Обитель Михаила Клопского

Еще дважды посетил я Новгород, и опять под сению Юрьевской обители. Это было весною, когда полная вода выступила из берегов Волхова и залила все окрестности. Казалось, озеро Ильмень приступило к великому Новгороду, и его окрестные обители, рассеянные по холмам, стояли каждая на своем отдельном острове, как будто бы северная Венеция внезапно возникла из Славянских вод. Не было другого сообщения, кроме как водою, с дальнею обителию Святого Михаила Клопского, отстоящею на 15 верст от Юрьева, которую давно желал я посетить, по особенному уважению к почившему в ней угоднику Божию, и воспользовался полноводием, чтобы отплыть туда на восьмивесельном катере. Но плавание сие, по-видимому легкое, оказалось весьма трудным. Из Волхова надобно было втекать в русло малой речки Прости, пересыхающей летом, и отыскивать догадкою ее течение по большим полянам, залитым водою, где часто останавливался на мели катер. Мы плыли мимо Ракомы, бывшего села Ярослава Великого, где некогда в порыве юношеского гнева избил он старшин Новгородских и куда несколько дней спустя граждане великого города, услышав, что Великий князь Святополк умертвил своих братьев Бориса и Глеба и что Ярослав хочет бежать к варягам, пришли великодушно предложить ему свою помощь. Совершенно новая церковь Святого Феодора Стратилата стоит на старом урочище Ярослава, и не осталось никаких следов жилья княжеского. Только там, где речка Прость впадает в Веряжу, расширился проток и катер быстро поплыл к озеру и обители, увлекаемый стремлением воды. Она представилась издали, окруженная также водою со всех сторон, и величествен был ее трехглавый собор с колокольнею посреди широкой равнины вод.

Если смотреть только на церковные здания обители, то они мало заключают в себе примечательного, хотя довольно благолепны и восходят до времен царя Иоанна Васильевича. Им основан холодный собор Троицкий, из уважения к памяти преподобного Михаила, там почивающего под спудом, с приделом во имя его в южной части алтаря. Но другая придельная церковь – Покрова Богоматери – и теплый собор во имя чудотворца Николая, сооружены после разорения шведского уже по воле Царя Михаила Феодоровича, и обитель обязана нынешним своим благолепием усердию трех игуменов: Товии, Паисия и особенно Герасима, которые друг за другом управляли ею в нынешнем столетии. Однако первое и лучшее ее сокровище есть мощи Преподобного; он прославил собою монастырь, ненавистный до него в пределах Российских, и доселе привлекает к нему усердствующих богомольцев.

Весьма замечательна не только для церкви, но и для истории жизнь сего отшельника, о которой мало кто знает, хотя она тесно связана с событиями лучшей эпохи Новгорода и касается княжения Московского. На месте, называемом Клопово, уже существовала убогая обитель во имя Святой Троицы, и там игуменствовал Феодосий, впоследствии избранный на кафедру Софийскую. Однажды (это было 23 июня 1408 года), священноинок Макарий, имевший келлию свою при деревянной тогда церкви Святой Троицы, совершая по очереди утреннее служение, хотел покадить и келлию и нашел ее отверстою. Еще более изумился Макарий, когда увидел в ней мужа, облеченного в одежды иноческие, пишущего «Деяния Святых апостолов» при свете горящей пред ним свечи. С ужасом возвратился он в церковь и сказал о том игумену; игумен же с братиею по окончании утрени, взяв с собою крест и кадило, пошли в келлию, но уже нашли ее крепко затворенною изнутри. Никто не отозвался на их голос и стук, так что игумен принужден был выломать двери, и, к общему изумлению, опять обрели в ней того же старца, неподвижно сидящего и продолжающего свое писание. Игумен стал вопрошать его: «Поведай мне, кто ты, человек или дух?» – и услышал в ответ те же самые слова, как бы собственное эхо. Он стал творить молитву – то же и старец; игумен оградил себя крестом и покадил фимиамом – и старец, уклоняясь от кадила, ограждал себя крестом. Когда же настало время литургии, он, придя в церковь, присоединил голос свой к голосу братии и начал вслух читать «Апостол» стройно и приятно. Игумен велел ему во время трапезы читать жития Святых, и некто из братии не мог вкушать пищи, до такой степени сладостно было его чтение. После трапезы игумен ввел нового брата в отдельную келлию, и с того дня безвыходно начал он жить в обители, проводя день и ночь в посте и молитве, вкушая пищу только однажды в неделю, не имея у себя ни единой вещи, ибо являл совершенную нестяжательность и изнурял тело свое чрезвычайными трудами. Со дня на день возрастало к нему уважение братии, и все почитали его за великого мужа, хотя он, ради большого смирения, представлял из себя юродивого. Никому, однако, не было известно, кто он, и отколе пришел в обитель, и даже какое его имя?

В первый раз, когда сей неведомый миру инок под видом юродивого посетил Великий Новгород, он уже проявил таящуюся в нем благодать Божию. Толпа детей на улицах стала ругаться над его юродством, бросая в него камни и всякую нечистоту, но блаженный не радел о них; увидев отрока, тихо стоящего около дома церковного, он взял его за власы, поднял выше себя и возгласил: «О Иоанн, учись книгам прилежно, ты имеешь быть архиепископом Великому Новгороду». И действитльно отрок сей, отданный матерью, ради сиротства своего, в научение некоему дьякону, был впоследствии знаменитым Святителем Ионою, которого нетленные мощи доныне почивают в обители Отенской, им основанной за 40 верст от Новгорода. Подобало, однако, прославиться и тому, кто возвещал славу других, как собственную. Однажд, удельный князь Константин Дмитриевич, сын витязя Донского и брат державствовавшего тогда Василия, будучи наместником Новгорода, пришел посетить обитель Троицкую, настоятель коей Феодосий был его отцом духовным. После Божественной литургии, во время трапезы, которою угощал благочестивый князь всю братию, игумен велел старцу читать житие многострадального Иова. Тронутый сдадостию голоса князь подошел к читавшему и внезапно с глубоким уважением ему поклонился, воскликвув: «Это Михаил, сын Симеонов!» Но праведный отвечал ему: «Один Бог, создавший меня, ведает кто я». Игумен стал увещевать его, для чего не хочет открыть своего имени, и старец сказал ему: «Да будет тебе известно, что меня зовут Михаилом». Но князь Константин, не довольствуясь столь смиренным отзывом, в свою чреду сказал игумену: «Да будет тебе известно, что старец сей ближайшими узами родства соединен с нами». И все с бдагоговением воззрели на мнимо юродивого.

Кто же был сей Михаил, сын Симеонов? Отнюдь не меньше, как сам законный наследник державы Российской по праву старейшинства, если бы только он искал царства земного вместо небесного, ибо Димитрий Донской, отец обличившего его князя

Константина, происходил от Великого князя Иоанна Калиты, только чрез младшего его сына Иоанна, а Михаил был сыном старшего, Великого князя Симеона Гордого, и так как новое право престолонаследия сына по отцу началось только со времен Димитрия Донского, то Михаил, как старший в роде, долженствовал бы наследовать престол по кончине дяди своего, Великого князя Иоанна II. Но не так размышлял о том блаженный труженик. По смерти державного отца своего и двух старших братьев, которые скончались от морового поветрия, опустошившего всю Россию, отрок Михаил с матерью своею Мариею возрастал в мире под сению кроткого дяди Иоанна, а когда и сей отошел в вечность, не хотел он вступиться в мятежное наследие державы Российской, сокрушаемой тогда татарами. Равнодушно видел Михаил, как овладел им сперва князь Суздальский Константин Дмитриевич, а потом приобрел оное еще в малолетии Димитрий, будущй витязь Донской. О другом, более светлом и прочном престоле радел юноша, и когда после славного Мамаева побоища иной разоритель, хан Тохтамыш, пришел опустошить Москву и все семейство великокняжеское бежало в Кострому, Михаил стал размышлять в себе, что уже преходит образ мира сего и сокрушаются престолы князей, возводимых и низводимых рукою Господней; ревностно возжелал он не мимоходящего царства, но исполненного вечных благ и навсегда покинул всякую заботу о временном княжении и даже о доме родительском. Внезапно скрылся юный князь, и никто не мог проведать места его уединения. Нежная мать, долго оплакивая его как мертвеца, сама постриглась в одной из обителей и там окончила благочестиво дни свои. О Михаиле же ничего не было известно, доколе не явился он уже в ангельском образ, в монастыре Клопском, доколе не обличил его там племянник, князь Константин!

С того времени Господь ознамевовал угодника своего многими чудесами – во свидетельство той небесной державы, которая уже ему была предназначена и в земном его жительстве. Однажды, когда убийственная засуха тяготела над пределами Новгородскими и иссякали все источники, пономарь обители, вышедши искать где-либо воды вдоль берега высохшей реки Веряжи, увидел Михаила, пишущего на песке слова Писания: «Чашу спасения прииму и имя Господне призову»; когда же извещенный о том игумен спросил отшельника о таинственном значении слов сих, Михаил обещал ему на этом месте источник воды не иссякающий, что и совершилось по его молитве. В другой раз, во время голода, игумен усомнился раздавать оскудевающий хлеб приходившим в обитель, но Михаил успокоил его примером евангельским о пяти хлебах, насытивших пять тысяч народа, и показал ему, что житницы монастырские не истощаются от взимаемого из них хлеба. Еще однажды, когда разбойники во время Божественной литургии собрались ограбить обитель, Михаил, как бы юродствуя, сказал игумену, чтобы он пригласил всю их дружину на трапезу монастырскую, и смело объявил в лицо тридцати вооруженным, что не исполнится совет их. Они же, смятенные его словами и внезапною болезнию двух вождей своих, не только не ограбили обители, но даже принесли ей богатые дары; один из заболевших разбойников просил себе пострижения и, исцелившись, пребыл иноком.

Вторично посетил князь Константин Великий Новгород и обитель Троицкую уже не в качестве наместника великокняжеского, потому что был в ссоре с братом своим за права престолонаследия и даже лишен удела. Блаженный Михаил, отрекшийся более чем от удела – от целого царства, утешил кроткими словами своего сродника; он внушил ему благую мысль создать каменный храм в обители во имя Пресвятой Троицы, пообещал возвращение ему удела, что исполнилось немедленно по освящении церкви, ибо Великий князь опять с ним примирился. Предсказал он и своему игумену Феодосию о его кратковременном превознесении на святительской кафедре, без посвящения, однако, в сан архиерейский, и это совершилось по смерти престарелого архиепископа Симеона. Вече народное избрало Феодосия, возвело на сень палат архиерейских, и уже два года, как самостоятельный Владыка, управлял он делами церковными, не имея случая идти за посвящением в Москву по смутам политическим; и вот опять беспокойное Вече, возбужденное против Феодосия посадниками, изгнало его с престола в прежнюю обитель, но бывший Владыка утешился там лицезрением Блаженного.

Судьбою царственного отшельника было в самом добровольном смирении своем обличать и утешать князей и Владык, и как бы располагать заблаговременно их избрание своими таинственными предсказаниями. Так указал он кафедру Софийскую Феодосию и Ионе, еще отроку; так обличил и первого Евфимия, корыстного нравом, отягощавшего обитель лихоимством. «Повелевают ли Священные Писания пастырю расхищать стадо? – грозно сказал ему Преподобный. – Знаешь ли сам, для кого ты собираешь?» При сих словах разболелся внезапно архиепископ и вскоре скончался. Второй Евфимий, ему наследовавший на кафедре, но не нравом, ибо прославился святостию своей жизни и нетленно почивает в созданной им обители Вяжецкой за 12 верст от Новгорода, был искренним другом Святого. Неустройство гражданское смущало тогда Великий Новгород; он был в разрыве с Великим князем Московским, и некоторые из граждан хотели подчиниться Королю Польскому, посему Владыка Евфимий, уже три года избранный, не мог еще быть рукоположен в сан святительский. В смущении духа посетил он обитель Троицкую и просил блаженного Михаила помолиться о нем Богу, дабы мог восприять законное святительство от Митрополита Московского. Но Михаил, представляя из себя юродивого, исторг платок из рук Евфимия, покрыл им себе голову и воскликнул: «Смоленска достигнешь и там архиерейство примешь». Сбылись слова Блаженного, ибо спустя несколько времени, Евфимий отправился в Смоленск и принял там рукоположение от митрополита Киевского Герасима. Когда же возвратился в обитель благодарить старца, Михаил велел ему ехать в Москву, утолить гнев Великого князя Василия Темного против Новгорода и испросить себе благословение у митрополита Фотия.

Блаженному Михаилу, уступившему свое земное наследие племяннику и внуку, прилично было давать отеческие наставления невольно утратившему престол свой, ибо все князья русские приходили к нему, как к старшему из их племени. Князь Димитрий Шемяка, ослепивший двоюродного брата своего Василия Темного и только на краткое время наследовавший великое княжение после отца своего Юрия, пришел искать себе убежища в Новгороде, который любил величаться покровительством изгнанных князей. Он посетил смиренного Михаила в его обители и просил умолить о нем Бога, дабы возвращено ему было царство. Но старец отвечал: «Княже, всякая власть даруется от Бога, ты же возбудил на Руси великие междоусобия на радость врагам ее. Если опять на сие дерзнешь, ведай, что не только желаемого не получишь, но даже отеческого наследия, и со срамом возвратишься сюда, и здесь тебя приимет трилокотный гроб». Не послушался Святого неспокойный Шемяка, опять воздвигнул брань и, снова побежденный, вторично прибежал в обитель просить благословения и прощения у Святого. «Я слышал, о Князь, – сказал ему Михаил, – землю, трикраты вопиющую и тебя восприять хотящую». Не умилился и сею горькою речью Шемяка, как бывает всегда обычай у честолюбцев не отступать от своих замыслов до конечной гибели. Сняв с себя свою княжескую одежду, он облек ею труженика, как бы нуждавшегося в великолепных ризах, и взяв его за главу, стал целовать с любовию, умоляя предстательствовать о нем, дабы хотя возвратилась ему отчина его, удел Галицкий. Но Святой опять повторил ему прежнее горькое пророчество, что, не достигнув удела, со стыдом возвратится в Новгород. И во второй раз сбылось предсказание, ибо Шемяка, разбитый войсками великокняжескими, бежал в Новгород и там отравлен был собственными боярами. Прах его погребен в холодном соборе Юрьевской обители, которой благодетельствовал он при жизни.

Светлый взор Михаила, далеко проникая в будущее, с горестию предвидел и близкое падение Новгорода, который представлялся мирскому глазу еще во всем блеске своего величия. Однажды сошелся он со святым архиепископом Евфимием в основанной им обители Святителя Николая на Вяжицах и сказал ему: «Сегодня радость великая в царствующем граде Москве» (это было 22 января 1440 года). «Какая же вина сей радости?» – спросил Архиепископ, и прозорливый ответствовал: «Сегодня родился Великому князю Василию сын и нарекли имя ему Тимофей; Иоанном же еще наречется. Он будет наследник царству и всем странам явится страшен, примет и сей Великий Новгород, и все наши обычаи изменит, и нас переведет в свою землю». И чрез сорок лет исполнилось его пророчество. Великий наш историограф почерпнул также сказание о сем из летописи, внесенной в Степенную книгу; но, называя инока Мисаилом, он не имел случая прочесть житие его и не знал о его высоком роде и достоинстве не только духовном, но и историческом, а потому сомневался в истине сказания. Но сколько таких примеров дара пророческого открывается в летописях христианства, по слову Господа нашего Иисуса Христа «Веруяй в Мя, дела, яже Аз творю, и той сотворит, и больше сих сотворит, да вы чудитеся». Несколько лет спустя блаженный старец повторил то же пророчество Новгородскому вельможе Иоанну, прозванием Немиру, пришедшему посетить обитель. Боярин сообщил ему свою заботу, что Великий князь Василий хочет идти воевать в Новгород за то, что граждане приняли себе в наместники одного из Литовских князей. Но Блаженный, устремляя взор свой гораздо далее предстоявшей опасности и видя уже конечное падение Новгорода, как бы наступившее, сказал ему: «Почто, яко безумные, мятутся новгородцы? Если не утолите гнева Великого князя Иоанна, бывшего уже соправителем, то многие беды примите, ибо за непокорность вашу он придет сюда с воинством и станет на берегах, попалит страну вашу и многих из вельмож ваших посечению предаст, других же отведет в плен. А тот князь, на которого имеете надежду, ни себе ни вам помочь не может, и сам, побежденный, вдастся бегству. Потом вторично придет Великий князь, возьмет город ваш и всю свою волю над ним сотворит. Вы ли воспротивиться можете тому, что суждено ему было еще при рождении?» Так в течение 44 лет лично направляя Владык и князей Новгородских, блаженный Михаил связал память свою с грядущими событиями великого града.

Приблизилось время блаженной кончины царственного отшельника: предвидевший судьбу людей и народов предчувствовал и свое близкое отшествие к Богу. Братия стали замечать, что он начал становиться во время Богослужения вне храма с правой стороны, и когда игумен спросил его, зачем не входит в церковь, святой отвечал ему словами псалма: «Се покой мой во век века, яко зде вселитися имам». В начале декабря 1451 года заболел он тяжким недугом, который продлился до 10 января. Тогда призвал он всю братию и стал просить у всех себе прощения. Плакали иноки и сами просили себе благословенья его и молитв, он же, утешая их, обещал и по смерти не оставлять обители. Видя крайнее изнеможение старца, игумен хотел немедленно приобщить его Святых Таин, но Преподобный отложил до другого дня причащение свое и, к общему изумлению, на следующее утро сам взошел в церковь приобщиться. После Божественной литургии, как Пророк Исайя, приявший угль от Серафима, Михаил, обоженный приятием Тела и Крови Господих, сам положил углия и фимиам в кадило и с ними возвратился в свою келлию. Утешенный его внезапною крепостию игумен послал ему в келлию пищу с трапезы, но братия обрели его уже отошедшим ко Господу, простертым на ложе с руками, сложенными на груди крестообразно, и всю его храмину исполненной благоухания. Плачем огласилась вся обитель; по зову игумена Феодосия поспешил в нее Святой архиепископ Евфимий со всем освященным собором и со множеством народа, чтобы проститься с преподобным и воздать ему должное погребение. Но невозможно было прокопать для его могилы землю, отвердевшую крепче камня от жестокого мороза. Тогда игумен вспомнил место, где любил стоять в последнее время Преподобный; архиепископ велел копать там могилу, и что же? – земля на этом месте была мягка, как летом. Исполненный священного ужаса духовный собор со слезами умиления похоронил тут блаженного Михаила, столь явно указавшего избранное им место упокоения, и непрестанные исцеления стали истекать от гроба всем, приходившим к нему с верою; даже издали призывавшие имя его в скорбях своих или в пучинах водных получали видимо его помощь. Так явился он на море купцу, плывшему из западных стран, и спас его от бури, и князю Белозерскому Василию, обуреваемому на озере Ильмени, который призвал Святого, подал он руку помощи, и князь по утихшим водам достиг его обители. Самая обитель сия, внезапно объятая огнем, спасена была от конечной гибели только предстательством Преподобного. Таков был сей великий угодник Божий, променявший венец земного царства на неувядаемый венец небесного.

Воздав молитвенное поклонение смиренному Михаилу и осмотрев его убогую ныне обитель, я взошел на колокольню, чтобы оттоле окинуть взором всю окрестность. Широкий Ильмень открылся мне вдали, за устьем реки Веряжи, и множество сел, рассеянных вдоль протока и по берегам озера; из них некоторые именами своими доселе свидетельствуют о древних урочищах или о прежних владельцах, как например, Спас-Епископов, т. е. епископский, достояние бывших Владык Великого Новгорода. На расстоянии семи верст, за прибрежною крутизною, показались главы другой обители – Ефрема Перекопского, но позднее время не позволило мне посетить ее. Какой особенным мир обителей и отшельников проявлялся в лесистых и болотистых окрестностях Новгорода! Это был как бы некий отдельный оазис на пустыре широкой земли Русской, где все дышало своим Софийским воздухом и даже в церковном отношении слабо держалось общего союза, кроме рукоположения одного Владыки. В XIV и XV веках, в полном цвете развилась жизнь духовная и гражданская на берегах Волхова. Современником царственного Михаила, хотя и гораздо его моложе, был сей преподобный Ефрем, родом из Кашина, поселившийся сперва в обители Колязинской Святителя Макария. Он пришел искать себе строжайшего начала иноческого у другого великого отшельника Саввы, который из тех же пределов явился раньше его в дебрях новгородских, на берегу реки Вишеры, и, основавшись там с благословения архиепископа Иоанна Ш, повторил строгое житие древних столпников на пустынном столпе своем к изумлению всего края. С его молитвою переселился Ефрем на дикий берег Ильменя, в место совершенно безлюдное, и создал себе пустынную келлию в устьи речки Веренды. Молва привлекла к нему других любителей безмолвия, и Святой архиепископ Евфимий, друг Михаила Клопского, поставил его против воли настоятелем зарождающейся обители при сооруженной им церкви Богоявления. Обитель сия получила впоследствии прозвание Перекопской, или Перекомской, от малого протока воды, который прокопал блаженный Ефрем для удобнейшего сообщения речки с озером; она сохраняла свое название даже и в то время, когда воды озера, часто к ней подступавшие, принудили наконец иноков перейти на другое место, за две версты выше, также на берегу Ильменя. Это случилось уже во дни царя Грозного и Владыки Новгородского Пимена, при ученике Преподобного Романе, который перенес обе деревянные церкви и сами мощи своего блаженного учителя во вновь созидавшуюся обитель. Она пострадала при общем разорении шведами и еще раз от жестокого пожара, и в ней уцелела только одна каменная церковь Святителя Николая с приделом преподобного Ефрема, где почивают под спудом его мощи. Наконец, от крайнего своего убожества, монастырь был упразднен и приписан к Клоповому, но в последних годах минувшего столетия ревностный обновитель запустевшей обители Вишерской Варлаам, из бдагородного звания, после воинских трудов принявший на себя иноческий образ, обновил и древнее жительство ученика Святого Саввы. Начав с его раки, восстановил он все обветшавшее здание и убедил игумена одного из городских монастырей, Лаврентия, перейти с братиею в сие более свойственное инокам уединение. Таким образом, усердием одного благочестивого мужа восставовились оба монастыря, сродные между собою по своему началу; а Вишерская обитель послужила в свое время рассадником духовной жизни в Новгороде от благоговейного собрания многих благородных иноков, наследовавших усердие и добродетели обновителя Варлаама.

Било уже двенадцать часов ночи на колокольне Юрьевской, когда возвратился я после трудного моего плавания по заливам и протокам из обители Святого Михаила Клопского.