Татьяна Миронова: Необычайное путешествие в древнюю Русь

Грамматика древнерусского языка для детей

ПЕРЕД ДАЛЬНЕЙ ДОРОГОЙ (вместо предисловия)

— Грамматика… — разочарованно протянет мой бу­дущий читатель и наморщит нос. Постой! Не спеши закрывать книжку! Эта грамматика не простая. В ней много чудес.

Первое чудо. Ты узнаешь, как говорили твои предки семьсот лет назад. Ты услышишь, как они величали друг друга, как решали государственные споры, чему учили своих детей, даже как ссорились между собой, услышишь. Ты сможешь прочитать самые настоящие древнерусские письма, летописи, молитвы. И будь уверен, именно так писали и молились в Древней Руси. И детские считалки и дразнилки в этой грамматике тоже самые настоящие, древние, не придуманные.

Чудо второе. Ты увидишь, на какой земле жили твои предки, какие у них были города, монастыри, храмы, дома. Грамматика расскажет тебе, как созда­вали древнерусские люди книги и иконы, как они тор­говали и воевали, защищая родную землю от врагов. Еще ты узнаешь, как учились твои сверстники в древ­нерусских школах, в какие игры они играли, каких за­бавных человечков рисовали в своих ученических тет­радках. Все это не выдумано, не сочинено. Об этом узнали археологи и историки читая берестяные гра­моты и летописные своды, находя при раскопках по­темневшие от времени воинские шлемы, оружие, ос­колки кувшинчиков для смешивания красок и ожерелья с угасшими каменьями. В грамматике старинные ве- щц ожили: обрели прежний нарядный блеск древнерус­ские мечи и шлемы, засияли теплым светом строгие лики святых на иконах, а вместо древних глиняных черепков — крутобокие расписные кувшины. Ты смо­жешь разглядеть их и… почти что рукой потрогать!

И, наконец, главное чудо. Грамматика выучит те­бя древнерусскому языку. И тогда перед тобой раскро­ются листы рукописных книг глубокой старины, они поведают тебе о многих удивительных делах и рат­ных подвигах наших предков, вразумят, научат муд­рости, дадут опору на долгие годы.

…Так что не торопись закрывать эту книгу, мой будущий читатель, а отправляйся в необычайное пу­тешествие в Древнюю Русь.

КЛАДОИСКАТЕЛИ

Ваня открыл глаза. Найдя в ставнях дырку от сучка, в комнату просачивался бледный луч. Ходики на стене показывали половину шестого. Слава Богу, не проспал. В шесть часов они должны встретиться с Васькой на мосточке, что ведет к Чудиновскому ов­рагу, где, как вчера обнаружилось, уже неделю идут археологические раскопки.

С начала лета Ванька и Васька гостили у бабу­шек, чьи домишки на окраине Новгорода утопали в июльской буйной зелени. В какие только игры дру­зья не переиграли за месяц — и в войну, и в город­ки, и в чижика, в «классики» и то прыгали. Ванька даже книжки читал, да у бабушки, Веры Василь­евны, их не больно много, новых-то книжек. Это старинных у нее целый сундук. Бабушка у Вани ве­рующая. Каждый вечер открывает она толстую кни­гу в деревянном, обтянутом кожей переплете, книга лежит на столике перед иконами, и начинает разме­ренно читать:

Господи Боже наш, еже согреших во дни сем словом, делом и помышлением, яко благ и человеколюбец, прости ми; мирен сон и безмятежен даруй ми; Ангела Твоего хранителя посли покрывающа и соблюдающа мя от всякаго зла; яко Ты еси хранитель душам и телесем нашим, и Тебе славу возсылаем Отцу, и Сыну и Святому Духу, ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.

Бабушка читает молитву, а Ванька, вслушиваясь в ее негромкое бормотание, удивляется незнакомым словам. Как это «согреших»? Наверное, «согре­шил»? Так бы бабушке и сказать. А вот это — «ны­не и присно и во веки веков»… Чудно! Все порыва­ется Ваня расспросить бабушку об этом, да переби­вать бабушкино чтение стесняется, а дождаться, когда бабушка кончит читать, сил у Вани не хвата­ет, он засыпает. Утром спросить уже не о чем, за­бываются за ночь услышанные с вечера диковинные слова…

Скука обволакивала Ваню и Васю как вязкая по­луденная духота. Вчера вечером, сидя на пруду с удочками, они лениво грызли семечки, сплевывая шелуху в зеленое кружево прудовой ряски, изредка и неохотно вытаскивая удочки на берег, чтобы за­менить червяка, обгрызенного хитрыми и осторож­ными карасями. Говорить и то было лень.

По ухабистому, отороченному высоким бурьяном проселку пропылил грузовик, в кузове которого, держась за борта, сидели ребята в зеленых простор­ных куртках и широкополых шляпах. Подпрыгивая на колдобинах, грузовик скрылся за поворотом.

— Студенты поехали,— дремотно зевнул Вась­ка.— Бабушка говорит, в Чудиновском овраге копа­ют.

— Трубы меняют? — лениво уточнил Ванька, он привык, что студентов, а его старший брат был сту­дентом технологического института, всегда бросают срочно менять прохудившиеся трубы.

Васька мотнул головой, рассматривая на ладони не доеденного карасями червяка:

— Бабушка говорит, из университета они. К ней заходили, расспрашивали, что да где до войны тут было, они памятники старины раскапывают, моне­ты ищут, кольца…

— Монеты?! — Сонливость как рукой сняло, Ванька вытаращился на Ваську.— И ты молчишь! Они же клад ищут, ты что, не понял?! А мы тут с карасями рассиживаемся!

Ванька вскочил и торопливо выдернул из воды леску с болтающейся на ней пробкой и белым пе­рышком, заменявшими поплавок, стал суетливо на­матывать леску на длинное гибкое удилище. Про­должая быстро говорить, Ванька почему-то перешел на шепот:

— Раз экспедиция приехала, значит, точно клад есть. Столько народу зря не пришлют, понял! У них наверняка есть карта, а там и место схоронки крес­тиком обозначено. Знаешь, как это делается? «Ост­ров сокровищ» читал? Шайка пиратов прячет на­грабленное, рисует план, помечает, где клад спря­тан, потом главный пират всех убивает, а карту прикарманивает. Ну а после его смерти карта по­шла кочевать из рук в руки. Глядишь, и попала, к какому большому профессору, он и отправил сту­дентов за кладом, сам-то уж не может, поди, больнр старенький. Они клад копают, а мы с тобой поплав ки караулим.

— Ну, ты даешь! — неуверенно засмеялся Вась­ка. — Пираты! У нас их сроду здесь не бывало.

— Пиратов не бывало?! А ушкуйники?! Кто по Ильменю купцов грабил? Да после них сколько угодно кладов осталось! Бросай своих желтоперых. Пошли!

Они попрятали удочки под огромный, в три об­хвата дуб, здесь же оставили ржавую из-под червей банку и по мягкой от толстой пыли колее торопливо двинулись к поросшему редким кустарником оврагу.

Место раскопок мальчишки увидели сразу. Это был огороженный невысокими свежестругаными кольями дворик, от которого узкими лучами уходи­ли в глубину оврага прорытые коридоры. Несколько человек маленькими лопатками, а кто и руками, аккуратно разгребали землю, обметали ее метелоч­ками и щетками. Просеянную землю в ведрах и на носилках носили к дороге и ссыпали в кучи. Рядом с кольями на расстеленном белесом брезенте лежали потемневшие от времени вещи, похожие на те, что Ваня с бабушкой видели в музее Новгородского кремля — черепки, бусины, зазубренный нож с кос­тяной ручкой, зеленовато-бурые колечки, обломок железной палки. «Не густо», — подумал Ванька и толкнул Ваську в бок.

— Вишь, до клада пока не добрались. Так что бу­дем искать.

— Где? Здесь?! Увидят же! — Васька покрутил головой, место действительно было открытое.

— А ночь на что? — Ванька был настроен реши­тельно.

— Ну уж нет, — уперся Васька.— Чего в темноте откопаешь, да и бабушка не отпустит.

— Тогда утром пораньше,— уступчиво согласился Ванька, он понимал, что и его бабушка Вера Ва­сильевна не обрадуется ночным отлучкам внука.

На том они и порешили, окончательно догово­рившись обратной дорогой, что копать примутся ра­но утром, пока студенты спят, а бабушки пусть ду­мают, что на речку пошли, рыбачить.

Утро выдалось туманное, солнечные лучи не мог­ли пробиться сквозь плотную молочную пелену, покрывшую луг и лес. В густом тумане не было видно мосточка, но Ванька привычно шагал по дороге, зная каждый ее поворот. Вот и мосток, но Васьки на нем не оказалось. «Проспал небось»,— уд­рученно вздохнул Ванька, но, вглядевшись в туман, заметил двигающуюся к мосточку темную фигурку. Он было спешно шагнул навстречу, да тут же удив­ленно и разглядел, что не один человек впереди, а двое, идут, торопятся, чуть ли не бегом. Ванька юр­кнул под мост, в липкие от росы, жгучие заросли крапивы, притаился.

Старенький бревенчатый мостик натужно заскри­пел. Послышались голоса.

— Ну и туманище,— услышал Ваня над головой, говорил один.

— Оно и хорошо,— отвечал другой.

Стряхивая насыпавшуюся на голову труху и зем­лю, потирая нажженные крапивой колени, Ванька еще долго смотрел вслед растворившимся в тумане парням. Они явно шли в раскоп. «Черти их принес­ли,— досадовал Ванька на некстати появившихся студентов.— Ладно, посмотрим, чего они в такую рань поднялись».

Тут и появился наконец Васька. Он бежал, при­жав к груди двумя руками одежду и бумажный сверток.

— Проспал,— запыхавшись, выпалил Васька, тол­кнул сверток Ване и всунул ногу в штанину, — ви­дишь, одеться даже не успел.

— А это что? — Ванька покрутил пакет.

— Бабуля пирожков навязала,— Васька все еще не мог отдышаться,— целое утро, говорит, на речке проторчите, вот их и смолотите, говорит.

По пути Ванька рассказал другу про увиденных им парней, тут же и план свой выложил, подкрасть­ся и разведать, что парням надо в такую рань на раскопе, может, они клад нашли и хотят его тайком вынести, тогда им надо будет помешать.

— Вань, пошли домой, а? — остановился Васька. — На кой нам клад, его все равно в милицию сда­вать.

— Чудило! В милицию не все сдают, четвертую часть себе оставляют. И потом у меня в коллекции ни одной старинной монеты. Новозеландская даже есть, и бирманская, а древних — ни одной. И по­том, о находках всегда пишут в газетах, представ­ляешь, газета, а в ней — ты. Все в школе обзавиду- ются, и потом… — Ванька открыл рот, чтобы спеш­но придумать еще какой довод, чтобы убедить Вась­ку немедленно ринуться на поиски клада, но ничего больше не придумалось. Ванька закрыл рот.

— Эх, ты,— бросил он в сердцах.— Если трусишь, так и скажи.

И, махнув рукой, решительно зашагал дальше. Васька, тяжело вздохнув, медленно потянулся за ним но, оглянувшись назад и ничего не увидев в молоке тумана, прибавил шаг и скоро поравнялся с Другом.

Спустившись в овраг, ребята присели на корточ­ки и затаились. Чуть заметно проступали стороже­вые колья, донца прорытых траншей-коридоров запрудил туман. Вблизи, достаточно руку протянуть, проступали в стене настеленные в ряд бревна, ка­менная кладка древних построек. Ванька и Васька напряженно вглядывались в белесую пелену, ста­раясь разглядеть опередивших их парней, и вдруг совсем рядом, за изгибом траншеи, послышался шорох. Кладоискатели наши замерли. В туманной густоте замелькала желтая игла фонарика.

— Да говорю же я тебе, тут она, тут! Сам ведь я эту крышку расчищал, сам и присыпал землей, что­бы никто прежде времени не обнаружил, не прис­нилась же она мне,— досадливо частил чей-то голос.

— Но мы уже все здесь обшарили, нет никакой крышки, потерял ты ее! — горячился второй. — А вдруг это прямой ход в Юрьев монастырь? Надо же было тебе, Митька, потерять крышку! Представля­ешь, в Юрьев монастырь подземным ходом пройти! Эх, ты!

— А то не представляю — обиделся тот, кого на­звали Митей, и мечтательно добавил: — В подзе­мельях под Юрьевом, верно, и берестяные грамоты можно было найти.

— Да что там грамоты! Филологов, кроме грамот, еще хоть что-нибудь интересует? — продолжал вор­чать второй.

— Вот же она, Прохор! — обрадованно закричал Митя. — Говорил же тебе, здесь она. Смотри, на крышке и буквы выбиты.

Прохор стал разбирать выщербленные, сбитые буквы надписи:

«Дѣлалъ Степанъ въ лѣто…» Прохор опустился на колени и счистил с последних букв бурую коросту ржавчины. Студенты стали внимательно их разгля­дывать:

— Буквами этими число обозначено — 6748,— по­яснил Прохор на всякий случай.— Значит, древний мастер вычеканил на крышке время, когда это под­земелье было вырыто,— 6748 год.

— 6748 год — это, по древнему летосчислению, «от сотворения мира». Чтобы получить дату в совре­менном летосчислении, из 6748 вычитаем 5508,— время, протекшее от сотворения мира до Рождества Христова — и что мы получаем? А получаем мы, брат Митрий, 1240 год. 1240 год от Рождества Христова по летосчислению, принятому ныне. 1240 год! — спохватился он и присвистнул.— Да это же год Невской битвы! Ничего себе!

— Давай поднимать! — поторопил его Митя. Сту­денты завозились, силясь поднять тяжелую замше­лую крышку. Крышка не поддавалась, она даже с места не тронулась.

— Погоди,— Прохор стал ощупывать края крыш­ки,— Нет ли тут какого внутреннего механизма. Я читал о таких люках в летописях, правда, то было гораздо более позднее время…

Неожиданно крышка дрогнула и как бы нехотя с тяжелым вздохом стала приподниматься. Это Про­хор нашарил-таки скрытый потайной рычаг. Митя поднял с земли моток веревки, принялся торопливо развязывать его.

— Крепи веревку хорошенько, не дай Бог, от­цепится, и люк закрывать нельзя, неизвестно, как он изнутри открывается,— наставлял Прохор при­ятеля.

Затаив дыхание, Ванька и Васька слушали разго­вор студентов. Потом до них донесся приглушенный гул каменного колодца, по ступенькам которого пар­ни спускались вниз, хорошо слышно было, как сы­пались мелкие камешки, как охнул неловко осту­пившийся Митя, и все стихло.

Ванька первым подбежал к черной прямоуголь­ной дыре потайного хода, заглянул вниз, но, кроме каменных ступеней колодезного спуска да белой змейки-веревки, ничего в темноте разглядеть не смог. Через его плечо в колодец осторожно глянул Васька, поежился от холодной колодезной тишины, но промолчал.

— Ну, что я тебе говорил,— торжествующе за­шептал Ванька другу,— точно знают, где клад. Айда за ними!

— Туда?! — Васька затоптался на месте.— У них вон и фонарики, и веревка, а мы как?

— Веревка выведет, они же веревку за собой тянут. Идем! — Ванька уже опустил ногу в коло­дец.— Крышку не закрывай, неизвестно, как она из­нутри открывается,— скомандовал он и исчез в тем­ноте колодца.

Оставшись один, Васька оглянулся. Что и гово­рить, лезть в колодец не хотелось. Хотелось домой к бабушке. Еще хотелось есть. Васька вспомнил про пироги и сунул пакет под мышку. Лезть не хоте­лось, но и оставаться здесь было страшновато, да и не оставлять же Ваньку там одного. Васька осто­рожно поставил ногу на неровный каменный вы­ступ, опоры у ноги не было, он суетливо нашарил ногой вторую ступеньку, но и та оказалась преда­тельски скользкой. Васька в испуге метнулся назад, изо всех сил уцепившись за кольцо на внутренней стороне крышки, тяжелая крышка стала медленно опускаться. От неожиданности Васька выпустил кольцо и, обдирая локти, колени о грубо отесанные края каменных ступеней, свалился вниз на сырую, шершавую от плесени известняковую плиту. Крыш­ка гулко захлопнулась, стало совсем темно.

Васька потрогал ссадины на руках, потер ушиб­ленный при падении бок и, подобрав валявшийся рядом пакет с пирогами, нащупал веревку. Надо было отыскивать Ваньку. Он осторожно зашагал по широким каменным плитам в глубину темного кори­дора.

ТАЙНА ПОДЗЕМНОГО ХОДА

Подземный ход был сложен добротно. Мощь его высоких сводов, крепость дубовых в не один обхват подпор выказывали радение древних мастеров. Не на скорую руку выкапывалось и камнем выкладыва­лось подземелье, зато и служило надежно, долгие века.

Веревочка струилась по широкому руслу подзем­ного хода, от которого, как ветви от большого ство­ла, отходили в стороны узкие коридоры. В стенах чернели глубокие ниши. Васька старался не глядеть в эти темные провалы, где гулко капала с потолка вода и, казалось, кто-то затаился, сдерживая дыха­ние. Сверху свисали мохнатые клочья плесени, ус­трашающе переплетались щупальца корней, пробив­шиеся сквозь каменные своды. «Зря сюда сунулись, ох, зря,— думал пугливо оглядывавшийся Васька.— Чего тут закопаешь, камень кругом. Нет тут ника­кого клада».

Неожиданно Вася поскользнулся. Стремясь удер­жаться на ногах, он схватился за низко свисавшие корни. Те оказались омерзительно скользкими, как щупальца осьминога, и мальчик с ужасом тут же вы­пустил их из рук и покатился в сторону, больно ударившись о какую-то длинную палку. Палка ока­залась с железным наконечником. «Копье, что ли?» — почти не удивился Вася. У него сильно болел бок. Рядом с копьем лежала металлическая банка с вы­тянутым дном, похожим на церковную маковку. Васька наклонился, чтобы поднять банку, и вдруг увидел чуть в стороне лежавший мешочек. У Васьки дух перехватило. Но холщовый мешочек, туго пере­вязанный бечевкой, оказался безнадежно легким. Васька развязал веревочку и вместо ожидаемых монет разочарованно нашарил внутри шуршащую ше­луху бересты. Однако выбрасывать мешочек он не стал, хотя в первую минуту и хотел это сделать, а, найдя оброненный пакет с пирожками, сунул его в полотняное нутро мешочка и, прихватив банку, дви­нулся дальше по коридору.

Внезапно темное пятно отделилось от мокрой стены и шагнуло к Ваське. Васька в испуге шарах­нулся назад и готов был без оглядки броситься бежать, да узнал в чумазом страшилище Ваньку, который сердито пнул его кулаком в плечо и зашеп­тал:

— Где ты все копаешься, быстрее не можешь? Я их было нагнал, да из-за тебя вот упустить при­шлось. Сначала они шли медленно, ощупывали каж­дый камешек, железки какие-то в мешок складыва­ли. Потом как припустили бегом. Давай догонять.

И Ванька, не слушая возражений, быстро исчез в темноте. Васька, всхлипнув от пережитого страха и безысходности, последовал за ним. То вправо, то влево делало крутые повороты подземелье. Под ноги стали лезть большие лобастые камни. Потом проход сузился, и потолок опустился так низко, что ребята невольно вжали головы в плечи, страх и вовсе при­давил их. Если бы не белая нить, за которую впе­реди идущий Ваня держался двумя руками, давно бы уже кладоискатели наши что есть духа мчались обратно, к люку, к карасям, к бабушкам. Но вот они миновали узкий и тесный изгиб подземелья и тут же услышали недалеко от себя такие неожидан­но родные голоса студентов.

— Нельзя веревку бросать, заблудимся,— наста­ивал Митя.— Надо возвращаться.

— Да ты что? Ну, даешь! Кому сказать — не по­верят. Да такого в жизни больше никогда не будет, мы же первые здесь идем — первые! — раскричался Прохор.— Ты посмотри, сколько уже набрали! Представляешь, что может быть дальше? Толпа привалит, все потопчет, что тогда? Локти кусать бу­дем. А вдруг это действительно в Юрьев Монастырь ход? — тихо, как будто боясь спугнуть надежду, вы­дохнул Прохор.

— С веревкой-то что делать станем? — сдался на уговоры Митя.

— К веревке фонарик привяжем. Очень примет­ный знак. Пусть горит. Издалека видно.

Прохор тут же и привязал к веревке фонарь, и положил его так, что световой клин уперся далеко впереди в стеной стоявшую тьму коридора. Остав­шись с одним фонарем, студенты пошли дальше, по- прежнему быстро и внимательно оглядывая свой путь. Держась крепко за руки и стараясь не шу­меть, вслед за ними шагали Ванька и Васька. Пона­чалу они хорошо слышали шаги впереди идущих, но вдруг все стихло. Подождав немного, Ваня оставил Васю у сырой дубовой подпоры и крадучись пошел на разведку. Васька оставаться один не решился и двинулся вслед за Ванькой.

Яркое солнце внезапно ослепило обоих. Вот он, конец подземного хода! Ребята выкатились из чер­ной сырой дыры на зеленую лужайку, окруженную зарослями лесной малины с густо краснеющей яго­дой. В кустах тихо покрикивала птица. Пахло пере­стоявшей, нагретой травой.

— Митька, ты только глянь! Явление чертей на­роду!

Сидя на траве и жмурясь от яркого солнца, сту­денты смотрели на наших кладоискателей.

Ванька заоглядывался, но куда им было бежать? Веселую солнечную полянку окружала стена колю­чей малиновой поросли, и Ванька решительно сту­пил вперед.

— Здравствуйте. Мы, это… тут, ну, значит, эту, малину собираем,— наконец нашелся он.

— А по малину всегда подземельем ходите? — насмешливо спросил один из парней. Ваня по голо­су узнал Прохора. Был он темноволосый, в синих линялых джинсах и в белой с короткими рукавами майке с нерусской надписью на груди. Митя ока­зался удивительно белоголовым, одет он был в ши­рокие холщовые штаны серого цвета и просторную рубаху, штаны опоясывал замысловатый кожаный ремешок.

Доверия к Ванькиным словам в голосе Прохора не слышалось, но Ванька решил держаться до кон­ца.

— Всегда,— прокашлял он застрявшее в горле вранье.— Мне бабушка этот ход показала. Тут, го­ворит, малина самая сладкая.

— Как же вас зовут, добытчики? — улыбнулся другой студент.

— Меня — Ваня,— Ваня разом покраснел за свою нескладную выдумку про бабушку и, кивнув на вов­се растерявшегося Васю, добавил: — А его вот Ва­сей зовут.

— А малину куда рвете, в жестянку эту? — весе­ло, уж очень смешон был вид перепуганных и гряз­ных ребят, продолжал расспрашивать Митя. Он кивнул на объемистую банку, которую Васька дер­жал в руках вместе с холщовым мешочком.

— Да это не жестянка! — вдруг всполошился Прохор, впившись глазами в Васькину находку.— Это же древнерусский воинский шлем. Гляди, как новенький!

Он осторожно, словно шлем был стеклянный, вынул его из Васькиных рук.

— И не скажешь, что столетия в земле проле­жал,— восхищенно прибавил он.

— Я еще мешочек нашел,— с готовностью от­кликнулся Васька, понял, что подвернулся случай сгладить неудачное Ванькино вранье.— Тоже, на­верное, древний. Там шелуха какая-то. Я в него пирожки положил, это бабушкины, с грибами, вы попробуйте.— Он заторопился развязать шнурок и вытряхнул содержимое мешочка на землю. В траву упали бумажный пакет с пирожками, тонко очи­ненная костяная палочка и две полоски бересты.

Прохор нагнулся за пирожками, но поднял не их, а тихо зашуршавшую в руках берестяную по­лоску, положил ее на ладонь, разгладил.

— Подделка,— уверенно сказал Прохор.— Из на­ших кто-то баловался. Береста новехонькая, и буквы недавно вырезывали. Да вот и палочка.

— Как же это попало в подземный ход? — уди­вился Митя.— Дай-ка посмотрю.

Он раскрутил берестяную полоску и под неотс­тупными взглядами мальчишек стал разбирать: «По­клон игумену Арсению от Вышаты. Пришли книги князю с Митяем. Князь идет брать дань в слободу. Да будет тебе известно…»

— Это что?— не удержался Ванька, хоть и чувст­вовал себя неловко после бесшабашного вранья.

— Это?! Подделка древнерусской берестяной гра­моты. В Древней Руси письма писали на березовой коре — бересте, и представьте, очень хорошая под­делка. Сделана она человеком, прекрасно изучив­шим древнерусский язык,— ответил Митя.

— Как же тут можно что понять, если слова не разделены и буквы какие-то странные? Зачем столь­ко твердых и мягких знаков? — стал водить пальцем по бересте Ваня.

— В Древней Руси слова на письме не разделяли, и к этому быстро привыкаешь,— Митя отвечал охот­но, он изучал в университете филологию, древние языки, и поэтому говорить о древнерусском письме ему доставляло удовольствіи¹.— А вот эти буквы Ъ и Ь ты знаками не называй. Эти буквы в древне­русском языке обозначали особые гласные звуки, и назывались они «еръ» и «ерь». «Еръ» звучанием напоминает О, «ерь» очень походит на звук Э, но звучали такие звуки коротко-коротко.

— А зачем они, эти особые звуки? Разве мало тех, что сейчас существуют? — удивился Ваня.

— Выходит, что мало,— развел руками Митя и попробовал объяснить понятнее.— В древнем языке XI-XII веков гласных звуков было больше, чем в нынешнем русском языке. Звуки, известные под именами «еръ» и «ерь», были сверхкраткие, то есть очень короткие. Попробуй выговорить отрывисто, резко О, Э и услышишь, как звучали «еръ» и «ерь». А потом древнерусский язык утратил эти звуки.

— Как же так? — ничего не понял из услышан­ного Ваня, и это его расстроило.— Раз исчезли звуки, должны исчезнуть и слова с этими звуками?

— Вовсе нет,— Митя видел искренний Ванин ин­терес и охотно пустился в дальнейшие объясне­ния.— Слова, в которых существовали когда-то «еръ» и «ерь», не утратились. Сверхкраткие звуки оставили в этих словах по себе след и стали звучать как обычные О и Э. Если в древнерусском слове Ъ находился под ударением, слушай — МЪХЪ, ЛЪБЪ,— звук Ъ в этих словах Митя произнес как короткое и напряженное О,— то теперь это как звучит?

— Мох! Лоб! — опередил Вася Ваню.

Митя согласно кивнул и продолжил неожи­данный урок.

— Если в древнерусском слове под ударение попадал звук Ь — МЬСТЬ, ЛЬСТЬ,— он проговорил эти слова так, что звук Ь показался ребятам похо­жим на коротенькое, отрывистое Э,— то сейчас на его месте…

— «Э»! — хором ответили ребята.— Месть! Лесть!

И все дружно рассмеялись. Грело солнышко. Пахло травой. Хорошо!

— Однако бывало, что «еръ» и «ерь» исчезали на­всегда. Терялись на конце слов. Посмотрите в нашей грамоте,— Митя ткнул в бересту.— ПОКЛОНЪ, ДАНЬ. «Еръ» и «ерь» потерялись во всех словах, ко­торые в современном русском языке оканчиваются на согласный. Раб, сын, дом, порох — раньше на кон­це у этих слов был звук Ъ — «еръ». А вот смотрите: слова КЪНИГА, КЪНАЗЬ — видите, как они пи­шутся в грамоте, а ныне от сверхкраткого звука Ъ в них не осталось и следа.

— Надо же,— засмеялся Ваня,— в самую сере­динку слова спрятались и не убереглись, потеря­лись.

— Точно замечено, — похвалил его Митя.— Сох­раниться сверхкраткому звуку в слове или утра­титься зависело от того, какое место занимает в слове «еръ» или «ерь». Возьмем, например, слово СЪНЪ. Звук Ъ в первом слоге находился под уда­рением, благодаря этому стал звучать чуточку силь­нее и сделался совсем похож на обычное О. На кон­це слова звук Ъ стал звучать слабее и утратился. Какое получилось слово?

— «Сон»? — удивился Вася.— Бывают же пре­вращения!

— Но стоило слову СЪНЪ принять форму роди­тельного падежа и потерять ударение на первом слоге — СЪНА, происходило еще более удивительное превращение. Смотрите: звучание «ера» в первом слоге ослабело, и этот звук пропал, как будто его здесь и не было. Получилось слово «сна». Сравните: СЪНЪ — СОН, СЪНА — СНА.

— Это мы еще в школе проходили,— с достоин­ством произнес Вася.— То исчезающие, то появля­ющиеся в словах звуки называются «беглыми» глас­ными: лоб-лба, молодец-молодца…

— Да, да, да,— подхватил Митя.— И заметьте, когда встречается беглый гласный в слове, значит, вернее всего, что в древности здесь был звук Ъ или звук Ь: мешок-мешка, кошка-кошек, горка-горок…

Устные объяснения показались Мите неубеди­тельными, он быстро достал из кармана маленький блокнот и принялся рисовать таинственные сверх­краткие звуки. Мальчишки с интересом следили за его карандашом. И только Прохор с аппетитом сильно проголодавшегося человека доедал бабуш­кины пироги.

Глядя, как чертит Митя в блокноте слова ДЬНЬ — ДЕНЬ, ОТЬЦЬ — ОТЕЦ, Ваня удрученно вздохнул:

— То появился в слове звук, то пропал. И пошла путаница! Как только люди по-русски говорить не разучились!

— Верно, слова сильно изменились,— согласился Митя.— Зато как интересно с этими словами задачи решать? Вот вам древнерусское слово ПОСЪЛЪ,— Митя написал его.— Отгадайте, как оно нынче вы­глядит?

— ПОСЪЛЪ — ПОСОЛ,— быстро сообразил Ва­ся.— На конце слова звук Ъ ослабел и утратился. А звук Ъ под ударением усилился, он изменился в звук О.

— Ишь ты, молодец! — обрадовался Митя.— Коль вы такие смышленые, вот вам задача потрудней. Как в древнерусском языке выглядели слова ГНАЛ, МСТИЛ, ПОСЛАЛ? Ну, кто быстрее?

Ваня и Вася переглянулись:

— Да кто же вот так с ходу отгадает?

— А если поискать родственные слова, может, в них подсказка окажется,— пришел им на помощь уже догадавшийся о решении Прохор. Он учился в университете истории и археологии, потому по-древ­нерусски ему читать приходилось нередко.

— ГНАЛ — ПОГОНЯ,— нашел нужное слово Ва ся.— Стало быть, в древнерусском языке слово ГНАЛ имело такой вид: ГЪНАЛЪ. Здесь звук Ъ был слабым, поэтому он утратился. А в родственном ему слове ПОГОНЯ звук Ъ оказался под ударением и превратился в звук О. Это самое О и стало нам под­сказкой…

— И с другими словами ясно,— подхватил Ваня.— Слову МСТИЛ — подсказка МЕСТЬ. В древнерус­ском языке эти слова выглядели так: МЬСТИЛЪ — МЬСТЬ. Слову ПОСЛАЛ — подсказка ПОСОЛ. Раньше они были такими: ПОСЪЛАЛЪ — ПОСЪЛЪ.

— А это что за буква? — Вася ткнул пальцем в косой значок А, красовавшийся в слове КЪНАЗЬ,— Тоже небось потерялась?

— Да,— подтвердил Митя.— Называется эта буква «юс малый» и была придумана в древности для обозначения носового гласного Э.

— Носового? — переспросил Ваня.— Она что, в нос произносилась, как во французском? — Ваня в школе учил французский.

— Вероятно, что так,—согласился Митя.—В древ­ности у славян были носовой Э и носовой О. Звуки эти произносились в нос, сопровождаясь этаким носовым гудением. Попробуйте сами: э-ннн, о-ннн…

Мальчишки с удовольствием загудели.

— Для звука Э-носового в древнерусском алфа­вите имелась буква А — «юс малый», а для звука О- носового — специальная буква Лі — «юс большой».

— А носовые звуки на что стали похожи? — спро­сил Васька, он хотел сам догадаться, но не смог.— Ну, после того как вымерли.

— Да они не вымерли, просто перестали быть носовыми. Их не надо теперь «гудеть в нос». Попро­буйте отгадать, какими они стали. В слове ИМА, например, на конце был носовой звук Э. А теперь? Смелее, смелее,— подбодрил Митя ребят.

— Наверное, этот звук стал похож на А,— неуве­ренно предложил Ванька и протянул: — Имя-ааа.

— Точно,— кивнул Митя.— И такой же звук был в словах ПАТЬ, ДЕСАТЬ, ВРЪМА, ІАЗЫКЪ. И хотя звук Э-носовой перестал быть носовым очень давно, еще в девятом веке, букву, обозначавшую когда-то этот звук, по традиции писали долгое время, используя ее для обозначения звука А после мягкого согласного. А теперь попробуйте сами дога­даться, на что стал похож звук О-носовой, если он когда-то был в словах «дуб», «зуб», «муж».

— На У, конечно,— ответил Васька и сам же смутился от своей уверенности.— Другого-то звука тут нет. Странно только, такие непохожие звуки Э- носовой и А, О-носовой и У, а, оказывается, как дедушки и внуки — родня. Но как узнали, что «юс малый» и «юс большой» когда-то обозначали носо­вые звуки, сами же говорите, что они перестали быть носовыми очень-очень давно.

— Есть слова,— Митя снова взялся за каран­даш,— в которых на месте бывших носовых мы на­ходим теперь гласный звук в сочетании с носовым согласным Н. Смотрите: «имя», но: «имЕНи». Здесь таинственный носовой гласный стал простым соче­танием ЕН. Так-то вот.

— А вот эту буковку я знаю,— похвастался Вань­ка, ткнув пальцем в клочок бересты, туда, где наца­рапано было ВѢСТО. Эта буква называется «ять». Я ее из бабушкиных книг хорошо запомнил. Ее пишут иногда вместо буквы Е тоже, наверное, по привыч­ке. Совершенно никчемная буква!

— Ишь ты, лихой какой! — засмеялся Митя.— Много веков назад эта буква обозначала особый долгий гласный звук, похожий на ИЕ. В словах ЗВѢРЬ, ЛѢСЪ, ХЛѢБЪ, СѢНО был такой звук, и в них поэтому писали букву «ять». А с тринадцатого века начинается утрата особого звучания Ѣ. Звук этот изменился и стал похож на обычный Е. Сейчас невозможно отличить по звучанию, в каких словах исконно был Ѣ, а в каких Е.

Неизвестно, как долго продолжался бы еще этот случившийся нежданно урок, если бы рядом в кус­тах не раздался вдруг конский топот и крик. Наши путешественники вскочили на ноги. Совсем близко слышались возня и хрип. Студенты кинулись на шум. За ними, не чуя под собой ног, бросились мальчишки.

В густой запутанной траве большой кудлатый чернобородый человек в широких штанах и холщо­вой рубахе крепко прижимал к земле человека в по­разившем ребят снаряжении — на нем была тяже­лая рубашка, сплетенная из железных колец, на голове поблескивал кованый шлем, точь-в-точь та­кой, что нашел в подземном лабиринте Васька. В руке этого странного человека поблескивал неболь­шой топорик, до него и пытался дотянуться черно­бородый, всей тяжестью навалившийся на непово­ротливого в своем железном облачении воина. В десяти шагах от них всхрапывал, сбрасывая с губ пузырящуюся пену, высокий рыжий конь. Он нерв­но переминал копытами, косил большим красным глазом на борющихся.

Еще ничего не успев понять, еще не придя в себя от поразившего их всех человека в кольчуге, в шле­ме и с железным топором, не зная, да и, честно сказать, даже не успев подумать, на чью сторону вступить в этой им непонятной, но, видно было, смертельной схватке, Прохор, Митя, Ваня и Вася оказались в стремительном, ошеломившем их разво­роте событий.

Затрещали кусты, и толпа облаченных в холщо­вые рубахи богатырей заполнила поляну. Увидев их, человек в кольчуге перестал сопротивляться и от­бросил в сторону топор. Чернобородый резко вско­чил на ноги и, показав на поверженного, сказал густым напевным говорком, обращаясь к человеку в богато расшитой бисером длинной рубахе:

— Гоньца поймалъ есмь, Микуло. Гонець князю вѣсть везлъ есть изъ Гюрьгева.

Человек, к которому обращался чернобородый, высокий ростом, кряжистый и сильный, был уже в годах, седина опушила его бороду и кустистые брови. Он подошел к поверженному, наклонился над ним:

— Что везлъ еси?

Человек в железной кольчуге молча отвернулся. Микула поднял голову, его взгляд упал на оцепенев­шую от изумления четверку наших путешественни­ков. Микула вопросительно глянул на черноборо­дого:

— Кто суть и отколѣ приишли?

— Не свѣдаю,— поклонился тот.

— Съвязати имъ рукы,— коротко бросил Микула, и в тот же миг шестеро здоровенных молодцов скру­тили нашим путешественникам пеньковыми верев­ками руки, повалили их рядом с пленником. Один из молодцов, тот, что связывал Митю, отобрал зажа­тую в его кулаке трубочку берестяной грамоты и почтительно поднес Микуле. Микула принял грамо­ту, раскатал и снова скатал полоску, распорядился:

— Посадити ихъ на передьню телѣгу.

Пленников тычками заподталкивали через малин­ник. На открытом вырубленном месте стояли несколь­ко лошадей с телегами, было здесь и несколько вер­ховых под седлами. Вместе с «железным» человеком, так же как и они связанным по рукам, ребят опро­кинули в телегу. Микула приказал, обоз двинулся.

Читать книгу в формате pdf Миронова Т.Л Необычайное путешествие в древнюю Русь