Слово, произнесенное при погребении профессора Харьковской семинарии П. Д. Вышемирского

Тлею духом носим; прошу же гроба и не улучаю. Иов. 17:1

С весельем и радостью встречаем мы каждого нового пришельца в мир жизни, но со слезами и сетованием провожаем всех, отходящих отсюда. Прискорбно нашей душе расставаться с ближними своими и провожать их в неведомый мир духов, больно нашему сердцу видеть безгласными и бездыханными своих собратий, с которыми мы жили, беседовали и разделяли на жизненном пути радость и горе!

И одно ли чувство скорби наполняет наше сердце, при разлуке с почившими собратьями своими. Нет, здесь овладевает нами и чувство страха. Страшно нам видеть то превращение, которому подвергается наше естество действием смерти! Ужасно видеть нам свою красоту, по образу Божию созданную, безобразной и бесславной. Что cиe еже о нас бысть таинство [из чина погребения – прим. ред.]? Так вопрошаем мы с недоумением, стоя над прахом нашего собрата, и представляя подобную же участь, ожидающую нас! Но сколько ни вопрошай себя о тайне смерти, она все остается для нас тайной неразгаданной, тайной печальной и грозной.

Где искать нам для своего успокоения, если не совершенного разъяснения тайны смерти, то по крайней мере некоторого уяснения её? В самих же себе. Подлинно в самих себе! Видимое нами во гробе, есть обнаружение того, что мы носим в себе до гроба. Действие смерти совершается над нами не тогда только, когда прекращается в нас жизнедеятельность и когда полагают нас в гроб, смерть сопровождает нас от первого движения до последнего вздоха. Вся наша жизнь есть не иное что, как постоянное умирание, вся наша деятельность есть постепенное приближение ко гробу. Что такое все мы, оставшиеся в живых, как не те же мертвецы, проливающие слезы над прахом мертвецов? Различие между ними и нами только то, что над теми уже совершился закон тления, а над нами еще совершается, те уже не подвижны на ложе своего постоянного покоя, а мы еще движемся, но наше движение направлено ни к чему другому, как к тому же ложу покоя – гробу. Тлею духом носим; прошу же гроба и не улучаю.

Итак ободримся, при виде смерти других той мыслью, что мы сами в оковах смерти, противопоставим трепету, объемлющему нас при встрече с гробом почивших собратьев наших, представление о том, что все мы волей или неволей, сознательно или бессознательно требуем для себя гроба. Тлею духом носим; прошу же гроба и не улучаю. Войдем в более подробное рассмотрение высказанных нами мыслей.

Тлею духом носим. Так сказал о себе великий страдалец бренного мира – Иов в ту ужасную пору, когда лютые болезни отлучили его от общества людей, и когда он, изнесенный из града, действительно уподоблялся тлеющему трупу, для которого гроб оставался последним и заключительным предметом желания. Но эти слова древнего праведника не относятся ли к каждому из нас? Не выражают ли они собою свойства и характер всей настоящей нашей жизни, которая есть постоянное действие совершающегося над нами тления и разрушения? Что такое нынешняя жизнь наша? Говорят: жизнь есть развитие сил, завитых в нашей природе, – постоянный переход от несовершенства к совершенству, от слабости к силе, от незрелости к мужеству! Так, наша жизнь действительно есть развитие сил, но следите за этим развитием, наблюдайте за переходом человека от несовершенства к совершенству, не увидите ли вы, что этот переход есть круговое движение человека к тому, чем началась его жизнь, что весь этот ход развития есть вместе приближение человека к тем же немощам, к той же беспомощности и слабости, от которых началось его стремление к совершенству? Что такое человек, изживший полный период своей земной жизни и достигший поздних дней глубокой старости, как не тот же слабый, беспомощный младенец? Жизнь наша есть постоянный переход от одного состояния к другому, или что тоже: она есть всегдашнее изменение нашей природы, а что такое и самая смерть, как не перемена полного состояния на другое, как не переход от века настоящего к будущему? Следовательно, мы умираем не тогда только, когда прекращается наше дыхание, но и тогда, когда живем и действуем, ибо постоянно изменяемся. И сколько в продолжении нашей жизни совершается с нами таких перемен, в которых мы становимся совсем не то, что были прежде! При рождении на свет мы бываем младенцами, из младенчества переходим в отрочество. В этом возрасте человек представляет собой другое существо в сравнении с тем, что он был в младенчестве. Следовательно, в отрочестве уже не стало того младенца, который родился на свет, он уже изменился и как бы умер. Из отрока человек делается юношей, в юности он уже перестал быть отроком, следовательно прежний возраст как бы умер, в следующем за ним. От юности переходит человек к мужеству, которым сменяется и как бы предается погребению предшествовавшее состояние. Наконец настает возраст старческий, который представляет собой отрицание всех прежде бывших состояний. После продолжительной жизни – на самом западе земного бытия сравните человека с тем его видом, в каком он впервые явился на свет, и вы едва ли найдете в нем какое-нибудь подобие и сходство с самим собой, кроме одних немощей и слабостей, которыми начинается и оканчивается жизнь наша!

Тлею духом носим. Тление, носимое духом жизни, или что тоже: жизнь сопряженная с постоянным тлением и разрушением существа живущего, может ли назваться жизнью? Нет, с большей справедливостью такая жизнь должна быть названа жизнью смерти. Явление смерти опирается на нашей жизни, и продолжение нашего жития есть продолжение действия тления, постоянно совершающегося над нами. Над кем совершился закон тления, тот навсегда освободился от смерти. Кто живет, тот поддерживает и питает своей жизнью смерть. Мы умираем ежедневно, ежеминутно, умираем с самого первого своего явления на свет. Это наше бренное тело постоянно рассыпается и исчезает. Для поддержания его целости мы принимаем пищу, которая восполняет лишение и убыль частиц, постоянно отделяющихся и неприметно уходящих от нас. Наблюдатели над нашим естеством уверяют, что в продолжении каждого десятилетия совершенно изменяется наш телесный состав, в котором ничего не остается из прежнего его вещества. Наши силы постоянно ослабевают и теряются, почему мы для оживления их прибегаем к покою, который возвращает нам утраченное и истощенное. Каждый раз, как только отходим ко сну, мы, можно сказать, умираем от изнурения и утраты своих сил, а вставая от своего одра, опять воскресаем для новых трудов и подвигов. Так, самый первый шаг наш в этот мир есть уже первый шаг к могиле. Повитием пелен в колыбели предначинается уже наше погребение. Эти пелены – суть первый край постепенно развиваемого погребального покрова. И мы понимаем это неизбежное свое назначение. Вем бо, яко смерть мя сотрет; дом бо всякому смертному земля ²⁴⁷.

После этого нельзя и спорить против той истины, что настоящая жизнь наша есть движение духа в тлении и смерти: не подлежит также сомнению и то, что последнее делание нашего сердца в продолжении этой жизни есть желание гроба, в котором заключается конец и успокоение от всех наших земных забот и трудов. Прошу же гроба и не улучаю. Как? Не все ли мы трепещем гроба? Не все ли убегаем его с ужасом? Так, мы и трепещем гроба, и желаем его, бежим от него и ищем его. Прошу же гроба и не улучаю. Чтобы яснее понять эту истину, нужно войти в свое сердце и внимательнее рассмотреть его внутреннее состояние. В глубине нашего сердца лежит какое-то всегдашнее крушение и недовольство, по которому мы во всю свою жизнь являемся жертвой беспокойств и мучений. Вся наша деятельность направлена к тому, чтобы успокоить свой дух, найти свое счастье, достигнуть блаженной, беспечальной жизни. Но такое наше стремление никогда не достигается. Много в жизни видим благ, но между ними нет для нас блага истинного, полного и постоянного. Много встречаем предметов, останавливающих на себе наше внимание, но между ними нет ни одного такого, который был бы достаточен для нас на всю жизнь. Все то, что нас радует и утешает в жизни, имеет свою цену и занимательность только на самое короткое время. Что занимало нас вчера, к тому делаемся равнодушными ныне. Что прельщало нас в отдалении, к тому охладеваем в приближении, когда предмет нами достигнут. Иное слишком занимает нашу душу и долго держит ее в своей власти; но рано или поздно душа познает свой обман и несется своими желаниями далее. Переходя от одного предмета к другому, перебирая все блага этой жизни, мы уподобляемся жалким нищим, которые в надежде получить некоторые крохи для своего успокоения, переходят от одного окна к другому, держа в руках своих пустую суму. Какой бы путь не избрали мы в жизни, к чему бы не устремилось наше сердце – нет для нас успокоения и довольства! Припоминаем здесь слова св. Григория Богослова, который очень сильно и живописно представляет пустоту всего, что только имеет нынешний век. В скорби и сокрушении сердца, познавшего тщету этой жизни, он говорит: «Сколько путей стелется на житейской долине! И сколько бедствий облежат их! Нет здесь радости без примеси горя. О, если бы только горести не пересиливали радостей! Что такое богатство? – Беглец! Власть? – Сон! Красота? – Мгновенный блеск молнии. Юность? – Летний зной. Старость? – Печальный запад жизни. Слава? – Ветер. Дети? – Тяжелая забота. Бездетство? – Болезнь. Все здесь скорбь для смертных, все предмет смеха, тень, призрак, сон, быстрый полет птицы, непостоянная волна, подвижное колесо, которое своими оборотами – то скорыми, то медленными приводит одно и тоже: времена года, ночи, дни, заботы, смерть, печали, удовольствия, болезни, потери, неудачи».

Многострадальный Иов, в мучительную пору своих лютых страданий говорит о себе: аще усну, глаголю: когда день; егда же востану, паки: когда вечер; исполнен же бываю болезней от вечера до утра ²⁴⁸. Это самое не испытывает ли каждый из нас в большей, или меньшей мере? Не также ли и мы изживаем свой век в непрестанном ожидании, когда наступит утро, и когда придет ночь? Все продолжение нашей жизни есть стремление вдаль, где мы надеемся найти свое успокоение от тяжких мучений, бременящих нас в настоящем. Продолжите жизнь человеческую, умножьте её дни и годы, и что наконец выйдет? Выйдет то, что утомленный суетой и пустотой своей жизни человек яснее увидит последний предмет своих земных желаний, точнее определит для себя то требование, которое занимает его во всю жизнь; он возжелает наконец гроба, как успокоительного ложа, на котором бы отдохнуть от трудностей жизни; он восчувствует нужду в могиле, которая одна может доставить прохладную тень усталому труженику жизни!

Прошу же гроба и не улучаю. Таково последнее желание человека живущего на земле, в нем затаено глубокое убеждение в необходимости для себя гроба! А что сказать о жизни христианина, взявшего на себя благое иго заповедей Господних, возложившего на рамена свои спасительный крест? Для него гроб есть радостная дверь к вожделенному царствию небесному, смерть представляется ему сладким сном после тяжелых трудов. Земная жизнь последования Христова есть непрерывная брань с врагами спасения. Как тяжела и многотрудна эта брань, знает тот, кто решился сохранить чистоту и святость своего сердца среди всех соблазнов и искушений со стороны мира, плоти и дьявола. Враждебные силы непрестанно нападают на нашу душу – то тайно, то явно с тем, чтобы отвлечь ее от Бога, завлечь в суету – лишить жизни вечной. Для этого они вооружаются против нас скорбями и гонениями, приятностями и всякого рода обольщениями. Если же эти способы их остаются безуспешными в отклонении нас от Бога и добродетели, то стараются омрачить и самые наши добродетели, вселяя в нас нечистые мысли, недостойные святости Божией виды и намерения. Много нужно иметь внимания к себе и ко всему внешнему, чтобы примечать козни врага; великая нужна сила воли, чтобы противиться влечениям сопротивного, много нужно употребить трудов, чтобы привести в исполнение все благие внушения закона Божия. Кто мужественно подвизается на этом священном поприще, тот с весельем смотрит на конец свой, с радостью приближается к исшествию из этого мира. Разлука с земной жизнью никакого не заключает в себе лишения для подвижника Христова; напротив, она доставляет ему великое приобретение; ибо в этой жизни он удален от Господа своего, с Которым связуется только верой и упованием, а через смерть соединяется с ним теснейшим союзом, основанным на видении и созерцании. Живуще в теле, говорит ст. апостол Павел, отходим от Господа: Верою бо ходим, а не видением. Дерзаем убо и благоволим паче отыти от тела и внити ко Господу ²⁴⁹. Переход от жизни временной к вечной, совершающийся действием тления и разрушения. не ужасает христианина, ибо он носит в себе живую уверенность в том, что плоть его опять возникнет из своего праха и явится в лучшем и превосходнейшем виде. Вемы бо, говорит св. апостол Павел, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание имамы от Бога, храмину нерукотворенну, вечну на небесех. Ибо о сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе ²⁵⁰. Пребывание на земле для души, возлюбившей своего Господа – есть время скорбных воздыханий о разлуке с возлюбленным. Увы мне, яко пришельствие мое продолжися ²⁵¹. Возжада душа моя к Богу крепкому – живому: когда прииду и явлюся лицу Божию? ²⁵²

Итак, да умерится наша скорбь о смерти ближних наших! Да отступит от сердца нашего ужас гроба! Если нужно скорбеть нам, при мысли о смерти, то надобно скорбеть разве о том что наша жизнь проходит в суете и бесполезных для жизни вечной крушениях! Если для нас неотразим ужас гроба: то надобно ужасаться разве того, чтобы не сойти нам в гроб не готовыми для будущего века. Мы уже носим смерть в себе; видимое нами во гробе не есть что-нибудь новое, совершающееся с нами; здесь мы видим только отложение смертным своей смертности. О чем скорбеть? Чего ужасаться? Потеряв жизнь по естеству, мы приняли возможность созидать в себе среди тления и разрушения начало бессмертия по благодати. Это начало созидается в нас верой в Господа Спасителя, хождением по закону духа жизни. Но эта новая благодатная жизнь стесняется и подавляется в нас пустыми попечениями жизни смертной. Закон духа жизни оставляется не редко нами ради чуждого закона греха, которым предаемся мы на смерть и истление. Вот о чем должны мы скорбеть и сетовать.

Прости, почивший наш брат! Ты окончил подвиг своей жизни: мы еще продолжаем его и должны готовиться к исходу из этой жизни. Провожая тебя в мир вечный, мы имеем надежду на твое бессмертие, будущее воскресение и милостивое принятие тебя Отцом вечным: залогом этой нашей надежды служат нам те спасительные таинства нашей веры, которыми напутствован ты в жизнь вечную. Аминь.