О том, каково быть священником и преподавателем физики в школе, и как богословие может помогать преподаванию – в сегодняшней беседе со священником из Петербурга, иереем Анатолием Губиным.
– Отец Анатолий, насколько мне известно, Вы учились в военно-механическом институте. Как родилось ваше решение стать священником?
– Я учился в Балтийском государственном техническом университете, он называется «Военмех», потому что готовит, в основном, инженеров оборонной промышленности. Но это не военный вуз, как многие думают, а государственный гражданский вуз. И там я получил гражданскую специальность инженера по направлению «Машиностроение». Вообще, изначально я учился на другой специальности – «Динамика и прочность машин», но в силу некоторых причин на 4-м курсе решил взять паузу и отчислился, осознавая при этом, что планирую вернуться к получению светского образования.
Моя семья была религиозна, у меня с детства были мысли о том, чтобы стать священником. Примерно в это же время я поступил в Санкт-Петербургскую духовную семинарию. Позже восстановился и в Военмехе, но на направление «Машиностроение» и окончил вуз, будучи уже в священном сане.
– Что вас подтолкнуло к решению окончить вуз и получить светскую специальность, будучи священником?
–Еще обучаясь в школе я понимал, что мне хочется заниматься физикой, я очень ей «горел». Позже меня пригласили работать в школу, которую я оканчивал, и меня затянуло. Я понял, что мне нравится. Хотя были разные случаи. Был период, когда я на полгода уходил работать по инженерной специальности. Первые пару месяцев мне понравилось, а потом я понял, что меня тянет назад, к преподаванию в школе. А для преподавания, конечно, необходимо иметь высшее образование.
А любовь к физике, кстати, с каждым годом становится всё сильнее и сильнее.
– Как вам удаётся совмещать свою деятельность со служением?
– Я служу в храме святителя Николая Чудотворца в поселке Стеклянный. Храм небольшой, деревенский, приход там очень маленький. Многие из прихожан в достаточно серьезном возрасте уже, им тяжело часто ходить на службы, а есть те, кто, как и я, работают в будние дни. Поэтому служим по воскресеньям и – по возможности – двунадесятым праздникам. Ну и в Великий пост добавляем службы Первой и Страстной седмиц, также по возможности.
Храм иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» в д. Агалатово
– А что для Вас служение в храме – работа или отдушина?
– Я бы не сказал, что это отдушина, потому что устаешь там не меньше, чем за неделю работы на светской работе. Но и, конечно, я не назову это работой, поскольку зарплату за эту деятельность не получаю и какого-либо прейскуранта цен у меня на приходе нет. Наверное, я вижу в этом именно служение.
Я приехал, отслужил, помог приходу по мере возможностей. Если смог, сказал хорошую проповедь; если не смог, может быть, не очень хорошую. Вижу смысл в том, чтобы просто делать.
– Вас назначили сразу на этот приход, или Вы служили где-то ещё?
– До этого храма была еще пара мест. Был совсем маленький приход иконы Божией Матери «Нечаянная Радость» в д. Агалатово, там мы строили храм. На момент моего назначения там не было ни стен, ни крыши, но с Божьей помощью силами прихода построили небольшой и, на мой взгляд, красивый храм, в лаконичном стиле. С теплотой вспоминаю то время.
– Часто священники после семинарии попадают на строительство храма, а учат ли этому в семинарии? Ведь нужно разбираться в строительстве, в управлении персоналом…
– Нет, не учат. По крайней мере, когда я учился, подобных дисциплин в учебном плане не было. Но, на самом деле, в высшем учебном заведении можно много чему попробовать научить. А по факту всё равно в реальности с этим встречаешься уже на практике, её все равно ничто не заменит. К примеру, можно десять лет учиться на педагога, но, пока ты не выйдешь перед аудиторией, не проведешь урок, вряд ли ты поймешь, каково это.
– Как родители восприняли Ваш путь? Соглашались с Вашими решениями, или приходилось отстаивать себя?
– Конечно, были споры, несогласие в чем-то. И молодые, глупые поступки с моей стороны тоже были. Но – я это всегда и школьникам говорю – надо уважать свои ошибки, потому что они твои собственные. Если ты их сделал, значит, уважай это, ты на этих ошибках научился.
Конечно, были какие-то несогласия, но не кардинальные. Родители все-таки смогли понять, что я достаточно ответственно могу подойти к выбору пути, принять это.
– Почему Вы выбрали именно преподавание, а не исследовательскую деятельность?
–Мне важно общение, обмен опытом, мне нравится делиться тем, что я знаю. Наверное, в этом дело. Кстати, я хотел бы заниматься и исследовательской деятельностью, но с нагрузкой педагога, к сожалению, это почти нереально. Но надежд я не оставляю.
– Насколько Вам легко находить общий язык со школьниками? Разрыв поколений чувствуется?
– Вначале, 13-14 лет назад, когда я только пришёл, разрыв не особенно чувствовался, но сейчас уже ощущается. Кстати, недавно мы общались с коллегой, и у нас интересная мысль возникла. Такое часто случается, что педагоги достаточно долго выглядят моложе своих лет. Наверное, влияет постоянное общение с молодым поколением.
– Думаю, детям очень интересно с Вами как с человеком, увлечённым своим делом. Есть ли у Вас ученики, которые хотят связать свою жизнь с физикой?
– Я очень надеюсь, что им действительно интересно. К сожалению, сейчас в нашей системе образования (как среднего, так и высшего) назревают серьезные проблемы в принципе с физикой. Я в этом году в качестве классного руководителя выпускаю 11 класс технологического профиля, в нём обучаются тридцать два человека. И сдающих физику примерно треть класса, учащиеся значительно чаще делают выбор в пользу информатики и идут на направление IT. Это здорово, IT-инженеры тоже очень нужны сейчас. Но – о чём лично моя душа болит – специальности естественно-научные и инженерно-технические, связанные с физикой, сейчас сильно «проседают». Проблема в том, что эти направления, к сожалению, сейчас не являются престижными, и физика – предмет сложный. И это моя личная боль, потому что мы можем в какой-то момент остаться без физиков и без хороших инженеров. А их и так сейчас очень мало.
К примеру, в школе, где я сейчас работаю, мы смогли в конце 2023-го года найти еще одного учителя физики, а до этого я был один на всю школу. Сопоставьте это с тем, что в каждом классе по 36 человек, классов в параллели три-четыре, а физика преподается с 7-го класса, и Вы поймете, какие это колоссальные нагрузки. Если пройтись по разным школам, можно заметить, что проблема с отсутствием физиков стоит очень остро.
Есть положительный момент, что бумажной работой и отчетами нас практически не нагружают, и я могу спокойно заниматься преподаванием, заключать с университетами соглашения о сотрудничестве, возить детей в различные лаборатории и даже сам принимать участие в научных конференциях и повышать свою квалификацию как педагога и физика. Например, этим летом у меня была удивительнейшая поездка в Дубну.
Дубна – это наукоград, где находится Объединенный институт ядерных исследований. Это международный научно-исследовательский институт, основными направлениями работы которого являются ядерная физика, физика элементарных частиц и конденсированного состояния вещества. Они проводят летние международные школы для учителей физики, и, чтобы туда попасть, надо подать заявку, пройти конкурс. В нашей группе было 20 педагогов из России и стран ближнего зарубежья.
Это был колоссальный опыт, потому что мы увидели новейшие установки, можно сказать, побывали в самом эпицентре науки нашей страны. Для нас проводили экскурсии по разным лабораториям этого института: лаборатории ядерных реакций, физики высоких энергий, ядерных проблем, информационных технологий. Нам даже посчастливилось побывать на современном ускорителе частиц NICA! Для нас проводили лекции и встречи с людьми, которых послушать – поразительная радость. Перед нами выступали специалисты мирового уровня и рассказывали свой опыт работы. Это было великолепно.
Часто дети спрашивают меня, а зачем вообще физика нужна? Приведу хороший пример, о котором нам как раз рассказывали в Дубне. Мы, люди, состоим из молекул, молекулы из атомов. Внутри атомов есть положительно заряженные частицы, протоны. А у протона есть интересная особенность: он отдает максимум энергии, имеющейся в нем, в определенный момент. Мы можем просчитать ту длину траектории, которая нам нужна, и понять, в какой точке траектории он отдаст максимум своей энергии. А это что значит? Это значит, что мы можем этими протонами бомбардировать клетки, которые являются злокачественными. Это так и называется: протонная терапия. В отличие от других видов облучения, это значит, что мы можем рассчитать, чтобы протон отдавал энергию именно на злокачественные клетки, не задевая другие. То есть минимум вреда при максимуме помощи.
Ускорительный комплекс NICA, ОИЯИ, г. Дубна
– Как ученики Вас воспринимают? Знают ли про Вашу священническую деятельность?
– Я стараюсь не затрагивать этот вопрос и не распространяться о своем служении. Детям я рассказываю о физике, и не понимаю, зачем к этому добавлять какой-то еще свой личностный статус. Достаточно того, что они видят во мне педагога.
Конечно, сейчас цифровая эпоха – когда приходит новый учитель, дети залезают в интернет, гуглят по имени и фамилии. На первой же странице в поисковике – моя фотография в рясе с крестом на сайте митрополии. Но вопросы об этом я стараюсь пресекать. В школе я учитель физики.
При всём этом мне очень помогает богословское образование, ведь оно тоже достаточно фундаментально: нас учили и философии, и истории, и языкам. Например, я могу рассказать о взаимоотношениях Галилео Галилея с Церковью или космологических взглядах Ньютона, и что в этих темах не всё так очевидно, как учили в советское время. Поэтому в каких-то моментах я могу подключать эти знания, чтобы дать детям более широкий взгляд на вещи.
– Вы сказали, что богословское образование помогает более глубоко рассказывать о физике; а есть ли обратное влияние Вашей преподавательской деятельности на богослужебную?
– Да, и вправду, в моих проповедях часто можно услышать что-то из области физики.
Недавно меня пригласили как раз в качестве священника-физика, прочитать лекцию на тему понимания света в религии и науке. Там мне пригодились многие знания из той и из другой области. А так, наверное, это две сферы жизни, которые, с одной стороны, не сливаются, с другой – не разделяются.
Лекция «О понимании света в религии и науке»
– Ваши сферы деятельности не мешают друг другу? Находите ли Вы время и возможности и для того и для другого, или что-то ставите в приоритет?
– Примеров священников, занимающихся наукой, очень много, просто они, возможно, не замечаются за обыденностью нашей жизни. Например, настоятель храма при Санкт-Петербургском государственном университете – физик-ядерщик, кандидат физико-математических наук. И в Дубне очень интересную экскурсию по коллайдеру нам тоже проводил, как оказалось, физик-священник, сотрудник института.
История таких примеров знает огромное количество.
Когда мне задают подобный вопрос, я часто вспоминаю Жоржа Леметра – автора теории Большого взрыва – теории, описывающей раннее развитие Вселенной. Он, между прочим, священником был, католическим. Одно другому не противоречит. Кстати, человек был уникальный, его в сфере физики очень уважали, он мог себе позволить даже спорить с самим Эйнштейном.
– А какая теория о сотворении мира Вам кажется наиболее реалистичной?
– В моей голове эти две теории – научная и богословская – не противоречат и не мешают друг другу. Честно признаться, я шестоднев не воспринимаю буквально. Я прекрасно понимаю, что, если мы открываем книгу Бытия, то мы должны её читать глазами того человека, к которому она была направлена, и на том языке, на котором она была написана. А кто-нибудь из нас знает иврит? Я думаю, что таких людей очень мало. Отец Кирилл Копейкин, кстати, тоже священник-физик, сказал как-то: «Если мы оперу слушаем на языке оригинала и специально не переводим, чтобы не потерять смысл, то как же мы священный текст читаем на языке перевода?»
Я не хочу сказать, что не нужны переводы – они нужны, разумеется. Я лишь хочу обозначить, что многие смыслы текста от нас, людей 21-го века и другой традиции, могут легко ускользать. И это надо иметь в виду.
Поэтому научная теория происхождения Вселенной в той степени, в которой наука на данный момент смогла продвинуться, для меня является основной и не противоречит моим богословским взглядам.
Кстати, я сейчас читаю книгу «Задача трех тел», события романа разворачиваются в Китае. И там ученый-физик погибает от рук членов маоистской партии за то, что защищает теорию Большого взрыва. Эта защита была воспринята, как допущение существования Бога, за что герой и был убит.
– Господь мог сотворить этот мир разными способами, это лишь вопрос технологии?
– Да.
Но мне кажется, мы сейчас начинаем идти путём Булгаковского Канта – «откинем все до этого существующие доказательства бытия Бога и создадим свое». У меня, кстати, было нечто подобное.
В квантовой физике есть такой опыт, он называется «двухщелевой эксперимент».
Стоит экран, в экране прорезаны две маленькие щели – настолько маленькие, чтобы быть сопоставимыми с длиной волны света, который мы пропускаем через эти две щели. Если мы поставим за этими щелями еще один экран, то на нём мы увидим так называемую интерференционную картину, что нам будет свидетельствовать о поведении света как волны. Если же мы попробуем задетектировать частицу на одной из щелей, то мы будем наблюдать корпускулярное поведение света. В физике это называется «эффект наблюдателя» – частица как бы «узнает», что за ней наблюдают и меняет свое «поведение». То есть результат эксперимента зависит от того, наблюдаем мы за ним или нет.
Почему я заговорил про доказательства бытия Бога? В какой-то момент я задумался, ведь, в некотором роде, если вот так сравнивать, у нас всех тоже есть какой-то результат. Если результат у нас есть, то, возможно, он тоже зависит от наблюдателя, а значит, у нас есть Наблюдатель. Такое, может быть, немножечко вольное толкование, но я бы назвал это, иронично, «квантовым доказательством бытия Бога».
Фото Санкт-Петербургской Духовной Академии
– То есть можно, наблюдая какие-то физические процессы, вывести теорию о существовании Бога?
– Можно, вполне. Как вы думаете, на сколько процентов Вселенная изучена физиками? Хочется хотя бы на половину, но на самом деле всего на пять процентов! 95% мы еще не знаем. Ещё есть гигантский простор для изучения!
Отец Кирилл Копейкин говорил о том, что в процессе становления европейской науки был следующий подход. Книга Библия и «книга» природы воспринимались как две книги, поднимающие одну и ту же проблематику. Изучая их, можно понять устройство этого мира, то есть поставить себя на место Законодателя.
Мне хотелось бы привести изречение Рене Декарта, достаточно известного философа и математика: «Я мыслю, следовательно, я существую».
История этого афоризма, если сводить её к сути, была такова: Декарт был ещё и капитаном французской армии; они воевали и заняли какую-то сгоревшую деревушку. Рене искал место, где ему переночевать, нашел что-то вроде печи, и укрылся там. И, находясь в этом состоянии, когда он ничего не видит, ничего не слышит, температура вокруг благоприятная и на него не воздействуют никакие внешние факторы, он начал философствовать: «А существую ли я?» Потом, путем размышлений, он приходит к выводу, что если он мыслит, то, следовательно, существует. Но нельзя забывать, что произошло дальше.
Опять же, у него, как и у всех ученых того времени, было богословское образование. Он приводит цитату: «Бог добро зело все сотворил» (Быт. 1:31). Далее логика развивается так: «Раз я существую, и я объективен, значит, мир тоже существует, а раз он добр, значит и изучать его — это добро», то есть получается, что богословский христианский тезис из книги Бытия, по сути, подтверждает необходимость развития науки и благость этого начинания. Замечу, что это как раз период научной революции в Европе. Для нас это может быть удивительно; многие привыкли думать, что религия и наука – взаимоисключающие вещи. А вот, получается, что наоборот, одно другому даже способствует.
– Можно ли сказать, что Вы проповедуете Бога через физику?
– Я, опять же, сторонник разделять понятия, не надо их смешивать. Мы можем уйти в какие-то сферы, где наговорим лишнего. Можно начать путать физические понятия с понятиями богословскими. Эти науки оперируют схожими терминами, например, слово «энергия» присутствует и там, и там, и имеет различные значения. Не хотелось бы, чтобы это смешивалось. Просто, как мне кажется, физика – это прекрасный путь, в том числе к богопознанию.
– Скажите, что Вам дает служение в храме, влияет ли как-то на жизнь?
– На моей жизни, конечно, это отражается, ведь священник поставлен на служение, чтобы отдавать, а не принимать. И, раз я этим занимаюсь, значит, так должно быть.
Я не знаю, что ещё сказать – всегда честно говорю об этом. У меня и в школе такие случаи бывают, когда ребенок спрашивает, а ты не знаешь, что ответить. Я считаю, что педагог – это тот, кто должен иметь смелость честно сказать «я не знаю». Мы не идеальны, мы не можем знать всё. В некоторых случаях я говорю: «Ребята, я постараюсь найти информацию, и тогда отвечу вам».
Вы спросили меня про то, что мне дает служение. А может быть, в этом и есть смысл, чтобы люди узнали, что так тоже может быть? Может быть такое, что священник занимается физикой, преподаёт в школе. На самом деле я бы очень хотел прочитать курс лекций на тему взаимодействия религии и науки, материала у меня достаточно. Если бы какой-нибудь из петербургских приходов этим заинтересовался и предоставил площадку – мне было бы очень интересно реализовать эту задумку. Осуществлять это на базе моего небольшого прихода, к сожалению, не актуально.
Вообще, помимо физики у меня много других увлечений: я играю в большой теннис, хожу в тренажёрный зал, люблю изучать кухни разных стран мира, на досуге пытаюсь подучить греческий. Мне кажется, в этом и есть смысл, чтобы люди знали о том, что священник – такой же человек, со своими увлечениями и интересами, пороками и проблемами, а сами священники при этом помнили, на какое ответственное служение они поставлены.
Беседовала Ольга Корхова
Комментировать