Воспоминания о Пасхальных днях — таких радостных и таких разных…
Пасха — какое солнечное, объемное, совершенно радостное слово!
Всё ликует кругом — от человека до скота и от солнечного луча до самого ничтожно малого стебелька потаенной травы.
Не бывало двух Праздников одинаковых. Все они разные и неповторимо счастливые. Радость эта проникает в самые грустные уголки вселенной, в самые темные подвалы и подземелья, в самые безысходные ситуации и самые несчастные, неверующие души. И, по слову святого Иоанна Златоуста, все едины перед радостью Воскресения Спасителя — и постящиеся, и непостящиеся, и христиане, и иноверцы — всё человечество, вселенная.
И наши малые радости, и наши личные озарения в этом снопе всеосвещающего света тоже кажутся замечательными бриллиантами, необходимыми миру, как каждый камешек в земных недрах.
Вот и хочется вспомнить эти радости и открытия в разные периоды жизни.
***
…Я и брат — школьники. Юные безбожники с пламенными сердцами пионеров. Всё, что связано с верой, нам смешно и понятно: невежество, глупость, темнота… Наши боги — космонавты. Эстрадный певец возвещает о том, что, если и есть бог — так это женщина.
А бабушка наша всё молится и варит себе невкусный суп из прокисшей свеклы с грибами. Мы не хотим её обижать и терпим её невежество, хотя нам и неудобно перед сверстниками…
Идет Великий пост. А у нас — каникулы. Мы шалим, как ненормальные, громко включаем музыку, танцуем, деремся, ревем, терзаем бабушку непослушанием. И лишь на Страстной неделе она тихонько просит нас выключить телевизор. Мы от неожиданности такой просьбы — слушаемся.
В квартире тихо. Слышится только бормотание-пение из кухни, где жарятся для нас свиные котлеты нашей старенькой доброй постницей. «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое Тело Твое плащаницею чистою обвив…». И чувствуется какая-то связь между чистой плащаницей и белой домотканой скатертью, которой накрывают большой стол по самым главным праздникам. Это полотно ткала наша прабабушка, которой мы не видели…
Бабушка готовится к Пасхе.
Пахнет куличами, их выставляет она в подушки кверху донышком и просит нас не топать и не кричать. На блюде лежат темно-красные, почти густо-фиолетовые яйца. От их вида на душе отчего-то становится торжественно, как от созерцания классических репродукций из учебника «Родное слово». И от тех, и от других невозможно оторвать глаз…
Утром играет солнышко. Пахнет весенней чистотой. Уже накрыт стол — белая скатерть, пурпурные яйца, разрезанный кулич, сыр, солонина… В ванной на умывальнике лежит красное яйцо. С этим яйцом надо умыться.
Выходим в гостиную — там нас встречает бабушка, принаряженная, и смущенно и торжественно нас целует со словами: «Христос воскресе!» «Воистину воскресе!» — отвечают родители. И нам ничего не остается делать, как также сказать: «Воистину воскресе!» Мы садимся за стол, залитый солнцем. Бабушка — цветет. А впереди-то — тепло, лето, целая жизнь… Как хорошо! Как хорошо нам всем вместе, и как недолго осталось нам быть вместе…
***
А вот мы уже большие. И едем на всенощную с подружками. Макияж готов. Прическа в порядке. Джинсы в последний момент по требованию бабушки меняю на юбку — со слезами и обидой. Но мы настроились — и нас не остановишь. Выплеснута хорошая треть флакончика духов «Для тебя». Вечер теплый, свежий, волнующий, мы спешим. Ведь нас ждет что-то новенькое! Интересно…
Стоим со свечами в храме. Нас толкают. Нам не нравится это, конечно. Ведь вот МЫ пришли, сами пожаловали, снизошли, соизволили, а тут — народища, и нас затолкали. Хлопцы с мощными шеями деловито ставят на жаром горящие подсвечники пуки свеч. От них пахнет спиртным. Шумно, душно. Ничего не видно и не слышно.
Это — разгар восьмидесятых. Две церкви на двухмиллионный город — это вам не шутка. Протискиваемся к выходу. Ух, воздух, свобода… Но мы с тоской смотрим в дверной проем, в храм, туда, где мы только что были, и нам хочется обратно. Неосознанное желание быть соучастниками Пасхальной радости овладевает нами, и мы несем свои недогоревшие свечечки домой и храним. Это — первая святынька, согревающая дремучую тьму души Пасхальным благодатным огнем.
***
… Мы с мужем — начинающие певчие, и торопимся к Пасхальной Утрене. В ночь на Великую субботу пели Погребение и вернувшегося из детства «Благообразного Иосифа». Всю Страстную провели на клиросном послушании в подмосковном Казанском храме. Было тяжело. А вот в эту последнюю ночь стало легко-легко, как это бывает от неимоверной усталости. И сладко, и горько, и терпко, и душа разрыдалась, наконец… Это — наша первая осознанная Пасха. Регент говорит, что на Праздников Праздник положено уставать. Значит, надо себя не жалеть и полностью потрудиться для Бога. Едва успеваю готовить праздничную трапезу в перерывах между службами… Мы спешим к утрене, и ясно, что не успеем. Она начнется через пять минут, а нам идти еще долго: у мужа ноги болят. И тут свершается чудо: Бог растягивает время. В это можно было бы не поверить, если бы мы не тревожились, вдвоем не следили бы за часами, не сокрушались бы о том, что опаздываем на такую важную службу! Медленно-медленно шла стрелка… И мы успели. За пять минут прошли расстояние, на которое нужно было двадцать! Бог не оставил нас своим вездесущим милосердием — нас, бредущую по подмосковной деревенской дороге пару немного бестолковых, духовно подслеповатых венчанных супругов так жаждущих не опоздать на службу! Он дал нам именно то, что было нам необходимо в тот самый момент — сотворил с нами Свое чудо. Растянул время.
***
…Через год приближение Пасхи кажется чуть ли не тягостным. Разрываюсь между храмом, больницей и работой. Муж — в больнице на другом конце Москвы. Дома я только ночую. Чувствую себя олимпийским бегуном на дистанции, который должен или получить золотую медаль, или умереть… Кончилась Страстная. Спели Пасху! Христос воскрес, и я еду сообщить об этом своему болящему супругу. Беру лиловые от густоты лукового навара яйца, большой кулич, блюдо сырной пасхи, пахнущее миндалем и ванилью. Еду и плачу от обиды. А сердечко-то всё равно склонно к ликованию. Электричка, метро, захожу в троллейбус. Треск микрофона, и водитель объявляет: «Христос воскресе, дорогие товарищи пассажиры!» «Воистину воскресе!» — отзывается звонким хором автобус, и даже напуганная чем-то компания туркменов заискивающе вторит этому ликующему народному хору. Пронзительная радость, как внезапный луч света, освещает сразу все закутки души-роптуньи. А муж-то как рад!
— Дай мне кусок кулича, пойду поздравлю одного старичка…
Возвращается взволнованный.
— Ты знаешь, он руку мне поцеловал, заплакал… И сказал, что первый раз его поздравили с Пасхой так хорошо.
Он идет поздравлять других своих знакомых, я только и успеваю нарезать кулич.
***
…Прошло время. Мы уже не певчие. Мы встречаем Пасху в моем родном доме. Еще холодно. Родительский сад снова подморозило. Дома, в кроватке, остался наш сын. Я впервые оставляю его на ночь. Мы долго ждем автобуса на остановке и понимаем, что на Крестный ход опоздали. Вот уже и первый час… Грустные, стараемся как можно торжественнее спеть сами «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех…» прямо на остановке. Поем, садимся в подошедший пустой автобусу и мчим в соседний поселок, к храму. Ехать недалече. Подходя к воротам, понимаем, что чудо с растягиванием времени повторилось. Крестный ход только собирается выходить. Опять мы вдвоем, и на часах — двенадцать. Время вернулось вспять. Да что там время? Все вернулось — Христос воскрес, рай возвращается, Адам ликует и радуется Ева! И наши души, отягощенные повседневностью и грехом, на какие-то мгновения становятся чистыми и святыми.
Когда мы идем домой, говорим без умолку, нас радует всё, мы рады друг другу. Видим издалека свет, горящий в нашем окне, — и счастливы. Ведь это мама, вместо того чтобы лечь спать, приготовила стол и ждет нас, чтобы похристосоваться и разговеться. Молча мы смотрим на эту ясную точку в пространстве синеющей Пасхальной ночи и вдруг слышим неожиданное.
— Ты слышишь? Птицы поют!
— Это же соловьи! — отвечает муж.
Подходим к нашему саду и видим: на заборе в лунном свете сидит соловушка и заливается восторженной Праздничной песней. Надо сказать, что редкий человек сподобится в жизни своей узреть соловья. А в такую ночь — это уж такая явная милость Божья.
Тот же лунный свет выбеливает из почтового ящика письмо. Это — наши московские друзья прислали нам поздравление со Светлым Праздником. Радость за радостью, как сказка, проходят эти удивительные дни, напоминающие о том, что мы рождены для Воскресения.
Так нас воскресший Христос Спаситель спасает Своим милосердием, разбудив в огрубевшей душе умиление, благодарность, неоставленность. И чужие становятся — близкими, понятными, потому что осознаешь, что Господь точно так же печется о каждой Своей твари. Будь то птичка соловей, запуганный паспортным режимом туркмен или глупенькая неверующая пионерка…
Татьяна Дашкевич
Комментировать