Интервью с отцом Феофаном (Другановым) об осознанном выборе Бога, решении пойти по монашескому пути и правильной подготовке души к вечной жизни.
– Отец Феофан, Вы в Церкви с детства или пришли осознанно, во взрослом возрасте?
– В Церкви я с детства, крещён в младенчестве. Моё детство прошло в Санкт-Петербурге, я тут и родился, и учился. В раннем детстве меня воцерковляла моя любимая бабушка. Благодаря ей я и в храм ходил, и молитвы узнал. Ну, конечно же, осознанно каждый человек приходит к Богу самостоятельно. Даже если его водят родители и старшие в храм в детстве, всё равно у каждого человека наступает период, когда он должен самостоятельно разобраться, сам для себя мировоззрение собственное составить. Поэтому, конечно, у меня был период, когда я через это тоже проходил, и в итоге уже ближе к совершеннолетию осознанно и глубоко пришел к Богу и к пониманию того, что я хочу служить Ему.
После школы я поступил в электротехнический университет. Я вообще технарь по такой своей глубинной натуре.
–То есть, светская специальность у Вас есть?
– Нет, я не получил её, потому что как раз тогда, лет в 18-19, у меня начали возникать какие-то экзистенциальные вопросы в моей жизни. Казалось бы, всё понятно: я учусь, получаю образование, потом надо работать, чтобы найти своё место в обществе, зарабатывать деньги, но в итоге – в чём смысл этого всего? Эти вопросы перебивали даже моё желание познавать естественные науки. Это всё было как прикладное, а вопросы смысла жизни всё больше меня беспокоили. Я решил, что всё равно, даже если я доучусь, то меня будет ждать армия. И я решил взять паузу и пойти отслужить в армии, отдать долг своему Отечеству, чтобы заодно подумать, что делать дальше.
Мне было важно за этот год подумать над тем, что в этой жизни главное, что составляет смысл этой жизни. Может быть, я надеялся, что в армии сменится обстановка, какие-то испытания будут и мне будет легче найти ответы на эти вопросы. Ну и в каком-то смысле это мне действительно помогло. И после армии я уже решил поступать в семинарию.
– Можете поделиться, что конкретно у Вас внутри перевернулось и в какой момент это случилось?
– На тот период сложилось несколько факторов. Можно сказать, что в принципе человек задумывается о глубоких жизненных вопросах, когда он встречается на своем пути с какими-то испытаниями, которые выводят его за рамки материального понимания мира. Например, со смертью, с несправедливыми страданиями. Когда это не просто какой-то отвлечённый вопрос, над которым нужно задуматься, а вот он лично сам сталкивается. Смерть родных, близких людей, например. Какие-то сложные ситуации, которые человека заставляют задуматься – почему так происходит?
И как раз в тот период моей жизни у меня умер дедушка от онкологии. Он был очень добрым, честным человеком, идеалом для меня во всех смыслах. И в смысле отношения к семье, и в смысле гражданской позиции, и военного служения. И тут на моих глазах он заболевает онкологией. Я видел, как он угасает, как он страдает и в итоге приходит к своей смерти. Это событие внутри меня поставило большой вопрос. Почему так происходит? Почему, образно скажем, люди нечестные, плохие, они благоденствуют? А почему люди добрые и честные страдают? Если Бог есть, то почему Он это допускает? Встало передо мной такое противоречие.
Я очень долго пытался на этот вопрос найти ответ и обращался к Богу. Даже, порой, с какой-то претензией, с каким-то возмущением. И в итоге Господь мне на этот вопрос ответил. Как-то в моем сердце сложилось понимание смысла того, что произошло.
Это событие произошло где-то за год-два до армии. Оно было одним из тех событий, которые меня наталкивали на размышления о смысле этой земной жизни и того, чем мы здесь занимаемся. Служба в армии – это была такая пауза, возможность отстраниться от каких-то вещей мирских, и в сложившейся обстановке задуматься об этих вопросах поглубже.
У меня были с собой молитвослов, Евангелие, какие-то святоотеческие книги, и ребята вокруг видели, знали, что я верующий. Я уходил молиться в сушилку, также молился перед отбоем, меня видели, спрашивали что-то. И меня это как-то укрепило, и после армии я уже однозначно знал, что я хочу служить Богу. Но родители мои, мама с бабушкой, очень переживали за меня. На тот момент не поняли моего стремления и взяли с меня обещание, что я все-таки буду поступать снова в светский вуз. Мы договорились, что я сдам экзамены, чтобы вновь поступить, а там уже сам решу. Я экзамены сдал, и сдал хорошо, но даже не пошел получать результаты. Я уже готовился к поступлению в семинарию, и в 2014-м году я туда, слава Богу, поступил.
– И как отреагировала на это Ваши близкие?
– Мама отреагировала довольно мудро. Она так относится ко всему моему пути. То есть, конечно, этот вид деятельности – священнослужение, и тем более монашество, очень сложно воспринимается моими родителями, поскольку я единственный ребенок в семье. Им сложно было принять, что у них не будет внуков. Но мама отнеслась к этому с большим уважением и с позицией, что она поддерживает мой выбор, хоть она его до конца и не понимает. А бабушке, как человеку более семейному и традиционному, я думаю, что до сих пор сложно это принять. Но она очень много сделала работы над собой, чтобы не протестовать против этого. Я думаю, Господь ей помог и многое в её сердце успокоил, чтобы она не переживала. Она часто приходит на службы мои, видит, как я служу и как я счастлив в этом служении. И я думаю, что все-таки глубоко внутри себя она понимает смысл этого. Это сложно понять, потому что это выходит за рамки человеческого обычного бытия. Но в этом есть гораздо большая глубина, если, конечно, попытаться её найти.
– Как у Вас созрело решение принять монашество? Что послужило толчком к этому? Просто почувствовали или что-то читали, погружались?
– Если честно, я прямо с первого курса начал узнавать, что нужно для монашества. Меня в принципе привлек христианский идеал. Идеал святоотеческой мысли, идеал святых, идеал Евангелия, он меня привлёк во всей своей полноте. А где можно его достичь, как не в монашестве? Мне виделось, что монашество – именно тот путь, где можно полностью себя Богу посвятить и заняться воплощением христианских идеалов. И на первом курсе я еще неосознанно, конечно, но уже начал узнавать и искать, что нужно для того, чтобы стать монахом, как к этому подготовиться. Я это желание в себе очень осторожно и бережно нёс, не фанатично. Я не был уверен, что я точно стану монахом, очень аккуратно это предавал в руки Божьи. Надеялся, что Господь как-то ответит мне и даст понять, угодно Ему это или нет, как лучше для меня. И пройдя четыре курса бакалавриата, собственно, я уже тогда и понял.
– То есть, какое-то интуитивное было ощущение?
– Поначалу да, но оно всё больше осознавалось мною. Всё больше я видел и на опыте своей жизни понимал, что это моё. Я очень любил жить на Валааме. У настоятеля того храма, в который я ходил с детства, был друг, скитоначальник Никольского скита. И один из прихожан того храма уехал на Валаам послушником, уже, возможно, он даже инок. Я тоже ездил туда несколько раз, жил в Никольском скиту. Я понял, что прежде чем такие решения принимать уже окончательно, нужно себя проверить как следует, пройти искус. Да и вообще перед любыми решениями нужно человеку понять себя, не делать поспешных решений, понять, что ему близко. Все-таки Господь нас любит и хочет, чтобы мы были удовлетворены и радостны на своем пути. И мы должны понять себя, свой характер, свои таланты, свое устройство и волю Божью о нас в соответствии с этим.
– А что укрепило Вас в Вашем решении? Какое-то умиротворение, которое на Валааме присутствует, какие-то люди?
– Я просто понял, что мне гораздо ближе, например, помолиться где-нибудь в одиночестве. Мне комфортно быть наедине с Богом. Мне кажется, это то, что и нужно понять человеку, который стоит перед выбором – монашество или семейная жизнь. Как ему комфортнее? Быть наедине с Богом – это не значит обособлять себя или противопоставлять себя всем. Скорее о том, чтобы быть наедине с Богом, особо не нуждаясь в каком-то большом общении, в компании, ну и, соответственно, в спутнике жизни. А кому-то ближе проводить время с близким человеком, ему так комфортнее, такой характер. Нужно это понять в себе. Я понял, что мне ближе более уединенное и именно монашеское житие.
– А если, например, человек женился, у него семья и вдруг он через какое-то время понимает, что его тянет к монашеству, как ему в этом случае быть?
– Ему нужно хорошенько подумать, прежде чем сказать: «Я понял, что мне теперь надо стать монахом». Потому что, во-первых, еще раз скажу, нужно трижды подумать, прежде чем выбирать свой путь. Это важно.
– Но тут же ещё существует долг определенный перед семьёй?
– Формально, при определенных обстоятельствах, женатый человек может принять монашество. Это оговаривается в церковной практике, и в истории есть примеры, когда по обоюдному согласию и когда уже дети выросли. То есть человек не может взять и сбросить с себя все свои обязательства перед семьей и сказать: «Всё, я решил, теперь я стану монахом». Это будет неправильно. Поэтому такое может быть, но при определенных обстоятельствах. И до тех пор, пока человек не вырастит своих детей, он не может бросить их. Не может просто стать монахом, при этом оставляя своих родных и близких. Ведь он несет за них ответственность.
– Батюшка, вернёмся к Вашей личной истории. В каком возрасте Вас рукоположили?
– Дьяконом я стал в 2018 году, 6 лет назад. 24 года мне было. Кого-то ещё раньше рукополагают. Когда я учился в академии, там с 2015 по 2020 год очень много было хиротоний, в том числе совсем молодых ребят. Сейчас как-то более осторожно выбирают.
– А как Вы относитесь к такому явлению?
– Я думаю, что это очень индивидуально, и любой архиерей, который решает, рукополагать или нет, смотрит на кандидата, узнаёт его душу, индивидуально оценивает его готовность принять священный сан. Кто-то готов уже в 22 года стать диаконом, а кто-то не готов и в 30. У нас есть, конечно, каноны. Они дают нам какую-то опору. То есть нужно все-таки смотреть, чтобы человек созрел, чтобы он был осмысленным, чтобы он твердо стоял на этом пути. Это важно. Просто кто-то раньше созревает, а кто-то позже. Но мне кажется, архиерей на то и архиерей, что он может это понять и решить. Вот, например, наш патриарх Кирилл стал епископом в 29 лет. Даже раньше 30-ти, хотя, по-моему, по канонам, 35 лет – это минимальный возраст. Но жизнь бывает разная, и индивидуальные случаи бывают.
Вот, например, меня рукоположили в священники через три месяца после того, как я стал дьяконом.
– Расскажите, как это произошло?
– Это спонтанно произошло и абсолютно без моей воли.
Был Великий пост 2018 года, март месяц. Я просто молился в алтаре, а была суббота, служба Иоанна Лествичника, обычная служба. И владыка Амвросий, ректор нашей Академии на тот момент, меня просто позвал и сказал, мол, напиши прошение сейчас и мы тебя буквально завтра рукоположим. Внезапно так.
Владыка человек очень харизматичный и решительный, и он мог такое решение принять. И я просто взял и сделал то, что он мне сказал. Видимо, воля Божья такая. Меня радует, что это помимо моей воли произошло. Потому что мне кажется, многие студенты Академии, наверное, переживают – не рано ли они хотят стать священниками или диаконами. И когда кто-то из начальства, из духовников видит, что человек готов, и он говорит ему, то это очень укрепляет человека изнутри.
Моя позиция такая. Я очень боялся это дерзновение проявлять со своей стороны, желать благодати священства. Потому что мы изучали те же слова Иоанна Златоуста о священстве, как он убегал от паствы, которая просила сделать его священником и епископом. Он убегал, скрывался от них, потому что считал себя недостойным. Пример Иоанна Златоуста ярко стоял передо мной. Если он так поступал, то как я могу желать этого? Я был очень рад, что мне владыка сам сказал: “Пиши прошение, мы тебя завтра рукоположим”.
– Вы магистр богословия, какой научной темой Вы занимались?
– Я занимался переводами. Мне очень полюбился греческий язык. Я переводил богослужения. Есть такой святой преподобный Иосиф Исихаст. Он сейчас прославлен Греческой Церковью и многими восточными Церквами. У нас он еще, по-моему, не включен в Святцы, но многие его в России тоже почитают как святого. И ему была написана служба на греческом языке, причем не просто кем-то, а его непосредственным учеником, архимандритом Ефремом Аризонским, который ныне тоже почил и почитается как святой жизни человек. И мне было очень интересно перевести эту службу. Потому что я читал про святого Иосифа Исихаста, про его подвиги, про его святую жизнь. И особенно мне было интересно перевести тот текст, который написал его ученик. Он же его знал лично. И я перевел эту службу, мы её издали. Там есть и вечерня, и утреня, и молебный канон.
Это была моя магистерская работа. Не просто перевод, конечно, но еще и описание его богословских взглядов, его жизни, какого-то влияния на христианский мир. Несмотря на то, что он был отшельником на Афоне, который пытался уйти от всех и молиться там где-то в уединении, он повлиял на возрождение Святой Горы Афон, создание монастырей по всему миру. Его ученик, преподобный Ефрем Аризонский, основал 20 монастырей в Северной Америке и не только. По всему миру, благодаря деятельности этого человека, буквально расцвело христианство и монашество, практика аскетики и умной молитвы. Это пример того, как человек может принести великие плоды, просто смиренно молясь где-то на Святой Горе. Конечно, эти плоды наглядно проявились в его учениках. Но ведь они выросли от святого преподобного Иосифа Исихаста.
– Отец Феофан, Вы сейчас служите в монастыре. Я слышала, что монахам не благословляется служить на обычных приходах. Почему так?
– Считается, что на обычных приходах больше искушений. Но я бы так не сказал на самом деле. Монастырь – тот же приход, там те же самые люди на службе. Когда человек служит Богу, то он как будто находится в каком-то защитном чехле. Например, что касается новостей. Я для себя научился уже давно всё воспринимать с такой позиции, чтобы правильно отреагировать. Я вот слышу новости и думаю, что я могу сделать в связи с этим новостями. Что-то сделать, помочь кому-то при возможности. Конечно, помолиться. Я пытаюсь всё воспринимать с духовной точки зрения. Как апостол Павел говорил, «Кто любит Бога, тому всё, что ни происходит, идет на благо». Поэтому человеку, который любит Господа и пытается во всём найти пользу духовную, вообще все вещи происходящие, будут ему помогать, любые. Будут идти ему на пользу. Вот я пытаюсь эти слова апостола Павла воплотить.
– Но это с Вами всегда было, или пришлось свой характер всё равно переделывать? Потому что есть же люди более спокойные, а есть люди более эмоциональные. Вот Вы какой человек?
– Я больше спокойный и поначалу, когда я только принял монашество, даже жизнь в Академии мне казалась слишком суетной. Слишком много всяких задач, мероприятий, это мешало молиться. Но потом я понял, что смысл духовной жизни совсем не во внешнем делании. Не в том, какая внешняя обстановка тебя окружает: шумит у тебя за окном улица или не шумит. Она больше в том, как ты внутри себя это всё воспринимаешь.
Примеры разных святых помогли мне. Например, святой человек нашего времени, XX века, преподобный Порфирий Кавсокаливит. Он служил в Кавсокаливии, это на Афоне. И так случилось, что какое-то время он служил на приходе в городе. Его храм находился в здании, окна которого выходили на пивной бар или что-то типа того. Естественно, в Греции жарко, нужно окна открывать, проветривать, поэтому окна храма часто открывались и постоянный шум очень мешал святому Порфирию сосредоточиться на молитве. Он поначалу возмущался, пытался ругаться с шумящими и добиваться, чтобы они не шумели. Естественно, всё было бесполезно. Но в итоге преподобный Порфирий понял – надо просто молитву у себя внутри сделать погромче.
Это тоже какие-то испытания, которые нужно преодолевать. И от них никуда не уйдешь. Ни в пустыне, ни в городе, нигде. Человек, который живет духовной жизнью, неизбежно сталкивается с испытаниями, с теми или иными. И все эти испытания призваны сделать его духовно выше, сильнее, искуснее, поэтому они искушениями называются.
Я еще раз скажу: от них никуда не уйти. И те люди, которые уходят в пустыню, в уединенное жительство — люди особого духовного уровня. Они уходят туда, чтобы встретиться с самим собой один на один, со своим «ветхим человеком»; и в особой степени побороться с этими искушениями внутри себя. И уходят они туда, в первую очередь, не из эгоистичных побуждений, а с той целью, чтобы принести пользу всем христианам. Они осознают себя как часть Тела Христова; они просто как отдельный, героический член этого тела. Хотят пройти такой подвиг и побороться со своими страстями ради Христа. Потом они выносят эту пользу для всех людей, как Серафим Саровский, который был в уединении, а потом Божья Матерь сказала ему принимать людей, чтобы они от него этим опытом насыщались.
– А Вы были лично знакомы с людьми, которые отшельническую жизнь ведут, аскетическую?
– Лично с отшельниками я не был знаком, но слышал о них. Например, в Грузии есть такие монастыри, где очень аскетичная жизнь. И когда я был там, на втором курсе семинарии, там есть епархия в Грузии, которая вся состоит только из монастырей. И в том числе там есть монастыри на вершине горы, куда можно добраться только пешком. Путь тяжёлый, высокие каменные скалы, как стены. Там живёт совсем немного монахов. Братья рассказывали нам, что их игумен на время Великого поста удаляется куда-то на вершину какой-то горы, буквально берет с собой одну просфору на весь пост и там проводит всё время. А в обычное время в монастыре он живет в такой пещере, которая даже меньше, чем его рост.
Мы и так и не увидели игумена тогда воочию. Но этот игумен пишет иконы, и эти иконы я видел. Лики на этих иконах – это что-то, что словами не передать. Таких ликов я не видел никогда. Удивительной красоты, духовного величия, такой строгости.
Так что о таких людях я только слышал. Есть, конечно, подвижники, и в наше время. И не нужно даже куда-то ехать далеко, чтобы их найти. Они среди нас, обычные люди. Мы часто их не замечаем, не видим.
Вспоминаю здесь историю, как преподобный Антоний однажды молился и спрашивал: «Господи, кто больше меня преуспел и больше меня угодил Тебе? Есть такие люди на земле или нет?» Господь сказал: «Да, есть. Пойдем, покажу тебе». И повел его в близлежащий городок. Приводит его в дом, где шумит семья какая-то, быт, суета. И говорит: «Вот здесь живут две женщины, которые больше тебя преуспели, Антоний». Он так удивился – как в этом месте могут быть люди, которые больше него, когда он столько молится, столько подвизается? И Господь ему объяснил, что эти женщины, родственницы, за всю свою жизнь ни разу слова резкого друг другу не сказали, ни разу не поругались.
Понимаете, угождение Богу – это такая вещь, которую нам часто сложно понять. Мы пытаемся её как-то зафиксировать, сказать: вот делай так и угоди Богу. Но это на самом деле глубокая, очень внутренняя вещь, таинственная, которую невозможно сформулировать, как-то заштамповать её. Угодить Богу всегда можно через любовь, через смирение. А как это выражается во внешнем, это может быть очень по-разному.
– А что лично для Вас – любовь и смирение?
– Понимание любви и смирения – величайший вопрос для каждого христианина, на который нужно ему искать ответ всю жизнь. Ведь любовь и смирение — это и есть сам Господь. Две нераздельные вещи, которые не могут существовать одна без другой. И по сути, это является самими качествами Господа Бога. Когда мы стяжаем смирение и любовь настоящие, то мы соединяемся с Богом. И Он находится внутри нас, а мы в Нём. Как Иоанн Богослов говорит: «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём» (1Ин.4:16). А любви без смирения не бывает.
И часто эти две вещи – любовь и смирение – очень упрощаются и неправильно понимаются, особенно в современном мире. Ну, про любовь понятно, как она понимается в нашем современном мире, культуре. А смирение тоже часто воспринимается как некая внешняя форма поведения с каким-то забитым видом, опущенными глазами, безропотным соглашением со всем. На самом деле это не так. Посмотреть, например, на Господа Иисуса Христа, мы ведь верим, что Он был безгрешным. Он на земле ни в чем не согрешил. И уж точно Его нельзя упрекнуть в отсутствии смирения и любви. Но мы видим, как по-разному Он себя вел в разных ситуациях. Он мог и обличать, мог и ругать, мог быть строгим. Он мог выгнать из храма торговцев и менял. И при этом, я не думаю, что кто-то скажет, что Он потерял смирение и любовь.
– И ругаться, обличать можно тоже с любовью и смирением, получается?
– Помните, когда Он выгонял людей из храма, то сказал: «Ревность по доме Твоем снедает Меня» (Ин.2:17). Вот эта пламенная любовь к Богу, к Отцу, дом Которого сделали местом конвертации денег и обменом валюты, это ревность такая святая.
Поэтому, понимаете, смирение и любовь – это очень глубинные вещи. И нам нужно пытаться всю свою жизнь понять, читать святых отцов, на своем опыте пытаться понять, что это такое и как в этом пребывать. Потому что очень легко потерять это. Опять же, на это всё есть внутренние глубокие причины. Внешняя форма поведения часто не определяет внутреннее содержание. Господь всегда указывал людям, чтобы они следили за своим сердцем, а не просто за внешним выполнением каких-то формальных требований.
– Расскажите, были ли у Вас случаи, когда Вы видели явно Божий промысл в своей жизни или в жизни близких людей?
– Их было очень много. И, пожалуй, я вижу промысл практически во всех событиях своей жизни в той или иной степени. Но в первый раз очень явно я это увидел в смерти своего дедушки. Господь как бы мои глаза повернул в другую сторону; дал мне посмотреть на это немножко как бы с Его позиции, из вечности. Не так, как обычно воспринимаешь – вот человек страдал и умер, а с точки зрения судьбы человека для вечности. Для меня многие вопросы сами собой исчезли. Я увидел, что смысл страданий заключается в том, что они очищают душу человека и готовят его к переходу к вечности. Опять же, такие страдания, перед смертью, дают родным и близким человека подготовиться к его уходу и попрощаться с ним.
– А как быть с внезапной смертью, когда человек не мог подготовиться к такому переходу?
– Нам сложно судить об этих вещах. Я так понял для себя, что Господь Бог любит нас и Он для каждого человека хочет, чтобы он перешел в вечность в тот момент, когда лучше всего для него. Господь знает этот момент и как это может произойти, потому что Бог любит человека и желает ему спасения. Кому-то нужно пройти через болезнь перед смертью. А кто-то внезапно умирает. Я знаю только одно, что Бог со Своей стороны всё сделает для того, чтобы человеку перейти в вечность в наиболее хорошем состоянии. А уж мы со своей стороны тоже должны потрудиться, понимаете? «Бог-то он Бог, но и ты не будь плох», как говорят в народе. Поэтому нам нужно тоже сделать всё, что требуется, чтобы подготовиться к вечности. Потому что Бог дал нам свободу, за которую нам придется ответить потом. И Он скажет нам: «Я сделал для тебя всё, что мог, а что сделал ты, чтобы предстать передо Мной в готовом состоянии?» Я вижу самый большой Божий промысл именно в этом. В этом есть смысл жизни человека на Земле, чтобы подготовиться к переходу в вечность. Это самое главное, что нужно сделать, пока мы здесь живём. Смысл жизни – в переходе в вечность.
– А Вы можете дать какие-то советы из своего опыта, как правильно подготовиться к смерти?
– В первую очередь, эти советы даёт нам Господь в Евангелии. Он говорит нам: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф.4:17). В этом и есть вся суть подготовки. Покаяние – это не какое-то единоразовое событие, которое мы прошли и всё, дальше наша жизнь не меняется. Покаяние – это кропотливое, постепенное изменение внутренней и внешней жизни человека, сопровождающееся постоянным усилием над собой. Оно занимает всю жизнь. Это самое сложное, что может произойти, и самое сложное, что нам нужно сделать в своей жизни. Изменить себя изнутри. Это требует от нас колоссальной работы, мужества, самоотречения и борьбы с самим собой. И кроме нас этого никто не сделает. Покаяние – это есть изменение жизни, которое следует через изменение ума. Собственно, по-гречески, “покаяние”, “метанойя” – это буквально и означает изменение ума. Потому что ум человека определяет его образ жизни, его приоритеты, мировоззрение, на котором строится вся жизнь человека. Соответственно, и поступки, и слова. И пока человек не изменится внутренне, то он не будет готов к вечности.
– Как только человек согрешил, ему нужно сразу у Бога попросить прощения и каяться? Или всё это сохранить до похода в церковь на исповедь?
– Если говорить о практике духовной жизни в Таинствах Церкви, то покаяние большей частью совершается перед тем, как человек приходит на исповедь. Это работа над собой до того, как человек приходит к кресту и Евангелию и кается о своих грехах в присутствии священника. Он должен проделать работу над собой заранее. Потому что просто прийти и называть свои грехи – это еще не покаяться в них. Нужно сожалеть о своих грехах, поскорбеть о них, даже где-то чуть-чуть пострадать. Знаете, как? Сделать работу над собой, которая является далеко не приятной, но которая дает человеку искренне покаяться в своем грехе. И в итоге решиться на то, чтобы больше не совершать этого.
Когда уже человек приходит на исповедь с этим плодом, с этой работой внутренней над собой, он уже совершает последний шаг, будто печать ставит. Священник читает разрешительную молитву и освобождает его от этого греха, и душа тогда освобождается, становится легкой. Этого не будет, если человек не потрудится перед тем, как придет на исповедь. В этом всё покаяние в контексте церковной жизни и заключается.
Вот святой праведный Иоанн Кронштадтский пишет в своих дневниках о своей внутренней борьбе. Мы видим, как он моментально, замечая в себе какой-то грех или прегрешение, или какое-то движение души, которое противно Богу, моментально обращается к Богу, воздевает к Нему руки, и в своей такой харизматичной эмоциональной манере кается перед Богом. А потом пишет о том, как получает прощение от Господа, внутреннюю свободу.
– То есть ты себя сразу по-другому чувствуешь?
– Да. Поэтому человеку нужно учиться этому, быть внимательным по отношению к своей внутренней жизни и к своей совести, вот как святой Иоанн Кронштадтский. Он замечал, что слово резкое кому-то сказал и, по его словам, «Сразу сердце моё сжалось, и я чувствую стеснение внутреннее, и не могу служить, не могу молиться. И тогда я покаялся горько к Богу и воздел к Нему руки, и получил от Него прощение, и снова освободилось внутреннее пространство…» Вот это и есть жизнь в покаянии. Это значит глубинное изменение себя, перерождение человека, преображение его.
Когда мы перейдём в вечность, то мы предстанем перед Богом, лишённые всякого материального, абстрактного; того, что может нас как-то опосредованно перед Богом поставить. Мы будем напрямую перед Богом стоять. И если мы не уподобимся Богу, то нам будет неприятно в Его присутствии. В этом и состоит мучение грешника. Не в том, что Бог его наказывает, что Он его мучает за его грехи. Бог не мучает никого, Он любит всех. Но тот человек, который не уподобился Богу, для него вот это божественное отношение к нему будет неприятным. Тот человек, который не знает любви, он не имеет любви, и любовь его, можно сказать, мучает. Она ему неприемлема. Поэтому нам нужно научиться смирению и любви – это высшая степень совершенства, высшее подобие Богу. Но на пути к этому совершенству, конечно, очень много ступеней.
Любовь – это венец духовной жизни, высшее подобие Богу. И легко сказать – вот, полюби ближнего, и всё будет хорошо. Сказать легко, но очень сложно сделать. И чтобы прийти к этому, нам нужно много над собой потрудиться, очень много внутри себя пережить, увидеть, над этим поработать. Огромное поле есть внутри нашего сердца, где нужно сорняки выдергивать и выдергивать. И очень много работать, чтобы действительно на нем выросли плоды и любви, и смирения, и всех остальных добродетелей.
Комментировать