В каждом роде есть свой святой молитвенник. Если подумать, то и в роду многих из нас были или есть такие люди.
Одна женщина поразила меня тем, что посмотрев прописи внучки-первоклассницы, сказала:
— Деточка, ты уже большая, пришла пора научиться писать церковную записку. Садись, я буду диктовать тебе имена твоих предков…
В каждой семье есть человек, который молится за весь род. Казалось бы, что тут такого?
Обычные религиозные старушки, тетушки или дедушки. Иногда это девушки, юноши, алтарники, монахи, священники… Но прослеживается закономерность: в семье, а точнее — в родне обязательно есть один молитвенник. Он помнит, кто как жил и кто как ушел, знает, в чем нуждаются родные. И молится за них — за живых и усопших. Так складываются его жизнь и устремления.
У него в руках — все нити рода, судьбы непутевых, успешных, несчастных, живых и незабытых ушедших. Тех, кто ночи проводит в казино или руководит заводом, учится в третьем классе или продает джинсы на рынке, пишет научные работы или ухаживает за больными.
Это — больше, чем делают мать и отец; через таких людей мы связаны с Богом, они словно за ручку ведут нас от наших земных забот к небесам. В каждом роде есть свой святой молитвенник. И с ним обязательно связана какая-нибудь история.
В Румынии таких молитвенников называют «апостолами». В каждом роду есть женщина-апостол. Она не выходит замуж, ведет благочестивую жизнь, молится за всех. Все семьи большой родни ей время от времени передают обновленные синодики: ведь жизнь идет, кто-то рождается, кто-то умирает. Румынские «апостолы в платочках» каждый день читают эти помянники, ходят в храм, памятуя имена родных. Когда молитвенница умирает — избирают ей смену.
Если подумать, то и в роду многих из нас были или есть такие люди.
У писателя Николая Шипилова была молитвенница крестная Лёля, а когда не стало, ее сменила его родная сестра Надежда. Инвалид детства, она не вышла замуж, жила скромно, ходила в церковь, подавала записки, ездила по тюрьмам к братьям, возила передачи, вела переписку с родней… Чем не «апостол рода»?
Одна из двух моих бабушек рассказывала о дальнем родственнике старце Дионисии, который ходил по домам родни, останавливался у них на какое-то время и молился по ночам. А вторая бабушка — жила с нами и тайно молилась перед иконой, потом — прятала ее в тумбу, чтобы не «компрометировать» своих детей-коммунистов. И в церковь ходила, и молитвослов открывала ежедневно, но тайно. И записки с именами там были, я помню. Написанные необычным почерком, химическим карандашом, время от времени переходящим в «простой» — не простые, сложные подчас имена вроде «Пелагия, Феодора, Лаврентий, Алексий…». От детского внимания такие подробности не ускользают.
Бабушка — это эпоха
Бабушка… Бабушка в нашей культуре — это эпоха. Только бы хотела и умела рассказывать! Мне повезло — мои бабушки хоть не всегда хотели, но хорошо умели говорить. Бабушка Ольга свою жизнь прожила в деревне. Ходила в храм, работала в колхозе, воспитывала детей в основном трудом, во время военной оккупации — берегла их и сберегла несмотря на подчас смертельную опасность для всей семьи. Без молитвы, без Бога это вряд ли бы удалось. А еще — она была записана в библиотеку и постоянно читала толстые книги.
И вторая бабушка, Анастасия, тоже читала классику и отрывные календари, много стихов знала наизусть, а еще — пела длинные песни про степь и ямщика, каких-то несчастных цыганок и коробейников — каждый раз коробейник был в ее исполнении другой. Наверное, это все и помогло ей пройти через все испытания ХХ века: раскулачивание, тюрьму, каторжный труд, возвращение на родину «в никуда»… Все-таки красота внутренняя, которая и есть — культура, помогает и относиться к жизни правильно, и жить среди людей, и выживать. А вера — это кресало, которое делает внутреннюю красоту совершенной. Потому что, как говорится, вера — послушница Самого Бога.
Анастасия Сергеевна Шалимо в молодости
Бабушка мыла золото на Зейских приисках, была чернорабочей, потеряла троих младенцев, потом вернулась на родину в деревню под Минском, стирала в воинской части солдатское белье, но никогда не унывала и не жаловалась, не рассказывала о своих бедах. А если рассказывала — это всегда было что-то полезное, непременно — урок. И каждый урок этот сиял такой чистотой нравственности, уважением к каждому человеку и даже животному, чисто христианской красотой и смирением! Страшные вещи, которые довелось ей пережить, бабушка рассказывала с улыбкой, чуть ли не с юмором. словно облегчая тяжесть для слушающего.
⠀Молилась, доставая и пряча иконки, прошедшие с ней через ссылку. Она знала полезные и опасные свойства многочисленных трав, плодов и и цветов, и они неоднократно спасали ей жизнь. На Благовещание пекла жаровонков. Следила за пасхалией еще по царскому календарю, листочки от которого прошли с ней через ссылку и хранились в тумбе среди дорогих ей вещей. В праздники возжигала массивную восковую свечу, воткнув ее в стакан с пшеницей. А перед свечой — ставила икону. Вот о ней я хочу рассказать поподробнее. Потому что они связаны — люди и иконы, хранящиеся в их домах.
Подлинные реликвии рода
Есть вещи, при одном взгляде на которые увидишь дальше и больше. Уходишь в другое время и даже чувствуешь другую душу, зависаешь в странном мире, граничащем между сном и дежавю. Такие вещи есть в каждом доме, это семейные реликвии.
Несомненная ценность — бриллианты, золото, фамильное серебро, картины. Их даже можно продать, чтобы спасти человека рода своего и, значит, свой род. Каждый человек в роде ценен, как звенья одной цепи.
Но есть такие вещи, которые спасают по-другому. Это — письма, иконки, локоны детских волос, лоскутки от отцовских рубашек, обёртки, пёрышки… Для чужих они бессмысленны. Я как-то задумалась: а что это — у нас в семье? Прабабушкина домотканая льняная скатерть. Мы ею укрываем стол на великие праздники и семейные даты. А еще — икона.
В моей семье хранится иконка Иверской Божией Матери, афонская литография на белом шелке. Для кого-то — просто тряпочка. Для нас — Спасительница.
Иверская икона Божией Матери (семейная реликвия)
Мои предки по материнской линии до седьмого колена жили в деревне Уручье. Сейчас там станция Минского метро.
Их раскулачили в один день, без предупреждения. Отправили в теплушках на Дальний Восток.
Собраться не дали — мои родные схватили только главное. Успели спрятать на себе несколько «неважных» вещей: книгу по медицине, молитвослов, Евангелие, три иконки, царский портрет, фотографии.
Из «важного» взяли плотницкие инструменты и семена.
Весь этот стратегический запас помог выжить.
Высадили людей из теплушек в конце ноября прямо в заснеженную тайгу. Тут-то всё и пригодилось. Инструменты — для дела, остальное — для веры… В том числе и в то, что доживут до весны и посеют семена.
Четверо детей, старшей, моей бабушке 18, младшей — 6. Все выжили. А люди падали замертво. Не говоря уже о дороге: на каждой остановке выносили…
Ссылка была пожизненной. Но после войны, благодаря золоту, добытому в том числе и моими родными, ссыльных амнистировали, разрешили вернуться на Родину. Золото помогло Победе.
Потому в моей семье золото носить не принято. Его у нас нет. Мы не любим золото. Нет в нем для нас радости.
Теперь иконка Иверской — у меня.
Помню, бабушка её прятала. В тумбе лежала сумочка, в ней — иконка, молитвослов, Евангелие, свеча. Достанет, помолится — спрячет. Навечно поняла: нельзя! Накажут! Портрет Императора пострадал в ссылке, его изъяли, моих родных наказали.
Я бабушку «воспитывала»:
— Ты что, не знаешь?! Бога нет!
Она молчала, ничего не доказывала.
Поэтому теперь я стараюсь не раздражать детей лишними нравоучениями, от бабушки и от жизни научилась: придёт время, поймут.
Наша Иверская… Сколько она выслушала молитв, сколько видела слёз, сетований и благодарений. Дважды пересекла СССР. При ней рождались и умирали, женились и крестились, решали важнейшие семейные проблемы и благословляли начатое.
Спасительница рода нашего.
Семейная реликвия, сохраненная молитвенницей за семью и родню — моя бабушка Настя.
Иногда молитвенницей за весь род и особенно за родителей становятся не бабушка, не дедушка и не мама — дочка. О таком случае я вам и хочу рассказать.
Инокиня, дочь бандита
Сегодня не надо прятаться для того, чтобы помолиться, да и иконы у многих современных православных в доме находятся просто в огромных количествах. И в монастырь можно уйти, если душа и Господь зовет. И там молиться о своей родне. Как инокиня Ирина. Проникнитесь ее историей и сами поймете: кто она, как не апостол своего рода?..
В ее семье, как в зеркале, отразились все перипетии нашей истории, и если бы рисовать исторический портрет эпохи, эта семья подошла бы идеально. В ней были немецкие и сталинские лагеря, война в разрушенном Минске, ожидание расстрела, детский дом, жизнь бандита, наркомания, монашество…
Путь семьи инокини Ирины потрясает.
Корни рода уходят в Петродворец, где мелькает княжеский лик, случайно найденный на фотографиях, запрятанных бабушкой под стены бревенчатой избушки. Бабушкой, прошедшей пять концлагерей, сначала немецких, потом — советских…
Бабушка ее по фамилии Кучинская была под угрозой расстрела за то, что выливала топливо из вражеских самолётов. Такое немцами не прощалось. Но ее почему-то простили…
А дедушка был председателем колхоза и дважды получал награды из рук Сталина.
Мама будущей инокини выросла в детдоме, а потом — вышла замуж за красивого парня, который оказался не совсем в ладу с законом. Его мать спасалась от войны молитвами к Богородице и все время носила с собой икону. И однажды уцелела во время бомбёжки, унесённая взрывной волной в безопасное место. Своих сына и дочь воспитывала в вере. Хоть и вырос сынок верующим, но далек был от образцового христианина…
Мать Ирина рассказывает:
— Я — инокиня, а мой папа был бандитом… Он говорил, что работает Робин Гудом. Мама ждала его всю свою жизнь. Он появлялся и исчезал. И, когда мне исполнилось одиннадцать, а брату — немного больше, не вернулся в последний раз. Эх, девяностые… Смутные были годы для всех: и праведных, и грешных.
Девочка пережила гибель и пропажу отца трудно. И даже отстранилась от Бога: словно обиделась на Него. И ей было наплевать на себя. Пока не случилось чудо сознательного обретения Бога.
Инокиня Ирина в Свято-Елисаветинском монастыре Минска несёт послушание на мужском подворье в деревушке с библейским названием Лысая Гора.
Там живут бывшие преступники, наркоманы, пьяницы и бродяги. Плакала и горевала поначалу. Выводила у них вшей, вытирала им слёзы и сопли, покрикивала, да и побивала, если заслуживали! Однажды Господь ей открыл: «Они — чьи-то дети, так и относись к ним». И они стали её детьми — эти ужасные грубые и несчастные мужики.
Мать Ирина хорошо поёт, водит трактор, делает удивительных кукол. И молится за свой род и своих подопечных. Она жалеет, что отец не дожил до того дня, когда она смогла бы его забрать к себе на подворье.
Инокиня Ирина (Гельман)
В средние век всякий рыцарь, вступающий в орден, должен был доказать свою принадлежность к аристократии подвигами. А чем можно доказать свою любовь к Богу? Любовью к ближнему и к ближним. Заботиться, облегчать жизнь, поддерживать, когда плохо и, как в этом случае, уйти в монастырь ради непрестанной молитвы за своего непутевого отца, который думал, что работает «Робин Гудом». За отца и весь свой род.
Вот мы и пришли к тому, что молитвенник за свой род — это не робот, читающий тексты по молитвословам; это — любящее сердце, недреманное око, нить от земли до неба. Его связь с Богом — почти апостольское служение. А кто в Вашем роде молится за Вас и всех близких и дальних?
Может быть, это Вы?..
Татьяна Дашкевич
Комментировать