Рюриково Городище
Оставалось не более двух часов до захода солнца, когда я решился посетить в устье Волхова ближайшие к Юрьеву обители. Этот осенний вечер напомнинал собою летние; воздух благорастворен был необычайною теплотою, ветер совершенно затих, не подымалось ни одной волны на широком Волхове, не было их и в бурном Ильмени, который, казалось, с отеческою любовию смотрел на свое величавое чадо, сам отходя к покою в последних лучах вечера; солнце спускалось к нему по золотым ступеням многоглавого Новгорода. Наместник с одним из братии Юрьева монастыря радушно вызвались мне сопутствовать, и приготовлен был большой катер на краю слободы Юрьевской в виду Перунского скита. Мы причалили сперва к малому островку, не всегда, однако, окружаемому водою, где около древнейшей церкви Новгорода устроен новый скит и живут двенадцать отшельников. Там некогда на холме, пред лицом бурного славянского Ильменя стоял Перун, сверженный в Волхов первым епископом Новгорода Иоакимом, и там равноапостольный Князь Владимир соорудил первую христианскую церковь на севере нашего отечества. Она цела и доныне, во всей своей древней простоте, и празднует Рождеству Богоматери, которая сама послужила Храмом Воплощенному.
Благочестивый настоятель обители Юрьевской принял меня со скитскою братиею в мирной ограде Перуновой и ввел во внутренность святилища; оно огласилось тихим пением праздничного тропаря, и сладко было слышать гимн сокрушительнице Перуна, на самом месте ее победы:
«Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей Вселенной, из Тебя бо возсия Солнце правды, Христос Бог наш, и, разрушив клятву, даде благословение и, упразднив смерть, дарова нам живот вечный».
Самое строение церкви свидетельствует о ее непреложной древности, восходящей до времен Святого Владимира; она одноглавая, в виде четверогранного столпа и более распространена в ширину, нежели в длину, которая не превосходит трех саженей, если не считать низкой трапезы и алтаря, имеющего вид урезанного восьмиугольника. С двух сторон ее по два узких окна, а в алтаре тремя подобными же отверстиями проливается свет, в честь Святой Троицы. Но, несмотря на тесноту, во внутреннем устройстве строго соблюден чин древних православных церквей: алтарь разделен на три части – для удобства священнослужения, иконостас в пять ярусов, хотя и с обновленными иконами, дабы праотцы, пророки и апостолы предстояли при молитвах церковных. К двум столбам прислонены клиросы, и даже есть хоры, как бы в обширном храме, ибо Святая София служила для всех образцом. Церковь холодная, но трапеза теплая, и в ней ежедневно совершается утреня, часы и вечерня, и читается днем и ночью неумолкаемая Псалтырь по усопшим; Божественная литургия бывает только в субботние и воскресные дни, по уставу древних скитов Палестинских.
На столбах церкви написано время ее основания в 995 году равноапостольным Князем и время ее обновления священноархимандритом Фотием в 1828 году, с именем первого настоятеля сего нового скита, аввы Сергия. Преемником его был незабвенный князь Аникита Шахматов, который, сделавшись потом паломником в Палестине, благочестиво окончил дни свои при миссии Афинской, в назидание всей Греческой церкви.
Mногo бедствий испытал первый храм истинного Бога на урочище идольском Новгорода; удержался, однако, в качестве обители до 1767 года и тогда только упразднен. Пожар, бывший в 1822 году, возбудив усердие любителя древности к святыне, послужил к его обновлению из приходской убогой церкви в благоустроенный скит. Как после упразднения первоначальной обители Перунской все ее принадлежности перенесены были в Юрьев, так из него опять воссияла ее древняя слава, и обновился ветхий храм Богоматери, одиноко стоявший на холме Перуна, свидетеля славного события. Другая деревянная церковь, во имя Живоначальной Троицы, уже изчезла; на пустынном острове возникли опять келлии отшельников, и ограда обители, которая была некогда первым оплотом против Славянского идолослужения и бурных волн Ильменских. Опять огласилась над водами мятежного моря Славянского, у самой пристани его сокрушенного кумира, тихая песнь отшельников: «Житейское море воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве».
Архимандрит ввел меня в келлии скитских отшельников и в отдельный покой их настоятеля, отколе открывается обширный вид на все озеро, затекающее за дальний небосклон; потом благосклонно проводил до пустынного берега. Мы потекли по быстроте широкого Волхова, который перестает быть младенцем от самой колыбели. К Городищу, древнему жилищу князя Рюрика, направлен был путь наш. Два протока, Волховец и Жилотуг, начинаясь от двух оконечностей Городища, образуют из него остров, и потом, соединяясь опять в один широкий рукав, за могильным холмом Гостомысла, под стенами Хутыня впадают в Волхов.
Там, где стоял на крутом берегу реки, городок варяжского пришельца, который содержал им в повиновении слободы славянские около Ильменя, теперь убогое селение, сохранившее, однако, название Рюрикова Городища. С сего времени утвердились там князья русские, даже и тогда как великий Ярослав перенес двор свой ниже по Волхову и за ним потянулся весь Новгород, по обеим сторонам реки. Место сие на острове и на холме не так мало благоприятствовало первобытному своему назначению, чтобы непрочные властители вольной столицы славянской решались скоро его оставить. Оттоле княжили они, как и с дворища Ярославля, и там укреплялись некогда против буйного Веча; туда изгонял и Новгород своих наместников князей, когда Вече объявляло им конец тревожного, краткого их владычества. «Ступай к себе на Городище!» – взывала мятежная толпа и там уже не тревожила изгнанника, потому что издавна привыкла почитать место сие чуждым Новгороду, заветным гнездом рода Рюрикова. Горько отозвалось оно Новгороду во дни его падения! Иоанн III, еще однажды угощавший на городище Владыку, посадников и бояр, прежде других мест занял войсками укрепленное жилище предка, чтобы по его примеру господствовать над городом, а Грозный внук его оросил потоками крови Новгородской роковой холм сей, ибо на нем совершал он жестокий суд свой над древнею вольностию славянской родины.
Городище, всегда принадлежавшее Государям московским, подарено было Петром Великим любимцу своему, князю Меншикову, и было свидетелем падения сего славного временщика со всей высоты его. Во дворце Городища объявлен был князю и его дочери, невесте Императора, строгий указ бывшего ее жениха об утрате ими всех достоинств их высокого сана и о ссылке в Сибирь; ибо дотоле они еще не знали своей горькой участи, полагая только, что лишены милости царской и будут жить в дальних деревнях. Здесь и сорвали с них пышные одежды княжеские и облекли в убогие крестьянские рубища. Невеста царская, увидя себя в столь неожиданной одежде, бросилась в объятия родителя с горьким словом: «Ах я крестьянка!» и мужественно покорилась своей участи. Отселе повлекли их в жестокое изгнание, в пустынный Березов, где им суждено было вскоре встретить и виновников своего изгнания, Долгоруких, и там, на чужбине, положить свои кости. Дворец князя Ижорского и сад его поступили опять во владение казны, но теперь нет и следов княжеской усадьбы. Один только убогий садик с несколькими избами обывателей покрывает часть холма Городищенского.
Еще стоит, однако, на опустевшем урочище древняя каменная церковь Благовещения, сооруженная вначале Мстиславом, великим сыном Мономаха, который украсил столькими храмами столицу славянскую. Спустя два столетия, она пришла в ветхость и восстановлена, по воле Великого Князя Симеона Гордого, архиепископом Василием, одним из знаменитых Владык Новгорода, которого белый клобук перешел ко всем митрополитам русским. Церковь сия еще дважды обловлена была – в исходе минувшего столетия и вначале нынешнего, и к ней пристроена трапеза с приделом во имя Сретения Господня. Но внутреннее ее устройство удержало древний характер византийский, по образцу Перунското скита, хотя она гораздо обширнее. Та же четвероугольная внешняя форма и тройное разделение алтаря, ибо так устроены почти все Новгородские церкви; уцелевший на стене образ Господа Вседержителя и часть мощей мучеников Черниговских, Князя Михаила и боярина его Феодора, составляют ныне главное сокровище сей древнейшей придворной церкви князей Новгорода. Две другие деревянные церкви – Святителя Николая и бессребренных Чудотворцев, которые стояли подле каменной, давно уже уничтожены. Но от ее заросшей травою паперти, не попираемой более княжескими стопами, какой очаровательный вид открывается на их старую отчину – великий Новгород с его окрестностями!
Багровое солнце уже близко было к земле Новгородской и бросало огненные лучи свои прямо в церковь Мстислава. Белый величественный Юрьев, другое славное дело рук его, рдеющий вечерними лучами, стоял на рубеже озера и реки, как некий светлый страж, их охраняющий. По сторонам его Перынь и живописная усадьба Орловская, как дети подле своего родителя, отражали также его вечернюю славу. Море Славянское синело вдали за мысом бывшего громовержца. Юноша Волхов, исполненный света и жизни, плавно шел мимо вековых храмов, заходя, как бы на поклонение, во все пристани и заливы; а храмы все более и более умножались вдоль берегов его, доколе не срослись все в один великий Новгород и не увенчались державною главою Софийскою. Слобода Воскресенская на противоположном берегу, куда по воле Иоанна переброшен был из Городища мост славным его зодчим Аристотелем, служит преддверием города; далее зубчатый Кремль на холме со своими башнями и куполами догорал последними лучами дня, и отблеском их озарялись новый великолепный мост Волхова и вся Торговая сторона с ее бесчисленными церквами. Они все собрались, как бы по звуку вечевого колокола, к старому дворищу князя своего Ярослава, а вдали мелькали обители Антониева и Деревяницкая, за рощею, и чуть видимый Хутынь. Такой обширный вид открывался во все стороны от древней усадьбы Рюрика, где некогда срубил он малый городок свой, и вот он разросся в пять славных концов Новгородских. Недаром держались места сего потомки Рюриковы; отселе обнимали они взором и повелительным словом всю свою отчину, и на их зов откликались Святая София и Вече.
Я просил одного из моих спутников, отца Платона, который посвятил многие годы на изучение древностей Новгородских, назвать церкви и обители, раскинутые в пустом поле, около Городища или на холмах между протоками, и он сказал:
– Самая ближняя церковь, которую вы видите на холме за протоком Волховца, посреди слободы, есть бывший Спасо-Нередицкий монастырь, приписанный теперь к Городищу. Он основан князем Новгородским Ярославом, сыном Мономаха, в исходе XII века, и соборный храм его, построенный во вкусе Византийском, сохраинил на стенах еще некоторые изображения святых с греческими подписями. Принадлежавшие к нему церкви и службы, приходя постепенно в ветхость, наконец совершенно истребились, и самый монастырь, сперва приписанный к Юрьеву, был упразднен при составлении штатов в 1764 году. Такой же участи подпал и Ситицкий монастырь, о котором упоминается в XIV веке. От него осталась теперь одна каменная церковь, во имя Андрея юродивого; вы ее видите на отдельном холме, за версту от Вережи, и еще большему подверглись запустению бывшие между ними обители Аргамакова и Шилова, иначе Покровская, которая основана в XIV веке в устье реки Шиловки, к югу от Городища. А к северу от него, ближе к Новгороду, одни только развалины двух каменных церквей, свидетельствуют о бывшем монастыре Лядском во имя Святителя Николая, которого начало восходит также к XIV веку. Первых же двух обителей не осталось даже и следов; их только знают по имени. Так мало-помалу время поедает славу Новгородскую».
– Но какая это обитель видна вдали еще во всем своем благолепии, со многими храмами, башнями и оградой?
– Так представляется она только издали, – отвечал он, – хотя и весьма убога внутри. Это Кирилловская, одна из самых древних, основанная в XII веке, двумя благочестивыми братьями Новгородскими, Константином и Андреем, во имя святых патриархов Александрийских Афанасия и Кирилла, при архиепископе Мартирии. Соборная пятиглавая церковь ее была до половины разобрана, за ветхостию, в минувшем столетии, и довершена уже в новейшем вкусе. Несколько лет позже пристроен к ней придел во имя преподобного Арсения, игумена Новгородского, мощи коего перенесены были в сию обитель из часовни от церкви Жен Мироносиц, что на Торговой стороне. Там есть и другая теплая церковь во имя Покрова Богоматери; каменного здания много, но все это требует поддержки, а средств мало. От святых ворот открывается великолепный вид на весь Новгород, и такими видами богаты почти все его древние обители.
Чем более вглядывался я в пустынную окрестность Городища, тем более представлялось мне одиноких церквей на уединенных холмах, которые островами подымались из разлившихся вод. По их местоположению можно было предполагать, что каждая из сих церквей принадлежала в древности к какой-либо обители или пригородной слободе, и не напрасно поселение Новгорода, широко раскинутое по низменным берегам Волхова, называлось концами.
– Вижу, – сказал я, – далее Кириллова, на том же лугу, который прилегает к Новгородскому валу, еще две отдельные церкви: одну в старом вкусе, другую в новейшем; что эта за церкви?
– Здесь место древних скудельниц, где погребались странные и убогие в бедственные годины Новгорода, в голод или мор, – отвечал отец Платон. – Та, что постарше – Рождественская, XIV века, принадлежала обители Рождества Христова; но после опустошения шведского, которое оставило губительные следы во всем Новгороде, она обращена в церковь кладбищенскую. Другая же, во имя Святителя Николая, построена в половине минувшего столетия князьями Долгорукими на месте казни их знаменитых родственников, любимцев юного Петра II, которые, низвергнув Меншикова, сами вскоре были сосланы в то же заточение. Но тем не закончилась бедственная участь; их опять извлекли из дальней Сибири, по новым наветам, и предали мучительной казни на так называемом Красном поле Новгородском. В сей надгробной церкви покоятся тела князей Василия и Ивана и двух его сыновей, Ивана и Сергия, разделивших горькую участь со своим родителем; многие богатые вклады Долгоруких свидетельствуют о прежнем усердии рода их к сему печальному памятнику их семейных бедствий; но теперь церковь Святителя Николая почти забыта ими.
С того места, где сподвижники великого Петра и самовластный распорядитель царства по его смерти, ступил первый шаг в свое дальнее изгнание, вместе с дочерью, царскою невестою, облеченною в рубище взамен порфиры, страшно и назидательно было смотреть на пустынную кладбищенскую церковь, сооруженную над прахом их гонителей, даже на самом месте их казни. Страшно было и следовать за ними мысленно в ту глухую Сибирскую дебрь, где обе невесты того же царственного жениха, княжна Меншикова и княжна Долгорукая, встретили друг друга, обе невинно пострадавшие за честолюбие отцев и братьев! Какое судное слово для искателей земного величия написано на останках древнего великого Новгорода!
– Вот и еще одинокая церковь недалеко от вала, бывшая прежде монастырем Воскресенским, – продолжал мой почтенный собеседник. – Построение ее новое, но обитель существовала еще в XIV веке. В ней есть чудотворная икона Божией Матери, которая, по преданию, явилась на бурном море двум братьям Новгородским и велела выручить себя от иноверного священника, ибо он с поруганием употреблял священный лик ее вместо дверей своей светлицы. Спасенные от бурь исполнили данную заповедь.
– Сколько же, – наконец спросил я, – было монастырей в великом Новгороде и его окрестностях во дни его славы, когда и теперь, кроме совершенно истребленных обителей и доселе существующих, почти на каждом шагу встречается какая-либо одинокая церковь, бывшая монастырем?
– Их считалось более пятидесяти, – отвечал мне отец Платон, – и можно себе вообразить, каково было тогда благолепие свяшеннослужения в сей древней столице Славянской, когда со всех концов ее стекались крестными ходами сонмы иночествующих в сердце Новгорода, к Святой Софии во дни цервовных празднеств! Зрелище, поистине достойное православной Руси!
– Назовите мне еще одну церковь, которая чуть видна на высоком холме, далее других, и почти на самом горизонте.
– И это был также монастырь, – сказал он, – но здесь два воспоминания слиты вместе, христианское с языческим. Это Волотово, или Богатырское поле, где погребались витязи Новгородские; это холм князя славянского Гостомысла, насыпанный по преданию пригоршнями целого народа Новгородского. Церковь на нем во имя Успения Богоматери сооружена Святителем Моисеем и сохранила еще остатки древности, но монастырь вокруг нее упразднен вскоре после разорения шведского. Стоя здесь, на Городище пришельца призванного Гостомыслом, чтобы княжить над его народом, можно подивиться мудрости, с какою Рюрик избрал место сие для своего городка, между двух самых священных воспоминаний славянских. С одной стороны взор его простирался чрез Волхов на холм Перуна, куда стекались на жертвоприношения не одни Новгородские туземцы, но и все окрестные славяне; с другой стороны восставал могильный курган последнего любимого вождя их, который послал сказать Рюрику: «Земля наша велика и обильна, но порядка в ней нет; придите управлять нами». Такими двумя великими залогами, еще более, нежели стенами, огражден был чуждый властитель от неспокойного племени, призвавшего его на княжение.
Солнце закатилось пока мы осматривали с холма Рюрикова летописную окрестность Великого Новгорода. Мне хотелось воспользоваться последними моментами света, чтобы посетить близкий монастырь Сковородский, за Волховцем, и поклониться там нетленным мощам Святителя Моисея. Поднявшись немного по Сиверсову каналу, мы прошли чрез гребень земли, его отделявшей от другого малого залива, и в рыбачьей лодке с трудом достигли отлогой высоты, на которой стоит монастырь, потому что необычайное разлитие Волхова затопило низменную его окрестность. Мертвая тишина царствовала внутри ограды, братия разошлась по келлиям ради позднего часа; послушник открыл нам соборную церковь Архангела Михаила, довольно обширную, с двумя боковыми приделами – во имя Рождества Христова и угодника Божия Моисея, который был основателем собора и обители. Сам он открыто в ней почивает, под сению Архангелов, и первое, что поразило взоры во мраке храма, это его возвышенная рака, озаренная слабым мерцанием лампады.
С благоговением приложился я к нетленным останкам сего блаженного отшельника и Святителя, который удостоился принять благословенье на свою кафедру от двух величайших наших Святителей и чудотворцев, Петра и Алексия, ибо дважды, на расстоянии 18 лет, избирало его себе Владыкою вече Новгородское, и дважды оставлял он престол Софийский ради любимого им безмолвия. Постриженный в Твери в Отроче монастыре, Святитель Моисей уединился сперва на берегах Ильменя, на месте, называемом Коломцы, где была обитель, теперь уже не существующая. Колмов, также упраздненный, ниже по Волхову, был в свою чреду свидетелем его подвигов, и оттоле по смерти архиепископа Давида голос народный избрал его на кафедру святительскую; но чрез пять лет смиренный Моисей умолил народ отпустить его в желанное уединение, и, приняв на себя схиму, основал он напротив Колмова, по другую сторону Волхова, обитель Деревяницкую. Схима не спасла его, однако, от проявления любви народной, ибо 13 лет спустя, когда скончался знаменитый Владыка Василий от морового поветрия, опустошившего весь Новгород, его бедствующие граждане искали себе спасения только в предстательстве угодника Божия Моисея, и принудили его взять опять в старческие руки кормило церковное. Благословенья Патриарха Цареградского Филофея и митрополита Московского Алексия, укрепили его на новые подвиги, и еще 12 лет бодро пас он вверенное ему стадо, утверждая благочестие, потрясенное ересью Стригольников, распространяя веру Христову в дальних пределах Новгородских и в самом городе сооружая благолепные храмы и обители.
Болотова, над гробом Гостомысла, Колмова и Деревяницкая на Волхове, Свято-Духова у ворот Новгородских, Коломицкая, где начал свой подвиг иночества, и Сковородская, где его довершил, были памятниками его христианской ревности; из числа их три сохранились до наших времен. Собор Знамения Богоматери, прославленный чудом от Ее иконы во дни Суздальской осады, и еще пять других церквей близ двора Ярославова, на Торговой и на Софийской стороне, сделали незабвенною память его великому Новгороду, а в Москве еще хранятся яшмовые его сосуды, принесенные в дар Святителю Петру митрополиту. Удрученный старостию, Святитель Моисей умолил опять народ отпустить его на краткий отдых до вечного упокоения в созданную им обитель Сковородскую, близ места первых его подвигов, и там еще три года был он зерцалом благочестия для собранной им братии и для всей паствы. Но и после блаженной кончины многими чудесами и исцелениями явил он свои пастырские о них заботы, спасая от бурь и хищников, в морской пучине благочестивых граждан Великого Новгорода, а самую обитель от нападения разбойников; они едва не погибли в трясинах, ее окружающих, и в ужасе покаялись представшему им угоднику Божию. Даже первый из Владык Новгорода, Сергий, присланный Иоанном после его покорения, не по избранию народному и не из клира Софийского, испытал на себе тяжкую болезнь за то, что не воздал подобающей чести памяти великого Святителя, прежде него восседавшего на Софийской кафедре, и принужден был ее оставить.
Довольно поздно, уже в царствование Государей Иоанна и Петра, при благочестивом митрополите Новгорода Корнилии, который удостоился погребать и Никона Патриарха, обретены были чудным образом нетленные мощи Святителя Моисея. Однажды настоятель, взошедши с братиею в храм для утреннего бдения, увидел всю церковь освещеною невидимой рукою и посреди нее мощи угодника, открыто лежащие и проливающие вокруг чрезвычайное благовоние. Обрадованный дивным событием, он поспешил возвестить о том Владыке, и сам Корнилий с благоговением поставил святые останки своего блаженного сопрестольника на то возвышенное место, где почивают доныне – под аркою с правой стороны иконостаса.
Совершенно смеркалось, когда мы оставили монастырь и тем же путем достигли опять канала. Быстро понеслась ладья наша в широкий Волхов. Молодой месяц выглянул из облаков и полусветом озарил воды и берега. Вдали как призрак белел многоглавый Юрьев. У истоков Волхова засверкали огни. Мимо нас скользили лодки рыбаков, и слышались их заунывные песни. Так величествен был этот новгородской вечер на родных его славянских водах; морем казался Волхов, все объемлющий, все проникающий своими глубокими заливами и бесчисленными рукавами, как сторукий исполин, содержащий всю громаду Великого Новгорода с его отдельными святилищами, которые раскинулись далеко от Святой Софии.
– Какие огни мелькают oт Ильменя? – спросил я отца Платона, – будто маяки, зажженные на озере, для обозначения его опасного устья.
– Это огни на судах, стоящих у входа в озеро, – ответил он. – Иногда целый огненный флот тянется ночью мимо Юрьева, оставляя по себе багровую полосу на водах, и мы приходим на берег любоваться живописным зрелищем. Любопытно прислушаться и к песням, или, лучше сказать, молитвенным воззваниям пловцов, когда, вырвавшись из бурного озера, входят они в безопасный Волхов. В них отзывается быт старого Новгорода и память его святилищ, уже отчасти не существующих. Первым, что представлялось выходящим из Ильменя, был монастырь Троицкий на Колонце, против Перыня. Теперь нет и следов его, равно как и Шилова, стоявшего в виду Юрьева, но еще сохранилась между рыбаками и погонщиками тяжелых барок, которые идут с лесом из Старой Русы, эта народная песнь, где с именами святых странно перемешаны и названия урочищ.
«Троица Колоница,
Перынь Богородица,
Шило святое
Юрь монастырь
Помогай нам!»
1844 г.