, кровь на кровь.

Уходит лидер, приходит лидер.

Нет памяти о прежнем.

И этого не вспомнят те, что будут после него.

Зарубежный раскол. Катакомбный раскол. Страсти церковные.

Ушло поколение. Боль притупилась. Течёт река забвения.

Пришло поколение, и снова хочется. И повода-то нет, но придумаем, хотя бы из ничего. Новообновленцы, либералы, обрядоверы, паспорта новые, штрих-коды, экумена. Потому и поводов много, что ни один из них на раскол не тянет. А хочется.

Может, и получится?

А всё, что получится, потом канет в Лету, – это у тех, которые будут после.

Раши: "И также о последующих (позднейших), которые будут (Еккл. 1:11)… (о тех, которые будут) позднее, не останется памяти в поколениях, которые будут после них. А мидраш относит это к уничтожению памяти об Амалике, и также память о язычниках неизбежно сотрётся, как сказано: И ничего не останется от дома Эсава (Авд. 1:18)» [23; 1, 11]. Общее экклесиастово положение осмысливается в иудейском предании как исчезновение языческих народов и самой памяти о них. Особенно отмечаются при этом те, что унижали в своё время израильтян, как амаликитяне, эдомитяне.

Следует отметить, что забвение, отсутствие памяти о прежнем – это не обязательно информативное забвение. Забыть, не помнить – это когда забытое, не воспоминаемое уже не живёт в тебе, не ощущается, не чувствуется, хотя как бывший факт и остаётся где-то зафиксированным. Забыть – это не принимать во внимание, хотя ты об этом и знаешь. Помнить нечто – это эмоционально, душевно и духовно реагировать на то, что когда-то было.

Однако забытое сердцем нередко ведёт и к забыванию умом.

Св. Григорий Чудотворец: «Подобно тому, как прошлое покрыто забвением, так и настоящее для тех, кто будет после, затемнится от времени [44; 1].

День прошёл, опускаются сумерки.

Всё затемняется от времени.

Очень интересно в духовно-нравственном аспекте размышляет св. Григорий Нисский. Зло уничтожает память о добре, и это плохо, но добро в свою очередь забывает зло, и в этом спасение!

Св. Григорий Нисский: «Когда естество уклонилось в порок, тогда забыли мы доброе. Но когда настанет для нас возвращение к доброму, тогда снова покроется забвением худое… Всецелое уничтожение памятования зол соделано для естества последним восстановлением о Христе Иисусе» [40; Беседа 1]. По грехопадении человечество стало погружённым во зло и забыло рай, забыло сокровища Царствия Божия, но Христос восстановил естество, и забыто зло, уничтожена память о нём.

О, если бы об этом знал наш философ!

Но он не знал.

Посох давно остановился. Взгляд без мысли. Круг замело.

Блж. Иероним, говоря о том, что те, кто будут после, предадут забвению тех, что ныне, особо отмечает: «Всё это они прейдут молчанием, и всё это скроется, как бы не существовавшее» [64; 1, 11]. Новые деятели не просто забудут предшественников – они обойдут их сознательно молчанием, прежнее будет скрываться, как будто его и не было. При Хрущёве исчез из учебников истории Сталин и маршал Жуков. При Брежневе исчез Хрущёв. Так было, так будет.

Блж. Иероним восходит от Екклесиаста ещё и к совсем евангельской мысли: «Нет памяти первым и последним, которые будут, не будет им памяти с теми, кои будут в последнее время, – по Евангелию, смысл тот, что первые в сем веке будут последними (Мф. 20:16). Поскольку Бог, как благий и милостивый, помнит и о меньших, как и о всех, и тем, кои своими пороками заслужили быть последними, не даст такой славы, какую даёт тем, кои, смирив себя, возжелали быть последними в мире» [там же].

Шумели, галдели, превозносились, хвалу принимали.

Всё забыто.

Забыты были, не замечены, смирялись.

В вечности воспомянуты!

В прологе прозвучала главная мысль Екклесиаста – всё суета, в этой жизни под солнцем нет пользы и ничего остающегося. Смысла нет. Всё миробытие, включая человеческое, – непрерывный повторяющийся круг, не ведущий никуда. Благо, что всё забудется, и можно начинать сначала, чтобы вновь забыть.

Дальше следует текст соломоновой книги. Основная мысль пролога раскрывается автором на примерах различных жизненных ситуаций и ценностей. Философ-проповедник даёт практическую рекомендацию, как можно жить при бессмысленности жизни, закладывает некую программу-минимум. А проклятые вопросы о глубинном смысле продолжают роем клубиться вокруг перестающего что-либо понимать человека…

Так постепенно прокладывается путь в сердце к евангельскому благовестию. К благой, радостной вести, которую возвестит Идущий за мною, но Который стал впереди меня (Ин. 1:27). Так вместе с другим проповедником мог бы ещё за тысячу лет сказать Соломон. Ну, а сам он, некогда царь и богач, а теперь странствующий с посохом в руке нищий философ, сам-то он что? А то же, что и тот и Иудейской пустыне у берегов Иордана, – он глас вопиющего в пустыне: исправьте путь Господу (Ин. 1:23)!

В пустынных землях, где нет цели и смысла.

В пустынных землях, где душа ищет живительной воды.

В пустынных землях, где люди изматывают свои последние силы в погоне за миражами.

Там звучит глас древнего проповедника. Он предостерегает – то, что вы видите под палящим солнцем, есть мираж, очнитесь, вокруг вас знойная пустыня!..

Никакого систематического и тематического деления в книге Екклесиаста не наблюдается. Предлагаемые тематические разделы в некоторых библейских изданиях достаточно искусственны. Мы избираем путь последовательного толкования текста книги, не выходя дальше предлагаемых иногда подзаголовков.

Еккл. 1:12 Я, Екклесиаст, был царём над Израилем в Иерусалиме.

Еккл. 1:13 И предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом; это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём.

Я, Екклесиаст, был царём над Израилем в Иерусалиме. Как известно, царём над Израилем в Иерусалиме были только двое – Давид и Соломон. После Соломона десятиколенное царство Израилево отошло от Иерусалима, а в святом городе цари были уже только над Иудеей. Екклесиаст есть сын Давидов, то есть Соломон.

Слова был царём являются либо простым речевым оборотом, указывающим на царское достоинство Екклесиаста, либо, как можно предположить, это отголосок предания, согласно которому Соломон на некоторое время оставил царский престол и нищим философом отправился в странствие за поиском смысла жизни, раскаиваясь в своих согрешениях.

И вся книга Екклесиаста – это странствия философа по тропам поиска смысла жизни. Куда только ни постучит посох странника! И в библиотеки с собранием множества мудрых книг, и к беззаботным глупцам, и в дворцы власти, и в лачуги бесправных, в гарем с прекрасными жёнами и девицами, и на пир со звоном бокалов. Философ увидит богатство, когда за золотом и драгоценными камнями серебро будет валяться, как ничто; увидит и беспросветную нищету и страдания. Философ познает дружбу и одиночество. Напряжённый труд и праздное безделье не ускользнут от внимания ищущего странника. Так где же то, что останется? Где польза? Где смысл?

Соломон не последний, кто подъял тяжкий труд поиска смысла и счастья. Искать будут и после него, как наверняка искали и раньше. Русская земля никогда не была бесчувственна к соломонову поиску.

В каком году – рассчитывай,

В какой стране – угадывай,

На столбовой дороженьке

Сошлись семь мужиков…

Сошлися – и заспорили:

Кому живётся весело,

Вольготно на Руси?

Роман сказал: помещику,

Демьян сказал: чиновнику,

Лука сказал: попу.

Купчине толстопузому! –

Сказали братья Губины,

Иван и Митродор.

Старик Пахом потужился

И молвил, в землю глядючи:

Вельможному боярину,

Министру государеву.

А Пров сказал: царю…

Вопрос решать надо. Сначала была попойка, потом драка. Звери-птицы полюбопытствовали, «о чём они шумят». Потом:

Намяв бока порядочно

Друг другу, образумились

Крестьяне наконец,

Из лужицы напилися,

Умылись, освежилися,

Сон начал их кренить…

Поспав, попировав и вновь потолковав, мужики решились:

В домишки не ворочаться,

Не видеться ни с жёнами,

Ни с малыми ребятами,

Ни с стариками старыми,

Покуда делу спорному

Решенья не найдут.

Покуда не доведают

Как ни на есть – доподлинно,

Кому живётся счастливо,

Вольготно на Руси?

[15; «Кому на Руси жить хорошо"].

А потом пошли искать.

Так и по сей день ищут.

Это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём.

Вот и Соломон предал сердце своё тому, чтобы исследовать и испытать… всё, что делается под небом. Философ берёт посох и отправляется на поиск. Где он ищет? Под небом, ранее это было названо под солнцем (Еккл. 1:3). Поиски на земле, под небом, под солнцем, а ещё скажут: в сем подлунном мире. В круговерти земного бытия, где всё повторяется и канет в Лету, предаётся забвению.

Средство поиска, линза, через которую Соломон решил всё рассмотреть, несколько иное, чем у некрасовских мужиков. Он решил всё рассмотреть и испытать мудростью, благо она была дана ему от юности, её испросил он у Бога своего. Это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём. Можно трудиться и учиться, можно обогащаться и властвовать, можно наслаждаться и бездельничать – главное, не думай, не ищи смысла. Так проще. Может, и достигнешь большего. Не морочь себе голову.

Студенты кафедры теоретической физики изучают квантовую теорию молекул. Возникают глубинные вопросы по сути того, что есть эти кванты вещества, волны вероятности. Доцент отмахивается от назойливых студенческих вопросов и назидательно говорит: об этом не надо думать, главное надо научиться считать, освоить методы расчётов сложных молекулярных систем. Доцент их освоил хорошо, он вскоре защитил докторскую, стал профессором. А вопросы? Ох, уж эти вопросы! Они так и остались вопросами.

Тяжёлое занятие – искать смысл.

Многие советовали бросить это занятие. Но это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём. Это уже и не от человека зависит. Человек бы рад этим не заниматься, да не может.

– Почему?

– Это Богом вложено.

Если нет ответов, то не должно быть и вопросов. Как у животных – они не спрашивают. Если есть вопросы, то должны быть и ответы.

– Но почему же их нет? Зачем это тяжёлое занятие?

Их нет во всём, что делается под небом.

Ответы на небе. Христос начнёт Своё служение с проповеди о Царстве Небесном.

А пока Екклесиаст, наш странник и нищий философ, взяв посох мудрости, ищет здесь. Пойдём и мы за ним.

Я, Екклесиаст, был царём над Израилем и Иерусалиме.

Эти слова Раши объясняет, как постепенно умаление круга владычества Соломонова: «Я, Собиратель, был царём… (был царём) над всем миром, затем над одним Исраэлем, затем над (одним) лишь Йерушалаимом и, наконец, над собственным посохом, ибо сказано: был царём… в Йерушалаиме, однако теперь я не царь» [23; 1, 12]. Раши подтверждает подлинность предания о странничестве Соломона после царской роскоши и вседоступности желаемых вещей.

Далее равви Раши поясняет исследование Соломона как исследование и испытание всего в этой жизни в свете Торы, Божественного Закона. «И я приложил моё сердце, чтоб исследовать (изучать) Тору, которая есть мудрость, и постичь всё то злое деяние, о котором шла речь, что делается под солнцем» [23; 1, 13]. Не своею мудростью, а мудростью Торы испытует всё наш философ. Вот этим Екклесиаст отличается от множества других философов и мудрецов как Востока, так и Запада, как древности, так и новейших времён, изострявших свой собственный ум, а не просвещавших его светом Ума Божия. Потому и множество философских школ вместо божественного ведения.

Поиск смысла и пользы во всём, что делается под небом, это, согласно синодальному переводу, тяжёлое занятие, которое дал Бог сынам человеческим. Еврейское רע ענין (иньян ра) имеет более тонкие смысловые оттенки. Так, רע (ра) означает не просто «тяжёлое», но «тяжкое» и даже «злое». Дьяконов И. переводит: тяжкая задача [13; с. 639]. Elberfelder Bibel передаёт так: ein übles Geschäft, что означает «некое скверное дело». Переводчик комментария Раши: занятье худое (злое). Сам Раши толкует так: «Обычный порядок, который худ (тяжек) для их» [23; 1, 13]. Таким образом, искать смысл в обычном порядке вещей, окружающих человека, это тяжкая задача, скверное, неблагодарное дело и вообще занятие худое, злое, требующее от человека огромного усилия и напряжения.

Раши обращает внимание не на слово רע (ра), но и на ענין (иньян). В этом слове он находит не только «занятие», «задачу». Раши отмечает, что «слово ענין (иньян) можно понимать как подобное по значению слово מעון «маон», «место проживания и жилище» [там же]. В таком случае, тяжёлое занятие, которое Бог дал человеку, это «худое место проживания» или даже «худое жилище», в которое Бог поселил разум человеческий, ищущий хотя какой-нибудь смысл и пользу во всём, что делается. Как говорится, «час от часу не легче». Вот в каком месте дано проживать пытливому разуму человеческому! Худое жилище дал Бог устремлённой к цель и пользе мысли человеческой.

«С корабля на бал» прибыл из дальней поездки в старосветское московское общество Чацкий. И что нашёл его «ум, алчущий познаний»? Об этом говорит название комедии Грибоедова. Изначальное её название: «Горе уму», окончательное: «Горе от ума». И предал я сердце моё тому, чтобы исследовать и испытать мудростью всё, что делается под небом. И так от Соломона и до Грибоедова. От Екклесиаста до Чацкого. И так же было до Соломона, и так же осталось после Грибоедова. Это тяжкое занятие дал Бог сынам человеческим, чтобы они упражнялись в нём. Это бесконечная драма, которую, если хочешь жить, приходится превращать в комедию. Это горе от ума, а также горе уму.

Горе уму – это страждущий ум, ум, вынужденный жить в «худом жилище», ум, обречённый найти смысл среди фамусовых и молчалиных.

Горе от ума – это страдания, которые неминуемо производит пытливый ум, это то, что всегда вокруг Чацкого. Это то «худое жилище», которое выстраивает ум чацких себе в обиталище. Ничего лучшего ни ум, ни мудрость человеческая построить себе не могут, хотя очень хотят и вновь и вновь пытаются это сделать.

Блж. Иероним отмечает, что Акила, Феодотион и LXX согласно перевели еврейское слово ענין (иньян) словом περισπασμόv, означающим «развлечение», и только Симмах перевёл ἀσχολιαν, то есть «занятие». Итак, получается, что испытание мудростью – это некое «злое развлечение»! В чём же это злое развлечение? Блж. Иероним: «Итак, Екклесиаст прежде всего предал свой ум изысканию мудрости и, простираясь далее дозволенного, хотел узнать причины и основания, почему детьми овладевал демон, почему бури поглощали при кораблекрушениях одинаково и праведных, и нечестивых; происходит ли это и тому подобное случайно или по определению Божию, и если случайно, то где же Промысл Божий» [64; 1, 13]? Пытливый ум не находит ответов. В этом и злое развлечение ума человеческого. И вот результат: «Стремясь, говорит он [Екклесиаст. – Г. Ф.], познать это, я увидел, что Богом дана людям излишняя забота и мучительное стремление к многоразличному, что они желают постигнуть то, чего знать не дозволено» [там же].

Блж. Иероним отмечает и то, что это злое развлечение или тяжкое занятие дал Бог сынам человеческим. Так в ком причина такого невесёлого занятия – в Боге или в человеке? Ведь сказано, что дал Бог. Ссылаясь на подобные места: то и предал их Бог в похотях сердец их нечистоте (Рим. 1:24), потому предал их Бог постыдным страстям (Рим. 1:26), и за сие пошлёт им Бог действие заблуждения (2Фес. 2:11), блж. Иероним разъясняет: «Так и в настоящем месте Бог потому дал людям развлечение злое, чтобы они развлекались в нём, что они прежде своим произволом, собственной волею сделали то и другое» [там же]. То и другое – имеются в виду страсти нечестие и погрешения ума. Сначала человек это делает сам добровольно, а потом Бог повергает человека в рабство тому, что человек искал и хотел. Так Бог поступил при Моисее с египетским фараоном. Таковы пути Божьи с человеком. Сначала человек отвернулся от Бога, даже спрятался от Него, решил найти познание добра и зла здесь, под небом, во вкушении плодов земных. И вот теперь Бог предал человека этому тяжёлому занятию или даже худому развлечению – что ж, небо закрыто, теперь тебе доступна лишь поднебесная область, поищи хорошенько, исследуй данной тебе мудростью, может, найдёшь какой смысл или пользу!.. А их нет. А поиск не прекращается, взгляд не поднимается, на небо не зрит, всё здесь по земле скользит.

И взгляд мудреца застывает в безумии.

Когда Иосиф привёл к фараону своего состарившегося отца Иакова, то тот на вопрос о своём возрасте сказал египетскому владыке: Малы и злы дни жизни моей и не достигли до лет жизни отцов моих во днях странствования их (Быт. 47:9). Синодальные переводчики ставят здесь слова: малы и несчастны… Это не точно, употреблено именно слово злы ( רע ), то самое. Что у Екклесиаста. Праотец Иаков смолоду не гнушался искать развлечений, но они оказались злы. Так и вся жизнь прошла. Годы унеслись – где их смысл и польза? Умереть здесь, на чужбине?..

Аз, Екклесиаст, бых царь над Израилем во Иерусалиме. Св. Григорий Нисский относит эти слова ко Христу, к предвечному Слову и Сыну Божию, воплотившемуся от Девы устами древнего царя и философа (Соломона) проповедовал и говорил Господь. И дальнейшие слова св. Григорий толкует христологически.

«Вдах сердце моё, еже взыскати и разсмотрити в мудрости о всех бывающих под небесем. Вот причина, по которой Господь пришёл к людям по плоти, – вдать сердце Своё, еже разсмотрити в мудрости Своей о бывающих под небесем. Ибо что выше небес, то, как не одержимое болезнью, не имело нужды в надзирающем и во врачующем. Посему, так как зло на земле… то вдал посему сердце Своё взыскати и разсмотрити о всех бывающих под небесем» [40; Беседа 2]. Добрый Пастырь оставляет девяносто девять овец, не имеющих нужды в покаянии, то есть оставляет небожителей, ангелов Божиих, и спускается на землю, под небо, искать одну заблудшую овцу, душу падшего человека. «Сие-то пришёл рассмотреть Екклесиаст, а именно, что под небом произошло такого, чего не было прежде, как произошла суета, почему стало преобладать неосуществившееся [св. Григорий зло именует «не от сущего». – Г. Ф.], какое владычество у того, чего нет?.. Как сущее поработилось не сущему [суете. – Г. Ф.]? [там же].

Еккл. 1:13 Это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим…

Под этим тяжёлым занятием и даже худым св. Кирилл Александрийский понимает суетные мирские занятия. О них пишет он резко, сравнивая с рабским трудом израильтян в Египте: «Итак, работа израильтян представляет начертание и как бы ясный образ суетных мирских занятий наших на земле, при которых присутствует и бросается на нас сам сатана и с ним злые силы, которые Св. Писание обозначает именем приставников. Я разумею при этом лукавое попечение, полное пота и труда, наполненное как бы грязью, нечистотою и гнусным удовольствием (Еккл. 1:13)» [76; О поклонении и служении в духе и истине, кн. 1, с. 158]. Естественно, в таких трудах Екклесиаст ничего хорошего не нашёл.

В согласии со св. Кириллом Александрийским рассуждает прп. Пётр Дамаскин в своём духовно-аскетическом творении. Находит святой отец и причину, почему такое худое занятие, как заботы о суетном, дал людям Бог – чтобы удержать их от худшего. Прп. Пётр Дамаскин: «Соломон сказал: попечение лукаво даде Бог сыновом человеческим (Еккл. 1:13), то есть заботы о суетном, очевидно, для того, чтобы от неразумной и страстной праздности не уклонились в худшее» [86; О том, что желающие видеть самих себя, в каком они устроении нравственном]. Но христианский монах, говорит прп. Пётр, свободен от обеих бед – и от неразумной праздности, и от заботы о суетном. Однако, уклонившись от того и другого, Екклесиаст ещё не имел того, что имели монахи прп. Петра Дамаскина. Екклесиаст оставался пуст.

Это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим. Говоря о Всевышнем, Соломон именует Его Бог – אלהים (Элогим). В книге Екклесиаст ни разу не употреблено имя Божие יהוה (Ягве). Говорится только о Элогиме, о Боге вообще. Элогим – имя нарицательное, а не собственное. Этот факт отражает философский характер книги. Ягве, Бог Синая, Бог Личный мало или вовсе неведом Екклесиасту в его философских исканиях. Не потому ли эти поиски порой так трагичны, так безуспешны. Просто Бог, а тем более некое отвлечённое божество не заменяет Бога Личного, не заменяет Ягве Израиля и Иешуа (Иисуса) христиан. Только Личный Бог изливает сияние, дающее цель, смысл и пользу человеческой жизни. Только в Личном Боге может найти покой душа человеческая.

Рефреном проходит основная мысль Екклесиаста:

Еккл. 1:14 Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, всё – суета и томление духа!

По верхним ярусам воздвигаемой человеческим гением башни бытия ходил царь и видел все дела, какие делаются под солнцем. Видел богатство и славу, имел женщин и наслаждения, познал мудрость, и вот, всё – суета и томление духа!

По нижним кругам человеческого существования бродил нищий философ и видел все дела, какие делаются под солнцем. Видел нищету и несправедливость, познал одиночество и тоску, наткнулся на глупость и неразумие, и вот, всё – суета и томление духа!

Видел рождение и смерть, труд и безделие, и там – суета и томление духа.

Соломон всё сводит к суете. Что есть суета по еврейскому звучанию, мы уже отмечали. «Суета» – הבל (гевел) есть растворяющийся в воздухе «пар». О суете Соломон уже говорил ранее, даже о суете сует (Еккл. 1:2). Теперь он вводит новое словосочетание: רוח רעות (реут руах).

Это еврейское выражение даёт различные и очень меткие и тонкие оттенки основной мысли екклесиастовой книги. רעות (реут) означает «пасти» (например, скот), «стеречь», «следовать за…». «гнаться за…». רוח (руах) означает «ветер», «дуновение», «дыхание», «дух».

Итак, в буквальном значении наше выражение означает «пасти ветер», «ловля ветра», «погоня за ветром». Занятие, конечно, своеобразное… по Екклесиасту, все дела под солнцем в этом мире не иное что, как «пар и погоня за ветром».

Мальчишка бегает с сачком по поляне, машет им, пытаясь поймать ветер. А где-то в стороне на пеньке сидит наш философ – смотрит, думает, нет, кажется, и думать перестал, толку нет.

А мальчишка всё бегает за ветром, машет сачком…

Но мы вернёмся к филологам и переводчикам.

Семьдесят толковников переводят не еврейское слово «реут», а сирийское, а дают слово προαίρεισις, что означает «произволение». Так это выражение и передаётся в славянском переводе: «суетство и произволение духа». Блж. Иероним поясняет это выражение семидесяти толковников так: «Здесь говорится, что каждый делает, что хочет, и кажется сам себе правым» [64; 1, 14]. Это очень напоминает современный европейский и американский плюрализм. Есть моё мнение, твоё мнение, его мнение; говорить об истине и лжи – признак дурного тона и невоспитанности. А потом многоразличие современных философских школ и мнений, по Соломону, суть суета и произвол духа. Произвол духа, которым подменена его свобода. Но мальчишка, гоняющийся с сачком за ветром, думает, что он свободен. Что же он обретёт в конце своего занятия?

Акила и Феодотион слово רעות (реут) переводят νομήν, а Симмах – βόσχησιν. То и другое слово означает «пасти». В целом получается «пасти ветер». Все дела в жизни всё равно, что пасти эту овечку. Ветер кружится, кружится на ходу своём. А что с бедным пастухом его?

Подобно переводит д-р Мартин Лютер: «Haschen nach Wind» (погоня за ветром). М. Рижский переводит: «Всё лишено смысла и погоня за ветром».

Пастух, пасущий ветер, бегун, гоняющийся за ветром, – вот человек, все дела свои совершающий под солнцем и никогда не могущий поднять головы своей. Не учит ли нас чему-то и собачка, гоняющаяся за хвостом своим? Всё кружится, кружится…

Синодальные переводчики дают не буквальный, а смысловой перевод: томление духа. То, что внешне выглядит, как погоня за ветром, то внутренне есть «томление духа». Дух и ветер на еврейском одно слово: רוח (руах). Все дела этого мира суетны, и потому томится дух человека, никогда не обретая того, к чему стремится и чего жаждет. Такой перевод известен был ещё в древности. Блж. Иероним пишет: «Еврей, под руководством которого я читал Св. Писание, говорил мне, что вышеуказанное слово רעות (реут) в этом месте скорее означает томление и злобу, чем «пасение» и «произволение», – не в смысле зла, как противного добру, а в смысле того, о чём написано в Евангелии: Довлеет дневи злоба¹⁹ его (Мф. 6:34)» [64; 1:14].

Словосочетание «томление духа» приобретает своё особое страдальческое значение в переводе Раши: "И погоня за ветром (или: сокрушение духа). «Сокрушение духа» (по значению) подобно разбивайте… и раздроблены будете (Ис. 8:9)… В конце деяния обретёт он сердечную боль от сознания тщетности усилий на пути к достижению цели и эфемерности цели как таковой» [23; 1, 14]. В результате всех дел под солнцем дух человека не только устаёт, он томится, и наступает сокрушение духа. Утомление, усталость, неудовлетворённость переходят в боль, разбитость.

Вот такой неотрадный итог екклесиастова поиска пользы и смысла в жизни раскрывают нам переводчики Св. Писания.

Св. Григорий Чудотворец не переводит, а даёт философско-поэтический перифраз екклесиастовых слов. «Тщательно же исследовавши и мудро испытавши всю природу на земле, я познал, что она очень лукава, потому что человеку дано нести тяготу на земле, когда то под тем, то под иным предлогом труда вращается в том, что не имеет никакой цены. Всё же то, что находится долу, наполнено странным и скверным духом, так что его нельзя восстановить, но даже невозможно совершенно и мыслями обнять, сколь великое безрассудство овладело человеческими делами» [44; 1].

Св. Киприан Карфагенский словами Екклесиаста видех всяческая сотворения сотворенная под солнцем, и се, вся суетство выражает мысль, что «уверовавший, отложивши ветхого человека, должен помышлять только о небесном и духовном и не пристращаться к веку сему, от которого отрёкся» [75; Три книги свидетельства против иудеев, кн. 3, гл. 11]. Патриций, адвокат в столичном Карфагене, Киприан знал цену сотворённому под солнцем, познал суетство всего в этом мире и обратился к Богу христианскому.

Св. Григорий Нисский толкует слова Екклесиаста по переводу Семидесяти: «Посему Екклесиаст видел всяческая сотворенная в сей жизни под солнцем, а именно, что всё было суетство, потому что не было разумевающего, не было взыскующего Бога, когда вси уклонишася, вкупе неключими быша (Пс. 13:23). Потому, сказав: и се вся суетство, присовокупил причину, а именно, что не Бог виновник этого, а произволение человеческого вожделения, которое назвал он духом» [40; Беседа 2]. Произволение духа – произвол человеческих вожделений, по св. Григорию, и приводит к суетности всего, что делает человек, не устремляясь к Богу и не ища Его.

Подобно Григорию Нисскому понимает произволение духа и св. Григорий Богослов: «самозаконное стремление, или, по выражению Соломона, произволение духа» [37; с. 270, Слово 18, говоренное в похвалу отцу].

Св. Григорий Богослов ярко живописует великого Соломона в его великой трагедии духа: «Видех всяческая, говорит Екклесиаст, обозрел я мыслию всё человеческое, богатство, роскошь, могущество, непостоянную славу, мудрость, чаще убегающую, нежели приобретаемую; неоднократно возвращаясь к одному и тому же, рассмотрел опять роскошь, и опять мудрость, потом сластолюбие, сады, многочисленность рабов, множество имения, виночерпцев, певцов и певиц, оружие, оруженосцев, коленопреклонения народов, собираемые дани, царское величие, и все излишества и необходимости жизни, всё, чем превзошёл я всех до меня бывших царей; и что же во всём этом? всё суета суетствий, всяческая суета и произволение духа (Еккл. 1:2, 14), то есть, какое-то неразумное стремление души и развлечение человека, осуждённого на сие, может быть, за древнее падение» [37; с. 171–172, Слово 7, надгробное брату Кесарию].

Своеобразно толкует екклесиастовы слова о том, что всё под солнцем суета, великий учитель Ориген в соответствии со своей богословско-философской концепцией. Для Оригена тела суть темницы, в которые заключены души, сотворённые ещё до появления материального мира. Размышляя о словах апостола Павла тварь покорилась суете (Рим. 8:20), Ориген выясняет, то понимается под суетой. Ориген: «Но прежде всего посмотрим, какова та суета, которой покорилась тварь. Я думаю, что это суета – не что иное, как тела… Вот почему, мне кажется, и Соломон всякую телесную природу называет как бы тягостною в некотором роде и задерживающую силу духов, он говорит: Суета суетствий, и всяческая суета, рече Экклесиаст. Всяческая суета. Видех всяческая сотворения, сотворенная под солнцем, и се вся суетство (Еккл. 1:1, 14). Этой именно суете и покорена тварь» [84; кн. 1, гл. 7, п. 5]. Итак, суета – это, по Оригену, есть тела, в которые заключены человеческие души. В развитие мысли Оригена можно вспомнить, что Раши слово ענין (иньян) объясняет, как «место проживания» и «жилище». Тогда слова это тяжёлое занятие дал Бог сынам человеческим можно читать, как это тяжёлое (худое) жилище дал Бог сынам человеческим и отнести всё это к помещению душ человеческих в материальные тела, к покорению духа суете, то есть телам.

Церковь не вполне принимает такое учение. Бог сотворил небо и землю, души и тела, и всё было хорошо весьма. Грех испортил всё. Душа не только живёт теперь в теле, одухотворяя его, но сама порабощается ему, покоряясь плотским страстям. Но наша брань, говорит прп. Исаак Сирин, была не против плоти, а против похоти. Ориген смешивает плоть с плотскими похотьми, не различая их.

Прп. Ефрем Сирин, аскет и пустынножитель, даёт тонкое различение духовного, естественного и греховного, считая при этом естественное душевным, а греховное плотским. Второе и третье качества преподобный находит отражёнными у Екклесиаста. Первое было вне круга екклесиастовой мудрости, в том и была трагедия древнего философа. Дух Соломонов искал своего удовлетворения в душевном и плотском. А вот суждение прп. Ефрема: «И Бог наш умеет различать помыслы естественные и произвольные. Потому и Екклесиаст говорит: вся суетство и произволение духа (Еккл. 1:14), под суетством разумея естество, а под произволением – дело противоестественное… И апостол людей, поступающих естественно, назвал душевными, а поступающих противоестественно – плотскими; духовные же суть те, которые и естество преобразуют в дух» [56; с. 173, Обличение себе самому и исповедь]. Соломон ищет среди естества под солнцем, которое не может преобразоваться в дух, а дух естеством не напитаешь. Прп. Ефрем, порицая плотское начало, избегает оригенову крайность, оставаясь в рамках православной аскетики.

Рассмотрев всё и придя к печальному результату, что вот, всё – суета и томление духа, пар и погоня за ветром, странствующий философ, прерывая канву своей речи, произносит стихотворную строфу несколько загадочного содержания:

Еккл. 1:15 Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать.

Что хочет сказать нам философ этим ёмким поэтическим изречением?

Это его горькая ирония над собственным занятием.

Кто видел, чтобы кривое было прямо? Кому удалось посчитать то, чего нет? Как невозможно то и другое, так невозможно найти непреходящую пользу (итрон) во всех делах, какие делаются под солнцем. А он, старый мудрец, так старательно этим занимался. Ему даже стало неловко. Вот мальчишка, гоняющийся за ветром, вот пригоршни человеческие, пытающиеся ухватить пар. Вот чудак, который по кривой дороге хочет идти прямо, вот счетовод, дотошно подсчитывающий то, чего нет.

– Неужели весь мои поиск – подсчёт пустоты? – безысходно билась мысль философа.

Раши так рассуждает об екклесиастовом стихе: «Искривлённое при жизни не исправить после смерти» [23; 1, 15]. Это вполне согласуется с аграфом Христа: «В чём Я найду вас, в том буду судить вас» [53; Разговор с Трифоном иудеем, 47]. Иначе Раши толкует ещё, что слова искривлённое не может сделаться прямым относятся «к мудрецу, который устранился от Торы: первоначально был он прям, но искривился» [23; 1, 15]. А чего нет, невозможно исчислить Раши поясняет: «Кто исключил себя из числа благочестивых, не сможет причислить себя к ним при получении вознаграждения» [там же]. размышление о невозможности исправить за гробом не сделанное здесь Раши прилагает к словам Екклесиаста. Но о том ли думал Соломон?

Св. Григорий Нисский толкует в соответствии с переводом LXX: «Развращённое не может исправиться, то есть да не будет того, чтобы благоустроенной Богом твари свойственно было превратное… так и Екклесиаст говорит, что естество, развращённое пороком, не может находиться в твари, в которой соотношение частей устроено правильно» [40; Беседа 2]. Развращённое, то есть искривлённое пороком, не может исправиться, не может стать прямым, нет ему места в прекрасном создании Божием.

То, чего нет, в LXX: лишение. Так же и в немецком переводе: «das Fehlende», то есть «недостающее». Св. Григорий: "И лишение, говорит он, не может исчислитися… под лишением разумеет недостаток» [там же]. Далее св. Григорий приводит к словам Екклесиаста два евангельских примера о числе апостолов и числе овец стада Христова: «А недостающее не может быть причисляемо к тому, что есть. Ибо и учеников, пока все они были в своей полноте, числом было двенадцать; когда же погиб сын погибели, число стало не полно, потому что недостающее не сопричислялось к тому, что оставалось. После Иуды число учеников и было, и именовалось единонадесять… Некогда и мы принадлежали к священной сотне словесных овец. Но поскольку от нагорной пажити уклонилась одна овца, – наше естество, увлёкшись пороком в эту солёную и сухую страну, – то уже не то же упоминается число в стаде незаблудшихся, но именуется оно числом девяносто девять» [там же].

Недостающее не может исчислиться.

Вот причина бесплодности исканий нищего философа.

Прямое он искал среди кривого. Разве кривое станет прямым?.. Пытался чего-то досчитаться там, где считать было уже нечего.

Св. Григорий оттеняет ещё такую мысль. Ясно, что лишение не может исчислиться. У кого ничего нет, тому что и считать! Но он-то, царь в Иерусалиме, он-то всё имел, чего душа желала: мудрость, богатство, власть, женщин, вино! – он-то почему ничего досчитаться не может?!

Философ обескуражен.

А знающие тайны Царствия Божия знают – не там считал.

Кривое не может сделаться прямым. Бог всё сотворил прямым, ведь в днях творения всё было хорошо! Как же появляется кривое? О том, как это бывает в нашей жизни, говорит св. Василий Великий: «Как черта делается кривою, когда прямое направление преломляется то в выпуклое, то в вогнутое, так и сердце делается строптивым, когда его то возвышает высокомерие, то унижают скорби и тесноты. Посему Екклесиаст говорит, что развращённое не исправится (Еккл. 1:15)» [34; Беседа на псалом 7, ст. 11].

Искривлённое чаще всего выправляться уже не собирается. Св. Василий Великий имел печальный опыт попытки исправления злочестивого еретика Евномия. Дискутируя с ним, св. Василий с горечью восклицает: «Развращённое не исправится, как говорит Екклесиаст (Еккл. 1:15), и тем, которые для жизни избрали ложь, непригодны образцы истины, как сие представляется Евномию» [34; с. 461, Опровержение на защитительную речь злочестивого Евномия, кн. 1].

Блж. Иероним оставляет недоумевающего Екклесиаста в его безысходности, а слова его прилагает к тем проблемам, которые стояли перед святым отцом уже в четвёртом веке истории христианской церкви. Так, по блж. Иерониму, "искривлённым называется только тот, кто уклонился от прямоты. Это против еретиков…» [64; 1, 15]. А ущерб, который не может быть исчислен, – это о том, что «в общей совокупности мира сего существует столь много зла, что мир едва ли может возвратиться в состояние вполне хорошее» [там же] – мысль, кажется, весьма спорная. И ещё о неисчисляемом ущербе: «Тогда как все через покаяние восстанавливаются в невинное состояние, один диавол остаётся в своём заблуждении», или: «число обольщённых им [диаволом. – Г. Ф.] и похищенных им из стада Господня так велико, что не может быть исчислено» [там же]. В последнем случае риторическое указание на то, что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими (Мф. 7:13). Так, пожалуй, не менее мучительно размышлял уже новозаветный Екклесиаст. проблемы ищущего разума… Горе от ума. И куда уйти от него? – и от ума! и от горя!

Как некрасовские мужики пошли на розыск к попу, к купцу, к боярину, к министру государеву и так далее искать, кому на Руси жить хорошо, так и наш философ пошёл искать высший смысл, божественный итрон этой жизни. Рано начал он это хождение, ещё в юности. И первой, к кому направил он свои стопы, была премудрость, прекрасная, сияющая небесными лучами премудрость.

Еккл. 1:16 Говорил я с сердцем моим так: вот я возвеличился и приобрёл мудрости больше всех, которые были прежде меня под Иерусалимом, и сердце моё видело много мудрости и знания.

Еккл. 1:17 И предал я сердце моё тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость; узнал, что и это – томление духа.

Еккл. 1:18 Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь.

А началось всё так.

Прошёл напряжённый день. На высоком холме в Гаваоне с утра до вечера горел огонь главного в стране жертвенника. Тысяча тельцов и овец были закланы руками священников и сожжены Богу Ягве. Дым разъедал глаза, далеко разносил ветер запах гари. Сияло лицо молодого царя, возлюбившего Бога.

Но вот всё угомонилось. Юный Соломон спал. И явился ему во сне Ягве, умилостивленный жертвами, и сказал:

– Проси, что дать тебе.

Не долгую жизнь, не богатство, не победу над врагами попросил себе царственный юноша. Он попросил себе разума, чтобы уметь судить посредь многочисленного народа Божия, он попросил себе божественную Хокму²⁰, Премудрость Божию. И попросил её не для того, чтобы много знать, но чтобы различать, что добро и что зло для управления народом Божиим.

И дал ему Ягве сердце мудрое и разумное, так что подобного (ему) не было прежде (его), и после (его) не восстал подобный (ему) (3Цар. 3:3–15). Утомившись, заснул в Гаваоне отрок малый, а пробудился великий мудрец, хакам²¹ Израиля.

Уже не отрок, через десятилетия царь Соломон превосходил всех царей земли… мудростью. И все (цари) на земле искали видеть Соломона, чтобы послушать мудрости его, которую вложил Бог в сердце его (3Цар. 10:23–24). Мудрость Соломона была не человеческого происхождения. Об этой мудрости свидетельствует Агада: "Он был мудрее всех людей. Над всеми царями был страх его… Он притчи разъяснял, давал постигать сокровенное, поведывал тайны глубины беспредельной. Имя его гремело среди властелинов, среди мудрых – подвиги его. Цари приходили на лицо его глядеть, слова мудрости жадно слушать из уст его. К нему, праведному и чистому, ведающему таинства небесные, посылали вельможи в слуги и служанки сыновей и дочерей своих… Ему был дан великий ключ ко всем вратам мудрости и разума сердечного. Он разумел язык птиц и животных, и зверей полевых» [14; с. 111, Таргум Шени].

Таков был тот, кто предал сердце (своё) тому, чтобы познать мудрость и познать безумие и глупость, и в результате узнал, что и это – томление духа [погоня за ветром] (Еккл. 1:17).

Во дни своего блестящего царствования, – вспоминает нищий философ, – говорил я с сердцем моим так: вот я возвеличился и приобрёл мудрости больше всех, которые были прежде меня над Иерусалимом. Больше отца моего Давида, больше всех древних властителей Салима (иевусейских и даже до Мелхиседека). Сама царица Савская, мудрейшая на Востоке, приходила слушать его мудрость. И сердце моё видело много мудрости и знания. Мир растений, язык животных, птиц и демонов были ведомы царю. Верно и точно судил он запутанные проблемы человеческих отношений. Смысл и пользу, божественный итрон, мудрец искал в мудрости. Главное – отличить её от безумия и глупости. Как стрелок, с точностью постигающий цель, мудрец безошибочно отличал мудрость от глупости. И делал это много лет.

– Каков же результат?

– Узнал я, что и это – погоня за ветром, и это – томление духа.

Не нашло сердце мудреца покоя, утомился дух, поймал ветер, разжал ладони – пусто.

Кстати, следует заметить, что мудрость и знание искал наш философ, наш премудрый царь не умом, не головой, как, казалось бы, следовало, а сердцем! О том он говорит трижды: Говорил я с сердцем моим… И дальше: И сердце моё видело много мудрости и знания. И опять: И предал я сердце моё, чтобы познать мудрость… Здесь мы стоим перед важным библейским антропологическим утверждением: сердце – орган познания мудрости, познания Бога. Казалось бы, знание исходит от ума, от головы, от мозга или даже от извилин его, сказали бы теперь. Но Соломон ищет мудрость своим сердцем. Голова, мозг – там умственная деятельность человека. Да, это так. Можно даже сказать: это компьютер человека. Но подлинные мудрость и знание, которым открывается Бог, открывается добро и зло, и истинный смысл всего постигается сердцем. Мозг холодно констатирует: Петя сказал вещь, не соответствующую тому, что было, а Ваня лишил жизни Колю. А вот хорошо это или плохо, грех или нет – скажет сердце. Если мозг – это компьютер, то сердце – это человек, сидящий за компьютером. Мозг и даже ум – всего лишь инструмент. Познаёт мудрость и безумие сердце человека.

О сердце как средоточии всей деятельности человека, включая познавательную, и о сердечной мистике, таинственном Богопознании сердцем как о подлинной мистике и подлинном Богопознании имеем глубокое учение священника Павла Флоренского. Свящ. Павел Флоренский: «Мистика церковная есть мистика груди. Но центром груди издревле считалось сердце, по крайней мере, орган, называвшийся этим именем. Если грудь – средоточие тела, то сердце – средоточие груди… Священные писатели знали о высоком значении головы в духовной жизни человека, тем не менее,… средоточие этой жизни видели в сердце» [119; Письмо девятое; тварь]. Подробно раскрывает это же учение о сердце как органе высшего познания профессор-хирург св. арх. Лука (Войно-Ясенецкий). Так, он утверждает, что «наши анатомо-физиологические знания о сердце не только не мешают, а скорее даже побуждают нас считать сердце важнейшим органом чувств, а не только центральным мотором кровообращения» [78; с. 32]. И далее св. Лука подробно раскрывает это учение по Св. Писанию и св. отцам.

Екклесиаст решал не головоломку, он искал высший итрон, мудрость всем сердцем своим. Тем горше было ему, не найдя смысла и в мудрости, сказать: узнал я, что и это – томление духа, пустая погоня за ветром.

Почему, философ, почему в мудрости ты ничего не нашёл, ты, имевший её более всех, что были прежде тебя?!

Екклесиаст отвечает:

Потому что во многой мудрости много печали;

и кто умножает познания, умножает скорбь.

Многую мудрость Соломон имел, но обрёл через неё только много печали. Мудрость Соломона не принесла ему радости. Кто умножает познания, умножает скорбь. Грибоедовское горе от ума. Великие люди испытывают великую скорбь. Где меньше мудрости, там и печали меньше, а некоторым даже море по колено.

Какой же вывод? Или лучше оставить такой результат екклесиастовых исканий без вывода?..

Раши так перефразирует слова Екклесиаста: «Ныне (я познал), что и в мудрости есть сокрушение духа, потому что, обладая великой мудростью, человек полагается на неё и не сторонится запретного и тем самым премного гневит Пресвятого» [23; 1, 17]. Это общий принцип, который постиг Соломон в познании мудрости. Мудрость не только не удерживает от зла, но даже наоборот, человек, полагаясь на свою мудрость, не сторонится запретного. Запретное для профанов, а он, мудрый, понимает суть запретов и потому может позволить себе их нарушение. Ну, а дальше больше, и доходит до худого. Соломон, согласно Раши, и сам «признаёт также, что, полагаясь на свою великую мудрость, он совершил несколько поступков (неблаговидных)» [там же]. Так, израильтянам было запрещено жениться на иноплеменницах. Простому еврею этого бы никто не разрешил. Но он-то, мудрый, знал, что это запрет не абсолютный, существенный, а заградительный, предохраняющий. Это было запрещено, чтобы вместе с иноплеменницами израильтяне не приняли бы и их богов. Мудрый Соломон это знал и потому с чистой совестью полюбил… многих чужестранных женщин (3Цар. 11:1). И к чему это привело? А к тому и привело, что во время старости Соломона жёны его склонили сердце его к иным богам, и сердце его не было вполне предано Ягве, Богу своему (3Цар. 11:4). Вот об этом и вспоминал теперь нищий философ. Глупый грешит, потому что глуп, а мудрый грешит, потому что мудр. Вот тебе и результат! – и это томление духа. Погнался за мудростью, а гнался за ветром. Во многой мудрости много печали. Сиди теперь и думай своей мудрой головой о содеянных глупостях.

Автор в юности своей жил в университетской среде, знал профессоров и учёных, а потом окунулся в приходской мир бабушек, часто вовсе неграмотных. Разница была большая, только грехи были те же самые, а по жизни – так и разницы никакой не было.

Где же тогда итрон мудрости? Где её благой остаток? Но пока в остатке скорбь и печаль.

Св. Дионисий Александрийский развивает мысль, высказанную у Раши, и раскрывает её на основании новозаветного учения. Причина екклесиастовой неудачи чётко раскрывается. Св. Дионисий: «Напрасно надмевался я и прилагал премудрость, – не ту, которую дал Бог, но ту, о которой Павел говорит: премудрость мира сего буйство у Бога есть (1Кор. 3:19). Соломон учился и этой премудрости сверх меры, более всех древних. Теперь он показывает суетность её» [49; 1, 18]. Далее св. Дионисий подробнее раскрывает эту мысль. Мудрость мира сего, знание вещей под солнцем есть безумие пред Богом. Знание природы и общества не прибавляет благочестия. Потому и томление духа, а на дне чащи познания и мудрости сей осадок печали и скорби. Не той мудростью насытил сердце своё великий мудрец. Внешнее знание само по себе пар и пасение ветра. Сколько уже людей после всех университетов пришли к этому.

Св. Григорий Чудотворец чётко определяет, что мудрость, не принесшая Соломону счастья, суть внешняя, земная. Соломон говорит у св. Григория: «Я познал, то я разумею как притчи, так и природу вещей» [44; «Переложение Екклесиаста», 1]. Далее св. Григорий определяет лестницу: «Как за мудростью следует знание, так и знание сопровождают страдания» [там же].

Человек вкусил от древа познания добра и зла. Он был предупреждён, что в день, в который он вкусит от этого древа, смертию умрёт. Не это ли основа и причина экклесиастовой трагедии, екклесиастова горя от ума?..

Св. Григорий Нисский отмечает не божественный дар мудрости Соломона, а мудрость и знания, к которым приложил сердце царь и которых он достиг многим и тяжким трудом. Мудрость хороша, но поскольку приобретается трудом, причиняющим даже скорбь и болезнь, то и она суета. Св. Григорий: «И на это, говорит Екклесиаст, стало у меня произволение духа: приобрести себе множество мудрости… Сие же обыкновенно не без усилия достанется старательным, но приложивший себе ведение, без сомнения, до одной меры с учением простирает и труд. Посему Екклесиаст говорит: приложивый разум, приложит болезнь. А когда дошёл до этого, тогда о приятном произносит, как о суетности» [40; Беседа 2].

Когда египетский царь спросил Диогена, чертившего на земле что-то из расположения небесных светил, как бы и ему постичь эту науку, мудрец поднял голову и бесстрастно сказал: «Царь, в науке царских путей нет». Через труд и болезнь познаётся мудрость.

Одному уж очень усердно занимавшемуся науками студенту, забывавшему при этом обо всём остальном, некая мудрая женщина сказала:

– Ты сейчас изучаешь всё, чтобы потом не заниматься ничем. Здоровья не хватит.

Мысль св. Григория о горьком труде в добывании мудрости и знания повторяет и блж. Иероним: «Муж мудрый скорбит о том, что мудрость скрывается в таком отдалении и глубине и не сообщается уму так, как свет зрению, а достигается с некоторыми мучениями, невыносимым трудом, постоянным углублением и занятиями» [64; 1, 16–18].

Однако основная мысль блж. Иеронима иная. «Соломон равно стремился постигать мудрость и знание, а с другой стороны – заблуждения и глупость, чтобы в стремлении к одному и в уклонении от другого испытывалась истинная мудрость его» [там же]. Стремление к мудрости и знаниям, а также уклонение от заблуждений и глупости заставляют двигаться в одном направлении. Но, увы!.. и в этом… он пас ветры и не мог постигнуть совершенной истины. В чём же дело? Ответ блж. Иероним находит вполне евангельский: «Чем больше кто будет постигать мудрость, тем больше он негодует²², что подчинён порокам и далёк от добродетелей, к который стремится. А поскольку сильные будут терпеть и сильные муки, и кому более даётся, от того более и взыскивается, то прилагающий мудрость прилагает потому и скорбь» [там же].

Ещё Сократ чертил два круга – малый и большой. Внутри – ведомое, вне – неведомое. Мало ведомого – мало прикосновения к неведомому, много ведения – ещё больше прикосновения к неведомому.

Согласно с Сократом рассуждал св. Григорий Богослов: «И действительно, приложивый разум приложит болезнь (Еккл. 1:18). Он не столько радуется о найденном, сколько скорбит о непостигнутом, как обыкновенно (представляю себе) случается с людьми, которых отвлекают от воды, прежде нежели они утолили жажду, или которые, надеясь что получить, не могут схватить того руками, или от которых мгновенно скрывается озарившее их блистание света» [37; с. 51–52; Слово 3, в котором Григорий Богослов оправдывает удаление своё в Понт].

Так и в духовной жизни. Ведающий тайны Царствия Божия, как сетует блж. Иероним, много скорбит о грехах своих, не ведающий Бога и о грехах малую имеет скорбь. Да и взыщется на суде с мудрых и сильных больше, чем с неразумных и слабых. И будут мудрые биты больше, чем неразумные.

Горе от ума Екклесиаста, нашего ищущего философа, очень глубинно с христианских высот раскрывает блж. Диадох, епископ Фотики, что в древнем Епире Иллирийском. Блж. Диадох говорит о двух радостях и скорби между ними. Первую Екклесиаст имел, но она не устроила его, до второй не дошёл, так и застряв вместе со многими в скорби между ними. Итак, блж. Диадох: «Иная есть радость началовводная, и иная завершительная; та не непричастна мечтаний (о себе), а эта сильна смиренномудрием, посреди же их – печаль боголюбивая и неболезненный плач. Яко во множестве мудрости множество разума, и приложивый разум, приложит печаль (Еккл. 1:18). Сего ради надлежит прежде началовводною радостию призвать душу к подвигам, потом предать её обличению и искушению истиною Духа Святого как о прежде содеянных грехах, так и о содеваемых ещё поползновениях в самозабвении… Чтоб после того, как обличение Божие искусит её, как в горниле, она восприяла действо немечтательной радости в тёплом памятовании о Боге» [52; Подвижническое слово, гл. 60].

Об этой диадоховой скорби, этой мудростью сотворённой печали, которая одна только может перевести от первой радости ко второй, с сокрушеньем сердечным писал прп. Пётр Дамаскин: «О, сколько слёз желал бы я иметь, когда отчасти вижу себя самого… Если плачу, это производит во мне самомнение, и если не плачу, опять приходят страсти… Молитва моя бывает для меня искушением и невнимательность – погибелью. Приложивый разум, приложит болезнь (Еккл. 1:18), говорит Соломон. Недоумеваю и изумляюсь, и не знаю, что делать. Если же не знаю, может быть, и не делаю, к осуждению служит мне знание. Увы мне! Что мне избрать? [66; Творения, кн. 2, слово 24 подаёт сердцу чувство, чтобы человек знал полезное].

Но Соломон не Пётр Дамаскин. Он не знал полезное.

Что пользы человеку от трудов его?,,

Задумался философ и, найдя мудрость, обрёл томление духа. Много узнав, нашёл головную боль. И не видел он в мудрости больше ничего, кроме пара рассеивающегося, а в обретении знаний – пасения ветра и погони за ним.

Разминулось с тех пор полторы тысячи лет.

В итальянском городе Нурсии в богатой семье родился в 480 году сын Венедикт. По уму своему уже в ранних летах был он, как старец. Светские науки и всю мудрость, что есть под солнцем, послан он был изучать в Рим. Однако там, в языческих школах, видел он много развращённых, живших по страстным похотям своим. Оттого и удалился он оттуда, чтобы из-за мелкого книжного обучения не погубить великого разума своей души и, развратившись с людьми порочными, не впасть в пропасть греховную. И сказано в житии прп. Венедикта Нурсийского, отца западного монашества: «Итак, он вышел из школ не наученным мудрецом, а разумным невеждой, и презрел внешнее любомудрие, дабы сохранить внутреннее целомудрие» [48; 14 марта].

Там, в Римской языческой школе, прп. Венедикт вполне постиг, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь. Все науки этого мира суть «малое книжное обучение», так легко губящее «великий разум души». Венедикт сумел остаться «разумным невеждой», не погнался за жар-птицей внешнего знания, а Соломон вполне стал «наученным мудрецом». Венедикт познал радость Царствия Божия, а Соломон умножил скорбь.